T 1. Suda, s.v. ῎Εφιππος
Эфипп, кимеец, сын Демофила, но некоторые говорят, что Антиоха. Он был учеником оратора Исократа. Историк. У него также был сын по имени Демофил, <тоже> историк. Но он процветал, когда в Афинах не было никакого архонта, в 93-ю Олимпиаду, так что он жил даже перед господством Филиппа Македонского. Он написал тридцать книг от Троянской войны и взятия Трои до своих собственных дней. Двадцать четыре книги "О благе и зле". Пятнадцать книг о неожиданных вещах во всех местах. Две книги об изобретениях и о тех, кто их обнаружил. И другие.
Комментарий
Статья Эфипп в словаре Суды (Ε 3930) содержит информацию об Эфоре. Одно наличие статьи “Эфипп” у Суды не демонстрирует, что он был точно писателем об Александре, но это не исключено. У Суды историков Александра, современных царю, маловато: лишь приблизительно у десятерых есть своя статья, и среди них Клитарх (BNJ 137 T 1) не содержит никакой информации, а Неарх (BNJ 133 T 1) фактически включает также информацию об Онесикрите (BNJ 134 T 1). Так случилось, вероятно, из-за небольшого интереса к жанру и из-за ограниченного или отсутствующего знания о работах, которых больше не читали в византийскую эпоху.
Объяснить ошибку между Эфипп и Эфором не легко. Л. Пирсон думал, что статья "Эфипп" должно быть, утеряна. А. П. Гадалета начинает с факта, что человек по имени Эфипп, который был назначен Александром "наблюдателем" (episkopos) в правительстве Египта согласно Арриану (Анабасис 3.5.3; ср. комментарий T 2), был нашим историком: она предполагает, что у Суды термин ephoros вместо episkopos был использован, чтобы указать на его роль "смотрящего". Также возможно, однако, что статья Эфипп по ошибке была поглощена предыдущей заметкой, посвященной комическому поэту Эфиппу.
Суда, s.v. Strattis (Σ 1179) приписывает работу "О смерти Александра", название которой похоже на работу Эфиппа, согласно Афинею, (cр. F 1, F 2, F 3, F 4), историку Страттиду из Олинфа (так же как еще две работы, "Об Эфемеридах" и "Источники и озера"). Действительно странно, что два автора, оба описанные как происходившие из Олинфа, возможно, написали работу о смерти Александра, и следовательно разумно выдвинуть гипотезу о некоей ошибке. Однако, все еще трудно понять, какая ошибка имела место между двумя заметками Суды, которые так далеки друг от друга: Ε 3930 - Ephippos и Σ 1179 - Strattis

T 2. Arrianos, Anabasis 3.5.2-3 (a. 332/1)
Он (Александр) потом обустроил Египет: он назначил двух египтян номархами … Гарнизонными командирами он назначил <выбрав> среди компаньонов Панталеонта из Пидны в Мемфис, и Полемона, сына Meгакла, из Пеллы, в Пелусий; этолиец Ликид должен был командовать наемниками, а Евгност, сын Ксенофанта, один из компаньонов, стал секретарем во главе наемников, с Эсхилом и Эфиппом, сыном Халкидея, в качестве их надзирателей.
Комментарий
В этом пассаже Арриан сообщает кое-какие подробности об организации Египта Александром после его завоевания (зима 332/31 до н.э.). В конце среди многих имен, в других местах нам неизвестных, он упоминает некоего Эфиппа; рядом в рукописи стоит Χαλκιδέως, то есть, сын Халкидея, но было предложение исправить на Χαλκιδέα, что указывало бы на халкидца Эфиппа (человека из Халкидики) и подкрепляло бы отождествление с самим историком.
Греческий текст фактически не предлагает причин, которые оправдывают исправление, потому что и патроним и возможная этническая принадлежность нашли бы некоторую параллель в списке Арриана. С другой стороны функция Χαλκιδέα не была бы полностью понятна, потому что отождествлять грека его конфедерацией, а не его родным полисом необычно. Кроме того Олинф в Халкидике, родной город Эфиппа, был разрушен Филиппом II в 348 до н.э. и никакая федеральная лига не уцелела после экспансии Maкедонии в Халкидике. Также важно помнить, что, когда древние авторы указывают на происхождение Каллисфена, который был также из Олинфа и современник Эфиппа, они всегда используют название его родного города (cр. BNJ 124 T 1, T 6, T 7, T 8, T 18, T 23 bis), точно так же как Эфипп называется олинфийцем у Афинея. Так, пассаж Арриана прямо не говорит, но и не исключает того, что Эфипп сын Халкидея, был историком Александра.
И Эфипп и Эсхил называются episkopoi, т. е. инспекторами или надзирателями. Вслед за этим у нас есть генетив множественного числа αὐτῶν: его можно отнести, как родительный падеж перечня, к наемникам, т. е. к иностранным войскам; или, как разделительный родительный падеж, к компаньонам.
Эти назначения были связаны с египетской территорией и требовали физического присутствия в ней (Якоби утверждает, что Эфипп был в Египте во время погребения Александра в 322 до н.э.). Однако, фрагменты Эфиппа F 3, F 4 и F 5 показывают хорошее знание жизни при дворе в последнюю фазу господства Александра (cр. опять Якоби, который не замечает противоречия между этими двумя фактами): поэтому, даже если надзиратель Эфипп и историк Александра - один и тот же человек, мы должны предположить, что он присутствовал при дворе в 324, когда царь возвратился в персидские столицы (cр. в особенности, факты, сообщаемые в F 5). Возможно, что Эфипп был освобожден от назначения.
T 3. Pliny, Natural History 1.12-13
О свойствах деревьев ... из нелатинских авторов ... Дорофей Афинский (BNJ 145), Лик, Антей, Эфипп, Динон (BNJ 690), Адимант, Птолемей, сын Лага (BNJ 138)...
Комментарий
Плиний называет несколько греческих авторов, от которых он получил свою информацию об экзотических растениях, представленных в книгах 12 и 13 его Естествознания. Якоби оставил только немногих из них в testimonium, но может быть полезно упомянуть здесь их всех: Каллисфен (BNJ 124), Исигон, Клитарх (BNJ 137), Анаксимен (BNJ 72), Дурис (BNJ 76), Неарх (BNJ 133), Онесикрит (BNJ 134), Поликлит (BNJ 128), Олимпиодор, Диогнет (BNJ 120), Никобула (BNJ 127), Антиклид (BNJ 140), Харет Митиленский (BNJ 125), Менехм (BNJ 131) упомянуты перед Эфиппом; после Птолемей, Марсий Македонский (BNJ 135) и Зоил (BNJ 71). Не все эти имена знакомы нам, но в списке есть много историков, которые жили во время господства Александра. Это усиливает возможность, что Эфипп был также современником Александра. Афиней, который квалифицирует историка как олинфийца (cр. комментарии к F 1), соглашается с Плинием в предположении, что Эфипп жил во второй половины 4-го столетия до н.э..

F 1. Athenaios, Deipnosophists 3.91 p. 120c-d
Но македонцы, как Эфипп Олинфский замечает в книге "О погребении Александра и Гефестиона", никогда не умели пить умеренно и пили запоем уже в начале пира, так что были "готовы", когда еще подавались первые блюда, поэтому не добирались до пищи.
Комментарий
Этот фрагмент также включает свидетельство об Эфиппе, потому что он упоминает, наряду с его именем родной город историка; то же самое может быть сказано относительно F 2.
Олинф был разрушен Филипом II в 348 до н.э., и оставшиеся в живых были проданы в рабство или изгнаны (Diodoros 16 53.1-3; Demosthenes 9.26, 56; 19.266); основываясь на этом, мы могли бы предположить, что Эфипп, как его согражданин и историк Каллисфен (BNJ 124), родился до этого времени. Мы должны также помнить, что эпиграфические свидетельства указывают на то, что этносы могли выжить даже после разрушения города; предположение, что Олинф был так или иначе повторно основан в следующих столетиях). В любом случае представление, что Эфипп жил во второй половине 4-го столетия до н.э., согласуется с тем, что можно вывести из его местоположения в Плиниевом списке авторов перед книгами 12 и 13 его Естествознания (cр. T 3).
Афиней цитирует работу под названием "О погребении Гефестиона и Александра" также в F 3; мы находим "О конце Александра и Гефестиона" в F 2 и "О смерти Гефестиона и Александра" в F 4 (cр. ниже, Биографический очерк). Даже если все древние источники указывают на особенно прочную связь между Александром и Гефестионом - например, отождествление с Ахиллесом и Патроклом во время пребывания Александра в Илионе (Arrianos, 1 12.1); встреча с матерью Дария, которая приняла Гефестиона за Александра (Diodoros 17.37.5) - они не замечают связи между этими двумя смертями, которые произошли в пределах короткого интервала времени. Мы знаем только заявление Элиана (Historical Miscellany 7.8), что то, что было устроено для погребения Гефестиона, потом использовалось для Александра. И Аппиан (Civil Wars 2.152)вспоминает провидца Пнитагора, предсказавшего смерть и Александра и Гефестиона; пророчество было дано Аполлодору, своему брату, который боялся и Гефестиона и Александра. Это наводит на мысль связать судьбу двух друзей, начиная с названия работы, очень интересной и оригинальной; факт остается, что основные моменты этого сравнения ускользают от нас. О названии работы cр. также комментарий к F 2 и F 3.
Представление о македонцах как об алкоголиках указывает на типично греческую точку зрения. Здесь Афиней ссылается на Эфиппа как на последний пример в ряду в контексте общего размышления о надлежащей связи между едой и питьем; в результате не легко понять отношение историка к сообщению информации.
По предположению Якоби этот комментарий о привычке пьянствовать у македонцев может быть связан с F 3, где Эфипп говорит о Протее и симпосии, во время которого Александр выпил слишком много, заболел и умер. В этом случае F 1 не принадлежал бы к первой части работы.

F 2. Athenaios, Deipnosophists 4.27 p. 146c-d
Александр Великий, каждый раз, когда он обедал со своими друзьями согласно Эфиппу Олинфскому в книге "О конце Александра и Гефестиона", то тратил сто мин, угощая, возможно, шестьдесят или семьдесят друзей. Но персидский царь, как Ктесий и Динон говорят каждый в своей Персике, имел обыкновение обедать в компании с 15.000 человек, и четыреста талантов расходовались на обед. Это насчитывает, в италийской монете, 2.400.000 денариев, которые, разделенные среди 15.000 человек, составляет 160 италийских денариев на каждого человека. Следовательно это та же самая сумма, потраченная Александром: сто мин <на шестьдесят человек> как сообщает Эфипп.
Комментарий
Этот фрагмент также включает testimonium об историке, потому что Эфипп определяется Афинеем как олинфянин; cр. комментарий к F 1.
Здесь Афиней цитирует работу как "О конце Александра и Гефестиона". Немного отличающиеся названия находятся в F 1 и F 3, и в F 4. Слово metallage (перемена) используется в Паросским Мрамором для указания о смерти Александра как на хронологический ориентир; оно также появляется в названии работы, приписываемой Анаксимену Лампсакскому, Basileon metallagai (BNJ 72 F 18 и BNJ 72 F 19), что часто переводят как "Перемены у царей", не проливая свет на содержание. Cр. также комментарии F 3.
Ф. Якоби, кажется, не исключает возможность того, что Эфипп был промежуточным источником для известий из Ктесия и Динона. В целом ничто, кажется, не указывает на то, что информация, приписанная Ктесию и Динону, происходит из работы Эфиппа: она фактически, кажется, было вставлена Афинеем, чтобы сравнить расходы Александра с тратами персидского царя; больше информации о теме может быть найдено у Афинея (Deipnosophists 4.145a-146a) из Гераклида из Кимы BNJ 689 F 2). Не легко связать это свидетельство с определенным событием в истории Александрова похода: известия могут быть отнесены к различным моментам жизни Александра, в которые он мог иметь крупные суммы денег и не был отвлекаем войнами или утомительными поездками в трудные области; оно, кажется, относится к концу его жизни и связана и с информацией о привычках пьянства у македонцев (F 1) и с последним пиром Александра (F 3).

F 3. Athenaios, Deipnosophists 10.44 p. 434a-b
Протей Македонский также много пил, как Эфипп говорит в книге "О погребении Александра и Гефестиона", и всегда отличался крепким телосложением, хотя был горьким пьяницей. Александр, например, однажды потребовал чашу вместимостью в два хоя и выпив, предложил тост за здоровье Протея. Тот взял чашу, и пропев хвалу царю, он выпил под всеобщие аплодисменты. Некоторое время спустя Протей потребовал ту же самую чашу, и опять выпив, провозгласил тост за царя. Александр взял ее и смело притянул к себе, но не мог удержать, откинулся назад на подушки и уронил чашу. В результате он заболел и умер, потому что, как Эфипп говорит, Дионис был сердит на него за то, что он осадил его родной город, Фивы.
Комментарий
Контекст этого фрагмента - привычка к пьянству у македонцкв (cр. также F 1). Афиней изображает Протея, затем рассказывает о его "соревновании" с Александром во время пира и наконец сосредотачивается на царе и его трагической судьбе.
Как название работы Эфиппа здесь стоит "О погребении Александра и Гефестиона", как и в F 1. Немного отличающиеся названия находятся в F 2 и F 4. Существенное сходство между темой этого фрагмента Эфиппа и фрагментами Никобулы поднимает вопрос, не идентичны ли они (cр. BNJ 127 F 1 и BNJ 127 F 2).
Печально известные привычки пьянства Александра и несдержанный характер его пиров были интересной темой уже среди его современников, как Менандр показывает в "Льстеце" (Menander F 2 Körte = Athenaios, Deipnosophists 10.434b-c). Фактически, Аристобул (BNJ 139 F 62) чувствовал потребность ответить на обвинения в алкоголизме против Александра и объяснить его чрезмерную снисходительность к алкоголю как своего рода необходимую дань компании его друзей (о некоторых существенных эпизодах cр. Curtius Rufus 5.7.1; Plutarch, Alexander 23.7; 67.8; Arrianos, Anabasis of Alexander 4.8.2; Justin 9.8.15). Соревнования в том, кто больше выпьет, были, вероятно, не настолько редки при дворе: в частности во время погребальных игр в честь Калана царь организовал реальное соревнование, описанное Харетом (BNJ 125 F 19; это описание дошло до нас через Плутарха, Афинея и Элиана).
Протей упомянут Афинеем также в 4.129a (относительно одного из его наследников) как сын кормилицы Александра Ланики, и следовательно он племянник Клита Черного и алкоголик; Элиан (Historical Miscellany 12.26) упоминает его в списке пьяниц, который включает самого Александра. Нельзя доказать, что Эфипп фактически хотел подчеркнуть близкое родство между Протеем и Клитом, убитым Александром, и предположить, что симпосий представлял возможность для мести со стороны Протея, который говорит об "идеальной справедливости"); точно так же мы не можем вывести, что Протей был хозяином этого пира. Однако, прямая связь с фатальной болезнью Александра (ἐκ τούτου νοσήσας ἀπέθανε, "в результате он заболел и умер"), так же как и факт из Эфемерид (BNJ 117 F 2), что Александр спал в течение двух дней перед смертью, приводят к мысли, что сцена имела место во время известного пира, организованного Meдием из Ларисы, последнего, в котором участвовал царь и о котором упоминают все древние источники (cр. Ephemerides BNJ 117 F 3a; Nicoboule BNJ 127 F 1; Diodoros 17.117.1-3; Plutarch, Alexander 75.4-6; Arrianos, Anabasis of Alexander 7.24.4; Justin 12.13.7-9).
Древние источники, которые мы имеем о последних днях Александра, могут быть разделены на две группы: авторы, которые следуют за Эфемеридами (BNJ 117 F 2), например Плутарх (Alex.. 75.3-77.1) и Арриан (7 24.4-26), и авторы, которые не следуют за Эфемеридами, как Liber de morte (87-113), Диодор (17.117-8), Курций Руф (10.5) и Юстин (12.13.7-9). Общие элементы между этими двумя традициями - одно участие Александра в пире, организованном Meдием, и факт, что, как обычно, он пил, и что он был болен в течение нескольких дней перед смертью. Основные отличия касаются двух моментов: согласно Эфемеридам болезнь Александра проявилась как увеличивающаяся лихорадка, которая постепенно привела его к потере речи; в другой версии она описана как внезапная боль, которая поразила его во время пира и причиняла ему страдания, но не препятствовала тому, чтобы он произнес свои ultima verba. И Плутарх (Alexander 75.5), следуя Аристобулу (BNJ 139 F 59), и Арриан (7 27.2) критикуют эту вторую версию, которую они считают сенсационной и менее вероятной.
Чаша, которая неоднократно упоминается во фрагменте, содержит два хоя (двенадцать пинт) вина. Диодор (17.117.1) рассказывает, что во время пира Александр выпивал тост за смерть Геракла с чашей, посвященной герою, прежде, чем почувствовал себя больным; с другой стороны, Аристобул (BNJ 139 F 59) утверждает, что информация о тосте с чашей Геракла была ненадежна. Эфипп, который говорит, что Александр больше не мог поднять чашу и затем смертельно заболел, кажется, описывает его конец из-за опьянения, а не из-за реакции на внезапную боль; это заставляет нас думать, что историк рассказывал о болезни и смерти Александра без сенсационности.
Смерть Александра вызвала много споров: настаивание на его привычке к пьянству или попытка отрицать ее, как у Аристобула (BNJ 139 F 62) приглашают к участию в дебатах о причинах его смерти; здесь дело касается традиции, согласно которой был отравлен Александр.
С этой точки зрения самый интересный аспект фрагмента Эфиппа - приписывание смерти Александра гневу Диониса за разрушение Фив. У рукописной традиции есть глагол ἐπολιόρκησεν (осадил); Кайбель выдвинул гипотезу ἐπόρθησεν (разрушил), что переместило бы фокус на последствия осады и ответственность царя на разрушении родного города Диониса. Представление о мести Диониса в виде причины смерти Александра не предполагалось никакими другими известными нам авторами. Однако, мы должны также помнить, что тема ненависти Диониса также присутствует в других эпизодах азиатской экспедиции: различные авторы, например, Диодор (в периохах книги 17), Курций Руф (8.2.6) и Арриан (4.8.2 и 9.5-6) связывают убийство Клита в 330 до н.э. с местью бога, потому что перед пиром Александр предложил жертвы не Дионису, а Диоскурам; кроме того, Плутарх (Alex. 13.4), указывает, что сам Александр приписал гневу Диониса отказ армии следовать за ним в сердце Индии в 326 до н.э.
Якоби отмечает, что Эфипп, уроженец Олинфа, возможно, связал трагическую судьбу Фив с участью своего родного города. Конечно, Гегесий сделал сравнение между Филиппом и Александром касательно отношения к Олинфу и Фивам, cр. BNJ 142 T 3 и BNJ 142 F 11.

F 4. Athenaios, Deipnosophists 12.53 p. 537d
Но относительно роскоши Александра Великого Эфипп Олинфский в трактате "О смерти Александра и Гефестиона" говорит, что у него в парадизе были золотой трон и ложа с серебряными ножками, на которых он обычно сидел, занимаясь делами с друзьями.
Комментарий
Название работы Эфиппа обозначено здесь как "О смерти Гефестиона и Александра". Немного отличающиеся названия находятся в F 1, F 2 и F 3.
Использование роскошной обстановки и упоминание о парадизе указывает на сидячий период в жизни Александра, когда он жил во дворце. Харет (125 F 4) упоминает золотые и серебряные ложа для смешанных браков в Сузах в 324 до н.э., и его фрагмент сохранен Афинеем сразу после F 4 и F 5. Эта информация, однако, могла относиться определеннее к второму пребыванию Александра в Вавилоне, при рассмотрении, что городской парадиз, упомянутый здесь, также упомянут в Эфемеридах (BNJ 117 F 3a) как место, где Александр отдыхал в свои последние дни.
Традиционно греки рассматривали персидскую обстановку и ее аксессуары как слишком роскошную для повседневной жизни; у них было отрицательное мнение о тех, кто использовал их, и они обвиняли их в tryphe (роскошестве). Но Александр охотно воспринял восточные обычаи в этом лагере и считал их подходящими его царскому званию; его двор был расколот между теми, кто принял эти обычаи и тех, кто возражал, поддерживая македонские традиции. Нужно тем не менее подчеркнуть, что Афиней говорит о tryphe Александра, потому что роскошь является темой этого раздела его работы; мы не можем фактически подтвердить, присутствовало ли это слово у Эфиппа, который, главным образом, сосредотачивается на серии подробностей о персидской обстановке.

F 5. Athenaios, Deipnosophists 12.53 p. 537e-538b
И Эфипп говорит нам, что Александр имел обыкновение носить даже священные одеяния при своих развлечениях; и иногда он носил пурпур и раздвоенные сандалии, и рожки Аммона, как будто он сам был богом; и иногда он подражал Артемиде, платье которой он часто надевал, разъезжая на колеснице; надевал он и персидскую столу, имея лук и копье богини за плечами. Иногда он появлялся в обличии Гермеса; в других случаях и почти каждый день он наряжался в пурпурный плащ, тунику с белыми полосами и кавсий с царской диадемой. И наедине с друзьями, он был в сандалии Гермеса, в петасосе и с кадуцеем в руке. Часто также он ходил в львиной шкуре и с дубиной как Геракл [...] Александр опрыскивал даже пол ценными духами и пахучим вином. В его честь воскуряли мирру и другие виды ладана; религиозная неподвижность и тишина, порожденные страхом, охватывали всех, кто оказывался в его присутствии. Ибо он был вспыльчив и мог убить, откуда считали, что он обезумел от меланхолии. В Экбатане он устроил праздник в честь Диониса с щедрым пиром, и сатрап Сатрабат угощал всех солдат. Когда собралась толпа, чтобы увидеть зрелище, говорит Эфипп, были сделаны возглашения, чрезвычайно хвастливые и более высокомерные даже для персидской спесивости. Ибо среди различных прославлений на коронации Александра, некто из хранителей его оружейного склада, переступил все границы лести и, заранее согласовав дело с Александром, приказал, чтобы глашатай объявил, что Горг, хранитель оружейного склада, дарит Александру, сыну Аммона, три тысячи золотых монет, и обещал, что когда царю придется осадить Афины, он даст десять тысяч полных доспехов, столько же катапульт и всякое требуемое для войны снаряжение.
Комментарий
В этом пассаже Афиней соединяет три различные информации, взятые из Эфиппа: первую об одежде Александра, вторую об использовании ароматов и ладана, и третью об эпизоде относительно Горга из Иаса. Эти три части информации прерваны коротким личным комментарием Афинея об императоре Коммоде.
1 - Описание одежды Александра не является систематическим и охватывает различные моменты его публичной жизни, различные одежды и предметы, которые напоминают иконографию различных богов или героев, и также македонские и персидские одеяния; поэтому, текст не указывает, что это описание связано с единственным эпизодом.
Упоминаются боги Аммон, Артемида и Гермес: первому приписываются пурпурная одежда, рожки и раздвоенные сандалии (в традиции περισχιδῆ; некоторые сомнения у Якоби, который принял бы περισχιδεῖς - как у Гесихия, но относящееся к дешевой обуви - и осторожно предполагает πολυσχιδεῖς, указывая в аппарате на πολυσχιδῆ σανδάλια у Athen. 6.259c); Артемиде принадлежат лук и копье, и Гермесу сандалии (πέδιλα), петасус и кадуцей. Рядом с ними у нас также есть Геракл, которого Александр напоминает ношением львиной шкуры и дубины.
Раскрывают ли эти инициативы о стремлении Александра к богоподобному статусу, сомнительно, также потому что Эфипп не интерпретирует их в этом смысле. Кроме того ссылка по крайней мере на трех различных богов, Аммона, Артемиду и Гермеса, так же как и на Геракла, кажется, указывает не на веру в "бога Александра", а скорее на некоторый эксперимент.
Фактически, информация, которую Афиней приписывает Эфиппу, свидетельствует о желании Александра создать своего рода смешанный ансамбль из македонских и персидских элементов. Пурпурная одежда с белой полосой представляет персидский элемент (cр. Curt. 3.3.17 и Plin. 27.102); также сандалии, упомянутые Эфиппом, столь же типичные для иконографии Аммона, известны как мультизашнурованная обувь, используемая персами летом (cf. Athen. 6.259d). Диадема не была признаком персидской царственности, поскольку персидский царь носил тиару; кавсия, традиционная македонская шляпа, указывает на связь с его происхождением, которое также раскрывается его использованием хламиды. Комбинация диадемы и кавсии появляется как существенный элемент в одном из последних эпизодов жизни Александра, когда он потерял диадему, плывя на лодке в окрестностях Вавилона (этот эпизод рассказан, хотя немного по-другому, Диодором 17.116.5-7 и Аррианом 7.22.2).
Усвоение этой одежды начинается после Гавгамел и смерти Дария; на кону тогда была легитимизация роли Александра в Азии, при наличии и царской семьи, которая была в его руках, и Бесса, который представлял преемственность с династией Ахеменидов; в этом контексте даже наружный вид и внешние детали могли иметь соответствующие последствия. Диодор утверждает, что Александр редко надевал эту одежду, в то время как Эфипп заставляет нас думать о более продолжительном ее использовании; здесь только кажущееся противоречие, потому что первый автор ясно обращается к началу этого выбора, в то время как фрагменты Эфиппа все относятся к последнему году жизни Александра.
Другие источники (Diod. 17.77.4-7; Curt. 6.6.1-10; Plut. Alex. 45.1-4; Iust. 12.3.8-12; cр. также Douris BNJ 76 F 14), твердят, главным образом, о выборе Александром восточной одежды, обычно с отрицательной окраской. Интересно заметить, что Плутарх (De Alex. M. Fort. Virt. 329f-330a) обращается к Эратосфену за информацией об одежде Александра, описанной как этнически смешанной, но без божественных элементов, так же как и за известиями, согласно которым он отверг и кандий, и брюки; Эратосфен представил этот выбор в положительном свете в виде отрицания преувеличений и как стратегию того, чтобы стать ближе к своим подданным (cр. BNJ 241 F 30). Сообщение Эратосфена демонстрирует, что отчасти восточная одежда Александра могла также интерпретироваться положительно; поэтому мы не можем убедиться, что Эфипп это критиковал.
2 - Знакомство Александра с духами, ароматами и специями - одно из последствий азиатской экспедиции с самого начала: есть много упоминаний о духах и мазях, найденных в палатке Дария после сражения при Иссе в 333 до н.э. (Plin. 13.1.3; Plut. Alex. 20.13; Athen. 13.607f); существует также эпизод, описывающий подарки, посланные его наставнику Леониду, включая огромное количество ладана и мирры для религиозных церемоний, особенно после захвата Газы в следующем году (Plin. 12.62; Plut. Alex. 25.6-8). Разведывательное вторжение в Аравию, организованное в последние месяцы его жизни, было также мотивировано желанием использовать в своих интересах богатство области специями (cр. Арриан 7.20.2).
Среди фактов, которые говорят о формальном запросе Александра на признание его богоподобного статуса, два пассажа о Спарте, один Плутарха (Apophth. Lac. 219e) и другой Элиана (2.19), содержат выражение, которое могло заставить нас думать об этом притязании Александра: πρὸς τὰ ἐπισταλέντα περὶ τοῦ Ἀλέξανδρον θεὸν εἶναι ψηφίσασθαι ("потребовал, чтобы эллины объявили его богом"). Увеличивающаяся раздражительность Александра, подозрительность и суеверие хорошо известны. Наименее враждебные источники пытаются оправдать его поведение, но они не могут отрицать, например, эпизоды с Филотой, Клитом и мятежа македонцев в Описе. Было также отмечено, что, даже если никакой источник явно не заявляет, кончина Гефестиона, его alter ego, возможно, представила для Александра первое из многих предзнаменований о смерти, рассеянных в течение его последнего года. Афиней сообщает о краткой формулировке, приписанной Эфиппу, изображащей царя как опасного и неспособного ограничить себя монарха, что произошло в результате патологического состояния, меланхолии, вызванной избытком черной желчи.
3 - Эпизод с Горгом как главным героем имеет место в мидийской Экбатане во время празднования жертвы Дионису (вероятно, ритуальный момент македонского календаря, cр. Arrian 4.8.1 и Curt. 8.2.6). Торжественный и триумфальный тон повествования Эфиппа заставляет нас думать, что эпизод с Горгом относится к первой части работы, до смерти alter ego Александра. Из-за богатства и точности деталей в этом свидетельстве Якоби считает его особенно достоверным источником; с другой стороны Пирсон думает, что враждебность против Александра преобладала над вниманием к фактам. Диодор, Плутарх и Арриан (соответственно 17.110.7; Alex. 72.1; 7.14.1) также делают запись, что осенью 324 Александр организовывал соревнования в театре и бесконечные симпосии в Экбатане как раз перед смертью Гефестиона. Его погребение имело место в Вавилоне (Diod. 17.110.8 утверждает, что Александр просил Пердикку взять тело Гефестиона в Вавилон; никакие источники не указывают, что эту информацию придумал Эфипп.
Рукописная традиция сообщает о Сатрабате как о сатрапе, который организовывал пир для солдат в Экбатане. У Курция Руфа (4.9.7 и 23) Сатробат - командир конницы, патрулирующий реки Месопотамии вместе с Maзеем до сражения при Гавгамелах, но никакие другие источники не упоминают сатрапа по имени Сатробат. Якоби предполагает возможную путаницу с Атропатом, командующим мидийскими войсками при Гавгамелах и затем сатрапом Мидии с 328/27 (Арриан 3.8.4 и 4.18.3), также упомянутым Диодором и Юстином (соответственно 18.3.3 и 13.4.13). Эфипп, кажется, критикует льстивое поведение придворных, но без каких-либо конкретных деталей: здесь в любом случае довольно распространенная позиция среди историков Александра, особенно у Плутарха (cр. Alex. 48-49, относительно эпизода с Филотой), но мы должны также помнить, что Эфипп указывает на сговор между царем и Горгом; однако, преувеличенные похвалы в адрес царя, более хвастливые, чем типичное высокомерие персов, кажется изначальным аспектом этого источника. Все же лестная окраска этой инициативы не особенно очевидна, потому что Александр описывается как сын Аммона еще в паломничестве в оазис Сиву зимой 332/1 до н.э. С другой стороны обещание Горга поддержать войну Александра против Афин крепко связано с предпочтением царя возвратить политических эмигрантов в их родные города, даже если это, вероятно, отражает больше желание греков, враждебных к Афинам, чем реальный проект Александра.
Горг описан как человек с положением при дворе: традиция сообщает об ὀπισθοφυλάκων, которых Швейггейзер исправил на ὁπλοφυλάκων (хранитель склада оружия); провозглашение, которое сопровождает его предложение короны Александру, указывает на сговор с царем (κοινωσάμενος, заранее уладил дело с Александром), ненависть к Афинам и существенная покупательная способность к приобретению оружия. Горг не известен из других литературных источников; мы получаем информацию о его роли из фрагментарной и только локальной эпиграфики (все были отредактированы, но теперь потеряны). Одна надпись, найденная в Косе, кажется, указывает на общественную роль Горга, в то время как другая прославляет Горга и его младшего брата Минниона за возвращение “маленького моря”. Мы знаем декрет Самоса, который предоставляет гражданство Горгу и его брату, потому что они одобрили возвращение самосцев и активно способствовали переезду изгнанников из Иаса до родного города; также подчеркивается, что, когда Александр объявил, что он возвратит Самос самосцам, то среди греков, которые увенчали его, был также Горг (ll. 11-6). И наконец, у нас есть две эпиграммы из Эпидавра с похвалой Горга: первая описывает богоподобного царя, в то время как вторая сообщает и имя Александра и термин oplophor. Мы знаем из Диодора (17.113.4) и Арриана(7.14.6), что Александр дал положительный ответ делегации Эпидавра, когда он встречал приветственные посольства в Вавилоне в 324, многие из которых касались возвращения изгнанников. Из всех этих свидетельств мы можем прийти к заключению, что Александр доверял Горгу, который играл существенную роль и дома и за границей, в возвращении греческих изгнанников, которую идею продвигал и македонский царь. Факт, что он происходил из Иаса, заставляет нас рассматривать его решение объявить Александра сыном бога Аммона в рамках общей тенденции различных греческих полисов в Малой Азии, чтобы признать божественный статус Александра и предоставить ему равные с богами почести.
Отождествление эпизода, рассказанного Эфиппом со случаем, упомянутым декретом самосцев, основано на некоторых общих чертах и сходствах: в обоих случаях у нас есть Горг, который предлагает венок Александру в обстоятельствах, при которых другие куртизаны делают то же самое; декрет соединяет предложение венка с приглашением изгнанникам возвратиться на Самос, в то время как Эфипп соединяет это действие с поддержкой Горга в возможной войне против Афин, которые всегда хотели обеспечить контроль над Самосом и были следовательно весьма против возвращения изгнанников. Различие в том, что у Эфиппа сцена происходит в Экбатане, в то время как Самосский декрет заявляет, что Александр объявил свободу острова ἐν τῶι στρατοπέδωι (в лагере); однако, я не думаю, что это - географическое указание, из которого мы можем получить хронологическую информацию (весна-лето 324, согласно Diod. 17.110.3; май 323 согласно Diod. 17.112.4).

БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Очень небольшая информация дошла до нас о жизни Эфиппа и его работе. Он описан как грек из Олинфа (F 1), следовательно, он, вероятно, родился прежде, чем город был разрушен Филиппом II в 348 до н.э.; Плиний упоминает его среди своих источников рядом с Диноном и перед Птолемеем (T 3). Это возможно означает, что он был историком поколения Александра и что он писал вскоре после его смерти. Не бесспорно, но не может быть исключено, что он был тем Эфиппом, который был назначен "надзирателем" в Египте Александром (Т 2). Немногие уцелевшие фрагменты дают нам предположить, что он проживал при дворе Александра, по крайней мере с 324 до н.э. (F 5). К сожалению, статья об Эфиппе у Суды (T 1) включает информацию об историографе Эфоре из Кимы.
Афиней упоминает работу Эфиппа под различными названиями: "О погребении Александра и Гефестиона" (F 1 и F 3), или "О конце Александра и Гефестиона" (F 2), или "О смерти Гефестиона и Александра" (F 4). Скорее он цитировал названия по памяти, но не исключено, что Афиней читал работу сам. Выбор темы возможно указывает, что Эфипп был свидетелем погребения Гефестиона (его присутствие в Экбатане, где он умер, также, кажется, подтверждено F 5), и затем погребения Александра в Египте, даже если это не показывает, что он играл, или играл прежде, официальную роль в стране (T 2).
Нет никакой информации о разделении на книги или части, что заставляет нас думать, что работа была коротка; ученые часто приходят к заключению, что это, должно быть, был враждебный памфлет. Мы обязаны нашему - хотя очень частичному - знанию работы Эфиппа пяти цитатам Афинея. Якоби представил их согласно порядку, в котором они появляются в Deipnosophists, и который не следует хронологической последовательности. Эти пять цитат, вообще вполне детализированные, включают, главным образом, описания жизни при дворе, напоминая нам о Харете (BNJ 125), но все они касаются последенего года жизни Александра. В них есть по крайней мере семь отличных сообщений, которые являются уникальными:
Особенно интересен эпизод, в котором грек, Горг из Иаса (F 5), является главным героем в Экбатане, потому что свидетельство Эфиппа можно с пользой объединить с эпиграфической документацией о персонаже, и потому что случай рассматривает и отношение греков к божественной родословной Александра и политику короля в пользу возвращения политических эмигрантов в их родные города.
Фрагменты включают описания одежды Александра, которая смешала Makedonian и персидскую одежду, так же как и элементы, напоминающие божественные образы (F 5); детали о его роскошной обстановке (F 4); о его жестоком и меланхоличном характере (F 5 снова); о пьянстве македонцев (F 1); о расходах царя на организацию симпосиев с друзьями (F 2); о пьянстве македонца Протея на последнем пиру, в котором участвовал Александр и который привел к его смерти (F 3). Даже если число цитат работы Эфиппа маловато, много ученых считают их достаточными для того, чтобы прийти к заключению, что у историка было очень враждебное отношение к Александру. Эфипп, возможно, затаил злобу против Александра за худое обращение со стороны македонцев к Олинфу, его родине: однако, нужно заметить, что город разрушил Филипп, а не Александр, и что Каллисфен Олинфский (BNJ 124), находясь в той же самой ситуации что и Эфипп, не отказался следовать за экспедицией и описал ее без критических оттенков. Другие возможные личные причины для вражды, например, что Эфипп хотел отомстить за смерть своего согражданина Каллисфена, мы не в состоянии исследовать. Пирсон выдвинул идею, что его публика была представлена в основном греками, враждебными Александру, и он принимает эту идею в своих самых крайних, а также гипотетических выводах; также Вимер думает, что работа очень тесно связана с периодом Ламийской войны.
В фрагментах, однако, нет никаких реальных отрицательных суждений о царе; данные, которые он сохранил, определенно менее важны, чем сообщаемые Курцием Руфом. Самый подробный комментарий об Александре появляется в F 5, где царь определяется как невыносимый и жестокий, но в том же самом контексте эта тенденция оправдана как часть патологической меланхолии.
Фрагменты Эфиппа, кажется, показывают сильный вкус к общей реконструкции через мелкие подробности (cр. F 4 и F 5 о принятии азиатских обычаев и традиций; F 5 снова о Горге из Иаса), и серьезное обсуждение темы (cр. комментарий к F 3 о причинах смерти Александра).
Важно также иметь в виду, что Афиней предпочитает информацию о перегибах придворной жизни, о чем свидетельствует тот факт, что несколько цитат из Эфиппа сосредоточены в двух разделах Deipnosophists, посвященной Александру: об алкоголизме в 10.434-7, и о tryphe в 12.537-38.Признавая, что Афиней сохраняет данные Эфиппа о темах, которые его интересуют больше всего, Пирсон утверждает, что двух авторов разделяют те же критическое отношение против Александра. Однако мы не можем исключить, что другая информация, предоставленная историком, но менее склонная к отрицательной интерпретации, возможно, была обойдена вниманием со стороны Афинея. Однако, факт, что Эфипп известен только через цитаты Афинея, показывает ограниченное хождение и оценку его работы в древние времена; также примечательно, что Афиней не сохраняет известий о Гефестионе (ни из Эфиппа, ни из других историков). Кроме того информация, которую мы имеем о смерти Гефестиона и Александра, кажется, получена от других историков, а не от Эфиппа, который, тем не менее, занимался этой темой.