Предисловие

Вниманию читателя предлагается первый полный русский перевод критического сочинения Дионисия Галикарнасского «О Фукидиде», а также первый русский перевод его дополнительного сочинения на ту же тему, так называемого второго письма к Аммею.
Среди античных риторов есть немало имен, но лишь немногие из них — уровня Дионисия Галикарнасского. Пожалуй, достаточно будет привести лишь один факт: именно Дионисий в своем сочинении «О подражании» впервые сформулировал и распространил идею литературного подражания, сознательной имитации стиля более старых авторов. Трудно переоценить влияние этой идеи на развитие всей последующей античной, византийской, да и вообще европейской литературы. Разумеется, и до Дионисия некоторые авторы подражали старинным образцам. Однако это делалось спорадически, бессистемно, зачастую в качестве упражнения. Дионисий же превратил подражание в полновесное литературное направление. Нам теперь может иногда казаться, что такое направление, будучи обращено в прошлое, способно порождать лишь вторичное, неоригинальное. Но во-первых, это не совсем так. Немало интересных, несомненно оригинальных произведений было создано под влиянием этого литературного течения. В «Энеиде» Вергилий подражал Гомеру. А во-вторых, даже тот, кто считает подражание в целом отрицательным явлением, должен будет, по крайней мере, признать огромный масштаб этого явления. Одно несомненно: без Дионисия европейская литература развивалась бы совсем по-другому.
О жизни Дионисия мы знаем немного, практически только то, что он сам упоминает в своих работах. Так, мы точно знаем, что его отца звали Александром, и что родом он был из малоазиатского греческого города Галикарнасса. Выходцем из этого же города, но лет на четыреста ранее, был знаменитый историк Геродот. За четыре века положение в Средиземноморье немало изменилось. Геродот отправился из Галикарнасса в Афины. Дионисий перебрался в Рим. Попал он туда как раз в то время, когда закончилась гражданская война между Октавианом и Антонием, то есть около 29 г. до н. э. Последующие двадцать два года Дионисий прожил в Риме, изучая латинский язык и римскую историю. В 7 г. до н. э. он выпустил в свет «Римские древности» — историю Рима от древнейших, мифических времен и до начала первой войны с Карфагеном, написанную по-гречески, в двадцати книгах, из которых до нас дошла примерно половина. Сходным образом, римская история на греческом языке была позднее написана Аппианом, и можно полагать, что Аппиан пользовался трудом Дионисия как одним из источников. Оба произведения преследовали цель познакомить греков с римской историей, и в частности убедить греческих интеллектуалов в том, что римляне — не варвары. Греческие интеллектуалы, в свою очередь, с удовольствием позволяли убедить себя в этом: так было легче смириться с тем, что римляне покорили Грецию.
Дионисий умер вскоре после публикации «Римских древностей». Таким образом, его жизнь в Риме примерно совпадает с периодом правления Августа, а в литературном отношении это было оживленное время. Тогда работали Овидий и Вергилий. Тогда же Тит Ливий создал свою историю Рима. Но в отличие от Ливия, Дионисий был в первую очередь ритором, а не историком. Ливий создавал национальный патриотический миф. Дионисий создавал риторическое доказательство добродетели римлян. И все остальные произведения Дионисия были риторического, а не исторического характера. В числе прочего, ему принадлежит сочинение «О составлении слов», уже упоминавшееся «О подражании» (к сожалению, практически не сохранившееся), критические сочинения о нескольких ораторах древности (Лисий, Исей, Исократ, Демосфен, Динарх, Гиперид и Эсхин, хотя последние два сочинения до нас не дошли), а также и трактат о стиле Фукидида, перевод которого предлагается здесь. Как видно уже из этого списка, Дионисий был приверженцем аттицизма, то есть считал образцом именно аттическое красноречие, характеризуемое, в отличие от азианизма, относительно низким градусом цветистости. Насколько можно судить, он вообще исходил из того, что блестящая стилистическая обработка — не самоцель. Главное, чтобы текст брал за живое, захватывал, заставлял читателя прочувствовать и переживать повествование вместе с автором. Поэтому Дионисий хвалил Геродота, но холодно относился к мастеру словесной эквилибристики Горгию. Поэтому же он утверждал, что не только литературу, но и вообще всякое искусство можно судить как специалисту, так и обычному человеку. Первый судит умом, опираясь на научный подход, второй — сердцем, интуицией, и подлинно прекрасное произведение искусства должно понравиться обоим.
То, что Дионисий, будучи ритором, написал историческое сочинение, а также брался за разбор работ других историков, совсем не удивительно. Древние греки, как известно, рассматривали историю как литературный жанр. В конце концов, характерно, что одна из девяти муз у греков была покровительницей истории. Остальные восемь присматривали за различными видами поэзии и драмы, пением, танцем и, что также любопытно, астрономией. В историческом повествовании греческие читатели привыкли ценить не столько факты, правдивость рассказа, сколько мастерство рассказчика. Последнее, разумеется, включало в себя не только стиль, но и композицию: что и в каком порядке рассказать, на чем остановиться подробнее, а что упомянуть вскользь. Особое внимание придавалось речам, произносимым персонажами. Поскольку речи, реально произнесенные при том или ином событии, практически никогда не записывались, не имело ни малейшего смысла ожидать, что речи, вставленные в историческое сочинение, подлинные. Историки, как римские, так и греческие, их сочиняли. Фукидид, например, прямо написал, что все речи в его истории сочинены им, и что он лишь стремился держаться как можно ближе к содержанию подлинной речи, если о таковом ему что-то было известно. Ценимое читателями-знатоками искусство состояло в том, чтобы речь была к месту, точно и красочно освещала бы положение вещей, при котором персонаж ее произносит. Стиль речи также был важен: не годится, к примеру, вкладывать особенно цветистую речь в уста какому-нибудь военачальнику перед сражением. Коротко говоря, в речах историкам предъявлялись те требования, которые мы привыкли предъявлять драматургам в пьесах.
Вышеописанный подход греков к истории, конечно, существенно отличается от современного. Именно поэтому современному читателю при знакомстве с текстом Дионисия Галикарнасского важно иметь незашоренный взгляд на вещи, постараться взглянуть на предмет с точки зрения античного ритора. Например, Дионисий осуждает Фукидида за то, что битву при Эвримедонте тот описал куда более кратко, чем первое морское сражение Пелопоннесской войны, хотя кораблей при Эвримедонте участвовало больше. Нам не пришло бы в голову упрекать Фукидида: вполне вероятно, что Фукидид просто знал об этой битве меньше. Что ему было делать? Не выдумывать же неизвестные подробности? Дионисий бы на это ответил: «А почему бы и нет? Важно то, что с литературной точки зрения повествование вышло перекошенным. Историческая правда — это прекрасно, но нельзя же допускать, чтобы страдал строй сочинения. В конце концов, можно не выдумывать ничего конкретного, а просто побольше рассказать о кипящем сражении в общих словах.» Или, например, Дионисий неодобрительно отзывается о написанной Фукидидом речи, с которой Перикл обращается к афинянам вскоре после начала Пелопоннесской войны. Афиняне тогда были очень на Перикла рассержены, и Дионисий указывает, что речь должна быть более заискивающей. Фукидид вполне мог сам слышать подлинную речь, а если и нет, написать ее со слов слышавших, благо недостатка в них не было. Таким образом, мы готовы, по меньшей мере, допустить, что Перикл у Фукидида держится вызывающе потому, что так и было в действительности. На Дионисия такой аргумент, вероятно, не произвел бы впечатления. Для него важно, что Фукидид пишет литературное произведение, в котором есть несуразность.
Вкратце, вердикт, вынесенный Дионисием Фукидиду, следующий: Фукидид пишет умно и точно, сила его мысли несомненна, но его литературный стиль оставляет желать лучшего. Опубликовать подобное суждение в те времена было нетривиально. Авторитет Фукидида у филологов был очень высок. Им привыкли восхищаться, и точка зрения Дионисия могла многим показаться кощунственной. В начале своего «О Фукидиде» Дионисий потратил немало времени, разъясняя свою позицию. На протяжении всего сочинения он разбирает цитаты из «Истории» Фукидида, добросовестно подкрепляет многие свои суждения примерами. Многие, но не все. И это было замечено критиками. Поэтому, спустя какое-то время, Дионисий опубликовал приложение к своему исследованию в форме письма к Аммею — очевидно, другу и филологу, о котором нам ничего более не известно. Это письмо, перевод которого здесь также предлагается, носит чисто технический характер. Процитировав для начала свои прежние утверждения о Фукидиде, не получившие доказательства в основном сочинении, Дионисий методично проходится по ним, подкрепляя и их цитатами.
Был ли Дионисий прав в своей критике? Мне кажется, что да. Дело в том, что язык Фукидида чрезвычайно сжат, пересыщен до непонятности. Он изобилует необычными словами и грамматическими конструкциями. Читателю через текст Фукидида приходится именно что «продираться» во имя познания. Оценить это в полной мере можно, лишь читая греческий оригинал. Современный перевод не дает и близкого представления о трудности понимания Фукидида: там эту трудность принял на себя переводчик. Именно поэтому, переводя те места, где Дионисий цитирует Фукидида, мне часто приходилось отклоняться от русского перевода Фукидида, сделанного Г. А. Стратановским. Ведь обсуждаемые Дионисием промахи Фукидида нередко оказывались устранены в переводе, и мне приходилось их туда возвращать. В целом, в обращении с цитатами у Дионисия я руководствовался следующим принципом. Если можно было, пусть ценой отступления от перевода Г. А. Стратановского и даже некоторого насилия над русским языком, передать читателю то, о чем говорит Дионисий, я приводил цитаты по-русски. Когда же это не представлялось разумным (например, если Дионисий указывает на неверное употребление падежа, которое в любом случае отлично от русского) я оставлял цитату на греческом и давал перевод дополнительно.
Критика Фукидида получается у Дионисия настолько убедительной, что поневоле возникает вопрос: почему же Фукидид так «плохо» писал? Прежде всего, Фукидид был, несомненно, сложный человек, со своими странностями, и жизнь ему выпала тоже сложная. Аристократ в государстве, управляемом своевольным демосом, — вообще не простая роль. А уж аристократ, изгнанный из отечества, вынужденный наблюдать, как этот самый демос своим безрассудством привел его родину к катастрофе, посвятивший чуть ли не всю свою зрелую жизнь исследованию истории этой катастрофы и так и не закончивший своего труда, — роль и подавно тяжелая. Читая Дионисия, возможно, не мешает помнить: то, что для него было лишь книжной наукой, для Фукидида было самой жизнью.
В заключение отмечу, что главы 21-34 сочинения «О Фукидиде» были недавно переведены на русский язык М.С. Абаимовым[1]. К сожалению, в этом переводе присутствуют достаточно многочисленные ошибки и неточности, на некоторые из которых я счел возможным указать в примечаниях.
Считаю своим приятным долгом поблагодарить Игоря Евгеньевича Сурикова, взявшего на себя труд прочитать перевод и сделавшего множество ценных и глубоких замечаний.

[1] Дионисий Галикарнасский. О Фукидиде (главы 21–34). Перевод М.С. Абаимова // Альманах Славяно-греко-латинского-кабинета Приволжского федерального округа. Вып. 2. Нижний Новгород, 2009. С. 110–119.