§ 3. Μεταξὺ Σκὐλλας καὶ Χαρύβδεως: Вифиния в борьбе Рима с Понтийским царством

Информацию о событиях, которым суждено было стать прологом к новой странице истории Малой Азии и эллинистического мира в целом, сообщает только Юстин: "Затем Митридат вступил в союз с Никомедом, вторгся в Пафлагонию, победил ее и разделил ее между собой и своим союзником" (XXXVII, 4, 3). Время вифинско-понтийского вторжения в Пафлагонию было определено Т. Рейнаком на основании появления изображения лавровой или пальмовой ветви и так называемого астрагала (трактуемых как символов военной победы) на тетрадрахмах Никомеда Эвергета, датированных 189 г. виф. эры (108/107 гг.)[1]. Долгое время это предположение оставалось наиболее авторитетным.
Аргументация, предлагаемая классиком античной нумизматики, требует, однако, более детального рассмотрения. Несомненно, что именно нумизматические материалы дают единственную возможность уточнить время вифинско-понтийской акции в Пафлагонии, однако сами монеты настолько необычны по исполнению (достаточно упомянуть, например, что имя царя в их легенде приведено в форме ΝΙΚΟΜΗΔΟΣ вместо верного ΝΙΚΟΜΗΔΟΥ), что имеются даже основания считать их поддельными[2]. Тем не менее Ф. де Каллатай отметил, что вряд ли случайным может быть близкое сходство двух видов монограмм на монетах Никомеда III и Митридата Эвергета на протяжении 106/105-99/98 гг., и начало утверждению этого соответствия почти наверняка было положено совместными действиями двух царей в Пафлагонии[3], которые, впрочем, вполне могли иметь место и годом раньше: унификацию монограмм можно понимать как отражение уже достигнутого успеха[4].
Пафлагонская кампания, разумеется, не была событием, изолированным от основного потока политической истории Анатолии; ей предшествовал целый этап развития международных отношений в Малой Азии и Причерноморье. Хотя Вифиния в силу ряда причин оказалась слабо вовлеченной в этот процесс, здесь необходимо вкратце определить его основные черты.
Его главным содержанием стало постепенное усиление и выход на ведущие позиции в регионе Понтийского царства, возглавляемого последним великим царем эллинистического Востока - Митридатом VI Евпатором. к моменту заключения союза с вифинским царем Митридат уже преуспел в укреплении собственного господства на берегах Понта, включив в состав своего государства Боспор и Херсонес, ведя активную дипломатическую деятельность с целью подготовки новых завоеваний во всем черноморском бассейне.
Поход в Пафлагонию правомерно расценивается историками как начало новой фазы политики Митридата[5], поскольку он начал откровенно экспансионистские действия в Малой Азии, уже входившей в сферу римского влияния. Но для понтийского царя это предприятие стало лишь очередной ступенью в развитии его экспансионистских планов, тем более что он уже со 116 г.[6] стремился поставить под свой контроль Каппадокию (Just., XXXVIII, I,1) (хотя и не прибегая пока к военной силе, а действуя через своих ставленников - каппадокийского вельможу Гордия и свою сестру Лаодику, вдову прежнего монарха Ариарата VI). Аннексия другого малоазийского государства, раздробленного и малозначительного, к тому же с давних пор служившего объектом притязаний Митридатидов, была поэтому вполне логичным продолжением взятого понтийским владыкой курса.
Другое дело, Никомед III. Его вторжение на территорию восточного соседа создает яркий контраст с пассивностью, проявляемой им на международной арене в течение предыдущих двадцати лет правления. Не подлежит сомнению, что подобные действия могли быть предприняты им только в союзе с Митридатом и исключительно благодаря этому союзу. Заключение соглашения с понтийским владыкой давало Никомеду шанс активизировать свою политику и добиться территориальных приобретений, тогда как Митридат в случае необходимости мог легко захватить Пафлагонию самостоятельно[7]. Вероятно, вифинско-понтийский блок, на короткое время ставший ведущей силой на малоазийском полуострове, был создан главным образом благодаря усилиям Митридата[8]. Евпатору, несомненно, было выгодно приобрести такого союзника, как Никомед Эвергет. Стратегически важное положение Вифинии у входа в Понт Эвксинский позволяло понтийскому монарху рассчитывать закрепиться в этом ключевом пункте[9].
В пользу этого свидетельствует и предпринятая Евпатором незадолго до вторжения в Пафлагонию (вероятно, в 108 или 107 г.[10]) тайная поездка по провинции Азия и Вифинии (Just., XXXVII, 3, 4). В ходе ее понтийский царь ознакомился с положением дел в римских владениях и в государстве, которое он рассматривал как своего потенциального партнера. Обращает на себя внимание фраза Юстина, что Митридат "...точно уже был владыкой ее (Вифинии)". Эти слова могут означать (помимо разработки военно-стратегических планов в отношении Вифинии - "...наметил удобные места для будущих побед") наличие в Вифинии определенных кругов, настроенных промитридатовски, тех, на чью поддержку в дальнейшем опирался царь Понта в организации переворотов и военных вторжений в соседнюю страну[11].
Трудно с уверенностью утверждать, что при заключении союза с Никомедом Митридат уже четко представлял свои будущие действия: сначала в союзе с вифинским царем подчинить Пафлагонию, Галатию и Каппадокию, затем овладеть землями своего союзника и тем самым во всеоружии подготовиться к неминуемому столкновению с Римом[12]. Несомненно другое: подобные планы едва ли мог вынашивать Никомед III. Его политика в Пафлагонии была во многом инспирирована Митридатом, и пока что он стремился к осуществлению частных целей, не идущих ни в какое сравнение с замыслами понтийского владыки.
Итак, Пафлагония была разделена между Вифинией и Понтом на условиях, остающихся не вполне ясными. О владениях Митридата в Пафлагонии сообщает Страбон (XII, 3, 1; 9; 40)[13], тогда как о территориальных приращениях Вифинии ничего не говорится. Это обстоятельство породило мнение о большей доле Евпатора при разделе подчиненных земель[14], хотя дальнейший ход событий (и, прежде всего, сохранение пафлагонского престола за сыном Никомеда) будто бы свидетельствует о более прочных позициях вифинского царя в захваченной стране[15]. Наиболее детально данная проблема была проанализирована К. Штробелем, установившим, что Митридат приобрел в 108/107 г. область Гангры (господство над которой было подкреплено завещанием Пилемена II Митридату V Эвергету), а внутренние районы западной Пафлагонии, локализуемые Страбоном между Вифинией и Понтом (Тимонитида, область Газаторикса, Мармолитида, Санисена и Потамия), отошли к Никомеду[16]. Думается, такое территориальное разделение, равно как и последующее сохранение пафлагонского престола за сыном Никомеда, было заранее оговорено понтийским и вифинским монархами. Вифиния имела притязания на земли западной Пафлагонии еще со времени правления Зиэла и не отказывалась от них и в дальнейшем. Возведение сына Никомеда на престол Пафлагонии, видимо, нисколько не встревожило Митридата, т. к. никаких трений между ним и Никомедом по пафлагонскому вопросу не возникло[17].
Следует подчеркнуть, что момент для вторжения в Пафлагонию был выбран исключительно удачно: римляне, узнав об этом нарушении status quo в Малой Азии, не смогли принять никаких действенных шагов по его восстановлению, будучи отвлечены многочисленными и серьезными проблемами на западе[18]. Получив известия о событиях в Пафлагонии[19], сенат ограничился лишь отправкой послов к Митридату и Никомеду с требованием "вернуть народу пафлагонскому его прежнее положение" (Just., XXXVII, 4, 4)[20]. Но ни Митридат, ни Никомед не собирались лишаться достигнутого. Если понтийский царь апеллировал к наследственному праву на господство в Пафлагонии, которое якобы перешло к нему от отца (XXXVII, 4, 5; XXXVIII, 5, 4-6; 7-10), то Никомед поступил иначе. Он заявил, что "возвращает доставшуюся ему часть Пафлагонии законному царю", и назвал одного из своих сыновей Пилеменом - династическим именем пафлагонских царей, с помощью чего удерживал за собой власть в стране (Just., XXXVII, 4, 7-9)[21].
Такие действия Никомеда К. Штробель считает причиной конфликта между понтийским и вифинским царями, обостренным экспансионистской, направленной против Понта политикой иифинца[22]. Едва ли это так. Прежде всего, фраза Юстина: quasi huipsi regiae redidisset regnum, falso nomine tenet (XXXVII, 4, N) вряд ли может быть расценена как указание на стремление Никомеда добиться власти над всей Пафлагонией, включая владения Митридата. Несомненно, что пафлагонская кампания, оказавшаяся единственным совместно осуществленным (и заранее спланированным!) предприятием вифинского и понтийского царей, была продумана ими в деталях. Такой очевидный шаг римлян, как отправка посольств с требованием очистить Пафлагонию, тоже был предусмотрен Никомедом и Митридатом а следовательно, предпринятые ими обоими контрмеры не должны были вызвать взаимного недовольства. Не вполне понятно, связана ли с пафлагонским вопросом отправка Митридатом в Рим посольства, пытавшегося добиться осуществления возложенных на него задач с помощью взяток сенаторам (Diod., XXXVI, 15, 1), однако показателен тот факт, что Митридат продолжил политику экспансии, захватив Галатию (Just., XXXVII, 4, 6)[23], что было бы для него затруднительным в случае натянутых отношений с Никомедом[24]. Приводимая ссылка на пассаж Диодора о предоставлении Никомедом военной помощи римлянам в 103 г. (XXXVI, 8, 1), предпринятом якобы с целью заручиться их поддержкой ввиду нараставшей конфронтации с Митридатом, также неубедительна, поскольку действия Никомеда необходимо соотнести с несколько иным хронологическим и событийным контекстом.
Более вероятно, что, причиной разногласий между Митридатом и Никомедом послужило одно из следующих событий: 1) аннексия понтийским монархом Галатии, ущемившая интересы Никомеда (если она была предпринята без его участия или санкции) - в этом случае ответственность за разрыв альянса ложится на Митридата; либо 2) внешне ничем не спровоцированная агрессия Никомеда в Каппадокии, которая до того времени являлась, безусловно, объектом манипуляций понтийских правителей. Если верно последнее предположение, то эту акцию Никомеда можно считать единственным значительным шагом царя, предпринятым им действительно самостоятельно.
Каппадокия, как уже отмечалось, давно и прочно входила в орбиту понтийской политики[25]. Позиции Митридата здесь были достаточно сильны благодаря поддержке, оказываемой ему знатным придворным Гордием и его собственной сестрой Лаодикой - опекуншей малолетнего Ариарата VII. Гордий был прямо причастен к убийству Ариарата VI. Юстин сообщает, что Митридат пытался уничтожить также его детей и уже обдумывал это дело (XXXVII, 1, 2), что косвенно свидетельствует о его намерении окончательно прибрать к рукам Каппадокию, возможно, в соответствии с соглашением между ним и Никомедом. Однако события приняли неожиданный оборот: вифинский царь сам вторгся в Каппадокию во главе своего войска (XXXVIII, 1, 2). Не исключено, что он воспользовался временным удалением Митридата в какую-либо отдаленную область его царства[26], хотя прямых сведений об этом нет.
Эти события стали предметом тщательного анализа американского ученого Д. Глью[27], многие положения которого кажутся весьма убедительными. Но в том, что касается мотивов и предлогов предпринятой Никомедом военно-политической операции, я склонен выдвинуть иную версию. Согласно Д. Глью, Никомед III, подобно Атталу II Пергамскому в 157 г. (Polyb., XXXII, 22, 8) и Митридату V (App., Mithr., 10), вошел с войском в Каппадокию для предотвращения или прекращения каких-то внутренних смут, действуя как "правопреемник" Атталидов[28]. Однако, как отмечает сам исследователь, достоверной информации о возобновлении раздоров в Каппадокии в это время не существует[29], а это заставляет подвести под действия Никомеда иные основания. Думается, царь Вифинии мог решиться на столь ответственный шаг, как оккупация всей Каппадокии, лишь будучи уверенным в том, что он к нему хорошо подготовлен. Дать такую уверенность ему могла только осведомленность о позиции Лаодики, которая, очевидно, располагала всей полнотой власти в стране. Вероятно, царица-регентша заранее вынашивала планы измены интересам своего брата[30]. Причину сговора Лаодики с Никомедом можно видеть как в нежелании допустить полное подчинение Каппадокии Понту[31], так и в опасении за собственную судьбу, которое ей могла внушить чрезвычайная жестокость Митридата в отношении своих близких[32].
Митридат, узнав о действиях вифинца, отправил сестре войско для изгнания Никомеда (auxilia sororam expellendum Cappadocia Nicomedem mittit - Just., XXXVIII, 1, 3). Агрессия Никомеда, означавшая окончательный распад вифинско-понтийского альянса, предоставила Митридату удобную возможность добиваться своих целей в Каппадокии под благовидной личиной поборника справедливости и защитника династических прав Ариаратидов. Но здесь сказала свое веское слово Лаодика: брак, заключенный между ней и Никомедом по соглашению (per pactionem)[33] (Just., XXXVIII, 1, 4), создал видимость законности для господства в Каппадокии нового правителя, опиравшегося тем не менее на расставленные по всей стране гарнизоны (XXXVIII, 1, 5).
K военной силе был вынужден прибегнуть и Митридат, быстро очистивший Каппадокию от вифинцев и восстановивший в правах своего племянника - Ариарата VII (Just., XXXVIII, 1, 5)[34]. Никомед и Лаодика бежали в Вифинию.
В науке выдвигались различные мнения о времени каппадокийской экспедиции Никомеда. Большинство из них восходит еще к Эд. Мейеру и Т. Рейнаку, датировавшим событие самым концом II в.[35] Этот тезис был оспорен Д. Глью, связавшим полное отсутствие монетных выпусков Никомеда III за 194 и 195 гг. виф. эры (104/103 и 103/102 гг.) с необходимостью выплаты контрибуции Митридату после изгнания вифинцев из Каппадокии[36]. Сам же поход должен быть датирован 105 г. Нумизматические данные Д. Глью подкрепил и основательным анализом текста Юстина и Диодора, проведя между ними прямую связь.
Диодор сообщает, что во время похода Гая Мария против кимвров (104 г.) консул обратился за помощью к "народам, живущим за морем". Никомед, получивший послание Мария, отказал римлянам в предоставлении вспомогательных сил под тем предлогом, что большая часть вифинцев была захвачена римскими публиканами и пребывала в рабстве в провинциях (τοὺς πλοίους τῶν Βιθυνῶν ὑπὸ τῶν δημοσιωνῶν διαρπαγέντας δουλεύειν ἐν ταῖς ἐπαρχίαις - XXXVI, 3, 1).
Данный пассаж принципиально важен, во-первых, для уточнения даты каппадокийских событий (что и сделано Д. Глью); во-вторых, для выяснения внутриполитической и экономической ситуации в Вифинии и, наконец, для определения позиции Никомеда III в отношении Рима. Пониманию точного смысла этого эпизода препятствует то, что труд Диодора в этой части был переработан византийским патриархом Фотием[37], в результате чего становится необходимым проведение особо тщательного анализа рассматриваемого фрагмента.
Что касается хронологического аспекта проблемы, то его интерпретация Д. Глью не вызывает особых возражений. Исследователь правомерно связывает описанные Диодором события с кризисом, разразившимся в Вифинии после нанесенного Митридатом Никомеду поражения в Каппадокии. Вифинский царь был вынужден выплатить понтийцу большую контрибуцию, что самым плачевным образом сказалось на финансах царства и положении его подданных[38]. Однако сама суть кризиса остается не вполне понятной: каким образом большое количество вифинцев вдруг оказалось порабощенным римлянами?
Анализируя версии М. И. Ростовцева[39] и Э. Бэдиана[40] относительно возможного механизма обращения в рабство свободных вифинцев, Д. Глью склоняется к первой из них, но при этом не принимает во внимание ее очевидных противоречий. Прежде всего, остается непонятным, почему именно вифинцы, издавна отличавшиеся храбростью и воинственностью, вдруг оказались жертвой агрессивных соседей. Единственное относительно достоверное свидетельство о похищении и продаже в рабство вифинца - эпитафия Диазельмия из Апамеи (SEG VIII № 357), но оно, бесспорно, связано с морским пиратством, что не вполне укладывается в предложенную М. И. Ростовцевым схему. Известная дельфийская надпись (OGIS 345), где говорится о дарении Никомедом и Лаодикой рабов полису и святилищу[41], является скорее аргументом в пользу теории Э. Бэдиана, да и сам М. И. Ростовцев считает Никомеда "активным работорговцем"[42]. Наконец, непонятно, почему выплата вифинским царем контрибуции Митридату "оставила его подданных без защиты"[43] от упомянутых "профессиональных разбойников": вифинская армия, хотя и понесла тяжелое поражение в Каппадокии, отнюдь не перестала существовать.
По моему мнению, точка зрения Э. Бэдиана кажется более убедительной. Неясно, продавал ли своих подданных в рабство сам Никомед[44], но несомненно, что активнейшую роль в порабощении вифинцев непосредственно играли римские публиканы[45]. Детали их деятельности в Вифинии выяснить пока не представляется возможным, хотя само их присутствие в стране должно навести на мысль о ее определенной политической и/или экономической зависимости от Рима в конце II в., невзирая на то, что финансовый кризис 104-102 гг. был довольно быстро преодолен. В этой связи необходимо попытаться выявить в пассаже Диодора информацию, способную пролить свет на римско-вифинские отношения.
Едва ли действия Никомеда следует расценивать как попытку обмануть сенат и выразить протест против римского вмешательства во внутренние дела Вифинии[46]: в дальнейшем вифинский царь видел в возможности склонить римлян на свою сторону единственный шанс противостоять Митридату. Некоторые исследователи видят в тексте Диодора указание на изменение действий Никомеда в отношении Рима: свидетельство о том, что в подавлении восстания рабов на Сицилии в 103 г. приняли участие и вифинцы (XXXVI, 8, 1: Βιθυνοὺς δὲ καὶ Θετταλοὺς· καὶ Ἀκαρνᾶνας ὀκτακοσίου) понимается ими как проявление желания Никомеда заручиться поддержкой сената для решения своих внешнеполитических проблем путем отправки вспомогательного отряда[47]. Возможна, однако, иная трактовка этого эпизода: ведь во внутри-политическом и финансовом положении Вифинии в 103 г. не произошло никаких перемен по сравнению с предыдущим годом; не изменились, скорее всего, и политические установки Никомеда. Появление незначительного числа вифинских воинов в пришедшем на помощь римлянам союзном контингенте можно объяснить по-другому. Они могли быть набраны из числа лиц, освобожденных наместником Сицилии Лицинием Нервой после принятия senatus consultum о предоставлении свободы незаконно порабощенным союзникам (Diod., XXXVI, 3, 2; 8, I)[48]. Их число достигло восьмисот, и совпадение этих чисел едва ли случайно. Ответ Никомеда консулу не был, по сути, принципиальным отказом; и коль скоро римляне пошли навстречу вифинскому царю, то и он мог не препятствовать удовлетворению их требования в соответствии с изменившейся обстановкой.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что римские союзники были освобождены в первую очередь именно на Сицилии. Между отправкой Марием письма Никомеду, получением ответа, принятием senatus consultum, осуществлением всех необходимых процедур по отпуску рабов на волю и формированием вспомогательных отрядов прошло достаточно времени для того, чтобы уже к концу 104 г.[49] союзные войска приняли участие в боевых действиях.
Таким образом, текст Диодора вряд ли может серьезно помочь в понимании внешнеполитического аспекта действий Никомеда: в них не прослеживается никаких изменений в ответ на международную политику Рима. Каковы же были истинные мотивы ответа вифинского царя Марию в 104 г.?
Ф. Гейер считает, что Никомед, заботясь о своих подданных, исходил исключительно из "филантропических соображений"[50], но дело, очевидно, не только и не столько в этом. Обращаясь к сенату, Никомед хотел привлечь его внимание к проблемам своего царства, обострившимся на фоне поражения от Митридата в Каппадокии и вызванного им финансового кризиса[51]. Главной из этих трудностей было усиление негативного влияния римских ростовщиков на экономическое состояние страны. Это воздействие, судя по ответным мерам сената, вифинскому царю удалось частично нейтрализовать; но говорить на этом основании о его попытках сначала противодействовать (пусть даже неявно) римской политике на Востоке, а затем оказать ей поддержку было бы необоснованным. Вместе с тем действия Никомеда были достаточно разумными и осторожными для того, чтобы не испортить отношения с Римом.
После ухода из Каппадокии Никомед не оставил окончательно надежды в той или иной форме восстановить свое влияние в этой стране. Обстановка в Каппадокии вновь обострилась после того, как молодой Ариарат VII, проявивший себя решительным и твердым политиком[52], отказался выполнить требование Митридата и вернуть в Каппадокию убийцу своего отца Гордия (Just., XXXVIII, 1, 6)[53]. Между Понтом и Каппадокией назревал военный конфликт, в котором на стороне последней выступили некоторые соседние цари (auxilientibus finitimus regibus - XXXVIII, 1, 7-8)[54]. Естественным союзником молодого каппадокийского правителя, решившего выступить против своего могущественного дядюшки, скорее всего, должен был стать вифинский царь[55]. Хотя прежние их отношения, очевидно, не были дружественными, поскольку Никомед недвусмысленно домогался каппадокийского престола, борьба против общего опасного врага должна была временно объединить Ариарата и Никомеда[56].
Вероломное убийство Митридатом своего племянника во время переговоров на глазах у готовых к бою войск (Just., XXXVIII, 1, 9-10)[57] перечеркнуло все планы Никомеда: деморализованные каппадокийцы, судя по всему, сложили оружие, и пытаться продолжать вооруженную борьбу не имело смысла. С этого времени вифинский царь, заботясь об укреплении собственных позиций, окончательно перешел к тактике, строящейся на интригах и обмане.
Митридат вновь упрочил свою власть в Каппадокии, возведя на престол своего сына, названного им Ариаратом IX Евсевием ( Just., XXXVIII, 1, 10). Вифинский царь еще не оставил попыток оспорить этот факт[58]. Он решил прибегнуть к однажды уже с успехом опробованному методу, действуя через подставное лицо - мнимого третьего сына Лаодики и Ариарата VI, которого отправил вместе с "матерью" в Рим предъявить претензии на господство в Каппадокии (Just., XXXVIII, 2, 3-4)[59]. Митридат, в свою очередь, по словам Юстина, пытался с помощью Гордия представить Ариарата IX сыном царя Каппадокии Ариарата V, погибшего в борьбе с Аристоником (XXXVIII, 2 , 5 )[60]. Каппадокийский вопрос, следовательно, оказался вновь сложно запутанным из-за ухищрений понтийского и вифинского царей, не желавших расставаться с притязаниями на влияние в ослабленной внутренними распрями и внешним вмешательством стране.
Необходимо остановиться на еще одном немаловажном моменте в развитии ситуации. Около 99/98 гг. в Азию направился Гай Марий, проведший переговоры с понтийским царем (Plut., Mar., 31 )[61]. При том, что сам Марий едва ли доставил Митридату и Никомеду приказ очистить захваченные ими земли (как считает М. Сорди)[62], его миссия ознаменовала начало более решительных действий Рима в Анатолии[63].
Весьма вероятно, что акция римского политика отчасти была осуществлена им в интересах Никомеда, тем более что они могли даже встретиться лично: Плутарх говорит, что Марий, думая о будущей войне против Митридата, пытался "возмутить царей" (Mar., 31), то есть, очевидно, именно Митридата и Никомеда[64]. Действительно, к этому моменту Марий и Никомед, как показали события 104/103 г., уже поддерживали между собой дипломатические отношения, причем весьма двусмысленный эпизод, cвязанный с порабощением вифинцев римлянами, обеим сторонам все же удалось разрешить сравнительно благополучно. Вифинского царя, без сомнения, должна была ободрить неудача, которой завершилась миссия понтийского посольства в Рим (ок. 103-100 гг. до н. э.) (Diod., XXXVI, 15, 1), в чем он мог увидеть шанс усилить собственные политические позиции. Именно поддержка, которую Никомед в том или ином виде получил от Мария, могла подвигнуть его на аферу с выдвижением очередного подставного лица.
Однако последующая реакция сената на эти события была отличной от его предыдущих действий. Покончив с наиболее острыми внешнеполитическими проблемами, римляне решили всерьез наняться наведением порядка в Малой Азии, нарушенного правителями Вифинии и Понта. Их результатом стало принятие сенатом постановления о том, что вифинский и понтийский цари, "присвоившие чужие царства посредством самозванцев" (Just., XXXVIII, 2, 6), были обязаны уйти из Пафлагонии и Каппадокии (96 г.)[65]. Народам этих стран должна была быть предоставлена "свобода", но каппадокийцы настояли на назначении им царя, которым в результате выборов стал Ариобарзан I Филоромей (Strabo, XII, 2, 1; Just., XXXVIII, 2, 8). Впрочем, для реального водворения его на престол потребовалось вооруженное вмешательство, осуществленное Суллой[66].
О развитии событий в Пафлагонии источники умалчивают. Некоторые факты заставляют предположить, что вифинскому царю в какой-то мере удалось сохранить за собой влияние в этой стране, хотя мнение о полном сохранении в Пафлагонии вифинского господства[67] выглядит чересчур категоричным. Для того чтобы прояснить эту ситуацию, необходимо обратиться к выяснению личности лже-Пилемена, ставленника Никомеда III на пафлагонском престоле.
Еще Т. Рейнаком было высказано мнение об идентичности этого лица с Сократом Хрестом - сыном Никомеда Эвергета от конкубины[68]. Однако недавно К. Штробель обратил внимание на то, что в источниках содержатся упоминания о пафлагонском царе Пилемене в период начала Первой Митридатовой войны, то есть в то время, когда Сократа уже не было в живых (Eutrop., V, 5, 1; Oros., VI, 2, 2), а это свидетельствует в пользу гипотезы о существовании у Никомеда III еще одного сына[69]. Не исключено, что этот Пилемен был оставлен на престоле благодаря желанию самих пафлагонцев - подобно тому, как поступили каппадокийцы, не желавшие лишиться царской власти[70]. Проводимая им в дальнейший политика способствовала поддержанию в стране настроений, лояльных вифинским правителям, что показали события Первой Митридатовой войны.
Последние годы жизни Никомеда III не были отмечены никакими значительными событиями. Он не вмешивался больше в споры с Митридатом, по-прежнему усиливавшим свои позиции в Малой Азии, и прежде всего в Каппадокии, на этот раз в союзе с Тиграном Армянским. Создание понтийско-армянского блока ознаменовало окончательный перелом в соперничестве Вифинии и Понта на рубеже II и I вв.[71]: отныне Евпатор рассматривал Вифинию уже не столько как опасного соперника, сколько как потенциальный объект своей агрессивной политики. Возможно, именно окончательное изменение в соотношении сил между бывшими союзниками к концу правления Никомеда III и его отход от активной политики побудили Митридата к тому, чтобы косвенно подчеркнуть притязания на Вифинию. Начиная с 96/95 г. на его монетах появляется датировка по вифинской царской эре[72]. Нередко этот факт трактуется как проявление намерения понтийских царей (Митридата VI или даже еще его отца Митридата V) следовать "экономически более развитой" Вифинии[73], но это маловероятно: у нас нет никакой возможности сопоставить уровень хозяйственного развития двух соседних царств. Гораздо более обоснованными представляются аргументы тех исследователей, которые считают переход Евпатора на летоисчисление по вифинской эре свидетельством экспансионистских планов понтийского владыки[74], находивших выражение пока только в пропагандистских мероприятиях. Синхронно с этим в том же 96/95 г. происходят изменения в стиле изображений и монограммах вифинских тетрадрахм[75]. Все приведенные свидетельства заставляют предположить их связь с какими-то событиями внутриполитической жизни Вифинии, остающимися неизвестными для нас, и даже быть может, позволяют датировать смерть Никомеда III годом раньше по сравнению с традиционно принятым (без надежных, впрочем, доказательств) 94 г.[76]
Какую же оценку можно дать проводимой Никомедом III внешней политике? Изложенные выше мнения об энергичности и амбициозности этого царя суммированы в тезисе, согласно которому ситуацию в Малой Азии следует рассматривать через призму противостояния не двух (Митридат и Рим), а трех (Митридат, Рим и Никомед) сил[77]. Это выглядит обоснованным лишь отчасти. Как показывают факты, активную внешнеполитическую деятельность Никомед III пытался вести лишь на протяжении 108/107-105/104 гг. При этом экспедиция в Пафлагонию была предпринята им благодаря союзу с Митридатом, без чего какие-либо решительные действия для Никомеда едва ли были осуществимы. В дальнейшем, как кажется, вифинский монарх все же сумел упрочить свое влияние в Пафлагонии, что следует считать единственным достигнутым им реальным результатом.
Вторгаясь в Каппадокию, вифинский царь рассчитывал (и не без оснований) на поддержку со стороны Лаодики, которая, видимо, была одним из ключевых действующих лиц в этом эпизоде[78]. Наконец, дальнейшие попытки Никомеда усилить свое влияние в регионе строились целиком на стремлении добиться благоприятной для себя реакции со стороны Рима, а средства, к которым он прибетал, заставляют вспомнить об интригах Прусия II, с той лишь разницей, что действия Никомеда III были, пожалуй, даже более беззастенчивыми и наглыми. Возможно, именно эти следует объяснить тональность сравнительной характеристики, данной Гранием Лицинианом Никомеду III и его сыну: "(Никомед IV Филопатор. - О. Г.), кроткий и более мягкий, чем его отец, был предан римлянам, так что не допускал преступного вероломства и не прибетал к нечестивым и коварным средствам, доказывая свою верность" (XXXV, 28, 7 -29, 1) Конечно, Никомед Эвергет пытался ввести в заблуждение сенат, но его политика никогда не рассматривалась римлянами как серьезная угроза существовавшему в Малой Азии равновесию сил[79] (не говоря уже об их собственных интересах). Выглядит достаточно очевидным тот факт, что для эллинистических монархов II-I вв. желание уклониться от предъявляемых римлянами требований или использовать в собственных интересах борьбу различных группировок в сенате лишь в незначительном числе случаев выражало стремление реально следовать антиримской политике, а чаще всего диктовалось необходимостью достижения тех или иных частных выгод. Никомед III отнюдь не является в этом отношении исключением. Он, как и его отец, рассматривался римлянами как вассальный царь, который должен был оказывать Риму военную помощь по его требованию и проявлять неизменную лояльность к планам сената. Особенно важно, что при Никомеде III Вифиния впервые стала ощущать не только политическую, но и экономическую зависимость от Рима[80].
Все это заставляет склониться к мнению, что правление Никомеда Эвергета совсем не являлось для вифинского царства временем, когда "оно достигло высшей ступени своего развития и было... самостоятельным в своих действиях"[81]. Итоги, да и само содержание царствования Никомеда III со всей определенностью показали, что времена "великих царей Вифинии" безвозвратно миновали: традиции энергичной и самостоятельной внешней политики были окончательно утрачены Вифинией. Причиной этому было не только противодействие со стороны Рима или Понтийского царства, но и изменение самого характера государственной деятельности вифинских царей: уделение первоочередного внимания филэллинству и развитию экономических связей, уклонение в течение длительного времени от решительных военно-политических мер.

* * *
Никомеду III Эвергету наследовал его сын Никомед IV[82]. Обстоятельства его воцарения темны и запутанны. Не исключено, что Никомед Эвергет был устранен в результате заговора, как об этом сообщает Граний Лициниан: "Когда он умер, будучи старым, неясно, не от яда ли" (Sene mortuo, incertum ad veneno) (XXXV, 29, 7)[83]. В этом случае принятие Никомедом IV тронного имени "Филопатор" можно было бы считать попыткой реабилитировать свое реноме в глазах подданных[84].
Начало правления Никомеда прошло в обстановке династических смут и интриг, предопределивших многие наиболее острые коллизии внутри- и внешнеполитического положения Вифинии на два десятилетия вперед, вплоть до окончания независимого существования царства[85]. Для того чтобы лучше разобраться в них, необходимо остановиться на некоторых спорных вопросах генеалогии вифинского царского дома.
Источники полны противоречий относительно детей Никомеда III. Известны имена только двоих его сыновей: Никомед и Сократ. Первый из них, согласно Мемнону, был сыном некоей Нисы (F. 22, 5), об историчности которой трудно вынести определенное суждение. Не исключено, что греческий историк спутал имя первой жены Никомеда III с именем супруги его сына, дочери Ариарата VI Эпифана[86]. Очень плохо сохранившийся текст Грания Лициниана не дает возможности прочесть имя матери Никомеда Филопатора, от которого сохранилось лишь сочетание букв RARISTONAC, прочтенное М. Флемишем как "Аристоника" (XXXV, 29, 6). Об этой женщине более ничего не известно[87], но ее имя наводит на мысль о том, что она вряд ли была представительницей какой-либо из эллинистических царских династий[88]. Это обстоятельство, казалось бы, может быть подкреплено сообщением Юстина о том, что мать Никомеда IV была танцовщицей (XXXVIII, 5, 10)[89]. Несмотря на это более вероятным все же может считаться предположение о неаутентичности последнего пассажа, входящего в изложенную Трогом/Юстином речь Митридата и являющегося вследствие этого измышлением понтийского царя[90]. Факты свидетельствуют, что Никомед был все-таки признан законным наследником престола (legitimum procrearat - Gran. Lie., XXXV, 29, 6), причем не последнюю роль в этом сыграло решение римского сената (App., Mithr., 7; 10; 13; Memn., F. 22, 5)[91].
Вторым сыном Никомеда III был Сократ, предположительно сын конкубины царя кизикенки Хагне (Gran. Lie., XXXV, 29, 7 )[92]. Его статус при вифинском дворе выглядит довольно двусмысленным. С одной стороны, он, будучи ребенком от конкубины, не имел формальных прав на престол. Но в то же время фраза Лициниана: "Nicomedes Euergetes... non fuit isto filio contentus, quem ex Aristonica legitimum procrearat, tollit ex concubina Hagne Cyzicena alterum, Socratem nomine" (XXXV, 29, 3; 5-7) - указывает на то, что Никомед III по каким-то причинам не был доволен своим старшим сыном и предпринял определенные шаги в пользу Сократа[93]. То, что последний был отправлен вместе с матерью в Кизик, на ее родину, получив содержание в пятьсот талантов (Loc. cit.) отнюдь не свидетельствует об ущемлении его прав: скорее всего, Никомед Эвергет позаботился о том, чтобы между его сыновьями не вспыхнули раздоры в борьбе за власть[94].
Наконец, совсем недавно была предложена интересная версия, согласно которой у Эвергета был и третий сын: именно он был посажен на пафлагонский престол под именем Пилемена[95] (см. выше, с. 355). Остается только гадать, почему Граний Лициниан, очень хорошо осведомленный о внутриполитической и династической истории Вифинского царства начала I в., ничего не сообщает об этом лице[96]; тем не менее его существование очень логично укладывается в рамки политической истории Малой Азии рассматриваемого периода. Исходя из того, что он, как кажется, на всем протяжении своей политической карьеры оказывал поддержку Никомеду Филопатору, можно предположительно считать его родным братом последнего вифинского царя.
После смерти Никомеда III события при вифинском дворе приняли драматический характер. Восстановить их детали не удается из-за плачевного состояния источников, но несомненно, что в царской семье разгорелись кровавые распри. Виновником их был, скорее всего, сам Никомед Филопатор. Благоприятная характеристика, данная ему Лицинианом (XXXV, 28, 7 - 29, 1), явно противоречит всему тому, что мы знаем об этом правителе[97]. Во всяком случае, смерть самого Никомеда III, его жены (матери Никомеда Филопатора) и сестры, на которой Филопатор женился вскоре после своего воцарения (XXXV, 29, 10 - 30, 2 )[98], случившиеся в течение короткого времени, трудно признать случайным стечением обстоятельств. Видимо, Никомед Филопатор решил избавиться от неугодных ему членов царской семьи и, надо сказать, весьма преуспел в этом. Затем он женился на Нисе - дочери Ариарата VI Каппадокийского и Лаодики (XXXV, 30, 2-3).
Заключение этого брачного союза иногда расценивается как проявление притязаний Никомеда IV на каппадокийский престол[99]. С этим мнением трудно согласиться. Ниса, очевидно, приехала в Вифинию вместе со своей матерью после изгнания Лаодики и Никомеда Эвергета из Каппадокии более чем за десять лет до рассматриваемых событий и не могла оказать никакого реального влияния на каппадокийские дела, тем более что в Каппадокии у власти находился Ариобарзан, основатель новой династии. Посредством женитьбы на Нисе Никомед вряд ли мог усилить свои позиции в Каппадокии, и потому следует присоединиться к Я. Зайберту, полагающему, что этот брак не предоставил Никомеду никаких политических преимуществ[100] (кроме, разумеется, возможности дополнительно легитимировать свою власть за счет заключения альянса с представительницей царского рода).
Если верить Лициниану, женитьба Никомеда на Нисе вывела на новый виток развитие внутридинастического конфликта: новая царица стала настраивать Никомеда против Сократа (XXXV, 30, 4). Последний был вынужден бежать к Митридату, у которого он нашел радушный прием и даже получил прозвище "Хрест" - "Добрый, Благой" (XXXV, 30, 5-6). Именно в это время понтийский царь, похоже, начал вести интриги против Никомеда и подослал к нему наемного убийцу - некоего Александра (App., Mithr., 57)[101], однако это покушение не увенчалось успехом.
Сократ, получив поддержку у Митридата, отправился в Рим, чтобы заявить о своих правах на вифинский престол (Gran. Lic., XXXV, 30, 6)[102]. Этот план ему осуществить не удалось. Римляне не приняли аргументов Сократа; так, против него выступил в одной из своих речей римский сенатор Гортензий (Cіc., De orat., III, 29). Дальнейшие похождения Сократа изложены в источнике не вполне ясно: он бежал сначала в Кизик, свое прежнее пристанище, где по каким-то причинам убил свою сестру. Преследуемый кизикенцами и Филопатором, он вновь отправился на запад и каким-то образом оказался на Эвбее (Gran. Liс., XXXV, 30, 6-12).
В дальнейшем Сократ опять вернулся к Митридату. На этот раз царь Понта решил перейти к более активным действиям: он снабдил претендента на вифинский престол войском, с помощью которого тот захватил власть в стране и изгнал Никомеда (Just., XXXVIII, 3, 4; App., Mithr., 10; 57; Memn., F 22, 5)[103]. Скорее всего, Митридат не вторгался в Вифинию лично, как считает Дж. Хайнд[104], однако трудно с уверенностью утверждать, что Сократ подчинил страну "без всякого труда"[105]. Нумизматические материалы свидетельствуют скорее об обратном: монеты Митридата, выпущенные с марта по май 92 г. и с февраля по май 91 г. (а, по наблюдению Ф. де Каллатай, митридатовские монеты, на которых обозначался месяц выпуска, всегда предназначались именно для военных нужд) могли быть отчеканены именно для финансового обеспечения вифинской кампании Сократа, что указывает на ее значительный масштаб[106]. Никомед бежал в Рим, и вифинский престол занял узурпатор[107].
До недавнего времени считалось, что круг источников, сообщающих о Сократе Хресте, ограничен данными письменной традиции. Новые, крайне важные и интересные свидетельства были получены Ф. де Каллатай в результате тщательного изучения собранного на сегодняшний день корпуса монет последних вифинских царей. Установив соответствия между типами изображений на аверсе и монограммами, он пришел к выводу, что на протяжении 93/92-89/88 гг. в Вифинии выпускалось параллельно две монетных серии: одна - Никомедом IV, вторая - Сократом[108].
Не вдаваясь в детали тонко проведенного исследователем анализа, отметим, что его основной вывод кажется верным: одновременное существование двух эмиссий вифинских царских монет свидетельствует о длительной и упорной борьбе между двумя сводными братьями за господство в Вифинии. Показательно, что узурпатор Сократ отошел от основного принципа, существовавшего в монетном деле вифинских царей уже более полувека - помещать на монетах изображение Никомеда II Эпифана: тетрадрахмы Сократа несут его собственный портрет. Это изменение, видимо, следует объяснять финансовой и военной поддержкой, оказываемой Сократу Митридатом, который не был заинтересован в сохранении преемственности правовых и пропагандистских институтов вифинской монархии или, по крайней мере, пытался использовать их в собственных интересах. Сложнее понять, почему в Вифинии в 93/92-89/88 гг. продолжали чеканиться монеты Никомеда IV, коль скоро царь был изгнан из страны. Возможно, это следует объяснить определенной автономией некоторых из функционировавших в Вифинии монетных дворов[109] или же тем, что Сократу не удалось установить контроль над всей территорией страны. Поскольку пик монетной активности Сократа приходится на 91/90 г. до н. э., допустимо считать, что именно в это время узурпатору удалось упрочить контроль над Вифинией, а Никомед как раз тогда бежал в Рим[110]. Характерно, что и чекан Сократа не прекратился после возвращения Никомеда Филопатора на престол, продолжаясь вплоть до начала войны с Митридатом, однако объяснять это вслед за Ф. де Каллатай неким "повторным возвращением" вифинского авантюриста к власти после победы Митридата над Никомедом на р. Амний в начале Первой Митридатовой войны[111] вряд ли возможно: к этому времени Сократ, очевидно, уже был убит Евпатором (Just., XXXVIII, 5, 8).
Конечно, состояние базы источников не позволяет с уверенностью объяснить эту чрезвычайно странную ситуацию во внутриполитическом положении Вифинии. С некоторой степенью вероятности можно допустить, что на ее складывание оказали свое влияние исконные устои вифинской государственности, подразумевавшие возможность разделения территории страны на несколько (квази-) суверенных государственных образований в моменты династических кризисов. В эти годы такая возможность вряд ли могла быть реализована как de jure, так и de facto - прежде всего, из-за наличия внешней силы, абсолютно незаинтересованной в сохранении каких-либо альтернатив власти Сократа - Митридата Евпатора, однако формы и методы его вмешательства в вифинские дела остаются неясными. Вероятно, решающую роль здесь все же сыграла обстановка полной неразберихи и хаоса, установившаяся в Вифинии в 95-89 гг., когда ни одна из политических сил не могла полностью контролировать положение дел в царстве и, в частности, окончательно унифицировать монетный чекан. Необходимо подчеркнуть, что при внешнем сходстве эта ситуация несколько отлична от той, которая сложилась в годы оккупации Вифинии понтийцами в Первую Митридатову войну, когда эмиссия монет Никомеда IV, изгнанного из страны, тоже не прекращалась. Более подробно данная проблема будет исследована ниже.
Таким образом, именно нестабильность положения вифинской династии, выразившаяся в острых противоречиях между двумя претендентами на престол и возможным расколом населения страны на два враждебных лагеря[112], облегчила установление контроля Митридата над Вифинией. Сократ на определенное время оказался чрезвычайно полезной для понтийского владыки фигурой, с помощью которой он мог усиливать свое влияние в Вифинии, избегая открытого вооруженного вмешательства в дела соседнего государства. Мы не располагаем какими-либо сведениями о политике, проводимой Сократом во время его пребывания у власти[113], но можно не сомневаться, что он был целиком и полностью послушен воле Евпатора.
Подобный ход событий не мог устроить Рим. Изгнанные Никомед и Ариобарзан активно добивались восстановления в правах, и сенат отправил для выполнения этой задачи комиссию по главе с консуляром Манием Аквилием (App., Mithr., 11; Just., XXXVIII, 3, 4)[114].
Бесспорно удачным шагом римской дипломатии было предъявление Митридату требования оказать содействие в возвращении к власти каппадокийского и вифинского царей (App., Mithr., 11). Евпатор оказался перед незавидной дилеммой: либо всецело пойти на поводу у сената, либо вступить в открытый конфликт с римлянами, к чему он еще не был готов[115]. Понтийский царь попытался выйти из затруднительной ситуации: хотя первоначально он отказался выполнить предписание patres (App., Mithr., 11), в дальнейшем Митридат сам убил Сократа (Just., XXXVIII, 5, 8)[116] и даже пригласил римских послов в свое царство, дабы они убедились в том, что он не настроен по отношению к ним враждебно (Dio Cass., F. XXXV-XXXVI). Тем не менее дело с восстановлением на престоле изгнанных царей обстояло совсем не так просто, как это может показаться на первый взгляд.
Аппиан говорит, что римляне сразу вернули Никомеда вместе с Ариобарзаном "каждого в свою область" (Mithr., 11), но здесь, очевидно, имеется в виду лишь сам факт прибытия Никомеда и Ариобарзана в Азию вместе с римским посольством. Для реального же их воцарения потребовался срочный набор Манием Аквилием и наместником Азии Луцием Кассием "большого войска из галатов[117] и фригийцев" в дополнение к "небольшому войску" Кассия (Mithr., 11). Эти силы должны были либо сломить сопротивление вифинского и каппадокийского узурпаторов, либо в корне пресечь саму его возможность. В любом случае, "одного простого присутствия" Аквилия в Азии[118] оказалось недостаточно для разрешения всех проблем, связанных с возвращением на царство Ариобарзана и Никомеда: сенат даже постановил вести против Сократа войну (Just., XXXVIII, 5, 8).
Из этих событий Митридат, хотя он и потерял значительную часть своего влияния в Малой Азии, сумел извлечь некоторую выгоду. Он в очередной раз выставил себя в роли жертвы римской агрессии[119] и тем самым обеспечил себе "законный" предлог для последующего вооруженного сопротивления Риму. Положение его противника Никомеда, вернувшегося к власти, скорее всего, не в начале 89 г. (Liv., Per., LXXIV), а не позднее 90 г.[120], было довольно противоречивым. Видимо, ему удалось покончить с оппозицией внутри страны, поддерживающей Сократа. Более сложной для вифинского царя была проблема крупных денежных задолженностей римским послам во главе с Аквилием и следовавшим за римским войском ростовщикам (App., Mithr., II)[121]. Из-за нее он, и отличие от Ариобарзана, не смог противостоять требованиям римлян вторгнуться на территорию Митридата, несмотря на страх перед столь грозным противником[122].
Эти события и привели к началу Первой Митридатовой войны. Подстрекаемый римлянами Никомед, вторгся во владения Митридата и опустошил их, дойдя до Амастрии (ἐπι Ἄμαστριν) (App., Mithr., II)[123]. Одновременно вифинский флот блокировал Боспор Фракийский, в результате чего торговля Понтийского царства понесла большие убытки (App., Mithr., 12)[124].
Митридат предусмотрительно не оказывал вифинцам никакого сопротивления, чтобы не давать повода к обвинению в агрессии. Он отправил к римским военачальникам свое посольство во главе с талантливым дипломатом Пелопидом, который предъявил римлянам обвинения в адрес Никомеда и потребовал их вмешательства.
Дальнейшее развитие ситуации всесторонне рассмотрено в историографии, причем основное внимание уделяется, во-первых, выяснению специфики дипломатической и пропагандистской деятельности Митридата и, во-вторых, определению особенностей римской политики. Детальный рассказ Аппиана вполне позволяет сделать это[125]. Он же дает недвусмысленное представление о роли, которую играл в данном эпизоде Никомед: вифинский царь, послушно выполняющий все требования римлян, предоставил понтийскому монарху непосредственный повод для начала войны (App., Mithr., 16; Just., XXXVIII, 5, 10; Flor., I, 3, 5), причем Митридат опять-таки сумел выступить в качестве обороняющейся стороны. Понтийский царь вновь ловко использовал внутренние противоречия римлян: обострение борьбы между Суллой и Марием, начало Союзнической войны в Италии. Ослабляло позиции римских полководцев, выступавших его непосредственными противниками, и то обстоятельство, что их действия не были ратифицированы сенатом (App., Mithr., 17; 19).
Видя, что войны не избежать, Маний, Кассий и Оппий начали собирать войско в Вифинии, Пафлагонии, Галатии и Каппадокии[126]. Ими было сформировано три группировки войск, насчитывающих по 40 тыс. пехоты и 4 тыс. конницы. Кассий занял позицию на границе Вифинии и Галатии, Маний перекрывал путь для возможного вторжения понтийских войск в Вифинию, а Оппий контролировал границы Каппадокии. Римский флот под командованием Минуция Руфа и Гая Попилия находился у Византия, охраняя вход в Понт. Никомед, насколько ему позволяла ситуации, вел подготовку к войне: на 91/90 г. приходится заметный рост количества выпущенных им монет[127] . Собрав армию в 50 тыс. пехоты и 6 тыс. всадников, он с этими силами вновь вторгся в земли Митридата (App., Mithr., 17). Это случилось летом 89 г.[128]
Понтийский владыка имел в своем распоряжении, согласно Аппиану, 250 тыс. пехоты, 40 тыс. всадников, 400 кораблей и 130 боевых колесниц (Mithr., 17). Даже если принять данные Мемнона, приводящего более скромные цифры (190 тыс. пехоты и 10 тыс. конницы - Memn., F. 21, 6), то все равно армия понтийского царя почти не уступала противнику в численности, а качестве явно превосходила его[129].
Начальный период войны, в котором принимал участие Никомед, основательно рассмотрен во многих исследованиях; последним словом остаются здесь работы К. Штробеля[130] и Ф. де Каллатай[131]. Я лишь кратко остановлюсь на основных вехах этих событий, непосредственно связанных с собственно вифинской историей.
Вифинская армия, пройдя через Пафлагонию, вступила на территорию Понта и встретила противника у реки Амний (App., Mithr., 18; Strabo, XII, 3, 40). Хотя понтийское войско, руководимое одним из лучших полководцев Митридата Архелаем, уступало вифинцам в численности, в разгоревшемся упорном и кровопролитном сражении понтийцы одержали победу[132]. Никомед с уцелевшими отрядами отступил сначала в Пафлагонию, а затем отошел на соединение с Манием. Здесь его конница потерпела поражение в стычке с передовым отрядом савроматских всадников Митридата, и многие вифинцы попали в плен. Затем вифинский царь ушел к Кассию, а Маний был разбит Неоптолемом и Неманом у местечка Пахия в восточной Вифинии (App., Mithr., 19; Memn., F. 22, 7). Из сообщения Мемнона видно, что часть своих воинов Никомед оставил в распоряжении римского военачальника. Митридат после побед во всех трех сражениях милостиво обходился с пленными вифинцами и отпускал их домой, снабжая деньгами (App., Mithr., 18-19). Это, безусловно, принесло ему определенную популярность и облегчило завоевание Вифинии.
После отхода римлян и Никомеда во Фригию и их соединения у Леонтокефалеи путь на Вифинию оказался для понтийского войска практически открытым. Попыгки римских полководцев набрать во Фригии новое войско не увенчались успехом, и римляне вновь были вынуждены отступить. Кассий отвел находившиеся в его распоряжении силы в Апамею, а Никомед бежал в Пергам, а оттуда - в Рим (App., Mithr., 19; Strabo, XII, 3, 40). Митридат осенью 89 г. вступил в Вифинию, не встретив никакого сопротивления.
Источники хранят молчание по поводу положения, сложившегося в Вифинии в период понтийской оккупации, и потому его главные черты приходится воссоздавать на основании косвенных данных[133]. Так, некоторые исследователи полагают, что Вифиния была превращена в понтийскую сатрапию[134]. Подтверждением этому может, казалось бы, служить сообщение Аппиана о назначении Митридатом сатрапов после установления контроля над пародами Азии (σατράπας τοῖς ἔθνεσιν ἐπιστήσας - App., Mithr., 21); затем он направил предписание о массовом избиении римлян "всем сатрапам и начальникам городов" (σατράπας ἄπασι καὶ πόλεων ἄρχουσι - Ibid., 22). Тем не менее о репрессиях против римлян в самой Вифинии никаких сведений не сохранилось. Аппиан перечисляет различные города Азии, где италийцы подверглись уничтожению (Эфес, Пергам, Адрамиттий, Кавн, Траллы) (Loc. cit.), но все они расположены в подвластных римлянам областях, так что проживание там большого количества римских граждан вполне объяснимо. Со всей определенностью можно сказать, что сатрапы были назначены над данными территориями, но нет уверенности, что в их число входило Виргинское царство. Каким же был его статус?
Вифиния закономерно не упоминается в переданной Юстином речи Митридата, которая была произнесена им перед началом войны, среди тех государств, которые были приобретены им путем наследования - Колхида, Пафлагония, Боспор (XXXVIII, 7, 10)[135]. Интересен другой пассаж этой речи, где перечислены подвластные Митридату народы, "ни один из которых... никогда не подчинялся никаким царям, кроме отечественных, взять ли Каппадокию или Пафлагонию, Понт или Вифинию, а также Великую или Малую Армении" (XXXVIII, 7, 2). Здесь без видимого четкого порядка названы различные по статусу государства. Пафлагония, как уже неоднократно отмечалось, была приобретена понтийским царем по праву наследования. Каппадокия в это время управлялась его сыном Ариаратом IX, правлению которого была придана видимость законности. Царь Великой Армении Тигран стал равноправным союзником Митридата примерно с 95 г. (Just., XXXVIII, 3, 1-3; App., Mithr., 15), а Малая Армения, видимо, была подчинена Митридату с начала I в., и царем там был посажен сын Евпатора Аркафий (App., Mithr., 17; 18; 35; 41) - но эти страны, скорее всего, поставлены рядом по объединяющим их этническому и географическому признакам. Не исключено, что в этом случае Понт и Вифиния упомянуты вместе как государства, действительно никогда не знавшие над собой чужеземной (греко-македонской) власти и потому представляющие собой особого рода "стержень" новой державы Митридата, где местные иранские и малоазийские традиции играли важную роль.
Пролить свет на положение Вифинии под властью Митридата могут данные нумизматики. Монеты Никомеда IV продолжали выпускаться даже во время изгнания царя из страны (88-84 гг.), хотя и в незначительном количестве[136]. Среди исследователей абсолютно преобладает версия, объясняющую этот факт тем, что эти монеты чеканились в некоторых вифинских городах, которые остались вне контроля Митридата и сохранили лояльность Никомеду[137]. Но это предположение в корне противоречит данным письменных источников. Они единодушны в том, что Никомед был изгнан из страны, а Митридат не встретил в Вифинии серьезного сопротивления (Strabo, XII, 3, 40; Flor., XL, 3, 6), причем он установил свою власть и над ее городами (App., Mithr., 20: ό δέ ὀρμῇ τῇδε μιᾷ την` ἀρχὴν ὅλην τοῦ Νικομήδους ύπολαβῶν ἐπηει, καὶ καθίστατο τὰς πόλεις. Cp. Memn., F. 22, 8: ἐμβαλὼν δὲ σὺν ἀδείαι Μιθριδάτης εἰς τὴν Βιθυνίαι/, τάς τε πόλεις καὶ τὴν χώραν ἀμαχὶ κατέσχε). События, видимо, развивались по сходной стратегической схеме с начальным этапом Третьей Митридатовой войны. Тогда, насколько позволяют судить источники, понтийские гарнизоны были поставлены практически во всех вифинских городах: наверняка - в Прусиаде-Приморской (Memn., F. 28, 5), Никее (F. 28, 8; App., Mithr., 77) и Никомедии (Memn., F. 29, I), с большой вероятностью - в Апамее, где римлянам было оказано упорное сопротивление (Memn., F. 28, 5; App., Mithr., 77; ср. Strabo, XII, 4, 3), и в Прусе-Олимпийской, которую римское войско взяло (εἷλον) (Memn., F. 28, 6; App., Mithr., 77). Точные сведения отсутствуют лишь относительно Прусиады-на-Гипии, но и этот город, скорее всего, не избежал общей участи[138]. Вряд ли можно допустить вероятность того, чтобы Митридат, продолжая приводить к покорности магнетов, пафлагонцев и ликийцев (App., Mithr., 21)[139], оставил бы без должного внимания Вифинию и ее города, военно-стратегическое значение которых было трудно переоценить[140]. Наконец, трудно представить, чтобы жители какого-либо вифинского города, не подчинившиеся Митридату, смогли бы избежать осады понтийским войском; в этом случае они, терпя жесточайшие лишения (см., например, яркое описание Мемноном осады Гераклеи войском Котты во время Третьей Митридатовой войны), вряд ли имели бы достаточно сил и средств, чтобы чеканить серебряную монету. Независимо от того, где располагались монетные дворы вифинского царства (см. выше, прим. 286), контроль над ними Митридат должен был установить в первую очередь. Этим ситуация 88-85 гг. в корне отличалась от положения, сложившегося в Вифинии во время узурпации Сократа, когда, действительно, какие-то районы страны могли сохранять верность Никомеду.
Все это позволяет предположить единственную возможность - санкционирование чеканки монет Никомеда самим Митридатом. Как ни странно, такой вывод появлялся в историографии лишь эпизодически: впервые, кажется, к нему пришла известная исследовательница античной нумизматики М. Томпсон[141], а затем к ней присоединился и Ф. де Каллатай[142], скорректировавший свою прежнюю точку зрения (см. выше, прим. 314). Следует целиком согласиться с мнением этих исследователей, полагающих, что понтийский владыка рассматривал вифинские тетрадрахмы как важный источник финансирования своих войск, в особенности вошедших в их состав отрядов вифинцев. Это, в частности, подтверждается находками тетрадрахм этих лет в кладах, тезаврация которых связывается с армией Митридата. Однако здесь, кажется, затронут лишь один - экономический - аспект проблемы. Факт продолжения Митридатом вифинской царской чеканки имел, помимо этого, и политическое значение.
Продолжение вифинского царского чекана Митридатом позволяет понять некоторые особенности политики понтийского царя по отношению к Вифинии. Это царство, хотя оно теоретически и входило в орбиту притязаний Митридатидов[143], все же имело свою долгую историю, управлялось в течение более чем трех веков местной династией и едва ли могло быть сразу, окончательно и бесповоротно лишено даже видимости независимости, в отличие, например, от Каппадокии, где для понтийских монархов уже давно сложилась более простая и выгодная ситуация. Позволив вифинским монетариям выпускать тетрадрахмы Никомеда Филопатора, Евпатор поддерживал иллюзию самостоятельного существования Вифинского царства[144]. Прямая аннексия соседнего государства казалась Митридату преждевременной, поскольку могла оттолкнуть от него симпатизировавшие ему круги населения Вифинии - например, те, что оказывали поддержку узурпатору Сократу. Формально власть в стране могла быть сохранена как раз за кем-то из представителей вифинской знати, косвенные подтверждения чему можно найти в хронике Мемнона.
Рассказывая о заключении Дарданского мира, историк так передает пункт о восстановлении status quo ante в Малой Азии: Μιθριδάτης μέν Ῥωμαῖοις ἐκχωρεῖν τῆς Ἀσίας, καὶ Βιθυνῶν (sic! - О. Г.) δέ καὶ Καππαδοκίας ἄρχειν τοὺς ἐκ γένους βασιλέας (Memn., F. 25, 2). Употребление здесь этнонима Βιθυνοί вместо названия страны (как это сделано Мемноном в отношении Каппадокии) весьма симптоматично. Уместно провести анализ использования гераклейским историком этого этнонима применительно к различным ситуациям.
В большинстве случаев Мемнон упоминает о вифинцах в связи с их царями и правителями (F. 6, 3; 9, 3; 14, 1; 19, 1), дважды говорит о τὴν Βιθυνῶν ἀρχήν (F. 12, 3; 6) и, наконец, употребляет термин Βιθυνοί в узком значении просто для обозначения народности (F. 9, 2; 19, 3; 22, 6; 34, 1). Однако в некоторых контекстах словоупотребление Мемнона заставляет понимать данный этноним "в политическом смысле", о котором говорил Эд. Мейер[145] и который может быть отчасти сопоставлен по значению с его употреблением в формуле Βασιλεύς Βιθυνῶν в надписи Зиэла и, быть может, Никомеда IV[146].
Так, во фрагменте 9, 5 выступивший против Никомеда I его младший брат назван Зипойт "Вифин". Вряд ли это случайно: в условиях резкой смены Никомедом политического курса страны и установления им союза с греками именно Зипойт олицетворял собой традиционные консервативные устои вифинского общества, благодаря чему за ним и пошла значительная часть населения страны. Понятно, что после убийства Зипойта Никомеду пришлось направить первый удар галатов именно κατὰ Βιθυνῶν (Memn., F. 11, 5) - против вышедших из под его контроля вифинцев, не признававших его царем и, возможно, противопоставивших его власти какие-то архаичные племенные институты. Наконец, как указывалось выше, приблизительно такое же значение этнонима Х. Хабихт видит и в событиях 255 г., в начале войны Зиэла против детей Этазеты (Memn., F. 14, 2)[147]. Анализируемый здесь фрагмент 25, 2, как кажется, тоже следует трактовать в подобном ключе.
Таким образом, имеются основания предположить, что в критические моменты истории Вифинии своего рода коллективные полномочия власти переходили к представителям высших слоев общества, именуемых в источниках просто Βιθυνοί. Для Малой Азии первой половины I в. эта ситуация не была новой: выше уже говорилось о предоставлении римлянами "свободы" каппадокийцам и пафлагонцам, причем Страбон особо подчеркивает, что у римлян был заключен договор не только с каппадокийскими царями, но и с народом еще со времени победы в войне с Антиохом III (XII, 2, 11). Практика показала, что в этих случаях дело все равно заканчивалось, как правило, выбором царя, который был наиболее угоден державе, даровавшей "свободу". Все это могло побудить Митридата воздержаться от окончательной интеграции Вифинии в свою ἀρχή в надежде увидеть на престоле Вифинского царства своего ставленника, быть может, даже более управляемого и полезного, нежели неудачливый Сократ Хрест.
Тяготы войны и оккупации самым плачевным образом сказались на положении Вифинии. Понтийский царь овладел казной вифинских монархов (Just., XXXVIII, 3, 1). Будучи подчинены Митридату, многие вифинцы были вынуждены вступить в его войско, переправившееся в Европу (App., Mithr., 41)[148]. Тяжелые людские потери, неизбежные грабежи и разрушения истощили силы царства[149]. Пагубно отразилось на ситуации в стране и то, что на ее территории разгорелась борьба между римскими полководцами Флакком и Фимбрией, соперничавшими за право верховного командования в войне против понтийцев (App., Mithr., 51; Memn., F. 24; Strabo, XIII, 1, 27). В ходе ее была разграблена Никомедия (Diod., ХХХVІІІ-ХХХІХ, 8, 2-4).
Когда в ходе войны наступил перелом и Митридат стал стремиться к заключению мира с римлянами, возвращение Никомеда и Ариобарзана в свои царства было одним из основных условий, предъявляемых Суллой понтийскому царю (Plut., Sull., 22). На переговорах Суллы с Митридатом в конце 85 г. Никомед присутствовал лично (24). По условиям Дарданского мира вифинский и каппадокийский монархи при содействии Г. Скрибония Куриона были возвращены на свои престолы (Plut., Sull., 24; Memn., F. 25, App., Mithr., 60; Gran. Lie., XXXV, 28, 6; Flor., I, 40, 12; (IG 6855d).
События Первой Митридатовой войны позволяют уточнить также и внутриполитическую ситуацию в Пафлагонии. Упоминание Евтропия об изгнании Митридатом царя Пилемена, друга римского народа (Eutrop., V, 5, 1) имеет особый вес, будучи подкреплено сообщением Орозия: pulsus ex ea (Paphlagonia. - О. Г.) Pylaemene et Nicomede regibus (VI, 2, 2). Данная информация может свидетельствовать не только о конкретных стратегических деталях кампании (т. е. о поражении Никомеда в долине Амния и его последующем бегстве через Пафлагонию), но и о том, что в этих событиях Никомед Филопатор и его сводный брат выступали соединенными силами[150]. В дальнейшем в Пафлагонии находился один из очагов сопротивления Митридату (App., Mithr., 21), и Дж. Хайнд полагает, что его мог возглавить сам Пилемен[151]. Не исключено, что вифинский Пилемен погиб в ходе войны[152]: после ее окончания легат Суллы Курион передал Пафлагонию Никомеду (Nicomedi regnum Bithyniae restituit Curio eique adiecit Paphlagoniam) (Gran. Lie., XXXV, 28, 6-7). Одни исследователи полагают, что Пафлагония действительно перешла к Вифинии[153], другие затрудняются в интерпретации этого сообщения[154]; между тем передача Пафлагонии Никомеду выглядит вполне логичной, если предположить, что к этому моменту его брата, пафлагонского царя, уже не было в живых. Не удивительно, что после этого Никомед вернул Пафлагонию детям Пилемена - своим племянникам Пилемену-младшему и Атталу: видимо, он по достоинству оценил вклад их отца в борьбу с понтийским царем. Их изгнал из страны Митридат в 74 г. (Suid., s. v. Πομπήϊος), а в 65/64 г. они были возвращены на царство Помпеем (Strabo, XII, 3, 1; Dio. Cass., XLVIII, 33, 5; Eutrop., VI, 14, 1; Suid., s. v. Πομπήϊος)[155]. Таким образом, при всех бурных перипетиях истории Малой Азии эпохи Митридатовых войн Пафлагония оставалась в сфере влияния Вифинии, а представители боковой ветви вифинской династии занимали пафлагонский престол даже после того, как с политической карты древнего мира исчезла не только независимая Вифиния, но и держава Митридата[156]. Этот факт следует признать одним из немногочисленных внешнеполитических успехов последнего вифинского царя, не сыгравшим, впрочем, особо важной роли в его противоборстве с Евпатором и имевшим скорее символическое значение.
Ο последнем десятилетии правления и жизни Никомеда IV мы не имеем полной и достоверной информации. Хотя он и не принял никакого участия во Второй Митридатовой войне (83-81 гг.)[157], его положение по-прежнему определялось необходимостью балансировать между Римом и Понтом. В 81 г. он оказал помощь флотом наместнику Азии М. Минуцию Терму для осады Митилены - последнего греческого города, сохранившего верность Митридату, причем осуществление этой миссии было поручено молодому Г. Юлию Цезарю[158] (Suet., Caes., 2; Aur. Vict., De vir. III., 78, 1; Plut., Caes., 1; Luc. Ampel., XXXIV, 3). Детали событий остаются неизвестными, но именно пребывание у Никомеда в дальнейшем неблагоприятно сказалась на репутации Цезари (Suet., Caes., 8; 52; Dio Cass., XLIII)[159]. Существуют и другие подтверждения того, что нравы царского двора в Никомедии негативно оценивались современниками из-за царивших там роскоши и изнеженности (Cіc., In Verr., II, 5, 27)[160].
Пышность двора Никомеда IV тем не менее не означала процветания его страны. Свидетельством охватившего Вифинию глубокого экономического кризиса может считаться факт снижения веса вифинских тетрадрахм начиная с 86/5 г. и полное отсутствие выпусков царских монет в 216-222 гг. виф. эры (82/1- 76/5 гг.)[161]. Монеты Никомеда Филопатора обнаружены только и пяти кладах[162]. Конкретные причины этого остаются неизвестными, но можно думать, что население и хозяйство Вифинии, как и всей Малой Азии, по-прежнему страдали от произвола римских публиканов и ростовщиков (Plut., Luc., 7). Их деятельность в Вифинии регламентируется таможенным законом провинции Азия, датируемым 75 г.[163] Активное порабощение вифинского населения отмечено Катуллом (Catull., 10), посетившим Азию в 57-56 гг., уже после превращения страны в римскую провинцию. Все более углубляющаяся экономическая и политическая зависимость от Рима привела к тому, что в последние годы своего правления Никомед IV был полностью лишен возможности предпринимать хоть сколько-нибудь самостоятельные действия[164]. В это время Вифиния вновь попала в поле зрения Митридата, как видно из его переговоров с Серторием: в ходе их понтийский царь в качестве важнейшего условия заключения союза требовал признания своих прав на Азию (с ней, впрочем, вопрос особый)[165], Вифинию, Пафлагонию, Галатию и Каппадокию (App., Mithr., 68; Plut., Sen., 23-24)[166].
Влияние Рима в Вифинии в это время приняло новые формы, порожденные спецификой внутриполитического положения в стране и, в частности, отсутствием прямого законного наследника вифинского престола. Patres внимательно следили за положением дел в Вифинии, желая держать в своих руках все возможности для использования его в собственных интересах. Римляне продолжали рассматривать Вифинское царство как объект своих дипломатических манипуляций. Именно в таком ключе возможно расценивать сообщение Цицерона о посольской миссии к царям Садалу и Никомеду, которую должен был выполнить Г. Веррес по поручению наместника Азии Гн. Корнелия Долабеллы (Cіc., In Verr., II, 1, 63).
Датировка и цели посольства Верреса, сорванного им, остаются спорными, но не исключено, что их следует связывать с римскими планами по превращению Вифинии в провинцию[167]. Д. Глью не без оснований полагает, что сенат вплотную рассматривал возможность заполнения "политического вакуума", который образовался бы в Вифинии в случае смерти Никомеда; повод к тому могли дать, например, слухи об ухудшении здоровья царя[168].
Смерть Никомеда IV действительно привела к резкому изменению ситуации в Малой Азии. Она означала окончание существования Вифинского царства как самостоятельного государства и одновременно привела к началу Третьей Митридатовой войны, итоги которой принесли Риму многократное расширение владений в Азии. Последняя страница истории Вифинского царства представляет собой тугой клубок самых разнообразных проблем, рассмотрение которых можно сравнить с расследованием запутанного детективного сюжета. Она должна быть изучена в трех аспектах - хронологическом, юридическом и внешнеполитическом.
Уточнение даты смерти Никомеда IV позволяет определить начальный год вифинской царской эры[169]. Решение этого вопроса также помогает выяснить время начала Третьей Митридатовой войны, начавшейся, по общему убеждению, на следующий год после того, как Никомед завещал Вифинию Риму[170]. Исключением является оригинальный взгляд Ф. де Каллатай, относящего смерть Филопатора на основании нумизматических данных к 76/75 г., а начало войны - к весне 73 г. (при том что сам исследователь началом вифинской царской эры считает 297/6 г.)[171]. Его соображения, кажется, встретили некоторое сочувствие у Б. Макгинга[172], хотя сам ирландский историк раньше придерживался традиционной точки зрения о смерти Никомеда в 74 г.[173]
Тем не менее в построениях Ф. де Каллатай имеются очевидные слабости, вызванные, судя по всему, явным предпочтением, отдаваемым им нумизматическим данным в сравнении с письменной традицией. Исследователь, в частности, не объясняет, как могла сложиться ситуация, что чеканка вифинского серебра, прерванная в 82/81 г., была возобновлена только после смерти последнего царя Вифинии; мнение о том, что это было сделано сыном Нисы (и продолжалось в течение полутора лет, как следует из построений Ф. де Каллатай!), подвергается в науке справедливой критике (см. далее, с. 409-410). Монеты Митридата VI, датированные по месяцам 76/75 и 75/74 гг., как считает бельгийский нумизмат, были предназначены для финансирования предстоящих военных операций против Вифинии[174], но они могли быть выпущены и до смерти Никомеда, что хорошо вписывается в картину широкомасштабных военных приготовлений Митридата (App., Mithr., 69; Plut., Luc., 7). Далее, хотя в историографии отмечался "недостаток интереса к точной хронологии у Аппиана"[175], трудно допустить, чтобы Митридат, начавший вторжение в Вифинию, лишь недавно (ἄρτι) (Mithr., 71) оставшуюся без царя, по политическим и военно-стратегическим соображениям позволил бы римлянам укрепить свое господство в Вифинии в течение почти двух лет (осень 75 г. - весна 73 г.).
Наконец, построения Ф. де Каллатай не могут опровергнуть сообщения Евтропия: Anno urbis conditae DCLXXVI, L. Licinio Laіcullo et M. Aurelio Cotta coss., mortuus est Nicomede, rex Bithyniae, et testamento populum Romanorum fecit heredem (VI, 6, 1). Данные Евтропия обычно особо ценны тем, что в них сочетается датировка по году[176] и по римским консулам[177]. Другие источники, к сожалению, менее информативны, хотя и они позволяют уточнить некоторые немаловажные детали событий (Liv., Per., XCІІІ; Vell. Pat., II, 4, 1; App., Mithr., 71; App., Bell. Civ., I, 111; L. Ampel., XXXIV, 3; Fest., 11; Arr., Bithyn., F. 1, 4; Cic., De leg agr., II, 40).
Необходимо также попытаться определить время вступления в должность наместника Вифинии М. Юнка, исполнявшего до того должность проконсула Азии. Ф. де Каллатай, исходя из своей датировки смерти Никомеда, датирует вступление М. Юнка в должность проконсула Вифинии уже 75/4 г.[178] Тем не менее это предположение может быть существенно поколеблено вновь предложенной датировкой заключения союза между Серторией и Митридатом (см. выше, прим. 343), во время которого наверняка Филопатор был еще жив. Отдельный пласт информации содержат источники, повествующие о пребывании Цезаря в плену у пиратов и причастности к этим событиям Юнка (Suet., Caes., 4, 1-2; Plut., Caes., 1-2; Veil. Pat., II, 41, 3 - 42, 3; Polyaen., VIII, 23, 1; Auct., De vir. III., 78, 3). Эти сообщения чрезвычайно противоречивы (во многом из-за различных текстуальных искажений) и не раз становились объектом специальных исследований[179], в которых, впрочем, пока что не дано исчерпывающего ответа на все возникающие вопросы.
Во многих исследованиях эпизод с пиратами отнесен к зиме 75/74 г., хотя аргументация сторонников этой точки зрения не представляет собой единого целого и существенно разнится в деталях. Так, А. Уорд исходит из датировки смерти Никомеда концом 75 г.[180], что, как было отмечено, в свете последних исследований выглядит невозможным. Ф. де Каллатай связывает пленение Цезаря пиратами с возрастанием их активности вследствие дипломатических усилий Сертория, относя начало войны к 73 г.[181] Однако при таком восстановлении событий возникает противоречие с данными Светония об участии Цезаря (вскоре после его освобождения от пиратов) в боевых действиях против понтийцев (Caes., 4, 2): в противном случае период пребывания Цезаря на Родосе занял бы больше года, а он, судя по всему, в действительности был кратковременным. В источниках нет информации и о каких-либо других событиях, связанных с деятельностью Цезаря в Азии, которые заняли бы довольно значительный период времени от его освобождения до начала войны[182]. Все это позволяет ирсдположить, что эпизод с пиратами мог иметь место и зимой 74 - в начале весны 73 г.[183]; единственная возникающая при этом трудность - это установить время передачи Юнком своих полномочий Котте, который был правителем Вифинии к моменту вторжения Митридата (App., Mithr., 71). Видимо, Котта прибыл в свою провинцию (Plut., Luc., 6) совсем незадолго до начала войны. При такой реконструкции событий становится более понятным, почему он не сумел организовать эффективного сопротивления вторгшимся понтийским войскам.
Неоценимую в рассмотрении событий помощь оказывают также· данные нумизматики - последние монеты вифинского царя, выпуск которых возобновился в 75/74 г. На сегодняшний день известно 16 тетрадрахм, датированных по вифинской царской эре как ΓΚΣ (223 г.) и 7 - ΔΚΣ (224 г.)[184]. Уже давно определено, что эти монеты не могут свидетельствовать о том, что Никомед IV еще оставался в живых до осени 74 г.[185] Ф. де Каллатай называет обе эти эмиссии посмертными[186], однако более вероятным кажется считать таковой только последнюю из них.
Тетрадрахмы 223 г. виф. э. проштампованы штемпелями с монограммами двух видов - и . Они находят полное соответствие в выпусках 207-209 гг. виф. э., связываемых, как уже отмечалось выше, с деятельностью Сократа Хреста[187]. Однако иконографически они различаются довольно сильно, и предполагать здесь, как это делает бельгийский исследователь, повторное использование одних и тех же монетных типов (что, вероятно, могло бы свидетельствовать о посмертном характере этих выпусков) едва ли возможно. На посмертный чекан больше походят тетрадрахмы 224 г. виф. э. - меньшего веса и худшего качества[188], и это вполне объяснимо.
Существуют косвенные данные в пользу того, что финансовое положение Вифинии к последнему году правления Никомеда IV несколько выправилось[189]: судя по всему, одним из важнейших мероприятий новой римской администрации в Вифинии стала доставка в Рим имущества (supellectilis) Никомеда (Fest., 320 L). В него, вероятно, входила и царская казна[190], а поскольку римляне были весьма заинтересованы в ее приобретении, то можно предположить, что она была достаточно значительна и вполне позволяла возобновить чеканку серебра. Естественно, после ее вывоза условия для нормального осуществления монетных эмиссий в Вифинии (оставим пока в стороне вопрос о том, кто их предпринимал) ухудшились, что не замедлило отрицательно сказаться на количестве и качестве тетрадрахм 224 г. виф. э.
Итак, Никомед IV скончался примерно осенью 74 г. Этому предположению, на мой взгляд, ничуть не противоречит замечание о том, что за период с осени 74 г. по весну 73 г. на пространстве между Римом и Вифинией должно было бы произойти очень много событий[191]. Это смерть Никомеда и сообщение о ней в Рим; прибытие в Рим "сына" Никомеда и отведение его притязаний на престол делегацией вифинцев (см. об этом чуть ниже); вступление в должность М. Юнка; смерть Луция Октавия в Киликии, назначение Лукулла на его место и прибытие в Азию с набранными войсками его и Котты (Plut., Luc., 7; Memn., F. 27; Cic., Pro Mur., 33).
Что касается сообщения о визите в Рим делегации из Вифинии, отвергшей притязания "самозванца" (Sallust., Hist., II, 71 Maurenbrecher): "Против них многие из Вифинии, желая поспешно прибыть, (чтобы) доказать, что (этот) сын не является подлинным..." (Quos adversum multi ex Bithynia volentes accurrere falsum filium arguituri), то в нем содержится несколько нюансов, которым до сих пор не было уделено достаточного внимания. Во-первых, этот фрагмент указывает на то, что "сын" Никомеда Филопатора, видимо, располагал в стране определенной поддержкой: возможно, под словом quos подразумеваются вифинские послы к римлянам, доказывавшие в сенате легитимность прав "сына Никомеда" на престол[192]. Во-вторых, о личном визите "самозванца" в Рим утверждать на основании этой информации с полной уверенностью нельзя. П. Макгашин, в частности, считает, что здесь подразумевается лишь готовность некоторых вифинцев выступить перед сенатом для отведения притязаний возможного претендента на вифинский престол[193]; соответственно все эти споры могли иметь место и в самой Вифинии после смерти последнего ее царя. Возможен поэтому и такой вариант, объясняющий быстрое появление перед сенатом вифинской делегации: "сын" Никомеда Филопатора находился в Риме на воспитании, как это было в свое время с Никомедом II. По моим расчетам, ему было в это время около 20 лет[194]. Все эти предположения, разумеется, не могут считаться надежно доказанными, но они создают впечатление того, что события, связанные с определением статуса Вифинии после смерти Никомеда Филопатора, могли занять не так уж много времени: они развивались весьма стремительно. Поэтому нет никакой необходимости принимать гипотезу бельгийского нумизмата о полуторагодовалом периоде между смертью Филопатора и началом войны Митридата с Римом.
Относительно указаний общего характера на то, что путь из Малой Азии в Рим был довольно долгим и, следовательно, для получения сенатом известия о смерти Никомеда, превращения Вифинии в провинцию и прибытия в Азию римских консулов и войск потребовалось больше времени, чем период с осени 74 г. по весну 73 г.[195]; можно заметить, что в них, кажется, не учтены политические особенности сложившейся ситуации[196]. В Риме внимательнейшим образом следили за положением дел в Вифинии; сенату было ясно, что война с Понтом неизбежна, и при таком положении вещей мы вправе ожидать, что римляне создали экстренную систему коммуникаций между Италией и Малой Азией. Следовательно, время, необходимое сенату для сообщения с Вифинией в 74-73 гг., было существенно меньшим, нежели в обычных обстоятельствах, когда столь крайние меры не были необходимы[197].
Обратимся теперь к рассмотрению правовой стороны вопроса о завещании Никомеда. Случаи завещания эллинистическими монархами своего царства римскому народу не были редкими и достаточно основательно изучены современными учеными[198]. В ситуации с Никомедом IV проблема состоит в том, что в нашем распоряжении отсутствуют эпиграфические документы с текстом завещания (подобные, например, тем, который оставили Птолемей VII Эвергет Киренский и Аттал III Пергамский), а это заставляет исследователей опираться исключительно на противоречивые данные письменной традиции.
Главная трудность состоит в том, чтобы определить, действительно ли Никомед Филопатор умер бездетным, как об этом сообщает Аппиан (Mithr., 71), или у него все-таки был сын[199]; если верно последнее, то имел ли он права на престол. От этого зависит оценка правомерности действий римлян с точки зрения соблюдения духа и буквы закона.
Сведения о человеке, которого на некотором основании можно считать сыном Никомеда Филопатора и Нисы, имеются только у Саллюстия. Как уже отмечалось выше, какой-то человек был обвинен многочисленными вифинцами в том, что он не является законным сыном Филопатора (Sallust., Hist., II, 71). о нем же, видимо, сообщается и в приводимом Саллюстием письме Митридата парфянскому царю Аршаку: "Они (римляне. - О. Г.) после смерти Никомеда разграбили Вифинию, хотя не было сомнений в том, что у Нисы, которую он провозгласил царицей, родился сын" (Bithyniam Nicomede mortuo diripuere, cum filius Nysa, quam reginam appellaverat, genitus baud dubie esset - IV, 69, 9). В ряде работ высказывается мнение о законности его прав на престол[200] и допускается вероятность того, что посмертные тетрадрахмы Никомеда Филопатора, датированные 224 г. виф. э., были чеканены именно им[201]. Однако это вряд ли возможно.
Прежде всего, следует обратиться к установлению личности человека, являвшегося сыном Нисы и, кажется, выдававшего себя за наследника Никомеда Филопатора. Такая попытка была предпринята еще Т. Рейнаком, и его выводы сохраняют свое значение до сих пор, поскольку в дальнейшем ученые почти не обращались к этому вопросу[202].
Французский исследователь смело отождествил упомянутого сына Нисы с Ликомедом, назначенным Цезарем в 47 г. жрецом храмового комплекса Команы Понтийской[203]. о нем говорится в нескольких источниках (App., Mithr., 121; Strabo, XII, 3, 35; Bell. Alex., LXVI, 3; Cass. Dio., LXI, 2, 2). В пользу такого предположения свидетельствуют, во-первых, сходство имени "Ликомед" с династическим именем вифинских царей и, во-вторых, интереснейшая характеристика, которую дает Ликомеду автор "Александрийской войны": "Этот сан (верховного жреца Команы. - О. Г.) Цезарь присудил знатнейшему вифинцу из кападокийского царского рода[204], Ликомеду" (homini nobilissimi Lycomedi Bithyno... qui regio Cappadocum genere ortus).
Ликомед действительно принадлежал по материнской линии к Ариаратидам, будучи сыном Нисы, но в происхождении от вифинских царей ему в данном пассаже отказано: он - всего лишь "знатнейший вифинец". Видимо, его отцом был кто-то из представителей высших кругов вифинского общества, но отнюдь не сам царь. Этому предположению не противоречат и приведенные выше фрагменты Саллюстия, в которых ничего прямо не говорится о его происхождении от Никомеда IV; более того, приведенный выше отрывок из письма Митридата возможно трактовать в том смысле, что сын Нисы мог рассчитывать на престол лишь потому, что царицей была провозглашена его мать. Таким образом, имеются веские основания предполагать, что сын Нисы Ликомед действительно не мог считаться законным наследником вифинского престола[205], о чем представители вифинцев со всей определенностью и заявили в сенате. Тем не менее имелись основания считать Ликомеда "побочным" представителем вифинского царского дома, что обеспечивало довольно высокий властный статус (как правителя Команы) как ему лично, так и правительнице Киоса - Прусиады-Приморской Ородалтис, которую с большой степенью вероятности можно считать родившейся в его браке с дочерью Митридата Евпатора Орсобарис[206].
Если Ликомед действительно не являлся законным сыном Никомеда Филопатора, то это делает практически невозможным предположение о выпуске им последних вифинских царских тeтрадрахм[207]. Скорее всего, они в течение некоторого времени продолжали чеканиться на прежних монетных дворах Вифинии[208], чему способствовала воцарившаяся в стране атмосфера политического хаоса[209]. Наряду с отсутствием законных прав на престол у сына Нисы на решении Никомеда завещать царство Риму могла сказаться уверенность вифинского монарха в том, что после его смерти страна все равно была бы оккупирована Митридатом, чего можно было бы избежать только при помощи рмлян[210].
Однако Ликомед мог (быть может, даже сам того не желая!) сыграть определенную роль в событиях, связанных с началом Третьей Митридатовой войны. Хотя в источниках (прежде всего, в изложенном Саллюстием письме Митридата Аршаку) об этом ничего не говорится, вполне логично было бы ожидать, что понтийский владыка вторгся в Вифинию под предлогом обеспечения "законных прав" сына Нисы[211], тем более что он уже часто и успешно прибегал к подобного рода акциям и в Каппадокии, и в самой Вифинии[212]. Именно по приказу Митридата во время начального периода оккупации страны и могли быть выпущены последние вифинские тетрадрахмы якобы от лица "легитимного" наследника престола, тем более что у понтийского владыки уже имелся опыт изаимодействия с вифинскими монетариями. Часть тетрадрахм самого Митридата, датированных 224 г., проштампованы штемпелем с монограммой , сходным с одним из двух штемпелей последних вифинских тетрадрахм . Второй из этих штемпелей, , находит некоторое соответствие в монограмме митридатовских тетрадрахм, чеканенных в период с октября 91 г. по сентябрь 90 г., когда в Вифинии у власти пребывал Сократ Хрест[213]. Разумеется, эти аналогии довольно относительны, но они позволяют предположить факт понтийского контроля над монетным делом Вифинии в 73 г. (тем более что сходства с более ранними собственно вифинскими штемпелями у монограмм этого года, особенно второй, практически не прослеживается). Таким путем Евпатор вновь мог выдавать себя за поборника справедливости и обвинять римлян в том, что завещание Никомеда было использовани ими своекорыстно или даже просто подделано подобно завещанию Аттала III Пергамского (Sallust., Hist., IV, 69, 8)[214].
Основания для обвинений Рима в незаконном присвоении прав на Вифинию могут быть предоставлены и схолиастом Цицерона, который сообщает: "Он (Никомед Филопатор. - O. Г.) умер, нс оставив завещания. Таким образом, царство его досталось римскому народу. Римский же народ поставил владеть этим царством Ариобарзана" (Iste mortuus est intestatus: pervenit ergo eius regnum ad populum Romanum. Misit ergo populus Romanus ad regnum illud tenendum Ariobarzanem - Schol. Gron., P. 316 Ed. Stangl). Выводы, сделанные на основании анализа этого пассажа Б. Мауренбрехером[215] относительно фальсификации сведений о завещании Никомеда римскими анналистами, были оспорены Д. Маги, который, в свою очередь, предложил собственную трактовку данного сообщения: он полагает, что здесь подразумевается передача римлянами Вифинии Ариобарзану. Резонно считая такое развитие событий невероятным, историк вообще не склонен доверять данному сообщению[216]. Но возможен и иной вариант, объясняющий упоминание в данном контексте каппадокийского царя: римляне обратились к своему союзнику за помощью (возможно, военной), на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств[217] (что опять-таки указывает на особую сложность внутриполитической ситуации в стране). Таким образом, источники не содержат никакой достоверной информации о том, что завещание Никомеда или последующее освещение его римскими историками было каким-либо образом фальсифицировано. Решение последнего вифинского царя о передаче своего царства Риму вполне соответствовало принятой в эллинистическом мире практике и потому должно расцениваться как юридически обоснованное и правомочное[218], хотя, разумеется, оно целиком и полностью являлось одним из звеньев в экспансионистской политике Рима.
Наконец, необходимо кратко остановиться на том влиянии, которое оказала смерть Никомеда IV Филопатора на развитие международной ситуации в Малой Азии и Средиземноморье в целом. В условиях крайней поляризации сил между двумя ведущими на тот момент политическими силами античного мира - Римом и Понтийским царством - аннексия Вифинии римлянами была равносильна нарушению шаткого равновесия между враждующими сторонами[219]. И римские политики, и Митридат, несомненно, понимали, что новой войны не избежать, а политический и военный контроль над Вифинией был непременным залогом успешных действий в ходе решающего столкновения. Теперь, после того как вифинская царская династия прекратила свое существование, Митридат имел все основания добиваться полного и окончательного включения Вифинии в состав своей державы. В описанном Аппианом жертвоприношении Зевсу Стратию, предпринятом Митридатом накануне вторжения в Вифинию (Mithr., 70), можно увидеть проявление его стремления идеологически обосновать свое право стать вифинским владыкой. Культ Зевса Стратия, хотя на первый план в нем выступают иранские черты, имел сложный синкретический характер; он включал в себя наряду с иранскими также греческие и малоазийские элементы[220]. Зевс Стратий чтился и в Вифинии (так, в Никомедии находился его храм - App., Mithr., 7) и, судя по изображениям на реверсе вифинских тетрадрахм, считался покровителем царской династии. Поклонение этому богу позволяло Митридату рассчитывать на симпатии вифинцев.
Видимо, как и в ходе первого вторжения в Вифинию, планы понтийского царя первоначально оправдались: по словам Плутарха, "города снова встречали его с радостью" (Luc., 7). Это было не случайно. За долгие годы противостояния между Понтом и Римом Вифиния окончательно перестала быть самостоятельной политической величиной; ее население по большей части было готово оказывать поддержку тому из противников, кто окажется сильнее. На территории Вифинии разгорелись первые сражения Третьей Митридатовой войны, открывшей, без преувеличения, новую эпоху в истории Средиземноморья. Но в этой истории независимому Вифинскому царству уже не суждено было занять свое место.


[1] Reinach Th. L’Histoire par les Monnaies. P. 179—180. Данную датировку разделяет большинство ученых: Magie D. Roman Rule… Vol. II. P. 1093; Ceyer F. Nikomedes (5). Sp. 2166; Glew D. C. The Cappadocian Expedition… P. 24; Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 242; Ballesteros Pastor L. Mitridates Eupator, rey… P. 56. Попытки связать упомянутое Диодором посольство Митридата в Рим (XXXVI, 15, 1) с началом пафлагонской экспедиции и соответственно датировать последнюю 104 г. (Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 134; Молев Е. А. Властитель Понта. С. 55; ср.: Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 189) малоубедительны.
[2] См.: Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 77, 266. Можно было бы предположить, что своеобразие этих монет объясняется тем фактом, что они были отчеканены в Пафлагонии, во вновь завоеванных владениях Никомеда, однако они проштампованы теми же штемпелями, что и другие вифинские тетрадрахмы этого времени, битые на собственно вифинских монетных дворах. Тем не менее кажется странным, что помимо этих фальшивых (?) экземпляров до нас не дошло других тетрадрахм Никомеда Эвергета, датированных 189 г. виф. эры: перерывов в их выпусках не зафиксировано вплоть до 104 г. (194 г. виф. эры).
[3] Ibid.
[4] Такое предположение оставляет достаточно времени для осуществления Никомедом Эвергетом военной экспедиции в Каппадокию; о хронологических выкладках см. ниже, с. 359.
[5] Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 160; Смыков Е. В. Рим и Митридат Евпатор. С. 55
[6] Дата определена по монетам Ариарата VI (Simonetta B. The Coins ol I he Cappadocian Kings. P. 30).
[7] Sullivan R. D. Near Eastern Royalty… P. 31.
[8] В источниках отсутствуют прямые указания на это, но некоторые исследователи именно Митридату склонны приписывать инициативу в заключении союза с Вифинией (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 99; McCing B. C. The Foreign Policy… P. 67—68; Молев Е. А. Властитель Понта. С. 55; Смыков Е. В. Рим и Митридат Евпатор. С. 55), не акцентируя, впрочем, на этом особого внимания.
[9] Ballestcros Pastor L. Mitridates Eupator, el ultimo re los grandes monarcos hellenisticos // DHA. T. 20. № 2. 1994. P. 126; Биттнер А. Выбор между Сциллой и Харибдой: Гераклея Понтийская в борьбе Рима с Митридатом VI // Античный мир. Проблемы истории и культуры. Сборник научных статей к 65-летию со дня рождения проф. Э. Д. Фролова. СПб., 1998. С. 239.
[10] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 265.
[11] Ο стремлении Митридата приобрести популярность у населения Вифинии свидетельствует мягкое отношение, проявляемое им к пленным вифинцам в начале первой войны с Римом (App., Mithr., 18; 19). Об этом аспекте митридатовской пропаганды См.: Glew D. C. The Selling of the King. A Note on Mithridates Eupator’s Propaganda // Hermes. Bd. CV. 1977. P. 254.
[12] Молев Е. А. Властитель Понта. С. 54—55. Против — Glew D. G. Mithridates Eupator and Rome: A Study of the Background of the First Mithridatic War // Athenaeum. Vol. LV. 1977. P. 390: вступая в Пафлагонию, Митридат «не рассматривал свою акцию как первый шаг к созданию великой империи в Малой Азии». Скорее всего, на тот момент понтийский царь действительно еще не мог точно представлять своих будущих действий.
[13] К. Штробель показал, что эти сведения не следует принимать буквально (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 163—164).
[14] Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 99; Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 197; Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 105.
[15] McCing B. C. The Foreign Policy… P. 68; Смыков Е. В. Рим и Митридат Евпатор. С. 56—57.
[16] Strobel K. Galatien… S. 41-51; Idem. Mithridates VI von Pontos. S. 160.
[17] Возможно, В обмен на определенные уступки в Пафлагонии по предварительно достигнутому между царями соглашению Митридату предоставлялась свобода действий в Каппадокии — стране, господства над которой издавна добивались понтийские цари. Вифиния же, если не считать малоизвестных нам предприятий Зиэла (Steph. Byz., s. ν. Ζήλα), никогда всерьез на Каппадокию не претендовала и даже не имела с ней общей границы.
[18] В 110—106 гг. римляне вели войну с Югуртой в Нумидии, отражали с тяжелыми потерями вторжение кимвров и тевтонов, подавляли восстание вольков тектосагов. См.: Glew D. C. Mithridates Eupator and Rome. P. 386-387; Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 160-161.
[19] Возможно, его доставили в Рим изгнанные из страны династы (Olshausen E. Pontos // RE. Spplbd. XV. 1978. Sp. 423; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. C. 189). о ликвидации их власти могут свидетельствовать бронзовые монеты какого–то царя Пилемена, перечеканенные Митридатом (CallatayF. de. Certaines bronses du roi Pylemene de Paphlagonie probablement contremarqués par Mithridate Eupator // GNS. T. 32. 1988. P. 34—37), хотя возможна и иная их интерпретация (см. далее, прим. 284).
[20] Правы те исследователи, которые оценивают эту меру как либеральную, поскольку пафлагонские события не слишком встревожили римлян (Cleiv D. C. Mithridates Eupator and Rome. P. 387; Сапрыкин C. Ю. Понтийское царство. C. 189). Сенат продолжал считать Никомеда своим союзником, т. к. Гай Марий в 104 г. обратился к вифинскому царю за военной помощью (Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 243). Напротив, предположения о прямой военной угрозе Вифинии и Понту со стороны Рима (на основании фразы Юстина: «…не испугавшись угроз…» ( XXXVIII, 4, 5) (Молев Е. А. Властитель Понта. С. 55) или даже о готовности сената создать против них обширную коалицию, включавшую Родос, Сирию, Египет и Кирену (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 101. Note 3; cp.: Liebmann—Frankfort T. La frontiere orientale… P. 153—154) »»(абсолютно необоснованны, поскольку они никак не вяжутся с дальнейшим поведением сената.
[21] Эти действия вифинского царя расцениваются как хитрые и наглые (Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 197).
[22] Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 163.
[23] К. Штробель вообще отвергает сообщение Юстина об аннексии Галатии Митридатом (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 168—169), что кажется недостаточно обоснованным.
[24] В отдельных работах говорится даже о совместной экспедиции в Галатию Митридата и Никомеда (Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 92; Duggan A. King of Pontus. The Life of Mithridates Eupator. New York, 1959. P. 42 (c неверной хронологией и деталями событий); см., однако: McGing В. С. The Foreign Policy… P. 71; Ballesteros Pastor L. Mitridates Eupator, rey… P. 58. Против — Olshausen E. Rom und Mithridates Eupator // ANRW. Bd. I. Τ. 1. 1972. S. 811. Так или иначе, Никомед, начиная вторжение в Каппадокию, должен был иметь «коридор» через Галатию, что дает основания предполагать установление им контроля над западными районами этой страны.
[25] Вторжение в Каппадокию «как в чужую страну» совершил еще Митридат V Эвергет (App., Mithr., 10). о мотивах его действий см.: Glew D. C. Mithridates Eupator and Rome. P. 382—385.
[26] Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 105.
[27] Glew D. G. The Cappadocian Expedition… P. 23—55.
[28] Ibid. P. 27-28.
[29] Дж. Витуччи говорит о «кризисе отношений между населением страны и правительством регентши» (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 103), но ничем не подтверждает своего мнения. Приводимый Д. Глью аргумент, связанный с тем, что в это время и позднее еще продолжал действовать Гордий — убийца Ариарата VI и в дальнейшем претендент на каппадокийский престол (Just., XXXVIII, 1, 6—7, 10; 2, 1, 5; App., Mithr., 65) — не вполне убедителен. Гордий как доверенное лицо Митридата в данный период еще выступал одним из гарантов сохранения в стране относительной стабильности, разумеется, в той форме, в какой она была выгодна промитридатовским кругам в Каппадокии и самому понтийскому владыке.
[30] Cp. McGing B. C. The Foreign Policy… P. 75. По мнению Я. Зайберта, Лаодика отстаивала интересы своего сына, будущего царя Ариарата VII (Seibert J. Historische Beitrage… S. 117). Κ. Штробель, наоборот, говорит о противоречиях между Лаодикой и ее сыном начиная со 112 г. (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 164). В любом случае, Лаодика показала себя решительной и энергичной, хотя, конечно, и не слишком щепетильной правительницей, самостоятельной фигурой на арене малоазийской политики (Glew D. G. Mithridates Eupator and Rome. P. 388. Note 34). Маловероятно, чтобы она первоначально просила помощи у Митридата против вторжения вифинцев (Stahelin F. Laodika (22) // RE. Bd. 12. 1924. Sp. 710; Morkholm O. The Coinages of Ariarates VI and Ariarathes VII of Cappadocia // Schweizerische Numismatische Rundschau. 1978. Bd. 57. P. 159).
[31] Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. C. 190. Предположения о якобы имевшем место стремлении Лаодики передать Каппадокию брату (Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 89; Stahelin F. Laodika. Sp. 710) неубедительны: ничто не препятствовало ей добиваться этого ранее.
[32] К этому времени Митридат уже уничтожил свою мать, брата и жену (App., Mithr., 112; Memn., F. 22, 2; Sallust., Hist., F. II, 75).
[33] Эти слова Юстина не исключают того, что указанное соглашение было заключено заранее.
[34] О стратегических преимуществах Евпатора перед Никомедом в каппадокийской кампании См.: Glew D. G. The Cappadocian Expedition… IV 28~29. По мнению исследователя, ввод вифинских войск в Каппадокшо и изгнание их оттуда произошли в течение лета и осени одного и того же года (Ibid. P. 42. Note 51). В пользу этого предположения свидетельствует и тот факт, что римский сенат никак не отреагировал на эти события, видимо, он просто не успел этого сделать.
[35] Meyer Ed. Geschichte… S. 92-93; Idem. Bithynia. Sp. 521; Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 338; Idem. Mithridates Eupator… N. 89; Idem. Histoire… P. 172; 103 r. — Strobel K. Mithridates VI von I Wos. S. 163; 103/102 r. — McCing B. C. The Foreign Policy… P. 75; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. C. 190; 102 г. — Magie D. Roman Uulc… Vol. I. P. 203; Will E. Histoire politique… T. II. P. 473; около 102 — Ceyer F. Nikomedes (5). Sp. 497; Vitucci G. Il regno di Bitinia. IV 103. Note 3.
[36] Glew D. C. The Cappadocian Expedition… P. 30, 42. К. Штробель склонен объяснять перерыв в чеканке вифинских монет всего лишь отсутствием царя в стране (в связи с каппадокийскими событиями?) (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 163. Anm. 79). Ему отчасти следует Ф. де Каллатай, который говорит о возможной активизации в Вифинии римских публиканов в отсутствие царя (признавая, впрочем, что такое мнение не может быть признано целиком убедительным: CallatayF. de. L’Historie des guerres Mithridatiques… P. 78—79). Вместе с тем критику бельгийским нумизматом позиций Д. Глью (например, указание на относительность связи между политическим и экономическим положением страны и активностью монетных эмиссий — Ibid. P. 78. Note 56, или даже предложение считать отсутствие монет этих годов просто результатом лакуны в источниках — Ibid. P. 74) трудно принять всерьез: американский историк аргументирует свою точку зрения гораздо более обстоятельно. Сам бельгийский исследователь относит вторжение вифинцев в Каппадокию к 104 г.; cp.: Mastrocinque A. Studi… P. 19.
[37] Glew D. G. The Cappadocian Expedition… P. 38.
[38] Ibid. P. 39-43.
[39] Вифинцев захватывали в плен и затем продавали на невольничьих рынках их враждебные и воинственные соседи, «профессиональные разбойники» — жители Мизии, Фригии и, в особенности, Галатии и Понта (SEHHW. Vol. II. P. 782; Vol. III. P. 1514. Note 49).
[40] Вифинских λαοί продавал в рабство сам царь, задолжавший большие суммы денег римским ростовщикам и вынужденный расплачиваться г ними таким способом (Badian E. Roman Imperialism in the Late Republic. Ithaca; New York, 1968. P. 54, 73; Idem. Publicans and Sinners. Private Enterprise in the Service of the Roman Republic. Ithaca; London, 1983. P. 87-89).
[41] Интересно восстановление сткк. 16—17 надписи: τὰς ἱερὰς σώματα μέντε, οἷς ὀνόματα μετ / ονομασθέντα ἐκ τῶν έπιχωρίων — очевидно, эти «священные рабы» были по происхождению коренными вифинцами, по затем были переименованы на греческий манер.
[42] SEHHW. Vol. II. P. 783.
[43] Glew D. C. The Cappadocian Expedition… P. 41.
[44] См. критику этого положения: Ibid. P. 39.
[45] Д. Глью почему–то не акцентирует внимания на этом совершенно недвусмысленном утверждении Диодора. Проведенный им анализ употребления греческим историком слов διαρπάζω, ἁρπαγή и т. д. позволил заключить, что подданные Никомеда «оказались жертвами незаконных и насильственных нападений» (Glew D. C. The Cappadocian Expedition… P. 39. Note 45) (со стороны разбойничьих банд? — О. Г.); однако деятельность римских ростовщиков и сборщиков налогов оценивается в источниках в сходных тонах и даже в близких по стилю выражениях; ср.: Plut., Luc., 7: ὥσπερ Ἁρπυίας τὴν τροφὴν ἁρπάζοντας. Ср. сходное мнение о деятельности публиканов в Вифинии: Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 140—141; исследователь уточняет, что публиканы могли порабощать вифинцев на спорных территориях, примыкающих к пределам владений Никомеда.
[46] Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 338; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 101; Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 163.
[47] Glew D. C. The Cappadocian Expedition… P. 38, 43; Core Brennan T. Sulla’s Career in the Nineties: Some Reconsiderations // Chiron. Bd. 22. 1992. P. 146-147. Note 127; Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 163.
[48] Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 139.
[49] Glew D. C. The Cappadocian Expedition… P. 43. Note 53: вифинцы прибыли на Сицилию «late in the preceding campaining season».
[50] Ceyer F. Nikomedes (5). Sp. 496.
[51] Badian E. Publicans and Sinners. P. 88. Возможно, резкое ухудшение благосостояния вифинцев в результате оттока денежных средств в Понтийское царство в виде контрибуции вынуждало их обращаться к практике самозаклада публиканам.
[52] Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 106.
[53] Замысел вновь использовать Гордия для своих интриг возник у Митридата через несколько месяцев (interiectis mensibus) после изгнания вифинцев (Just., XXXVIII, 1, 6). Однако к открытым действиям против Ариарата он перешел далеко не сразу: в 102 г. каппадокийский царь еще значился в числе его друзей и союзников (IDelos 1576), а последние монеты Ариарата датированы 16м годом правления (101 г.) (Simonctta B. The Coins of the Cappadocian Kings. P. 35—36; McCing B. C. The Foreign Policy… P. 173—175; CallatayF. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 192-195).
[54] К. Штробель подразумевает под упомянутыми царями правителей Коммагены, Софены и Армении (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 164), а А. Шервин—Уайт добавляет к ним и Селевкидскую Киликию (Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 106). Тем не менее достоверных свидетельств о враждебности этих государств Понту не существует, а Малая Армения к этому времени, возможно, уже была подчинена Митридатом (Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 164).
[55] В ряде работ о поддержке, оказанной Ариарату со стороны Никомеда, ничего не говорится (Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 203; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 104; Sherwin—White A. N. Roman Involvement in Anatolia, 167-88 B. C. // JRS. Vol. LXVII. 1977. P. 71; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 191), а К. Штробель прямо отрицает ее (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 164).
[56] Молев Е. А. Властитель Понта. C. 57. 1
[57] К сожалению, рассказ Юстина не проясняет, как развивались события после смерти Ариарата VII.
[58] Мнение о причастности Никомеда и Лаодики к кратковременному (ок. 100 г.) водворению на каппадокийский трон второго сына Ариарата VI, Ариарата VIII (Just., XXXVIII, 2, 1) (Sullivan R. D. Near Eastern Royalty… P. 32; Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 166, 169; ему атрибутируется чеканка некоторых монет: Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 195—196), не подтверждено источниками, хотя полностью исключать вероятность этого нельзя. Ситуацию в Каппадокии в это время определяла борьба между проримски и пропонтийски настроенными группировками (Badian E. Sulla’s Cilician Command // Athenaeum. 1959. Vol. 37. P. 291); едва ли после изгнания Никомеда и Лаодики в стране остались серьезные силы, делавшие ставку на Вифинию. Более правомерным кажется предположение о косвенном участии в этих событиях Рима, т. к. Ариарат VIII в это время пребывал в провинции Азия (Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 193).
[59] Около 96 г. (Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 71). Эти действия свидетельствуют о том, что Никомед в то время вряд ли опасался вторжения Митридата в саму Вифинию, как о том говорит Юстин (XXXVIII, 2, 3). Подчинение Каппадокии означало для Евпатора осуществление программного пункта династической пропаганды понтийской династии (Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 191—192) и позволяло (с теми или иными оговорками) действовать в рамках видимой законности. Вторжение в Вифинию, напротив, выглядело бы актом неприкрытой агрессии и непременно вызвало бы решительное противодействие римлян, к которому Митридат еще не был готов.
[60] Высказывалось мнение, что этот шаг был предпринят Евпатором с целью поставить своего сына на одну ступень выше в династической системе по сравнению с вифинским претендентом, сделав его поколением старше (Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 247—248). Отмечалось также, что Гордий посредством таких действий вышел за пределы достоверности (Corey Brennan T. Sulla’s Career… P. 147; Canali de Rossi F. Le ambascerie… № 622. P. 570), но допущение о подобной ошибке этого опытного интригана (и тем более его покровителя Митридата) выглядит крайне сомнительным. Видимо, на самом деле Трогом или, что более вероятно, Юстином здесь допущена очевидная ошибка: поскольку Ариарат IX, бывший еще мальчиком, никак не мог сойти за сына Ариарата V, погибшего около тридцати лет назад, надо полагать, что в первоисточнике под его отцом подразумевался Ариарат VI.
[61] См. специально посвященные этой миссии работы: Luce T. J. Marius and the Mithridatic Command // Historia. Bd. XIX. Ht. 1. 1970. P. 161194. Sordi M. La legatio in Cappadocia di C. Mario nel 99-98 a. C. // RIL. Vol. 107. 1973. P. 370-379; Ballestcros—Pastor L. Marius’ Words to Mithridates Eupator // Historia. Bd. XLVIII. Ht. 4. 1999. P. 506-508.
[62] Sordi M. La legatio… Критику этого положения См. В работе: McCing B. C. The Foreign Policy… P. 76.
[63] Для решения анатолийских проблем сенатом было отправлено в 97—96 гг. посольство Марка Эмилия Скавра, обвиненное в получении взяток от Митридата (Val. Max., III, 7—8); См. о нем: Badian E. Q. Mucius Scaevola and Province of Asia // Athenaeum. Vol. 34. 1956. P. 120—123; Mastrocinque A. Studi… P. 32—37. Не исключено, что Никомед тоже прибегал к подобным мерам (Молев Е. А. Властитель Понта. С. 58), тем более что сходные методы применялись им еще в «деле о Великой Фригии» более чем за 20 лет до того (см. выше, с. 344). Проблсматично, можно ли связывать с миссией Скавра доведение senatus consultum до сведения Никомеда и Митридата (Сапрыкин С. Ю. Понтийcкое царство. С. 194).
[64] Это интересное предположение высказано и аргументировано Г. Кори Бреннаном (Corey Brennan T. Sulla’s Career… P. 146—147). Исследователь считает, что уже к моменту вторжения в Пафлагонию (которое он относит примерно к 104 г.) Никомед пользовался поддержкой Мария в сенате, что и позволило ему сохранить контроль над захваченными областями, несмотря на явную неубедительность попыток придать своим действиям видимость законности.
[65] Теперь сенат реагировал на малоазийские события гораздо оперативнее, чем прежде. Митридат, видимо, должен был также освободить остававшуюся в его владении часть Пафлагонии (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 167; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 194).
[66] См. об этом наиболее подробно: Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 355—361 (c литературой).
[67] Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 228; Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 243.
[68] Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 106. Anm. 2; cp.: Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 107-108; McGingB. C. The Foreign Policy… P. 69; Ballesteros—Pastor L. Mitridates Eupator, rey… P. 59. Note 101.
[69] Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 174-176. Поскольку он поддерживал Никомеда IV Филопатора, с некоторой степенью условности его возможно считать родным братом последнего.
[70] Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 205; Vol. II. P. 1098-99. Note 14; Sullivan R. D. The Dynasty of Cappadocia // ANRW. II. lid. 7. 2. 1980. P. 1128. Возможно, сохранение власти вифинского ставленника хотя бы отчасти могло обезопасить пафлагонцев от агрессивных притязаний со стороны Митридата и галатов (Idem. Near Eastern Royalty… P. 32).
[71] Bulin R. K. Untersuchungen zur Politik und Kriegfuhrung Roms im Osten von 100-68 v. Chr. Frankfurt–am–Main; Bern, 1983. S. 43.
[72] Вопрос о принятии понтийскими монархами вифинской царской эры решается в историографии неоднозначно и, безусловно, должен стать предметном специального исследования. Не вдаваясь в детали, отмечу, что мнение об использовании этой системы летоисчисления уже Митридатом V Эвергетом кажется малообоснованным; скорее всего, ее заимствовал только Евпатор.
[73] Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 133; Bennet W. H. The Death of Sertorius and the Coins // Historia. Bd. X. Ht. 4. 1961. P. 461; Перл Г. Эры… C. 68.
[74] Карышковский П. О. о некоторых вифинских тетрадрахмах… С. 331. Прим. 22; McCing B. C. The Kings of Pontus. P. 229; Leschhorn W. Antike Aren. S. 93—95; наиболее подробно: Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 29—32.
[75] Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 22.
[76] Loc. cit.; Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 80; 274; Л. Баллестерос Пастор полагает, что Никомед Эвергет умер «до 91 г.», на что, по его мнению, может указывать отмеченное еще Т. Рейнаком ухудшение качества вифинского серебра в 93/2 и 91 гг. (Ballesteros Pastor L. Mitridates Eupator, rey… P. 82. Note 2). Однако события, связанные c узурпацией Сократа, должны были занять довольно длительное время, что побуждает несколько отодвинуть смерть царя от этого terminus ante quern.
[77] Смыков Е. В. Рим и Митридат Евпатор… С. 63.
[78] McCing B. C. The Foreign Policy… P. 75
[79] Glew D. C. Mithridates Eupator and Rome… P. 390.
[80] Факторами, породившими экономические трудности Никомеда Эвергета, Р. Салливан считает деятельность в Вифинии римских публиканов, «экспорт капитала» из страны, затраты на экспедиции в Пафлагонию и Каппадокию, а также дорогостоящие «благодеяния», оказываемые царем греческим полисам (Sullivan R. D. Near Eastern Royalty… P. 32—33).
[81] Молев Е. Л. Властитель Понта. С. 54.
[82] Первое упоминание Никомеда IV — надпись с Делоса, датируемая приблизительно 105—103 гг. (OGIS 343 = IDelos 1580), связанная с пребыванием Никомеда на острове еще в качестве наследника престола.
[83] Эта информация обычно либо принимается с некоторым сомнением (Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 319), либо вовсе отвергается (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 107). Однако она может быть подкреплена фразой Плиния Старшего: «Когда был умерщвлен (sic! — О. Г.) царь Никомед, его конь умер, перестав принимать пищу» (Interfecto Nicomede rege equus eius inedia vitam finivit — NH, VIII, 65, 5), на что ранее обратил внимание только Т. Рейнак (Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 339. Note 2). Не исключено, что источником римского эрудита послужил Никандр Калхедонский: второй из сохранившихся фрагментов этого автора содержит упоминание о петухе виночерпия вифинского царя Никомеда по имени Секунд (FGrH, 700 F. 2), что достаточно четко определяет анекдотический характер его произведения. Римское имя виночерпия указывает, что фрагмент, скорее всего, следует датировать концом II — началом I в.
Косвенное подтверждение тому, что Никомед Эвергет мог скончаться от яда, неожиданно обнаруживается в сочинении Галена «О противоядиях», где говорится, что некий царь Никомед принимал какие–то лекарственные средства, опасаясь отравления (Galen., De antidot., XIV, 147). Но это, видимо, ему не помогло…
[84] Ср. с несколько сходной ситуацией: Just., XXIX, 1, 5; Paus., I, 9, 1, когда эпитеты «Филопатор» и «Филометор» были присвоены царям их подданными в издевку, но впоследствии стали частью их официальной титулатуры.
[85] Дж. Витуччи считает, что вступление Никомеда IV на престол «осуществилось без происшествий» (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 107), по дальнейшие события показали, что это было далеко не так.
[86] Magic D. Roman Rule… Vol. II. P. 1200. Note 47: Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 107. Note 3; Janke M. Historische Untersuchungen… S. 44.
[87] Определение Никомеда IV как filius Aristonicae (Gran. Lie., XXXV, 29, 9) тоже является небесспорной конъектурой.
[88] Seibert J. Historische Beitrage… S. 117.
[89] Cp. с мнением, что у Никомеда Эвергета не было прямых наследников, рожденных в законном браке, но престолом овладел Никомед, «сын танцовщицы Нисы» (Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 106; Сапрыкин C. Ю. Понтийское царство. C. 196—197).
[90] Т. Рейнак скорректировал свою прежнюю точку зрения (см. предыдущ. прим.): Reinach Th. L’Histoire par les Monnaies. P. 174.
[91] Аппиан в главах седьмой и десятой дважды ошибается, называя Никомеда IV сыном Никомеда II, а не Никомеда III. Судя по всему, сенат признал Никомеда законным наследником еще до выступления Сократа, почему тот первоначально и не заявлял претензий на трон (Gran. Lie., XXXV, 29, 1—2). Не исключено, однако, что греческий историк имеет в виду официальное признание римлянами прав на престол Никомеда Эвергета: он уже должен был считаться легитимным правителем, тогда как его отец Никомед II, будучи узурпатором, мог оставаться формально не признанным сенатом до конца своего правления. Крайне маловероятно, что ошибка Аппиана вызвана существованием некоего претендента на вифинский престол после ликвидации царства, как полагает Р. Салливан (Sullivan R. D. Near Eastern Royalty… P. 343. Note 14), ибо сам греческий историк нигде более в тексте своего труда этого не подразумевает.
[92] Это имя также восстанавливается с трудом из набора букв HALIESICHEANA; некоторыми исследователями правомерность такого прочтения оспаривается (Janke M. Historische Untersuchungen… S. 45. Anm. 1).
[93] Глагол tollo наряду со значением «убирать, удалять, устранять» имеет и другой смысл — «признавать кого–либо своим сыном, возвышать» (Дворецкий И. Х. Латинско–русский словарь. М., 1976. С. 1017— 1018). Последнее значение кажется по контексту более уместным.
[94] Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 107. Cp. с практически аналогичным эпизодом в истории Каппадокии: «подставные» сыновья Ариарата IV Ариарат и Ороферн были отправлены в Рим и Ионию соответственно, чтобы они не оспаривали право на престол у законного наследника, Митридата — будущего Ариарата V (Diod., XXXI, 19, 7). Д. Браунд связывает отправку Сократа в Кизик с распространенной в эллинистическом мире практикой посылать царских сыновей для воспитания и образования в Рим, Афины или другие крупные политические и культурные центры, к числу которых можно отнести и этот малоазийский город (Braund D. Rome and the Friendly King. P. 11).
[95] Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 174-176.
[96] Возможно, лже-Пилемен был отправлен в Пафлагонию сразу после установления вифинского контроля над западными районами страны, поэтому он, отсутствуя в Вифинии, не предъявлял претензий на престол и никак не участвовал в драматических перипетиях, описанных Гранием Лицинианом.
[97] Оценки его личности и деятельности в историографии крайне негативны (Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 107; Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 319; Duggan A. The King of Pontus. P. 44; Kraay C. M., Davis N. The Hellenistic Kingdoms. P. 263). В одном позднем источнике упоминается некий «вифинский тиран Никомед» (loan. Laur. Lyd., De mens., IV, 29), очевидно, это именно Филопатор.
[98] Сохранившиеся на палимпсесте буквы EONGLAODICTA, указывают, по мнению одного из издателей текста, на причастность к этим событиям вдовы Никомеда Эвергета Лаодики, хотя правомерность данной конъектуры оспаривается некоторыми исследователями (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 108. Note 1). По моему мнению, наиболее вероятно, что Лаодика также оказалась в числе жертв Никомеда Филопатора.
[99] Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. III; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. C. 197
[100] Seibert J. Historische Beitrage… S. 117-118.
[101] Не исключено, что он может быть отождествлен с приближенным Митридата Александром из Пафлагонии (App., Mithr., 76; 77).
[102] Он мог обвинять Никомеда в причастности к убийству отца, незаконном происхождении и моральных пороках (Suet., Caes., XLIX, 1, 4; Cass. Dio., F. XLIII; Aur. Vict., Vir. 111., 78, 1) (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 172. Anm. 109). Помимо того, как следует из проанализированного выше фрагмента Лициниана (XXV, 29, 3; 5—7), его собственные претензии могли подкрепляться какими–то решениями Никомеда III, принятыми в его пользу.
[103] К. Штробель отметил, что эту возможность ему предоставило обострение внутриполитической ситуации в Риме, где в это время начиналась союзническая война (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 172).
[104] Hind J. C. F. Mithridates // CAH². Vol. IX. 1994. P. 143.
[105] Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 108.
[106] Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 7—8. Note 24; Idem. La politique monetaire de Mithridate VI Eupator, roi de Pont (120 — 63 av. J. — C.) // Rythmes de la production monetaire de Γ antiquite a nos jours. Numismatica Lovaniensia. № 7. Louvain–la–Neuve, 1987. Tab. 3.
[107] Р. Каллет—Маркс говорит о том, что Сократу подчинилась и Пафлагония (Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 250), но в источниках прямых сведений об этом нет. Не исключено, что именно сводному брату Никомеда — лже-Пилемену следует приписать бронзовые монеты, перечеканенные впоследствии Митридатом (Callatay F. de. Certaines bronses du roi Pylemene… P. 34—37).
[108] Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 5—30; Idem. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 79—80, 275—277. См., однако: Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 171—172, Anm. 108, где основные выводы бельгийского нумизмата о событиях вифинской истории после 96/95 г. целиком отвергнуты без какой–либо аргументации, с чем невозможно согласиться.
[109] Т. Рейнак считает, что их было два — в Никомедии и Никее (Reinach Th. Numismatique ancienne: Trois royaumes de l’Asie Mineure: Cappadoce, Bithynie, Pont. Paris, 1888. P. 130, а Д. Глью не исключает возможности того, что к ним следует причислить также Прусиаду–на–Гимии и Прусу—Олимпийскую (Glew D. С. The Cappadocian Expedition… P. 32-33).
[110] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 80. Не исключено, что упоминание Цицероном речи Гортензия pro Bithyniae rege (De orat., III, 29) следует связывать именно с этим визитом в Рим изгнанного Никомеда (Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 8. Note 26), а не c появлением в сенате Сократа ранее (см. прим. 279). Ср.: Mastrocinque A. Studi… P. 30-31. Note 65.
[111] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 80.
[112] Следует отметить, что, судя по активной эмиссии монет обеими сторонами, экономика и финансы Вифинии в конце 90х — начале 80х гг. не находились в кризисном состоянии.
[113] Мнение об активном участии вифинского узурпатора в изгнании Ариобарзана Филоромея из Каппадокии (Молев Е. А. Властитель Понта. С. 60), очевидно, плод недоразумения: Аппиан указывает, что каппадокийского царя вновь лишили престола полководцы Митридата Митраас и Багой (App., Mithr., 10).
[114] Аквилий был близким соратником Гая Мария (Plut., Mar., 14, 7; Liv., Per., LXX; Cic., De or., II, 196; Pro Flacc., 198). Будучи сыном организатора провинции Азия, он располагал обширными связями на Востоке, в том числе с вифинской и понтийской династиями и каппадокийской знатью (Badian E. Roman Imperialism… P. 58). Другим членом комиссии был Манлий Мальтин (Just., XXXVIII, 3, 3).
[115] Glew D. G. Mithridates Eupator and Rome. P. 395.
[116] Представляется более вероятным, что Сократ был устранен Митридатом после бегства в Понт (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. III; Молев Е. А. Властитель Понта. С. 60), а не в самой Вифинии (Glew D. C. Mithridates Eupator and Rome. P. 395), вслед за тем, как он был изгнан из захваченного им царства посредством или, скорее, только под угрозой применения римской военной силы.
[117] Данное сообщение в сопоставлении с пассажем (App., Mithr., 58), где в вину Митридату вменяется в числе прочего и нападение на галатов, позволяет заключить, что не вся Галатия была подчинена понтийским царем. Скорее всего, в сферу его господства вошла лишь область трокмов (Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 88; Sherwin—White A. N. Roman Involvement… P. 71. Note 62; Mitchell S. Anatolia. P. 30). См. выше, прим. 200-201.
[118] Badian E. Roman Imperialism. P. 58; Смыков Е. В. Рим и Митридат Евпатор. С. 78.
[119] Бенгтсон Г. Правители… С. 295; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 198; Смыков Е. В. Рим и Митридат Евпатор. С. 78.
[120] В этом случае остается достаточно времени для проведения Никомедом двух военных акций против Понта (Kallet—Marx R. M. Hegemony du Empire. P. 361).
[121] Эта причина затрудняет датировку письма Никомеда совету и народу Пларасы и Афродисия (см. илл.на с. 384), в которой состояние дел вифинского царя характеризуется как εὐκαιρήσαντες (сткк. 23—24). Издатель надписи считает наиболее вероятными моментами для установления отношений между вифинским царем и афродисийцами и пларасенцами либо время после изгнания из Вифинии Сократа, либо период после Первой Митридатовой войны (Reynolds J. Aphrodisias and Rome. I Wuments from the Excavation of the Theatre at Aphrodisias Conducted by I ’infcssor Kenan T. Erim, together with Some Related Texts / JRS, Monograph № 1. London, 1982. № 4. P. 24, 26). В пользу более ранней даты свидетельствует, на наш взгляд, и восстановленная форма титулатуры вифинского царя: [Βασιλεὺς· Βιθυνῶν Νικομή]δης (стк. 1) — См.: Габелко О. Л. Некоторые особенности… С. 167—168, которую, впрочем, трудно признать стопроцентно надежной (см., например: Sullivan R. D. Near Eastern Royalty… P. 344. Note 17 с литературой). Однако отмеченные финансовые и политические затруднения Никомеда накануне войны с Митридатом до некоторой степени противоречат этой возможности. Остается, пожалуй, единственный вариант: письмо Никомеда Филопатора Афродисийцам и пларасенцам следует датировать довольно кратким промежутком времени между вторжением Никомеда в Понт и началом полномасштабной войны с Митридатом, когда вифинский царь улучшил свое положение за счет богатой добычи. Символичным кажется и употребление в надписи царского титула, подразумевающего объединение страны под едимой властью после гибели Сократа. Возможно, что найденная в Афродисии голова статуи эллинистического правителя, увенчанного диадемой, является фрагментом скульптурного изображения Никомеда IV (Reynolds J. Aphrodisias and Rome. P. 24). Ранее считалось, что этот монарх может быть отождествлен с Митридатом Евпатором (Erіm K. T. Aphrodisias in Caria. The 1973 Campaign // Türk arkeoloji dergisi. 22. 1973. !> 77; P. 89. Figs. 57-57).
[122] Д. Глью затрудняется объяснить причины, позволившие Ариобарзану отказаться от выполнения римских требований (Glew D. C. Mithridates Eupator and Rome… P. 395). Вместе c тем отмечается, что Никомед и сам был заинтересован в проведении военной акции против Понта (Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 255).
[123] Ο возможном маршруте вифинского войска См.: Magie D. Roman Rule… Vol. II. P. 1101. Note 26; Sherwin—White A. N. Roman Fo–irign Policy… P. 118. Б. Макгинг приводит этот пассаж как типичный пример достаточно вольного обращения Аппиана с данными географии (McGing B. C. Appian’s «Mithridateios». P. 517). Д. Глью отмечает, что Никомед не случайно вторгся в область, на которую, с точки зрения римлян, понтийский царь имел достаточно спорные притязания; это указывает, по его мнению, на нежелание Аквилия развязывать большую войну (Glew D. G. Mithridates Eupator and Rome… P. 397). Однако если вторжение Никомеда и не было направлено «в самое сердце Понта» (Luce T. J. Marius… P. 187), то оно все равно выглядело в высшей степени вызывающей акцией (McGing B. C. The Foreign Policy… P. 80. Note 52). Не исключено, что тактические детали операции были определены самим вифинским царем, надеявшимся лишь на получение в результате ее необходимых денежных средств без развязывания крупной конфронтации с Понтом. Аппиан отмечает, что Никомед вернулся в Вифинию с богатой добычей (μετὰ πολλῶν λαφύρων) (App., Mithr., 11).
[124] Блокада пролива сохранялась вплоть до подчинения Митридатом Вифинии осенью 89 г. (App., Mithr., 19).
[125] Главы 10—16, из которых все, за исключением первых двух, посвящены дипломатической предыстории римско–понтийского столкновения, являются, по мнению Б. Макгинга, одними из лучших в «Митридатике» (McCing B. C. Appian’s «Mithridateios». P. 502-503).
[126] Перечисление в этом ряду Каппадокии не вполне понятно: согласно Аппиану, к этому моменту Ариобарзан вновь был изгнан из страны (App., Mithr., 15). Видимо, римляне использовали отряды сторонников царя, покинувших страну вместе с ним (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 177).
[127] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 61—63; 75; 282-283. Нужно заметить, однако, что немалая часть этих денег могла быть направлена не на экономические и военные нужды царства, а на выплату долгов Никомеда римлянам.
[128] Датировка Аппиана: ἀμφὶ τὰς ἑκατὸν καὶ ἑβδομήκοντα ὀλυμπιάδας (Mithr., 17) (т. е. 88 г.) неточна; верную дату начала войны позволяют определить периохи труда Ливия (Liv., Per., LXXVI; LXXVII). См. наиболее детальное исследование хронологического аспекта событий: Sherwin—White A. N. The Opening of the Mithridatic War // Φιλίας χάριν. Miscellanea di studi classici in onore di Eugenio Manni. Vol. VI. Roma, 1980. IV 1981-1995; cp.: Ballesteros Pastor L. Mitridates Eupator, rey… P. 108-116.
[129] Источники свидетельствуют о низкой боеспособности солдат Никомеда (Memn., F. 22, 7) и армии, набранной римлянами после первых поражений (App., Mithr., 19).
[130] Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 177-182.
[131] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 281—288.
[132] Об этом сражении, особенно об удачном использовании понтийцами боевых колесниц, см.: Нефедкин А. К. Боевые колесницы и колесничие древних греков. СПб., 2001. С. 304—305; Гуленков К. Л. «Особые подразделения» в армии Митридата Евпатора // Μνῆμα. Сборник научных трудов, посвященный памяти профессора Владимира Даниловича Жигунина. Казань, 2002. С. 237—238.
[133] См. об этом подробнее: Габелко О. Л. Статус Вифинии в составе державы Митридата VI в 88—85 гг. до н. э. // Античность: события и исследователи. Казань, 1999. С. 90—94.
[134] Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 117; Lewis M. A History of Bithynia… P. 22. о предполагаемом месте сатрапий в административной структуре Понтийского царства см.: Макгинг Б. На рубеже. Культура и история Понтийского царства // ВДИ. 1997. № 3. С. 108—110. Ирландский историк, в частности, осторожно предполагает, что «в ходе первой войны против Рима Евпатор решил создать особую, применимую к конкретным условиям (ограниченную Малой Азией?), систему назначения сатрапов» (С. 110), но не говорит, входила ли в нее Вифиния.
[135] Эта пространная речь, единственная сохраненная Юстином в труде Трога, может служить вполне достоверным источником, передающим принципы митридатовской пропаганды. См.: McCing B. C. The Foreign Policy… 106-107; Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 181-182.
[136] Сводку информации о монетах Никомеда IV см. в работах: Bennet W. H. The Death of Sertorius… P. 469-472; Pollak Ph. A Bithynian Hoard of the First Century B. C. // ANSMusN. Vol. 16. 1970. P. 54; Callatay F. de. Les demiers rois de Bithynie… P. 19—22; Idem. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 81. По данным последнего исследования, число монет Никомеда IV, датированных 88/7—86/5 гг., составляет 17 экземпляров. Г. Перл называет факт выпуска вифинского серебра в годы войны и оккупации «удивительным» (Перл Г. Эры… С. 59. Прим. 75).
[137] Recueil. P. 218; Pollak Ph. A Bithynian Hoard… P. 52; Callatay F. de Les demiers rois de Bithynie… P. 25. Note 103; McCing B. C. The Ephe–sian Customs Law and Third Mithridatic War // ZPE. Bd. 109. 1995. P. 287. Первоначальное предположение T. Рейнака о том, что монеты от имени Никомеда IV чеканились римским полководцем Фимбрией (Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 351), было опровергнуто находками как вифинских тетрадрахм, датированных временем до прибытия Фимбрии в Вифинию, так и монетами, выпущенными им самим (Bennet W. H. The Death of Sertorius… P. 470).
[138] О настроениях жителей городов Вифинии в ходе этой войны см.: Максимова М. И. Античные города… С. 273—274.
[139] См. перечень городов в различных областях Малой Азии, где Митридату было оказано сопротивление: McCing B. C. The Foreign Policy… P. 110-112.
[140] В надписи из Прусы—Олимпийской (Die Inschriften von Prusa ad Olympum. Τ. 1. № 2) содержится упоминание об успешном (?) сопротивлении граждан города осаждавшему его Митридату и о посольстве, отправленном ими к римлянам. Но, во–первых, название города во фрагментах надписи не сохранилось, и потому остается неясным, идет ли здесь речь именно о Прусе. Во–вторых, даже если это так, то слово αὐτοκράτορος (стк. 7) наиболее оправдано связывать с одним из римских полководцев, овладевших Прусой в 72 г. в ходе Третьей Митридатовой войны — Триарием или Барбой (Memn., F. 28, 6). Следовательно, данная надпись не может предоставить никаких аргументов для предположения о сохранении независимости от Митридата какого–либо из вифинских городов в ходе его первой войны с Римом, поскольку относится, скорее всего, к более позднему времени.
[141] Thompson M. Byzantium over Aesillas // RN. 1973. Ser. 6. T. 15. P. 60. Note 15.
[142] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 81.
[143] Сапрыкин C. Ю. Понтийское царство. C. 197.
[144] В Каппадокии Митридату не нужно было прибегать к таким уловкам: его сын Ариарат IX при каждом своем возвращении к власти возобновлял выпуск собственных монет с указанием года правления. Так же поступал и его противник, римский ставленник Ариобарзан. См. об этих монетах: Simonetta B. The Coins of the Cappadocian Kings. P. 36—42; Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 200—214.
[145] Meyer Ed. Bithynien. Sp. 513.
[146] Cp. также c употреблением этого этнонима в надписи о войне между Каллатисом и Истрией (см. гл.III, § 1).
[147] Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 391.
[148] М. Льюис видит в этом факте доказательство эффективности митридатовской пропаганды среди населения Вифинии (Lewis M. A History of Bithynia… P. 22).
[149] Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 117.
[150] Видимо, Пилемен не просто «гарантировал Никомеду свободу действий в Пафлагонии (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 178), но и оказал ему действенную поддержку, на что и указывает Орозий.
[151] Hind J. G. F. Mithridates. P. 147.
[152] К. Штробель предполагает, что он, вероятно, не дожил до начала Третьей Митридатовой войны (Strobel K. Mithridates VI von Pontos. P. 175).
[153] Liebmann—Frankfort T. La frontiere orientale… P. 185.
[154] Strobel K. Mithridates VI von Pontos. S. 174-175.
[155] Их права, судя по всему, считались вполне законными: Страбон именует их «потомками Пилемена», а Суда говорит о возвращении Аттала и Пилемена «в отеческую державу».
[156] Смыков Е. В. Рим и Митридат Евпатор. С. 57. Любопытно, что сенат фактически отменил свое прежнее решение, предусматривавшее устранение вифинского контроля над Пафлагонией.
[157] Обе стороны во время этого конфликта проявляли значительную дипломатическую активность (Гуленков К. Л. Вторая Митридатова война и ее последствия // SH. Vol. I. 2001. С. 82—83), так что уклонение Никомеда от участия в войне, чреватого для него новыми тратами и усилением зависимости от римлян, можно расценивать как его относительный успех.
[158] Цезарю в ходе этих событий удалось не только избежать преследований со стороны Суллы, но и приобрести определенное влияние в Вифинии: Ridley R. The Dictator’s Mistake: Caesars Escape from Sulla // Historia. Bd. XLIX. Ht. 2. 2000. P. 228.
[159] Цезарь имел в Вифинии обширную клиентелу, в которую входили и представители царской династии (Suet., Caes., II; XLIX, 3; Gell., V, 13, 6; Bell. Alex., LXVI, 3). См. об этом подробнее: Dahlmann H. Caesars Krde fur die Bithyner // Hermes. Bd. LXXIII. 1938. S. 341-346; Dobesh C. Caesar und Kleinasien // Tyche. Bd. 11. 1996. S. 52—53.
[160] Возможно, сюда же следует добавить и свидетельство Никандра Калхедонского, в котором упоминаются вифинский царь Никомед и по виночерпий Секунд (Athen., XIII, 83, 606 В = FGrH, 700, 2). Ф. Якоби полагает, что здесь идет речь о Никомеде II, но его внук представляется более подходящей кандидатурой для упоминания в труде Никандра (Περιπετείαι τῶν τῆς Βιθυνίας βασιλέων), представлявшем собой, судя по всему, сборник анекдотов (cp.: Athen., XI, 94, 496 DE = I GrH, 700, 1).
[161] Callatay F. de. Les demiers rois de Bithynie… P. 20, 25; Idem. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 74—75, 82—83.
[162] IGCH NQ 332, 971, 973,1384,1463.
[163] Engelmann H., Knibbe D. Das Zollgesetz der Provinz Asia. Eine neue Inschrift aus Ephesos // EA. Ht. 14. 1989. § 2, 4, 6, 9; S. 161. Необходимо отметить, что присутствие публиканов в Вифинии ни в коей мере не может означать, что к этому времени Никомед IV уже умер и его царство отошло к римлянам (Merkelbach R. Hat der Bithynische Erbfolgekrieg im Jahr 74 oder 73 begonnen? // ZPE. Bd. 81. 1990. S. 97-100. S. 97—98): В источниках, как уже отмечалось, содержатся неоднократные упоминания о деятельности римских откупщиков в Вифинии до утраты ею самостоятельности (Diod., XXXVI, 3, 1; App., Mithr,. 11); cp.: Memn., F. 27, 5—6 — попытка римских откупщиков взимать деньги с независимой Гераклеи. о последнем событии наиболее подробно См.: BittnerA. Gesellschaft und Wirtschaft… S. 103-105.
[164] Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 319; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P.117.
[165] Более обоснованным выглядит предположение, что Серторий не мог передать Митридату владение римского народа (Гельцер М. Уступил ли Серторий Митридату провинцию Азия? // SH. Vol. III. 2003. С. 83-89).
[166] Хотя сообщение Плутарха будто бы дает понять, что контакты между Серторием и Митридатом были установлены уже после начала войны с Римом, здесь не выдержана хронологическая последовательность событий. См. анализ источников и литературы: Scardigli B. Sertorio: problemi chronologici // Athenaeum. Vol. 49. № 3-4. 1971. P. 252-258. Переговоры Евпатора с Серторием начались, видимо, в 76 или 75 г. (McCing B. C. The Foreign Policy… P. 138). См. новейшую работу с уточненной датировкой — 2я пол. 75 г.: Гуленков К. А., Короленков А. В. Союз Митридата и Сертория // Античность: общество и идеи. Казань, 2001. С. 63—70; ср.: Короленков А. В. Квинт Серторий. Политическая биография. СПб., 2003. С. 227—231. Если авторы этой гипотезы правы, это доказывает, что в 75 г. Никомед Филопатор был еще жив, а Вифиния не могла считаться римским владением. Данный факт исключительно важен для выяснения хронологии заключительного периода вифинской истории.
[167] Посольство Верреса ставится в связь с борьбой римлян против пиратов (Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 314. Anm. 1; Callatay F. de. I. Histoire des guerres Mithridatiques… P. 337), однако едва ли корабли римлянам мог поставить Садал.
[168] Glew D. C. Between the Wars: Mithridates Eupator and Rome, 85—73 B. C. // Chiron. Bd. 11.1981. P. 128-130.
[169] Основополагающей в этом вопросе по–прежнему остается статья Г. Перла (Перл Г. Эры… С. 39—69). Последняя попытка оспорить ее выводы и отодвинуть начальный год эры на 298/7 г., а начало Третьей Митридатовой войны — на 74 г. была предпринята Р. Меркельбахом (Merkelbach R. Hat der Bithynische Erbfolgekrieg… S. 97—100), но она встретила убедительные возражения (Leschhorn W. Antike Aren. S. 179—191; McCing B. C. The Ephesian Customs Law… P. 283—288), которые избавляют меня от необходимости отстаивать здесь традиционную точку зрения.
[170] Я оставляю в стороне поистине огромный массив литературы, посвященный определению времени начала Третьей Митридатовой войны, и обращаюсь лишь к самым новым и наиболее авторитетным работам, суммирующим все достижения предшественников.
[171] Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 24—30; Idem. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 82—83; Mastrocinque A. Studi… P. 113.
[172] McCing B. C. The Ephesian Customs Law… P. 284-285.
[173] См., например: Idem. The Date of the Outbreak of the Third Mithridatic War // Phoenix. Vol. 38. № 1. 1984. P. 12-18. В последней работе, вышедшей в 1995 г. (The Ephesian Customs Law…), Б. Макгинг, к сожалению, не уделяет специального внимания анализу мнения бельгийского нумизмата о хронологическом аспекте событий.
[174] Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 29.
[175] McCing B. C. Appian’s «Mithridateios». P. 516—517. Греческий историк и сам отмечает, что не придает большого значения точной хронологии описываемых им событий (App. Prooem. 13).
[176] К сожалению, как раз в данном случае цифровые данные поздне–римского историка неверны. См. об этом: Перл Г. Эры… С. 47.
[177] Евтропий достаточно надежен, когда датирует события по консулам (Перл Г. Эры… С. 47—48). Попытки подвергнуть его информацию критике лишь на том основании, что он является поздним источником (Callatay F. de. Les derniers rois… P. 27), остаются неубедительными.
[178] Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 27—28.
[179] См., например: Ward A. M. Caesar and the Pirates II. The Elusive M. Iunius Iuncus and the Year 75/4 // AJAH. Vol. II. 1977. P. 26-36; наиболее обстоятельная работа: Cunther L. — M. Caesar und die Seerauber — eine Quellenanalyse // Chiron. Bd. 29. 1999. S. 321—337; впрочем, подход немецкой исследовательницы к источникам выглядит гиперкритическим, а ее конечный вывод о том, что история с пиратами имеет в качестве terminus ante quern 77 г. (S. 336), полностью дезавуирует значение данного эпизода для рассматриваемых здесь сюжетов.
[180] Ward A. M. Caesar and the Pirates. P. 31; особ. P. 32-33. При этом последовательность событий восстановлена исследователем в целом непротиворечиво и, как кажется, может быть в основных чертах «передвинута» на год позже.
[181] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 342—344.
[182] Речь Pro Bithynis (Gell., V, 13, 6) могла быть произнесена Цезарем как во время его пребывания в Азии, так и по возвращении в Рим (Ward A. M. Caesar and the Pirates. P. 31), когда он активно выступал в судах (Plut., Caes., 4); во втором случае в нее могло входить и выступление в защиту дочери Никомеда Филопатора Нисы (Suet., Caes., 49, 3). Этот вариант выглядит более вероятным. Он, кстати, опять–таки свидетельствует против предположения Ф. де Каллатай о кончине Никомеда IV в 76/75 г.: вероятно, «дело Нисы» слушалось бы вскоре после нее, а не через год с лишним.
[183] См., например: Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 300. Note 34.
[184] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 65, 73. Tabl.1.
[185] McCing B. C. The Ephesian Customs Law… P. 287.
[186] Callatay F. de. Les derniers rois… P. 24—30.
[187] Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 73. Tabl. 1. Этот случай, кстати, не уникален в вифинской нумизматике: тетрадрахмы выпуска 96—95 и 88—87 гг. помечены одинаковой монограммой , а монеты выпуска 93—91 и 84 гг. — очень близкими монограммами и (Callatay F. de. Les derniers rois… P. 19—20).
[188] McGing B. C. The Efesian Customs Law… P. 287. Note 24.
[189] Не исключено, что это произошло из–за финансовых вложений, осуществляемых некоторыми италийскими предпринимателями (Dio Cass., XLIII, 20, 2) (Lewis M. F. A History of Bithynia… P. 25).
[190] Callatay F. de. Les derniers rois… P. 11. Должна быть особо отмечена роль, сыгранная в этих событиях квестором или легатом Помпеем Вифиником: именно он, а не новый наместник Юнк, мог провести мероприятия, необходимые для превращения Вифинии в провинцию, за что и получил «говорящий» когномен (Lewis M. F. A History of Bithynia… P. 33, 77; Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 300. Note 33).
[191] Б. Макгинг приводит нижеследующие аргументы для того, чтобы подвергнуть сомнению возможность всего лишь полугодового интервала между смертью Никомеда и началом войны применительно к 75 и 74 гг. (McCing B. C. The Efesian Customs Law… P. 285), но они в основном действуют и для рассматриваемого здесь варианта.
[192] McCushin P. Commentary // Sallust. The Histories / Translated with Introduction and Commentary by P. McGushin. Vol. I. Oxford, 1992. P. 250—251. Следует отметить, что П. Макгашин, исходя из кропотливого анализа фрагментов Саллюстиевой «Истории», придерживается датировки смерти Никомеда 75 г., а начала Третьей Митридатовой войиы — 74 г. (Ibid. P. 247—250). Однако, на наш взгляд, очень плохо сохранившийся труд римского историка, требующий тщательнейшего текстологического изучения (провести, а порой и просто оценить которое вряд ли способен кто–либо, кроме специалистов уровня Г. Перла или самого П. Макгашина!), никак не может иметь приоритета по информативности перед другими источниками, проливающими свет на хронологический и событийный аспекты событий.
[193] McCushin P. Commentary. Vol. I. P. 251.
[194] См.: Габелко О. Л. к династической истории… С. 217—218.
[195] McCing B. C. The Date… P. 15-16.
[196] О ее экстраординарности свидетельствует хотя бы то обстоятельство, что ни Филипп V, ни Персей, ни Антиох III не удостоились от римлян такой «чести», как Митридат, против которого было направлено сразу два консула одного года (Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 163; Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 344. Note 30).
[197] Вряд ли допустимо сравнивать скорость доставки частного письма Аттика Цицерону из Рима в Кибистру (Att., V, 19 = CCXVІІІ) (оно шло сорок шесть дней, и Цицерон считает это кратким временем для преодоления такого расстояния) со скоростью, с которой бы добирался до Рима, например, гонец, везущий в сенат срочное сообщение о смерти и завещании Никомеда.
[198] См., например: Liebmann—Frankfort T. Valeur juridique et signification politique des testaments faits par les rois hellenistiques en faveur des Remains // RIDA. 3-e ser. T. XIII. 1966. P. 73-94; Braund D. Rome and the Frienly King. P. 129-164.
[199] Достоверно известно лишь о том, что у Никомеда и Нисы была дочь, которую также звали Ниса (Suet., Caes., 49, 3).
[200] Голубцова Е. С. Северное Причерноморье и Рим на рубеже нашей эры. М., 1951. С. 40; Молев Е. А. Властитель Понта. С. 94.
[201] Maurenbrecher B. C. Sallusti Crispi historiarum reliquiae. F. II. Leipzig, 1893. P. 89, 228; Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie… P. 26; cp. McCing B. C. The Efesian Customs Law… P. 287; Ballesteros Pastor L. Mitridates Eupator, rey… P. 218.
[202] См. также эссе Р. Сайма (Symc R. Anatolica. P. 166 — 174), где высказаны сходные соображения, сочетающиеся, к сожалению, с существенными неточностями. Более подробно см.: Габелко О. Л. к династической истории… С. 218.
[203] Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 359—362. Выводы историка нуждаются в некоторой корректировке, поскольку во время написания этой работе еще не было известно о существовании Никомеда III.
[204] Под каппадокийским царским родом здесь разумеются именно Ариаратиды, поскольку дальше говорится о «несчастье его (Ликомеда. — О. Г.) предков и перемене династии».
[205] Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 320; Sherwin—White A. N. Roman Foreign Policy… P. 111. Note 56; P. 163; Габелко О. Л. К династической истории… С. 217—218.
[206] В Прусиаде—Приморской ею чеканились монеты с легендой Ὠροβάλτιδος βασίλέως Λυκομήδους θυγατρός (Head. ΗΝ2. Ρ. 513). о происхождении и статусе Орсобарис и Ородалтис См.: Reinach Th. Numinmatique ancienne… P. 135—139; Macurdy C. H. Vassal—Queens and Some (Contemporary Women in the Roman Empire. Baltimore, 1937. P. 27—29; Marek Ch. Stadt, Ara und Territorium… S. 49—50; Габелко О. Л. К династической истории… С. 218—219.
[207] Magie D. Roman Rule… Vol. II. P. 1200-1201. Note 49; Bennet W. H. The Death of Sertorius… P. 462-463; Перл Г. Эры… C. 46-47. Прим. 40. Такую возможность следует полностью исключить при допущении, что Ликомед во время этих драматических событий пребывал не в Вифинии, а в Риме.
[208] Pollak Ph. A Bithynian Hoard… P. 52.
[209] В неблагоприятном положении дел во вновь образованной провинции мог быть виновен ее наместник М. Юнк. Не исключено, что в речи Цезаря Pro Bithynis (Gell., V, 13, 6) содержались обвинения против него, например, в вымогательстве (Dahlman H. Caesars Rede… S. 343—346) или же в том, что он не сумел соблюсти финансовые интересы Нисы, дочери Никомеда Филопатора (Lewis M. F. A History of Bithynia… P. 37), хотя трудно с уверенностью говорить о том, что процесс Юнка был именно делом de repetundis (Dobesch С. Caesar und Kleinasien. S. 53). Веллей Патеркул вскользь упоминает о безделье (invalidia) Юнка (Vell., II, 42, 3); впрочем, не вполне понятно, относится ли это выражение к его деятельности в Азии и Вифинии в целом или только к его пассивности в деле с пиратами. Что же касается монетных эмиссий, то вифинский чекан не раз уже демонстрировал подобную «инертность» ранее, продолжая выпуск монеты от лица правителя, который de facto страной на тот момент не управлял.
[210] Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. P. 300.
[211] Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 314—315; CeyerF. Mithridates. Sp. 2181; Braund D. C. Rome and the Frienly King… P. 158. Note 31; Sullivan R. D. Near Eastern Royalty… P. 35; Молев Е. Л. Властитель Понта. С. 93. Отдельного внимания заслуживает вопрос о времени и обстоятельствах заключения брака между Никомедом и Орсобарис. Заманчиво было бы представить, что он состоялся вскоре после смерти Никомеда, способствуя тем самым сближению между понтийским владыкой и претендентом на вифинский престол. Второй возможный вариант — после 63 г., когда дочь Митридата Евпатора была возвращена римлянами в Азию. Эта возможность выглядит более реальной, так как в противном случае было бы сложно объяснить присутствие Орсобарис в Помпеевом триумфе: вероятно, до 63 г. до н. э. она, будучи еще незамужней, находилась при отце и была захвачена римлянами. В этом случае возрастает вероятность того, что Ликомед действительно находился в Риме, где и мог быть заключен его брак с Орсобарис, после чего оба они превратились в немаловажные фигуры в системе римского «династического управления» в Малой Азии. Хотя Орсобарис будто бы была поколением старше своего супруга, Ликомед, вероятно, превосходил ее по возрасту: у Митридата Евпатора незадолго до смерти были совсем еще молодые дети (App., Mithr., 108).
Ликомед, таким образом, мог с самого начала своей политической карьеры быть тесно связанным с римлянами, и это объясняет, почему он достиг высокого положения в Малой Азии при их содействии. Впрочем, в это время восточные династы, даже занимая в течение определенного времени антиримскую позицию, имели основания надеяться на благосклонность сената при оказании каких–либо важных услуг Риму. Самый яркий пример — деятельность сына Митридата Евпатора Фарнака. См. о нем наиболее подробно: Сапрыкин С. Ю. Боспорское царство на рубеже двух эпох. М., 2002. С. 14-54.
[212] Д. Маги отрицает вероятность этого, но, как кажется, исключительно из общих соображений (Magie D. Roman Rule… Vol. II. P. 1201. Note 50); cp.: McCing B. C. The Foreign Policy… P. 143; Ballesteros Pastor L. Mitridates Eupator, rey… P. 218.
[213] Монограммы Митридата: Callatay F. de. L’Histoire des guerres Mithridatiques… P. 39, 48. Сводка данных о последних вифинских монетах: Ibid. P. 73. Tabl. 1.
[214] См.: Liebmann—Frankfort T. Valeure juridique… P. 88-89. Обращает на себя внимание явная параллель, проводимая Митридатом в изложении Саллюстия между Аристоником, которого он без каких–либо оговорок называет сыном Эвмена II, и сыном Нисы.
[215] Maurenbrecher B. C. Sallusti Crispi… Fasc. I. P. 59.
[216] Magie D. Roman Rule… Vol. II. P. 1201. Note 49. P. Салливан, однако, допускает такую возможность (Sullivan R. D. The Dynasty of Cappadocia. P. 1137), хотя и не объясняет, каким образом Ариобарзан, чье положение в Каппадокии было отнюдь не прочным, смог бы осуществить задачу по установлению контроля над Вифинией.
[217] Bennet W. H. The Death of Sertorius… P. 462; Glew D. C. Between the Wars… P. 128; Ballesteros Pastor L. Mitridates Eupator, rey… P. 219.
[218] Liebmann—Frankfort T. Valeure juridique… P. 89; Braund D. C. Rome and the Friendly King… P. 135.
[219] Многие историки считают смерть Никомеда и его завещание непосредственной причиной войны (Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 315; Olshausen E. Pontos. Sp. 432; Will Е. Histoire politique… T. II. P. 411), хотя Б. Макгинг видит в качестве таковой заключение союза между Митридатом и Серторием, несущим прямую угрозу римским интересам (McCing B. C. The Foreign Policy… P. 144-145).
[220] Olshausen E. Gotter, Heroen und ihre Kulte in Pontos — eine erste Bericht // ANRW. Τ. II. Bd. 18. Teilband 3. Berlin; New York, 1990. S. 1902.