Биография Геродота

Интерес к личной жизни великих людей Греции, в частности писателей, появился в Греции сравнительно поздно, главным образом, в Александрийскую эпоху. До этого времени никто не интересовался биографиями великих историков;[1] когда александриец Гермипп в своей книге „Βίοι“ решил дать биографии этих историков, ему пришлось черпать материал или из поздних и весьма ненадежных анекдотов, или из сочинений самих этих авторов, в частности — Геродота. Надо отдать ему справедливость: все, что можно было извлечь из труда Геродота, он извлек. Но жатва эта была невелика. Геродот следовал принципу античной историографии, по которому историк может выступить от своего имени только для того, чтобы подтвердить то или иное сообщение или чтобы высказать свое, мнение о его достоверности.[2] Античному биографу поэтому поневоле приходилось прибегать к комбинациям и фантастическим построениям.
Впрочем, не всегда так уж трудно распознать, что представляет собою собственную комбинацию автора биографии, а что заимствовано из источника. У нас нет никакого основания упрекать античных биографов в недобросовестности. Если они сообщают нам собственные имена и факты, которые никак не могли явиться выводом из самого исторического труда, то есть все основания думать, что эти сведения заимствованы из других источников; ведь эти биографы располагали уже утраченными в наше время трудами историков V—IV вв, и надписями, от которых до нас не сохранилось и следов.
Кратким извлечением из всего этого материала, бывшего в руках александрийцев, и являются дошедшие до нас две античные биографии Геродота.
Первая из них сохранилась у Дионисия Галикарнасского:[3]
„Геродот Галикарнассец родился незадолго до Персидских войн и прожил до Пелопоннесской войны. Содержание его книги обширно и блестяще. Его цель состояла не в том, чтобы написать историю какого–нибудь одного города или племени; он хочет в одном сочинении описать многочисленные и разнообразные события из жизни Европы и Азии…“
Несколько больше материала мы находим у Свиды (s. v.[4] Ηρόδοτος): „Геродот — сын Ликса и Дрио, галикарнассец знатного происхождения, имел брата Феодора. Из–за Лигда–мида, третьего галикарнасского тиранна после Артемисии, Геродот переселился в Самос [сыном Артемисии был Пасинделнд, а сыном Пасинделида-—Лигдамид]. На Самосе он научился ионийскому наречию и написал историю в девяти книгах, которая начинается правлением Кира, персидского царя, и Кандавла, лидийского царя. Он вернулся в Галикар–насс из изгнания и сам изгнал тиранна, но когда он после этого увидел, что сограждане его ненавидят, он добровольно отправился в Фурии, в колонию, основанную афинянами. Там он и скончался и похоронен на агоре. Некоторые же утверждают, что он скончался в Пелле (в Македонии). Его сочинение имеет название «Музы»“ (ср. Свида, s. ν. 'Ελλάνιϰος: „Гелланик вместе с Геродотом пребывал при дворе царя македонян <Александра, сына>[5] Аминты во времена Еврипида и Софокла“).
Геллий, („Аттические ночи“, XV, 23): „Историки Гелланик Геродот и Фукидид приобрели огромную славу приблизительно в одно и то же время и по возрасту были почти ровесниками. Ибо Гелланику в начале Пелопоннесской войны было, как кажется, шестьдесят пять лет, Геродоту — пятьдесят три, Фукидиду — сорок. Так пишет Памфила[6] в XI книге“.
Некоторые биографические сообщения о Геродоте содержатся у того же Свиды, s. v. Πανύασις:
„Паниасид, сын Полиарха, галикарнассец, гадатель и эпический поэт. Он воскресил уже умиравшую поэзию. Дурид[7] утверждает, что он сын Диокла и самосец; он же утверждает, что Геродот происходил из Фурий. Как говорят, Паниасид был двоюродным братом историка Геродота: Паниасид был сыном Полиарха, а Геродот — сыном Ликса, а Полиарх и Ликс были братьями. Некоторые говорят, что сестрой Паниасида была мать Геродота — Дрио, а Ликс не был братом Полиарха. Паниасид родился в 78 олимпиаду (468 г. до н. э.) Согласно другим историкам, он родился гораздо раньше и уже был в живых во время Греко—Персидских войн. Он был убит при Лигдамиде, третьем тиранне Галикарнасса, лишившемся этой власти. В списке поэтов он ставится на второе место после Гомера, а по мнению других — после Гесиода или Антимаха“.
Стефан Византийский s. ν. ϴούριοι сообщает также эпитафию, написанную на могиле Геродота (сам Геродот быть автором ее ни в каком случае не мог):
Гроб сей останки сокрыл Геродота, Ликсова сына.
Лучший историк из всех, кто по–йонийски писал,
Вырос в отчизне дорийской, но, чтоб избежать поношенья,
Сделал Фурии он новой отчизной себе.[8]
Таким образом, о жизни Геродота нам известно чрезвычайно мало. Значительная часть приведенных здесь биографических сведений представляет собой умозаключения александрийских ученых, основанные на сочинениях самого Геродота; точно так же дата его рождения (484 г.), дошедшая до нас в приведенном отрывке из Геллия, недостоверна, так как происхождение ее весьма прозрачно: вычисляя год рождения великого человека, древние обыкновенно брали самое выдающееся событие эпохи его зрелости (άϰμη) и отсчитывали от него сорок лет назад. Известно, что Геродот был одним из основателей Фурий; поскольку Фурии были основаны в 443 г., для рождения Геродота получался 484 год.[9]
Даже тот, казалось бы, неоспоримый факт, что Геродот родился в Галикарнассе, дорийском городе Малой Азии, не может считаться установленным — и это сомнение вызывается собственными словами Геродота. Правда, все дошедшие до нас его рукописи начинаются словами: Ἡροδότου Αλιϰαρνησσέος („Геродота Галикарнассца“), но не так было в античности: тогда читали „Геродот Фуриец“ (см. ниже стр.26). Поэтому, мне кажется, правы те ученые, которые полагают, что сам Геродот называл себя фурийцем и что лишь исследователи более позднего времени исправили „фуриец“ на „галикарнассец“.
Это исправление не было, однако, лишено основания. В только что приведенном свидетельстве Свиды содержится целый ряд фактов, которые никак не могли быть заимствованы из Геродота. Все эти факты вполне согласуются с памятниками и историческими свидетельствами: дошедшая до нас галикарнасская надпись,[10] судя по шрифту примерно 60‑х годов V в., содержит постановление, изданное от имени собрания жителей Галикарнасса и Лигдамида; в 454 г. в списке городов, платящих форос Афинам, Лигдамид уже не упомянут, несмотря на то, что для других карийских городов, где власть тираннов еще сохранялась, названы их тиранны. Очевидно, тиранн Лигдамид был действительно свергнут в юности Геродота. Далее нельзя не отметить, что Геродот при описании Саламинcкой битвы с особым уважением говорит об Артемисии, бывшей тиранном в Галикарнассе, и уделяет ей больше места, чем другим полководцам Ксеркса; это понятно только в том случае, если с Галикарнассом связаны воспоминания его юности (см. подробнее ниже, стр.85).
Действительно, Геродоту известно, на какой корабль напала Артемисия во время Саламинской битвы; он знает, что начальником этого корабля был калиндиец Дамасифин; считает возможным, что у нее обострились отношения с Дамасифином уже во время пребывания ее у Геллеспонта и т. д.
Правда, не все факты, сообщенное в биографии Свиды, подтверждаются галикарнасской надписью и собственными словами Геродота, но сомневаться в этих данных значит допускать, что, кроме случайно дошедшей до нас надписи, до середины III в. до н. э. никаких других старых галикарнасских надписей не сохранилось, а это явный абсурд.[11] Косвенным подтверждением сообщаемых Свидой сведений может служить почетный декрет римского времени,[12] которым награждается человек, происходящий со стороны отца и матери „от основателей города и тиранноубийц“ (ἀπὸ τῶν ϰτιστῶν ϰαὶ τυραννοϰτόνων). Повидимому, здесь имеется-в виду свержение того же тиранна Лигдамида. Точно так же массовый переход собственности в новые руки, о котором мы узнаем из упомянутой галикарнасской надписи первой половины V в., как правильно указал Кирхгоф, свидетельствует о длительных политических волнениях, происходивших в городе в это время.
Наконец, только человек, хорошо знакомый с Галикарнассом, мог знать предание о том, что каждый раз, когда какая–нибудь беда угрожает местным жителям или их соседям, у галикарнасской жрицы богини Афины вырастает борода и что это случалось уже три раза в истории Галикарнасса.
Сообщение биографии Свиды о пребывании Геродота на Самосе также вполне подтверждается содержанием самого труда Геродота. В его сообщениях о событиях последнего года ионийского восстания содержится столько фактов, касающихся самосцев, и весь рассказ настолько проникнут стремлением изобразить самосцев в лучшем свете, чем они того заслуживают, что мы вправе считать все эти сообщения заимствованными из самосского источника. Сообщения о Самосе занимают у Геродота очень много места; о Поликрате — главной гордости самосцев — рассказывается очень обстоятельно и с большим восхищением. Ниже мы увидим, что Геродот был в курсе партийной борьбы на Самосе и отдавал предпочтение персофильским тираннам из рода Поликрата перед демократией и ее вождем Меандрием (см. ниже, стр.95).
Очень подробно изображены и достопримечательности города Самоса. Один раз событие даже датировано по местному эпониму (III. 59: πρότερον γὰρ Σάμοι ἐπ᾿ Ἀμφιϰράτεος βασιλεύοντος ἐν Σάμῳ), из чего видно, что Геродот пользовался также местными историческими источниками — хрониками или надписями. Доказательством того, что Геродот был на Самосе, является еще одно обстоятельство: описывая Египет, он все время сравнивает его с Самосом; чтобы дать понятие о величине египетского Лабиринта, Геродот сопоставляет его с грандиозным храмом Геры на Самосе (II, 148); чтобы определить величину египетского локтя, он говорит, что этот локоть равен самосскому (ΙΙ, 168). Очень часто Геродот называет знаменитых самосских граждан.
Все это показывает, что сообщение Свиды о пребывании Геродота на Самосе не должно вызывать сомнения. Нельзя лишь поверить его сообщению, будто Геродот научился ионийскому языку на Самосе и там же написал свою историю в окончательном виде: уже упомянутая галикарнасская надпись времени Лигдамида написана не на дорийском, а на ионийском языке. Очевидно, ионийский язык был в Малой Азии языком высшего общества, языком науки и литературы, и поэтому вывод Свиды (вернее, его первоисточника) о месте написания истории лишен основания: ни на каком другом языке Геродот писать не мог.
Непонятно, почему в биографии Свиды не говорится ни о путешествиях Геродота, ни о его пребывании в Афинах; но из труда самого Геродота и из некоторых позднейших свидетельств можно установить с несомненностью эти факты. Отметим кстати, что если Геродота много раз обвиняли в легковерии, в том, что он передает услышанное без достаточной проверки, то нет никакого основания подозревать его в сознательной недобросовестности и хвастовстве. Поэтому не следует думать, что Геродот описывал Египет только со слов кого–либо из своих предшественников, например Гекатея Милетского. В 12 гл.III кн. Геродот сообщает, что он сам видел (εἶδον) на поле битвы при Пелусии черепа египтян и персов и имел возможность убедиться, что первые черепа сохранились значительно лучше вторых. „Подобное этому, — говорит Геродот, — я видел также в Папремисе, где похоронены персы, во главе которых был Ахемен, сын Дария, и которые погибли от Инара Ливийца (в 462—459 гг.)“. Если Геродот был и в Пелусии и в Папремисе после 462 г., нет оснований сомневаться в том, что и все остальное описание Египта основано на его личных наблюдениях.
Труд Геродота не оставляет никакого сомнения в том, что автор провел долгое время в Дельфах, имел там друзей и врагов, хорошо изучил сборник» дельфийских предсказаний, вел продолжительные разговоры с местными жрецами и всецело проникся их идеологией. Свое сочинение он поставил фактически на службу дельфийскому жречеству. О близком знакомстве Геродота с Дельфами свидетельствуют в частности 50—51 гл.I книги его истории;
„Крез послал в Дельфы две большие чаши, одну золотую, другую серебряную. Золотая была помещена в храме справа от входа, серебряная — слева. Эти чаши во время пожара были сдвинуты со своих мест; золотая находится теперь в клазоменской сокровищнице и весит 8½ талантов и 12 мин; серебряная, вмещающая 600 амфор, стоит в углу предхрамия. Эту чашу дельфийцы наполняют разбавленным вином в праздник Феофаний. По словам дельфийцев, это — произведение Феодора Самосского, и я верю им, потому что своим видом оно выдается из ряда обыкновенных. Крез послал еще четыре серебряные бочки, находящиеся в коринфской сокровищнице, а также две кропильницы, золотую и серебряную. На золотой начертана надпись, в которой лакедемоняне неправильно называют себя жертвователями. На самом деле и эта чаша — дар Креза, а надпись начертал один из дельфийцев в угоду лакедемонянам: имя его я знаю, но не назову… Когда горел Дельфийский храм, лев, пожертвованный Крезом, упал с плит, на которых он стоял, и лежит теперь в коринфской сокровищнице; весу имеет он 6½ талантов, ибо 3½ таланта расплавилось“.
Такую информацию мог иметь только писатель, ставший в Дельфах своим человеком. Мы убеждаемся, что ему известны закулисные местные истории, даже то, что в угоду лакедемонянам один из дельфийцев сделал подложную надпись на чаше, пожертвованной Крезом. Имя этого человека, ему известно, но назвать его он не хочет, очевидно, не желая портить отношений с ним или его потомками. В другом случае он прямо называет чрезвычайно влиятельного в Дельфах человека — Кобона, сына Аристофанта; из угождения спартанскому царю Клеомену Кобон побудил Пифию дать нужное этому царю предсказание (VI, 66). Геродот очень точно знает расположение храма и отдельных посвящений: в нем, знает псевдоисторические рассказы, которые были связаны с этими посвящениями, знает дельфийский религиозный ритуал. Еще важнее то, что многие из сообщенных им восточных и греческих историй тщательно переработаны, а частично и фальсифицированы в дельфийском духе.[13]
Ниже мы подробно покажем, как Геродот осуществляет свою задачу — во что бы то ни стало прославить и обелить дельфийский оракул, в частности снять с него подозрение, в сочувствии персам во время Греко—Персидских войн.
Все это, повторяю, заставляет предположить, что Геродот долго жил в Дельфах, а так как дельфийская тенденция оказалась у него более глубокой и стойкой, чем даже тенденция в пользу Афин, можно думать, что в Дельфах Геродот был. раньше, чем в Афинах.
Из других мест Греции Геродот, разумеется, бывал в разных: городах Малой Азии и прилежащих островов; это видно, между прочим, и из того, что для характеристики достопримечательностей Египта, Финикии и Скифии он сравнивает их со сходными достопримечательностями Лесбоса (IV, 61), Геллеспонта (IV, 81) и Сард (III, 5).
Чрезвычайно детальное описание Вавилона, его стен и окрестностей дает право утверждать, что Геродот сам доехал до Вавилона, и притом речной дорогой–по Евфрату; он сообщает, например, что близ одной и той же деревни вследствие изгибов реки приходится проезжать три раза (I, 179, 181, 185,, 194); Геродот был и в Финикии, в Тире, о чем он прямо говорит (II, 44): „Приплыл я в Тир, город Финикии“.[14]
Детально изучив маршрут Геродота по его книге, новейшие–исследователи[15] пришли к следующему выводу о его путешествиях в восточной части Средиземного моря.
Геродот посетил самые различные места древнего мира. Трудно установить, в какое время жизни и зачем он путешествовал: только ли из любознательности, или основной целью была торговля. Эти путешествия должны были продолжаться в общей сложности 8—10 лет; скорее всего они относятся (как предположил Якоби) к 455—447 годам.[16] Геродот не был географом–исследователем и не открывал новых стран; вдобавок он не знал другого языка, кроме греческого, и Не мог обходиться без переводчика. Поэтому он за редкими исключениями путешествовал по местам, населенным греками, или в сфере персидского господства. Так, кроме греческих колоний, он посетил Египет, дойдя по Нилу до Элефантины, и Переднюю Азию, дойдя до Вавилона. Все это были места, хорошо известные грекам; здесь находились греческие фактории: сюда постоянно направлялись греческие торговцы и наемники.
Все остальные места, посещенные Геродотом, представляют собой греческие поселения: так, он посетил Малую Азию, Финикию, Сирию, Геллеспонт, западный берег Черного моря, Ольвию (здесь собран им почти весь материал о Скифии, — если он ходил в глубь Скифии, то лишь на небольшое расстояние от морского берега); все остальное ему известно лишь по слухам (ἀϰοῇ). Во всех этих местах Геродот тщательно осматривал достопримечательности, изучал быт и через переводчика расспрашивал жителей–греков, а также туземцев (жрецов, проводников и т. д.); неудивительно поэтому, что собранный им материал относится сплошь и рядом к области фольклора и передает исторические факты в искаженном виде. Для истории СССР особенно интересно содержащееся у него довольно подробное описание страны и быта скифов и других племен, живших на территории нашего Союза, к востоку и северу от скифов. Хотя эти сообщения основаны на чужих рассказах и получены из третьих рук, они содержат много верных фактов, подтвержденных археологическими раскопками и пережитками в позднейших обычаях.
Если бы мы не имели даже никаких биографических сообщений о Геродоте, можно было бы уже из его сочинений заключить о тесной связи его с Афинами с середины 40‑х годов. История Афин занимает центральное место в его труде: целый ряд фактов, о которых мы будем говорить дальше, освещен со специфически афинской точки зрения. Так как естественнее всего предположить, что Геродот отправился в Фурии вместе с другими ее основателями в 443 г., — -его прибытие в Афины надо относить примерно к 447 г., после заключения Каллиева мира. Участие в основании Фурий предполагает близость Геродота с Протагором. Если даже ода Софокла в честь Геродота[17] имеет в виду кого–то другого, а не нашего историка, то цитирование Геродота Софоклом (см. ниже, стр.20) доказывает взаимную близость этих авторов.
Наконец, место VI, 131 представляет собою несомненную попытку Геродота канонизировать Перикла как прирожденного, данного богами вождя Афин. В духе старого, популярного в Афинах предсказания:
ἔστι γυνή. τέξει δὲ λέοντ᾿ ίεραῖς ἐν Ἀϑήναις
(„Есть жена. Породит она льва во священных Афинах“),
которое применялось, как я показываю в другом месте, последовательно к Писистрату, Кимону, а позже — к Алкивиаду, здесь говорится: „Агариста, дочь Клисфена, вышла замуж за Ксанфиппа, сына Арифрона, и во время беременности видела во сне, что родила льва: через несколько дней она родила Ксанфиппу Перикла“. Мы еще увидим, как хорошо был знаком Геродот с традицией рода Алкмеонидов.
Перикл, Протагор, Софокл — это тот знаменитый кружок Перикла (или кружок Аспасии), который возглавлял умственную жизнь Афин в середине V в.; можно не сомневаться, что к этому кружку принадлежал и Геродот.
„Афины сыграли в жизни Геродота большую роль, чем какой бы то ни было другой город (кроме, может быть, Дельфов. — С. Л.); Афины и Аттику, город и область, он знает очень точно, не говоря уже о заимствованном здесь материале, взглядах, политических идеях и личных привязанностях, сближавших его с Афинами. Он несчетное число раз цитирует не только слова афинян в форме: „афиняне говорят“, но рассказывает и о беседах с целым рядом отдельных граждан этого города. Мы видим., что он получал много сведений от Перикла, от потомков Кимона (VI, 34 см., 102 сл.)… Обширные экскурсы в область афинской истории показывают, что он получал информацию также у афинских эксегетов. Из VI, 92, 3; ΙΧ, 73—75 ясно, что он получал информацию также у какого–то декелейца… Он знает город и ряд домов (акрополь — V, 77, рынок—V, 89, 3, Алопеку — V, 63,4). Он дает целый ряд точных топографических указаний, например, что могила спартанца Анхимола находится „около храма Геракла, что в Киносарге“ (V, 63, 2); он знает место, где произошла битва при Марафоне, и знает храм Геракла в Марафоне (VI,, 116, 1); он плыл вдоль аттического побережья от Форика до дема Анафлиста; знает Суний (IV, 99) и т. д. Он знает подробности из истории отдельных родов (V, 57, 61, 2, 66, 1),. культовые легенды (VI, 105; VIII, 41, 2. 55); знает старинные законы (например, VI, 109, 2).
Все это (даже помимо внутренних установок его труда) указывает на длительное пребывание в Афинах, причем Геродот основательно и близко ознакомился с этим городом, занявшим отныне центральное место в его труде“.[18]
Непонятно поэтому, почему пребывание Геродота в Афинах не оставило никаких следов в его жизнеописаниях: как мы видели, согласно Свиде (вернее, его источнику) Геродот переселился в Фурии непосредственно из Галикарнасса.
Впрочем, одно биографическое сообщение из времени пребывания Геродота в Афинах случайно сохранилось, — быть может, благодаря своей злостности. В прилагаемом к нашей книге сочинении Плутарха „О злокозненности Геродота“ (гл. 26) сообщается, со слов Диила, что Геродот получил от афинян почетный дар в 10 талантов. Тут же указывается, что предложение об этом было внесено в афинское народное собрание Анитом. Диил–серьезный историк, автор подробной истории Греции и Сицилии (в 27 книгах), составленной во второй половине IV в. Несомненно, он использовал подлинный афинский декрет. Однако в декрете не могло быть сказано, что Геродот получил эту награду за свою книгу, польстившую национальному самолюбию афинян: злостный противник Геродота Плутарх не преминул бы на это указать^ если бы знал в самом деле о том, что Геродот „получил от афинян много денег за свою лесть им“; однако он говорит об этом в другом месте той же главы как о „порочащем Геродота слухе“. Вдобавок и сумма —10 талантов (30000 зол. рублей!) в дар за литературный труд — совершенно невероятна: Пиндар получил за свой дифирамб в честь Афин только тысячу драхм (⅙ таланта), т. е. в 60 раз меньше! Поэтому более правдоподобны предположения, что 10 талантов Геродот получил в возмещение издержек либо по дипломатическим переговорам с Персией,[19] либо по основанию колонии в Фуриях.[20]
Как бы то ни было., и это свидетельство подтверждает, что Геродот долго жил в Афинах и пользовался там большой популярностью.
Если эта цифра и невероятна как награда за литературную деятельность, то отсюда еще никак нельзя делать вывод, что Геродот не выступал с публичными докладами — с чтением отдельных глав из своей истории; более того, получение Геродотом награды или почетного декрета за литературные выступления — повидимому, исторический факт. Как уже давно отмечено, Фукидид (I, 22), говоривший, что он „не считает правильным передавать услышанное от первого встречного“, полемизировал с Геродотом, который считал (VII, 152) своей обязанностью „передавать то, что говорят, но верить всему не обязан“. Продолжая, Фукидид писал: „Изложение мое, чуждое басен, не окажется столь приятным для слуха“. Здесь, несомненно, прямой выпад против публичных чтений Геродота, „приятных для слуха“, так как они были „переполнены баснями“.,
С этим согласуется и сообщение Евсевия, датированное в армянском переводе 445 годом, каков бы ни был его источник: „Геродот был почтен советом афинян (ἐτιμήϑη παρὰ τῆς Ἀϑηναίων βουλῆς) за то, что прочел им свои книги“.
Впечатление, произведенное в Афинах чтениями[21] Геродота, было очень большим; следы этого влияния сохранились в пьесах Софокла, Еврипида и Аристофана. У Геродота (III, 118—119) на вопрос Дария, кого жена Интаферна желает сохранить в живых: мужа, детей или брата, она отвечает: „Если царь дарует мне жизнь одного из них, то из всех я выбираю брата“. Она разъясняет, почему: „Муж у меня может быть и другой, о царь, если божеству будет угодно; могут быть и дети другие, если потеряю этих, но иметь другого брата я никак не могу, потому что у меня нет в живых ни отца, ни матери“. Этот старинный фольклорный мотив (вероятно, восходящий к матриархальным отношениям, при которых брат значит для женщины то же, что в патриархальном обществе отец) здесь художественно вполне уместен (это как бы вставная новелла, характеризующая справедливость Дария, соединенную с жестокостью). Софокл почти дословно повторяет эти слова, рассказывая, как Антигона похоронила брата вопреки запрету Креонта; слова эти вовсе не связаны с содержанием (у Антигоны не было ни мужа, ни сына) и ослабляют художественную мотивировку поступка Антигоны во всей драме.[22] Она заявляет (стих 904 слл.):
Ведь мужа и другого бы нашла я,
И сына возместила бы утрату,
Будъ и вдовой я, от другого мужа.
Но раз в аду отец и мать мои —
Другого брата не найти мне боле.
Вставка такой цитаты, с античной точки зрения, есть дань уважения к ее автору, и Софокл платит эту дань уважения и даже в ущерб художественности пьесы.[23]
Аналогичный пример — II, 35: „Женщины у египтян посещают площадь и торгуют, а мужчины сидят дома и ткут“. И это место цитируется у Софокла („Эдип в Колоне“, 337);
Видно, у египтян нравам
Они учились и укладу жизни.
В Египте ведь мужчины в теремах
Сидят у кросен, жены ж той порою
Вне дома средства к жизни промышляют.[24]
Наконец, в „Ахарнянах“ Аристофана, поставленных на сцене в 425 г., дважды говорится о персидских обычаях, очень сходных с описанными у Геродота (стих. 85 слл. = Гер. I, 133; стих. 82 слл. = Гер. I, 92), и приводится вычурное ругательство (стих. 862 сл.), напоминающее скифский обычай, также описанный Геродотом (IV, 2). Впрочем, вполне убедительно лишь первое из этих мест, — о том, что персы жарят быков целиком в печи.
Гораздо интереснее и поучительнее другой случай пародирования Геродота в тех же „Ахарнянах“. Геродот так (I, 1—4) объяснял войны между греками и персами (resp. между Европой и Азией): „Финикияне … прибыли в Аргос… женщины покупали у них товары… Финикияне кинулись на женщин … Царевна Ио вместе с несколькими другими была схвачена и увезена… Так рассказывают персы … Но … финикияне не согласны с персами. Финикияне рассказывают, что они не силою доставили Ио в Египет, но в Аргосе она сошлась со шкипером корабля, а потом, заметив свою беременность,… из страха перед родителями добровольно отплыла с финикиянами … Это была первая обида. После этого несколько греков высадилось у финикийского города Тира; они похитили здесь царскую дочь Европу. Таким образом греки отплатили обидой за обиду. Затем греки совершили новую обиду: в Колхиде… похитили царскую дочь Медею… Затем сын Приама Александр, узнав о случившемся, возымел желание похитить для себя женщину из Греции… Он похитил Елену… С этого времени греки становятся тяжко виновными: они первыми вторгаются с войском в Азию… Персы похищение женщин считают делом наглецов, месть же за похищенных женщин прилична, по их мнению, глупцам: благоразумным людям вовсе не подобает беспокоиться из–за каких–то похищенных женщин, ибо женщин не похищают, если они сами того не хотят… Итак, греки из–за одной женщины–лакедемонянки собрали огромное войско и, придя в Азию, разрушили царство Приама“.
Объяснение причин Пелопоннесской войны Аристофаном в „Ахарнянах“ (ст. 330 слл.) представляет собой несомненную пародию на это место Геродота:
Вот раз в Мегарах пьяные молодчики
Симету, девку уличную, выкрали.
Мегарцы, распаленные обидою,
Двух девок тут украли у Аспасии.
И вот причина распри междуэллинской:
Три уличные девки! Грозен, яростен
Перикл, великий олимпиец … и т. д.[25]
Что дают все эти литературные совпадения для датировки пребывания Геродота в Афинах? Совпадение с речью Перикла, о котором сказано в пр. 2 на стр.20 (даже если признать, что эта речь цитируется у Геродота), использовать нельзя, так как неизвестно, в каком году она была произнесена. Совпадение в „Эдипе в Колоне“ также ничего не дает: в 406 г., когда появилась эта трагедия, Геродота не было в живых. Что касается „Ахарнян“ и „Кресфонта“, то возможно, что проснувшийся опять интерес к Геродоту был вызван либо его новым приездом в Афины, либо его недавней смертью. Наиболее интересно совпадение с „Антигоной“. Согласно традиции, Софокл был избран стратегом на 440 г. в благодарность га постановку „Антигоны“. С каким бы скептицизмом ни относились мы к этому сообщению, оно доказывает, что „Антигона“ была поставлена незадолго до 440 г.; это вполне соответствует предположению Ф. Ф. Зелинского, что споры о „писаном“ и „неписаном“ законе, которым посвящена трагедия, должны были обостриться после написания Протагором „рациональной“ конституции для Фурий. Такая датировка совпадает и с политическими установками труда Геродота, соответствующими обстоятельствам этого времени.
В пользу длительного пребывания Геродота в Афинах говорят и частые сравнения географических фактов из различных углов античного мира с афинскими: „Путь от моря вверх до Гелиополя по длине такой же, как тот, что идет из Афин… до Писы“ (II, 7). Еще любопытнее IV, 99, где проводится подробное сравнение между Таврическим полуостровом и Аттикой. „С двух сторон Скифия граничит с морем, как и Аттика. Далее, если часть Скифии занимают тавры, то вообразим себе, что подобно этому и в Аттике на Сунийской возвышенности жили бы не афиняне, а другой народ между деревнями Форйком и Анафлистом, причем мыс выдавался бы еще больше в море… Такова Таврика“. Такие сравнения возможны только при очень хорошем знакомстве с Аттикой.
Значит, можно считать установленным, что Геродот долго жил в Афинах, был в курсе местной научной жизни и политической борьбы и успел сблизиться с ведущим афинским кружком, который возглавляли Перикл и Аспасия. „Перикл, — замечает Якоби (стб. 241), — со свойственной ему прозорливостью понял, как привлечь на свою сторону вечно путешествующего галикарнассца“. Можно думать, что с этого времени длительные разъезды Геродота прекращаются; у нас нет никаких данных для утверждения, что он путешествовал и в западной части Средиземного моря. Интерес к географии и этнографии сменяется у него интересом к политической жизни греческой метрополии; он становится горячим поклонником Перикла и всей его политики и, в частности, апологетом того знаменитого афинского рода Алкмеонидов, представителем которого был Перикл. Но об этом скажем подробнее ниже.
Как бы посредствующим звеном между географическими и этнографическими увлечениями раннего периода деятельности Геродота и его политическими интересами более позднего времени являлось изучение им Греко—Персидских войн. Красочные описания античного востока и увлекательные рассказы из его истории и мифологии, записанные Геродотом во время путешествий, нетрудно было использовать в качестве фона для Греко—Персидских войн; с другой стороны, сами эти войны давали блестящий повод показать все величие заслуг Афин перед Элладой и преимущество афинской демократии перед ее греческими противниками.
Однако, несмотря на то, что вся история Геродота насквозь проникнута афинскими настроениями, нет никакого основания думать, что она была завершена в Афинах. Мы покажем ниже правоту ученых, считающих, что труд Геродота вышел в свет в окончательном виде в Фуриях.
Действительно, Геродоту не суждено было провести последние годы своей жизни в Афинах. Биограф Геродота, использованный Свидой, переселял его из Галикарнасса прямо в Фурии. Мы видели уже, что прежде, чем попасть в Фурии, Геродот долго находился в Афинах. Поэтому приходится притти к заключению, что в Фурии он отправился из Афин.
К какой же дате надо относить этот отъезд? Мы видели уже, что в основном деятельность Геродота в Афинах относится к началу 40‑х годов, а пребывание его в Египте предполагает, что он был здесь, когда восстание в Египте уже кончилось. Это произошло в 456—455 гг.; значит, он прибыл в Афины после этой даты. При таких условиях 443 год будет вполне подходящей датой для переезда Геродота из Афин в Фурии.
Фурии были основаны на месте Сибариса: жители Сибариса, теснимые соседями, призвали на помощь афинян, и Перикл не упустил случая вывести сюда афинскую колонию, чтобы укрепить влияние Афин в Италии. .Во главе этой колонии стояли Протагор Абдерский и Гипподам Милетский, также прибывшие из ионийских колоний. Все эти люди из кружка Перикла вполне подходили для того, чтобы руководить форпостом афинского влияния на Западе. Было бы весьма естественно, если бы в их числе оказался и Геродот. И то, что сам он гордо называл себя фурийцем, и то, что он удостоился здесь всяческих почестей, заставляет считать его одним из основателей этой колонии.
До сих пор никем не объяснено, почему фуриец Геродот ни разу не упоминает о своей новой родине, хотя многие места в его книге показывают близкое знакомство с рядом пунктов в районе этого города. Так, говоря о реке Крафисе в Ахайе, Геродот считает нужным в скобках упомянуть, что по имени, этой реки названа италийская река Крафис, на которой стояли Фурии (I, 145). Подробные сообщения о Демокеде, гражданине соседнего с Фуриями города Кротона (III, 131—138), и большой экскурс из истории Сицилии (VII, 153—163) также написаны, вероятно, на основании информации, полученной в Фуриях. Еще любопытнее то, что, и проживая в Фуриях, Геродот продолжал оставаться сторонником афинской политики — в частности афинской политики в Италии. Дело в том, что вскоре после вывода колоний власть в Афинах перешла на короткое время к лаконофилу Фукидиду из Алопеки; в результате в колонию были привлечены люди из всех греческих городов, в том числе многие из Пелопоннеса. В Фуриях, образовались две партии, из которых афинская стояла за дальнейшее расширение влияния в Италии, тогда как лаконофильская ориентировалась на союз с дорическим Кротоном. Фурии и Кротон спорили за территорию вдоль рек Крафис и Сирис. Геродот использует удобный случай, чтобы доказать права сибаритян — ионийских предшественников фурийцев — и афинян на эту область. В гл.127 книги VI он обосновывает эти права, наличием храма и теменоса на берегу Крафиса (которых в его время, несомненно, давно уже не было); в кн. VIII, гл.62 Фемистокл говорит: „Мы уедем в Сирис, что в Италии, который принадлежит нам с древнейших времен и о котором говорит оракул, что он должен быть впоследствии основан нами“. Политический смысл этого намека станет вполне ясным, если принять во внимание, что за равнину Сириса в то время, как Геродот жил в Фуриях, шел спор между Фуриями и Кротоном и что, как только началось политическое охлаждение между Фуриями и Афинами (434 г.), и здесь взяла верх дорийская партия, эта область была уступлена кротонцам, которые выселили отсюда афинских поселенцев и заменили их своими, назвав город, в честь дорийского героя, Гераклеей (Диодор, XII, 35—36).
Есть все основания полагать, что свою историю Геродот выпустил в свет в Фуриях. Аристотель (Rhet III, 1409 а, 29) цитирует начало труда Геродота так: Ἡροδότου ϴουρίου ἥδ᾿ ίστορίης ἀπόδειξις („Геродот фуриец представляет нижеследующее изыскание“), вместо читаемого теперь „Геродот Галикарнассец“. Нет никакого основания сомневаться в том, что сам Геродот писал именно так: Геродот назван фурийцем также в Линдской хронике,[26] так же называл его, по сообщению Свиды, и Дурид Самосский;[27] точно так же и Авиен (Ora maritima, 49), пользовавшийся источниками, написанными не позже 350 г. до н. э., называет его Herodotus ipse Thurius, а Свида сообщает, что Геродот отказался от своей старой отчизны и стал называться фурийцем.[28] Если мы прибавим к этому еще, что и Плутарх дважды указывает, что в ряде рукописей Геродот назван фурийцем[29] и что Геродота называют фурийцем Страбон и Павсаний,[30] то у нас вряд ли останутся какие–либо сомнения в том, что сам Геродот называл себя в своем труде фурийцем. А если это так, то совершенно ясно, что его труд мог быть написан только в Фуриях. В этом отношении особенно поучительно его замечание (VI, 99): „С двух сторон Скифия ограничена морем, с юга и с востока, так же, как Аттика… Впрочем, для тех, которые не объезжали этой части Аттики, я употреблю другой способ объяснения (и сравню) мыс Япигии, начиная от гавани Брундизия, и до Тарента…“ Совершенно ясно, что это сравнение рассчитано на читателей, живших в районе Фурий.
Мы сказали уже, что Геродот не дает такого же красочного описания западной части Средиземного моря, какое он дал для восточной части. Мы можем с уверенностью сказать лишь, что он однажды совершил путешествие в Сиракузы и имел здесь возможность беседовать с кем–то из местных жителей (VII, 153, 4). Сообщаемые им метапонтские (IV, 15) и кротонские (V, 44) легенды могли быть заимствованы из вторых рук.
В науке очень часто высказывалось мнение, будто Геродот после охлаждения отношений между Фуриями и Афинами снова вернулся в Афины. Действительно, как мы уже говорили, в 434 г. наступило такое охлаждение; фурийцы не пожелали объявить Афины своей метрополией, а под влиянием пелопоннесских переселенцев обратились к Дельфийскому оракулу, стоявшему тогда на стороне Спарты, и Аполлон приказал считать основателем Фурий не кого–либо из афинян, а его самого. После этого жители Фурий добровольно уступили Кротону район Сириса, который афиняне считали своей исконной областью (XII, 35—36).
С другой стороны, мы знаем, что труд Геродота к этому времени еще не был закончен.
Дату окончания этих трудов Якоби остроумно устанавливает на основании двух фактов. Рассказывая о жалкой судьбе, которую претерпели в конце концов эгинцы, Геродот упоминает о их выселении из Эгины в 431 г. (VI, 91), но ни слова не говорит об истреблении эгинцев в 424 г., хотя не мог бы не упомянуть об этом, если бы писал после 424 г. Кроме того, он упоминает об убийстве спартанских послов, захваченных во Фракии в 430 г. Итак, Геродот прекратил работу над своей книгой между 430 и 424 гг., а так как она осталась незаконченной (она обрывается на анекдоте о Кире и лишена какого бы то ни было заключения), то, очевидно, он умер в этом же промежутке времени.[31]
Отсюда не следует, однако, что Геродот умер в Афинах или что он вообще приезжал вторично в Афины на более или менее продолжительное время.[32] Вся информация об Афинах 443—430 гг. носит у него общий, суммарный характер: он мог получить ее и находясь в Фуриях.
Позиция Фурий в самом начале Пелопоннесской войны не противоречит возможности пребывания там Геродота. Несмотря на то, что фурийцы отказались признать себя афинской колонией, они в начале Пелопоннесской войны считали себя обязанными выставлять контингенты в аттическое войско, предназначенное для осады Сиракуз (Фук. VII, 35, 37). Попытка Гилиппа склонить фурийцев к отпадению от Афин оказалась неудачной (VI, 104) и привела даже к изгнанию антиафинской партии (VII, 34). Только сицилийское поражение вызвало действительно резкий поворот в позиций Фурий, и в 412 г. фурийцы выставляют контингенты в спартанское войско (Фук. VIII, 35 и сл.). Но у нас нет никакого основания утверждать, что Геродот в это время был еще жив; как мы видели из его труда, это невероятно.
Один из источников Свиды (см. выше, стр.8) сообщал, что Геродот скончался в Пелле, при дворе македонского царя, где появляются на склоне своей жизни и многие другие афинские писатели, например Пиндар, Еврипид, Агафон. По сообщению Свиды (s. v. Ελλάνιϰος) „Геродот находился вместе с Геллаником, современным ему историком из Митилены, при дворе македонского царя Аминты во времена Еврипида и Софокла“ (т. е. ранее 406 г.). Когда правил этот Аминта, нам 'неизвестно^ мы знаем только, что у Александра I Филэллина, македонского царя, скончавшегося приблизительно в 454—445 гг., кроме Пердикки II, который правил во время Пелопоннесской войны, был еще сын Аминта.[33] Если этот Аминта правил приблизительно в 454—440 гг., то поездку Геродота в Македонию придется относить ко времени до его поездки в Фурии, а не к концу жизни; к еще более раннему времени (до 445 г.) придется относить эту поездку, если в рукописи, как полагает Штейн, пропущены два слова, и надо читать: „Александра, сына Аминты“.[34]
Как бы то ни было, в том, что Геродот в какую–то пору своей жизни совершил большую поездку на север Греции и провел некоторое время при дворе македонского царя, не может быть сомнения.
Нельзя принимать за чистую монету сообщение беотийского писателя Аристофана, написавшего в первой половине IV в. „Фиванскую хронику“:[35] „Геродот требовал денег от беотийцев, но не получил их; он начал было беседовать с юношами и преподавать им, но беотийские власти запретили ему вследствие некультурности и ненависти к наукам“. Это — тенденциозная инсинуация, вызванная резкими выпадами Геродота против Фив в его труде.
Весьма вероятно, что основой этого злостного рассказа явилась попытка Геродота выступить в Фивах с публичным докладом, так как из труда Геродота ясно, что, если он плохо знает или знает только из третьих рук об остальной Беотии,[36] то в самих Фивах он пробыл достаточно для того, чтобы побеседовать с рядом граждан, записать некоторые предания и даже занять определенную позицию по отношению к происходившей здесь партийной борьбе.[37] Обо всем этом мы скажем подробнее ниже (стр. 74), когда будем говорить о мировоззрении Геродота. Трудно также сказать, содержится ли историческое зерно в злостных сообщениях о поездке Геродота в Коринф.
Как показал Якоби,[38] труде Геродота содержится ряд указаний, вполне убедительно доказывающих, что он путешествовал через Фракию в Македонию. Ряд географических описаний мог быть основан только на непосредственных наблюдениях, многочисленные локальные сказания могли быть записаны только на месте. См. например V, 17: „От озера Прасиады в Македонию путь очень короток. Непосредственно над озером лежит рудник, из которого впоследствии Александр получал ежедневно по таланту серебра. За рудником возвышается гора по имени Дисор. Перевалив через эту гору, мы вступаем в Македонию“.
По Македонии Геродот, очевидно, не ездил, но проводил время в расспросах, находясь при дворе: „О Македонии он знает немного; о македонском народе — почти ничего. Зато очень много он знает о македонском царском доме[39]“, он проявляет особую симпатию и интерес к царю Александру I. Вне всякой связи, нарушая ход рассказа, он вслед за приведенным местом дважды защищает греческое происхождение македонского царского дома (V, 22—VIII, 137—139) и подчеркивает любовь Александра к грекам (VII, 173; IX, 44). Он расписывает его благородный отпор наглости персов, вторгшихся в Македонию (V, 17—21 ).[40] Он всячески старается превратить довольно двусмысленное поведение этого царя, бывшего союзником персов в их походе на Грецию, в сплошной панэллинский патриотический подвиг: Александр, по его словам, передал грекам, стоявшим у Темпейского прохода, тайное известие о наступлении персов и дал им совет отступить (VII, 173); он передал афинянам предложение Мардония заключить мир с персами и вступить с ними в союз (VIII, 196 слл.); перед Платейской битвой он сообщил грекам о плане Мардония (IX, 45): „Я сам по происхождению грек и не желаю видеть свободную Элладу порабощенной!“ Он рассказывает о золотой статуе Александра, поставленной в Дельфах из персидской добычи (VIII, 121). Все это, конечно, было и в интересах близких Геродоту Афин, ибо Александр был, как сообщает там же Геродот (VIII, 136), проксеном афинян; но целый ряд сообщаемых Геродотом биографических фактов из жизни Александра, знакомство Геродота с фамильными преданиями его рода, точное знание родословной Александра и т. д. с прямой ссылкой на беседу с „македонскими царями“ (V, 22; ϰαταπερ αὐτοί λέγουσα) делают вполне убедительными предположения ряда ученых, что все эти сведения получены Геродотом при персидском дворе из личных бесед с Александром I.[41]

[1] См. Ф. Мищенко. Геродот, т. I, вводная статья, М., 1888, «тр. XXXVII.
[2] См. Jacoby, ст. „Herodotos“ у Pauly—Wissowa, Realenzyklopädie 2, Suppl. — Band, стб. 216.
[3] Dionys. Halic. Περὶ τοῦ ϴουϰυδίδου χαραϰτῆρος, 5, p. 720.
[4] s. v. означает: „под словом“ (в словаре).
[5] См. ниже стр.28 и сл.
[6] Писательница времени Нерона.
[7] Самосский историк III в. до н. э., стремившийся во что бы то ни стало прославить свою отчизну и для этой цели наполнивший свою книгу малодостоверным историческим материалом.
[8] Биографические сведения о Геродоте содержатся еще в сочинении Лукиана (II в. н. э.) „Геродот или Аэтион“ (Ἡρόδοτος ἣ Ἀετίων). Но это сочинение представляет собою своеобразный исторический роман с участием Геродота и его поклонника, юного Фукидида, где взяты основные факты из сочинений эллинистической эпохи и дополнены выдуманными подробностями. См. Ф. Мищенко. Ук. соч., т. I, стр.XL — XLI. Ср. Leutsch, Paroemiographi graeci, I App., cent. II, 35, s. v. εἰς τὴν Ἡροδότου σϰιάν.
[9] Diels. Rheinisches Museum, XXXI, 48 слл.
[10] Dittenberger. Sylloge, З-з изд., 45; M. N. Tod. Greek Historical Inscriptions, № 25 (стр. 37).
[11] Jacoby. Ук. ст, стб. 216.
[12] Le Bas—Waddington. Voyage en Asie—Mineure, 505; ср. Jacoby. Ук. ст., стб. 218.
[13] Jacoby, Ук. ст., стб. 272, 274, 340.
[14] ἔπλευσα ϰαὶ ἐς Τύρον τῆς Φοινίϰης.
[15] См. Ed. Meyer. Forschungen, I, 192 слл,; Sourdilles. La durée et l'étendue du voyage d' Hérodote en Egypte, Paris, 1910; Jacoby, ук. ст., стб. 276; Bury. The Greek Historians, 1909, стр.37; F. Oertel, Die Glaubwürdigkeit Herodots, VI Congr. Internat, de Sciences Hist, en Oslo, 1928, стр.92.
[16] Из ряда мест в труде Геродота несомненно, что Египет во время пребывания здесь Геродота находился весь под властью персов (II, 30, 98, 149; ср. III, 91) — от Дельты до Элефантины. Время египетского восстания от 463 до 455 г. поэтому исключается. До 463 г. Геродот не мог быть в Египте, ибо он был в Папремисе (III, 12), на поле битвы, происшедшей, в 462—459 г. Но отсюда не следует, что путешествия Геродота по землям, принадлежавшим персам, происходили после 447 г. „Официальное состояние — войны между Афинами и Персией, несомненно, никогда не препятствовало. поездкам и благосклонному приему персами отдельных греков — возможно, что эти греки должны были иметь открытый лист от сатрапа в Сардах. Тем боле§ это относится к жителям городов, которых персы в течение долгого времени причисляли к своей державе“ (Jacoby. Ук. ст., стб. 266).
[17] Двустишие, написанное Софоклом в честь Геродота, дошло до нас у Плутарха (An sani gerenda est respublica, 3, 785 B); оно сопровождало недошедшую до нас оду.
[18] Jacoby. Ук. ст,, стб. 270.
[19] Ed. Meyer. Forschungen, I, стр.200.
[20] Jacoby. Ук. ст., стб. 229.
[21] Предположение [Ф. Мищенко (ук. ст., стр.L), будто уже в V веке ἀϰούειν означает не только „слушать“, но и „вычитывать (из книги)“, лишено всяких оснований.
[22] См.: Schneidewinn, комм, к стиху 905 „Антигоны“, стр.115. Замечание Геродота о фракийцах, оплакивающих рождение ребенка и ликующих на похоронах (V, 4), использовано Еврипидом в „Кресфонте“ (отр. 452), поставленном на сцену в 425—^21 гг.
[23] И у Геродота (VII, 162), и в надгробной речи Перикла (Aristot. Rhet. I, 7, стр.1365 a 31, III, 10, стр.1410 b 36) встречается одинаковая метафора: у Геродота Гелон сравнивает с „изъятием весны из года“ отсутствие сиракузцев в греческом войске ἐϰ του ἐνιαυτοϋ τὸ ἔαρ ἐξαραίρηται, а Перикл пользуется тем же сравнением, говоря о гибели молодежи на поле битвы (τὸ ἔαρ ἐϰ τοϋ ἐνιαυτοϋ ἐξαίρεϑείη). Второе сравнение гораздо более естественное, и потому полагают, что здесь Геродот из пиэтета к Периклу цитирует его замечание. Возможно, что прав Штейн, и что оба — и Перикл и Геродот — цитируют более древнего автора или поговорку. См. Kirchhoff. Über die Entstehung–szeit des herodotischen Werkes, 19; Ф. Мищенко. Ук. соч., т. I, стр.XXVII, прим. 1.
[24] См. Jacoby. Ук, ст., стб. 234. Начиная с A. Jacoby (Sophocl. Quaest. 1821) и Гёте (Gespräche mit Eckermann, von 21. März 1827), ряд ученых филологов (F. M. Schneidewinn, A. Nauck и другие, — можно назвать до 140 специальных работ!) силятся доказать подложность этого места. На той же точке зрения стоит Мищенко (ук. соч., т. I, стр.LXXVIII. Это невозможно, так как оно цитировано уже у Аристотеля (Rhet. III, 6, 1417 а 28); да и ни к чему не нужно это доказывать. Забавно поступает Ф. Ф. Зелинский: он исключает это место из текста но в комментарии указывает, что подлинность его несомненна, ибо „Софокл хотел хотя бы путем натяжки оказать внимание своему другу“. Одним словом, Зелинский, не сомневаясь в подлинности этих стихов, решился дать их в руки читателя лишь после своей эстетической цензуры: amicus Sophocles, sed magis arnica poesis» интересы которой Зелинский защищает от Софокла!
[25] Параллель между Троянской и Пелопоннесской войнами была тогда в большой моде в Афинах. В 1904 г. Кёрте опубликовал найденный на папирусе отрывок из комедии Кратина „Дионис—Александр“ (Hermes, 39, стр.481—498). Здесь в буффонном тоне описывалось похищение Елены Парисом, причем античный комментатор пояснял: „В этой пьесе, очень остроумно и в стиле иносказания, высмеивается Перикл, втравивший афинян в войну“ (ϰωμῳδεῖται Περιϰλῆς μάλα πιϑανῶς ὂς᾿ ἐμφάσεως ὡς επαγειοχώς τοῖς Ἀϑηναίους τὸν πόλεμον).
[26] Blinkenberg. La chronique du temple Lindien. Kopenhagen, 1912, стр.29: Ἡρόδοτος [ό ϴ]ουριος έν τᾷ Β τᾶν ίστοριαν.
[27] Suid. Δουρις δὲ… ἀνέγραψε ϰαὶ Σάμιον (sc. τὸν Πανυασιν), όμοίως δἑ ϰαὶ Ἡρόδοτο<ν> ϴούριον. <ν> Jacoby, ς Mss.
[28] Suid. s. v. ἀπείπατο ό δὲ τὴν πατρίδα ἀπείπατο ϰαὶ ϴούριος άνερρήϑη.
[29] De Herod, mil. 35; De exil. 13, стр.604 F.
[30] Strab. 14, 2, 16; Paus. VI, 7, 4.
[31] С другой стороны, „Геродот еще не знает ни о Сицилийской экспедиции, ни о занятии Декелей спартанцами (см. IX, 73), ни о Дарии II Нофе, вступившем на престол в 425—424 гг., и не считает нужным отличать Дария, сына Гистаспа, как первого царя этого имени“. Ф. Мищенко. Геродот, т. I, стр.LXV; В. И. Бузескул. Введение в историю Греции, стр.60, пр. 2.
[32] Как полагал A. Kirchhoff. Über die Abfassyngszeit des herodoti–sehen Geschichtswerkes, Berlin, 1878.
[33] Syncell. 500, 4.
[34] διέτριψε δὲ Ἑλλάνιϰος σὶν Ἡροδότῳ παρά <Ἀλεξάνδρῳ τῷ> Ἀμύντα ϰατὰ τοὺς χρόνους Ευριπίδου ϰαὶ Σοφοϰλέους. См. Stein, комм. к Her. V, 22 (стр. 21).
[35] Plut, de Herod, malign. 31 (ниже, стр.155), Ed. Schwärtz у Pauly—Wissowa, ст. Aristophanes.
[36] Jacoby. Ук. ст., стб. 241.
[37] Там же, стб. 415.
[38] Там же, стб. 259—261.
[39] Jacoby. Ук. ст., стб. 261.
[40] Stein. Комм, к V, 22 (стр. 21).
[41] Jacoby. Ук. ст., стб. 250, 255, 261.