Затем Антонин повел свою армию против парфян из ненависти к тому, что Артабан отказался выдать за него свою дочь. К отказу его побудило убеждение, что Антонин не столько хотел жениться на ней, сколько узурпировать его царство. Он вступил в Мидию, причинил ей ущерб, срыл стены, разорил гробницы парфянских царей и выбросил их кости. Так как эта война закончилась без боя, мне нечего особенно описывать, если только то, что два солдата захватили один мех вина и утверждая оба, что он принадлежал им, попросили императора рассудить их спор. Тот решил, что они должны были разделить вино поровну, и тотчас они извлекли мечи и разрубили мех надвое. Вот доказательство глубокого уважения, которое они питали к императору, раз они осмелились обратиться к нему, чтобы он выступил как арбитр; здесь и свидетельство их собственного остроумия, хотя они потеряли вино.
Парфяне отступили в горы за Тигром, чтобы там обороняться. Антонин пытался скрыть их тайное отступление и строил из себя победителя. По крайней мере он написал нам в выражениях полных тщеславия, что враг потерпел поражение и что лев, спустившись с высоты гор, сразился на его стороне. Он уничтожил обычаи наших предков и изменил порядок военной дисциплины. Он изобрел одежду в виде плаща с широкими рукавами, носил ее постоянно, откуда и был прозван Каракаллой, и приказал надевать ее и воинам. Когда парфяне увидели, что он жил способом, размягчающим мужество его солдат, которые проводили зиму в домах и транжирили добро своих хозяев, они атаковали их в надежде, что эти жители, столь оскорбительно обращаемые, окажут им поддержку. Антонин приготовился их встретить, но не дожил до рукопашной, потому что был убит среди воинов, которых он особенно любил и которым полностью доверял.
Один прорицатель предсказал в Африке, что префект претория Макрин и его сын Диадумен достигнут верховной власти. Это предсказание настолько распространилось в народных массах, что его автор был отправлен в Рим, где он повторил это Флавию Матерниану, который командовал солдатами города и который написал тотчас Антонину, чтобы известить его об этом. Но письмо было доставлено в Антиохию, где Юлия имела полномочия вскрывать их, чтобы Антонин не был обременен слишком большим множеством дел, в то время как он был занят войной во вражеской стране. Ульпий Юлиан, цензор, написал в то же самое время Макрину, чтобы информировать обо всем шуме, который ходил по его поводу. Тот узнал о нем задолго до императора, письма к которому задерживались, как я сказал и как только он получил эту весть, он стал опасаться, что Антонин его умертвит. Его боязнь удвоилась от того, что один египтянин по имени Серапион сообщил несколькими днями ранее Антонину, что ему оставалось мало жить, и что у него будет Макрин в качестве преемника. Этот Серапион был брошен за это льву, которому он подставил руку и не испытал никакого зла. Его убили, когда увидели, что лев его пощадил. Он заявил умирая, что мог бы избежать этого рода смерти, если бы у него был день для вызова своих богов. Макрин следовательно находясь в крайней опасности и опасаясь с другой стороны Антонина по той причине, что тот удалил его наиболее близких друзей под предлогом их назначения на другие места, решил, что он не должен терять время и воспользовался услугами двоих преторианских трибунов, чтобы погубить императора, который худо с ними обошелся. И вот как это предприятие было исполнено. Когда Антонин уехал из Эдессы в восьмой день апреля, чтобы идти в Карры, и спешился с лошади, чтобы справить естественную нужду, один из этих двух трибунов по имени Марциал приблизился к нему словно для разговора, нанес удар маленьким кинжалом и убежал. Он мог бы спастись, если бы сбросил кинжал. Но задержанный, он был узнан по орудию убийства и пронзен стрелой скифского стражника издалека. Другие трибуны, подойдя к Антонину как будто для защиты, прикончили его. Он прожил лишь двадцать девять лет и царствовал шесть лет, два месяца и тридцать дней.
Его смерти предшествовали некоторые очень чудесные обстоятельства. В последний раз, когда он был в Антиохии, ему приснился отец с мечом в руке и угрожающий словами: «Я убью тебя так же, как ты убил своего брата». Прорицатели предупредили его, чтобы он остерегался дня, в который он был убит. Кроме того, когда он проходил через ворота, лев по кличке Акинак, которого он допускал иногда к своему столу и к себе в постель, удержал его и разорвал ему край одежды, но не останавливаясь на это предзнаменование, он пошел дальше. Вообще он держал большое количество львов и всегда имел кого–то из них возле себя, а Акинака даже целовал при всех. Я слышал, что огонь, возникший внезапно незадолго до его смерти в Александрии, истребил меч, которым он убил Гету своего брата и который был посвящен в храм Сераписа, но пощадил все остальные подношения. Кроме того, в Риме упала статуя Марса, которую несли в процессии среди других богов, когда собирались праздновать цирковые игры. Но эти события будут казаться менее удивительными по сравнению с теми, которые я собираюсь добавить. Приверженцы фракции голубых, когда они только что были побеждены, заметили на вершине обелиска каркающего ворона и воскликнули все единогласно и хором: «Добрый день, Марциал, мы заметили тебя очень кстати». И не только потому, что ворона действительно звали Марциалом, они воскликнули так, но и потому, что словно наполненные божественным вдохновением, они приветствовали Марциала, который должен был освободить их от Антонина. Этот государь, казалось, сам предсказал свою смерть в последнем письме, которое он написал сенату и в котором он запретил впредь желать, чтобы его господство длилось век: именно так его приветствовали с самого начала его правления. Но замечательнее то, что он отмечал этими словами, что его царствование вскоре окончится. При обнародовании всех этих обстоятельств я вспомнил, что когда он нам устроил пир в Никомедии в праздник Сатурналий, то после того как мы коснулись различных тем согласно обычаю и затем поднялись из–за стола, он подозвал меня и сказал: «Дион, Эврипид сказал так же правдиво как и изящно, что у судьбы разные лики, что боги посылают нам многие вещи против нашего ожидания и что по их воле проваливаются самые легкие дела и удаются наиболее трудные». Но тогда я презрел его слова как пустые и лишь после его смерти они всплыли в моей голове, и я счел, что эта божественная речь была пророчеством того, что должно было произойти. После смерти Антонина было обнаружено большое количество ядов, которые он привез из Азии и которые он купил за пять миллионов пятьсот тысяч драхм, чтобы погубить всех тех, кто ему не понравился бы. Эти яды были сожжены и чудесным образом поспособствовали усилению общественной ненависти против его памяти, так что он был осыпаем самыми ужасными оскорблениями. Его не называли больше Антонином, но звали Каракаллой, как я уже сказал, и Тарантом — то было имя гладиатора, очень маленького роста, весьма дурного поведения и исключительно преступного.
Макрин был из Цезареи в Мавритании и имел родителями людей низкого состояния, причем его ухо было проколото по примеру мавров, но превосходство его добродетели искупало в некотором роде незнатность его рождения. Он прилагал все заботы для четкого исполнения правосудия, которому он научился. Он был удостоен от Антонина должности префекта претория и осуществлял ее с совершенной непорочностью. Через четыре дня после смерти этого государя он был объявлен его преемником армией, которой он обещал, помимо всего прочего, освободить от тягот войны. Заполучив абсолютную власть, он использовал ее противоположным образом, нежели Антонин, и установил очень хороший порядок в делах; он запретил воздвигать себе статуи весом более пяти фунтов из серебра и более трех фунтов из золота. Однако вскоре он начал жить с крайней изнеженностью и пользоваться властью весьма нагло в намерении прикрыть этим рисованным величием то, что он имел низкого и презренного в своем происхождении. Он обходился весьма оскорбительно с теми, кого он подозревал в том, что они презирали его незнатность и с сожалением смотрели на возвышение, не поддерживаемое никакими заслугами. Некоторых он даже умертвил по этому поводу. Еще его обвиняли в том, что он выбирал очень плохих чиновников и доверял должности недостойным людям. Между тем радость, которую народ испытал от смерти тирана, настолько занимала умы, что они не обращали никакого внимания на низость рождения Макрина и подчинились ему без труда. Макрин сослал на остров Луция Присцилиана, который в предыдущее господство прославился замечательным злом, которое он причинил, и боями против диких зверей. Он сразился однажды один против медведя, пантеры, львицы, льва и убил большое количество других зверей. Но он умертвил своей клеветой еще большее число людей, всадников и сенаторов.
Когда Юлия, мать Антонина, узнала о смерти сына в городе Антиохии, где она была тогда, она настолько огорчилась, что нанесла себе несколько ударов, как если бы пребывала в последнем отчаянии, и решила его не пережить. Она жалела его, хотя питала к нему только ненависть. Однако, она не столько досадовала на то, что он ушел из мира, сколько на то, что отныне она не императрица. Боль, которую она переносила, вырвала из ее уст много речей, очень невыгодных для репутации Макрина. Но когда она увидела, что он не отнял у нее ни охраны, ни дома и даже написал ей в очень любезных выражениях, она раздумала умирать. Когда же он узнал позже о речах, которые она о нем держала, хотя не писала ему ничего похожего, и когда его еще уведомили, что она плела интриги со своими стражами с целью узурпировать суверенную власть, как Семирамида и Нитокрида, ее соотечественницы, поступили когда–то, он послал ей приказ уехать из Антиохии и удалиться куда она захочет. Тогда она умертвила себя, отказавшись от пищи. Но надо признать также, что рак, который был у нее в грудь и который ее терзал, много способствовал ее смерти.
Макрин, узнав, что Артабан собирал много войск и с жаром готовился к войне, попытался успокоить его, отослав ему пленных и написав в очень вежливых выражениях. Но Артабан, совсем не согласившись на эти справедливые условия, потребовал восстановления разрушенных городов, возвращения всей Месопотамии и компенсацию за разоренные гробницы царей. Тогда Макрин, не теряя времени на размышления, двинулся к Нисибису, куда прибыли и враги, вступил с ними в схватку за место для лагеря, где удобно было брать воду, и был побежден. Он дал второй бой, в котором также не имея успеха, был вынужден купить мир и уплатить Артабану и его сановникам более пятнадцати миллионов драхм.
Не успели римляне освободиться от парфянской войны, как к несчастью для себя оказались вовлеченными в гражданскую брань, возбужденную солдатами из ненависти к тому, что Макрин не обходился с ними со всей мягкостью, которой они они хотели, и из–за того, что он не делал им денежных раздач с изобилием, равным щедрости Антонина. Мы были крайне обеспокоены в то время видом кометы, которая появлялась в течение многих ночей и распространяла свой хвост от запада на восток, и мы часто повторяли стихи Гомера, смысл которых был, что воздух удерживает шум грома — и вот что впоследствии произошло. У Месы, сестры императрицы Юлии, были две дочери, Соэмида и Маммея, и каждая из них имела по сыну. Одна сочеталась браком с Варием Марцеллом, сирийцем, а другая с Гессием Марцианом из той же страны, которые оба умерли. Вольноотпущенник императора по имени Евтихиан, втершийся в милость государя ловкостью, которую он показал на играх и в боях, использовал неприязнь воинов к Макрину, и изображая себя вдохновленным ответами Солнца, или Гелиогабала, весьма почитаемого в тех местах божества, и побуждаемый по его словам другими оракулами, задумал план уничтожить императора и поставить на его место Лупа, внука Месы, хотя тот был еще малолетним. Каким бы трудным ни казалось это предприятие, он нашел средство довести его до конца, так как выставив Лупа настоящим сыном Антонина и облачив его в одежды, которые тот носил в юности, привел в лагерь ночью втайне от матери и бабки, и в шестнадцатый день мая убедил солдат, которые искали лишь случая для восстания, провозгласить его императором; что они и сделали, назвав его Антонином. Макрин написал сенату по поводу этого лже-Антонина, называя его мальчишкой и глупцом. Он сетовал в том же письме на трусость воинов, которые дали себя подкупить деньгами, чтобы восстать против него. Он свидетельствовал, что в своем несчастье у него было утешение пережить братоубийцу, который приложил все свои усилия, чтобы погубить мир. «Я не сомневаюсь», добавил он, «что есть много людей, которые желают смерти императоров скорее чем своей жизни. Я говорю однако не о себе, не желая полагать, что кто–то захочет увидеть как я погибну». Когда прочитали это место, Фульвий Диогениан воскликнул: «Мы все этого хотели». В своем письме Макрин назначил своего сына Диадумена императором, хотя он был младше лже-Антонина, которого он упрекал за малолетство, в чем мы признали его странность. Лже—Антонин действовал настолько стремительно, что обе армии встретились в поселке, удаленном на сто восемьдесят стадий от Антиохии. Макрин мог извлечь большую выгоду из пыла и проворства своих преторианцев, с которых, чтобы сделать их легче, он снял панцири в виде чешуй и выгнутые щиты. Но он был побежден собственной робостью, что, казалось, боги ему предсказали послав голубя, который прилетел на его статую в то время, когда сенат слушал чтение его первого письма. У него было меньше мужества, чем у Месы и Соэмиды, бабки и матери лже-Антонина, которые, заметив, что войска начинали уступать, соскочили со своих колесниц и упрекали их в трусости. Лже—Антонин сам обнажил тотчас свой меч, ринулся во весь опор и бросившись словно окрыленный божественным вдохновением навстречу им как если они были его врагами, их удержал. Однако верно, что они обратились бы в бегство и во второй раз, если бы Макрин их не опередил. Он послал своего сына к Артабану и уйдя в Антиохию, сказал жителям, что одержал победу, чтобы они приняли его к себе в город. Но так как известие о его поражении уже пришло и много убийств было совершено на дорогах и в городе за участие в борьбе на одной или другой стороне, он скакал верхом в течение ночи, сбрив бороду и волосы и надев черную одежду поверх пурпура, чтобы выглядеть частным лицом. Он прибыл с небольшой свитой в Эгу, город Киликии, взял там повозки, притворившись офицером армии, посланным с донесением, пересек Каппадокию, Галатию и Bифинию и прибыл в Эрибол, гавань Никомедии. Не осмелившись войти в этот город, он отплыл в Халкедон и передал одному из своих прокураторов сообщение, чтобы тот послал ему денег. Узнанный по этому приказу, он был взят в Халкедоне солдатами, которых лже-Антонин послал для этого, и доставлен в Каппадокию, где, узнав, что его сын был в руках его врагов, он бросился вниз с колесницы (что для него было очень легко, потому что он не был связан), поранил себе плечо и вскоре был убит. Вот как Макрин, бывший уже в возрасте пятидесяти четырех лет и уважаемый за величину своего опыта, умелость в ведении армиями и славой своих подвигов, был разбит ребенком, чье имя едва было известно. Это несчастье было предсказано ему оракулом, провозгласившего, что молодой государь сразит другого, у которого старость отнимет силы. За короткое время он был лишен власти, которой он пользовался только год и два месяца без трех дней, если считать со дня, когда он ею завладел, до того сражения, которое он проиграл.