Таковы были судьбы греческих городов юга России в эпоху римского протектората или, вернее, владычества. Из этих городов руководящую роль в жизни северного Причерноморья играет Пантикапей и города объединенного около него Боспорского царства, из которых некоторые выживают и даже процветают (Фанагория, Гермонасса, Горгиппия, Танаис), другие хиреют и влачат жалкое существование (Нимфей, Феодосия).
Рядом с Боспором, продолжает жить и развиваться Херсонес, особенно, со времени оккупации его римскими войсками. Правда, жителям туговато приходится от насилий и своеволия, а также поборов римских солдат, но зато они могут быть спокойны и не заботиться о своей защите. Характерно, что, благодаря римской защите, к греческой культурной жизни приобщается почти незатронутый ею до того времени южный берег Крыма.
С возвышением Византии Херсонес естественно выдвигается даже на первое место среди греческих городов Причерноморья, оставляя далеко за собою Пантикапей. Одновременно сравнительно пышно расцветает жизнь и на южном берегу Крыма, где появляется ряд до того времени несуществовавших городских центров (нын. Ялта, Гурзуф, Алушта).
Возродившаяся Ольвия влачит сравнительно жалкое существование. Населенная её территория очень сократилась, большинство зависимых от неё поселений на нижнем течении Буга и Днепра прекратили свое существование, некрополь её становится бедным и однообразным.
В первые три века после Рождества Христова на первом месте стоит, несомненно, Пантикапей. Его благосостояние, судя по его некрополю, надписям и остаткам построек отнюдь не упало. Как и раньше, мы имеем ряд богатейших монументальных подкурганных склепов, с богатыми погребениями в них. Большинство украшено дорогою и сложною росписью. То же надо сказать и о больших склепах с лежанками, вырубленных в скале и глине, больших погребальных комнатах, часто сплошь расписанных. Впечатление 'богатства или, во всяком случае, зажиточности оставляют и более скромные погребения тех же типов, что и в предшествующий период.
В очень многих покойники погребаются не в простых, сколоченных из досок, гробах, а в настоящих роскошных каменных или деревянных саркофагах. В эпоху позднего эллинизма и ранней империи деревянные гробы и саркофаги представляют из себя превосходные образчики токарного и инкрустационного искусства, позднее их украшают гипсовыми и глиняными фигурными прилепами в очень большом количестве, иногда целыми сценами, имеющими отношение к загробной жизни (особенно популярна сцена гибели детей Ниобы — Ниобидов). Почти в каждом, даже самом бедном погребении, встречаются и стеклянная, иногда очень изящная, посуда, и разнообразные бусы, и различные золотые украшения; почти везде мы находим золотой погребальный венок. Очень характерно большое количество оружия, имеющееся почти во всяком мужском погребении. Утварь палестрита зато исчезает. В I и II вв. по Р. Хр. значительное число обычных погребений украшалось каменными надгробными памятниками с надписью, содержащей имя покойника, и рельефом, изображающим какую нибудь из сцен погребального характера, по большей части, изображение покойника, как героя, в одной из обычных схем (на лежанке, как объект культа, или на коне, как герой-воитель в полном вооружении).
Создается впечатление, что средняя обеспеченность жителей Пантикапея, говоривших по-гречески, даже выше, чем в предшествовавшие эпохи, настолько дорог, хотя и шаблонен, погребальный реквизит.
Основною особенностью, характеризующею уклад быта Пантикапея и других греческих и городов Причерноморья эпохи ранней империи, является сильнейшая, дотоле невиданная, иранизация всего уклада государственной, религиозной и культурной жизни.
В области государственности наиболее интересным явлением надо считать развитие царской власти на Боспоре. Все следы автономии гражданства после Митридата исчезают. Кое какие пережитки сохраняются в одной только Фанагории, получившей автономию, как было указано выше, при Помпее; но они имеют исключительно формальный и терминологический характер. На самом деле царит неограниченная монархическая власть, для всех подданных равная. От старой двойственности власти не осталось и следа.
Неограниченный абсолютной по отношению к подданным сочетается с полною вассальною зависимостью от Рима, о которой уже была речь и за развитием которой мы проследили выше. Она сказывается, прежде всего, и в римском имени царя — Тиберий Юлий, имени, которое, вероятно, уже Аспург получил вместе с римским гражданством и передал всему своему потомству; индивидуальность династии сохраняется только в личных прозвищах отдельных царей, о которых также уже была речь. Явлениями того же порядка надо считать и эпитеты царя: „любящий Рим“ и „любящий Цезаря“ — филоромей и филокесарь; и то, что цари носят на официальных памятниках титул верховного жреца правящего императора, т. е. являются блюстителями его культа в царстве; и то, что они получают от императоров знаки своей власти, делающие из них нечто среднее между царем и римским магистратом: с одной стороны — скипетр с бюстом императора и царский венец, может быть, также с портретом императора на украшающей его центральной гемме, с другой — курульное римское кресло и римскую одежду — тогу.
Очень характерны официальные почетные дары римских императоров боспорским царям, нечто вроде знаков инвеституры — полное кавалерийское римское вооружение: меч, копье, круглый щит, секира, шлем с султаном, лошадь. Все это — и знаки власти, и почетные дары — неукоснительно изображается царями I и II вв. по Р. Хр. на оборотах их медных монет (см. табл. XV, 4, 5 и 6).
Сказывается, затем, вассальность и в том, что на всех золотых монетах изображается, наряду с головой царя, и голова правящего императора, т. е. монеты выпускаются от имени сюзерена. По весу и стоимости монеты эти всецело соответствуют монетам общегосударственным. Отмечу еще, наконец, что в эпоху Евпатора Пантикапей как бы делается римской колонией. В нем сооружается храм римских высших богов, капитолийской триады, обозначаемый техническим для римских колоний именем Капитолия.
Но, наряду с этим, царская власть сохраняет свой местный и притом негреческий и нефракийский, а иранский характер. Как только цари получают возможность облечься полным титулом своей власти, как они ее понимали, они принимают титул „царя царей“, подчеркивающий их связь с иранским миром, со старой персидской династией и с их родоначальником Митридатом. Как только они получают некоторую свободу действия в эпоху ослабления центральной власти, начиная с М. Аврелия, они сменяют свой облик римско-фракийского кавалерийского генерала, каковыми они являются на монетах I в. по Р. Хр. (табл. XV, 8), на облик почтенного и тяжеловесного иранского царя, облеченного в иранскую одежду, вооруженного на иранский лад, с длинным иранским скипетром без бюста императора в руке (табл. XV, 11). Поза изображенного в этом виде царя, сидящего на тяжелой грузной лошади, позволяет думать, что он изображается в акте молитвы, направленной к верховному небесному божеству — иранскому Аура-мазде.
Религиозная жизнь Боспора интересующего нас времени нам плохо известна. Но некоторые характерные указания сохранились. Наряду с официальным культом императора и римских государственных богов, сказывающимся очень слабо, наряду с навеянным эллинизмом культом самих царей, отождествляемых с Посейдоном и Гераклом, предками их фракийских родоначальников (табл. XV, 12), господствует, почти подавляя остальные, один культ — старый местный культ великой верховной богини. Только её храмы засвидетельствованы нам на Тамани, только её изображение появляется на медных монетах боспорских царей, начиная с Динамии. Она, отожествленная с Афродитой, всецело царит на монетах с того времени, когда в III в. по Р. Хр. постепенно осуществляется, под давлением событий, эмансипация Боспора от Рима (табл. XV, 10). Очень вероятно, что её спутником было великое мужское божество, которое позднейший синкретизм, не без влияния иудейства, называл высочайшим богом (theos hypsistos) и который, вероятно, тожественен с фракийским и кавказским Сабазием.
Особенно ярко сказывается иранизация на вооружении и костюме боспорцев, в общем мало чем отличающемся от вооружения и костюма ольвийцев, херсонесцев и других жителей городов северного Причерноморья того же времени. Вооружение теперь носит чисто иранский характер; до этого, еще в эпоху позднего эллинизма, оно имело иной кельто-эллинский тип. Основными его частями являются: скифо-сарматский чешуйчатый или кольчатый панцырь, иногда греческий, но чаще иранский конический шлем, круглый или овальный щит, как оборонительное оружие; скифский лук и стрелы, большое штурмовое копье, дротики, меч и кинжал, как оружие наступательное, т. е. типичное вооружение скифских и сарматских конных тяжеловооруженных лучников и копейщиков, каковыми пантикапейцы изображаются и в росписях их гробниц, и на надгробных стелах. Иранским является и техника их конного боя, не раз изображаемого на росписях гробниц. Обычно это конный бой двух рыцарей или двух конных ратей, которых поддерживает их пешая дружина (табл. XVI, 2 и 3). То же, что мы имеем и для III в. до Р. Хр. на гребне и горите Солохи.
Какую одежду носили греки Боспора в эпоху Спартокидов, мы не знаем. Но в эпоху империи она почти совершенно иранская, с некоторою только примесью греческих элементов. Иранскими надо считать штаны и сапоги, а также верхний камзол. Греческое влияние можно видеть в плаще и хитоне, которые сочетаются с вышеназванными частями костюма.
В иранском внешнем облике сказывается не только иранское влияние, а несомненная иранизация населения по крови и по воззрениям. Правда, официальным языком всех городов Причерноморья является язык греческий; его мы видим и на монетах, и в надписях. Греческая культура и образованность высоко ценятся. Ольвийцы конца I в. по Р. Хр. являются фанатическими поклонниками Гомера и Платона. По-гречески образованные и ученые пантикапейцы возбуждали общий почет и удивление, как о том свидетельствуют некоторые надгробия. Боспорцы любили изящные стихотворные эпитафии. Очевидно, вся школа была греческой.
Но, наряду с этим, греческих имен в населении Боспора — и в Пантикапее, и в Ольвии, и в Горгиппии, и в Танаисе — становится все меньше и меньше. Их вытесняют имена иранские и фракийские, т. е. местные. И надо думать, что для очень многих родным языком не был греческий, греческий же был только языком школы и государства. Я уже указывал на то, что исчезает из обихода и греческая палестра, и греческий гимнасий. На их место становится суровая военная школа, проходимая в военно-религиозных сообществах городской аристократии, о которых речь будет ниже.
Общий внешний обиход жителей Пантикапея, насколько можно судить по вещам, находимым в погребениях, сохраняет общеантичный греко-римский характер. Бронзовая, стеклянная и глиняная посуда и лампы не имеют каких-либо специфических особенностей и получались на Боспоре из тех же центров производства, из· которых они приходили и в другие места античного мира. То же вероятно надо предполагать и для материй, значительные куски которых, как и для предыдущей эпохи, сохранились в погребениях Пантикапея.
Но, наряду с этими общеантичными ввозными вещами, типичными для всего тогдашнего культурного мира, мы находим в Пантикапее и других городах северного Причерноморья, но больше всего и определеннее всего в Пантикапее, ряд отраслей производства и специально художественной промышленности, продукты которых носят определенно местный характер и поэтому представляют особый интерес. Если может быть некоторое сомнение в том, что столярные и токарные вещи — саркофаги, гробы, мебель, туалетные ящички и т. п. — изготовлялись на месте, и можно думать, что наиболее тонкие из них ввозились, то, во всяком случае, характерные гипсовые и терракотовые налепные украшения гробов делались, несомненно, в Пантйкапее, равно как и более грубые глиняные статуэтки, в большом числе клавшиеся в могилы.
Среди них очень интересны некоторые специфически боспорские вещи, отражающие быт и религиозные воззрения пантикапейцев. Таковы, например, глиняные модели повозок, грузовых телег и кочевых юрт, которые находятся иногда в детских погребениях эпохи ранней империи. Они резко подчеркивают некоторые стороны быта и экономической структуры Пантикапея, о которых речь будет ниже. В высокой степени важны грубые изображения богов, клавшиеся в могилы. Отметим здесь, прежде всего, значительное количество статуэток уже знакомой нам великой богини, главного местного божества, имевшего, очевидно, ближайшее отношение и к загробной жизни.
Еще интереснее грубые глиняные статуэтки с подвижными членами, часто итифаллические, частью находимые в детских погребениях. Если некоторые из них можно считать обыкновенными игрушками без какого-либо специального значения, то, с другой стороны, многие настолько странны и особенны, настолько непохожи на обычные продукты греко-римского мира, изображают такие диковинные человеческие фигуры с рядом специфических, иногда непонятных атрибутов, что объяснить их можно только как пластическую передачу известных специфических верований и суеверий местного населения, как фигуры демонов и богов, близких местному населению, но совершенно чуждых остальному античному миру.
Поразительно интересна живопись Пантикапея, росписи богатых гробниц и саркофагов, несомненно, изготовлявшиеся местными мастерами. Помимо того бытового интереса, который представляют их полуреалистические и мифологические сюжеты, отражающие быт и религиозные верования местных жителей, особенно важен их стиль. Если в наиболее ранних мы имеем общеэллинистический стиль, свойственный всему эллинистическому востоку, то в более поздних мы находим такие черты, которые получают свое объяснение только при сличении с немногими памятниками декоративной скульптуры иранского парфянского царства и с более многочисленными скульптурами сасанидской Персии, расцвет> которой начинается с III в. по Р. Хр.
Роспись гробницы, описанной Стасовым, дает в этом отношении наиболее поучительный пример. То же нужно сказать и об общей схеме росписи, имитирующей, начиная со II в. по Р. Хр., украшение стен иранских дворцов разноцветными мраморами в технике инкрустации. Интересно, что ряд кусков разноцветных мраморов, частей настоящей облицовки стен и полов, найден был в руинах, открытых на так называемой Митридатовой горе в Керчи, и принадлежал, несомненно, к убранству царских дворцов и домов пантикапейской знати, находившихся на вершине и отдельных террасах этого политического и религиозного центра Пантикапея.
В высокой степени поучительна оригинальная серия росписей пантикапейских гробниц и для истории воззрений пантикапейцев на будущую загробную жизнь. В первое время мы встречаемся с чисто греческими взглядами. Так, в ранних могилах предыдущего периода мы находим росписи, изображающие ограду святилища, посвященного культу усопшего героя; на фризе этой ограды в одном погребении изображен живописью весь типичный для греческих погребений гимнастический и палестрический аппарат: стригили, повязки, венки, кожаные и глиняные сосуды для масла, полотенца и т. п. (табл. XI, 4). Но уже и в это время мы имеем указания на особую связь с погребениями великой эллинской богини подземного царства — Коры, которую, как я уже говорил, местные жители отождествляли со своей великой богиней.
В начале римского времени эта связь становится особенно сильной, и миф о Коре, её похищении богом подземного царства Плутоном, блужданиях ищущей ее Деметры становится особенно популярен и изображается постоянно в росписях отдельных погребений. Во многих случаях мы можем установить, что миф этот проник в Пантикапей вместе с мистериями, связанными в Элладе с культом Коры. Весьма вероятно, что и в эту эпоху своей популярностью на Боспоре миф и культ Коры обязаны были тому, что они отвечали местным религиозным воззрениям, связывавшим загробную жизнь с культом великой местной богини.
Еще яснее связь с местными религиозными воззрениями наиболее поздней группы расписных гробниц Пантикапея, где, как и на поздних монетах, упадок культурной жизни и культурных навыков сказывается в необычайной грубости и примитивности изображений, в резкой геометризации обычных греческих орнаментов. Изображенные в этих погребениях сюжеты, несомненно, относятся к жизни религиозных мужских братств, к их мистическим и оргиастическим празднествам в честь великого местного „высочайшего бога“ Сабазия, о котором уже была речь.
И здесь мы таким образом встречаемся с тем же процессом все большего усиления местного уклада жизни, по преимуществу иранского, каковое достигает своего апогея в III в. по Р. Хр.
Наконец, отмечу еще оригинальную область местного творчества — пантикапейскую торевтику и ювелирное дело, где, как уже было указано, Пантикапей создал свою школу еще в IV в. до Р. Хр. Существование пантикапейских золотых дел мастеров, работавших, главным образом, на соседей, мы предполагали уже в предыдущей главе. Работали эти мастера в выше охарактеризованном стиле, несомненно, не только для соседей Боспора, но и для местных жителей, среди которых эти работы находили себе все больший и больший спрос. Этот рост спроса на вещи, сработанные в иранском духе и вкусе, в высшей степени характерен. Постепенно, по мере того, как многоцветный ювелирный стиль переходит в так называемый готский или меровингский, он начинает не только встречаться, но и преобладать в пантикапейских погребениях эпохи готского владычества.
Параллельно этому идет и изменение самого обряда погребения. Надо считаться с тем, что погребальный обряд и обычаи вообще отличаются везде и всегда особой устойчивостью. Тем не менее, иранизация населения Боспорского царства была так велика, что уже в I в. по Р. Хр. мы встречаемся с погребениями местных жителей, стоящими под сильным влиянием иранского обряда, а позднее погребения с полу-греческим обрядом становятся обычными. Как на решающие признаки иранского обряда, укажу на погребение коня или конской сбруи вместе с покойником, на золотую погребальную маску в одном погребении III в. по Р. Хр., обычную в парфянских погребениях и т. п.
О социальной и экономической структуре греческих городов Причерноморья в эпоху римского владычества мы имеем довольно скудные, но очень характерные сведения, притом, в сущности говоря, для одного Пантикапея. Ольвия и Херсонес, сохраняющие видимость своей старой городской структуры, для нас менее ясны.
В общем старая структура сохраняется. Как и раньше, экономическая мощь Пантикапея основывается на его посреднической торговле сырьем, главным образом, хлебом. В этой торговле руководящую роль играет сам царь — главный экспортер и, может быть, арматер. Наряду с ним работает все население Пантикапея: владельцы экспортных контор, торговцы, объезжающие соседей, местные ремесленники. Как и раньше, вывозная торговля находится, главным -образом, в руках иноземных купцов, в этот период, главным образом, купцов южно-черноморских городов — Синопы, Амасии, Амиса, Гереклеи, Трапезунта. Как и раньше, наконец, значительная часть пантикапейских граждан, особенно наиболее зажиточных эксплуатирует, поскольку это возможно, городскую территорию, на которой она ведет большое земледельческое и скотоводческое хозяйство. Особенно процветало, насколько можно судить, коневодство.
Об этой последней стороне экономической жизни Пантикапея мы осведомлены особенно хорошо. Роспись нескольких гробниц показывает нам, какие формы принимала эта эксплуатация территории. Мы видим, что постоянных экономий в степи не имеется. Может быть, там и живет в легких постройках шалашного типа, соединяющихся в целые деревни, местное население, но указаний на существование типичных для других провинций Рима вилл крупных помещиков с жилыми и хозяйственными постройками мы не имеем. Напротив, упомянутые росписи показывают нам, что помещики выезжали в свои земли только на лето, на время пахоты, севьбы, выпаса и сбора посева. Жили они здесь в юртах, т. е. на скифский лад. Каждую весну, таким образом, из Пантикапея двигалась в степь целая серия обозов с палатками, скотом, земледельческими орудиями, женщинами и детьми (табл. XVI, 1).
В степи приходилось не только заниматься сельскохозяйственной работой. Главной работой была охрана своей земли, скота, посевов и семьи от набегов соседей. Поэтому мы видим, что пантикапейцы выезжают в степь в полном вооружении с вооруженными же слугами. о надвигающемся набеге их предупреждают сторожевые посты на одном из валов пантикапейской территории, укрепленном башнями и небольшими крепостями и отделявшем территорию Пантикапея от соседей-кочевников. Один из этих валов хорошо сохранился и поныне; выстроен он был, вероятно, Асандром, а, может быть, и раньше, и ограждал почти весь Керченский полуостров, идя от моря и до моря, от Узунларского озера на Черном море до Казанлыкского залива на Азовском. Одновременно с ним существовали и другие валы, захватывавшие большую или меньшую территорию, может быть, возникавшие постепенно, по мере роста возделываемой и эксплуатируемой территории; от них сохранились менее заметные следы.
Этот полукочевой летний уклад жизни пантикапейцев является новым свидетельством иранизации всего их быта и показывает, что мы имеем дело с населением, для которого этот образ жизни искони был знаком и близок.
Все указанные особенности пантикапейского экономического уклада в общем, таким образом, не новы. Несколько изменилась, сообразно изменению состава населения, только форма земельной эксплуатации, но в принципе и она осталась прежней, т. е. не обработкой ограниченной территории трудами рук своих и своих рабов по принципу интенсивной эксплуатации, как это типично для эллинов и как мы это наблюдаем в Херсонесе (во всяком случае такой принцип эксплуатации типичен для Херсонеса IV — II вв. до Р. Хр., как показывают надписи и остатки построек на территории Херсонеса; в римское время это могло измениться), а обработкой, может быть, не ежегодной больших площадей или использованием их трав для скотоводства, как это характерно для кочевых и полукочевых хозяйств. То же мы должны предположить и для предыдущего периода, может быть, с некоторыми изменениями в деталях.
Совершенно новым надо считать, однако, изменение социальной основы жизни. Несомненно, что все население городов Боспорского царства в эпоху римского владычества тесно сплотилось около царей и образовало вместе с ними одну массу граждан-солдат, граждан-защитников своей территории, своих экономических и национальных интересов. Несмотря на сильнейшее проникновение иранских и других местных элементов в состав городского населения, несмотря на сильную иранизацию всего быта и уклада жизни, население городов все-таки считало себя греками и резко выделяло себя из остальной массы населения царства.
Это сказалось в объединении гражданства, его мужской части, в особых корпорациях, сакрально-политических гражданских обществах с военной организацией. Эти „синоды“ или братства (синадельфии) создались во всех городах Боспора: в Пантикапее, в Горгиппии, в Танаисе. Особое значение они имели в городах, в которых постоянно приходилось быть на чеку и бороться с грозившими захлестнуть города соседями. Организация этих братств тесно связана с военной организацией царства.
Прошло то время, когда боспорские тираны могли опираться на сильную наемную армию. Могучий организм римского войска, вбиравший в себя все, что могло и хотело воевать во всех римских провинциях, не оставлял на протяжении римского государства материала для наемных армий вассальных ему царей. У соседей Рима все боеспособные элементы привлечены были в местные национальные армии — единственный остававшийся ресурс для борьбы с Римом. Империалистическая политика Рима заставляла всех соседей быть постоянно на чеку.
Поэтому, наемные контингенты на Боспоре могли быть только подсобным средством для создания сильного войска, основа должна была быть местная. В какой мере она набиралась из местных подвластных Боспору племен, мы не знаем. Не знаем мы ведь и того, в какой мере и в каком объеме эти племена были подвластны Боспору. Но несомненно, что основное ядро войска составляло местное городское гражданство, в которое новая иранская кровь влила новую боеспособность и энергию.
Это гражданство, как показывают изображения отдельных граждан на надгробных стелах и боевых сцен в росписях гробниц (табл. XVI, 2 и 3), было гражданством конных рыцарей, копейщиков и лучников, закованных в железную броню. Каждый гражданин выступал не только индивидуально. Те же росписи показывают, что во многих случаях он был основой целой ячейки, целого отряда. Весьма вероятно, что контингент этого отряда составляли зависимые от него экономически и социально люди. Для землевладельцев это были их крепостные, существование которых засвидетельствовано для этой эпохи с несомненностью. Мы слышим о даре храму земли с крепостными частными лицами. Эти отряды были основой сухопутной армии. Флот, когда он мобилизовался, состоял, вероятно, из полувоенных кораблей крупных экспортеров и арматеров, на которых служили, вероятно, частью рабы, частью наемные солдаты.
При такой организации объединение правящего класса была необходимостью для него же, для удержания им его привилегий. Это объединение создалось в упомянутых братствах или коллегиях городского гражданства, которые вошли в тесную связь с верховным защитником государства — царем и поставляли ему его рыцарскую армию и кадр высших чиновников. Одновременно, конечно, коллегия объединялась и общим культом, о котором уже была речь, общей заботой о погребении каждого сочлена: смерть особенно близка была этим рыцарям, готовым каждую минуту к бою.
Таково же было и положение гражданства других греческих городов, поскольку и пока их не защищали римские гарнизоны. Жизнь этих граждан, постоянно находившихся на чеку, на коне и в полном вооружении, превосходно изображает нам Дион Златоуст для Ольвии в конце I в. по Р. Хр. и Овидий для Томи в эпоху Августа и Тиберия. Приблизительно такой же должна была быть жизнь греческих общин на заре их развития: недаром же в них в это время господствует аристократический строй.
Таков был уклад жизни греческих городов Причерноморья в эпоху римского владычества. Риму и своей энергии они были обязаны тем, что просуществовали три века подряд без подчинения соседям, как самостоятельные государственные организмы. Но это были уже не те города, которые когда то основали здесь греки. Создалось новое население и новая культура. Две струи, греческая и скифо-сарматская, слились, пока и ту и другую не залили волны германских, тюркских и славянских племен, которым принадлежало будущее.
Культуру свою, однако, эти новые народы унаследовали от старых её носителей и творцов и понесли ее с собою далеко на север и на запад.