Я уже не раз говорил о той роли, которую играли в истории Боспорской державы племена, жившие на Тамани и по берегам Азовского моря до Дона. Говорил я и о той культурной связи, которая объединяла их с миром алародийской культуры, о владычестве над ними киммерийцев, которые внесли сюда первые элементы иранской культуры, наконец, о подчинении их, хотя и частичном, скифам и их тесной связи с греческими колониями азиатского побережья Керченского пролива.
Вопрос о национальности этих племен не может быть разрешен хотя бы с некоторою долею вероятия. Возможно, однако, думать, что все эти племена принадлежали к одной этнической группе с большею или меньшею примесью фракийских и иранских элементов, причем фракийские элементы могли быть привнесены киммерийцами, но могли быть и исконными. Иранское влияние было, несомненно, чрезвычайно сильно, и сказалось как в языке ближайших соседей скифов — савроматов, так и в общем облике культурного обихода. Несомненно, речь идет не только о культурном влиянии, но и о смешении.
В интересующую нас группу племен входят и савроматы, жившие около устьев Дона, часть которых вероятно составляли яксаматы, и так называемые меоты, т. е. племена Приазовья, и племена, населявшие Кубанскую область: дандарии, фатеи, псессы и, наконец, синды, ближайшее к грекам племя, наиболее тесно с ними связанное. Большинство этих племен объединяет в одну группу засвидетельствованная специально для савроматов и яксаматов, поразившая греков, уже упомянутая выше, роль женщин в общественной и военной жизни, подтверждаемая и для исторического времени рассказами об яксаматке Тиргатао и о савроматке Амаге. Выше я поставил эту характерную черту быта в связь с киммерийцами, но возможно, что она присуща была местному населению до его завоевания киммерийцами.
Среди упомянутых племен особенно близко связаны были с греками синды — земледельческое племя, создавшее в VI и след. веках до Р. Хр. свою прочную государственность под руководством полугреческих династов. Предание называет нам Синдскую гавань, как главный пункт, через который они вывозили свои продукты. Позднее один из местных династов, вассальных Боспору, основывает, по соседству с Синдской гаванью, крупный греческий город — Горгиппию, развалины которой находятся под нынешней Анапой. Этот город предание называет „царской резиденцией“ синдов.
Некрополь Горгиппии очень близко напоминает некрополь Пантикапея. То же сочетание рядовых гробниц с греческим обрядом погребения и огромных курганов с монументальными каменными склепами, где хоронились полугреческие династы синдов и члены их рода.
Таков же характер некрополя Фанагории, главного порта всей Тамани. И здесь то же сочетание, причем монументальные курганы далеко выдвинулись внутрь Таманского полуострова (Б. Близница, М. Близница, курганы на Васюринской горе и мн. др.) и хранили в себе особенно богатые погребения, где греческий геройский обряд погребения тесно слился со скифским (напр. погребение лошадей погребальной колесницы).
Особенностью племен Тамани, связывающею их с населением остального побережья Черного моря, главным образом, Понта и Каппадокии, а также Лидии и Фригии, является крупная роль, которую играл в их религиозной жизни культ верховного женского божества, почитавшегося в ряде храмов (нам известны три таких храма на Таманском полуострове), несвязанных с поселениями и городскими центрами и жившими своею жизнью.
Один из них — вероятно, древнейший — находился по соседству с Гермонассой (ныне Тамань). Другой тесно связан был с Фанагорией. Третий расположился на живописном мысу, вдающемся в Ахтанизовский лиман и носящем теперь имя мыса Бориса и Глеба. Несомненно, что этим количество наличных на Тамани храмов местной богини не исчерпывалось. Весьма вероятно, что существование культа великой богини мы должны предполагать и около Синдского порта, и около или в Горгиппии.
Позднейшие свидетельства рисуют нам жизнь этих храмов теми же красками, которые характерны для жизни больших негородских святилищ Малой Азии, посвященных богине Ма в Каппадокии, Анаите в Понте, Артемиде в Сардах и т. п. Перед нами храмы с большой принадлежащей им территорией, населенной крепостным населением, работавшим на жрецов.
Этот местный культ воспринят был и греческим населением и сильно огречился. Местные греки слили в своих представлениях верховное женское божество синдов с ионийской Афродитой Апатуру, позднее с Афродитой небесной. На Ахтанизовском лимане его отождествили с Артемидой Полевой (Агротера), т. е. также с богиней производительных сил природы. Возможно, что её местное имя была Астара, а её мужским спутником был Санерг, как называет их в посвятительной надписи уроженка Тамани, царица Комосария. Эти имена связывали бы эти божества с миром малоазийских догреческих культов хетского происхождения.
Весьма вероятно, что культ Астары носил мистический характер и, может быть, воспринят был греками не только в виде культа Афродиты, но и культа Деметры или Коры, так тесно связанного с элевсинскими мистериями. Отмечу еще, что фигура великой местной богини весьма часто воспроизводится в терракоттовых статуетках, а также, что эта же богиня была и основным божеством, почитаемым жителями горного Крыма — таврами под именем Богини Девы, культ которой воспринят был и Херсонесом, где он сделался главным городским культом. Знакомство греков с этим таврским культом уже в очень раннее время дало один из сравнительно поздних мотивов для греческого мифа об Ифигении.
На этом основании и на основании других довольно многочисленных свидетельств мы можем думать, что богине приносились человеческие жертвы; в её честь убивали преимущественно иностранцев, потерпевших крушение на гористых берегах южного Крыма. Интересно, что в одном лесном святилище около Ялты найдена была длинная серия изображений местной богини в типе богини-матери, богини плодородия, с ребенком на руках.
Менее подверглись влиянию греков более удаленные от моря племена по течению Кубани. Я уже говорил о том, что боспорские архонты были только их царями-сюзеренами. Как и синды, они имели своих правителей, конечно, местного происхождения. Династы дандариев, фатеев, яксаматов появляются не раз в историческом предании об истории Боспора, и притом в разное время.
Некоторые черты из жизни этих племен нам известны из греческих историков. Так в рассказе о борьбе Евмела и Сатира Диодор рисует нам интересную картину столицы царя фатеев. Центр её составлял большой укрепленный дворец царя, сооруженный, вероятно, из камня, с каменными же стенами и башнями. Находился он на мысу, образованном рекою Фатом, окружен был скалами и лесами. По болотистому берегу реки раскинулся самый город — свайное поселение на болоте, вероятно, также окруженное стенами, на этот раз деревянными. Описание заставляет думать, что мы находимся где-то в предгориях Кавказа.
Того же характера был, очевидно, и город Гаргаза того же племени и город Соса в стране дандариев, упоминаемый для более позднего времени Тацитом. Ясно, что мы имеем дело с земледельческими народами, умевшими строить города. Наряду с городами упоминаются и деревни. Укрепленную резиденцию царя надо представлять себе в типе восточных укрепленных дворцов или тех „хранилищ сокровищ“, в которых Митридат хранил свои богатства в пределах своего царства. Первоначальное поселение на месте позднейшего греческого Пантикапея могло носить тот же характер, с укрепленным дворцом и святилищем на так называемой Митридатовой горе.
К сожалению, археологическое расследование Кубани направлено было по преимуществу и здесь, как и в бассейнах Днепра и Дона, на разрытие курганов. Многочисленные имеющиеся и на Кубани, как и на Дону, Днепре и Буге, развалины древних городов никогда не были предметом серьезной археологической работы, разделяя эту участь с руинами греческих городов Боспорской державы. Между тем, разрешение ряда исторических вопросов только тогда сделается возможным, когда ряд развалин городов будет расследован серьезно и научно. Такими развалинами наполнена, например, северная часть Таманского полуострова, отделенная от остальных частей Тамани так называемым киммерийским валом. Вал этот никогда расследован не был. Разведка отдельных городищ довольствовалась установлением того, что в эпоху римской империи они были небольшими крепостями-убежищами для местного населения. Этим, однако, вопрос о времени их возникновения це разрешается.
Еще досаднее, что не расследовано ни одно из городищ Кубани. Поверхностные разведки в одном из них, расположенном около Семибратних курганов, показали, сколько свету пролило бы серьезное расследование на быт и культуру синдов и какую реальную основу подвело бы оно под краткие сообщения Диодора и Тацита. Очередной задачей будущих исследователей является переход от раскопки курганов к раскопке древних городских поселений местного населения по течению великих русских рек.
Как я уже говорил выше, начиная с IV в. до Р. Хр., из Азии вновь двинулись на запад иранские кочевые племена, которых греки называют общим именем сарматов и не различают от савроматов. Но в предании нашем мы легко устанавливаем отличие одного племени от другого. Ни один из античных писателей, говоря о сарматах на основании сведений из первых рук, не упоминает о том, что было для грека главным признаком савроматов, — о роли женщин. Только там, где сведения подлинные подвергались литературной обработке, на сарматов переносится то, что составляет в старом предании особенность савроматов.
Сарматы двигаются с востока рядом сильных племенных групп: сначала языги, затем роксоланы, сираки и аорсы, наконец последним идет могучее племя аланов. Ko II в. до Р. Хр. первые четыре племени, согласно совершенно достоверным свидетельствам, оттеснили скифов вглубь Крыма и утвердились на всем протяжении их царства: на западе, вплоть до Дуная, языги, в центре, между Доном и Днепром, роксоланы, по течению Кубани ближе к Тамани и Кавказу сираки, севернее вплоть до Дона — аорсы. Все эти племена живут каждое своею жизнью и одного государства не составили. В пределы Боспорского царства они в это время еще не проникли. Даже Танаис им взять не удалось.
Позднее появляются аланы, покрывающие в нашем предании, начиная с эпохи Римской империи, остальные племена сарматов и двигающиеся медленной и грозной лавиной все дальше и дальше на запад, частью толкая перед собой раньше их явившиеся племена сарматов, частью покрывая их собой в месте их оседлости, частью увлекая и их и другие племена с собой в своем поступательном движении.
Античное предание, начиная от Страбона, черпающего из источника, относящегося ко II в. до Р. Хр., и кончая Аммианом Марцеллином, в IV в. по Р. Хр., рисующим нам сарматов, специально, алан частью по подлинным данным, частью чертами, взятыми из Геродота и относящимися к скифам, согласно характеризует сарматов, как кочевое племя конных дружинников, чрезвычайно похожее на скифов, но отличающееся от них некоторыми новыми чертами. Новейшие лингвистические исследования в области изучения осетинского языка (осетины — отдаленные потомки алан, конечно, очень смешанные) подтвердили это сближение, выяснив с несомненностью, что сарматы были иранцами. С литературными данными в полном согласии стоят и немногие несомненные изображения сарматов на памятниках античного искусства, главным образом, на триумфальных рельефах Траяновой и Антониновой колонн в Риме и арки Галлиена в Салониках (ср. изображение танаита в сарматском вооружении на рельефе из Танаиса, табл. XIV, 1).
От подвергшихся сильному влиянию греческой культуры скифов сарматы отличаются, прежде всего, большей грубостью и дикостью. В их вооружении много общего со скифами. Как и скифы, они конные рыцари, но главным оружием их являются уже не луки, которыми они, правда, также вооружены, а длинные мечи (не короткие персидские акинаки) и огромные тяжелые копья — настоящие казацкие пики или копья средневековых западно-европейских рыцарей. Как и скифы, они защищены чешуйчатыми панцирями из костяных или железных чешуек, причем та же чешуйчатая броня покрывает и их коня. Некоторые племена, например, роксоланы, носили кожаные панцири, кожаные шлемы и плетеные щиты. Но, наряду с чешуйчатой броней, появляется новая, чуждая скифам, кольчатая броня.
Внешний облик их такой же, как и скифов: длинные волосы и бороды, восточная одежда, похожая на одежду парфян, штаны.
Строй их государственной жизни, в общем, мало чем отличается от скифского, за исключением большей расщепленности и разбитости. Мы слышим о царях отдельных племен, о „скиптроносцах“ отдельных частей племени, о лучше вооруженной аристократии, закованных в панцири с ног до головы рыцарях-катафрактариях.
В области религии возможно, что сарматы, как нам сообщает один достоверный и ранний свидетель, были огнепоклонниками.
Часть сарматов, как было сказано выше, осела у Дона и на Кубани. о некоторых из них, специально о кубанских и донских аорсах и сираках, Страбон и Тацит сообщают нам интересные сведения. Сираки в новых местах, очевидно, наслоились на старых жителей области, усвоили их образ жизни и восприняли их культуру. Во времена Страбона — они частью кочевники, частью земледельцы, т. е. успели уже осесть и эксплуатируют местное земледельческое население, унаследовав торговые связи старого населения с Боспором. В эпоху Тацита мы слышим об их укрепленном городе Успе, окруженном стенами из плетеного хвороста и земли. В этой крепости они пытаются защищаться. Сюда собрались как „свободные“, так и огромная масса „рабов“. Очевидно, мы имеем дело с знатью, на землях которой сидят крепостные.
Придонские аорсы считались очень богатым племенем. Оружие и одежда их покрыты были золотом. Богатство их было результатом того, что они заняли старый вышеупомянутый торговый путь из Индии и Вавилонии через Мидию и Армению к Танаису. Платежи купцов давали им большие средства и позволяли им щедро платить боспорским грекам за вино, одежду и драгоценные вещи.
Долговременное пребывание сарматов на Кубани, на Дону и далее на запад не могло не оставить следов в погребениях этих местностей. И действительно, как раз, начиная со II в. до Р. Хр., мы встречаемся на Кубани, на Дону и на Днепре, а затем и далее далеко на запад с погребениями, резко отличающимися от погребений скифских IV — III вв. до Р. Хр., погребениями, также принадлежащими конным кочевникам, но с иным обрядом и с иным инвентарем, чем погребения скифские.
В целых группах прикубанских курганов, больших курганных некрополях, частью насыпанных старым населением, хоронившим своих покойников в скорченном виде и посыпавшим их трупы красною краскою, мы находим земляные погребения, относящиеся к эпохе от конца II в. до Р. Хр. и заходящих глубоко в эпоху римской империи до III — IV вв. по Р. Хр. Погребения эти не имеют формы погребальных ям со встроенным в них деревянным или каменным сооружением, как скифские, это под-. земные склепы с впускным колодцем и камерой, в которую клали трупы.
Хоронили здесь также конных рыцарей, но без лошадей. Вместо лошади иногда клали уздечную сбрую. Не наблюдается ни малейшего следа человеческих жертвоприношений, нет даже случаев совместного погребения женщин и мужчин. Нет и типичных для скифских погребений вещей. Отсутствуют горит с луком и стрелами, нет скифского акинака, обычных для скифов круглодонных металлических сосудов, типичных нашивных бляшек.
Мечи имеют иную форму, стрелы хранятся в -особых колчанах, наряду с чешуйчатым панцирем появляется новый тип кольчатого, в конской сбруе впервые появляются стремена. Вместо круглых нашивных бляшек с штампованными украшениями греческого или местного звериного стиля, мы имеем характерные мелкие фигурные нашивные же бляшки в форме креста, лилии, стенных зубцов и т. п., т. е. сплошь орнаментов, типичных для восточного мира (табл. XIV, 4).
Но в общем тип вооружения старый, старыми являются и основные типы вещей, удерживается и типичное для скифских погребений сочетание греческих, иранских и местных вещей, последнее преимущественно керамика.
Среди греческих ювелирных вещей, всегда, как мы видели, приспособлявшихся к вкусам заказчиков, мы находим, наряду с вещами старой техники и старых форм, целую серию вещей нового типа, свидетельствующих о новом торжестве старых иранских или доиранских вкусов и технических навыков. Я имею в виду ювелирные вещи, в которых главное внимание обращено не на красоту форм и на богатство линий фигурного, геометрического и растительного орнамента, стройность композиции и пластику отдельных фигур, а на экспрессию движения, богатство расцветки, красочность вещей, достигаемую комбинацией драгоценных металлов, цветных камней и цветной эмали.
Этот принцип красочности и многоцветности исконен в восточном искусстве и перешел оттуда в греческую архаику вместе с соответственной техникой. Но в классический период он был заброшен и продолжал жить и, вероятно, совершенствоваться только на родине стиля и, до известной степени, в мастерских Пантикапея для некоторых вещей. Во II в. до Р. Хр. мы наблюдаем в тех же мастерских Пантикапея новый расцвет стиля и техники, продолжающих совершенствоваться и развиваться. Не может быть сомнения, что импульс дан был с Востока пришельцами, принесшими оттуда свои вкусы и подействовавшими на направление работы пантикапейских мастерских.
Новый расцвет в этой новой форме переживает и звериный стиль и именно местный звериный стиль, Почти все особенности инвентаря кубанских погребений повторяются в ряде других находок в степях юга России, особенно частых в Донской области. Почти не может быть сомнения, что мы имеем дело с любимыми вещами богатых сарматских племен, прежде всего аорсов и сираков, позднее аланов.
И эти новые влияния идут по проторенным путям далеко на север, проникая и в бассейн Камы, и в далекую Сибирь и создавая там подражания и приспособления к условиям местного быта. Очень поучительно сравнить выше описанную пряжку пояса из Майкопа (табл. XIII, 2) с сибирской бляхой, вероятно, конского набора, поступившей в Эрмитаж еще в XVIII в. (табл. XIII, 3). Сцена та же: крылатый барс, терзающий лошадь. Фигура барса здесь поразительна напряженной энергий всего стального тела зверя, экспрессией кровожадной удовлетворенности головы. Но она, все-таки, далеко уступает тем же особенностям майкопской фигуры грифона. Еще яснее оплощение в фигуре умирающей лошади: каждый мускул головы лошади на майкопской пряжке говорит о медленной агонии издыхающего в неравной борьбе животного. На сибирской бляхе это уже превратилось в схему.
Постепенно сарматы с Кубани продвигаются на Таманский полуостров, оседают там под именем Аспургиан, вытесняя синдов, и начинают, как увидим ниже, играть видную роль в Боспорском царстве римского времени. И на Тамани появляются погребения с инвентарем нового типа, вместе с сарматами проникают они и в самое Пантикапей, где, начиная со II в. по Р. Хр., начинают играть весьма видную роль.
Еще важнее то, что сарматам удается то, что не удалось скифам. Они проникли глубоко в Западную Европу, дойдя до Испании. С собою они понесли свои вкусы, свою культуру, свои любимые формы. Вещи сарматского типа, целые типичные погребения, мы находим и в Австрии и даже в далекой Нормандии.
Появление сарматов не прошло бесследно. Оно способствовало появлению в римских провинциях нового стиля — романского, повлияло на так называемый готический и внесло свою лепту в историю западно-европейского искусства.