Книга LVIII

1. В это время Тиберий оставил Рим и никогда больше не возвратился в город[1], хотя всегда намеревался поступить гак и все время слал сообщения по этому поводу.
Он причинил римлянам многие беды, ибо губил понапрасну людские жизни и на государственной службе, и по своей личной прихоти Например, он решил удалить из города звериные травли; и когда впоследствии некоторые и попытались показать их вне города, то погибли под развалинами своих частных театров, построенных из досок[2].
Некий Латиарий, спутник Сабина (одного из виднейших людей в Риме), желая оказать услугу Сеяну, спрятал некоторых сенаторов в каморке дома, где жил его друг, а затем повел беседу с Сабином; и, произнося некоторые из своих обычных замечаний, побудил того также свободно высказать все. что он имел в своих мыслях. Ибо таков способ действия тех, кто желает выступать доносчиком. - высказать некие оскорбительные замечания о ком-то или поведать некую тайну, так, чтобы его жертва, то ли оттого, что выслушивала, то ли оттого, что говорила нечто подобное, могла навлечь на себя обвинение. Для доносчиков, естественно, когда они намеренно действуют подобным образом, такая свобода в словах не влечет никакой опасности, так как они должны говорить, как они делают, не из-за своих действительных чувств, но из желания обвинить других; их жертвы, наоборот, карают за малейшее необычное слово, какое они могут произнести. Именно так случилось в рассматриваемом случае. Сабин был в тот же день заключен в тюрьму, и позже погиб без суда, его тело стащили вниз по Лестнице Стенаний и сбросили в реку[3]. Его дело было в глазах всех достаточно зловещим само по себе; но оно выглядело еще печальнее из-за поведения собаки, принадлежавшей Сабину, которая пошла с ним в тюрьму, оставалась возле него во время его смерти и, наконец, прыгнула в реку за его телом. Достаточно об этом деле.
2. В это время также скончалась Ливия в возрасте восьмидесяти шести лет[4]. Тиберий не навестил ее во время ее болезни и не присутствовал на выносе тела; в действительности он вообще не сделал никаких распоряжений в ее честь, за исключением общественных похорон и изображений, и некоторых других знаков уважения[5]. Что касается того, чтобы обожествить ее, он запретил это совершенно. Сенат, однако, не удовлетворился простым утверждением мер, о которых он приказал, но объявил траур по ней со стороны женщин в течение целого года, хотя и одобрил предложение Тиберия не отказываться от ведения общественных дел даже в это время. Они, кроме того, постановили арку в ее честь - отличие, не присуждавшееся никакой другой женщине - потому что она спасла многим из них жизни, воспитала детей многих, и помогла многим выплатить приданое их дочерей, из-за всего этого некоторые называли ее Матерью Отечества. Она была похоронена в мавзолее Августа.
Среди многих ее превосходных поступков, о которых сообщают - следующий. Однажды, когда некие обнаженные мужчины встретились ей, и должны были быть из-за этого казнены, она спасла их жизни, сказав, что для целомудренных женщин такие мужчины ни на йоту не отличаются от статуй. Когда кто-то спросил ее, как и каким путем она приобрела столь сильное влияние на Августа, она ответила, что будучи самою во всем более целомудренной, делая с удовольствием все то, что радовало его, и не вмешиваясь ни в какое из его дел, особенно, делая вид, что не знает и не замечает предпочтения его страсти. Таков был характер Ливии. Арка, утвержденная ей, однако, не была построена, по той причине, что Тиберий пообещал возвести ее за собственный счет; ибо, поскольку он стеснялся высказаться за отмену постановления, то сделал его пустым таким образом, что и не позволил выполнить работу за общественный счет, и сам не уделил ей внимания.
Сеян занесся до еще больше. Было постановлено, чтобы день его рождения отмечался всенародно, и количество статуй, воздвигнутых сенатом и сословием всадников, трибами и выдающимися гражданами, превзошло всякую способность сосчитать. Отдельных посланников посылали к нему и к Тиберию сенат, всадники, а также народ, выбиравший их из трибунов и плебейских эдилов. За них обоих они одинаково возносили молитвы, и приносили жертвы, и клялись их Удачами.
3. Тиберий теперь нашел возможность обрушиться на Галла, который был женат на прежней супруге Тиберия и некогда слишком дерзко высказывался по поводу власти[6]. Тот ныне заискивал перед Сеяном, то ли искренне, потому что полагал, будто этот сановник станет императором, то ли из опасений по поводу Тиберия, то ли, возможно, для того, чтобы, подталкивая Сеяна к заговору, вызвать подозрения к нему у самого императора, и так вызвать его крушение; во всяком случае, именно он предложил большую и самую важную часть почестей, утвержденных тому, и стремился стать одним из посланников. Тиберий, соответственно, послал письмо по поводу Галла в сенат, объявляя, между прочим, что этот человек ревнует к дружбе императора с Сеяном, несмотря на то, что сам Галл имел своим другом Сириака. Он не поставил в известность об этом Галла, но вместо того обращался с ним со всем радушием. Таким образом, с этим человеком произошло удивительное событие, никогда не случавшееся с кем-либо еще: в один и тот же день был дан пир в его честь в доме Тиберия, где за него поднималась чаша дружбы, и он был осужден в сенате, и был послан претор, чтобы связать его и отвести на казнь. Все же Тиберий, поступив таким образом, не позволил своей жертве умереть, несмотря на желание прочих предать его смерти сразу же по оглашении приговора. Вместо этого, чтобы сделать его участь настолько жестокой, насколько возможно, он предложил Галлу ободриться, и предписал сенату, чтобы его охраняли без оков, пока сам он не прибудет в город; его цель, как я сказал, состояла в том, чтобы заставить заключенного страдать как можно дольше и от бесчестья и страха. Так и произошло; ведь он содержался под надзором консулов каждого года, кроме тех случаев, когда Тиберий занимал эту должность, и тогда его охраняли преторы; и это делалось для предотвращения не его спасения, но его смерти. Он не имел при себе никакого спутника или слуги, ни с кем не говорил, и не видел никого, кроме тех случаев, когда был вынужден принять пищу. И пища была такого качества и в таком количестве, чтобы не доставить ему какое-нибудь удовольствие или силы, но все же не позволить ему умереть. Это было, на самом деле, самой ужасной частью его наказания. Тиберий сделал то же самое и в случае некоторых других. Например, он заключил в тюрьму одного из своих приближенных, а затем, когда зашел разговор его о казни, сказал: "Я еще не примирился с ним". Другого человека, подвергнутого жесточайшим мучениям, установив затем, что жертву обвинили несправедливо, он приказал как можно скорее убить, заявив, что тот был слишком тяжко оскорблен, чтобы жить с честью[7]. Сириака, который не был ни осужден, ни обвинен в чем-либо преступном, но был известен своей образованностью, убили просто потому, что Тиберий назвал его другом Галла.
Сеян выдвинул ложное обвинение также против Друза посредством жены последнего[8]. Ибо, поддерживая незаконные отношения с женами почти всех видных людей, он знал то, что их мужья говорили и делали; и, кроме того, делал их орудиями своих преступлений, обещая жениться на них. Но теперь, когда Тиберий просто отослал Друза в Рим, Сеян, опасаясь, что он мог бы передумать, убедил Кассия предложить некие действия против молодого человека[9].
Возвеличив Сеяна до вершины славы и сделав его членом своей семьи союзом с Юлией, дочерью Друза[10], Тиберий затем убил его.
4. Теперь Сеян изо дня в день становился все могущественнее и грознее, так, что сенаторы и прочие смотрели до него, будто он был действительным императором, и относились к Тиберию с небольшим уважением. Когда Тиберий узнал это, то не отнесся легкомысленно либо пренебрежительно, но с тех пор боялся, что они могли бы напрямую объявить того соперничающим императором. Он ничего не сделал открыто, что и говорить, так как Сеян полностью распоряжался всей преторианской стражей и приобрел расположение сенаторов, частично благодеяниями, которые оказывал, частично надеждами, которые вдохновлял, а частично запугиванием: он кроме того сделал всех приближенных Тиберия до такой степени своими друзьями, что они немедленно сообщали ему совершенно обо всем, что император говорил или делал, тогда как никто не сообщал Тиберию о том, что делал Сеян. Поэтому Тиберий стал нападать на него другим способом; он назначил его консулом и назвал его товарищем своих забот, часто повторял фразу "Мой Сеян", и сделал её всем известной, используя в письмах, с которыми обращался к сенату и народу[11]. Люди были соответственно обмануты таким поведением, полагая его искренним, и так повсюду понаставили обоим бронзовые статуи, вместе помещали их имена в надписях, и установили в театрах позолоченные кресла для обоих. Наконец было постановлено, что они должны совместно избираться консулами каждые пять лет, и что граждане в полном составе должны выходить встречать обоих всякий раз, когда они войдут в Рим. И, наконец, они принесли жертвы изображениям Сеяна, как делали по отношению к Тиберию.
В то время, как дела с Сеяном шли таким образом, многие из других видных людей погибли, среди них Гай Фуфий Гемин[12]. Этот человек, обвиненный в преступлении оскорбления величия против Тиберия, принес свое завещание в помещение сената и зачитал его, показав, что оставил своими наследниками в равных долях своих детей и императора. После того, как он был обвинен в трусости, он ушел домой прежде, чем состоялось голосование; затем, узнав, что прибыл квестор, чтобы совершить его казнь, он нанес себе удар, и, показав тому рану, воскликнул: "Сообщи сенату, что гак умирает мужчина". Подобным же образом его жена, Мутилия Приска, против которой были выдвинуты определенные обвинения, вошла в здание сената и там нанесла себе удар кинжалом, который тайно принесла.
Затем он погубил Мукию, ее мужа и двух дочерей из-за ее дружбы с его матерью.
При Тиберии все, кто обвинял кого-либо, получали деньги, и весьма крупные суммы, и из имущества жертв, и из общественной казны, и, кроме того, различные почести. Были даже случаи, когда люди, безрассудно повергнувшие других в ужас или охотно вынесшие им смертные приговоры, получали то ли статуи, то ли триумфальные почести. Из-за этого некоторые выдающиеся мужи, считавшиеся достойными некоторых таких почестей, не стали принимать их, чтобы нельзя было когда-нибудь подумать, что и они подобны этим людям.
Тиберий, притворившись больным, послал Сеяна в Рим с заверением, что сам последует за ним. Он объявил, что часть его собственной души и тела отрывалась от него, и со слезами обнял и расцеловал его, так, что Сеян еще больше возликовал.
5. Сеян стал столь великой особой по причине как собственной крайней надменности, так и своих широких полномочий, что, говоря кратко, сам себе он казался императором, а Тиберий своего рода правителем острова, поскольку последний проводил свое время на острове Капреи. Там было соперничество и толкотня в дверях большого человека, боязнь людей не просто остаться незамеченными своим господином, но даже оказаться среди последних, явившихся перед ним; за каждым словом и взглядом, особенно в случае самых выдающихся людей, тщательно наблюдали. Те ведь, кто занимает видное положение вследствие прирожденных достоинств, не слишком ищут признаки дружбы у других, и если таких проявлений со стороны этих других недостает, не осуждают их за это, поскольку очень хорошо знают, что на них не смотрят сверху вниз; но, с другой стороны, те, кто наслаждается случайным блеском, крайне нетерпеливо ищут всякого подобного внимания, полагая его необходимым отражением своего нынешнего положения, и если они не в состоянии приобрести его, так раздосадованы, будто их оклеветали, и так рассержены, словно их оскорбили. Поэтому по отношению к таким людям проявляют большее рвение, можно даже сказать, нежели в случае самих императоров; ведь для последних считается достоинством простить кого-либо в случае проступка, но для первых такое поведение, как они думают, показывает их слабость, тогда как нападать и мстить, как они полагают, служит доказательством великой силы.
Тогда на Новый год[13], когда все собрались в доме Сеяна, ложе, стоявшее в гостиной, целиком развалилось под тяжестью взгромоздившихся на него людей; и, когда он оставлял дом, ласка прошмыгнула сквозь толпу. После того, как он принес жертву на Капитолии и затем спускался на Форум, слуги, действовавшие как его телохранители, оказались оттесненными на дорогу, ведущую к тюрьме, неспособные из-за толпы следовать за ним, и, спускаясь по лестнице, по которой сбрасывали осужденных преступников, они поскользнулись и упали. Позже, когда он совершал птицегадание, не появилась ни одна птица доброго предзнаменования, но множество ворон летало вокруг него и каркало, потом все вместе они отлетели к тюрьме и уселись там.
6. Ни Сеян, ни кто-либо другой не приняли эти предзнаменования близко к сердцу. Ведь ввиду состояния его дел, даже если бы некий бог явно предсказал, что столь великое изменение имело бы место в скором времени, никто не поверил бы этому. Итак, они без конца клялись его Удачей и называли его коллегой Тиберия, тайно подразумевая высшую власть, а не консульство. Тиберий, однако, который больше не был в неведении относительно своего вельможи[14], обдумывал, как бы он мог предать его смерти; но, не находя никакого способа сделать это открыто и безопасно, он обращался и с самим Сеяном, и с римлянами совершенно замечательным образом, чтобы дознаться точно, что было у них на уме. Он продолжал отправлять послания со всеми подробностями о своем состоянии и Сеяну, и сенату, то сообщая, что у него очень плохо со здоровьем и он почти при смерти, то, что он прекрасно себя чувствует и скоро сам прибудет в Рим. Одновременно он безудержно хвалил Сеяна, а затем также безудержно порицал его; и, отметив по своему усмотрению почестями некоторых друзей Сеяна, он подверг позору других. Таким образом Сеян, наполненный поочередно то беспредельным воодушевлением, то беспредельным страхом, находился в постоянной тревоге; в самом деле, ему не приходилось, с одной стороны, опасаться и, следовательно, пытаться произвести переворот, ибо ему все еще оказывали почести, ни, с другой стороны, быть уверенным в себе и обратиться к какому-нибудь отчаянному предприятию, поскольку он часто оказывался униженным. То же было и со всем народом - они продолжали слышать поочередно самые противоречивые сообщения, приходившие с краткими промежутками, и потому были неспособны решить: то ли относиться к Сеяну с прежним восхищением или, с другой стороны, проявлять к нему презрение, в то время как по поводу Тиберия, они гадали, собирается ли он умирать или возвращаться в Рим; вследствие этого они непрерывно пребывали в состоянии сомнения.
7. Сеян был встревожен всем этим, и еще больше встревожился, когда одна из его статуй сначала треснула, а потом задымилась, и затем, когда была снята голова, чтобы можно было увидеть причину случившегося, оттуда вывалилась огромная змея; затем, когда статуе была тотчас поставлена новая голова, и Сеян из-за предзнаменования собирался принести себе жертву (он дошел, в самом деле, до совершения таких жертвоприношений), была обнаружена веревка, обмотанная вокруг шеи статуи. Кроме того, было происшествие со статуей Удачи, принадлежавшей, как говорят. Туллию, одному из прежних царей Рима, но в то время хранившейся Сеяном в его доме, что было источником его большой гордости: он сам видел, как эта статуя повернулась к нему спиной в то время, как он жертвовал <...>, а позже другие, которые вышли с ним. Эти случаи пробудили в людях подозрения; но так как они не знали намерений Тиберия, и, кроме того, должны были учитывать непостижимость его нрава и неустойчивость человеческих дел, они избрали средний путь. С глазу на глаз они беспокоились о собственной безопасности, но на людях еще больше заискивали перед ним, тем более, что Тиберий сделал и Сеяна, и его сына жрецами наряду с Гаем[15]. Таким образом, они вручили ему проконсульскую власть, и постановили также, чтобы консулам каждого года предписывалось подражать ему в исполнении должности. Что касается Тиберия то, хотя он и удостоил его жречеством, все же не посылал за ним; наоборот, когда Сеян попросил разрешения посетить Кампанию, приводя в оправдание, что его невеста больна, император приказал ему остаться там, где он был, потому что сам собирался без промедления прибыть в Рим.
8. Это было тогда одной из причин, но которой Сеян вновь оказался отдаленным; случилось также, что Тиберий, назначив Гая жрецом, похвалил его и сделал некоторые намеки, что намеревается сделать его преемником на престоле. Сеян из-за этого готов был начать мятеж, тем более, что воины склонны были повиноваться ему во всем, если бы не чувствовал, что народ был очень рад милости, оказанной Гаю, из уважения к памяти о Германике, его отце. Поскольку ранее он полагал, что они тоже на его стороне, то теперь, найдя их горячими сторонниками Гая, был обескуражен и сожалел, что не начал восстание во время своего консулата. Прочие все более удалялись от него не только по этим причинам, но также и потому, что Тиберий отменил обвинительный приговор врагу Сеяна, человеку, избранному за десять лет до этого управлять Испанией, и теперь, благодаря влиянию Сеяна, привлеченному к суду по некоторым обвинениям; после чего, из-за этого случая, он предоставил общую неприкосновенность от таких исков в течение определенного времени перед вступлением в должность для всех, назначенных управлять провинциями или исполнять любые другие общественные обязанности. И в письме к сенату о смерти Нерона он упомянул Сеяна просто по имени, без дополнения общепринятых титулов. Кроме того, поскольку Сеяну приносились жертвы, он запретил совершать такие жертвоприношения любому человеку; и поскольку Сеяну утверждались многие почести, он запретил рассмотрение любых мер, которые предполагали бы почести для него самого. Он, что и говорить, запретил такие действия гораздо раньше, но теперь, из-за Сеяна, возобновил свой категорический запрет; для того, кто не позволял ничего подобного по отношению к себе самому, будет естественно не разрешать этого в случае другого.
9. Ввиду всего этого народ стал все более пренебрегать Сеяном; в самом деле, избегали даже встречаться с ним или оставаться с ним наедине, и даже слишком подчеркнуто, чтобы это оставалось незамеченным. Поэтому, когда об этом стало известно Тиберию, он набрался храбрости, полагая, что будет иметь народ и сенат на своей стороне, и напал на него. Сначала, чтобы отстранить его от своей охраны настолько, насколько возможно, он распространил слух, что собирается предоставить ему трибунскую власть. Тогда же он отправил послание сенату против него с Невием Серторием Макроном, которого тайно уже назначил командовать телохранителями, и дал предписания в отношении всего, что должно было быть сделано[16]. Макрон вошел в Рим ночью, как будто по некоему иному поручению, и сообщил о предписанном ему Меммию Регулу, тогдашнему консулу (его коллега примкнул к Сеяну), и Грекинию Лакону, начальнику ночной стражи. На рассвете Макрон поднялся на Палатин (так как сенат должен был заседать в храме Аполлона), и столкнулся с Сеяном, который еще не вошел. Почувствовав, что тот обеспокоен, поскольку Тиберий не прислал ему никакого сообщения, он ободрил его, сказав в стороне и по секрету, что несет ему трибунскую власть. Пришедший в восторг от этого известия, Сеян помчался в зал заседаний сената. Макрон тогда отослал назад в их лагерь преторианцев, охранявших Сеяна и сенат, открыв им свои полномочия и объявив, что он доставил письмо от Тиберия, даровавшего им награды. Затем, разместив у храма на их месте ночную стражу, он вошел, отдал консулам письмо, и вышел снова прежде, чем послание было прочитано. Он тогда предписал держать там охрану Лакону, а сам поспешно ушел к лагерю, чтобы предотвратить всякое выступление.
10. Тем временем письмо было прочитано[17]. Оно было долгим, и обвинения Сеяну не были собраны вместе, но сначала шли некоторые другие вопросы, затем небольшое порицание его поведения, потом что-то еще, и после того небольшое число дальнейших упреков ему; а в завершение говорилось, что два сенатора, которые были среди его ближайших приближенных, должны быть казнены, и что сам он должен содержаться под стражей. Ибо Тиберий воздержался от прямого приказа казнить его, не потому, что не желал дать такое приказание, но потому что боялся, как бы какие-нибудь волнения не последовали за таким решением. Во всяком случае, он притворился, что не может даже безопасно совершить поездку в Рим, и потому вызывал к себе одного из консулов. Само письмо содержало не более этого; но можно было наблюдать за многими смотревшими и слушавшими, какое впечатление оно на них производило. Сначала, прежде, чем оно было прочитано, они восхваляли Сеяна, полагая, что он вскоре получит трибунскую власть, и продолжали приветствовать его, ожидая почестей, на которые рассчитывали, давая понять, что будут соревноваться в их даровании. Когда, однако, ничего подобного не оказалось, но они снова и снова слышали только обратное тому, чего ожидали, они были сначала озадачены, а затем повергнуты в глубокое уныние. Некоторые из находившихся возле него тут же встали и оставили его; поскольку теперь больше не хотели разделять ту же скамью с человеком, чья дружба ранее была предметом их вожделения. Тогда преторы и трибуны окружили его, чтобы не позволить ему бежать и вызвать какие-либо волнения, поскольку он, конечно, поступил бы так, если бы был встревожен вначале, услышав какое-либо общее обвинение. Но так как по мере чтения он не придал сколько-нибудь большого значения последовательным упрекам, так как они были незначительны и разрозненны, и, главное, теша себя надеждой, что в лучшем случае никаких дальнейших обвинений, или, по крайней мере, ни одного, от которого нельзя было бы оправдаться, не содержится в письме, он упустил время и остался на своем месте.
Тем временем Регул вызвал его выйти вперед, но он не обратил на это внимания, и не из презрения - поскольку он был уже унижен - но из непривычки к тому, чтобы к нему обращались с приказами. Но когда консул, возвысив свой голос и вновь указывая на него, произнес во второй и в третий раз: "Сеян, выйди сюда!" - он просто спросил его: "Я? Ты зовешь меня?" Наконец, однако, он встал, и Лакон. который тогда вернулся, занял свое место подле него. Когда, наконец, чтение письма было закончено, все единогласно осуждали его и угрожали ему, некоторые, потому что они были обижены, другие через опасения, некоторые, чтобы скрыть свою дружбу с ним, а все остальные - из радости от его крушения. Регул не испросил мнения всех сенаторов и никому не предложил смертной казни, боясь противодействия некоторой части и волнений вследствие этого; ведь Сеян имел многочисленных родственников и друзей. Он просто спросил одного единственного сенатора, не должен ли тот быть заключенным в тюрьму, и когда получил утвердительный ответ, вывел Сеяна из сената, и вместе с другими должностными лицами, а также Лаконом препроводил в тюрьму.
11. Вслед за этим можно было присутствовать при таком превосходном доказательстве людской непрочности, что оно могло бы навсегда предостеречь от надувания тщеславием. Ибо человека, которого утром они провожали в зал сената как высшее существо, они же теперь волокли в тюрьму, как не лучшего, чем худшие; на него, кого они ранее называли достойным многих венцов, они теперь наложили оковы; его, к кому они имели привычку обращаться как к господину, они теперь охраняли как беглого раба, обнажив ему голову, когда он хотел покрыть ее; его, кого они облачили в тогу с пурпурной каймой, они били по лицу; и его, которого они имели привычку обожествлять и приносить ему жертвы как богу, они теперь влекли на казнь. Народ тоже нападал на него, выкрикивая многие упреки за жизни, которые он забрал, и многие насмешки из-за надежд, которые он лелеял. Они сбрасывали, разбивали и разрушали все его изображения, как если бы таким образом расправлялись с ним самим, и он, благодаря этому, стал свидетелем того, что было предназначено для него самого. В тот момент, это верно, он был просто брошен в тюрьму; но чуть позже, в тот же самый день, сенат собрался в храме Согласия недалеко от тюрьмы, и когда они увидели отношение народа, и что рядом не было ни одного преторианца, осудили его на смерть[18]. По их приказу он был казнен, и его тело сброшено с Лестницы Стенаний, отдано на глумление толпы в течение целых трех дней, а потом выброшено в реку. Его дети тоже были казнены в соответствии с постановлением, девочку (которую он обручил с сыном Клавдия), сначала изнасиловал государственный палач на основании того, что было бы незаконно казнить в тюрьме девственницу[19]. Его жена Апиката не была осуждена, это так, но узнав, что дети ее мертвы, и увидев их тела на Лестнице Стенаний, она забрала их, и написала показания о смерти Друза, направленные против Ливиллы, его жены, которая была причиной ссоры между нею и ее мужем, приведшей к их разводу; затем, отправив этот документ Тиберию, она покончила с собой. Случилось так, что Тиберий прочитал ее сообщение; и когда он получил доказательства его правдивости, он казнил Ливиллу и все прочих, там упомянутых[20]. Я, впрочем, слышал, что он пощадил Ливиллу из уважения к ее матери Антонии, и что Антония сама по собственной воле убила свою дочь, уморив голодом. Эти события, однако, произошли позже.
12. В описываемое время в городе происходили большие волнения; народ убивал, по мере того, как узнавал, всякого, кого считал обладавшим большим влиянием на Сеяна и совершавшим дерзости, чтобы понравиться ему. Солдаты, тоже возмущенные, потому что их подозревали в дружелюбии к Сеяну, и потому что ночную стражу предпочли им как более верную императору, принялись жечь и грабить, несмотря на то, что магистраты в полном составе охраняли весь город по приказу Тиберия. Больше того, даже сенат не остался спокойным; но те из его членов, которые заискивали перед Сеяном, были очень обеспокоены из страха мести; и те, кто обвинял или свидетельствовал против других, были полны страха из-за преобладавшего подозрения, что их жертвы были погублены в интересах Сеяна, а не Тиберия. Было, впрочем, очень незначительное количество смельчаков, остававшихся свободными от этих опасений и ожидавших, что Тиберий станет умереннее. Ибо, как обычно случается, они возлагали ответственность за свои прежние несчастья на человека, который погиб, и винили императора в немногих или ни в одном из них; по поводу большинства этих случаев они говорили, что он либо был не осведомлен о них, либо вынужден был поступать против своего желания. Таковы были частные мнения разных групп; но на людях они проголосовали, как будто были избавлены от тирании, не придерживаться никакого траура по покойному и установить на Форуме статую Свободы; должно было быть проведено также празднество с участием всех магистратов и жрецов, событие, прежде никогда не случавшееся; и день, в который умер Сеян, должен был ежегодно отмечаться конными состязаниями и травлей диких зверей под руководством членов четырех жреческих коллегий и августалов, еще одно дело, которое прежде никогда не делалось. Таким образом, чтобы отпраздновать падение человека, которого они сами привели к крушению, награждая чрезмерными и неслыханными почестями, они установили обряды, неизвестные даже в честь богов. Настолько, впрочем, было ясным понимание того, что именно эти почести лишили его рассудка, что они сразу же прямо запретили оказывать кому-либо чрезмерные почести и, подобным же образом, клясться чьим-либо именем, кроме имени императора. Однако, хотя они приняли такие постановления, словно по некоему божественному наитию, они вскоре обратились к прислужничеству перед Макроном и Лаконом. Они предоставили им большие денежные суммы, и также присвоили Лакону ранг квестория, и Макрону - претория; они, кроме того, позволили им смотреть игры с сенаторских скамей и носить окаймленную пурпуром тогу на справляемых по обету праздниках. Эти двое, однако, не приняли таких почестей, ибо пример, все еще столь свежий в их памяти, служил средством устрашения. И при этом Тиберий не принял ни одной из многочисленных почестей, утвержденных ему, главной из которых было предложение именовать его Отцом Отечества, во всяком случае, теперь, а также то, чтобы день его рождения отмечали конными состязаниями с десятью заездами и пиром сенаторов. Напротив, он вновь уведомил, что никто не должен вносить подобных предложений. Таковы были события, произошедшие в городе.
13. Тиберий какое-то время был в большом страхе, что Сеян займет город и придет против него на кораблях, и потому держал суда в готовности, чтобы бежать, если что-то подобное произойдет; он также приказал Макрону, как говорят некоторые, привести Друза перед сенатом и народом в случае какого-нибудь мятежа, и провозгласить его императором[21]. Когда же теперь он узнал, что Сеян мертв, он обрадовался, что было естественно, но не стал принимать посольства, посылавшиеся поздравить его, хотя многие сенаторы и многие из всадников и народа были посланы, как и прежде. В самом деле, он отказал даже консулу Регулу, всегда преданному его интересам, который прибыл по личному приказу императора, чтобы обеспечить безопасность его поездки в город.
14. Таким образом погиб Сеян, достигнув перед тем большей власти, чем любой из занимавших то же положение и прежде, и после него, за исключением Плавтиана[22]. Кроме того, его родственники, его спутники, и все остальные, кто оказывал ему услуги и предлагал предоставлять ему почести, были привлечены к суду. Большинство их было обвинено за действия, ранее делавшие их предметом зависти; и их сограждане осудили их за меры, которые сами же перед тем утвердили. Многих людей, судимых по различным обвинениям и оправданных, снова обвинили и затем осудили на том основании, что они были спасены прежде по милости человека, ныне павшего. Соответственно, если никакое другое обвинение не могло бы быть выдвинуто против человека, лишь то обстоятельство, что он был другом Сеяна, было достаточным, чтобы подвергнуть его каре - как будто, воистину, сам Тиберий не любил его и таким образом не побуждал других проявлять такое рвение по его поводу. Среди тех, кто делал доносы такого рода, были те самые люди, которые отличались в заискивании перед Сеяном; ведь, поскольку они точно знали тех, кто был в том же положении, что и они сами, им не составляло никакого труда разыскать таковых или обеспечить их осуждение. Так эти люди, надеясь спасти таким путем себя и, кроме того, получить деньги и почести, обвиняли других или свидетельствовали против них; ио, как оказалось, не оправдали ни одной из своих надежд.
15. Ведь, так как они сами подпадали под те же обвинения, по которым преследовали по суду других, они тоже погибли, отчасти именно по этой причине, а отчасти как предатели своих друзей. Из тех, против кого были выдвинуты обвинения, многие присутствовали, чтобы выслушать обвинения и защищаться, и некоторые при этом очень свободно выражали свои мысли; но большинство совершало самоубийство до суда. Они делали это, главным образом, чтобы избежать оскорблений и поругания. Ибо всеми, против кого выдвигали всякое такое обвинение, сенаторами, как и всадниками, женщинами, как и мужчинами, набивали тюрьму, а после того, как они были осуждены, или платили там штраф, или сбрасывались с Капитолия трибунами или даже консулами, после чего их тела валялись на Форуме, а затем сбрасывались в реку[23]. Но их цель состояла частично и в том, чтобы их дети могли бы унаследовать их имущество, так как очень немногие состояния тех, кто добровольно умер до суда, были конфискованы. Тиберий таким образом приглашал людей стать своими собственными убийцами, с тем, чтобы он мог бы избежать славы того, кто убил их - будто не было гораздо ужаснее заставить человека умереть от своей собственной руки, чем отдать его палачу[24].
16. Большинство состояний тех, кто оказался не в состоянии умереть таким образом, было конфисковано, только немногое или даже вовсе ничего отдали их обвинителям; тогда Тиберий стал склонен держаться намного большей строгости в том, что касается денег. По этой причине он увеличил до одного процента определенный налог, который до того составлял только половину процента, и принимал всякое наследство, оставшееся ему; впрочем, почти каждый оставлял ему кое-что, даже те, кто накладывали на себя руки, ведь они также делали относительно Сеяна, пока тот был жив[25].
Кроме того, с той самой целью, которая побудила его не отбирать богатство добровольно погибших, Тиберий сделал так, чтобы все обвинения приносились в сенат, чтобы сам он мог быть свободен от упреков (как он вообразил), а сенат должен был бы принять всю вину за ошибки на себя. Из этого сенаторы ясно постигли теперь, когда погибали от рук друг друга, что их прежние беды были делом Тиберия настолько же, насколько делом Сеяна. Ибо случалось, что не только те, кто обвинял других, предавались суду и те, кто свидетельствовал против других, теперь встретили свидетельствующих против них, но также и те, кто осуждал других, были обвинены в свою очередь. Так произошло, что Тиберий не пощадил никого, но использовал всех граждан без исключения друг против друга, и никто не мог полагаться на преданность какого-нибудь приятеля; но виновный и невинный, робкий и бесстрашный находились в одинаковом положении, когда оказывались лицом к лицу с расследованием обвинений, касавшихся действий Сеяна. Ведь, хотя он и решил через продолжительное время объявить своего рода амнистию за эти преступления, для чего позволил всем желавшим справить поминки по Сеяну (запретив любое вмешательство в такие дела также в случае любого другого человека, хотя постановления по этому поводу часто принимались), он не следовал этому решению на самом деле, но через короткое время подверг карам очень многих за то, что они так почтили Сеяна, по разным несправедливым обвинениям, наиболее частым обвинением им было, что они изнасиловали и убили своих ближайших родственниц.
17. Когда дела приобрели тогда такой оборот, и не было человека, который мог бы отрицать, что не был бы рад порвать плоть императора зубами, забавное происшествие имело место в следующем году, когда Гней Домитий и Камилл Скрибониан стали консулами[26]. Давно уже прекратился обычай, чтобы члены сената приносили присягу на Новый год каждый за себя; вместо этого один из их числа, заранее определенный, приносил клятву за всех, а остальные выражали свое согласие. В том случае, однако, они поступили не так, но по собственному побуждению, без какого-либо принуждения, поклялись отдельно и каждый за себя, как будто это делало их более верными присяге. Следует пояснить, что ранее многие годы император возражал против каких-либо присяг в поддержку его правительственных деяний, как я уже говорил. В это же самое время случилось еще одно происшествие, еще забавнее этого: они постановили, чтобы Тиберий выбрал из их числа стольких, скольких пожелает, и использовал двадцать из них, отобранных но жребию и вооруженных кинжалами, как охранников всякий раз, когда будет входить в зал сената. Однако, поскольку солдаты стояли на страже вне здания, и никакое частное лицо не могло пройти внутрь, их решение, что ему следует дать охрану, очевидно, не было направлено против кого-нибудь, кроме их самих, указывая таким образом, что они были его врагами.
18. Тиберий, конечно, похвалил их и изобразил благодарность за их добрую волю, но отклонил их предложение, как не имеющее примера[27]; ибо он не был настолько прост, чтобы вручить клинки тем самым людям, которых ненавидел, и которыми был ненавидим. Во всяком случае, вследствие этих самых мер он начал становиться все более подозрительным к ним (ибо всякое неискреннее действие, предпринимаемое кем-либо из лести, неизбежно подозревается) и, совершенно не принимая во внимание все их постановления, осыпал почестями и на словах, и в деньгах преторианцев, хоть и знал, что они были на стороне Сеяна, с тем, чтобы он мог бы рассчитывать на их особенное усердие против сенаторов. Был и другой случай, что и говорить, когда он похвалил сенаторов; это было тогда, когда они постановили, чтобы оплата преторианцев осуществлялась из государственного казначейства. Так, самым успешным образом он продолжал обманывать одних своими словами, привлекая других своими делами. Например, когда Юний Галлион предложил, что преторианцам, закончившим срок своей службы, следует дать привилегию смотреть игры со всаднических мест, он не только сослал его, по тому лишь обвинению, что тот очевидно стремился побудить преторианцев быть более верными государству, чем императору, но, кроме того, когда узнал, что Галлион остановился на Лесбосе, лишил его безопасного и удобного существования там и заключил под присмотр магистратов, как когда-то сделал с Галлом[28]. И все же чтобы показать обеим сторонам свое отношение к каждой из них, он вскоре попросил сенат, чтобы Макрон и определенное число военных трибунов сопровождало бы его в зал сената, говоря, что такой охраны было бы достаточно. Он, конечно, не имел никакой потребности в этом, поскольку и в мыслях не собирался когда-либо войти в город снова; но желал показать свою ненависть к ним и свое расположение к воинам охраны. И сами сенаторы признали это положение; во всяком случае, они добавили к постановлению пункт, предусматривавший, что они должны обыскиваться при входе, чтобы удостовериться, что никто не скрывает кинжал под одеждой. Это решение они приняли в следующем году.
19. Во время, о котором идет речь, он пощадил, среди прочих, близких к Сеяну, Лукия Кесиана, претора, и Марка Терентия, всадника. Он пренебрег действиями первого, во время Флоралий устроившего, что все развлечения до сумерек устраивались плешивыми, чтобы подразнить императора, который был лысым, а ночью устроил освещение народу, покидавшему театр, факелами в руках тысячи мальчиков с бритыми макушками. Действительно, Тиберий был так далек от того, чтобы рассердиться на него, что сделал вид, будто не слышал об этом вовсе, хотя всех лысых людей впредь называли Кесианиями. Что касается Терентия, его пощадили потому, что на суде из-за его дружбы с Сеяном, он не только не отрицал этого, но даже подтвердил, что он проявлял самое большое рвение в этом и оказывал ему услуги по причине, что вельможу так высоко ценил сам Тиберий; "Следовательно, - сказал он, - если император считал правильным иметь такого друга, я также не поступал неправильно; и если он, имеющий точное знание обо всем, допускал ошибку, разве удивительно, что и я разделил его заблуждение. Ибо, воистину, это наша обязанность - лелеять всякого, кого чтит он, не рассуждая самим чересчур о том, что они за люди, но, делая нашу приязнь к ним зависящей только от одной вещи - обстоятельства, что они нравятся императору"[29]. Сенат по этой причине оправдал его и, кроме того, вынес порицание его обвинителям; и Тиберий согласился с ним. Когда Писон, городской префект, умер, он удостоил его общественных похорон, отличие, которое он предоставлял также другим[30]. На его должность он выбрал Лукия Ламию, которого давно назначил в Сирию, но задерживал в Риме. Он делал то же самое в отношении многих других, не потому, что действительно имел какую-то нужду в них, но показывая таким образом окружающим, что отличает их. Тем временем Витрасий Поллион, наместник Египта, умер[31] и он поручил страну на какое-то время некоему Гиберу, императорскому вольноотпущеннику.
20. Что касается консулов, Домитий занимал должность в течение целого года (поскольку был мужем Агриппины, дочери Германию)[32], но остальные только пока нравились Тиберию. Некоторых он назначал на более длительные сроки, а некоторых на более короткие; некоторых он удалил до конца назначенного срока, а другим позволил занимать должность дольше их времени. Он мог даже назначить человека на весь год, и затем сместить его, поставив другого, а потом еще другого на его место; а иногда, избрав консулов третьей очереди, он затем делал их консулами перед второй парой. Этот беспорядок с консулами происходил в течение всего его правления. Из кандидатов на другие должности он выбирал столько, сколько желал, и вносил их в сенат, некоторых со своей рекомендацией, и в таком случае они единодушно избирались, но в случае других, чей выбор обуславливался достоинствами соискателей, он происходил по взаимному соглашению или по жребию. После этого кандидаты проходили перед народом или перед плебсом, смотря по тому, подлежали ли они избранию тем или другим, и надлежащим образом избирались; это делалось, чтобы соответствовать освященному веками обычаю, так же, как делается сегодня, чтобы создать впечатление действительных выборов. В случае, если когда-либо не хватало кандидатов, или в случае, если они оказывались вовлеченными в непримиримую борьбу, избиралось меньшее число. Таким образом, в следующем году, когда Сервий Гальба (впоследствии ставший императором) и Лукий Корнелий имели звание консулов, было только пятнадцать преторов; и такое положение продолжалось много лет, так, что иногда избиралось шестнадцать, а иногда одним или двумя меньше.
21. Тиберий тогда приблизился к столице и находился в ее окрестностях; но он не вошел в стены, хотя был на расстоянии всего в четыре мили, и устроил браки оставшихся дочерей Германика и Юлии, дочери Друза[33]. Потому и город, в свою очередь, не справил никаких празднеств в в честь их свадеб, но все шло как обычно, даже заседания сената и рассмотрение судебных дел. Впрочем, Тиберий придавал важное значение тому, чтобы сенат собирался настолько часто, насколько ему надлежало собираться, и настаивал, чтобы они сходились не позже и расходились не раньше назначенного времени. Он также послал консулам многие предписания от своего имени, и, кроме того, приказал, чтобы некоторые послания были прочитаны ими вслух. Он избрал тот же способ и в отношении некоторых других дел - как будто не мог сам написать непосредственно сенату! Он посылал к ним не только документы, данные ему доносчиками, но также и признания, которые Макрон получил от людей под пыткой, не оставляя им таким образом ничего, кроме как голосовать за осуждение. Приблизительно в это время, однако, некий Вибеллий Агриппа, всадник, проглотил яд из перстня и умер прямо в помещении сената[34]; а Нерва, который более не мог выносить общество императора, уморил себя голодом, главным образом потому, что Тиберий вновь подтвердил законы о сделках, принятые Кесарем, в отношении которых был уверен, что они могут привести к большой потере доверия и беспорядку в финансах, и хотя Тиберий неоднократно убеждал его что-нибудь поесть, он не отвечал[35]. После этого Тиберий изменил свои решения относительно ссуд и дал сто миллионов сестерциев общественному казначейству, с условием, что эти деньги должны быть выданы сенаторами без процентов всякому, обратившемуся за этим[36]; и далее он приказал, чтобы самые ненавистные из тех, кто доносил на других, были казнены в один день. И когда человек, который был центурионом, пожелал донести на кого-то, он запретил всадникам и сенаторам.
22. За направление, избранное в этих делах, Тиберия хвалили, и особенно потому, что он не стал принимать многочисленные почести, которые были утверждены ему из-за этого. Но распутные оргии, которые он бесстыдно продолжал с людьми самого высокого звания, как мужчинами, так и женщинами, принесли ему дурную славу[37]. Например, таково было дело его друга Секста Мария. Императорская милость сделала этого человека настолько богатым и могущественным, что однажды, когда он имел тяжбу с соседом, то пригласил того быть своим гостем в течение двух дней, в первый из которых сравнял с землей поместье того человека, а на следующий восстановил его больше и богаче; и затем, когда тот не мог предположить, кто бы сделал это, Марий признал, что был причиной и одного, и другого, добавив значительно: "Так вот, и во мщении, и в признательности у меня есть и умения, и возможности". Когда этот Марий, впоследствии, отослал свою дочь, поразительно красивую девушку, в убежище, чтобы не допустить ее растления Тиберием, он сам был обвинен в преступных сношениях с нею, и из-за этого погиб вместе с дочерью[38].
Все это навлекало позор на императора, а его причастность к смерти Друза и Агриппины создала ему славу жестокости[39]. Люди полагали, что все предыдущие преследования этих двоих происходили из-за Сеяна, и ожидали, что теперь их жизни будут пощажены; поэтому, когда они узнали, что они также были убиты, были очень опечалены, частично из-за самого события, а частично потому, что, желая не допустить погребения их останков в императорской усыпальнице, Тиберий приказал так тщательно спрятать их где-то под землей, чтобы их никогда не смогли бы отыскать. Вслед за Агриппиной была убита Мунатия Планкина; до этого времени, как кажется. Тиберий, хоть и ненавидел ее (не из-за Германика, а по другой причине), однако позволял ей жить, чтобы не дать Агриппине порадоваться ее смерти.
23. Помимо всего этого, он назначил Гая квестором, хоть и не первого разряда, и пообещал выдвигать его на другие должности на пять лет раньше, чем было принято, несмотря на то, что просил сенат не делать молодого человека тщеславным многочисленными или преждевременными почестями, из опасения, он мог бы сбиться с пути тем или иным образом. Он имел также внука по имени Тиберий, но им он пренебрегал как из-за его возраста (тот был еще совсем ребенком[40]), так и из-за подозрения, что он не был сыном Друза. Он потому склонялся к Гаю как к преемнику своего единовластия, хоть и был уверен, что Тиберий недолго будет тогда жить, и будет убит самим Гаем. Ведь не было ни одной черты в нраве Гая, о которой он не был бы осведомлён; в самом деле, он как-то сказал ему, когда тот ссорился с Тиберием: "Ты убьешь его, а другие убьют тебя"[41]. Но так как он ни одного из них не чувствовал близким к себе, и хорошо знал, что Гай будет законченным негодяем, он был рад оставить ему верховную власть, чтобы, как говорят, его собственные преступления потерялись бы ввиду чудовищности преступлений Гая, и чтобы большая и самая благородная часть тех, кто остался из сената, погибли бы после его собственной смерти. Во всяком случае, он, как говорят, часто произносил старую пословицу:

Когда я мертв, огонь пожрет пусть землю.

Часто, также, он имел обыкновение называть счастливым Приама, потому что тот увлек и свою страну, и свой трон в собственном полном крушении. Свидетельство правдивости этих сведений о нем обнаруживается в событиях тех дней. Ведь такое множество сенаторов и других рассталось с жизнь, что в случае должностных лиц, избираемых по жребию, бывшие преторы получали наместничества в провинции на три года, а бывшие консулы - на шесть, вследствие нехватки людей, подходящих, чтобы сменить их. Нужно ли говорить о тех, кто был выбран им, и кому он с первого дня давал власть на многие годы?
Среди тех то, кто погиб в это время, был Галл[42]: потому что только тогда, и едва даже тогда, Тиберий примирился с ним, как сам он выразился. Таким образом, случилось, что, вопреки обычному порядку вещей, он сохранял некоторым жизнь в наказание, другим и даровал смерть как милость.
24. Было уже близко двадцатилетие правления Тиберия, но он не вступал в город, хотя и находился возле Альбана и Тускулума; однако, консулы Лукий Вителлий и Фабий Персик отпраздновали завершение второго десятилетия его власти (такое название дали вместо "двадцатилетие")[43], как если бы руководство государством было предоставлено ему снова, в подражание тому, что было некогда сделано для Августа. Но кара настигла их в то самое время, когда они справляли празднество; в течение этого времени ни один из обвиняемых не был оправдан, но все обвинены, большинство из них на основании писем Тиберия и показаний, полученных под пыткой Макроном, а остальные по подозрениям этих двоих о том, что они будто бы замышляли. Действительно, ходили слухи, что истинная причина, но которой Тиберий не приезжал в Рим, состояла в том, чтобы избежать позора, присутствуя при оглашении приговоров. Среди разных людей, погибших то ли от рук палачей, то ли от своих собственных, был Помпоний Лабеон. Этот человек, который некогда управлял Мезией в течение восьми лет после своего преторства, был обвинен вместе с женой в том, что брал взятки, и добровольно погиб вместе с нею[44].
Мамерк Эмилий Скавр, с другой стороны, никогда не управлявший провинцией и не получавший взятки, был обвинен из-за трагедии, которую написал, и пал жертвой более жестокой судьбы, чем та, какую описал. Название его драмы было "Атрей", и, по примеру Эврипида, в ней советовали одному из подданных того монарха, как вынести безумие правящего государя. Тиберий, прослушав ее, заявил, что это написано про него, утверждая, что именно он был "Атреем" из-за своей кровожадности; и, заметив: "А его я сделаю Аяксом" - он заставил того совершить самоубийство[45]. Вышеупомянутое, однако, не было обвинением, которое на самом деле было выдвинуто против него, но вместо того он был обвинен в прелюбодеянии с Ливиллой; действительно, многие другие также были наказаны из-за нее, некоторые обоснованно, а некоторые вследствие наветов.
25. Когда дела в Риме находились в таком состоянии, подвластные земли тоже не были спокойны.
В то самое время молодой человек, утверждавший, что он Друз, появился в областях Греции и Ионии, города принимали его с радостью и поддерживали его притязания. Он мог бы достичь Сирии и обмануть легионы, но кто-то не признал его, задержан и доставил к Тиберию[46].
После этого Гай Галл и Марк Сервилий стали консулами[47]. Тиберий был в Антиуме, справляя празднество в честь брака Гая[48]; но даже по такому случаю не вошел в Рим из-за дела некоего Триона Фулькиния. Этот человек, бывший другом Сеяна, но сохранявший расположение Тиберия из-за своих услуг доносчика, был обвинен и предан суду; и, напуганный, он покончил с собой прежде, чем его можно было бы осудить, грубо обругав в своем завещании и императора, и Макрона. Его сыновья, теперь, не смели обнародовать завещание, но Тиберий, узнав, что было там написано, приказал принести его в сенат[49]. Ибо на самом деле его маю задевали такие вещи, и он подчас намеренно предавал гласности обвинения по поводу его поступков, которые держались в тайне, как будто это были хвалебные речи. Во всяком случае, он послал сенату все утверждения, которые Друз сделал во время своих страданий и бедствий. Помимо Триона, погибшего таким образом, также Поппей Сабин, до того управлявший обеими Мезиями и Македонией в течение почти всего времени правления Тиберия, счел тогда за наибольшее счастье покинуть этот мир прежде, чем какое-нибудь обвинение могло быть выдвинуто против него[50]. Его преемником стал Регул, назначенный тем же способом; Македония и, согласно некоторым, также Ахайя были определены ему без обращения к жребию.
26. Примерно в то же самое время Артабан Парфянин[51], но смерти Артаксия[52] отдал Армению своему сыну Арсаку; и когда никакого отмщения из-за этого со стороны Тиберия не произошло, он совершил набег на Каппадокию, и даже с парфянами стал обходиться надменно. Вследствие этого некоторые восстали против него и отправили посольство к Тиберию, спрашивая для себя царя из тех, кто находился в Риме в качестве заложников. Он сначала послал им Фраата, сына Фраата, а потом, после ею смерти, случившейся по пути туда, Тиридата, который также был царского рода. Чтобы обеспечить ему овладение троном настолько легко, насколько возможно, император написал Митридату Иберийскому, чтобы тот вторгся в Армению, так, чтобы Артабан оставил собственную страну для помощи сыну. И именно так произошло: однако, Тиридат правил лишь короткое время, поскольку Артабан позвал на помощь скифов и легко изгнал его. В то время, как парфянские дела приобрели такое направление, Армения попала в руки Митридата, сына, кажется, Митридата иберийского и брата Фарасмана, ставшего после того царем иберов[53].
В консульство Секста Папиния и Квинта Плавта[54] Тибр затопил большую часть города так, что люди плавали на лодках; и намного больший район возле Цирка и Авентина был опустошен огнем. Пострадавшим от последнего бедствия Тиберий выдал сто миллионов сестерциев[55].
27. И если египетские дела вообще являются частью римских, стоит упомянуть, что в том году был замечен Феникс[56]. Все эти события, как думали, предвещали смерть Тиберия. Действительно, в это самое время умер Трасилл, и сам император скончался следующей весной, в консульство Гнея Прокула и Понтия Нигрина[57]. Случилось, что Макрон составил заговор против Домития[58] и многих других, и подготовил доносы и свидетельства против них, полученные под пыткой; и все же не все обвиняемые были казнены благодаря Трасиллу, очень умно обошедшемуся с Тиберием. Поскольку, хотя в своем собственном случае он очень точно объявил и день, и час, в который должен был умереть, он ложно предсказывал, что император должен жить на десять лет больше; с тем, чтобы Тиберий, полагая, что имеет достаточно долгое время, чтобы жить, никоим образом не проявил бы поспешности с казнью осужденных. И именно таким образом и произошло. Ведь Тиберий, полагая, что сможет сделать то, что хочет, позже, по своей медлительности никоим образом не проявил спешки и не выказал никакого гнева, когда сенат, ввиду утверждений, сделанных обвиняемыми и опровергающих показания, полученные под пыткой, отложил вынесение приговора. Впрочем, одна женщина ранила себя, приведенная в сенат и оттуда в тюрьму, где она умерла[59]; и Лукий Аррунтий, выделявшийся как своим почтенным возрастом, так и ученостью, покончил с собой, хотя Тиберий был тогда уже болен и как думали, вероятно не оправился бы[60]. Ведь Аррунтий знал о дурном нраве Гая и пожелал расстаться с жизнью прежде, чем должен был бы приобрести какой-либо опыт этого; ибо заявил, "Я не могу в моей старости стать рабом нового хозяина, и подобного хозяина". Остальные спаслись, некоторые даже после осуждения (ведь было бы незаконно казнить их до истечения десяти дней, предназначенных для помилования), а другие, потому что суд над ними был снова отложен, когда судьи узнали, что Тиберий очень плох.
28. Он умер в Мизене до того, как узнал что-либо о суде. Он довольно долгое время болел, но, рассчитывая пожить из-за пророчества Трасилла, не советовался со своими врачами и не изменял свой образ жизни; и так, постепенно подтачиваемый, ведь он был очень отягощен летами и подвержен болезням, которые не были опасны, он часто бывал почти при смерти, а затем снова выздоравливал. Такие перемены поочередно заставляли Гая и остальных то испытывать большое удовольствие, когда они думали, что он собирается умирать, то великие опасения, когда они полагали, что он будет жить. Гай, опасаясь поэтому, что его здоровье может восстановиться, отказал в просьбе дать ему что-нибудь поесть на основании того, что это могло бы повредить ему, и под предлогом, что он нуждается в тепле, набросал на него много толстой одежды и так задушил его, получив в некоторой мере помощь Макрона[61]. Ведь последний теперь, когда Тиберий был серьезно болен, заискивал перед молодым человеком, особенно потому, что он уже преуспел в том, чтобы заставить его влюбиться в свою собственную жену, Эннию Трасиллу[62]. Тиберий, подозревая это, как-то сказал: "Ты спешишь, право, повернуться от заходящего солнца к восходящему".
Таким образом Тиберий, обладавший очень многими достоинствами и очень многими пороками, так что, когда проявлялись одни, казалось, что другие не существуют, скончался таким образом в двадцать шестой день марта. Он прожил семьдесят семь лег, четыре месяца, и девять дней, из которых был императором двадцать два года, семь месяцев, и семь дней. Он получил общественные похороны и хвалебную речь, произнесенную Гаем.

Фрагменты

1. Таким он казался вначале, но он не оставался таким до конца, поскольку жестоко покарал многих невиновных, бессердечно окрашивая свои руки их кровью; и его так искренне ненавидели, что называли "запачканная кровью грязь"[63].
2. Тиберий казнил человека консульского звания, обвинив его в том, что тот имел на своей груди медальон с изображением императора, когда ходил в уборную[64].
Ибо человек консульского разряда и один из самых знатных в государстве потерял свою голову и вместе с нею свое богатство от рук Тиберия, который запросто сказал ему: "С моим изображением на своей груди ты завернул в грязное и вонючее место и опорожнил свои кишки".
3. Тиберий имел резкие манеры и нрав, и легко опьянялся вином. Поэтому римляне имели обыкновение называть его Биберием, что у них означает "пьяница"[65].


[1] Тиберий покинул Рим в 26 г. Со следующего года он поселился на острове Капреа (Капри).
[2] Речь идет о катастрофе 27 г. в Фиденах близ Рима, где под тяжестью зрителей развалился наспех построенный деревянный амфитеатр. Впрочем, указываемое Светонием и Тацитом число пострадавших в 20 и даже 50 тысяч человек (Suet. Tib., 40; Тас. Ann., IV, 62-63) очевидно завышено.
[3] Римский всадник Титий Сабин был близок к Германику и оказывал поддержку его сыновьям, чем вызвал враждебность Сеяна. Провокацию против него устроили претории Луканий Латиар, Поркий Катон, Петилий Руф и Марк Опсий. Последние трое спрятались на чердаке в доме Латиара, пока тог вел с Сабином разговор, осуждавший Тиберия (Тас. Ann., IV, 68-70). Казнь Сабина показалась особенно зловещей, гак как была совершена в первый день нового 28 г.
[4] Ливия скончалась в 29 г.. вероятно, в первой половине года.
[5] Светоний пишет, что Тиберий «заставил напрасно ждать себя, когда она умерла, так что тело ее было погребено лишь много дней спустя, уже разлагающееся и гниющее» (Suet Tib., 52, 2).
[6] Речь идет о событиях второй половины 29 или 30 г. Упомянутый здесь Галл — Гай Асиний Галл.
[7] Ср. Светоний: «Смерть казалась Тиберию слишком легким наказанием: узнав, что один из обвиненных, по имени Карнул, не дожил до казни, он воскликнул: «Карнул ускользнул от меня». Когда он обходил застенки, кто–то стал умолять его ускорить казнь — он ответил: «Я тебя еще не простил» (Suet. Tib., 61,5).
[8] Сына Германика. Его женой была Эмилия Лепида.
[9] Этим Кассием мог быть консул 30 г. Г. Кассий Лонгин или его брат Лукий. В дальнейшем Друз был объявлен сенатом врагом государства и заключен в подземелье Палатинского дворца (Suet. Cal., 7; Tib., 54, 2).
[10] По всей видимости имеется в виду не Юлия, дочь Друза Младшего, а его вдова, дочь Друза Старшего, чье полное имя было Клавдия Юлия Ливия и к которой Сеян неудачно сватался в 25 г, (Tac. Ann, IV, 39-40) Далее (LVIII, 11) Дион указывает, что женой Сеяна была именно Ливия Ливилла. Сеян в 20 г. уже попытался вступить в свойство с императорской семьей через брак своей дочери Юниллы с Друзом Клавдием Нероном, сыном Клавдия, но жених–подросток погиб вследствие несчастного случая через несколько дней после помолвки (Suet. Div. Claud., 27; Tac. Ann., Ill, 29).
[11] Сеян был консулом совместно с самим Тиберием с 1 января по 31 мая 31 г.
[12] Гай Фуфнй Гемин, консул 29 г, был близок к Ливии Августе. Тацит пишет, что он «обладал привлекавшими женские сердца качествами и к тому же, будучи острословом, имел обыкновение задевать Тиберия едкими шутками» (Tac. Ann., V, 2).
[13] То есть 1 января 31 г.
[14] О заговоре, будто бы составленном Сеяном, Тиберию сообщила Антония, мать Германика, в письме, написанном ее служанкой Кенидой и переданном на Капрею через вольноотпущенника Палланта (Ios Fl. Ant. Iud. XVIII. VI, 6; Dio, LXV, 14). Тацит вскользь сообщает, что о заговоре Сеяна донес его клиент Сатрий Секунд (Tac Ann., VI, 47).
[15] Согласно Светонию Гай, сын Германика, был назначен авгуром, «но еще до посвящения возведен в сан понтифика» (Suet. Cal., 12, 1). По данным нумизматики, однако, он еще в 37 оставался авгуром (Barrett A. A. Caligula … Р. 27; 260. note 43). Сеян и его старший сын Лукий Страбон были включены в коллегию понтификов, гораздо более важную и почетную.
[16] Квинт Невий Корд Суторий Макрон был ранее префектом городской стражи, он вошел в Рим в ночь на 18 октября 31 г.
[17] Светоний пишет: «Обольстив его (Сеяна — В Т.) надеждой на родство и на трибунскую власть, он вдруг выступил против него с обвинительной речью, постыдной и жалкой: в ней, не говоря об остальном, он умолял отцов–сенаторов прислать за ним, одиноким стариком, которого–нибудь из консулов, чтобы тот доставил его в сенат под какой ни на есть вооруженной охраной» (Suet. Tib., 65).
[18] Сеян был казнен 18 октября 31 г. Аналогичный рассказ о его падении приводит Ювенал:

Вот затрещали огни, и уже под мехами и горном
Голову плавят любимца народа: Сеян многомощный
Загрохотал; из лица, что вторым во всем мире считалось,
Делают кружки теперь, и газы, и кастрюли, и блюда.
Дом свой лавром укрась, побеливши быка покрупнее.
На Капитолий веди как жертву: там тащат Сеяна
Крючьями труп напоказ. Все довольны: «Вот губы, вот рожа!
Ну и Сеян! Никогда, если сколько–нибудь мне поверишь,
Я не любил его. Но от какого он пал преступленья?
Кто же донес? И какие следы? И кто был свидетель?» —
«Вовсе не то: большое письмо пришло из Капрен,
Важное». — «Так, понимаю, все ясно. Но что же творится
С этой толпой?» — «За счастьем бежит, как всегда ненавидя
Падших И той же толпой, когда бы Судьба улыбнулась
Этому туску, когда бы Тиберия легкую старость
Кто придавил, — ею тотчас Сеян был бы Августом назван
Этот народ уж давно, с той поры как свои голоса мы
Не продаем, все заботы забыл, и Рим, что когда–то
Все раздавал: легионы, и власть, и ликторов связки,
Сдержан теперь и о двух лишь вещах беспокойно мечтает:
Хлеба и зрелищ!» — «Грозит, верно, многим уж гибель». —
«Да, несомненно: ведь печь велика. Где жертвенник Марса,
Встретился мне мой Бруттиднй, совсем побледневший бедняга.
Как я боюсь, что Аякс побежденный примерно накажет
Нас за плохую защиту! Бежим поскорее, покуда
Труп на прибрежье лежит, и недруга Кесаря — пяткой!
Пусть только смотрят рабы, чтобы кто отказаться не вздумал,
Не потащил, ухвативши за шею, к суду господина»
(Iuven. Saturae. X. 61-89, пер.Ф. А. Петровского).
[19] Ср.: Suet. Tib., 61,5: Тас. Ann., V, 9. У Сеяна и Апикаты было трое детей: Лукий Элий Галл Страбон, Гай Атей Капитон Элиан и Элия Юнилла.
[20] Показания относительно убийства Друза были даны под пыткой врачом Ливии Ливиллы Эвдемом и евнухом Лигдом (Тас. Ann., IV, 11)
[21] 1. То же сообщают Светоний и Тацит (Suet. Tib., 65, 2; Тас. Ann., VI, 23). Однако, падение Сеяна не привело к освобождению Друза.
[22] Имеется в виду Гай Фульвий Плавтиан (ум 205) — двоюродный брат, префект претория (197-205) и временщик в царствование императора Септимия Севера. Дион пишет о нем в книгах LXXIV-LXXV.
[23] Светоний сообщает: «В один день двадцать человек были так сброшены в Тибр, среди них — женщины и дети» (Suet. Tib., 62, 4). О том же массовом избиении содержавшихся в тюрьме по обвинению в сообщничестве с Сеяном, которое произошло в 33 г., пишет Тацит: «Произошло страшное избиение, и на Гемониях лежало несметное множество убитых обоего пола, всякого возраста, знатных и из простого народа ...» (Тас. Ann., VI, 19).
[24] Ср: Тас. Ann, VI, 29.
[25] Речь идет о налоге на распродажи, который был введен Августом в размере 1 процента от стоимости проданного. Поступления от него были одним из главных источников покрытия расходов на содержание армии. В 17 г. ставка налога была снижена до полупроцента, однако, как следует из сообщения Диона, в 31 г. был восстановлен прежний размер обложения (см.: Тас. Ann., 1, 78, II, 42).
[26] 32 г.
[27] Это предложение внес некий Тогоний Галл. Тиберий «в сдержанных выражениях» отклонил его (Tac Ann., VI, 2).
[28] Ср.: Tac. Ann, VI, 3.
[29] Тацит приводит речь Терентия того же смысла, но в несколько иных выражениях: «Мы почитали не Сеяна из Вульсиний, но того, кто породнился с Клавдиями и Юлиями, с которыми он был связан свойством, твоего, Кесарь, зятя, твоего товарища по консульству, исполнявшего в государстве общие с гобою обязанности. Не нам обсуждать, кого ты вознес над другими и по каким причинам ты это сделал: боги вручили тебе верховную власть, а наша слава — лишь в повиновении твоей воле» (Tac. Ann., VI, 8).
[30] Лукий Кальпурний Писон (ок. 58 г. до н. э. — 32 г. н. э.) — понтифик, консул 15 г. до н. э., в 12-32 гт префект Рима Тацит пишет, что это был человек, «ни разу по собственному почину не внесший раболепного предложения и неизменно, когда возникала необходимость, призывавший к благоразумной умеренности» (Tac. Ann., VI, 11).
[31] Витрасий Поллион был префектом Египта в 31-32 гг.
[32] Гней Домитий Агенобарб (ум. 40 г.) женился на Агриппине Младшей в 82 г.
[33] Это произошло в 33 г. Из дочерей Германика Друзилла была выдана за Лукия Кассия Лонгина, а Юлия — за Марка Виникия (Tac. Ann., VI, 15). Юлия, дочь Друза, «унизила себя до брака с Рубеллием Бландом», происходившим из всаднического сословия (Ibidem, VI, 27).
[34] Тацит называет его Вибуленом Агриппой и относит его смерть к 36 г. (Тac. Ann.. VI, 40).
[35] Коккей Нерва покончил с собой в 33 г. Согласно Тациту: «Знавшие его мысли передавали, что чем ближе он приглядывался к бедствиям Римского государства, тем сильнее тревога и негодование толкали его к решению обрести для себя, пока он невредим и его не тронули, достойный конец» (Tac. Ann, VI, 26)
[36] В 33 г. в Риме произошел финансовый кризис, вызванный стремлением Тиберия ограничить ростовщичество. Были изданы указы о погашении всех долгов в течение полутора лет с обязательным вложением ⅔ взысканных с должников сумм в покупку земли. Предполагалось, что это приведет к повышению цен на землю и позволит должникам рассчитаться с заимодавцами. В действительности, однако, кредиторы потребовали немедленной уплаты долгов, должники принялись распродавать землю и цена на нее упала, в то же время, кредиторы удерживали наличность, ожидая дальнейшего удешевления земли. В результате, в Риме возникла нехватка денег Кризис был преодолен через создание Тиберием заемного фонда в 100 миллионов сестерциев, деньги из которого предоставлялись под залог земли (Tac. Ann., VI, 16-17).
[37] О старческом разврате Тиберия см.: Suet. Tib., 43-45: Tac. Ann., VI. 1.
[38] По утверждению Тацита император казнил С. Мария, чтобы прибрать к рукам богатейшие медные и серебряные рудники, которыми тот владел в Испании (Тас. Ann, VI, 19) Это произошло в 33 г.
[39] Агриппина Старшая была сослана на остров Пандатерию еще в 29 г., где пережила самоубийство старшего сына Нерона; «когда она стала роптать, то побоями центурион лишил ее глаза» (Suet. Tib., 53, 2). Младший сын, Друз, заключенный в Риме в подземелье Палатинского дворца, был уморен голодом в начале осени 33 г., он «поддерживал себя жалкою пищею, поедая набивку своею тюфяка, и угас лишь на девятый день» (Tac. Ann., VII, 23); после этого и Агриппина уморила себя (или была уморена) голодом, она умерла 18 октября 33 г. (Tac. Ann., VI, 25).
[40] Тиберий Гемелл родился п 19 г. н. э.
[41] Ср.: Тас. Ann, VI, 46.
[42] Имеется в виду Гай Асиний Галл, с 30 г. содержавшийся в заключении Тацит сообщает: «Что он умер от голода, не подлежит сомнению, но но доброй ли воле или но принуждению — считалось неустановленным» (Тас. Ann., VI, 23).
[43] В 34 г.
[44] Жену Лабеона звали Паксея (Тас. Ann., VI, 29).
[45] Согласно греческой мифологии Атрей, царь Микен, изгнал брата Тнеста, совратившего его жену; Тиест подговорил сына Атрея Плейстарха убить отца, но тот сам убил сына, не узнав его в ночной стычке, а затем, заманив Тиеста на пир, накормил плотью его сыновей, убитых по приказу Атрея; в дальнейшем он женился на дочери Тиеста Пелопии и был убит ее сыном Эгистом (Apoll. Epit., II, 10-14).
Аякс (Аянт), сын Теламона, в мифах о Троянской войне в припадке безумия перебил вместо неприятелей отару овец, придя в себя, закололся от стыда (Ibid., V, 6)
По сведениям Тацита Скавр обвинялся кроме того в занятиях зловредной магией (Тас. Ann., VI, 29).
[46] Согласно Тациту этот юноша «взошел на корабль, будто бы направляясь в Италию», после чего его следы затерялись (Тас Ann., V, 10).
[47] 35 г.
[48] За Гая была выдана Юния Клавдилла, дочь ближайшего сотрудника Тиберия Марка Юния Силана.
[49] Лукий Фулькиний Трион, консул–суффект 31 г., был главным обвинителем по делам Либона Друза и Гнея Писона. «В оставленном им предсмертном письме высказал все, что думал о многочисленных злодействах Макрона и виднейших вольноотпущенников Тиберия, бросив и ему самому жестокий упрек, что на старости лет он ослабел разумом и удалился из Рима будто в изгнание» (Тас Ann., VI, 38)
[50] Согласно Тациту Попией Сабин, консул 9 года, умер естественной смертью (Тас. Ann., VI. 39).
[51] Речь идет о парфянском царе Артабане II (10—ок. 38).
[52] Арташес III (Зенон), сын Полемона Понтийского, в 18 г. был возведен на армянский престол Германиком
[53] Инициаторами мятежа против Артабана II, начатого в 35 г., были Синнак, Абдагез и евнух Абд. Правители важнейших внутренних областей Парфянского царства не поддержали Тиридата, что и стало причиной его падения. Подробнее эти события описаны у Тацита (Тас. Ann., VI, 31-37, 41-44).
[54] 36 г.
[55] Об этом пожаре сообщают также Светоний и Тацит (Suet. Tib., 48; Тас Ann, VI, 45).
[56] Согласно Тациту возвращение феникса произошло в 34 г. (Тac. Ann., VI. 28).
[57] 37 г.
[58] Гнея Домигия Агенобарба, мужа Агриппины Младшей. Его обвиняли в оскорблении величия, разврате и кровосмесительстве с сестрой (Suet. Nero. 5).
[59] Указанной женщиной была Альбукилла, жена доносчика времен Сеяна Сатрия Секунда, «ославленная своими бесчисленными любовными связями»; она предприняла неудачную попытку самоубийства (Тас, Ann., VI, 47 48).
[60] Лукий Арруитий, консул 6 г., историк, заявил, что «предвидит еще более жестокое порабощение и торопится уйти как от прошлого, так и от будущего» (Tac Ann., VI, 48).
[61] Весной 37 года семидесятивосьмилетний Тиберий во время путешествия но Италии простудился и слег в небольшом городке Мисене, где после нескольких дней болезни 16 марта скончался. По Риму ходили разные слухи о смерти императора. Сенека позже писал, что Тиберий, вернувшись в сознание, «вдруг кликнул слуг, но не получил ответа, тогда он встал, но возле самой постели силы его оставили, и он рухнул наземь» (Suet. Tib.,73,2). Более красочную версию приводит Тацит: «В семнадцатый день апрельских календ дыхание его прервалось; казалось, он уже достиг смертного срока. Вот уже, окруженный тьмой поздравляющих, вход1гг Гай Цезарь, чтобы принять власть, как–вдруг приходит весть, что к Тиберию вернулись голос и зрение, и он зовет, чтобы ему принесли поесть для подкрепления сил. Ужас охватывает всех, люди бросаются врассыпную кто куда, каждый изображает скорбь или неведение, Гай, в безмолвии, за высшим своим часом ждет последнего. Но Макрон, не утративший самообладания, приказывает задушить старика, набросив на него ворох одежды, и уйти за порог его спальни» (Tac. Ann..VI, 50). В дальнейшем развитии этого повествования уже Гай «своими руками стиснул ему (Тиберию — В Т.) горло», и, сверх того, оказался отравителем предшественника (Suet. Cal., 12, 2), но такие рассказы появились, вероятно, уже в правление самого Калигулы или даже после его смерти.
[62] Согласно Тациту Макрон «… никогда не пренебрегал расположением Гая Цезаря, но теперь искал его с возрастающим день ото дня усердием …; и побудил свою жену Эннию прельстить юношу, изобразив страстную влюбленность в нею, и связать ею обещанием жениться на ней, а гот ни от чего не отказывался, лишь бы добиться владычества» (Tac. Ann..VI. 45).
[63] Так Тиберия назвал его учитель красноречия Теодор из Гадары (Suet. Tib., 57, I).
[64] Ср. Светоний: «Смертным преступлением стало считаться, если кто–нибудь перед статуей Августа бил раба или переодевался, если приносил монету или кольцо с его изображением в огхожес место или публичный дом …» (Suet. Tib., 58).
[65] Так Тиберия прозвали в начале его службы в легионах (Suet. Tib.. 42. 1).