II. Против Аристогитона

Автор: 
Переводчик: 

(1) Все, по–видимому, что только можно было ожидать, афиняне, вы должны были услышать и увидеть за время прошедших разоблачений. Однако самое удивительное, как мне кажется, — это то, что происходит теперь. Самый негодный из граждан города, более того — из всех вообще людей, Аристогитон явился в суд, чтобы спорить с Советом Ареопага о правде и справедливости. И вот теперь большей опасности подвергается Совет, представивший свое заключение, нежели тот, кто за взятки торгует вашими интересами и кто право свободно говорить о справедливости продал за двадцать мин. (2) С ним, конечно, не случится ничего ни нового, ни ужасного, если он будет осужден. Ведь в прежнее время он уже много совершил других проступков, заслуживающих смертной казни. В тюрьме он провел больше времени, чем вне ее. Будучи должен государственной казне, он выступал с обвинениями против полноправных граждан, хотя он не имел на это никакого права. Он совершил много других страшных преступлений, о которых вы располагаете более точными сведениями, чем я. Для Совета же нет ничего постыднее и страшнее, если подумают, что он возвел на Аристогитона ложные обвинения, и если вы решите, что тот скорее говорит правду, чем Совет. (3) Мне кажется, афиняне, что именно поэтому Аристогитон считает данный процесс совершенно безопасным для себя, и потому он явился теперь, чтобы испытать ваши намерения. Ведь с ним уже часто случались страшные беды — все, кроме смертной казни. Этой последней, однако, ему не избежать сегодня, если того пожелает бог и если вы будете здраво судить. Ибо, клянусь Гераклом, не ожидайте, что он станет лучше, получив теперь от вас прощение, и что в будущем он воздержится брать деньги в ущерб вашим интересам, если сейчас вы отпустите его. Недаром говорят, что подлость при ее зарождении можно еще остановить наказанием, а когда она застареет и отведает ставших для нее обычными наказаний — никак невозможно. (4) Итак, если вы хотите, чтобы в городе укоренилась на веки вечные подлость, то вам следует сохранить Аристогитону жизнь и позволить ему делать в городе все, что он захочет. Если же вы ненавидите подлых и проклятых людей и в вас сохранились еще тев и память о прежде совершенных этим человеком преступлениях, то казните его, его, осмелившегося принять деньги от Гарпала, который, как он знал, явился сюда, чтобы захватить наш город! Положите конец всем его отговоркам и надувательствам, полагаясь на которые он и пришел теперь к вам.
(5) Знаете ли вы, что, хотя приезд Гарпала причинил нам неприятности, для города оказалось счастьем, что вы смогли испытать тех, кто ради серебра и золота готов пожертвовать всем в угоду врагам государства? Так не будьте же беспечными, афиняне, и без устали карайте негодяев! Выкорчуйте, насколько это возможно, взяточничество из нашего города! И не стремитесь особенно вслушиваться в мои речи, ибо для вас и так ясны преступления, в которых виновны люди, разоблаченные Советом, (6) В самом деле, существует ли что‑нибудь, чего бы вы не знали и из‑за чего вам следовало бы слушать речи, направленные против этого подсудимого? Неужели, если мы, десять обвинителей, израсходуем все время [1] и провозгласим во всеуслышание, что нелепо оправдывать тех, кто на месте уличен во взяточничестве во вред отечеству, — неужели тогда только заключение Совета будет правдивым и справедливым? (7) И наоборот, если каждый из нас выступит с краткой речью, полагая, что вы и так ничуть не хуже нас знаете всю правду об этих процессах, — то тогда заключение, представленное ареопагитами относительно Аристогитона, будет признанно ложным и несправедливым? Разве вы не знаете, что принятие подачек, связанное с изменой интересам города, относится к числу поступков, которые совершают самые чудовищные и причиняющие более всего вреда государству люди?
(8) Но, быть может, клянусь Зевсом, сам подсудимый — человек по характеру скромный, происходит из почтенного рода и оказал вам много прекрасных услуг как в частном, так и в общественном порядке, так что стоит его поэтому пощадить? Как бы не так! Кто из вас не слышал уже много раз, что, когда Кидимаха, отца Аристогигона, присудили к смерти и он бежал из нашего города, этот «любящий» сын покойного позволил, чтобы его отец и при жизни терпел нужду в самом необходимом и после смерти был лишен положенных обрядов? Ведь все это неоднократно показывали против него свидетели. (9) А сам он? Кто не слышал, что, когда его впервые отвели в тюрьму, — ведь вы знаете, что с ним это случалось частенько! — он и здесь учинил такое, что заключенные решили не зажигать для него огня, не обедать с ним и не участвовать вместе с ним в обычных жертвоприношениях. И действительно, афиняне, какого образа мыслей должен быть человек, который из‑за подлости своей попал в тюрьму, (10) а там среди остальных злодеев, исключенных из человеческого общества, был сочтен таким негодяем, что даже они не стали относится к нему так же, как к другим? Ведь, как рассказывают, он был пойман на том, что занимался кражей у заключенных, так что если бы было другое какое место, еще более позорное, куда можно было бы отводить тех, кто занимается воровством даже в тюрьме, то уж конечно, это животное туда бы и отвели. Кто не знает, что все это, как я только что сказал, было засвидетельствовано против Аристогитона, когда он, будучи избран по жребию попечителем эмпория, был отвергнут затем тогдашними судьями как человек, непригодный к занятию такой должности? (11) И после этого вы еще притворяетесь перед самими собой незнающими и, готовясь голосовать по делу Аристогитона, жалеете его? Его, кто не пожалел собственного отца, погибавшего от голода! И вы еще хотите услышать от нас, как именно надо наказать Аристогитона? Аристогитона, который, как вы точно знаете, и за прошлую свою жизнь, и за нынешние преступления по справедливость заслуживает самого сурового наказания! (12) Разве это не Аристогитон, афиняне, составил обвинение против жрицы Артемиды Бравронской и ее родственников? Обвинение настолько лживое, что вы, когда узнали всю правду от общественных обвинителей, присудили его к штрафу в пять талантов, то есть точно к такому же штрафу, какой был предложен в поданной им жалобе на противозаконие! И разве не он, еще не уплатив этого штрафа, принялся ябедничать на каждого из вас, выступая с речами и жалобами в народном собрании и презирая все и всякие наказания, предусмотренные в законах для преступников? (13) А когда в конце концов Ликург привлек его к ответственности и изобличил в том, что он, будучи должен государственной казне, выступает с речами в народном собрании, хотя не имеет на это никакого права, когда в соответствии с законами его передали для наказания коллегии Одиннадцати [2], — то разве и тогда не [видели] [3] его прогуливающимся перед зданием суда и садящимся на почетные места, предназначенные для пританов?
(14) И вот, граждане афиняне, человека, которого сами законы неоднократно передавали вам для наказания, которого граждане наши признали виновным и приговорили к тюремному заключению и которого тем не менее не смогли устеречь ни коллегия Одиннадцати, ни тюрьма, — этого человека вы пожелаете иметь своим советником? Закон повелевает, чтобы глашатай сначала совершал молитву с глубоким благоговением и только после этого предоставлял вам совещаться о делах государства. Вы же человеку нечестивому, оказавшемуся подлецом по отношению ко всем людям, а более всего — по отношению к собственному отцу, — вы этому человеку позволите участвовать в управлении государством наравне с вами самими, вашими родственниками и близкими? (15) Демаду и Демосфену вы решили не оказывать никакого снисхождения потому, что они были уличены в принятии взяток в ущерб вашим интересам. Наоборот, вы покарали их, и справедливо, хотя вы, конечно, знали, что их политическая деятельность если и не во всем, то во многом была полезна. А этого проклятого, который хорошего ничего еще не сделал для вас с тех пор, как обратился к делам города, плохого же — все, что только мог, — вы отпустите на свободу? Да кто тогда не станет вас порицать? Вас, берущих себе в советники такого человека! Ведь каждый раз, когда среди вас выступает человек, подлость которого знакома, видна и известна всем гражданам, — каждый раз тогда стоящие вокруг удивляются тому, что вы слушаете, и спрашивают себя: «Неужели у них нет лучших советников? Или, быть может, они слушают- таких людей с удовольствием?» (16) А надо, афиняне, брать пример с первых законодателей, которые дали вашим предкам специальные установления относительно тех, кто выступает перед народом. Вам также следует руководствоваться этими установлениями, когда вы слушаете, с тем чтобы воспитывать и делать лучше людей, которые выступают перед вами. Каким же образом те древние судили об этих людях? Во–первых, на каждом народном собрании они официально провозглашали проклятия негодяям, заявляя: «Если кто берет взятки и потому говорит одно, а думает другое относительно государственных дел, то пусть он погибнет!» К числу таких людей относится теперь и Арисгогитон. (17) Далее, в наши законы они внесли специальное положение о жалобах на взяточничество и единственно только за это преступление установили штраф, в десять раз превышающий размер предварительной оценки [4]. Ибо они считали, чго тот, кто берет плату за будущие свои речи перед народом, тот, выступая, имеет в виду уже не высшее благо народа, а интересы лиц, давших ему взятку. Но ведь именно в этом разоблачил Совет Аристогитона! Кроме того, они тщательно разузнавали о каждом, кому предстояло заведовать какой‑либо отраслью общественного управления: что он за человек по своему характеру? Хорошо ли относится к родителям? Нес ли военную службу, защищая наш город? Имеет ли отцовские святыни? Вносит ли подати? (18) Право, Аристогитон не смог бы доказать, что хоть что–ни- будь из этого случалось и с ним. В самом деле, вместо того чтобы относиться к родителям хорошо, он относился к своему отцу плохо; когда вы все несли военную службу, он сидел в тюрьме; ему было бы страшно трудно, афиняне, показать где‑нибудь могилу своего отца: ведь даже в Эретрии, где умер его отец, он не совершил для него положенного по закону. Наконец, в то время как другие афиняне вносят подати из собственных средств, этот человек не уплатил целиком даже тех денег, которые и так принадлежат государству и которые он должен уплатить в качестве штрафа. (19) Одним словом, он всегда поступал вопреки всем законам, и его одного Совет Ареопага разоблачил перед людьми, которые давно уже все выяснили и знают. Ведь не от Совета же вы узнали впервые, что этот человек подл и несправедлив? Нет, каждый из вас достаточно уже был знаком с его подлостью. Поэтому с полным правом можно повторить теперь то, что часто говорят в таких случаях: об этом человеке предстоит высказать свое мнение вам, а о вас — тем, кто стоит вокруг, и всем вообще людям.
(20) Поэтому‑то, афиняне, вы поступите, как подобает благоразумным судьям, если не будете голосовать ни в ущерб собственным интересам, ни в ущерб интересам всех остальных афинян. Напротив, вы все единодушно должны осудить этого человека и передать его соответствующим властям для наказания смертью. И вы не должны относиться с небрежением к предстоящему голосованию и изменять священной клятве. Ведь вы должны помнить, что этого человека осудил Совет, признав его виновным во взяточничестве в ущерб вашим интересам, что его осудил отец — и при жизни своей, и после смерти, — обвинив в несправедливом к нему отношении (да будет мне позволено употребить это еще очень мягкое выражение!), что его осудил своим голосованием народ, который передал его вам для наказания, (21) что, совершив много дурных поступков, он пойман теперь на таких преступлениях, что вам, судьям, будет стыдно, если вы оставите его безнаказанным. В самом деле, афиняне, каким образом тогда вы будете голосовать по другим обвинительным заключениям? Или чем можно будет объяснить, что вы проголосовали за осуждение тех, кто уже прошел перед судом? И почему получается так, что, с одной стороны, вы требуете от Совета разоблачения тех, кто взял деньги, а с другой — отказываетесь карата тех, кто разоблачен? (22) Не думайте, что нынешние судебные процессы имеют частный характер и касаются только тех, кто был нынче разоблачен; нет, они имеют общественный характер и касаются всех! Ведь суд, который вы ведете над взяточничеством и предательством, послужит на будущее определенным примером для всех остальных. Одно из двух: либо люди станут смело брать деньги в ущерб вашим интересам, уверенные, что им не придется за это отвечать, либо, наоборот, они будут бояться брать взятки, зная, что взявших ожидает наказание, достойное их преступлений. (23) Разве вы не знаете, что и теперь страх перед вами сдерживает тех, кто стремится к деньгам, доставленным сюда во вред вашим интересам? Что он частенько заставляет их отворачивать свои глаза от взятки? И что постановление народа, предписывающее Совету провести расследование по поводу этих денег, заставило молчать даже тех, кто специально привез это золото в нашу страну? (24) Превосходное, в высшей степени превосходное постановление по этому поводу приняли и записали на стеле на Акрополе ваши предки, афиняне, когда, как рассказывают, Артмий, сын Пифонакта, зелеец, привез от мидян золото для подкупа эллинов [5]. Ибо, прежде чем кто‑либо взял эти деньги и таким образом проявил свои наклонности, они приговорили доставившего золото к изгнанию и лишили его доступа в их страну. И это постановление, как я сказал, они записали на медной стеле и поставили на Акрополе, оставив его вам, своим потомкам, в качестве наглядного примера. Ибо они считали, что всякий, кто так или иначе берет деньги, думает уже не об интересах города, а о пользе тех, кто дает ему деньги. (25) И только для одного этого человека они сделали приписку о причине, по которой народ изгнал его из города, записав в самых точных выражениях, что Артмий, сын Пифонакта, зелеец, является врагом афинского народа и союзников — и сам он, и род его — и подлежит изгнанию из Афин, потому что он привез золото от мидян в Пелопоннес. Но если золото, находившееся в Пелопоннесе, народ счел источником многих бед для эллинов, то как же можно быть равнодушными, видя, как укореняется взяточничество в самом нашем городе? Итак, я прошу обратить ваше внимание на эту стелу.
Стела
(26) Однако, афиняне, как, по–вашему, поступили бы те древние, поймав своего же гражданина — стратега или оратора — на том, что он за взятки продает интересы отечества, если они человека, чужого Элладе и по роду, и по характеру своему, изгнали столь решительным и справедливым образом? Вот поэтому‑то они и выдержали борьбу с варваром [6] достойно города и своих предков.
(Конец речи не сохранился)


[1] …израсходуем все время… — В подлиннике: «всю воду». Ср.: Dinarch. Contra Dem. 114; примеч. 62 к предыд. речи наст. изд.
[2] …Ликург привлек его к ответственности… в соответствии с законами его передали для наказания коллегии Одиннадцати. — Процесс, о котором здесь идет речь, состоялся около 325 г. до н. э. С обвинительными речами против Аристогитона выступили Ликург и Демосфен Речь первого не сохранилась; под именем второго дошли до нас две речи «Против Аристогитона», из которых первая, возможно, подлинная.
[3] …и тогда не [видели]… — Принято добавление Рейске.
[4] …штраф… превышающий размер предварительной оценки. — Имеется в виду оценка обвинителем суммы взятки (см.: Dinarch. Contra Dem. 60; см.: Arst. Ath. pol. 54).
[5] …когда… Артмий… привез… золото для подкупа эллинов. — Это событие относится ко времени Греко–персидских войн (точная дата неизвестна). Согласно Плутарху (см.: Plut. Themistocl. 6), постановление, объявлявшее Артмия вне закона, было принято по предложению Фемистокла (ср.: Dem. Phil. III. 41 sq.; Idem. De leg. 271; Aeschin. Contra Ctes. 258).
[6] …выдержали борьбу с варваром… — То есть с персидским царем.