Книга "О священной болезни", περὶ ἱερῆς νούσου, de morbo sacro, была известна всем древним; ее комментировал Бакхий, ученик Герофила. В двух рукописях имеется интересное примечание, передающее взгляд Галена на это сочинение: "оно не подлинное Гиппократа, - так говорит Гален, - но принадлежит какому-то мужу, достойному внимания как в отношении изложения, так и по мысли; в ней, повидимому, нет ничего гиппократовского ни в способе изложения, ни в точности мышления" (Литтре, VI, 352). Действительно, книга эта, не в пример многим сочинениям сборника, включая и гиппократовские, написана чрезвычайно ясно, обстоятельно и вполне понятно. Но, с другой стороны, она очень близко примыкает к книге "О воздухах, водах, местностях", развивая подробно некоторые намеченные в этой книге положения; в двух местах даже повторяя и дословно. Поэтому принадлежность ее косской школе не подлежит сомнению; можно предполагать даже больше, - что это произведение "ученика Гиппократа, который развивает его мысли", как думает Фридрих (Hip. Unters., p. 32). Фукс тем не менее относит ее к группе "софистических произведений" наряду с книгой "О ветрах" и "О природе человека" и думает, что ее написал иатрософист, находившийся под влиянием сочинений Гиппократа. Книга эта, конечно, не специально медицинское сочинение, - в ней говорится о лечении в самых общих чертах, - и адресована широкой массе образованной публики, преследуя в значительной степени просветительные цели. Но, кроме того, она носит во многих местах полемический, иногда довольно резкий характер. Исследования Велльманна, выяснившие мало обращавшие на себя внимание особенности сицилийской школы врачей, ведущей начало от Эмпедокла, показали, что полемика автора направлена именно против этой школы. Там, где он говорит о магах и заклинателях, лечащих эпилепсию методами религиозно-мистического очищения и заклинаниями, он имеет в виду Эмпедокла и его последователей, включая сюда Диокла каристского, которые применяли эти приемы. Сюда же относится опровержение взгляда, что разумение помещается в сердце.
Книга "О священной болезни", как совершенно правильно отмечает Литтре в своем коротком вступлении, замечательна в двух отношениях. Во-первых, она утверждает и доказывает, что все болезни возникают естественным путем и нет ни одной вызванной богами - "священной". Автор, по крайней мере в области медицины, является полным рационалистом. Эта же мысль и так же решительно высказывается в книге "О воздухах и пр.". Во-вторых, с полной отчетливостью высказывается и подробно развивается положение, что все высшие психические функции: мышление, печальные и радостные чувства, связаны с мозгом и при поражении его исчезают. Это положение утверждается или подразумевается во многих медицинских сочинениях сборника, так что для врачей косской и книдской школ его можно считать общепринятым, но такого подробного развития там нигде не имеется и не было долгое время спустя; следует вспомнить, что для Аристотеля психика локализуется в сердце. Автор подробно выясняет далее роль мозга в патогенезе эпилепсии и связывает ее с учением о слизи (флегме) и истечениях (катаррах); здесь имеются точки соприкосновения с книгой "О железах". Влияние погоды, главным образом ветров, на возникновение припадков эпилепсии, детально развиваемое и подчеркиваемое, является второй точкой соприкосновения с книгой "О воздухах" и через нее - с Гиппократом. Попутно дается описание сосудов в теле; автор считает главными два (печеночная и селезеночная вена), связывая их с мозгом. Это не позволяет относить книгу во время после Аристотеля, как, например, делал Линк.
Литература. Фукс (Puschm. Gesch., I, 222); Белльманн (Wellmann M,, Fragmentsammlung d. griechischen Aerzte, Bd. I., Berlin, 1901); Фридрих, 1. с.

Относительно болезни, называемой священною, дело обстоит таким образом: нисколько, мне кажется, она ни божественнее, ни более священна, чем другие, но имеет такую же природу происхождения, какую и прочие болезни. Природу же ее и причину люди назвали каким-то божественным делом вследствие неопытности и удивления, потому что она нисколько не похожа на другие болезни. И вот, вследствие невежества этом, чего не знают, у них предоставляется ей божественное свойство; вследствие же знания способа лечения божественность отнимается. Ведь если бы она считалась божественной потому, что удивительна, многие болезни были бы священными, а не одна, как я докажу, и другие нисколько не менее чудесны, которые никто божественными не считает. Да, вот именно лихорадки ежедневные, трехдневные, четырехдневные нисколько не менее кажутся мне священными и происходящими от бога, чем эта болезнь, а им, однако, не удивляются. Во-вторых, я наблюдаю людей безумствующих и бредящих без какой-либо ясной причины, делающих многое некстати; я знаю, что многие во сне рыдают и кричат, другие задыхаются, иные соскакивают с постели и бегут вон, и бредят, пока их не разбудят, а потом здоровы, в рассудке, как и прежде, но бледны и слабы; и это не один раз, но часто. И много другого есть разнообразного; о всем этом пришлось бы долго говорить. Мне кажется, что первые, признавшие эту болезнь священною, были такие люди, какими и теперь оказываются маги, очистители, шарлатаны и обманщики, которые представляются весьма благочестивыми и понимающими больше других. И действительно, прикрывая и оправдывая божественностью свою несостоятельность, они за неимением средств, чем бы действительно могли помочь, из опасения, чтобы не сделалось явным их полное невежество, провозгласили, что эта болезнь священна, и, предложивши годные по их мнению средства, проложили себе путь к безопасному для себя лечению этой болезни, противопоставивши ей очищения и заклинания, предписавши воздерживаться от ванн и употреблять в пищу многие яства, совершенно непригодные для пользы больных: так, из морских рыб - тригла, меланур, кестрей[1] и угорь, - это те, коих в особенности должно избегать; из мясных же кушаний-мясо козье, оленье, свиное и собачье (ибо они действительно наибольше расстраивают желудок); из птиц-петух, горлица и стрепет (которые считаются самыми твердыми); из зелени же-мята, чеснок и лук (ибо ничто острое не полезно больным); из одежды же запрещают употреблять черную, по-тому-де, что черный цвет означает смерть, а также ложиться на козьей коже или ее носить, а также не класть ногу на ногу или руку на руку, ибо все это по их уверению препятствует лечению. И все это они предлагают ради божественности, как будто зная нечто большее, а также выдумывая иные предлоги для того, чтобы в случае, если больные выздоровеют, то это приписывалось бы их славе и искусству, а если умрут, то чтобы найти себе верную защиту и приобрести предлог уверять, что не они причиною того, а боги, так как они не давали никакого лекарства для еды и для питья и не употребляли ванн так, чтобы им можно было приписать вину. И, по моему мнению, из тех, которые живут в средних местностях Ливии, ни один человек не мог бы быть здоровым, потому что все они лежат на козьих шкурах и питаются козьим мясом и не имеют никакого другого покрова, ни одежды, ни обуви, как только из коз, да и никакого другого домашнего скота у них нет, кроме коз и быков. Поэтому, если все это, употребленное в виде одежды и принятое в пище, рождает и умножает болезнь и если излечиваются от нее воздержанием от пищи, то, очевидно, вовсе не бог здесь причина и не религиозные очищения тут помогают, но излечивает и вредит все то, что едят, а влияние божества здесь остается не при чем. Итак, мне кажется, что те, которые подобным способом приступают к лечению этих болезней, не считают их ни священными/ ни божественными, ибо если подобного рода очищениями и таковым лечением эти болезни уничтожаются, то что препятствует им, вследствие подобных же способов, и появляться у людей или нападать на них? Так что, во всяком случае, нисколько не божественное, а нечто человеческое видится мне во всем этом деле. Действительно, всякий, кто будет в силах, посредством очищений и магических средств, отводить болезнь этого рода, тот также, пользуясь другими средствами, может и вызвать ее, и в силу такого рассуждения мнение о божественности здесь совершенно уничтожается. Но своими речами и приготовлениями они трубят о своем великом знании и обманывают людей, предписывая им разные очищения и обряды, и много трактуют о божественности и чудесности. Мне, напротив, кажется, что они в этом. случае ведут речь не о благочестии, как они думают, а высказывают нечестие, и вовсе не верят в бытие богов, - и таким образом вся их религиозность и божественность, как я докажу, обращается в нечестие и преступление. В самом деле, если они провозглашают, что они умеют отводить луну, затмевать солнце, наводить бурю и ведро, производить дожди и засухи, делать море непроходимым для кораблей и землю бесплодною и прочее в этом роде, то, будут ли они приписывать такое могущество или священно-таинственным обрядам, или какому-либо другому средству, мне кажется, что те, кои занимаются этими делами, суть по истине нечестивы, ибо они или вовсе не верят в бытие богов, или полагают, что если и есть боги, то они ничего не могут и совершенно бессильны отвращать людей от дел, наиболее нечестивых. Действительно, делающие подобные дела разве не враждебны по отношению к богам? В самом деле, если бы кто, благодаря магическим действиям и обрядам, отвел луну, затмил солнце, навел непогоду и ведро, то, конечно, я не стал бы считать что-нибудь из этого делом божественным, а человеческим, раз божественное могущество превышается человеческим разумом и обращается в рабство человеку. Но, конечно, дело обстоит иначе, и люди, вследствие житейской нужды, решаются на многие и разнообразные вещи, и как в отношении всего такого, так и в частности по отношению к этой болезни различно себя держат, при всяком виде этого страдания приписывая причину богу. И при этом они называют не одно божество, но многие. В самом деле, если больные будут подражать козе и мычать и при этом будут повергаться на правую сторону, то они называют как причину этого матерь богов[2]. Если же больной будет издавать более резкий и сильный голос, то говорят, что он похож на коня, и причину болезни относят к Посейдону[3]. Если же у больного будут выходить твердые испражнения, что часто случается у страдающих этою болезнью, то здесь выступает на сцену имя Енодия[4]; если же он выделяет более жидкое и часто, как птицы, то это-Аполлон Номий[5]. Если же испускает изо рта пену и топает ногами, то виною Арес[6]. Когда же ночью бывают страхи, испуг, безумие и припадки ужаса, причем больные соскакивают с постели и бегут, то утверждают, что это ковы Гекаты[7] и наваждения героев. В этом случае они пользуются очищениями и заговорами и по моему суждению совершают дело самое нечестивое и безбожное. В самом деле, людей, одержимых болезнью, они очищают кровью и другими подобными средствами, как будто запятнанных преступлениями, порочных и злодеев или таких, коим от людей присужден яд, или таких, кои совершили какое-либо нечестивое дело, между тем как следовало бы поступать наоборот: приносить жертвы и молиться, приводить больных в храмы и умолять богов. А они ничего из этого не делают, а только очищают. И средства для очищения частью скрывают в земле, частью выбрасывают в море, частью также возносят на горы, где бы их никто не мог коснуться и потоптать ногами, а между тем должно было бы их, если здесь бог причиною, отнести в храм, воздать богу. И, однако, я не думаю, чтобы тело человека, в высшей степени подверженное смерти, осквернялось со стороны бога, святейшего существа. Напротив, если бы даже случилось, что оно было осквернено кем-либо другим или вообще потерпело что-либо, в таком случае со стороны бога оно скорее очистится и освятится, чем осквернится. Поэтому бог очищает и омывает величайшие и преступнейшие грехи и является нам защитой, и мы сами обозначаем для богов границы храмов и святилищ, которые только чистый переходит, и, вошедши, мы окропляемся не для того, чтобы оскверниться, но чтобы, если и допустили какое преступление, от него очиститься. Так мне представляется дело об очищениях этого рода.
2. Но эта болезнь представляется мне нисколько не божественнее остальных, но имеет такую же природу, как и другие болезни, и причину, откуда каждая из них происходит. Я думаю, что она рождается от того же начала и от той же причины, от которой и все прочие болезни, и нисколько не менее других требует лечения, разве только она уже будет угнетать в продолжение долгого времени и до того усилится, что будет превозмогать все предложенные лекарства. Начало она ведет, как и другие болезни, по наследству: ибо, если от флегматика рождается флегматик, от желчного-желчный, от чахоточного-чахоточный и от страдающего селезенкой-страдающий селезенкой, то что препятствует для этой болезни, если одержимы были ею отец и мать, появиться у кого-либо из их потомков? В самом деле, так как рождение происходит от всех частей тела, то от здоровых оно будет здоровое, а от болезненных-болезненное. Кроме того, есть еще другое великое доказательство, что эта болезнь нисколько не божественнее прочих болезней, - это именно то, что эта болезнь является у флегматиков по природе, а у желчных совершенно не случается. А, между тем, если бы она была божественнее других, должно было бы, чтобы она случалась одинаково у всех и не делала бы различия между желчными и флегматиками.
3. Но причина этой болезни, как и прочих великих болезней, есть мозг. А каким образом и почему это случается, я раскрою ясно. Мозг у человека, как и у остальных всех животных, бывает двойной, и середину его разделяет тонкая оболочка. Поэтому не всегда болит голова одинаковым образом, но иногда та или другая часть, а иногда и вся голова. Кроме того, к мозгу несутся со всего тела многие и тонкие вены, и две толстые: одна-от печени, другая же-от селезенки. И та, которая идет из печени, представляется в таком виде: одна часть вены идет направо вниз возле самой почки и поясницы к внутренней части бедра и достигает до ноги; она называется полой веной. Другая же часть направляется вверх через правые стороны грудобрюшной преграды и легкое и разветвляется в сердце и в правом плече. Остальная же ветвь через ключицу устремляется к правой стороне шеи в самую кожу так, что бывает видима; около же уха она скрывается и там разделяется и своею толстейшею, наибольшею и обширнейшею частью оканчивается в мозгу; другою же ветвью своею, которая есть вена тонкая, идет отчасти к правому уху, отчасти к правому глазу, а частью к носу. Вот в таком-то виде находятся вены от печени. От селезенки же вена устремляется вниз и вверх по левую сторону, так же Ькак от печени, но, однако, более тонкая и слабая[8].
4. Через эти вены мы вводим весьма много воздуха[9], ибо они суть у нас продушины тела, привлекающие к себе воздух; они разносят его по остальному телу через маленькие вены, охлаждают и выпускают. И, в самом деле, невозможно воздуху стоять на одном месте, но он несется вверх и вниз, ибо если он где-нибудь останавливается и задерживается, то та сторона, в которой он стоит, делается бессильною. И доказательством этого служит следующее: когда у сидящего или лежащего маленькие вены так сжимаются, что воздух через вену пройти не может, тотчас наступает онемение. Так обстоит дело с венами и прочим.
5. Но эта болезнь случается у флегматиков, у желчных же не бывает совсем. И она начинает зарождаться еще тогда, когда плод находится в утробе, ибо мозг очищается и растет так же точно, как и другие части, прежде чем явится на свет. И если это очищение будет происходить правильно и умеренно и будет стекать не больше, не меньше, а как должно, то в таком случае голова будет наиболее здоровою. Если же из всего мозга будет истечение больше надлежащего и произойдет обильное разжижение, то такой плод, когда вырастет, будет иметь голову, подверженную болезням и полную шума, и не будет выносить ни солнца, ни холода. Если же истечение сделается из одной какой-либо части, именно: из глаза или уха и если вена какая-либо сделается тонкою, то эта часть портится, поскольку происходит разжижение. Если же очищение не произойдет, но задержится в мозгу, тогда по необходимости от этого рождается флегматозный младенец. И те, у коих в детстве высыпают нарывы на голове, на ушах и на остальной коже, если они будут слюнявые и сопливые, то такие в продолжение дальнейшего возраста легко будут проводить жизнь, ибо в таком случае та слизь, которая должна была бы очиститься раньше в утробе, выводится и очищается теперь, и все те, кои так очистятся, почти никогда не поражаются этою болезнью. Что же касается до тех, которые останутся чистыми так, что не будут иметь ни одного нарыва, и ни слизь из носа, ни слюна не будут выходить у них, а также и в утробе материнской не были очищены, - относительно таких есть опасность, что они будут поражаться этой болезнью.
6. Если же истечение изберет дорогу к сердцу, то получатся биение сердца и одышка; грудь расстраивается; некоторые даже искривляются. Ибо, когда холодная слизь достигнет легкого и сердца, кровь охлаждается, и вены, насильственно охлажденные, отскакивают назад к легкому и сердцу, и сердце начинает биться, отчего по необходимости наступает астма и затруднение дыхания, принуждающее больного выпрямляться, ибо больной не получает воздуха, сколько желает, пока притекающая слизь не будет ослаблена и согретая не разольется по венам. Тогда сердцебиение и одышка прекращаются, и это в той мере, какую будет иметь количество слизи, ибо если ее будет притекать больше, то они прекращаются позже, а если меньше-то раньше. Так же точно, если истечения будут более частые, то чаще бывают припадки болезни; в противном случае-реже. Такие страдания возникают, когда истечение направляется в легкие и сердце. Если же оно устремится к животу, тогда появляются поносы.
7. Если же слизь минует эти пути, а произойдет ее истечение в вышеупомянутые вены, тогда происходит лишение голоса, давление в горле, слюна течет изо рта, зубы стискиваются, руки сжимаются, глаза перевертываются, и больные ничего не понимают; у некоторых даже появляются извержения низом. И все это случается иногда на левой, иногда на правой стороне, а иногда даже и на обеих. Каким же именно образом происходит страдание в каждом отдельном случае, я расскажу. Голос теряется тогда, когда слизь, внезапно стекая к венам, запирает воздух и не допускает его ни в мозг, ни в полые вены, ни в полости, но прерывает дыхание, ибо так как человек принимает воздух ртом и носом, то прежде всего этот воздух стремится в мозг, затем большею частью несется в живот, часть его идет к легкому, а часть к венам, откуда он распространяется по остальным частям. И тот, который несется в живот, охлаждает его и ничего другого не приносит, а который достигает легкого и вен, тот проникает в полости и в мозг и таким образом доставляет членам разумение и движение. Поэтому, когда слизь запрет внешний воздух от вен и они его совсем не получают, они этим делают человека лишенным голоса и совершенно ничего не сознающим. Руки делаются бессильными для движения и стягиваются вследствие того, что кровь застаивается и не разливается по своему обыкновению. Глаза перевертываются, так как вены лишаются воздуха и сильно бьются. Пена же выходит через рот из легкого, ибо, когда воздух в него самого совсем не входит, оно, как бы умирая, пенится и издает пузыри. Испражнение же выходит вследствие насильственного удушения, а оно наступает тогда, когда печень и желудок вторгаются в грудобрюшную преграду и отверстие желудка запирается; а вторгаются они тогда, когда воздух входит в рот не в таком количестве, как обыкновенно. Ногами же бьет больной тогда, когда воздух, запертый в членах, не в состоянии выходить наружу, благодаря слизи, и-носимый напором крови то вверх, то вниз-производит конвульсии и боль; от этого больной и бьет ногами. Все это терпит больной, когда холодная слизь вливается в теплую кровь, ибо она охлаждает и останавливает кровь. И если истечение будет обильное и густое, то тотчас убивает, ибо посредством холода овладевает кровью и замораживает ее. Если же оно будет несколько меньше, то сначала берет верх и прерывает выдыхание, но потом по истечении времени, когда оно разойдется по венам и смешается с обильною и теплою кровью, то в случае, если таким образом оно будет ослаблено, вены воспринимают воздух, и больной возвращается к сознанию.
8. Те, кои в детском возрасте поражаются этой болезнью, большею частью умирают, если случится истечение обильное и будет южный ветер. Действительно, так как вены бывают тонки, то они не могут принять густой и обильной слизи, но кровь охлаждается и сгущается, и вот таким образом больные дети гибнут. Но если слизь будет малая и сделается истечение в обе вены или вену одной стороны, то они остаются в живых с оставшимся знаком, намеченным болезнью: или рот искривится, или глаз, или шея, или рука везде, где только вена, наполненная слизью, будет ослаблена и истощена. Такая вена по необходимости делается слабее, и пораженная часть тела лишается сил; но зато это обыкновенно помогает на долгое время, ибо если однажды дитя получит знак, намеченный болезнью, то уже не становится припадочным по этой причине. Прочие вены по необходимости ухудшаются, а вместе в некоторой части делаются тощими, так что хотя и принимают воздух, но истечение слизи не особенно сильно изливается; все же, однако, при худо действующих венах члены естественно бывают слабы. Те же дети, у коих при северном ветре истечение будет невелико и пойдет на правую сторону, останутся свободны от знака, напечатлеваемого болезнью, но существует опасность, что болезнь усилится и увеличится с их возрастом, если не будет употреблено соответствующее лечение. Итак, вот какие явления (или весьма близкие к ним) случаются у детей.
9. Когда же эта болезнь нападает на людей уже взрослых, то и не убивает их, и не обезображивает, ибо у них вены имеют обширную внутренность и наполнены теплою кровью, вследствие чего слизь не может преодолеть кровь и заставить ее охладиться, но сама преодолевается и скоро смешивается с кровью, и вот по этой причине вены воспринимают воздух, и является разумение, и благодаря крепости сил вышеупомянутые признаки менее выражаются. Когда же эта болезнь нападает на людей весьма старых, то убивает их или же производит паралич в какой-либо части, потому что вены у них сделались уже пустыми и содержат в себе немного крови и притом кровь тонкую и водянистую. Поэтому, если будет обильное истечение и время будет зимнее, то болезнь убивает, ибо она закрывает ходы для дыхания и охлаждает кровь, если истечение сделается в обе стороны: если же "только в одну, то производит паралич в какой-либо стороне, ибо, когда кровь тонкая, холодная и в малом количестве, она не может преодолеть слизи, но-сама побежденная-охлаждается, так что те части, в коих кровь испортится, уже делаются неспособными к движению.
10. Истечение бывает всегда более на правую сторону, чем на левую, потому что вены там обширнее и в большем количестве, чем на левой стороне, ибо они выходят из печени, а не из селезенки. У детей происходит наибольшее истечение и разжижение влаги у тех, у коих или от солнца, или от огня голову согреется и затем мозг сразу будет охвачен холодом, ибо тогда выделяется слизь. Разжижение ведь делается от теплоты и от расширения мозга, а выделение-от охлаждения и стягивания, и таким путем происходит истечение. Итак, у некоторых это бывает причиной, а у иных, когда после северных ветров внезапно захватит уплотненный и здоровый мозг южный ветер и сильно разрешит и расслабит так, что появится слизь в изобилии, и таким образом вызовет истечение. Иногда также бывает истечение сверху по неизвестной причине, при появлении от чего-либо страха, если, например, дитя испугается какого-либо крика или когда посреди плача не может скоро переводить дух, что у детей часто случается. Когда произойдет что-либо подобное, все тело сразу начинает дрожать, ребенок становится без голоса и не привлекает воздуха, но дух замирает, мозг сжимается, кровь останавливается, и вот таким образом выделяется слизь и происходит истечение. Вот какие причины вызывают появление эпилепсии у детей. Для старших возрастов наиболее враждебна зима, ибо, когда при большом огне голова и мозг согреются и затем вследствие холода подвергнутся оцепенению, или когда человек с холода войдет в теплое помещение и сядет возле огня, тогда страдает таким же образом и становится эпилептиком, как выше уже было сказано. Не мала также опасность, что это страдание случится весною, если голова будет находиться на солнце; летом же опасность меньше всего, так как тогда не бывает внезапных перемен. Когда же пройдут 20 лет, тогда болезнь эта уже не поражает, если только она не случилась в детстве, и разве только немногих, ибо вены уже наполнены кровью и мозг сделался плотным и крепким, так что уже не может истекать в вены, а если и истечет, то не преодолеет обильной и теплой крови.
11. Но в ком эта болезнь возникла и возросла с детства, у того появляется привычка при перемене ветров страдать ею и подвергаться припадкам и преимущественно при южных ветрах. И освободиться от нее трудно, ибо мозг делается влажнее, чем требует природа, и слизь обильно изливается, так что происходят частые катарральные истечения, и нельзя уже больше сделать, чтобы мокрота выделилась или чтобы мозг осушился, но по необходимости он бывает орошенным и влажным. Это самое может всякий видеть на овцах, пораженных таким образом, и в особенности на козах, которые чаще всего поражаются этой болезнью, ибо, если рассечешь их голову, заметишь, что мозг влажен, изобилует водою и дурно пахнет, из чего, конечно, узнаешь, что болезнь, а не бог повреждает тело[10]. Так же точно дело обстоит и в человеке; когда болезнь застареет, ее уже нельзя более лечить, ибо мозг объемлется слизью и разжижается, а разжиженный он обращается в воду, которая обходит мозг вокруг и заливает все вблизи, а поэтому чаще и легче делаются припадки эпилепсии. Продолжительною же болезнь бывает потому, что обильно притекающая жидкость тонка и тотчас преодолевается кровью и нагревается.
12. У кого эта болезнь вошла уже в привычку, те предчувствуют припадок и потому убегают от взора человеческого и спешат домой, если это близко, в противном случае-в уединенное место, где только весьма немногие могли бы увидеть их припадок, и тотчас закрывают себя. И это они делают, стыдясь этой болезни, а не от страха перед божеством, как большинство думает. Но дети сначала, вследствие непривычки, падают, где придется; когда же чаще поражаются болезнью, то, предчувствуя ее, бегут к матерям или к кому другому, наиболее им известному, вследствие боязни и страха болезни, ибо стыда в это время они еще не чувствуют.
13. По моему мнению, эпилепсия проявляется вследствие перемен ветров и преимущественно при южных погодах, затем также при северных, а потом уже когда дуют и остальные ветры, ибо те первые суть наиболее сильные из ветров и как по своему направлению, так и по силе наиболее вредоносные. Действительно, северный ветер сгущает воздух, отделяет все бурное и облачное и делает его чистым и светлым; так же точно он действует и на все остальное, что берет начало с моря и прочих вод, ибо изо всего и даже из самых людей он очищает влажность и мрак, и поэтому северный ветер есть самый здоровый. Совершенно противоположное ему делает южный ветер: прежде всего он начинает разжижать и расширять сгущенный воздух, отчего он не тотчас делается сильным, но сначала дует легко, так как не может сразу преодолеть воздух, дотоле густой и плотный, но, однако, все-таки по прошествии некоторого времени, он разрежает воздух. То же самое он делает с землей, с морем, с реками, с источниками и колодцами и со всем тем, что растет из земли и в чем есть влага, а она имеется во всякой вещи то в большей, то в меньшей степени. И вот все эти вещи чувствуют силу этого ветра и из светлых делаются темными, из холодных-теплыми, из сухих-влажными. И все те глиняные сосуды, находящиеся в домах или под землею, наполненные вином, или какой-либо другою жидкостью, все они чувствуют южный ветер и принимают другую на вид форму. Даже солнце, луну и остальные светила он делает далеко более слабыми, чем каковы они от природы. Итак, поскольку он имеет такое могущество по отношению к столь великим и сильным предметам, то, конечно, и тело он заставляет чувствовать его силу, и вот, при переменах ветров, оно по необходимости переменяется, и от ветров южных мозг разрешается и делается влажным, и вены тоже более расширяются; напротив, от северных ветров все, что в мозгу есть более здорового, сгущается, а что болезненно и влажно, отделяется и разливается наружу, и таким путем делаются катарральные истечения при переменах этих ветров. Таким образом зарождается эта болезнь и пускает ростки как от всего, что приходит, так и от всего, что выходит, и нисколько не труднее ее лечение и распознавание, чем прочих болезней, и она не более божественна, чем остальные.
14. Полезно также знать людям, что не из иного места возникают в нас удовольствия, радости, смех и шутки, как именно отсюда (от мозга), откуда также происходят печаль, тоска, скорбь и плач. И этой именно частью мы мыслим и разумеем, видим, слышим и распознаем постыдное и честное, худое и доброе, а также все приятное и неприятное, различая отчасти все это по установившемуся обычаю, а отчасти по той пользе, которую получаем. Этою же частью мы распознаем удовольствия и тягости, смотря по обстоятельствам, и не всегда нам бывает приятно одно и то же. От этой же самой части нашего тела мы и безумствуем, и сумасшествуем, и являются нам страхи и ужасы, одни ночью, другие днем, а также сновидения и заблуждения неуместные, заботы беспричинные; отсюда также происходит у нас незнание настоящих дел, неспособность и неопытность. И все это случается у нас от мозга, когда он нездоров и окажется теплее или холоднее, влажнее или суше своей природы или вообще когда он почувствует другое какое-нибудь страдание, несообразное со своей природой и обычным состоянием. Безумие случается у нас от влажности, ибо когда мозг будет влажнее, чем требует природа, то он по необходимости приходит в движение, и, когда волнуется, тогда по необходимости ни зрение, ни слух не находятся в спокойном состоянии, но иногда совсем иное видит и слышит, а язык произносит все то, что больной каждый раз видит или слышит. А когда мозг находится в спокойном состоянии, тогда человек здраво мыслит.
15. Но порча мозга происходит от слизи и желчи; то и другое ты распознаешь следующим образом: те, которые безумствуют от слизи, - спокойны: не кричат и не волнуются, а те, которые безумствуют от желчи, - крикливы, зловредны и совершенно неспокойны и всегда делают что-либо несообразное. Итак, вследствие этих причин они постоянно безумствуют. Когда же появляются ужасы и страхи, они происходят от изменения мозга, что бывает тогда, когда от желчи мозг нагревается и когда желчь через вены, разносящие кровь, с напором будет перенесена из тела на мозг, и страх до тех пор присутствует, пока она опять не возвратится в вены и в тело; затем наступает успокоение. Без причины же происходит печаль и тоска тогда, когда мозг сильно охлаждается и сжимается больше привычного своего состояния, а это бывает от слизи; через это же самое страдание больной теряет память. Ночью когда мозг внезапно согревается, больной взывает и кричит, и это случается у желчных и совсем не бывает у флегматиков; согревается же мозг тогда, когда обильная кровь нахлынет к мозгу и в нем начинает вскипать. Та же кровь в изобилии проходит через вышесказанные вены, когда случится, что кто-либо видит страшное сновидение и бывает в страхе; как у бодрствующего лицо сильно разгорается и глаза краснеют, когда он испытывает страх и ум его замышляет сделать что-либо злое, то же самое происходит с ним во сне. Когда же он пробудится и придет в себя и кровь снова разольется по венам, тогда это прекращается.
16. По всем этим причинам, я думаю, что мозг имеет весьма великую силу в человеке, ибо, находясь в здоровом состоянии, он бывает для нас истолкователем всего того, что происходит от воздуха, но самое понимание дает ему воздух[11]. Глаза, уши, язык руки и ноги выполняют все то, что одобрит мозг, ибо тело настолько имеет разумения, насколько оно причастно воздуху. Но мозг является вестником этого разумения, ибо, когда человек втянет в себя дух, этот прежде всего несется в мозг, а затем воздух рассеивается в остальное тело, оставивши в мозгу свою силу и все то количество разумения и ума, которое он имел. А если бы сначала он входил в тело, а потом уже в мозг, то, оставивши способность различения в плоти и венах, он входил бы в мозг теплым и не чистым, но смешанным с влагой плоти и крови, и в таком случае он не был бы вполне совершенным.
17. Поэтому я утверждаю, что истолкователь разумения есть мозг. А грудобрюшная преграда[12] получила свое название, повидимому, случайно и по обычаю, а не вследствие самой действительности и не от природы. И в самом деле я не вижу, какую силу имеет диафрагма для разумения и мышления, кроме лишь того, что, если человек будет поражен нечаянною великою радостью или печалью, она прыгает и отскакивает вследствие своей тонкости и вследствие того, что очень сильно растянута в теле и не имеет полости, в которую могла бы воспринять все случающееся хорошее и дурное, но от того и другого из них она сотрясается вследствие природной слабости. Действительно, она ничего не чувствует больше, чем прочие части, находящиеся в теле, и напрасно приписывается ей это имя и дело, точно так же как те части, которые связаны с сердцем, названы ушами, хотя они не принимают участия в слышании[13]. Некоторые же говорят, что мы мыслим сердцем и что оно именно чувствует печаль и заботу[14]. Но дело не так обстоит; напротив, оно сокращается, как и диафрагма, и даже еще более по следующей причине: из всего тела направляются к нему вены, которые оно держит закрытыми, так что оно чувствует, когда у человека возникает печаль или забота, - ведь у опечаленного тело по необходимости содрогается и сокращается, и то же самое бывает у чрезмерно радующегося. По этой причине сердце и диафрагма больше всего чувствуют; однако, ни тому, ни другому не свойственно разумение, но виновник всего этого есть мозг. Как из всего находящегося в теле мозг прежде всего воспринимает разумение и воздух, так же точно, если какая-нибудь более сильная перемена по причине времен года случится в воздухе и этот последний будет разниться сам от себя, мозг первый это чувствует. Поэтому я утверждаю, что на него именно нападают болезни наиболее острые, тяжелые и смертельные-такие, которые для неопытных представляют наибольшую трудность определения.
18. Эта же болезнь, которая называется священною, возникает от тех же причин, как и остальные, - именно от того, что приходит и уходит, как-то: от холода, солнца, ветров, каковые явления все меняются и никогда не находятся в покое. Все это есть божественное, так что нет нужды думать, что эта болезнь превосходит божественностью прочие, но все они божественные и все человеческие. Природу же и силу каждая из них имеет сама по себе, и ни одна из них не отвергает лечения или помощи, но большая часть из них излечивается всем тем, откуда и происходит, ибо одно для одного есть пища, а для другого - погибель. Врачу это должно знать, чтобы, различая удобное время, в одном случае давать пищу и увеличивать ее, в другом-отнимать и уменьшать. Должно как в этой болезни, так и во всех остальных не увеличивать болезненные припадки, а поспешно уничтожать их, употребляя в дело то, что всякой болезни наиболее враждебно, а не то, что ей благоприятно и свойственно, ибо от того, что ей привычно, она крепнет и умножается, а от того, что ей враждебно, она уменьшается и притупляется. Поэтому всякий, кто сумеет производить перемену такого рода в людях и посредством диэты делать человека влажным и сухим, теплым и холодным, тот действительно будет в силах лечить и эту болезнь без всяких очищений и магических средств и вообще без всякого подобного рода ремесла, если только будет распознавать время, удобное для всего того, что приносит пользу.

---

[1] Тригла, τρίπλη, Mullus L., морской окунь. Меланур и кестрей — см. «О внутренних страданиях», прим. 81 и 32.
[2] Матерь богов—Рея, дочь Урана и Геи, супруга Кроноса, мать Зевса; ее отожествляли с богиней Кибелой фригийского культа, Великой матерью; ей был посвящен лев, но в некоторых местностях также коза.
[3] Конь был сотворен Посейдоном и посвящен ему.
[4] Енодий, Ἐνοδιος, обозначает здесь Гермеса.
[5] Аполлон Номий–бог стад.
[6] Арес–бог войны.
[7] Геката–подземное божество, которое появляется ночью в виде привидения ужасного вида. Волшебницы, собирая вредные травы, призывали ее в заклинаниях.
[8] Учение о двух главных сосудах тела, идущих от печени–ἡπατῖτις, hepatitis, и от селезенки–σπληνῖτις, splenitis, встречается в целом ряде книг сборника («О болезнях, I», «О страданиях», «О внутренних страданиях»). Оно совпадает с учением Диогена Аполлонийского, приведенного Аристотелем в «Истории животных», III, 2. Учение о начале сосудов из сердца («О сердце», «О болезнях, IV») принадлежит более позднему времени. (Подробности у Friedrich, Hippocrat. Untersuchungen, 1899, в гл. «Adern und Arterien».)
[9] Воздух здесь, как и в других книгах, иногда πνεῦμα, пневма, иногда ἀήρ, безразлично.
[10] Дело идет здесь, очевидно, о пузырчатке мозга (coenurus cerebralis), зародышевой стадии развития ленточного червя мозговика овечьего (Taenia coenurus), которая вызывает вертеж овец и эпилептоидные припадки.
[11] То же утверждали ионийские натурфилософы гилозоисты: Анаксимен и Диоген Аполлонийский, считавшие воздух первовеществом.
[12] Диафрагма, по греч. φρένες, φρήν, еще во времена Гомера считалась местопребыванием ума; поэтому φρήν обозначало также прямо ум; глагол φρονέω–мыслю.
[13] Ту же остроту см. в сочинении «О сердце», гл.8.
[14] Это учение возникло в сицилийской школе; в сборнике представителем его является автор «О сердце».