1. Тем же летом, когда в Фессалии Римляне имели верх в деле конницы, наместник, отправленный консулом в Иллирик, силою оружия принудил к покорности два богатых города, оставив жителям неприкосновенною их собственность с целью — славою милосердия подействовать и на жителей укрепленного города Карнунта. А когда он не мог ни уговорить их покориться, ни принудить их к тому осадою, то для того чтобы не пропали даром труды воинов при осаде двух городов, он их, пощаженные прежде, отдал воинам на разграбление. Другой консул К. Кассий — и не совершил ничего замечательного в Галлии, доставшейся ему по жребию, и задумал бесполезный план — вести легионы в Македонию через Иллирик. О том, что консул предпринял было это движение, сенат узнал от послов Аквилейских. Они пришли жаловаться, что их колония, недавняя и слабая, недостаточно еще укрепленная, находится среди неприязненных народов — Истров и Иллирийцев, и просить, чтобы сенат озаботился принятием мер к укреплению этой колонии. Их спросили: не желают ли они поручить это дело консулу К. Кассию? и получили в ответ, что Кассий, собрав войско в Аквилее, двинулся через Иллирик в Македонию. — Это обстоятельство показалось сначала невероятным и все полагали, что может быть начаты военные действия с Карнами или Истрами. Тогда Аквилейцы сказали: «ничего они более не знают и не дерзают утверждать кроме того, что воинам дано провианта на тридцать дней, и что разысканы и уведены проводники, знающие дорогу из Италии в Македонию. — Сенат пришел в негодование, что консул решился на такой поступок: оставить свою провинцию с тем, чтобы перейти в провинцию другого, вести войско путем новым и опасным через земли народов чуждых, и открыть для стольких племен путь в Италию. Значительным большинством положено: чтобы претор К. Сульпиций назначил из числа сенаторов трех уполномоченных, которые в этот день отправились бы из города, и как только будут в состоянии поспешнее, догнали бы консула Кассия, где бы он ни находился и объявили бы ему чтобы он не вступал в войну ни с одним народом без определения на то сената. Послы отправились: К. Корнелий Цетег, М. Фульвий, П. Марций Рекс. Опасения относительно консула и войска были причиною, что в это время отложили заботу об укреплении Аквилеи.
2. За тем были введены в сенат послы от нескольких народов и той, и другой Испании. Они принесли жалобу на корыстолюбие и надменность Римских начальств и, стоя на коленах, просили у сената не допускать их, союзников, обирать гнуснее, чем неприятелей. Они жаловались и на другие недостойные поступки, и ясно было, что тут взяты деньги. Претору Л. Канулею, которому по жребию досталась Испания поручено к каждому, от кого Испанцы будут требовать своих денег обратно, приставить по пяти следователей из сословия сенатского, и дать им возможность взять таких покровителей (патронов), каких они захотят. Послы позваны в сенат и прочитано сенатское определение; они приглашены наименовать патронов, и избрали четырех: М. Порция Катона, П. Корнелия Кн. Сципиона, Л. Эмилия Л. С. Павлла, К. Сульпиция Галла. Прежде всего послы взяли следователей к М, Тицинию, который был претором, при консулах А. Манлие и М. Юние, в ближней Испании. Два раза было отложено исследование, а в третий раз подсудимый оправдан. Произошло разномыслие между послами обеих провинций: народы ближней Испании назначили патронами М. Катона и Сципиона, а дальней Л. Павлла и Галла Сульпиция. К следователям приведены народами ближними П. Фурий Фил, а дальними М. Матиен. Первый был претором за три года прежде в консульство Сп. Постумия и К. Муция, а другой два года тому назад в консульство Л, Постумия и М. Попиллия. И тот, и другой обвинены в важных преступлениях и суждение им отсрочено, а когда пришлось вновь защищать дело, то оказалось, что они отправились в добровольную ссылку. Фурий удалился в Пренесте, Матиен в Тибур. Слух шел, что патроны не допускают привлекать к суду лиц знатных и сильных. Подозрение это усилил претор Канулей: оставив порученное ему дело, он начал производить набор. За тем он поспешно удалился в провинцию для того, чтобы Испанцы более никого не тревожили. Таким образом прошлое предано забвению, а на будущее сенат принял меры — о чем они и просили — чтобы Римские чиновники не производили оценки хлеба, чтобы они не принуждала Испанцев продавать им двадцатую часть по такой цене, какую сами (чиновники) назначать, и чтобы по городам не было особых префектов для сбора денег.
3. Пришло и другое посольство Испанское же, но от другого рода людей. Они высказали, что происходят от Римских воинов и Испанских женщин, с которыми не были соединены законным браком, что их более четырех тысяч человек и умоляли дать им город, где бы они могли жить. Сенат определил: «пусть они запишут свои имена у Л. Канулея и те из них, которых он отпустит на волю, пусть, по благоусмотрению сената, будут отведены в Картейю, что на берегах океана. А которые из жителей Картейи захотели бы остаться дома, то и им дается возможность быть принятым в число поселенцев с отведением им земли. Поселение это считать Латинским и называть «отпущенникам». — В то же время пришли из Африки и царек Галусса, сын Масинисы, послом от отца и Карфагеняне. Гулусса первый введен в сенат и изложил, в чем именно заключалось пособие отца его на Македонскую войну, и если сверх того Римляне заблагорассудят повелеть, то он обещал что тотчас все будет исполнено на заслуги Римлян. Он предостерегал сенаторов — принять меры против коварства Карфагенян. «Они задумали снарядить большой флот, по–видимому за Римлян и против Македонян, а когда он будет изготовлен и снаряжен, то в их власти будет избрать врага или союзника», Такое обвинение… [1] [Потом он толковал о деле Масиниссы относительно земель и городов, которые, как жаловались Карфагеняне, отняты будто бы у них. Сильной спор произошел тут между царьком и послами Карфагенян. Какие были доводы с той и другой стороны и какой последовал ответ сената, хорошенько неизвестно. Впрочем этот спор затих на несколько лет, как бы преданный забвению. Возобновленный впоследствии, он был поводом к ожесточенной войне: Карфагеняне начали ее против Масиниссы, но пришлось вести с Римлянами, и она окончилась только гибелью Карфагенян. — Под этим годом находим в древних летописях, что из девицы, жившей у родителей, сделался мальчик; по приказанию гадателей отвезен он на пустынный остров.]
[4. Консулом К. Кассием произведены выборы, и консулами назначены А. Гостилий Манцин, А. Атилий Серран, Затем преторами определены: М. Ретий, А. Мэний, Л. Гортензий, К. Элий Пет, Т. Манлий Торкват, К. Гостилий, Консулам назначены провинции: Италия и Македония, Преторам достались по жребию: Рэтию — судопроизводство в городе, а Мэнию над чужестранцами. Флот и морской берег Греции достались Гортензию. Остальными преторскими провинциями были без сомнения, как и в предшествовавшем году: Испания, Сицилия и Сардиния, по какому именно претору досталась каждая из них, вследствие молчания древних памятников, наверное определить нельзя. Между тем П, Лициний, посланный на войну как будто бы не с Персеем, а с Греками — бесполезное раздражение против настоящего неприятеля, обратил против бедных и бессильных; он взял силою, и без милости разграбил, много городов в Беотии, где зимовал. Коронейцы, потерпевшие особенное притеснение, прибегли к защите сената, который и определил — возвратить свободу пленным, проданным в рабство. Жестокости и корыстолюбию консула подражал, и даже его превзошел, претор Лукреций, начальник флота, опасный для союзников, а для врага — предмет презрения. Так на флот, стоявший у Орея, Персей произвел нечаянное нападение, взял двадцать транспортных судов, нагруженных хлебом, остальные, потопил и даже овладел четырьмя, военными о пяти рядах весел, судами. Удачно также действовал Персей и во Фракии, куда он зашел защитить Котиса от войск Атлебиса и Коррага. Впрочем Котис действовал и сам не плохо: деятельный на войне, он был рассудителен в совете и только по происхождению Фракиец, а не по нраву: удивительно умеренный и трезвый, он заслужил общую любовь милосердием и снисходительностью].
[5. Персею все шло по его желанию, так как тут и народ Епиротов перешел на его сторону, по совету Цефала: впрочем его к измене побудила более необходимость, чем добрая воля. Благоразумный и постоянный человек, он и в это время был расположен самым лучшим образом. Он молил богов бессмертных, чтобы не начиналась война между Римлянами и Персеем, или не доходила до чего–либо решительного. Как только война началась, он решился, согласно союзному договору, помогать Римлянам, но не выступая из условий договора и не переходя в подлую угодливость. Расстроил это намерение какой–то Хероп, внук того, который открыл Т. Квинкцию — когда тот вел войну с Филиппом — ущелье у реки Аоя, подлый льстец людей могущественных, и удивительно изобретательный выдумщик клевет на каждого хорошего человека. Он был воспитан в Риме, и послан дедом в город изучить язык Римский и литературу. Вследствие этого он был знаком и дорог многим из Римлян; по возвращении домой, от природы легкомысленный и нравственно испорченный, он не оставил в покое людей самых первостепенных, тем более, что дружественные связи с Римлянами придавали ему самонадеянности. Сначала все его презирали и никакого на него внимания не обращали; но когда началась война с Персеем, и все в Греции было полно подозрений, многие тайно, а большая часть явно сделались расположены в Персею, Хероп не переставал обносить перед Римлянами тех, которые пользовались у Епиротов наибольшим влиянием. Правдоподобие, и некоторое основание клеветам придавали родственные связи с царями Македонскими, которые когда–то были у Цефала и у прочих лиц, принадлежащих к этой партии. Все их слова и действия он злонамеренно проверял и, постоянно извращая их смысл в самую дурную сторону, искажал истину произвольными прибавками и утайками, и обвинениям придавал вид правдоподобия. На них не обращали внимания Цефал и разделявшие его убеждения относительно ведения общественных дел, сильные сознанием неограниченной верности к Римлянам. Но когда они убедились, что Римляне не остаются глухи к таким наговорам, и что уведены в Рим старейшины Этолов, заподозренные также вследствие клевет доносчиков, тут они сочли своею обязанностью — заботиться уж собственно о себе и своих интересах. Другого исхода не было как приязнь с царем, и потому они вынуждены были войти в союз с Персеем и передать ему свой народ. В Риме консулы А. Гостилий и А. Атилий, вступив в должность и совершив все обязанности консулов в отношении богов и людей в городе и около города, отправились в провинцию. Гостилий, которому досталась Македония, поспешил в Фессалию к войску, и вошел в Епир, еще явно не отпавший и чуть было не попал в руки Персея. Какой–то Феодот и Филострат, полагая, в случае передачи его царю, заслужить большую благосклонность Персея и причинить Римлянам величайший вред в данную минуту, написали письмо к царю, приглашая его как можно поспешить. Если бы Персея не задержала остановка, сделанная Молоссами у реки Аоя и консул, предупрежденный о близкой опасности, не свернул с предположенного пути, то вряд ли он по–видимому ушел бы. Таким образом оставив Епир, он отплыл в Антициру и оттуда направился в Фессалию; приняв там войско, он двинулся к неприятелю, но вел войну там нисколько не счастливее того, как и в предшествовавшем году. В сражении с царем он разбит, и когда он сначала хотел было проложить себе путь силою через Елимею, а лотом через Фессалию тайком, то там и здесь встретился Персей, и все усилия оказались тщетными. Да и претор Гортензий, которому досталось начальство над флотом, не совершил ничего счастливо, или со знанием дела, и из его действий не осталось ничего более памятного, как жестокое и вероломное разграбление города Абдеритов, когда они жаловались на возложенные на них невыносимые тягости. А потому Персей уже презирал Римлян, и как бы совершенно свободный и незанятый, сделал набег на Дарданов и, умертвив десять тысяч варваров, увел огромную добычу].
6. [В этом году Цельтиберы начали войну в Испании, побуждаемые новым вождем Олоником; некоторые называют его Салондиком. Он. человек в высшей степени хитрый и смелый, потрясая серебряным копьем, будто бы с неба посланным, в виде пророка, обратил внимание всех на себя. Когда он, за одно с таким же товарищем как сам, около ночи проник в лагерь претора Римского с намерением его умертвить, то у самой палатки он встречен был дротиком часового: товарищ также получил достойное возмездие за столь безрассудное начинание. Претор велел тотчас же отрезать головы обоим, и воткнув на копья отдал отборным из числа пленных с приказанием отнести к своим. Когда они вошли в лагерь, то, показывая отсеченные головы, [2] [причинили такой страх, что будь придвинуто немедленно войско, лагерь мог быть взят. Да и тут произошло порядочное бегство; нашлись и такие, которые предлагали отправить послов с просьбою о мире: весьма многие города, получив об этом известие, покорились. Когда они оправдывались и возлагали вину на безумие двоих, безумно устремившихся на свою гибель, то претор дал им прощение. Немедленно отправился он по другим городам — все исполняли его требования и, не тревожа войско, прошел он замиренную область, еще недавно бывшую жертвою страшного волнения. Такая снисходительность претора — ею он, без, пролития крови, усмирил самый отчаянный народ, тем приятнее была народу и патрициям, чем с большею жестокостью и жадностью велась война в Греции консулом Лицинием и претором Лукрецием. Трибуны народные отсутствующего Лукреция терзали постоянными нападками в народных собраниях, между тем как он извинялся отсутствием своим на общественном служении; но тогда так мало исследовали даже окрестности, что он в это же время находился в своем поместье на Антиатском поле, и на военную добычу делал водопровод в Антий из реки Лорацины; говорили, что он отдал эту работу за сто тридцать тысяч асс. Картинами, из военной добычи, украсил он храм Эскулапа. Общее неудовольствие и худую славу обратили от Лукреция на Гортензия, его преемника, Абдериты; они плакали перед сенатом и жаловались: «что их город взят и разграблен Гортензием. Причиною гибели города было то, что когда он приказал представить сто тысяч динариев, и пшеницы пятьдесят тысяч мер, они просили срока — об этом деле отправить послов к консулу Гостилию и в Рим. Но лишь только пришли они к консулу, как услыхали, что город взят, старейшины казнены отсечением голов, а остальные жители проданы в рабство». Такой поступок показался сенату возмутительным; он относительно Абдеритов оставил тоже определение, какое о Коронеях в предшествовавшем году. Тоже самое объявить перед народным собранием велел сенат претору К. Мению. Отправлены два уполномоченных — К. Семпроний Блез и Секс, Юлий Цезарь возвратить Абдеритам свободу. Им же поручено объявить консулу Гостилию и претору Гортензию, что с Абдеритами военные действия начаты несправедливо, и что потому признано за справедливое — разыскать всех, находящихся в рабстве и возвратить им свободу.
7. В это же время на К, Кассия, бывшего консулом в предшествовавшем году — а тогда он находился в Македонии с А. Гостилием в должности военного трибуна — принесены жалобы сенату, и прибыли послы царя Галлов Цинцибиниса. Брат его говорил в сенате и жаловался, что К. Кассий опустошал поля союзных Альпийских народов, и оттуда увел в рабство многие тысячи людей. Около этого же времени пришли послы Карнов, Истров и Япидов; они говорили: «консул Кассий приказал им сначала дать проводников — показать путь, которым вести войско в Македонию: мирно ушел он от них, как бы для ведения войны с другими; затем он вернулся с половины пути и уже врагом прошел их пределы: в разных местах произведены пожары и грабежи, и до сих пор им неизвестно — по какой причине консул счел их за врагов». И царю Галлов заочно и этим народам дан ответ: «сенат относительно жалоб на случившееся не мог предвидеть, что это будет и не одобряет, если действительно так поступлено; но не выслушав осудить заочно человека, бывшего консулом, несправедливо тем более, что он находится в отсутствии на общественной службе. По возвращении из Македонии К. Кассия, если они захотят обвинять его в лицо, то сенат, разузнав обстоятельства дела, постарается дать им надлежащее удовлетворение», Не только дан ответ этим народам, но и отправлены послы — два к царьку по ту сторону Альпов, а три к другим народам — объявить им — какое на этот предмет мнение сената. Положено отправить послам в подарок две тысячи асс, а двум братьям царькам особенно два ожерелья, сделанные из пяти фунтов золота, и серебряные сосуды в 25 фунтов, два коня в полном уборе с проводниками, оружие и платье, какое носят всадники, и их провожатым одежды как свободным, так и рабам. Вот что послано, а по просьбе послов дозволено купить десять лошадей и увести из Италии. Послы с Галлами отправлены по ту сторону Альпов: К. Лелий, М. Емилий Лепид; к прочим народим К. Сициний, М. Корнелий Блазио и Т, Меммий.
8. Разом стеклись в Рим послы многих городов Греции и Азии; первые введены Афиняне; они сказали: «что все суда и воинов, сколько они их ни имели, отослали консулу П. Лицинию и претору К. Лукрецию, но он ими не воспользовался, а потребовал сто тысяч мер хлеба: хотя они обрабатывают почву скудную, да и своих поселян кормят привозным хлебом, впрочем они, исполняя свою обязанность, и это представили; готовы всегда исполнить все, что от них ни потребовали бы. Милезийцы, не припоминая ничего о прошлом, обещали представить все, что ни потребовать бы сенат на войну. Алабандийцы напомнили, что они построили храм в честь города Рима, и установили этому божеству ежегодные игры: они принесли золотой венок в пятьдесят фунтов весом, положить в Капитолий в дар Юпитеру Всемогущему и Всеблагому и триста щитов всадничьих, с тем чтобы вручить все это кому будет приказано; они просили позволения положить дар в Капитолие и принести жертвы. О том же просили и жители Лампсака, принесшие венок в 80 фунтов и припоминали: «что они оставили Персея после того, как Римское войско пришло в Македонию, находясь под властью Персея, а прежде Филиппа. За это, и за исполнение всех требований вождей Римских, они просили одного только — быть принятыми в дружбу народа Римского и в случае заключения мира с Персеем, быть изъятыми от его власти и не подпасть снова ему». Прочим послам дан вежливый ответ, а относительно жителей Лампсака велено претору К. Мэнию — внести их в список союзников. Всем даны подарки каждому до две тысячи асс. Алабандийцам приказано отнести щиты в Македонию к консулу А. Гостилию. Вместе с тем послы Карфагенян показали, что у них свезено к берегам моря миллион мер пшеницы и пятьсот тысяч мер ржи с тем, чтобы отвезти туда, куда укажет сенат; «знают они, что такое их приношение и заслуга далеко не соответствуют одолжениям народа Римского и их желанию; но не раз они исполняли и в других случаях, при благоприятных обстоятельствах того и другого народа, обязанности благодарных и верных союзников». Также послы Масиниссы обещали такое же количество хлеба, и сверх того тысячу двести всадников и двенадцать слонов, и по приказанию сената все, в чем бы обнаружилась потребность; с одинаковою готовностью исполнит Масинисса — равно как и то, что сам обещал по собственному побуждению. Благодарность объявлена Карфагенянам и царю, и вместе просили их обещанное доставить в Македонию к консулу. Послам и тем и другим дано по две тысячи ассов.
9. Послы Кретийцев напоминали, что они отправили в Македонию столько стрелков, сколько было приказано консулом П. Лицинием, и когда на сделанный им вопрос они не скрыли; «что у Персея в войске находится большее число стрелков, чем у Римлян», то и получили в ответ; «если Кретийцы чистосердечно и искренно предпочтут дружбу народа Римского дружбе с Персеем, то и сенат тогда даст им ответ, как несомненным союзникам, а между тем пусть они известят своих соотечественников о желании сената, чтобы Кретийцы как можно скорее отозвали домой воинов своих, какие находятся в рядах Персея». Когда Кретийцы были отосланы с таким ответом, позваны Халкидийцы. Их посольство, при самом входе, обнаружило дело первой необходимости, так как старейшина их Миктион, лишенный болезнью употребления ног, внесен на носилках: несмотря на такое страдание, оно не могло служить ему оправданием и он или и сам не просил увольнения, или, если и просил, то получил отказ. Предупредив, что если в нем еще сохранилось что–либо живое, то — это язык оплакивать бедствия отечества; он изложил сначала услуги своих соотечественников и прежние, и оказанные во время войны с Персеем, вождям и войскам Римским; а затем во–первых надменное, жадное и жестокое поведение К. Лукреция с их соотечественниками, а во–вторых, доныне совершаемые, еще худшие, действия Л. Гортензия. Впрочем они готовы перенеси, все, и еще худшее того, что теперь терпят, чем изменить данному слову; что же касается до Лукреция и Гортензия, то они убеждены, что безопаснее для них было бы затворить ворота, чем принять в город. Города, их не допустившие, Ематия, Амфиполис, Маронея, Энос невредимы, а у ихних храмов все украшения обобраны, святотатственную добычу К. Лукреций отвез в Антий; свободные граждане увлечены в рабство, имущество союзников народа Римского разграблено и по ныне предмет грабежа. По примеру К. Лукреция, и Гортензий зимою и летом держит на квартирах экипажи судов, таким образом постоянно с ними, их женами и детьми находятся люди, которые никогда не привыкли взвешивать свои слова или действия».
10. Положено пригласить Лукреция в сенат для сделания возражений и оправдания; впрочем он лично выслушал гораздо больше, чем что припоминалось против отсутствующего. Явились обвинители более опасные и могущественные — два трибуна народных, М. Ювенций Тальна и Кн. Авфидий. Они не только не щадили его в сенате, но и, привлекши в народное собрание, взвели на него много обвинений и назначили день суда. По приказанию сената, претор К. Мэний дал такой ответ Халкидийцам: «что они говорили о своих услугах в отношении к народу Римскому и ранее, и в войне, которая теперь ведется, то сенат знает, что они говорят правду и благодарен настолько, насколько следует. А что они жалуются на действия, совершенные К. Лукрецием и совершаемые Л. Гортензием, преторами Римскими, то все это делалось и без ведома, и без согласия сената, так должно быть известно каждому, кто знает, что народ Римский начал войну с Персеем, а прежде с Филиппом за свободу Греции, а не для того, чтобы страдали союзники и их власти. Сенат даст письмо к претору Л. Гортензию о том, что те действия его, на которые жалуются Халкидийцы, сенату не нравятся; если какие свободные граждане попали в рабство, то чтобы он, претор, озаботился поскорее разыскать их и возвратить им свободу; признано справедливым относительно морских экипажей отводить квартиры одним начальникам». Вот что написано Гортензию по приказанию сената; послам дано в подарок по две тысячи асс, и на общественный счет наняты повозки, отвезти Миктиона по покойнее в Брундизий. К. Лукреция, когда наступил назначенный день суда, трибуны обвинили перед народом и назначили ему пеню миллион асс; при подаче голосов все тридцать пять триб его обвинили.
11. В земле Лигуров в этом году не происходило ничего замечательного; и неприятели не поднимали оружия, и консул не водил легионов в их земли. Убедясь достаточно в спокойствии на этот год, он распустил воинов двух легионов Римских не позднее шестидесяти дней, после того как пробыл в провинцию. Войско латинских союзников он заблаговременно отвел на зимние квартиры в Луну и Пизу, а сам с всадниками побывал в большей части городов Галлии. Войны не было нигде, кроме Македонии; впрочем подозревали и Гентия, царя Иллиров. Вследствие этого сенат определил — отправить восемь, совершенно снаряженных, судов из Брундизия к К. Фурию легату в Иссу; он командовал островом под защитою двух Иссенских судов. На те суда посажены две тысячи воинов, набранные претором М. Рэцием по сенатскому декрету в той части Италии, которая обращена к Иллирику. Консул Гостилий отправил в Иллирик четыре тысячи воинов — защищать народы, соседние с Иллириком. Недовольный приведенными войсками, он выпросил вспоможения от союзников и вооружил до восьми тысяч людей разного рода: он прошел всю эту страну и остановился у Лихнида, города Дассаретиев.
12. Неподалеку оттуда находился город Ускана, который почти составлял собственность Персея: в нем заключалось десять тысяч граждан и небольшой гарнизон Кретийцев для обережения; оттуда приходили тайно гонцы к Клавдию: «если он подвинет ближе войско, то найдутся люди, которые передадут город. Да и дело стоит трудов; добычи с избытком достаточно будет обогатить не только приятелей, но и воинов». Близкая надежда поживиться до того ослепила ум, что он не удержал никого из тех, которые приходили с таким известием, не потребовал заложников как порук дела, для совершения которого нужно было употребить обман и коварство, не послал разузнать, не обязал клятвою. Он назначил им день и, выступив из Лихнида, стал лагерем в двенадцати милях от города, на который имел замыслы. Оттуда он велел поднять значки в четвертую смену ночных караулов, оставив около тысячи человек для прикрытия лагеря: в беспорядке, растянувшись на большее пространство редкими толпами (вследствие темноты ночи они разошлись в разные стороны), подошли они к городу. Беспечность еще возросла, когда они увидали, что на стенах нет ни одного вооруженного воина. Но лишь только Римляне подошли на полет стрелы, разом из двух ворот сделана вылазка. С военными криками неприятелей, бросившихся из города, соединились страшные вопли женщин со стен вместе, с раздавшимся отовсюду, звуком меди. Толпы людей всякого рода, в том числе и рабы, кричали на разные голоса. Со всех сторон грозила по–видимому опасность и ужас до того овладел Римлянами, что они не могли выдержать и первого напора вылазки; таким образом их более погибло во время бегства, чем во время сражения; едва две тысячи человек с самим легатом убежали в лагерь. Отдаленность лагеря давала неприятелям возможность настигнуть по более утомленных Римлян. Аппий даже не остановился в лагере — собрать своих воинов, рассеявшихся в бегстве (это обстоятельство служило спасением воинам, разошедшимся по полям) и прямо в Лихнид отвел оставшиеся от поражения войска.
13. Слух об этих и других неудачных действиях в Македонии, получен от Секс. Дигития, трибуна военного, пришедшего в Рим для жертвоприношения. Вследствие этого сенат, опасаясь, как бы не было получено в Македонии еще большего позора, отправил уполномоченных в Македонию: М. Фульвия Флакка, и М. Каниния Ребила, для доклада о том, что делается, на основании дознания на месте. Консул А. Гостилий должен был назначить собрание народное для выбора консулов так, чтобы они могли быть произведены в январе, и для того вернуться в город как можно поспешнее. Между тем поручено претору М. Рацию эдиктом — созвать в Рим всех сенаторов из Италии кроме тех, которые находились на общественной службе, а живущие в Риме сенаторы не должны были удаляться на расстояние далее тысячи шагов. Это все сделано так как определял сенат. Выборы консульские назначены накануне четвертого дня календ Февральских. Выбраны консулами К. Марций Филипп в другой раз и Кн. Сервилий Цепион. Три дня спустя назначены преторами: К. Децимий, М. Клавдий Маррелл, К. Сульпиций Галл, К. Марций Фигул, Сер. Корнелий Лентул, П. Фонтей Капето. Назначенным преторам распределены четыре провинции, кроме двух городских: Испания, Сардиния, Сицилия и флот. Уполномоченные вернулись из Македонии уже по окончании февраля месяца. Они донесли об удачных действиях царя Персея в продолжение этого лета и о том, что большой страх овладел союзниками народа Римского вследствие того, что столько городов досталось во власть царя: «войско консула не богато людьми вследствие многочисленных отпусков, раздаваемых щедро из желания популярности; вину этого дела консул взваливает на военных трибунов, а они напротив на консула.» Позор, понесенный вследствие опрометчивости Клавдия, в глазах сенаторов они старались смягчить, уверяя, что при этом весьма незначительна потеря воинов Итальянского происхождения, так как она относится более к воинам, собранным поголовно на месте на скорую руку. Назначенные консулы как только вступили в отправление должности, получили приказание доложить сенату о Македонии, и им назначены провинциями Италия и Македония. Этот год был високосный, и на третий день по окончании года были вставные Календы. В продолжении этого года умерли священники: Л. Фурий Фил и К. Ливий Салинатор. Первосвященники выбрали на место Фурия Т. Манлия Торквата, а на место Ливия М. Сервилия.
14. В начале наступившего года, когда новые консулы, К. Марций и Кн. Сервилий, доложили о провинциях, то сенат заблагорассудил, чтобы они или полюбовно распределили между собою Италию и Македонию, или прибегли к жребию. Но прежде чем сделался известным результат его, определен размер пособий на ту и другую провинцию на удачу, для того чтобы нисколько не влияло личное предубеждение. Назначено в Македонию шесть тысяч пеших воинов и союзников Латинского наименования шесть же тысяч; всадников Римских двести пятьдесят, союзников триста. Старых воинов распустить так, чтобы в каждом Римском легионе заключалось не более шести тысяч пеших воинов и триста всадников. Другому консулу не определен размер вспоможения, которое ему надобно было составить из воинов Римских; сказано только, чтобы он набрал два легиона по 6200 человек пехоты, и 300 конницы. Латинян большее, чем другому консулу, определено число: пеших десять тысяч и шестьсот всадников. Кроме того приказано набрать четыре легиона, которые долженствовали быть выведенными в поле по указанию надобности. Не допущено, чтобы консул назначил военных трибунов, но они выбраны народным собранием. Из союзников Латинского наименования потребовали шестнадцать тысяч пехоты и тысячу всадников. Войско это велено изготовить для выхода в поле только по указанию надобности. В особенности озабочивала Македония: на флот предписано набрать тысячу матросов граждан Римских из вольноотпущенников, из Италии пятьсот и столько же из Сицилии; а тому, кому досталась бы эта провинция, поручено — отвезти их в Македонию, где бы ни находился флот. В Испанию определено на вспоможение три тысячи пеших Римлян и триста всадников; при этом же назначено — сколько воинов должно заключаться там в легионах — пеших воинов пять тысяч и всадников триста. Претор, которому достанется Испания, должен был потребовать от союзников четыре тысячи пеших воинов и триста всадников.
15. Не безызвестно мне, что вследствие пренебрежения, по которому нынче вообще думают, что боги ничего не предвещают, никакие чудесные явления уже не заявляются в общее сведение и не записываются в летописи. Впрочем мне, бытописателю древних событий, не знаю каким образом привились и старые убеждения; овладевает мною какое–то религиозное опасение — считать пустым то, что самые умные люди не оставляли без внимания в видах общественной пользы, и не записать его в мою летопись. Получено известие о двух чудесных явлениях в Ананье, в этом году: на небе виден был необыкновенный огонь и корова, которую кормили на общественный счет, проговорила по–человечески. В это же время и в Минтурнах небо казалось как бы все в пламени. В Рэате шел каменный дождь. В Кумах в крепости Аполлон плакал в продолжение трех дней и ночей. В Риме два храмовых сторожа сообщили известие: один, что в храме Фортуны многие видели ужа с гривою, а другой в храме Перворожденной Фортуны, находящемся на холме, два разные чудесные явления: на полу выросло пальмовое дерево, и в средине дня шел дождь кровью. На два чудесных явления не обращено внимания, на первое потому, что оно случилось в частном месте: Т. Марций Фигул известил, что у него на дворе выросло пальмовое дерево, а второе потому что случилось в чужеземном месте: говорили, что в Фрегеллах, в доме Л, Атрея копье, купленное им сыну, состоявшему в военной службе, горело днем в продолжение более двух часов так, что огонь нисколько его не повредил. По поводу всенародных чудес десять сановников посоветовались со священными книгами; они объявили, чтобы сорока большими жертвами, какие обыкновенно богам приносят консулы совершено было богослужение, и все сановники около всех ложниц богов принесли бы большие жертвы, а народ надел бы венки. Все исполнено по указанию десяти сановников.
16. Затем созвано народное собрание для производства выборов: домогались цензуры первые лица в государстве: К. Валерий Левин, П. Постумий Альбин, П. Муций Сцевола, М. Юний Брут, К, Клавдии Пульхер, Ти. Семпроний Гракх. Последних двух выбрал цензорами народ Римский. Так как вследствие войны Македонской набор производился с большею, чем обыкновенно, заботливостью, то консулы обвиняли народ перед сенатом в том, что и молодые люди не отвечали на призыв. Против них К. Сульпиций и М, Клавдий преторы защищали дело народа: «для консулов набор не труден, но труден для честолюбивых: никого не хотят они записать против его воли; а для того, чтобы сенаторы знали, что это действительно так, преторы, которых и власть и влияние гораздо меньше, произведут набор, если сенату это будет угодно.» Сенат и поручил это дело преторам с большим единодушием… не без неудовольствия консулов. Цензоры, желая помочь этому делу, объявили так в народном собрании: при составлении переписи они предложат закон, чтобы граждане, кроме общей всем присяги, дали такую клятву: «тебе менее сорока шести лет и ты должен явиться к набору по эдикту цензоров К. Клавдия Ти. Семпрония и каждый раз при производстве набора сановниками при этих цензорах, ты должен являться, если только не будешь еще воином.» А также вследствие распространившегося слуха, что многие воины из Македонских легионов, вследствие заискивания вождей, оставили войско с неопределенными отпусками, постановлено относительно воинов набранных в Македонию, в консульство П. Элия и К. Попиллия и после них: «чтобы те из них, которые находятся в Италии, возвратились в провинцию в тридцатидневный срок, показав сначала себя в перепись по месту нахождения; а те, которые находятся во власти родителя или деда, должны объявить свои имена самим цензорам. Рассмотрят также они и причины отпусков, и велят продолжать служение тем из воинов, которые, не выслужив установленного срока, отпущены по снисхождению начальства.» Когда это постановление было обнародовано и письма цензоров разосланы по площадям и местам народных сборищ, в Рим собралось такое множество молодых людей, что необычное стечение народа было городу даже в тягость.
17. Кроме набора воинов, которых надлежало послать для укомплектования, претор К. Сульпиций набрал четыре легиона, и набор окончен в продолжение одиннадцати дней; потом консулы распределили провинции, а преторы, кроме судопроизводства, ранее бросали жребий: судопроизводство в городе досталось К. Сульпицию, а над чужестранцами К. Децимию, Испания досталась М. Клавдию Марцеллу, Сицилия — Сер. Корнелию Лентулу, Сардиния — П. Фонтию Капитону, флот — К. Марцию Фигулу. Из консулов Кн. Сервилию досталась Италия, а К. Марцию — Македония. По окончании празднования Латинских игр, Марций немедленно отправился. Потом по докладу Цепиона сенату о том, какие два легиона из новых отвести с собою в Галлию, сенаторы определили, чтобы преторы К. Сульпиций и М. Клавдий дали консулам из набранных легионов те, какие заблагорассудят. С неудовольствием консул видел такое подчинение произволу претора и распустив сенат, он, стоя перед трибуналом преторов, требовал, чтобы они, на основании сенатского декрета, назначили ему два легиона; преторы предоставили консулу самому выбрать. Затем цензоры поверили сенат: председательствующим выбран уже третьими цензорами М. Эмилий Лепид. Семь человек удалены из сената. При составлении народной переписи цензоры отсылали в провинцию воинов из Македонского войска, а многочисленность таковых окапалась при самой народной переписи: исследовали причины отпусков уволенных и воина, которого отпуск оказывался несогласным с законами, приводили к такой присяге: «вполне добровольно, и на основании распоряжения цензоров К. Клавдия и Ти. Семпрония, возвращаюсь в провинцию Македонию, и обещаюсь это исполнить безо всякой хитрости.»
18. При пересмотре всаднического сословия, приговор цензоров был очень грустен и строг: у многих отняты лошади. Таким поступком оскорбив сословие всадников, пыл негодования еще усилили постановлением: «чтобы никто из лиц, в цензорство К. Фульвия и А. Постумия, державших в оброчном содержании общественные доходные статья и сборы, не смел являться на торги и даже принимать косвенное участие в них.» Уже давно откупщики просили, но бесполезно, сенат — положить предел произволу цензоров; наконец они нашли себе защитника в трибуне народном П. Рутилие, имевшем личное неудовольствие с цензорами: они приказали его вольноотпущенному клиенту, возведенную им, стену на священной улице против публичных зданий сломать, как выстроенную без надлежащего дозволения. Это частное лицо апеллировало к трибунам: так как кроме Рутилия не вступался никто, то цензоры послали потребовать обеспечения, и наложили денежный штраф перед частным собранием. Вследствие этого возник спор, и прежние откупщики обратились к трибуну; вдруг, от имени одного народного трибуна, предлагается народу определение: «отдачу общественных оброчных доходов и сборов, сделанную цензорами К. Клавдием и Ти, Семпронием, считать ничтожною, а объявить новую, в которой все без исключения имели бы право принять участие.» Трибун назначил день, в который это предложение должно быть внесено в народное собрание. Когда он наступил и цензоры выступили с возражениями: Гракх говорил среди общего молчания, а когда Клавдий стал говорить, поднялся шум; он отдал приказание уряднику восстановить тишину, Трибун жаловался, что таким действием народное собрание от него отозвано и он вынужден молчать; затем он оставил Капитолий, где было народное собрание. На другой день возникли большие смуты: трибун все имущество Ти. Гракха обрек богам за то, что он, пренебрегши вмешательством трибуна, наложил штраф и потребовал обеспечения у гражданина, апеллировавшего к трибуну и самого трибуна заставил молчать. К. Клавдию назначил день явки к ответу за отозвание от него народного собрания, объявив, что он обоих цензоров призывает к суду в государственном преступлении, и просил претора К. Сульпиция назначить день народного собрания. Цензоры не уклонялись и желали как можно скорее отдаться на суд народу, а потому семнадцатый день Октябрьских календ назначен как день народного собрания для суда. Цензоры немедленно отправились в притвор Свободы, и там запечатав все публичные счеты, заперли помещение, распустили общественных служителей и объявили, что они не будут заниматься никакими делами прежде, чем состоится о них приговор народа. Первый Клавдий защищался, и так как из двенадцати центурий всаднических восемь обвинили цензора, а вместе с ними и многие другие центурии первого класса, то тотчас первые лица государства, сложив с себя золотые кольца, переменили одежду, и в виде просителей обходили народ. Но особенное, как говорят, влияние на перемену общественного мнения имел Т. Гракх, который на клики народа отовсюду, что Гракху не может угрожать никакая опасность, поклялся, что если его товарищ будет осужден, то он, не дожидаясь о себе приговора, добровольно отправится с ним в ссылку. Впрочем подсудимого положение было чуть не безнадежное и только восьми центурий не доставало для осуждения. Когда Клавдий был оправдан, трибун народный не захотел более беспокоить Гракха.
19. В этом году, по требованию Аквилейских послов относительно увеличения числа поселенцев, записаны тысячу пятьсот семейств и посланы три сановника отвести их: Т. Анний Луск, П. Деций Субуло и М. Корнелий Цетег. В этом же году легаты, К. Попиллий и Кн, Октавий, посланы были в Грецию с сенатским декретом: наперед прочитав его в Фивах, они объявили его потом по всем городам Пелопоннеса: «чтобы никто не давал Римским должностным лицам на войну ничего кроме того, что назначит сенат». Такое постановление придало союзникам уверенность, что на будущее время они освободятся от тягостных издержек, которые их разоряли вследствие новых требований каждого нового начальника. Явись на Ахейской сейм, собравшийся в Эгие, они говорили очень ласково и выслушаны с сочувствием. Оставив народ непоколебимой верности в полном убеждении лучшего будущего, они переправились в Этолию. Настоящего волнения там еще не было, но все было полно подозрений и взаимных обвинений. Вследствие этого потребовав заложников, но не дождавшись окончания дела, уполномоченные отправились в Акарнанию. Акарнаны созвали для Римских уполномоченных сейм в Тирие; и тут между партиями была борьба· Некоторые старейшины требовали, чтобы в города были введены гарнизоны против безрассудства лиц, старавшихся привлечь народ на сторону Македонян: некоторые же отрицали необходимость мирным и союзным городам добровольно принимать на себя позор тот, какой обыкновенно достается на долю городов, взятых силою и враждебных. Такое представление найдено справедливым; Римские уполномоченные вернулись в Лариссу к проконсулу Гостилию (они им были посланы). Октавия он удержал с собою; Попиллия, почти с тысячею воинов, отправил зимовать в Амбракию.
20. Персей в начале зимы не дерзнул оставить пределы Македонии, опасаясь, как бы Римляне не ворвались с какой–либо стороны в беззащитное царство, к средине зимы, когда со стороны Фессалии глубокий снег сделал переход через горы невозможным, счел благоприятным для себя случаем сокрушить надежды и самоуверенность соседей для того чтобы, когда он обратится на войну с Римлянами, никакая опасность не угрожала с тылу; так как со стороны Фракии Котис, а со стороны Эпира Цефал, внезапным отпадением от Римлян, обеспечили спокойствие, а Дардан недавно усмирил Персей, то для войны открыта была только одна сторона Македонии, обращенная к Иллирику, где Иллирийцы и сами не оставались в покое и открывали дорогу Римлянам. Персей соображал, что если только он усмирит ближайших Иллирийцев, то будет в состоянии привлечь в союз и царя Гентия, уже давно колебавшегося. Выступив с десятью тысячами пеших воинов, часть которых состояла из фалангитов, с двумя тысячами легковооруженных воинов и пятьюстами всадников, он прибыл в Стуберу. Тут забрав провианту на много дней, и приказав за собою следовать обозу осадных принадлежностей, он на третий день стал лагерем у Усканы (это главный город Пенестиансвой области) но прежде чем действовать открытою силою, он отправил разведать расположение умов как начальников гарнизона, так и жителей города. Там, вместе с молодежью Иллиров, находился и Римский гарнизон. Так как в принесенных известиях не заключалось ничего похожего на мир, то Персей начал действовать открытою силою и попытался взять город одновременным приступом со всех сторон. Беспрерывно и безостановочно, и днем и ночью, одни воины сменяли других, то лестницы приставляя к стенам, то пытаясь зажечь ворота. Такую бурю выдерживали сначала защитники города, питая надежду, что и Македоняне не вытерпят долее действия зимних холодов под открытым небом, да и царю не будет такого послабления со стороны войны с Римлянами, чтобы он мог оставаться долго; а когда увидали, что возводятся насыпи и на них воздвигаются башни, должны были оставить упорство. Не говоря уже о том, что они не в состоянии были бороться с силами неприятеля, они, но случаю совершению неожиданной осады, не имели в городе запасов хлеба и вообще ничего нужного. А потому как не было никакой надежды на сопротивление, отправлены от Римского гарнизона К. Карвилий Сполетин и К. Афраний; они должны были сначала просить Персея — дозволить уйти вооруженным с тем, что им принадлежит; если же они в этом не успеют, то получить по крайней мере ручательство за жизнь и свободу. Царь благосклоннее на это согласился, чем исполнил. Дозволив сначала воинам выйти и унести все, что им принадлежало, он отнял у них оружие. По уходе Римлян, когорта Иллирийцев (их было 500) и Усканийцы сдались вместе с городом.
21. Персей, оставив гарнизон в Ускане, всех сдавшихся (численностью они почти равнялись с его войском) привел в Стуберу. Тут он Римлян (их было четыре тысячи человек), кроме главнейших, распределил между городами под их присмотр, Усканийцев и Иллиров продал в рабство, а войско отвел в Пенестию с целью покорить своей власти город Оэней; в других отношениях выгодно расположенный, он служит ключом для входа в землю Лабеатов, где царствовал Сентий. Когда царь проходил мимо обильной населением крепостцы Дравдак, то хорошо знакомые с этою страною сказали ему: не нужно брать Оэней, если Дравдак не будет в его власти; местоположение последнего еще удобное для всего.» С первым движением войска, жители Дравдака немедленно сдались. Обнадеженный такою быстрою сдачею, он, заметив — как велик ужас перед его войском, этою грозою покорил своей власти еще одиннадцать укреплений. Для весьма немногих нужна была сила, а остальные покорились добровольно; при этом взято тысяча пятьсот Римских воинов, которые были распределены по гарнизонам. Весьма полезен были при переговорах Сполетин Карвилий засвидетельствованием, что с ними не было поступлено жестоко. Пришли к Оенею, который не было возможности взять без правильной осады. Город был силен и стенами и большим, чем другие, количеством молодых людей; с одной стороны опоясывал его ручей, называемый Артат, с другой превысокий и недоступный горный хребет. Все это внушало жителям надежду сопротивления. Персей окружил город валом, и начал с возвышенной стороны вести насыпь, которая бы господствовала над стенами. Пока эти работы приводились к концу, горожане между тем в частных схватках, которыми посредством вылазок они и старались защищать свои стены и препятствовать осадным работам неприятелей, испытали значительные потери, да и остальные сделались почти негодными вследствие трудов денных и ночных и ран. Как только насыпь подведена в стене и царская когорта из воинов, называемых Никаторама перешла, одновременно, во многих местах, приставлены лестницы и произведено нападение. Все достигшие совершенного возраста, умерщвлены, жены их и дети отданы под стражу; остальная добыча уступлена воинам. Победитель, на возвратном пути оттуда в Стуберу, отправил к Гентию послами Плеврата Иллирийца в нему бежавшего, и Адея Македоняна из Берои с поручением — изложить ему его действия в течение последних зимы и лета против Римлян и Дарданов, с присовокуплением недавних подвигов зимней экспедиции в Иллирик, и уговаривать Гентия вступить в дружественный союз с ним (Персеем) и Македонянами.
22. Послы Персея, перейдя хребет гор Скорда, по пустыням Иллирика, сделанным нарочно таковыми от Македонян опустошениями для того, чтобы Дарданам затруднить переход в Иллирик и Македонию, наконец с большим трудом прибыли в Скорду. Царь Гентий находился в Лиссе. Туда приглашены послы; они передали им порученное, и благосклонно выслушаны; принесли же они ответь без действия; «у царя не станет дело за охотою воевать с Римлянами, а впрочем для приведения в исполнении того, чего он желал бы, он особенно имеет недостаток в деньгах». Все это донесли послы царю Персею, который в то время занимался особенно продажею пленных из Иллирика. Немедленно те же послы отосланы назад с присовокуплением Главкие из числа телохранителей, но без упоминания о деньгах, а ими только одними небогатый дикарь мог быть побужден к войне. Опустошив потом Анциру, Персей отвел назад войско в Пенесту; оставив в Ускане, и по всем взятым им укреплениям вокруг её надежные гарнизоны, удалился в Македонию.
23. Л. Цэлий, Римский легат начальствовал в Иллирике; он не смел тронуться с места, пока находился в этих краях царь; по удалении его пытался таки наконец взять Ускану в земле Пенестов, но, будучи отбит находившимся там Македонским гарнизоном с большою потерею, отвел войско в Лихниду. Оттуда, по прошествии немногих дней, отправил он в землю Пенестов М. Требеллия Фрегеллана с довольно сильным отрядом — принять заложников от городов, которые верны остались дружественному союзу; он приказал им дойти и до Партинов (и они обязались дать заложников): и от тех и других истребованы безо всякой суматохи. Заложники Пенестов отправлены в Аполлонию, а Партинов в Диррахий (в то время Епидамн у Греков известен был более под этим названием). Ап. Клавдий, желая загладить бесславие, понесенное в Иллирике, приступил к Фаноту, Епирской крепости, и увел с собою, кроме Римского войска, до шести тысяч человек вспомогательного войска Атаманов и Теспротов; это покушение осталось без успеха, так как там защищался Клева, оставленный Персеем с сильным гарнизоном. Персей двинулся к Елимее и произведя там смотр войска, повел его к Страту по приглашению Епиротов. Страт в то время был самим укрепленным городом Этолии; он лежит над Амбракийским заливом подле реки Инаха. Персей туда отправился с десятью тысячами пехоты и тремястами всадников: он повел небольшое число воинов вследствие того, что дороги узки и круты. Когда он на третий день достиг горы Цития, то он с трудом перешел ее вследствие глубокого снега, и едва отыскал место удобное для лагеря. Выступив оттуда более по невозможности там остаться, чем по тому чтобы погода или дорога благоприятствовали движению, с ужасным вредом, в особенности для вьючных животных, он на другой день расположился лагерем у храма Юпитера, прозываемого Никейским. За тем, после огромного перехода, остановился он у реки Арахта, будучи задержан глубиною вод; употребив столько времени, сколько нужно было на изготовление моста, перевел войска, и после перехода, продолжавшегося день, встретил Архидама, старейшину Этолов, который намеревался ему передать Страт.
24. В этот день лагерь поставлен у границ Этолийской области; оттуда на другой день достигли Страта. Тут, подле реки Инаха, поставлен лагерь, и между тем как Персей ждал, что из ворот выйдут Этолы толпами с изъявлением покорности, нашел он, что ворота заперты и что в самую ночь его прибытия, принят Римский гарнизон с легатом К. Попиллием. Старшины, пригласившие царя под влиянием Архидама, когда он был на лицо, теперь когда вышел из города, сделались не так усердны и дали возможность враждебной партии — пригласить Попиллия из Амбрами с тысячею пеших воинов. Во время прибыл и Динарх, начальник конницы Этолийского народа, с шестьюстами пеших и сотнею конных воинов. Довольно верно было, что он прибыл в Страт с чем, чтобы идти к Персею, но переменив с новым оборотом дел свое намерение, присоединился к Римлянам, действовать против которых было прибыл, Да и Попиллий был не слишком доверчив, как и следовало с такими непостоянными людьми: ключи от ворот и караул на стенах он немедленно принял в свое распоряжение: Динарха и Этолов с молодежью Стратиев он удалил в крепость под видом гарнизона. Персей с холмов, возвышающихся над верхнею частью города, пытался вступить в переговоры, но, видя упорство жителей и то, что они даже близко не подпускают стрелами, стал лагерем в пяти тысячах шагов от города по ту сторону реки Петитов, Тут он созвал совет: Архидам и перебежчики Епиротов старались его удержать, а старейшины Македонян были того мнения, что не следует вступать в борьбу в неблагоприятное время года, когда не заготовлено никаких припасов, и осаживающие испытают недостаток во всем прежде осажденных тем более, что неподалеку оттуда находятся и зимние квартиры неприятеля; испуганный этим, Персей перенес лагерь в Аперантию. Аперанты приняли его с общего согласия, так как Архидам пользовался в этом народе большим расположением и влиянием: он сам оставлен у них начальником с отрядом войска из восьмисот человек.
25. Царь вернулся в Македонию не с меньшим ущербом для людей и вьючных животных, с каким приходил. Впрочем Аппий оставил осаду Фанота вследствие слуха о движении Персея к Страту. Клевас, преследуя его с отрядом смелой молодежи, у подошвы почти непроходимых гор, до тысячи человек умертвил из войска, затрудненного в движении, а до двухсот взял. Аппий, пройдя ущелья, остановился на поле, называемом Мелеон, лагерем не на долгое время; между тем Клевас, взяв Филострата, под начальством которого находился народ Эпиротов, перешел в область Антигонскую. Македоняне двинулись опустошать, а Филострат со своею когортою расположился засадою в потайном месте. Когда на рассеявшихся грабителей бросились вооруженные люди из Антигонеи, бегущие — усердных преследователей завели в долину, окруженную неприятелем. Тут до тысячи убито, с сотню взято в плен и, после удачных везде действий, подвинули лагерь почти к самому Аппиеву для того, чтобы союзники их не потерпели какого насилия от Римского войска. Аппий, без пользы потратив время в этих местах, распустив Хаонийцев и других Епиротов, сколько их находилось по гарнизонам, с Итальянскими воинами отступил в Иллирик и, распустив воинов по союзным городам Партинов на зимовку, сам вернулся в Рим для принесения жертв. Персей отозвал тысячу пеших воинов и двести всадников из народа Пенестов, отправил их в Кассандрею, чтобы они были там гарнизоном. Посланные от Гентия вернулись с прежним ответом. Впрочем Персей не переставал его искушать, посылая то одних, то других, так как очень ясно было как велико его значение, а впрочем никак не мог совладать с собою, чтобы решиться на издержку в деле величайшей важности.