1. [Уже[1] по всем частям земного круга народ Римский обнес свое победоносное оружие, и страны, лежащие в разных местах далеко друг от друга, и разделенные не одним морем, захватил на далекое и широкое пространство. Но и среди такого благополучия событий, по желанию случавшихся, он приобрел славу умеренности и нравственное влияние его было сильнее власти: не без основания ставил себе он в похвалу, что чаще достигал цели благоразумием, чем насилием и ужасом. Снисходительный к побежденным народам и царям, щедрый к союзникам, себе домогаясь одной славы победы, он оставлял неприкосновенными — царям: их величие, народам — при заключении союзов и как с равными, и как с побежденными, — сохранял их законы, права и свободу. Таким образом охватив своим оружием оба берега Средиземного моря от Гадеса до Сирии и на необъятных пространствах земли вселив уважение к имени Римлян, подчиненными непосредственно его власти имел одних лишь жителей Сицилии и других, окружающих Италию, островов и большую часть народов Испании, но и те несли ярмо еще не с покорною головою. К увеличению власти повод и содержание подал скорее необдуманный и дурной образ действия врагов и соперников, чем честолюбие народа Римского; в особенности Персея, стяжавшего Македонское царство коварством и преступлением, жестокость против его подданных, ненавистная всем, безумная при несметных богатствах жадность, непомерное легкомыслие при задумании и исполнении намерений — его самого погубили, и все то что, останься он невредим, могли бы служить как бы крепкою уздою Римскому могуществу. Своим падением увлек он других, и не одних ближайших соседей, но и более отдаленных — сокрушил своими развалинами. За гибелью Македонского царства последовала гибель Карфагена и Ахейцев. Несчастьем, их постигшим, нарушен был весь существующий порядок, и остальные самостоятельные государства, на некоторое время зависимые, вскоре уничтожились и все слились с владениями Римлян. И эти события, совершившиеся в разное время и в разных местах, сущностью дела до того связаны, что мы и сочли возможным изложить их в общем обозрении, при взгляде на угрожавшую Римлянам войну с Персеем, с которой власть Римлян стала распространяться особенно быстро. Войну эту замышлял тайно Персей, а Лигуры и Галлы затрагивали скорее, чем упражняли Римские военные силы,]
(2). [В консульство М. Юния Брута и А. Манлия Вульсона определены провинции — Галлия и Лигурия: Манлию досталась первая, а Юнию вторая. Преторам: М. Тицинию Курву досталось городище, Ти. Клавдию Нерону — чужестранное судопроизводство; П. Элию Лигуру — Сицилия, Т. Эбуцию Кару — Сардиния, М. Тицинию (в этом году было два претора носившие это имя) — Испания ближняя, Т. Фонтейю Капитону — дальняя. Пожар начался около форума, в котором многое сделалось жертвою пламени, храм Венеры сгорел до основания, а священный огонь Весты угас. Девица, которой очередь была сторожить его, по приказанию великого первосвященника М. Эмилия наказана бичами, и умилостивительное молебствие было совершено по обычаю. Перепись в этом году произведена цензорами М. Эмилием Лепидом и М, Фульвием Нобилиором; сочтено граждан мужеского пола двести семьдесят три тысячи двести сорок четыре. Прибыли послы от Персея, царя Македонян, с требованием от сената для царя наименования союзника и друга, и возобновления с ним союза того самого, что был с Филиппом отцом его. Подозрителен и ненавистен был Римлянам Персей и многие не сомневались, что он начнет войну, Филиппом в течение стольких лет тайными замыслами подготовленную, при первом благоприятном случае, как только сил покажется ему достаточно. Впрочем сенат для того чтобы не показать, будто бы он сам затронул Персея, остававшегося спокойным и хлопотавшего о мире и не подать тем ему повод к войне — исполнил все его требования. Персей, по получении такого ответа, считая свою царскую власть вполне упроченною, замыслил приготовить себе поддержку со стороны Греции. Сильно желая заискать расположение тех, которые должны были оставить Македонию, или вследствие долгов, или судебного осуждении, и тех, которые вышли оттуда по обвинениям в государственных преступлениях, всех вызвал назад в Македонию. Объявлено было от него на острове Делосе, в Дельфах и в храме Итопии Минервы — что он изгнанникам, в случае возвращении на родину, не только дает безнаказанность, но и возвращает имущество с процентами за то время, с какого кто находился в ссылке. Да и находившимся в Македонии и имевшим долги казначейству, он их простил и освободил всех, находившихся в оковах по обвинению в оскорблении величества. Такими поступками он многих умы ободрил, а Грецию всю к себе расположил, подав ей большие надежды. Да и вообще в образе жизни он тщательно соблюдал царское достоинство. И вид он имел внушающий уважение и тело сильное и способное к исполнению всех обязанностей как в военное, так и в мирное время: на лице его выражалось спокойное величие уже зрелого возраста. Нисколько не было в нем слабостей отца, пристрастного к вину и наслаждениям любви. Такими похвальными действиями Персей ознаменовал начало своего правления, имевшего конец, далеко тому не соответствовавший.]
[3. Прежде чем те преторы, которым Испания досталась по жребию, прибыли в провинции — замечательные действия совершены там Постумием и Гракхом; но славная честь их принадлежала Гракху: в цвете лет, далеко превосходя всех сверстников доблестью и благоразумием, он уже и тогда стяжал славную известность, и подавал о себе в будущем еще большие надежды. Карабис, союзный город Римлян, осажден был двадцатью тысячами Цельтиберов. Гракх спешил подать помощь союзникам. Одолевала его только забота — каким образом осажденным сообщить о своем намерении, между тем как неприятель держал город в тесной осаде до такой степени, что по–видимому не было возможности и для простого гонца проникнуть туда; но смелость Коминия помогла в столь трудном деле. Он, будучи начальником отряда всадников, обдумал сначала хорошенько свое предприятие и предупредив Гракха о том что замышляет, надел Испанскую сагу и вмешался в толпу фуражиров неприятельских. Войдя с ними в лагерь, оттуда бегом устремился к городу, и принес туда известие о приближении Тиберия. Жители города, узнав о такой новости, перешли от крайнего отчаяния к смелости и предприимчивости и, собравшись с духом для обновления борьбы с новою силою, на третий день освобождены от осады, так как с прибытием Гракха неприятель удалился. В последствии Гракх, сделавшись целью коварных умыслов неприятельских, опасность отстранил силою вместе с искусством и достиг того, что коварный умысел обрушился на врагов. Город Комплега, за несколько лет перед тем выстроенный, крепкий стенами и увеличившийся быстро, сделался убежищем, куда стеклось множество Испанцев, которые прежде, нуждаясь в земле, вынуждены были скитаться там и сям. Из этого города вышло до двадцати тысяч человек, в одежде просителей, протягивая ветки масличного дерева и остановились в виду лагерей, как бы прося о мире. Вдруг отбросив знаки просительные, неожиданно бросаются они на Римлян и наполняют все ужасом и смятением. Гракх благоразумно замыслил оставить лагерь притворным бегством и между тем как дикари, со свойственною им жадностью, предавали расхищению и добычею сами себя затрудняли, он вдруг воротился и напав на ничего подобного не боявшихся, он большую часть побил и самим городом овладел. Есть и другой рассказ этого происшествия: Гракх, узнав, что неприятель ощущает во всем недостаток, оставил лагерь, снабженный всем съестным: а когда неприятель, получив все это в свою власть, бросился на него безо всякой умеренности и отяжелел от излишества, войско Римское, приведенное назад, его вдруг подавило.]
[4. Впрочем, другой ли это рассказ одного и того же события или вовсе иной случай и иная победа, но верно то, что Гракх усмирил многие народы и даже все население Цельтиберии. Будто бы он взял у них и разрушил триста городов, хотя об этом и упоминает Полибий, писатель в особенности заслуживающий уважение, однако я этого за верное не посмел бы утверждать; разве под именем городов разуметь башни и крепости; а таким родом лжи и сами полководцы и сочинители исторических повествований любят украшать события. Испания на своей сухой и бесплодной почве большего числа городов прокормить не может. Да и самые обычаи Испанцев несогласны с этим; кроме живущих по берегам нашего моря они дики и необразованны, между тем как стечение большего числа людей в города смягчает нравы жителей. Но какое бы ни следовало принять мнение относительно числа и рода городов, взятых Семпронием (и в их численности у писателей разные сведения, так как одни говорят, что взято им сто три города, а другие что сто пятьдесят) но во всяком случае совершил он великие дела; и не только заслужил похвальный отзыв на войне, но и обнаружил в себе отличного распорядителя и законодателя в мирное время и судьи для побежденных народов. Он разделил недостаточным людям земли и отвел места для жительства; для всех, живущих в тех местах, народов он тщательно написал законы, на основании которых они должны были жить в дружбе и союзе с народом Римским и скрепил это данными и принятыми клятвами. На силу этого договора и последующие поколения не раз ссылались в войнах, происходивших в последовавшее за тем время. Гракх памятником своей доблести и деяний хотел оставить Гракхурис город, назвав его своим именем, прежде же он назывался Иллитургис. Деяний Постумия слава была менее блистательною; впрочем, им покорены Вакцеи и Лузитане, и сорок тысяч человек у этих народов побито. По совершении этих деяний оба вождя, передав и войско, и провинции прибывшим преемникам, удалились принимать триумф. В Галлии консул Манлий, которому досталась эта провинция, не имея никакого основания для триумфа, с жадностью ухватился за повод, счастливо подвернувшийся — начать войну с Истрами. Они давно уже оказали помощь Этолам, когда те вели воину, и теперь пришли в волнение. Начальствовал ими тогда царь духа неукротимого, по имени Эпуло; он народ, отцом его содержимый мирно, вооружил и тем заслужил, как говорили, особенное расположение молодых людей, жаждавших грабежа.
I. (5). Когда консул имел совещание о войне Истрийской, одни были того мнения, что надобно ее вести тотчас же, прежде чем неприятели могут сосредоточить войска, а другие полагали необходимым предварительно посоветоваться с сенатом. Имело верх мнение — неотлагать дня действия. Выступив из Аквилеи консул стал лагерем у озера Тимава (висит над морем это озеро); туда же с десятью судами прибыл дуумвир морской. Для действования против Иллирийского флота выбраны морские дуумвиры и они, прикрывая с двадцатью судами берег верхнего моря, имели Анкону как бы поворотным пунктом: отсюда Л. Корнелий должен был прикрывать правый берег до Тарента, а К. Фурий левый до Аквилеи. Эти корабли отправлены в пределы Истрии к ближайшему порту с транспортными судами и большим количеством запасов: следуя с легионами, консул почти в пяти милях от моря поставил лагерь. Скоро в пристани открылся многолюдный базар, и отсюда все в избытке доставлялось в лагерь. А чтобы это совершалось с большею безопасностью, поставлены кругом лагеря со всех его сторон посты: к стороне Истрии постоянный военный отряд из набранной на скорую руку когорты Плацентинской — расположен между морем и лагерем; а для того, чтобы он же служил прикрытием ходившим за водою ж реке, М. Эбуций, военный трибун второго легиона, получил приказание прибавить две роты (мапипула) воинов. Т. и К. Элий, военные трибуны, повели третий легион на дорогу, ведущую в Аквилею для защиты воинов, отправлявшихся за фуражом и дровами. С той же стороны почти в тысяче шагах находился лагерь Галлов. Катмел был у них за царька с воинами, в числе не более трех тысяч.
II. (6). Истры, как только лагерь Римский подвинут к озеру Тимаву, сами за холмами расположились в скрытом месте, и оттуда боковыми дорогами следовали за движением войска, со вниманием ловя всякую случайность; и ничего из того, что делалось на суше и на море, не оставалось им безызвестным. Узнав, что посты перед лагерем слабы, а базар наполнен большими безоружными толпами людей, ходивших по торговым делам, между лагерем и морем, не прикрытые ни со стороны моря, ни со стороны суши никаким укреплением — напали разом на два поста, на Плацентинскую когорту и на две роты второго легиона. Утренний туман скрыл их замысел: с восходом солнца он стал расходиться, но, как обыкновенно случается, хотя и был уже свет, впрочем не совсем еще ясный, при котором смотревшему все казалось в большем размере; тут то он ввел в заблуждение Римлян, показав им строй неприятелей много значительнее, чем он был. Приведенные в ужас, воины и того и другого поста в величайшем смятении убежали в лагерь и причинили там еще больший ужас, чем какой с собою принесли. Они не могли ни объяснить что их привело в бегство, ни дать ответа на вопросы; слышен был крик в воротах, а там не было никаких постов, которые могли бы выдержать нападение; столпились в одно место люди, в потемках наталкиваясь друг на друга, и даже находились в незнании — не находится ли уже неприятель внутри окопов. Один голос раздался звавший к морю; это слово, не обдуманно произнесенное кем–то, слышалось по всему лагерю в разных местах, А потому воины тотчас же, как бы получив приказание так поступить, многие с оружием в руках, а большая часть безоружные, бросились бежать к морю; вслед за ними больше и больше увеличивалось число беглецов, наконец примеру их последовали почти все и сам консул, которого все попытки остановить бегущих оказались тщетными и власть его, влияние, просьбы наконец — все не произвело никакого действия. Остался один М. Лициний Страбон, военный трибун третьего легиона, оставленный своим легионом с тремя значками. Его–то Истры, произведя нападение на опустевший лагерь, и тут никого не встретя с оружием в руках, захватили. Борьба была упорнее, чем можно было ожидать от малочисленности сопротивлявшихся, и не прежде она окончилась как убийством трибуна и воинов, его окружавших. Сбросив преторий (палатку начальника) и разграбив все, что там находилось, неприятели пришли на форум квесторский и на квинтану[2]. Найдя здесь в избытке предложенным огромное количество разных запасов, а в квесторие[3] уже накрытые столы, царек сел за них и стал пировать; Его примеру последовали тотчас же все, забыв об оружии и неприятеле; а так как им не привычен был более роскошный образ жизни, то они с чрезмерною жадностью обременили тела свои пищею и питьем.
III. (7) Совсем иначе дело шло тогда у Римлян; на море и на берегу царствовало смятение. Моряки спешат снимать палатки и запасы, выложенные на берет, поспешно тащат на суда, воины в ужасе стремятся на лодки и в море: матросы, опасаясь как бы суда не переполнилась чересчур, одни оказывают сопротивление толпам, а другие от берега суда гонят в море. Вследствие этого возникли споры, а потом и схватки, сопровождаемые ранами и убийством между матросами и солдатами, пока, не отведен, по приказанию консула, флот далеко от берега. Потом он занялся отделением безоружных от имевших оружие. Из такого количества едва 1200 нашлось сохранивших оружие, а всадников, уведших с собою лошадей, весьма мало; оставалась толпа беспорядочная, как бы из прислужников и маркитантов — непременная добыча неприятеля, если бы он только думал о продолжении военных действий. Тут только наконец отправлен нарочный — отозвать третий легион и отряд Галлов: и вместе со всех сторон стали возвращаться воины для того, чтобы взять обратно лагерь и смыть понесенное бесчестие. Военные трибуны третьего легиона приказывают бросить собирание фуража и дров, а сотникам отдают приказание — более пожилых воинов по двое сажать на тех вьючных животных, с которых сброшены тяжести, а всадники должны были взять с собою по одному из, молодых возрастом, пехотинцев. «Великою славою покроет себя легион, если лагерь, утраченный робостью воинов второго легиона, возвратят своею доблестью; а взят лагерь обратно очень легко, если только они захватят вдруг дикарей, занятых грабежом; как они сами взяли, так могут быть взяты». Воины с величайшею готовностью выслушали это увещание; поспешно несут значки, и вооруженные не отстают от значконосцев; но прежде пришли к окопам консул и войска, веденные им назад от моря. Л. Атий, первый трибун второго легиона, не только убеждал воинов, но и внушал им: «если бы Истры победители, каким оружием взяли лагерь, тем же бы удержать его имели в уме, то они сначала преследовали бы до моря неприятеля, потерявшего лагерь, и в таком случае наверное имели бы караулы перед валом; а правдоподобнее всего, что они лежат, отягченные вином и сном».
IV. (8). Вслед затем он приказывает А. Бэкулонию, своему значконосцу, человеку испытанной храбрости — нести вперед значок. Он сказал, что он это исполнит, если последуют, чтобы скорее это было — за ним одним: и с напряжением сил бросив свой значок за окопы, первый из всех вошел в ворота. С другой стороны Т. и К. Элии, военные трибуны третьего легиона — пришли с конницею. Немедленно последовали и те воины, которые по два были посажены на вьючных животных, и консул со всем войском. Из Истров немногие, не совсем еще пьяные, помышляли о бегстве, а для других смерть была продолжением сна. Римляне взяли обратно все свое, кроме того, что было потрачено вина и пиши. Даже больные воины, оставленные в лагере, услыхав, что их соотечественники уже находятся в лагере, схватили оружие и произвели большое побоище. Но в особенности отличное дело совершил всадник К. Попиллий, по прозванию Сабелл; он, будучи оставлен с раненою ногою, умертвил весьма многих неприятелей. До восьми тысяч Истров убито, никого в плен не взято; раздражение и гнев заставляли воинов забывать о добыче. Впрочем, царь Истров убежал пьяный с пиршества, посаженный поспешно своими на коня. Победители потеряли 237 воинов, и из них гораздо больше во время утреннего бегства, чем при взятии лагерей.
V. (9). Случилось, что Кн. и Л. Гавиллии, новые поселенцы Аквилеи, идя с запасами, по незнанию, попали было в лагерь, взятой Истрами. Бросив то, что везли, они бежали в Аквилею и наполнили все ужасом и смятением не только в Аквилее, но даже и в Риме по прошествии немногих дней: туда принесено известие не о взятии только лагеря неприятелем, и не о бегстве, что было справедливо, но о совершенной потере всего и гибели целого войска. А потому, как то обыкновенно делалось в случаях тревоги, назначен набор вне очереди не только в городе, но и по всей Италии. Составлены два легиона граждан Римских и от союзников Латинского наименования потребовано десять тысяч пехотинцев и восемьсот всадников. Консул М. Юний получил приказание — перейти в Галлию и потребовать от городов этой провинции такое количество воинов, какое каждый из них будет в состоянии. Вместе с тем определено: претору Т. Клавдию — приказать воинам четвертого легиона и из союзников Латинского наименования пяти тысячам пехотинцев и двумстам пятидесяти всадников — явиться в Пизу и прикрывать ту провинцию на время отсутствия консула. М. Тициний претор должен был приказать — явиться в Аримин первому легиону и такому же количеству союзных пехотинцев и всадников. Нерон в военной одежде отправился в Пизы в провинцию. Тициний, послав в Аримин К. Кассия, военного трибуна — начальствовать там легионом — набор произвел в Риме. Консул М. Юний, перейдя из земли Лигуров в провинцию Галлию и истребовав немедленно вспомогательные отряды от её городов и воинов от поселений (Римских), прибыл в Аквилею. Удостоверясь там в том, что войско невредимо, написал донесение в Рим, чтобы там не тревожились, а сам, отослав вспомогательное войско, истребованное у Галлов, отправился к товарищу. В Риме чем неожиданнее, тем сильнее была радость: набор оставлен; воины, давшие присягу, освобождены от неё и войско, в Аримине страдавшее от заразительной болезни, отпущено домой. Истры со значительными войсками стояли лагерем недалеко от консульского, но, услыхав о прибытии другого консула с новым войском, разошлись по городам в разные стороны; консулы отвели легионы в Аквилею на зимние квартиры.
VI. (10). Когда улеглась тревога, причиненная Истрами, состоялось определение сената: консулам между собою условиться, которому из них вернуться в Рим для производства выборов. Между тем как трибуны народные А. Лициний Нерва и К. Папирий Турд — в народных собраниях терзали отсутствовавшего Манлия и составили постановление, чтобы он далее Мартовских Ид не сохранял прав власти (так как консулам они уже были продолжены на год) для того, чтобы он мог тотчас же так оставит должность, явиться к оправданию. Такому предложению воспротивился трибун народный К. Элий и, после больших усилий, настоял, что оно не было принято. В то же время Ти. Семпроний Гракх и Л. Постумий Альбин из Испании возвратились в Рим, и сенат созван им претором М. Тицинием в храме Беллоны — для выслушания рассказа о совершенных ими (преторами) действиях, требования с их стороны заслуженных почестей, и богам бессмертным надлежащей благодарности. В тоже время узнали о большой тревоге в Сардинии из письма претора Т. Эбуция, принесенного сыном его в сенат. Илийцы, присоединив вспоможение Баларов, напали на мирную провинцию, и им невозможно было оказать сопротивления с войском больным и понесшим большую потерю, умершими от заразительной болезни. О том же извещали и послы Сардов, прося, чтобы сенат оказал помощь по крайней мере городам (а участь полей уже оплакана безвозвратно). Это посольство и вообще все, что имело отношение к Сардинии, отослано к новым сановникам. В равной мере возбуждало сострадание посольство Ликиев; жаловались они на жестокость Родосцев, которым они отданы Л. Корнелием Сципионом: «находились они и под властью Антиоха, но то рабство царю в сравнении с теперешним состоянием, показалось бы самою отрадною свободою. Не только они все вместе находятся под гнетом царской власти, но и каждый отдельно терпит настоящее порабощение: в их глазах жены и дети подвергаются оскорблениям; их собственные же тела и спины носят следы жестокости; не щадят они и бесчестят, что хуже всего, их доброе имя и явно делают самые ненавистные поступки для того, чтобы придать этому законную форму, для того, чтобы и сомнения у них не было о совершенном отсутствии разницы между ними и рабами, на деньги купленными. Такие речи произвели впечатление на сенат, и он дал Ликийцам такое письмо к Родосцам: «ни Ликийцев Родосцам, да и вообще никому никого из людей, рожденных свободными, сенату не угодно отдавать в рабство. А Ликийцы, под властью и попечительством Родосцев, должны состоять на тех же основаниях, на каких союзные города находятся под властью Римлян».
VII. (11). Вслед затем два триумфа один за другим совершены над Испаниею. Первый Семпропий Гракх торжествовал над Цельтиберами и их союзниками; на другой день Л. Постумий торжествовал над Лузитанами и другими Испанцами того же края. Сорок тысяч фунтов серебра пронес Ти. Гракх, а двадцать тысяч Альбин. Воинам роздали оба по двадцати пяти динариев, сотникам вдвое, всадникам втрое, а союзникам столько же, сколько и Римлянам. Почти в тоже время консул М. Юний прибыл из Истрии в Рим по случаю выборов. И в сенате к нему приставали с вопросами трибуны народные: Папирий и Лициний о том, что происходило в Истрии и вывели даже перед народное собрание; когда на это консул отвечал: «что он не более одиннадцати дней находился в этой провинции и о том, что делалось там в его отсутствие, он знает по слуху не больше как и они»; то продолжали затем спрашивать: «почему же это лучше не прибыл в Рим Л. Манлий отдать отчет народу Римскому — почему он из провинции Галлии, доставшейся ему по жребию, перешел в Истрию? Когда войну эту определил сенат, когда повелел народ Римский? Но, свидетель Геркулес, может быть война, предпринятая по личному убеждению, ведена разумно и энергично; хотя трудно решить: неосновательнее ли она начата, или необдуманнее ведена. Два военных поста захвачены нечаянно Истрами, лагерь Римский взят и все, сколько ни было там, пехотинцы и всадники; остальные безоружные и разбитые, и во главе их сам консул, бежали к морю и судам. Как частный человек отдаст он отчет в этих действиях, если теперь как консул не желает.
VIII. (12). Затем произведены выборы; консулами назначены К. Клавдий Пульхер, Ти. Семпроний Гракх, а на другой день преторами избрана: П. Элий Туберон вторично, К. Квинкций Фламинин, К. Нумизий, Л. Муммий, Кн. Корнелий Сципион, К. Валерий Левин. Достались: Туберону — судопроизводство городское, Квинкцию — чужестранное, Нумизию — Сицилия, Муммию — Сардиния, но последняя, по случаю значительности войны, сделана провинциею консулов. По жребию она досталась Гракху, а Истрия — Клавдию; Сципион и Левин метали жребий о Галлии, разделенной на две провинции. В Мартовские Иды — в этот день Семпроний и Клавдий приняли консульство, шла речь только о провинциях Сардинии и Истрии, а также о том и другом неприятеле, начавшем там войну. На другой день послы Сардов — дело их было отложено до новых сановников, и Л. Минуций Терм, легат консула Манлия в Истрии, прибыл в сенат; от них сенат узнал достоверно до какой степени война угрожает этой провинции. Произвела впечатление на сенат и посольства союзников Латинского наименования; они и к цензорам, и к прежним консулам приставали, наконец введены в сенат. Сущность жалоб заключалась в том: «что граждане их записаны по цензе в Риме, куда по большей части переселились, а если только это допустить, что еще немного переписей, и у них и города опустеют, и поля, и не в состоянии будут они выставлять воинов». Самниты и Пелигны жаловались, что в Фрегеллы четыре тысячи семейств перешли от них, а между тем они обязаны давать при наборе все тоже количество воинов. Два рода введено было обмана для перемены отдельно каждому — прав гражданства. Закон дозволял союзникам и людям наименования Латинского, оставившим от себя потомство дома — перечисляться в сословие граждан Римских. Через дурное пользование этим законом одни союзникам, а другие народу Римскому делали обиду. Для того чтобы не оставлять потомства дома, они — детей своих каким бы то ни было Римлянам отдавали в рабство с тем условием, чтобы те отпускали их на волю и таким образом они становились гражданами вольноотпущенниками и лица, не имевшие потомства, которое могли бы оставить, делались гражданами Римскими. Впоследствии и этот призрак права был пренебрежен и как попало, не соображаясь с законами, не оставляя потомства, они переходили в гражданство Римское посредством переселения и ценза». Дабы этого не было впоследствии, послы просили — приказать союзникам воротиться в свои города и предупредить заколом — чтобы никто не присваивал себе прав собственности над человеком для перемены прав гражданства и не отчуждал бы его с этою же целью, а если кто таким образом сделался гражданином Римским (чтобы не были таковыми). Это сенатом сделано.
IX. (13). Потом определены провинции, которые были в войне, — Сардиния и Истрия. В Сардинию велено набрать два легиона, в каждом по пяти тысяч и двести пехотинцев, и триста всадников и двенадцать тысяч пеших союзников и Латинского наименования, а всадников из них шестьсот, и десять судов о пяти рядах весел, буде он (консул) захочет свести с верфей. Столько же определено пехотинцев и всадников в Истрию, сколько и в Сардинию. И один легион с тремястами всадников, пять тысяч пеших союзников и двести пятьдесят всадников отправить в Испанию к М. Тицинию, — консулы получили приказание. Прежде чем консулы бросили жребий о провинциях, получено известие о чудесных явлениях. На Крустуминском поле в рощу, посвященную Марсу, упал камень с неба, мальчик на Римском поле родился с обрубленным телом, и ужа видели четвероногого. В Капуе многие здания на форуме тронуты молниею, а в Путеолах от неё сгорели дна судна. Между тем как об этом приходили известия, среди дня в Риме бегал волк и, войдя в Коллинские ворота, через Есквилинские ушел при большом шуме людей, его преследовавших. По случаю этих чудесных явлений консулы принесли большие жертвы, и в продолжение одного дня было молебствие около всех алтарей. Окончив как следует жертвоприношения, они бросили жребий о провинциях; достались Клавдию — Истрия, Семпронию- Сардиния. Затем К. Клавдий внес закон о союзниках на основании сенатского декрета и объявил: «которые союзники, и Латинского наименования, сами или их предки, в цензорство М. Клавдия и Т. Квинкция, и после них, окажутся записанными по цензу Латинского наименования — все должны возвратиться до Ноябрьских календ каждый в свой город». Исследование о тех, которые не возвратятся, предоставлено претору Л. Муммию. К закону и (эдикту) объявлению консула присоединено сенатское определение: «пусть каждый, диктатор ли то будет в то время, междуцарь, цензор ли, претор ли, — то каждый кто у них будет отпускаем на волю или будет отыскивать нрава свободы, должен давать клятву, что тот, кто его отпускает, делает это не для перемены гражданства». А кто этой клятвы не даст, того и отпускать на волю не повелели. Дела этого рода, и суждение по ним, предоставлены на будущее время консулу К. Клавдию.
X. (14). Между тем как это происходило в Риме, М. Юний и А. Манлий, в предшествовавшем году бывшие консулами, оставшись зимовать в Аквилее — в начале весны ввели войско в пределы Истров: когда они там опустошали на далекое пространство, то более горесть и негодование, при виде разграбления своего имущества, чем сознание у себя достаточности сил против двух войск, побудили Истров действовать. Стеклась молодежь изо всех народов и войско, собранное на скорую руку и в виде ополчения, при первом натиске сразилось более с горячностью, чем с постоянством. До четырех тысяч неприятелей пало в сражении; остальные, не помышляя более о войне, разбежались в разные места по городам. Оттуда они отправили сначала послов в лагерь Римский просить мира, потом доставили потребованных у них заложников. Когда в Риме узнали об этом по письмам проконсулов, то консул К. Клавдий, опасаясь, как бы это обстоятельство не лишило его провинции и войска, не совершив обычных молебствий, не облекшись в военную одежду, без ликторов, известив лишь одного своего товарища, выехал ночью и, очертя голову, поспешил в провинцию; там он вел себя еще необдуманнее своего приезда. Созвав собрание, он с укоризною отзывался о бегстве из лагеря А. Манлия в большому неудовольствию воинов (так как они сами первые бежали) и не щадил брани и для М. Юния за то, что он сделал себя сообщником позора своего товарища, а в заключение велел тому и другому оставить провинцию. На их ответ, что они в том случае повиновались бы власти консула, если бы он, согласно завета предков, произнеся известные мольбы в Капитолие, с ликторами, в военной одежде, выступил из города (Рима) — он вышел из себя от гнева, и призвав того, что был за квестора у Манлия, потребовал цепи и грозил, что отошлет в Рим Манлия и Юния связанными. И тот пренебрег повелением консула, а окружавшее войско, расположенное в пользу своих начальников и враждебное консулу — придавало смелости к ослушанию. Наконец консул, утомленный и порицаниями отдельных лиц и общими насмешками (все его же подняли на смех), на том же судне, на котором прибыл, вернулся в Аквилею. Отсюда он написал товарищу, чтобы он той части новых воинов, — которая набрана для провинции Истрии, велел прибыть в Аквилею, для того чтобы ничто его не могло задержать и он был бы в состоянии, произнеся мольбы, выйти из города в военной одежде. Все это в точности исполнено товарищем, и короткий срок назначен воинам для явки; да и Клавдий явился почти вслед за письмом своим. По прибытии он созвал народное собрание, где говорил о Манлие и Юние и, не более трех дней пробыв в Риме, он в военной одежде, с ликторами, по произнесении молитв в Капитолие, отправился в провинцию с такою же крайнею поспешностью, как и прежде.
XI. (15). За немного дней перед тем Юний и Манлий всеми силами атаковали город Незактий, где нашли убежище старейшины Истров, и сам царек их Эпуло. Туда Клавдий привел два новых легиона, старое войско с его предводителями отпустил, а сам осадил город и вознамерился действовать против него посредством крытых террас; реку, протекавшую вдоль стен, как представлявшую препятствие для осаждающих и снабжавшую Истров водою — после трудов, продолжавшихся в течение многих дней, отвел в новое русло. Это дело удивило дикарей, устрашенных исчезновением воды; но и тут они не думали о мире и обратились к истреблению своих же жен и детей и даже для того, чтобы неприятель был свидетелем столь гнусного деяния, они открыто на стенах убивали и оттуда сбрасывали. Среди воплей жен и детей, среди отвратительного избиения — воины Римские, перейдя стены, вошли в город. О тревоге взятия его узнав из робкого крика бегущих — царь проколол грудь мечом, чтобы не попасться в плен живым; остальные взяты или убиты. Потом два города — Мутила и Фаверия — взяты силою и разрушены, Добыча, как от народа бедного, была значительнее чем можно было ожидать, и вся отдана воинам. Пять тысяч шестьсот тридцать два человека проданы с молотка; виновники войны наказаны розгами и отсечением головы. Вся Истрия умирена гибелью трех городов и смертью царя, и все народы отовсюду дали заложников и изъявили покорность. К концу Истрийской войны у Лигуров начались совещания о возобновлении военных действий.
XII. (16). Проконсул Ти. Клавдий, бывший претором в предшествовавшем году, начальствовал в Пизе, имея в своем распоряжении один легион. Сенат, осведомившись из его письма о ходе дела, определил в подлиннике препроводить письмо к К. Клавдию (а другой консул уже переправился в Сардинию) и присоединил декрет: «Так как провинция Истрия умирена, то буде ему заблагорассудится, пусть он переведет войско в землю Лигуров». Вместе с тем, вследствие письма консула о действиях, совершенных им в Истрии, объявлено молебствие на два дня. И другой консул Ти. Семпроний в Сардинии успешно действовал; он ввел войско в землю Иллийских Сардов. Значительное вспоможение Каларов пришло к Иллийцам; с тем и другим народом сразился он в открытом бою. Неприятель разбит и обращен в бегство, лишился лагеря и понес потерю убитыми до двенадцати тысяч вооруженных воинов. На другой день консул подобранное оружие велел побросать в кучу и, обрекши Вулкану, сжечь. Победоносное войско он отвел на зимние квартиры союзных городов. К. Клавдий, получив письмо Ти. Клавдия и сенатское определение, перевел легионы из Истрии в землю Лигуров. У реки Скультенны, выступив в равнину, неприятель стоял лагерем; там с ними произошло сражение. Пятнадцать тысяч убито, более семисот взято в плен или в сражении, или в лагере, (и он достался в руки победителям); военных значков взято пятьдесят один. Лигуры, уцелевшие от побоища, разбежались по горам врассыпную и консулу, опустошавшему ровные поля, нигде не встретилось ни одного вооруженного неприятеля. Клавдий, в один год победитель двух народов и что редко случалось, умирив в продолжение своего консульства две провинции — вернулся в Рим.
XIII. (17) В этом году получены известия о чудесных явлениях: в Крустумине птица, так называемая Санивалис священный камень долбила носом. В Кампании проговорил бык. В Сиракузах на медную корову влез деревенский бык, ушедший из стада, и оросил семенем. В Крустумине один день на самом месте было молебствие, и в Кампании бык отдан на общественное продовольствие. В Сиракузах чудесное происшествие искуплено и гадатели назначили дни, в которые должно совершаться молебствие. В этом году умер первосвященник М. Клавдий Марцелл, бывший консулом и цензором; на его место замещен первосвященником сын его М. Марцелл. В этом же году отведена колония в Луку две тысячи граждан Римских; триумвиры отводили П. Элий. Л. Эгилий, Кн. Сициний; каждому дано по пятьдесят одной десятине; земля эта отнята у Лигуров, а прежде их она была собственностью Этрусков. Консул К. Клавдий пришел к городу. Он, изложив перед сенатом свои удачно совершенные действия в Истрии и земле Лигуров, потребовал триумфа и об этом состоялся декрет. Торжествовал в отправлении должности над двумя разными народами; при этом триумфе внес триста семнадцать тысяч денариев и восемьсот пять тысяч семьсот два викториатов (полудинариев). Воинам каждому дано по 15 денариев, вдвое сотнику и втрое всаднику. Союзникам дано вполовину меньше чем гражданам, а потому они молча, чем давали разуметь свое негодование, следовали за колесницею.
XIV. (18). Между тем как этот триумф совершаем был над Лигурами, они, узнав, что не только консульское войско отведено в Рим, но и легион Ти. Клавдием распущен из Пиз — утратили страх и, тайно собрав войско, поперечными тропинками перешли горы, спустились в равнину, опустошили Мутинское поле и нечаянным нападением овладели самим поселением. Когда в Риме получено об этом известие, то сенат повелел консулу К. Клавдию, как можно скорее, произвести выборы и, по назначении годичных сановников — вернуться в провинцию и колонию отнять у неприятелей. Таким образом, по определению сената, состоялись выборы; консулами назначены: Кн. Корнелий Сципион Гиспал, К. Петиллий Спурин. Преторами вслед затем сделаны: М. Попиллий Ленас, П. Лициний Красс, М. Корнелий Сципион, Л. Папирий Мазо, М. Абурий, Л, Аквиллий Галл. К. Клавдию консулу продолжена на год власть и дана провинциею Галлия, а чтобы Истры не последовали примеру Лигуров, он должен был послать в Истрию союзников, Латинского наименования, которых он по случаю триумфа вывел из провинции. Когда консулы, Кн. Корнелий и К. Петиллий, в день вступления в должность приносили жертву Юпитеру, каждый по быку как обыкновенно, то в жертвенном животном, приносимом К. Петиллием, в печени не оказалось головки; когда он донес об этом сенату, то получил приказание довершить жертвоприношение новым быкам. Потом сенат, спрошенный о провинциях, определил консулам провинции — Пизу и землю Лигуров. Тому из них, кому достанется Пиза провинциею, велено возвратиться в Рим ко времени назначения должностных лиц. Присоединено к декрету, чтобы каждый из них набрал вновь по два легиона и триста всадников, и истребовал десять тысяч пеших союзников и наименования Латинского, и шестьсот всадников. Ти. Клавдию продолжена власть на то время, пока консул прибудет в провинцию.
XV. (19) Между тем как об этих делах толковали в сенате, Кн. Корнелий, вызванный рассыльным, на выходе из храма, не много спустя вернулся с лицом смущенным и объявил сенаторам, что печень быка в шестьсот фунтов, принесенного им на жертву, расплылась. Не доверяя вполне жертвенному служителю, пришедшему с этим известием, он приказал при себе вылить воду из котла, в котором варились внутренности и увидал, что прочие внутренности все невредимы, одна печень вся источена какою то невыразимою болезнью. Устрашенным этим чудом, сенаторам и другой консул придал заботу, возвестив, что жертвоприношением трех быков не мог он довершить обряда, так как у печени все недоставало головки. Сенат повелел приносить великие жертвы до умилостивления. Прочие боги умолены; одно лишь Спасение оставалось, как говорят, неумолимо для Петиллия. Вслед затем консулы и преторы распределили провинции по жребию: Пиза досталась Кн. Корнелию, а Лигуры — Петиллию, Преторы вынули жребий: М. Папирий Мазо получил судопроизводство в городе, М. Агурий — у чужестранцев. М. Корнелий Сципион Малугинензский получил дальнюю Испанию, Л. Аквиллий Галл — Сицилию. Двое отпрашивались, чтобы не идти в провинции: М. Попилий от Сардинии, говоря: «Гракх умиряет эту провинцию; ему на помощь дан сенатом претор Т, Эбуций. Прерывать ход дела, последовательность которого есть первое условие успеха, вовсе не следует. Между передачею власти и непривычностью нового начальника, которому прежде приходится еще знакомиться с обстоятельствами дела, чем действовать, нередко упускаемы бывают случаи к успешным действиям.» Извинение Попиллия заслужило одобрение. П. Лициний Красс говорил, что ему препятствуют срочные жертвоприношения, делая отъезд его в провинцию невозможным. Ему досталась ближняя Испания: впрочем, он получил приказание — или немедленно отправиться или дать клятву перед народным собранием что препятствует ему срочное жертвоприношение. Когда так положено было относительно И. Лициния, М. Корнелий, изъявляя готовность дать туже клятву, требовал, чтобы и ему дозволено было не ехать в дальнюю Испанию. Оба претора дали одну и туже клятву. М. Тициний и Т. Фонтей проконсулы получили приказание — оставаться в Испании с прежними правами власти; а в пополнение их войск назначено послать три тысячи граждан Римских с двумястами всадников, пять тысяч союзников Латинского наименования и триста всадников.
XVI. (20) Пятого мая совершены Латинские ферии и тут возникли религиозные опасения вследствие того, что Ланувский сановник, при одном жертвоприношении, пропустил в молитве слова: «народу Римскому Квиритов». Когда об этом доложено было сенату, и тот передал дело на обсуждение коллегия жрецов, то им заблагорассудилось — вновь дать Латинские ферии, при чем Ланувинцы должны были их обновить и доставить жертвы. К религиозным опасениям присоединилось и то, что консул Кн. Корнелий, возвращаясь с Альбанской горы упал и, лишись употребления некоторых членов, отправился к Куманским водам, но болезнь усилилась и он умер в Кумах. Тело его принесено оттуда в Рим, где и были великолепный вынос и похороны. Он же был и первосвященником. Консул К. Петиллий, как только допустили авспиции, получил приказание произвести выборы для назначения ему товарища — и объявить Латинские ферии. Выборы он назначил на третье, а Латинские празднества на одиннадцатое августа. И без того исполнены были умы религиозных опасений, а тут присоединились известия о чудесных явлениях: в Тускуле виден был на небе факел, в Габиях храм Аполлона и многие частные строения, а в Грависках стена и ворота поражены ударами грома. Сенат повелел первосвященникам принять по случаю этих чудесных явлений такие меры, какие они признают нужными. Между тем как консулов задержали сначала религиозные опасения, потом одного смерть его товарища, выборы и возобновление Латинских празднеств, К. Клавдий подвинул войско к Мутине, которую Лигуры заняли в предшествовавшем году. Ранее трех дней после начала осады взяв у неприятелей, возвратил поселенцам. Восемь тысяч Лигуров там убито внутри стен и немедленно Клавдий написал донесение в Рим, в котором не только излагал дело, но и хвалился, что его доблестью и счастием народ Римский не имеет уже себе неприятеля по сю сторону Альпов и что взято несколько земли, которой достанет для раздачи поголовно многим тысячам граждан.
XVII. (21) И Ти. Семпроний в тоже время в Сардинии во многих удачных сражениях усмирил Сардов. Пятнадцать тысяч неприятелей убито. Все народы Сардинии, изменившие было, изъявили покорность. С плативших прежде дань она потребована; остальные доставили хлеб. Умирив провинцию и получив со всего острова двести тридцать заложников, Семпроний отправил в Рим послов с известием об этом и с просьбою к сенату за такие действия, благополучно совершившиеся под руководством и счастием Ти. Семпрония, воздать почесть богам бессмертным и дозволить ему, удаляясь из провинции, вывести войско с собою. Сенат, выслушав в храме Аполлона слова послов, определил молебствие на два дня и повелел консулам — совершить священнодействие сорока большими жертвами; а Ти. Семпронию проконсулу и войску в этом году оставаться в провинции. Потом выборы для замещения одного консула, назначенные было на третий день августа, в этот самый день совершены. Консул К. Петиллий товарищем для немедленного занятия должности, назначил К. Валерия Левина. Тот, уже давно жаждавший провинции, когда так кстати для алчности его получено донесение о возобновлении Лигурами военных действий, выступил со своими обоими новыми легионами, едва дав окончиться Латинским празднествам — тринадцатого августа в военной одежде — против Лигуров. Сенат, как только было прочитано ему донесение, вследствие этой тревоги, велел отправить третий легион к проконсулу К. Клавдию в Галлию, а дуумвирам морским с флотом отправиться в Пизу; они должны были, крейсируя около берегов Лигурских, грозить Лигурам и со стороны моря: туда же собраться и войску консул К, Петиллий назначил день. И проконсул К. Клавдий, услыхав о возмущении Лигуров — кроме войск, которые он имел с собою в Парме, собрал поголовное ополчение и придвинул войско к границам Лигуров.
XVIII. (22) К прибытию К. Клавдия неприятели, помня, что этим самим вождем они недавно у реки Скультены побеждены и обращены в бегство, намереваюсь обороняться более условиями местности, чем оружием против силы, которую уже раз испытали к своему несчастью, они заняли две горы Лету и Балист, и кроме того обвели их стеною. Опоздавшие при переселении с полей, будучи захвачены, погибли в числе тысячи пятисот. Остальные находились в горах и, при самом страхе, верные врожденному зверству, изливают его на добычу, взятую в Мутине. Пленных, гнусно истерзав, умерщвляют: скот как попало избивают в храмах в разных местах, и уже совершенно не похоже на жертвоприношения, как им следует быть. Пресытясь избиением всего что дышало, самые бездушные вещи они разбивают об стены — сосуды разного рода, более сделанные для пользы, чем для украшения. Консул К. Петиллий, опасаясь как бы война не была приведена к концу без него, послал письмо к К. Клавдию — чтобы он с войском пришел к нему в Галлию: на Макрском поле он будет его дожидаться. До получения письма, Клавдий передвинул лагерь из земли Лигуров, и войско у Макрского поля передал консулу. Туда же, по истечении немногих дней, прибыл консул К. Валерий. Тут разделив войска, прежде чем разойтись, вместе оба занялись обрядом очищения войска. Потом бросили жребий, так как не с одной и той же стороны оба решились напасть на неприятеля, куда кому идти. О Валерие наверное известно, что он вынул жребий, как и следовало по авспициям, находясь в храме; относительно Петиллия — такой впоследствии авгуры дали ответ, дурно случилось, что он, вне храма находясь и вне храма полошил жребий в ящик, когда его несли в храм. За тем консулы разошлись в разные стороны. Петиллий стал лагерем против горного хребта Балисты и Леты, соединяющего непрерывною цепью эти две горы. Тут когда он, собрав воинов, говорил им увещание, то, говорят, сам себе предсказал участь словами, не обратив внимания на двойной смысл в них заключавшийся: «в этот день возмог он Лету», Разом с двух сторон начал он всходить на, находившиеся напротив, горы. То отделение войска, при котором он сам находился, поднимаюсь без остановки. Другое неприятели отбили было и для восстановления дела, уже клонившегося к проигрышу, консул прискакал на коне и бегство своих остановил; но сам, неосторожно вертясь впереди знамен, пал пронзенный дротиком. Неприятели и не заметили, что полководец Римский убит, а из своих немногие видевшие поспешили скрыть тело, зная, что от этого зависит победа. Остальной отряд пехоты и конницы, сбив неприятелей, занял горы без вождя. До пяти тысяч Лигуров убито; из Римского войска пятьдесят два человека лишились жизни. Кроме столь уже ясного исполнения дурного предзнаменования слышно было впоследствии от караульщика священных птиц, что при гадании по ним обнаружился недостаток, который не мог остаться незамеченным консулом. Кай Валерий получив известие [о смерти К. Петиллия, присоединил войско, оставшееся без вождя, к своему и, возобновив нападение на неприятелей, их кровью справил отличные поминки тени своего павшего товарища. Над Лигурами получил он почести триумфа. Относительно легиона, перед значками которого убит консул, сенат принял меры строгости; весь он лишен на целый год и выслуги, и жалованья за то, что воины не защитили собою вождя от оружия неприятельского, Около этого времени пришли в Рим послы Дарданов; этих последних теснило огромное войско Бастарнов, под предводительством вождя Клондика, о чем мы упоминали выше. Когда они изложили относительно Бастарнов — как велика их численность, как они высоки ростом и громадны телом, как смелы в опасностях, то присовокупили, что они в союзе с Персеем, и он то составляет для них предмет опасений, больше самих Бастарнов; вследствие всего этого они просили у сената помощи. Сенат определил: отправить послов обозреть положение дел в Македонии, и немедленно поручено — А. Постумию отправиться туда. Присоединили к нему несколько товарищей помоложе; но в нем Постумие должна была заключаться вся сила и сущность посольства. Вслед за тем шло дело о выборах сановников на следующий год: об этом предмете возник не маловажный спор, так как] опытные в деле религии и общественного нрава утверждали, что когда два настоящие консула этого года погибли один от меча, а другой от болезни, подставной консул не может правильно заведовать выборами, [Дело окончилось междуцарствием, Временный царь назначил консулами П. Муцию Сцеволу, М. Емилия Лепида вторично. Потом преторами сделаны: К Попиллий Ленас, Т. Анний Луск, К. Меммий Галл, К. Клувий Саксула, Сер. Корнелий Сулла, Ап. Клавдий Центо. Консулам провинциями достались Галлия и Лигуры. Из преторов Корнелий Сулла получил Сардинию, Клавдий Центо — ближнюю Испанию. Кому достались остальные преторские провинции, не сохранилось памяти. Этот год заслужил печальную известность мором, хотя он только свирепствовал между скотом. Лигуры, народ постоянно побеждаемый, и постоянно возобновлявший военные действия, опустошили Луну и Пизу; вместе с тем усиливался стух и о волнениях между Галлами. Лепид без труда восстановил спокойствие в Галлии, перешел в землю Лигуров, Некоторые народы отдались в его волю: их, принимая в соображение, что характер жителей зависит от местных условий и что он суровее от неприступных гор, служащих им жилищем, но примеру некоторых консулов до него бывших] перевел в ровные места.
XIX. (23). По сю сторону Апеннин жили Гарулы, Лапицины и Гиркаты, по ту сторону Апеннин Бриниаты. На этом берегу реки Авдены П. Муций вел войну с теми, которые опустошили Луну и Пизу и, покорив всех своей власти, отобрал у них оружие. По случаю этих действий, совершенных в Лигурии и Галлии, под предводительством и счастием обоих консулов, сенат определил молебствие на три дня и повелел принести в жертву сорок животных. Таким образом волнение в Галлии и Лигурии, возникшее в начале этого года, было подавлено в короткое время без особенных усилий. Уже возникала забота о войне Македонской: там Персей устроил борьбу между Дарданами и Бастарнами. Послы, отправленные для обозрения положения дел в Македонии, уже вернулись в Рим и принесли известие, что в Дардании война. Вместе прибыли ораторы царя Персея, оправдывая его, что Бастарны не им призваны, и что в их действиях он не принимает никакого участия. Сенат и не оправдал царя от этого обвинения, и не уличил его: но только велел сделать ему внушение, чтобы он как можно более заботился — свято наблюдать союзный договор, заключенный с Римлянами. Дарданы, видя, что Бастарны не только не выходят из их пределов, как они было надеялись, но со дня на день становятся для них тягостнее, при помощи соседних Фраков и Скордисков — заблагорассудили решиться на такое бы то ни было смелое предприятие, и со всех сторон собрались с оружием в руках к городу, ближайшему к лагерю Бастарнов. Было зимнее время года и его–то они избрали, так как Фраки и Скордиски ушли в свои земли. Услыхав, что именно так и случилось, и что Бастарны уже одни, они разделили войска на две части: одна должна была идти прямым путем и напасть открыто; другая — обойти по трудному ущелью и напасть с тылу. Впрочем, сражение началось прежде, чем Дарданы имели возможность обойти лагерь неприятельский, и, будучи побеждены, сбиты в город, находившийся почти в 12 милях от лагеря Бастардов. Победители тотчас же осадили город, нисколько не сомневаясь, что неприятель или покорится под влиянием страха, или уступить открытой силе. Между тем другой отряд Дарданов, шедший в обход, не зная о несчастье соотечественников, без труда овладел лагерем Бастарнов, никем не защищаемым. [Бастарны, лишась всех запасов и принадлежностей воинских, находившихся в лагере и не имея возможности их пополнить в земле неприятельской и в суровое время года, решились вернуться на места, где жили их отцы. А потому они пошли назад к реке Истру и к неописанной радости, нашли реку покрытою толстым льдом, по–видимому способным выдержать какую бы то ни было тягость. Но когда вдруг налегла на лед тяжесть торопившихся бегством и разом столпившихся всею массою людей и вьючных животных, то он, слабея под такою огромною тяжестью, вдруг осел и весь строй, так долго им поддерживаемый, опустил, уступая гнету и сделавшись тонким, в пучину реки. Большая часть людей погибла немедленно в её волнах, а многих пытавшихся выплыть куски разломанного льда, тяжестью своею гнетя сверху, увлекли вглубь. Из целого народа удалось уйти на тот и другой берег весьма немногим, и то с перераненными телами.]
[24. В это время Антиох, сын Великого Антиоха, долго находившийся в Риме заложником, по смерти брата Селевка, достиг царской власти над Сириею. Селевк, получивший от Греков название Филопатора, получил Сирию истощенною в силах, вследствие несчастий понесенных отцом, после двенадцатилетнего царствования праздного и непрославленного никакими замечательными действиями — вызвал из Рима этого младшего своего брата, отправив на его место сына Димитрия по условию союзного договора, по которому во всяком случае необходимо было переменять заложников. Едва только прибыл он в Афины, как Селевк погиб жертвою козней Гелиодора, одного из приближенных (порфироносцев). Его, домогавшегося царской власти, Евмен и Аттал изгнали и облекли ею Антиоха; таким благодеянием привязать его к себе — они считали очень важным, так как уже подозрительно посматривали на Римлян вследствие некоторых неудовольствий. При таком содействии получив царскую власть, Антиох встречен такою радостью народов, что они придали ему название Епифана (явленного), так как он среди покушений лиц, чуждых царского рода, овладеть престолом, явился для своих блестящею звездою, наследником власти, следовавшей ему от предков. В Антиохе относительно военного дела не было недостатка ни в способностях, ни в энергии духа. Впрочем, он в нравственности и образе жизни обнаружил такое развращение, что вскоре прозвание его переменили, и вместо Епифана назвали Епиманом (безумным). Часто выходил он из дворца, не сказав никому из придворных и с одним или двумя провожатыми, шел он по городу, увенчанный розами, в одежде шитой золотом; то бросая в прохожих камни, которые держал под мышкою, то напротив деньги рассыпая в народ, с криком: «пусть берет, кому даст судьба». То он бегал по мастерским золотых дел мастеров, ваятелей и вообще художников, об искусстве каждого рассуждая с ними, как бы и понимая дело; то он с первым попавшимся ему простолюдином беседовал публично, то скитался около кабаков и там предавался пьянству с чужестранцами и пришлецами самого низшего разбора. Если он случайно узнавал, что молодые люди условились собраться где–либо пировать, то он сам немедленно являлся туда вовсе неожиданно с чашею и музыкою, готовый пить и гулять, так что собеседники, пораженные такою нечаянностью, по большей части пускались бежать, или от страха хранили молчание. Достоверно известно то, что он в публичных банях имел обычай мыться вместе с толпою. Так как он там употреблял впрочем самые дорогие мази, то, рассказывают, что раз когда–то, какой–то простолюдин ему сказал: «счастлив ты царь; пахнет от тебя самыми дорогими благовониями». Антиоху понравились эти слова и он сказал: «вот я и тебя сделаю счастливым до того, что ты будешь, как сам сознаешься, вполне довольным». И тотчас он велел вылить ему на голову огромный сосуд самых лучших духов. Всплыл пол и по скользскому стали падать как другие, так и сам царь, один из первых, повалился на пол с громким смехом].
XX. (25). [Наконец, одевшись вместо царской одежды в тогу, по примеру того как он видел поступают в Риме искатели мест, обходил он (форум) общественную площадь — в каждом простолюдине заискивая и обнимая его и прося то эдильства, то народного трибуната и наконец голосами народа получив должность, по Римскому] обычаю с поставленного ему из слоновой кости кресла, чинил суд и расправу и разбирал споры о самых ничтожных предметах. Переходя от одного образа жизни к другому, он не останавливался ни на каком окончательно; так что не мог ни сам себя, ни другие его понять — что он за человек. То он и приятелей не удостаивал словом, то ласково улыбался людям, которых едва знал. Неразборчивою щедростью издевался он и над другими, и над собою: некоторым людям почтенным, и высоко себя ценившим, он давал детские подарки, как–то лакомства или игрушки, а других обогащал, вовсе этого неожидавших; а потому некоторым казалось, что он сам не знает чего хочет. Одни говорили, что он просто шутит, а другие не сомневались, что он не в здравом рассудке. Впрочем, в двух великих и почитаемых предметах, обнаружил он истинно царский дух — в дарах городам, и в почтении богов. Мегалополитанцам в Аркадии обещал он обнести стеною их город и дал большую часть нужных на это денег. В Тегее он предпринял устроить великолепный театр из мрамора В Кизике, в Пританей (так называется внутреннее заведение города, где насчет общества кормятся те, кого оно удостоило этой чести) он дал золотые сосуды на один стол. Родосцам хотя он не дал ничего, чтобы одно особенно бросилось в глаза, но делал много всякого рода подарков, в чем только они имели нужду. Щедрости его в отношении к богам лучшим доказательством может служить хоть храм Юпитера Олимпийского в Афинах — один в целой земле предпринятый соответственно величию этого бога. И Делос украшен его отличными жертвенниками и множеством статуй; а в Антиохии, в великолепном храме Юпитера Капитолинского, он не только отделал золотом карнизы, но и покрыл им самые стены. Много обещал он и в других местах, чего, по чрезвычайной краткости своего царствования, не успел исполнить. Великолепием зрелищ всякого рода он победил прежних царей, как во всех прочих отношениях, так и множеством греческих художников, Гладиаторские игры — Римскую забаву — сначала он дал более к ужасу зрителей, не привыкших к подобного рода зрелищам, чем к удовольствию их; потом часто их повторяя, то до ран только, то без пощады — приучил к этому зрелищу и даже сделал его приятным, а в большей части молодых людей развил охоту к упражнению оружием. Таким образом сначала ему (Антиоху) приходилось — вызывать из Рима за большую плату готовых гладиаторов; в последствии легко находил в своих владениях добровольных гладиаторов, которые за ничтожную плату предлагали сами свои услуги для боя. Впрочем, он и давая игры обнаружил тоже легкомыслие и испорченность, что и в других обстоятельствах жизни, так что ничего не могло быть великолепнее игр, и ничего хуже и презреннее самого царя. Это обнаружилось не раз и в других случаях, но в особенности в играх, которые он, соревнуя данным Павллом в Македонии после поражения Персея, дал в Антиохии с огромными издержками и к неменьшему своему бесславию; но возвратимся к Римским делам, от которых нас далеко отвело упоминание об этом царе].
XXI. (26). [Ти. Семпроний Гракх, в продолжение двух лет управлявший Сардиниею, передал провинцию претору Сер. Корнелию Сулле и, возвратясь в Рим — получил почести триумфа над Сардами. Говорят, что он такое множество пленных вывел из этого острова, что, вследствие продолжительной их продажи, дело это обратилось в пословицу, и выражение Сарды продажные сделалось обыкновенным в шуточном разговоре о предметах малоценных. Получили почести триумфа и оба консула: Сцевола над Лигурами, Лепид над ними и над Галлами. Тут имели место выборы должностных лиц на следующий год. Консулами выбраны Си. Постумий Альбин, К. Муций Сцевола. На выборах преторских случай привел, в числе прочих кандидатов, бороться Л. Корнелию Сципиону, сыну П. Африкана — может быть его прозвание было и Кней — не без большого для него неудовольствия, с К. Цицерейем, бывшим письмоводителем его отца. Когда к пяти, уже наименованным–преторам К. Кассию Лонгину, П. Фурию Филону, Л. Клавдию Азеллу, М. Атилию Серрану, Кн. Сервилию Цепиону, хоть последним хотел примкнуть Сципион, до того по–видимому изменил он добрым качествам своего отца, что голосами всех сотен ему предпочтен был бы Цицерей, не исправь тот своею скромностью или вину счастия, или ошибку выборов. При этом публичном состязании он не мог помириться с мыслью унижения сына его бывшего патрона и тотчас, сбросив с себя белую тогу, из соперника относительно победы, сделался помощником своего противника. Таким образом Сципион достиг почести, которую через народ никогда по–видимому не получил бы — при содействии Цицерея с большею для него, чем для себя, славою. Консулам провинции назначены Галлия и Лигуры. Вслед затем преторы бросили жребий: К. Кассию Лонгину досталось судопроизводство в городе, Л. Корнелию Сципиону у иностранцев, М, Аталию претору досталась провинциею Сардиния; но он получил приказание с новым легионом, набранным консулами: с пятью тысячами пехоты и тремястами всадников — перейти в Корсику. Пока он будет вести там войну, Корнелию продолжена власть для управления Сардиниею. Кн. Сервилию Цепиону в дальнюю Испанию и П. Фурию Филону в ближнюю — определены три тысячи пеших Римлян, полтораста всадников и союзников Латинского наименования пять тысяч пеших и триста всадников; Сицилия назначена Л. Клавдию — без пополнения войск. Кроме того консулы приказали набрать два легиона с положенным числом пехотинцев и всадников, а от союзников истребовать десять тысяч пехотинцев и шестьсот всадников. Набор консулам представлял тем более затруднений, что моровая язва, истреблявшая в предшествовавшем году рогатый скот, обратилась на людей. Сделавшиеся её жертвою, нелегко переживали седьмой день, а которые оставались в живых долго страдали лихорадкою. Особенно сильна была смертность между рабами; по всем дорогам валялись тела не погребенных. Да и для похорон свободных граждан не доставало рук. Трупы, до которых не касались ни собаки, ни коршуны, гнили сами собою, и довольно верно, что ни в этом году, ни в предшествовавшем — при такой гибели людей и животных нигде коршунов не было видно. Общественные жрецы умерли от этой заразы: Кн. Сервилий Цепион первосвященник, отец претора, и Ти, Семпроний Ти. Ф. Лонг, децемвир священнодействий, и П. Элий Пет авгур, и Ти. Семпроний Гракх, К. Мамидий Витул, главный курион, и М. Семпроний Тудитан первосвященник. Вакансия первосвященника Тудитапа замещена К. Сульпицием Гальбою. Авгурами назначены: на место Гракха — Т. Ветурий Гракх Семпрониан, на место П. Элия — К. Элий Пет. Децемвиром священнодейстний сделан К. Семпроний Лонг, а великим курионом К. Скрибоний Курио. Так как моровая язва все еще не оканчивалась, то сенат определил — децемвирам посоветоваться с Сивилльскими книгами. По их определению назначено молебствие на один день и, повторяя слова К. Марция Филиппа, народ на форуме дал такой обет: «если болезнь и моровая язва удалится из Римских пределов, то в продолжение двух дней будут празднования и молебствия. В Веиентской области родился ребенок о двух головах, в Синуессе об одной руке, а в Авксиме девочка с зубами. Радуга при чистом небе раскинулась над храмом Сатурна на форуме Римском, и разом воссияли три солнца. В туже ночь много огненных метеоров скатилось с неба в Ланувинской области. Цериты утверждали, что в их области явился уж с гривою, усеянный золотыми пятнами и довольно верно было то, что в Кампанской области бык проговорил голосом человеческим.
XXII. (27) Послы вернулись из Африки пятого июня. Прежде они посетили царя Масиниссу, и потом уже отправились в Карфаген; впрочем более достоверные сведения о том, что в нем происходило, они получили от царя, чем от самих Карфагенян. Впрочем, они утверждали как достоверное, что от царя Персея приходили послы, и для них был собран ночью сенат в храме Эскулапа. То, что из Карфагена послы отправлены в Македонию, утверждал царь, да и сами Карфагеняне очень вяло от того отпирались. Сонат определил отправить послов в Македонию; трое назначены для этого: К. Лелий, М. Валерий Мессала, Сек. Дигитий. В это время Персей, так как некоторые из Долопов отказывали в повиновении, и в спорных делах жаловались Римлянам на решения царя — пошел с войском и весь народ подчинил своей власти. Оттуда перейдя через Этейские горы, вследствие некоторых, возникших его душе, религиозных опасений, отправился в Дельфы посоветоваться с оракулом. Внезапное появление Персея в средине Греции — причинило не только великий ужас соседним городам, но и было причиною, что и в Азию к Евмену посланы были об этом гонцы на спорую руку. Три дня не более промедлив в Фивах — он вернулся в царство через Фтиотиду, Ахейю, Фессалию, не причинив ни малейшего опустошения полям, по которым совершил движение. И не довольно было ему задобрить умы тех только городов, через которые лежал его путь; но он отправил и послов, и письма: прося, — не помнить долее неприятностей, которые были у них с его отцом; не до такой степени ожесточения они достигли, чтобы не возможно или не должно было их окончить. Впрочем с ним у них ничто не препятствует основать прочную дружбу Преимущественно хлопотал он восстановить доброе согласие с народом Ахейцев.
XXIII. (28) Только один этот народ целой Греции, да еще Афинское государство дошли до такой степени раздржения против Македонян, что воспретили им самый вход в свои пределы. Вследствие этого Македония была притоном для беглых из Ахайи рабов: воспретив Македонянам вход в свои пределы, Ахейцы и сами не смели входить в царские владения. Когда Персей это заметил, то схватив всех рабов…[4] при письме: «а в предупреждение на будущее время подобного бегства рабов надобно принять им меры.» По прочтении письма претором Кенархом, старавшимся собственно для себя заискать расположения царя, многие были того мнения, что письмо писано умеренно и ласково; особенно в пользу его были те, которые так неожиданно получили потерянных рабов. Но Калликрат, принадлежавший к числу, считавших поддержание ненарушимых дружественных отношений с Римлянами, жизненным для Ахейцев вопросом сказал следующее: «и некоторым из вас, Ахейцы, дело это кажется неважным и не значительным; но к моему мнению не только вопрос касается предмета не только очень важного и серьезного, но некоторым образом уже он перешел из области слова в область дела. Мы, которые для царей Македонских и самих Македонян воспретили доступ в наши владения, а хотя декрет этот в силе — недопускать ни послов, ни гонцов царских, которые могли бы действовать на умы некоторых из нас — мы же теперь слышим как бы голос отсутствующего царя и, попущением богов бессмертных, даже одобряем его речь. И между тем как самые животные, лишенные смысла, пищею, положенною для их обмана, по большей части пренебрегают и обегают ее, мы же слепо бросились на нее, прельщенные незначительным благодеянием: и в надежде получать обратно рабов ничтожной цены — мы допускаем подкапываться под нашу вольность и покушаться на нее. Кто же не заметит, что отыскивают предлога к союзу с царем и к нарушению союза с Римлянами, на котором основывается все наше благосостояние? Может ли быть для кого–нибудь сомнительным, что Римлянам придется воевать с Персеем и что то, чего ожидали еще при жизни Филиппа, но что приостановлено его смертью, теперь уже после его кончины совершится? Как вам известно Филипп имел двух сыновей Димитрия и Персея: происхождением матери, доблестью, умом, расположением Македонян далеко впереди стоял Димитрий; но как у Филиппа царство должно было служить наградою за ненависть к Римлянам, то Димитрия он предал смерти не за иное какое–либо преступление, как за дружественные отношения к Римлянам; а царем сделал Персея, в ненависти которого к народу Римскому он был убежден более чем в том, что он будет наследником его царства. А потому, по кончине отца, он что же другое делал, как не готовил войну? Прежде всего к ужасу всех напустил он Бастарнов на Дарданию; удержись они на своих местах, Греция имела бы в них соседей, более опасных, чем Азия — Галлов. Лишась этой надежды, он не оставил замыслов войны, а правильнее и вернее сказать — он ее уже начал. Долопию покорил оружием и не обратил никакого внимания на желание жителей — свои с ним несогласия отдать на суд народа Римского. Оттуда, перейдя Эту, с целью показаться вдруг в самой середине Греции, он вошел в Дельфы. Такое путешествие, выходящее из рода обыкновенных — к чему по вашему мнению клонится? Потом исходил он Фракию и если при этом безо всякого вреда для тех, кому он питает ненависть, то это, как искушение, внушает мне ещё более опасений. Затем послал он к нам письмо под предлогом дара и при этом советует подумать о том, как бы в подобном подарке мы на будущее время не нуждались; другими словами это значит, чтобы мы уничтожили декрет, которым Македоняне устранены из Пелопоннеса. Опять увидим мы у себя послов царских, их хлебосольство с нашими старейшинами, а вслед затем Македонское войско и самого Персея из Дельф (велик ли разделяет пролив?) переходящего в Пелопоннес, и смешаемся мы с рядами Македонян, вооружающихся против Римлян. Мое мнение — не надобно ничего определять нового, а все сохранять вполне, как было прежде, пока уяснится вопрос — основательны ли наши теперешние опасения или нет? Если мир между Македонянами и Римлянами останется ненарушенным, то пусть и у нас будет и с теми и другими приязнь и взаимные отношения; теперь же об этом помышлять будет и преждевременно, и сопряжено с опасностью.
XXIV. (29) После него Архон, брат претора Ксенарха, рассуждал в таком смысле: «Калликрат и для меня и для всех, не разделяющих его мнения, сделал затруднительным слово. Взявшись сам за вопрос о союзе с Римлянами и утверждая, что против него замышляют и действуют, он сделал так, что слова каждого, кто не одного с ним мнения, по–видимому направлены против Римлян. Прежде всего, как будто бы не из нашей среды, пришел он, а из сената Римского, или был свидетелем царских тайн, он знает и высказывает все, что совершалось в тайне. Он даже отгадывает, что случилось бы будь Филипп в живых, каким образом Персей сделался наследником царства, что готовят Македоняне, о чем помышляют Римляне? Что же касается до нас, то мы не знаем ни причины, ни обстоятельств гибели Димитрия; ни того что стал бы делать Филипп, если бы оставался в живых; но намерения наши мы должны приспособлять к тому, что явно совершается. Мы знаем, что Персей, сделавшись царем, отправил послов в Рим и получил от народа Римского наименование царя; мы слышим, что послы Римские пришли к царю и им благосклонно приняты. Во всем этом вижу я признаки мира, а не войны; да и Римляне не могут на нас обижаться, если мы — следовав за ними во время ведения войны, теперь последуем их примеру и относительно мира. Не вижу причины, почему нам одним вести непримиримую войну против Македонского царства? Что же, мы по самой близости, приходимся уже очень кстати Македонянам? Или может быть, мы слабее всех, как Долопы, которых недавно покорил Персей? Но во всех этих отношениях мы, благодаря богам бессмертным — находим защиту и в силах наших, и в самом отдалении. Положим даже, что мы также покорены, как Фессалы и Этолы, и в таком случае — неужели Римляне не имеют настолько доверия и уважения к нам, постоянным их союзникам и друзьям, насколько к Этолам, которые еще недавно были их врагами? Что вправе делать Этолы, Фессалы, Епироты, наконец вся Греция, относительно Македонян — тоже и мы. Почему нам одним обязательно будет это неумолимое расторжение всех связей человеческих? Может быть Филипп и сделал что–нибудь, почему мы составили такое определение против него, с оружием в руках ведшего с нами войну; но чем заслужил Персей, царь новый, ничем нас не оскорбивший, а своим благодеянием старающийся загладить и неприятности отца то, чтобы мы одни изо всех оставались его врагами? Хотя я мог бы сказать и то, что таковы были заслуги прежних царей Македонский против нас, что оскорбления со стороны одного Филиппа, если даже они и были… [5] во всяком случае после его смерти. Когда Римский флот находится в Кенхреях, а консул с войском в Елатии, в продолжение трех дней мы находились на сейме, занимаясь совещанием о том — последовать за Римлянами ли, или за Филиппом. Гроза, нависшая со стороны Римлян, не имела никакого влияния на наши мнения; было же что–нибудь, условившее такую продолжительность совещаний, а именно — старинная связь с Македонянами; давние и значительные заслуги их царей в отношении к нам. Пусть и теперь все это имеет силу не к тому, чтобы мы были главными друзьями, но хоть бы не были ожесточенными врагами. Не будем, Калликрат, браться за то, о чем никто и не думает. Никто не советует заключить новый союз или писать союзный договор, которым бы мы себя необдуманно связали; но пусть только возобновится общение взаимных прав относительно отдачи и приема; иначе, воспрещая вход в свои владения, мы запираем себе путь в пределы царства, и открываем для наших беглых рабов готовое убежище. Что же тут противного союзному договору с Римлянами? Зачем мы дело явное и незначительное представляем большим и подозрительным? К чему возбуждаем мы ложную тревогу? Зачем в чересчур усердном старании сохранить доброе согласие с Римлянами — мы будем выставлять других подозрительными и ненавистными? В случае войны я думаю и сам Персей не усомнится, что мы последуем за Римлянами. В мирное время ненависть, если не вовсе уничтожается, то по крайней мере отлагается. Так как эта речь заслужила одобрение сочувствовавших письму царскому, то вследствие только неудовольствия старейшин на то, что Персей в том деле, которое как бы счел незаслуживающим посольства — может достигнуть успеха письмом в несколько строчек, отложен декрет. Потом царем отправлены послы, когда в Мегалополисе собрался сейм; но старанием тех, которые опасались разгневать Римлян, они допущены не были,
XXV. (30) В это время безрассудство Этолов обратилось на них самих и междоусобными убийствами народ этот шел по–видимому к самоуничтожению. Утомясь истреблением, обе партии отправили послов в Рим, да и сами между собою толковали о восстановлении согласия. Дело это было расстроено новым преступлением, и даже вызвало с новою силою прежние неудовольствия. Когда Гипатейским изгнанникам, принадлежавшим к партии Проксена, обещан был возврат в отечество и дано заверение старейшиною города Евполемом, восемьдесят знатных мужей, на встречу которым, в числе многих прочих, граждан, вышел Евполем, приняты были с ласковым приветом и рукопожатиями при входе в ворота, они умерщвлены, тщетно взывая к данным клятвам и богам их свидетелям. Вслед за тем война загорелась с новою силою. Пришли от сената послы — К. Валерий Левин, Ап. Клавдий Пульхер, К. Меммий, М. Попиллий и Л. Капулей. В их присутствии в Дельфах уполномоченные той и другой стороны защищали свое дело с большим усердием, в особенности Проксен брал по–видимому верх как справедливостью дела, так и красноречием. Немного дней спустя жена его Ортобула отравила ядом; осужденная в этом преступлении, она отправилась в ссылку. Такое же безумство овладело и Кретийцами; потом, с прибытием посла К. Минуция, отправленного с десятью судами для умирения их по поводу начавшихся между ними несогласий — они стали надеяться на восстановление мира. Впрочем, только на шесть месяцев было заключено перемирие, а после война началась с новою силою. И Ликии в тоже время были тревожимы неприязненными действиями со стороны Родосцев; но войны чужестранцев между собою, как бы они там ни велись, излагать не наше дело, а с нас достаточно, и даже не под силу, излагать одни деяния, совершенные народом Римским.
XXVI. (31) Цельтиберы в Испании, изъявив покорность Ти, Гракху, победившему их силою оружия, оставались в покое, пока претор М. Тициний управлял провинциею. Возобновили они войну с прибытием Ап. Клавдия, и начали военные действия внезапным нападением на лагерь Римский. Только стало светать, как караульщики на окопах и находившиеся на страже у ворот, видя издали шедшего неприятеля, закричали: к оружию — Ап. Клавдий, дав знак к сражению — в немногих словах сделал увещание воинам и разом вывел их в трое ворот. При выходе противоставили сопротивление Цельтиберы, и сначала сражение было и с той, и с другой стороны равное: но тесноте места не все Римляне могли принимать участие в сражении; но потом, тесня друг друга когда вышли за окопы, и были в состоянии развернуть фронт и поровняться флангами с неприятелем, дотоле обходившим их кругом — с такою силою бросились вперед, что Цельтиберы не в состоянии были выдержать их напор. Еще до наступления второго часа они разбиты: до пятнадцати тысяч взято или убито; значков отнято тридцать два, лагерь в этот же день взят, и тем война приведена к концу; оставшиеся же от сражения разошлись по своим городам, и с тех пор беспрекословно повиновались власти.
XXVII. (32) Цензоры — избранные в этом году — К, Фульвий Флакк и А. Постумий Альбин, занимались пересмотром сената; председателем его назначен М. Емилий Лепид, великий первосвященник; особенно обратило на себя общее внимание осуждение М. Корнелия Малугинензского, за два года перед тем бывшего претором в Испании; претора Л. Корнелия Сципиона, которому тогда принадлежало судопроизводство между гражданами и чужестранцами, Кн. Фульвия, двоюродного брата цензора и даже, как передает Валерий Антиас, владевшего с ним нераздельно имением. — Консулы, произнеся обеты в Капитолии, отправились по своим провинциям. Из них сенат поручил М. Емилию — подавить в Венеции возмущение Патавинов, послы которых принесли известие, что борьба партий причинила у них междоусобную войну. Послы, ходившие в Этолию для подавления подобных же волнений, принесли известие, что оказалось невозможным успокоить безрассудное раздражение народа. Патавинам прибытие консула послужило к спасению и он, не имея другого дела в провинции, вернулся в Рим. Цензоры первые отдали работы — вымостить камнем улицы в городе, и вне города убить камнем и окопать их, и во многих местах сделать мосты. Они устроили сцену для игр, даваемых эдилами и преторами; в цирке устроили перилы и поставили столбики на бегу для обозначения расстояний и железные клетки…. через которые впускать… с железными… на горе Албане консулам, и спуск Капитолинский озаботились выслать камнем и построили портив от храма Сатурна в Капитолий в помещении сенаторов, и оттуда до курии. За Тригеминскими воротами базарную площадь вымостили камнем и огородили столбами; портик Эмилиев озаботились поправить; от Тибра на базарную площадь сделали вход по ступенькам. За теми же воротами дорогу Авентинский портик вымостили камнем, и на Публицийском холме от храма Венеры. Эти же цензоры подрядили построить стены Калатии и Авксима и продав там общественные места, полученные деньги употребили на постройку лавок кругом того и другого базара. И один из них Фульвий Флакк (Постумий утверждал, что он на общественные деньги не сдаст ни одного подряда без утверждения сената и народа Римского…) храм Юпитера в Пизавре и в Фундах, в Поленции водопровод, в Пизавре дооигу вымостил камнем, а в Синуессе произвел многие важные работы, между прочим обводный канал, окружил форум лавками и портиками и устроил трех Янусов. Эти работы произведены одним цензором к большой признательности жителей колоний. Относительно надзора за нравственностью цензура была тщательная и строгая; у многих отняты лошади (т. е. эти лица исключены из всаднического сословия).
XXVIII. (33) Почти в конце года, в продолжение одного дня, было молебствие по случаю благополучных событий в Испании под предводительством и счастием проконсула Ап. Клавдия; двадцатью большими жертвами совершено жертвоприношение. На другой день совершено молебствие у жертвенников Цереры, Либора и Либерия по случаю, полученного из Сабинской земли, известия о большом землетрясении, которым разрушено много зданий. По возвращении Ап. Клавдия из Испании в Рим — сенат определил войти ему в город с почестями овации. Уже приближались консульские выборы. Они совершились при значительной борьбе вследствие множества искателей, а избраны Л. Постумий Альбин и М. Попиллий Ленас. Потом преторами назначены: П. Фабий Бутеон, М. Матиен, К. Цицерей, М. Фурий Крассипес другой раз, А, Атилий Серран другой раз и К. Клувий Саксула также. По окончании выборов Ап. Клавдий Центо имел вход в город с почестями овации — десять тысяч фунтов серебра, и пять тысяч золота внес в казначейство. Юпитеровым Фламином посвящен Кн, Корнелий; в том же году поставлена в храме Матери Матуты доска с такою надписью: «Ти. Семпрония Гракха консула властью и счастием — легион и войско народа Римского покорили Сардинию. В этой провинции неприятелей взято и убито более восьмидесяти тысяч. Совершив самим счастливым образом дела общественные и освободив данников и… возвратив, войско здравое и невредимое, обремененное добычею, привел назад домой. Вторично с почестями триумфа вернулся он в Рим; в ознаменование этого события принес он в дар Юпитеру эту доску.» На ней было изображение острова Сардинии и нарисованы виды сражений. В этом же году было дано несколько небольших гладиаторских игр, и из них особенно замечательны — Т. Фламинина, данные им по случаю смерти отца его с раздачею мяс народу, пиршеством и сценическими играми в продолжение четырех дней. Впрочем сущность этих, в то время больших игр, заключалась в том, что в продолжение трех дней сражались семьдесят четыре человека.
34. [Конец этого года ознаменован новым и очень важным законом, который занимал некоторое время граждан не без волнения умов. Дотоле женщины допускались к наследству на равных с мужчинами правах; последствием было то, что состояния самих знатных родов переходили часто в чуждые им семейства, с большим ущербом для государства, в интересах которого то, чтобы наследник знатного имени имел в своих руках средства поддерживать блеск рода, нередко служащий более тягостью, чем украшением. А потом, когда с увеличением сил государства, стали возрастать и богатства частных лиц, возникло опасение — как бы, склонный от природы к роскоши и стремлению в утонченному образу жизни, женский дух, получив в увеличении богатств новую пищу страстям, не ринулся очертя голову в безрассудные издержки и роскошь, и не удалился бы совершенно от прежней умеренности, повлекши за собою такое же изменение в нравственности, какое последовало в наружности. Предупредить такие вредные последствия предположил К. Воконий Сакса, трибун народный; он внес к народу следующий проект закона: «никто, после цензоров А. Постумия и К. Фульвия, не должен оставлять наследство женщине или девице: притом ни одна женщина и девица не должна ни после кого получать наследство более ста тысяч сестерций.» Также Воконий счел нужным принять меры и против того, чтобы вследствие множества наследников не истощались, как то бывало иногда, наследства; вследствие этого он прибавил в проекте: чтобы никому не было завещаемо более того, сколько достается главному наследнику и наследникам.» Эта последняя статья закона без труда заслужила одобрение народа, потому что она казалась и вполне справедливою, да и притом никому не была очень в тягость; но относительно первого условия, которым женщины устранялись от наследства после всех граждан вообще, возникало много сомнений; им положил конец М. Катон, еще прежде, при защите Оппиева закона, упорный противник и гонитель женщин. Да и теперь он — гораздо важнейший против них закон, несмотря на свой шестидесятипятилетний возраст, защищал трояким голосом и энергическими жестами, с свойственною ему суровостью нападал на слабую сторону женщин — на их неумение соблюдать умеренность при достатке, и тут он обличал роскошь и надменность богатых женщин: «они — говорил он — нередко принеся мужу большое приданое, таят и удерживают при себе значительную сумму денег и впоследствии ее же дают взаймы мужу по его просьбе и в случае неудовольствия, они немедленно взыскивают их при посредстве подставного раба, ежедневно требующего уплаты, и мужа немилосердно преследуют, как бы вовсе чуждого им должника.» Под влиянием негодования на такие действия граждане согласились принять проект закона в том виде, как его предлагал Воконий.

---

[1] Прим. Все, что находится в скобках не принадлежит Титу Ливию, а вместо утраченного подлинника наполнено недостающий для смысла последовательного рассказа событий текст его Немецкими Комментаторами, преимущественно Фрейнсгеймом.
[2] Прим. Квинтана — широкая улица, служившая в Римском лагере разделением помещений двух легионов.
[3] Прим. Палатка квестора.
[4] Прим. Здесь небольшое пропуск в подлиннике.
[5] Прим. Тут в тексте есть пропуски.