Произведение, русский перевод которого предлагается ниже, входит в корпус так называемых «Моралий» Плутарха. Оно представляет собой пять отдельных новелл. Во всех пяти действие происходит в классические времена. Самое позднее четко датируемое событие — упомянутое в третьей новелле сражение при Левктрах (371 г. до н. э.).
Действительно ли это произведение принадлежит Плутарху, подвергалось сомнению. Указывалось, что стиль и тематика «Любовных рассказов» для Плутарха необычны. Но неопровержимым аргументом это не назовешь. Представляется вероятным, что вопрос об авторстве Плутарха уже не будет убедительно разрешен никогда.
«Любовные рассказы» можно рассматривать как образцы тех историй (анекдотов, если угодно), которые циркулировали в античности. С этой точки зрения, их следует рассматривать совместно с «Милетскими рассказами» Аристида и с дошедшими до нас античными романами. Разумеется, «Любовные рассказы» здесь выделяются тем, что все пять — трагичны.
О греческом восприятии мира и, в частности, об особенностях понятия «эрос», традиционно переводимого на русский язык как «любовь», написано столько, что серьезно вдаваться в это здесь — дело безнадежное. Поэтому кратко отметим лишь то, что абсолютно необходимо для понимания современному читателю. В отличие от современного взгляда на любовь, греки рассматривали эрос как мощную, возбуждающую силу, в которой нет ничего возвышенного. Нередко греческое ἔρως лучше переводить русским словом «страсть», или даже «влечение», а не «любовь», поскольку последнее в современной культуре имеет совершенно чуждый древним грекам оттенок. Разумеется, греческий «эрос» вполне мог быть и нежным, а не грубым. Но, если можно так выразиться, на моральной шкале «низменное–возвышенное» греки классифицировали бы это чувство где-то рядом с жаждой мести (точнее, они могли бы включить ее в «эрос»), а не рядом с любовью к родному городу, истине, родителям или детям. Для этих последних видов любви в греческом языке использовался совсем другой глагол στέργω, по значению близкий к современному русскому «любить», в то время как однокоренной с «эросом» глагол ἐράω, вообще говоря, означал особенно страстное желание чего-либо. Так, в последней, пятой новелле любовная линия вообще отсутствует, но есть жажда мести. Именно эта страсть здесь является «эросом». Если бы круг значений «эроса» включал только влечение одного человека к другому, то объяснить присутствие пятой новеллы в «Любовных рассказах» было бы затруднительно.
Далее, нужно помнить о том, что «эрос» у греков был, как правило, не созидательной, а разрушительной силой, от которой, как говорится, добра не жди. Греческое восприятие мира вообще исполнено трагизма, что хорошо видно в мифах, из которых лишь об очень немногих можно твердо сказать, что они имеют счастливый конец. И здесь нельзя не упомянуть об уникально греческом феномене — возникновении и развитии трагедии как жанра, в котором страдание доводится до такой формы и уровня, что парадоксальным образом вызывает эстетическое наслаждение у зрителя. Думается, что всякому человеку, знакомому с древнегреческой трагедией, будет очевидна принадлежность «Любовных рассказов» к той же культурной традиции. Как и всякая другая, эта традиция, помимо высочайших литературных достижений, неизбежно должна была содержать огромный субстрат фольклора и в определенном смысле второсортной литературы. «Любовные рассказы» и являются образцом этого субстрата.
Считаю приятным долгом выразить благодарность И. Е. Сурикову, прочитавшему перевод и сделавшему много ценных замечаний.
Перевод выполнен по изданию Plutarch, Moralia. Ed. Gregorius N. Bernardakis, Leipzig, Teubner, 1892, vol. 4.
***
1. В беотийском городе Галиарте была одна девушка выдающейся красоты по имени Аристоклея, и была она дочерью Феофана. Ее добивались орхоменец Стратон и галиартец Каллисфен. При этом Стратон был богаче, а также несколько более влюблен в девушку, поскольку ему случилось увидеть ее в Лебадии[1] купающейся в источнике Геркине, — она собиралась нести корзину для Зевса-царя[2]. Однако у Каллисфена было преимущество, потому что он приходился девушке родственником[3]. Феофан пребывал в затруднении: ведь он боялся Стратона, далеко превосходившего всех беотийцев как богатством, так и родом[4]. Поэтому Феофан хотел предоставить решение о выборе Трофонию[5]. А Стратон, будучи убежден домашними рабами девушки, что та склоняется к нему, попросил дать самой невесте право выбора. Когда же Феофан при всех спросил свою дочь, а та избрала Каллисфена, сразу стало видно, что Стратон тяжело воспринял оскорбление. Выждав два дня, он пришел к Феофану и Каллисфену, прося о сохранении дружбы между ним и ими, пусть даже он и остался безбрачным из-за какого-то завистливого божества[6]. Те одобрили его слова, да так, что пригласили его на свадебный пир. А он подготовил толпу друзей и немалое количество подручных[7], которые рассредоточились и оставались незамеченными, пока девушка не отправилась по отеческому обычаю к источнику, называемому Киссоэсса[8], чтобы принести предварительную жертву нимфам. Тогда-то они все сбежались из засад и попытались схватить ее для Стратона. [И вот,][9] сам Стратон держал девушку. Каллисфен же и те, кто был с ним, естественно, стали отнимать ее, так что девочка[10] незаметно погибла в руках тянущих ее в разные стороны. После этого Каллисфен тотчас исчез, то ли покончив с собой, то ли уйдя из Беотии в изгнание — никто не мог сказать, что с ним сталось. А Стратон у всех на глазах зарезался над телом девушки.

2. Некий Фидон[11], стремясь добиться владычества над пелопоннесцами и желая сделать город аргивян — свою родину — гегемоном прочих городов, прежде всего замыслил недоброе против коринфян. Послав к ним, он попросил тысячу юношей, наиболее выдающихся своей крепостью и мужеством. Коринфяне послали тысячу, поставив над ними стратегом Дександра. Фидон же замышлял напасть на них, чтобы ослабить Коринф и получить власть над этим городом, ибо он считал его удобнейшим передовым укреплением для всего Пелопоннеса. И он посвятил в свой замысел каких-то друзей, а среди них был и Габрон, который, будучи гостеприимцем[12] Дександра, сообщил тому о злом умысле. Таким-то образом тысяча юношей еще до нападения спаслась в Коринф, а Фидон пытался обнаружить предателя и искал весьма усердно. Габрон в страхе бежал в Коринф, взяв с собой жену и домашних рабов. Он поселился в Мелиссе — некой деревне в коринфской земле, и родившегося у него там сына назвал Мелиссом, дав ему имя по названию местности. Вот у этого-то Мелисса родился сын Актеон, красивейший и благоразумнейший из своих сверстников. У Актеона появилось множество поклонников[13], но главным образом — Архий, принадлежавший к роду Гераклидов, а по богатству своему и влиянию бывший первым из коринфян. Когда же он не смог ничего добиться от мальчика уговорами, то решил применить насилие и похитить его. И вот он, ведя с собой множество друзей и рабов, ворвался в дом Мелисса и попытался увести мальчика. Когда же отец с друзьями стали сопротивляться, а соседи понабежали и стали отбивать мальчика, то Актеон, которого тянули в разные стороны, погиб[14]. Тогда нападавшие удалились. А Мелисс принес мертвое тело ребенка на агору коринфян и там его выставил на обозрение, требуя наказания совершившим такое дело. Большинство людей жалели Мелисса, но и только. Ничего не добившись, он вернулся домой и, дождавшись Истмийского празднества, взошел в храм Посейдона[15] и там с громкими криками обращался к Бакхиадам[16], напоминая о благодеянии своего отца Габрона. Затем, призвав богов, он бросился со скалы вниз. Немного времени спустя город подвергся засухе и мору, и когда коринфяне вопросили оракул[17] об избавлении от бедствий, бог возвестил, что гнев Посейдона не уляжется, прежде чем не будет отмщена смерть Актеона. Когда Архий, который сам был одним из посланных к оракулу, узнал об этом, то по своей воле не вернулся в Коринф, а отплыл на Сицилию и основал Сиракузы. Там он стал отцом двух дочерей, Ортигии и Сиракузы, и был предательски убит Телефом, который ранее стал его возлюбленным и уплыл с ним на Сицилию, предводительствуя кораблем.

3. Жил в Левктрах, а это селение в стране феспийцев, бедный человек по имени Скедас. У него были две дочери. Звали их Гиппо и Милетия или, как сообщают некоторые, Теано и Эвксиппа. Скедас был честный человек и к чужеземцам гостеприимный, хотя и не очень состоятельный. И вот когда к нему прибыли два спартиата, он радушно принял юношей. А те хотя и были очарованы девушками, но честность Скедаса удержала их от дерзких поступков. На следующий день они ушли в Пифо[18], ибо именно туда лежал их путь. Вопросив бога о том, о чем им требовалось, они отправились в обратный путь домой и, проходя через Беотию, снова остановились в доме Скедаса. Случилось же так, что его не было дома в Левктрах, но его дочери обычным образом приняли гостей. А те, найдя девушек одних, совершили над ними насилие, а затем, видя, что девушки оскорблены такой невероятной наглостью, убили их, бросили в какой-то колодец и удалились. Вернувшийся Скедас не увидел девушек, но все прочее было на месте, и он не знал, что и думать. Но поскольку его собака, скуля, постоянно то подбегала к нему, то бежала от него к колодцу, он понял, что произошло, и тогда вытащил мертвые тела дочерей. Выяснив у соседей, что вчера они видели, как в дом пришли те же лакедемоняне, которых он принимал ранее, он сообразил, что это их рук дело. Ведь и ранее они непрерывно расхваливали девушек и превозносили счастье их будущих мужей. Скедас отправился в Лакедемон, чтобы обратиться к эфорам. Когда он был в Арголиде, настала ночь, и он остановился в одной гостинице, в которой был и какой-то другой старик, родом из Орея —города в Гестиэатиде[19]. Услышав, как тот вздыхает и проклинает лакедемонян, Скедас спросил, какое зло причинили ему лакедемоняне. А тот ответил, что он — подданный Спарты и что посланный в Орей гармост[20] Аристодем[21] учинил множество беззаконий и жестокостей. «Ведь он», — сказал старик, — «влюбился в моего сына, а когда ничего не смог от него добиться уговорами, то попытался применить силу и увести его из палестры. Когда же этому воспротивился педотриб[22] и на помощь набежало много юношей, Аристодем сразу ушел. Но на следующий день он снарядил триеру и похитил мальчика. Переплыв из Орея на другую сторону[23], он попытался надругаться над мальчиком, а когда тот не подчинился, то зарезал его. Вернувшись же в Орей, он устроил пир. А я,» — сказал он, — «узнав о случившемся, позаботился о теле сына, явился в Спарту и обратился к эфорам. Но они не стали со мной говорить.» Скедас, услышав такое, пал духом, понимая, что спартиаты и с ним разговаривать не станут. В свою очередь он поведал чужеземцу о собственном несчастье, а тот посоветовал даже и не обращаться к эфорам, а вернуться в Беотию и построить дочерям гробницу. Однако же Скедас не послушался, явился в Спарту и обратился к эфорам, но те не уделили ему никакого внимания. Тогда он прибег к царям, а после них — подходил с жалобами к простым людям. Вновь ничего не добившись, он бросился бежать по городу, воздевая руки к солнцу, затем колотил по земле и призывал Эриний[24], и наконец положил конец собственной жизни. Позже, однако, лакедемоняне явно поплатились за это. Ибо когда они правили[25] над всеми эллинами и поместили свои гарнизоны по городам, фиванец Эпаминонд сначала перебил лакедемонский гарнизон в своем городе, а когда лакедемоняне за это пошли войной на фиванцев, те встретили их у Левктр, так как они считали это место благоприятным предзнаменованием, ведь здесь они ранее обрели свободу: когда Амфитрион, изгнанный Сфенелом[26], тайно прибыл в город фиванцев, он нашел, что они — данники халкидян, и он уничтожил эту дань, убив царя эвбейцев Халкодонта[27]. И случилось так, что полнейший разгром лакедемонян произошел[28] возле могильного памятника дочерям Скедаса. Про Пелопида, одного из полководцев в фиванском войске, рассказывают, что когда он был обеспокоен какими-то недобрыми знамениями, к нему во сне явился Скедас и велел ему быть смелее. Ведь лакедемоняне явились в Левктры, чтобы дать удовлетворение ему и его дочерям. А за день до сражения с лакедемонянами он повелел принести в жертву у могилы девушек приготовленного заранее белого жеребенка. И Пелопид, когда лакедемонское войско было еще в Тегее, послал в Левктры разузнать об этой могиле, а выяснив у местных жителей ее историю, он ободрился, вывел войско на битву и победил.

4. Фок был беотиец родом, так как он был из Глисанта. Он был отцом Каллирои, отличавшейся своей красотой и благоразумием. К ней сватались тридцать славнейших юношей Беотии, но Фок раз за разом откладывал ее замужество, опасаясь насилия[29]. Наконец, поскольку те продолжали настаивать, он обратился к Пифийцу[30], чтобы тот сделал выбор[31]. Женихи оскорбились таким заявлением, бросились на Фока и убили. В суматохе девушка ускользнула и бросилась бежать по стране, а юноши ее преследовали. Девушка была случайно спасена земледельцами, на которых она наткнулась, когда они подготавливали ток для молотьбы: земледельцы спрятали ее в зерне[32], и таким образом преследователи прошли мимо. А спасенная подождала праздника Памбеотий[33] и тогда пришла в Коронею, села просительницей у алтаря Афины Итонии и рассказала об учиненном женихами беззаконии, указывая имя и отечество каждого из них. Тогда беотийцы стали жалеть девочку[34] и негодовать на юношей, так что те, узнав об этом, спаслись бегством в Орхомен. Когда же орхоменцы их не приняли, они бросились в деревню Гиппоты, что лежит на Геликоне[35], между Фисбой и Коронеей[36], и там жители их приняли. Тогда фиванцы послали требование выдать убийц Фока. Когда же те не выдали, фиванцы с прочими беотийцами начали войну[37], причем командовал Фед, на котором в то время лежало руководство фиванцами. Они осадили деревню, которая была неприступна, и когда находившиеся в ней были одолены из-за отсутствия воды, то захваченных убийц побили камнями, жителей деревни обратили в рабство[38], срыли укрепление и дома и разделили землю между фисбейцами и коронейцами. Говорят, что ночью перед взятием Гиппот с Геликона был неоднократно слышен голос, говорящий: «Я здесь», и что тридцать женихов узнали в нем голос Фока. И в день их казни, говорят, надгробный памятник этого старика в Глисанте сочился шафраном, а Фед — архонт и полководец фиванцев, — когда ему при возвращении из битвы сообщили, что у него родилась дочь, увидел в этом доброе предзнаменование и дал ей имя Никострата[39].

5. Алкипп был лакедемомянин родом. Женившись на Дамокрите, он стал отцом двух дочерей. Давая городу наилучшие советы, а также делая то, что требовалось лакедемонянам, он заслужил зависть политических противников, которые склонили на свою сторону эфоров ложными речами, будто Алкипп задумал уничтожить законы[40], и таким образом отправили этого человека в изгнание. И он покинул Спарту, но когда его жена Дамокрита хотела с дочерьми последовать за мужем, ей не дали этого сделать и имущество его забрали в общественное пользование, чтобы у девушек не было приданого. Но так как некоторые все равно сватались к девочкам из-за доблести их отца, то враги посредством постановления запретили кому бы то ни было свататься к этим девушкам, утверждая, что их мать Дамокрита часто молилась, чтобы ее дочери скоро родили сыновей, которые станут мстителями за деда[41]. Подвергаемая нападкам со всех сторон, Дамокрита выждала какого-то всенародного празднества, которое женщины справляют вместе с девушками[42], домашними[43] и младенцами, а жены[44] людей, облеченных властью, проводят ночь сами по себе в большом андроне[45]. Подпоясавшись мечом и взяв девушек с собой, Дамокрита пришла ночью, в священную пору, когда все были заняты таинствами в андроне, заперла входы, навалила к дверям много дров, которые те, другие, приготовили для праздничного жертвоприношения, и зажгла огонь. Когда мужчины прибежали на помощь, Дамокрита зарезала дочерей, а затем над их телами и себя саму. Лакедемоняне же, не имея ничего, на что можно было обратить свой гнев, выбросили тела Дамокриты и дочерей за границу[46]. Рассказывают, что сильное землетрясение[47] у лакедемонян случилось потому, что бог разгневался из-за этого происшествия.

[1] Все три города, Орхомен, Галиарт и Лебадия, лежат в западной части Беотии, на запад от озера Копаиды.
[2] Источник (и река) Геркина (иногда «Геркинна») играл важную роль в религиозных ритуалах в городе Лебадии. Ношение корзин с сакральными предметами было достаточно распространено во многих культах, не только Зевса. Омовение в Геркине было также частью культа оракула Трофония, о чем чуть ниже.
[3] У греков того времени было принято давать за невестой приданое (когда и как произошел переход к этому от более древнего обычая покупки невесты женихом — вопрос важный и, к сожалению, неясный). Отсюда и естественное предпочтение женихам-родственникам, дабы не распылять родовое богатство.
[4] То есть у Стратона были обширные родственные связи.
[5] То есть хотел вопросить оракул Трофония в Лебадии и таким образом снять с себя ответственность за выбор зятя. Оракул героя Трофония, хотя и уступал по авторитетности дельфийскому, был широко известен. Наиболее подробную информацию о нем дает Павсаний (Paus. IX.39). Желающий вопросить оракул должен был в течение нескольких дней жить в специальном помещении возле оракула, омываясь в Геркине, принося предварительные жертвы определенным богам и питаясь жертвенным мясом. Затем он спускался через тесный проход в подземную пещеру. Это испытание было так обставлено, что производило огромное впечатление: выползая из пещеры обратно, человек был обычно без ума от ужаса и не мог самостоятельно передвигаться. Жрецы усаживали его на так называемый «трон Мнемосины» и выпытывали, что он видел или слышал в пещере. Эта информация и составляла ответ оракула. Затем жрецы передавали этого человека сопровождающим его близким. «Взяв его на руки», пишет Павсаний, «они несут его в помещение, где он прежде жил, в храм доброй Тихи и доброго Демона. Подняв его на руки, они приносят его сюда, охваченного ужасом и в таком состоянии, что он не сознает самого себя и не узнает близких. Но впоследствии к нему вполне возвращается разум и даже прежняя способность смеяться.» (пер. С. П. Кондратьева). В рамках упорядоченной олимпийской религии Трофоний мыслился как герой, прорицатель и строитель (согласно Гомеровскoму гимну к пифийскому Аполлону (II.118) он вместе с братом построил храм Аполлона в Дельфах). Однако культ Трофония, несомненно, зародился как культ хтонического божества (имя Τροφώνιος, видимо, восходит к τρέφω — «вскармливать»). Как это часто случалось с такого рода божествами, Трофоний иногда мыслился как хтонический Зевс. Известно наименование «Зевс Трофоний», подобно «Зевсу Амфиараю» в святилище героя Амфиарая в Оропе.
[6] Списывая все на бога, Стратон дает понять, что он не винит Каллисфена и Феофана в произошедшем, с целью усыпить их бдительность. В греческом сознании зависть (φθόνος) богов была стандартным компонентом мироздания, уравновешивающим человеческую гордыню (ὕβρις). Если у человека все слишком хорошо в жизни, божество завидует этому и ставит зарвавшегося на место.
[7] θεράποντες. Этим словом часто обозначались не рабы, а слуги со статусом свободного человека. Очевидно, либо зависимые, либо нанятые.
[8] Очевидно, то же, что Киссуса, о которой Плутарх рассказывает в биографии Лисандра (Plut. Lys. 28). Там он сообщает, что в этом источнике был выкупан новорожденный Дионис. Название, вероятно, происходит от κισσός — «плющ».
[9] Добавляю для смысла.
[10] παῖς — «ребенок». При таком остром интересе женихов, следует полагать, что Аристоклею выдавали замуж, как только она достигла брачного возраста, а таковым в Греции считались 14 лет. Но даже и безотносительно к возрасту, воспитание греческих девушек было так ограничено, что с точки зрения греков-мужчин выдаваемая замуж девушка по своему развитию мало отличалась от ребенка (наиболее известный пример в литературе — жена Исхомаха в «Домострое» Ксенофонта).
[11] Фигура Фидона в классические времена была мифологизирована. Он — энергичный царь Аргоса, стремившийся превратить Аргос в город-гегемон Пелопоннеса. Геродот сообщает о Фидоне (VI.127), что тот был «самым дерзостным из всех эллинов»: однажды он прогнал с Олимпийских игр элейских судей (а именно элейцы организовывали эти игры) и руководил играми сам. Поскольку цари в Аргосе не обладали существенной самостоятельностью власти, а Фидон ее добился, греческая традиция (и в частности Аристотель в своей «Политике») рассматривает его как тирана, несмотря на вполне «законный» царский титул. В источниках царит путаница, не позволяющая однозначно датировать правление Фидона. Так, Павсаний (Paus. VI.22) говорит, что изгнание Фидоном судей произошло на восьмых Олимпийских играх, что соответствует середине VIII века до н. э. Геродот же упоминает о Фидоне потому, что сын Фидона Леокед сватался к Агаристе, дочери сикионского тирана Клисфена — событие, датируемое 570 г. до н. э. Заметим, что наш автор здесь свидетельствует в пользу ранней датировки: Фидон у него правит до основания Сиракуз, а это произошло никак не в VI веке.
[12] Т. е. был связан с Дександром узами гостеприимства.
[13] ἐρασταί. В греческой культуре были обычны сексуальные отношения между мальчиком и зрелым мужчиной (ἐραστής — «влюбленный», «поклонник»). Взрослый поклонник играл роль ментора, употребляя свое влияние, помогал своему протеже войти в гражданский коллектив полиса. В Спарте, например, наличие у каждого мальчика такого ментора не просто поощрялось, но и требовалось законом.
[14] Мифологического тезку мальчика — Актеона, превращенного Артемидой в оленя, — разорвали собаки. Налицо некоторое сходство сюжетов.
[15] Истмийские игры были посвящены Посейдону.
[16] Род, правивший Коринфом в VIII-VII веках до н.э. Бакхиады возводили свой род к Гераклу. Таким образом, Архий и сам, скорее всего, был Бакхиадом.
[17] Дельфийский.
[18] Πυθώδε. То есть к оракулу в Дельфы. Пифо — древнее название местности, где находился оракул. Выражение направления прибавлением частицы -δε было в греческом языке признаком особенности и пиетета (ср. современный русский язык, где для направления к своему дому используется уникальная грамматическая форма «домой»).
[19] Город Орей находился на северном побережье Эвбеи. «Гестиэя» было вторым, более древним названием этого города (см. Paus. VII.26.4), отсюда и название области Гестиэатиды.
[20] Гармостами назывались посылаемые Спартой наместники.
[21] Здесь имя дано в ионийском произношении. В спартанском варианте должно быть «Аристодам».
[22] Учитель в палестре.
[23] То есть во Фтиотиду, через пролив. Ширина пролива там всего около 7 км.
[24] Богини мщения.
[25] Период времени по окончании Пелопоннесской войны.
[26] По мифу, Амфитрион (впоследствии земной отец Геракла) случайно убил царя Микен Электриона, и за это Сфенел отправил его в изгнание.
[27] При чем здесь собственно Левктры — остается гадать. Видимо, по мысли автора бой с Халкодонтом произошел у Левктр.
[28] 371 г. до н.э.
[29] φοβούμενος μὴ βιασθείη — «опасаясь, как бы он(а) не претерпел(а) насилия». В оригинале неясно, кто будет подвергнут насилию, Фок или его дочь. Также неясно, кто причинил бы это насилие, поэтому сознательно оставляю расплывчатый смысл в переводе. Представляются три возможных истолкования, из которых мне самому представляется самым предпочтительным третье. 1) Под насилием подразумевается само принуждение дочери к браку. 2) Фок был так привязан к своей дочери, что беспокоился, что муж будет плохо с ней обращаться. 3) Фок опасался, что, когда он выберет зятя, отвергнутые женихи могут отомстить ему или его дочери. Такое случалось, как мы уже видели в первом рассказе. Нелишне также обратить внимание на параллель с мифом о сватовстве к Елене, где Тиндарей из тех же опасений взял с женихов клятву, что они не будут мстить.
[30] К Аполлону Пифийскому, то есть к Дельфийскому оракулу.
[31] Возможно, Фок пытается снять с себя ответственность, подобно Феофану в первом рассказе. В таком случае, фразу «опасаясь насилия» выше следует понимать в том смысле, что Фок опасался мести отвергнутых женихов (см. примечание Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден).
[32] σῖτος. Зерно или еще только сжатые колосья.
[33] Как следует уже из названия, все-беотийский праздник. Он справлялся как раз в храме Афины Итонии в Коронее. Значение эпитета «Итония» было неясно уже в древности.
[34] См. примечание Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден.
[35] Гора в Беотии.
[36] Тисба и Коронея лежат по разные стороны Геликона.
[37] Может показаться странным, что фиванцы начали войну по такому поводу, но древний читатель Плутарха не увидел бы здесь ничего невероятного. Фивы издавна добивались гегемонии над всей Беотией, возможно, даже объединения Беотии в один полис, аналогично Аттике. А ненаказанное убийство было делом очень серьезным, поскольку ложилось скверной на всю территорию полиса, в котором оно произошло. Таким образом, здесь фиванцы пользуются возможностью наказать непокорные Гиппоты, одновременно позиционируя себя как ревнителей всей Беотии.
[38] Ритуальный характер казни убийц, а также жестокость к их укрывателям, вновь указывают на то, что беотийцы таким образом избавляли Беотию от скверны убийства.
[39] Имя состоит из корней слов «победа» и «войско».
[40] То есть совершить государственный переворот.
[41] «Отца» в оригинале, но ясно, что речь идет об отце девушек.
[42] Возможно, следует переводить «со своими дочерьми».
[43] Имеются в виду домашние рабыни. У греков присмотр за ними возлагался на хозяйку дома.
[44] Перевод по смыслу. В оригинале (αἱ δὲ τῶν ἐν τέλει) этого слова нет. Исходим из того, что каждая замужняя женщина приходила на праздник в сопровождении дочерей, младенцев и рабынь, но мест собрания было несколько. В частности, для жен высокопоставленных людей (со всеми их дочерьми, младенцами и рабынями) таким местом был «большой андрон».
[45] Андроном называлась мужская половина в греческом доме.
[46] То есть с территории своего полиса.
[47] Вероятно, имеется в виду землетрясение, произошедшее около 464 г. до н. э., повлекшее множество жертв и почти полностью разрушившее Спарту. Вслед за землетрясением началось восстание илотов против ослабленной Спарты, которое удалось подавить лишь с большим трудом и с помощью союзников.