VIII

С того момента, как в северных провинциях царства Александра наступило успокоение, в его внешней политике происходит резкое изменение. Завоевание персидского царства доведено было до предельного конца. Не было ни стратегической, ни политической необходимости идти далее. Более того, покоренные области раскинулись так далеко, столько работы предстояло для их внутреннего сплочения, что остановиться на достигнутых результатах было бы, быть может, правильнее и целесообразнее всего. Но Александр стоял теперь как раз на пороге Индии. И вот он хочет осуществить свою давнишнюю мечту, завоевать страну, полную чудес. Военных затруднений это предпрпитие, в глазах Александра, не должно было представлять: жители Индии, правда, были храбры и воинственны, плодородная страна имела густое население, но, в политическом отношении, она была разбита на ряд независимых государств, постоянно враждовавших между собой.
Летом 327 г. царь вторично перевалил чрез Паропамис. В Бактрии оставлен был Аминта с 10.000 пехоты и 3.500 конницы. Александр усилил свою армию и двинулся в поход с 120.000 человек пехоты и 15.000 конницы.
Спустившись в долину Кофена (Кабула), он разделил свое войско: Гефестиона и Пердикку он послал вперед по прямому пути к Инду, чтобы обеспечить за собой переправу чрез него, сам же направился к долине, орошаемой северными притоками Кофена и населенным воинственными племенами. Здесь он взял, между прочим крепость Аорн (м. б. теп. Ранигат), недалеко от впадения Кабула в Инд, которую, по преданию, тщетно пытался завоевать даже Геракл, посетил Нису (теп. Джеллалабад), основанную, по сказаниям, Дионисом. Соединившиеся снова обе части войск перешли, в начале весны 326 года, Инд, вероятно, около Аттока. К востоку от него, между Индом и Гидаспои (теп. Джилам) расстилалось царство Таксила, примкнувшего к Александру. Но на Гидаспе начались бои. Здесь было царство могущественного Пора, не склонного подчиниться Александру. Пор занял со своим войском восточный берег Гидаспа. Александр, чтобы победить Пора, прибегнул к такому маневру: с большей частью своего войска он направился к такому пункту, у которого можно было перейти реку, не будучи замеченным, отряд же войска, под начальством Кратера, был поставлен против того места, где стоял Пор. Последний счел этот отряд за все македонское войско и не принял мер охраны на других местах берега.
Когда Александр уже переправился чрез Гидасп, Пор заметил свою оплошность и выслал против Александра отряд войска, под командой своего сына. Александр разбил этот отряд; сын Пора пал в битве. Теперь Александр обратился против самого Пора. Конница Александра превосходила конницу Пора, но у последнего было 180 слонов, которые могли представлять большую опасность для македонских лошадей, не видавших до тех пор слонов в таком количестве. Возможно, что, если бы Пор напал первым, он имел бы успех; но он ожидал, пока нападет Александр, который тем временем обратился против выстроенной вблизи реки кавалерии и разбил ее. Двинутые в дело слоны стали теснить македонскую фалангу. Но македонская конница обошла войско Пора с флангов и заставила его отступить на небольшое пространство, где озверевшие животные стали приносить вред своему же войску. Пор потерпел жестокое поражение. 20.000 человек и 10 слонов пало, остальное стало добычей македонян. Сам Пор, раненый, бежал на своем слоне. Александр бросился за ним; в это время изнуренный зноем, под ним пал его старый, верный боевой конь Букефал.
Александр, пришедший в восторг от проявленной в битве храбрости своего противника, послал к нему Таксила, с предложением сдаться. Пор замахнулся на него копьем. Лишь после крайнего истощения сил во время бегства, Пор сдался и велел отвести его к Александру. Когда царь увидал его идущим к себе, он поспешил ему навстречу в сопровождении немногих лиц своей свиты. После первых приветствий, Александр, как говорят, спросил Пора, как бы он желал, чтобы с ним обходились. "Как с царем", отвечал Пор. На это Александр) заметил: "Я готов поступить таким образом; требуй всего, чего тебе будет угодно". Пор ответил: "В одном этом слове заключается все". Александр всегда преклонявшийся перед мужеством, любивший меткие ответы, возвратил Пору его царство еще в увеличенном виде, и с тех пор оба царя стали верными союзниками.
Александр двинулся далее на восток, перешел реку Акесин (теп. Чинаб) и Гидраот (теп. Иравати) и достиг реки Гифасиса (теп. Биас), левого притока Инда, думая перейти также и его. Но солдаты отказались следовать далее. Они были изнурены непрерывными походами, а, главным образом, страдали от климатических условий страны. Немного македонян, говорит Диодор, осталось в живых, и эти были близки к отчаянию; копыта лошадей были стерты далекими походами; множество сражений притупило и сокрушило оружие воинов; никто не имел более греческого платья; лохмотья варварской и индийской добычи, кое-как сшитые друг с другом, прикрывали эти покрытые шрамами тела завоевателей вселенной; уже 70 дней шли сильнейшие дожди, сопровождаемые вихрями и бурями. Они слышали, что к северу от Гифасиса земля еще плодородная, но что далее к югу расти лается огромная пустыня, а за нею расположены новые царства, новые народы, с которыми предстоит опять борьба. У войска пропала охота - и это вполне естественно - вести борьбу до бесконечности. Достаточно и тех восьми лет, в течение которых шли беспрерывные войны. Пора домой. Александр призвал командиров отрядов и обратился к ним с такой речью: Так как они не желают следовать за ним далее, то он призвал их для того, чтобы пли убедить их в пользе дальнейшего похода, или быть убежденным ими, и возвратиться домой. Если прежние воины и его предводительствование кажутся им заслуживающими упрека, то ему нечего более говорить; для мужественного человека каждое дело должно быть доведено до конца. Если кому угодно знать конечный пункт его походов, он может сказать им: до Ганга, до моря на востоке теперь уже недалеко. Там он покажет своим македонянам морской путь к Гирканскому и Персидскому морю, к берегу Ливии, к Геракловым столбам. Границы, поставленные богами этому миру, должны быть границами Македонского царства, но теперь между противоположным берегом Гифасиса и восточным берегом предстоит покорить не один народ, а за ними до Гирканского моря бродят независимые орды скифов. Неужели македоняне боятся опасностей? Неужели они забывают о своей славе и надежде? Потом, когда мир будет покорен, он приведет их обратно в Македонию, богатых имуществом, славой и воспоминаниями.
Продолжительное молчание последовало за речью Александра. Наконец, один из полководцев, недавно еще отличившийся в сражении при Гидаспе, сказал следующее: Царь желает, чтобы войско следовало не столько его приказаниям, сколько своим убеждениям. Поэтому, он будет говорить не за себя и полководцев, которые готовы на все, но за массу войска; он будет говорить не для того, чтобы угодить ей, но чтобы сказать самому царю, какой путь для него и теперь и в, будущем будет самым верным. Его годы, его раны, доверие царя дают ему право говорить прямо. Чем более подвигов совершил Александр и его войско, тем необходимее положить этому предел. Старых воинов, оставшихся в живых, немного в войске, другие рассеяны по городам, мечтают о возвращении на родину, к отцу и матери, к жене и детям; там желают они прожить остаток своей жизни, окруженные близкими, вспоминал о своей богатое подвигами ЖИЗНИ, наслаждаясь славой и богатством, которые разделил с ним Александр. Такое войско не нужно посылать на новые войны; пусть Александр ведет его домой, где он увидится со своей матерью и украсит храм родины трофеями. Если он ищет новых подвигов, он снарядит новое войско и двинется с ним в Индию, в Ливию, к восточному морю, к Геракловым столбам, и боги даруют ему новые победы. Но лучший дар богов - умеренность в счастье; не врагом должен он бояться, но богов и их предопределения.
Наступило всеобщее волнение. Многие плакала при одной мысли о возвращении на родину. Но Александр был недоволен и распустил собрание. На следующий день он снова созвал его. Скоро, сказал он, он двинется далее; он не будет ни одного македонянина принуждать следовать за ним. Ведь у него осталось довольно храбрецов, жаждущих новых подвигов. Остальные могут идти на родину. Пусть они расскажут там, как они покинули своего царя среди вражеской земли. С этими словами Александр удалился в свой шатер и три дня не показывался македонянам в надежде, что настроение войска переменится, что армия решится продолжать поход дальше. Но македоняне, как им ни тяжело было чувствовать немилость царя, не изменили своего решения. Несмотря на это, царь, на четвертый день, принес жертву на берегу реки, чтобы освятить переправу. Приметы жертвы были неблагоприятны. Тогда царь призвал к себе старейших и преданнейших лиц своей свиты и объявил им, а чрез них и всему войску, что он решил возвратиться на родину. Македоняне от радости плакали и смеялись; столпившись кругом царского шатра, они прославляли царя, что он, всегда непобедимый, дал победить себя своим македонянам. В память того, до каких пределов он дошел, Александр приказал построить двенадцать высоких, как башни, алтарей, устроил пышные состязания и перешел чрез Акесин к Гидаспу, где закончил начатую уже ранее постройку городов Никеи, названную так в память его победы над Пором, и Букефалу (ок. теп. Дарапура), в память верного соратника своих походов, коня Букефала.
Еще непосредственно, вслед за победой над Пором, Александр отдал приказ строить корабли, материалу для чего в той местности было в изобилии. Теперь, поздней осенью 326 г., он с частью своих войск поплыл по Гидаспу; остальное войско, посаженное на корабли и врученное под команду Неарха, сопровождало его, Александр двигался быстро; он имел в виду покорить племена оксидраков и маллов. Во время штурма одного из городов царь едва не погиб. Защитники города укрылись в цитадели; Александр поспешил за ними с небольшим отрядом и взобрался на стену цитадели. Вдруг подломилась лестница, и царь, с немногими спутниками, оказался отрезанным. Вместо того, чтобы подождать пока подоспеет помощь, он спрыгнул вниз и сначала оставался совершенно один, а затем с теми, кто последовал за ним, бросился в атаку на неприятеля. Во время ее он получил рану в грудь и упал на землю. Один из лиц его свиты прикрыл Александра щитом, взятым из храма Афины в Илионе. Наконец, подоспели остальные македоняне к цитадели, и все защитники последней были перебиты. Царю, для извлечения стрелы, пришлось делать операцию. От большой потери крови он упал в обморок. Войско считало его уже умершим. В лагере, у устья Гидраота, происходило неописуемое волнение. Когда пришло известие, что царь еще жив, никто не хотел этому верить. А когда пришло письмо от самого царя, что он скоро возвратится в лагерь, солдаты сочли это письмо подложным.
Между тем, Александр чрез семь дней после операции, хотя рана еще и не закрылась, слыша о волнениях в войске, поехал в лагерь, не дожидаясь полного выздоровления. Весть, что Александр едет в лагерь, опередила его, но ей поверили лишь немногие. Царь, ехавший на лодке в особо устроенном для него шатре, приказал открыть его, чтобы все могли видеть царя. Прежде, чем он достигнул берега, он поднял, в знак приветствия, руку. Тогда войско радостно закричало; думали перенести царя с лодки на носилках. Но он приказал привести коня, а затем, когда подъехал на коне к шатру, соскочил, чтобы люди могли видеть его идущим. Трогали его ноги, руки, одежду, бросали повязки и цветы. Ликование было всеобщее...
Вполне оправившись, Александр продолжал поход, частью сухим путем, вдоль Инда, частью на судах, по реке. Битвы, которые ему пришлось здесь выдерживать, вызваны были отчасти религиозной оппозицией, поднятой брахманами, побудившими отпасть от Александра Мусикана, властителя большого и плодородного царства. Своеобразная, строго в себе замкнутая, чуждая всего иноземного, религиозная жизнь обитателей царства Мусикана, крепко сплоченная в нем каста жрецов - все это чрезвычайно затрудняло для Александра за дожить здесь прочные корни эллинской культуры. Но царь, отказавшись от намерения распространить свое господство над Индией, все же считал необходимым обеспечить за собой те области, чрез которые он прошел и которые он подчинил. Об этом свидетельствует ряд предпринятых им мероприятий. Царям Пенджаба, в том числе и Пору, оставлены были их царства, и они вступили как бы в вассальные отношения к Александру. Но остальные области, переданы были им в управление македонским сатрапам. Наиболее важные пункты, преимущественно у устьев рек, были укреплены. Насколько Александр был озабочен область в устье Инда связать возможно ближе со своим царством, показывают следующие его мероприятия: он приказал укрепить Патталу (теп. Гейдерабад) там, где Инд начинает разветвляться на несколько рукавов; построить в том месте корабельные верфи, чтобы создать здесь центр для торгового обмена со всей областью Инда. В Паттале Александр отправил третью часть своего войска под командой Кратера, сам же направился к морю, где его войско могло впервые наблюдать явления прилива и отлива. Он выплывал в океан, где принес в жертву Посидону быка, погрузив его в море, затем сделал возлияние из золотой чаши и также бросил ее в волны. Он молил морских богов милостиво принять в свое лоно его флот.
В конце лета 325 г. Александр отправил свой флот, дав поручение Неарху плыть по Индийскому океану к устьям Тигра и Евфрата, а сам свойском отправился чрез Гедросию (теп. Белуджистан), держась по возможности близко берега для того, чтобы поддерживать сообщение с, флотом. Этот поход бы л одним из самых трудных и опасных, потому что Гедросия, песчаная пустыня, была одною из самых жарких областей тогдашнего мира. До Пуры, главного города Гедросии, пришлось употребить 60 дней пути, чтобы пройти пространство около 750 верст. Войско страдало от жажды. Утешаться оставалось только одним: этот поход затмевал дела Семирамиды и Кира, единственных царей, прошедших, по преданию, с войском по этой дороге. Но в то время, как, по тому же преданию, у Семирамиды в результате похода осталось всего 20 воинов, а у Кира только 7, Александр потерял три четверти своего войска. Во время похода по пустыне солдаты однажды принесли Александру немного воды, которой им удалось достать, в шлеме. Царь в присутствии всех вылил воду на песок. Он не хотел утолять жажду, когда ею томились его воины. Один раз войско сбилось с пути, проводники не могли найти его; пришлось самому Александру отыскивать дорогу.
Из Пуры Александр двинулся в Карманию (теп. Кирман), где встретился с Кратером. Александр принес здесь благодарственную жертву за благополучное окончание индийского похода. Из Кармании он направился в Пасаргады (теп. Фаза), куда и прибыл зимой 325 г. Пребывание Александра в центре его царства было настоятельно необходимо. Накопилось много, за его отсутствие, всякого рода недоразумений, которым нужно было так или иначе помочь. Оказалось, что организация, данная Александром его царству, не вполне удовлетворительна, чтобы обеспечить за ним твердую сплоченность, чтобы парализовать повсюду сказывавшиеся сепаратистические стремления отдельных лиц и даже племен. Связь государства покоилась на личности царя, на его сказочных успехах, и эта связь готова была теперь, за время долгого отсутствия его в Индии, порваться. И не только в различных провинциях сатрапы и поставленные Александром правители позволяли себе превышать свои полномочия; нашелся один мидянин, который провозгласил себя великим царем. Александру пришлось принять крутые меры для водворения порядка.
Но если изменники должны быть наказаны, то верные друзья должны были быть награждены, а народы, населявшие огромное царство, должны были убедиться, что царю Азия была так же дорога, как и Европа. И вот в Сузах, в феврале 324 г., произошло величественное сочетание обеих частей света. Даны были великие торжества, на которые были приглашены сатрапы и военачальники со своими свитами, государи и вельможи Востока со своими женами и дочерьми, чужеземцы со всех сторон Азии и Европы.
Приготовлен был большой царский шатер. Верх его, затянутый разноцветными дорогими вышивками, покоился на 50 высоких, обложенных золотом и серебром и усыпанных драгоценными камнями, колоннах. Посредине шатра было оставлено пустое пространство. Вокруг шатра с обитых золотом и серебром перекладин свешивались драгоценные шитые ковры. Посредине накрыт был стол. На одной стороне стояло сто диванов для женихов; диваны покоились на серебряных ножках, а царский диван был из золота; напротив были места для гостей царя; кругом были расставлены столы для посольств, чужеземцев, войска, флота. Трубы из царского шатра подали сигнал к началу празднества, а гости царя - их было 9000 -· заняли места за столами. Снова звук трубы возвестил, что царь совершает возлияние богам; с ним вместе совершали возлияние его гости, каждый из золотой чаши - царского подарка. Опять звук трубы - и, по персидскому обычаю, вступило шествие покрытых покрывалами невест, и каждая из них приблизилась в своему жениху: Статира (или Барсина), дочь персидского царя к Александру, ее младшая сестра Дрипитида к его другу Гефестиону и т.д., в общем, 80 приближенных сподвижников даря получили в жены знатных персиянок. Пять дней праздники следовали за праздниками. Посольства и союзники доставили царю несметное количество свадебных подарков. Он также щедрою рукой рассыпал их. О невестах сиротах он заботился как отец, дал всем царственное приданое; все, которые женились вместе с ним в этот день, получили драгоценные подарки; все македоняне, женившиеся на азиатских девушках - таковых было до 10.000 - были освобождены от податей. Новые пиры, зрелища, в том числе и театральные, торжественные шествия, всевозможные увеселения наполнили следующие дни. Затем глашатаи возвестили, что царь принимает на себя долги своего войска; каждый должен записать ту сумму, которую он должен, а затем получить ее. Сначала записались немногие; боялись, что царь желает только узнать, кто живет слишком расточительно. Александр, оскорбленный таким недоверием, приказал расставить столы в различных пунктах лагеря, и разложить на них золото с приказанием уплачивать каждому, кто покажет счет, не спрашивал даже его имени. Для покрытия долгов понадобилась сумма около 20000 талантов. Одновременно с этим всеобщим погашением долгов царь роздал истинно царские подарки, тем, кто отличился своей храбростью, и верною ему службой.
В это время произошло трогательное, в своем роде, событие. Один из кающихся, из царства Таксила, удивленный могуществом Александра и его любовью к истине последовал за македонским войском, несмотря на нежелание своего начальника и насмешки товарищей по покаянию. Александр уважал этого человека имя его было Калан - за его серьезность, мудрость и благочестие. Калан был очень стар. В Персии он в первый раз в жизни почувствовал себя больным, и сказал царю, что прекраснее умереть прежде, чем физические страдания заставят его покинуть свой прежний образ жизни. Тщетны были возражения царя; он видел, что должен уступить. Он приказал воздвигнуть для Калана костер и приготовить все остальное с величайшей торжественностью. Сам Александр не хотел присутствовать при кончине дорого ему человека. Он только с изумлением заметил о смерти Калана: "Он победил более могущественных противников, чем я".
Пышные торжества окончились. Наступили будни, а с ними вместе пришло и недовольство македонян, которые негодовали на то, что Александр стал допускать в войско восточные элементы. В царской коннице гетеров был уже отряд, состоявший из бактрийцев, и других восточных племен; в так наз. агеме, представлявшей отборный отряд войска, были азиаты, вооруженные македонскими копьями. В Сузах царь отобрал еще 30.000 азиатских юношей для зачисления их в ряды македонского войска. Старым солдатам это было невыносимо. Взрыв недовольства произошел в июле 324 г. в Опизе (теп. Тель-Манджур?). Когда царь объявил там, что он отпустит ветеранов домой, щедро наградив их, все закричали: "все войско нужно отправить домой". Александр тогда обратился к войску со второй речью. Не для того, чтобы удержать вас, сказал он, буду я еще раз говорить с вами; по мне, вы можете идти, куда хотите. Я хочу только показать вам, чем вы сделались благодаря мне. Многое сделал для вас мой отец, но в сравнении с тем, что было совершено позднее, оно ничтожно. Мой отец оставил мне в сокровищнице немного золотых и серебряных сосудов, не более 60 талантов денег и 500 талантов долгу. Я сам должен был прибавить 800 талантов долгу, чтобы иметь возможность начать поход. Тогда, хотя персы господствовали над морем, я открыл вам Геллеспонт; я победил сатрапов персидского царя при Гранике; я покорил богатые сатрапии Малой Азии и дал вам возможность наслаждаться плодами побед; вам достались богатства Египта и Кирены; вашими сделались Сирия и Вавилон, Бактрия; вашими сделались сокровища Персии, богатства Индии и обтекающее вселенную море; из вашей среды вышли сатрапы, военачальники, стратеги. Что сам я имею, от всех этих битв, кроме пурпура и диадемы. Я ничего не приобрел для себя, и нет никого, кто мог бы показать мои сокровища, если он не покажет вашего имущества и того, что сохраняется для вас. И к чему мне накоплять себе сокровища, когда я ем, как вы едите, и сплю как вы спите. Многие из вас живут даже роскошнее меня, и не одну ночь должен я проводить без сна, чтобы вы могли спать спокойно. Или тогда, когда вы переносили труды и опасности, у меня не было забот и огорчений? Кто может сказать, что он перенес ради меня более, чем я перенес ради него. Пусть тот из вас, кто имеет раны, покажет их, а я покажу свои. Нет такого места на моем теле, где не было бы раны, π нет такого снаряда или оружия, которое не оставило бы шрама на мне. Мечом и кинжалом, луком и катапультой, камнем и палицей был я ранен, когда бился за вас, за вашу славу и обогащение и победоносно вел вас. по землям и морям, чрез горы, реки и пустыни. Я заключил брак одинаковый с вами, и дети многих из вас будут находиться в родстве с моими детьми. Я заплатил долги за всех вас, не спрашивая, как вы вошли в них, при таком жалованье и при такой крупной добыче. Многие из вас получили золотые венки, как вечное доказательство своей храбрости и моего уважения. А те, кто пали в бою, смерть их была славна и погребение почетно. Многим из них воздвигнуты на родине бронзовые статуи, а родители их пользуются большими почестями, освобождены от податей и общественных повинностей. Наконец, ни один из вас, под моим предводительством, не пал во время бегства. И теперь я думал отпустить тех из вас, которые утомлены войной, на удивление и на гордость нашей родине. Но вы хотите идти все. Так все и идите! И когда придете к себе домой, скажите, что вы своего царя, совершившего столько славных дел, покинули и предоставили защищать его побежденным варварам. Возвестив это, вы конечно, приобретете себе славу в глазах людей и, докажете свое благочестие перед богами. Вы можете идти.
Александр удалился в своей шатер и два дня не выходил из него. На третий день он призвал знатных персов, на которых он мог положиться и объявил их своими родственниками. Караулы во дворце были заняты персами и им была передана служба при царе. Македонянам был послан приказ очистить лагерь и Идти, куда они хотят, или, если они это предпочитают, избрать предводителя и выступить против Александра, их царя; когда они будут побеждены им, они поймут, что они без него - ничто.
Тут старые войска не могли более сдерживаться. Они пошли к царскому дворцу, сложили пред ним свое оружие, кричали и умоляли впустить их во дворец; они не сойдут с места, пока царь не смилостивится над ними.
Царь вышел к ним. Вперед выступил старый уважаемый офицер Каллин, чтобы говорить от имени всех. "Македонян всего более огорчает то, сказал он, что персы получили право называться родственниками царя, и целовать его, что такая честь никогда не доставалась на долю ни одного из македонян." Тогда сказал царь: "Всех вас я делаю моими родственниками и с этой минуты даю вам это звание". Он подошел к Каллину, чтобы поцеловать его. А его целовал каждый желающий македонянин.
Солдаты снова взяли свое оружие и с ликованием возвратились в лагерь. Потом было устроено богатое пиршество, во время которого царь произнес тост, прося богов о даровании согласия и единения в царстве македонян и персов.
После этого Александр отправил на родину 10.000 македонян - или старых, или инвалидов. Каждый их них получил в подарок талант серебра. Их дети, родившиеся в Азии, должны были воспитываться там. Ветераны отправились на родину под предводительством Кратера, который, в качестве правителя в Европе, должен был заменить Антипатра, впавшего в немилость, главными образом, из-за раздоров его с Олимпиадой, которая постоянно жаловалась на него сыну. Антипатр, правда, также жаловался на царицу-мать, на ее вмешательство в государственные дела. "Алтипатр не знает, что одна слеза моей матери может погасить тысячу его писем", заметил Александр.
В Экбатане, куда он прибыл, его посетило большое горе: во время одного празнества внезапно умер его ближайший друг, Гефестион. Три дня просидел царь над его телом, без пищи и питья. Позже тело Гефестиона сожжено было в Вавилоне, на костре, стоившем 10.000 талантов.
Все было теперь во власти Александра, и только одного недоставало ему: если не считать македонян, то для миллионов его подданных он был либо освободитель от чужеземного ига, либо завоеватель; ему не хватало религиозного освящения его власти. Александр достиг того, что он стал могущественным владыкой мира, но им он сделался благодаря собственной силе, а не Божьей милостью., И если Александр не мог быть царем Божьей милостью, то он хотел стать сам богом, по крайней мере, требовать от подвластных ему народов оказания ему божеских почестей. Ведь почитались же египетские фараоны, как боги. И оракул Амона приветствовал Александра сыном бога. Да и в греческом мировозрении не велика была пропасть, отделявшая человека от бога. Каждый основатель города у греков получал после смерти геройские почести; сами герои, о которых рассказывалось в сказаниях и которым повсюду в греческом мире воздвигались алтари и приносились жертвы, также до того жили на земле, как люди. С течением времени стерлось различие, между богом и героем. В начале IV в. спартанский полководец Лисандр на Самосе получил божеские почести; Дионисий младший, сиракузский тиран, приказал считать себя сыном Аполлона. Александр, завоевавший весь мир, разве меньше их по значению? Оракул Аполлона в Бранхидах, около Милета, не дававший прорицаний со времен Ксеркса, отверз теперь уста и подтвердил божественное происхождение Александра. То же самое изрекла эрифрейская сивилла Афинаида. Таким образом, притязания Александра на божеский культ узаконено было с богословской точки зрения. И теперь, когда царство Дария лежало у его ног, пришло время извлечь последствия из этих оракулов.
В 354 г. Александр обратился к жителям континентальной Греции с двумя требованиями, вызвавшими там большое возбуждение. Первое требование клонилось к тому, чтобы греки признали Александра божеством. В какую реальную форму требование было облечено, неизвестно; но признание должно было носить официальный характер, исходить от имени го с ухарства. Греки подчинились требованию, при чем спартанцы, по обычаю, дали лаконический, но характерный, ответ: Мы согласны, чтобы Александр, если он того желает, назывался богом. Сам Александр был достаточно, конечно, дальновиден, чтобы понимать, что подобного рода "божественность" может продолжаться лишь до тех пор, пока человек, желающий приобщиться к ней, имеет в своих руках силу. Второе требование состояло в том, чтобы греки вернули на родину всех изгнанников. Это требование было предоставлено на Олимпийском празднике 324 года полководцем Александра, Никанором, и среди массы собравшейся публики вызвало большое ликование, но в некоторых государствах было встречено с большим неудовольствием. С формально-правовой точки зрения это требование вряд ли можно было обосновать: для греков Александр был лишь верховным предводителем (гегемоном) их войск, их защитником, но ни в каком случае не законодателем. К тому же, осуществление этого требования на практике вызывало большие затруднения, в особенности в Афинах, где решено было попробовать этого требования не исполнять. Афиняне отправили с этого целью к Александру посольство, прося его не настаивать в отношении их на выполнении его требования, и царь, всегда с особенным вниманием относившийся к Афинам, согласился просьбу их удовлетворить.
Совершив зимой 324/3 г. поход против коссеев, обитавших к северу от Суз, Александр направился в Вавилон, чтобы там приготовиться к новым большим походам. Когда он приближался к городу, к нему вышли навстречу халдейские жрецы и просили его не вступать в Вавилон: "не ко благу будет ему прибытие", вещали они. Александр не придал веры их словам; они сказали: "тогда пусть он войдет, по крайней мере, не с восточной, но с западной стороны". Но царь и на это предостережение не обратил внимания: он полагал, что жрецы вообще не хотят, чтобы он был в Вавилоне, так как они не позаботились о порученном им восстановлении храма Бела и потому боялись наказания. В Вавилоне в Александру прибыли посольства от ближних и дальних народов: от греков, эфиопов, скифов, кельтов, иберов, либийцев, бруттиев, луканов, карфагенян, этрусков. В числе послов были, может быть, даже римляне. Александр, завоевавший в столь короткое время все персидское царство, совершивший поход в Индию, должен был возбуждать любопытство всех народов, принимавших в то время участие в мировой политике. Одни посольства прибыли, чтобы изъявить царю свою покорность и вручить ему дары, другие - чтобы просить его постановить окончательное решение по поводу их споров с соседними народами. Только теперь, по словам Арриана, царю и его приближенным начало казаться, что он - властелин над землей π морем.
Прежде всего, Александр обратил свое внимание на морские дела. Он приказал строить на Гирканском (Каспийском) море суда, которые должны были исследовать его границы. В Вавилоне он нашел финикийский флот, корабли которого, в составных частях их, были переправлены, по сухому пути, в Евфрат. Другие корабли были сколочены в Вавилоне, где устроена была гавань, могущая вмещать в себе до 1000 транспортных судов. С этим флотом Александр предполагал завоевать Аравию, о богатстве которой драгоценными предметами в древности имелись преувеличенные представления. Царь отправил сначала три корабля с целями рекогносцировки, но ни один из них не совершил полного объезда всей Аравии. Сам царь, по каналам, направился к морю и вблизи морского берега основал город. Там, однажды с царя упала в воду его диадема, символ царского достоинства; человек, принесший ему ее обратно, надел ее себе на голову и так поплыл. Это было дурное предзнаменование: диадема на голове чужого человека. Александр приказал бичевать его за то, что он надел диадему на свою голову, а за то, что он быстро и смело вернулся, с нею, он подарил ему талант денег.
В Вавилоне же Александр думал произвести реорганизацию своего войска, в основу которой было положено следующее начало: три первых и последний ряд фаланги должны был состоять из македонян, вооруженных длинными копьями, 12 же внутренних рядов должны были состоять из персов, вооруженных луком и дротиками. При таком распределении вся фаланга вмещала 26.000 человек. Наступление велось сомкнутой массой; затем в бою фаланга развертывалась тремя отрядами: слева и справа, в промежутках находились стрелки из лука для первого нападения издали, затем выступали копьеносцы; три первых ряда и последний оставались сзади в качестве резерва, и когда, после первой схватки, стрелки и копьеносцы отступали чрез промежутки и становились в свои ряды, вся фаланга сомкнутой массой двигалась на приведенного в расстройство неприятеля.
Уже эта организация армии должна была обратить внимание на себя. А далее стали распространяться слухи, что в провинции Средиземного моря посланы распоряжения о вооружении множества кораблей для походов в Италию, Сицилию, Иберию и Африку...
Александр лично руководил распределением новых персидских войск. Оно происходило в царском саду, причем царь сидел на золотом троне, в диадеме и в порфире; по обеим сторонам его размещалась его свита на более низких креслах с серебряными ножками; позади них, на значительном расстоянии, стояли евнухи в индийских одеждах, со скрещенными руками. Новые войска дефилировали отряд за отрядом и распределялись между фалангами. Так прошло несколько дней. В один из них царь, утомленный, поднялся с трона, оставив на нем свою диадему и порфиру, и пошел выкупаться в находившемся тут же бассейне. Согласно придворному этикету, за царем последовала свита; евнухи остались на своих местах. Немного времени спустя, появился какой-то человек, прошел спокойно сквозь ряды евнухов, поднялся по ступеням трона, надел на себя порфиру и диадему и сел на место царя. Как раз в это время вернулся царь и пришел в ужас, видя па троне своего двойника. Он приказал спросить его, кто он такой и что ему нужно. Тот продолжал сидеть неподвижно, тупо уставясь вперед и, наконец, сказал: "Мое имя Дионисий, родом я из Мессены; я обвинен и привезен сюда с берега в цепях, теперь бог Серапис освободил меня и приказал мне надеть порфиру и диадему и смирно сидеть здесь". Человека пытали, чтобы вырвать у него сознание в преступных замыслах, заставить его назвать своих соумышленников, но он продолжал утверждать, что то, что он сделал, ему приказано богом. Несчастного, у которого, очевидно, не все было в порядке в голове, казнили.
Это было в мае 323 г. Вавилон был наполнен тысячами новых войск, ожидавших выступления в поход. Флот, стоявший на якоре под парусами, почти ежедневно покидал место своей стоянки, чтобы приучить матросов грести и управлять кораблем. На этих маневрах любил присутствовать царь, отличая наградами победивших в состязании. Было возвещено, что поход должен начаться непосредственно за торжественными похоронами Гефестиона, Пришедшие от оракула Амона послы принесли ответ, что ему следует приносить жертвы как горою.
По получении этого известия, царь приказал приступить к торжественному погребению Гефестиона и к первым жертвоприношениям в честь его. Часть стен Вавилона была снесена; там, на пяти лежавших одна на другой террасах, возвышалось великолепное здание костра, доходившее до 200 футов высоты и стоившее 12.000 талантов. Все блестело золотом, серебром и пурпуром; на вершине костра стояла статуя сирены, певшая погребальные песни в честь усопшего. Костер был зажжен в присутствии Александра. За сожжением трупа следовали жертвы в честь героя Гефестиона, причем первое возлияние сделал Александр.
Следующие дни - опять празднества. Был назначен день для отплытия флота и начала похода в Аравию. Царь, согласно обычаям, принес жертву богам. Пока войско веселилось и пировало, он собрал к себе своих друзей на прощальный пир, который он давал адмиралу Неарху. После того как большинство гостей разошлось, пришел фессалиец Мидий, один из гетеров и просил царя почтить своим присутствием собравшееся у него интимное общество. Александр принял приглашение и за веселым пиром провел время до наступления утра. Вернувшись домой и выкупавшись, царь проспал до позднего дня. Вечером, как было условлено, он снова отправился к Мидию., и веселая попойка снова продолжалась до поздней ночи. Вернувшись к себе, царь почувствовал себя дурно. Он выкупался, немного поел и лег спать в лихорадке. Утром, на другой день он чувствовал себя плохо - его продолжала мучить лихорадка. Он приказал снести себя на своем ложе к алтарю, чтобы принести там утреннюю жертву, как это делал он ежедневно. Затем он лежал в своей половине, куда приказал явиться военачальникам, чтобы отдать им необходимые приказания насчет похода. Вечером он приказал нести себя на своем ложе к Евфрату прямо на корабль, на котором он думал отправиться в поход и плыть в расположенные на другом берегу сады. Там он выкупался. Лихорадка не переставала мучить его всю ночь.
На следующее утро, после купанья и утреннего жертвоприношения, царь перешел в свой кабинет и пролежал там весь день. К нему при ходил Мидий, старавшийся развлечь его. На другой день он приказал военачальникам явиться к нему. Вечером, немного поев, он лег спать, но всю ночь не мог заснуть - жар все усиливался.
Утром следующего дня, после купанья и жертвоприношения, в царю были допущены Неарх и другие офицеры флота. Царь объявил им, что, вследствие его болезни, отплытие придется отложить на один день, что за это время он надеется поправиться. Он остался в купальной комнате. Неарх сидел около его постели и рассказывал царю, о своем плавании по океану. Между тем, состояние его все ухудшалось, жар усиливался. Тем не менее, утром следующего дня, после купанья и жертвоприношения, он снова призвал к себе офицеров флота и велел им готовиться к отплытию. После вечернего купанья последовал страшный приступ лихорадки, и царь провел бессонную, мучительную ночь. Несмотря на это, он приказал вынести себя утром к большому бассейну и с трудом совершил жертвоприношение. Затем, он снова призвал офицеров, отдал им несколько приказаний, говорил с военачальниками о замещении нескольких офицерских мест, советовал им быть строгими в выборе.
Наступил день отплытия флота, а царь лежал больной. Отплытие пришлось опять отложить. Прошла тяжелая ночь. На следующее утро царь был едва в силах принести жертву. Он приказал военачальникам собраться в передних комнатах дворца, а старшим офицерам - на дворе. Себя он велел перенести из садов в дворец. Александр слабел с каждым часом. Когда военачальники вошли, он хотя и узнал их, но не мог уже говорить. Ночь, следующие день и ночь лихорадка не прекращалась. Царь перестал владеть языком.
Болезнь царя в лагере и в войске вызнала неописуемое возбуждение. Македоняне теснились около дворца, требуя видеть своего государя. Они боялись, что он уже умер, что от них это скрывают. Они не прекращали своих жалоб, угроз и просьб до тех пор, пока им не были открыты ворота. Затем, все они, по очереди, проходили мимо ложа своего царя, и он немного склонял голову, махал рукой, и глазами прощался со своими ветеранами. В тот же день некоторые на приближенных отправились в храм Сеρаписа и вопросили бога, не будет ли лучше царю, если его принесут в храм бога. Бог дал такой ответ: "Не приносите его; если он останется там, ему скоро станет лучше".
Проболев 13 дней, Александр скончался вечером 13 июня 323 года, прожив 32 года и 8 месяцев.
О событиях последних дней жизни Александра существует множество и других рассказов, но они мало достоверны. Так, ни одно достоверное известие не говорит о том, что Александр при смерти сделал какие-либо распоряжения на словах, или с помощью знаков, о порядке наследования в государстве, о регентстве или о каких-либо ближайших мероприятиях. Предполагать чего-либо подобного и нельзя, если вдуматься в ход болезни Александра. Она наступила внезапно, и царь, по-видимому, сначала не считал ее серьезной, тем менее смертельной. Ухудшение болезни шло очень быстро, и тут Александр уже утратил ту силу и энергию ума, которая обнаружила бы ему последствия его смерти, если он почувствовал ее приближение. Безмолвное прощание со своими македонянами было последним усилием угасавшего сознания царя.
Спустя несколько недель, тело Александра было предано торжественному погребению. Тогда же решено было перевезти останки царя, в сопровождении торжественной погребальной процессии, в храм Амона, в Египет. К концу года все приготовления были окончены. Была выстроена роскошная огромная колесница, на которую должен был быть поставлен гроб. Колесница ехала в сопровождении большой свиты. Огромные толпы народа стекались на дорогу. Между македонянами ходило поверие, что та страна, в которой тело Александра найдет себе могилу, будет счастливее и могуществен нее всех других. Шествие направилось в Египет чрез Дамаск. Правитель Египта Птолемей со своим войском выступил в Сирию навстречу телу царя. Оно было отвезено в Мемфис, чтобы покоиться там до тех пор, пока роскошная царская усыпальница в Александрии будет готова принять его.
После Александра не осталось наследника престода, который был бы правоспособен занять его трон. Супруги гречанки или македонянки у царя не было; от его законных жен - персиянок у него детей не родилось; правда, Роксана была беременна. Незаконному сыну Александра, прижитому им от Барсины, дочери Артабаза, шел восьмой год, но он не мог наследовать престола. Оставался в живых брат Александра, Арридей, прижитый Филиппом от фессалийской уроженки Филинны. Это был слабоумный юноша. Оставались в живых еще три дочери Филиппа. Решение вопроса о том, кто будет наследником престола, зависело, по македонскому праву, от войска. Присутствовавшие в Вавилоне офицеры высших рангов высказывались за то, чтобы подождать разрешения от бремени царицы Роксаны и, если она родит мальчика, его и признать преемником Александра. Но македонская пехота не хотела и слушать о сыне Александра от азиатки. Войско заняло дворец. Дело кончилось компромиссом: царем был признан Арридей, под именем Филиппа, но и за ожидавшимся сыном Александра от Роксаны оставлены были его права. Когда Роксана вскоре после того родила мальчика, названного в честь отца Александром, он также был провозглашен царем, и наряду с Филиппом признан был владыкой государства.
Уже вопрос о престолонаследии, возникший после смерти Александра, не предвещал ничего доброго для его царства. Последовавшие затем раздоры между вельможами и мятеж войск привели быстро к его падению. Государство, созданное Александром распалось на его составные части. Быть может, этого и не произошло бы, если бы Александр оставил после себя способного царствовать наследника, при котором его государство имело бы достаточно времени, чтобы внутренне окрепнуть.