КАКИМ ОБРАЗОМ ВИЗАНТИЯ СТАЛА СТОЛИЦЕЙ ФИЛОСОФОВ

Закрытие Афинской неоплатонической школы Юстинианом в 529 г. по P. X. связано с борьбой против воинствующего язычества, однако это событие не означало со стороны христианской империи стремления реформировать в религиозном духе высшее образование, как, впрочем, и образование среднее и начальное.
Мы плохо знакомы с начальными ступенями образования, но есть основания полагать, что на этом уровне античная традиция не пресекалась. В любом случае, многие свидетельства указывают на то, что Гомер оставался главным изучаемым автором. Михаил Эфесский (XII в.), друг Анны Комниной, который известен благодаря своим комментариям на Аристотеля, сообщает нам, что мальчики в школе должны были заучивать Гомера наизусть: средняя норма составляла 30 строк в день, но самые блестящие ученики могли доходить до 50 строк. Со своей стороны, Михаил Пселл начал читать Гомера в возрасте восьми лет и через год уже прошел всю Илиаду.
Относительно высшего образования мы осведомлены намного лучше, чем относительно образования начального и среднего. При этом употребление термина "университет" для обозначения того типа учреждений, которые обеспечивали такое, более углубленное, образование, сомнительно: преподаватели риторики, права или философии, иногда нанимаемые и оплачиваемые гражданскими властями, проводили как частные лица занятия с учениками, привлеченными их личной репутацией.
Во времена наибольшего процветания Римской империи главные школы греческих провинций находились в Александрии, Антиохии, Афинах, Эфесе и Смирне. Были и другие, - но гораздо менее значимые, - в Пергаме и в Византии. К концу V в. ситуация изменилась.
В то время как Эфес, Пергам и Смирна полностью утратили свою известность, Афины (см. Часть шестую, главу "Платонизм", с. 653-654) оставались влиятельным центром. В Афинах преподавание философии сохранялось в течение VI в.; даже если эдикт Юстиниана (529) был менее эффективен, чем это можно предположить, нет никаких данных, свидетельствующих о том, что высшее образование продолжало существовать в прежних формах далее первой половины VI в.
Александрия (см. главу "Платонизм", с. 694-696), Антиохия и Газа были на привилегированном положении. Существовала школа права в Бейруте, но она, судя по всему, не пережила землетрясения, опустошившего город в 551 г.
В Александрии традиция оставалась живой дольше, чем где-либо в другом месте (как это можно было видеть в предыдущей главе), ибо там отмечаются проявления активности вплоть до арабского завоевания 641 г. Интеллектуальным авторитетом Александрии, даже если он не был уже таким, как прежде, объясняется тот факт, что именно этот город стал основным очагом философской и научной аккультурации арабов, начиная с первых лет владычества Омейядов. Великие арабские мыслители читают Аристотеля глазами его александрийских комментаторов. Они также знакомы с творчеством Филопона (см. главу "Платонизм", с. 695).
Философская активность Антиохии известна преимущественно благодаря Либанию (314-393), наиболее знаменитому ритору своего времени; среди его учеников - Феодор, который был епископом Мопсуэстийским в период между 390 и 428 гг. и стяжал особую известность своими трудами по аллегорической экзегезе Библии, и, возможно, сам Василий Кесарийский (см. выше, с. 803). В 526 и 528 гг. в Антиохии произошли землетрясения; в 540 г. она была захвачена и разграблена персами.
В Газе наиболее известным главой школы является Прокопий (ок. 465 - 529); сохранилась только часть его произведений. Будучи ритором, Прокопий написал ряд комментариев, в том числе In Isaïam prophetam, In Genesin, где он возобновляет ожесточенную полемику, направленную против учения о вечности мира, которую он уже вел в рамках своего опровержения Начал теологии Прокла. Два других представителя "школы" в Газе заслуживают отдельного упоминания вследствие того, что написали философские диалоги, вдохновившись Платоном, так что некоторые места в этих диалогах отражают идеи Платона и близки ему по стилю; диалоги эти направлены против идей, развивавшихся в неоплатонической школе Александрии. Речь идет об Энее (ок. 450 - 534), написавшем диалог Теофраст, посвященный бессмертию души, и о Захарии (465/466-550), авторе диалога Аммоний, посвященного сотворению мира.
Эней проходил курс обучения у Гиерокла, ученика Плутарха Афинского (см. выше, с. 691), в Александрии. Его Теофраст - это диалог между язычником Теофрастом, христианином Евксифеем и Эгиптом (последний практически не участвует в беседе). Диалог можно разбить на три части. После "драматического" введения следует первая часть, посвященная рассмотрению метемпсихоза и его сложностям; в этой части приводятся соответствующие мнения Платона, Плотина, Гарпократиона, Порфирия, Боэта, Нумения, Ямвлиха, Сириана и Прокла. Далее идет вторая часть, посвященная изложению ряда христианских апорий, опровергающих языческие учения, и это изложение завершается следующим признанием Теофраста: отныне он чувствует себя убежденным и отказывается от философии, чтобы обратиться в христианство.
Уроженец Газы, Захария отправился сначала в Александрию, чтобы посещать школу Аммония, сына Гермия (см. выше, с. 695). Затем он продолжил риторическое и юридическое образование в Бейруте; в Газу он вернулся в 491 г. и занялся там адвокатской деятельностью. Захария стал епископом Митиленским, и это дало ему право участвовать в Константинопольском соборе в 536 г. Его Аммоний - диалог, написанный с целью опровергнуть учение о вечности мира, которое исповедовалось в Александрии неоплатоником Аммонием, сыном Гермия, учеником Прокла. Положение, отстаиваемое Аммонием, совпадает с положением Прокла, согласно которому творение сводится к причинной связи, не зависящей от божественной воли. Захария цитирует Тимея, Федона и Федра Платона, приводит различные теории Аристотеля и ссылается на Василия Кесарийского и Григория Нисского.
Таким образом, видно, что города Среднего Востока и Малой Азии играли значительную роль в деле распространения античной культуры, и так было, пока юго-восточные провинции не попали в руки арабов. Только тогда Константинополь занял неоспоримое положение в сфере образования и культуры.
Многое указывало на то, что будущее свое развитие философия получит в Византии. В 330 г. Константин основал "университет", так называемый Капитолийский. В феврале 425 г. эдиктом Феодосия II ему была предоставлена возможность расширения. Императорский эдикт, судя по всему, придавал привилегированный статус учебному заведению, где учителя и их ученики могли бы заниматься предметами, входящими в систему высшего образования. В период с 425 по 1453 гг. этот "университет" оставался плодотворным учебным центром и столпом классической традиции в пределах византийского мира. И хотя на протяжении веков "университет" претерпевал многочисленные преобразования и знал как взлеты, так и падения, он всегда оставался верен тому духу, который был предопределен его учреждением. В основании системы обучения лежали свободные искусства: геометрия, арифметика, музыка и астрономия; на ее вершине находились риторика, философия и право. Философия была представлена весьма скудно. При Феодосии II ей была посвящена только одна из двадцати кафедр; та же самая картина наблюдалась и при императоре Ираклии (610-641), когда эту кафедру возглавлял "вселенский учитель" (титул, изначально закреплявшийся за преподавателями права в Бейруте) Стефан (см. Часть шестую, главу "Аристотелизм", с. 757), ученик Иоанна Филопона, прибывший в Александрию, где он и получил образование. Роль "университета" в обществе всегда была одна и та же - сформировать образованную элиту, из которой император мог бы набирать персонал чиновников. Вот почему философия в этом учебном заведении была ориентирована на метафизику в меньшей степени, чем на предметы позитивные (quadrivium римлян): хороший философ - это хорошо эрудированный человек (по-гречески polyhistor), способный преподавать как можно больше разнообразных предметов; он также - и в первую очередь - ритор, в совершенстве владеющий искусством описаний, сочинения надгробных речей, панегириков в честь императора и различных трактатов, в основе которых лежит умение убеждать. Однако в этом учебном заведении всегда будут игнорироваться церковные предметы, точно так же как и в высшей школе, созданной в середине IX в. басилевсом Феофилом во дворце Магнавра (см. ниже, с. 833-834).
Если же попытаться найти некий центр религиозного образования, в котором бы оно осуществлялось в противовес светскому образованию в императорском "университете", то мы обнаружили бы его скорее не в монастырях, где, конечно, было много школ, но школ, закрытых для мирян, а в таком весьма своеобразном учреждении, как патриаршая школа.
Монашество в форме строжайшего аскетизма стремительно развивалось в Восточной Церкви. Его авторитет возрос до такой степени, что императорам и патриархам приходилось считаться с точкой зрения монахов при принятии решений по самым важным вопросам церковного и религиозного порядка в целом. Монастырский аскетизм, пребывавший в нерасторжимой связи с определенного рода мистицизмом, сохранял более или менее тесные контакты с философской традицией, как это можно видеть на примерах Диадоха Фотикийского (V в.), св. Дорофея (VI в.), Иоанна Карпатосского (VII в.), св. Иоанна Лествичника (ок. 525 - 605), Иоанна Раифского (его почитателя), Илии Экдика (VIII в.). В еще большей степени несут на себе печать философии творения Леонтия Византийского (ок. 475 - 542/543) и особенно Максима Исповедника (580-662), который снова берет на вооружение - стремясь внести в них ясность - многие идеи Псевдо-Дионисия и которым вдохновляется Иоанн Скотт Эриугена в своем сочинении Перифюсеон, способствуя тому, чтобы Максим Исповедник стал известен миру латинского Средневековья.
Истоки патриаршей школы, еще недостаточно проясненные, быть может, надо искать в VI в.; в любом случае, в VII в. эта школа существует как уже сложившееся учебное заведение. Учителя назначались в нее не сенатом, который представлял гражданскую власть, в частности и в вопросах образования (как это было в случае "университета"), а патриархом, т. е. властью церковной. Патриаршая школа была открыта влиянию со стороны светской культуры, однако лишь в очень ограниченной мере, так как Фотий и Пселл в этом отношении не являются сколько-нибудь характерными фигурами.