Греческая философия появилась на свет в Милете, в Малой Азии, в начале VI в. до P. X. Здоровое и живое дитя, она вскоре стала известна за пределами своей родины: в соседних областях Азии, на островах Эгейского моря, в западных колониях-в Италии и Сицилии, - и наконец в Афинах. До того как философия приобрела "институциональный" характер, до того как возникли школы, или направления, различные мыслители, влюбленные в эту прекрасную юную особу, не были совершенно изолированными друг от друга: одни оказывали влияние на других, складывались отношения ученичества, да и разногласия создавали между ними определенные связи. Так постепенно устанавливалась традиция.
Первую фазу развития греческой философской традиции составляет то, что принято называть "досократической философией". Эта фаза делится на три периода. В первый, решительно новаторский период выдвигались блестящие и смелые гипотезы, не всегда подвергаемые строгой критике. Далее последовал период испытания: честолюбивым устремлениям стала угрожать опасность со стороны проницательного и приверженного чистому разуму врага, который едва не сбил философию с пути. Наконец наступил период консолидации, когда мыслители, сознавая плодотворность гипотез и могущество разума, попытались построить системы, основанные на воображении и опыте; системы эти разум укрепил в достаточной мере, чтобы они могли выдерживать его же нападения.
Чем была философия в годы своей юности? Каковы достижения первых в западной традиции философов - достижения, и поныне достойные уважения и восхищения?
С самого начала следует признать, что, строго говоря, ответить на эти вопросы можно лишь гадательно. Тексты досократиков почти полностью утрачены: в нашем распоряжении сегодня только жалкие фрагменты (как бы ни были они интересны по содержанию), сохраненные для нас более поздними авторами, фрагменты неизменно притягательные, но крайне трудные для интерпретации. От этих хрупких изящных сосудов остались одни только выщербленные, покрытые царапинами черепки. Как распознать их изначальную красоту? Правда, мы можем обратиться к свидетельству довольно богатой "доксографии", т. е. к первым опытам истории философии, сделанным самими греческими авторами; но эта доксография, ценность которой неоспорима, тоже создает немалые трудности.
Никакая история досократической философии поэтому не может быть окончательной. И все-таки попытаемся предложить читателю еще одну. Уж очень значителен сам предмет. Трудности велики, но без трудностей жизнь - даже для историка древней философской мысли - была бы невыносимо скучна.
Греческие мыслители, согласно Аристотелю, делили философию на три части: логика, или исследование разума во всех его проявлениях; этика, или исследование нравов и практической жизни; физика, или исследование природы, physis, во всех ее формах. Сообразуясь с этим трехчастным делением, философов-досократиков рассматривали как мыслителей, исследовавших природу, т. е. как physikoi. Казалось бы, "физика" относится скорее к науке, чем к философии. (Современная физика не только название, но и содержание свое заимствовала у греческой physikē.) Но различие между наукой и философией было незнакомо досократическим философам, чье самобытное творческое мышление не потерпело бы академических границ.
Physikos/φυσικός исследует physis/φύσις, природу. Цель его довольно проста: он хочет описать и объяснить естественный мир. Эта грандиозная задача предполагает конкретные исследования - астрономию, метеорологику (или исследование метеоров), минералогию, ботанику, зоологию и, наконец, антропологию, включающую в себя объяснение социальных, культурных и политических аспектов человеческой жизни. Кроме того, physikos должен интересоваться общими проблемами - проблемами, которые в большей степени связаны с философией. Как возник мир? Как он развивался? Каково его неочевидное для наблюдателя устройство, каковы его элементы и начала? В Метафизике Аристотель попытается проанализировать глубинную природу субстанций; в Истории животных он опишет, в частности, внутреннее строение ракообразных, - в каждом из этих опытов он будет преемником досократических physikoi.
Само собой разумеется, что все первые physikoi потерпели неудачу. Если они имеют право на наше внимание, то никак не из-за своих успехов, не из-за истин, ими открытых. Они заслуживают с нашей стороны безграничного уважения, потому что отважились изучать природу ради нее самой и при исследовании природы впервые применили подход и метод, которые в дальнейшем стали подходом и методом науки и философии. Очень упрощенную характеристику этого метода можно разбить на три следующие рубрики.
Первая рубрика совершенно банальна - и вместе с тем исключительно важна. Досократики открыли саму идею науки и философии. Они рассматривали мир и природу рациональным образом: природа воспринималась ими как упорядоченное и представляющее единую систему целое, история которого может быть описана и в принципе объяснена, а составные части, несмотря на их бесконечную сложность и дифференцированность, доступны для понимания и могут быть предметом синтезирующих теорий.
Мироздание - не хаос. За видимым, внешне причудливым многообразием его строения кроется внутреннее единство; превратности его истории оказываются в действительности результатом законосообразного развития. И объясняются это единство строения и эта законосообразность истории не божественной волей. Physikoi, конечно, не отрицали, что боги существуют; но они в корне изменили понятие о них: традиционные функции божеств олимпийского пантеона - гром и молнии Зевса, Посейдоновы землетрясения - получили естественное толкование, стали рассматриваться как явления самой природы, а не как внешние вмешательства божественной силы. Создатели греческих и восточных мифов, без сомнения, хорошо известных первым physikoi, тоже усматривали в мире определенного рода единство. Но для них единство вносилось в мир и поддерживалось богами. Именно в этом конкретном вопросе physikoi достигли решительного прогресса: они были убеждены, что историю и устройство мироздания нужно объяснять сообразно внутренним, естественным началам. Божественным пусть занимается религия; наука должна оставлять его в стороне.
Эти внутренние начала должны быть также систематичными, причем в достаточно сильном смысле. Если для традиционной мифологии Зевс - виновник грома, а брат его творит землетрясения, то physikoi считают, что все многоразличные явления природы можно понять исходя из одних и тех же начал: поскольку природа есть некая целостность, обнаруживающая свойства системы, начала эти должны быть организованы системно и единообразно.
Кроме того, научное объяснение стремится к максимальной простоте: изыскиваются начала как можно более экономные. Природа показывает себя во всем своем многообразии; но ее элементы малочисленны. Мир вмещает поразительную множественность событий; по ту сторону множественности находятся немногие начала движения, немногие разновидности изменения.
Объяснения внутренние, систематичные, экономные - вот чудесное прозрение первых философов. Даже если их конкретные объяснения наивны, странны и порой вызывают недоумение, глубина этого прозрения восхищает, - оно достойно того разумного животного, каким является человек.
Вторая рубрика имеет отношение к научному языку. Ученые всегда говорили и будут говорить на своем, особом языке, так как специальный язык, необходимый инструмент науки, служит для выражения понятий, без которых ученый не может мыслить. Многие из этих ключевых понятий были созданы досократиками: среди них понятия мир (kosmos), природа (physis), начало, или принцип (arkhē), разум (logos).
Образовать понятие мира - всего, что существует, - замечательный подвиг; еще более замечателен выбор слова для выражения этого понятия. Слово kosmos происходит от глагола, означающего "вносить порядок", "устраивать", - Гомер пользуется им, когда говорит о греческих полководцах, выстраивающих своих воинов. Kosmos, таким образом, должен быть упорядоченной структурой. Слово kosmos/κοσμος обозначает также, в обыденном языке, "украшение", "наряд": kosmos - структура украшенная. Итак, в понятии мира, выражаемом словом kosmos, есть эстетический аспект и аспект рациональный: мир, как звездное небо, красив и непостижим. Не надо думать, что эти два аспекта совершенно различны.
Природа, physis, противополагается искусству, tekhnē/ τέχνη: естественные предметы не изготовляются, как искусственные, - они развиваются, взрастают. (Существительное physis производно от глагола phyein, "взрастать".) В понятии physis, таким образом, различены естественное и искусственное и указан принцип этого различения: естественные предметы "взрастают", т. е. они имеют в себе самих начало развития или движения. Но противопоставлением tekhnē не исчерпывается содержание термина physis. Можно говорить о physis вообще или о physis чего-то конкретного - например, о physis крови, или грозы, или слона. В этом смысле physis объекта X тождественна сущности X, главнейшим чертам X, от которых зависят все его свойства. Physis крови, следовательно, тождественна ее химическому составу и может быть охарактеризована формулой, уточняющей, каковы основные элементы крови и в каких пропорциях они смешаны.
Одна из главных задач науки - проникнуть внутрь вещей, чтобы раскрыть механизм их функционирования. Исследования, посвященные physis, полностью соответствуют этой научной задаче.
Поскольку physis есть внутреннее устроение вещей, она предстает как начало (arkhē). Но слово arkhē/ἀρχή в обыденной речи было двусмысленным: оно обозначало и "начало во времени", и "управление". Прежде всего, можно поставить вопрос, каким образом нечто обрело начало, и physikoi пытались выяснить, как началась сама вселенная, т. е. они задавались вопросом об arkhē мира. Но разыскание arkhai не ограничивается исследованием происхождения, так как arkhē - больше, чем отправной пункт: arkhē всякой вещи влияет на ее развитие или даже определяет ее будущее; это элемент управляющий, и его специфическое свойство передается тому, чем он управляет.
Поэтому когда Фалес, первый physikos, говорил, что arkhē мира - вода, он подразумевал, что мир вначале состоял из одной воды; что этот изначальный состав предопределил последующее развитие мироздания и что, обращаясь к специфическому свойству воды, можно объяснить все природные явления. Всякая история начинается с arkhē: "Был некогда..." Но в этом начале, arkhē, присутствует цель, объяснению которой оно должно служить.
И, наконец, четвертое греческое слово; его недаром боятся все переводчики. Это слово logos/λόγος. Logos происходит от глагола legein/λέγειν - "говорить", "сказывать". Logos, таким образом, может состоять в том, что сказано, в суждении. В этом смысле logos философа тождествен с его теориями. Затем, постольку, поскольку говорят о каком-то предмете, существуют logoi вещей: найти logos грозы означает описать грозу, объяснить, что такое гроза и почему она бывает такой-то или такой-то. В этом смысле logos равнозначен экспликативному описанию, разъяснению. Но если что-то говорят - если производят logos, а не звуки, лишенные значения, - если что-то объясняют, то в любом случае проявляют свой разум. Следовательно, слово logos может быть применено к способности, благодаря которой мы говорим о вещах и объясняем их: logos - это сам разум. (От слова logos будет образовано наименование logikē/λογική - "логика".)
Logos, понимаемый как "разум", подводит нас к третьей рубрике: досократовские physikoi были жрецами в храме разума. Они поистине были разумными живыми существами, и вот в каком смысле. Не довольствуясь тем, чтобы придумать гипотезу или изложить теорию, они всегда стремились подкрепить свои высказывания аргументами. (Это стремление обнаруживается в их языке: логические частицы gar/γάρ, ara/ἄρα - "ибо", "следовательно" - скрупулезно отмечают ход их рассуждений.)
Теперь мне пора уточнить, что я утверждаю и чего не утверждаю. Я не утверждаю, что досократики были логиками или что они размышляли над правилами вывода. Первым логиком станет Аристотель, и, хотя досократики заботились о строгости рассуждений, у нас нет никаких свидетельств того, что они интересовались самой логикой.
Я не утверждаю также, что physikoi были блестящими и проницательными критиками, или полемистами, что им доставляло удовольствие мощью собственного разума сокрушать чужие теории. Такое явление мы будем наблюдать у Платона. Что касается досократиков, то даже если они иногда оказывали влияние друг на друга, а порой сознательно отвергали теории своих друзей, в их сочинениях нет и следа подлинной критики.
Наконец, я не утверждаю, что первые physikoi нашли удачные доказательства - доказательства, в которых посылки истинны или, по крайней мере, вероятны и заключение следует из посылок с необходимостью или хотя бы с вероятностью. Почти все доказательства physikoi неудовлетворительны: заключение не вытекает из посылок, посылки не истинны. (Или еще хуже: доказательство может быть настолько сбивчивым, настолько неясным, что даже трудно судить, истинны ли посылки и следует ли из них заключение...) Это печально, но не удивительно: доказательства любого философа по большей части неудовлетворительны.
Как я уже говорил, physikoi не были догматиками, они не изрекали своих учений наподобие оракулов или ex cathedra[1]. Наоборот, они старались подтвердить эти учения, обосновать их. Система мироздания должна быть отражена в системе мысли: если мир организуется и объясняется посредством законов природы, то философия и наука должны управляться и структурироваться законами мышления.
Разумность, понимаемая в таком смысле, может показаться чертой довольно распространенной и малопримечательной. Но это как раз самая примечательная черта physikoi, редчайшая черта. Ирландский философ был прав, говоря, что "немногие думают, но у всех есть мнения"[2].
И еще два замечания.
Нижеследующие страницы не содержат полной истории досократической философии. На творчестве некоторых мыслителей, заслуживающих внимания, я останавливаться не буду; а что касается самых именитых, то немалую часть их мнений придется оставить в стороне. Я сосредоточусь на понятиях, положениях, доказательствах, которые с точки зрения истории философии сегодня представляются наиболее значимыми. Надо подчеркнуть, что эта точка зрения не совпадает с точкой зрения самих досократиков. (К тому же я был постав-леи перед необходимостью жесткого отбора, а всякий отбор в определенной мере субъективен.)
Наследие досократиков сохранилось, как я уже сказал, в основном в виде фрагментов. Почти все тут сомнительно, и все спорно. На последующих страницах мы не будем разбирать различные интерпретации; больше того, стиль изложения, возможно, создаст впечатление полной уверенности, впечатление, разумеется, обманчивое. Я прошу читателя быть снисходительным и постоянно помнить, что добрая половина специалистов не согласилась бы с тем, что он только что прочел; пусть он не забывает, что предложенной ему интерпретации можно противопоставить другие, соперничающие с нею, столь же продуманные и, может быть, более изящные.