В песне же тридцать пятой враждебного ратоборцу
Эроса ты отыщешь вместе с убийством вакханок!

Дериадей же могучий неистово бился в сраженье,

На воителей Вакха индов царь ополчился,

То их копьем длиннотенным сражая, то разрубая

Жалом меча изострым, то мечет он горные глыбы,

То испускает из лука метко разящие стрелы.

Так он бился свирепо меж городских укреплений,

Дериадей-копьеборец. Вопль стоял многошумный

С той и другой стороны, оросились кровью обильной

Улицы и переулки града, мощенные камнем,

И убивали бессчетно вакханок в сумятице боя.
10 [11]
Старцы сидели недвижно у башен града высоких,

Созерцая сраженье, жены и девушки также

Видели все смятенье воительниц-тирсоносиц.

В женских покоях скрываясь, прячась у лона кормилиц,

Длинноодетые девы видели женскую Распрю,

Горько рыдали над смертью павших в битве ровесниц

Но повелитель свирепый индам женолюбивым

Приказал без пощады резать прекрасных вакханок,

Опасаясь и ложа с девою копьеносной,

Дабы не отвратила Пафийка их от сраженья!
20 [21]
Только воительница, повергнута в прах, без хитона,

Не имея оружья, кроме красы, повергала

Плотью нагою своей вожделеющего убийцу,

Раненная, наносила раны! Лик ее - пика;

Побеждала и ставши мертвою! Бедра нагие -

Меч ее, стрелы желаний поверженная метала!

Воин влюбился бы в деву павшую... Древле ведь было

Так и с Ахиллом, что после погибели Пентесилеи

К хладным устам прижимался, горько плача над мертвой -

Если бы вой не страшился грозного Дериадея,
30 [31]
Он созерцал бы, жалея, тело нежное павшей,

Светлоокруглые бедра, изгибы белых лодыжек,

Он коснулся бы плоти и холмиков грудей округлых

С розовыми сосками, подобных яблокам сочным,

Он восхотел бы и страсти с нею, и плакал бы после

Смерти девы, злосчастный, такими речами в печали:

"О розоперстая дева, злосчастнейшего убийцу

Раненная - уязвила, погибшая - поразила

Насмерть, твоими очами твой сражен погубитель,

Дротом красы пронзен, сияньем девичьего лика
40 [41]
Наземь воин повергнут, как будто бы лезвием жала!

Груди твои - тетива, сосцы же - острые стрелы,

Стрелы жарких желаний, что битвенных копий могучей!

Странная страсть поразила меня, когда я за девой

Устремился: влюблен я - но нет на свете любимой!

По бездыханной вздыхаю! О если бы чудо случилось,

Чтоб эти мертвые губы заговорили внезапно,

Чтоб наполнились речи сладким любовным признаньем,

Чтоб я услышал от девы: "Ты, что влачишь меня в прахе,

Ты, нечестивый убийца, оставь девичью невинность,
50 [51]
Ты, чья медь погубила деву, не трогай хитона!

Ах, не касайся же плоти израненной! Прочь от увечий,

Нанесенных оружьем... Будь прокляты луки и стрелы,

Пусть мои длани ослабнут, ибо копье мое деву,

Не силенов седых с прекраснокосматою шерстью,

Не безобразных сатиров племя, не немощных старцев,

И не фавнов косматых - деву-беглянку сразило!

Как же коснуться мне раны плоти, отныне желанной,

Дикую чащу какую пересечь или дебри,

Дабы найти для целенья язв и увечий ужасных
60 [61]
Жизнеподателя, старца Хирона; где же открою

Средство и тайны искусства Пэана, что боль разрешает?

Жажду, коль слухи правдивы, найти я "корень кентавров",

Дабы к ранам и стеблем, и цветом его прикоснуться,

Дабы живою вывесть тебя из пределов Аида!

Чары призвать какие иль звездные заклинанья,

Дабы с Эвия песнью боги явились на помощь,

Остановить потоки крови из раненной плоти?

Если б вблизи находился жизнь подающий источник,

Дабы на члены плеснувши влагой, снимающей боли,
70 [71]
Исцелить твои язвы, дабы в прекрасное тело

Смог я даже и душу снова вернуть из Аида!

Главк годов неиссчетных круговращенье познавший,

Если то правда, из бездны просторнобесплодного моря

Выйди, доставь мне той травки, что жизнь бессмертною деет,

Коей ты древле коснулся устами и вечною жизнью

Наслаждаешься ныне, времени не измеряя!"

Молвил бы и удалился со смертною мукою в сердце!

Вот Протонойя, дева, о муже скорбящая павшем,

Отомстить за Оронта желавшая, на вакханок
80 [81]
Бросилась: будто явилась новая Аталанта!

Щит и копье Моррея дева взяла Хейробия,

На бассарид устремившись, уподобилась Торге.

(Дева та щит взяла, обитый кожей воловьей,

Брата Токсея, когда ко благобашенным стенам

Калидона недруг явился, напавший на город,

И сражалась, ведь гневный Мелеагр устранился!)

Храбрая Орсибоя явилась с воителем-мужем,

Подражая в сраженье Деянире отважной,

У парнасских отрогов в стране враждебных дриопов,
90 [91]
Где она как амазонка билась с недругом диким...

Многие бассариды заперты были под кровлей

Благозданных дворцов, и вопли там раздавались

Битвы, а кто-то из женщин на улицы вышел сражаться,

Преисполнившись духа воинственного, а иные

С кровель камни бросали, участвуя в схватке жестокой -

Обе стороны в битве шум поднимали великий!

Бой бушевал меж башен, Арей свирепо ярился,

Все лидийское племя бассарид избивая...

Халкомедейя в то время одна у стены оставалась,
100 [101]
В сторону отошла, от битвы сей уклоняясь,

Поджидая Моррея влюбленного - не придет ли?

Он же скитался, безумным оком вокруг озираясь;

Деву увидев, бурный Моррей пустился за нею,

Страстной любовью томимый, в погоню за Халкомедейей!

Ветер одежды беглянки развевал, обнажая

Тело, чаруя Моррея открывшейся взору внезапно

Светлой красою нимфы, спасающейся от погони.

А бассарида обманным голосом лепетала,

На бегу обращаясь к быстрому вою, Моррею:
110 [111]
"Коли желаешь ты ложа со мною, Моррей-ратоборец,

Совлеки меднозданный доспех свой, ведь в праздничном платье

Даже Арей с Кипридой сочетается страстью,

В белоснежном хитоне, как Аполлон-дальновержец...

Разоблачись, дабы Потос с Кипридой связали нас игом,

Если взойдем на одно мы ложе любовное оба;

Эрос низвергнет Моррея, Киприда - Халкомедейю!

Мне б не хотелось супруга в доспехах железных на ложе,

Политых потом и кровью на поле сраженья свирепом.

Тело омой в прохладных водах, дабы явиться
120 [121]
Фаэтонту подобным, омывшемуся в Океане,

Щит оставь боевой, оставь и копье боевое -

Ты ведь не хочешь низвергнуть дротом меня смертоносным!

Грозный шлем свой ужасный сними с главы пышнокудрой,

Ибо гребень высокий оного мне помешает -

Нет, не желаю и видеть этой железной личины...

Как воспылаю любовью, коль даже лица не увижу!

К меонийским пределам стопы не направлю вовеки,

После Моррея Вакха не допущу я на ложе,

Принадлежу я к роду индов отныне! Лидийской
130 [131]
Я Пафийки не знаю, чту теперь Эритрейку,

Тайной страсти отдавшись Моррея... В битвах жестоких

Пусть полководец инд защищает свою Афродиту!

Ибо равно сразил обоюдным жалом желанья

Химерос нас обоих, единой мукой терзает

Сердце он мужа Моррея и девы грудь Халкомеды!

Страсть с какою же мукой скрываю, ведь скромная дева

Разве посмеет открыто мужа призвать к Афродите!"

Молвила так, обольщая влюбленного ратоборца,

Ей же Моррей злополучный ответствовал только со смехом:
140 [141]
"Что ж тут такого, коли Моррея в медных доспехах

К ложу Халкомедейи влечет копье боевое -

Ибо в имени девы медь звенит и трепещет!

Но кровавого дрота не подъемлю и брошу

Щит свой из кожи бычьей, тело же в водах омою,

Длани от крови очищу, стану деве супругом,

Стану нагим Ареем, появшим нагую Киприду,

Хейробию оставлю, выгоню собственноручно

Дочерь Дериадея ревнивую из дому тут же!

Не ополчусь на вакханок, коль ты мне это прикажешь,
150 [151]
Против сограждан милых сражусь, погублю даже инда

Тирсом грозд олюбивым, не медным дротом, как раньше,

Брошу доспех железный, украшусь листвой виноградной,

За Диониса, владыку нашего, стану я биться!"

Так сказал и отбросил ясень далеко от дланей,

Снял и шелом гривастый с кудрей, залитых потом,

Перевязь бычьей кожи разрешил плечевую,

Освободил он спину натруженную от доспеха,

Расстегнул и нагрудник медный, торс прикрывавший,

Кровью забрызганный вражьей, бросил он панцырь на землю.
160 [161]
Вот увидала Киприда жаждущего Моррея,

Побежденного страстью к Халкомедейе прекрасной,

Молвила тут же с насмешкой над индом безумно влюбленным:

"Ты, мой Арей, ограблен! Моррей от битв отказался!

Ни меча, ни доспеха - из-за сладостной страсти

Выпустил он из дланей оружие боевое!

Отрекися от дрота мощного! В море прохладном

Члены омой, отбросив доспехи! Киприда нагая

Много могучей Арея, и ни щита ей не надо,

Ни длиннотенного ясеня! То и другое заменят
170 [171]
Красота и сиянье белоснежного тела,

А лучезарные взоры будут стрелою пернатой

Перси разят вернее копий, ведь сей ратоборец

Стал из могучего воя нежным любовником сразу!

Не приближайся ты к Спарте, где жители почитают

Медный облик оружной Афродиты отныне,

Ибо твоим же оружьем низвергнет богиня Арея!

Ибо не можешь ты биться взглядами, копья в сраженье

Не разят так могуче, как взоры любовные - воев!

Вот твои слуги отныне, рабы и други - эроты!
180 [181]
Дерзкую выю склони же пред Киферейей победной!

Ты, о Арей, низвергнут, ибо Моррей оставляет

Меч, облекаясь в небриду для свадьбы с Халкомедейей!"

Так рекла Афродита улыбчивая, надсмехаясь

Над Ареем, супругом и недругом. Вот близ морского

Брега Моррей оставляет одежды свои без присмотра,

Сладким томимый волненьем погружается в воду,

Обнаженный, и плещет влага прохладная подле,

Не охлаждая в сердце горящего жала Пафийки,

Молится он Афродите Эритрейской средь пены
190 [191]
Моря, дабы Киприда ему помогала морская -

Только выходит из влаги черным таким же, ведь тела

Не изменить природы, ведь лика соль не отмоет,

Смуглоты не отчистит, хоть влага красна в этом море!

Он в надежде напрасной мылся, хотел белокожим

Стать и тем самым желанней показаться для девы

Вот он уже и облекся в пеплос льняной белоснежный,

Каковой под доспехи воители надевают.

Неподвижно, безмолвно стоит на бреге песчаном

Халкомеда, печальна, в сторону отвернулась
200 [201]
От нагого Моррея, стыдливо потупилась дева,

Обнаженного мужа стыдяся... В обычае женщин

Нет такого: смотреть на мужчину после купанья!

Только сыскал ратоборец место пригодное, к ложу

Дерзкою дланию деву стыдливую увлекает,

Платье, не должное трогать, хватает и тянет с вакханки,

И тотчас заключает в объятия пястей могучих,

Страстно желая принудить к любви целомудрие девы,

Но от чистого лона змея мгновенно восстала,

Защищая хозяйку. Вкруг чресел тесно обвилась,
210 [211]
Кольцами обхватила перси и плоть ей прикрыла,

Испуская шипенье из пасти раскрытой безгласной,

Зазвучавшее эхом средь скал... И ужас Моррея

Охватил, лишь заслышал звук он, трубам подобный

Битвенным этой змеи, защитницы девы невинной.

Воин, свивающий тело в кольца, напал на Моррея,

Гибкий хвост он вкруг выи ратоборца свивает,

Пасть как копье бросает, а зубы его извергали

Яд ужасный... Метал их воин змеиный как стрелы!

Встали и змеи другие из волос Халкомеды,
220 [221]
Защитили и грудь, и лоно они защитили,

Смертоносным шипеньем как песнь запевая на битву!

Так пребывал Моррей пред градом высокостенным,

Скорбною Халкомедой владеть безуспешно желая

Благооружная рать бассарид в то время спасалась

От изострого дрота жестокого Дериадея.

Вот Гермес быстрокрылый стремительно прянул с Олимпа,

Приняв на время битвы Бромия лик и подобье,

Голосом тайных обрядов воззвал он к войску вакханок.

Только лишь вняли девы гласу Эвия-бога,
230 [231]
В месте едином собрались, из путаницы переулков

Меналидское племя обходными путями

Вывел Резвоплесничный к городским укрепленьям,

Стражей у стен стоящих бессонно бдящие очи

В сладостный сон погружает всечарующим жезлом

Тать Гермейас, в ночи поводырь - и пала внезапно

Тьма ночная на индов (невидимые вакханки

Видели все при свете), и дев, бесшумно бегущих,

Тайно вел через город Гермес, в ход крыла не пуская;

Вот уж божественной дланью он открывает запоры
240 [241]
На вратах в укрепленьях и к солнцу вакханок выводит!

Только лишь тьму колдовскую рассеял Гермес светоносный,

Дериадей благомечный кинулся снова с угрозой

За бассарид ополченьем, покинувшим стены и башни.

Некто так в сновиденье глубоко погруженный,

Радуется понапрасну в тщетных своих упованьях,

Перебирая руками призрачные богатства,

Обладатель сокровищ ненастоящих, обманных -

Лишь розоперстое утро займется за окоемом,

Злато сновидческое тотчас пред ним исчезает,
250 [251]
Оставляя пустыми ладони, хватает "ничто" он,

Призрачное довольство терзает его сновиденья!

Так вот и Дериадей блуждал по улицам темным,

Тешил себя надеждой, что пленные бассариды

Точно его уж добыча, пойманная во граде,

Но обманом явилась его во мраке победа!

Свет засиял над градом - никто не увидел вакханок,

Все словно сон миновало... В бешенстве возопил он,

Гневаясь на Диониса, Зевса и Фаэтонта,

Рыская в поисках дев меналидских сбежавших... Вне башен
260 [261]
Слышался вопль свободных вакханок в честь Эвия-бога!

Бросился Дериадей на битву - тут Зевс пробудился

На вершинах Кавказа, Гипноса сбросил покровы

Уразумел во мгновенье ока Геры лукавство,

Лишь только бегство силенов увидел и толпы вакханок

Бегством спасающихся с дорог и башен высоких,

Как повелитель индов сатиров избивает,

Косит менад словно ниву, и собственного потомка

Видит, простертого в прахе, вкруг коего встали вакханки

Плача и причитая... Лежит недвижим, главою
270 [271]
В грудь, беспамятный, ткнулся и с тяжкими всхрипами дышит,

Белую пену роняя с уст (о, признак безумья!)

Уразумел он Геры злобной замысел страшный,

Словом язвительногрозным стал попрекать он супругу,

В гневе низвергнул бы в бездну, где Иапет обитает,

Гипноса заключил бы он во мрачной пучине,

Если б не Ночи моленья, мирящей Бессмертных и смертных.

Гнев с трудом обуздавши, обратился он к Гере:

"Разве ты не довольно жестока с Семелою, Гера?

Даже и против мертвой воюешь? Не может и пламя
280 [281]
Неукротимое ревность твою смирить и утешить,

Из Зевесовой длани спалившее деву Тиону?

Гнать доколе ты будешь Бромия Индоубийцу?

Разве ты позабыла железные тяжкие узы?

Помни, они наготове! За ноги я подвешу

Под облака, в поднебесье! Будешь ты над землею,

Вниз головою повиснув, муки терпеть и страданья!

Сведает бог могучий Арей про тебя, что повисла

Под облаками в оковах - родительнице не поможет!

Огненный бог Гефест не придет - даже он побоится
290 [291]
Искры только единой от поднебесной зарницы!

Длани твои золотыми узами спутаю снова,

Неразрушимою цепью скую твоего я Арея,

Пусть колесо над землею вращает - да побыстрее,

Чем это делают Тантал заодно с Иксионом!

Я бичевать ему стану спину до самого мяса,

Отпрыск пока мой не будет победителем индов!

Сколь же придешься по нраву ты Крониону-мужу,

Коль изгонишь безумье, измучившее Диониса!

Так не противься же боле соложнику, поторопися,
300 [301]
Неуловимая, к склонам пастбищным отчины индов,

Грудь дай Вакху, как матерь давала некогда Рейя,

Да оросятся млеком уста его древле созревшим,

Млеком священным, что в небе Путь являет к Олимпу,

Станет отчизною высь на земле рожденному Вакху!

Млеком своим помазав тело бога Лиэя,

Гнусное гноище выжжешь безумья, сразившего разум!

Будет тебе и награда: я подведу к Олимпу

Этот поток каплевидный, что из сосцов твоих вышел,

Дабы он стал соименным млеку Геры-богини,
310 [311]
Сей целительной влаге, отвращающей беды!

Только не угрожай ты Дия любимому чаду,

Только не строй ты козней иных супротив Диониса!"

Так он сказал, посылая соложницу грозную, Геру,

Против ее желанья, целить безумие Вакха,

Дабы стала богиня дружественной Дионису

Оскорбленному, ибо длани ее, помазав

Млеко грудное, смогли бы избавить его от болезни.

Гера же подчинилась: с целебным касанием дланей

Брызнула каплями млека божественного на Лиэя,
320 [321]
Изгоняя гноище безумья с измученной плоти.

Ревность она сильнее скрывала под ликом спокойным,

Глядя на блеск и сиянье Дионисовой плоти

И касался дланью ненавидящей Вакха.

Вот распахнула одежды она пред бога устами,

Полные амвросии груди свои обнажила,

Полилось ручейками млеко из персей ревнивых,

Бромия возвращая к жизни; кудрявого Вакха

Созерцала очами она и силу, и юность,

И дивилась, что чрево земное сие породило -
330 [331]
То ль копьеборца Арея, то ли бога Гермеса,

То ль самого Фаэтонта иль сладкопоющего Феба...

Вот уж кого женихом бы Гера для Гебы желала,

Если бы Зевс всемогущий ее не назначил он в жены

Мужу Гераклу, двенадцать свершившему славных деяний!

Вот, исцелив безумьем охваченного Лиэя,

Вновь возвратилась богиня к поднебесным созвездьям,

Видеть не в силах войско неоружное Вакха,

Что сражалось лозою с индами и листовьем,

И разрушительным тирсом недруга избивало!
340 [341]
Ибо Дия дитя не пренебрегало сраженьем

Более, вновь появившись пред ратью, смеясь над врагами,

В длани, убийце Титанов, плющ смертоносный сжимая:

"В битву! Сразимся, о други! В эту свирепую битву

Снова нас Зевс увлекает владыка, отпрыску Вакху

Ныне он поборает, с высот защищают Лиэя

Все блаженные боги, и Гера уже не врагиня!

Кто устоит против грома Кронида? Встанет ли недруг

Злополучный, когда зарницы блистать ополчились!

Стать родителю равным желаю! В неистовой битве
350 [351]
Мой отец и Титанов одолел землеродных,

Я ж одолею индов племя, землею рожденных!

После победных деяний Лозоносца познает

Мир этот Дериадея мольбу о пощаде, пределы

Индов выю преклонят пред мирным Бромием-богом,

Струи реки польются Эвия влагой хмельною!

Недругов все увидят подле кратера Лиэя,

Пьющих вино золотое из вод реки хмельноструйной!

Дерзкого индов владыку, связанного лозою

И плющом, средь которых и листья, и грозды теснятся,
360 [361]
Кои, после целенья от приступов злого безумья,

Нисиадские нимфы восхваляют и славят,

Кои, свидетельства силы и могущества наших,

Богохульника мужа удушили свирепо,

Арабию ввергая в ужас деяньем отважным,

Ибо низвергли Ликурга виноградные гроздья!

Ныне же смело бросайтесь в битву, стремитесь к победе,

Приобретайте добычу, сокровища недругов, коих

Много - как в море песка! Влеките к кормилице Рейе

Жен индийских за кудри, к богине, что Вакха вскормила!
370 [371]
Мстите же яростной битвой за павших воинов наших,

Коих погибель мне сердце полнит острою скорбью,

Ибо в груди моей радость с печалью смешалась - лишь вижу

Дериадея живого, Офельтеса без погребенья,

Попрекающего Лиэя злосчастные длани!

Не ополчится Кодона, бедная Алкимахейя

Боле копьем не сразится искусным, даже Айбиал

Пал в неистовой схватке - а я еще тирс воздымаю

Стыдно мне об Аресторе после битвы подумать,

Ибо Офельтесу павшему помощи не подали!
380 [381]
Корибантидского Крита в град войти не сумею,

Ведь Агелай-родитель сына уже не оплачет,

Коли услышит: Антей в сражении пал неотмщенным!

Миносу постыжусь показаться, ибо Астерий

Страждет в шатре, изранен, коему более прочих

Я бы желал уцелеть, ведь кровь Европы струится

В нем, и верну я в отчизну родича невредимым

По окончанье похода, дабы Кадм не услышал,

Что трусливый Лиэй Астерия в битве оставил!

В битву свирепую, друга! Единым только деяньем
390 [391]
Всех спасу, коль убью одного, убившего многих!"

---