Песнь XXIV

В песне двадцать четвертой - горькие индов стенанья,
Прялка, кудель и челнок - Афродита тканью́ предаётся!

Зевс, отвращая угрозы разгневанного потомка,

Возгремел из сплетенья туч огненосным Перуном,

Успокоил он ярость безмернейшего Океана,

Остановил Диониса битвенное пыланье!

Гера же потрясла весь воздух окриком грозным,

Путь преградив Дионису, что силы истратил на пламя;

Сжалившись над изнуренным огнем своим Дионисом,

Сыну Диеву старец Гидасп, умоляя, взывает,

Слово такое извергнув из грохочущей глотки:

"Вакх, пощади же воды, что также от крови Зевеса,
10 [11]
Смилуйся над потоком столь плодоносным - от наших

Вод питается стебель твоей лозы виноградной!

Огнетворящий Вакх! Заблуждался я, это сиянье

Пламени доказало небесное происхожденье!

К детям любовь принуждала меня, ведь Дериадея

Я защищал, подъявши валы́ водяные высо́ко,

Индов ради убитых взвилися водовороты,

Ибо стыжусь показаться родителю - в море пришлося

Сбросить струи, полные крови, пролившейся в битве,

Что осквернил Посейдона потоками грязи кровавой,
20 [21]
Вот какая причина мне гневаться на Диониса!

Ради Гостеприимца, заступника всех молящих,

Сжалься ты над Гидаспом горящим, уйми же ты пламя!

Обращаются в бегство наяды - одна устремилась

Жить у истока чужого, другая стала подругой

Адриады, покинув воды для жизни в чащобах;

Эта бежала к Инду, та, осквернив свое тело

Пылью, живет на иссохших скалах Кавказа высоких

Ныне; иная к Хоаспу отправилась, к чуждым пределам,

В волнах чужих обитает - но только не в отческих токах!
30 [31]
Зарослей тростниковых не жги, моего порожденья,

Ибо они, подрастая, опорой становятся лозам

Виноградным; тростинки, связаны будучи вместе,

Разве не подпирают грозди, налитые влагой?

Не из тростинок ли ладят стволы мигдонийских авлосов?

Так смотри, не печаль песнолюбицу, деву Афину,

Это она в подражанье змеиным жалам Горгоны,

Изобрела ливийский авлос двойной для веселья!

Сжалься над ладом ведущей таинства, пляску и пенье

Бога Пана сиринги, чьи устьица - из тростинок!
40 [41]
Уничтожать не пытайся лозою вод быстроструйных,

Ибо сии-то воды лозу твою и лелеют!

Нет, тебе не чужие воды, по коим ступаешь,

Этой самой волною я мыл Диониса иного,

Соименника юного Бромия, ибо Кронион

Нимфам моим, кормилицам, отдал младенца Загрея...

Ты Загрею подобен обликом - о, так почти же

Милостью запоздалой воспитателя, ибо

Ты Дионисова сердца прославленный песнями отпрыск!

Чти же потоки Лама, тебя вспитавшего в детстве,

Меонийскую вспомни родину, ибо Пактола

Милого Вакху, братом Гидасп является индов!

Рекам таким почтенным воздай же свое уваженье,
50 [54]
Родственным по воспитанью - умерь смертоносное пламя!

О, не сжигай сии струи, из этой реки полноводной

Молния родилася, влажный пламень Зевеса!

Гнев усмири ужасный! К твоим коленам гоню я

Замиренные волны с моленьем; лишь после битвы

Дерзкая выя склонилась смирившегося Тифоэя;

Переменил решенье и яростные угрозы

Молний высокогремящий Зевс, отец твой, оставил!"

Молвил он, и Дионис угасил неистовый пламень.

Северный ветер повеял, зареял над самой рекою,
60 [64]
Зимним холодным дыханьем, чреватый снежною бурей,

И охладили потоки волны, объятые жаром,

Гелия почитая, Вакха и вышнего Зевса.

Он угасил над волною неодолимое пламя.

Снова переправляться стал Вакх через воды Гидаспа;

Ликом подобный Арею и мощным телом могучим,

Дериадей на битву индов полки поднимает,

Перед рекою поставив воинов, на переправе,

Дабы встречали племя ко брегу плывущих вакханок -

Но не укрылся от Дия всевидящего, и спустился
70 [74]
Зевс с высот поднебесных помощь подать Дионису.

Состязаясь друг с другом, один за другим полетели

Вместе с Дием и боги, насельники высей Олимпа,

Прянув с небес на крыльях. Ради ложа Эгины

Зевс, орел поднебесный, вторично в воздух поднялся

После полета к струям Асопа: взял Айако́са,

Обхватив когтями, в лапы свои осторожно,

И перенес по небу, для битвы с Дериадеем,

На побережье индов. Далеко от устья речного

Аполлон, сей родитель, придя для спасения сына,
80 [84]
Перенес Аристея к влекомой ввысь лебедями

Колеснице, он помнил о львов убийце, Кирене.

Сына также восхитил бог Гермес резвокрылый,

Отпрыска Пенелопы, косматого Пана с рогами;

Уранйя от смерти бога спасла Гименея,

Соименника сына, хранителя свадеб и брака,

В воздухе просиявши звездою, чертящей дорожки,

Милосердствуя брату, виноградному Вакху;

Каллиопа Эагра посадила на плечи,

А Гефест о Кабирах заботился, детях родимых,
90 [94]
Взяв обоих с собою, подобных огненным искрам!

Дева актейка, Афина, спасла своего Эрехтея,

Индов убийцу, владыку, царя Афин богозданных.

Нимфы же адриады богам олимпийским спасеньем

Все обязаны, чтящим боле всего деревья:

Аполлон, бог лавра, спас нимф из рощи лавровой,

Вместе с ним поспешает на помощь Лето́, его матерь,

Ибо она почитает древа, что полезны при родах;

Спасены Бассариды и рати жен лозоносиц,

Спасены из пучины, бушевавшей свирепо,
100 [104]
Дочками Кидна потока, что Зефира веянье любит,

Знали они все дороги сквозь влагу, коих родитель,

Дабы воинственных индов низвергнуть, дал в помощь Лиэю

Их же учил сражаться Тифоэй киликийский

Во времена, когда бился сам он против Кронида.

Двинулось войско следом за ними, и все поспешали;

Эвий их вел за собою на горопроходной повозке -

Сатиры той же дорогой шли, а с ними вакханки

Зыби пересекали и паны, и прочих быстрее

Были тельхины, чьих коней вскормили пенные гребни,
110 [114]
Погоняли повозку отца, рожденную в море,

Следуя приказаньям спешащего Диониса!

Прочие поотстали, повыше переправляясь,

Поспешая иною, невидимою тропою,

Также богом ведомы: мягко бия крылами,

Вел их по горным тропам Зевс, орлом обратившись,

Он в когтях осторожно сына сжимал орлиных,

Айакоса, по горней несясь воздушной дороге.

Шествовали хороводы по индским отрогам скалистым,.

Проходили ущелья, отдыхали по чащам,
120 [124]
А шатры по росистым ставили пущам прохладным

Травлю иные оленей ветвисторогих со сворой

Псов учиняли... И к местным гамадриадам и нимфам

Адриады пристали лозолюбца Лиэя!

Бассаридские толпы в густых лесах эритрейских

Вскармливая щеночка горной львицы свирепой,

Млеко с сосцов изобильно струилось само собою!

Предавались ловитве они и тирсом изострым

Быструю лань поражали - а то в исступленье бросались

На медведицу в скалах, того и не ведая сами!
130 [134]
Схватит иной раз вакханка слона с хребтовиною черной,

Взгромоздившись мгновенно на высокий загривок;

Эта, желая из змей ядовитых свить ожерелье,

Рыщет в поисках нор укромных змеиных по скалам;

Вот из лучников кто-то тетиву напрягает,

Ясень стрелою уметив, другому мишень - лишь олива

Или же сосны лесные... От множества дротов пернатых

Посланных в пихты и ели, звенит и колышется воздух,

Отклик в горах гуляет от празднеств, а в это же время

К Дериадею, владыке, Турей злосчастный приходит

Со слезами; и вот он о поражении индов
140 [145]
Молвит, превозмогая молчанье жалобной речью:

"Дериадей державный! О, Распри божественной отпрыск!

Ты приказал - мы достигли напротив лежащего брега,

Там нашли среди чащи укромный лог для стоянки,

Расположившись в засаде, ожидали явленья

Тирсобезумного Вакха... Вот Дионис показался:

Загудели авлосы, шкуры воловьи и бычьи

Барабанов взгремели отзвуком звонкоголосым,

Завизжала сиринга... Затрепетала вся чаща,

Заголосили дубравы и скалы сдвинулись с места,
150 [155]
Завопили наяды... Я отдал приказ в наступленье,

Воины же испугались, дрожали и трепетали!

Тот же, кто богом назвался, взметал изострые тирсы,

Хрупкие листья как стрелы слетели на воинство индов,

Сея смерть на равнине средь рати тирсом изострым

Погубил он остаток в водах несчастного войска!

Брахманов спросим премудрых, дабы узнал ты всю правду!

Бог ли средь нас появился иль смертный он духом и телом?

Не вступай же ты в битву бессмысленную ночную,

Не погуби ты войска в сражении полуночном,
160 [165]
Пал непроглядный морок, тьма - и только и виден

Веспер, встающий над ратью, мерцающий над полками!

Если горишь ты желаньем сразиться в неистовой схватке,

Индов до солнца дневного сдержи - и схватися при свете!"

Так он промолвил, и речь убедила Дериадея,

Столь упрямого раньше, но это не трусость! Закату

Он уступил Фаэтонта, а вовсе не богу Лиэю!

Царь приказал порядкам индов от вод удалиться...

Дериадей колебался меж яростью и печалью,

Взгромоздившись на спины слонов, идущих обратно.
170 [175]
Инды сопровождали повсюду гиганта-владыку;

Устремился он в крепость, под стен защиту и башен,

Весть неся о победе воинственного Диониса.

Вот уж Молва взлетела, стеная горько, над градом,

Возвещая о многих братьях, только что павших;

Стон несказанный поднялся, плакали, причитая,

Жены, в кровь раздирая на лицах округлых ланиты,

Пеплосы разрывая и в грудь бия кулаками -

Обнаженные груди от этих свирепых ударов,

Наносимых ладонью, струйками крови сочились
180 [185]
Алой; Вот старец в сединах, в знак скорби великой и горькой

Белоснежные кудри срезает острым железом,

Извещенный о смерти сынов четырех, что убиты

Айакосом, меча единым свирепого взмахом,

В цвете юности жертв... А вот среди женщин скорбящих

Плачет одна по брату, а та по отцу причитает,

Третья слезами в рыданьях заходится, молодица,

Мужа оплакивая, как древле Протесилая -

Лаодами́я... Вдовица, не убрана, без покрывала,

Рвет и терзает руками в горести пряди густые...
190 [195]
Вот, обезумев от горя, соложница павшего инда,

На сносях, в приближенье мук родовых, онемела,

Месяц десятый встречая круга богини Селены, -

Убивается слезно над мужем, сгинувшим в водах,

И, реку укоряя, жалобным голосом стонет:

"Пить не стану я боле от влаги горькой Гидаспа,

Не подойду к этим водам вовеки, несчастная, боле...

Не прикоснусь к этой зыби, что милого мужа сокрыла,

Нет, клянуся я чревом, что нынче дитя твое носит,

Страстью нашей клянуся, что время не может разрушить!
200 [205]
Да поведут меня люди туда, где покоится милый,

Дабы я влажное тело ласкала, дабы те волны

С милым рядом укрыли меня, горемычную, вместе...

Ах, родить бы мне сына да выкормить - мне же, злосчастной

Только вынашивать бремя во чреве от милого мужа...

Если рожу я ребенка - как мне показать, кто родитель,

Как же лепечущей детке скажу я: "Вот он, твой папа!"

Так говорила, рыдая, не внемлющему супругу!

Вот причитает иная по несостоявшейся свадьбе,

Ибо жених ее мертв - и свадьбы она не узнала,
210 [215]
Брачным венком не венчалась, на ложе любви не всходила,

Сладостный ей не звучал авлос жизнедарный эротов...

Властвуют в граде печали, а в чаще в это же время

Вакх своим ратям победным и сатирам, индов разбившим,

Пир великий устроил: разделывают там бычьи

Туши и режут тёлок многих ножом изострым,

Лоб разбив им секирой; с пастбищ ведут эритрейских

Стадо овец (вот добыча!) и множество их забивают;

Вот, тесняся, уселись за круглый стол друг за дружкой

Сатиры и силены с благотирсным Лиэем,
220 [225]
Тянут ладони все вместе к лакомой пище единой,

Пьют хмельное по кругу, чаш не считая, и много

Виночерпий амфо́р опрокинул с вином благородным,

В коем смешался не́ктар с соком лозы безупречным;

Всем наслаждавшимся пиром подле кратеров лесбосец

Левк, самоучка в искусстве игры, выплетал песнопенья;

Пел он о древних Титанах, сражавшихся против Олимпа,

Правую славил победу высокогремящего Зевса,

Как был Крон ниспровергнут брадатый зарницей палящей

В Тартара мрачную бездну и заперт в глубинах навеки;

Как и другого сразили, как бился он градом и снегом...
230 [236]
Лапет, живший на землях мирного острова Кипра,

Рядом с певцом восседавший, часть от обильного яства

Уделил ему тут же, чтоб спел песнопевец сказанье,

Милое вечному граду афинян: о состязанье

В ткаческом рукоделье Афины и Киферейи.

Вот он, настроив формингу, петь начинает Киприду,

Что воспылала желаньем ткаческой трудной работы,

Дланью неопытной взявшись за рукоделье Афины.

Сгорбилась дева над пряжей, пояс забросив эротов,

Нить из-под пальцев Пафийки толста да груба выходила,
240 [246]
Скручена словно веревка, какую с искусством привычным

Старый плотник способит, отмерив куски подлиннее,

К доскам нового струга, вяжет их крепко узлами...

Дни и ночи проводит богиня за делом Паллады,

Трудным да тяжким пряденьем, и в этой новой работе

Непривычной все руки нежные натрудила,

Нить разделяя основы зубьями грубого гребня;

Камень подвесила тяжкий к навою - да только болтался

Камень! Вот так и трудилась Киприда, ставши Афиной!

Труд этот был неудачен: полотно выползало
250 [256]
Комковатым, неровным, и ломкие нити плетенья

Падали сами собою наземь, и, хрупкие, рвались;

Эту двойную работу только лишь двое видали:

Гелий, света вспомощник, и дружественная Селена!

Не плясали плясуньи, орхоменские девы,

Верные служки Пафийки - круглое быстро вращала

Веретенцо Пасите́я, Пейто в клубок собирала

Нити, их подавала владычице дева Аглая.

Жизнь без любви скудела для смертных, песнь не звучала

На заключении браков, свадеб уже не играли,
260 [266]
Мира вершитель, Айон, стенал над отсутствием страсти;

Юный и пламенный Эрос тетиву распускает,

Видя пашни вселенной всей неплодными боле!

Нет уж звуков форминги, сиринги уж и не слышно,

Звонкоголосых авлосов не чуется призываний,

Жизнь уходила живая, дряхлела, оскудевала,

Нерасторжимые связи уз разорваны были...

Но мастерица Афина Пафийку узрела за пряжей -

Гневалась и смеялась богиня одновременно,

Видя грубую пряжу неопытной Киферейи!
270 [276]
Весть донесла до Бессмертных об этом и, сердцем пылая,

Молвила укоряя отца и богиню Киприду:

"Сколь же твои приношенья изменчивы, Зевс поднебесный!

Дара уж я не имею, что Мойры судили, ведь ткацким

Ремеслом обладает ныне твоя Афродита!

Нет, не владычица Гера похитила дар Афинайи,

Дия сестра и супруга, нет, покусилась на деву

Агелейю, с рожденья владеющей бранным доспехом,

Ключница спален, богиня нежная! Разве сумеет

Своды Олимпа в битве защитить Киферейя?
280 [286]
А кого из Титанов поясом дивным сразила?

Вынесла я сраженье - она же меня оскорбляет!

Что ты, Лучница, молвишь, когда ты в чаще увидишь

С луком деву Афину, бегущей за дичью лесною?

Молится кто Светлоокой при родах деве-богине?"

Так она говорила - Олимпа насельники, боги,

Посмотреть пожелали на Афродиту-ткачиху.

Зрелищем наслаждаясь Киферейи неловкой,

Все с любопытством столпились пред неудачной работой,

Вот, смеяся, обмолвил тут Гермес любосмешник:
300 [296]
"Ткацким станком, Киферейя, владеешь? Оставь-ка Афине

Пояс! Коль нити свиваешь, размахиваешь веретенцем -

То взмахни и эгидой да дротом Тритогенейи!

Ведаю, Киферейя, зачем многошумной работой

Ты занялась, то не тайна: Арей, твой возлюбленный тайный,

Требует вам на свадьбу, верно, одежд тонкотканных!

Пеплос ткешь ты Арею! Только щита ты на платье

Не вышивай, умоляю - зачем Афродите оружье?

Изобрази Фаэтонта, свидетеля скромного страсти,

Что возвестил всему миру, кто спрятан на ложе богини!
310 [306]
Коли желаешь, вытки также и древние путы,

Бога, с коим блудила, вытки стыдливой рукою,

Вытки златом Арея подле златой Афродиты,

С челноком вместо дрота или щита боевого,

Ткущего ткань двойную с Афродитою вместе!

Лук свой оставь, о Эрос, веретено повращай-ка,

Матери нити свивай, тканьё полюбившей Киприде,

Дабы тебя не крылатым Эросом - ткущим назвал я!

Дабы увидел, что вместо лука пламенный Эрос

Нити тянет в основе, не стрелы в цель посылает!
320 [316]
Ах, моя Киферейя, пусть длани, что ткачество любят,

Бросят нити скорее и пояс возьмут вместо пряжи!

Позаботься о брачных союзах, ведь мир пребывает

В небреженье великом, пока ты ткать продолжаешь!"

Так он сказал - засмеялись Олимпа насельники, боги;

Тут, тканья не закончив, бросив полотна да ткани,

Устыдилась Киприда светлоокой Паллады,

В Кипр явилась богиня, родительница человеков,

Вновь многоликий Эрос поясом завладевает,

Засевая как прежде плодные пашни вселенной!
330 [326]
Левк-песнопевец такую песню сложил, сладкогласый,

Неумелую славя ткачилыцицу Афродиту,

Что состязалась в уменье ткать с мастерицей Афиной.

Но когда насыщенье пришло на пире веселом,

Где рекою лилося вино, повалились, заснувши,

Все, кто на пестрых небридах, кто и на лиственном ложе

Засыпает, иные на земле разостлали

Козьи мягкие шкуры, ложе уютно устроив.

Некоторых посещали воинственные сновиденья:

Яростно ратники бились, грудь препоясавши медью...
340 [336]
Этого вдруг настигнул инд в сражении конный,

Тот жеребца поражает в шею, а сей в поединке

Пехотинца пронзает мечом, а оный - Дериадея...

Пятый мечет далёко дрот, его посылая

Прямо в громаду слоновью в этих снах беспокойных...

Род леопардов и племя свирепое львов необорных

Так же, как псы из своры дикого Диониса,

Поочередно стражу несут, озирая окрестность,

Ночь напролет блуждая по чащам и дебрям соседним,

Как бы врасплох не застали на месте их смуглые инды!
350 [346]
Светочи же пылали, свой свет вознося до Олимпа,

Светочи игр вакхийских, не знающих отдохновенья!