Песнь XI
Ампелоса красоту в одиннадцатой ты увидишь
Песне с мужеубивцем-быком, что увлек его к смерти.
Так состязанье окончилось. Гордый победою отрок
В пляс пускается вместе с верным сопутником-Вакхом,
Неутомимо сплетая стопы в этой пляске по кругу,
Белоснежной десницей касаясь плеча Диониса.
Видя двойную победу, бог Иовакх веселился
Радости юноши бурной и молвил милое слово:
"Что же, давай-ка, мой милый, после победы в забеге
И на борцовской арене третью распрю устроим!
Непобедимый, с верным Вакхом плыть тебе надо,
10
Ампелос, коего бросил ты на приречную гальку.
Будь и в быстром потоке быстрей своего Диониса!
Сатиры пусть веселятся, довольствуясь только прыжками,
Ты же старайся все силы в третьем напрячь состязанье!
Коль победишь на воде и на суше, то милые кудри
Я двойным увенчаю венком в знак победы, одержишь
Дважды верх над Лиэем, не знавшим досель поражений.
Эти милые струи подобны тебе и подобны
Красоте твоей! Надо б Ампелоса отраженье
Дать, что дланью златою плещет в струи златые!
20
Будешь нагим состязаться ты за победу в заплыве,
Волны всего Пактола тебя, красавца, возвысят!
Дай же дар олимпийский такой же каким Океана
Фаэтонт одаряет, алеющий свет излучая
Блеск своей красоты удели и Пактолу! Как светоч
Утренний ты воссияешь, Ампелос! Будете оба
В блеске светлы лучистом, Пактол от червонного злата,
Ты же от собственной плоти! Поток! Ты отрока в лоно,
Полное злата, прими, ведь отрока тело сияет!
Славь красоту с красотою! Спрошу я сатиров тут же:
30
Роза ли с розой сплелись? К чему съединили сиянья
Розовый тела отблеск и огнь искристый потока?
Если б тут заструился вдруг Эридан многоводный,
Как заблистали бы слезы дев Гелиад и я мог бы
И янтарем, и златом омыть твое тело, любимый -
Только вдали обитаю от гесперийских потоков!
Двинусь к ближней Алибе, там, где течет по соседству
Гевдис, сверкает сребристый волной изобильной и быстрой,
Как только на́ берег выйдешь, омывшись в водах Пактола,
Ампелос, в водах обильных сребром, тебя я омою!
40
Герм пусть сатиров прочих довольствует бурною влагой,
Он ведь не бьет из златого истока! Ты лишь единый,
Отрок златой, и достоин касанья златого потока!"
Так он молвил, ныряя в воду. Не медля, с откоса
Ампелос тут же ныряет и вслед за Лиэем стремится.
Оба, один за другим по дуге как будто поплыли,
Огибая реки поток широко-просторный.
Бог проплывает упорно, то быстро, то медленно, токи
Влаги быстрой, взрезая струи грудью нагою,
Борется он с теченьем, стопою и дланью взбивая
50
Пену, скользя неустанно по глади злато-зеркальной.
Держится он недалёко от верного друга-любимца,
Уплывать от него он не хочет и осторожно
(Ампелос плыл за спиною, в близи непосредственной Вакха!)
Замедляет движенья дланей, словно усталым
Сделался, стал уступать искусно победу любимцу
Вот после плаванья отрок в чаще лесной оказался.
Гордо главу поднимает, радуясь этой победе,
Он плетеницу из змей на волосы возлагает
Словно бы в подражанье главе змеевласой Лиэя!
60
Бромию подражая в его пятнистой накидке,
Натянул он одежды с искусным пятнистым узором,
Пурпурные котурны на легкой стопе укрепляет,
Пестрый плащ одевает, воображая повозку,
Что пантеры влекут, направляемы Иовакхом,
Он, словно дикие звери, прыгает через камни,
Спины медведей седлает в горах высоко живущих,
Крепко вцепившись в загривок косматый бегущего зверя
(А иной раз и спины львов хлестнет ненароком),
Или взбирается быстро на тигра хребет полосатый
70
И погоняет, довольный, "конем" своим без поводьев!
Видя его, Дионис любимца предупреждает,
Речью пророческою исполненный, молвит такое,
От укоризненных уст излетает одно состраданье:
"Ах, куда ж ты любимый, так уж манит тебя чаща?
Только со мною странствуй, странствуй лишь с Дионисом,
На пирах да попойках сиди с единым Лиэем,
Там веселись, а веселых сатиров сам соберу я!
Мне не страшны ни пантера, ни пасть медведицы ярой,
И меня не пугают оскалы львицы нагорной,
80
Ты же остерегайся острого бычьего рога!"
Так он рек, ведь беспечным Ампелос был... И отрок
Только ушами слышал, а в разум совета не принял.
Знаменье тут явилось влюбленному Дионису:
Ампелос на погибель раннюю предназначен!
У скалы проползал, чешуёю блистая, рогатый
Змей, на хребтине несущий еще молодого оленя.
Нижние камни минуя, он пробирается выше,
Сбрасывает оттуда, рогами подбросив, оленя
В бездну, и кувыркаясь в воздухе, падает камнем
90
Вниз животное, долго вой несчастного слышен.
Крови ручей как вестник свершившегося приношенья
На алтаре валунном струится, прообраз далекий
Возлиянья вином. Бог Эвий все это видел,
Как сей змей оленя сбросил, знамение принял:
Легкомысленный отрок должен погибнуть от рога
Зверя... Но в скорби двойными чувствами обуянный,
Бог смеялся при мысли о будущем даре для смертных,
Плакал от слишком близкой и ранней смерти любимца.
Вновь устремился с любимым он к склонам скалистым высоким
100
Гор: в каменистые долы, бог, предавшись охоте...
Вакх смотрел со страстью на юношу милого, очи
Бога не насыщались отрока лицезреньем;
Часто с Бромием рядом на пире сидючи, отрок
Игрывал на сиринге напев, непривычный для Музы,
Собственную сочиняя песню на полых тростинках.
Если же переставал играть искусную песню
Отрок, то поднимался, стремительно вскакивал с ложа,
Дланями громогласно бил одна о другую
И прижимался устами к устам, на сиринге игравшим,
110
Будто бы их награждая искусное исполненье,
Клялся самим он Кронидом: ни Пан-песнопевец не смог бы
Песню сложить такую, ни Аполлон звонкогласый!
Отрока тут увидала в горах смертоносная Ата
Смелого, он на охоту вышел без друга Лиэя.
Приняв ровесника облик пред ним, богиня обмана
Ампелоса принялась обольщать соблазнительным словом,
Мачехе угождая фригийского Диониса:
"Отрок бесстрашный, напрасно тебя Дионис так пугает!
Что ты имеешь от дружбы? Лиэй ведь не позволяет
120
Ни на повозке дивной поездить, ни править пантерой!
Правит Ма́рон повозкой Бромия, оного в дланях
Зверя гонящий бич и недоуздок тяжелый -
Даром каким обладаешь ты тирсоносца Лиэя?
Дети Пана пектидой играют, звонким авлосом,
Есть у сатиров даже тимпан благошумный округлый,
От твоего Диониса-хранителя, а по отрогам
Бассариды несутся, на спинах львов восседая!
И с какими ж дарами достойными шествуешь гордо
Ты, возлюбленный Вакха, что славно пантер погоняет?
130
Часто на Феба возке восседая и гордо, и прямо,
Едет по горним сводам Атимний, эфир рассекая!
А́барис юный также по небу часто летает,
Если Феб на стреле его отпускает в поездку.
Правит орлом в поднебесье и Ганимед, восседая
На пернатой хребтине Зевса, родителя Вакха!
Ампелос же не обласкан Лиэем, в облике птицы
Страстной он не похищен, в когтях его не уносили!
И виночерпий троянец выше тебя, ибо Дия
Домы - жилище его! А ты - ты томишься и страждешь
140
На повозке поездить, но этого даже не можешь!
Ибо бурные кони, бия копытом могучим,
Быстрые словно ветер сбросят наземь возницу!
Главка некогда тоже повергли безумные кони!
Некогда Посейдона крови, отпрыска бога
Энносигея, от самых высей горних эфира
Быстрокрылый Пегас низвергнул Беллерофонта!
Следуй ко стаду за мной. Пастушки́ там звонко играют!
Там быки столь прекрасны, что сесть к одному ты сможешь
На хребет! Обучу я как править быком или стадом!
150
Твой владыка похвалит тебя, когда он увидит,
Дионис быковидный, что ты на быке восседаешь!
Нечего и бояться! Ведь даже нежная дева,
Дева Европа на бычью взошла хребтовину бесстрашно,
За рога ухватившись, бича и узды не хватившись!"
Молвив так, божество тотчас растворилось, исчезло.
Тут с утесов внезапно спускается бык одинокий,
С кончиков губ его длинный язык иссохший свисает,
Признак жажды. Открывши пасть, принимается жадно
Воду лакать, и так близко встал подле отрока, будто
160
Пастырем был тот знакомым. И не грозился он рогом
Остроизогнутым, только, неукротимый, извергнул
Поглощенную воду из пасти своей преогромной.
Юношу с головы и до ног омочила та влага -
Весть грядущего! - ибо тяжко землю по кругу
Истоптав, из колодца воду быки качают,
Орошая сей влагой ростки лозы виноградной...
Отрок смелый подходит к бычьей шее поближе
И бестрепетной дланью за рог его гнутый хватает:
Очарованный туром лесным, желает поездить
170
По горам и чащобам верхом на быке прирученном.
Без промедления рвет он на луговине цветущей
Травы различной, из стеблей вьет зеленых и гибких
Что-то вроде хлыста, из ветвей же гибких сплетает,
Их скрепив меж собою, род узды и поводьев.
Отрок охапкой росистой цветов быка украшает,
На хребтовину бычью роз кладет плетеницы,
Взлобье венчают бычье лилии и нарциссы,
Вьется по бычьей вые и анемон пурпуровый!
Вот со дна он речного черпает полною горстью
180
Ил золотой и тем илом рога́ позлащает искусно,
А на хребет возлагает зверя огромного шкуру
Пеструю, сам же на спину взобрался словно для скачки.
Вот над боками тура взмахнул он хлыстом и по ребрам
Хлещет как жеребенка с гривой густой и волнистой!
Дерзкий, такое он слово Мене кричит быковидной:
"О, богиня Селена, рогатая, мне позавидуй!
Стал я тоже рогатым, на турьей скачу хребтовине!"
Вот такою он речью хвалился пред Меной округлой.
Глянуло с высей небесных завистливой око Селены,
190
Ампелоса увидала на звере-мужеубийце...
Насылает богиня бычьего слепня, и тут же
Обезумев от жала, пронзившего толстую шкуру,
Словно конь тот метнулся тотчас в бездорожную чащу.
Ампелос же, увидев от жала безумного зверя,
Вскидывающего выей и мечущегося по скалам,
Устрашенный судьбою, так он, плача взмолился:
"Тур мой, остановись же, завтра в скачке безумствуй!
Не уноси на скалистый кряж пустынный и дикий,
Вакх ведь должен проведать о судьбине злосчастной!
200
Тур мой! Рогов позолоту запачкаешь в беге безумном!
Ах, не завидуй же злобно любимому отроку Вакха!
Ты умертвить меня хочешь, не ведая про Диониса!
Нет в тебе милосердья и к плачущему вознице,
Я ведь совсем еще юн, я возлюбленный бога Лиэя -
К сатирам мчи, не в горы, средь них убей поскорее!
Там я умру, их слезы мой прах оросят и утешат!
Тур мой, мой милый, тебя умоляю: утешусь я если
Горькую смерть Дионис, хоть без слез, но все же помянет!
Коль погубить ты хочешь того, кто за рог твой схватился,
210
Голос и речь обретя - тебе, подобному ликом,
Бычьим весть о злосчастье моем передай ты, Лиэю!
Бык! Сказался врагом ты Деметры и Диониса,
Бромию боль причиняешь, Део изобильную ранишь!"
Слово такое промолвил отрок розовотелый,
Близкий Аиду, злосчастный... На сдвоенных мчася копытах,
Бык, одержимый безумьем, в горах без пути и дороги,
Отрока с хребтовины бросает на камни свирепо,
Падает тот головою оземь, хряснули кости
Выи юноши нежной, глава отделилась от тела...
220
Бык же бросился к трупу и стал подбрасывать тело
Остроизогнутым рогом, в расселину голову сбросив.
Обезглавлено тело, непогребенной осталась
Белая плоть, струей пурпурной омытая крови...
Видел лишь сатир некий любимца бога во прахе,
Ампелоса, о злосчастье весть и принес он Лиэю.
Бог же, нисколько не медля, несется, ветру подобный,
Так и Геракл не мчался спасать от нимф злоковарных
Гила, любимца, стащивших на дно водяного потока,
Отрока предназначая одной из юных в супруги!
230
Ныне вот устремился Вакх на горные выси,
Думал, лежит живое во прахе юноши тело -
И разрыдался, увидя нагое... На плечи набросил
Пеструю шкуру оленя, прикрыть охладелые члены,
И на отроке мертвом ремни плесниц приторочил,
Розами тело украсил, гирляндой из лилий, а кудри
(Как у всех, кто случайно погиб в горах при паденье)
Он украсил цветком быстровянущего анемона.
Тирс вложил во длани и собственным одеяньем
Алым прикрыл... С никогда и никем не стриженных кудрей
240
Прядь густую срезает - усопшему для посвященья,
Наконец, и приносит он амвроси́и от Рейи,
Раны телес затирая ею, чтоб отрок любимый
От божественнодивной расцвел амвроси́и и в смерти.
Так вот мертвого тела тлен никакой не коснулся,
Хоть и на каменном прахе покоилось, милые пряди
Развевались под легким ветром над милой главою
Умершего до срока, над ликом отрока вились...
Сколь он прекрасен лежал и во прахе! Подле же тела
Плакали горько силены, вакханки горько стенали!
250
Отрока красоты и смерть не похитила, словно
Сатир улыбчивый, мертвый покоился. Мнилось:
Сладкие речи с безмолвных уст потекут, как и прежде!
Глядя на мертвое тело, Вакх, смеющийся вечно,
Прослезился и с лика улыбка ушла Диониса:
"Зависти полное пря́дево Мойр прервалось... о, ужели
Стали быки юнцов любить, как некогда ветры?
Зе́фир ужель ополчился на Аполлона и Вакха?
Я восхвалял, счастливый, Феба Атимния имя -
Отрока взял он, любимца! Но терапнийца утешив,
260
В честь его имени корень взрастил он, цветущий на диво,
На лепестках Гиацинта запечатлел свои стоны!
Чем обовью я кудри, какой цветок взращу я,
Скорбь и печаль утешить по отроку и исцелиться?
Дабы отмстить за погибель ушедшего слишком до срока,
Я на твоей могиле быка соделаю жертвой!
Нет, не жертвенной медью умерщвлю я убийцу,
Как и обычно бывает, нет, ненавистное чрево
Зверя-убийцы рогами собственными разорву я
На куски, точно так же, как некогда юное тело
270
Рвал твое на куски он, неистовый, в пропасть бросая!
Энносигей блаженный! Фригийского отрока тоже
Ты полюбил в стране по соседству с моей, и восхи́тил
В домы златые Зевеса, привел пожить на Олимпе...
Бог всепобедную отдал для скачек в честь Афродиты
Собственную колесницу, чтоб деву Гипподамию
Выиграл отрок... Любимый мой погиб слишком рано!
Ампелос жен не ведал, цвет жизни, на брачное ложе
Не восходил этот отрок, моей не правил повозкой,
Смертную муку оставил бессмертному Дионису!
Вот и богиня Пейто не ушла от уст твоих, милый -
Хоть ты и умер, она на губах твоих бездыханных!
280 [282]
Вот и у мертвого так же как в жизни ланиты сияют,
В веках прикрытых улыбка таится, а пясти как прежде,
Белы как горные снеги вместе с твоими плечами!
А ветерки шаловливо вздымают милые кудри,
И не стерла смертыня сияние розовой плоти...
Все в тебе - как при жизни! Увы, увы мне, эроты!
Ах, зачем тебе было на дикого зверя взбираться?
Если тебе так хотелось коня быстроногого, что же
290
Ты не сказал мне об этом? Я бы от Иды соседней
Колесницу привел с упряжкою древнею вместе
Тросских коней небесных, родом из края, откуда
И Ганимед похищен, питомец Иды лесистой,
Равный тебе красотою, кого от свирепости бычьей
Зевс высоко летящий умчал в когтях осторожных!
Если хотел ты охоты за дичью в чаще нагорной,
Что же ты мне не открылся, что надо тебе колесницу?
Мог бы тогда на повозке моей безопасно поездить,
Бич держал бы во дланях Рейи-богини запретный,
300
Сам легко бичевал бы пару змеев ручную...
С сатирами ты боле здравиц веселых не вскличешь,
С бассаридами в чаще шумя и играя, не прыгнешь,
Не поохотишься боле с милым своим Дионисом!
Горе! Аид не приемлет выкупа ни за какого
Мертвого, и откупного златом ярким не примет!
Ампелос! Если бы к жизни из смерти ко мне ты вернулся!
Горе! Не убедить мне Аида! Когда б согласился
Царь, то блестящий клад получил бы всего Эридана!
Вырвал бы я все речные деревья! Я бы доставил
От Эритрейского моря индийские самоцветы,
От богатой Алибы сребро, от Пактола же - злато,
310 [312]
Только вернуть мне тотчас же отрока милого к жизни!"
После заплакал он, взоры, на милого устремивши:
"Ты меня любишь, Отче, ты знаешь Эроса муки,
Пусть, хотя б на мгновенье, Ампелос заговорил бы,
Пусть, хоть разочек последний, сказал бы: "Напрасно, напрасно
Стонешь по том, Дионис, кого стон твой уже не разбудит!
Есть и слух у меня - да боле тебя не услышу,
Есть и глаза у меня - да боле тебя не увижу!
О, Дионис беспечальный, не лей по мне горькие слезы,
Отрекися от скорби, ведь плачут девы-наяды
320 [322]
У истока, да только Нарцисс им уже не внимает,
Фаэтон Гелиад стенаниям горьким не внемлет!"
Горе! Родил не смертный отец меня! Ах, я сумел бы
С отроком милым спуститься в царство Аида, за Лету
Ампелоса моего одного тогда не пустил бы!
Ах, Аполлон счастливей был со своими друзьями!
Имя осталось любимцев при нем навеки - о, если б
Звался и я Ампелий, как Аполлон - Гиакинфий!
Ах, ты все спишь да спишь - не пора ли и пляски затеять?
330 [331]
Не зачерпнешь ли влаги прозрачной, речной из потока
Этой вот чашей удобной? Пора тебе в чащах нагорных,
Как ты всегда это делал, пляску вести за собою...
Если ты сердишься, милый, на скорбного Диониса,
Лишь прикажи силенам - они принесут мне все вести!
Если же лев замучил тебя - всех львов уничтожу,
Всех, что живут у отрогов Тмола, и не пощажу я
Львов и Рейи-богини, убью и этих чудовищ,
Коли тебя клыками ужасными истерзали!
Если тебя пантера низвергла, цветочек эротов,
340 [341]
Боле пантерной упряжки не будет в моей колеснице!
Звери есть и другие! Владычица же ловитвы,
Артемида, пригонит и серн в роговую повозку!
Стану ланями править и шкуру носить оленью!
Ежели вепрь бесстыдный убил тебя - вепря убью я
Всякого, без разбора, и ни одному не дозволю
Для Стреловержицы боле быть дичью желанной лесною!
Ежели бык нечестивый убийство свершил, то изострым
Тирсом искореню я и род бычиный на свете!"
Так стонал он и плакал. Эрос же рядом явился,
350 [351]
Облик приняв Силена косматого с жезлом во длани,
С рожками небольшими во лбу. Обвил он вкруг чресел
Мех звериный, и, старец, на жезл суковатый оперся.
Бромия, льющего слезы, стал утешать понемногу:
"Новой страсти пыланьем смири пылание прежней,
И над другим любимым томись и мучайся сладко,
А о мертвом не мысли! Ведь исцеленьем от страсти
Новая страсть и бывает! Любви ты не одолеешь,
Вечно сердце тая, увы, не убьет ее время!
Коли желаешь защиты от сердце терзающей боли,
360 [361]
Мальчика заведи: желаньем уймется желанье!
Зефира юный лаконец потряс - но умер тот мальчик,
Ветер любвеобильный влюбился тотчас в Кипариса,
Кем и утешился после погибшего Гиакинфа!
Хочешь, спроси у садовника: коли завяло растенье
Некое, в прах поникнув, тот ищет тотчас же замены,
Вместо погибшего корня новый побег насаждает!
Вот, послушай-ка повесть из старого времени, внемли:
Жил однажды на свете отрок, из отроков лучший,
На берегах Меандра, многоизвивного тока,
370 [371]
Строен изящным телом, ногами резв, безбородый,
С гривой волос густою, прелестию природной
Отрока веют ланиты, милые очи блистают,
И от взоров исходит далёко видное людям,
Вмиг разящее сердце лучисто-златое сиянье!
Кожа - белее млека, и разливается сверху
Тонкий румянец, как будто два цвета на коже смешались!
"Каламос" называет отрока милый родитель,
Бьющий из бездны земной, текущий к свету упорно,
Никому не видный сначала странник по тверди -
380 [381]
Вдруг он внезапно выю перед всеми подъемлет,
Сей Меандр пещерный, из недр изливающий струи!
Жил он, Каламос милый и резвый, и страстно влюбился
В сверстника своего (Карпо́с того юношу звали);
Тот был прекрасен так, как средь смертных и не бывает!
Если бы отрок годов набрал немного поболе,
Стал бы сей юноша мужем Эос прекрасноволосой!
Ибо прекрасен собою, румянцем, пожалуй, покраше
Блеска кожи Кефала, сияньем затмил Ориона!
Не прижимала к груди Део с такими руками
390 [391]
Юношу Иасиона, Селена - Эндимиона!
И красотою настолько сей юноша отличался,
Что захотели б в супруги взять его обе богини.
Он бы на ложе благое взошел к Део златовласой,
И ревнивой Селены брачный чертог посетил бы!
Он же, милый, лишь друга любил, сей цветочек эротов
Наипрекраснейший. Оба играли в полном согласье
В игры на берегах извилистой речки соседней.
Часто меж ними случались состязания в беге:
400
Каламос бегал подобно быстрым ветрам воздушным!
Бега начало - вяз, метой конечной маслина
Выбрана, надо по брегу бежать туда и обратно!
Каламос резвоногий бежал в этот раз осторожно,
Милому другу, Карпо́су, желал победы соперник!
Если Карпос купался - то Каламос тут же плескался,
Но и в реке затевали они состязанье такое:
Только помедленней плыть старался Каламос, другу
Уступая, чтоб видеть, следуя за плывущим,
За стопами его, рассекающими равномерно
410
Влагу реки бурливой, Карпоса спину нагую!
Да, и тут затевали спор, и спорили оба,
Кто же победу одержит! От брега к брегу речному
Меж отмеченных точек проплыть должны были оба,
Дабы напротив лежащей земли поскорее коснуться,
Выгребая против теченья, и здесь постоянно
Юноша плыл след в след, старался держаться, чтоб видеть
Взмахи милых ладоней и рук белолокотных друга!
Тот уплывал подальше, Каламос тут же сильнее
420 [419]
Греб ладонью, но отрок еще быстрее руками
Взмахивал, быстрый, над влагой бурною вытянув выю!
Вот, наконец, выходит первым Карпос на берег,
Снова он одержал в речном состязанье победу!
Тут его ветер порывом сталкивает обратно
В воду, неумолимый, он отрока убивает,
В полуприкрытые губы метнув обильные воды!
Каламос смог от ветра враждебного все-таки скрыться,
И достичь, уж без друга, напротив лежащего брега.
Милого там не встретив, любимого там не увидев,
430 [429]
Жалобно он заплакал, запричитал он с тоскою:
"Молвите мне, наяды, - ветер похитил Карпоса?
Милость, молю, окажите последнюю: к влаге истока
Уходите другого! Бегите от вод смертоносных
Отчих, боле не пейте влаги, Карпо́са убийцы!
В отрока сам он влюбился, и злобой томимый ревнивой,
После диска дыханье послал подростку в погибель!
Боле из вод не взойдет звезда моя, светом сияя!
Боле мой Эосфо́рос, увы, не заблещет как прежде!
Умер Карпос мой, зачем же сияние Солнца мне видеть?
440 [439]
Молвите мне, наяды, как светоч эротов угаснул?
Медлишь еще ты, отрок? Нравиться тут купаться?
Друга нашел ты получше в волнах, ласкающих тело,
С ним и пребудешь, оставив Каламоса этим ветрам?
Если же дева нагая, наяда, тебя умыкнула,
Молви - от всех я стану защитой! Если желаешь,
Вместе со сродницей нашей брачных эротов изведать,
Молви, и в волнах зыбучих я брачный чертог твой воздвигну!
О Карпос, ты забыл и берег родимый в потоках?
Кличу тебя я, усталый, ты жалобным кликам не внемлешь!
Если бы Нот или дерзкий Эвр подули, то ветер сам бы
Жалобно веял вокруг, сей враг ненавистный эротов!
450 [451]
Если тебя Борей убил - я пойду к Орифи́и!
Если тебя сокрыла волна, красотою пленившись,
Знай, отец мой жестокий безжалостным правил потоком,
Пусть же и сына родного волной унесет смертоносной,
Хочет Каламос скрыться вместе с пропавшим Карпосом!
Бросившись вниз головою, умру, где Карпос заблудился,
Пламень любви уничтожу ахерусийскою влагой!"
Так говорил он, и слезы из глаз катились... В честь друга
470 [459]
Прядь он темную срезал густую острым железом
С кудрей, что так лелеял, явил он знак этой скорби
Горькой отцу Меандру, последнее слово промолвив:
"После этой вот пряди и плоть мою примешь, ужели
Без Карпоса увидеть Эригенейю смогу я?
Неразделимы Карпос и Каламос были в сей жизни,
Эроса жало пронзило обоих... Подобной же смертью
И умереть им пристало в волнах бурливых потока!
Выстройте, девы-наяды, на бреге речном на высоком
Нам обоим надгробье над могилой пустою,
480 [469]
Надпись надгробную дайте жалобными стихами:
"Ка́ламоса и Карпо́са эта могила, друг друга
Страстно любивших, обоих жестокая влага сгубила!
Каламос брат вам, по брату печалясь, пряди срезайте,
Ибо со страстью своею он покоится рядом,
В знак печали срезайте и прядь для Карпоса такую ж!"
Молвил - и вниз головою бросился в водовороты,
Захлебнувшись водою, убийцей отроков, отчей.
Каламос дал тростнику свое имя, в тростник обратившись,
Стал и Карпос плодами земли той плодоносящей."
490 [479]
Мягкой участливой речью тронут неистовый Эрос
И восхотел он умерить сладкую скорбь Диониса...
Только еще сильнее скорбит по погибели Бромий
Слишком ранней любимца... Вот дщери бегущего вечно
Их отца Лика́банта с резвобурной стопою,
К дому Гелия вышли, румяноланитные Хоры.
Вот одна, с лицом, затененным снежною тучей,
Нежный свет посылает сквозь темномрачнеющий облак,
Хладны стопы, и плесница плещет градом и снегом,
Слиплись волны волос вокруг главы ее влажной,
500 [489]
И вкруг чела обвилась повязка, что ливни рождает,
Ярко-зеленый венок виски обхватил, а груди
Круглые поддержала она снежно-белой повязкой.
Вот другая: дохнула ветром, что радует смертных,
Ласточек нам возвращающим, Зефир чело ей ласкает,
Волосы благоухают росой изобильной весенней,
Сладостный смех раздается из уст, от одежды струится
Запах роз, что с зарею готовы раскрыться побольше,
Песнь хвалебную кличет Адонису и Киферейе.
Сестрам вслед выступает Хора жатвы и сбора,
510 [499]
Связку выносит в деснице с зерном тяжелым колосьев,
Держит и серп изострый с блестящим лезвием гнутым,
Вестника жатвы, и тело этой закутано девы
В тонко льняные полотна; в пляске она выступает -
Сквозь прозрачные ткани бедра манят, мерцая,
Увлажнены ланиты росою пота обильной,
От лучей Фаэтонта жарких вкруг лика бегущих!
Вот и четвертая - пашни благой она правит порядком,
Ветвью венчает оливы виски прохладные дева,
Орошенной обильной водой семиустого Нила,
520 [509]
Волос ее так скуден на голове невеликой.
Клонится хрупкое тело, когда встает она в небе,
Листья рвет ветер с деревьев, власы чащоб подрезает,
Нет ничего у нее за душою, ни гроздей душистых
Над затылком не виснет, плетей золотистых побегов
Нет, и влаги маронской темно-пурпурною погреб
Не наполняется духом, и пены нет над амфо́рой...
И не виснут побеги плюща, сплетенного с гроздью!
В час предреченный приходит она и сестрами правит:
В домы Гелия спешно тогда возвращаются Хоры!
