1. - Ни одна религия не изобретается, как не изобретается язык. Обилие и разнообразие как религий, так и языков объясняется ростом и развитием везде, где имеются достаточные данные для исследований, т.е. когда наших познаний хватает на то, чтобы сделать вывод, способный вынести разбор и критику. Результат получается неизменно один и тот же, что оправдывает априорное положение в том же смысле каждый раз, когда приходится работать с материалом недостаточным, т.е. - мы можем с уверенностью предсказать, что, когда расширится наше знание, результат непременно должен согласоваться с результатами, добытыми в других подобных случаях. Итак, никто в сущности ничего не изобретает - по крайней мере в том смысле, какой мы придаем этому слову на наших далеко не точных языках. Латинское слово, - invenere, значит буквально "найти", точнее - "на что-нибудь набрести"; определение в высшей степени меткое, так как то, что оно описывает, - "изобретение", всегда первоначально есть действие непроизвольное, внезапно озаряющая мысль. Изобретатель, - inventor, - случайно находишь нечто, именно натыкается на мысль, которую, если он получил к тому от природы дар, он развивает и воплощает в чем-нибудь полезном, или прекрасном, или мудром, и, в своей конечной форме, новом. Но он ни в каком случае и ни в каком смысле не создает. Человеку невозможно сотворить что-нибудь безусловно новое, что-нибудь такое что прежде вовсе не существовало, ни в каком виде. Он сравнивает, сочетает, превращает, соединяет в разные комбинации, перерабатывает, - но непременно работает над чем-нибудь уже существующим. Возьмем очень простое сравнение: прядильщик, ткач, красильщик, вышивальщик производят предметы крайне разнообразные по качеству, тонкости ткани, цветам, узорам и работе; но они не могли бы ничего произвести, если бы не имели сначала сырого материала: льна, шерсти, хлопка, шелка.
2. - На вопрос, которым кончается предыдущая глава, стало-быть, уже найден ответ: Заратуштра был преобразователем. В каждой новой религии особенно важен момент: как она относится к своей предшественнице, к той религии, из которой она произошла и место которой она стремится занять. Поэтому мы первым делом спрашиваем: какой материал нашел законоучитель, что он сохранил, что отверг, что внес своего? И почему возникла настоятельная нужда в его работе? Искать ответы на подобные вопросы, это все равно, что проследить реку до её истоков. даже когда найден видимый родник высоко в горах, еще много остается разъяснить, потому что много невидимых струй просачиваются скрытыми подземными ходами, сквозь ноздреватые каменные породы и через скважины в скалах, прежде чем сойдутся в том месте, откуда забьют одним живым ключом. между тем, эти-то невидимые струйки, получающие вкус и цвет от различных родов земли и камня, через которые они проходят, определяют степень чистоты и доброкачественность вод, имеющих своим назначением утолять жажду тысячей людей.
3. - Мы до сих пор занимались исключительно мыслями и деяниями трех из немногих передовых человеческих рас: шумеро-аккадьян, членов туранской или желтой расы - хананеев, народов весьма смешанной крови; наконец, вавилонян, ассирийцев и иудеев, принадлежащих к семитскому отделу великой белой группы. Мы следили за тем, как их нравственный склад отражался в их религии, и как последняя, в свою очередь, влияла на их судьбы. Иранские народы, следуя ходу истории, теперь выдвигаются на первый план мировой панорамы. Принадлежа к тому же отделу человечества, как и мы сами, а именно, арийскому или индоевропейскому, они представляют предмет изучения во многих отношениях более нам близкий и симпатичный; их духовная жизнь гораздо понятнее нам; благодаря кровному и духовному родству, нам легче вникать в их внутреннюю работу, отождествляться с нею. Но при этом нет возможности совершенно отделить их от их индийских братьев. эти две ветви арийского дерева так тесно срослись вначале, жизненный сок в них так явно один и тот же, что изучение одной неизбежно влечет за собою изучение другой. во всяком случае необходимо вглядеться поближе в условия первобытной арийской жизни, лежащие в основе быта обоих народов.
4. - Было время, когда еще не было речи об индусах и иранцах, но предки тех и других, еще не разделившись, вместе обитали в прекрасной земле, память о которой смутно сохранилась у их потомков в виде предания. В Авесте самому Богу приписывается следующее заявление: "первою из добрых земель и стран я сотворил землю Аириана-Ваэджа" (или Вэджа, т.е. "родина арийцев"). какою чудною первородина эта представлялась иранцам, можно судить из следующих затем слов: "каждую землю, даже лишенную всякой прелести, я сделал милою и любезною её обитателям. Если бы я не сделал каждую землю любезною её обитателям, то люди со всего света устремились бы в Аириана-Вэджу" (Вендидад, I). Трудно в точности назначить место этой земле, которой непомерная старина придала мифическую туманность; но большинство ученых иранистов все более склоняются к тому мнению, что сами иранцы под именем Аириана-Вэджи представляли себе тот же Адербайджан (Атропатэну), где, по-видимому, родился Зороастр.
5. Ни индо-иранцы, ни отцы их, первородные арийцы, не оставили по себе никаких памятников, могущих служить указаниями насчет книга их образа жизни, умственного и материального развития их воззрений на обитаемый ими мир, их представлений об управляющих им силах. Но у арийцев, завоевавших индию, уцелел сборник из тысячи слишком молитв и гимнов, - знаменитый Риг-Веда, одна из четырех священных книг индусов, вдобавок самая древняя, а потому наиболее ценная для нашей цели. значительная часть гимнов - неимоверной старины: восходят до самых древних времен арийской оседлости в северо-западной части Индии, называемой тогда "Семиречьем", от реки Инда и её главных притоков, а ныне Пенджабом, т.е. до эпохи много древнее Зороастра и Гат. Нет сомнения, что эти гимны выражают не новые какие-нибудь понятия, а те, которые арийские пришельцы принесли с собою с севера, и по ним не трудно воссоздать верования индо-иранцев, если не самих первородных арийцев, - верования, от которых впоследствии родились две религии: индусский брахманизм и иранский маздеизм, далеко расходящиеся по духу и внешнему характеру, однако представляющая несомненные признаки общего происхождения.
6. -В Самую раннюю доступную нам эпоху появления их на мировой сцене, мы застаем арийцев в той стадии духовного сознания, которую можно назвать чистым натурализмом, разумея под этим словом почитание сил природы, развившееся под влиянием особых почвенных и климатических условий полу-пастушеского, полу-земледельческого их образа жизни. Они поклонялись и молились, как божественным существам, богам, - благодетельным Силам: ясному Небу; всепроницающему Свету; Огню, в его трояком проявлении - небесной молнии и земному пламени на жертвеннике и домашнем очаге; Солнцу, во всех его видах; доброй Матери Земле; Ветрам, Водам, живительной Грозе. Вредные силы, весьма малочисленные, олицетворенные главным образом во Тьме и в Засухе, представлялись им бесами или злыми демонами; их ненавидели, проклинали, но никогда, ни под каким видом не задабривали, не старались умилостивить, - и в этом заключается одно из главных различий между арийскими понятиями и представлениями туранских и хананейских народов. По понятиям последних, злым Силам, вредящим людям, должно молиться и приносить жертвы, чтобы склонить их к пощаде; по понятиям арийцев с ними должно бороться, должно побеждать их, и это составляет главную обязанность и занятие их противников, добрых Сил: дело Света - побороть Тьму; дело Ветра и Грозы - собирать тучи, угнанные басами Засухи, метать молнии и лить дожди. Из этих воззрений само собою возникает благородное, полное достоинства отношение арийцев к своим Богам: ни страха, ни раболепия, а восхваление, благодарение, доверчивое моление о помощи; и образуется религия такая простая, прозрачная, что можно в кратком очерке дать весьма полное о ней понятие.
7. - Древнее всех богов арийской расы и превыше всех - Небо, светозарное, всеобъемлющее. Имя его, по-санскритски и в Риг-Веде, - древнее которого ничего нет в санскритской письменности, - Дьяус и, несколько позднее, Варуна. И то и другое - имена нарицательные: Дьяус и теперь означает видимое небо; Варуна, в измененной слегка форме, - Уранос, - поныне означает "Небо" на греческом языке. Ясно, что эти имена переносят нас в эпоху первородных арийцев, в т.е. времена, когда только-что поднимались с мест своих предки народов, впоследствии населивших Европу. Индо-иранцы, несомненно, были отъявленные многобожники; однако, богу-Небу как будто присуще было некоторое верховенство; к именам "Дьяус" и "Варуна" часто присовокуплялось название Асура, - "Господь"; Варуна, кроме того, еще называется "Всеведущим". Солнце - его око; Огонь, в виде небесной Молнии - его сын, а видимое звездное небо - его царственная риза. Он представляет далеко не одно только олицетворение материального явления природы. Ему, напротив, приписываются самые возвышенные нравственные качества. Он утвердил небо и землю; он - устроитель и хранитель порядка и стройного мирового благолепия, которые составляют верховный закон вселенной, - Космоса, - и, будучи перенесены из вещественного в духовный мир, превращаются в закон высшей Правды, отступление от которого есть грех и начало всякой кривды и неурядицы. Поэтому к Варуне обращаются с покаянием и с мольбою о прощении, ибо он также - каратель; из всех же грехов самый ненавистный ему - ложь.
8. - Имя Варуны во многих воззваниях сочетается с именем другого светового божества - Митры ("Друг"; олицетворение Дневного Света). Эти двое так тесно связаны, что они представляются воображению в виде неразлучной четы: "Варуна-Митра" или "Митра-Варуна"; они ездят на одной колеснице, думают одну думу. Вместе они охраняют мировой порядок и закон Правды; вместе они наблюдают за деяниями и сердцами людей, одинаково всевидящие, всеведущие. Солнце также часто называюсь оком Митра-Варуны, как и одного Варуны. Что может быть естественна этого сопоставления: Небо и Свет? Митра-Варуна, это именно - Светозарное Небо. Есть следы сопоставления Митры и Варуны с несколькими световыми божествами, по имени Адитья, не столь высоко стоящими в небесной иерархии, не только в индо-иранский, но и в первородно-арийский период; тогда их было семеро в одной группе. (Святость и знаменательность этого числа, семь, положительно повсеместны). Подчас сдается, не были ли остальные пятеро в этой группе лишь бледные отражения Варуны и Митры, придуманные для пополнения священного числа.
9. - Одно из многих древне-санскритских названий Молнии, сына. Асуры Варуны, -Атхарван, буквально "имеющий Атхара". Священное предание превратило этого мифического Атхарвана в первосвященника, подарившего людям огонь и учредившего жертвоприношение в виде всесожжения. По сие время в Индии есть особый класс жрецов, именующих себя атхарванами: их специальная должность - уход за священным и жертвенным огнями, и предание указывает в них прямых потомков того исконного первосвященника, который, если всмотреться поближе, оказывается не кто иной, как сам бог - Огонь, олицетворенная огненная стихия, сошедшая с неба в виде Молнии; иными словами - "Атхар, сын Варуны". Атхари по-санскритски значить "пламя"; атхарью ("пылающий"), часто встречается, как эпитет бога Агни-Огня. Стало-быть, Атхар есть одно из древнейших арийских названий Огня, - если даже не самое древнее из всех, на что указывало бы одно греческое слово, которое переносить нас в прошлое более отдаленное, чем даже индо-иранский период. Слово это - афрагенэ, название некоего ползучего растения, из которого в очень древнюю старину трением добывали огонь. В переводе это название может иметь лишь одно значение: "рождающее Атхара". Оно было устарелым уже в классическую эллинскую древность, а что это за растение, так никогда и не узналось. {Сведение это, далеко не общеизвестное, мы находим в капитальном труде: "Die Iterabkunft des еuers und des Gottertrankes", von. A. Kuhn ("Сошествие огня и божественного напитка", А. Куна).} Что же касается святости самой стихии, она также повсеместна и незапамятна, как святость числа семь. Огонь всегда был предметом особенно горячего и, если можно так выразиться, любовного поклонения, как друг человека, сидящий на его очаге, помогающий ему в трудах, заменяющий ему дневной свет и солнечную теплоту, как победитель и расточитель всего зловредного, что прячется в темноте, - призраков, дурных снов, - наконец, как посланец и посредник между двумя мирами, возносящий к Небу на своем пламени, как на крыльях, молитвы людей.
10. -В первобытном, небесном своем виде, - Молнии-Огонь, сын Неба, играет видную роль в войне, которую светлые Дивы, податели света, жизни, тепла, вечно ведут против бесов Тьмы и Засухи, в области средней между небом и землею - Атмосфере. В поэтических описаниях этой войны арийская раса развернула всю роскошь и картинность своего поэтического дара, всю изобретательность своего эпического гения. Вековечная борьба, которая нам представляется лишь рядом метеорологических явлений, одухотворяемых лишь в редкие минуты поэтического настроения, и то всегда сознательно, намеренно, - для древних арийцев, впечатлительных, одаренных живейшим воображением, была животрепещущей драмой, разыгрываемой живыми, сверхчеловеческими существами, могучими в добре и зле. Вернее, - две драмы, отличные одна от другой, с разными действующими лицами. Два высшие блага, от которых истекают все прочие - Свет и Дождь. Злейшие враги человечества - те Силы, которые отнимают у него эти блага. Борьба против бесов Тьмы и Ночи - дело сравнительно простое, и естественно предоставляется исключительно Солнцу. Однако, и эту борьбу неистощимое воображение арийцев украсило множеством разнообразных инцидентов, преисполненных роскошной образности, нежных поэтических красот, таким образом создавая ту сокровищницу солнечных мифов, из которой почерпнута добрая половина всех в мире поэтических повестей и лирики. Впрочем, здесь не место вдаваться в изучение этого увлекательного предмета, потому что мы в настоящую минуту разыскиваем источники иранского эпоса, иранской религии; иранцы же - народ необыкновенно трезвый, практически; прелести солнечного мифа как-то не особенно трогали их, и потому слабо отразились на их духовной жизни.
11. -Гораздо сложнее грозовой миф, -драма борьбы из-за вод небесных. Она и разнообразнее и гораздо более волнует зрителя, потому что, в различных моментах и перипетиях, которыми она проходить до конечной развязки, исход часто кажется сомнительным, превосходство часто надолго склоняется на сторону вражеских сил, хотя окончательная победа не может остаться за ними. Бесчисленны козни бесов, ухищрения их, чтобы овладеть драгоценными водами и удержать их; они бьются отчаянно и свирепо; бесчисленны также виды, которые они принимаюсь, - и это не удивительно, так как бесы эти в сущности, по большей часта, - разного рода облака и тучи. Ведь далеко не все облака предрекают дождь, не все тучи его приносят. Если есть такие, которые щедро изливают чистую, живительную влагу, утоляющую жажду изнывающей, раскаленной земли, зато есть и такие, которые удерживаюсь ее, скрываюсь ее в своих недрах и не выпускаюсь, пока их не пронзить, не расторгнет огненное копье гневного Молниеносца. Эта разница в тучах, которую мы замечаем лишь обращая на них особенное внимание, так как мы вообще привыкли поверхностно относиться к окружающим нас явлениям, не могла ускользнуть от наблюдательности людей, живших одной жизнью с природой, в такой зависимости от неё, что постоянная бдительность была для них безусловной необходимостью, между тем как беспримерная сила и плодовитость их поэтической фантазии не только подсказывала им тысячу образов и сравнений, столь же метких сколько и разнообразных, до бесконечности, но сразу же превращали эти образы, эта сравнения в живых лиц и драматические эпизоды. Рассмотрим несколько таких творений, в которых не знаешь, чему больше дивиться, - детской ли, наивной простоте, или безошибочной меткости, - но только очень немногие, потому что, по изложенной выше причине, более основательное изучение этого истинно волшебного сада нашей расы приходится отложить до другой книги, имеющей быть посвященной древней Индии, где эти цветы её фантазии распустились роскошнее, нежели на любой другой почве.
12. - Идиллическому воображению полу-пастушеского народа легкие облака, лениво движущиеся по небесному пространству, легко могли напомнить стадо коров, тихо бродящих по обширному пастбищу и щедро изливающих свое молоко, - благодетельный дождь, - на питание земле и всей твари, на ней живущей, и нет сомнения, что это один из самых древних, первобытных мифов. Не совсем так просто, но все же вполне понятно, сравнение белых, легких облаков с грациозными женщинами. И вот - являются небесные девы, божественные Воды, жены Асур, и в особенности верховного Асуры-Варуны, они же и матери Молнии, небесного Огня. Отсюда одно из самых священных названий его, - Апам Напат, т.е. "Сын Вод" (буквально: "внук"). Из этого следует, что бесы, которые удерживают дождь и приносят засуху с её спутником, - голодом, говоря мифическим языком, - хищники, воры, крадущие коров или женщин. Они или совсем уводят их, или держат в заточении, в тем-пых горных пещерах или в крепостях, твердынях, какими арийской мифологии неизменно представляются мрачные темные тучи, поднимающаяся на краю небосклона в виде горных гряд или замков, с зубчатыми стенами и башнями. Тогда Индра, Громовержец, сияющий в золотых ратных доспехах, становится на свою колесницу, запряженную быстрыми, серыми в яблоках или пегими конями (быстро несущиеся грозовые тучи), вместе со своим неразлучным товарищем Ваю, (ветер, бушующий - в высших слоях атмосферы); за ними несется рать бурных Ветров, - и начинается битва. Недолго гора или крепость выдерживает бешеный. напор. От частых, гремящих ударов Индровой огненной палицы разверзаются скалы, рушатся стены, коровы освобождаются и изливают свое молоко, которого томительно жаждет земля; или же, если преследуется другой образ, - освобождаются пленные жены, девы.
13 - Но нет конца тому, что видится в облаках и тучах, как хорошо знает всякий, кому доводилось проводить часы отдохновения в созерцании их у моря или в горах. Какой ребенок не открывал на небе подобие людей, животных, фантастических великанов, чудовищ, пейзажи и города? Наши арийские праотцы в туче, не дававшей дождя, видели злейшего демона: то был Вритра ("укрыватель"), а название Вритрахан, - "Вритро-убийца", - было высшим почетным титулом, которым они награждали дивов, пронзающих его косматую шкуру и выпускающих заточенные воды. Этот эпитет был в особенности присвоен Индре, как самому неутомимому противнику беса, с которым может покончить одно его собственное оружие, - огненное копье - молния. Другой тучевой бес - Ахи, "Змей", сидящий на горе и вызывающий дивов на бой. Это - мрачная грозовая туча, извивающаяся беспрестанно меняющимися кольцами и клубами на вершине горы, - тучи, сплошной стеной возвышающейся от небосклона. Со Змеем обыкновенно сражается и убивает его тот же неутомимый Индра, и этот эпизод описывается в сотнях более или менее драматических мест Риг-Веды. И не только в Риг-Веде, а везде и всегда встречается этот самый вражий Змей, в мифологии, эпической поэзии и легендах всех народов, наконец, в простых сказках, - (наш Огненный Змей, Змей Горыныч!), -во всевозможных положениях и сопоставлениях, когда истинное значение его тучевого и грозового беса давно забыто. {Борьба Индры со Змеем, первоначально несомненно натуралистичный миф, в Индии получает, кроме того, еще политическое, или, вернее, - этнологическое значение.}
14. - Одна в высшей степени замечательная и своеобразная черта арийского представлены о природе, земной и божественной, это - достоинство, благородное самосознание, с которыми человек относится к сверхъестественным Силам. Как в каждой религии, и тут требуются молитва и жертвоприношение, но в совершенно своеобразном духе: ариец не просить бессильно о помощи; он в некоторой мере и сам оказывает ее. Именно: предполагается, что он помогает своим светлым богам в борьбе против злых бесов. Его хвалебные и благодарственные песни воспламеняют, ободряют их, жертвенные приношения, к которым он приятельски приглашает их, как высокочтимых гостей, и на которые они сходятся, как друзья сходятся на пир к друзьям, придают им силы, совершенно так же, как пища дает силу людям, а главное, - питейное приношение, возлияние веселящего дух сока дивного растения, - сомы, веселит, бодрит их, возбуждает в них боевой пыл, опять-таки так же, как и в людях. Мало того: они положительно в нем нуждаются, не были бы в состоянии побороть врагов, если бы не напились обильно чудодейственной влаги. Особенно Индра, по словам песней, поглощает его неимоверные количества, и тогда уже ничто не в силах устоять против него.
15 - Это индийское горное растение, сома, имеет мягкий, гибкий волокнистый стебель, в котором содержится млековидный сок. Этот сок выжимается и предается брожению, отчего он превращается в опьяняющее питие, употребление которого при жертвоприношениях есть одна из древнейших и отличительных черт арийского богослужения. Его подливали в огонь, и содержимый в нем алкоголь ярко оживлял пламя; пили его и сами жрецы, вероятно, в достаточном количестве, чтобы ощущать его опьяняющее действие. Во всем этом пока нет ничего особенно замечательного. Но любопытная и отличительная арийская черта этого обычая заключается в том, что само растение и сок его не только считались священными, - это объяснялось бы их богослужебным употреблением, - но положительно обоготворялись, так что был бог Сома, и его чтили, поклонялись ему, как одному из самых могущественных, благодетельных, но и страшных богов. Возбудительным напиткам, принимаемым в умеренных дозах, как известно, присуща сила, причиняющая приятный подъем духа, прилив мощи; чрезмерное же употребление их доводить этот подъем духа, эту мощь, до неистовства и даже помрачения ума. Вот эти-то свойства, по-видимому, поразили арийцев, как нечто сверхъестественное. Странная беспечность, временное забвение забот и горестей, усиленная жизненность, проявляемая в большей бодрости, в более свободной речи, подчас в поэтическом вдохновении, даже в прорицательном ясновидении, - все это давало им такое чувство, словно они преобразованы присутствием в них чего-то не своего, высшего: им представлялось, что некое божество снизошло в них, - пребывает же это божество в священном жертвенном растении: это - бог Сома, друг богов и людей; ибо, в силу присущего всем людским представлениям антропоморфизма, они воображали, что и боги подлежать тому же влиянию, как и они сами, только в несравненно сильнейшей степени. Итак, приглашая их на жертвенный пир, они не забывали заготовить добрый запас сомы, дабы божественные гости их, увеселенные, ободренные духом, с утроенными силами, прямо с пира отправлялись в бой против Вритры и Ахи, похитителей и укрывателей коров, с их бесовской ратью.
16. - Но арийцы шли еще далее. Не довольствуясь тем, что, силой молитвы, они, по своим понятиям, помогали своим богам, они вообразили, что в молитве, - или, вернее, в произносимых словах известных молитв и священных текстов, -таится сила, способная вынудить у богов помощь, милости, даже повиновение, покорность, и побеждать бесов собственной мощью. Таким образом мантра ("священный текст") сделалась наступательным оружием, притом неодолимым, против бесов. Со временем, это представление о понудительной силе молитвы, развиваясь все более, было доведено до абсурда: будто она доставляете ни более ни менее как всемогущество некоторым смертным, обладающим исключительными духовными дарами; но в первоначальной простоте его в этом представление не было ничего нелепого или нечестиво дерзновенного. "Молитва человека, -пишет один из замечательнейших мифологов {Дарместетер.}): - "обыкновенно согласуется с природою. Он просит дождя во время засухи, - а за засухой должен следовать дождь; он просит света, когда темно, а свет должен следовать за тьмою. Он видит, что молитва его неизменно исполняется, - и приписывает ей силу исполнения". - Притом те немногие, незатейливые блага, о которых арийцы молились в те простые времена: многочисленное, здоровое потомство, обильный приплод скота, здоровье и долгоденствие, да победа в войнах с туземцами, - все это были как раз такие блага, которые должны были сами собою выпасть на долю их при прекрасных условиях их нормальной, здоровой жизни и их племенном превосходстве. Поэтому, ничто не могло поколебать, а все, напротив, должно было подтверждать их чрезмерную самоуверенность, так как человек, не просвещенный наукой, всегда склонен поверить скорее сверхъестественным, чем естественным влияниям.
17. - Отсюда был уже один шаг, и то небольшой, к тому, чтобы сделать из священного слова, - Мантры, - живое лицо, самостоятельное божество, поклоняться ему, как существу не только вообще благодетельному, но в высшей степени гибельному для бесовских Сил, - вритрахан, - подобно Индре, Соме и нескольким другим дивам. Нужно заметить, что, для того, чтобы Мантра получила свою полную силу и действительность, необходимо читать священные тексты в известные часы, на известный лад, с известными интонациями и напевами, - и все это настрого предписано правилами; такими же правилами, - бесчисленными, сложными, подробными до мелочности, - управляется каждый момент жертвоприношения, которым обыкновенно сопровождается напевание или нашептывание Мантры. Если. все эти правила с щепетильной точностью соблюдаются, то Мантра и жертвоприношение произведут желаемое действие, совершенно независимо от душевного настроения жертвователя. Если же отступлено от них в малейшей мелочи, то и молитва и жертва будут хуже, чем бесполезны: они подействуют наоборот и навлекут всякие беды на молящегося, хотя бы душа его была преисполнена чистейшего умиления, самого горячего благочестия. Гораздо вернее и безопаснеe, поэтому, для мирянина, не мешаться вовсе не в свое дело, а предоставить все это жрецам, которым от неба дарована духовная власть, и которые, за приличное вознаграждение, совершать в пользу жертвователя должные обряды, научат его, в какой мере ему самому принимать в их участие, и будут наблюдать, чтобы он не повредил себе, от незнания или излишнего усердия.
18. - Из всего вышесказанного видно, что такое материальное представление о молитве и жертвоприношении по духу и цели скорее всего походить на волхвование или колдовство. Его можно принять за пережиток, в слегка измененном виде, той грубейшей и первобытнейшей стадии религиозного сознания, с которой начинает каждая раса, и которую мы подробно изучили у Шумеро-аккадьян. Древние арийцы и индо-иранцы отнюдь не были свободны от этого первобытного заблуждения. Их боги нередко приводят нас в недоумение смесью материализма и высокой духовности, в которой бывает очень трудно разобраться. Иной раз Варуна, Митра, Индра, Сома восхваляются и призываются несомненно как видимые, вещественные небо, свет, огонь; растение, которое привозится с гор, разрезывается и прессуется для извлечения из него опьяняющего напитка - к ним, тут же сейчас, обращаются как к существам духовным, с самыми отвлеченными свойствами. Варуна является владыкой, обитающим превыше небесного свода, облеченным небесной лазурью, как ризою, ненавистников лжи, карателем грехов, купно с Митрою, всезрящим, всеведущим, хранителем Закона Высшей Правды; Сома - исцелителем подателем жизни и бессмертия, богом геройской доблести и вдохновения. Эта вторая, лишь наполовину материальная ступень в развитии религиозного сознания соответствует в Междуречье периоду прекрасных гимнов к Солнцу, Огню, Месяцу и пр., которые действительно сравнивают, не без основания, с гимнами Риг-Веды.
19. - Мифология, столь богатая драматическими положениями и действующими лицами служит истинным рассадником мифического эпоса, который каждый народ создает себе простым процессом перенесения на землю разных сцен небесной или атмосферической драмы, - солнечной или грозовой, - превращения богов в героев и богатырей; дев солнечных или водяных - в смертных женщин; облачных стад - в настоящих коров или овец; тучевых бесов - в диких зверей, чудовищ, великанов, драконов; наконец, тучевых гор и крепостей - в земные пещеры и замки. Каждый народ, конечно, вплетает в эту общую ткань имена и смутно рисующаяся в его памяти личности своих собственных героев, вместе с сохранившимися в устном предании отрывками и чертами из своей истории. В такой-то новой одежде многие божественные борцы арийского мифа являются нам в героическом эпосе Индии и Ирана, следовательно должны были пройти через индо-иранский период. Из этих полу-героических, полу-божественных мифов один из самых интересных и замечательных - миф о царе Яме, потому что в нем заключается утешительная мысль о воскресении и бессмертии.
20. - Яма первый пошел по пути, по которому всем предстоит идти; он "указал дорогу многим", словами одного гимна в Риг-Веде. Многие ученые полагают, что Яма был первоначально олицетворением заходящего солнца, и только впоследствии превратился в первого человека, -первого жившего, и потому первого умершего; но это мнение сильно поколеблено самопозднейшими исследованиями. Как бы то ни было, он первый вступил "в обширные чертоги смерти" и, сделавшись там хозяином, принимал приходивших туда по пути, им указанному. Народная фантазия совершенно естественно производит его в правители Мертвого Царства, затем довершает превращение, прибавляя к нему живописные детали, бессознательно заимствованные все из той же неисчерпаемой сокровищницы мифа. Так, Яме даются две собаки, "темно-бурые, широкомордые, четвероглазые", должность которых состоит в том, чтобы ежедневно рыскать по миру, выслеживать людей, для которых настал смертный час, и загонять их, как овец, к грозному царю. Впрочем, Яма не внушает ужаса своим видом; он скорее милостив и приветлив: сидя с богами в высшем небе под широко-ветвистым деревом, - космическим Древом Жизни, он вместе с ними распивает напиток бессмертия, золотистый Сома, капающий с листьев дерева, и его окружают Питри, т.е. блаженные, просветленные души умерших праотцов.
21. Арийцы относились к своим покойникам с большой любовью и благоговением, и не верили, чтобы простой факт умирания, выбытия из среды родных и друзей, мог разорвать все узы, связывающие с ними человека. Каждая семья, каждый род почитали своих "Питри" ("отцов"), собираясь в положенные сроки для поминания их. На таких поминках беседовали об усопших, припоминали их добрые качества и дела, просили их заступничества, выставляли им угощение, -молоко, мед пчелиный, блины. Вся семья садилась за общую трапезу, которой предполагаемое невидимое присутствие придавало таинственную торжественность. Эти поминки составляли крепчайшую связь между членами семьи, так как право участвовать на них строго определялось и ограничивалось обычаем столь священным, что он доныне служит законом и нормой для регулирования наследственных прав. Душам умерших (Питри) приписывалась большая сила: они могли делать много добра и много зла своим потомкам; но, с другой стороны, их собственное благосостояние обуславливалось любовным к ним отношением и памятью живых.
22. - Понятно, что отдаленные предки целой группы семейств или рода почитались всеми ветвями этого рода, что поминки по ним праздновались в более широких размерах, что на них собирался весь род, и что этим питались и укреплялись кровные родовые отношения. Такие предки нередко делаются племенными героями, о них слагаются былины и песни, и доля сохранившейся о них в предании исторической правды дополняется мифическими прикрасами, настоящее значение которых скоро забывается. Таково происхождение большинства тех полубогов, смертных сверхчеловеков, которые толпятся на рубеже между историей и мифом; бесплотный дух их почитается наравне с божествами, земные же подвиги их, прославленные сиянием, перенесенным на них от борцов царства небес и туч, составляют узор пышной ткани народного эпоса и поэзии всех племен. Иранский эпос богат такими мифическими героями и повествует о целых династиях доисторических царей, но заняться ими специально не входит в задачу настоящей книги.