Глава Χ. Военная анархия

Время между смертью Александра Севера и восшествием на трон Диоклетиана — один из самых мрачных периодов в истории Римской империи. В пределах того описания, которое содержится в трудах Геродиана и фрагментах Диона Кассия, позволяющих нам проверить сведения из латинских биографий императоров, а также в той мере, в какой эти биографии опираются на более или менее надежные и хорошо осведомленные источники, мы в состоянии не только изложить в общих чертах политическое развитие империи, но и с помощью юридических источников и документальных материалов можем разобраться в важнейших социальных и экономических явлениях. Дион Кассий заканчивает свою историографию правлением Александра Севера, а его преемник, от трудов которого сохранилось лишь несколько фрагментов, не так хорошо осведомлен, как великий сенатор времен Севера. Геродиан доводит свою историографию до Максимина и Гордианов и в седьмой книге дает блестящее описание того неспокойного времени; на этом рассказ и обрывается. Что касается последующего периода, то мы не обладаем источниками, которые можно было бы поставить в один ряд с этими основательными, добротно составленными описаниями.

Единственными литературными источниками сведений о второй половине III в., поре грандиозной социальной революции и всестороннего преобразования империи, являются, с одной стороны, латинские биографии императоров — вторая часть так называемой Historia Augusta (где нет сведений с 244 по 253 г., и, таким образом, отсутствуют биографии Филиппов, Дециев, Гостилиана, Галла, Волузиана, Эмилиана и начало биографий Валерианов), и с другой стороны — краткие, скупые бревиарии и хроники на латинском и греческом языках. На латыни написаны исторические компендиумы Евтропия, Аврелия Виктора и автора так называемой Epitome de Caesaribus, которая необоснованно фигурирует под именем Аврелия Виктора. Все они относятся ко второй половине ГУ в. Греческие хроники Зосима, Зонары, Кедрина, Синкелла и других авторов появились в византийские времена, и лишь фрагменты известного софиста Евнапия относятся ко второй половине IV в. Мы мало что узнаем из этих латинских исторических бревиариев и греческих хроник, а социальные и экономические вопросы эти источники вообще почти не затрагивают. То, что они нам предлагают, — не история, а лишь ее голый скелет. Таким образом, остается единственный источник, который по крайней мере внешне оформлен как настоящее историческое описание, — это Собрание латинских биографий императоров. [1]

Итак, вопрос о ценности этого источника для того времени, к рассмотрению которого мы сейчас приступаем, имеет более существенное значение, чем для времени предшествующего; с другой стороны, средства, которыми мы располагаем, чтобы ответить на этот вопрос, гораздо более ограничены, чем для предшествующего периода. Неудивительно, что на этот счет существуют диаметрально противоположные мнения, и не столько по поводу ценности этого источника, сколько по поводу происхождения биографий и времени их создания. Благодаря кропотливым изысканиям Энманна и Дессау, а также многих других исследователей мы теперь знаем, что основным источником латинских биографий и бревиариев была Всеобщая история римских императоров; облечена она была, по-видимому, в форму коротких биографий в стиле Светония и возникла приблизительно в эпоху Диоклетиана. Аналогичным источником, но на греческом языке, пользовались греческие историографы, и, возможно, именно этот источник служил необходимым пособием для автора (или авторов) Historia Augusta при составлении биографий римских императоров. По этому вопросу царит полное единодушие. Гораздо сложнее выяснить вопрос о характере предполагаемой истории императоров. Был ли этот источник столь же сух и бесстрастен, как произведения Евтропия, Аврелия Виктора и известная «Эпитома»? Служил ли он основой, и очень надежной, для исторического описания ΠΙ в., или же там, где описывалась личность императора и его судьба, он был выдержан, скорее, в стиле Светония и помимо внутренних войн и эпизодов внешних войн, в которых участвовали императоры, повествовал также о других событиях? Иначе говоря, происходит ли все, чему можно верить в латинских биографиях, из источника, который полностью отражен в латинских бревиариях, а остальное присочинялось, или же биографии заимствовали из этого источника больше материала, чем содержится в бревиариях, а для заполнения пробелов время от времени привлекали другие произведения, отчасти греческие, отчасти римские, возможно, и несколько источников сразу?

Если мы предпочитаем довериться сведениям автора (или авторов) латинских биографий, нам придется выбрать вторую версию, а свидетельством в пользу этого предположения может служить то, что автор биографий Максиминов, Пупиена и Бальбина, а также Гордианов в качестве основного источника использует труд Геродиана. Но в ходе тщательного анализа документов, использованных в биографиях, было убедительно доказано, что все эти письма, senatus consulta, речи императоров и других лиц и т. д. — подделки. Вдобавок ко всему авторы, цитируемые в биографиях, за немногими исключениями, абсолютно неизвестны, поэтому весьма вероятно, что эти цитаты просто придуманы. На основании этих фактов становится ясно, что с полной уверенностью мы можем доверять данным биографий только тогда, когда они совпадают со сведениями из латинских бревиариев и греческих хроник. Разумеется, подобное недоверие в ряде случаев необоснованно, но оно, помимо общих соображений вероятности, оправдывается результатами тщательной проверки тех немногочисленных данных, которые мы можем держать под контролем. По этой причине мы не можем использовать латинские биографии в качестве внешней канвы для воссоздания истории империи после времен Гордианов. Использовать их в качестве скудного источника сведений об экономике и социальных отношениях мы можем только в том случае, если эти материалы достоверно подтверждены бревиариями, правовыми памятниками или документами, т. е. папирусами, надписями или монетами. А такие подтверждения обнаруживаются крайне редко, и не только из-за специфики нашего источника, но также и из-за особенностей дополнительных материалов: помимо монет, которые дают нам очень скудные сведения, состав дополнительных документальных материалов небогат, что при обилии волнений, бесконечных войн и революций совершенно естественно; и даже то, что у нас имеется, очень редко можно увязать с теми фактами и событиями, которые интересовали античных историков и поэтому были включены в их описания.

Но вопрос источников — не единственная проблема, которую ставят перед исследователями Scriptores Historiae Augustae. Не менее актуален вопрос о том, когда были написаны и изданы эти биографии и кого считать их автором (или авторами). По некоторым фрагментам этих рукописей, по взаимным цитатам и названиям можно разделить их авторство на шесть разных авторов, три из которых — Аэлий Капитолиний, Требеллий Поллион и Флавий Вописк Сиракузий — выполнили биографии императоров после Александра. Если верить их сообщениям и посвящениям к биографиям, то можно предположить, что все они жили во времена Диоклетиана и Константина. Как бы мало ни были информированы эти авторы, все же они действительно были свидетелями событий третьего столетия, и мы могли бы рассчитывать на получение от них достоверных, основанных не только на литературных источниках данных, а кроме того, что еще важнее, — при чтении их произведений ощутить атмосферу и дух того времени. В этом случае можно было бы поставить под сомнение подлинность документов и речей, подвергнуть критике чрезмерную и не соответствующую содержанию риторику описаний, а также счесть выдуманными афоризмы и остроумные высказывания императоров и пренебречь ими, но имеет смысл предполагать, что устами авторов биографий императоров III в. с нами говорят люди, которые родились и выросли в неспокойные годы гражданских войн; будучи посредственными писателями, они все же отразили чувства и настроения своей эпохи.

До недавнего времени никто не сомневался в том, что шесть предполагаемых авторов были современниками Диоклетиана и Константина. Например, последний из них, Вописк, в подробностях сообщает о некоторых эпизодах своей жизни и о людях своего круга, что полностью соотносится с достоверными документами. Это и подобного рода наблюдения привели к тому, что даже современные выдающиеся исследователи критической школы — такие как Г. Петер, К. Лекривен, Г. Де Санктис, Г. Тропеа, Т. Моммзен и Э. Диль, не говоря уже о многочисленных английских и американских молодых ученых, — придерживаются мнения о коллективном авторстве этих шести историографов и достоверности их реального существования и выступают за правдоподобность их сведений о том времени, в котором они жили, вопреки весомым аргументам, на основании которых другая группа исследователей считает все эти имена и все приводимые даты выдуманными. Г. Дессау был первым, кто в своих двух работах развил тезис о том, что биографии могли появиться и не во времена Диоклетиана и Константина. Атмосфера, которой веет от биографий, относится к более позднему, по своей сути совсем другому времени, а именно ко времени Феодосия, а все имена авторов и сведения об их жизни не что иное, как наглая подделка; истинный же автор был современником Феодосия и принадлежал к кругу Симмаха и Никомаха. Гипотеза Дессау произвела колоссальное впечатление в дальнейшем. О. Зеек обосновал его теорию целым рядом аргументов, но датировал подделку более поздним временем (пятым веком); А. фон Домашевский побудил целый ряд своих учеников приложить усилия к подробному исследованию этой проблемы для доказательства принципиальной верности гипотезы Дессау; подтверждения этой гипотезы предлагал он и сам, отступая от нее, правда, в том, что датировал подделку временами Григория Турского (конец шестого века). Взгляды Дессау унаследовали другие блестящие историки, такие как О. Гиршфельд и Э. Корнеманн, распространением этих взглядов занимались и их ученики.

Аргументы, приводимые Дессау и его сторонниками, если и не были решающими, то несомненно оказались исключительно важными, они обладали колоссальной убедительностью, так что выдающимся представителям противоположной точки зрения приходилось идти на компромисс. Так, Моммзен был готов признать, что основа биографий императоров, относящаяся к временам Диоклетиана и Константина, была переработана и пересмотрена неким современником Феодосия; на этого автора, по всей видимости, и можно возложить ответственность за большую часть выдумок и указывающую на эпоху Феодосия значительную долю общей тональности биографий, считает Моммзен. Компромиссная точка зрения Моммзена нашла поддержку некоторых исследователей, однако большинство немецких историков по-прежнему настаивает на принципиальном подходе Дессау без всяких ограничений. Особенно сложен вопрос о причинах, побудивших фальсификатора предпринять переработку историографии. Геффкен и Холь попытались обосновать ее попросту тем, что фальсификатор пожелал изложить для своих современников историю римских императоров с той точки зрения, с которой она представлялась последним язычникам, например кругу Симмаха; это, с одной стороны, оправдывало бы терпимость к язычеству, а с другой — означало скрытые нападки на христианство. Помимо этого, целью подобного описания могло быть прославление сената и создание версии обзора трактовки истории императоров с точки зрения сената, что очень отчетливо проявляется в биографиях; проводится четкое различие между императорами хорошими, которые покровительствуют сенату, и императорами плохими, так не поступающими, между представителями просвещенной монархии и военными деспотами, между императорами-преемниками и сторонниками принципа династического наследования. Выражать такую точку зрения от своего собственного имени представители круга Симмаха отважиться не могли; поэтому они решились на публикацию произведения, авторы которого принадлежали к относительно отдаленной эпохе, — ко времени, предшествующему победе христианства и окончательному установлению восточного владычества. При всеобщем невежестве того периода вряд ли приходилось ожидать, что кому-то придет в голову проверять данные фальсификатора и доказывать, что содержание биографий императоров является чистой подделкой.

Модификация приведенной выше гипотезы о целях и намерениях автора, или авторов, была недавно предложена Норманом Г. Байнесом, который увязывает эти биографии с эпохой Юлиана и основными идеями его правления, передвигая время создания произведения несколько ближе к окончанию гражданской войны, чем это делает Дессау и его сторонники. Хотя приходится признать, что биографии являются одновременно и книгой народных преданий, и трудом, выражающим определенные политические взгляды, а не просто историографией, тем не менее Байнес — точно так же как Дессау и его сторонники — не имеет прямых доказательств верности своей датировки этого политического пропагандистского произведения. Вопрос о точном времени создания биографий по-прежнему остается невыясненным.

Такова в общих чертах теория, выдвигаемая Дессау и его сторонниками. Многие ее детали еще нуждаются в уточнении; основательность, с которой фальсификатор (или целая группа фальсификаторов) оснащал скупое историческое описание целым арсеналом вымышленных фактов, еще не нашла сколь-нибудь удовлетворительного объяснения. В любом случае, если эта теория верна в своей основе, а доказать противоположное очень сложно, тогда Scriptores Historiae Augustae почти полностью выпадают из ряда достоверных источников сведений о III в. Точка зрения, которую они представляют, относится, самое раннее, к концу IV в., а она во многом отличается от взглядов III в. Эпоха застоя и разочарованности не в состоянии в полной мере понять настроения революционного времени, и она вряд ли способна породить достоверную картину тех лет, особенно в том случае, если намерением автора была пропаганда определенных идей ведущих деятелей того периода. В связи с этим при использовании материалов, которые предоставляет нам Historia Augusta, мы будем соблюдать большую осторожность. Данные, не подтверждаемые другими более надежными источниками, не могут служить основой для каких-либо выводов, и поэтому лучше всего их не использовать вовсе. [2]

Итак, говоря об эпохе после правления Александра Севера, мы можем полностью доверять данным Геродиана, отлично информированного о временах Максиминов и Гордианов; как будет показано позже, мы можем пользоваться речью «К императору», автором которой был ритор или софист III в.; опираясь на бревиарии и хроники, а также на документальный материал в виде монет, надписей и папирусов, мы должны попытаться в общих чертах реконструировать ход истории. Поскольку все эти источники, за исключением надписей и папирусов, содержат мало сведений о социальном и экономическом развитии империи, наша реконструкция должна по мере возможности опираться на документы. И даже если наш материал скуден и фрагментарен, то сама по себе задача ни в коей мере не безнадежна. Наконец, находки последнего времени, сделанные в разных частях бывшей Римской империи, существенно обогатили наши представления, несмотря на то что они и не достаточны хотя бы для приблизительного восстановления картины того времени как единого целого.

Прежде чем мы попытаемся в общих чертах обрисовать социальное и экономическое развитие империи после смерти Александра и до восшествия на трон Диоклетиана, неплохо было бы дать краткий обзор политических событий того переменчивого времени, а также внутренних и внешних войн, опустошавших империю. [3] После зверского убийства Александра (235 г. по Р. X.) солдаты провозгласили императором одного из своих предводителей. Это был человек низкого происхождения, фракийский крестьянин, офицер не очень высокого звания, но храбрый, деятельный и решительный воин, хорошо знавший армию, настроения и желания простых солдат, — Ц. Юлий Вер Максимин.

Его краткое правление от начала и до конца было наполнено внешними и внутренними войнами. Максимин, по всей видимости, никогда не старался получить признание сената, он и в Риме-то никогда не показывался. Это был настоящий солдатский император. Будучи умелым военачальником, крепко державшим в руках бразды правления войском, он добился целого ряда важных побед на рейнской и дунайской границах (236 г. по Р. X.). Однако он пал жертвой жесткого сопротивления, которое было оказано методам его правления (о них речь пойдет позже), прежде всего в Италии, но также и в Африке (238 г. по Р. X.). В Африке некий пожилой сенатор, к тому времени являвшийся наместником провинции Проконсульская Африка, М. Антоний Гордиан, был объявлен императором, что нашло поддержку высших слоев населения. Он и его сын погибли во время войны против регулярной африканской армии под предводительством Капелиана, легата Нумидии. После их смерти сенат, признавший Гордиана правомочным правителем, избрал вместо него двух сенаторов, М. Клодия Пупиена и Д. Целия Кальвина Бальбина, которые с помощью чрезвычайного комитета из двадцати сенаторов организовали оборону Италии против Максимина. Вряд ли сам Максимин или кто-либо другой предполагал, что ему не удастся прорваться к Италии; под стенами Аквилеи, преградившей ему дорогу в Рим, Максимин был настигнут своей судьбой.

Приблизительно через месяц после его смерти преторианская гвардия, организовав путч, свергла обоих императоров-сенаторов и признала в качестве единственного императора внука Гордиана Старшего юного Гордиана III, которого Пупиен и Бальбин вынуждены были приблизить к себе в качестве соправителя незадолго до своего катастрофического падения. Время правления Гордиана III было столь же неспокойным, как и время правления его предшественников. На северо-востоке и востоке сложилось чрезвычайно серьезное положение. На северо-востоке появились готы, во второй половине II в. создавшие в степях Южной России мощное государство; в союзе с несколькими иранскими племенами и фракийскими карпами они вторглись в придунайские провинции; на востоке новый персидский царь Шапур I посягнул на сирийские владения Рима. На Дунае опасности удалось избежать исключительно благодаря Туллию Менофилу, защитнику Аквилеи; на востоке положение спас сам император, который под руководством своего тестя Ц. Фурия Сабиния Аквилы Тимесифея победил персов и освободил Сирию. Когда войско уже готовилось ступить на вражескую землю, Тимесифей умер, а Гордиан III был убит солдатами во время голодного бунта, вспыхнувшего из-за вовремя неподвезенного продовольствия, возможно по наущению преемника Тимесифея, принявшего командование императорской гвардией, — сына арабского шейха Хаурана, М. Юлия Филиппа (244 г. по Р. X.). [4]

Филипп поспешил положить конец войне, пойдя на значительные уступки персам и освободив Месопотамию, чтобы затем незамедлительно двинуться на Рим. По пути к Риму он победил несколько германских племен и почти полностью уничтожил фракийских карпов на Дунае. Во время своего пребывания в Риме он отпраздновал тысячелетие основания города (248 г. от Р. X.); между тем, после того как горстка готов совершила опустошительный набег на Мёзию, взбунтовались паннонские легионы и провозгласили императором одного из своих офицеров, Тиберия Клавдия Марина Пакациана. Между тем на востоке появился другой узурпатор — Иотапиан. Филипп послал против Пакациана своего лучшего генерала, Г. Мессия Квинта Траяна Деция, родом из Паннонии. Марин и Иотапиан были убиты собственными солдатами, а Деция солдаты вынудили, пригрозив смертью в случае сопротивления, возложить на себя пурпур и направить войска против Филиппа, которого он и победил под Вероной (249 г. по Р. X.). [5] Сделавшись таким образом единоличным правителем, Деций снискал себе славу, восстановив во всей империи дороги, улучшив местное управление и укрепив дисциплину в войсках. Времена были суровые. Наряду с обновлением первостепенной задачей Деция была оборона придунайских провинций. В конце 250-го или в начале 251 г. он поспешил на Дунай, чтобы отразить новое сокрушительное нападение готов. Готы прошли через всю Мёзию, ворвались во Фракию, осадили фракийский город Филиппополь и одержали победу над императором, который пытался снять осаду богатого, процветающего города. Предательство Приска, командующего гарнизоном Филиппополя, надеявшегося с помощью врага захватить трон, позволило готам взять город и разграбить его. Когда готы возвращались обратно, Деций выступил им навстречу с новым войском, но был опять разбит и вместе со своим сыном пал в сражении (251 г. по Р. X.). [6] Нагруженные добычей готы, целые и невредимые, вернулись к местам своих поселений. Римские войска провозгласили императором Г. Вибия Требониана Галла. Воспользовавшись бедствием, которое принесла распространившаяся в придунайских провинциях эпидемия, Галл путем откупа добился у варваров мира и направился в Рим. После отъезда Галла наместнику Нижней Мёзии, М. Эмилию Эмилиану, мавру из Мавритании, удалось нанести поражение готам; войско объявило его императором (253 г. по Р. X.). В ходе борьбы между Галлом и Эмилианом первый погиб в сражении при Интерамне в Италии. Эмилиан был убит в Сполетии своими собственными солдатами. П. Лициний Валериан, наместник Реции, который прибыл в Италию с Рейна для поддержки Галла, был объявлен императором и признан сенатом.

Валериан, утвердившись в Риме, провозгласил сорегентом своего сына П. Лициния Эгнация Галлиена. [7] Положение империи на Рейне, Дунае и на персидской границе можно было назвать отчаянным. Франки и алеманны прорвались через рейнскую границу в Галлию. Готы, благодаря усилиям генералов дунайских армий, были остановлены на дунайской границе, но вместе с боранами они воспользовались возможностями богатого Боспорского царства, которое подчинили себе, чтобы создать флот из греческих судов. На этих судах они пересекли Черное море до побережья Кавказа и Трапезунда и затем поплыли вдоль побережья к богатой провинции Вифинии. Римского флота, который был бы достоин этого названия, тогда не было, на море царствовали пираты, поэтому ситуация для смелого грабительского набега готов была самая что ни на есть подходящая. Еще хуже было положение на востоке. Персы напали на Сирию, завоевали Антиохию и угрожали Малой Азии, где они намеревались объединиться с готами. В 257 г. Валериан выступил против них, отвоевал Антиохию и воспрепятствовал объединению персов с готами. Со своей армией, пораженной эпидемией чумы, он направился в Месопотамию. Здесь, под Эдессой (260 г. по Р. X.), его войско было наголову разбито, а сам император попал в руки врага. Малая Азия и Сирия были спасены; первая — благодаря римскому генералу Каллисту, который прогнал персов, вторая — благодаря префекту преторианцев Макриану и одному из его генералов Баллисте. Шейх Пальмиры Оденат разбил захватчиков во второй раз, когда они при возвращении в Персию попытались перейти Евфрат.

В этот критический момент Римская империя была спасена благодаря энергии и настойчивости Галлиена. Он был вынужден пожертвовать частью Галлии, но с помощью своих германских и британских солдат ему удалось защитить Италию от вторжения германцев и разбить на Дунае двух узурпаторов, Ингена и Регалиана, которые один за другим были провозглашены императорами (258 г. по Р. X.). С другой стороны, провинции, по-видимому, и сами начали осознавать грозящую им опасность и занялись собственным спасением. В Галлии войска и жители провинции объявили императором М. Кассиания Латиния Постума, они нарекли его restitutor Galliarum и основателем imperium Galliarum, а затем сами прогнали германцев с территории своей провинции (259 г. по Р. X.). На Евфрате Оденат добился таких же успехов в борьбе с персами и претендентами на трон. После того как Валериан попал в плен, Макриан, его преторианский префект, и оба его сына, Макриан и Квиет, возложили на себя пурпур (в 260 г.). Оба Макриана отправились в Европу, в то время как Квиет остался в Сирии. Макрианы были разбиты в Иллирии Авреолом, одним из военачальников Галлиена, и умерщвлены. Правлению Квиета и его подручного Баллисты положил конец Оденат. Он был признан Галлиеном и правил Сирией и частью Малой Азии с титулом imperator, пока в 266— 267 гг. не был убит. Наследником на троне стал его сын Вабаллат, от имени которого правила его мать, царица Зенобия. [8]

Галлиен тем временем был по-прежнему занят борьбой с претендентами и варварами. Он пытался защитить Африку от мавританского короля по имени Фаракс, а также Галлию, Италию и придунайские земли. Несмотря на отдельные победы в борьбе с Постумом, ему в конце концов пришлось смириться с тем, что узурпатор de facto являлся властителем галльских провинций. Обширные набеги готов с воды и суши, а также постоянные попытки узурпации отнимали у него все силы. Вдобавок ко всему в империи лютовала чума, а крупное землетрясение разрушило множество процветающих городов Малой Азии (262 г. по Р. X.). Серьезный ущерб наносило также мародерство солдат; так, Византий был разграблен собственным гарнизоном. Новые набеги готов во второй раз подвергли разорению балканские земли и Грецию, и когда бедствия достигли апогея, один из лучших военачальников Галлиена, Авреол, — которому император доверил командование сильным контингентом кавалерийских полков, чтобы использовать их в борьбе с Постумом, — направил оружие против своего господина. Галлиен поспешил с Дуная в Италию, осадил и победил Авреола в Милане, но был убит собственными солдатами, которые объявили императором М. Аврелия Клавдия, уроженца Иллирии и офицера дунайской армии (268 г. от Р.Х.). С Клавдия начинается череда римских императоров, которые, являясь по большей части храбрыми военачальниками и будучи в основном родом из придунайских земель, пытались восстановить единство империи и защитить ее от наводнения племенами северных и восточных соседей. Разумеется, и они, точно так же как и их предшественники, оказывались беззащитными перед строптивостью и предательством своих войск; почти все они, как и те, пали жертвой военных заговоров, и во время правления каждого из них в различных частях империи появлялись узурпаторы. Но когда уже стало казаться, что события такого рода в армии превратились в устойчивый обычай, начали обнаруживаться признаки здоровой реакции на раскол империи и на разнузданность солдатни. В чисто военном отношении солдаты, и не только из придунайских областей, были теперь, судя по всему, лучше обучены, и их боевой дух был тоже на высоте. Большинство из них хранили верность императору; и если императоры чаще всего становились жертвой предательских ударов из-за угла, то эти заговоры были все же делом рук небольших группировок, основная масса солдат в них участия не принимала.

Затрагивая сложные, драматические события последних трех десятилетий III в., мы вынуждены ограничиться их очень краткой характеристикой. Правление Клавдия [9] отмечено успешными войнами в Германии и на Дунае, где наконец-то были разгромлены военные силы готов, почти на столетие их продвижение к Италии было остановлено. Клавдий в полной мере заслужил прозвание Готского, под которым и вошел в историю. Зато у него не нашлось времени вновь присоединить к Риму независимую Галльскую империю, хотя та в это время находилась в состоянии внутренней раздробленности. После смерти Постума последовала быстрая смена императоров: Ульпий Корнелий Лелиан, М. Аврелий Марий, М. Пиавоний Викторин. Более надежными и богатыми средствами защиты обладала Пальмирская империя на востоке, которой правили Зенобия и ее юный сын Вабаллат, присоединившие к своим землям и Египет. Со временем Зенобия начала вынашивать планы создания независимой Римской империи на востоке со своим августейшим императором во главе.

В 270 г. в придунайских землях Клавдия настигла смерть. Он стал жертвой чумы, которая опять косила ряды как римлян, так и варваров. Его брат М. Аврелий Клавдий Квинтилл был провозглашен императором на западе и признан сенатом, но он не смог устоять против Л. Домиция Аврелиана, самого энергичного среди военачальников Клавдия, такого же дунайского крестьянина, как Максимин, которому личные солдатские заслуги позволили сделать блестящую карьеру. [10] Краткое правление Аврелиана принесло Римской империи не только большие опасности, это было и время великолепного триумфа римского оружия, сравнимого с военными успехами Траяна и Μ Аврелия. Первостепенной задачей императора была защита Италии от устрашающих набегов германских племен ютунгов и алеманнов. После нескольких побед над ютунгами в Реции и над вандалами в Паннонии Аврелиану пришлось сразиться с соединенными силами ютунгов и алеманнов, совершивших массированное нападение, на Италию. Потерпев от них поражение под Миланом, зная об угрозе восстания в Риме и некоторых провинциях, перед лицом нового вторжения готов и окончательного отделения Пальмирской империи Аврелиан укрепил города Италии, включая Рим, призвал италийскую молодежь к оружию и достиг наконец успеха, изгнав варваров из Италии и восстановив свой авторитет как в Риме, так и в провинциях. После победы над готами он организовал поход против царицы Зенобии, отстоял в тяжелых боях преимущественное право своей верховной власти на востоке, отвоевал Египет и захватил самих правителей Пальмирской империи, несмотря на то что ему пытались в этом помешать персы, выступившие на стороне пальмирцев. На обратном пути в Европу, на котором императору пришлось вступить в сражение с карпами на Нижнем Дунае, он неожиданно получил известие о мятежах, начавшихся в Пальмире и Александрии, и повернул обратно на восток. Во главе восставших александрийцев стоял богатый александрийский торговец и крупный промышленник по имени Фирм. Оба мятежа были быстро подавлены, и Аврелиану оставалось только подчинить себе Галлию и таким образом полностью восстановить единство Римской империи. Задача оказалась сравнительно легкой, поскольку последний император Галлии, Г. Пий Эзувий Тетрик, римский сенатор, предал свою армию и в самый критический момент перешел на сторону Аврелиана. Отпраздновав блестящий триумф в Риме (274 г. по Р. X.), Аврелиан снова отправился в провинции, чтобы умиротворить Галлию и подготовить военный поход против персов (275 г. по Р. X.). Во время этих приготовлений под Перинфом во Фракии он был убит группой заговорщиков (275 г. по Р. X.).

У заговорщиков не было своего кандидата, и поэтому войска предоставили выбор нового императора сенату. Хотя армия и привыкла сама провозглашать и свергать императоров, она до сих пор еще была убеждена в том, что легитимность императора в конечном счете зависит от сената. Сенат избрал своего princeps'а, первого в списке сенаторов, М.Клавдия Тацита, последнего из правителей, который попытался восстановить сотрудничество императора и сената на приципах равноправия. Вызванный в Малую Азию новым набегом готов, Тацит одержал над ними полную победу и обратил их в бегство, но в победный час сам пал от руки заговорщиков. [11] Восточная армия выбрала на его место М. Аврелия Проба, на западе же признали императором брата Тацита, Μ Анния Флориана. Вновь разразилась гражданская война. Армии двух императоров встретились под Тарсом, но Флориан был убит собственными солдатами еще до того, как судьбу битвы решил меч. Проб, будучи правителем, решал те же задачи, что и другие императоры второй половины Ш в. С одной стороны, это была тяжелая борьба с варварами в Сирии и Галлии, — в 276 г. Галлию заполонили германцы, которые безжалостно разрушали цветущие города и опустошали плодородные пашни этой провинции. С другой стороны, Пробу приходилось вести непрерывную борьбу с соперниками и узурпаторами: с Боносом и Прокулом в Галлии, с Сатурнином в Сирии. Во время приготовлений к одному из военных походов против персов в 282 г. он был убит собственными солдатами в своем родном городе Сирмии. [12] Его преемником стал М. Аврелий Кар, тоже родом из придунайских земель, [13] самым крупным достижением которого был успешный поход против персов, в то время как его сын Карин правил на западе. Во время похода против персов Кар умер, а его второй сын Нумериан по возвращении с востока в Малую Азию был убит собственным тестем Аррием Апером, который надеялся сам сесть на трон. Но ему это не удалось: армейские офицеры провозгласили императором Г. Аврелия Валерия Диоклетиана, и он тут же был признан на востоке. В ходе гражданских войн между Карином и Диоклетианом, тут же начавшихся, Карин был побежден и убит, и Диоклетиан сделался единоличным правителем. [14] Вопреки всем ожиданиям, Диоклетиан смог утвердить свою неоспоримую власть как императора, и никакого сопротивления он не встретил. Он был не хуже и не лучше своих предшественников, и если ему наконец-то удалось решить ту задачу, которая никак не давалась другим, то произошло это потому, что для ее разрешения пришло время и чаша страданий была переполнена. Римская империя остро нуждалась в мире и была готова принять этот мир из рук любого императора.

Прежде чем приступить к сложному анализу и толкованию той великой социальной и политической революции, которую мы здесь в общих чертах описали и которой понадобилось более пятидесяти лет, чтобы исчерпать себя, мы должны задаться вопросом, какова была политика, проводимая римскими императорами во время этого кризиса. Даже при поверхностном знакомстве с источниками, относящимися к тому тревожному времени, во всех мероприятиях императоров и особенно в повседневной практике их правления мы легко распознаем те руководящие принципы, которые раз и навсегда установили Северы и которые частично обязаны своим возникновением временам просвещенной монархии. Большинство императоров после Александра были убежденными почитателями политики Севера, причем не менее убежденными, чем сами представители этой династии. Время от времени мы отмечаем сильную реакцию против этой политики, отчаянные попытки вновь вернуться к славным, благословенным временам Антонинов, но в действительности это привело лишь к новому кровопролитию и явилось лишь результатом того, что основные принципы политики Севера начинали пользоваться еще большей любовью его последователей.

Мы уже обсуждали эти принципы и обосновывали причины их появления; но, наверное, необходимо кратко сформулировать их еще раз. В политическом отношении Север начал проводить систематическую милитаризацию управления, полностью бюрократизированного его предшественниками. Военизированное чиновничество и на его вершине — монарх с автократическими властными полномочиями и с правом наследования власти внутри своей семьи, прочность положения которого обеспечивается преданностью армии и государственных чиновников, а также культом личности императора, — таковы были цели, поставленные Севером. Милитаризация чиновничества неизбежно означала его варваризацию. Ибо армия состояла теперь почти исключительно из крестьян малоцивилизованных стран, входящих в империю, а также из детей солдат-переселенцев и ветеранов. Для достижения этой цели — милитаризации управления и обеспечения императорской власти — представителей прежнего верхнего слоя постепенно отстраняли от командования в армии и от управленческих постов в провинциях и заменяли их представителями новой военной аристократии. Как и самих императоров, эту аристократию набирали из рядов римских солдат; ее личный состав, так же как и состав императоров, постоянно сменялся: из массы военных то и дело выдвигались новые люди, занимающие места тех, кто поднимался до всаднических должностей или попадал в сенат.

Система управления, которую стали применять благодаря милитаризации чиновничества, как правило, диктовалась сверху и была по своему характеру естественным следствием ненадежности власти императора. Ее можно определить как систему непрерывного террора, время от времени принимавшего крайние формы. Важнейшую роль в управлении играли бесчисленные полицейские разного рода, которые все поголовно являлись личными военными чиновниками императора. В их обязанности входило бдительно следить за населением в городах и сельской местности и схватывать каждого, кто мог, по их мнению, представлять опасность для императора. Возможно, они использовались также для подавления волнений и бунтов, которые наверняка вспыхивали как следствие все увеличивающегося угнетения населения путем взимания налогов и принудительных полевых работ, а также для осуществления физического насилия над теми, кто не платил налоги или не справлялся с бременем общественных нагрузок, устанавливаемых императором.

Ведущей тенденцией в этой системе организованного террора было широкое применение насильственных методов в контактах власти и населения, которое теперь осуществлялось повсеместно, в особенности в сфере налогообложения и принудительных работ. Наряду с налогообложением, но с гораздо более разрушительным эффектом и не менее планомерно действовала система реквизиций продовольствия, сырья, мануфактурных товаров, денег, судов, тяглового скота и людей для транспортных целей и т. д. Дополнением к системе реквизиций был личный труд каждого жителя. На обязательности этого всеобщего личного вклада базировался рекрутский набор и проведение всех принудительных работ по требованию властей. Та же система принудительных мероприятий была определяющей и для организации экономических функций государства. Более состоятельные члены общины несли ответственность за культивацию земельных угодий, принадлежавших государству, за сбор налогов и за успешное проведение реквизиций продовольствия, вещей и денег, а также за их транспортировку из имений и за поставку людей для государственных нужд. Поскольку целесообразность всей этой системы зависела от того, насколько досягаемы для государственной власти были те, на кого распространялась эта обязанность принудительных услуг, то необходимо было прочно закрепить каждого отдельного человека за местом его проживания, а также присоединить его к той особой группе людей, с которой он был связан по рождению или профессионально. Крестьянин был обязан всегда находиться там, где он жил, и заниматься своим сельским трудом вне зависимости от своих личных желаний и склонностей. Солдат должен был оставаться в своем военном лагере, а его дети по достижении определенного возраста обязаны были перенять профессию отца. Представителям муниципальной аристократии надлежало находиться в своем родном городе, чтобы исполнять связанные с их положением обязанности. Владелец судна должен был состоять членом определенной корпорации до тех пор, пока был в состоянии заниматься своим делом. И так далее.

Ничего нового эта система сама по себе не представляла. Но в условиях непрекращающейся революции она приобрела невиданные масштабы, и, перестав быть крайним аварийным средством и превратившись для властей в важнейший вспомогательный источник, она переросла в истинное бедствие для страны, которое подрывало благосостояние империи, губило и разрушало созидательный настрой населения. Речь уже не шла о ряде чрезвычайных мероприятий, проводимых в критические моменты и отменяемых, как только обстановка нормализовывалась, как это было при Антонинах и Северах. Когда ненормальность положения перестала быть исключением и сделалась правилом, тогда мероприятия, считавшиеся временными чрезвычайными распоряжениями, превратились в упорядоченную систему управления, в основу всего аппарата власти.

Показать развитие этой системы в смутные времена военной анархии — задача не из легких. Материал, имеющийся в нашем распоряжении, скуден и ненадежен. В любом случае, что касается самого начала этого периода — отрезка времени после убийства Александра, охватывающего краткое правление Максимина и реакцию на его смерть, — мы обладаем обширным материалом из достоверных источников, на которые полностью можем положиться, чего нельзя сказать о временах правления Гордиана III и шести лет правления Филиппа, здесь источники полностью оставляют нас в беде. Мы имеем содержательное, драматическое описание времени правления Филиппа, принадлежащее одному из его современников, Геродиану; оно является источником для биографий императоров того времени, которые время от времени привлекают, помимо Геродиана, еще какой-либо греческий историографический источник III в., возможно Дексиппа. Правление Филиппа отражено в речи «К императору» (Εις βασιλέα), написанной кем-то из современников, — скорее всего, человеком, хорошо образованным и занимающим относительно высокое положение в обществе, который был вполне осведомлен об обстановке в империи, в особенности на востоке. [15] В той характеристике, которая дана Филиппу, явно много преувеличений; автор несомненно идеализирует образ императора, но именно эта часть речи интересна и важна, поскольку она дает нам представление не столько об идеях и идеалах самого Филиппа, сколько о взглядах образованных людей того времени; в этом отношении речь «К императору» можно сравнить с речами Диона и некоторыми речами Аристида. С другой стороны, негативная часть речи, играющая, по-видимому, роль контрастирующего фона к описанию усилий Филиппа и устремлений образованных классов, содержит достоверную и вполне правдоподобную картину обстановки перед восшествием Филиппа на трон. Здесь описание автора во всех деталях совпадает с описаниями Геродиана и Дексиппа.

Вопрос о том, заботился ли Максимин после убийства Александра о том, чтобы его полномочия утвердил сенат, не так уж и важен; [16] гораздо важнее для понимания его истинной позиции и настоящих целей разобраться в его шагах после вступления на престол и после первых побед над германцами, когда он оказался в ситуации острой нехватки денег. Начало и конец его правления были ознаменованы террором. «Что толку, — говорит Геродиан, — что были уничтожены варвары (он имеет в виду военные успехи Максимина в Германии. — М. Р.), если в самом Риме и провинциях лишилось жизни еще больше людей?» Мы можем верить или не верить сообщению о безжалостном уничтожении императором всех высших чиновников Александра Севера, но в любом случае нет ни малейшего сомнения в том, что он начал свое правление с беспощадного истребления своих врагов и никогда не изменял этому своему обыкновению. [17] Свидетельства тому приводят не только Геродиан и латинский биограф, в речи Εις βασιλέα это тоже настоятельно подчеркивается. Говоря о вступлении на трон Филиппа, автор говорит: «Некоторые начинали свое правление войной и массовыми убийствами (он имеет в виду, конечно, в первую очередь Максимина. — М. Р.); они уничтожали множество чиновников, многим был нанесен непоправимый ущерб, так что многие города в провинциях опустели, многие земли пришли в негодность и много человеческих жизней было загублено». [18] Когда восстание против Максимина в Африке было подавлено его легатом Капелианом с помощью африканской армии, по всей стране прокатилась волна жестоких убийств, причем уничтожались все подряд. Представление об этом нам дают не только сообщения Геродиана и латинского биографа» у нас есть также африканская надпись, затрагивающая эти события: «Памяти JI. Эмилия Северина, по прозванию Филлирио, умершего в возрасте около 66 лет за свою любовь к римлянам, будучи пойманным этим (парнем) Капелианом. Викторик, называемый также Верота, (воздвиг этот камень) во имя дружбы и pietas». Обращает на себя внимание то, как здесь подчеркивается неприязнь римлян к варварам Максимина и Капелиана. Позже мы вернемся к этому явлению. [19]

Метод укрепления власти правителя путем терроризирования подданных был не нов, это был все тот же метод, который применяли некоторые императоры I в. по Р. X., переняв его от предводителей противоборствующих лагерей во времена гражданских войн I в. до Р. X. Затем этим же методом пользовался Домициан, а также Септимий Север и его последователи. Новшеством явилась лишь беспримерная жестокость фракийских солдат и та настойчивость, с которой систему мер, однажды пущенную в ход, неуклонно применяли преемники Максимина на протяжении более пятидесяти лет. Новым в этом механизме устрашения было и то, что его жертвой пали не только представители высших кругов имперской знати и часть муниципальной аристократии, как при Септимии Севере, а также многие представители образованных слоев и незнатные граждане. Логическим следствием этого массового избиения явилось то, что жертвы, как и при Септимии Севере, были заменены людьми, которые, как и сам император, происходили из низших слоев; в большинстве своем это были простые солдаты, новоиспеченные всадники, лишь недавно удостоенные этого звания. И по этому поводу наши источники высказываются вполне недвусмысленно. [20]

Основной причиной того, что при диктатуре Максимина поиск жертв велся не только среди имперской знати, было вопиющее безденежье, побудившее императора взять под прицел имперскую буржуазию в целом, и городскую в особенности, и ограбить ее до последней нитки, словно это были подданные порабощенной страны, а не римские граждане, большинство из которых всего несколькими годами ранее получили свои гражданские права благодаря вердикту Каракаллы. Мы можем привести здесь горестное, но вполне оправданное высказывание Геродиана, который сам принадлежал к преследуемому слою населения: «Каждый день можно было видеть, как люди, еще вчера считавшиеся богатейшими, сегодня вынуждены были взять в руки посох нищего; столь велика была алчность тиранов, избравшая в качестве повода необходимость постоянного сбора денег на содержание солдат».

«Однако, — продолжает Геродиан, — пока этот метод применялся только по отношению к отдельным гражданам, а бесчинства ограничивались ближайшим окружением императора, население городов и провинций не очень от этого страдало, ибо несчастье богатых или же тех, о которых ходит молва, что они-де живут в благополучии, не только никак не трогает души масс, но даже вызывает у некоторых ничтожных людей с дурными наклонностями радость, потому что они завидуют лучшим и счастливым. Но когда Максимин, разорив большую часть состоятельных домов, пришел к мысли, что добыча слишком мала и незначительна, чтобы удовлетворить его желания, тогда он принялся за общественную собственность, и все деньги, собранные городами на благотворительные цели и для распределения между гражданами или предназначенные для театров и религиозных празднеств, он забрал себе; и жертвенные дары в храмах, и изображения богов, и почетные награды героям, и все убранство общественных зданий, и все, что служило для украшения городов, и весь металл, предназначенный для чеканки монет, — все отправилось в переплавку. Эти действия чрезвычайно ожесточили городское население. Солдаты тоже протестовали, ибо родственники и друзья горько укоряли их, ведь Максимин поступал так с городским населением ради солдат». [21]

Насколько был прав Геродиан, обобщая действия Максимина и говоря о беспощадном ограблении городов по всей империи, нам неизвестно. Однако если из времен после смерти Максимина, в противоположность II—началу ΙΠ в., до нас дошло крайне мало надписей, в которых речь идет о крупных дарах богатых граждан городам и об их пожертвованиях на различные цели, упоминаемых Геродианом, то отсюда следует, что конфискации Максимина испугали состоятельных граждан и что его методы, вероятно, были взяты на вооружение его преемниками. Трудно поверить, что богатство, накопленное в городах целыми поколениями, могло исчезнуть в одночасье, но бесцеремонность Максимина и тех, кто последовал его примеру, нанесла смертельный удар общинному духу состоятельных слоев населения и побудило их скрывать свое благосостояние и делать вид, что беднее их никого нет. Система литургий привела также к тому, что все средства, ранее использовавшиеся городами и богатыми гражданами на нужды самих городов, теперь попадали в государственную казну или в карманы финансовых чиновников империи. Таким образом, капиталу, накопленному империей, который, как мы могли видеть, был не так уж и велик, был нанесен тяжелейший урон; положение уже никогда не поправилось после тех смертельных ударов, которые были нанесены капиталу империи Септимием Севером и императорами эпохи военной анархии. [22]

Как и при Септимии Севере, с помощью целой армии шпионов и военных полицейских была создана система нагнетания страха. В речи Εις βασιλέα оратор говорит о Филиппе: «Довольно о его справедливости! Кто, кроме него, отличался столь великой и явной расположенностью к людям? Все провинции были подавлены и скованы страхом, потому что города кишели шпионами, которые бдительно следили за тем, не скажет ли кто-нибудь крамольных слов. Свободно мыслить или говорить было невозможно, всякая достойная и справедливая свобода слова была уничтожена, и каждый трепетал даже перед собственной тенью. От этого страха он избавил и освободил все души, в полной мере вернув им свободу». Если сравнить это описание с содержанием надписей времен Севера, приведенными в предыдущей главе, то становится ясно, что оратор не преувеличивает и что метод Максимина был лишь логическим завершением той меры, которую впервые ввел в систему Адриан и затем распространил Септимий Север. Мы вполне можем быть уверены, что в годы, последовавшие за смертью Максимина, все осталось по-старому, а если что и менялось, то только в сторону ухудшения. [23]

Но что бы ни предпринимали императоры для укрепления своей власти и оздоровления своих финансов, все было напрасно. И на это указывает автор речи, говоря о тяжелом бремени налогов и о том, что опустевшая государственная казна от их сборов не наполнилась. [24] Документы удостоверяют эти сведения и раскрывают перед нами весь механизм использования этой системы со всеми его последствиями. Мы поговорим об этом позже, обсуждая экономическое положение империи в III в. Разумеется, ни для кого не было секретом, что корень зла таился в армии, в этих бандах жадных, разнузданных солдат, от которых на самом деле императоры находились в зависимости; они не желали ни трудиться, ни сражаться, зато находили большое удовольствие в том, чтобы грабить и разорять своих сограждан. Автор речи «К императору» со всей определенностью свидетельствует, что все было именно так, а Геродиан и латинский биограф подтверждают его слова. В речи, опять-таки в отношении Филиппа, говорится: «Отвагу перед лицом врага демонстрировали многие из прежних императоров, а вот солдаты ею не обладали и легко покорялись врагу; он же с такой легкостью подчинил их себе и так быстро привел их в чувство, что, несмотря на их привычку получать многочисленные и непомерно большие дары, а также на то, что они становились неподатливы и приходили в ярость, если им не давали столько, сколько всегда и еще больше, он ни в коей мере не пошел на поводу у их алчности и не стал давать ей новую пищу» и т. д. [25]Под гнетом террора, который никогда еще не косил людей так методично и так беспощадно, как при Максимине, напряженность все увеличивалась, и ожесточение, особенно в городах, [26] стало уже так велико, что, несмотря на террор, одно за другим вспыхивали восстания, — сначала в Африке, а затем в Италии. Современные историки описывают события в Африке в целом неверно; они все время ведут речь о крестьянском восстании, несмотря на ясную трактовку Геродиана, представляющего собой наш лучший источник, который неверно был понят латинским биографом Максимина и неправильно переведен. Истинное положение вещей было следующим. После вступления на престол Максимина прокуратор Африки получил задание раздобыть деньги для императора. Факт его назначения наместником провинции вместо пожилого проконсула М. Антония Кордиана, укрывшегося в городе Фисдре, является гипотезой Домашевского, пользующейся большой популярностью. [27]Прокуратор, при поддержке воинственно настроенных квесторов и их помощников, стал действовать с обычной бесцеремонностью и особенно нажимал на богатых землевладельцев провинции, которые, как мы знаем, составляли в африканских городах наиболее влиятельную часть населения. Некоторые из этих мужей, которых Геродиан называет «высокородными и богатыми», ощутили угрозу своим «унаследованным от отцов и предков поместьям» и составили заговор. Для обеспечения успеха предприятия они отправили группу своих οίχέται — рабов или арендаторов, вероятнее всего рабов, — вооруженных топорами и палками, из поместий в город. Это не должно было возбудить подозрение у прокуратора, привыкшего принимать от крестьян жалобы на землевладельцев. Эти люди убили прокуратора, а затем руководители заговора, африканские землевладельцы, к которым присоединились и другие представители того же сословия, провозгласили императором Гордиана. [28] Однако Гордиану не удалось добиться поддержки африканской армии. Его собственное войско представляло собой разношерстную толпу, в которой настоящих солдат было мало; возможно, это была cohors urbana из Карфагена, в основном же войско состояло из представителей городской милиции, скорее всего, там были и члены curiae iuniorum, которых привлекли обещания Гордиана изгнать всех шпионов и вернуть конфискованные земельные угодья их хозяевам. Эти отряды были плохо вооружены и слабо организованы. Своего оружия у них не было, и они вынуждены были довольствоваться тем, что нашлось для них в домах африканской буржуазии, — мечами, топорами и охотничьими копьями (охотничье оружие нам известно по многочисленным африканским мозаикам). [29] Вряд ли можно предполагать, что под знамена Гордиана встало большое количество крестьян и арендаторов. Поэтому неудивительно, что над его войском с легкостью одержали победу регулярные войска африканской армии под предводительством легата Нумидии Капелиана, его личного врага. Победитель с упоением занялся казнями и конфискациями. Прежде всего Капелиан уничтожил всех представителей карфагенской аристократии и конфисковал все их имущество, а также деньги, принадлежавшие городу и храмам. Затем он приступил к аналогичным процедурам в других городах. «Он убивал знатных, изгонял простых граждан и позволял своим солдатам жечь пашни и бесчинствовать в деревнях». [30]

Между тем Гордиан был признан в Риме, а римляне и после его смерти не прекратили свои выступления против Максимина. Волна восстаний быстро прокатилась по всей Италии, обретя те же формы, что и в Африке: это была отчаянная борьба городской буржуазии против солдат и их предводителей, солдатских императоров. Задача сената заключалась в том, чтобы организовать и возглавить эту буржуазию. Пупиен создал армию, для которой Рим и Италия поставляли ему рекрутов и которая дополнялась и поддерживалась городским населением всего полуострова. То, что избранные сенатом императоры могли рассчитывать на безусловную поддержку городов, показывает поведение жителей Эмоны — они сами полностью опустошили собственную территорию, чтобы Максимин не смог запастись у них провиантом, — а также героическое сопротивление Аквилеи, которое решило судьбу Максимина. Таким образом, победа Пупиена и Бальбина оказывалась победой буржуазии, но победа эта была недолгой. [31]

Борьба с Максимином означала для городов борьбу с новой системой управления, которую ввел Септимий Север. Их врагом была военная монархия, а идеалом — просвещенная монархия Антонинов, искавшая опору в городской буржуазии. Этим объясняется тот факт, что после смерти Максимина не было предпринято ни одной попытки восстановить республиканскую форму правления. Избрав Пупиена и Бальбина, сенат тем самым высказал свою точку зрения, что императором должен становиться лучший среди сенаторов, а не солдатский кандидат. Тем же убеждением, что сан императора должен принадлежать достойнейшему, проникнута уже многократно упоминавшаяся речь о Филиппе. В основных мыслях речи содержится идеальный образ императора в том виде, в каком он предстает в речах Диона, и не случайно ἀγκώμιον о Филиппе имеет заголовок Εις βασιλέα. Под βασιλεύς автор, безусловно, имеет в виду стоика на троне. Кроме того, речь имеет заметные точки соприкосновения с эдиктом Александра Севера по поводу aurum coronarium, о котором шла речь в предыдущей главе и где новый властитель дает программные формулировки своих принципов. В этом эдикте Александр Север — или, скорее, его советники — подчеркивает намерение императора следовать примеру Траяна и Марка и строить свое правление на основах σωφροσύνη, φιλανθρωπία, εὐεργεσία, κοσμιότης и ἐγκράτεια, т. е. на основе всех добродетелей стоиков. [32] В речи Εις βασιλέα выражено еще более явственно. Она направлена на φιλάνθρωπος βασιλεύς. Прежде всего восхваляется «царь», который стал обладателем императорской власти не так, как другие, поправ право насилием или выступая приверженцами наследственных притязаний на трон определенной семьи, а внимая голосу общественного мнения и подчиняясь единодушной воле населения Римской империи. Затем оратор приступает к освещению основных принципов правления Филиппа и восславляет императора как ὅσιος и εὐσεβής, как πρᾷος и ἄοκνος и прежде всего — как σώφρων, δίκαιος, ἐγκρατής и φιλάνθρωπος. Во всех сферах деятельности его политика является полной противоположностью политики военной монархии: не расточает свое доверие шпионам и доносчикам, не грабит своих подданных, он — хороший военачальник; и, наконец, то, что значительнее всего предыдущего: он является отличным политиком и дипломатом — и не рабом, а господином для своих солдат. Мы узнаем здесь одну за другой все черты стоического идеала справедливого и мудрого царя, — идеала, который Дион формулировал в применении к Траяну. Неважно, что этот образ не совсем соответствует действительности и что Филипп — это не Траян. Оратор изобразил императора таким, каким он должен быть (стоит особо отметить его нападки на принцип династического наследования и вспомнить, что Филипп сделал своего сына соправителем), и попытался вплести в этот идеальный образ черты реального императора, насколько они оказывались ему созвучны.

Реакция против военной монархии длилась недолго, и усилия городской буржуазии вновь возродить просвещенную монархию Антонинов были безуспешны. О правлении Гордиана III мы знаем очень мало, но, по-видимому, методы его тестя Тимесифея ничем не отличались от методов военной монархии. [33] Филипп, а следом за ним и Деций, готовы были встать на путь Марка. Например, Филипп предпринимал попытки восстановить порядок и закон, реорганизовать армию, до некоторой степени облегчить бремя, возлагавшееся на города, и восстановить авторитет сената. Эти слабые усилия были, вероятно, причиной его непопулярности у солдат, что и привело к его падению. Горькая правда все же заключалась в том, что ситуацией управляла армия и что мечта о возрождении формы правления, которая опиралась бы на мирное население, т. е. на городскую буржуазию, осуществиться не могла. Преемники Филиппа, а до некоторой степени и сам Филипп осознавали положение и в своих действиях учитывали его. [34]

Итак, политика военной монархии одержала победу над последней попыткой городской буржуазии восстановить перевес в сторону образованных и состоятельных кругов в Римском государстве. Но победа армии оплачивалась безопасностью и благополучием империи. Праздник победителей превратился в настоящую оргию и привел империю в такое состояние, что на некоторое время нормальное существование в ней стало невозможно. Мы уже говорили об ужасных набегах варваров и о постепенном распаде империи, который начался под их натиском. Основной причиной этих непрекращающихся набегов были, конечно, постоянные внутренние распри. Победа армии означала триумф милитаристско-автократической формы правления. Те императоры, которые теперь в сложнейших условиях предпринимали попытки спасти государство и любой ценой восстановить его единство, хорошо осознавали сложившуюся ситуацию. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они окончательно отказались от мечты о восстановлении системы правления Антонинов и приступили к организации и систематизации механизмов милитаристского государства, которое опиралось на единственную реальную силу в империи — армию. После опыта, полученного в годы правления Максимина и его преемников, уже нельзя было не признать, что буржуазия слишком слаба и плохо организована, чтобы на нее могла надежно опираться центральная власть.

Первым, кто со всей отчетливостью осознал эту горькую реальность, был император Галлиен, сам являвшийся представителем сенатской аристократии, человек с широкими духовными интересами и хорошо образованный. Именно он и начал выстраивать здание милитаристского государства, фундаментом которому служила армия. Было ясно, что сразу это не получится, — Галлиену и его преемникам приходилось идти на маленькие уступки лагерю противника; новую систему удавалось вводить лишь медленно, шаг за шагом. Но время компромиссов, когда можно было попытаться сохранить наиболее важные учреждения времен Антонинов, как это было при Северах, окончательно ушло. Отныне эти институты все больше и больше обретали характер пережитков прошлого, а ведущую роль теперь играли милитаристские методы, которые ввел Север. Как бы скуден ни был наш материал, все-таки из него можно заключить, что именно Галлиен был первым, кто сделал выводы из политики постепенной милитаризации римской бюрократии. Именно он на деле, а не юридически, отстранил сословие сенаторов от командных постов в армии, именно он сделал решительный шаг, введя постоянную практику назначения представителей всаднического сословия, т. е. бывших солдат, как наместниками имперских провинций, так и военными комендантами сенатских провинций. Сам принадлежа к сословию сенаторов, Галлиен тем не менее был вынужден окончательно презреть интересы высших слоев и способствовать возникновению в империи новой военной аристократии. Со времен Галлиена ни один сенатор не имел возможности командовать легионом или подразделением, предназначенным для особых военных целей (vexillatio). Правда, Галлиену удавалось избегать открытого притеснения сословия сенаторов. Наместниками некоторых имперских провинций по-прежнему оставались сенаторы, однако очень сомнительно, что их должностная власть распространялась на командующих легионами всаднического сословия. В любом случае, не подлежит сомнению, что в целом именно военные играли главную роль как в провинциях, так и при имперском дворе, где офицеры и гражданские чиновники все в большей мере рассматривались в качестве личной свиты императора. Карьера всадников была теперь в действительности сугубо военной, гражданские же посты играли в милитаризованном имперском управлении лишь подчиненную роль. Не следует забывать и о том, насколько тесными были отношения императора с простыми солдатами. [35]

Правление Аврелиана, каким бы кратким оно ни было, означало, судя по всему, следующую стадию того же процесса.

Империя производила впечатление блокированной страны, в которой царит осадное положение и где все города превратились в крепости, готовые в любой момент отразить нападение врага. То же самое можно сказать и о многих деревнях и крупных виллах, явившихся центрами обширных частных владений. Остается только сожалеть, что мы так мало знаем о важном периоде правления Аврелиана и что те немногие данные, которыми мы располагаем, часто касаются второстепенных вещей и локальных мер, имевших весьма узкое значение. Исходя из общих соображений, предполагают, что именно Аврелиан совершил последний, решающий шаг к превращению имперской власти в чисто военную автократию, освященную религией. Согласно этому взгляду, император являлся теперь царем «милостью божьей»/а бог— всемогущим солнцем, верховным божеством иллирийских солдат. Нет никакого сомнения в том, что Сол был любимым богом Аврелиана, его культ в Риме в те времена был аналогичен культу сирийского Элагабала в период правления его верховного жреца. Известно также, что у солдат на Дунае и до, и во время правления Аврелиана наибольшей популярностью пользовалась некая разновидность монотеистического поклонения Солнцу. [36] Однако когда летописец, продолжающий историографию Диона Кассия (Петр Патриций), утверждает, будто Аврелиан во время одного из мятежей в своих войсках провозгласил, что пурпура удостоил его бог, а не армия, то непонятно, до какой степени мы можем полагаться на это свидетельство. Тем не менее примечательно, что Дион Кассий то же самое высказывание и примерно при тех же обстоятельствах приписывает М. Аврелию. [37] С другой стороны, помимо почитания Сола и Геркулеса, [38] главного бога Антонинов, нам мало что известно о теократических взглядах Аврелиана. Ясно только, что он был автократом не в меньшей степени, чем многие из его предшественников. Как сильная личность, хорошо осознающая свой долг, он управлял единой империей твердой рукой, причем единолично. Но то же самое можно сказать о многих его предшественниках. Что касается его позиции по отношению к сенату и городской буржуазии, то в начале своего правления он проводил политику террора, несколько ослабленного, когда после победы над Зенобией он получил возможность время от времени наполнять свою казну добычей, награбленной в этой части империи.

Насколько преуспел Аврелиан в дальнейшем развитии системы милитаризации имперского управления, сказать трудно. Он был известен как хороший правитель, как человек, который умел поддерживать дисциплину среди военных и гражданских чиновников, а также среди солдат; однако на те подробности, которые в этой связи сообщает нам латинский биограф, мы вряд ли можем положиться. Если речь идет только о серьезных попытках сконцентрировать государственную жизнь в руках императора, то стоит принимать во внимание, собственно говоря, только две меры, предпринятые Аврелианом в этом направлении и означавшие дальнейший шаг в развитии политики его милитаристско-автократических предшественников. Одной из этих мер была решительная акция, направленная на упорядочение пришедшей в полный беспорядок имперской валюты, введение ее единообразия и устранение почти всех локальных чеканок, в том числе и чеканки римского сената. Это был один из последних ударов по автономии городов империи и по привилегиям сената.

Вторая мера касалась объединений, находившихся на государственной службе. Мы проследили все стадии развития этих корпораций. Власти постоянно усиливали контроль над важнейшими из них, особенно над корпорациями судовладельцев и оптовых торговцев продовольствием. Рука об руку с этим процессом шло огосударствление объединений рабочих, на долю которых в крупных городах приходилось выполнение особых задач в области торговли и транспорта, а также тех корпораций, деятельность которых в городах Италии и провинциях обеспечивала общественную безопасность, в особенности местных пожарных команд, известных под названием collegia dendrophorum и centonariorum. Служащие имперских монетных дворов также находились под неусыпным контролем государства и подчинялись почти военной дисциплине. Во всех этих случаях речь шла не только о строгом надзоре, осуществляемом функционерами государства, но и о прикреплении каждого к его профессии и месту жительства, а также о тенденции превращения обязательств каждого отдельного человека в наследуемый munus. Мы уже говорили о том, что Александр Север распространил государственный контроль на те корпорации, которые были важны для обеспечения регулярного снабжения столицы продовольствием. Аврелиан, по-видимому, предпринял в этом направлении решительные шаги. Я имею в виду не периодическую милитаризацию всех римских городских союзов с целью строительства городских стен. Ведь и в других городах империи, превращенных в неприступные замки, могли наблюдаться аналогичные процессы. Я не думаю, что эти меры, заключавшиеся в тщательной регистрации всех причастных к строительству членов корпораций, а также в присвоении этим корпорациям титула Аврелиана (их можно сравнить с соответствующими мерами Коммода по отношению к navicularii), были рассчитаны на длительный срок и что их можно было считать началом новой эры для всех корпораций столицы. С другой стороны, в высшей степени вероятно, что Аврелиан в связи с реформой снабжения Рима продовольствием заново организовывал общества, занимающиеся торговлей и доставкой продовольствия, и превращал их в подлинных служителей государства, в объекты управления, в которых под строгим надзором офицеров римского гарнизона поддерживалась железная дисциплина. Для корпораций это означало, что их служащие были теперь окончательно прикреплены к ним и что их мощь могла расти благодаря насильственному присоединению к ним новых членов. Если Аврелиан действительно осуществил эту реорганизацию в столице, что, впрочем, не более чем гипотеза, то она несомненно распространилась как минимум на Александрию и Карфаген, и, по всей вероятности, та же система постепенно, с помощью отдельных распоряжений, была навязана и местным корпорациям по всей империи. [39]

Аврелиан неуклонно следовал по избранному пути, — пути великого обновления Римской империи. Император вновь, и более успешно, чем прежде, сосредоточил имперское управление в Риме и выступил как глава насквозь милитаризованной бюрократии, успешная деятельность которой базировалась на принудительном участии всех слоев населения империи в управленческой деятельности и в снабжении империи продовольствием и рабочей силой. Это мощное правление Аврелиана совершенно неожиданно завершилось политическим процессом, означавшим не что иное, как временное восстановление господства сената. И это не было следствием какого-либо революционного сопротивления, как в годы после правления Максимина, после ожесточенной борьбы между городами и армией; скорее, можно говорить о решении, самостоятельно принятом армией. Наследником Аврелиана, единолично правящим императором, сенат избрал Тацита, который был princeps senatus. Очевидно, что предпосылкой для возможности такого хода событий было исчезновение непримиримого противоречия, существовавшего в годы правления Максимина между сенатом, как представителем городской буржуазии, и армией. Я вижу только одно объяснение случившемуся, а именно то, что сенат не представлял больше интересы городской буржуазии империи и что относительно вопросов государственной жизни между сенатом и императором, верховным главнокомандующим армии, существовало теперь полное согласие. Сенат так же, как император, ощущал настоятельную необходимость восстановления порядка во имя спасения империи и римской культуры, это ощущение пробудилось и в недрах армии. Вот почему сенат, или, возможно, большинство его членов, отказался от своей мечты о возврате «золотого века» Антонинов. Прежние слова и формулировки еще оставались в ходу, служа, например, для восславления новой эпохи, начавшейся для империи с приходом к власти Тацита, первого среди сенаторов, но это были не более чем слова, которые не означали никаких деяний и никаких перемен в политике.

Изменение позиции сената объясняется тем, что после чудовищных лет правления Максимина, и в особенности после реформ Галлиена, он уже не представлял прежних слоев населения. Члены сената были теперь по большей части бывшими военачальниками, которые начали свою карьеру с низших чинов, а также бывшими высшими и низшими военными чиновниками имперского управления. В общем и целом это была новая аристократия. Существенную роль в ее составе играли крупные землевладельцы. В следующей главе мы увидим, как на обломках прежней сельской, имперской и муниципальной знати расцвело новое аграрное сословие, состоявшее по большей части из бывших солдат и офицеров. Наряду с ними существовали крупные землевладельцы старой гвардии, которым не только удалось без потерь выстоять в бурях революционного времени, но даже и увеличить свои владения. Интересы именно этих людей и представлял теперь сенат, а вовсе не интересы порабощенной и полуразорившейся городской буржуазии. Такая аристократия была, разумеется, живо заинтересована в укреплении порядка. Она была равнодушна к идее восстановления утраченного великолепия городов и изъявляла готовность поддерживать императора и армию в деле укрепления империи. Она была обеими руками за то, чтобы новый социальный порядок, зародившийся в кипящих недрах революционного времени, упрочился и надолго сохранился. [40]

Городской буржуазии никогда больше не довелось достигнуть ведущего положения среди слоев населения Римской империи. Силы ее были сломлены зверскими казнями и конфискациями времен Максимина и еще больше — системой литургий, которая довершила разорение буржуазии, начавшееся актами террора. Подвергалась ли она после правления Севера и Максимина новым нападкам такого рода, мы не знаем. Прямых доказательств этому нет, но чтобы ее окончательно уничтожить, новых нападок и не требовалось. Общее экономическое положение империи (о нем пойдет речь в следующей главе), упадок торговли и промышленности, ужасные набеги варваров, от которых в особенности страдали Галлия, придунайские провинции, Греция и Малая Азия, до определенной степени — Африка, а также Египет (Блеммия) и которые стерли с лица земли некоторые процветающие центры буржуазии, постоянное обнищание этого класса из-за различных принудительных поборов со стороны властей и из-за литургий — все эти факторы в достаточной мере объясняют упадок городов и буржуазии. Я не утверждаю, что этот класс исчез как таковой, это было бы заведомой неправдой. Не так-то легко превратить в ничто богатства, собиравшиеся трудом на протяжении столетий, даже если применять для этого уничтожения насильственные меры. Среднее сословие продолжало существовать, а в городах Италии и провинциях до сих пор еще встречались богатые горожане. Но это была уже другая буржуазия. Ее отличали подобострастие и покорность, она изощрялась в постоянном изобретении различных предлогов и уловок, чтобы с их помощью уклониться от выполнения требований государства; это была буржуазия, сделавшая спекуляцию и эксплуатацию основой своего благосостояния и, несмотря на все усилия, катившаяся под откос. Она жила в основном за счет прошлого и не много добавила к тому, что накопили предшествующие поколения, В следующей главе мы еще вернемся к этой теме.

Подведем итог сказанному. Мы увидели, что во времена после Александра Севера императоры под непрерывным давлением армии довели тенденции развития, заложенные Севером, до логического конца. Фактически существовавшая диархия эпохи просвещенной монархии — двоевластие центрального правления и самоуправления городов — закончилась. Сословие сенаторов и прежних всадников — представители муниципальной буржуазии — постепенно утратило свои социальные и политические привилегии и исчезло. Представители муниципальной аристократии, до сих пор используемые правительством для своих целей, сохранили благодаря этому некоторые социальные привилегии, но превратились в рабов: в них не было ни духа предпринимательства, ни свободы, чтобы его проявить. Положение прислужников, в котором они находились по отношению к государству, очень напоминало рабство. Новая система власти избрала в качестве своих органов личность императора и новое милитаризованное чиновничество и опиралась на армию. Это была заключительная ступень развития, важнейший результат, который принесли долгие годы военной анархии.

Означало ли это развитие то, что идеалы императоров III в. воплотились? Мы попытались показать, что политика Севера была вынужденным следствием его положения как узурпатора. Его истинным идеалом была просвещенная монархия Антонинов. Как только обстоятельства позволяли императорам обнаруживать их подлинное лицо, они тут же оказывались защитниками старой идеологии. За исключением Максимина, всем сердцем ненавидевшего старый режим, все они неохотно и без всякого воодушевления шли по пути, который через создание милитаризованного чиновничества вел к разрушению прежних основ Римской империи. Совершенно ясно, что они делали это только потому, что не могли иначе, видя, что идеалы II в. все больше становились мрачным анахронизмом. Господствующей силой в государстве была армия, и императорам приходилось приспосабливаться самим и приспосабливать структуру государства к этой горькой истине. Армия показала со всей определенностью, не оставлявшей никаких надежд, что терпеть хоть какой-нибудь перевес сил прежних привилегированных классов она не намерена, и у императоров не оставалось другого выбора, как уступить ее требованиям. Постепенно выполняя эти условия и по возможности избегая при этом перегибов, они обнаружили истинное понимание положения дел и истинный патриотизм. Их целью было не разрушение прежней сословной иерархии и не установление военной диктатуры, а создание такого имперского устройства и управления, которое позволило бы им в тех условиях хаоса, сложившихся благодаря господствующей анархии, сохранить здание римской государственности прочным и нерушимым и уберечь его от раскола и от завоевательских аппетитов его внешних врагов.

Вопрос военной защиты постепенно стал для империи вопросом жизни и смерти. Чтобы его разрешить, все пригодные для дела силы империи сосредоточились на одной задаче, — задаче создания сильной, боеспособной армии. Ее выполнение потребовало подчинения интересов народа интересам государства. В бессистемности, с которой это подчинение осуществлялось, была повинна военная анархия, а она, в свою очередь, была результатом судорожных усилий буржуазии, пытающейся восстановить свой исчезающий перевес. Как только борьба закончилась и буржуазия была окончательно повержена, императоры полностью посвятили себя делу восстановления единства и мощи государства. Главной помехой на этом пути была теперь уже не гражданская война между буржуазией и армией, а сама армия, дееспособность которой была обратно пропорциональна ее распущенности. Начиная с Галлиена все императоры один за другим старались реформировать армию таким образом, чтобы в военном отношении она стала действенной силой, а в политическом — была бы как можно надежнее нейтрализована. Задача была аналогична той, которую пришлось выполнить Августу после гражданских войн.

О военных реформах Галлиена и его преемников мы осведомлены скудно, а материал, которым мы располагаем, особого доверия не вызывает. Во всяком случае, абсолютно ясно, что основным требованием в военной сфере было создание сильной мобильной армии, которая в любой момент должна быть готова к переброске на опасную границу и поэтому должна располагаться в непосредственной близости к императорской резиденции. Это было причиной для создания сильной конницы, находившейся под непосредственным командованием императора или одного из его надежнейших военачальников. По этой же причине пришли в упадок армии провинций, которые постепенно опустились до уровня местных милиций. Этим объясняется, далее, и создание особой военной аристократии, protectores, которая присягала на верность лично императору. Но мы затронули только часть проблемы. Разболтанность армии была не только следствием ее провинциального статуса, т. е. ее децентрализованное™, но и ее состава, ведь это была армия, состоящая из мобилизованных крестьян, которые были насильственно оторваны от земли и являлись по большей части не лучшими представителями населения Римской империи. Как будет показано в следующей главе, такой состав армии объясняет и бунтарские настроения, которые ею овладевали. Очистить армию от крестьян, — так можно сформулировать вторую важную и сложную задачу, стоявшую перед императорами III в., как когда-то — перед Августом и Веспасианом. Решение пришло не сразу, оно заключалось в замене принудительного набора вербовкой. Воинская обязанность больше не была всеобщей. Служба как исполнение личного долга сменилась службой за вознаграждение, так называемое aurum tironicum, и эти деньги использовались для найма хороших солдат. У нас нет возможности описать отдельные фазы этого процесса, имевшего принципиальное значение. Мы видели, что новая система начала действовать еще во времена Северов. Ее разработку завершили, по-видимому, Галлиен и крупные военачальники второй половины III в. Наемных солдат тщательно отбирали, с одной стороны, из числа народов, известных своим военным искусством, — иллирийцев, фракийцев, арабов, мавров, бриттов, а с другой — из рядов германцев и сарматов. Их привлекали перспективой хорошей оплаты, или же это были военнопленные, которых поодиночке или группами включали в состав римской армии. Принудительная мобилизация ограничивалась преимущественно сыновьями солдат-поселенцев, в прошлом по большей части бывших пленными варварами, а также наиболее воинственными племенами империи; их использовали для обеспечения численности гарнизонов пограничных укреплений и усиления рядов провинциальных армий. Эффект этого мероприятия заключался в том, что императоры могли полагаться на ядро своих войск, которые были теперь почти полностью чужды римскому населению, были верны императору и готовы были стоять за него насмерть; в случае необходимости император мог направить их даже против провинциальных армий.

С помощью этого радикального и по сути дела отчаянного средства была достигнута консолидация армии. Новая римская армия уже не была армией римлян. Это была армия римского императора или римского государства, но никак не армия римского народа, даже в самом расширенном толковании этого слова. Она не была частью римского населения и не представляла его интересы. Это была особая каста, которая содержалась на средства населения, чтобы бороться с внешними врагами. Эта каста поставляла теперь персонал для управления империей, большую часть правящего класса и кандидатов на трон. Невозможно себе представить, чтобы такая армия полностью романизировалась и слилась с населением. Ее романизированные элементы, конечно, потонули в массе населения, но поскольку она долгое время пополнялась за счет новых элементов, по большей части из других стран, то постепенно сформировалась чуждая населению страны военная каста. Представители ее высшего слоя составляли теперь господствующую аристократию Римской империи. Они же, в свою очередь, едва успев усвоить культуру высших слоев, сменялись новыми силами, самыми энергичными и деятельными среди солдат этой военной касты, которая вбирала в себя все больший процент чужестранцев. [41]


[1] О Евтропии, Аврелии Викторе и об Epitome de Caesaribus см.: Enmann А. Philologus. Suppl. 4. S.337ff.; ср.: Hohl Ε. Klio. 1911. 11. S. 187. О византийских хрониках и Евнапии см.: Grabner F. Byzant. Ztschr. 1905. 14. S. 87 ff.; ср.: Hohl Ε. Ор. cit. S. 191.

[2] Не представляется возможным привести здесь полную библиографию столь часто обсуждавшегося вопроса о Scriptoris Historiae Augustae. Приходится ограничиться цитированием двух трудов Дессау: Dessau Η. Hermes. 1889. 24. S. 337 ff.; 1892. 27. S. 561 ff.; ср. его последнюю работу в Janus. 1921. 1. S. 124 ff., а также превосходные последние обобщения: Diehl. RE. VIII. Sp. 2051 ff.; Kornemann Ε., von // Gercke—Norden. Einl. in die Altertumswiss. III². 1914. S.255ff.; Rosenberg Α., von. Einl. u. Quellenk. zur rom Gesch. 1921. S. 231 ff. Ср. также: Hohl E. Bursians Jahreschr. 1915. 171; 1924. 200. S. 165 ff. Холь является решительным единомышленником Дессау и широко использует последние работы А. фон Домашевского и некоторых его учеников. Нет такой области древней истории, где дискуссии по научным проблемам велись бы столь живо, как в сфере изучения Historia Augusta. Сообщения Холя — лишь один из многочисленных примеров. Теория А. фон Домашевского в сжатом виде приведена в его труде «Die Topographie Roms bei den Scriptoris Historia Augusta» (Sitzungsb. Heid. Akad. Wiss. 1916. 7. S.44ff.), а затем полнее и с целым рядом важных модификаций на основе воистину фантастических предположений изложена в работе «Die Personennamen bei den SHA» (Ibid. 1918. 13); ср. также «Der Staat bei den SHA» (Ibid. 1920. 6). Свою теорию О. Зеек недавно вновь изложил в труде «Geschichte d. Untergangs der antiken Welt» (1920. VI. S.33ff., 309 ff.). Точка зрения И. Гефкена (Geffcken J.) изложена в Hermes. 1920. 55. S. 279 ff.; ср.: Hohl E. Ibid. S. 296 ff.; Idem. Klio. 1912. 12. S.474ff. Новая теория по поводу времени создания и характера Scriptores Historiae Augustae недавно выдвинута Η. Байнесом (Baynes Ν.) в его книге «The Historia Augustae, its date and purpose» (1926, с великолепной библиографией); ср. его ответ на критику Г. Де Санктиса и Ш. Лекривена в Class. Quart. (1928. July—October. Р. 1 sqq.). По мнению Байнеса, эта серия биографий представляла собой сочинение, заказанное императором Юлианом с определенной политической целью и имевшее характер народной книги. Ср.: Alfoldi Α. Zur Kenntnis der гот. Soldatenkaiser 2 // Ztschr. f. Num. 1928. 38. S. 167. Anm. Об «источниках» SHA см.: Homo L. Rev. Hist. 1927. I. P. 161 sqq.; П. P. 1. sqq. Консервативную точку зрения мы находим в книгах: Lecrivain Ch. Etudes sur Thistoire Auguste. 1904; Diehl Ch. Op. cit.; Soltan W. Die echten Kaiserbiographien // Philologus. 1917. 74 (28). S. 384 ff. Ср. монографии об императорах Ш в., которые цитировались в гл. IX и в последующих примечаниях.

[3] Лучшие обзорные описания по истории Ш в. по Р. X. содержатся в следующих трудах: Domaszewski А., von. Geschichte d. rom. Kaiser. И. S. 284 ff.; Stuart Jones H. The Roman Empire. P. 279 sqq. Монеты от Валериана до Флориана можно найти в книге: Mattingly H., Sydenham Ε. Α. The Roman Imperial Coinage. 1927. V. 1 (Р. H. Webb). О составе сената в 244— 284 гг. по Р. X. см.: Parisius Α. Senatores Romani qui fuerint inter а. 244 et а. 284. Diss. Berlin, 1916. Историю конституций дает О. Т. Шульц: Schulz О. Th. Vom Prinzipat zum Dominat. 1919. О социальном и экономическом кризисе ср.: Rostovtzeff Μ. Mus. Belge. 1923. 27. Р. 233 sqq.

[4] О временах после Александра Севера и о правлении Максимина, Пупиена, Бальбина и Гордиана Ш см.: Seeck О. Der erste Barbar auf dem romischen Kaiserthron // Preuss. Jahrb. 1885. 56; ср.: Idem. Die Entwicklung der romischen Geschichtsschreibung und andere populare Schriften. 1898; Sommer A. Die Ereignisse des Jahres 238 n. Chr. Gymnasialprogr. Gorlitz, 1888; Lehmann K. F. W. Kaiser Gordian III, 238—244 n. Chr. 1911; Homo L. La grande crise de Fan 238 apres J. Chr. et le probleme de l'Histoire Auguste // Rev. Hist. 1919. 131. P. 209 sqq.; 1919. 132. Р. 1 sqq.; Hohl E. RE. X. 1919. Sp. 852 ff.; Townsend P. W. The Chronology of the year 238 A. D. // Yale Classical Studies 1. 1928. P. 231 sqq. Ср. новую надпись, в которой упоминается bellum Aquileiense: Paribeni R. Not. d. scavi. 1928. P. 343 sqq.

[5] О Филиппе см.: Stein Ε. RE. Χ. 1919. Sp. 755 ff. О его брате К. Юлии Приске, который был praefectus Месопотамии и затем rector Orientis и praefectus praetorio, ср.: Ibid. Sp. 781 ff.; Groag E. Wiener Studien. 1918. 40. S. 20 ff.; Stein A. Der rom. Ritterstand. 1927. S. 410.

[6] О Деции см.: Costa G. // Ruggero E. de. Diz. epigr. II. 1910. Col. 1486 sqq.; Salisbury F. S., Mattingly H. The Reign of Trajan Decius // JRS. 1924. 14. Р. 1 sqq.

[7] О Валериане и Галлиене см.: Paribeni R. // Ruggiero. Diz. epigr. 1905. III. Col. 425 sqq.; Domaszewski Α., von. Bonn. Jahrb. 1908. 117. S. 196; Homo L. L'empereur Gallien et la crise de 1'empire romain // Rev. Hist. 1913. 113. P. 248 sqq.; Wickert L. RE. ХШ. Art. Licinius. N46, 47, 84, 172, 173, 195 (о представителях императорского дома Лициния); Alfoldi Α. Zur Kenntnis der romischen Soldatenkaiser. 1. Der Usurpator Aureolus und die Kavalleriere form des Gallienus; 2. Das Problem des «verweiblichten» Kaisers Gallienus // Ztschr. f. Num. 1927. 37. S. 198 ff.; 1928. 38. S. 156 ff.; Die Vorherrschaft im Romerreiche und die Reakton des Hellenentums unter Gallienus // Flinfundzwanzig Jahre Romisch-Germanische Komission. 1929. S. 11 ff.; Alfoldi A. The Numbering of the Victories of the Emperor Gallienus and the Loyalty of his Legions // Num. Cron. 1929. 9. P. 218 sqq. Некоторые важные надписи и монеты, связанные с историей придунайских земель и Галлии во времена Галлиена, рассматриваются в работе: Saria В. Zur Geschichte der Provinz Dacien // Strena Buliciana. 1924. S. 249 ff.; Vulic N. Mus. Belge. 1923. 27. P. 253 sqq.; Blanchet A. Ibid. P. 169 sqq. Альфельди в своих блестящих работах показал, как часть населения придунайских земель благодаря своей привязанности к Римской империи и мужеству спасала единство империи в самые тяжелые периоды римской истории. Однако мы не должны забывать, что патриотизм придунайского населения возымел свое положительное действие лишь в конце III в. До этого оно, как и другие провинциальные части римской армии, играло плачевную роль в увеличении раздробленности и усугублении экономического краха Римской империи. В любом случае спасители единства и безопасности Римской империи пришли с Дуная не случайно. Придунайские земли были заселены военными колонистами различного происхождения. Они образовывали большие, сплоченные группы, которые внедряли римские представления в умы местного населения. Поэтому неудивительно, что в решительный момент именно дунайцы первыми осознали величие Римской империи и внесли весомый вклад в ее укрепление. Альфельди дает прекрасную характеристику любви к эллинской культуре и культурных устремлений Галлиена, который бесспорно был одной из интереснейших фигур на римском троне.

[8] О «тридцати тиранах» времен Галлиена см.: Peter Η. Die romischen sogen. dreissig Tyrannen // Abh. d. k. sachs. Ges. d. Wiss. 1909. 57. S. 179 ff. О Постуме и об imperium Galliarum см.: Jullian С. Hist. de la Gaule. IV. P. 570 sqq. Не может быть сомнения в том, что империя Постума не была германской, как предполагает А. фон Домашевский в RE. VIII. 1912. Sp. 611 ff.; ср.: Idem. Geschichte der rom. Kaiserzeit. II. S. 303. Геркулес, любимое божество Постума, это вовсе не германский Донар, а бог Антонинов, который борется с варварами и оберегает Римскую империю. Таким же почитанием Геркулес пользовался, например, у боспорского царя Савромата II, современника Коммода, Септимия Севера и Каракаллы, и с теми же представлениями о божестве; см.: Rostovtzeff Μ. Strena Buliciana. 1924. S. 731 ff. Действительно, сепаратистские тенденции, связанные с возрождением национального чувства восточного типа, выказывали местные пальмирские династии. О пальмирских династиях см. примеч. 29 к гл. VII; ср. примеч. 52а к гл. IX и примеч. 10 к наст. гл. Об Эмилиане см.: Grafton Milne J. JEA. 1924. 10. Р. 80sqq. Милн показал, что Эмилиан, точно так же как Оденат в Сирии и Валенс и Пизон после него в Греции, сначала пытался спасти Египет для Галлиена, но затем войска вынудили его объявить себя императором, вследствие чего Галлиен отправил его в отставку. О нападении герулов на Афины см. SEG. I. N 62 и библиографию во введении к этой надписи.

[9] См.: Ankona М. Claudio II е gli usurpatori. 1901; Ното L. De Claudio Gothico Romanorum imperatore. 1904.

[10] См.: Ното L. Essai sur le regne de l'empereur Aurelien. 1904; Groag E. RE. V. Sp. 1347 ff.

[11] См.: Hohl E. Vopiscus und die Biographie des Kaisers Tacitus. 1911 (см. также в Klio. 1911. II). Ср.: FE. ΠΙ. N20.

[12] См.: Dannhauser Ε. Untersuchungen zur Geschichte d. Kaisers Probus. 1909; Crees J. Η. E. The Reign of the Emperor Probus. 1911. О серьезной войне в Африке в сравнении с войной Галлиена против Фаракса см.: ILA. 609 sqq.; Chatelain L. С. R. Acad. Inscr. 1919. Р. 352.

[13] См.: Bianchi Р. Studi sull'imperatore Μ. Aurelio Саго. Voghera, 1911.

[14] О Карине см.: Henze. RE. II. Sp. 2455; Vaglieri D. II Ruggiero E. de. Dis. epigr. II. Col. 125.

[15] Речь εις βασιλέα входит в собрание речей Элия Аристида и долгое время считалась произведением этого софиста. Б. Кайль первым понял, что Аристид никоим образом не мог быть автором этой речи, и блистательно доказал это (Keil В. Eine Kaiserrede // Gott. Gel. Nachr. 1905. S. 381 ff.). По его мнению, императором, к которому обращена речь, был Макрин; его взгляд был поддержан И. Туркевичем (Bull. des hist.-phil. Instituts von Niejin. 1907. S. 49 ff.; на русск. яз.). А. фон Домашевский (Philologus. 1906. 19. S. 344 ff.) отверг это предположение и выдвинул Галлиена. Правильное решение нашел затем Э. Гроаг (Groag Ε. Studien. 1918. 40. S. 20 ff.). Совершенно очевидно, что императором был Филипп. Возможно, автором самой речи был Никагора, крупный афинский софист того времени. Его посвящение Пану было недавно найдено в Афинах; см.: Wilhelm Α. Eph. Arch. 1924. S. 57 ff. Ν 5.

[16] О. Т. Шульц в работе «Vom Prinzipat zum Dominat» (S. 51 ff.) подчеркивает, что Максимин не прилагал стараний к тому, чтобы его признал сенат; ср., однако: Seek О. Preuss. Jahrb. 1885. 56. S. 267 ff.; Hohl Ε. RE. X. Sp. 852 ff.

[17] Herod. VII, 3, 1: [что за польза была от истребления варваров, в то время как становилось больше убийств в самом Риме и среди подвластных племен? Или к чему было угонять добычу у врагов, раздевая догола и отнимая имущество у своих? (греч.)] SHA. Мах. 8, 7: audiebant enim alios in crucem sublatos, alios animalibus nuper occisis inclusos, alios feris obiectos, alios fustibus elisos, atque omnia haec sine dilectu dignitatis; [ведь они слышали, что одни были распяты на кресте, другие были заключены в недавно убитых животных, иные брошены на съедение диким зверям, другие забиты палками, и все это происходило без уважения к достоинству людей (лат.)] ср.: Herod. VII, 3, 1. На красочные описания в SHA, естественно, полагаться нельзя.

[18] Ps.-Aristid. εις βασιλέα. § 7 (58): [ибо те пришли к власти с помощью войн и убийств, многих погубив в сражении, для многих став виновниками неисцелимых несчастий, так что многие послушные им города опустели, многие земли пришли в запустение, было истрачено великое число человеческих жизней. И в самом деле, он не таким образом овладел властью, не совершил никакого вызывающего печаль поступка, не подражал и не завидовал ничему, и не как другие из бывших до него царей, которые, испугавшись людей влиятельных, обвинив их в том, что они против них злоумышничают, одних покарали изгнанием, других смертью, он ничего такого не сделал (греч.)]

[19] См.: CIL. VIII, 2170; Dessau. ILS. 8499.

[20] См.: SHA. Мах. 9, 6; Herod. VII, 1.

[21] См.: Herod. VII, 3, 3 sqq.; ср.: Zosim. I, 13.

[22] См.: Laum В. Die Stiftungen in der griechischen und romischen Antike. I. S. 8 ff. Диаграмма (S. 9) показывает внезапное падение кривой в III в. Жаль, что большинство документов, в которых речь идет о дарах и пожертвованиях, не датированы, поэтому мы не в состоянии проследить развитие в Ш в.

[23] Ps.-Aristid. εἰς βασιλέα. § 21 (62): [это, что касается справедливости. Какое, по крайней мере, человеколюбие действительно больше и славнее, нежели это? Которой все подвластное устрашено и порабощено страхом. В то время как множество шпионов ходили по всем городам и подслушивали, не скажет ли кто чего, и было невозможно ни сказать свободно, ни помыслить, поскольку была уничтожена разумная и справедливая свобода слова, когда каждый дрожал при виде тени, он избавил и освободил от этого страха души всех, вернув им полную и совершенную свободу (греч.)] Ср.: Herod. VII, 3, 1, а также примеч. 31 и 58 к гл. IX.

[24] Ps.-Aristid. εις βασιλέα. § 16 (60): [и сначала давайте рассмотрим его справедливость в денежных вопросах. Ведь в то время как был установлен чрезмерный налог и были добавлены дополнительные подати, хотя и они были недостаточны, казначейства повсюду были опустошены, а страх перед будущим постоянно возрастал, он не стал просить и искать больших средств и не сделался дурным человеком из-за денег, но простил и облегчил долги, оказавшись самым человеколюбивым из императоров в отношении этих вещей (греч.)]

[25] Ps.-Aristid. εις βασιλέα. § 30 (64—65): [многим случилось оказаться смелыми перед лицом врагов, а самим подчиняться своим солдатам, вместо того чтобы управлять ими. А он оказался сильнее и, в то время как многие были несведущи в том, что им давалось, но гневались и представляли собой угрозу, если не получали столько, сколько хотели, и им давалось еще больше, он устроил так, что не только не увеличит их аппетиты, но, ограничив размеры необходимого, сделал солдат куда более пригодными к трудам и упражнениям тел, более не позволяя им обращать свой дух к алчности, но, сделав привычной для них заботу о военных делах и, чтобы они не проводили время в удовольствиях и роскоши, сделал так, чтобы они не имели никакого удобного случая для этих стремлений. Совершив это, он помог нуждам подданных, позаботился о дисциплине солдат и упрочил денежные доходы (греч.)]

[26] В той же речи отчетливо отражены настроения населения и взгляды образованных классов на положение империи в целом, § 14: [в то время как все пришли в движение и переселялись, если можно так выразиться, в другую землю, а государственная власть раскачивалась, словно во время сильной бури или землетрясения, и словно корабль, которому предстоит погибнуть в пучине вод, неслась на край земли, где прежде заблудились некоторые оказавшиеся на царском троне, и затем, встретившись, словно в лабиринте, с многочисленными тяжкими затруднениями, они в конце концов отреклись от самих себя, отрезанные от обратного пути, не имеющие возможности вернуться назад, он, видя это и т. д.(греч.)] Это риторическое отступление связано, возможно, как с временами до сенаторской реставрации, так и с правлением Гордиана III. Мы очень мало знаем о политике этого юноши, или, скорее, о политике его тестя Тимесифея, одного из самых верных и деятельных помощников Максимина. Вместе с Домашевским я склонен предполагать, что он, скорее, придерживался политики своего прежнего господина, чем политики непосредственных предшественников Максимина. Правление Филиппа означало реакцию против возвращения к методам Максимина; см.: Domaszewski Α., von. Rh. Mus. 1903. 58. S. 218 ff.

[27] См.: Domaszewski Α, von. Rh. Mus. 1903. 58. S. 229.

[28] См.: Herod. VII, 4, 2 sqq., в особенности [с некоторых молодых людей из знатных и богатых ливийцев, обложив их со всех сторон штрафами, попытался немедленно взыскать деньги и лишить их отцовского и родового имущества (греч.)] Ср.: SHA. Gord. Tres. 7, 4: tunc quidam Mauricius nomine, potens apud Afros decurio, iuxta Thysdrum nobilissima posthae oratione apud plebem et urbanam et rusticanam in agro velut contionabundus est locutus [в ту пору некий декурион по имени Мавриций, имеющий влияние среди африканцев, близ города Фисдры, в речи, ставшей впоследствии знаменитой, словно выступая перед войском на поле перед городским и сельским плебсом, сказал (лат.)] Маврикий и его речь могут быть выдумкой, но то положение, которое ему приписывается, показывает, что биограф точно знал, кто были те люди, которые подняли революцию в Африке.

[29] Herod. VII, 6, 2 (Гордиан в Карфагене): [за ним последовала вся императорская свита из воинов, которые были там, и из городских юношей высокого роста и в убранстве, какое имеют в Риме выступающие впереди телохранители (греч.)] VII, 9, 5 f.: [во время столкновения численное превосходство было на стороне карфагенян, но они не имели боевого порядка, не были воспитаны в военном деле как люди, выросшие во время продолжительного мира и постоянно проводящие свой досуг в праздниках и наслаждениях, не имеющие оружия и военных орудий. Каждый приносил из дома либо небольшой меч, либо топор, либо дротик из тех, что используются при псовой охоте (греч.)] Нет никаких сомнений в том, что это описание не затрагивает крестьян и относится к низшим и еще в большей степени к высшим слоям городского населения. Ср. нашу Табл. 60. Об обещаниях Гордиана, которые привлекали солдат в его армию, см.: Herod. VII, 6, 4: συκοφάντας τε πάντας φυγαδεύων και παλινδικιαν διαδούς τοις άδικως κατακριθείσι. [изгоняя всех доносчиков и дав несправедливо осужденным пересмотр их дел (греч.)] Таким образом, речь шла об искоренении системы шпионажа и о возвращении конфискованной собственности.

[30] Herod. VII, 10: [Капеллиан, войдя в Карфаген, убил всех знатных людей, если какие спаслись из сражения, и не удержались ни от разграбления храмов, ни от расхищения общественных и частных имуществ. Приходя и в остальные города, которые отменили почести Максимина, он убивал знатных людей, простых граждан подвергал изгнанию, позволял своим солдатам сжигать и грабить поля и деревни (греч.)] Это можно считать настоящим преследованием имущих классов, в особенности класса крупных землевладельцев.

[31] Моя точка зрения совпадает с точкой зрения Геродиана и основывается на сообщенных им фактах. Он говорит (VII, 12, 1): στρατηγοί τε ούν κατελέγοντο εκ τε πάσης Ιταλίας λογάδες, ή τε νεολαία πάσα ήθροίζετο ὅπλοις τε αυτοσχέδιοις καί τοις προστυχοῦσιν ώπλίζετο. [ и так избирались стратеги, со всей Италии собирались отборные воины, все молодое население собиралось и вооружалось поспешно изготовленным и случайно подвернувшимся под руку оружием (греч.)] Италия, как мы знаем, была основательно урбанизирована, и большую часть ее населения составляли горожане. Кроме того, жители Италии еще не забыли времена, когда они обладали преимущественными правами и, разумеется, ничего не хотели знать о фракийских варварах и о варварах-солдатах из числа фракийцев. Вспомним для сравнения историю той борьбы, которую вел народ Рима против новых преторианцев, воспользовавшихся этим обстоятельством, чтобы уничтожить богатых; см.: Herod. VII, 12, 7. См. об Эмоне: Ibid. VIII, 1, 4. О поведении населения Италии после победы сената см.: Ibid. VIII, 7, 2: [италийские города стали присылать посольства из значительнейших своих мужей, которые, облаченные в белые одежды и неся лавровые ветви, везли изображения отеческих богов и, если какие были у них, золотые венки из посвящений (греч.)] Совершенно другим было настроение солдат: [которые в большинстве своем негодовали и втайне скорбели о гибели избранного ими императора и о том, что власть оказалась в руках избранников сената (греч.)] (Ibid. VIII, 7, 3; ср. 8, 1). Я не вижу причин рассматривать сообщение Геродиана как тенденциозное, написанное под чьим-то влиянием. Он не был сенатором и не имел никаких причин испытывать особую радость по поводу победы сената, если это была победа одного только сената; но в действительности это была победа образованных классов, а Геродиан выражал точку зрения и идеалы большинства представителей этих классов. Я не сомневаюсь в том, что Максимин был человеком чести и способным генералом. Но его целью было разрушение тех основ римского государства, которые опирались на города. Неудивительно, что его ненавидели те, кто видел в таком разрушении гибель античной культуры вообще, — в чем они, собственно говоря, были правы. Как же они могли поверить в необходимость происходящего, если даже не все нынешние исследователи убеждены в том, что уничтожение образованных классов было необходимо для достижения некоего равенства, которое тем не менее никогда не было достигнуто? Вот такие соображения можно противопоставить попытке Э. Холя (Hohl Ε. RE. Χ. Sp. 852 ff.) «спасти» Максимина.

[32] См. примеч. 56 к гл. XI.

[33] См. примеч. 26 к наст. гл.

[34] О его позиции по отношению к сенату см.: Groag Ε. Wiener Studien. 1918. 40. S. 38. Об основании новых колоний — одной из последних попыток урбанизировать империю — см.: Stein Ε. RE. X. Sp. 760; Kubitschek W. Zur Geschichte von Stadten des rom. Kaiserreiches // Sitzungsb. Wien. Akad. Wiss. 1916. 177. S. 3 ff.; Groag E. Op. cit. S. 35. О Деции см.: Knipfing J. R. The Libelli of the Decian Persecution // Harvard Theology Review. 1923. 16. P. 352; ср.: Homo L. La disparition des privileges administratifs du senat romain // Rev. Hist. 1921. 137. P. 162 sqq.

[35] См. тщательное диссертационное исследование: Keyes С. W. The Rise of the Equites in the third century of the Roman Empire. 1915; ср.: Rosenberg A. Hermes. 1920. 55. S. 319 ff.; Homo L. Rev. Hist. 1921. 137. P. 162 sqq.; 1921. 138. Р. 1 sqq. Последний дал остроумное изображение борьбы между сенатом и императорами по вопросу о военных командных должностях. Я согласен с мнением Нормана Г. Байнеса (Norman Н. Baynes. JRS. 1925. 15. Р. 195 sqq.) о том, что реконструкция Омо — плод его фантазии. Сенат был слишком слаб, чтобы бороться с императорами, и действия Галлиена были продиктованы не желанием отнять у сената некоторые из его прав (de facto у сената в то время не было никаких реальных прав), а добиться максимальной продуктивности своей деятельности и удовлетворить желания солдат. Однако ясно, что изоляция сената от провинций создавалась не путем каких-то всеобъемлющих мероприятий, а с помощью отдельных распоряжений. Омо проделал очень ценную работу, проанализировав всаднический cursus honorum во времена Галлиена и показав, что он был насквозь военизирован. «Le cursus equestre nouveau exclut tout emploi civil; il est strictement militaire et, par les grades de sous-officier, de centurion, de tribun, eventuellement de „dux ducenarius”, conduit le simple soldat des rangs les plus humbles de la milice jusqu'aux gouvernements des provinces» (Rev. Hist. 138. P. 19). Свои выводы он строит, разумеется, на основе эпиграфического материала, собранного и исследованного в блестящей работе: Domaszewski Α., von. Die Rangordnung des rom. Heeres // Bonn. Jahrb. 1908. 117. S. 1 ff. Потеряв право надзора над провинциями, сенат утратил и свои финансовые функции, и aerarium Saturni постепенно превратился в муниципальную кассу города Рима.

[36] Сведения о религии в придунайской армии мы черпаем из сотен маленьких εικόνες (ср. с теми, которые приняты в греческой православной церкви), которые обнаруживаются только в придунайских землях и представляют собой вотивные дары или солдатские амулеты. Эти таблички (из камня или свинца) обнаруживают странную смесь солярного монотеизма и почитания божественного триединства наполовину фракийского, наполовину персидского происхождения с примесью религиозных воззрений Малой Азии. Триединство состоит из двух конных божеств (синкретизм Митры и фракийских героев) и Великой Матери. Мистический характер служения этим богам освещен в ряде сцен, изображающих различные культовые церемонии. В основном они идентичны мистическим действам культа Митры. См.: Rostovtzeff Μ. Une tablette votive thraco-mithriaque du Louvre // Memoires des savants etrangers de l'Acad. des Inscr. 1924. XIII. P. 167 sqq.; ср.: Kazarow G. Jahrb. 1922. 37. Arch. Anz. Sp. 184 ff. и примеч. 90 к гл. VI. Культ Митры играл в религиозной жизни придунайских провинций большую роль. Святилища этого божества находят при раскопках в этих землях почти повсюду, где есть твердая почва и где стояли римские войска. Лучше всего известны три или четыре святилища Митры в Карнунте (см.: Fuhrer durch Carnuntum⁶. 1923. S. 52 ff.), а также открытое не так давно святилище Митры в Петовионе, испытывавшее свой расцвет при Галлиене (см.: Saria В. Strena Buliciana. 1924. S. 249 ff.). Однако в этом отношении не было никакого различия между Дунаем и Рейном. Следует обратить внимание на то, что второе место по подготовленности занимали в римской армии сирийские и арабские солдаты, и со времен Септимия Севера они оказывали мощное влияние на политику. Чисто восточный характер этой армии великолепно иллюстрируют памятники Ш в., найденные в Дуре-Европос на Евфрате; см.: Cumont F. Mon. Piot. 1023. 36; ср.: Carcopino J. Syria. 1920. 6. Р. 30 sqq. и примеч. 52а к гл. IX.

[37] По поводу М. Аврелия см.: Dio Cass. 71, 3, 3 (168 г. по Р. X.). Когда солдаты потребовали повышения жалованья, Марк отклонил их просьбу: [Аврелиан, попытавшись совладать с солдатским мятежом, сказал, что воины обманывают себя, если полагают, что в их руках находятся судьбы императоров. Ибо он сказал, что бог, подарив эту порфиру (и он показал на нее правой рукой), несомненно определил и сроки императорской власти (греч.)] Об Аврелиане сь. Petr. Patr. fr. 10, 16 (FHG. IV, 197; Dio Cass. III, fr.178. Ed. Boissevain): [а в то время как дела в империи из-за нападения скифов находились в крайне тяжелом состоянии и все шло к тому, что Римская империя скоро перестанет существовать, чума напала на ее города, какая еще не случалась в прежние времена. Несчастья, получаемые от варваров, она представила более сносными, а людям, застигнутым этой болезнью, дала возможность считать счастливыми себя и захваченные болезнью совершенно опустевшие города (греч.)] Известно ли было Аврелиану высказывание Марка? Или Петр Патриций неверно прочитал «Аврелиан» вместо «М. Аврелий»? Или же это высказывание — чистая выдумка?

[38] См.: CIL. XI, 6308.

[39] В книгах и статьях, которые я цитировал в примеч. 10 к наст, гл., читатель найдет детальное рассмотрение экономической и социальной политики Аврелиана. О профессиональных объединениях см.: Groag Ε. Vierteljahresschr. f. Soc.u. Wirtschaftsg. 1904. 2. S. 493 ff. В высшей степени вероятно, что Аврелиан милитаризировал и подчинил государству некоторые из этих объединений, в особенности из числа тех, которые были связаны с городом Римом. Это явилось следствием больших затруднений снабжения Рима провиантом, когда частная торговля была практически уничтожена, а производительность труда в Италии сошла на нет. Когда Аврелиан ввел обязательный рацион хлеба, растительного масла и свинины, речь уже вовсе не могла идти о подкупе народа подарками, нужно было спасать город-гигант от голодной смерти. Аналогичной цели служили меры, с помощью которых Аврелиан сохранял для римских жителей товары, поставляемые государству производителями пеньки и льна, а также предприятиями по производству папируса и стекла в Египте. Эти anaboliсае species, которые государство раньше сбывало в различных городах (например, в Лионе), теперь все полностью доставлялись в столицу и, по-видимому, продавались ее жителям (см. примеч. 57 к гл. IX). Другой мерой подобного рода, которая позволяет понять все трудности снабжения граждан Рима самым необходимым, была попытка подчинить государству производство и продажу вина. Речь об этих мерах пойдет также и в следующей главе.

[40] Наши сведения о составе сената во второй половине III в. в общем очень скудны. А. Parisius (Senatores Romani qui fuerint inter a. 244 et а. 284. Diss. Berlin, 1916) смог собрать лишь 151 имя сенаторов того времени, в то время как количество известных нам имен сенаторов при Александре Севере составляет 280 (см.; Thiele W. De Severo Alexandro imperatore. 1909. S. 77 ff.; ср.: Jarde A. Etudes critiques sur la vie et le regne de Severe Alexandre. 1925. P. 119 sqq.). Однако даже этот скудный материал позволяет понять, что новые провинциальные семьи теперь составляли большинство по сравнению с прежними семьями, которые во II в. образовывали сенатскую аристократию. По поводу новой сельской аристократии см. замечательные заметки: Jullian С. Histoire de la Gaule. IV. Р. 552 sqq., 605 sqq. Это явление, естественно, не ограничивалось одной только Галлией.

[41] О реформах в римской армии, помимо работ, посвященных правлению Галлиена и Аврелиана, см.: Grosse R. Rom. Militargesch. von Gallienus bis zum Beginn der byzant. Themenverfassung. 1920 и содержащуюся в ней библиографию. К сожалению, наш материал о системе принудительного набора в III в. отчаянно скуден. Наши сведения ограничиваются в основном II в. и временем после Диоклетиана. Моя точка зрения, изложенная в этой книге, опирается на блестящую работу Т. Моммзена: Die Conscriptionsordnung der rom. Kaiserzeit // Gesammelte Schriften. VI. S. 20 ff.; cp. также: Rostovtzeff Μ. JRS. 1918. 8. P. 26sqq.