После смерти Августа власть перешла к его пасынку Тиберию, усыновленному им в последние годы правления. После Тиберия правил Калигула, сын его племянника Германика, за Калигулой — его дядя Клавдий, за Клавдием — Нерон, сын его второй жены Агриппины, одной из сестер Калигулы. Таким образом, власть в Риме приблизительно в течение ста лет оставалась в руках семейства Августа. Однако существовавший тогда принципат еще нельзя назвать наследственной монархией. И если власть в этот период переходила от одного члена семьи к другому, то этим они были обязаны популярности Августа в римской армии. Почти всех римских императоров I в. провозгласила армия, в первую очередь — преторианцы; исключение представляет один лишь Тиберий, которому, однако, армия незамедлительно присягнула. Согласно действующему праву и законам государства императоры получали власть из рук сената и народа Рима. На деле же принципат преемников Августа зависел от воли армии.

Это наверняка было понятно любому человеку в Риме, и лучше всех это понимали сами императоры. Они отдавали себе полный отчет в том, что их власть основана исключительно на родстве с Августом и на поддержке армии. Знали они и то, что теоретически любой представитель сословия сенаторов имел такое же право занимать должность высшего должностного лица империи. Знали — и соответственно действовали. Отсюда проистекал тот произвол, безжалостность и жестокость, с которыми они осуществляли свое господство в столице, их постоянный страх пасть жертвой заговора и планомерное уничтожение почти всех членов семьи Августа и целого ряда выдающихся представителей сенатской знати, — одним словом, все те кровавые преследования, которые так драматически описаны у Тацита. Отсюда же идет и их почти что подобострастное поведение в отношениях с преторианской гвардией и населением Рима. Отсюда же происходит та разнузданность и аморальность, которой они отличались в частной жизни. Они понимали, что играют роль «калифов на час». Все императоры династии Августа остро ощущали потребность в упрочении своей власти, в том, чтобы придать ей, кроме официального, еще какое-либо убедительное обоснование. Официально власть императора утверждалась решением сената, передававшего новому принцепсу все полномочия, которые принадлежали Августу как первому должностному лицу города Рима и Римской империи. Его преемники нуждались в каком-то высшем и одновременно более надежном подтверждении своих прав, относящемся не только к институту принципата, но и лично к носителю звания принцепса. По этой причине двое из преемников Августа, Калигула и Нерон, усиленно старались возродить культ императора и превратить его в государственное установление; теми же соображениями были продиктованы их попытки внушить населению империи религиозное отношение к особе правящего императора, для чего ему при жизни присваивали божественные титулы и атрибуты и отождествляли с определенными богами греко-римского пантеона, в частности Аполлоном и Геркулесом как покровителями культуры и защитниками людей от темных сил. Тиберий и Клавдий, высокообразованные люди, знатоки философии, отчетливо ощущали нелепость подобных притязаний и холодно относились как к лести, так и к проявлениям неподдельной религиозности, исходившим в первую очередь от восточных провинций. Позиция Тиберия со всей ясностью вырисовывается из текста одной надписи, недавно найденной в Лаконии при раскопках Гифейона, в которой содержится короткое письмо Тиберия: через специальных послов этот город направил ему предложение воздать божественные почести ему и его матери, и письмо представляет собой ответ Тиберия на это предложение. В нем император кратко высказывает тот же принцип, который подробно излагается у Тацита в знаменитой речи Тиберия перед сенатом. [Тас. Ann. IV, 37, 38. ] С этой речью император выступил в ответ на прошение провинции Hispania Ulterior. Испания испрашивала позволения построить храм, посвященный императору и его матери. Основная мысль как речи, так и письма гласит: «Я — смертный человек, божественные почести подобают Августу, истинному Спасителю человечества». Целый ряд подобных прошений, исходивших с Востока, послужил, очевидно, поводом для издания известного императорского эдикта, о котором говорится у Светония. [Suet. Tib. 26.] Такую же позицию выражает и Клавдий в письме к жителям Александрии: он решительно отказывается принимать божественные почести, мотивируя свой отказ теми же доводами. Однако даже Тиберий и Клавдий из политических соображений вынуждены были иногда принимать свою долю божественных почестей, в особенности когда дело касалось восточных и недавно присоединенных западных провинций.[1]

Однако кровавые жестокости, которыми отмечено правление Юлиев—Клавдиев, представляют собой лишь одну сторону жизни Римской империи после смерти Августа. Невзирая на кровавые события, происходившие в столице, в империи продолжался медленный процесс структурных изменений, начавшийся еще при Августе. Характерными явлениями этого процесса были постепенное развитие бюрократии и отстранение сената от административных функций, которые все больше концентрировались в руках императора. Самое важное заключалось в том, что император стал контролировать все государственные ресурсы, ему принадлежало исключительное право распоряжаться доходами государства и решать вопросы расходования этих средств. Установление прямых и косвенных налогов, сбор косвенных налогов, управление хозяйством государственных земель — все это постепенно сосредоточилось в руках императорской администрации. У сената в конечном счете осталось только право распоряжаться теми деньгами, которые поступали от городов и сенатских провинций в кассу римского народа.

С этой точки зрения правление Тиберия, а в еще большей степени примечательное правление Клавдия имели очень важные последствия. Было бы излишним повторять здесь свидетельствующие об исторической роли Клавдия факты, которые содержатся в исследованиях Отто Гиршфельда и других ученых. Во многих областях именно Клавдий сделал первые решающие шаги и создал предпосылки для всего последующего развития императорского чиновничества, в особенности при Флавиях и Антонинах. Об огромном внимании, которое он уделял мельчайшим деталям административного устройства, свидетельствует большое количество дошедших до нас надписей и папирусов, содержащих тексты его эдиктов и писем, а также множества документов, приводимых в наших литературных источниках. Самыми яркими примерами, пожалуй, могут служить фрагменты одного эдикта об организации императорской почтовой службы (cursus publicus) из Тегеи и упоминавшееся выше письмо к жителям Александрии. В последнем, где, в частности, обсуждается сложная проблема муниципальной организации Александрии (вопрос βουλή) и затрагивается щекотливая тема взаимоотношений живущих там евреев и греков, Клавдий выказывает необычайную осведомленность в этих вопросах, глубокое понимание существующих обстоятельств, которые он рассматривает не в теоретическом, а в практическом плане, а также тонкое чувство такта. Трудно даже представить себе, что такой человек мог в то же время быть покорной игрушкой в руках своих жен и вольноотпущенников. Совершенно очевидно, что все подписанные им документы либо составлены, либо тщательно отредактированы им самим, потому что в них всегда узнается не только один и тот же стиль, но и тот же образ мыслей и тот же индивидуальный метод аргументации. В действительности, как о том говорит Андерсон, дело обстояло так, что Клавдий попал под влияние своего окружения лишь в последние годы жизни, когда он все больше начал сдавать духовно, но, возможно, что и тут реальные обстоятельства были несколько преувеличены Тацитом и другими писателями из сенаторского сословия.[2]

Сенат никогда не поднимал протеста против вмешательства императорской власти в свои дела. Причина его пассивности была все та же, что и во времена Августа, — боязнь брать на себя огромные финансовые обязательства, связанные с государственным управлением. Средства же, которые поступали в распоряжение сената для покрытия необходимых расходов, еще более уменьшились по сравнению с первоначальными временами принципата. Между тем императоры, чье состояние благодаря гражданским войнам увеличилось до таких размеров, что с ними никто не мог соперничать в богатстве, в чьем владении находился унаследованный после Антония и Клеопатры Египет со всеми его доходами, чье состояние постоянно увеличивалось благодаря конфискациям и наследованию, всегда с готовностью выделяли из своих личных средств деньги на нужды государства. Так, например, они взяли на себя огромные затраты, связанные со строительством новых зданий и ремонтом городского хозяйства, покупали продовольствие для населения города и устраивали ему бесплатные развлечения, делали подарки солдатам и создали специальный фонд для выплаты вознаграждения, причитавшегося им по окончании службы, строили дороги в Италии и провинциях и вообще, следуя примеру Августа, брали на себя бремя общественных расходов. Однако, взяв на себя выполнение этих обременительных обязательств, императоры с полным правом могли забрать под свой контроль управление государственными финансами. В результате перехода этих функций к императору заметно улучшилось управление финансами, новый режим приобретал все большую популярность среди населения и соответственно падал авторитет сената. Таким образом, принципат закрепил свои позиции и превратился в постоянный институт государственного устройства.

Для лучшего освещения этого важного исторического явления я выделю в нем два момента и остановлюсь на них подробнее. Факты эти общеизвестны, но здесь будет полезно еще раз обратить на них особое внимание.

Управление делами города Рима требовало от государства больших финансовых затрат. Кроме того, что требовалось поддерживать подобающий внешний блеск города, который был столицей мира, кроме того, что нужно было обеспечивать удовлетворение самых элементарных потребностей постоянно увеличивающегося городского населения, поддерживая в надлежащем состоянии водоснабжение, санитарные устройства, систему противопожарной защиты и защиты от наводнений, следить за мощением дорог и починкой мостов через Тибр, содержать полицию — т. е. содержать то городское хозяйство, которое имелось во всех более или менее крупных греческих городах еще со времен эллинистического периода, — в Риме существовала еще и огромная статья расходов по продовольственному обеспечению населения и устройству бесплатных развлечений. Сотни тысяч римских граждан, составлявших население Рима, мало беспокоила мысль о политических правах. Они спокойно смотрели, как народное собрание постепенно превращалось при Августе в чистую формальность, они не протестовали, когда Тиберий окончательно отменил и его формальное существование, зато они твердо стояли на своем праве, приобретенном в период гражданских войн, — получать от правительства содержание и бесплатные развлечения. Это священное право римского пролетариата не решался нарушить никто из императоров, не исключая даже Цезаря и Августа. Они позволили себе только ограничить число получателей зерна твердо фиксированной цифрой и ввели более рациональную систему распределения. Кроме того, они установили число дней, в которые римляне имели право на бесплатные зрелища в театрах, цирках и амфитеатрах. Но самое право как таковое они не пытались отменить. И не потому, что боялись римской черни, — ведь у них всегда была под рукой преторианская гвардия, чтобы подавить любой бунт. Просто императоры предпочитали делать так, чтобы народ всегда был в хорошем настроении. Взяв на свое обеспечение большое количество привилегированных получателей государственного пособия — а их было приблизительно двести тысяч голов, относившихся главным образом к жителям тех районов города, где исстари обитали римские граждане, — императоры знали, что при каждом появлений перед толпой, будь то при праздновании триумфов, публичных жертвоприношениях или в цирке, где они председательствовали на скачках и гладиаторских играх, их всегда ждала восторженная встреча и народное ликование. Время от времени требовалось подогревать ликование, чтобы прием был особенно горячим; с этой целью устраивались внеочередные игры, дополнительные выдачи зерна и денег, раздавали угощение и подарки для сотен тысяч людей. Таким образом удавалось поддерживать хорошее настроение в народе и «организовывать» общественное мнение в столице. Если сложить эти «организационные» затраты с теми средствами, которые требовались на содержание городского хозяйства, то в целом это, несомненно, должно было обходиться в колоссальные суммы. Сенат, финансовые средства которого ограничивались, как мы уже знаем, поступлениями от прямых налогов сенатских провинций, был не в состоянии покрывать такие расходы, а императоры готовы были взять эти обязательства на себя при условии, что сенат не будет вмешиваться в эти дела. Этот метод наряду с управлением армией входил в состав arcana imperii, которыми пользовались первые императоры.[3]

Сосредоточив в своих руках все управление государственными финансами, императоры в то же время получили приятную возможность усилить свой контроль над администрацией сенатских провинций. В сенатских провинциях, т. е. в тех провинциях, где наместник назначался сенатом, императоры имели своих прокураторов — лично им подчиненных служащих, которые управляли там императорским имуществом. Эти прокураторы с самого начала были ушами и глазами императора. Они держали его в курсе всех дел, происходящих в провинции, чтобы тот имел возможность при необходимости обратиться в сенат с запросом по поводу плохого управления; сенат же слишком зависел от общественного мнения, чтобы покрывать своим авторитетом провинности своих наместников. По мере увеличения числа личных императорских доменов увеличивалось и число императорских прокураторов в провинциях, тем более что им было поручено также и взимание косвенных налогов; в связи с этим усиливался и контроль императоров над наместниками сенатских провинций. С другой стороны, по мере того как в деле назначения новых сенаторов усиливалась роль императора, который мог предлагать в сенат своих кандидатов и время от времени производил ревизию его состава, исключая тех или иных из сенаторского списка, его голос приобретал все более весомое значение при назначении сенаторов на ответственные посты провинциальной администрации. Уже в I в. по Р. Х. все наместники провинций фактически назначались императором: наместников собственных провинций он непосредственно назначал сам, а сенатских — формально через сенат.[4] Таким образом, управленческий аппарат все более бюрократизировался. Одновременно с усиливающейся бюрократизацией нарождался новый социальный класс — класс императорских чиновников, который частично пополнялся из сословия всадников, но в основном формировался из рабов и вольноотпущенников императора. Едва зарождавшийся при Августе, этот класс быстро набирал силу и численность при его преемниках, особенно в период правления Клавдия.

Не менее важной задачей для императоров была урбанизация империи, т. е. урбанизация восточных и западных провинций. О муниципальной организации империи написано множество книг, но ни одна из них не посвящена вопросу урбанизации, т. е. образованию новых городов из прежних племен, деревень, храмовых земель и т. д. Настоятельно требуется создание полного хронологического списка городов различных провинций, отражающего временную последовательность приобретения ими городского статуса. Несомненно, тогда стало бы видно, что в каждой провинции многие города приобрели этот статус лишь после окончания гражданских войн. Большинство из них были созданы в период правления Августа, некоторые добавились при его преемниках, особенно при Клавдии, который действовал в этом направлении так же ревностно и настойчиво, как в деле создания императорского чиновничества. Это хорошо видно на примере его деятельности по созданию новых колоний. Такие действия, как включение племени анаунов в состав Municipium Tridentum или дарование ius Latinum племенам Осtodurensis и Ceutrones, населявших область Vallis Poenina, что фактически означало их урбанизацию (городскими центрами стали Forum Claudii Vallensium и Forum Claudii Ceutronum), отражают общую направленность политики императора, стремившегося урбанизировать различные части империи, в особенности ее западные провинции. Об этом же говорит тот факт, что после окончания локальной войны Клавдий даровал жителям мавританского города Волюбилиса римское гражданство и включил в состав города некоторое число представителей туземных мавританских племен в качестве поселенцев без права гражданства (incolae), т. е. урбанизировал эту часть населения. Клавдий сделал это не только для того, чтобы вознаградить Волюбилис за его преданность Риму, но и для того, чтобы в странах, население которых еще наполовину жило племенным строем, появлялись новые опорные пункты Рима. Начавшаяся при Августе урбанизация быстрыми темпами продолжалась при Клавдии. Хорошим примером этого может служить Испания, о которой еще пойдет речь ниже, когда мы обратимся к проблеме отношений между городом и деревней в Римской империи.

Для того чтобы понять процесс урбанизации, происходивший при преемниках Августа, мы должны, во-первых, уяснить себе, что он был совершенно естественным, — для провинциалов была привлекательна более высокая форма организации жизни, существовавшая в городских условиях; и во-вторых — что эта тенденция сознательно поддерживалась императорами, которые были очень заинтересованы в том, чтобы способствовать дальнейшему развитию этого процесса, и подчеркнуто оказывали ему официальную поддержку ради укрепления основ своей власти, зависящей от цивилизованного слоя империи — населения городов. Проще всего было продолжать тот путь, который был намечен Союзнической войной и которым шли потом почти все революционные вожаки — Сулла, Помпей и прежде всего Цезарь, т. е. предоставлять всем городским элементам империи права римского гражданства. Однако нельзя забывать, что Август был обязан своей победой главным образом поддержке со стороны римских граждан Италии, которые ревниво оберегали свои привилегии и господствующее положение в римском государстве. Этим объясняется осторожная умеренность Августа и Тиберия в том, что касалось предоставления прав гражданства жителям провинций; и в этом же заключается причина энергичного сопротивления, из-за которого Клавдий, скорее всего вопреки своему желанию, был вынужден до известной степени оставаться в рамках традиций Августа и соблюдать большую сдержанность в вопросе предоставления римского гражданства. Тут опять-таки сказалось влияние создателей римского принципата — римских граждан; они навязали свою волю носителям созданной ими власти и добились того, чтобы по возможности замедлить неотделимый от принципата процесс политического нивелирования.

Поддерживая развитие городов, императорам не приходилось соблюдать такие ограничения, так как эта политика не встречала сопротивления со стороны высших сословий и остальных римских граждан. Этим объясняется, почему Август, Тиберий и особенно Клавдий так увлекались основанием новых городов. Поскольку им поневоле приходилось скупиться на предоставление римского гражданства, они брали свое тем, что по крайней мере добивались увеличения городского населения, зная, что, став горожанами и приобщившись к благам культуры, эти люди станут лучшей опорой правления, открывшего им доступ к важным и существенным преимуществам. Нужно помнить о том, что кроме римских граждан Августа в свое время поддержала основная масса городского населения, в особенности провинциальная буржуазия, и она готова была оказать ту же услугу его преемникам при условии, что те обеспечат им, кроме мира и порядка, привилегированное положение по сравнению с сельским населением провинций. Правда, на первых порах города, не являвшиеся римскими или латинскими колониями, должны были в основном довольствоваться второстепенным статусом «союзнических» или подданных Риму городов, но недалек уже был тот день, когда при Флавиях в отношении старых и новых городов империи была принята более уравнительная политика.[5]

В результате этого развития структура Римской империи стала все больше и больше походить на структуру эллинистических монархий. Но между ними все же оставался ряд существенных различий. Власть римского императора, подобно власти эллинистических монархов, опиралась на армию. Однако римский император не был чужеземцем, и опорой его власти были не чужеземные наемники. Он был римлянин, представитель господствующей имперской нации, первый гражданин среди гражданского общества. Его армия была армией римских граждан и служила не лично императору, а римскому государству и римским богам. Император и сам был богом, но его культ носил менее личностный характер, чем культ эллинистических монархов. Он почитался богом, пока управлял, и за то, что управлял государством. Император олицетворял собою священное величие государства. После смерти он мог быть причислен к сонму небесных богов, однако это происходило необязательно: все зависело от того, как он показал себя в качестве правителя.

Правление семейства Августа, Юлиев и Клавдиев кончилось после самоубийства Нерона, вызванного военным мятежом, после чего начались гражданские войны Года четырех императоров. Причины кризиса, постигшего римское государство, очевидны. Власть Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона фактически опиралась на римское войско. Под давлением обстоятельств сложились такие условия, когда решающую роль в провозглашении нового императора стала играть не вся армия в целом, а одна лишь преторианская гвардия, которая находилась в Риме и принимала активное участие в политической жизни. Как правило, провинциальные войска без возражений соглашались с выбором преторианцев. Эта практика постепенно привела к тому, что сложилась своего рода диктатура преторианской гвардии. Она поддерживала того, кто согласен был за это платить. Когда слух об этом широко разнесся, во всей империи и особенно среди провинциальных войск возникло недоброжелательное и завистливое отношение к преторианской гвардии и ее ставленникам, вызывавшим у всех недоверие и неприязнь. В довершение всего этого последние императоры из династии Августа не заботились о поддержании связи с армией и даже редко показывались в воинских частях. Они стали императорами города Рима, но солдаты и гражданское население Италии и провинций их почти не знали. Далее, выжимая из провинций деньги на свои личные траты и на огромные расходы, которые шли на задабривание столичного гарнизона и черни, императоры, очевидно, перегнули палку и не присматривали за деятельностью своих уполномоченных и наместников так усердно, как это делали Август и Тиберий. И наконец, скандальное поведение властителей в частной жизни, их чудовищные поступки и бесстыдство не отвечали представлениям римлян, а в особенности солдат провинциальных войск, о том, каким надлежит быть первому гражданину и главе римского государства. Нерон же — матереубийца и братоубийца, артист и возница колесниц, император, никогда не посещавший свои войска и проводивший жизнь в компании городской черни и греков, — окончательно довершил разрушение ореола, некогда окружавшего династию Августа.

Таким образом, революционное движение в армии в 69—70 гг. можно рассматривать как протест провинциальных войск и всего населения империи против безнравственного правления преемников Августа. Оно началось восстанием кельтов против власти Нерона, но вскоре превратилось в военный мятеж против императора, охвативший гарнизоны Испании и Германии. Испанские войска провозгласили императором Гальбу. Вначале он получил поддержку армии и был признан сенатом, но вскоре был убит преторианцами, которые продали державный пурпур Отону, близкому другу Нерона. Одновременно с этим легионы, находившиеся в Германии, возвели на престол своего наместника Вителлия. Тому удалось победить Отона и преторианцев, однако он оказался совершенно неспособным управлять государством и вскоре столкнулся с тем, что при нем был провозглашен другой император, на этот раз — на Востоке. Восточные войска вручили императорскую власть Веспасиану; его признали дунайские легионы, и нескольким офицерам, действовавшим от его имени, удалось разбить армию Вителлия.

Я вполне отдаю себе отчет в том, что мое понимание гражданской войны 69 г. по Р. Х. не совпадает с общепринятым. Исследователи, занимавшиеся Годом четырех императоров, часто склоняются к мнению, что глубинной причиной этой кровавой революции было некое сепаратистское движение, развернувшееся в провинциях и провинциальных войсках и отражавшее настроения провинциалов. Я, при всем старании, не могу обнаружить тут никаких следов сепаратистских стремлений, которые якобы существовали среди римских солдат. Конечно, восстание галлов имело своей целью осуществление каких-то смутных национальных чаяний, однако предпринятые в ответ первые действия римской армии были направлены как раз на то, чтобы, вопреки воле их предводителей, подавить этот локальный мятеж галлов. Кроме того, легионы, представлявшие собой ядро римских вооруженных сил, состояли еще в значительной части из солдат италийского происхождения, — людей, как правило, родившихся и выросших в Италии. Вряд ли можно представить себе, что эти люди так легко могли забыть свое прошлое и настолько отвыкли сознавать свое господство в провинции, чтобы им вздумалось навязать римскому государству волю провинций.

На самом деле эти события означали, что войско выразило свое недовольство тем, какие формы принял принципат в руках последних императоров из дома Юлиев-Клавдиев. Армия продемонстрировала, что она является хозяином положения и что она не считает себя обязанной хранить безусловную верность дому Юлиев—Клавдиев. Военные пожелали, чтобы принцепсом, первым человеком в империи и командующим римской армии, стал лучший сенатор. В этом их желание полностью совпадало с общественным мнением, царившим в среде римских граждан. Как и римские граждане, солдаты вовсе не помышляли об отмене принципата и оказали энергичный и решительный отпор всем территориальным посягательствам, направленным против империи, с которыми выступили кельты Галлии, поддержанные затем некоторыми вспомогательными полками, особенно германцами, входившими в рейнскую армию. Само по себе это движение было здоровой реакцией на перерождение принципата в нероновскую «тиранию», на творимые им бесчинства в частной жизни, которая все больше напоминала жизнь восточного деспота, на его пренебрежение своими военными и гражданскими обязанностями и его откровенные симпатии ко всему неримскому, — что касается последнего, то Нерон, сам того не зная, шел по стопам своего предшественника Калигулы. Борьба против Нерона постепенно переросла в настоящую гражданскую войну; это случилось по вине честолюбивых предводителей и ревнивого соперничества между различными частями римской армии.[6]

Однако эта гражданская война быстро закончилась, причем, вероятно, это произошло под давлением общественного мнения, особенно заметно дававшего о себе знать в Италии, на чьей территории происходили сражения противоборствующих армий, ведь для большинства солдат она была родиной. Нельзя забывать о том, что в это время римская армия преимущественно еще состояла из римских граждан, которые были воспитаны на тех же принципах, что и большинство их соотечественников и сограждан, эти люди еще говорили на такой же хорошей латыни, какая звучала в Италии, и в Италии они встретили многих ветеранов — живых хранителей армейских традиций времен Августа. Какое возмущение вызывала среди них и среди всего италийского населения начавшаяся гражданская война, можно проиллюстрировать хотя бы двумя следующими примерами. Они взяты из блестящего описания гражданской войны, созданного величайшим психологом из числа историков. В своей «Истории» Тацит говорит: «У некоего Юлия Мансуэта из Испании, вступившего в легион, который носил название „Рапакс", остался дома малолетний сын. Мальчик вырос и при Гальбе поступил в седьмой легион. Он встретился с отцом на поле боя и уложил того в схватке. Когда он принялся грабить умирающего, отец и сын узнали друг друга. Сын бросился обнимать окровавленное тело и, захлебываясь от рыданий, молил, чтобы отцовские маны простили его и не преследовали за отцеубийство. „Не я один, — вскричал он, — а все вместе виновны в твоей смерти: один солдат — только капля в океане гражданской войны". С этими словами он поднял тело, выкопал могилу и исполнил последний сыновний долг. Сначала это увидели те, кто был рядом, потом узнали другие, и наконец все войско удивилось и ужаснулось, услышав о случившемся; со всех сторон раздавались голоса, проклинавшие жестокую войну. И однако же, — прибавляет Тацит, — они продолжали с тем же усердием убивать и грабить родственников, членов своих семей и братьев». [Тас. Hist. III, 25. ]Тацит был прав, говоря, что солдаты, несмотря на свое возмущение, не перестали воевать, но несомненно, что это чувство в них крепло, а отношение, которое выражали в Италии их сограждане к ним самим и их действиям, напоминало солдатам, что они тоже несут ответственность за эту войну и что продолжать ее — занятие бессмысленное и негодное. Второй пример тоже взят из Тацита. После серьезного сражения и недолгой осады сторонники Веспасиана заняли город Кремону. Последовали жуткие сцены — массовый грабеж, убийства и изнасилования. Вся Италия возмущалась. «Антоний, — говорит Тацит, — устыдившись этих злодеяний и догадываясь о всеобщем осуждении, отдал приказ, чтобы ни с кем из жителей Кремоны не обращались как с пленниками; эта добыча и без того оказалась для солдат бесполезной, потому что вся Италия единодушно отказывалась покупать таких рабов. Тоща солдаты принялись приканчивать своих пленников; когда об этом стало известно, семьи и родственники начали тайно их выкупать». [Ibid. Ш, 34.]

Гражданская война 69—70 гг. была по своей сущности политическим движением. Это не вызывает сомнения; однако тут играли роль также и другие мотивы, таившие в себе большую опасность для будущего империи. Ожесточенность и беспощадность этой борьбы, трагедия отданной на разграбление Кремоны, совершаемые без разбору убийства богатых людей, которыми занимались солдаты победившего и побежденного войска в Италии и Риме,[7] — все это свидетельствовало о том, что даже среди легионеров, не говоря уже о вспомогательных войсках, накопилась растущая ненависть к господствующим классам и их пособникам — преторианцам, как бы олицетворяющим городское население и, в частности, буржуазию Италии. Не будем забывать, что после окончания гражданской войны Веспасиан стал постепенно сокращать число легионеров, набираемых в армию из Италии, не исключая и ее северных областей. Набор легионеров в Италии не прекращался никогда, даже во времена Адриана. Но тем не менее римские легионеры Флавиев и Траяна уже не были представителями римского гражданского общества. По большей части солдаты были теперь римскими гражданами из романизированных провинций.[8] Не за то ли Италия получила эту привилегию, что не догадалась вовремя поддержать Веспасиана в его борьбе за власть? Было ли это признанием того факта, что Италия не в состоянии поставлять достаточное число солдат для легионов? Я предпочитаю думать, что причину следует искать в чем-то другом.

Как мы уже видели, набор в римские легионы производился не принудительно, а большей частью на добровольной основе. Уже предшественники Веспасиана предпочитали набирать солдат не из Средней и Южной, а из Северной Италии. Веспасиан же, в противоположность существовавшей ранее практике, вообще сократил число италийских добровольцев в легионах, пополняя ими главным образом когорты преторианской гвардии. Эту меру никак нельзя считать привилегией для Италии. Чем же она тогда объясняется? Я склоняюсь к тому, что, ясно представляя себе историю и причины гражданской войны, Веспасиан считал, что у него есть основания опасаться италийских добровольцев из-за их политических настроений. Он не хотел иметь в легионах слишком большое число италийцев, потому что эти солдаты в основном принадлежали к тем непокорным, недовольным и легко возбудимым элементам населения, которые были выходцами из сельского и городского пролетариата Италии. Можно было опасаться, что войско, состоящее, как в последний период республики, из италийских пролетариев, может послужить причиной новой гражданской войны. Вероятно, более положительные элементы Италии сумели получить в армии более высокие должности, на которые они могли претендовать после службы в преторианских когортах, так что в легионах оставались служить только представители беднейших слоев. Сократив число италийских добровольцев, Веспасиан оставил без изменений состав офицерского корпуса и преторианских когорт, в то время как солдат для легионов стали преимущественно набирать в провинциях. В дальнейшем мы сможем убедиться, что такой подход Веспасиана в этом вопросе полностью соответствовал всей его политике в отношении западных провинций. Солдаты, набранные в романизированных провинциальных городах, вероятно, представляли не пролетарские, а более высокие слои населения.

В связи с этим встает вопрос, чем объясняется относительно большая численность пролетариата в Италии. Для того чтобы ответить на него, нужно выяснить, как повлиял характер экономического развития, происходившего в период правления Юлиев—Клавдиев, на условия жизни в Италии.

Произвести сопоставление экономического положения в период правления Августа и династии Юлиев—Клавдиев — задача нелегкая; еще труднее разграничить эти два периода. Однако отделить один от другого очень важно, так как без такого разграничения мы не сможем понять, как развивалась экономика Римской империи. Не следует забывать, что от смерти Августа до начала правления Веспасиана прошло полвека, — срок большой, особенно для столь богатой всяческими событиями и новыми явлениями эпохи, как эпоха I в. по Р. Х. Трудности, связанные с исследованием экономического положения в период правления Юлиев—Клавдиев, вызваны характером имеющихся в нашем распоряжении источников и скудостью содержащегося в них материала. Историков не интересовала экономическая жизнь империи. Второй источник наших знаний — труды ученых и сочинения моралистов — дает нам более ценный материал: в последних экономические условия I в. использовали в качестве яркой иллюстрации нравственного упадка, охватившего их современников, в то время как первые либо непосредственно посвящены рассмотрению различных сторон экономической жизни, либо касаются их попутно в связи с другими научными вопросами. Так, если у Тацита, Светония и Диона Кассия можно найти лишь очень немного сведений об экономических условиях, существовавших в империи в 14— 70 гг. по Р. Х., то у таких авторов, как Сенека Старший и Сенека Младший, Персии, Лукан и в особенности Петроний, с одной стороны, и у Плиния Старшего, Колумеллы и др. — с другой, можно найти много ценного материала. Однако, за исключением Петрония и Колумеллы,[9] никого из этих авторов еще не пытались изучать в таком аспекте, так что этот материал никем не изучен и не исследован. При изучении экономической истории этого периода очень полезно привлечь также надписи и материалы археологических находок, в особенности помпейских. Провести такое обширное исследование в рамках данной книги не представляется возможным, поэтому мне придется ограничиться изложением того впечатления, которое составилось у меня после многократного чтения упомянутых источников.

На первый взгляд может показаться, что между экономическими условиями периода Августа и теми, что сложились при Юлиях-Клавдиях, нет никакой разницы. Описывая этот второй период, мы невольно испытываем искушение использовать произведения Вергилия, Горация, Тибулла, Проперция в одном ряду с сочинениями Персия, Петрония, Сенеки, Плиния и Колумеллы, присовокупив к ним книги латинских и греческих авторов эпохи Флавиев. Действительно, основные черты остаются здесь прежними; возникают кое-какие новые факторы, в остальном же различия сказываются только в степени их выраженности. Позиция императоров в отношении экономической жизни, их политика — а вернее, отсутствие какой бы то ни было политики — в области экономики сохраняется неизменно той же, какой она была во времена Августа. Преобладающим был принцип laissez faire. Когда происходили тяжкие катастрофы, такие как, например, большое землетрясение в Малой Азии, случившееся при Тиберии, государство сознавало свою обязанность прийти на помощь пострадавшим. Были приняты кое-какие меры, оказавшие, вероятно, некоторое влияние на экономику в целом, в частности были произведены некоторые улучшения в системе сбора налогов, введены новые налоги, что-то делалось для улучшения средств сообщения. Однако эти меры принимали, имея в виду чисто фискальные цели; задача, которая при этом ставилась, была направлена исключительно на улучшение государственных финансов, а не на улучшение или восстановление хозяйства. Экономическое развитие шло само по себе, не испытывая почти никаких помех от вмешательства со стороны государства. В основных чертах оно сохраняло тот же характер, что и во времена Августа, но в условиях свободного действия естественных сил эти черты получили более отчетливое выражение.

Важнейшим из этих явлений было постепенное оживление экономической жизни в провинциях. Особенно заметно это оживление проявилось на Востоке. Достаточно беглого взгляда на руины городов и общего обзора надписей, найденных в Малой Азии и Сирии, чтобы увидеть, с какой быстротой происходил экономический рост на Востоке при Августе, а еще быстрее — при его преемниках.[10] В западных провинциях, особенно в Галлии, Испании и Африке, также возобновилась деятельная экономическая жизнь, которая испытывала затруднения сначала в условиях завоевательных войн, а затем войн гражданских. Признаком этого оживления было быстрое развитие городов, которое получало поддержку со стороны императоров, однако базировалось главным образом на естественном развитии этих стран. По крайней мере в Испании и Африке эта урбанизация была всего лишь продолжением процесса, начавшегося задолго до римского владычества. Испания всегда была страной городов, точно так же как Греция и Италия. В Африке урбанизация уже совершилась, причем в значительной степени благодаря карфагенянам и туземному населению, жившему под властью Карфагена и царей Нумидии и Мавритании.[11]

В экономическом отношении урбанизация означала возникновение городской буржуазии, класса землевладельцев, торговцев и промышленников, жившего в городах и развившего энергичную деятельность на основе капиталистических принципов. Поэтому урбанизация означала для Африки возобновление, а для значительной части Испании и Галлии — зарождение капиталистической формы производства, подобной той, которая существовала в Италии и на Востоке. В сельском хозяйстве это развитие привело к переходу от крестьянского к крупному землевладению, при котором в огромных имениях велось методическое хозяйствование на капиталистической основе; далее с этим была связана замена зернового земледелия другими, более доходными культурами, в особенности виноградарством и разведением оливы. Для многих местностей Испании и Африки и для греческих городов Галлии в этом не было ничего нового, однако их естественное развитие в данном направлении было прервано стараниями аграрных магнатов II в. до Р. Х., преследовавших свои корыстные интересы. При Августе и его преемниках виноградарство и производство оливкового масла стали развиваться очень быстрыми темпами: первое — особенно в Галлии, второе — сначала в Испании, а затем и в Африке. Ускорению этих прогрессивных изменений способствовала эмиграция из Италии в западные провинции, о которой шла речь в первой главе.[12]

Другим явлением того же порядка было постепенное продвижение промышленности в римские провинции. С давних времен Галлия отличалась необычайными успехами в области промышленного производства. В период римского владычества это развитие получило широкий размах, и уже скоро галльская промышленность составила серьезную конкуренцию италийской, причем именно в производстве тех изделий, которые прежде были исключительно прерогативой Италии, а именно в области рельефной керамики и металлических изделий. Прекрасная система водных путей сообщения, имевшаяся на территории Франции, а также древние связи с Британией и Германией способствовали ускоренному развитию галльской промышленности и сделали ее доходной отраслью. Недавние находки в Грофесенке на юге Франции служат красноречивым свидетельством этого факта. Товары италийского производства начали исчезать с кельтских и германских рынков.[13]

В развитии торговли также стали появляется новые неожиданные черты, в особенности на Востоке. Мы уже видели, что во времена Августа в области торговых связей Римской империи определенную роль стала играть торговля с Аравией и Индией, которая главным образом ограничивалась товарами, относящимися к предметам роскоши, и что экспедиция Элия Галла отчасти была предпринята из-за необходимости обеспечить безопасность этой торговли. В период Юлиев—Клавдиев эти торговые связи постоянно расширялись.

Основной поток индийских и центрально-азиатских товаров направлялся в Александрию частью прямым путем, а частью через Аравию и Египет. Важнейшим центром арабской торговли в Северной Аравии была Петра. Из Петры в раннеэллинистический период индийские и арабские товары направлялись через Левке-Коме, Аилу или Газу в Египет. Когда Палестина и Финикия вошли в состав царства Селевкидов, Селевкиды старались направить арабскую торговлю в палестинские, финикийские и сирийские порты, чтобы оттеснить своих египетских соперников. С этой целью они оказывали покровительство раннеэллинистическим трансиорданским военным колониям, особенно Филадельфии в земле аммонитян (Раббат-Аммон), Антиохии в земле герасцев (или Герасе), Беренике, Гадаре и Дионе, и пытались превратить их в настоящие города на караванных путях, которые служили бы защитой купеческих караванов, следующих к Дамаску и финикийским портам. Однако их усилия так и не привели к полному успеху. Петра, в общем, хранила верность Птолемеям. Существовавшие условия изменились с началом римской эпохи. Под протекторатом Помпея для греческих городов на восточном берегу Иордана, подвергшихся разрушению из-за фанатизма Александра Яная (102—76 гг. до Р. Х.), настала пора нового подъема, однако их новый расцвет наступил лишь в самом конце I в. Мир и безопасность, которые принесла с собой империя, позволили им отвлечь значительную часть торговли между Петрой и Египтом в финикийские и сирийские порты, однако Александрии это не нанесло заметного ущерба.[14]

С древних времен существовал еще один торговый путь в Индию и Центральную Азию, он проходил по долинам рек Евфрата и Тигра. В период позднего эллинизма вражда между парфянами и Селевкидами, а впоследствии между парфянами и римлянами, а также царившая на Евфрате анархия привели к тому, что торговые караваны, начинавшие свой путь от Персидского залива и из Персии, вынуждены были отказаться от использования старого торгового пути и стали следовать через пустыню на Петру. В I в. по Р. Х., после того как между римлянами и парфянами установился некий modus vivendi, положение изменилось. Путь вдоль Евфрата снова открылся для передвижения. Небольшая деревенька Пальмира, населенная жителями арамейского племени, первая осознала огромные преимущества своего географического положения на полпути между Евфратом и Дамаском возле одного из немногих имеющихся в пустыне источников. Действуя, вероятно, с согласия и при поддержке римлян и парфян, Пальмира сумела объединить окрестные племена, обитавшие в пустыне, и создать такие условия, которые обеспечивали безопасность караванов, следующих из Селевкии-Ктесифона, что выгодно отличало этот торговый путь от другого, проходившего несколько севернее в районе верхнего течения Евфрата. В то время, к которому относятся источники Страбона, Пальмира как город практически еще не существовала. Во времена Августа и Тиберия там был построен один из красивейших храмов Сирии, и под двусторонней защитой римлян и парфян Пальмира превратилась в большой, богатый центр караванных путей с прекрасными улицами, общественными зданиями и площадями.[15]

Однако объем восточной торговли был так велик, что открытие пути из Петры через Трансиорданию в Дамаск и возобновление старинного караванного пути через Пальмиру не привело к разорению Александрии. Морское сообщение между Египтом и Аравией, а через Аравию с Индией по-прежнему сохраняло важное значение. Быстрое расширение этой заморской торговли хорошо иллюстрируют интересное руководство одного александрийского купца — Periplus Maris Erythraei, составленное во времена Домициана, и тот материал, который мы находим у Плиния Старшего.[16] С другой стороны, найденные археологами в Индии большие клады римских монет служат подтверждением истинности того, что сообщают нам литературные источники.[17] Очевидно, торговля была сосредоточена в арабских портах вплоть до времени Клавдия и Нерона. Арабские купцы служили посредниками между египетскими и индийскими торговцами. Значительную долю в этой торговле, как уже отмечалось, составляли предметы роскоши, за которые римляне расплачивались золотом и серебром. Такой вид товарообмена был неизбежен, так как он происходил через посредников.

Открытие муссонов Гиппархом Александрийским, состоявшееся в конце периода Птолемеев или в начале римского владычества, а также естественное стремление развивающейся торговли расширить свой ассортимент путем добавления предметов роскоши и других товаров, а также желание преодолеть односторонний характер товарообмена привели к установлению непосредственного морского сообщения между Египтом и Индией. Главным центром торговли стала Александрия. Арабские порты утратили свое былое значение; некоторые из них — Адана и, возможно, Сокотра — были заняты римскими войсками и стали служить промежуточными портами, в которых останавливались корабли и где моряки находили убежище в случае опасности. Подобно крымским военным фортам и гаваням, в их задачу также входила защита моряков от пиратов. Заслуга в достижении такого прогресса принадлежит египетским купцам времен Римской империи, которые сумели обеспечить себе деятельную поддержку римского правительства при Августе, а затем при Клавдии и Нероне. Новая морская трасса уже вовсю действовала к моменту составления руководства Реriplus, т. е. во времена Домициана. Торговля с Индией постепенно превратилась в регулярный обмен различными товарами между Индией и Египтом с одной стороны, и Индией и Аравией — с другой. Одним из важнейших товаров, которые ввозили из Индии, был хлопок и, вероятно, шелк. По данным значительно более поздней по времени написания Expositio totius mundi et gentium (S. 22 ff.), то и другое перерабатывалось в мастерских Александрии. Переработка шелка была, по-видимому, преимущественно сконцентрирована в финикийских городах, а Александрия в обмен на эти товары поставляла стекло, металлические изделия и, вероятно, льняные ткани.[18]

Значительных успехов добился Рим в деле торговли с северными странами. Из разрозненных сообщений литературных источников и по археологическим находкам на территории Восточной Германии, Скандинавии (Швеции и Норвегии) и России мы знаем, что во времена Клавдия и Нерона римские купцы начали вести широкую торговлю с северо-востоком Германии, Норвегией и Швецией. Древнейший маршрут, которым пользовались римские купцы, чтобы попасть в Данию, скандинавские страны и северо-восточную часть Германии, пролегал по морю и, начинаясь в портах Северной Галлии, вел на Восток. В то же время римские товары начали проникать из устья Дуная и из греческих городов Северного Причерноморья в Прибалтику и скандинавские страны по Днепру. Приднепровье в этот период постепенно захватывали германцы. Самый же надежный путь пролегал из Аквилеи через Карнунт и королевство Маробода в Восточную Германию и оттуда в Скандинавию. Главными предметами торговли были бронзовые изделия и стекло; и то и другое, несомненно, было произведено в Кампании.[19]

Италия не сразу ощутила на себе последствия постепенной экономической эмансипации римских провинций. Крупные землевладельцы по-прежнему продолжали производить вино и оливковое масло в своих хозяйствах, организованных на капиталистических началах. По-прежнему кипела жизнь в мастерских Кампании и Северной Италии.[20] Однако появились признаки некоторой обеспокоенности. Колумелла и Плиний по-прежнему давали рекомендации всемерно развивать виноградарство; однако оба уже считали нужным убеждать италийских землевладельцев в необходимости более энергично заниматься своим хозяйством, так как последние не выказывали большой охоты тратить деньги на поддержание уже имеющихся виноградников или на закладку новых. Плиний рассказывает поразительные истории о баснословных успехах италийских виноградарей.[21] Но крупных землевладельцев эти советы уже не вдохновляли. Они больше склонялись к тому, чтобы сдавать свою землю арендаторам (coloni), и таким образом возвращали земледелие к крестьянскому способу хозяйствования и производству зерна.[22] Чем объясняются эти тенденции? Обыкновенно говорят, что, дескать, владельцы земли не желали сами наблюдать за ведением хозяйства. Их обвиняют в лени и небрежении. Но мне не верится, чтобы в этом была главная причина; точно так же, как и то, будто бы недостаток в рабочей силе стал главной причиной упадка методического сельского хозяйства. Рабский труд использовали тогда еще очень широко. Большое количество рабов обслуживало домашнее хозяйство, трудилось в промышленных мастерских, в торговле, в банковском деле и в императорской администрации. Сельское хозяйство также не могло пожаловаться на недостаток рабов. Если ввоз рабов из привычных мест и стал более затруднительным, то на этот случай был найден выход, заключавшийся в том, что рабовладельцы создавали такие условия, при которых рабам было выгодно вступать в брак и обзаводиться детьми.[23]

Истинная причина, которую хорошо видели крупные землевладельцы, хотя на нее не обратили внимания ни Плиний, ни Колумелла, заключалась в неуклонном ухудшении возможностей сбыта, вызванном экономическим развитием западных провинций. Самыми пострадавшими оказались Средняя Италия и Кампания. Для Северной Италии, для которой еще оставался открытым приобретавший все большее значение рынок дунайских земель, эти перемены были не так чувствительны, как для центральных и южных областей полуострова. Производство вина стало время от времени превышать возможности спроса, — явление, хорошо знакомое современной Италии и Франции. Такое положение еще нельзя было назвать катастрофическим, но оно уже внушало тревогу. В шестой главе мы увидим, как эти обстоятельства привели к серьезному кризису при Домициане.[24]

Одновременно с этими изменениями происходил процесс все большей концентрации земельных угодий в руках крупных аграриев. Процесс концентрации происходил как в Италии, так и в провинциях, в особенности в Африке. Вероятно, в известном утверждении Плиния о том, что во времена Нерона половина территории Африки находилась в руках шести крупных землевладельцев, [Plin. п. п. 18, 35.] есть некоторая доля преувеличения, однако бесспорно то, что крупное землевладение определяло облик аграрных отношений, сложившихся в этой провинции. Для Египта тоже характерно появление больших имений. Громадные οὐσίαι образовались в Египте при Августе, еще больше их стало при Клавдии и Нероне. В большинстве случаев эти огромные владения были подарками, которыми императоры награждали своих фаворитов и фавориток. Все же не следует переоценивать значительность этого явления и не распространять выводы, сделанные на основании условий, сложившихся в Африке и постепенно складывавшихся в Египте, на все остальное, объявляя их всеобщей закономерностью. Африка с древнейших времен была обетованной страной крупного землевладения со своим особым типом плантаций, которые в I в. до Р. Х. эксплуатировались римскими магнатами. В Египте, как уже говорилось, большие имения были созданы императорами, которые дарили или продавали членам своей семьи и своим фаворитам громадные земельные угодья. Что касается Галлии и Испании, то там очень мало слышно о подобном явлении, а в самой Италии этот процесс, по-видимому, протекал очень медленно; однако и в Италии большие поместья все больше укрупнялись и постепенно поглощали средние по величине имения и крестьянские усадьбы. Сенека очень ясно высказывается по этому поводу, а уж он-то конечно знал то, о чем говорил, так как и сам был одним из богатейших, если не самым богатым, в Италии во времена Клавдия и Нерона, а также крупным землевладельцем. Объяснение опять-таки кроется в тех аграрных условиях, которые мы только что описали. Средние имения постепенно разорялись из-за отсутствия рынков сбыта, и владельцы охотно продавали их крупным капиталистам. Те, разумеется, старались по возможности упростить управление своими владениями, и так как они могли довольствоваться, небольшим, но верным доходом, то предпочитали сдавать землю арендаторам и сеять на ней главным образом хлеб.[25]

Так случилось, что Италия снова постепенно превратилась в страну, производящую зерно. Этот вывод противоречит общепринятому взгляду. Спрашивается, как могло быть, чтобы Италия сочла производство зерна более выгодным, чем виноградарство? Казалось бы, на рынке всегда было достаточно дешевого зерна из провинций, и могла ли Италия конкурировать с этим предложением? Мне представляется очень сомнительным, чтобы после реформ Августа и Тиберия осталось много провинций, которые продолжали выплачивать свои налоги зерном.[26] Поставщиками хлеба для Италии, и в особенности для Рима, служили египетские и африканские владения императоров. Зерно составляло один из главных источников императорских доходов, и императоры считали это важнейшим средством, служившим опорой их власти, поскольку благодаря ему обеспечивалось продовольственное снабжение армии и римской черни. Остаток императоры пускали на продажу, подобно всем остальным крупным землевладельцам. Цены зависели от положения на рынке, а оно для торговцев зерном складывалось благоприятно. В Римской империи не существовало перепроизводства хлеба. Одним из важнейших административных органов во всех городах, и в первую очередь на Востоке, было ведомство, отвечавшее за снабжение населения хлебом (εὐθηνία). И тем не менее голодные годы были вполне обычным явлением в городах Римской империи.[27] Императоры знали это; поэтому они поддерживали возделывание зерновых культур и ограничивали свободную торговлю зерном, в особенности в Египте. В таких условиях производство зерна, конечно, было в Италии выгодным делом, может быть, даже более выгодным и уж во всяком случае более надежным, чем занятие виноградарством.

Одновременно с ростом крупного землевладения в Италии и провинциях очень быстро шел процесс, в результате которого очень многие крупные хозяйства сосредоточились в руках императора. Свирепый поединок между императорами и сенатом закончился при Нероне почти полным уничтожением самых богатых и древних сенаторских фамилий. Лишь немногим, причем как раз наименее влиятельным, удалось выжить. Кроме того, нежелание аристократии заключать браки и заботиться о продолжении рода привело к вымиранию многих семей. В результате этих двух факторов в руках императоров скопились огромные владения, полученные по праву наследования или путем конфискаций. Несмотря на то что, согласно закону, конфискованное имущество преступников, повинных в оскорблении его величества, должно было поступать в собственность государства, на практике оно переходило императорам; так повелось со времен гражданских войн. Богатые люди, особенно холостяки, в большинстве случаев отписывали часть своего состояния императору; это давало им гарантию, что остальное достанется их родственникам или тем, кого они сами назначат своими наследниками. Все эти обстоятельства слишком хорошо известны, чтобы вдаваться здесь в их подробные описания. Предметом конфискации и наследования чаще всего была недвижимость. Наличие дома или земельного владения невозможно было утаить, в то время как деньгами было сравнительно легко распорядиться по своему желанию. Так императоры стали крупнейшими землевладельцами в империи. Это явление важно не только в политическом аспекте; в экономической истории оно также сыграло важную роль. Хотя крупные земельные владения по-прежнему оставались важнейшим фактором экономической жизни империи, изменился состав класса землевладельцев. Прежние магнаты сошли со сцены, их место заняли император и отчасти его фавориты, но последние затем также сошли со сцены. Наряду с ними в круг землевладельцев вошли новые богачи, принадлежавшие к муниципальной аристократии. Во главе этого класса стоял император. Управление многочисленными земельными владениями представляло собой серьезную проблему для императоров. Какие же методы они использовали, для того чтобы обеспечить надежный доход от этих гигантских земельных богатств? Какой путь они выбрали для решения проблемы рабочих рук в сельском хозяйстве? Обо всех этих вопросах речь пойдет ниже. Эпоха правления Юлиев—Клавдиев была периодом не организации, а конфискаций и концентрации.[28]

Я уже не раз говорил о возросшем благосостоянии провинций, в особенности восточных, которое наблюдается в период правления Юлиев—Клавдиев. Однако некоторые признаки указывают на то, что развитие в этом направлении не было плавным непрерывным подъемом, равномерно продолжавшимся в течение всего указанного периода. В этом вопросе мы не располагаем большой информацией, но если мы сопоставим те славословия, которыми Филон прославлял благодетельность римского господства времен Тиберия для Египта, с его же описанием времен Калигулы и Клавдия, [Philo. Leg. ad G. 8 ff., ср.: 47 ff., 141 ff. (Тиберий), ср.: in Flaccum 5 (поведение солдат), 150 (конфискация имущества) и 93 (поиски оружия).] то увидим противопоставление, которое говорит о том, что господство преемников Тиберия не прибавило стране благополучия. Это впечатление еще усиливается при знакомстве с многочисленными новыми документами, найденными в Фаюме, из которых явствует, что при Нероне многие цветущие деревни были покинуты их обитателями; вероятно, это было вызвано непомерными налогами и тем, что была заброшена забота о системе орошения. Последнее, возможно, объясняется увеличением числа крупных, земельных владений в Египте и предпочтением, которое оказывалось со стороны администрации римским богатеям за счет крестьян и мелких землевладельцев. Знаменитый эдикт Т. Юлия Александра [Dittenberger. Or. Gr. 669.] показывает, что он застал страну в плохом состоянии и что ей срочно требовались реформы. Однако возможно, что упадок Египта в конце I в. представляет собой исключение из общего правила и объясняется безжалостной эксплуатацией, которой подвергалась эта страна, представлявшая собой земельные владения императоров и служившая житницей Италии. И все же я склонен предположить, что разорению Египта в значительной мере способствовала расточительность Нерона в последние годы его правления.[29]

Нетрудно понять, что такие условия должны были привести к большим изменениям социального облика империи. Исчезла со сцены старинная римская аристократия. На ее место вступили новые люди: отчасти — представители муниципальной знати Италии, отчасти — провинциалы из более или менее романизированных областей империи; их перечень завершают авантюристы и фавориты императоров. Статистика, при всей ее неполноте, свидетельствует о том, что развитие постепенно шло в этом направлении. Невероятно увеличилась численность сословия всадников. Большинство всадников жило за пределами Рима в Италии или в провинциях; частью это были зажиточные землевладельцы, частью — офицеры и императорские чиновники.[30]

С ростом благосостояния Италии, с возрождением восточных провинций и урбанизацией, охватившей западные и отчасти восточные провинции, по всему римскому миру возникла многочисленная сильная буржуазия. Именно она стала играть ведущую роль в жизни римского государства. Старшее поколение заняло места в городских сенатах, чиновничьих и жреческих коллегиях, младшее служило в армии и в преторианской гвардии в качестве офицеров, унтер-офицеров и солдат. Для этого они были хорошо подготовлены благодаря основательной тренировке, пройденной в специальных городских клубах (collegia iuvenum), которые никогда еще не были так хорошо поставлены и организованы, как в период господства Юлиев— Клавдиев. Наряду с войском именно буржуазия представляла собой ту основу, на которую опиралась власть императоров.[31]

Одновременно с появлением буржуазии, вышедшей из рядов свободных сословий, в Риме, Италии и провинциях образовался новый энергичный и деловой класс населения, состоявший из вольноотпущенников. Последние играли очень заметную роль в жизни империи. В составе администрации они наряду с рабами императора занимали важные должности помощников и служащих императора. В устройстве своего быта императоры еще воспринимали себя как римских магнатов и организовывали свое «домашнее хозяйство» (domus) на тех же началах, что и другие представители римской знати, т. е. при помощи своих личных рабов и вольноотпущенников. Но, несмотря на то что «домашнее хозяйство» императоров в отличие от того, что мы видим у эллинистических монархов, не совпадало с понятием государства, оно тем не менее было не менее важным, а может быть, даже более важным, чем государственный механизм, и таким образом рабы и вольноотпущенники императоров — Caesaris servi и liberti Augusti — составили своего рода новую знать, не менее богатую, чем представители свободных сословий сенаторов и всадников, а также муниципальной буржуазии, и, несомненно, столь же влиятельную в отношении государственных дел.

Однако рабы и вольноотпущенники императора составляли лишь малую долю всех рабов и вольноотпущенников, которые имелись в римском мире. Рабы были становым хребтом экономической жизни империи, в особенности в торговле и промышленности, где они составляли рабочую силу частных мастерских; владельцы таких мастерских и сами зачастую были бывшими рабами, которым удалось вырваться или выкупиться на свободу и сколотить порядочное состояние. Муниципальные вольноотпущенники составляли низший слой муниципальной аристократии и плутократии подобно тому, как вольноотпущенники императора составляли низший слой созданной императором аристократии. Как влиятельному классу, им отвели свое место в муниципальном обществе, учредив в различных муниципальных культах должности так называемых магистров (magistri) и министров (ministri) — последними могли становиться даже рабы, — а главное, жреческую должность августалов, связанную с культом императора. Их задачей было обеспечивать средства, необходимые для культа. За это они получали звание «Augustalis» и определенные общественные привилегии.[32]

Вследствие перемен, уже несколько поколебавших экономическую жизнь Италии, и возрастания численности крупных земельных владений и арендаторов появилась или увеличилась масса городского и сельского пролетариата: городских безработных, сельских арендаторов и поденщиков. В большинстве своем этот пролетариат, так же как часть буржуазии и пролетариата города Рима и многие жители италийских и провинциальных городов, состоял не из италиков или местных провинциалов; главным образом в него входили жители Востока, завезенные в качестве рабов и сохранявшие на протяжении многих поколений свои неримские обычаи.[33] Неудивительно, что многие из них стремились поступить на службу в армию; неудивительно и то, что многие из них оказались для этого непригодны как в военном, так и в политическом отношении. Поэтому совершенно естественно, что Веспасиан был только рад от них избавиться.

[1] Историю римских императоров писали неоднократно, в числе ее авторов много выдающихся исследователей нашего времени. Здесь нет необходимости приводить весь длинный список этих работ, достаточно дать выборку того лучшего, что есть в современной литературе: Domaszewski Α., von. Geschichte der romischen Kaiser3 . 1922; Stuart Jones H. The Roman Empire. 1908; Bury J. B. History of the Roman Empire; Когпетапп Ε. Die romische Kaiserzeit // Gercke, Norden. Einleitung in die Altertumswissenschaft. 1914, III2 ; Bloch G. L’empire romain. Evolution et decadence. 1922; HomoL. L’empire romain. 1925; Nilsson M. P. Imperial Rome. 1925; Dessau H. Geschichte der romischen Kaiserzeit. 1924. I; 1926. II, 1; 1930. II, 2; Chapot V. Le Monde Romain. 1927. О развитии государственного устройства см.: Grimm Ε. Studien zur Geschichte der Entwicklung des rom. Kaisertums. 1900—1901. I—II. (на русск. яз.); Schulz О. Th. Das Wesen des rom. Kaisertums der ersten zwei Jahrhunderte. 1916; Idem. Die Rechtstitel und Regierungsprogramme auf rom. Kaisermiinzen. 1925; Taubler E. Röm. Staatsrecht und rom. Verfassungsgesch. // Hist. Ztschr. 1919. 120. S. 189 ff.; ср. примеч. 1 к гл. П. Основополагающими работами в этой области по-прежнему остаются вторая часть второго тома «Государственного права» Т. Моммзена (Моттsen Th. Roemisches Staatsrecht) и «История и система римского государственного устройства» Э. Герцога (Herzog Ε. Geschichte und System der rom. Staatsverfassung. II. S. 233 ff., 332 ff. о римском принципате и тирании). Зависимость императоров (после Тиберия) от преторианской гвардии подчеркнуто выражена на монетах Калигулы, Клавдия и Нерона. На медных монетах Калигулы чеканилась легенда adlocut(io) coh(prtium) без традиционного S. С. и с четырьмя орлами (aquilae) — символами преторианских когорт (Mattingly. Coins of the Roman Empire in the British Museum. 1923. P. CXLV). Еще красноречивее говорят об этом монеты Клавдия с легендой imper(ator) recept(us) и изображением преторианского лагеря, что представляет собой напоминание о том, что Клавдий был провозглашен преторианцами. Другая разновидность этого типа представлена монетой с легендой praetor(iani) recept(i) и с изображением двух фигур — императора и преторианца, обменивающихся рукопожатием (Mattingly. Op. cit. P. CLII— СLIII). Тип монет Калигулы повторяется при Нероне (Ibid. P. CLXXVI). Новейшей работой по источникам является очерк А. Розенберга (Rosenberg А. Einleitung und Quellenkunde zur rom. Geschichte. 1921), однако он не может заменить собой основополагающий труд Г. Петера (Peter Η. Die geschichtliche Literatur iiber die rom. Kaiserzeit. 1897). О культе императора см.: BeurlierE. Le culte imperial. Paris, 1891; Когпетапп E. Zur Geschichte der antiken Herrscherkulte // Klio. I. S. 51—146; ToutainJ. Les cultes paiens dans l’Empire romain. 1907. I. P. 42 sqq.; Blumenthal F. Der agyptische Kaiserkult // Arch. f. Papyr.-F. 5. S. 317 ff.; Deissmann A. Licht vom Osten4 . 1923. S. 287 ff.; Heinen H. Klio. 1911. 11. S. 129 ff.; Taylor L. R. Trans. Amer. Phil. Ass. 1920. 51. P. 116 sqq.; Otto W. Hermes. 1920. 45. S. 448 ff.; Herzog-Hauser G. RE. Suppl. IV. Sp. 820 ff. (статья «Kaiserkult»); Bickermann E. Die romische Kaiserapotheose // Arch. f. Rel. 1929. 27. S. 1 ff. О Тиберии см. надпись из Гифейона (ср. примеч. 12 к гл. I). О Клавдии в связи с этой темой см.: Bell Η. I. Jews and Christians in Egypt. 1924. P. 5 sqq.; Idem. Juden und Griechen im romischen Alexandreia. 1926. Об идентификации императоров с богами, в частности с Геркулесом, см.: Riewald P. De imperatorum Romanorum cum ceteris dis et comparatione et aequatione // Diss. Phil. Halenses. 1912. 20, 3; Rostovtzeff M. Commodus-Hercules in Britain // JRS. 1923. 13. P. 91 sqq. Ср. примеч. 3 к гл. II. Другие книги и статьи будут указаны в нижеследующих примечаниях. Особое место, которое начиная с времен Августа занимают в императорском культе попытки идентифицировать императоров с теми из верховных богов, которым приписывалась забота о культуре и благосостоянии — с Геркулесом, Меркурием, Аполлоном и Вакхом, а императриц соответственно с богинями Венерой, Юноной и Минервой, — объясняется тем особым значением, которое придавалось этим богам и богиням в италийском домашнем культе, — культе гения, культе лавров и пенатов. Это превосходно иллюстрируют помпейские домашние капеллы, например в доме Regio I, ins. 9. № 1 (Not. d. scavi. 1913. P. 34 sqq.), где мы видим изображения Геркулеса, Меркурия, Аполлона и, возможно, Вакха и (Венеры), Юноны и Минервы. Ср.: Not. d. scavi. 1899. P. 340. Fig. 2 (группа тех же богов) и многочисленные другие примеры. То же самое в Остии и Делосе. Эта тема требует дополнительных исследований. В статье Бэма (Boehm. Lares // RE. 1924. XII. Sp. 806 ff.) ничего не сказано о такой возможности. Интересное исследование по истории государственного устройства Римской империи опубликовал тот же Эрнст Корнеманн: Kornemann Е. Doppelprinzipat und Reichstellung im Imperium Romanum. 1930.

[2] См.: Hirschfeld О. Die kaiserlichen Verwaltungsbeamten bis auf Diocletian3 . 1905; Idem. Kleine Schriften. 1913; Rostovtzeff M. Fiscus // RE. VI; Idem // Ruggiero. Diz. epigr.; Bang Μ. II Friedlknder L., Wissowa G. Sittengeschichte Roms10 . IV. S. 26 ff. (Кар. V—VI). К вопросу об ager publicus и его постепенном включении (в административном отношении) в состав императорских доменов см.: Rostovtzeff М. Studien zur Geschichte des romischen Kolonates. S. 326. Эдикт Клавдия о cursus publicus см.: CIL. III, 7251; IG. V, 2. P. 5; Abbot F. F., Johnson A. Ch. Municipal Administration in the Roman Empire. P. 354. № 51 (ср.: Hirschfeld О. Op. cit. S. 191. Anm. 1: T(i). Claudius Caesar Aug. G(erm)anicus pontif. max. trib. pot. Villi imp. XVI. P. P. (49—50 гг. по P. X.) dicit: cu(m) et colonias et municipia поп solum Ita(lia)e verum etiam provinciarum item civita(ti)um (lege civitates) cuiusque provinciae levare oneribu(s) veh(iculor)um praebendorum saepe temlpta-vissjem (e)t c(um satis) multa remedia invenisse m(ihi viderer, p)otu(it tajmen nequitiae hominum (поп satis per ea occurri...). [Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик, великий понтифик, в 9-й раз облеченный трибунской властью, император в 16-й раз говорит: «Хотя я часто пытался облегчить колонии и муниципии не только Италии, но также провинций, а также общины каждой провинции от тягот предоставления повозок и хотя мне казалось, что я изыскал достаточно много средств для этого, однако невозможно было в достаточной степени противостоять испорченности людей...»] (лат.) О послании к жителям Александрии (41г. по Р. Х.) см.: Bell Η. I. Jews and Christians in Egypt. 1924. P. 1 sqq.; Idem. Juden und Griechen im romischen Alexandreia. 1926 (Beitr. z. alt. Orient. 9); Stuart Jones H. Claudius and the Jewish Question at Alexandria // JRS. 1926. 16. P. 17 sqq. и библиографию в немецкой книге Булла и в работе Джонса. Ср.: Grupe Ε. Ztschr. d. Sav.-St. 1928. 48. S. 573 (о стиле послания по сравнению с эдиктом об анаунах и речью в сенате о ius honorum у галлов). По поводу речи о ius honorum у галлов см.: Fabia Ph. La table Claudienne de Lyon. 1929; ср.: De Sanctis G. Riv. Fil. 1929. 7(57). P. 575. Новые материалы о завершившейся при Клавдии окончательной реорганизации фиска как одного из отделов императорской администрации дают две надписи: одна из Ликосуры в Аркадии, в которой речь идет о том, что в 42 г. по P. X. фиск принимает выплаты от провинциальных городов (IG. V, 2, 516; Dittenberger. Syll.3 , 800; Premerstein Α., von. Jahresh. 1912. 15. S. 200 ff.), и другая из Волюбилиса в Мавритании (см. примеч. 5 к наст. гл.). Ценное свидетельство, характеризующее самый дух правления Клавдия, представляет собой эдикт Павла Фабия Персидского (Paullus Fabius Persicus) (44 г. по P. X.), проконсула Азии (Эфес; Heberdey R. FE. II. S. 112 ff. № 21—22; KeilJ. Jahresh. 1926. 23. Beibl. S. 282 ff.). Основная идея, которой проникнут эдикт, это сердечная забота о провинциях и глубокое чувство долга. В этом отношении эдикт Фабия — первая ласточка многих будущих документов периода просвещенной монархии. Следует отметить и то, как в эдикте Фабия находит свое выражение основной принцип политики Клавдия (Keil J. Od. cit. S. 11 ff., 283): [Однако я с удовольствием соглашаюсь присоединиться к этому мнению по примеру сильнейшего и поистине справедливейшего правителя, который, приняв на себя заботу о всем роде человеческом, среди первейших и всевозможных сладчайших благодеяний оказал эту услугу — возвратить каждому его собственность] (греч.) Еще важнее речь Клавдия (BGU, 611) в том виде, каком мы теперь ее знаем в превосходной трактовке Ж. Стру: Stroux J. Eine Gerichtsreform des Kaiser Claudius (BGU, 611) // Sitzungsb. Munch. Akad. Wiss. 1929. 8; ср. тонкие замечания Ж. Стру о личности императора Клавдия (S. 80 ff.).

[3] О раздаче зерна и денег см.: Rostovtzeff М. Die romischen Bleitesserae // Klio. 1905. Beih. 3. S. 10 ff.; Hirschfeld O. Die Kaiserlichen Verwaltungsbe-amten bis auf Diocletian. S. 230 ff.; Cardinal! G. Frumentatio // Ruggiero. Diz. epigr. III. Col. 224 sqq., а также мои статьи «Frumentum» (RE. VII, 1. Sp. 172 ff.) и «Congiarium» (Ibid. IV. Sp. 875 ff.). Сложные проблемы, возникающие в связи с толкованием понятия professiones в так называемом lex Iulia municipalis и в связи с характером самого закона, теперь можно считать разрешенными благодаря проницательному анализу А. фон Премерштейна: Premerstein Α., von. Die Tafel von Heraclea und die Acta Caesaris // Ztschr. der Sav.-St. Röm. Abt. 1922. 43. S. 45 ff. (по поводу professiones см. S. 58 ff.). Professiones несомненно должны были служить для регулирования установленного Цезарем порядка раздачи зерна. Ср.: Rice Holmes Т. The Roman Republic and the Founder of the Empire. ΙII. P. 553 sqq.; Hardy E. G. Some Problems in Roman History. 1924. P. 239 sqq. О зрелищах см.: Friedlander L, Wissowa G. Sittengeschichte Roms. IV10 . S. 205 ff. (Drexel. Кар. XVI—XVIII); Hirschfeld O. Op. cit. S. 285 ff.

[4] О прокураторах провинций см.: Hirschfeld О. Die kaiserlicher Verwal-tungsbeamten bis auf Diocletian2 . S. 343 ff., 410 ff.; Rostovtzeff M. Fiscus // RE. VI. Sp. 2865 ff.; CagnatR. II Daremberg—Saglio. IV. P. 662 sqq.; Mattingly H. The Imperial Civil Service of Rome. 1910. P. 102 sqq.

[5] Общая картина развития городов в Римской империи лучше всего представлена у Моммзена в пятом томе его «Истории Рима». Огромный материал собран в «Corpus Inscriptionum Latinarum». В общих «Введениях» к отдельным томам, посвященным истории Италии и провинций, и во вводных разделах к надписям отдельных городов даются сведения, на основе которых можно воссоздать историю урбанизации Римской империи. К сожалению, для греческого Востока, за исключением самой Греции и некоторых греческих островов, не играющих заметной роли в истории Римской империи, не существует подобных источников. Однако несмотря на имеющееся богатство собранного и готового к использованию материала, еще не написано исследование, посвященное научному описанию всеобщего процесса урбанизации, повсеместно протекавшего по всей Римской империи. Новейшие книги по этому вопросу, такие как, например, монографии Рида (Reid J. S. The Municipalities of the Roman Empire. Cambridge, 1913), Эббота и Джонсона (Abbot F. F., Johnson A. Ch. Municipal Administration in the Roman Empire. 1926, включающая собрание документов о муниципальном устройстве: Pt II, 1. Municipal documents in Greek and Latin from Italy and the Provinces; 2. Documents from Egypt), не заменяют собой старую, но по-прежнему необходимую книгу Куна: Kuhn Ε. Die stadtische und burgerliche Verfassung des rom. Reiches. 1864—1865. Bd I—Π, в особенности II; ср.: Idem. Die Entstehung der Stadte der Alten. 1878. Ср.: Heitland W. E. Last Words on the Roman Municipalities. 1928. Какую позицию занимал в отношении урбанизации Клавдий, показывает его деятельность в Северной Италии. Важнейшей задачей, которая здесь требовала решения, была латинизация и урбанизация различных племен, обитавших в субальпийских долинах, которые наконец были завоеваны и умиротворены Августом. Вся проблема в целом недавно была рассмотрена в работе Э. Пайса: Pais Е. Dalle guerre puniche a Cesare Augusto. 1918. II. P. 375 sqq.: Sulla romanizzazione della Valle d’Aosta; P. 427 sqq.: Intorno alia gente degli Euganei; P. 477 sqq.: Intorno alia conquista ed alia romanizzazione della Liguria e della Transpadana Occidentale (Piemonte). Важная надпись из Августы Претории (Not. d. scavi. 1894. P. 369; Pais Ε. Op. cit. P. 375. Fig. VIII), установленная в честь ее патрона Августа салассами — Salass incol(ae) qui initio se in colon(iam) con(tulerunt) [жители Салассы, которые с самого начала отправились в эту колонию] (лат.) (23—22 гг. до P. X.), — показывает, как Август начинал включать романизированную часть альпийских племен в римские колонии путем атрибутирования к ним этих племен. Широкое привлечение представителей альпийских областей к службе в преторианской гвардии и в легионах (см.: Ritterling Ε. Klio. 1926. 21. S. 82 ff.) способствовало дальнейшему распространению римской цивилизации; племенам предоставлялось латинское право, а их сельские населенные пункты превращались в города. Это развитие шло постепенно. Однако распространение латинского права на альпийские племена и их городские центры, а также включение прежних римских колоний, т. е. представителей альпийских племен, в состав соответствующей колонии не случайно связано с именем Клавдия. История эвганейского племени окто-дуров и цевтронов, а также их городов Forum Claudii Vallensium и Forum Claudii Ceutrorum типична для первого случая (Pais Ε. Op. cit. P. 460 sqq.; ср. сказанное об эвганеях из Валь Тромпиа и Валь Камоника; Ibid. Р. 468 sqq.), предоставление римского гражданского права анаунам города Тридента в 46 г. по P. X. (см. знаменитый эдикт Клавдия: CIL. V, 5050; Dessau. ILS. 206; Bruns. Fontes7 . № 79. P. 253; Abbot F., Johnson A. Op. cit. P. 347. № 49; ср.: Reid J. Op. cit. P. 166 sqq.; Pais E. Op. cit. P. 469 sqq., passim) — для второго. Для Северной Италии этот процесс был в основном завершен при Флавиях (Pais Ε. Op. cit. P. 468); ср., однако, в отношении Триеста: CIL. V, 532 (Антонин Пий). О предоставлении гражданских прав Клавдием городу Волюбилису в Мавритании см.: Chatelain L. С. R. Acad. Inscr. 1915. P. 396; Cuq Ε. Joum. Sav. 1917. P. 480, 538; C. R. Acad. Inscr. 1918. P. 227; 1920. P. 339; De Sanctis G. Am d. r. Acc. di Torino. 1918. 53. P. 451 sqq.; WeissE. Ztschr. d. Sav.-St. 1921. 42. S. 639; CagnatR., ChatelainL. ILA. 1923. № 634; Abbot F., Johnson A. Op. cit. P. 356. № 53. В недавно обнаруженной надписи из Волюбилиса также сообщается об этом постановлении Клавдия; см.: ChatelainL. С. R. Acad. Inscr. 1924. P. 77 sqq.: muni(cipium) Volub(ilitanum) impetrata c(vitate) R(omana) et conubio et oneribus remissis [муниципий волюбилитов, по получении римского гражданства, права на заключение браков и послабления в тяготах] (лат.) (44 г. по P. X.). Ср.: Constans L. A. Mus. Beige. 1924. 28. P. 103 sqq.; Wuillenmier. Rev. et. anc. 1926. P. 323 sqq. О колониях Клавдия см.: KornemannE. Colonia // RE. IV. Sp. 535 ff.; Ritterling II Ibid. XII. Sp. 1251 ff.; ср. о Мавритании: Cuq Ε. Journ. Sav. 1917. P. 542. О наклонности Клавдия к широкой раздаче провинциалам римского гражданства см.: (Sen.) Apokolok. 3, 3; Reid J. Op. cit. P. 191; Dessau H. Geschichte der romischen Kaiserzeit. II. S. 152. Между тем то, что написано в «Отыквлении», представляет собой сильное преувеличение в духе сенатской оппозиции. Предоставляя гражданские права и иммунитет городу Волюбилису, Клавдий поступал с осмотрительностью, скорее напоминающей Августа, чем Цезаря (ср. примеч. 5 к гл. II); ср. также позицию, которую он занял в отношении александрийцев, желавших получить собственный совет города и некоторые другие привилегии (Bell Η. J. Op. cit.). Первым императором, действительно порвавшим с традицией Августа, был Веспасиан (о его военных колониях см.: Ritterling Op. cit. Sp. 1273).

[6] О гражданской войне 69—70 гг. см.: Henderson В. W. Civil War and Rebellion in the Roman Empire. 1908; ср.: Feliciani N. L’anno dei quattro imperatori // Riv. St. Ant. 1906. 11. P. 3 sqq., 378 sqq. и литературу, указанную в примеч. 1 к наст. гл. Существующее мнение, будто бы многие сенаторы подумывали о возможности отмены принципата и восстановлении прежнего господства сената, представляется неоправданным выводом из выступления В индекса и Вергиния Руфа, а также и из того факта, что два восставших против Гальбы верхнерейнских легиона присягнули «сенату и народу Рима»; ссылаются и на то, что с 69 г. постоянно звучало слово «libertas», однако этим словом так же охотно пользовался Август, а после его правления оно одинаково было в ходу как у представителей сторонников императора, так и среди оппозиции. Для преобладающего большинства населения империи «libertas» означало созданный Августом конституционный принципат. Бороться за libertas против отдельных принцепсов означало бороться против тирании. Определение тирании заимствовалось из сочинений греческих философов, в особенности у средних стоиков (Панеций), которых популяризировал Цицерон в своем сочинении «De re publican (см.: Reitzenstein R. Gott. Gel. Nachr. 1917. S. 399 ff., 481 ff.; ср.: Heinze R. Hermes. 1924. 59. S. 73 ff.; Reitzenstein R. Ibid. S. 356 ff.; ср. также указанную в примеч. 1 к гл. II работу Шенбауэра). Однако и нам следует остерегаться преувеличений. После смерти Калигулы значительная часть сената желала положить конец принципату; см.: Dio, 60, 1, 1—2; Suet. CaL, 60; Claud., 11, 1: imperio stabilito nihil antiquius duxit quam id biduum, quo de mutando rei publicae statu haesitatum erat, memoriae eximere. [когда власть упрочилась, ты не счел ничего важнее, чем изъять из памяти те два дня, в которые были сомнения, не изменить ли положение государства] (лат.) Наверняка эта идея была жива еще и в 69 г., но все-таки она была недостаточно сильна, чтобы вызвать практические последствия. О понятии libertas в ранний период империи см.: FabiaPh. Klio. 1904. 4. S. 42ff.; Kornemann Ε. II Gercke-Norden. Einleitung in die Altertumswiss. III2 . S. 274ff.; Schulz O. Th. Das Wesen des romischen Kaisertums der ersten zwei Jahrhunderte. S. 39. Bo времена Нерона недовольство в провинциях усиливалось вследствие того, что он непомерно увеличил налоги, но особенно из-за нечестности императорских прокураторов. Заслуживает внимания тот факт, что одним из первых действий, предпринятых Гальбой после его провозглашения императором, была отмена 2.5 %-ного налога: очевидно, речь идет о пресловутой quadragesima Galliarum et Hispaniarum (CIL. XIV, 4708). «Quadragensuma remissa», — гласит надпись на монетах, отчеканенных в Испании при Гальбе. На этой монете изображены три человека, которые под стражей офицера направляются к подобию арки. На мой взгляд, Мэттингли прав, полагая, что трое арестантов — это прокураторы Нерона и что изображение напоминает о произведенной по приказу Гальбы казни Обултрония Сабина и Корнелия Марцелла (Tас. Hist. I, 37); ср. вообще позицию Гальбы в отношении прокураторов Нерона (Plut. Galba, 4). См.: Mattingly. Coins of the Roman Empire in the British Museum. P. СCIХ; ср.: Dessau H. Geschichte der romischen Kaiserzeit. II. S. 305, где без комментариев отвергается предлагаемое Мэттингли толкование изображений на этих монетах.

[7] См.: Тас. Hist. I, 85: поп tamen quies urbi redierat: strepitus telorum et fades belli, militibus ut nihil in commune turbantibus, ita sparsis per domos occulto habitu et maligna cura in omnes, quos nobilitas aut opes aut aliqua insignis claritudo rumoribus obiecerat. Там же, II, 56: ceterum Italia gravius atque atrocius quam bello adflictabatur. dispersi per municipia et colonias Vitelliani spoliare, rapere, vi et stuprispolluere ... ipsique milites re gionum gnari refertos agros, dites dominos in praedam aut, si repugnatum foret, ad exitium destinabant. ... Cp. 62: exhausti conviviorum apparatibus principes ci-vitatum; vastabantur ipsae civitates; IV, 1: пес deerat egentissimus quisque e plebe et pessimi servitiorum prodere ultro dites dominos, alii ab amicis monstrabantur. [однако покой не возвратился столице: звон оружия и облик войны, в то время как солдаты, с одной стороны, не заводив общих смут, а с другой — скрыв свою наружность, рассыпались по домам с завистливой заботой по отношению ко всем, кого знатность или богатство или какая другая заметная известность бросила в добычу слухам. Там же. II, 56: впрочем, Италия испытывала большие и жесточайшие беды, чем во время войны. Рассыпавшись по муниципиям и колониям, сторонники Вителлия пустились грабить, красть, осквернять насилием и бесчестием... Сами воины, хорошо зная местность, определяли себе в добычу плодородные поля, богатых хозяев, либо для убийства, если им будет оказано сопротивление... Ср. 62: первые лица общин были обессилены приготовлениями к пирам; опустошались сами общины. IV, 1: находились и самые нуждающиеся из плебса и наихудшие из рабов, добровольно предающие своих богатых хозяев; на других доносили их друзья] (лат.) Ср.: Mommsen Th. Gesammelte Schriften. VI. S. 38.

[8] Моммзен (Mommsen Th. Gesammelte Schriften. VI. S. 36 ff.), как известно, изучая надгробные надписи с могил легионеров времен Веспасиана, в частности солдат I вспомогательного легиона Adiutrix, исходя из указанных там мест рождения пришел к выводу, что Веспасиан отстранил италиков от военной службы. Совершенно очевидно, что это был слишком далеко идущий вывод. Риттерлинг (Ritterling. RE. XII. Sp. 1386; ср. также: Westd. Ztschr. 1893. 12. S. 105 ff.) весьма убедительно доказывает, что преобладание иллирийского элемента среди умерших в Майнце солдат I легиона Adiutrix объясняется тем, что эти люди прежде были солдатами флота. Как известно, этот легион был образован в 68 г. по P. X. из корабельных экипажей. Но с другой стороны, составленные Риттерлингом списки солдат с указанием их места рождения, охватывающие все легионы, бесспорно говорят о том, что начиная с правления Веспасиана число солдат, набираемых в Италии, — не исключая ее северных областей, — постепенно уменьшалось, так что ко времени Домициана, а в еще большей степени при Траяне, армия в основном уже состояла из солдат, набранных в провинциях, с небольшой примесью северных италиков. Превосходную иллюстрацию этого факта дает история XV легиона (Iegio Apollinaris). С начала I в. и вплоть до середины правления Нерона постоянный лагерь этого легиона находился в Карнунте. До нас дошло много надгробных надписей солдат этого легиона, относящихся к данному периоду. Почти никто из них не был провинциалом. Во второй раз этот легион располагался в Карнунте после 69 г. при Флавиях и Траяне. От этого периода до нас также дошла группа надгробных надписей. Среди солдат еще есть несколько италиков, но большинство из них теперь провинциалы, причем уроженцы городов (см.: Ritterling. Op. cit. Sp. 1752, 1758). Ср.: Dessau Η. Geschichte der romischen Kaiserzeit. I. S. 288; Parker Η. M. D. The Roman Legions. 1928. P. 178 sqq.; ParibeniR. Optimus Princeps. 1928. I. P. 59 sqq. И в то же время в Италии имелись значительные ресурсы для пополнения армии. Это видно из того, что в 66—67 гг. Нерону без труда удалось составить новый легион (I Italica) исключительно из италийских новобранцев. О том, к какому социальному слою принадлежали эти новобранцы, говорит тот факт, что Нерон дал обещание флотским солдатам направить их в новый легион (I Adiutrix), выполнять обещание пришлось уже Гальбе. Так же Веспасиан поступил под давлением обстоятельств со вторым вспомогательным легионом (II Adiutrix) (см.: Ritterling. Op. cit. Sp. 1260, 1267). Риттерлинг высказывает предположение, что оба новых легиона Веспасиана также были набраны в Италии, но это, конечно, чистая гипотеза. Во II в. сохранялись те же условия. Как известно, Марк Аврелий смог набрать в Италии два новых легиона — legio II Pia и legio III Concors, причем оба они назывались Италийскими (Italica) (см.: Ritterling. Op. cit. Sp. 1300—1301; Schwendemann J. Der historische Wert der Vita Marci bei den S. A. H. 1923. S. 43 ff.; CIL. VI, 1377; Dessau. ILS. 1098). Таким образом, если италики были готовы поступать в армию, то их постепенное исчезновение из рядов легионов, наблюдаемое в период после Веспасиана, заставляет сделать вывод о наличии определенной тенденции в политике императоров. В связи с этим следует вспомнить, что согласно SHA. vit. Μ. Aur. 11, 7 и Hadr. 12, 4 при Нерве, Траяне и Марке Аврелии основная тяжесть рекрутских наборов ложилась не на италийские области (исключение составляет только regio Transpadana), а на плечи испанского населения, уже обладавшего римскими или италийскими гражданскими правами или получившими их от Веспасиана, т. е. на плечи романизированных провинциалов. Из этого ясно видно, что Флавии и Антонины, несмотря на неотложную потребность в романизированных солдатах, старались не использовать большую часть италийской территории для рекрутских наборов, предпочитая увеличивать то бремя, которое лежало на северных областях полуострова и на романизированной части западных провинций. Ср. примеч. 34 к гл. IV.

[9] О Петронии см. приведенную в примеч. 16 к гл. II работу И. Гревса. О Колумелле см.: Gummerus Н. Der romische Gutsbetrieb usw. // Klio. 1906. Beih. 5; Gertrud Carl. Die Agrarlehre Columellas //Vierteljahresschr. fur Soz.-und Wirtschaftsg. 1926. 19. S. 1 ff.

[10] Невозможно привести весь материал о быстром развитии благосостояния восточных провинций, но один пример мы все-таки приведем, а именно то, что касается города Прусы в Вифинии, родины Диона Хрисостома. Из вифинийских речей Диона, в частности из От. 46, нам более или менее подробно известна экономическая история этого города, которая нашла свое отражение в истории семьи Диона (ср.: Arnim H., von. Leben und Werke des Dio von Prusa. 1898. S. 116 ff.). Стремительное развитие города Прусы берет свое начало в эпоху Римской империи. Состояние семьи Диона как с материнской, так и с отцовской стороны было приобретено в начале I в. по P. X. При его деде оно постепенно оскудевало, а затем под управлением отца и самого Диона стало увеличиваться. Это типичное состояние представителя буржуазии начального периода империи (Or. 46, 6 sqq.). В основе его лежало земельное владение, которое в старые времена использовалось в основном под производство зерна. Под управлением Диона — хотя эти перемены, возможно, начались еще и при его отце — почти все пахотные земли были отданы под виноградники. Наряду с виноградарством важной статьей дохода Диона было пастбищное скотоводство. Хлебопашество было сведено в его имении до минимума. Дион увеличил свои доходы тем, что давал в рост деньги и строил мастерские с необходимым оборудованием (εργαστήρια), которые наверняка составляли часть его городских домов. Таким образом, в I в. по P. X. типичные методы хозяйствования городской буржуазии Италии и Малой Азии ничем друг от друга не отличались.

[11] Успешный процесс урбанизации Нумидии и Мавритании, происходивший в период, когда эти царства были вассальными государствами Рима, описывается у Гзелля. См.: Gsell S. Histoire de l’Afrique du Nord. 1927. V. P. 223 sqq.; 1927. VI. P. 74 sqq.; 1928. VII. P. 123 sqq.; 1928. VIII. P. 206 sqq. Было бы совершенно ошибочно рассматривать города западных провинций как некие искусственные образования, созданные по воле римских императоров. Отправить куда-то колонию, предоставить ей правовой статус римской или латинской колонии или римского муниципия еще не значило создать город; необходимой предпосылкой возникновения городского уклада было существование города, который возник еще до основания колонии и до предоставления ей городского статуса. Именно таким образом происходила урбанизация Испании (Reid J. S. The Municipalities of the Roman Empire. P. 243); ср. гл. VI. Величайшей заслугой римских императоров было создание таких экономических и политических условий, которые способствовали развитию городов в тех странах, где уже имелись зачатки городской культуры. Бесспорно, императоры преследовали при этом какие-то свои цели (нужно было облегчить административное управление, набор в армию, улучшить сбор налогов и т. д.). Даже в Британии к моменту прихода римлян уже имелись зачатки городских центров, и римляне сделали все возможное для того, чтобы поддержать усилия местных жителей и эмигрантов из Италии и провинций, направленные на их развитие.

[12] О развитии виноградарства в Галлии в I в. до P. X. свидетельствует тот факт, что начиная с I в. оттуда вывозилось вино даже в Ирландию. Ирландия была знакома галльским купцам еще со времен Августа, и она имела непосредственную связь с западными портовыми городами Галлии. См.: Zimmer. Sitzungsb. Berl. Ak. 1909. S. 370 ff; ср.: S. 430 ff.; Norden E. Die germanische Urgeschichte in Tacitus’ Germania. 1923. S. 439; Idem. Philemon der Geograph, Janus 1. 1921. S. 182 ff. Однако ср. также: Haverfield F. Engl. Hist. Rev. 1913. P. 1 sqq.; Anderson G. C. Comelii Taciti de Vita Agricolae / Ed. H. Furneaux2 . 1922. P. XLIX. Chap. XXIV, §2, app.

[13] История южноиталийской «terra sigillata» I в. уже неоднократно описывалась, поэтому здесь незачем повторять уже известное. Просто поразительно, как галльские глиняные изделия задушили италийский импорт в Галлии, Британии, Германии и придунайских странах; см.: GummerusH. RE. IX. Sp. 1475 ff.; ср.: Knorr R. Topfer und Fabriken der verzierten Terra Sigillata des 1 Jahrhunderts. 1919. О лампах см.: Ldschke S. Lampen aus Vindonissa. Ein Beitrag zur Gesch. von Vindonissa und des antiken Beleuchtungswesens. 1919. Блестящий общий очерк можно найти у К. Шумахера: Schumacher К. Siedlungs- und Kulturgeschichte der Rheinlande. 1923. U. S. 262 ff. Самый яркий пример быстрого распространения галльских гончарных изделий представляет собой находка двух ящиков гончарных изделий в Помпеях, которые, вероятно, относятся к числу самых лучших изделий из Грофсенка в Южной Галлии, а также находка гончарных изделий точно такого же вида, с такими же орнаментами и теми же клеймами в Ротвейле на Неккаре (см.: KnorrR. Op. cit. S. 8).

[14] О Петре и городах на восточном берегу Иордана см. библиографию в примеч. 4 к гл. V. Специально о торговле см.: Guthe H. Die griechischromischen Stadte des Ostjordanlandes (Das Land der Bibel. П, 5, 1918). Из данных археологических раскопок в Джераше (Герасе), предпринятых восточно-иорданским правительством, явствует, что самые ранние памятники римского города относятся ко времени Флавиев или предшествующему периоду. Таким образом, расцвет Герасы — заслуга не одного лишь Траяна. К вопросу о развитии торговли в позднеэллинистический период я и здесь (ср.: Arch. f. Pap.-F. 1908. 4. S. 396. Anm. 1) хочу обратить внимание на декрет Приены в честь Мосхиона (129 г. до P. X.). Мосхион, очевидно, предпринял поездку в Александрию и Петру по коммерческим делам (I. von Рг. 108. Kol. V. 163 sqq.). Подобное путешествие в Сирию, совершенное в 96—95 гг. до P. X., упоминается там же (121,49). О торговле с Сомали в конце эпохи Птолемеев см.: Wilcken U. Ztschr. f. Aeg. Spr. 1925. 60. S. 90 ff. См. недавно обнаруженные в Герасе надписи в работе Джонса: Jones Α. Η. М. Inscriptions from Jerash // JRS. 1928. 18. P. 144 sqq.

[15] Общий очерк, посвященный торговле Пальмиры, см.: Friedlander L, Wissowa G. Sittengeschichte Roms. I9 . S. 375; ср.: Charlesworth M. P. Trade Routes and Commerce of the Roman Empire. P. 46 sqq. На развитие Пальмиры и прилегающих областей недавно пролили новый свет открытия, сделанные Г. Брестедом и Ф. Кюмоном в эллинистическом и римском городе и крепости Дура на Евфрате; см.: Cumont F. Fouilles de Doura-Europos. 1922—1923. P. XXXI sqq. (о торговле Пальмиры). На протяжении веков Дура была сначала македонской, потом парфянской, потом римской и наконец пальмирской крепостью, защищавшей место, где караваны переправлялись через Евфрат и затем сворачивали на дорогу, которая вела через пустыню в Пальмиру. Раскопки Дуры снова возобновлены Иельским университетом; см.: The Excavations at Dura-Europos etc. First Preliminary Report. 1929. По истории Пальмиры см. библиографию в примеч. 4 к гл. V. Об оживленной торговле между финикийскими городами, Египтом и Мероэ, с одной стороны, и Пальмирой, т. е. Парфянским царством, — с другой, свидетельствуют украшения определенного вида (круглые броши с самоцветами), являющиеся характерным произведением парфянско-сарматского искусства; несколько образцов таких брошей было обнаружено в финикийских городах и в Мероэ: см. мою книгу «Iranians and Greeks in South Russia» (1922. P. 133, 233) и мою статью в «Monuraents Piot» (1923. 26. P. 161); ср.: Reisner G. A. The Meroitic Kingdom of Ethiopia // JEA. 1923. 9. Fig. Vin, V, 2; Idem. Museum of Fine Arts Bulletin. Boston, 1923. 21. P. 27 (fig.). (Я убежден, что обнаруженные в Мероэ ювелирные изделия в большинстве случаев были привезены из других мест). Подобная круглая брошь была обнаружена в Библе в храме египетских богов; она находилась в сосуде, где лежали предметы, относящиеся к различным периодам; см.: Montet P. С. R. Acad. Inscr. 1923. P. 91. Fig. 3. Ср. примеч. 20 к гл. V и в особенности приведенные там слова Элия Аристида. Аристид упоминает о пальмирских, т. е. парфянских, ювелирных украшениях. Кое-какие образцы типичных парфянско-пальмирских ювелирных изделий были обнаружены в 1929 г. в Дуре; см.: The Excavations at Dura-Europos etc. Second Preliminary Report. 1930.

[16] Последняя по времени работа, посвященная Периплу, принадлежит Корнеманну: Когпетапп Е. Die historischen Nachrichten des Periplus Maris Erythraei uber Arabien. Janus 1. 1921. S. 54 ff. Ср.: Schur W. Die Orientpolitik des Kaisers Nero II Klio. 1923. Beih. 15; Leuze O. Or. Lit.-Zeitg. 1924. S. 343 ff.; Schur W. Klio. 1925. Beih. 20. S. 215 ff.

[17] См.: Sewell. Journ. of the R. Assos. Soc. 1904. P. 591 sqq.; ср.: Charlesworth M. P. Trade Routes and Commerce of the R. E. P. 69, p. 255, app. Развитие здорового торгового обмена проявляется в том, что постепенно уменьшается количество обнаруживаемых в Индии римских золотых и серебряных монет. Их уменьшение отчасти объясняется также предпочтением, которое индийцы оказывали монетам Августа и Тиберия; ср. популярность монет Филиппа в Галлии, монет Лизимаха на юге России и особую популярность serrati и bigati в Германии. Ср.: Schur W. Die Orientpolitik des Kaisers Nero II Klio. 1923. Beih. 15. S. 52 ff., в особенности 54 ff.; Regling R. Ztschr. f. Num. 1912. 29. S.217ff.; Ullman B.L. Philol. Quarterly. I. P. 311 sqq. Возможно, что монеты Тиберия из-за их популярности у индийцев продолжали чеканиться и его преемниками как деньги, имеющие хождение в торговле: ср. об этом типе монет: Pick В. Die Munzkunde in der Altertumswissenschaft. 1922. S. 3 ff. Александрийское стекло импортировалось в Индию, а оттуда в Китай еще в эпоху эллинизма. Недавно Королевский музей провинции Онтарио в Торонто (Royal Ontario Museum) приобрел прекрасную александрийскую вазу. Она была обнаружена в Китае (в одном захоронении провинции Хонань) и может быть с уверенностью отнесена к эллинистическому периоду; см.: Pijoan J. Burlington Magazine. 1922. 41. P. 235 sqq. Стекло — литое, не дутое, с выгравированными на нем медальонами (на одном из них изображена голова Афины), из чего следует, что его можно датировать не позднее чем Π в. до P. X. О западных влияниях в китайском искусстве периода Хань см.: Rostovtzeff Μ. Inlaid bronzes of the Han dynasty in the collection of С. T. Loo. 1927.

[18] О развитии арабской и индийской торговли в I в. по P. X. см. книги М. Хвостова (ср. выше примеч. 26 к гл. II) и работы Э. Корнеманна и В. Шура (ср. примеч. 16 к наст, гл.); ср.: Rawlinson Η. G. Intercourse between India and the Western World from the Earliest Times to the Fall of Rome2 . 1926; CharlesworthM. P. Trade Routes and Commerce of the R. E. P. 58 sqq.; Warmington Ε. H. The Commerce between the Roman Empire and India. 1928. Ср. примеч. 19 к гл. V. Я не думаю, что открытие прямого пути в Индию произошло благодаря усилиям римского правительства. Оно было заслугой александрийских купцов. Римское правительство оказывало им поддержку, потому что это было выгодно для фиска. Я не вижу необходимости в том, чтобы связывать все действия, предпринятые римским правительством, с периодом правления Нерона, чьи наставники и министры Сенека и Бурр якобы настойчиво проводили определенную торговую политику. Возможно (по этому поводу у нас нет точных данных), что союз между химьяритами и римлянами был заключен еще при Августе и последний первым захватил Миос Гормос, что следующий шаг был предпринят Клавдием (взятие Аданы), следующий — Нероном (занятие Сиагры (?)), а дальнейшие шаги были сделаны Флавиями. Не следует преувеличивать значение правительственных мер, так как у нас нет ни малейших оснований приписывать какие-либо политико-экономические тенденции императорам I в. В условиях обширной империи торговля с Индией должна была развиваться вследствие естественного хода событий. Правительство империи, разумеется, поддерживало существующую и развивающуюся торговлю. В дальнейшем мы увидим, что во II в. по P. X. целая эскадра военных кораблей обеспечивала безопасность мореплавателей на Красном море (см. примеч. 19 к гл. V). Существовал ли этот флот постоянно со времен Птолемеев или же он был создан позднее, при Флавиях или их преемниках? Сообщение Плиния о том, что на кораблях, направляющихся в Индию, имелись лучники, говорит не в пользу тоге, что на Красном море присутствовал военный флот, однако оно и не исключает такой возможности. Для истории торговли Египта с востоком и югом в период ранней империи очень интересны многочисленные черепки, найденные в Копте и свидетельствующие о связях между Коптом, Береникой и Мием Гермом. Эти черепки находятся в собрании В. М. Флиндерса-Петри (W. М. Flinders-Petrie) в Лондоне, недавно они были опубликованы с прекрасным комментарием Дж. Г. Тайтом (Tait J. G. Greek Ostraka in the Bodleian Library at Oxford and various other collections. I. 1930. N220—304).

[19] О раннеримской торговле с Германией см.: Norden Ε. Die germanische Urgeschichte in Tacitus’ Germania. 1923. S. 428 ff. Археологические материалы, относящиеся к северо-востоку Германии, см.: Jungklaus Ε. Romische Funde in Pommem. 1924. S. 102 ff. Профессор Роденвальд обратил мое внимание на раннеримские древности, недавно обнаруженные археологами в местечке Любсов, расположенном в окрестностях Штеттина (округ Грейфенберг) (в настоящее время они находятся в Померанском музее древностей Штеттина). Благодаря любезному содействию доктора Кункеля в моем распоряжении имеется ряд фотографий находок из Любсова и некоторых других мест. Они свидетельствуют об оживленном обмене товарами между Северной Германией и Италией. См.: Kunkel W. Mannus. 1927. Bd V. S. 119 ff.; Kostrzewski J. Capuanisches Geschirr im Norden // Reall. d. Vorgeschichte. III. S. 280 ff. Taf. 132. Относительно Скандинавии ср.: Montelius О. Der Handel in der Vorzeit // Prahist. Ztschr. 1910. 2; Arne T. Det Stara Svitgod. 1917. Idem. Tenetid och romersk jarnalder i Ryssland med sarskild haensyn til de romerska denarfynden. Oldtiden 7. 1918. S. 207 ff.; о связях с Норвегией см.: Shetelig Η. Prehistoire de la Norvege. 1926. S. 136 ff.; Bregger A. W. Kulturgeschichte des norwegischen Altertums. 1926. S.232ff. Об «открытии» пути через Карнунт см.: Plin. XXXVII, 45: DC т. p. fere а Carnunto Pannoniae abesse litus id Germaniae, ex quo invehitur (sc. sucinum, т. е. янтарь), percognitum est; nuper vidit eques R. ad id comparandum missus ab luliano curante gladiatorium munus Neronis principis; quin et commercia ea et litora peragravit. О морском пути см.: Friis-Johansen К. Hoby-fundet. 1922. О пути по Днепру см.: Rostovtzeff М. Iranians and Greeks in South Russia. P. 234, app. 16; Arne T. Det Stara Svitgod. S. 16 ff. Ср. примеч. 17 к гл. V.

[20] О том, как выглядел зажиточный кампанский город, мы знаем по раскопкам Помпей. Здесь нет необходимости повторять то, что уже сделано в превосходном историко-экономическом очерке Помпей Т. Фрэнка: Frank Т. Economic Life of an Ancient City // Class. Phil. 1918. 13. P. 225 sqq.; в расширенном виде — в его же «Economic History of Rome» (P. 245 sqq.) и в «Α History of Rome» (P. 375 sqq.). Жаль только, что он не использует тот ценный материал, который дают настенные росписи помпейских домов. Настенные росписи лавок рисуют точную, реалистическую картину того, что там происходило (см., например: Delia Corte M. Fullones Volume in onore di Mons. G. A. Galante; ср. примеч. 17 к гл. II). Чрезвычайно интересны магазинные вывески, обнаруженные на улице Изобилия — одной из главных торговых и промышленных улиц Помпей (один пример приведен у нас на Табл. 15); часть этих фресок опубликована в «Not. d. scavi» с 1911 по 1916 г. Мы с нетерпением ждем публикации находок, сделанных в Помпеях под руководством В. Спиназолы (V. Spinazzola), а также чрезвычайно интересных фресок великолепного захоронения, обнаруженного близ Везувианских ворот, которые иллюстрируют деятельность помпейского эдила. Еще важнее для нас фрески, которыми расписаны большие богатые дома города. Некоторым владельцам нравилось расписывать стены своих домов не только мифологическими сценами, но и сценками из реальной жизни, причем вместо реальных работников, каких мы видим на фресках, украшающих лавки, изображали изящных амурчиков, что придавало этим сценам идиллический вид, характерный для вкусов этого времени (ср. «Буколики» Вергилия и так называемые пейзажные рельефы не героического, а идиллического типа). Я не сомневаюсь в том, что владельцы домов запечатлели в этом условном облике хозяйственную жизнь города и отчасти свою собственную. Самый знаменитый, хотя отнюдь не единственный, пример представляет собой знаменитый фриз черной комнаты дома Веттиев (см. Табл. 13 и 14). Главной темой этого фриза является производство и торговля вином. Без сомнения, Веттии владели одной или несколькими виллами описанного вида на территории Помпей. Жаль, что из-за пропажи фресок на левой стене серия изображений, из которых мы узнаем о сельских источниках доходов владельцев дома, оказывается неполной. Темой сохранившихся фресок является виноделие; я имею в виду фреску, на которой изображена лавка, где производится оптовая торговля вином, и на которой мы видим покупателя, пробующего на вкус определенный сорт вина. На средней стене видны другие изображения сходного содержания (сбор винограда, давильня, шествие вакхантов). Правая стена отдана картинам торговых и промышленных предприятий, которые были характерны для Помпей. На своих виллах помпейцы выращивали розы, из них делали гирлянды, которые затем продавали в лавках. Часть масла, которое производили на виллах, они использовали для производства благовоний и торговали ими в специальных лавках. Кроме того, в Помпеях было много ювелирных мастерских и множество сукновален. Все эти отрасли промышленности, позаимствованные, как правило, из Александрии, существовали не только в Помпеях, но были широко представлены во всей Кампании. По поводу фриза в доме Веттиев см.: Май A. Pompeii in Leben und Kunst2 . S. 351.Taf., 354—355. Abb. 186—187. О связях с Александрией свидетельствует не только большое количество ввозимых оттуда важных товаров, но и росписи на пилонах по бокам входной двери дома № 4, расположенного в Regio II, ins. 2 (Not. d. scavi. 1914. P. 180 sqq.). На них изображены божественные покровители дома и владельца этого участка — Минерва (покровительница ремесел) и персонификация египетской Александрии. Под головой Александрии изображена фигура Меркурия.

Второе важное явление, на которое указывают помпейские источники, это постепенно происходившая индустриализация этого города. Особенно отчетливо демонстрируют этот процесс раскопки на улице Изобилия. В более ранний период (вплоть до конца I в. до P. X.) Помпеи были главным образом городом землевладельцев и жилых домов. С установлением империи начинается процесс индустриализации, который достиг своего апогея как раз незадолго до гибели города. В начале I в. по P. X. улица Изобилия в основном была застроена жилыми домами. К моменту извержения вулкана большинство жилых домов оказались в руках промышленников и лавочников, а улица превратилась в торговый квартал. Самыми главными были текстильные предприятия по производству одежды. Не случайно, что единственное большое здание — Евмахия, где находилась биржа, — было построено для fullones и что это здание стоит на улице Изобилия. Наряду с производством шерстяных тканей (развитию которого способствовало соседство обширных пастбищ Самния и Апулии) важную роль играло изготовление благовоний (Кампания была богата цветами, в особенности розами) и — что неудивительно для приморского города — изготовление рыбного соуса (garum). О значении Помпей как портового города см.: Delia Corte M. Ausonia. 1921. 10. P. 83.

Процесс индустриализации Помпей лучше всего иллюстрируют дома (Regio I, ins. 7. № 3 sqq.), недавно раскопанные А. Майюри и описанные им в превосходном отчете (Not. d. scavi. 1927. Fasc. 1—3). Интересно отметить, что, несмотря на индустриализацию, остался нетронутым маленький жилой дом (№ 2—3), принадлежавший М. Фабию Амандиону, стиснутый со всех сторон большим домом богатого буржуа и многочисленными лавками. Однако такие случаи составляют исключение. Типичный образчик буржуазного дома на исходе торгового периода истории Помпей представляет собой дом П. Корнелия Тагета (или Тегета) № 10—12 — конгломерат двух старых домов (Maiuri A. Op. cit. Р. 32 sqq.). Этот дом известен как дом Бронзового эфеба (на самом деле это изображение Ганимеда) — прекрасной греческой статуи, которую использовали как подставку для факела. Дом украшен именно так, как этого можно ожидать от нувориша. См.: Amelung W. Bronzener Ephebe aus Pompeii // Jahrb. 42. 1927. S. 137 ff. Владельцем этого дома, как и многих других прекрасных домов, принадлежавших некогда помпейской аристократии, был, по-видимому, вольноотпущенник. Индустриализация Помпей представляет собой один из важнейших факторов экономической жизни этого города в I в. по P. X. Следовало бы рассмотреть искусство и ремесла Помпей под этим углом зрения. Тщательное исследование истории помпейских зданий наверняка выявило бы неожиданные данные по истории торговли и ремесел этого города. Таких же результатов правомерно было бы ожидать от исторического исследования многочисленных промышленных изделий, обнаруженных в городе. Большую пользу для подобного исследования несомненно принесло бы собрание рекламных фресок и подобных росписей. Однако изучать рекламные фрески нужно не отдельно от всего остального, а в связи с лавками, к которым они относятся, избирательными программами различных корпораций, центрами которых были обычно лавки, принадлежавшие членам этих объединений, в связи с граффити на стенах лавок и домов, из которых мы узнаем о владельцах домов и их интересах, фабричными марками и другими надписями на амфорах и различных промышленных изделиях, а также в связи с самими изделиями промышленности.

Процессом индустриализации несомненно были охвачены не только Помпеи и Кампания. Индустриализация была повсеместным явлением: достаточно вспомнить об Аквилее, о которой шла речь выше. С нею связана одна из важнейших проблем экономической истории Римской империи. Почему процесс индустриализации не развивался дальше? Почему сельское хозяйство продолжало преобладать над промышленностью? Экономическую историю Помпей мы можем проследить шаг за шагом: мы наблюдаем, как землевладельцы, не переставая оставаться землевладельцами, вкладывали в промышленность все больше средств и как капиталистическая промышленность начала выходить вперед в соревновании с мелкими ремесленниками. Почему же этот процесс остановился? В последующих главах я попытаюсь дать ответ на этот сложнейший вопрос. В период правления династии Юлиев—Клавдиев в Италии еще продолжалось поступательное развитие процесса индустриализации.

[21] См.: Col. III, 3, 1; Plin. n.h. XIV, 3. См. главы, посвященные Колумелле и Плинию в кн.: Heitland W. Agricola. P. 250 sqq., 281 sqq.; Carl G. Die Agrarlehre Columellas // Vierteljahresschr. f. Soz.- u. Wirtschaftsg. 1926. 19. S. 1 ff. Я не вижу причин предполагать, будто бы в области виноградарства именно ко временам Колумеллы наблюдался упадок, который был затем преодолен благодаря его влиянию, как считает Зеек (Seeck О. Gesch. d. Unterg. der antiken Welt. I. S. 371). О развитии виноградарства в Северной Италии см.: Mart. Ш, 56—57 (Равенна). Падение цен во времена Марциала, вероятно, объясняется войнами в придунайских провинциях. К сожалению, нам не известно ни время, ни место происхождения интересного рельефа, находящегося в настоящее время в музее города Ince-Blundell (см. мою работу в Röm. Mitt. 1911. 26. S. 281. Abb. 3). На рельефе изображен большой винный склад того же типа, что и погреба помпейских вилл: в правом углу под навесом за прилавком сидит управляющий; здесь находится его рабоче место, где он занимается делами (см.: Табл. 27, 2).

[22] На эту тему ср.: Heitland W. Agricola. P. 250 sqq. (Глава о Колумелле и passim); Carl G. Die Agrarlehre Columellas // Vierteljahresschr. f. Soz.- u. Wirtschaftsg. 1926. 19. S. 1 ff.

[23] О рабах на промышленных предприятиях см.: Sen. exc. controv. И, 7. Р. 358В; Plin. n.h. XXXVII, 203; о большом количестве рабов вообще см., например.: Liv. VI, 12, 5; Тас. апп. ХП, 65. По поводу поощрения рабов к обзаведению семьями с целью увеличения их численности см. известный совет Колумеллы (I, 8, 19) и Petr. сеnа Тr. 53 (о детях, родившихся в куманском поместье Тримальхиона). В этой системе не было ничего нового; ср. Арр. b. с. I, 7. Я не могу полностью согласиться с тем, что говорит о Помпеях Фрэнк. Он убежденно считает (Frank Т. An Economic History of Rome. P. 212), что в большинстве случаев в тех лавках города, которые не сообщались с жилыми помещениями дома и, значит, вероятно, сдавались хозяином внаем посторонним людям, работали свободные ремесленники. Я же, скорее, склонен предположить, что эти лавки сдавались внаем рабам — официально, разумеется, их хозяевам, — и рабы трудились в них на своего господина. Из факта существования объединений ремесленников мы не можем вывести заключения, были ли эти ремесленники рабами, свободнорожденными людьми или вольноотпущенниками. Пускай многие люди покупали в лавках вино и съестные продукты, однако это еще не доказывает, что они были свободными: у ремесленников-рабов, конечно же, должны были быть карманные деньги; как бы иначе они могли приобретать peculium? С другой стороны, если проститутки, которые по большей части были рабынями, могли выдвигать кандидатов на выборы (см.: Delia Corte Μ. Not. d. scavi. 1911. P. 455 sqq.; ср.: CIL. IV, 1507, 6), a vicoministri зачастую были рабами, то из этого следует, что не только свободнорожденные обладали известной свободой действий, но и другие тоже, и они даже имели некоторое политическое влияние. О том, как велика была численность рабов, которыми владели некоторые из наиболее значительных помпейских семейств, говорят надписи на недавно обнаруженном в окрестностях города месте погребения членов фамилии (familia) (т. е. рабов или вольноотпущенников) семейства Эпидиев (Delia Corte Μ. Not. d. scavi. 1916. P. 287 sqq.), существовавшем, очевидно, еще с самнитских времен.

Не приходится сомневаться, что сами Эпидии похоронены не там, а в богатых могилах, расположенных вдоль дорог, ведущих к Помпеям. Скромное кладбище, просуществовавшее более ста лет, было предназначено для «домочадцев». Кроме этого, материал по этой теме дают уже неоднократно упоминавшиеся здесь виллы. На вилле Агриппы Постума (Not. d. scavi. 1922. P. 459 sqq.) на одну из сторон заднего двора выходило восемнадцать помещений, предназначенных для содержания рабов. Следовательно, там было не менее восемнадцати рабов, но, скорее всего, их было гораздо больше. Вилла Агриппы не больше многих других раскопанных вилл. На сходной с ней вилле в окрестностях Стабий (№ УП у Делла Корте) имеется не менее девятнадцати кубикул для рабов и большой ergastulum (Not. d. scavi. P. 277. Fig. 4). Мы видим, что численность рабов, трудившихся на виноградниках Кампании, была в 79 г. по P. X. очень велика. Не подлежит сомнению, что и промышленность также развивалась на основе рабского труда.

[24] См. примеч. 13 к наст. гл.

[25] О крупных поместьях в Египте, принадлежавших императорским фаворитам, см. примеч. 13 к гл. II и примеч. 42 к гл. УП. Любовница Нерона Актэ владела обширными поместьями в Сардинии, где выращивали хлеб, а также имелось предприятие по производству кирпича и гончарных изделий; см.: Pais Е. Storia della Sardegna е della Corsica durante il dominio romano. 1923. I. P. 342 sqq.; cp. p. 338. К тому же типу аграриев принадлежал и Сенека, владевший многочисленными поместьями в различных частях Римской империи, в особенности в Египте (οὐσία Σενεχιανή часто упоминается в числе οὐσία других императорских фаворитов начиная с Мецената). Одно из крупных поместий Сенеки описывается у Колумеллы (III, 3, 3). Оно находилось близ Номента и славилось своими виноградниками и образцовым управлением. Блестящие результаты, достигнутые Сенекой в виноградарстве, напоминают нам рассказы Плиния о Реммии Палемоне (n. h. XIV, 49—50). О поместье Сенеки под Номентом ср.: Plin. n.h. XIV, 49—52; Sen. epist. 104, 110; nat quaest. III, 7, 1. Общее описание крупных поместий содержится в знаменитом 89-м послании Сенеки; ср.: 90, 39: licet agros agris adiciat vicinum vel pretio pellens vel iniuria [пусть он прибавляет поля к полям, изгоняя соседа деньгами или несправедливостью] (лат.) В epist. 41,7 Сенека дает краткое описание типичного состояния богача: familiam formosam habet et domum pulchram, multum sent, multum fenerat. [он имеет красивых рабов, прекрасный дом, делает большие посевы, много дает в долг под проценты] (лат.) В его представлении типичный богач — это, как правило, вольноотпущенник (epist. 27, 5). В диатрибах киников (ср.: Geffcken J. Kynika und Verwandtes. 1909. S. 42 ff.) упоминание об огромных владениях и нравственной испорченности философской системы Сенеки Старшего стало общим местом; controv. V, 5: arata quondam populis rura singulorum nunc ergastulorum sunt, latiusque vilici quam reges imperant. [вспаханная некогда народами земля является теперь собственностью отдельных работных домов, и управляющие виллами повелевают свободнее, чем цари] (лат.) Pers. IV, 26; Luc. I, 158—182. Очевидно, что на протяжении всего I в. крупные поместья определяют характер экономической жизни Римской империи. Однако нельзя также забывать, что сохранялись и средние поместья, особенно в Кампании. О росте крупного землевладения в провинциях за счет разорения мелкого ср., например: Dio Chrys. Or. 46, 7: [имеются у меня поместья и все это находится на вашей земле. Но никто и никогда из моих соседей, ни богатый, ни бедный — а многие из таких людей являются моими соседями, — не обвинил меня, что я, по праву или без права, отнимаю у него что-либо или сгоняю его с места] (греч.) Хорошую параллель к той системе, которая применялась в Римской империи этими ненасытными скупщиками земли, состоятельными и влиятельными жителями Италии и провинций, можно видеть на примере условий, существовавших до войны в Турции. Эту систему очень живо изобразил С. Л. Вулли (Woolley С. L. Dead Towns and Living Men. 1920. P. 222 sqq.). Согласно его описанию, в Сирии все больше распространялось крупное землевладение, при котором землю скупали посторонние люди, которые тут даже не показывались. В сирийской деревне рядом с крестьянскими хижинами, как правило, можно было видеть каменную усадьбу турецкого помещика, которому принадлежала половина деревенской территории и которому крестьяне «owe unpaid service for so many months of the year and for that period are little better than his serfs». [обязаны были столько-то месяцев в году бесплатно на него работать, превращаясь на это время, можно сказать, в настоящих рабов] (англ.) Метод, которым пользовались ненасытные скупщики земли, остался все тем же, каким был в незапамятные времена. Крестьянин был вынужден — не столько из-за непосильного налога, который в общем и целом более или менее соответствовал римской десятине (decuma), сколько из-за системы их взимания и происков крупных аграриев и государственных чиновников, действующих рука об руку, — постепенно залезать в долги и в конце концов отдавал в заклад свою землю. Наряду с налогами порабощению крестьянства способствовали наборы в армию, так что в результате они из вольных землевладельцев превращались в крепостных арендаторов. Многое ли в этом отношении изменилось в наше время, я не знаю.

[26] См.: Bang М. Die Steuem dreier romischer Provinzen; Friedlander L, Wissowa G. Sittengeschichte Roms. IV10 . S. 297 ff.; Rostovtzeff M. Frumentum // RE. VII. Sp. 150 ff.

[27] См.: Rostovtzeff Μ. Frumentum // RE. VII. Sp. 184 ff. Для трудностей со снабжением хлебом, которые возникали даже в аграрных городах, показателен пример волнений в Прусе, подробное описание которых содержится в 46-й речи Диона; ср.: ArnimH., von. Leben und Werke des Dio. S. 207 ff. Ср. примеч. 9 к гл. V и примеч. 20 к гл. VIII.

[28] См.: Hirschfeld О. Der Grundbesitz der romischen Kaiser. Kl. Schriften. S.516ff.

[29] В ряде документов времен Клавдия и Нерона (все они из Фаюма) содержатся ценные данные о быстром запустении фаюмских деревень. В P. Com. 24 (56 г. по P. X.) некий сборщик подушной подати и налога на содержание плотин сообщает о сорока четырех жителях деревни Филадельфия, что они являются ἄποροι и ἀνεύρετοι, т. е. «не владеют налогооблагаемым и обязывающим к участию в литургии имуществом и их местопребывание неизвестно»; наверняка они сбежали в какую-то египетскую деревню, спасаясь от тяжелого налогового бремени, или скрывались в болотах нильской Дельты. Та же самая ситуация засвидетельствована в папирусе, датируемом несколькими годами раньше (45 г. по P. X.); см.: P. Graux. 1 (Неппе Н. Bull, de l’lnst. Fr. d’Arch. Or. 1923. 21. P. 189 sqq.). В нем также идет речь о Филадельфии. Сборщик подушной подати жалуется окружному начальству, что несколько жителей (ἄπορα ὀνόματα, т. е. людей, не заплативших налоги), скрываются в деревнях другого округа. Получив жалобу, фаюмский начальник направляет письмо своему коллеге и просит его придать в помощь сборщику налогов полицейских, чтобы те помогли ему собрать налоги. И наконец, в P. Graux. 2 (54—59 гг. по P. X.) шесть сборщиков подушной подати обращаются с письмом к префекту, знаменитому Т. Клавдию Бальбиллу (Неппе Н. Op. cit. Р. 211 sqq.; Rostovtzeff Μ. JEA. 1926. 12. P. 28 sqq.; Stuart Jones Η. JRS. 1926. 16. P. 18; Cichorius C. Rh. Mus. 1927. 76. S. 102), по поводу шести деревень (среди которых снова встречается Филадельфия); в письме (Z. 7 ff.) говорится: «в былые времена в вышеуказанных деревнях жило множество людей, теперь же их осталось совсем немного, так как одни пустились в бега из-за недоимок (ἄποροι), другие умерли, не оставив после себя родни. По этой причине угрожает опасность, что нам по необходимости придется прекратить сбор налогов вследствие исчерпания». Это вполне согласуется с текстом Филона (de spec. leg. III, 153—263), в котором идет речь о каком-то известном и, вероятно, недавнем происшествии: какой-то сборщик налогов насильственными средствами добился уплаты налогов, подвергнув бичеванию, пыткам и даже казни наследников и родственников каких-то людей, сбежавших (ἔφυγον) из-за того, что по бедности (δια πενίαν или ἀπόρως ἔχοντες) не могли заплатить налоги. Следствием этих методов было то же самое, что засвидетельствовано в вышеприведенных папирусах. Филон говорит (Ор. cit. 162): [и каждый раз когда не оставалось никого из родственников, беда переходила и на соседей, а иногда на деревни и города, которые быстро опустевали, лишившись своих жителей, покинувших свой дом и рассеявшихся там, где они надеялись спрятаться] (греч.) Очевидно, главное зло заключалось не в безжалостном выбивании налогов, а в порочном методе привлекать к ответственности за вину одного человека целые группы людей (ср.: Wilcken U. Festschrift fur О. Hirschfeld. S. 125 ff.; Lumbroso G. Arch. f. Pap.-F. IV. S. 66 ff.; Rostovtzeff Μ. Studien zur Geschichte des romischen Kolonates. S. 206). Такое скопление материалов, касающихся слабо документированного периода, не может быть случайным. Несомненно, безжалостное выбивание налогов, в особенности тяжелой, недавно введенной подушной подати, было одним из причин обнищания крестьянства. Однако это — не единственная причина. Пока сохранялось плодородие почвы — а там, в особенности в этой окраинной области Фаюма, почва всегда была плодородна, если было налажено орошение, — крестьяне всегда имели возможность заработать достаточно денег, для того чтобы можно было выплатить налоги. Вероятнее всего, что во второй половине I в. по P. X. система орошения в Фаюме не поддерживалась должным образом. Зная, что в это время большая часть земли находилась в руках крупных землевладельцев, живших в Риме и Александрии (см. примеч. 43 к гл. VII), можно предположить, чтопричина такого небрежения заключалась в том, что интересы крестьянства были принесены в жертву интересам крупных землевладельцев. Впрочем, как бы там ни было, ясно одно, что условия, создавшиеся в Египте во второй половине I в. по P. X., были далеко не блестящими. Поэтому совершенно естественно, что тот или иной префект пытался найти выход из этого положения; среди них были вышеупомянутые префекты Бабилл и Вестин и, наконец, Т. Юлий Александр — близкий друг Филона (см. его эдикт в кн.: Dittenberger. Or. Gr. 669; ср.: Wilcken U. Ztschr. d. Sav.-St. 1921. 42. S. 124 ff.). Ни один из них не добился успеха. Только тогда когда Веспасиан провел в Египте большие реформы, это действительно принесло по крайней мере временное облегчение (ср. примеч. 45 к гл. VU).

[30] О важных изменениях, происходивших в сенаторском сословии, — исчезновении старинной патрицианской и плебейской знати времен республики и появлении новой из числа италийских и провинциальных семейств, — см.: Willems P. Le Senat de la republique romaine. 1885. I2 . P. 308 sqq.; Ribbeck O. Senatores Romani qui fuerint idibus Martiis anni u. c. 710. 1899; Fischer F. Senatus Romanus qui fuerit Augusti temporibus. 1908; Willems P., Willems J. Le Senat romain en l’an 65 apres J. Chr. // Mus. Beige. 4—6 (и без соавторов, Louvain, 1902); Stech В. Senatores Romani qui fuerint inde a Vespasiano usque ad Traiani exitum // Klio. 1912. Beih. 10; Lully G. De senatorum Romanorum patria. Roma, 1918; Groag E. Strena Buliciana. 1924. S. 254 ff. Здесь нет необходимости приводить ту статистику, которую дают перечисленные авторы, и в первую очередь В. Stech. О сословии всадников см.: Stein A. Der romische Ritterstand. 1927. Очень не хватает хорошего исследования о выдающихся семействах различных провинций Римской империи.

[31] См. литературу, указанную в примеч. 4 к гл. II.

[32] О рабах и вольноотпущенниках императорского двора см.: Friedlander L, WissowaG. Sittengeschichte Roms.I10 . S. 34 ff.; ср.: IV10 . S. 26 ff. (статья Μ. Банга); Bang Μ. Caesaris servus II Hermes. 1919. 54. S. 174 ff. О рабах и вольноотпущенниках в целом см.: BangM. Die Herkunft der romischen Sklaven // Röm. Mitt. 1910. 25; 1912. 27; StrackM. L. Die Freigelassenen in ihrer Bedeutung fur die Gesellschaft der Alten II Hist. Ztschr. 1914. 112. S. 1 ff.; Duff A. M. Freedmen in the Early Roman Empire. 1928; Barrow B. H. Slavery in the Roman Empire. 1928 (с хорошей библиографией об институте рабства в античном мире; в трех последних работах читатель найдет также перечень наиболее известных трудов о римском рабовладении; ср.: Friedlander L., Wissowa G. Op. cit. I10 . S. 234 ff.). Интересный новый пример императорского раба с большой familia засвидетельствован в надписи некоего Eleuther Tharsi Charitonis Aug. ser. dis(pensatoris) vic(arii)arc(arii) vicarius [Элеватер, заместитель тарсийца Харитона, раба Августа, заместителя казначея] (лат.) (Mingazzini P. Bull. Comm. Arch. com. di Roma. 1925. 53. P. 218. Fig. 2; ср.: Erman. Servus vicarius. S. 438). Об августалах как лицах, на которых были возложены расходы, связанные с культом императора, см.: Krasheninnikoff М. Die Augustalen und das sakrale Magisterium. St. Petersburg, 1895 (на русск. яз.); ср.: Taylor L. R. Augustales, seviri Augustales and seviri // Trans. Amer. Phil. Ass. 1914. 45. P. 231 sqq.; ср.: JRS. 1924. 14. P. 158 sqq. Ту роль, которую играли magistri и ministri различных культов в жизни городов и, в частности, компитальные коллегии — эти объединения и сегодня продолжают почти под теми же названиями занимать важное место в жизни Южной Италии, — хорошо демонстрируют часовни этих объединений. Особенно характерны часовни, недавно обнаруженные на улице Изобилия в Помпеях; см.: Delia Corte Μ. Not. d. scavi. 1911. P. 417 sqq. Четверо служителей (ministri) компитальной коллегии были рабами, подобно остальным служителям других компитальных коллегий города Помпеи; ср.: Boehm. RE. XII. Sp. 810.

[33] См.: Frank Т. Race Mixture in the Roman Empire // Amer. Hist. Rev. 1915—1916. 21. P. 689 sqq.; Macchioro V. La biologia sociale e la storia. Camerino, 1905; Idem. Politisch-anthropolog. Rev. 1907. 5. S. 557 ff.: Die anthropologischen Grundlagen des romischen Verfalls zur Kaiserzeit; Nilsson M. P. Hereditas. 1921. 2. P. 370 sqq.; Mary L. Gordon. The Nationality of Slaves under the early Roman Empire // JRS. 1924. 14. P. 93 sqq.; La Plana G. Foreign groups in Rome during the first two centuries of the Empire // Harvard Theological Review. Oct., 1927. Кроме научных данных о национальном составе римского и италийского пролетариата (включая сюда и рабов), а также преторианцев и прочих военных частей, расквартированных в Риме, которые представлены в исследованиях Фрэнка и Маккьоро, необходимо в первую очередь заняться вопросом о национальной принадлежности городской буржуазии, высших классов городского населения италийских городов. Насколько я сам могу судить об этой проблеме, мне представляется, что численность урожденных италиков, потомков старинных семей и ветеранов гражданских войн в их среде постепенно шла на убыль, причем это относится и к I в. по P. X. Их место все больше и больше занимали вольноотпущенники. Я полагаю, что этот процесс развивался по мере индустриализации городской жизни и ослабления сословия средних землевладельцев. В Кампании он протекал быстрее (например, в Помпеях), в Северной и Средней Италии, и особенно в аграрных областях, — медленнее. Следует обратить внимание на то, как велико было число вольноотпущенников и их потомков среди землевладельцев Велейи во времена Траяна и при его предшественниках; см.: Pachtere F. G. de. La table hypothecate de Veleia. 1920. P. 87, 95. Де Паштер также продемонстрировал, как недолговечны были землевладельческие семейства на территории Велейи.