Римские вопросы

Αίτια Ρωμαϊκά

Автор: 

Плутарх

Переводчик: 

Брагинская Н.В.

Источник текста: 

Издательство: Наука, Ленинград. 1990 г. Плутарх - Застольные беседы

1. Отчего у римлян новобрачную заставляют прикасаться к огню и воде?

[263] Может быть, потому, [e] что из этих стихий и начал один знаменует мужское начало, а другая - женское, и первый вносит с собой начало движения, а вторая - силу вещества и основы?
Или потому, что огонь очищает, а вода омывает, новобрачная же должна пребывать чистой и незапятнанной?[1]
Пли потому, что как огонь без влаги непитателен и сух, а влага без огня [f] неподвижна и бесплодна, так и мужское и женское начала друг без друга бессильны, соединение же того и другого в браке устанавливает совершенную общность их жизни?[2]
Или потому, что муж и жена не должны покидать друг друга, а должны жить вместе во всякой доле, даже если ничего у них больше пе будет, кроме огня и воды?

2. Отчего на свадьбах зажигают пять восковых факелов, [3]а не больше и не меньше?

Может быть, как пишет Варрон, потому, что у преторов таких факелов было три, у эдилов же было больше, а новобрачные зажигали свои факелы именно у эдилов?[4]
[264] Или потому, что из множества чисел, какими мы пользуемся, нечетные считаются и во всем остальном совершеннее и лучше, и для бракосочетания свойственнее всего? Ведь четное число можно разделить пополам, и половины его будут противовесить с равными силами, тогда как нечетное число никак разделить нельзя: всегда при делении остается какая-то часть, общая двум половинам.[5] А из нечетных чисел пятерица для свадьбы подходит больше всего: три есть первое нечетное число,[6] а два - первое четное, и из них как из мужского и женского начала складывается пятерица?[7]
[b] Или, скорее, потому, что свет есть знак рождения,[8] а женщина может за один раз родить не более пяти младенцев, и поэтому зажигают именно столько факелов?
Или же потому, что считается, что новобрачные нуждаются в покровительстве пяти богов: Юпитера Совершенного, Юноны Совершенной, Beнеры, Свады и в особенности Дианы, которую женщины призывают при разрешении в родах?[9]

3. Почему в один из многочисленных римских храмов Дианы, а именно в тот, что в Патрицийском переулке, никогда не входят мужчины?

[c] Может быть, по преданию о том, что собаки растерзали какого-то человека, пытавшегося совершить насилие над женщиной, которая в этом храме приносила жертвы Диане. И вот, должно быть, из богобоязни мужчины туда не входят.

4. Почему все святилища Дианы украшают положенным образом оленьими рогами и только то, которое на Авентине, - коровьими?[10]

Может быть, в память о древнем событии? Была, говорят, у сабинца Антрона Коратия дивная корова, красотой и ростом превосходившая всех остальных; и один предсказатель объявил ему, что тот, кто принесет эту корову в жертву Диане на Авентине, обретет этим для своего города грядущее величие и царство над всей Италией. Антрон отправился в Рим, [d] чтобы совершить это жертвоприношение; но раб его потихоньку сообщил о предсказании царю Сервию, а тот - жрецу Корнелию; и Корнелий велел Антрону перед жертвоприношением совершить омовение в Тибре - такой здесь был закон для всех приносящих жертвы. Тот пошел омыться; и тогда Сервий поспешно сам принес его корову в жертву богине, а рога ее пригвоздил к стене храма. Так повествуют и Юба и Варрон: только Варрон не называет имени Антрона, и у него обманывает сабинца не жрец Корнелий, а храмовый служитель.[11]

5. Почему, если возвращаются те, кого ложно считали умершими на чужбине, то их не пускают домой в дверь и они должны спускаться внутрь с крыши?[12]

[e] Варрон предлагает этому объяснение совершенно баснословное. Во время Сицилийской войны[13] была большая морская битва, после которой о многих распространилась ложная молва, будто они погибли. А они вернулись, но немного времени спустя все скончались. Только один из них, входя, обнаружил, что дверь перед ним захлопнулась сама собой и не открывалась, несмотря на все усилия. Здесь, перед дверью, он и заснул; [f] но во сне он имел видение, которое и указало ему спуститься в дом через крышу. Так он и сделал, и был после этого счастлив и долголетен. Отсюда и пошел этот обычай у потомков.
Но посмотрим, не напоминает ли это один обычай у эллинов? Человека, который был причащен погребальным обрядам и положен в гробницу как мертвый, эллины считали нечистым, не общались с ним, не подпускали его к жертвоприношениям. И, говорят, один человек по имени Аристин, сделавшись жертвой такого суеверия, послал в Дельфы спросить бога, [265] как же высвободиться ему из положения, в которое он поставлен обычаем? И пифия сказала:

То, что делает женщина, мучась на ложе родильном,
Сделай и ты, а потом богам соверши приношенья.

Тогда Аристин понял, что он должен дать женщинам омыть себя, как новорожденного, спеленать и приложить к груди и что так должны делать и все другие мнимоумершие. Впрочем, некоторые говорят, что обычай этот древний и что с мнимоумершими так поступали еще до Аристина.[14] Поэтому неудивительно, что и римляне не считают возможным допускать тех, кого уже однажды считали погребенными и причастными [b] смерти, в ту дверь, через которую люди выходят для жертвоприношений и входят после жертвоприпошений: они должны переходить снаружи во двор прямо под открытое небо, потому что все очищения положенным образом совершаются под открытым небом.

6. Почему женщины, здороваясь с родственниками, целуют их?

Может быть, как полагают большинство писателей, потому, что женщинам запрещено пить вино, и обычай поцелуя был установлен, чтобы они не могли скрыть нарушения запрета и родственники разоблачили бы их при встрече?[15]
[c] Или, может быть, по той причине, о которой рассказывает философ Аристотель? Действительно, как кажется, тот смелый поступок, о котором есть столько рассказов и который относят к стольким местам, был совершен в Италии троянками. Когда они причалили и мужчины сошли на берег, женщины подожгли корабли, чтобы положить конец морским скитаниям; но в страхе перед мужьями они после этого стали своих родственников и близких при встрече и целовать и обнимать. Те смягчились и примирились [d] с ними, а ласка эта так и осталась у них на последующие времена.[16]
Или, может быть, женщинам дано это право, чтобы к ним относились с почтением и уважением, видя, как много у них достойных родственников и близких?
Или же, так как родственникам не дозволено было вступать в брак,, любовь у них простиралась лишь до поцелуя, и он остался знаком общности рода? Ведь в старину нельзя было жениться на кровных родственниках, как и теперь - на тетках и сестрах; лишь позднее даже двоюродным родственникам позволено было вступать в брак, и вот по какому случаю. Один человек, бедный, но весьма достойный и уважаемый народом не менее, чем всякий другой гражданин, взял в жены, как утверждали, двоюродную сестру - наследницу и благодаря этому разбогател; на него [e] за это подали в суд, но народ, не разбирая дела, освободил его от обвинения и принял постановление, разрешавшее вступать в брак всем родственникам до второго колена, но не ближе.[17]

7. Почему запрещен обмен подарками между мужем и женой?

Может быть, так установлено по примеру Солона, который узаконил дары по завещанию, кроме тех, что вынуждены необходимостью или выпрошены женою: оп считал, что первые добыты насилием, а другие - [f] обманом.[18] Не потому ли и римляне относились подозрительно к подаркам жен мужьям и мужей женам?
Или же, считая подарки ненадежным знаком привязанности (ведь дарителями могут быть и чужие, и нелюбящие), они устранили из супружества возможность угодничать, чтобы муж и жена любили друг друга бескорыстно, свободно и, кроме самой любви, ничем не побуждаемые? Или, зная, что женщины, испорченные подарками, охотно принимают чужих мужчин, они считают достойнейшим, чтобы жены любили своих мужей без подарков?
А может быть, дело в том, что у мужа и жены все должно быть общим? Ведь кто принимает подарок, тот показывает этим, что все остальное, [266] недареное - не его, так что, даря друг другу малое, супруги отнимали бы друг у друга целое?[19]

8. Почему запрещается принимать подарки от зятя и тестя?

От зятя, наверное, потому, что может показаться, будто дар вернется к жене через отца; а у тестя, наверное, потому, что несправедливо брать, когда сам не даешь?[20]

9. Почему, когда мужья возвращаются из деревни или из путешествия, они посылают предупредить жен о своем прибытии?[21]

[b] Может быть, это показывает, что муж не подозревает жену ни в каком легкомыслии, тогда как внезапное и неожиданное появление было бы похоже на попытку застичь ее врасплох?
Или мужья спешат обрадовать доброй вестью о себе жен, которые тоскуют о них и ждут?
Пли, скорее, они сами жаждут узнать, живы ли дома их жены и тоскуют ли они о мужьях?
Или, может быть, так как у жен в отсутствие мужей бывает много дел и забот по дому, много хлопот и беготни, оттого их и предупреждают, чтобы они, оставив все это, приняли возвращающегося мужа ласково и без суматохи?

10. Почему богам поклоняются с покрытой головой, а встречая почтенных людей, обнажают голову?

[c] По-видимому, второй из вопросов усложняет ответ на первый, но вот есть рассказ, будто Эней однажды, совершая жертвоприношение, увидел идущего мимо Диомеда и накрылся плащом, чтобы завершить обряд. Если это правда, то есть и смысл, и последовательность в том, что в присутствии врага покрывают голову, а встречая друзей и людей достойных, обнажают. Вышло это случайно и никак не связано с требованиями благочестия, но после Энея стало сохраняться как обычай.[22]
А может быть, рассуждать следует иначе? Прежде всего нужно найти причину тому, что богам поклоняются с покрытой головой, а остальное уже будет из этого следовать. В самом деле, если перед людьми могущественными обнажают голову,[23] то не для того, чтобы выказать им уважение, [d] но чтобы отвести зависть богов; ипаче могло бы показаться, что эти люди требуют себе божеских почестей, принимают их ц даже радуются такому почитанию, какое подобает лишь богам. Богов же почитают, покрывая голову или в знак благочестивого смирения, или, скорее, оберегая свой дух во время молитвы от дурных и зловещих слов; поэтому и натягивают плащ до самых ушей. Как это важно, видно из того, что при обращении к оракулу, как известно, бьют в медь, чтобы заглушить звуки извне.[24] [e] Или же, как говорит Кастор,[25] сравнивая верования римлян и учение пифагорейцев, внутренний наш демон нуждается в богах внешних и молит, и молится им, и покрытая голова есть знак именно того, что душа скрыта и спрятана в теле?

11. Почему Сатурну приносят жертвы с непокрытой головой?

Может быть, потому, что обычай покрывать голову восходит к Энею, а почитание Сатурна гораздо древнее?[26]
Или же голову покрывают перед небесными богами, а Сатурна считают богом земли и преисподней?[27]
Или оттого, что истины не спрятать и не скрыть, а отцом истины римляне называют Сатурна?

12. Почему Сатурна считают отцом истины?

Может быть, потому, что некоторые философы считают, что Сатурн есть [f] время (Κρόνος - Χρόνος),[28] а время обнаруживает истину?[29]
Или же потому, что в мифах говорится, будто в век Сатурна справедливость уважали, когда никогда после, стало быть, и правды тогда было больше?[30]

13. Почему Славе приносят жертвы с непокрытой головой?

Вероятно, так как слава (δόςα) блещет у всех на виду, то перед достойными [267] и почтенными мужами принято обнажать голову; по той же причине и божеству, которое носит это имя, принято поклоняться подобным образом.

14. Почему на похоронах родителей сыновья покрывают голову, а дочери идут с непокрытой головой и распущенными волосами?

Может быть, потому, что сыновья должны почитать отца как бога,[31] а дочери - оплакивать как покойника, и таким образом закон каждому полу предписывает дополняющие друг друга проявления скорби?
Или потому, что в горе людям свойственно вести себя необычно, обычно же как раз женщины появляются на людях с покрытой, а мужчины - с непокрытой головой? Ведь и у эллинов, когда приключится [b] несчастье, женщины остригают волосы, а мужчины отпускают,[32] потому что обычно первые носят длинные волосы, а вторые - короткие.
Или, может быть, первая указанная причина относится только к сыновьям? Ведь, по словам Варрона, они и над могилами оборачиваются на все стороны,[33] и гробницы отцов чтут, как храмы богов, и над погребальными пепелищами, подняв первую кость, объявляют, что покойник сделался богом. А женщинам в таком случае, может быть, и вовсе не было позволено покрывать голову? Ведь рассказывают, что первым в Риме дал развод своей жене Спурий Карвилий за бездетность,[34] вторым - Сульпиций Галл за [с] то, что увидел ее с плащом, накинутым на голову,[35] третьим - Публий Семпроний за то, что она смотрела на погребальные игры.[36]

15. Почему Термину, которого считают богом и в честь которого справляют Терминалии, не приносят в жертву никаких животных?[37]

Может быть, потому, что Ромул не положил римской земле никаких границ, желая, чтобы римляне всегда могли двигаться вперед, захватывать новые земли и считать своим все, до чего можно достать копьем, по слову. спартанца?[38] А Нума Помпилий, справедливый человек, гражданин и философ, положивший границы между своими и соседними владениями и посвятивший их Термину как хранителю и блюстителю мира и дружелюбия, рассудил, что такой бог не должен быть запятнан кровью и осквернен убийством.[39] [d]

16. Почему, хотя рабыням запрещен вход в храм Матуты, женщины вводят туда только одну рабыню, бьют ее и хлещут по щекам?

Может быть, эти побои - знак того, что другим рабыням не позволяется входить в храм, а сам запрет происходит из мифа? Ведь рассказывают, что Ино, ревнуя мужа к рабыне, убила в безумии своего сына; а рабыня та была, по словам эллинов, из Этолии, и звали ее Антифера. Потому и у нас в Херонее перед святилищем Левкофеи храмовый служитель с бичом в руке возглашает: "Нет сюда входа ни рабу, ни рабыне, ни этоллйцу, ни этолийке!"[40]

17. Почему у этой богини просят милостей не для своих детей, а для племянников?

[e] Потому ли, что Ино любила сестру и вскормила ее ребенка, а в собственных детях была несчастлива?[41]
Или, независимо от этого, такой обычай хорош и нравствен, потому что укрепляет взаимную привязанность между родственниками?

18. Почему многие богачи приносят в жертву Геркулесу десятую часть своего состояния?

[f] Не потому ли, что Геркулес сам принес в Риме в жертву десятую часть Герионова стада? Или потому, что Геркулес освободил римлян от десятинной дани этрускам?
А может быть, тут нет достоверной истории, а просто Геркулес был чревоугодником и любил хорошо поесть, вот и почитают его расточительно щедро?[42] Не больше ли, однако, походит на правду, что богачи хотели умерить избыток своего богачества, ненавистного для сограждан, как умеряют избыток дородства в человеческом теле,[43] и рассудили, что достойнее всего они таким умерением избытка почтут и порадуют именно Геркулеса, ведь Геркулес был неприхотлив, ни в чем не нуждался и вел жизнь скромную, без излишеств.

19. Почему год начинается с января?

[268] В самом деле, в старину первым месяцем считали март. Этому есть много доказательств, по самое убедительное то, что пятый месяц после марта называется квинтилий, Шестой - секстилий и так далее, по порядку до последнего, декабря, десятого после марта. Это позволило некоторым думать и даже утверждать, будто и весь год у римлян некогда состоял но из двенадцати, а из десяти месяцев,[44] так что в некоторых месяцах было больше [b] тридцати дней. А другие считают, что декабрь был десятым месяцем после марта, январь - одиннадцатым и февраль - двенадцатым: потому-то в феврале под конец года совершают очистительные обряды и приносят жертвы умершим.[45] Потом порядок изменился, и январь стал первым, так как в новолунье этого месяца, которое называют январскими Календами, после изгнания царей вступили в свою должность первые консулы.[46]
Правдоподобнее, однако, то мнение, что Ромул, муж воинственный и отважный, считая себя сыном Марса, сделал первым месяцем март как одноименный с родителем. Нума же был миролюбив и стремился, чтобы [с] граждане радели не о войне, а о земледелии, поэтому он передал первенство январю и большим почитанием окружил Януса за то, что тот скорее был склонен к государственным делам и земледелию, нежели к войне.[47] Стоит, однако, подумать и о том, не выбрал ли Нума начало года, сообразуясь с нашими представлениями о природе. Конечно, в природе все вообще движется по кругу, без начала и без конца, а люди по собственному установлению принимают за начало одни одно, другие другое; но лучше [d] всего считать за начало время после зимнего солнцеворота, когда Солнце перестает удаляться и поворачивает свой бег к Земле. Таким образом, некоторая точка отсчета оказывается для людей естественна: светлое время с этих пор прибавляется, а темное сокращается, и приближается к нам вождь и господин всего текучего мироздания.

20. Почему женщины, стараясь украсить молельню для праздника Доброй Богини всевозможными ветвями и цветами, отвергают ветви мирта?

Может быть, потому, что есть рассказ, как жена гадателя Фавна [b] потихоньку пристрастилась к вину, но не сумела скрыть этого, и муж наказал ее миртовыми розгами. Поэтому на ее праздник не приносят мирта, зато совершают возлияние вином, называя его молоком.[48]
А может быть, дело в том, что совершающие эти священнодействия должны быть чисты прежде всего от любодеяния? Ведь женщины, поклоняясь Доброй Богине, не только выгоняют из дому мужей, но даже выбрасывают все мужское. Потому и мирта они чураются, что он посвящен Венере, - ибо та Венера, что зовется ныне Муркийской, в старину, как кажется, называлась Миртийской.[49]

21. Почему латиняне почитают дятла и отнюдь не употребляют его в пищу?

Не потому ли, что жена Пика, говорят, обратила его каким-то зельем [f] в дятла (Picus), и, ставши птицей, он дает вопрошающим прорицания и предсказания?[50]
Или же это все невероятные чудеса, а больше доверия заслуживает рассказ о том, что не только волчица кормила молоком оставленных матерью Ромула и Рема, а еще и дятел часто подлетал и приносил им пищу?[51]
Как утверждает Нигидий,[52] в лесистых предгорьях еще и теперь, где живет дятел, там обыкновенно можно встретить и волка.
Или, может быть, как прочие птицы посвящены различным богам, так [269] и дятел - Марсу? Ведь это птица гордая и бесстрашная, а клюв у нее настолько крепок, что дятел губит даже дуб, когда продалбливает его до сердцевины.[53]

22. Почему Януса считают двуликим и так изображают его художники и ваятели?

Потому ли, что говорят, будто Янус был родом эллин из Перебии, а переселившись в Италию и живя там с местными варварами, перенял их язык и обычаи?
Или, скорее, потому, что он убедил италийцев, питавшихся дикими растениями и не знавших законов, изменить образ жизни, заняться земледелием и ввести у себя государственное устройство?[54]

23. Почему возле храма Либитины, которую считают Венерой, торгуют предметами погребальных обрядов?

[b] Может быть, и это - одно из мудрых установлений царя Нумы, который хотел, чтобы народ не питал отвращения к этим предметам и не сторонился их как скверны?
Или, может быть, это напоминание о том, что все произведенное на свет бренно, коль скоро одна и та же богиня блюдет и рождение и смерть? Так и в Дельфах есть изображение Афродиты Надгробной, перед которым совершают возлияния, вызывая усопших.[55]

24. Почему дни месяца, от которых ведется счет, делят его на неравные части?

[с] Может быть, верно сообщение Юбы и его последователей, что в Календы магистраты призывали народ,[56] на пятый день после этого наступали Ноны, а Иды считались священными?
Или же правильнее думать, что время разделили в соответствии с фазами Луны, когда заметили, что трижды в месяц она меняет свой облик и величину? Сначала Луна невидима, потому что путь ее совпадает с солнечным, потом она выскальзывает из солнечных лучей и появляется сперва в западной части неба, и наконец полная луна сияет всем диском, стоя [d] напротив Солнца. Время, когда она не видна и прячется, называется Календами, потому что обо всем, что происходит тайной сокровенно, римляне говорят clam, а "скрываться" на их языке будет celari.[57] Первое же появление Луны по праву называется Нонами, ибо это новолуние, а слово "новый" римляне произносят так же. как мы (νεός - novus).[58] Название же Иды происходит, должно быть, от прекрасного вида (ει̃δος) Луны, сияющей неущербным диском, или же от одного из имен Юпитера.[59]
Не следует, однако, гнаться за точностью в исчислении дней или ставить в вину мелкие ошибки при подсчетах. Даже в наше время, когда наука звездочетов так усложнилась, неравномерность движения Луны превосходит умения и знания математиков и не поддается вычислению.

25. Почему на другой день после Календ, Нон и Ид не следует отправляться в путь и даже выходить из города?

[e] Может быть, потому, что именно после квинтильских (или, как теперь говорят, июльских) Ид военные трибуны вывели войско к реке Аллии, были разбиты галлами и сдали город; так думает большинство, соглашаясь с Ливнем.[60] А коль скоро день после Ид стал считаться дурным, суеверный страх, как это водится, распространил то же на день после Нон и Календ.
Или же здесь слишком много нелепостей? Во-первых, говорят, что [f] роковое сражение на реке Аллии произошло в другой день; кроме того, немало есть дней, которые считают злосчастными, но соблюдают их не во всех месяцах, а только в том, в котором произошло то или иное событие,[61] да и трудно поверить, что суеверие сообщило дням после Календ и Нон свойство дня после Ид.
Лучше посмотрим, не обстоит ли здесь дело так же, как и с месяцами: первый посвящен небесным богам, а второй - подземным, и в течение второго совершают жертвоприношения покойникам и очистительные обряды,[62] то же самое можно сказать и о днях: первые дни - самые важные [270] (их, как уже говорилось, три), это дни праздничные и священные, а следующие по порядку связываются с демонами и душами умерших, ц поэтому их считают запретными и неблагоприятными для всякого дела. Так же и эллины в новолуние почитают богов, а на другой день воздают должное героям и демонам; так и на пиру второе возлияние, совершают они героям и героиням.[63]
Вообще говоря, время есть род числа; божественно начало чисел: это - единица; двойка, следующая за ней, ей противоположна, это - первое четное число, четное же число несовершенно, недостаточно и неопределенно, [b] тогда как нечетное - совершенно, полно и определенно.[64] Поэтому и Ноны следуют на пятый день после Календ, а Иды на девятый день после Нон:[65] таким образом, нечетными числами пачинаются части месяца, а дни после них - четные, не несущие в себе ни порядка, пи силы, поэтому-то в эти дни не берутся за важные дела и не пускаются в путь.
А может быть, есть доля правды в притче Фемистокла? Поспорили как-то два дня, и праздничному дню сказал послепраздничный: "Много у тебя забот и хлопот, а я могу беспечно и спокойно наслаждаться тем, что было приготовлено к празднику". Ответил ему праздничный день: [с] "Правда твоя, но не будь меня, и тебя бы не было". Фемистокл рассказал эту притчу в свое время афинским стратегам, давая понять, что им негде было бы править, если бы он не спас отечество.[66] И вот, поскольку дальнюю дорогу и важное предприятие нужно обдумать заранее и тщательно к ним приготовиться, а римляне в старину во время священных празднеств не помышляли ни о каких делах и заботах, кроме предстоящих обрядов (и теперь еще понтифики, приступая к жертвоприношению, объявляют такой порядок),[67] то было им действительно неразумно пускаться в путь или приниматься за какое-нибудь дело сразу после праздника, когда ничего еще не готово. День этот проводили они дома, обдумывая и подготавливая [d] то, что потребуется.
Или это подобно существующему еще поныне обычаю: почтив бога и помолившись, оставаться еще ненадолго в храме?[68] Точно так и от дней священных к будничным переходят не вдруг, но оставляя какой-то промежуток, перерыв между тем и другим, так как повседневные дела часто бывают тягостны и нежеланны.

26. Почему во время траура женщины носят белые одежды и белую пелену на голове?[69]

Может быть, они это делают подобно магам, которые, говорят, этим противопоставляют себя мраку и Аиду и уподобляют сиянию и блеску?[70]
[e] А может быть, как покойника одевают в белое,[71] так должны одеваться и родичи? А тело так обряжают потому, что не могут обрядить душу, но хотят, чтобы душа отошла чистой и сияющей, отрешась наконец от тяжких и пестрых своих борений.
Или же к печали более подходят незатейливость и простота, а расцвеченные одежды изобличают стремление к пышности или суетность. С равным [f] правом можно сказать и о черном пли пурпурном: "Обманчивы одежды, и обманчива их окраска",[72] ведь даже то, что черно от природы, а не от рук человеческих, окрасилось при смешении с темным веществом. Таким образом, только белый цвет безупречен, ни с чем не смешан, не осквернен краской и не достижим искусственно,[73] поэтому именно такой цвет уместен на похоронах: ведь умерший становится чем-то простым, несмешанным и чистым, и расстается со своим телом, словно с красящим зельем. Как сообщает Сократ,[74] и в Аргосе в дни траура носят белую, выстиранную в воде одежду.

27. Почему священными и неприкосновенными считают стены города, но не ворота?

[271] Вероятно, можно согласиться с объяснением Варрона: стены потому должны считаться священными, чтобы за них мужественно сражались и погибали. Так и Ромул убил своего брата едва ли не за то, что тот намеревался перепрыгнуть заповедное и священное место и нарушить его святость и неприкосновенность. Ворота же нельзя освятить, так как через них провозят все, что нужно, в том числе и мертвецов. Вот отчего при основании нового города намеченное место обводят бороздой, впрягая в плуг быка и корову: при этом плуг проводят по черте стен, а через место, [b] предназначенное для ворот, его переносят с поднятым сошником, ибо черта, пропаханная плугом, должна стать священной и непреступаемой.[75]

28. Почему детям запрещают клясться именем Геркулеса под кровом и заставляют их выходить под открытое небо?[76]

Может быть, как уверяют некоторые, дело в том, что Геркулесу по душе не домашний уют, а жизнь под открытым небом и на вольном воздухе?
Или, может быть, оттого, что среди богов он не изначальный бог, а пришелец и гость? Ведь именем Вакха тоже не клянутся под кровом,[77] потому что это тоже гость среди богов, если точно, что Дионис и Вакх - одно существо.
Или же это говорится детям только в шутку, а на деле, как полагает [с] Фаворин, придумано было лишь как средство удержать их от легкомысленных и опрометчивых клятв? В самом деле, такое условие заставляет их помедлить и дает возможность одуматься. Можно согласиться с Фаворином и в том, что этот обычай относится не ко всем богам, а только Геркулесу, ибо таковы рассказы об этом божестве: говорят, что Геркулес был настолько сдержан в клятвах, что за свою жизнь поклялся один только раз<- перед Филеем, сыном Авгия.[78] Оттого и пифия попрекнула спартанцев такой клятвой, сказав, что достойнее и лучше держать свое слово без клятв.[79]
29. Отчего невеста не сама переступает порог дома мужа, а ее переносят сопровождающие?
[d] Не оттого ли, что первые жены римлян были похищены и не сами вошли, а были внесены в дом?
Или невесты хотят показать, что насильно, а не по своей воле они входят туда, где должны утратить девственность?
Или же это знак, что как против воли они вошли в дом, так и покинуть его могут, только если их к этому вынудят? Так и у нас, в Беотии, сжигают перед дверьми ось повозки, показывая этим, что невеста должна остаться в доме, так как ей не на чем ехать назад.[80]

30. Почему, провожая невесту, ей велят говорить при входе в дом: "Где ты - Гай, там я - Гайя"?[81]

[e] Не потому ли, что после этих слов супруги владеют и распоряжаются всем сообща, и смысл этих слов такой: "Где ты - господин и хозяин, там я - госпожа и хозяйка"? А имена Гай и Гайя используют как самые ходовые, ведь и законники называют тяжущихся Гаем Сеем и Луцпем Титием,[82] а философы в своих рассуждениях выводят Диона и Феона.[83]
Или же тут вспоминают Гайю Цецилию, женщину прекрасную и добродетельную, которая была женой одного из сыновей Тарквиния? В Священном храме стоит ее медная статуя и с давних пор положены сандалии и веретено: одно - знак ее домовитости, а другое - ее трудолюбия.[84]

31. Отчего на свадьбах поют известный припев "Таласий"?

[f] Может быть, от греческого слова ταλασία, означающего "пряжа шерсти", ибо слово τάλαρον римляне произносят τάλασον.[85] Ведь когда невесту вводят в дом, ей под ноги стелят овчину,[86] сама она вносит прялку и веретено, а дверь мужнина дома украшает венками из шерсти.
Или истинную причину указывают историки?[87] Жил некогда молодой человек, славный как в воинских делах, так и во всем остальном, чье [272] имя было Таласий, и когда римляне похитили сабинянок, пришедших посмотреть на игры, то плебеи и клиенты этого юноши похитили для него необычайно красивую девушку. Ведя ее к жениху, они опасались, как бы по дороге ее у них не отняли, и кричали поэтому, что несут жену Таласию, а к ним присоединялись и встречные из расположения к Таласию, подбадривая их криками и желая удачи. Этот брак оказался счастливым, и [b] тогда на свадьбах стали припевать: "Таласий! Таласий!" Так же как эллины - "Гименей!"

32. Почему изображения людей, которые в майское полнолуние сбрасывают в реку с деревянного моста, называют "аргивянами"?

Не потому ли, что в древности варвары, населявшие эти места, расправлялись так с пленными эллинами, а Геркулес, перед которым они преклонялись, внушил им не убивать пришельцев, но для удовлетворения суеверий сбрасывать с моста изображения? В самом деле, аргивянами италийцы называли в старину всех эллинов.[88] Или этот обычай следует в действительности [c] приписать Евандру и его спутникам, бежавшим из Эллады и обосновавшимся в Италии; ведь аркадцы враждовали со своими соседями аргивянами и, даже переселившись в Италию, сохранили к ним враждебность и злопамятство.[89]

33. Почему в прежние времена римляне никогда не пировали в гостях без своих сыновей, хотя бы те были еще детьми?

Не это ли предписывал и Ликург, при котором детей приводили на общие обеды, чтобы они приучались наслаждаться пищей не бесчинно и по-скотски, а скромно и под надзором старших? Не меньше пользы от этого было и отцам, которые в присутствии сыновей вели себя скромнее и пристойнее.
Недаром у Платона сказано: "Где бесстыдны старцы, там еще бесстыднее юноши".[90]

34. Отчего все римляне приносят возлияния и жертвы усопшим в феврале месяце, а Децим Брут, по словам Цицерона, [91]делал это в декабре?

[d] Речь идет о том Бруте, который ходил войной в Лузитанию и первый там перешел со своим войском через реку Лету.[92]
Может быть, подобно тому как обычно люди приносят такие жертвы на закате дня и на исходе месяца, вполне разумно для почитания усопших выбирать и конец года, его последний месяц; а декабрь и есть последний месяц года.
Или дело в том, что почитание воздается подземным богам, а срок почитать подземных богов наступает тогда, когда собраны уже все земные [e] плоды? Илп же вспомнить о подземных своевременнее всего тогда, когда начинают вспашку под сев?[93]
Или же этот месяц посвящен у римлян Сатурну, а Сатурна причисляют не к небесным богам, а к подземным?[94] Или оттого, что самый большой праздник у римлян - Сатурналии, пора самых веселых пиров и развлечений,[95] и решено было начатки пх уделять умершим?[96]
Или же вообще неверно, что один только Брут приносил жертвы в декабре, потому что и в честь Ларенции совершают жертвоприношения и надгробные возлияния в декабре?[97]

35. Отчего же оказывают такие почести Ларенции, которая была блудницей?

В самом деле, говорят, что это не та Акка Ларенция, кормилица Ромула, [f] которую почитают в апреле месяце: это - блудница Ларенция по прозвищу Фабула,[98] и известна она вот по какой причине. Был один прислужник в храме Геркулеса, у него, как водится, много было свободного времени, и он целые дни проводил, играя в кости и бабки. Однажды случилось, что никого из его обычных товарищей по игре и подобным забавам не оказалось поблизости, и он со скуки предложил самому божеству сыграть с ним в кости па таком условии: если оп выиграет, то бог ему окажет какую-нибудь добрую услугу, если же он проиграет, то устроит для бога [273] пир и приведет ему хорошенькую девчонку для развлечения. После этого он бросил кости один раз за себя, другой раз за бога и проиграл. Верный обещанию, он приготовил для бога отличный ужин и пригласил Ларенцию, которая открыто занималась своим ремеслом; ее он уложил в храме, а сам запер двери и ушел. И рассказывают, что ночью к ней явился [b] Геркулес в своей сверхчеловеческой силе[99] и велел на рассвете отправиться на площадь, подойти к первому встречному мужчине и стать его любовницей. А когда Ларенция встала и пошла, то ей встретился некий Таруций,[100] человек богатый, холостой и уже преклонных лет. Он ее взял к себе, и пока он был жив, она была хозяйкой в его доме, а когда он умер, стала его наследницей; а когда потом и сама она умерла, то оставила все имение государству и за это получила такие почести.

36. Почему одни из ворот Рима называются "Окно", а соседнее здание именуется "Спальней Фортуны"?

Может быть, потому, что, по преданию, Сервий, счастливейший из царей, будто бы сочетался с Фортуной, входившей к нему через окно?[101]
[с] Или это вымысел, а на самом деле название места происходит вот откуда: когда умер царь Тарквиний Древний, то жена его, Танаквиль, умная женщина и достойная царица, из окна обратилась к народу и убедила граждан избрать царем Сервия.[102]

37. Отчего из всех приношений богам только отбитые у врага доспехи не пользуются ни почитанием, ни уходом, и их оставляют погибать от времени?[103]

Может быть, для того чтобы люди видели, как погибает с давней добычею их слава, и стремились приносить все новые и новые памятники [d] своей доблести?
Или дело в том, что, подновляя и освежая эти самим временем стираемые следы былых раздоров с недругами, люди тем самым поддерживают ненависть и вражду? Ведь и эллины осуждают тех, кто первым стал ставить трофеи из камня и бронзы.[104]

38. Почему Квинт Метелл, которого считают человеком разумным и сведущим в государственных делах, став великим понтификом, запретил гадания по птицам после месяца секстилия, называемого теперь августом?[105]

Вероятно, так же как мы гадаем по полету птиц в начале дня и в полдень, при молодой и прибывающей луне, а на склоне дня и на исходе месяца избегаем это делать, считая время неподходящим, точно так же после восьмого [e] месяца наступает как бы вечер года, склоняющегося к закату и уже уходящего?[106]
А может быть, надо гадать по здоровым и сильным птицам, какими они бывают весной; к осени же одни из них уже ослабевают и начинают болеть, другие еще молоды и не окрепли, а третьи и вовсе исчезают к этому времени из-за холодов, улетая в другие края.[107]

39. Отчего те, кто не состоял на военной службе, но находился в лагере, не имели права убивать или ранить неприятеля?

[f] Об этом свидетельствует Катон Старший в одном письме к сыну,[108] где приказывает ему по истечении срока службы оставить войско или же, в противном случае, испросить у полководца право ранить и убивать неприятеля.
Может быть, только необходимость дает право человеку убивать человека, а кто делает это без устава и приказания, тот просто убийца? Потому и Кир похвалил Хрисанта, который готов был убить врага и уже выбил у него меч, но услыхав, что затрубили отбой, отпустил его невредимым, словно что-то его остановило.[109]
[274] Или дело в том, что человек, вступивший в бой и сражающийся, в случае трусости уже не должен быть свободен от взысканий и наказаний? Ведь не столько приносит пользы человек, сразивший или ранивший кого-нибудь, сколько вреда - покидающий строй и бегущий. А человек, отслуживший военную службу, воинским законам уже не подчинен, и только тот, кто испросит дозволения вернуться к воинскому делу, вновь предаст себя уставу и полководцу.

40. Почему жрецу Юпитера нельзя умащиваться под открытым небом?

Может быть, потому же, почему считается нечестивым и непристойным, чтобы сыновья являлись обнаженными перед отцом и зять перед тестем, в прежние времени они ведь и не мылись вместе?[110] Юпитер же отец [b] для всех и все, происходящее под открытым небом, считается совершаемым как бы у него на глазах.[111]
Или же как запретна нагота в храме или святилище, так должно ее избегать и под открытым небом в пространстве, которое полно богов и демонов? Немало ведь есть необходимых дел, которые стены дома скрывают и прячут от взора божества.
Или некоторые предписания в жреческом уставе обращены только к жрецу, а некоторые через его посредство ко всем гражданам? Так и у нас носить венок и длинные волосы, не иметь при себе оружия и не вступать в пределы фокийцев[112] - все это обязанности только архонта; а не [c] притрагиваться к плодам до осеннего равноденствия и не срезать лозу до весеннего - обязанности, которые на примере архонта вменяются всем, а именно: всему должно быть свое время. Таким же как будто бы образом и у римлян только жрецу не положено ездить верхом, покидать город больше, чем на три ночи,[113] и снимать тот войлочный колпак, из-за которого его зовут "фламен".[114] А многое другое предписывается через жреца всем гражданам; таково и предписание не умащаться под открытым небом. [d] Римляне вообще с подозрением смотрели на обычай натираться маслом и главную причину изнеженности и порабощения эллинов видели в занятиях гимнастикой и упражнениях в палестре. Эти занятия, по их мнению, дают гражданам досуг, праздность, порождают привычку к безделию и любовь к мальчикам; кроме того, сон, прогулки, мерное движение и строгое питание вредны для здоровья юношей, которые на этом постепенно и незаметно утрачивают навыки воина и предпочитают славе воина и конника [e] славу искусного и ловкого борца.[115] Трудно избежать всего этого тем, кто сбрасывает одежду под открытым небом, а кто умащается и приводит себя в порядок дома, те не совершают никакого проступка,

41. Отчего на древних монетах с одной стороны было изображение двуликого Януса, а с другой - корабельного носа или кормы?

Может статься, как думают многие, в честь Сатурнова корабля, приплывшего в Италию?[116] Однако то же можно сказать о многих, потому что с моря явились и Янус, и Евандр, и Эней. Есть, пожалуй, более правдоподобная причина. Бывают вещи благие для государства и бывают необходимые; самая лучшая из благих - мудрое законодательство, а самая [f] необходимая из необходимых - изобилие. И вот Янус дал римлянам государственный порядок и тем научил их благонравию,[117] а судоходная река снабдила их в избытке всем необходимым и с моря, и с суши, потому-то знаки на монетах и стали изображать с одной стороны законодателя о двух лицах (за устроенные им перемены), а с другой - корабль, то есть речной путь. Была в ходу и другая монета, с изображением быка, барана и свиньи,[118] в знак того, что богатства достигают, главным образом, разведением скота, [275] и отсюда - все изобилие. Отсюда, по словам Фенестеллы, происходят и многие родовые имена: Suillii, Bubulci, Porcii.[119]

42. Почему храм Сатурна используют как хранилище казны и государственных грамот?

Может быть, как уверяют молва и предание, дело в том, что во времена Сатурна не было ни стяжательства, ни несправедливости, но доверие и правда царили среди людей?
Или дело в том, что этот бог ведает добрым урожаем и вообще земледелием?[120] Именно это обозначает ведь и серп его, а вовсе не то, что написал, следуя Гесиоду, Антимах:

Здесь отчеканен с серпом косматый отпрыск Урана,
Тот, кем отец Акмонид некогда был оскоплен.[121]

Обильный урожай и его продажа порождают деньги; вот почему этого бога, [b] виновника и блюстителя изобилия, делают и стражем казны. Можно подтвердить это тем, что каждый девятый день, когда люди приходят торговать на площадь, посвящен Сатурну,[122] ведь чтобы покупать и продавать, нужен избыток урожая.
Или же так повелось еще от древних времен, когда Валерий Попликола первым после изгнания царей объявил святилище Сатурна казнохранилищем, полагая, что это место хорошо укреплено, у всех на виду и тем самым защищено от грабителей.

43. Зачем послы, откуда бы они ни являлись в Рим, приходят к храму Сатурна и записывают свои имена у префектов казнохранилища?

[c] Может быть, затем, что Сатурн был пришельцем среди италийцев и поэтому радуется всякому гостю.[123] Или этот вопрос лучше разрешит история? В старину, как кажется, префекты одаривали всех послов подарками^ которые назывались lautia, заботились о тех, кто заболевал, а умерших послов погребали на государственный счет. Ныне из-за множества посольств траты эти отменены, однако сохранился обычай являться к префектам казнохранилища, чтобы занести свое имя на таблички.[124]

44. Почему жрецу Юпитера запрещено произносить клятву?

Не потому ли, что клятва для свободных - то же, что пытка для [d] рабов, а душа и тело жреца не должны подвергаться пытке?[125]
Или нелепо не доверять в малом тому, кому поручены самые важные и священные дела?
Или же дело в том, что любая клятва заканчивается проклятием клятвопреступнику, а всякое проклятие мрачно и зловеще? Поэтому закон запрещает жрецам проклинать других. Так стяжала похвалу афинская жрица, которая, несмотря на требования народа, отказалась проклясть Алкивиада,[126] заявив, что она посвящена в сан, чтобы благословлять, а не проклинать.
Или опасность в том, что кара за нарушение клятвы грозит всему городу, если от имени всех граждан нечестивец и клятвопреступник совершает священнослужение и творит молитвы?

45. Почему на празднике Венералий из храма Венеры совершают обильные возлияния?

[e] Может быть, правду рассказывают многие, будто Мезентий, военачальник этрусков, отправил послов к Энею, чтобы заключить мир на том условии, что ему отдадут все вино последнего урожая; а когда Эней ему отказал, он пообещал это вино после победы отдать своим воинам; узнав о его обещании, Эней все это вино посвятил богам и, выиграв сражение, совершил перед храмом Венеры возлияние всем вином только что собранного урожая?[127]
Или этот обычай должен напомнить, что в праздничные дни нужно быть умеренным и не напиваться допьяна, ибо несмешанное вино приятнее богам в возлияниях, а не на попойках?

46. Зачем в древности всегда был открыт храм Хорты?[128]

[f] Может быть, прав Антистий Лабеон,[129] полагая, что так как глагол hortari значит "подвигать на что-либо", "поощрять" (παρ-ορμα̃ν), то богиню, побуждающую людей к добрым делам, назвали Horta, и считалась она такой хлопотливой, что не может ни на миг оставаться на месте, взаперти, помедлить немного или отдохнуть?
А может быть, называли ее так, как и теперь, "Гора" (Ноrа, 'Ώρα) с долгим первым слогом;[130] богиня эта-де заботлива, она обо всем печется, за всем [276] присматривает (πολυ-ωρτική), обо всем наперед думает, никто не упрекнет ее в беспечности и небрежении к человеческим делам?
Или же, как и во многих других случаях, это имя греческое и означает оно, что божество присматривает и доглядывает за людьми (ε̉φ-ορω̃σα)? Потому-то она неусыпно бодрствует, а храм ее всегда открыт.
А если все же прав Лабеон, производя ее имя от слова παρ-ορμα̃ν, то нельзя ли предположить, что и "оратор" - это человек, который убеждает и поощряет народ к какому-либо решению (παρ-ορμητικόν), являясь советником и предводителем народа, а вовсе не умоляющим просителем,[131] как иногда утверждают.

47. Почему Ρомул построил храм Вулкана за городом?

[b] Может быть, Ромул, считаясь сыном Марса, не захотел, чтобы отец его и Вулкан были соседями по городу и дому: ведь Вулкан, как о том повествует миф, ревновал к Марсу жену свою Венеру?
Или это объяснение нелепо, а в действительности храм с самого начала был построен как место для тайных собраний и советов и Ромул с соправителем своим Тацием и сенаторами, никем не тревожимые, спокойно совещались там о делах?[132]
Или же Рим с первых своих дней так сильно страдал от пожаров, что даже почтив бога огня храмом, жители все же возвели его за городом?[133]

48. Отчего во время Консуалий лошадей и ослов украшают венками и позволяют им не работать?

[c] Может быть, потому, что праздник этот учрежден в честь Нептуна Конника, а у коня и у осла одна судьба, поэтому и отдых им дают в одно время?[134]
Или же дело в том, что с открытием плаваний и перевозок по морю вьючные животные получили некоторым образом отдых и облегчение?

49. Почему соискатели государственных должностей являлись народу без туники, в одной тоге, как о том свидетельствует Катон?[135]

Не для того ли, чтобы они не принесли за пазухой деньги и не могли подкупать народ?[136]
[d] Или, вернее, для того, чтобы достойных власти избирали не по знатности, богатству или славе, а по рубцам и шрамам на их теле, которые они и показывали встречным, являясь в собрание без туники?
Или же соискатели, добиваясь расположения народа приветствиями, окликаниями и лестью, в знак униженности выставляют и свою наготу?

50. Почему после смерти жены жрец Юпитера слагает свой сан, как о том свидетельствует Атей?[137]

Не потому ли, что вдовец несчастнее холостяка? Ведь дом женатого [e] совершенен, холостого - только несовершенен,[138] а дом овдовевшего - увечен.
Или причина в том, что жена помогает мужу исполнять его жреческие обязанности, так что многое и невозможно сделать без ее помощи, а жениться вновь тотчас после смерти супруги равным образом и затруднительно и неблагочестиво? Поэтому и развестись такой жрец в прежние времена не мог, да и теперь, кажется, не может, хотя на нашей памяти Домициан и позволил однажды такой развод, и жрецы, присутствовавшие на этом расторжении брака, совершали много темных, страшных и пугающих обрядов.[139]
Впрочем, это не так уж удивительно, если вспомнить, что даже цензор, когда умирал его товарищ, должен был оставить свою должность; [f] когда умер цензор Ливии Друз и Эмилий Скавр, его товарищ, не хотел оставить цензорство, то несколько трибунов приказали отвести его в тюрьму.[140]

51. Почему перед теми Ларами, которых особо называют "преститами", должна лежать собака и сами изображения закутывают в собачьи шкуры?[141]

Может быть, "преститы" - это значит "предстоящие", а тот, кто стоит перед дверьми, должен охранять дом, пугать чужих и быть ласковым с домашними, точь-в-точь, как сторожевой пес?
Или правда, скорее, в том, что сообщают некоторые римляне? Если [277] последователи Хрисиппа полагают, что существуют такие низшие демоны, которые по велению богов карают нечестивцев и преступников,[142] то, по мнению этих римлян, Лары - такие же демоны-мстители, вроде Эриний,[143] надзирающие за жизнью и домом человека. Потому-то и закутывают их в собачьи шкуры и сажают перед ними пса, что они усердно выслеживают и преследуют всех злонравных.

52. Почему богине по имени Генита Мана приносят в жертву собаку и молят ее о том, чтобы никто из домочадцев не стал добрым?

Может быть, потому, что Генита - это демон, владычествующий над рождением и явлением на свет всего смертного, а имя "Мана Генита" означает "течение" (mаnаrе)[144] и "рождение" (genitus) или "текущее рождение"?
[b] И как эллины Гекате, так и римляне Мане Гените приносят в жертву собаку ради милости к тем, кто рождается в их доме. Так и аргивяне, но словам Сократа,[145] приносят Эйлионее[146] в жертву собаку, так как это животное почти не испытывает родильных мук. А молитвы, обращенные к Гените, может быть, относятся не к людям, а к собакам: пусть собаки не будут добрыми? Ведь собакам и следует быть злобными и внушающими страх.
Или же "добрыми" именуют умерших, давая неприятному приятное название, а в молитве скрыта просьба не губить никого из домочадцев? [c] Удивляться этому не приходится: ведь и Аристотель сообщает, что в договоре аркадян и лаконян записано: тех тегейцев, которые выступали за лакедемонян, в благодарность за это не делать "добрыми" - то есть "не убивать".[147]

53. Почему на капитолийских играх до сих пор глашатай объявляет: "Продаются сардийцы" [148]и ради потехи выводят старика с детской буллой на шее?[149]

Может быть, потому, что когда-то Ромул долго воевал с этрусским городом Вейями и, захватив его,[150] выставил на торг множество пленников вместе [d] с их царем, чтобы этим высмеять его недоумие и простоватость? Поскольку же этруски происходят из Лидии, а главный город этой страны Сарды, то и жителей Вей объявляли сардийцами: и обычай этот, соблюдаемый для развлечения, дошел до наших дней.

54. Почему мясные ряды называют macella и macellae?

Может быть, от греческого слова μάγειρος "повар", "мясник", которое римляне заимствовали и, как это часто бывает, исказили. Ведь буквы С и G у римлян родственны; и сама эта последняя буква появилась у них довольно поздно: ее изобрел Спурий Карвилий,[151] Что же касается R, то ведь многие, картавя, выговаривают L на месте R.
Или же объяснение в событиях прошлого? Был, говорят, некогда в Риме [e] жестокий разбойник по имени Macellus, многих погубивший, но в конце концов с большим трудом схваченный и казненный; и вот на деньги, им награбленные, выстроили мясные ряды, получившие от него и свое название.[152]

55. Почему в январские Иды флейтистам позволено разгуливать по городу в женских одеяниях?

Может быть, правильно обычное объяснение? Рассказывают, будто бы ν φарь Нума из благочестия даровал флейтистам немалые почетные права, а децемвиры, располагавшие консульской властью, потом лишили их этих почестей, и тогда флейтисты покинули город. Но жрецов охватил суеверный страх перед священнослужением без сопровождения флейты, и за флейтистами послали, но посланцам они ответили отказом и остались в Тибуре. Тогда какой-то вольноотпущенник тайно пообещал магистратам, что он приведет флейтистов назад. Под предлогом жертвоприношения он устроил богатое пиршество и пригласил флейтистов. На пиру были женщины и много вина, гости шумели и плясали целую ночь, как вдруг вбежал хозяин и объявил, будто к нему пришел патрон. В притворном [278] смятении он сумел убедить флейтистов сесть на телеги, крытые шкурами, и пообещал отвезти их в Тибур. В этом и заключался обман: он сделал круг и к рассвету незаметно привез флейтистов, ничего не видевших от вина и темноты, в Рим; а по случаю ночной попойки многие из них оказались обряжены в пестрые женские одежды. Власти убедили флейтистов остаться, обе стороны пришли к согласию, и с тех пор у флейтистов повелся обычай разгуливать в этот день по городу в таком наряде.[153] [b]

56. Отчего считают, что самый первый храм Карменты был построен римскими матронами, да и теперь они почитают его более других?

Есть рассказ о том, как сенат запретил женщинам ездить на повозках с упряжкой, а они на это сговорились мужей к себе не допускать и детей не вынашивать и не рожать, пока мужья не одумались и не уступили им. Когда после этого родились дети, счастливые и многодетные матери выстроили храм Карменты.[154] А Кармента, говорят, - это мать Евандра, [c] переселившаяся в Италию; ее настоящее имя - Фемида или, по другому мнению, Никострата; но она давала прорицания в стихах, и за это латиняне прозвали ее Кармента, потому что стихи на их языке - carmina. Впрочем, некоторые другие считают, что Кармента - это Мойра, и потому-то матроны приносят ей жертвы; имя же ее означает "Лишенная разума" (Carens mente) через боговдохновение, так что, скорее, стихи называются carmina по имени Карменты, а не наоборот, так как, вдохновенная божеством, она давала прорицания в стихах.[155]

57. Почему женщины, жертвуя Ρумине, совершают возлияния молоком, а не вином?

Не потому ли, что ruma по-латыни значит "сосец", а Руминальской называют ту смоковницу, подле которой волчица выкармливала Ромула? [d] Как мы кормящих женщин называем θηλόνη от слова θηλη̃ "грудь", так и римская Румина - кормилица, нянька и воспитательница детей, которая поэтому не может получать возлияние несмешанным вином, вредным для младенцев.[156]

58. Почему к одним сенаторам принято обращаться patres, а к другим - patres conscripti?

Может быть, потому, что первых сенаторов, избранных Ромулом, называли отцами (patres) и патрициями (то есть евпатридами, наследниками благородных отцов), так как они могли указать своих предков.[157] А тех из простого народа, кого записали в сенаторы уже потом, называли "отцы, занесенные в список" (patres conscripti).[158]

59. Почему у Геркулеса и Муз общий алтарь?[159]

[e] Не потому ли, что Геркулес, как сообщает Юба, обучил грамоте людей Евандра, а обучать друзей и родственников считалось тогда делом почетным. Ведь только гораздо позже стали брать плату за обучение, и первым, кто открыл грамматическую школу, был Спурий Карвилий,[160] вольноотпущенник того Карвилия, который первым в Риме развелся с женой?[161]

60. Отчего, когда Геркулесу приносят жертвы на двух алтарях, то женщинам не позволяется брать и отведывать что-нибудь с большего из них?[162]

[f] Может быть, оттого, что подруги Карменты опоздали на священнослужение? Так опоздал когда-то и род Пинариев, которые за это не были допущены к трапезе, в то время как все остальные пировали: с тех пор они и получили имя Пинариев.[163]
Или же объяснением служит предание о Деянире и хитоне?[164]

61. Почему о божестве, более всего блюдущем и хранящем Рим, бог это или богиня, кощунственно говорить, расспрашивать и называть его по имени?

Запрет подкрепляется суеверным страхом, потому что рассказывают, будто Валерий Соран погиб злою смертью, назвав это имя.
Может быть, верно сообщают некоторые историки, что существуют такие заклинания и заговоры, с помощью которых будто бы римляне сами переманили богов своих противников и поселили их у себя; вот они и боялись, как бы с их богами не случилось то же самое?[165] Говорят, и тиряне [279] надевали оковы на изображения своих богов,[166] а некоторые другие народы брали заложников, когда отправляли идолов для омовения или очищения. Так и римляне думали, что для бога-покровителя самая верная и крепкая охрана в том, чтобы никто не знал, а зная, не смел произносить его имени.[167]
Или же, как сказал Гомер:

Общею всем остается земля,[168] -

и это значит, что люди должны почитать и уважать всех богов, сообща владеющих землей; для того и римляне в прежние времена скрывали имя бога-покровителя, чтобы граждане воздавали поклонение не ему одному, но всем богам?

62. Почему pater patratus считается главным среди фециалов [169] ("мироустроителей" или "договорщиков" по-эллински )?

[b] Pater patratus - это тот, у кого жив отец и уже есть дети. Такой человек и поныне пользуется особыми правами и особым доверием: преторы поручают ему и присмотр за теми юношами, красота и возраст которых могут послужить соблазном.
Может быть, это потому, что такой человек должен одновременно стыдиться детей и страшиться отца?
Или же само имя обнаруживает эту причину: ведь patratus значит "завершенный" и "совершенный", так как совершеннее прочих тот, кто стал отцом при живом отце?[170] [с]
Или тому, кто занимается заключением мира и клятвами о его сохранении, следует, по Гомерову слову, "свесть настоящее с будущим",[171] а это лучше всего исполнит тот, у кого есть дети, чтобы о них заботиться, и отец, чтобы дать совет?

63. Почему Священный царь (Rex sacrorum ) не может занимать государственной должности и говорить перед собранием?

Должно быть, так установлено потому, что в старину цари исполняли важнейшие из священных обрядов и сами совершали жертвоприношения в присутствии жрецов, но, не умея соблюсти меру, они стали круты и надменны [d], и тогда почти все эллинские города лишили царей власти, сохранив за ними только жертвоприношения богам; римляне же изгнали своих царей совершенно и для жертвоприношений назначили особого человека, запретив ему занимать государственные должности и обращаться к народу, так чтобы лишь в священнослужении он считался царем и только благодаря богам сохранял свое царское достоинство.[172] Во всяком случае, есть жертвенный обряд, завещанный от предков, который царь совершает на так называемом Комиции, а потом со всех ног бежит с площади прочь.[173]

64. Для чего не позволяют убрать стол пустым и оставляют на нем немного угощения?

Может быть, этим хотят сказать, что от настоящего всегда нужно [e] оставить что-то на будущее и помнить сегодня о завтрашнем дне?
Или следуют мудрому правилу умерять и обуздывать свое чревоугодие, хотя бы и было чем его удовлетворить? Ведь кто привык воздерживаться от того, что есть, те меньше жаждут того, чего нет.
Или же этот обычай - милость к рабам, которым должно быть более лестно разделять трапезу хозяев, нежели просто получить свою пищу?
Или священные предметы не должны быть пусты, а стол - это тоже священный предмет?[174]

65. Почему новобрачная и ее супруг соединяются в первый раз не на свету, а в темноте?[175]

[f] Стыд ли это перед супругой, которую муж до этого соединения с нею считает еще чужой
Или этот обычай учит быть стыдливым и перед собственной женой?
А может быть, как Солон велел новобрачной перед входом в спальню мужа съесть кидонское яблоко (айву),[176] чтобы первые ласки не были отталкивающими и неприятными, так и римский законодатель хотел, чтобы изъяны и недостатки в сложении невесты в темноте не были заметны?
Или же в этом обычае заключено осуждение незаконных утех, раз и в законной любви присутствует нечто такое, чего следует стыдиться?

66. Почему один из римских цирков называется Фламиниевым?

[280] Может быть, в честь некоего Фламиния, который много лет назад передал в дар городу участок земли, доход с которого граждане использовали для устройства конных состязаний, а на остаток денег построили дорогу, которую тоже назвали Фламиниевой?[177]

67. Почему тех, кто носит фасцы, называют ликторами?

Может быть, эти служители должны были ремнями связывать непокорных и, сопровождая Ромула, они носили эти ремни при себе за пазухой?[178] Слово "связывать" большинство римлян произносят как alligare, но кто старается о чистоте языка, те говорят ligare.[179]
Или же буква "С" вставлена лишь недавно, а раньше этих людей называли "литорами", то есть "служителями государства" (λείτουργοί). Ведь [b] вряд ли кто не знает, что и теперь государство во многих греческих законах называется словом λη̃τον.

68. Почему луперки приносят в жертву собаку?

Луперки - это те, кто во время Луперкалий бежит по улицам города обнаженным, в одной набедренной повязке, и хлещет кожаным бичом всех встречных.
Может быть, эти действия должны дать очищение городу?[180] Действительно, месяц называют Φεβρουάριον, а самый этот день, конечно же- φεβράτην, и †φεβράριν† - это обрядовое избиение кожаной плетью, в то время как глагол значит "очищать".[181] Почти все эллины для очищения приносили в жертву собаку, некоторые во всяком случае сохранили такое обыкновение доныне. И вот, наряду с прочими очищениями в жертву Гекате [c] приносят щенков и прикасаются щенками к тем, кто нуждается в очищении, а называется такой обряд "ощенячивание" (περισκυλακισμός).
Или же дело в том, что "лупус" по-латыни "волк", а Луперкалий - "Волчье празднество", как у эллинов в Ликее; ведь и на ликейском празднестве собаку приносят в жертву, потому что она враг волка?[182]
Или это потому, что собаки облаивают луперков и мешают им бежать по городу?
Или жертва эта предназначена Пану, а Пан любит собак за то, что они стерегут его коз?

69. Почему в праздник Септимонтий избегали ездить на повозках с упряжкой, и почитатели древности соблюдают такой порядок до нынешнего дня?

[d] Праздник этот учрежден в честь присоединения к Риму седьмого холма, после чего город стал семихолмым.[183]
Может быть, как думают некоторые римские историки, упряжкой не пользовались в знак того, что части города не были еще соединены как бы общей упряжью?
Или же "Дионис тут не при чем",[184] а на самом деле, когда великое объединение Рима было завершено и римляне решили не увеличивать более город, то они устроили отдых и для себя и для вьючного скота, помогавшего им в работе, позволив животным вкушать праздность на общем торжестве?
[e] А может быть, они хотели, чтобы граждане почитали и украшали город своим присутствием во все праздничные дни, особенно же в день, посвященный объединению; и вот, чтобы граждане не уезжали из празднующего города, римлянам запретили в этот день пользоваться повозками?

70. Почему тех, кто уличен в воровстве или другом каком-нибудь проступке, достойном раба, называли furciferi?

Не есть ли это свидетельство старинного попечения о порядке в доме? Хозяин, узнав о какой-либо провинности домашнего раба, приказывал надеть на него раздвоенную палку, какая бывает в повозках, и заставлял с такой колодкой пройти у всех на виду по округе или по общине, чтобы [f] впредь было известно, кому нельзя доверять и кого надо остерегаться, У нас эта палка называется στήριγμα, а у римлян furca, поэтому тот, на кого ее надевают, зовется furcifer.[185]

71. Почему бодливым быкам привязывают к рогам сено для предостережения встречных?[186]

Может быть, потому, что и быки, и лошади, и ослы, и люди бесятся от пресыщения и избытка? Так и у Софокла сказано где-то:

А ты, как лошадь, бесишься от жира,
Наполнив пасть и чрево до отвала.[187]

Поэтому же римляне говорили, что у Марка Красса сено на рогах: ведь [281] даже те, кто нападал на других государственных мужей, избегали задевать его, зная, как трудно и опасно иметь с ним дело. А потом уже стали говорить, что Крассово сено перешло к Цезарю: он первым сумел в государственных делах противостоять Крассу и даже смотреть на него свысока.

72. Для чего птицегадатели, которых прежде называли ауспиками, а теперь именуют авгурами, [188]всегда должны держать свои светильники открытыми а не под крышкой?

Может быть, подобно пифагорейцам, которые, придавая ничтожным вещам великий смысл, запрещают "садиться на хлебную меру" или "разгребать угли ножом",[189] римляне в старину также употребляли много такого [b] рода иносказаний, особенно для жрецов, в том числе и это иносказание о светильнике? А именно, светильник подобен телу, облекающему душу: ведь душа в нас - свет, и та часть ее, которая мыслит и познает, должна быть раскрытой, зрячей и никогда не затворяться.[190]
В то же время, когда дует ветер, полет птиц неверен, и гадание по ним ненадежно: они отклоняются от пути и летят неровно. А названный обычай учит гадать по птицам не в ветренную погоду, но только во время затишья, когда и светильники можно держать открытыми.

73. Почему авгуру, у которого на теле есть какая-нибудь рана или язва, запрещено наблюдать за птицами?

[c] Не знаменует ли это, что священные обязанности может выполнять только тот, кто ни от чего не страдает, чья душа ничем не уязвлена, кто беспечален, безнедужен и сосредоточен?
Или же как для жертвоприношения не избирают больное животное или для гаданий нездоровых птиц, то тем важнее соблюдать, чтобы и сам священнослужитель, приступая к истолкованию божественных знамений, был чист, здоров и невредим: а всякая язва или рана - это нечто подобное ущербу и осквернению тела?[191] [d]

74. Почему царь Сервий Туллий построил храм Малой Фортуны, которая no-латыни называется Fortuna Brevis?

Не в том ли дело, что он был безроден и в унижении прожил первые годы своей жпзни, однако благодаря Фортуне из сына полонянки стал царем Рима?
Или же такое превращение открывает скорее величие Фортуны, нежели ее малость, а Сервий едва ли не больше всех других обожествлял силу Фортуны и приписывал ей совершение всех дел? Он построил не только храмы Фортуны Подательницы надежд, Фортуны Отвратительницы бед, [e] Фортуны Милостивой, Фортуны Первородной и Фортуны Мужей, но еще и Фортуны Собственной, Заботливой Фортуны и Фортуны Девственницы. Впрочем, нужно ли перечислять иные именования, когда есть даже святилище Фортуны Птицеловки (Viscata - как называют ее римляне); эта Фортуна как бы издали уловляет людей и крепко держит их в путах обстоятельств.[192]
Посмотрим, однако, не мог ли Сервилий, изведав, как Фортуна вершит великое через малое, и познав, что от свершения или несвершения малых [f] дел не раз удавались или не удавались и великие, построить святилище Малой Фортуны, чтобы научить людей пристально наблюдать за происходящим вокруг них и ничего не считать маловажным?

75. Отчего не тушат светильник, а дают ему самому догореть и погаснуть?

Не потому ли, что светильник считается сородичем и собратом негасимого и вечного огня?
Или же это знак, что нельзя губить и уничтожать ничто одушевленное, если оно не приносит вреда, а светильник словно живой: он подвижен, нуждается в пище и, когда его тушат, издает такой звук, словно его убивают?[193]
Или же этот обычай учит, что все необходимое, будь то вода или огонь [282] если оно в изобилии и нам оно не нужно, следует не уничтожать, а оставлять другим и отдавать нуждающимся?

76. Почему люди, известные благородным происхождением, украшают свою обувь полумесяцем?[194]

Не в том ли дело, что, как уверяет Кастор,[195] это может служить знаком того, что души будто бы обитают на Луне и после смерти вновь увидят Луну у своих ног?[196]
Или это отличительный знак древнейших родов? Именно таковы аркадяне из спутников Евандра, которых называют Долунниками?[197]
Или же, как многое другое, так и это установлено, чтобы напоминать вознесенным счастьем и возгордившимся об изменчивости людской участи, а примером непостоянства служит Месяц:

[b] Сперва из мрака он выходит нов и юн,
Прекрасней и полней становится потом,
Но лишь он явит нам свой высший дивный блеск,
Как, удаляясь вновь, уйдет в небытие![198]

Или это учит повиноваться правителям и внушает не тяготиться властью царя, подобно Луне, уступать сильнейшему и оставлять за собою второе место - по Парменидову слову,

Зорких глаз не сводя с сиянья лучистого Солнца.[199]

Так и люди должны довольствоваться вторым местом после правителя, с радостью получая от него частицу власти и чести?

77. Почему год посвящен Юпитеру, а месяц - Юноне?

[c] Может быть, потому, что среди невидимых, только умом постигаемых богов царствуют Юпитер и Юнона, а среди видимых - Солнце и Луна; Солнце отмеряет год, а Луна - месяцы? Не следует ли, однако, считать, что Солнце и Луна - лишь образы Юпитера и Юноны: Солнце и есть Юпитер в его вещественном облике, так же как Луна - Юнона.[200] Потому-то и дали римляне Гере имя Юноны, что это имя говорит о юности, ибо сама она - обновляющаяся Луна;[201] а еще ее называют Луниной, то есть светлою (lucina) или светящеюся (lucida). Римляне считают, что она приносит помощь при родах, как Луна:

Через купол сияющих в звездах небес
и помощницу в родах Селену,[202]

[d] и очень многие полагают, что родильные муки в полнолуние не так сильны.

78. Почему птица, летящая слева, предвещает удачу?

Может быть, это вовсе и не так, и многих ввела в заблуждение одна особенность языка? "Левый" по-латыни sinister, а "позволять" - sinere; римляне говорят sine, когда изъявляют позволение и поощрение, поэтому птицу, которая дает знак, благоприятствующий начинанию, называют "позволяющей" (sinisteria), а народ исказил смысл, говоря "левая" (sinistra).[203]
Или прав Дионисий, когда рассказывает,[204] как Асканию, сыну Энея, выстроившему свои войска против Мезентия, во время птицегадания [e] блеснула слева молния, предвозвещавшая победу, и память об этом сохранилась доныне. Или же, как думают некоторые другие, это случилось с Энеем? Ведь и фиванцы, к примеру, с тех пор как они при Левктрах левым крылом войска одолели и обратили неприятеля в бегство, во всех сражениях первенство стали отдавать левому крылу.[205]
А может статься, как говорит Юба, когда при гаданиях обращаются к восходу, то слева оказывается север, а север некоторые считают как раз правой и более высокой стороною космоса?[206]
А может быть и так, что левое по природе слабее и распорядители птицегаданий пытаются таким уравниванием усилить его и укрепить. [f]
Или же считая, что земное и смертное противоположно небесному и божественному, они полагали, что все являющееся нам слева боги посылают справа?

79. Почему прах триумфатора после погребального костра разрешается вносить в город и там хоронить, как сообщает Пиррон Липарейский?[207]

Может быть, это имеет целью почтить память покойного? Ведь и другим прославленным людям и военачальникам, как Валерию и Фабрицию например, и даже их потомкам, было дано право погребения на форуме; говорят, что когда умирают члены этих родов, то тела их привозят на форум, подносят к ним горящий факел и тут же его убирают; так пользуются [283] они этим почетным правом, лишь напоминая о нем, но ни у кого не вызывая зависти.[208]

80. Почему когда в честь триумфатора устраивался общий пир, то консулов сперва приглашали, а затем посылали просить их не приходить на празднество?

Может быть, потому, что триумфатору полагалось самое почетное место и свита по дороге домой, а между тем все эти почести в присутствии консулов должны оказываться только им одним?[209]

81. Почему народный трибун в отличие от остальных магистратов не носит тогу с пурпурной полосой?[210]

[b] Быть может, это вообще не должность? Действительно, у трибунов нет ликторов, они не произносят суд с курульного кресла, не вступают в должность в начале года,[211] как все другие, и не слагают с себя обязанностей; когда избирается диктатор, хотя власть всех магистратов передается диктатору,[212] трибуны по-прежнему остаются, так что они, видимо, не обычные магистраты, и звание их совсем другого рода. Можно привести такое сравнение: некоторые ораторы полагают, что письменное возражение против неверно начатой тяжбы есть не жалоба, а как раз нечто противоположное жалобе: как жалоба вводит дело в суд и начинает дело, так возражение [с] изымает дело из суда и прекращает дело.[213] Точно так же, думают они, и трибуны служат препятствием должностным лицам, и это не должность, а как раз нечто ей противоположное: власть и сила трибунов в том, чтобы препятствовать злоупотреблениям властью и силой магистратов.
Или же все эти истолкования чересчур надуманные, а прежде всего надо помнить, что трибунат создан по воле народа и силен волей народа, так что очень важно, чтобы трибун не возвеличивался над прочими гражданами и не отличался от них ни видом, ни одеждой, ни образом жизни. Важность подобает консулу и претору, а народный трибун, как говаривал Гай Курион, должен быть "ногами попираем"; ему нельзя быть высокомерным, [d] недоступным, крутым, а надо быть покладистым и неутомимым, трудясь за других.[214] Самый дом его по закону не имеет запора, днем и ночью он открыт как пристанище и прибежище для всех нуждающихся. Чем униженней трибун с виду, тем больше его могущество. Он считается общим достоянием в нужде, доступным для всех, подобно алтарю, а в почестях, ему приносимых, он свят, чист и неоскверняем; и если с ним что случится в людном месте, то закон предписывает ему очищение и освящение тела, как после скверны.[215]

82. Почему перед преторами несут пучок розог с секирой в середине?

[e] Может быть, это означает, что гнев магистрата не должен быть слишком скор и несдержан? Или же, пока развязывают пучок розог, есть время утихнуть гневу, и претор часто успевал передумать и отменить наказание? А так как одни из пороков излечимы, а другие - нет, то розги вразумляют тех, кого можно исправить, а секиры отсекают неисправимых. [f]

83. Почему римляне, прослышав, что блетонесии совершали человеческие жертвоприношения, велели привести их правителей на расправу, но, узнав, что все было совершаемо по обычаю, отпустили их, наперед запретив, однако, совершать подобное?

Между тем они сами незадолго до того на Бычьем рынке закопали заживо двух греков - мужчину и женщину - и двух галлов - мужчину и женщину; а ведь странно за то самое, что совершили сами, карать варваров как за нечестие.[216]
Может быть, они считали, что приносить людей в жертву богам нечестиво [284], а демонам - неизбежно? Или они считали здесь преступным именно закон и обычай, потому что сами сделали это лишь по предписанию Сивиллиных книг?[217] Рассказывают, будто девушка по имени Гельвия ехала как-то верхом и была убита молнией. Лошадь нашли без сбруи, а у девушки как бы нарочно была задрана туника, разбросаны вокруг сандалии, колечки, покрывало и язык высовывался изо рта. Гадатели [b] сказали, что это знамение страшного позора весталок, о котором все будут говорить, и что в этом дерзком преступлении замешан кто-то из всадников. И вот раб всадника Барра донес, что три весталки - Эмилия, Лициния и Марция - были совращены и долгое время находились в преступном союзе с мужчинами, одним из которых и был Ветуций Барр, хозяин доносчика. Весталки были изобличены и казнены, а так как дело это показалось ужасным, то почли необходимым, чтобы жрецы обратились к Сивиллиным книгам. Говорят, там нашли предсказание, из которого стало ясно, что эти события предвещают недоброе и что для отвращения грядущих бед надлежит умилостивить чуждых варварских демонов, зарывши заживо двух [с] эллинов и двух галлов.

84. Почему полночь принимают за начало дня?[218]

Может быть, дело в том, что государство римлян зиждилось вначале на военном порядке, а в военном лагере многие дела решаются заранее - ночью?
Или как началом делам назначали они восход, так началом приготовлениям - ночь? Как сказал Мисон мудрецу Хилону, заготовляя в зимнюю пору вилы: "Нужно действовать, когда уже все готово, а не готовиться, уже действуя".[219]
Или же если полдень - срок, к которому все заканчивают [d] общественные и важные дела, то начало их кажется разумным отнести на полночь? Надежное подтверждение этому в том, что ни один римский магистрат не заключает договора и ни о чем не условливается после полудня.[220]
Или причина в том, что ни восход, ни закат невозможно считать началом пли концом дня? Если последовать за большинством и, руководствуясь зрением, принять за начало дня миг, когда первый солнечный луч появляется над горизонтом, а за начало ночи - когда последний исчезнет за горизонтом, то у нас пропадает равноденствие: даже та ночь, которая считается в точности равной дню, окажется меньше на целый поперечник [e] солнца. Ученые, чтобы устранить такую несообразность, условились считать границей дня и ночи то мгновение, когда середина солнечного диска касается горизонта, но это противоречит очевидности: ведь тогда еще засветло, при сияющем Солнце, придется допустить, что день завершен и настала ночь. И вот, поскольку из-за таких несуразностей невозможно определить начало дня и ночи по восходу или закату, то остается принять за такое начало либо крайнее верхнее, либо крайнее нижнее положение Солнца, и второе, видимо, предпочтительней, ибо от полудня до заката [f] Солнце от нас удаляется, а от полуночи к восходу приближается к нам.

85. Почему в старину римляне не позволяли женщинам молоть зерно и варить пищу?

Не в память ли о договоре с сабинянами? Когда после похищения дочерей сабинян и случившейся из-за этого войны противники замирились, то в договор было записано следующее: "Пусть жена не мелет муку для римлянина и не варит ему пищу".[221]

86. Почему не принято жениться в мае?

Может быть, потому, что этот месяц помещается между апрелем, [285] посвященным Венере, и июнем, посвященным Юноне, двум богиням, покровительствующим браку, и оттого римляне предпочитают жениться или немного раньше мая пли немного позже?
Или так поступают потому, что в мае совершают важнейшие очистительные обряды,[222] сбрасывая в реку с моста изображения людей, а в древности - даже и живых людей?[223] Оттого в эти дни и фламиника, которая считается верховной жрицей Юноны,[224] должна иметь угрюмый вид, избегать омовения и не носить украшений.
Или дело в том, что многие латиняне в этом месяце совершают [b] поминальные обряды? Должно быть, поэтому и Меркурия почитают в мае, и самый месяц получил названпе от Майи.[225]
Или, как полагают иные, название "май" происходит от слова maiores - "старейшины", а "июнь" от слова iuvenes - "юные"? Ибо женитьба свойственней для юности, как о том сказал Еврипид:

Но пусть простится седина с Кипридою,
Ведь Афродита тяготится старостью.[226]

Поэтому и не женятся в мае, дожидаясь июня, который сразу же за ним следует.

87. Почему волосы у новобрачных разделяют на пробор острием копья?[227]

Может быть, этим хотят напомнить, что первые жены римлян были добыты силою и с помощью оружия?
[c] Или же невестам внушают, что они выходят замуж за храбрых воинов и должны довольствоваться простыми, скромными и незатейливыми украшениями? Ведь точно так же Ликург, запретив пользоваться для изготовления дверей и крыш чем-либо, кроме топора и пилы, изгнал этим всякую роскошь и всякое излишество.[228]
Или под этим разумеют, что только железо может расторгнуть брак?
Или дело в том, что почти все брачные обряды связаны были с Юноной, а копье тоже считали ей посвященным? Юнону часто изображают опирающейся на копье, и сама она зовется Квиритидой, так как копье древние называли "квирис" (quiris); потому и Марс, говорят, носил имя Квирина.[229] [d]

88. Почему расходы на зрелища назывались lucar?

Рим окружен рощами, посвященными богам, и жители называют их luci. Доход с этих угодий, должно быть, и шел на представления?[230]

89. Почему Квириналии называют "Праздником дураков"?

Может быть, как утверждает Юба, этот день отдан тем, кто не знает своих курий?
Или этот праздник устроен для тех, кто из-за спешных дел, за отлучкой или по неведению не мог участвовать с товарищами по трибам в Форнакалийских жертвоприношениях?[231]

90. Почему, как сообщает Варрон, при жертвоприношении Геркулесу не называют по имени никакого другого бога и в ограду не впускают собак![232]

[e] Может быть, богов не называют потому, что сам Геркулес - только полубог? А некоторые говорят, что Евандр воздвиг ему алтарь и учредил жертвы, когда тот и вовсе жил среди людей.[233]
А из всех зверей Геркулес больше всего враждовал с собакой: много хлопот ему доставили и Орт, и Кербер, и в довершение всего из-за собаки был убит детьми Гиппокоона Эон, сын Ликимния, и когда Геркулесу пришлось с ними сразиться, то в бою он потерял многих друзей и брата Ификла.

91. Почему патрициям запрещалось селиться возле Капитолия?

Не потому ли, что Марк Манлий, живший на Капитолии, пытался присвоить царскую власть? Говорят, что из-за этого весь род Манлиев связал себя клятвой никому с тех пор не давать имя Марка.[234]
Или у этих предосторожностей более древние истоки? Ведь еще Попликолу, хотя он и стоял за народ, не переставала оговаривать знать и не переставало опасаться простонародье, пока он сам не срыл свой дом, который, казалось, господствовал над форумом.[235]

92. Почему того, кто спас в сражении римского гражданина, награждали дубовым венком?[236]

[286] Не в том ли ответ, что в походе повсюду легко в изобилии найти дубовую зелень
Или дело в том, что этот венок посвящен Юпитеру и Юноне, которых считают покровителями города?[237]
Или древний этот обычай унаследован от аркадян, которые считаются как бы в родстве с дубом: они были первыми людьми, а дуб - первым растением, рожденным из земли.[238]

93. Почему для птицегаданий отдают предпочтение коршуну?

Потому ли, что Ромулу при основании Рима явилось двенадцать коршунов?[239]
Или потому, что это самая редкая и необычная птица? Очень трудно найти ее гнездо, и вниз коршуны слетают изредка и совершенно неожиданно, потому-то появление их считается знаменательным.
[b] А может быть, римляне научились этому от Геркулеса? Если прав Геродор,[240] то Геркулес больше всего радовался, если при начале дела ему случалось видеть коршуна, так как он считал, что из всех плотоядных птиц коршун - самая безобидная. Коршун, во-первых, не посягает ни на что живое и не губит ничего одушевленного, как орлы, ястребы и ночные птицы; он питается падалью, да и тут не трогает своих даже мертвых сородичей: никто еще не видел, чтобы коршун отведывал пернатых, тогда как орлы и ястребы больше всего преследуют и убивают своих же [c] соплеменников, а стало быть, по слову Эсхила,,

Терзает птица птиц - ужель она чиста?[241]

Далее можно утверждать, что и для человека птица эта менее всего злокозненна, так как она не губит ни плодов, ни посевов и не причиняет вреда скоту. А если, по рассказам египтян, весь род коршунов женский и зачинают они, принимая в себя ветер с востока, подобно деревьям, оплодотворяемым Зефиром, то становится понятным, отчего знаки, которые они подают, надежны и безошибочны. Ведь у всех других птиц в брачную пору их возбуждение, их соперничество, бегство и преследование делают гадание по ним сбивчивым и неверным.[242]

94. Почему святилище Эскулапа расположено вне города?

[d] Не потому ли, что загородное житье считалось более здоровым, чем городское? Эллины ведь тоже помещают свои храмы Асклепия на чистых и возвышенных местах.
Или римляне считают, что Эскулап пришел на их призыв из Эпидавра, где святилище его находится не в городе, а поодаль?
Или же, когда змея выползла из триеры на Тибрский остров и скрылась там, они подумали, что сам бог указывает им место святилища?[243]

95. Почему те, кто хранит священную чистоту должны воздерживаться от бобовых?

Может быть, они воздерживаются от бобов по тем же общеизвестным причинам, что и пифагорейцы,[244] а от вики (латирон) и бараньего гороха [e] (эребинтон) потому, что их названия напоминают Лету и Эреб?
Или дело в том, что бобовыми по преимуществу пользуются на тризнах и для призывания душ предков?[245]
Или же, вернее, для святой и непорочной жизни тело должно быть чисто и свободно от скверны, а бобовые пучат и производят излишек, от которого надо тщательно очищаться?
Или же дурно то, что это вспучивающее их свойство возбуждает вожделение?

96. Почему весталок, утративших чистоту, казнят не иначе, как погребением заживо?

[f] Может быть, потому, что покойников сжигают, а предавать огню тело женщины, которая не соблюла священный огонь, было бы неправедно?[246]
Или же считается недозволенным уничтожать тело, над которым совершали важнейшие очистительные таинства, и налагать руки на священную женщину? Потому и устраивалось так, что она должна была умереть как бы своею смертью: ее отводили в заранее приготовленную подземную келью, оставляли там горящий светильник, немного хлеба, молока и воды, а затем темницу засыпали сверху землей. Но даже и такой способ избежать [287] кары не избавил римлян от богобоязни. И поныне жрецы, приходя к этому месту, приносят покойницам умилостивительные жертвы.[247]

97. Почему после состязания на колесницах в декабрьские Иды правый конь в победившей упряжке приносится в жертву Марсу, а потом кто-нибудь отрезает хвост лошади, несет его к так называемой Регии и окропляет алтарь кровью, в то время как со Священной дороги и с Субуры спускаются люди и спорят за голову коня?[248]

Может быть, как говорят некоторые, это потому, что из-за коня пала Троя: и вот римляне наказывают его,[249] так как в них

[b] Трои славнейшая поросль с сынами латинян смешалась.[250]

Или же такое жертвоприношение совершают потому, что конь горяч, отважен и любит Марсово дело,[251] а в жертву богам приносится то, что им приятно и близко? Победителя же посвящают Марсу, потому что этому богу свойственно побеждать и одолевать.
Или, вернее, поскольку дело Марса требует стойкости и остающиеся в строю побеждают тех, кто покидает ряды и бежит, то вот быстрота и карается как спутник трусости, в знак того, что нет спасения беглецам.

98. Почему цензоры, вступая в должность, прежде всего нанимают людей кормить священных гусей [252] и полировать статую?

[c] Может быть, они стараются начинать с самых простых дел, не требующих затрат и хлопот?
Или же это благодарное воспоминание, хранимое со времени галльского нашествия, когда собаки заснули, а варвары ночью вскарабкались на капитолийские укрепления, но гуси, заслышав врага, своим криком разбудили стражу?[253]
Или же цензоры, следя за самыми важными предметами, обязаны блюсти дела священные и государственные и наблюдать за образом жизни, поведением и нравами граждан, а поэтому заботы свои они прежде всего обращают к самому чуткому из живых существ, в то же время этим попечением они учат граждан не быть небрежными и легкомысленными в отношении к священным обязанностям?
А полировка статуи необходима потому, что охра, которой в древности покрывали статуи, быстро теряет свой цвет.[254]

99. Почему все жрецы, осужденные на изгнание, теряют свой сан и на их место избирают других, и только авгур до конца жизни не утрачивает жреческого достоинства, хотя бы он был уличен в самых тяжких преступлениях?[255]

Может быть, как полагают некоторые, римляне не хотят, чтобы тайны священного обряда знал человек, не облеченный саном?
Или, так как авгур связан клятвой, которая запрещает ему открывать священное знание, они опасаются, что, ставши частным лицом, он освободится от этой клятвы? [e]
Или же авгур обладает не саном и не должностью, а особым искусством, и тогда отказывать предсказателю в том, что он предсказатель, было бы так же нелепо, как голосовать против того, что музыкант является музыкантом, а врач - врачом: у авгура нельзя отнять его искусства, даже лишив его зрения. Впрочем, новых авгуров римляне не назначают, соблюдая то их число, какое было установлено с самого начала.[256]

100. Почему Иды августа, который прежде назывался секстилием, празднуют все рабы и рабыни, а свободные женщины в этот день с особым тщанием моют и убирают волосы?

[f] Может быть, рабам дают отдых потому, что в этот день родился от пленницы-служанки царь Сервий, а мытье волос по случаю праздничного дня могло перейти к свободным женщинам от рабынь?[257]

107. Почему мальчикам вешают на шею украшение под названием "булла"?

Может быть, так как римляне оказывали всяческий почет своим женам, добытым уводом, то и эта булла должна была служить украшением для детей этих женщин?[258]
Или буллу носят в память о мужестве Тарквиния? По преданию, еще [288] отроком в сражении против латинян и этрусков он бросился в гущу неприятелей, был выбит из седла, но отважно выстоял против устремившихся на него врагов и этим придал силы римлянам: они обратили неприятеля в бегство и одержали блестящую победу, истребив 16 тысяч воинов; Тарквиний же в награду от царя-отца получил буллу.[259]
Или же дело в том, что в прежние времена римляне не считали позорным и постыдным любить мальчиков-рабов (свидетельством тому до наших дней остались их комедии), однако никогда не прикасались к свободнорожденным детям, и, чтобы пе могло быть ошибки, когда на мальчике нет одежды, дети свободных граждан носили этот знак? [b]
Или же булла помогает соблюдать приличное юному возрасту поведение и служит как бы уздою для распущенности? Ведь стыдно изображать из себя взрослого,[260] не сняв еще знаки детства.
А что говорит Варрон и его последователи, маловероятно: так как слово βουλή ("совет") на эолийском наречии произносится βολλά,[261] то и делается вывод, будто мальчики носят это украшение как знак благоразумия (ευ̉-βοολία).
Но что если они носят буллу как знак Луны? Ведь Луна в. первой четверти представляется нам не шаром, а как бы чечевицей или диском, и Эмпедокл даже считает, что такова она и есть.[262]

102. Почему мальчикам дают имя на девятый день от рождения, а девочкам на восьмой?

[c] Может быть, девочек нарекают раньше, чем мальчиков, сообразуясь с их природой: женщины и растут, и расцветают, и созревают быстрее, чем мужчины? Дни же выбраны следующие за седьмым, потому что семерка опасна для новорожденных во многих отношениях, и в частности из-за пуповины: обычно она отпадает лишь на седьмой день, а пока она не отпала, младенец больше растение,[263] чем животное.
Или же, подобно пифагорейцам, четные числа римляне считают [d] женскими, а нечетные мужскими? Нечетное число - оплодотворяющее, и, если его сочетать с четным, оно возобладает; кроме того, если разлагать четное и нечетное надвое, то четное, как женщина, оставляет в промежутке пустое место, тогда как в нечетном всегда остается неразложимая единица между двумя частями. Поэтому и считают, что одно число свойственно женщине, а другое мужчине.[264]
Или же девятка - это первый квадрат нечетной и совершенной тройки, а восьмерка - первый куб четной двойки? При этом мужчина должен быть подобен квадрату[265] - выдающимся и совершенным, а женщина подобна кубу - устойчива, домоседлива, неподвижна. Надо еще добавить, что восьмерка - куб двойки, а девятка - квадрат тройки: у женщины два [e] имени, а у мужчины три.

103. Почему детей, чьи отцы неизвестны, называют "Спурии"?

Неверно объяснение, которое дают этому эллины, а ораторы приводят в суде, будто бы эти дети рождены от дурного и порченого семени.[266] На самом деле имя Спурий-одно из личных имен, как Секст, Децим и Гай; а римляне не пишут личные имена полностью, обозначая их одной буквой: Тит (Т.), Луций (L.), Марк (М.), - или двумя: Тиберий (Ti.), Гней (Gn.), - или тремя: Секст (Sex.), Сервилий (Ser.). Спурий - одно из имен, обозначаемых двумя буквами Sp.,[267] и теми же двумя буквами [f] обозначают детей, которые не знают своих отцов, σίνε πατρίς,[268] то есть "без отца": "s" сокращение - σίνε, "p" - πατρίς. Одинаковая запись для Spurius и σίνε πατρίς породила это заблуждение.
Необходимо привести еще одно объяснение, хотя оно и несколько странно: говорят, что сабиняне словом spurium называют женские срамные части, и оттого так в насмешку стали называть детей, рожденных вне брака незамужними женщинами.

104. Отчего Вакха называют Liber Pater?

[289] Оттого ли, что он отец свободы для пьющих вино? Ведь многие^ опьянев, становятся дерзки и необузданны на язык.[269]
Или оттого, что Вакх - податель вина для возлияния (λοιβή)?[270] Или же, как полагает Александр, это имя происходит от эллинского Диониса Элевферея, названного так по городу Элевферы в Беотии?[271]

105. Откуда обычай в праздничные дни выходить замуж не девушкам, а вдовам?

Может быть, как заметил Варрон, это потому, что девушки печалятся, выходя замуж, а женщины радуются; в праздничные же дни никто не должен ни горевать, ни неволиться?[272]
Или, вернее, потому, что если на свадьбе присутствует много гостей, [b] то это похвально лишь для девушки и позорно для вдовы? Ведь первый брак завиден, а второй тягостен: при живом первом муже женщине выходить за другого стыдно, а после его смерти - горько. Поэтому скромная свадьба больше им по душе, чем шумные шествия. А на праздниках люди по большей части отвлечены и у них уже не остается досуга, чтобы приходить на свадьбу.
Или же поскольку после похищения сабинских девушек на празднике римлянам пришлось вести войну, они считают дурной приметой женитьбу на девушке в праздничный день?

106. Почему римляне поклоняются Фортуне Первородной?

Не потому ли, что, как говорят, благодаря Фортуне Сервию, [c] рожденному от рабыни, суждено было стать знаменитым царем Рима? Такого мнения держатся многие римляне.[273]
Или под этим именем почитают Фортуну, которая дала начало и рождение Риму?[274]
Или же этому есть более естественное и более мудрое объяснение: Фортуна - начало всех вещей, и благодаря ей природа возникает из случайных соединений, когда бы и где бы ни зародился в них строй и порядок?[275]

107. Почему Дионисовых умельцев римляне зовут histriones?

Может быть, по той причине, что передает Клувий Руф?[276] Он утверждает, [d] что в давние времена, в консульстве Гая Сульпиция и Лициния Столона, в Риме свирепствовала моровая болезнь, которая свела в могилу всех, кто играл на сцене. Тогда по просьбе римлян множество превосходных актеров приехало из Этрурии, и самый прославленный из них, дольше всего имевший успех в римских театрах, носил имя Histrus; по его имени и стали называть всех актеров.[277]

108. Почему римляне не женятся на близких родственницах?

Может быть, выдавая замуж в другой род и приводя жен из другого [e] рода, они хотят таким образом умножить число родных и близких?
Или они боятся, что при браке близких родственников возникнут раздоры, губительные для их естественной приязни?
Или, считая, что женщинам по их слабости нужно иметь многих покровителей, они не вступают в брак с близкими родственницами, чтобы, если муж обидит жену, за нее могли вступиться ее родичи?[278]

109. Почему жрецу Юпитера, называемому Flamen Dialis, запрещается прикасаться к муке и закваске?

Потому ли, что мука - сырая, неприготовленная пища, она перестала быть зерном, которым была, и не стала хлебом, которым должна стать, [f] утратила силу семени и не приобрела полезности хлеба? Оттого и поэт назвал ячменную муку "жертвой жернова",[279] словно зерно было убито и уничтожено помолом.
Закваска же и сама по себе - плод гниения, и тесто, к которому подмешивают закваску, разлагается, становится дряблым, теряет упругость, так что заквашивание точь-в-точь походит на гниение, а если квасить слишком долго, то мука и вовсе прокиснет и разложится.[280]

110. Почему этому жрецу запрещается прикасаться и к сырому мясу?

Может быть, это предписание должно внушить людям отвращение к сыроядению? Или же сырого мяса чураются по той же причине, что и муки - [290] потому что это уже не живое существо и еще не готовая пища? Только варя и жаря, производим мы такое изменение и преображение, что от прежнего состояния ничего не остается. Да и с виду сырое мясо - нечистое, оскверненное и безобразное, как свежая рана.[281]

111. Почему этому жрецу предписано сторониться собаки и козла: не прикасаться к этим животным и не называть их?

Может быть, испытывают омерзение к козлиной похотливости и дурному запаху или боятся, что козел несет заразу? Более всех животных козел считается подверженным падучей, и этот недуг передается всем, кто съест или тронет мясо больного животного. Причиной этой болезни [b] считают узость дыхательного горла, которое часто сводят судороги; доказательство тому - пронзительный козлиный голос; кроме того, когда человек кричит в припадке падучей, то его голос похож на козлиное блеяние.[282]
Собака не так похотлива и не так дурно пахнет. Некоторые, однако, утверждают, будто собак потому не пускают в Афинский акрополь и на остров Делос, что эти животные спариваются у всех на виду в отличие от быков, свиней и лошадей, которые делают это в стойле, а не бесстыдно и открыто. Но все же эти люди не знают истинной правды. Дело в том, что собака - существо драчливое и опасное и поэтому не следует допускать ее в священные и неприкосновенные места, которые должны предоставлять просителям безопасное убежище. Сообразно с этим и жрец Юпитера, [c] живое воплощение бога и его священный образ, должен быть доступен как прибежище для всех нуждающихся и для всех просителей, чтобы никто им не препятствовал и не отпугивал их от его дома. Его ложе поэтому стояло в сенях; и по обычаю всякий, кто обнимет его колени, освобождался в этот день как от телесного, так и от всякого другого наказания; если какой-нибудь узник добирался до жреца, он получал свободу и его оковы выбрасывали, причем не через дверь, а через крышу. Но что пользы было бы в кротости и человеколюбии этого жреца, если бы перед ним стоял пес, пугая и не подпуская тех, кто нуждается в убежище?
Кроме того, древние считали это животное не вполне чистым и никогда [d] не приносили его в жертву ни одному из олимпийцев.
Только как трапезу для Гекаты Подземной их приносили на перекрестки, и эта жертва служит отвращению или искуплению зла. В Спарте щенков жертвуют самому кровожадному из богов - Эниалию, а в Беотии обряд всенародного очищения состоит в том, что люди проходят между частями разрубленной надвое собаки. Сами римляне убивают собак в месяц очистительных обрядов на "Волчьем празднике", который они называют Луперкалиями, а мы - Ликеями. Вот какой смысл в запрете держать у себя в доме собаку для того, кому вручено почитание высочайшего и чистейшего божества.[283]

112. Почему жрец Юпитера не должен прикасаться к плющу [284]и ходить по дороге, над которой свешиваются с деревьев виноградные лозы?

[e] Может быть, и это подобно заповедям "не ешь в колеснице", "не сиди на мере для зерна", "не переступай через метлу", - ведь в действительности пифагорейцы страшатся и избегают вовсе не этого, и под такими запретами скрыты совсем другие?[285] Точно так же и под виноградом в данном случае разумеют вино, а запрет "проходить под лозою" означает, что жрецу не следует напиваться вином допьяна, так как вино владычествует над головами опьяневших, и то наслаждение, над которым они сами должны [f] властвовать, подавляет и унижает их.
А плющ не считают ли они растением бесплодным, бесполезным для человека, бессильным и по слабости нуждающимся для опоры в других растениях, хоть он и чарует тенистостью и яркой зеленью? Может быть, они полагают, что глупо без пользы выращивать плющ у себя дома и обвивать им другие растения, причиняя им вред?
Или дело в том, что плющ никнет к земле? Поэтому он и отлучен от [291] олимпийских святынь: никто не увидит его в храме Геры в Афинах или Афродиты в Фивах, зато не обходятся без него праздники Агрионий и Никтелий, где столь многое происходит в темноте.[286]
Может быть, в этом намек на запрещение вакхических обрядов и шествий? Ведь женщины, объятые вакхическим безумием, набрасываются на плющ, хватают его и рвут руками и зубами; стало быть, отнюдь не лишено правдоподобия утверждение, будто испарения плюща возбуждают душу, [b] потрясают рассудок, выводят из равновесия и повергают в смятение, так что люди, склонные по природе к вдохновению, без вина достигают блаженного опьянения.[287]

113. Почему этим жрецам не позволено искать или занимать государственную должность, [288]но в возмещение этого и в знак почета им даны ликторы и курульное кресло?

Может быть, нечто сходное есть и в Элладе - там, где жреческое достоинство приравнивается к царскому и не всякий может стать жрецом?
Или, вернее, дело в том, что жрецы имеют строго определенные обязанности, тогда как обязанности магистратов непостоянны и неопределенны? [c] Ведь может случиться, что окажется невозможным в одно время исполнить те и другие и придется, несмотря на неотложность обоих дел, чем-то пожертвовать: либо совершить нечестие перед богами, либо причинить вред согражданам?
Или же они знали, что людская власть несет в себе не больше прав, нежели обязанностей, и что вождь народа (как сказал Гиппократ о врачах)[289] должен видеть ужасное и прикасаться к ужасному, снимая с чужих бед урожай собственных страданий? А это позволяло им понять, что нечестиво приносить жертвы богам и совершать священнослужения и в то же время произносить приговоры и осуждать на смерть сограждан, а подчас даже родных и домашних жреца, как пришлось когда-то Бруту.[290]

---

[1] По Веррию-Фесту, «на свадьбе в честь Цереры впереди несут факел; новобрачную окропляют водою, для того ли, чтобы она пришла к мужу чистой и незапятнанной или для того, чтобы делила с мужем огонь и воду» (Fp 87 facem; ср. 288/9 solet facem); ср. со вторым объяснением Лексикона Веррия-Феста последнее из толкований Плутарха в этом «Вопросе». Веррий-Фест устанавливает также соответствие свадебного и погребального обрядов в связи с ролью огня и воды: возвратясь с похорон, нужно окропиться водою и переступить через огонь, дабы очиститься, а кроме того, указывает на запрещение «огня и воды» для преступников и изгнанников (F 2 aqua et igni; ср. D. H., II 30, 6).
[2] Ср. Заст. бес. III с. 107, с. 109 сл.; Varro, ling. V 61: «Итак, двойная причина рождений — огонь и вода; на свадьбе потому то и другое предлагается на пороге новобрачным, что это соединяет брачащихся». Представление о борьбе и единстве огня и воды как основе жизни абстрактно формулировалось в Гиппократовом корпусе: «[огонь и вода] имеют каждый такую силу: огонь может всегда все двигать, а вода всегда все питать; в свой черед оба господствуют и подчиняются, доходя до предела возможного возрастания и умаления, ибо ни то ни другое не способно возобладать окончательно, и вот по каким двум причинам: огонь, достигая последней частицы воды, лишается пиши и возвращается туда, откуда намерен получать пищу; а вода, дойдя до последней частицы огня, лишается движения; она останавливается, а когда она стоит, лишается преобладания и поглощается как пища наступающим огнем. Ни то ни другое поэтому не может возобладать вполне. А если когда-либо что-то одно возобладает, из существующего ныне ничто не будет так, как сейчас» (Гиппократ, О диэте, I 3). Ср. также: Овидий, Метаморфозы, I 430—433; Аристотель, О возникновении животных, 766 b 15 сл.; Lact., In. II 9, 21; Serv., Aen. VI 267; Франк-Каменецкий И.  Г.  Вода и огонь в библейской поэзии // Яфетический сборник 1924. Л., 1925. Т. III. С. 150 сл.
[3] …восковых факелов. — Слово κηρίων («факел»), видимо, передав лат. cereus — «восковой факел», «свеча» из источника Плутарха. Эти факелы использовали и на похоронах; кроме того, на Сатурналиях клиенты дарили их патронам.
[4] …как пишет Варрон… у эдилов? — Тило считает, что Плутарх здесь использует Варрона (Varro, de V.  P.  R.). Текст испорчен. Возможно, источник Плутарха сообщал что-то о знатной молодежи, именовавшейся praetextati («одетые в претексту»), которая с факелами сопровождала невесту. Плутарх же принял указание на претексту за указание на костюм магистрата; ср., однако, Плутарх, Цицерон, 44. Эдилы могли иметь более трех факелов (CIL I2 594).
[5] Ср. о поле четных и нечетных чисел: Плутарх, Об “E” в Дельфах (ВДИ, 1978, № 1), 8, 388 A и сл. и Рим. воп. 102, 288 DE, где демонстрируется греческое представление об арифметической операции деления (ср. Платон, Теэтет, 147 E сл.), которое и лежит, возможно, в основе присвоения четному числу женского, а нечетному — мужского пола.
[6] …три есть первое нечетное число… — Тройка считается первым нечетным числом, поскольку единица для древних стоит как бы вне ряда и соединяет в себе природу всех чисел, четные они или нечетные (ср. Plu., De an. pr. 1027 F: единица — первый квадрат). О семантике четного и нечетного см. также: Аристотель, Метафизика, 1091 а 23 сл.; Плутарх, Об Исиде и Осирисе (ВДИ, 1977, № 3), 56, 374 A; Plu., De an. pr. 1012 E, Qu. Pl. 1002 A; [Iamblichus,] Theologumena Arithmeticae, V. На пифагорейское происхождение учения о монаде, стоящей над числами, указывает Иоанн Лид (Lyd., Mens. II 4).
[7] …из мужского и женского начала складывается пятерица? — Иоанн Лид (Lyd., Mens. II 10) называет пятерицу «как бы образом всеобщего совершенства». По Пифагору, это число Мойры, а Зевс как творец мира ориентировался на это число: планет пять, кругов в небесной сфере пять, зон (поясов) пять. «Супружеским» или «брачным числом» Плутарх считает не только пятерицу, но и шестерицу. В последнем случае число «мужское» — 3 и «женское» — 2 не складываются, а помножаются (Plu., De def. or. 429 A).
[8] …свет есть знак рождения… — См. классические примеры символизации рождения как появления света («дева родила свет» и Т.  П.): Dieterich, Nekyia2 S. 24, Anm. 1. По римским представлениям, при рождении ребенка присутствует особый божок Свеченосица (Candelifera), что выражается в зажигании светильника у ложа роженицы.
[9] Плутарх перечисляет здесь не римских, а греческих брачных богов: Зевса Совершенного, Геру Совершенную (ср. Рим. воп. 50 и примеч. 2), Афродиту, ее спутницу Пейто, Артемиду. У римлян брачными ауспициями заведуют другие боги, а не римские соответствия перечисленным греческим. Маркварт (Marq., Priv. S. 49) называет Юнону (Serv. Aen. IV 58—59), Теллуру (Ibid. IV 166), Цереру (Fp 87 facem; Serv, Aen. IV 58), Пилумина и Пикумина (dii praesides auspiciis conjugalibus, Non., p. 528 M); к брачным богам относился также Марс. Римская богиня красноречия Свада, хотя имя ее значит то же, что Пейто (Уговор, Улещение), никогда не была связана с Венерой и другими богами брака и любви.
[10] …святилища Дианы украшают… оленьими рогами… на Авентине, — коровьими? — Древний храм, сохранивший «рога посвящения», известные минойско-микенской культуре (см. Роуз, с. 171), отличался от обычных храмов Дианы рогами не дикого, а домашнего животного — коровы. Ведь храмы Дианы постепенно грецизировались, как и ее культ, а греческая Артемида с домашними животными не связана, это богиня лесная, охотница.
[11] См. FHG III, p. 470 (Juba); Varro, Ant. 6 Merkel. Фольклорный рассказ о ловком выкрадывании волшебного животного включен в историю борьбы за гегемонию в Лации. Авентинский храм Дианы был межплеменным святилищем. Как свидетельствует Ливий (I 45), сама постройка такого храма в Риме говорит о признании его владычества над другими племенами (ср. Val. Max., VII 3, 1; [Aurelius Victor,] De viribus Illustribus, VII 10). Обладателем «чудесной коровы» предание иногда называет римлянина, но имя Коратий (Кориатий, а позднее Куриаций) — сабинское (ср. D. H., III 13 sq.).
[12] Если заупокойные обряды совершены, человек становится «духом» и должен войти в дом его путем. Ср. устройство шаманского чума или юрты с отверстием вверху для души шамана во время камлания и для прихода духов, представление о черте, проникающем в дом через печную трубу, и др.; чердак и крыша мыслятся местом обитания «духов»; Кассандра видит детей Фиеста на крыше (Эсхил, Агамемнон, 1217); удаление «нечистых» предметов у римлян тоже происходит через отверстие в крыше — имплувий; ср. Рим. воп. 111; Gell., X 15, 8. У некоторых народов (напр., славян) крышу разбирают при трудных родах, чтобы душа могла войти в младенца, и когда умирает колдун, чтобы она могла выйти. Ср. ниже в этом «Вопросе» об очищении под открытым небом, чтобы вредоносный дух не задерживался стенами и крышей (см., однако, Рим. воп. 40).
[13] Во время Сицилийской войны… — Под Сицилийской войной, видимо, подразумеваются события I Пунической войны.
[14] Параллель Римского обряда с древним обычаем эллинов оправданна. Этнографической науке известны такие племена, которые не допускают считавшихся погибшими и оплаканных вновь в общество живых. Сами жертвы «кенотафии» (Т.  е. символического погребального обряда, осуществляемого без тела покойного) тоже считают себя не вполне жителями этого света и не вступают в общение с соплеменниками; убийство такого изгоя не карается. Диодор сообщает, что через симуляцию рождения осуществлялось также усыновление (D. S., IV, 39, 2).
[15] Arist., Fr. 609 Rose. О запрете вина для римских женщин, nisi sacrarum causa («за исключением культовых нужд») и даже о смертной казни за нарушение запрета см. Плутарх, Сравнение Ликурга и Нумы, 3; D. H., II 25, 6; Цицерон, О государстве, IV 6; Val. Max., XI 1, 5; VI 3, 9; Gell., X 23. О связи jus osculi («права поцелуя») с запретом вина см. Serv., Aen. I 737; Plin., nat. XIV 14, 89; Ath., 440 e, ср. также Тертуллиан, Апология, VI 4—5.
[16] Ср. Плутарх, Добл. жен. с. 390 сл.; по Аристотелю (см. D. H., 1 72, 3—5), троянские пленницы ахейцев, заброшенных в Италию по пути на родину, подожгли корабли, надеясь в Италии на участь жен, а не рабынь победителей, что им предстояло бы в Греции. Троянка по имени Рома, зачинщица поджога, стала женою Латина, а ее дети — Ромул и Телегон — назвали город в честь матери (D. H., 1. 1.; Плутарх, Там же; Ромул, 1). Рассказ о сожжении кораблей стал популярен благодаря «Энеиде» Вергилия (V 604 сл.).
[17] …постановление, разрешавшее вступать в брак всем родственникам до второго колена, но не ближе. — В императорскую эпоху кузенный брак стал обычным (Тацит, Анналы, XII 6 сл.), а женитьба Клавдия на племяннице узаконила и такие союзы. О женитьбе на двоюродной сестре еще в 171 г. до Н.  Э. сообщает Ливий: XLII 34, ср. Liv., Fr. libri XX (Hermes. 1870. Bd IV. S. 372).
[18] О законе Солона см.: Плутарх, Солон, 21; D., XLVI 14; Гиперид, Против Афинагора (ВДИ, 1962, № 1), 17—18.
[19] Вероятно, запрет подарков между супругами — архаичное правило; судя по Ювеналу (VI 203 сл.), в императорскую эпоху оно не выполнялось; ср. Плутарх, Наставление супругам, 34, с. 564.
[20] Плутарх — единственный источник этих сведений.
[21] …мужья… посылают предупредить жен о своем прибытии? — Ср. элегию Тибулла (I 3, 89), в которой автор хочет явиться к своей возлюбленной, Делии, без предупреждения. Но Делия — не жена и, возможно, nec quisquam nuntiet ante («чтобы никто не предупредил заранее») сказано для того, чтобы подчеркнуть это обстоятельство и предпочтение поэтом неритуализованных отношений.
[22] Со слов Варрона (ap. Plin., nat. XXVIII 17), Сервий (Serv., Aen. II 166; III 407) сообщает, что Эней совершал жертвоприношение с покрытой головой и не прервал его, когда появился Диомед (ille velato capite non [Конъектура Глессера, см.: Glaesser P. De Varronianae doctrinae apud Plutarchum. Leipzig, 1881. P. 165.] convertisset). Плутарх, возможно, не понял, к чему относится отрицание при абсолютной конструкции латинского источника, и истолковал прочитанное в прямо противоположном смысле: вместо «не обернулся» — «с не-покрытой головой». Однако другие источники (D. H., XII 16, 11; Вергилий, Энеида, III 405 сл.) согласуются с Плутархом, причем Вергилий объясняет поведение Энея предсказанием Гелена. Макробий (Macr., Sat. III 6, 17) со ссылкой на Варрона и Гавия Басса сообщает, что до Энея на Великом Алтаре (Ara Maxima) жертвы приносили с непокрытой головой. В другом месте (Macr., Sat. I 8, 2) появление в Италии обычая приносить жертвы с непокрытой головой этот же источник связывает с пеласгами и Геркулесом, называя обычай целиком греческим.
[23] …перед людьми могущественными обнажают голову… — Обычно римляне ходили без головного убора, однако Варрон (ap. Plin., nat. XXVIII 17) и Плутарх (Красс, 6, Помпей, 8) подтверждают обычай обнажать голову перед магистратами и уважаемыми людьми.
[24] …при обращении к оракулу… бьют в медь… — При священнодействии римляне обычно пользовались флейтами и трубами, а не ударными инструментами. Но, по Овидию, для того, чтобы отогнать злых духов, бьют в медь (Фасты, V 441).
[25] …как говорит Кастор… — FGrH 250 (Cast., Fr. 15).
[26] Так и по Веррию-Фесту: приносящие жертву Сатурну «творят свет», Т.  е. обнажают голову (F 322 Saturnalia; ср. Fp 119 lucem facere). Облик жреца, таким образом, прямо противоположен облику самого божества, изображавшегося obvoluto capite — с покрытой головой (Serv., Aen. III 407, ср. Myth. Vat., II 1; III 1; Augustinus, De consensu evangelistarum, I 23, 134; Roscher, s. v. Kronos, col. 1557 sq.). Уже у Софокла (TGF, S., Fr. 832 и примеч. издателя) покрытая голова истолковывается как символ: Кронос — Время открывает скрытое; а по Ватиканским мифографам (Myth. Vat., III 1, 5), голова Сатурна укрыта, как и начало времени укрыто от людей. Ср. примеч. 2 к Рим. воп. 12. Веррий подчеркивает исключительность обычая (F 343 Saturno sacrificium); вне культа Сатурна принесение жертвы с непокрытой головой каралось смертью.
[27] …Сатурна считают богом земли и преисподней? — Еще древними имя Сатурна сопоставлялось с satus — «посев» (Varro, ling. V 64; ср. Arnob., IV 9; Lact., In. I 23, 5; Августин, О Граде Божием, VII 13; Macr., Sat. I 10, 20), или saturus — «обильный», «насыщающий», или satura — «смесь». Бог, названный, как блюдо из смеси семян («сатура»), не противоречил бы духу и букве архаичной мифологии, но и эту этимологию преобразило влияние греческого Кроноса-Хроноса: Сатурн «насыщается годами» — saturaretur annis (Цицерон, О природе богов, II 25, 64; III 24, 62; ср. Gell., V 12; Lact., In. I 12; Августин, О Граде Божием, IV 10). Как богу преисподней Сатурну приносились человеческие жертвы, см. Рим. воп. 32 и примеч. 1; ср. также Рим. воп. 34, с. 297 и 42.
[28] …Сатурн есть время… — Приравнивание Кроноса к Хроносу в духе народной этимологии засвидетельствовано многими авторами: Vorsokr. Pherecyd. Syr., Fr. 1; Orph., Fr. 12; Софокл, Электра, 179, ср.: Eïsler R. Weltenmantel und Himmelzelt. München, 1910. S. 385; Corn., ND VI; [Aristoteles] De mundo, 401 a 12—15; Sch. A. R. I 1098; Dam., Pr. 125 (из Евдема Родосского); Плутарх, Об Исиде и Осирисе (ВДИ, 1977, № 3—4), 32, 363 D. Впоследствии на Сатурна было перенесено все то, что связывалось с Кроносом-Временем, и поздние авторы истолковывают почти все моменты мифа о Кроносе-Сатурне как символы времени (Macr., Sat. I 8, 7 sq.; Sch. A. R. I 1098; Serv., Aen. III 104; D. H., I 38, l sq.: Myth. Vat., III 1; VIII 5 и др.). Пожирание и извержение детей — символ того, что все порождается временем, уничтожается им и вновь выводится на свет; Кронос был свергнут Зевсом — это смена устаревшего новым — закон времени; Кронос закован Зевсом — природным законом связаны времена и сроки, чередование природных циклов. Так истолковываются и другие детали (см. Roscher, s. v. Kronos, col. 1544—1546); ср. современную интерпретацию мифа о Кроносе как символизации архаичных представлений о времени: Leach Ed. Two Essays Concerning the Symbolic Representation of Time // Leach Ed. Rethinking Anthropology. London, 1961.
[29] …время обнаруживает истину? — Время, обнаруживающее истину, — топос, см., напр., Пиндар, Олимпийские песни, II 19, Фр. 33 и др. Хронос — отец Дня, Ночи Права и Истины (TGF, E., Fr. 223), по пословице, Правда — дочь Времени: Gell., XII 2, 7.
[30] …в век Сатурна… правды… было больше? — Отождествление Сатурна и Кроноса повлияло и на рассказы о «Сатурновом царстве» по аналогии с золотым веком при Кроносе у греков (ср. «жизнь при Кроне» — Аристотель, Афинская полития, XVI 7); Плутарх тоже считает Сатурналии воспроизведением нравов блаженного века Сатурна (Сравнение Ликурга и Нумы, 1).
[31] …почитать отца как бога… — О покрытии головы перед богом см. выше Рим. воп. 10, с. 286: не только отец, но оба родителя почитались после смерти как боги, Т.  е. di parentum; см. RKR2, S. 232.
[32] …женщины остригают волосы, а мужчины отпускают… — Ср. Плутарх, Слово утешения к жене, 4, 609 С. Ср., однако, у Еврипида (Алкеста, 425 сл.): в знак траура и мужчины и женщины отрезают волосы и даже коням остригают гривы: ср. Плутарх, Александр, 72.
[33] …по словам Варрона… оборачиваются на все стороны… — См. Varro, de V.  P.  R. Поворот направо — обычный жест римского сакрального поведения (Плутарх, Камилл, 5, Марцелл. 6; Плавт, Куркулион, 69 сл.; см. Marq., S. 179, Anm. 7). У Варрона речь, вероятно, о том, что направо отворачивали лицо, когда подносили факел к погребальному костру (см. Вергилий, Энеида, VI 224).
[34] …первым… дал развод… Спурий Карвилий… — Ср. ниже Рим. воп. 59, а также Плутарх, Сравнение Ликурга и Нумы, 3; D. H., II 25, 7 (несмотря на вынужденность развода, Карвилий был осужден общественным мнением): см. также Тертуллиан, Апология, VI 5—6, Tertullianus, De monogamia, IX.
[35] …с плащом, накинутым на голову… — Плутарх, вероятно, ошибся; у Валерия Максима сказано: «стояла в дверях с непокрытой головой» (capite aperto foribus versatam, Val. Max., VI 3, 10). Ошибка, возможно, в источнике (есть рукописи с чтением operto — «с покрытой < головой>»).
[36] …смотрела на погребальные игры. — Публий Семпроний Соф обвинил жену в том, что она смотрела игры без его ведома (Val. Max., VI 3, 12).
[37] Термину… не приносят в жертву… животных? — Со временем в Терминалии были включены и жертвоприношения животных (Гораций, Послания, II 59; см. Marq., S. 202). О бескровных жертвах богу межей Термину см. D. H., II 74, 4.
[38] …по слову спартанца? — Высказывание приписывается Агесилаю, Анталкиду и Архидаму, сыну Агесилая, см. Плутарх, Изр. спарт. с. 427, с. 440, с. 443.
[39] …такой бог не должен быть запятнан кровью и осквернен убийством. — Ср. Плутарх, Нума, 16.
[40] Ту же редкую версию — об убийстве сына из ревности (Антифера значит «Соперница») — знает и Овидий (Фасты, VI 551 сл.), возможно, тоже из Веррия (Роуз, с. 176). Отождествление Ино-Левкофеи и Mater Matuta широко известно в римской античности, однако по происхождению италийская Матута с Ино не связана. Иногда Матута представляется божеством утреннего света (Лукреций, V 656, ср. Non., p. 66 M: manum = clarum; Prisc., II 53, p. 76, 18 sq.: Матута=Аврора). Матута связана, как и Юнона Люцина (Светлая), с рождением (Юнона иногда называется Матутой: Ливий, XXXIV 53, 3); ср. Рим. воп. 2 и примеч. 6. Однако имя богини связывали не только с matutinus (утренний), но и с manus (добрый) или maturus (зрелый), Т.  е. с благодетельностью или плодовитостью (ср. Fp 122 Matrem Matutam; Августин, О Граде Божием, II 8); кроме того, Matuta сопоставляли с di manes, Cerus Manus (в гимне салиев), с matrimoniuin, matertera, materices, materia, mater.
[41] По мифу, Ино воспитала своего племянника Диониса (Плутарх, Камилл, 5). Об описанном Плутархом обычае см. Овидий, Фасты, VI 559 сл.; Плутарх, там же, Plu., De frat. am. 492 D. Праздник Матралий (11 июня), в котором принимали участие женщины, выходившие замуж только один раз (Tertullianus, De monogamia, XVII), посвящен, вероятно, детям материнского рода, Т.  е. детям братьев, а не сестер, тогда как собственные дети женщин принадлежат роду мужа. Может быть, Плутарха (или его источник) ввел в заблуждение глагол sororiare — «сестрить»; им обозначался процесс созревания женской груди, Т.  е. sororiare — «вместе расти, как сестры», а Матута — это покровительница женской зрелости (Kleine Pauly, s. v. Matuta, col. 1088).
[42] «Децима» (десятина) — древняя жертва богам (Fp 71 decima), такой характер жертвы завещан Гераклом (D. S., IV 21; D. H., I 44, 1). Богачи иногда жертвовали Гераклу десятую долю состояния (D. S., 1. 1.; Плутарх, Красс, 2, 12; Сулла, 35; ср. CIL I 542; Macr., Sat. III 12, 2). В Риме греческий Геракл, фольклорный борец со смертью, обжора и покровитель киников, стал богом удачи и торговли, спутником богатства (напр., Гораций, Послания, II 6, 13), ассимилировав при этом некоторые характерные черты Гермеса.
[43] …избыток дородства в человеческом теле… — Ср. изречение Гиппократа: Плутарх, Заст. бес. V с. 162, Plu., Non posse 1090 B.
[44] …год у римлян… состоял… из десяти месяцев… — По Веррию, название «март» для первого месяца старого римского года обусловлено значимостью Марса и воинственности для латинян той поры (F 156 Martins mensis); десятимесячный год «воинственного сына Марса» (Ромула) связывается (Овидий, Фасты, I 27) со сроком беременности и вдовьего траура. В действительности, в основе такого календаря, скорее всего, лежит 10-месячный аграрный цикл; возможно также влияние этрусского учения о 10-вековом историческом и космическом цикле, образом которого в микромасштабе и является год, ср. Macr., Sat. I 12, 3.
[45] …в феврале… совершают очистительные обряды и приносят жертвы умершим. — В другом месте (Нума, 18 сл.) Плутарх правильно сопоставляет «февраль» с februare — «совершать очищение». Веррий (Fp 85 Februarius) сообщает, что богиня очищений женщин (или всего народа) звалась Юнона — Februata, Februalis, Februlis; ср. о конце года как времени поминания умерших — Платон, Законы, 828 с.
[46] …вступили в свою должность первые консулы. — На самом деле январские Календы не были первым днем официального года, по крайней мере до 163 г. до Н.  Э., см. FP Kal. Jan.; Liv., epit. XLVII.
[47] [Янус] скорее был склонен к государственным делам и земледелию, нежели к войне. — Ср. также Плутарх, Нума, 18 и сл.; Ливий, I 19; Овидий, Фасты, I 43 сл.: Нума добавил январь и февраль, вспомнив о Янусе и о предках; ср. Рим. воп. 22 и примеч. 1.
[48] Источник Плутарха не ясен. В других сочинениях Плутарх называет Добрую Богиню матерью Диониса, Дриадой, женой Фавна, и сопоставляет ее праздник с орфическими мистериями (Цезарь, 9, Цицерон, 19; 28). В сводке версий о Доброй Богине у Макробия (Macr., Sat. I 12, 21—29) говорится, что беотийцы, Т.  е. земляки Плутарха, считают ее Семелой. По переданной Макробием версии Антистия Лабеона, Добрая Богиня — то же, что Майя или Земля, а в первых жреческих книгах она называется Фавна, Опа и Фатуа. Ближе всего к Плутарху та из версий, по которой Добрая Богиня — дочь, а не жена Фавна; она противилась любовным притязаниям отца, не смотря на побои миртовыми розгами и опаивание вином, но Фавн сошелся с нею, превратившись в змею. Отсюда Макробий выводит особенности культа Доброй Богини: запрет на миртовые розги, называние вина молоком и сосуда для вина «медовником», а также то, что змеи без страха и не пугая появляются в святилище. Логика отношения предания и культа, отрицательно («запретительно») относящегося к тому, что, по преданию, не помогло Фавну достичь его нечестивой цели, и выражающего особое расположение к змеям — носителям облика, в котором Фавн овладел дочерью, так же мало поддается моралистической трактовке, как и логика соотношения того же обряда и другого предания, рассказанного Плутархом. Если в первом случае культ Доброй Богини как бы сочувствует преступлению Фавна, то у Плутарха он «сочувствует» преступной его супруге. Со слов Варрона Макробий сообщает также, что Добрая Богиня римлян — то же самое, что «женская богиня» греков — стыдливая дочь Фавна, которая не выходила из женских покоев и никогда не видела мужчин. О запрете вина для женщин ср. Рим. воп. 6 и примеч. 1.
[49] …Венера, что зовется ныне Муркийской, в старину… называлась Миртийской. — Мирт посвящен Венере, однако лишь поздние авторы, грамматики и антиквары понимают Murcia (Муркийская) как искаженное Myrtea (Миртовая): Varro, ling. V 154; Plin., nat. XV 36. Ho Murcia — это особая богиня, чье святилище находилось под Авентином, в древности носившем название Murcus (Fp 148 Murciae deae; ср. Serv., Aen. VIII 636), что означает «Покалеченный» (см. Ernout — Meillet3, p. 750). Имя этого полузабытого божества тем скорее отождествлялось с эпитетом Венеры Myrtea или Murtea (Миртийская), что Авентин был окружен миртовыми рощами; слияние Murtea и Murcia породило и странное написание Murtia (Миртийская).
[50] По Овидию (Метаморфозы, XIV 320 сл.), авсонийского царя Пика в птицу обратила отвергнутая им волшебница Цирцея. По мнению Плиния (Plin., nat. X 20), дятлы были главными вещими птицами в Лациуме со времен царя Пика, давшего им имя; а у Веррия (F 209 Picum), напротив, Пик получил свое имя от названия птицы, так как он научил людей птицегаданию; ср. D. H., I 14, 5. Плутарх (Нума, 15) уподобляет Пика и Пана сатирам и сравнивает их с идейскими дактилями.
[51] Ср. Плутарх, Ромул 4 и 7, Об удаче римлян (ВДИ, 1979, № 3). 320 D.
[52] Т. е. Нигидий Фигул; см.: Swoboda A. Publii Nigidii Figuli operum reliquiae. Wien, 1889. Fr. 119. P. 132.
[53] …дятел губит даже дуб… — Это поверье связано с тем, что дятел питается насекомыми на подгнившем дереве, которое наконец погибает, но роль в этом дятла невелика; ср. [Аристотель,] Рассказы о диковинах (ВДИ, 1987, № 3—4), 831 b 5.
[54] Ср. Плутарх, Нума, 19, Рим. воп. 41. В императорском Риме Янус получил большую «популярность» в связи с реставраторской политикой Августа. Как культурный герой и первый италийский царь Янус дублирует Сатурна; ср. Янус — сын Кроноса: Плутарх, Собрание параллельных греческих и римских историй (ВДИ, 1980, № 2), 307 E. Эллином из Перебии Янус называется только здесь, обычно в евгемерических легендах он просто «грек».
[55] Уподобление Либитины и Венеры (и Персефоны) Плутарх удостоверяет авторитетом «ученейших римлян» (Нума, 12). По Дионисию (D. H., IV 15, 5), обычай был установлен Сервием Туллием. Роуз (Роуз, с. 178 сл.) предполагает, что смешение Венеры и Либитины (ср. F 265 Rustica Vinalia) основано на смешении имени Libitina/Libitia и эпитета Венеры Lubentia. Второе из объяснений Плутарха вполне оправдано с точки зрения мифологической семантики любви-смерти, см. RKR2, S. 245; Roscher, s v. Libitina; об Афродите Надгробной см. Farnell, V. V, P. 650 f.
[56] …сообщение Юбы… что в Календы магистраты призывали народ.. — Следуя Юбе (FHG III, p. 470), Плутарх сопоставляет Календы с calare — «созывать» и греч. καλεἶν — «звать», «созывать»; о календарной реформе см. подробно Плутарх, Нума, 18 сл.
[57] …«скрываться» на их языке будет celari. — Ошибка в объяснении Плутарха связана, видимо, с тем, что активному глаголу celare — «скрывать» он приписывает «пассивное» значение формально активного греч. λανθάνειν — «быть скрытым», а чтобы передать значение «скрывать», придумывает форму κηλάρι (celari); есть, однако, рукописи «Римских вопросов» с κηλάρε.
[58] …«новый» римляне произносят так же, как мы (νεός — novus). — Сходная этимология у Варрона (Varro, ling. VI 27). Веррий (F 173 Nonas) сопоставляет Ноны с nova Luna, novem и nonus, ибо Ноны — девятый день перед Идами, и предлагает писать Nounae, что близко к Плутархову νουμήνια, но Плутарх таким объяснением не воспользовался.
[59] Смысл этого темного места проясняется благодаря Макробию (Macr., Sat. I 15, 14 sq.); Иды, по его словам, происходят от этрусск. dies Itis, Itis же означает fiducia lovis, что значит «залог Юпитера». Поскольку Юпитер — податель света, рассуждает Макробий, так салии называют его Lucetus (Световой), критяне зовут Зевса η̉μέρα (День, Дневной свет), а римляне — Diespiter (Отец дня), то Иды — день в середине месяца, когда и ночью не исчезает свет, потому что светит полная луна. Таким образом, в полнолуние часть дневного света оставляется луне в залог возвращения дня (Юпитера). Поэтому Иды — «залог Юпитера» и в древности были ему посвящены. Среди других объяснений названия «Иды» Макробий приводит и сходные с Плутарховым: Иды — от ε’ίδος — «вид» полной луны или от vidus («вид») с утратой первого звука.
[60] …соглашаясь с Ливнем. — Плутарх называет Ливия источником общепринятого мнения, но у Ливия сообщается не о неудачном сражении в день после Ид, а о неудачном гадании военного трибуна в этот день, тогда как сам день поражения при Аллии (dies Alliensis) приходится на 18 июля (VI 1, 11). Кроме того, Плутарх исходит здесь из греческого, а не римского представления о четных и нечетных числах месяца (см. ниже, 270 B), что, однако, согласуется со свидетельством Варрона (Varro, ling. VI 13 и 34). Источником Плутарху послужил, вероятно, Юба, который, исходя из Варрона и греческих представлений о четных и нечетных числах, «подправил» Ливия. День после Нон считался «черным» (ater) для военных предприятий (Овидий, Фасты, I 57), а дни после Календ, Нон и Ид — «черные» для начала супружеской жизни (F 178 Nonarum dies).
[61] …[месяц] в котором произошло то или иное событие. — См., однако, о дне поражения при Каннах у Авла Геллия, чей источник (вопреки Плутарху) ставит все-таки в связь обычай избегать четвертого дня перед Календами, Нонами и Идами и поражение при Каннах в четвертый день перед августовскими Нонами (Gell., V 17, 5; Роуз, с. 179).
[62] Январь и февраль не всегда были первыми месяцами, они были последними в старом календаре, начинавшемся с марта; на конец года (Т.  е. на «пустое место» после декабря и до марта, и приходились очистительные обряды, ср. Рим. воп. 19 и примеч. 2 и 3).
[63] «Герой» первоначально — предок, покойник, хтонический дух, поэтому Плутарх приравнивает здесь героев душам умерших и демонам. О специальных днях героев (предков) см. Roscher, s. v. Heros, col. 2509, 2515; ср. Плутарх, Заст. бес. V с. 157.
[64] …четное… число несовершенно… нечетное — совершенно, полно и определенно. — См. об этой пифагорейской доктрине также и в других сочинениях Плутарха: Заст. бес. VIII с. 224, Об Исиде и Осирисе (ВДИ, 1977, № 3—4), 48, 370 E, Об “E” в Дельфах (ВДИ, 1978, № 1), 388 A, Plu., De def. or. 428 F, Non posse, 1094 B, а также: Vorsokr. Bd III s. v. μονάς, Аристотель, Метафизика, 986 a 23 сл.
[65] …на пятый день после Календ… на девятый день после Нон… — Счет включающий; Плутарх не оговаривает, может быть по небрежности, что, кроме марта, мая, июля и октября, интервал от Календ до Нон — семь, а не пять дней.
[66] Варианты этой притчи Плутарх приводит неоднократно: Плутарх, Об удаче римлян (ВДИ, 1979, № 3), 320 F, Фемистокл, 18. Возможно, с этой же притчи начиналось и сочинение Плутарха «О славе афинян».
[67] О понятии священных празднеств (feriae) см. Вергилий, Георгики, I 268; Катон, О сельском хозяйстве, 138; Serv., georg. I 268; F 278 religiosus.
[68] …почтив бога и помолившись, оставаться еще ненадолго в храме? — Ср. Плутарх, Нума, 14; Проперций, II 28, 45: Marq., S. 179; Eitrem S. Opferritus und Voropfer der Griechen und Römer. Christiania, 1915. S. 47.
[69] …во время траура…. носят белые одежды и белую пелену на голове? — Белый траур для Рима засвидетельствован еще однажды у Геродиана (ВДИ, 1972, № 1—1973, № 1), IV 2, 3; обычно при трауре снимали украшения и не носили пестрого платья. По Варрону, при оплакивании носят головное покрывало (ricinium), цвет которого не указан, а при погребении надевают темные одежды (pullae pallae) — ap. Non., p. 549, 30 M. Аргосский обычай, о котором ниже идет речь, связан с представлениями о ритуальной чистоте: чистота и белизна «очищают» от скверны; ср. Рим. воп. 1, примеч. 1.
[70] Эти сведения о магах согласуются с тем, что известно о древней персидской религии; источник сведений Плутарха не установлен.
[71] …покойника одевают в белое… — Распространенный греческий обычай, ср. Artem., IV 2.
[72] «Обманчивы одежды, и обманчива их окраска»… — Плутарх перефразирует здесь слова эфиопского царя, обращенные к персидским лазутчикам, явившимся под видом послов с дарами-тканями: «Обманчивы люди, обманчивы и их одежды» (Геродот, III 22).
[73] …только белый цвет безупречен… и недостижим искусственно. — Имеется в виду цвет натуральной шерсти. Возможно, естественными считались только белый и черный цвета (Fp 22 aquilus, ср. Платон, Законы, 729 de).
[74] Как сообщает Сократ… — FHG IV, p. 498.
[75] Тило (Thilo, p. 8) считает, что источник здесь Antiquitates Humanae Варрона; ср.: Варрон, О сельском хозяйстве, II I, 10, Varro, ling. V 143. Объясняет Варрон и слово pomoerium, обозначающее пространство в черте города, из post moerum (murum), Т.  е. «за < городской> стеной». Плутарх сообщает о том, что Рем пал мертвым, перепрыгнув священную черту, или был убит то ли Ромулом, то ли Целером (Ромул, 10—11); ср. преступление Поликрифа: Греч. воп. 37. Проведение плугом борозды вокруг города — обряд amburbium, который производится ежегодно для обновления священной границы, так сказать «магического круга» вокруг города. О нечистой семантике ворот в связи с вынесением через них покойников см. Плутарх, О любопытстве, 6. 518 B.
[76] …клясться именем Геркулеса… выходить под открытое небо? — Варрон (Varro, ling. V 66) поясняет, что клятва sub divo (divum = caelum, Т.  е. «небо») — это, тем самым, клятва Юпитером, так как Dies-piter понимается как «отец дня» (дневного, светлого неба). Первоначальное звучание клятвы под открытым небом: Me Dius (или Deus) Fidius. Поскольку распространена была клятва Геркулесом (Mehercle), Геркулес был отождествлен с Se(r)mo Sanctus (Священная Речь) и Dius Fidius (Дий Залог); это привело к тому, что клятва Геркулесом стала обставляться так же, как клятва Днем перед «днем» (днем-небом) (ср. Плавт, Ослы, 23). Но, возможно, путь отождествления сложней. По Веррию (F 147 medius fidius), клятва Me Dius Fidius есть клятва именем сына Юпитера, так как fidius — сабинское слово = filius (сын), а сын Дня — Юпитера у сабинян Sanc(t)us, а у греков — Геракл. Таким образом, Геракл отождествляется с Sancus/Sanctus, древним италийским божеством, имевшим храм с открытой крышей (Σάγκος = «небо»: Lyd., Mens. IV 90), см. Kleine Pauly, s. v. Sancus. Правда, Dius Fidius — первоначально особое божество, пришедшее в Рим с Титом Татием (Овидий, Фасты, VI 213; Проперций, IV 9, 73 сл.), а не Юпитер, но оно перешло на роль титула Юпитера как гаранта клятв и доверия (Fidius связывалось с fides — «надежность»; ср. D. H., IV 58, 5; II 49, 2).
[77] …именем Вакха… не клянутся под кровом… — Это единственное свидетельство о такого рода клятвах именем Вакха; популярной формулы, наподобие mehercle или ecastor, не существует.
[78] …поклялся… перед Филеем, сыном Авгия. — Геракл, по Павсанию (V 3, 1), поклялся Филею, державшему его сторону, что даст свободу Авгию, пленникам и захваченным землям.
[79] Текст, вероятно, испорчен (см. Роуз, с. 182). Возможно, совет оракула спартанцам был не злоупотреблять клятвами, следуя обыкновению их предка Геракла.
[80] Варрон (ap. Serv., ecl. VIII 29) связывает этот обычай с опасением нарушить sacrilegium, если невеста ступит на порог, который посвящался богине девственности Весте. Под первыми женами имеются в виду сабинянки; параллель с беотийским обычаем принадлежит, вероятно, самому Плутарху.
[81] …Где ты — Гай, там я — Гайя»? — Вероятно, это ритуальная формула, выражающая момент перехода жены в род мужа; имя Гай здесь родовое, идентичное более позднему Гавий.
[82] …законники называют тяжущихся Гаем Сеем и Луцием Титием. — Ср. Тертуллиан. Апология, III 1; Just., III 29, 3.
[83] …философы… выводят Диона и Феона. — Ср. Plu., De comm. 1061 C. В нарицательном смысле Плутарх использует для обозначения философа также имена Сократа и Платона: Ibid. 1082 CD.
[84] Гайя Цецилия, иначе Танаквиль, была не невесткой, а женой Тарквиния Древнего. Статуя, о которой идет речь, — вероятно, изображение древней этрусской богини, обладавшей репутацией исцелительницы (см. F 338 praedia; Varro ap. Plin., nat. VIII 74). Священный храм — это храм Санка, италийского божества (см. выше воп. 28 и примеч. 1), его имя было отождествлено с лат. прилагательным sanctus — «священный».
[85] Какой частью речи является это восклицание (в действительности «Талассий!»), не известно. Рассуждения Плутарха исходят, возможно, из неправильно понятой этимологии Варрона, в свою очередь фантастической (см. F 351; Fp 350 Thalassionem). Варрон считал, что наряду с другими греч. словами в древней латыни было и слово talarus («корзинка для шерсти»); распространяя закон ротацизма на греч. слово и предполагая, что он действовал «наоборот» (r => s), Варрон конструирует talasus из τάλαρος. Плутарх же принял talasus за реальное, а не реконструированное слово (греч. формы τάλασος не существует). Плутарх называет это восклицание также условным кличем для похищения сабинянок (Ромул, 15) и призывом к прилежному прядению шерсти (Помпей, 4), так как по договору с сабинянами единственной домашней обязанностью первых жен римлян было прядение шерсти. См. также Marq., Priv. S. 52 f.
[86] …под ноги стелят овчину… — Во время обряда confarreatio жених и невеста сидят на овечьей шкуре. По Веррию (Fp 114 in pelle), это воспоминание о древней одежде или символ главного занятия жены в доме мужа. Аналогичный обряд известен у славян (Потебня А.  А.  О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. I // Чтения Имп. О-ва ист. и древн. российских. М., 1865. Кн. 2, апрель-июнь. С. 76). Сидение на одной шкуре служит знаком установления и других союзов, например, на шкуру убитого совместно животного садятся для установления побратимства.
[87] Ср. Ливий, 19, 12.
[88] Ежегодный обряд, о котором идет речь, приходится на 14/15 мая, когда соломенных или плетенных из прутьев кукол со связанными руками и ногами весталки сбрасывали со старого моста на Тибре (pons sublicus; см. Fp 15 Argeos; F 334 sexagenaries). В этом обряде участвовала фламиника (см. Рим. воп. 86, с. 321), понтифики, консулы. По Дионисию, кукол было 30 (D. H., 138, 1—4), а по Овидию (Фасты, V 621 сл.), в древности это были два живых человека. Ливий (XXII 57) считает Argei не римским обрядом, а варварским человеческим жертвоприношением (ср., однако, ниже Рим. воп. 83 и примеч. 1 и 2 о жертвоприношении чужестранцев — аргивяне были как раз чужестранцами). С Тридцатью аргивянами интересно сопоставить 27 капищ аргивян в черте Сервиева Рима (sacraria Argeorum), посвященных 27 греческим вождям, прибывшим в Рим с Гераклом и поселившимся в Сатурнии (Fp 19 Argea loca). Гераклу у этих авторов приписывается и смягчение варварских обычаев и отмена человеческих жертвоприношений. Истории религии известны многочисленные обряды потопления, казни, сжигания куклы «старика» или «старухи», воплощающих смерть, голод, неплодие. Так и «аргивяне», по Дионисию, — жертва хтоническому, аграрному божеству Сатурну, а упоминаемые Веррием depontani («сбрасываемые с моста») — это старцы от 60 лет (Fp 75 depontani). В рационализированной версии Веррия, когда галлы осадили Рим, начался голод, и стариков стали сбрасывать с моста из-за нехватки продовольствия. Сбрасывание жертвы в реку также получает рационализированную трактовку. По Веррию, греческий посол Аргей, оставшись в Риме, умер, и жрецы бросили его тело в Тибр, чтобы оно приплыло на его родину. По Овидию, один из спутников Геракла, осевших в Италии, оставляет завещание, по которому его прах нужно бросить в реку, чтобы его прибило к родному берегу. Завещание было выполнено, но не полностью: наследник бросил в реку «куклу».
[89] См. об этом у Вергилия: Энеида, VIII 52—151.
[90] Цитата из Платона (Законы, 729 c), но мысль эта вполне римская, ср. Ювенал, XIV 47; Гораций, Послания, II 1, 109; см. также Плутарх, Наставление супругам, 47, с. 567; Plu., De educ. 14 В. Ликург упоминается здесь недаром (ср. Плутарх, Ликург, 12), ведь Нума был сабинянин, Т.  е. по античным понятиям происходил из лаконских переселенцев (см. Плутарх, Ромул, 16), а потому, дескать, примешал к римским порядкам немало спартанских обычаев.
[91] …по словам Цицерона… — См. Цицерон, О законах, II 21; Децим Юний Брут при проведении календарной реформы как человек «ученый», вероятно, руководствовался теми соображениями, которые приводит ниже Плутарх. Брут перенес Parentalia на декабрь, но народный обычай оказался устойчив, и поминовение умерших по-прежнему приходилось на февраль, хотя этот месяц перестал быть концом годового цикла (см. Рим. воп. 19, с. 289; 25, с. 292).
[92] …перешел… через реку Лету. — Переход реки произошел в 136 г. Воины боялись переправы, и Брут первым, неся значок, перешел реку. Эту реку на северо-западе Испании Страбон называет Limaia или Belio — судя по некоторым источникам, искаженное Oblivio — «Забвение» (III 3, 4, 153). Страбон также приводит этиологическую легенду о ссоре двух племен и о забвении ссоры на берегах этой реки, чем и объясняет ее «адское» название (мифологически «запад» = «преисподняя»).
[93] …когда начинают вспашку под сев. — Имеется в виду осенняя пахота, которая в условиях Италии продолжается иногда до середины зимы, см. W. F., p. 255.
[94] …Сатурна причисляют… к… богам… подземным… — Ср. Рим. воп. 11 и 42 и примеч. 2 к воп. 11.
[95] …Сатурналии, пора самых веселых пиров и развлечений… — Ср. о введенных Нумой Сатурналиях: Плутарх, Сравнение Ликурга и Нумы, 1.
[96] …начатки… уделять умершим? — Ср. о жертвах первин хтоническим богам (демонам): Греч. воп. 6, 292 BC и примеч.
[97] Ср. Рим. воп. 35 и примеч. 1.
[98] …Ларенция по прозвищу Фабула… — Акка Ларенция и блудница Ларенция Фабула, о которой говорит здесь Плутарх, видимо, единый мифологический персонаж. Так, у Тертуллиана Ларентина — это кормилица Ромула и любовница Геркулеса (К язычникам, II 10); см. также Варрон у Августина (О Граде Божием, VI 7; Varro, ling. VI 23). Кормилицу Ромула традиция также называет блудницей, а появление басни о волчице, вскормившей близнецов, связывали с тем, что lupa означает и «волчица», и «блудница» (Плутарх, Ромул, 4). Заупокойные возлияния в апреле носили имя Ларенталий (Fp 119 Larentalia). Смерть «второй», Плутарховой, Ларенции (или Ларенты) была особенной: она исчезла в том месте, где покоился прах первой (Плутарх, Ромул, 5). См. об «удвоении» Ларент Fp Dec. 23; Lact., In. I 20, 5 (из двух культово почитавшихся meretrices (блудниц) одна — кормилица Ромула, другая — наложница Геркулеса Фаула/Фабула/Фабола). Имя Ларенции встречается в древних книгах, она связана с историей арвальских братьев (Gell., VII 7). Аккой же, по Плутарху, пугали детей (Plu., De stoic, 1040 В). Ее ролям кормилицы, блудницы, посмертной благодетельницы римского народа или Ромула (ср. Macr., Sat. I 10, 11—17) соответствуют и ее имена. Фабола — Бобовая: ее партнер — Геркулес, фарсовая персона обжорства, выигрывает ее в кости (или бобы) вместе с едой; Ларента, Ларунда, Ларенция, Ларентина — имя, связанное с ларами, культом предков и погребальным ритуалом; ср. также Hsch., s. v. ’Άκκος; ЕМ s. v. α̉κκάζεσθαι. См.: Mommsen Th. Die echte und falsche Acca Larenta // Mommsen Th. Römische Forschungen. Berlin, 1864. S. 79 f.; Roscher, s. v. Acca Larenta.
[99] …в своей сверхчеловеческой силе… — Букв, «не человеческим образом», возможно, во сне (Августин, Там же), ср. Плутарх, Нума, 4, Заст. бес. VIII 718 B; Norden E. Geburt des Kindes. Berlin, 1924. S. 78, 98.
[100] …некий Таруций… — По Макробию, это этруск Каруций (Carutius: Macr., Sat. I 10, 12 и 17).
[101] В другом месте Плутарх верно называет эти ворота «Окошко» (Fenestella), а не «Окно»: Об удаче римлян (ВДИ, 1979, № 3), 322 D. По Овидию (Фасты, VI 569), в храме Фортуны у этих ворот (соседнее здание) было изображение Сервия, скрытое двойной тогой в знак того, что богиня стыдилась своей связи со смертным; а название ворот объясняется тем, что она проникала к Сервию через окно.
[102] …убедила… избрать царем Сервия. — У Ливия (I 41) Танаквиль обращается к народу с верхнего этажа, но не убеждая избрать Сервия, а заверяя, что Тарквиний жив, и предлагая временно отдать власть Сервию; ср. D. H., IV 5; Рим. воп. 74.
[103] …оставляют погибать от времени? — Трофей может расцениваться как жертва, а не дар, и потому как жертва уничтожается; ср. Вергилий, Энеида, XI 5 сл.
[104] …трофеи из камня и бронзы. — Каменный трофей первыми поставили беотийцы после победы при Левктрах (Cicero, De inventione II 23 (69)). У римлян Квинт Фабий Максим ввел ту же практику в 121 г. до Н.  Э. (Florus, Epitoma, III 2, 6). По Диодору (D. S., XIII 24, 5 sq.), предки всех эллинов ставили деревянные трофеи; причина этому, по Диодору, та же, что у Плутарха.
[105] Квинт Цецилий Метелл Пий, консул 80 г., предшественник Цезаря в понтификате. Общий контроль над государственной религией доверен великому понтифику, а не авгурам, он и устанавливает сроки гаданий. Но запрет всех птицегаданий после августа привел бы к остановке деятельности магистратов.
[106] Ауспиции (птицегадания) предпринимались обычно в начале дня, месяца, какого-либо предприятия или периода, но это «начало» могло приходиться и на ночь, и на любой день месяца.
[107] Ср. Рим. воп. 73.
[108] …Катон Старший в… письме… — См.: M. Catonis praeter librum de re rustica quae extant / Rec. H. Jordan. Lipsiae, 1860. Epist. 4.
[109] См. Ксенофонт, Киропедия, IV l, 3; Плутарх, Сравнение Пелопида и Марцелла, 3.
[110] Этот римский обычай подтверждается насмешкой Красса над Брутом, см. Цицерон, Об ораторе, II 55 (224 ad fin.).
[111] О Юпитере-небе см. Рим. воп. 28 и примеч. 1. «Под небом, словно пред очами Юпитера» — так гласит устав жреца этого бога (Gell., X 15).
[112] …не вступать в пределы фокийцев… — Запрет вступать в землю фокийцев вызван, вероятно, знаменитым святотатством жителей Фокиды, ограбивших в IV в. до Н.  Э.  Дельфийское святилище.
[113] …покидать город больше, чем на три ночи… — По Ливию (V 52, 13), запрещен выезд даже на одну ночь; ср. Тацит, Анналы, III 58, 7; священное лицо своим присутствием должно гарантировать благополучие города.
[114] …войлочный колпак, из-за, которого его зовут «фламен». — Варрон (Varro, ling. V 84; ср. Fp 87 flamen Dialis) производит flamen от filuni — «головная повязка», Т.  е. правильной считает форму filainen, а Плутарх таковой считает pilamen от pileus — войлочная шапка, надеваемая на раба при продаже или отпущении на свободу; ср. Нума, 7, Марцелл, 5; D. H., II 64, 2. Лингвистика давно указывала на сходство латинского flamen и санскритского brahman; см.: Walde A. Lateinische etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1910. S. 229; Dumézil G. Flamen-Brahman. //Annales du Musée Guimet. 1935. V. 51; Ernout-Meillet3, p. 425.
[115] Общее место римской морали, осуждавшей «профессиональный спорт»; см. цитату из Энния: «Быть раздетым на людях — вот исток порочности» (Цицерон, Тускуланские беседы, IV 33). Сходное отрицательное отношение к гимнастике и профессиональным атлетам бытовало и в греческой среде (Плутарх, Филопемен, 3, ср. Александр, 4).
[116] …в честь Сатурнова корабля, приплывшего в Италию? — То же объяснение — через историю бегства в Лаций Сатурна, спасавшегося от своего сына, см. у Овидия (Фасты, I 229) и Макробия (Macr., Sat. I 7, 20—27). У греков корабль изображался обычно на монетах приморских и островных городов; ниже Плутарх останавливается на судоходности Тибра и связи Рима с морем по Тибру. О таком облике древних монет свидетельствует обычай. Дети, бросая в игре жребий, подкидывали вверх денарий, восклицая при этом “capita” или “navia” — «головы» или «барки» (Macr., Sat. I 7, 22), как мы: «орел» или «решка», хотя «орлов» давно нет.
[117] …Янус дал римлянам государственный порядок и тем научил их благонравию… — Ср. Рим. воп. 19, с. 289 и 22, с. 291.
[118] …монета, с изображением быка, барана и свиньи… — С такими монетами связан, вероятно, очистительный обряд, во время которого вокруг толпы на Марсовом поле прогоняли кабана, быка и барана, которых затем приносили в жертву; это очищение всего народа называлось suovitaurilia («свинобаранобычие»). Ранние монеты с таким изображением нумизматике не известны. О suovitaurilia см. Варрон, О сельском хозяйстве, II 1, 10.
[119] …родовые имена: Suillii, Bubulci, Porcii. — Эти имена характеризуют род занятий: скотоводы, разводившие свиней — Суиллии и Порции, разводившие волов — Бубульки. Варрон (О сельском хозяйстве, II 1, 10) называет также прозвища Капры (Козлы), Тавры (Быки), Витулы (Телята) и др.
[120] О Сатурне см. Рим. воп. 11 и примеч. 2, Рим. воп. 12 и примеч. 3; ср. Macr., Sat. I 7, 24; 8, 3.
[121] См.: Epicorum Graecorum Fragmenta/ Ed. G. Kinkel. Lipsiae, 1877. Fr. 35; ср. Аполлоний Родосский, IV 984—986. Акмон — сын Геи, отец Урана, Эроса, Харона. Роуз (с. 189) показывает, что ’άκμων («камень», «наковальня») — древнее название неба, мыслившегося каменным (ср. в Зендавесте: acman — «камень» и «небо»). Вероятна также связь Неба — Акмона с α̉κμή — «вершина», «высота» (ср. лат. caelum «небо» и celsus — «высокий»; см. Roscher, s. v. Akmon). Акмонид необязательно сын Акмона; Акмон и Акмонид — варианты одного имени, и, скорее всего, осмысление суффикса — ид как патронимического представило Акмонида, того же Урана, отцом последнего (см.: Wilamowitz von Möllendorf U. Kronos und Titanen // Wilamowitz von Möllendorf U. Kleine Schriften. Berlin, 1971. Bd V 2. S. 173. Anm. 3; Узенер показал в свое время такое же равноправие имен Кронос, Кронид и Кроний: Usener H. Göttemamen. Bonn, 19292. S. 25—27).
[122] …девятый день… посвящен Сатурну… — Вероятно, ошибка: девятый базарный день (Nundinae feriarum) посвящался Юпитеру, см. RKR2, S, 114.
[123] Ср. Рим. воп. 41 и примеч. 1.
[124] В действительности дело не в многочисленности послов; в эпоху империи послы подвластных областей, видимо, не пользовались привилегиями представителей независимых государств. В переводе лебовского издания «Моралий» ’έπαρχοι — «префекты» — понимаются, вопреки Ливию (XLV 13, 12), как «квесторы».
[125] Свободные на суде дают клятву, а показания рабов считаются действительными только под пыткой, о подобных ритуальных требованиях к жрецу ср. Рим. воп. 73 и 110.
[126] …отказалась проклясть Алкивиада… — Алкивиада хотели проклясть за осквернение святынь (Плутарх, Алкивиад, 22). О трудностях, возникших, когда жрец Юпитера, избранный эдилом, должен был принести клятву, сообщает Ливий (XXXI 50, 7). Тот же запрет касается и весталок (Gell., X 16).
[127] В действительности обильные возлияния происходят во время Виналий, а не Венералий, однако, Овидий (Фасты, IV 863 сл.) называет Виналии (25 или 23 апреля, ср. FP Ap., 25), когда совершались такие обильные возлияния, «праздником Венеры» и объясняет, почему в этот день почитают еще также и Юпитера: Эней в эпизоде, рассказанном здесь и Плутархом, посвятил вино не богам вообще, а Юпитеру. Впоследствии во Второй Пунической войне в день Виналий был захвачен Храм Венеры Эруцинской; так праздники, посвященные Venus Erucia — матери Энея и Юпитеру — его покровителю, совпали. Кроме Vinalia priora в апреле существовали еще Сельские Виналий 19 августа, также посвященные Юпитеру. Между тем уже во времена Варрона (О сельском хозяйстве, I 1, 6) Сельские Виналий связывали с Венерой Покровительницей садов и огородов (ср. Varro, ling. VI 20). Дело в том, что на 19 же августа приходились dies natales (дни рождения, Т.  е. основания) двух римских святилищ Венеры, Венеры Либитины и Венеры Мурции (см. выше: Рим. воп. 20 и примеч. 2; 23 и примеч. 1). Это совпадение привело к тому, что праздник Виналий «перешел» к Венере, отчего Плутарх и спутал его с Венералиями. Веррий (F 265, Fp 264 Rustica Vinalia) связывает историю о посвящении урожая Юпитеру с августовским праздником, однако в августе изготовление вина только начиналось, и 23 апреля поэтому — более реальная дата для совершения обещанного Энеем возлияния. Ср. рассказ об Энеевом обете: D. H., 1 65, 2.
[128] О Хорте известно мало; о храме или о капище говорит Плутарх — не ясно. Считая Хорту этрусской богиней, ее имя связывают иногда с этрусским городом Horta. Роуз (с. 190) предлагает параллели из италийских языков: осск. богиня Herentas, имена Hersilia, Horatius и др. Возможно, о храме Хорты идет речь в испорченном месте из Historia Augusta, XIII l, 6: Элагабал основал своему богу храм на месте храма Orci (Orti или Horti?).
[129] …прав Антистий Лабеон… — См.: Jurisprudence antejustinianae quae supersunt / Ed. P. E. Huschke. Leipzig, 1908. V. I. P. 58 (Labeo, Fr. 20).
[130] …с долгим первым слогом… — По Плутарху, имя должно звучать как Hōra, но, по Овидию (Метаморфозы, XIV 851), Нога с кратким «о» — это имя Герсионы, супруги Ромула, которое она получает после посмертного обожествления (так же как Ромул становится богом Квирином). Однако в «Анналах» Энния (117) встречается Hōra все-таки с долгим «о» (см.: Vahlen J. Ennianae poesis reliquiae. Leipzig2, 1903 и примечание издателя к стиху 117).
[131] …«оратор»… являясь… умоляющим просителем, как… утверждают… — Имеется в виду объяснение «оратора» через orare, вполне справедливое, если разуметь юридический смысл термина («выступать на суде», «защищать»), а не то обыденное значение («просить», «умолять»), на которое указывает Плутарх.
[132] Ср. Плутарх, Ромул, 14. Речь идет о храме за чертой старого города в Comitium, где 23 августа справлялись Вулканалии, или о святилище у Фламиниева цирка (Aust E. De aedibus sacris populi Romani. Marpurgi Cattorum, 1889. P. 52; ср.: Роуз, с. 191).
[133] …почтив бога огня храмом… все же возвели его за городом? — Вулкан почитался в императорскую эпоху под именем Quietus — «Покоящийся» или «Спокойный», так что, видимо, соображения Плутарха имеют основания (ср.: Витрувий, Об архитектуре, I 7, 1). Ср. Святилище Марса Квирина в Риме и воинственного стража Марса Градива — за его пределами.
[134] Конс (Consus) — бог всего, что condita, прежде всего зерен, брошенных в землю (ср. Conditor у Сервия: Serv., georg. I 21); Конс часто выступает в паре с олицетворением изобилия Опой (их общий праздник — Opiconsualia — справлялся 25 августа); кроме того, Конса считали божеством тайных решений обо всем, что, как и посев, готовится наперед. Варрон поэтому ошибочно связывает имя Consus с consilium — «совет», «решение», см. Августин. О Граде Божием, IV 11, ср. Плутарх, Ромул, 14. См. главу Consus в кн.: Dumézil G. Idées Romaines. Paris, 1969. Отождествление Конса с Нептуном (Посейдоном)-Конником происходит, видимо, из-за того, что Нептун-Конник — бог конных ристаний в Большом цирке, а там был «найден» подземный (как и зерно) алтарь Конса, и в честь находки Ромул учредил Консуалии, справлявшиеся 15 декабря и включавшие состязания в беге (см. Плутарх, Ромул, 14; D. H., II 31, 2, I 33, 2, II 30, 3; Ливий, I 9, 6). Плутарх в своем объяснении исходит из того, что Конс и Нептун изначально одно божество. По другому источнику (D. H., II 31, 2), в празднике участвуют не ослы, а мулы.
[135] …свидетельствует Катон? — M. Catonis praeter lirum de re nistica quae extant / Rec. H. Jordan. Lipsiae, 1860, Or. VI 11.
[136] В другом месте Плутарх (Кориолан, 14) отвергает возможность подкупа и необходимость мер против него в республиканское время. Вероятно, дело в том, что древний вид одежды сохранялся для церемониальных нужд (см. Marq., Priv. S. 533 f.; Gell., VII 12, 3).
[137] …свидетельствует Атей? — Jurisprudentiae antejustinianae quae supermini / Ed. P. E. Huschke. Leipzig, 1908. V. I. P. 66 (Ateius, fr. 12), cp. Gell., X 15. Жена этого жреца Юпитера, Т.  е. фламена Диалиса, — тоже жрица — фламиника (см. Fp 89 flamma).
[138] …дом женатого совершенен, холостого… несовершенен… — Рассуждение спровоцировано многозначностью слова τέλειος, что значит «совершенный» и в то же время «имеющий отношение к совершению (брачного обряда)»; Зевс и Гера как брачные боги имеют эпитеты Τέλειος и Τελει̃α, ср. Рим. воп. 2, с. 282.
[139] Развод вообще был редкостью; как сообщает Плутарх (Сравнение Тезея и Ромула, 6), в Риме 230 лет не было разводов, а имя первого разведенного — Спурия Карвилия — римляне помнят, как греки — первого матере- или отцеубийцы. Развод фламена — особый обряд diffarreatio (обратный к обряду его священной женитьбы — confarreatio), см. Fp 74 diffareatio; Плутарх, Ромул, 22; CIL X 6662. Домициан позволил развод своей властью великого понтифика вопреки уставу фламена (Gell., l. 1.).
[140] Об этом случае см. Ливий, VI 24, 7 сл. Порядок оставления цензорства после смерти товарища имел и политическую основу, а не только религиозную. Постоянное цензорство Домициана в паре с разными цензорами покончило с этим порядком занятия должности.
[141] Возможно, Плутарх, как и Овидий (Фасты, V 137 сл.), имеет в виду уже разрушенный в его время храм Ларам Хранителям. Статую собаки Овидий объясняет обычными функциями, охранять дом, следить за перепутьем, ловить воров и Т.  П.  Преститы (Lares Praestites), городские Лары, противопоставляются, вероятно, деревенским (Lares Vici). Собака и собачья шкура среди аксессуаров культа предков объясняются хтоническим характером пса, часто изображаемого на надгробиях; см. ниже Рим. воп. 52; 68 и примеч. 3; 111 (с. 332).
[142] Фрагмент не учтен в SVF; о «системе» демонов у Хрисиппа см. Plu., De stoic. 1051 E, ср. De def. or. 419 A; Плутарх, Об “E” в Дельфах (ВДИ, 1978, № 1), 361 B.
[143] …Лары — такие же демоны-мстители, вроде Эриний… — Лары сравниваются здесь с Эриниями из-за смешения с Ларвами — злыми духами, скелетами, привидениями заложных покойников; см. [Сенека,] Сатира на смерть императора Клавдия, IX 3, ср. Dieterich, Nekyia2, S. 59, Anm. 1.
[144] …«Мана Генита» означает «течение» (manare)… — Связь Mana с manare существует только как народная этимология.
[145] …по словам Сократа… — FHG IV, p. 498 (Socr).
[146] Эйлионея — возможно, искаженное имя Илифии — богини родовспомогательницы.
[147] Характер Маны, этой богини рождений (ср. осск. Dieva Geneta), несколько необычен. В царский период матери Ларов, богине по имени Mania (идентичной или родственной с Генита Мана), по велению оракула, ради благополучия семьи (pro sospitate familiae) приносили в жертву мальчиков (Macr., Sat. I 7, 35). На Компиталиях кукол (maniae) по числу свободнорожденных детей и шары из шерсти по числу детей рабов вешали на дверях и на перекрестках дорог как жертвы этой богине; ср. Arnob., 3, 41. В определении Плутарха «демон, владычествующий над рождением и явлением на свет всего смертного (τω̃ν φθαρτω̃ν)» οι̉ φθαρτοί, может обозначать не вообще смертных (см. Рим. воп. 23, с. 291), а слабых и обреченных гибели (см. Аристотель, Вторая аналитика, 75 b 24; 85 b 18; Метафизика, 992 b 17; 1058 b 26; Plu., Cons, ad Ap. 106 D и др.). По-видимому, и Генита Мана связана с рождением мертвых детей или «не жильцов». Мана — либо эпитет (mana=bona, ср. Bona Dea), либо означает связь с манами (ср. F 157 manes di; Fp 125 mane). Собаку Генита Мана получает в жертву как хтоническое божество; ср. Plin., nat. XXIX 14; Рим. воп. 51 и примеч. 1; 68 и примеч. 3; 111 (с. 332). Не делать «добрыми» значит не делать манами. Ср. Греч. воп. 5, где обсуждается аналогичный эвфемизм в Греции. Молитва, о которой идет речь, могла звучать примерно так: ne quis manus gignatur — «да не родится никто manus”, Т.  е. была заклинанием от мертворожденных.
[148] …«Продаются сардийцы»… — Существовала стихотворная (сенарий) поговорка Sardi venales, alius alio neqior — «Продаются (букв, «продажные») Sardi, один другого никчемнее». Лексикон Феста, который приводит эту поговорку (F 322 Sardi venales), объясняет обычай и присловие захватом Сардинии в консульство Тиберия Гракха, давшим множество дешевых рабов. Sardi — это сардинцы; жители Сард, «сардийцы», по-латыни не Sardi, a Sardiani. Таким образом, все последующее рассуждение Плутарха ошибочно (как и в: Ромул, 25).
[149] …ради потехи выводят старика с детской буллой на шее? — Один из ритуалов глумления над стариком, широко распространенного в календарных обрядах и ставшего основой комедийного топоса. Считается, что булла — принадлежность этрусского костюма (Fp 36 bulla aurea), но вероятнее, что это детское украшение, которое смешно выглядит на старце (ср. Ювенал, XIII 33).
[150] Известная римская историческая традиция захват Вей Ромулом не подтверждает (напр., Ливий, VI 21—23: захват Вей происходит в 396 г.).
[151] Спурий Карвилий — вольноотпущенник Спурия Карвилия Максима Руга (ср. Рим. воп. 59) — начал преподавать грамоту между 254 и 234 гг. до Н.  Э., см.: Funaioli G. Grammaticae Romanae Fragmenta. Leipzig, 1907, IX 2, cp. Serv., georg. I 194; RE s. v. Carvilius, col. 1629.
[152] Первая из этимологии, по-видимому, фантастическая, тем более что смешение “l” и “r” характернее для греческих, а не италийских диалектов. Macellum действительно раннее заимствование из греч. (Ernout-Meillet3, p. 668); ср. Hsch., s. v. μακέλ(λ)α, μάκελ(λ)ος. По Варрону (Varro, ling. V 146 sq.), зеленной рынок в древности назывался maccellum от ионизма μακελλωταί — «гавань», «ворота» (ostia) или от ( μακέλλαι — «укрепления» (castelli). Когда же все ряды, включая мясные, собрали в один крытый рынок, к нему перешло старое название зеленных рядов. Грамматики, за исключением Исидора (Isid., orig. XV 2, 44 L: macellum от mactare — «убивать», «закалывать»), следовали Варрону. Обращает на себя внимание в связи с macella/ae имя Макка — шутовского, фарсового обжоры; может быть, macella/ae — «обжорный ряд»? Варианты истории о разбойнике, давшем имя рынку, см. Varro, ling. V 147; Fp. 125 macellum и из Варрона в комментариях Доната к «Евнуху» Теренция (256): P. Terentii comoedia/ Ed. R. Klotz. Leipzig, 1838—1840. V. I—II.
[153] Праздник коллегии музыкантов (tibicinum et fidicinum, или symphoniacorum) приходится не на январские, а на июньские Иды, когда очищают храм Весты. Праздник имел карнавальный характер, источники упоминают в связи с ним «длинную тогу», людей, одетых во что попало, разнообразные одеяния (Овидий, Фасты, VI 647; Цензорин (ВДИ, 1986, № 2—3), XII 2; Val. Max., II 5, 4); все эти авторы упоминают еще и маски, а Ливий (IX 30) и свободу поведения. Праздник, видимо, старше полулегендарных событий, рассказанных с равными вариациями Плутархом и указанными авторами. В 312 г. цензоры (эдил — по Овидию) наложили запрет на само карнавальное действо и пир в храме, но впоследствии моментом возникновения праздника стали считать его восстановление коллегой Аппия Клавдия. Децемвиров Плутарх также упоминает ошибочно: одним из цензоров, запретивших «карнавал», был Аппий Клавдий Слепой, которого Плутарх принял за другого Аппия Клавдия — консула и децемвира 451—450 г. до н.  э.
[154] О запрещении упряжки см. Ливий, V 55, 9; XXXIV 1 и 8. Овидий (Фасты, I 619 сл.) возводит имя Кармента к carpenta — «двухколесная повозка». Рассказанная Плутархом история, вероятно, представляет собой рационализацию священного сказания, в котором участвовала культовая «женская телега», а Кармента, богиня деторождении, предписывала ритуальный период воздержания (ср. Lex Oppia). Семантическая связь священной повозки, «женской телеги» и женского плодородящего начала свидетельствуется многими авторами (см. Аристофан, Плутос, 1015; Платон, Законы, 637 b; Павсаний, VII 18, 7; Лукиан, О сирийской богине, 31; Ath., 139 f, 202 a sq.; Hsch., s. v. κάνναθρα; Harpocratio, Lexicon, s. v. παρανύμφιος; Sch. Ar., Av. 1740; EM s. v. μετίασι κόρης; Sudae Lexicon, s. v. ζευ̃γος η̉μιονικόν, Poll., X 33; Photius, Lexicon, s. v. κλίνις; ср. Тацит, Германия, 40). Карменту (или Карментис), богиню древнейшего страта римской религии, Плутарх называет «владычицей рождений» (Ромул, 21); ее сестер или спутниц зовут Поррима и Постверта, причем эти имена имеют два толкования: либо имена сестер связываются с прямым и перевернутым положением плода в чреве, либо с прорицанием (см. ниже примеч. 2). Карменте посвящены два праздника: «за девочек» и «за мальчиков» (Овидий, Фасты, I 626 сл., ср. Ливий, I 7, 8; [Aur. Vict.,] orig. 5.
[155] Богиня рождений Кармента получает функцию богини доли — удела человека Кармента=Мойра), а затем связывается и с прорицанием судьбы. Дионисий, называя мать Евандра аркадской нимфой, сообщает, что эллины зовут ее Фемидой, а римляне Карментой, причем переводит имя Кармента на греческий Θεσπιω̃δος — «Певица божественного» (D. H., I 31, 1; ср. Serv., Aen. VIII 336); а это в свою очередь напоминает о Фесписе (Θέσπις) как зачинателе трагических представлений на телеге (ср. телегу в культе и предании, связанном с Карментой, выше, примеч. 1). Два истолкования имен сестер и спутниц Карменты, Т.  е. олицетворенных ее ипостасей, Порримы («Обращенная вперед») и Постверты («Обращенная назад»), также выявляют связь богини и с рождением, и с пророчеством: они символизируют положение плода в чреве (см. примеч. 1) и в то же время то, что прорицатель знает прошлое и будущее (обращен вперед и назад). Некоторые источники сообщают, что одна из сестер прорицала будущее, другая — прошлое (Овидий, Фасты, I 633 сл.; Serv., Aen. VIII 336, ср. Цицерон, О законах, II 11, 28: Fortuna Respiciens; a также: Тертуллиан, К язычникам, II 11). «Прорицание о прошлом» дает хорошее представление об архаичной концепции времени, в которой отсутствует линейная перспектива и односторонняя направленность (ср. об Эпимениде, прорицавшем «вперед» и «назад»: Аристотель, Риторика, 1418 a 21).
[156] Руминальскую смоковницу (Ficus Ruminalis), связанную с культом близнецов, Дюмезиль включает в ряд «мировых деревьев» (Dumézil, RRA, p. 187). Общее мнение, по Плутарху (Ромул, 4), связывает имя божества и название дерева с именем Ромула: Ruminalis из Romularis (см. также: Овидий, Фасты, II 412 сл.: Serv., Aen. VIII 90); другая, приводимая там же этимология — от ruminare — «жевать жвачку» (может быть, молочная богиня по кровительствовала коровьим надоям?). По Сервию (Serv., Aen. VIII 90), ruma — не сосцы, а глотка младенца; он же сообщает мнение, что имя богини и название дерева связаны с названием места, где были найдены близнецы, — Rumon.
[157] По Ливию (X 8, 10), patricii связано с patres («отцы») и ciere («возбуждать», «восклицать»). Однако сам Плутарх критикует и эту этимологию, и те мнения, согласно которым «патриций» — отец законных детей или происходит от слова «патрон». Плутарх считает, что первые сенаторы были заняты отеческим попечением о гражданах (Ромул, 13).
[158] …patres conscripti… — Старинная формула звучала: patres et conscripti («отцы и занесенные в список»). Дело в том, что по свидетельствам римской исторической традиции после изгнания царей сенат был увеличен за счет занесенных в его список всадников и плебеев. Новых сенаторов назвали «занесенные в список» (conscripti — см. Ливий, II 1; F 254 qui patres). Два разряда сенаторов patres и conscripti со временем обратились в patres conscripti.
[159] Святилище Геркулеса и Муз (Aedes Herculi Musarumque) находилось во Фламиниевом цирке. Оно построено в 189 г. и перестроено в последние годы республики. Объединение Геркулеса с Музами не имеет греческих параллелей (RKR2, S. 276).
[160] …открыл… школу… Спурий Карвилий… — См. Рим. воп. 54 и примеч. 1. «Открыл (α̉νέωξε) школу» — латинизм (scholam aperire); кроме Юбы (FHG III, p. 470), вероятно, использован латинский источник.
[161] …первым в Риме развелся с женой? — Ср. Рим. воп. 14 и примеч. 4.
[162] Имеется в виду ритуал у Большого алтаря (Ara Maxima); о втором алтаре, возможно, говорится в Рим. воп. 113; о греческих параллелях культа Геракла Женоненавистника в Фокиде и на Фасосе см.: Плутарх, О том, что Пифия больше не прорицает стихами (ВДИ, 1978, № 2), 403 F сл.; Bulletin de Correspondence Hellenique. 1923. V. XLVII. P. 123.
[163] …получили имя Пинариев. — Пинарии, как и Потиции, по преданию — потомки двух старцев, служителей алтаря Геркулеса, водруженного в Италии по велению Дельфийского оракула или по прорицанию Карменты. Имя Pinarius связывали с греч. πεινάω — «голодаю». См. предание об этом ритуале и родáх Пинариев и Потициев: Ливий, I 7, 12—15; D. H., I 40; Macr., Sat. III 6, 10; [Aur. Vict.,] orig. 6; Serv., Aen. VIII 269.
[164] …предание о Деянире и хитоне? — Хорошо известную по «Трахинянкам» Софокла или «Героидам» Овидия историю о Деянире и хитоне Геракла Макробий дополняет рассказом об италийке, которая в праздник Доброй Богини, когда не должно общаться с мужчинами, не дала напиться Гераклу, гнавшему Герионово стадо; и Геракл, учредив свой культ, воспретил женщинам принимать участие в обрядах (Macr., Sat. I 12, 28). Тертуллиан сообщает о какой-то вине ланувийских жен, из-за которой им было запрещено участие в пиршествах в честь Геркулеса (К язычникам, II 7).
[165] При осаде вражеского города и в других случаях прибегали к evocatio — «вызыванию», переманиванию чужих богов (см. D. H., XIII 3; Ливий, V 21; Plin., nat. XXVIII 4). Макробий рассказывает об этом как о чем-то глубоко сокровенном и неизвестном большинству; он приводит примеры таких заклинаний, найденных в старинных книгах; богов считалось нечестивым брать в плен, да и надежды захватить город, в котором находится его божество-покровитель, было мало (см. Macr., Sat. III 9, 2 sq.).
[166] …тиряне надевали оковы на изображения своих богов… — Когда одному горожанину приснилось, что Аполлон покидает Тир, жители сковали изображение Аполлона золотой цепью и приковали цепь к постаменту (D. S., XVII 41, 8) или к алтарю Геракла, считавшегося покровителем Тира (Курций, IV 3, 21).
[167] Это объяснение Плутарха, скорее всего, верное. Макробий говорит, что ученые грамматики, отдавшие много сил разгадыванию тайных имен, отыскали и некоторые из имен богов-покровителей, но подлинное имя покровителя Рима и «Латинское имя» самого города остались неизвестными и ученейшим мужам. Одни называют Юпитера, другие Луну, третьи Ангерону, которую изображали прикладывающей в знак молчания палец к губам; наиболее вероятной кандидатурой признается Опа Консивия (Macr., Sat. III 9, 1).
[168] Общею всем остается земля. — Ил. XV 193.
[169] Pater patratus не был главой коллегии фециааов, обычно это старейший член посольства.
[170] В объяснении Плутарха спутаны pater patratus и pater patrimus (см. F 234, Fp 236 pater patrimus). Обычно слово patrimus относится к детям, у которых живы оба родителя и которые поэтому могут отправлять определенные обряды (Тацит, История, IV 53; ср. Plu., De def. or. 418 AB); patrimus соответствует греч. α̉μφιθαλής. Слово patratus, вероятно, связано с patrare «исполнять», «совершать». Pater patratus избирался всякий раз особо для конкретного дела и получал особое посвящение (Ливий, I 24, 6), Т.  е. patratus, видимо, означает «избранный и посвященный для исполнения определенных действий». При заключении договора он представительствует за весь народ и произносит за него клятву (но функции его не только миротворческие, так как он объявляет войну и выдает нарушителей международного права). «Отцом» он является либо представляя народ, как отец — семью, либо получая права pater familias над посольством; итак, pater patratus — это «сделанный, избранный, назначенный отцом» для определенного дела. Плутарх, путая patratus и patrimus, использует в своем толковании и значение «завершенный» (от patrare «исполнять») и «совершенный» в смысле α̉μφιθαλής — «не лишенный ни отца, ни матери».
[171] …«свесть настоящее с будущим»… — Ил. I 343; Од. XXIV 452.
[172] О сложении государственной должности тем, кого понтифик назначил Священным царем, см. Ливий, II 21 сл.; IX 34, 12; X 42. По Веррию (F 318 sacrificulus), этот жрец, первый в ряду sacerdotum и член коллегии понтификов, называется «царем» (Rex Sacroram или Sacrificulus Rex) только потому, что выполняет те религиозные обязанности, которые в древности выполнялись царями-правителями Рима. Истинная роль Священного царя исследована еще Фрэзером в «Золотой ветви». Священного царя назначает из числа патрициев великий понтифик (Ливий, III 39, 4).
[173] …обряд… царь совершает… а потом… бежит… прочь. — Уже в античности (F 1. 1.) «царево бегство» (Regifugium) 24 февраля не считалось имитацией бегства изгнанного Тарквиния Гордого. Но не только Плутарх, а и Овидий (Фасты, II 685 и сл.) принимали эту легенду. «Царево бегство» составляет часть февральского цикла очистительных обрядов, см.: Cambridge Ancient History. Cambridge, 1928. Т. VIII. P. 408 f.; Роуз, с. 89.
[174] Подробнее см. Плутарх, Заст. бес. VII с. 197 сл. Обычай может представлять собою жертву домашним духам; так кормят и домового. Иногда и в самом Риме он осмысливался как милость к рабам (Гораций, Сатиры, II 6, 66). См. о столе как аналоге алтаря: Seneca, De ira I 2, 2; Ювенал, VI 1 и VI 4.
[175] Ср. Плутарх, Наставления супругам, 1, с. 556. По Павсанию (VIII 6, 5, ср. II 2, 4; IX 27, 5), Афродита имела эпитет Меланида («Черная»), потому что люди соединяются в темноте. Возможно, в этом обычае сказывается семантическое объединение брачного союза и смерти, известное по общности многих моментов свадебного и погребального ритуала.
[176] Ср. Плутарх, Солон, 20; Ликург, 15; Наставление супругам, 1, с. 556. Речь идет о каком-то моменте «кормления новобрачных», связанном с мифологической «метафорой брака-еды». См., напр.: Потебня А.  А.  О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. I // Чтения в Имп. Обществе истории и древностей российских. М., 1865. Кн. 2, апрель-июнь. С. 55; о телесном Ineinandersein через совместную еду см.: Dieterich A. Eine Mithrasliturgie. Leipzig; Berlin, 1910. S. 100; яблоко в данном случае напоминает вульгарную трактовку грехопадения, в которой съедение яблока связывается с утратой прародителями «невинности».
[177] Цирк назывался Фламиниевым, потому что еще в царскую эпоху южная часть Марсова поля называлась Praia Flaminia; на этом Фламиниевом поле цензор Гай Фламиний Непот (впоследствии консул и полководец, потерпевший поражение при Тразименах) в 221 г. выстроил цирк; таким образом, цирк был «дважды» Фламиниевым — от поля и от цензора (Varro, ling. V 154; Ливий, III 54, 15; Fp 79 Flaminius).
[178] Считая ликторов по смыслу слова «связывателями», Плутарх в другом месте (Ромул, 26) говорит, что они были сами подвязаны ремнями, которыми вязали, кого царь укажет, а фасции считает палками, которыми раздвигали толпу перед Ромулом. Веррий тоже объясняет ликторов как «связывателей», но не людей, а пучка фасций (Fp 115 lictores). По Геллию (Gell., XII 3), ликтор — член коллегии виаторов, вязавших того, кого магистрат приказал бичевать; другое объяснение у Геллия: от слова licium — косая повязка, которую носили помощники магистратов.
[179] …кто старается о чистоте языка, те говорят ligare. — Плутарх имеет в виду стремление римских пуристов не употреблять приставочных глаголов в значении бесприставочных, а ligare признает архаической формой, равной по значению alligare — «связывать» (ср. Плутарх, Ромул, 26).
[180] …дать очищение городу? — Это объяснение Плутарха по сути верно; подробнее и с другими толкованиями см.: Плутарх, Ромул, 21, Антоний, 12, Нума, 19, Цезарь, 61; ср. Varro, ling. VI 13; Sch. Theoc. II 12; см. также W. P., p. 310 f.
[181] Текст испорчен; под φεβράτα имеется в виду dies februatus (день культового очищения), а со словом φεβράριν можно сопоставить одно из имен Юноны — Februlis (Fp 85 Februarius mensis); Юноне Februlis и посвящены Луперкалии. Глагол, который имеет в виду Плутарх, видимо, febrare — искаж. februare; возможно, в испорченном месте сопоставлялись глаголы, februare («очищать») и verberare («бичевать») (ср. Fp 57 creppos).
[182] Щенки — обычная очистительная жертва Гекате (ср. Рим. воп. 52 и 111); празднество в Ликее, может быть, и не связано с волком (λύκος): оно называется Λύκαια, a «волчий» праздник, скорее, назывался бы Λύκεια.
[183] О Септимонтии см.: Wissowa G. Gesammelte Abhandlungen zur römischen Religions- und Stadtgeschichte. München, 1904. S. 230 f.; RKR2, S. 439; cp. W. F., p. 266. Не лишено смысла вполне рационалистическое объяснение запрета: на улицах проходят торжественные процессии. Семь холмов, о которых идет речь, не те семь, на которых «стоит Рим», a Palatium, Cermalus, Velia, Oppius, Cispius, Caelius Fagutali, Subura (Sucusa?) (ср., однако, Varro, ling. V 41), где в древности были святилища курий.
[184] …«Дионис тут не при чем»… Поговорка объясняется Плутархом: Заст. бес. I с. 45. Лексикон Суды (Sudae Lexicon, s. v. ου̉δὲν πρὸς τὸν Διόνισον) и Зенобий (Paroemiographi, V 40) приводят традиционное объяснение: поговорка возникла как реакция на введение в трагедию и дифирамб мифов не дионисийского круга. Это объяснение повторяет и современная наука. Однако названия первых трагедий не касаются специально дионисийских сказаний. Вполне возможно, что поговорка отражает, напротив, удивление перед включением трагических состязаний в программу празднества Диониса (см.: Else G.  F.  The Origin of ΤΡΑΓΩΙΔΙΑ // Hermes. 1957. Bd 85. S. 17 f.; Else G.  F.  The Origin and the Early Form of Greek Tragedy. Cambridge (Mass.), 1965).
[185] Объяснение верное, ср. Плутарх, Кориолан, 24. «Вилка» на шее вора — что-то вроде ярма, под которым проводили пленных, — указывает на его унижение, «гражданскую смерть».
[186] Foenum habet, in cornu — «У него сено на рóге». Поговорка, характеризующая вспыльчивого, ср. Гораций, Сатиры, I 4, 34.
[187] TGF, S., Fr. 764, пер. Ф. Зелинского; ср. Эсхил, Агамемнон, 1640 сл.
[188] …прежде называли ауспиками, а теперь именуют авгурами… — Термины auspex и augur очень близки. Буше-Леклерк (Bauché-Leclerq A. Histoire de la Divination dans 1’antiquité. Paris, 1879—1882. V. IV. P. 162 sq.) считает, что хронологическая последовательность — сначала ауспиций, затем авгурий — действительно имела место. Разница того и другого в том, что ауспиций может дать случайно встреченная птица (Serv., Aen. I 398), а авгурий предполагает целенаправленное наблюдение, профессиональное ремесло. Ср. Рим. воп. 112 и Plu., De educ. 12 DE. Этимология слова auspex была прозрачной в античности: Лексикон Феста (Fp 2 auspicium) выводит его от «наблюдения за птицами» (ab ave spiciendo): «Дело в том, что слово, которое мы произносим с приставкой — aspicio, у древних произносилось без приставки: spicio» (ср. Varro, ling. VI 82; Serv., Aen. III 374 и др.). Слово «авгур» имело в древности не менее четырех этимологий: (1) от avis («птица») и gerere («вести себя, двигаться»); (2) от avis и garritus («болтовня»); (3) от augere — «увеличивать» или «быть создателем, зачинщиком»; (4) от avis и gustus в значении не физического «вкуса», а умения разбираться в чем-либо; см. Fp 2 augur; Светоний, Август, 7; Isid., orig. VIII 9; Prisc., I 22, p. 16, 17—18; ср. Cicero, De haruspicorum responsibus, 9.
[189] Плутарх слегка переформулировал пифагорейские заповеди «не сидеть на мере зерна» (Т.  е. не вести праздную жизнь) и «не разгребать огонь ножом» (Т.  е. не дразнить разгневанного колкими словами), Vorsokr. 45 C 6. Конкретный смысл второго из предписаний может восходить, как свидетельствует этнография, к опасению потревожить хозяина/хозяйку очага.
[190] Далее в тексте лакуна. Ср. о символизации огнем жизни Plutarchus, De latenter vivendo, 1130 B; Рим. воп. 2 и примеч. 6; воп. 75.
[191] Объяснение Плутарха (ср. об Исиде и Осирисе (ВДИ, 1977, № 3—4), 79, 383 B, Рим. воп. 44; Цицерон, Письма к Аттику, II 9, 2). Телесное совершенство жреца — требование, известное практически всем религиям (ср. Левит, XXII 17 сл.). Искажение внешнего облика — выкалывание глаза, перебивание конечностей, внесение «асимметрии» и Т.  П. — является, по данным мирового фольклора, способом адаптации человека или божества хтонической сфере (ср. хромой черт, одноглазый циклоп и Т.  П.). О состоянии птиц при гадании см. Рим. воп. 38.
[192] Скорее всего, нет надобности в изощренных толкованиях прозвища богини, так как оно могло быть связано с внешним обликом статуи, ее размером (ср. Spes Vetus — Старая Надежда). Особое почитание Фортуны как богини счастливого случая считалось естественным для такого «принца из нищих», как Сервий (см. Овидий, Фасты, VI 569 сл.). Латинские эквиваленты приведенных имен Фортуны, вероятно, Felix (Подательница надежд), Averrunca (Отвратительница бед), Obsequens (Милостивая), Primigema (Первородная), Virilis (Мужей), Privata (Собственная), Respiciens (Заботливая), Virgo (Девственница), Viscata (Птицеловка). О Первородной Фортуне ср. Рим. воп. 106.
[193] Об огне как одушевленном существе и теле ср. Платон, Федр, 245 сл.; ср. Рим. воп. 2 и 72; Заст. бес. VII с. 197.
[194] Ср. Isid., orig. XIX 34; Ювенал, VII 192. Известны амулеты в виде буквы C, их считают иногда изображением бычьего рога, символа мощи, однако такие «рожки» распространены и у нескотоводческих народов, поэтому Роуз (напр., с. 100) склонен видеть здесь не рога, а серпики луны (lunulae). По Лиду (Lyd., Mens. I 24), амулет в виде месяца возник как аббревиатура слова centum («сто») и служил отличительным знаком первой сотни сенаторов.
[195] …уверяет Кастор… — FGrH 250, Cast., Fr. 16.
[196] …души… после смерти вновь увидят Луну у своих ног? — Миф о жизни душ на Луне у Плутарха см. в сочинении «О лице, видимом в диске Луны» (ФО 1894, VI), 943 А сл.; О демоне Сократа, 22, с. 700 (ср. пифагорейскую акусму: «Что такое острова блаженных? — Солнце и Луна» — Vorsokr. 45 C 4). По Плутарху, пятна на «лике» Луны — это проходы, по которым души попадают на ее невидимую сторону, а манихеи (Epiphanius, Panarion haeresiorum, 66, 9; ср. Augustinus, Epistolae, XXXIII 272, 1007 Migne и Usener H. Sintflutsagen. Bonn, 1899. S. 133) считали Солнце и Луну «световыми кораблями»; Луна непрерывно вытягивает из подлунного мира частицы небесного света (души) и постепенно передает их по невидимым каналам «большому кораблю» — Солнцу (периоды «набирания» и «передачи» связаны с фазами Луны); очищенные таким образом души людей и животных отправляются на этом корабле «в эон жизни и страну блаженных».
[197] …аркадяне… которых называют Долунниками. — Аркадяне считались перволюдьми, жившими в еще отличном от нынешнего мире, их называли «Долунниками»: Arist., Fr. 591 Rose; Sch. A. R. IV 264; EM 690, 11; Callimachus, Iambi, I 121; Sch. Ar. Nu. 398; FHG II, p. 12 (Hippys, Fr. 2); cp. Hsch., s. v. προσεληνίς.
[198] Отрывок из Софокла (TGF, S., Fr. 787, пер. M. E. Грабарь-Пассек); ср. варианты отрывка: Плутарх, Демосфен, 45, О любопытстве, 5, 517 D.
[199] Vorsokr. 18 B 15, пер. М. Л. Гаспарова; ср.: Плутарх, О лице, видимом в диске Луны (ФО 1894, VI), 929 А.
[200] Представление о Юпитере-Годе и Юпитере-Солнце не изначально, оно есть результат эллинистического религиозного синтеза, но Юнона в самом деле исходно связана с лунным культом, см. Роуз, с. 74 и 201.
[201] Помимо верной связи имени «Юнона» с juno («молодая женщина») Плутарх, возможно, связывает это имя с iana как именем богини Луны Яны-Дианы (Варрон, О сельском хозяйстве, 1 37, 1—3); ср. триаду Iana — Diana — Lucina: Macr., Sat. VII 16, 27 sq.
[202] Anth. Lyr. II, p. 152, Fr. 12; ср. Плутарх, Заст. бес. III с. 121.
[203] To же объяснение у Веррия (F 339 sinistrae aves).
[204] …Дионисий, когда рассказывает… — И рассказ, и три последующие объяснения соответствуют Дионисию Галикарнасскому (D. H., II 5, 5), но авторитетом ниже назван Юба; возможно, Дионисий использован через вторые руки. Ср. об эпизоде битвы Аскания и Мезентия; Вергилий, Энеида, IX 630.
[205] Ср. Плутарх, Пелопид, 23.
[206] …как говорит Юба… север… считают… правой и более высокой стороною космоса? — Соотношение сторон света с правым и левым, верхом и низом было различным в разных традициях — египетской, греческой, этрусской. Единой и «ясной» картины семантики сторон света нет ни у Плутарха, ни у современных исследователей (см., напр.: Frothingham A.  L.  Ancient Orientation unveiled // American Journal of Archeology. 1917. V. 21, N l-4; Tallqvist K. Himmelsgegenden und Winde. Eine semasiologische Studie. Helsinki, 1928. S. 105—166.
По тому же Плутарху (Об Исиде и Осирисе (ВДИ, 1977, № 3—4), 32, 363 E), для египтян восток — это «лицо мира», север — правая сторона, а запад имеет хтоническую семантику. Этрусский способ гадания с обращением авгура на юг описан Варроном (ap. F. 339 sinistrae aves): «Когда смотришь на юг от места обитания богов, то слева восточная часть мира, справа — западная <…> поэтому и ауспиции слева благоприятней таковых справа». «Левое» в этом случае имеет благой смысл как аналог восходу, а север как сторона, откуда смотрит авгур, — это sedes deorum, обитель богов, Небо. Однако у Ливия (I 18, 6—8) авгур времен Нумы Помпилия стоит не по-этрусски (лицом к югу), а лицом к востоку. Именно о таком способе гадания, судя по Плутарху, сообщал Юба (FHG III, p. 470). Был ли этот способ греческим? У Гомера (Од. XIII 240—241) запад — это то, что позади, Т.  е. ориентация восточная (у Эмпедокла на северо-восток — Vorsokr. 31 A 50). Но у Гомера же (Ил. XII 239—240) гадатель обращен к северу. На это же ориентирование указывает тождество востока и правого, запада и левого (Платон, Законы, 766 d; Аристофан, Птицы, 1567—1568). Псевдо-Плутарх приписывает отождествление того и другого Аристотелю и Платону ([Placit.] 888 B). Это предполагает привычную для нас ориентацию на север как на верх — ту же, какую Аристотель приписывает пифагорейцам (О Небе, 286 b 6 сл.). У самого Аристотеля противоположная, видимо, вполне оригинальная картина, связанная с его своеобразным «биологоцентризмом». Исходя из большей силы правой стороны у живых существ, Аристотель считает правой стороной всего, что способно двигаться, ту, откуда начало движения. Поскольку же Небо (звезды) для жителей северного полушария вращается слева направо, он делает логичный вывод: верхом космоса является Южный полюс, ибо только для ориентированного «головой» к Южному полюсу Небо вращается «правильно» — справа налево (Там же, 284 b 6—286 a 1).
Но известна Плутарху и другая ориентация (египетская?), при которой север — правая часть космоса. Возможно «правизна» севера соответствует его «позитивной» семантике, а «левизна» связана с ориентацией именно при гадании: становясь окказионально «левым» при обращении к востоку, север не теряет своей «положительной», «правой» семантики. Сопоставим отождествление севера и верха у пифагорейцев со второй характеристикой севера, сообщаемой здесь Плутархом: «правая и более высокая сторона космоса» (του̃ κόσμου… καθυπέρτερον).
Представление о севере как о «верхе», парадизе и месте обитания богов соуживается со всеми ориентациями. При этрусской ориентации на юг авгур смотрит «с» севера, от престола богов; при ориентации на север человек обращен «к» небесной обители; восточная и западная ориентации не мешают считать север более высокой областью и местом обитания богов (см. выше). Только Аристотель с его «переворачиванием» земли разрывает с мифологемой севера-неба-верха. В основе данной мифологемы лежит, видимо, наблюдение за движением звезд: северное полушарие для его насельников — это как бы гора с вершиною на севере, за которую заходят звезды, а, по Анаксимену, и солнце (Vorsokr. 13 A 7). Отсюда и миф о мировой горе и северной горе богов (Олимп), и вместе с тем квазигеографические представления о повышении земли на севере (Аристотель, Метеорологика, 354 а 26—32).
[207] …Пиррон Липарейский? — См. FHG IV, p. 479 (Pyrrh.).
[208] В древнейшие времена хоронили и внутри жилища (Serv. Aen. V 64; VI 152), домашние лары — реликт такого способа захоронения (Marq., S. 309; Marq., Priv. S. 339 f., 351 Anm. 5). Кремация и захоронение в городе запрещены еще законами XII Таблиц (Цицерон, О законах, II 23, 58), однако они все же имели место (D. H., V 48, 3—4; Serv., Aen. XI 204), а весталкам и людям особых заслуг предоставлялось право захоронения на самом форуме (Цицерон, О законах; D. H., III 1, 2: Плутарх, Попликола, 23) или на Марсовом поле, где были могилы Суллы, Юлии, жены Помпея, Гиртия, Пансы, императора Траяна и др. Может быть, в городе, на форуме или в доме хоронили только кости с погребального костра — os resectum; см. Роуз, с. 202, Roscher, s. v. Inferi, col. 235.
[209] Такое же объяснение обычая см. Val. Max., II 8, 6, ср. Non., 94 M (cenatus).
[210] …трибун… не носит тогу с пурпурной полосой? — В отличие от других магистратур трибунат как институт плебса не связан по происхождению с жреческими функциями и патрицианскими родами, что объясняет неношение претексты (см. Lydus, De magistratibus, ad init.).
[211] …[трибуны] не вступают в должность в начале года… — Трибуны вступают в должность 10 декабря (D. H., VI 89, 2; Ливий, XXXIX 52).
[212] …власть всех магистратов передается диктатору… — Римские авторы не подтверждают такого упразднения должностей; см., однако: Полибий, III 878; см. также: Mommsen Th. Römisches Staatsrecht. Leipzig, 18873, Bd II. S. 155, Anm. 4.
[213] Право трибуна на intercessio, Т.  е. вмешательство, приостанавливающее или отменяющее действие магистрата (право вето), сопоставляется здесь с exceptio — протестом или возражением в суде, которое вносится, когда жалоба не соответствует условиям дела.
[214] В этом предложении небольшая лакуна, перевод приблизительный, по смыслу.
[215] Здесь в тексте лакуна, перевод по конъектуре Бернардакиса.
[216] Опираясь на D. C., Fr. 87 (Dind.) и Liv., epit. 63, Роуз (с. 204) считает, что описанные ниже события имели место в 114 г. до Н.  Э.  Слова Плутарха ου̉ πολλοι̃ς ’έτεσιν πρόσθεν Роуз понимает в абсолютном смысле — «недавно»; мы понимаем эти слова относительно — «незадолго до того», Т.  е. до истории с жителями Блетины, и полагаем, что «недавно» — могут быть словами не самого Плутарха, а его источника, и должны соотноситься со временем жизни автора этого источника.
[217] …сделали это… по предписанию Сивиллиных книг? — Сивиллины книги как таковые ни с каким определенным ритуалом не связаны; принесение в жертву двух северян и двух южан имеет этрусский «колорит». Надо сказать, что Сивиллиным книгам стали со временем приписывать пророчества, содержавшиеся и в других профетических сочинениях. Интересно, что в более ранний период некие fatales libri (книги судеб) также продиктовали человеческое жертвоприношение (см. Ливий, XXII 57, 6). В параллельном месте (Марцелл, 3) Плутарх объясняет варварское жертвоприношение паническим страхом перед начавшими войну галлами.
[218] Римские антиквары приводят примеры различных способов исчисления суток: от полночи у римлян, от заката до заката у афинян, от восхода до восхода у вавилонян, от полудня до полудня у умбров, см. Plin., nat. II 79; Gell., III 2; Macr., Sat. I 3, 2—5.
[219] Ср. вариант этого наставления применительно не к вилам, а к плугу: Д. Л., l 106.
[220] …магистрат не заключает договора и ни о чем не условливается после полудня. — Деловой день мог длиться и до заката, но, как правило, после полудня было время отдыха, ср. Seneca, De tranquilitate animi, XVII 7.
[221] …«жена не мелет муку… и не варит пищу». — Плутарх говорит (Ромул, 15 и 19), что похищенные сабинянки по договору обязаны были только прясть шерсть.
[222] Неподходящими для заключения брака считались все dies religiosi («религиозные дни», Т.  е. дни, неспокойные с религиозной точки зрения), все Календы, Ноны и Иды (см. выше, Рим. воп. 21 и примеч. 1), все feriae («праздничные дни») (исключение см. ниже, Рим. воп. 105) и те дни, когда patet mundus (раскрыта преисподняя), Т.  е. 24 августа, 5 октября, 8 ноября; период с 13 по 21 февраля — родительские дни (dies paternales), первая половина марта, весь май и половина июня. Таким образом, исключались все очистительные периоды, связанные с выходом духов и общением с ними, и вообще периоды не нейтральной религиозной атмосферы. См. также Овидий, Фасты, V 489. Пословица: mense Maio nubunt mali («в месяце мае женятся дурные»); у русских примета: «кто в мае женится, тот будет маяться»; франц. пословица: noces de Mai, noces mortelles («свадьбы мая — гибельные свадьбы»).
[223] См. Рим. воп. 32 и примеч. 1.
[224] …фламиника… считается верховной жрицей Юноны… — Плутарх ошибочно приписывает фламинике функции жрицы Юноны, в действительности она является женой фламена Диалиса и жрицей Юпитера, см. Fp 92 flaminia.
[225] В мае справлялись хтонические Лемурии (Овидий, Фасты, V 490). Вероятно, из Веррия (Fp 134 Maius mensis) Плутарх заимствовал отождествление почитавшегося в мае Меркурия, не имевшего хтонического аспекта на латинской почве, и Гермеса в его роли провожатого душ умерших, а также матери Гермеса нимфы Майи и латинской италийской Майи-Майесты, супруги Вулкана; таким образом, комбинация данных двух мифологий и религий подкрепляет объяснения.
[226] TGF, E., Fr. 23.
[227] …волосы… разделяют… острием копья? — У Овидия в этой связи упоминается не острие копья, а закругленное (recurva) копье (наподобие рапиры) (Фасты, II 558).
[228] Ср. Плутарх, Ликург, 13, Изр. спарт. с. 460, Изр. царей, с. 525, Plu., De es. carn. 997 С.
[229] «Война» и «Любовь», как известно, связываются в мифологии: пара Арес-Афродита, изображения вооруженной Киприды, Эрот с луком и стрелами, пародийное militat omnis amans («всякий любовник — боец») Овидия и Т.  П.  Мифологическая образность сказывается в категориях «войны», «вражды» и «любви» ранней греческой философии; см. о «военно-эротической метафористике»; Фрейденберг О.  М.  Поэтика сюжета и жанра. Л., 1936. С. 178 сл. Юнона Quiritis или Curitis изображалась вооруженной; возможно, существовала и статуя Юноны Квиритиды, но гораздо более известны изображения оруженосной Афродиты: Павсаний, III 15, 10; 23, 1; ср. AP IX 320, 321, XVI 174 (см. также: Греческая эпиграмма. М., 1960. С. 50); Ausonius, Epigrammata, 64. У германцев оружие служит свадебным подарком невесте и, по Тациту (Германия, 18), является брачным божеством. Веррий дает описанному Плутархом обычаю несколько истолкований (Fp 62 coelibari hasta): 1) эротический символизм — копье берут из тела убитого гладиатора: как копье соединено с телом, так пусть соединятся новобрачные; 2) матроны находятся под покровительством Юноны Квиритиды-Куритиды, a Curutis происходит от сабинского curis (quiris) — «копье» (см. также Плутарх, Ромул, 29; D. H., II 48; ср. Овидий, Фасты, II 475 сл.; Fp 49 curis); 3) копье — знак того, что молодая родит храбрых воинов; 4) вступая в брак, жена становится подвластной мужу, а копье — знак военной власти: его даруют отважным воинам и под ним проводят пленников (ср. Греч. воп. 17 и примеч. 2).
[230] Ср. Fp 119: “lucar называются деньги, которые получают ex lucis” (Т.  е. «со священных рощ»).
[231] См. FHG III, p. 470 (Juba). Праздник дураков (Stultorum feriae) не связан с Квириналиями, но происходит в один день с ними (17 февраля). По Веррию, однако, это единый праздник с двумя названиями (F 254 Quirinalia). Овидий считает одним праздником Квириналии и Форнакалии (Фасты, II 513 сл.), а происхождение Праздника дураков объясняет, как и Плутарх, псевдореалистически, причем две версии Плутарха у Овидия представляют собой одну: Курион вывешивает табличку, где указано расписание празднования Форнакалии по куриям, но «глупцы» из народа не знают своей курии и ждут до последнего дня (17 февраля). Во втором ответе Плутарх пишет κατὰ φυλάς, Т.  е. «по трибам», но правильнее было бы, как первый раз: κατὰ φρατρίας, Т.  е. «по куриям». Праздник дураков относится к сфере народной смеховой культуры, к ряду шутовских литургий, средневековых fetes de fous, процессий с аббатом или папой дураков во главе, где «дурак» не бытовая фигура, а мифологический (впоследствии сказочный) персонаж — «дурак», становящийся «царем».
[232] …как сообщает Варрон… не впускают собак? — Varro, Ant. 13, l Merkel. Ср. Рим. воп. 111; Plin., nat. X 41, 79: в храм Геркулеса на Бычьем рынке не впускают ни собак, ни мух.
[233] Евандр, узнав от пророчицы матери, что Гераклу предстоит сделаться богом, поспешил тут же воздать ему божеские почести (D. H., I 40, 2; Ливий, I 7, 3).
[234] Ср. Плутарх, Камилл, 36; Ливий, VI 20, 13; возможно, сведения взяты из Ливия.
[235] Ср. Плутарх, Попликола, 10; D. H., V 19.
[236] «Гражданский венок» (corona civica) из дубовых веток присуждался очень редко (Plin., nat. XVI 5, 11 sq.: 14 раз). Это военная награда, которая давалась только за личный подвиг спасения римского гражданина в военное время, на занятой врагом территории, или если при спасении убит враг, а место в строю не оставлено. Присуждение награды не зависело от ранга спасенного, а основанием для присуждения служило прежде всего заявление спасенного. Так как спасенный поступал в распоряжение спасителя, получавшего над ним отеческую власть, первый не всегда признавал факт своего спасения, но если были свидетели, трибун присуждал венок, и его обладатель получал освобождение от налогов, почетное место в сенате и Т.  П.; ср. Полибий, VI 39, 6—8; Плутарх, Кориолан, 3; Gell., V 6.
[237] Дуб в действительности священное дерево Юпитера, а не Юноны. О боге-покровителе Рима см. Рим. воп. 61 и примеч. 3.
[238] Аркадян называли «желудеедами» (Геродот, I 66), а желуди считались «древнейшей пищей» (Gell., V 6).
[239] Ср. Плутарх, Ромул, 9.
[240] …прав Геродор… — FGrH 31, Fr. 22.
[241] Эсхил, Умоляющие, 226, пер. С. Апта.
[242] Коршуны — считались вещими птицами, так как своим присутствием они показывают, где находится умерший, а собираясь над местами сражений, являются вестниками смерти (Ael., NA II 46). Считалось, однако, что коршуны собираются над местом, где будут убитые, заранее, за три дня (Plin., nat. X 7). О магических свойствах этой птицы см. Plin., nat. XXIX 24, XXX 36; 44; Arist., HA 563 a 5 sq.; в Италии запрещалось причинять коршунам вред (Artem., I 8). Представление о живородящих и однополых коршунах, приписываемое египтянам, сложилось, вероятно, под влиянием мифологии птицы Феникс (ср. Ael., NA, ibid.).
[243] Вопрос Плутарха и ответы, за исключением третьего, могут восходить к Ливию (X 47, Liv., epit. XI). По случаю моровой язвы римляне обратились к Сивиллиным книгам и по их указанию пригласили из Эпидавра Асклепия-Эскулапа, который был доставлен в Рим в виде змеи (ср. Fp 110 in insula). Выбор Тибрского острова для святилища обусловлен, вероятно, тем, что в ранний период храм чужого бога не должен был быть внутри pomoerium (священной черты города). Римляне склонны были признавать превосходство греков во врачебном искусстве, см., напр., Plin., nat. XXIX 8.
[244] …воздерживаются от бобов… и пифагорейцы… — Истолкование этого пифагорейского табу см. Д. Л., VIII 34 сл.; Порфирий, Жизнь Пифагора, 43—44, в изд.: Д. Л. Гораций знал об этом запрете: Сатиры, II 6, 63. Запрет на бобы — обрядовая реплика широко распространенной «мифологии» боба или гороха (ср. боб до неба, французский праздник бобового короля, царя Гороха и шута горохового; «скомороху — бочку гороху» и т.  п.). О реликтах этой мифологии писал еше А.  А.  Потебня (О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. I // Чтения Имп. Общества истории и древностей российских. М., 1865. Кн. 2, апрель-июнь. С. 48); ср. Рим. воп. 35 и примеч. 1; Plin., nat. XVIII 9,10; ср. значение чечевичной похлебки: Ath., 156 f, 158 a-d, 159 ef, 160 b-d, 422 e; Poll., I 247; VI 61, и др.
[245] …на тризнах и для призывания душ предков? — Бобы используются в Риме для отправления хтонических культов (ср. Овидий, Фасты, II 574; V 436), поэтому фламен Диалис тщательно их избегает (Gell., XX 15, 12; Fp 87 fabam; Plin., nat. XVIII 30). На Лемуриях бобы бросают ларвам, на Паренталиях их используют при жертвоприношении, так как они «связаны с мертвецами» (ad mortuos pertinere). Бобы служат гаданию, игре (Аристофан, Всадники, 41, Облака, 814, 918, 983 сл.. Осы, 760 сл.), искупительным обрядам (Lyd., Mens. IV 42).
[246] Погребение в Риме практиковалось реже, чем кремация, но не было вытеснено совершенно. Овидий объясняет способ казни весталок аналогичным образом, исходя из отождествления Весты не с огнем очага, а с Землей: Земля и Веста — одно божество, потому и весталку — жертву Весте — зарывают в землю (Фасты, VI 457—460).
[247] Подробнее: Плутарх, Нума, 10, сведения в основном из D. H., II 67, 4, ср. VIII 89, 5 и Плиний, Письма, IV 11, 6. По Дионисию, казненных весталок оплакивают и зарывают вместе с положенными на похоронах погребальными предметами, так что объяснение Плутарха может быть и справедливо.
[248] Плутарх ошибся, спутав октябрь (десятый месяц 12-месячного года), когда совершается данный обряд, и декабрь (десятый месяц старого римского 10-месячного года). Октябрьский конь — это конь, победивший на скачках, которого приносят в жертву Марсу. Голову коня и хвост отрубают, и за них дерутся между собой жители квартала Священной дороги и Субуры. Победители прибивают голову коня в своем квартале соответственно к стене Регии или к башне Мамилиев. Хвост поспешно несут в Регию, чтобы кровь попала на очаг; весталки изготовляют из этой крови и пепла жертвенных тельцов очистительные курения (см. Овидий, Фасты, IV 731 сл.). Жертвоприношение Октябрьского коня Дюмезиль связывает с древнеинд. asvamedha (Dumézil RRA, p. 217—229; Dumézil G. Rituels indo-européens a Rome. Paris, 1954. P. 76—88). В Индии голова и хвост коня противопоставлялись как земной и небесный огонь. Равно возможны аграрная и военная интерпретация этого обряда: хотя в жертву приносится боевой конь, а всадники — военное сословие, но голову Октябрьского коня увенчивали гирляндой хлебов; ср.: Иванов Вяч. Вс. Заметки о римской и индоевропейской мифологии // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Труды по знаковым системам, 1970. Т. 4. С. 45 сл.
[249] Такое объяснение Веррий считает «наивным» (F 178 October equus); ср. Полибий, XII 4 b.
[250] Стих имитирует два гомеровских (Ил. XVIII 337 или XXIII 23 и часть X 24), автор его — эллинистический поэт, писавший на римские темы (Симил? Бутей?); ср. Плутарх, Ромул, 17 и 21.
[251] …конь… любит Марсово дело… — Коня именуют «воитель» — bellator (Вергилий, Энеида, X 891; XI 89) или «воинственный» — bellicus (Проперций, IV 4, 14, ср. Лукреций, II 662; Овидий, Фасты, II 858; V 598); как принадлежность военного сословия он посвящен Марсу.
[252] …священных гусей… — Гусь — священная птица Юноны. Кроме того, в древности гусям приписывали способность влюбляться в людей, человеческий ум и даже «любовь к философии» (Plin., nat. X 26).
[253] …гуси… разбудили стражу? — История о том, как гуси спасли Рим, возможно, представляет собой этиологическую легенду, объясняющую культовое почитание гусей и принесение в жертву собаки (за то, что не почуяла врага); см. Плутарх, Об удаче римлян (ВДИ, 1979, № 3), 325 CD; Lyd., Mens. IV 114, ср. Цицерон, В защиту Секста Росция Америйца, 56; Plin., nat. XXIX 14; Serv., Aen. VIII 652.
[254] …охра, которой… покрывали статуи… — Речь идет о статуе Юпитера Капитолийского; лицо статуи красилось охрой, так же как лицо триумфатора, в красноватый цвет (Plin., nat. XXXIII 36; ср. Serv., ecl. VI 22; X 27).
[255] См. также Плиний, Письма, IV 8, 1.
[256] …то… число, какое было установлено с самого начала. — Первоначально авгуров было 3, 4 или 5; в исторические времена их было 9, затем 15, кроме того, во времена империи появились так называемые supernumerarii («сверхчисленные»).
[257] Иды августа — праздник Дианы Арицийской и Дианы Авентинской. День основания (Т.  е. «день рождения») храма Дианы на Авентине Сервием (ср. Рим. воп. 4) Плутарх спутал с днем рождения не храма, а самого Сервия. Веррий ставил в один ряд Праздник рабов, день рождения Авентинского храма и обряд Aricia, когда беглый раб спорит в Арицийской роще за право быть «лесным царем», жрецом Дианы (F 343 servorum dies). Судя по Овидию, празднество в августовские Иды не имело женского характера (см. Фасты, III 269 сл., ср. Овидий, Наука любви, I 259 сл.; Stat., silv. III 156 sq.).
[258] …служить украшением для детей этих женщин? — По «Жизнеописанию Ромула» (20), булла детей сабинянок — это золотое украшение и амулет; низшие слои населения носили кожаные буллы. Макробий называет буллу магической вещицей (Macr., Sat. 16,9) и в рассуждении о ее происхождении сообщает, что Ромул обещал этот знак отличия первому ребенку матери-сабинянки (Macr., Sat. I 6, 16). Плиний связывает функцию оберега со свойствами золота (Plin., nat. XXXIII 4).
[259] …Тарквиний… получил… буллу. — Ср. Plin., nat. XXXIII 1; Macr., Sat. 16, 8. Речь идет о сыне Тарквиния Древнего; по Макробию, сражение было с сабинянами. Буллу и претексту, заимствованные от этрусков как знаки магистратуры, которые носили и триумфаторы, Тарквиний Младший получил за храбрость, а отсюда пошел «обычай буллы» (mos bullae).
[260] …изображать из себя взрослого… — Судя по Диону Кассию, глаг. α̉νδρεύομαι / α̉νδρέομαι / α̉νδρίξομαι («изображать мужчину») может иметь и иное, обсценное, значение (D. C., 79, 5; ср. Филострат, Жизнь Аполлония Тианского, I 36; Ахилл Татий, Левкиппа и Клитофонт, IV 1).
[261] Существовало мнение, что латынь ближе всего к эолийскому диалекту (D. H., 190, 1). Варрон мог быть использован Плутархом через Веррия (Fp 36 bulla aurea).
[262] Вероятно, объяснение самого Плутарха; о форме Луны по Эмпедоклу см. Vorsokr. 21 A 60.
[263] …младенец больше растение… — Ср. рассуждение Варрона: «…младенцы во чреве… опираются на голову, а ноги их подняты вверх, как свойственно деревьям, а не людям. Ведь ноги и икры дерева называют ветвями, голову — стволом и пнем» (Gell., XVI 16, 2 sq.). До того, как ребенок получает имя и тем самым причисляется к людям, он подвержен действию злых сил; поэтому дни его нарекания называются днями очищения (dies lustrici) (Fp 107 lustrici); существовала и специальная богиня «девятого дня» — Nundina (Macr., Sat. I 16, 36).
[264] …одно число свойственно женщине, а другое мужчине. — Ср. Рим. воп. 2 и примеч. 3. Роуз (с. 210) предполагает, что в Италии существовало свое собственное, несколько менее разработанное, нежели пифагорейское, учение о «поле» чисел.
[265] Ср. квадрат как образ совершенства у Симонида: Платон, Протагор, 339 b сл.
[266] Ср. подобное объяснение у римских юристов: Just., I 10, 12; Gaius, Institutiones, I 64; ср. [Valerius Maximus,] De praenominibus populi Romani (Valerii Maximi Factorum et dictorum memorabilia / Ed. C. Kempfius. Berolini, 1854). Связь имени Спурий со σπόροσ и σπείρω не исключена. Возможно, spurius означало просто «отпрыск», что впоследствии получило уничижительное значение. Проблематично, почему Спурий было в действительности преноменом (личным именем) у знати, а не у плебеев.
[267] …двумя буквами Sp… — Судя по надписям, древнейшей аббревиатурой имени Спурий было все-таки S., а не Sp. (Роуз, с. 211).
[268] По ошибке Плутарх вместо sine patribus написал σίνε πάτρις (sine patris), видимо, по аналогии с греческой синтаксической конструкцией ’άνευ πατρός.
[269] В классической латыни liber означает «свободный». Сенека отрицает связь имени Liber Pater (Отец Либер) с развязыванием языка за цином (licentia linguae), но согласен видеть в Либере освободителя души от тягот: Отец Либер, он же Вакх, делает человека отважней (Seneca, De tranquilitate animi, XVII 8; то же и у Веррия: Fp 121 loebesum; ср. PLG Anacr., 36, 40, 43, 46, 47, 48, 54); «пьяные рабы кажутся себе свободными» (Myth. Vat. III 12, 1). Подобным образом объясняет Плутарх такие греческие эпитеты Диониса, как Лисий и Лиэй (Отпускатель, Разрешитель), см. Заст. бес. VII с. 220, ср. Петроний, 41.
[270] Древние грамматики связывали архаичную форму loebesum (liber) с греч. λείβειν — «совершать возлияние», a libatio — «возлияние» с λοιβή — «возлияние». Так ими достигалось «родство» слов libertas — «свобода» и libatio «возлияние» (Fp 121 loebesum). В действительности Liber как имя бога, liber — «свободный» и liberi — «дети» восходят к и. —е. корню *leudh- — «расти», «произрастать из земли», «развиваться». Бог Liber, венетск. женское божество Louzera (Libera) и осск. Lúvfreis — это первоначально божества роста, прироста, затем виноградарства (см. Варрон у Августина, О Граде Божием, VII 7); по Цицерону, Либер и Либера — дети Цереры (О природе богов, II 62). Образ «роста» и «поросли» переходит на обозначение совместно живущей («растущей») этнической группы (ср.: русск. «люди», нем. Leute). Принадлежность к «своим» при выделении отношений «раб — свободный» означает и принадлежность к «свободным», liberi — свои, соплеменники, Т.  е. свободные. Древняя формула, освящавшая цель римского брака, звучала так: «ради получения liber(or)um”, Т.  е. ради получения «прироста», что означает одновременно ради получения «своих», «законных членов общества», тем самым свободных и законнорожденных детей. Именно в этом устойчивом словосочетании и только в силу логического следования liberi — прямое дополнение глагола quaerere «получать» — приобрело значение «дети» (Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. Гл. «Раб», «Чужой». С. 357). Титул «Отец» Либер получает наряду с другими богами: Марс Отец, Ju-piter и др.
[271] Александр, Т.  е. Александр Полигистор (FHG III, p. 244), видимо, считал имя Liber переводом титула греческого Диониса Элевферея (ε̉λεύθερος — «свободный»); слова liber и ε̉λεύθερος восходят к одному корню *leudh- (см.: Бенвенист Э. Указ. соч. С. 355), но культ в городе Элевферы Диониса Элевферея Виламовиц считал вымыслом (Wilamowitz von. Möllendoif U. Der Glaube der Hellenen. Berlin, 1959. Bd. II. S. 334, Anm. 2). Тем не менее существует мнение, что римляне (как и венеты) получили своего Либера от иллирийцев, которые (до VI в.) передали тот же культ и беотийцам (Radke G. Die Gütter Altitaliens. Münster, 1965. S. 175 f.).
[272] Варрон дал символическое объяснение этого обычая: «…поскольку на праздниках разрешено лишь tergere veteres fossas («чистить старые русла» или «ямы»), а новых делать не положено, поскольку в праздничные дни вдовам более подобает выходить замуж, нежели девушкам» (Macr., Sat. I 15, 21). Плутарх исходит из другого объяснения, сообщаемого Макробием (Ibid.): в праздник следует избегать всякого насилия, а на свадьбе, «как считается, девице чинят насилие»; ср. Рим. воп. 25 и примеч. 8; 86 и примеч. 1. Для вдовы свадьба не есть rite de passage, и поэтому оглядка на сакральность или профанность периода не так для нее существенна (ср. Овидий, Фасты, V 487; Лукиан, Разговоры гетер, VI 1).
[273] Ср.: Рим. воп. 74 и примеч. 1; Цицерон (О законах II 11, 28) считает, что Фортуна Первородная (Primigenia) получила свое имя как спутница человека от рождения (a gignendo comes). Возможно, речь идет просто о том, что этот храм и культ Фортуны древнее других ее храмов, «первовозникший» храм. Древнейший культ Фортуны Первородной-Примигении был в Пренесте. Ср. Плутарх, Об удаче римлян (ВДИ, 1979, № 3), 322 F. Сообщение Ливия о постройке храма этой богини в 193 г. до Н.  Э. (XXXIV 53), возможно, касается не первого ее храма.
[274] …Фортуну, которая дала начало… Риму? — Ср. Плутарх, Об удаче римлян (ВДИ, 1979, № 3), 320 B.
[275] Характернейший пример «грецизируюшей» герменевтики, в которой римская богиня Фортуна превращена в категорию греческой философии.
[276] …передает Клувий Руф? — См.: Historicorum Romanorum Reliquiae / Ed. H. Peter. Leipzig, 1914. V. I—II (Cluv. R., Fr. 4).
[277] По Ливию, приглашение актеров из Этрурии имело место в 361 г. до Н.  Э.  Приглашение имело целью устроить сценические игры для богов, чтобы этим умилостивить их и прекратить мор (VII 2, 6). Ливий и Валерий Максим (Val. Max., II 4, 4) называют istrio / histrio этрусским апеллятивом для «актера», а не собственным именем. Только Веррий (Fp 101 histriones) считает имя сабинским, так как первые актеры пришли, по его мнению, из сабинского города Histria.
[278] Объяснения Плутарха служат иллюстрацией того, насколько забыто к этому времени основание для деления на брачные классы и экзогамные роды. О «кланах» в Риме в связи с этим вопросом см. Rose H., гл. V, 2; ср. Рим. воп. 6.
[279] …поэт назвал… «жертвой жернова»… — Од. II 355.
[280] В уставе жреца речь идет о запрете прикасаться к farina fermento induta, Т.  е. к поднявшемуся тесту (Gell., X 15, 19). В ритуале обычно используется примитивная пища, которая является или считается архаической: бобы, горох, ячмень, пресный и бездрожжевой хлеб (ср. Греч. воп. 6 и примеч.); см.: Harrison J.  E.  Prolegomena to the Study of Greek Religion. Cambridge, 1912. P. 88. Как и иудейский бог, Юпитер, видимо, не признавал новшеств в выпечке хлеба. О том, что гниение для древних тождественно брожению, см. Заст. бес. III с. 122.
[281] По уставу жрецу Юпитера запрещено появляться на кладбище и прикасаться к трупу (Gell., X 15, 24). Но в данном случае речь идет, скорее, не о противопоставлении мертвого живому, а о паре сырое (нечистое) и вареное (чистое), обязанном своим происхождением культу огня.
[282] Плиний, видимо, подтверждает мнение о подверженности козлов падучей, так как от этой болезни маги «лечили» поджаренным на погребальном костре козлиным мясом (лечение подобного подобным), см. Plin., nat. XXVIII 63, 66. Но уже Гиппократ отвергает этот способ лечения как невежественный: Гиппократ, О священной болезни, 1.
[283] О собаке как хтонической жертве см. Рим. воп. 51, 52, 68 и примеч., а также примеч. 2 к воп. 98. Недопущение в священные места Плутарх верно связывает с «нечистотой» этого животного; ср. Рим. воп. 90; D. H., Din. 3; Страбон, X 5, 5, 486; Плутарх, Сравнение Деметрия и Антония, 4.
[284] По Веррию (Fp 82 ederam), прикасаться к плющу нельзя, потому что он vincit — «связывает». Жрец Юпитера не должен носить кольцо и вообще иметь на себе в своей одежде каких бы то ни было узлов. Узы и узник — метафора смерти; как говорит сам Плутарх (Рим. воп. 111, с. 332), оковы снимаются с узника, прибегнувшего к жрецу, и выбрасываются через крышу как нечистые предметы (ср. Gell., X 15, 6 и 9), сон о гирлянде плюща или дикого винограда предвещает тюрьму, оковы (Artem., I 77).
[285] …под такими запретами скрыты совсем другие? — См. Рим. воп. 72 и примеч. 2. Известно предписание «не переступать через ярмо» (или «весы» — ζυγόν у Плутарха вместо «ярма» — «метла»), что значит — «не обогащаться»; предписание «не есть с колесницы» остается необъясненным (см. Vorsokr. 45 C 6).
[286] Об Агриониях (Аграниях или Агрониях) см. примеч. 3 к Греч. воп. 38. Как и аттические Анфестерии, этот праздник собирания душ предков попал в сферу культа Диониса. Плутарх имел в виду орхоменский или фиванский обряды. Ср. Заст. бес. VIII с. 221 об Агриониях; о Дионисе Никтелии (Ночном) см. Плутарх, Об Исиде и Осирисе (ВДИ, 1977, № 3—4), 35, 364 F.
[287] …достигают блаженного опьянения. — Подробнее см. Заст. бес. III с. 103—106.
[288] Жрецы Юпитера практически не могли выполнять обязанностей магистратов из-за различных запретов в их уставе (ср. Рим. воп. 44), но запрещалось занимать государственную должность только Священному царю (ср. Рим. воп. 63 и примеч. 1). Геллий сообщает, что фламен Диалис редко становится консулом, ибо консулы должны вести войну (Gell., X 15, 4).
[289] Гиппократ, О ветрах, 1.
[290] …осуждать на смерть… родных… пришлось когда-то Бруту. — Первый консул Брут приговорил своих сыновей к смерти за участие в заговоре против республики (Ливий, II 5; Плутарх, Попликола, 6).

Греческие вопросы

Αίτια Ελληνικά

Автор: 

Плутарх

Переводчик: 

Брагинская Н.В.

Источник текста: 

Издательство: Наука, Ленинград. 1990 г. Плутарх - Застольные беседы

1. Кто такие эпидаврские «распорядчики» и «пыльноногие»?
[292] Государственными делами занималось сто восемьдесят мужей, а из них [e]  избирались члены совета, которых и называли «распорядчиками». Простые же люди по большей части жили в деревне, и звали их «пыльноногие» оттого, по-видимому, что, когда приходили они в город, их всякий раз узнавали по запыленным ногам.[1]
2. Кто назывался в Киме
«онобатис»?
Женщину, уличенную в неверности, выводили на площадь и ставили [f] всем напоказ на какой-то камень. Затем ее сажали на осла (’όνος) и провозили вокруг всего города, а потом она опять должна была стоять на том же камне. После этого женщина оставалась обесславленной на всю жизнь и звалась «онобатис»; камень же из-за этого считался нечистым, и его чурались.[2]
Была еще у них должность стража: кто ее исполнял, тот в обычное время охранял тюрьму; но когда члены совета собирались на ночное [293] заседание, он являлся туда, выводил за руку царей и держал их, покуда совет тайным голосованием решал, справедливо они правили или нет.[3]
3. Кто назывался у жителей Сол «возжигательницей»?
Так звали служительницу Афины, ибо она совершала некоторые обряды и жертвоприношения, отвращающие беды.[4]
4. Кто такие «амнемоны» и кто такой «афестер» в Книде?
Шестьдесят человек, избранные из лучших семейств, всю свою жизнь служили как бы блюстителями и советчиками в самых важных делах. «Амнемонами» их звали, как можно думать, потому, что они никому не [b] давали отчета, или же, еще того вернее, из-за того, что они многое держали в памяти. А кто спрашивал их суждения, тот назывался «афестер».[5]
5. Кто такие «добрые» у аркадцев и лакедемонян?
Лакедемоняне, замирившись с тегейцами, заключили договор[6] и столб с этим договором совместно поставили на берегу Алфея. Среди прочего там было сказано: «Мессенцев изгнать из края и добрыми[7] никого не делать». Толкуя это, Аристотель сказал, что эти слова означают запрет убивать тех тегейцев, которые в благодарность за поддержку выступали за лакедемонян.[8]
6. Кто назывался «ячменником» у опунтийцев?
Большинство эллинов для самых древних своих жертвоприношений [с] употребляли ячмень; граждане привозили первины ячменя, а тот распорядитель жертвоприношений, который принимал эти первины, назывался «ячменник».[9] А жрецов у них было два: один занимался почитанием богов, другой — демонов»
7. Что такое облака-плавуны?
Облака, переполненные водой и носимые по небу, назывались «плавунами». Феофраст в четвертой книге «О небесных явлениях» сказал об этом дословно следующее: «Плавуны — это такие облака, которые образовались [d] при сгущении, а неподвижные облака ярко-белого цвета отличаются от них по веществу, ибо не превращаются ни в воду, ни в воздух».[10]
8. Кто назывался «сожитниками»
у беотийцев?
Так назывались на эолийском наречии жильцы соседнего дома или жители смежных областей из-за их со-жительства. Из многих высказываний, собранных в законохранилище, я сообщу здесь одно.[11]
9. Что у дельфийцев называется «освященной жертвой» и почему они зовут один из месяцев «Бисий»?
«Освященной жертвой» называют жертву, приносимую при объявлении «освященного». Освященными бывают пять человек пожизненно. Они во многих делах споспешествуют толкователям пророчеств и вместе с ними совершают жертвоприношения, так как считается, что род их восходит к Девкалиону.[12]
[e]  А месяц «Бисий», по мнению многих, то же самое, что «Фисий», — им начинается весна, когда все рождается (φύεται) и прорастает. Но на самом деле это не так: ведь дельфийцы употребляют β не вместо φ, как македоняне, которые говорят Βίλιππος, βαλακρός, Βερονίκη вместо Φίλιππος, φαλακρός, Φερονίκη, а вместо π, так что вместо πατει̃ν говорят βατει̃ν и вместо πικρός — βίκρός. Стало быть, месяц «Бисий» в действительности «Писий», ибо в это время вопрошают бога и получают ответ (πυστίω̃νται). Такое рассуждение согласуется и с преданием. Ведь именно в этом месяце явился [f] здесь оракул, и на седьмой день его приходится рождение бога.[13] Этот день называют Полифтоос, но не потому, что в это время пекли лепешки (φθόι̃ς), а потому, что это время прорицаний и гаданий (πολυπευθη̃).[14] Только позже ответы вопрошающим стали давать каждый месяц, а прежде пифия прорицала только раз в год[15] и в этот самый день, как о том сообщают Каллисфен[16] и Анаксандрид. [293]
10. Что такое «скотобежник»?
«Скотобежник» — это маленькое растение, стелящееся по земле. Скот, наступая на него, портит его, не дает ему расти. Если же ему удается дорасти до своих естественных размеров и пасущийся скот не затопчет деревце, то его зовут «скотобежником». Свидетельство — у Эсхила.[17]
11. Кто такие «испращенные»?
Эретрийцы колонизовали остров Керкиру,[18] а когда Харикрат приплыл с войском из Коринфа и победил их в бою, они взошли на корабли и отправились на родину. Однако соотечественники, прослышав о случившемся, не пустили их в Эретрию и не давали сойти на берег, бросая из пращи камни. [b] Не имея возможности ни убедить, ни осилить многочисленных и неумолимых сограждан, они отплыли во Фракию и заняли там место, где раньше будто бы жил Мефон, предок Орфея, и город свой назвали Мефона. А соседи прозвали переселенцев «испращенными».
12. Что такое Харила у дельфийцев?
На каждый девятый год в Дельфах справляются один за другим три [c] празднества:[19] Септерий, Героида и Харила. Септерий — это, как кажется, изображение борьбы бога с Пифоном, а затем то ли бегство бога в Темпейскую долину после победы, то ли преследование Пифона. Ибо одни утверждают, что бог бежал, чтобы очиститься от пролитой крови, а другие говорят, что он преследовал израненного и убегающего Пифона по дороге, которая теперь называется Священной. Бог немного опоздал и уже не застал его живым: Пифон умер от ран и был похоронен сыном, которого, как говорят, звали Экс. Все это или что-то вроде этого изображается при Септерий.[20]
Празднество Героида имеет смысл преимущественно тайный — он известен тиадам; судя по их действиям, здесь изображается изведение Семелы из Аида.[21] [d]
А о Хариле рассказывают вот что. В Дельфах была засуха и голод, и дельфийцы с детьми и женами пришли как просители к порогу царя. Царь дал ячменя и бобов тем, кого лучше знал, потому что на всех не хватало. Тут подошла маленькая девочка, сирота, и стала неотступно его упрашивать. Царь ударил ее сандалией и бросил сандалию ей в лицо. Нищенка эта и сирота обладала, однако, благородным духом: она ушла [e] прочь, развязала пояс и повесилась на нем. Голод меж тем продолжался, и к нему прибавились болезни; и тогда пифия изрекла царю, что должна умилостивить девушку, наложившую на себя руки. Когда с трудом выяснили имя обиженной девочки, то было назначено очистительное жертвоприношение, которое и совершают каждые девять лет. Первым в обряде выступает царь, который раздает ячмень и бобы всем присутствующим гостям и гражданам; вносят изображение Харилы, и царь, закончив [f] раздачу, бросает сандалию в изображение; тогда предводительница тиад берет его и несет к расселинам в земле, а тиады, накинув веревку на шею статуи, закапывают ее там, где похоронили удавившуюся Харилу.[22]
13. Что такое «нищенское мясо» у энианов?
Энианы много раз переселялись с места на место. Прежде жили они на равнине возле Дотия и были изгнаны оттуда лапифами в Эфик. Вслед за тем они населяли Молоссию, что возле Аравы, откуда и прозвание их [294] «паравы»; потом они владели Киррой. В Кирре по велению бога они побили камнями царя Энокла и отправились в область, где протекает река Инах и где жили инахийцы и ахейцы.[23] Было предсказано, что хозяева потеряют все свои земли, если добровольно отдадут хотя бы часть их, а энианы удержат их за собою, если сумеют получить часть земли мирным путем.
И вот Темон, один из именитых энианов, оделся в лохмотья и с нищенской [b] сумой пошел, побираясь, к инахийцам. Царь, чтобы поглумиться и посмеяться, вместо подаяния бросил ему ком земли. Тот его принял, положил в суму, явно довольный подачкой, и тут же ушел, больше ничего не попросив.[24] Старейшины удивились, вспомнили об оракуле и, придя к царю, убеждали его не оставить дела без внимания и не отпускать этого человека; но Темон, прослышав об их намерениях, бежал и спасся, пообещав Аполлону гекатомбу. После этого цари вышли на поединок. Царь [с] энианов Фемий, увидев, что за царем инахийцев Гиперохом бежит собака, сказал, что не дело приводить на поединок помощника, а когда Гиперох повернулся, чтобы прогнать собаку, Фемий бросил в него камень и убил. Так энианы завладели этой землей, изгнав инахийцев и ахейцев, а камень тот стали почитать как священный,[25] приносили ему жертвы и покрывали его туком закланных животных. А когда они приносят гекатомбу Аполлону и быка Зевсу, то уделяют особую часть потомкам Темона и называют ее «нищенским мясом».
14. Кто такие Колиады у итакийцев и что такое «съедобность»?
После убиения женихов родичи погибших восстали против Одиссея. Обе стороны послали за Неоптолемом, чтобы тот рассудил их. Неоптолем [d] решил, что Одиссей во искупление пролитой крови должен покинуть Кефаллению, Закинф и Итаку, чтобы отправиться в изгнание; друзья же и родственники женихов обязаны каждый год выплачивать Одиссею мзду за ущерб, причиненный его дому. Одиссей переселился в Италию и велел итакийцам выплачивать все сыну; это были ячмень, вино, воск, оливковое масло, соль и достаточно взрослые жертвенные «съедобности». А «съедобность», по словам Аристотеля,[26] — это ягненок.[27]
Евмея же и его близких освободил Телемах и сделал их гражданами; от Евмея пошел род Колиадов, а от Филетия — род Буколов.[28]
15. Что такое «деревянный пес» у локрийцев?
У Фиския, сына Амфиктиона, был сын Локр, а у этого от Кабаи был [e] сын тоже Локр. Между старшим Локром и младшим произошла ссора, и отец, собравши множество граждан, вопросил оракула, куда им переселиться. Бог отвечал, что город надлежит основать там, где Локра укусит деревянный пес. Переплыв море и едва ступив на сушу, Локр уколол ногу о шиповник, называемый собачьей колючкой. Страдая от укола, он задержался на несколько дней, познакомился за это время с окрестностями и основал там Фиск, Гианфию и другие города, где живут локрийцы, [f] прозванные «пахучими».[29]
Одни говорят, что локрийцев зовут «пахучими» из-за Несса, другие, что из-за змея Пифона; того или другого море прибило к земле локрийцев, где он и гнил.[30] А некоторые утверждают, что локрийцы сами дурно пахнут, так как носят овчины, козий мех и живут вместе со скотом. Другие же, напротив, считают, что страна эта богата цветами и получила название от их благоухания;[31] это мнение разделяет и Архит из Амфиссы, который написал:
«Макина в гроздном венке ароматы несчетные точит».
[295]
16. Что у мегарцев называется «афаброма»?
Нис, царь Мегар, от которого этот город называется еще и Нисея, взял из Беотии в жены Аброту, дочь Онхеста и сестру Мегары. Была она, по-видимому, необыкновенно благоразумной и на редкость добродетельной, и, когда она скончалась, мегарцы искренне ее оплакали, а Нис, желая сделать память о ней и славу ее вечными, приказал мегарянкам носить такое же платье, как у нее. Потому-то эту одежду и зовут «афаброма».[32] [b] Похоже, что славе этой женщины способствовал сам бог: ведь не раз, когда мегарянки хотели изменить свое одеяние, оракул им это запрещал.
17. Кто такой «друг от копья»?
В древности в Мегариде жили по деревням, и граждане были разделены на пять областей. Они звались герейцы, пирейцы, мегарцы, киносуры и триподискеи. Коринфяне, которые всегда стремились сделаться хозяевами этой страны, вызвали среди жителей междоусобную войну. Но так [с] как противники не были чужими друг другу, война велась без жестокостей и по-родственному. Никто не причинял вреда крестьянам; кто попадал в плен, тот должен был заплатить положенный выкуп, да и то не раньше, чем получив свободу, а вперед ничего не взимали. Взявший пленника отводил его к себе домой, угощал хлебом-солью[33] и отпускал; а когда тот приходил с выкупом, то его встречали хвалой: и он оставался другом захватившего его некогда в плен. Такого человека звали не «раб от копья», а «друг от копья».[34] А кто уклонялся от уплаты выкупа, того не только противники, но и сограждане считали неблагодарным обманщиком.
18. Что такое «обратная лихва»?
Мегарцы, изгнав тиранна Феагена, недолго жили в гражданском мире.[35] [d] Их предводители совершенно развратились, упиваясь на своих пирушках, по выражению Платона, «несмешанною свободою».[36] Неимущие обращались с богатыми до последней степени нагло; они, к примеру, являлись в дом и требовали богатого угощения, а не добившись, брали силой и наглостью все, что хотели. Под конец они даже издали указ ростовщикам вернуть уже полученные ими проценты с долгов; это и было названо «обратной лихвой».
19. О каком Анфедоне пифия сказала:
[e] «Пей замутненным вино, если ты не живешь в Анфедоне»,
коль скоро беотийский Анфедон не богат вином?
Калаврию в старину называли Ириной по имени женщины Ирины, которая, как говорит миф, родилась от Посидона и Меланфии, дочери Алфея. Лишь позднее, когда Анф и Гипер с их ближними поселились тут же, этот остров стали называть Анфедонией и Гиперией. И вот оракул, по словам Аристотеля, гласил:
«Пей замутненным вино, если ты не живешь в Анфедоне
Или Гипере святой, где беспримесным ты его пил бы».
[f] Так говорит Аристотель.[37] Мнасигитон же сообщает, будто Анф был братом Гиперы и пропал еще во младенчестве. Гипера, отыскивая его повсюду, пришла в Феры к Акасту, где брат ее был рабом-виночерпием, и во время пира мальчик поднес ей чашу с вином, узнал ее и тихо сказал: «Пей замутненным вино, если ты не живешь в Анфедоне».[38]
20. Что разумели приенцы под словами «тень Дуба»?
Самосцы и жители Приены воевали между собою,[39] но не причиняли [296] друг другу большого вреда, пока однажды в жестоком сражении приенцы не перебили целую тысячу самосцев. На седьмом году после этого в битве с милетянами приенцы в свою очередь потеряли лучших и храбрейших своих мужей; а сражение это произошло в местности, носящей название «Дуб», и в то самое время, когда мудрец Биант был посланником приенцев на Самосе, где и снискал себе всеобщее уважение. И вот женщины Приены, претерпевшие столько горя и бед, стали в самых важных случаях клясться «тенью Дуба»: ведь в этом месте погибли их дети, отцы и мужья.[40] [b]
21. Кого критяне зовут «сожигателями»?
Рассказывают, что тирренцы еще в те времена, когда жили на Имбросе и Лемносе, похитили в Бравроне жен и дочерей афинян;[41] а потом, когда были изгнаны и пришли в Лаконию, то сошлись с местными женщинами и имели от них детей. Однако недоверие и пересуды вынудили их оставить Лаконию[42] и под предводительством Поллина и Дельфа вновь переселиться [с] вместе с женами и детьми, теперь уже на Крит.[43] Воюя там с хозяевами острова, они многих своих убитых оставили непогребенными: ведь сначала на погребение не было времени, так как они опасались вражеского нападения, а потом уже тяготились прикасаться к трупам, успевшим разложиться и загнить. Тогда Поллин придумал следующее: он назначил особые почести, права, льготы и свободу от повинностей как для жрецов, почитающих богов, так и для могильщиков, погребающих мертвецов; чтобы эти дары нельзя было отнять, он посвятил их подземным богам; а вслед за тем Поллин жребием поделил эти заботы с Дельфом. Так одни получили звание жрецов, а другие «сожигателей» (могильщиков), и каждый [d] чин жил по собственному уставу, пользуясь наряду с другими льготами неприкосновенностью, и, в то время как остальные критяне разбоем и грабежами причиняли друг другу немалый вред, им они не делали никакого зла, ничего у них не отняли и ничего не украли.
22. Что такое «Детская могила» у халкидян?
В те времена, когда большей частью Эвбеи владели эолийцы, на этот остров, чтобы там поселиться, отправились сыновья Ксуфа — Коф и Экл.[44] Оракул предрек Кофу благополучный исход и победу над противником в том случае, если землю он купит. Ступив на сушу, Коф вскоре натолкнулся на играющих у берега детей, он стал весело играть с ними [e] и показал множество диковинных игрушек; а увидев, что детям захотелось их заполучить, он объявил, что отдаст их только в промен на землю. И тогда дети, взяв земли у себя из-под ног, подали ему,[45] а сами убежали с игрушками. Эолийцы же, когда вражеские корабли двинулись против них, узнали о случившемся и в гневе и отчаянии убили этих детей. Убитые похоронены у дороги, по которой из города направляются к Эврипу, а место зовется «Детской могилой».[46]
23. Кого аргивяне называли «полуродоначальником» и кого «изгонителями»?
[f] «Полуродоначальником»[47] аргивяне называют Кастора и считают, что он похоронен в их краях, а Полидевка чтут как одного из олимпийцев. А «изгонителями» называют потомков Алексиды, дочери Амфиарая, способных врачевать падучую.
24. Что такое «окуренное мясо» у аргивян?
Существует обычай, согласно которому человек, потерявший кого-либо из родных или друзей, тотчас по окончании траура приносит жертву Аполлону,[48] а спустя еще тридцать дней — Гермесу: ведь считается, что  [297] Гермес так же принимает души умерших, как земля — их тела. Служителю Аполлона вручают ячмень,[49] а взамен берут мясо жертвенного животного и, потушив огонь, считающийся оскверненным, зажигают в другом месте новый,[50] на котором и жарят это мясо, называя его «окуренным мясом».
25. Что значат слова «аластор», «алитерий», таламней»?
Не заслуживает доверия мнение, будто «алитерии» — это те, кто в голодные дни подстерегал и грабил мукомолов (α̉λου̃ντες). На самом деле, «аластором» называли человека, совершившего нечто такое, чего нельзя забыть (’άληστα) и что память людей сохранит на долгие годы, а «алитерием» того, кого следует сторониться (α̉λεύαοθαι) и остерегаться из-за его порочности.[51] Сократ говорит,[52] что так записано на медных досках.
26. Что за смысл в том, что людей, которые ведут быка из Эна в Кассиопею, девушки до самых границ сопровождают пением:
[b] О, если бы никогда не вернуться вам в землю родную!»?
Некогда эниане, вытесненные лапифами, обосновались в Эфакии, затем переселились в Молоссию и Кассиопею; земля, однако, была [c] бесплодна, а соседи недружелюбны, и тогда энианы под предводительством царя Энокла пришли в долину Кирры. Когда в этих краях случилась жестокая засуха, они по велению оракула, как говорят, побили камнями Энокла и, вновь пустившись в путь, прибыли наконец в те богатые и плодородные земли, где живут и поныне. Таким образом, они не напрасно молят богов, чтобы им не пришлось возвращаться на прежнюю родину и можно было счастливо жить на новом месте.[53]
27. Почему вестнику запрещается входить в святилище героя Окридиона
на Родосе?
Может быть, дело в том, что Охим просватал свою дочь Кидиппу за Окридиона, а Керкаф, брат Охима, влюбленный в девушку, уговорил вестника, который по обычаю приводил невесту в дом жениха,[54] взяв  [d] Кидиппу, отвести ее к нему. Так и было сделано; Керкаф вместе с девушкой бежал и вернулся, когда Охим уже состарился, а у родосцев установился обычай не допускать вестников в святилище Окридиона, помня о нанесенном ему оскорблении.
28. Отчего тенедосцы не допускают флейтистов в храм Тена и почему в этом храме наложен запрет на имя Ахилла?
Тут может быть следующее объяснение. Мачеха возвела на Тена клевету, будто бы он домогался близости с нею, а флейтист Молп лжесвидетельствовал [e]  против него; и тогда Тену с сестрой пришлось бежать в Тенедос.[55]
Об Ахилле же рассказывают, что мать Фетида строго ему наказала не убивать Тена, любимого Аполлоном, и поручила одному из рабов напоминать об этом Ахиллу и следить, чтобы Ахилл по нечаянности не убил Тена. Но когда, совершая набег на Тенедос, Ахилл погнался за сестрой Тена, которая была хороша собой, Тен преградил ему путь и с оружием защищал ее. И вот сестра спаслась, а Тен был убит.[56] Ахилл, узнав [f] погибшего, умертвил раба за то, что тот, хотя и был рядом, не напомнил ему о словах матери, а Тена Ахилл похоронил там, где теперь его святилище. Вот почему туда не входит флейтист и внутри не произносят имени Ахилла.
29. Чем занимается «торгаш» в Эпидамне?
Жители Эпидамна, соседствующие с иллирийцами, заметили, что общение с варварами портит граждан, и, опасаясь смуты, стали избирать для сделок и обмена с соседями одного уважаемого человека на каждый год. Этот человек приходил к варварам, имея в своем распоряжении товары и деньги всех граждан, и носил звание «торгаша».[57] [299]
30. Что такое Клятвенный мыс
у побережья Фракии?
Андросцы и халкидяне приплыли во Фракию, чтобы там поселиться. Совместно они овладели городом Саной, которую им сдали изменники, а прослышав, что варвары оставили Аканф, они и туда послали двух разведчиков. Подойдя к городу, разведчики увидели, что все враги бежали. Тут халкидянин бросился к воротам, чтобы занять город для своих сограждан; андросец не стал его догонять, а метнул копье, вонзил его с размаху в ворота и провозгласил, что город взят копьем и должен [b] принадлежать андросцам.[58] Возникшая из-за этого распря не привела, однако, к войне: противники сошлись на том, чтобы избрать судьями эрифрейцев, самосцев и паросцев. Эрифрейцы и самосцы голосовали в пользу андросцев, а паросцы — в пользу халкидян. Тогда в этом месте андросцы дали клятву не выдавать своих женщин замуж за паросцев и не жениться на их женщинах. Поэтому мыс, прежде носивший имя Драконта, стал называться Клятвенным.
31. Почему во время Фесмофорий эретрийские женщины жарят мясо не на огне, а на солнце, и не призывают Каллигению?[59]
[с] Возможно потому, что когда-то, празднуя Фесмофорий, здесь приносили жертвы те пленницы, которых Агамемнон вез из Трои, как вдруг подул попутный ветер, и эллины вышли в море, оставив незавершенным жертвоприношение?
32. Кого милетяне называли «вечноплавающими»?
Когда милетяне изгнали тираннов Фоанта и Дамасенора, власть захватили два сообщества под названиями «Плутис» и «Хиромаха». Влиятельные люди, войдя в силу, передали государственные дела в ведение этих сообществ, и, чтобы посовещаться о самом важном, они всходили  [d] на корабли и отплывали далеко от берега, а приняв решение, возвращались. Отсюда и их прозвище — «вечноплавающие».[60]
33. Отчего халкидяне называют какое-то место в окрестностях Пирсофия «Станом юношей»?
Рассказывают, что Навплий, преследуемый ахейцами, попросил убежища у халкидян. От обвинений, возводимых ахейцами, он оправдывался и сам обвинял их в свой черед. Но халкидяне и не собирались его выдавать, а чтобы его не умертвили тайком, они дали Навплию для охраны юношей в расцвете сил и поставили их в том месте, о котором идет речь; здесь они собрались и охраняли Навплия.
34. Кто принес быка в жертву своему благодетелю?
[e] У берега Итаки стояло на якоре разбойничье судно, а на судне был старик и при нем горшки со смолой. Случился тут перевозчик-итакиец по имени Пиррий; он пожалел старика, послушался его просьб и выкупил его, не предвидя в том никакой себе выгоды; а заодно по просьбе старика выкупил и несколько горшков. Когда разбойники ушли и опасность миновала, старик подвел Пиррия к горшкам и показал ему в смоле множество [f] золотых и серебряных монет.[61] Неожиданно разбогатев, Пиррий окружил старика заботой и заклал ему в честь жертвенного быка. С той поры и вошло в поговорку: «Никто не принес благодетелю в жертву быка, кроме Пиррия».
35. Что за обычай был у боттиейских девушек восклицать водя хороводы: «Идемте в Афины!»?
Есть рассказ, что критяне по обету послали в Дельфы первину своей молодежи.[62] Посланные, увидев, что земля эта небогата, покинули ее, [299] чтобы основать поселение в другом месте. Сначала они осели в Япигии,[63] а затем заняли Боттиею во Фракии. Между ними были и афиняне: дело в том, что Минос, по-видимому, не убивал юношей и девушек, которых афиняне посылали ему как дань, а обращал их в своих рабов, и некоторые из них, став и считаясь критянами, вместе с остальными были посланы в Дельфы. Вот почему дочери боттиейцев, вспоминая о своем происхождении, пели на праздниках: «Идемте в Афины!»[64]
36. Почему элидянки
в своих гимнах просят Диониса явиться к ним «бычьей ногой»?
Вот слова гимна: «Рано приди, Дионис, в священный храм приморский [b] бычьей ногой в сопровожденьи Харит, принося себя в жертву».[65] И двукратный припев: «О, славный тавр». Может быть, это потому, что Диониса некоторые называют «рожденным от быка» и «тавром»? Или «бычьей» просто означает «большой ногой», так же как «волоокая» означает у поэта «большеглазую», а хвастун назван «по-бычьи радостным»?[66]
Или еще вернее: бык опасен рогами, а не копытами, вот и просят бога явиться милостивым и в веселии?
А может быть, дело и в том, что, как многие считают, этот бог — изобретатель плуга и сева?
37. Почему перед Танагрой расположено место, названное «Ахиллий»?
[c] Ведь Ахилл явился скорее врагом, нежели другом города: он похитил мать Пемандра Стратонику и убил сына Эфиппа Акестора.
Еще в те времена, когда в Танагрике жили по деревням, ахейцы осадили в Стефонте Пемандра, отца Эфиппа, за отказ отправиться вместе с ними в поход.[67] Ночью Пемандр скрылся из деревни и построил укрепление Пемандрию.[68] При Пемандре был зодчий Поликриф; к постройке этой он отнесся с презрением и, насмехаясь, перепрыгнул через ров. Разгневанный Пемандр схватил большой камень, чтобы поразить им [d] Поликрифа; а камень этот был спрятан здесь издавна для священных Никтелий. Ничего об этом не зная, Пемандр поднял его и бросил, но промахнулся и вместо Поликрифа убил своего сына Левкиппа.[69] По закону он должен был после этого покинуть Беотию и пойти просителем к чужому очагу. Однако выполнить это было нелегко, так как ахейцы вторглись в Танагрику. Тогда Пемандр послал своего сына Эфиппа просить помощи у Ахилла. Сын уговорил и привел с собой и Ахилла, и Тлеполема, сына Геракла, и Пенелея, сына Гиппалка: ведь они все были ему родичи. В их сопровождении Пемандр добрался до Халкиды и, очистившись от убийства [e] у Элефенора, воздал почести этим мужам и выделил каждому священный надел. Один из этих участков сохранил имя Ахилла до сегодняшнего дня.
38. Кого в Беотии зовут «оборванцами» и «убивицами»?
Рассказывают, что Левкиппа, Арсиноя и Алкафоя, дочери Миния, помутившись рассудком, возжаждали человечьего мяса и бросили жребий: кого из детей умертвить. Жребий выпал Левкиппе, и она отдала на растерзание своего сына Гиппаса.[70] С той поры их мужья от горя и ужаса [f] стали носить рубище, и люди их звали «оборванцами», а самих женщин — «убивицами», то есть «погубительницами».[71] До нынешнего времени орхоменцы называют так женщин из их рода, и каждый год на празднике Агрионий[72] жрец Диониса преследует их с мечом в руке; и ему позволяется, настигнув вакханку, убить ее. Уже в наше время[73] совершил такое убийство жрец Зоил. Но сделал он это на горе себе и своим близким: сам он заболел от случайной ранки и умер, измученный антоновым огнем;  [300] орхоменцы проиграли тяжбы и стали жертвой суровых приговоров, а у потомков Зоила они отняли жречество и для совершения обрядов стали избирать наиболее уважаемого из граждан.[74]
39. Почему вошедших в Ликей по своей воле аркадцы побивают камнями, а попавших туда по неведению отправляют в Элевферы?
[b] Может быть, слова «в. Элевферы» имеют смысл отпущения на свободу (ε̉λευθερουμένων αυ̉τω̃ν), как и слова «в страну Амелета» или «придешь к обиталищу Аресанта»?[75]
Или же, как гласит предание, из детей Ликаона только Элевфер и Лебеад были непричастны к преступлению своего отца перед Зевсом[76] и бежали в Беотию; с тех самых пор лебадейцы обладают аркадским гражданством, а в Элевферы посылают тех кто очутился в запретном святилище Зевса непредумышленно?
Или, как пишет Архитим[77] в «Книге об Аркадии», несколько человек, вошедших туда по неведению, были переданы жителям Флиунта, те их передали мегарцам, а когда из Мегар их вели в Фивы, то возле Элевфер их остановил ливень, гром и другие небесные знамения; некоторые предполагают, что отсюда и происходит само название Элевферы.
А вот поверье, что человек, попавший в Ликей, не отбрасывает тени,[78] — [с] ложно, хотя и очень живуче. Может быть, дело в том, что туман сгущается в облако и скрывает мраком вошедшего?
Или это значит, что вошедший умирает, а, по мнению пифагорейцев, например, души умерших не имеют тени и не смыкают глаз?[79]
Или это значит, что тень создается солнцем, а закон лишает преступника солнца?
А может быть, в этом туманный намек на нечто другое? Ведь, кроме того, вошедший туда зовется «оленем». Так вот, аркадец Канфарион перебежал к элидянам и воевал против сограждан; с награбленной добычей он прошел через Ликей, а когда война кончилась и он бежал в Спарту, [d] лакедемоняне выдали его аркадцам по велению оракула выдать «оленя».
40. Кто такой герой Евност в Танагре и почему женщинам заповедано входить в посвященную ему рощу?
Евност был сыном Элиея, сына Кефиса, и Скиады. Имя свое, говорят, получил он от вскормившей его нимфы Евносты.[80] Его красота и благородство не уступали чистоте и строгости его нрава; но вот в него, как рассказывают, влюбилась Охна, одна из дочерей Колона и его двоюродная [e] сестра. Евност отверг домогательства Охны, пристыдил ее и пошел, чтобы все рассказать ее братьям, но девушка предупредила его и сама обвинила в насилии. Братья Эхем, Леон и Букол по ее наущению устроили засаду и убили юношу. Элией бросил их в оковы; и тогда Охна, полная смятения и раскаяния, желая спасти братьев и избавиться от мук любви, открыла всю правду Элиею, а тот рассказал о случившемся Колону. По приказанию Колона братья Охны отправились в изгнание, сама же она бросилась со скалы,[81] как о том повествует в своих стихах Миртида, поэтесса пз Анфедона.[82]
Женщинам настолько строго запрещено входить в храм и священную рощу и даже приближаться к этому месту, что нередко, когда случалось землетрясение, засуха или другие подобные знамения, танагряне начинали тщательно разузнавать и выведывать, не приближалась ли тайно к этому месту какая-нибудь женщина. Некоторые, и среди них такой видный муж,  [301] как Клидам, рассказывают, что встречали Евноста по дороге к морю: он шел, чтобы совершить очистительное омовение, так как женщина вошла в его рощу. А Диокл в сочинении о святилищах героев приводит то самое постановление танагрян, о котором рассказывал Клидам.[83]
41. Отчего река в Беотии, возле Элеона, называется «Скамандр»?
Деимах, сын Элеона и друг Геракла, участвовал в походе против Трои. Как известно, война тянулась долго, и Деимах сошелся с влюбившейся в него дочерью Скамандра Главкией, которая от него понесла. Вскоре [b]  Деимах пал в сражении с троянцами, а Главкия, боясь изобличения, бежала к Гераклу и поведала ему о своей любви и о том, как она сошлась с Деимахом. Геракл пожалел женщину, а кроме того, был рад сохранить род достойного человека и друга. Взяв Главкию на корабль, где она родила сына, он привез младенца вместе с матерью в Беотию и передал Элеону. Сына назвали Скамандр, и он царствовал в этой земле. Он дал свое имя реке, которая до того называлась Инах, а соседней реке имя матери своей [c]  Главкии; равным образом источник Акидусы получил название по имени его жены, от которой у него было три дочери, почитаемые до нынешнего времени под именем Дев.[84]
42. Откуда происходит пословица «Решение — лучшим»?
Динон Тарентский был стратегом, прославленным в сражениях. Когда однажды граждане проголосовали против его предложения и глашатай объявил другое мнение победившим, то Динон вытянул вверх правую руку и сказал: «А то — лучше!».[85] Такой рассказ приводится у Феофраста; Аполлодор в своем «Ритине»[86] к этому добавляет, что, когда глашатай заметил ему, мол голоса противников многочисленней, Динон ответил: «Зато наши лучше» — и мнению меньшинства дал силу закона.
43. Почему один из городов на Итаке называется Алалкомены?
[d] Антиклея, обесчещенная Сизифом, понесла во чреве Одиссея; об этом ведь рассказывали многие, но Истр Александрийский в своих «Записках»[87] добавляет, что, когда Антиклея была выдана за Лаерта, он увез ее в беотийский Алалкомений,[88] где она и родила Одиссея. Одиссей хотел передать потомкам название города, где он родился; оттого-то, по словам Истра, город на Итаке и носит такое имя.
44. Кто такие «монофаги» на Эгине?
[e] Многие из эгинцев, пошедших войной на Трою, погибли в сражениях, а еще больше в морских бурях. Родственники немногих спасшихся, видя остальных граждан в скорби и печали, решили, что не подобает открыто поздравлять своих близких с возвращением и приносить богам благодарственные жертвы. И вот, таясь, каждый в своем доме принимали они спасенных и устраивали праздничное угощение, за которым сами прислуживали отцам, родичам, братьям и домочадцам, а никого чужого не пускали. Эти-то события они и представляют, когда приносят жертвы Посидону, именуемые «тиасами» (то есть «пиршествами»), и шестнадцать дней пируют  [f] у себя дома одни и в полном молчании, не допуская к себе ни одного раба; а завершается этот праздник Афродисиями. Потому-то их и зовут «монофагами».[89]
45. Почему в руке у Зевса Лабрадейского в Карии не скипетр и не перун, а боевой топор?
Дело в том, что Геракл, сразив Ипполиту, захватил среди прочего ее вооружения боевой топор и подарил его Омфале. После Омфалы лидийские цари носили и почитали его наряду с другими священными предметами, унаследованными от предшественников. Так было до Кандавла. Кандавл же, ни во что его не ставя, передал топор одному из товарищей; а когда Гигес отложился от Кандавла и пошел на него войной, из Миласы в помощь Гигесу пришел с войском Арселис, убил и Кандавла, и его товарища, и [302] топор с остальной добычей привез в Карию.[90] И здесь, посвящая статую Зевсу, он вложил ему в руку боевой топор и назвал этого Зевса Лабрадейским, потому что боевой топор у лидийцев дазывается «лабрисом».[91]
46. Почему жители города Траллы называют вику «очистительницей» и пользуются ею по большей части для очищений и искупительных жертв?
[b] Может быть, дело в том, что в древности лелеги и минии изгнали траллианцев, захватив их город и земли, но потом траллианцы вернулись и одолели их. Некоторые лелеги не погибли и не бежали, а по бедности и убогости остались, где были. Хозяевам края ни в смерти, ни в жизни их не было никакого расчета, поэтому был издан указ: траллианец, убивший миния или лелега, очистится, отмерив родственникам убитого медимн вики.[92]
47. Откуда у элидян поговорка: «Стерпеть пуще Самбика»?
Рассказывают, что один элидянин по имени Самбик[93] со многими [с] соучастниками украл в Олимпии медные жертвенные дары и продал их. Потом он обокрал даже святилище Артемиды Блюстительницы — этот храм находится в Элиде и называется Аристархий,[94] но вскоре после этого святотатства его схватили и целый год пытали, чтобы дознаться обо всех его соучастниках. Так он и умер, а истязания его вошли в поговорку.
48. Почему возле храма Левкиппид в Лакедемоне находится святилище Одиссея?
[d] Эргиэй, один из потомков Диомеда, поддавшись наущению Темена, украл в Аргосе палладий. Свидетелем и соучастником этого преступления был Леагр, один из друзей Темена. Потом этот Леагр прогневил Темена и вместе с палладием скрылся в Лакедемон. Цари приняли его радушно, поставили палладий возле храма Левкиппид и послали в Дельфы узнать, как надежно оградить и сохранить святыню. Бог ответил, что нужно доверить охрану палладия тому, кто впервые его похитил, и тогда они выстроили рядом с храмом Левкиппид святилище Одиссея, тем более что этого героя они считали себе не чужим из-за брака с Пенелопой.[95]
49. Откуда у женщин Халкедона обычай, встречая чужих мужчин, особенно архонтов, закрывать себе одну щеку?
[e] Халкедоняне воевали с вифинянами, ожесточенные испытанными от них обидами. Царь вифинян Зипет вывел на них почти все свои войска, но с помощью фракийцев халкедоняне пожгли и опустошили их земли. Однако, попав в засаду Зипета возле Фалия, они из-за тесноты и сумятицы бились плохо и потеряли более восьми тысяч воинов. Они были бы перебиты [f] все до единого, если бы Зипет в угоду византийцам не положил конец избиению.[96]
После этого в городе не осталось мужчин, и многим женщинам пришлось сожительствовать с вольноотпущенниками и метеками. А кто предпочитал безбрачие такому замужеству, тем пришлось самим вести свои дела перед судьями или архонтами, тут-то они и стали отводить в сторону  [303] покрывало, так чтобы было видно пол-лица. А замужние женщины, стыдясь самих себя, подражали тем, кого считали лучшими, и обычай стал общим.[97]
50. Почему для спаривания аргивяне гонят овец к священной роще Агенора?
Может быть, потому, что Агенор умел заботиться о скоте и стада его были тучнее и многочисленнее, чем у других царей?[98]
51. Почему на одном из аргосских праздников дети в шутку называют себя «грушесбивателями»?
Может быть, дело в том, что по преданию первые аргивяне, которых Инах привел с их земель в долину, питались дикими грушами?[99] Ведь [b] эллины впервые увидели это растение в Пелопоннесе, который тогда еще назывался Апией; оттого и груши стали потом называть апиями?[100]
52. Почему элидяне, спаривая лошадей и ослов,
отводят их за границы своей земли?
Оттого ли, что из всех царей самым большим знатоком и любителем лошадей был Эномай, а он страшными проклятьями проклял тех, кто покрывает кобыл в Элиде, и этого избегают, чтобы не стать жертвой его проклятий.[101]
53. Откуда в Кноссе обычай, чтобы должник выкрадывал свой долг у заимодавца?
Может быть, так делали для того, чтобы можно было обвинить в грабеже и тем строже наказать неоплатного должника?
54. Почему на Самосе Афродиту зовут Дексикреонтовой?
[c] Может быть, в память о том, как изнеженность и спесь довели женщин Самоса до распутства, а некий проходимец по имени Дексикреонт избавил их от этого очистительными обрядами?[102]
А может быть, Дексикреонт — это судовладелец, который собрался однажды торговать на Кипр и уже готовился грузить корабль, как вдруг Афродита приказала ему взять только воду и немедленно отчаливать? Он повиновался, набрал побольше воды и отплыл; а в море корабли застигло полное безветрие, и Дексикреонт выручил много денег, продавая воду купцам и корабельщикам, страдавшим от жажды. Из этих средств [d]  он и посвятил богине статую, названную его именем. Если это правда, то необходимо добавить, что богиня желала не богатства для одного, а спасения для многих.[103]
55. Почему самосцы, принося жертвы Гермесу Подателю Радости,
дозволяют всем, кто пожелает, воровство и кражу чужой одежды?[104]
Потому что некогда самосцы по велению оракула переселились со своего острова на мыс Микале и десять лет жили разбоем, а потом, вернувшись на Самос, они сумели одержать верх над своими врагами.[105]
56. Отчего одно место на Самосе называется «Панема»?
Возможно, название это вот откуда. Амазонки, спасаясь от Диониса, [e] бежали из эфесской земли на Самос, а он, построив корабли, пересек пролив, завязал бой и очень многих предал смерти в том самом месте, которое очевидцы, дивясь обильным потокам крови, назвали «Панема». Некоторые сообщают, что избиение амазонок происходило у Флея, и показывают там их останки, а еще передают рассказы о том, как даже Флей расселся от громких и пронзительных стенаний.[106]
57. Почему андрон на Самосе называется «Оковником»?
После убийства Демотела и падения его единовластия Самосом стали  [f] управлять землевладельцы.[107] В это время мегарцы пошли войной на перинфян, переселенцев из Самоса,[108] и даже, говорят, заранее несли с собой оковы [304] для пленных. Землевладельцы, узнав об этом, сразу же послали перинфянам на помощь тридцать кораблей и девятерых стратегов. Два корабля были разбиты молнией у самого берега, а с остальными стратеги победили в бою мегарцев и взяли шестьсот пленников. Возгордившись от такой победы, они задумали уничтожить у себя дома олигархию землевладельцев. Случай для этого дали им сами правители, прислав письмо с приказом [b] доставить на Самос пленных мегарцев в их собственных оковах.[109] Получив письмо, стратеги тайно показали его пленным мегарцам и убедили их действовать заодно, чтобы освободить Самос. Обсудив совместно, как это сделать, они пришли к такому решению: кольца оков надеть на лодыжки пленников разбитыми, а чтобы при ходьбе они, распавшись, не соскользнули и не упали, привязать их ремнями к поясу. Снарядив таким образом этих людей и дав каждому по мечу, стратеги приплыли к Самосу, сошли на берег и провели пленников через площадь в здание совета, где собирались все землевладельцы; и тогда по условному знаку мегарцы [c] бросились вперед и перерезали землевладельцев. Так город и был освобожден; тем мегарцам, которые того хотели, были дарованы права гражданства, а в городе построили просторный дом, куда и посвятили те самые оковы. Это здание и называется «Оковник».
58. Отчего на Косе жрец Геракла в Антимахии приступает к священнодействию, облаченный в женское платы и с митрой на голове?
Геракл, отплыв от Трои на шести кораблях, попал в бурю и потерял их все, кроме одного. На этом оставшемся его принесло к Косу и выбросило [d] на мыс Лакетер.[110] У Геракла не было ничего, кроме людей и оружия; и вот, повстречавши стадо овец, он попросил у пастуха одного барана. Пастух этот по имени Антагор был в расцвете сил и предложил Гераклу побороться с ним: если Геракл победит, то получит барана.[111] И они сошлись врукопашную; а так как на помощь Антагору пришли меропы,[112] а Гераклу — эллины, то драка вышла жестокая. Тут-то, говорят, Геракл, изнемогши [e] один против многих, бежал к какой-то фракиянке и скрылся, переодевшись в женское платье. И когда потом, осилив меропов и очистившись от убийств, он взял Халкиопу в жены,[113] то на свадьбе он был одет в пестрое женское платье. Потому-то жрец совершает обряд на месте, где было сражение, а женихи принимают своих невест, наряженные в женское платье.[114]
59. Откуда в Мегарах род гамаксокилистов?
Когда в Мегарах сторонники демократии дошли до полного бесчинства, позволяя себе «обратную лихву» и ограбление храмов,[115] в это самое время через Мегариду в Дельфы направлялось священное посольство из Пелопоннеса. [f] Близ Эгира эти люди вместе с детьми и женами расположились, как придется, на повозках, чтобы переночевать у пруда. Несколько самых бесчинных мегарцев в пьяной дерзости и жестокости покатили эти повозки (α̉μάξας α̉νάκυλίσαντες) и столкнули их в воду, так что многие участники священного посольства захлебнулись. Занятые беспорядками в своем государстве, мегарцы не обратили внимания на это преступление, но амфиктионы, помня о неприкосновенности посланцев, наказали преступников — одних смертью, других изгнанием.[116] А потомки их получили прозвище «гамаксокилистов».

---

[1] Термин «распорядчик» (’άρτυνος) так же, как «гармост», «эфор» и другие, не выражает характер должностного лица (по Гесихию, «распорядчик» = архонт, см. Hsch., s. v.); как известно, неопределенность сферы власти может порождать неограниченную власть (ср. Фукидид, V 47, 9). «Пыльноногими» именовалось либо недорийское население, лишенное гражданских прав, либо рабы, освобожденные тираннамн: ср. Hsch., s. v. κονιορτόποδες. Жесткость описываемой олигархии (180 человек — видимо, главы семей) дает основания отнести ее ко времени тнраннии Прокла (см. Геродот, III 50; 52).
[2] Провоз на осле как род наказания известен и для других областей Греции (см. Hsch., s. v. ο̉νοβόστιδες) и не ограничивается ни Грецией, ни античностью (ср. FHG III, р. 462 (Nic. Dam., Fr. 130): Halliday. p. 43). Такое наказание за измену напоминает о  наказании преступницы, которая должна публично сойтись с ослом (Апулей, Метаморфозы, X 20, 34, ср. греческую повесть «Лукий», 51 и 53). По Поллуксу (Poll., I, 217; V 92), «шествовать на осле» означает «совокупляться», а «онобата» — «оплодотворенная ослом». О. М. Фрейденберг реконструирует ритуал священного брака с божеством животного облика, имеющий сальвационную семантику и дающий различные по осмыслению бытовые, обрядовые и литературные филиации (Миф и литература древности. М., 1978. С 491). Так, у Апулея древний ритуал предстает как казнь преступницы, но вопреки всякой логике казнь обставлена как торжество и по-прежнему имеет сальвационный смысл, правда, для самого осла-Луция: розы из убранства казни-праздника возвращают ему человеческий облик. Если в романе Апулея партнерша древнего священного брака сделана преступницей, то в обряде, описанном Плутархом, преступление против брака ведет к соединению с ослом. О комплексе подобных обрядов см.: Страхов А.  В.  Элементы Средиземноморского культа осла в ритуалах и верованиях балканских славян // Балканы в контексте Средиземноморья. Проблемы реконструкции языка и культуры. Тезисы и предварительные материалы симпозиума. М., 1986. С. 131 — 134.
[3] Это, видимо, олигархия раннего тина; совет олигархов контролирует должностных лиц; число царей неизвестно, возможно, их двое, как в Спарте. О ночном времени собраний ср. Платон, Законы, 961 b; Плутарх, Заст. бес. VII 714 С.
[4] Термин «возжигателъница» (υ̉πεκκαύστρια) встречается только здесь. Похожее слово υπερκάϋσχρα объясняется у Гесихин (Hsch., s. v.) как «жрица Афины». Можно предположить, что υ̉πεκκαύστρια — это переосмысленное на греческий лад. слово υ̉περκάϋστρα, а эту глоссу Гесихия можно сопоставить с κοίης — «жрец». Κοίης (Κοής) — титул самофракийского жреца, Καύεις — жрица Артемиды в Сардах (от и. -е. keu/kοu «внимать», «смотреть», ср. kοέω — «слышу»). Речь идет, вероятно, о жрице анотропейных или очистительных обрядов. См.: Шеворошкин В.  В.  Исследования но дешифровке карийских надписей. М., 1965. С. 211, 301.
[5] Аффикс «а» в «амнемоны» может иметь как отрицательное значение («непомнящие», т.  е. не дающие отчета), так и усилительное («много, хорошо помнящие»). Институт «мнемонов», т.  е. государственных должностных лиц или частных «стряпчих», хранивших в памяти важнейшие акты правительств, договоры государств или отдельных граждан, был необходим до широкого распространения письменности. Со временем «живой архив» заменялся письменным, однако в Египте, например, еще во II в. н. э. существовал уже записанный особый архив мнемонов. Афестер был главой мнемонов; этот титул сохранился в Книде, но функции в императорскую эпоху были уже забыты (Die Sammlung der Griechischen Dialekt-Inschriften, F. Bechtel u. a. / Ed. H. Collitz. Gottingen, 1883—1915. Bd III; № 3505); ср. «апостатер» у Фукидида (I 37).
[6] Договор относится к сер. VI в. до н.  э., см. Геродот, I 67 сл.
[7] «Добрый» (χρηστός) — эвфемизм для обозначения покойника, см. Рим. воп. 52, 277 В; ср. Hsch., s. ν. χρηστοί.
[8] … Аристотель сказал… — Arist., Fr. 592 Rose.
[9] «Ячменник» (χριθόλογος) не собирал и не принимал зерно, а отбирал ячмень, годный для жертвы (Halliday, р. 51 f.). Первины состояли из разных плодов, и распорядитель жертвоприношений лишь рудиментарно назывался «ячмепником»: ячмень считался древнейшей пищей людей (Фвофраст ар. Porphyrius, De abstinentia, II 6: Artem., 1 69); «меню» в пританее, воссоздававшее архаичный быт, включало ячменную похлебку. Ср. ниже воп. 9 (293 F).
[10] Этот фрагмент Феофраста не учтен в издании Виммера (см. Thphr.).
[11] В рукописях здесь пропуск. В законохранилище — ε̉κ του̃ θεσμοφυλάκτου νόμου; выражение предполагает существование термина «тесмофилакт», иначе не засвидетельствованного: известно два сходных термина: афинский номофилакт (член выборного аристократического совета с пробулевтическпмп функциями) и тесмотет (один из магистратов, проводящих периодическую ревизию законов).
[12] Термин ο̉σιωτήρ — «освященная жертва» больше нигде не встречается. Избрание «освященных» (’όσιοι) или «ритуально чистых», из знатных семей характерно для очень древних культов. «Освященные» играли важную роль в почитании Диониса (Плутарх, Об Исиде и Осирисе (ВДИ, 1977, № 3—4), 35, 365 А), а также участвовали в предварительном осмотре жертвы перед вопрошением оракула (Plu., De def. or. 49, 437 А). Возможно, «освященные» направляли политику оракула, тогда как профет, присутствовавший вместе с ними при ответе пифии, только перелагал оракул в стихи (см. Plu., De def. or. 51, 438 В; Страбон, IX 3, 5, 419).
[13] …на седьмой день… приходится рождение бога. — Аполлон связан с седьмицей уже у Гесиода; праздники его приходятся на седьмое число (Гесиод, Труды и дни, 770), а седьмой день Бисия — день возвращения бога от гиперборейцев (ср. Каллимах. Гимн к Аполлону, IV 251).
[14] Этимология, приведенная Плутархом, возникла при утрате понимания семантики древнейших «празднеств еды». Часть лепешки (φθόϊς) съедали, а часть сжигали, см. Ath.. XIV 647 d; XI 502 b; Аристофан, Плутос, 676; SIG3 1025, 33; Suidae Lexicon, s. v. φθόϊς.
[15] …ответы… каждый месяц, а прежде… только раз в год… — Во времена Плутарха прорицания давались два раза в месяц, причем 7 Бисия было более популярно, см.: Плутарх, О том, что Пифия больше не прорицает стихами (ВДИ, 1978, № 2), 8, 398 А. Оракул действовал по-разному в разные периоды истории: в глубокой древности один раз в год, во времена расцвета Дельф — в любой день (см. Plu., De def. or. 8, 414 В); три месяца, проводимые Аполлоном у гиперборейцев, оракул или бездействовал (Пиндар, Пифийские песни, IV 4), или его ответы считались ненадежными (Sch. Pi. ad Ioq.; Sch. Call. Αp. 1).
[16] … Каллисфен — См. FGrH, 124, Fr. 49.
[17] Кроме Эсхила (TGF, Α., Fr. 447), см. Hsch., s. v. φυξίμηλα.
[18] Это единственное упоминание колонизации Керкиры эретрийцами; обычно она приписывается коринфянам.
[19] На каждый девятый год… справляются… празднества… — Ср. восьмилетние циклы в орфических представлениях о воскресении: Платон, Менон, 81 b; Plu., De def. or. 15, 418 А; о происхождении эннеатерическпх, т.  е. восьмилетних, циклов см. Halliday, р. 66.
[20] Подробное описание Септерия см. у Элиана: Пестрые рассказы, III 1. Плутарх явно сомневается в том, что обряд изображает борьбу с Пифоном (ср. Plu., De def. or. 15, 418 AB). Заключается обряд в следующем: юноши, у которых живы оба родителя, молча, в сопровождении факелоносцев, нападают на «жилище Пифона» (как сообщает у Плутарха Клеомброт, этот «шатер», выстроенный на току, напоминает не логово змея, а царский дворец), переворачивают стол и поджигают постройку, сами же бегут не оглядываясь: затем следуют странствия и «услужение» юноши-предводителя, который носит титул «священное дитя του̃ Πυθίου», и, наконец, очищение в Темпейской долине: срезав золотым ножом лавр и увенчавшись им, подобно Аполлону, юноша со свитою возвращается назад через Фессалию и останавливается в деревне Дейпния (Пиршественная, см. St. Byz., s. ν. Δειπνίας). где происходит пир в память о том, как Аполлон пировал здесь по совершении очищения. Повествовательный коррелат к обряду создан, видимо, достаточно поздно и не вполне согласуется со сценарием ритуала. Золотой нож, шествие, юный возраст посланца указывают, вероятно, на метафоры нарождения и шествования по небу нового солнца; «услужение» (ср. Аполлона в услужении у Адмета) изображает фазу смерти-отсутствия. См. подробный анализ обряда: Fontenrose J. Python. Berkeley: Los Angeles, 1959: Farnell. V. IV, p. 293 f.; ср.: Фрейденберг О. Μ. Поэтика сюжета и жанра (период античной литературы). Л., 1936. С. 149. По Гесихию, σεπτηρία (Hsch., s. v.) — очистительная, искупительная жертва; ср., однако, σέβεσθαι — «почитать», «поклоняться».
[21] Празднество Героида… изведение Семелы из Аида. — Плутарх — единственный источник этих сведений; возможно, Героида — это церемония вызывания из преисподней хтонической богини плодородия, что истолковывается (как и Септерий) с помощью повествовательного мифа о Семеле (ср. Плутарх, Почему божество медлит с воздаянием (ВДИ, 1979, № 1), 566 А); ср. аналогический обряд, описанный Павсаннем (II 37, 5).
[22] Если для объяснения Септерия и Героиды подбирается подходящий миф из уже существующих, то «миф» о Хариле создан специально для этого обряда. Сам ритуал относится к магическому комплексу, связанному с удавленной богиней женственности— дерева—луны (ср. Елена Древесная: Павсаний. III 19, 9; 23, 10; Артемида Кондилеата или Апанхомена (Удавленница): Павсаний, VIII 23, 5), которую вешают, топят, сжигают в виде куклы или чучела. Иногда образ повешенной связывают с последней четвертью луны, а имя Кондилеата иногда понимают как «Удавленная богиня света» (kon-/kan- «сиять», di/dau/du — «удавливать»). С точки зрения мифологической семантики, детский (и старческий) возраст — время неплодия, тем самым умерщвление Харилы — это умерщвление голода, засухи и т.  п.
[23] В историческое время энианы жили в верхнем течении Сперхея. По Страбону (IX 5, 22, 422), большая их часть переселилась к месту их исторического обитания, а другая часть отправилась на запад и ассимилировалась с населением Эпира. По Плутарху же, на запад отправилось все племя и совершило почти круговой путь, чтобы попасть в верховья Сперхея. Возможно, вопреки Страбону, группа, отправившаяся на запад, не растворилась в Эпире, но, двигаясь дальше, встретилась с соплеменниками в местах исторического обитания энианов. О паравах см. Фукидид, II 80, 6; ср. ниже Греч. воп. 26.
[24] Ср. историю Алета, который был изгнан из Коринфа, получил в качестве подаяния ком земли и воспользовался этим как возвращением права на коринфскую «землю»; см. Paroemiographi I р. 321 sq. =FHG II, p. 487 Durid., Fr. 80; ср. ниже Греч. воп. 22, 296 Ε.
[25] …камень… стали почитать как священный… — Легенда о Фемий и Гиперохе искусственно связана с почитанием некого священного камня, который едва ли был столь мал, что его мог бросить человек. О том. что размеры предметов поклонения часто не соотносятся с реальностью, а реликты легендарных событий, как правило, имеют гигантские размеры, см. Греч. воп. 56. 303 e н примеч.
[26] …по словам Аристотеля… — См. Arist.. Fr. 507 Rose.
[27] По Аполлодору (Эпитома, VII 40), Одиссей отправляется в изгнание в Этолию (ср. Arist., Fr. 465 Rose). Но еще Гесиод называет сыновьями Одиссея Агрия и Латина (Гесиод, Теогония, 1011), а по Феопомпу (FHG I, р. 296 Fr. 115), Одиссей умер в Этрурии. «Съедобности» — φάγιλοι, по Гесихию (Hsch., s. v.), есть нечто среднее между новорожденным и зрелым жертвенным животным.
[28] Об освобождении Евмея см. Од. XXI 214. Гомеровских предков Колиадов и Буколов члены этих родов гордо упоминают в надписях: CIG 1124, 1340, 1353, 1355, 1374, 1349.
[29] Традиция помещает локрийцев в Восточной Локриде; западные локрийцы были отделены от восточных клином фокийцев, но вплоть до исторических времен обе группы сохранили много общего. «Пахучие» (’όζολοι) — едва ли самоназвание племени; по Фукидиду (I 5), Восточная Локрида — отсталый край пастухов-козопасов, одетых в шкуры, грубых н гордых (см. Павсаний, X 38 2: Sch. Il. II 527; ЕМ s. ν. βδόλος). Павсаний называет их автохтонами, рожденными землей и не знающими иной, кроме шкур, одежды. У него же прозвище локрийцев объясняется легендой: когда Оресфей, сын Девкалиона, был царем в этой стране, одна из его собак родила кусок дерева. Палку закопали в землю, и весной из нее выросла виноградная лоза, жителей же страны назвали «озолами» от слова ’όζος — «побег». Возможно, эта легенда имеет какую-то связь с историей о «деревянном псе», т.  е. о κυνόσβατον — «собачьей колючке», шиповнике; ср. Ath., II 70 cd; Hsch., s. v. κύναρος = κυνόσβατον.
[30] У этой версии прозвища локрийцев есть «реальное» основание: вода в реках, берущих начало в болотах этого района или в реке Озон, дурно пахнет из-за серных источников. Этот запах объясняли тем, что в источниках лежат трупы убитых Гераклом кентавров (Страбон, VIII 4, 8, 427; Sch. II. II 527), кентавра Несса (Павсаний, X 38, 2) или Пифона (Serv., Aen. III 399), причем имя Пифона связывали с глаголом πύθομαι — «гнить»: Гомеровский гимн Аполлону Пифийскому, 193—196.
[31] Эта «патриотическая» версия, скорее всего, местного происхождения; по Павсанию же (там же), в этих краях росло много асфодела и название страны связано с его тяжелым запахом.
[32] «Аф-аброма» понимается как ὰφ’ 'Άίρωμα. т.  е. «от Аброты»; ср. Hsch., s. ν. ’άβρωμα — вид женской одежды.
[33] …хлебом-солью… — Букв, «уделив соли и стола». Этот фразеологизм, известный в разных вариантах, имеет в основном два смысла: 1) минимум щедрости и радушия (Од. XVII 455; ср. Феокрит, Идиллии, XXVII 60); 2) установление «куначеской» связи (отношений гостеприимнее); ср. Аристотель, Никомахова этика, 1156 Ъ 25 сл.; GAF Fr. adesp. 176: PLG Archil., Fr. 96; Демосфен, XIX 189, 191; Lycophron, Alexandra, 133—137.
[34] «Раб от копья» — δορυάλωτος; «друг от копья» — δορύξενος; в аттической традиции у последнего слова другое значение: «союзник в войне» (Эсхил. Хоэфоры, 562; Софокл, Электра, 46, Эдип в Колоне. 630: Еврипид, Медея, 687); кроме того, это слово обозначает друга, приобретенного на войне или в поединке, как гомеровские Главк и Диомед, см. Hsch., s. ν. δορύξενος.
[35] Тиранния установилась в Мегарах во второй половине VII в. до н.  э., а падение Феагена (Фукидид, I 126, 3) произошло, видимо, до 600 г. Аристотель сообщает об установлении олигархии в Мегарах, не указывая времени этих событий (Аристотель, Политика, 1304  b 35 сл.. 1302  b 25 сл.).
[36] …по выражению Платона… — См. Платон, Государство, 562 cd; ср. Ливии, XXXIX 26.
[37] Так говорит Аристотель. — См. Arist., Fr. 597 Hose. Остров Калаврия известен древним культом Посейдона; Ирина — возможно, персонификация священного мира, устанавливаемого на время собраний «Посэйдоновых» амфиктионий. Калаврией (Калавр —сын Посейдона) остров назвали Пелопиды при завоевании Трезении. До Пелопидов потомки других пришельцев Анфа ('Άνθος) и Гипера дали острову имена Анфедония и Гиперея (см. Arist., ibid.). Иначе у Лавсання (11 30, 8—9): Гинер и Анфас ('Άνθας) — местные герои, сыновья Посейдона и Алкионы, основавшие Гиперей и Анфию. Сын Анфаса стал правителем обоих городов и вступил в союз с Пелопидами Трезеном и Питфеем; после смерти Трезена Питфей объединил оба города и назвал оба города Трезеном. Что же касазтся беотийского Анфедона, то он получил свое название либо от имени нимфы, либо от свчщеиного певца Анфа ('Άνθος, см. [Плутарх, ] О музыке 3, 2) (Петербург, 1922), также сына Посейдона и Алкиопы (Павсаний, IX 22, 5). По Стефану Византийскому (St. Hyz., s. v. ’Ανθηδών), Анфедон — внук Анфа, сына Посейдона и Алки или же внук Алкионы — матери трезенского Анфа (ср. Страбон, VIII 6, 14, 374; Павсаний, II 33, 2).. Афиней вслед за Аристотелем (Ath. 1 31 с) сообщает, что оракул подразумевает названия двух сортов винограда: α̉νθηδονιάς и υ̉περειάς (ср. Suidae Lexicon, s. v. υ̉περειάς), названных так по именам героев. Запутанная история происхождения географических названий приоткрывает для нас modus vivendi рзальной, устной, не обработанной античными писателями мифологии.
[38] Мнасигитон — см. FHG III. р. 158. Замена Гипера на Гиперу и перенесение действия в Феры в версии александрийского ученого Мнасигнтона объясняется тем, что в Ферах был самый известный источник Гиперея (в Фессалии и Фарсале тоже был источник с таким названием; см. S.. Fr. 911 Pearson; Страбон. IX 18, 439; Пиндар, Пифийские песни, IV 221 и Sch. Pi. ad loc. и др.). На монетах Фер изображалась нимфа Гиперея, и слияние имен Гипер — Гипера — Гиперея породило сказку о Гипере и Анфе.
[39] Самосцы и жители Приены воевали между собою… — Это одна из самых длительных территориальных тяжб, представлявшихся на рассмотрение и Александру Македонскому, и впоследствии римскому сенату.
[40] «Тень» — σχοτός; в «Плиаде» это слово, как правило, обозначает «тень смертную»; ср. новогреч. σκοτώνω — «убивать».
[41] …тирренцы… когда жили на…Лемносе, похитили в Бравроне жен и дочерей афинян… — По Геродоту (VI 137), афиняне изгнали пеласгов («тирренцев») на Лемнос, и те в отместку напали на афинских женщин, отправившихся в Браврон на праздник Артемиды Бравронской; плененных женщин обратили в наложниц, а дети этих афинянок уже в раннем возрасте чурались детей пеласгов, превосходили их силою и сообразительностью; и эти дети и их матери были убиты пеласгами, побоявшимися зрелого возраста таких детей.
[42] В отличие от Плутарха Геродот считает лемносцев Лаконии потомками аргонавтов, которые в четвертом после Ясона поколении были изгнаны с Лемноса теми пеласгами, которые в свою очередь были изгнаны на Лемнос из Аттики (IV 145 сл.). Эти лемносские минии называли своими предками Тиндаридов и претендовали на наследственную власть в Спарте. Плутарх же (Добл. жен. 8, 247 А сл.) считает лемносских беглецов в Лаконии детьми афинянок, похищенных в Бравроне, которые были пе убиты, а изгнаны завоевавшими Лемнос афинянами как полуварвары. Их потомки, таким образом, пришли на Крит из Лаконии (Спарты), но по происхождению связаны с Афинами.
[43] Плутарх, таким образом, объединяет две тенденциозные легенды, существовавшие со времен Геродота: 1) о нападении лемносцев на Аттику (Браврон) — для оправдания афинских посягательств на Лемнос; 2) о миниях (пеласгах) в Лаконии — для объяснения связи Спарты с доризацией Крита, Мелоса и др., ср. Соnоn, Nаrrаtiones, 36: 47. С критским культом Бритомартиды, похожей на Артемиду лесной богини, связали еще в древности легенду об идоле (ксоане) Артемиды, потерянном беглецами во главе с Поллином в критском Херсонесе (Плутарх, Добл. жен. 8, 247 DE; Страбон, X 4, 14, 479). Херсонес считался колонией Спарты, кумир Артемиды Бритомартиды считался происходящим тоже из Спарты, а потому через лемносскнх пеласгов и лемносцев в Лаконии выстроилась цепь: от нападения на Браврон и Артемиды Бравронской до критского Херсонеса и культа там Бритомартиды, отождествленной с Артемидой.
[44] Ксуф — аттический герой: генеалогическая традиция, сообщаемая у Страбона, подтверждает древнюю связь Аттики и Эвбеи (X 1, 7, 447); и, по Гомеру, Эвбея населена абантами, которых вытеснили беотийские эолийцы, а последних — афиняне.
[45] …взяв земли… подали ему… — Ср. Греч. воп. 13 н примеч. 2.
[46] «Детская могила», вероятно, объект культа; древние культы детей часто сливаются с почитанием Диоскуров, Куретов, Корнбантов, Кабиров. Описания культовых изображений детей у Павсания (III 26. 3: II 25. 5; VIII 20, 7) в сопоставлении с археологическими данными позволяют предполагать на Пелопоннесе древний культ двух-трех детей и женской богини.
[47] «Полуродоначальник» (μιςαρχαγέτας), видимо, полубог и основатель племени или рода, связанный с другим основателем через брачный союз (напр., Атриды и Тиндариды). Обычным является термин «архегет»: так именовали основателя колонии и ее покровителя (Фукидид, VI 3, 1), бога (героя), являвшегося покровителем государства (Плутарх, Аристид, 11: Аристотель, Афинская полития, XXI 6; CAF Αr., Fr. 126; Stob. 74, 61, 445), а также вождей-эпонимов фил (АВ 449, 14; Hsch.. s. v. α̉ρχηγέται). Геракл именовался «архегетом спартанцев» (Ксенофонт, Греческая история, VI 3, 6), а метафорически «архегетом киников» (Лукиан, Пир, или Лапифы, 16). Кроме того, это титул спартанских царей, воплощавших Тнндаридов (Плутарх, Ликург, 6). Холлидей (Halliday, р. 119) считает, что «архегет» — титул бессмертного Полидевка, а «миксархегет» — смертного Кастора. Указание на могилу Кастора некоторыми считается свидетельством существования первоначально отдельного культа Кастора (и Полидевка), которые впоследствии были отождествлены с безымянными близнецами — сыновьями Тиндарея, см. RE, Bd X, col. 1087 f.
[48] Сначала обычно приносили жертву не Аполлону, а подземным богам, затем на третий и девятый день после похорон на могилу приносили пищу, на тридцатый день совершалась поминальная тризна и траур оканчивался. Порядок может слегка варьировать. Возможно, в данном случае траур (πένθος) означает не весь траурный цикл, а непосредственное оплакивание во время погребения, Аполлон же выступает в роли божества очищения от скверны. Холлидей считает место испорченным и заменяет Аполлона на Плутона (Halliday, р. 121).
[49] О ритуальной роли ячменя см. выше Греч. воп. 6 и примеч. 1; Греч. воп. 12, 293 D.
[50] … потушив огонь, считающийся оскверненным, зажигают… новый… — Речь идет о священном огне домашнего очага, оскверняемом смертью: если во сне видят, как гаснет очаг, это предвещает смерть в доме, см. Artem., II 9, ср. D. S., XVII 114.
[51] Термин «алитерий» связывают с α̉λιτέω — «обижать»; этим словом у Фукидида названы убийцы сподвижников Килона (I 126, 11), виновники погибели семьи или страны (Плутарх, Сравнение Цицерона и Демосфена, 4, Гальба, 4; Andocides, De mysteriis, 132). Используется это слово и как бранное (Antipho, Orationes, 4, 1, 4;*Ч, 2, 8). Существуют и другие народные этимологии. Так, сам Плутарх в другом месте сочувственно приводит отвергнутую здесь этимологию от «мукомолов» (α̉λου̃ντες): «…рассказывают, что как-то в Афинах приключился сильный голод, а у кого было зерно, не показывали его, но тайком по ночам мололи муку у себя дома. И вот те, кто ходил по городу, подстерегая шум жерновов, были за то прозваны мучителями (α̉λιτήριοι)» — Плутарх, О любопытстве, 16, 523 АВ; ср. ЕМ s. ν. α̉λιτήριοι; Suidae Lexicon, s. v. α̉λιτήριος. Слово «аластор» имеет активно-пассивный смысл: с одной стороны, аластор — это демон-мститель (Эсхил, Агамемнон, 1500) и вообще злой дух, например дух болезни (Софокл, Трахинянки, 1235; Еврипид, Ифигения в Авлиде, 946; Гиппократ, О священной болезни, 1: Plu., De clef. or. 14, 417 D); с другой стороны, Эдип — тоже аластор, т.  е. «проклятье» Фив (Софокл, Эдип в Колоне, 787; Еврипид, Финикиянки, 1556), и преступник, преследуемый демоном мести, — также аластор (Демосфен, XVIII 296). Хрнсипп (ЕМ 57, 25 = SVF Chrys., Ft. 156) связывал существ, «аластор» с глаг. α̉λάσθαι — «изгоняться», т.  е. «аластор» — это достойный изгнания (за преступление или нечестие). По происхождению «аластор», видимо, вредоносная душа покойника, не имеющая по тем или иным причинам приюта в загробном мире. Объяснение третьего слова («паламней ») опущено случайно (возможно, переписчиком), во всяком случае в другом месте Плутарх объясняет, что это демон-мститель или человек, чьи древние злодеяния оставили по себе память (Plu.. De def. or. 15, 418 В; ср. Poll., I 24: Timaeus Locrus, Deanimo mundi et naturae, 104 e; Нсепофонт, Киропедия, VIII 7, 18; Еврипид, Ифигения в Авлиде, 1218). Существовало и иное объяснение: паламней тот, кто убил кого-либо собственной рукой (τη̃ παλάμη), см.: Tresp A. Die Fragmente der Griechien Kultus-Schriftsteller. Giessen, 1914. S. 49 (Autocl., Ft. 8); Hsch., s. v.; Suidae Lexicon s. v.; EM s. v.; AB 293, 12.
[52] Сократ Аргосскпй — FHG IV, p. 498.
[53] Ритуал проводов быка ближе не известен: Холл идей считает его подобием отпущения козла у семитов (Холлидей, с. 130). Об Эпире (т.  е. Молоссии и Кассиопее) как о временном месте обитания энианов см. выше Греч. воп. 13 и примеч. 1. С ритуальной формулой девушек ср. Од. XVIII 148: XIX 298.
[54] То, что вестник приводит невесту к жениху, не согласуется не только с известными свадебными обрядами, но и с институтом «похищения», ибо и в этом случае в уводе непременно участвует сам жених.
[55] Полная история Тена (Тенеса), сына Кикна, включает следующие моменты: 1) наговор мачехи: 2) несправедливое наказание: отец бросает Тена с сестрой в бочке в море; 3) спасение благодаря Посейдону: 4) основание Тенедоса: 5) гибель от руки Ахилла. Первый элемент — широко известная фольклорная завязка (о мифологическом «прошлом» искушения юноши мачехой см.: Фрейденберг О.  М.  Миф об Иосифе Прекрасном // Язык и литература. 1932. Т. VIII. С. 137—158); второй элемент производит странное впечатление, так как обычно в бочку сажают не сестру с братом, а дочь (жену) с «незаконным» младенцем (ср. Ино-Левкофея и Меликерт-Палемон). Поскольку для сестры Тена кара ничем не мотивирована, а имя ее — Гемифия — одно из имен эгейской морской богини Левкофеи, Левкофеей же в поздних версиях зовется сестра Тена, то можно предположить здесь контаминацию истории Тена и истории богини Ино-Гемифии-Левкофеи. Греческое название острова — Левкофрис: Тенедос, возможно, догреческое его название, которое было переосмыслено как «престол Тена» (St. Byz., s. ν. Τένου ’έδος) и восторжествовало над греческим благодаря мифу о Тене (см. Fick A. Vorgeschichte Ortsnamen als Que. len fur die Vorgeschichte Gricchenlands. Gottingen, 1905. S. 64).
[56] …Тен был убит. — Концовки истории Тена известны две: 1) греки на пути в Трою остановились у Тенедоса; Тен защищал свою землю, бросая камни, и был убит Ахиллом; 2) Тен защищал сестру и погиб, а ее поглотила земля. «Земля» и «сестра» Тена, по-видимому, тождественны по мифологической семантике; «сестра» Тена занимает в сюжете место его матери (плывет с ним в бочке по морю).
[57] Функции эпикам некого «торгаша» (πολήτης) уникальны. В Афинах, на Родосе и в других государствах «торгаш», по-гречески полет, — это магистрат, отвечавший за государственные финансы: ему сдавали на откуп государственные доходы, поручали взыскание налогов с метеков, конфискацию имущества осужденных.
[58] …взят копьем и должен принадлежать андросцам. — О копье как знаке собственности ср. Рим. воп. 15, 267 С, а также Изр. спарт. 210 Е, 217 Е, 218 Е.
[59] Фесмофорий справлялись ежегодно и продолжались обычно три дня; третий день назывался Каллигения — «Производящая прекрасное потомство» или «прекрасные плоды»; в этот день к Деметре обращаются с просьбами о плодородии. Из названия праздника «выросло» особое божество, которое стали даже призывать в клятвах (ср. Аристофан, Женщины на празднестве Фесмофорий, 298; Alciphro, Epistolae, 4. 19; 2, 37). Каллигению называют то дочерью Ген и жрицей Деметры, то дочерью Деметры н Зевса.
[60] «Плутис» (от πλου̃τος — «богатство») — партия имущих. «Хиромаха», видимо, партия бедняков, из имеющих вооружения (от χείρ — «рука» н μάχομαι — «сражаюсь»); некоторые связывают это название с χειρουργία — «рукомесло» и считают, что это партия ремесленников (ср. Ath., XII 524 а). «Вечноплавающие» (α̉ειναύται) могло бы быть прозвищем торговой аристократии, судовладельцев, но, по Гесихию (Hsch., s. v.), это должностные лица. Либо, подобно афинским навкратам, они распоряжались флотом, либо α̉ειναύται — эолийская форма, соответствующая аттич. α̉ειναιέται — «постоянные, коренные жители». Объяснения Плутарха строятся по модели этиологического мифа.
[61] Это очень ранняя фиксация известного впоследствии литературного мотива: герой захвачен пиратами, продан, например султану, находит сокровище, прячет его в соли или смоле, привозит на родину и отдает на какое-нибудь благочестивое дело. Вместе с тем это еще одна модификация сюжета о старце-нищем, оказавшемся богачем. Как в «Плутосе» Аристофана нищий старик оказывается самим Плутосом-Богатством, так и здесь освобождение старика из плена параллельно освобождению золота из смолы.
[62] В Дельфы посвящали десятую часть пленников, но не своих граждан, и выведение колонии не было связано с посылкой пленников (см. Павсаний, IV 34, 9; VII 3, 1: D. S., VIII fr. 23; Страбон, VI 1, 6, 257 и др.). По-видимому, в этом рассказе Плутарха отразились впечатления от ver sacra (весны священной), перенятой италийскими греками у местного населения.
[63] Япигия здесь не италийская, а иллирийская; ее жители считались потомками этолийских, аркадских и критских иммигрантов, как бы полугреками.
[64] …дочери боттиейцев, вспоминая о своем происхождении, пели…: «Идемте в Афины!» — Данные топонимики указывают на то, что боттиейцы действительно переселенцы с Крита, но связь боттиейцев с Афинами, скорее всего, афинская «пропаганда».
[65] Текст этого древнего гимна (Aatli. Lyr. II, р. 206, Fr. 46) читают по-разному, см. Halliday, р. 155. Рукописное чтение ’ήρω Διόνυσε иногда понимают как обращение к «герою Дионису»; однако звательный падеж ’ήρω невозможен. Поэтому Кук исправляет текст: ’ήρω Διόνυσε (Cook, V. 11, p. 823, note 1) — «весной приди, Дионис»; но ’ήρι можно также понимать как «утром», «рано». Рук. ’α̉λιον («приморский»), как правило, исправляют на ’Αλείαν (Bergk), ’Αλει̃ον (Cobet) — «элейскин»; между тем известны эпифании Диониса из моря, прибытие его на корабле: ε̉ς vioς — «в храм» в рукописи повторено дважды. Связь Харит и Диониса культовая (ср. Пиндар, Олимпийские песни, XIII 25: Orphei hymni / Ed. G. Quandt. Berlin, 1955. N 45, 5), а не чисто литературно-декоративная, как у Горация (Оды, III 19, 15) или Афинея (Ath., II 36 d). Иногда Хариты считались дочерьми Диониса и Афродиты (Serv., Aen. I 720); в беотийском Орхомене храмы Харит и Диониса расположены рядом, в самой же Элиде у них общий алтарь (Павсаний, IX 38, 1; V 14, 10). О Дионисе и Музах в обряде Агрионий см. Заст. бес. VIII 717 Α. θύων — «принося жертву» — обычно понимается как «бурно», «бушуя» (θύειν имеет оба значения): «…примчись… Ярым быком накати к нам» (пер. Вяч. Иванова). Наш перевод предполагает древнейшее представление о страстном божестве, приносящем в жертву себя, закалываемом на алтаре (ср. обращение к Дионису-быку в этом гимне); ср.: Фрейденберг О.  М.  Проблема греческого фольклорного языка // Ученые записки ЛГУ. 1941. № 63. С. 63.
[66] У поэта — значит у Гомера, однако βουγαίος («по-бычьи радостный») у Гомера не имеет значения «хвастун», скорее, это слово означает «глупый», «неуклюжий» (Ил. XIII 824: Од. XVIII 79). «Волоокая» — постоянный эпитет Геры, см. Ил. I 551 и passim.
[67] Под походом имеется в виду поход против Трои. Вторжение ахейцев и Ахилла, похищение Стратоники и убийство Акестора более нигде не упоминаются. Вероятно, это местная традиция, опиравшаяся на отсутствие Танагры (и Фив) среди беотийскнх городов, отправивших воинов под Трою (Ил. II 494 и сл.).
[68] Пемандрия и Танагра — один город, получивший, по преданию, имя от Пемандра и от его супруги Танагры. Город имел и третье название — Грея, т.  е. Старуха. Так звали, по легенде, дожившую до глубокой старости супругу Пемандра, которая передала свое прозвище городу (Павсаний, X 20, 1). Между тем город Грея есть в каталоге отправившихся под Трою (Ил. II 488). Местный культ Ахилла и после-гомеровская история «карательной» экспедиции ахеян противоречили друг другу и были примирены в рассказе о священном камне, который, по всей вероятности, первоначально не имел никакого отношения ни к тому, ни к другому. См. следующее примечание.
[69] Упоминание священных ночных празднеств (Никтелий) и убийства сына (Левкиппа) имеют между собой связь, которая, по-видимому, не была ясна Плутарху. Поступок Поликрифа не простое оскорбление, насмешка, а кощунство. За такой же поступок Ромул убил Рема (Плутарх, Ромул, 10 и Рим. воп. 27, 271 А и наше примеч.), за то же и Ойней (Человек-Вино), получивший от Диониса в дар виноградную лозу, убил своего сына Токсея (Аполлодор. I 8, 1). Предание о дионисийском герое, убивающем камнем сына, перепрыгнувшего через ров, и использование камня священных Инктелий (оргиастического праздника Диониса) для такого же убийства Пемандром своего сына позволяет предполагать здесь след культовой легенды, связанной с дионисийским человеческим жертвоприношением (побивание камнями?). Известно, что беотийские Никтелий связаны с Агриониями (см. Рим. воп. 112, 291 А), а Агрионии, как следует из Греч. воп. 38, включали дионисийский обряд человеческого жертвоприношения.
[70] См. также Элиан, Пестрые рассказы, III 42; Овидий, Метаморфозы, IV 1 сл.; Antoninus Liberalis, Transformations, 10. В аргосской традиции существует подобная история о трех дочерях Прета (для дпонпснйского культа характерна тройственная организация, напр., три тиаса), см. Аполлодор, II 2, 2; беотийским Агриониям (см. ниже н примеч. 3) соответствуют в Аросе Агранин или Агриании (Hsch., s. v. ’Αγράνια): женщины, совершавшие ритуал, искали исчезнувшего бога, затем сообщалось, что он скрылся у Муз (см. Заст. бес. VIII 717 А). Основные действия Агрионий и Никтелий происходили ночью, в том числе разрывание хмеля зубами (см. Рим. воп. 112, 291 А), т.  е. омофагия Диониса в растительной его ипостаси, и ритуальное преследование женщин. Плутарх связывает эти обряды с преданием о растерзании н поисках Осириса, предполагая египетское происхождение культа Диониса (об Исиде и Осирисе (ВДИ, 1977, № 3—4), 35, 364 F).
[71] Название «оборванцы» (ψολόεις), или «замарашки», вероятно, связано с обычаем во время траура рвать на себе одежду и лежать на земле в пыли и грязи. Наш перевод «убивицы » следует конъектуре Мезириака ολείας. В рук.: αίολείας («эолидинки»?). Это чтение может иметь еще из менее трех толкований).
1) От αι̉όλος — «блестящий»; тогда перед нами противопоставление «грязных» и «запятнанных» и «блестящих», «сияющих» участников какого-то ритуала, возможно катартического (ср. два жреческих объединения, Греч. воп. 21, 296 CD).
2) От αι̉όλος — «пятнистый» (об олене); тогда речь идет о менадах, разрывающих оленя — диониоийскую жертву (αι̉όλος); выступает и как эпитет самого Диониса (Hymnus XXIX, 33: Orptiica / Ed. H. Abel. Leipzig, 1885). 3) От αι̉όλος — «быстрый»; тогда эпитет характеризует оргиастическое поведение служительниц Диониса, ср.: тиады — от θύω — «мчаться», «бушевать» и «приносить жертву».
[72] …на празднике Агрионии… — Плутарх (Жизнеописание Антония, 24) объясняет это название из ’άγριος — «дикий», указывая на оргиастический характер культа, однако названия праздника, известные по эпиграфическим памятникам (’Αγερ̉ρ̉άνιος и ’Αγρώνιος: Inscriptiones Graecae, ХII2 527; VII 3082), не могут быть связаны с ’άγριος. Возможно, в действительности «Агрионии» — название, происходящее от ’άγείρω — «собирать» (души умерших), т.  е. Агрионии есть празднество, аналогичное Анфестериям. Возможно, речь идет и о другом — о «собирании» священных даров; см. Геродот, IV 35.
[73] …в наше время (ε̉φ’ η̉μω̃ν). — Если это слова не Плутарха, а его источника, то поразительное свидетельство о человеческом жертвоприношении, происходящем где-то рядом с просвещенным Плутархом, отодвигается в прошлое на неопределенное, возможно, очень большое время.
[74] Лишение семьи наследственного жречества — случай редкий, хотя наследственное жречество постоянно соседствует со жречеством, избираемым жребием или голосованием.
[75] См. эти фразеологизмы: Paroemiographi I, р. 27 и 199; Амелет, возможно, название для загробной страны блаженства (ср. α̉μελής — «беззаботный»); по Платону, Амелет — река в Анде, подобная Лете (Платон. Государство, 621 а). Что такое «обиталище Аресанта», не известно.
[76] … непричастны к преступлению [Ликаона ] перед Зевсом… — Истории о Ликаоне делятся на три группы: 1) Ликаон — добрый царь, чьи нечестивые сыновья угостили Зевса, явившегося в обличье бедняка, человеческими внутренностями, смешанными с мясом жертвенного животного. Зевс перевернул стол и поразил перунами Ликаона и всех, кроме одного, сыновей (Аполлодор, III 8 сл.; Hyginus, Fabulae, 176; FHG III, p. 378 (Nic. Dam., Fr. 43); Sudae Lexicon, s. v. Λυκάων; Tzetzes, Scholia ad Lycophronem, 481; FHG I, p. 31 [Hecat. Abd., Fr. 375); 2) Ликаон, чтобы испытать, Зевс ли перед ним, предложил ему для трапезы собственного сына (внука) (Павсаний, VIII 2, 3 сл.; Овидий, Метаморфозы, I 209 сл.; Hyginus, Astronomica, II 4; Eratosthenes, Catasterismi, 8; Serv., eel. VI 41, Aen. I 731; Nonnus, Dionysiaca, XVIII 20; Clemens Alexandrinus, Protrepticus II 36; Arnob., nat. IV 24); 3) Ликаон, один пли с сыновьями, принес на алтаре Зевса Ликейского в жертву человека и был за это превращен в волка (Павсаний, VIII 2, 3 сл.; ср. Платон, Государство, 565 de). Плутарх, видимо, имеет в виду последнюю, третью, версию. Оборотничество и вкушение человечины связаны в греческих повериях (см. там же; Павсаний, VIII 38, 3). Последнее из объяснений Плутарха, не вполне ясное, тоже, видимо, говорит об оборотничестве, о превращении в оленя (жертву волка?).
[77] …как пишет Архитим. — Т.  е. Архитим Аркадский, см. FHG IV, р. 317.
[78] …не отбрасывает тени… — Народные представления о душе часто связаны с тенью. Так. живого в загробном мире распознают по тени (Данте). Полибий сообщает о нелепом, по его мнению, представлении, согласно которому тела, не отбрасывающие тени, — это души, и приводит слова Феопомпа, назвавшего вошедших в святилище Зевса в Аркадии «бестенными» (α̉σκίονες; Полибий, XVI 12, 7).
[79] Ср.: Плутарх, Почему божество медлит с воздаянием (ВДИ, 1979, № 1) 24, 564 С; по Гелиодору (III 13), богов можно отличить от смертных, потому что они никогда не моргают.
[80] Герой Евност, возможно, связан с гением-покровителем мукомольного дела. Геснхий (Hsch.), Фотий (Photius, Lexicon) и Большой Этимологик (ЕМ) объясняют (s. ν. ε’ύνοστος) имя гения помола из особого значения слова νόστο; («возвращение домой»): зерно гибнет («уходит») при помоле и «благополучно (ε’ύ) возвращается» в виде муки (νόστος). Гений помола иногда предстает в женском образе, а данный герой получил имя от нимфы Евносты. Другие имена в этой легенде тоже значащие: Элней — Болотный, Скиада — Тень, Охна — Груша, Букол — Пастух.
[81] …бросилась со скалы… — Прыжок несчастной влюбленной со скалы (обычно Левкадской) — древний мифологический топос в греческом фольклоре и литературе; ср. позднее переосмысление его как освобождения от мук любви: Ptolemaius Chennos, Nova historia, 7.
[82] PLG III, p. 542 Bergk.
[83] …рассказывал Клидам. — См. FHG III, p. 78.
[84] Версия пути Геракла, возвращавшегося из-под Трои, здесь совсем иная по сравнению с приведенной ниже (Греч. воп. 58). Наличие греческих дубликатов гидронимов: Скамандр-Ксанф в Троаде и Скамандр-Инах в Беотии указывает на догреческое происхождение названия Скамандр. Элеен («Болотный») выступает как прародитель рек и источников. Имя Деимаха встречается в преданиях о Геракле в разной связи: это сын убитого Гераклом Нелея и отец трех спутников Геракла в походе против амазонок. Ср. также: Павсаний V 5, 8; Страбон, VIII 3, 21, 328; 27, 351.
[85] Дион Тарентский. — Герой анекдота неизвестен, а слова его напоминают изречение Антифона: Aristoteles, Ethica Eudemia, 1232 b 6.
[89] Эгина упоминается в гомеровском каталоге кораблей (Ил. II 562), но больше об участии ее жителей в троянских событиях ничего не известно. Семейные празднества, на которые не допускаются чужие — вещь обычная, однако тиасы — организация культовая, и родственные отношения обычно в них роли не играли. 16 дней для празднества срок необычайно долгий, скорее, это срок действия какого-либо запрета, например пользоваться услугами рабов. Афродисии первоначально относились к культу Афродиты, впоследствии же всякий праздник, сопряженный с переходом от скорби к веселью (особенно после возвращения кораблей, так как Афродита — покровительница мореплавателей), стал называться Афродисиями. «Монофаги» — буквально означает «одноеды»." name="_ftn86" title="">[86] …у Феофраста… — См. Thphr., Fr. 133 Wimmer; сочинение некоего Аполлодора «Ритин» ближе не известно, см FHG IV, р. 650.
[87] Эта легенда о происхождении Одиссея — послегомеровская: хитреца Одиссея связали с другим «образцовым» хитрецом — Сизифом; см. Софокл, Аякс, 190; TGF, Α., Fr. 175; S., Fr. 567 Pearson; Plutarchus, De aud. poet. 3, Gryllus, 10 etc. В данном случае Плутархом использованы «Смешанные записки» Истра: FHG I, р. 425.
[88] Алалкомены или Алалкомений — распространенные топонимы, связанные с культом Афины Алалкомены, т.  е. Защитницы (города). Наличие разных городов со сходным названием породило приведенную Плутархом легенду.
[90] Плутарх использует версию, по которой Омфала влюбляется в Геракла и становится родоначальницей лидийских царей; считается, что эта версия эллинистического происхождения (см. Аполлодор, II 6, 3; D. S., IV 31); Геродот иначе представляет лидийскую династию (I 7). По Геснхию, Кандавл (Hsch., s. ν. κανδαύλας) — это Гермес или Геракл, для Гиппонакта имя Кандавл лидийское (PLG Hipp., Fr. 1). Термин «товарищ» (ε̉ται̃ρος) применительно к приближенным Кандавла — анахронизм; «товарищами» назывались царские телохранители и подобия «гвардии» при эллинистических монархах.
[91] Лабра(н)ды (Лабраинды) — карийский топоним; здесь было святилище Зевса, вернее, малоазийского божества двойного топора. Чтобы сблизить карийский топоним и связанное с ним имя бога с лидийским «лабрис» — «двойной топор», Плутарх слегка переиначивает и титул бога, и топоним, существовавшие во множестве вариантов (см. Cook. V. II, р. 585). Малоазийское и, вероятно, общеэгейское божество двойного топора у греков именовалось по-разному; см. Геродот, V 119; Страбон, XIV 2, 23, 658 сл., ср. Павсаний, VIII 10, 4.
[92] Траллы здесь карийские, а не иллирийские. Рассказ отражает процесс перехода анатолийских городов в руки греков. Минии участвовали в походе аргонавтов, но все же считались полуварварами (Павсаний, IV 145 сл.); независимое свидетельство (Sch. Il. X 429) называет автохтонов Тралл пеласгами. Греческое заселение Тралл осуществляли аргивяне и фракийцы. Вика, использовавшаяся как корм скоту (Ath., IX 406 е), возможно, выступает здесь в особой роли искупительной жертвы, и цена ее не имеет здесь значения, ср. искупительные жертвы Хариле, Греч. воп. 12, 293 F, ср. также Демосфен, XXII 15, 598.
[93] Имя Самбик, вероятно, прозвище или «профессиональное имя», так как σαμβύκη — четырехструнная арфа, пришедшая из восточной Лидии.
[94] …этот храм… в Элиде… называется Аристархий… — Упоминание такого святилища Артемиды уникально; известны святилища Зевса Аристархия (Первовластного): PLG Sim., Fr. 231; Вакхилид, XIII 58.
[95] Похищение палладия Одиссеем и Диомедом — популярный сюжет послегомеровской традиции. Изображения, претендовавшие на троянское происхождение, находились во многих городах Греции; отсюда легенда о том, что Дардан для сохранения истинного кумира изготовил несколько копий (D. H., I 60 sq.; Соnоn, Narrationes, 34). Признаком подлинности считалась способность статуи вращать глазами (Вергилий, Энеида, II 172; Serv., Aen. II 166 и др.). Подлинность палладия, находившегося в Лакедемоне, уже в древности вызывала сомнения (Страбон, VI 1, 14, 264); по Плутарху, получается, что Диомед привез палладий в Аргос, потомки хранили его до тех пор, пока Темен, будущий царь Аргоса, не завладел палладием. Одиссей по некоторым версиям — свойственник спартанцев, так как Пенелопа — дочь спартанского царя Икария (Аполлодор, III 10, 6).
[96] Об этой войне см. D. S., XIX 60. В отношения Зипета и халкедонян в 315 г. до н.  э. вмешивался Птолемей (военачальник Антигона Одноглазого); он, а не византийцы, видимо, привел стороны к примирению.
[97] История об этой военной катастрофе, которая для такого небольшого города могла привести и к серьезному нарушению равновесия полов, и к изменению законов о браке, проникла, по мнению Холлидея, через Византию в русскую историографию (The Annual of British School at Athens. 1909—1910. V. XVI. P. 212f.). Обычай женщин едва ли восходит именно к этим событиям; ср. описание статуи Скромности (Павсаний, III 20, 10 сл.).
[98] О культе или святилище Агенора более ничего не известно. Обычно Агенору приписывается не овцеводство, а введение коневодства и создание конницы.
[99] Груши, действительно, считаются традиционной пищей аргивян (Элиан, Пестрые рассказы, III 39), но объяснение Плутарха не вполне верно: βαλλαχράδαι (Грушесбиватели) — это один из смеховых праздников, когда груши бросали друг в друга; ср. Валлет в Элевсине (Hsch., s. v.; Ath., IX 406 d; Гомеровский гимн к Деметре, 265 сл.). Может быть, речь идет об «обстреле» деревьев во время жатвы или весной.
[100] У Истра (ар. Ath., XIV 650 b) наоборот: топоним Апия выводится из слова ’άπιος ( «груша »). Павсаний называет Апией весь Пелопоннес (II 5,7), у трагиков — Апия это не только Арголида (’Απιος γαι̃α—по имени Аписа, сына Ино: Эсхил Умоляющие, 260, Агамемнон, 256; Софокл, Царь Эдип, 1303). Весьма вероятно, что в действительности название связано с ’άπιος — «далекий», «удаленный» (ем. Ил. I 270, Од. XVI 18, ср. Софокл, Царь Эдип, 1685).
[101] …избегают, чтобы не стать жертвой проклятий… — Возможно, речь идет о табу, касающихся не только мулов, но вообще спаривания лошадей; только Плутарх упоминает в этой связи мифического коневода Эномая. По Геродоту (IV 30), на севере мулов не бывает из-за холода, а в Элиде из-за проклятия (ср. Павсаний, V 5, 2; 9, 2; Antigoni Carystii Historiarum mirabilium collectanea / Explicata a I. Beckmann. Leipzig., 1791. P. 13).
[102] Это объяснение Плутарха считается свидетельством о существовании однополой любви среди жительниц Самоса; ср. АР V 207 (Asclep.) (Греческая эпиграмма. М., 1960. С. 75).
[103] Афродита Евплея, покровительница мореплавателей и морских путешествий, почиталась во многих городах, ее изображали на кораблях (см. Ath., XV 675 е; Plu., An seni 4, 785 D, Non posse 16, 1097 E).
[104] Праздник Рермеса Подателя Радости напоминает «карнавальные» ритуалы с переодеванием в чужую одежду (ср.: Гибристика в Аргосе, Гермея (!) на Крите; праздники, когда хозяева к тому же прислуживают рабам: Пелория в Фессалии. Элевферия в Смирне и др.). О ритуальном воровстве ем.: Rose Η. D. The Greek Rituals of Stealing // Harvard Theological Review. 1941. V. 34, nom. 1.
[105] Обстоятельства, при которых оракул велел переселиться и жить разбоем, не известны. Оппозиция нередко отправлялась с острова на материк «до лучших времен» (ср. Фукидид, I 115, 4). Пролив между Самосом и Микале был известен пиратством (Павсаний, VII 2, 9).
[106] Предания, объясняющие рельеф местности, соединены здесь с историей возвращения Диониса из Индии. Амазонок традиция делает либо воинством Диониса, аналогичным беотийским тиасам (D. S., III 71, 4; 74, 2), либо врагами его, которых он, подобно Гераклу, побеждает на пути в Индию. Вторая версия Плутарха связана с легендой об основании Эфеса амазонками (Павсаний, VII 2, 7; Тацит, Анналы, III 61). Панема (Πάναιμα) — буквально означает «Всекровь»; такого рода названия основываются на красном цвете почвы. Холмы нередко считались могилами амазонок, но нигде не говорится об их «костях» или о том, что амазонки были гигантских размеров. На Самосе, между тем, были окаменелости, которые традиция называла костями гигантов Неидов, чье рычание сопровождало землетрясение (FHG II, р. 16 Euag., Fr. 1; III, p. 72 Euph., Fr. 6; II, p. 215 Heraolid. Pont., Fr. 10). Флей, возможно, название святилища Диониса (на холме со следами землетрясения), так как это слово и различные его варианты применяются к Дионису (см. Плутарх, Заст. бес. V 683 F) как божеству цветущей растительности (Элиан, Пестрые рассказы, III 41).
[107] Землевладельцы, или геоморы, — это первопоселенцы, аристократы, монопольно владевшие землей; о геоморах на Самосе см. Фукидид, VIII 21.
[108] Война Мегар и Перинфа, колонии Самоса, относится к рубежу VII—VI вв. до н.  э. (Страбон, VII fr. 56); причина — соперничество Мегар и Самоса за торговлю на Понте.
[109] …в их собственных оковах… — Ср. историю заковывания спартанцев в собственные оковы у Геродота (I 66). Эти оковы также были посвящены в храм Афины Алей, и Павсаний их видел (VIII 47, 2).
[110] Это местный вариант известной уже из Гомера (Ил. XIV 254 сл.; XV 26 сл.) истории о гневе Геры, которая подняла бурю при возвращении Геракла из-под Трои; один из шести кораблей буря прибила к Косу; ср. также Ил. V 640 сл.
[111] …если победит… получит барана, — Интересное указание на «антагонистический» характер архаичного обмена, т.  е. на обмен в форме поединка. Заметим, что имя Литагора заключает в себе и «агору» (рынок), и «анти».
[112] Меропами авторы классического периода называют обычно жителей Коса; в более поздних источниках так называют древнее, вероятно догреческое, население острова (ср. легенду о Меропиде — Элиан, Пестрые рассказы, III 18).
[113] По Аполлодору (II 7, 1; 8), высадке Геракла на Косе противился царь Еврипид, он и был убит Гераклом, который затем женился на его дочери Халкионе.
[114] …наряженные в женское платье. — Странность этого рассказа в том, что вопрос касается одеяния жреца, а ответ — места священнодействия и брачного одеяния женихов. Обычно одеяние жреца белое; пестрые же одежды во многих греческих городах носили только гетеры и чужеземцы (ср. впечатления римлян от пестрого одеяния жреца Великой Матери — D. S., XXXVI, 13, 1). Возможно, существует связь между травестией Геракла у Омфалы и у безымянной фракиянки, между женским ©бликом жреца Геракла и скопчеством жрецов анатолийской Богини-Матери. О переодевании женихов и невест см. Плутарх., Добл. жен. 245 F.
[115] Ср. Греч. воп. 18.
[116] …амфиктионы… наказали преступников… — Обычно амфиктионии не занимались индивидуальными делами, они выступали против государств.

Пир семи мудрецов

Επτά σοφών συμπόσιον

Переводчик: 

Гаспаров М.Л.

Источник текста: 

Издательство: Наука, Ленинград. 1990 г. Плутарх - Застольные беседы

[146] 1. Вижу я, дорогой мой Никарх, что впрямь течение времени [b] погружает предметы во мрак и скрывает от взгляда, если даже о делах [c] недавних и памятных выслушиваются с доверием явные выдумки. Не семеро было застольников на том пиру, как вам рассказывали,[1] а вдвое, если не втрое, больше, и я сам был среди них, Периандру будучи знаком по искусству моему,[2] а Фалесу будучи гостеприимцем, так как Периандр ему предложил остановиться у меня. И разговоры на том пиру пересказчик вам передал неправильно, кто бы он ни был, ибо сам-то он заведомо не был среди собравшихся. Поэтому расскажу вам об этом все с самого начала по вашему желанию: времени у меня достаточно, а откладывать такой рассказ на будущее в преклонные мои годы было бы ненадежно.
[d]  2. Периандр приготовил для гостей прием не в городе, а в особенном доме в Лехее[3] близ храма Афродиты, в честь которой он справлял жертвоприношение. После того как мать его от любви сама покончила с собою,[4] он перестал было жертвовать Афродите и теперь в первый раз, побуждаемый Мелиссою, явившейся ему во сне, вновь решился оказывать почести и служить этой богине. Каждому из приглашенных подана была повозка в достойном убранстве; но время было летнее, и от множества людей и повозок по всей дороге до самого моря стояла пыль и толкотня. Поэтому [e] Фалес, увидав повозку у наших дверей, только улыбнулся и отпустил ее. И мы спокойно пошли пешком стороною через поля.
Третьим с нами был Нилоксен из Навкратиса,[5] достойнейший муж, познакомившийся с Сол оном и Фалесом еще в бытность их в Египте. Теперь его вновь посылали к Бианту Приенскому; а зачем — этого он и сам не знал, и лишь подозревал, что нужно было отнести Бианту запечатанную в свитке вторую задачу; если же Биант откажется, то ему велено было открыть ее мудрейшим из эллинов.
«Повезло мне, — сказал Нилоксен, — что застал я вас здесь всех в сборе; вот и несу я этот свиток к вам на пир», — и он показал нам свиток.
Фалес улыбнулся. «Стало быть, опять, — сказал он, — на Приену все беды валятся?[6] Ну, что ж, Биант решит вам эту задачу, как решил и первую».
[f] «А какая была первая?» — спросил я.
«[Царь Амасис], — сказал Фалес, — послал ему жертвенное животное и просил вырезать и прислать ему обратно самую лучшую и самую худшую часть его; а наш Биант, превосходно рассудивши, вырезал и отослал ему язык жертвы;[7] и за это все громко хвалят его и восхищаются им».
[147]  «Не только за это, — сказал Нилоксен, — а и за то, что он не избегает быть и слыть другом царей, как это делаешь ты. Царя многое в тебе восхищает, но особенно ему понравилось, как измерил ты высоту пирамиды, не приложив никакого труда и не пользуясь никаким орудием. Ты поставил свой посох там, где кончалась тень от пирамиды, так что солнечный луч, касаясь их вершин, образовывал два треугольника;[8] и ты показал, что как длина одной тени относится к длине другой тени, так и высота пирамиды к высоте посоха. И все-таки, как сказал я, тебя перед царем [b] оклеветали, будто ты — враг царям, и передали ему твои надменные изречения о тираннах: будто на вопрос Молпагора Ионийского, что ты видел самое удивительное, ты ответил: „Тиранна в старости“,[9] и будто однажды на пиру в беседе о животных ты сказал: „Из диких хуже всех тиранн, из домашних — льстец“.[10] А ведь хоть цари и очень притворяются, будто вовсе они не похожи на тираннов, но слышать такое им не по нраву».
«Нет, — сказал Фалес, — слова эти — Питтаковы, и обращены они были в шутку к Мирсилу.[11] А я говорил, что мне удивительно было видеть не тиранна, а корабельного кормчего в старости. Но и о перетолковании таком я могу сказать, как тот мальчишка, который бросил [c] камнем в собаку, а попал в мачеху и промолвил: „И то неплохо“. Потому я и Солона почитаю премудрым, что ему предлагали тиранническую власть, а он отказался.[12] И сам Питтак не иначе, как в ответ на предложение единовластия, сказал свои слова: „Трудно быть хорошим“.[13] А Периандру его тиранния досталась как наследственная болезнь, но до сих пор он неплохо с нею справлялся, пользуясь целебными беседами и общаясь с людьми здравомыслящими; и когда земляк мой Фрасибул советовал ему „срезать верхушки“,[14] он не послушался. Тиранн, предпочитающий властвовать над рабами, а не над свободными людьми, — разве это не то же, что мужик, пожелавший вместе с ячменем и пшеницею свезти в амбар и саранчу, и  [d] жадных птиц? Власть многим нехороша, а хороша одним только — честью н славою: да и то лишь, если это власть лучшего над хорошими и величайшего над великими. А кто думает не о достоинстве, а только о своей безопасности, тот пускай пасет овец, лошадей и коров, а не людей.
Впрочем, — продолжал Фалес, — вряд ли нынче своевременны эти рассуждения, на которые вызвал нас товарищ, а лучше бы нам говорить и думать о предметах, более уместных по дороге на пир. Разве, Нилоксен, тебе не кажется, что не только хозяин должен к пиру приготовиться, но [e] и гости? Сибариты, говорят, рассылали своим гостям приглашения за год,[15] чтобы женам их достало времени принарядиться для пира платьями и украшениями. А я так думаю, что и этого мало хорошему застольнику для настоящего приготовления к пиру, потому что труднее приискать душе пристойное убранство, чем телу непомерное и ненужное. Человек разумный идет на пир не с тем, чтобы до краев наполнить себя, как пустой сосуд, а с тем, чтобы и пошутить, и посерьезничать, и поговорить, и послушать, что у кого кстати придет на язык, лишь бы это было и другим приятно.  [f] Ведь и кушанье дурное можно отстранить, и от вина невкусного можно перейти на воду; но если застольник попадется грубый, неучтивый и тоску нагоняющий, то он портит и губит всякое удовольствие и от еды, и от питья, и от музыки; отделаться от такой докуки нелегко,[16] и у некоторых  [148] эта обида на соседей остается в душе на всю жизнь, словно похмелье от застольного тщеславия и раздражения. Поэтому прекрасно поступил Хилон, который не прежде принял вчерашнее приглашение, чем расспросил обо всех, кто будет на нашем пиру; „с кем приходится плыть на корабле или служить на войне, — сказал он, — тех мы поневоле терпим и на борту и в шатре; но в застолье сходиться с кем попало не позволит себе никакой разумный человек“. Недаром египтяне на пиры свои приносят скелет,[17] чтобы напомнить пирующим, что скоро и они такими же будут: гость это неприятный и несвоевременный, но смысл в его присутствии [b]  есть — он побуждает нас не к питью и наслаждению, а к взаимной любви и уважению, он зовет нас не превращать нашу кратковременную жизнь разными неприятностями в тягучую и долгую».
3. В таких-то попутных разговорах дошли мы наконец до пиршественных покоев. От омовения Фалес отказался, потому что мы уже были умащены, а пошел осматривать и дорожки, и палестры, и пышную рощу на берегу моря, но не потому, что это так уж его восхищало, а для того, чтобы его не заподозрили в презрении к Периандру и в пренебрежении [c]  его честолюбивой роскошью. Остальных гостей тем временем, омыв и умастив их, слуги вводили в мужскую половину дома через портик.[18] А в портике этом сидел Анахарсис,[19] а перед ним стояла девочка и своими руками расчесывала ему волосы. Увидевши Фалеса, она без смущения подбежала к нему, а он поцеловал ее и сказал с улыбкою:
«Отлично! прихорашивай его, чтобы добрый гость наш не показался нам с лица злым и страшным!»
Я спросил его, что это за девочка; а он ответил:
«Неужели не узнал ты нашу мудрую и славную Евметиду?[20] Так зовет [d] ее отец; а остальные обычно по отцу зовут ее Клеобулиною».
«Наверное, ты так ее хвалишь за ее искусные и мудрые загадки? — спросил Нилоксен. — Некоторые из загаданных ею дошли и до нашего Египта!»
«Не в этом дело, — отвечал Фалес, — загадками она лишь забавляется прп случае, словно игрою в бабки, и ставит ими в тупик собеседников; но душа у нее удивления достойна, ум государственный, а нрав добрый, и это она отца своего побуждает мягче править гражданами и снисходить к народу».
«Оно и видно, — сказал Нилоксен, — как посмотреть на простоту и скромность ее облика; по почему она с такою нежностью ухаживает за Анахарсисом?»
[e] «Анахарсис, — отвечал Фалес, — человек здравомыслящий и многознающий, и он рассказал ей охотно и подробно, чем у них в Скифии люди питаются и какими очищениями спасаются в болезнях; вот и сейчас, я полагаю, она за ним ухаживает и ласкает его, а сама слушает его разговоры и учится».
Мы уже подходили к мужской половине дома» как навстречу нам вышел Алексидем Милетский,[21] побочный сын тиранна Фрасибула; был он взволнован и сердито что-то говорил про себя, а что именно — мы не могли разобрать. Завидев Фалеса, он немного опомнился, остановился и сказал:
[f] «Как меня обидел Периандр! он не позволил мне уехать, принудил остаться на пир, а когда я пришел, то отвел мне такое непочетное ложе, что и эоляне, и островитяне, и еще кто-то — все оказались выше Фрасибула! Не иначе, как он хочет опозорить и принизить в моем лице пославшего меня Фрасибула, оказав такое высокомерие».
[149] «Что же? — спросил его Фалес. — Египтяне, помнится, говорят, будто звезды, проходя в небе поверху или понизу, оттого и сами становятся лучше или хуже; так и ты боишься, что будешь ярким или тусклым оттого, на каком окажешься месте? Неужели ты дурней, чем тот лаконец,[22] которого хороначальник поставил в хоре с самого краю, а он сказал: „Молодец, что придумал, как и это место сделать почетным!“ Не на то надо смотреть со своего места, вслед за кем ты лежишь, а на то, чтобы по-хорошему прийтись тем, с кем ты рядом; а здесь лучшая завязка и начало всякой дружбы в том, чтобы сразу показать, что на хозяина ты не сердит, а рад, что свел он тебя с такими соседями. Ведь кто недоволен местом [b] своим за столом, тот обижает не столько хозяина, сколько соседа, и врагами ему делаются оба».
«Все это — слова! — сказал Алексидем. — А на деле-то и вы, философы,[23] гоняетесь за почетом: сам видел!» — и он двинулся дальше мимо нас.
Мы подивились на его невежливость, а Фалес сказал:
«Чудачлив он и прпдурковат! еще ведь мальчиком, когда принесли Фрасибулу отменное масло для натирания, он вылил его в большую охладительную чашу, смешал с чистым вином и выпил; и за это даже Фрасибул, ранее его любивший, невзлюбил его».
Тут к нам подошел слуга. [с]
«Периандр тебе с Фалесом и товарищем вашим предлагает, — сказал он мне, — пойти и посмотреть, что к нему сейчас принесли: что это, знаменье и чудо[24] или нет? Сам он, кажется, сильно напуган, полагая, что это скверна, которая может омрачить его празднество».
Он повел нас в хижину, что была возле сада. Там какой-то юноша, видимо пастух, еще безбородый и недурного вида, откинул край шкуры и показал нам детеныша, который, по словам его, родился от кобылицы. Сверху до шеи и до рук был он человеческого образа, а ниже — лошадиного [d]  и пищал таким голоском, как новорожденные дети.
«Боги защитники!» — вскричал Нилоксен и отвернулся.
Но Фалес внимательно посмотрел на юношу, потом улыбнулся и сказал мне (о моем искусстве он всегда со мною говорил, подшучивая):
«Как, Диокл? не устроить ли тебе очищение и не обратиться ли к богам отвратителям? вдруг это случилось что-то грозное и великое!»
«Как не устроить! — ответил я. — Это знаменье раздора и мятежа, и я боюсь, не грозит ли оно Периандрову супружеству и потомству: ведь не успели мы искупить первую обиду богини, между тем как она уже воочию изъявляет нам вторую».
Фалес на это ничего не ответил, а только засмеялся и пошел прочь, [e] У дверей нас встретил Периандр с вопросом, каково нам показалось то, что мы видели. Тут Фалес меня отпустил, а его взял за руку и сказал:
«Что Диокл тебе скажет, то ты и делай себе спокойно; а я тебе только скажу, что надо или не приставлять к кобылицам таких молодых пастухов, или не оставлять этих пастухов без женщин».
Периандру такие слова, по-моему, очень понравились; он расхохотался, обнял Фалеса и поцеловал его. А Фалес, оборотясь ко мне, сказал:
«Впрочем, боюсь я, Дпокл, что знаменье твое уже сбывается! ты ведь [f] сам видишь, какое с нами приключилося несчастье: Алексидем не хочет с нами ужинать!»
4. А когда мы вошли, Фалес воскликнул еще громче: «Где же этот наш гость погнушался занять свое ложе?»
Ему показали, и он тотчас и сам возлег там, и нас при себе расположил, прибавив:
«Да я бы и заплатить готов за то, чтобы разделять мой стол с Ардалом!»
[150]  Ардал этот был из Трезены, славный флейтщик и жрец при храме Ардалийских Муз, что воздвиг Ардал Трезенскпй Старший.[25] А Эзоп, который сидел тут же на низеньком стульчике близ Солона, лежавшего повыше, и только что приехавший от царя Креза посланцем к Периандру и к дельфийскому оракулу,[26] — Эзоп сказал так:
«Увидел лидийский мул[27] отражение свое в реке, обрадовался, какой он большой и красивый, и пустился вскачь, взмахивая гривой, точно [b] лошадь; но тут-то он и понял, что родился от осла, придержал свою прыть и унял в себе спесь свою и чванство».
Но Хилон по-лаконски возразил ему:[28]
«Сам бежишь, как мул, да спотыкаешься!»
Тут вошла Мелисса и возлегла рядом с Периандром, и Евметида тоже подсела к столу. Между тем Фалес окликнул меня, а я лежал повыше Бианта, вот какими словами:
«Что же ты, Диокл, не скажешь Бианту, что у навкратийского гостя есть к нему новая царская задача, чтобы он выслушал ее трезвый и внимательный?»
«Он меня уж запугал своими предложениями! — отозвался Биант. — [с] Но я знаю: Дионис — во всем великий бог, и недаром он за мудрость зовется Лисием-разрешителем; потому и не боюсь я, что, исполнясь им, я оробею в состязании!»
Так перешучивались они, угощаясь; а я, приметив, что угощение было подано проще обычного, подумал о том, что, приглашая и принимая мужей мудрых и добродетельных, мы не вводим себя в расходы, а, напротив того, сберегаем и на ненужных приправах, и на привозных умащениях, и на разных лакомствах, и на дорогом вине, — ведь обычно все это у Периандра подавалось так, как подобало и тираннской власти его, и богатству, и [d] положению, а здесь он старался перед такими гостями блеснуть своею простотою и умеренностью.[29] В самом деле: не говоря уже об остальном, он даже с жены своей снял и скрыл обычное ее убранство, чтобы показать ее гостям в наряде скромном и нероскошном.
5. Нам переменили столы,[30] Мелисса оделила нас вейками, мы совершили возлияния, и, пока мы это делали, флейтистка поиграла немного нам на флейте, а потом отошла в сторонку. Тогда Ардал, оборотясь к Анахарсису, спросил его, а есть ли у скифов флейтистки?
«У нас и виноград не растет»,[31] — коротко отозвался Анахарсис. «А боги у скифов есть?» — не отставал Ардал.
«Конечно, есть, — ответил тот, — и они у нас даже человеческий язык [e] понимают. Это ведь эллины, хотя и мнят себя речистей скифов, почему-то думают, что богам приятней звук костей и деревяшек». Эзоп на это откликнулся:
«Посмотрел бы ты, чужеземец, из чего у нас нынче флейты делают!: оленьи кости не берут, а берут ослиные и говорят: «От них звуку больше». Оттого и Клеобулина сочинила загадку о фригийской флейте: «Мертвый осел роговою ногой сокрушает мне ухо». Не диво ли, что осел, самое грубое и бесчувственное животное, кости имеет самые тонкие и самые чуткие к музыке!»
Нилоксен поддержал его:
«Недаром и нас, навкратийцев, попрекают бусирийцы,[32] что флейты [f] мы делаем из ослиных костей; а у них грехом почитается даже слушать трубный звук, если он похож на ослиный рев, — вы ведь знаете, что осел в Египте — животное презренное, так как [посвящен] Трифону».
6. Тут разговор оборвался, и Периандр, заметив, что Нилоксен хочет заговорить и не решается, начал так:
«Почтенные мои гости, мне всегда нравилось, что города и правители,  [151] принимая приходящих к ним, сперва отвечают иноземцам, а потом уже согражданам. Так и теперь я думаю, что наши речи, здешние и привычные, могли бы и повременить, открыв дорогу, как в собрании, речам египетским и царским, с которыми приехал к Бианту наш славный друг Нилоксен, а Биант пожелал их выслушать вместе с нами».
«Конечно, — сказал Биант, — где же и с кем же, как не с вами, уверенней прпму я такой вызов? Да и сам царь велел, начавши опрос с меня, обойти им потом и вас всех».
Нилоксен на это вручил ему царскую грамоту, но Биант попросил [b] распечатать ее и прочесть при всех. И вот что там было написано:
«Амасис, царь египетский, Бианту, мудрейшему из эллинов. Со мною соревнуется в мудрости эфиопский царь; и хоть я его во всем превзошел, однако напоследок задал он мне задачу странную и нелепую: выпить море! Если я разрешу ее, то получу от него много деревень и городов; если пе разрешу, то должен уступить ему города при Элефантине.[33] Размысли же об этом и тотчас уведоми меня через Нилоксена. А за это друзьям твоим и согражданам ни в какой нужде не будет от меня отказа в помощи».
Прочитавши это, Биант не замешкался: малое время поразмыслив про [с] себя и малое время потолковав с возлежавшим рядом Клеобулом, спросил он так:
«Что ты говоришь, навкратиец? неужели Амасис, царь над многолюдным народом, владетель столь прекрасной земли, захочет выпить море ради каких-то жалких и негодных деревушек?»
Нилоксен на это только засмеялся:
«А ты вообрази, Биант, что он этого хочет, да подумай о том, что можно сделать».
«Пусть же велит тому эфиопу, — сказал Биант, — запереть все реки, [d] впадающие в море, пока царь его будет пить, — потому что речь ведь шла о том море, которое есть, а не о том, которое прибудет».
На такие Биантовы слова Нилоксен от удовольствия так и бросился к нему, обнял его и поцеловал. Все стали одобрять и хвалить такой ответ, а Хилон сказал:
«Навкратийский гость! пока море не выпито, доплыви, пожалуйста, к Амаспсу и скажи ему, чтобы не о том он думал, как поглотить столько соленой воды, а о том, как сделать для подданных сладкой свою власть. Биант и в этом искусней всех, и лучшего наставника не надобно; если [e] этому Амасис у него научится, то не потребуется ему и золотого таза для ног,[34] чтобы вразумить египтян, — все и сами станут любить его и служить его достоинствам, будь он хоть в десять тысяч раз безроднее».
«Что ж! — молвил Периандр. — А теперь достойным образом поднесем царю первины «всем нашим поголовьем», как говорится у Гомера,[35] так и для него это приношение будет дороже торговых прибылей, и для нас оно обернется всего полезнее».
7. «Тогда, — заявил Хилон, — справедливее всего начинать разговор [f] Солону, потому что не только он годами старше и ложем выше, но и властью владеет наибольшею и наилучшею: он дал законы афинянам».
Услышав это, Нилоксен тихо сказал мне так:
«Ах, Диокл, сколько вздора принимаем мы на веру, и с какою радостью измышляют и выслушивают иные люди неподобные слухи о мудрых мужах! ведь даже у нас в Египте рассказывали о Хилоне, будто он с Солоном порвал дружбу и товарищество за то, что тот сказал, что и законам перемена бывает».
[152] «Вот смешная сплетня! — ответил я. — Если так, то ему следовало бы прежде отвлечься от самого Ликурга, потому что он не только законам перемену учинил, но и всему государству лакедемонскому!» Солон между тем, недолго подумавши, молвил:
«Я так полагаю, что более всего стяжает славы царь пли тиранн тогда, когда он единовластие над гражданами обратит в народовластие». Вторым заговорил Биант:
«И когда он первый явит образец покорности законам».
За ним — Фалес:
«Счастье правителя — в том, чтобы умереть своею смертью и в преклонном возрасте».
Четвертым — Анахарсис:
«И не один среди всех будет разумен».
Пятым — Клеобул:
«И не будет легковерен к речам ближних».
[b] Шестым — Питтак:
«И добьется, чтобы подданные боялись не его, а за него». Последним — Хилон:
«Дело правителя — помышлять не о смертном, а о бессмертном»,
После этих слов все мы пожелали, чтобы что-нибудь сказал и сам Периандр. И он сказал, с неудовольствием нахмурив брови:
«Одно могу добавить: все, что сказано, едва ли не должно всякого человека разумного отвратить от власти!»
Эзоп, по обличительному своему обыкновению, откликнулся:
[с] «Видно, следовало здесь каждому говорить за себя, а не так, чтобы назваться друзьями и советниками правителей, а оказаться их обвинителями!»
Улыбнувшись, Солон потрепал его по голове и сказал:
«А разве не станет, по-твоему, сдержаннее правитель и справедливее тиранн, если убедить его, что лучше не властвовать, чем властвовать?»
«Кто же тебе поверит, возразил Эзоп, — и не поверит богу, который тебе же и провещал:
„Благо, ежели град единому голосу внемлет!“»?
«Но вот в Афинах, — сказал Солон, — хоть и утвердилось народовластие, однако голосу и правителю внемлют только одному: закону. Ты же, хоть и славно разбираешься в речах ворон и галок, но собственного своего голоса[36] слышать не умеешь: веришь, что город по божьему слову [d] стоит крепче всего, когда послушен одному, но полагаешь, что пир хорош тогда, когда на нем болтают все и обо всем».
«Послушай, Солон, — отвечал Эзоп, — ты ведь здесь еще не издал указа, чтоб рабы не напивались, как издал в Афинах, чтобы рабы не любились и не умащались всухую!»[37]
Солон рассмеялся, а врачеватель Клеодор откликнулся:
«Что умащаться всухую, что увлажнять болтовню вином — разницы мало: и то и другое приятно».
«Тем более нужно воздерживаться», — сказал Хилон.
«То-то, помнится, и Фалес говорил: а то скоро состаришься!»[38] — снова вмешался Эзоп.
8. Перпандр на это засмеялся и молвил: [e] «Поделом нам, Эзоп, что мы отвлеклись на сторонние речи, не дослушав тех, которые прислал нам Амасис. Посмотри же, Нилоксен, что еще там написано в письме, и все здесь присутствующие мужи к твоим услугам».
«Да, — сказал Нилоксен, — эфиопский спрос по праву можно было назвать по-архилоховски[39] «скорбной палкой для разгадки»; гостеприимец же твой Амасис в таких задачах гораздо его изысканнее и родственнее Музам. Он попросил эфиопа назвать ему: что всего старше?[40] что [f] всего прекрасней? что всего больше? что всего разумней? что всего неотъемлемее? и даже более того: что всего полезнее? что всего вреднее? что всего сильнее? и что всего легче?»
«Что ж? — спросил Периандр. — Дал ли он ответ? разгадал ли каждую загадку?»
«Я скажу вам, — ответил Нилоксен, — а вы послушайте и решите  [153] сами, ибо царь наш полагает немаловажным, как чтобы ответы его никто не уличил попреками, так и чтобы никакая ошибка в ответе не осталась незамеченною. Итак, я прочитаю вам, что он ответил. „Что всего старше? время. Что всего больше? мироздание. Что всего разумней? истина. Что всего прекрасней? свет. Что всего неотъемлемее? смерть. Что всего полезнее? бог. Что всего вреднее? демон. Что всего сильнее? удача. Что всего легче? сладость“».
9. Когда это было прочитано, дорогой Никарх, и все приумолкли, то Фалес обратился к Нплоксену с вопросом, принял ли Амасис такие [b] ответы? Тот сказал, что иные принял, а иные отверг.
«Все они небезупречны, — сказал Фалес, —  и во всех много заблуждений и невежества. Например, можно ли сказать, что время всего старше? ведь время есть и прошедшее, и настоящее, и будущее; и то время, которое для нас будущее, несомненно моложе нынешних и людей и предметов. А не отличать истину от разума — не все ли равно, что не отличать свет от глаза?[41] А если свет он почитает (и по справедливости) прекрасным, то [с] почему же он ничего не сказал о самом солнце? Что до прочего, то ответ его о богах и демонах[42] дерзостен и опасен; ответ об удаче сам с собой не вяжется: что крепче всего и сильнее всего, то не бывает так переменчиво; и даже смерть не всем присуща — в тех, кто жив, ее нет. Но чтобы не казалось, будто мы лишь поучать других умеем, предложим на то и наши ответы; и я готов, если Нилоксену угодно, чтобы он меня спрашивал первого».
Расскажу теперь и я, как это было: и вопросы, и ответы на них. «Что всего старше?» — «Бог, — отвечал Фалес, — ибо он безначален». — «Что всего больше?» — «Пространство: ибо мироздание объемлет все остальное, [d] а оно объемлет и само мироздание». — «Что всего прекрасней?» — «Мироздание: ибо все, что стройно, входит в него как часть». — «Что всего разумней?» — «Время: ибо иное оно уже открыло, а иное еще откроет». — «Что всего неотъемлемей?» — «Надежда: ибо она есть и у тех, у кого больше ничего нет». — «Что всего полезнее?» — «Добродетель: ибо она хорошим пользованием и все остальное делает полезным». — «Что всего вреднее?» — «Порок: ибо он больше всего вещей портит своим присутствием». — «Что всего сильнее?» — «Неизбежность: она одна неколебима». — «Что всего легче?» — «Естественное: ибо даже сладостное часто вызывает отвращение».
10. Все одобрили Фалесовы ответы, а Клеодор сказал: [e] «Вот такие, Нилоксен, давать вопросы и ответы — это дело царское; а тому варвару, который предложил Амасису выпить море, достаточно ответить коротко, как Питтак ответил Алиатту, когда тот прислал лесбиянам надменное письмо с каким-то требованием, а Питтак в ответ только посоветовал царю есть лук да теплый хлеб».[43]
«Нет, Клеодор, — перебил его Периандр, — и у эллинов в старину был обычай задавать друг другу такие замысловатые задачи. Слышали мы, например, как сошлись в Халкиду на Амфидамантову тризну славнейшие поэты из тогдашних мудрецов; а был этот Амфидамант мужем воинственным, много причинил заботы эретриянам и погиб в войне за Лелант.[44] И как песни у поэтов были искусные, то суд о предмете состязания был тяжел и непрост, а слава состязавшихся Гомера и Геспода,[45] внушая почтение судящим, поставляла их в немалое затруднение. Вот [154] тогда-то и обратились они к вопросам такого рода и, по Лесхову рассказу,[46] так спросил Гомер:
Муза, поведай о том, чего никогда не бывало
И никогда не будет? —
а Гесиод тотчас ему ответил:
Истинно так: никогда не погонят коней в состязанье
Люди, справляя помин над гробницей великого Зевса.
И, говорят, это так понравилось, что он и получил треножник».
«Но чем же это отличается от загадок Евметиды? — возразил Клеодор, — как иные выплетают пояски и сеточки, так она — свои загадки, и складные и веселые, чтобы загадывать их женщинам; но мужам, хоть [b] сколько-нибудь разумным, смешно было бы над ними задумываться!»
Евметида, казалось, хотела что-то учтиво возразить ему, но застыдилась и сдержалась, покрасневши. Однако Эзоп, словно заступаясь за нее, сказал так:
«Не смешнее ли, когда мы не умеем их разгадывать? Ну, вот, знаешь ли ты, что это такое — то, что нам Евметида загадала незадолго перед пиром: Видел я мужа, огнем припаявшего медь к человеку?»[47] «И знать не хочу», — отвечал Клеодор.
«А все-таки знаешь и умеешь это лучше, чем кто бы то ни было, — сказал Эзоп, — если даже скажешь: нет, то те банки, которые ты ставишь, скажут: да».
Клеодор расхохотался: он, действительно, ставил банки чаще всех [с] тогдашних врачевателей, и через него-то это средство и вошло в славу.
11. Тут заговорил Мнесифил Афинский, товарищ и приверженец Солона:
«Я так полагаю, Периандр, — сказал он, — что речь на пиру, как вино, должна распределяться не по богатству или знатности, а поровну меж всеми и быть общей, как при народовластии. То, что было до сих пор говорено о царстве и владычестве, к нашему народному правлению не [d] относится; потому, я думаю, не лишне будет, чтобы снова каждый из вас высказал свое суждение, на этот раз — о государстве, где все равны перед законами; а начнет пускай опять Солон».
Все были согласны, и Солон начал:
«Ты, Мнесифил, слышал сам со всеми афинянами, какого я мнения о делах государственных, но если хочешь вновь услышать, то повторю: в том государстве лучше всего правление и крепче всего народовластие, где обидчика к суду и расправе привлекает[48] не только обиженный, но и необиженный».
Вторым сказал Биант:
«Крепче всего народовластие там, где закона страшатся, словно тпранна».
За ним — Фалес: [e]
«То, в котором нет ни бедных граждан, ни безмерно богатых».
Затем — Анахарсис:
«То, где лучшее воздается добродетели, худшее — пороку, а все остальное — поровну».
Пятым — Клеобул:
«Самый разумный тот народ, в котором граждане боятся больше порицания, чем закона».
Шестым — Питтак:
«То, где дурным людям нельзя править, а хорошим нельзя не править»
А Хилон, оборотясь, откликнулся:
«Лучшее государство — то, где больше слушают законы, меньше — ораторов».
[f] И последним опять сказал свое суждение Периандр:
«Кажется мне, что все здесь хвалят такое народовластие, которое более всего подобно власти лучших граждан».
12. Когда и эта беседа завершилась, я обратился к мужам с просьбою сказать и о том, как надобно управлять домом, — ибо водительствовать царствами и государствами случается немногим, а домом и очагом его — каждому.
[165] «Если и каждому, — рассмеялся на это Эзоп, — то уж, верно, ты не берешь в счет Анахарсиса. Дома у него нет, и бездомностью своею он гордится; а живет он в повозке так, как Солнце, говорят, в своей колеснице объезжает в одну пору одну сторону неба, а в другую пору — другую».
«Потому-то, — сказал Анахарсис, — этот бог или единственный свободный, или хотя бы самый свободный из богов: он живет по собственному закону, он всевластен и никому не подвластен, он царствует и держит бразды. А как колесница его безмерно прекрасна и величественна, этого ты, верно, и не заметил, иначе не стал бы на смех сравнивать ее с вашими. [b] Ты же, Эзоп, как видно, считаешь домом[49] вот эти земляные, деревянные и глиняные заслоны, — все равно как если бы ты считал улиткою только раковину, а не ту, кто в ней живет. Оттого и стал ты смеяться над Солоном, который при виде пышного убранства Крезова дворца не объявил сразу же обладателя его счастливым и блаженным, желая более увидеть то хорошее, что в нем, а не то, что вокруг него. Видно, ты забыл про твою собственную лисицу, которая спорила о пестроте с барсом[50] и сказала [с] судье, чтобы заглянул он ей внутрь — там она пестрее. Ты же смотришь на изделия каменщиков и плотников и говоришь, будто дом — это именно это, а не то, что обретается внутри, — дети, супруги, друзья, служители и все прочее, что, будучи устроено сообща, разумно и здравомысленно, даже в муравьиной куче или птичьем гнезде называлось бы хорошим и счастливым домом. Этим я Эзопу отвечаю, а Диоклу намек даю; остальные же по справедливости пусть каждый выскажет свое суждение».
Солон сказал так:
«Лучший дом, полагаю я, тот, где добро приобретается без несправедливости, сохраняется без недоверчивости и тратится без раскаяния».
[d] Биант:
«Тот, в котором хозяин так же ведет себя по доброй воле, как вне дома— по воле законов».
Фалес:
«Тот, в котором у хозяина меньше всего дела».
Клеобул:
«Тот, в котором больше тех, кто любит хозяина, чем тех, кто боится его».
Питтак:
«Лучший дом — тот, где нет ни потребности в излишнем, ни нехватки в необходимом».
А Хилон сказал:
«Дому следует более всего походить на город, управляемый царем», — и добавил, как Ликургу кто-то посоветовал установить в государстве народовластие, а он ответил: «Сперва установи народовластие в собственном доме».[51]
13. Когда и этой беседе настал конец, Евметида с Мелиссою удалились, [e] Тогда Периандр выпил большую чашу за здоровье Хилона, а Хилон за здоровье Бианта; Ардал же, [видя это], встал и окликнул Эзопа так:
«Не передашь ли вашу чашу нам сюда? а то видишь, как они свой Бафиклов сосуд[52] передают из рук в руки, а никого другого до него не допускают!»
«Эта чаша тоже не общая, — отозвался Эзоп, — а предназначена она с давних пор одному Солону».
«Почему же тогда Солон не пьет? — спросил Питтак, обращаясь к Мнесифил у. — Этим он ведь перечит собственным стихам:
Ныне мне милы труды рожденной на Кипре богини, [f]
И Диониса, и Муз: в этом веселье мужей».[53]
«Не иначе, Питтак, — перебил Анахарсис, — это он боится тебя и твоего нелегкого закона,[54] где сказано: „Кто совершит проступок во хмелю, с того взыскание вдвое против трезвого“».
«Сам ты надругался над этим законом, — отозвался Питтак, — когда и в прошлом году в Дельфах[55] и нынче требуешь, напившись, награды и венка».
«А почему бы мне и не требовать победных наград? — возразил Анахарсис, [156] — ведь они обещаны были тому, кто больше выпьет, а я напился первым: ибо зачем же еще, скажите на милость, пить чистое вино, как не затем, чтобы напиться допьяна?»
Питтак рассмеялся, а Эзоп произнес такую басню:[56]
«Увидел волк, как пастухи в шалаше ели овцу, подошел поближе и сказал: „А сделай это я, какой бы вы подняли шум!“»
Тут заговорил Хилон:
«Хорошо Эзоп отомстил за себя: мы ему только что заткнули рот, а теперь у него на глазах сами не даем слова сказать Мнесифилу, которого [b] спросили, почему Солон не пьет».
«Я готов сказать! — ответил Мнесифил. — Я знаю: Солон полагает, что во всяком искусстве и умении человеческом и божеском главное — не то, из чего творится, а то, что творится, и то, зачем творится и как. В самом деле, ведь, наверное, ткач, скорее, скажет, что он делает плащ или покрывало, а не скажет, что натягивает основу и пропускает уток; кузнец скажет, что он кует железо и выделывает топоры, а не станет перечислять все, что для этого надобно, как он разжигает угли или готовит известь; и уж подавно рассердится строитель, если мы объявим, что не [с] корабль он строит и не дом, а обтесывает бревна да замешивает глину. Тем более должны разгневаться на нас Музы, если мы будем думать, будто дело их — флейта и кифара, а не воспитание нравов, а не умиротворение страстей в тех, кто слышит их музыку и пение; равным образом и Афродита печется не о плотском соитии и Дионис не о винном похмелье, по стремятся они к тому взаимовлечению, доброжелательности, обходительности и свычности, которые через это достигаются; вот об этих трудах и говорит Солон, что они божественны, к ним и объявляет он любовь свою и охоту, в старости же лет — особенную. Афродита трудами своими вершит [d] взаимную приязнь и любовь между мужчинами и женщинами, сливая и сплавляя насаждением их тела, чтобы слить души; а Дионис, своим огненным вином умягчая и увлажняя наше сердце, полагает в нем начало приязни и сближению со многими, прежде нам не близкими и даже почти не знакомыми. Ну, а когда собираются вкупе такие мужи, каких созвал здесь Периандр, то не надобны, мне кажется, ни кувшин, ни чаша, ибо сами Музы вместо них предлагают нам беседу, как некий трезвенный кратер,[57] в котором и услада, и забава, и польза, которым они разливают, орошают, оживляют в нас взаимную приязнь, а «черпак на чаше» оставляют [e] без движения, ибо запретил это Гесиод[58] только для тех, кто умеет пить, а не умеет разговаривать. Да и над вином, как я слышал, древние говорили заздравные слова, а пили они, по Гомерову слову,[59] «твердою мерою каждый», подобно тому, как Аянт передавал части мяса соседу своему».
Когда Мнесифил окончил свою речь, заговорил стихотворец Херсий,[60] тот, которого Периандр недавно оправдал от обвинения и по Хилоновой просьбе вновь приблизил к себе: [f] «Не так ли и Зевс для богов, и Агамемнон для героев „твердою мерою“ изливает вино, чтобы они в застольи у хозяина пили за здравье друг друга?»
«Уж не думаешь ли ты, Херсий, — возразил на это Клеодор, — что если, по вашим словам, амвросию Зевсу приносят голубки, еле-еле с трудом [157] минуя Блуждающие скалы,[61] то и нектар у него малодоступен и необилен, так что приходится ему быть бережливым и хозяйственно мерить долю каждого?»
14. «А почему бы и не так? — сказал Херсий. — Впрочем, раз уж речь пошла о делах хозяйственных, то, может быть, недосказанное нам скажет кто-нибудь из вас? Недосказано же осталось, по-моему, о том, какова есть необходимая и достаточная мера всякому приобретению».
«Для мудрых, — сказал Клеобул, — меру эту предписывает закон; а для глупых расскажу я басню,[62] которую дочь моя сказывала своему брату. Однажды, говорят, Луна попросила свою мать: «Сшей мне платье по моей мерке». Но та ответила: «Как же я сошью его по мерке? ведь сейчас [b] ты полная, а скоро станешь худенькой, а потом и вовсе изогнешься в другую сторону». Вот так же, любезный Херсий, и человеку дурному и неразумному никакое приобретение не будет по мерке. Всякий час у него иные потребности из-за разных случайностей и похотей; он подобен Эзоповой собаке, которая, как говорится в басне, захотела однажды зимою, ежась и сворачиваясь клубком от холода, выстроить себе дом; но как пришло лето и можно стало спать, растянувшись во всю длину, то она рассудила, что слишком уж она велика, и дом ей вовсе не нужен, да и построить такое большое жилье будет нелегко. Разве ты не видишь, Херсий, как люди то копят крохи и живут в обрез, по-лаконски, то решают, [с] что нет им жизни, коли не в их руках все добро всех царей и всего простонародья?»
Херсий промолчал, и тогда опять заговорил Клеодор: «Но ведь и вы, мудрецы, как нам видимо, приобретения свои не равными мерами распределяете?»
«Добрый человек! — ответил ему Клеобул, — закон, как портной, каждому из нас предлагает то, что для нас соразмерно, уместно и складно; ведь когда ты кормишь, подкрепляешь и лечишь бессильных, то ты даешь каждому не поровну, а по стольку, сколько нужно, следуя расчету, как мы — закону».
«Значит, — перебил его Ардал, — это закон велит Эпимениду, вашему  [d] товарищу и Солонову гостеприимцу, ничего не брать в рот, кроме малого кусочка[63] собственного приготовления для избавления от голода, и дни свои проводить без завтрака и обеда?»
На таких словах застолье приостановилось, а Фалес пошутил, что тем лучше для Эпименида, если он не хочет ни молоть, ни печь себе хлеб,[64] как приходится Питтаку. «Потому что в бытность мою на Лесбосе, — сказал он, — слышал я, как хозяйка моя пела над своею мельницею:
Мели, мельница, мели: [e]
Так ведь мелет и Питтак,
Царь великих Митилен!»
А Солон сказал:
«Странно мне, что Ардал не приметил, что закон, указующий этому мужу образ его питания, записан в стихах Гесиода: это Гесиод первый посеял для Эпименида семена его пищи, научив его изыскивать,
Сколько нам мальвы полезны и сколько нужны асфодели».[65]
«Значит, по-твоему, вот какие намеки делал здесь Гесиод, — сказал Периандр, — а не просто восхвалял, как всегда, бережливость и поэтому предлагал самое простое кушанье как самое вкусное? Мальва и впрямь [f] кушанье полезное, а асфодель — приятное; оба они, как я слышал, не столько питают, сколько голод и жажду отгоняют, а есть их можно с медом, с чужеземным сыром и со многими редкими семенами. Почему бы тогда, в самом деле, по Гесиодову слову, не «запечатать дым на замок» —
И да погибнут труды и быков и измученных мулов!
—
если [остальная пища] требует такого приготовления? Странно мне также,  [158] Солон, как это гость твой, совершая давеча на Делосе великое очищение,[66] не дознался, как у них для напоминания о первобытной пище приносят в святилища вместе с прочими простыми дикорастущими зелиями и мальву и асфодель? Вот за эту простоту и полезность и приветствует их, как думается, Гесиод».
«Не только за это, — добавил Анахарсис, — а и за то, что из всех овощей они более всего способствуют здоровью».
«Ты дело говоришь, — подтвердил Клеодем, — ибо Гесиод заведомо был во врачевании сведущ, опытен и небеспечен, рассуждая и о составе пищи, и о смешении вина, и о свойствах хорошей воды, и об омовении женщин, и о времени для соития, и о зачатии младенцев. Однако, думается [b] мне, больше, нежели Эпименид, имеет права зваться выучеником Гесиодовым наш Эзоп, ибо вся его мудрость, прекрасная, пестрая и разноязычная, начало свое берет в той притче, которую Гесиод сказывает о соловье и ястребе.[67] Но не лучше ли нам послушать Солона? он в Афинах долго жил с Эпименидом и, наверное, знает, от каких он чувств и размышлений пришел к такому образу питания».
15. «Надобно ли об этом еще и спрашивать? — сказал Солон. — Очевидно [c] ведь, что за высшим и лучшим из благ ближе всего следует довольство скромнейшею пищею, ибо высшее из благ по справедливости слывет в том, чтобы вовсе в пище не нуждаться».
«Никак не могу согласиться! — откликнулся Клеодор. — А здесь, перед этими столами, особенно пагубно отвергать пищу: ибо что такое стол как не алтарь богов, пекущихся о дружестве и гостеприимстве? Как Фалес говорит, что с исчезновением земли пришло бы в смешение все мироздание, так и в доме: вместе с пищею отменится и очажный огонь, и самый очаг, и чаши, и угощение, и странноприимство, и все, что есть меж людьми общительного и человеколюбивого, а проще сказать — вся жизнь, если только жизнь есть последовательность человеческих дел, большая часть которых имеет предметом добывание и приготовление пищи. Беда [d] наступит и для землепашества, друг мой, — оно заглохнет, и земля останется невозделанной и неухоженной, и от праздности зарастет бесплодными порослями и размоется разливами; а вместе с этим погибнут и все искусства и ремесла, для которых пища была и есть побуждением, предметом и основою и которые без нее обратятся в ничто. Самое почитание богов, и оно иссякнет: меньше будет от людей честь Солнцу, еще меньше того — Луне, если только и останется чтить их за свет и тепло; а [e] Зевсу-дожденосцу, а Деметре-пахотнице, а Посидону-питателю сыщется ли жертвенник, сыщутся ли жертвы? а Дионису Благодатному будут ли от нас начатки, будут ли возлияния, будут ли заклания, если никакие дары его будут нам не надобны? Вот какие кроются во всем этом перевороты и смуты. Неразумен тот, кто всецело предан всяческим наслаждениям; но бесчувствен тот, кто избегает их всех и каждого. Пусть же располагает душа своими высшими ей присущими наслаждениями; но для тела нет наслаждения законней, чем от пищи, ибо вершится оно на глазах [f] у людей и предаются ему сообща среди пиров и застолий, а не так, как любовным утехам, в ночном глубоком мраке; и как приверженность к похоти почитается бесстыдством и звероподобием, так и неприверженность к застолью».
Когда Клеодор кончил, то заговорил я:
[159]  «Ты еще упустил, — сказал я, — что, отвергая пищу, мы отвергаем и сон; а без сна нет и сновидений, а без них мы лишаемся стариннейшего из гаданий о будущем. Одностороннею станет тогда жизнь, и без пользы будет тело облекать душу: ведь больше всего и главнее всего в нем те части, которые служат питанию, — зубы, язык, желудок и печень, — все небездеятельны и не предназначены ни для чего иного. Стало быть, если в пище нет нужды, то и в теле нет нужды, а это значит, что и в самом себе нет нужды, потому что не бывает человека без тела. Таково наше заступничество в пользу утробы, — закончил я, — если же Солон или кто другой хочет высказаться против, то послушаем его».
16. «Конечно! — сказал Солон. — А не то мы покажемся неразумнее, [b] чем египтяне: ведь даже они своих покойников вскрывают, выставляют на солнце, потом внутренности бросают в реку, а остальное тело считают после этого очищенным и заботятся о нем. В самом деле, именно внутренности — скверна нашего тела, подлинный его тартар, подобно Аидову, полный страшными потоками, огненными ветрами и трупами. Живое живым не кормится; а мы убиваем животных и растения, которые тоже живут, ибо растут и питаются, и такое убиение неправедно: ведь преобразиться во что-то совсем иное, — значит погибнуть, а пойти кому-то в пищу — значит погибнуть вконец. Воздержание от мясной пищи, [c] которое, говорят, соблюдал древний Орфей,[68] есть лишь увертка, а не избавление от всех нечестии, порождаемых пищею. Истинное же избавление и очищение есть одно: в совершенной праведности достичь самодовления и безнуждности. Кому бог не дал способности выжить без вреда для других, тому он в самую природу его заложил начало неправедности. Так не лучше ли, друг мой, исторгая из себя неправедность, исторгнуть и желудок, и печень, и внутренности? Ведь они нам не дают ни чувства прекрасного, ни побуждения к прекрасному, а похожи разве что на кухонную, мельничную и тому подобную утварь — ножи, коалы, жернова, квашни, очаги, колодезные лопаты. Без труда. можно видеть, как у многих душа [d] в теле заточена, словно на мельнице, и только и знает что бродить вокруг съестной потребы. Так и мы сами только что не видели и не слышали друг друга, а каждый горбился, как раб, перед потребностью в пище; но теперь столы отодвинуты,[69] мы свободны, и ты видишь: на головах у нас венки, мы ведем беседу, никуда не торопимся и поистине наслаждаемся друг другом, а все потому, что избавились от нужды в пище. Скажи: если бы [e] это нынешнее наше состояние могло продлиться без помех всю жизнь, разве мы не обрадовались бы этому досугу быть друг с другом, не думая о бедности, не ведая богатства? Ведь с потребностью в необходимом вместе и вслед идет жажда избыточного.
Вот наш Клеодор полагает, что пища нам нужна, чтобы были у нас столы и чаши и чтобы приносили мы жертвы Деметре и Коре. Но тогда, пожалуй, другой кто-нибудь скажет, что и война, и битвы нам нужны, чтобы были у нас стены, верфи да оружейни и чтобы приносили мы жертвы за каждую сотню убитых врагов, как принято это у мессенян.[70] А третий [f] огорчится, что все мы здоровы: никто, мол, не болен, а оттого и постели-то не нужны, и мягкие подстилки, ни Асклепию мы жертв не приносим, ни богам-хранителям, и все врачебное дело с его снастями и лекарствами заброшено в небрежении. Разве это не одно и то же? ведь и пища принимается как лекарство от голода, и все питающиеся могли бы сказать, что принимают ее не для сласти и удовольствия, а потому что она необходима  [160] их природе. II подлинно: можно насчитать от пищи больше тягот, чем удовольствий, причем удовольствиям этим в теле и место дано малое, и время недолгое, тогда как заботы и хлопоты о добывании пищи столькими переполняют нас мучениями и унижениями! Это, думается, и Гомер имел в виду, когда указывал, что боги бессмертны оттого, что не питаются нашей пищей:
Ибо не брашн не едят, ни от гроздей вина не вкушают;
[b] Тем и бескровны они, и бессмертными их нарицают,
—
то есть пища нам не только средство к жизни, но и средство к смерти. От нее и болезни вскармливаются в нашем теле, одинаково страдающем и от недоедания и от переполнения; часто даже не так трудно бывает раздобыть и собрать пищу, как усвоить ее телом и разнести по членам. Но как если бы спросить Данаид, что они будут делать и как жить, коли избавят их от трудов над худою бочкою, так и мы не знали бы, что делать, если не нужно станет [с] тащить столько даров земли и моря в ненасытное наше тело: а все оттого, что мы не знаем истинно прекрасного и поэтому довольствуемся жизнью, наполненной заботами о пропитании. Как рабы, получив волю, начинают делать сами для себя то, что прежде делали на пользу господ, так душа наша, ныне питающая тело ценой многих трудов и забот, по избавлении от этого служения будет на свободе питать сама себя и будет жить со взором, обращенным лишь на самое себя и истину, ничем не отвлекаемая и не отвращаемая».
Вот что, дорогой Никарх, сказано было о пище.
[d] 17. Солон еще не кончил свою речь, как вдруг вошел Горг, брат Периандра, который по указанию божественных вещаний послан был на Тенарский мыс[71] со священным посольством и жертвами Посидону. Все мы его приветствовали, а Периандр обнял и поцеловал; после этого он сел на ложе к Периандру и сказал ему что-то так, чтобы больше никто не слышал. Периандр слушал и, казалось, был от его слов взволнован многими чувствами: он казался то удрученным, то возмущенным, порой недоверчивым, а потом изумленным; наконец, рассмеявшись, он обратился к нам так: «Мне бы очень хотелось тотчас рассказать вам то, что я услышал, но я не решаюсь: ведь Фалес было сказал, что говорить надобно о правдоподобном, а о невероятном лучше молчать!»
[e]  «У Фалеса есть и другое мудрое слово, — возразил ему Биант, — «врагам и в вероятном не верь, друзьям и в невероятном верь»; причем врагами он зовет, по-моему, людей дурных и глупых, а друзьями — добрых и разумных».
«Что ж! — сказал Периандр, — значит, надобно, Горг, повторить рассказ передо всеми, а лучше сказать, переложить принесенное тобой известие на лад новейших дифирамбов».[72]
18. И вот что рассказал тогда Горг.
Три дня он справлял священный праздник, а на последнюю ночь было [f] бдение на морском берегу с хороводами и играми; луна сияла над морем, ветра не было, небо и море были спокойны. Тогда-то явилась на море зыбь, катящаяся к мысу, вся в пене и с громким шумом, так что все в удивлении сбежались к тому месту, куда она шла. Не успели мы догадаться — так быстро она приближалась, — как уже можно было разглядеть дельфинов: одни шли стадом, образуя круг, другие впереди, ведя к самому удобному месту берега, третьи позади, как сопровождающие. А посредине их над морем виднелись очертания какого-то тела, которое они несли; они были [161] смутными и непонятными, пока дельфины не сомкнулись теснее, не подплыли к берегу и не вынесли на сушу шевелящегося и дышащего человека, а сами опять понеслись в сторону мыса, подпрыгивая над водою выше обычного, словно они веселились и плясали от избытка радости. «Многие из нас, — сказал Горг, — испугались и бросились от моря прочь, но некоторые, и с ними я, набравшись храбрости, подошли поближе и узнали в этом человеке кифареда Ариона:[73] он и сам назвал себя по имени, и по одежде это было видно — на нем был тот наряд, в котором он являлся в лирных [b] состязаниях. Мы перенесли его в хижину; и так как он был невредим, а только утомлен и обессилен быстротою и плеском плавания, то мы услышали от него рассказ, которому бы никто не поверил, кроме нас, своими глазами видевших развязку».
Арион сказал нам, что давно уже хотел воротиться из Италии, а после письма от Периандра — еще решительнее; и как только из Коринфа пришел грузовой корабль, он тотчас на него взошел и отплыл. Три дня плыли они под ровным ветром, как вдруг он заметил, что корабельщики замышляют погубить его, а потом услышал тайным образом от корабельного кормчего, что они решили сделать задуманное в эту же ночь. [c] Беспомощный и недоумевающий, он послушался тогда божественного побуждения: заживо нарядиться на смерть, как на лирное состязание, и пропеть, умирая, свою последнюю песнь, чтобы и в этом быть не хуже лебедя. И вот, изготовясь и объявив, что он намерен пропеть Пифийскую песнь[74] во спасение себя, корабля и корабельщиков, он встал у борта на носу и, воззвавши для начала к морским божествам, повел песнь. Не успел он допеть до середины, как солнце кануло в море, а впереди показался Пелопоннес. Видя, что корабельщики, не дожидаясь ночи, двинулись вперед, [d] чтобы его убить, и мечи их обнажены, и кормчий закрыл лицо плащом, он взбежал и бросился в море как можно дальше от корабля.
Но не успел он погрузиться с головою, как к нему сплылись дельфины и подхватили его на спины, растерянного, недоумевающего и поначалу перепуганного. Лишь когда он увидел, что дельфины несут его легко, что собралось их вокруг него многое множество, что передают они его друг другу охотно, словно выполняя поочередную общую обязанность, и плывут они так быстро, что корабль уже остался далеко позади, — то не столько [e] [как говорил он] почувствовал он страх смерти или желание жить, сколько гордость и твердую веру в богов, ибо такое спасение доказывало, что он любим богами. А видя небо, полное звезд, и встающую луну, сияющую и чистую, и морскую гладь, стлавшуюся дорогою вслед их пути, он задумался, что не единым оком смотрит Правда, но со всех сторон взирает бог на то, что вершится на суше и на море; и мысли эти, по словам его, умеряли [f] тяготу его телесного утомления. Когда же под конец встал перед ними высокий обрывистый мыс, и дельфины осторожно обогнули его и понеслись вдоль изгибающегося берега, словно ведя корабль в безопасную [162] гавань, то он вполне уверился, что это бог направляет его путь.
«Когда Арион это рассказал нам, — продолжал Горг, — я спросил его, где, по его мнению, должен был причалить корабль. Он ответил, что, конечно, в Коринфе, но гораздо позже: в море он бросился вечером, плыл не менее пятисот стадиев,[75] и тотчас затем наступило сковывающее безветрие». Тем не менее Горг спросил у него, как звали и судовладельца, и кормчего, и самый корабль, а потом выслал лодки и воинов, чтобы подстерегать его у пристаней; Ариона он взял с собою, по переодетого, чтобы [b] те, узнав о его спасении, не сбежали.  И оказалось, что поистине дело было не без божественного случая: только они прибыли сюда, как услышали, что сторожевые воины уже задержали корабль и схватили купцов и гребцов.
19. Периандр приказал Горгу тотчас пойти и заключить пленников в темницу и чтобы никто не мог к ним прийти и рассказать о спасении Ариона. А Эзоп сказал:
«Вот вы надо мною смеетесь, что у меня галки и вороны разговаривают; а оказывается, ваши дельфины не хуже того отличаются?»
«Я и не то еще расскажу тебе, Эзоп. — сказал я. — Этой истории, записанной в книгах и заслуживающей доверия.[76]…прошло более тысячи лет со времен Ино и Афаманта».
«Однако, Диокл. — возразил мне Солон, — это слишком уж близко к богам и выше людей; а вот то, что случилось с Гесиодом, оно и людское [с] дело, и нас касающееся. Ты, верно, об этом слышал?»
«Нимало!» — сказал я.
«Тогда об этом стоит узнать. Один человек (кажется, милетянин), вместе с Гесиодом гостивший в Локрнде, вступил в тайную связь с хозяйскою дочерью; это открылось, и на Гесиода пало подозрение, что он знал о преступлении с самого начала, но скрывал. На самом же деле никакой вины на нем не было, а стал он жертвой неправедного гнева и клеветы: [d] братья девушки, засев в засаде близ святилища Зевса Немейского, что в Локриде. умертвили его и его спутника, имя которого было Троил. Тела их бросили в море; Троилово тело с моря занесло в устье реки Дафна и там прибило к утесу, невысоко поднимающемуся из воды, и утес этот доныне называется «Троилом»; Гесиодово же тело, как упало оно с берега, тотчас подхватила стая дельфинов и отнесла к Рию, что напротив Моликрии.[77] Там как раз сошлись тогда локрийцы к жертвам на Рийский праздник, который и теперь пышно справляется в тех же самых местах; завидев [e] несущееся к ним тело, они, понятным образом, изумились, сбежались к берегу, узнали мертвого (он был еще узнаваем) и, забыв обо всем, занялись расследованием убийства, ибо такова была Гесиодова слава. Быстро доискавшись, они обнаружили убийц, бросили их заживо в море, а дом их срыли; Гесиода же погребли возле Немейского святилища, но иноземцы о его гробнице по большей части не знают — ее скрывают, так как орхоменяне будто бы хотят по велению оракула похитить его останки и схоронить [f] их у себя. Ежели дельфины так добры и бережны с мертвыми, то подавно не приходится удивляться, что они помогают живым, особенно когда очарованы каким-нибудь пением или флейтою. Мы ведь все знаем, что животные эти любят. музыку, и когда корабли в безветрие гребут под песню и флейту, то они их догоняют, плывут рядом и рады такому плаванию; а когда в море плавают и ныряют мальчики, то они любят с ними [163]  состязаться взапуски. Поэтому есть даже неписаный закон об их неприкосновенности: на дельфинов не охотятся и не делают им вреда — только если они попадутся в невод и погубят улов, то их наказывают розгами, как провинившихся мальчишек. Помнится, и на Лесбосе я слышал, как какую-то девушку дельфин спас из моря; но Питтак об этом знает лучше, так что пусть расскажет он».
20. Питтак подтвердил, что рассказ этот очень известный, и многие его помнят. Жителям Лесбоса был оракул: когда в плаваниях они встретят мыс, называемый Месогей, то принести на нем жертву, бросив в море Посидону быка, а Нереидам с Амфитритою — живую девушку. Вождей [b] и царей у лесбосцев было семь, а восьмой, Эхелай, назначенный оракулом в начальники переселения, был еще не женат. Те из семерых, у которых были незамужние дочери, бросили жребий, и он пал на дочь Сминфия. Ее нарядили, украсили золотом, и когда достигли назначенного места, то хотели, помолясь, бросить в море. Но среди переселенцев был юноша, влюбленный в эту девушку, — рода он был, по-видимому, знатного, а звали его, помнится, Энал. Он, воспылав неодолимым желанием помочь девушке в ее беде, в последний миг бросился к ней, обнял ее и [c] вместе с нею упал в море.[78] Вот тогда и распространилась быстрая молва, ничем не подтверждаемая, но многих в народе убедившая, что оба они были спасены и вынесены на берег: говорили, что потом Энал явился на Лесбосе и рассказал, будто их подхватили в море дельфины и невредимо донесли до твердой земли. Есть и еще более чудесные рассказы, поражающие и пленяющие народ, но поверить им нелегко. Говорят, например, что вокруг острова встала высокая волна, люди были перепуганы, и только Энал вышел навстречу морю; из моря вслед за ним ко храму Посидона потянулись [d] осьминоги, самый большой из них нес камень, этот камень Энал посвятил Посидону, и до сих пор камень этот называется Эналом. «Вообще же, — сказал Питтак, — если бы люди понимали разницу между невозможным и необычным, между противным природе и противным нашим представлениям, тогда бы они не впадали ни в доверчивость, ни в недоверчивость, а соблюдали бы твое правило. Хилон: „Ничего сверх меры!“»
21. После этого Анахарсис заговорил о том, что как, по превосходному предположению Фалеса,[79] душа присутствует во всех важнейших и величайших частях мироздания, то не приходится удивляться, что самые замечательные события совершаются по божьей воле. Тело есть орудие души, [e] а душа — орудие бога: и как тело многие движения производит своею силою, но больше всего и лучше всего — силою души, так и душа некоторые движения совершает сама по себе, некоторые же вверяет богу, чтобы он обращал и направлял ее по своей воле; и из всех орудий душа — самое послушное. В самом деле [сказал Анахарсис], если и огонь есть орудие бога, и вода, и ветер, и облака, и дожди, которыми он одних спасает и питает, а других уничтожает и губит, то было бы поразительно, если бы только животные были во всех его делах совершенно ему бесполезны. Гораздо вероятнее, что и они зависят от божьей силы и служат ей, отвечая  [f] движениям божества точно так же, как луки — скифам, а лиры и флейты — эллинам.
Затем стихотворец Херсий напомнил, что среди таких негаданно спасшихся мужей был и Кипсел, отец самого Периандра: его, новорожденного, должны были убить, но он улыбнулся навстречу посланным, и они поколебались; а когда, собравшись с духом, они снова стали искать его, то не [164] нашли, потому что мать укрыла его в ларце.[80] За то Кипсел потом и поставил в Дельфах сокровищницу, что бог сдержал его младенческий плач, чтобы его не обнаружили искавшие.
Тут Питтак, обратясь к Периандру, сказал:
«Хорошо, что Херсий напомнил об этой сокровищнице, Периандр: я часто хотел тебя спросить, почему там у подножия пальмы изображено на металле множество лягушек:[81] какое они имеют отношение к жертвователю или к богу?»
[b] Периандр предложил ему спросить об этом Херсия: тот знает, и сам был при Кипселе, когда он освящал свою сокровищницу. Но Херсий только улыбнулся:
«Прежде чем объяснять, — сказал он, — я сам бы хотел спросить у собравшихся здесь: а что значат их слова „Ничего сверх меры“? или „Познай себя“? или, наконец, те, из-за которых многие отказывались жениться, многие — доверять, а некоторые — даже разговаривать: „За ручательством — расплата“»?
«Что ж тут нам тебе объяснять? — возразил Питтак. — Ведь Эзоп давно уже на каждое из этих речений сочинил по басне, и ты их, кажется, похваливал?»
[с] «Похваливал, но в шутку, — отозвался Эзоп, — а всерьез он мне доказывал, что настоящий создатель этих правил — Гомер: что Гектор, например, „знал себя“, нападал на других,
Но с Аяксом борьбы избегал, с Теламоновым сыном,[82]
что Одиссей советует Диомеду следовать именно правилу „ничего сверх меры“:
Слишком меня не хвали, ни хули, Диомед благородный,[83]
а за то, что ручательство он, по-видимому, считает делом пустым и ненадежным, его даже многие порицают:
Знаешь ты сам, что всегда неверна за неверных порука.[84]
Впрочем, наш Херсий говорит, что Расплату обрушил на землю сам Зевс за то, что она была при поручительстве Зевса[85] о Геракловом рождении, когда его обманули».
«Что ж! — сказал тогда Солон. — Последуем тогда премудрому Гомеру и в том, что
[d]  Уж приближается ночь; покориться и ночи приятно.
Совершим же возлияния Музам, Посидону и Амфитрите[86] — и не пора ли нам на этом и кончить пир?»
Вот как, Никарх, закончилось это собрание.

---

[1] …как вам рассказывали… — Очевидно, скрытая полемика с доплутарховским сочинением на ту же тему.
[2] …по искусству моему… — Искусство Диокла, как видно из дальнейшего, — гадание; религиозный Диокл и рационалистичный Фалес противопоставлены друг другу.
[3] Лехей — западная гавань Коринфа, выходящая на Коринфский залив; дорога туда шла меж «длинных стен» (как в Афинах). Храм Афродиты в Лехее более никем пе упоминается.
[4] …мать его от любви покончила с собою… — О кровосмесительной любви матери Периандра к своему сыну ср. Parth., 17; Диоген Лаэртский (I 96) возводит этот рассказ к фантастическим наговорам псевдо-Аристиппа («О роскоши древних»).
[5] …Нилоксен из Навкратиса… — Навкратис — греческая колония в дельте Нила, основанная в конце VII в. до н.  э. О пребывании Солона в Египте ср. Плутарх, Солон, 26; о Фалесе — D. S., I 38.
[6] …на Приену все беды валятся? — Парафраза поговорки «на Пирру…» — о лесбосском городке, бывшем жертвою многих катастроф (Zen., IV 2); ср. Греч, воп., 20.
[7] …язык жертвы… — Эта знаменитая хрия обычно приписывалась Эзопу, но иногда и Питтаку, и Солону, и Фалесу. Упоминание об Амасисе — анахронизм: этот саисский царь правил в 570—526 гг.
[8] …два треугольника… — Это открытие подобия треугольников настойчиво приписывается Фалесу (Plin., nat. XXXVI 12; Д. Л.,1 27), но научно разработан этот раздел геометрии был лишь в эпоху Платона.
[9] «Тиранна в старости»… — Это изречение приписывалось также Хилону (Д. Л. I 36 и 73). Молпагором звали отца Аристагора Милетского, восставшего в 500 г. против персов; если имеется в виду он, то это анахронизм.
[10] …из домашних — льстец. — В Quom. adul., 61 с, Плутарх приписывает эту сентенцию Бианту.
[11] …в шутку к Мирсилу. — В шутку — потому, что сперва Питтак был другом митиленского тиранна Мирсила, и лишь потом вступил с ним в борьбу.
[12] …Солона почитаю премудрым… отказался. — Об отказе от тираннической власти см. Солон, 86; источник этой легенды — слова самого Солона, Anth. Lyr. I, p. 33, fr. 23.
[13] Питтак… сказал… «Трудно быть, хорошим». — Эти слова обсуждаются у Платона (Протагор, 348 е—347а). Собственно Питтак считался лишь эсимнетом, «устроителем» Митилен, хотя Алкей и звал его тиранном. а народная песня — царем.
[14] «…срезать верхушки»… — Т.  е. казнить аристократов; живописный рассказ, как Фрасибул показывал это, сшибая колосья в поле, см. Геродот, V 92 (но у Геродота Периандр послушался этого совета).
[15] Сибариты, говорят, рассылали… приглашения за год… — Ср. Ath., XII 521 с, из Филарха.
[16] …отделаться от такой дикуки нелегко… — По разночтению, принятому Дефрада: «от такой докуки и рвотой не отделаешься».
[17] …приносят скелет… — Собственно, деревянный саркофаг с изображением покойника (Геродот, II 78). В античности действительно пирующие забавлялись изображениями скелетов — ср. Петроний, 34, и знаменитый кубок из Боскореале.
[18] …через портик. — Окружать дома портиком стало обычным лишь в эллинистическую эпоху.
[19] Анахарсис — этот легендарный скиф, приохотившийся к греческой жизни (впервые упоминается у Геродота, IV 76), у Плутарха как бы замещает среди Семерых Периандра, который, как тиранн, держится в стороне. Образ его усиленно разрабатывался в кинической традиции, но большинство его сентенций сочинены раньше. У Плутарха он завершит пир вовсе не киническим прославлением божественной силы в животном и человеке.
[20] Евметида — это имя приблизительно значит «благое разумение».
[21] Алексидем — более он ни в каких источниках не упоминается: здесь он противопоставляется милетскому мудрецу как милетский же тираннский сын.
[22] … тот лаконец… — Ср. Изр. спарт., 208 D, 219 D (об Агесилае или Дамониде); Д. Д., II 73 (об Аристиппе).
[23] …и вы, философы… — Очевидно, имеются в виду философы-правители: Клеобул, Питтак, Солон и пр.
[24] …знаменье и чудо… — У Федра (III 3) этот анекдот рассказывается об Эзопе. Такое же рационалистическое объяснение образов минотавров, сфинксов и пр. см. Plu., De soil. anim. 7, 991 a.
[25] Ардал Трезенский Старший — сын бога Гефеста, считался изобретателем флейта ([Плутарх,] О музыке, 5, 1133 а. Пб., 1922); его храм в Трезене описывается Павсанием (II 31, 3).
[26] …Эзоп… к дельфийскому оракулу… — Предполагается, что в этой поездке Эзоп и погибнет от коварства дельфийцев, подбросивших ему золотую чашу в мешок и обвинивших его в краже (Почему божество медлит с воздаянием // ВДИ. 1979. № 1. С. 12, 556 F).
[27] …лидийский мул… — Эзоп, 300.
[28] …Хилон… возразил ему… — Возражение Хилона не совсем ясно («Ты раб, а ходишь в посланниках»?).
[29] …простотою и умеренностью. — Разница между «мудрым» и обычным пиром, обсуждаемая еще у Платона (Протагор, 347 а—348 а). В действительности Периандр был известен и законами против роскоши.
[30] Нам переменили столы… — Перед началом симпосия.
[31] «У нас и виноград не растет»… — Т.  е. флейтистки (предмет интереса для флейтиста Ардала) нужны только для пьяных застолий. Скифам греки приписывали одновременно два противоположных качества — неприязнь к пьянству и любовь к чистому вину (Геродот, IV 79 и 84).
[32] Бусирийцы — жители города Бусириса в той же нильской дельте; «бусирийцы и ликополитанцы совсем не пользуются трубой, потому что она ревет, как осел» (Плутарх. Об Исиде и Осирисе // ВДИ. 1977. № 3—4. С. 29. 362 F).
[33] Эле фантика — остров у первого нильского порога, южная граница Египта. Более популярный вариант анекдота «выпить море» имеет героем не Бианта, а Эзопа.
[34] …золотого таза для ног… — Геродот, II 172: Амасис перелил его на золотую статую бога, а народу объяснил, что вот так и он из человека низкородного стал царем.
[35] …первины… как говорится у Гомера… — Од. XIII 14 (феакийцы собирают подарки для отплывающего Одиссея). «Первины мудрости» — выражение Платона (Протагор, 343 b) о надписях семи мудрецов в Дельфах.
[36] …собственного своего голоса… — По конъектуре Райске: «божьего голоса…».
[37] …и не умащались всухую! — Т.  е. помимо бани, для упражнений в палестрах, которые были привилегией свободного юношества.
[38] …а то скор» состаришься!.. — Текст испорчен, перевод предположительный.
[39] …по-архилоховски… — Anth. Lyr. III, p. 235, Fr. 81. Имеется в виду лаконская «скитала», шифровальная палка: ее обматывали ремнем, на ремне писали текст поперек, а потом распускали ремень; надпись мог прочесть лишь тот, у кого была палка точно такой же толщины.
[40] …что всего старше?.. — Эта популярная форма народной дидактической словесности «Что самое-самое…?» напоминает, конечно, о вопросе Креза Солону: «Кто самый счастливый человек?» и о том, как Солон отказался назвать таковым Креза (Геродот, I 26—33). Ср. ответы Фа леса: Д. Л., I 35.
[41] …не отличать свет от глаза? — Тема из Платона (Государство, 508 а—е).
[42] …о богах и демонах… — По Платону и Плутарху, демоны — не злые духи, а посредники между божеством и людьми.
[43] «…есть лук да теплый хлеб». — Т.  е. «проливать слезы» (глосса к Д. Л., I 83). Алиатт — лидийский царь, отец Креза, воевавший с малоазийскими греками.
[44] …погиб в войне за Лелант. — За речную долину на Евбее между городами Халкидой и Эретрией.
[45] …слава состязавшихся Гомера и Гесиода… — О состязании Гомера с Гесиодом ср.: Заст. бес, V 2.
[46] …по Лесхову рассказу… — Лесх — поэт Гомеровекой «школы», автор киклической поэмы «Малая Илиада».
[47] «Видел я мужа… » — Загадка цитируется еще у Аристотеля, Поэтика, 1458 а 29.
[48] …еде обидчика к суду… привлекает… — Об этом законе ср.: Плутарх, Солон, 19.
[49] …считаешь домом. — «Дом — это не стены, а люди» — мысль Ксенофонта (Домострой, I 5).
[50] …лисицу, которая спорила о пестроте с барсом… — Эзоп, 12; эту басню Плутарх вспоминает еще раз: Plu., Animine an corporis affectienes sint peiores, 2, 500 C.
[51] …народовластие в собственном доме. — Ср.: Плутарх, Ликург, 19.
[52] Бафиклов сосуд — чаша (по имени знаменитого резчика), которую рыбаки выловили в море, а оракул велел поднести мудрейшему; ее поднесли одному из семи мудрецов, он переслал другому, и так чаша обошла всех (Плутарх, Солон, 4; впервые легенда была рассказана в «Ямбах» Каллимаха).
[53] Ныне мне милы… — Солон, Anth. Lyr. I p. 32, Fr. 20.
[54] …нелегкого закона… — Ср.: Аристотель, Политика, 1274 b 15 сл.
[55] …в Дельфах… — Текст испорчен, перевод по конъектуре Виттенбаха.
[56] …такую басню… — Эзоп, 382.
[57] Кратер — сосуд, в котором смешивают вино с водой.
[58] Гесиод, Труды и дни, 744 —745 (пер. В. Вересаева):
Также, в то время, как пьют, черпака на кратерную крышку
Не помещай никогда: не весельем окончится это.
[59] …по Гомерову слову… — Ил. IV 261.
[60] Херсий — поэт из Орхомена, автор эпитафии Гесиода (Павсаний, IX 39, 9-10).
[61] Блуждающие скалы — Од. XII 61.
[62] …расскажу я басню… — Обе басни («изящный» и «грубый» сюжет при одной и той же морали) в античных эзоповских сборниках отсутствуют; в современном издании — № 383—384. Клеобул начинает это обсуждение как автор сентенции «мера превыше всего».
[63] …кроме малого кусочка… — О том, какой пищей поддерживал свою жизнь Эпименид, критский жрец и мудрец, знаменитый своим сказочным долголетием, писал еще Феофраст (Исследование о растениях, VII 12, 1).
[64] …ни печь себе хлеб… — Видимо, эта легенда развилась из нападок в стихах Алкея, попрекавшего Питтака позорным рабским трудом.
[65] Гесиод, Труды и дни, 41.
[66] …совершая давеча на Делосе великое очищение… — Великое очищение на Делосе, произведенное Эпименидом в середине VI в. по распоряжению тиранна Писистрата, упоминается у Фукидида (III 104).
[67] …в той притче… о соловье и ястребе. — Гесиод, Труды и дни, 202—212.
[68] …говорят, соблюдал древний Орфей… — Платон, Законы, VII 782 b.
[69] …только что… но теперь столы отодвинуты… — Противопоставляются собственно обед и послеобеденный симпосий.
[70] …как принято это у мессенян. — Обычай, упоминаемый в «Ромуле» Плутарха (25); ср.: Павсаний, IV 19, 2.
[71] Тенарский мыс — крайняя южная оконечность Пелопоннеса, поворотное место для кораблей, плывущих вокруг Греции; культ Посидона на Тенаре описан Павсанием (III 25, 4).
[72] …переложить… известие на лад новейших дифирамбов. — Изысканный намек: установление классической формы дифирамба, хоровой песни в честь Диониса, приписывалось именно Ариону, о котором начинается рассказ.
[73] …кифареда Ариона… — Знаменитый рассказ о чудесном спасении этого поэта впервые красочно изложен у Геродота (I 24) (но и здесь, и у позднейших пересказывателей говорится не о «стаде», а об одном дельфине). Дельфин был посвящен Аполлону (центром культа Аполлона Дельфиния была Криса (Кирра), гавань Дельф), и легенда об Арионе, служителе Диониса, спасенном Аполлоном, была откликом на примирение этих двух соперничающих культов в VI в.
[74] …пропеть Пифийскую песнь… — О борьбе Аполлона с Пифоном.
[75] …не менее пятисот стадиев… — Немного меньше ста километров.
[76] …и заслуживающей доверия… — По-видимому, в последующей лакуне речь шла об Ино, жене орхоменского Афаманта, от преследования мужа бросившейся в море (подхваченной дельфином?) и ставшей морской богиней Левкофеей. По Павсанию (I 44, 7—8; II, 1, 3), дельфин вынес на берег тело ее сына Меликерта, в память которого в Коринфе справлялись Истмийские игры.
[77] …и отнесла к Рию, что напротив Моликрии. — Рий — на южном, ахейском берегу узкого входа из Ионического моря в Коринфский залив; Моликрия и река Дафн — напротив него, на северном, локрийском берегу.
[78] …упал в море. — Немного иначе этот рассказ изложен в Plu., De soil, anim., 36, 984 e (по Миртилу Лесбосскому); не следует забывать, что Лесбос — родина Ариона, а Сминфий («Мышиный») — прозвище Аполлона.
[79] …по превосходному предположению Фалеса… — «Все полно богов» — знаменитое утверждение, впервые цитируемое Аристотелем (О душе, 411 а 7).
[80] …мать укрыла его в ларце. — См. Геродот, V 92 (имя «Кипсел» и означает «ларец»).
[81] …множество лягушек… — По соч. «О том, что Пифия более не прорицает стихами» (ВДИ, 1978, № 2), 400 Е, это символ обновления и обилия. По платоновскому обычаю, диалог заканчивается вопросом без ответа.
[82] Ил. XI 542.
[83] Ил. X 249.
[84] Од. VIII 351.
[85] …при поручительстве Зевса… — Ил. XIX 126.
[86] …возлияния Музам, Посидону и Амфитрите… — Музам за весь пир, а Поспдону и Амфитрите — после рассказов о спасительных дельфинах.

О доблести женской

Γυναικών αρεταί

Автор: 

Плутарх

Переводчик: 

Боровский Я.М.

Источник текста: 

Издательство: Наука, Ленинград. 1990 г. Плутарх - Застольные беседы

В античном обществе женщина занимала подчиненное положение, и бытовая мораль твердо исходила из этой предпосылки. Ее оспорили лишь софисты и Сократ ("…и мужчина и женщина, если хотят быть добродетельными, оба нуждаются в одном и том же — в справедливости и рассудительности", — говорит он у Платона, Менон, 73 Ь). Аристотель оспаривал это с точки зрения традиционного здравого смысла ("…ни умеренность, ни мужество, ни справедливость у мужчины и у женщины не одни и те же, как полагал Сократ; нет, в мужчине — мужество властвования, а в женщине — мужество подчинения, и это можно сказать о всех добродетелях", — Политика, 1260 а 21 -24), но большинство философов остались верны Сократу; Платон даже полагал, что женщинам следовало бы служить в войске, как мужчинам (несомненный отголосок спартанских идеалов). Плутарх включается в обсуждение этой проблемы, конечно, на стороне Платона и, озаглавив свою книгу "О добродетелях женщин" ("О доблести женской": по–гречески "добродетель" и "доблесть" — одно слово arete), приводит в ней примеры почти исключительно "мужества", а не "справедливости", "рассудительности" и "умеренности". Из 27 рассказов только два (11, 12) посвящены скромности и стыду как более традиционным женским достоинствам. Поводом для написания послужила смерть некоей Леонтиды (ближе не известной) и утешительные беседы с оплакивавшей ее Клеей, дельфийской жрицей, главой служительниц дельфийского Диониса; этой Клее кроме сочинения "О доблести женской" посвящен трактат "Об Исиде и Осирисе". Во вступлении Плутарх особо отмечает, что старался подбирать факты малоизвестные; действительно, среди его греческих женщин нет ни афинянок, ни спартанок, а среди римских — ни Лукреции, ни Порции. Первые 13 рассказов посвящены коллективному героизму ("Троянские женщины" и т. д.), серединные два — двум героиням каждый ("Микка и Мегисто", "Валерия и Клелия"), остальные — отдельным женщинам; выделяются 4 рассказа о галатских героинях (20-23). Источниками служили сочинения древних историков, до нас не дошедшие; самые поздние события, упоминаемые в книге, относятся к середине I в. до н. э. Сборники подобного содержания существовали и раньше (например, "Об отважных подвигах, свершенных женщинами" некоего Артемона Магнесийского), но известны нам только по заглавиям, и зависимость Плутарха от них не поддается выяснению.
***
[242] О женской доблести, Клея, наше мнение расходится с мнением Фукидида.[1] [e] Он утверждает, что лучшая среди женщин та, о которой реже всего упоминают посторонние с похвалой ли или с порицанием, и полагает величайшее достоинство женщины в замкнутости и домоседстве. Нам же более тонким представляется суждение Горгия,[2] который говорил, что не внешность, а благонравие женщины должно составлять ее славу в обществе. Превосходен и римский закон, по которому женщинам наравне  [f] с мужчинами должна воздаваться посмертная почесть в публичной речи. И вот, согласно пожеланию, выраженному тобой в длительном и не чуждом философской утешительности собеседовании, которое мы вели с тобой после смерти нашей дорогой Леонтиды, я записал для тебя исторические примеры, показывающие, что одна и та же доблесть существует и для мужчин и для женщин. Этот рассказ не составлен с расчетом только  [243] на приятность для слуха, но сама природа содержащихся в нем примеров такова, что их убедительность связана с привлекательностью, и мы не избегаем, как говорит Еврипид, сочетать Муз с Харитами в прекраснейшем согласии,[3] обращаясь к чувству красоты в душе слушателя.
Рассудим, в самом деле: если бы мы, говоря, что одна и та же живопись [b] изображает как мужчин, так и женщин, представили такие образы женщин, какие создал Апеллес, или Зевксис, или Никомах,[4] то попрекнет ли кто–либо нас тем, что мы пытаемся скорее обольстить, чем убедить собеседника? Думаю, что нет. Опять же, если бы мы, доказывая относительно поэзии или мантики, что каждая из них существует не в двух разновидностях, мужской и женской, а остается одной и той же, стали сравнивать песни Сапфо и Анакреонта или вещания Сивиллы и Бакида,[5] то может ли кто по справедливости поставить в упрек нашему доказательству, что оно опирается на пристрастия слушателя? И этого ты не скажешь. Конечно, ничем нельзя лучше достигнуть понимания сходства и различия мужской и женской доблести, как сравнивая жизнь с жизнью и деяния с деяниями, сопоставляя их, как произведения высокого искусства, и исследуя, одинаковыми ли чертами в своей общей основе и сущности [c] характеризуется, например, великолепие Семирамиды и Сесостриса, или мудрость Танаквилиды и царя Сервия, или твердость духа Порции и Брута, Пелопида и Тимоклеи;[6] ибо доблесть получает некие отличия, как бы особые оттенки в соответствии с природой человека, со свойственными ему душевными и телесными задатками, питанием и образом жизни: по–своему мужествен Ахилл — по–своему Аянт, умудренность Одиссея не совпадает с умудренностью Нестора, по–своему справедлив Катон — [d] по–своему Агесилай, супружеская любовь иная у Ирены — иная у Алкестиды, иначе проявляется душевное величие у Корнелии — иначе у Олимпиады.[7] Но это не значит, что мы должны допускать существование многих разновидностей этих качеств, поскольку наблюдаемые в каждом отдельном случае отличия не создают различия в самом исходном их понятии.
Итак, оставляя в стороне все широко известное, о чем тебе уже, как я думаю, приходилось читать в других книгах, я приведу только те примеры, которые не привлекли заслуженного внимания у прежних писателей. Много достопамятных деяний совершали женщины и сообща и по–одиночке, [e] и начнем мы с того, что совершено сообща.
1. Τроянки[8]
После падения Илиона большая часть избегнувших пленения, оказавшись на кораблях в непогоду и не имея опыта в мореходстве, была отнесена к Италии и едва смогли причалить в удобном пристанище близ устья реки Тибра. Они стали бродить по окрестности в поисках проводника, женщинам же впало в помыслы, что для людей, невозвратно утративших родину, обосноваться где–либо на суше и тем создать себе новую родину лучше, чем продолжать блуждание по морю. Рассуждая так, женщины [f] договорились, как передают — по предложению одной из них, по имени Рома, — сжечь корабли. Так они и поступили, а опасаясь гнева мужчин, при их возвращении к морю встречали их объятиями и крепкими [244] поцелуями и таким проявлением сердечного расположения укротили своих супругов и родственников. Отсюда и пошел существующий и ныне у римских женщин обычай при встрече с близкими приветствовать их поцелуем. И вот троянцы, поставленные перед необходимостью, а вместе с тем и убедившись в том, что местные жители относятся к ним дружественно и благожелательно, примирились с поступком женщин и объединились в гражданстве с латинами.
2. Φокеянки[9]
Геройство фокеянок не нашло достойного отражения у историков, а между тем оно не уступает ни одному из проявлений женской доблести. [b] О нем свидетельствуют и празднество, доныне справляемое фокеянами в Гиамполе, и героические решения, принятые в древности. Общее упоминание о них содержится в биографии Даифанта,[10] а об участии в них женщин скажем здесь.
Велась непримиримая война между фессалийцами и фокеянами. Те в один день убили всех архонтов и тираннов в фокейских городах, а эти истребили двести пятьдесят фессалийских заложников, а затем всеми силами выступили против фессалийцев через Локриду, положив зарок не щадить ни одного из взрослых, а детей и женщин обратить в рабство. При этом один из трех фокейских архонтов, Даифант, сын Батиллия, [с] убедил фокеян перед походом отвести женщин вместе с детьми изо всей Фокиды в одно место и заготовить там костры, приставив сторожей с наказом, если они узнают, что фокеяне терпят поражение, не медля предать огню все убежище и тела находящихся в нем. Когда принималось это постановление, один из присутствующих сказал, что справедливость требует запросить согласия и у женщин, а без этого ни к чему их не принуждать. Когда весть об этом дошла до женщин, они, собравшись вместе, [d] приняли такое же постановление и предложили увенчать Даифанта как подавшего наилучший для Фокиды совет; говорят, что и дети на своем особом собрании поддержали это решение. Но после этого фокеяне, сразившись с неприятелем у Клеон близ Гиамполя, одержали победу.
Среди эллинов это решение прослыло как фокейское отчаяние; но в Гиамполе доныне в память этой победы справляют посвященные Артемиде Элафеболии как самый большой праздник.
3. Xионки
Хиосцы выслали колонистов в Левконию по такой причине. Женился один из знатных людей на Хиосе. Когда невеста ехала на повозке, царь  [e] Гиппокл, присутствовавший на свадьбе как родственник жениха, среди пьяного веселья вскочил на повозку, не имея в виду ничего обидного и не выходя за пределы допускаемых обычаем шуток. Однако его убили друзья жениха. Когда же появились знамения, неблагоприятные для хиосцев, и оракул потребовал казнить убивших Гиппокла, все объявили себя участниками этого деяния. Тогда оракул новым вещанием объявил, что если все запятнаны прегрешением, то всем надлежит оставить город. Так не только действительных виновников убийства, но и тех, кто так или иначе одобрял его — а таких оказалось немало, в том числе и влиятельных [f]  граждан — хиосцы выслали в Левконию, которой владели и ранее совместно с эритрейцамн, отняв ее у коронейцев.[11] Когда в дальнейшем у них возникла война с эритрейцами, наиболее могущественными из ионийских городов, они оказались не в состоянии сопротивляться выступившему против них войску и были вынуждены оставить Левконию, договорившись с неприятелем, что каждый из уходящих будет иметь при себе [245] одну хлену и один гиматий, и ничего более. Но женщины стали попрекать их тем, что они готовы пройти безоружными сквозь строй неприятелей, а когда они сослались на клятвенный договор, потребовали от них не оставлять оружия, а смело заявить неприятелям, что копье — это хлена, а щит — гиматий для мужественного человека. Хиосцы послушались этого совета и гордо показали эрптрейцам свое оружие, так что те, пораженные их отвагой, не стали им препятствовать и удовольствовались их мирным уходом. Так хиосцы, наученные мужеству женщинами, [b] с честью сохранили свою жизнь.
Не уступает этому и другой пример доблести, показанный хиосскими женщинами позднее, когда Филипп, сын Деметрия,[12] осаждая их город,, издал через глашатаев варварское и наглое объявление, призывая хиосских рабов переходить на его сторону и обещая им свободу и брак с женами их бывших господ. Возмущенные этим женщины, которым помогали и охваченные тем же негодованием рабы, бросились подниматься на стены с камнями и метательным оружием, ободряя сражающихся защитников города и направляя сами удары против врагов, и осада была отражена  [c] без того, чтобы к Филиппу перебежал хотя бы один раб.
4. Аргивянки
Среди всех доблестных деяний, совершенных сообща женщинами,, нет более знаменитого, чем борьба, которую вели в защиту своей родины против спартанского царя Клеомена аргосские женщины, вдохновляемые поэтессой Телесиллой.[13] Она, как передают, происходила из знатного дома; болезненное телосложение побудило ее обратиться за помощью к оракулу, и ей было дано указание почитать Муз. Повинуясь божеству, она посвятила свое усердие песням и гармонии и скоро не только избавилась от недомогания [d], но и прославилась среди женщин как поэтесса. А когда Кле–мен, нанеся аргосцам большие потери (нет надобности верить сказке, будто число убитых составило семь тысяч семьсот семьдесят семь), подступил к городу, все женщины в цвете возраста, воодушевленные неким божественным порывом, поднялись на защиту родины. Предводительствуемые Телесиллой, они вооружаются, занимают укрепления, окружают своими отрядами стены, изумляя этим врагов. Они отразили Клеомена [e] с большими для него потерями, вытеснили и второго царя Демарата, уже проникшего в город и захватившего Памфилиакон,[14] о чем сообщает аргосский историк Сократ.
Так был спасен город. Женщин, павших в этой битве, с почетом похоронили на Аргосской дороге, а оставшимся в живых было предоставлено воздвигнуть памятную статую Энпалию.
Это событие одни относят к седьмому дню, другие к новолунию месяца ныне четвертого, а в старину носившего в Аргосе название Гермея.[15] В этот день там еще и теперь справляют праздник под названием Гибристики, [f] когда женщины одеваются в мужское платье, а мужчины в женское. А чтобы возместить малочисленность мужчин, аргосцы выдали овдовевших женщин не за рабов, как говорит Геродот, а за наиболее почтенных периэков, которым были предоставлены гражданские права. Однако и такое супружество аргивянки считали ниже своего достоинства и поставили за правило, чтобы вышедшие за бывших периэков женщины подвязывали себе искусственную бороду, восходя на брачное ложе.
5. Персиянки
[246] Кир, побудив персов отпасть от мидийского царя Астиага, потерпел поражение в битве. Когда бегущим персам оставалось только скрыться в город от преследования врагов, навстречу им вышли женщины и, подняв одежду выше пояса, воскликнули: «Куда вы бежите, негоднейшие трусы? Ведь не вернуться же вам туда, откуда вы родились». Пристыженные этим зрелищем и словами, персы повернулись к неприятелям и в возобновившейся битве разбили их.[16]
[b] К этому событию восходит изданный Киром закон, по которому всякий раз, когда персидский царь войдет в город, каждая женщина получает в дар золотой. Об Охе,[17] вообще самом малодушном и корыстолюбивом из царей, передают, что он всегда объезжал город, чтобы не войти в него и таким образом лишить женщин подарка. Александр же входил в него дважды и беременным женщинам дарил по два золотых.
6. Кельтиянки
Прежде чем кельты, перейдя через Альпы, поселились в ныне занимаемой ими области Италии, у них возникли тяжкие непримиримые раздоры, [с] приведшие к междоусобной войне. Но женщины, явившись на поле сражения и осведомясь о существе спора, так безупречно разобрались во всем и так мудро рассудили, что враждующие пришли к полному восстановлению дружелюбия и между племенами и между отдельными домами. С тех пор кельты стали решать все вопросы войны и мира, совещаясь с женщинами, и на их же рассмотрение выносили вопросы, возникавшие во взаимоотношениях с союзниками.[18] А в договоре с Ганнибалом[19] было записано, что если у кельтов возникнут какие–либо жалобы против карфагенян, то судьями должны быть карфагенские власти и военачальники в Испании, а судьями в случае жалоб карфагенян против кельтов должны быть кельтские женщины. [d]
7. Μелиянки[20]
Мелийцы, нуждаясь в расширении своих земельных владений, решили отправить колонистов под началом Нимфея, человека молодого и обладающего прекрасной внешностью. Запрошенный по этому поводу оракул дал колонистам указание плыть и остановиться на поселение там, где они потеряют своих носителей.  И вышло так, что когда они сделали высадку, причалив в Карий, внезапная буря разбила корабли. Жители карийской Криассы — то ли движимые сочувствием к бедствию чужеземцев, то ли опасаясь их отваги — предложили им здесь же и поселиться и предоставили необходимый земельный надел; но в дальнейшем, видя, что новое поселение за краткий срок очень разрослось и окрепло, пришли к коварному [e] умыслу истребить соседей, пригласив их на праздничное пиршество. Однако одна карийская девушка, по имени Кафена, тайно влюбленная в Нимфея, не в силах допустить его гибель раскрыла ему замысел своих сограждан. И вот, когда крпассейцы пришли к Нимфею с приглашением, он ответил им, что у эллинов не в обычае идти на званый обед без своих жен, и карийцы подтвердили, что просят всех привести с собой и жен. Рассказав об этом мелийцам, Нимфей распорядился, чтобы мужчины отправились на пир безоружными, а каждая из женщин спрятала на груди кинжал и села за обедом рядом со своим мужем. Когда посреди обеда  [f] карийцам был подан условный знак, его поняли и греки. Женщины мгновенно раскрыли свои пазухи и мелийцы, схватив кинжалы, набросились на варваров и всех их перебили. Завладев после этого всей областью, они разрушили прежний город и отстроили другой, назвав его Новой Крттассой. Кафена, выйдя замуж на Нимфея, была окружена почетом [247] за оказанное ею благодеяние. Но вызывает удивление и твердость духа мелиянок, из множества которых ни одна хотя бы невольно пе стала предательницей.
8. Тирренянки[21]
Афиняне изгнали с островов Лемноса и Имброса как полуварваров потомство тирренцев, поселившихся на этих островах и похитивших [b] женщин из Браврона. Изгнанные высадились в области мыса Тенара и, оказав помощь спартиатам в войне против илотов, получили гражданство и эпигамию. Однако они не допускались к занятию административных должностей и участию в совете. Навлекши на себя подозрение в сговоре и стремлении к перевороту, они были арестованы, и лакедемоняне содержали их под строгим надзором, в поисках доказательств их виновности. Тогда их жены, явившись к тюрьме, усиленными настояниями и мольбами добились от стражи допуска к заключенным для краткого свидания. Войдя туда, они велели мужьям немедля обменяться с ними одеждой и [с] под покровом женской одежды выйти из заключения. Так и произошло: женщины остались в тюрьме, готовые все претерпеть, а их мужья беспрепятственно прошли под видом женщин мимо обманутых стражей. После этого они укрепились на Тайгете, где нашли поддержку у восставших илотов. Устрашенные спартиаты вступили с ними в переговоры, и было достигнуто мирное соглашение на тех условиях, что тирренцам возвращаются их жены и они, получив корабли и деньги, отправляются искать пристанища в других местах в качестве колонистов и родственников [d] лакедемонян. Так пеласги отплывают,[22] приняв начальниками лакедемонян Поллиса, Дельфа и Кратаида. Часть их поселилась на острове Мелосе, а большинство под началом Поллиса поплыли далее на Крит, следуя вещанию оракула, которое велело им продолжать плавание до тех пор, пока они не потеряют богиню и якорь, и только тогда основать город. И вот, когда они сделали остановку, высадившись у так называемого Херронеса, ночью их охватил безотчетный панический ужас. В переполохе [e] они бросились на корабли, оставив на суше наследственное изваяние Артемиды, которое еще их отцы вывезли на Лемнос из Браврона и которое они повсюду возили с собой. Когда в плавании смятение улеглось, они заметили отсутствие этой статуи, и тут же Пол лис обнаружил, что на якоре нет когтя, который, очевидно, отломился при вытаскивании якоря из каменного грунта. Объявив, что предсказанное оракулом исполнилось, Поллис распорядился плыть обратно.[23] Он захватил землю на Крите, одолев во многих битвах местное население, обосновался в городе Лнкте[24] и подчинил другие города. Поэтому ликтийцы считают себя по матерям родичами афинян и колонистами спартиатов.
9. Ликиянки[25]
[f] К мифам относится то, что, как передают, произошло в Ликии, но эта молва упорно держится. Говорят, что Амисодар, которого ликийцы называют Исаром, привел из ликийской колонии Зелеи пиратские корабли под началом Химара, мужа храброго, но грубого и свирепого. Его корабль [248] имел на носу изображение льва, а на корме дракона. Много бед он причинял ликийцам, невозможно стало не только выйти в море, но и жить в приморских городах. Наконец его убил Беллерофонт, преследуя его корабль верхом на крылатом коне Пегасе. Беллерофонт изгнал и враждебных Ликии амазонок, но не получил достойной награды от царя Иобата, а, напротив, встретил с его стороны неприязнь. Войдя в море, он обратился к Посидону с мольбой поразить эту страну бесплодием. И когда он после этого стал удаляться от моря, за ним последовала поднявшаяся волна, которая затопляла землю; страшное зрелище было это море, наступающее на сушу. Тщетно пытались ликийцы уговорить Беллерофонта прекратить это бедствие; тогда навстречу ему вышли женщины, [b] засучив свои хитоны; он, пристыженный, повернулся и стал отступать, а вместе с ним уходила и приливная волна.
Иные, пытаясь устранить сказочность этого предания, перетолковывают его так, что Беллерофонт не заклятием навел море на поля, а прорвал каменистую гряду, отделявшую море от низменной плодородной равнины, и, когда море стало заливать сушу, а мужчинам не удалось уговорить Беллерофонта, женщины, окружив его толпой, вызвали у него [c] сожаление и смирили его гнев.
Говорят также, что так называемая Химера — это устремленный к солнцу утес, который летом вызывает вредоносное преломление солнечных лучей и тяжелые испарения, губящие посевы. Беллерофонт же понял причину бедствия и устранил его, обрубив гладкую поверхность утеса, которая вызывала неблагоприятное преломление. Не видя надлежащей благодарности со стороны ликийцев, он замыслил их покарать, но был умиротворен женщинами.
Относящиеся сюда наиболее правдоподобные известия сообщает Нимфис [d] в четвертой книге своей «Истории Гераклеи». Он утверждает, что Беллерофонт убил в области ксантиев дикого кабана, истреблявшего их стада и посевы, но не получил за это никакой награды. По его мольбе, обращенной к Посидону, бог наказал ликийцев тем, что все их поля покрылись соленым выпотом и оставались бесплодными, пока Беллерофонт, снизойдя к просьбам женщин, не помолился Посидону снять гнев. Отсюда и пошел у ксантийцев обычай именоваться полным именем не по отцу, а по матери.
10. Салмантиянки
Прежде чем выступить против римлян, Ганнибал, сын Барки осадил [e] в Испании большой город Салмантику.[26] Сначала осажденные, не решаясь оказать сопротивление, договорились уплатить Ганнибалу триста талантов и выдать триста заложников. Но когда он снял осаду, их настроение изменилось и они не выполнили условия. Ганнибал вернулся и возобновил военные действия, поощрив своих воинов обещанием предоставить им город на разграбление. Тут горожане, совершенно подавленные, сдались на самых тяжких условиях: все свободные граждане покидают город безоружными, оставляя там оружие, имущество и рабов. Но женщины, положившись на то, что неприятели будут обыскивать только мужчин, а их эта проверка не коснется, спрятали под одеждой оружие и так вышли из города вместе с мужчинами. Когда все вышли, Ганнибал разместил всех в пригороде, приставив к ним стражами отряд масесилийцев,[27] а остальное его войско беспорядочной толпой бросилось грабить город. Масесилийцы, видя перед собой богатую добычу, доставшуюся их товарищам, [249] не могли спокойно нести возложенные на них обязанности стражей и один за другим покидали свои посты, чтобы принять участие в разграблении. Этим воспользовались салмантиянки. Перекликнувшись со своими мужьями, они передали им кинжалы, а некоторые и сами с оружием напали на стражей; одна даже вырвала копье у толмача Бакона и нанесла ему удар, от которого его спас только панцирь. Так салмантийцы одних стражей повергли, других обратили в бегство, и все вместе с женами освободились от пленения. Узнав об этом, Ганнибал устремился пх преследовать и часть их успел догнать и сразить, остальные же [b] укрылись в горах. Позднее они отправили к Ганнибалу просительное посольство, и им было великодушно разрешено вернуться в свой город.
11.  Милетянки[28]
Милетских девушек когда–то постигла без видимой причины непонятная и внушающая страх душевная болезнь. Можно было только предположить, что распространившаяся в воздухе болезнетворная зараза вызвала у них расстройство разума: все они внезапно были охвачены самоубийственным стремлением к петле, и многие, ускользнув от надзора, повесились. Мольбы и слезы родителей, уговоры друзей не достигали цели, [с] и, впав в это безумие, девушки преодолевали всякую бдительность окружающих. Казалось, что борьба с этим демоническим бедствием превышает человеческие возможности, пока по чьему–то мудрому совету не был принят закон — повесившихся девушек выносить на похороны через городскую площадь нагими. Это подействовало, и самоубийства девушек полностью прекратились. Великое доказательство благородства и добродетельности [d] такая боязнь бесславия: те, которые не колеблясь шли навстречу самому страшному — смерти и страданию, отступали перед мыслью о позоре, который ожидал их после смерти.
12. Киянки[29]
У девушек города Киоса было в обычае встречаться между собой на общественных празднествах и проводить вместе дни, а их женихи присутствовали при их играх и плясках; а по вечерам они ходили в гости к каждой поочередно и прислуживали ее родителям и братьям вплоть [e] до омовения ног. Часто бывало, что многие влюблялись в одну и ту же девушку, по при этом соблюдалась такая сдержанность, что после ее помолвки с одним из них все остальные женихи тотчас отступались. Но высшим проявлением женской скромности было то, что на протяжении семисот лет не было ни одного случая прелюбодеяния и ни одной соблазненной девушки.
13. Амфисеянки[30]
[f] Когда фокидские тпранны захватили Дельфы и Фивы вели с ними войну, получившую название Священной, справляющие дионисические действа женщины,[31] так называемые вакханки, в исступленном ночном блуждании, не замечая того, оказались в городе Амфиссе.[32] Утомленные и еще не владеющие полнотой сознания, они улеглись где пришлось на площади и погрузились в сон. В городе, который состоял в союзе с фокейцами, находилось много их воинов, и амфисские женщины, опасаясь какого–либо бесчинства с их стороны, сбежались на площадь, окружили спящих вакханок и молча охраняли их, а когда те пробудились, оказали им всю необходимую помощь, принесли еду и наконец, с разрешения своих мужей, проводили до границы.
14. Валерия и Клелия[33]
[250] Причиной изгнания Тарквинпя Гордого, седьмого после Ромула римского царя, было насилие, совершенное над добродетельной Лукрецией, супругой знатного римлянина, состоявшего в родстве с царским домом. Это преступление учинил один из сыновей Тарквиния, злоупотребив оказанным ему гостеприимством. Лукреция, поведав о происшедшем друзьям и близким, тут же закололась.
Изгнанный Тарквиний, не ограничиваясь войнами, которые он сам вел, пытаясь вернуть себе власть, убедил этрусского царя Порсенну выступить против Рима с большими силами. Одновременно с войной римлян [b] постиг еще и голод. Но они слыхали, что Порсенна не только грозный воитель, но и справедливый человек, и решились просить его быть третейским судьей у них с Тарквинием. Тарквиний надменно отверг посредничество Порсенны, говоря, что если тот не сохранит верности как союзник, то не может быть и беспристрастным судьей. Тогда Порсенна изъявил готовность удалиться, примирившись с римлянами, если ему будут возвращены земли, отнятые ими ранее, и захваченные ими пленные. На этих условиях он снял свои военные приготовления еще до окончательного оформления договора, получив заложниками десять юношей и десять девушек, в числе которых была и Валерия, дочь консула. И вот, когда эти [с] заложницы пошли на реку, чтобы выкупаться в некотором отдалении от лагеря, одна из них, по имени Клелпя, предложила вернуться в Рим вплавь. Они повязали свои туники на головы и, преодолевая сильное течение и глубинные водовороты, поддерживая друг друга, с большим трудом [d] добрались до другого берега. Иные же говорят, что Клелии удалось раздобыть лошадь и спокойно переправиться верхом, ободряя плывущих следом за ней и оказывая им помощь: основание для таких рассказов будет упомянуто далее.
Когда римляне увидели вернувшихся девушек, всех поразила их отважная предприимчивость, но самая попытка бегства не встретила одобрения: признали недопустимым, чтобы римляне ответили обманом на доверие, оказанное им одним человеком. Девушкам велели вернуться в плен и дали им проводников. Когда они переправились через реку, их едва не захватил [e] Тарквиний, напав из засады. Но Валерия с тремя рабами успела укрыться в лагере Порсенны, а остальных отбил сын Порсенны Арунс, вовремя подоспевший на помощь. Когда Порсенна увидел приведенных обратно заложниц и спросил, кто из них была зачинщицей бегства, остальные, опасаясь за Клелию, молчали, но она сама приняла на себя всю ответственность. Восхищенный Порсенна приказал привести роскошно оседланного коня и подарил его Клелии, а затем милостиво отпустил в Рим всех заложниц.
[f] Отсюда и делают некоторые вывод, что Клелия при побеге воспользовалась конем; но на это возражают, что, удостоив Клелию подарка, подобающего воину, Порсенна только выразил свое восхищение ее доблестной отвагой, превысившей женскую меру. Как бы то ни было, на священной дороге воздвигли женскую конную статую, которую одни называют памятником Клелии, другие памятником Валерии.
15. Μикка и Μегисто
[251] Аристотим, захвативший тираннию в Элиде[34] и отправившийся на поддержку царя Антигона, не знал никакой меры в злоупотреблениях своей властью. Будучи сам по природе человеком жестоким, он рабски трепетал перед наемным сбродом варваров, охранявших его жизнь и власть, и допускал с их стороны любые бесчинства и насилия, чинимые гражданам. Такое бедствие постигло и некоего Вилодема. Его дочерью, прекрасной девушкой по имени Микка, вознамерился овладеть один из командиров телохранителей тиранна по имени Лукий, движимый скорее наглостью, чем любовью. Он через посланных вызвал к себе девушку, и родители уговаривали ее, уступая принуждению, подчиниться. Но благородная и исполненная достоинства девушка, обнимая колени отца, умоляла [b] его предпочесть увидеть ее мертвой, чем допустить, чтобы она подверглась позорному насилию. Не вытерпев промедления, Лукий оставил попойку и явился сам, распаленный вином и похотью. Застав девушку припавшей к коленям отца, он приказал ей следовать за собой. Не встречая повиновения, он сорвал с нее одежду и стал хлестать Микку, которая молча переносила побои. Родители, видя, что их слезные мольбы остаются безуспешными, призвали богов и людей в свидетели творимого страшного [c]  беззакония, и тогда разъяренный пьяной злобой варвар заколол девушку, прежде чем она могла приподнять голову от коленей отца.
Не довольствуясь этим злодеянием своего наемника, тиранн умертвил многих граждан и еще большее число их изгнал. Передают, что восемьсот изгнанников, найдя приют в Этолии, просили вызволить от тираннии их жен и малолетних детей. Немного позднее и сам тиранн объявил, что женам изгнанников разрешается выехать к их мужьям, взяв с собой все, что пожелают из своего приданого! Когда Аристотим узнал, что они с радостью приняли это разрешение (желающих им воспользоваться оказалось более шестисот), оп распорядился, чтобы все они собрались в назначенный [d] день в определенном месте, где им ради их безопасности будет дано сопровождение. В указанный день женщины собрались у ворот со своими вещами, держа одних детей на руках, других оставив в повозках. Когда еще поджидали задержавшихся, внезапно показался отряд наемников тиранна. Еще издали они окриком приказали женщинам не двигаться с места, а приблизившись, велели отойти назад и, повернув повозки, направили их на толпу женщин, никого не щадя и не давая возможности уклониться и оказать помощь детям, которые гибли, падая с повозок под колеса. [e] Криком и бичами наемники гнали женщин как стадо овец, тесня их так, что они сбивали с ног друг друга, и наконец ввергли их в тюрьму, а их вещи были доставлены Аристотиму.
Это событие вызвало общее возмущение в Элиде. Жрицы Диониса, так называемые Шестнадцать,[35] с просительными ветвями в руках[36] и священными повязками на голове вышли на площадь и, пройдя мимо почтительно расступившихся оруженосцев, остановились в молчании перед Аристотимом, протягивая ему знаки просительного обращения. И как только [f] выяснилось, что их просьба касается тех женщин, которых он бросил в тюрьму, тиранн гневно обрушился на оруженосцев, которые допустили к нему просительниц, приказал прогнать жриц в шею и оштрафовал каждую на два таланта.
После этого в Элиде возник заговор против тираннии. Составил его Гелланик, человек, которого и старость, и то обстоятельство, что он был подавлен смертью двух сыновей, освобождали от каких–либо подозрений со стороны Аристотима. В то же время изгнанные тиранном ранее [252] переправляются из Этолпп и занимают Амимону, удобное как опора для военных действий место, куда к ним перебегают и многие из элидских граждан. Встревоженный этим тиранн отправился к находящимся в тюрьме женщинам и в расчете добиться успеха более устрашением, чем добром, потребовал от них послать своим мужьям просьбу покинуть страну, угрожая в случае отказа умертвить у них на глазах их детей, а затем предать позорной казни их самих. Долго он добивался положительного ответа, но женщины молчали и только переглядывались между собой, убеждаясь, [b] что ни одна не поддается его угрозам. Наконец Мегисто, жена Тимолеонта, и по заслугам мужа и по своим душевным качествам занимавшая среди всех выдающееся положение, не удостоив тиранна того, чтобы подняться с места, сидя дала такой ответ: «Если бы ты был человеком разумным, то не разговаривал бы с женщинами о делах их мужей, а обратился бы к самим мужьям, обладающим властью над нами, и нашел бы для этого слова лучшие, чем те, которыми ты нас обманул. Если же ты, не надеясь сам их убедить, пытаешься воспользоваться нашим посредничеством, то не обольщайся мыслью, [c]  что тебе снова удастся обмануть нас и что наши мужья так низки духом, чтобы из жалости к детям и женам пренебречь свободой родины: ведь не столь горестно для них потерять нас, которых они и ныне лишены, как отрадно освободить сограждан от твоего наглого издевательства». Не стерпев этой речи, Аристотим приказал привести малолетнего сына Мегисто и убить его на глазах у матери. Когда мальчика отыскивали [d] среди игравших детей, Мегисто сама подозвала его: «Иди сюда, сынок, освободись от ненавистной тираннии, прежде чем почувствовать ее, войдя в разум; а мне не так тяжело видеть тебя убитым, как растущим в низменном рабстве». Аристотим яростно набросился на нее с кинжалом, но один из приближенных по имени Киллон, считавшийся верным тиранну, но тайно ненавидевший его и участвовавший в заговоре Гелланика, удержал его от убийства, говоря, что такой поступок достоин неразумной женщины, а не мужа начальствующего и искушенного в государственных делах. С трудом удалось уговорить вернуть Аристотиму самообладание, и он удалился.
[e] Вскоре было Аристотиму грозное знамение. В полуденное время, когда он отдыхал с женой и шли приготовления к обеду, в вышине над домом показался кружащий орел. Словно по точному прицелу, он выпустил из когтей большой камень, который упал на кровлю над тем покоем, где находился Аристотим. Перепуганный грохотом над головой и криками собравшихся вокруг дома зрителей, Аристотим, едва разобравшись в происшествии, призвал к себе гадателя, услугами которого пользовался [f]  во всех делах, и в смятении стал расспрашивать, что это означает. Тот его успокоил, говоря что оно знаменует благоволение Зевса, сулящего свою поддержку; но тем из граждан, которым гадатель мог довериться, он объяснил, что над головой тиранна нависло возмездие, готовое вот–вот на него обрушиться. Поэтому и заговорщики во главе с Гелланнком решили не медлить, а выступить против тиранна на следующий день. В ту же ночь Гелланику во сне привиделся один из его умерших сыновей, обратившийся к нему с такими словами: «Возможно ли это, отец, что ты еще спишь? [253] Ведь наутро ты должен повести за собой городское ополчение». Это сновидение внушило бодрость и самому Гелланику и остальным заговорщикам.
В то же время и Аристотим, получив сведения, что Кратер, идущий с большими силами ему на помощь, расположился лагерем у Олимпии, так осмелел, что вышел на площадь с Кнллоном без телохранителей. Гелланик, видя, что наступил благоприятный момент, вместо условленного ранее между заговорщиками знака громко воскликнул, подняв руки: «Чего нам ждать, доблестные мужи? Вот в сердце родины прекрасная арена [b] для сражения за ее свободу». Первым обнажил меч Киллон, нанося удар одному из сопровождавших Аристотима; на самого тиранна бросились Трасибул и Ламппс и, настигнув его в храме Зевса, где он пытался спастись, убили, а затем выбросили тело на площадь и призвали граждан к свободе. С радостными возгласами выбежали и женщины; окружив мужей, они украшали их венками. Затем народ двинулся к дому тиранна. Его жена, запершись в своей спальне, повесилась. Были у него и две [с] дочери, красивые девушки брачного возраста. Элейцы схватили их и вывели из дома, готовые умертвить, подвергнув перед тем гнусному издевательству. Но вышедшая навстречу вместе с другими женщинами Мегисто громко воспротивилась этому, говоря, что не подобает тем, кто считает себя свободным народом, в своей необузданности уподобляться мерзким тираннам. Многих усовестила смелая речь и слезы уважаемой женщины, и от первоначального низкого намерения отказались. Девушкам было предоставлено самим покончить с собой, и для этого их отвели обратно [d] в дом. Старшая, Миро, сняла свой пояс и сделала из него петлю, а затем обняла сестру и сказала ей: «Смотри теперь на меня и действуй точно так же — мы должны умереть достойным нас образом». Но младшая стала просить позволить ей умереть первой и тут же взялась за пояс «Я никогда тебе ни в чем не отказывала, — ответила Миро, — уступлю и в этом, и вытерплю то, что для меня тяжелее смерти — видеть тебя, моя дорогая, умирающей». И она помогла сестре надеть петлю на шею, а когда убедилась что та мертва, вынула из петли, уложила и укрыла; а после этого [e] обратилась к Мегисто с просьбой уложить и ее после смерти так, как того требует пристойность. Никто из присутствующих не оказался таким черствым и таким ненавистником тираннов, чтобы не быть до слез тронутым величием духа этих девушек.
Ограничиваясь этими немногими из тысяч примеров доблести, проявленной женщинами сообща, перейдем к примерам доблести отдельных женщин, приводя их в том порядке, как они приходили на память, без притязания па временную последовательность, излишнюю, по нашему мнению, в этом роде исторического повествования.
16. Пиерия[37]
[f] Некоторые из ионийцев, поселившихся в Милете, вследствие раздоров, возникших у них с сыновьями Нилея, переселились в Миунт, где, однако, им приходилось испытывать много обид со стороны милетян, недовольных их отпадением. Столкновения продолжались, но это не было войной, исключающей всякое мирное общение, и миунтские женщины ездили в соседний Милет для участия в празднествах. У видного миунтского гражданина Пифея были жена Иапигия и дочь Пиерия. По их просьбе он отпустил их в Милет на справлявшийся там праздник Артемиды и жертвоприношение [254], носящее название Нелеиды. На этом празднестве в Пиерпю влюбился сын Нилея Фригий, располагавший в Милете большой властью. Когда он спросил, чем мог бы ее порадовать всего более, Пиерия ответила: «Создай для меня возможность приходить сюда часто и с большим сопровождением». Фригий понял, что она просит об установлении мира и дружбы между Милетом и Миунтом, и его усилиями война прекратилась. С этого времени Пиерия была окружена славой и почетом в обоих городах, а милетянкп еще и ныне видят счастье в том, чтобы мужья так любили их, как Фригий Пиерию. [b]
17. Поликрита
Между наксийцами и милетянами возникла война, причиной которой была Неэра, жена милетянина Гипсикреонта. Она влюбилась в связанного гостеприимством с ее мужем наксийца Промедонта и поддалась своей страсти. Сойдясь с ней и уступая ее страху перед мужем, Промедонт увез ее на Наксос, где она укрылась как молящая в святилище Гестии. Из уважения к Промедонту наксийцы не выдавали ее, ссылаясь на ее неприкосновенность под божественным покровительством, и это повело к войне.
Милетян поддерживали многие другие ионийцы, особенно эритрейцы, [с] и война была затяжной и изобиловала превратностями. Но как начало войне положила женская испорченность, так и покончила эту войну женская доблесть.
Военачальник эритрейцев Диогнет, имея хорошо расположенное мощное укрепление, увел из города Никсоса большую добычу и захватил в плен много женщин. В одну из них по имени Поликрита он влюбился и возвысил ее до положения не пленницы, а законной жены. Однажды, когда в милетском лагере справлялся праздник и все обратились к вину и веселью, Поликрита спросила у Диогнета, не возразит ли он против [d]  того, чтобы она послала своим братьям часть пирогов. Диогнет одобрил такое намерение. А Поликрита вложила в один из пирогов письмецо на свинцовой пластинке и велела посланному с этим угощением сказать братьям, чтобы они разрезали этот пирог в отсутствие посторонних. Братья Поликриты, прочитав ее послание, где содержался совет наксийцам напасть на врагов ночью, когда те в праздничном похмелье далеки от всякой бдительности, передали этот совет военачальникам. Наступление было предпринято, и форт эритрейцев пал с большими для них потерями. [e] Но Поликрита спасла Диогнета, выпросив себе его у сограждан. Когда же ее у городских ворот встретила толпа приветствующих граждан с цветами, она не вынесла радостного волнения и тут же у ворот упала мертвой. Там ее и похоронили, и это место носит название Памяти о зависти в ознаменование того, что судьба из зависти не дала Поликрите вкусить от заслуженного ею почитания.[38]
Так повествуют об этом наксийские историки. Аристотель же говорит,[39] что Диогнет, встретив Полпкриту не среди пленных, а при каких–то других обстоятельствах, влюбился в нее настолько, что был готов все отдать и все сделать ради ее взаимности. Она соглашалась ответить на его любовь при одном–единственном условии, относительно выполнения которого — так говорит философ — потребовала клятвы. Когда же он поклялся, Поликрита заявила, что ее условие состоит в том, чтобы он сдал ей Делий — [f]  так называлось укрепление эритрейцев на острове Наксосе. Диогнет, побуждаемый и страстью и клятвой, уступил и сдал Делий Поликрите, а она — своим согражданам. Уравняв таким образом силы с милетянами, наксийцы заключили с ними мир на желательных для себя условиях.
18. Лампсака
[255] В Фокиде были два брата, близнецы пз рода Кодридов, Фокс и Блепс; из них Фокс был первым, кто бросился в море с Левкадской скалы,[40] как сообщает лампсакпец Харон.[41] Обладая почти царским положением и могуществом, он по своим личным делам предпринял путешествие в Парий,[42] где стал гостем и другом Мандрона, царя бебриков, именуемых также питиесцами, и оказал ему помощь в войне, которую тот вел, обороняясь от беспокоящих его страну соседних племен. При отплытии Фокса Мандрон, [b] среди прочих проявлений дружеского расположения, обещал предоставить ему часть земли и города, если он пожелает вывести в Пптиессу колонию фокейцев.[43] И вот Фокс, произведя набор колонистов из граждан, отправил их во главе с братом в Питиессу. Со стороны Мандрона они встретили все, чего ожидали. Но со временем рост богатств у фокейских колонистов, извлекавших обильные доходы из поборов у соседствующих варваров, стал вызывать у бебриков недоброжелательство, а в дальнейшем и страх, и они искали возможности избавиться от пришельцев. Убедить Мандрона, мужа честного и благожелательного по отпошенпю к эллинам, [c] им не удалось. Но в его отсутствие они составили заговор хитростью истребить фокейцев. Об этом умысле проведала Лампсака, дочь Мандрона. Сначала она пыталась отговорить своих друзей и близких, доказывая, какое жестокое и нечестивое дело они замыслили против своих союзников и благожелателей, а ныне и сограждан. Когда же ее уговоры остались безуспешными, она тайно сообщила эллинам о подготовляемом нападении и призвала их к бдительности. Тогда фокейцы, подготовив праздничное жертвоприношение и пиршество, пригласили для участия в нем питиесцев в пригород; сами же разделились на два отряда, из которых один занял городские стены, а другой перебил оставшихся в городе. [d] Овладев же городом, они отправили к Мандрону посольство с предложением разделить с ними власть. Лампсака тем временем захворала и умерла; ее с почетом похоронили в городе и самый город в ее память назвали Лампсаком.[44]
Мандрон, избегая всякого подозрения в предательстве, отклонил предложение жить с ними и просил только, чтобы к нему отослали жен и детей убитых. Фокейцы это и выполнили с готовностью, не причинив отправляемым никакой обиды. Лампсаке же они, воздав почести как героине, в дальнейшем постановили приносить жертвы как божеству и соблюдают это поныне. [e]
19. Аретафила
Киренянка Аретафила жила не в столь древние времена, а в эпоху Митридата,[45] но ее доблесть и деяния позволяют сравнить ее с наиболее прославленными героинями. Она была дочерью Эгланора и женой Федима — знаменитых людей. Прекрасная по внешности, она отличалась и выдающимися умственными дарованиями, не чужда была и понимания государственных дел. Славу же ей принесли общие судьбы ее и родины. Ибо Никократ, установив тираннию в Кпрене, казнил множество граждан, собственноручно убил Меланиппа, жреца Аполлона, и присвоил себе это жречество, убил и мужа Аретафилы Федима, а ее насильственно взял в жены. Помимо тысяч других беззаконий он поставил у городских ворот стражу, которая оскверняла выносимых на похороны покойников, пронзая их кинжалами и накладывая клейма, чтобы никто из граждан пе мог под видом покойника ускользнуть от тираннии.
Трудно было Аретафиле переносить свои домашние бедствия, [256] хотя тиранн из любви к ней и стремился приобщить ее к тем выгодам, которые ему давала власть, ибо он преклонялся перед ней и с ней одной был кроток, оставаясь со всеми другими непримиримым и свирепым; но еще более угнетало ее горестное положение недостойно унижаемой родины. Один за другим умертвлялись граждане, и ниоткуда нельзя было ожидать возмездия, ибо изгнанники, бессильные и запуганные, оставались в рассеянии. Только на себя одну могла возложить надежду Аретафпла, II она замыслила последовать примеру знаменитого отважного деяния ферской Фивы.[46] Но так как у нее не было верных помощников, которых той давали обстоятельства, то она решила извести мужа ядом и с этой целью стала [b] собирать различные зелья и испытывать их действие. Однако ей не удалось сохранить свои приготовления в тайне, и на нее поступил донос. Мать тиранна Кальбия, женщина жестокая и непреклонная, сразу же потребовала для Аретафилы позорной казни. Но любовь Никократа умеряла его гнев и заставляла его медлить, тем более что некоторый предлог для этого давала твердость, с которой Аретафила противостояла возводимому на нее обвинению. Когда же она увидела, что бесспорные улики не позволяют полностью отвергать его, то призналась, что заготовляла [с] зелья, но не смертоносные. «Многое зависит для меня в этом споре, — сказала она. — Твое расположение ко мне, твоя слава и могущество подвергают меня зависти и недоброжелательству дурных женщин. Опасаясь злокозненной ворожбы с их стороны, я решилась противодействовать им такими же средствами. Может быть, это и неразумно и слишком по–женски, но смерти не заслуживает, разве только ты найдешь, что надо казнить женщину, прибегнувшую к привороту, чтобы быть любимой сильнее, чем тебе это желательно».
В ответ на эти объяснения Никократ решил применить пытку и руководить [d] допросом под пыткой было поручено Кальбии. Аретафила спокойно выдерживала все мучения, так что наконец сама Кальбия, утомленная, отступилась от продолжения пытки. А Никократ, уверившись в невиновности Аретафилы, отпустил ее и даже раскаялся, что довел допрос до пытки. Спустя краткое время он, влекомый страстью, снова пришел к Аретафиле, их близость восстановилась, и он старался почестями и всяческими проявлениями дружелюбия вернуть ее благосклонность. Но не ей было поддаться на ласку, устояв против стольких мучений. К прежнему сознанию стоявшей перед ней благородной цели теперь присоединилось и упорство, и она составила другой хитроумный план.
[e] Была у нее дочь, достигшая брачного возраста, красавица собой. Ее она и наметила в качестве приманки для брата тиранна, юноши, преданного страстям. Есть упорный слух, что Аретафила воспользовалась колдовскими чарами, чтобы приворотить этого юношу — звали его Лаандром — к своей дочери, совратив его рассудок. Когда же он был покорен и выпросил у брата разрешение на брак, то девушка, наученная матерью, стала внушать ему мысль об освобождении города от тираннии, говоря, что, живя под ярмом тираннии, он, будучи не рабом, а свободным человеком, не властен ни выбрать себе жену, ни сохранить ее; а вместе с тем [f]  и его друзья, угождая Аретафиле, настраивали его против брата всякого рода порочащими тираннию сообщениями. А узнав, что и у Аретафилы такие же помыслы и устремления, он взял на себя это дело и, направив своего раба Дафниса, его руками убил Никократа. После этого, однако, он не стал подчиняться Аретафиле, а сразу же показал своими делами, что он прирожденный братоубийца, но не тиранноубийца: став у власти, он правил своевольно и безрассудно. Все же Аретафила была у него в почете [257]; со своей стороны, она не обнаруживала никакой враждебности к нему и не оказывала открытого противодействия, а лишь незаметно влияла на государственные дела. Прежде всего она навязала ему войну с соседями, побудив Анаба, главу одного из ливийских племен, к набегам на киренскую область, доходившим до самого города. Затем она настроила Лаандра против его приближенных и военачальников, как воюющих без надлежащего усердия и более тяготеющих к обстановке мира и спокойствия, благоприятной и для его дел и для укрепления его власти над гражданами. Изъявила она и готовность содействовать заключению мира и предложила Лаандру свести его, если он того пожелает, с Анабом для [b] переговоров, прежде чем война приведет к каким–либо неисправимым последствиям. Лаандр согласился, и тогда она, вступив сама в переговоры с ливийцем, предложила ему богатые дары и много денег с тем, чтобы он захватил под стражу тиранна, когда тот явится на переговоры. Ливиец принял это предложение.
Лаандр сначала колебался, но пристыженный Аретафилой, которая успокаивала его тем, что сама будет присутствовать при этой встрече, отправился безоружный и без охраны. Находясь уже в близости от места встречи и видя там Анаба, он опять впал в малодушие и хотел дожидаться своих телохранителей. Но сопровождавшая его Аретафила и ободряла и стыдила его, и наконец, пресекая дальнейшую задержку, со всей решительностью [c] взяла за руку и, подведя к варвару, передала ему. Тут же ливийцы схватили его, связали и продолжали стеречь, пока не подоспели друзья Аретафплы с условленной оплатой, сопровождаемые другими гражданами: ибо многие, услыхав о происходящем, поспешили к провозглашению свободы. При виде Аретафилы они едва ли не забыли о своем гневе на тиранна, отодвигая мысль о возмездии ему на второе место: первым вкушением свободы была для них возможность со слезами радости приветствовать свою освободительницу, и они преклонялись перед ней как перед изваянием бога. Прибывали новые и новые толпы ликующих [d] граждан, и только к вечеру все вернулись в город, ведя и Лаандра. Воздав все почести и похвалы Аретафиле, граждане обратились и к расправе с тираннами: Кальбию сожгли заживо, а Лаандра зашили в мешок и бросили в море. Аретафилу же признали достойной участвовать в управлении, разделяя власть с лучшими мужами города. Но она, как бы доведя полную превратностей драму до благоприятного разрешения и победного венца, лишь только увидала город свободным, удалилась в женские покои, чуждаясь всякой суетности, и спокойно провела остаток жизни [e] за ткацким станком среди друзей и близких.
20. Камма[47]
Среди тетрархов Галатии выделялись могуществом находившиеся в некотором родстве между собой Синат и Синорпг.[48] Жена Сината по имени Камма блистала красотой и цветом молодости, но еще более того привлекала к себе своими душевными качествами. Она была не только любящей и верной супругой, но отличалась и разумностью и возвышенным образом мыслей, а ее доброта и приветливость располагали к ней сердца [f] всех подчиненных. Еще более блеска придавало ей и то, что она как жрица Артемиды,[49] особенно почитаемой галатами, на всех праздничных церемониях и жертвоприношениях показывалась в великолепном убранстве. И вот в нее влюбился Синориг. Понимая, что покорить ее при живом муже он не может ни убеждением, ни настойчивостью, он пошел на ужасное дело — коварно убил Сината, а вскоре после этого посватался к Камме. Камма проводила время в храме, выполняя свои жреческие обязанности, [258] и переносила потерю без малодушных жалоб, а с разумной твердостью, выжидая возможности возмездия за преступление Синорига. А он не оставлял своих домогательств, подкрепляя их благовидными речами: и заслуг у него больше, чем у Сината, и убил он его не из злодейских побуждений, а движимый любовью к Камме. И она с самого начала выслушивала эти речи снисходительно, а понемногу ее отказы становились все менее резкими. Притом же ее близкие и друзья, угождая мужественному [b] Синоригу, настойчиво убеждали ее дать согласие. Наконец она уступила и послала Синоригу приглашение встретиться с ней в храме, чтобы вместе получить от богов освящение и скрепление их брачного союза. Приняв его в храме, она дружелюбно его приветствовала, подвела к жертвеннику и, совершив возлияние из чаши, половину из нее отпила сама, а остальное дала выпить ему. А чаша была наполнена отравленной медовой сытой. II убедившись, что он выпил все до конца, с радостным возгласом преклонилась перед изваянием богини: «Призываю тебя в свидетели, о чтимая богиня, что ради этого дня я жила после убийства Сината, и все это время моей единственной отрадой была надежда на справедливое возмездие, и теперь, дождавшись этого дня возмездия, я иду [с] к моему супругу. А тебе, нечестивейший из людей, пусть твои близкие готовят могилу вместо брачного покоя». Слыша это и ощущая уже действие яда, галат поднялся было на колесницу, думая, что ему поможет движение и тряска, но сразу же был вынужден перейти на носилки, а вечером этого же дня умер. А Камма прожила еще одну ночь и, узнав о его смерти, отошла в спокойствии и радости.
21. Стратоника[50]
[d] Упомянем еще двух женщин, прославивших Галатию, Стратонику, жену Дейотара, и Хиомару, жену Ортиагонта. Стратоника, понимая, что ее мужу необходимо иметь законных детей для передачи по наследству его царской власти, и не рожая сама, убедила его произвести детей с другой женщиной и позволить ей, Стратонике, принять их как своих родных. Дейотар, восхищенный ее самоотвержением, предоставил ей свободу действий, и она, выбрав из числа пленных прекрасную девушку по имени Электра, свела ее с Дейотаром, а родившихся от этого союза детей воспитала как своих законных, с любовью и великолепной щедростью.
22. Хиомара[51]
[e] Хиомара, жена Ортнагонта была в числе женщин, захваченных в плен римлянами, когда римляне под командованием Гнея нанесли галатам поражение в битве. Центурион, которому она досталась в добычу, обошелся с ней по–солдатски и обесчестил ее. Это был человек, преданный не только любострастию, но и корыстолюбию. Уступая жадности и деньгам, он согласился вернуть Хиомаре свободу за изрядную сумму золота и сам вывел ее к реке, протекавшей между лагерем и городом. Когда галаты, переправившись через реку, выплатили ему обусловленную сумму и он отдал им Хиомару, по ее знаку один из них прикончил римлянина в тот момент, как он ласково прощался с Хпомарой, и отрубил ему голову, [f] Хиомара подняла ее и, завернув в одежду, унесла с собой. Вернувшись к мужу, она бросила эту голову ему под ноги, и когда он, пораженный, воскликнул: «Прекрасное доказательство верности, жена!» — она ответила: «Еще прекраснее, что в живых остался только один, кто имел со мной общение».
Полибий рассказывает,[52] что в Сардах он имел случай беседовать с этой женщиной и удивился ее разумности и возвышенному образу мыслей.
23. Пергамская девушка
Митридат вызвал к себе в Пергам в качестве друзей шестьдесят знатнейших [259] галатов,[53] но обращался с ними высокомерно и деспотически, вызывая этим их общее негодование. Один из них, тетрарх тосиопов[54] Эпоредориг, человек мужественный и обладающий большой телесной силой, взялся схватить Митрпдата, когда он будет разбирать дела, сидя на судейском кресле в гимнасии, и выбросить на улицу вместе с креслом. Но по случайности Митридат в тот день не пошел в гимнасий, а вызвал галатов к себе на дом. Эпоредориг и для этого случая убедил остальных галатов, когда они соберутся там вместе, напасть на Мптридата и разорвать его [b] на части. Но этот заговор по доносу стал известен царю, и он приказал истребить всех галатов одного за другим.[55] Вскоре он, однако, вспомнил об одном из них, по имени Беполитан, совсем молодом юноше замечательной красоты, и пожалел о нем, думая, что тот погиб одним из первых. Все же на случай, если он окажется еще в живых, царь послал распоряжение отменить его казнь. И выпало тому какое–то удивительное счастье. Когда его захватили, на нем была прекрасная дорогая одежда, и палач, желая присвоить ее в незапятнанном кровью состоянии, понемногу [c] снимал ее с юноши. Тут он и увидел посланцев царя, бегущих к нему и выкликивающих имя юноши.
Так корыстолюбие, для многих причина гибели, неожиданно спасло жизнь Беполитану. А Эпоредориг лежал казненный и выброшенный без погребения, и никто из друзей не смел приблизиться к телу. Но одна пергамская девушка, с которой он при жизни был близок, отважилась одеть и похоронить труп. Это было замечено стражами, и ее отвели к царю. Передают, что уже самый вид этой девушки, совсем молодой и простодушной [d], как–то подействовал на Митридата, но еще больше тронут он был, узнав, что причина ее поступка — любовь. Он разрешил девушке убрать и похоронить покойника и предоставил ей из своих средств погребальную одежду и убранство.
24. Тимоклея[56]
Фиванец Феаген, воодушевленный теми же чувствами любви к родине, что Эпаминонд, Пелопид и другие выдающиеся мужи, пал в Херонейской битве,[57] решавшей судьбу Эллады, уже после того, как одержал верх над противостоящим ему отрядом македонян и обратил его в бегство. Это он македонянину, окликнувшему его возгласом «До каких пор ты [e] будешь нас преследовать?», ответил: «До Македонии». Умирая, он оставил сестру Тимоклею, доблесть которой показывала, что душевные качества, сделавшие его великим и прославленным мужем, былп в его роду наследственными. Но Тимоклее ее доблесть только помогла легче перенести то, что выпало на ее долю из общих бедствий родины.
Когда Александр захватил Фивы и его воины предавались грабежу, дом Тимоклеи достался человеку, чуждому всякой воспитанности, грубому, наглому и дикому. Это был командир отряда фракийцев и носил то же имя, что и царь, но нисколько не походил на него. Перепившись за ужином, он не посовестился ни рода, ни нрава Тимоклеи и принудил ее [f]  стать его наложницей. Но и этим он не ограничился, а стал требовать у нее скрытое, по его предположению, золото и серебро, то прибегая к угрозам, то к обещаниям сохранить для нее положение законной супруги. Тимоклея, пользуясь поводом, который дал он сам, отвечала: «Лучше было бы мне  [260] умереть до наступления этой ночи: лишившись всего, я сохранила бы тело, не оскверненное насилием. Но раз это произошло, и по изволению судьбы я должна считать тебя своим попечителем, повелителем и супругом, то не буду лишать тебя того, что тебе принадлежит; ведь я и сама оказалась в твоем распоряжении. Были у меня нательные украшения, было и золото в деньгах. Когда захватывали город, я приказала служанкам собрать все это и бросила, или, вернее, спрятала в высохший колодец. Это сохранилось в тайне: колодец закрыт крышкой, а кругом густой лес. Владей всем этим на счастье; а мне будет достаточно того, что я дала тебе [b] доказательства благополучия и блеска моего дома». Услыхав это, македонянин не стал дожидаться утра, а немедленно отправился к колодцу, предводимый Тимоклеей. Распорядившись запереть сад, чтобы никто его не застал, он спустился в колодец в одном хитоне. Тут вела его к возмездию грозная Клото. Как только Тимоклея, оставшаяся у колодца, услышала его голос со дна, она стала бросать в колодец камни. Много камней она принесла сама, много особенно тяжелых подкатывали служанки. Так они забили и завалили его камнями.
К тому времени, когда македоняне узнали о случившемся и извлекли [с] труп, был уже издан приказ не убивать более никого из фиванцев. Поэтому Тимоклею отвели к царю и доложили об ее деянии. Александр, увидев в спокойном выражении ее лица и в самой поступи нечто благородное и внушающее уважение, спросил прежде всего, кто она такая. Она со всей прямотой смело ответила: «Мой брат Феаген пал под Херонеей, командуя и сражаясь против вас за свободу Эллады, чтобы мы не терпели того, что мы видим. Но претерпев такое, мы не боимся смерти. Не стремлюсь остаться в живых, чтобы испытать еще такую же ночь, если ты это допустишь». Тут все, в ком из присутствующих было достаточно благородства [d], прослезились. Александр же, понимая, что эта женщина стоит выше сожаления, и восхищаясь ее доблестью и речью, так чувствительно задевавшей его самого, приказал всем командирам тщательно следить, чтобы не допускались подобные бесчинства против благородных семейств, а Тимоклею и всех ее родственников освободил из плена.
25. Эриксо
У Батта, прозванного Счастливым, был сын Аркесилай, вовсе на него не похожий характером: еще при жизни отца он был им оштрафован на [e] талант за то, что окружил свой дом крепостной стеной; а после смерти отца, будучи и от природы злобным (что и стало его прозванием), а к тому же завязав дружбу с дурным человеком по имени Лаарх, он превратился из царя в тиранна. А Лаарх, замыслив сам захват тираннии, стал, действуя от имени Аркесплая и возводя на него ответственность за эти действия, изгонять и убивать лучших из граждан Кирены. Наконец он погубил и его самого, ввергши его ядовитой рыбой в тяжелую болезнь, от которой он и умер.[58] После его смерти Лаарх и овладел властью под видом сохранения ее за сыном Аркесплая Ваттом, с которым никто не считался вследствие его малолетства и хромоты. Мать же его Эриксо, женщина разумная и благожелательная, и притом имевшая много могущественных родственников, пользовалась общим уважением. Лаарх посватался к ней, изъявляя готовность сделать Батта своим приемным сыном и разделить с ним власть. Эриксо, посоветовавшись со своими братьями, предложила ему обратиться к ним, сама же представилась согласной на этот брак.  [261] Когда же Лаарх последовал этому указанию и братья Эриксо стали умышленно затягивать окончательный ответ, Эриксо посылает к нему служанку с сообщением, что братья пока еще колеблются, но раз уж возникнет эта связь, то они не станут противиться ее законному оформлению; поэтому он должен, если того желает, прийти к Эриксо ночью: все уладится, если будет положено начало. Лаарх, обрадованный и воодушевленный этим проявлением дружелюбия, обещал прийти, когда назначит сама Эриксо. А она договорилась о сроке со своим старшим братом Полиархом. [b] И в назначенный для встречи час Полиарха тайно проводили в покой сестры с двумя вооруженными юношами, искавшими возможность отомстить за отца, незадолго до того убитого Лаархом, К этому же времени Эриксо вызвала и Лаарха, который и появился без сопровождения своих телохранителей. Как только он вошел, на него накинулись оба юноши и он пал мертвым под ударами их мечей. Труп выбросили за городскую стену и гражданам Кирены показали Батта как наследника отцовской власти. Тут же Полиарх объявил о восстановлении древней киренской политии.
[с] В городе было много преданных Лаарху воинов египетского царя Амаснда, опираясь на которых он и внушал немалый страх гражданам. Они отправили к Амасиду посланцев с обвинением против Полиарха н Эриксо. Посланные, вернувшись, принесли известие, что царь, сильно разгневанный, замыслил войну против Кирены, и только забота о похоронах скончавшейся матери заставила его отложить военное выступление. Полиарх счел необходимым отправиться в Египет для объяснений. Присоединилась к нему и Эриксо, пожелавшая разделить с ним труды и опасность; не осталась в стороне и престарелая Крнтола, мать Эриксо, [d] окруженная общим глубоким почтением как сестра Батта Счастливого. В Египте их деяние сочли вполне оправданным, и сам Амасид высоко оценил мудрость и мужество Эриксо. Он почтил Полиарха и обеих женщин дарами и царственными проводами в Кпрену.
26. Ксенокрита
Такой же хвалы заслуживает и выступление куманской гражданки Ксенокрнты против тиранна Аристодема, прозванного Μαλακός — «мягкий», «кроткий» — не по мягкости нрава, как думают иные, а по той [e] причине, что так его называли варвары, когда он,[59] еще будучи длинноволосым подростком, в военных столкновениях с ними отличался не только смелостью и ловкостью, но и сообразительностью. Благодаря своим дарованиям он был уважаем согражданами и достиг высоких выборных должностей. Он был во главе воинского отряда, посланного на помощь римлянам, теснимым этрусками, которые пытались восстановить царскую власть изгнанного Тарквиния Гордого. Этот поход Аристодема был длительным,[60] и он использовал его, чтобы, действуя скорее как демагог, чем как военачальник, поблажками всякого рода расположить к себе находившихся под его командованием граждан н убедить их под его водительством свергнуть власть куманского совета и изгнать знатнейших и сильнейших граждан. Так он стал тиранном и дал полную волю своим развратным наклонностям, оскорбляя жен и детей. свободных граждан. Передают, что он принуждал мальчиков отпускать длинные волосы и рядиться в золото, а девушек стричься в кружок и носить короткие туники. [262] Влюбившись в дочь изгнанника Ксенокриту, он не вернул отца, чтобы испросить его согласие на брак, а счел, что сожительство с тиранном и без того почетно для девушки и должно вызывать восхищение и зависть у сограждан. Но Ксенокриту ее положение нисколько не восхищало, напротив, она тяготилась этим сожительством без законного выданья и тосковала по утраченной отечеством свободе не меньше, чем открытые враги тиранна, вызывавшие у него ненависть.
Аристодем как–то задумал обвести город рвом — затея не только не вынужденная необходимостью, но и бесполезная и имеющая единственной целью утомить граждан и лишить их досуга: каждому [b] предписывалось поднять ежедневно определенную меру земли. < Среди работающих была женщина, которая положила начало восстанию против тираннии.>[61] Увидав проходящего мимо Аристодема, она отвернулась и закрыла лицо отворотом туники. Когда Аристодем удалился, над ней стали подшучивать, что она только одного Аристодема стесняется, а на других не обращает внимания, и она со всей серьезностью ответила: «Но ведь Аристодем — единственный мужчина среди куманцев». Эти слова всех задели, а у более благородных совесть пробудила и мысль об освобождении отечества от тираннии. Говорят, что и Ксенокрита, услыхав об этом, сказала, [c] что предпочла бы и сама носить землю в присутствии отца, чем разделять с Арнстодемом роскошь и могущество. Все это внушило бодрость защитникам свободы, сплотившимся под главенством Тнмотела. А Ксенокрита обеспечила им возможность застигнуть Аристодема без охраны и безоружным, и они не замедлили воспользоваться этим, чтобы прикончить его.[62]
Так город Кумы получил свободу благодаря доблести двух женщин — одна дала первый толчок к делу освобождения, другая помогла довести его до конца. Ксенокрита отклонила все почести и награды, которые были ей предложены, испросив себе только одно — похоронить  [d] тело Аристодема. Это ей предоставили и избрали ее жрицей Деметры. полагая, что это и ей будет подобающей почестью и будет угодно самой богине.[63]
27. Жена Пифея[64]
Есть предание и еще об одной женщине, выдающейся своим разумом и доблестью, — жене Пифея, современника Ксеркса, Пифей, как передают, найдя золотую жилу и ненасытно пристрастившись к извлекаемому из нее богатству,  и сам полностью предался добыче золота и сограждан принуждал выкапывать и промывать золото, оставив всякое иное занятие. [e] Такая работа многих погубила, изнурила же всех, и наконец женщины пришли с ветвями просителей к дверям жены Пифея. Она, всячески успокоив их. отпустила по домам, а сама, призвав к себе золотых дел мастеров, которым вполне доверяла, в строгой тайне заказала им изготовить золотые хлебы, печенья, плоды и известные ей любимейшие блюда Пифея, который в это время находился в отъезде. Когда же он вернулся и попросил обедать, она поставила перед ним золотой стол, уставленный всевозможными блюдами, но не съедобными, а золотыми. Пифей сначала [f] очень одобрил эти искусные изображения, но, насытившись их видом, попросил чего–нибудь съестного, а жена подносила ему одно за другим только золотые кушанья. Пифей наконец пришел в раздражение и закричал, что он голоден. Тогда она объяснила: «Ведь ты создал нам изобилие этого материала, и больше у нас ничего нет: забыт всякий опыт и ремесло, [263] никто не возделывает землю, забросив посевы, древонасаждение и сбор всего, чем питает земля, мы копаем ее только в поисках излишнего и бесполезного, изводя этим и самих себя и граждан». Эта речь глубоко подействовала на Пифея, и хотя он не прекратил полностью золотоискание, но все же ограничил его, сохранив его принудительность только для пятой части граждан и предоставив прочим обратиться к ремеслам и земледелию.
Когда Ксеркс шел походом на Грецию, Пифей устроил роскошный прием всему персидскому войску и предложил царю щедрый денежный [b] дар. Вместе с тем он, имея несколько сыновей, просил царя освободить от похода одного из них и оставить его как кормильца отца на старости лет. Но Ксеркс, разгневавшись, приказал убить этого сына Пифея и, разрубив его тело пополам, разложить его по обе стороны дороги, по которой должно пройти войско, а остальных сыновей увел в поход, и все они погибли в сражениях. После этого Пифей испытал то, что свойственно малодушным и неразумным людям: он, боясь смерти, тяготился жизнью. Не имея ни воли к жизни, ни решимости уйти из жизни, он поступил так. В городе была обширная насыпь, мимо которой протекала река, [с] называемая Пифополитанской. На этой насыпи он построил усыпальницу, а течение реки изменил так, что она стала ее омывать. Туда он и удалился, оставив своей жене управление городом и распорядившись никому не посещать эту усыпальницу, а посылать туда ежедневно на лодке обед до тех пор, пока он не окажется нетронутым, что будет означать, что он, Пифей, умер. Так он окончил свою жизнь. А жена его превосходно управляла городом и избавила граждан от испытанных ими бедствий.

---

[1] …с мнением Фукидида. — Фукидид, II 45 (в знаменитой речи Перикла над павшими афинянами): «…если нужно мне упомянуть и о доблести женщин, которые останутся теперь вдовами, то я все скажу в коротком увещании: быть не слабее присущей женщинам природы — великая для вас слава, и тем выше, чем меньше говорят о ней среди мужчин, все равно с похвалою или с порицанием».
[2] …суждение Горгия. — Откуда взяты слова Горгия, одного из первых софистов V в., неизвестно.
[3] Стихотворная цитата из Еврипида (Геракл, 673—674, с неточностями).
[4] …Апеллес, или Зевксис, или Никомах… — Эти художники названы как представители трех поколений греческой живописи (начало, вторая половина и конец IV в.); имя Апеллеса, как самое знаменитое, вынесено вперед.
[5] …вещания Сивиллы и Бакида… — Пророчества Бакида (фигура мифическая, различались Бакид беотийский, аркадский и аттический) были в ходу еще в Греции VI—IV вв., пророчества Сивиллы (различались 10 сивилл, наиболее известны эрифрейская и кумекая) получили распространение уже в римскую эпоху и носят отпечаток восточных влияний.
[6] …Великолепие Семирамиды и Сесостриса… и Тимоклеи… — Семирамида — легендарная ассирийская царица, основательница Вавилона; Сесострис — столь же легендарный египетский царь, образ которого сложился по воспоминаниям о Рамсесе II (ХIII в. до н.  э.); Танаквиль (Танаквилида) — жена римского царя Тарквиния Старшего, предсказавшая мужу царскую власть, а после его смерти возведшая на престол Сервия Туллия, мудрого царя–реформатора (VI в. до н.  э.). Бруту, убийце Цезаря, женатому на Порции, дочери Катона Младшего, посвящено одно из «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха, фиванскому полководцу Пелопиду (IV в.) — также; о Тимоклее см. ниже, 24.
[7] …любовь иная у Ирины… иначе у Олимпиады. — Алкестида (Алкеста), героиня трагедии Еврипида, согласилась умереть вместо своего мужа, но была спасена Гераклом; сравниваемая с ней Ирина (Эйрена) ближе неизвестна.
[8] Рассказ восходит к несохранившемуся сочинению Аристотеля «Варварские установления», но у Аристотеля речь шла о греческих корабельщиках и их троянских пленницах, а у Плутарха (под влиянием более поздней версии, использованной и Вергилием в «Энеиде») о троянских корабельщиках и их женах. Ср.: Плутарх, Ромул, I, и Рим. воп. 6 и примеч. 2.
[9] Описываемая война, богатая военными хитростями, происходила незадолго до нашествия Ксеркса в 480 г. и упоминается Геродотом (VIII 27—28) и Павсанием (Χ, I). Плутарх по своим дельфийским связям хорошо знал фокидские дела и сам был на празднике в Гиамполе (Заст. бес, IV I, 1) — городке на главной дороге из Фессалии в Фокиду.
[10] …в биографии Даифанта… — Жизнеописание Даифанта, фокидского полководца, не сохранилось среди сочинений Плутарха; оно принадлежало к той серии биографий местных исторических героев, из которой до нас дошел «Арат».
[11] …отняв ее у коронейцев. — Эрифры находились на малоазиатском берегу напротив Хиоса, поэтому раздоры у хиосцев с эритрейцами были частые; война за Левконию относится, по–видимому, к VII в. Местоположение Левконии и ионийской Коронеи точно неизвестно.
[12] …Филипп, сын Деметрия… — Филипп V Македонский осаждал Хиос в 202—201 гг., в войне против Египта и Родоса за контроль над Эгейским морем. Именно в это время на Хиосе происходило многолетнее восстание рабов под предводительством Дримака, во власти которого были все сельские местности, — видимо, Филипп поддерживал с ним союз.
[13] …против спартанского царя Клеомена… вдохновляемые поэтессой Телесиллой. — Поход спартанского царя–богохульника Клеомена на Аргос (ок. 494 г.) описан Геродотом (VI 75—83), но без упоминания Телевиллы; по–видимому, легенда о ней сложилась уже позднее у патриотических аргосских историков (Сократ Аргосский писал в III—II вв.), а в подкрепление ей в III в. в Аргосе было поставлено изображение Телесиллы, которое видел еще Павсаний (II 20, 8). Плутарх охотно пользуется этой версией, чтобы оспорить нелюбимого им Геродота.
[14] Памфилиакон — (Квартал в Аргосе? жертвенник?) — место неизвестное.
[15] …название Гермея. — Гермей — четвертый месяц после летнего новогодия, совпадал приблизительно с октябрем.
[16] …персы повернулись к неприятелям и… разбили их. — Ср. Плутарх, Александр, 69, и Изр. спарт. жен., 241 В. Победа царя Кира над мидянами (ок. 550 г.) описывается у Геродота (I 122—130), но изложенный здесь эпизод появляется в традиции лишь позднее (может быть, в IV в. в «Персидской истории» Ктесия, слывшего большим фантазером). В действительности обнажение такого рода имело магический (отвращающий) смысл.
[17] Ох — прозвище Артаксеркса III (359—338), предпоследнего персидского царя из династии Ахеменидов.
[18] …с союзниками. — Позднейший парадоксограф добавляет: предпринимать ли войну, у кельтов решают женщины, но если война кончается поражением, этих женщин казнят.
[19] …с Ганнибалом… — Поход Ганнибала через южную Галлию на Италию — 219 г. до н.  э.
[20] Этот рассказ о мелосских женщинах у других писателей не встречается, и место его действия — Криасс в Карий, на юге Малой Азии — точно неизвестно.
[21] Рассказ о тирренских женщинах относится к событиям на рубеже мифологической и исторической эпохи (Χ—IX вв.), когда доряне, переселившиеся в Пелопоннес, двинулись дальше на Крит и лежавшие на пути Мелос и Феру.
[22] Так пеласги отплывают… — Тирренцами и пеласгами (часто без разбора) называлось догреческое население Греции и Эгейских островов.
[23] …плыть обратно. — Считалось, что потом эти тирренцы выселились в Италию и стали называться этрусками. Первоисточник — рассказ Геродота (IV 145— 148) с несколько иной мифологической предысторией.
[24] …в городе Ликте… — Ликт — город на северном Крите, примерно в 10 километрах от моря.
[25] Миф о Беллерофонте (впервые в Ил. VI 156—195. потом у Гесиода, Пиндара и др.) повествовал, как греческий царь Прет, желая погубить его, послал его к ликийскому царю Иобату; тот поручил Беллерофонту убить чудовище Химеру («передом лев, а задом дракон, и коза серединой»); с помощью крылатого коня Пегаса Беллерофонт убил Химеру, победил племена солимов и амазонок и перебил войско, выставленное против него в засаде; тогда Иобат примирился с ним. Рассказ Плутарха представляет собой попытку рационалистически объяснить этот миф: перечисляются 4 версии, одна другой трезвее (как и в Заст. бес. и Рим. воп.), последняя — со ссылкой на историка Нимфиса Гераклейского (III в.).
[26] …город Салмантику. — Ганнибал завоевал город испанского племени вакцеев Салмантику (Саламанка) в 220 г., перед походом на Рим во II Пуническую войну. Рассказ об этом соединяет мотивы из гл.3 и 7 на фоне событий гл.6.
[27] …отряд масесилийцев… Масесилийцы — мавританское племя в войске Ганнибала.
[28] Этот рассказ был вставлен Плутархом и в его сочинение «О душе» и сохранился в латинском переводе Авла Геллия (Gell. XV 10). Интерес Плутарха к причинам болезней напоминает Заст бес. (VIII 9).
[29] Заглавие рассказа о киосских женщинах испорчено, речь может идти о городке Киосе на Мраморном море или об острове Кеосе близ Аттики. Добродетельные кеосцы (в противоположность порочным хиосцам) упоминались еще Аристофаном в «Лягушках» (970).
[30] Принимаем поправку Виттенбаха.
Время действия рассказа — 354—353 гг., во время «Священной войны» между фокидскими военачальниками Филомелом и Ономархом, захватившими Дельфы с их богатствами, и вставшими на защиту Дельф соседними государствами во главе с Фиами.
[31] …справляющие дионисические действа женщины… — О дельфийской колегии жриц Диониса ср.: Греч, воп., 293 С—F.
[32] …в городе Амфиссе. — Амфисса — фокидский город невдалеке от Дельф; но воины Филомела были наемниками, набранными на дельфийское золото, и могли не пощадить даже своих.
[33] Вместе с подвигами Горация Коклеса, в одиночку защищавшего мост, и Муция Сцеволы, сжегшего себе руку в знак неустрашимости римлян, подвиг Клелии был хрестоматийным примером римской доблести в первой же войне республиканского Рима за свою свободу (по традиционной хронологии — 508 г.). Плутарх описывает о также в жизнеописании Публиколы, 19. Рассказ о подвиге Валерии — по–видимому, более поздний и менее распространенный (может быть, сочинен склонным к выдумке историком начала I в. до н.  э. Валерием Анциатом во славу своего рода).
[34] Аристотим, захвативший тираннию в Элиде… — Аристотим был тираном Элиды около полугода в 272—271 г. при поддержке македонского царя Антигона Гоната. Источник Плутарха — по–видимому, эллинистический историк Филарх, известный склонностью к драматическим эффектам.
[35] Шестнадцать — Коллегия жриц Диониса, аналогичная той, во главе которой в Дельфах находилась Клея.
[36] …с просительными ветвями в руках… — С масличными ветвями в знак того, что они — просительницы, находящиеся под защитой богов.
[37] Время действия рассказа — Χ—IX вв., ионийская колонизация малоазиатского берега; возглавлявший ее Нплей — лицо легендарное. Миунт и Милет стояли на противоположных берегах Латмийского залива; в историческое время Миунт находился в зависимости от Милета — видимо, тогда и возникла легенда, что он был колонией Милета. Этот рассказ передан Аристенетом (I 15).
[38] …судьба из зависти не дала Поликрите вкусить от заслуженного ею почитания. — У Парфения (Parth., 9 и 18) еще более красочная подробность: Поликрита умерла под тяжестью даров, поднесенных ей благодарными наксосцами.
[39] Аристотель же говорит… — Сочинение Аристотеля, на которое ссылается Плутарх («Наксосская полития»?), не сохранилось. Время действия — по–видимому, VII в.
[40] …с Левкадской скалы… — Левкадская («Белая») скала таких в Греции было несколько) была посвящена Афродите, и прыжок с нее, если человек оставался жив, исцелял от любви.
[41] …лампсакиец Харон. — Лампсак — город в Малой Азии при выходе из Геллеспонта в Мраморное море. Источник Плутарха Харон Лампсакский жил в первой половине V в. до н.  э.
[42] …путешествие в Парий… — Парий лежит немного восточнее Лампсака на том же берегу.
[43] …вывести в Питиессу колонию фокейцев. — «Питиесса» означает «Сосновая земля». Племя бебриков жило в этих местах еще в мифические времена (при проезде аргонавтов).
[44] …город… назвали Лампсаком. — Традиционная дата основания Лампсака — 654 г. до н.  э.
[45] …в эпоху Митридата… — Время действия, по–видимому, между 96‑м и 86‑м гг., когда последний киренскпй Птолемей передал, умирая, Кирену римлянам, но римляне не сразу установили в ней провинциальный режим.
[46] …деяния ферской Фивы… — Фива — жена фессалийского тирана Александра Ферского, «первая, но не последняя» жена тиранна, организовавшая убийство своего мужа (359 г.), — см. Плутарх, Пелопид, 35.
[47] Этот рассказ повторен Плутархом в диалоге «Об Эроте», 22.
[48] Среди тетрархов Галатии выделялись… Синат и Синориг. — Галатами греки называли галлов, с III в. до н.  э. поселившихся в центральной части Малой Азии. Они делились на три племени, каждое под управлением 4 тетрархов («четверовластников»). Время действия — начало I в. до н.  э.; сыном этого Синорига был царь Денотаρ Филоромей («Любящий Рим»), подзащитный Цицерона.

[53] Митридат вызвал… знатнейших галатов… — Время действия — 86 г., когда Митридат, ведя войну против Рима, старался запугать своих союзников, чтобы они не передались врагу.[49] …жрица Артемиды… — Артемида Малоазийская — по–видимому, воинственная богиня Ма; римляне отождествляли ее с Беллоной.
[50] Время действия — середина I в. до н.  э.; герой рассказа — Дейотар Младший, сын, соправитель и предполагаемый наследник вышеупомянутого Филоромея; он скончался раньше своего отца, так. по–видимому, и не оставив потомства.
[51] Время действия — 189 г., когда римляне, разбив сирийского царя Антиоха Великого, расправлялись с его союзниками–галатами.
[52] Полибий рассказывает… — Рассказ Полибия, послуживший источником Плутарху, сохранился только в пересказе Ливия (XXXVIII 24).
[54] …тетрарх тосиопов… — Тосиопы — название рода или племени, по–видимому, испорченное. Три главных галльских племени назывались толистобоги, тектосаги и трокмы.
[55] …приказал истребить всех галатов одного за другим. — Об избиении галатских заложников в Пергаме упоминает Аппиан в «Митридатовых войнах» (ВДИ, 1946, № 4), 46, но рассказ Плутарха больше никем не передается.
[56] Этот рассказ в сокращении повторен в биографии Александра, 12.
[57] …в Херонейской битве… — Битва при Херонее, давшая македонянам власть над Грецией, произошла — в 338 г. Ни фиванский военачальник Феаген, ни фракийский Александр ближе неизвестны.
[58] …он и умер. — Время действия — середина VI в. Краткое упоминание об этих событиях есть у Геродота (IV 160), где, впрочем, Лаарх (Леарх) назван не другом, а братом убитою Аркесилая.
[59] Текст в этом месте неясен, передается по общему смыслу.
[60] Этот поход Аристодема был длительным… — Победа Аристодема Кумского над этрусками — 524 г., его поход па помощь римлянам против тех же этрусков — около 508 г.
[61] В тексте рукописей явный пропуск. Перевод дается по дополнению Внттенбаха.
[62] …прикончить его. — Историю Аристодема подробнее излагает Дионисий Галикарнасский (D. Η., VII 2—11), но у него жена тиранна погибает вместе с мужем при восстании обездоленных аристократов против Аристодема. Именно с Дионисием спорит Плутарх в рассуждении о значении прозвища Аристодема.
[63] …ей будет подобающей почестью и будет угодно самой богине. Легенда  о Ксенокрите — по–видимому, позднее сочинение по образцу истории Фивы Ферской (см.: 19, Аретафила, примеч. 2).
[64] В рукописях этот рассказ не отделяется от предыдущего. Источник рассказа о Ксерксовом гневе на Пифея (480 г., перед походом Ксеркса на Грецию) — Геродот, VII 27—29 и 38—39. Но оба остальных сюжета — о золотом пире и о погребении заживо — у Геродота отсутствуют и восходят к моралистическому фольклору. В частности, первый из них представляет собой рационалистическую переработку известного мифа о царе Мидасе.

Изречения спартанцев

Άποφθέγματα Λακωνικά

Автор: 

Плутарх

Переводчик: 

Ботвинник М. Н.

Источник текста: 

Издательство: Наука, Ленинград. 1990 г. Плутарх - Застольные беседы

1. Агасикл[1]
[208] 1. Царь Лакедемона Агасикл любил внимать мудрецам, но не [b] допускал к себе софиста Филофана.[2] Когда кто-то выразил по этому поводу недоумение, он ответил: «Я желал бы быть учеником только того, кого бы я был не прочь иметь родителем».
2. Когда один человек спросил его, может ли правитель, не имеющий телохранителей, командовать согражданами, не рискуя своей жизнью, Агасикл ответил: «Только если он будет делать это как отец, отдающий приказания своим сыновьям».[3]
2. Агесилай Великий[4]
1. Однажды Агесилаю Великому выпал жребий быть на пиру симпосиархом.[5] Виночерпий спросил его, сколько вина наливать каждому. «Если приготовлено много, — сказал Агесилай, — наливай столько, сколько каждый попросит; если же мало, то всем давай поровну».
2. Когда некий преступник стойко держался под пыткой, Агесилай [с] сказал: «Какой же опасный злодей этот человек, если даже в позорных обстоятельствах он проявляет такую твердость и выносливость».
3. Когда кто-то хвалил ритора за то, что тот умеет представить великими даже незначительные дела, Агесилай сказал: «Я не считаю хорошим сапожником того, кто обувает маленькую ногу в большой башмак».[6]
4. Однажды какой-то человек сказал Агесилаю: «Но ведь ты уже согласился». А потом много раз повторял эти слова. Царь возразил: «Да, [d] я согласился, если это было правильно, а если нет, считай, что сказать-то я сказал, а соглашаться не согласился».[7] «Однако, — возмутился тот, — подобает, чтобы цари выполняли то, что они обещали „кивнув головой!“».[8] На что Агесилай ответил: «Еще больше подобает, чтобы обращающиеся к царям просили только справедливого и говорили только правду; а также чтобы они выбирали для просьб подходящее время и не просили того, что царям исполнять не следует».
5. Если Агесилай слышал, что кого-либо хвалят или порицают, он полагал, что не менее важно знать характер тех, кто говорит, чем тех, о ком судят.[9]
6. Когда царь был еще мальчиком, руководитель гимнопедий[10] не предоставил ему сколько-нибудь заметного места для выступлений, хотя уже было известно, что Агесилаю предназначено стать царем.[11] Он подчинился, говоря: «Хорошо, я сумею показать, что не места придают почет людям, а люди местам».[12]
7. Когда некий врач предписал ему тщательно разработанный курс [e] лечения, выполнять который было очень трудно, царь воскликнул: «Клянусь богами,[13] нигде не сказано, что мне непременно нужно жить и на все идти ради этого».
8. Как-то, когда Агесилай стоял у алтаря Афины Меднодомной,[14] принося жертву богине, его укусила вошь. Царь, нисколько не стесняясь, извлек насекомое и на глазах у всех раздавил его, говоря: «Клянусь богами, даже стоя у алтаря приятно разделаться с тем, кто злоумышляет против тебя».[15]
[f] 9. В другой раз, увидев, как мальчик тащил из норы мышь, а та, извернувшись, укусила схватившую ее руку и убежала, Агесилай привлек внимание окружающих к этой сцене и сказал: «Смотрите, даже ничтожнейшее животное столь отчаянно защищается от тех, кто хочет его обидеть. Судите сами, как следует поступать людям!»[16]
10. Намереваясь начать войну с персами за освобождение проживающих в Азии эллинов, Агесилай запросил оракул Зевса в Додоне. Оракул [209] приказал ему начать поход,[17] и царь сообщил об этом эфорам. Те приказали Агесилаю отправиться в Дельфы, чтобы получить и там предсказание. Придя в Дельфы, он задал вопрос следующим образом: «Согласен ли ты, Аполлон, с мнением твоего отца?» Когда бог подтвердил предсказание, Агесилай был выбран полководцем и выступил в поход.[18]
11. В начале командования Тиссаферна персидский полководец из страха перед Агесилаем заключил с ним мир, согласно которому персы признавали свободу и независимость греческих городов; однако потом, [b] когда царь прислал ему на помощь большое войско, Тиссаферн объявил, что снова начнет войну, если Агесилай не покинет Азию. Последнего обрадовало это известие, и он сделал вид, что направил свое войско в сторону Карий. Тиссаферн собрал там все свои силы, а Агесилай внезапно вторгся во Фригию. Захватив там множество городов и богатую добычу, он сказал друзьям: «Нечестно, конечно, заключив договор, нарушать его, но обмануть врагов не только справедливо и достойно, но [с] вдобавок приятно и выгодно».[19]
12. Имея немногочисленную конницу, Агесилай отступил к Эфесу и обратился к тамошним богачам, предлагая, чтобы взамен вступления в армию каждый предоставил ему лошадь и всадника. Таким образом, взамен трусливых богачей войско получило лошадей и мужей, годных для несения военной службы. Агесилай сказал, что он вступил в. соревнование с Агамемноном, который точно так же, получив хорошую кобылу, освободил от участия в походе трусливого богача.[20]
13. Агесилай приказал продавать захваченных на войне пленников голыми. Оказалось, что нашлось много покупателей на их одежду, которые, высмеивая самих пленников, не желали платить за них ни гроша, говоря, что люди эти вследствие изнеженности бесполезны, что видно по их телам — рыхлым и белым.[21] Агесилай, подойдя к ним, сказал: «Глядите, вот добыча, ради которой вы сражаетесь, а вот люди, с которыми вы сражаетесь».[22]
14. Разбив Тиссаферна в Лидии и уничтожив многих его воинов, [d] он продолжал опустошать земли царя. Тот послал Агесилаю деньги и просил его закончить войну. Агесилай ответил, что только государство имеет право заключать мир, а ему больше нравится обогащать своих воинов, чем богатеть самому. «У греков, — сказал он, — существует хороший обычай: брать у врага не подарки, а добычу».[23]
15. Когда Мегабат, сын Спифридата, очень красивый мальчик, подошел к Агесилаю, чтобы приветствовать его и поцеловать, так как хорошо знал, что Агесилай к нему неравнодушен, царь все-таки уклонился от поцелуя. После этого мальчик перестал к нему приходить, а когда Агесилай осведомился о причинах этого, друзья ответили, что он сам тому виной, потому что остерегался поцелуев красавцев. «Если, — сказали они, — он не будет малодушен, то мальчик снова придет к нему». Агесилай [e] помолчал, размышляя, и наконец сказал: «Не стоит убеждать его. Я считаю, что быть выше подобных вещей мне даже важнее, чем завоевать густонаселенный и хорошо укрепленный город. Ибо лучше сохранить собственную свободу, чем лишить ее других».[24]
16. Во всем остальном Агесилай тщательно придерживался законов, но в делах, связанных с дружбой, он считал всякие ссылки на правосудие пустыми речами. Во всяком случае известно его письмо, адресованное карийцу Гидриэю, в котором царь ходатайствует за одного из своих друзей: «Если, — пишет он, — Никий невиновен, отпусти его; если же виновен, отпусти его ради меня: отпусти в любом случае».[25]
17. В большинстве случаев Агесилай подобным образом относился к друзьям, но были случаи, когда в критических обстоятельствах он предпочитал [f] действовать ради пользы дела. Как-то, когда по тревоге пришлось оставлять лагерь, Агесилай покинул там своего заболевшего возлюбленного: когда тот стал со слезами звать его, умоляя не оставлять в лагере, Агесилай повернулся к нему и сказал: «Как трудно одновременно быть и милосердным и рассудительным».[26]
18. Образ жизни Агесилая ничем не отличался от образа жизни его сотоварищей: он вел простую жизнь, воздерживаясь от пьянства и пресыщения. Агесилай не признавал сон своим господином и отдавался ему лишь тогда, когда это допускали обстоятельства. Подобным образом  [210] он относился и к жаре и к холоду: он как никто умел пользоваться преимуществами всех сезонов, а не зависеть от них. Его ложе ничем не отличалось от постели воинов, и он спал в палатке, стоявшей посреди палаток остальных воинов.[27]
19. Агесилай постоянно повторял, что тот, кто стоит во главе, должен превосходить остальных не изнеженностью и роскошью, но храбростью и мужеством.[28]
20. Когда его спрашивали, что самое важное дали законы Ликурга Спарте, он отвечал: «Презрение к удовольствиям».
21. Одному человеку, удивлявшемуся простоте одежды самого царя и остальных спартанцев, Агесилай сказал: «Так ведь этот образ жизни — почва, на которой возросла наша свобода».
22. Когда кто-то другой убеждал его отдохнуть и говорил, что судьба [b] может перемениться и такая возможность больше никогда не представится, Агесилай сказал: «А я уже давно упражнением приучил себя[29] находить радость разнообразия в отсутствии перемен».
23. Даже состарившись, Агесилай придерживался того же образа жизни. На чей-то вопрос, почему в преклонном возрасте он даже в холодную погоду не носит хитона,[30] царь сказал: «Для того, чтобы старые люди, стоящие во главе государства, могли служить молодым примером для подражания». [c]
24. Когда вместе с войском Агесилай проходил мимо острова Фасоса, островитяне послали ему муку, гусей, медовые лепешки и другие виды изысканной пищи и напитков. Агесилай принял только муку и приказал доставившим пищу возчикам везти все остальное назад, так как спартанцам эти лакомства не нужны. Когда же фасосцы продолжали уговаривать его принять все, царь распорядился раздать яства илотам. Когда его спросили о причине такого решения, Агесилай сказал: «Не годится, чтобы мужественные люди питались лакомствами, ибо то, что прельщает рабов, должно быть чуждо свободным».[31]
[d] 25. В другой раз фасосцы, полагавшие, что Агесилай оказал им много благодеяний, почтили его сооружением храмов и божескими почестями. Они прислали посольство, чтобы сообщить ему об этом. Когда царь прочел доставленное фасосцами послание, он спросил их, способна ли их родина превращать людей в богов. Когда те ответили утвердительно, Агесилай сказал: «Превратите сперва себя в богов, и, если вам это удастся, тогда я поверю, что и меня вы можете сделать богом».
26. Когда малоазиатские греки приняли решение поставить Агесилаю статуи в самых главных городах, царь написал им: «Пусть не рисуют моих изображений, пусть не ваяют и не воздвигают мне памятников».[32]
[e] 27. Увидев в Азии крытый четырехугольными плахами дом, Агесилай спросил у его владельца: «А что, деревья, у вас растут тоже четырехугольными?» Когда тот ответил, что деревья у них, как у всех, растут круглыми, Агесилай сказал: «А если бы они росли четырехугольными, стали бы вы стараться придавать им круглую форму?»[33]
28. Когда его однажды спросили, как далеко распространяются границы Спарты, он, потрясая копьем, ответил: «Они отстоят настолько, насколько может достигнуть это копье».[34]
29. Когда в другой раз кто-то спросил его, почему у Спарты нет городских стен, Агесилай показал на вооруженных граждан и сказал: «Вот — спартанские стены».[35]
30. Когда тот же вопрос задал кто-то другой, царь сказал: «Города надо укреплять не камнями и бревнами, а доблестью жителей».
31. Агесилай советовал друзьям богатеть не деньгами, а храбростью и достоинствами.
[f] 32. Когда Агесилаю было нужно, чтобы его воины сделали что-либо быстро, он на глазах у всех первый брался за дело.[36]
33. Он больше гордился тем, что мог работать не хуже любого спартанца и что постоянно владел собой, чем своим царским достоинством.
34. Когда царь увидел отправлявшегося на войну хромого спартанца, который, готовясь в поход, разыскивал себе лошадь, он сказал: «Ты что не знаешь, что на войне хромота не страшна: нужны не те, кто умеет бегать, а те, кто способен устоять на месте».[37]
35. Когда Агесилая спросили, каким способом ему удалось так прославиться, он ответил: «Презрением к смерти».[38]
[211] 36. Когда кто-то поинтересовался, почему спартанцы сражаются под звуки флейты, Агесилай сказал: «Это делается для того, чтобы по соблюдению ритма сразу выявить, кто храбр, а кто трус».[39]
37. Когда кто-то прославлял счастливую жизнь персидского царя, в ту пору еще очень молодого, Агесилай сказал: «Так ведь н Приам в этом возрасте не знал никаких несчастий».[40]
38. Добившись того, что под его власть попала большая часть Азии, Агесилай решил начать поход против самого персидского царя. Он хотел покончить с тем, что, не прилагая никаких усилий, персидский царь вредил эллинам, подкупая их демагогов.[41]
39. Когда эфоры отозвали Агесилая домой, так как окружающие Спарту эллинские государства объявили ей войну, подкупленные персидскими деньгами, Агесилай заявил, что хороший командующий должен [b] подчиняться законам и отплыл из Азии, оставив тамошних эллинов глубоко опечаленными его отъездом.[42]
40. На персидских монетах было изображение лучников. Снимаясь с лагеря, Агесилай сказал, что его изгоняет из Азии «царь с 30 тысячами лучников». Ведь таково было число персидских золотых монет, привезенных Тимократом в Афины и Фивы и розданных демагогам, после чего эти государства выступили против Спарты.[43]
41. Агесилай написал эфорам письмо: «Агесилай эфорам шлет привет! Большую часть Азии мы покорили и варваров обратили в бегство, в Ионии мы построили много военных лагерей. Так как вы приказываете [c] мне явиться в установленный вами срок, то я последую сразу же за этим письмом, а может быть, даже опережу его. Я принял командование не для того, чтобы получить власть, но ради государства и наших союзников. Командующий лишь тогда правит справедливо и правильно, когда руководствуется законами и подчиняется эфорам или другим лицам, стоящим во главе государства».[44]
42. Когда Агесилай перешел Геллеспонт и двигался по Фракии, он не испрашивал разрешения на проход ни у одного из варварских племен, а только обращался к ним с вопросом, будут ли они враждебны или [d] дружественны к его войску. Все народы принимали Агесилая дружелюбно и пропускали его армию, но одно племя, так называемые траллы,[45] которым, как говорят, сам Ксеркс посылал дары, потребовали от Агесилая в качестве платы сто серебряных талантов и столько же женщин. Он же, насмехаясь, спросил, почему они не пришли, чтобы забрать все это. Двинувшись вперед, он напал на них, ожидавших в боевом строю, и, многих убив, обратил траллов в бегство и прошел через их страну.
43. Такой же вопрос он задал македонскому царю;[46] тот ответил, что подумает. Агесилай сказал: «Пусть думает, а мы пойдем вперед». Удивившись его дерзости и испугавшись, Македонец разрешил проход.
44. Так как фессалийцы были в союзе с его врагами, Агесилай опустошил их страну. А в город Лариссу он послал Ксенокла и Скифа с предложением [e] дружбы.[47] Они были схвачены и заключены под стражу, а возмущенные этим остальные участники посольства считали, что Агесилай должен стать лагерем вокруг Лариссы и осадить город. Однако царь сказал, что даже ради одного из этих мужей он отказался бы от всей Фессалии, и, чтобы выручить их, заключил с фессалийцами перемирие.
45. Узнав, что возле Коринфа произошла битва,[48] в которой пали немногие из спартанцев, но погибло множество коринфян, афинян и их союзников, Агесилай, как говорят очевидцы, не слишком обрадовался [f]  и не восторгался этой победой. С глубоким вздохом он сказал: «Горе Элладе, своими руками погубившей так много людей; ведь их было бы достаточно, чтобы уничтожить всех варваров».
46. Когда жители Фарсала[49] стали нападать и беспокоить его войска, он обратил их в бегство и водрузил трофей у подножия горы Нарфакия. Агесилай больше радовался этой победе, чем всем остальным, так как спартанская конница была создана его усилиями, и теперь с ней одной ему удалось одолеть тех, кто так гордился искусством своей кавалерии.
[212] 47. Прибывший из дому Дифрид[50] передал Агесилаю приказание немедленно с ходу вторгнуться в Беотию. Царь считал, что лучше бы это сделать попозже, после основательной подготовки, но, подчинившись властям, Агесилай вызвал из сражавшейся под Коринфом армии две моры спартанцев[51] и вторгся в Беотию. Сразившись под Коронеей с фиванцами, афинянами, аргосцами и коринфянами и с обоими народами локрийцев,[52] Агесилай, хотя и очень страдал от нанесенных ему многочисленных ран, все же одержал победу в этой, как говорит Ксенофонт, величайшей из происходивших в его время битв.[53]
48. После возвращения домой Агесилай, несмотря на свои успехи и одержанные победы, ни в чем не стал менять своего образа жизни и привычек.
[b] 49. Видя, что некоторые граждане стали чрезмерно возноситься и чванились тем, что держали племенных коней, Агесилай убедил свою сестру Киниску тоже послать колесницу для участия в Олимпийских играх. Он хотел показать грекам, что участие в состязании требует от человека не доблести, а только богатства и щедрости.[54]
50. При Агесилае находился мудрец Ксенофонт,[55] и царь уделял ему большое внимание. Он побудил Ксенофонта вызвать к себе сыновей и воспитывать их в Спарте, чтобы обучить лучшей из наук — уметь повелевать и подчиняться.
51. В другой раз, когда его спросили, почему спартанцы счастливее [c] всех остальных народов, Агесилай ответил: «Потому что больше всех остальных упражняются в искусстве повелевать и подчиняться».[56]
52. После смерти Лисандра юн раскрыл большую группу заговорщиков, которую тот собрал сразу после возвращения из Азии, чтобы свергнуть Агесилая. Царь решил рассказать об этом всем, чтобы показать, каким гражданином на самом деле был Лисандр. Прочитав в оставшихся после смерти Лисандра записях составленную галикарнассцем Клеоном речь[57] о необходимости переворота и о новом государственном устройстве, которую Лисандр [d] от своего имени намеревался прочесть перед народом, Агесилай хотел ее обнародовать. Но когда один из геронтов, ознакомившись с этой речью и напуганный ее силой, посоветовал царю не раскапывать дело Лисандра, а лучше закопать его вместе с речью, Агесилай дал себя уговорить и успокоился.[58]
53. Агесилай не пытался открыто сокрушать своих противников, но устраивал таким образом, чтобы кое-кого из них назначили стратегами или другими начальниками, а потом уличал их в корыстолюбии или недобросовестности. Когда дело доходило до суда, Агесилай помогал им, поддерживая бывших противников, и таким образом привлекал на свою сторону и добивался от них преданности; так что в результате у него не оставалось ни одного противника.[59]
54. Кто-то попросил Агесилая написать его друзьям в Азии, чтобы те [e] хорошо приняли подателя письма и оценили его достоинства. «Но зачем, — спросил Агесилай, — мои друзья поступают справедливо и хорошо и без моих писем».
55. Раз кто-то показал Агесилаю высокую, хорошо укрепленную стену города и спросил, нравится ли она ему. «Клянусь Зевсом, — сказал царь, — стена прекрасна, но она должна окружать город, где живут не мужчины, а женщины».[60]
56. Когда какой-то мегарец стал чересчур хвалить свое государство, Агесилай сказал ему: «Юноша, твоим словам не достает убедительности, которую может придать им только сила».[61]
57. Казалось, что Агесилай не обращает никакого внимания на то, что восхищает всех остальных. Однажды трагический актер Каллипид, прославленный среди греков,[62] которого все принимали с почетом, встал  [f] перед царем, приветствуя его. Потом величаво войдя в толпу прогуливавшихся с Агесилаем людей, он дал понять, что ожидает от царя знаков расположения. Не дождавшись, Каллипид сказал: «Ты не узнаешь меня, царь? Разве ты не слышал обо мне?» Агесилай, посмотрев на него, сказал: «Почему, разве ты не Каллипид дикеликт?» Этим словом спартанцы называли уличных гаеров.[63]
58. Когда Агесилая пригласили послушать человека, подражавшего пению соловья, он отказался и сказал: «Я уже не раз слышал самих соловьев».[64]
59. Врача Менекрата, успешно лечившего безнадежных больных, [213] называли за это Зевсом. Он сам назойливо напоминал об этом всем и даже Агесилаю дерзнул написать таким образом: «Зевс Менекрат царю Агесилаю желает радоваться». На что тот, не читая дальше, отвечал: «Царь Агесилай Менекрату желает здравого ума».[65]
60. Когда Конон и Фарнабаз,[66] командовавшие флотом Великого царя, властвовали на море и блокировали побережье Лакедемона, а Афины были защищены стенами, отстроенными заново на деньги Фарнабаза, спартанцам ничего не оставалось, кроме как заключить с Великим царем мир.[67] Они послали к Тирпбазу Анталкида,[68] одного из своих [b] граждан, и признали власть царя над азиатскими греками, за свободу которых воевал Агесилай. Понятно, что Агесилай не мог принимать участия в этом бесславном деле: ведь Анталкпд был его врагом и всеми силами способствовал заключению мира, так как полагал, что война увеличивает влияние Агесилая и способствует росту его славы и значения.
61. Говорят, что в ответ на слова некоего человека, сказавшего, что спартанцы уподобляются персам, Агесилай ответил: «Наоборот. Это персы оспартаниваются».[69]
62. Когда его спросили, что считать более важной добродетелью — храбрость или справедливость, Агесилай ответил, что при отсутствии [с] справедливости храбрость бесполезна; но если все люди станут справедливыми, в храбрости не будет нужды.[70]
63. Жители Малой Азии привыкли называть персидского царя Великим. «Почему же, — спросил Агесилай, — он более велик, чем я, если он нисколько не справедливее и ие благоразумнее меня?»[71]
64. Агесилай говорил, что жители Малой Азии — никуда не годные свободные граждане, но как рабы они превосходны.[72]
65. Когда его однажды спросили, как вернее всего добиться у людей доброй славы, он ответил: «Говорить самое лучшее и делать самое доблестное».
66. Агесилай часто говаривал, что стратег должен быть храбр с врагами, но добродетелей с подчиненными.
67. Когда кто-то спросил Агесилая, чему следует учить мальчиков, [d] он ответил: «Тому, что им понадобится, когда они станут мужами».[73]
68. Однажды, когда Агесилай заседал в судилище, обвинитель блистал красноречием, а защитник говорил плохо, повторяя каждый раз: «Агесилай как царь[74] должен поддержать соблюдение законов». На это Агесилай сказал: «Что же, если кто-нибудь сломает твой дом или отберет у тебя плащ, ты станешь ждать, что на помощь придет строитель дома или ткач, выткавший гиматий?»
69. После того, как был заключен мир, Агесилаю передали письмо персидского царя, доставленное одним из персов и спартанцем Каллием, где царь предлагал свою дружбу и союз гостеприимства.[75] Агесилай не принял письма и приказал объявить царю, чтобы тот не присылал [e] ему впредь частных писем: «Если, — сказал он, — царь покажет себя другом Спарты и доброжелателем всей Эллады, то и я, по мере сил, стану его другом. Если же выяснится, что царь злоумышляет против Эллады, то, — продолжал он, — пусть не надеется, что я буду ему другом, даже если получу от него множество писем».[76]
70. Говорят, что Агесилай особенно любил детей: дома, играя с маленькими в лошадки, он скакал на палочке. Когда за этим занятием его застал один из друзей, царь попросил его не рассказывать об этом никому, пока сам не станет отцом.[77]
71. Агесилай постоянно воевал с фиванцами. Говорят, что, когда он был ранен в одном из сражений,[78] Анталкид сказал: «Ты получил эту [f]  рану в благодарность за твои уроки военного дела, преподанные фиванцам против их воли, когда они еще не умели воевать». Действительно, фиванцы стали более воинственными именно потому, что спартанцы совершали против них раньше многочисленные походы. Именно в этом была причина запрета, который древний Лпкург внес в свои так называемые «ретры». Он не разрешал многократно воевать с одними и теми же противниками, чтобы не обучать их военному искусству.[79]
72. Как-то Агесилай услышал, что союзники недовольны необходимостью [214] участвовать в непрерывных походах, причем небольшое количество спартанцев должно было сопровождать многочисленные отряды.
Желая показать цену их численности, Агесилай распорядился, чтобы все союзники без разбора сели рядом друг с другом, а чтобы спартанцы сидели отдельно от них, неподалеку. Через глашатая он приказал встать всем, знающим гончарное ремесло; когда это было сделано, должны были встать все кузнецы, затем — плотники, строители и по очереди все остальные ремесленники. За небольшим исключением все союзники уже стояли, а из спартанцев не поднялся никто. Ведь в Спарте гражданам было запрещено заниматься и даже изучать какое-либо ремесло. Засмеявшись, Агесилай сказал: «Теперь вы видите, мужи, насколько больше воинов [b] посылаем мы, спартанцы».[80]
73. В битве при Левктре[81] многие спартанцы побежали с поля битвы и, согласно закону, подлежали за это лишению гражданской чести (атимии). Однако эфоры, видя, что город таким образом в момент крайней нужды в воинах потеряет своих мужчин, не знали, как избегнуть атимии и вместе с тем соблюсти законы.[82] Тогда законодателем избрали Агесилая. Придя на площадь народного собрания, он сказал: «Я не согласился бы стать законодателем, чтобы вводить новые законы; и в нынешние я не стану вносить ни дополнений, ни сокращений, ни изменений. Наши нынешние законы хороши и должны сохраняться во всей силе. начиная с завтрашнего дня».[83]
74. Хотя огромная армия Эпаминонда вторглась в Лаконию подобно нахлынувшему потоку[84] и фиванцы со своими союзниками уже похвалялись [c] победой, Агесилай не допустил врагов в город и заставил их повернуть назад, несмотря на то, что в городе уже было мало защитников.[85]
75. В битве при Мантинее[86] Агесилай убеждал спартанцев, не обращая внимание на остальных врагов, сражаться только против Эпаминонда. Он утверждал, что настоящей доблестью обладают только умные люди, и именно они определяют, кому достанется победа. Если только удастся устранить Эпаминонда, нетрудно будет заставить подчиниться всех остальных, ибо они глупы и ничего не стоят. Случилось так, как он и предполагал. Когда победа склонялась на сторону фиванцев, а спартанцы уже обратились в бегство, Эпаминонд повернулся, чтобы ободрить своих, и в этот момент один из спартанцев нанес ему смертельный удар.[87] Когда Эпаминонд [d] упал, воины Агесилая, прекратив бегство, устремились в битву, добиваясь победы; при этом оказалось, что фиванцы значительно слабее, чем предполагали, а спартанцы сильнее.
76. Спарта нуждалась в средствах для ведения войны, ибо содержала наемные войска, и Агесилай отправился в Египет, соблазненный египетским царем, обещавшим ему вознаграждение.[88] Однако из-за простоты его одежды местные жители отнеслись к нему с презрением. Они предполагали [e] увидеть спартанского царя таким же разодетым и разукрашенным, как и персидского (такое уж у них было наивное представление о царях). Однако за время своего пребывания Агесилай сумел им показать, что достоинство и величие приобретаются мужеством и умом.
77. Однажды, когда его люди испугались надвигающейся опасности, ибо врагов было множество (двести тысяч), а спартанцев совсем мало[89]  [f]  и они были готовы сдаться, Агесилай, перед тем как построить воинов к бою, придумал хитрость, о которой никому не сказал. На своей руке он написал слово «победа», так что буквы смотрели справа налево.[90] Когда прорицатель передал ему печень жертвенного животного, Агесилай положил ее на ту руку, на которой была сделана надпись, и, изобразив замешательство, делая вид, что не знает, куда ее деть, продержал некоторое время печень на ладони, пока буквы не отпечатались на ней. Тогда он показал ее своим соратникам, говоря, что этой надписью сами боги предвещают будущую победу. Сочтя, что получили надежное знамение, сулящее им успех, воины Агесилая устремились в бой.[91]
78. Численно превосходящие враги окружили рвом лагерь Агесилая, и его союзник Нектанабид[92] настаивал на вылазке, требуя завязать сражение. Агесилай сказал, что не станет мешать противнику уравнивать [215] свои силы с силами защитников лагеря. Когда между концами окружающего лагерь рва оставался лишь узкий промежуток, Агесилай построил в нем свое войско и, сражаясь с равным противником, несмотря на малочисленность своих сил, добился поражения врагов, истребил их во множестве и, захватив много денег, отослал их в Спарту.[93]
79. На пути из Египта Агесилай умер;[94] он приказал окружавшим его соратникам, чтобы они не воздвигали в память о нем ни лепных, ни писаных, ни других каких-либо изображений. «Если, — сказал он, — я сделал что-либо хорошее, это и будет мне памятником; если же нет — пе помогут все статуи мира — ничего не стоящие изделия жалких ремесленников».[95]
3. Агесиполид, сын Клеомброта[96]
[b] 1. Когда кто-то сказал, что Филипп в течение нескольких дней стер с лица земли город Олинф,[97] Агесиполид, сын Клеомброта, воскликнул: «Клянусь богами, второго такого города он не построит даже за значительно больший срок».
2. Кто-то выразил удивление, что сам царь вместе с другими людьми цветущего возраста пошли в заложники,[98] а не их женщины и дети. На это Агесиполид сказал: «Это только справедливо, ибо нам самим надо расплачиваться за свои ошибки».
3. Однажды, когда Агесиполид распорядился, чтобы ему с родины прислали щенков, кто-то заметил: «Ведь закон не разрешает их вывозить». «Как в прошлом не разрешал и людей,[99] — заметил царь. — но ведь вывозят же их теперь!»
4. Агесиполид, сын Павсания[100]
[с] Когда у афинян со спартанцами были взаимные претензии и они призвали в качестве посредника мегарское государство, Агесиполид сказал: «Это позор, афиняне, что стоявшие во главе Эллады меньше разбираются в справедливости, чем мегарцы».[101]
5. Агид, сын Архидама[102]
1. Однажды спартанские эфоры приказали Агиду, сыну Архидама: «Вторгнись с молодыми людьми в страну этого человека: он сам покажет тебе путь к Акрополю». «А стоит ли, — сказал Агид, — доверять судьбу стольких молодых людей предателю собственной родины?»[103]
2. На вопрос, что именно больше всего изучают в Спарте, он ответил: [d] «Науку повелевать и подчиняться».[104]
3. Царь Агид говорил, что лакедемоняне о врагах спрашивают, не сколько их, а где они.[105]
4. Раз при Мантинее Агида уговаривали не вступать в битву с превосходящим противником, он же сказал: «Кто хочет повелевать многими, тот должен и со многими сражаться».[106]
5. На вопрос о количестве лакедемонян он ответил: «Нас достаточно, чтобы дать отпор трусам».[107]
6. Проходя мимо стен Коринфа и рассматривая высоту, прочность и протяженность стен города, Агид спросил: «Женщины что ли живут в этом месте?»[108]
7. Одному софисту, утверждавшему, что самое ценное в человеке — [e] речь, Агид сказал: «Выходит, когда ты молчишь, ты ничего не стоишь».
8. Когда вскоре после поражения аргосцы снова храбро бросились в атаку, Агид увидел, что союзники испугались, и сказал: «Смелее, мужи! Если, одержав победу, мы будем бояться, что же делать тем, кого мы победили?»
9. Когда абдерский посол, закончив наконец свою длинную речь, спросил Агида, какой ответ должен он передать согражданам, тот сказал: «Передай им, что все то время, пока ты разглагольствовал, я внимал тебе молча».[109]
10. Когда некоторые расхваливали элейцев за их выдающуюся справедливость во время проведения Олимпийских игр, Агид сказал: «Что же [f] удивительного и особенно замечательного в том, что раз в четыре года один день они поступают справедливо».[110]
11. Тем, кто болтал, что ему завидуют сородичи второго царя,[111] Агид сказал: «Если это действительно так, то теперь кроме собственных горестей их вдобавок будут печалить еще удачи мои и моих друзей».
12. Кто-то посоветовал Агиду оставить для отступающих врагов свободный проход.[112] Царь сказал: «Если мы уклонимся от битвы даже с бегущими трусами, станем ли мы сражаться с теми, кто храбро удерживает позиции».
13. Однажды некий человек выдвинул смелый, но трудновыполнимый [216] план освобождения греков. Агид сказал: «Твои речи, о друг, нуждаются еще в наличии силы и денег».[113]
14. Когда кто-то сказал, что Филипп закрыл спартанцам доступ в Грецию, Агид ответил: «А нам, друг, вполне достаточно доступа в собственные земли».[114]
15. Посол Перинфа, придя в Лакедемон, держал там очень длинную речь. Когда он закончил ее и спросил Агида, что передать перинфянам, тот ответил: «Ничего, кроме того, что ты с трудом закончил речь, а я молчал».[115]
16. Агид явился к Филиппу в качестве посла без сопровождающих [b] лиц. «Как? — спросил тот, — ты пришел один?» «Да, — ответил Агид, — ведь я пришел только к одному».[116]
17. Один старец жаловался Агиду, уже достигшему преклонного возраста, что старые законы пришли в забвение, а новые — плохи, и что все в Спарте перевернулось вверх дном.[117] Царь рассмеялся и сказал: «Если так, то все идет своим порядком. В детстве я слышал от моего отца, что и в его время все перевернулось вверх дном. Отец мой говорил, что, когда он был мальчиком, его отец говорил ему то же самое. Так что удивляться следует не тому, что последующая жизнь хуже предыдущей, а тому, если обстоятельства жизни становятся где-то лучше илп остаются на прежнем уровне».
[с] 18. Когда Агида спросили, каким образом человек может всегда оставаться свободным, он ответил: «Презирая смерть».[118]
6. Агид Младший[119]
1. Демад утверждал, что глотающие мечи фокусники всегда предпочитают спартанские, потому что они самые короткие. На это Агид Младший сказал: «А все-таки спартанцы достают и этими мечами до врагов».[120]
2. Один негодяй часто спрашивал его, кто из спартанцев самый лучший: «Тот, — ответил Агид, — кто меньше всего похож на тебя».[121]
7. Последний Агид[122]
Последний из спартанских царей,[123] Агид III, был схвачен благодаря предательству и приговорен к смертп эфорами без суда. Когда его уже [d] уводили, чтобы удавить, он увидел, что один из служителей плачет, и сказал: «Прекрати, друже, оплакивать меня, ибо, хотя меня приговорили к. смерти вопреки закону и справедливости, я все-таки сильнее убивающих меня». С этими словами он добровольно просунул свою шею в петлю.[124]
8. Акротат[125]
Когда родители Акротата просили его совершить вместе с ними какое-то несправедливое деяние, он, сколько мог, отговаривался. Но когда они продолжали настаивать, он сказал: «Пока я жил с вами, у меня еще не было никакого представления о справедливости, но после того, как вы передали меня государству с его законами, да и сами, как умели, учили [e] меня справедливости и правилам благородного поведения, я буду уже следовать им, а не вашим указаниям. Ведь вы хотите, чтобы я поступал благородно (а благородно — это значит поступать справедливо как частному лицу, так еще больше правителю), я и поступаю как вы. желаете. А от того, что вы предлагаете, прошу меня освободить».[126]
9. Алкамен, сын Телекла[127]
1. Кто-то спросил Алкамена, сына Телекла, как лучше всего удержать царскую власть, и он ответил: «Не ставить свою выгоду превыше всего».
2. Другой человек хотел узнать, почему он не принял от мессенцев дары.[128] «Потому, — ответил царь, — что, взяв их, я уже не смог бы сохранять мир, не нарушая законов».
3. Когда кто-то сказал про него, что оп живет очень умеренно, несмотря на то, что обладает большим состоянием,[129] Алкамен сказал: «Владея богатством, [f] благородный человек подчиняет свою жизнь пе влечениям, а разуму».
10. Анаксандрид[130]
1. Анаксандрид, сын Леонта, сказал как-то человеку, сокрушавшемуся, что его приговорили к изгнанию из страны: «Страшись, любезный, удаления не от страны, а от справедливости».
2. Человеку, сообщавшему эфорам полезные сведения, но говорившему при этом слишком долго, Анаксандрид сказал: «Ты, приятель, говоришь дело, но не дельно,[131] слишком много».
3. Когда кто-то спросил, почему спартанцы передают свои поля ил отам [217], а не заботятся о них сами, Анаксандрид ответил: «Ведь мы приобретали наши земли, тоже заботясь не о земледелии, а о самих себе».[132]
4. Когда кто-то сказал, что стремление к славе вредит людям и что счастлив тот, кто свободен от него, Анаксандрид возразил: «Тебя послушать, так и преступники должны быть счастливы. Разве, совершая преступления и святотатства, они стремятся к славе?»
5. Другой человек спросил его, почему на войне спартанцы не боятся опасности. Анаксандрид сказал: «Причина в том, что мы уважаем жизнь, но не боимся за нее, как другие».
6. Анаксандрида спросили, почему геронты разбирают дела о смертной казни много дней и оставляют даже оправданного обвиняемого под судом. [b] Царь ответил: «Много дней они судят потому, что в этих делах судьи, совершившие ошибку, уже не смогут ее исправить; обвиняемого же оставляют под судом потому, что по этому делу могут еще вынести и более правильное решение».[133]
11. Анаксандр, сын Еврикрата
Когда кто-то спросил сына Еврикрата Анаксандра, почему спартанцы не держат деньги в общественной сокровищнице, тот ответил: «Чтобы не совращать тех, кто будет их охранять».
12. Анаксил[134]
Один человек недоумевал, почему эфоры не встают перед царями, [с] тогда как те назначили их на должность. «По той самой причине, — сказал Анаксил, — что они назначены на должность эфоров».[135]
13. Андроклид[136]
Андроклид, спартанец с изувеченной ногой, встал в строй воинов. Когда некоторые стали возражать, ссылаясь на его увечье, он сказал: «Сражаться ведь придется с выстроившимися против нас врагами, стоя на месте, а не убегая».[137]
14. Анталкид[138]
1. Когда Анталкида посвящали в Самофракийские мистерии,[139] жрец спросил его, какой из своих поступков он считает самым ужасным. На это он ответил: «Если я и совершил что-нибудь подобное, то боги и так будут знать об этом».[140]
[d] 2. Отвечая афинянину, называвшему спартанцев неучами, он сказал: «Это верно. Мы единственные, которые не научились у вас ничему плохому».[141]
3. Другой афинянин сказал ему: «А ведь мы не раз прогоняли вас с берегов Кефиса». На что Анталкид ответил: «Зато мы вас с берегов Еврота ни разу».[142]
4. Когда его спросили, как вернее всего понравиться людям, он сказал: «Надо как можно ласковее разговаривать с ними и предлагать всегда самое полезное».[143]
5. Когда один софист хотел произнести похвалу Гераклу, Анталкид [e] спросил: «Разве кто-нибудь его порицает?»[144]
6. Агесилаю, раненному в битве с фиванцами, он сказал: «Теперь ты расплачиваешься за уроки, которые давал им, не умевшим и не желавшим сражаться». Действительно, можно сказать, что фиванцы, благодаря постоянным походам, которые против них совершал Агесилай, стали сражаться лучше и успешнее.[145]
7. Анталкид говаривал, что стены Спарты — это ее юноши, а границы — острия их копий.[146]
8. Отвечая человеку, который спросил, почему спартанцы на войне пользуются короткими мечами, Анталкид сказал: «Потому, что сражаемся, подойдя к врагу вплотную».[147]
15. Антиох[148]
[f] Антиох, в бытность эфором, услыхав, что Филипп дал мессенцам землю, спросил: «Дал ли он им также силу, чтобы, сражаясь, ее удерживать?»[149]
16. Арей[150]
1. Какие-то люди расхвалили при Арее чужих жен. «Клянусь богами, — воскликнул Арей, — судить о благородных женщинах и знать, какие они на самом деле, не может первый встречный. Они должны быть тайной для всех, за исключением супругов».[151]
2. Однажды, когда Арей проезжал через Селинунт на Сицилии,[152] он увидел вырезанное на памятнике стихотворение, написанное элегическим размером:
Те, кто пожар тираннии тушить попытались, лежат здесь.
У Селинунтских ворот медный настиг их Арес.
«И справедливо сделал, — сказал царь. — Вы заслужили смерть, замышляя потушить пожар тираннии, которой надо было дать догореть дотла».
17. Аристон[153]
Кто-то одобрил высказывание Клеомена,[154] который на вопрос, что должен [218] делать хороший царь, сказал: «Друзьям — добро, а врагам — зло». Аристон же заметил: «Насколько лучше, дорогой, было бы сказать: „Друзьям делать добро, а врагов делать друзьями“». (По общему мнению, эти слова принадлежат Сократу,[155] но их приписывают также Аристону).
2. Когда кто-то спросил, сколько всего спартанцев, он ответил: «Достаточно, чтобы отразить врагов».[156]
3. Когда какой-то афинянин прочел в надгробной надписи восхваление своих земляков, павших от рук спартанцев, Аристон спросил: «А каковы [b] же были те, которые победили этих героев?»[157]
18. Архидамид
1. Кто-то хвалил Харилла[158] за то, что он одинаково ласков со всеми, Архидамид сказал: «А справедливо ли хвалить человека, который ласков даже с подлецами?»[159]
2. Какой-то человек порицал софиста Гекатея[160] за то, что, приглашенный на сисситию, он пришел, но не проронил ни слова. «Мне кажется, — сказал Архидамид, — ты не понимаешь, что человек, сведущий в искусстве речи, сведущ и в том, когда и где речи надо произносить».[161]
19. Архидам, сын Зевксидама[162]
1. Когда кто-то спросил Архидама, сына Зевксидама, кто стоит во главе [с] Спарты, тот ответил: «Законы и власти, действующие по закону».
2. Отвечая человеку, расхваливавшему кифареда и удивлявшемуся силе его дарования, Архидам сказал: «Если ты так расхваливаешь кифареда, то какие же слова ты найдешь, любезный, чтобы восхвалять людей благородных?»
3. Однажды кто-то представлял ему музыканта, говоря: «Это — замечательный лирник!» «А у нас, — сказал царь, — этот человек славится как знаменитый кашевар, который умеет варить черную похлебку». Этим Архидам хотел сказать, что не делает различия между теми, кто доставляет удовольствие звуками инструментов, и темп, кто делает это, изготовляя похлебку или жаркое.[163] [d]
4. Человеку, обещавшему ему сделать вино более сладким, он ответил: «Зачем? Расходовать его станут больше, а общественные трапезы станут менее благопристойными».[164]
5. Однажды он осаждал Коринф и увидел, что в одном месте из-под стены выбежали зайцы. «Ну, — сказал Архидам соратникам, — враги в наших руках!»[165]
6. Когда двое спорящих выбрали Архидама третейским судьей, он отвел их на священный участок Афины Меднодомной[166] и заставил поклясться подчиниться его решению. Те поклялись, и Архидам сказал: «Итак, я решил, что вы не покинете этот священный участок, пока не уладите ваш [e] спор».
7. Сицилийский тиран Дионисий прислал его дочерям богатые платья, но Архидам не принял подарка, говоря: «Боюсь, как бы, надев эти платья, девушки не показались бы мне безобразными».[167]
8. Видя, как отчаянно бьется его сын с афинянами, Архидам сказал: «Или умножь свои силы, или уменьши пыл!»[168]
20. Архидам, сын Агесилая[169]
1. После битвы при Херонее Филипп обратился к Архидаму, сыну [f] Агесилая, с письмом, написанным весьма надменно. Тот ответил: «Если ты, царь, измеришь свою тень, то обнаружишь, что она не стала больше, чем была до победы».
2. Когда его спросили, велика ли земля, находящаяся под властью спартанцев, он сказал: «Наша земля такой величины, что спартанцы до любого места могут достать своим копьем».[170]
3. Некий Периандр был отличным врачом, и его постоянно восхваляли за врачебное искусство, но стихи он писал очень слабые. «Чего ради, Периандр, — спросил его Архидам, — ты стремишься называться плохим поэтом, а не искусным врачом?»
4. Во время войны с Филиппом некоторые считали более выгодным завязать битву подальше от дома.[171] «Не об этом следует думать, — сказал Архидам, — а о том, чтобы там, где придется сражаться, быть сильней противника».
5. Отвечая тем, кто хвалил его за победу над аркадянами,[172] он сказал: «Было бы лучше, если бы мы победили их умом, а не силой».
[219] 6. Когда Архидам вторгся в Аркадию и узнал, что элейцы поддерживают аркадян, он послал им письмо: «Архидам — элейцам. Прекрасен покой».[173]
7. Во время Пелопоннесской войны союзники Спарты хотели узнать, сколько средств от них потребуется, и настаивали, чтобы ограничили союзнические взносы. Архидам сказал: «Войну не прокормишь заранее установленным пайком».[174]
8. Увидев стрелу катапульты, впервые привезенной из Сицилии, Архидам воскликнул: «О, Геракл! Конец мужской доблести!»[175]
9. Эллины не последовали его совету и не стали, разорвав соглашение [b] с Антигоном и с македонцем Кратером,[176] пытаться вернуть себе свободу.
Они считали, что власть лакедемонян будет для них даже тяжелее македонской. Архидам об этом сказал так: «Каждая скотина имеет собственный голос, и только человек, прежде чем исполнить задуманное, говорит на разные, весьма отличающиеся друг от друга голоса».
21. Астикратид[177]
После поражения при Мегалополе[178] во время войны, которую царь Агис вел против Антипатра, кто-то сказал Астикратиду: «Ну, что вы теперь будете делать, лакедемоняне? Станете рабами македонян?» На что тот ответил: «А что? Разве Антипатр может помешать нам умереть в сражении за Спарту?»
22. Биант
Афинский стратег заманил Бианта в засаду, и воины спрашивали полководца, [c] что теперь делать. «А что еще остается, — отвечал Биант, — кроме как вам спасаться, а мне умереть, сражаясь?»
23. Брасид[179]
1. Однажды Брасид поймал мышь в сушеных смоквах, которая, укусив его, вырвалась на свободу. Повернувшись к окружающим, Брасид сказал: «Нет столь мелкой твари, чтобы не пыталась, храбро обороняясь, спастись от обидчиков».[180]
2. Как-то в битве Брасид был ранен копьем, пробившим его щит. Вырвав копье из раны, Брасид им же убил врага. Когда его спросили, каким образом он был ранен, он ответил: «Мой щит предал меня».[181] [d]
3. Отправляясь на войну, он написал эфорам: «Что сделать должен, сделаю, как на войне положено, или умру».[182]
4. Брасид пал во время похода за освобождение фракийских эллинов. Чтобы сообщить об этом, в Лакедемон были отправлены гонцы. Когда они пришли к его матери Аргилеониде, та прежде всего спросила, достойно ли Брасид умер. Фракийцы расхвалили его и сказали, что другого такого воина не существует. «Нет, чужестранцы, — возразила она, — вы ошибаетесь [e]. Брасид был достойным человеком, но много в Спарте и более достойных мужей».[183]
24. Дамонид[184]
Когда составитель хора поставил Дамонида с краю, тот воскликнул: «Хорошо, о хорег, что ты нашел способ сделать почетным это малопочетное место».[185]
25. Дамид[186]
Александр потребовал, чтобы постановлением народного собрания его провозгласили богом. «Ну что ж, — сказал Дамид, — уступим Александру. Если ему так хочется, пусть называется богом».[187]
26. Дамиид[188]
Филипп вторгся в Пелопоннес, и кто-то сказал, что лакедемонянам  [f] грозят ужасные беды,[189] если они не заключат перемирия с македонцами. «Эх ты, баба, — воскликнул Дамиид. — Чего нам бояться, если мы презираем саму смерть!»
27. Деркилид[190]
Армия Пирра стояла уже недалеко от Спарты, и Деркилида отправили к нему послом. Пирр потребовал, чтобы спартанцы приняли назад изгнанного царя Клеонима, если не хотят убедиться, что в военном отношении они не превосходят других и что их ожидает судьба покоренных народов. Деркплид перебил его, воскликнув: «Если Пирр — бог,[191] то мы не боимся его, ибо ни в чем не прегрешили. Если же он — человек, мы тоже не боимся, ибо не признаем его превосходства».
28. Демарат[192]
1. Так как Оронт[193] высокомерно обращался с Демаратом, кто-то заметил [220]: «Сурово обращается с тобой Оронт, Демарат!» На что тот ответил: «В этом нет ничего худого: вредят те, кто с тобой ласков, а не те, кто говорит с тобой неприязненно».
2. Когда Демарата спросили, почему спартанцы подвергают бесчестию бросающих свой щит, а тех, кто теряет шлем или панцирь, не наказывают, он ответил: «Шлемы и панцири носят ради собственной безопасности, а щиты прикрывают боевые порядки».
3. Слушая музыканта, Демарат сказал: «Мне кажется, он неплохо делает свое пустейшее дело».[194]
4. На каком-то совещании Демарата спросили, объясняется ли его [b] молчание глупостью или ему не хватает нужных слов. Он ответил: «Только дурак не умеет попридержать свой язык».[195]
5. Как-то Демарата спросили, почему он, царь, был вынужден бежать из Спарты. «Потому, — ответил он, — что законы там сильнее, чем я».
6. Один из персов непрерывно задаривал юношу, в которого был влюблен Демарат, и переманил его к себе. «Что, спартанец, — сказал он, — отбил я твоего возлюбленного». «Нет, — отвечал тот, — клянусь богами, не отбил, а купил».
7. Когда один из персов отложился от царя, Демарат уговорил его вернуться под власть своего государя. Так как царь все-таки намеревался казнить этого перса, Демарат сказал ему: «Позор ляжет на тебя, о царь, если, пока он был твоим врагом, ты не сумел наказать отступника, а теперь, [c] когда он стал твоим другом, ты убьешь его».
8. Отвечая какому-то царскому прихлебателю, потешавшемуся над его изгнанием, Демарат сказал: «Не стану спорить с тобой, приятель, ибо я действительно сбился с жизненного пути».[196]
29. Экиреп[197]
Эфор Экиреп перерубил две из девяти струн инструмента музыканта Фринида,[198] сказав при этом: «Не вреди музыке».[199]
30. Эпэнет
Эпэнет говорил, что лживость лежит в основе всех проступков и преступлений.
31. Евбед[200]
[d] Услышав, что какие-то люди хвалят чужую жену, Евбед не одобрил этого, а сказал: «Люди посторонние вообще не должны судить о достоинствах чужих жен».[201]
32. Евдамид,
сын Архидама
1. Увидев в Академии Ксенократа,[202] уже пожилого человека, обсуждавшего философские вопросы со своими знакомыми, Евдамид, сын Архидама и брат Агида, поинтересовался, кто этот старец. Ему сказали, что это один из тех мудрецов, что заняты поиском добродетели. «Когда же, — спросил Евдамид, — он воспользуется ею, если теперь он ее только ищет».[203]
2. Услыхав однажды, как один философ доказывал, что только [e] мудрец может быть хорошим полководцем, Евдамид сказал: «Речь прекрасная, но верить оратору не следует: никогда не слышал он сигнала боевой трубы».[204]
3. Однажды Евдамид вошел в тот момент, когда обосновавший свой тезис Ксенократ отдыхал. Один из его спутников сказал: «Стоило нам войти, как он замолчал». «И хорошо сделал, — заметил Евдамид, — если все, что было нужно, уже сказано». «А все-таки хотелось бы послушать его», — сказал тот. «Конечно, — согласился Евдамид. — Но, если бы мы пришли к человеку, только что отобедавшему, разве стали бы мы просить его пообедать второй раз?»[205]
4. Как-то у Евдамида спросили, почему в то время, когда все граждане говорят, что они за объявление войны Македонии, сам он предпочитает сохранять мир. «А потому, — ответил Евдамид, — что мне нет надобности изобличать этих болтунов, доказав, что их слова ничего не стоят».[206]
5. Другой человек, высказываясь за объявление войны македонянам, [f] привел в пример успехи эллинов в борьбе с персами. Евдамид сказал на это: «Ты, кажется, не понимаешь, что твои слова звучат так же, как если бы, одолев тысячу овец, ты предложил мне вступить в бой с пятьюдесятью волками».
6. Евдамида спросили, как он, оценивает музыканта, имевшего очень большой успех. «Великий мастер, — отвечал он, — но в мелком деле».[207]
7. Когда кто-то при нем расхваливал Афины, он сказал: «Ну как, по совести, можно восхвалять этот город, который ни один благородный человек не любит».
8. Когда какой-то аргосец бранил спартанцев за то, что, выезжая в чужие края и освобождаясь от влияния отеческих законов, они сразу становятся хуже, Евдамид сказал: «Зато вы, аргосцы, посещая Спарту, становитесь не хуже, а лучше».[208]
[221] 9. Когда Александр приказал объявить в Олимпии, что все изгнанники, кроме фиванцев, могут вернуться в свои государства,[209] Евдамид сказал: «Этот приказ, фиванцы, звучит для вас хоть и тягостно, но лестно. Выходит, что вас одних и боится Александр».
10. Когда Евдамида спросили, для чего спартанцы приносят перед опасными походами жертву Музам, он ответил: «Для того, чтобы рассказ о нас был достоин наших подвигов».[210]
33. Еврикратид,
сын Анаксандрида
[b] Еврикратида, сына Анаксандрида, спросили, для чего эфоры, никогда не откладывая, ежедневно разбирают все дела, связанные с договорами.[211] Царь ответил: «Чтобы, окруженные врагами, мы не теряли доверия друг к другу».
34. Зевксидам[212]
1. Когда Зевксидама спросили, почему в Спарте не записаны законы о военной доблести и юношей не знакомят с ними, тот ответил: «Потому, что юношам полезнее видеть воочию военную доблесть, чем знакомиться с ней из писаний».
2. Какой-то этолиец утверждал, что для людей, способных к подвигам,  [c] война лучше мира. «Клянусь богами, — воскликнул Зевксидам, — это не так! Людям, о которых ты говоришь, смерть лучше жизни».[213]
35. Геронд[214]
Во время пребывания Геронда в Афинах некий человек там был арестован по закону о праздности. Геронд попросил показать ему человека, наказанного за то, что он вел себя так, как подобает свободному.[215]
36. Феарид
Как-то Феарид точил свой меч. Его спросили, достаточно ли он остер. «Острее злословия», — ответил он.
37. Фемистей
Прорицатель Фемистей предсказал царю Леониду и его соратникам [d] гибель под Фермопилами. Леонид послал Фемистея в Спарту якобы для того, чтобы сообщить о том, что должно произойти, а на самом деле, чтобы он не погиб вместе со всеми. Тот, однако, не согласился, сказав: «Я прислан сюда воином, а не вестником».[216]
38. Феопомп[217]
1. На вопрос, как надежнее всего сохранить власть в государстве, Феопомп ответил: «Предоставить друзьям их законное право на откровенность [e] и свободу речи, а подданных, насколько хватит сил, ограждать от обид».
2. Один иноземец утверждал, что среди своих сограждан он слывет приверженцем Спарты. Феопомп сказал: «Лучше было бы, если бы они называли тебя приверженцем собственного государства, а не поклонником Спарты».
3. Когда элейский посол[218] сказал, что сограждане выбрали его для посольства в Спарту потому, что он один в их государстве ревностно подражает спартанскому образу жизни,[219] Феопомп спросил его: «Какой же образ жизни — твой или твоих сограждан — кажется тебе лучше?» Тот объявил, что избранный им — лучше. «Тогда, — сказал Феопомп, — можно ли считать жизнеспособным государство, в котором среди множества граждан только один ведет себя достойно?»
4. Кто-то сказал, что Спарта спаслась только благодаря тому, что цари обнаружили способности к управлению. Феопомп с этим не согласился: «Причина не в этом, — сказал он, — а в том, что граждане обнаружили способность к подчинению».[220]
5. Когда жители Пилоса постановили почтить Феопомпа небывалыми  [f] отличиями, он написал им в ответ, что умеренные почести время возвеличит, а чрезмерные предаст забвению.
6. Как-то ему показали крепостную стену и спросили, считает ли он ее достаточно крепкой и высокой. Феопомп же спросил: «Ее что, для женщин строили?»[221]
39. Форикион
Когда Форикион прибыл из Дельф и увидел на Истме лагерь Филиппа, уже занявшего узкий перешеек, он сказал: «Вы, коринфяне, оказались плохими привратниками Пелопоннеса».[222]
40. Фектамен[223]
Осужденный эфорами на смерть, Фектамен шел с суда улыбаясь. Кто-то из присутствующих спросил его, неужели он до такой степени презирает спартанские законы. «Нет, — сказал он, — но я радуюсь, что я понесу это наказание, ни у кого ничего не попросив и никому не оставшись обязанным».[224]
41. Гипподам[225]
[222] Когда Агид встал в строй рядом с Архидамом, Гипподам, которого пытались отослать в Спарту вместе с Агидом, чтобы он нес службу[226] там, промолвил: «Нет, милый, разве я найду где-либо более достойную смерть, чем здесь, сражаясь за Спарту?» А было ему в ту пору больше 80 лет. Сказав это, он взял в руки оружие и, встав по правую руку от царя, сражался, пока не погиб.
42. Гиппократид[227]
1. Сатрап Карий написал Гиппократиду письмо, где сообщал, что [b] один спартанец не донес ему, зная о заговоре злоумышленников. Сатрап запрашивал, как с ним поступить. «Если ты сделал этому человеку много добра, — отвечал Гиппократид, — то убей его; если же не делал, вышли из твоей страны как подлеца».[228]
2. Однажды Гиппократиду встретился подросток, который смутился, так как с ним шел его покровитель. Гиппократид сказал, увидев его: «Гулять надо с такими людьми, чтобы не краснеть, если с кем-нибудь повстречаешься».
43. Калликратид[229]
1. Когда друзья Лисандра попросили наварха Калликратида за 50 талантов предоставить им возможность расправиться с одним из врагов, [c] он не согласился, хотя и сильно нуждался в деньгах, чтобы кормить своих моряков. Его советник Клеандр сказал: «Я, если бы был Калликратидом, взял бы эти деньги». «Да и я, — отвечал Калликратид, — взял бы, если бы был тобой».[230]
2. Калликратид отправился к союзнику Спарты Киру Младшему[231] в Сарды, чтобы получить деньги для своих моряков. По прибытии, уже в первый день, он приказал передать, что хочет встретиться с Киром. Услыхав, [d] что Кир пьет вино, он сказал, что подождет, пока тот кончит пить. Калликратид ждал напрасно и отошел от дверей только тогда, когда понял, что встретиться с Киром в этот день ему не удастся, оставив у всех впечатление человека неотесанного. На другой день, когда ему снова сказали, что Кир пьет и не выйдет, Калликратид воскликнул: «Так ли уж важно получить эти деньги, чтобы ради этого стоило совершать что-либо недостойное Спарты?» С этими словами он отправился в Эфес, призывая беды на головы тех развращенных роскошной жизнью людей, кто научил варваров наглеть, опираясь на свое богатство. Он поклялся перед всеми присутствующими, что, как только приедет в Спарту, сделает все [e] для восстановления мира между греками, чтобы впредь они не просили у варваров помощи в борьбе друг с другом, а внушали им ужас.[232]
3. Когда его спросили, что за люди ионяне, он ответил: «Граждане — плохие, а как рабы — хороши».[233]
4. Однажды Кир, посылая деньги для наемников, добавил дружеский дар для Калликратида. Однако спартанец взял только плату для своих воинов, а подарок отослал обратно, сказав, что нет необходимости, чтобы между ним и Киром существовала личная дружба. Надо только, чтобы дружеское отношение, распространяющееся на всех спартанцев, относилось бы и к нему, Калликратиду.[234]
5. Когда он собирался вступить в морскую битву возле Аргинусских островов, один из кормчих, Гермон, советовал лучше увести корабли, так как афиняне обладают гораздо большим количеством триер. На это Калликратид возразил: «Ну и что из этого? Все равно пускаться в бегство [f] — позорно и нанесет урон славе Спарты. Лучше, оставшись на месте, победить или погибнуть».[235]
6. Калликратид приносил жертву и услышал от прорицателя, следившего за пламенем сгоравших приношений, что войску предстоит победа, а полководцу — смерть. Нисколько не расстроенный этим, он сказал: «Один человек не решает судьбы Спарты. Если я погибну, родина не будет унижена, а если отступлю перед врагами, это будет унижением».[236] Назначив своим преемником Клеандра, Калликратид устремился в бой и, сражаясь, погиб.
44. Клеомброт, сын Павсания[237]
Когда какой-то иноземец поспорил с его отцом о добродетели, Клеомброт, [223] сын Павсания, сказал: «Мой отец[238] все равно будет более достойным человеком, чем ты, до тех пор, пока ты тоже не станешь отцом».[239]
45. Клеомен,
сын Анаксандрида
1. Клеомен, сын Анаксандрида, утверждал, что Гомер был спартанским поэтом, а Гесиод — плотским, ибо первый наставляет, как повелевать, а второй — как заниматься сельским хозяйством.[240]
2. Однажды Клеомен заключил с аргосцами перемирие на семь дней; но уже на третью ночь[241] напал на стражей противника, пока они, полагаясь на договор, спали. Одних он перебил, а других взял в плен. [b]
3. Когда его стали бранить за клятвопреступление, он отвечал, что в клятве не упоминались ночи, а только дни. «Кроме того, — утверждал он, — нанести вред врагам и у людей и у богов считается важнее, чем соблюдать справедливость».[242]
4. Случилось так, что от Аргоса, из-за которого он пошел на клятвопреступление, он все-таки был отброшен. Это сделали аргосские женщины, захватившие хранившееся в святилищах оружие и с его помощью отразившие натиск Клеомена. Впоследствии Клеомен сошел с ума, схватил какой-то кинжал и стал колоть себя, начиная с лодыжек, а потом все выше, [c] пока не дошел до важнейших частей тела. Так, скаля зубы и гогоча, он покончил с собой.[243]
5. Прорицатель отговаривал его вести войско на Аргос, говоря, что возвращение оттуда будет позорным. Подойдя к городу и увидев запертые ворота и стоящих на стенах женщин, Клеомен воскликнул: «Не покажется ли позорным отступление от этого города, где мужчины перебиты, а женщины заперли ворота».
6. Тем аргосцам, которые ругали его, называя нечестивым клятвопреступником, Клеомен отвечал: «Вы властны ругать меня, но расправиться с вами в моей власти».
[d] 7. Послы с острова Самоса убеждали его начать войну с тиранном Поликратом[244] и говорили очень долго: «Начало речи, — перебил он, — я не запомнил, поэтому середину не понял, конец я не одобряю».
8. Некий пират совершал набеги на страну. Когда его поймали, он стал объяснять: «У меня не было продовольствия для моих воинов; вот я и стал отбирать его у тех, кто им владел, но не хотел отдавать добровольно». На это Клеомен сказал: «Короче говоря, ты разбойничал».
9. Услышав, как какой-то негодяй бранит его, Клеомен сказал: «Не для того ли ты постоянно всех поносишь, чтобы мы оправдывались и не находили времени поговорить о твоей собственной зловредности».
[e] 10. Когда кто-то из граждан сказал, что хорошему царю всегда и во всем следует быть кротким и сдержанным, Клеомен согласился с этим: «Но не до такой степени, — сказал он, — чтобы его стали презирать».
11. Терзаемый тяжелой болезнью, он стал прислушиваться к разного рода целителям и прорицателям, на которых раньше не обращал внимания. Кто-то выразил удивление этой перемене. «А чему удивляться? — сказал царь. — Ведь я теперь не тот человек, каким был когда-то; а став другим человеком, я уже по-другому и думаю».
[f] 12. Когда какой-то софист долго разглагольствовал о мужестве, царь рассмеялся. «Почему, Клеомен, ты, спартанский царь, смеешься, слушая, как человек говорит о мужестве?» — спросил софист. «Я поступил бы так же, чужестранец, — ответил царь, — если бы о мужестве заговорила ласточка, а вот если бы говорил орел, я бы слушал со всем вниманием».
13. Аргосцы утверждали, что смоют позор прошлого поражения,[245] сразившись снова. «Удивляюсь, — сказал Клеомен, — не думают же они, что, добавив это словечко из двух слогов, они станут сильнее, чем были раньше».
[224] 14. Когда кто-то бранил его, говоря: «Ты, Клеомен, роскошествуешь» — он отвечал: «Это все-таки лучше, чем быть ненасытным. Вот ты, например, имея достаточно, все-таки жадничаешь».
15. Кто-то хотел представить ему музыканта и всячески расхваливал достоинства этого человека, утверждая, что это лучший музыкант из всех эллинов. Клеомен же, указав на одного из стоящих возле, воскликнул: «А вот этот у меня, клянусь богами, лучший кашевар!»[246]
16. Когда самосский тиранн Меандрий бежал в Спарту, спасаясь от вторжения персов, он показал Клеомену, сколько золотых и серебряных сосудов он привез с собой, и предложил подарить их, сколько бы он ни пожелал. Царь не взял ни одного, но принял меры, чтобы Меандрий не раздавал сосуды и другим гражданам. Отправившись к эфорам, он сказал, что для Спарты будет лучше, если самосец, хотя тот и был его кунаком, все же будет удален из Пелопоннеса, чтобы он не подтолкнул кого-либо из спартанцев, к предательству. Выслушав его, эфоры в тот же день [b] объявили об изгнании Меандрия.[247]
17. Когда кто-то спросил его, почему часто побеждавшие спартанцы не уничтожили нападавших на них аргосцев, Клеомен ответил: «И, наверно, не уничтожим никогда. Нашей молодежи нужно ведь на ком-то упражняться».
18. Когда кто-то спросил, почему спартанцы не посвящают богам захваченные у врага доспехи, он ответил: «Потому что они принадлежали трусам».[248]
46. Клеомен,
сын Клеомброта
Когда кто-то дал Клеомену, сыну Клеомброта, бойцовых петухов, [с] обещая, что эти петухи умрут, сражаясь за победу, тот сказал: «Дай мне из тех, которые ради победы убивают. Те будут получше».[249]
47. Лабот[250]
Когда кто-то произносил чересчур длинную речь, Лабот сказал: «Зачем к ерундовому делу такое длинное вступление? Речь должна соответствовать важности дела. Каково дело, такова и речь».[251]
48. Леотихид[252]
1. Когда кто-то выразил неудовольствие, что Леотихид Первый часто меняет свои решения, царь сказал: «Я-то меняю по обстоятельствам,  [d] а вы — вследствие подлости».
2. Когда его спросили, как лучше всего сохранить блага, которыми располагаешь, он сказал: «Не все доверять случаю».
3. Когда его спросили, чему важнее всего обучать свободнорожденных детей, он ответил: «Тому, что им пригодится, когда они станут взрослыми».[253]
4. Когда кто-то спросил, почему спартанцы мало пьют, Леотихид ответил: «Чтобы не другие за нас думали, а мы за них».
49. Леотихид, сын Аристона[254]
1. Когда Леотихнду, сыну Аристона, сказали, что сыновья Демарата[255] говорят о нем дурно, он воскликнул: «Клянусь богами, ничего [e] удивительного: ни один из них ничего хорошего и не способен сказать».[256]
2. Когда на ближних воротах змея обвилась вокруг ключа, прорицатели объявили, что это чудо. «А мне кажется, — сказал Леотихид, — в этом нет ничего чудесного. Вот если бы ключ обвился вокруг змеи — тогда было бы чудо».[257]
3. Нищий орфический жрец Филипп уверял, что те, кого он посвятил в мистерии, после смерти будут счастливы. Леотихид сказал: «Что же, [f] неразумный, ты не умрешь, как можно скорей, чтобы разом покончить и с бедностью и с постоянными несчастьями».[258]
4. Когда кто-то спросил Леотихида, почему спартанцы не посвящают богам захваченное у врагов оружие, он ответил, что вещи, отобранные у трусов, нехорошо ни выставлять на обозрение молодым, ни посвящать богам.[259]
50. Леонт, сын Еврикратида[260]
1. Когда Леонта, сына Еврпкратида, спросили, в каком городе безопасно жить, он ответил: «Там, где богатства жителей не слишком велики и не слишком малы; где закон властен, а беззаконие бессильно».
2. Увидев в Олимпии бегунов, стремящихся выгадать время в начале бега, он заметил: «Насколько больше заботятся они о скорости, чем о справедливости».
3. Какой-то человек в самое неподходящее время держал речь о важных делах. «Говоришь-то ты, приятель, о деле, — сказал Леонт, — а время тратишь как бездельник».[261]
51. Леонид, сын Анаксандрида[262]
1. Один человек сказал Леониду, сыну Анаксандрида, брату Клеомена: [225] «Ты ведь ничем не лучше нас, за исключением того, что ты царь». Тот ответил: «Если бы я не был лучше, то не был бы и царем над вами».
2. Когда он шел на битву с Персом[263] под Фермопилы, его жена Горго[264] спросила, какие он оставляет ей распоряжения, Леонид ответил: «Вступать в брак с благородными людьми и рожать только благородных».
3. Когда эфоры указывали ему, что он берет под Фермопилы слишком мало людей, он ответил: «Для того дела, на которое мы идем, даже слишком много».[265]
4. Эфоры спросили: «Уж не думаешь ли ты, что идешь для того, чтобы задержать варваров у прохода?» «В речах так, — сказал он, — а на деле иду умирать за эллинов».
[b] 5. Придя к Фермопилам, он обратился к своим соратникам: «Говорят, что варвар близко и выступает, пока мы теряем время. Ну что ж, либо перебьем их, либо самим умирать».[266]
6. Когда во время боя кто-то воскликнул: «Из-за варварских стрел не видно солнца», — Леонид сказал: «И хорошо, будем сражаться в тени».[267]
7. Другой сказал: «Варвары уже рядом». Леонид ответил: «Стало быть, и мы рядом с ними».
8. Кто-то спросил его: «Неужели, Леонид, ты пришел сюда с немногими, чтобы сразиться с таким множеством». Царь ответил: «Если бить [с] числом, то не хватит и всего эллинства; ведь оно составляет лишь малую часть варварского мира. Если же полагаться на доблесть, то моих вполне достаточно».
9. Когда другой человек тоже удивился немногочисленности его воинов, Леонид сказал: «Чтобы умереть, хватит и этих».[268]
10. Ксеркс написал ему: «Перейдя на мою сторону, можешь, не борясь с богом, сделаться единоличным правителем всей Эллады». В ответ Леонид написал: «Если бы ты понимал истинные блага жизни, не стал бы домогаться чужих владений. Я же предпочитаю умереть за Элладу, чем единолично властвовать над нею».
11. Тогда Ксеркс снова написал ему: «Сдавай оружие!» Он ответил: «Приди и возьми».  [d]
12. Леонид хотел напасть на врага не медля, но полемархи требовали, чтобы он подождал остальных союзников. Леонид сказал: «Разве здесь не все, кто будет сражаться?[269] Вы что, не знаете, что с врагом дерутся только те, у кого есть цари, которых почитают и боятся?»
13. Он приказал своим воинам завтракать, объявив, что обедать будут уже в Аиде.
14. Когда его спросили, почему лучшие люди предпочитают славную смерть бесславной жизни, он ответил: «Они считают, что жизнь и смерть — дело природы, а слава и бесславие — наше».
15. Леонид желал сохранить цвет молодежи, но был уверен, что юноши [e] не захотят, чтобы их щадили. Поэтому он пустился на хитрость: дал каждому юноше по скитале[270] и отослал как бы с поручением к эфорам. Он хотел так же спасти и троих зрелых мужей, но те догадались и не согласились взять скиталы.[271] «Я пришел сюда не вестником, а воином», — сказал один. «Останусь здесь, лучше будет», — сказал второй. А третий: «Не отстану от друзей, впереди буду биться».
52. Лохаг
Когда кто-то сообщил Лохагу, отцу Полиэнида и Сирона, что один из его сыновей погиб, отец сказал: «Я давно знал, что он смертен».
53. Ликург[272]
[f] 1. Законодатель Ликург, стремясь перестроить образ жизни граждан, сделав его более скромным и нравственно совершенным (ибо спартанцы отличались в то время изнеженностью), выкормил двух щенков одного помета. Одного из них он приучил к лакомой пище и разрешал ему проводить время в доме, а другого сразу стал приучать к псовой охоте. Потом он привел этих щенков в Народное собрание и, положив перед ними кости и другие лакомства, выпустил на волю зайца. Каждая из собак устремилась к тому, к чему она была приучена. Когда собака догнала зайца, Ликург сказал: «Видите, сограждане, эти собаки одной породы, [226] но благодаря различным условиям, в которых они жили, значительно отличаются друг от друга. Не следует ли из этого, что воспитание для выработки добрых качеств значит больше, чем природа?»[273]
Другие говорят, что щенки были не одного помета, а один был из породы сторожевых собак, другой — из охотничьих. К охоте Ликург стал приучать только сторожевого пса, а того, что был лучшей породы, кормил одной лакомой пищей. Когда впоследствии каждый из них набросился на то, к чему был приучен, стало ясно, насколько важно воспитание для выработки хороших и дурных качеств. Ликург сказал: «Не [b] так ли, граждане, обстоит дело и с нами? Знатность нашего рода, столь ценимая толпой, не принесет никакой пользы. Не поможет нам даже то, что мы ведем свое происхождение от самого Геракла, если мы не станем постоянно упражнять себя в том, что сделало этого героя самым благородным и самым знаменитым из всех людей, то есть не будем в течение всей жизни учиться доблести».
2. Ликург произвел передел земли и всех граждан наделил равными участками. Рассказывают, что, когда позднее он вернулся из путешествия в чужие земли, проезжая по стране, где как раз заканчивали жатву, Ликург увидел сложенные неподалеку друг от друга равные кучи зерна. Улыбнувшись, он с удовлетворением сказал находившимся поблизости, что вся Лаконика кажется ему собственностью множества братьев, лишь недавно получивших свои наделы.[274]
3. Проведя отмену долгов, он решил поделить поровну и всю домашнюю [c] утварь, чтобы полностью покончить со всеми различиями и неравенством людей. Увидев, однако, что люди враждебно относятся к прямому изъятию имущества, Ликург решил упразднить золотую и серебряную монету и постановил, чтобы в Спарте пользовались только железной. [d] При этом он ограничил время, в течение которого можно было обменивать старую монету. Когда же это было сделано, всякое беззаконие было изгнано из Спарты. Никто не мог ни воровать, ни брать взятки, ни грабить, ни обманывать. Ведь полученное нельзя было скрыть, им нельзя было наслаждаться не рискуя; собственность не вызывала зависти, так как ее нельзя было невозбранно ни вывезти, ни ввезти. В дополнение к этой мере он изгнал из страны все лишнее и бесполезное. Действительно, посещать Спарту не имело теперь никакого смысла ни софистам, ни нищим предсказателям, ни ремесленникам, производящим различные предметы. Ведь Ликург запретил ту монету, которая у них была в ходу, а ввел железную: ценность эгинской мины этих денег равнялась всего четырем халкам.[275]
4. Начав поход против роскоши и решив положить конец стремлению [e] к богатству, Ликург ввел сисситии. Отвечая тем, кто спрашивал его, зачем он это сделал и ввел небольшие военные подразделения, Ликург ответил: «Это сделано для того, чтобы приказы доходили до них тотчас же, а если возникнет какая-нибудь смута, вина ляжет лишь на немногих. Кроме того, в небольшом отряде легче соблюсти равенство: люди будут равны в еде и питье, да и не только в этом; одинаковы будут их постели и все остальное. Богатый человек не будет иметь больше бедного».[276]
5. Он сделал так, что богатство не вызывало зависти, так как никто не мог ни воспользоваться им, ни показать его. Ликург говаривал своим [f] близким: «Хорошо показать на деле, друзья, что же такое богатство: ведь оно слепо».[277]
6. Ликург наблюдал за тем, чтобы никто не обедал дома и не приходил в сисситию, наевшись и напившись.[278] Сотрапезники порицали того, кто не ел и не пил с ними, считая, что это человек невоздержанный и слишком изнеженный для участия в общих трапезах. Того, кто попадался в нарушении порядка, наказывали. Как-то царь Агид, вернувшись из длительного похода, в котором он добился победы над афинянами, хотел [227] всего один раз пообедать дома с женой и послал за своей порцией, но полемархи не разрешили выдать ее. На следующий день это дело дошло до эфоров, которые подвергли Агида наказанию.[279]
7. Подобные постановления казались зажиточным гражданам невыносимыми: они составили заговор, стали порочить Ликурга и бросать в него камнями, желая забить до смерти. Преследуемый ими, Ликург с трудом пробился через рыночную площадь и, обогнав всех, нашел убежище в храме Афины Меднодомной, но когда он обернулся, чтобы взглянуть на преследовавших, один из них, Алкандр, выбил ему палкой глаз. Позднее, согласно общему решению, этого Алкандра передали для наказания во власть Ликурга, но тот не сделал ему ничего плохого. Ликург даже не упрекал его, но, поселив вместе с собой, довел до того, [b] что Алкандр, став поклонником всех его установлений, начал хвалить и  самого Ликурга и образ жизни, который они вели. В память своей беды Ликург соорудил на участке Афины Меднодомной памятник и добавил к ее имени прозвище Оптиллетис — Зрящая, ибо дорийцы в этой стране называют глаза оптиллами».[280]
8. Когда его спросили, почему он не ввел писанные законы, он ответил: «Потому, что образованные люди, прошедшие надлежащее воспитание, сами могут решить, какое в каждом случае решение будет наиболее уместным».[281]
9. Его спросили также, почему он при сооружении кровли разрешил пользоваться одним только топором, а двери позволил делать лишь с помощью  [c] пилы; другие же орудия были запрещены. Ликург ответил: «Я хотел, чтобы граждане соблюдали умеренность в домашнем хозяйстве и не держали бы у себя в доме ничего, что может вызвать зависть других».[282]
10. Этим же правилом руководствовался царь Леотихид Первый. Обедая у кого-то в гостях, он посмотрел на красиво украшенную кровлю дома и наборный потолок и спросил у иноземца, хозяина дома, не растут ли в их стране четырехгранные деревья.[283]
11. Когда Ликурга спросили, почему он запретил часто воевать с одними и теми же неприятелями, он ответил: «Чтобы, обороняясь, они не обучились воевать и не приобрели в этом опыт». Поэтому впоследствии справедливо осуждали Агесилая, который своими постоянными вторжениями в Беотию сделал фиванцев достойными соперниками лакедемонян.  [d] Когда Анталкид увидел раненного Агесилая, он сказал: «Хорошую же плату ты получил, научив сражаться фиванцев, которые раньше не умели этого, да и не хотели учиться».[284]
12. Кто-то другой спросил его, зачем он изнуряет тела девушек бегом, борьбой, метанием дисков и копий. «Для того, — ответил Ликург, — чтобы рост зачатых в сильных телах детей с самого начала шел быстро и они рано становились бы могучими и сильными; чтобы сила и здоровье позволяли женщинам производить на свет детей легко, с достоинством выдерживая родовые муки; если же возникнет необходимость, чтобы они могли сразиться за себя, своих детей и свою родину».
[e] 13. Какие-то люди порицали обычай девушек показываться во время процессий обнаженными и интересовались, для чего они это делают. Ликург сказал: «Это для того, чтобы девушки, следуя обычаям мужчинг нисколько не уступали им ни силой тела, ни здоровьем, ни твердостью души, ни честолюбием. Мнение же толпы они презирают». В связи с этим приводят такое высказывание Горго, жены Леонида. Кто-то, по всей вероятности иностранец, сказал ей: «Вы, лаконянки, командуете своими мужами». На что она ответила: «Да, но мы и рожаем мужей».[285]
[f] 14. Лишив холостых мужей права смотреть выступления во время гимнопедий и наложив на них атимию и другие знаки бесчестия,[286] Ликург предусмотрительно позаботился о деторождении. Он отнял у холостяков то уважение и заботы, которыми юноши окружали пожилых людей. Так, никто не возразил против замечания, которое сделали Деркилиду. хотя он был прославленным полководцем. Когда Деркилид подошел к одному из юношей, тот не уступил ему места, сказав: «Ты же не породил того, кто уступит место мне».[287]
15. Когда Ликурга спросили, для чего он издал закон, согласно которому девушек выдают замуж без приданого, он сказал: «Для того, чтобы одни из них вследствие нужды не остались в девушках, а других бы не домогались, стремясь к их богатству. Надо, чтобы мужчина прежде всего интересовался образом жизни девушки и сообразовал свой выбор [228] только с ее благородством». С этой целью он запретил в Спарте всякие украшения.[288]
16. Он ограничил время для вступления в брак как для мужчин, так и для женщин. Отвечая человеку, удивлявшемуся, зачем он это сделал, Ликург сказал: «Чтобы от цветущих родителей происходили здоровые дети».[289]
17. Один человек удивлялся, почему он запретил женатым людям ночевать со своими женами и приказал им проводить большую часть дня и всю ночь вместе со сверстниками; с подругой спартанец должен был встречаться тайно, со всевозможными предосторожностями. «Это сделано для того, — сказал Ликург, — чтобы юноши были крепки телом [b] и не испытывали пресыщения, а всегда как бы начинали любовь сначала: и это даст здоровых детей».[290]
18. Он запретил благовонные масла, чтобы не тратили оливки на притирания, а также ношение крашеных тканей, чтобы они не льстили нашим чувствам.
19. Всем ремесленникам, производящим украшения, он запретил въезд в Спарту, говоря, что, употребляя свое искусство во зло, они только позорят его.[291]
20. Сильно было в то время целомудрие женщин, и так сильно отличалось оно от последующей распущенности, что прелюбодеяние казалось [с] просто невероятным.[292] Передают, что живший в очень давние времена спартанец Герад, которого какой-то иноземец спросил, как в его стране поступают с прелюбодеем (ведь в законах Ликурга об этом нет ни слова), ответил: «У нас, иноземец, не бывает прелюбодеев». Тот возразил: «Но может появиться». Герад сказал: «Ну, если появится, уплатит такого быка, который, разлегшись на Тайгете, будет лакать воду из Еврота». Иноземец удивился и спросил: «Откуда же возьмется бык такой величины?» Герад засмеялся:[293] «А откуда в Спарте, где богатство, роскошь и всякие украшения влекут за собой бесчестие, а порядочность и подчинение властям почитается превыше всего, откуда здесь может взяться прелюбодей?»
21. Отвечая человеку, предлагавшему установить в государстве демократию, Ликург сказал: «Сперва установи демократию у себя в доме».[294] [d]
22. Когда кто-то спросил, почему он ввел такие маленькие и дешевые жертвы богам, Ликург ответил: «Чтобы не было перерывов в жертвоприношениях».[295]
23. Ликург разрешил гражданам соревноваться только в таких видах атлетики, где не приходится вытягивать вверх руку.[296] Кто-то спросил, чем он прп этом руководствовался: «Я не хотел, — ответил Ликург, — чтобы у граждан возникала привычка, попав в трудные обстоятельства, идти на мировую».[297]
24. Когда кто-то спросил его, почему он приказывает постоянно менять место стоянок во время военных действий, Ликург ответил: «Чтобы доставить больше трудностей врагу».[298]
25. Кто-то другой спросил его, почему он отказывается штурмовать крепости: «Обидно, чтобы доблестные мужи, — ответил Ликург, — гибли от рук женщин, детей или кого-нибудь в этом роде».[299] [e]
26. Когда фиванцы стали советоваться с Ликургом по поводу учрежденных ими священнодействий и траура в честь Левкофеи,[300] он сказал: «Если вы считаете Левкофею божеством, не надо оплакивать ее гибель, если же полагаете, что она человеческой природы, не творите в ее честь священнослужений».
27. Некоторые граждане спрашивали его: «Как вернее избежать вторжения врагов?» Ликург ответил: «Оставаться бедными и не стремиться стать выше других».[301]
28. Другой раз его снова спросили об укреплениях города, и Ликург ответил, что нельзя считать город неукрепленным, если его оборона зиждется на мужах, а не на кирпичах.[302]
29. Спартанцы очень заботились о своих волосах, памятуя слова [f] Ликурга, что прическа красивого делает еще красивее, а безобразного — страшным для врагов.[303]
30. Ликург приказал, чтобы, добившись победы и обратив врагов в бегство, спартанцы преследовали их недолго, только для того, чтобы закрепить победу, а потом сразу возвращались назад. Он говорил, что убивать оставивших битву и не благородно и не по-эллински,[304] оставить же в живых — не только благородно и великодушно, но и полезно. Ведь враги, зная, что спартанцы щадят сдающихся и убивают сопротивляющихся, будут понимать, что выгодней бежать, чем оставаться в строю.[305]
31. Ликурга спросили, зачем он запретил снимать доспехи с убитых [229] врагов, на что он ответил: «Для того, чтобы воины не наклонялись за добычей, пренебрегая сражением, а хранили бы в нерушимости и свою бедность и военный строй».
54. Лисандр[306]
1. Когда сицилийский тиранн Дионисий послал в подарок дочерям Лисандра пышные платья, спартанец не принял их, говоря, что опасается, что дочери в этих обновах покажутся ему безобразными. Немного позже, когда родной город направил Лисандра послом к этому тиранну, Дионисий дал ему две столы и предложил выбрать, какую он хочет послать дочери. Лисандр сказал, что лучше, если дочь сама сделает выбор, и уехал, забрав обе.[307]
2. Лисандр был ловким софистом и часто прибегал к хитростям и обманам, считая справедливым то, что ему полезно, и благородным то, что ему выгодно. Он признавал, что правда лучше лжи, но истинная [b] ценность и достоинство того и другого могут быть установлены только в каждом отдельном случае.[308]
3. Люди порицали Лисандра за то, что своих целей он добивался обычно с помощью обманов, и утверждали, что не достойно потомка Геракла добиваться своего не честным путем, а хитростью. Лисандр же со смехом отвечал им: «Где не годится львиная шкура, нужно подшить к ней лисью».[309]
4. Когда некоторые жаловались на то, что Лисандр нарушил клятвы, которые дал в Милете,[310] он сказал: «Детей обманывают во время игры в бабки, а взрослых, давая клятвы».[311]
5. Лисандр победил афинян, заманив их в засаду у Эгоспотамов, а затем, лишив город пищи, вынудил его сдаться. Тогда-то он написал эфорам: «Афины взяты».[312]
[с] 6. Аргивяне спорили со спартанцами относительно своих границ и утверждали, что их притязания справедливы. Лисандр, схватив меч, воскликнул: «У кого в руках вот это — тот лучше всех о границах рассуждает».[313]
7. Видя, что беотийцы никак не могут решить, пропускать ли войско Лисандра через свою страну или нет, он послал спросить у них, должен ли он продвигаться держа копья вертикально или наперевес.[314]
8. В общем собрании один мегарец дерзко выступил против него. Лисандр сказал: «Твоим словам, чужеземец, не достает только города за спиной».[315] [d] 9. Во время восстания коринфян Лисандр вел своих воинов вдоль стен города и заметил, что они боятся его штурмовать. В это время он увидел, что какой-то заяц перепрыгнул через ров. «Не стыдно вам, спартанцы, — воскликнул Лисандр, — бояться врагов, которые настолько ленивы, что у них под стенами спят зайцы».[316]
10. Однажды Лисандр обратился к Самофракийскому оракулу, и жрец приказал ему назвать самое беззаконное дело, которое он совершил в жизни. «А кто этого требует, — спросил Лисандр, — ты или боги?» «Боги», — ответил жрец. «Тогда уйди прочь, — потребовал полководец. — Я сам им скажу, если они спросят».[317]
11. Когда какой-то перс спросил его, какое государственное управление [e]  нравится ему больше всего, Лисандр ответил: «То, которое воздает по заслугам как достойным, так и подлым».
12. Человеку, утверждавшему, что очень любит и восхваляет его, Лисандр сказал: «В поле у меня два быка и оба молчат, но я-то хорошо знаю, кто из них трудяга, а кто бездельник».
13. Когда кто-то бранил его, Лисандр сказал: «Болтай побольше, иностранишка. Не упусти чего-нибудь, облегчи свою душу от тех пакостей, какими она, похоже, переполнена».
14. Вскоре после смерти Лисандра возникли споры с союзниками,  [f] и Агесилай пришел в дом Лисандра, чтобы посмотреть записи, относящиеся к военному союзу, ибо Лисандр держал эти записи у себя. Там он нашел также книгу о государственном устройстве, написанную Лисандром. В ней излагалось, что Агиадов и Еврипонтидов[318] надо отстранить от царской власти, а выбирать царей из самых достойных представителей знати. Надо, чтобы должность царя доставалась не тем, кто происходит от Геракла, а тем, кто, подобно этому герою, будет избран за доблесть, ибо именно по этой причине Геракл был удостоен божеского почитания. Эту речь Лисандра Агесилай задумал обнародовать перед согражданами, чтобы показать им, каким на самом деле гражданином был Лисандр, и вместе с тем очернить его друзей. Говорят, что Кратид, который тогда стоял во главе эфоров, опасаясь, как бы обнародование речи не убедило граждан пойти по этому пути, удержал Агесилая, сказав, что не следует выкапывать из потемок речь Лисандра, а, наоборот, [230] лучше закопать ее вместе с ним самим, так как составлена она хитро и убедительно.[319]
15. Когда после смерти Лисандра оказалось, что он был бедным человеком, женихи его дочерей отказались от них. Эфоры наказали этих людей за то, что, пока они считали Лисандра богатым, они старались завоевать его расположение, а когда вследствие его бедности выяснилось, что оп был честный и достойный человек, женихи пренебрегли уважением к его памяти.[320]
55. Намерт
Когда Намерт был отправлен послом за пределы государства, какой-то чужеземец стал восхвалять его за то, что у него много друзей. Намерт [b] спросил, знает ли он, чем проверяют, действительно ли человек имеет много друзей, и, когда тот пожелал узнать, ответил: «Несчастьем».[321]
56. Никандр[322]
1. Один человек рассказал Никандру, что аргосцы отзываются о нем плохо. «Ну что же, — сказал Никандр, — они и расплачиваются за то, что плохо отзываются о благородных людях».[323]
2. Когда кто-то спросил, почему спартанцы отращивают волосы и бороды, царь ответил: «Потому, что для мужчин волосы на голове и лице — самое лучшее украшение, которое к тому же ничего не стоит».[324]
3. Какой-то афинянин сказал Никандру: «Уж очень вы, спартанцы, склонны к безделью». «Правильно, — согласился тот, — мы не суетимся, как вы, по всякому поводу».[325]
57. Панфед[326]
[c] 1. Когда Панфед отправился послом в Азию, ему там показали укрепленную стену: «Клянусь богами, иноземцы, — воскликнул он, — хорошее у вас убежище для женщин!»[327]
2. После того как в Академии философы долго и серьезно обсуждали какой-то вопрос, они спросили Панфеда, какими показались ему их мысли. «Серьезными, но бесполезными, — отвечал он, — поскольку вы сами им не следуете».[328]
58. Павсаний, сын Клеомброта[329]
1. Когда делосцы справедливо отстаивали против афинян право на свой родной остров,[330] говоря, что, согласно их законам, ни женщины не имеют право рожать на нем, ни похороны не могут производиться, Павсаний, сын Клеомброта, сказал: «Как же этот остров может быть [d] вашей родиной, если никто из вас не был здесь рожден и никто не будет похоронен».[331]
2. Некоторые из изгнанников склоняли Павсания повести войска на Афины, утверждая, что, когда в Олимпии было названо его имя, афиняне, одни-единственные, свистели.[332] Павсаний ответил: «Как же вы думаете поступят эти люди, которые при хорошем к ним отношении освистали меня, если я поступлю с ними плохо?»
3. Кто-то спросил Павсания, зачем спартанцы предоставили права гражданства поэту Тиртею. «Для того, — ответил Павсаний, — чтобы ни при каких обстоятельствах во главе нас не шел иноземец».[333]
[e] 4. Какой-то слабосильный человек советовал ему дать врагам бой как на суше, так и на море. «Так, может быть, ты разденешься, — сказал Павсаний, — и покажешь всем, каков тот, кто советует нам вступить в сражение?»
5. Людям, удивлявшимся великолепию одежд, обнаруженных в захваченной у варваров добыче, Павсаний сказал, что лучше быть великолепными людьми, чем носить великолепные одежды.[334]
6. После победы над персами при Платеях Павсаний приказал подать его [f] свите обед, который был приготовлен для персов. Удивляясь его великолепию, он сказал: «Клянусь богами, каким же извращенным должен быть вкус этого Перса, если, располагая такой пищей, он позарился на наш ячменный хлеб».[335]
59. Павсаний, сын Плистоанакта[336]
1. Когда Павсания, сына Плистоанакта, спросили, почему спартанцы не разрешают изменять древние законы, он ответил: «Потому, что законы должны господствовать над людьми, а не люди над законами».
2. Изгнанный из Спарты и находясь в Тегее, Павсаний все-таки хвалил лакедемонян. Кто-то спросил его: «Почему же ты не остался в Спарте, а бежал оттуда?» «Потому, — ответил Павсаний, — что врачи обыкновенно находятся не возле здоровых, а возле больных».[337]
3. Кто-то спросил его, как победить фракийцев? «Для этого, — посоветовал Павсаний, — надо поставить во главе войска самого лучшего».
4. Когда осмотревший его врач сказал: «Не нахожу ничего худого»,  [231] Павсаний заметил: «Ведь я же не пользовался твоими врачебными услугами».
5. Один из друзей ругал Павсания за то, что тот плохо отзывался о каком-то враче, услугами которого никогда не пользовался. Павсаний сказал: «Если бы я воспользовался его услугами, меня бы в живых уже не было».
6. Один врач сказал Павсанию: «Ты стал стар». «Потому, — отвечал царь, — что не лечился у тебя».
7. Павсаний говорил, что лучшим надо признать врача, который не гноит больных, а сразу их хоронит.
60. Педарет[338]
1. Кто-то донес Педарету, что враг многочислен. «Тем больше будет [b] славы. Больше убьем», — сказал тот.
2. Увидев человека мягкого и кроткого, которого все хвалили за его характер, Педарет сказал: «Не следует хвалить ни мужей, похожих на женщин, ни женщин, принимающих обличье мужчин, если только необходимость не принудит женщину к этому».
3. Когда его не зачислили в дружину «трехсот»,[339] что считалось в спартанском войске самым почетным, Педарет ушел, весело улыбаясь. Эфоры позвали его назад и спросили, чего он смеется. «Радуюсь, — ответил оп, — что в государстве есть триста граждан, лучших, чем я».[340] [с]
61. Плистарх[341]
1. Кто-то спросил Плистарха, сына Леонида, почему царские роды получили имена не от первых правителей,[342] а от последующих. «Потому, — ответил Плистарх, — что первым приходилось править очень жестоко, а тем, кто за ними последовал, в этом уже не было необходимости».
2. Какой-то защитник уснащал свою речь шутками, на что Плистарх сказал: «Поостерегся бы ты, чужеземец, шутить так много, чтобы и вовсе не превратиться в шута, подобно тому как люди, которые, занимаясь все время борьбой, становятся борцами».
3. Человеку, подражавшему соловью, Плистарх сказал: «А мне, чужеземец, больше понравилось, когда я слышал настоящего соловья».[343]
[d] 4. Плистарху передали, что один очень злоязычный человек отзывается о нем хорошо. «Уж не сказал ли ему кто-нибудь, — удивился Плистарх, — что я умер. Он же не способен сказать хорошего слова ни об одном живущем».[344]
62. Плистоанакт[345]
Когда какой-то афинский оратор назвал спартанцев неучами, Плистоанакт, сын Павсания, сказал: «Правильно, мы одни из всех эллинов не научились от вас ничему дурному».[346]
63. Полидор[347]
1. Один человек постоянно угрожал своим недругам расправой. Полидор, сын Алкамена, сказал ему: «Неужели ты не понимаешь, что на эти угрозы ты растрачиваешь большую часть своего запала?»
[e] 2. Когда Полидор вел свое войско на Мессену, его спросили, неужели он собирается воевать со своими братьями. «Нет, — ответил царь, — я только хочу пройти к неразделенным землям».[348]
3. После «битвы трехсот»[349] аргосцы, вступив в бой уже всеми силами., потерпели поражение. Союзники убеждали Полидора не упускать случая, штурмовать стены и захватить город. Они говорили, что сделать это легко, так как мужчины перебиты, и в стенах остались только женщины. Полидор сказал: «По мне, хорошо, сражаясь на равных, победить врага, но я не считаю справедливым, отстояв границы своей земли, стараться [f]  захватить чужой город. Я шел сюда отвоевывать свою землю, а не захватывать чужой город».
4. Когда Полидора спросили, почему в сражениях спартанцы храбро рискуют жизнью, он ответил: «Их приучили не бояться вождей, а совеститься их».[350]
64. Поликратид
Однажды Поликратид вместе с другими был отправлен к полководцам Царя с каким-то делом. Те спросили, прибыли ли они как частные лица или с государственным поручением. «Если договоримся, то с государственным, — сказали они. — Если же нет, то как частные лица».[351]
65. Фебид[352]
Накануне решающей битвы при Левктрах некоторые говорили, что наступающий день покажет, кто из воинов храбр по-настоящему. Фебид сказал, что день будет действительно замечательным, если сумеет выявить истинно храбрых.[353]
66. Сой[354]
[232] Говорят, что, когда клиторийцы осадили Соя в труднодоступном и безводном месте, царь согласился уступить им «копьем захваченную землю» при условии, что те дадут возможность всем спартанцам попить из охраняемых клиторийским гарнизоном[355] источников. Когда клятвы были даны, Сой собрал своих и предложил царскую власть тому, кто не станет пить. Однако никто не удержался, и все попили. Тогда Сой на глазах у врагов после всех подошел к источнику, только побрызгал на себя водой и тотчас отошел. Таким образом, спартанцы удержали землю, поскольку один из них воздержался от питья.[356]
67. Телекл[357]
1. Когда Телеклу сказали, что его отец плохо о нем отзывается, он [b] заметил: «Значит, у него есть основания так говорить».
2. Брат как-то пожаловался Телеклу, что сограждане относятся к ним неодинаково и обращаются с ним более дерзко, хотя они и из одной семьи. «Это потому, — сказал Телекл, — что ты не умеешь сносить несправедливости, а я умею».[358]
3. Когда у него спросили, почему у спартанцев младшие уступают место старшим, Телекл ответил: «Чтобы, привыкнув вести себя так с чужими людьми, не родственниками, они еще больше уважали бы родителей».[359]
4. Когда его спросили, много ли у него имущества, он ответил: «Не больше, чем необходимо».
68. Харилл[360]
1. Когда Харилла спросили, почему Ликург издал мало законов, он [с] ответил: «Кто мало разговаривает, не нуждается в большом количестве законов».[361]
2. Кто-то спросил Харилла, почему спартанцы выводят на люди женщин в накидках, а девушек без. «Девушкам, — сказал он, — надо искать мужей, а женщинам держаться тех, которых имеют».
3. Как-то один плот дерзко вел себя с ним. «Если бы, — сказал Харилл, — я не был разгневан, я бы убил тебя».[362]
4. Когда Харилла спросили, какую форму государства он считает наилучшей, он ответил: «Такую, где большинство граждан, будучи добродетельными, склонны мирно жить друг с другом, принимая участие в правлении и не подымая смут».[363]
5. Кто-то спросил его, для чего в Спарте все деревянные изображения [d] представляют богов вооруженными: «Для того, — ответил Харилл, — чтобы мы, хотя бы из трусости, не смели изрыгать на богов ту брань, с которой нередко обращаемся к людям, а также для того, чтобы юноши не молились невооруженным богам».[364]
6. Когда кто-то спросил, почему спартанцы отращивают длинные волосы, он ответил: «Потому что это — естественно, да к тому же ничего не стоит».[365]
Изречения неизвестных спартанцев
1. Однажды, когда самосские послы говорили чересчур долго, спартанцы сказали им: «Первую часть вашей речи мы забыли, а последующую не поняли, так как забыли первую».
[e] 2. Когда оратор, растянувший свою речь надолго, потребовал ответа, чтобы передать его своим согражданам, спартанцы сказали: «Передай им, что ты еле-еле закончил речь, а мы едва дослушали».[366]
3. Отвечая фиванцам, которые о чем-то спорили с ними, спартанцы сказали: «Надо иметь или больше сил, или меньше претензий».
4. Одного спартанца спросили, для чего он носит такую длинную бороду. «Для того, — ответил тот, — чтобы, видя свои седые волосы, не сделать чего-либо недостойного их».
5. Другого спросили: «Почему вы пользуетесь короткими мечами?» «Чтобы быть ближе к врагу», — гласил ответ.
6. Когда кто-то говорил, что аргосские воины храбро сражаются, спартанец подхватил: «Да. Под Троей».[367]
7. Другой, услышав, как некоторые говорят, что, бывает, в конце обеда их вынуждают пить вино, спросил: «А что, есть вас тоже вынуждают?»
8. Когда Пиндар написал:
Афины — оплот Эллады,[368]
какой-то спартанец сказал, что, пожалуй, Эллада погибнет, имея такой оплот.
[f] 9. Кто-то, рассматривая картину, где были нарисованы афиняне, убивающие спартанцев, воскликнул: «Однако эти афиняне храбрецы!» Спартанец, перебив его, добавил: «На картине».
10. Одному человеку нравилась всякая клевета и ругань. Спартанец предупредил его: «Перестань терзать слух, прохаживаясь на наш счет».[369]
11. Однажды человека наказывали, а тот отговаривался тем, что прегрешил невольно. «Невольное и неси наказание», — сказал спартанец.
12. Один спартанец увидел, как люди восседают в отхожем месте на креслах. «Да не случится, — сказал он, — и мне восседать тут, где даже не встать, чтобы уступить место старшему».[370]
13. Как-то во время пребывания в Спарте нескольких хиосцев, они. пообедав в зале эфоров, оставили на полу следы рвоты и даже справили нужду [233] на кресла, на которых сидели. Сперва спартанцы провели тщательное расследование, не сделал ли это кто из сограждан, но когда выяснилось, что это были хиосцы, то через глашатая объявили: «Хиосцам разрешается гадить».[371]
14. Когда кто-то увидел, что чрезвычайно твердый миндаль продают по двойной цене, он спросил: «Не стали ли у вас камни редкостью?»
15. Один спартанец, ощипав соловья и обнаружив в нем совсем мало мяса, сказал: «Да ты просто голос и ничего больше».
16. Однажды спартанец в сильный мороз, увидав обнимавшего бронзовую статую киника Диогена,[372] спросил, не холодно ли ему. Когда тот отрицал это, спартанец удивился: «Чего же ради, — спросил он, — тогда ты стараешься?»
17. Когда некий спартанец обвинил жителя Метапонта[373] в трусости, тот сказал: «Однако мы, метапонтцы, захватили немало чужой земли». [b] «Выходит, вы не только трусливы, но и несправедливы», — заметил спартанец.
18. Какой-то посетивший Спарту иноземец, простояв некоторое время на одной ноге, обратился к спартанцу: «Не думаю, что ты, спартанец, сможешь простоять столько времени». Тот подтвердил это, сказав: «Нет, конечно. Но любой гусь может».
19. Когда какой-то человек похвалялся искусством красноречия, спартанец сказал: «Клянусь богами, нет и никогда не будет искусства, не основанного на истине».[374]
20. Однажды какой-то аргосец хвастался, что на их земле немало [с] спартанских могил. Спартанец заметил: «Зато на нашей не встретишь ни одной аргосской». Ведь спартанцы много раз вторгались в Аргос, а аргосцы никогда не пересекали границ Лакедемопа.[375]
21. Один спартанец попал в плен и был выставлен на продажу. Когда глашатай объявил: «Продаю лаконца», тот заставил его замолчать, потребовав, чтобы он кричал: «Продаю военнопленного».[376]
22. Однажды Лпсимах спросил одного из своих воинов, не из илотов ли он. «Уж не думаешь ли ты, — отвечал тот, — что за те четыре обола, которые ты платишь, к тебе наймется настоящий спартанец?»
23. Когда фиванцы победили при Левктрах лакедемонян и дошли До самого Еврота, один из них, расхваставшись, сказал: «Интересно, где же это теперь спартанцы?» Захваченный в плен спартанец ответил: «Их здесь нет. Иначе не было бы вас».
24. Когда афиняне сдали свой город,[377] они просили разрешить им владеть хотя бы одним Самосом. Спартанцы ответили: «Зачем сейчас, когда вы и себе не принадлежите, просите чужое?» Отсюда пошла поговорка:[378] [d]
Кто над собой не властен, ищет Самоса.
25. Когда спартанцы захватили город.[379] эфоры сказали: «Ну, теперь нельзя будет обучать юношей искусству войны: не будет у них соперников».[380]
26. Однажды царь Лакедемона пообещал полностью уничтожить еще какой-то город, который, случалось, доставлял спартанцам большие [e] неприятности. Однако граждане не позволили ему сделать это, говоря: «Не следует устранять или уничтожать оселка, на котором оттачивается мужество наших юношей».
27. Спартанцы не поручали учителям гимнастики обучать юношей приемам борьбы, чтобы те гордились в соревнованиях не искусством, а доблестью.[381] Поэтому и Лисанорид, когда его спросили, каким образом его победил Харон, ответил, оправдываясь: «Хитростью».
28. Филипп, вступая в страну спартанцев, письменно запросил жителей, как бы они хотели, чтобы он прошел ее, как друг или как враг. Они ответили: «И не так и не этак».
29. Спартанцы по возвращении наказали своего посла, отправленного к Антигону, сыну Деметрия, за то, что тот называл Антигона царем,[382]  [f] и это несмотря на то, что Антигон прислал пшеницу, по медимну на каждого, а у них в это время был голод.
30. Когда Деметрий[383] упрекал спартанцев, отправивших к нему посольство, состоявшее только из одного человека, те ответили: «Разве не достаточно к одному посылать одного?»
31. Когда какой-то порочный человек внес хорошее предложение, спартанцы приняли его, но постановили считать, что предложение внесено не им, а другим человеком, ведшим достойную жизнь.[384]
32. Если у братьев возникал раздор, спартанцы наказывали отца за то, что его сыновья восстают друг на друга.
33. Спартанцы наказали одного заезжего кифариста за то, что тот играл на кифаре пальцами.[385]
34. Два мальчика сражались, и один смертельно ранил другого ударом серпа. Его друзья перед тем, как разойтись, объявили, что будут [234] мстить и убьют того, кто поразил их товарища. «Ради всех богов, не делайте этого! — воскликнул умирающий. — Это же несправедливо! Я ведь сам убил бы его, действуй я быстрее и окажись более ловким».
35. Другой мальчик достиг возраста, когда согласно спартанскому обычаю свободные мальчики должны воровать все что угодно, но только пе попадаться; его товарищи украли живого лисенка и передали ему на сохранение. В это время те, кто потерял лисенка, явились его разыскивать. Мальчик спрятал лисенка под плащ, и рассерженный зверек начал грызть его бок, пока не добрался до внутренностей; мальчик, боясь, что его уличат, не подавал виду. Когда наконец преследователи ушли и его товарищи увидели, что произошло, они стали бранить мальчика, говоря, [b] что лучше было показать лисенка, чем прятать, жертвуя ради этого жизнью. «Нет, — сказал мальчик, — лучше умереть, не поддавшись боли, чем, проявив слабость, обнаружить себя и ценой позора сохранить жизнь».[386]
36. Какие-то люди, встретившись на дороге со спартанцами, сказали: «Вам повезло. Только что отсюда ушли разбойники». «Эниалий свидетель, — отвечали спартанцы, — это им повезло, что они не встретили нас!»
37. Когда как-то спартанца спросили, что он умеет, тот ответил: «Быть свободным».
[с] 38. Взятый в плен царем Антигоном спартанский мальчик был продан в рабство. Он был послушен купившему его и выполнял все, что пристало делать свободному человеку. Но когда хозяин приказал ему принести ночной горшок, мальчик не выдержал и сказал: «Не буду я рабствовать!» Хозяин настаивал. Тогда мальчик залез на крышу и с криком: «Не много же ты выгадал от своей покупки!»[387] — бросился вниз и погиб.
39. Когда продавали какого-то другого спартанского мальчика, покупатель спросил: «Если я тебя куплю, будешь ли вести себя как честный человек?» «Да, — был ответ, — даже если и не купишь».[388]
40. Другой спартанец попал в плен, и когда его выставили на продажу и глашатай объявил, что продается раб, закричал: «Почему ты, мерзавец, говоришь „раб“, а не „военнопленный“?»[389]
41. У одного спартанца на щите была вычеканена муха такого размера, что она была не больше настоящей. Смеясь над ним, некоторые утверждали, что он сделал ее такой, чтобы его нельзя было признать. Он же сказал: «Напротив, благодаря этому знаку меня легко узнать, [d] Ведь я подхожу к врагам настолько близко, что они могут разглядеть даже такую маленькую муху».
42. Другой сказал как-то, когда на пир принесли лиру: «Не к лицу спартанцам заниматься вздором».[390]
43. Какого-то спартанца спросили, безопасна ли ведущая в Спарту дорога. Он ответил: «Смотря кому! Львы гуляют, где им вздумается, а на зайцев мы в тех местах охотимся даже возле самых палаток».
44. Однажды во время борьбы один зажал спартанца за шею и бросил его на землю. Так как упавший не мог собраться с силами, он укусил [e] в плечо придавившего его. «Не стыдно тебе, спартанцу, кусаться подобно женщине?» — воскликнул тот. «Не женщине, а льву»,[391] — был ответ.
45. Когда один хромой спартанец отправился на войну, люди, сопровождавшие его, насмехались над ним. Повернувшись, спартанец сказал: «Эх вы — дурьи головы! Сражаясь с врагами, нужно не бегать от них, а оставаться на месте, удерживая свое место в строю».[392]
46. Смертельно раненный стрелой спартанец сказал, умирая: «Меня печалит не смерть, а то, что умираю от руки жалкого лучника, так и не успев ничего совершить».[393]
47. Остановившись в гостинице, спартанец попросил трактирщика поджарить ему мясо. Трактирщик кроме мяса попросил для жаркого еще масла и сыру. Спартанец воскликнул: «Вот еще, если бы у меня был сыр, зачем бы мне понадобилось жаркое!»[394] [f]
48. Один человек прославлял счастье Ламписа Эгинского,[395] владельца множества торговых кораблей, считая его самым крупным богачом, «Не слишком я доверяю богатству, — сказал спартанец, — зависящему от корабельных снастей».
49. Когда кто-то сказал ему, что он лжет, спартанец ответил: «Мы-то люди свободные. Вот другие, если вздумают врать, то поплатятся!»[396]
50. Спартанец, тщетно пытавшийся заставить труп стоять прямо, сказал: «Клянусь Зевсом, для этого надо, чтобы что-нибудь было у него внутри!»[397]
51. Тинних, когда умер его сын Фрасибул, перенес это мужественно. [235] Об этом рассказывает надгробная надпись:
«Вот Фрасибула в Питану внесли на щите бездыханным.
Семь губительных ран он от аргосцев принял.
Спереди все были раны, и Тинних кровавое тело
Старшего сына в костер сам положил, говоря:
«Плач пускай провожает трусливых. Тебя же, мой милый,
Похороню я без слез. Ты ведь из Спарты, сынок».[398]
52. Как-то банщик, готовя баню для Алкивиада, налил воды больше обычного; спартанец спросил его: «Зачем столько? Лучше вылей! Уж больно много идет на него одного, как па какого-нибудь грязнулю».[399]
53. Филипп Македонянин отправил спартанцам послание с каким-то [b] приказом; те ответили ему так: «О том, что ты нам написал: нет ».[400]
Когда македоняне вторглись в Лаконику, все думали, что Спарта погибла. Филипп обратился к одному из жителей: «А теперь что станете делать, спартанцы?» «Что же остается, — ответил тот, — как не умереть достойно? Ведь мы единственные эллины, которые приучены чувствовать себя свободными, а не подчиняться другим».
54. После поражения Агида[401] Антипатр потребовал прислать ему 50 мальчиков заложниками. Эфор Этеокл отказался дать мальчиков, чтобы не оставить их без принятого у спартанцев с прадедовских времен образования: ведь тогда они не смогут стать гражданами. «Если Антипатр хочет, — предложил он, — Спарта может дать взамен вдвое больше старцев или женщин». Когда же Антипатр стал угрожать ужасными карами, [c] если не получит мальчиков, спартанцы по общему решению ответили: «Если твои приказы будут для нас тяжелее смерти, предпочтем умереть».[402]
55. В Олимпии шли соревнования, и один старец, желавший их посмотреть, никак не находил, где сесть. Он проходил мимо множества мест, но везде его встречали насмешками и оскорблениями, и никто не давал ему присесть. Когда же он пришел туда, где сидели спартанцы, все мальчики и многие из мужчин встали, освобождая места. Все эллины наградили этот поступок аплодисментами, одобряя спартанский обычай, старик же, покачав
белой своей головой и седой бородою.[403]
сказал со слезами на глазах: «О, горе! Все эллины знают, как поступать хорошо, [d] но одни спартанцы так и поступают». Некоторые утверждают, что это произошло на Панафинейских играх в Афинах. Афиняне дразнили старца, подзывая его как бы для того, чтобы уступить ему место, но, когда он подходил, не вставали. Пройдя почти мимо всех, он оказался возле спартанских феоров,[404] которые все встали со ступеней амфитеатра, чтобы уступить ему место. Восхищенная толпа выразила одобрение аплодисментами, а один из спартанцев сказал: «Клянусь богами, афиняне знают, [e] как надо поступать, но не делают этого».
56. Однажды нищий попросил милостыни у спартанца. «Если я подам тебе, — сказал тот, — ты будешь нищенствовать и дальше. Тот, кто первый подал тебе милостыню, сделав тебя бездельником, и виновен в твоем позоре».
57. Видя, как кто-то собирает для богов подаяние, спартанец сказал, что ему нет дела до таких богов, которые беднее его самого.
58. Застав однажды человека, распутничавшего с безобразной женщиной, спартанец спросил: «Несчастный, что за нужда толкнула тебя на это? Неужели тебя принудили?»[405]
59. Другой спартанец, услышав ритора, нагромождавшего один период на другой, сказал: «Клянусь богами, это храбрый человек! Не имея, о чем говорить, он все-таки ловко вертит языком».
60. Какой-то человек, придя в Спарту и наблюдая, с каким уважением [f] молодые относятся к старикам, сказал: «Только в Спарте выгодно стареть».[406]
61. Когда спартанца спросили, какого он мнения о поэте Тиртее, тот ответил: «Хорош для закалки юных душ».
62. Другой, страдавший заболеванием глаз, решил отправиться на войну. «Куда ты, — спросил кто-то, — и что ты сможешь там сделать?» «Даже если не будет другой пользы, — ответил спартанец, — об меня по крайней мере затупится меч врага».
63. Спартанцы Булис и Сперхис добровольно отправились к персидскому царю Ксерксу, чтобы выполнить приказ оракула, потребовавшего, чтобы спартанцы искупили свое преступление:[407] некогда они убили посланных к ним персидских вестников. Придя к Ксерксу, Булис и Сперхис [236] предложили царю казнить их любым способом за преступление спартанцев. Пораженный их поступком, Ксеркс предоставил им свободу и просил остаться у него. Они ответили: «Как мы можем остаться здесь, покинув нашу страну, наши законы и тех людей, за которых хотели умереть, проделав столь длинный путь?» Полководец Индарн долго их уговаривал, обещая приравнять к «друзьям царя», занимавшим у персов наиболее высокое положение. Они же сказали: «Похоже, ты не понимаешь, [b] как надо ценить свободу: ни один разумный человек не променяет ее даже на все персидское царство».
64. Однажды, когда к нему приехал спартанец, его ксен,[408] чтобы не выполнять своих обязательств, спрятался; но на следующий день, заняв постельные принадлежности, он роскошно принял гостя. Спартанец же, вскочив на одеяла, стал пинать их ногами, объясняя, что из-за этих одеял у него вчера даже соломы не было под боком.
65. Другой спартанец, придя в Афины, поразился, что афиняне продают соленую и жареную рыбу, берут на откуп и собирают налоги, предлагают публичных женщин, а также занимаются другими недостойными  [c] делами, не считая это зазорным. Когда по возвращении на родину сограждане расспрашивали его, как идут дела в Афинах, он, насмехаясь, сказал: «Все у них хорошо», — имея в виду, что афиняне все считают хорошим и ни в чем не видят позора.
66. Другого спартанца о чем-то спросили, а он ответил: «Нет». «Лжешь!» — воскликнул расспрашивающий. На что спартанец: «Видишь сам, что незачем расспрашивать о том, что и так знаешь».
67. Однажды к тиранну Лигдамиду[409] пришли спартанские послы., но тот. многократно перенося свидание, все откладывал встречу. Наконец кто-то сообщил, что он не расположен к свиданию, так как чувствует слабость. «Передай ему, во имя богов, — сказали послы, — что мы пришли не бороться с ним, а разговаривать». [d]
68. Мистагог, посвящая спартанца в мистерии, спросил его, какой из своих проступков он считает самым нечестивым. «Это знают боги», — ответил спартанец. Но когда мистагог продолжал настаивать и потребовал, чтобы он непременно рассказал все, спартанец ответил вопросом: «Кому рассказать: тебе или богу?» «Богу». «Ладно, тогда отойди», — сказал спартанец.[410]
69. Другой спартанец проходил ночью мимо могилы, и ему привиделся какой-то дух. Нацелив копье, он устремился на него и закричал: «Куда бежишь от меня, дух, остановись или умрешь дважды».
70. Спартанец, давший обет броситься с Левкадской скалы,[411] поднялся наверх, но, когда увидел, насколько она высока, спустился вниз. [e]  Когда его стали упрекать, он сказал: «Я поклялся не такой высокой клятвой, здесь требуется более высокая».
71. Другой спартанец в разгар битвы уже готов был опустить меч на врага, но, услышав сигнал к отступлению, не нанес удара. Кто-то спросил, почему, имея возможность, он не убил противника. Спартанец ответил: «Подчиниться начальнику важнее, чем убить врага».[412]
72. Одному спартанцу, потерпевшему поражение на Олимпийских играх, кто-то сказал: «Что, спартанец, противник-то оказался сильнее тебя?» «Не сильнее, — ответил тот, — но ухватистей».[413]

---

[1] Изречения одного из легендарных спартанских царей VI в. до н.  э. из рода Еврипонтидов характерны для времени, когда в Спарте еще сохранялись патриархальные отношения между гражданами и властями.
[2] …софиста Филофана. — Об этом софисте нам ничего не известно. В переводе не переданы грамматические неправильности и особенности дорийского произношения в речи царя.
[3] «…своим сыновьям». — Идеальные взаимоотношения царей и граждан, по мнению Агасикла, восходят к патриархальным гомеровским временам (Од., II 47).
[4] Изречения царя IV в. до н.  э. из рода Еврипонтидов Агесилая II (399—360 гг. до н.  э.), которого Плутарх называет Великим, составляют почти четверть всего сборника спартанских изречений (79 из общего числа 343). Образ Агесилая, последнего выдающегося царя-консерватора, отстаивавшего с мечом в руках спартанскую гегемонию в греческом мире, привлек Плутарха; он повторяет некоторые из собранных здесь высказываний в сборнике «Изречения царей и полководцев» и посвящает ему одну из своих биографий.
[5] …быть… симпосиархом. — Симпосиархом называли выборного (иногда по жребию) руководителя пира. Ср. кавказский обычай избрания «тамады».
[6] …большой башмак. — Мысль о том, что речь должна соответствовать характеру разбираемого дела и произносящего ее оратора, встречается ниже у Плутарха (224 С) и у других древних писателей (Цицерон, Об ораторе, I 54).
[7] …не согласился. — Любопытно, что Плутарх, положительно оценивающий спартанские нравы и обычаи, все-таки не включил это изречение в биографию Агесилая, понимая этическую сомнительность этого утверждения.
[8] «…кивнув головой». — Намек на общеизвестные слова Агамемнона (Ил. I 527): «невозвратно то слово, вовек непреложно / И не свершиться не может, когда головою кивну я» (Пер. В. В. Вересаева).
[9] …о ком судят. — Источником этого сообщения был друживший с Агесилаем афинский писатель Ксенофонт. «Когда он слышал, как человека порицают или хвалят, он считал одинаково важным для себя получить ясное представление, как о тех, кто произносил эти похвалы или порицания, так и о тех, кого порицали или хвалили» (Агесилай, 2, 4).
[10] …руководитель гимнопедий… — Гимнопедии — ежегодные летние праздники, проводившиеся в Спарте в память воинов, погибших в войне с Аргосом; они сопровождались выступлением обнаженных мальчиков, соревновавшихся в танцах и гимнастике.
[11] …предназначено стать царем. — В биографии Агесилая (1—2) Плутарх рассказывает, что, не будучи наследником предшествовавшего ему царя Агида, Агесилай добился власти, устранив законного наследника Леотихида.
[12] «…не места придают почет людям, а люди местам». — Это изречение было, по-видимому, общим местом античной мудрости. Ниже (219 Е) Плутарх считает автором изречения Дамонида, а Диоген Лаэртский (II 73) приписывает эту мысль философу IV в. до н.  э. Аристиппу из Кирены.
[13] «Клянусь богами… » — Обычная клятва: имеются в виду покровители Спарты — Кастор и Полидевк. Подобная же клятва встречается также ниже в Изречениях неизвестных спартанцев (№ 55 и 59) и в Изречениях спартанских женщин (241 С), где, по мнению некоторых ученых, возможно, имеются в виду земледельческие богини Деметра и Персефона.
[14] …Афины Меднодомной… — В Спарте было несколько храмов богини Афмны. Находившийся в центре города храм был сделан из медных плит или обшит медью: поэтому богиня этого храма называлась Меднодомной (Павсаний, III 17, 3).
[15] «…против тебя». — О нечистоплотности спартанцев см. также ниже (235 А).
[16] «…поступать людям!» — Несколько ниже сходное изречение приписано Брасиду (219 С, ср. Изр. царей, 190 В).
[17] …приказал ему начать поход… — Вслед за Виттенбахом опускаем 6 слов, попавших в текст из-за ошибки переписчика.
[18] …выступил в поход. — Хитрость Агесилая, предопределившего таким образом ответ оракула, упомянута и в Изр. царей, 190 В.
[19] «…приятно и выгодно». — Слова Агесилая по поводу победы во Фригии восходят к Ксенофонту (Греческая история, III 4, 5: Агесилай, I, 10).
[20] …трусливого богача. — Ом. Ил. XXIII 296 сл., где рассказано, что Агамемнон принял от царевича Эхепола чудесную кобылу Эфу и освободил его за это от участия в походе. О войне в Малой Азии подробнее в биографии Агесилая (9 сл.), рассказ которой восходит к книгам Ксенофонта (Греческая история, III 4, 15 сл.; Агесилай, I 24 сл.).
[21] …рыхлым и белым. — Греческую армию обычно сопровождало множество торговцев (лафирополов), которым прямо на месте сражения продавали захваченную добычу и пленников.
[22] «…вот люди, с которыми вы сражаетесь». — Плутарх включил этот эпизод, основанный на сообщении Ксенофонта (Греческая история, III 4, 19, Агесилай, I 28), в биографию Агесилая (10).
[23] «…не подарки, а добычу». — В биографии Агесилая (10) эти слова обращены не к персидскому царю, а к полководцу Тифравсту, присланному в Малую Азию на смену Тиссаферну. Несмотря на эту высокопарную фразу, Плутарх признает, что Агесилай все-таки взял крупную сумму в 30 талантов и за это увел свои войска в соседнюю Фригию, находившуюся под властью сатрапа Фарнабаза. Этот рассказ в биографии изложен подробнее и, по-видимому, точнее.
[24] «…лишить ее других». — В биографии Агесилая (11) поведение царя мотивировано Плутархом более убедительно. Агесилай сумел подавить свою любовь к мальчику, но потом признался, что «за его поцелуй отдал бы все сокровища, которые когда-либо видел». Плутарх имел, по-видимому, еще какой-то источник, кроме Ксенофонта (Агесилай, 5, 4), где отношения между Агесилаем и Мегабатом объяснялись не столь возвышенно.
[25] «…отпусти в любом случае». — Это послание в тех же словах приведено как в Изр. царей, 191 В, так и в биографии царя Агесилая (13).
[26] «Как трудно… быть и милосердным и рассудительным». — Это изречение (ср. Изр. царей, 191 А) вошло в биографию Агесилая (13); своим источником Плутарх называет историка III в. до н.  э. Иеронима.
[27] …посреди палаток остальных воинов. — Любопытно, что Плутарх отбирал для своих «Изречений спартанцев» поразившие его факты, часто не содержавшие никаких высказываний, и использовал их в дальнейших работах. Приведенный отрывок восходит к Ксенофонту (Агесилай, 15, 2—3; 9, 5) и вошел в сокращенном виде в биографию царя (14).
[28] …не изнеженностью… но храбростью и мужеством. — Источником этой и некоторых последующих заметок послужил «Агесилай» Ксенофонта и, возможно, некоторые другие идеализирующие спартанские порядки источники.
[29] …приучил себя… — Принимаем конъектуру Ф. Беббита.
[30] …не носит хитона… — Хитон — нательная одежда, обычно из льняной ткани. Мальчики в Спарте должны были носить плащ на голом теле, но взрослым разрешалось надевать хитон.
[31] «…чуждо свободным». — В другом месте (Агесилай, 36) Плутарх относит отказ царя от изысканной пищи к периоду пребывания спартанцев в Египте. Элиан (Пестрые рассказы, III 20) связывает отказ спартанцев от заморской пищи с пребыванием их флота в Ионии, а приказ отдать лакомства илотам приписывает Лисандру.
[32] «…не воздвигают мне памятников». — О запрещении Агесилая рисовать или лепить его изображения Плутарх упоминает и в Изр. царей, 191 D, и в биографии Агесилая (2). Источником послужил трактат Ксенофонта (Агесилай, 2, 7). Возможно, причиной этого запрещения была не скромность, а суеверие.
[33] «…стали бы вы… придавать им круглую форму?» — Сходное высказывание Плутарх приписывает также царю Леотнхиду (ниже, 227 С). Простота, с которой спартанцы строили свои дома, была обусловлена законами Ликурга (Плутарх, Ликург, 13; ср. Изр. царей. 189 Е).
[34] «…это копье». — Изречение стало, по-видимому, крылатым и приписывалось различным лицам, в том числе царю Архидаму (ниже, 229 С, 218 F) и другим (ниже, 217 Е).
[35] «Вот — спартанские стены». — Эта метафора, встречающаяся и ниже (217 Е: 229 С; а также Рим. воп. 15, 267 С), была использована Плутархом при написании биографии Ликурга (19). Ср. Платон (Законы 778 D; Демосфен. XVIII 299).
[36] …первый брался за дело. — Сообщение заимствовано у Ксенофонта (Агесилай, 5, 3).
[37] «…устоять на месте». — Вариант этого рассказа приведен ниже (217 С и 234 Е), но там увечный (Андроклид или неизвестный спартанец) сам говорит о преимуществах, которые дает ему хромота. Наиболее естественно считать, что это изречение принадлежит Агесилаю, который, как известно, будучи хромым, славился как отличный воин.
[38] «Презрением к смерти». — Ниже (216 С) сходное выражение приписано Агиду II, но там отсутствие страха смерти обусловливает не славу, а свободу человека.
[39] «…кто храбр, а кто трус». — О значении музыки для спартанцев Плутарх мог прочесть у Ксенофонта (Лакедемонское государство, 13, 8) или у Фукидида (V 70).
[40] «…не знал никаких несчастий». — Плутарх имеет в виду царя Артаксеркса II (404—359 гг. до н.  э.), которому оп посвятил одну из своих биографий. К моменту прихода к власти Артаксерксу было около 40 лет, так что его едва ли можно назвать «очень молодым». Пример долго и благополучно царствовавшего Приама, ставшего свидетелем гибели своих сыновей и погибшего при взятии Трои, стал у греков классическим для иллюстрации обилия бед, которые могут обрушиться на человека.
[41] …подкупая их демагогов. — Сообщение заимствовано у Ксенофонта (Греческая история, 3, 5 I; Агесилай, 1, 7).
[42] …его отъездом. — Несмотря на то что Плутарх склонен идеализировать Агесилая, он все же изменил описание Ксенофонта (Греческая история, VI 2, 1 сл., Агесилай, 1, 36), утверждавшего, что малоазинские греки «скорбели так, как если бы их покидал отец и друг». Не повторил Плутарх и слов Ксенофонта, что ионийцы стремились доказать «искренность своей дружбы» и только поэтому Агесилаю удалось завербовать в Малой Азии наемников для войны против восставших Фив, Афин, Аргоса и Коринфа.
[43] …против Спарты. — Ксенофонт (Греческая история, 5, 1) утверждает также, что афиняне участвовали в восстании, чтобы отомстить за поражение в Пелопоннесской войне, а Фивы, Коринф и Аргос были подкуплены Персией. Остроумное высказывание Агесилая Плутарх повторяет в биографиях Агесилая (15) и Артаксеркса (20).
[44] «…во главе государства». — Письмо Агесилая эфорам не приводится ни в каких известных нам источниках. Похоже, что оно было риторическим упражнением самого Плутарха, так как отличающие его многословие и трюизмы противоположны лаконическому стилю спартанских посланий.
[45] …так называемые траллы… — В рукописях — «троады». Исправлено по биографии Агесилая (16). О столкновении с тралламп см. D. S. XIV 83, 3. Речь идет не о карийском городе Траллы, а о народе, обитавшем на северо-востоке Балканского полуострова (см. Ливии, XXXI 35).
[46] …македонскому царю… — В Македонии в эти годы (396—393 гг. до н.  э.) царствовал Аэроп. Ниже он назван просто Македонцем. Эта, предшествующая и последующая заметки почти дословно вошли в биографию Агесилая (16).
[47] …с предложением дружбы. — Ларисса была столицей фессалийцев. О Ксенокле и Скифе мы ничего не знаем.
[48] …произошла битва… — Речь идет о сражении в июле 394 г. до н.  э., описанном Ксенофонтом (Греческая история, IV 2, 14 сл.). Против Спарты выступили почти все государства Эллады. Описание и оценка этой битвы даны/Ксенофонтом в «Агесилае» (7, 5), где приведены фантастические цифры потерь (8 спартанцев и 10 тысяч врагов). Возможно, автор имел в виду только полноправных спартанцев и не считал илотов и периэков: общая цифра спартанских потерь была значительно больше. У Плутарха описание этой битвы имеется еще в биографии Агесилая (16) и в Изр. царей (191 А). Там, как и в разбираемом отрывке, слова Агесилая приводятся с особенностями лаконского диалекта, не отраженными в переводе.
[49] …жители Фарсала… Фарсал — город-государство в Фессалии. Фессалия, обладавшая обширными пастбищами у реки Пенея, славилась своими лошадьми и конницей. Сообщения восходят к Ксенофонту (Греческая история, IV 4, 3 сл., Агесилай 2, 2 сл.), который указывает, что против Агесилая выступил не только Фарсал, но и «все фессалийцы, кроме политических изгнанников».
[50] Дифрид — один из спартанских эфоров.
[51] …две моры спартанцев… — Спартанское войско во времена Агесилая делилось на шесть мор. В каждой море было по 600—750 человек.
[52] …народами локрийцев… — Греки различали две Локриды — Опунтскую (восточную) и Озольскую (западную).
[53] …величайшей из происходивших в его время битв. — Плутарх цитирует Ксенофонта (Греческая история IV 3, 16 сл., Агесилай 2, 9 сл.), который сам принимал участие в битве при Коронее (август 394 г. до н.  э.) и сильно преувеличивал ее значение.
[54] …богатства и щедрости. — Начиная с возникновения Олимпийских игр (776 г. до н.  э.) главными соревнованиями считались гонки колссппц, причем победителем провозглашался не возничий, а владелец упряжки. Киниска была первой женщиной, объявленной победительницей на Олимпийских играх (Павсаний. III 8, 1 сл.), что подтверждает стихотворная надпись, фрагмент которой был найден при раскопках в Олимпии (Inscriptiones Graecae, V 1, № 235). О существовании этого стихотворения упоминает и Павсаний (III 8, 1), добавляя, что кроме того еще только один раз цари Спарты были прославлены стихами.
[55] …мудрец Ксенофонт… — Афинский писатель Ксенофонт, сын Грилла (ок. 445—355 гг. до н.  э.), присоединился к спартанцам после неудачи похода Кира Младшего и службы у фракийского царя Севфа. С прибытием в Малую Азию Агесилая он с 395 г. до н.  э. прослужил в спартанской армии под его командованием около 10 лет (Д. Л., II 51, 57), близко сошелся с Агесилаем и посвятил один из трактатов жизни и успехам своего друга.
[56] «…и подчиняться». — Утверждение, что успехи и счастье спартанцев основываются на их умении подчиняться законам, основано на высказывании Ксенофонта (Агесилай, 2, 16); Плутарх повторяет эту мысль не только здесь, но и в биографии Агесилая (20). Изречение о пользе уметь подчиняться поставлено у Плутарха в биографии Агесилая так же, как и в «Изречениях спартанцев», сразу после рассказа об участии Киниски в Олимпийских играх, хотя эти факты, казалось бы, между собой не связаны. Так же как и в «Изречениях», сразу за разбираемым высказыванием в биографии идет сообщение о заговоре Лисандра, тоже никак не связанное с предыдущим. Такие совпадения не могли быть случайными и убедительно свидетельствуют, что, работая над биографией Агесилая, Плутарх пользовался своими «Спартанскими изречениями».
[57] …составленную галикарнассцем Клеоном речь… — Характерно, что малограмотный, как все спартанцы, Лисандр, сам не сумел составить достаточно убедительную речь и намеревался прочесть речь, написанную Клеоном, от своего имени. Ср. Плутарх, Лисандр, 24.
[58] …и успокоился. — Эпизод с непроизнесенной речью Лисандра более подробно изложен ниже (229 F), но в разбираемом отрывке дана более глубокая мотивировка поведения Агесилая: оно было вызвано необходимостью уничтожения группы заговорщиков, объединившихся, чтобы свергнуть Агесилая. Программа заговорщиков (выборность царей и сверждение Агиадов и Еврипонтидов), по мнению эфоров (в нашем отрывке геронтов), могла поднять народ на восстание; вот почему Агесилай дал себя уговорить отказаться от ее обнародования. Плутарх почти дословно приводит этот отрывок в биографии Агесилая (20) и Лисандра (24, 30).
[59] …ни одного противника. — Этот отрывок почти без изменения вошел в биографию Агесилая (20).
[60] «…живут не мужчины, а женщины». — Мысль, что город нуждается в стенах лишь в случае, если его населяют одни женщины, характерна только для жителей Спарты, единственного города в Греции, не обладавшего стенами. Это изречение часто встречается у Плутарха (ниже, 215 D, 230 С; Изр. царей. 190 А) и приписывается им различным лицам — Феопомпу, Агиду и Панфеду.
[61] «…только сила». — В других местах Плутарх приписывает это изречение Лисандру (ниже, 229 С, Изр. царей. 190 Е; Лисандр, 22; Plu., Quom. adul. 71 Ε).
[62] …прославленный среди греков… — О знаменитом актере Каллипиде рассказывают кроме Плутарха еще Ксенофонт (Пир, III 11) и Аристотель (Поэтика, 26).
[63] …уличных гаеров. — Слова Агесилая подчеркивают неуважение спартанского царя к искусству драмы, пользовавшемуся большой любовью в передовых государствах Греции, например в Афинах.
[64] «…слышал самих соловьев». — См. Изр. царей, 191 В, и биографию Агесилая (21), где это изречение приведено почти в тех же словах. Ниже (231 С) оно приписано Плистарху или (Ликург, 20) неизвестному спартанцу.
[65] «…здравого ума». — В биографии Агесилая это изречение тоже соседствует с тем, которое посвящено подражанию соловьиному пению. Ср.: Изр. царей, 191 А. Элиан (Пестрые рассказы, XII 51) и Афиней (Ath., 289 b) приписывают его Филиппу II Македонскому.
[66] …Конон и Фарнабаз… — В битве при Книде (394 г. до н.  э.) Конон Фригийский и сатрап Фарнабаз одержали победу над спартанцами и лишили их гегемонии на море. Конон вскоре был брошен персами в тюрьму, откуда бежал, и умер на острове Кипре около 392 г. до н.  э.
[67] …с Великим царем мир. — Речь идет об Апталкидовом мире (387 г. до н.  э.), названном так по имени подписавшего его спартанского уполномоченного (Ксенофрнт, Греческая история, V 1, 29 сл.). Условием Анталкпдова (иначе «Царского») мира было запрещение всех военных союзов греческих городов, что было выгодно прежде всего самому сильному в военном отношении государству — Спарте. Согласно договору, малоазийскпе города греков оставались под властью Персии, почему Плутарх и называет Анталкидов мир «бесславным делом». В биографии Агесилая (23) Плутарх рассказывает, что, хотя спартанский царь и заявлял о своей непричастности «к позору Анталкидова мира», он все же угрожал войной всем, «кто не желает принять требования персидского царя».
[68] …к Тирибазу Анталкида… — Тирибаз — персидский сатрап сперва в Армении, потом в Ионии, враждебный Фарнабазу н Конону.
[69] «…Это персы оспартаниваются». — Смысл этого места можно понять в связи с общей оценкой Плутархом Анталкидова мира (см.: Агесилай, 23, Артаксеркс, 22). Возражая некоему человеку, упрекавшему спартанцев за то, что они «персофильствуют», Агесилай защищает Анталкидов мир, утверждая, что, наоборот, это персы «лакоиствуют», то есть действуют на пользу спартанцам. Это изречение опровергает утверждение Плутарха в предыдущем отрывке, что Агесилай «не принимал участие в этом бесславном деле» (то есть был противником заключения договора с персами).
[70] …в храбрости не будет нужды. — В Изр. царей. (190 F) Агесилай высказывается более самокритично: «Будь в нас справедливость, зачем была бы нам храбрость?» Однако понимание справедливости у Агесилая часто расходится с общепринятым. Так, в «Агесилае» (23) это изречение приведено царем в оправдание поступка вовсе несправедливого (захвата в мирное время фиванской крепости Кадмеи). «Все, что приносит пользу Лакедемону, — говорит там Агесилай, — вполне допустимо совершать…» И это утверждение, замечает Плутарх, не совместимо с тем, что на словах царь объявлял «справедливость высшей добродетелью». Таким образом, мы можем наметить эволюцию взглядов Плутарха от «Изречений спартанцев» через «Изречения царей и полководцев» к биографии Агесилая.
[71] «…не благоразумнее меня?» — Это изречение, многократно повторяющееся у Плутарха (См. Изр. царей. 190, Агесилай, 23, Plu., Quom. adul. 78 D), заимствовано у Ксенофонта: «Спартанский царь, — говорится там, — в отличие от персидского, считал предметом своей гордости не сокровища или власть над большим числом подданных, но обладание личными добродетелями (Агесилай, 8, 4). См. также: Платон, Горгий, 470 е, где сходную мысль высказывает Сократ.
[72] …как рабы они превосходны. — Такая оценка ионийцев восходит еще к Геродоту (IV 136 сл.), который рассказывает, что во время похода Дария на скифов персы оказались отрезанными на северном берегу Дуная, но ионийцы переправили их через реку и тем спасли своих угнетателей от неминуемой смерти. С тех пор стало принято называть ионийских греков негодными свободными, но преданными рабами. Плутарх приписывает эту характеристику то Агесилаю (Изр. царей, 190 F), то Калликратиду (см. ниже, 222 Е).
[73] «…станут мужами». — Подобная программа образования пользовалась большой популярностью, и ее приписывали разным лицам. Ниже она приписана Леотихиду (224 D). Диоген Лаэртский (II 80) приписывает ее ученику Сократа Аристиппу.
[74] «Агесилай как царь…» — Плутарх считает, что царь, как создатель законов, должен быть особенно заинтересован в их соблюдении. Он не учитывает, что в Спарте в это время законодателями были эфоры и герусия, а цари и народное собрание играли незначительную роль.
[75] …союз гостеприимства. — О спартанце Каллии (не путать с афинянином Каллием, заключившим в 449 г. до н.  э. «Каллиев мир» с персами) нам известно из Ксенофонта (Греческая история, IV 1, 15; Агесилай, 8, 3, где он, очевидно, ошибочно назван Каллеем). О письме Артаксеркса см. также: Элиан, Пестрые рассказы, X 20.
[76] «…множество писем». — Рассказ о переписке Агесилая с персидским царем восходит к Ксенофонту (Агесилай, 8, 3). Об этом же у Элиана (Пестрые рассказы, X 20).
[77] …пока сам не станет отцом. — Плутарх включил анекдот, как и предыдущий рассказ, в свою биографию Агесилая (25). Едва ли, однако, можно утверждать, что этот анекдот передает индивидуальную характеристику Агесилая. Стремясь дать читателю яркие и запоминающиеся образы, древние писатели охотно, контраста ради, приписывали великим мудрецам и бесстрашным полководцам склонность к играм с детьми. Элиан, например, рассказывает, что детскими играми охотно развлекался не только Агесилай, но и Сократ, пифагореец Архит и даже Геракл (Пестрые рассказы, XII 15).
[78] …в одном из сражений… — После того как в 379 г. до н.  э. в Фивах произошел демократический переворот, Агесилай регулярно совершал набеги на Беотию. Во время одного из них он был ранен, по-видимому легко. Ксенофонт (Греческая история, VII 5, 10) умалчивает об этом; он сообщает только, что в 376 г. до н.  э. на пути из Беотии домой Агесилай заболел и полгода не принимал участия в военных действиях. Рассказ о ранении Агесилая свидетельствует о том, что Плутарх кроме Ксенофонта располагал и другими источниками об этом времени.
[79] …не обучать их военному искусству. — Об этом запрете см. ниже (227 С) и Плутарх, Ликург, 13. О походах Агесилая в Беотию см. Плутарх, Агесилай, 26; Пелопид, 15.
[80] «…. мы, спартанцы». — Дополнением к этому месту служит биография Агесилая (Агесилай, 26), где о причинах недовольства союзников рассказано более подробно. Несколько удивляет, что в перечне занятий союзников не названо земледелие. Ср. Polyaen., II 1, 7.
[81] В битве при Левктре… — Эта битва с беотийцами произошла 5 августа 371 г. до н.  э. и обернулась для спартанцев катастрофой. Их армия потеряла больше тысячи человек; из 700 сражавшихся спартанцев погибло около 400. См. Ксенофонт, Греческая история, V 14, 13; VI 4, 13 сл. Хотя Агесилай и не командовал в этом сражении, но битва была завязана по его настоянию (Плутарх, Агесилай, 28), и ответственность пала также и на него.
[82] …соблюсти законы. — О законе против бежавших с поля брани, так называемых «убоявшихся», см. Ксенофонт, Лакедемонское государство, IX 4, 5—6. «В Лакедемоне любому гражданину было стыдно сесть за трапезу с «убоявшимся» или упражняться с ним в палестре. На улице он обязан уступать дорогу и вставать, давая место даже младшим. Своих дочерей он должен воспитывать дома, так что его вина переходит и па них, и они остаются без мужей… При таком бесчестии, наложенном на «убоявшихся», не приходится удивляться, что в Спарте предпочитают смерть, чем такую жизнь, бесправную и позорную». В биографии Агесилая (30) Плутарх вскрывает истинную причину «милосердия» спартанского царя: «убоявшихся» было так много (да у каждого из них были еще близкие родственники), что репрессии против такого количества граждан легко могли вызвать беспорядки.
[83] «…с завтрашнего дня». — См. Изр. царей, 190 С; Агесилай, 30.
[84] …подобно нахлынувшему потоку… — После победы при Левктре выдвинувшийся в Фивах полководец Эпаминонд с семидесятитысячной армией вторгся в 370 г. до п. э. в Пелопоннес, а на следующий год опустошил область самой Спарты — Лаконику (Ксенофонт, Греческая история, VI 5, 27 сл.). До этого, по утверждению Плутарха (Агесилай, 31 сл.), в Лаконику в течение 600 лет не было ни одного вторжения. Выражение «подобно нахлынувшему потоку» (в буквальном переводе «как вал и поток воды») встречается у Плутарха и в биографии Агесилая с указанием на то, что и то выражение заимствовано у историка IV в. до н.  э. хиосца Феопомна. Нет сомнения, что н наш отрывок взят из «Греческой истории» Феопомпа, посвященной первым десятилетиям после Пелопоннесской воины. Заимствование метафоры Феопомпа доказывает, что Плутарх пользовался для описания событий этого периода не только Ксенофонтом.
[85] …в городе уже было мало защитников. — В «Агесилае» (32), объясняя причину внезапного ухода беотийцев из Лаконики, Плутарх приводит версию Феопомпа, будто Агесилай дал беотийцам крупную взятку в 10 талантов. Плутарх считает, что этот рассказ маловероятен и что Спарта обязана своим спасением военной энергии Агесилая. Но к этому необходимо добавить и следующее. Все авторы (Ксенофонт, Греческая история, VI 5, 50; Павсаний, IX 14, 1) признают, что союзники фиванцев аркадяне стали к этому времени разбегаться. Международная обстановка после битвы при Левктре изменилась и утратившая гегемонию Спарта уже не представляла для них опасности, что и заставило Эпаминонда отказаться от плана захвата Спарты.
[86] В битве при Мантинее… — Эта битва произошла 5 июля 362 г. до н.  э. в Аркадии, вышедшей из Пелопоннесского союза и сражавшейся на стороне беотийцев. Вместе со спартанцами сражались и напуганные возвышением Фив афиняне, а также несколько аристократических государств Пелопоннеса. Битва разворачивалась удачно для фиванцев. Даже сочувствующий Спарте Ксенофонт (Греческая история, VII 5, 24—27) признает, что «Эпаминонд обратил в бегство все вражеское войско», но после смерти Эпаминонда фиванцы не сумели довершить победу, и трофей водрузили оба войска.
[87] …смертельный удар. — Согласно историку III в. до н.  э. Диоскуриду, убийцей Эпаминонда был спартанец Антпкрат. На него ссылается Плутарх в биографин Агесилая (35). Поздняя версия, что его убил сын Ксенофонта Грилл (Павсаний, VIII И, 6), не заслуживает доверия.
[88] …обещавшим ему вознаграждение. — После битвы при Мантинее греческие полисы заключили между собой мир. Агесилай отказался признать существование плотского государства в Мессении, но для продолжения войны у него не было средств. В это время правитель Египта Tax, отделившийся от Персии, прислал Агесилаю денег. Взяв с собой всего 30 спартанцев, Агесилай набрал войско наемников и отправился в Египет. Агесилаю в это время было больше 80 лет (Плутарх, Агесилай, 36; Ксенофонт, Агесилай, 7, 2; D. S., XV 90—93).
[89] …спартанцев совсем мало — Согласно Дподору, с Агесилаем прибыла тысяча гоплитов, с которыми он одержал ряд побед.
[90] …смотрели справа налево. — То есть буквы были нарисованы как бы в зеркальном отражении.
[91] …устремились в бой. — Эта хитрость упоминается также в «Стратегемах» Фронтина (Front., I 11, 14), но там она приписана Александру Македонскому.
[92] …союзник Нектанабид… — Подробнее об этом рассказано в биографии Агесилая (37—38). Tax кроме Агесилая пригласил также афинянина Хабрия с его наемниками. Между полководцами начались распри, и один из египетских военачальников, племянник Таха Нектанабид, воспользовался этим и захватил власть. После этого Хабрнй отплыл на родину, а Агесилай остался служить Нектанабиду. При транскрибировании имени Нектанабида нами учтена поправка Виттенбаха, сделанная на основании рукописей плутарховской биографии Агесилая.
[93] …отослал их в Спарту. — Рассказ об этом см. D. S., XV 93; Polyaen., II 1, 22. См. также: Дандамаев М.  А.  Политическая история Ахеменидской державы, М., 1985. С. 243 сл.
[94] …Агесилай умер… — Это произошло в 380 г. до н.  э. в Менелаевской гавани, на побережье Африки против острова Крита. Тело его было залито расплавленным воском и отправлено в Спарту (Агесилай, 40; Павсаний, III 10, 2; D. S., XI 93, 6).
[95] «…изделия жалких ремесленников». — Более подробно этот рассказ повторяется в Изр. царей (191 D). Ср. Ксенофонт, Агесилай, 11, 7. Цицерон, одобрявший Агесилая за это презрение к самовозвеличиванию, пишет: «Спартанец Агесилай, недозволивший изобразить себя ни в живописи, ни в изваяниях, заслуживает упоминания пе менее, нежели те, кто очень старался об этом: ведь одна книжка Ксенофонта, восхваляющая этого царя, легко превзошла все картины и статуи» (Письма к близким, V 12, 7).
[96] Изречения спартанского царя из рода Агиадов Агесиполида II, сына Клеомброта, недолго правившего — в 371/370 г. до н.  э., характерны для эпохи начинающегося сдвига в мировоззрении спартанцев. Автор изречений не был ничем замечателен. «Старший сын Клеомброта не совершил ничего… достойного памяти», — написал о нем путешественник и писатель Павсаний (III 6, 2).
[97] …город Олинф… — Бесспорный анахронизм. Разрушение Филиппом лежащего на полуострове Халкидика греческого города Олинфа произошло в 348 г. до н.  э., когда Агесиполид давно умер.
[98] …пошли в заложники… — Вероятнее всего, Агесиполид попал в заложники после неудачной для спартанцев битвы при Левктре (371 г. до н.  э.), а на следующий год власть в Спарте перешла к его младшему брату.
[99] …не разрешал и людей… — По законам Ликурга спартанцы не имели права покидать пределы Пелопоннеса, ибо угроза восстания плотов заставляла держать военные силы невдалеке от Спарты. Однако в ходе Пелопоннесской войны этот закон перестал выполняться, а в IV в. до н.  э. казался уже смешным архаизмом.
[100] Изречения Агесиполида I, сына Павсания, правившего с 395 по 380 г. до н.  э., деда Агесиполида II, поставлены после изречений его внука. В отличие от «Изречений царей и полководцев» Плутарх располагает авторов в нашем сборнике не в хронологическом, а в алфавитном порядке. В случае одинаковых имен вперед ставится автор, у которого имя отца идет по алфавиту раньше.
[101] «…чем мегарцы». — В годы правления Агесиполида I чрезвычайно обострились отношения между Спартой и Афинами, которые сумели оправиться от поражения в Пелопоннесской войне. Это привело к Коринфской войне (395—386 гг. до н.  э.). Изречение Агесиполида относится, по-видимому, к тому времени, когда' возникшую распрю еще пытались потушить, призвав мегарцев в качестве третейских судей.
[102] Изречения Агида II, выдающегося царя из рода Еврипонтидов (годы правления 427—399 до н.  э.), перемешаны у Плутарха с изречениями его внучатого племянника Агида III Младшего, правившего значительно позже, и потому могут быть использованы как источник исторических сведений лишь с большой осторожностью. Примерами этого служат изречения № 1, 14, 16 и др.
[103] «…предателю собственной родины?» — Это изречение Плутарх приписывает также Агиду Младшему (Изр. царей. 191 Е). Ответ Агпда сформулирован там короче и изящнее: «Не могу доверить чужих тому, кто предал своих». Прописная мораль этого изречения позволяет относить его равно как к Агиду II, так и к Агиду III.
[104] «Науку повелевать и подчиняться». — Выше (212 С) это изречение приписано Агесилаю Великому, что подтверждается еще и Ксенофонтом (Агесилай, 2, 16).
[105] …а где они. — В другом месте (Изр. царей, 190 С) Плутарх также считает, что это изречение принадлежит Агиду II.
[106] «…со многими сражаться». — В битве при Мантинее (418 г. до н.  э.) на стороне афинян были Аргос, Мантинея и Элпда. Битва окончилась победой Спарты, и к власти в Аргосе пришли аристократы.
[107] «…дать отпор трусам». — Это изречение Плутарх приводит и в других местах (Изр. царей, 180 D, Ликург, 20).
[108] «Женщины что ли живут в этом месте?» — Отрицательное отношение к городским укреплениям, которые спартанцы не умели ни строить, ни преодолевать, приписывается Плутархом разным спартанским деятелям: Агесилаю (212 Е), Феопомпу (Изр. царей, 190 А), Панфеду (ниже, 230 С).
[109] «…я внимал тебе молча». — Сходное замечание Агида приведено ниже (216 А), где назван не абдерский, а перинфский посол. Ср. также ниже, 232 Е, где такое же изречение приписано неизвестному спартанцу.
[110] «…один день они поступают справедливо». — Это же изречение встречается в Изр. царей (190 С) и в биографии Ликурга (20).
[111] …сородичи второго царя… — Во главе Спарты стояли два царя, один и» рода Агиадов, другой — Еврипонтидов, между которыми постоянно происходили распри, чем и пользовались эфоры. Играя на соперничестве царей, они фактически завладели всей властью в государстве и, в случае нужды, устраняли нежелательных им царей.
[112] …свободный проход. — Судя по рассказам Ксенофонта (Греческая история, IV 2, 22) и Полиэна (Polyaen., II 1, 4), такой маневр был излюбленным тактическим приемом брата Агида Агесилая Великого.
[113] «Твои речи… нуждаются еще в наличии силы и денег». — Этот ответ, возможно, принадлежит брату Агида Агесилаю. Выше (212 Е) он ему и приписан, в другом месте (Plu., Quom. adul., 71 Ε) его автором назван Лисандр.
[114] «…в собственные земли». — Изречение не могло принадлежать Агиду II, умершему в самом начале IV в. до н.  э. По-видимому, это изречение Агида III (современника Филиппа Македонского). После битвы при Херонее Спарта, единственное из греческих государств, не приняла участия в Коринфском конгрессе и оказалась в изоляции. Ее гражданам был закрыт доступ в другие государства Греции.
[115] «…а я молчал». — См. выше, примеч. 7.
[116] «…ведь я пришел только к одному». — Этот ответ мог“ быть дан только Агидом III. Спартанцы не признавали претензий македонских царей на неограниченную власть, и Филипп справедливо счел немногочисленность посольства знаком неуважения к Македонии и к нему лично.
[117] …все в Спарте перевернулось вверх дном. — Характеристика исторической обстановки в Спарте вполне подходит ко времени на рубеже V и IV вв. до н.  э., когда правил Агид II. В результате длительного пребывания за пределами Пелопоннеса спартанцы перестали соблюдать древние, так называемые Ликурговы законы. Однако подлинность речи Агида вызывает сомнение, ибо не отличается традиционной для спартанцев краткостью.
[118] «Презирая смерть». — Выше (210 F) сходное изречение было приписано Агесилаю, но там «презрение к смерти» обеспечивало достижение не «свободы», а «великой славы».
[119] Изречения Агида III, сына Архидама III и внука Агесилая Великого, которого Плутарх называет Младшим (338—331 гг. до н.  э.), носят общий характер и одинаково могли быть произнесены как этим царем, так и его предшественниками.
[120] «…достают и этими мечами до врагов». — Этот остроумный ответ Плутарх приводит многократно, ср. ниже, 241 F и др.
[121] «…меньше всего похож на тебя». — В Изр. царей (190 D) это изречение приписано Агиду Старшему, а в «Ликурге» (20) царю начала V в. до н.  э. Демарату.
[122] Изречение Агида IV (годы правления 244—240) отражают драматические обстоятельства смерти этого благородного реформатора, жизни которого Плутарх посвятил одну из своих биографий. Агид IV пытался возродить имущественное неравенство спартанцев, вернуться к старинным «Ликурговым» законам, но потерпел поражение в борьбе с богачами и был казнен.
[123] Последний из спартанских царей… — Плутарх допускает здесь неточность выражения, так как после Агида IV правило еще много царей. По-видимому, он имел в виду, что последующие цари уже не носили этого имени.
[124] …шею в петлю. — См. также: Плутарх, Агид и Клеомен, 19, где подробно рассказано, как Агид был схвачен предавшими его друзьями и как было организовано его осуждение на казнь. Казнь в Спарте производили удушением веревкой в особом отделении темницы, называемом «дехадой». Вместе с ним были удавлены его мать и бабка.
[125] Изречение Акротата невозможно приписать известным нам историческим лицам. В источниках упоминаются: 1) Акротат Младший, царствовавший в Спарте с 265 по 262 г. до н.  э. и погибший в битве при Мегалополе (см. ниже примечания к Изр. спарт. жен., 9, 10); 2) эго дед, Акротат Старший, сын Клеомена II, умерший до 309 г. до н.  э. и так и не дождавшийся своей очереди царствовать. Акротат Старший, так же как и его внук, с самого рождения считались наследниками, и к ним обоим не могли относиться слова «Вы передали меня государству», ибо царевичей не передавали для совместного государственного обучения в агелах. Скорее всего, изречение принадлежит какому-то рядовому спартанцу, носившему имя Акротат и не упоминающемуся в других источниках.
[126] «…прошу меня освободить». — Многоречивое высказывание Акротата едва ли характерно для спартанцев, склонных к лаконизму. Хотя в другом месте (Plu., De vitioso pudore, 543 Ε) сходное изречение приписано Агесилаю, но из биографии этого царя ясно видно, что уж он-то «справедливым считал только то, что полезно» (Агесилай, 23). О моральных принципах Акротата нам ничего не известно, но во всяком случае такая щепетильность мало типична для спартанца.
[127] Личность царя VIII в. до н.  э., участника 1-й Мессенской войны, легендарного завоевателя города Гелоса, окружена мифами. Из приведенных Плутархом изречений встает образ мудрого и благородного человека.
[128] …не принял от мессенцев дари. — По-видимому, речь идет о событиях, предшествовавших завоеванию Мессении в VIII в., когда шло спартанское наступление на эту страну.
[129] …обладает большим состоянием… — До 2-й Мессенской войны существовало значительное имущественное расслоение среди спартанцев, что подтверждается и археологически.
[130] Анаксандрид — первый спартанский царь из рода Агиадов, время правления которого, относящееся к началу расцвета Спарты, нам известно (ок. 560—520 гг. до н.  э.). Приводимые изречения этой датировке не противоречат.
[131] …говоришь дело, но не дельно… — Ниже (224 F) это изречение приписано отцу Анаксандрида Леонту, а в другом месте (Ликург, 20) его сыну Леониду.
[132] «…заботясь не о земледелии, а о самих себе». — Речь идет о завоевании Мессении. Спартанцы сами земледелием не занимались. Участки земли вместе с обрабатывающими ее илотами были распределены между полноправными гражданами. Илоты били обязаны отдавать спартанцам половину получаемого ими урожая. В этом отношении положение илотов напоминало положение оброчных крепостных.
[133] «…более правильное решение». — Такой характер судопроизводства был свойствен не одним спартанцам. Ср. Платон, Апология, 27; Фукидид, I 132.
[134] Анаксил — спартанский царь VII в. до н.  э. из рода Еврипонтидов, сын Архидама I. Его изречение — одно из самых непонятных в сборнике.
[135] «…на должность эфоров». — Цари из рода Еврипонтидов всегда стояли на консервативных позициях, требуя сохранения «Ликурговых» законов. Ответ царя показывает, что он просто не желает вступать в полемику и критиковать существующий порядок.
[136] Вероятнее всего, это изречение того спартанца, который в другом месте критиковал Лисандра за легкость, с которой тот нарушил данную милетянам клятву (Плутарх, Лпсандр, 8).
[137] «…не убегая». — Выше, 210 F, сходное изречение приписано Агесилаю.
[138] Изречения спартанского флотоводца и политического деятеля Анталкида, подписавшего от имени Спарты в 386 г. до н.  э. мир с персами, представляют большой исторический интерес. Анталкид, так как он был представителем самых консервативных кругов Спарты, готовых пожертвовать внешнеполитическим авторитетом государства ради сохранения его внутреннего строя, выступал как противник Агесилая. См. выше изречения Агесилая, 60—63, и примечания к ним.
[139] …Самофракийские мистерии… — Мистериями называли тайные религиозные обряды, часто входившие в государственные культы. На острове Самофракия эти мистерии были связаны с местным культом кабиров, восточного происхождения богов, ведавших плодородием.
[140] «…будут знать об этом». — Ниже точно такой ответ Плутарх приписывает неизвестному спартанцу (236 D), а очень близкий — Лисандру (229 D). Эти ответы в известной степени характеризуют отношение спартанцев к иноземным культам и недоверие к их жрецам.
[141] «…не научились… ничему плохому». — Это утверждение встречается и в других местах (Изр. царей, 192 В; Ликург, 20). Ниже оно приписано Плистоанакту.
[142] «…с берегов Еврота ни разу». — Кефис — река, протекающая в Аттике, а Еврот — в Лаконике. Смысл ответа в том, что спартанцы не прогоняли афинян со своей земли просто потому, что не допускали их туда. Это же изречение встречалось в другом месте (Изр. царей, 192 С).
[143] «…предлагать всегда самое полезное». — Ср. выше сходное изречение, которое Плутарх приписывает Агесилаю Великому, но там царь утверждает, что надо «говорить самое лучшее и делать самое доблестное» (213 С).
[144] «Разве кто-нибудь его порицает?» — Эта острота вошли и в Изр. царей (192 С).
[145] …стали сражаться лучше и успешнее. — Критика поведения Агесилая, нарушившего одно из предписаний Ликурга, содержится и в Изр. царей (189 F). Подробнее о ране Агесилая и успехах фиванцев см. выше изречения Агесилая, примеч. 74 и 75.
[146] …острия их копий. — Выше (210 Е) сходное утверждение Плутарх приписывает Агесилаю.
[147] «…подойдя к врагу вплотную». — Это несколько наивное объяснение было общим местом в античной литературе. Оно встречается выше (216 С) и ниже (232 Е), в «Ликурге» (19), в Изр. царей (191 Е) и приписывается различным лицам.
[148] Автора изречения не следует смешивать с царем Сирии. Эфор Антиох ближе не известен.
[149] «…ее удерживать?» — Мессения больше трех столетий была под властью Спарты и получила независимость только в 369 г. до н.  э. благодаря вторжению фиванцев. После битвы при Херонее (338 г. до н.  э.) Филипп II подтвердил независимость Мессении, с чем Спарта не хотела примириться.
[150] Неизвестно, кому из двух спартанских царей из рода Агиадов, носивших это имя, принадлежат нижеследующие изречения: Арею I (годы правления 309—265 до н.  э.) или Арею II (262—254).
[151] «…за исключением супругов». — Сходная мысль приписана ниже Евбеду (220 D). Подобное отношение к поведению женщин характерно не только для спартанцев. В знаменитой надгробной речи Перикла, вохваляющей демократический строй Афин оратор говорит, что только «та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят» (Фукидид, II, 45). В соч. О Добл. жен. (242 Е) Плутарх полемизирует с Фукидидом, но его взгляд казался в Греции оригинальным.
[152] …Селинунт на Сицилии… — Мегарская колония Селинунт на южном побережье о-ва Сицилия долгое время находилась в зависимости от Карфагена. Тиранны Селинунта — Пифагор и Еврилеонт — правили в конце VI в. до н.  э.
[153] Изречения спартанского царя из рода Еврипондитов Аристона, правившего в конце VI в. до н.  э., мало что добавляют к нашим сведениям о Спарте.
[154] …высказывание Клеомена… — Плутарх имеет в виду спартанского царя Клеомена I, современника Аристона.
[155] …принадлежат Сократу… — Сходную мысль, что даже врагам не надо делать зла, см. Платон, Государство, 335 b, Горгий, 469 ab.
[156] «…отразить врагов». — По-видимому, это высказывание стало общим местом, ибо встречается часто и приписывается разным лицам (выше, 215 D, Изр. царей, 190 D, Ликург, 20).
[157] «…которые победили этих героев?» — Столкновения Спарты с Афинами имели место и в VI в. до н.  э., например интервенция уже упоминавшегося царя Клеомена в Аттику, приведшая к свержению Гиппия. Предположение издателя «Изречений спартанцев» Ф. Беббита, что существовал еще один Аристон, живший позднее, кажется нам ненужным.
[158] Кто-то хвалил Харилла… — О племяннике Ликурга, легендарном спартанском царе Харилле, отличавшемся кротостью характера, см. Плутарх, Ликург, 3—5. Его имя в различных рукописях пишется по-разному: «Харилл» или «Харил», но встречается и «Харилай» (Ликург). Так же это имя транскрибируется и у Геродота (VIII, 131).
[159] «…который ласков даже с подлецами?» — О необходимости давать отпор негодяям и о ложности позиции Харилла Плутарх говорит и в других местах: Plu., Quora. adul. 55 Ε; О демоне Сократа, 587 D.
[160] …софиста Гекатея… — Скорее всего, Плутарх имеет в виду не Гекатея Милетского, а Гекатея Абдерского, философа и писателя IV—III вв. до н.  э.
[161] «…когда и где речи надо произносить». — См. это высказывание в биографии Ликурга (20).
[162] Годы правления Архидама, сына Зевксидама, спартанского царя из рода Еврипонтидов — 469—427 до н.  э. По его имени первую половину Пелопоннесской войны обычно называют «Архидамовой войной».
[163] …похлебку или жаркое. Эту же мысль Плутарх приписывает ниже спартанскому царю Клеомену I (224 А). Независимо от того, кто был истинным автором приведенного изречения, его содержание показывает характерную для спартанцев грубость нравов и духовную неразвитость.
[164] «…менее благопристойными». — Сходное высказывание Плутарх приписывает жене спартанского царя Леонида Горго (см. ниже, 240 Е). О презрении, которое спартанцы питали к пьяницам, см. Плутарх, Ликург, 20.
[165] «…враги в наших руках!» — Чтобы понять смысл этого рассказа, надо обратиться к изречениям Лисандра (Изр. царей, 190 Е; ниже, 229 D), где этот эпизод, героем которого, по-видимому, был Лисандр, рассказан более подробно. Смысл высказывания полководца: «Стоит ли бояться врага, настолько ленивого, что зайцы скачут  него прямо под ногами».
[166] …Афины Меднодомной… — О храме Афины Меднодомной см. выше, примечание 10 к изречениям Агесилая.
[167] «…не показались бы мне безобразными». — Рассказ о попытках сицилийского тирана Дионисия подкупить спартанского полководца встречается у Плутарха ниже (229 А) и в Изр. царей (190 D). Всюду (кроме разбираемого изречения) Плутарх утверждает, что этим полководцем был Лисандр (ср. Лисандр, D). Судя по времени правления Дионисия Старшего этот эпизод не мог быть связан с Архидамом II.
[168] «…или уменьши пыл!» — См. Stob., III, 12.
[169] Время правления Архпдама III, сына Агесилая (361—338 гг. до н.  э.), спартанского царя, внука Архидама II, пришлось на период возвышения Македонии, когда международное влияние Спарты было утрачено и ее правителям приходилось уже не грозить, а призывать греческие государства к союзу и миру.
[170] «…своим копьем». — Утверждение, что границы государства определяются мечом или копьем (то есть силой его защитников), пользовалось у спартанцев большим успехом. Его приписывали не только Архидаму, но и другим полководцам: Агесилаю (выше, 210 Е), Лисандру (Изр. царей, 190 Е; ниже, 229 С) и Анталкиду (выше, 217 Е).
[171] …подальше от дома. — Плутарх, по-видимому, намекает на политику Афин, руководители которых считали, что не следует дожидаться, пока македоняне вторгнутся в Грецию (см., например, «Первую Олинфскую речь» Демосфена). Для Пелопоннеса, отдаленного от остальной Греции Коринфским заливом, вторжение македонского войска не было так опасно, как для Афин.
[172] …за победу над аркадянами… — Эта битва имела место в 368 г. до н.  э., когда Архидам еще не был царем. Она подробно описана Ксенофонтом (Греческая история, VII 1, 28—32), который утверждает, что в ней не погибло ни одного спартанца. Ср. Плутарх, Агесилай, 33.
[173] «…Прекрасен покой». — Автором этой поговорки Диоген Лаэртский (I, 97) считает одного из семи мудрецов — Периандра. Приводя поговорку, Архидам призывал элейцев не начинать войны.
[174] «…установленным пайком». — Это изречение не могло принадлежать Архидаму III, жившему много позже Пелопоннесской войны, а принадлежало, вероятно, Архидаму II, правившему в начале ее. В «Изречениях царей и полководцев», где эта фраза приводитея тоже, отчества автора изречения не названо (Изр. царей. 190 А).
[175] «…Конец мужской доблести!» — Это изречение Архидама вошло целиком в Изр. царей (191 Е).
[176] …с Антигоном и с македонцем Кратером… — Еще в XVIII в. автор первого критического издания «Моральных сочинений» Плутарха Д. Виттенбах предложил исправить рукописное чтение «Антигон» на «Антипатр», так как Архидам III, умерший в 338 г. до н.  э., не мог призывать к разрыву соглашения с Антигоном, начавшим свое правление в 306 г. Правда, и после конъектуры Виттенбаха хронологического совпадения правлений спартанца и македонянина не получалось, но возможность исторической достоверности сообщений Плутарха все же оставалась: Антипатр представлял Македонию на переговорах 338 г. до н.  э. с Афинами, и Архидам вполне мог призвать эллинов к разрыву заключенного там соглашения. Конъектуру Виттенбаха приняли все авторитетные издатели текста Плутарха (Бернардакис, Беббит, Нахштедт и др.). То обстоятельство, что и полководец Александра Кратер не мог быть современником Архидама III, заставляло предполагать, что Плутарх имел в виду какого-то другого македонца Кратера. Последнее соображение кажется малоубедительным, так как имя рядового македонца едва ли может быть поставлено рядом с именем долголетнего правителя этой страны. Мы решили отказаться от конъектуры Виттенбаха и сохранить рукописное чтение, предполагая, что здесь, как это часто бывает у Плутарха, спутаны два Архпдама (см., например, выше примеч. 5 к изречениям Архидама, сына Агесилая, где спутаны два Архидама, Второй и Третий). В нашем месте к разрыву соглашения е Македонией призывал не Архидам III, а его внук Архидам IV, правивший с 305 по 275 г. до н.  э. В Македонии с 283 г. правил Антигон Гонат, поручивший командование войсками своему единоутробному брату Кратеру (Polyaen., II 29; Front., III 6, 7). Сопоставление и упоминание «на равных» этих двух лиц кажется вполне уместным. Начиная с 280 г. до н.  э., как справедливо указывает И. Дройзен, влияние Антигона в Пелопоннесе сильно уменьшилось, некоторые ахейские города уже изгнали македонские гарнизоны, и в этой обстановке призыв Архидама IV разорвать союз с македонцами звучал вполне уместно (см.: Дройзен И. История эллинизма. М., 1893. Т. III. С. 103).
[177] Изречение неизвестного по другим источникам современника Антипатра (конец IV в. до н.  э.) Астпкратида своим пессимизмом характеризует положение Спарты в это время.
[178] …при Мегалополе… — Плутарх имеет в виду битву 331/330 г. до н.  э., в которой спартанцы были разбиты вдвое их превосходящими силами македонян. После этого сокрушительного поражения (спартанцы потеряли больше пяти тысяч человек и своего царя Агида III) брат Агида Евдамид попросил мира и дал македонянам заложников.
[179] Жизнь спартанского полководца Брасида, павшего при Амфиполе в 422 г. до н.  э., казалась Плутарху воплощением спартанского идеала. Хотя недостаток материала не позволил ему написать биографию этого героя, но изречения Брасида и его матери Аргплеониды Плутарх многократно повторяет в своих «Моральных сочинениях».
[180] «…спастись от обидчиков». — Рассказ о мыши почти дословно повторяется в Изр. парей (190 В) и в сочинении «De profectibus in virtute» (79 Ε). Придав эпизоду нравоучительную концовку, Плутарх повторяет его и в четвертый раз среди изречений Агесилая (выше, 208 F).
[181] «Мой щит предал меня». — Эти слова Брасида повторяются в «Изречениях царей и полководцев» (190 В). В сочинении «Почему божество медлит с воздаянием» (ВДИ, 1979. № 1), 548 В, Плутарх называет ответный удар Брасида «божественным воздаянием».
[182] «…как на войне положено, или умру». — Греческий текст письма Брасида характерен неграмотностью и особенностями дорийского диалекта, которые в переводе не переданы.
[183] «…более достойных мужей». — Брасид погиб в битве при Амфиполе во Фракии (422 г. до н.  э.), завершившей первую половину Пелопоннесской войны. Ответ фракийцам его матери Аргилеониды повторяется в разных сочинениях Плутарха еще три раза (Изр. царей, 190 В, Древн. об., 240 С, Ликург, 25).
[184] Дамонид — неизвестный спартанец, очевидно знатного происхождения. Плутарх нарушил алфавитный порядок, поместив его слова перед двумя последующими авторами, что указывает на небрежность составителя сборника.
[185] «…сделать почетным это малопочетное место». — К этому изречению, вероятно, восходит и античная поговорка «Не место красит человека, а человек место». Выше (208 D) Плутарх приписывает это изречение Агесилаю. Диоген Лаэртский (II 7, 3) приписывает этот остроумный ответ философу Аристиппу, которому тиранн Дионисий отвел самое дальнее место за столом.
[186] Имя Дамида в других источниках не встречается.
[187] «…пусть называется богом». — Это же изречение, без указания имени произнесшего его спартанца, приводит и Элиан (Пестрые рассказы, II 19).
[188] Имя Дамиида в других источниках не встречается.
[189] …ужасные беды… — Вторжение Филиппа в Пелопоннес произошло после битвы при Херонее (338 г. до н.  э.). Спартанцы в отличие от других греческих государств отказались войти в созданный Филиппом панэллинский союз.
[190] Деркилид — один из спартанских послов, отправленный для переговоров в 272 г. до н.  э. к эпирскому царю Пирру. В биографии Пирра (гл. 26) Плутарх приводит тот же анекдот, но называет спартанского посла Мандроклидом. Естественно предположить, что это последнее имя правильное.
[191] «Если Пирр бог… » — Деркилид намекает на то, что Пирр, подобно оракулу, берется предсказывать спартанцам будущее.
[192] Демарат — спартанский царь из рода Еврипонтидов, правил с 515 по 491 г. до н.  э. После изгнания Демарат жил в Персии и участвовал в походе Ксеркса на Грецию.
[193] Оронт — неизвестный персидский вельможа. Не путать с сатрапом Мидии, жившим в IV в. до н.  э.
[194] «…пустейшее дело». — Подобное же высказывание приписано ниже Евдамиду (220 F). Хотя музыка и была единственным искусством, заниматься которым считалось пристойным для спартанца, отношение к ней было однозначно презрительным. Ниже (234 D) один неизвестный спартанец заявляет: «Не к лицу спартанцам заниматься вздором».
[195] «…попридержать свой язык». — Сходное высказывание Плутарх приписывает философу Бианту, одному из семи мудрецов (О болтливости, 4, 503 F).
[196] «…сбился с жизненного пути». — Демарат был отстранен от власти интригами второго царя Клеомена, сторонника активной внешней политики, и вынужден был бежать в Азию (Геродот, VI, 63 сл.). Несмотря на то что до конца своей жизни Демарат жил в Персии, он оставался ярым сторонником спартанских порядков.
[197] Это изречение спартанского эфора, время жизни которого неизвестно, характеризует отношение спартанских властей к музыке и к развитию искусства.
[198] Фринид — знаменитый сочинитель дифирамбов второй половины V в. до н.  э.
[199] «Не вреди музыке». — Спартанский музыкальный лад был введен, согласно легенде, в VII в. до н.  э. лесбийцем Терпандром, одержавшим в 676 г. победу на музыкальных соревнованиях в честь Аполлона Карнейского. Он же ввел в употребление семиструнную кифару вместо употреблявшейся ранее четырехструнной. С тех пор спартанские законодатели решительно препятствовали всякому новаторству в музыке. Подробнее об этом см.: Plu., De profectibus in virtute, 84 А, Добл. жен., 238 С, Агесилай, 10.
[200] Об этом спартанце нам ничего не известно.
[201] См. изречение Арея (217 F) и примеч. 1 к нему.
[202] Ксенократ — ученый IV в. до н.  э., ученик Платона, возглавивший после Спевсиппа его школу — Академию.
[203] «…занялся поисками». — Характерное для спартанцев презрение к духовным запросам. См. то же в Изр. царей (192 А).
[204] «…сигнала боевой трубы». — Принимаем поправку Виттенбаха, сделанную по тексту, сохранившемуся у Стобея (Stob., IV 65). Кроме того, изречение повторяется и у Плутарха (Изр. царей, 192 В).
[205] «…пообедать второй раз?» — Остроумие ответа Евдамида должно прикрыть характерное для спартанца отсутствие интереса к духовным ценностям.
[206] «…их слова ничего не стоят». — Евдамид намекает на то, что его сограждане, голосуя за войну, на деле окажутся неспособными к ней. В конце IV в. до н.  э. Спарта была уже не в силах противиться Македонии, военную мощь которой Евдамид не мог недооценивать (см. след. изречение).
[207] «…в мелком деле». — Сходную мысль высказывал и Архидам II, сын Зевксидама. См.: Архидам, сын Зевксидама, примеч. 1.
[208] «…становитесь не хуже, а лучше». — Упрекать спартанцев в том, что они теряют свои достоинства, как только попадут за границу, было в древности настолько принято, что даже возникла поговорка: «Львы дома, а за его пределами лисы» (Плутарх, Сравнение Ликурга и Суллы, 3).
[209] …могут вернуться в свои государства… — Указ о возвращении изгнанников был обнародован Александром в 323 г. до н.  э. (D. S., XVIII 8).
[210] «…достоин наших подвигов». — Характерная для спартанцев мысль, что задачей искусства является возбуждение воинов к бою и прославление их подвигов (ср. Древн. об., 238 В, Ликург, 21).
[211] …дела, связанные с договорами. — Спартанские власти стремились самыми решительными мерами не допускать вражды между гражданами. Смысл ответа царя сводится к утверждению, что быстрое решение споров не позволит гражданам вступит в длительную распрю.
[212] Изречения спартанского царевича Зевксидама, отца Архидама II (см. выше, с. 537) из рода Еврипонтидов, относятся к началу V в. до н.  э., когда Спарта принимала участие в отражении персидского нашествия.
[213] «…смерть лучше жизни». — Это несколько неожиданное для спартанца осуждение войны было, вероятно, вызвано обстановкой смертельной опасности во время вторжения Ксеркса, когда даже спартанцам война нисколько не казалась привлекательной,
[214] Имя спартанца Геронда больше нигде не встречается.
[215] …как подобает свободному. — Спартиатам было запрещено заниматься как земледелием, так и ремеслом. В Афинах же еще Солоном был введен закон против праздности, предусматривающий наказание для лиц, не имеющих занятий (Плутарх, Солон, 22).
[216] «…воином, а не вестником». — Рассказ о доблестном предсказателе восходит к Геродоту (VII 221), где имя прорицателя — Мегистий. Имя Фемистей в других местах не встречается.
[217] Нижеследующие шесть изречений Плутарх приписывает легендарному царю из рода Еврипонтидов Феопомпу, которого почитали как одного из основателей спартанского государственного строя. Согласно легенде, под его командованием была завоевана Мессения (конец VIII в. до н.  э.) и было в интересах аристократии сделано добавление к древнейшему закону — так называемой «Ликурговой ретре».
[218] …элейский посол… — Речь идет о после из Элиды, области на северо-западе Пелопоннеса. В VIII в. до н.  э. спартанцы, завоевав часть Мессении, проникли за Тайгет и вступили в сношения с дружественно настроенной к ним Элидой. С 776 г. до н.  э. в Элиде (в Олимпии) раз в 4 года стали проводить обще греческие Олимпийские игры. Среди победителей первых десяти игр имена спартанцев не встречаются, но они появляются начиная с 736 г. до н.  э. Это подтверждает связи Спарты с Элидой.
[219] …спартанскому образу жизни… — В эпоху, когда жил Феопомп, жизнь в Спарте не отличалась от жизни в других греческих государствах. Жители там занимались ремеслами и торговлей (о чем свидетельствуют найденные при раскопках изделия), строили роскошные храмы (например, храм Афины Меднодомной), у них были замечательные музыканты и поэты (Терпандр, Алкман, Тиртей). Только в начале VI в. до н.  э. произошел переворот, в результате которого спартанцам было запрещено заниматься чем-либо, кроме военных и гимнастических упражнений, запрещалось выезжать за пределы государства — одним словом, был введен тот «спартанский образ жизни», который принято приписывать Ликургу. Относя этот порядок ко времени Феопомпа, Плутарх допускает анахронизм.
[220] «…способность к подчинению». — Об умении спартанцев беспрекословно подчиняться любым приказам Плутарх говорит и в других местах (Изр. спарт., 236 Е; Наставления о государственных делах, 21, 816 Е; Ликург, 30).
[221] «Ее что, для женщин строили!» — Это изречение отсутствует в части рукописей, но оно приписано Феопомпу (Изр. царей, 190 А). Сходные по содержанию изречения Плутарх приписывает то Агесилаю (212 Е), то Агиду (215 D), то Панфеду (230 С).
[222] «Вы, коринфяне, оказались плохими привратниками Пелопоннеса». — Город Коринф расположен на Истме — узком перешейке (называемом также Коринфским), соединяющем Среднюю Грецию с Пелопоннесом. Без согласия коринфян пехота македонян после битвы при Херонее (338 г. до н.  э.) не могла бы прорваться в Южную Грецию.
[223] Изречение неизвестного спартанца Фектамена, согласно греческому алфавитному порядку, должно было стоять перед изречениями Фемистия, Феопомпа и Форикиона. Допущенная здесь Плутархом небрежность показывает, что «Изречения» не подверглись тщательной обработке.
[224] …никому не оставшись обязанным. — Эту мысль развивает также Цицерон, приводя в пример это изречение, но не называя его автора по имени (Тускуланские беседы, I 42).
[225] Нет возможности определить, к какому времени относится этот эпизод. Так как Агид (по-видимому, царевич) встал в строй рядом со своим отцом, царем Архидамом, речь может идти как об Архидаме III (361—338 гг. до н.  э.), так и об Архидаме II, участнике Пелопоннесской войны, имевшем сына Агида. Предполагать, что речь идет о будущем царе-реформаторе Агиде IV, нельзя, так как отцом того был не Архидам, а Евдамид. Это делает невозможным идентифицировать Гипподама с тем, который упоминается Афанеем (Ath., 452 А) и Полиэном (Polyaen., 2, 15).
[226] …нес службу… — Смысл данного Гипподаму поручения, по-видимому, сводился к тому, чтобы вывести царевича из смертельно опасной битвы. Выполнение этого поручения должно было сохранить жизнь и самому Гипподаму, но он предпочел от него отказаться и погибнуть.
[227] Изречения упоминаемого Геродотом (VIII 131) спартанского царя Гиппократида не пополняют наши сведения о Спарте VI в. до н.  э.
[228] «…вышли… как подлеца». — Совет спартанца сатрапу Карий (область на юго-западе Малой Азии) сводится к тому, что недоброжелателя достаточно удалить от себя, а неблагодарного надо покарать смертью.
[229] Высказывания погибшего при Аргинусах (406 г. до н.  э.) спартанского флотоводца дают возможность представить себе «истинного спартанца», не поддавшегося охватившему Спарту «падению нравов». Плутарх как бы противопоставляет Калликратида его талантливому, но беспринципному современнику Лисандру, склонному реформировать спартанские обычаи (см. ниже, с. 547).
[230] «…если бы был тобой». — Такой же ответ дал Пармениону Александр Македонский, не согласившийся перед битвой при Гавгамелах принять от персидского царя без боя половину его царства (см.: Плутарх, Александр, 29; Изр. царей. 180 С).
[231] …Киру Младшему… — Кир Младший — персидский царевич, сын Дария II, пытавшийся, опираясь на греческих наемников, отобрать престол у старшего брата Артаксеркса. В воине с братом в 401 г. до н.  э. Кир был убит.
[232] …внушали им ужас. — Рассказ о словах Калликратида восходит к Ксенофоту (Греческая история, I 6,6—7; Плутарх, Лисандр, 6).
[233] «…а как рабы — хороши». — О происхождении этого выражения см.: Изр. спарт., Агесилай Великий, примеч. 68.
[234] …к нему, Калликратиду. — Эти слова повторяют ответ Агесилая, данный персидскому царю (Изр. спарт., 213 D). Плутарх, записывая по памяти, приписал Калликратиду ответ Агесилая. То, что изречение принадлежало Агесилаю, подтверждается Ксенофонтом (Агесилай, 8, 3).
[235] «…победить или погибнуть». — Рассказ тоже восходит к Ксенофонту (Hell., I 6, 32).
[236] «…будет унижением». — Ср. Плутарх, Пелопид, 2, где Плутарх, оспаривая Калликратида, пишет, что дело простого воина не должен исполнять полководец,, от таланта которого часто зависит исход битвы.
[237] Изречение спартанского царя из рода Агиадов Клеомброта (годы правления 380—371 до н.  э.) перекликается с одним из законов Ликурга.
[238] …Мой отец… — Отец Клеомброта, Павсаний II, был изгнан из Спарты.
[239] «…не станешь отцом». — В Спарте существовал приписываемый Ликургу закон, гласивший, что человек, не имеющий детей, обязан оказывать знаки уважения даже младшим по возрасту, если у тех есть дети (Плутарх, Ликург, 15; Изр. спарт. 227 F).
[240] …сельским хозяйством. — Все сельскохозяйственные работы в Спарте исполнялись илотами. См. Элиан, Пестрые рассказы, XIII 19.
[241] …на третью ночь… — Геродот (VI 75—84) считает причиной поражения аргосцев хитрый маневр Клеомена, а его безумие — наказанием за клятвопреступление и оскорбление богов. Плутарх пользовался здесь не Геродотом, а каким-то иным источником.
[242] «…важнее, чем соблюдать справедливость». — Возможно, Плутарх цитирует фразу Ореста из трагедии Еврипида «Электра» (584).
[243] …покончил с собой. — Обращает на себя внимание то, что в этом отрывке нет никакого изречения; Плутарх просто продолжает предыдущий рассказ, и оба отрывка должны были идти под одним номером. О смерти Клеомена см. также у Элиана (Пестрые рассказы, II 41), который безумие царя связывает с его пристрастием к неразбавленному вину.
[244] …начать войну с тиранном Поликратом… — Согласно Геродоту (III 46), помощь Спарты самосским аристократам совпала по времени с походом персидского царя Камбиса на Египет, то есть происходила в 525 г. до н.  э. Плутарх следит за рассказом Геродота, но в другом месте (Изр. спарт., 216 А) он приписывает остроумный ответ Клеомена Агиду II, жившему столетием позже.
[245] …позор прошлого поражения… — Войны Спарты с Аргосом происходили больше двух столетий. Крупное поражение аргосцы понесли в 546 г. до н.  э. в битве при Тирее (Геродот, I 82), и Плутарх, вероятно, его и имеет в виду.
[246] «…лучший кашевар!» — Об отношении спартанских правителей к искусству см. выше, «Архидам, сына Зевкеидама», примеч. 1.
[247] …об изгнании Меандрия. — Исправляем имя самосского тиранна по Геродоту (III 148), у которого Плутарх заимствовал свои сведения.
[248] «…принадлежали трусам». — Ниже (224 F) это изречение в несколько расширенном виде приписано Леотихиду.
[249] «…Те будут получше». — То же в Изр. царей, 191 F, Ликург, 20, где острота приписана неизвестному юноше.
[250] В изречении этого легендарного царя подчеркивается склонность спартанцев к краткости речи (лаконизму).
[251] «…такова и речь». — В Спарте, где обсуждение в Народном собрании практически не имело никакого значения, естественной казалась краткость выступлений. Ср. Изр. спарт. «Агесилай Великий», изречение 3, примеч. 3.
[252] О  легендарном спартанском царе VII в. до н.  э. Леотихиде (Левтихиде) почти ничего не известно.
[253] «…станут взрослыми». — Сходное высказывание Плутарх выше (213 D) приписывает Агесилаю.
[254] Как видно из дальнейшего (упоминание Демарата и др.), Плутарх имеет в виду Леотихида (Левтихида) II, из рода Еврипонтидов, правившего в Спарте с 491 по 469 г. до н.  э., но, очевидно, допускает ошибку, так как этот Леотихид был сыном Менара, а не Аристона (Геродот, VI 65). Плутарх снова нарушает алфавитный порядок цитирования авторов, что, возможно, объясняется тем, что он, как и Геродот, писал «Левтихид»: по-гречески «υ» предшествует «ω».
[255] …сыновья Демарата… — Речь идет о сыновьях предыдущего царя в роде Еврипонтидов, имевших право на власть, но обойденных Леотихидом.
[256] «…не способен сказать». — Сходный ответ Диоген Лаэртский приписывает Сократу (Д. Л. II 35), а Стобей Платону (Stob. XIX 5).
[257] «…было бы чудо». — Скептическое отношение к чудесам было свойственно многим древним. См.: Clemens Alexandrinus Stromata, VΙΙΙ 843; III 18; Цицерон, О дивинации, II 28.
[258] «…с постоянными несчастьями». — Сходный вопрос приписан Диогеном Лаэртским (Д. Л. VI 4) философу Антисфену.
[259] «…посвящать богам». — Выше это изречение приписано Клеомену (224 В).
[260] Изречения полулегендарного спартанского царя из рода Агиадов, славившегося своей мудростью, дают представление о взглядах древних спартанцев на социальное устройство и поведение граждан.
[261] «…как бездельник». — Это возражение против многословия Плутарх приписывает также сыну Леонта — Анаксандриду (Изр. спарт. 216 F) и его внуку Леониду (Ликург, 20).
[262] В одном из своих сочинении (De malign., 866 В) Плутарх сообщает, что им будет составлена биография Леонида (до нас не дошедшая), заготовками для которой и были настоящие изречения. Леонид, сводный брат Клеомена I и внук мудрого Леонта (см. выше), правил с 488 по 480 г. до н.  э. и погиб во главе отряда из 300 спартанцев, защищавших Фермопилы.
[263] …на битву с Персом… — Плутарх имеет в виду персидского царя Ксеркса (486—465 гг. до н.  э.).
[264] …жена Горго… — О Горго см. Изр. спарт. жен. (240 D).
[265] «…слишком много». — Самое сильное в военном отношении государство, Спарта, не могло остаться в стороне при вторжении персов в Грецию. Однако, опасаясь восстания илотов в тылу, спартанские эфоры не хотели посылать значительные силы за пределы Пелопоннеса и ограничились отправкой небольшого отряда под командованием царя Леонида. Таким образом, поход Леонида носил, скорее, символический характер, и участники его понимали, что они обречены. В книге Геродота (VII 204-208) нет, однако, даже намека, подтверждавшего мнение Плутарха, что эфоры считали нужным увеличить отряд Леонида.
[266] «…самим умирать». — Мы постарались передать таким образом неуклюжесть речи Леонида.
[267] «…будем сражаться в тени». — Анекдот восходит к Геродоту (VII 226), где остроумный ответ вложен в уста спартанца Диенека. См. Stob. VII 46; Цицерон, Тускуланские беседы, I 42.
[268] «…хватит и этих». — См. выше, примеч. 3. Ср. Plu. De malign. 854 Ε; 866 В.
[269] «…кто будет сражаться?» — Под Фермопилами под командованием Леонида оказалось не только 300 спартанцев, но и около четырех тысяч союзников, возглавляемых своими военачальниками (полемархами). Спартанские законы запрещали отступать, даже если это было вызвано необходимостью, союзники же не желали ждать гибели и предпочли отойти. Леонид предвидит отступление союзников из греческих городов-республик и прославляет существующий в Спарте монархический строй.
[270] …по скитале… — Скитала — шифровальная палка, определенной длины и ширины, на которую наматывали ремень. На намотанном ремне делали надпись таким образом, чтобы ее мог прочесть человек (в данном случае эфор), у которого имеется палка точно такой толщины.
[271] …взять скиталы. — Один из этих мужей был, по-видимому, прорицатель Фемистей (См. Изр. спарт. 221 D; De malign. 866 С). Ср. Геродот, VII 221; 229—30.
[272] Идеализируя общественную жизнь в Спарте и спартанские порядки, Плутарх особенно охотно собирал сведения о легендарном законодателе Ликурге, время жизни которого по традиции относили к IX в. до н.  э. Почти все собранные здесь заметки вошли в написанную Плутархом биографию Ликурга.
[273] «…больше, чем природа?» — Этот рассказ не вошел в биографию законодателя, возможно, потому, что в нем отрицается значение знатности происхождения, но он встречается в другом сочинении Плутарха (De educ. 3А), что доказывает его подлинность.
[274] …свои наделы. — Это сравнение Ликурга более подробно развивается в «Ликурге» (8).
[275] …четырем халкам. — Халк — мельчайшая медная монета: четыре халка весили примерно полграмма. Вес эгинской мины равнялся 436.6 грамма.
[276] «…не будет иметь больше бедного». — Подробнее об этом см. Плутарх, Ликург, 10.
[277] «…ведь оно слепо». — Утверждение, что богатство слепо (то есть что оно не достается наиболее достойным), было в античности общепринятым. Уже Аристофан в «Плутосе» вывел богатство в образе слепого старика. Римляне тоже изображали Фортуну часто с повязкой на глазах.
[278] …наевшись и напившись. — Об организации совместных трапез — сисситий (или фидитии) см. Плутарх, Ликург, 11—12; Ксенофонт, Лаконское государство, 4—5.
[279] …подвергли Агида наказанию. — По-видимому, речь идет об Агиде II, правившем в конце Пелопоннесской войны. См. также Lyc. 12.
[280] «…оптиллы». — О заговоре и восстании против Ликурга не известно ничего достоверного, как и вообще о жизни этого законодателя. Ср. Плутарх, Ликург, II; Stob. XIX 13; Элиан, Пестрые рассказы, XIII 23. Анекдот напоминает этиологический миф, созданный для объяснения непонятного прозвища Афины.
[281] «…наиболее уместным». — Отсутствие писаных законов характерно для эпохи разложения родового строя, когда власть в общине принадлежала аристократии и разбор судебных дел находился в ее руках. Борьба за запись действующих законов была важным этапом в создании полиса: например, борьба за «законы Дракона» или за «законодательство XII таблиц». В Спарте законы так и не были записаны даже в классическую эпоху, что свидетельствует об ее отсталости. Ср. Плутарх, Ликург, 13.
[282] «…зависть других». — Это, хотя и наивное, объяснение причин издания законов против роскоши тем не менее правильно отражает существование в спартанском законодательстве уравнительных тенденций. Чтобы удерживать в подчинении численно превосходящих их илотов, спартанским гражданам необходима была сплоченность, а ей препятствовало имущественное неравенство.
[283] …четырехгранные деревья. — Ср. Плутарх, Ликург, 13.
[284] «…не хотели учиться». — Это изречение Анталкида Плутарх повторяет шесть раз (Ликург, 13; Агесилай, 26, Пелопид, 15; Изр. царей. 189 F; Изр. спарт. 213 F; 217 Е).
[285] «…рожаем мужей». — Высказывание Горго повторяется еще дважды (Изр. спарт. жен. 240 Е; Ликург, 15).
[286] …и другие знаки бесчестия… — О наказании, налагавшемся на холостых, подвергнутых атимии (бесчестию), см. там же, изреч. 73 и примеч. 78.
[287] «…кто уступит место мне». — См. выше, примечание к изречению Клеомброта, сына Павсания (Изр. спарт. 223 А), а также: Ликург, 15.
[288] …всякие украшения. — Ксенофонт, Лаконское государство, 7, 3; Элиан, Пестрые рассказы, VI 6.
[289] «…здоровые дети». — Сведения об этих брачных законах Плутарх заимствовал у Ксенофонта (Лаконское государство, I 4 сл.). Ср. Ликург, 15.
[290] «…это даст здоровых детей». — Плутарх продолжает изложение сведений о спартанских брачных законах по Ксенофонту (Лаконское государство, 1.5).
[291] «…позорят его». — Ксенофонт (Лаконское государство, 7, 3) рассказывает только, что спартанцы «пе украшали себя роскошной одеждой». Дополнительные сведения Плутарх получил из какого-то другого источника, не дошедшего до нас. Ср. Ликург, 9.
[292] …просто невероятным. — Плутарх, по-видимому, не понимает характера брачных отношений в Спарте, наличия там пережитков группового брака, о которых рассказывает Ксенофонт (Лаконское государство, 1) и другие авторы. Супружеская верность не вменялась в Спарте в обязанность женщине. На тот случай, если старый муж имел молодую жену, Ликург постановил, чтобы он пригласил в дом такого мужчину, который ему нравился, чтобы иметь здоровых детей. Существовало многомужество и временный обмен женами (См. Изр. спарт. жен., примеч. 26). В таких условиях, как справедливо указывает Энгельс, «невозможной была неверность жены за спиной мужа». Отсюда проистекала высокая репутация спартанских женщин (Ксенофонт, Лаконское государство, I 9).
[293] Герад засмеялся… — В рукописях вместо Герад — Герадат. Это место в рукописи испорчено, и все издатели исправляют текст, исходя из сходного рассказа в «Ликурге» (15), соответственно изменяя имя спартанца.
[294] «…у себя в доме». — Эта острота едва ли могла быть произнесена жителем Спарты, где женщины пользовались необычной для других греческих государств свободой, а дети с 7 лет воспитывались вне дома. Тем не менее Плутарх повторяет эти слова в нескольких сочинениях (Пир семи мудрецов, 155; Изр. царей, 189 Ε; Ликург, 19).
[295] «…перерывов в жертвоприношениях». — Истинной причиной дешевых жертвоприношений была, вероятно, верность традиции, восходящей к глубокой древности. Объяснение Ликурга Плутарх повторяет дважды (Изр. царей, 192 С; Ликург. 19).
[296] …вытягивать вверх руку. — Жест подымания вверх руки означал предложение перемирия пли признание поражения.
[297] «…идти на мировую». — Плутарх повторяет это правило в числе немногих, казавшихся ему наиболее важными законов Ликурга, см. Изр. царей, 189 Е; Ликург, 19, где дано разъяснение, что к этим запрещенным играм относились кулачный бой и панкратион (кулачный бой в соединении с борьбой).
[298] «…больше трудностей врагу». — Изречение восходит к Ксенофонту (Лаконское государство, 12, 5).
[299] «…в этом роде». — О неумении спартанцев брать крепости рассказывают также Геродот (IX 70) и Фукидид (I 102).
[300] …в честь Левкофеи… — Ино, жена Афаманта, воспитала сына своей сестры Диониса, за что Гера наслала безумие на ее мужа. Спасаясь от мужа, Ино бросилась в море, где была превращена в «белую богиню» Левкофею. Культ Левкофеи не был общепринят, чем и объясняются сомнения фиванцев. Аристотель (Риторика, II 23, 27) и Плутарх в других местах (О суеверии (13), 171 Е; Об Исиде и Осирисе (ВДИ. 1977,  № 3-4), 70, 379 В; Заст. бес. 763 С) приписывают ответ фиванцам не Ликургу, а элегическому поэту и философу Ксенофану (VI в. до н.  э.).
[301] «…стать выше других». — То же: Плутарх, Ликург, 19.
[302] …не на кирпичах. — Это оправдание неумения экономически отсталых спартанцев строить укрепления встречается многократно. См. Изр. спарт. 210 Е; 217 Е; Ликург, 19, и т.  д.
[303] …страшным для врагов. — Характерно для Плутарха, что он считал закон Ликурга о прическах (сведения о котором восходят еще к Ксенофонту — Лаконское государство, 11, 3) одним из наиболее важных в культурном наследии Ликурга. Выбирая из более чем 30 изречений нашего сборника 5 наиболее важных для «Изр. царей», он поставил закон о прическах на первом месте (Изр. царей, 189 Е).
[304] …и не по-эллински… — Эти слова добавляются издателями, так как текст в этом месте сильно испорчен. Исправление делают на основании соответствующего места в «Ликурге» (22).
[305] …оставаться в строю. — Ср. Фукидид, V 73.
[306] Изречения знаменитого спартанского полководца конца Пелопоннесской войны Лисандра (годы жизни ок. 450—395 до н.  э.) легли в основу написанной Плутархом биографии этого политического деятеля. Отношение Плутарха к Лисандру определялось, с одной стороны, его восхищением перед талантами и бескорыстием полководца (см. ниже, изречение 15), а с другой — тем обстоятельством, что Лисандр был врагом Агесилая, любимого героя нашего историка. Поэтому Плутарх включил в свои выписки, на основе которых была им написана биография Лисандра, не только факты, рисующие его с положительной стороны, но также и те, которые показывают его хитрость и беспринципность. Выше (Изр. спарт. 222 В—С) Плутарх противопоставляет верного старинным принципам чести и порядочности Калликратида Лисандру. готовому на все ради достижения цели. В нашем сборнике и в биографии Лисандра (в нее вошли 11 из собранных «изречений» Лисандра) вырисовывается портрет храброго, умного, но циничного человека.
[307] …забрав обе. — Хотя Плутарх повторяет этот анекдот и в «Лисандре» (2), и в «Изр. царей» (190 Е), выше (Изр. спарт. 218 Е) он приписывает этот поступок Архидаму.
[308] …в каждом отдельном случае. — То же: Плутарх, Лисандр, 7.
[309] «…подшить к ней лисью». — Львиную шкуру носил Геракл, а лиса в древности,, как и в новое время, считалась олицетворением хитрости. Ср. Плутарх, Лисандр, 7.
[310] которые дал в Милете… — Об этом см. также: О судьбе и доблести Александра (9) 330 F; D. S. X 9, 1.
[311] …давая клятвы… — В других местах это циничное высказывание приписывается то Поликрату (Заст. бес. 741 С), то сицилийскому тиранну Дионисию (О судьбе и доблести Александра, 9 330 F); Элиан (Пестрые рассказы, VII 12) утверждает, что одни приписывают его Лисандру, а другие — Филиппу Македонскому.
[312] «Афины взяты». — Донесение об окончательной победе в длительной Пелопоннесской войне свелось, таким образом, к двум словам. Плутарх (Лисандр, 14) шутит по поводу этого донесения, говоря, что эфоры нашли его слишком многословным.
[313] «…о границах рассуждает». — Это изречение (то же: Плутарх, Лисандр, 22) встречается и в биографии Лисандра (22). Об этом же споре с жителями города Аргос см. Изр. царей, 190 Е, где притязания аргивян названы справедливыми.
[314] «…или наперевес». — Вертикально копья держали на марше, а вступая в битву, держали их наперевес. Ср. Плутарх, Лисандр, 22.
[315] «…недостает только города за спиной». — Выше это изречение приписано Агесилаю (Изр. спарт. 212 Е). Характерно, что три последних изречения, не связанные ни тематической, ни исторической последовательностью, вошли в биографию Лисандра в одну и ту же 22-ю главу. Это подтверждает, что наши заметки предшествовали написанию биографии и что Плутарх широко пользовался ими.
[316] …спят зайцы… То же: Плутарх, Лисандр, 22; ср. Изреч. царей, 190 Е.
[317] «…если они спросят». — Выше его изречение с небольшими изменениями приписано Анталкиду (217 С и примеч.).
[318] Агиадов и Еврипонтидов. — В рукописях еврипротиды. Принимаем исправление Виттенбаха.
[319] …хитро и убедительно. — См. примеч. 54 к изречениям Агесилая; подробнее о заговоре Лисандра см. Плутарх, Лисандр, 24, 30; Агесилай, 20.
[320] …к его памяти… — См. Плутарх, Лисандр. 30; Элиан, Пестрые рассказы, VI 4; X 15.
[321] «…Несчастьем». — Приведенное изречение носит фольклорный характер, и его содержание многократно повторялось в античной литературе. Ср., например, стихи Овидия, развивающие ту же тему:

Не сосчитать друзей, пока благоденствие длится,
Если же небо твое хмурится, ты одинок.

(Скорбные элегии» I 9, 5- 6. Пер. Н. Вольпин).
О Намерте и цели его посольства нам ничего не известно.
[322] О  времени жизни автора этих изречений, одного из первых царей рода Еврипонтидов, сына воспитанника Ликурга царя Харилла, известно только, что на время его правления приходится учреждение Олимпийских игр (776 г. до н.  э.).
[323] …о благородных людях». — О вторжении спартанцев в Арголиду и об опустошении этой страны рассказывает Павсаний (III 7, 4).
[324] «…ничего не стоит». — О длинных волосах спартанцев Плутарх, основываясь, по-видимому, на Ксенофонте (Лаконское государство, 11, 3), упоминает многократно. См. Лисандр, 1; Ликург, 22; Изр. царей, 189 Е; 189 F; Изр. спарт. 228 F.
[325] «…по всякому поводу». — Обвинение в суетности (polipragmosyne) характерно для аристократического мышления (ср. Платон, Законы, 803 с—d). Спартанцы, которые ничем, кроме военных упражнений, не занимались, презирали афинян за их деловую активность (см. Изр. спарт. 221 С, Изречение Геронда и примеч. 1).
[326] Изречения Панфеда, командовавшего одним из спартанских гарнизонов в начале IV в. до н.  э. в Беотии (см. Плутарх, Пелопид, 15), отражают мировоззрение среднего спартанца этого времени.
[327] «…для женщин». — Повторение высказывании Феопомпа (Изр. царей, 190 А), Агесилая (Изр. спарт. 212 Е), Агиса (там же, 215 D) и др.
[328] «…не следуете». — Об отношении спартанцев к философам см.: Изр. царей., 192 В; Изр. спарт. 220 D.
[329] Высказывания Павсания, ставшего правителем вместо малолетнего сына Леонида Плнстарха в 480 г. до н.  э. и командовавшего объединенными силами греков в битве при Платеях, содержат на удивление мало исторического материала. Павсаний первым в Спарте перешел к активной захватнической политике за пределами Пелопоннеса, захватывая опорные пункты в области проливов и пытаясь противостоять Афинам., создавшим Первый Афинский Морской союз. На этой почве он вступил в борьбу с консервативно настроенными эфорами, пе желавшими выводить войска за пределы Пелопоннеса. Эта борьба закончилась отозванием Павсания, после чего он был уморен голодом в храме Афины Меднодомной (468 г. до н.  э.).
[330] …родной остров… — Борьба Афин за гегемонию привела к возникновению Морского союза (симмахии), центром которого был объявлен остров Делос.
[331] «…никто не будет похоронен». — Закон о запрещении хоронить покойников на острове Делос был принят в 426/425 г. до н.  э., когда Павсания уже не было в живых. Это делает приведенное изречение исторически недостоверным.
[332] …одни-единственные свистели. — Авторитет Павсания после битвы при Платеях (479 г. до н.  э.) был исключительно велик; однако афиняне видели в спартанском полководце соперника, готового на все, чтобы воспрепятствовать их возраставшему могуществу.
[333] «…не шел иноземец». — Тиртея считали уроженцем Афин, пришедшим в Спарту из Аттики (Павсаний, IV 15, 6; Страбон, VIII 4, 362), но современные ученые считают на основе других источников и анализа его стихов, что Тиртей был коренным спартанцем.
[334] …великолепные одежды. — Ср. Платон, Законы, 870 В.
[335] «…ячменный хлеб». — Ср. Геродот, IX 82. «Персом» Плутарх называет здесь Ксеркса (см. выше, с. 545).
[336] Этот спартанский царь, правивший с 408 до 394 г. до н.  э., был внуком предыдущего. Его объявили царем еще в младенчестве в 444 г. до н.  э. вместо его изгнанного отца Плистоанакта. Павсаний соперничал в конце Пелопоннесской войны с Лисандром (см. выше, с. 547) и, чтобы досадить тому, согласился на восстановление демократии в Афинах (Ксенофонт, Греческая история, 11 4, 29—39). Возможно, Павсаний был причиной поражения и гибели Лисандра при Галиарте, в результате чего и был изгнан из Спарты (там же, III 15, 17 сл.). Павсаний бежал в Тегею, где прожил до 385 г. до н.  э.
[337] «…возле больных». — Слова Павсания были «хорошей миной при плохой игре». Остаться в Спарте он не мог, так как был присужден там к смерти (там же). Сходное» изречение Диоген Лаэртский приписывает Аристиппу (Д. Л. II 70).
[338] Этот неизвестный из других источников спартанский полководец времени конца Пелопоннесской войны привлек внимание Плутарха тем, что сумел сохранить черты идеального представителя спартанского образа жизни в эпоху, когда разложение спартанских нравов стало повсеместным и очевидным.
[339] …в дружину «трехсот»… О дружине 300 см. Ксенофонт, Лаконское государство, 4, 3; «Эфоры выбирают трех человек из людей достигших зрелости… Каждый из них подбирает себе по сто человек, разъясняя всем, по какой причине он предпочитает одних и отвергает других. Те, кто не попал в число избранных, враждуют с теми, кто их отверг, и с теми, кого выбрали вместо них». См. также: Геродот, VIII 124.
[340] «…лучших, чем я». — То же: Изр. царей, 191 F; Ликург, 25.
[341] Плистарх из рода Агиадов был сыном погибшего при Фермопилах царя Леонида и правил с 480 по 458 г. до н.  э. Значительную часть этого периода (до 468 г.) за него правил его дядя Павсаний. Среди изречений Плистарха некоторые, возможно, не принадлежат ему, и Плутарх, не включил ни одно из них в свои позднейшие сочинения.
[342] …не от первых правителей… — Названия спартанских династий происходят не от имен первых вернувшихся Гераклидов — Еврпсфена и Прокла, а от имен сына Прокла Еврипонта и сына Еврисфена Агида. Плутарх считает, что правление этих царей было менее жестоким, чем правление их родителей, вынужденных подавлять сопротивление местного населения. В действительности вторжение Гераклидов (дорийцев) шло несколькими волнами, начиная с XI в. до н.  э.; две спартанские династии едва ли возникли одновременно. Об этом существует большая литература. См., например: Chrimes К.  М.  Т. Ancient Sparta. Manchester, 1949; Huxley G.  L.  Early Sparta. London, 1962.
[343] «…настоящего соловья». — Это изречение, по-видимому, принадлежит Агесилаю. См. Изр. спарт., 212 F и примеч. 60.
[344] «…ни об одном живущем». — Выше (Изр. спарт. 224 Е) Плутарх приписывает такое же изречение Леотихиду; Диоген Лаэртский (Д. Л. II 35) приписывает его Сократу, а Стобей (Stob. XIX 5) — Платону.
[345] Изречение царя из рода Агиадов Плистоанакта, правившего во второй половине V в. до н.  э., характерно для периода острой вражды Спарты и Афин, переживавших период экономического и культурного подъема.
[346] «…ничему дурному» — В другом сочинении Плутарх приписывает это изречение полководцу IV в. до н.  э. Анталкиду, что маловероятно, потому что отношения Спарты с Афинами в то время были менее враждебными (Изр. царей, 192 В). Ср. Плутарх, Ликург, 20.
[347] Шестой царь из рода Агиадов, младший современник Феопомпа (см. выше с. 541Ϊ Полидор считался его соавтором в составлении добавления к «Ликурговой ретре». На самом деле Полидор жил значительно позднее Феопомпа, не ранее VII в. Приведенные Плутархом высказывания отразили обстановку завоевания Спартой Мессении.
[348] «…к неразделенным землям». — Мессеной Плутарх называет область на юге Пелопоннеса к западу от Лаконии. Жители Мессены так же, как и спартанцы, считались потомками Геракла, почему они и названы братьями. Захваченные у мессенцев земли спартанцы делили между своими общинниками, оставляя местных жителей для продолжения работ. Вот почему Полидор называет еще свободные земли «неразделенными».
[349] После «битвы трехсот»… — О ней см. Геродот, I 82. Битва произошла во время войны с Аргосом за Кинурию, спорную область на восточном берегу Пелопоннеса. Согласно архаическим законам, оба войска выделили по триста человек с каждой стороны, договорившись, что Кинурия достанется тому, чей отряд победит. Силы оказались примерно равными, и в бой вступили обе армии, причем спартанцы добились победы.
[350] «…не бояться… а совеститься их». — О храбрости спартанцев в бою Плутарх упоминает и выше (217 А).
[351] «…как частные лица». — Смысл высказывания заключается в том, что, если переговоры окажутся неудачными, авторитету Спарты не будет нанесен урон. В случае неудачи послы просят не считать их представителями государства.
[352] Фебид был одним из самых агрессивных спартанских военачальников. В 379 г. до н.  э. во время похода спартанцев на север, он, не имея на то приказа, захватил фиванский кремль Кадмею, потом командовал гарнизоном в Беотии, где и был убит фиванцами (Ксенофонт, Греческая история, 2, 25; 4, 42). Из приведенного Плутархом рассказа видно, что Фебид дожил во всяком случае до битвы при Левктрах (371 г. до н.  э.).
[353] …выявить истинно храбрых. — Фебид намекает, что даже во время битвы качества человека не всегда раскрываются полностью.
[354] Рассказ о легендарном спартанском царе, одном из первых Еврипонтидов, носит фольклорный характер.
[355] …клиторийским гарнизоном… — Клиторийцы — народ, живший в северной Аркадии. Столкновения Спарты с Аркадией начались не в IX в. до н.  э., которым датируется царствование Соя, а значительно позже.
[356] …воздержался от питья. — То же: Плутарх, Ликург, 2.
[357] Высказывания этого легендарного царя VIII в. из рода Агиадов рисуют нам образ древнего властителя, скромного, почитающего родителей и старших, терпеливого и бескорыстного человека.
[358] «…я умею». — То же: Плутарх, Изр. царей, 190 А.
[359] …уважали бы родителей. — О поведении спартанцев и их уважении к старшим см. также: Плутарх, Древн. об. 237 D; Ксенофонт, Лаконское государство, 6, 2.
[360] О  Харилле (Харилае), племяннике легендарного законодателя Ликурга, упоминалось выше в связи с чрезмерной мягкостью его характера (Изр. спарт. 218 В); ср. Плутарх. Ликург, 1—3.
[361] «…количестве законов». — Ср. Изр. царей, 189 F.
[362] «…я бы убил тебя». — Это изречение не гармонирует с образом царя, который «был ласков даже с подлецами» (Изр. спарт. 218 В). Возможное объяснение надо искать в том, что царю надерзил не свободный, а илот (ср. Изр. царей, 189 F).
[363] «…не подымая смут». — Ср. Пир семи мудрецов (154 Е).
[364] «…невооруженным богам». — Это высказывание подтверждается изображениями статуй богов на монетах. См.: Head В. V. Historia Numorum. Oxford, 1911. P. 434.
[365] «…ничего не стоит». — Введение обычая носить длинные кудри приписывают еще Ликургу, который объяснял его полезность несколько иначе. Сведения восходят к Ксенофонту (Лаконское государство, II 3). Ср. Изр. царей, 189 Е, 189 F; Изр. спарт. 228 F; а также Плутарх, Ликург, 22.
[366] «…едва дослушали». — Сходное высказывание Плутарх приписывает выше царю Агиду II (215 Е; 216 А).
[367] «Да. Под Троей». — В гомеровских поэмах осаждавшие Трою ахейцы часто называются аргивяне.
[368] Афины — оплот Эллады. — Фрагмент недошедшего гимна Пиндара (фр. 76).
[369] …прохаживаясь на наш счет». — Сходное изречение приписано Симониду (Стоб. II 42).
[370] «…место старшему». — Ср. Ликург, 20.
[371] «Хиосцам разрешается гадить». — Сходная история (только про жителей Клазомен) рассказана Элианом (Пестрые рассказы, II 15).
[372] …киника Диогена… — О Диогене и его жизни см. Д. Л. VI 23. Диоген, обнимая бронзовую статую, приучал свое тело к холоду; летом, приучая себя к жару, он закапывался в горячий песок.
[373] …жителя Метапонта… — Метапонт, город в южной Италии, недалеко от Тарента, завладел землями местного племени луканов. Об упреках спартанца рассказывает также Диодор Сицилийский (D. S. XX, 104), называя при этом имя спартанского царевича Клеонима.
[374] «…основанного на истине». — Эта фраза, возможно, заимствована Плутархом у Платона (Федр, 260 Е).
[375] …не пересекала границ Лакедемона. — Ср.: Плутарх, Агесилай, 31. Там спартанец гордится тем, что «ни один аргосец не похоронен в Лаконии».
[376] «Продаю военнопленного». — Это изречение повторяется в несколько ином виде ниже (234 С).
[377] …сдали свой город… — Речь идет о событиях 404 г. до н.  э. В конце Пелопоннесской войны Самос был базой афинского флота в Эгейском море.
[378] …пошла поговорка… — Эта поговорка встречается у Диона Хрисостома (D. Ckr. Η. 74, 637 Μ, 395 R), ср. Paroemiographi, I 292, II 571.
[379] …захватили город… — Речь идет, вероятно, о тех же событиях — захвате Афин в 404 г. до н.  э. Позиция эфоров определялась не столько заботой об обучении юношей, сколько опасением, как бы уничтожение Афин не привело к усилению Аргоса и Коринфа.
[380] «…не будет у них соперников». — Эти слова, возможно, вставленная в текст Плутарха разъяснительная схолия. Некоторые (Пантазидис) предлагают не включать эти слова в текст.
[381] …а доблестью. — Об этом см. Заст. бес. 639 Е; Пелопид, 7.
[382] …называл Антигона царем… — Плутарх имеет в виду сына Деметрия Полиоркета Антигона Гоната (годы жизни 319—239 до н.  э.). Этот правитель Македонии впервые стал царем в 294 г. до н.  э. В начале III в. власть Македонии не распространялась южнее Коринфа, хотя Антигон и пытался подчинить себе Пелопоннес. К какому эпизоду войны за Пелопоннес относятся сообщаемые Плутархом факты, определить невозможно. Спартанцы, у которых сильно было традиционное стремление к независимости, не считали македонских правителей своими царями; Антигон же, как видно из нашего сообщения, старался завоевать их расположение.
[383] Когда Деметрии… — Неясно, идет ли речь об отце Антигона Гоната Деметрии Полиоркете (годы правления 306—283 до н.  э.) или о его сыне Деметрии II (239— 229). Об отношениях Спарты и Македонии см. выше, примеч. 17. Остроумный ответ спартанца Плутарх выше приписал Агиду, прибывшему к Филиппу II (Изр. спарт. 216 В).
[384] …человеком, ведшим достойную жизнь. — Ср. Плутарх, Об умении слушать, 41 В, и Наставления о государственных делах, 801 В.
[385] …играл на кифаре пальцами. — Спартанцы были очень консервативны и сурово карали тех, кто нарушал издревле установленный обычай игры на музыкальных инструментах (см. выше: Изр. спарт. 220 С; и ниже, 238 С). Обычно на кифаре играли с помощью плектра.
[386] «…сохранить жизнь». — Историю с украденным лисенком Плутарх в сокращенном и обработанном виде приводит в биографии Ликурга (Ликург, 18).
[387] «…от своей покупки!» — Слова, обращенные к хозяину, заставляющему спартанца делать то, что не подобает свободнорожденному, повторяются ниже, в рассказе о спартанской женщине, покончившей самоубийством при сходных обстоятельствах. Ср. Изр. спарт. жен. 242 D.
[388] «…если и не купишь». — В «Изречениях спартанских женщин» (242 С) Плутарх повторяет эти слова, но влагает их в уста спартанки.
[389] «…а не „военнопленный“». — См. выше, 233 С.
[390] «…заниматься вздором». — Об отношении спартанцев к музыке см. выше, 220 А и примечание к этому месту.
[391] «Не женщине, а льву». — В других местах Плутарх приписывает этот ответ Алкивиаду (Изр. царей, 186 D; Алкивиад II).
[392] «…место в строю». — Выше Плутарх приписывает это изречение то хромому Агесилаю (210 F), то Андроклиду (217 С).
[393] «…не успев ничего совершить». — Это изречение Плутарх использовал в биографии Аристида (Аристид, 17). Рассказ восходит к Геродоту (IX 72), где указано имя спартанца — Калликрат и обстоятельства его смерти (он был при Платеях смертельно ранен стрелой до начала рукопашной схватки).
[394] «…зачем бы мне понадобилось жаркое!» — Рассказы о скудости спартанской пищи встречаются у многих древних писателей: Ксенофонт, Лаконское государство, V 3—7; Демосфен, XXIII 211; Элиан, Пестрые рассказы XIV 7; ср. Древн. об. 237 e и Plu. De es earn. 995 В.
[395] …счастье Ламписа Эгинского… — Об эгейском богаче IV в. до н.  э. Ламписе мы знаем из речи Демосфена (Демосфен, XXIII 211). См. также Plu. An seni. 787 Α. О непрочности состояния, вложенного в морскую торговлю, см. также Цицерон, Тускуланские беседы, V 14: «Не хотел бы я такого богатства, которое держится лишь на веслах».
[396] «…то поплатятся!» — О своеобразном понимании честности у спартанцев см. выше изречения Лисандра (229 А). В переводе не передана обыгранная Плутархом диалектная грубость речи говорящего.
[397] «…у него внутри!» — Смысл изречения не понятен. По-видимому, Плутарх высмеивает бессмысленность попытки спартанца и недостаток его сообразительности.
[398] «Ты ведь из Спарты, сынок». — В «Палатинской антологии» (АР VII 229) это стихотворение приписано Диоскориду. Два последних стиха повторены дословно в «Изр. спарт. жен.» 241 А.
[399] «…как на какого-нибудь грязнулю». — Спартанцы мылись редко и мало. См. ниже: Древн. об. 237 В.
[400] О том, что ты нам написал: нет». — Этот же ответ спартанцев Плутарх приводит еще раз (О болтливости, 513 А).
[401] После поражения Агида… — Речь идет о поражении Агида III в битве с македонцами, которое он потерпел в 331 г. до н.  э.
[402] «…предпочтем умереть». — Об этом ответе спартанцев Плутарх рассказывает несколько иначе также в другом месте (Plu. Quom. adul. 64 D).
[403] …и седой бородою… — Фраза, дважды повторяющаяся в «Илиаде» (XXII 74; XXIV 516). Почти дословно это выражение встречается и у Тиртея (7, 23 D).
[404] спартанских феоров… — Феорами называли участников торжественного посольства, направляемого на игры или в святилище общегреческого религиозного центра.
[405] «…что за нужда толкнула тебя на это?.. » — Комизм высказывания подчеркивается в подлиннике дорийским диалектом спартанца. В другом месте (Plu. Decupiditate divitiarum, 525 D) эти же слова (без особенностей дорического диалекта) приписаны жителю Византии.
[406] «…выгодно стареть». — Цицерон (О старости, 18) приписывает эту мысль Лисандру.
[407] …искупили свое преступление… — Речь идет о начале походов персов на Грецию, когда спартанцы в ответ на требование Дария I дать ему «землю и воду» бросили послов царя в колодец. Убийство послов считалось религиозным преступлением и должно было быть искуплено смертью такого же количества спартанцев. Рассказ Плутарха восходит к Геродоту (VII 134—136). С целью драматической насыщенности Плутарх объединил два эпизода — разговор с Ксерксом и разговор с персидским вельможей (у Геродота его зовут Гидарн). Из обоих разговоров Плутарх выбрал только слова о преимуществах свободы, добавив, что спартанцы не променяют ее даже «на все персидское царство». На анализе этого отрывка можно наблюдать художественный метод Плутарха.
[408] …его ксен… — Ксен — иноземец, заключивший с кем-либо союз гостеприимства, обязывающий принимать и защищать гражданина чужого государства, если тот приедет в страну, где проживает его ксен. При недостатке гостиниц и отсутствии правовой защиты иноземца такие договоры имели большое значение и часто обязанности ксена, сулившие определенные выгоды, переходили по наследству от отца к сыну.
[409] Однажды к тиранну Лигдамиду… — Лигдамид возглавил народную партию и правил на острове Наксос в тесном союзе с афинским тиранном Писистратом во второй половине VI в. до н.  э. В это время Спарта, опасаясь восстания илотов, энергично борется с тиранниями и демократиями различных греческих городов, изгоняя Кипселидов из Коринфа, Гиппия из Афин, Лигдамида из Наксоса (Геродот, I 61—64; Аристотель, Афинская полития, 19, 2). Войне с Лигдамидом. по-видимому, предшествовали дипломатические переговоры.
[410] …сказал спартанец. — Эта же история несколько выше (217 С) была рассказана про Анталкида и про Лисандра (229 D). Там уточняется, что мистерии происходили на острове Самофракия. Мистагогами называли жрецов, руководивших мистериями.
[411] …с Левкадской скалы… — Эта скала находилась на западе Средней Греции в Акарнании. По легенде, с этой выдававшейся в море скалы бросилась поэтесса Сапфо, и с тех пор она стала излюбленным местом самоубийств.
[412] «…чем убить врага». — Источником Плутарха была «Киропедия» Ксенофонта (IV, 193), где названо имя спартанца — Хризант. Ср. Рим. воп. 273 F; Сравнение Пелопида и Марцелла, 3.
[413] «…но ухватистей». — Почти то же самое рассказано выше, где названы имена боровшихся (233 Е).

Древние обычаи спартанцев

Τα παλαιά των Λακεδαιμονίων επιτηδεύματα

Автор: 

Плутарх

Переводчик: 

Ботвинник М. Н.

Источник текста: 

Издательство: Наука, Ленинград. 1990 г. Плутарх - Застольные беседы

*[1]
[f] 1. Каждого входящего в сисситии старший, указывая на двери, предупреждает: «Ни одно слово не выходит за них».[2]
2. Больше всего спартанцы ценят так называемую черную похлебку, так что старые люди даже не берут свой кусок мяса, но уступают его юношам. Говорят, что сицилийский тиранн Дионисий купил спартанского повара и приказал ему, не считаясь ни с какими расходами, приготовить такую похлебку. Однако, попробовав, он с отвращением ее выплюнул. Тогда повар сказал: «О царь, чтобы находить вкус в этой похлебке, надо, искупавшись в Евроте, подобно лаконцу, проводить всю жизнь в физических упражнениях».[3]
3. На своих спсситиях спартанцы пьют мало и расходятся без факелов. [237] Им вообще не разрешается пользоваться факелами ни в этом случае, ни когда они ходят по другим дорогам. Это установлено, чтобы они приучались смело н бесстрашно ходить по дорогам по ночам.[4]
4. Спартанцы изучали грамоту только ради потребностей жизни. Все же остальные виды образования изгнали из страны; не только сами науки, но и людей, ими занимающихся. Воспитание было направлено к тому, чтобы юноши умели подчиняться и мужественно переносить страдания, а в битвах умирать или добиваться победы.[5]
5. Спартанцы не носили хитонов, целый год пользуясь одним-единственным [b]  гиматием. Они ходили немытые, воздерживаясь по большей части как от бань, так и от того, чтобы умащать тело.[6]
6. Молодые люди спали совместно по илам и агелам[7] на ложах, которые сами приготовляли из росшего у Еврота тростника, ломая его руками без всяких орудий. Зимой они добавляли к тростнику еще растение, которое называют ликофон, так как считается, что оно способно согревать.[8]
7. У спартанцев допускалось влюбляться в честных душой мальчиков, но вступать с ними в связь считалось позором, ибо такая страсть была бы [с] телесной, а не духовной. Человек, обвиненный в позорной связи с мальчиком, на всю жизнь лишался гражданских прав.[9]
8. Существовал обычай, по которому старшие возрастом расспрашивали младших, куда и зачем они ходят, и ругали тех, кто не хотел отвечать или придумывал отговорки.[10] Тот же, кто, присутствуя при этом, не выбранит нарушителя этого закона, подлежал такому же наказанию, как и сам нарушитель. Если же он возмущался наказанием, то подвергался еще большему поношению.[11]
9. Если кто-нибудь провинился и был обличен, то должен был обойти кругом алтарь, находившийся в городе, и петь при этом песню, сочиненную ему в укор, то есть сам себя подвергнуть поруганию. [d]
10. Молодые спартанцы должны были почитать и слушаться не только собственных отцов, но заботиться и обо всех пожилых людях; при встречах уступать им дорогу, вставать, освобождая место, а также не подымать шум в их присутствии.[12] Таким образом, каждый в Спарте распоряжался не только своими детьми, рабами, имуществом, как это было в других государствах, но имел также права и на собственность соседей. Это делалось для того, чтобы люди действовали сообща и относились к чужим делам, как к своим собственным.
11. Если кто-нибудь наказывал мальчика и он рассказывал об этом своему отцу, то, услышав жалобу, отец счел бы для себя позором не наказать [e] мальчика вторично. Спартанцы доверяли друг другу и считали, что никто из верных отеческим законам не прикажет детям ничего дурного.[13]
12. Юноши, где только предоставляется случай, воруют продовольствие, обучаясь таким образом нападать на спящих и ленивых стражей. Попавшихся наказывают голодом и поркой. Обед у них такой скудный, что они, спасаясь от нужды, вынуждены быть дерзкими и ни перед чем не останавливаться.[14]
13. Вот чем объясняется недостаток питания: оно было скудным для того, чтобы юноши привыкли к постоянному голоду и могли его переносить. [f] Спартанцы считали, что получившие такое воспитание юноши будут лучше подготовлены к войне, так как будут способны долгое время жить почти без пищи, обходиться без всяких приправ и питаться тем, что попадет под руку. Спартанцы полагали, что скудная пища делает юношей более здоровыми, они не будут склонны к тучности, а станут рослыми и даже красивыми. Они считали, что сухое телосложение обеспечивает гибкость всех членов, а грузность и полнота этому препятствуют.[15]
14. Весьма серьезно спартанцы относились к музыке и пению. По их [238] мнению, эти искусства были предназначены ободрять дух и разум человека, помогать ему в его действиях. Язык спартанских песен был прост и выразителен. В них не содержалось ничего, кроме похвал людям, благородно прожившим свою жизнь, погибшим за Спарту и почитаемым как блаженные, а также осуждения тех, кто бежал с поля боя, о которых говорилось, что они провели горестную и жалкую жизнь. В песнях восхваляли доблести, свойственные каждому возрасту.
15. Было три хора: каждый во время праздников представлял определенный возраст. Хор старцев, начиная, пел:
Когда-то были мы сильны и молоды!
[b] Его сменял хор мужей в расцвете лет:
А мы сильны и ныне. — Хочешь, так попробуй сам.
Третий хор мальчиков подхватывал:
А мы проявим доблесть даже большую![16]
16. Темы их маршевых песен побуждали к мужеству, неустрашимости и презрению к смерти. Их пели хором под звуки флейты во время наступления на врага. Ликург связывал музыку с военными упражнениями, чтобы воинственные сердца спартанцев, возбужденные общей благозвучной мелодией, бились бы в единый лад. Поэтому перед сражениями первую жертву царь приносил Музам, моля, чтобы сражающиеся совершили [c] подвиги, достойные доброй славы.[17]
17. Спартанцы не разрешали никому хоть сколько-нибудь изменять установлениям древних музыкантов. Даже Терпандра, одного из лучших и старейших кифаредов своего времени, восхвалявшего подвиги героев, даже его эфоры подвергли наказанию, а его кифару пробили гвоздями за то, что, стремясь добиться разнообразия звуков, он натянул на ней дополнительно еще одну струну. Спартанцы любили только простые мелодии. Когда Тимофей принял участие в карнейском празднике, один из эфоров, взяв в руки меч, спросил его, с какой стороны лучше обрубить на его инструменте струны, добавленные сверх положенных семи.[18] [d]
18. Ликург покончил с суевериями, которыми были окружены похороны, разрешив хоронить в черте города и вблизи святилищ, и постановил не считать ничего, связанного с похоронами, скверной. Он запретил класть с покойником какое-либо имущество, а разрешил только заворачивать его в листья сливы и пурпурное покрывало и так погребать, всех одинаково. Он запретил надписи на могильных памятниках, за исключением тех, которые были воздвигнуты погибшим на войне, а также плач и рыдания при похоронах.[19]
19. Спартанцам не разрешалось покидать пределы родины,[20] чтобы они не могли приобщаться к чужеземным нравам и образу жизни людей, [e] не получивших спартанского воспитания.
20. Ликург ввел ксеноласию — изгнание из страны иноземцев, чтобы, приезжая в страну, они не научили местных граждан чему-либо дурному.[21]
21. Кто из граждан не проходил всех ступеней воспитания мальчиков, не имел гражданских прав.
22. Некоторые утверждали, что, если кто из иноземцев выдерживал образ жизни, установленный Ликургом, то его можно было включить в назначенную ему с самого начала мойру.[22]
23. Торговля была запрещена. Если возникала нужда, можно было [f] пользоваться слугами соседей как своими собственными, а также собаками и лошадьми, если только они не были нужны хозяевам. В поле тоже, если кто-либо испытывал в чем-нибудь недостаток, он открывал, если было нужно, чужой склад, брал необходимое, а потом, поставив назад печати, уходил.[23]
24. Во время войн спартанцы носили одежды красного цвета: во-первых, они считали этот цвет более мужественным, а во-вторых, им казалось, что кроваво-красный цвет должен нагонять ужас на не имеющих боевого опыта противников. Кроме того, если кто из спартанцев будет ранен, врагам это будет незаметно, так как сходство цветов позволит скрыть кровь.[24]
25. Если спартанцам удается победить врага хитростью, они жертвуют богу Арею быка, а если победа одержана в открытом бою, — то петуха. Таким образом они приучают своих военачальников быть не просто воинственными, но и осваивать полководческое искусство.[25]
26. К своим молитвам спартанцы присоединяют также просьбу даровать [239] им силы переносить несправедливость.
27. В молитвах они просят достойно вознаградить благородных людей и больше ничего.
28. Они почитают Афродиту вооруженную и вообще всех богов и богинь изображают с копьем в руке, ибо считают, что всем им присуща воинская доблесть.[26]
29. Любители поговорок часто приводят слова:
Не приложивши рук, богов не призывай,
то есть: призывать богов нужно только, если принялся за дело и работаешь, а иначе не стоит.[27]
30. Спартанцы показывают детям пьяных илотов, чтобы отвратить их от пьянства.[28]
[b] 31. У спартанцев был обычай не стучать в дверь, а подавать Голос из-за двери.
32. Они пользовались не железными скребками, а делали их из тростника.[29]
33. Спартанцы не смотрят ни комедий, ни трагедий, чтобы не услышать чего-либо, сказанного в шутку или всерьез, идущего вразрез с их законами.[30]
34. Когда поэт Архилох пришел в Спарту, его в тот же день изгнали, так как он написал в стихотворении, что бросить оружие лучше, чем умереть:
Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
[c]  Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.[31]
35. В Спарте доступ в святилища открыт одинаково как юношам, так и девушкам.
36. Эфоры наказали Скирафида за то, что многие обижали его.
37. Спартанцы казнили человека только за то, что, нося рубище, он украсил его цветной полосой.
38. Они сделали выговор одному юноше только за то, что он знал дорогу, ведущую из гимнасия в Пилею.[32]
39. Спартанцы изгнали из страны Кефисофонта, который утверждал, что способен целый день говорить на любую тему; они считали, что у хорошего оратора размер речи должен быть сообразен с важностью дела.[33]
40. Мальчиков в Спарте пороли бичом на алтаре Артемиды Орфии в течение целого дня, и они нередко погибали под ударами. Мальчики [d] гордо и весело соревновались, кто из них дольше и достойнее перенесет побои; победившего славили, и он становился знаменитым. Это соревнование называли «диамастигосис», и происходило оно каждый год.[34]
41. Наряду с другими ценными и счастливыми установлениями, предусмотренными Ликургом для своих сограждан, важным было и то, что отсутствие занятий не считалось у них предосудительным. Спартанцам было запрещено заниматься какими бы то ни было ремеслами, а нужды в деловой деятельности и в накопительстве денег у них не было. [e] Ликург сделал владение богатством и незавидным и бесславным. Илоты, обрабатывая за спартанцев их землю, вносили им оброк, установленный заранее; требовать большую плату за аренду было запрещено под страхом проклятия. Это было сделано для того, чтобы илоты, получая выгоду, работали с удовольствием, а спартанцы не стремились бы к накоплению.[35]
42. Спартанцам было запрещено служить моряками и сражаться на море. Однако позднее они участвовали в морских сражениях, но, добившись господства на море, отказались от него, заметив, что нравы граждан изменяются от этого к худшему.[36] Однако нравы продолжали портиться и в этом, и во всем другом. Раньше, если кто-либо из спартанцев скапливал [f] у себя богатство, накопителя приговаривали к смерти. Ведь еще Алкамену и Феопомпу оракулом было предсказано:
«Страсть к накопленью богатств когда-нибудь Спарту погубит».[37] Несмотря на это предсказание, Лисандр, взяв Афины, привез домой много золота и серебра, а спартанцы приняли его и окружили почестями.
Пока государство придерживалось законов Ликурга и данных клятв, оно в течение пятисот лет первенствовало в Элладе, отличаясь хорошими нравами и пользуясь доброй славой.[38] Однако постепенно, по мере того как законы Ликурга стали нарушать, в страну проникали корысть и стремление к обогащению, а сила государства уменьшалась, да и союзники [240] по этой же причине стали относиться к спартанцам враждебно. Так обстояли дела, когда после победы Филиппа при Херонее все эллины провозгласили его главнокомандующим на земле и на море, а позднее, после разрушения Фив,[39] признали его сына Александра. Одни только лакедемоняне, хотя их город не был укреплен стенами и из-за постоянных войн у них оставалось совсем немного людей, так что одолеть это утратившее военную мощь государство было совсем нетрудно, одни лишь лакедемоняне благодаря тому, что в Спарте еще теплились слабые искры Ликурговых установлений,[40] осмелились не принимать участия в военном предприятии македонян, не признавать ни этих, ни правивших в последующие [b] годы македонских царей, не участвовать в синедрионе и не платить фороса.[41] Они не отступали полностью от Ликурговых установлений, пока их собственные граждане, захватив тиранническую власть, не отринули вовсе образ жизни предков и таким образом не сблизили спартанцев с другими народами. Отказавшись от былой славы и свободного высказывания своих мыслей, спартанцы стали влачить рабское существование, а теперь, как и остальные эллины, оказались под властью римлян.

---

[1] В большинстве рукописей этот заголовок отсутствует.
[2] «…не выходит из них». — См. Ликург, 12; Заст. бес. 697 e и примеч.
[3] «…в физических упражнениях». — См. Ликург, 12, где изложение несколько короче (нет упоминания о физических упражнениях, а сам эпизод связан не с Дионисием; а с одним из понтийских царей.
[4] …по ночам. — Эти сведения восходят к Ксенофонту (Лаконское государство, V 7).
[5] …добиваться победы. — См. Ликург, 16; Isocrates Panathenaicus, 209, где рассказано о своеобразной спартанской «евгенике» (уничтожение слабых и безобразных детей).
[6] …умащать тело. — Натирание после бани тела растительным (чаще всего оливковым) маслом входило в древности обязательным элементом туалета зажиточного человека. Ср. Ликург, 16; Ксенофонт, Лаконское государство, II 4.
[7] …по илам и агелам… — Агела (буквально «стая») — подразделение мальчиков; ила — группа подростков. В каком отношении друг к другу были эти подразделения, сказать трудно.
[8] …способно согревать. — Этот параграф почти дословно вошел в биографию Ликурга (гл. 16).
[9] …лишался гражданских прав. — Этот апологетический экскурс находится в противоречии со многими фактами, сообщаемыми Плутархом и другими авторами. О платонической любви спартанцев к красивым юношам см. также: Ликург, 18; Ксенофонт, Лаконское государство, II 12 сл.; Элиан, Пестрые рассказы, III 10 и 12.
[10] …придумывал отговорки. — Сообщение восходит к Ксенофонту (Лаконское государство, II 10).
[11] …еще большему поношению. — Ср. Ксенофонт, Лаконское государство, VI 2.
[12] …в их присутствии. — См. выше изречение Телекла (Изр. спарт. 232 В).
[13] …не прикажет… ничего дурного. — См. Ксенофонт, Лаконское государство, VI 2.
[14] …не останавливаться. — Место восходит к Ксенофонту (Лаконское государство, II 629) и Исократу (Isocrates Panathenaicus, 211—214), ср. Ликург, 17.
[15] …грузность и полнота этому препятствуют. — Мысль, заимствованная у Ксенофонта (Лаконское государство, II 5—6), повторяется в биографии Ликурга (Ликург, 17).
[16] …доблесть даже большую! — Эта песня приводится также в биографии Ликурга (Ликург, 21) и в Plu.. De laude ipsius (544 Ε).
[17] …достойные доброй славы. — О жертвоприношениях Музам см. также: Ликург, 21; Фукидид, V 70; D. Chr. II 31 Μ, 92 R; Ath. 632 F.
[18] …сверх положенных семи. — О консерватизме спартанцев и их стремлении сохранить древние лады и правила исполнения музыкальных произведений писали многие. См. выше примеч. к изречению Экирепа (Изр. спарт. 220 С).
[19] …при похоронах. — Об этом Ликурговом законе Плутарх пишет в его биографии (Ликург, 27). Сходное мероприятие, преследующее уравнительные цели, провел в Афинах Солон (Солон, 21). Целью его было обуздать чванство аристократов, нанимавших многочисленных плакальщиц.
[20] …покидать пределы родины… — Этот закон был введен в начале VI в. до н.  э., после второй Мессенской войны, и ставил целью не допустить имущественной дифференциации и внутренних противоречий у спартанцев. Ср. Ликург, 27.
[21] …чему-либо дурному. — Подробно тому как спартанцам был запрещен выезд за границу, так и иноземцам было запрещено посещать Спарту. Уже находившиеся в стране иностранцы были изгнаны (ксенеласия буквально — «изгнание иноземцев»).
[22] …с самого начала мойру. — Мойрой или морой называли в Спарте подразделение граждан. Согласно Ксенофонту (Лаконское государство, II, 4), вся спартанская пехота состояла из шести мор, каждая из которых делилась на четыре лоха. Примером длительного проживания в Спарте иностранца было пребывание там Алкивиада (415— 412 гг. до н.  э.).
[23] …уходил. — Материал заимствован у Ксенофонта (Лаконское государство, VI 3—4) и Аристотеля (Политика, II 5).
[24] …скрыть кровь. — См. Ксенофонт, Лаконское государство, II 3; Элиан, Пестрые рассказы VI 6; Val. Max. II 6, 2.
[25] …осваивать полководческое искусство. — Следует учитывать, что жертвоприношение сопровождалось угощением участников. Жертва петуха не давала возможности устроить трапезу, а полученный в награду за военную хитрость бык предоставлял спартанцам редкий случай отведать жареного мяса.
[26] …воинская доблесть. — См. выше, примеч. 4 к изречению Харилла (Изр. спарт. 232 D).
[27] …иначе не стоит. — Ср. русскую поговорку «на бога надейся, а сам не плошай». Ср. Paroemiographi, II 653.
[28] …отвратить их от пьянства. — Плутарх неоднократно упоминает этот спартанский обычай (Plu. De virt. 455 Ε; Ликург, 28; Деметрий, 1). Ср. также: Платон, Законы, 816 Е.
[29] …из тростника… — Скребки (стригили) употребляли для очистки песка, налипшего на тело при борьбе и других гимнастических соревнованиях.
[30] …вразрез с их законами. — Объяснение Плутарха кажется наивным. Отсутствие в Спарте театральных представлений связано с тем, что появление их в Греции (VI в. до н.  э.) совпало с введением в Спарте запрещения гражданам заниматься чемлибо, кроме военного дела. С этого времени в Спарте не стало ни поэтов, ни ученых, и некому было ни сочинять, ни ставить драмы. Ср.: Платон, Законы, 816 сл.
[31] …новый могу я добыть. — PLG, fr. 6 (v. II, p. 384). Стихотворение дано в переводе В.  В.  Вересаева. Эта мысль Архилоха встречается и у других древних авторов. См. Гораций, Оды, II 7; Val. Max. VI 3, ext. 1. Рассказ об изгнании Архилоха из Спарты — поздний анекдот.
[32] …в Пилею. — О местонахождении Пилеи ничего не известно. Смысл отрывка можно восстановить только предположительно. По-видимому, юношам полагалось идти из гимнасия прямо в казарму.
[33] …с важностью дела. — О краткости речей спартанцев (лаконизме) см. выше — Изр. спарт. 208 С, и др.
[34] …каждый год. — Диамастигосис (буквально — «бичевание») носил, по-видимому, также религиозный характер и был своеобразной заменой совершавшихся в глубокой древности человеческих жертвоприношений Артемиде (ср.: «Ифигения в Тавриде» Еврипида). Сообщение о бичеваниях мальчиков восходит к Ксенофонту (RL, 2, 9) и повторяется Плутархом в некоторых биографиях (Ликург, 18; Аристид, 17), см. также: Флавий Филострат, Жизнь Аполлония Тианского, VI 20; Цицерон, Тускуланские беседы, II 14.
[35] …не стремились бы к накоплению. — О том, что спартанцы не занимались производительным трудом, см. выше: Изр. спарт. 214 А и примечание к этому месту.
[36] …к худшему. — Наивное объяснение Плутарха не позволяет понять основную причину потери спартанцами господства на море. Главным было воссоздание афинского флота, построенного на деньги Персии, опасавшейся чрезмерного усиления Спарты.
[37] «…Спарту погубит». — См.: Агид, гл. 9; D. S. VIII 12, 5; Paroemiographi, I 39, 201.
[38] …пользуясь доброй славой. — Идеализация спартанского строя характерна для аристократических писателей и опровергается свидетельствами современников расцвета Спарты. Нарисованная Плутархом картина упадка Спарты также восходит к аристократической традиции, прежде всего к Ксенофонту (Лаконское государство, XIV).
[39] …после разрушения Фив… Александр подавил начавшееся после убийства Филиппа II восстание греческих городов и разрушил Фивы, обратив жителей в рабство (335 г. до н.  э.).
[40] …искры ликурговых установлений… —Эта фраза, и в частности сочетание слов ζώπυρα διασώζοντες, сходное с платоновским ζώπυρα… διασενωσαένα, указывает на влияние Платона (Законы, 677 В).
[41] …не платить фороса. — Коринфский союз, созданный македонским царем Филиппом II после битвы при Херонее (338 г. до н.  э.), формально управлялся Союзным советом (Синедрионом), куда входили все греческие государства, кроме Спарты. Эти государства обязаны были вносить в союзную казну взносы (форос). Фактически казной распоряжалась Македония, в руках которой сосредоточилась вся власть.

Изречения спартанских женщин

Λακαινών αποφθέγματα

Автор: 

Плутарх

Переводчик: 

Ботвинник М. Н.

Источник текста: 

Издательство: Наука, Ленинград. 1990 г. Плутарх - Застольные беседы

*[1]
1. Аргилеонида
[с] Когда граждане Амфиполя[2] пришли в Спарту, чтобы сообщить Аргилеониде, матери Брасида, что сын ее погиб, она сразу же спросила, была ли его смерть благородной и достойной Спарты. В ответ амфипольцы стали прославлять Брасида и говорили, что не было спартанца равного ему в сражении. Аргилеонида сказала: «Мой сын, амфиполиты, был смелым и [d] благородным, но в Спарте много мужей лучше и благородней его».[3]
2. Горго
1. Милетянин Аристагор уговаривал спартанского царя Клеомена[4] принять участие в войне за ионян против Царя и обещал ему много денег, все время увеличивая предлагаемую сумму. Дочь Клеомена Горго сказала: «Этот жалкий чужак изведет тебя, отец, если ты быстро не вышвырнешь его за дверь».
2. Однажды отец приказал Горго выдать некоему человеку условленную плату зерном, объяснив: «Он научил меня, как улучшить вино». «Благодаря этому, отец, — сказала Горго, — вина будет выпиваться больше, а пирующие будут напиваться сильней и вести себя хуже».[5]
[e] 3. Когда Горго увидела, что Аристагора обувает слуга, она сказала: «Отец, видишь, у этого иноземца нет рук».[6]
4. Какой-то иноземец в чересчур разукрашенной столе[7] приблизился к ней, но Горго, оттолкнув его, сказала: «Убирайся отсюда, ты даже и в женщины-то не годишься».
5. Когда какая-то афинянка спросила ее: «Почему вы, спартанки, единственные из женщин командуете мужами», — Горго ответила: «Потому что мы единственные и рожаем мужей».[8]
6. Отправляя своего мужа Леонида под Фермопилы, Горго умоляла его оказаться достойным Спарты и спросила, что теперь ей следует делать. «Выйти за благородного и рожать благородных», — ответил ее муж.[9]
3. Гиртиада
1. Однажды внука Гиртиады Акротата[10] сильно избили в мальчишеской драке и полумертвым принесли домой. Все домашние и знакомые плакали над ним, а Гиртиада сказала: «Замолчите, он доказал, чья кровь [f] в нем течет».  И она добавила, что благородных надо не оплакивать, а лечить.[11]
2. Когда с острова Крит прибыл вестник, сообщивший о смерти Акротата, Гиртиада сказала: «Что же, отправляясь на врагов, он был готов или убить их, пли быть убитым. Лучше знать, что он умер, оказавшись, достойным меня, своих предков и нашего государства, чем если бы он остался жить, ведя весь свой век низменную жизнь».
4. Даматрия
Узнав, что ее сын оказался трусом, недостойным ее. Даматрия убила его. Об этом двустишие:[12]
Мать убила Даматрия, Спарты закон он нарушил,
Лакедемонцем был он, лакедемонка она.
Изречения неизвестных спартанок
1. Другая спартанка убила сына, покинувшего свой пост и опозорившего [241] родину, сказав: «Не мое это порождение». О ней такое стихотворение:[13]
Прочь убирайся во тьму. Ненавистен всему ты на свете.
Пусть и Еврот не течет для малодушных людей.
Жалкий негодный щенок! Не достоин ты зваться спартанцем!
Нет, ты не мною рожден, прочь убирайся в Аид.
2. Одна спартанка, узнав, что ее сын пал в битве, сказала:
Плач пускай провожает трусливых, тебя же, мой. милый,
Похороню я без слез. Ты же из Спарты, сынок.[14]
3. Другая, услышав, что ее сын бежал от врагов и уцелел, написала ему: «Дурная о тебе слава: смой ее или умри».[15]
4. Когда сыновья одной спартанки, бежав с поля сражения, явились [b] к ней, она сказала: «Трусливые рабы! Куда вы бежите? Может, вы хотите спрятаться здесь, откуда появились на свет?» II с этими словами она задрала платье.[16]
5. Одна спартанка, увидев приближающегося сына, спросила: «Что с нашими?» И когда тот ответил: «Все погибли», — подняла валявшийся кусок черепицы, швырнула в сына и убила его, воскликнув: «А тебя они что, послали к нам сообщить об этом?»
6. Один спартанец рассказывал матери о доблестной смерти своего брата: «Не стыдно ли, — воскликнула она, — что ты упустил возможность разделить его участь!»[17]
7. Спартанка, отправив в бой своих пятерых сыновей, стояла на [c] окраине города, ожидая исхода битвы. Подошедший к городу человек на ее вопрос рассказал, что все ее сыновья погибли. «Не об этом я тебя спрашивала, — закричала женщина, — а о нашей родине».  И когда тот сообщил, что спартанцы одержали победу, она воскликнула: «Раз так, я с радостью принимаю весть о смерти моих сыновей».
8. Одна спартанка хоронила сына, когда к ней подошла старушонка и сказала: «О женщина! Какое несчастье!» «Нет, — ответила она. — Клянусь богами! Это счастье. Ведь я родила его, чтобы он умер за Спарту.[18] [d] Так и случилось!»
9. Одна ионянка хвасталась перед спартанкой своим великолепным нарядом, но та, показав на своих четверых хорошо воспитанных сыновей, сказала: «Вот что отличает хорошую и благородную женщину, только это возвышает и лишь этим следует гордиться».[19]
10. Другая, услышав, что ее сын плохо ведет себя в чужой стране, написала ему: «Дурная о тебе слава. Опровергни ее или умри».[20]
11. Примерно то же.[21] Хиосские изгнанники, прибыв в Спарту, обвиняли Педарета [e] во многих проступках. Его мать Телевтия, пригласив их к себе и выслушав то, в чем обвиняли ее сына, убедилась, что он виноват, и послала ему письмо: «Мать — Педарету. Или исправься, или оставайся там, где живешь, отказавшись от возвращения в Спарту».
12. Другая мать сказала сыну, которого обвиняли в преступлении: «Сын мой, уничтожь или обвинение, или себя».
13. Одна спартанка, посылая хромого сына в бой, сказала: «Сын мой, с каждым шагом вспоминай о доблести».[22]
14. Другая спартанка, когда к ней, страдая от боли, пришел раненный в ногу сын, [f] сказала ему: «Помни о доблести, сынок, тогда боль пройдет, и ты воспрянешь духом».
15. Спартанец, раненный на войне, не мог ходить и ползал на четвереньках. Он стыдился быть посмешищем, но мать сказала ему: «Разве не лучше, сын мой, гордиться мужеством, чем бояться глупого смеха».
16. Однажды спартанка, вручая сыну щит, внушала ему: «Или с ним, сын мой, или на нем».[23]
17. Другая, протягивая щит сыну, отправлявшемуся на войну, сказала ему: «Твой отец сумел сохранить его для тебя. Так же и ты: сохрани его или умри».[24]
18. Сын одной спартанки говорил, что его меч слишком короток.[25] На это мать ответила: «А ты сделай лишний шаг».
[242] 19. Спартанка, услышав, что ее сын, храбро сражаясь, погиб в битве, сказала: «Да, это был мой сын!» Но когда она узнала, что другой сын струсил, но спасся, она воскликнула: «А этот был не мой».
20. Другая, узнав, что ее сын погиб в битве, на том самом месте, где он стоял, сказала: «Похороните его, и пусть брат займет его место».
21. Спартанка, участвовавшая в торжественной процессии, узнала, что ее сын, победив в сражении, умирает от полученных многочисленных ран. Не сняв с головы венка, она гордо обратилась к стоящим поблизости: [b] «Насколько лучше, подруги, умереть, победив в бою, чем жить, даже одержав победу на Олимпийских играх».
22. Один спартанец рассказывал своей сестре о том, как доблестно погиб ее сын. Женщина сказала: «Насколько я горжусь им, настолько огорчена тобой, так как ты упустил возможность достойно погибнуть с ним вместе».[26]
23. Один человек велел спросить у спартанской женщины, склонна ли она вступить с ним в связь. Она ответила ему: «Еще девочкой я научилась слушаться отца и так и поступала всегда; став женщиной, я повинуюсь мужу; если этот человек делает мне честное предложение, пускай обратится с ним сперва к моему мужу».[27]
24. Бедную девушку спросили, что она принесет в приданое: «Отцовский нрав», — был ответ.
[c] 25. Одну спартанку спросили, сближалась ли она с мужчиной. «Нет, — отвечала она, — но муж мой сближался со мной».[28]
26. Одна спартанка, тайно потерявшая девственность, забеременев, умертвила плод. При этом она так стойко держалась, что не издала ни единого звука, так что о выкидыше не узнали ни отец, ни другие близкие. То достоинство, с которым эта женщина переносила свои великие муки, перевесило постыдность ее поведения.
27. Когда спартанку продавали в рабство, покупатель спросил, что она умеет делать. «Быть верной», — ответила спартанка.
28. Другую, взятую в плен, спросили примерно о том же. Она ответила: «Хорошо хозяйничать».
29. Один человек спросил спартанку, будет ли она добросовестной, если он ее купит. Та ответила: «Даже если не купишь».[29]
30. Одну спартанку продавали в рабство, и глашатай спросил, что она  [d] умеет делать. Она ответила: «Быть свободной». Когда же купивший ее хозяин приказал ей что-то, не подобающее свободной женщине, она сказала: «Ты пожалеешь еще об этой покупке», — и покончила с собой.[30]

---

[1] Заголовки, предшествующие изречениям, отсутствуют в большинстве рукописей.
[2] …граждане Амфиполя. — К концу первой половины Пелопоннесской войны Спарта, стремясь разрушить Афинский Морской союз, перебросила свои войска на северное побережье Эгейского моря, что привело к отпадению от Афин греческих городов этого региона. Афиняне тоже перебросили туда свою армию, и в 422 г. до н.  э. при городе Амфиполе (восточнее полуострова Халкидика) произошла битва, в которой спартанцы победили, но их полководец Брасид погиб.
[3] «…благородней его». — Плутарх многократно с похвалой отзывался о Брасиде и его матери (см. выше изречения Брасида — Изр. спарт. 219 С—Ε и примеч. к ним). Ср. Изр. царей, 190 В—С.
[4] …царя Клеомена… — Плутарх имеет в виду царя Клеомена I (см. выше, с. 309), дочь которого Горго стала женой героя Фермопил Леонида. Аристагор, милетский тиран, начавший в 500 г. до н.  э. восстание ионийских греков против персидского царя (греки называли его просто «Царем» или Персом), просил помощи у государств материковой Греции. Вмешиваться в эту безнадежную для греков войну было невыгодно, и Спарта отказала Аристагору, а Афины послали символическую помощь — всего 30 кораблей. Сообщение о вмешательстве в переговоры Горго восходит к Геродоту (V, 51), который сообщает, что Горго было тогда 8—9 лет.
[5] «…вести себя хуже». — Сходный ответ на предложение улучшить вино дал и Архидам II (Изр. спарт. 218 D). Учитывая склонность Клеомена I к пьянству (Элиан, Пестрые рассказы, II 41), естественно считать первоначальным ответ, данный Горго.
[6] «…нет рук». — Отрицательное отношение к изнеженным ионийцам, прибегающим к помощи домашних слуг, характерно для многих народов Греции (см. изречение Агесилая  № 64 и Калликратида № 3; Изр. царей, 190 F; Изр. спарт. 222 Е). Диоген Лаэртский (Д. Л. VI, 44) пишет, что философ киник Диоген, увидев человека, которого обувал раб, сказал еще более резко: «Ты был бы еще более счастлив, если бы он заодно и нос тебе утирал». (Пер. М. Л. Гаспарова).
[7] …разукрашенной столе… — Спартанцы ходили обычно в простой некрашеной одежде. Столой называли платье, напоминающее рубаху, украшенное многочисленными оборками; его носили обычно женщины.
[8] «…рожаем мужей». — Это изречение встречается у Плутарха еще дважды; Изр. спарт. 227 Е; Ликург, 14.
[9] …ответил ее муж. — Изречение характеризует не Горго, а Леонида. Плутарх приводит изречения этого царя выше (Изр. спарт. 225 А) и повторяет их в сочинении «О злокозненности Геродота» (Plu. De malign. 866 С).
[10] …внука Гиртиады Акротата… — Об Акротате см. выше: Изр. спарт. 216 D и примеч. к этому месту. Вопреки мнению комментатора (Babbitt F. Plutarch's Moralia. III. London, 1968, p. 458), невозможно предполагать, что Гиртиада была бабкой Акротата Младшего, так как тот погиб в битве при Мегалополе в 262 г. (Агид, 3), и, таким образом, известие о его смерти не могло прийти с о-ва Крит. Не мог быть внуком Гиртиады и Акротат Старший, сын Клеомена II, погибший где-то за пределами Пелопоннеса до 309 г. до н.  э. (D. S. XIX, 70—71), так как, согласно Диодору, его образ жизни далеко отошел от спартанских обычаев и скорее напоминал персидский, чем тот, который предписывали законы Ликурга. Поэтому к нему не могла относиться данная ему Гиртиадой характеристика, что «он оказался достойным… своих предков и нашего государства». Очевидно, здесь, как и выше (Изр. спарт. 216 D), речь идет о каком-то спартанце Акротате и его бабке Гиртиаде, не упоминающихся в других источниках.
[11] …не оплакивать, а лечить. — Приведенное изречение — перефразировка мысли Платона (Государство, 604 с).
[12] Об этом двустишие… — Эпиграмма включена в Палатинскую Антологию (АР, VII 433). Больше о Даматрии и его матери ничего не известно.
[13] …такое стихотворение… — Это стихотворение тоже вошло в Палатинскую Антологию под тем же номером (АР, VII 433).
[14] …ты же из Спарты, сынок. — Стихотворение дословно повторяет две строки приведенной выше эпиграммы (Изр. спарт. 235 А), которая приписана неизвестному спартанцу Тинниху, а согласно Палатинской Антологии (АР, VII, 229), принадлежит Диоскориду.
[15] «…или умри». — В переводе не передана малограмотность изобилующей диалектизмами речи спартанки.
[16] …задрала платье. — Рассказ носит фольклорный характер, что видно из того, что в другом сочинении Плутарха (Добл. жен. 246 А) непристойный жест совершает уже не спартанка, а персиянка: это свидетельствует, что сообщение не основано на четкой исторической традиции. Ср. восходящий к сообщению философа Телеса рассказ Стобея (Stob. CVIII 83).
[17] «…его участь!» — Ниже (Изр. спарт. жен. 242 В) эти же слова приписаны не матери, а сестре спасшегося спартанца.
[18] …умер за Спарту. — Этот рассказ приводят Стобей (Stob. CVIII 83) и Цицерон (Тускуланские беседы I, 42).
[19] «…следует гордиться». — Ситуация и изречение носят фольклорный характер: сходные слова приведены римским писателем начала I в. Валерием Максимом (Val. Max. IV 4, 4) и приписаны матери Гракхов Корнелии. Ср.: Stob. V 47.
[20] «…или умри». — Повторение изречения, приведенного немного выше, указывает на торопливость Плутарха и небрежность при составлении данного сборника.
[21] Примерно то же. — Предыдущее сообщение тоже о матери и сыне. Характерная для предварительных заметок фраза, показывающая, что «Изречения спартанских женщин» предназначались автором для своих будущих работ и представляли не подвергшиеся тщательной обработке и редактированию выписки.
[22] «…вспоминай о доблести». — В другом сочинении (О судьбе и доблести Александра, 331 В) Плутарх приписывает это изречение Александру Великому, обращающемуся к своему охромевшему отцу Филиппу. Ср. также: Цицерон, Об ораторе, II 249, где то же напутствие приписано одному из римских консулов.
[23] «…или на нем». — Некоторые древние авторы считали, что вторую часть изречения следует понимать, как призыв не выпускать щита и пасть на него тяжело раненным или мертвым. Однако Плутарх несомненно имеет в виду обычай приносить на щите домой убитых воинов. См. выше, Изр. спарт. 235 А: «Вот Фрасибула в Питану внесли на щите бездыханным». Ср. Val. Max. 117, ext. 2. Аристотель приписывает это изречение Горго, жене Леонида (Stob. VII 31).
[24] «…или умри». — Тяжеловооруженный воин бросал щит при отступлении, так как он затруднял бег. Стремиться сохранить щит в условиях бегства было связано с риском для жизни.
[25] …слишком короток. — О том, что спартанские мечи были короче обычных, Плутарх писал неоднократно (Ликург, 19; Изр. царей, 191 Е; Изр. спарт. 216 С).
[26] «…погибнуть с ним вместе». — Немного выше (Изр. спарт. жен. 241 С) эти слова приписаны не сестре, а матери обоих сыновей.
[27] «…к моему мужу». — О свободе брачных отношений у спартанцев и пережитках там группового брака см. Сравнение Ликурга и Нумы, 3, — «Спартанец разрешал вступать в связь со своей женой тому, кто его об этом просил» (см. выше, примеч. 19 к изречениям Ликурга).
[28] «…сближался со мной». — Смысл ответа объясняется в сочинении Плутарха «Наставление супругам», 140 С. К приведенным словам спартанки там автором еще добавлено: «Я полагаю, что таково и должно быть поведение хозяйки дома: не бежать и но гневаться, если муж домогается ее, но и не делать самой первого шага. Ведь последнее будет бесстыдством и распутством, а первое покажется недружелюбным и презрительным». Учитывая, однако, все, что мы знаем о спартанских женщинах, едва ли такое поведение было для них характерно.
[29] «…если не купишь». — Этот остроумный ответ был выше приписан спартанскому мальчику (Изр. спарт. 234 С).
[30] …покончила с собой. — Выше (Изр. спарт. 234 В) Плутарх рассказал сходную историю о спартанском мальчике, покончившем самоубийством из-за того, что его заставили принести ночной горшок.

Изречения царей и полководцев

Βασιλέων αποφθέγματα και στρατηγών

Автор: 

Плутарх

Переводчик: 

Гаспаров М.Л.

Источник текста: 

Издательство: Наука, Ленинград. 1990 г. Плутарх - Застольные беседы

[172] [b] Плутарх императору Траяну желает благополучия.
Рассказывают нам, о великий государь Цезарь Траян, будто персидский царь Артаксеркс,[1] полагая, что царственность и человеколюбие требуют не только дарить великие дары, но и благосклонно и милостиво принимать малые, однажды в дороге встретил простого мужика, и тот, так как ничего у него не было для царя, зачерпнул ладонями воды из реки и поднес ему, а царь принял этот подарок с радостью и приветил его улыбкою, отвечая благодарностью не на пользу от подарка, а на доброе [с] намерение дарящего. А Ликург у себя в Спарте[2] нарочно установил жертвоприношения как можно более простые, чтобы граждане могли всегда с готовностью и без труда чтить богов тем, что у них есть. Вот и я с такою мыслью подношу тебе как ничтожный дружеский дар эти общедоступные начатки философического урожая, чтобы ты в этих заметках увидел мое доброе намеренье, а быть может, и пользу, если что-нибудь здесь послужит [d]  к пониманию нравов и наклонностей владык, выражаемых лучше их словами, чем делами. В самом деле, хоть у меня и есть сочинение о жизни славнейших римских и эллинских владык, законодателей и царей, но ведь из дел их многие совершены не без вмешательства случая, тогда как словесные их высказывания и изречения в сопоставлении с их делами, испытаниями и превратностями позволяют ясно, как в зеркале, наблюдать строй мысли каждого из них. Так, перс Сирамн,[3] когда окружающие удивлялись, что слова его разумны, а дела неудачны, сказал им, что в словах своих он сам властей, а в делах его властны судьба и великий царь. В той [e]  другой моей книге изречения героев и дела их изложены рядом, и благосклонному слуху нужно время, чтобы разобраться в них; а здесь все высказывания представлены отдельно и совокупно, как истоки и образчики их образа жизни, и поэтому я думаю, что не заставлю тебя тратить время и ты сможешь быстро обозреть многих мужей, показавших себя достойными памяти.
1. Кир[4]
1. Персы любят орлиные носы и считают их самыми красивыми — это потому, что Кир, самый любимый из их царей, был с орлиным носом.
2. Кир говорил: кто не хочет сам себе добра, того следует понуждать делать добро другим; а быть правителем недостоин тот, кто сам не лучше управляемых.
3. Когда персы хотели сменить свой горный каменистый край на иной,  [f] равнинный и мягкий, Кир этого не позволил, сказав: как семена растений, так и нравы людей бывают таковы, какова их земля.
2. Дарий[5]
1. Дарий, отец Ксеркса, говорил в похвалу себе, что в битвах и перед лицом опасности он становится только разумнее.
[173] 2. Назначая подданным подати, он послал за начальниками всех областей и спросил, не тяжелы ли у них подати; те заверили, что не более чем умеренны; и тогда Дарий распорядился с каждого убавить подать вдвое.
3. Когда он взрезал гранатовое яблоко и кто-то спросил его. чего бы он хотел иметь столько, сколько зерен в этом яблоке, он ответил: «Столько Зопиров!» — ибо Зопир этот был достойнейший муж и друг.
4. Это тот самый Зопир, который сам себя изувечил, отрезавши себе нос н уши, обманул этим вавилонян, вошел к ним в доверие и предал их город Дарию, — но Дарий не раз говорил, что лучше бы отдал сто Вавилонов, чтобы иметь Зопира невредимым.
3. Семирамида[6]
Семирамида, выстроивши себе гробницу, написала на ней так: «Кому из царей будет нужда в деньгах, тот пусть разорит эту гробницу и возьмет, [b] сколько надобно». И вот Дарий разорил гробницу, но денег не нашел, а нашел другую надпись, так гласившую: «Дурной ты человек и до денег жадный, — иначе не стал бы ты тревожить мертвых».
4. Ксеркс[7]
1. Ксеркс, сын Дарий, спорил за власть с братом своим Ариаменом, вышедшим на него из Бактрианы. II вот Ксеркс послал ему подарки, а посланным велел сказать так: «Этими дарами воздает тебе честь брат твой Ксеркс: а если будет он провозглашен царем, то из всех ты станешь при нем наибольшим».  И когда Ксеркс подлинно был провозглашен царем, [c] то Арнамен тотчас перед ним простерся и возложил на него диадему, а Ксеркс его поставил над персами вторым после себя.
2. Прогневавшись на взбунтовавшихся вавилонян, Ксеркс, одолев их мятеж, распорядился о том, чтобы более у них не было при себе оружия, а были пляски, и дудки, и попойки, и блуд, и складчатые одежды.
3. Когда принесли ему аттические сухие винные ягоды, он сказал, что не будет есть их, купленные за деньги, а будет лишь тогда, когда завладеет рождающей их землей.
4. Эллинским соглядатаям, схваченным в его стане, он не сделал зла, а приказал безопасно обойти и обозреть все его воинство и с тем отпустил.
5. Артаксеркс[8]
1. Артаксеркс, сын Ксеркса, прозванный Длинноруким, потому что  [d] одна его рука была длиннее другой, говорил, что царское дело не в том, чтобы брать, а в том, чтобы давать.
2. Он первый дозволил тем, кто с ним охотился, нападать на зверя раньше, чем он сам, если будет к тому желание и возможность.
3. Он первый распорядился, чтобы в наказание за проступок какого-нибудь вельможи не бичевать тело и вырывать волосы виновному, а бичевать сброшенное им платье и вырывать нити из снятой с него тиары.
4. Спальник Сатибарзан просил его об одном неправом деле. Узнавши. [e] что за просьбу эту он взял 30 000 дариков, Артаксеркс приказал принести 30 000 дариков из казны, дал ему и сказал: «Возьми, Сатибарзан! дав их тебе, я не стану беден, а сделав, о чем ты просишь, стану несправедлив».
6. Кир Младший[9]
Кир Младший, приглашая лакедемонян быть ему союзниками, сказал, что духом он тверже, чем брат, вина несмешанного пьет больше, чем брат, а пьянеет от вина меньше; и что как на охоте брат его едва держится на [f] коне, так и в беде — на троне. А приглашая присылать ему воинов, он обещал, что пешим даст коней, конным — колесницы, имеющим землю даст деревни, а имеющих деревни поставит над городами; серебра же и золота получат они от него не счетом, а мерою.
7. Артаксеркс Μнемон[10]
1. Артаксеркс Мнемон, брат его, не только до себя допускал беспрепятственно всякого встречного, но и жене своей приказал в повозке ее снять занавеси, чтобы к ней могли обращаться в пути все нуждающиеся.
2. Когда один бедняк поднес ему небывалой величины яблоко, он принял [174]  его ласково и сказал: «Клянусь Митрою, мне думается, что если этому человеку вверить город, то и его он из малого сделает большим».
3. Однажды в бегстве, лишаясь всего, что с ним было, он поел сухих смокв и ячменного хлеба и молвил: «Какой сладости не доводилось мне знать!»
8. Парисатида
Парисатида, мать Кира и Артаксеркса, говорила, что если кто хочет вольно говорить с царем, тому надобны шелковые слова.
9. Оронт[11]
[b] Оронт, зять царя Артаксеркса, навлекши его гнев и будучи наказан бесчестием, сказал так: «Как в ручном счете пальцы могут означать то единицы, то тысячи, так и царские друзья могут оказываться то всем, то ничем».
10. Мемнон
Мемнон, воевавший за царя Дария против Александра, услыхав, как один наемник много бранил и порочил Александра, ударил его копьем сказал: «Я тебе плачу за то, чтобы ты не бранился, а бился против Александра!»
11. Цари египетские[12]
[с] Цари египетские имеют обычай с назначаемых судей брать присягу, что даже если царь предпишет им неправый приговор, они его не вынесут.
12. Полтис[13]
Полтис, царь фракийский, к которому во время Троянской войны пришли посольства сразу от троян и от ахеян, предложил Александру отдать Елену и принять за это от него не одну, а целых двух красавиц.
13. Терей[14]
Терей, отец Ситалка, говорил, что когда он не воюет, а живет в праздности, [d] то кажется себе не лучше простого конюха.
14. Котис
1. Котис человеку, подарившему ему барса, подарил в ответ льва.
2. От природы он был гневлив и жестоко наказывал за оплошности тех, кто ему прислуживал. И вот, когда один гость преподнес ему глиняные вазы, легкие и хрупкие, с очень искусными и похожими изображениями, как выпуклыми, так и вогнутыми, то гостя он отдарил, а все вазы разбил вдребезги, объяснив: «Чтобы от гнева не наказать слишком жестоко тех, кто разобьет их».
15. Иданфирс[15]
Иданфирс, царь скифов, на которого шел Дарий, посоветовал ионийскнм [e] тиранам разрушить за царем мост через Петр и разойтись восвояси; а когда те не пожелали, сохраняя верность Дарию, то обозвал их рабами, благонравными и к бегству неспособными.
16. Антей[16]
1. Антей написал царю Филиппу так: «Ты владычествуешь над македонянами, привычными воевать с людьми, а я над скифами, умеющими бороться с голодом и жаждой».
2. Чистя скребницею коня, он спросил послов Филиппа, делает ли так Филипп; а когда они ответили: «Нет», — то сказал: «Как же может он идти на меня войною?»
3. Взявши в плен знаменитого флейтиста Исмения, он велел ему сыграть на флейте; но когда все пришли в восторг, то сказал: «Клянусь, [f] ржание коня для меня приятнее!»
17. Скилур[17]
Скилур, у которого было 80 сыновей, предложил им, умирая, связку стрел, чтобы каждый попробовал ее сломать; но все отказались. Тогда он, вынимая стрелы по одной, переломил их все без труда и сказал в поучение, что все они будут сильны, пока стоят заодно, и станут бессильны, как только разрознятся и поссорятся.
18. Гелон-тиран[18]
[175] 1. Гелон-тиран, победив карфагенян при Гимере, при заключении мира заставил их вписать в его условия обязательство, что они не будут больше приносить детей своих в жертву Кроносу.
2. Сиракузян он не раз выводил, как на войну, на посев полей, чтобы и земля делалась лучше от возделывания, и люди не делались хуже от праздности.
3. Однажды он требовал денег у граждан, а когда те стали роптать, то сказал, что берет с возвратом, — и возвратил по окончании войны.
[b] 4. Однажды на пиру, когда по кругу передавали лиру и все подряд играли на ней и пели песни, он велел привести коня и вскочил на него легко и ловко.
19. Гиерон[19]
1. Гиерон, который был тираном после Гелона, говорил, что ничья свободная речь не бывала перед ним неуместна.
2. Он полагал, что одинаково дурно делает и тот, кто разглашает тайну, и тот, кто его слушает, потому что нам ненавистен не только тот, кто говорит, но и тот, кто слышит то, что нам неугодно.
3. Кто-то попрекнул его дурным запахом изо рта, и он стал корить жену, что она никогда ему об этом не говорила; но жена сказала: «Это потому, что я думала, что такой запах у всех мужчин».
[с] 4. Ксенофану Колофонскому, пожаловавшемуся, что ему трудно кормить двух рабов, он сказал: «А как же Гомер, над которым ты насмехаешься, и мертвый кормит многие тысячи?»
5. Эпихарма, сочинителя комедии, он наказал за то, что тот сказал перед женою его нечто неположенное.
20. Дионисий Старший[20]
1. Дионисий Старший, когда в народном собрании азбучным жребием определялся порядок выступающих, получил букву Г; ему сказали: «Глупцом окажешься, Дионисий!» — «Нет, — возразил он, — государем!»[21]  И действительно, тотчас после его выступления сиракузяне выбрали его стратегом.
[d] 2. В самом начале его правления он был осажден восставшими против него гражданами, и друзья советовали ему сложить власть, если он не хочет умереть насильственной смертью; но он, посмотрев, как быстро падает бык под ударом мясника, сказал: «Не стыдно ли мне, убоявшись столь краткой смерти, отказаться от долгой власти?»
3. Узнавши, что сын его, которому он намеревался оставить власть, совратил жену свободного человека, он гневно спросил сына: «Разве за мною ты знаешь что-нибудь подобное?» Юноша ответил: «Но у тебя не было [e] отца-тирана». — «А у тебя, коли ты не перестанешь, — сказал Дионисий, — не будет сына-тирана».
4. В другой раз, придя к нему и увидев много золотых и серебряных сосудов, он воскликнул: «Не получится из тебя тирана! столько застольного добра получил ты от меня, и за все это не приобрел ни единого друга!»
5. Он наложил на сиракузян побор; они плакались, взывали к нему и уверяли, что у них ничего нет. Видя это, он приказал взять с них и второй побор, и третий. Но когда, потребовав еще большего, он услышал что сиракузяне над ним смеются и издеваются у всех на виду, то распорядился прекратить побор: «Коли мы им уже смешны, — сказал он, — Стало быть, у них уже и впрямь ничего больше нет».
6. Когда мать его, будучи уже в преклонном возрасте, пожелала снова выйти замуж, он сказал, что законы государства переделать он в силах, но законы природы — никак.
7. Сурово наказывая всех преступников, он был мягок только к уличным грабителям, потому что хотел, чтобы сиракузяне перестали ходить друг к другу на ужины и попойки.
8. Один приезжий предложил сообщить ему наедине, какое есть средство раскрывать заговоры. Дионисий призвал его к себе и приказал говорить. Тот сказал: «Дай мне талант, и люди подумают, что я и вправду [176] открыл тебе, как узнавать заговорщиков». Дионисий дал ему талант, сделал вид, будто узнал все, что хотел, и был в восторге от хитрости собеседника.
9. На вопрос, есть ли у него свободное время, он ответил: «Нет, и никогда пусть не будет!»
10. Прослышав, что двое юношей за вином говорили много дурных слов про него и тираническую власть, он позвал обоих к себе на ужин. Здесь он увидел, что один из них много пил и много болтал, а другой пил мало и осмотрительно. Первого он отпустил, рассудив, что к пьянству [b] он склонен от природы, а к злословию от пьянства, второго же казнил как человека неблагонадежного и умышляющего враждебное.
11. Его укоряли, что он чествует и выдвигает одного человека, дурного и всеми нелюбимого. Он ответил: «Я хочу, чтобы хоть кого-то люди ненавидели больше, чем меня».
12. Коринфские послы, которым он предложил подарки, отказались от них, сославшись на закон о том, чтобы послам не принимать подарков от правителей; Дионисий сказал: «Нехорошо вы делаете, что лишаете тиранов единственного, что они могут сделать хорошего, и показываете людям, что от тирана и добро опасно».
13. Прослышав, что у одного горожанина в доме зарыты деньги, он велел принести их себе. Но владелец утаил немного этих денег, бежал [с] в другой город и там купил на них себе землю. Тогда Дионисий послал и предложил ему теперь, когда он пустил богатство в ход и не оставит больше втуне, взять назад и все остальные деньги.
21. Дионисий Младший[22]
1. Дионисий Младший говорил, что кормит стольких софистов не потому, что восхищается ими, а для того, чтобы они восхищались им.
2. Диалектик Поликсен сказал, что победил его в споре. «Спор спором [d], — ответил Дионисий, — а я победил тебя делом: заставил бросить твои дела и служить мне и моим».
3. Будучи низвергнут, он на вопрос, чем помогли ему философы и Платон, ответил: «Тем, что теперь я без труда переношу такую перемену судьбы».
4. На вопрос, как это отец его из людей простых и бедных стал властителем Сиракуз, а сам он, владея властью от отца-тирана, потерял ее, он ответил так: «Отец мой пришел к власти, когда гражданам опостылела демократия, а я — когда им завидна стала тирания».
5. Другому на тот же вопрос он ответил: «Отец оставил мне свою власть, [e] но не свое счастье».
22. Агафокл[23]
1. Агафокл был сыном горшечника, а сделавшись хозяином Сицилии и провозглашенный царем, он стал на пирах выставлять глиняные чаши рядом с золотыми и, показывая на них юношам, объяснять, что когда-то он делал вот такие горшки, а теперь делает то, что он делает, и все это лишь благодаря усердию и мужеству.
2. Когда он осаждал один город, со стены ему кричали: «Эй, горшечник, чем заплатишь своим наемникам?» — а он, улыбаясь, отвечал без обиды: «Дайте только город взять!» А взявши город приступом, он продал [f] жителей в рабство и сказал: «Бранили меня вы, но расчет у меня будет с вашими хозяевами».
3. Жители Итаки жаловались, что его моряки, прибитые к их острову, увели их скот. Он ответил: «А ваш царь когда к нам попал,[24] то не только овец забрал, а еще и пастуху глаз выколол, прежде чем уехать!»
23. Дион[25]
Дион, низвергши Дионисия, узнал, что против него затеял заговор Каллипп, человек, которому он доверял больше всех из друзей ближних [177] и дальних, но Дион не стал его изобличать, а сказал: «Лучше умереть, чем жить в страхе не только перед врагами, а и перед друзьями!»
24. Архелай[26]
1. Архелай на пиру, когда один из лучших его застольников попросил у него золотую чашу, велел рабу поднести ее Еврипиду; а в ответ на удивление просившего сказал: «Тебе пристало просить, а Еврипиду — получать без просьбы».
2. Болтливому цирюльнику на вопрос, как его постричь, он сказал: «Молча!»
3. Однажды на пиру Еврипид стал обнимать и ласкать красавца Агафона,[27] хоть у того пробивалась уже борода. «Не удивляйтесь, — сказал [b] Архелай друзьям, — у прекрасного и осень прекрасна».
4. Кифарист Тимофей надеялся получить от него много, а получил мало и явно был недоволен. Однажды, заведя свой запев: «В серебре землеродном — слава твоя…», он знаком указал на Архелая; тот ответил: «А просьба — твоя».
5. Кто-то окатил его водою, и друзья побуждали его расправиться с обидчиком. «Так ведь это не меня он обливал, — сказал Архелай, — а того, с кем он меня спутал!»
25. Филипп[28]
1. Филипп, отец Александра, по словам Феофраста, был не [c] только [велик][29] среди царей, но и в превратностях судьбы и по характеру своему был лучше и умереннее.
2. Он говорил, что завидует афинянам: они каждый год на выборах находят себе целых десять полководцев, а он за много лет нашел себе только одного — Пармениона.
3. Когда ему в один день доложили сразу о многих счастливых удачах, он воскликнул: «Пошли мне судьба за все это доброе немного и недоброго!»
4. Когда он победил эллинов, ему советовали поставить по эллинским городам сторожевые отряды, но он ответил: «Лучше мне долгое время слыть [d] добрым, чем недолгое время — притеснителем».
5. Друзья советовали ему прогнать от себя одного клеветника. «Не сделаю этого, — сказал Филипп, — чтобы он не пошел клеветать на меня еще шире».
6. Смикиф наговаривал, что Никанор все время дурно говорит о Филиппе, и царские друзья уже советовали его отстранить и наказать. «Но ведь Никанор — не худший человек из македонян! — сказал царь. — Посмотрим лучше, не имеет ли он чего против нас». А узнав, что Никанор без его царской заботы жестоко страдает от бедности, он распорядился оделить его подарками, и тотчас Смикиф заговорил, что Никанор о царе [e] изливает пред всеми неслыханные похвалы. «Вот видите, — сказал Филипп, — слышать о себе хорошее или дурное зависит от нас самих».
7. Он говорил, что обязан благодарностью афинским демагогам за то, что они своими поношениями делают его лучше и умом и правом, — «потому что я и словами и делами стараюсь показать, что они — обманщики».
8. Всех афинян, взятых при Херонее, он отпустил без выкупа, а когда [f] они стали, жалуясь на македонян, требовать от него вдобавок свои плащи и одеяла, то сказал со смехом: «Афиняне, кажется, думают, будто это они проиграли нам партию в кости!»
9. На войне у него перебило ключицу, и лечивший его врач всякий день перед ним попрошайничал. «Бери все, что хочешь, — сказал Филипп, — ключик[30] в твоих руках!»
10. Были два брата, Амфотер («Оба») и Гекатер («Двое»), и Гекатер был умный и дельный, а Амфотер бестолковый и глупый. Филипп сказал: «Гекатер-то и есть Оба, а Амфотер — Ниодин».
[178] 11. Ему советовали расправиться с афинянами — он отвечал: «Не глупо ли советовать, чтобы человек, который все делает и терпит во имя славы, сам себя лишил зрителей этой славы?»
12. Когда ему случилось быть судьей между двумя негодяями, он одного осудил бежать из Македонии, а другого — его преследовать.
13. Собравшись сделать стоянку в красивом месте, но вдруг узнав, что там нет травы для вьючного скота, он сказал: «Вот наша жизнь: живем так, чтобы ослам было по вкусу!»
[b] 14. Когда он хотел взять одно хорошо укрепленное место, а лазутчики доложили, будто оно отовсюду труднодоступно и необозримо, он спросил: «Так ли уж труднодоступно, чтобы не прошел и осел с грузом золота?»
15. Товарищи Ласфена Олинфийского жаловались и возмущались, что кто-то из друзей Филиппа обзывает их предателями. Филипп сказал: «Македоняне — народ темный и грубый, они так и зовут корыто корытом».[31]
16. Сыну он советовал быть с македонянами ласковым, чтобы войти у них в силу, [u] даже если царем будет другой, то славиться добротою.
17. Вельможам в городах он советовал заводить себе друзей и среди [с] хороших людей и среди дурных, чтобы одними пользоваться, а других делать негодными к пользованию.
18. Фиванцу Филону, который в бытность его заложником в Фивах был ему благодетелем и гостеприимцем, но потом не желал принимать от него никакого дара, он сказал: «Не лишай меня непобедимости — не превосходи меня добротою и щедростью!»
19. Захвативши много пленников, он продавал их в рабство и не замечал, восседая, что у него непристойным образом вздернулся хитон. Один из пленников крикнул: «Пощади меня, Филипп, — я друг твоего дома!» «Каким это образом, — спросил его Филипп, — и через кого?» «Дай подойти поближе и скажу», — ответил тот. И подойдя, сказал: [d]  «Одерни рубаху, а то неприглядно ты сидишь!» «Отпустите его, — сказал Филипп, — он и впрямь мой доброжелатель и друг, мне неведомый».
20. Однажды в пути гостеприимен пригласил его на угощенье, а он позвал с собою много друзей, и хозяин испугался, что у него не хватит на всех еды. Увидя это, Филипп посоветовал каждому оставить в животе место для пирогов; и друзья, поверив ему, в ожидании пирогов ели нежадно, так что еды на всех хватило.
[e] 21. Он не скрывал горя, когда умер Гиппарх Евбейский.[32] Ему сказали: «Но разве он не достаточно пожил?» «Для себя — да, — сказал Филипп, — а для меня — нет, потому что я не успел при жизни отблагодарить его достойным образом за всю его дружбу».
22. Узнав, что Александр попрекает его за побочных детей от разных женщин, он сказал: «Это чтобы ты, видя стольких соискателей царства, стал хорош и добр[33] и был обязан властью не мне, а себе самому».
23. Он велел Александру учиться у Аристотеля и заниматься философией: «Тогда, — сказал он, — ты не сделаешь того, что делывал я и [f] в чем раскаиваюсь».
24. Одного из друзей Аитипатра он назначил судьей, но, узнав, что тот красит бороду и волосы, сместил его, сказав: «На кош нельзя положиться в цвете волос, на того нельзя положиться и в делах».
25. Правя суд над человеком по имени Махет, он задремал, не прислушался к оправданиям и вынес осудительный приговор. Махет стал громко звать на помощь судью. «Какого это?» — спросил рассерженный Филипп. «Да тебя самого, государь, — ответил Махет, — когда ты проснешься и [179] станешь слушать внимательно». Тут Филипп очнулся, пришел в себя и понял, что осудил Махета несправедливо, однако приговора не отменил, но сам выплатил наложенную на осужденного пеню.
26. Когда Кратет попал под суд за неправые дела и Гарпал, его родственник и друг, просил Филиппа принять пеню за друга, но избавить его от суда, чтобы о нем не говорили дурного, Филипп ответил: «Пусть лучше говорят дурное о нем, чем из-за него — о нас!»
27. Когда его друзья возмущались, что на Олимпийских играх его освистали пелопоннесцы, с которыми он так хорошо обошелся, он сказал: «Что же было бы, если бы я с ними дурно обошелся?»
28. Однажды в походе он долго спал, а проснувшись, сказал: «Я спал [b] спокойно, зная, что Антипатр не спит!»
29. В другой раз он спал днем, а собравшиеся у дверей его эллины звали его и бранились. «Нечего удивляться, что он спит, — сказал им Парменион, — зато, когда вы спите, он бодрствует».
30. Однажды на пиру он стал попрекать музыканта и говорить ему, как надо ударять по струнам. Тот сказал в ответ: «Пусть пе случится тебе, царь, знать это лучше, чем я!»
31. Когда он был в ссоре с женою своей Олимпиадою и с сыном, к нему пришел Демарат-коринфянин, и царь спросил, как ладят друг с другом [с] эллины? Демарат ответил: «Не об эллинах бы тебе заботиться, когда у тебя такие нелады в собственном доме!» И царь, собравшись с духом, укротил свой нрав и помирился со своими.
32. Одна нищая старушка часто докучала ему просьбами рассудить ее, и он ей сказал: «У меня нет времени», а она крикнула: «Тогда нечего быть царем!» И он, подивясь таким словам, с тех пор рассуждал на месте не только ее, но и всех других.
26. Александр[34]
1. Александр, когда был маленьким, не радовался успехам Филиппа и  [d] говорил мальчикам-товарищам: «Отец мне ничего не оставит». Те отвечали: «Но ведь он для тебя все и добывает!» — «Что толку, — сказал Александр, — если у меня будет много добра и мало дела!»
2. Он быстро бегал, и отец предложил ему выступить среди бегунов в Олимпии. «Ладно, — сказал Александр. — если соперниками будут цари».
3. Ему привели на ночь женщину; дело было поздним вечером, и он спросил: «Отчего так поздно?» Она сказала: «Я ждала, пока заснет муж».  [e]  И Александр строго наказал рабов за то, что из-за них он чуть не стал прелюбодеем.
4. Так как он приносил богам щедрее жертвы и не жалел ладана, то бывший при нем дядька Леонид сказал: «Когда будешь владеть землями, приносящими ладан, тогда и будь так расточителен в жертвах!» Когда же Александр и впрямь завоевал эти земли, он послал Леониду такое письмо: «Шлю тебе целый талант ладана и корицы, чтобы ты не мелочился перед богами, зная, что теперь мы владеем и землями, приносящими благовония».
[f]  5. Готовясь к битве при Гранике, он распорядился, чтобы македоняне плотно поужинали, выставивши все свои запасы, потому что завтра им предстоит угощаться вражескими.
6. Перилл, один из его друзей, просил у него на приданое дочери; Александр велел ему взять пятьдесят талантов. Тот сказал, что довольно десяти. «Для тебя довольно, чтобы взять, — сказал Александр, — но для меня не довольно, чтобы дать».
7. Для философа Анаксарха он велел казначею дать столько, сколько тот попросит. Казначей доложил, что тот просит сто талантов. «Отлично, — сказал Александр, — значит, он знает, что у него есть друг, [180] который и хочет и может дать такой подарок».
8. В Милете, глядя на множество изображений атлетов, побеждавших в Олимпии и Дельфах, он сказал: «А где же было столько молодцов,[35] когда варвары брали ваш город?»
9. Карийская царица Ада хвасталась, что всегда посылает ему закуски и лакомства, дивно изготовленные ее поварами и пекарями. Он ответил ей, что у него о вкусных завтраках куда лучше заботятся ночные переходы, а о вкусных ужинах скудные завтраки.
[b] 10. Приготовив все для битвы, он на вопрос полководцев, не будет ли еще приказаний, ответил: «Нет, — разве что пусть все македоняне сбреют бороды». Парменион удивился, а он сказал: «Разве ты не знаешь, что в бою легче всего ухватить как раз за бороду?»
11. Когда Дарий предложил ему 10 000 талантов и половину власти над Азией, Парменион сказал: «Я принял бы, если бы я был Александром». «И я, свидетель Зевс, — ответил Александр, — если бы я был Парменионом». И Дарию он ответил, что как над землею не бывать двум солнцам, так над Азиею двум царям.
[с] 12. Перед Арбелой, где битва с миллионным вражеским войском должна была все решить, к нему пришли друзья с жалобой, что воины в палатках сговариваются под шумок не сносить добычу в царский шатер, а присвоить ее самим. Александр, улыбнувшись, сказал: «Добрую весть вы мне принесли: вот разговоры мужей, решившихся не бежать, а победить!» А воины, подступая к нему, говорили: «Смелее, царь, и не бойся, что врагов так много: ведь они и запаха-то нашего не выдержат!»
13. Когда войско строилось, он увидел одного воина, который прилаживал ремень на дротике, и прогнал его из строя: «Негоден тот, кто готовит [d] оружие, когда его пора уже пускать в ход!»
14. Однажды он читал письмо от матери с тайными обвинениями и наговорами против Антипатра, а Гефестион, как обычно, читал вместе с ним. Александр не мешал ему. но, дочитав, снял перстень и приложил его печатью к губам Гефестиона.
15. У Аммона пророк объявил его сыном Зевса. «Не диво, — сказал Александр, — ведь Зевс по самой природе своей всем отец, но усыновляет из всех лишь самых лучших».
16. Раненный стрелою в ногу и увидев, как подбегают к нему те, [e] кто обычно величал его богом, он с веселым лицом сказал им: «Вот видите, это кровь, а не
Влага, какая струится у жителей неба счастливых».[36]
17. Когда кто-то хвалил Антипатра за образ жизни строгий и неизнеженный, Александр сказал: «Это снаружи Антипатр белопокровный, а внутри он цельнопурпурный».
18. Один из друзей принимал его у себя в зимнюю стужу, но жаровня у него была маленькая и огонь скудный; Александр ему велел или дров принести, или ладану.
19. Антипатрид привел однажды на пир красивую кифаристку, и вид [f] ее взволновал Александра; он спросил, не влюблен ли в нее Антипатрид, и  когда тот признался, то воскликнул: «Несчастный! что же ты не уведешь ее с пира немедленно?»
20. В другой раз, когда Кассандр насильно ласкал Пифона, любимца флейтиста Эвия, а Эвий смотрел и мучился, то Александр гневно набросился на Кассандра, крикнув: «Так, по-твоему, никому и любимым быть нельзя?»
21. Когда он отсылал по морю домой больных и увечных македонских  [181] воинов, среди них обнаружился один здоровый, сказавшийся больным. Его привели к царю, и на допросе он признался, что причина его притворства — любовь к Телесиппе, которая уезжает морем. Александр спросил, с кем нужно поговорить о Телесиппе? А узнав, что она — женщина свободная, сказал: «Что ж, Антиген, давай убеждать Телесиппу, чтобы осталась с нами: ведь принуждать ее, свободную, мы не вправе!»
22. Захвативши в плен эллинских наемников, служивших у неприятеля, он приказал из них заковать в колодки афинян за то, что они, имея возможность кормиться за счет города, пошли в наемники, и фессалийцев за то, что они, населяя прекрасную землю, не хотели ее возделывать, но [b] отпустил на волю фиванцев, сказавши так: «Им одним не оставили мы ни города, ни земли».
23. Среди индийцев был прославленный стрелок, который будто бы умел пускать стрелы так, что они пролетали сквозь перстень. Захватив его в плен, Александр велел ему показать свое искусство; тот отказался, и Александр в гневе послал его на казнь. Уходя, индиец сказал воинам, которые его вели, что он уже много дней не упражнялся с луком и поэтому боялся промахнуться. Услышав это, Александр в восхищении отпустил и одарил его за то, что он предпочел лучше умереть, чем оказаться ниже своей славы.
24. Таксил, царь индийский, выходя против Александра, предложил [с] ему не начинать войны и не вступать в битву: если Александр слабей, то пусть примет от него покровительство, если сильней, то пусть окажет ему покровительство. Александр ему ответил, что о том они и воюют, которому из двух быть покровителем и благодетелем.
25. Перед Аорнскими скалами в Индии ему сказали, что место это непроходимое, но военачальник, его занимающий, труслив. «Если так, — сказал Александр, — то и место это легко проходимо!»
26. Другой военачальник, занимавший скалы, считавшиеся неприступными, сдал Александру эти скалы и сдался сам. Александр предоставил ему править его краем и еще дал ему земель, сказавши так: [d] «Вот разумный человек: он больше верит слову мужа, чем силе места».
27. По взятии этих скал друзья стали говорить ему, что дела его выше Геракловых. «Нет, — сказал он, — все дела мои с тех пор, как я стал царем, не стоят и единого слова Гераклова».
28. Узнав, что иные из его друзей играют в кости не для забавы, а всерьез, он наказал их пенею.
29. Из ближайших и влиятельнейших друзей своих он воздавал более всего чести Кратеру, а любви — Гефестиону. «Это потому, — говорил он, — что Кратер предан царю, а Гефестион предан Александру».
30. Философу Ксенократу он послал в подарок 50 талантов, но тот [e] отказался, сказав, что не нуждается в деньгах. «Неужели у Ксенократа нет даже друга? — спросил Александр. — А моим друзьям едва хватило даже всех богатств царя Дария».
31. Царя Пора он спросил после битвы: «Как с тобой обращаться?» — «Как с царем», — ответил Пор. «Больше ничего не скажешь?» — спросил Александр. «Этим все сказано», — ответил Пор. И Александр, восхищенный его высоким духом и доблестью, дал ему земель еще больше, чем у него было.
32. Когда ему сказали, что кто-то говорит о нем дурно, он ответил: «Участь царей — делать хорошее, а слышать дурное».
33. Умирая, он взглянул на друзей и сказал: «Вижу: великие будут жертвы над моею могилою!»
[f] 34. Когда он умер, оратор Демад сказал: «Нынче у македонян такое безначалие, что стан их похож на киклопа, которому выкололи глаз!»
27. Птолемей[37]
Птолемей, сын Лага, часто и ел и спал у друзей своих; а когда ему самому случалось угощать их, он у них же брал для этого и столы, и покрывала, и посуду, потому что сам ничего не имел, кроме самого необходимого: царю, говорил он, более пристало обогащать не себя, а других.
28. Антигон[38]
[182] 1. Антигон был крут, собирая подати. Ему сказали: «Александр вел себя иначе». — «И понятно, — ответил Антигон, — Александр пожал жатву с Азии, а я лишь собираю за ним колоски».
2. Увидя воинов, которые играли в мяч, не снимая панцирей и шлемов, он порадовался и велел позвать их начальников, чтобы их похвалить. Ему доложили, что начальники пьют вино; и тогда он их разжаловал, а на место их назначил этих воинов.
3. Все удивлялись, что он на старости лет управляет так кротко и милостиво. «Это потому, — сказал он, — что раньше мне нужна была власть, а теперь — слава и доброе имя».
4. Сын его Филипп при людях спрашивал его, когда будет приказ  [b] сниматься с лагеря. «Что ты волнуешься? — сказал Антигон, — или боишься не услышать трубы?»
5. Этот юноша очень хотел стать постоем у одной вдовы, у которой были три красивые дочери. Антигон вызвал начальника над постоями и сказал: «Переведи-ка моего сына куда-нибудь, где не так тесно!»
6. Поправившись после долгой болезни, он сказал: «Все к лучшему! болезнь эта напоминает, чтобы мы не впадали в гордыню, ибо и мы тоже смертны».
7. Гермодот в своих стихах назвал его сыном Солнца. Антигон сказал: «Неправда, и это отлично знаем я да тот раб, что выносит мой ночной горшок». [c]
8. Когда кто-то заявил: «Прекрасно и справедливо все, что делают цари!» — он ответил: «У варваров — да, а у нас прекрасно только прекрасное и справедливо только справедливое».
9. Брат его Марсий был вызван к суду и требовал, чтобы разбирательство велось при закрытых дверях. «Нет, — сказал Антигон, — пусть оно будет на площади и при всех, раз мы ничего дурного не сделали!»
10. Однажды в непогоду ему пришлось стать лагерем в местах, где было мало пропитания, и некоторые воины бранили его вслух, не зная, что он рядом. Тогда он жезлом своим ударил по их палатке и сказал: «Если хотите меня ругать — ступайте подальше, не то пожалеете!» [d]
11. Друг его Аристодем, слывший сыном повара, советовал ему быть побережливее на расходы и подарки. «Слова твои, Аристодем, — сказал Антигон, — попахивают поварнею!»
12. Афиняне дали его рабу, как свободному человеку, афинское гражданство, но Антигон сказал: «Я не хочу наказывать бичом афинского гражданина!»
13. Один молодой ученик ритора Анаксимена говорил перед ним заранее подготовленную речь, и Антигон его о чем-то переспросил, а тот умолк. «Что ж так? — спросил Антигон. — Или у тебя [e]
Все на дощечках запечатлено?»[39]
14. Другой ритор начал говорить перед ним, что «снеговержущая пора обестравила уже землю…» — «Не говори передо мною, как перед толпой!» — сказал ему Антигон.
15. Киник Фрасилл просил у него драхму — Антигон ответил: «Не к лицу царю столько давать!» Тот сказал: «Тогда дай талант!» — Антигон ответил: «Не к лицу кинику столько брать!»
16. Посылая сына своего Деметрия с войсками и кораблями для освобождения [f] Эллады, он сказал: «Эллада подобна маяку, с которого свет славы разливается на целый мир».
17. Поэт Антагор[40] жарил себе угря и сам под ним поворачивал сковородку; Антигон, подойдя к нему сзади, спросил: «Как по-твоему, Антагор,. когда Гомер писал про подвиги Агамемнона, жарил он себе угрей?» Антагор ответил: «А как по-твоему, царь, когда Агамемнон совершал эти подвиги, любопытствовал он, кто у него в лагере жарит угрей?»
[183] 18. Однажды ему приснился сон, что Митридат пожинает золотые колосья; он решил казнить Митридата и сказал об этом сыну своему Деметрию, взяв с него клятву молчать. Но тот взял Митридата с собою, повел на берег моря и там, гуляя, начертил на песке острием копья: «Спасайся,. Митридат». Тот понял, спасся в Понт и царствовал там до самой смерти.
29. Деметрий[41]
1. Деметрий, осаждая родосцев, захватил в предместье картину [b] Протогена с изображением героя Иалиса. Родосцы прислали послов с просьбою не губить картину; Деметрий им ответил, что скорее он уничтожит изображения отца своего, чем такую картину.
2. Заключивши мир с родосцами, он оставил им свою градобойную машину («гелеполис») как памятник подвигов Деметрия и мужества родосцев.
3. Когда афиняне от него отложились, он вновь подчинил их город, вконец измученный голодом, и тотчас созвал народное собрание для раздачи им хлеба. Выступая об этом с речью, он допустил неправильный оборот, и кто-то из присутствующих перебил его и поправил. «За эту поправку, — воскликнул он, — я дарю вам еще 5000 медимнов хлеба!»
30. Антигон II[42]
[c] 1. Антигон II, сын Деметрия, когда тот попал в плен и прислал к нему друга с наказом не верить ничему, что он напишет по принуждению Селевка, и не уступать тому ни единого города, сам написал Селевку письмо, где вовсе отказывался от власти и предлагал ему себя в заложники, чтобы Селевк за это лишь отпустил отца его, Деметрия.
2. Когда он готовился к морскому бою[43] против Птолемеевых [d] военачальников и кормчий сказал ему, что кораблей у врага больше, он возразил: «А скольких кораблей, по-твоему, стою я сам?»
3. Отступая перед надвигающимся неприятелем, он говорил: «Я пе бегу, я преследую свою пользу, а она сейчас позади меня».
4. Когда один юноша, сын храброго отца, но сам по виду воин не из важных, потребовал себе такого же жалованья, как отцу, Антигон сказал: «А я, мальчик, даю жалованье и подарки не за отцовскую храбрость, а за свою!»
5. Когда умер Зенон Китийский, чтимый им превыше всех философов, он сказал, что теперь больше некому смотреть на его подвиги.
31. Лисимах[44]
1. Лисимах, разбитый во Фракии[45] Дромихетом и жаждою [e] принужденный к сдаче, сказал, когда попал в плен и напился воды: «Боги! ради такого ничтожного удовольствия сделался я из царя рабом!».
2. Комического поэта Филиппида, друга своего и близкого человека, юн спрашивал: «Чем с тобой поделиться?» Тот отвечал: «Чем угодно, кроме [f] твоих тайн!»
32. Антипатр[46]
1. Антипатр, услышав весть, что Парменион казнен Александром, сказал: «Если Парменион был заговорщиком — тогда кому верить? а если нет — тогда что делать?»
2. О состарившемся ораторе Демаде он говорил, что от него, как от жертвенного животного, остались только желудок да язык.
33. Антиох III
1. Антиох III разослал по городам письмо: если он, Антиох, повелит что-либо противное законам, то не слушаться его, так как он сделал это по неведению.
2. Увидевши жрицу Артемиды, показавшуюся ему великой красавицей, он тотчас покинул Эфес, опасаясь против воли своей совершить нечестие.
34. Антиох
по прозванию Ястреб
Антиох по прозванию Ястреб спорил за царство с братом своим Селевком. [184] Но когда Селевк, разбитый галлами, пропал без вести и все считали его убитым, то Антиох снял багряницу и надел черный плащ; а когда вскоре пришла весть, что Селевк спасся, то на радостях он принес жертвы богам, а по городам, ему подвластным, разослал приказ всем гражданам надеть праздничные венки.
35. Евмен[47]
Евмен, подвергшийся коварному нападению Персея, считался погибшим; и когда весть об этом достигла Пергама, то брат его Аттал увенчал [b] себя диадемой, взял за себя жену брата и сделался царем сам. Узнав, однако, что брат его жив и возвращается, он вышел к нему навстречу, как обычно, окруженный телохранителями и с копьем в руке. Евмен приветливо обласкал его, а на ухо ему шепнул:
«Не рвись жениться, пе увидев мертвого!»[48]
И с тех пор до конца жизни он ни словом, ни делом не выказал ни малейшего недоверия брату, а умирая, передал ему и жену и царство. А тот за это не стал воспитывать для царствования ни одного из своих сыновей, которых было много, а вместо этого, еще при жизни своей, как только сын Евмепов пришел в возраст, передал царство ему.
36. Пирр[49]
[c] 1. Пирр на вопрос своих мальчиков, которому из них он оставит царство, ответил: «Тому, у кого острее будет меч».
2. На вопрос, кто лучший флейтист, Пифон или Кафисий, он отвечал: «Лучший полководец — Полиперхонт».
3. Сразившись с римлянами, он дважды одержал победу, но потерял много сыновей своих и военачальников. «Еще одна такая победа,[50] — сказал он, — и я погиб».
4. Отплывая из Сицилии, он оглянулся и сказал друзьям: «Какое поле боя мы оставляем римлянам и карфагенянам!»
5. Когда воины приветствовали его именем Орла, он ответил: «Как же [d] иначе? не ваши ли мечи служат мне в полете маховыми перьями?»
6. Ему донесли, что несколько молодых людей за вином говорили о нем много худого. Он приказал наутро привести их всех к себе и, обратившись к первому из них, спросил, точно ли он так отзывался о нем. «Точно, царь, — ответил юноша, — а будь у нас побольше вина, то говорилось бы еще и не такое».
37. Антиох[51]
1. Антиох во время второй войны своей с парфянами на охоте погнался за зверем, отбился от друзей и служителей и набрел, неузнанный, на [e] хижину бедняков. Здесь за ужином случайно зашел при нем разговор о царе — о том, что он всем бы хорош, только слишком слушается дурных друзей и поэтому многого не видит и часто, увлекаясь охотой, упускает важные дела. Он промолчал; а наутро, когда явились к хижине его телохранители, он открыл себя, надел багряницу и диадему, но сказал: «Право, с тех пор как я принял над вами власть, до вчерашнего дня не слышал я о себе ни единого правдивого слова».
2. Когда он осаждал Иерусалим,[52] иудеи у него попросили перемирия на семь дней для самого главного своего праздника; и он не только дал [f] им это перемирие, но и выслал к их городским воротам быка с вызолоченными рогами и много ладана и благовония, передал это жрецам для их жертвоприношения, а сам возвратился в лагерь. И пораженные этим иудеи тотчас после праздника предались на его милость.
38. Фемистокл[53]
1. Фемистокл подростком увлекался женщинами и пьянством, но после того как Мильтиад разбил варваров при Марафоне, застать его за такими беспутствами стало невозможно. Когда люди удивились такой [185] перемене, он сказал: «Трофеи Мильтиада не дают мне теперь ни сна, ни приволья»,
2. На вопрос, кем бы он предпочел быть, Ахиллом или Гомером, он ответил: «А ты кем — олимпийским победителем или глашатаем, выкликающим победителей?»
3. Когда Ксеркс великим нашествием шел на Элладу, то Фемистокл, опасаясь, что демагог Эпикрид, если станет стратегом, то трусостью своею и корыстолюбием погубит город, дал ему денег, чтобы тот лишь отступился от стратегии.
4. Когда Еврибиад не решался принимать морской бой, а Фемистокл ободрял эллинов и побуждал их к битве, то Адимант сказал ему: «Кто на состязаниях стартует слишком рано, того бьют, Фемистокл!» — а Фемистокл [b] ответил: «А кто стартует слишком поздно, тот не получает венка, Адимант!»
5. Когда Еврибиад замахнулся на него палкою, он сказал: «Бей, но выслушай!»
6. Не надеясь, что Еврибиад примет бой в проливе, он тайно послал царю совет отрезать эллинам путь к отступлению; тот послушался, принял бой в проливе, где эллинам биться было удобнее, и оказался разбит. Тогда Фемистокл вновь послал ему совет как можно скорее отступить к Геллеспонту потому-де, что эллины задумали разрушить наведенный там мост. Так старался он спасти эллинов, делая вид, что спасает царя. [c]
7. Один серифянин сказал ему, что всю свою славу он стяжал не благодаря тебе, а благодаря своему городу. «Ты прав, — сказал Фемистокл, — ни я бы не прославился, будь я серифянин, ни ты, будь ты афинянин».
8. Красавец Антифат, в которого Фемистокл был влюблен, избегал его и пренебрегал им, но когда Фемистокл достиг великой славы и силы, то сам пришел и стал к нему ласкаться. «Поздно, мальчик, — сказал Фемистокл, — теперь мы оба стали умнее».
9. Симониду, который просил у него неправого приговора, он сказал: «Ни ты бы не был хорошим поэтом, если бы нарушал законы гармонии, ни я хорошим правителем — если бы нарушал законы судебные». [d]
10. О сыне своем, которого баловала мать, он говорил, что это самый могущественный человек среди эллинов: над эллинами властвуют Афины, над Афинами — он, над ним — жена, а над женою — сын.
11. Когда за дочь его сватались хороший человек и богатый человек, он выбрал первого, сказав: «Лучше пусть человек нуждается в деньгах, чем деньги в человеке».
12. Продавая участок земли, он велел объявить, что и сосед у него хороший.
13. Услышав, что афиняне бранятся на него, он сказал: «Как вам не надоест столько раз получать благодеяния все от одних и тех же людей?» [e] А себя он сравнивал с платаном: в ненастье под ним укрываются, а в погожий день обламывают ветки и ощипывают листья.
14. Эретрийцев он в насмешку сравнивал с каракатицею: жало у нее есть, а сердца нет.
15. Изгнанный из Афин, а потом и из Эллады, он пришел к царю; и когда царь предложил ему говорить, он начал: «Речи подобны расшитым коврам: когда они развернуты, то все в них напоказ, а когда свернуты, то все скрыто и как бы не существует…»
16. Он испросил себе время выучить персидский язык, чтобы можно [f] было говорить с царем прямо, а не через переводчика.
17. Одаренный щедрыми дарами и быстро разбогатев, он сказал своим людям: «Дети мои! мы погибаем, если еще не погибли».
39. Миронид[54]
Миронид в бытность свою стратегом объявил в Афинах поход на [186] беотян,[55] назначенный срок настал, но сотники доложили ему, что явились еще не все. «Кто хочет биться, те явились», — сказал он и, пользуясь их боевым пылом, разбил врага.
40. Аристид[56]
1. Аристид Справедливый всякое государственное дело предпринимал в одиночку, а товариществ чуждался, полагая, что власть, приобретенная через друзей, мешает человеку быть справедливым.
2. Когда афиняне шумели о том, чтобы изгнать его остракизмом, к нему [b] подошел какой-то человек, неученый и неграмотный, с черепком в руке и попросил написать ему имя Аристида. «Ты знаешь Аристида?» — спросил Аристид. — «Нет, — ответил тот, — но мне надоело слушать, как все его только и зовут, что Справедливый да Справедливый». И Аристид, не сказав ни слова, написал свое имя и отдал ему черепок.
3. Однажды он был отправлен в посольство вместе с Фемистоклом, хоть они и враждовали. «Давай, Фемистокл, — сказал он, — оставим нашу вражду на границе, а когда будем возвращаться, тогда, если хочешь [с] подберем ее опять».
4. Когда он ездил раскладывать по государствам союзные взносы, то вернулся, лишь обеднев от расходов на поездку.
5. Эсхил об Амфиарае[57] написал:
Он хочет быть, а не казаться праведным:
Он из борозд глубоких сердца жатву жнет,
И в них решенья вызревают добрые.
[e] И когда это было сказано в театре, то все взгляды обратились на Аристида.
41. Перикл[58]
[b] 1. Перикл, избираемый стратегом, всякий раз, надевая военный плащ, говорил себе: «Осторожней, Перикл: ты начальствуешь над свободными людьми, и к тому же над эллинами, и к тому же над афинянами».
2. Афинянам оп предлагал уничтожить Эгину как бельмо на глазу Пирея.
3. Один друг просил дать за него ложное свидетельство, поклявшись на алтаре; Перикл ответил: «Моя дружба — только до алтаря».
4. Умирая, он сказал в похвалу себе, что никому из афинян не пришлось [c] из-за него надеть траур.
42. Алкивиад[59]
1. Алкивиад мальчиком боролся в палестре. Схваченный противником [d] и не в силах вырваться, он укусил одолевавшего за руку. Тот сказал: «Ты кусаешься, как бабы»; Алкивиад ответил: «Нет, как львы».
2. Прекрасной своей собаке, купленной за 7000 драхм, он отрубил хвост, сказав: «Пусть лучше афиняне рассказывают про меня об этом и не суют нос ни во что другое».
3. Однажды он пришел в училище и попросил «Илиаду», а учитель сказал, что Гомера у него нет; тогда он стукнул его кулаком и ушел.
4. Когда он пришел однажды к Периклу, ему сказали: «Он занят: обдумывает, как дать отчет афинянам». Алкивиад сказал: «Лучше бы он подумал, как не давать им никакого отчета». [e]
5. Вызванный из Сицилии в Афины по уголовному обвинению, он скрылся бегством, сказавши, что нелепо спасаться от приговора, когда можно спастись от суда.
6. Кто-то спросил его: «И ты не доверяешь отечеству судить тебя?» — «Не доверю этого даже родной матери, — сказал он, — ведь и она может по ошибке положить черный камешек вместо белого».
7. Прослышав, что его с товарищами приговорили к смерти, он воскликнул: «Так покажем им, что мы еще живы!» — и, перейдя на сторону  [f] лакедемонян, он поднял против афинян Декелейскую войну.
43. Ламах[60]
Ламах делал выговор за ошибку одному сотнику, тот уверял, что больше это не повторится. «На войне никто дважды не ошибается», — сказал Ламах.
44. Ификрат[61]
1. Ификрат слыл сыном сапожника, и все его презирали. Прославился впервые он тогда, когда в бою, несмотря на. рану, схватил вражеского  [187] воина и в доспехе унес его на свою триеру.
2. Располагаясь станом в земле союзной и дружеской, он заботливо окружал его и рвом и тыном. А на вопрос: «Чего ты боишься?» — он ответил: «Нет хуже, чем когда полководец говорит: „Этого я не ожидал“!»
3. Строясь против варваров, оп сказал, что опасается, вдруг им незнакомо имя Ификрата, которого так боятся все остальные враги.
4. Обвиненный по уголовному делу, он сказал сикофанту: «Что ты делаешь, несчастный? враг подступает к городу, а ты учишь граждан [b] держать совет не со мною, а против меня?»
5. Гармодий, потомок древнего Гармодия, попрекал его безродностью. Ификрат ответил: «Мой род на мне начинается, твой на тебе кончается».
6. Один оратор вопрошал его в собрании: «Чем ты хвалишься? кто ты? конник, латник, лучник, пелтаст?» — «Отнюдь, — ответил Ификрат, — но умею ими всеми распоряжаться».
45. Тимофей[62]
1. Тимофей среди полководцев считался удачником, и завистники [с] написали картину, как он спит, а Удача сама ему ловит сетью города. Тимофей сказал: «Если столько городов я беру во сне, то сколько же, по-вашему, возьму, когда проснусь?»
2. Один лихой стратег показывал афинянам свою рану. Тимофей сказал: «А мне так было стыдно, когда в самосской войне недалеко от меня упал камень из катапульты».
3. Ораторы прославляли Харета, и афиняне хотели его выбрать стратегом. «Не стратегом ему быть, — сказал Тимофей, — а подстилки носить за стратегами!»
46. Хабрий
1. Хабрий говорил, что лучший полководец тот, кто лучше всех знает дела врагов.
2. Он был обвинен в измене[63] вместе с Ификратом, и Ификрат попрекал [d] его, что в такой опасности он ходит в гимнасий и не пропускает обеда.
«Так что ж! — сказал Хабрий, — если афиняне нас приговорят, то ты пойдешь на смерть голодный и иссохший, а я умащенный и сытый».
3. Он всегда говорил, что стадо оленей во главе со львом страшнее, чем стадо львов во главе с оленем.
47. Гегесипп
Гегесипп по прозванию Гребешок говорил речь, возбуждая афинян против Филиппа; кто-то из собрания крикнул: «Так ты хочешь войны?» —  [e] «Да, — отвечал Гегесипп, — и войны, и траура, и всенародных похорон и надгробных речей, если только мы хотим жить свободными, а не по указке македонян».
48. Пифей[64]
Пифей, совсем молодой, вышел говорить против постановлений в честь Александра, и кто-то крикнул ему: «Ты, мальчишка, смеешь рассуждать о таких вещах?» — «А сам Александр, которого вы постановили считать богом, — отвечал Пифей, — еще моложе меня»,
49. Фокион[65]
1. Фокион Афинский был человек, которого никто не видел ни смеющимся, ни плачущим.
2. В собрании кто-то ему сказал: «Ты все размышляешь, Фокион?» —  [f] «Ты прав, — ответил тот, — размышляю, как бы обойти то, что надо мне сказать против афинян».
3. Афинянам был оракул, что есть среди них один человек, который мыслит не так, как все, и они шумели, что нужно его обнаружить. Фокион заявил, что это он: ибо только он недоволен всем, что говорит и делает большинство.
4. Однажды, говоря перед народом, он имел успех, и все принимали его речь с одинаковым удовольствием; увидев это, он обратился к друзьям  [186] и спросил: «Не сказал ли я ненароком чего дурного?»
5. Афиняне делали сбор на какое-то жертвоприношение, и все уже дали деньги и настойчиво требовали от него; но он ответил: «Стыдно бы мне было вам дать, а вот этому не отдать», — и показал на своего заимодавца.
6. Оратор Демосфен ему сказал: «Афиняне тебя прикончат». — «Да, — отвечал Фокион, — если сойдут с ума; а тебя — если возьмутся за ум».
7. Сикофант Аристогитон был приговорен и ждал смерти в тюрьме. Он просил Фокиона прийти к нему, но друзья не хотели пускать его к такому негодяю. «Оставьте, — сказал Фокион, — где, как не в тюрьме, [b] мне приятнее всего разговаривать с Аристогитоном?»
8. Афиняне негодовали на жителей Византия, которые не впускали Харета, посланного к ним с войском в помощь против Филиппа. Фокион сказал: «Негодовать надо не на союзников, которые не доверяют, а на стратегов, которым не доверяют». Тогда его самого выбрали стратегом;[66] и так как жители Византия ему доверяли, то он добился того, что Филипп отступил, ничего не достигнув.
9. Царь Александр прислал ему в подарок сто талантов; он спросил принесших, почему среди стольких афинян Александр это дарит ему одному, [c] и те ответили: «Потому что только тебя он считает прекрасным и добрым». — «Пусть же он мне позволит таким не только считаться, но и быть», — сказал Фокион.
10. Александр потребовал у афинян кораблей, и народ подступил к Фокиону, чтобы тот высказал свой совет. Фокион встал и сказал: «Советую вам или быть сильными, или дружить с сильными».
11. Когда разнеслась глухая весть о кончине Александра и ораторы один за другим вскакивали на помост и требовали немедленно браться за [d] оружие, Фокион предложил подождать и сперва проверить сведения: «Если он мертв сегодня, — сказал он, — то будет мертв и завтра и послезавтра».
12. Когда Леосфен, возбудив Афинян блестящими надеждами на свободу и гегемонию, вверг их в войну, Фокион сказал, что его речи — как кипарисы: высоки и прекрасны, но бесплодны. Первые действия были удачны, и граждане праздновали добрые вести жертвоприношением; Фокиона спросили, разве он не хотел для города таких успехов? Он ответил: «Таких успехов, но не таких решений». [e]
13. Македоняне вторглись в Аттику и разоряли побережье; Фокион вышел на них со всеми, кто мог носить оружие. Многие бежали за ним и подавали советы занять такой-то холм и поставить там отряд. «Великий Геракл! — воскликнул он, — как много у меня стратегов и как мало бойцов!» Тем не менее в битве он одержал победу и убил Никиона, начальника македонян.
14. Вскоре афиняне были побеждены и приняли гарнизон Антипатра. [f] Начальник его Менилл предлагал Фокиону деньги, но тот в негодовании сказал: «Ты не лучше, чем Александр, а цель твоя хуже, чем у Александра: отказавши Александру, как же я возьму у тебя?»
15. Антипатр говорил, что в Афинах у него два друга: Фокион, которого ничего не заставишь взять, и Демад, которого ничем не насытишь, дав».
16. Антипатр хотел, чтобы он сделал что-то несправедливое; Фокион сказал: «Нельзя, Антипатр, иметь в Фокионе сразу и друга и льстеца».
[187] 17. После гибели Антипатра в Афинах восстановилась демократия, и Фокион с товарищами был осужден народным собранием на смерть. Другие плакали, Фокион шел молча; кто-то из врагов подскочил и плюнул ему в лицо, он повернулся к начальникам и сказал: «И никто не уймет этого безобразника?»
18. Один из тех, кто был приговорен вместе с ним, все время роптал и возмущался, Фокион сказал ему: «И ты недоволен, Фудипп, что умираешь вместе с Фокионом?»
19. Уже подавая ему отраву, его спросили, не хочет ли он чего завещать сыну. Он сказал: «Об одном его прошу: не хранить зла против афинян!» [b]
50. Писистрат, тиран Афинский[67]
1. Писистрат, тиран афинский, когда некоторые его друзья отложились от него и захватили Филу, вышел к ним со своей постелью за спиной; а на вопрос, чего ему нужно, отвечал: «Уговорить вас вернуться, а если не уговорю, то остаться с вами: оттого я и взял с собой поклажу».
2. Ему донесли на его мать, будто она влюблена в одного юношу и тайно с ним встречается, а он очень боится и уклоняется. Писистрат позвал юношу на ужин и после ужина спросил, хорошо ли ему было. Тот сказал: [с] «Прекрасно». — «И так будет каждый день, — сказал Писистрат, — если ты понравишься моей матери».
3. Когда молодой Фрасибул, влюбленный в его дочь, поцеловал его при встрече и жена Писистрата очень на это рассердилась, Писистрат сказал: «Если наказывать тех, кто нас любит, то что же делать с теми, кто нас не любит?» — и выдал девушку за Фрасибула замуж.
4. Гурьба гуляк привязалась к его жене и много ей говорила и делала обидного; а наутро они пришли в слезах умолять Писистрата о снисхождении. Тот сказал: «В другой раз будьте умнее; а жена моя, знайте, вчера и не выходила из дому». [d] 5. Сыновья его, узнав, что он хочет жениться во второй раз, стали его спрашивать, не в обиде ли он на них. «Ничуть, — ответил он, — я так доволен вами, что хочу себе еще таких же сыновей».
51. Деметрий Фалерский
Деметрий Фалерский советовал Птолемею достать и прочесть книги о царской власти и искусстве править: «В книгах, — говорил он, — написано то, чего друзья не решаются говорить царям в лицо».
52. Ликург[68]
1. Ликург Лакедемонский советовал согражданам заботиться о своих прическах: прическа делает красивых еще красивее, а некрасивых страшнее врагам.
2. Человеку, который предлагал установить в городе демократию, [e] он сказал: «Сперва установи демократию в своем доме».
3. Он приказал строить дома только топором и пилой: в простых домах, говорил он, стыдно заводить богатые чаши, ковры и угощенья.
4. Он запретил кулачный бой и разноборье, чтобы воины даже в игре не привыкали щадить противника.
5. Он запретил почасту воевать с одними и теми же неприятелями, чтобы те не привыкли к войне. Поэтому потом, когда царь Агесилай получил рану, Анталкид сказал, что это ему ст фиванцев плата за науку [f] — он сам навязал им и привычку и опыт войны.
53. Царь Харилл[69]
1. Царь Харилл на вопрос, почему Ликург издал так мало законов, ответил: «У кого мало законов, тем не нужно много законов».
2. Одному илоту, который дерзко вел себя, он сказал: «Клянусь Диоскурами, я бы тебя убил, не будь я в гневе».
3. На вопрос, почему спартанцы заботятся о прическах, он ответил: «Потому что из всех украшений это — самое дешевое».
54. Царь Телекл[70]
Царь Телекл, когда брат его пожаловался, что граждане его не так уважают, [190] как царя, ответил: «Это потому, что ты не умеешь терпеть обид».
55. Феопомп[71]
Феопомп, когда в одном городе ему показали стену и спросили, достаточно ли она хороша и высока, ответил: «Ни даже для баб».
56. Архидам[72]
Архидам в Пелопоннесской войне, когда союзники потребовали определить их точные взносы, ответил: «У войны пайков нету».
57. Брасид[73]
1. Брасид в сушеных смоквах поймал мышь, она укусила его, и он ее выпустил, а окружающим сказал: «Даже самая малая тварь спасается, когда храбро обороняется от обидчиков». [b]
2. В бою брошенное копье пробило ему щит и ранило его; но он вырвал его из раны и убил им бросившего. На вопрос, откуда рана, он ответил: «От предателя-щита».
3. Когда он пал в походе за освобождение фракийских эллинов и отправленные в Лакедемон гонцы явились к его матери, она прежде всего спросила их, хорошо ли умер Брасид. Фракийцы расхвалили его и сказали,, [с] что другого такого не будет, по она возразила: «Нет, чужестранцы: Брасид был хороший муж, но в Лакедемоне много есть и лучше».
58. Царь Агид[74]
1. Царь Агид говорил, что лакедемоняне о врагах спрашивают не сколько их, а где они.
2. При Мантинее его удерживали от битвы, так как врагов было больше; он сказал: «Кто хочет над многими властвовать, тот должен и со многими сражаться».
3. Услышав, как хвалят элидян за справедливый суд в Олимпии, он сказал: «Что же удивительного, что один день в четыре года они умеют быть справедливыми?» Хвалившие стояли на своем, он сказал: «Что вообще [d] удивительного в том, чтобы хорошо пользоваться хорошей вещью — справедливостью?»
4. Один негодяй часто его пытал, кто из спартанцев самый лучший; Агид ответил: «Тот, кто меньше всех похож на тебя».
5. Другому на вопрос, много ли всего-то лакедемонян, он ответил: «Чтобы отпугнуть негодяев, достаточно».
6. Третьему на тот же вопрос он сказал: «Посмотри, когда они идут на бой, и сам скажешь, что много».
59. Лисандр[75]
1. Лисандр, когда тиран Дионисий прислал для дочерей его платья, не принял богатых и пышных, сказав: «Они в них покажутся безобразны».
2· Его порицали за многие хитрости, недостойные (потомков) Геракла; [e] он отвечал: «Где не годится львиная шкура, нужно надеть лисью».
3. Аргивяне спорили с лакедемонянами за землю, и доводы их были явно справедливее; тогда Лисандр, обнажив меч, сказал: «У кого в руках вот это — тот и о границах лучше судит».
4. Видя лакедемонян в нерешительности перед стенами Коринфа, он заметил, что из города через ров выскочил заяц, и воскликнул: «Неужели вам страшны враги, которые так ленивы, что у них за стеною зайцы спят?»
5. В общем собрании против него дерзко говорил один мегарянин. [f] Лисандр ответил: «Словам твоим недостает только города за спиной».
60. Агесилай[76]
1. Агесилай говорил, что жители Азии — это никуда негодные свободные граждане, но превосходные рабы.
2. Слыша, как они по привычке называют персидского царя «Великим», он сказал: «Чем он больше меня, если он не умнее и не справедливее?»
3. На вопрос, что лучше, храбрость пли справедливость, он сказал: «Будь в нас справедливость, зачем была бы нам храбрость?»
4. Ночью быстро снимаясь с лагеря из вражеских мест, он увидел [191] своего любимца в слезах, что его оставляют как слабосильного, и сказал: «Трудно вместе жалости и уму!»
5. Врач Менекрат, величавший себя Зевсом, прислал ему письмо: «Менекрат-Зевс царю Агесилаю желает счастья»; Агесилай ответил: «Царь Агесилай Менекрату желает здравого ума».
6. Когда лакедемоняне победили афинян с союзниками при Коринфе и он узнал, сколько там полегло врагов, то воскликнул: «Бедная Эллада! ты столько погубила своих, сколько бы хватило победить всех варваров». [b]
7. Получив в Олимпии нужный оракул от Зевса, он по приказу эфоров должен был обратиться с тем же вопросом и к пифийскому оракулу; и он послал в Дельфы спросить так: «Подтверждает ли Феб слова отца своего?»
8. Прося у Гидриея Карийского за своего друга, он написал ему: «Если Никий не виноват, отпусти его, если виноват, отпусти ради меня, но отпусти».
9. Человеку, который звал его послушать певца, подражавшего соловью, он сказал: «Я слыхал и самого соловья».
10. После битвы при Левктрах все, кто дрогнул, по закону должны были лишиться прав; но эфоры, видя, что так город останется без граждан, [c] решили отменить закон и поручили это Агесилаю. Он выступил и приказал: «Блюсти закон, начиная с завтрашнего дня».
11. Посланный на помощь египетскому царю, он должен был с ним обороняться против многократно превосходящих врагов, которые окружали рвом его лагерь. Царь приказал прорваться силою, но Агесилай распорядился не мешать врагам, коли они сами хотят уравнять силы; а когда между концами рва осталось лишь малое пространство, он выстроил здесь войско и, сразившись равными силами, победил. [d]
12. Умирая, он приказал сыновьям не ставить ему ни лепнины, ни писанины (так он называл изображения): «Если я что сделал хорошего, это мне и будет памятником, если нет, то не будут и такие статуи».
61. Архидам[77]
Архидам, сын Агесилая, увидев стрелу катапульты, только что изобретенной в Сицилии, воскликнул: «Великий Геракл! вот и конец воинским доблестям».
62. Агид Младший[78]
1. Агид Младший на слова Демада, будто лаконские мечи такие короткие, [e] что именно их глотают фокусники, ответил так: «Но лакедемонянам их довольно, чтоб достать до врагов!»
2. Когда эфоры приказали ему передать воинов человеку, который был изменником, он ответил: «Не могу доверить чужих тому, кто предал своих».
63. Клеомен[79]
Клеомен сказал человеку, обещавшему ему таких петухов, которые бьются до смерти: «Лучше дай мне таких. которые бьются до победы!» [f]
64. Педарит[80]
Педарит не был зачислен в дружину трехсот, что в спартанском войске считалось самым почетным, но ушел веселый и улыбающийся, радуясь, что в государстве есть триста воинов лучше, чем он.
65. Дамонид[81]
Дамонид, поставленный начальником хора в последний ряд поющих, сказал: «Отлично! вот ты и придумал, как сделать это место почетным».
66. Никострат[82]
Никострат, аргосский стратег, когда Архидам склонял его предать, [192] лакедемонянам крепость и обещал много денег и жену из лакедемонянок любого рода, кроме царского, ответил: «Архидам лжет, что он потомок Геракла: Геракл истреблял в мире дурное, а Архидам сеет дурное среди хороших».
67. Евдамид[83]
1. Евдамид, увидев в Академии дряхлого Ксенократа, который занимался с учениками философией, и узнав, что это он ищет добродетель, спросил так: «А что он с нею будет делать, когда найдет?»
[b] 2. В другой раз, услышав, как философ рассуждал, что только мудрец, есть хороший полководец, он сказал: «Отлично сказано! беда только, что-говорящий никогда не слышал боевой трубы».
68. Антиох[84]
Антиох в бытность свою эфором, услышав, что Филипп дал землю мессенянам, спросил, дал ли он им и силу воевать за эту землю.
69. Анталкид[85]
1. Анталкид сказал афинянину, обозвавшему лакедемонян неучами: «Ты прав, мы одни не научились у вас ничему дурному».
2. Другому афинянину, сказавшему: «Мы вас часто прогоняли с берегов Кефиса», [c] он ответил: «А мы вас ни разу с берегов Еврота».
3. Когда один софист хотел произнести похвалу Гераклу, Анталкид спросил: «А кто его бранил?»
70. Эпаминонд[86]
1. Эпаминонд, когда был стратегом в Фивах, никогда не допускал в своем лагере панического страха.
2. Он говорил, что смерть в бою — это жертва богам.
3. Он говорил, что воины должны упражнять тело не только для атлетики, но и для боя: поэтому он терпеть не мог толстяков и одного такого даже изгнал из войска, сказав, что ни трех, ни четырех щитов пе хватит [d] прикрыть такое брюхо, из-под которого собственного уда не видно.
4. Жил он так просто, что однажды, приглашенный к соседу на ужин, где были и закуски, и пироги, и душистое масло, он тут же ушел, сказавши: «Я думал, здесь чтут богов, а не оскорбляют!»
5. Когда войсковой повар давал военачальникам отчет в расходах за несколько дней, Эпаминонд был недоволен только количеством масла. Товарищи его удивились, а он сказал, что огорчает его пе расход, а то, что столько масла пошло не для упражнений, а в пищу.
6. Однажды в праздник, когда все пили и гуляли, он попался кому-то [e] на глаза, прохаживающийся хмуро и задумчиво; тот удивился, что он здесь один в таком виде делает, а он ответил: «Думаю, чтобы вы могли пить и ни о чем не думать».
7. Один дурной человек совершил небольшой проступок, за него просил Пелопид, но Эпаминонд отказал ему; за него попросила его любовница, и тогда Эпаминонд отпустил его, сказав: «Такая просьба к лицу девке, но не к лицу полководцу».
8. Перед спартанским нашествием фиванцы собрали оракулы: одни предвещали поражение, другие победу. Эпаминонд приказал положить  [f] одни справа от помоста, другие слева, а сам встал и сказал: «Если вы будете слушаться начальника и дружно идти на врага, то вот ваши оракулы», и он показал на добрые, «а если оробеете перед опасностью, то вот», и он посмотрел на дурные.
9. В другой раз, когда он шел на врага, раздался гром, и спутники его спросили, что вещает этим бог. Он ответил: «Гром грянет на врагов, потому что стали они в таком неудобном месте, хотя рядом было такое удобное».
10. Из всего, что выпало ему хорошего, говорил он, отраднее всего то, [193] что и отец его и мать дожили до его победы при Левктрах над спартанцами.
11. Обычно он появлялся к людям с умащенным телом и ясным лицом, но после этой победы наутро вышел мрачный и неприбранный. На вопросы друзей, не случилось ли чего худого, он ответил: «Нет: просто вчера я радовался больше, чем следовало человеку разумному, и вот сегодня наказываю себя за избыток радости». [b]
12. Услышав, что спартанцы скрывают свои потери, и желая показать всю меру их бедствия, он позволил подбирать убитых на поле боя не всем сразу, а по отдельности каждому городу, и тогда стало видно, что одних лакедемонян пало больше тысячи.
13. Ясон, правитель Фессалии, явился в Фивы союзником и прислал для Эпаминонда две тысячи золотом. Эпаминонд жил очень скудно, но денег не взял, а когда увидел Ясона, сказал ему: «Нечистыми ты правишь руками!» Сам же он, когда шел на Пелопоннес, то должен был занять у одного фиванца пятьдесят драхм на походные издержки. [с]
14. Точно так же, когда персидский царь прислал ему 30 000 дариков,, то он разбранил Диомедонта за то, что тот так далеко ехал, чтобы подкупить Эпаминонда, а царю велел передать, что если он хочет полезного Фивам, то и бесплатно будет иметь Эпаминонда другом, если же нет, то врагом.
15. Когда аргивяне сделались союзниками фиванцев, то афиняне прислали в Аркадию послов, очень бранивших и тех и других, причем аргивян ритор Каллистрат попрекал Орестом, а фиванцев — Эдипом. На это [d] Эпаминонд встал и сказал: «Да, у нас был отцеубийца, а у аргивян матереубийца, но мы и того и другого изгнали, а афиняне приняли».
16. Спартанцы предъявили фиванцам множество тяжелых обвинений. Эпаминонд сказал: «Зато они отучили вас от лаконичности».
17. Когда царь Александр, тиран Ферский, стал врагом фиванцев, то афиняне заключили с ним союз, а он обещал снабдить их мясом по пол-обола за мину. Эпаминонд сказал: «А мы тогда бесплатно дадим [e] афинянам дрова, чтобы его поджарить: пусть они только пошевелятся, и мы вырубим их страну до единого дерева!»
18. Беотяне любили привольный покой, а он хотел держать их при оружии; поэтому всякий раз, как его выбирали беотархом, он им говорил: «Согласитесь, граждане, ведь если я ваш полководец, то вы должны быть моим полком!» Землю их, плоскую и ровную, он называл «площадка для войны» и говорил, что поэтому они не могут ею владеть, не имея все время щита на руке.
19. Когда Хабрий под Коринфом убил нескольких фиванцев, от запальчивости вырвавшихся за ворота, и поставил трофей, Эпаминонд. [f] сказал со смехом, что это не трофей Аресу, а столб Гекате, — ибо столбы Гекате ставились перед любыми воротами в том месте, откуда расходились дороги.
20. Когда ему сообщили, что афиняне отправили в Пелопоннес войско с новым оружием, он спросил: «Разве станет Антигенид тревожиться, если у Теллида новая флейта?» Этот Теллид был плохой флейтист, а Антигенид — очень хороший.
[194]  21. Узнав, что его щитоносец получил большие деньги как выкуп от одного пленника, он ему сказал: «Отдай мне щит, купи себе лавочку и доживай свой век: все равно ты уже не захочешь рисковать жизнью, сделавшись богатым и довольным».
22. На вопрос, какой полководец лучше, Хабрий или Ификрат, он ответил: «Нельзя сказать, пока все мы живы».
23. Возвращаясь из Лаконики, он со своими товарищами по начальству едва не попал под уголовное обвинение за то, что был беотархом на четыре месяца дольше положенного. Он попросил товарищей свалить свою вину на него, как будто он их принудил, а о себе сказал, что говорить речи [b] он умеет хуже, чем делать дело, но если нужно будет говорить перед судьями, он скажет: «Если вы меня казните, то на могильной плите напишите ваш приговор, чтобы эллины знали: это против воли фиванцев Эпаминонд заставил их выжечь Лаконику, 500 лет никем не жженную, отстроить Мессену, 230 лет как разрушенную, собрать и объединить Аркадию, а для всех эллинов добиться независимости, ибо все это было сделано именно в этом походе». И судьи со смехом разошлись, не взяв даже в руки камешков для голосования. [с]
24. В последней битве, раненный и вынесенный с поля, он позвал Даифанта, потом Иолаида, но ему сказали, что они убиты; тогда он велел заключить с неприятелем мир, потому что больше в Фивах полководцев нет. И слова его подтвердились — так хорошо он знал своих сограждан.
71. Пелопид[87]
1. Пелопид, товарищ Эпаминонда по военачальству, когда друзья попрекали его, что он не заботится о деньгах, без которых жить нельзя, отвечал им: «Если нельзя, то разве что вот кому!» — и показал на Никомеда, хромого и увечного калеку.
2. Он шел на войну, и жена просила его поберечь себя. «Это надо говорить другим, — сказал Пелопид, — а полководец должен беречь своих сограждан». [d]
3. Кто-то из воинов сказал: «Мы попались неприятелям!» — «А почему не они нам?» — спросил Пелопид.
4. Коварно захваченный и брошенный в темницу Александром Ферским, он осыпал его резкими словами. «Ты торопишься умереть?» — спросил Александр. — «Да, — ответил Пелопид, — чтобы фиванцы вознегодовали и ты скорее бы понес наказание».
5. Фива, жена тирана, пришла к Пелопиду и сказала, что ей удивительно видеть, как весел он в оковах. Он ответил, что ему еще удивительнее, что она не в оковах, а по доброй воле повинуется Александру. [e]
6. Освобожденный Эпаминондом, он сказал, что благодарен Александру: теперь он убедился, что у него хватит мужества смотреть в глаза не только войне, но и смерти.
72. Маний Курий[88]
1. Маний Курий, когда его порицали, что из отобранной у побежденных земли он выделил каждому лишь малый участок, а остальное оставил в общем владении, воскликнул: «Да не будет такого римлянина, которому мало покажется земли, достаточной для прокормления!»
2. Самниты, разбитые им, пришли предложить ему золота и застали его, когда он варил себе репу в горшке; и он ответил самнитам, что пока он сыт таким обедом, ему не нужно золота, потому что лучше иметь не золото, а власть над имеющими золото.
73. Гай Фабриций[89]
1. Гай Фабриций, узнав, что Пирр разбил римлян, сказал: «Это Пирр разбил Левина, а не эпироты римлян».
[195]  2. Когда он пришел к Пирру для выкупа пленников, тот предложил ему много золота, но Фабриций не взял. На другой день Пирр поставил незаметно возле палатки Фабриция своего самого большого слона, чтобы тот предстал ему с громким ревом, и это было сделано, но Фабриций, обернувшись с улыбкой, только и сказал: «Ни вчера ты не поразил меня твоим золотом, ни сегодня твоим зверем».
3. Пирр звал его остаться при нем и править вместе с ним; Фабриций ответил: «Тебе же это будет невыгодно: когда эпироты узнают и тебя и меня, они предпочтут, чтобы царствовал над ними я, а не ты».
4. В бытность его консулом врач царя Пирра прислал ему письмо с предложением, если угодно, умертвить Пирра отравою. Фабриций [b] переслал это письмо Пирру и посоветовал ему из этого понять, как плохо он знает и друзей своих и врагов.
5. Когда Пирр, узнав об этой измене, врача повесил, а Фабрицию выдал римских пленников без выкупа, тот не принял такого подарка, а отпустил стольких же эпирских пленников, чтобы не казалось, будто он взял плату за услугу, — ибо измену эту он открыл не в услугу Пирру, а затем, чтобы не думали, будто римляне не могут победить силою и потому убивают обманом.
74. Фабий Максим[90]
[с] 1. Фабий Максим, не желая биться с Ганнибалом, а желая брать его измором и недостатком средств и пропитания, шел за ним по горам и ущельям, повторяя все его движения; над ним смеялись и обзывали его Ганнибаловым дядькою, но он не обращал на это внимания и делал, как считал нужным, а друзьям говорил, что бояться насмешек и поношений еще стыднее, чем бояться врага,
2. Когда его товарищ Минуций разбил некоторые неприятельские отряды и шла громкая молва, что вот человек, достойный Рима, то Фабий сказал, что больше боится удач, чем неудач Минуция. И точно, вскоре [d] тот попал в засаду и едва не погиб со всею силою, но Фабий явился на помощь, перебил много врагов, а Минуция спас. Тогда Ганнибал сказал своим друзьям: «Не говорил ли я вам, что из этой горной тучи будет нам сильная буря?»
3. После поражения при Каннах он принял власть вместе с Клавдием Марцеллом, человеком отважным и рвавшимся в бой с Ганнибалом, но сам по-прежнему надеялся, не принимая боя, довести измором войско [e] Ганнибала до бессилия. И Ганнибал говорил, что не так боится, когда Марцелл сражается, как когда Фабий уклоняется от сражения.
4. Один луканский воин был уличен перед ним, что ночью он часто уходит из лагеря к своей любовнице; в бою же, как известно было Фабию, это был человек удивительной храбрости. Фабий приказал тайно схватить и доставить к нему любовницу этого воина; а потом вызвал его к себе и сказал: «Я знаю, что ты по ночам нарушаешь устав, но знаю и то, что прежде ты был хорошим воином; поэтому прощаю тебе твои проступки за твои заслуги! а впредь изволь не отлучаться: и вот кто будет  [f] за тебя поручителем», — и он вывел и вручил ему женщину.
5. Тарент, который весь, кроме акрополя, был занят отрядом Ганнибала, он обошел издали, захватил хитростью и разграбил; а когда писец спросил его, что он хочет делать с храмовыми статуями, он ответил: «Разгневанных богов оставим тарентинцам».
6. Марк Ливии, занимавший акрополь, утверждал, что это он спас город; все смеялись, но Фабий сказал: «Ты прав: если бы ты не потерял города, я бы его не взял». [196]
7. Уже в старости, когда сын его сделался консулом и вел дела в большом собрании, Фабий подъехал туда верхом, но сын послал навстречу ликторов и приказал ему сойти. Люди отворотились, но Фабий соскочил с коня, подбежал к сыну, как молодой, обнял его и воскликнул: «Хорошо, сын мой, что ты понимаешь, над кем властвуешь и какую великую принял власть!»
75. Сципион Старший[91]
1. Сципион Старший свое свободное от военных и государственных [b] дел время проводил в ученых занятиях, говоря, что на досуге у него особенно много дела.
2. Когда он взял Новый Карфаген и воины, захватив пленников, привели для него красивую девушку, он сказал: «С радостью бы взял,, будь я рядовой, а не начальник».
3. Осаждая город Батию, над которым высился храм Афродиты, он приказал заключать друг с другом все сделки, а споры он будет решать в этом храме через три дня. И по взятии города он сделал, как обещал.
4. Когда в Сицилии его спросили, на что он рассчитывает в своем [с] походе на Карфаген, он показал на триста своих воинов, упражняющихся при оружии, на высокую башню возле моря и сказал: «На то, что во всем этом отряде нет ни одного человека, который бы по моему слову не бросился с этой башни вниз головой».
5. Когда он совершил переправу, одержал победу и сжег вражеский стан, то карфагеняне прислали к нему послов для договора, обещая выдать слонов, корабли и деньги; но когда из Италии вернулся Ганнибал, [d] они осмелели и отказались от соглашения. Сципион, узнав об этом, сказал, что все равно бы он заключил договор не иначе, как с тем, чтобы они выплатили 5000 талантов за то, что вновь призвали Ганнибала.
6. Когда карфагеняне были наголову разбиты и прислали к нему послов о перемирии и мире, он велел им тотчас удалиться, сказав, что он не будет их слушать, пока они не приведут к нему Луция Теренция: а Теренций этот был римский гражданин и достойный муж, попавший в карфагенский плен. Когда же они привели к нему Теренция, то Сципион посадил его рядом с собою на помосте и так вел переговоры с карфагенянами [e], пока не заключил мир.
7. Этот Теренций в триумфе шел за его колесницей в колпаке вольноотпущенника; а когда Сципион умер, он на похоронах разливал вино с медом и совершал прочие погребальные обряды; но это было уже позднее.
8. Царь Антиох, когда римляне переправили против него войско в Азию, послал к Сципиону послов для переговоров, но тот ответил: «Нужно было раньше, а не теперь, когда уже наготове и седло и узда».
9. Сенат постановил выдать ему денег из казнохранилища, но квесторы [f] уже не хотели в этот день его отпирать. «Отопру сам, — сказал Сципион, — ведь закрыто оно потому, что это я его наполнил».
10. Петиллий и Квинт сурово обвиняли его перед народом. А он на это сказал, что в этот самый день он победил карфагенян и Ганнибала и теперь хочет надеть венок и взойти на Капитолий и принести жертву, а кто намерен голосовать, тот пусть голосует по своему усмотрению. [197] С этими словами он пошел на Капитолий, народ за ним, а обвинители остались говорить без слушателей.
76. Тит Квинкций[92]
1. Тит Квинкций с самых молодых лет так отличался среди всех, что был выбран консулом раньше, чем трибуном, претором и эдилом. Отправленный воевать против Филиппа, он согласился встретиться с ним для переговоров; но Филипп потребовал заложников, так как он был один, а с Квинкцием были и другие военачальники. Однако Квинкций ему ответил: «Ты сам виноват, что ты один, потому что истребил всех своих друзей и близких».
[b] 2. Победив Филиппа, он на Истмийских играх провозгласил эллинов свободными и независимыми. За это эллины выкупили всех римских пленников, какие у них были с Ганнибаловых времен, каждого по 500 драхм, и подарили их Квинкцию, и они шли за ним в его римском триумфе с колпаками вольноотпущенников на головах.
3. Когда ахейцы собрались войной на Закинф, он посоветовал им остеречься: им, как черепахам, опасно высовывать голову за пределы Пелопоннеса.
[с] 4. Когда царь Антиох с большим войском шел на Элладу и все были в страхе перед его многолюдством и оружием, Квинкций сказал ахейцам так: «Однажды я обедал в гостях в Халкиде и удивился, сколько было за обедом разного мяса; а хозяин мне объяснил, что это все одна и та же свинина, только под разными приправами и подливками. Вот так и вы не удивляйтесь царскому войску с его меченосцами и копьеносцами, конными латниками и конными лучниками: все это одни и те же сирийцы, только в разном оружии».
[d]  5. Филопемену, ахейскому стратегу, у которого пехоты и конницы было много, а денег мало, он в шутку говорил, что у него руки-ноги свои, а брюха нет; и впрямь Филопемен был таков даже и с вида.
77. Гай Домиций[93]
Гай Домиций, которого Сципион Великий послал против Антиоха вместе со своим братом Луцием, рассмотрел вражескую фалангу и сказал окружающим военачальникам, побуждавшим его к немедленной битве, что сейчас еще не время перебить столько бойцов, разграбить их добро и вернуться с добычей, а время для этого будет завтра; и назавтра он дал бой и положил 50 000 вражеских воинов.
78. Публий Лициний[94]
Публий Лициний был разбит в свое консульство Персеем Македонским и потерял в конном бою 2800 человек павшими и пленными; и тем не менее после сражения это Персей к нему прислал просить о перемирии л мире, и побежденный предписывал победителю предаться на милость римлян. [f]
79. Павел Эмилий[95]
1. Павел Эмилий домогался второго консульства, но не добился; однако когда война с Персеем Македонским стала затягиваться из-за неопытности и вялости полководцев, его выбрали консулом. Но он не выразил благодарности, сказав, что его выбрали не потому, что ему нужно было начальство, а потому, что римлянам нужен был начальник.
2. Однажды, возвращаясь домой с форума, он нашел свою дочку Теренцию в слезах и спросил, в чем дело, а она ответила: «Умер Персей!» — так звали ее собачку. «В добрый час! — сказал Эмилий, — принимаю, [198] дочка, это как знамение».
3. Войско он нашел обнаглевшим и разболтавшимся, каждый судил о делах начальственных и всюду совал свой нос. Эмилий приказал всем хранить спокойствие и держать в порядке оружие, а об остальном он позаботится сам.
4. Ночным часовым он приказал держать стражу без копий и мечей, чтобы воины, безоружные против неприятеля, лучше боролись со сном.
5. Пройдя македонские высоты и увидев перед собою вражий строй, он сказал Назике, который советовал ему тотчас перейти в нападение: «Я так и сделал бы, будь я в твоем возрасте; но у меня достаточно опыта, [b] чтобы прямо из похода не нападать на противника в боевом строю».
6. Победив Персея, он устроил по случаю победы пышный пир, объяснив, что как страшно было войско врагам, так сладко должно быть и угощение друзьям.
7. Персей, взятый в плен, не хотел идти в триумфе. «Это зависит от тебя», — сказал ему Эмилий, как бы предоставляя ему возможность покончить с собой.
8. Захватив несметную добычу, он не взял себе ничего и только зятю своему Туберону дал за храбрость серебряную чашу весом в пять литров, [с] сказав: «Вот первый серебряный сосуд, который входит в дом Элиев».
9. У него было четыре сына; двух он отдал в усыновление в другие дома,[96] а двое оставшихся умерли — один за пять дней до его триумфа,, четырнадцати лет от роду, а другой через пять дней после триумфа, двенадцати лет. Когда он вышел после этого из дому, народ обступил его с сочувствием и состраданием, а он сказал, что теперь наконец он безвреден [d] и не опасен для отечества, ибо расплату за все удачи судьба обрушила на один его дом и он расчелся с нею за всех.
80. Катон Старший[97]
1. Катон Старший, обличая народ в роскоши и мотовстве, сказал: «Трудно говорить с желудком, у которого нет ушей!»
2. И еще: «Удивительно, как еще стоит город, где за рыбу платят дороже, чем за быка!»
3. Недовольный, что женщины забирают все больше власти, он сказал: «Везде мужчины властвуют над женщинами, и только мы властвуем [e] над всеми мужчинами, а женщины над нами».
4. Он говорил, что предпочел бы, чтобы его не отблагодарили за доброе дело, чем чтобы не наказали за дурное, и что он готов простить проступок каждому, только не себе.
5. Побуждая магистратов быть суровыми к проступкам, он говорил, что, кто может воспрепятствовать злу и не препятствует, тот ему подстрекатель.
6. Из молодых людей, говорил он, лучше те, которые краснеют, а не те, которые бледнеют.
7. Он говорил, что терпеть не может таких воинов, которые в походе дают волю рукам, а в бою ногам и у которых ночной храп громче, чем боевой крик.
8. Худший из властителей, говорил он, тот, который не умеет властвовать собою.
9. Стыдиться, считал он, нужно прежде всего перед самим собой: ведь от себя человеку никогда не уйти.
10. Глядя на множество воздвигнутых статуй, он сказал: «А обо мне [f] пусть лучше люди спрашивают, почему Катону нет памятника, чем почему ему стоит памятник».
11. Кто может своевольничать, тем он советовал воздерживаться, чтобы сохранить эту возможность навсегда.
12. Кто отымает у добродетели похвалу, говорил он, тот отымает у юношества добродетель.
13. Находясь у власти государственной или судебной, говорил он, нельзя ни упорствовать пред справедливостью, ни склоняться пред несправедливостью.
[199] 14. Несправедливость, говорил он, пагубна если не для самих несправедливцев, то для всех остальных.
15. Старость, говорил он, и так безобразна, не нужно делать ее еще и порочной.
16. Гнев от безумия, говорил он, отличается лишь непродолжительностью.
17. Зависть, говорил он, не касается тех, кто пользуется своим счастьем умеренно и пристойно: завидуют ведь не нам, а тому, что вокруг нас.
18. Кто серьезен в смешных делах, говорил он, тот будет смешон в серьезных.
19. Хорошие дела, говорил он, нужно перекрывать новыми хорошими делами, чтобы не выдохлась добрая слава.
20. Он был недоволен, что граждане каждый год переизбирают одних  и тех же лиц на государственные должности: «По-вашему, стало быть, — [b] говорил он, — или власть немногого достойна, или власти немногие достойны».
21. Когда один человек продал свое приморское поместье, Катон в притворном восторге сказал: «Он сильнее моря: оно этот берег глодало и глодало, а он взял да проглотил одним глотком».
22. Притязая на цензорство и видя, что другие обхаживают народ просьбами и лестью, он воскликнул, что народу нужен врачебный нож и сильное очистительное средство, а поэтому выбирать следует не того, кто приятнее, а того, кто непреклоннее. И после этого он был избран единогласно.
23. Когда он учил юношей храбро биться, то часто говорил, что [c] отражать и сокрушать врага бывает легче словом, чем мечом, и голосом, чем рукою.
24. Воюя в Бетике,[98] он находился в опасности от многочисленного неприятеля. Кельтиберы предлагали ему помощь за 200 талантов, но римляне не позволили ему платить жалование варварам. «Вы неправы, — ответил Катон, — если мы победим, то платить будем не мы, а враги, если же нас победят, то некому будет ни получать, ни платить».
25. Взявши больше городов, чем провоевал он дней (так говорил он), для себя он воспользовался из добычи только тем, что съел и выпил. [d]
26. Каждому воину он раздал по фунту серебра, заявив, что лучше пусть многие вернутся из похода с серебром, чем немногие с золотом, военачальникам же в своем начальстве и вовсе ничего не надобно, кроме славы.
27. В походе с ним было пять рабов; один из них купил себе трех военнопленных; но когда это стало известно Катону, то из страха предстать ему на глаза раб повесился.
28. Когда Сципион Африканский попросил его помочь ахейским изгнанникам воротиться в отечество, он заявил, что это его не касается; а когда об этом пошли долгие прения в сенате, он встал и сказал: «Разве [e] нам нечего делать, что мы спорим в заседании о том, кому хоронить каких-то дряхлых греков, нашим могильщикам или ахейским?».
29. Постумий Альбин написал историю по-гречески и просил прощения за это у слушателей. «За что его прощать? — пошутил Катон, — разве это какой-нибудь амфиктионскпй указ приневоливал его писать по-гречески?»
81. Сципион Младший[99]
[f] 1. Сципион Младший, говорят, за 54 года своей жизни ничего пе купил, ничего не продал и ничего не накопил в доме; и после него осталось только 33 фунта серебра и 2 фунта золота, и это после того, как он победил Карфаген и дал своим воинам такую добычу, как никакой другой полководец.
2. Соблюдая совет Полибия, он всегда старался уходить с форума не иначе, как оказав услугу или заведя себе нового друга.
[200] 3. Еще в молодости он так был знаменит умом и мужеством, что Катон Старший сказал однажды на вопрос об участниках карфагенской войны, среди которых был и Сципион:
Он лишь с умом; все другие безумными тенями веют.[100]
4. Когда он приехал из похода в Рим искать консульства, то был избран не просто как угодный притязатель, а как скорый и верный победитель Карфагена.
5. Когда он взял городскую стену, а карфагеняне отбивались ив своего акрополя, он узнал, что полоса моря между ними неглубока. Полибий посоветовал ему насыпать туда железных [b] колючек или вбить острых крючьев, чтобы неприятели, переправившись, не ударили на насыпь. «Не смешно ли, — сказал Сципион, — взявши стены и войдя в город, избегать еще схваток с врагом?»
6. Овладев городом, он обнаружил в нем множество эллинских статуй и разных приношений из сицилийских храмов; тогда он объявил разрешение сицилийцам, какие с ним были, опознавать свое добро и увозить на родину.
7. Ни рабам своим, ни вольноотпущенникам он не позволял ни брать, ни даже покупать ничего из добычи, между тем как все остальные брал» и уносили, кто что мог.
[c] 8. Гай Лелий, ближайший из его друзей, искал консульства, и Сципион, желая ему помочь, спросил Помпея, не ищет ли консульства и он; а Помпей этот,[101] по слухам, был сыном флейтиста. Он говорил, что не ищет и сам готов помочь Лелию, обходя с ним и приветствуя избирателей: но когда они поверили и доверились ему, то он их обманул — скоро они узнали, что он ходит по форуму и выставляется напоказ только для собственной выгоды. Все негодовали, но Сципион только рассмеялся: «Дураки мы, — сказал он, — что столько ждали помощи от флейтиста, словно должны были обращаться не к людям, а к богам».
[d] 9. Аппий Клавдий, соперничая с ним за цензорство, похвалялся, что сам он каждого римского гражданина приветствует по имени, а Сципион не знает почти никого. «Ты прав, — сказал Сципион, — я старался не о том, чтобы всех знать, а о том, чтобы меня все знали».
10. Так как тогда шла война с кельтиберами, он предложил отправить их обоих к войску легатами пли войсковыми трибунами и чтобы сами воины были свидетелями и судьями доблести каждого.
11. Сделавшись цензором,[102] он разжаловал одного юношу из всадников за то, что во время карфагенской войны тот устроил богатый пир, подал к столу медовый пирог в виде города, объявил, что это Карфаген, и предложил наброситься на него и уничтожить. А когда юноша спросил, [e] за что его разжалуют, Сципион ответил: «За то, что ты взял Карфаген раньше меня».
12. Когда проверку проходил Гай Лициний, Сципион сказал: «Я знаю, что он клятвопреступник, но обвинителей против него нет, а я не могу быть и обвинителем и судьею сразу».
13. Сенат в третий раз отправил его объехать народы, города и царства, чтобы посмотреть, как выразился Клитомах,
Кто из людей беззаконствует, кто наблюдает в них правду.[103]
Он приехал в Александрию, сошел с корабля и пошел по городу, накинув [f] плащ на голову, а александрийцы бежали следом и просили открыться — им хотелось увидеть его лицо; он открыл лицо, и они приветствовали его криком и рукоплесканием. Царь с трудом мог поспевать за ним на ходу, потому что был ленив и изнежен; и Сципион шепнул на ухо Панэтию: «Вот какую услугу оказали мы александрийцам нашей поездкой: дали им посмотреть, как их царь пешком ходит!» [201]
14. Этот философ Панэтий ездил при нем как друг, и еще с ним было пятеро рабов; а когда один из них умер, то он не пожелал покупать нового на чужбине и выписал себе другого из Рима.
15. Когда была война с нумантийцами и казалось, что победить их невозможно, — стольких они уже разбили полководцев, — то народ избрал против них консулом Сципиона во второй раз. Он начал большой воинский набор, но сенат это запретил, чтобы не обезлюдела Италия, и даже денег из казенного запаса ему не предоставил, а назначил для нужд войны только пошлины, которые были еще не собраны. Сципион [b] объявил, что в деньгах он не нуждается, — ему хватит и того, что есть у него и его друзей, — но очень был сердит на отказ в воинах: «Тяжела война с врагом, одерживающим столько побед, потому что идти надо, во-первых, на таких храбрых, а во-вторых, с такими робкими».
16. В лагере он застал беспорядок, распущенность, вольготную жизнь и суеверный страх. Прежде всего он выгнал всех гадателей, жертвоприслужников и сводников; потом приказал, чтобы в палатках не было никакой утвари, кроме горшка, вертела и глиняной чашки, а кто хочет иметь серебряные сосуды, то чтобы не свыше двух фунтов веса; запретил [c] омовения, а умащающимся разрешил только самим растирать себя («только безрукая скотина, — говорил он, — нуждается в том, чтобы ее скребли другие»); завтракать приказал только стоя и только сырой пищей, обедать — на ложах, но только хлебом, похлебкою да мясом вареным или жареным; а сам ходил, закутавшись в черный плащ, и говорил, что это его траур по бесчестию римского войска.
17. В обозе трибуна Меммия он нашел охладительные чаши с украшением из каменьев, работы Ферикла. «Мне и отечеству, — сказал он, — [d] ты сделал себя бесполезным на месяц,[104] а себе самому — на целую жизнь».
18. Кто-то другой показал ему щит с прекрасной отделкой. «Отличный щит, мальчик, — сказал Сципион, — только римлянину больше пристало полагаться не на то, что в левой руке, а на то, что в правой».
19. Воин, таскавший колья для вала, жаловался, что ему тяжело. «Конечно, — отвечал ему Сципион, — потому что ты больше полагаешься на этот кол, чем на собственный меч».
20. Заметив неразумное поведение врагов, он сказал: «Время работает на нас: хороший полководец, как хороший врач, берется за клинок лишь в крайней надобности». И, выждав удобное время, он ударил на нумантийцев и обратил их в бегство. [e] 21. Нумантийские старейшины укоряли разбитых, что они побежали перед теми, кого столько раз побеждали; а кто-то им на это ответил; «Бараны перед нами те же, да пастух другой».
22. Взявши Нумантию и отпраздновавши второй триумф, он вступил в распрю с Гаем Гракхом о правах сената и союзников. Народ, недовольный, встретил его на трибуне шумом. Он сказал: «Меня не пугал даже шум военного лагеря и уж подавно не испугают крики тех, кому Италия не мать, а мачеха».
23. Приверженцы Гая кричали: «Смерть тирану!» Сципион сказал: [f] «Правильно, что кто встает войной на отечество, тот хочет моей смерти, — ибо ни Риму пасть, пока стоит Сципион, ни Сципиону жить, когда Рим падет».
82. Цецилий Метелл[105]
1. Цецилий Метелл обдумывал приступ к одному укрепленному месту, и какой-то центурион сказал, что берется взять его, если тот [202] пожертвует десятью бойцами. Метелл спросил: «А сам ты хотел бы быть среди этих десяти?»
2. Один из молодых трибунов спрашивал его, каковы его замыслы. Он ответил: «Если бы их знала хотя бы моя рубаха, я бы тут же ее бросил в огонь».
3. При жизни Сципиона он враждовал с ним, но когда тот умер, то горько скорбел и сыновьям своим приказал участвовать в выносе его тела: «Боги оказали Риму великую милость, — сказал он, — что Сципион родился у нас, а не в чужом народе».
83. Гай Марий[106]
1. Гай Марий, происходя из незнатного рода, добивался государственных [b] должностей только своими военными заслугами. Однажды он выступил кандидатом в старшие эдилы; узнав, что голосование не в его пользу, он в тот же день выступил кандидатом в младшие эдилы; а когда и это ему не удалось, он и тогда не отказался от мысли быть первым над римлянами.
2. У него было расширение вен на обеих ногах; он дал ногу врачу для рассечения, не позволил себя привязывать и во все время операции не застонал и не поморщился; но вторую ногу он врачу уже не дал, сказавши, что пользы от лечения меньше, чем боли.
3. Во второе его консульство племянник его Лусций попытался изнасиловать своего воина по имени Требоний, и тот его убил. Обвиненный, он не отрицал убийства и только назвал его причину и представил доказательства. [c] Марий велел принести венок за доблесть и сам возложил его на Требония.
4. В походе против тевтонов он остановился лагерем в безводном месте, и воины жаловались на жажду. Он указал им на речку перед неприятельским валом и сказал: «Вот вам вода, но платить за нее надо кровью». — «Веди же нас, — потребовали они, — пока кровь наша вся не пересохла от жажды!»
5. В войне с кимврами отличилась тысяча воинов из Камерина, и он всем им дал гражданство, не имея на то никаких законных прав; а на упреки заявил, что за лязгом оружия голос законов был ему не [d] слышен.
6. В гражданской войне[107] он однажды окопался и укрепился на сильном месте и выжидал там удобного часа. Помпедий Силон передал ему: «Если ты, Марий, великий полководец, то выходи на бой!» Марий ответил: «А если ты великий полководец, то заставь меня выйти на бой против воли».
84. Лутаций Катул[108]
Лутаций Катул в войне с кимврами стоял станом у реки Натисона;[109] и когда его римляне, увидев, что варвары начали переправу, бросились отступать, то он, не в силах удержать их, бросился перед бегущими первым, чтобы казалось, будто они не бегут, а следуют за военачальником.
85. Сулла Счастливый[110]
Сулла Счастливый самыми большими своими удачами считал две: [e] во-первых, что с ним дружил Метелл Пий, и во-вторых, что он мог сжечь Афины, но пощадил.
86. Гай Попилий[111]
Гай Попилий был послан к Антиоху с письмом от сената, предписывавшим ему уйти с войском из Египта и не отбирать престола у сыновей Птолемея, оставшихся без отца. Когда он вступил в лагерь Антиоха,  [f] тот издали любезно его приветствовал, но Попилий не ответил и только вручил письмо. Царь прочитал его и сказал, что подумает и даст ответ: тогда Попилий прутом очертил вокруг него круг н сказал: «Подумай и дай ответ, пока стоишь вот здесь». Все были поражены такой дерзостью; но Антиох согласился сделать то, что требовали римляне, и только, тогда [293] Попилий ответил Антиоху на приветствие и принял его объятие.
87. Лукулл[112]
1. Лукулл в Армении с десятью тысячами пехоты и тысячей всадников шел на Тиграна, у которого было полтораста тысяч войска; дело было накануне октябрьских нон, а в этот день когда-то римское войско с Ценной ом было разбито кимврами. Кто-то напомнил, что римляне считают этот день неблагоприятным и опасным. «Что же, — ответил Лукулл, — давайте сегодня храбро биться, чтобы из недоброго и черного сделать этот день для Рима светлым и радостным».
2. Воины его больше всего боялись всадников в доспехах. [b] «Не бойтесь, — сказал им Лукулл, — победу у них легче отбить, чем доспехи!»
А подойдя к холму и заметив движение среди врагов, он воскликнул: «Наша победа, соратники!» — и погнал врага без всякого сопротивления, так что римлян погибло только пятеро, а неприятелей свыше десяти тысяч»
88. Гней Помпей[113]
1. Гней Помпей был в Риме так же любим, как отец его — ненавистен» Еще юношею он всей душой предался Сулле и, не будучи ни должностным лицом, ни даже сенатором, набрал в Италии немалое войско; Сулла [с] призвал его к себе, но он ответил, что покажет свое войско диктатору не раньше, чем с боевой добычей и с кровью на мечах, — и явился к нему лишь после многих побед над вражескими полководцами.
2. В Сицилии, куда Сулла послал его военачальствовать,[114] он увидел, что воины в походе отбивались от войска ради разбоя и грабежа; за это тех, кто бродил и рыскал кругом самовольно, он предал наказанию, а тем, кого посылал сам, он накладывал печати на мечи в ножнах.
3. Так как мамертинцы оказались на стороне противника, он не поколебался всех обречь на казнь. Но демагог Сфенний заявил, что несправедливо [d] карать стольких невинных за вину одного, потому что это он, Сфенний, друзей убедил, а врагов заставил стать на сторону Мария; и Помпей, восхищенный, сказал тогда, что прощает мамертинцев за то, что они последовали за таким человеком, которому отечество дороже жизни, и пощадил как город, так и Сфенния.
4. Переправясь в Африку[115] против Домиция, он победил его в большом сражении, и бойцы провозгласили его императором. «Не принимаю такой чести, — воскликнул он, — пока вражеский вал стоит, еще не взят!» — и тогда они, несмотря на проливной дождь, бросились вперед [e] и разорили лагерь.
5. Когда он возвратился, Сулла воздал ему всяческие почести и первым приветствовал его именем Великого, но в триумфе ему отказал» потому что Помпей не был еще сенатором. «Видно, не знает Сулла, — сказал Помпей своим людям, — что у восходящего солнца больше поклонников, чем у заходящего!» — и Сулла воскликнул: «Пусть справляет триумф!»
5а. Знатный муж Сервилий не скрывал своего недовольства, а многие воины по случаю триумфа требовали особенных подарков. Помпей объявил, что скорее откажется от триумфа, чем станет угождать войску; и тогда Сервиллий сказал: «Вот теперь я вижу, что Помпей действительно велик и достоин триумфа». [f]
6. В Риме был обычай, чтобы всадники, отслужив в войске положенный срок, проводили своих коней перед двумя цензорами на форуме и перечисляли им войны и военачальников, при которых они сражались, а те воздавали им хвалу или порицание. Так и Помпей в свое консульство  [204] провел коня перед цензорами Геллием и Лентулом, и они по обычаю спросили его, во всех ли он воевал войнах, а он ответил: «Во всех и под собственным военачальством».
7. В Иберии он захватил переписку Сертория, где были письма многих виднейших мужей, звавших Сертория в поход на Рим, чтобы устроить смуту и государственный переворот. Все эти письма он сжег, чтобы дать злоумышленникам возможность раскаяться и исправиться.
8. Когда парфянский царь Фраат прислал послов с предложением быть между римлянами и парфянами границе по Евфрату, Помпей ответил: «Не лучше ли ей быть по справедливости?»
9. Луций Лукулл, отстранясь от военачальства, жил в наслаждениях [b] и роскоши, а Помпея поносил за то, что он берется за дела не по возрасту. «Скорее уж не по возрасту, — сказал Помпей, — когда старик ведет жизнь гуляки, а не правителя».
10. Во время болезни врач прописал ему съесть дрозда, но никто не мог отыскать ему дрозда в такое время года; и тогда кто-то сказал, что дроздов можно найти у Лукулла, который откармливает их круглый год. «Значит, не будь Лукулл обжорою, Помпею бы не выжить?» — воскликнул Помпей; и, пренебрегши предписанием, стал есть то, что можно, было достать без труда.
11. Когда в Риме был сильный голод, его назначили по имени начальником над продовольствием,[116] по существу же правителем на суше и на  [c] море. Он отплыл в Ливию, Сардинию, Сицилию, собрал большие запасы хлеба и поспешил в Рим; но разразилась сильная буря, и кормчие не решались отчалить. Тогда он первый взошел на борт, приказал подымать якорь и крикнул: «Мне велено плыть, а не жить!»
12. Когда раздор его с Цезарем стал явен и некий Марцеллин, им же выдвинутый, а потом переметнувшийся к Цезарю, много говорил против него в сенате, Помпей ответил: «Не стыдно ли тебе, Марцеллин, бранить меня, который сделал тебя из безмолвного речистым, а из голодного сытым до рвоты?»
13. Катон его сурово корил за то, что он не слушался его, Катона, предупреждений, что не на благо республике будет умножение власти  [d] Цезаря; Помпей ответил: «Ты больше был пророком, я больше был другом».
14. О себе самом он смело сказал, что всякую власть он получал раньше, чем ожидал сам, и слагал раньше, чем ожидали другие.
15. После Фарсальского сражения, когда нужно было спасаться в Египет, то сходя со своей триеры в рыбачью ладью, присланную царем, он  [e] обернулся к жене и сыну и произнес только Софокловы строки:[117]
Тот, кто под царскую вступает сень,
Есть раб царя, хотя б пришел свободным.
А когда при высадке он пал от меча, то лишь простонал, не сказал ни слова, окутал голову и испустил дух.
89. Оратор Цицерон[118]
1. Оратор Цицерон подвергался насмешкам за свое имя, и друзья советовали переменить его, он он отвечал: «Нет: имя Цицерон («горох») я сделаю славнее, чем такие; как Катон («кот»), Катул («щенок») или Скавр («толстая лодыжка»)».
2, Посвящая богам серебряную чашу, он первые два свои имени написал на ней буквами, а вместо имени «Цицерон» вычеканил горох.
[f]  3. О крикливых ораторах он говорил, что они кричат от бессилия, как хромые от бессилия влезают на коней.
4. Веррес, сын которого дурно соблюдал целомудрие юности, обвинял Цицерона в разврате и обзывал его кинедом. «Разве ты не знаешь, — сказал Цицерон, — что о проступках детей твоих браниться лучше при закрытых дверях?»
5. Метелл Непот сказал ему: «Ты больше людей погубил, выступая свидетелем, чем спас, выступая защитником». Цицерон ответил: «Значит, [205] я человек скорее надежный, чем красноречивый».
6. На вопрос Метелла «Да кто твой отец?» — он ответил: «Благодаря твоей матери тебе на такой вопрос труднее ответить, чем мне». В самом деле, мать Метелла слыла распутницей, а сам Метелл человеком легкомысленным, ненадежным и увлекающимся.
7. Когда этот Метелл поставил над могилой Диодота, своего учителя риторики, каменное изваяние ворона, Цицерон сказал: «Поделом: научил он Метелла порхать, а не говорить».
8. О Ватинии, враге своем и очень дурном человеке, он услышал, будто [b] тот умер, а потом — что тот все-таки жив. «Злою смертью бы ему погибнуть за такой злой обман!» — сказал Цицерон.
9. Один человек, по виду родом из Африки, уверял, будто не мог расслышать его речь. «А ведь уши у тебя с дырочками!»[119] — сказал Цицерон.
10. Однажды в суде он вызвал к свидетельскому показанию Котту Попилия, который очень хотел стать правоведом, не имея к тому ни зияний, ни способностей. «Ничего не знаю», — сказал Котта. — «Я же не о римском праве тебя спрашиваю!» — воскликнул Цицерон.
11. Оратор Гортензий, получивший когда-то от Верреса в подарок за услуги свои серебряного сфинкса, сказал однажды Цицерону на какие-то слишком темные его слова: «Я загадкам не разгадчик!» — «А ведь у тебя дома сфинкс!» — ответил Цицерон.
12. Повстречав Вокония в сопровождении трех его дочерей, отменно [с] некрасивых, он шепнул друзьям:
Детей родил он не по воле Феба…[120]
13. Фавст, сын Суллы, вывесил объявления о распродаже своего-имущества за долги; Цицерон сказал: «Такие объявления читать приятнее, чем объявления отца его о проскрипциях!»
14. Когда вспыхнула вражда между Помпеем и Цезарем, он сказал: «Я знаю, от кого бежать, но не знаю, к кому бежать».
15. Помпея он осуждал за то, что тот покинул Рим, как Фемистокл, хотя положение его напоминало не столько Фемистоклово, сколько Перикл ово.
16. Примкнув к Помпею, он скоро пожалел об этом и на вопрос его: «Где же ты оставил зятя своего Пизона?»[121] — ответил: «У тестя твоего, [d] Помпей!»
17. Один перебежчик от Цезаря к Помпею говорил, что от усердия и поспешности он даже коня с собой не взял. «О коне ты лучше позаботился, чем о себе!» — сказал Цицерон.
18. Кто-то донес, что друзья Цезаря ходят мрачные. «Видно, худо они думают о Цезаре!» — сказал Цицерон.
19. После Фарсальского сражения и Помпеева бегства, когда некий Ноний стал говорить: «Мужайтесь! у нас еще целых семь легионных орлов!» — Цицерон ответил: «Это было бы отлично, кабы мы воевали с галками». [e]
20. Победив Помпея, Цезарь приказал с честью восстановить его поверженные статуи. Цицерон сказал: «Восстанавливая статуи Помпея, Цезарь укрепляет свои собственные».
21. Красноречию придавал он такую важность и так о нем усердствовал, что однажды, когда он должен был говорить перед судом центумвиров и вдруг раб его Эрот доложил, что заседание откладывается надень, он на радостях дал этому Эроту вольную.
90. Гай Цезарь[122]
1. Гай Цезарь подростком, бежав от Суллы, попал в руки пиратам. От него потребовали большого выкупа; он расхохотался, что пираты сами [f] не знают, кого схватили, и сам назначил вдвое больший. А находясь у них под стражею в ожидании денег, он требовал от них тишины и молчания, когда он спит; сочинял стихи и речи, читал им вслух, а когда они недостаточно восхищались, обзывал их неучами и варварами и со смехом грозился их повесить. Так он вскоре и сделал: когда выкуп был собран и его отпустили, он собрал в Азии людей и суда, напал на разбойников, захватил  [206] их и распял.
2. В Риме он вступил в соперничество с Катулом, первым человеком в государстве, за сан верховного жреца; и матери своей, провожавшей его на выборы, он у порога сказал: «Сегодня, мать, ты увидишь сына или избранником, или изгнанником».
3. Жене своей Помпее он дал развод из-за дурных слухов о ней и Клодии; но когда Клодий был привлечен к суду и Цезарь вызван свидетелем, он не сказал о жене ни одного дурного слова; а на вопрос обвинителя: «Почему [b] же ты дал ей развод?» — ответил: «Потому что жена Цезаря должна быть чиста и от клеветы».
4. Он плакал, читая о деяниях Александра, а на вопросы друзей сказал: «В мои годы он победил уже Дария, а я ничего еще не сделал».
5. Он проезжал с друзьями ничтожный городишко в Альпах, и они полюбопытствовали, неужели и здесь идет борьба и соперничество о первенстве; он приостановился, задумался и сказал: «Право, я сам бы предпочел быть первым здесь, чем вторым в Риме».
6. Дела отважные и великие, говорил он, нужно делать, а не обдумывать.
[с] 7. И он выступил из Галльской провинции па Помпея через Рубикон со словами: «Жребий брошен!»
8. Когда Помпей уже бежал из Рима за море и Цезарь пожелал взять денег из государственной казны, то казнохранитель Метелл воспротивился и запер казначейство. Цезарь пригрозил ему смертью; Метелл был в ужасе. «Знай, юноша, — сказал Цезарь, — что мне это нелегко сказать, но легко исполнить!»
9. Так как войска его задерживались перевозкою из Брундизия в Диррахий, то он тайно от всех взял маленькую лодку и пустился через [d]  море. А когда лодку стало захлестывать, он открыл перед кормчим свое лицо и крикнул: «Положись на Удачу: ты везешь Цезаря!»
10. Подвезти войска ему все же не удалось — как оттого, что была сильная буря, так и оттого, что воины его подступали к нему и негодовали, что он ждет каких-то подкреплений, словно им не доверяет. Была битва, и Помпей победил, но не преследовал побежденных, а вернулся в свой лагерь. Цезарь сказал: «Победа нынче за врагами, но побеждать у них никто не умеет».
11. При Фарсале Помпей приказал своему строю стоять на месте и  [e] ждать приближения врагов. «Это ошибка, — сказал Цезарь, — он гасит в бойцах шумный порыв вдохновенного набега».
12. Разбив одним ударом Фарнака Понтийского, он написал друзьям: «Пришел, увидел, победил».
13. Когда в Африке Сципион бежал и был разбит, а Катон покончил с собою, Цезарь сказал: «Завидую, Катон, твоей смерти, как ты завидовал моей пощаде!»
14. Антоний и Долабелла остерегали его от подозрительных лиц; он сказал: «Не боюсь я ленивых и жирных, а боюсь тощих и бледных», — и показал на Брута и Кассия.
[f]  15. За ужином однажды зашла речь, какая лучше смерть; Цезарь сказал: «Внезапная».
91. Цезарь Август[123]
1. Цезарь Август, который первый принял это прозвище, был еще подростком, когда потребовал от Антония 25 миллионов драхм, забранных в доме Цезаря, когда Цезарь был убит: он хотел по завещанию Цезаря раздать по 75 драхм каждому из римлян. Антоний денег не отдал, а ему посоветовал, коли он умный человек, забыть об этом. Тогда он продал с молотка [207] отцовское наследство, выплатил все выдачи и этим снискал среди граждан к себе расположение, а к Антонию ненависть.
2. Фракийский царь Риметалк, переметнувшийся от Антония на его сторону, не в меру выпил на пиру и докучал ему попреками за этот союз. Тогда Цезарь, подняв чашу за другого из присутствовавших царей, сказал: «Измена мне мила, а изменники противны».
3. После взятия Александрии жители города боялись для себя самого худшего; но он взошел на трибуну, вывел с собою Ария Александрийского [b] и сказал: «Я щажу ваш город, во-первых, за то, что он велик и красив, во-вторых, за то, что его основал Александр, а в-третьих, ради Ария, моего друга».
4. Прослышав, что Эрот, его египетский домоправитель, купил перепела, непобедимого в птичьем бою, изжарил его и съел, он вызвал его, стал допрашивать, и когда тот признался, то приказал распять его на корабельной мачте.
5. Ария он назначил распоряжаться в Сицилию вместо Феодора; на это ему подбросили подметное письмо: «Плешив или вороват Феодор Тарсийский, как ты думаешь?» Он ответил: «Что думаю, то думаю».[124]
6. От Мецената, обычного своего застольника, он каждый год в день [с] рождения получал в подарок чашу.
7. Философ Афинодор, состарившись, попросил его к себе домой, и он пришел. С прощальными пожеланиями Афинодор ему сказал: «Если, Цезарь, будешь в гневе, то, пожалуйста, ничего не говори и не делай, пока не скажешь про себя все двадцать четыре буквы азбуки». Тут Цезарь, схвативши его за руку, воскликнул: «Ты мне еще нужен!» — и помог ему прожить еще целый год, приговаривая:
В молчании — вернейшая награда.[125]
8. Услышав, что Александр в тридцать два года, покорив почти весь мир, тревожился, что же делать ему дальше, он подивился, что Александр [d] предпочитал великие завоевания разумному управлению тем, что есть.
9. Он издал закон против прелюбодеев, где было назначено, как судить обвиняемых и как наказывать изобличенных; но когда на одного юношу донесли, будто тот в связи с его дочерью Юлией, он пришел в такой гнев, что ударил того собственной рукой. Тот вскричал: «Цезарь, а твой закон?.» — и тогда он почувствовал такое раскаянье, что отказался в этот день от обеда.
10. Отправляя в Армению внука своего Гая, он молил для него у богов доброты Помпея, храбрости Александра и той удачи, которая сопровождала [e] его самого.
11. Он говорил, что оставляет римлянам такого преемника, который одного дела дважды не обдумывает: так он отзывался о Тиберии.
12. Желая успокоить знатных юношей, которые шумели, не обращая на него внимания, он начал так: «Послушайте, юноши, старика, которого юношей слушали даже старики..»
13. Когда афиняне, по-видимому, совершили какую-то провинность, он написал им с Эгины: «Не думайте, что я вами доволен, иначе я не зимовал бы на Эгине!» — но больше ничего им не сказал и не сделал. [f]
14. Один из обвинителей Еврикла[126] говорил с неуместной вольностью и докукой и договорился до того, что сказал: «Если тебе, Цезарь, этого кажется мало, прикажи ему почитать из седьмой книги Фукидида!»[127] Цезарь, разгневанный, приказал ему убираться вон; но узнав, что это — последний из потомков Брасида, он вновь послал за ним и, мягко попеняв, отпустил.
15. Пизону, который с отменною заботою отстроил себе дом от основания [208] до крыши, он сказал: «Усердие твое — радость для меня, потому что от этого думается, что Рим будет стоять вечно».

---

[1] …будто персидский царь Артаксеркс… — Ср. Плутарх. Артаксеркс, 5.
[2] А Ликург у себя в Спарте… — Ср. Плутарх, Ликург, 19; Изр. спарт., 228 В.
[3] Так перс Сирамн… — Лицо неизвестное; ср. D. S. XV 41 (слова Фарнабаза Ификрату).
[4] Кир (царь 559—530 гг. до н.  э.). (1) Плутарх, Наставления о государственных делах, 28. (2) Ксенофонт, Киропедия, VII 5, 83. (3) Геродот, IX 122; Hippocrates, De аеrе, 24; ср. Платон, Законы, III 695 А.
[5] Дарий (царь 522—486 гг. до н.  э.). (1) Plu., An seni, 792 С. (2) Polyaen. VII, 11, 3 (у Геродота, III 86—95, этой притчи еще нет). (4) Геродот, IV 143 (не о Зопире, а о Мегабазе). (4) Геродот, III 154—160; Юстин, I 10, 5; D. S. X 19; Polyaen. VII 13; Фронтин, III 3, 4.
[6] Семирамида. Геродот, I 187 (о Нитокриде).
[7] Ксеркс (царь 486—465 гг. до н.  э.). (1) Plu., De frat. am., 488 DF, Юстин, II 10. (2) Геродот, I 155 (о Кире и лидянах); Юстин, I 7; D. Η., VII 9 (об Аристодеме и кумейцах). (3) Ath., XIV 652 В. (4) Геродот, VII 146—147; то же о Сципионе — Полиций, XV 5; Аппиан, Пунические войны, 39; Ливий, XXX 29.
[8] Артаксеркс (царь 465—425 гг. до н.  э.). (2) Ксенофонт, Киропедия, I 4, 14 (о Кире). (3) Plu. De aud. poet., 35 Ε; Почему божество медлит с воздаянием, 565 А (ВДИ, 1979, № 1); D. Chr., XXXVII, 467 В.
[9] Кир Младший. Плутарх, Артаксеркс, 6; Ксенофонт, Анабасис, I 7, 4.
[10] Артаксеркс Мнемон (царь 404—359 гг. до н.  э.). Плутарх, Артаксеркс: (1) 5; (2) 4; (3) 12. Ср. (2) Элиан, Пестрые рассказы, I 33.
[11] Оронт. D. S., XV 8—11; ср. Полибий, V 26 (об Апеллесе); Д. Л., I 59 (о Coлоне).
[12] Цари египетские. D. S., I 71.
[13] Полтис — лицо мифическое, сын Посейдона, гостеприимец Геракла.
[14] Терей (начало V в. до н.  э.). Plu., An seni, 792 С (об Атее).
[15] Иданфирс. Геродот, IV 142.
[16] Антей (обычно Атей, царь скифов в середине IV в. до н.  э.). (3) Плутарх, О судьбе и доблести Александра, II 334 В; Plu., Non posse, 1095 F.
[17] Скилур (II—I вв. до н.  э.?). Плутарх, О болтливости, 17; ср. Серторий, 16 (о волосах в конском хвосте).
[18] Гелон (тиран Гелы в 491—483 гг., Сиракуз в 485—478 гг. до н.  э.). (1) Плутарх, О суеверии, 14; Почему божество медлит с воздаянием, 552 А.
[19] Гиерон (тиран 478—467 гг. до н.  э.). (3) Plu., De cap. inim., 90 В; Лукиан, Гермотим, 34. (4) Ср. Витрувий, VII введ., 9 (о Зоиле).
[20] Дионисий Старший (тиран 405—367 гг. до н.  э.). (1) D. S., XIII 91—92. (2) Plu., An seni, 783 D; D. S., XIV 8 и XX 78; Элиан, Пестрые рассказы, IV 8. (5) Роlyaen., 2, 19; ср. [Arist.], Oeconomica, II, 20; Аристотель, Политика, V И, 5. (6) Плутарх. Солон, 20 (о Солоне). (8) Polyaen., V 2, 3; Seneca, De beneficiis, HI 27; Macrob., II 4 (об Августе). (9) Plu., An seni, 792 C. (10) Ср. Плутарх, Пирр, 6 (и ниже, 36, 6).
[21] «Глупцом… — государем!» — В подлиннике игра словами μωρός — μόναρχος.
[22] Дионисий Младший (тиран 367—357, 347—344 гг. до н.  э.). (1) Лукиан, Парасит, 32—34. (3) Плутарх, Тимолеонт, 15; Элиан, Пестрые рассказы, IX 33; Д. Л., VI 63 (о Диогене). (5) Элиан, Пестрые рассказы, XII 60 (разговор с Филиппом Македонским).
[23] Агафокл (тиран 318—289 гг. до н.  э.). (1) Plu., De laud, ipsius, 544 Β; O. S., XX 63. (2) Plu., De ira, 458 F. (3) Плутарх, Почему божество медлит с воздаянием, 557 С (ВДИ, 1979, № 1).
[24] А ваш царь когда к нам попал…» — Имеется в виду Одиссей, ослепивший киклопа Полифема; остров Полифема в античной традиции обычно отождествлялся с Сицилией.
[25] Дион. Плутарх, Дион, 56; Plu., De vit. pud. 530 С; Val. Max., III 8 ex., 5.
[26] Архелай (македонский царь 413—399 гг. до н.  э.). (2) Плутарх, О болтливости, 13, 509 А; ср. Филогелос, 148. (3) Плутарх, Об Эроте, 24, 770 С; Алкивиад, 1 (о Еврипиде); Элиан, Пестрые рассказы, XIII 4. (4) Плутарх, О судьбе и доблести Александра. 11 J, 334 В.
[27] …Еврипид… красавца Агафона… — Оба трагика приблизительно с 407 г. жили и умерли при дворе Архелая. Агафону было около 40 лет, Еврипиду более 70 лет.
[28] Филипп (царь 359—336 гг. до н.  э.). (1) Цицерон, Об обязанностях, I 26, 90. (3) Plu., De virt. 105 Α. (5) Ср. Плутарх, Пирр, 8 (о Пирре). (6) Plu.. De ira, 457 F; Фронтин, IV 7, 37 (по поводу Пифея). (7) Plu.. De cap. inim., 86 В. (8) D. S.. XVI 87; Полибий, V 10. (9) Ср. Демосфен, О венке, 67; Gell., II 27. (10) Амфотер, брат Кратера, упоминается у Арриана, I 25, 9. (11) D. S., XVI 87; Юстин, IX 4; ср. ниже, 30, 5, об Антигоне. (13) Plu., An seni 790 В. (14) D. S., XVI 54; ср. Плутарх, Эмилий Павел, 12 (как пословица). (15) D. S., XVI 53. (16) Плутарх. Наставления о государственных делах, 11, 806 A; Val. Max., VII 2 ex., 10; Цицерон. Об обязанностях. II 14, 48. (20) Plu., De san., 123 EF; Заст. бес, VII 707 В. (22) Плутарх, Александр, 9; ср. ниже, 50, 5, о Писистрате. (24) Элиан, Пестрые рассказы, VII 20 (об Архидаме). (25) Val. Max.. VI 2 ex., 1; ср. Филогелос, 262. (27) Плутарх, Наставление супругам. 40. 143 F; ср. ниже, 26, 32. (28) Ath., X 435 D (29) Ср. Курций, IV 13, 17—23. (30) Plu.. De adulatore et amico, 67 F; О судьбе и доблести Александра, III. 334 CD; Заст. бес. II 634 D; Элиан. Пестрые рассказы, IX 36 (об Антигоне). (31) Plu., De adulatore et amico, 70 В; Плутарх, Александр, 9; Наставление супругам, 43, 144 В (о софисте Горгии). (32) Плутарх, Деметрий Полиоркет, 42 (о Деметрий).
[29] … [велик ]… — Текст испорчен, дополняется по смыслу.
[30] …ключицу… ключик… — Игра значениями слова κλει̃ς.
[31] «…корыто корытом». — Поговорочное выражение. Ласфен, сдавший Филиппу Олинф в 348 г. до н.  э., был потом убит по его приказанию.
[32] Гиппарх Евбейский был поставлен Филиппом править в Эретрии ок. 343 г., но скоро умер.
[33] …хорош и добр… — καλὸς καγαθός, устойчивое определение идеала телесной и душевной красоты человека.
[34] Александр (царь 336—323 гг. до н.  э.). Плутарх, Александр: (1) 5; (2) 4; (4) 25; (7) 8; (9) 22; (11) 29; (14) 39; (15) 27; (16) 28; (21) 41; (24) 59; (25) 58; (29) 47; (30)8; (31)60; (32)41. Ср. также: (2) Плутарх, О судьбе и доблести Александра, I 9, 331 В; (4) Plin. nat., XII 32, 62; (7) Плутарх, О судьбе и доблести Александра, I 10, 331 Е; (8) Ath., XII 523 F; (9) Plu., De san., 127 Β; Non posse, 1099 С; (10) Плутарх, Тесей, 5; Polyaen., IV 3, 2; (11) D. S., XVII 54; Курций, IV 11; Арриан, II 25; Val. Max., VI 4 ex., 3; (14) Плутарх, О судьбе и доблести Александра, I 11, 332 F; II 7, 340 А; (16) Там же, II 9, 341 В; Д. Л., IX 60; (17) ср. Плутарх, Фокион, 29; (19) Плутарх, Об Эроте, 16, 760 С; (21) О судьбе и доблести Александра, II 7, 339 С; (25) Там же, I 3, 327 С; D. S., XVII 85; Курций, VIII 11; Арриан, IV 28; (27) Арриан, V 26; (29) D. S., XVII 114; (30) Плутарх, О судьбе и доблести Александра, I 10, 331 e и 12, 333 В; (31) Там же, I 11, 332 Е; Plu., De ira, 458 В; Арриан, V 19; (32) D. Chr., XLVII, 530; Д. Л., VI 3 (об Антисфене); М. Аврелий, VII 36; (33) D. S., 117; Арриан, VII 26; Юстин, XII 15; (34) Плутарх, О судьбе и доблести Александра, II 4, 336 F (приписано Леосфену); Гальба, 1.
[35] «…столько молодцов… » — По пословице «были когда-то и милетцы молодцы»; имеется в виду взятие Милета персами в 494 г.
[36] «Влага, какая струится… » — Ил., V 340: имеется в виду божественный «ихор», текущий вместо крови в жилах богов.
[37] Птолемей (царь 305—285 гг. до н.  э.), D. S., XIX 86; Элиан, Пестрые рассказы, XIII 13.
[38] Антигон (царь 306—301 гг. до н.  э.). (4) Плутарх, О болтливости, 8, 506 С; Деметрий, 28 (об Антигоне и Деметрии); Фронтин, I 1, 13 (о Крассе), (5) Плутарх, Деметрий, 23; Фронтин, IV 1, 10. (7) Плутарх, Об Исиде и Осирисе, 24, 360 D. (10) Plu., De ira, 457 Ε; Seneca, De ira, III, 22. (15) Seneca, De beneficiis, II 17. (16) Плутарх, Деметрий, 8. (17) Заст. бес, IV 668 С; Ath., VIII 340 F. (18) Плутарх, Деметрий, 4; Аппиан, Митридатовы войны, 9.
[39] …Все на дощечках запечатлено. — Еврипид, Ифигения в Тавриде, 787 (о письме Ифигении к Оресту).
[40] Поэт Антагор… — Две эпиграммы этого автора сохранились в «Палатинской антологии». Покровителем его был не Антигон I, а Антигон II.
[41] Деметрий. Плутарх, Деметрий: (1) 22; (2) 20; (3) ср. 34. Ср. также: (1) Plin. nat., XXXV 36, 102; (2) D. S., XX 48.
[42] Антигон II (царь 283—239 гг. до н.  э.). (1) Плутарх, Деметрий, 51. (2) Рlu., De laud, ipsius, 545 В; Пелопид, 2. (4) Plu., De vit. pud. 534 С. (5) Д. Л., VII 15.
[43] …готовился к морскому бою… — Имеется в виду битва с Птолемеем при Андросе в 245 г. до н.  э.
[44] Лисимах (царь 305—281 гг.). (1) Plu., De san., 126 Ε; Почему божество медлит с воздаянием, 555 D (ВДИ, 1979, № 1); D. S., XXI 12; Polyaen., VII 25. (2) Плутарх, Деметрии, 12; О болтливости, 12, 508 С; О любопытстве, 4, 517 В.
[45] …разбитый во Фракии… — В 292 г. до н.  э.
[46] Антипатр. (2) Плутарх, Фокион, 1; О сребролюбии, 5, 525 С.
[47] Евмен (царь 197—159 гг.). Plu., De frat. am., 489 Ε.
[48] Не рвись жениться… » — Стих из неизвестной трагедии Софокла (фр. 601).
[49] Пирр (царь 307—272 гг. до н.  э.). Плутарх, Пирр: (1) 9; (2) 8; (3) 21; (4) 23; (5) 10; (6) 8. Ср. также: (3) D. S., XXII 6 и др.; (6) Val. Max., V 1 ex., 3.
[50] «Еще одна такая победа… » — Выражение «пиррова победа» стало поговорочным; до того говорили «кадмейская победа», по мифу о Семи против Фив.
[51] Антиох (VII, царь 137—128 гг. до н.  э.). (2) Иосиф Флавий, Иудейские древности, XIII 8.
[52] Когда он осаждал Иерусалим… — В 134 г., во время Маккавейской войны.
[53] Фемистокл. Плутарх, Фемистокл: (1) (3); (3) 6; (4—5) И; (6) 12—26;(7—8) 18; (10—13) 18; (14) И; (15—17) 29. Ср. также: Plu., Virt. prof., 84 В; De cap. inim., 92 С; Наставления о государственных делах, 4, 800 В; Элиан, Пестрые рассказы, II 12; Val. Max., VIII 14 ex., 1; Цицерон, Тускуланские беседы, IV 19, 44 и др. (2) D. Chr., II, 17 (об Александре Македонском); (4) Геродот, VIII 59; (5) Элиан, XIII 10; Д. Л., VI 21 (о Диогене: «Бей, но выслушай!»); (6) Плутарх, Аристид, 9; Геродот, VIII 75, 110; Polyaen.. I 30; Фронтин, II 2, 14; (7) Плутарх, Об удаче римлян, 320 F (ВДИ, 1979. №3); Plu., De gloria Atheniensium, 345 С; Геродот, VIII 125 (о Тимодеме с острова Бельбины; Серифос впервые упоминается у Платона, Государство, I 330 А). (9) Plu., De vit. pud., 534 Ε; Наставления о государственных делах, 13, 807 Е; (10) Плутарх, Аристид, 8; Plu., De educ, 1 С; (11) Цицерон, Об обязанностях, II 20, 71; Val. Max., VII 2 ex., 9; (13) Plu., De laud, ipsius, 541 D; Наставления о государственных делах, 15, 812 В; Элиан, Пестрые рассказы, IX 18; (16) Фукидид, I 137; (17) Плутарх, О судьбе и доблести Александра, I 5, 328 F; Plu., De exilio, 602 А; Полибий, XXXIX 11 (как пословица).
[54] Миронид. D. S., XI 31; Polyaen., III 10, 3 (о Тимофее). Ср. Изр. спарт., 225 D (о Леониде).
[55] …поход на беотян. — По-видимому, поход под Энофиты в 457 г., установивший власть Афин над Беотией.
[56] Аристид. Плутарх, Аристид: (1) 2; (2) 7; (3) 8; (4) 24; (5) 3. Ср. также: (1) Плутарх, Наставления о государственных делах 13, 806 F; (3) Там же, 14, 809 В; Геродот, VIII 79; Val. Max., IV 2 ex., 2; (4) Элиан, Пестрые рассказы, XI 9; (5) Plu., De aud. poet., 32; De cap. inim., 88 B.
[57] Эсхил об Амфиарае… — Семеро против Фив, 585—587 (пер. А. Пиотровского); та же цитата — у Платона, Государство, II 362 А.
[58] Перикл. Плутарх, Перикл: (2) 8; (4) 38. Ср. также: (1) Заст. бес. I 620 С, Наставления о государственных делах, 17, 813 DE; (2) Плутарх, Демосфен, 1; Наставления о государственных делах, 6, 803 А; Аристотель, Риторика, III 10; Ath., III 99 D (о Демаде); (3) Plu., De vit. pud., 531 С; Наставления о государственных делах, 13, 808 АВ; Gell. I 3; (4) Plu., De laud, ipsius, 543 С.
[59] Алкивиад. Плутарх, Алкивиад: (1) 2; (2) 9; (3—4) 7; (5—7) 22. Ср. также: (1) Изр. спарт., 234 D (безымянно); (3) Элиан, Пестрые рассказы XIII 38; (4) D. S., XII 38; Val. Max., III 1 ex., 1; (5—7) Элиан, Пестрые рассказы, XIII 38.
[60] Ламах. Вегеций, I 13, 4.
[61] Ификрат. (2) Polyaen., III 9, 17; Цицерон, Об обязанностях, I 23, 81 (безымянно); Seneca, De ira, II 31 (о Фабий Максиме); Val. Max., VII 2, 2 (о Сципионе). (3) Polyaen., III 9, 25. (5) Аристотель, Риторика, I 7; II 23. (6) Plu., De fortuna, 99 Ε; An virtus doceri possit, 440 B.
[62] Тимофей. (1) Plu., De malign., 856 С; Плутарх, Сулла, 6; Элиан, Пестрые рассказы, XIII 43 (в основе — пословичное выражение, Paroemiographi, I, р. 241). (2) Плутарх, Пелопид, 2 («плохой стратег» — Харет). (3) Plu., An seni, 788 D.
[63] Он был обвинен в измене… — Может быть, Хабрий спутан здесь с Тимофеем по процессу 356 г. (ср. выше, 44, 4) или Ификрат с Каллистратом по процессу 366 г.
[64] Пифей (оратор, оппонент Демосфена). Плутарх, Наставления о государственных делах, 8, 804 В.
[65] Фокион. Плутарх, Фокион: (1) 4; (2) 5; (3—4) 8; (5—6) 9; (7) 10; (8) 14; (9) 18; (10) 21; (11) 22; (12) 23; (13) 25; (14-16) 30; (17—19) 36. Ср. также: (4) Элиан, Пестрые рассказы II 6 и XIV 8 (о Гиппомахе); Д. Л., VI 5 и 8 (об Антисфене); (5) Plu., De vit. pud., 533 А; Наставления о государственных делах, 31, 822 Ε; (6) Там же, 14, 811 А < о Демаде); (9) Элиан, XI 9 и I 25; (И) Plu., De virt., 451 F; (12) Val. Max., III 8 ex., 2; (16) Plu., Quom. adult., 64 С; Наставления супругам, 29, 142 В; De vit. pud., 533 A; (18) De laud, ipsius, 541 В; Элиан, Пестрые рассказы, XIII 41; (19) Там же.
[66] …его самого выбрали стратегом… — Этот поход к Византию относится к 339 г.
[67] Писистрат. (3) Plu., De ira, 457 F; Val. Max., V 1 ex., 2. (5) Plu., De frat. am. 480; Плутарх, Катон Ст., 24.
[68] Ликург. Плутарх, Ликург: (1) 22; (2) 19; (3) 13; (4) 19; (5) 13. См. также: (1) Плутарх, Лисандр, 1; (2) Пир, 155 D; Изр. спарт, 228 D; (3) Там же, 227 В; (4) Там же, 228 D; Seneca, De beneficiis, V 3; (5) Изр. спарт., 213 F, 217 Ε, 227 С; Агид, 26; Пелопид, 15.
[69] Харилл. (1) Плутарх, Ликург, 20; Изр. спарт., 232 В. (2) Там же, 232 D; Plu., De educ, 10 D; Почему божество медлит с воздаянием, 551 В (ВДИ, 1979, № 1); Plu., Adversus Coloten, 1108 А; Цицерон, Тускуланские беседы, IV 36, 78 (об Архите); Seneca, De ira, I 15 (о Сократе) и III 12 (о Спевсиппе) и многие другие, преимущественно о философах. (3) Изр. спарт., 230 В (о Никандре).
[70] Телекл. Изр. спарт.. 232 В; Древн. об., 239 А; Д. Л., I 68 (о Хилоне).
[71] Феопомп. Текст испорчен, и смысл не вполне ясен; по-видимому: «Хорошие и высокие стены нужны там, где нет мужчин-защитников». Ср. Изр. спарт., 221 F, 212 e (об Агесилае), 215 D (об Агиде), 230 С (o Панфоиде), Val. Max., III 7 ex., 8 (о безымянном спартанце).
[72] Архидам (царь 469—427 гг.). Плутарх, Демосфен, 17; Красе. 2; Клеомен, 27; Изр. спарт., 219 А.
[73] Брасид. (1) Plu. Virt. prof., 79 Ε; Изр. спарт., 219 С, 208 F (об Агесилае). (2) Там же, 219 С; Почему божество медлит с воздаянием, 548 В (ВДИ, 1979, № 1). (3) Ликург, 25; Изр. 219 D; Изр. спарт. жен., 240 С.
[74] Агид (427—401 или 338—331 гг. до н.  э.). (1—2) Изр. спарт., 215 D. (3) Там же, 215 F. (4) Там же, 216 С. (5) Там же, 215 D; ср. Ликург, 20.
[75] Лисандр. Плутарх, Лисандр: (1) 2; (2) 7; (3—5) 22. Ср. также: Изр. спарт. (1) 218 e (об Архидаме); (2) 223 В (о Клеомене); 229 В; 234 F; (3) 229 С; (4) 229 D; (5) 212 e (об Агесилае). Ср. также: (1) Наставление супругам, 26, 141 Е; (2) Сулла, 28.
[76] Агесилай. Плутарх, Агесилай: (2—3) 23; (4) 13; (5) 21; (6) 16; (8) 13; (9) 21; (10) 30; (И) 39; (12) 2. Ср. Изр. спарт.: (1) 213 С, 222 e (о Калликратиде); (2—3) 213 С; (4) 209 F; (5) 213 А; (6) 211 Е; (7) 208 F (о Додонском оракуле); (8) 209 EF; (9) 212 F, 231 С (о Плистархе); (10) 214 В; (11) 214 F; (12) 215 А. Ср. также: (1) Геродот, IV 142 (скифы о греках); (2) Plu., Virt. prof., 78 D; De laud, ipsius, 545 А; Ксенофонт, Агесилай, 8; Платон, Горгий, 470 e (о Сократе); (5) Элиан, Пестрые рассказы, XII 51; Ath., VII 289 В (о Филиппе Македонском); (7) Ксенофонт, Греческая история, IV, 7, 2; Аристотель, Риторика, II 23 (о Гегесиппе); (8) Наставления о государственных делах, 13, 807 F; (9) Ликург, 20; (10) Polyaen., II 1, 13; (11) D. S., XV 93; Polyaen., II 1, 22; Цицерон, К близким, V 12, 7.
[77] Архидам (царь 361—338 гг. до н.  э.). Изр. спарт., 219 А.
[78] Агид Младший (царь 338—331 гг. до н, э.). (1) Ликург, 19; Изр. спарт., 216 С, 232 Е; (2) Там же, 215 С (об Агиде Старшем).
[79] Клеомен (царь 370—309 до н.  э.). Ликург, 20; Изр. спарт., 224 В.
[80] Педарит. Лнкург, 25; Изр. спарт., 231 В.
[81] Дамонид. Изр. спарт., 208 (об Агесилае), 219 Е; Пир, 149 А; Д. Л., II 73 (об Аристиппе).
[82] Никострат. Plu., De vit. pud., 535 Α.
[83] Евдамид (царь ок. 331—305 гг. до н.  э.). Изр. спарт.: (1) 220 D; (2) 220 Е.
[84] Антиох. Изр. спарт., 217 F.
[85] Анталкид. Изр. спарт.: (1) 217 D; 231 (о Плистоанакте); (2—3) 217 D. Ср. также: (1) Лисандр, 20; (2) Агесилай, 31; (3) Наставления в государственных делах, 14, 810 F.
[86] Эпаминонд. (2) Plu., De gloria Atheniensium, 349 С. (3) De educ, 8 D; Катон Ст., 9; Филопемен, 3. (4) Plu., Non posse, 1099 С; ср. Д. Л.. VI 28 (о Диогене). (7) Наставления о государственных делах, 13, 808 Ε. (9) Polyaen.. II 3, 3. (10) Плутарх, Кориолан, 4; An seni, 786 D; Non posse. 1098 A. (12) Павсаний, IX 13, 11 — 12. (13) Плутарх, О демоне Сократа, 14, 583 F; Элиан, Пестрые рассказы, XI 9. (14) Там же, V 5. (15) Плутарх, Наставления о государственных делах, 14, 810 F. (16) Delaud. ipsius, 545 Α. (18) Плутарх, Марцелл, 21. (21) Элиан, Пестрые рассказы, XI 9. (23) Агесилай, 31; De laud, ipsius, 540 С; Наставления о государственных делах, 3, 799 Е; Павсаний, IX 14, 5; Элиан, Пестрые рассказы, XIII 42. (24) D. S., XV 87; Юстин, VI, 8; Элиан, Пестрые рассказы, XII 3; Val. Max.. III 2 ex., 5.
[87] Пелопид. Плутарх, Пелопид: (1) 3; (2) 20; (3) 17; (4—5) 28. Ср. также: (1) Элиан, XI 9; (2) Изр. спарт., 225 В, 234 В (о Леониде и безымянном спартанце).
[88] Маний Курий (консул 290 г. и 275—274 гг. до н.  э.). (1) Val. Max.. IV 3, 5; Plin. nat., XVIII 4, 18. (2) Плутарх. Катон Ст., 2; Цицерон, О государстве, III 28, 40, Val. Max., IV 3, 5; Plin. nat., XIX 26, 87; Ath., X 419 А; ср.: Gell., I 14; Фронтин, IV 3, 2 (о Фабриции).
[89] Фабриций (консул 282 и 278 гг. до н.  э.). Плутарх, Пирр: (1) 18; (2—3) 20; (4—5) 21. Ср. также: (4) Цицерон, Об обязанностях, I 13, 40; III 22, 86; Val. Max., VI 5, 1; Gell., III 8; Фронтин, IV 4, 2.
[90] Фабий Максим (диктатор 217 г. до н.  э.). Плутарх, Фабий Максим: (1) 5; (2) 8 и 12; (3) 19; (4) 20; (5) 22; (6) 23; (7) 24. Ср. также: (2) Ливии, XXII 25 и 30; (4) Val. Max., VII 3, 7; (5) Ливии, XXVII 16; (6) Ливии, XXVII 25; Цицерон, Об ораторе. II 67, 273; (7) Ливий, XXIV 44; Val. Max., II 2,4; Gell., II 2.
[91] Сципион Старший (консул 205 и 194 гг. до н.  э.). (1) Цицерон, Об обязанностях, III 1, 1; О государстве, I 27. (2) Ливий, XXVI 50; Полибий, X 18—19; Val. Max., IV 3, 1; Gell., VII, 8. (3) Val. Max., III 7, 1; Gell., VI 1. (4) Ливий, XXIX 1; Val. Max., VII 3, 3. (6) Ливий, XXX 43. (7) Ливий, XXX 45; Val. Max., V 2, 5. (8) Ливии XXXVII 36; Полибий, XXI 15. (9) Полибий, XXIII 14; Val. Max., III 7, 1. (10) Плутарх, Катон Ст., 15; Plu., De laud, ipsius. 540 F; Ливии, XXXVIII 50—51; Полибий, XXIII 14; Val. Max., III 7, 1; Gell., IV 18.
[92] Тит Квинкций (консул 198 гг. до н.  э.), Плутарх, Фламинин: (1) 2 и 17; (2) 10; (3) 13; (4) 17. Ср. также: (1) Ливии, XXXII 7; Полибий, XVIII 7; (2) Ливии, XXIII 32; (3) Ливии, XXXIV 56; Val. Max., V 2, 6; (4) Ливии, XXXV 49; Полибий, XXIII 5; (5) Плутарх, Филопемен, 2.
[93] Гай Домиций (консул 192 г. до н.  э.), Ливии, XXXVII 39.
[94] Публий Лициний Красс (консул 171 г. до н.  э.). Ливии, XLII 58—62; Полибий, XXVII 8, 10.
[95] Павел Эмилий (консул 182 и 168 гг. до н.  э.). Плутарх, Эмилий Павел: (1) И; (2) 10; (3) 13; (4) 11; (5) 17; (6) 28; (7) 34; (8) 28; (9) 35-46. Ср. также: (2) Цицерон, О дивинации, I 46, 103; Val. Max., I 5, 3; (3) Ливии, XLIV 22; (4) там же, 33; (5) там же, 36; Val. Max., VII 2, 2; Gell.. XIII 3, 6; (6) Заст. бес, I 615 Ε; (8) Val. Max., IV 4, 9; (9) Цицерон, Тускуланские беседы, III 28, 70; Val. Max., V 10, 2.
[96] …отдал в усыновление в другие дома… — Сыновья Павла были усыновлены в родах Сципионов и Фабиев.
[97] Катон Старший (цензор 184 г. до н.  э.). Плутарх, Катон Ст.: (1—4) 8; (6— 7) 9; (10) 19; (15) 9; (20—21) 8; (23) 1; (24—27) 10; (28) 9; (29) 12. Ср. также: (1) Plu., De san., 131 D; De es. cam. 996 D; (2) Заст. бес, IV, 668, B; Полибий, XXXI 24; Plin. nat., IX 31; (3) Plu., De educ, 1 C; (4) Саллюстий, Заговор Катилины, 52, 8 (о Катоне Младшем); Цицерон, За Мурену, 29, 61; (5) Саллюстий, там же, 52, 12; Дистихи Катона, III 15; (6) Plu., De aud. poet., 29 Ε; De vit. pud., 528 F; (8) Изр. спарт., 210 В (об Агесилае); Д. Л., I 60 (о Солоне); (10) Наставления о государственных делах, 27, 820 В; (11) An seni, 784 A; De vitando aere alieno, 829 F; Цицерон, О старости, 18, 62; (16) Seneca, De ira, I 2; (23) Плутарх, Кориолан, 8; (26) Изр. спарт., 209 D (об Агесилае); (28) Полибий, XXXV 6; (29) Полибий, XXXIX 12; Gell. XI 8.
[98] Воюя в Бетике… — Имеется в виду война 195 г. в Южной Испании.
[99] Сципион Младший (консул 147 г. до н.  э.). (1) Полибий. XVIII 35; Элиан, Пестрые рассказы, XI 9; Plin. nat., XXXIII 50, 141. (2) Заст. бес, IV 659 Е; Элиан, Пестрые рассказы, XIV 38 (об Эпаминонде). (3) Плутарх, Наставления о государственных делах, 9, 805 А; Катон Ст., 27; Полибий, XXXVI 8; Д. Л., VII 183 (о Хрисиппе). (5) Полибий, XXXIX 3; Val. Max., III 7, 2. (6) Цицерон, Против Верреса, II 2. 35, 86; 4, 33, 73; Val. Max., V 1, 6. (8) Цицерон, О дружбе, 21, 77.(9) Плутарх, Эмилий Павел, 38; Наставления о государственных делах, 14, 810 В. (12) Цицерон. За Клуенция, 48, 134; Val. Max., IV 1, 10. (13) Юстин. XXXVIII 8; Ath., XII 549 D. (14) Ath., VI 273 A; Val. Max., IV 3, 13. (15) Аппиан, Иберика, 85; Фронтин, IV 1,1; Val. Max., II 7. 1. (18) Полибий, VIII 16, 4; Элиан. XI 9; Фронтин, IV 1, 5. (19) Полибий. VIII 16, 3. (20) Аппиан. Иберика, 87; Gell., XIII 3, 6. (22) Val. Max., VI 2, 3.
[100] Он лишь с умом… — Од., X 495: о вещем Тиресии, сохранившем сознание и в загробном мире.
[101] …а Помпей этот… — Речь идет о Кв. Помпее, консуле 141 г.
[102] Сделавшись цензором… — Сципион был цензором в 142 г.
[103] Кто из людей беззаконствует… — Од., XVII 487 (в Cum princ. 777 А эта реплика вложена в уста не Клитомаха, а Посидония). Речь идет о поездке к египетскому царю Птолемею VII Фискону в 141 г.
[104] «…бесполезным на месяц… » — Т.  е., по-видимому, «пока я на тебя сердит».
[105] Цецилий Метелл (консул 143 г. до н.  э.). (1) Фронтин, IV 6, 1 (о Фабий Максиме). (2) О болтливости, 9, 506 D; Val. Max., VII 4. 5; Фронтин I 1. 12 (о Метелле Пне, консуле 52 г. до н.  э.). (3) Val. Max., IV 1, 12.
[106] Гай Марий. Плутарх, Марий: (1) 3 и 5; (2) 6; (3) 14; (4) 18; (5) 28; (6) 33. Ср. также: (1) Цицерон. За Планция. 21, 51: Val. Max.. VI П. 14; (2) Цицерон. Тускуланские беседы, II 15, 35 и 22, 53; Plin. nat., XI 104, 242. (3) Цицерон, За Милона, 4, 9; Val. Max., VI 1, 12. (4) Фронтин, II 7, 12. (5) Цицерон, За Бальба, 20, 46; Val. Max., V 2, 8.
[107] В гражданской войне… — С италиками, 90—89 гг.
[108] Лутаций Катул (консул 102 г. до н.  э.). Плутарх, Марий, 23.
[109] Река Натисон — вероятно, искаженное Атесис, ныне Адидже.
[110] Сулла. Плутарх, Сулла, 6 и 14.
[111] Гай Попилий (консул 172 г., посол к Антиоху IV в 168 г. до н.  э.). Полибий, XXIX 27; Ливии XLV 12; Юстин, XXXIV 3; Аппиан, Сирийские дела, 66; Val. Max., VI 4, 3.
[112] Лукулл. (1—2) Плутарх, Лукулл, 27—28.
[113] Гней Помпей. Плутарх, Помпеи: (1) 1 и 6; (2) 10; (3) 10 (о жителях Гимеры; ср. Наставления о государственных делах, 19, 815 e — о мамертинцах); (4) 11—12; (5) 13-14; (6) 22; (7) 20; (8) 23; (9) 48; (10) 2; (11) 49-50; (12) 51; (13) 60; (14) 54; (15) 78. Ср. также: (5) Наставления о государственных делах, 10, 804 F; D. Cass., LVIII 28 и LXXI 34; Фронтин, IV 5, 1; (7) Плутарх, Серторий, 27; Seneca, De ira, II 23; (8—9) Плутарх, Лукулл, 38—40; An seni, 785 Ε, 786 A; D. Cass., XXXIX 9; (13) Плутарх. Катон Мл., 52; (15) Аппиан, Гражданские войны, II 84; D. Cass., XLII 4.
[114] В Сицилии… военачалъствовать… — О походе 82 г.
[115] Переправясь в Африку… — О походе 81 г.
[116] …начальником над продовольствием… — О префектуре анноны 57 г.
[117] …Софокловы строки… — Из неизвестной трагедии (фр. 789 N).
[118] Цицерон. Плутарх, Цицерон: (1—2) 1; (3) 5; (4) 7; (5—10) 26; (И) 7; (12—13) 27; (14) 37; (18—19) 38; (20) 40. Ср. также: (5) Plu., De laud, ipsius, 541 F; (9) Заст. бес, II 631 D; (11) Plin. nat., XXXIV 18, 48; Quintilianus, VI 3, 98; (18) Цицерон, К Аттику, IX, И; (14) там же, VIII 7, 2; (15) там же, VII И, 3 и X 8, 4; Плутарх, Помпей, 63; (20) Plu., De cap. inim., 91 А; Плутарх, Цезарь, 57; Светоний, Цезарь, 75.
[119] «…уши… с дырочками!» — Знак бывшего раба из варваров.
[120] Детей родил он… — Стих из неизвестной трагедии (об Эдипе?).
[121] «…зятя своего Пизона?» — Пизон назван по ошибке, зятя Цицерона звали Долабеллой; ср. Macrob., II 3. Тесть Помпея — Цезарь.
[122] Цезарь. Плутарх, Цезарь: (1)1-2; (2)7; (3)10; (4—5)11; (7)32; (8)25; (9-10) 38; (И) 54; (12) 50; (13) 54; (14) 62; (15) 63. Ср. также: (1) Светоний, Цезарь, 6 и 74; D. Cass., XXXVII 45; (4) Светоний, 7; D. Cass., XXXVII 52 (ср. Плутарх, Александр, 1); (7) Плутарх, Помпей, 60; Светоний, 32; (8) Плутарх, Помпей, 62; Цицерон, К Аттику, X, 4, 8; Аппиан, Гражданские войны, II 41 и 138; D. Cass., XLI 17; (9) Плутарх, Об удаче римлян, 319 В (ВДИ, 1979, Да 3); Светоний, 58; Аппиан, Гражданские войны, II 57; D. Cass., XLI 50; (И) Плутарх, Помпей, 69; Цезарь, Гражданская война, III 92; Аппиан, Гражданские войны, II 79; (12) Светоний, 37; Аппиан, Гражданские войны, II, 91; D. Cass., XLII 48; (13) Плутарх, Катон Мл., 72; Аппиан, Гражданские войны, II 99; D. Cass., XLII 12; (14) Плутарх, Антоний, 12; Брут. 8; (15) Светоний, 87; Аппиан, Гражданские войны, II 115.
[123] Цезарь Август. (1) Плутарх, Цицерон, 43; Антоний, 16; Брут, 22; Аппиан, Гражданские войны, III 28; D. Cass., XLV 5. (2) Плутарх, Ромул, 17. (3) Плутарх, Антоний, 80; Светоний, Август, 89; D. Cass., XLI 16; Плутарх, Наставления о государственных делах, 18, 814 D; (10) Об удаче римлян, 319 (ВДИ, 1979, № 3). (13) D. Cass., LIV 7 (под 21 г. до н.  э.; вместо Эгины назван Самос). (15) Ср. Светоний, Август, 28; D. Cass., LVI 30.
[124] Ария он назначил… «Что думаю, то думаю». — Текст испорчен, смысл не совсем понятен.
[125] В молчании… — Стих Симонида (fr. 66, II, р. 78 D).
[126] Один из обвинителей Еврикла… — По-видимому, имеется в виду наварх, преследовавший Антония после Акция (Плутарх, Антоний, 67).
[127] «…из VII книги Фукидида!» — По делению «Истории» Фукидида на 13 книг; ныне — V 6—11.