*[1]
1. Мужи, глаза коих заволоклись туманом, как и мои, конечно, не будем более звать этот город ни красивым, ни великим....
2. Царя персов, предка того, кто ныне воюет, взявшего город изменою и сжегшего, когда он двинулся на Дафну с тем же намерением, бог заставил переменить его и, бросив факел, он поклонился Аполлону. Так, явившись, бог его смягчил и примирил....
3. Тот, кто привел на нас войско, счел для себя лучшим сохранить храм и красота статуи победила варварский гнев. Теперь же, Солнце и Земля, кто и откуда этот враг, который, не имев нужды ни в гоплитах, ни во всадниках, ни в легковооруженных, все истребил малой искрой....
4. И у нас тот великий потоп не увлек, но он низвергнут среди ясной погоды, по уходе тучи....
5. Значит, когда твои жертвенники томились жаждой по крови, ты оставался, Аполлон, строгим блюстителем Дафны, и в то время .как тобою пренебрегали, кое-где тебя и оскорбляли, и перебивали то, что извне было предоставлено в почет тебе [2]. Теперь же, после множества мелкого скота, множества быков, приняв поцелуй государя в ногу, узрев того, кого ты предвещал, после того как возвещенный тобою узрел тебя, после того как ты избавлен от негодного соседства, некоего мертвеца, докучавшего своею близостью [3], ты отпрянул среди поклонения тебе. Чем же еще нам гордиться пред людьми, поминающими о храмах и статуях?
6. Какого, о Зевс, лишены мы отдохновения для утомленной души. Сколь чистое от тревог место Дафна, еще чише храм, как бы гавань при гавани создана была самою природою, при чем обе они защищены от волн, но вторая обеспечивает больше покоя. Кто бы там не избавился от недуга, не стряхнул с себя страха, кто не забыл бы горе? Кто пожелал бы островов блаженных?
7. Недалеко Олимпии и праздник соберет города. А они явятся, ведя быков в жертву Аполлону. Что будем делать? Куда погрузимся? Кто из богов раздвинет для нас землю? Какой вестник, какая труба не вызовет слезы? Кто назовет Олимпии праздником, когда недавнее падение внушает рыдание?
8. Дай мне лук, с натянутой на рог тетивой, говорит трагедия. А я говорю, — и это кое-какое предвещание, — что одной возьму, а другой стрельну в того, кто сделал, о нечестивое дерзновение, о, скверная душа, о, наглая рука! Это какой то новый Титий или Идас, брат Линкея, не большой, как тот, и не стрелок, как этот, но одно только это знающий, безумствовать против богов. Сыновей Алоея, пока они еще раздумывали о кознях на богов, ты остановил, Аполлон, смертью. А этого, издали несшего огонь, разве не встретила стрела, летящая в самое сердце?
9. О, десница Тельхина, о, преступный огонь! Куда же он прежде всего упал? Каково было вступление бедствия? Начав ли с крыши, он распространился на прочее, эту голову, лик, чашу, кифару, хитон, спускающийся до пят? А Гефест, распорядитель огнем, разве не пригрозил истребляющему огню, будучи обязан благодарностью за древнее извещение? Но разве и Зевс, держащий бразды над дождями, не пустил воду на пламя, и при том, после того, как когда то погасил костер постигнутому несчастьем лидийскому царю?
10. Что же сказал себе предпринявший войну? Откуда же, наконец, эта смелость? Как он сохранил свое стремление? Как не бросил своего решения из почитания к красоте бога?
11. Мужи, душу мою влечет к виду бога и перед главами моими воображение восстановляет образ, кротость лика, нежность шеи на камне, пояс под грудью, стягиваюший золотой хитон, так, что часть его подобрана, часть вздымается, а вся внешность чей кипящий гнев не утишила бы? Он представлял поющего песнь. И кое-кто иногда, как говорят, и слыхал его игру на кифаре в полдень. Счастливый слух! Песнью же было восхваление земли. Ей он, мне кажется, и делал возлияние из золотого киафа, за то, что скрыла деву, разверзшись и снова замкнувшись.
12. Возопил путник на восходе зари, зарыдала любимая обитательница Дафны, жрица бога, ударяя себя в грудь, и пронзительный вопль, пронесшись по обильному деревьями месту, достигает, грозный и потрясающий, города; око правителя, только что вкусившее сна, он поднял с ложа горьким словом, он помчался, как безумный. Он, которому нужны были крылья Гермеса, сам приступил к сыску корней беды, пылая внутри не меньше, чем храм, а балки падали охваченные огнем, губя все, что настигали, Аполлона немедленно, так как он был в небольшом расстоянии от крыши, затем прочее, красоту Муз, статуи основателей города, сверканье камня, красоту колонн. А толпа людей стояла кругом, рыдая, не зная, чем помочь, как случается с теми, кто видят с суши кораблекрушение, чья вся помощь—оплакать то, что происходит.
13. Великий, должно быть, плач подняли выскочившие из источников Нимфы, великий плач — сидевший где-либо вблизи Зевс, плач, какой естественно было поднять при сокрушении почета его сыну, великий плач толпа бесчисленных демонов, населяющих рощу, не меньший плач в средине города Каллиопа, когда огонь творил обиду водителю хора Муз....
14. Стань и теперь Аполлон тем, каким тебя сделал Хриз, проклиная ахейцев, — полным гнева и подобным ночи, потому что, в то время, как мы возвращали тебе жертвы и возмещали то, что было отнято [4] предмет почитания успел быть похищен у нас, словно какой жених, умерший в момент, когда уже сплетали венки.