1. Теперь впервые вижу я консула в одеянии этого сана, и к выгоде моей отсрочивало для меня божество это зрелище, дабы самый чтимый из инсигниев мне впервые узреть на самом могу чем из государей. Произошло подобное тому, как если бы кому нибудь пришлось первого из поэтов услыхать Гомера, первую колесницу увидать ту, какою правил Пелопс.
2. Присоединяется сюда нечто под стать сейчас сказанному: что мое отечество приняло и показало это торжество, самый дорогой город — зрелище самое ненаглядное. Но не уступить сказанному и то, — что могу я, в третьих. Прибавить, — что судьба не поставила меня наравне с толпою безгласным зрителем, услаждающимся утехою в молчании, но предоставила выразить ее в слове и вам, присутствующим, и тем, кто прочтут впоследствии.
3. Вы же проявляете свою радость зрелищу и молитвами, в коих просите, чтобы не раз еще быть очевидцами такового, и своими лицами, полными веселья. Но гораздо лучше показали бы вы это, если бы увлеклись речью и восторг слушателей соперничал бы с одушевлением оратора.
4. Итак многие готовы восхвалять это торжество и явились, сочинив на покое речи, а иные, и дома оставаясь, услаждают своих близких, более ли, менее ли сильные словом ораторы одинаково. Даже можно удивляться, что величие события не принудило толпу к молчанию, но теперь пускается в ход всякая мера искусства и тема не затрудняет.
5. Что должно бы, по мнению иного, быть причиною молчания, то самое и побуждает дерзать. Ведь если бы находились люди, способные сказать речь по достоинству предмета, что естественно бывает при предметах не чрезмерно возвышенных, люди, сознающие свою слабость, сочли бы для себя выгодным остаться в тени. Но раз никому невозможно избежать поражения, но природа факта обесценивает и громкую ораторскую силу, наравне с лучшим, не беда уже потерпеть неудачу и худшему оратору и лучшим за одно друг с другом.
6. Ведь не то представляется тяжким ораторам, если они не сладили с фактами, но что одни были, другие не были в силах этого достигнуть. Α где превосходство восхваляемых превышает средства восхваляющих, там каждый предпочтет, сказав речь, потерпеть в неудаче своей общую судьбу с лучшим оратором, нежели, оставшись в бездействии, не войти в число произнесших речи.
7. Итак достоинства государя призывают слово к себе, но правила слова сначала ведут к консулу, к вопросам, откуда в начале повелось это учреждение и почему и как оно развивалось и каков был плод этого установления.
8. Дело было так: Когда цари той далекой поры мало помалу преступили границы царского правления и законную власть довели до произвола тирании, город, приверженный к свободе и попечением правителей довольный, но не способный сносить насилия владыки, изгнал того гордеца, чело-века несносного, преисполненного надменности, разнузданности, а сенат, стремясь в известной охране свободы, берет себе в некоторой степени за образец лаконские учреждения и, предоставив военное сословие двум ежегодным стратегам, коих он почтил наименованием консулов, а народ другим начальникам, дабы они имели друг в друге понуждение к соблюдению меры, себя поставил в центре, для надзора за настроением каждой из двух сторон, готовый при смуте защитить ту, которую притесняют.
9. Так он обрел полководцев [1] трудолюбивыми, честолюбивыми, справедливыми, готовыми идти на встречу опасности, — эти твои черты характера — одно по природной способности, другое под страхом взыскания. При таком порядке вещей, с течением времени [2] царская власть воcстановляется и получает обратно свои права, а как, говорить о том сейчас на время. Упразднив военное начальствование консулов, власть эта в остальном сохранила их как почетную должность, оружия не носящую.
10. После того, когда императорам угодно было отличить кого-либо из ревностных слуг своих, они давали им почетный сан этот, а когда хотели самому ему польстить, возлагали его на себя, сочетав с царем консула, дабы почтен был и город, изобретший сан, тем, что учреждение не упразднено было совсем, и властитель всего государства делался сопричастным ему, как пригодному, и вместе с тем титул остался за ними на веки [3] и, несмотря па то, что все рождающееся умирает, стоял прочным во все времена. Так-не найдешь ни каменной, ни медной, ни латунной [4], ни даже стальной [5] колонны, более прочной, чем память, какую это отличие закрепляет за тем, кто его получил.
11. Ведь она хранится не в одном каком либо го-роде, как в Афинах Гармодию и Аристогитону, подвергаясь общей судьбе с городом и с ним сохраняемая или уничтожающаяся, хотя надписи на колоннах не раз успевали исчезнуть, даже пока город еще стоял, но эта память способна избежать и потопа, и гибели от пожара, вместе с людьми, которые уцелеют от них, которых спасает природа местности, хотя бы равнины превращались в море, именно, когда они имеют обитание в городах или деревнях на скалах, где они особенно хранят наименование и могут сообщить его позднейшим поколениям.
12. Вполне извиняю тех, кто зарятся на этот сан и просят от богов, вперед каких-либо других благ, быть несомыми на этом кресле. Ведь и те, кому выпало на долю служить префектами, стремятся к нему, как будто бы он был призом за эту службу, и те, кому случилось получить сан тот раньше должности префекта, относятся к последней равнодушно, в убеждении, что, какой бы должности вслед за консульством не получили, она будет меньшим для них приобретением.
13. В самом деле, что может быть внушительнее, как не охватывать своим титулом, подобно солнцу, всю вселенную, как не то, чтобы это наименование твое было у всех на устах скорее, чем имя, данное тебе родителями [6], так как много случаев, понуждающих поминать его, суды, свадьбы, форум, гавани, долги,продажи, заключение и запись сделок, тяжбы, и письменные засвидетельствования, союзы и их расторжение, рождение детей знатных, обучение детей в школах? Всем при этом одна забота призвать консулов, на чем они и оканчивают свои дела друг с другом.
14. Так выразился некто и о высшем (ύπατος) из богов, Зевсе, что им полны все улицы, все площади, гавани и море, то же можно сказать о тех, чье наименование (ίπατος) одинаково с его [7]. Ведь и их имена расходятся по всему материну, по всем закоулкам моря, полям, хижинам [8] и вообще, где род человеческий цивилизован, — называю так тех, кто живут по нашим обычаям —, там и это учреждение известно, и именуется, и дает санкцию всем важнейшим делам, и по этой прибавке в своему титулу и император не менее поминается ежедневно повсюду.
15. Этот сан настолько превознесен, что праздники богов разделены по местностям, и можно видеть, как соседи отправляют процессии одни тому, другие иному, и имя бога, принимающего жертву, в чести у тех, в чести у этих, во не одно и то же для каждого из двух, консул же всюду единое и видное звание, он разграничиваете меньшую и большую давность времени, не позволяете младшему пользоваться авторитетом старших; тот, кто давно лежит, в процессах как бы восстает и умерший судите вместе с живыми.
16. Естественно, поэтому, сыны римлян предпочитают эту честь даже обеспеченной старости и, будь кем-либо из богов предоставлен выбор между долгою жизнью и этим почетом, устремились бы на последний. То самое, что, они знают, герои покупали ценою жизни, чтобы нигде не останавливалась память о них, это, они уверены, дает им одна эта почетная должность.
17.Далеко до этого Пифодору, ничтожна Хризида, незначительная величина Энесий. Аргос для той, Афины для Пифодора, Лакедемон для Энесия [9], но ни лаконец не надписал бы на постановлении имени афинянина, ни афинянин лакедемонца, но сила имени каждого ограничена пределами местности. Есть некоторая доля известности и на Олимпиях, но и та остается лишь на короткое время. А этому сану закон открыл всю вселенную, и его авторитет установить всюду.
18. Своевременно было бы привести здесь сопоставление луны со звездами, потому что, среди разнообразных видов почестей достойным людям, всякий другой затмевается блеском этой почести. Она одна пристала и положению государя.
19. Что касается самого учреждения и почета, какой проистекает от него для его участников, сказанного достаточно. Иной сказал бы, пожалуй, и больше, но не избег бы упрека в отсутствии такта. Добавив здесь, каким из государей я считаю эту почесть подобающею и, сверх того, полезною, я перейду к прочему.
20. Я полагаю, что тот, кто правит землею с царским уменьем и положение римлян укрепляет, а противников их ослабляет, первым доставляет радости, вторых окружает поводами к плачу, и то, что хорошо поставлено, сохраняет, а что — не так, исправляет, тому и подобает состоять в этом сане и тому вечная память будет к выгоде, как Тесею, Пелею, Паламеду и тем, кому правилом была добродетель.
21. Но те, которые состояние своих подданных ухудшают, а поднимают состояние врагов, приучают послед-них побеждать, а тех бежать [10], таким царям, полагаю, не то, что не следует домогаться памяти, связанной с консульством, но даже проклинать и ненавидеть тех, кто были первыми изобретателями этих букв, за то, что они ухватились за зло, готовое исчезнуть, и задержали его и воспрепятствовали забвению его в силу давности.
22. Потому, когда чтение договоров приводить имена тех, кто во власти были робки, с именами их всплывает и вереница бедствий, и результат их известности им в убыток.
23. Итак, кому же так выгодно и облачиться в это одеяние, и носить скипетр, и оставить [11] (для потомства) снадобье непрестанной памяти в будущем? Тебе и кто был и будет подобен тебе; и дети твои, и внуки, и правнуки да будут ревнителями и наследниками твоих достоинств.
24. По моему, пусть не всякий император становится консулом, только потому, что это ему возможно и что сам он и дарует сан, и возлагая и его на себя, но такой, кто стал во главе царства согласно древнему консульскому положению, как бы обязываясь отчетом в своем управлении, каким ты сам показал себя нам.
25. Ведь если для некоторых людей их общественное положение [12] ставить их выше каких-либо контролеров и отчетности, ты, считая, что боги заседают следователями над тобою, сообразуешь свои поступки и речи с бдительностью таких блюстителей, в уверенности, что не скроешься от них, при солнечном ли свете, ночью ли. Пускай же и всякий желающий, юноша и старик одинаково, получает возможность оценки.
26. Оратор слабейший за более сильного, я начну речь не с самого царствования, но вернусь в своем суждении о нем к ранней молодости, дабы стало очевидным, что он получил власть по заслугам, как проявил он свои достоинства в ней.
27. Не стану говорить, какие зачатки и основы в области религии воспринял он душею при настойчивости педагогов и под угрозами учителей. Ведь если тогда и не было недостатка в его рвении, труды эти приписываются строгости наставников.
28. Но после того как дальнейшие годы прекратили такое понуждение и сделали его хозяином своей воли, как Геракла, и открывалась гладкая дорога и некому было препятствовать увлечению попойкой, игрой в кости, любовными утехами, он направляется по крутой и неровной стезе, приняв во внимание больше цель пути, чем множество его трудностей.
29. Проживая частным человеком в Астакии, между двумя государями, с одной стороны, двоюродным братом, в руках коего была верховная власть, с другой братом, владевшим саном вторым после него, он направил свое усердие на приобретения, лучшие,чем царская власть, философию и красноречие, таков мой приговор о них, у тебя усвоенный, государь, который объявляешь, какие знания доставили тебе власть над племенами, коими ты правишь.
30. Видя, что риторика создает убеждение толпе, а философия доставляете сведения о более серьезных вещах, и признав непростительным, если об одном будет держать речь удовлетворительно, а знать более важного предмета не будет, он соединял и сливал оба знания, ум возвышая изучением небесной области, а язык изощряя в беглости общением с риторами.
31. А между тем кто бы, признав достаточным основанием для благоденствия отца; деда, дядю, двоюродного брата, брата, почести угождения, честь за родовитость, не стал бы проводить жизнь в еде, питье и сне, помогая за вознаграждение правителям и прибавляя поместья к поместьям, золото к золоту, утварь к утвари, прочее к прочему? Но не он.
32. Но восхваляя Анаксагора за то, что он отцовскую землю оставил без посева, а душу подготовил к урожаю, первым делом он пренебрегал, а душу развивал и, увлекшись [13] стремлением к одному приобретению, — безмерным, не скрою этого — извлекал отовсюду всякие книги и производил розыски больше в их хранилищах, чем другие в казначействах.
33. Привязавшись же к философии и заглянув на её луг [14], нельзя было уже носиться с ложным мнением относительно божества, но тотчас он очистил его от пятна и признал сущих вместо мнимого, причем философия была его руководительницей к истине.
34. Тот день я считаю началом свободы для страны этой и считаю счастливым и то место, которое восприняло эту перемену, и врача души, который, и с собственным риском, и убедив отважиться этого мужа на этот доблестнейший риск, миновал с своим учеником сии Кианейские скалы.
35. Далее, если бы брат его обращал внимание на его письма, была бы теперь чета предстателей — ведь он был таков, что, не царствуя, мог вразумить царствующего. Когда же он погиб без суда, быв в состоянии кое что 8асвидетельствовать относительно происшедшего, а тот, кто казнил его, распространить обвинения на Юлиана желал, но не видел к тому возможности, от убийства его он воздержался, но вредил ему при посредстве обмана, взыскивая с него за то, в чем обвинить не был в состоянии.
36. Но вот, видно, как хорошо знал он природу подчиненной себе страны, что жребий Афины, считал за сиракузские каменоломни и узилищем для любителя слова город этот, как если бы кто, привезши на Фасос какого-нибудь пьяницу и приказав ему там оставаться, воображал что изводит его таким местопребыванием, в этом наказании даруя ему наиприятнейшую угоду.
37. Скорее же это было даром богов, желавших чтобы город стал ему дорог раньше воцарения и вперед услужил ему, дабы во время царствования он был должником городу, а, самое главное, чтобы, отправляясь за скипетром из Афин, он унес с собою из Аттики уменье властвовать над варварами, словно любой ив продуктов этой страны.
38. Итак божество устраивало это целесообразно, в заботе своей о вселенной, а он избегал царской власти, стремясь к покою, один уклоняясь в ту пору от того, зачем все гонятся, венца и царства. Доказательство тому — он больше пролил слез, держась за решетку акрополя, когда его призывали на царство, чем иной, осуждаемый на питье яда, и с величайшим удовольствием, получив крылья, улетел бы внезапно к Гипеборейцам. Во все время пути своего, перебирая в мыслях, как бы ему отринуть власть, предмет желаний многих, он не раньше покончил с своими колебаниями, чем некто из богов, представ перед ним, не изменил его решения и устранил его нерешительность, прямо повелев ему взять на себя эту повинность.
39. Свидетелем своего благочестия он имел врага своего. А дабы никто не удивлялся при этих словах, что враг был для него сообщником в приобретению власти, скажу, каков смысл этого сообщества. Тот, не говоря уже о каком-нибудь удовольствии для него увидать на царском троне или в пурпуровом одеянии кого-либо другого, не вынес бы равнодушно такого зрелища даже в сновидении. Как же он тогда уделил ту власть, за которую крепко держался?
40. Он всюду сильно страдал от варваров, и в здешней стороне края римских границ стали «добычей мисийцев», в особенности же страдала западная граница, и вождя для поправления дела было мало, нужен был государь, способный сдержать поток.
41. Сам он не умел спешить, но, вызываемый настоятельной необходимостью, минуя прочих, избирает товарищем власти жертву своих притеснений, не забыв, сколько крови пролил, но полагаясь на того, кому было, в чем винить его, больше, чем на людей, обязанных ему благодарностью. И он не обманулся: Приняв решение в духе афинян [15], ударив себя в грудь и повелев себе не злопамятствовать, Юлиан в состоянии был помогать ему бесхитростно.
42. Таков отчет за время до царствования, способный получить одобрение от всякого контролера. Подвергнем испытанию и кормчего, уже правящего рулем. Итак посылавший его на преуспевавших врагов, посылал, не прося ни о победе, ни о преодолении, ни о подвигах.
43. Нет, тотчас им овладело раскаяние, не имевшее основания, — раз и тех, кого он послал с ним в Качестве советников, он отправлял на то, чтобы они ставили препятствия подвигам его, а не ободряли его на них, — исключаю отсюда Феникса, потому он и был немедленно отозван, — и он больше боялся славы своего соправителя, чем издевательства противников, и приятнее было ему, чтобы того не хвалили, чем чтобы побили врагов.
44. Но обвинять его мне нет охоты, для речи же это необходимо. Ведь трудно восхваление и порицание отделить одно от другого. Итак, двинувшись из Италии с гоплитами в числе менее четырехсот, в разгар зимы, — а суровость этого времени, какую водворяет в тех местах оборот года, одни из вас сами испытали, другие о ней слыхали, — он с молитвами вступил в пограничную страну, и видя землю, называемую землею галатов, а засеваемую варварами, так как они вместе с прежнею пахотною землею и самые города, снесши их, превратили в пашню, зиму употреблял на совещания, а лишь весна призывала к действиям, сам кливал клич, собирал, организовал и ободрял оробевших людей, а гиппархи, лохаги и таксиархи, во исполнение приказов владыки, тормозили его энергию, и государь одерживает победу раньше той, что совершается в оружии, ту, какая состоит в терпении и безропотном перенесении этих поступков, и здесь пригодилась выгода воспитания, Геракл, послушный слабейшему его, и Арес, больше года связанный безумными людьми.
45. Но предстояло и Аресу, наконец, получить свободу, и этому. Когда, таким образом, он среди преград стенал, но раздражению не поддавался, государство гибло, и самоуверенность варваров возрастала, а опасность не тер-пела обидчиков, взяв, полагаю, силу малую и привыкшую отсиживаться в осаде....
46. Вы, пожалуй, нетерпеливо ждете услыхать о боевом строе, о характере лагеря, о том и другом фланге, о фаланге и ободряющей речи, об уловках противников и открытой боевой силе, и засадах, о начале схватки и бое в его разгаре, о видах поранений, о бегстве, преследовании и о земле, сплошь покрытой трупами, я же выполню точность рассказа, когда достаточно полно буду излагать и прочее. В настоящем же изложении все урезано, и речь напоминает скачки, подобающие праздничному торжеству. [16]
47. Действительно, как победитель на Олимпиях, спеша домой из Пизы, на вопросы встречных о способе победы, обещается это выполнить, а в данный момент про-сит поздравить его, показывая вместе с тем венок, так и мы сейчас говорим о результатах войны, минуя битвы.
48. В то время, как варвары снимали урожаи с нашей земли и уничтожили сорок восемь городов, отрезали у нас большую часть территории и владели ею, когда самые видные из галльских фамилий пребывали там в жалком рабстве, когда, наконец, у врагов еще больше возросла их самоуверенность, этот человек, способнейший военачальнику с богатым запасом сведений [17] по истории войн со времени начала рода человеческого, признав не-выносимым, чтобы, в то время как при Саламине триста триер одержали победу над триерами числом больше тысячи, ему с немногочисленным отрядом не обратить в бегство тучу варваров, нападает, будто с тем, чтобы удовольствоваться изгнанием их из страны, но победа завела его на их территорию и, перешедши реку Рейн, воды, обличающая беззаконие [18] матерей на детях их [19], в своем рвении захватить живыми тех, кому смерть, он знал, была предметом гордости, он привел такую массу пленных, попавших в его сети [20], что нам трудно было доставить им пропитание, а оставшимся пищи дома было в волю.
49. Но убоявшись значительности победы и блеска подвига больше, чем опасностей в битве, он не присоединил к трофею триумфального шествия, и при том даже имея узником вождя врагов, — так далеко простерлось его покорение их, — не показал его согбенным тем, кого он разорил, не умертвил на развалинах городов виновника их низвержения, величаясь такой казнью, но, вспомнив об Ахилле, которому достаточно было победы, все дальнейшее уступил старшему государю, всюду устраняя поводы к зависти.
50. Но признав, что города не подвержены тому же уделу. что человек, — для последних кончина безвозвратная погибель, а городам можно возродиться, — простирает руку поднять их. И они вставали и тотчас поплыл по реке вестник с приказом пленным возвращаться в свои владения, и они спешили, не отпущенные на волю в обмен, чело-век за человека, но одни из них оставались, другие возвращались, провожаемые теми, кто их взял в плен. Так битва научила их во всем повиноваться.
51. Если же присоединить к прежним город является общим благодеянием> в смысле роста организма вселенной, сколь доблестнее вернуть упраздненные? В этом деянии на лицо и заселение земли, и искупление позора. Ведь не создать города, которого не было, в том беды нет, но возмутительно попустить низвержение прежде существовавшего, так как отсюда надвигается двойная потеря, позор и материальная убыль. Ведь такое явное свидетельство разгрома для варваров служило бы увещанием к отваге, а у наших необходимо вызывало бы робость, и если не сейчас, то впоследствии последних сковывало бы, а первых поощряло. Ты же, дабы враги всегда трепетали, а наши всегда были смелы, воздвиг города несокрушимым трофеем.
52. И благодаря твоей решимости, удаче, трудам и уменью, варварам не удавалось иметь перевеса на каждом из двух фронтов войны, но одни действовали, другие претерпевали, претерпевали прирейнские, действовали варвары по Тигру, с этой стороны они вторгались, там падали. Нечто подобное, говорят, произошло у Потидеи, когда коринфянин Аристей обратил в бегство и гнал фланг, стоявший против него, а другое крыло бежало, пока не заперлось за стенами. [21]
53. А если бы ты тогда не оказал отпора, ничто бы не помешало тем и другим варварам, шаг за шагом подвигая свои приобретения, в конце концов соединиться друг с другом у Босфора. При настоящих же условиях поражение одних из них их погубило, а другим внушило тревогу и прикрыло для римлян позор их поражения, так как одна молва уменьшала впечатление другой и одна весть настигала другую.
54. Ты же, далее, от трофея возвращался к Музам, как атлет в палестре от венка, и, сложив оружие, снова брался за книги, оторвавшись от коих ты одержал победу. Ведь мудрость, противостоя массе, дает преобладание над нею более благоразумному.
55. Когда слава твоя возросла, не плясуны и мимы являются к тебе, принося с собой повод к смеху, не флейтисты и кифареды, прогоняющие серьезные речи из за трапезы, но рои риторов и философ из Афин, достойный на вид, еще достойнее как собеседник, одаренный величайшим умом, пожелавший скорее быть, чем казаться наилучшим в красноречии.
56. Одно одобрив, другое посоветовав, он удалился, с таким подарком, какой дал ты один из государей, поэмой, возвещающей об этом муже. Если мы хвалим Писистрата за собрание чужих произведений, как высоко поставим подражателя Гомеру?
57. Но чем ты отражал врагов, тем огорчал вместе с побеждаемыми итого, кому принадлежала победа, благодаря тебе. Столь необорим недуг зависти, и те, кто в выигрыше, ненавидят мощь тех, кто оказывают им услугу. Давно уже внедрившись в нем, она и в ту пору выступила наружу и превратила искру в пламя. [22]
58. Сначала он лишил его друзей, с намерением повредить ему в совещаниях. но он был все так же предусмотрителен; затем — большего отряда, дабы ослабить его, но он оставался ничем не менее сильным. Всех звал он, выставляя на вид персидскую войну, самым благовидным образом предавая с государем города его. Но он был послушен сверх меры, позволю себе сказать так, и повелевал выступать, и вопли женщин хватались за людей [23]. Едва они перевели дух, как воздвиглась вторая волна, но и она не побудила этого человека к противодействию.
59. Как же становится он великим государем? Здесь, мне кажется, судьи взглянуть проницательнее. Ни воин не был понуждаем, ни государь не уступал настоянию воинов, ни подданные не были так плохо дисциплинированы, чтобы выводить правителя, как взбрело на ум. Но какое же объяснение вернее? Бог подвигнул их без всякого предварительного умысла с их стороны, но глас опередил мысль. А это дело божества. Явился приказ сродни [24] предшествовавшему, присоединивши к хламиде пурпурной окраски диадему, украшенную камнями, в которой тоже было нечто от продукта моря. [25] А он взглянул на небо, и как даяние, так и получение было, то и другое одинаково, замыслом божеств.
60. Итак, как оракулы мы не считаем делом Пифии, но того, кто посылает ей на уста изречения, так в на-стоящем случае украшение главы его пусть считается делом скорее тех, кто подвигли воинов и убедили его, чем тех, чью душу они настроили по своему желанию. Естественно, что те, кто так судили, при вопрошании их, сообщили делу как подобающему, это происхождение. Несправедливую почесть они не одобрили бы, а справедливой готовы были дать место.
61. Однако воля богов не была неожиданностью для почтенного ею, так как он давно питал в душе это стремление, но, как бы довольный более скромным положением, медлил, колебался, пребывал в прежней мере чести, ждал приговора земного после вышнего. Того же (Констанция) ничто не склоняло.
62. Итак, нова оставалась надежда на примирение, он терпел. Но когда объявлена была открытая война, в Италии возводились укрепления, призывалось кельтское племя, приведено в движение скифское, шла пехота, выступали стрелки, когда ничто не удерживало и не возвращало вспять, ни кони персов, ржущие у Евфрата, ни осадные машины, подвозимый к стенам, ни плач городов, ни грозивший им пожар, но он (Констанций) покупал ужас римской земле, делая крупнейшие уступки варварам, лишь бы малого не уступить своей породе, вот тогда, тогда, наконец, предоставив противникам стеречь большую дорогу, сам он (Юлиан) другой, нетоптанной, неровной, непроходимой по крутизнам своим, свершил путь, словно по какой-нибудь городской дороге, устроенной рабочими, как будто Аполлон вел его и выравнивал путь, загражденный рвом ахейцев.
63. Таким то образом незаметно для тех, кого он ловил, как каких-нибудь рыб, еще раньше, чем собрана сеть, когда настал момент, он впервые появился воочию, вступив на границы, совсем как водолаз, что скрывается «под хребтом моря» в воде, невидимый людям на берегу, сколько хочет.
64. Так ценил он выше самой победы то, чтобы его не считали неправым, что, среди опасностей шествуя по Греции, оправдывался перед всеми людьми, посылая туда письма, смотря по характеру каждого, большие, меньшие, средние, как должно было подходить к личности адресатов.
65. Итак, пока он соображал в Пеонии относительно Фракии, пора ли вторгнуться или сидеть на месте, и доблесть свою противопоставлял численности врагов, некая судьба дает делу разрешение, обретя, без действия оружия, конец, подобающий родству противников. В момент, когда обороняющемуся предстояло победить, она похитила наступающего жертвою недуга, и вот трофей — столь велик, но могилы воинов нет нигде,
66. Пускай же уступить императору, в суждении боголюбивых людей, и великий Кир. В самом деле, если случай дал ему пастуха для спасения, однако сражаться с дедом пришлось же ему, и даже нечто большее, как говорит Исократ [26] так что одоление мидийцев сопровождалось для него стыдом. Для тебя же славнее приобретенного способ приобретения, так как ты чистою рукою достиг всего.
67. А что еще достойнее, это доставило одинаковое удовлетворение и тем, кого ты вел, и тем, на кого ты шел. Закон делал их противною стороною, но, когда они узнавали, что ты царь по твердости воли, а в трудах соратник, расположение их соединяло их с тобою.
68. И вот в чем заключалось направление богами главы твоей к диадеме, чтобы за увенчанием следовал гнев, за гневом движение, за движением твой поспешный поход, и «да приблизишься ты к государственному управлению». [27] «Если же колеблешься перед убийством, гласит призыв, мужайся. А это будет нашим делом».
69. Таким образом, без малейшего нарушения благочестия получив в свои руки большую часть Европы и Азию, он ни о чем так не ревновал, как о культе, подобно тому как ивой добрый кораблестроитель, который прежде всего другого отдает свое внимание килю. Как на его крепости основана сохранность судна, так сохранность городов на почитании богов. Поэтому он восстановлял храмы, строил жертвенники и приучал свое отечество, которое нетерпимо было к спасительному дыму, не враждовать с благом, как сын, вразумляющий мать, когда он, сначала увлеченный одним с нею заблуждением, потом избавляет от него себя и ее.
70. И вот я удивляюсь тем персам, — их слова памятны, — которые говорили, что ты их одолеешь, а не додумывались до того, что ты уже овладел ими, и при том пребывая в устье Понта, у Босфора и занятый тем же, чем сейчас я, исполняя [28] перед великим советом свое произведете. Какова же была победа?
71. Тот, лишив восточную страну цвета гоплитов, шел в поход, предоставив города худшей части войска, которая, по внешности представляя гарнизоны, нуждалась сама в охране, и охранители трепетали вместе с охраняемыми. Итак нам казалось, мы уже видим разгром городов, еще не наставший в действительности, и бегство было во спасение.
72. И население внутри страны считало счастливым приморское, а те, что жили на берегу, своих корабельщиков, и не было тогда счастья больше, чем владеть кораблем. За киприйцами, какие там были, ухаживали, и они обещали приют. Но и море не было свободно от опасностей, так как в гаванях грозили раны в борьбе из за судов, а в море смерть, потому что благоприятная пора плодила злодеев.
73. Эти переселения остановил один день. Один и тот же день тебе дал эту власть, а нам смелость оставаться на местах, не потому, чтобы откуда-нибудь пришла боевая сила, или стены для одних были построены, для других исправлены, или противники были поражены повальною болезнью, но одно звание устранило страх, и в семидесяти стадиях расстояния от Тигра ты смутил персов, будто подняв на них знамена для битвы.
74. А Демарат[29], — да погибнет он злою смертью, который, восхваляя им блага нашей страны и обещав зимою предать им город, будто улов в верше[30], переменив политику, отпускал речи в духе Полидаманта, какие последний произносил с появлением Ахилла. Человек проницательный назовет это победой не хуже той, которая ожидается. Последняя, если даруют то боги, приведет их военнопленными, а эта нам воспрепятствовала стать таковыми, и будущей победой мы отплатим за то, что претерпели, благодаря этой не прибавилось для нас новых бедствий.
75. Полагаю, поражение врага достигается не только его захватом в плен, но и тем, если он понадеется захватить, а рад будет спастись самому. Зачисляя то, что ожидалось, в приобретенное, он считает себя в убытке.
76. Это — одно доказательство того, что перс побежден; другое, — извини меня, ради Зевса, если я выскажу некую тайну, устам моим нет удержу и они становятся сильнее ограды зубов, — недавно пришло ассирийское письмо с просьбою открыть путь и покончить с разладом посредством переговоров, при помощи вестника и посольства.
77. Итак я думал, что он будет рукоплескать, и праздновать, позаботится о быстроте, и поздравлял, поступая как не раз побежденный, а он швырнул письмо смелее Диомеда, считая непростительным, чтобы повинный возмездию вступал в переговоры о мире.
78. Не менее значителен его поступок с теми из скифов, которым, уличив их в мелочном препирательстве во время мирных переговоров, он приказал удалиться и позаботиться о войне, и спустя долгий промежуток времени, римлянин пригрозил варвару. 79. Отчего переменилось направление ветра в войне? И что вернуло положение римлян в возможности угрожать персам? Не какое-нибудь пешее сражение, не тяжкое конное, не новизна вооружения, не новые изобретения военного искусства смирили врагов, но частые жертвы, обилие крови, испарения благовоний, трапезы богам и демонам.
80. Вот почему название жреца радует его не менее, чем титул императора, и название это соответствует его занятиям, так как в религиозных обрядах он опередил жрецов не менее, чем государей в делах правления. Не говорю о нынешних, более нерадивых, а о древних, тех, что были в Египте, изощрившихся в них. Не так, как служат по требованию закона, он то приносил жертвы, то переставал это делать, но признавая, что правильно изречение о необходимости с богов начинать и дело, и слово, то, что прочие, он знал, откладывают до новолуния, то он сделал ежедневным обрядом, встречая пролитием крови восход бога и провожая им закат, и то же в свою очередь приготовляя ночным демонам.
81. Удерживаемый своим высоким положением большею частью внутри покоев, так как днем нельзя спешить в храм, он превращает в святилище дворец и сад делает чище, чем у некоторых сокровенная часть храма, и алтари становятся пленительнее под древесным сводом, древеса приятнее от алтарей.
82. А самым лучшим является то, что он угождает богам, не сидя на высоком троне или окруженный золотыми щитами, руками других, но работаете собственноручно, и обходите, и берется за полено, и берете нож, и вскрываете птиц, и понимает внутренности, и тому свидетельством служат пальцы, полные следов такой работы. Ведь он считает ни с чем несообразным, если сам вручите будущим правителям указы, а не исполнить теми же руками обязанностей по отношению к богам.
83. Вот почему в экстренных обстоятельствах он не устраивает совещаний стратегов, лохагов и таксиархов и не тянете время на размышления, но, прибегнув к учителям, что открывают неизвестное, этим ограничивается. Поэтому донесения с границ царства не бываете никакого или очень мало, но все известно, и подобно тому, как от Солнца не сокрыто ничего из земного, так и от тебя, ничто из того, что совершается, благодаря дару самого Гелиоса.
84. Кроме того, и на границах те варвары, которые населяют нашу страну от внешнего моря (океана) до бурунов Понта, повесив оружие, запахивают землю, отчаявшись в боевой добыче от нашего достатка, но молясь Деметре. А из подданных, кому предстояло поплатиться, погубили себя собственною жаждою тирании, того, на что надеялись, выполнить не быв в состоянии, однако, по взятии в плен, не претерпев того, чего опасались, они одни после таких замыслов сохранили жизнь свою.
85. Я же восхищался Ксерксом, не казнившим тех, которые явились к нему на смерть, в отплату за вестников. Глашатаи были жертвою беззакония целого города, вещь, в глазах перса, не стоящая внимания, и вместе он уважил мужество людей, самих себя предающих. Император же тех, которые составили на него то, что и назвать не позволительно, наказал не выше уличения их.
86. И это, господа, будем считать делом тех же помощников, лучших для охраны, чем землею рожденный Аргос, которые оберегают его вместе с телохранителями, блюдут и самих последних, и если обретут в них, вместо псов, волков, уведомляют не путем слабых и косвенных видений во сне, но так, как мы сейчас видим друг друга и любой может сказать другому об ораторе, что он хорошо говорит или обратное, так они ему о злоумышленниках, воздавая его очам честь своего лице-зрения и устраняя возможность недоверия в Гомеру, который слил с людьми богов, словно их товарищей и друзей.
87. Кав же не быть им тебе друзьями, когда на по-ходе сюда ни один жертвенник не был оставлен в пренебрежении? Тебе, который, настолько уклонившись от прямого пути, явившись во Фригию, возвратился, почтив нашу родительницу богов обильными и крупными жертвами. — Итак, явившись к нам, ты, как сказал бы иной из людей, ничего не разумеющих, оставался в бездействии, как я бы выразился, открыл войну, и нечто изобретено тобою для победы, более важное, чем самая битва, Дело вот в чем:
88. В прежнее время персидское войско не было ни численностью выше, ни силою превосходнее, ни выше по военным приемам, ни по вооружению более мощным, но то, что все это поддерживает или уничтожает, наличностью своею или отсутствием, перешло на ту сторону и с ними наступало: божества, распорядители войны, битвы, бегства, посылающие поражение тем, кто их не почитает, укрепляющие людей, их чтущих.
89. Так, еще пока сходились два войска, от них на наших гоплитов направлялись стрелы, задевавшие души, причем одни пускал Арес, другие соратники Ареса Страх и Ужас. Эти стрелы поражали сердца, и выпускали воины мечи из рук и постигала их естественная участь людей: божества их одолевали.
90. Таким образом, в правильном сознании того, что каждому воину надлежит поклоняться тем, в ком он нуждается во время битвы, как в сути военного снаряжения, не в щите, не в панцире, не в дротике, и после собеседования с богами, в какие ты вступаешь, ты вооружил боевую силу пониманием божества и воины по собственному почину бежали к жертвенникам и спорили из-за ладона.
91. Такою то стеною обвел ты римское царство. И то твоя заслуга, что ты перевоспитываешь прочую народную массу, совершая над другими превращения Протея. Теперь именно население на земле прямо превращается из свиней в людей.[31]
92. Всему этому причина словесное искусство. Это дело рассудительности, последняя же воздействие слова, всякие виды коего ты воспринял душею, одни речи, бегущие стремительно [32], другие, шествующие медлительно, письма, диалоги, красоту эпических поэм. Из них одними ты восхваляешь другими убеждаешь, третьими принуждаешь, четвертыми чаруешь, и побеждаешь риторов философией, философов, в свою очередь, риторикой, поэзией тех и других, как опять таки поэтов обеими первыми, и, Зевсом клянусь, всех, кого назвал я, совершенством того и другого языка [33], утверждаю это не по собственному пониманию [34], но меня убедил тот карфагенянин.
93. Если бы, следовательно, тебе удалось приобрести это без царства, ты вызвал бы у многих царей пожелания отдать свои владения и получить твое достояние, а если бы можно было тебе подавать голос десятью языками, тебе бы нимало не понадобилось помощников для писем [35].
94. Эти обильные, прекрасные и разнообразные виды слова ты добыл не одними трудами раньше воцарения, но еще и сейчас соблюдаешь бодрствование в занятиях ими. И императорская власть не заставила книги лежать втуне, на ночь еще в первой своей части, а ты поешь [36] гораздо раньше птиц, или сочиняя речи, или усваивая чужие произведения. А сила сна побеждена строгостью диеты. Ведь он овладевает ресницами после вина и пресыщения, а без них не имеет большой силы.
95. Что же удивительного, если красота тела находится в небрежении при питании его, словно цикады, отделке им своих речей, общении с богами, непрерывном труде? Что уходить на эти занятия, отнято от удовольствий того порядка. И он рискует своей готовностью к воздержанию лишить себя похвал за него. Ведь то обстоятельство, что человеку с привычкою к такой диете даже невозможно быть рабом низменной страсти, устраняет восхищение им.
96. Вот каков у нас император и консул, побеждающий всеми достоинствами не только по нашему приговору, но и по суждению богов, строгостью своей добродетели заграждавший уста самому Мому (Поношению). Ведь и то черта благородства и высокого духа допустить в сотоварищи себе лицо, гораздо низшее по общественному положению [37], и не уклониться от сана за отсутствием лица равного по знатности, ни, в стремлении к нему, раньше, чем подобает, назначить такое лицо.
97. Во всяком случае и Ксанф, бессмертный конь, не пренебрег бегущим с ним рядом Педасом. И сверх этого примера, мы знаем, что Афина и Диомед ехали на одной колеснице, «богиня грозная, с нею лучший из смертных».
98. Теперь, мне представляется, и браки будут сопряжены с целомудрием. и все сделки будут причастны справедливости, и дети станут рождаться для лучшей доли, так как твое наименование, как легкое и благоприятное предвещание, стоит в заголовке этих актов. [38]
99. Этот год, если бы существовало какое либо состязание и суд для годов, как для атлетов, я полагаю, одержал бы победу по приговору всех судей. Конечно, многие приняли консульство, многие да примут, но этот первый во время монархии. Итак, если Сапфо лесбийской ничто не помешало молиться, чтобы ночь для неё затянулась вдвое, пусть и мне дозволено будет молить о подобном: «Время, отец года и месяцев, продли для нас этот год как можно дольше, как когда, при зачатии Геракла, ты протянул ночь, и вообще продли государю жизнь сверх предела её у Солона, считая собственною честью старость доблестного царя». 100. Молю этого и, сверх того, чтобы войско наше пообедало в Сузах, при чем персы услуживали бы им как виночерпии. Этого подобает молить, этого полное основание ожидать. С помощью бога двинемся и сами.
101. Так даруй же свободу всем дельным и самым добронравным рабам, которых должно считать настолько более счастливыми, чем тех, которых когда то ударяли в знак освобождения, насколько последние счастливее тех, кто умерли в рабстве. Им изменяет их общественное положение муж, начавший дело освобождения с себя самого и не допустивший владычеству похотей водвориться в душе. 102. И они в выгоде сравнительно с освобожденными от рабства в других местах величием консула, а из тех, что освобождены при консулах, добавлением титула императора, в свою очередь из тех, что при государях, превосходством нынешнего.
Так не видали торжества, подобного здешнему, ни очи людей, ни богов.