Предлагаемые читателям "Рассказы о диковинах" издатели традиционно включают в opera minora Аристотеля, хотя, по всей видимости, Аристотелю они не принадлежат, а составлены одним из авторов перипатетической школы около III в. до н. э., как полагают некоторые исследователи.[1] По содержанию это небольшое произведение относится к корпусу сочинений парадоксографов.[2] Отечественная наука об античности мало внимания уделяла парадоксографии, так что читатель вправе спросить, что же представляют собой парадоксографические сочинения?
Само название - парадоксография - позднего происхождения.[3] В древности этих авторов обычно называли οἱ ἐπὶ τοῖς θαύματι (Paus., VIII, 46, 5). Парадоксографическое сочинение, обычно небольшое по объему, представляет собой систематизированное собрание сведении, извлеченных из контекста других - философских, исторических или естественнонаучных - произведений. Отобранные парадоксографом сюжеты содержали всякого рода занимательную информацию: загадочные явления природы, этнографические описания, обычаи и социальные устройства обитателей далеких земель, необычные архитектурные сооружения, мифические версии истории, связанные с деятельностью легендарных героев (Гераклом, Диомедом, Дедалом и т. п.), так называемые историко-географические древности. Парадоксографический сюжет, акцентирующий внимание читателя на занимательном и неожиданном и пересматривающий традиционные представления, воспринимался буквально в качестве παρὰ δόξαν, т. е. contra opinionem (как и аналогичные сюжеты παρὰ λόγον, παρὰ νόμον, παρὰ φυαιν, παρὰ φύσεως νόμους). "Необычное" и "удивительное" (παραδόξον, Φαυμάσιον) были ключевыми понятиями парадоксографической литературы.[4]
В качестве особой разновидности литературы парадоксографическпе сочинения были широко распространены начиная с III в. до н. э. До этого времени разнообразные парадоксографическпе сюжеты встречаются в произведениях поэтов, философских трактатах, исторических хрониках, периплах, сборниках мифов, утопиях и пр. До выделения парадоксографического сюжета из контекста какого-либо произведения из-за его необычности или занимательности сюжеты эти оставались принадлежностью греческой и эллинистической традиций научного знания. В этом смысле парадоксографию можно рассматривать и как часть эллинистической науки.
Две особенности парадоксографического произведения - информативность и занимательность - обеспечили ему в древности большую популярность. Очевидно, однако, что этот вид литературы не мог оставаться неизменным на протяжении нескольких столетии, поскольку и сам характер объяснения природы и места в ней человека не был неизменным в различных философских школах и направлениях в системе общественных идеологий античности.
Если устройство универсума, космогонические теории занимали главное место в философии досократиков, то моральная философия со времени Сократа уже мало интересовалась природой универсума или необходимости, благодаря которой движутся небесные тела. Вопрос о начале и причине возникновения мира и человека, занимавший умы философов, в представлениях древних непосредственно связывался с учением о живом и едином космосе, и поскольку он един и взаимоодушевлен, гарантом чего выступал божественный разум, - целостность универсума явлена во множестве "знаков", открываемых некоторым смертным. Умение "читать знаки" - отражение разумной воли божества - лежало в основании большинства околонаучных представлений античности: астрологии, онирокритики, физиогномики, которые для античного стереотипа мышления имели такое же право на существование, как математика, астрономия, медицина, поскольку оперировали знакомыми каждому философу понятиями, связанными с сугубо античными представлениями о космическом устройстве, "а несогласие философов между собой вовсе не отрицает самой философии", как отмечал Посидоний (D. L. VII, 129).
Астрология выясняла влияние небесных светил на судьбы всего живого в природе, сопоставляя констелляции звезд и движение планет. Немаловажной стороной античных представлений о человеке была и физиогномика, которая занималась своеобразным тестированием личности по стереотипу посредством "чтения" телесных знаков, отражающих внутренний мир душевной организации и, более того, этот мир предопределяющих. Онирокритик с помощью сложных построений должен был уметь читать в образах сновидений открывающуюся волю божества.
Поскольку космогонические представления досократиков и их учение об элементах-стихиях оставались основой натурфилософских теорий всей античности, то и всякие дисциплины, связанные с природой и человеком как неотъемлемой ее частью, исходили из этих представлений. Тесно связанные с философией, медицинские теории основывались на единстве природы и обитающих в природе живых существ. Один пз важнейших трактатов сборника Гиппократа "О воздухах, местностях и водах" выводил тесную зависимость живого существа от среды обитания. Человек (как и другие существа) оказывался настолько связанным с местностью, почвой, водными источниками, что климатические особенности определяли не только недуги, но и черты характера. Дисциплины, возникавшие рядом с научными теориями (и парадоксография в том числе), также основывались на представлениях, общих для своего времени. Часть физиогномического учения - этнофизиогномоника - непосредственно восходит к положениям Гиппократа о климатах. Так же и элементы-стихии философских воззрений досократиков отразились в описаниях природных стихий парадоксографов: воздух, земля, вода, огонь, а особенные, необычные их свойства в различных местностях были главными темами парадоксографов. Почва производит металлы, минералы, необычные камни, она может быть необычайно плодородной, самородной, ее испарения могут быть смертоносными, целительными и пр. Особенности вод и источников также трудно перечислить: источники сернокислые, щелочные, самонаполняющиеся, подземные реки, пресные потоки в морях и пр. Особенно многочисленны сюжеты об огнях: вулканические огни, самовозгорающиеся минералы, столбы пламени и пр. Ранние парадоксографы в основном пытались систематизировать свидетельства о явлениях природы, связанных с элементами-стихиями. Необычные источники, вулканы, самовозгорающиеся почвы, особенности различных местностей и произрастающих там растений, населяющие эти местности животные и другие естественнонаучные парадоксы - наиболее частые темы их произведений.
Завоевательные походы Александра в глубь малоизвестных до того времени территорий Востока и Азии послужили толчком для накопления и развития знаний о мире, поскольку сопровождавшие полководца образованные эллины составляли описания неведомых земель, необычных сооружений, растений, камней и других диковинных и прежде малоизвестных явлении, не только природных, но и социальных (нравы и обычаи). Парадоксография была естественным порождением времени эллинизма, когда в условиях политического и идеологического кризиса полиса возрос интерес к чужестранным обычаям и установлениям, к неведомому, экзотическому, которые щедро представляла история, периэгеза, мифография, утопии, где ξενός зачастую выступал синонимом παράδοξος.
Традиционные версии мифов и древних сказаний, оправдывавшие политические и территориальные претензии старых греческих полисов, очевидно, не могли более неприкосновенными пребывать в их классических вариантах. В новых эллинистических государствах возникла потребность в пересмотре традиционных для греческого мира ценностей: из многих вариантов следовало отобрать наиболее приемлемые для данного места в данное время. Поэтому и вопрос - "где родина Гомера, кто истинная мать Энея и сколько лет прошло между Гомером и Орфеем" - не был пустым занятием мифографа или грамматика, "глупостями", как их определял Сенека четыре века спустя (Ер. 88), но вызывал жаркие споры. У эллинистических мифографов обнаруживается сходство с темами парадоксографов, а сюжеты Аполлодора, Парфения, Палефата чрезвычайно близки сюжетам парадоксографов.
Литературный жанр парадоксографии возник как классификация чудесных или необычных сведений. Это были сочинения в форме научных προβλήματα, очень распространенных в перипатетической школе III в. до н. э.[5] Первые классификации природных явлений. составленные в перипатетической школе Аристотеля и Феофраста, не прошли мимо внимания парадоксографов. Перенесение морально-этических норм человека на мир животных и объяснение поведения животных лишь человеку присущими свойствами: благородством, ревностью, честностью и пр. - обычное в идеологическом и естественнонаучном осмыслении природы периода эллинизма[6] - привлекало и парадоксографов, склонных к описанию необычных, редких, малоизвестных представителей животного мира вплоть до фантастических: мантихоры, птицы феникс, гиппокентавра. Зооантропологические сопоставления широко использовала и физиогномоника. Непосредственное отношение к парадоксографии имели философские воззрения перипатетиков и стоиков: первые из-за пристального внимания к природным аномалиям, вторые - допуская вмешательство божественного провидения в жизнь и судьбы людей.[7]
Литературными предшественниками парадоксографии была по сути вся греческая литература, начиная с Гомера и Гесиода, особенно ее ионийская традиция, обнаруживающая множество сюжетов θαυμασία из области ζῴα, φυτά, χῶραι, ποταμοί, βοτζνοί.[8] Одним из постоянных источников парадоксографии был и Ктесий, врач и историк V в. до н. э., хотя парадоксограф нередко ставил под сомнение сообщаемые им сведения.[9] Так же и Геродот, предоставлявший читателю не только пищу для ума, но и информацию для отдохновения, в своем изложении истории приводил множество этнографических свидетельств, описаний редких животных парадоксографического характера (описания крокодила, золотоносных муравьев и т. п.). В сочинениях историков Александра, посвященных описанию далеких земель, парадоксографический материал использовался в качестве риторических отступлений.
Парадоксографические сюжеты занимали и таких греческих авторов IV в. до н. э., как Эфор, Феопомп и Стратон. Эфору принадлежало собрание диковинок в 15 книгах παραδόξων τῶν ἑκασταχοῦ βιβλία ιέ (Lex. Sud.s.v. Ἔφορος). Среди произведений Феопомпа было сочинение об удивительных явлениях - θαυμάσια (D. L. I, 115-116) или Mirabilia (судя по Сервию), которое, как полагают исследователи, составляло VIII книгу его "Истории Филиппа". По свидетельству Дионисия Галикарнасского, Феопомп "собрал сведения об особенных и удивительных явлениях, о необычных происшествиях на суше и на море, и все это снабдил примерами" (Dion. Hal., Ad. Pomp. II, 145, 11). Преемник Феофраста и наставник Птолемея II Стратон Лампсакский был автором книги "О сомнительных животных" (περὶ τῶν ἀπορουμένων ζῴων D. L., V, 59). Среди его произведений было и сочинение "О баснословных животных" (περὶ τῶν μυθολογουμένων ζῴων (D. L., ibid). Вероятно, его внимание привлекли παράδοξα из мира животных; следуя традициям аристотелевской школы перипатетиков, Стратон, видимо, включал в область своих разысканий рассмотрение явлении, нарушающих закономерности природы (νόμοι φυσικῶν).
Основателем жанра парадоксографии принято считать Каллимаха, так как именно под его именем сохранилось первое упоминание отдельной книги парадоксографических сюжетов: θαυμάτων τῶν εἰς ἄπασαν τήν γῆν κατά τόπους ὄντων συναγογή (Lex. Sud. s. ν" Καλλίμαχος) или Ἐκλογή τῶν παραδόξων (Antig., Mir. 129).
Судя по сохранившимся у авторов позднего времени фрагментам Каллимаха, его "Достопамятные записки" (Ὑπομνήματα) содержали перечень географо-мифологических древностей: περὶ τῶν ἐν Ἑλλαδι θαυμασὶων; περὶ τῶν ἐν Πελοποννήσω θαυμασὶων; περὶ τῶν ἐν Θράκη θαυμασὶων; περὶ τῶν ἐν Ἰταλία θαυμασὶων; περὶ τῶν ἐν Λιβύη θαυμασὶων; περὶ τῶν ἐν Ἀσία θαυμασὶων. Этот перечень предполагал более дробное деление сюжетов περὶ ποταμῶν καὶ κρηνῶν καὶ λιμνῶν; περὶ ζῴων, περὶ φυτῶν, περὶ χωρῶν, περὶ λίθων, περὶ πυρός.
Бол Μиндский из Египта, один из ранних парадоксографов, собрал свидетельства об удивительных и необычных явлениях в сочинении, название которого можно было бы перевести как "Мысли о прочитанном" (περὶ τῶν ἐκ τῆς ἀναγνώσεως τῶν ἱστοριών εἰς ἐπίστασιν ἡμας ἀγόντων) или сокращенно περὶ θαυμασὶων. Современником и соперником Каллимаха был также Филостефан из Кирены, автор сочинения о необычных реках, источниках и их обитателях - περὶ παραδόξων ποταμῶν.[10] Кроме того, его книги содержали также собрание историко-географических древностей, этиологические и мифологические сведения; 29 сюжетов Филостефана приводит Плиний Старший в "Естественной истории".
Архелай Хемносский из Египта писал о редких животных и был, видимо, старшим современником Антигона Каристского (вторая половина III в. до н. э.), с которым постоянно полемизировал. Свое парадоксографическое сочинение в стихах Ἰδιοφυῆ (здесь ἰδιος = παράδοξος) Архелай посвятил Птолемею Филадельфу (по предположению Р. Райценштайна - Птолемею Эвергету III), который, по словам Диодора Сицилийского, испытывал живейший интерес к свидетельствам о редких и малоизвестных животных (Diod. Sic, III, 36, 3 sq.). Его книге, видимо, была суждена долгая жизнь, поскольку во II в. н. э. Артемидор в "Онирокритиконе" ссылается на Архелая как на авторитетного знатока нравов животных (Artem., Onir. IV, 22). Позднее под тем же названием Ἰδιοφυῆ произведение Архелая Хемносского переложил на стихи Псевдо-Орфей. Фрагменты всех этих произведений дошли до нас в изложении поздних авторов.
Выходец из пергамской школы, младший современник Каллимаха Антигон из Кариста, скульптор и художник, интересовавшийся философией, был автором первого целиком сохранившегося парадоксографического "Собрания удивительных историй" (Ἱστωρικῶν παραδόξων συναγωγή).[11] Этот парадоксографический сборник содержал 173 сюжета, которые можно было бы тематически поделить на пять разделов: 1) главы с 1 по 25, 2) главы 26-59, 3) главы 60-114, 4) главы 115-128, 5) главы 129- 173.
В 1-м и 4-м разделах в качестве источников использованы выдержки из произведений греческих историков, среди которых Геродот, Ктесий, Феопомп, Гелланик, Евдокс, Тимей из Тавромения, Гиппий, Мирсил из Метимны и др. Во 2-м и 3-м разделах - выдержки из IX книги "Истории животных" Аристотеля; в 5-м разделе - изложение παράδοξα Каллимаха. Типичный образец ранней парадоксографии, произведение Антигона в основпом содержит естественнонаучные παράδοξα из области зоологии и ботаники (главы 1-115), а также сюжеты περὶ χωρῶν, ἀερών, πυρός (главы 121-128, 166-168, 170-171). Несколько сюжетов посвящены физиологии человека (главы 109-118): евнухам, полиплоидии, сексуальным аномалиям и пр.
Мирсил из Метимны был одним из первых парадоксографов, который черпал темы mirabilia в основном из области социальной, а не естественной истории.[12]
Таким образом, ранние парадоксографические сочинения, содержавшие описания естественнонаучных явлений в III в. до н. э., принадлежали александрийцам Каллимаху, Филостефану, Архелаю, а также пергамцам: историку Антигону, философу Стратону, Болу, Мониму, историкам Миртилу и Филону Гераклейскому. В это же время, вероятно, могли быть написаны Ἰδιοφυῆ Псевдо-Орфея и "Рассказы о диковинах" (περὶ θαυμάσιων ἀκουσμάτων) Псевдо-Аристотеля.
Человек становится объектом внимания парадоксографов приблизительно со II в. до н. э. До наших дней сохранилась 51 глава произведения Аполлония под названием "Удивительные истории" (Ἱστορίαι θαυμασίαι).[13] Первые шесть глав этого относительно небольшого сборника посвящены "чудотворцам" - θαυματουργοί. Это рассказы об Эпимениде, Аристее, Гермотиме, Абарисе, Ферекиде и Пифагоре - людях, обладавших необычными свойствами. Эпименид, например, проспал 57 лет и, уснув мальчиком, нисколько не изменился за время долгого сна (гл. 1); Гермотим из Клазомен, обладавший даром предвидения, будто бы обладал и способностью отделять душу от села. Душа его подолгу странствовала по свету, а затем, после ее возвращения в телесную оболочку, Гермотим рассказывал об увиденном. Кончилось все это печально, поскольку сограждане снесли однажды его на погребальный костер, приняв за усопшего (гл. 3). Абарис Гиперборейский предсказывал мор, неурожай и другие несчастья. Будучи человеком необыкновенным, он, путешествуя по разным странам, записывал пророчества, сохранившиеся, как передает Аполлоний, "до наших дней". Прибыв в Лакедемон, Абарис посоветовал жителям принести богам предотвращающие жертвы, с тех пор в Лакедемоне не было моровой болезни (гл. 4). То же самое, примерно, рассказывают о Ферекиде, предсказавшем на острове Сире землетрясение за четыре дня до несчастья. Когда предсказание исполнилось, он приобрел большую известность. Надвигающееся землетрясение он предвидел по тому, что вода ушла из колодцев (гл. 5). Следующая глава - о Пифагоре, с древности слывшем за человека необыкновенного. Усовершенствовавшись во многих науках и математике, он затем превзошел Ферекида в необыкновенных способностях. На реке Кос его приветствовал божественный голос; он мог одновременно находиться в Кротоне и в Метапонте; сидя в театре, он мог привстать и продемонстрировать окружающим голень, как бы отлитую из золота, и пр. Следующие главы (7-51) посвящены более привычной для парадоксографии тематике: растениям, животным, этнографическим описаниям и т. п.
Необычные свойства иных растении и органов некоторых животных издавна использовала медицина. Особенно популярными описания чудодейственных лекарств, связанных с полурелигиозными и магическими воззрениями, становятся в период империи. Ранние парадоксографы главным образом собирают описания необычных свойств представителей живой природы. Ссылаясь на Феофраста, Аполлоний рассказывает о корне тапсии, которым пользуются медики. Особенность корешка такова, что он обладает способностью как бы сращивать разрозненные части органического происхождения. Сваренные с корешком тапсии куски мяса уже невозможно отделить один от другого (гл. 16). А Плиний Старший в "Естественной истории" уже приводит рецепт чудодейственного лекарства: "Император Нерон... после ночных похождений смазывал свое избитое лицо мазью из этой травы, воска и ладана. Наутро он выходил о лицом, совершенно чистым, вопреки молве, которая шла о нем" (ΗΝ, XIII, 125-126).
В дальнейшем тематика ранней парадоксографии - ботаника, зоология, минералы, огни, источники и их необычные свойства - постепенно уступает место повышенному интересу к миру человека, в особенности авторов интересуют необычные свойства его психосоматической природы: выдающиеся память, рост, зоркость, сила, а также всякого рода аномалии: раннее возмужание, лишние члены (шестипалые, четырехглазые, двухголовые и пр.), полиплоидия, гормональные расстройства и связанные с ними перемены пола и др. В период империи парадоксографы все охотнее привлекают в свои сборники пифагорейские воззрения о продолжении жизни души после смерти тела, а также медицинскую тематику, амулеты, обереги и способы лечения симпатической магии, популярные в это время.
Римские авторы научно-энциклопедического направления (Витрувий, Плиний Старший, Цельс, Сенека, Колумелла, Авл Геллий и др.) использовали выписки из парадоксографов наравне с другими источниками греческой и эллинистической традиции. В каждой из 37 книг энциклопедии Плиния Старшего непременно есть несколько ссылок на этих авторов, хотя отношение к ним часто очень критическое. Парадоксографические сборники собирали в небольшого объеме многих известных авторов прошлого, что представляло несомненное преимущество при использовании их в энциклопедическом произведении. Римские научные авторы фактически вернули парадоксографические сюжеты к их первоначальному, подчиненному состоянию, в каком они существовали в произведениях Эфора, Феофраста, Аристотеля. С другой стороны, в произведениях некоторых авторов, подобных Элию Флегонту из Тралл, историку II в. н. э., отпущеннику императора Адриана, возобладала иная крайность.
Эта ветвь парадоксографического направления, пользовавшаяся особенной любовью читающей публики среди всех слоев населения, стала развиваться по линии чистой занимательности, удовлетворяя общественный спрос в диковинном и таинственном, удивительном и необъяснимом с точки зрения естественного порядка вещей.[14] Если ранняя парадоксография описывала необъяснимые явления как бы в перспективе еще не познанных и ждущих разъяснения тайн природы, то парадоксография императорского времени типа Флегонтовой, имела уже иную, более пессимистическую установку: в природе есть вещи, которые нельзя, да и не следует выяснять, поскольку они лежат в области сверхъестественного, где человеческий разум и логика бессильны и где властвует логика божества, провидения пли магических сил.
Именно таковы три первые главы парадоксографического сочинения "Об удивительном" Флегонта из Тралл, где действуют восставшие из мертвых. В первой главе рассказывается о некоей Филиннион, горячо любимой единственной дочери, посещающей родительский дом и после смерти. Во второй главе - об этолийце Поликрите, трижды избиравшемся согражданами префектом города, который "восстав из мертвых", после захоронения стал пророчествовать стихами о том, что родной город в скором времени ожидает война с Локрами. Содержание третьей главы: гиппарх Буплаг (также ἀνέστη ἐκ τῶν νεκρῶν) является в лагерь римлян и пророчествует стихами, после чего отправляют посольство в Дельфы, где дельфийский оракул дает свое толкование случившегося.
В следующих главах идет речь об аномалиях пола (4-10), случаях обнаружения гигантских костей, которые считали останками некогда живших великанов; на этом основании делается предположение, что род человеческий уменьшается в размерах: в Далмации в пещере Дианы обнаружили реберные кости длиной в 12 локтей (гл. 12). Император Тиберий приказал известному геометру Пульхру восстановить размеры гиганта по найденному зубу, и тот в короткий срок представил расчеты тела, соизмерив их с пропорциями лица (гл. 14). Также и на Родосе нашли гигантские кости, принадлежавшие, по мнению Флегонта Тралльского, древним великанам (гл. 16). В следующих главах перечисляются место и время рождения всевозможных уродцев: четырехглавых (гл. 20), безголовых (гл. 21), говорится о том, что женщины произвели на свет обезьяну (гл. 22), змей, свернувшихся в клубок (гл. 24), двухголового ребенка (гл. 25) и т. п. Две последние главы рассказывают о кентавре, отловленном в горах Фессалии и присланном в Рим, где его, забальзамированного в меду, показывали публике. Этого кентавра якобы видел на Палатине и сам Флегонт (гл. 34-35).
Таким образом, в эпоху империи парадоксография как бы разделилась на два направления: в одном подчеркивалась информативная сторона, в другом - занимательная. Относительно критическое использование естественнонаучных παράδοξα учеными авторами империи могло, вероятно, служить толчком к дальнейшему познанию тайн природы, как это и сформулировал во II в. Сенека в "Вопросах природы": "раскрытие многих тайн природы досталось на долю нашему времени, однако не менее предстоит открыть и будущим поколениям" (QN, VII, 30). Такое использование парадоксографических сведений предполагало один уровень читательского восприятия. Другой путь - превращение парадоксографической беллетристики в откровенно развлекательный жанр, который открывает перед читателем мир, полный ужасного и невероятного, τερατώδη καὶ ἄπιστα.[15]
Когда парадоксографические сюжеты, первоначально составлявшие часть серьезных трудов, освободились от подчинявшего их контекста, стали сборниками занимательных сведений и парадоксография сделалась самостоятельным жанром, их авторы, видимо, преследовали единственную цель: собрать как можно больше занимательных фактов. При этом опускались детали, существенные для целостного восприятия произведения, в котором парадоксографический сюжет был лишь фоном, а не предметом художественной оценки.
Начавшаяся с принципов историзма в рамках ученой традиции эллинизма парадоксография все более размывала границы между историей, в которой согласно эстетическим теориям античности недопустимы вымышленные события, невозможные по природе (κατά φύσιν),- и поэзией, допускающей фантазию и вымысел. Выйдя за рамки собственно истории, парадоксография постепенно сближалась с эллинистической драмой и романом, отвечая потребности в занимательном чтении.
Как самостоятельная литературная форма парадоксография просуществовала до конца античности, вызывая интерес у самых разных читателей. С одной стороны, естественнонаучные παράδοξα были усвоены авторами ученых энциклопедий, где воспринимались частью научной традиции эллинизма, с другой стороны, парадоксографические сюжеты охотно вводили в свои романы и Апулей и Филострат.
До нашего времени дошло не так уж много целиком сохранившихся произведений греческих парадоксографов. Среди них Mirabilia Антигона Каристского, автора второй половины III в. до н. э., Аполлония (II в. до н. э.), П. Флегонта (II в. до н. э.), "Рассказы о диковинах" и еще два анонимных произведения: парадоксограф Флорентийский и парадоксограф Ватиканский (III-IV вв. н. э.).
Анонимные "Рассказы о диковинах", приписываемые Аристотелю, неоднородны по содержанию, их можно подразделить на три части: первая - естественнонаучные παράδοξα, источником которым послужили в основном сочинения Феофраста: "О разумения и нравах животных" (1-25; 27-30; 60; 63-77; 139-151; 164-165; 176- 177); "Об огне" (33-41); "О земле" (26; 46-50; 52-62), "О реках" (53-56; 158-160; 168-172); "Об окаменелостях" (166-167; 173; 174); вторая - историко-географическая (гл. 78-138), источниками которой могли быть сочинения Тимея из Тавроме-ния (для Западного Средиземноморья гл. 78-114) и Феопомпа (для Восточного Средиземноморья гл. 115-129). Кроме того, присутствует несколько сюжетов о камнях и растениях-амулетах, очевидно, позднейшего происхождения, где используется тематика, привычная для парадоксографии позднего времени, множество примеров которой можно обнаружить у Плиния Старшего, Сенеки, Апулея, Колумеллы, Галена.
Первые издатели[16] относили "Рассказы о диковинах" к III в. до н. э., хотя исследователи датируют их очень широко, вплоть до III-VI вв. н. э. (А. Джаннини),[17] поскольку автор полностью игнорирует Каллимаха, что не свойственно ранней парадоксографии. Заключительные главы (152-178) некоторые исследователи считают позднейшей интерполяцией. Г. Фласхар, например, полагает, что начальные главы "Рассказов о диковинах" могли быть написаны во второй половине III в. до н. э., т. е. в то же время, когда появились Mirabilia Антигона Каристского и когда сочинения в форме προβλήματα и παράδοξα были особенно распространены в аристотелевской школе перипатетиков.[18]
Датировка "Рассказов о диковинах", предпринятая О. Регенбогеном[19] на основании анализа источников, сталкивается с определенными затруднениями. Первые 15 глав, по-видимому, заимствованы из IX книги "Истории животных" Аристотеля, однако принадлежность IX книги Аристотелю до сих пор оспаривается. По мнению некоторых исследователей, IX книга "Истории животных" восходит к не дошедшему до нас произведению Феофраста "О разумении и нравах животных" (D. L. V, 49) и представляет, по мнению О. Регенбогена, компиляцию произведений Аристотеля, Феофраста, Эвдема и других авторов.
Более всего параллелей к этим местам из IX книги "Истории животных" обнаруживается в Mirabilia Антигона Каристского, и вполне возможно, что анонимный автор "Рассказов о диковинах" и Антигон использовали один и тот же источник. Однако сочинение Псевдо-Аристотеля имеет некоторые особенности. В отличие от Антигона Псевдо-Аристотель повсюду конкретизирует сообщаемые сведения, указывая точные места описываемых событий (Аравия, Гелика, Ахайя, Армения, Египет, Византии и др.), добиваясь впечатления достоверности. Прием этот широко использовали П. Флегонт, называя точное время и место рождения уродцев. Кроме того, Mirabilia Антигона, написанные после Каллимаха, содержат не только прямые заимствования (главы 129 - 173), но и полемику с Каллимахом (главы 17, 78, 84, 127, 161). У Псевдо-Аристотеля, как уже отмечалось, отсутствуют какие бы то ни было упоминания Каллимаха в качестве источника. По сравнению с Антигоном Псевдо-Аристотель менее зависит от источника, часто приводит сведения в сокращенном виде и дает конкретную локализацию событий.
Если параллели Антигона и Псевдо-Аристотеля в первой части произведения можно возвести к IX книге "Истории животных" Аристотеля, то главы историко-географические (87-94) могли основываться на сочинениях Тимея из Тавромения. В то же время поворот парадоксографии в сторону чудес и сенсационности, отчетливо прослеживаемый начиная с Флегонта, подтверждает принадлежность конечных глав (152- 178), относящихся к другой стадии развития жанра, вероятнее всего, позднему времени.
Περὶ θαυμάσιων ἀκουσμάτων или Περὶ παραδόξων ἀκουσμάτων (в списке Ms. Laur. LX 19; LXXXVI, 3), дошедшее до наших дней под именем Аристотеля, к какому бы времени его ни относили исследователи, представляет интерес не только для античников как типичный образец парадоксографического сочинения, содержащего взгляды на природу, человека и окружающий его мир периода эллинизма и более позднего времени, но и для читателей наших дней, небезразличных к истории и культуре античности, а загадочные явления природы - тема, к которой никогда не ослабевало внимание человека. Это прекрасно понимали и в древности, так что уже Сенека мог сказать: "Познание природы бесконечно, и мир предстал бы песчинкой, если бы последующим векам нечего было открывать" (QN, VII, 30).
Перевод выполнен по четвертому лебовскому изданию В. С. Хетта: Aristotle in twenty-three volumes. XIV. Minor Works with an English Translation by W. S. Hett, Cambr. Mass. - L., 1980 с привлечением новейшего издания корпуса парадоксографов А. Джаннини: Paradoxographorum Graecorum reliquiae rec. A. Giannini. Milano, 1965. При составлении примечаний были использованы комментарии А. Джаннини (Милан), а также Г. Фласхара (Мюнхен) в издании: Aristoteles. Werke. Bd. 18. Teil II-III. Mirabilia. Übers. von H. Flashar. В., 1972.
Pseudo-Aristotelis De auscultationibus mirabilibus
[830а] 1.[1] В Пеонии[2] говорят, на горе Гесэн, которая разграничивает области пеонийцев и медов,[3] обитает дикое животное, называемое "болинт", пеонийцы же называют его "монэпом".[4] Животное это, говорят, во всем похоже на быка, но больше и сильнее и более лохматое; грива у него, как у лошади, густо спадающая книзу ото лба до глаз. Рога не как у быка, но острием вниз и заканчиваются на уровне ушей; каждый рог вмещает более полухоэя, рога очень черные, но переливаются, как полированные. На содранной с него шкуре могло бы разместиться восемь застольных лож. Мясо его нежное. 2. Если его ранят, он спасается бегством, а когда силы на исходе, стоит на месте. Защищаясь, он лягается и выбрасывает испражнения на расстояние до четырех оргий.[5] Такой защитой он пользуется свободно и часто, а испражнения его обжигают так, что на собаках сходит шкура. Таково действие его испражнений, когда зверь напуган, а когда в спокойном состоянии, то они не обжигают.
Когда наступает время производить потомство, они сходятся вместе большим стадом и, испражняясь, образуют вокруг роженицы подобие ограды, - так много они выделяют испражнений.
[830b] 2.[6] Говорят, верблюды в Аравии никогда не покрывают своих матерей и. даже принуждаемые силой, сопротивляются. Рассказывают, что однажды за неимением производителя погонщик тайком подпустил к матери ее взрослого детеныша. Тот, как водится, самку покрыл, однако некоторое время спустя этого погонщика закусал насмерть.
3.[7] Кукушки, обитающие в окрестностях Гелики[8] выводя потомство, никогда не вьют собственного гнезда, но откладывают яйца в гнезде дикого голубя или горлицы; они не высиживают яйца, не выводят и не выкармливают птенцов. Когда птенец вылупится и подкормится, то он выталкивает из гнезда всех, с кем жил, потому что он, как мы видим, такой большой и красивый, что намного превосходит остальных. Радуются этому, как рассказывают, сами дикие голуби и даже вместе с ними выбрасывают из гнезда собственных птенцов.
4.[9] Критские козы, если в теле их застрянут стрелы, начинают искать растущий там дикий ориган:[10] как только они его отведают, стрелы выходят сами собой.
5.[11] Говорят, в Ахайе[12] олени, сбросив рога, всякий раз забираются в укромное место, где их трудно найти. Там они остаются до тех пор, пока не отрастут новые рога, - для этого они так и поступают: ведь до тех пор им нечем защищаться.
[831а] На рогах после этого иногда можно видеть приросший к ним плющ.[13]
6.[14] В Армении, рассказывают, произрастает трава, которую называют "леопардовой отравой". На леопарда в качестве приманки выпускают животное, обмазанное этой отравой. Съев жертву, леопард обычно начинает искать противоядие, которым служат человеческие экскременты. (Зная это), охотники наполняют ими какой-либо сосуд и подвешивают его на дерево; пытаясь достать противоядие, леопард прыгает до тех пор, пока силы не оставят его, тогда, обессилевший, он сам становится легкой добычей.
7.[15] Рассказывают, что в Египте птицы трохилы (корольки) залетают в пасть крокодила и чистят его зубы, выклевывая застрявшие кусочки мяса; крокодилу это доставляет удовольствие, и он не причиняет птицам никакого вреда.
8.[16] В Византии, говорят, обитают ежи, предчувствующие перемену северных ветров на южные и быстро меняющие устройство своих нор: перед тем как задует Нот, они роют выход из норы снизу, а когда Борей - сбоку.
9.[17] В Кефаллении козы пьют не так, как это обычно делают другие четвероногие: в полдень, поворотивши морды в сторону моря и раскрыв пасти, они утоляют жажду дыханием моря.
10.[18] Рассказывают, что в Сирии в каждом стаде диких ослов всегда есть вожак и когда кто-либо из молодняка покроет самку, вожак так раздражается, что теснит (неосторожного) до тех пор, пока у противника не подогнутся задние конечности; тогда он отгрызает его детородные органы.
11.[19] Говорят, что черепахи, съевши змею, тотчас заедают ее травой ориганом, а если сразу ее не отыщут, вскоре погибают. Некоторые пастухи, желая проверить, так ли это на самом деле, увидев, что черепаха съела змею, обрывали эту траву: спустя некоторое время всякий раз находили черепаху мертвой.
[831b] 12.[20] Половой орган ласки, как говорят, не похож на орган других животных, но всегда тверд, словно кость. Есть мнение, что это прекрасное средство от удушья, если принимать его в виде порошка.
13.[21] Передают, что дятлы карабкаются по деревьям, как ящерицы, снизу до верху брюхом вверх и брюхом вниз.[22] Считают, что они питаются насекомыми9 в поисках которых они так сильно выдалбливают деревья, что деревья валятся.
14.[23] Пеликаны, рассказывают, питаются устрицами, живущими в водоемах; раздробив их (клювом) и набив ими глотку, они заглатывают их вмecтe с раковинами, не выплевывая оболочки.
15.[24] Передают, что в Киллене, в Аркадии, черные дрозды родятся белыми, что очень редко встречается в других местах. Они появляются при свете луны, издавая разнообразные звуки, если же кто захочет поймать их днем, это очень трудно сделать.
16.[25] Некоторые утверждают, что полученный на Мелосе и Книде цветочный мед имеет резкий запах, который, однако, вскоре исчезает,- это потому, что в нем присутствует перга (цветочная пыльца).
17.[26] Халкидская трава и миндаль считаются наилучшими для выработки меда; большую часть меда получают именно из них.
18.[27] В некоторых местах Каппадокии, говорят, пчелы производят мед без cots он получается вроде густого масла.
19.[28] Рассказывают, что мед, полученный из (цветов) самшитового дерева в Трапезунте Понтийском, имеет резкий запах; говорят, будто у здоровых людей он помрачает разум и, напротив, мгновенно излечивает страдающих падучей.
[832а] 20.[29] В Лидии, как рассказывают, много меда собирают с деревьев,[30] и местные жители скатывают его без воска в шарики, используют его не сразу, а разминая шарик, частями. Такой же мед делают и во Фракии, но там он не столь твердый, а как бы крупчатый. Высыхая, он не уменьшается в объеме, как вода и другие жидкости.
21.[31] Говорят, будто пчелы не выносят запаха благовоний, впадая от него в оцепенение. Некоторые утверждают, что они беспощадно жалят людей, умащенных благовонной мазью.
22.[32] Говорят, люди, живущие в Иллирии и называемые тавлантами, делают из меда вино. Отделив воск, мед заливают водой и кипятят в котлах, пока не выпарят половину, затем разливают по глиняным сосудам; в них он не портится долгое время и делается хмельным, терпким и приятным на вкус. Даже эллины, случалось, не могли отличить этот напиток от выдержанного вина, но попытки воспроизвести этот способ приготовления остались безуспешными.
23.[33] В Фессалии, как передают, водилось столько змей, что местные жители вынуждены были бы покинуть страну, если бы змей не поедали аисты. Аистов поэтому почитали и запрещали их убивать; если же кто-либо это делал, его приговаривали к такому же наказанию, как за убийство человека.
24.[34] Так же и в Лакедемоне, рассказывают, некогда развелось много змей, и во время голода лакедемоняне даже употребляли их в пищу. Поэтому-то Пифия, говорят, и назвала их "змеепожирателями".[35]
25.[36] На острове Гиара мыши, говорят, поедают железо.
26.[37] И у халибов, на островке, расположенном неподалеку,[38] множество мышей обгрызают золото. Наверное, поэтому они обычно разрубают мышей, пойманных в рудниках.
27.[39] Передают, что по пути из Суз в Мидию на месте второй стоянки водится огромное множество скорпионов. По этой причине персидский царь, проходя по этому пути, всякий раз задерживался там на три дня, приказывая своим людям истреблять скорпионов, и награждал наиболее отличившегося.
[832b] 28.[40] В городе Кирене, говорят, обитает не один род мышей, но многие, разнящиеся и видом и окраской: у одних широкие головы, как у куниц, другие похожи на ежей, их и зовут "ежами".[41]
29.[42] Около Киликии, рассказывают, есть водоворот; попав в него, утонувшие птицы и другие животные оживают вновь.
30.[43] У скифов, называемых гелонами, как рассказывают, водится дикое животное, чрезвычайно редкостное, и поймать его очень трудно, потому что вид его очень переменчив; называется он "тарандом":[44] животное это меняет цвет меха в зависимости от места, (маскируясь) под цвет деревьев и травы, вообще под цвет любой местности. Всего удивительнее изменение окраски шкуры, другие животные сходным образом меняют лишь цвет кожи, например хамелеон или полип. Величиной этот зверь с быка, а голова напоминает оленью.
31.[45] Еще передают, что в Абидосе какой-то человек потерял рассудок и в течение многих дней, приходя в театр, как если бы там шло представление, выражал шумное одобрение; когда к нему вернулся рассудок, он заявил, что это были лучшие дни его жизни.
32.[46] И в Таренте, рассказывают, некий виноторговец терял рассудок по ночам, днем же, как ни в чем не бывало, занимался торговлей. Ключи от погреба он хранил на поясе и пояса ни в какое время не развязывал, даже ночью, когда некоторые пытались воспользоваться ключами.
33.[47] На острове Теносе[48] местные жители хранят небольшую чашу со смесью, из которой очень легко можно получить огонь. В Вифинии Фракийской в шахте также обнаружили минерал, называемый "спинос", из которого, говорят, вырывается пламя.
34.[49] На острове Липара, рассказывают, в земле есть курящийся разлом, и в этой трещине, как в кипящем котле, местные жители варят все, что они хотят приготовить.
[833а] 35.[50] В Мидии и в Пситтакене Персидской[51] (из земли) постоянно вырывается огонь; в Мидии - слабый, а в Пситтакене - более сильный и горит чистым пламенем; эти источники огня расположены не на возвышенности, а на уровне земли, поэтому персидский царь и приказал соорудить там поблизости свою поварню. Огонь там горит и днем и ночью, а в Памфилии - только ночью.
36.[52] Рассказывают еще, что в Атитании[53] у подножья холмов города Аполлонии есть каменная глыба, огня над ней не видно, но, если пролить масло, оно возгорается.
37.[54] Рассказывают, и за Геракловыми Столпами (из земли) вырывается пламя, в некоторых местах только по ночам, в других - постоянно. Так сообщает Ганнон в "Перипле".[55] Языки пламени видны и на Липаре, но не днем, а только ночью. И на Питекуссах, как передают, есть места необычно огнистые и жаркие, но без пламени.[56]
38.[57] Ксенофан[58] сообщает, что некогда на Липаре пламя в течение шестнадцати лет не появлялось, а на семнадцатый год возникло вновь. И из Этны огненная лава не истекает постоянно, но с перерывами в несколько лет.
39.[59] Сообщают также, что в Лидии[60] однажды вырвавшийся из-под земли столб пламени пылал в течение семи дней.
40.[61] Удивительные вещи рассказывают об извержении в Сицилии: ширина вырывающейся лавы достигала сорока стадий, а высота - трех стадий.
41.[62] Во Фракии, как рассказывают, есть камень, называемый "спином"; расколотый и составленный вновь, он тлеет, будто угольная зола; если же его поместить на солнце и облить водой, он воспламеняется. Так же ведет себя и марейский камень.
42.[63] Рядом с Филиппами в Македонии есть, говорят, шахта, ископаемое которой, поднятое на поверхность, разбухает и превращается в золото. Все это можно наблюдать.
[833b] 43.[64] Говорят, на Кипре около так называемой Тиррии[65] то же происходит с медью.[66] Ее обычно дробят на мелкие части и рассеивают по земле, а от дождей осколки растут и набухают;[67] после этого их собирают.
44.[68] Рассказывают, что на острове Мелос выкопанные ямы сами собой наполняются землей.
45.[69] В пределах Пеонии, как рассказывают, после продолжительных ливней, когда почва пропитается водой, находят золото, называемое безогненным.[70] Еще добавляют, что в Пеонии настолько золотоносная почва, что находили самородки весом более мины.[71] Передают, что царю послали два таких самородка, один весом в три мины, другой - в пять; их царь будто бы держал в трапезной и, прежде чем приняться за еду, всякий раз совершал над ними возлияния.
46.[72] Рассказывают также, что река Окс у бактрийцев приносит множество золотых крупиц. И в Иберии[73] река Теодор много золота намывает у своих берегов.
47.[74] В македонской Пиерии, как рассказывают, древними царями в четырех местах было закопано нечеканное золото; в одном из них закопанное золото увеличилось на целую пядь.[75]
48.[76] Рассказывают о необычном происхождении халибского и амисского железа. Оно образуется, как утверждают, из речного песка. Одни говорят, что его просто промывают и плавят в горне; другие говорят, что промывают его много раз, а остатки промывки плавят и что туда добавляют так называемый огнеупорный камень,[77] которого полно в тех местах. Это железо намного превосходит все другие известные сорта. Если бы его не закаляли в горне, оно по виду нисколько не отличалось бы от серебра. Оно единственное не поддается ржавчине, однако производят его не так уж много.
[834а] 49.[78] Рассказывают еще, что у индов есть медь настолько яркая, чистая и блестящая, что цветом неотличима от золота, и что среди кубков Дария есть поддельные чаши (из этого материала), которые невозможно отличить от золотых, разве что по запаху.[79]
50.[80] Кельтское олово, как говорят, плавится гораздо быстрее свинца. Подтверждением того, насколько легко оно плавится, может служить то, что оно плавится даже в воде: обыкновенно она сразу окрашивается. Оно плавится даже тогда, когда оттаивает после заморозки в холодную погоду благодаря высвобождающемуся теплу, заключенному внутри, настолько оно легкоплавкое.
51.[81] В храме всем богам (Пантеоне) есть олива, называемая "прекраснокронной". Листья ее не как у других олив: зеленая сторона у них внутри, а не снаружи.[82] Ветки ее, как и у миртового дерева, пригодны для венков. Некогда, взяв отросток,[83] Геракл посадил черенок в Олимпии, откуда поставляют венки для атлетов. Сама же олива растет возле Илисса на расстоянии шестидесяти стадий от реки, окруженная оградой, и того, кто на нее посягнет, ждет суровая кара. Ее отросток элейцы посадили в Олимпии и сплетают из ее ветвей венки для атлетов.
52.[84] В Лидийские рудники близ Пергама, которые основал еще Крез, когда началась очередная война, отовсюду сбежались мастеровые; вход обрушился, и они, оказавшись внутри, задохнулись; по прошествии долгого времени, когда расчищали рудник, обнаружили, что сосуды, которыми погребенные там люди пользовались для своих нужд, - амфоры и разного рода посуда - превратились в камень.[85] Они окаменели вместе с содержимым, в камень превратились даже и человеческие скелеты.
53.[86] В озере Аскания[87] настолько щелочная вода, что одежду можно мыть, просто погрузив ее в воду, а если кто слишком передержит одежду в такой воде, она расползается в клочья.
54.[88] Неподалеку от озера Аскания есть поселок Пифополь, отстоящий от города Киоса приблизительно на 120 стадий; зимой там пересыхают все колодцы, [834b] так что нельзя зачерпнуть воды кувшином, а летом колодцы наполняются до краев.
55.[89] Пролив между Сицилией и Италией уменьшается и увеличивается вместе с фазами Луны.
56.[90] На пути в Сиракузы на лугу есть источник, не очень большой и не слишком обильный, однако если возле него собирается толпа людей, он начинает наполняться водой.
57.[91] В Сицилии есть озеро Паликов, на его площади разместилось бы около десяти застольных лож. Вода в нем выбрасывается ввысь до шести локтей, причем наблюдатели видят ее сплошной водной гладью, ведь и падая вниз, вода сплошь покрывает поверхность озера. Есть в этих местах и клятва, которая считается священной: приносящий клятву записывает ее на вотивной табличке и опускает в воду. Если клятва верна, табличка всплывает (на поверхность), если же клятва ложна, табличка, как утверждают, разбухает и тонет, а клятвопреступника предают огню. Таким образом, клятвопреступник становится жертвой очистительного жертвоприношения за клятвопреступление в священном месте.
58.[92] Остров Демонес у халкедонян получил название от Демонеса, который впервые его возделал; есть там и рудник с темно-синей медью[93] и малахитом.[94] Цена его лучшпх образцов приравнивается к золоту, он еще служит лекарством при болезнях глаз.[95] Там же в море на глубине двух оргий обнаружили медь, добываемую ныряльщиками. Из этой меди отлита статуя в городе Сикионе в древнем храме Аполлона[96] и статуи в городе Фенее, которые называют желтомедными.[97] На них начертано: "Геракл, сын Амфитриона, посвятил, захватив Элиду".[98] Он покорил Элиду, согласно предсказанию оракула, по наущению женщины, отца которой, Авгия, он умертвил. Добывающие эту медь приобретают острое зрение, а у тех, у кого не было ресниц, они отрастают: по этой причине врачи используют медянку и фригийскую золу для лечения глазных болезней.
59.[99] Там же есть пещера, называемая "Гладкой". В этой пещере сталактитовые столбы образовались от (сочащихся сверху) капель, подтверждением чего служит то, что столбы эти к основанию суживаются.
60.[100] От некоторых пар орлов в потомстве выводятся кречеты, когда же те 835а сами дают потомство, от них уже происходят соколы и ястребы; внешне они не отличаются от других, но птенцы их - крупные ястребы - бесплодны. В доказательство приводят то, что их гнезд никто никогда не видел.
61.[101] Удивительная вещь, как рассказывают, происходит со свинцом у индов; если его расплавить и вылить в холодную воду, оп как бы выпрыгивает из воды (обратно).
62.[102] Моссинойкская медь считается самой белой и блестящей и не от примеси олова, но такой она получается от примеси почвы тех мест. Рассказывают, что открывший секрет ее изготовления никому его пе передал, поэтому старинные медные изделия из тех краев столь превосходят изделия более позднего происхождения.
63.[103] Рассказывают, что на Понте некоторые птицы зимуют в порах и, впадая в зимнюю спячку, становятся нечувствительными даже когда их ощипывают и сажают на вертел, ощущения возвращаются к ним, только когда их начинают поджаривать на огне. Также и многие рыбы (будто бы) не чувствуют боли, когда их режут или рассекают на части, но лишь когда их охватывает пламя огня.
64.[104] Пчела предвещает перемену погоды,[105] принимаясь за свое дело, этой приметой обычно пользуются пчеловоды - для них наступает спокойная пора. Считают, что и цикады начинают петь после резкой перемены погоды.
65.[106] Считается, что еж может оставаться без пищи в течение года.
66.[107] Галеот, так же как змеи, сбрасывая кожу, снова ее заглатывает: врачи замечают этот момент, поскольку кожа помогает страдающим эпилепсией.
67.[108] Говорят, что когда медведица залегает на зиму в берлогу, то за время спячки накапливает столько жира, что, переполняясь, он изливается из сосудов наружу.[109]
68.[110] В Кирене, как говорят, лягушки совсем безголосы, а в Македонии, в земле эматийцев, свиньи непарнокопытны.
[835b] 69.[111] А в Каппадокии, как сообщают, мулы способны к продолжению рода, а на Крите плодоносит осокорь (черный тополь).
70.[112] Говорят, что и на острове Сериф лягушки безголосы, однако в другом месте эти же лягушки квакают.
71.[113] У индов, в районе, называемом Керас, есть рыбешки, которые выпрыгивают из воды на сушу, а затем вновь возвращаются в реку.
72.[114] Рассказывают еще, что в Вавилонии, когда пересыхает река, некоторые рыбы остаются жить в норах, сохраняющих влагу; в поисках корма они выходят π на песок, при этом передвигаются они на плавниках, опираясь на хвост; когда их преследуют, они убегают, а, настигнутые, поворачивают навстречу преследователю. Подходя к ним часто, люди их тревожат. Голова их похожа на голову морской лягушки, туловище - как у пескаря, а жабры - как у всех рыб.
73.[115] В Гераклее Понтийской и в Тиосе,[116] как передают, водятся рыбы, которые зарываются в землю преимущественно в сырых местах и по берегам рек. Когда эти места высыхают, рыбы зарываются глубже, а когда засуха усилится еще, они закапываются в грязь в поисках влаги и остаются там, как и те, что отсиживаются в норах. Если их выкопать до поступления воды, они начинают биться (о землю).
74.[117] И в Пафлагонии, говорят, обнаружены рыбы, зарывающиеся на дно. Они обладают удивительным свойством: хотя поблизости нет ни открытого водоема, ни реки,- сама земля порождает эти существа.
75.[118] Рассказывают, что в Эпире олени, сбрасывая рога, правый рог зарывают в землю; (люди) используют его для многих целей.[119]
76.[120] Также и рысь, как рассказывают, зарывает свою мочу; затвердевая, она пригодна для многих вещей и особенно для изготовления всевозможных перстней с печатями.
77.[121] Утверждают, что пойманный тюлень также выделяет некое вязкое вещество; обладая целебными свойствами, оно помогает при эпилепсии.[122]
78.[123] Передают, что в Италии, у горы Кирки, произрастает ядовитое растение; смертоносная сила его такова, что ежели его соком кого-либо окропить, он тотчас падает замертво, лишаясь волосяного покрова, а тело начинает разлагаться, все это представляет картину мучительнейшей смерти. Эту-то отраву, как рассказывают, жители Пицена Авл и Гай пытались дать Клеониму Спартанскому,[124] но были уличены и после тщательного расследования казнены тарентинцами.
79.[125] Рассказывают, что на Диомедовых островах в Адриатике есть святилище Диомеда, вызывающее благочестие и удивление. Вокруг него восседают очень крупные птицы с большими острыми клювами. Прибавляют еще, что если эллин вступит на эту землю, птицы остаются спокойными, если же кто из варваров соседних территорий,- они поднимаются и всем скопом атакуют пришельца, пока не заклюют острыми клювами до смерти. Предание гласит, что птицы эти - потомки спутников Диомеда, потерпевшего кораблекрушение у этого острова, где Диомед был предательски умерщвлен Давном, тогдашним правителем этих мест.[126]
80.[127] Есть сведения, что у умбров домашний скот приносит приплод трижды в год, а земля родит несколько раз, возвращая с избытком все, что в нее посеяли; также и женщины там, как утверждают, плодовиты и редко носят одного ребенка, но в большинстве своем - по два и по три зараз.
81.[128] На Электридских (Янтарных) островах, что лежат в Адриатическом заливе, как говорят, есть две статуи - оловянная и медная, выполненные в старинной манере.[129] Полагают, что сделаны они Дедалом, который, по старинным сказаниям, бежав от Миноса с Крита, после Сицилии прибыл в эти места. Острова эти, как передают, образованы илистыми отложениями реки Эридаи. Недалеко от реки есть там еще озеро с горячей водой. От него исходит тяжелый, неприятный запах, и ни один зверь не пьет той воды и ни одна птица не пролетит над ним, не упавши [836b] замертво. В окружности оно имеет около 200 стадий, а в ширину - около десяти. Среди жителей тех мест есть предание, что именно в это озеро упал Фаэтон, пораженный перуном. По берегам растет множество тополей, смолистые истечения которых называют электроном (янтарем);[130] вещество это по виду напоминает камедь, а отвердев, становится как камень. Местные жители собирают его и отправляют в Элладу. К этим-то островам, как рассказывают, и пристал Дедал, а овладев ими, на одном изваял свой образ, на другом - своего сына Икара. Позднее, когда здесь высадились изгнанные из Аргоса пеласги, Дедал покинул свой остров и перебрался на остров Икара.
82.[131] На Сицилии в месте, называемом Энна,[132] есть, рассказывают, пещера, вокруг которой в любое время года растет множество цветов, особенно большое пространство сплошь покрыто фиалками, их нежным ароматом напоен окрестный воздух, и даже охотничьи собаки не берут заячьего следа из-за сильного цветочного запаха.[133] В этой пещере скрыта расщелина, через которую, как гласит предание, Плутон похитил Кору. В этом месте, как рассказывают, обнаружили пшеницу, отличную от пшеницы, как произрастающей по соседству, так и привозимой извне; зерна ее необычайной величины. Говорят, что именно здесь, в этом месте, пшеница появилась впервые. Местные жители также претендуют на то, что в их местах родилась богиня Деметра.
83.[134] Говорят, что на Крите не водятся волки, медведи и змеи и вообще дикие звери, поскольку там, по преданию, родился Зевс.
84.[135] Передают, что в море за Геракловыми Столпами карфагеняне обнаружили необитаемый остров, полный всевозможной растительности, полноводных рек, пригодных для навигации, изобилующий удивительными плодами; (остров этот находится) на расстоянии многих дней плавания. Поскольку между карфагенянами [837а] часто возникали столкновения из-за обладания столь счастливым местом, - пока там никто не поселился, карфагенские власти распорядились, чтобы всякий намеревающийся туда отправиться был приговорен к смерти; а также умерщвлены все там уже побывавшие, чтобы предотвратить массовое переселение на остров, дабы не было соперников карфагенскому владычеству и могуществу.
85.[136] Рассказывают, что из Италии к кельтам есть путь, называемый Геракловым; если им пользуются иноземцы из Эллады пли из других мест, они находятся под покровительством местных жителей, оберегающих путников от всякой несправедливости; но они же требуют пеню с тех, в чьих краях случилось беззаконие.
86.[137] Сообщают, что в кельтской фармакопее есть некое ядовитое средство, используемое для отравления стрел, оно так и называется токсичным ("лучным"); это средство, как рассказывают, столь мгновенно вызывает смерть, что кельтские охотники, пустив стрелу в оленя или какого другого зверя, опрометью мчатся, чтобы успеть вырезать отравленное место, пока яд не проник внутрь и мясо не успело пропитаться ядом. К нему, однако, есть противоядие: дубовая кора; некоторые упоминают листья другого растения, называемого вороньим, так как заметили, что ворон, отравленный ядом, спешит к этому растению и, заглатывая его листья, избегает гпбели.
87.[138] В Иберии, как рассказывают, когда пастухи сжигали подлесок, земля так раскалилась под горящими деревьями, что обнажившаяся почва открыла площадку расплавленного серебра; а спустя некоторое время случилось землетрясение и в местах разломов собрали много серебряных слитков, за счет которых массалиоты[139] почти возместили понесенный ими ущерб.
88.[140] На Гимнесийских островах,[141] лежащих против Иберии, которые считают величайшими после Семи островов,[142] масло получают не из олив, а из териентинного дерева (теребинта), оно во всех отношениях не уступает оливковому. Рассказывают также, что местные жители там настолько женолюбивы, что в обмен на одну женщину (рабыню) дают торговцу четырех-пятерых мужчин-рабов. Будучи наемниками [837b] в карфагенском войске, на воинское жалование они не покупали ничего, кроме женщин. Ни одному из них не дозволено иметь золотых и серебряных вещей. Добавляют еще, что им возбраняется ношение богатого платья, ведь Геракл некогда начал войну с Иберией, польстившись па богатство тамошних жителей.[143]
89.[144] В земле массалиотов возле Лигурии, как передают, есть озеро, вода которого вскипает и переливается через край, выбрасывая такое количество рыбы, что трудно поверить. Когда же начинают дуть этесские ветры, они наносят в озеро груды земли и песка, так что озеро исчезает из виду и становится похожим на твердую поверхность. Тогда местные жители трезубцем достают рыбу из озера, кто сколько хочет.
90.[145] Рассказывают, что некоторые лигурийцы столь искусны в метании пращи, что, видя стаю птиц, договариваются между собой, кому в какую метать, столь совершенно владеют они этим искусством.
91.[146] О них еще также рассказывают, что женщины их рожают детей между делом; искупав новорожденного, они сразу же возвращаются к прерванному труду: копают, мотыжат π выполняют другую работу по хозяйству, которую они обычно делают, когда не рожают.
92.[147] Передают еще нечто диковинное о лигурийцах: говорят, у них есть река, которая несет свои воды столь высоко, что не видно противоположного берега.
93.[148] В Тиррении, как рассказывают, есть остров, называемый Эфалией, на этом острове в давние времена добывали медь, которая шла на изготовление всех их медных изделий; постепенно медные рудники истощились; однако с течением времени те же рудники снова наполняются железом, которым и по сей день пользуются тиррены, жители города Популонии.
94.[149] Есть в Тиррении город Энария, превосходно укрепленный; среди города стоит холм высотой в 30 стадий, от вершины до основания покрытый лесом и множеством источников. Передают, что местные жители, опасаясь, как бы среди них [838а] не объявился тиран, каждый год избирают правителями отпущенных на свободу домашних рабов, которые ежегодно сменяются.
95.[150] В Кумах, в Италии, показывают подземелье, принадлежащее, видимо, прорицательнице Сивилле, которая, говорят, оставалась непорочной до глубокой старости; была она уроженкой Эритреи, другие уроженцы этих мест называют ее родиной Кумы,[151] которой тогда правили Левканы (поэтому и называют ее "меланкрайра").[152] В тех же местах, около Кум, говорят, есть река Кетос,[153] в воде которой, если долгое время что-либо лежит,- вначале как бы обрастает коростой, а затем окаменевает.
96.[154] Рассказывают, что для Алкисфена из Спбариса изготовили столь великолепные одежды, что когда он показался в них на празднике Геры Лакинии,[155] куда сходятся все италийцы,- его наряд вызвал самое большое восхищение из всего, что там показывали. Завладев этой одеждой, Дионисий Старший, как рассказывают, продал ее карфагенянам за сто двадцать талантов. Плащ этот был пурпурный, шириной пятнадцать локтей, π каждая сторона его была украшена вытканными фигурами зверей - вверху - из Суз, снизу - из Персии, а посредине - вытканные изображения Зевса, Геры, Фемиды, Афины, Аполлона, Афродиты; на одной поле - Алкисфен, на другой - Сибарис.
97.[156] У Иапигского мыса есть место, где в соответствии с преданием происходила битва Геракла с гигантами; в этом же месте изливается столь мощный поток ихоры, что из-за невыносимо тяжкого этого запаха близлежащие воды (моря) непригодны для судоходства. В Италии, как рассказывают, есть много памятных мест, связанных с именем Геракла и расположенных по пути его следования. А возле Пандосии у Иапигского мыса виден отпечаток ступни бога, на который никто из смертных не смеет ступить.
[838b] 98.[157] Есть еще камень возле Иапигского мыса, довольно большой, размером с повозку, этот камень, говорят, Геракл поднял и передвинул, причем одним пальцем.
99.[158] В городе орхоменцев в Беотии была замечена лиса; преследуемая собаками, она нырнула в подземелье, собаки за ней, а затем собаки подняли такой громкий лай, что казалось, будто он исходил из открытого места; охотники, заподозрив в этом божественное знамение, разобрали проход и протиснулись внутрь; сквозь щели туда проникал свет, так что все хорошо различили то, что было внутри; выбравшись наружу, они пошли и доложили обо всем властям.
100.[159] На острове Сардиния, как рассказывают, множество великолепных строений древнеэллииского образца и среди них толос, сплошь покрытый орнаментом; это сооружение построил Иолай, сын Ификла, когда он вместе с Феспидами, потомками Геракла, прибыл в эти края, чтобы основать здесь колонию. Он считал остров своим, так как был в родственных отношениях с Гераклом, господствующим над всем западным побережьем. Раньше этот остров по единодушному свидетельству многих (авторов) назывался Ихнуссой,[160] поскольку его очертания напоминают очертания ступни человека (греч. τό ἴχνος); говорят, до недавнего времени он был процветающим и плодородным. Земли эти, как гласит предание, приобрел и возделывал Аристей, один из лучших земледельцев древности, и прежде остров населяло множество крупной птицы.[161] Сейчас он пустынен, потому что овладевшие островом карфагеняне истребили все плодоносящие растения и под страхом смертной казни запретили местным жителям разводить их вновь.
101.[162] На одном из семи Эоловых островов, Липаре, как передают, есть гробница, возле которой творится много странного; сообщают, например, что небезопасно приближаться к этому месту ночью: оттуда доносятся звуки тимпанов и кимвалов, [839а] громкий смех и стук трещотки. Рассказывают еще более невероятное про эту гробницу: однажды ночью там уснул какой-то пьяный, домашние искали его три дня и на четвертый, найдя его мертвым, снесли в усыпальницу. По свершении обычных обрядов покойный внезапно восстал и поведал о том, что с ним приключилось. И хотя нам это представляется слишком похожим на вымысел,[163] не следует тем не менее пренебрегать даже и столь необычным сообщением, коль скоро дело идет об описании этого места.
102.[164] Возле Кум в Италии есть озеро Аверн,[165] ничем как будто бы не примечательное. Вокруг расположены холмы не менее трех стадий высотой, а самое озеро, имеющее форму круга, неимоверной глубины; и вот что удивительно: хотя над ним склоняются густые кроны деревьев, никто не видел листа на его поверхности, а вода настолько прозрачна, что по размышлении это вызывает удивление.
Неподалеку оттуда во многих местах бьют горячие источники, и (потому) вся эта местность называется Пирифлегетонтом.[166] Но то, что птицы будто бы не пролетают над этими местами, - ложь, кто там побывал, утверждают, что там водится много лебедей.
103.[167] Острова Сирен, как сообщают, расположены как раз вдоль горной гряды, отделяющей залив, окружающий Кумы, от Посидонийского залива; на этих островах воздвигли святилище Сиренам,[168] которых местные жители почитают и устраивают в их честь празднества; в память о них один день празднества зовется именем Парфеномы, другой - Левкосии, третий - Лигии ("Сладкозвучной").
104.[169] Как рассказывают, между Менторикой и Истрией есть гора Дельфпй с высокой вершиной. Поднявшись на вершину, менторы,[170] жители Адриатического побережья, отчетливо видят суда, направляющиеся в Понт; приблизительно в середине [839b] между Менторикой и Истрией есть место, где устраивают общий рынок; товары с Лесбоса, Хиоса и Фасоса жители покупают у торговцев, пришедших с Понта, а Коркирские амфоры - у купцов, пришедших из Адриатики.
105.[171] Вытекая из лесов, называемых Геркинскими,[172] Истр разделяется и, как считают, одна часть его впадает в Понт, а другая - в Адриатическое море. Подтверждение тому, что Истр в этих местах судоходен, можно найти не только в наши дни, но и в древности; ведь Ясон, как рассказывают, входил в Понт у Кианейских скал, а возвратный путь проделал через Истр; приводят немало и других свидетельств: в этих местах особенно много алтарей, сооруженных Ясоном, а на одном из островов Адриатики есть храм Артемиды, возведенный Медеей. К этому добавляют, что Ясон не смог бы миновать так называемые Планкты иначе, как отправившись в возвратный путь с этого места (то есть через дельту Истра).
На острове Эфалия,[173] что лежит в Тирренском море, показывают другие памятные свидетельства, оставленные этими героями, одно из них можно назвать "свидетельством камней": на морском берегу, как рассказывают, есть камни необычной окраски, а эллины, населяющие этот остров, утверждают, что окраску свою камни получили от пролитого масла, которым умащались герои; еще добавляют, что таких камней не встречали никогда прежде и не видели потом. Приводят еще более убедительное подтверждение: рассказывают, что в возвратный путь герои пустились, минуя Симплегады, при этом ссылаются на свидетельство самого поэта: имея в виду непреодолимую опасность, он утверждает, что нельзя миновать это место (Симплегады):
Все корабли, к тем скалам подходившие, гибли с пловцами
Доски одни оставались от них и бездушные трупы,
Шумной волною и пламенным вихрем носимые в море.[174]
[840а] Здесь не говорится, что пламя бушует вокруг Кианейских скал: оно бесчинствует по обеим сторонам пролива, отделяющего Сицилию (от Италии) и остров часто выгорает еще и от лавы, извергающейся с Этны.
106.[175] Рассказывают, что в Таренте в определенное время приносят жертву потомкам Атрея, Тидида, Эака и Лаэрта, потомкам же Агамемнона отдельно приносят жертву в особый день, и среди женщин есть обычай не вкушать в этот день от принесенной жертвы. Есть у них и храм Ахилла. Сообщают также, что до того, как тарентинцы захватили теперешнюю свою территорию, земля эта называлась Гераклеей, а до этого - когда ею владели ионийцы - Полиэйон, а еще раньше этой местностью владели троянцы и она называлась Сирис.[176]
107.[177] У сибаритов, как рассказывают, почитали Филоктета; ведь когда он возвратился из-под Трои, то основал поселение в месте, называемом Макалла в окрестностях Кротона, в 120 стадиях от города: передают также, что он принес в дар Аполлону Морскому[178] лук Геракла, а оттуда уже, как рассказывают, кротонцы во время расцвета их владычества перенесли лук в свой храм Аполлона. Сообщают также, что захоронили Филоктета на берегу реки Сибарис после того, как он помог родосцам, поселившимся в этих местах вместе с Тлеполемом, предварительно разбив варваров, населявших эти земли.
108.[179] В италийском местечке Лагария близ Метапонта, как говорят, есть храм Афины Эйлении,[180] где ей посвящены инструменты Эпея, с помощью которых он соорудил деревянного коня, отсюда происходит эпоним богини. Вооруженная палицей, Афина явилась ему во сне, потребовав принести ей в дар инструменты, и что будто, обнаружив, что он замешкался, она преградила (εἰλεῖσθαι) ему путь, в этом месте, дабы не смог он поднять паруса - отсюда получил название и храм Афины Эйлении.
[840b] 109.[181] В месте, называемом Давния, есть храм Афины Ахейской, этому храму посвящены бронзовые секиры и оружие Диомеда и его спутников. В этом месте, как рассказывают, водятся собаки, не причиняющие вреда прибывающим сюда эллинам; напротив, они ластятся к ним, как к добрым друзьям. Все жители Давний и их соседи - мужчины и женщины - носят черные одежды, видимо, по следующей причине: привезенные в эти места троянские пленницы, как говорит предание, стремясь избежать унизительного рабства в услужении оставшихся на родине жен эллинов-победителей, сожгли, как рассказывают, все корабли, чтобы эллины, принужденные остаться на месте, взяли их в жены; об этом прекрасно рассказал поэт:[182] женщины эти, как можно видеть, действительно "длинноодеждые" и "полногрудые".
110.[183] У певкетинов,[184] как рассказывают, есть святилище Артемиды, славное надписью "Диомед - Артемиде". Передают, что с такой надписью Диомед посвятил Артемиде бронзовое ожерелье. Предание гласит, что Диомед некогда обвил им шею оленя, и ожерелье, растянувшись, увеличилось в размерах, так его и обнаружил Агафокл, царь сицилийцев,[185] а потом, как рассказывают, принес в дар храму (Зевса).[186]
111.[187] На мысе Пелориада в Сицилии, как говорят, вырастают такие огромные крокусы, что среди эллинов, населяющих эти места, никто не знает, что это за цветы, но всякий раз в период цветения берут с собой на мыс повозку и, нагрузив ее цветами, делают затем из этих крокусов ложа и настилы.
112.[188] Поликрит,[189] написавший эпическую поэму о Сицилии, говорит, что в глубине острова есть озерцо, очертаниями напоминающее щит; вода в нем прозрачная, но как бы тронутая рябью. Если кто вступит в него, желая умыться, оно увеличивается вширь и если еще кто-либо войдет в воду, озеро становится [841а] еще шире. Наибольшей ширины озеро достигает, приняв пятьдесят человек. После этого вода вздымается со дна и выбрасывает купальщиков на сушу; сразу после этого озеро вновь обретает прежние размеры и очертания. Это происходит не только с людьми, но и с четвероногими, забредшими в воду.
113.[190] Рассказывают, что во владениях Карфагена есть гора, называемая Ураний, богатая разнообразными породами леса, а также великим множеством цветов, так что благодатное это место и аромат цветущих растений привлекают толпы путешественников. В этом месте, как сообщают, бьет ароматный масляный ключ, запах которого напоминает запах кедровой смолы. Если подходящий к нему человек непорочного поведения, - ключ бьет бурлящей струей, как бы делая это очевидным для всех.
114.[191] Рядом с этим источником, как рассказывают, есть природная скала и довольно большая. Летом, как говорят, из нее вырываются языки пламени, а зимой на том же месте струится вода, настолько холодная, что если сравнивать ее со снегом, нельзя почувствовать разницы. Все это происходит на открытом месте и не в короткий промежуток времени: пламя пылает в течение всего лета, а вода сочится всю зиму.
115.[192] Рассказывают, что в области синтов и медов во Фракии есть река, называемая Понтом; течение ее приносит некие тлеющие камни, отличные, однако, от тлеющих древесных углей. Подожженные, они быстро угасают, а обрызганные водой - возгораются сильнее и пылают ярче. Когда горят, они очень напоминают битум и распространяют зловонный и резкий запах, который не может вынести никакое животное.
[841b] 116.[193] Еще сообщают, что в тех же краях есть место, не очень уж и большое, стадий около двадцати, где родится ячмень, пригодный в пищу для человека, но совершенно не пригодный для лошадей, домашнего скота и других животных, которые отказываются его есть. Ни одна свинья и ни одна собака не притронется к испражнениям человека, отведавшего лепешек пли хлеба из этого ячменя из-за их резкого запаха.[194]
117.[195] В Скотуссах, в Фессалии, есть, говорят, небольшой источник, вода которого способствует скорому заживлению ран и переломов у людей и вьючных животных; если в источник поместить надломленный деревянный предмет, он срастется и примет прежние формы.
118.[196] Во Фракии возле Амфиполя можно наблюдать небывалые и даже невероятные вещи для тех, кто при этом не присутствовал. Юноши из окрестных селений, сойдясь поохотиться на мелких птиц, берут себе в помощники соколов и поступают следующим образом: найдя подходящее место, они громкими голосами выкликают своих птиц по кличкам; заслыша голоса хозяев, те нападают на мелких птиц, которые в панике разлетаются, укрываясь на ближайших ветках. Там их и ловят охотники, сбивая палками на землю. Но что еще удивительнее: поймав самостоятельно какую-либо птицу, соколы несут ее охотникам, а те в свою очередь, выделив им долю от пойманной добычи, отправляются по домам.
119.[197] А вот еще удивительную вещь, как рассказывают, можно наблюдать у енетов: огромное множество галок опустошает их поля, склевывая посевы; когда галки готовятся к перелету, енеты на границах своих полей рассыпают для них зерно всех видов: если галки принимают эти дары, они не прилетают на их земли [842а] и енеты могут быть спокойны, если же птицы приготовленное для них зерно не клюют, енеты ждут их так, будто готовятся к нашествию врага.
120.[198] На Фракийской Халкидике близ города Олинф есть, как рассказывают, место, называемое Кантаролетр, площадь его пе больше гумна; всякий зверь, случайно оказавшись поблизости, бежит от этого места, однако ни один жук-скарабей не минует его, но будет кружить и кружить, пока не умрет от истощения.
121.[199] У кинхропов во Фракии есть небольшой источник, вода которого на вид чиста и прозрачна и не отличается от простой воды, однако всякое животное, испив ее, немедленно погибает.
122.[200] Говорят, в Крастонии, в области бисальтов у пойманных зайцев обнаруживали по две печени. Есть там и место шириною около плетра, ступив на которое всякое животное сразу же погибает. Еще там есть большой и великолепный храм Диописа. Когда во время жертвоприношений и праздников бога вопрошают, будет ли год счастливым, над святилищем появляются всполохи небесного огня, которые наблюдают все собравшиеся у храма; если же предстоит неурожайный год, этого свечения не бывает и как бы ночная мгла опускается на землю.
123.[201] В Элиде приблизительно в восьми стадиях от города есть, как рассказывают, помещение, куда во время Дионисийских празднеств помещают три пустых медных сосуда. После этого приглашают кого-либо из прибывших на празднества эллинов осмотреть сосуды и запечатывают помещение. Когда приходят открыть запоры, показывают горожанам и гостям нетронутые пломбы, затем открывают двери. Взору вошедших предстают сосуды, наполненные вином, при том, что потолок и стены в целости и сохранности, так что ни у кого не возникает подозрения, в том, что это как-то подстроено.[202] Еще рассказывают, что коршуны в [842b] этих местах иногда вырывают куски мяса прямо из-под носа торговцев, волокущих туши на рынок, но не притрагиваются к жертве, посвященной богу.[203]
124.[204] Говорят, в Коронейе в Беотии не могут жить кроты, они не могут рыть землю, а в других местах Беотии их великое множество.
125.[205] В Лузах в Аркадии, как рассказывают, есть источник, в котором выводятся мыши-полевки и ведут (присущий водоплавающим) образ жизни. То же рассказывают и про Лампсак.
126.[206] В городе Кранионе в Фессалии, как сообщают, обитает всего два ворона. Выведя потомство, они, очевидно, покидают город, оставляя из молодняка только двух птиц.
127.[207] В Аполлонии по соседству с областью атинтанов добывают из земли горную смолу и нефть, которая пробивается на поверхность подобно родниковой воде; она ничем не отличается от македонской нефти, только чернее и гуще. Невдалеке отсюда пылает неугасимый огонь, как утверждают местные жители. Охваченное огнем пространство невелико, примерно шириной в пять застольных лож; огонь распространяет запах серы и смолы, но удивительнее всего, что вокруг пышно разрослась трава и деревья зеленеют не далее, чем в четырех локтях от огня. Неугасимые огни есть и в Линии и вблизи Мегалополя в Пелопоннесе.[208]
128.[209] Передают, что в Иллирии домашний скот приносит по два приплода в год. овцы котятся чаще всего двойней, а иногда тремя-четырьмя ягнятами, а бывало, что и по пять и даже больше, приплод их впоследствии дает до полуконгия молока.[210] Добавляют еще, что куры их несутся не один раз в день, как везде, но три-четыре раза.[211]
129.[212] И в Пеонии дикие быки гораздо крупнее, чем в других местах, а рога их вмещают по четыре конгия и больше.
[843а] 130.[213] О том, что в Сицилийском проливе много необычного, писали многие авторы, вот и этот[214] описывает поразительное зрелище. Течение Тирренского моря вызывает большое волнение у побережья мысов - и с сицилийской стороны, и у италийского мыса, называемого Регием; приносимое с широкого пространства в узкий пролив, морское течение оказывается резко сжатым. Волны вздымаются на большую высоту с ужасным стоном, разносимым далеко отсюда, когда их подбрасывает над проливом, они видны на большом расстоянии; это не похоже на обычное сильное волнение на море, когда клубящаяся влага становится белой и дымящейся, это скорее напоминает грозный вал, вызванный ураганом. Иногда валы сшибаются с устрашающим треском, окатывая оба мыса, и сходятся вновь с таким непереносимым грохотом, который трудно описать и невозможно слушать; столкновение сходящихся громад, когда они раскалываются, - зрелище столь жуткое для береговых наблюдателей, что многие погибают, в помрачении падая вниз. Достигши высоты прибрежных скал, волны вновь низвергаются, и тогда стремительный морской поток вскипает, рыча в бешеном водовороте, а поднимающаяся пучина отливает множеством цветов: темным, темно-синим, а чаще пурпурным. Зрелище и особенно водоворот этот не может вынести никакой зверь, не может ни видеть, ни слышать, ни оставаться спокойным, все звери устремляются вниз к (противоположному) подножию горы. Когда же кипение утихает, образуется воронка из крутящихся вихрей, и кажется, будто страшный смерч или извивания гигантского дракона вызвали к жизни это непрестанное верчение.
[843b] 131.[215] Рассказывают, что когда афиняне возводили храм Деметре на Элевсине, то среди камней обнаружили медную стелу с надписью "Надгробие Дейопы";[216] по одной версии она была супругой Мусея, по другой - матерью Триптолема.
132.[217] На одном из так называемых Эоловых островов, как говорят, растет множество финиковых пальм, отчего он и зовется Финикусса (Пальмовый остров). При этом кажется сомнительным утверждение Каллисфена, что деревья эти получили название от финикийцев, населявших побережье острова; некоторые, впрочем, утверждают, что "жестокими", то есть "финикийцами", их нарекли эллины, потому что, первыми открыв море (люди эти), куда бы ни пристали, убивали и уничтожали всех без разбора, а на языке перребов[218] "проливающие кровь" звучит как "фойниксай".
133.[219] В области энианов неподалеку от Гипаты была обнаружена, как рассказывают, древняя стела со старинными письменами; намереваясь узнать их происхождение, энианы решили переправить ее в Афины. Следуя через Беотию, посланцы посвятили в дело чужестранных попутчиков и получили совет направиться в храм Аполлона Исмения в Фивах, где скорее всего можно было прочесть, надпись, поскольку в храме этом есть древняя посвятительная надпись, очертаниями схожая с их письменами.[220] Исследовав надпись, они, как рассказывают, сумели прочесть то, что там написано, получив следующие стихи:
Геракл посвятил рощу лучистой богине Кифере,
Гоня стада Гериона из Эрифии; здесь объят я был страстью
к лучистой богине.
Здесь моя супруга нимфа Эрифа родила мне сына Эрифа;
Ей подарил я землю в память о любви в тенистой буковой роще.
[844а] Этой надписи соответствует и место, называемое Эрифом, и именно отсюда гнал быков Геракл, а не из Эрифеи; ведь местность Эрифея не встречается, как сообщают, ни в Ливии, ни в Иберии.
134.[221] В Ливии, в так называемой Утике, которая расположена, передают, у залива между мысом Гермием и Гиппоном, примерно в 200 стадиях от Карфагена и основана на 287 лет раньше (Карфагена), как сообщают финикийские исторические хроники, так вот там, рассказывают, на глубине трех сажен добывают ископаемую соль, белую и не твердую, но похожую на вязкую смолу; помещенная на солнце, она загустевает и становится похожей на паросский мрамор. Из нее, как говорят, изготовляют различные фигурки животных и другие резные поделки.
135.[222] Первые финикийцы, прибывшие в Тартесс, вывезли оттуда, рассказывают, столько серебра в обмен на оливковое масло и всякие морские побрякушки, сколько в состоянии были погрузить на корабли; вернувшись оттуда, не только повседневную утварь, но даже и якоря отливали они из серебра.
136.[223] Рассказывают, что финикийцы, населявшие Гадиры, плавая за Геракловы Столпы на расстояние четырех дней пути при восточном ветре, приставали к каким-то необитаемым землям, заросшим ситником и морскими водорослями; во время отлива суша обнажалась, а во время прилива накрывалась водой; там они обнаружили огромное множество тунца невероятной величины и веса, остававшегося на суше после отлива; засолив и уложив в сосуды, они доставляли их в Карфаген. Эту рыбу, единственную, карфагеняне не сделали товаром на вывоз, но из-за превосходных ее вкусовых качеств употребляли в пищу только для себя.
[844b] 137.[224] Возле города Педасы в Карий, совершая жертвоприношения Зевсу, во время торжественной процессии ведут козу, которая ведет себя достойным удивления образом. Во время пути от города расстоянием в семьдесят стадий,[225] шествуя сквозь толпу наблюдателей, она не шарахается в стороны, но, не сбиваясь с пути, следует на привязи перед предводителем процессии. Там еще замечательно то, что у храма Зевса обитают только два ворона, и уже никакой другой к этому месту не приближается, у одного из них на шее белая отметина.[226]
138.[227] У иллирийцев, называемых ардиеими, как раз вдоль границы их с автарпатами, тянется узкая долина, над которой возвышается высокая гора; с этой горы изливается источник, но не во всякое время года одинаково, но обильнее всего весной; собирая эту воду, местные жители днем держат ее в закрытых сосудах, а ночью - открывают. По прошествии пяти или шести дней вода эта затвердевает и превращается в превосходную соль, которую предназначают специально для скота, ведь они не ввозят извне соль, поскольку живут вдали от побережья и не общаются с другими племенами. Вот почему им нужно много соли. Эту соль скармливают скоту дважды в год, а когда соли недостает, большая часть животных погибает.
139.[228] Рассказывают, что в Аргосе есть разновидность саранчи, называемой "скорпионоборцы". Завидев скорпиона, эта саранча сейчас же к нему устремляется, так же поступает и скорпион. Летая кругами над скорпионом, она стрекочет; скорпион, кружась на месте, изготавливается, чтобы ее ужалить, и так, поворачиваясь за саранчой, он постепенно выпускает жало во всю длину. Тогда саранча опускается и перекусывает жало скорпиона. Говорят, съесть такую саранчу - хорошее средство против укуса скорпиона.
140.[229] Осы острова Наксос, наевшись мяса гадюк (до коего они, похоже, большие охотники), если укусят кого-либо, то укус этот вызывает такие страдания, которые хуже укуса самой гадюки.
[845а] 141.[230] Рассказывают, будто яд, которым скифы смазывают наконечники своих стрел, они добывают из змей. Обычно скифы отыскивают змей, только что выведших потомство (и убив их), оставляют сгнивать на несколько дней. Когда по их расчетам содержимое окончательно разложилось, они наполняют небольшой сосуд человеческой кровью и оставив его закрытым, закапывают в навозную кучу. Когда же и это окончательно разложится, они смешивают водянистую гниль крови и слизистые останки гадюк. Таким способом получают они смертельный яд.
142.[231] В Курии на Кипре, как говорят, водится разновидность змеи, столь же ядовитых, как египетские гадюки, кроме одного различия: если они кусают змей укус их несмертелен; может, по другим причинам, а может быть, потому что в зимнее время они скованы холодом и малоподвижны, поэтому обессилены, если их только не разогреть.
143.[232] На острове Кеос, как рассказывают, есть вид колючих кустов: если кто-либо случайно уколется о такой шип - умирает.
144.[233] Сообщают, что в Мисии водится разновидность белых медведей и будто" пойманные, они испускают такое зловоние, что у собак начинает загнивать плоть,, то же происходит и с другими животными, которые становятся несъедобными. Если же кто-либо все же осмелится к ним приблизиться, на того они из пасти изрыгают вид слизи, прилипнув к морде собаки или лицу человека, она душит их и лишает зрения.
145.[234] В Аравии, как рассказывают, водится разновидность гиен, которые, взглянув в глаза животного или наступив на тень человека, вызывают у тех оцепенение и такую неподвижность, что они не в состоянии пошевелиться. Такое же воздействие они оказывают на собак.
146.[235] В Сирии, как рассказывают, водится животное, которое так и называют "убивающий львов". Ведь съев его, лев обычно погибает. По своей воле он его не трогает, напротив, избегает. Так же и охотники, если, поймав это животное, приготовят из него жаркое, - как обычно, поступая с другой дичью, то есть, обсыпав белой мукой и зажарив; так вот, отведав это жаркое, они тотчас же умирают. Животное это представляет опасность для льва, если просто помочится на него.
[845b] 147.[236] Еще рассказывают, что коршуны не выносят запаха мирра. Они погибают, если их покропить мирром или дать корм, опрысканный этим благовонием. Жуки кантары будто бы также погибают от запаха роз.
148.[237] В Сицилии и в Италии укус аскалобота (пятнистой ящерицы) смертелен, а не безвреден, как в наших краях. Водятся там и мушки, укус которых вызывает смерть.
149.[238] В Месопотамии, в части Сирии, и в Мирунте (на Истре) 1 водятся по рассказам, некие змейки, которые не трогают местных жителей, но сильно досаждают чужестранцам.
150. Особенно заметно это на Евфрате: эти змейки во множестве водятся, в устье реки, снуя с одного берега на другой, и если утром их видели здесь, то вечером их можно наблюдать на противоположном берегу; отдыхающих здесь сирийцев они не трогают, однако эллинов не щадят.
151.[239] В Фессалии, как рассказывают, змея, называемая священной, убивает на своем пути все живое, даже от простого прикосновения. Поэтому заслышав характерный при ее приближении звук (изредка она показывается), все змеи, гадюки и другие животные разбегаются. Сама она небольшая, средней величины. Рассказывают, что когда-то давно в фессалийском городе Тенос[240] некая женщина убила такую змею вот каким способом: она очертила (на земле) круг и, поместив туда противоядие, вошла внутрь вместе с сыном, а затем воспроизвела звук, характерный для этого животного; змея откликнулась и стала приближаться. Но когда змея издала ответный звук, женщина впала в сомнамбулическое состояние. Змея между тем приближалась, а женщина никак не могла проснуться. Стоявший рядом сын тряс ее и будил ударами, как она ему наказывала, твердя, что если она не проснется, они погибнут оба, если же она очнется и заманит змею, они будут спасены оба; как только змея подползла к кругу, она моментально вытянулась, бездыханная.
152.[241] В окрестностях Тианы есть, как передают, ключ, посвященный Зевсу-Клятводержателю (его называют Асбамейским). Вода его, хотя и очень холодная, бурлит, словно кипящая. Для сдержавших клятву она мягка и спокойна, однако над клятвопреступником вершит суд незамедлительно: кидаясь им в глаза, руки, ноги, вызывает водянку и чахотку; и до того, как тому свершиться, не могут они покинуть источник, и вот тут, не в силах двинуться, орошают они источник слезами, сознаются в неверности клятве.
153.[242] В Афинах, рассказывают, священная оливковая ветвь в один день распускается и покрывается листьями, а затем вновь быстро засыхает.
154.[243] Когда во время извержения Этны лава изливается по сторонам кипящим потоком, благочестивых людей[244] щадит божество (огня). Однако молодые люди, почти настигнутые уже гибельным потоком, взяли на плечи своих престарелых родителей, дабы уберечь их; тогда разделилась надвое кипящая лава, обогнув их с обеих сторон, и оставила невредимых детей и родителей.[245]
155.[246] Рассказывают, что скульптор Фидий, возводя на Акрополе статую Афины, в центре ее щита изваял свою голову и укрепил ее столь хитрым устройством, что если бы кто-либо вознамерился снять его изображение, тому пришлось бы разрушить и уничтожить всю статую.
156.[247] Рассказывают, что статуя Битиса в Аргосе покарала человека, бывшего, как подозревали, причиной его гибели: она упала на него, когда тот ее рассматривал. Похоже, это не было простой случайностью.
157.[248] Рассказывают, что собаки могут преследовать дичь не далее вершины: так называемых Черных гор, а затем всегда поворачивают обратно.
158.[249] На реке Фасис произрастает толстая лоза, называемая белолистной; ревнивые мужья срезают ее и раскладывают вокруг опочивальни супруги, таким образом наблюдая, не была ли нарушена супружеская верность.
159.[250] На реке Тигр есть, как рассказывают, камень, на варварском наречии называемый "модон", ярко-белого цвета; владеющий им не потерпит никакого ущерба от дикого зверя.
160.[251] У Скамандра, как рассказывают, произрастает дикая трава, называемая систром, похожая на горох, размножается, разбрасывая семена, откуда и получила свое название; у кого есть такая трава, тому не угрожает бесноватость и умопомрачение.
161.[252] В Ливии есть виноградная лоза, которую некоторые называют "свихнувшейся": с лозы снимают спелые гроздья, в то время как другие еще не созрели, а третьи только зацветают.
162.[253] У горы Сипил, как рассказывают, иногда встречается камень в форме цилиндра; найдя его, благочестивые дети относят в храм Матери богов; и никогда после этого никто не может обвинить их в непочтении, напротив, они всегда почитают родителей.
163.[254] На горе Тайгет,[255] как рассказывают, растет дикая трава, называемая, "харисия"; женщины носят ее на шее, чтобы мужья крепче их любили.
164.[256] В Фессалии на горе Офрис, как рассказывают, водятся змеи, называемые сепии; окраска их не постоянная, но изменяется в зависимости от места обитания. Одни напоминают по цвету земляную улитку, у других чешуя зеленая, а обитающие в песках - цвета песка. Их укус вызывает жажду. Не вызывая воспаления и сильной боли, он, однако, неприятен.
165.[257] При спаривании черных гадюк самка откусывает самцу голову. Поэтому и детеныш, будто в отместку за гибель родителя, появляясь на свет, прокусывает материнское брюхо.
166.[258] В реке Нил, как рассказывают, находят камень, по форме напоминающий бобы; если собака его увидит, она теряет способность лаять. Камень этот помогает бесноватым: стоит больному поднести камень к носу, как злой дух отступает.
167.[259] В реке Меандр, в Азии, рассказывают, случается найти камень, который от противного[260] называют "камнем благоразумия". Положенный кому-либо за пазуху, он вызывает умопомрачение, и человек убивает кого-нибудь из близких.
168.[261] Реки Реи и Истр текут на север, одна - по территории германцев, другая - пеонов. Летом эти реки пригодны для судоходства, а зимой по ним, скованным льдом, ездят на лошадях, как по земле.
169.[262] Возле города Фурии, рассказывают, протекают две реки: Сибарис и Кратис. Сибарис делает напившихся из него пугливыми, а Кратис превращает искупавшихся в его водах в рыжеволосых.
170.[263] Также и на Эвбее есть две реки. Напившись из одной реки, овцы становятся белыми, эта река называется Кербес; другая река, называется Нелеус, окрашивает их в черный цвет.
171.[264] По берегам реки Ликормас произрастает трава, по форме напоминающая копье; она очень полезна как средство против близорукости.
172.[265] В Сиракузах на Сицилии источник, называемый Аретусой, действует раз в пять лет.
173.[266] На горе Берекинф иногда находят так называемый "меч-камень". Если кто-либо набредет на него во время мистерий в честь Гекаты, - теряет рассудок. Так пишет Евдокс.[267]
174.[268] На горе Тмол есть пористый камень, изменяющий окраску четырежды в день, но эти изменения могут уловить лишь девочки, не достигшие зрелого возраста.
175.[269] У алтаря Артемиды Ортосии установлен золотой бык; он издает мычание, когда подходят охотники.
176.[270] Рассказывают, что у этолийцев кроты плохо видят и питаются не земляной пищей, а саранчой.
177.[271] Рассказывают, что слонихи вынашивают потомство два года, а другие говорят - один год и восемь месяцев. Роды проходят трудно.
178.[272] Рассказывают, что Демарат,[273] ученик Тимея Локрского, заболев, лишился способности говорить на десять дней, на одиннадцатый день, постепенно оправляясь от помрачения, он назвал эти дни счастливейшими в жизни.
Авторство Аристотеля в отношении дошедшего под его именем трактата "О мире" было подвергнуто сомнению еще в поздней античности (например, Проклом), окончательно же неподлинность трактата установил Эразм Роттердамский. В настоящее время принято считать, что сочинение датируется I в. до н. э. - серединой II в. н. э. (скорее всего I - серединой II в. н. э.). Как бы то ни было, оно пользовалось популярностью на протяжении всего позднеантичного времени и в средние века (о чем можно судить по большому количеству копий, а также по многочисленным переводам на латинский, сирийский и древнеармянский языки).
В XIX - начале XX в. трактат было принято относить к школе Посидония (поздний стоицизм с элементами платонизма), особенно в части естественнонаучных описаний. Однако, объективно оценивая его текст, следует сказать, что ничего связанного с идеями именно Посидония в нем нет. Прежде всего он слишком элементарен, и рассматриваемые в нем общефилософские проблемы освещаются в целом (см., например, гл. 1) в рамках общеплатонической традиции (которая, впрочем, не противоречила и позднему стоицизму). Что касается естественнонаучной стороны трактата, то здесь вообще не наблюдается выхода за пределы общеантичных представлений.
Интересно сопоставить "направление взгляда" трех предоставленных трактатов: Псевдо-Аристотеля, Солина и Ямвлиха. Если у Ямвлиха взгляд направлен исключительно вверх, на умозрительное, а у Солина - вниз, на занимательное, то Псевдо-Аристотель выбора еще не сделал (вернее, он совмещает и то и другое). С одной стороны, Псевдо-Аристотель отвергает увлечение мелочами, признает только глобальные описания явлений природы (см. гл. 1), с другой, его Бог еще не эмансипировался от мира и обладает бытием, по сути, только вместе с ним, так что о Боге, как таковом, рассуждать невозможно. Для трактата "О мире" характерна некоторая сухость языка естественнонаучных разделов (гл. 2-4; разумеется, тут отчасти виной конспективность изложения), которая, на наш взгляд, вполне компенсируется полными неподдельного пафоса описаниями космоса в целом (гл. 5) и роли Бога в космосе (гл. 6-7).
Читателю следует обратить внимание на оценку Псевдо-Аристотелем противоположностей в природе как источника всеобщей гармонии в космосе (гл. 5), сопоставив эту оценку с точкой зрения Ямвлиха на них как на причину гибели. Правда, у Псевдо-Аристотеля всеобщая гармония и гибель не отрицают друг друга: разумеется, он признает гибель отдельных вещей (в том числе и людей), но именно благодаря этой гибели мир у него спасается в целом. О спасении же отдельного человека здесь еще нет и не может быть речи (да и зачем ему спасаться, если душа все равно бессмертна и уж ей-то в любом случае ничего не грозит). Так что верный путь философа в жизни - сколько хватит сил любоваться этим совершенным материальным миром (не забывая в то же время усматривать в нем проявления божественного присутствия), а потом безмятежно умирать с сознанием неизбежности и совершенства всего происходящего (ср. гл. 6). Сравнивать Солина с автором трактата "О мире" вряд ли правомерно, поскольку он целиком зависит от Плиния Старшего. Интересно, впрочем, не адресован ли упрек Псевдо-Аристотеля в излишне подробной разработке мелких тем также и авторам энциклопедических сочинений, подобных "Естественной истории" Плиния? Ведь Плиний - весь в деталях, в подробностях, в мелочах (в чем, собственно, и состоит наука). При этом теряется из вида и мир в целом, и человек в мире, что, видимо, не соответствует умонастроению автора трактата "О мире".
И. И. Маханьков
Глава 1
Философия часто мне представляется, Александр,[1] чем-то поистине божественным и чудесным: ведь из всех наук она одна возвысилась до созерцания всего мироздания и старается постигнуть истину, заключенную в нем. И в то время как другие науки из-за возвышенности и обширности предмета отступаются от него, философия не смущается этим и не считает себя недостойной устремлять свой взгляд ввысь; напротив, она полагает такое исследование соответствующим своему назначению. Человеку не дано подняться на небеса и, покинув землю, созерцать небесную страну (как намеревались в старину неразумные Алоады),[2] но душе, взявшей в провожатые ум[3] с помощью философии удалось туда переправиться и там поселиться. Выйдя на прямой путь, душа сделала это и вмиг охватила мыслью далекие друг от друга предметы, увидев в них что-то родственное себе. Итак, божественным взором узрев божественное, душа возвещает о нем людям. Вот что произошло с душой; после этого пожелала она щедро передать всем, сколько возможно, самое для нее ценное. И можно только сожалеть об ограниченности людей, усердно описывающих нам или природу какой-нибудь одной местности, или вид одного города, или реку, или гору, как те, кто повествует об Оссе, Нисе, Корикийской пещере[4] или о другом, что им повстречалось и их поразило. Причем о своих малоинтересных наблюдениях мнения они, как правило, очень высокого. Люди поступают так потому, что не видят лучшего в мире, - я имею в виду космос во всем его величии, - ведь, познав его, ничем другим они бы не восхищались, потому что все это показалось бы им ничтожным по сравнению с космосом. Итак, поговорим или даже побогословствуем об этих предметах - какова их природа, какое положение они занимают, как движутся. Полагаю, что тебе, доблестнейшему из правителей, подобает приобщиться к исследованию высших предметов, философии же следует заниматься не чем-то маловажным, а достойными дарами приветствовать лучших мужей.
Глава 2
Итак, космос - это совокупность неба и земли, а также всего в них заключенного. Есть и другое определение: космос - это порядок мироздания, установленный и поддерживаемый Богом. Середина космоса, неподвижная и незыблемая, досталась жизнеродящей земле, матери и защитнице разнообразных животных. Сверху космос полностью ограничен и высшая его часть - обитель богов - называется небом.[5] Небо заполнено божественными телами, обыкновенно именуемыми звездами, и пребывает в вечном движении, беспрерывно из века в век увлекая все за собой в едином круговращении. Поскольку небо с космосом шаровидны и движутся, как уже сказано, непрерывно, то существуют две неподвижные точки, расположенные одна против другой, - как в шаре, вращающемся в токарном станке. Эти две противоположные точки покоятся, а вокруг них движется космос. Итак, космос вращается по кругу, и эти две точки называются полюсами. Если мысленно соединить их прямой, называемой осью, то она образует диаметр космоса, посередине которого находится земля, а на концах - полюсы. Из этих двух неподвижных полюсов один всегда видим, поскольку находится над головой; он обращен к северу и называется арктическим. Другой, подземный полюс, невидим; обращенный к югу, он называется антарктическим.
Вещество, образующее небо и звезды, называется эфиром, но не потому, что он, будучи огневидным, горит (aithesthai), как думают некоторые, заблуждаясь насчет его мощи, весьма отличной от огненной, а из-за того, что он вечно бежит (aei thein)[6] по кругу, являясь чистым и божественным элементом, дополнительным к четырем обычным. Одни, погруженные в эфир звезды - неподвижные. Они вращаются вместе с небом, никуда не смещаясь. Средний из описываемых ими кругов называется зодиаком, он косо опоясывает небо от тропика до тропика и разделен на двенадцать областей по созвездиям. У планет иная скорость, нежели у звезд, к тому же их движения различны, поэтому они вращаются по собственным орбитам, некоторые - близко к земле, а другие от нее удалены. Число звезд человеку узнать невозможно, хотя все они движутся, находясь на одной небесной поверхности, а число планет равно семи, и столько же их орбит, среди которых верхняя всегда больше нижней, и они заключены одна в другую, сами будучи охваченными сферой неподвижных звезд. Порядок орбит планет неизменен, и нижняя из них - орбита Фанета ("Светлого"), а по-другому - Кроноса, под ней - орбита Фаэтона ("Светящегося"), или Зевса, затем - Пироэя ("Огненного"), известная как орбита Геракла или Ареса, еще ниже - орбита Стильбона ("Сверкающего"), которая, как считают, посвящена либо Гермесу, либо Аполлону. Ниже - орбита Фосфора ("Светоносного"), которую относят к Афродите или к Гере,[7] а под ней - орбита Солнца, и последняя - орбита Луны, которой завершается область распространения эфира, окружающего божественные тела в их упорядоченном движении. Ниже божественного эфира - упорядоченного, неизменного и не подверженного воздействиям - находится вещество всецело пассивное, изменяемое, подверженное разрушению и гибели.[8] На первом месте здесь состоящее из легких частиц огневидное вещество, зажигаемое эфиром, потому что он обширен и быстро движется. В этой огневидной неупорядоченной области проносятся молнии и блистают вспышки, часто появляются и гаснут разного вида метеоры - докиды, ботины, кометы.[9] Ниже огня - воздух; сам по себе темный и холодный, от огня он делается светлее и теплее. В этой воздушной области, подвергающейся воздействиям и весьма переменчивой, образуются облака, идут дожди, а также выпадают снег, иней, град, возникают ветер и вихри, а кроме того - громы, вспышки и падения молний, а также многочисленные столкновения облаков.
Глава 3
Под воздушной областью незыблемо покоятся земля и море, изобилующие растениями и животными, а также реками и источниками, одни из которых текут, извиваясь, по земле, другие же сразу впадают в море. Земля также украшена зеленью бесчисленных трав, высокими горами, дремучими лесами и городами, основанными разумным животным - человеком, а кроме того, земля представляет собой острова и материки разнообразной формы. Ибо обитаемую землю люди обычно разделяют на острова и материки, не ведая, что она сама представляет собой единый остров, омываемый Атлантическим океаном. Надо думать, есть и другие острова - и большие, чем наш, и меньшие.[10] Но они от нас удалены и нам недоступны. Как малые острова затеряны в Средиземном море, так и обитаемая земля теряется в Атлантическом океане, а другие такие же земли - в Океане в целом: большие острова окружены большими морями. Влаге свойственно распространяться по поверхности, и она смыкается с воздухом, оставляя незатопленными только некоторые утесы, которые мы и называем обитаемой землей. А под водой, в ее глубинах возникла утвердившаяся и сжатая вследствие своего срединного в космосе положения земля, неподвижная и незыблемая. Это и есть та часть космоса, которую мы называем нижним миром. Итак, элементов пять, и они сферовидно располагаются в пяти областях космоса, так что меньшая сфера охватывается большей (земля - в воде, вода - в воздухе, воздух - в огне, огонь - в эфире). Так образовался космос, и его верх сделался обителью богов, а низ - смертных животных. Низ частью влажен, и его составляющие называются реками, потоками, морями, а частью - сух, и это мы зовем землей, материками и островами. Некоторые острова - огромные, как наша обитаемая земля, а также другие подобные ей земли, омываемые Океаном. Имеются и меньшие острова, известные нам и находящиеся в пределах обитаемой земли. Наиболее известные из них - Сицилия, Сардиния, Корсика, а также Крит, Эвбея, Кипр и Лесбос. Есть менее значительные острова, как, например, Спорады, Киклады и множество других.
Обитаемую землю омывает Атлантический океан. Его еще называют просто Океан. Через узкий, обращенный на запад пролив - Геркулесовы столпы[11] - он втекает в Средиземное море, поначалу переходя в залив, а потом понемногу разливается и, образуя огромные изгибы, следующие друг за другом, то протекает через узкие проливы, то снова разливается. Сначала море образует заливы, называемые Сиртами - Большим и Малым, и расположены они вправо, если плыть от Геркулесовых столпов. Левый берег моря изгибается по-другому, и здесь образуются три моря: Сардинское, Галатское и Адриатическое. Рядом с ними косо простирается Сицилийское море, за которым следует Критское, а затем по одну сторону - Египетское, Памфилийское и Сирийское, а по другую - Эгейское и Миртойское. Навстречу этим последним устремляется Понт, распадающийся на много частей, из которых наиболее удаленная называется Меотидой, а ближайшая, так называемая Пропонтида, впадает в Геллеспонт.[12] И с востока в землю также вдается Океан, образуя открывающиеся в ту сторону Индийский и Персидский заливы, за которыми простирается охватывающее их Эритрейское море.[13] С другой стороны, пройдя через узкую и длинную горловину, Океан вновь разливается, омывая Гирканию и Каспию.[14] После этого Океан огибает возвышенность позади Меотийского залива, а затем, обойдя Скифию и область кельтов, он понемногу наступает на обитаемую землю и выходит к Галатскому заливу[15] и упомянутым Геркулесовым столпам, за которыми он омывает землю. Здесь имеется два огромных острова, превосходящие все до сих пор упомянутые. Их называют Британскими - Альбионом и Иерной,[16] и расположены они над областью кельтов. Несколько меньше остров Тапробана, лежащий за Индией наискось к обитаемой земле, и Фебол, расположенный в Аравийском заливе.[17] Вблизи Британских островов и Иберии[18] обитаемую землю, которую мы также назвали островом, окружают немало мелких островов. Как сообщают географы, наибольшая ширина обитаемой земли чуть меньше 40 000 стадиев [ок. 7500 км], а длина ее - около 70 000 [ок. 13 000 км]. Ее части - Европа, Азия и Ливия.
Европа ограничена со всех сторон: с одной стороны Геркулесовыми столпами, с другой - Гирканским морем и заливами Понта, а также самым узким местом перешейка, разделяющего эти моря. Некоторые же считают границей Европы не перешеек, а реку Танаис.[19] Азия простирается от упомянутого перешейка и Понта с Гирканским морем до другого перешейка, отделяющего Аравийский залив от Средиземного моря. Азия также омывается Средиземным морем и внешним Океаном. Но некоторые определяют Азию в пределах от реки Танаис до дельты Нила. Ливия простирается от Аравийского перешейка до Геркулесовых столпов, некоторые же определяют ее от Нила, поэтому дельту Нила некоторые относят к Азии, другие - к Ливии. Острова считаются либо самостоятельными частями суши, либо относятся к соседним материкам. Такова география земли и моря, которые мы зовем обитаемыми.
Глава 4
Скажем теперь о важнейших явлениях, происходящих на обитаемой земле и вокруг нее, кратко касаясь лишь необходимого. От земли в воздух постоянно поднимаются два вида испарений - легких и совершенно невидимых, и только на заре можно наблюдать, как они возносятся от рек и потоков. Первые испарения, сухие и дымообразные, истекают от земли, вторые же, сырые и парообразные, исходят от влажной природы. От второго вида испарений происходят туманы и росы, разного рода изморось, а также облака и дожди, снег и град. А от сухого испарения происходит ветер и разные дуновения, а также громы, молнии, вспышки, вихри и тому подобное.
Туман - это паровидное испарение, не дающее воды. Он плотнее воздуха, но разреженнее облака. Туман получается или при образовании облака, или из его остатков. Туману противоположна ясная погода - безоблачное и свободное от тумана небо. Роса - это влага, оседающая из чистого воздуха вследствие тонкого сгущения, лед - замерзшая вода из ясного воздуха, иней - замерзшая роса, изморось - полузамерзшая роса. Облако - густое паровидное образование, выделяющее воду. Причина дождя - сжатие сгустившихся облаков, причем в зависимости от степени сжатия возникают разные виды дождя: когда оно слабое, дождь сеется нежными каплями, а при более сильном - капли крупнее и возникает поток сплошного дождя, который называется ливнем. Снег образуется от разрушения уплотненных облаков без превращения в воду. Разрыв придает снегу пенистость и белизну, а сгущение непролившейся и неразреженной воды вызывает ее замерзание. Густой снегопад называется метелью. Град возникает при сгущении метели, когда снежные хлопья сваливаются, тяжелеют и падают с большой скоростью, а из-за значительной величины отделяющихся обломков они становятся тяжелее и удары - сильнее. Вот что получается из влажных испарений.
Из сухих испарений, приводимых в движение холодом, возникает ветер, представляющий собой мощный воздушный поток, и потому его называют еще пневмой. Правда, так называют и пронизывающую растения, животных и вообще все одухотворяющую и животворящую субстанцию, говорить о которой сейчас нет нужды. Возникающие в воздухе дуновения называются ветрами, а приносящие свежесть со стороны моря - аурами. Ветер, дующий с увлажненной суши, называют материковым, а от залива - заливным; с последним близок речной и озерный ветер. Ветер, происходящий от разрыва облаков и вызывающий распадение облачной толщи, называется облачным, а сопровождающийся частым ливнем - дожденосным.
Ветер, дующий с востока, называется эвром, с севера - бореем, с запада - зефиром, с юга - нотом.[20] Среди эвров тот, что дует с места летнего восхода Солнца, называется кекием; тот, что с места равноденственного восхода, - апелиотом, а тот, что с места зимнего восхода, - собственно эвром. Среди противных ветров-зефиров аргестом называется ветер, дующий с места летнего захода Солнца (некоторые называют его еще олимпием, а другие - япигом). Зефиром же называется ветер, дующий с места равноденственного захода Солнца, а либом - с места зимнего захода. Среди бореев тот, что соседствует с кекием, называется собственно бореем, ветер, дующий непосредственно с севера на юг, - апарктием, а ветер, соседствующий с аргестом, - траскием (его называют еще и киркием). Из нотов же тот, что дует с невидимого полюса навстречу апарктию, называется собственно нотом; тот, что между эвром и нотом, - эвронотом, а ветер с другой стороны, между либом и нотом, одни называют либанотом, а другие - либафиником. Еще среди ветров есть прямодующие, что дуют по прямой линии, а есть криводующие, как, например, ветер, называемый кекием. Некоторые ветры господствуют зимой, как, например, ноты, а другие - летом, как, например, ветры, называемые этесиями, являющиеся смешением северных ветров и зефиров. Весенние ветры, называемые птичьими, - бореи по своему происхождению. Среди сильных ветров категис - это ветер, внезапно ударяющий сверху, тиэлла - сильный, внезапно налетающий порыв, лелап и стробил - вращающийся вихрь, поднимающийся снизу вверх, а анафисема - земная пневма, поднимающаяся из пропасти или трещины. Когда такой ветер стремительно вращается, его называют земным престером.
Если ветер сдавлен в плотном и влажном облаке и с силой из него вырывается, разрывая свалявшуюся оболочку облака, возникает грохот и шум, называемый громом, как будто рокочет с силой прогоняемый через воду воздух. Огненный блистающий ветер, вырывающийся из разрыва в облаке, называется молнией-астрапой. Хотя молния возникает вслед за громом, взгляду она является раньше, поскольку акустические явления отстают от оптических: эти видимы сразу же, а те - только когда достигнут слуха. Связано это с тем, что оптические явления - самые быстрые в силу их огненности, а акустические, как воздушные, не такие быстрые, и слуха они достигают ударом. Сверкнувший и воспламенившийся ветер, с силой ударивший в землю, называется молнией-керавном, а наполовину огненный, но мощный и сгущенный - престером. Если же он совершенно лишен огня, то называется тифоном. Каждая из этих молний, если она ударяет в землю, называется скептом. Черные молнии-керавны называются псолоентами, быстро проносящиеся молнии - аргетами, а отличающиеся затейливым путем - геликиями. При ударе в землю они называются опять же скептами. Вообще среди происходящих в воздухе явлений некоторые обнаруживаются только как оптические явления, другие же проявляются непосредственно. Оптические явления - это радуги, рабды и тому подобное, непосредственные же явления - молнии, падающие звезды, кометы и близкие им. Радуга - это отражение сегмента Солнца или Луны во влажном и вогнутом сплошном облаке, где оно наблюдается словно по окружности зеркала. Рабд - это явление прямой радуги. Гало - яркое сияние вокруг звезды, отличающееся от радуги тем, что та появляется с противоположной от Солнца или Луны стороны, а гало заключает звезду в кольцо. Селасы - это вспышки плотного огня в воздухе, из них одни быстро движутся, подобно молнии, другие же остаются на месте. Первые возникают от трения о воздух быстро движущегося огня, который из-за той же быстроты представляется протяженным. Покоящийся селас недвижим и вытянут, это как бы истечение звезды. Если селас вытянут в одну сторону, его называют кометой. Одни селасы некоторое время сохраняются, другие тут же гаснут. Наблюдаются и другие виды явлений, называемые лампадами, докидами ("брусьями"), пифонами ("бочками"), ботинами ("ямами") вследствие сходства с этими предметами. Некоторые из них появляются с запада, другие - с востока, некоторые же - с обеих сторон, изредка - и с севера, и с юга. Но все они недолговечны: ни одно из них не наблюдалось сколько-нибудь продолжительное время. Таковы воздушные явления.
В самой земле содержится много источников - и воды, и пневмы, и огня. Некоторые из них скрыты под землей, но многие имеют выходы, обнаруживающие себя испарениями и извержениями, - таковы источники на Липаре, Эоловых островах,[21] такова и Этна. Из этих мест обычно изливаются огненные потоки, подобные рекам, вылетают раскаленные глыбы. Некоторые огненные источники расположены под землей вблизи водных и согревают их, так что из одних течет прохладная вода, из других - горячая, а из третьих - теплая.
Много источников пневмы имеет выход в разных местах земли. Некоторые из них сообщают людям божественное вдохновение, другие расслабляют, третьи позволяют прорицать, как источники в Дельфах и Лебадее.[22] Есть, например, во Фригии, и такие источники, что способны даже убить человека. Нередко хорошо смешанная земнородная пневма оказывается вытесненной в удаленные подземные трещины и, стронутая со своего места, сотрясает обширные участки земли. Бывает, что пневма врывается в эти пустоты снаружи, и когда выход оказывается закрыт, пневма его ищет и сотрясает землю. Получается то, что мы называем землетрясением. Землетрясения, которые вызывают боковые перемещения под острыми углами, называются косоугольными; бросающие землю вверх и вниз под прямым углом называются брастами; вызывающие провалы называются оползневыми; а открывающие пустоты и разрывающие землю - разрывными. Некоторые землетрясения извергают пневму, другие - камни, третьи - грязь, бывают и такие, что обнаруживают прежде не существовавшие источники. Некоторые землетрясения проявляются одним ударом, их называют подземным толчком. А встряхивающие землетрясения, продолжительными двусторонними наклонами и подрагиваниями приводящие все в первоначальное положение, называются трясучими, они схожи с дрожью. Бывают и грохочущие землетрясения, когда сотрясение земли сопровождается гулом. Земной гул без землетрясения часто возникает, когда пневмы недостаточно для сотрясения, но она, будучи заключена в земле, с грохотом ударяет в стены. Земнородная пневма собирается в одно место под действием содержащейся в земле влаги.
Подобное наблюдается и в море: море разверзается, отступает, происходит наступление волн, иногда с последующим отливом, а бывает, что море только наступает, как, например, рассказывают о Гелике и Буре.[23] Часто в море возникают и огненные извержения, и выходы источников, прорезаются устья рек, вырастают деревья. Возникают там и потоки и вихри, схожие с воздушными, - некоторые посреди моря, другие же в узких проливах. Считают, что отливы и приливы в основном связаны с фазами Луны. А в целом смешение элементов порождает схожие друг с другом явления в воздухе, на земле и в море, несущие то гибель, то возникновение и сохраняющие мир нетленным и вечным.
Глава 5
Кто-то, возможно, удивится, что космос, составленный из противоположных начал - сухого и влажного, холодного и теплого, - тогда же не разрушился и не погиб. Так и государству некоторые дивятся - что оно существует, будучи составленным из различных групп людей: богатых и бедных, молодых и старых, слабых и сильных, негодных и добропорядочных. Не ведают они, что это и есть самое удивительное в общественном единении, - то, что из таких разных людей возникает единый порядок, который вмещает в себя все натуры и судьбы. Природа стремится к противоположностям, и между ними, а не однородными вещами устанавливает она согласие. Например, мужское она соединяет с женским, а не мужское с мужским. Так и установилось первоначальное согласие - из соединения противоположностей, а не однородностей. Представляется, что и искусство, подражая природе, делает то же: живопись, смешивая цвета - белый и черный, желтый и красный, - получает сходные с образцами картины; музыка, соединяя высокие и низкие, долгие и краткие звуки в различные сочетания, приводит их к единой гармонии. А письменность, соединив гласные и согласные, произвела на свет все искусства. Так и у Гераклита Темного говорится: "Неразрывно связаны друг с другом целое и часть, подобие и различие, созвучие и диссонанс, и из всего возникает одно, а из одного - все".[24]
Таким же образом и состав мироздания, то есть небо, земля и космос в целом, проникнут единой гармонией вследствие смешения противоположных начал: сухого с влажным, теплого с холодным, тяжелого с легким, прямого с кривым. А всю землю, море и эфир, Солнце, Луну и весь небосвод упорядочила (diekovsmhsen) единая всепроникающая сила. Это она сотворила космос из несмешанных разнородных элементов - воздуха и земли, огня и воды, и, охватив его единой сферической поверхностью, привела к согласию различные начала. Так было обеспечено существование всего мироздания. Причина этого - соответствие элементов, причина же соответствия - их одинаковый удел, а также то, что никто из них не может одолеть другого. Так, тяжелое занимает равное положение с легким, а теплое - с холодным, потому что в природе мы видим, что без равенства нет единства, в единстве - залог существования космоса, этого всеобщего породителя и наибольшего совершенства. Можно ли указать что-либо превосходящее космос? Что ни назовешь - все это только часть его. Все прекрасное обязано своим именем космосу, как и все упорядоченное; от космоса же происходит понятие "быть украшенным" (kekosmh`sqai). Где еще мы видим порядок, который мог бы сравниться с небесным порядком в обращении звезд, Солнца и Луны, двигающихся с величайшим постоянством из века в век? Кто так надежен, как прекрасные всепорождаюшие времена года, размеренно приносящие лето и зиму, день и ночь, месяцы и годы? Космос - это то, что и по величине величайшее, и в движении быстрейшее, и самое ослепительное по светлости, и по силе своей - неувядающее и нетленное. Это космос определил природу рыб, птиц и зверей, он отмерил им своим движением жизнь. Это он животворит все живое и дает ему душу. Это он, когда необходимо, вызывает небывалые явления, - и тогда ветры сталкиваются друг с другом, молнии обрушиваются с неба, разражаются ужасные бури. Ведь благодаря этому вытесняется влажный элемент, а огненный распространяется, и тем самым мироздание приводится к единству и в нем утверждается. И земля украшается различнейшими растениями, бурлит источниками и изобилует животными, она вовремя все порождает, вскармливает и укрывает. Выводя на свет бесчисленные предметы и явления, земля остается вечно цветущей, хотя ее сотрясают землетрясения, заливают наводнения и опаляют пожары. Все это, очевидно, идет земле на пользу, обеспечивая ей вечное существование: землетрясения высвобождают скопления пневмы, ливни смывают с земли все вредоносное, ветры обдувают и очищают ее. Огонь смягчает окоченелость, а мороз ослабляет огненный жар. Одни вещи возникают, другие расцветают, третьи гибнут. То, что народилось, заменяет погибающее, а гибель облегчает новые рождения. Всему в мире находится противоположность, и противоположности попеременно берут верх, отсюда возникает единое бытие, которое объемлет мироздание и сохраняет его вечно нетленным.[25]
Глава 6
Осталось коротко, как и обо всем остальном, сказать о главной причине мироздания: ведь было бы легкомысленно, рассуждая о космосе, пусть не подробно, а давая о нем общие сведения, оставить без внимания главнейшее в космосе. Ко всем людям обращено завещанное от предков предание, что все произошло от Бога и через Бога, и никакая часть космоса сама по себе не самодостаточна, если ее лишить идущей от Бога поддержки. Поэтому древними давно уже сказано, что все, доступное нашему зрению, слуху и другим чувствам, - это "все полно богов".[26] Тем самым древние смогли дать надлежащее понятие о силе Бога, но не о его сущности. Ибо Бог действительно является спасителем и породителем всего в космосе. Ему неведома усталость напряженно и мучительно трудящегося животного, поскольку он располагает неисчерпаемой мощью (dunavmei), посредством которой господствует даже в далеких от него областях. Ему досталось наиболее высокое и славное место, и потому его зовут высшим, а по словам поэта, обиталище его находится на самой вершине мироздания.[27] И более всего приобщаются к его могуществу наиболее близкие ему тела, в меньшей степени - более удаленные, и так далее до нашей земной области. Поэтому земля и все земное, очевидно, находятся в наибольшем удалении от божественной помощи, вследствие чего здесь все так слабо, переменчиво и полно смуты.[28] Но так свойственно действовать божеству: и наша область, и высшие области вследствие большей или меньшей близости к Богу пользуются большей или меньшей его поддержкой. Итак, лучше всего принять, и это наиболее приличествует и соответствует божеству, что утвердившаяся на небесах сила поддерживает существование даже наиболее удаленных от нее областей и вообще мироздания, но сама она не достигает безобразных и неустроенных мест и не управляет сама земными делами.[29] Ведь и земным правителям не подобает заниматься всяким делом, как, например, главнокомандующему, градоначальнику или даже домоправителю не подобает вникать, есть ли нужда плести мешки или заниматься чем-нибудь еще более презренным, что может исполнять любой раб.
Но вот что рассказывают[30] о дворе персидских царей Камбиза, Ксеркса и Дария. Он был устроен со всевозможной пышностью и великолепием, чтобы возвеличить царя и вознести его на недосягаемую высоту. Скрытый от посторонних глаз, он жил в Сузах или Экбатанах за оградой великолепного царского дворца, сверкающего золотом, янтарем и слоновой костью. К дворцу вела анфилада величественных ворот, далеко отстоявших друг от друга. Все ворота были медные и имели особые преддверия, вправо и влево уходили высокие стены. Снаружи по порядку размещались знатнейшие и славнейшие мужи: копьеносцы и слуги вокруг самого царя, а затем стражи каждой ограды, называемые привратниками и слухачами, - выходило, что сам царь, величаемый господином и богом, все видел и слышал. Отдельно размещались сборщики пошлин, военачальники и распорядители охоты, приемщики подарков, а также люди, приставленные ко всему остальному. А власть над всей Азией - от Геллеспонта на западе до Индии на востоке, - делили между собой, управляя каждый своим народом, стратеги, сатрапы и цари - все рабы великого царя, которым также были подчинены скороходы, лазутчики, гонцы и наблюдатели сигнальных огней.[31] И так все было устроено, что царь узнавал обо всем происходящем в Азии в тот же день (в этом особенно помогали сигнальные огни, которые последовательно зажигались от границы до Суз или Экбатан). Но персидскому царю так же далеко до властвующего в космосе божества, как до него самого - слабой и ничтожной твари. И если нечестиво полагать, что Ксеркс лично всем занимается и сам выполняет свои прихоти, во все вникая, то тем менее подобает это Богу. Благочестивее думать, что сам Бог пребывает в высших областях, а его мощь (duvnami"), пронизывая весь космос, движет Солнце, Луну, вращает небо и поддерживает существование земного мира. И нет ему нужды ни в каких-либо ухищрениях, ни в посторонней помощи, как по слабосилию нуждаются во множестве помощников наши правители. Без труда, посредством простого движения производить на свет различнейшие формы - это действительно подобает божеству. Так управляются искусные мастера, которые одним канатом с помощью хитроумного приспособления выполняют различные работы. Таким же образом и актер кукольного театра, потянув за одну нить, заставляет двигаться и шею, и руки, и плечи куклы, и ее глаза, а бывает, что так он заставляет ритмически двигаться все части ее тела. Так и божество передает свою мощь через простое первое движение последующим, а от них - еще дальше, пока она не пронизывает все мироздание. Одно движимо другим, а то само движется вместе с космосом, и все вещи действуют сообразно их свойствам, так что не один и тот же путь у всех, но различные, подчас и противоположные, хотя все они были приведены в движение одним мановением. Это происходит подобно тому, как если выбросить из одного сосуда шар, куб, конус и цилиндр: каждое из этих тел станет двигаться свойственным ему образом. Или как если бы кто-то вдруг выпустил на волю животных: рыбу, зверя и птицу. Очевидно, что рыба, попав в воду, уплывет, зверь - убежит к своей норе и корму, а птица тут же поднимется в воздух и улетит, хотя одна первопричина дала им такую возможность. То же происходит и в космосе: вследствие простого разделенного на ночь и день движения неба устанавливаются различные пути движения, хотя все охвачено одной сферой, и что-то движется быстрее, что-то - медленнее в зависимости от удаленности и собственных свойств. Так, Луна совершает свой оборот за месяц, проходя через рост, убыль и исчезновение. Солнце же делает оборот за год, как и совпадающие с ним в обращении Фосфор и Гермес. Пироэй делает оборот за два года, а Зевс - за 12 лет. Самая удаленная планета, называемая Кроносом, обращается в два с половиной раза медленнее Зевса.
Из этих движений, согласно звучащих и кружащихся по небу, словно в танце, возникает единая гармония, происходящая из единого источника и разрешающаяся также в едином, поскольку воистину мироздание называется "космосом" (устроением), а не "безобразием". Как вслед за корифеем, запевающим песню, ее подхватывает мужской или также женский хор, из разных высоких и низких голосов составляющий стройную гармонию, то же происходит и с устраивающим мироздание Богом: по знаку этого нарицаемого корифеем божества вечно движутся звезды и небо. Движется двойным обращением и яркое Солнце: своими восходами и заходами оно разделяет день и ночь, а смещаясь то севернее, то южнее, - устанавливает четыре времени года. В определенное время идет дождь, дует ветер, выпадает роса, происходят все явления - все вследствие первой и изначальной причины. А там уже текут реки, возникают морские приливы, произрастают деревья, вызревают плоды, родятся животные, то есть все на свете вскармливается, расцветает и угасает, причем, как было сказано, сообразно с собственными свойствами. Когда всеобщий вождь и породитель, невидимый никому, кроме мысли, дает знак природе, вращающейся от неба до земли, все начинает непрерывно двигаться по своим кругам и пределам, то исчезая, то показываясь, то пряча, то снова являя бесчисленные происшедшие от одной причины формы. Это похоже на то, как во время войны подают сигнал войску, стоящему лагерем. Услышав его, один воин хватает щит, другой надевает панцирь, третий прилаживает поножи, или шлем, или пояс, четвертый седлает коня или встает на колесницу, а пятый передает по цепи пароль. И тотчас командир отделения становится к отделению, а командир отряда - к отряду, всадник отправляется на фланг, а пращник бежит на свое место: все приходит в движение по воле военачальника. Таким же представляется и мироздание в целом: все вещи, направляемые одним толчком, совершают собственные движения. И хотя толчок этот скрыт от нас, все же ни у него нет никаких препятствий для того, чтобы действовать, ни у нас - чтобы в него верить. Ведь и невидимая душа, благодаря которой мы только и существуем, живем в домах, населяем государства, усматривается из дел. Душа замышляет и поддерживает весь строй нашей жизни: пахоту и сев, искусства, законы, общественный строй, государственные дела, войну и мир. Так следует мыслить и о Боге: сила его неодолима, красота - благовидна, жизнь - бессмертна, добродетель - совершенна. Будучи незримым для смертных существ, он усматривается из его собственных дел: все, что происходит в воздухе, на земле, в воде, следовало бы назвать делом Бога, властвующего в космосе. Из него, по словам ученого Эмпедокла, происходит
Все, что было когда-то, что есть и что будет в грядущем:
Произрастают деревья, и жены с мужами родятся,
Звери и птицы, а также и рыбы, питомицы влаги.[32]
Вообще Бога можно сравнить, хотя они и несравнимы по величине, с так называемым замковым камнем в своде: находясь посередине, камень этот вследствие сопряжения с каждой стороной поддерживает в гармоническом и незыблемом порядке весь свод. Рассказывают, что скульптор Фидий, изваявший статую Афины на Акрополе, изобразил на щите богини свое лицо, незаметно скрепив щит со статуей так, что если бы кто захотел этот щит убрать, то статуя распалась бы и обрушилась. Таково же положение Бога в космосе, гармонию и существование которого он поддерживает. Правда, Бог находится не посередине космоса, где земля и ее неупорядоченная область, а наверху, утвердившись в области чистоты, которую мы справедливо зовем небом (oyranon), поскольку она образует границу (horon) верхней области, и Олимпом за то, что она вся светится (hololampē) и отделена от мрака и беспорядочного движения, вызываемых у нас непогодой и ветрами. И поэт Гомер говорит:
Вновь на Олимп, где обитель свою, говорят, основали
Боги, где ветры не дуют, где дождь не шумит хладоносный,
Где не подъемлет метелей зима, где безоблачный воздух
Легкой лазурью разлит и сладчайшим сияньем проникнут.[33]
Да и вся жизнь космоса свидетельствует о том же, ибо верхняя область в нем отдана Богу. Ведь все мы, молясь, простираем руки к небу, и об этом хорошо сказано у поэта:
Зевсу досталось меж туч и эфира пространное небо.[34]
Также и среди видимых тел наиболее ценные - звезды, Солнце и Луна - помещаются в небе, и поэтому одни только небесные тела столь совершенны, вечно сохраняя один и тот же порядок и никогда не бывая переменчивыми, как всегда переменчива и подвержена воздействиям земля. И сильные землетрясения ее часто разрывали, заливали ее небывалые потоки дождя, а напор волн и их отступление неоднократно превращали сушу в море и море в сушу. Ветры и ураганы уничтожали целые города, а некогда, во времена Фаэтона, выпавший с неба огненный дождь сжег восточную область земли.[35] А на западе происходили извержения, например, из кратера Этны, изливавшего подобный реке огненный поток. Там благочестивый род людей был щедро вознагражден божеством: когда поток огненной лавы отрезал их, они подняли на плечи своих престарелых родителей. И подступавший огненный поток разделился надвое и отклонился по сторонам, а люди спаслись вместе с родителями. То, чем на корабле является кормчий, на колеснице - возница, в хоре - корифей, в государстве - законодатель, на войне - командующий, тем же является и Бог в космосе, с той разницей, что те, погруженные в хлопоты и суету, устают, а Бог, не подверженный телесной немощи, совершает все без забот и трудов. Ведь незыблемо утвердившийся в космосе Бог разнообразно движет и вращает все вокруг себя, куда и как пожелает соответственно природе всякой вещи. Так и закон в государстве, оставаясь неподвижным, устраивает в душах людей все, относящееся к государственным делам. Следуя закону, архонты отправляются по своим ведомствам, фесмофеты расходятся по судебным комиссиям, булевты идут на свой совет, а народ - в собрание; и один отправляется на обед в пританей,[36] другой в суд - держать ответ, а третий в тюрьму - чтобы быть казненным. По предписаниям закона устраиваются и общественные трапезы, и ежегодные празднества, совершаются жертвоприношения богам, тризны героям и возлияния умершим. И все это разнообразно делается согласно единому велению законной власти, что подтверждают и слова поэта:
И полон город воскурений жертвенных,
рыданьями наполнен и молитвами.[37]
Это же совершается и в большом государстве, под которым я разумею наш космос. Для всех нас один беспристрастный закон - Бог, не допускающий поправок и уклонений, и закон этот прочнее начертанного на камне. Под его неотступным и заботливым руководством осуществляется общекосмическое устроение неба и земли, обитатели которых разделены соответственно природам на растения и животных по их родам и видам. Есть здесь виноград, финики и персики, много и "сладких смоковниц и маслин", как говорит поэт.[38] Есть и другие деревья, не приносящие плодов, но полезные в других отношениях: платаны, сосны, буки,
Тополи, ольхи и сладкий лиющие дух кипарисы.[39]
Много и таких, чей осенний плод сладок, но его трудно сохранить:
Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных.[40]
А среди животных есть дикие и ручные, есть живущие в воздухе, а есть земные и водные, и все это рождается, расцветает и гибнет, повинуясь божественным установлениям. Ведь, как говорит Гераклит, "всякая тварь божьим бичом пасома".[41]
Глава 7
Хотя Бог один, он носит много имен, соответствующих явлениям, которые порождает. Мы зовем его и Зевсом, и Дием, используя эти имена как равнозначные, как бы говоря: "Тот, благодаря кому мы живем (dihon dzomen)". Говорят, что он сын Кроноса и времени, потому что, не зная границ, он стремится из вечности в вечность. Зовут его и молнийным, громовым, ясным и эфирным, а также перунным и дождевым - по причине дождей, молний и прочего. Зовут его также плодоносным, городским, родительским, домашним, семейным, отчим - из-за его близости к этим понятиям. Зовут товарищеским, дружеским, гостеприимным, военным, победным, очищающим, мстящим за убийства, а также внемлющим и милостивым, как говорят поэты, а еще истинным спасителем и освободителем. А вообще говоря, зовут его небесным и земным, носящим имя от всякой природы и удела, потому что он - причина всего. Поэтому хорошо сказано в орфическом гимне:
Первое - это Зевес, и последнее - Зевс-молневержец,
Зевс - и глава, и средина, ведь все родилось от Зевеса.
Зевс - опора земли и звездами полного неба,
Зевс - это муж, и Зевес - это также бессмертная нимфа,
Зевс - дыханье всего и огня порыв неустанный,
Зевс - это корень морей, и Зевес - это Солнце с Луною.
Зевс - это царь и начальник всего изначальнорожденный.
Все сокрывая в себе, он вновь из священного сердца
Все выводит на свет и всем попечительно правит.[42]
Полагаю, что и Ананкой ("необходимостью") называют его же, поскольку он неодолим, а также называют его Хеймарменой ("судьбой"), потому что он все друг с другом сопрягает и беспрепятственно преодолевает. Называют его и Пепроменоном ("пределом"), потому что он все ограничивает, и нет на свете ничего неограниченного, и Мойрой ("уделом") - из-за удела каждого, и Немесидой ("воздаянием") - из-за того, что каждому назначено, и Адрастеей ("неизбежностью") - потому, что он по природе неизбежен, и Айсой ("вечностью") - потому что существует вечно. И рассказ о Мойрах и веретене согласуется с этим. Три Мойры разделены по временам, ибо нить на веретене прядется, тянется и обрывается. Соответственно размещены Мойры: прошлым ведает Атропос ("непреклонная"), поскольку прошлого не изменить, будущим - Лахеса ("жребий"), поскольку все на свете ждет своего жребия, настоящим же ведает Клото ("прядущая"), выпрядающая каждому свое. Здесь рассказу конец, и конец складный. Ведь все это - Бог, о котором говорит и великий Платон: "По древнему сказанию, Бог владеет началом, концом и серединой всего сущего. Находясь в согласии с природой, он с легкостью все исполняет. За ним неизменно следует правосудие, карающее нарушителей божественного закона. Кто хочет жить счастливо",[43] тот пусть соблюдает закон - и будет он блажен и счастлив.
* * *
Перевод с древнегреческого выполнен по изданию: Aristotelis opera. Berolini, 1831. V. 1. и сверен с новым немецким переводом Г. Штрома, снабженным подробнейшим комментарием (Aristoteles. Werke in deutscher Uebersetzung. Berlin, 1984. Bd. 12, I. Meteorologie. II. Ueber die Welt. Uebersetzt von Hans Strom. 3. Aufl. Сверка с греческим оригиналом произведена Э. Г. Юнцем.
В дошедших от древности перечнях сочинений, усвояемых Аристотелю, Диогена Лаертия и Гесихия (они помещены, между прочим, в начале издания R. Розе фрагментов Аристотеля) значится трактат Οἰκονομικός (подраз. λόγος), в одной книге. Имелся ли в виду здесь тот трактат об экономике, I и II книги которого дошли в поздних (XIV и XV вв.) греческих рукописях, а третья - в латинском переводе 1295 г., мы не знаем: надо иметь в виду, что в упомянутые перечни могли попасть и, отчасти, действительно попали сочинения, лишь приписываемые Аристотелю. Но мы теперь твердо знаем, что дошедший до нас в упомянутых рукописях под именем Аристотеля небольшой трактат Οἰκονομικός (или Οἰκονομικάς) ему не принадлежит. На это указал впервые еще в 1506 г. ученый Jakobi-Faber Stapuliensis (в издании трактата у Анри Этьенна в Париже, а доказал, в 1548 г., ученый Hieronymus Gemusaens (в издании трактата, напечатанном в Базеле). Теперь к вопросу о том, что эта "Экономика" Аристотелю не принадлежит, возвращаться не стоит. Но что этот трактат все же имеет право на некоторую связь с именем Аристотеля, по крайней мере, его школы, будет видно из дальнейшего. Пока достаточно будет сказать, что хотя трактат Аристотелю и не принадлежит и с историко-литературной точки зрения представляет произведение более чем заурядное, тем не менее он, в особенности его вторая глава второй книги, является ценным историческим источником для уяснения экономической истории эллинского мира в IV в. до н. э. Если теоретическая часть трактата не представляет для историка какого-либо особенного интереса, то фактический материал, заключающийся в нем, привлекался в научный обиход в подлежащих случаях. Впрочем, надо сказать, что вообще и заграничная литература, посвященная трактату, очень не велика. Что же касается нашей научной литературы, то мне неизвестно даже какой-либо мелкой заметки, связанной с "аристотелевой" "Экономикой".
Трактат, как уже сказано, состоит из трех книг. Первая посвящена вопросам, связанным исключительно с домашней экономикой. В этом отношении первая книга напоминает по сюжету "Домострой" (Οἰκονομικάς) Ксенофонта, будучи, впрочем, значительно короче этого сочинения и далеко уступая ему в литературном отношении.[1] Чптатель "Домостроя" Ксенофонта, при сличении его с первой книгой "аристотелевой" "Экономики", легко убедится в том, что ее автор был знаком с "Домостроем" и кое-что позаимствовал из него. Равным образом нетрудно было бы установить некоторую связь первой книги трактата и с некоторыми основными положениями, развиваемыми в первой книге "Политики" Аристотеля. Ученик эпикурейца Зенона Филодем, живший в Риме во время Цицерона, в своем сочинении об "экономии" (Περὶ οἰκονομίας), дошедшем до нас в одном из Геркуланских папирусов, приводит дословные цитаты из первой книги трактата, что должно свидетельствовать, до известной степени, о его популярности.[2] Кто был автором первой книги "аристотелевой" "Экономики", установить не удалось.[3]
Вторая книга "аристотелевой" "Экономики" составлена, очевидно, не тем же автором, каким составлена первая книга. За это говорит различие в стиле и в содержании. В свою очередь, и вторая книга состоит из двух совершенно различных частей. Глава первая второй книги - теоретическая. В качестве как бы вступления говорится, с чем нужно считаться человеку, собирающемуся οίκονομεῖν, заниматься "хозяйством", а затем устанавливаются четыре вида "экономии" с характеризующими их общими чертами: экономия царская, точнее сказать, такая экономия, которая находится в ведении одного лица, безразлично, будет ли это царь или тиран; экономия сатрапская, которой распоряжается также одно лицо, но зависящее от "монарха". На третьем месте стоит экономия полиса, на четвертом - частного человека. В заключение указываются те практические выводы, которые могут пригодиться на основании изложенной теории для того, кто будет призван управлять сатрапией или полисом, а в качестве могущих пригодиться примеров излагаются те финансовые мероприятия, которые были придуманы теми или иными лицами, когда они сами или подвластные им государства испытывали нужду в денежных средствах. Эти примеры занимают значительно большую часть второй книги по сравнению с ее теоретическим отделом; они изложены с соблюдением, в общем, хронологической последовательности и относятся преимущественно к IV в. На V в. приходятся два примера; они касаются афинян, проживавших во время Пелопоппесской войны в Потидее, и граждан Лампсака; на VI в. приходятся три примера, относящиеся к наксосскому тирану Лигдамису, Гиппию афинскому и к гражданам Византия; к VII н. относится один пример, касающийся коринфского тирана Кипсела. В конце сборника утих примеров, достигающих в общей сложности цифры 72, имеется небольшое дополнение - 5 примеров, касающихся некоторых лиц, относящихся также к IV в. и уже упомянутых автором в предыдущем изложении.
Третья книга трактата нзнестна только в латинском переводе, исполненном в 1295 г. некиим Durand do Alvernia, недостаточно знавшим греческий язык и потому обратившимся за помощью к двух духовным лицам. Третья книга состоит из общей части, где говорится о доме и домочадцах, об отце семейства, о предметах домового хозяйства; в специальной части идет речь о хозяйке дома, о рабах и прочих предметах домовладения. До известной степени содержание третьей книги соприкасается с содержанием первой, в особенности с ее третьей, четвертой и пятой главами. Кому греческий оригинал третьей книги принадлежит, когда она возникла, остается неизвестным.[4]
В том виде, в каком "аристотелева" "Экономика" дошла до нас, она в полном смысле является mixtum compositum. Когда, кем, при каких обстоятельствах отдельные части этого mixti compositi были объединены в одно целое, мы гадать не беремся. Да это и не имеет существенного значения, поскольку весь трактат в его теперешнем виде Аристотелю, во всяком случае, принадлежать не может. Важнее уяснить себе, имел ли какое-либо основание аноним, сливший в одно целое отдельные части трактата, приписать авторство его Аристотелю?
До известной степени, невидимому, имел. И не только вследствие того, что в древности было неизвестно понятие литературной собственности,[5] но и потому, что мы имеем свидетельство самого Аристотеля в его "Риторике" (I, 4, 1359 b 24), из которого видно, какое важное значение он придавал "политической" экономии. "Должно, - говорит Аристотель, - иметь сведения о доходных статьях государства, каковы они и сколько их, чтобы присоединить к ним те, какие упущены, а если какая-либо из доходных статей является слишком незначительной, чтобы ее увеличить. Нужно иметь также сведения и всех расходных статьях государства, чтобы излишние из них изъять, а слишком крупные расходные статьи сократить. Ведь богатеют не только тогда, когда прибавляют что-либо к уже имеющемуся, но и тогда, когда сокращают расходы. Все это можно постигнуть не только на основании личного опыта, необходимо также прибегать здесь к совету и к ознакомлению с тем, что можно почерпнуть у всех других изобревших (что-либо в этом направлении)". Из этого свидетельтва ясно видно, что у Аристотеля была, по крайней мере, мысль написать специальное сочинение об экономике полиса, и притом дать в нем не только теорию, но и практику, в виде собрания примеров, почерпнутых из исторической действительности. Осуществил ли Аристотель свою мысль в том трактате Οἰκονομικός, который значится в списке его сочинений и который не дошел до нас, или же Аристотель не успел привести в исполнение задуманную мысль, мы сказать не беремся.
Узенер в своей замечательной статье об организации научней работы в древности,[6] характеризуя работы самого Аристотеля и созданного им Ликея, говорит, что за решение какой бы проблемы Аристотель ни брался, он всегда стремился к возможно более прочному и точному установлению фактов и к их исчерпывающему собранию: факты были основой, па которой он строил свою теорию (стр. 91). Таковым был тот фактический материал, который содержался в 158 "политиях", т. е. конституциях 158 греческих полисов, и к которому, в виде дополнения, присоединялись 4 книги "Варварских законоположений" (Νόμιμα βαρβαρικά), содержавшие сведения о негреческих государствах. На основе этих материалов возникла, как известно, "Политика". Быть может, Аристотелем же было положено начало собиранию соответствующих материалов и для "Экономики". Ближайший ученик Аристотеля и преемник его по руководству Ликеем, Феофраст, в 24 книгах своих "Законов" (сочинение утрачено) трактовал о всех областях законодательной деятельности таким образом, что в каждом отдельном случае сопоставлял законы и правовые обычаи всех греческих государств, пользуясь, преимущественно, материалом, находившимся в аристотелевых "Политиях". Тому же Феофрасту принадлежало пользовавшееся в древности большой популярностью, но до нас также не дошедшее сочинение, изобиловавшее всякого рода пикантными подробностями, πολιτικὰ τὰ πρὸς καιρούς, как переводит это Узенер (стр. 98). В этом сочинении, примыкавшем к указаниям, данным Аристотелем в V книге его "Политики" (о государственных переворотах), разбирались рассчитанные на случайные обстоятельства (καιροί) мероприятия государственных деятелей, помогавшие им в трудные минуты их политической карьеры. Все это приводится к тому, чтобы показать, что в распоряжении Ликея мог быть, хотя бы отчасти, и тот фактический материал, те примеры, которые занимают такое значительное место в "аристотелевой" "Экономике" и которые, строго говоря, придают ей специфический интерес.
Последний издатель второй книги трактата голландский ученый Гронинген[7] стремится - на мой взгляд, напрасно - доказать во но бы то ни стало "единство" обеих глав II книги. Он опирается, главным образом, на внешнюю форму ее, хотя и соглашается с тех что обе главы, по своему характеру, сильно различаются одна от другой. Имеется много примеров, говорит Гронинген, в сочинениях перипатетической школы соединения теории и практики, "рассуждения и истории"; он ссылается на сочинение неизвестного нам философа второй половины III в. до н. э., сохранившееся отчасти в X книге трактата упомянутого Филодема "О пороках", где говорится сначала о борьбе с гордостью, а далее дается описание различных "горделивых" характеров. Но в жалких остатках Геркуланского папируса сохранивших X книгу "О пороках" Филодема,[8] имеется, как-никак "рассуждение", тогда как к первой главе II книги "аристотелевской" "Экономики" такая квалификация едва ли приложима. Это - не рассуждение, а своего рода программа или краткий конспект того "рассуждения", которое должно было бы предварять историческую часть. Последняя представляет собой ряд отдельных примеров, расположенных, как сказано, в относительно точном хронологическом πорядке, но без всякой системы по их содержанию, если не считать некоторой систематизации в том, что примеры, связанные с той или иной личностью, приводятся не врассыпную, а под одной рубрикой. Не берусь доказать, но решаюсь высказать предположение, что примеры эти были заимствованы из тех "схед", из того собрания материалов, которые имелись в архиве, правильнее сказать, библиотеке перипатетической школы и которые представляли собой выдержки и различного рода сочинений, делаемые по почину самого Аристотеля или его преемников по руководству Ликеем. Выдержки эти были в известной степени "стилизованы" тем лицом, которое занималось их выбором, но и эта работа была произведена им как-то наспех, небрежно. Получается такое впечатление, что составитель эксцерпт произвел свою работу лишь вчерне, не заботясь, во всяком случае о придании ей более или менее литературной обработки. В этом отношении "стиль" первой главы II книги куда более выдержан, но она составлена ad hoc - служить как бы теоретическим введением ко второй главе, как это видно из заключительных строк первой главы, связывающих ее со второй: "Каких результатов достигли некоторые из ранее живших деятелей при добывании денежных средств и насколько удачно они в этом направлении действовали, - об этом мы сопоставим в дальнейшем наиболее замечательные, по нашему мнению, примеры. Повествование об этом представляется нам небесполезным. Быть может, тот или иной из этих примеров пригодится, когда читателю придется столкнуться с вопросами, касающимн экономики вообще". Не исключена, конечно, возможность, что эти главы II книги написаны и одним лицом; но в таком случае нужно предположить, что ранее им были подобраны примеры, и уже затем было составлено теоретическое к ним введение.
Что касается первой книги "Экономики", то ее приходится рассматривать, как совершенно самостоятельное произведение, по содержанию своему и по манере изложения вовсе не связанное или, во всяком случае, очень отдаленно связанное со второй книгой. Общий тон первой книги подходит к перипатетической школе, в недрах которой, надо полагать, она и возникла. Во всяком случае удельный вес первой и второй книги далеко не одинаков. Гораздо большее значение имеет бесспорно вторая книга, особенно ее вторая глава, содержащая сборник примеров. Поэтому и неудивительно, что ею по преимуществу и интересовались ученые исследователи.
Во главу угла здесь должно быть поставлено имя Ηибура.[9] Недопустимо, писал он, чтобы были зафиксированы в письменной форме те "восточные" вымогательства и мошенничества, о которых сказывается во второй главе II книги, в то время, когда ответственные за них лица были еще в живых. Так как, с другой стороны, книга имеет в виду, главным образом, сатрапов, и так как единственно в царстве Селевкидов сохранились сатрапии до 189 г., то, по заключению Нибура, автор второй главы II книги жил в Сирии и составил свой труд в половине III в. до н. э.
Мнение Нибура принято было, с некоторыми отклонениями, издателем "Экономики" Шнейдером, приурочивавшим, однако, появление трактата еще к IV в.,[10] Гётлингом, по мнению которого обе главы второй книги не стоят между собой в каком-либо отношении,[11] Зуземилем.[12] Мнение Нибура разделял также известный историк греческой философии Целлер, по словам которого, "основное содержание второй книги составляет собрание анекдотического характера примеров, служащих пояснением аристотелевского положения" (высказано в "Политике", 1, ii, 1259 а 3: нужно собирать рассеянные спорадически примеры того, каким образом некоторым удалось обогатиться).[13]
Появившаяся в 1901 г. статья Вилькена принесла много нового для уяснения II книги.[14] Он первый установил, что содержался в ней собрание примеров расположено в хронологическом порядке, и что ни один из них не может быть отнесен ко времени после смерти Александра Македонского, т. е. после 323 г. Первая глава II книги возникла позднее, например около 250 г. История возникновения II книги может быть восстановлена, по мнению Вилькена, так: один из учеников Ликея, вдохновившись указанием Аристотеля (в "Политике", см. выше), подобрал примеры, содержащиеся во второй главе; в течение III в. сборник этих примеров попал в руки одного из перипатетиков, который присоединил к нему первую главу.
Отправляясь от точки зрения Вилькена, Рицлер[15] рассуждает так: первая глава II книги - отрывочна и неполна; она представляет собой извлечение из более обширного сочинения. Вторая глава II книги с самого начала была практическим сборником примереров, предназначенных для специалистов по финансовым вопросам; это смесь анекдотического с серьезным. Позднее из этого сборника кем-то было сделано резюме. Обе главы II книги с самого начала образовывали одно целое, и сокращенное изложение их принадлежит одному и тому же автору.
П. Шπейдер,[16] придавая важное значение тому, что "Экономика" была приписана Аристотелю, относительно первой главы II книги примыкает к мнению Рицлера, что она - резюме обширного сочинения, в котором представлено было состояние экономической науки во времена Аристотеля и его ближайших учеников. Вторая глава II книги - собрание примеров - возникла сама по себе; если в ней всякого рода пикантные подробности занимают иногда слишком большое место, то это нужно объяснять стремлением приукрасить и оживить рассказ. Вторая глава возникла около 300 г. и представляла собой простое собрание заметок, предназначенное к тому, чтобы впоследствии быть расширенным. Это намерение не было осуществлено автором. Его незаконченная работа позднее была кем-то найдена; к ней прибавлена была глава первая, и все сочинение было приписано Аристотелю.
Шлегель[17] также согласен с тем, что вторая глава II книги - извлечение из большого собрания примеров, что она с самого начала составляла одно целое с первой главой, которая не должна была возникнуть обязательно в конце IV в. Подобно тому, как Полиен, писатель последней четверти II в. н. э., не спускается в своих "Стратегемах", заимствованных им из бывших у него в распоряжении источников, ниже 44 г. до н. э., так и автор II книги "Экономики", писавший, согласно мнению Нибура, до 188 г., пользовался таким источником, который останавливался на эпохе Александра Македонского.
В последние годы высказался по поводу II книги "Экономики" недавно скончавшийся автор "Истории эллинской политической экономии", греческий ученый Андреадис (его сочинепие, в оригинале написанпое по-гречески, имеется теперь в немецком переводе 1931 г.). По мнению Андреадиса, никакой связи между первой и второй главами II книги не имеется: первая глава - научного, теоретического значения, вторая - имеет своей задачей лишь дать увлекательное чтение. Первая глава дошла в неполном виде: написана она в конце IV в. Вторая глава - сокращенное изложение "финансовой стратегии" - прибавлена к первой в том виде, в каком она существовала.
В конце III в., вероятно, с единственной целью заполнить утраченную часть первой главы, Гронииген, давший недавно прекрасное издание II книги трактата, в результате внимательного изучения литературы, посвященной II книге, и всестороннего исследования последней в реальном и формальном отношениях, приходит к таким выводам: II книга представляет собой скорее оригинальное произведение, нежели сокращенное изложение какого-то иного, более обширного труда: обе главы II книги, и теоретическая и историческая, возникли одновременно в последней четверти IV в. и приналежат одному лицу. Это был последователь перипатетической школы, который, вдохновившись намерением ее основателя дать особый трактат об экономике, где теория сочеталась бы с практикой, обратился к исследованию науки о финансах. Начал он с квалификации существующих "экономий" и дал их краткую характеристику. Считаясь с духом этой эпохи, когда он жил, эпохи, открывавшей широкое поприще для лиц, обладавших инициативой, автор присоединил к теоретической части ряд практических правил для разумного упорядочения вопросов, касавшихся государственного бюджета. Составленный им трактат, остающийся анонимным, вскоре же после его появления включен был, подобно многим другим произведениям, в число произведений Аристотеля.
Приведенный обзор взглядов, высказанных относительно "аристотелевой" "Экономики", заставляет лишний раз вспомнить изречено: сколько голов, столько умов. И это неудивительно: имея дело с таким произведением, каким является "аристотелева" "Экономика", для суждения о которой мы не располагаем сколько-нибудь объективными конкретными данными в виде хотя бы свидетельских показаний о ней, приходится невольно опираться на всегда зыбкую почву субъективного суждения. Даже такой, казалось бы, объективный признак, какой можно было бы извлечь из данных, доставляемых наблюдением над языком и стилем трактата, не помогает делу. В общем, словарь второй главы II книги - достаточно богатый и скорее иидивидуальный, что зависит от разнообразия источников, бывших в распоряжении автора. Что касается стиля, то автор II книги не хотел привлечь внимание читателя стилем, выработанным с литературной точки зрения; единственно, о чем он заботился - это писать удобопонятно; его интересовала не форма, а содержание.
Мне процесс возникновения "аристотелевой" "Экономики" на отдельных этапах его развития представляется в следующем виде. Миром, из которого она возникла, было то собрание примеров "финансовых стратегем", которое занимает теперь вторую главу II книги. Были ли эти примеры лишь эксцерптом из более обширного сочинения или же они были выбраны ad hoc, сказать с уверенностью трудно. На наш взгляд, последнее более вероятно, если присмотреться к содержанию самих примеров.
Но, вероятно, в том и в другом случае примеры были взяты из того богатого запаса фактического материала, который, в виде ли выписок из опубликованных уже сочинений, или заметок, составленных на основании устной традиции, или, наконец, специально сделанных справок на местах, находился в библиотеке Ликея и был к услугах перипатетиков, желавших им воспользоваться для своих научных отнятий. В качестве введения к сборнику примеров лицом, составивших его, могла быть написана и первая глава; ее квалификация, как теоретического рассуждения, может быть принята с значительной дозой ограничения. Время возникновения II книги в ее теперешнем виде - круглым счетом конец IV-III в. до н. э.; приурочивать обязательно II книгу к последней четверти IV в. - на мой взгляд - нет основание: упадок научной деятельности перипатетической школы начал лишь в 20-х годах III в. до н. э. Что касается I книги "аристотелевой" "Экономики", то это - самостоятельное произведение, очень связанное со II книгой. Как указано выше, I книга была в ходу еще в I в. до н. э. Когда она возникла, сказать нельзя, может быть, одновременно или в близкое время ко II книге, но независимо от нее. Наконец, время возникновения III книги также не может быть определено. Она, как сказано, является дополнением к первой и не имеет никакой связи со второй. Из всех трех книг "аристотелевой" "Экономики" наиболее важное значение, по количеству и разнообразию собранного в ней фактического материала, имеет бесспорно II книга, особенно ее вторая глава, содержащая сборник, примеров "финансовых стратегем".
Это, действительно, стратегемы, поскольку в них идет речь о "хитростях" экономического порядка. В этом отношении "финансовые стратегемы" в трактате, mutatis mutandis, очень напоминают "стратегемы" Полиена из области военного искусства, который составил свой сборник, посвященный им Марку Аврелию и Луцию Веру, как "подспорье" (ἐφόδια) для военачальников различных рангов, чтобы они учились "доблести и искусству", проявленным древними военачальниками в их удачных предприятиях. Многие черти, свойственные Полиену, роднят его с автором сборника примеров в "аристотелевой" "Экономике". Правда, четыре столетия их отделяют, и того риторического привкуса, который дает себя знать в "Стратагемах" Полиена, совершенно нет, да и не могло быть, у автора второй главы II книги. Но если Полиен не был ни историком-критиком, ни опытным военным человеком, то и наш автор не был ни историком, ни финансистом или экономистом. Первый сопоставил девять сотен "военных хитростей", второй ограничился всего 76 "финансовыми стратегемами". Полиен пишет, как и подобает ритору эпохи империи, вычурно; наш автор, прошедший как-никак чрез школу Ликея - свободен от этого недостатка. Но как Полнен, так и наш автор подают сообщаемые нам примеры, не руководствуясь какой-либо системой, но более или менее случайно. Полиен предпочтительно приводит примеры из греческой истории, наш автор сосредоточивает свое внимание почти исключительно на IV в. У Полиена при сопоставлении огромного собранного им материала нет никакого плана; правда, сначала он, по-видимому, старался придерживаться хронологической последовательности, но затем совершенно оставил ее. К чести нашего автора нужно отнести то, что хронологическая канва им более или менее выдержана, хотя мы предпочли бы здесь хронологии известную систематику в подборе материала. Но эта задача или была не по плечу автору, или не осознавалась им. Наряду с более или менее серьезными финансовыми предприятиями немалое место уделено, действительно, тем "мошенничествам", о которых говорил Нибур, а такие мероприятия, - их, впрочем, немного, - как те, что изложены в 14b, 14d, 33b, смахивают и на анекдоты.[18] В общем же нужно сказать и об авторе второй главы II книги "аристотелевой" "Экономики" тоже, что сказал Нибур (Kl. Schr. I, 454) о Полиене: собранные им стратегемы заключают в себе сокровищницу важных известий, но последние всегда требуют при пользовании ими строгого разбора и проверки.
Последняя была бы существенно облегчена, если бы можно было установить те источники, которыми пользовался автор II книги. Но вопрос об источниках здесь столь же безнадежен, как и вопрос об источниках Полнена, с которым у автора нашего трактата в некоторых случаях имеются точки соприкосновения в сообщении тех или иных критических данных. Гронинген, уделивший в своем комментарии большое внимание вопросу об источниках автора II книги, перебравший всевозможные решения, должен был прийти в результате к неутешительному ignoramus: "Мы не знаем источников автора, - говорит он, - мы утверждаем, что, в общем, он следует хронологическому порядку; мы не можем предполагать, что последовательность порядка исчерпанных им авторов оказала свое влияние на расположение отельных параграфов, нарушающих этот порядок. Но все это не может быть уточнено; гипотезы продолжают оставаться недоказанными" (стр. 53). Гронинген справедливо указывает на большую продуктивность исторической литературы IV в., росшей из года в год. Мы знакомы лишь с очень незначительной ее частью, а в большинстве случаев знаем лишь имена писателей.
В IV в. Греция вступает в полосу экономического кризиса, что должно было вызвать интерес к вопросам, связанным с финансами, с государственным бюджетом. Ксенофонт, с его практическим складом ума, отозвался на волновавшие государственных деятелей вопросы и составил трактат "Πόροι ᾔ περὶ πρόσοδων" строго практического характера на тему, как можно было бы упорядочить афинские финансы. Следов знакомства автора "аристотелевой" "Экономики" с этим произведением Ксенофонта установить нельзя. В своем "Домострое" Ксенофонт набросал свой идеал благоустроенного домашнего хозяйства. Аристотель, как указано выше, изложил свои экономические идеи в первой книге "Политики". Но в ней нет речи о том, что можно было бы назвать политической экономией. Для Аристотеля политика и экономика стоят в таком же соотношении, в каком находятся πόλις и οἶκος. На той же точке зрения стоит автор I книги "аристотелевой" "Экономики", проводящий различие между οἰκονομικη и πολιτική. Не то мы видим в первой главе II книги. При всей конспективности ее содержания различие с прежней установкой чувствуется осязательно. Автор стоит на той точке зрения, что политика и экономика не являются противоречивыми элементами. И монарх, будет ли это царь или сатрап, и полис, и частные лица - все должны уметь управлять тем, что им принадлежит, должны урегулировать статьи дохода и расхода, должны соблюдать равновесие бюджета. Роль денег в экономической жизни не отодвигается на второй план, как то было раньше. Андреадис увлекается, усматривая во второй главе I книги "аристотелевой" "Экономики" первый трактат, посвященный науке о финансах, где дается подразделение экономии в соответствии с формами государственного строя, разграничение статей дохода и расхода, уточнение различных возможностей эксплоатировать страну и ее население. Изложение автора, к сожалению, слишком кратко, чтобы можно было по достоинству оценить все же любопытный опыт, набросать как бы схему экономической науки, как она сложилась после Аристотеля в недрах основанной им школы.
Исследователи второй главы II книги обратили уже внимание на характер примеров, приводимых в ней. Автор уделил очень мало внимания V в.; он не приводит ни одного примера из деятельности таких афинских финансистов IV в., какими были Навсиник, Евбул, Ликург. Место действия, к которому приурочиваются приводимые автором примеры, не собственно Греция, но по большей части Малая Азия и прилегающие к ней острова, Египет, Сицилия. На основание этого высказывают даже предположения о том месте, где трактат мог возникнуть. Но это неосновательно уже по одному тому соображению, что автор черпал приводимые им примеры из бывших в его распоряжении источников, а достаточный запас их он мог найти в то время, когда он работал над своим сочинением, только в Афинах, точнее в Ликее. Затем нужно обратить внимание и на то, что приводимые автором примеры касаются тех мероприятий финансового характера, которые связаны с исключительными обстоятельствами, их вызвавшими. Автор говорит именно об отдельных фактах; он не касается больших исторических периодов, не говорит о полисах при нормальной их обстановке в ту нору, когда финансами их заведывалп такие деятели-реформаторы, какими были, скажем, например, упомянутые Навсиник, Евбул, Ликург в Афинах. Сборник подобранных автором примеров, при кажущейся их разбросанности, однако, очень характерен именно для истории Греции в IV в. Автор сосредоточивает свое внимание на тех местностях и городах, которые в тот или иной момент играют важную роль в истории IV в. Не менее характерно и то, что в подобранных автором примерах в 14 случаях действующими лицами являются полисы, а в 22 случаях - те или иные лица, стоявшие во главе порученных их управлению областей-сатрапий. Из числа полисов 4 примера уделено Византию; вряд ли это случайность, если вспомнить, какую роль играл Византии, как город, связывавший Черное море с Эгейским, город, через который шла оживленная торговля Причерноморья с Эгеидой. Из числа отдельных лиц предпочтительное внимание уделено мероприятиям Дионисия Младшего и Клеомена египетского (7 примеров). И это также вряд ли случайно, если принять в расчет то значение в общей ситуации IV в., какие имели и Сицилия, и Египет. Наконец, разве не знаменательно что автор отметил финансовые мероприятия таких афинских полководцев-кондотьери, как Хабрий (3 примера) и Тимофей (4 примера), или родосских кондотьери Ментора и Мемнона (4 примера) и т. д.
Кзкой исторический урок можно извлечь из примеров, сопоставленных во второй главе II книги? На этот счет высказаны были два противоположных мнения. Рицлер (ук. соч., стр. 39) утверждает, что факты, сообщаемые в сборнике, должны служить основой для суждения об экономике греческого полиса, и приходит к тому выводу, что она представляет собой сочетание ошибок. Штерн (ук. ст., 424) протестует против такого заключения, указывая основательно на то, что наибольшая часть собранных примеров не относится к полисам, что в приведенных примерах идет речь не о нормальном положении вещей, а об исключительном; что приведенные примеры характерны для небольшой части эллинского общества и притом в сравнительно ограниченный период времени, охватывающий круглым счетом даже не вполне IV в. На мой взгляд, однако, мы не должны искать на фоне примеров, сопоставленных во второй главе II книги, каких-либо "исторических уроков". Да на это вряд ли и претендовал ее автор. Его заслуга заключается в том, что он не будучи ни историком, ни экономистом, написал небольшую книгу, интересную по собранным в ней фактам, пусть случайным и не систематизированным, из такой области греческой истории, которая мало привлекала к себе внимание корифеев греческой историографии. Эти факты наш автор изложил без всяких мудрствований, такими, какими он нашел их в использованных им источниках, для нас утраченных. Последнее обстоятельство налагает на всякого исследователя, который этими фактами будет пользоваться для своих историко-экономических построений, сложную и ответственную задачу: проверять каждый раз достоверность сообщаемых фактов, сопоставлять их, где возможно это, с показаниями других источников, с трезвой критикой относиться к показаниям как тех, так и других, считаться, наконец, с общей экономической ситуацией эллинского мира в преддверии окончательного перехода его в мир эллинистический.
Рассматриваемая под таким углом зрения "аристотелева" "Экономика" представляет для исследователя еще невозделанное поле.
Акад. С. А. Жебелев
В числе сочинений, приписываемых Аристотелю, сохранилось три книги под названием "Экономика" (οἰκονομικῶν). Первая и третья из них не имеет никакой связи со второй, более того, само понятие экономики во второй книге резко отличается от ее понятия в первой и третьей (см. прим. 1 к II книге). Все три книги объединены механически, и хотя третья примыкает по содержанию к первой, это, очевидно, разные сочинения. Третья книга дошла только в латинских переводах - в переводе Дюрана (1295 г.), в более позднем переводе, автор и время которого неизвестны (обозначается буквой Г), и в нескольких отрывках другого, не сохранившегося перевода.
Ни одна из трех книг, по преобладающему мнению, не принадлежит Аристотелю. Авторы и время написания остаются неизвестными. Филодем, философ-эпикуреец I в. до н. э., в своем трактате "Об экономике", разбирая книгу по экономике, которая составляет первую из трех данных книг, автором ее называет Теофраста, ученика Аристотеля. Вторая книга, по мнению Гронингена, написана в последней четверти IV в. до н. э. одним из учеников перипатетической школы. Третья книга, по предположению Розе, соответствует тому произведению, которое в указателе сочинений Аристотеля называется νόμοι ἀνδρὸσ καὶ γαμετῆς ("Законы для мужа и жены"). Различные мнения о всех трех книгах и литература приведены в изданиях Зуземиля и Гронингена (см. также статью С. А. Жебелева ""Аристотелева" "Экономика"" в ВДИ, 1937, № 1, стр. 114-125).
Конспективность стиля, местами испорченный текст, кроме того, ненадежная точность латинского перевода третьей книги иногда затрудняют понимание.
Примечания к II книге взяты из комментария Гронингена. Перевод ее также основан на толковании Гронингена.
Слова, заключенные в фигурные скобки, исключаются издателями из текста; в угловые скобки вносятся конъектуры (имя внесшего ее указано в примечаниях после скобок); слова, находящиеся между крестиками, представляют собой трудные для понимания или совсем непонятные места в дошедшем тексте, очевидно, из-за его плохой сохранности.
Перевод I и III книг сделан по изданию: Aristotelis quae feruntur Oeconomica. Resensuit Franciscus Susemihl, Lipsiae, 1887, II книги - по изданию: Aristote. Le second livre de léconomique. Édité avec une introduction et un commentaire critique et explicatif par B. A. van Groningen, Leyde, 1933.
Г. А. Таронян
[1343a] I. Управление хозяйством и управление полисом отличаются не только тем, чем отличаются хозяйство и полис (они ведь и составляют объект управления), но еще и тем, что управление полисом предусматривает многих правителей, а управление хозяйством - единовластие.
[5] Затем, некоторые отрасли подразделяются, т. е. в задачу одной и той же отрасли не входит изготовление и применение изделия, как, например, лиры или флейты; а в задачу управления полисом входит и основание с самого начала полиса и правильное управление уже существующим, поэтому ясно, что и в задачу управления хозяйством должно, по-видимому, входить и приобретение хозяйства и управление им.
[10] (2) Далее, полис представляет собой совокупность домов, земли и имущества, обладающую достаточными средствами для благополучной жизни. Это и ясно. Ведь когда не удается достичь этого, распадается и общество. Более того, ради этого и объединяются. А то, ради чего каждое явление существует и возникает, и есть его сущность. [15] Таким образом, ясно, что управление хозяйством возникло прежде, чем управление полисом, так как возникла прежде и задача его. Ведь хозяйство - часть полиса.
Итак, следует рассмотреть вопрос об управлении хозяйством и вопрос о том, в чем его задача.
II. Частями хозяйства являются человек и имущество. А так как природа каждого явления рассматривается прежде всего с наименьших частей его, [20] то, думаю, и относительно хозяйства обстоит так же. Таким образом, по Гесиоду, необходимо, как видно, иметь "дом прежде всего и жену [и быка-землепашца]",[1] потому что одно - главное среди средств существования, а другое[2] - среди свободных. Поэтому следовало бы правильно урегулировать в хозяйстве вопросы, касающиеся совместной жизни с женой, т. е. сделать ее такой, какой она должна быть.
[25] (2) Из способов приобретения имущества главным является тот, который дается природой. А природой дается в первую очередь обработка земли и во вторую - все способы приобретения из-под земли, как, например, добыча металлов и т. п. Но земледелие - самое главное, потому что оно справедливо. Ведь приобретения этим способом получаются ни от людей, ни по их воле, как, например, при торговле или наемных работах, 30 ни против их воли, как, например, при войнах. Вот еще из доказательств того, что оно дано природой: [1343b] по природе все получают пищу от матери, следовательно, и люди - от земли. (3) Кроме того, оно очень способствует мужеству, потому что не делает людей, подобно ремеслам, физически непригодными, а дает им силу работать в поле и выносливость в труде [5] и еще дает им силу для борьбы с врагом, так как только их владения находятся за пределами городских укреплений.
III. Что касается заботы относительно людей, то главная забота - о жене, так как общение между женским и мужским полом безусловно существует от природы. И нами в других местах установлено, [10] что природа многое стремится воспроизводить подобным, как и каждый вид живых существ. Женский пол без мужского или мужской без женского не в состоянии совершить этого, следовательно, общение их установлено по необходимости. (2) Далее, у одних живых существ это происходит неосознанно и лишь постольку, поскольку у них есть природный инстинкт, [15] т. е. только ради порождения потомства, а у домашних и более разумных животных это происходит более осознанно (видно, как они проявляют друг к другу больше помощи, привязанности и содействия), (3) но у человека - наиболее осознанно, так как женский и мужской пол содействует друг другу не только ради существования, но и ради благополучного существования. [20] И обзаводятся люди детьми не только из-за повинности перед природой, но и из-за пользы, так как те тяжелые заботы, которые они, находясь в силе, проявляют к слабым, они, слабея в старости, получают от них обратно, когда те находятся в силе. (4) Вместе с тем природа при помощи такого циклизма осуществляет вечность бытия, [25] так как продлением она не может делать это, а может воспроизведением. Так предусмотрена божеством природа обоих полов, мужчины и женщины, для общения. Она разграничена так, что возможности их не одинаково пригодны для всякого дела, но кое в чем они противоположны, направлены, однако, к общей цели. [30] Один пол оно сделало сильным, другой - слабым, [1344a] чтобы один был остерегающимся благодаря своему страху, а другой мог защищаться благодаря своему мужеству и чтобы один снабжал дом, а другой сберегал то, что в доме; и чтобы в труде один мог быть усидчивым, но бессильным для работы в поле, [5] а другой тяготился спокойной жизнью, но был деятельным в подвижной; и что касается детей, чтобы рождение их было общим делом обоих полов, а оказание помощи - у каждого по-своему, так как задача одних - выкормить, а других - воспитать.
IV. Главное, таким образом, по отношению к жене - соблюдать законы и не допускать несправедливости. В таком случае и по отношению к самому мужу, надо полагать, не будет допущена несправедливость. [10] На это указывает и общепринятый закон, как говорят пифагорейцы, что совершенно непозволительно допускать по отношению к ней несправедливость, подобно тому как по отношению к просящей защиты у алтаря, к тому же отведенной от него. А несправедливость мужа - это завязывание посторонних связей. (2) Что касается общения, нужно выработать такую привычку, чтобы не нуждаться <ни в чем>и при разлуке не лишаться спокойствия, [15] а владеть собой в присутствии и отсутствии. Прекрасен и совет Гесиода: "а в жены возьми молодую девушку, чтобы внушить ей добродетельный нрав",[3] (3) потому что несходство нравов отнюдь не располагает к привязанности. Что касается украшения себя, то, подобно тому как не следует при общении хвалиться друг перед другом своим нравом, [20] так не следует хвалиться и своим телом. Такое общение, когда прибегают к украшению, ничем не отличается от игры трагических актеров в театральных костюмах.
V. Из имущества главное и самое необходимое - это то, что лучше всего и пригоднее всего в хозяйстве - человек. Поэтому прежде всего от рабов нужно добиваться усердия. [25] Рабы бывают двух видов - управляющие и работники. Так как мы видим, что при помощи воспитания можно сделать молодых теми или иными, то необходимо чтобы и приобретший рабов воспитывал тех из них, кому будут поручены труды свободных людей. (2) Общение с рабами должно быть таким, чтобы не позволять им дерзко вести себя и не быть жестоким с ними, [30] и по отношению к тем, кто ближе по своему положению к свободным, нужно выказывать уважение, а работникам давать вдоволь еды. Так как вино и свободных делает дерзкими, а у многих народов воздерживаются от него даже свободные, как, например, у карфагенян во время похода, то ясно, что его не следует давать им вовсе или следует давать изредка. [35] (3) При наличии трех сторон дела - работы, наказания и еды - такое условие, когда они не получают наказаний и не работают, а еду имеют, внушает им дерзость, [1344b] а такое условие, когда работу они получают и наказания, а еды не имеют, жестоко и, кроме того, лишает их сил. Остается, следовательно, давать работу и еду в достаточном количестве. Ведь те, кто не получает платы за работу, не станут подчиняться, а рабу плата - еда. И подобно тому как все остальные, [5] когда не достается лучшим лучшее и не воздается по заслугам добродетели и пороку, становятся хуже, так и рабы. (4) Поэтому нужно за всем следить и все распределять и предоставлять по заслугам - еду и одежду, отдых и наказания, подражая словом и делом умению врачей выбрать лекарство, [10] прибавив к этому то соображение, что еда - это не лекарство, так как она нужна постоянно. (5) По натуре самыми, пожалуй, лучшими для работы будут не слишком робкие и не слишком дерзкие, потому что и те и другие не соблюдают должного. И действительно, слишком робкие - невыносливы, а строптивые - непокорны. [15] (6) Нужно, чтобы для всех была установлена и конечная цель: справедливо и полезно, чтобы наградой была свобода. Они работают охотно, когда назначена награда и определенный срок. Нужно также иметь от них залог, которым послужит рождение ими детей. И не следует приобретать их в большом количестве из одного и того же племени, как этого не делают и в городах. [20] Кроме того, жертвоприношения и угощения нужно устраивать скорее ради рабов, чем ради свободных, потому что они больше причастны тому, ради чего установлены подобные обычаи.
VI. Управляющий хозяйством должен обладать четырьмя качествами, которые необходимы в делах, касающихся имущества. Он должен уметь и приобретать и сохранять, иначе нет никакого толку в приобретении, [25] так как это все равно, что черпать воду решетом или лить, как говорится, в бездонную бочку. Он должен также уметь содержать в порядке наличное имущество и уметь использовать его. (2) Ради этих качеств нам и нужны те, вышеупомянутые. Все имущество должно быть разграничено, и прибыльного должно быть больше неприбыльного, а доходные дела нужно распределять так, чтобы не все сразу подвергать риску. [30] Для хранения хорошо пользоваться и персидским и лаконским способом. Однако пригоден и аттический способ ведения хозяйства: они продают и покупают, и в более мелких хозяйствах складов не строят. (3) А персидский способ - чтобы все содержалось в порядке и за всем следить самому, [35] то, что говорил Дион о Дионисии;[4] никто ведь не заботится о чужом так же, как о своем, [1345a] поэтому следует по возможности самому проявлять заботу. И те меткие ответы перса и ливийца будут, пожалуй, здесь уместны. Один, когда его спросили, что лучше всего утучняет коня, ответил: "хозяйский глаз". А когда спросили ливийца, какое удобрение самое лучшее, [5] он ответил: "хозяйский след". (4) Таким образом, часть дел должна находиться под надзором его самого, а часть - под надзором его жены, в соответствии с тем, как разделены между ними хозяйственные заботы. И надзор этот в небольших хозяйствах следует осуществлять изредка, а в порученных управляющим - часто. Если не подают хорошего примера, [10] то нет и хорошего подражания, как во всем прочем, так и в деле управления. Поэтому невозможно, чтобы управляющие были заботливы, если незаботливы хозяева. (5) Так как это благоприятно для духовных качеств и полезно для хозяйства, хозяева должны вставать раньше рабов, а ложиться - позже, и дом никогда не должен оставаться без надзора, как и город, [15] а все необходимые дела нельзя оставлять без внимания ни днем, ни ночью. И даже подниматься ночью - это полезно и для здоровья, и для хозяйства, и для философии. (6) Далее, в небольших владениях полезен аттический способ размещения доходов, а в [20] крупных следует распределить расходы на год и на каждый месяц, а также распределить вещи, употребляемые ежедневно и изредка, и все это вверить управляющим. Кроме того, нужно время от времени проверять их, чтобы было известно, что в сохранности, а чего недостает. [25] (7) Дом нужно строить с расчетом на то, чем обладают, и с расчетом на здоровье и погоду. Говоря о том, чем обладают, я имею в виду, какие, например, помещения пригодны для продуктов и одежды, а относительно продуктов - какие для сухих, какие для жидких, а относительно другого - какие для одушевленных, [30] какие для неодушевленных, рабов и свободных, женщин и мужчин, какие для гостей - чужеземцев и сограждан. Говоря о погоде и здоровье, я имею в виду то, что дом должен быть прохладным - летом и солнечным - зимой. (8) Таким, пожалуй, будет дом, защищенный с севера и имеющий неравные стороны. Полезен, по-видимому, в крупных хозяйствах и привратник, назначаемый из тех, [35] кто непригоден для других работ, с целью надзора за вносимым и выносимым. [1345b] Для удобного пользования вещами полезен лаконский способ: каждая вещь должна быть на своем месте - в таком случае едва ли придется искать ее, если она будет наготове.
I
[1345b] (1) Тот, кто намерен заняться как следует какой-нибудь экономией,[1] должен быть знаком с теми местами, с которыми он будет иметь дело, [10] быть способным по природе, трудолюбивым и честным по своей воле - при отсутствии хоть одного из этих условий он совершит много ошибок в том деле, которым занимается. Экономий существует четыре типа, если определять в общих чертах (так как остальные войдут сюда): царская, сатраповская, полисная, частная. (2) Из них очень крупной по масштабам и однородной[2] является царская, [15] <очень крупной и сложной - сатраповская>,[3] многообразной и простой[4] - полисная, очень скромной по масштабам и многообразной[5] - частная. Между ними неизбежно есть много общего, но нам нужно рассмотреть то, что особенно характерно для каждого типа. Итак, во-первых, рассмотрим царскую. [20] Возможность ее безгранична, но она имеет четыре вида: она связана с монетой, вывозом, ввозом, расходами. (3) Говоря о монете, я имею в виду, какую и когда [дорогую или дешевую][6] следует делать, [25] о вывозе и ввозе - когда и что, получив от сатрапов в качестве подати,[7] ему будет выгодно продавать,[8] о расходах - какие следует изъять и когда, и следует ли оплачивать монетой или вместо монеты товарами. (4) Во-вторых, рассмотрим сатраповскую. У нее шесть видов доходов [- от земли, от того, что дают личные владения на территории,[9] [30] от торговцев, от пошлин,[10] от скотоводства, от других источников].[11] Из них первым и самым прочным является доход от земли, это тот, который одни называют налогом с урожая,[12] а другие - десятиной; вторым - доход с того, что дают личные владения:[13] [35] где золото, где серебро, где медь, а где то, что имеется в земле; [1346a] третьим - доход от портовых пошлин;[14] четвертым - доход от пошлин за проезд и рыночных пошлин; пятым - от скотоводства, называемый доходом от скота[15] и десятиной; шестым - доход от людей, называемый поголовным налогом[16] и налогом на ремесленников.[17] [5] (5) В-третьих, рассмотрим полисную. Самым прочным ее доходом является доход от того, что дают рудники на ее территории;[18] затем - доход с портовых и транзитных пошлин;[19] затем - доход от пошлин с разных повседневных промыслов.[20] (6) В-четвертых, наконец, рассмотрим частную. Она является неоднородной[21] потому, что целью ее хозяйства должно быть не что-нибудь одно, [10] а скромной по масштабам потому, что доходы и расходы ее незначительны. Ее самым прочным доходом является доход, получаемый от земли; вторым - доход от разных промыслов;[22] третьим - доход от денежных операций.[23] Но помимо доходов обратим внимание на то, что является общим для всех экономий [15] (к этому вопросу нельзя относиться несерьезно), а особенно важно для частной: расходы не должны превышать доходов.
(7) После этого, когда мы уже дали определения типов, следует подумать и о том, может ли та сатрапия, с которой мы будем иметь дело, или полис иметь все источники дохода, которые мы только что разобрали, или только основные из них; [20] <если может>,[24] следует их использовать; а затем подумать о том, какие доходы совсем не существуют, но могут появиться, или, небольшие в данное время, могут быть увеличены, или какие и в каком размере расходы данного времени могут быть изъяты без всякого ущерба для целого. [25] (8) Итак, об экономиях и условиях для занятия ими мы уже сказали. А все те способы, к которым прибегали некоторые люди прошлых времен для приобретения денег, <и>[25] если они отличились каким-нибудь искусством в ведении дел, все это, что, по нашему мнению, заслуживает внимания, мы собрали здесь. И мы считаем эти рассказы небесполезными. [30] Может быть, что-нибудь из этого пригодится тебе в том, с чем ты сам будешь иметь дело.
II
(1) Коринфянин Кипсел,[26] дав обет Зевсу посвятить ему все имеющееся у коринфян, если получит власть над полисом, велел им представить опись имущества;[27] [1346b] а когда они представили опись, он взял у каждого десятую часть и велел им зарабатывать[28] с помощью оставшегося. По прошествии года он сделал то же самое, [5] и таким образом получилось так, что за десять лет и Зевс получил то, что он посвятил ему, и коринфяне снова приобрели себе столько же.
(2) Наксосец Лигдамид,[29] удалив приговоренных к изгнанию,[30] имущество[31] их, так как никто не хотел покупать иначе как по низкой цене, продал самим изгнанникам; и все те их посвятительные дары,[32] [10] которые находились незаконченными[33] в некоторых мастерских, стал продавать и изгнанникам и всякому желающему из посторонних, так чтобы на них могло быть надписано имя купившего.
(3a) Византийцы, когда им понадобились деньги, продали земельные участки, принадлежавшие государству,[34] плодородные - на определенный срок, а неплодородные - навечно; [15] так же поступили они и с участками членов тиасов и патрий,[35] а именно[36] с теми, которые находились между участками земли, принадлежавшими частным лицам, потому что владельцы смежных с ними участков покупали их по высокой цене; а членам тиасов продали другие, принадлежавшие государству, земельные участки, прилегавшие к гимнасию или к агоре, или к гавани; они продали и рыночные места, на которых люди продавали что-нибудь; [20] и морское рыболовство; и продажу соли из солончаков; а зарабатывающих фокусников, предсказателей, торговцев снадобьями и прочих, тому подобных, < >,[37] а третью часть зарабатываемого установили уплачивать; право обмена монет они продали одному меняльному столу, [25] и никакому другому не разрешалось ни выдавать, ни принимать в обмен - в противном случае грозила конфискация.[38] - (b) По их закону не мог быть гражданином тот, чьи родители не оба были гражданами,[39] а когда им понадобились деньги, они постановили, что тот, у кого один из родителей гражданин,[40] может, внеся тридцать мин, быть гражданином. - [30] (c) Оказавшись в бедственном положении с хлебом и испытывая нужду в деньгах, они силой задержали корабли, шедшие с Понта.[41] Когда прошло некоторое время и торговцы стали возмущаться, они стали выплачивать им десять процентов, но постановили, чтобы покупающие что-нибудь платили, помимо цены, десятую часть.[42] - [1347a] (d) Так как некоторые метеки ссудили деньги под залог недвижимого имущества,[43] тогда как не имели права владеть недвижимостью,[44] они постановили, что всякий желающий из них, внося третью часть ссуды, может быть действительным владельцем[45] этой недвижимости.
(4a) Афинянин Гиппий[46] объявил продажу выступов вторых этажей, нависающих над городскими улицами, [5] лестниц, изгородей и дверей, открывающихся на улицу; покупали это, следовательно, те, кому это принадлежало, и таким образом было собрано много денег. - (b) Ту монету, которая ходила у афинян, он объявил негодной и, установив стоимость ее, велел возвращать ему; а когда они были собраны[47] для перечеканки, [10] он выдал то же серебро. - (c) Тем, кому предстояло быть триерархом,[48] филархом,[49] хорегом или нести какие-нибудь расходы по исполнению другой подобного рода литургии, он объявил, установив среднюю сумму, что всякий желающий может, уплатив ее, быть внесенным в список отбывших литургию. - [15] (d) Он велел приносить жрице Афины на Акрополе за каждого умершего хойник ячменя, столько же пшеницы и обол, и каждому, у кого родится ребенок, - то же самое.
(5) Афиняне, те, которые жили в Потидее, нуждаясь в деньгах на войну, [20] предписали всем представить опись своего имущества,[50] но не совокупного имущества каждому в свой дем, а в соответствии с местонахождением каждого имущества,[51] чтобы малосостоятельные могли предложить иную оценку;[52] а у кого имущества не было никакого, тем предписали оценивать самих себя в две мины. И вот на таком основании вносил требуемую сумму каждый.[53]
[25] (6) Антиссеец Сосиполь,[54] поскольку полису понадобились деньги, - между тем как они обычно с блеском справляли Дионисии, во время которых делали, готовясь в течение года,[55] много расходов, особенно на дорогостоящих жертвенных животных, а тем временем праздник этот уже приближался, - убедил их дать обет Дионису, [30] что они вернут в будущем году вдвойне, а все это, собрав, продать. Таким образом, у них набралось немало денег для необходимого дела.[56]
(7) Лампсакцы, ожидая прибытия большого количества триер, приказали рыночным торговцам продавать медимн ячменя, стоивший четыре драхмы, за шесть драхм, 35 хой оливкового масла, стоивший <три>[57] драхмы, - за четыре драхмы и три обола, вино и все прочее - в такой же пропорции. Таким образом, прежнюю стоимость получал частный торговец, [1347b] а дополнительную - полис и приобрел много денег.[58]
(8) Гераклейцы,[59] отправляя против правителей[60] на Боспоре сорок кораблей, [5] но не имея достаточно денег, скупили у торговцев весь хлеб, оливковое масло, вино и прочее продовольствие, перенеся срок, в который они должны были уплатить им. Торговцам, конечно, было удобно не торговать в розницу, а продать свой товар оптом. Тогда, выдав жалованье за два месяца, они отправили вместе [10] с кораблями[61] это продовольствие на транспортных судах <и>[62] назначили человека, ведающего распределением,[63] на каждый корабль. А когда они прибыли на неприятельскую территорию, воины стали все покупать у них. <Таким образом>[64] собрав сначала деньги, стратеги затем выдавали жалованье, и получилось так, что выдавались одни и те же деньги, [15] пока они не вернулись домой.[65]
(9) Лакедемоняне, когда самосцы попросили дать им денег для возвращения домой, вынесли решение, чтобы самим, их домашним[66] и рабочему скоту не есть один день, а сколько каждый тратил на день, столько отдать самосцам.[67]
[20] (10) Халкедоняне не могли распустить наемников, которых у них в полисе оказалось очень много, так как задолжали им жалованье. Тогда они объявили, чтобы граждане или метеки, имеющие право захвата[68] против какого-нибудь полиса или частного лица, если желают захватить,[69] внесли свое имя в список.[70] Когда в список было внесено очень много имен, они стали под благовидным предлогом захватывать[71] корабли, шедшие в Понт.[72] [25] Был установлен срок, в который им было назначено отчитаться. Когда было собрано очень много денег, от воинов они избавились, а вопросы о захватах разобрали в судебном порядке. Тем, у кого было захвачено несправедливо, [30] полис выплачивал из своих доходов.
(11) Кизикийцы после междоусобной борьбы, в результате которой победил народ, а богатые были схвачены, так как должны были воинам деньги, вынесли решение не казнить схваченных, а взяв с них деньги, отправить в изгнание.
[35] (12) Хиосцы, имея закон регистрировать долги в государственном учреждении,[73] когда им понадобились деньги, вынесли решение о том, [1348a] чтобы должники отдали полису самые долги, а полис выплачивал из своих доходов кредиторам проценты, пока не будет достигнуто прежнее благосостояние.[74]
[5] (13a) Мавсол, правитель[75] Карии, получив от царя[76] письмо с требованием прислать подати,[77] собрал самых богатых в стране и сказал им, что царь требует прислать подати, а у него недостаточно средств. Специально подготовленные люди тотчас же заявили ему, сколько внесет каждый. Когда эти люди поступили так, более богатые, [10] отчасти совестясь, отчасти страшась, пообещали намного больше, и внесли.[78] - (b) Когда ему в другой раз понадобились деньги, он, созвав народное собрание, сказал миласийцам, что этот город его, где он родился,[79] не имеет стен, а царь[80] идет походом против него. Он повелел поэтому миласийцам, чтобы каждый внес как можно больше денег, [15] говоря, что они благодаря внесенному сейчас сохранят и остальное. Когда многие внесли деньги, он взял их себе, а стену, сказал он, бог в настоящее время не <позволяет>[81] строить.[82]
(14a) Кондал, гипарх[83] Мавсола, всякий раз, когда при объезде страны кто-нибудь подносил ему овцу, свинью или теленка, [20] записав[84] имя давшего и время, велел, чтобы они, отведя их обратно домой, кормили до его возвращения. А когда время, по его мнению, было уже как раз подходящим, он, составив расчеты, требовал вернуть и само выращенное животное и доход от него.[85] - (b) Если части деревьев нависали над царскими дорогами или с деревьев что-нибудь падало на них, [25] он продавал на откуп < >[86] доходы с них.[87] - (c) Если умирал какой-нибудь воин, он требовал за перевоз каждого через городские ворота[88] драхму - таким образом, он получал от этого деньги, а вместе с тем военачальники не могли скрыть от него, когда умер воин. - (d) Видя, что ликийцы любят носить длинные волосы, [30] он объявил, что от царя[89] пришло письмо с требованием прислать волосы для париков,[90] поэтому Мавсолом ему приказано обстричь их. И вот он объявил, что если они готовы уплатить ему предписанный поголовный налог, то он пошлет за волосами в Элладу,[91] они с радостью уплатили то, что он требовал, и было собрано много денег у массы людей.[92]
[35] (15a) Родосец Аристотель,[93] испытывая во время своего правления[94] Фокеей затруднение с деньгами и видя, что фокейцы разделены на два лагеря,[95] [1348b] вступил в тайные переговоры с одним лагерем, говоря, что другие предлагают ему деньги с тем, чтобы повернуть дела в их пользу,[96] однако сам он предпочитает получить у этих, допустив их к администрации полиса.[97] [5] Услышав это, присутствовавшие тотчас же, достав столько денег, сколько он требовал, дали ему. А он, в свою очередь, показал другим то, что он получил у этих. Те заявили, что и сами дадут не меньше. Получив у тех и других, он примирил их между собой.[98] - [10] (b) Заметив, что среди граждан ведется много крупных тяжб вследствие продолжительного перерыва в судопроизводстве[99] из-за войны, созвав суд,[100] он объявил, что если кто не проведет свою тяжбу в то время, которое он отвел для этого, судебных разбирательств прежних жалоб уже не будет. И тогда <требуя>[101] вносимый истцом в суд денежный взнос,[102] - тяжб было очень много, - взяв в свои руки разбирательство апелляционных жалоб вместе с судебными штрафами[103] [15] и получая деньги у обеих сторон, используя для этого противную сторону,[104] он собрал немало денег.
(16a) Клазоменцы, находясь в бедственном положении с хлебом[105] и не имея достаточно денег, вынесли решение, чтобы те частные лица, у кого есть оливковое масло, дали его в ссуду полису под проценты, - [20] а олива родится на их земле в изобилии. Когда ссуда была дана, они, наняв суда, послали их в торговые порты; оттуда к ним пришел хлеб, а залогом послужила стоимость оливкового масла.[106] - (b) Задолжав воинам жалованье в размере двадцати талантов и не имея возможности уплатить, они выплачивали военачальникам проценты по четыре таланта в год. Так как они не могли сократить размеры основного капитала[107] нисколько [25] и все время несли бесполезные расходы, они отчеканили железную монету, приравненную к серебру, в размере двадцати талантов, затем, давая самым богатым в полисе, каждому соответственно богатству,[108] взяли у них серебро в равном размере.[109] Таким образом, и частные лица имели возможность покупать ежедневно необходимое, и полис рассчитался со своим долгом. [30] После этого, разделяя каждый раз между ними из доходов те проценты, <которые>[110] они выплачивали, они распределяли каждому пропорционально и принимали железные монеты.[111]
(17) Селибрийцы, ввиду того, что им понадобились деньги, - у них был закон, запрещавший вывоз хлеба, - и поскольку наступил голод,[112] [35] а у них имелся старый хлеб, вынесли решение, чтобы частные лица передали этот хлеб полису по установленной цене, оставляя каждый для себя годовой запас; [1349a] после этого они разрешили вывоз всякому желающему, по цене, которая, по их мнению, была им выгодна.[113]
(18) Абидосцы, ввиду того, что из-за волнений[114] земля их осталась невозделанной, а метеки не хотели предоставить[115] им ничего из-за того, [5] что они и без того были должны метекам, вынесли решение о том, что те, кто предоставит ссуду земледельцам, для того чтобы они могли обрабатывать землю, первыми получат ее обратно от урожая, а остальные получат из того, что будет оставаться.[116]
(19) Эфесцы, ввиду того, что им понадобились деньги, издали закон, [10] по которому женщинам запрещалось носить золотые украшения и предписывалось все имевшиеся у них в данное время отдать взаймы полису; кроме того, установив за храмовые колонны определенную плату, разрешали надписывать на них имя уплатившего как посвятившего.[117]
[15] (20a) Сиракузянин Дионисий,[118] желая собрать денег, созвал народное собрание и сказал, что он видел Деметру и она велела снести все украшения женщин в храм, что сам он уже сделал это с украшениями женщин своего дома, и требовал того же от остальных, чтобы не было никакой причины для гнева со стороны богини, а тот, [20] кто не сделает этого, сказал он, будет повинен в святотатстве. Когда все принесли то, что у них было, из страха перед богиней и перед ним, он, принеся эти украшения в жертву богине, забрал их себе как бы взяв взаймы у богини. Когда прошло некоторое время и женщины опять стали носить их, он приказал, чтобы женщины, желающие носить золотые украшения, жертвовали в храм какую-то установленную сумму.[119] - [25] (b) Собираясь строить триеры, он знал, что ему понадобятся деньги. И вот, созвав народное собрание, он сказал, что ему предается один город, на что ему нужны деньги, и просил, чтобы граждане дали ему по два статера каждый. И они дали. Через два-три дня он, как будто просчитавшись в этом деле, с благодарностью вернул каждому то, что они дали. Таким поступком он расположил к себе граждан. [30] В другой раз они, думая, что получат обратно, опять дали денег - а он, получив их, употребил на постройку кораблей.[120] - (c) Не имея достаточно серебра, он отчеканил монету из олова и, созвав народное собрание, много говорил в защиту этой отчеканенной монеты, [35] а они вынесли решение, хотя и против своей воли, чтобы каждый, какую бы он ни получал, считал ее серебряной, а не оловянной.[121] - (d) Когда в другой раз ему понадобились деньги, [1349b] он потребовал, чтобы граждане дали ему их, а они заявили, что у них нет. Тогда он, выставив свои вещи, стал продавать их, как бы делая это несомненно из-за затруднительного положения. Когда сиракузяне покупали их, он записывал,[122] [5] что каждый из них покупал. А после того как они уплатили всю стоимость, он приказал, чтобы каждый вернул ту вещь, которую купил. - (e) Так как граждане из-за налогов[123] перестали разводить скот, он заявил, что ему достаточно того, что есть,[124] поэтому тот, кто приобретет теперь какой-нибудь скот, будет свободен от обложения.[125] Когда многие вскоре приобрели много скота, думая, [10] что они будут свободны от обложения, он, как только, по его мнению, настало подходящее время, велел произвести оценку и обложил налогом.[126] Тогда граждане, возмущенные таким обманом, стали закалывать скот и продавать. Как бы в ответ на это он приказал закалывать столько, сколько нужно на день, а они, в свою очередь, стали приносить скот в жертву, а он запретил приносить в жертву самок. - (f) Когда ему еще раз понадобились деньги, он приказал представить ему опись всех сиротских состояний.[127] [15] После того как другие лица представили опись имущества сирот, он распоряжался им до тех пор, пока каждый из сирот не достигал соответствующего возраста. - (g) Захватив Регий,[128] он созвал народное собрание и сказал, что в рабство они были бы обращены[129] им по справедливости, [20] однако, если он получит с них деньги, потраченные им на войну, и по три мины за каждого человека, он отпустит их. Регийцы извлекли все, что у них было когда бы то ни было запрятано, малосостоятельные взяли взаймы у более состоятельных и иноземцев, [25] и они внесли ту сумму, которую он потребовал. Получив с них ее, он, тем не менее, и продал их всех и забрал те вещи, которые, запрятанные в то время, были извлечены. - (h) Взяв у граждан взаймы денег с условием возвратить,[130] он, когда они стали требовать их у него, приказал, чтобы каждый принес к нему все имеющееся серебро - [30] в противном случае им угрожала смертная кара. Когда серебро было принесено, он отчеканил его и выдал, приравняв одну драхму к двум; так он и прежний долг <вернул и то, что после>[131] они принесли к нему.[132] - (i) Отправившись на ста кораблях в Тиррению,[133] он захватил из храма Левкотеи много золота и серебра и немало других украшений. [35] Узнав, что и у моряков есть много, [1350a] он сделал распоряжение, чтобы половину того, что есть у каждого, они передали ему, а другую половину захвативший оставил себе, - не передавшему угрожала смертная кара. Моряки, полагая, что, передав половину, они будут иметь оставшееся, без опасения передали ему; [5] а когда он получил это, то приказал еще раз передать ему половину.
(21a) Мендяне[134] свои поступления от портов и прочих налогов[135] [использовали][136] на управление полиса, а налогов[137] с земли и домов не взимали, но записывали имена тех, в чьем распоряжении они находились.[138] [10] Когда им нужны бывали деньги, они отдавали, <как>[139] должники. Таким образом, они получали выгоду, пользуясь тем временем этими деньгами без процентов. - (b) Ведя войну с олинфянами и нуждаясь в деньгах, они, поскольку у них были рабы,[140] вынесли решение о том, чтобы каждый, оставив себе по одному женского пола и мужского пола, всех остальных продал для полиса,[141] [15] †так чтобы частные лица дали из этих денег взаймы†.[142]
(22) <Афинянин>[143] Каллистрат,[144] в то время как в Македонии портовые пошлины продавались на откуп[145] обычно за двадцать талантов, нашел средство удвоить эту сумму. Дело в том, что он, заметив, как их постоянно покупают люди побогаче из-за необходимости представлять поручителями за двадцать талантов лиц с одним талантом,[146] [20] объявил о том, что покупать может всякий желающий, представив поручителей за третью часть, кроме того, в таком размере, за который каждый сумеет убедить.[147]
(23a) Афинянин Тимофей,[148] ведя войну с олинфянами и испытывая недостаток в серебре, отчеканил медь и стал выдавать ее воинам. [25] Когда воины стали возмущаться, он сказал им, что купцы[149] и рыночные торговцы[150] будут продавать все без всяких изменений. А купцам он объявил, что если кто-нибудь из них возьмет медь, то может на нее же покупать все и из местных товаров и из захватываемой добычи. Ту медь, которая останется у них, они могут приносить к нему и получать серебро. - [30] (b) Ведя войну у Керкиры[151] и находясь в денежном затруднении, и так как воины требовали выдачи жалованья, отказывались повиноваться ему и говорили, что переходят к противнику, он, созвав сходку, сказал, что ему не могут доставить серебро из-за непогоды, [35] а на самом деле[152] он располагает такими большими средствами, что те продовольственные,[153] которые он выдал вперед на три месяца, он дарит им; [1350b] и они, подумав, что едва ли Тимофей подарил бы им столько денег, если бы в самом деле не ожидал этих денег, успокоились относительно жалованья, пока тот не устроил то, что хотел. - (c) Во время осады Самоса[154] [5] он продавал плоды[155] и то, что было на полях, самим самосцам, так что приобрел много денег для жалованья воинам. - (d) Так как в лагере был недостаток в продовольствии из-за прибывающих,[156] он запретил продавать молотый хлеб мерой меньше, чем медимн, [10] и что бы то ни было из жидких продуктов - меньше, чем метрет. Таким образом, таксиархи и лохаги, покупая оптом, распределяли между воинами, а прибывающие привозили продовольствие с собой, но когда они уезжали, то, если у них оставалось что-нибудь, они продавали. Благодаря этому получилось так, что у воинов было [15] много продовольствия.[157]
(24a) Перс Датам,[158] содержа воинов, то, что нужно было на каждый день, мог доставлять им с неприятельской территории, но, не имея возможности выдавать деньги, тогда как у него требовали их, так как прошло много времени,[159] как он был должен, прибегает к такой уловке. Созвав сходку, он сказал, что у него нет недостатка в деньгах, [20] но они у него находятся в одном месте, которое он и назвал, и, снявшись с лагеря, двинулся туда. Затем, когда было близко до этого места, он вышел вперед и, придя туда, захватил из бывших там храмов все серебряные сосуды,[160] которые в них были. Затем, навьючив ими своих мулов, так, чтобы серебряные сосуды были заметны, он двинулся будто с серебром. [25] А воины, увидев это и сочтя, что то, что везут, все - серебро, поверили без сомнений, что получат жалованье. Но он сказал им, что его нужно отчеканить в Амисе, - а до Амиса было много дней, при этом холодного, пути. [30] Конечно, за это время он использовал войско, выдавая только продовольствие.[161] - (b) Ремесленников[162] в войске он имел сам, и мелких торговцев, занимавшихся всяческой меновой торговлей,[163] - другому никому нельзя было заниматься ничем этим.
(25a) Афинянин Хабрий[164] советовал египетскому царю Таосу,[165] собиравшемуся выступить в поход и нуждавшемуся в деньгах, объявить жрецам, [35] что необходимо из-за расходов закрыть некоторые храмы и распустить бо льшую часть жрецов. Услышав об этом, жрецы, [1351a] так как все они хотели, чтобы их храм оставался у них, и каждый хотел оставаться жрецом, дали денег. После того как он получил у всех, тот посоветовал ему предписать им, чтобы они производили на храм и на себя десятую часть тех расходов, [5] которые они производили раньше, а остальное дали ему взаймы до тех пор, когда окончится его война с царем;[166] и чтобы он приказал всем внести плату[167] с каждого дома, установив надлежащую сумму, точно так же и с каждого человека;[168] чтобы за продаваемый хлеб продающий и покупающий, не считая цены, давали по оболу с артабы; [10] и чтобы с кораблей, а также с мастерских и предприятий, приносящих[169] какой-нибудь доход, он приказал вносить десятую часть дохода. - (b) Когда он уже собрался выступить в поход из своей страны, тот[170] посоветовал ему, чтобы он приказал каждому, у кого есть сколько-нибудь неотчеканенного серебра или золота, сдавать ему; [15] после того как большинство сдали, тот посоветовал ему использовать это самому, а заимодавцев отослать к номархам для возвращения им долга в счет налогов.[171]
(26) Афинянин Ификрат,[172] ввиду того, что Котис набрал воинов, помог ему достать денег таким путем: [20] он посоветовал ему предписать своим подвластным людям каждому засеять для него земли с расчетом получить по три медимна.[173] Когда это было сделано, собрано было большое количество хлеба. Таким образом, свезя в торговые порты, он продал его и приобрел много денег.[174]
(27) Фракиец Котис[175] пытался взять взаймы у перинфян денег для [того, чтобы набрать][176] воинов, [25] а перинфяне не дали ему. Тогда он попросил, чтобы они дали, по крайней мере, людей из своих граждан для несения гарнизонной службы в некоторых местностях,[177] чтобы он смог использовать несущих там в настоящее время гарнизонную службу воинов. Они быстро исполнили это, надеясь стать хозяевами этих мест. [30] А Котис, посадив посланных под стражу, предложил перинфянам получить их обратно, послав те деньги, которые он пытался взять у них взаймы.
(28) Родосец Ментор,[178] схватив Гермия[179] и завладев подвластными ему землями,[180] [35] управителей,[181] назначенных Гермием, оставил на местах. После того как все они почувствовали себя в безопасности и стали держать при себе все, что у них было упрятано или тайно вывезено,[182] он, схватив их, забрал все, что у них было.[183]
[1351b] (29a) Родосец Мемнон,[184] когда он овладел Лампсаком и ему понадобились деньги, назначил самым богатым из них внести какую-то большую сумму серебра, а получат они обратно от других граждан, сказал он. Когда другие граждане внесли эту сумму, [5] он велел и ее дать ему взаймы, установив †срок†,[185] в который он вернет им обратно.[186] - (b) Когда ему еще раз понадобились деньги, он потребовал, чтобы они дали ему их, а получат обратно из налогов на доходы.[187] Они дали в надежде скоро получить обратно. Когда наступило время уплаты налогов на доходы,[188] [10] он заявил, что †в настоящее время†[189] ему нужны и эти деньги, а им он вернет позднее с процентами. - (c) Находившимся у него на военной службе он не выдавал продовольственных[190] и жалованья за шесть дней в году, ссылаясь на то, что в эти дни у них нет никакой охранной службы, ни походов, ни расходов, [15] имея в виду исключаемые из календаря дни.[191] - (d) Прежде выдавая воинам продовольственные[192] второго числа каждого месяца,[193] однажды он в первый месяц[194] пропустил три дня, в следующий - пять, и продолжал таким образом до тех пор, дока не дошел до тридцатого числа.
(30a) Ореец Харидем,[195] владевший некоторыми местностями[196] Эолиды, [20] ввиду того, что Артабаз[197] шел на него походом, нуждался в деньгах на воинов. Сначала они давали ему их, а потом сказали, что у них больше нет. Тогда Харидем в той местности, которую считал наиболее зажиточной, велел [и][198] отослать, если у кого есть деньги или какие-нибудь другие ценные вещи, в другое место, а охрану для сопровождения он даст. [25] Вместе с тем, он и сам для видимости делал то же. Люди послушались его, и он, проведя их на небольшое расстояние от города,[199] проверил то, что у них было, и забрал столько, сколько ему было нужно, а их отвел обратно в свое место.[200] - (b) Сделав объявление в подвластных ему полисах о том, [30] что никому нельзя держать в доме никакого оружия, в противном случае угрожал штраф, размеры которого он назначил в объявлении, он оставил его без внимания и нисколько не заботился о приведении его в исполнение.[201] Люди, думая, что он сделал это объявление просто так,[202] продолжали держать у себя то, что каждый уже имел. А он, внезапно произведя обыск в домах, взыскивал установленный штраф с тех, [35] у кого находил какое-нибудь оружие.[203]
(31) Некий македонянин Филоксен,[204] когда он был сатрапом Карии и ему понадобились деньги, стал говорить, что он намерен справлять Дионисии, [1352a] назначил самых зажиточных карийцев хорегами и предписал им, что они должны подготовить. Видя, что они недовольны, он, подсылая людей, стал выведывать, что они готовы дать, чтобы избавиться от этой литургии. Они сказали, что дадут гораздо больше, [5] чем думали потратить, за то, чтобы избавиться от хлопот и не отрываться от своих дел. Получив с них то, что они дали, он внес в список других, так до тех пор пока не получил сверх того, что[205] хотел, и даже больше, †от каждой† литургии.[206]
(32) Сириец Эвес,[207] когда он был сатрапом Египта, узнав, что номархи собираются отложиться[208] от него, [10] созвал их в царский дворец и повесил всех, а родственникам их велел говорить, что они находятся под арестом. Тогда все родственники стали хлопотать каждый за своего и выкупать за деньги арестованных. А он, договорившись по поводу каждого и получив обещанную сумму, [15] выдал каждому мертвое тело.
(33a) Александриец Клеомен,[209] будучи сатрапом Египта, когда возник голод, в других местах сильный, в Египте умеренный, запретил[210] вывоз хлеба. Так как номархи заявляли, что нельзя будет внести платежей[211] из-за запрета вывозить хлеб, [20] вывоз он разрешил, но обложил хлеб большой пошлиной,[212] таким образом и ему удалось получать, - если не <те же платежи от номархов, то от хлеба,>[213] вывозимого в небольшом количестве, - большую пошлину, и у них [номархов][214] не было уже оснований для отговорок.[215] - (b) Когда он переплывал тот ном, божеством которого является крокодил, [25] был похищен один из его рабов.[216] Тогда он, созвав жрецов, заявил, что, подвергшись нападению первым, он намерен покарать[217] крокодилов, и дал предписание охотиться на них. Жрецы, чтобы божество их не подвергалось оскорблению,[218] собрав сколько смогли золота, отдали ему, и тогда он отступился.[219] - (c) Когда [30] царь Александр поручил ему заселить[220] город около Фароса,[221] а торговый порт, находившийся прежде в Канобе, сделать там, он, прибыв в Каноб, заявил жрецам и тем, кто владел там имуществом,[222] что явился с тем, чтобы переселить их. Жрецы и жители,[223] внеся деньги, [35] отдали ему, чтобы он оставил торговый порт у них на месте. Получив их, он тогда уехал, но потом, вернувшись, когда у него уже было готово все, [1352b] что касалось устроения, стал требовать у них денег в чрезмерном размере: эта сумма, по его словам, составляет для него разницу в том, чтобы торговый порт был здесь, а не там.[224] Так как они сказали, что едва ли смогут дать, он переселил их. - [5] (d) Послав одного человека за товарами и узнав, что тому удалось купить их по низкой цене, а ему он собирается отчитываться как за купленные по высокой цене, он стал говорить близким этого закупщика, что он слышал, будто тот закупил товары по слишком высоким ценам. Но он еще посмотрит![225] При этом он с притворным гневом поносил его глупость. [10] Слыша это, они сказали, что ему не следует верить тем, кто наговаривает на того, пока тот не вернется и не представит ему отчета. Когда закупщик приехал, они передали ему то, что слышали от Клеомена. Тот и перед ними желая показать себя, и перед Клеоменом, указал те цены, по которым сделал закупку. - [15] (e) Когда хлеб в стране продавался по десяти драхм, он созвал поставщиков[226] и спросил их, как они желают поставлять[227] ему; они ответили, что за меньшую цену, чем продавали купцам. Тогда он велел купцам[228] передать[229] ему за столько, за сколько они продавали другим, а сам, установив цену на хлеб в тридцать две драхмы, так и продавал. - [20] (f) Созвав жрецов, он заявил, что в стране делаются большие расходы на храмы, поэтому необходимо закрыть некоторые храмы и распустить большую часть жрецов. Тогда жрецы, каждый лично и все сообща, отдали храмовые деньги, так как думали, что он действительно собирается сделать это, [25] а каждый хотел, чтобы и храм его оставался у них, и сам он оставался жрецом.
(34a) Родосец Антимен,[230] воин с отличием, когда Александр был уже у Вавилона, добыл денег таким образом.[231] В Вавилонии существовал древний закон вносить десятину за ввозимое, но никто его не соблюдал, и он, выждав время, когда должны были прибыть все сатрапы, немало воинов, послы, актеры[232] [30] †, которые были приглашены и привозили с собой других,†[233] люди, находившиеся в отъезде по личным делам, и везлось много даров, стал взимать десятину согласно этому установленному закону.[234] - (b) В другой раз пытаясь добыть денег,[235] тех рабов,[236] которые находились в лагере, [35] он предложил всякому желающему регистрировать[237] с любой оценкой, а налог †выплачивать†[238] по восьми драхм в год, и если раб убежит, [1353a] то будет возвращена та сумма, в которую он оценил его при регистрации. Таким образом, так как было зарегистрировано много рабов, получилось немало денег. А если раб убегал какой-нибудь, он приказывал сатрапу той <местности>,[239] в которой находится лагерь, возвращать его обратно <или>[240] уплатить хозяину сумму его оценки.
[5] (35) Олинфянин Офел[241] назначил управителя[242] в Атрибитском номе; тогда номархи[243] из этого места, обратившись к нему, заявили, что они готовы вносить гораздо больше платежей,[244] но просили его отстранить назначенного теперь управителя; он спросил их, смогут ли они выполнять то, [10] что обещают, они ответили утвердительно, и тогда управителя он оставил на месте, а платежи[245] велел вносить такие, какие назначили[246] они сами. Таким образом, казалось, что он ни того, кого назначил, не унизил, ни тем не назначил платежей больше, чем установили они сами, а сам стал получать денег во много раз больше.[247]
[15] (36) Афинянин Пифокл[248] посоветовал афинянам, чтобы свинец из Лаврийских рудников полис принимал от частных лиц, как его и продавали, за две драхмы, а затем установить цену в шесть драхм и так продавать.
(37) Хабрий:[249] ввиду того, что был набран экипаж на сто двадцать кораблей, [20] тогда как Таосу[250] нужно было только шестьдесят, он посоветовал ему предписать тем с шестидесяти кораблей, которые оставались, снабдить продовольствием на два месяца отплывающих или плыть самим. Они, желая оставаться при своих делах, дали то, что он предписал.[251]
(38) Антимен:[252] он приказывал сатрапам пополнять, по закону страны, [25] хранилища, расположенные по царским дорогам; а когда проходило войско или другое большое количество людей[253] без царя, он, послав кого-нибудь от себя, продавал то, что находилось в хранилищах.
[1353b] (39) Клеомен:[254] несмотря на то, что приближалось новолуние[255] и нужно было выдать воинам продовольственные,[256] он умышленно отплыл, а приплыв с приближением полнолуния,[257] роздал продовольственные, затем он пропустил выдачу в начале следующего месяца,[258] [5] перенеся его на новолуние. Таким образом, воины, благодаря тому что получили продовольственные недавно, были спокойны, а он, с помощью внесения путаницы пропустив[259] один месяц в году, †выгадывал жалованье всегда на месяц†.[260]
(40) †Стабельбий[261] мисийским воинам жалованье... созвав†,[262] сказал, что в рядовых воинах у него нет никакой надобности, а только в предводителях, [10] <но>[263] когда ему нужны будут воины, он, дав каждому из них денег, пошлет набирать наемников, и то жалованье, которое нужно отдать им, он с большим удовольствием будет отдавать предводителям. Поэтому он велел им, чтобы каждый отсылал из страны набранных им воинов. Предводители, полагая, что им будет нажива, [15] отослали воинов, как он и предписал. Через некоторое время он созвал их и сказал, что ни флейтист без хора, ни предводители без рядовых ни к чему. Таким образом, он велел им удалиться из страны.
[20] (41) Дионисий:[264] он, обходя храмы, если видел стоявший там[265] стол, золотой или серебряный, повелев налить вина в честь доброго божества, велел уносить его, а у всех статуй, протягивающих чашу, сказав, что принимает, велел забирать ее, и (гиматии) из золота (и венки)[266] снимал со статуй, говоря, что сам он даст полегче и благоуханнее; затем надевал на них гиматии из белой ткани, а венки - из белого тополя.
[p. 140 Rose (Arist. fr. 184)] 1. Хорошая жена должна править хозяйством в доме, заботясь обо всем согласно писаным законам, не разрешая входить никому без ведома[1] мужа, особенно остерегаясь пагубных для души пересудов сплетниц. [10] И что происходит в доме, пусть знает только она одна, а если случается что-нибудь дурное от входящих, то ответствен муж. Она должна быть хозяйкой в расходах и тратах на удовольствия, если, конечно, их позволит муж, иметь расходов, нарядов и украшений даже меньше, чем дозволяют законы полиса, и иметь при этом в виду, [15] что жену украшают не столько красивые наряды и обилие золота, сколько умеренность во всем и стремление к достойному и порядочному образу жизни. И действительно, такое украшение показывает благородство души и вернее принесет в старости заслуженные похвалы ей и ее детям. [20] Таким образом, пусть жена сама приучается быть умелой хозяйкой в таких делах (так как мужу кажется недостойным знать о том, что делается в доме)[2]; [p. 141] но во всем другом пусть она стремится повиноваться мужу, не интересуясь политическими вопросами и не занимаясь устройством каких бы то ни было дел, которые могут иметь отношение к браку. И когда настает время выдавать замуж или женить своих сыновей и дочерей, пусть и тогда она повинуется мужу во всем, а вместе с тем обдумывает и следует тому, [5] что он велит, считая, что не так зазорно мужу устраивать некоторые домашние дела, как жене - интересоваться внедомашними делами. Но настоящая жена должна считать, что нравы ее мужа назначены как закон для ее жизни, так как они назначены ей богом вместе с браком и судьбой, и если только она будет переносить их терпеливо и смиренно, [10] ей легко будет управлять домом, а иначе - будет труднее. Поэтому она должна жить в согласии с мужем и выполнять его волю не только тогда, когда у него благополучие в делах или какая-нибудь слава, но и при невзгодах. А если что-нибудь будет упущено в делах явно по болезни или по неведению, [15] пусть и при этом она говорит самое лучшее и будет услужлива, как положено, но только пусть не поступает безобразно или недостойно себя и пусть не будет злопамятной, если муж сгоряча в чем-то был несправедлив к ней, и пусть совсем не жалуется, будто это сделал он, [20] а припишет это болезни и неведению, и случайным заблуждениям. Чем внимательнее относиться в таких случаях, тем благодарнее будет тот, за кем ухаживали, когда он избавится от болезни; и если он будет требовать то, что вредно, а жена не исполнит этого, он очень хорошо поймет это, излечившись от болезни. Поэтому она должна остерегаться такого, [25] а во всем остальном быть в услужении гораздо более внимательной, чем если бы она попала в его дом купленной: и действительно, она была куплена дорогой ценой - совместной жизнью и рождением детей, выше и священнее чего едва ли может быть что-нибудь. К тому же еще, если только она прожила со счастливым[3] мужем, [p. 142] то пусть не хвалится и этим перед всеми. И мало того, что не скромно быть самодовольным в благополучии и не смиренным, но даже очень большим уважением, и заслуженно, пользуются те, кто стойко переносит невзгоды, - жить среди несправедливостей и страданий и не совершать ничего низкого могут только сильные духом. [5] Конечно, она должна молить, чтобы мужа не постигали невзгоды, но если на ее долю выпадет какое-нибудь тяжелое испытание, то в этом она должна видеть высшую честь для верной жены, уверенная в том, что ни Алкестида не снискала бы себе такой славы, ни Пенелопа не заслужила бы таких бесчисленных прославлений, если бы они прожили со счастливыми мужьями:[4] действительно, [10] память о них увековечена благодаря невзгодам Адмета и Улисса. Оказавшись в тяжелых испытаниях верными и честными перед мужьями, они заслуженно почтены богами. Подруг в благополучии найти, конечно, легко, но разделять невзгоды готовы только самые лучшие жены. [15] По всему этому она должна гораздо больше почитать мужа и не стыдиться, даже если ему не сопутствует, согласно Геркулесу,[5] священное целомудрие и богатство, дитя мужества.
2. Итак, жене следует придерживаться таких представленных в общих чертах правил и поведения; а муж пусть установит соответствующие этому правила для своего отношения к жене, [20] потому что она приходит в дом мужа как бы союзницей в рождении детей и в жизни и оставляет после себя детей, которые будут носить имена предков мужа и ее. [p. 143] Что может быть священнее этого и к чему здравомыслящий муж будет стремиться больше, чем производить на свет детей от превосходнейшей и прекраснейшей жены, самых лучших кормильцев в их старости, чутких сберегателей отца и матери, хранителей всего дома; [5] разумеется, воспитанные правильно отцом и матерью, отношение которых к ним безупречно и справедливо, они, как бы в вознаграждение, будут хорошими, но не добившись этого, они[6] потерпят ущерб. Ведь если родители не покажут детям пример жизни, то они будут полностью и по заслугам нести ответственность за это <и>будут в страхе, как бы они не были пренебрегаемы детьми за то, [10] что нехорошо жили, до самой их смерти. А поэтому ничего нельзя упускать в обучении жены, для того чтобы дети рождались по возможности как бы от самых лучших родителей. Ведь и земледелец ничего не упускает в своем усердии, чтобы употребить семя на лучшую и предельно хорошо обработанную землю, [15] надеясь, что так ему родится лучший плод, и он готов за нее, чтобы она не подверглась опустошению, умереть, если так придется, сражаясь с врагами, - и такая смерть в высшей степени почетна. И если такое усердие прилагается для пищи тела, то что же, разве не все усердие нужно прилагать для матери и кормилицы своих детей, [20] на которую потребляется семя души? Только таким образом все смертное, порождаемое беспрерывно, причастно бессмертию, и продолжают существовать все просьбы и моления к божественным предкам.[7] Поэтому кто пренебрегает этим, тот, очевидно, и богов не признает. Таким образом, все это исходит от богов, перед лицом которых он принес жертвы, взял ее в жены и [25] обещал чтить после родителей выше всех жену. Но высшая честь для верной жены - это когда она видит, что ее муж соблюдает по отношению к ней чистоту и не оказывает большего внимания никакой другой женщине, а считает ее предпочтительно перед всеми другими своей и верной подругой. [p. 144] И тем более жена будет стремиться быть такой: если она будет знать, что муж верно и честно любит ее, и сама она будет честно верна мужу. Таким образом, разумный хорошо должен знать, какую честь следует оказывать родителям, [5] а какую - жене и детям, чтобы, воздавая каждому свое, быть справедливым и благочестивым. Ведь каждый очень тяжело переносит, если ему не оказывают надлежащей ему чести, и даже неохотно принимает, если ему оказывают много чести, надлежащей другим, не оказывая надлежащей ему. И нет ничего важнее и дороже для жены в муже, [10] чем совместная жизнь с уважением и верностью. Поэтому здравомыслящий человек как не должен где попало бросать семя, так и не должен оплодотворять своим собственным семенем какую попало женщину, чтобы от низких и неравных не рождались подобные законным детям и чтобы тем самым жена не лишалась надлежащей ей чести, [15] а на детей не навлекалось бесчестье.
3. Со всем этим, таким образом, муж обязан считаться, а относиться к своей жене он должен с уважением, с большой воздержанностью и скромностью, обращаясь к ней с дружественными словами, свойственными благорасположенному человеку, держащемуся в пределах дозволенного и почтительного, проявляя большую воздержанность и доверчивость, прощая, конечно, ошибки небольшие и непроизвольные; [20] и если она в чем-нибудь ошиблась по неведению, пусть он наставляет ее, а не вселяет такого страха, в котором нет почтительности и скромности. Пусть также он не будет ни беспечным, ни суровым. Такие отношения бывают между проституткой и любовником, а отношение свободной женщины к своему мужу отличается тем, что она и любит и испытывает боязнь с почтительностью и скромностью. [25] Боязнь бывает двоякой: одна отличается почтительностью и скромностью, которую скромные и пристойные дети испытывают к отцам, порядочные граждане - к кротким правителям, [p. 145] а другая - враждебной ненавистью, какую, например, испытывают рабы к господам, граждане - к несправедливым и крутым тиранам. И выбирая из всего этого лучшее, нужно добиться того, чтобы жена была в согласии с мужем, верна и преданна, чтобы в отсутствии мужа она оставалась всегда такой же, как и в присутствии его, [5] ведя общие дела, и когда мужа нет, чтобы жена чувствовала, что нет для нее никого лучше, воздержаннее, преданнее, чем ее муж. И пусть муж приучает ее к этому с самого начала, постоянно имея в виду общее благо, даже если такие дела ей внове. И если он сам будет очень твердо властвовать собой, он [10] будет лучшим наставником всей жизни и научит жену быть такой. Гомер вовсе не прославлял дружбы или боязни без скромности, но всюду наставлял любить с воздержанностью и скромностью, а бояться так, как это выражено в словах Елены, обращенных к Приаму: [15] "Боязнь и почтенье внушаешь ты мне и страх, любезнейший свекор",[8] выражая этим не что иное, как то, что любит его с боязнью и скромностью. А с другой стороны, Улисс говорит Навсикае вот что: "Тобой, женщина, я крайне восхищен и боюсь".[9] Таким считает Гомер взаимное отношение между мужем и женой, полагая, что обоим будет хорошо, если они будут относиться друг к другу таким образом. [20] Никто не любит и не восхищается никогда тем, кто хуже, и не боится к тому же с скромностью; такие чувства бывают между лучшими и по природе кроткими людьми, а у тех, кто ниже, - по отношению к тем, кто по знанию выше их. Так относясь к Пенелопе, Улисс ничем не провинился в свое отсутствие, а Агамемнон из-за Хрисеиды согрешил перед своей женой, [25] говоря на собрании, что эта женщина, - пленница и не знатная, мало того, даже, скажу, варварка, - ни в чем не уступает достоинствам Клитемнестры,[10] и это, конечно, дурно по отношению к той, от кого у него дети, и несправедливо, [p. 146] что он стал сожительствовать с этой женщиной. Каким же образом это может быть справедливо, если он, еще не зная, какой она будет к нему, уже насилием увел ее? А Улисс, несмотря на то, что дочь Атланта[11] просила его жить с ней и обещала сделать его бессмертным навеки, [5] не решился даже ради бессмертия предать чувства, любовь и верность жены, считая, что его ждет высшее наказание, если он получит бессмертие бесчестным путем. Он и с Киркой[12] согласился возлежать только ради спасения друзей, мало того, он даже ответил ей, что нет для него ничего милее, чем увидеть свою родину, хоть она и камениста, [10] и молил о том, чтобы лучше ему не жить, чем не видеть смертную жену и сына: так твердо соблюдал он свою верность жене. За это и жена воздавала ему тем же.
4. Видно даже, что и поэт, как это ясно из речи Улисса к Навсикае, [15] особенно чтит скромность в общении между мужем и женой. Улисс молил богов,[13] чтобы они дали ей мужа, дом и желанное согласие с мужем, не какое бы ни было, а доброе. Нет лучшего блага у людей, говорит он ей, чем когда муж и жена правят домом согласные в желаниях. Отсюда видно, с другой стороны, и то, что поэт не одобряет [20] такого согласия друг с другом, в котором есть низкое раболепие, но одобряет такое, которое надлежащим образом связано с умом и рассудительностью: править домом по желаниям именно это и означает. И еще когда он говорит, что при такой дружбе бывает много огорчений недругам, а для самих друзей - много радостей, [25] это особенно воспринимается как правда.[14] Ведь если между мужем и женой существует согласие в наиболее важных вопросах, то обязательно и между их друзьями, в свою очередь, будет согласие; затем, если они будут в силе, они будут страшны для недругов, а для своих - полезны; но если между ними будет разлад, то [p. 147] расхождение будет и между друзьями; а затем, если они будут слабыми, то сами будут очень сильно испытывать нечто подобное. Кроме того, здесь поэт явно советует удерживать друг друга от того, по крайней мере, что дурно и нескромно, и заботиться о том, чтобы [5] вести себя по возможности и скромно и справедливо, стремясь прежде всего, конечно, проявлять заботу о родителях, мужу - о родителях жены не меньше, чем о своих, а жене - о родителях мужа. Затем пусть они проявляют заботу о детях, друзьях, делах и обо всем доме как общем деле, соревнуясь друг с другом в том, чтобы [10] каждому внести больше пользы в общее дело, быть лучше и справедливее, отказываясь, конечно, от высокомерия и управляя правильно, быть кротким и мягким, чтобы, когда они достигнут старости, избавившись от своих попечений и от многих забот о страстях и удовольствиях, которые иногда бывают в молодости, они могли, в свою очередь, [15] и ответить детям, кто из них своим управлением принес больше пользы дому, и с уверенностью знать, был ли кто из них плохим из-за случайности или хорошим - благодаря своим качествам. Тому, кто превзойдет в этих делах, сопутствует высшее вознаграждение от богов, как говорит Пиндар: сладостно у него сердце, и надежда правит изменчивой мыслью смертных, а во-вторых, [20] его счастливо обеспечивают в старости дети.[15] Поэтому нужно жить, в общем и в частности думая справедливо о всех богах и людях, и много - о своей жене, детях, родителях.