I.
Обмен, как известно, появляется сравнительно поздно и поэтому деньги являются первоначально не орудием обмена, а платежным средством, применяемым для уплаты дани, оброка, виры, для дарений и т.д. При этом первоначально в качестве денег обычно фигурируют самые разнообразные предметы, которые в то же время служат в качестве предметов потребления и которые обыкновенно, в силу обычая, находятся в известном взаимоотношении, так что до известной степени представляется возможным, заменять определенное количество одних соответствующим числом других. Эти положения подтверждаются данными, относящимися к древней Греции.
Как мы видели выше, в гомеровском эпосе встречается много разнообразных видов платежей, для которых необходимы были платежные средства-подати, брачные дары, выкуп из плена, призы на состязаниях; лишь в виде исключения встречается и плата за купленные товары. В качестве денег при этих платежах фигурируют чаша «серебряная светлая, шесть заключающая мер», она является выкупом Ликаона из плена, в другом случае бык и половина таланта золотом, в третьем – таз «быку равноценный». За вино ахейцы платят также разнообразными товарами-железом, медью, бычачьими шкурами, быками или «рабами – людьми»). Наиболее частым платежным средством являются быки, но бык в то же время и мерило ценности, к которому сводятся другие предметы. Главк и Диомед обмениваются своим вооружением, но совсем не равноценным, первое из золота, второе из железа; Главк, совершив этот обмен подарками, «сто быков дал за девять». Ахиллес установил в качестве приза в состязании «огнеупорный треножник огромный, войско его меж собою в двенадцать быков оценило», и рабыню «в разных работах искусную», в четыре быка оцененную. На щите Афины «сто развевалось бахром... и цена в сто быков была каждой». Девушка именуется «alphesiboia», ибо она, выходя замуж, доставляет родителям много быков-плату за невесту. На ряду с этим в качестве богатства фигурирует в «Илиаде» золото, железо и медь. О Долоне говорится, как об имеющем много золота и много меди (polychrysos polychalkis); Адраст умоляет пощадить его и взять выкуп, ибо у его родителей «золота много и меди, чеканного много железа». В частности большую роль играют предметы из железа, служащие одновременно и для потребления и в качестве орудия платежа. Победитель в состязаниях получает «десять двуострых секир», а другой-секир «однолезвенных десять получит за выстрел похуже». Предание гласит, что царь Фидон в Аргосе, вводя впервые монету, пожертвовал железные копья – obeloi, obeliskoi. Это повествование подтверждается фактом нахождения в раскопках храмов связок железных копьев в 1–1/5 метра длины – по шести штук связанных вместе: столько человек в состоянии охватить рукой. Отсюда название их «drachma» (от «drassomai» – охватывать). В Микенах Шлиманом были найдены и деньги в виде колец – золотые крученые спирали из проволоки, носимые в волосах или в ушах.
Характерно, что упомянутые драхмы, состоящие из шести железных пластинок-оболов вполне соответствуют, с одной стороны, греческому весу-драхме в 4,36 грамм из 6 оболов, а с другой стороны, последующей монете в виде тех же драхм из шести оболов. Греческий вес и греческая денежная система- как это было и на Западе в средние века и на Руси – вполне совпадают. Идет ли речь о монете или о весе, и в том, и в другом случае талант состоит из 60 мин, мина из 100 драхм, драхма, из 6 оболов. Это подтверждение того, что первоначально благородные металлы фигурировали в виде слитков, которые взвешивались. В «Илиаде» встречается уже «talanton» – наиболее крупная монетная единица последующей эпохи, однако в это время она еще не была монетой. Этим термином обозначаются здесь весы, как и взвешиваемая на них масса металла (основное значение его, по видимому, «поднятие», именно поднятие взвешиваемого предмета). Быть может, как указывает Риджвей, этот талант золота находился в определенном соотношении к более ранней денежной единице в виде скота, и талант золота соответствовал ценности быка или коровы). Талант делится на мины (mnea, mna). это весовая единица, распространенная по всей передней Азии вплоть до Египта и Индии. Павсаний упоминает о той отдаленной эпохе, когда лакедемоняне «еще не имели ни золотой, ни серебряной монеты, а по старинному обычаю платили быками, рабами, слитками золота и серебра». По словам Поллукса, деньги в Афинах первоначально именовались даже попросту bus, т.е. бык – он объясняет это тем, что на них изображен бык, но более вероятно, что это название находится в связи с гомеровским счетом на быков.
Лидяне «первые, насколько нам известно – говорит Геродот – ввели в употребление золотую и серебряную чеканную монету, они же были первые торговцы». В другом месте он упоминает о названном выше аргосском царе Фидоне, который в Пелопонесе ввел меры и весы, тогда как Страбон, на основании сообщения Эфора (IV ст. до Р. X.), утверждает, что этот Фидон ранее, чем кто-либо, стал чеканить серебряную монету на Эгине, что он изобрел не только весы, но и чеканную монету из разных металлов, в том числе и серебряную. Фриденсбург считает и то, и другое сообщение правдоподобным. Ссылка на царя Фидона касается эпохи приблизительно 700 г. до Р. X., и действительно сохранились монеты из Эгины с изображением черепахи, которые и по своему стилю принадлежат к древнейшим, вообще дошедшим до нас чеканам и поэтому могут быть отнесены к этому времени. Но точно также возможно исходить из известия Геродота, ибо богатство лидян и в особенности их последнего царя Креза (в 554 г.) вошло в поговорку и в окрестностях их древней столицы Сарда находят еще и теперь весьма древние, по видимому, золотые монеты с изображениями льва и быка, встречающимися и на других предметах искусства этой местности; многие из найденных здесь монет относятся к временам даже предшествующим Крезу. А к этим золотым монетам близки по своей системе веса другие азиатские монеты из серебра и электрона (смеси из золота и серебра) указывающие частью на Фокею и другие ионические города, частью на Кизик и Пропонтис. Сохранились, далее, монеты разрушенного в 510 г. города Сибариса и почти одновременно исчезающего Сириса, которые также относятся к самым древним; таким образом, и здесь мы доходим до седьмого века. Наконец, и многие племена и города северной Греции оставили нам монеты, по видимому, очень старинного происхождения, – все это изделия из благородных металлов, чеканенные, тогда как несколько более поздние деньги среднеиталийских народностей состоят из меди и являются результатом литья. Меньшую внутреннюю ценность свою они стараются наверстать огромными размерами и весом. Чеканка монет быстро распространилось, так что сохранились коллекции монет даже таких городов, относительно которых нам нередко ничего кроме их имени неизвестно. В половине V ст., по видимому, весь эллинский культурный мир пользовался монетой.
Налагая свой штемпель на монету, государство тем самым «признавало» ее – отсюда самое название ее «nomisma», то, что признано «в интересах обмена», как говорит Платон; рынок и монета у него необходимые условия торговли. Однако старинные лидийские монеты еще не имеют настоящего чекана. Это овальные куски металла, на одной стороне которых находим параллельные полоски, первые шаги на пути к появлению изображений на монете, на другой же только углубления от долотообразного штампа, по которому били молотом. Так что эти монеты отличаются от слитков по внешнему образу своему только иным способом выделки и иной формой. Вскоре появляется и знак государства, в Лидии обычно голова льва; но на обратной стороне еще долго остается пустое место, пока и здесь углубления не заменяются квадратом, который затем и тут уступает место изображению, а с V ст. обратная сторона столь же искусно и художественно чеканится, как и лицевая сторона монеты.
На монетах изображены священные животные, являющиеся атрибутом данного города, напр., сова в Афинах, орел в Элиде, или предметы, содержащиеся в названии города, напр., лев в Леонтинах, яблоко (melon) в Мелосе, роза в Родосе или же беотийский щит, голова Горгоны, наводящей ужас. Имеются и произведения данной местности, напр. ветка маслины в Афинах, колосья в Метапонте, виноградник в Хиосе, Маронее, Фракии, кони в Сицилии и Фессалии, тунцы (рыба) в Кизике и у Черного моря, сильфиум в Кирене (откуда он вывозится), быки в Италии. Для греков, надо думать, несмотря на все многообразие этих изображений, последние являлись ясным указанием происхождения монеты, ибо большинство монет, в особенности старинных, не имело надписей. Напротив, впоследствии находим кричащие надписи, напр., в Эфесе и Смирне: «первая в Азии», «первые по красоте и величию». И ценность монеты обычно не отмечена-она видна частью из формата, частью из чекана или из весьма остроумных изменений в изображениях. Колесница с четырьмя конями обозначает монету в 4 драхмы, пара коней характеризуют 2 драхмы, одна лошадь имеется на драхме, обол и его части вплоть до одной четверти выясняются из количества дисков луны, от четырех до одного, для драхмы и полудрахмы принят целый волк или половина его.
Не встречается на греческих монетах и года чекана. Этот обычай вводят впервые наследники Александра Македонского- диадохи, а их примеру следуют прочие, причем, священное и обычное в Греции исчисление на Олимпиады заменено здесь годами царствования или счетом с начала династии или с основания или восстановления города. Вместо года обозначено ведающее чеканкой лицо или «тиран» – Фемистокл в Магнезии, Агафокл в Сиракузах, Нимфодор в Абдере или такие знаменитости, как Эпаменонд в Фивах, Онимарх в Фокиде, философ Демокрит в Абдере. Но изображения своего даже Александр Великий еще не помещал на монете, хотя и подозревают, что голова Геркулеса, имеющаяся на некоторых особенно удачных монетах, напоминает его черты лица.
Религиозный момент на греческих монетах сильно отразился. Есть монеты, выпущенные, по видимому, самими храмами с именами жрецов, такие, которые сами себя именуют наградой за победу в священных играх. Но огромное большинство монет имеет все же государственный, а не частный характер-монетная регалия является господствующей. И все же изображения на монетах преобладают религиозного характера. Перед нашими глазами открывается весь греческий сонм богов «как если бы разверзся сам Олимп». На них появляются не только сами боги, но и демоны, речные нимфы, всякого рода сверхъестественные существа, которыми греки населяли горы, поля, источники, сказочные химеры, Кекропс, эрехтоний, героические образы Миноса, Тезея, Филоктета. Мы участвуем в празднествах, объединяющих всю Элладу или часть греческих племен, с бегом колесниц, с состязаниями атлетов, с венками и оружием для победителя, и богиня победы выжидает, кто окажется достойным награды, или же несется навстречу избраннику, чтобы увенчать его.
На наиболее старинных монетах находим лишь атрибуты богов, священных животных, с половины VI стол, и самих богов со старинным неуклюжим и церемонным выражением лица и такой же осанкой и движениями. Но вскоре в северной Греции ухитряются на небольшом пространстве помещать несколько фигур- пахаря с волами, сатира и нимфу в любовной сцене, даже бегство Энея вместе с отцом, женой и сыном. Нередко монеты позднейшего времени представляют собою истинные произведения искусства. Прогресс в чеканке их идет рука об руку с развитием иных областей греческой пластики, находится в тесной связи с мотивами и формами последней. Монеты Элиды поразительно напоминают Зевса Фидия – первоначально в старинной форме, со строгим выражением лица, волосы и борода в древнем стиле. Позже, с половины IV стол, совершается перемена – волосы и борода развиваются как по ветру, выражение лица становится более мягким, приятным. В Элиде находим и Геру Поликлета, во Фракии голову Гермеса, напоминающую фигуры Парфенона. Аполлона редкой красоты встречаем на монетах Амфиполиса, Клазомен, Родоса, не менее прекрасны изображения Афины в Гераклее, Артемиды в Аркадии. «Весь эллинский мир обнаруживает соревнование в этой области, и не только большие и богатые города оставили нам замечательные монеты, на которых изображено, например, как в глуши лесов Аркадии под искусной рукой Иктина возник замечательный храм Фигазеи, но и незначительные и бедные местности и островки принимают полное участие в этом способе почитания богов». Наиболее совершенны сицилийские монеты с изображением колесницы, запряженной парой или четверкой лошадей на беговых состязаниях. Ими восхищались такие художники, как Микель Анджело или Торвальдсен, изучая на них законы вечной красоты, а Гете о них писал: «эти чудесные монеты представляют собой бесконечную весну цветов и плодов искусства».
Таким образом, мы находим в Греции крайнее многообразие видов и сортов монет. Но все они могут быть сведены к немногим монетным системам – эгинской и евбейской, которые в свою очередь имеют связь с Востоком – первая с финикийской монетной единицей, вторая с вавилонской (евбейская мина равна четырем пятым вавилонской). Эгинская система исходит из. серебряной мины в 630 гр. и главным представителем ее, действительно чеканенным, является статер в 12,6 гр. и драхма половинного веса, которая делится на 6 обол. Эта монетная система в VI стол, распространилась почти по всему Пелопонесу, как и во многих областях средней Греции, Беотии, Фокиде. Эти местности частью заимствуют эгинскую чеканку с черепахой, частью создают свою собственную на тех же основаниях. Халкида и Эретрия на Эвбее, как и Коринф, строят свою монетную систему на основах мины равной приблизительно двум третям эгинской, статер весит 8,73 гр., драхма (в 6 обол.) – 4,37 гр. Эту монетную единицу приняли и Афины со времен Солона, при чем главной монетой являлась монета в 4 драхмы (tetradrachmon) в 17,28 гр., на ряду с которой чеканились драхмы и оболы, иногда и 10-драхм, и 2-драхм, монеты. Эти 4-драхм. афинские монеты особенно охотно принимались повсюду и поэтому их чекан-голова Афины старинного образца с локонами и смеющимся выражением-сохранен был и впоследствии, когда появился уже другой тип богини и изображение лица стало более приятным. Монеты эти вызвали подражание в широких размерах как в различных местностях Греции, так и далеко за пределами ее. Подобным же образом местности северной Греции подражали, хотя и весьма грубо, македонским монетам с всадником, западная Греция и южная Италия-коринфским монетам с изображением пегаса, а Карфаген – сиракузанским с колесницами. Мировая монета, охватывающая весь известный в то время мир, появляется со времен золотого статера Филиппа Македонского и 4-драхм. серебряной монеты, принятой Александром Великим (александрийская драхма) – последний ввел серебряную аттическую монету. Эти монеты обращались во всем эллинистическом мире от Адриатики до Инда (за исключением Египта) и чеканились в течение столетий наследниками Александра.
Афинская монета всегда высоко ценилась. Автор сочинения «о доходах» указывает на то, что в отличие от монет других государств, которые имеют обращение лишь в пределах своей территории, афинское «серебро», т.е. серебряная монета везде охотно принимается, а у Полибия упоминается о платежах, которые должны быть произведены в монете не худшей, чем аттическая. У Аристофана читаем;
Червонцы наши неподдельный чистый клад –
Те прекраснейшие, верьте, изо всех иных монет,
И с надежною чеканкой и испытаны стократ
Пред очами всей Эллады и у варваров везде.
В то время, как древнейшие монеты, чеканенные греческими колониями в Малой Азии, перенявшими монету из Лидии, чеканились из золота, в греческих государствах, в том числе в Афинах, находим почти одну лишь серебряную монету; золотая же появляется лишь в виде исключения; в годы сильной нужды в средствах приходилось прибегать к золоту, находившемуся в храмах, и чеканить из него монету. Чеканка золота в Греции началась в сущности лишь со времен Филиппа, при котором приступили к эксплоатации залежей золота в Кренидах в Македонии. Страбон рассказывает о том, что «очень много золотых рудников в Кренидах, где лежит теперь город Филиппы, недалеко от горы Пангея; самая гора богата золотыми и серебряными рудами... говорят, что крестьяне в Пэонии находят иногда целые слитки золота». И медной монеты, по видимому, первоначально не было -· разменной монетой служила серебряная, которую чеканили вплоть до четверти и даже до одной восьмой обола, т.е. ценностью в нашу копейку. Только при Перикле, по предложению Дионисия, стали чеканить медную монету в размере одной восьмой обола (chalkys), а также дальнейших делений – половины и четверти ее. Отсюда Дионисий – читаем у Афинея – и получил прозвище «медный» (chalkys).
II.
Хотя развитие кредита относится лишь к более поздним ступеням хозяйственной жизни, тем не менее, долговые обязательства в их первоначальной форме в качестве потребительного кредита встречаются у всех народов уже в наиболее ранние эпохи. Нередко бедняки занимают у более состоятельных лиц скот, при чем не только обязуются отдавать им приплод, но и их самих принимать у себя и кормить и в известное время года (во время жатвы) помогать им своим трудом. Последнее легко создает постоянную зависимость должника от кредитора. Относительно древнейшей Греции у нас сохранились сведения о таком долговом рабстве, отмена которого приписывается Солону. Он сам хвалится тем, что освободил землю от межевых столбов (знак залога) и вернул проданных в рабство:
Свидетельницей будет пред судом времен
Из всех богинь Олимпа величайшая
Святая наша матерь черная Земля:
Расставленных повсюду крепостных камней
С нее я снял обузу, возвратил рабе
Свободу. Многих я сынов ее вернул
В Афины, в их отчизну богозданную,
Что на чужбину были проданы – одни
Законно, а другие-силою господ.
Во многих местностях-на Хиосе, в Миконе велись публичные реестры ипотечным долгам (ипотечные книги), в Кизике они в течение пяти дней объявлялись глашатаями, в Афинах же для этой цели служили устанавливаемые на участке столбы или камни (horoi), на которых было обозначено имя кредитора и размер долга. Примеру Афин последовали их соседи – Аморгос, Сирое, Наксос. После Солона, по видимому, в течение продолжительного периода к этим horoi, как знаку обременения земли долгами, не прибегали более. На землях храмов, на дорогах, на гробницах их впоследствии ставили для обозначения, что данная земля принадлежит государству или храму, но на частных землях эти камни, упразднение которых вызвало в свое время такой энтузиазм, появляются-как мы видели-не ранее Пелопонесской войны. Наиболее раннюю форму земельного кредита, по видимому, составляла – как указывают Дарест, Боше, Гитциг – «prasis (one) epi lysei» (продажа с правом выкупа), форма продажи, при которой вещь немедленно же переходила от должника к кредитору, но с правом первого, в случае возврата им полученной суммы в известный срок, получить свое имущество обратно. Позже находим на ряду с ней и ипотеку, где недвижимость остается в руках должника.
И в Западной Европе временная продажа с правом выкупа предшествовала кредиту в тесном смысле слова; кредит вообще, по видимому, возник из сделки на наличные. В самом деле, «продажа с правом выкупа» есть ни что иное, Как постепенный переход от купли-продажи к кредитной сделке – за полученную сумму отдается известный эквивалент немедленно, никакого промежутка по времени между получением и отдачей не существует, имеется в сущности продавец и покупатель, а не должник и кредитор, и только право продавца вернуть себе обратно отданную им вещь вносит в сделку идею кредита и превращает эту вещь в залог, возвращаемый обратно при уплате полученной суммы.
Спорным является лишь вопрос, возникла ли ипотека из этой формы, как полагает Дарест, или независимо от нее, как утверждает Гитциг. Впоследствии оба вида кредита существуют одновременно. Мы находим ряд надписей такой «продажи с правом выкупа», относящихся не только к Аттике, но и к другим местностям, напр., к Декелее на Лемносе. На ряду с этим встречается и ипотека в различных видах, применяемая, однако, не только к случаям займа, но и в качестве гарантии прав малолетних или обеспечения приданого. Напр., залогом имущества мужа обеспечивается возврат приданого; так поступает – в речи Демосфена против Афоба – Онетор, выдавая свою сестру за Афоба. Или же имущество отца гарантирует уплату им еще не внесенного приданного: Полиевкт – в речи Демосфена против Спудия – уплачивает при выдаче дочери из 4 тыс. драхм 3 тыс., остальные же должны быть выданы после его смерти, при чем в залог поступает принадлежащий ему дом (apotimema) и устанавливаются каменные знаки – horoi Есть даже предположение, что ипотека в тесном смысле имела место лишь в случаях обеспечения приданого или аренды имущества.., в особенности принадлежащего малолетним, тогда как к кредитным операциям применялась и впоследствии одна лишь форма «продажи с правом выкупа». Из характера последнего вытекает, однако, что залог земли не мог появиться ранее, чем свободное обращение недвижимости и исчезновение родовой собственности. Но, судя по различным данным, Солон лишь допустил переход земли по наследству, тогда как другие виды отчуждения земли могли существовать еще до него, так что и обременение земли долгами могло иметь место еще до Солона.
На ряду с поземельным кредитом мы имеем кредит коммерческий, главным образом в форме бодмереи – морского займа. Эта форма займа обыкновенно в своем историческом развитии предшествует сухопутному и последний заимствует свои формы у первого. Яркую картину этих кредитных операций дают речи Демосфена или, вернее, приписываемые ему, составленные в связи с судебными разбирательствами по делам о морских займах. В этих случаях нам известны самые обстоятельства, из-за которых возник спор, хотя, как он был разрешен судом, мы не знаем. Остановимся подробнее на этих речах.
Вот первый случай. Дионисидор и Пармениск берут у Памфила и Дария ссуду для поездки в Египет за хлебом. Должникам принадлежит и самое судно, почему оно и является залогом; они принимают на себя солидарную ответственность за уплату капитала и процентов, за исключением, однако, того случая, если бы последовало кораблекрушение. Они обязаны в течение того же года, пока удобное для, плаванья время не истекло, вернуться обратно и либо уплатить капитал и проценты наличными, либо судно, свободное от всяких долгов, предоставить в распоряжение кредиторов; в случае нарушения договора, они уплачивают пеню в размере удвоенной суммы займа.
Уже при самом заключении договора Дионисидор и Пармениск пытались выговорить себе право по своему выбору либо обратно вернуться в Афины, либо с грузом отправиться в Родос, очевидно, в зависимости от того, каковы будут цены на хлеб на афинском рынке, но кредиторы, исходя из обязательности возвращения афинских судов, нагруженных зерном, обратно в Пирей (см. выше), настояли на установлении последнего в договоре. Кредиторы пошли на это, по видимому, в виду того, что в то время цена на зерно в Аттике стояла на высоком уровне. Однако после этого прибыли корабли с хлебом из Сицилии и цены упали. Дионисидор, оставшийся в Афинах, сообщил об этом уехавшему Пармениску в Родос, где он должен был остановиться на обратном пути, и последний, в виду этого, вопреки соглашению, выгрузил там хлеб и продал его. Но этим дело не ограничилось. Из Родоса корабль снова отправился в Египет, и вернулся обратно в Родос – он разъезжает повсюду, кроме одних лишь Афин, куда должен был возвратиться.
Заявляя это, кредиторы указывают на нарушение сделки, как и афинского закона, но первоначально требуют себе уплаты лишь капитала и процентов- от неустойки они готовы отказаться. Но Дионисидор не удовлетворяет даже этого, казалось бы, справедливого требования их. Что же он может возразить? Он не отрицает ни правильности толкования ими договора, ни факта невозвращения судна в Афины, а утверждает лишь, что выгрузка товара в Родосе была вызвана течью, которая обнаружилась в корабле; пришлось по необходимости войти в гавань Родоса и подвергнуть судно ремонту. Хлеб он и продал там, прочие же товары отправил на нанятых им судах в Афины, выполняя, таким образом, поскольку это было возможно, требования афинского закона. Когда же починка корабля была закончена и он снова мог выйти в море, он уже не обязан было вернуться в Афины, ибо не имел уже груза.
Он готов уплатить полученный капитал, но проценты лишь за действительно совершенное плаванье, т.е. за путь до Родоса, при чем указывает на то, что другие кредиторы согласились на такое предложение, что в сущности они, Дионисидор и Пармениск, и это платить не обязаны, ибо, в случае аварии и невозможности для корабля достигнуть места назначения, с них всякая ответственность снимается. Памфил и Дарий согласны принять у менялы эту сумму, но отказываются признать обязательство выполненным, почему Дионисидор ничего не платит. На третейский суд он также не намерен идти. Поэтому они и возбуждают дело в специальном торговом суде, рискуя, в случае отказа в иске, подвергнуться высокому штрафу, а при неуплате его-личному задержанию. Объяснения Дионисидора, по словам кредиторов, не выдерживают критики. Если судно действительно дело течь, то каким образом оно благополучно прибыло в Родос и вскоре оказалось снова вполне пригодным для плаванья? Неверно и утверждение Дионисидора, будто все остальные товары, кроме хлеба, были отправлены на других судах в Афины-это было сделано только с теми, цены на которые стояли в Афинах выше, чем в других местах, прочий же находившийся на корабле груз принадлежал вовсе не Дионисидору, а пассажирам и последним пришлось по необходимости продолжать прерванный путь на других судах. И пример других кредиторов ни для кого не обязателен – надо придерживаться текста договора, а последний нарушен и поэтому уплате подлежит установленная в нем неустойка. Кроме того, другие кредиторы имели основание довольствоваться уплатой процентов лишь за путь до Родоса, ибо они ссуду дали лишь на обратный путь, сами отправились на корабле, получили в Родосе свои деньги обратно и могли их немедленно же поместить в новое предприятие, так как плаванье между этим портом и Египтом совершается безостановочно в течение всего года; в Афинах же корабли вынуждены зимою стоять в гавани, выжидая благоприятного для выхода времени.
Вообще, Памфил и Дарий отказываются понять аргументацию Дионисидора. О чем он говорит-о благополучно прибывшем или о потерпевшем крушение корабле? В первом случае он обязан уплатить все, что выговорено, во втором – ничего. Но он комбинирует обе, взаимно противоречащие друг другу, возможности: капитал он намерен уплатить, исходя из того, что судно достигло гавани, но процентов не желает внести, как будто судно погибло.
Но-что самое главное-должники нарушили афинский закон: вместо того, чтобы исправить свою первую ошибку и отправиться в Афины, они возвращаются снова в Родос, избегая Афин. Кредиторы не сомневаются в том, каково будет решение суда. Родосский суд, конечно, стал бы на сторону должников, ибо они доставляли хлеб в Родос, афинские же судьи не дадут одержать победу тем, кто нанес ущерб и своим кредиторам и всем афинянам. Если-прибавляют в заключение истцы-сделки, совершенные в коммерческих целях, будут выполняться, то афинскому порту обеспечено процветание, если же суд допустит, что под несущественными предлогами корабли будут отправляться в другие порты и договоры будут односторонне уничтожаться, то никакой заимодавец не будет иметь более необходимой гарантии.
Другой случай. Перед нами иностранные купцы, проживающие в Афинах – Хрисипп с братом и Формион (его не следует смешивать с другим Формионом, к которому перешла – см. ниже – банкирская контора Пасиона). Формион отправляет корабль из Афин к Понту для закупки товаров, а Хрисипп с братом снабжают его суммой в 20 мин. Корабль принадлежит Диону, а капитаном его является Лампис, бывший раб Диона, но затем отпущенный им на волю, имеющий собственное хозяйство и семью и ведущий самостоятельно торговые операции хлебом. Заем совершен на следующих условиях. Формион уплачивает в качестве процентов 6 мин или 33 1/3 (за весь срок путешествия), для обеспечения ссуды он обязан нагрузить отправляемый им корабль в Афинах товарами, имеющими ценность вдвое более полученной ссуды-они и являются залогом; в противном случае он обязан уплатить Хрисиппу неустойку в 5 мин. Уплата долга производится таким образом, что Формион, продав товар в Босфоре, нагружает снова судно и возвращается в Афины и по прибытии сюда расплачивается с Хрисиппом. Но Формион, если ему угодно, может и не брать нового груза, но в таком случае обязан уплатить в Босфоре капитал с процентами возвращающемуся обратно капитану корабля Лампису для передачи их Хрисиппу. Риск, сопряженный с плаваньем, несут кредиторы, Хрисипп и его брат; в случае гибели корабля, они теряют свои деньги. Договор составлен в двух экземплярах и для большей верности один из них передан на хранение меняле Киттосу.
Хрисипп не получил ни обратно своего капитала, ни условленных процентов. Основание к тому имелось-на обратном пути корабль потерпел крушение, много людей погибло и Только Лампис с несколькими рабами Диона спасся, позже приехал на другом судне и Формион, но платить отказался. И все же возник процесс. Хрисипп заявил, что договор не выполнен, ибо Формион не нагрузил судна в Босфоре и не вручил Лампису денег. В доказательство первого обстоятельства он приводил рассказ самого Ламписа, что, в виду войны со скифами, торговля в Босфоре находилась в полном застое, товары ему трудно было сбыть и груза он приобрести не мог-от последнего, в виду крушения судна, Формион только выиграл. По той же причине он не мог и снабдить капитана деньгами. Это, однако, Формион отрицал, заявляя, что деньги были им переданы, но погибли при кораблекрушении, а за это он не отвечает. Но Хрисипп требовал доказательств передачи денег и признал заявление, что она была совершена без свидетелей, недостаточным. Почему Формион не передал писем, которые Хрисипп ему вручил для своего компаньона в Босфоре и для раба, оставленного им там на зиму, и почему не привлек их в качестве свидетелей? Лампис первоначально признавал, что денег от Формиона он не получил, но затем отказался от своих показаний, заявляя, что он при первом заявлении с ума спятил. Но Лампису, по словам Хрисиппа, верить нельзя- теперь он обманул его, Хрисиппа, раньше обманывал население Аттики, ибо, пользуясь правом беспошлинного вывоза зерна с Понта в Аттику, на самом деле отправил его в другое место под видом предназначенного для Афин. Оратор, выступающий против Формиона, надеется, что судьи не обратят внимания на его отговорки; осудили же они на смерть афинского гражданина, отец которого был полководцем, за то, что он много денег занял в Пирее и лишил кредиторов отданных в залог товаров. Ибо правы те, кто утверждает, что подобного рода злоупотребления подрывают кредит города и наносят ущерб благосостоянию жителей
Не менее характерен и следующий случай. Купец Протос, ведущий дела в компании с другими, отправляется из Афин в Сиракузы для закупки там хлеба. Капитаном корабля является Гегестрат из Массалии и его сопровождает другой житель этого города Зенофем. Отправляясь в путешествие, Протос делает заем у афинянина Демона и других лиц и для надзора за действиями Протоса Демон посылает на корабле своего агента Аристофана, нанятого им в Пирее.
Корабль благополучно доезжает до Сиракуз и здесь берет груз хлеба. Но тут начинается неясность. Протос утверждает, что он, выполняя договор, закупил этот хлеб на наличные деньги и погрузил его. Напротив, свидетели, вызванные впоследствии из Сиракуз отправившимся вместе с ним на корабле жителем Массилии Зинофемом, показали, что деньги для закупки хлеба были получены частью у последнего, частью выданы ими, сиракузянами; на эти деньги капитан Гегестрат приобрел зерно и оно явилось обеспечением ссуды, выданной Зенофёмом и жителями Сиракуз. Действительно, у одного из пассажиров корабля оказался документ, в котором Гегестрат признает свой долг Зенофему, заключенный под залог груза. Между тем, Гегестрат утонул и поэтому Зенофем считал по прибытии в Афины, что груз принадлежит ему, ибо долг свой он не может получить обратно. Напротив, Демон, выдавший ссуду Протосу, заявлял о своем праве на груз, и силой удалил Зенофема.
По поводу самой гибели Гегестрата курсировали различные слухи. Утверждали, будто бы, с целью освободиться от обязанности уплаты полученной ссуды, он пытался пустить судно ко дну, пробить в нем дыру – в случае крушения ответственность прекращалась – и когда был пойман на месте преступления, бросился в море и утонул. Зенофем же уговаривал и матросов покинуть корабль и спасаться в лодке, а когда агенту Демона удалось предотвратить это, посулив высокую плату матросам за исправление течи, и добраться до Кефаллении, тот же Зенофем старался направить его не в Афины, а в Массилию, где, по видимому, можно было выгоднее сбыть зерно. Но кредиторы узнали об этом и послали своего агента в Кефаллению, под влиянием которого тамошние власти потребовали, чтобы судно возвратилось туда, откуда вышло, т.е. в Афины. Зенофем, напротив, утверждал, что капитан погиб во время бури, что обманщиком является не он, а Протос, который не закупил зерна на занятые деньги, занимался пьянством, похищал и вскрывал чужие письма.
Четвертый случай таков. Иностранец (имя его неизвестно), проживающий в Афинах, занимался в течение многих лет торговлей и ездил многократно в Фракию. Но вот уже семь лет, как он прекратил торговую деятельность и стал выдавать ссуды под корабли и грузы. К нему обращается за помощью владелец корабля фракиец Апатуриос, которому грозит отнятие корабля за долг, и он устраивает Апатуриосу заем в 30 мин у банкира Геракл и да и в. 10 мин у другого фракийца, впрочем, покинувшего родину и переселившегося в Мизию, Парменона; в обоих случаях поручителем является названный коммерсант. Апатуриос же переписывает на его имя свой корабль вместе с находящимися на нем рабами, с правом вернуть себе обратно по уплате долга в 40 мин. Таким путем он освобождается от своих прежних долгов. Но тут происходит следующее. Банкир Гераклид, у которого получил ссуду Апатуриос, оказывается банкротом, и последний, опасаясь, что теперь его корабль попадет в конкурсную массу для удовлетворения кредиторов Гераклида, пытается поскорее выехать на корабле из Пирея. Однако, Парменон задерживает судно; после этого оно было продано вместе с матросамиграбами, и вырученная сумма только покрыла долг Апатуриоса в 40 мин. Казалось бы, этим дело должно кончиться. Но суть в том, что, когда Парменон пытался воспрепятствовать отплытию корабля, принадлежавшего Апатуриосу, последний его так избил, что он лишился возможности совершить проектированное им путешествие в Сицилию и от этого понес убыток. Апатуриос на этот иск об убытках представил встречный иск, при чем, в виду отсутствия в данный момент из Афин Парменона, предъявил его к упомянутому купцу и заимодавцу, считая его поручителем за Парменона.
Еще один процесс вызван ссудой, которую получили младшие братья Лакрита, ученика известного оратора Исократа – Артемон и Аполлодор (из Фазелы), для путешествия с торговой целью к черноморскому побережью; кредитором явился афинский купец Андрокл вместе с другим лицом. Ссуда была выдана на срок путешествия туда и обратно в размере 30 мин, под залог груза в 3000 сосудов вина, ценностью в 1 талант (т.е. вдвое более размеров ссуды); груз должен быть принят на пути, в Менде или Скионе. Корабль отправляется к Понту и по продаже там вина погружается снова товарами, с которыми возвращается в Афины. Процент равен 22 ½., если же путешествие не будет совершено до 20 сентября, то повышается до 30, ибо опасность кораблекрушения осенью увеличивается. Если судну не удастся войти в Черное море до 25 июля, то оно должно в течение 10 дней (это период бурь) простоять в Геллеспонте, при чем товары выгружаются в безопасном месте, таком, где не может последовать никаких репрессалий. Должники заявляют, что никакого другого займа под обеспечение этого груза ими не заключено и впредь не будет совершено и обязуются в течение 20 дней по возвращении вернуть ссуду в полноценной монете, а до тех пор не обременять груз никакими обязательствами.
Договор был подписан не только участниками, но и свидетелями, в присутствии других свидетелей, при чем составлял и скрепил его печатью старший брат должников Лакрит, который заявил, что он берет на себя ответственность за братьев и остается в Афинах, тогда как один из них, Артемон, отправится с грузом. Казалось бы, все шло гладко. На самом же деле договор нарушался на каждом шагу, и до выхода корабля из Афин, и во время путешествия, и по возвращении обратно. Прежде всего, вместо 3000 сосудов вина было погружено меньше 500, так что ценность груза составляла всего 10 мин и не покрывала ссуды, равняясь лишь 1/3 ее. Далее, должники тайно получили ссуду еще у другого лица под тот же груз, обманув это лицо заявлением, что груз не обременен долгом. Наконец, по прибытии в Понт, ничего закуплено не было, так что кредиторы лишились всякого обеспечения. И ко всему еще, по возвращении судно не вошло в Пирей, а причалило в' каком-то порту за пределами Аттики, где простояло 25 дней. Увидев, что никаких товаров не выгружается, и что вернувшиеся обратно спокойнейшим образом разгуливают по рынку Пирея, кредиторы стали требовать уплаты денег, и так как отправившийся в путешествие Артемон умер (о другом брате Аполлодоре ничего не упоминается), то они предъявили иск к Лакриту, как поручившемуся за братьев и получившему наследство Артемона; последнее, впрочем, Лакрит отрицал. Он заявил, что платить братья не могут, так как груз в виде соленого мяса, вина и других товаров, погиб во время кораблекрушения (Андрокл на это отвечал, что вина никто не станет везти с Понта в Афины), но все же признал, что около 20 мин., т.е. две трети ссуды, было выручено. Однако брат его дал их взаймы одному знакомому судовладельцу из Фазелы и получить деньги обратно нет никакой возможности. Возмущенный всем этим кредитор называет Лакрита и его братьев настоящими фазелитами, они отняли у него, афинянина, его имущество. Но с каких пор фазелитам предоставлено право заниматься каперством афинских судов?
Приведенные речи дают богатый материал, создающий пред нами яркую картину развития афинской торговли и судоходства, деятельности торгового класса и роли торгового капитала. Но они дают представление и о значении кредита в этой торговле, о существовании на ряду с торговым и кредитного капитала. Как видно из изложенного, ссуды под корабли и грузы – морские ссуды- являлись в Афинах довольно обычным делом.
Кредитуют и афиняне, и проживающие в Афинах иностранцы, делают это и купцы, и бывшие торговцы, но прекратившие торговлю, и специально посвятившие себя кредитным операциям лица, в том числе и банкиры. Кредитованием занимаются товарищества из двух или более лиц, они имеют доверенных лиц за границей, посылают туда и своих рабов для надзора за выполнение договора. Ссуда дается под залог корабля или груза в расчете на то, что они явятся достаточным обеспечением, т.е. что они имеют ценность, превышающую размер ссуды (ибо во время плаванья цены могут упасть) и не будут обременены новыми долгами. Но должники это обязательство далеко не всегда выполняют; им выгодно добыть побольше денег под тот же груз. Они обманывают и первого кредитора, нарушая данное ему обещание, и второго, уверяя его, что корабль или груз свободен от долгов. Они не грузят и указанного в договоре количества товаров, как и не совершают условленного пути, по продаже отправленного груза не берут на корабль новых товаров на обратный путь. Между тем, в сделке займа все это предусматривается, самый путь нередко определяется весьма точно, устанавливаются места назначения, остановки на пути, порты для погрузки товаров. Для устранения возможности этих нарушений кредитор входит в соглашение с живущими в других местах, куда отправляется судно, лицами, поручая им надзор за действиями должников и посылая им письма, сообщающие условия договора. Но все это не всегда приводит к цели, ибо письма приходится вручать капитану того же корабля, над которым устанавливается контроль, и он может не передать их по назначению. Или же один из кредиторов вынужден отправляться сам в путешествие или нанимать для этого агента или даже посылать собственного раба.
Такой надзор был особенно необходим в виду того, что кораблекрушение или захват судна пиратами освобождал должника от обязанности уплаты долга (соединение займа со страхованием). Это обстоятельство, как видно из приведенных случаев, подавало повод к крупным злоупотреблениям. Должник не нагружал корабля на обратный путь или грузил весьма немного товаров, сохраняя всю вырученную сумму или большую часть ее в виде наличных денег, а затем устраивал фиктивное или действительное крушение, предварительно позаботившись о своей безопасности. Этим он лишал кредитора не только процентов, но и самого капитала. Необходимо было поэтому следить за действиями должника, за нагрузкой корабля, не допуская его выходить порожнем, как и за тем, чтобы не было создано намеренной аварии.
По поводу самого содержания договора в приведенных случаях не происходит споров. Действительно, в договоре, по видимому, предусматривались точно все права и обязанности, хотя и не все возможные случаи (напр., на кого падает ответственность в случае частичной аварии судна или может ли должник делать в пути новые займы, если это необходимо для починки судна). Договор составлялся при свидетелях и подписывался ими, в двух экземплярах, при чем один экземпляр помещался в верном месте, напр. у банкира. Уплата долга должна была происходить в определенный срок. Для обеспечения ее ссуда выдавалась не одному, а по крайней мере двум лицам, под солидарной их ответственностью, при чем одно из них оставалось в месте уплаты, в приведенных случаях в Афинах, для того, чтобы с него всегда можно было взыскать долг с процентами.
III.
В приведенных речах постоянно встречаются банкиры или менялы-трапезиты (от «трапеза»-стол). У них депонируется копия договора (речь против Формиона), через них производится расплата с кредиторами (речь против Дионисидора), наконец, у них в некоторых случаях совершается и самый заем, иногда за поручительством другого лица (речь против Апатуриоса). Согласно надписи III ст. до P. X., коринфийский банкир Никон выступает поручителем за коринфийца Филона по следуемой с последнего сумме Нам известны и такие случаи, когда в присутствии трапезитов, быть может, при их участии, заключались Договоры, когда у них хранились спорные денежные суммы. Таким образом они играли роль своего рода нотариусов.
Трапезиты занимались, вообще, самыми разнообразными операциями. Прежде всего они совершали размен денег, весьма важное в те времена дело, в виду многообразия монетных систем и постоянных изменений в чеканке, – отсюда они и получили название «kollubistai или «kermatistai», ибо «kollubos» или «kerma» именовалась мелкая монета, уплачиваемая за размен.
Камню лидийскому были подобны,
Золота пробуют верную цену на коем меняла.
Эта операция являлась, вероятно, и здесь – как в других странах – первоначальной, к которой затем присоединились и другие. Так, они принимали суммы для выплаты их другим лицам. В этом случае, для получателей было выгодно иметь дело с трапезитом, знающим достоинство и чекан монеты, а не с частным лицом, который мог подсунуть и фальшивую или низкопробную монету. Плательщик же имел доказательство произведенной уплаты в виде записи в торговых книгах трапезита. Как видно из надписи IV ст. до Р. X., найденной около Элатеи, фокеяне переводят следуемую с них сумму в Дельфы через посредство трапезита.
Диоген Лаертий рассказывает о том, что философ Кратес положил свои деньги у трапезита с тем, чтобы они были выданы его детям, однако, за исключением того случая, когда последние не станут философами, ибо тогда они ни в чем нуждаться не будут, и в этом случае деньги должны быть розданы населению. До уплаты деньги хранились у трапезита, и те, кто поручал ему выплату или инкассирование денег, являлись обыкновенно его постоянными клиентами, держали у него деньги на текущем счету. Теофраст, изображая хвастуна, говорит, что такой человек посылает своего раба в меняльную лавку, где у него не лежит и драхмы (подобно тому, как в настоящее время есть люди, которые выдают чек на банк, где у них ни копейки нет более на текущем счету). Автор речи против Каллиппа (приписываемой также Демосфену) рассказывает нам, как поступали трапезиты. Если кто-либо является к ним и помещает свои деньги, то прежде всего в книгу записывается имя клиента, далее его вклад, затем указывается, кому должны быть выданы те или другие суммы. Если получатель лично известен трапезиту, то просто отмечается его имя, если же он неизвестен, то прибавляется и имя того, кто должен удостоверить, что это именно то лицо, которому надлежит произвести уплату.
Трапезиты вели таким образом торговые книги (hypomnmata, ephemerides, grammata), в которые вписывались депозиты и произведенные платежи, хотя имелись ли различные книги и как они велись – мы не знаем. Вероятно, производилось и переписывание с одного счета на другой, если и плательщик и получатель являлись клиентами того же трапезита. Отсюда самое слово «diagraphein» т.е. переписывать, получило значение уплаты; в этом смысле оно употреблено, напр., у Полибия. К эпохе римского принципата относится эпиграмма, содержащаяся в Палатинской Антологии, в которой говорится: эта трапеза открыта как для местных жителей, так и для иностранцев; если ты поместил деньги, то можешь их во всякое время получить обратно; Каик даже ночью. возвращает деньги всякому желающему.
Платили ли трапезиты проценты по вкладам, нам неизвестно – источники об этом молчат. Большинство исследователей дает положительный ответ, ссылаясь на римскую практику, где депонированные деньги приносили проценты, как и на тот факт, что сами трапезиты взимали высокие проценты со своих должников, которых они ссужали этими самыми депонированными у них суммами. Но этих соображений еще недостаточно. Что же касается ссуд, то они хотя и производились-как видно из приведенных выше речей – отнюдь не одними трапезитами, но все же составляли существенную операцию последних. Ссуды сопровождались нередко поручительством (как в приведенном выше случае, когда один афинский коммерсант поручился трапезиту Гераклиду за выданную Аполлодору ссуду) или выдавались под заклад ценных вещей (ломбардная операция); Аполлодор отправляется с Никостратом к трапезиту Теоклу и дает распоряжение о выдаче первому 1000 драхм под залог доставленных им, Аполлодором, драгоценностей и золотого венка. Однако ссуды выдавались трапезитами не только – как мы приводили уже – под залог корабля и груза, но – как мы увидим ни же – и без всякого залога, в виду личного доверия к клиенту.
Среди трапезитов, по видимому, имелось много отпущенных на волю рабов. Демосфен сообщает ряд случаев, когда трапезит передает после смерти свое предприятие своему прежнему рабу, при чем, по желанию своего господина, раб после смерти последнего вместе с тем и женится на его вдове. Так, трапезит Сократ, сам отпущенный на волю, передает свою контору своему рабу и ему же поручает свою вдову, на которой тот должен жениться. Так же поступает трапезит Сокл в отношении своего раба Тимодема и трапезит Стримодор в Эгине дает такое же распоряжение своему рабу Герму.
Все эти факты Демосфен приводит в доказательство того, что трапезит Пасион не совершил ничего недопустимого, когда в своем завещании поручил отпущенному им на волю Формиону жениться на его вдове. Среди полноправных афинских граждан – прибавляет он – такой брак свободной с бывшим рабом не практикуется, но среди трапезитов это принято и делается в интересах предприятия. Таким путем оно сохраняется в семье.
Нужно, впрочем, иметь в виду, что – как мы узнаем из той же речи Демосфена в защиту Формиона – не только последний, женившийся на вдове трапезита Пасиона, был прежде рабом-иностранцем, купленным Пасионом, но и Пасион сам был несвободного происхождения. Он был рабом Архестрата и работал в банкирской конторе, которая принадлежала последнему в компании с Антисфеном. Благодаря добросовестному выполнению своих обязанностей, он приобрел полное доверие своего господина и последний отпустил его на свободу и на старости передал ему свое предприятие. Из речи Исократа «Трапецитикос» видно, однако, что и впоследствии Архестрат участвовал в делах Пасиона: по просьбе последнего, Архестрат поручился в размере 7 талантов (т.е. 42 тыс. драхм) за одного иностранца (выступающего в этой речи), когда этот иностранец дал ссуду под корабль, который принадлежал жителю Делоса. Собственно говоря афинские законы такой ссуды не допускали, ибо займы можно было заключать только под суда, которые вернутся обратно с грузом в Афины, но судно, вышедшее из Делоса, конечно, не обязано было это выполнить. Необходим был поручитель, которому правительство бы доверяло и который обязан был поручиться на крупную сумму за то, что судно вернется в Афины. Приятель должника Филипп, которого он просил быть поручителем, не решился на это. Напротив, Пасион при посредстве Архестрата принял на себя поручительство.
И в другом случае Пасион выступает в той же роли поручителя за этого же иностранца. Последний обратился к некоему Стратоклу, который отправлялся к Черному морю, с просьбой дать ему известную сумму денег взаймы, с тем, чтобы Стратокл получил ее обратно у отца своего должника, который был наместником в Босфоре. Но могло случиться, что отец этого лица не заплатит Стратоклу, а пока должник сам во время отсутствия Стратокл а уедет из Афин и, следовательно, не с кого будет получить деньги обратно. Поэтому Пасион выступает в качестве поручителя и обязуется уплатить означенную сумму вместе с процентами.
Мы узнаем также, что этот иностранец послан своим отцом с грузом хлеба в Афины и что, прибыв туда, он помещает свои деньги у Пасиона, при чем вклад принят – как подчеркивает владелец его, выступающий в качестве обвинителя против Пасиона – без свидетелей, ибо при заключении, договоров с трапезитами свидетелей не требуется. Так как и о выдаче документов нет речи – обвинитель их не предъявляет – то, очевидно, все сводилось к записи в бухгалтерские книги трапезита, и это считалось вполне достаточным. Этому обычаю, свойственному одним трапезитам, тот же Исократ в другой своей речи противопоставляет иной случай, когда какой-то Никий передал свои деньги (3 таланта) не трапезиту, а другому частному лицу, но получил от него обратно всего 2 таланта. Он не мог ничем доказать, что один талант ему не возвращен, ибо ни при передаче денег, ни при получении части обратно не присутствовало ни одного свидетеля, даже раба, явление совершенно недопустимое. Самая речь эта против Евтина получила название «amarturos», т.е. без свидетелей.
Впрочем, и в первом случае, как утверждает обвинитель, помещенный им у Пасиона вклад не был ему возвращен и старается выставить последнего в самом дурном свете. Но этому обвинению как-будто не совсем соответствуют сообщаемые им же случаи, когда Пасион поручался за него на крупные суммы, неправдоподобно и самое повествование его о том, как это случилось. Суть заключалась вовсе не в том, чтобы Пасионом отрицалось получение вклада, а в чем-то гораздо более сложном. Обвинитель рассказывает историю о том, как после помещения им денег у трапезита отец его впал в немилость босфорского царя и последний потребовал и от него самого (сына) выдачи имеющихся у него денег. Чтобы избегнуть конфискации их, обвинитель, по совету Пасиона, к которому он обращался не только в денежных делах, но и в других случаях, заявил при свидетелях, что у него ничего нет, и что-напротив, он даже должен Пасиону и другим лицам. Впоследствии же обвинитель узнал, что царь Босфора не только восстановил его отца в прежнем положении, но еще более возвысил его, и его сыну теперь уже не было надобности скрывать свое состояние. Когда он после этого потребовал у Пасиона депонированные деньги обратно, то, последний, якобы, отказался их вернуть и сослался на это сделанное при свидетелях заявление.
Как бы то ни было, тот же обвинитель рассказывает, что Пасион имеет много друзей, крупные суммы проходят чрез его руки и он пользуется большим доверием. В это время Пасион был еще метеком, позже он приобрел недвижимость, делал много пожертвований в пользу государства, в особенности доставил тысячу щитов, произведенных в его собственном предприятии, и пять триер., которые он снарядил на свой счет. За все это народ признал его и его потомков афинскими гражданами. Банкирская контора Пасиона была первой в Афинах, к нему близко стояли лица, пользовавшиеся наибольшим почетом и кредит его во всей Греции стоял столь высоко, что когда его сыну, Аполлодору, впоследствии понадобились деньги в Тенедосе, то ему, как сыну Пасиона, не трудно было их добыть.
В различных речах, приписываемых Демосфену, упоминается об операциях, производимых Пасионом. Так, напр., из речи против Калиппа мы узнаем, что Ликон Гераклейский, находясь в Афинах, поместил 1640 драхм в конторе Пасиона; уезжая в Ливию, он переводит эту сумму на имя Кепсиада, которого в это время нет в Афинах. Так как ни Пасиону, ни его служащим последний лично не известен, то два свидетеля, афинские граждане Архебиад. и Фразий, должны по возвращении его удостоверить его личность. По дороге в Ливию Ликон попадает в руки пиратов и умирает в Аргосе от полученных ран. Узнав об этом, представитель Гераклеи в Афинах Каллипп требует выдачи ему депонированных Ликоном сумм, но служащий Пасиона (его бывший раб) Формион отказывает ему в этом, в силу сделанного Ликоном до отъезда распоряжения; после этого возвращается Кепсиад и получает эти деньги.
Здесь мы имеем и депозит, и перевод денег, и удостоверение личности получателя. Другая речь дает представление о широком кредите, который Пасион открывал разным лицам, питая к ним, очевидно, доверие. К числу их принадлежал полководец Тимотей. Когда последний выходил со своей эскадрой-из Минихиона (в 373 г.), он поручил Пасиону уплатить его казначею Антимаху 1351 драхму, и писец последнего Автоном получил эти деньги. Позже, находясь в Калаврии и нуждаясь в деньгах для уплаты войску, Тимотей сделал заем у Антифана, который был казначеем при капитане корабля Филиппе. Этот долг Тимофей также перевел на имя Пасиона. По прибытии Филиппа в Афины, Пасион отправляется с ним вместе в свой банк и поручает Формиону уплатить ему 1000 драхм за счет Тимотея. Все это совершалось, по словам сына Пасиона Аполлодора, без получения какого-либо залога, Тимотей же впоследствии утверждал, что Филипп внес залог предметами из бронзы.
В другом случае Тимотей обращается к Пасиону с просьбой уплатить в его отсутствие Филонду из Мегары за доставку леса, который подарил ему, Тимотею, царь Аминтас. Он представил лично Пасиону этого Филонда. Филонд привез лес, который был направлен в дом Тимотея в Пирее, и Пасион повел его в свой банк · и поручил Формиону уплатить 1750 драхм, которые были опять-таки отнесены на счет долга Тимотея. Наконец, когда Тимотей был обвинен в измене, то в Афины приехали для защиты его Алкет, царь Молоссии и Язон из Феры и поселились у него; Тимотей тогда послал своего слугу к Пасиону с просьбой одолжить для своих знатных гостей ковры и покрывала, два серебряных сосуда и мину серебра. После оправдания его и отъезда гостей Пасион, в виду тяжелого материального положения Тимотея, не требовал с него долга. Между тем, не только деньги не были «ему возвращены, но и серебряные сосуды. Эти сосуды, однако, принадлежали афинянину Тимосфену, который, уезжая, передал их вместе с другими серебряными вещами Пасиону на хранение. Раб последнего, не зная, что это чужие вещи, передал именно их слуге Тимотея. Когда Тимосфен вернулся и при возвращении отданных им на хранение вещей сосудов не оказалось, то Пасион вынужден был заплатить за них по весу содержащегося в них серебра, именно 237 драхм; и это было отнесено на счет Тимотея.
Впоследствии, после смерти Пасиона, сын последнего Аполлодор взыскивает все эти долги с Тимотея, но тот отрицает их, заявляя, между прочим, что в одном случае отвечает за них получивший деньги казначей его Антимах, в другом случае капитан корабля Филипп, которому они были выданы, и т.д. Но Аполлодор ссылается на торговые книги отца, в которых указано, что деньги выдавались по распоряжению Тимотея, и этого достаточно было для того, чтобы суд признал его иск с Тимотея правильным. В этом случае, в виде исключения, нам известен исход процесса, хотя получил ли Аполлодор всю сумму долга в размере свыше 43 мин. или только часть его, мы не знаем.
На старости, когда Пасион, вследствие болезни, не мог уже более управлять своей конторой, он передал заведывание ею, как и принадлежавшей ему мастерской по выделке щитов, своему помощнику, прежнему рабу, но отпущенному им на волю Формиону. Право собственности оставалось за семьей Пасиона, Формион же получил банкирскую контору и мастерскую в аренду с уплатой 100 мин ежегодно за первую и 60 мин за вторую. Формион, по видимому, никакого капитала не имел, а пользовался для оборотов одними помещенными в банке вкладами, ибо Пасион вынул свой капитал в 3000 мин, который находился в банке. Однако, в виду того, что банком было выдано в качестве ссуд под земли и дома 660 мин, а Формион не в состоянии был бы взыскать их, ибо, будучи метеком, не мог владеть недвижимостью, Пасион признал себя должником банка на эту сумму, которую он и намеревался взыскать – она была достаточно обеспечена залогами.
В завещании своем Пасион распорядился, чтобы после его смерти Формион женился на его вдове и получил в качестве приданого 120 мин, дом ценностью в 100 мин, рабынь, драгоценности и прочее имущество вдовы. Формион был назначен опекуном второго (малолетнего) сына Пасиона Пасикла (старшему Аполлодору минуло уже 24 года) и до его совершеннолетия Формион должен был сохранить за собой аренду банка и мастерской.
Все это и было исполнено. По наступлении совершеннолетия Пасикла Формион представил отчет о своей деятельности в качестве опекуна, который был признан братьями правильным, вернул контору, которая была снова сдана в аренду четырем афинянам за плату в 60 мин (Формион платил 100 мин); Формион же открыл собственную «трапезу», и, подобно Пасиону, получил права афинского гражданина. Со старшим сыном Пасиона Аполлодором у Формиона были первоначально самые лучшие отношения и в храме Афины он торжественно признал правильным все представленные отчимом счеты. Но Аполлодор был крайне расточителен и от унаследованного от отца имущества в виде земли, домов, капиталов у него скоро почти ничего не осталось. Аполлодор отличался и страстью к ведению процессов – с кем он только не судился; сохранился ряд речей, приписываемых Демосфену, но, по видимому, составленных самим Аполлодором, в делах, которые он вел с разными лицами. Не избег процесса с ним и Формион, богатству которого Аполлодор сильно завидовал и на которого он через двадцать лет после смерти отца – столько времени он ждал – подал жалобу, выставив ряд обвинений: Формион присвоил себе средства Пасиона; он, вольноотпущенник, не имел права жениться на вдове последнего; все завещание Пасиона подложное, завещания же вовсе не было; наконец, Формион, чтобы скрыть следы своих преступлений, уничтожил торговые книги. Эти обвинения Аполлодор повторяет и в своей речи против одного из свидетелей Формиона Стефана. «Откуда ты добыл свое состояние – спрашивает Аполлодор Формиона – если, ты не украл его, то где ты взял его? Твой отец тебе не оставил его в наследство, ты его не нашел, ты не мог его нигде приобрести, ибо ты был куплен, будучи варваром».
В речи, произнесенной Демосфеном в защиту Формиона, он отвергает все обвинения Аполлодора, в частности указывает на то, что последний, на основании торговых книг своего отца, взыскал около 1200 мин с бывших его должников – как же он может утверждать, что Формион уничтожил эти книги? На вопрос же Аполлодора, откуда Формион добыл свое богатство, он отвечает: оттуда же, откуда и отец Аполлодора Пасион. Последний также не унаследовал его и не нашел, а оказался добросовестным работником и приобрел доверие своего господина и патрона. Среди людей, которые занимаются торговлей и кредитными операциями – прибавляет Демосфен – составляет редкое явление, если человек одновременно и деятелен и честен; доверие же является для трапезита важнейшим капиталом. Аполлодор забывает, что Антимах, сын того самого Архестрата, рабом которого когда-то был Пасион, живет в нужде, тогда как он, Аполлодор, обращает на себя внимание всех своей расточительностью. И все же Антимах не предъявляет никаких требований на имущество Аполлодора на том основании, что Пасион когда-то принадлежал его отцу, Аполлодор же недоволен тем, что Формион не желает поделиться с ним нажитым богатством. Последний действительно повел свои дела отлично и в состоянии был уплачивать 160 мин аренды и передать в исправности предприятие Аполлодору и его брату, в то самое время, как другие трапезиты, не внося никакой арендной платы, обанкротились. Но в случае присуждения Аполлодору искомой суммы, и его постигла бы та же участь, ему пришлось бы ликвидировать свои дела. Суд отказал Аполлодору в жалобе и присудил с него эпобелию, т.е. шестую часть взыскиваемой суммы, 200 мин, в качестве штрафа.
Здесь, таким образом, перед нами открывается история банкирской конторы на протяжении трех поколений. Мы знакомимся с ее операциями, весьма разнообразными, узнаем о положении и деятельности ее руководителей. Она свидетельствует о разнообразии кредитных операций, производимых в Афинах, о наличности там банков, о роли кредитного капитала. Но в то же время не следует и слишком обобщать эти данные. Из тех же речей видно, что банкирская контора Пасиона составляла в Греции исключительное явление и было бы ошибочно представлять себе всех трапезитов Греции или хотя бы Афин (нам ведь известны из Афин, трапезиты Сократ, Соклес, Киттос, Гераклид, Пилад, Демомел, Теокл и др.) в виде Пасиона. Нельзя упускать из виду и того обстоятельства, что и операции последнего ограничивались пределами Афин и если клиенты из других мест и посылали ему распоряжения уплатить те или другие суммы за их счет, то все же это были афиняне и счет ликвидировался в Афинах, по их возвращении. Во всяком случае никаких отделений своего банка Пасион в других местах Греции или за пределами ее не имел. Даже в таких местах, как Босфор, Дарданеллы, Египет, Сицилия, где афиняне закупали хлеб и погружали его на суда и где потребность в кредитных учреждениях, связанных с Афинами, была велика, мы их не находим, как не видим и сношений Пасиона с другими иногородними и иностранными банкирами и посылки им приказов или выполнения их поручений и т.д. Утверждение нынешних исследователей, что Пасион пользовался мировой известностью, покоится, по видимому, на приведенных выше словах его сына Аполлодора, заявлявшего, что, нуждаясь во время своего плавания в деньгах, он мог их получить в Тенедосе, ибо ему, как сыну Пасиона, охотно давали. Но из этого еще вовсе не вытекает, что Пасион производил oneрации с другими местами и с иностранными трапезитами.
Банку Пасиона, таким образом, весьма далеко до тех банкиров, которых мы находим, напр., во Флоренции в XIII-XIV ст. и которые имели свои филиалы, своих агентов и представителей во всех странах Европы, производили операции при помощи векселей, являлись кредиторами королей и выполняли их поручения, занимались в то же время торговлей, откупами, эксплуатацией рудников и соляных озер и т.д. О всей этой широкой деятельности здесь нет и помину. Наименования Пасиона, встречающиеся у Белоха, вроде банка «мирового значения» или «греческого Ротшильда», после сказанного едва ли могут быть признаны удачными. Белох намекает и на своего рода «грюндерскую» деятельность Пасиона в виде устроенной им «фабрики» щитов. Получается чуть ли не параллель не только с первой половиной XIX ст., эпохой Ротшильдов, но и с концом этого века – эпохой финансового капитала, берущего в свои руки индустрию, тогда как – как мы видим – этот единственный, по видимому, в своем роде банк того времени невозможно сопоставить даже с итальянскими товариществами XIII-XIV ст. Прочие же трапезиты, надо думать, – хотя установить это невозможно – в первую голову занимались наиболее важной операцией того времени – разменом монеты и лишь в виде дополнения к ней совершали и кредитные сделки.
Пытались найти в Греции вексель, но выяснилось, что ни о векселе, ни о передаче его (цессии), не говоря уже об индоссаменте, в аттическом праве-как указывает Гольдшмидт – и речи нет). «Когда Стратокл – рассказывает лицо, от имени которого говорит Исократ – отправлялся» к Черному морю, я же хотел получить оттуда деньги, то я просил его оставить мне имеющееся у него золото; прибыв на место, он получил эту сумму у моего отца». Он прибавляет, что передал Стратоклу письмо к отцу с просьбой вернуть Стратоклу выданную ему сумму. Но следует ли из приведенного, что это был (переводный) вексель, содержащий приказ об уплате Стратоклу соответствующей суммы? Или это был чек, т.е. приказ уплатить предъявителю? Но чек (или акредитив, как говорит в этом случае Партш) предполагает кредитное учреждение, в котором помещены деньги выдавшего его лица, о чем здесь не упоминается. Очевидно, это было простое письмо, обращенное к отцу и содержащее просьбу об уплате. Ничего иного нам неизвестно.
Что в эпоху Демосфена не существовало, по видимому, ни цессии обязательств, ни уплаты по приказу, ни бумаг на предъявителя – это видно из приведенных выше случаев, когда Пасион ведет получателя лично в банк и дает распоряжение уплатить ему, как и из указанной выше отметки в самых книгах трапезита лица, которому вместо депозитара должна быть уплочена сумма; и на суде каждый ведет свое дело сам, а не через посредство другого лица (цессионария). Поэтому Гольдшмидт говорит о наличности в древнем мире лишь правовых институтов, свойственных средневековому праву в его первоначальных, примитивных формах.
Несколько более развитые формы мы можем установить в документах более поздней эпохи. Так, в найденных в г. Орхоменосе (в Беотии) и относящихся к 223–170 до Р. Х. надписях, некая Никарета из Феспии является кредитором города Орхоменоса. Казначей города переводит трапезиту Пистоклу в Феспии деньги на имя Никареты; в долговом документе сказано, что его может предъявить и другое лицо ·- имеется, следовательно, бумага на предъявителя. Однако Никарете удалось далеко не сразу получить следуемые ей с г. Орхоменоса суммы. Она вынуждена была вести процесс, который тянулся около трех лет. Ей приходилось прибегать к hyperameria, к протесту, констатирующему в присутствии свидетелей факт просрочки платежа. Только после пяти протестов, касавшихся отдельных частей долга, представители города вступили с кредитором в переговоры, после чего была заключена новая сделка ссуды (новация), при чем должниками являлись три полемарха (стоявшие во главе города), казначей и еще десять граждан (Орхоменоса) – в присутствии семи свидетелей, жителей Феспии. Ответственность установлена солидарная. Когда и это обязательство не было выполнено в срок, Никарета явилась лично в Орхоменос и предъявила взыскание к должникам. Так как среди последних находились полемархи, то они созвали народное собрание, которое постановило в течение месяца удовлетворить Никарету и воспользоваться для этой цели всеми доходами города. Срок был снова пропущен и только после этого казначей Поллукритиос в присутствии, полемарха Афанодора перевел деньги Никарете через банкира Пистокла.
Среди документов г. Аркесины на острове Аморгосе II ст. до Р. Х. находим долговое обязательство, выданное городом Праксиклу из Наксоса, с которым заключен заем в размере 3 талантов. В нем упоминается о том, что кредитор может потребовать сумму обратно и чрез посредство другого лица и что уплата производится в Наксосе кредитору или его приказу – получается нечто вроде простого векселя, снабженного приказом. Ив других аморгосских документах этой эпохи содержатся приказы и обязанность уплаты предъявителю. Ваксмут подчеркивает эти особенности аморгосских документов – как при взыскании долга, так и при востребовании капитала и при уплате его может действовать не кредитор, а третье лицо, и в результате получается, вообще, возможность перевода вытекающих из долгового документа обязательств на других лиц. «Совершенно новым – прибавляет он – является здесь перевод неуплоченных долгов на имя третьих лиц и в этом обстоятельстве можно было бы усмотреть первое проявление идей современного торгового векселя, но путь к нему еще продолжителен и данных относительно дальнейших шагов в этом направлении нет никаких».
В обоих упомянутых случаях – и Никарета и Праксикл являются кредиторами города (государства). Мы находим и займы., заключенные, между государствами, напр., остр. Перос заключает заем у остр. Хиоса (эпоха макед. владычества). Афины совершают заем в Тенедосе (310 г. до Р. Х.), в Фивах (в 307 г.), в Колофоне и др. местах: Но в большинстве случаев кредиторами являются не государства, а частные лица или же храмы. На ряду с частными банкирами-иноземцами в ранние эпохи хозяйственного развития кредитными операциями занимаются и храмы. И в Греции мы находим и эту вторую группу кредитных учреждений. Появление ее всегда обусловливается, с одной стороны, тем, что в этих священных местах можно было безопасно хранить ценности, почему их охотно помещали там, а с другой стороны, тем, что скопление такого рода сумм, как и значительные собственные богатства храмов давали им возможность снабжать капиталами учреждения и частных лиц, отдавая их под проценты и таким путем увеличивая свои доходы.
В «Эфесе – читаем у Диона Хрисостома – в храме Артемиды помещены крупные денежные суммы, как частными лицами, притом не одними жителями Эфеса, но и людьми со всех концов мира, так и государствами и царями, в виду безопасности, ибо никто не осмелился до сих пор захватить их, сколько ни велось войн и сколько раз ни был завоеван город». Фукидид упоминает о ценностях, хранящихся в храмах Селинонта, а у Ксенофонта читаем о предложении спартанцев 371 г., чтобы союзные города делали вклады в храм Аполлона для того, чтобы на эти средства можно было вести войну с нарушителями мира. И частные лица помещали в храмах ценности, напр., афинянин Клеисфен передал в Самосский храм имущество своих дочерей, а спартанец Лисандр положил свои ценности в дельфийском храме.
Деньги эти, однако, не являлись простыми вкладами, отданными на хранение, а пускались храмами в оборот. У Фукидида коринфяне, готовясь к войне с афинянами в 432 г., указывают на то, что для постройки флота можно воспользоваться богатствами, имеющимися в храмах дельфийском и олимпийском. Наиболее осведомлены мы – и, пожалуй, осведомлены только о них – об операциях, совершаемых в делосском храме, благодаря найденным в раскопках, произведенных на этом острове, надписям. Теофиль Гомолль, производивший эти раскопки и изучивший архивы храма, указывает на то, что в Делосе делались дарения разными лицами под условием помещения этих капиталов под проценты; проценты же должны затрачиваться на различные указанные дарителем цели-на совершение жертвоприношений, на приобретение ваз для храма и т.д. Он обращает внимание и. на то, что среди лиц, получающих ссуды и уплачивающих их, встречаются одни и те же лица или их наследники-они уплачивают тот же процент в течение ряда, лет, так что, очевидно, ссуды каждый раз переводились на новый срок. В течение нескольких столетий делосский храм давал деньги в ссуду в размере 10 проц.– эта норма была установлена законом и не подлежала измерению. Из дальнейших раскопок, совершенных в Делосе, выяснилось большое количество должников храма. В списке должников одни указаны в качестве уплативших следуемые с них проценты, другие же просрочившими сроки уплаты. Некоторые возвращают часть ссуды, другие не отдают ничего, и деньги храма пропадают иногда даже полностью. Из 82 упоминаемых в списке лиц большое количество в течение продолжительного времени не уплачивало долгов и все они по-прежнему числятся в списках, по видимому, они являются неплатежеспособными. А между тем празднества, устраиваемые храмом, должны были производиться на проценты с отданных в ссуду капиталов. В надписях указаны фонды, из которых храмом выданы ссуды. Последние помещаются нередко в форме ипотечной, в особенности под залог дома, иногда под залог земли или мастерской, при чем недвижимость не всегда принадлежит самому должнику, а является иногда приданым жены, согласие которой на установление залога требуется в этом случае.