ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Торговля.

I.
Теобальд Фишер утверждает, что «Одиссея» является истинно-морским эпосом, эпосом моряков, который мог появиться и получить широкое распространение только у народа, вполне слившегося с морем. А сказание о походе аргонавтов указывает, по его мнению, на обширные плавания, на морские путешествия, на знакомство греков с отдаленными странами. Когда появляется гомеровская поэзия – говорит Шрадер – греческое судно в своих важнейших частях уже имеется в законченном виде. Терминология не обнаруживает никакого финикийского влияния и указывает на то, что приморские греческие племена стали мореплавателями и пиратами задолго до того, как они познакомились с финикиянами. Различные виды судов, кроме «nees» и «nees fortides» (грузовых кораблей), у Гомера еще не упоминаются; но «schedia» Одиссея («schede») – – доска) едва ли является простым плотом, а не своего рода судном. Названия судов в последующую эпоху заимствованы главным образом от разных видов сосудов, как, напр., грузовое судно означает сосуд для доенья название другого вида судна равнозначуще горшку, третьего - корыту.
Все это свидетельствует о более высоком уровне судостроения, по сравнению с той эпохой, когда судно именуется попросту «деревом». Но на ряду со всем этим нельзя упускать из виду и обратной стороны. В той же «Одиссее», где центром тяжести является море, где все действие происходит на воде, это море внушает греку страх, «его фантазия населяет отдаленные страны страшными чудовищами; читая «Одиссею», испытываешь чувство, что море жестоко, что его безбрежный простор наполнен ужасами, что в минуту гнева оно не знает пощады. Напротив, народы, свыкшиеся с морем, любят его даже в гневе».
Говорит же няня Эвриклея Телемаху:

Лучше останься у нас при своем. Ни малейшей нет нужды
В страшное море тебе на беды и на бури пускаться.

Посидон обращает феакийский корабль в утес за то, что феаки смеют разъезжать по морю, за то, что они довезли Одиссея благополучно домой в Итаку).
Не отличается храбростью и Гесиод. Он тщательно выбирает времена года, наиболее безопасные для мореплавания. Спустить ладью на воду можно только весною, как только появятся вороны и зазеленеют верхушки деревьев, или к концу лета, когда вся природа устала, когда воздух прозрачен и воды текут безопасно - тогда ни судно не будет разбито, ни людей не поглотит волна, если, конечно, колебатель земли Посидон или властитель богов Зевес не решили тебя погубить - ибо добро и зло в их руках. Но спеши скорее домой, не ожидая сбора винограда и осенних дождей, бури и ветра, который вместе с дождями Зевса возбуждает море, когда приближается осень и когда плаванье морем так трудно. Впрочем, вообще - продолжает Гесиод-плаванье вещь не легкая и не в моем вкусе; не могу хвалить того, где опрометчивость так возможна, трудно тогда избежать несчастья; но ошибки свойственны людям, неразумны они и гонятся несчастные смертные за наживой, а ведь не весело смерть обрести в волнах морских.
Когда греки древнейшей эпохи пускаются в море, их цель не мирная - поход аргонавтов, поход на Трою, т.е. какой-нибудь поход микенских царей против того города, остатки которого найдены в шестом слое Гиссарлыка. «Илиада» и «Одиссея» наполнены рассказами о совершенных Ахиллесом, Агамемноном, Одиссеем и другими героями набегах и нападениях, о разрушенных ими городах и убитых людях, о награбленных ими сокровищах, уведенном скоте, взятых в плен и обращенных в рабство женщинах
Встретив тень убитого Агамемнона. Одиссей спрашивает его, как он погиб:

Был умерщвлен ты рукою врага, им захваченный в поле,
Где нападал на его криворогих быков и баранов,
Или во граде, где жен похищал и сокровища грабил.

Таково отношение к иноплеменникам. Оно, как у первобытных народов вообще, выражается в насильственном захвате имущества. Иноземец («xenos») и враг равнозначущи: лакедемоняне, по словам Плутарха, называли варваров, в особенности персов – «xenoi», т.е. врагами. Но в то же время «xenos» получает и новый смысл – обозначает гостя, который обращается за помощью. Он находится под покровительством хозяина; он уже не враг, а друг, пользуется неприкосновенностью, защитой, в обычае не только угостить его, но и дать ему подарок. Личность чужеземца священна, он находится под охраной Зевса.
Одиссей, попав к циклопу, обращается к нему с такими словами.

Ныне к коленам припавши твоим, мы тебя умоляем
Нас бесприютных к себе дружелюбно принять и подарок
Дать нам, каким завсегда на прощанье гостей наделяют.
Ты же убойся богов; мы пришельцы, мы ищем покрова;
Мстит за пришельцев отверженных строго небесный Еронион,
Бог гостелюбец, священного странника вождь и заступник.

II
Только циклоп-дикарь, не признающий богов («нам циклопам нет нужды ни в боге Зевесе, ни в прочих ваших блаженных богах»), способен нарушить права гостеприимства и убивать просивших у него помощи иноземцев («дерзнул иноземцев, твой дом посетивших, зверски сожрать»), за что его и наказали боги, лишив его единственного глаза – («наказали тебя и Зевес и другие боги блаженные»). Менелай, гостивший у царя Полиба в египетских Фивах, получил от него в подарок серебряные тазы, два треножника и десять талантов золота, а жена его подарила Елене золотую прялку и серебряную рабочую корзинку с золотыми краями. А от царя сидонян тот же Менелай получил, когда, возвращаясь на родину, гостил у него, серебряную кратеру искусной работы; ее он дарит в свою очередь приезжающему к нему Телемаку. Следовательно она переходит уже в третьи руки. Таким путем различные предметы, переходя от одного племени к другому, могли совершать путешествия на отдаленные расстояния и очутиться, при помощи дарений, у народов, живущих весьма далеко от места производства. Одиссей, изображая собой странника, прибывшего из дальних стран, рассказывает, что среди иностранцев, посещавших его и угощаемых им, был и Одиссей, которому он дал много подарков - семь талантов золота, серебряную чашу, по двенадцать покровов, мантий и хитонов и четырех обученных работам невольниц, молодых и красивых. На это Лаерт ему отвечает:

Ты не напрасно с таким гостелюбьем истратил подарки,
Если б в Итаке живым своего ты давнишнего гостя
Встретил, тебя одарил бы он так же богато, принявши
В дом свой; таков уж обычай, чтоб гости друг другу дарили.

Как мы видим, дары настолько обильны, что они требуют, чтобы одаренный в свою очередь отплатил тем же, – -как это делается у современных первобытных народов; обмен подарками превращается в своего рода товарообмен. Подарки обязательно брать («не позволено то отвергать, что дарят нам»), а следовательно, и отвечать на них. Такой обмен подарками мы находим и в «Илиаде»:

Встарь богоравный Эней угощал в своих царских чертогах,
На двадцать дней удержав, беспорочного Беллерофонта.
Оба друг другу они знаменитые дали гостинцы:
Пояс Эней подарил, разукрашенный пурпуром ярким,
Беллерофонт подарил двусторонний из золота кубок.

Припоминая эту старинную дружбу своих предков, Главк и Диомед, встретившись на поле сражения, «обещают взаимную верность» и в знак ее обмениваются оружьем – опять обмен подарками, притом как выражение дружелюбных чувств.
Были и другие способы безвозмездного перехода имущества кроме насильственного захвата и дарений, напр., подати и выигрыши в состязаниях. О первых идет речь в «Одиссее», где царь Алкиной и другие цари феаков, чтобы покрыть расходы, произведенные ими на Одиссея, вознаграждают себя «богатым сбором с народа»; в «Илиаде» Агамемнон обещает Ахиллесу в приданое за дочерью семь хорошо населенных городов.

Люди живут в них богатые овцами, также быками.
С богом его наравне они чествовать будут дарами,
Будут под скиптром его платить богатейшие дани.

О выигрышах упоминается, когда Ахиллес устраивает игры в честь Патрокла и выставляет многочисленные награды для победителей – «тазов и треножников много, мулов и крепкоголовых быков, и коней пышногривых» и железо и рабынь. Так, победивший в кулачном бою:

Пусть терпеливого мула берет и уводит в палатку.
А побежденный в бою этот кубок возьмет двусторонний.
Чашу назначил герою быстрейшему в беге,
Рядом большого быка он поставил второму,
В дар же последнему золотом дал половину таланта.

Упоминается в гомеровском эпосе и о торговле, но крайне редко. Мы находим в сущности только два случая этого рода – один в «Илиаде»: привезенное с Лемноса вино ахейцы выменивают на железо, медь, бычачьи шкуры, быков и рабов; другой – в»Одиссее» – царь тафийский отправляется в Темессу, чтобы выменять железо на медь Но при этом существенно, что часть привезенного с Лемноса вина является даром Агамемнону и Менелаю и лишь остальное ахейцы выменивают, так что обмену предшествует подношение подарков. Кроме того, железо и медь, быки и рабы, которыми ахейцы платят за вино, результат разрушения и ограбления соседних Трое местностей, – там ведь они извлекли эту добычу. Упомянутые же тафийцы, царь которых едет в Темессу для обмена, известны были в качестве пиратов. Отец Антиноя грабил вместе с ними феспротов; это вызвало гнев жителей Итаки, ибо феспроты были их союзниками верными – союзников, очевидно, грабить нельзя, они ведь друзья, «свои». У тафийцев же куплен был Евмеем Мезавлий, по видимому, уведенный ими в рабство. Тафийцы захватили и продали в рабство и ту финикианку, которой было поручено смотреть за царским сыном Евмеем и которая в свою очередь увезла его и продает финикийским торговцам.
Последние фигурируют уже в поэмах Гомера и не только в качестве производителей сосудов и тканей (серебряный кубок сидонской работы и покрывала, вышитые привезенными из Сидона рабынями), но и в виде торговцев. Они «странствуют из гавани в гавань». С большим количеством всяких безделушек («мелочи всякой») приезжает финикийский корабль и остается, пока товар не распродан, иногда целый год («те же год целый оставшись на острове нашем»), при чем предварительно подносят царю дары (царю Фоасу серебряный сосуд). Но они не только раскладывают свои товары у берега, но также разносят их по домам («в дом он отца моего дорогое принес ожерелье»). Тогда женщины, и госпожи, и рабыни обступают торговца («глазами осматривали и руками трогали»). Но они не разговаривают: покупатель показывает, предлагаемую им взамен вещь, а торговец «молча кивает головой». Но те же финикиане, как упомянуто, были не только купцами, но и разбойниками. Одиссей в вымышленной повести о себе рассказывает, как он попал в Египет и как прибывший туда финикийский торговец пригласил его отправиться с ним в Ливию, якобы для того, чтобы выгодно продать там товары, на самом же деле желая продать его самого в рабство. Об этом повествует и Геродот: «По прибытии в Аргос с египетскими и ассирийскими товарами финикияне занялись распродажей своих товаров. На пятый или шестой день, когда все почти было продано, пришла на морской берег в числе других женщин дочь тамошнего царя Инаха по имени Ио. Расположившись у кормы, женщины покупали понравившиеся им товары. Между тем, финикиане, заранее уговорившись, бросились на женщин; большая часть их успела спастись бегством, но Ио и несколько других были захвачены. Посадив женщин на корабль, финикияне отплыли в Египет». Главными покупательницами и здесь оказываются женщины, которых привлекают цветные ткани, всякого рода вещицы из металлов и глины и т.п.; они отправляются к морскому берегу, где финикияне выставляют привезенные товары, и покупательницы легко сами превращаются в товар в руках этих торговцев, не гнушающихся заниматься и разбоем, когда это безопасно – людской товар ведь особенно ценился. «За великую цену этот товар продадите вы людям иного языка», говорит рабыня, доставляя финикийским торговцам малолетнего Евмея.
При этом пиратство считается занятием вполне допустимым и достойным.

Дело ль какое у вас? Иль без дела скитаетесь всюду,
Взад и вперед по морям, как добычники вольные, мчася.
Жизнью играя своей и беды приключая народам?

С таким приветствием обращается Нестор к своим гостям – Телемаку и его спутникам (не зная их), и такой же вопрос предлагает циклоп Одиссею. И ни тот, ни другой не усматривает в этом обиды. Да и удивительного в этом ничего нет. Ведь Одиссей добывал в битвах и сокровища и рабов, брал себе лучшее из добычи и многое ему по жребию доставалось. И среди рабов в его доме были не только купленные им, но и взятые в плен.. Даже богоравный Ахилл продавал людей в рабство и на Самос, и на Имбр, и на Лемнос и возвращал им свободу лишь за выкуп. Но тот же Одиссей чрезвычайно обижен, когда Эвриал его принимает за торговца. Последний противополагает атлету человека, который старается сбыть свой товар и опять корабли нагрузивши, побольше нажить барыша – «но с атлетом ты вовсе не сходен». Одиссей отвечает:

Слово обидно твое, человек ты, я вижу, злоумный.
Оскорблен я твоим безрассудно-ругательным словом.

При этом самого слова, обозначающего торговца, еще не имеется. Понятие это приходится выражать описательно – «корабельщики, которые разъезжают ради дела» («precter» – деловой, человек вообще, а не только торговец); выражение же «emporos». впоследствии употребляемое в смысле купца, в «Одиссее» имеет значение человека, которого берут с собой на корабль, едущего на чужом судне, попутчика. Термин «emporie» – торговля – впервые появляется у Гесиода, хотя спорным является, не обозначает ли он здесь мореплаванье, а вовсе еще не торговую деятельность, и вообще, не имеется ли, здесь позднейшая вставка.
Приведенное вполне подтверждается той характеристикой древнейшей эпохи, которую дает Фукидид: «В древности эллины и те из варваров, которые жили на материке близ моря, а равно все обитатели островов обратились к пиратству с того времени, как стали чаще сноситься друг с другом по морю. Нападая на города., не защищенные, состоящие из отдельных поселений, они грабили их, большею частью так добывая себе средства к жизни. Тогда занятие это еще не почиталось постыдным, напротив, даже приносило некоторую славу, доказательства чего представляют и теперь еще те из обитателей материка, у которых ловкость в этом занятии почетна, а также древние поэты, которые везде предлагают пристающим к берегу людям один и тот же вопрос: «не разбойники ли они» (см. выше), ибо ни те, которых спрашивают, не считают это занятие недостойным, ни те, которым желательно узнать, не вменяют его в порок. Впрочем, жители грабили друг друга и на суше, а во многих частях Эллады до наших дней существует старинный способ жизни, именно у локров этольских, этолян, акарнанов и у обитателей пограничного с ними материка: самый обычай ношения с собою оружия остался у' этих материковых народов от занятия разбоем в древности. Ничуть не меньше занимались разбоем и островитяне, именно кары и финикияне, населявшие большинство островов». И Аристотель рассматривает пиратство в качестве одного из обычных промыслов и ни в чем не проявляет своего отрицательного отношения к нему. Он перечисляет среди способов добывания средств жизни: кочевой, земледельческий, морской грабеж, рыбную ловлю, охоту. «Некоторые люди – прибавляет он – живут в довольстве, комбинируя те или иные из этих видов и заимствуя у одного из них то, чего не хватает другому для его восполнения, лишь бы только иметь все необходимое для жизни; напр. одни люди ведут одновременно и кочевнический и разбойничий образ жизни, другие - земледельческий и охотничий».
Таким образом, еще в V ст., во времена Фукидида, многие греческие племена по прежнему продолжали заниматься пиратством. О первоначальном же отношении к торговле свидетельствуют следующие слова Геродота. «Самим лидянам даруй прощение - советует Крез Киру, – а чтобы они не бунтовали против тебя, сделай такое распоряжение: отправь туда посла и запрети им носить военное оружие, прикажи носить хитоны под верхним платьем и подвязывать высокие башмаки, прикажи им также обучать детей своих игре на кифаре и на арфе и торговле, – – и ты, царь, скоро увидишь их женщинами, а не мужчинами, и больше не нужно будет опасаться, что они восстанут против тебя».
Торговля, следовательно, свойственна людям слабым, превращает их в женщин; сильный человек добывает нужное ему силой, а не хитростью и обманом, – ибо последние качества считались характерными для торговца. «Никогда не боялся я таких людей – сказал тот же Кир спартанскому глашатаю, – которые имеют по середине своего города определенное место, собираются туда и под клятвою обманывают друг друга. Объявленная Киром угроза – прибавляет Геродот – обращалась ко всем эллинам, так как все они имеют у себя рынки для купли и продажи». Объяснение Геродота весьма любопытно, он сам как будто признает, что греки на рынках действительно «под клятвой обманывают друг друга».
Рынки, о которых говорит Геродот, являлись первоначально, по видимому, теми «определенными местами», куда собиралось население и где только и совершался товарообмен. Это были, как и у других народов, пограничные рынки, ибо каждое племя опасалось вступать на территорию другого и в свою очередь не желало, впускать к себе иноплеменников. Демосфен упоминает о таком «порубежном рынке» (ephoria agora) и поясняет этот термин: «в прежнее время, насколько мне известно, на пограничной полосе сходились по близости живущие, как из нас, так и из наших соседей, почему рынок и получил название пограничного». Такой рынок существовал, по словам Страбона, около Триподиска на острове Саламине и в Алейсии, лежащем на пути из Элиды в Олимпию; сюда «ежемесячно стекаются на рынок окрестные жители»). Из этих рынков во многих местах образовались (как и в современной Африке) города, как видно из самых названий их. Рынки находились под покровительством богов, которые и именовались «рыночными богами» (theoi agoraioi), а рынки «священными» (hiera agora, theon agora). Курциус и определяет рынки (порубежные) «освященными договором и находящимися под охраной богов обоих сторон местами, которыми пользовались для мирного обмена между соседними общинами». На рынке в Миное – рассказывает Геродот – помещался алтарь Зевса, в Спарте - по словам Павсания – на рынке находим храмы Зевса «agoreus'a» (рыночного) и Афины «agoreua», под покровительством которых находился рынок. Он же повествует о том, что в Фарах имелось обширное рыночное место, на котором стояла мраморная статуя Гермеса, именуемого Гермесом Агорейсом или Гермесом торговым; последний считался главным покровителем торговли.
«Agora» обозначает не только рынок, но и народное собрание и место собрания. И то и другое по общему правилу совпадало, Рынок происходил там и тогда, где и когда имели место скопления народа. Вследствие этого, рынки были тесно связаны с празднествами, происходившими в честь различных богов. Напр., в Титорее, по словам Павсания, где весною и осенью совершались празднества в честь богини Изиды, происходила ярмарка – на второй день празднества открывались будки и лари торговцев, выстроенные из дерева, а на третий день производилась торговля рабами, скотом всякого рода, одеждой, золотом и серебром. Страбон рассказывает о понтийском городе Команах, куда к «празднику выхода богини народ стекается со всех сторон из городов и деревень, мужчины и женщины; некоторые приходят сюда по обету, чтобы принести жертву богине. К этому присоединяется множество женщин, торгующих своим телом, большая часть которых посвящена богине». Но Команы же – по всем этим причинам – представляют собою значительный торговый пункт. «Народный праздник на острове Делосе – читаем у него же – есть отчасти коммерческое учреждение. Афиняне, овладевши островом, обращали особое внимание на священнодействия и на торговлю». И то и другое здесь соединено вместе.
Из надписей мы также узнаем о различных местностях, где религиозные празднества сопровождались товарообменом. Так, напр., в Адании происходили мистерии в честь кабиров, которые сопровождались большим наплывом населения. С ним был соединен и рынок, место которого определялось по указанию жрецов. Агораном наблюдал за правильностью мер и весов у торговцев. Цены устанавливались вольные, на основании соглашения между продавцом и покупателем.
Выражением этой связи между религией и торговлей, которую мы находим первоначально у всех народов, являются и храмы, устроенные греками в других странах, где путники находились под охраной богов и где в связи с этим мог совершаться и торговый обмен. Сюда относятся, напр., храмы Зевса, Аполлона, Геры в Навкратии (Египет), о которых сообщает Геродот. Еще более существенны «панегирии», объединявшие вокруг храма жителей той или другой местности или данного племени (в Афинах панатенеи, в Лакадемонии гиацитии, в Ионии Delia или Ерhesiа, для дорийцев – karneia) или даже всех греков (олимпийские, истмические, немейские, пифийские), – они являлись не только празднествами, но в то же время ярмарками. В этом смысле употребляется греками слово «panegyris», а римляне его переводят- mercatus, т.е. рынок.
Диоген Лаертий рассказывает о «панегириях», что одни приходили туда ради зрелищ, другие - для участия в состязаниях, третьи - для торговли. На празднества - Говорит Дион Хрисостом – одни собираются, чтобы смотреть состязания, другие являются с произведениями своего искусства или промысла или умственного труда; в большом количестве посещают их со всевозможными товарами и торговцы. Во время истмических празднеств - сообщается у него в другом месте – можно было у храма Посидона услышать много софистов, кричавших и ругавших друг друга, и их спорящих учеников, многих авторов, подносивших свои скучные произведения, массу поэтов, выкрикивавших свои стихи, и других, которые – их расхваливали, кучу клоунов с их фокусами, прорицателей, предсказывавших судьбу, компанию болтунов, извращавших право, и в большом числе торговцев, продававших все что угодно.
Во время олимпийских празднеств устанавливался в Элладе мир, так что торговцы могли туда безопасно отправляться, находясь под защитой богов. Безопасность путешествий, вообще, обеспечивалась торговцами и государством. Последнее охраняет людей, «которые много времени проводят на таких дорогах, где многие подвергаются нападениям», т.е. прежде всего торговцев; «им обещана безопасность при въезде, как и при выезде»), как это мы находим повсюду в ранние эпохи истории торговли.

II.
Если товарообмен в своем зачаточном состоянии ограничивался ярмарками и рынками, находившимися под покровительством божества, куда сходились жившие по близости племена для обмена собственных продуктов, отчасти, быть может, уже и покупных, – то с течением времени выделился особый торговый класс, занимающийся перепродажей приобретенных предметов в качестве профессии и в свою очередь состоящий из различных по своему характеру групп торговцев. Промысел перепродавцов (kapeloi) – читаем у Платона - отличается от промысла тех, которые занимаются сбытом собственных произведений (autopoloi); перекупщики – те, которые проданные им чужие продукты снова продают. В другом месте он говорит о лицах, доставляющих необходимые людям предметы – пищу, напитки, одежду, обувь, постель, и различает уже не две, а три группы лиц, оказывающих такого рода услуги – kapeloi, emporoi и, наконец, самых производителей, как, напр., хлебника, повара, ткача, сапожника, кожевника. Таким образом, торговцы разбиты здесь на две группы: emporoi это – оптовые торговцы, kapeloi – не торговцы вообще (как выше), а только розничные. В «Софисте» Платон разъясняет различие между теми и другими. Здесь он снова берет за исходную точку autopolike – сбыт собственных произведений – и противопоставляет ему продажу чужих продуктов – metabletike; последняя распадается на кареlike – сбыт товаров в небольших размерах в пределах города, и emporike – привоз товаров, приобретенных в одном городе, в другой. Разграничивается, следовательно, местная и междугородская торговля, производство закупки и сбыта в том же месте и привоз из других мест (emporia и значит в сущности привоз). Обращено внимание и на мелкие размеры первой, но не на сбыт в мелких размерах, по частям и притом потребителям, а не торговцам; между тем, эти последние признаки мы в настоящее время считаем характерными для розничной торговли.
Иную классификацию находим у Аристотеля. Всю хозяйственную деятельность он делит на три группы. В первую входит земледелие, скотоводство, пчеловодство. Вторая заключается в обмене (metabletike), который в свою очередь распадается на торговлю (emporia), на кредитные операции (tokismos) и на продажу своей рабочей силы (mistharnia); в последнюю входит и ремесло. Наконец, среднее место между первой и второй группой занимает добывающая промышленность, не состоящая однако же в обработке земли; это рубка леса и добыча металлов. В другом месте и Аристотель понимает однако под эмпорией не всякого рода торговлю, а только, по видимому, оптовую, противопоставляя ей kapeleia Наконец, самую (оптовую) торговлю (правильнее коммерческую деятельность), эмпорию, он различает троякого рода: naucleria, fortegia, parastasis. Только в отношении первой все комментаторы согласны, что речь идет о судовладении, ибо Гесихий в своем словаре определяет слово «naucleros» – владелец судна. Но смысл остальных двух терминов не ясен и вызывает споры. Под fortegia некоторые подразумевают сухопутную торговлю, в противоположность (упомянутой) naucleria – морской торговле; напротив, большинство (Брантс, Блюмнер, Боше, Франкотт, Гелль), ссылаясь на то, что у других авторов (Геродота, Эсхина) это выражение обозначает погрузку судна, усматривает в fortegia фрахтованье корабля и самую операцию отправки товара. Так что, naucleros – владелец судна, предоставляющий его для плаванья, fortegos – торговец, погружающий на нем товар или, точнее, экспедитор, отправляющий его за чужой счет, как понимает большинство авторов; Гювелен присоединяет к транспорту товаров морем (включает в понятие fortegia) и перевозку их сушей. Наконец, третий (упомянутый) вид торговли у Аристотеля, parastasis, одни определяют в смысле закупки и сбыта товаров (Бюксеншютц, Блюмнер, Гелль, Франкотт), тогда как другие усматривают в ней деятельность комиссионера, которому отправляются товары для продажи (Герман, Брандтс, Боше, Гювелен); третье, более старое объяснение parastasis в смысле розничной торговли, по видимому, теперь уже оставлено.
Как бы то ни было, из Аристотеля вытекает наличность как судовладельцев, сдающих в наймы свои суда, так и торговцев, погружающих их, и, наконец, (если принять второе толкование слова parastasis и лиц, которым эти товары отправляются для продажи. У Демосфена действительно находим все эти три категории участников в коммерческих операциях; в третьей группе встречаются и рабы и свободные. Так торговец Хрисипп держит в Босфоре раба, исполняющего его поручения. Купец из Гераклеи имеет компаньона и комиссионера в Скиросе.
В сочинении «О доходах Афин» дается нечто среднее между классификацией Платона и делением Аристотеля. Здесь имеется оптовая и розничная торговля, но рядом с ними еще третья форма коммерческой деятельности – ссудные операции. Еще детальнее деление торговой деятельности у схолиаста к Аристофану. Он различает целых пять видов: продажу собственных произведений на месте (autopoles), закупку товаров у производителя и сбыт их в той же стране (kapelos), скупку товаров в других странах (emporos), закупку товаров у привозящего их из других местностей (palinkapelos), наконец, продажу товаров по мелочам (metaboleus).
Из приведенных взглядов различных авторов мы можем во всяком случае заключить, что в Греции совершался сбыт продуктов и промышленных изделий потребителям самими производителями- сельскими хозяевами и ремесленниками; но на ряду с этим те же произведения приобретались торговцами для перепродажи. О ремесленниках, продающих свои произведения, мы уже упоминали выше. У Плутарха читаем о земледельцах, отправляющихся в город на рынок со своими продуктами, у Эсхина – о рабыне, изготовляющей материи для продажи на рынке. Но такой непосредственный сбыт потребителю, по видимому, далеко не всегда имел место. Нередко между производителем и потребителем стоял посредник – kapelos. «Если земледелец или ремесленник – спрашивает Сократ в «Государстве» Платона, – доставив на рынок свои товары, не найдет в данное время покупателей, то неужели же он бросит свою деятельность и будет сидеть на рынке, ожидая их?» Отнюдь нет. Есть люди, которые берут на себя продажу их произведений; в благоустроенных государствах это обыкновенно люди слабые, неспособные, вследствие этого, ни к какой иной деятельности. Они-то и сидят на рынке и либо приобретают то, что другие желают продать, либо продают товары имеющим в них надобность. Вследствие этого, в городе и появляются kapeloi, сидящие на рынке и занимающиеся куплей-продажей или же ходящие по городу и в разнос продающие товары.
В «Характеристиках» Теофраста постоянно идет речь о торговцах, о лавках, о покупке нужных в хозяйстве предметов, хотя в некоторых случаях, быть может, и у самих производителей – отличить одно от другого у него не всегда возможно. Один покупает у Архия соленой рыбы, другой обходит мясные, рыбные и сельдяные лавки и взыскивает с торговцев проценты с выданных им ссуд, третий покупает провизию у мясника и кидает при этом в чашку весов кусок мяса или кость для супа или хватает с полки потрохи и убегает с ними, четвертый отправляется в парфюмерную лавку. Алчный торгует вином и даже приятелям продает его в разбавленном виде, хвастун подходит к барышникам, торгующим хорошими лошадьми, и начинает прицениваться или входит в лавку, выбирает одеяло таланта в два и ругает раба за то, что тот, провожая его, не захватил с собой денег. У Теофраста есть и другие случаи торговли. Тщеславный покупает сицилийских голубей, игральные кубики из костей серн, круглые турийские флаконы для духов, гнутые спартанские палки, тканые персидские ковры, – словом, все, чем можно удивить людей и обратить на себя внимание. Льстец покупает яблоки и груши детям патрона. Суеверный приобретает в четвертый и седьмой день месяца миртовые ветви, ладан, жертвенные лепешки и украшает ими статуи богов. Недоверчивый продает товары; покупатель ему говорит: «сосчитай и запиши на счет, мне некогда посылать тебе деньги», а он в ответ – «пожалуйста, не беспокойся, если тебе некогда, я пройду к тебе домой». Нахал, узнав, что другой что-либо купил дешево, требует, чтобы он поделился с ним. Для скупого другой купил дешево различные вещи, но он находит, что заплачено слишком много. Нелюдимый, продавая те или другие предметы, не говорит покупателю, сколько хочет за них, а предлагает последнему назвать цену, которую он готов дать.
Здесь мы имеем, перед собой, несомненно, на ряду с покупкой у розничных торговцев, и приобретение товаров у самих производителей. Рядом с профессиональными торговцами фигурируют далее и люди, случайно сбывающие свои вещи, как это, напр., ясно из таких мест: когда друг его за полцены сбывает свои вещи, алчный тайком их покупает и затем перепродает их с барышом, или скряга, выдавая замуж дочь, продает все остающееся после принесения жертвы мясо. Во всяком случае любопытно, что, давая характеристику того или иного типа (скупого, нахала, болтуна, льстеца, надоедливого, неряшливого, лицемера, бестактного, рассеянного и т.д.), Теофраст всегда считает нужным определить отношение его к купле-продаже. Из этого можно вывести тот факт, что, по крайней мере, в Афинах этого рода действия составляли обычное, необходимое явление в жизни каждого. Роль торговцев подтверждается также словами Ксенофонта о том, что народное собрание состоит из земледельцев, разного рода ремесленников, купцов и базарных торговцев, мысль которых направлена лишь на то, чтобы купить возможно дешевле и продать подороже. У Аристотеля читаем, что жизнь ремесленника, торговца и человека, живущего наемным трудом, не соответствует добродетели, при чем говорится о том, что они проводят время на рынках и улицах, т.е. речь идет преимущественно о kapeloi.
И Аристофан никогда не забывает на ряду с крестьянами и ремесленниками выводить на сцене и торговцев. Когда петух запоет встают все, не только кузнецы и сапожники, но и торговцы мукой и банщики. Народ отдается торговцам лампами (имеется в виду Гипербол), торговцам овцами (Лисикл) и кожевникам (Клеон); торговец паклей становится у руля государственного корабля; речь идет об Евкрате, который торговал льном и пенькой). Свита Лисистраты в «Собрании женщин» состоит из торговок семенами, горохом, чечевицей, свининой, чесноком, маслом, сыром, хлебом. Это и есть те женщины, которые добиваются власти. По зову Лисистраты они бросаются на представителя магистрата):

Соратницы, бегите все сюда,
Вы семенем и овощью торговки,
И чесноком, и булкой, и вином,
Тесните их, ломите, не сдавайтесь.

В «Лягушках» встречаем и торговок хлебом («ругаться не к лицу поэтам, как калачницам на рынке») и трактирщиц:

Сюда скорей, Платана, вот он, вор,
Который, к нам в трактир тогда забравшись,
Сожрал шестнадцать караваев...
Да и жаркого двадцать сплел кусков
По полгроша...
Да чесноку без меры...
Да что. Еще я рыбу позабыла...
Ее-ей, да сыр у нас зеленый был,
Так и его уплел с плетенкой разом.

А когда с него потребовали деньги, он вынул меч; трактирщица с рабыней бросились бежать, а он удрал, захватив посуду).
Как мы видели выше (из речи Демосфена в защиту Евкситея), самый факт занятия торговлей вызывал подозрение, что данное лицо не является афинским гражданином. Действительно, как можно установить, на основании надписей, разработанных Клерком, как среди иностранцев, поселившихся в Афинах, так и среди вольноотпущенников, насчитывалось довольно много розничных торговцев, имевших лавки в Пирее или в самом городе. Один торговал пряжей, другой ладаном, третий сесамом, четвертый овощами, пятый соленой рыбой.
Торговля эта совершалась, как мы видели из слов Платона, отчасти в форме разносного торга. У Аристофана Дикеополис изображает идиллию деревенской жизни с ее тишиной и спокойствием, в противоположность городскому шуму и крику. В деревне не приходится слышать: «покупайте угли», «купите уксус», «купите оливковое масло», там ничего не покупают, все тут же растет – крик не режет слуха. О разносной торговле упоминается у комика Дифила (продажа роз, лупин, хрена и иных растений); у другого комика Антифана, где торговец рыбой отправляется и по деревням, как и у позднейшего автора – Диона Хрисостома, также речь идет о разносе товаров по домам.
Но главным центром розничной торговли является рынок. Как мы видели, у Платона крестьяне и ремесленники выносят свои произведения на рынок, на рынке же сидят неспособные ни к какой иной работе торговцы. Agorazo (от agora-рынок) получает значение торговать, agoraion равносильно торговле).
В Афинах городская площадь и городской рынок являлись, по видимому, главным местом города, центром всей жизни его. Рынок разделялся, как сообщает Поллукс, на несколько рядов в зависимости от характера торговли. Существовал рыбный ряд., сырный, по продаже вина, по продаже благовоний, рынок горшечный и, наконец, по продаже рабов). Отсюда места и получили соответствующие названия. На ряду с будками и ларями, где обычно и происходила продажа, имелось и крытое помещение (stoa) для торговли мукой. О рынке часто упоминается в «Характеристиках» Теофраста. Льстец «мчится, высунув язык, с ношей из Женского рынка, забирает для своего патрона провизию, нанимает флейтисток» – очевидно, существовал и специальный женский рынок, где, быть может, нанимались женщины разных профессий. Скряга, купив съестные припасы, сам несет с рынка говядину и зелень – другие имели для этого, вероятно, рабов. Наглец, когда рынок наполнен народом, подходит к лотку с орехами, миртовыми ягодами или каштанами, становится около них и начинает, есть, а сам болтает с торговцем. Тщеславный расхаживает на рынке у столов менял. На рынке, конечно, шатается постоянно «разносчик новостей». «Есть ли хоть одна галерея, хоть одна мастерская, хоть один уголок на рынке, где бы не торчали они целый день, до тошноты надоедая слушателям своим враньем». «Они постоянные посетители рынка... Брань не сходит у них с языка, эхо их зычной глотки отдается и на рынке, и в трактирах»). Но и серьезных людей мы находим на рынке. Исхомах человек дельный, и, встретив его, Сократ говорит: обыкновенно я вижу тебя или за каким-либо занятием или же на рынке, тоже не совсем без дела. Рынок посещают для закупки припасов, как мы видим, не только женщины, но и мужчины, при чем они нередко появлялись на рынке, подобно Терею, мифическому царю Фракии, в полном вооружении, с головой горгоны на щите. Это мы можем усмотреть из следующих стихов в аристофановской Лисистрате. На вопрос о намерениях женщин («что хотите вы сделать?») она отвечает:

Да прежде всего помешать вам таскаться с оружьем,
Как глупцам, по базару-
А сейчас то они в горшечном ряду и в зеленом равно постоянно
По базару гуляют в оружии всем, точь-в-точь Корибанты на битве...
Но это потешно,
Если, щит вознося и Горгону свою, покупаете вдруг вы селедку.
Так то. видит Зевес, на коне «я вчера командира признала отряда,
Как в железный шелом он яиц наложил, накупив у старухи-торговки
А другой-то фракиец, точь-в-точь как Терей, потрясая копьем и колчаном,
На торговку фигами робко смотрел, смакуя незрелые смоквы»

Во всех приведенных нами случаях и Аристофан и Теофраст упоминают лишь о покупке на рынке съестных припасов-говядины, рыбы, яиц, зелени и фруктов всякого рода (а также орехов, смокв, каштанов и др.). Этому соответствуют и указанные выше названия рядов на рынке (рыба, сыр, вино). И Ксенофонт, говоря, что многие «покупают на рынке предметы удовольствия», очевидно, имеет в виду лишь всякого рода вкусные предметы питания, вино и т.п.. Лишь в виде исключения встречается горшечный ряд. Но нам известно, что на рынок выносились и промышленные изделия. Так поступает раб Тимарха, выделывающий ткани; о том же говорится в «Лягушках» Аристофана:

Я то, несчастная,
Вся погрузилась в работу,
Льном моим полную прялку
Свива-вивая руками
В круглый клубок,
Чтобы с зарею на площадь
Выйти продать.

Но преимущественно продажа промышленных изделий совершалась, по видимому, не в ларях и будках на рынке, а в закрытых лавках и мастерских, из которых некоторые (как, напр., шорная мастерская, в которой постоянно сидит Эвтидем, разыскиваемый Сократом) находились по близости от рынка.
Рыночные площади и рынки имелись и в других городах. На них сосредоточивался местный товарообмен, купля-продажа сельскохозяйственных продуктов, быть может, и промышленных изделий местного производства. Судя по описаниям Павсания и других авторов и по раскопкам в Фере, Пергаме и других местах, всякий греческий город имел рынок. И там мы находим ряды и галл ер ей, в Митрополисе, напр., Филипповы галереи и ряды продавцов благовоний, в Элиде «рынок, устроенный не на манер ионических и соседних греческих городов, а по старинному образцу, с галереями, находящимися на известном расстоянии друг, от друга и отделенными проходами). При раскопках греческих городов повсюду найдены рынки, хотя они и относятся, вероятно, к более поздней, эллинистической эпохе. Так, на острове Фере установлена «agora» древнего времени, имеющая только с одной, юго-западной, стороны галерею; в ней найден был стол с нормальными весами, где происходило, по видимому, клеймение весов. В Пергаме рынок находился в верхнем городе и другой в нижнем городе; последний был окружен лавками и мастерскими – Дерпфельд насчитал их всего 44. Они сдавались в наем, по видимому, храмами; в записях одного из храмов указаны доходы от сдачи в наймы «эргастерий». В другом греческом городе в Малой Азии – Приене, несмотря на небольшое количество населения, находим рынок, который сделал бы честь всякому большому городу. Лавок и мастерских на рынке насчитывалось 31; найден и погреб с амфорами и черепками от кубков, очевидно, помещение виноторговли. Но продажа мяса и рыбы происходила в особом ряду, где оказались довольно грубой формы мраморные столы. В надписи, найденной в одном городе, указывается, что лари для мясного и рыбного рынка пожертвованы богатым жителем города.

III.
Рыночной полицией ведают агораномы. В Афинах избиралось пять агораномов для города и пять для Пирея, при чем закон им предписывал заботиться обо всех товарах, чтобы они были настоящие и неподдельные. Агораномы имелись, однако, не только в Афинах – это был широко распространенный по всей Греции, институт. Кайллемер насчитывает 30 городов, относительно которых мы можем установить существование этих должностных лиц, среди них Спарту, Аргос, Милет, острова Кос, Фасос, Лесбос, Делос, Эгину, Крит и т.д.). Однако, из надписей нам известны агораномы и в менее значительных городах и поселениях. Они упоминаются, напр., не только в Эфесе, Оропе, но и в Истрополе, Астипалее, Парионе, Андании). Аристотель ставит среди магистратур на первом месте агораномов, ту власть, «в круг деятельности которой входит попечение о поддержании необходимого порядка на городском рынке». Агораномы «наблюдают за совершением торговых сделок и, вообще, за благочинием на рынке». Купля-продажа – поясняет он – ведь необходима во всяком государстве, она создает то самодовление, ради которого люди, очевидно, и образовали единую общину). И у Платона агораномы поддерживают порядок на рынке, согласно установленным законам; за нарушения они карают рабов и иностранцев телесными наказаниями и тюрьмой, граждан же денежным штрафом. Платон высказывает это в своих «Законах», предлагая такие правила в идеальном государстве, но они, по видимому, соответствовали действительности. У Аристофана крестьянин Дикеополь устраивает себе рынок и обводит его канатом – «это границы моего рынка, – заявляет он-всем жителям Пелопонесса, Мегары и Беотии предоставляется здесь свободно торговать, но только торговать со мной (а не с Ламахом). Агораномами пускай будут, мною назначенными, три кожаных ремня из Лепроса» (он вешает три бича). Затем он выставляет на рынке свой «мирный договор», т.е., очевидно, обещание спокойствия и возможности безопасно торговать на рынке. В виде рыночной черты и рыночного мира здесь появляются старинные рыночные институты, имеется и бич для агоранома, который должен служить для поддержания рыночного мира. В другой комедии Аристофана к агораному угрожает обратиться торговка хлебом с жалобой на Филоклеона, испортившего ей товар. С другой стороны, агораномы проверяют качество и вес товаров. Поэтому-то Филипп у Ксенофонта, расхваливая сложение Сократа, являющееся последствием проделываемых им гимнастических упражнений, прибавляет: даже если бы ты показался на рынке, то агораномы признали бы тебя безупречным, совершенно как безупречный хлеб.
У Платона мы находим и такое требование: «торгующий чем-либо на рынке никогда не должен назначать двух цен своему товару, а только одну и единственную. Если по этой оценке он не найдет покупателя, то он в праве унести свой товар с рынка. Но в один и тот же день он не должен расценивать свой товар то дороже, то дешевле». Действительно, на острове Делосе найдена надпись (III ст. до P. X.), которая регулирует торговлю дровами и углем. В этом законе признается обязательной раз объявленная цена: до продажи товара торговцы дровами и углем обязаны заявить агораномам, по какой цене они желают продавать и не могут сбывать товары ни дороже, ни дешевле этого. В противном случае они лишаются права пользования общественными мерами и весами и подлежат особой плате за место, где положены их товары. В этой же надписи устанавливаются и другие правила рыночной полиции - обязанность пользования общественными весами, запрещение выкрикивать товар для продажи; право продавать товар предоставляется только самим импортерам, но не перекупщикам В надписи г. Кизика (I ст. до P. X.) находим даже распоряжение властям заботиться о том, чтобы продукты продавались не дороже установленной цены с угрозой нарушителям последней лишением права гражданства для граждан и изгнанием для иностранцев.
Из всего этого видно значительное развитие рыночной организации и рыночной полиции в греческих городах. На первом плане стоял, конечно, хлеб, заботы о том, чтобы население было им снабжено и притом получало своевременно и по недорогой цене. В Афины хлеб привозился прежде всего с Черного моря. Фукидид сообщает о том, что уже в 424 г. до P. X. афинские суда были в Геллеспонте и в Черном море, но это были, по видимому, суда военные, а не торговые. Однако, к тому же времени относится установление в Афинах особых hellespontophylakes, т.е. надзирающего за Геллеспонтом учреждения, которое должно было следить за проходящими через Геллеспонт судами. Жителям Метаны афиняне предоставили вывозить отсюда ежегодно определенное количество хлеба). Очевидно, вывоз хлеба из этих мест находился в их руках. В речах, приписываемых Демосфену (против Лакрита и против Формиона), как и в речах Лисия упоминается о торговых судах, направляющихся в Крым и Босфор. Оттуда вывозится хлеб, Афины пользуются правом беспошлинного вывоза зерна из Босфора, и они первые, по Исократу, даже они только одни нагружают свои суда, другие уходят нередко, без груза. В этой речи Исократа о «Трапезитике» фигурирует сын наместника крымского царства, который доставил в Афины два корабля с грузом хлеба. В речи Демосфена против Поликла Аполлодор рассказывает о том, что ему приходилось неоднократно конвоировать суда с хлебом, возвращавшиеся осенью с Понта в Афины, ибо, в виду войны, существовала опасность захвата их врагами. Демосфен, всячески превознося значение для Афин Босфора, доходит, как известно, даже до утверждения, что половина всего получаемого Афинами хлеба идет с Понта. Быть может, он и преувеличивает роль доставляемого оттуда зерна (рассказывали ведь, что он сам ежегодно получал по тысяче медимнов хлеба от босфорских царей). Но все же в том, что Понт являлся важным поставщиком хлеба для Афин, едва ли можно сомневаться.
Впрочем, хлеб доставлялся в Афины вовсе не только с Черного моря. Его привозили также из различных местностей Греции – из Евбеи, Кипра. Фукидид рассказывает, что во время Пелопонесской войны «подвоз съестных припасов из Евбеи, который прежде производился из г. Оропа через Декелею сушей, теперь приходилось совершать морем вокруг Суния»; афинянам пришлось укрепить Суний, «чтобы их корабли с хлебом могли проходить мимо него». Вообще, по его словам, в этом отношении афиняне извлекали больше выгоды из Евбеи, чем из самой Аттики. И в «Осах» Аристофана идет речь о хлебе из Евбеи, но при распределении его среди афинского населения каждый получает вместо 50 мер всего лишь 5 и притом не пшеницу, как полагалось, а только ячмень. О «хлебе из Кипра» упоминает Андокид, и весьма важно то, что это подтверждается надписью конца IV ст. о конвоируемых судах с зерном, отправляющихся из Кипра в Афины. Наконец, хлеб привозился в Афины из Сицилии и Египта. Торговцам, отправляющимся за хлебом в Сицилию (в Сиракузы), посвящена речь Демосфена (или ему приписываемая) против Зинофема, а экспедицией за хлебом в Египет вызвана его речь против Дионисодора. Из последней узнаем о факте такого рода: Дионисидор отправил судно за хлебом в Египет, а в это время прибыл флот из Сицилии с грузом зерна, цены на хлеб в Афинах сразу и упали. Дионисидор решил, что при таких условиях ему нет смысла везти хлеб в Афины, гораздо выгоднее продать его где-нибудь в другом месте, где цены выше, и направил его в Родос. Отсюда и возникло все дело, суд над ним – он нарушил основной афинский закон, посмел направить хлеб в другое место.
В этой же речи сообщается о том, что при Александре Македонском (в 331 г. до Р. X.) наместником Египта был некий Клеомен, которому поручено было заведывание постройкой Александрии, и который в то же время собирал всевозможные подати и, наконец, занимался торговыми операциями, скупая и продавая хлеб. Спекуляции Клеомена – как утверждает автор речи – были весьма неприятны для Афин, пожалуй, даже для всех эллинов. Операции его были поставлены на широкую ногу. Одни люди его закупали хлеб в Египте и грузили его на суда, других он отправлял на кораблях с грузом, третьи сидели в Афинах и продавали прибывший хлеб; но они же, следя там за ценами, должны были извещать о том в Египет. Если цены в Афинах падали, то хлеб уже менял свое направление, шел не в Аттику, а в другие места. Дионисидор и принадлежал к людям всесильного Клеомена и действовал согласно этому распоряжению. Итак, Клеомен устроил свою «частную почту», получал сведения о ценах на хлеб в разных местах и посылал египетское зерно туда, где цены стояли наиболее высоко. На резких колебаниях в ценах он мог хорошо наживаться, во время сильной дороговизны 330–328 г. г. он создал для себя монопольное положение за границей. Об этих любопытных операциях Клеомена трактует и автор приписываемой Аристотелю «Экономики». Клеомен – читаем там – установил высокие вывозные пошлины на хлеб и сильно затруднил этим вывоз его из Египта, а для себя создал тем самым возможность закупать хлеб по дешевой цене. Устранен был частный экспорт и вывоз сосредоточился в его руках; для казны получились крупные доходы. Страдали лишь потребители хлеба – греки и торговцы хлебом, производителей же он не обижал, уплачивая им по тем же ценам, что и торговцы, – последнее специально подчеркивается в «Экономике»).
Все это свидетельствует о том, что Афины весьма нуждались в привозе хлеба. Подвоз последнего являлся для них вопросом жизни и не в некоторые лишь эпохи, как утверждает Жене, а, по видимому, всегда, с той только разницей, что в тот период, когда они были владычицей морей, добывать его было несравненно легче, чем впоследствии, когда власть ушла из их рук. Снабжение населения хлебом в достаточном количестве и удержание цен на умеренном уровне всегда составляло важную задачу государства.
Для надзора над торговлей хлебом имелась специальная коллегия ситофилаков (sitos – хлеб, phylakes – хранители, надсмотрщики). «Для всех других товаров – говорит Лисий – вы учредили в качестве надзирателей над торговлей агораномов, для этой же торговли (зерном) вы специально избираете по жребию ситофилаков». Положение последних было опасное – достаточно было обвинения в небрежности, в том, что они повинны в дороговизне – и они могли лишиться головы. Нередко-читаем у того же Лисия – на них возводились такого рода обвинения и нередко ситофилаки приговаривались к смерти.
Первоначально выбиралось десять ситофилаков, пять для Пирея и пять для города; впоследствии – очевидно в виду важности возложенной на них задачи – число их было увеличено до двадцати для города и до пятнадцати для Пирея. «Они заботятся прежде всего о том, чтобы зерно на рынке продавалось по справедливой цене, далее о том, чтобы мельники продавали муку соответственно цене ячменя, а пекаря – хлеб сообразно с ценой пшеницы и согласно установленному весу». Кроме них имелись смотрители над портом (epimeletoi tu emporiu), которые также имели отношение к хлебной торговле, должны были следить за тем, чтобы импортеры доставляли две трети привезенного хлеба в город; только остальной третью они могли распоряжаться по своему усмотрению).
Были и другие ограничения в интересах снабжения населения хлебом. Демосфен (в речи против Лакрита) приводит следующий закон: «запрещается афинским гражданам, а равно проживающим в Афинах метекам и всем подчиненным им лицам давать деньги под судно, которое не предназначено было бы для привоза в Афины зерна и других (указанных) товаров. Если ссуда выдана с нарушением этого правила> то надзиратели над портом конфискуют и деньги, и судно, и хлеб, кредитор же не может взыскивать денег, которые выдал, если груз не предназначен для Афин». В той же речи, как и в другой (в защиту Формиона) Демосфен упоминает о другом законе, строжайше запрещающем кому бы то ни было из афинян везти хлеб в иное место, кроме Пирея; об этом читаем и у оратора Ликурга в речи против Леократа.
Таким образом, находим ряд мер как рыночной полиции – справедливая цена зерна, такса для мельников и для пекарей, так и регламентирующих самый импорт – обязанность афинян везти хлеб в Пирей, запрещение им давать ссуду под корабли, везущие хлеб в другие места, обязательность оставлять две трети привезенного хлеба в Пирее. Стеснения торговли, как внешней, так и внутренней, были, следовательно, весьма велики, но их вызывала нужда, печальная необходимость. Но этим ограничения не исчерпывались. Из речи Лисия, направленной против торговцев хлебом, узнаем еще и о запрещении закупать сразу свыше определенного количества зерна (более 50 phormoi) что это за мера, неизвестно). Оказывается, что в год заключения Анталкидова мира (387 г.) несколько торговцев зерном (sitopilai) подверглись преследованию за то, что они составили сообщество «для совместной закупки» (sympriasthai) зерна у импортеров; они нарушили указанное правило о максимуме закупки. Торговцы своей вины не отрицали, но ссылались на Анита, известного политического деятеля, который принял на себя столь опасную во времена дороговизны должность ситофилака. В таких случаях, когда появлялся, наконец, долгожданный корабль с зерном, импортер мог требовать любую цену и мелкие торговцы ее наперерыв повышали, чтобы получить свои 50 мер, зная, что голодный народ на все пойдет. Анит и посоветовал торговцам объединиться против импортеров: если они будут придерживаться одной и той же цены, то импортеры вынуждены будут пойти на уступки, вывезти ведь хлеб за пределы Афин они не могут. Конечно, для импортеров это было весьма неприятно и отсюда-то и возник весь процесс. В такое время, когда подвоз был затруднен, эти импортеры являлись силой, государству приходилось с ними считаться, их жертвой и должны были пасть местные торговцы хлебом - метеки. Лисий напоминает судьям о дороговизне, при которой цена нередко в течение дня растет более, чем на драхму, указывает на то, что эти местные торговцы удерживают запасы и отказываются продавать более одного медимна. Они - прибавляет Лисий - раньше всех осведомлены обо всем и они же, в целях поднятия цен, выдумывают несчастья всякого рода, распространяют слухи о том, что наш флот погиб в Черном море, что другой захвачен лакедемонянами, что рынки закрыты или предстоящий мир не состоится, и они так ненавидят вас, афинян, что стараются извлечь выгоду из тех же обстоятельств, как и ваши враги. «Убейте их – заключает он -· тогда хлеб станет дешевле» и прибавляет характерные слова: «что скажут импортеры, если вы освободите этих людей, объединившихся против них, – им осуждение будет только приятно»). Решение суда нам неизвестно.
Однако, довольствоваться тем хлебом, который доставляла торговля, афиняне, не могли. К мероприятиям, обеспечивавшим, доставку зерна торговцами, должны были присоединиться еще и другие. Государство выпрашивает у владетелей хлебородных местностей хлеб для раздачи его народу. В особенности во время голодов это было необходимо; запасов не хватало и цены были столь высоки, что население его, вообще, покупать не в состоянии было. При Перикле – читаем у Плутарха – египетский царь сделал крупный дар афинянам, 30 или 40 медимн зерна. Из Демосфена (речь против Лептина) узнаем о таком же даре босфорского царя Левкона в 357 г.. О других случаях этого рода говорят надписи, в которых восхваляются заслуги ряда лиц. Их награждают золотыми венками и разного рода привилегиями, за их великие благодеяния. Прославляется Зенон, начальник флота египетского царя Птолемея (288–87) – он позаботился о благополучной доставке хлеба в Афины; босфорский царь Спартак, который, прислал 10.500 медимн зерна (287–86), Авдолеон, царь Пеонии (в Македонии), дар которого равнялся 7½ тыс. медимн (286–85 г.)), Филлипид, доставивший 10 тысяч медимн от царя Лисимаха (284–3 г.), Федр Тимохарис, сумевший раздобыть для афинян хлеб у царя Птолемея (около 280 г.).
Прибегали Афины-это видно также из надписей – и к сбору пожертвований среди богатых граждан для закупки хлеба и раздачи его населению (ситония) – жителям выдаются марки (жетоны) на определённое количество зерна. Раздачей хлеба (sitodotis) ведают специальные лица – situ epigrapheis. При такой ситонии (около 330 г.) Гераклид Саламинский дважды подписал по 3 тыс. драхмы, за что он награжден золотым венком, почетным званием проксена и различными правами. Хрисипп и его брат сделали также пожертвования, как видно из речи, приписываемой Демосфену, да и сам Демосфен во время ситонии пожертвовал талант (6 тыс. драхм). Участие в таких подписках считалось делом чести: у Теофраста, хвастун заявляет, что во время дороговизны он издержал свыше 5 талантов в пользу бедных – отказать у него якобы, не хватило духу.
Другие области Греции отличались более высоким плодородием, чем Аттика. По Фукидиду прекрасная почва имеется во Фессалии, Беотии и во всем Пелопонесе, за исключением Аркадии. Насчет Беотии Страбон признает, что «эта область по своим размерам почти равна Аттике или лишь несколько меньше ее, но качеством почвы далеко превосходит ее». Относительно Фессалии находим подтверждение у Ксенофонта: кто из двух народов – спрашивает фессалиец Полидам – легче в состоянии содержать флот, тот ли, который, имея избыток в хлебе, вывозит его, или же афиняне, которым не хватало бы хлеба, если бы они не покупали его в других местностях? Мало того, «фиванцы, вследствие недостатка в хлебе, которого они не собирали уже два года, отправляют в Пагасы две триремы за покупкой хлеба на 10 талантов». Этот факт новое доказательство обилия хлеба в Фессалии, но он же свидетельствует о том, что та самая Беотия, о плодородии которой сообщают Фукидид и Страбон, нередко сама нуждалась в привозе хлеба. И о столь плодородном, по словам Фукидида, Пелопонесе Геродот сообщает, что Ксеркс видел корабли, отправлявшиеся туда с Понта с грузом хлеба; у него же читаем, что афиняне старались прекратить подвоз хлеба в Пелопонес.
Итак, по временам, во всяком случае, даже столь плодородные области, как Беотия и Пелопонес, нуждались в привозном хлебе. Но то же можно сказать по поводу других местностей Греции - не только мелких островов, но даже Евбеи. Демосфен в первой речи против Филиппа утверждает, правда, что на Лемносе, Фасосе и других островах имеется достаточно хлеба и других продуктов, необходимых для войска, но автор «Афинской республики» полагает, что, если даже допустить, что жители островов объединились бы и все вместе переселились бы на один остров, то они все же умерли бы с голоду. С одной стороны, из Фукидида мы узнаем, какое огромное значение имела для Афин Евбея в смысле снабжения их хлебом, а с другой стороны, надпись конца III ст. говорит о совершенно ином: жители гор оды Оропы на Евбее выражают благодарность жителю Тира Дионисию и жителю Сидона Гелиодору за то, что они доставили в Оропу хлеб и уступили его городу за соответствующую (очевидно, не высокую) цену. За это их награждают почетными званиями проксена и евергета и различными правами, которых обычно не имели иностранцы. Стало быть, и Евбея при всем обилии в хлебе иногда нуждалась в привозе его из Финикии.
По видимому, из-за низкого уровня сельскохозяйственной техники и культуры, повсюду сплошь и рядом собственного продукта не хватало (как это бывало, напр., в средние века даже в таких плодородных местностях, как область Ганзы, Тевтонского ордена и т.д.). Очевидно, везде необходима была, в интересах населения, определенная политика, учитывавшая размеры предстоящего урожая и соответствующим образом регулировавшая вывоз и привоз хлеба. В распоряжении царя Антигона конца IV ст., касающемся Теоса и Лебедоса, устанавливается правило, согласно которому весь хлеб, как привозимый, так и вывозимый, должен быть прежде всего доставлен на рынок. Привезенный хлеб, после заявления о нем на рынке и уплаты пошлины, может быть снова вывезен. Равным образом хлеб из окрестных деревень должен быть заявлен и должно быть указано количество, которое вывозится, агораному и уплочена соответствующая пошлина. Область Херсонеса изобиловала хлебом и вывозила его в больших размерах и все же юноши по достижении зрелого возраста и при принятии их в число граждан, давая клятву именем Зевса, Земли, Солнца, богини-Девственницы (Партенос) и других олимпийских богов и богинь, обещают хлеб из области никуда не продавать и не вывозить, за исключением города Херсонеса.
Не только удерживали хлеб и направляли его на местный-рынок, но выпрашивали себе и особые льготы при вывозе хлеба из различных местностей. Митилены (в пол. IV ст.). добились у босфорского царя Левкона для вывоза первых ста тысяч медимн зерна пониженных вывозных пошлин, жители Самотраки (в пол. III ст.) обращаются к Ипомедону, состоящему на службе у Птолемея, с такой же просьбой относительно вывоза зерна из Херсонеса или других местностей, которые он укажет). Но хлебная торговля и при столь выгодных условиях, по видимому, функционировала слабо, на помощь должны были приходить агораномы и ситофилаки, обязанность которых состояла не только в том, чтобы следить за продажей по справедливой цене, но и в том, чтобы добиваться у импортеров продажи его по пониженной цене или же они обязаны были закупать хлеб для безвозмездной раздачи его народу. Агораном в Парионе во время панатенейских празднеств принимает меры к тому, чтобы хлеб продавался по надлежащей цене, агораном в Антипалее не только заботится о справедливой цене, но вместе с тем и сам приобретает хлеб, агораном Аристагор в Истрополе закупает хлеб, вино и другие продукты и по дешевой цене продает их жителям. Всем им объявляется в специальных грамотах (надписях) благодарность, как и агораному в Эфесе, который обратился (III ст.) к жителю Родоса Агафоклу, привезшему 64 тыс. медимн пшеницы, с просьбой продать ее по более низкой цене, чем существующая на рынке. Агафокл это сделал и ему даруются права гражданства.
Здесь иностранец является благодетелем. То же происходит в Истии, населению которого оказывает огромную услугу житель- Родоса Афинодор сын Писагора (в III ст.). Когда из Истии были посланы люди для закупки хлеба, он дал им беспроцентную ссуду и, вообще, всячески содействовал скорейшему выполнению возложенного на них поручения). В третьем случае восхваляются заслуги собственного гражданина Протагора, который родному городу Ольвии доставлял хлеб по пониженной цене: сначала 2 тыс. медимн, затем еще 2½ тыс. и сверх того дал тысячу золотых (chrysus). Эти пожертвования сделаны были им по случаю объявленной ситонии. Такие публичные подписки для снабжения населения хлебом мы находим, следовательно, не в одних лишь Афинах, но и в других местах вплоть до самых мелких островов. Повсюду этим путем совершается закупка хлеба городом для продажи его населению по пониженной цене или даже для раздачи даром.
О последнем узнаем, напр., из надписи, касающейся Самоса, где народное собрание во II ст. до Р. X. постановило произвести следующую операцию. Образуется путем добровольной подписки капитал; он помещается под проценты и эти проценты идут на закупку хлеба, который приобретается у храма Геры; этот храм получает двадцатую часть урожая с принадлежащих ему на материке земель. Назначаются специальные лица для получения процентов с капитала и для передачи их другим, заведующим закупкой хлеба. Если, после этой операции получится остаток, то либо он будет сохранен в кассе, либо, если народ пожелает, будут сделаны дополнительные закупки зерна. Хлеб раздается ежемесячно населению в количестве двух мер на каждого). В записях делосского храма также встречаются поступления, расходы и баланс кассы ситоний (193 г. до Р. X.) и списки должников храма, обязавшихся внести деньги на приобретение хлеба, для чего храм выдал аванс. Храм, следовательно, предварительно выдавал деньги на закупку хлеба, но затем богатые люди возвращали их ему.