Евкрат, брат известного афинского стратега Никия, был казнен по приказанию коллегии Тридцати в 404 г. (см. введение к речи XII, отдел 43). Несколько лет спустя некто Полиох внес в Народное собрание предложение о конфискации имущества, оставшегося после Евкрата. Предложение это было отвергнуто, но через некоторое время Полиох вторично внес то же самое предложение. По поводу этого предложения сын Евкрата и произнес речь, в которой он обвиняет Полиоха в противозаконном действии (по юридической терминологии "графе параномон"), и просит суд вторично отказать в иске противнику.
Речь эта в заглавии названа "эпилогом" (см. введение к речи V), т. е. она служит дополнением к речи, сказанной кем-то раньше. На это до некоторой степени указывает и то, что она начинается словом "итак": очевидно, она к чему-то примыкает. На такой же характер ее как девтерологии указывает и отсутствие в ней изложения обстоятельств дела; значительная часть ее посвящена восхвалению заслуг Никия и родных его.
В научной литературе по поводу этой речи есть разногласия. Одни критики считают ее обвинительной речью против Полиоха за его противозаконное действие (это мнение принято и нами); другие, напротив, полагают, что в этой речи сын Евкрата выступает не обвинителем Полиоха, а ответчиком по делу о конфискации у него имущества. Решение этого вопроса зависит главным образом от установления текста § 14 (который в разных изданиях читается различно); нами принят текст издания Thalheim'a, а при этом тексте возможно только первое мнение.
Для понимания этой речи полезно уяснить себе родственные отношения между упоминаемыми в ней лицами; их можно видеть в следующей схеме:
Никерат (I) |
||||||||||||||
|
↓ |
|
|
|
↓ |
|
|
|
↓ |
|
||||
Диогнет (вернувшийся из изгнания в 403 г., но уже умерший раньше судебного процесса, §9) |
|
Евкрат (казненный в 404 г. §5) |
|
Никий (I) (стратег, погибший в 413 г.) |
||||||||||
|
↓ |
|
|
|
↓ |
|
|
|
↓ |
|
|
|
↓ |
|
Диомнест (§21) |
|
Второй сын (§21) |
|
Старший сын (произносящий речь) |
|
Никерат (II) |
||||||||
|
|
↓ |
|
|||||||||||
|
Никий (II) (§10) |
Дату этого процесса и нашей речи можно определить приблизительно на основании двух фактов, упоминаемых в ней. 1) Оратор и его брат были еще детьми в 404 г., но уже не такими маленькими, как Никий II (§ 10), а теперь они уже взрослые и несут государственные повинности и исполняют обязанности триерархов (см. примеч. к речи III) (§ 21). 2) С другой стороны, Афины и Спарта теперь в мире (§ 15). Стало быть, Коринфская война (394-387 гг.) (см. примеч. 27 к речи II) или еще не начиналась, или уже окончилась. А так как сын Никерата, Никий II, двоюродный племянник оратора, не упомянут как принимающий участие в государственных делах, то надо думать, что он ко времени процесса еще не стал взрослым; поэтому более вероятно, что процесс происходил еще до начала Коринфской войны. На основании этих соображений нашу речь надо отнести к 396 или 395 г.
Эта речь отличается пафосом, редким в произведениях Лисия (см. общее введение, с. 43 и сл.). Такова, например, заключительная часть речи (§ 24-27) и особенно описание того, как Диогнет принес сирот-детей к спартанскому царю Павсанию (§ 10).
* * *
(1) Итак, господа судьи, примите во внимание, какие граждане мы сами и чьи мы родственники, - мы, обиженные и просящие у вас сострадания и справедливости: ведь в настоящем процессе для нас решается вопрос не только о состоянии, но и о гражданском положении, можем ли мы пользоваться гражданскими правами при демократическом строе государства. Поэтому прежде всего вспомните о нашем дяде Никии.[1] (2) Там, где он работал на пользу народа, руководясь своим умом, там, как вы увидите, он оказал много услуг отечеству и принес огромный и страшный вред врагам; а там, где он принужден был действовать не по своему желанию, а вопреки своей воле, ему самому досталась немалая доля несчастий, а вина за это бедствие по справедливости должна пасть на тех, кто склонил вас к этому. (3) Любовь к вам и свою храбрость он показал в дни вашего счастья и несчастья врагов: в бытность свою стратегом он взял много городов, поставил много славных трофеев[2] в память побед над неприятелями, перечислять которые поодиночке было бы слишком долго. (4) Затем Евкрат,[3] брат его, а мой отец, уже после последнего морского сражения,[4] показал свою приверженность к демократии: после поражения нашего на море он был выбран вами в стратеги; и, когда противники демократии приглашали его принять участие в олигархии, он не захотел принять их предложения. (5) А между тем он находился тогда в таком положении, когда большинство людей меняется сообразно с обстоятельствами и покоряется силе рока: народная партия была сокрушена; его не отстраняли от государственной деятельности; у него не было личной вражды с будущими правителями; напротив, он имел возможность попасть и в коллегию Тридцати и пользоваться влиянием не меньше кого-либо другого; но он предпочел, трудясь для вашего блага, погибнуть, чем видеть разрушение стен, выдачу флота неприятелям и порабощение вашей демократии.[5] (6) Немного спустя после этого Никерат, мой двоюродный брат, сын Никия, за свою приверженность к демократии был арестован и казнен по приказанию коллегии Тридцати.[6] А между тем по своему происхождению, богатству, возрасту он казался вполне достойным принять участие в правлении; но его отношения к демократии, ввиду деятельности как его предков, так и его собственной, считались такими, что он никогда не пожелает другого государственного строя. (7) Они[7] знали, что Никий и все предки его были в почете у граждан, подвергались опасностям за вас во многих сражениях, делали большие взносы на военные цели, блестяще исполняли литургии[8] и никогда не уклонялись ни от каких других повинностей, которые налагало на них государство, но с полной готовностью исполняли их. (8) Но найдется ли человек несчастнее нас, если при олигархии нас будут казнить как сторонников народной партии, а при демократии будут отнимать имущество как у врагов народа? (9) Затем, господа судьи, и Диогнет,[9] ложно обвиненный сикофантами, должен был бежать; но он один из многих изгнанников не участвовал в походе на Афины и не пошел в Декелею;[10] ни во время изгнания, ни после возвращения на родину он не причинил никакого вреда народу, а, напротив, дошел до такой нравственной высоты, что у него было больше раздражения против людей, наносивших вред вам, чем благодарности к тем, кому он был обязан своим возвращением на родину.[11] (10) Во время олигархии он не занимал ни одной государственной должности; а как только в Академию[12] пришли спартанцы с Павсанием,[13] он взял Никератова сына[14] и нас, бывших тогда еще детьми, Никератова сына положил на колени Павсанию, а нас поставил около него и стал рассказывать ему и другим, бывшим там, сколько несчастий мы пережили и какие превратности судьбы испытали, и просил Павсания ради дружбы и гостеприимства[15] помочь нам и отомстить нашим злодеям. (11) Вследствие этого Павсаний стал относиться благосклонно к народу[16] и указывал другим спартанцам на наши несчастия как на пример преступной деятельности коллегии Тридцати; тогда всем пришедшим с ним пелопоннесцам стало ясно, что они казнили не самых дурных граждан, а таких, которые имели полное право на уважение как по своему происхождению и богатству, так и вообще по своим высоким нравственным качествам. (12) Все так жалели нас и считали наши несчастия столь ужасными, что Павсаний отказался принять подарки от коллегии Тридцати, а от нас принял. Получается странная несообразность, господа судьи: враги, пришедшие на помощь олигархии, нас жалели, когда мы были детьми, а вы, господа судьи, хотите отнять у нас состояние, когда мы оказались такими гражданами, - у нас, отцы которых пожертвовали жизнью за демократию.
(13) Господа судьи, я уверен, Полиох очень дорого бы дал за то, чтобы выиграть этот процесс, видя в этом прекрасный случай показать и гражданам и иностранцам, что он в Афинах имеет такую силу, что может заставлять вас самих выносить решения, противоположные вашим собственным, в делах, в которых вы связали себя присягой. (14) Ведь всем будет известно, что тогда вы наложили на Полиоха штраф в 1000 драхм[17] за то, что он хотел нашу землю обратить в собственность государства, а теперь он выиграл дело, предлагая ее конфисковать, и что в этих двух процессах афиняне вынесли решения, противоположные одно другому, хотя один и тот же человек был подсудимым по обвинению в предложении противозаконного проекта.[18] (15) Какой позор! Договор со спартанцами вы будете соблюдать, а постановления, сделанные для себя, с таким легким сердцем нарушите? Соглашение с ними вы будете считать действительным, а соглашение между собой - недействительным? Вы стали бы негодовать на других эллинов за то, что кто-нибудь из них спартанцев ставит выше вас, а сами выкажете больше верности им, чем себе самим? (16) Но более всего возмутительно поведение государственных деятелей: ораторы предлагают не то, что полезнее всего отечеству, а вы постановляете то, от чего они получат больше всего выгоды. (17) Если бы народу была польза от того, что одни получают чужое имущество, а у других оно незаконно конфискуется, то у вас было бы основание оставлять без внимания наши речи: но вы все признаете, что согласие есть величайшее благо для государства, а раздор - причина всяких бедствий, и что люди ссорятся друг с другом больше всего из-за того, что одни хотят завладеть чужим имуществом, а у других отнимают то, что у них есть. (18) Это вы сами признали недавно, по возвращении на родину,[19] и правильно ваше суждение: вы еще помнили тогда о постигших вас бедствиях и молили богов о том, чтобы граждане пришли к согласию, а не о том, чтобы между гражданами был раздор и чтобы ораторы быстро разбогатели.[20] (19) А между тем простительнее помнить зло вскоре по возвращении на родину, когда раздражение еще было свежо, чем столько времени спустя обратиться к мщению за старые проступки, да еще по совету таких людей, которые оставались в городе[21] и теперь думают, что дают вам доказательство своего расположения, делая другим зло, вместо того чтобы самим быть достойными гражданами, и пользуясь благоденствием отечества, в опасностях которого они прежде участия не принимали.
(20) Если бы вы видели, господа судьи, что конфискуемое ими имущество идет на пользу государства, то я извинил бы это. Но вы знаете, что часть его ими перехватывается, а другая часть, дорого стоящая, продается за бесценок. А если вы последуете моему совету, то вы получите от такого имущества не меньше пользы, чем мы, владеющие им. (21) Ведь и сейчас Диомнест,[22] я и брат мой, мы втроем из одного дома исполняем триерархию,[23] и, когда государство нуждается в деньгах, мы из этого же источника делаем пожертвования. Пощадите же нас ввиду того, что и сами мы относимся с таким расположением к государству, и предки наши были такими же патриотами. (22) Чего же еще не хватает, господа судьи, до полного нашего несчастия, если мы, в правление Тридцати оставшись сиротами, при демократии лишимся состояния, тогда как судьба дала нам возможность еще в детстве прийти к палатке Павсания и помочь народу? При таких наших заслугах к каким судьям мы захотели бы обратиться за помощью? (23) Не к тем ли, которые охраняют тот государственный строй, за который и отец, и родные наши погибли? Так теперь мы требуем от вас за все это такой благодарности: не допустите нас попасть в безвыходное положение и терпеть нужду в самом необходимом; не уничтожайте благосостояния, доставшегося нам от предков, а лучше указывайте людям, желающим оказывать услуги отечеству, на нас, как на пример того, как вы будете относиться к ним в минуту опасности.
(24) Господа судьи! Мне некого привести, чтобы просить за нас: из числа родных моих одни, люди храбрые и старавшиеся возвеличить отечество, убиты на войне, другие погибли от яда, который они выпили по приказанию Тридцати, за демократию и вашу свободу. (25) Таким образом, причиной нашего одиночества являются добродетели родных и бедствия отечества. Подумайте о них и помогите нам от души, помня, что при демократии по всей справедливости должны пользоваться вашею милостью те, которым при олигархии в удел достались несчастия.
(26) Я полагаю, что и эти синдики[24] должны быть расположены в нашу пользу, если они вспомнят о том времени, когда вы, изгнанные из отечества и лишенные имущества, считали героями людей, жертвовавших за вас жизнью, и молили богов, чтобы они дали вам возможность воздать благодарность их потомкам.
(27) Так вот, мы, сыновья и родственники тех борцов за свободу, требуем от вас этой благодарности и просим вас не губить нас вопреки справедливости, а лучше помочь вашим товарищам по несчастию. Так, я прошу вас, молю, заклинаю и считаю себя вправе получить это от вас: наша опасность не мала: мы рискуем всем состоянием.
[2] См. примеч. 8 к речи II.
[3] См. введение к речи XII, отделы 40 и 43. Об Евкрате почти ничего не известно, кроме неодобрительного отзыва в лексиконе Свиды, по которому он был взяточник и предатель. Если это правда, то возможно, что причиной конфискации его имущества и было какое-нибудь хищение им государственных денег, которое он произвел в 405/404 г. в бытность свою стратегом.
[4] Сражение при Эгос-Потамосе. См. примеч. 19 к речи II и введение к речи XII, отдел 39.
[5] См. введение к речи XII, отдел 42.
[6] См. введение к речи XII, отдел 43. О Никерате известно очень мало: он был триерархом в 410/409 г., славился своим богатством, за которое главным образом и был казнен Тридцатью, хотя, как указано в речи XIX, 47, молва это богатство преувеличила.
[7] Т. е. Тридцать.
[8] См. примеч. 4 и 7 к речи III.
[9] Диогнет — по-видимому, брат Никия и Евкрата. О нем ничего не известно; нельзя сказать ничего достоверного и о причине обвинения его сикофантами; можно предполагать, что он был замешан в процессе гермокопидов, если только упоминаемый по этому поводу в речи Андокида «О мистериях» (§ 15) Диогнет есть именно наш Диогнет.
[10] О Декелее см. примеч. 16 к речи XIV и введение к речи XII, отдел 5. Многие афинские изгнанники во время Пелопоннесской войны шли в Декелею, чтобы помочь спартанцам победить афинян. Настроенные олигархически, они сочувствовали спартанцам и были готовы даже путем измены вернуться на родину и ввести там олигархический строй. Не таков был, по уверению оратора, его дядя Диогнет.
[11] Люди олигархического образа мыслей, заключившие мир со спартанцами, по которому все афинские изгнанники получили право вернуться на родину (см. введение к речи XII, отдел 43).
[12] Академия — первоначально участок, посвященный герою Академу, красивая местность, засаженная оливковыми и платановыми деревьями. Здесь были места для прогулок и занятий гимнастикой; здесь же учил философ Платон, а впоследствии его ученики, получившие поэтому название академиков.
[13] См. введение к речи XII, отдел 57.
[14] Имя Никератова сына было Никий (так как существовал обычай давать ребенку имя деда).
[15] Из этих слов видно, что Павсаний и Никий были связаны узами гостеприимства. По греческому обычаю, освященному религией (похожему на кавказский обычай куначества), иностранец, принятый в доме гражданина, пользовался у него квартирой, содержанием, всякого рода помощью и покровительством, а также получал от него подарки и сам давал подарки хозяину. Последний, придя в город, где жил его прежний гость, в свою очередь пользовался теми же самыми правами. Гостеприимство считалось священным и переходило из рода в род, от отца к сыну. Спартанские цари могли иметь личных друзей в греческих городах.
[16] К демократии.
[17] Приблизительно 250 рублей.
[18] Верховная власть афинского народа выражалась в постановлениях Народного собрания. Предложение, вносимое в Народное собрание, могло быть подвергнуто контролю со стороны суда присяжных; в порядке «обвинения в противозаконности» (графе параномон) каждый гражданин мог объявить под клятвою, что оно содержит что-либо, противное существующим законам. Это обвинение рассматривалось судом присяжных под председательством фесмофетов (см. примеч. 6 к речи XVII). Если суд не признавал предложения противозаконным, оно шло на утверждение Народного собрания или вступало в действие, если уже было утверждено; в противном же случае оно отменялось, и автор его подвергался взысканию (обычно в виде денежного штрафа), а иногда, в важнейших случаях, даже и смертной казни. Что касается нашего случая, то, как видно, Полиох уже раньше внес предложение о конфискации имущества Евкрата; кто-то (может быть, опять наш оратор) обвинял Полиоха во внесении противозаконного предложения. Суд признал предложение Полиоха противозаконным и наложил на него штраф в 1000 драхм. Но Полиох снова внес то же предложение; наш оратор опять обвиняет его по «графе параномон» и указывает, что если суд на этот раз признает его предложение законным, то получится решение, противоположное прежнему, и суд подвергнется нареканию в шаткости своих принципов.
[19] Возвращение демократов после падения Тридцати. См. введение к речи XII, отдел 57.
[20] Казнокрадство в Афинах было очень распространено. Упреки «ораторам» (т. е. государственным деятелям) по поводу этого часто делаются, например, Аристофаном.
[21] Городская партия, олигархически настроенная. См. введение к речи XII, отдел 56.
[22] Диомнест — вероятно, сын Диогнета.
[23] См. примеч. 4 к речи III.
[24] См. введение к речи XVI.