IX. Речь в защиту солдата

Обстоятельства дела изложены в речи, § 4-7. Обвиняемый, Полиен, за два года до процесса вернулся в Афины, отбыв воинскую повинность; но не прошло и двух месяцев после этого, как его опять внесли в список военнообязанных. Он пошел к стратегу своей филы и заявил ему, что он отслужил свой срок; но получил оскорбительный отказ. После такой обиды он однажды на площади в частном разговоре стал бранить стратегов. Им об этом было сообщено, и они наложили на Полиена штраф, однако не взыскивали его, пока занимали свою должность. Когда же годовой срок их службы истекал, они внесли Полиена в список штрафованных и передали дело государственным казначеям. Казначеи нашли, что штраф наложен неправильно, и не стали взыскивать его. Но так как по афинскому закону всякий гражданин, знавший, что за кем-либо числится долг государству, мог привлечь его к суду, то и в данном случае ^нашлись люди, возбудившие процесс против Полиена как против государственного должника, и описали его имущество за этот долг. Полиен в своей речи доказывает незаконность иска ввиду незаконности самого наложения штрафа, так как закон признает оскорбление должностного лица наказуемым фактом только в том случае, если бранные слова были произнесены в зале заседания должностного лица, а он бранил стратегов на рынке.
На основании § 4 можно предполагать, что речь эта относится ко времени Коринфской войны (см. примеч. 27 к речи II), т. е. к 394-387 гг.
Некоторые критики считают эту речь не принадлежащей Лисию, основываясь главным образом на особенностях ее языка и стиля.

* * *

(1) С какою целью мои противники оставили в стороне суть дела, а постарались только изобразить в дурном свете мой характер? Разве они не знают, что надо говорить о сути дела? Или они знают это, но думают, что это пройдет незамеченным, если будут говорить о чем угодно более, чем о том, что надо? (2) Что они говорят такие речи не из презрения ко мне, а из недоверия к своему делу, это я наверно знаю; но если они думают, что вы по неосведомленности поверите их клевете и осудите меня, то это было бы для меня удивительно. (3) Я думал, господа судьи, что настоящий процесс касается только предмета обвинения, а не моей личности, но ввиду того, что противники стараются лично меня очернить, мне необходимо в своей защите коснуться всего. Прежде всего я сообщу вам об описи имущества[1] у меня.
(4) В позапрошлом году я приехал в город и не успел прожить еще и двух месяцев, как меня внесли в список военнообязанных. Узнавши об этом, я сейчас же возымел подозрение, что причина такого зачисления меня - недобрая. Я пошел к стратегу,[2] указал, ему, что я отслужил свой срок, но не встретил с его стороны надлежащего отношения. Оскорбления меня возмущали, но я не принимал никаких активных мер.
(5) В таком затруднительном положении я обратился к одному гражданину за советом, как мне поступить в данном случае, и узнал от него, что грозят даже посадить меня в тюрьму, говоря, что Полиен живет в городе нисколько не меньше времени, чем Калликрат. Вышеупомянутый разговор происходил у стола менялы Филия; (6) а стратег Ктесикл со своими коллегами, получив от кого-то сообщение, что я их браню, счел себя вправе наказать меня вопреки закону, воспрещающему бранить должностное лицо только в зале заседаний. Наложив на меня штраф, они, однако, не пытались взыскать с меня деньги; но, когда истекал срок их должности, они внесли меня в список штрафованных и передали его казначеям.[3]
(7) Так поступили они; а казначеи, посмотревшие на дело совершенно иначе, чем они, вызвали передавших им этот список и стали доискиваться причины такого обвинения. Узнав, в чем дело, и принимая во внимание, что я перенес, они сперва старались уговорить их отменить наказание, указывая на несправедливость заносить граждан в штрафные списки по личной вражде. Не будучи в состоянии убедить их, они, подвергая себя опасности перед вами, признали наказание не имеющим законной силы.
(8) Итак, я был оправдан казначеями; это вы знаете. Хотя, полагаю, даже и ввиду этого изложения дела мне следует быть чистым от обвинения, но все-таки я представлю еще несколько законов и других оснований. Возьми закон![4]
(Закон.)
(9) Как вы слышали, закон ясно повелевает наказывать лиц, произносящих бранные слова в зале заседаний. А я уж представил свидетелей в доказательство того, что я не входил в дом, где собираются должностные лица; а коль скоро я приговорен к штрафу незаконно, то я не должен ничего и не обязан платить его. (10) Ведь если доказано, что я не входил в зал заседаний, а закон налагает наказание на лиц, совершающих такой проступок внутри здания, то ясно, что я ни в чем не виновен, а только по вражде без вины был несправедливо наказан.
(11) Они и сами признали, что поступили незаконно: они не сдали отчета в этом, но не обратились в суд, чтобы его приговором утвердить свои действия. Но, во всяком случае, если бы они наказали меня по праву и утвердили наложенный штраф вашим приговором, то все-таки справедливо будет считать меня чистым от обвинения, коль скоро казначеи отменили этот штраф. (12) В самом деле, если бы они не имели права взыскивать или отменять штраф, то было бы основание, чтобы я, как законно приговоренный к нему, обязан был уплатить его; но если они могут отменить .его и отдают отчет в своих действиях, то легко будет их подвергнуть должному наказанию, если они совершили какой-либо проступок.
(13) Как мое дело было передано казначеям и как я подвергнут наказанию, вы знаете. Но надо вам знать не только причину этого обвинения, но и повод ко вражде. Я был в дружбе с Состратом[5] еще до начала этой вражды, так как знал, что он оказал важные услуги отечеству. (14) Достигнув известности через этого влиятельного человека, я не мстил врагам и не делал добра друзьям, потому что при жизни его я уже в силу необходимости, по возрасту своему,[6] стоял далеко от дел. Когда же он окончил жизнь, то я ни словом, ни делом не вредил никому из моих обвинителей; напротив, могу указать такие факты, за которые мои противники с гораздо большей справедливостью могли бы оказать мне добро, чем сделать зло. (15) Так вот, их гнев начался по вышеупомянутой причине, так как никакого повода ко вражде не существовало. Несмотря на данную ими присягу включать в список только лиц, еще не отбывавших воинской повинности, они преступили эту клятву и предоставили народу решение о моем праве гражданства.[7] (16) При этом они наказали меня за оскорбление будто бы должностного лица, попрали справедливость, употребляли все усилия, чтобы вредить мне под тем или иным предлогом. А что сделали бы они, если бы могли причинить мне большой вред, а себе доставить большую пользу, когда они. не имея ни той, ни другой возможности, выше всего ставят самый акт совершения несправедливости? (17) Но, кроме того, они презирали ваш народ и даже не находили нужным бояться богов и выказали такое пренебрежение к народу и к закону, что даже и не подумали оправдываться в своих действиях, и наконец, находя наказание мое недостаточным, в довершение всего изгнали меня из города.[8] (18) При такой склонности к беззаконию и насилию они совершенно не старались скрыть свою несправедливость; напротив, они привели меня в суд, опять обвиняя в том же, и, хотя я не совершил никакого преступления, стараются уличить меня в нем и бранят меня, бросая в меня клевету, не подходящую к моему образу жизни, но соответствующую и свойственную их собственной натуре.
(19) Так вот, они всячески стараются добиться моего осуждения; но вы не поддавайтесь их наветам, не осуждайте меня и не отменяйте решения тех, которые высказали мнение лучшее и справедливое. Казначеи поступили вполне согласно с законами и по праву и, несомненно, не допустили никакого нарушения закона, а, напротив, вполне руководились справедливостью. (20) Преступные действия моих противников не особенно возмущали меня: так уж заведено, думается мне, чтобы врагам делать зло, а друзьям добро; но, если бы я у вас не нашел справедливости, это меня опечалило бы гораздо больше. Ведь получится впечатление, что я пострадал не вследствие личной вражды, но вследствие нравственной испорченности государства! (21) Таким образом, в этом процессе моем решается вопрос только по названию об описи имущества, а на самом деле о лишении меня гражданских прав. Если на мою долю выпадет приговор справедливый (а я надеюсь на ваш разум), то я останусь в городе; но если, приведенный ими на суд, я буду несправедливо осужден, то я убегу отсюда. И в самом деле какой надеждой, с какими мыслями придется мне жить среди сограждан, когда я вижу стремления моих противников и не знаю, где мне искать справедливости? (22) Итак, поставьте выше всего справедливость и, помня, что вы прощаете даже явные преступления, не допустите, чтобы человек, не повинный ни в каком преступлении, несправедливо попал в величайшие несчастия из-за личной вражды.


[1] Иск, предъявленный к Полиену, по терминологии афинского права, назывался «апографе». Это была жалоба на частное лицо, которое несправедливо владело каким-либо имуществом, принадлежавшим государству; свое название такая жалоба получила от того, что при ней подавалась опись имущества, подлежавшего конфискации в пользу государства. В случае признания справедливости жалобы подавший ее получал часть конфискуемого имущества.

[2] Воинская повинность в Афинах была обязательна для всех граждан от 18 до 60-летнего возраста. Стратеги вместе с членами Совета и демархами (волостными старшинами) ежегодно составляли список граждан, достигших 18 лет. Когда предстояла война, Народное собрание определяло, какого возраста граждане должны быть призваны на действительную службу, причем, вероятно, соблюдалась известная очередь. Списки призываемых выставлялись во всеобщее сведение. В данном случае Полиену показалось несправедливым зачисление его вновь на службу, вне очереди.

[3] Десять «казначеев священных денег Афины», которые заведовали священной казной и сокровищами богини Афины, находившимися в ее храме Парфеноне.

[4] См. примеч. 9 к речи I.

[5] Сострат — лицо неизвестное.

[6] На что именно намекает здесь оратор, неизвестно; вероятно, между Полиеном, тогда еще несовершеннолетним (т. е. не достигшим еще 18 лет), и Состратом были любовные отношения.

[7] За оскорбление должностного лица виновный подвергался лишению гражданских прав, «атимии».

[8] Неясно, о каком изгнании говорит оратор. Вероятно, это место надо исправить по конъектуре Раухенштейна, понимая его в смысле «стараются изгнать», т. е. посредством обвинительного приговора заставить Полнена уйти из города. Об этом же он говорит и в § 21 — «убегу».