Современное состояние источников не дает достаточно конкретного материала для уверенных выводов об экономике изучаемого периода. Пожалуй, в большей степени именно этим можно объяснить, почему ни в одной национальной историографии данный аспект применительно к эпохе диадохов специально не выделяется.
Экономическое развитие рассматривается в совокупности, применительно ко всему эллинистическому периоду. А. Б Ранович даже полагал, что нет возможности отделить изменения, совершившиеся в экономической и общественной жизни эллинистического мира в период борьбы диадохов, от достижений периода расцвета державы Александра, с одной стороны, и от результатов последующего развития - с другой. Несмотря на такие утверждения, нам представляется возможным, с известной долей вероятности, говорить об основных тенденциях развития экономики в период диадохов, так или иначе выразившейся в их экономической политике, с учетом того, что было замыслено в этой области Александром и какие экономические результаты были достигнуты в последующие десятилетия после его ухода с исторической сцены.
Наметившаяся, но полностью далеко не осуществленная восточная экономическая политика Александра прошла испытание, на жизнеспособность при диадохах, прежде чем утвердиться в новом качестве в эллинистических государствах. Поэтому важно выяснить, что было воспринято и что отвергнуто диадохами из экономической политики Александра. Следует подчеркнуть, что прежде всего диадохи отвергли завоевательные планы своего полководца, намеченные им незадолго до его смерти. Зато диадохи восприняли основные аспекты александровской экономической политики, видоизменяя и совершенствуя ее в соответствии с новым соотношением сил в тогдашнем динамически меняющемся мире.
Наследники Александра взяли на вооружение градостроительную политику. Но при этом они решительно рвали с традициями паря, создавая новые города в большинстве своем в форме полисов, гражданский коллектив которых формировался только из македонян и греков. Как известно, города создавались Александром в первую очередь как опорные военные поселения с греко-македонскими гарнизонами. Эти города имели преимущественно военно-административное назначение. В зависимости от обстоятельств они решали другие задачи: защиту от нападения соседей, укрепление важнейших стратегических путей, надзор за завоеванной территорией и др.
Как Александр, так и его преемники особенно интенсивно создавали новые города в Передней Азии. Обычно город строился не на пустом месте: уже существующие селения укреплялись, обносились стенами, в их пределах закладывались новые здания государственного и общественного назначения. Эти здания строились рядом со строениями уже существовавшего селения, становившегося теперь пригородом или предместьем. Менялось юридическое положение селений, они получали право полиса и новое имя, данное основателем. При этом обычно старое название продолжало бытовать наряду с новым. Особенно преуспел в градостроительстве Селевк, который из всех диадохов основал больше всего городов. О размахе градостроительства мы имеем указания единственного источника — Аппиана. «Селевк на всем протяжении своего царства построил города: 16 Антиохий — по имени своего отца; 5 Лаодикей — в честь матери; 9 Селевкий — по своему имени; 3 Апамеи и 1 Стратоникею — в память своих жен».
Остальным городам Селевк дал имена греческие или македонские, названия в честь своих собственных подвигов или подвигов Александра. Поэтому в Сирии и в варварских землях верхней Азии встречается много названий эллинских и македонских городов: Беройя, Эдесса, Перинф, Маронея, Каллиполь, Ахайя, Пелла, Ороп, Амфиполь, Арефуза, Астак, Тегея, Лариса, Герея, Аполлония. В Парфии встречаются такие названия городов, как Сотерия, Каллиопа, Харида, Гекатомпил, Ахайя, Александрополь; в Скифии — Александромата; в память побед Селевка — Никефория в Месопотамии и Никополь в Армении близ Каппадокии.
Как видно из перечня Аппиана, количество основанных Селевком городов доходит до 55. Правда, свидетельства Страбона не подтверждают наличия такого большого числа греческих городов на Востоке. Вполне возможно, что их было меньше, чем утверждает Аппиан, но гораздо больше, чем у всех других диадохов вместе взятых. Ряд городов Селевка можно с большой долей вероятия локализовать таким образом: Антиохия на Оронте была построена в честь отца Селевка на месте разрушенного ранее города Антигонеи. Этот город, избранный его основателем столицей своего царства, в дальнейшем достиг небывалого расцвета и играл ведущую роль в торговле Востока с Западом, соперничая с египетской Александрией. Как указывает Страбон, он не уступал последней ни по могуществу, ни по величине.
В среднем течении Оронта Селевк построил Апамею в честь своей жены Апамы, а в устье — Селевкию в Пиерии, большой торговый город. Несколько городов Селевк заложил в Месопотамии между Тигром и Евфратом. На берегу Евфрата прежний туземный город Дура получил новое название Европос. Первое его имя семитское, «дуру» означает крепость вообще. Дура представляла собой древнеассирийскую крепость, в которой Селевк Никатор поселил македонских воинов. Тогда же (около 302 г. до н. э.) она получила новое имя по названию одного из родных македонянам городов. Население города вскоре приобрело статус и полисный строй, в котором греко-македоняне сохраняли свое привилегированное положение. Это был торговый и караванный центр, а также крепость. Со времени Селевкидов, а возможно и раньше, город был окружен зубчатой крепостной стеной, над которой возвышалась сторожевая башня. Из города в разных направлениях вели дороги. Улицы пересекали друг друга под прямыми углами. В казармах располагался гарнизон.
У переправы на Евфрате город Фапсак стал называться Амфиполем. На левом берегу Евфрата, на месте современного селения Беречик была построена Селевком новая Апамея в честь жены. На Тигре, ниже современного Багдада, где Тигр и Евфрат сближаются, чтобы вновь разойтись в нижнем своем течении, Селевк в 300 г. до н. э. основал Селевкию с полисным устройством, куда переселил жителей Вавилона. Результаты археологических раскопок, а также известная надпись из Магнесии на Меандре свидетельствуют о том, что этот город упоминается как греческий полис. Таким же полисом со значительным греко-македонским населением являлась Селевкия на Эвлее (древние Сузы), созданная между 294 или 293-281 гг. до н.э., когда Антиох был наместником своего отца в восточных сатрапиях. Город был основан на месте старого, еще вавилонского города Опис, известного в качестве крупного торгового центра.
Благодаря своему географическому положению и ремесленно-производственному значению, Селевкия стала столицей селевкидской монархии. В этом городе скрещивались многочисленные пути, связывавшие Дальний Восток со Средиземноморьем. В стратегически важных пунктах Центральной Азии для сдерживания выступлений местных племен Селевк построил несколько городов: Европос-Раги и Апамею у каспийских ворот, Гекатомиил в Парфии, еще одну Аитнохию и Лаодикею в Нереиде. Имеется указание Полибия на то, что Мидия была «окружена множеством городов».
Другие диадохи в градостроительстве преуспели гораздо меньше, чем Селевк I. Так, Антигон в северной Сирии основал город Антигонею на берегах крупной судоходной реки Оронт, в том месте, где упираются в море пути, по которым наиболее быстро достигается центр азиатского континента. Там осело много македонских ветеранов. Позднее этот город Селевк разрушил и построил свою Антиохию. Поблизости от Илиона, на морском берегу, Антигон создал новую Антигонею. Его сын Деметрий в Фессалии основал город Деметриаду. На востоке от города Пагассы, на берегу залива того же наименования был основан новый город Деметриада, занимавший площадь в 260 га, стены которого в окружности доходили до 8 км и имели 90 башен. Деметриада имела два порта, которые выполняли важные экономические и военные функции. Они обеспечили успешное развитие и благополучие городу, расцвет которого переживет падение последнего наследника Деметрия. Этот новый город будет назван одним древним автором «путами Эллады». Эти путы позволят преемникам Полиоркета надзирать за полуостровом и при случае прочно удерживать его в своих руках.
С именем Птолемея античная традиция связывает строительство лишь одного города в Верхнем Египте Птолемаиды, ставшей политическим и экономическим центром Фиваиды. Этот город должен был укреплять слабые и неустойчивые связи между южной частью страны и центром в Александрии. Птолемаида обладала всеми признаками греческого полиса. Главную роль в ее политической жизни играла коллегия пританон. Однако город зависел от нейтральной власти. Неослабный контроль за ним осуществляли царский стратег и царские чиновники, которые одновременно занимали и городские должности. Автономия Птолемаиды была крайне ограниченной и не выходила за рамки самоуправления.
Значительное количество городов, как опорных пунктов влияния за пределами Египта. Птолемей построил для того, чтобы с их помощью укрепить свои позиции на Кикладах, в Финикии, Малой Азии и Сирии. Лисимах использовал ранее существовавшие города, переоборудовал их, укреплял и расширял. Так, он укрепил Эфес, передвинул его поближе к морю и переименовал в Арсиною. Выл укреплен им также Илион, превращенный Александром из деревни в город и освобожденный от подати. Лисимах соорудил там храм и обнес город стеной в 40 стадий.
Город, который создал Антигон поблизости от Илиона Антигонея позже, в правление Лисимаха, получил название Александрии Троады, так как Лисимах, в дань уважения к Александру, считал, что наследники Александра сначала должны основывать города, названные его именем, и только потом — своим. В Троаде Лисимах основал или увеличил многие города. На перешейке, соединяющем Фракию с плодородным Херсонесом, он в 309 г. до н.э. построил город Лисимахию, которая находилась близ Кардии. Жители Лисимахии в IV в. часто поддерживали царей Фракии и Македонии против Афин. Вначале этот новый город вблизи Галлиполи был столицей Лисимаха, позже он, вероятно, перенес свою резиденцию в Македонию. Как сообщает Страбон, жена Лисимаха - Амастрида — основала на Понте город и назвала его своим именем — Амастридой.
Новые города основали преемники Александра в Македонии и Греции, Кассандр основал два города: Фессалоники и Кассандрию. Когда был построен первый город в лагуне Пагасийского залива - точно не известно. По замыслу он должен был заменить Пеллу, находящуюся в глубине страны. Город своего имени Кассандр основал в ###Подмене, на месте бывшей Потидеи в Халкидике около 316 г. до н. э., переселив туда жителей Халкидики, Потидеи и разрушенного Олинфа. Новому городу его основатель передал обширную и плодородную территорию и постоянно заботился о его процветании, так что город в короткое время достиг большого блеска и силы. Кстати, также щедро были им одарены землею и различными привилегиями Фессалоники. Брат Кассандра Алексарх основал город Уранополь на вершине горы Афона. Царь Пирр основал город в Херсонесе Эпирском, назвав его по имени своей жены — Береникея.
При градостроительстве диадохи широко использовали синойкизм. Так, для заселения Селевкии на Тигре Селевк «переселил туда соседний с ней Вавилон». В Антигонее, вблизи Илиона, основатель города Антигон соединил в нем жителей Скепсиса и Кебрена. По указанию Страбона, между этими городами проходила непрекращающаяся вражда, которой пришел конец после их включения в порядке синойкизма в новый город Антигонею. В город Александрию-Троаду Лисимах включил ряд ### ло^лбц-атох и много ###уройрш, укрепленных мест. Фессалоники Кассандр создал из 26 поселений. В город Кассандрию он переселил жителей Потидеи, разрушенного Олинфа и некоторых других городов Халкидики. Синойкизм явление не новое для периода диадохов. Оно имело место еще в классической Греции, где путем соединения ряда поселений создавался городской центр. Так, по сообщению Павсания, город Мегалополь в Аркадии был образован именно таким образом, при помощи насильственного объединения более 10 поселений. Однако, если раньше синойкизм был явлением стихийным, то, начиная со времени диадохов, это явление стало широко применяться как способ основания городов и развития городской жизни. Синойкизм в Азии стал принимать массовый характер и обладал рядом особенностей. Эти особенности определялись тем, что новые города отказались от прежней замкнутости греческого полиса, широко практиковали связи с местным населением, при сохранении привилегированного положения македонян и греков, а развитие ремесла и торговли изменило положение сельской хоры, органически связанной с городом.
Политика синойкизма способствовала расширению производства, упрочению финансов, улучшению торговли. Она втягивала в торговый обмен отсталые районы, ликвидировала раздробленность полисов, приводила к росту городского населения, к сближению греков и македонян с азиатскими народами. Основание новых городов изменило экономику окружающих районов. Синойкизм на практике проводился двумя путями: добровольно и в принудительном порядке Примером первого пути может служить селевкидская Аитиохия в Писидии, которая получила значительный приток поселения из Магнесии на Меандре. Это сообщение Страбона, подтверждаемое надписью, говорит о том, что антиохийны выражают благодарность ряду городов, в их числе Магнесии, за то, что они откликнулись на их призыв и приняли участие в заселении города. В списке, кроме Антиохии в Писидии, названы и другие отдаленные города, такие, как Селевкия на Тигре, Селевкия на Эвлее (Суза).
Преобладал синойкизм принудительный. Эпиграфические источники сохранили нам два указа Антигона о таком именно синойкизме Теоса и Лебедоса, подробно изложенном А. Б. Раповичем. Сохранившаяся об этом событии большая надпись, которая относится ко времени между 306 и 302 гг. до н.э., довольно подробно излагает принудительные действия города Теоса против Лебедоса, жители которого должны покинуть свои дома и переселиться в Теос. В надписи содержится подробное изложение точки зрения Антигона на организацию нового города, на взаимоотношения теосцев с переселившимися к ним лебедосцами, на политические и экономические условия синойкизма. Антигон предлагает Теосу дать каждому лебедосцу участок под застройку, равноценный тому, какой он оставил на прежнем месте. Эти участки должны были быть застроены ими в течение трех лет, для чего вменялось в обязанность теосцам отпускать застройщикам черепицу для кровли, чтобы «дома были отстроены в кратчайший срок». Антигон предлагает заключить принудительный заем у наиболее состоятельных граждан Теоса, чтобы возместить лебедосиам стоимость их домов. Пока застройка не завершится, лебедосцы должны получить жилища бесплатно, одну треть из всего количества существующих домов. Причем предусматривалась возможность и на тот случай, когда будет снесен сам Теос или часть его. В этих обстоятельствах (если существующий город будет снесен) следует оставить половину домов, из которых одну треть отдать лебедосиам; если же будет снесена часть города, то из оставшихся домов отдать им также третью часть; если же остающихся домов не хватит для размещения жителей двух городов, то следует оставить из подлежащих сносу достаточное количество домов, и когда в устраиваемом городе будет сооружено достаточно домов, снести остающиеся дома, какие окажутся вне черты города.
Здесь обнаруживается явное неравенство переселенных жителей Лебедоса по сравнению с жителями Теоса. Лебедосцы, особенно в первые годы, получали жилища — одну третью часть, в то время как теосцы - две трети. Но в политическом и экономическом отношениях Антигон пытался их сблизить. Для этого предлагалось провести в жизнь следующие конкретные меры. Долги города Лебедоса принимал на себя Теос. Проксены первого сохраняли все свои привилегии в новом городе. Все споры между этими городами в течение шести лет должны быть улажены, оставшиеся незаконченными судебные дела разбирались по специально установленному порядку. Специальная комиссия обязана была в течение года разработать законы для города и представить Антигону на утверждение. До этого срока в городе, применялось законодательство Коса, куда была отправлена комиссия для получения официальной копии косской конституции. На ее основании производились выборы должностных лиц. Лебедосцы в течение трех лет освобождались от литургий. Антигон разрешил им заключать займы для своих нужд. Комиссия, в состав которой входили неподкупные представители из сливающихся городов, обязана была регулировать могущие возникнуть вопросы, не предусмотренные в распоряжении Антигона. Ценные положения, удовлетворяющие интересы обоих городов, и спорные пункты должны быть представлены ему, чтобы он мог выслушать обе стороны и решить, что будет лучше для обеих сторон.
В указе Антигона о синойкизме вышеуказанных городов он выступает как рачительный хозяин, пекущийся о возможно более экономном устройстве нового города, и вместе с тем, как крупный землевладелец. Однако синойкизм Лебедоса и Теоса не был доведен до логического конца. После гибели Антигона Лисимах насильственно навязал Лебедосу и Колофону синойкизм с Эфесом. Когда последний был им укреплен и передвинут ближе к морю, он прежде всего заставил жителей города переселиться, для чего засыпал канал, отводивший излишки дождевой воды в реку, и затопил город. По сообщению Павсания, он «переселил туда жителей Лебедоса и Колофона, их же город он разрушил, как видно из стихотворения Феникса, ямбического поэта, оплакивавшего разрушение Колофона». Однако не все колофонцы, по-видимому, выселились в Эфес, так как тяготевший к Колофону Нотион стал вторым отечеством колофонцев и у Ливия именуется «Колофоном». В Колофоне (Нотионе) во II в. до н.э. чеканились тетрадрахмы с легендой ###«Ко», «Ко1о». Но и Лебедос засвидетельствован Страбоном в надписях как существующий еще позднее малонаселенный город. Вероятно, синойкизм далеко не всегда приводила физическому уничтожению поселений и городов, переместившихся в новый центр. Потеряв свою самостоятельность, они деградировали, некоторые из них просто превращались в сельские поселения.
Синойкизм, в основном, был вызван причинами экономическими. Ликвидация партикуляризма, втягивание отдельных отсталых районов в общую систему хозяйства способствовали росту производства, торговли, укреплению экономических связей. Военные конфликты всегда создавали городам трудности экономического и финансового порядка, а эти трудности мешали им своевременно и аккуратно платить постоянный трибут и контрибуцию, ограничивали возможность представления для рынка зерна, скота, вина, масла и других продуктов. Политика урбанизации должна была способствовать сокращению городского бюджета и упорядочению финансов, упрощению взимания налогов и процедуры торговых оборотов, а в целом укреплению и усилению городов в экономическом и финансовом отношениях. Процесс синойкизма был неравномерным, как неравномерным было само строительство новых городов. Отсутствовала у диадохов и последовательная программа внутреннего устройства этих городов. О том, как конкретно складывалась жизнь в их пределах при диадохах, нам известно весьма мало, только в общих чертах. Используя ретроспективным способом сведения Страбона и Плиния, можно составить самое общее представление о начальном времени градостроительной деятельности диадохов и о её сущности.
Со всей определенностью можно сказать, что в строительстве городов на Востоке преемники Александра использовали характерную для классической Греции полисную структуру. Однако эта структура не являлась простой копией классического греческого оригинала. В отличие от классического замкнутого города-государства, диадохи стали строить города, сохранявшие некоторые стороны внутреннего самоуправления, и непосредственно включавшиеся в систему восточных монархий. Эти города были проводниками новых государственных отношений.
Предшествующий опыт показал, что политика ущемления прав эллинского населения новых городов чревата его волнениями, поэтому преемники Александра широко практиковали предоставление автономии и самоуправления в угоду зажиточным слоям греко-македонского населения, осевшего на Востоке. Однако, в отличие от полисов Греции и Малой Азии, вновь основанные города еще при жизни Александра не пользовались полной местной автономией.
Они находились под управлением правителя, назначенного царем и лично ответственного перед ним. Законы города составлялись по греческому образцу и применялись также к негречесжим группам в его пределах. Характерен в этом отношении указ Александра о хиосских изгнанниках 333—332. до н.э. По мнению некоторых историков, такое устройство рассматривалось будто бы Александром как временное. С их точки зрения, он намеревался дать этим новым основаниям ультимативно большую свободу, чтобы нивелировать их со старыми городами-государствами Греции.
Но такое утверждение ни на чем не основано. В действительности все преемники Александра действовали однотипно, предоставляя городам лишь условную свободу и самоуправление. На первый взгляд, это кажется неправдоподобным утверждением. В самом деле, как можно говорить о формальной автономии и условной свободе городов, если диадохи в угоду греко-македонскому правящему меньшинству сохранили им полисную организацию с органами самоуправления, дали им право на самостоятельный местный чекан, предоставили им во владение сельскохозяйственные прописные районы; если они имели собственные средства, принимали законы самоуправления, организовывали свои празднества и ритуалы. Но, несмотря на все это, они все же были не самостоятельны, повиновались общей администрации и органически подчинялись ей. Даже право выпуска собственной монеты не освобождало их от уплаты налогов в царскую казну, не давало им свободы внешних сношений.
Волю царской власти в городах выражали ее уполномоченные - эпистаты. Нам известно, что такое управление имели Вавилон, Селевкия, Милет. К сожалению, у нас мало сведений о прерогативах этих должностных лиц, но бесспорным остается то, что они выполняли волю царей. Именно так, например, понимал их обязанности Селевк, который дарованную городам свободу ставил в прямую зависимость от своих собственных интересов. «… Всегда справедливо то, что установил царь». Поэтому, несмотря на разные привилегии городов, на сохранение в них традиционных установлений, они все же имели фиктивную свободу, являясь составной частью возникающих эллинистических монархий. Следует учесть и то, что, согласно представлениям греков, полис не мыслился без своего гражданства, без своего совета ###(РоиЯт)), без ответственных должностных лиц, без своей армии, составленной из полноправных граждан, без своей городской земли, своих законов и финансов. Для большинства полисов характерны городские оборонительные стены и общее собрание.
Созданием вышеупомянутых условий поселение превращались в полис. Поселения, лишенные всего этого, в понимании греков, оставались деревнями ###(хсоцол). Небольшое количество сведений об этом процессе не дает нам возможности более точно и определенно проследить то, как складывалось и развивалось управление в новых городах и более определенно выявить место царя и его администрации в непосредственном руководстве городами. Единственный дошедший до нас памятник из Илиона относится к началу III п. сразу посте смерти Лисимаха, когда перевес оказался на стороне Селевка, возвратившего греческим городам демократический строй. В это время демократия не чувствует себя уверенно и возврат к тирании вполне возможен. Этот закон призван защитить демократию от возможных посягательств тирании. Но закон илионцев не только акт защиты демократии, но интереснейший документ, отражающий многие стороны жизни полиса данного периода.
В надписи, прежде всего, красной нитью проходит идея решительной борьбы с тиранией и олигархией. Очевидно, такая форма правления мешала осуществлению каких-то планов диадоха. Нам известно, что Александру в сущности было безразлично, какая форма правления возобладает в городах Малой Азии. Он поддержал демократию только потому, что олигархи и тираны сохраняли верность персам, и потому, что ориентация на демократию в данное время была ему выгодна. Выбор ориентации определялся классовой борьбой внутри города, военной ситуацией и личными интересами того или иного диадоха.
В случае с илионцами документ строго осуждает тиранию и олигархию и высоко поднимает тех людей, которые решительно выступают против них. Таким людям, если они граждане города, последний предоставляет вознаграждение, пожизненное содержание в Пританее, воздвигает монументы. Если же это совершили иноземцы, то они получают такие же преимущества, кроме того, становятся гражданами города и могут войти в любую избранную филу. Если, наконец, это сделает раб, то он превращается в свободного гражданина, получает из казны определенную сумму вознаграждения. Тот, кто предаст смерти тирана или вождя олигархии, не несет наказания, если даже он и был их сообщником, в случае, если он восстановит демократию в полисе. Постановление запрещает покупать движимое и недвижимое имущество у тех, кто был стратегом или занимал другую высокую должность при олигархическом или тираническом режиме.
Предусматривались суровые меры наказания за злодеяния, содеянные во время господства этого режима. Согласно им, должен предстать перед судом и быть наказан любой, кто при тирании или олигархии присваивал казенные деньги; имущество того, кто чинил расправу над гражданами, должно быть в равных долях отдано демосу и детям пострадавшего; разрешается право судебного иска для тех, кто был арестован, вынужден покинуть родину, принужден к оплате штрафа. Особую суровую кару заслуживают те, кто при олигархии или тирании имел власть и стал причиной гибели людей. Все, кто повинны в этой акции, считаются убийцами и подвергаются гонению. Даже те, которые сами не совершили убийства, но только подали за него голос, теряют все права и изгоняются.
Если кто-нибудь станет тираном или вождем олигархии или навяжет тирана или будет сотрудничать с ним в общей борьбе против демократии, его имя должно быть предано забвению и вычеркнуто из всех списков. Зато широкое поощрение получали те, кто содействовал восстановлению демократии. Они получали компенсацию за потраченные средства, их имена должны были быть увековечены на почетной стеле.
Все вышесказанное — свидетельство ожесточенной социальной борьбы, которая происходила в городах при диадохах Новые города, которые были построены при диадохах, были нужны не только в качестве политической и военной опоры, но также и в качестве опоры экономической. Их быстрый рост определялся тем, что они становятся новыми центрами ремесленного производства и посреднической торговли.
В самой ремесленной деятельности при диадохах наблюдается более совершенная специализация. Свидетельством широкого развития ремесленного производства может служить строительство новых городов, новых зданий, кораблей, осадных орудий, создание сельскохозяйственного инвентаря. Ценные архитектурные, скульптурные изображения, ювелирные изделия в большей степени способствовали росту ремесленного производства, повышению уровня разделения труда.
Ремесленное производство более интенсивно стало проникать и в сельское хозяйство. Свидетельством известного экономического прогресса в производстве являются: широкое применение усовершенствованных орудий труда и приемов обработки земли, разработки полезных ископаемых, производство тканей, военной техники. Именно в это время появляются новые методы ведения хозяйства, культивируются новые сорта растений, разводятся новые породы скота, появляются новые формы производства ремесленных изделий для возросшего торгового обмена.
Этому высокому уровню разделения труда в сфере производства отвечал также и достаточно высокий уровень разделения труда в сфере обмена. Известно, что восточные походы, греко-македонские войны открыли для греческого ремесла и торговли Азию от самой Индии и Египет до Нильских порогов, и тем самым сделали необозримые области доступными для сбыта товаров и для получения сырья. Об усилившейся торговле Греции с Востоком говорят и найденные археологические памятники восточных товаров при раскопках в Греции, а греческих товаров на Востоке.
Еще при Александре Македонском создавались новые связи на воде и суше. Диадохи следовали этому примеру, соперничая также и на этом поприще друг с другом. Так, при Птолемее I была снаряжена экспедиция в Эфиопию под начальством наварха Филона, известного также и тем, что он оставил описание своего путешествия и первый доставил топаз с Красного моря в Египет. Привлекло внимание греческих купцов и богатство Нильской Эфиопии слонами. Слоновая кость была важным средством сбыта, особенно на рынках Греции, Сирии и Малой Азии.
Завоевания Александра установили непосредственные отношения с Северной Аравией, через которую шел ладан с Юга. Через Аравию стремился установить прямое сухопутное сообщение Египта с Вавилонией Птолемей. Однако путь этот, пролегавший через Аравийскую пустыню, был весьма неудобным. Есть основание предполагать, что Птолемей I не оставил без внимания и путей на Красном море. Но, отвлеченный острыми политическими вопросами на Средиземном море и внутренними нерешенными проблемами своей страны, он не получил возможности достаточно интенсивно работать над развитием торговли на Красном море. Эту задачу выполнили его последователи.
В караванной торговле с Аравией принимали участие и набатеи, откуда они доставляли к Средиземному морю ладан, смирну и другие ароматы. Из Аравии, а может быть и из Месопотамии, через страну набатеев везли, очевидно, и индийские товары. Вывозили набатеи и местные продукты: бальзам, асфальт. Диодор указывает на то, что вывоз асфальта в Египет давал набатеям значительный доход. Антигон обратил внимание на эту доходную статью, думая упрочиться в стране набатеев.
Благодаря торговле, в руках набатеев уже в это время сосредоточились значительные богатства: полководец Антигона Афиней в 312 г. до н. э. захватил здесь много ладана и смирны и 500 талантов серебра.
Ряд свидетельств указывает на установление постоянных сношений между селевкидским царством и Индией. Первые Селевкиды прилагали усилия, чтобы улучшить дороги, ведущие с Запада на Восток. Как известно, еще Александр начал принимать меры для развития торговли с районом Персидского залива: он устранил плотины на Тигре и Евфрате, выстроенные персами из стратегических соображений, но препятствовавшие судоходству. В устье Тигра им была основана гавань Александрия, которая позднее стала называться Антиохией. В самом Вавилоне Александр предпринял постройку гавани на 1 тыс. кораблей. Путь от устьев Инда до устьев Тигра исследовал руководитель его флота Неарх. Все это говорит о заинтересованности диадохов в укреплении торговых связей с Индией.
Санскритский манускрипт «Артхашастра», автором которого являлся министр царя Чандрагупты или Сандракотты, как его называли греки, Каутилья, упоминает о древнейших морских связях между областью Ганга и южным Китаем, откуда вывозился шелк. В качестве посредников, скорее всего, выступали Сабеи.
Около 300 г. на Ганге при дворе Чандрагупты в городе Паталипутре были послы диадохов: Мегасфен, Даимах, Дионисий, Патрокл. Дошедшие до нас большие отрывки из подробных замечаний Мегасфена свидетельствуют о связях Индии с одним из могущественных диадохов Селевком I Никатором. Приблизительно в это же время полководец Селевка и Антиоха Демодам совершил разведывательный поход за Сырдарью, чтобы доставить, по возможности, самые полные сведения об азиатской стране скифов.
Еще в период восточных походов Александр живо интересовался проблемами Каспийского бассейна и имел намерение исследовать Каспийское море, чтобы решить вопрос о его связи с океаном.
В 80-е гг. III в. (между 285 и 282 гг. до н. э.) имело место плавание наварха Патрокла по Каспийскому морю. Как доверенному лицу Селевка Никатора, ему вменялось в обязанность составить «Перипл Каспийского моря», чтобы разведать практические возможности осуществления задуманного плана - соединить Каспийское море с Меотидой посредством канала. В советской литературе было высказано мнение, что идея прорытия канала между Каспийским морем и Меотидой вряд ли может быть принята во внимание в качестве реального проекта, выдвинутого Селевком, поскольку скифский север был вне сферы его влияния и интересов. Исходя из указаний Страбона о том, что Патрокл в это время управлял областями, расположенными близ Гиркании и Каспийского моря, высказывалось предположение, что, находясь на посту управителя прикаспийских областей, он предпринял свой поход из чисто практических соображений, вытекающих из его непосредственных обязанностей. Патрокл имел намерение привести в повиновение прибрежные южно-каспийские племена и навести порядок и спокойствие на одном из важнейших торговых путей из Индии в Малую Азию, который шел но впадающим в Каспийское море среднеазиатским рекам, затем вдоль его южного побережья до устья рек Аракса и Куры, вдоль которых он продолжался через Кавказский хребет и Колхиду.
Поручение, данное Селевком, Патрокл выполнил должным образом. О своем путешествии он даже написал специальный труд, который, к сожалению, до нас не дошел. Хотя Плутарх называет этого путешественника мужем, «умудренным в науках», но в результате его плавания он донес своему царю ложное известие о том, что Каспийское море (или Гирканское) представляет собой залив океана.
Центр тяжести торговли переместился на Восток. Так, в Селевкии на Тигре, скрещивались многочисленные пути, связывавшие Дальний Восток со Средиземноморьем. «Царский путь» из Средней Азии в Селевкию и далее в Антиохию не зарастал. Его оживление способствовало развитию торговых отношений, ремесел и всякого рода производства в этих областях. Благодаря своему выгодному положению, этот город стал преемником Вавилона. Фрагментарно сохранившаяся Вавилонская хроника 321—312 гг. до н. э. сообщает, что Антигон в ожесточенной борьбе с Селевком разграбил Вавилон и прилегавшую к нему область. В 315—314 гг. до н. э. положение населения было настолько тягостным, что хроника упоминает о ценах на зерно, отмечая его исключительную дороговизну. Антиохия, обладавшая превосходной гаванью Селевкией в Пиерии, могла включиться в старую систему торговых путей на Восток. Финикийские города были оттеснены на второй план.
Особое значение Селевкиды придавали связям с Индией, предметы вывоза которой (пряности, жемчуг и драгоценные камни, хлопок, перец, индиго, позднее также китайский шелк, который в Индии видел уже Неарх) они перевозили на Запад. Кроме того, они старались направить через свое государство и арабскую торговлю.
Правда, об осуществлении подготавливавшегося Александром объезда Аравии они не могли и думать, так как это завело бы их в область их соперников — Птолемеев, которые получали больше дохода от морского пути между Александрией и Персидским заливом. Однако на противоположном, арабском побережье Персидского залива Селевкиды принудили герреев отправить некоторую часть товаров, вывозимых из южной Аравии, драгоценные пряности и мази из земель сабеев и минеев на рынок в Вавилонию. Но они не могли воспрепятствовать тому, что остальную часть герреи вывозили прямо через Аравийский полуостров старыми караванными путями вдоль западного побережья Аравии в Петру к земле набатеев, куда направлялись нужные товары также и в области сабеев. Из Петры же эти товары вывозили частью в южные гавани Сирии, которые уже в начале эпохи диадохов были заняты Лагидами. Эти торговые сношения играли решающую роль в постоянной борьбе Селевкидов и Лагидов за обладание Сирией.
Таким образом, Селевкия на Тигре. Антиохия на Оронте и Александрия в Египте в эпоху диадохов стали крупными центрами мировой торговли, крупнейшими узловыми центрами для торговли с Индией и Востоком. Заложенный при Птолемее I фаросский маяк, который древние причислили к «семи чудесам света»,— яркое свидетельство высокой роли Александрии в восточной и средиземноморской торговле.
Перемещение торговых центров на Восток коренным образом изменило греческую экономику. Теперь положение прежних греческих городов все больше зависело от их отношений с новыми городами на Востоке. В связи с этим некоторые прежние города теряли свое былое экономическое могущество, а некоторые, наоборот, укрепляли его. Такой город, как Коринф, стал транзитным пунктом между Востоком и Италией. Использование его устраняло необходимость опасного объезда мыса Малеи в Пелопоннесе. Поэтому он вырос в важнейший торговый пункт в Греции. Благоприятное географическое положение давало Коринфу большие преимущества.
Об экономическом развитии Афин в эпоху диадохов существуют две взаимоисключающие точки зрения. А. Б. Ранович считает, что Афины со своей гаванью Пиреем, который прежде являлся центром греческой торговли, потеряли свою ведущую роль. По мнению М. И. Ростовцева и Ю. Белоха, Афины в это время, наоборот, процветали, как и вся Греция вообще. По мнению Ростовцева, даже голод в Афинах в 289—282 гг. ничего не доказывает: и деньги были, и хлеб был, но афиняне не успели освоить новые рынки и новые пути сообщения. Афины, полагает Белох, никогда не процветали так, как при Деметрий Фалерском. Они вели оживленную торговлю с Родосом, Александрией, Византией. Эту же мысль подтверждает У. С. Фергюсон, который указывает, что, согласно Дуриду Самосскому, ежегодные доходы Афин во время правления Деметрия Фалерского достигли 1200 талантов. Даже при Перикле доходы были не так велики. Несмотря на истощение после военного поражения, Деметрий поднял их до такой же суммы, какой достиг Ликург. Поэтому факт процветания Аттики при Деметрии признавали даже его противники. «Торговля,- пишет английский историк, - велась активно, цены были хорошими, снабжение продуктами питания — обильное». Деметрий Фалерский позаботился, чтобы город не нуждался, чтобы его торговля была прибыльна. Так говорил о нем его враг Демохар.
Несмотря на соперничество Родоса и Делоса, Афины по-прежнему остаются торговым центром на севере Эгейского моря. Это видно из следующего: Спарток III - царь Боспора заключает с ними симмахию в 289/8 г., а Аполлеон - царь Пеонии посылает в это же время дары афинянам. Очевидно, налицо торговые связи между ними и афинянами. Греция все еще осталась рынком для Пеонии, Фракии и Понта. Греческие города вели также торговлю с Македонией, из которой они вывозили хлеб и лес. Для диадохов в греческих городах строились корабли, осадные машины.
Найденные при раскопках Нимфея, Пантикапея и других городов греческие пифосы, амфоры, килики, залегавшие в слое эллинистического периода, подтверждают высказывания Диодора о наличии оживленной торговли между греческими городами и Северным Причерноморьем. С известной долей вероятности можно предположить, что греки в период диадохов привозили в причерноморские города вино, а не зерно, которого у них было мало и которое, желая привлечь их расположение, дарили им македонские военачальники. Так, Деметрий Полиоркет после взятия Афин в 298 г. до н. э. дал жителям города 100 тыс. ###шеффелей хлеба. На короткое время в связи с открытием новых рынков для греческих товаров после восточных походов Греция усилила свою экономическую активность. Приток денег с Севера и с Востока удешевил в Греции благородные металлы. В свою очередь, она сама стала рынком для восточных стран. Так, Египет посылал туда зерно, папирус, стекло, фаянс.
От создания новых путей и торговых городов на Востоке выиграл больше всего Родос, лежащий на пересечении новых торговых путей из Антиохии на запад и из Александрии на север. Благодаря своему благоприятному географическому положению между Египтом, Кипром, Сирией, Финикийским побережьем и Грецией, этот остров стал важным посредником в торговле зерном и вместе с другими соперниками Афин — Милетом и Эфесом — постепенно стал ограничивать торговую гегемонию афинского государства. О большом значении, которое приобретал этот важный торговый центр, свидетельствует стойкая оборона родосцев против осады города Деметрием Полиоркетом. Об этом же говорит тот факт, что жителям острова оказывали помощь в этой борьбе другие диадохи.
Окрепло и экономическое значение острова Делоса. В 315/14 г. до н. э. Делос, благодаря накопленным богатствам, приобретает независимость от Афин. Антигон и Деметрий сделали его центром лиги островов и центром торговли, которая находилась в руках иностранцев. Хотя интересы диадохов и военные конфликты между ними создавали городам экономические и финансовые затруднения, но тем не менее, не оставляет сомнения тот факт, что в эпоху диадохов неизмеримо расширились торговые связи между отдельными частями древнего мира. Морская и, сухопутная торговля средиземноморских стран с далекой Индией и другими странами Юго-Восточной Азии приобретает огромное значение. В сферу торговли и товарного обращения отныне включается и племенная периферия.
Характеризуя экономическое положение эпохи Александра и после него, Ростовцев определил ее как время «возможностей и надежд». Однако, как справедливо отметил А. Б. Ранович, Ростовцев оценивает экономическое положение только с точки зрения денежного обращения, а не с точки зрения производства. Поэтому он видит симптом расцвета в том, что было много богатых людей. А восхваление роли войска и войны как экономического фактора - обычная формула, которой прикрываются империалистический разбой и угнетение колоний.
Бурное и яркое, по своим внешним проявлениям, экономическое оживление, охватившее восточно-средиземноморский мир в результате восточных походов, дало М. И. Ростовцеву право говорить о том, что до конца диадохов существовало экономическое единство не только de jure, но и de Facto. А. Б. Ранович, давший глубокую критику основных положений концепции Ростовцева в вопросе об экономическом единстве при диадохах, кое в чем разделяет его точку зрения. Он указывает, что, несмотря на почти непрерывные войны, в период диадохов создавались условия для расширения экономики путем преодоления прежней ограниченности отдельных замкнутых территорий, благодаря расширению экономических связей и втягиванию отдельных отсталых районов в более или менее единую систему хозяйства. Период диадохов Ранович считает «неизбежным результатом возникновения экономического единства всего эллинистического мира».
В действительности это было не совсем так. Правда, на Востоке диадохи нашли некую систему экономической организации Александра, который, в свою очередь, ее частично перенял от персов. Эта система в силу исключительной социально-экономической пестроты его империи не могла создать экономического единства. Такое наследство Александр оставил своим преемникам. Последние еще больше усугубили экономическую нестабильность, решив различными путями отделаться от тех элементов этой системы, которые им мешали.
Экономическое развитие эпохи диадохов наталкивается на ряд непреодолимых трудностей, мешавших установлению прочного экономического единства. Такими противодействующими силами были: во-первых, неравномерность социально-экономического развития различных частей государства Александра, определившая им разные исторические судьбы. Не была преодолена экономическая разобщенность отдельных областей государства. Не могли полностью интегрироваться экономические основы греческого полиса и восточных монархий. Кроме того, Восток представлял собой комплекс различных типов экономической жизни. Греки столкнулись с рабовладельческими обществами, насчитывавшими многие столетия самостоятельного экономического развития, а также с обществами, с не сложившимися еще классовыми структурами. Специфической чертой экономики греческих государств была ее зависимость от других районов. Лишь некоторые из них могли произвести все нужное для себя сами. Многие из-за связи с морем нуждались в материалах для кораблестроения, металлах для орудий и оружия. Одной из наиболее ярких черт греческой экономики было существование независимых союзов, самостоятельных в экономическом отношении, действовавших без учета интересов соседей. Новые федерации островов создавались Антигоном и были унаследованы Птолемеем.
Таким образом, греческая экономика, определявшаяся особенностями развития полиса и самостоятельных в экономическом отношении, независимых союзов, встретилась на Востоке с существовавшим многие столетия комплексом различных типов экономической организации. Страны и области Восточного Средиземноморья, не одинаковые по своему уровню экономического развития, по своим экономическим ресурсам, сохраняли свои особенности, с ними не могли не считаться диадохи. Будучи вынужденными приспособить свои планы к уже имеющимся экономическим отношениям, они были не в состоянии органически сочетать эти различные экономические комплексы, укрепить слабые экономические связи между областями, ликвидировать экономическую нестабильность в различных частях империи, чем определялась неминуемая ее гибель. Кроме того, укреплению экономического единства мешало постоянное соперничество диадохов. Если при Александре экономическая политика определялась им самим, то при его последователях каждый из них должен был контролировать экономику с учетом не только своих собственных интересов. При этом, каждый диадох стремился использовать внутренние ресурсы захваченных земель, для чего шли, в борьбе между ними, усиленные поиски эффективной экономической системы.
Лучше всего говорят нам об этих поисках папирусы Египта времен Птолемея Филадельфа. Сомневаться в том, что Филадельф продолжал своих предшественников в этом отношении, не приходится; этот процесс начался еще при диадохах. Он был направлен на концентрацию усилий населения на производство большей продукции, а также на рациональное использование ресурсов страны, путем применения при этом технических нововведений, уже известных в других странах.
Известно, что Птолемей и Селевк были не только политическими, но и экономическими лидерами. Их усилиями, в известной мере, удалось укрепить экономическую жизнь Египта и Азии. Но этот успех был подорван политическим и экономическим соперничеством этих двух деятелей. Их торговые интересы сталкивались во многих местах: в Индии, Финикии, Малой Азии. В связи с этим следует иметь в виду, что одни диадохи стремились централизовать конгломерат, следуя в экономическом плане объективному развитию мировой торговли; другие — закрепиться в локальных районах, отражая потребности и уровень развития производства, степень разделения труда отдельных регионов. Поскольку для подлинно мировой торговли объективные условия в то время еще не сложились, постольку производство является определяющим, - проложила себе пути и победила вторая тенденция. Наконец, экономическому развитию мешали религиозные предрассудки и теократические учреждения на Востоке.
Все эти обстоятельства, характерные для эпохи диадохов, вместе со сложной социальной борьбой и разорительными коалиционными войнами, были основными причинами распада государства Александра. Они же определяли особенности экономического развития эллинистических государств.
Распаду государства способствовали не только экономическая нестабильность, но и многочисленные антимакедонские выступления, сочетавшиеся с ожесточенной социальной борьбой во многих регионах Европы, Азии и Африки. Смерть Александра развязала центробежные силы и дала мощный толчок народным движениям. Поэтому нельзя согласиться с высказываниями ученых, пытающихся ограничить размах этих движений и умалить их значение в процессе распада империи Александра. Так, Дройзен, будучи уверен, что для восточных народов Александр был «милостивым и полным отеческих чувств владыкой», утверждал, что «ни один из всех народов Азии не воспользовался смертью царя для попытки сбросить с себя господство, что может служить не только доказательством политического индифферентизма этих народов, но и той твердости организации, которую Александр сумел придать своему государству» П. Жуге, согласуясь по этому вопросу с Дройзеном, указывает, что в день смерти Александра «берега Евфрата огласились стенаниями его восточных подданных - и покоренные им народы не шевельнулись. Даже напротив, «именно горе азиатов проявилось с неистовой силой и, может быть, они не были неправыми, оплакивая его». Весьма часто антимакедонская борьба в восточных странах отрицается и в современной буржуазной историографии.
Эти высказывания, однако, не согласуются с исторической действительностью и находятся в резком противоречии с данными античных авторов. Последние приводят достаточно доказательств наличия освободительных войн и антимакедонских восстаний как в Европе, так и в Азии. Эти выступления не свидетельствуют о твердости государственной организации, о чем так определенно писал Дройзен. Поэтому вряд ли правильно полагать, что жестокая социальная борьба проходила главным образом в Греции, а Восток выглядел индифферентным к новой власти и безучастно взирал на диадохов. В действительности народные движения и социальная борьба, разной степени интенсивности, разворачивались на более широкой территории и затрагивали разные народы и этнические образования.
Особенно важной ареной антимакедонской и социальной борьбы стала Греция, которая в международной политике раннеэллинистического периода играла огромную роль. Все диадохи, руководствуясь личной выгодой, боролись за влияние в греческих полисах, вмешивались в их внутренние дела, произвольно сменяя их политические режимы. Антимакедонское движение в Греции началось с большой войны, известной в истории как «эллинская» или «ламийская». Еще в 324 г. до н. э. Александр издал декрет о возвращении на родину всех политических изгнанников из греческих городов и о возмещении им прежнего имущества. Наместнику Македонии Антипатру было приказано принудить силой тех, кто будет противиться выполнению этого приказа. Этот декрет, задуманный Александром с целью увеличения собственной славы и популярности, а главным образом для приобретения в Греции наибольшего числа своих сторонников, внес ломку в экономические отношения греческих государств. Он был прямым нарушением постановления коринфского союза, так как представлял собой ничем не прикрытое вмешательство в их внутренние дела.
Этот декрет не подвергался обсуждению в синедрионе, а был оглашен Александром на Олимпийских состязаниях в форме приказа. Особенно тяжелые последствия имел он для Этолии и Афин. В случае приведения его в исполнение Афины лишались своей важной колонии — острова Самоса. Поэтому декрет вызвал волну протеста в Греции. Кроме того, многие, боясь мести вернувшихся на родину противников, стали разжигать антимакедонские настроения масс, доказывая, что возвращение такого большого количества людей непомерно ухудшит положение самих греков. Особенно сильны были эти оппозиционные настроения в Афинах и в Этолии, однако ни афиняне, ни этоляне не решались выступить против Александра. Но уже в июле 323 г. до н.э. или даже немного раньше, когда до Греции дошли слухи о смерти Александра, еще официально не подтвержденные, эллины готовы были поднять восстание против македонского господства. Инициаторами антимакедонского движения были соперник Демосфена — оратор Гиперид и полководец Леосфен. Первый в ответ на похвальные отзывы о македонском наместнике Антипатре сказал: «Мы знаем, что он прекрасный повелитель, но мы не нуждаемся ни в каком прекрасном повелителе». Что касается второго, то, как указывает Павсаний, он «был человеком опытным в военном деле», раньше оказавшим услугу всем эллинам. Когда Александр решил поселить в Персии всех греков, которые в качестве наемников служили у Дария и его сатрапов, Леосфен предупредил его, переправив их на кораблях в Европу. После значительного отсутствия Леосфен в начале 324 г. до н. э. появился в Аттике и получил должность «стратега территории» на 324/323 г. до н.э. Еще при жизни македонского царя он набрал наемников среди тех, которые были сосредоточены у мыса Тенар — на южной оконечности Пелопоннеса.
Другие наемники прибыли из разных армий, некогда набранных сатрапами и расформированных по приказу Александра. Возможно, что среди наемников были и те из 6 тыс. солдат Гарпала, которых афиняне отказались принять. Как бы то ни было, Леосфен собрал значительные военные силы и стал готовиться к войне. Он тайно поддерживал связь с афинским советом 500 и добился у него суммы в 50 талантов и большого количества оружия для наемников 102. Весной 323 г. до н. э. он был переизбран стратегом, может быть даже «стратегом гоплитов», то есть наделен правом вести внешние операции на 323—322 г. до н.э.
Вначале в Греции отказывались верить смерти Александра. «Мир был бы полон запаха от его трупа», заявил Демад, но когда до Аттики официально дошла весть, которую принес Гиппарх, сын Александра, антимакедонское движение получило новый импульс. Оно стало охватывать почти все города Греции и переплеталось с социальной борьбой в греческих государствах. Это движение привело к резкому размежеванию общественных сил. Как справедливо указывает П. Клоше, сторонники восстания нашлись не среди богатых собственников, а в наиболее скромных социальных слоях населения, ибо обеспеченные слои оставались слишком связанными с иноземным владычеством. Это указание зиждется на утверждении Диодора о том, что «имущие советовали оставаться в мире, а демагоги призывали массы открыть военные действия»; решение начать войну было победой для людей «привыкших жить за счет возмещения за убытки» ###(цшМ) и для которых, как это говорил Филипп, «война есть мир, а мир - война».
В биографии Фокиона Плутарх подробно излагает мотивы против войны, выдвинутые этим государственным деятелем. Верхушка афинского общества, крупные рабовладельцы, купцы не желали войны. Они не стонали от тяжести военных контрибуций и от произвола гарнизонов, вступивших в их города. Борьба политических группировок усилилась. Начались преследования ставленников Македонии. Против Демада был вынесен ряд обвинений в параномии, и после третьего осуждения он потерял право произносить речи к народу. За внесение предложения чтить Александра как бога он был наказан штрафом в 100 талантов. Были изгнаны оратор Пифей и Каллимедонт по прозвищу «Краб», которые бежали из Афин, перешли к Антипатру и вместе с его друзьями и посланниками объездили города Греции, чтобы помешать им выйти из-под власти Македонии и примкнуть к афинянам. Даже Аристотелю пришлось пострадать, ибо он был другом царя. Ему было предъявлено обвинение в безбожии, он был осужден, бежал в Халкиду на остров Эвбею, где вскоре и умер.
В этой ожесточенной борьбе общественных сил победили демократы. Народное собрание приняло декрет, предписывавший афинскому народу стеречь «всеобщую независимость эллинов» и освободить города, оккупированные иностранными гарнизонами. Этот декрет обязывал построить сорок тетрер и двести триер; все афиняне до 40 лет должны были участвовать в военных действиях; три филы из десяти должны охранять территорию, а семь остальных быть готовыми действовать за пределами страны. Кроме того, послы должны отправиться в различные греческие города со следующим заявлением: «Афинский народ считает, что вся Греция является общей родиной всех эллинов, некогда разбивших на море варваров, которые хотели продать их в рабство; сегодня афиняне считают себя обязанными рискнуть своей жизнью, имуществом и флотом, чтобы обеспечить общее спасение греков». Декрет, восклицает Диодор, порицает «слишком благоразумных эллинов»: разве без крайней необходимости Афины набросились бы на «непобедимые силы»? Он напоминает об ужасной фиванской катастрофе 335 г. до н. э. Тем не менее послы выполнили свою задачу, обеспечив афинянам содействие большой части греческих городов и народов.
В этой эллинской, или «ламийской», войне Афины приобрели много союзников. Первыми из греков, откликнувшихся на их призыв, были «все этолийцы». Леосфен выдал жалованье и оружие наемникам и проник в Этолию. Приняв его с радостью, население этой страны предоставило в его распоряжение 7 тыс. воинов. Затем он предложил различным народностям, особенно локридцам и фокидцам, отстоять свою «автономию» и освободить Элладу от «македонского деспотизма». Одна надпись хранит фрагменты афино-фокидского договора от октября 323 г. до н.э. К этим союзникам, помощь которых уже позволила Леосфену занять Фермопилы и преградить доступ врага в центральную Грецию, рано или поздно присоединятся другие, очень точный, если не абсолютно верный перечень которых дан в изложении Диодора. В нем, кроме указанных, отмечаются фессалийцы (за исключением жителей Пелинны); этеенцы (за исключением гераклейцев); ахейцы из Фтиотиды (за исключением жителей Фив, живущих в этой области); малиенцы (за исключением жителей Ламии); все города Дориды, энианцы, жители Ализии; долопы, афаманы и левкадцы; народы Эпира - молоссы, присоединившиеся к коалиции под руководством своего царя Аминты, который, однако, позднее стал действовать вместе с македонянами; на северо-западе и востоке Македонии вошли в антимакедонскую коалицию некоторые из иллирийцев и фракийцев, которые ненавидели македонян. Сюда же примкнет Каристос Эвбейский, часть пелопонесцев и др.
Особое значение имело присоединение к восстанию Этолии, предоставившей восставшим отличную легкую и среднюю пехоту, и несколько позднее — Фессалии, с ее первоклассной конницей. Демосфен, бежавший из Афин еще в феврале 323 г. до н.э. и живший в Трезене, уже не в первый раз решил своим красноречием послужить народному делу, в частности, перед собранием аркадцев, которых Пифия убеждала оставаться нейтральными. Результаты этой дипломатической кампании не оказались ничтожными. «Аргосцы, сикионцы, элейцы, мессенцы и жители Акте (трезенцы и эпидаврцы), — пишет Диодор,— примкнули к антимаксдонской коалиции». Демосфен убедил их принять участие в борьбе.
Правда, это решение осталось недействительным: во время конфликта, если верить Павсанию, аркадцы стояли ни за, ни против греков.
Одновременно с дипломатическими усилиями начались и продолжались под руководством Леосфена военные операции (летом 323 г. до н. э.), которые были проведены, по указанию Павсания, «более блестяще, чем даже от него могли ожидать». Леосфен располагал в них не только множеством своих наемников и 7 тыс. солдатами, присланными этолийцами, но также значительными силами, отправленными Афинами и насчитывавшими 550 пехоты и всадников афинских и 2 тыс. наемников. Эта армия пересекла Беотию, чтобы встретиться с Леосфеном. На пути ей пришлось преодолевать сопротивление беотийцев, которые присоединились к македонянам и проявили враждебность по отношению к Афинам. Узнав об этих затруднениях, Леосфен покинул Фермопилы, чтобы поддержать войска, отправленные его согражданам. Он разбил беотийцев, забрал трофеи и поспешил вернуться на свои прежние позиции, где усилил оборону фермопильских проходов и стал ждать македонского наступления.
И, действительно, наместник Македонии не оставался пассивным: греческое, антимакедопское выступление, уже довольно серьезное в 324 г. до н.э., не могло его удивить, и он не ошибался насчет его назначения. Считая невозможным подавить неизбежное восстание только теми войсками, которые находились в Македонии, он настойчиво требовал подкреплений. Как подчеркивает Диодор, Антипатр, «узнав о кончине царя в Вавилоне и о разделе сатрапий», потребовал у Кратера, находившегося в это время в Киликии, как можно быстрее оказать ему помощь. Кратер, как известно, действительно был послан в этот район, чтобы переправить в Македонию более 10 тыс. македонян, освобожденных от службы. Антипатр обратился также к сатрапу геллеспонтской Фригии, чтобы одновременно получить подкрепление и предложить ему руку одной из своих дочерей.
Как только в Македонии стало известно о создании антимакедонской коалиции в Греции, Антипатр передал военное командование на своей родине некоему Сиппасу и приказал вербовать как можно больше людей. Затем, во главе 13600 македонской пехоты и конницы, он проник в Фессалию. Одновременно эти силы поддерживались флотом в 110 триер, на которых Александр вывез в свое царство огромные богатства из казны персидского царя. Фессалийцы, которые долгое время были союзниками - подданными Македонии, вначале предоставили свою первоклассную конницу в распоряжение Антипатра, укрепив тем самым его армию количественно и качественно. Однако, немного спустя, фессалийцы, под влиянием афинян, привели свою конницу в лагерь Леосфена. Как указывает Диодор, они собирались таким образом «сражаться за свободу эллинов».
У Гераклеи встретились армии противников. Чувствуя превосходство сил греков, Антипатр хотел уклониться от сражения, пока не придет помощь из Азии. Но сражение было ему навязано, и он был разбит до такой степени, что больше не осмеливался вступать в борьбу. Союзные войска в бою проявили значительное тактическое превосходство над македонскими. Эта победа эллинов вызвала новую волну патриотического движения по всей Греции. Окрыленные ею, против Македонии восставали все новые и новые города, началось еще большее брожение среди жителей Пелопоннеса. Важное значение имел переход на их сторону Фессалии, кроме того, в это время окончательно распадался Коринфский союз, служивший опорой македонского влияния на Элладу.
Антипатр, не сумев даже обеспечить себе безопасность в Македонии, укрылся в городе Ламии, расположенном невдалеке от залива Малиакского и окруженном прочными стенами; там он в середине или в конце лета 323 г. до н. э., собрав все войска, большое количество оружия, катапульт и продовольствия, стал поджидать подкреплений из Азии.
Решив покончить с Антипатром еще до прибытия подкреплений, Леосфен расположился со своей армией под Ламией и окружил свой лагерь глубоким рвом. Затем он продвинулся до крепости и предложил македонянам сражение, но те, имея слишком малый состав, не осмелились выйти из города, на штурм которого много раз бросались осаждавшие. Однако их противники защищались мужественно и нанесли грекам значительные потери. Отказавшись от мысли взять Ламию штурмом, Леосфен решил ограничиться перехватом обозов с продовольствием, направляющихся к крепости. Последнюю он счел необходимым взять измором. С этой целью Леосфен приказал соорудить стену и вырыть широкий ров, чтобы лишить македонян всякого сообщения с внешним миром (особенно с ламийским портом Фалара). Антипатр, не способный дать решительного сражения афинскому флоту, который имел численный перевес над его флотом, поднял руку на населенный пункт марафонского побережья Рамнунт. Однако стратег Фокион, участвуя в войне, которую он в принципе осуждал, сорвал это мероприятие. В это же время другой стратег, Федр, захватил Эвбею, оставшуюся верной Македонии, и разрушил Стиру, расположенную близ Каристоса.
Эти скромные успехи почти не ускорили продвижения осаждавших Ламию. Некоторые из них стали падать духом. Крестьянам нужно было обрабатывать землю, поэтому они желали уйти домой. Этоляне потребовали, чтобы Леосфен отпустил их в Этолию; чтобы «заняться там своими собственными делами», им нужно было выбрать нового стратега. Леосфен вынужден был исполнить их просьбу, но их уход серьезно ослабил силы осаждавших. Однако это не уменьшило решительности их вождя, который имел право рассчитывать на продовольственные трудности македонян. По словам Диодора, город рисковал погибнуть от голода. По этой причине, без сомнения, Антипатр старался договориться с Леосфеном, но последний потребовал безоговорочной капитуляции. Борьба продолжалась. Но в это время от несчастного случая погиб Леосфен. Когда он находился в только что выкопанном рву, ему на голову упал камень; Леосфен в бессознательном состоянии был отнесен в лагерь, где на третий день скончался. Похвальное слово на его могиле произнес Гиперид. В этой речи оратор изложил заслуги Леосфена в борьбе с македонянами. Гиперид говорил, что на фундаменте, заложенном Леосфеном, теперь создастся дело будущего.
Смерть Леосфена была тяжелым ударом для греческих союзников и привела их в уныние. Вместо Леосфена полководцем был избран некий Антифил, который, хотя и не мог полностью заменить погибшего, но, но утверждению Диодора, отличался ловкостью и мужеством. Греки продолжали блокировать Ламию с суши и моря: 110 кораблей Антипатра были, разумеется, не способны противостоять в открытом море 240 триерам и тетрерам, выставленным Афинами в начале войны. Но Антипатр продолжал удерживать Ламию, надеясь на близкую помощь из Азии. Две армии готовились к решительным схваткам.
Леоннат, прибывший в 322 г. до н.э. в Македонию с далеко идущими замыслами, усилил свою армию рекрутами. С 22500 пехоты и конницы он проник в Фессалию и двинулся против осаждавших Ламию, число которых уменьшилось из-за ухода этолийнев и других союзников. Чтобы помешать соединению Леонната и Антипатра, Антифил снял осаду с Ламии, поджёг свой лагерь и переправил военные обозы в г. Мелитею; затем он поспешно двинулся навстречу Леоннату. Эллинская армия, насчитывавшая 22 тыс. пехоты и 3500 всадников, была более многочисленна, чем армия Леонната, но ее преимущество было в том, что среди 3500 конницы находилось 2 тыс. хорошо обученных фессалийцев.
Военные действия начались продолжительной схваткой конницы. Фессалийская конница, изменив македонянам, «увлекала всех своей доблестью». Разбитый Леоннат отступил к болотистому месту и там погиб. Его труп солдаты отвезли к обозам. Таким образом, благодаря фессалийской коннице и ее руководителю Менону, греки одержали блестящую победу. Но этот успех был не окончательным, так как македонская фаланга, уклонившись от битвы на равнине и заняв соседние возвышенности, укрепилась на них. С этих пор фессалийская конница, как отмечает Диодор, перестала быть полезной. Греческая армия захватила свои трофеи, подобрала своих убитых и покинула поле.
На другой день произошло объединение двух армий. Антипатр был доволен. Его потенциальный противник Леоннат погиб, а его солдаты соединились, создав внушительную и угрожающую силу. Но в открытое наступление он не пошел. Превосходство греков в коннице заставляло его опасаться нового сражения на равнине, поэтому он оставил окрестности недавнего сражения, спускаясь по крутым дорогам холмов. Антифил воздержался от преследования отступающих, расположился лагерем в Фессалии и ограничился наблюдением за продвижением неприятеля. Греки только что одержали прекрасный тактический успех, но он был лишен стратегической ценности, ибо силы неприятеля избежали полного разгрома и могли возродиться с прибытием новых подкреплений из Азии. Блестящие надежды, которые сулили первые операции Леосфена, не осуществились. Хотя военные действия еще продолжались, но шансы на победу были уже на македонской стороне: греки не могли надеяться на увеличение своей армии, тогда как Кратер вел в Европу значительные силы. Вскоре и Эгейское море было полностью очищено от афинских триер. После своей победы при Абидосе македонский флотоводец Клит продолжил свой путь к Греции. Афины реорганизовали свой флот, и последнее сражение разыгралось в водах Аморгоса (на западе от Коса) в июне 322 г. до н.э., сражение, погубившее афинян и сделавшее их противников хозяевами Эгейского моря.
После сражения у Аморгоса ничто больше не препятствовало массовому наплыву македонских подкреплений в Европу. Важное подкрепление составляли войска Кратера. Прибыв в Фессалию, он, если верить Диодору, добровольно уступил командование Антипатру. Оба собирались разбить лагерь на берегах Пенея. Их объединенные силы насчитывали (включая и остатки войск Лсонната) 50 тыс. человек.
Греки разбили свои лагерь недалеко от Краннона, напротив своих противников. Армия Антифила едва насчитывала 25 тыс. пехоты и 3500 конницы. Греки решили не вступать в бой, пока не придут еще отсутствующие союзники. Но Антипатр, имея намерение раньше использовать свой большой численный перевес, собирался вынудить противника принять сражение, устраивая каждый день вылазки своих солдат. Перестав ждать подкреплений, греки приготовились к битве. Они поставили конницу перед своей пехотой, при помощи которой рассчитывали победить.
Битва началась 5 сентября 322 г. до н.э., когда конница ринулась в бой и исход сражения клонился в пользу фессалийцев. Но в это время Антипатр двинул свою фалангу, которая нанесла тяжелый урон греческой пехоте. Последняя, «сгибаясь под ударами и числом своих врагов», заняла соседние возвышенности. На этой новой позиции армия Антифила могла легко защищаться. Впрочем, к ней скоро присоединилась и фессалийская конница. Македоняне выиграли это сражение, не достигнув решительных результатов. П. Клоше полагает, что если бы к грекам пришли их союзные войска, они могли продолжить борьбу со значительными шансами на успех.
Потерпев внушительное поражение на суше в Фессалии при Кранноне и на море при Аморгосе, афиняне вынуждены были в сентябре — октябре 322 г до н. э. просить мира. Инициаторами мирных переговоров были Фокион и Демад, различные по характеру, образу мыслей и действий. Плутарх рисует 80-летнего Фокиона строгим и милосердным, осторожным и мужественным, справедливым и бесстрашным, искусным оратором и опытным полководцем, 45 лет занимавшим должность стратега. Что касается Демада, то он предстает человеком, лишенным всякой щепетильности, корыстолюбивым и алчным, много лет угодничавшим перед македонянами и Антипатром. В то же время он обладал острым умом, здраво понимал потребности времени, с чрезвычайной легкостью приспосабливался к различным ситуациям, обладал выдающимися ораторскими способностями. Антипатр, как сообщают, говорил, что у него в Афинах два друга — Фокион и Демад: первого он никак не убедит принять от него подарок, а второму сколько не дарит — все мало. Фокион как высшим достоинством гордился бедностью, в которой прожил всю жизнь, хотя бывал стратегом и дружил с царями, а Демад рисовался своим богатством, не останавливаясь при этом даже перед нарушением закона.
Из данных Плутарха и Диодора можно сделать вывод, что безоговорочной капитуляции Афин предшествовали дипломатические усилия, которые успеха не имели. К победителю были посланы два посольства: в обязанность первого входило заключение перемирия, другого — мирного договора. Первое афинское посольство в составе Фокиона, Демада, Деметрия Фалерского и других должно было добиться заключения перемирия на месте, без перемен позиций, тогда как македонский наместник еще стоял в крепости Фив в Кадмее, имея явное намерение вторгнуться в Аттику. На этом настаивал Фокион. Против этого возражал Кратер: «Фокион толкает нас на несправедливость: он хочет, чтобы мы оставались на земле своих друзей и союзников и причиняли убытки им, в то время как можем существовать за счет противника». Но Антипатр в этом вопросе согласился с Фокионом, считая, что «все остальное афиняне должны предоставить на усмотрение македонян». Македонские войска, таким образом, были остановлены у порога Аттики.
Когда афиняне вынуждены были согласиться с условиями перемирия, в македонский лагерь было послано второе посольство, в которое входил Ксенократ из Халкедона — глава афинской академии, имевший добрую славу, вызывавший всеобщее восхищение и пользовавшийся исключительным авторитетом у греков. Как указывает Плутарх, Ксенократ был включен в состав посольства потому, что с помощью этой знаменитой личности афиняне надеялись внушить победителям некоторую уверенность. На переговорах, где, прежде всего, был поставлен вопрос о конституционных изменениях, обнаружились две точки зрения. С одной стороны, Ксенократ горячо выступал в поддержку традиционного режима Афин. Однако его мнение было решительно отвергнуто македонским наместником. Последний полностью поддержал точку зрения Фокиона и Демада, полагавших, что необходимы конституционные перемены, которые поставят город под управление имущих слоев населения. Он расходился с ними лишь в том, что настаивал не только на отмене демократической конституции, но и на размещении на афинской земле македонского гарнизона. Против последнего выступил Фокион.
С большой точностью, которая обычно не присуща Плутарху, он указывает на четыре главных требования Антипатра: 1) Афины обязаны выдать антимакедонских ораторов, особенно Гиперида и Демосфена; 2) афиняне должны восстановить «конституцию предков», которая фиксировала политические нрава в зависимости от диадохов; 3) в город вводится гарнизон и размещается на холме Мунихия; 4) афиняне обязаны выплатить издержки на войну и налоги. Эти требования были очень тяжелыми для Афин, ибо подрывали их экономику, фактически лишали их независимости, ущемляли гражданские права населения. Недаром Ксенократ сказал по этому поводу, что, «будь афиняне рабами, требования Антипатра можно было бы назвать скромными, но для людей свободных они слишком тяжелы». Несмотря на это, афинские послы, за исключением Ксенократа, приняли эти условия мира. Фокион, правда, требовал или хотел потребовать, чтобы в Аттике не стояли македонские гарнизоны, но Антипатр ему ответил: «Мы идем на все уступки, которые тебе угодны, за исключением тех, которые бы погубили тебя, а также и нас». После этих слов Фокион хранил красноречивое молчание. Что касается Демада, то он, по словам Плутарха, представляется политиком, абсолютно послушным воле тех, кого он не переставал поддерживать с 338 г. до н. э., а потому принявшим без возражений все требования Антипатра.
Уместно отметить, что не только оружие помогло Антинатру завоевать Афины. Само социально-экономическое положение Афин создавало благоприятную почву для укрепления македонских позиций. Кризис в демократическом движении Афин, с одной стороны, и временное оживление афинской экономики, связанное с восточными походами Александра, - с другой, укрепили положение зажиточных афинян, заинтересованных в союзе с Македонией. Опираясь на них, регент Македонии стал быстро проводить в жизнь условия мирного договора. Немедленно была решена участь антимакедонских деятелей и афинских патриотов: Гиперида и Демосфена. Как только они покинули Афины, Антипатр отправил за ними в погоню своих преданных людей под начальством Архия по прозвищу «Охотник за беглецами». Захваченные в храме в Эгине Гиперид и два его сторонника были вытащены из святилищ и казнены. Гипериду перед казнью еще вырезали язык. Что касается Демосфена, то он предупредил убийцу и покончил с собой в храме Посейдона на Калаврии, где находился.
В октябре 322 г. до н. э. македонский командир Менипп ввел воинское подразделение в Пирей и расположил его в Мунихии в форте на холме, возвышавшемся над афинской гаванью. Этого гарнизона было вполне достаточно, чтобы напугать афинян и поставить имущие слои во главе государства. Под влиянием Антипатра управление делами города полностью перешло в руки аристократии. Демократический режим Афин был отменен, многие афиняне согласно новой конституции были лишены политических прав. Имущие слои прочно стали у власти. Это было сделано с помощью лишения прав всех афинян, которые не обладали собственностью не менее 2 тыс. драхм, то есть 12 тыс. человек.
Эта мера, поставившая в привилегированное положение только 9 тыс. человек, имела важные последствия социально-экономического порядка. Она привела к ограничению числа избирателей, опустошила суд присяжных и уменьшила на 4/7 количество эфебов; к отстранению демоса от управления и уничтожению демократических привилегий; к реорганизации финансовой системы. Конституция исключила из числа избирателей тех, кто подлежал службе в армии (гоплиты); лишение привилегий распространилось также на тех, кому гражданство представлялось специальным голосованием эклесий; были отменены выборы по жребию и заменены выборами из числа граждан, имевших право голоса; поскольку бедняки не имели гражданских прав, прекратилась плата за посещение собраний, за присяжное заседательство и, может быть, за получение должностей. Фергюсон полагает, что в это время была отменена комиссия теорикона, и ее место занял чиновник, основной функцией которого был контроль за администрацией.
Эта замена была только частью общей реорганизации финансовой системы, так как с этого времени в афинских источниках больше не упоминается должность (сборщик). Вероятно, в то же время было упразднено казначейство военных расходов. Теперь, когда Афины перестали вести широкую военную политику, не стало нужды в организации, владеющей армейскими деньгами. Олигархи восстановили финансовую систему Эвбула — один человек должен был получать и распределять государственные доходы и контролировать выплату денег. Отменен был комитет 10 присутственных, пять из которых работали в городе, а пять — в Пирее; перестал существовать секретарь пританеи, который заведовал опубликованием и исполнением декретов. Его обязанности были распределены между двумя его подчиненными контролерами и секретарем герусии; были сокращены и некоторые другие должности.
Произошли изменения и в самом правительстве. Они заключались в том, что богатые люди получили право как определять общую политику, так и следить за работой администрации внутри государства. Реализация этого принципа вела за собой отстранение народа и передачу всей общественной деятельности и прав гражданства 9 тыс. афинян. Отстранение демоса повлекло за собой значительное уменьшение количества должностей и чиновников, а также упразднение важного демократического принципа, согласно которому никто не может быть избран в совет более двух раз и назначаться на должность более одного раза за всю жизнь. При наличии 9 тыс. граждан такая задача становилась неразрешимой.
О проведении в жизнь условий мирного договора, который устанавливал цензовую конституцию, мы узнаем из сообщений (правда, не всегда согласованных) Диодора и Плутарха. Они оба отмечают следующие изменения: гражданское население Афин было разделено на две части, из которых одна полностью сохранила свои политические права, а другая—лишена этих прав; многие из ее числа будут изгнаны или добровольно удалятся в изгнание в отдаленные районы, особенно во Фракию . Но к этим согласованным указаниям источников добавляются разночтения. Диодор говорит о 12 тыс. исключенных, покинувших свою родину, в то время как их соотечественники, обладавшие собственностью не менее 2000 драхм, необходимой для пользования политическими правами, остались единственными «хозяевами города и территории». Автор ничуть не утверждает, что все 12 тыс. «исключенных» отправились во Фракию. Те из них, кто желал там оставаться, пишет он, получили земли. По данным Диодора, можно сделать вывод, что афиняне были разделены на три группы: первая состояла из 9 тыс. привилегированных, которые сохранили права гражданства и остались владеть Аттикой; во вторую группу входили те, кто, лишившись своих политических нрав, покинул свою страну и отправился во Фракию; наконец, третью группу составляли те, кто эмигрировал не в этот регион.
Текст Плутарха не совпадает полностью по этому вопросу с текстом Диодора. Плутарх указывает, что число лиц, по бедности своей лишенных права голоса, превысило 12 тыс., и одни из них, оставшиеся в городе, считали себя несчастными и опозоренными, а другие, покинувшие из-за этого Афины и переселившиеся во Фракию, где Антипатр предоставил им землю и город, уподобились побежденным, которых изгнал из отечества победоносный враг. Как Диодор, так и Плутарх показывают, что по реформе Антипатра афиняне были разделены на три группы, но в отличие от Диодора Плутарх утверждал, что часть исключенных не покинула Аттику и что в целом эмигранты отправились во Фракию.
Возможен ли выбор между двумя этими версиями? По этому поводу среди историков нет единодушия. Фергюсон, например, не считал эмиграцию массовой, иначе, утверждал он, присутствие македонского гарнизона было бы ни к чему. П. Клоше, наоборот, не считал окончательным аргумент, по которому размещение гарнизона в Мунихии было бы необъяснимым, если бы все «исключенные» покинули Аттику. Соседство македонских солдат имело целью успокоить собственников и защитить их от возможного выступления изгнанников. Кроме того, Антипатр считал, может быть, полезным с блеском продемонстрировать восстановление македонского господства в мятежном городе; наконец, среди привилегированной группы, куда входили и многие люди средней зажиточности, недовольные своей участью, могли родиться раздоры, бывшие на руку исключенным, желавшим вернуться в Аттику, поэтому присутствие гарнизона у афинских ворот давало возможность немедленно подавить любое волнение.
П. Клоше отдает предпочтение версии Плутарха. Он считает возможным сделать следующее заключение. Реформа осени 322 г. до н. э. в действительности разделила афинян на две группы; одна включала 9 тыс., а другая — 12 тыс. человек и вполне допустимо, что часть второй группы не покинула Аттику, а остальные двинулись либо во Фракию, либо в другую чужеземную страну. Из оставшихся в Аттике афинян те, кто утратил свои политические права, были непременно решительными противниками нового правительства. Что касается других, «девятитысячников», то в их среде тоже не все были довольны недавними переменами. П. Клоше полагает, что из-за множества привилегированных они были далеки от того, чтобы оставить «олигархию», кучку правителей.
Несомненным остается то, что конституция Антипатра оставила политические права меньшинству, но весьма превосходящему численностью тех, которым фераменский проект 411 г. до н.э. предоставлял политическое господство, и, особенно, группу «трехтысячников», которые основали олигархию тридцати. Добавим, что последний привилегированный слой оставлен с явным намерением устранить афинян, подозреваемых в демократических или умеренных симпатиях, тогда как набор девяти тысяч был подчинен простому цензовому признаку. Из этого П. Клоше делает вывод, что внутри довольно многочисленной группы не было единства мнений; незначительность требуемого ценза заставляет нас считать, что многие средние собственники и налогоплательщики могли не быть лишены политических прав. Не сближали ли их интересы и вкусы с бедными соотечественниками и не удаляли ли от богатых? Не исключается, что промакедонская политика нового афинского режима могла натолкнуться не только на враждебность жертв конституционной реформы, но также на серьезные препятствия со стороны тех, кого она пощадила.
Что касается условий мирного договора относительно финансовых дел, то они могли применяться умеренно. Из отрывка Диодора следует, что Антипатр оставил побежденным «полностью их имущество». Выражение это почти ничего не значит, если афиняне были вынуждены с самого начала уплачивать расходы на войну и тяжелый налог. Кроме того, афиняне утратили внешние владения — Ороп и Самос, а изгнанные оттуда клерухи переселились в Аттику, Фракию, Пелопоннес. Афины были сурово поражены следующим мероприятием. Мирный договор предусматривал, что вопрос об управлении Самосом должен был, по распоряжению Александра, разрешаться не Антипатром, а Пердиккой. В 324 г. до н. э. Александр предписал различным греческим городам вернуть сосланных лиц; среди 20 тыс. человек, воспользовавшихся этим указом, были самосцы, некогда изгнанные Афинами в угоду клерухам, водворенным в Самосе. Афиняне, не покорившись воле Александра, оставили вопрос неразрешенным, когда молодой царь внезапно умер. Однако Пердикка возвратил самосцам их город и территорию и вернул на родину тех, кто был сослан сорок три года назад.
Афинская конституция Антипатра не получила в историографии однозначной оценки. Так, Дройзен считал ее «столь же благоразумной, как и суровой», уничтожившей «демократическую аномалию». Если раньше в демократическом государстве граждане, владевшие имуществом более чем на 2500 драхм, одни должны были нести бремя общественных расходов, в то время как менее состоятельные граждане, составлявшие в народном собрании большинство, вершили общественные и государственные дела, то конституция Антипатра, как утверждает Дройзен, имела цель представить все права гражданам, чье имущество давало гарантии на сохранение мира с Македонией. М. Кэри считал афинскую конституцию «реакционной», поскольку она отбросила Афины ко временам Солона или к еще более ранним.
В греческой историографии многие современные авторы стараются идеализировать деятельность Антипатра ссылками на новый избирательный закон, который увеличивал соответственно число зажиточных граждан. Характерно в этом отношении новейшее коллективное издание греческих историков «История греческой нации», где подтверждается эта точка зрения. Один из авторов Э. Микрояннакис, написавший главу «Распад державы Александра (322 280 гг. до н. э.)», утверждает, что условия мира Антипатра для афинян были умеренными "Антипатр не злоупотреблял своим положением победителя, и афиняне не противились ему. Ведь Антипатр не разрушил Афины, а лишь изменил избирательный ценз, вернул клерухов и изгнал демократических ораторов, подстрекавших граждан на борьбу с Македонией. В действительности конституция Антипатра была направлена против греческой демократии и ее вождей. В своей основе она была олигархической. Демократические устои Афин были сведены на нет. В большинстве городов Антипатр изменил конституцию по афинскому образцу, урезая демократические права в греческих полисах. За эти «милости» Антипатр был увенчан золотым венком.
Итак, хотя в течение нескольких месяцев восставшие угрожали иноземному господству и нанесли не одно поражение своим противникам, военные действия 323-322 гг. до н.э. закончились неоспоримым поражением эллинского восстания. Главное из восставших греческих государств было покорено. Однако успокаиваться македонянам было рано, ибо многие греки искали случая реванша и самые стойкие из их союзников еще сохраняли свою независимость.
В эпоху диадохов не только Афины выступили против македонского засилья. Заметно активизировалась Беотия. Особенно активной ее позиция была против Деметрия Полиоркета в 292 г. или раньше — в 293 г. до н. э, поддержанная Спартой и этолийцами. Спартанец Клеоним явился в Фивы с войском. Но это выступление быстро закончилось поражением. Полиоркет поспешно двинул на Фивы свои грозные машины, и беотийцы вынуждены были капитулировать. Однако как только он ушел во Фракию, в твердой уверенности, что в Греции им установлена прочная власть, вспыхнуло новое восстание беотийцев. Подавлять его начал сын Деметрия — 27-летний Антигон, который разбил беотийцев, но овладеть городом ему не удалось. Беотийские воины пали под ударами превосходящих сил противника. Вождь беотийской конницы, как видно из надписи на конной его статуе, воздвигнутой возле храма Зевса-спасителя, восемнадцать раз бросался со своим подразделением в атаку. Враг воздал должное этому великолепному мужеству и доблести, «не ограбив его тело», залитое кровью из многочисленных ран и разрешив похоронить его среди его предков.
Но каким бы блестящим ни был успех Антигона Гоната, он не дал решающего результата. Для окончательной победы беотийского мятежа необходимо было сокрушить Фивы, к осаде которых в конце 292 г. до н. э. и приступил Полиоркет. Как и на Родосе, он придвинул к стенам города гигантскую гелеполь, размеры и вес которой, по словам Плутарха, были так огромны, что ее продвижение было медленным и трудным. Несмотря на это, фиванцы сражались с необычайным мужеством. Только ценою неимоверных усилий врагу удалось лишь в конце 291 г. до н.э. или даже в начале следующего года взять крепость, войти в Фивы, казнить главных зачинщиков и изгнать некоторых граждан.
Большая заслуга в антимакедонской борьбе принадлежит храброму народу Этолии. Этолийцы были главными союзниками Афин во время эллинского восстания. Они не сложили оружия даже тогда, когда афиняне предприняли переговоры о мире. Они приготовились отразить атаку 32500 конницы и пехоты под командованием Антипатра и Кратера. Все здоровое население составило примерно 10-тысячную армию. В количественном отношении она далеко уступала армии противника. Эта численная недостаточность этолийских сил могла быть более или менее компенсирована природой Этолии; укрыв в безопасные горные районы своих детей, женщин и стариков, а также продовольствие, этолийцы оставили свои неукрепленные гарнизоны и стали ждать врага. Два опытнейших македонских полководца, установив, что этолийские города были заброшены и их легко захватить, двинулись против жителей, укрывшихся в горах. Но при атаке они оставили много солдат на поле брани. Приближалось плохое время года, и македоняне отказались от всякого штурма. Кратер приказал соорудить укрытие для своих войск, вынудил таким образом своих, почти лишенных продовольствия, противников зимовать в местах, покрытых снегом.
С этого момента этолийцы вынуждены были спуститься с гор и дать сражение превосходящим силам противника или погибнуть от голода и холода. Но эти хитрые расчеты не оправдались. В то время как они «отчаялись в своем спасении», обстоятельства спасли этолийцев. Поскольку Антипатру было необходимо срочно переправить свои войска в Азию против Пердикки, наместник Македонии был вынужден заключить с этолийцами перемирие на возможно лучших условиях. Такое перемирие было заключено, и македоняне отложили свой замысел подчинить Этолию, а все население ее переправить в пустынный район Азии.
Жители Этолии выступали и против сына Антипатра Кассандра, который пытался использовать в борьбе с ними их недругов акарнанцев. Они выступали и против Деметрия Полиоркета, и против других диадохов. Небольшая страна этолийцев не была окончательно покорена ни одним из диадохов. Она всегда была серьезным препятствием на пути их завоевания всей Греции. В 321 г. до н.э. (не без помощи этолийцев) поднялось антимакедонское восстание в Фессалии, которое было с трудом подавлено Полисперхонтом. Недолговременным оказалось господство Антипатра в Аттике.
Даже миролюбивая политика Фокиона не могла долго удержать людей от продолжения антимакедонской борьбы. Уже в конце 320 или в начале 319 гг. до н. э. большая часть афинян начала требовать удаления македонского гарнизона из Мунихии, напоминавшего им постоянно об унизительных условиях мирного договора В первых рядах протестующих находились люди, лишенные гражданских прав со времени конституции Антипатра и вынужденные влачить тяжелое и унизительное существование, но значительная часть привилегированных «девятитысячников» также поддержала эти протесты, иначе подобное антимакедонское волнение оставалось бы слабым. Об их участии в движении может служить указание Плутарха о том, что «афиняне без конца просили Фокиона, чтобы он добился вывода македонского гарнизона».
П. Клоше считает, что это утверждение трудно объяснимо, если бы к этим жалобам не присоединились в широкой мере «девятитысячники», единственные, имевшие политические права. Поскольку Фокион упорно уклонялся от этого поручения, афиняне обратились с той же просьбой к Демаду, которого с полным нравом рассматривали как знатока македонской политики. Последний охотно согласился и вместе с сыном Демеем выехал в Македонию. Этот факт тоже может свидетельствовать о том, что антимаксдонское движение имело более широкую базу, ибо Демад вряд ли бы стал выполнять поручение афинских низов, особенно пострадавших от конституции Антипатра. Именно это обстоятельство объясняет указание Диодора о том, что афинский оратор в Македонии выставлял свое требование «соответственно инструкциям, возложенным на него народом». Такое указание древнего автора было бы лишено смысла, если бы миссия Демада не выражала желания значительной части «девятитысячников».
Плутарх отмечает, что Демад прибыл в Македонию в то самое время, когда Антипатр, уже страдая тяжким недугом, не мог вершить дела, которые захватил у него его сын Кассандр. Последний приказал схватить афинских послов и убить их, хотя они имели право личной неприкосновенности. Был убит сын Демей на глазах отца. Демад был забрызган его кровью «с головы до ног», затем убит сам, выслушав перед смертью упреки Кассандра за свое предательство.
Диодор приписывает Антипатру арест и казнь афинских послов, которые в угрожающем тоне требовали вывода македонского гарнизона из Мунихии. Антипатр также обвинил в предательстве Демада. Оно выразилось в том, что после гибели Пердикки, по словам Диодора, в его бумагах нашли письма Демада, относящиеся к весне 321 г: до н.э., в которых он умолял регента вернуться в Европу, чтобы разбить Антипатра. Следуя версии Плутарха, афинский оратор обращался не к Пердикке, а к Антигону незадолго перед смертью Антипатра, то есть весной 319 г. до н э., приглашая стратега Азии завладеть Элладой и Македонией, дела которых, как писал он, издеваясь над Антипатром, болтаются на старой и гнилой нитке. Если первая из этих версий верна, то Антипатр, осведомленный с 321 г. о предательстве Демада, долго скрывал свой гнев и только весной 319 г. до н.э. наступила расправа. Если же принять вторую версию Плутарха, то месть македонского наместника без промедления следовала за разоблачением вероломной инициативы Демада и почти одновременно с возобновлением афинских волнений. Но ни та, ни другая версия не отрицает самого факта драматической и дикой картины казни человека, который раньше проявил себя усердным служителем македонских интересов, а теперь выглядел как мученик и жертва правого дела.
Поскольку миссия Демада не принесла успеха афинянам, они вскоре после смерти Антипатра вновь объединяют свои усилия для борьбы против присутствия македонского гарнизона. Обстановка обострилась следующими обстоятельствами: во-первых, тем, что был сменен начальник этого гарнизона. По инициативе Кассандра, им стал его ставленник Никанор, которому было вменено в обязанность всеми средствами сохранить в Афинах спокойствие. Никанор не только укрепился в Мунихии, но и укрепился в Пирее. В своих действиях он опирался на авторитет Фокиона. Но этот авторитет, вследствие обострения социальной борьбы, стал быстро падать. Фокиона стали обвинять в прислужничестве Македонии, в простой измене. Эта борьба подогревалась соперничеством Кассандра и Полисперхонта в Греции. Фокион и его сторонники предстали перед народным собранием. Они были обвинены в том, что способствовали порабощению родины и «ниспровержению демократии и законов». Обвинение было поддержано Ганонидом, который был усердным патриотом. Как указывает Диодор, многие демократы, которые долгое время стояли в стороне от политической жизни, испытывали горькую злобу, горькое злопамятство по отношению к похитителям свободы. Это были не судьи, а раздраженные враги. Фокион защищался, насколько это было в его силах, и смог привлечь к себе симпатии самых близких из «присутствующих. В конечном счете, потеряв всякую надежду на спасение, он потребовал, чтобы смертный приговор был вынесен ему одному, а его сторонники были оправданы. Некоторые члены собрания пытались его защитить, но смертная казнь была принята единогласно.
Такую же бурную сцену рисует нам и Плутарх, в изложении которого имеется несколько указаний, противоречащих рассказу Диодора. Фокион, отмечает он, с трудом добился, чтобы его выслушали. Он признал себя виновным в различных беззакониях, но добавил, что его соратники не принесли никакого вреда интересам Афин и поэтому должны быть помилованы. Народ воскликнул, что они заслуживают смерти в качестве «друзей» Фокиона и последний решительно отказался от слова. Ганонид зачитал декрет, в силу которого собрание должно было высказаться поднятием рук по вопросу о виновности обвиняемых и, если их признают виновными, проголосовать за немедленную казнь. Декрет был принят единодушно. Кроме Фокиона, приговор распространялся и на четырех его друзей (среди них Пифокл, который был одним из ярых врагов Демосфена). Смертный приговор был вынесен заочно Деметрию Фалерскому, будущему главе афинского правительства, Калимедону и нескольким другим гражданам. Затем смертный приговор был приведен в исполнение. Осужденные выпили цикуту. Соответственно закону об изменниках, трупы казненных были брошены без погребения за пределами Аттики. Это произошло в апреле 318 г. до н.э.
Весь этот процесс Фокиона и трагические результаты его — свидетельство обострения политической борьбы двух основных партийных группировок и победы демократических сил над сторонниками Македонии в Греции. Эта победа не останется вечной и будет в дальнейшем в большей степени зависеть от итогов борьбы и соперничества в этой стране диадохов. Правда, после объединенных выступлений греков в Ламийской войне такого сплоченного антимакедонского движения греческих государств в эпоху диадохов уже не наблюдается. Однако отдельные разрозненные выступления в Греции имели место. Не говоря об Этолии и Афинах, которые вели постоянные войны с диадохами, то один, то другой город Греции выступал против македонских правителей. Наиболее крупными были выступления жителей Мегалоноля и Спарты. Первые, отказавшись повиноваться эдикту Полисперхонта, сумели практически объединить все слои греческого населения и подготовиться к сопротивлению. Они укрепили свой город, призвали к оружию живших в городе рабов и иностранцев.
Полисперхонт подошел к городу с многочисленным войском и слонами, рассчитывая с их помощью одержать победу над мегалонолитами. Но жители города смело оборонялись. Когда во время его штурма была неприятелями пробита брешь в стене, часть жителей продолжала сражаться на последних развалинах стел, в то время как другие установили полисады внутри бреши и восстанавливали стены. Они сумели отразить атаку занимавших деревянную башню солдат, а их лучники и пращники ранили многих врагов. Наступившей ночью Полисперхонт отвел свои войска в лагерь. На следующий день он снял осаду бреши, чтобы бросить туда слонов; но один старый солдат Александра, некий Дамий, набросал в неглубокие рвы широкие доски с гвоздями. Когда слоны устремились вперед, они проткнули свои ноги гвоздями и были атакованы с фланга лучниками и копьеносцами; обезумев от боли, слоны внесли беспорядок в ряды атакующих и принесли им смерть. Македонянам пришлось снять осаду, однако некоторая часть их войск была оставлена под стенами Мегалоноля (весна — лето 318 г. до н.э.). Не менее значительным было и выступление Спарты, которая в период диадохов находилась в довольно плачевном состоянии. Тем не менее диадохам не удавалось ее завоевать. Даже Деметрию Полиоркету, после взятия Афин в 298 г. до н.э. с большим войском направившемуся к Спарте, удалось нанести ей два поражения, но взять ее он не смог.
Итак, народно-освободительная борьба греков против Македонии в эпоху диадохов принимала довольно большие размеры. Отсутствие сплоченности, раздробленность выступлений способствовали их поражению. Борьба не принесла им полного освобождения от македонского засилья, но мешала диадохам в их политике захватов, затрудняла их борьбу за власть. Характерной чертой народно-освободительного движения греков является то, что она была неразрывно связана с классовой борьбой в греческих государствах. Именно эта особенность наложила, в свою очередь, отпечаток на все антимакедонское движение в эпоху диадохов.
Другим районом антимакедонских выступлений на Балканах была Фракия, где сложился единый антимакедонский фронт во главе с царем Севтом. Еще во времена Александра македонский стратег во Фракии Мемнон, посчитав себя достаточно сильным, взялся за оружие и начал воевать с Антипатром. Последний двинулся со всем войском во Фракию и начал войну с Мемноном, которую закончил «кое-как». Во времена диадохов брожение во Фракии приняло еще более опасные размеры. Царь одрисов Севт III призвал свой народ к оружию против Лисимаха. Уже весной 322 г. до н.э. после короткой, но кровопролитной битвы с Севтом он был вынужден отступить. Это положение сделало весьма уязвимой македонскую границу. Тем более, нельзя было исключить, что примеру Севта последуют племена севера и иллирийцы: восстали также некоторые племена молоссов, следуя начавшимся в Греции движениям.
Особенно сильными антимакедонские движения были в некоторых городах Фракии и у туземных союзников. В 313 г. до н.э. вспыхнуло восстание черноморских городов под предводительством города Каллатиса. Жители этого города, расположенного на берегу Понта Эвксинского изгнали македонский гарнизон, который Лисимах давно поставил там, и освободили Истрию и другие соседние города. Истрия, расположенная выше Каллатиса, возле устья Дуная, Одесос и Аполлония, находившиеся южнее, также действовали; затем эти города объединились, чтобы вместе бороться с тираном, налоговая система которого была очень тяжелой. По Диодору, который является основным источником описываемых событий, к этому союзу примкнули соседние скифы и фракийцы. А. Фол допускает, что и Месембрия также участвовала в этом восстании.
Лисимах был вынужден быстро реагировать, чтобы антимакедонские выступления не приняли еще больших размеров и не затрудняли его положения во время важных событий в Азии. Быстро преодолев Фракию и ущелья Гемоса, он разбил лагерь возле Одесоса, который вскоре капитулировал. Истрия вскоре последовала этому примеру, хотя не отступила без боя. Затем победитель двинулся на Каллатис. Скифы и фракийцы пришли на помощь своему греческому союзнику с большой армией. Но Лисимах застал врасплох фракийцев, сумел разделить противников, победил скифов в открытом сражении, многих убил, остальных преследовал, отбросив их в свою страну.
После этого Лисимах пошел осаждать Каллатис, на помощь которому Антигон послал армию и флот под командованием Павсания и Ликона. Последний проник в Понт, тогда как Павсаний собирался раскинуть лагерь на Боспоре, недалеко от Гиерона. Двинувшись на него, Лисимах столкнулся с фракийским царем Севтом III, союзником Антигона, который удержал ущелья Гема. Ценой больших потерь Лисимах преодолел их и разбил Павсания, часть войск которого он присоединил к своей армии. Несмотря на все это, Каллатис держался еще долго, но, лишенный союзников, он не был в состоянии удерживать свои позиции.
Далеко не полные сведения Диодора рисуют нам войны, которые вел Лисимах с задунайскими гетами. Об этих войнах мы имеем отрывочные сведения и в некоторых других источниках. Хотя все они в основе своей противоречивы, они не оставляют сомнения в том, что борьба была довольно тягостной для Лисимаха, армия которого испытывала страдания из-за нехватки продовольствия: его друзья посоветовали ему выпутаться из этого дела и оставить всякую надежду на спасение внутри своего лагеря, но он ответил, что считает несправедливым покинуть свою армию и друзей и обеспечить себе позорное спасение. В конечном счете, геты взяли Лисимаха в плен. Царь гетов Дромихет, оставивший после себя славу ловкого и умеренного политика, устроил побежденному царю весьма благодушный прием и проводил его со своими детьми в город Гелис.
Но, вдохновленная другими чувствами, толпа гетов умоляла Дромихета выдать им побежденного, чтобы казнить его. Дромихет отклонил их просьбу, стараясь убедить их, что они должны быть заинтересованы в сохранении жизни Лисимаха; если бы они его убили, то другие, еще более могущественные и опасные цари захватали бы власть, которую он имел, но, пощадив его, они приобретут его уважение и вследствие этого вернут территории, некогда им принадлежавшие, притом, не подвергаясь большой опасности. Дромихету удалось спасти Лисимаха, которому он преподнес диадему и отпустил в свое царство, возвратив перед этим территории, которые Лисимах отобрал у него в ходе войны.
Эти указания Диодора в общем подтверждаются и Страбоном, который утверждал, что царь гетов в эпоху преемников Александра захватил живым Лисимаха, который выступил против него походом. Однако Лисимаху удалось спастись, встретив великодушное отношение со стороны варвара. На такой позиции стоит и Плутарх.
Несколько иную версию излагает Павсаний. Лисимах пошел войной на Дромихета и на гетов, так как он столкнулся с людьми, опытными в военном деле, кроме того, и во много раз превосходящими его численностью, то сам он, попав в крайне опасное положение, бежал, сын же его Агафокл, в первый раз участвовавший вместе с ним в походе, попал в руки гетов. Потерпев и в дальнейшем неудачи на войне и считая плен своего сына делом немаловажным, Лисимах заключил мир с Дромихетом, уступив гетскому царю часть своей области по ту сторону Истра (Дуная) и скорее под давлением необходимости выдал за него замуж свою дочь. Другие же говорят, что в плен попал не Агафокл, а сам Лисимах и был спасен Агафоклом, заключившим ради него такой договор с гетским царем.
В данном случае для нас не так важно, кто попал к гетам в плен - Лисимах или Агафокл — и кто кого выручил - отец сына или сын отца. Важнее другое - а именно: то, что войско Лисимаха и он сам подверглись серьезной опасности, и поэтому Лисимах вынужден был идти на уступки, что говорит о силе сопротивления этому диадоху. Кроме того, известно, что война с Дромихетом точно не датирована. Существуют разные датировки этого события. Все они колеблются между 293 и 291 гг. до н.э. Этот факт свидетельствует о том, что Лисимах на всем протяжении своего правления вынужден был бороться с освободительным движением народов. В сущности все его походы против них кончились позорным провалом.