Предисловие

ПРЕДИСЛОВИЕ.
Издаваемая ныне всеобщая, военная история древних времен была составлена мною еще в бытность мою (1838-1847) профессором военной истории и стратегии в ИМПЕРАТОРСКОЙ военной академии (ныне Николаевская академия генерального штаба) и предназначалась служить руководством к преподаванию и изучению в ней этой науки. — В первые 20 лет со времени учреждения академии, в ней преподавалась военная история древних, средних и новейших времен до 1815 года включительно, в виде более полного и подробного обзора войн и походов великих полководцев и более или менее краткого — военно-исторических событий между ними, — в необходимой связи с современною историей: политическою, военного искусства, искусства и науки ведения войны и военной литературы. — По этому плану, с ходом времени, постепенно составлялись, исправлялись, пополнялись и литографировались записки курса военной истории, но печатного руководства по этому предмету на русском языке еще не было ни в академии, ни в нашей военной литературе. Такого именно рода труд я, с разрешения академического и высшего начальства, и принял на себя, с несколькими военными сотрудниками (из бывших академических же офицеров), составляя в тоже время, с тою же целью и по тому же плану, и военную историю средних, новых и новейших времен. — Обширный труд этот был уже почти довершен в составлении, когда полученное мною иное назначение по службе заставило меня, к сожалению, прервать его, а последующие затем обстоятельства долгое время не дозволяли мне довершить и издать его.
Ныне, наконец, издается первая часть его — всеобщая военная история древних времен, от древнейших времен до смерти Александра Великого (323 г. до P. X.), за которою, в непродолжительном времени, последуют вторая и третья части, от смерти Александра Великого до падения западной римской империи (323 г. до P. X. — 476 по P. X.), а затем и следующие, по порядку времени. — Все они, подобно ныне издаваемой, будут, до издания, тщательно пересмотрены и исправлены и значительно пополнены.
Это будет первый у нас опыт полного, систематического изложения существенно важного предмета военных знаний — всеобщей военной истории. — Европейская военная литература, при всех своих: богатстве и разнообразии, не имеет еще подобного рода сочинения — недостаток, в настоящее время особенно ощутительный.
При первоначальном составлении этого труда имелось в виду, чтобы он соответствовал потребностям и пользам не только офицеров, образуемых в академии, но и всех вообще военных людей, — чтобы он мог служить полезным руководством к изучению всеобщей военной истории, в наибольших, по возможности, полноте и объеме ее, — наконец, чтобы изданием его сделать, так сказать, первый шаг к восполнению означенного выше недостатка в военной литературе.
Основанный на тех началах, которые, со времени учреждения бывшей Императорской Военной Академии, 20 лет приняты были в ней для преподавания военной истории, труд этот заключает в себе практически-полезное изложение оной, как единственного источника, из которого может и должна быть почерпнута теория стратегии иди наука ведения войны.
Военная история исследуется в нем, согласно с сказанным выше, в необходимой связи с современною историею: политическою, военного искусства, искусства ведения войны и литературы военной истории.
Собственно всеобщая военная история древних времен разделена, сообразно с ходом и развитием, совершенствованием или упадком военного искусства вообще и искусства ведения войны в особенности, на известное число периодов. — В каждом периоде исследованию войн и походов предшествуют: краткое указание источников и изложение состояния военного искусства. Войны и походы великих полководцев или чем-либо особенно важные, замечательные и поучительные в отношении к искусству и науке, излагаются с большими: полнотою и подробностью, а остальные затем — более или менее кратко, соразмерно с степенью важности их в означенном отношении.
Согласно с этими главными основаниями, всеобщая военная история древних времен разделена на следующие четыре главные периода:
Первый — начала и постепенного развития военных учреждений и военного дела на востоке, у древних народов азиатских и африканских, и в Европе у греков, до начала греко-персидских войн (за 500 лет до P. X.).
Второй — наибольшего развития и цветущего состояния военных учреждений и военного искусства у греков, от начала греко-персидских войн до смерти Александра Великого (500-323 г. до P. X.).
Третий — наибольшего развития и цветущего состояния военных учреждений и военного искусства у римлян, от смерти Александра Великого до Августа или образования римской империи (323-30 г. до P. X.).
Четвертый — постепенного упадка военных учреждений и военного искусства у римлян, от Августа до падения западной римской империи (30 до P. X. — 476 по Р. X.).
Всеобщая военная история древних времен составлена на основании известнейших и лучших, древних источников и новейших исторических пособий. В введении к ней, помещенном вслед за этим, они означены и рассмотрены все в совокупности, а затем в начале каждой главы — относящееся к ней указаны лишь вкратце. Таким образом, рассмотрение их всех в совокупности, в введении, составляет, само по себе, краткий обзор литературы всеобщей военной истории древних времен.
Князь Н. Голицын.
Июль 1872 года.

Введение

ВВЕДЕНИЕ.

I. Понятие о военной истории; предмет и цель ее, деление, исследование, изложение, изучение, методы и система, значение, важность и польза.
II. Источники и исторические пособия для изучения военной истории древних времен.

I.

Для того, чтоб уяснить себе понятие о военной истории, как наук, в том смысле, какой она имеет ныне, полезно предварительно исследовать происхождение и развитие ее, а для того проследить от начала, с этою целью в виду, ход и развитие истории вообще.
История получила свое начало там, где образовались первые гражданские общества, где впервые возникли науки и искусства — на востоке древнего мира. Но древний языческий восток не оставил нам полной и достоверной истории, а что и дошло до нас, то лишь в отрывках и не заслуживает названия истории. Только один народ древнего востока, чуждый в начале язычества, именно — еврейский, возвысился до истинной истории, в своих, в целости и полноте до нас дошедших, так называемых исторических книгах священного писания ветхого завета. Истина и достоверность их засвидетельствованы новейшею наукой, в лице лучших ее представителей. В этих книгах заключаются первые, истинные и достоверные сведения о начале и происхождении рода человеческого и о судьбах еврейского народа и, по отношению к нему, современных народов древнего востока — Азии и Африки. А как еврейский народ, с самого исхода из Египта, почти постоянно находился в войнах с соседственными племенами, народами и государствами, то в исторических книгах библии заключаются, между прочим, также сведения о военных: событиях, быте и искусстве у еврейского и других народов древнего востока. Поэтому, первая достоверная история, заключающаяся в библии, уже имеет характер отчасти военный.
После евреев на востоке, история в XII веке перед P. X. впервые является в Европе — у греков, которым позже суждено было стать во главе ее и всей цивилизации древнего мира. И хотя история у них впервые явилась в форме эпической поэмы — Илиады Гомера (или Омира), но и по предмету содержания своего — 10-тилетней осаде Трои греками и сопряженным с нею военным действиям их и троянцев, и по заключающимся в ней сведениям о военных быте и искусстве, нравах и обычаях тех и других, она имеет характер на половину военный.
Семь столетий спустя, в V веке перед P. X., у тех же греков, Геродот, положивший первое начало исторической науке и потому прозванный отцом истории, в главном образцовом творении своем, описал греко-персидскую войну, а непосредственно после него Фукидид — пелопонесскую. Ксенофонт же, вслед за Фукидидом, написал Киропедию или историю персидского завоевателя Кира старшего, и Анабазис или поход Кира младшего в верхнюю Азию и отступление из нее в малую Азию 10 т. греков. В образцовых творениях этих трех первых и превосходных историков Греции, история имеет уже характер преимущественно военный. Она сохраняет его и в творениях последующих, лучших историков Греции: Полибия, Диодора, Дионисия, Арриана, Плутарха и др., и позже римских: Юлия Цезаря, Саллюстия, Тита Ливия, Тацита, Корнелия Непота и др. У некоторых из этих историков, как например у Ксенофонта, Арриана и особенно Юлия Цезаря, история имеет характер даже почти исключительно военный. Таким образом вообще история в древние времена, от самого начала ее у евреев до разрушения западной римской империи и с нею всего строя древнего мира, всегда, менее или более, вместе с характером политическим, имела часто преимущественно, а иногда почти исключительно, характер военный, не переставая однако носить, как у греков, так и у римлян, одно общее название истории. Причины того весьма естественны и понятны. Война в древние времена, с самого начала образования на востоке первых гражданских обществ и больших государств, была, можно сказать, почти нормальным состоянием народов и государств, и в продолжение 30-ти веков (25-ти до и 5-ти по P. X.) едва ли можно приискать один год, в котором не было бы войны. В числе этих, почти беспрерывных войн были и мелкие племенные, и большие международные, и завоевательные, и междоусобные, и даже всемирные, как войны греков с востоком, а римлян со всем известным тогда миром и, наконец, с народами севера и востока, сокрушившими наконец западную римскую империю. При этом, повсюду и всегда в древние времена, военная повинность была всеобщею, каждый гражданин был воином, военное звание было важнейшим и почетнейшим, и высшие деятели общественные и государственные большею частью были вместе с тем и военными. Вследствие всего этого, история, как и вся вообще литература, в древние времена была почти всегда, по словам одного новейшего французского эллиниста {Garl, в его предисловии к переводу Фукидидовой истории пелопонесской войны, помещенному в 1-й части Bibliotheque historique et militaire, publiee par Liskenne et Sauvan, Paris, 1838.}, «результатом тогдашнего общественного быта, и древние историки были не исключительно кабинетными учеными, но всегда общественными, государственными, политическими и военными деятелями, нередко полководцами, словом — гражданами, находившимися в постоянном соприкосновении с общим политическим движением и писавшими потому, что жили, а не жившими для того, чтобы писать».
С падением западной римской империи, в продолжение наступивших варварства и невежества средних веков, история, как наука, совершенно пала и низошла на степень хроники или летописи, основанной на преданиях и писанной в западной Европе на искаженном латинском языке, а в восточной римской или греческой империи на таком же греческом. В эти хроники вносились также и сведения о войнах, военных событиях и т.п., и хотя они заключают в себе обильный материал для военной истории этих времен, по немногие из них имеют истинное военно-историческое значение.
Только с возрождением в западной Европе, в XV и особенно в XVI столетиях, наук и искусств, возродилась и история, сначала в духе подражания древним классическим образцам и с изложением на испорченном латинском языке, почему и характер имела несколько подобный древнему, т.е. политически и военный вместе. Но как общий строй, и частный, и общественный, и государственный, политический и военный, был уже совершенно иной, нежели в древние времена, то, сообразно с ним, историческая наука стала постепенно получать иное, новое направление. Между государствами западной Европы стали возникать начала новых международных отношений, послужившие первыми основаниями позднейшей системе европейской политики. А в образе и искусстве ведения войны, со времени введения огнестрельного оружия, произошел такой переворота, что и все вообще военное искусство получило совершенно иное, нежели прежде, новое направление. Таким образом, и политика, и война одновременно имели решительное влияние на существо и характер исторической науки, и она начала уже разделяться на политическую и собственно военную. Первая стала заниматься преимущественно политическими событиями, не вдаваясь в подробности военных; вторая же, наоборот, начала преимущественно и позже почти исключительно посвящать свое внимание исследованию событий военных, лишь для необходимой связи касаясь политических. В этом именно разделении исторической науки и скрывается начало новой, особенной отрасли ее — военной истории. Но ход и развитие последней сначала были довольно медленные. Обаяние и влияние классических образцов древности были столь сильны и продолжительны, что новое направление, возникшее в силу самых обстоятельств, встречало упорную борьбу и замедление со стороны старого. Три века — XVI, XVII и XVIII — длилась эта борьба, сильнее в начале, слабее в последствии. Упорно держалось старое, но и новое росло и крепло. В XV и XVI веках преимущественно издавались и переводились исторические произведения древних писателей, а немногие оригинальные, политические, и военные, писались большею частью на латинском языке. В XVII веке число оригинальных военных, на новейших языках, стало увеличиваться, а на латинском — уменьшаться; но влияние классической древности все еще было господствующим. Это продолжалось и в XVIII веке, особенно во Франции, и хотя военная история, как и политическая, уже значительно развилась и получила самостоятельность, но пристрастие к классической древности все еще было очень сильно, даже в конце XVIII века. Во Франции оно повело даже к непрактическому и малополезному, мелочному педантизму, выразившемуся преимущественно в составлении комментариев на историков и военных писателей древности и на военные события древних времен. От такого направления военно-исторической науки была, конечно, некоторая доля пользы (как, напр., в продолжительной полемике о древнем, глубоком и о новейшем, тонком строе), но едва ли не было еще более вреда от того, что собственно прямой, практической пользы в этом вообще было очень мало. Тем не менее однако, военно-историческая наука в XVIII веке все-таки сделала большие успехи и, без сомнения, могла бы сделать и еще более значительные, если бы не была задерживаема и замедляема на истинном пути к своему развитию и совершенствованию и даже отчасти совращаема с него, как сказано, пристрастием к грекам и римлянам.
Но 1-я французская революция, повлекшая за собою, почти 23 года продолжавшаяся, большие европейские войны, произвела совершенный переворот как в политическом и военном отношениях, так и собственно в направлении военной литературы вообще и военно-исторической в частности. Громадные мировые события этих 23 лет (1792-1815) отвлекли внимание от классической древности к себе и послужили поводом к первому началу новейшей военно-исторической науки. В течение более полувека со времени общего замирения в 1815 году, она получила постепенно такое направление и такое быстрое движение по нем и достигла такого развития, каких никогда дотоле не имела. В такой степени развития находится она ныне и не остановилась на нем, но продолжает ход свой далее и далее.
Таким образов, из вышеизложенного усматривается, что наука военно-историческая есть наука новая, не существовавшая ни в древние, ни в средние времена, но обязанная своим происхождением общему возрождению наук в XV и XVII столетиях, постепенно, хотя и медленно, развивавшаяся с тех пор, и в последние 57 лет достигшая нынешнего, значительного развития своего.
В этом, современном нам, состоянии своем, она уже не общая история, хотя бы с преимущественно военным характером, как в древние времена, еще менее хроника или летопись, как в средние времена, но особая, самостоятельная военная наука, хотя и отрасль одного общего корня, истории, важнейшая из всех военных наук, образующих с нею одну общую систему.
Предметом ее — военные события, имевшие большее или меньшее: значение, важность и влияние 1) в политическом отношении, в судьбах целого мира, или известной части его, или одного народа либо государства, и 2) собственно в военном, т.е. в отношении к военному искусству вообще, к различным отраслям его и к искусству ведения войны в особенности.
Цель ее — состоит в научном, критическом исследовании означенных военных событий, на основании достоверных источников, критически же разработанных, и затем в историческом изложении этих событий, согласно с требованиями новейшей военно-исторической науки, в необходимой связи с историей политической, с сведениями военно-статистическими и военно-географическими, с современным состоянием военного искусства и различных отраслей его, и с надлежащим раскрытием причин, последствий и результатов событий, взаимной связи их между собой, и видов, намерений, распоряжений и действий с обеих воюющих сторон.
Этими: предметом и целью военной истории в наше время определяются, как значение ее, в смысле особой, самостоятельной военной науки, так и способы деления, исследования, изложения и изучения ее, и полная система ее, и польза изучения оной.
Деление ее, подобно как и политической истории, двоякое: 1) по пространству — на всеобщую, т.е. всех главных и известнейших народов и государств мира, как угасших или исчезнувших, так и существующих, на специальную или частную — одного известного народа или государства, личную — одного известного лица (военная биография или жизнеописание, характеристика и т.п.), или же одного какого-либо известного военного события из общей или частной военной истории (монография), — и 2) по времени, — на военную историю древних, средних, новых и новейших времен, каждая из которых, для большего удобства в изложении, обозрении и изучении, подразделяется еще на известное число периодов, по важнейшим эпохам политическим и военным.
Таким образом военную историю принято делить и подразделять по времени следующим образом:
I. Военная история древних времен — от образования первых государств на востоке древнего мира (за 2500 лет до P. X.) до падения западной римской империи (в 476 по P. X.).
Период 1-й — начала и постепенная развития военных учреждений и военного дела, на востоке, у народов азиатских и африканских, и в Европе у греков, до начала греко-персидких войн (за 500 л. до P. X.).
Период 2-й- наибольшего развития и цветущего состояния военных учреждений и военного искусства у греков и македонян, от начала греко-персидских войн до смерти Александра В. (500-323 г. до P. X.).
Период 3-й — наибольшего развития и цветущего состояния военных учреждений и военного искусства у римлян, от смерти Александра В. до Августа или образования римской империи (323-30 до P. X.).
Период 4-й — постепенного упадка военных учреждений и военного искусства у римлян и в древнем мире, от Августа до падения западной римской империи (30 г. до P. X. — 476 г. по P. X.).
II. Военная история средних времен — от падения западной римской империи до тридцатилетней войны (476-1618).
Период 1-й — от падения западной римской империи до Карла Великого включительно (476-814).
Период 2-й — собственно средних веков, от смерти Карла Великого до введения огнестрельного оружия (814-1350).
Период 3-й — от введения огнестрельного оружия до тридцатилетней войны (1350-1618).
III. Военная история новых времен от начала 30-тилетней войны до начала войн 1-й французской революции и республики (1618-1792 г.).
Период 1-й - 30-тилетней войны (1618-1648).
Период 2-й - войн конца XVII и начала XVIII столетий (1650-1740).
Период 3-й - войн Фридриха Великого: силезских и семилетней, и современных им, до начала войн 1-й французской революции и республики (1740-1792).
IV. Военная история новейших времен, от начала войн 1-й французской революции и республики до наших времен.
Период 1-й — войн 1-й французской революции и республики до люневильскаго мира (1792-1801).
Период 2-й — войн 1-й французской империи или Наполеона 1-го (1805-1815).
Период 3-й — войн после 1815 года до наших времен.
Этому делению может быть подчинена как всеобщая, так и частная военная история.
Исследование военной истории обнимает 1) исследование источников и 2) исследование событий, то и другое путем научной критики. Источники должны быть подвергнуты тщательным: изучению, разработке, очищению и взаимному сличению, для определения степени достоверности и значения их, а самые события — критическому разбору, для разъяснения всех причин их, исторического хода, взаимных: связи и влияния, результатов и последствий, равно всех сомнительных фактов, всех приведенных в действие мер и способов, и вообще всего того, что могло иметь или имело влияние на ход, характер и результаты военных событий. Поэтому критическое исследование источников и событий военной истории, путем исторической критики, есть первый, главный и основный труд военно-исторического писателя, являющегося в нем собственно исследователем военной истории.
Вторым затем, не менее важным трудом его, уже как военно-исторического писателя, есть собственно составление или изложение военной истории. — Оно должно быть рассматриваемо в двояком отношении: 1) методы или способа и 2) системы. Метод или способов изложения военной истории могут быть три, смотря по форме изложения и особенно по большему или меньшему участию и влиянию критики. — Первый способ, простейший, состоит в хронологическом, более или менее сжатом и кратком, общем обзоре военных событий, их причин, хода, характера и результатов, представляющем материалы для собственных: размышления и суждения. — Второй способ, более сложный, совершенный и возвышенный, заключается в изложении более подробном и обстоятельном, основанном на историческом исследовании фактов, их причин, хода, связи, результатов и последствий. — Наконец третий способ, высший, но и труднейший, состоит в тщательном, критическом исследовании и разборе военных событий и всех фактов их, с преимущественным обращением внимания на исследование и обсуждение всех мер и способов, приведенных в действие, разъяснение сомнительных фактов и проч.
В отношении в системе изложения военной истории должно сказать, что, по самому существу войны и отношениям ее к политике и к средствам и способам, содействующим достижению целей той и другой, всякое военно-историческое изложение должно быть расположено в известной, логической системе, а именно:
Так как война есть средство достижения вооруженною силою, управляемою искусством, известных политических целей, указываемых политикой, то в главе всего должно стоять изложение политическая состояния и взаимных политических отношений, побуждений, намерений, видов и целей, как двух воюющих государств или союзов государств, так и других, не участвующих в войне или нейтральных, а также ближайших политических причин, произведших войну, и политических целей, которые каждая сторона предположила достигнуть войною.
Затем должны быть рассмотрены и изложены все военные средства и способы, которые с той и с другой стороны могли и имели быть употреблены в действие, для достижения вооруженною силой политических целей. — Сюда должно войти все, что обнимает состояние вооруженных сил воюющих государств, вообще и в частных подробностях, в данный момент, и что составляет предмет военной статистики.
После того необходимо сделать военно-географический и военно-топографический обзор, как целого театра войны, так и раз личных частей его, которые могли послужить или и послужили театрами частных, побочных или второстепенных военных действий, что составляет предмет военной географии и военной топографии. При этом театры войны и военных действий должны быть рассмотрены в связи с находящимися на них, в данный момент, естественными и искусственными пособиями и препятствиями к ведению войны (сухопутными и водяными путями сообщения, крепостями, складами и проч.).
Затем должно быть изложено взаимное распределение и расположение вооруженных сил и военных средств и способов на театрах войны и военных действий, и планы действий, общий и частные, с обеих сторон, перед самым началом войны и военных действий.
И, наконец, за этим уже должно следовать самое историческое изложение хода войны и военных действий.
То, что здесь сказано было о методах и системе исследования и изложения военной истории, может быть применено и к методам и системе изучения ее. — Они столько же необходимы для последнего, сколько и для двух первых. — Изучение военной истории, без известных: методы и системы, т.е. без порядка, не только бесполезно, но и вредно; — но с другой стороны, для извлечения из него надлежащей пользы, оно не только не легко, но и очень трудно, и по этим-то именно причинам, разумное избрание лучших: методы и системы существенно необходимо для полезного изучения военной истории. Для решения же выбора их, желающий изучить военную историю с пользой должен прежде всего тщательно сообразить желание свое с степенью своих познаний, общих и специальных военных, и с целью, которой он намерен достигнуть. Поле обширное, начиная от самых мелких подробностей до самых высших сфер военных соображений, распоряжений и действий целой войны, иначе — от предметов, входящих в скромный круг обязанностей подчиненного офицера и постепенно доходящих до обширного круга важных и трудных обязанностей высших начальствующих лиц и самого предводителя целого войска. Каждый, по своим силам и целям, может избрать то, что ему пригоднее и нужнее, а особенно любознательный и желающий изучить все, нужное и для низших и для высших чинов, всецело посвятить себя труду полного и всестороннего или по крайней мере многосторонняя изучения военной истории. Военная же история так богата и щедра, что, как один греческий писатель (Дион Хрисостом) выразился об Илиаде Гомера — «она каждому, и юноше, и мужу, и старцу, столько дает, сколько кто может взять».
Выгоднейшими способами изучения военной истории могут быть следующие три, различающиеся степенью полноты и подробности:
Во 1-х самый полный и подробный, критический — войн и походов великих полководцев разных времен, особенно: древних — Александра Великого, Ганнибала и Юлия Цезаря, и новейших — Густава-Адольфа, Фридриха Великого, Наполеона 1-го и, собственно для нас Русских, Петра Великого и Суворова, — а также и всех вообще войн новейших времен, начиная с 30-тилетней. — Наполеон I (в записках своих, писанных на острове св. Елены), советует изучать походы Александра В., Ганнибала, Юлия Цезаря, Густава-Адольфа, Тюрення, принца Евгения Савойскаго и Фридриха В. (см. эпиграф в заглавии этой книги). При всем уважении к такому военному авторитету, нельзя однако согласиться на поставление Тюрення и принца Евгения Савойскаго на ряду с другими 5-ю великими полководцами, названными Наполеоном. — И Тюреннь, и принц Евгений Савойский были, бесспорно, весьма искусными и замечательными полководцами, но и в древние, и в новей шия времена было много полководцев, не уступавших им в искусстве, и ни по степени оного, ни в особенности по объему и значению совершенных ими подвигов, Тюреннь и принц Евгений Савойский не могут быть поставлены на ряду с такими, можно сказать, колоссальными, мировыми военными деятелями, как Александр В., Ганнибал, Юлий Цезарь, Густав-Адольф и Фридрих В. Но на ряду с ними бесспорно и несомненно должен быть поставлен нами сам Наполеон I.
Во 2-х менее подробный и обстоятельный, хотя и не менее тщательный, способ изучения, сверх того, войн и походов особенно искусных и замечательных полководцев, число которых было весьма значительно во все времена, и древние, и средние, и новые, и новейшие.
И наконец в 3-х, сверх того, краткий обзор остальных затем войн и походов древних и средних времен, для необходимой связи между перво — и второстепенными и для изучения постепенного хода и развитая военного искусства вообще, различных его отраслей и искусства ведения войны в особенности {В изложении настоящей всеобщей военной истории древнейших времен приняты все три, означенные здесь, способа в совокупности.}.
Что касается порядка занятий по изучению военной истории, то во 1-х необходимо иметь предварительное знание политической истории, военной географии стран, в которых велись войны, военной статистики государств и состояния военного искусства у народов, которые вели их, и главных второстепенных и вспомогательных военных наук; — во 2-х следует коротко ознакомиться с историческим ходом войны или войн и всеми их военными событиями, — и наконец в 3-х заняться критическим разбором их, составляя письменные замечания о главных моментах их и периодах между ними, сличая их с теорией и делая из этого разумные выводы.
При этом случае и по этому поводу, нелишним будет привести следующие мысли прусского генерал-майора фон-Гойера {Handbibliothek fur Officiere etc. 2-r. Band: Litteratur der Kriegs-wisseaschaften und Kriegsgeschichte, bearbeitet von D-r. J. G. топ Hoyer, K. Preuesisehen General-Major, Berlin 1832.}, в предостережете против излишнего многоведения (Ueberffilung), в такую эпоху, в которую вообще стремление клонится к чрезмерному книжному образованию (Ueberbildung) молодого воина, т.е. к сообщению ему слишком многих знаний и тем к соделанию его непригодным для того назначения, которое он имеет в данное время. «Если с одной стороны» — говорить Гойер — «придавать себе ученое значение, изыскивать и критиковать ошибки главного предводителя войска составляет приятное чувство, то с другой стороны офицер в подчиненных званиях должен иметь слишком много любви к чести для того, чтобы заслужить упрек в незнании необходимого в его звании и должности, и недостатком внимания к мелочам подвергать своих начальников и подчиненных опасности. — Только тогда, когда офицер в младших чинах знает и исполняет с любовью и усердием обязанности своего личного положения, может он помышлять о приготовлении себя к высшему назначению. — Генерал фон-Лоссов, в своем сочинении: Der Krieg fur wahre Krieger (1815), говорить: «Военный человек должен знать столько, сколько от него требует занимаемое им место, но в тоже время должен быть в состоянии исполнить столько, сколько имеет нужных для того познаний». — Того же мнения но этому предмету — говорить Гойер — и гениальный Де-Линь, и ученый Валентини, и осторожный Каниц, и остроумный Брандт, и разумный автор Света и теней (Licht und Schatten, 1829). Человек многознающий (der Vielwisser), по изображению Коцебу, во всяком случае неприятен, в военном же звании — особенно вреден и нетерпим».
Здесь же следует сделать одно замечание, одинаково относящееся и к исследованию, и к изложению, и к изучению военной истории. История новейшей литературы ее, к сожалению, представляет немало примеров увлечения исследователей и писателей ее, предвзятыми, часто неверными, нередко ложными, теоретическими мыслями, мнениями, предположениями и даже правилами и теориями, будто бы прямо извлеченными из военной истории. — Но военная история нимало не причастна этому и не виновата в том: истины ее — непреложны. Напротив, ум человеческий не изъять от заблуждения и ошибок в воззрениях и суждениях, особенно если упорно устремлен к одной предвзятой, постоянной мысли (idee fixe). Под влиянием ее и сродного иногда человеку тщеславия блеснуть созданием новой теории, истины и достоинство военной истории легко искажаются, извращаются, изображаются в ложном свете и с прямого пути в истинной цели сводятся на побочные, удаляющиеся от нее и приводящие иногда к выводам, по видимому будто бы и правильным в теории, но неверным, ложным и вредным в отношении к практике. Этого-то увлечения и направления особенно следует остерегаться и при исследовании, и при изложении, и при изучении военной истории. Иначе, на место исторической истины нечувствительно и незаметно встанет — ложь, а на место пользы — вред, тем более опасный, что лож будет по-видимому основана на прямых выводах из военной истории и по внешности согласна с ее истинами.
Выше было упомянуто, что военная история служит средоточием всех военных наук и они составляют с нею одну общую систему.
Для указания места, которое каждая из них занимает в этой системе и для определения взаимных отношений их между собою и к военной истории, можно разделить их на основные или главные, приготовительные, частные и вспомогательные {Система военно-исторических наук изложена здесь применительно к принятой системе наук общеисторических!».}.
Основною или главною наукой есть бесспорно военная история, как вмещающая в себе и преподающая основное понятие о минувших военных событиях в жизни народов и государств — событиях, основу которых составляет война во всем смысле этого слова. Но основное понятие о состоянии народа или государства в военном отношении, в настоящее время или же в данный момент истории, заключает в себе и преподает военная статистика, а потому ее следует поставить рядом с военного историей в числе основных или главных военных наук {История есть продолжающаяся статистика, а статистика — остановившаяся история (Шлецер: Теория статистики). На это замечают, что правильнее следовало бы сказать: статистика есть картина государства в данный момент.}.
Приготовительною наукой следует считать ту, без которой основная или главные не могут быть возвышены до научной формы и изображены в необходимой внутренней, взаимной связи, а именно: наука об изучении источников (Quellenkunde) военной истории, путем исторической критики.
Частными военными науками следует признать те, которые содержатся в основных или главных, как части в целом, но, во взаимных: сопоставлении и связи, возвышаются каждая до самостоятельной научной формы. Сюда должно отнести: 1) историю военного устройства и военных учреждений или вообще военного быта (Kriegswesen); 2)историю военного дела и военного искусства вообще; 3) историю тактики или тактических: устройства, образования, строя и образа действий войск разных родов; 4) историю баллистики (метательного оружия) и позже артиллерии (огнестрельного оружия); 5) историю фортификации, полевой и долговременной; 6) историю полиорцетики или осады и обороны укрепленных городов и крепостей; 7) историю военной администрации или внутреннего устройства и управления войск по всем отраслям; 8) историю стратегии или искусства и науки ведения войны; 9) военную географию и 10) военную этнографию различных стран и народов в различные времена, и 11) историю литературы всех главных и частных военных наук.
Наконец, в разряд вспомогательных военной истории наук следует поставить: 1) на первом и главном месте — историю политическую, во всем ее объеме и во всех отношениях, особенно к политике и политическим, международным отношениям и договорам народов и государств; 2) историю международного права и дипломатии в новейшие времена; 3) историю морского дела и искусства, по связи его с военным, — и те из вспомогательных наук истории вообще, которые, по тем или другим причинам, более или менее, могут способствовать возвышению и совершенству научной формы военной истории.
Из этого легко, усмотреть можно, какие первенствующие значение и важность имеет военная история в общей системе военных наук, и по истине нельзя не признать и обширной, многообразной пользы ее в области военного знания и военной деятельности. «Если», говорит Кауслер в предисловии к своему Опыту военной истории всех народов {Verauch einer Kriegsgeschichte aller бикег, naeh den Quellen bear-beitet von F. v. Kausler, Hauptmann im K. Wttrtembergiecb, en Genera), Quartiermeisteretab, etc. 1 Band. 1825.}, «история вообще заслуживает быть названною источником всех опытных знаний для всякого состояния, наставницей в общественной, как и в частной жизни, то это имеет особенное значение в отношении к военному человеку. При усиленных требованиях от него в наш век, в такое время, которое отличается сильным стремлением к усовершенствованию во всех отраслях знания, военный человек не может более оставаться за резкообозначенною чертою. Прошедшее, этот обильный источник поучения и побуждения к великим подвигам, не может оставаться замкнутым для него, а обширное поле, на классической почве которого он может обогатить себя — пустым и неразработанным. Изучением жизни и подвигов отличных военных деятелей, военный человек нашего времени приобретает на столько же и опытности, а кто более нуждается в собственной и чужой опытности, как не офицер, который в практической военной жизни встречается со столькими же, различными случайностями, сколько местность и изменчивое счастье представляют возможностей к тому? Кто более нуждается в руководстве опыта, как не военный человек, который, доколе не имеет опытности, будет вечно оставаться несовершеннолетним на великом поприще своего призвания!»
Гойер, в своем сочинении: Литература военных наук и военной истории (см. выше), по поводу изучения военной истории говорить, что «правила тактических и стратегических учебников основываются частью на обычных определениях, частью же на мнениях, о которых можно судить только посредством или многосторонней опытности, или продолжительного чтения военной истории, с взаимным сличением установленных правил и действительных последствий и подвигов. Часто неверные предположения и заключения благоприятствуются счастьем и, при больших еще ошибках неприятеля, являются основными правилами для действий, так что этим путем можно было бы приходить к мнению, что сражения выигрываются лишь отрицательно, или что все творит одно счастье, а военного искусства не существует, как полагал Беренгорст. Но не следует обманывать себя: хороший полководец, которому содействуют отважные офицеры и бесстрашные солдаты, всегда будет приковывать победу к своим знаменам. При ближайшем исследовании военной истории, часто будут обнаруживаться совсем другие причины счастливых или несчастливых последствий, нежели те, которые обыкновенно приписывает им толпа. Иной раз хорошо соображенное предприятие не удалось вследствие неверно понятых наставлений, поспешности, вялости или нерешительности подчиненных; в другом случае дурно составленный план, вследствие отличных качеств подчиненных начальников и войск, был, напротив, причиной незаслуженной победы. Поэтому критическое изучение военной истории для офицера, близко знакомого с правилами военных наук, составляет высший, важнейший предмет: оно заменяет ему опытность, которую он в продолжительной войне не всегда имеет случай приобрести. И военная история древних времен не чужда его цели: правила новейшей войны извлечены из событий древней».
Еще выше стоят мнения великих полководцев о пользе и необходимости изучения военной истории.
В заглавии настоящей книги приведены, в виде эпиграфов, изречения о том Фридриха В., Наполеона I и эрцгерцога Карла. Таких изречений знаменитых полководцев и военных писателей можно было бы привести еще множество; но здесь приведены избранные и приличнейшие предмету, принадлежащие первостепенным военным авторитетам и сделавшиеся, так сказать, классическими афоризмами и непререкаемыми аксиомами.
Из них изречение Фридриха В., одинаково относящееся к изучению общей и военной истории, выражает пользу фактов прошедшего в отношении к воображению, памяти и рассудку. Факты питают воображение и наполняют память, а рассудок очищает этот запас мыслей.
Весьма замечательны оба изречения Наполеона I, одинаково выражающие мысль, что знание высшей тактики (т.е. искусства ведения войны) приобретается только опытностью и многократным чтением и изучением истории походов всех великих полководцев (которых Наполеон I называет 7), образованием себя по этим образцам и ведением, подобно им, наступательной войны: в этом Наполеон I поставляет единственное средство сделаться великим полководцем и постигнуть тайну искусства.
Эти мысли Наполеона I, изложенные в немногих словах и строках, заключают в себе однако обширный и глубокий смысл. Разбор и изъяснение его подали прусскому генералу фон-Лоссау, в его сочинении: Идеалы ведения войны {Ideale der Kriegflihrung, in einer Analyse der Thaten der grSsstcn Feldherrn, von dem General-Lientenant топ Lossau. l-eten Bandea 1-st Abtheilong. Berlin, 1836.}, повод к предпосланию ему глубокомысленного, высоко-прочувствованного и верно выраженного предисловия. Главные, замечательнейшие мысли Лоссау заключаются в следующем: «Трудную, достойную размышления задачу составляют слова Наполеона. Легко сказать вести наступательную войну так, как названные им великие полководцы, но трудно исполнить это. Наполеон указывает вспомогательное средство к тому — частое чтение и перечитывание (lisez et relisez) истории их походов. Но одно это не может еще образовать великого полководца. Только одна мысль заслуживает в высшей степени внимания, она заключается в 4-х словах: «modelez vous sur eux», образуйте себя по ним, и имеет такой широкий смысл, что должна быть рассматриваема, как главное условие задачи. Если-же с этим связать изречение Фридриха В., то, кажется, будет ясным, как должно смотреть на это правило или задачу. — Чувство возвышенного и великого развивается в человеке поздно. Если нет этого чувства, то подавно не будет и самого действия или дела (That). Без него, самая обширная ученость не послужить к надлежащей оценке великих людей и их подвигов, и не воспламенить в уме и сердце того огня, которым пламенели великие полководцы, и в них будут усматриваться единственно только образцы, достойные изучения и подражания. Только одна самоличность (Personlichkeit) решает это, и это именно и подразумевал Наполеон в 4-х словах: modelez vons sur eux и в другом изречении своем о силе личности Александра; Ганнибала, Цезаря, Тюрення, Фридриха {Се n'est pas l'armee romaine, qui а soumis la Gaule, mais Cesar; ce n'est pas 1'armee carthaginoise qui faisait trembler la republiquc aux portes de Rome, mais Aimibal; ее n'est pas 1'armee macedonienne qui а ete sur l'lndus, mais Alexandre; ее n'est pas 1'armee franeaise qui а porte la guerre sur le Weser, mais Turenue; ce n'est pas Гагтёе prussienne qui а defendu sept ans la Prusse centre les trois plus grandes puissances de l'Europe, mais Frederic le Grand.}. Поэтому всего важнее впечатление, производимое фактами. Смотря потому, какое впечатление факты производят на каждого, может быть определено, в какой степени каждому возможно самому себя образовать по великим образцам и идти туда, где воля подчиняется зрелому решению разума, в таким образом. делом осуществить мысль, достойную такого решения. Этим путем личности и воли, вероятно, шли великие образцы, и он-то, по совершении их подвига, и может быть исследован Ум и твердая воля всегда приковывали счастье, пока были соединены между собой и с отважностью. По всем этим причинам, Наполеон и говорит: «ваш гений (а не ваш ум), просвещенный таким образом, заставит вас отвергнуть правила, противные правилам этих великих людей». Сила воли требует ежедневного упражнения, без чего не может достигнуть значительной силы. У великих людей она постоянно была в напряжении и приращении. А посторонний человек не может сам достаточно постигнуть и оценить этого. В изучении подвигов великих полководцев должно исследовать именно эту нравственную силу воли, дабы усмотреть, обсудить и привести в исполнение истинный образ действий этих полководцев. Наполеон требовал похитить тайны искусства из их хранилища, как некогда в древней мифологии был похищен священный огонь с неба. Этим он разумел, что все дело в разъяснении вспомогательных средств, нравственных пружин, посредством которых великие полководцы действовали. Это и должно составлять цель изучения войн и походов великих полководцев. Впрочем, искусство ведения войны было и будет во все времена тоже. Орудия войны — армии и оружие могут изменяться, но соображения, имеющие целью побеждать неприятеля, будут постоянно и неизменно иметь тот же источник и должны быть извлекаемы из превосходства ума полководца, подкрепленного силою его воли. Само счастье переходит наконец на сторону того из двух противодействующих полководцев, который превосходит другого умом и волей. Нет примера, чтобы сильнейший умом и волей был наконец одолеваем слабейшим ими. По этому, какое бы пространство времени ни лежало вежду великими полководцами, всегда остаются неизменными те же качества, которыми они сделались великими и которые привлекают наше внимание. В этом смысле нет ни древнего, ни нового, и походы от Александра до Наполеона представляют одинаковый интерес и возбуждают одинаковое участие, конечно только для того, кто разумеет исследовать причины проявления их силы и не довольствуется беглым обзором истории великих всемирных событий. Наполеон не мог требовать иного, поставив Александра, Ганнибала и Цезаря рядом с новейшими полководцами и каждого назвав идеалом. Цель такой мысли велика и высока. Только тот, кто следовал этим путем, может постигнуть смысл слов Наполеона: отвергнуть правила, противные правилам великих полководцев. К этому и должно вести общение с ними, т.е. изучение их подвигов. О сходстве событий нечего и думать: тому препятствует бесконечное разнообразие обстоятельств. Наполеон имел зорко в виду независимость искусства полководца; поэтому именно слова его и заслуживают величайшего внимания».
Вообще смысл обоих изречений Наполеона тот, что знание искусства ведения войны приобретается прежде изучением военной истории, а потом уже опытностью. Первое, весьма естественно, должно предшествовать последнему. Это подтверждается и рассудком, и историей: все великие полководцы с молодых лет образовали себя чтением и учением. Александр В., получивший тщательнейшее и обширнейшее греческое образование во всех отраслях знаний, военное искусство изучил, между прочим, из чтения Илиады Гомера, к которому был так пристрастен, что во всех своих походах имел Илиаду при себе, хранил ее в золотом ковчеге, читал ее даже между военных действий и накануне сражений, и на ночь клал ее, вместе с мечом, под свое изголовье. Ганнибал, как известно, получил весьма тщательное греческое образование, изучил греческих историков и даже сам сочинил военную историю, которая к сожалению не дошла до нас. Юлий Цезарь был одним из образованнейших, людей своего времени и с славой великого полководца достойно соединил и славу искусного оратора и превосходного историка. В новейшие времена, Густав-Адольф, Фридрих В. и Наполеон I, и в молодых, и в зрелых летах, высоко образовали себя книжным учением и, подобно Цезарю, будучи великими полководцами, были и образованнейшими людьми своего времени, по всем отраслям знаний вообще и военных особенно. Из наших отечественных великих полководцев, Петр В. в молодости своей не мог, по тогдашним обстоятельствам, получить основательного и обширного военного образования, но в последствии образовал себя сам и, при своих необыкновенных природных дарованиях, в высшей степени соединяя силу ума и воли, был в полном смысле образованный великий полководец. А что касается Суворова, то из его жизни всякому известно, что он с самых молодых лет полюбил уединение и книжное учение, любимыми писателями его были историки и преимущественно военные, и в зрелых летах он был также одним из образованнейших людей своего времени. В наше же время, при значительном расширении области знаний вообще и военных в частности, уже далеко недостаточно ограничиваться первоначальным образованием, общим. и военным, полученным в молодых летах, но необходимо продолжать его и в последствии, постоянно и самостоятельно, тому, кто желает приобрести основательное военное образование, для полезного применения его на деле, на всех степенях и во всех званиях военной службы, до самых высших включительно. Благоразумную средину между неведением и многоведением, одинаково вредными, составляет надлежащая степень и мера истинной образованности, которая никогда не может быть вредною, но всегда будет полезною.
Третье изречение эрцгерцога Карла, который сам был высокообразованным полководцем и военным писателем, прямо, положительно и верно выражает преимущество научных: стремления и опыта перед одним практическим личным опытом, для образования полководца, по той причине, что жизнь ни одного человека не богата на столько делами или подвигами, чтобы в полной мере даровать опытность, и что никто не упражнялся в трудном искусстве полководца прежде, нежели достигнул этого высокого призвания. Поэтому, прежде, нежели полководец приобретет личную опытность, ему необходимо обогащение собственного знания чужою опытностью, знанием и оценкою прежних исследований, сличением знаменитых военных подвигов и обильных последствиями событий военной истории.
Таким образом, общий смысл всех трех изречений Фридриха В., Наполеона I и эрцгерцога Карла тот, что личной опытности полководца необходимо должно предшествовать книжное или научное военное образование вообще и преимущественно изучение военной истории и войн и походов великих полководцев всех времен, древних, как и новых.
Свидетельства великих авторитетов военных, только что упомянутых, и всех военных деятелей на поприще войны и военной науки, всех времен и народов, и наконец — убеждения самого разума, не могут, кажется, оставить в уме ни малейшего сомнения в неоспоримой пользе изучения военной истории всех времен безразлично и военных подвигов всех искусных полководцев вообще и великих в особенности, к каким бы временам они ни принадлежали.
Но если сличить между собою, в этом отношении, три главные периода военно-исторической науки: в древние, новые и новейшие времена, то в направлении ее, в каждом из них, нельзя не усмотреть значительного различия. — В древние времена историки и военные писатели излагали безразлично и равномерно военные события разных времен и народов, или одного известного периода либо народа, или ближайшие и современные им, или те, в которых они участвовали сами. — Но с XV-XVI веков до конца XVIII-го военные писатели посвящали свое внимание и свои труды военным событиям и образцам классической древности преимущественно пред ближайшими и современными, а в новейшее время, наоборот, они посвящают их ближайшим и особенно современным преимущественно же пред более или менее отдаленными, от времен древности даже до конца XVIII века. Иными словами — военно-историческая наука до конца XVIII века имела направление обратное — к классической. древности, в наше же время — современное и прогрессивное к будущему — следовательно одно другому совершенно противоположные. — Которое же правильнее и вернее с практической точки зрения? — Без сомнения второе более первого. При всем уважении к достойным оного трудам военных писателей XV-XVIII веков, к чему повело их преимущественное пристрастие к классической военной древности? — К мелочным и ложным педантизму и методизму, которые, в практическом отношении, были не только бесплодны и бесполезны, но и более или менее вредны. Доказательством тому служит ложный методизм и в тактике, и в ведении войны, в конце XVII и в начале XVIII веков, да и в течение всего XVIII века и даже в начале XIX, не взирая на жестокие удары, нанесенные ему действиями многих необыкновенных, из ряду выходивших полководцев и особенно таких первостепенных, как Фридрих В. и Наполеон I, а из наших русских — Суворов. Но методизм пустил такие глубокие корни, что умы отрезвились от него едва только после 1815 года, когда среди мира, после больших и продолжительных войн, наука начала критически и всесторонне разрабатывать весь накопившийся запас опыта военной истории, как ближайших времен, так и более и более отдаленных, сличать и сопоставлять выводы из нее и извлекать из них поучительные и полезные в практическом отношении уроки, указания и наставления. И в 57 лет с того времени она сделала в этом отношении, можно сказать, гораздо более, нежели в целые три века (XVI-XVIII) перед тем и получила такое практически-полезное развитие, которого не достигала прежде. И этим она, бесспорно, была обязана преимущественно немцам, подобно тому, как прежним, ложным направлением — преимущественно французами — Нигде она не была так обширно, глубоко и всесторонне обработана, как в Германии и в ней особенно в Пруссии, и им преимущественно обязана она, как и все военные науки, своим теперешним развитием.
При всем том, по справедливости нельзя однако умолчать, что в наше время едва ли она не обратилась от одной крайности к другой — от преимущественной разработки классической военной древности, как прежде, к преимущественной же разработке современных военных событий, как ныне. Не отвергая практической пользы и даже необходимости последней, нельзя однако не сожалеть, что этим нарушаются, некоторым образом, то безразличие и та равномерность, о которых говорено выше, и вводятся отчасти исключительность и, следовательно, односторонность, от которых наука должна бы быть свободна. Повторим еще раз непреложную истину, уже высказанную выше — первостепенными военными авторитетами: «Орудия войны — армии и их оружие и тактика могут изменяться, но высшие соображения искусства ведения войны всегда были и будут неизменны в своих основных законах: для них нет ни пространства, ни времени, ни перемены». — Лучшими образцами их всегда были и будут принадлежавшие искуснейшим, особенно же великим полководцам всех времен без различия. Сокровищницею же их есть военная история, из которой исключительно почерпаются поучительные уроки искусства и науки ведения войны, и не одним положительным разумом, но и тем живым духом, который способствует, как говорить Лоссау, похитить тайну искусства, как некогда, по преданиям греческой мифологии, Прометей похитил священный огонь с неба!

Источники и исторические пособия

ИСТОЧНИКИ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОСОБИЯ.

II.
Источниками военной истории древних времен суть дошедшие до нас, подлинные творения древних историков и военных писателей, печатно воспроизведенные со времени изобретения книгопечатания и переведенный на все новейшие языки. Комментарии же на них, критические разборы их, сочинения, писанные по поводу их и те, которые имели предметом исследование и изложение военного устройства (organisation militaire, Kriegsorganisation, Kriegsverfassung), военных учреждений (institutions militaires, Kriegseinrichtungen), военного искусства (art militaire, Kriegskunst), вообще всего военнаго быта (etat militaire, Kriegswesen) и военной истории (histoire militaire, Kriegsgeschichte) древних времен, словом все, что с этими целями было писано и издано со времени возрождения наук и изобретения книгопечатания, должно быть отнесено к разряду исторических пособий.
Относительные: количество, качество, значение и важность тех и других далеко неравномерны. Собственно древние источники дошли до нас, к сожалению, в весьма ограниченном числе и не в полноте, весьма многие лишь в отрывках и притом не без искажения, в большей или меньшей степени, переписчиками до изобретения книгопечатания, — наибольшая же часть и вовсе не дошла и совершенно утрачена для нас. Но, взамен того, немногие, дошедшие до нас, древние источники, в качественном отношении, составляют такое драгоценное сокровище, которое вознаграждает ограниченность их в отношении количественном, особенно тем, что в числе их находятся некоторые, как в древности, так и в новейшие времена справедливо признанные за образцовые произведения (chef-d'oeuvres) ума человеческого, имеющие высокие значение и важность.
Новых же и новейших времен исторические пособия которым они послужили поводом и основанием, напротив, значительно превосходят их в количественном отношении, более, нежели в качественном. Со времени возрождения в Европе наук и изобретения книгопечатания, количество всего писанного и изданная о военном быте, военном искусстве и военной истории древних времен, особенно двух первенствующих народов — греков и римлян, с каждым столетием постепенно возрастало более и более, и в наше время составляет такую громадную массу печатных изданий, которую не только невозможно изучить одному человеку в течение целой жизни, но даже трудно и перечислить вполне. В этой массе исторических пособий, как весьма естественно, много и хорошего, и отличного, но едва ли не еще более посредственного, хотя нередко, в некоторых отношениях. не лишенная своей доли частных достоинств и потому не подлежащая безусловному отвержению. Время в этом не имеет никакого участия и значения: хорошее и посредственное — распределены во все новые и новейшие времена довольно равномерно, и, не оспаривая значительного развития и успехов наук в наше время, далеко не следует однако заключать, что чем далее от нас — тем хуже, чем ближе — тем лучше, и что все новейшее есть вместе с тем и лучшее.
И так, обняв мыслию всю совокупность древних источников и новейших исторических пособий военной истории древних времен, и признав, с одной стороны — существенную потребность и даже необходимость всевозможной полноты источников и исторических пособий для исторических исследований вообще, с всевозможною же всесторонностью, — а с другой стороны — трудность, даже невозможность и отчасти бесполезность исследования всех их без исключения во всей полноте, — следует, в применении собственно к военной истории древних времен, избрать благоразумную середину. Для практической пользы изучения этой истории, достаточно ограничиться указанием главных, важнейших, лучших и полезнейших источников и исторических пособий к тому, и преимущественных их достоинств или недостатков, — и затем лишь кратким указанием, из числа второстепенных, некоторых, заслуживающих, в том или другом отношении, большего или меньшего внимания. — Такой именно способ и избран здесь.

1. Древние источники.

В 1-й половине настоящего введения было уже объяснено, что первая, истинная и достоверная история, дошедшая до нас в полноте, принадлежит еврейскому народу и заключается в так называемых исторических книгах священного писания ветхого завета. В главе их стоят книги пророка Моисея: Бытия, Исхода и Числ, за которыми следуют книги: Иисуса Навина, Судей Израилевых, Царств, Паралипоменон, Руфи, Эздры, Неемии, Товита, Иудифи и Эсфири. В них изложены: начало и дальнейшая история рода человеческого и исторические судьбы еврейского и современных, известнейших народов древнего востока. Новейшая наука доказала, что в этих книгах заключается полная истина и что каждое слово, каждое хронологическое указание их вполне подтверждается наукой в современном ее состоянии. А как в них заключаются также сведения о военном быте и деле, войнах и военных событиях (битвах, осадах и пр.) евреев и соседних народов Азии и Африки, то они и должны быть поставлены в главе источников военной истории древних времен.
Второе после них, по времени, место занимает древнейшая и знаменитейшая эпическая поэма греков — Илиада Гомера (или Омира). По предмету содержания своего -10-тилетней осаде Трои и войне греков с троянцами (1194-1184 г. перед P. X.) и по превосходному изображению современного военного быта и военного дела у греков и троянцев, — хотя и в формах эпических, — Илиада по справедливости должна быть признана вторым, важнейшим источником военной истории древних времен.
От древнейших времен до войны Троянской и за целые семь веков после нее, за исключением Илиады, до нас не дошло никаких письменных исторических памятников греков и даже имена писателей, за исключением немногих, исчезли вместе с утраченными творениями их.
За то уже один V век перед P. X. щедро вознаградил утраты времен до и после войны троянской. Трое превосходных и знаменитых греческих историков: Геродот (или Иродот), Фукидид и Ксенофонт, один непосредственно вслед за другим, в течение V века, украсили историю своими высокими творениями и положили блистательное начало истинной истории у греков, которым мы прежде и более всего обязаны тем, что дошло до нас из истории древних времен.
Геродот (род. в 484 г. перед P. X. в Галикарнассе, в Карии, умер в 418 г.), справедливо названный отцом истории. в том смысле, что он первый достойно составил и изложил ее (по выражению Цицерона — historiam ornavit, украсил историю). В 9-ти книгах его истории, посвященной описанию греко-персидской войны, он превосходно изобразил, сначала, в виде вступления — описание всех известных тогда северных стран и жителей Европы и Азии, равно историю мидян, ассириян, лидиян и персов, а потом — и самую картину необыкновенно важной, по своему значению, войны греков с персами, до битвы и победы при Платее. Описание стран и народов он составил как очевидец, совершив многие и дальние путешествия в большей части этих стран, а сведения о странах, где не был сам, равно и сведения исторические, он старался собирать из подлинных или достоверных источников. Правдивость его подтвердилась новейшими географическими и этнографическими исследованиями История же его явно доказывает, что он имел высокое понятие об обязанностях историка и считал более важным «быть правдивым и заслуживающим доверия, нежели красноречивым и приятным». Некоторые критики обвиняли его в легковерии, сообщении недостоверных преданий в виде исторических истин, в изложении своей истории еще в формах несколько эпических, подобно Илиаде Гомера, хотя и менее, и т.п. Но это нисколько не в состоянии умалить несомненные, первостепенные достоинства его истории. Собственно в военном отношении, она есть один из главных и лучших источников для изучения и познания военного быта и военного искусства у греков, персов и других современных народов, в периоде греко-персидской войны, равно и самой этой войны, со всеми ее частными военными действиями (сражениями, осадами и проч.).
Фукидид (родился в 470 г. перед P. X. в Афинах, умер около 384 г.), лучший из греческих историков. Сочинение, составившее славу его имени, имеет заглавием: «Повествование о войне пелопоннесцев и афинян», в 8 книгах, из которых только 7 доконченных, а 8-я недокончена по случаю смерти автора. Но и эти 8 книг обнимают только первые 21 год пелопонесской войны, остальных же 6-ти лет не достает. История Фукидида есть бесспорно произведете глубокопроницательного ума, с светлым взглядом и вполне ясно постигающего существо истории. Она стоит выше истории Геродота: Фукидид смотрит на историю с гораздо высшей точки зрения и делает из нее наставницу не только того, что произошло, но и того, что должно было произойти. Он превосходно изображает характеристику главных действующих лиц и событий, со всеми побуждениями первых и причинами последних, и тщательно, строго исследует историческую истину. Особенное внимание его обращено на политику, но и в военном отношении он есть отличный военный историк, совестливо и ясно давая отчет о силах каждой стороны, о средствах нападения и обороны во всех случаях и местах действий этой войны, живым, наглядным образом описывая битвы и осады ее (например Платеи, Амфиполя, Сиракуз и пр.). Вообще история его, в военном отношении, заключает в себе драгоценные сведения о военном быте и искусстве греков, о войне и различных военных действиях ее у них, и потому составляет один из главных и лучших источников для познания этих предметов.
Непосредственно за ним следует третий, также превосходный греческий историк и отличный полководец, Ксенофонт (родился в Афинах около 450 г., умер. около 360 г.), участвовавший в пелопонесской войне, в походе отряда спартанских, вспомогательных Киру младшему, наемных войск в верхнюю Азию и особенно прославивший себя начальствованием 10 т. человек остатков их, отступлением с ними к южным берегам Понта Эвксинского (Черного моря) и превосходным описанием этого отступления под названием Анабазис (похода Кира вверх, т.е. в верхнюю Азию). Кроме того, он написал, под названием Элленики, продолжение Фукидидовой истории Греции, до 1-го сражения при Мантинее, Киропедию или жизнеописание Кира старшего, в наставление Киру младшему (которую однако правильнее назвать военно-историческим романом, нежели историей), излагая в ней собственные мысли и мнения о военном устройстве и искусстве, и присовокупляя к тому сведения о состоянии военного дела у персов и других современных народов востока, и наконец 2 книги о верховой езде и конной военной службе, и некоторые другие мелкие сочинения, в том числе и военные. Современники высоко ценили его творения, называя его греческою пчелой и аттическою музой. И для нас они также, как история Геродота и Фукидида, один из главных и лучших источников военной истории древних времен.
За время более 150 лет после Ксенофонта, до нас не дошло никаких замечательных греческих исторических сочинений, и первым после Ксенофонта греческим историком является Полибий (родился в Мегалополе, в Аркадии, в 202 г., умер в 121 г. перед P. X.), ученик Филопемена и друг Сципионов; во времена покорения Греция римлянами принимал деятельное участие в переговорах с последними и потом вступил в их службу, сопровождал Сципиона Эмилиана в Африку и позже был с ним при осаде Нуманции. Знаменитый исторический и военный писатель, он составил: 1) жизнеописание Филопемена, 2) историю войны нумантийской, 3) книгу о тактике, 4) трактат об обитателях экватора и 5) всеобщую историю в 40 книгах. Из этих сочинений его до нас дошло только последнее и то лишь 5 книг (до 216 г.) в том виде, в каком они были написаны Полибием; остального (от 216 до 166 г.) дошли только отрывки. История Полибия обнимает пространство времени от начала пунических войн до конца македонской. Первые 2 книги содержат, в виде введения, краткий обзор событий до 220 г. Описывая преимущественно события войн римлян с Карфагеном, Македонией и Грецией, Полибий касается также современных военных событий в Греции, малой Азии и Египте. В точности и верности изложения и в обилии политических и военных сведений Полибий не был превзойден ни одним из историков древних времен. В военном отношении история его всегда была и есть драгоценнейший источник истории военного искусства и военной истории древних народов, особенно римлян, в III и II столетиях перед P. X.
После Полибия следуют, по порядку времени, шесть современных историков и писателей I века перед P. X., двое греческих: Диодор Сицилийский и Дионисий Галикарнасский, и четверо римских: Юлий Цезарь, Саллюстий, Тит Ливий и Корнелий Непот.
Диодор Сицилийский (Diodorus Siculus), так названный по месту рождения своего в Сицилии, в городе Аргирие, знаменитый исторический писатель времен Юлия Цезаря и Августа. Он написал всеобщую историю почти всех известных тогда народов мира. Для того, чтобы изложить ее с всевозможными полнотою и точностью, он совершил, подобно Геродоту, путешествия в большей части Европы и Азии. 30 лет употребил он на составление своей истории, которую назвал историческою библиотекой. Она отличается преимущественно точностью, состояла из 40 книг, от времен доисторических, перед войною троянскою, до начала войны Юлия Цезаря в Галлии, но, к сожалению, почти вся утрачена: до нас дошли, из 40 книг, только 15 полных: 1-5 и 11-20, и отрывки прочих 25 книг,
В военном отношении она весьма замечательна и полезна тем, что заключает в себе много любопытных сведений о военном быте и искусстве и о войнах различных народов, особенно римлян, и весьма точные описания осад городов, и потому также составляет один из лучших источников военной истории древних времен.
Дионисий Галикарнасский, названный так по месту рождения своего в Галикарнассе, городе малоазиатской области Карии, учитель красноречия, ученый критик и писатель, современник Диодора. Около 30 года перед P. X. он прибыл в Рим и написал в нем Римскую археологию в 20-ти книгах, в которой изложил древние: историю и государственное устройство Рима от основания этого города до 1-й пунической войны. До нас дошли только 11 первых книг его истории вполне, а из остальных лишь несколько отрывков. История его может быть очень полезна, но с критическою осторожностью; автора ее особенно упрекают, как отчасти и Диодора и всех греческих историков, в общей последним привычке придавать греческий оттенок нравам и обычаям иноплеменных народов. В военном отношении она, как и история Диодора, также может служить хорошим источником военной истории древних времен, особенно римской, и отличается преимущественно подробностью в описании сражений.
Гай Юлий Цезарь (родился 10 июля 100 года, убит 15 марта 44 г. перед P. X., 56 лет от роду), величайший из полководцев римлян и древних времен, знаменитый государственный человек и политик, и превосходный историк и военный писатель. Краткое жизнеописание его будет помещено в своем месте ниже (в начале изложения его походов). Здесь же следует упомянуть о нем, как об историке и военном писателе. Всемирную славу его в этом отношении составили его Комментарии или записки о войне в Галлии (Commentarii de bello Gallico), в 7-ми книгах, доведенных до сражения при Алезии и взятии в плен Верцингеторикса. — 8-я же и последняя книга и 3 книги о междоусобной войне в Италии,
Иллирии, Африке, Понте и Испании составлены легатом и доверенным лицом Цезаря, Гирцием Панзой (Hirtius Pansa), по собственным письмам и запискам Цезаря. — 7 первых книг Цезаря о войне в Галлии изложены простым, по благородным языком, с необыкновенными ясностью и точностью, и составляют образцовое произведение (chef-d'oeuvre) истории вообще и военной в особенности, и, вместе с 4-мя книгами Гирция Панзы, один из драгоценнейших источников военной истории римлян и древних времен. Во всех этих 11-ти книгах находится множество свидетельств высоких дарований Цезаря в военной политике, стратегии, тактике, фортификации, полиорцетике, военном управлении, словом — во всех отраслях военного искусства и военной науки. Поэтому комментарии Цезаря во все времена были поучительнейшим для военных людей сочинением, по которому образовали себя все последующие великие и искусные полководцы, и изучение их существенно необходимо и полезно для познания военных: быта и искусства римлян во времена Цезаря.
Саллюстий (род. в 86 г., в сабинском городе Амитерне, умер в 35 г. перед P. X.), современник Цезаря и претор в Нумидии, а потом, в частной жизни, написавший подробную римскую историю от смерти Суллы до возмущения Катилины, из которой, к сожалению, до нас дошло только несколько отрывков. Но другие два сочинения его: 1) о войне римлян с Югуртою, царем нумидийским, и 2) о заговоре Катилины, достигли до нас вполне и замечательны одинаково и содержанием, и способом изложения. Саллустий, кажется, принял в них за образец Фукидида, которого, по мнению Квинтиллиана, даже превзошел. В военном отношении сочинения его могут служить полезным источником, хотя не отличаются надлежащею точностью в описании военных действий
Тит Ливий (родился в 59 г. перед P. X. в Патавии, ныне Падуя, умер в 16 г. по P. X.), современник Августа, пользовавшийся особенным покровительством его, прославился своею римскою историею от прибытия Энея в Италию до сражения при Акцие. Он употребил 20 лет на составление ее, на основании древних преданий и римских историков (начиная с Фабия Пиктора). Военные события он описал в ней с большою подробностью, но часто легковерен и увлекается пристрастием (особенно к Сципиону и против Ганнибала). История его состояла из 140 или 142 книг, из которых до нас дошли вполне только 10 первых и затем 21-45, всего 35, и небольшой отрывок из 91-й книги. Краткое извлечение из целой истории Тита Ливия, дошедшее до нас, одни приписывают ему, а другие римскому писателю Флору.
Корнелий Непот, уроженец Веронский, жил в золотом веке римской литературы и был современником Цезаря и другом Катулла, Цицерона и др., современных им, римских писателей, умер в 30 г. до P. X. Из его многочисленных сочинений до нас дошли только 24 жизнеописания знаменитых полководцев, римских и особенно греческих, равно и иноплеменных, и, сверх того, Катона старшего и Аттика. Характеры описанных им лиц изображены превосходно, но часто важные сведения изложены слишком коротко, а неважные слишком пространно; притом он не всегда почерпал их из верных источников. По причине своей краткости, он дает мало новых. сведений для истории. Полагают, что дошедшее до нас сочинение есть только извлечете, сделанное Эмилием Пробом, писателем времен Феодосия В.
Этим оканчивается ряд лучших историков и военных писателей греческих и римских, времен перед P. X. и затем следуют уже другие и иного достоинства, с I до конца V столетий по Р. X.
Квинт Курций, современник Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона (14-68 г. по P. X.), претор, консул и наконец проконсул в Африке, где умер в 69 г. в глубокой старости; ученый человек и посредственный историк, особенно известен своею историею Александра В., в 10 книгах, из которых две первые утрачены, а дошли до нас только 8 последних. Сочинение его более похоже на исторический роман, нежели на историю, и не заслуживает большего доверия.
Страбон, знаменитый греческий географ, род. в 19 г. по P. X. в Амассии, в Каппадокии, путешествовал по Греции, Италии, Египту и Азии, и старался с точностью исследовать все эти страны и собирать верные сведения о них. До нас дошло большое географическое сочинение его в 17-ти книгах, которое, вместе с тем, есть и историко-статистическое, ибо содержит также подробные сведения об образе правления, нравах и обычаях народов описываемых стран. Сведения своя он почерпал частью из собственных наблюдений, частью из географических трудов Гекатея, Артемидора, Евдокия и Эратосфена, а также из историков и других писателей, и таким образом составил сочинение, которое богатством содержания и основательностью превзошло все предшествующие подобного рода сочинения и может служить весьма полезным пособием для изучения военной истории и географии древних времен.
Иосиф Флавий, родом иудей, но имевший греческое и римское образование. Храбрый защитник города Иотапата, в Иудее, во время восстания иудеев против римлян, он, быв взят последними в плен, находился при Тите в продолжение осады Иерусалима (68 г. по P. X.) и неоднократно, но тщетно был употреблен Титом для склонения иерусалимлян к добровольной сдаче. Умер в преклонных летах в Риме. Он написал на греческом языке 1) историю этой войны, чрезвычайно любопытную и поучительную для исследующих и изучающих историю военного искусства и военную историю этих времен, и 2) иудейские древности.
Светоний (Suetonius, 70-121 г.), риторик и грамматик, друг Плиния младшего, письмоводитель или секретарь (magister epistolarum) императора Адриана и весьма хороший исторический писатель, составил подробные жизнеописания 42 римских императоров от Юлия Цезаря до Домициана, весьма полезный источник военной истории этого времени.
Тацит (род. 57 г. по P. Х- при Нероне, умер при Траяне), знаменитый и превосходный римский историк. До нас дошло 4 различные исторические сочинения его: 1) Annales или летописи, заключающая изложение важнейших событий от смерти Августа до смерти Нерона (всего 54 года), из них книги 6-10 (от 37-го до 47-го года) утрачены, равно как и конец от 17-й книги (68 года); 2) две книги Hustoruarum или историй, писанные ранее и в которых Тацит хотел изобразить современную ему историю; от них также дошли до нас только 4 и часть 5-й (от 69 г. до 71 г. включительно); 3) превосходное историко-статистическое сочинение: De situ, inoribus et populis Germaniae, в котором описаны германские народы и их нравы и обычаи (иные считают его, впрочем, более политическим романом, нежели историей и статистикой); и 4) De vita et moribus Cn. Jul. Agricolae liber (книга жизнеописания Агриколы). Современники и потомки единогласно признали творения Тацита образцовыми произведениями первостепенного ума. Объемом, подробностью и разнообразием изложения истории Тацита стоят выше его летописей, почти ограничивающихся кратким изложением событий в самом Риме. В военном отношении сочинения его вообще составляют превосходный источник современной Тациту военной истории и истории военного искусства римлян и других народов, особенно германцев.
Плутарх (род. 50 г., умер около 130 г. по P. X.), названный Херонейским, но месту рождения своего в городе Херонее, в Беотии, ученый и плодовитый греческий писатель, наставник (как некоторые полагают) Траяна, удостоенный им гражданских званий. Полагают, что он написал до 300 философических и исторических сочинений, из которых до нас дошли только 125, и из тех многие приписываются ему, кажется, неправильно. Его исторические сочинения стоят еще выше философических и весьма важны для истории древнего мира, в особенности столь известные его 44 сравнительные жизнеописания и характеристики знаменитых мужей Греции и Рима, а также сочинения о греческих, римских и египетских древностях. В военном отношении особенную цену имеют его жизнеописания, весьма полезные для характеристики великих и других искусных полководцев древности.
Отчасти I-му и отчасти II-му столетиям по P. X. принадлежать Фронтин и Аппиан.
Фронтин (в конце 1-го и начале ИИ-го века), три раза консул, при Веспасиане полководец в Британии, особенно известен своими 4-мя книгами De Strategematibus (о стратагемах или военных хитростях), изложенными систематически и с опытным знанием военного дела. Это сочинение Фронтина замечательно предметом содержания своего, любопытным в отношении к той отрасли искусства ведения войны, которая в древние времена играла немаловажную роль в соображениях и действиях полководцев, с целью побеждения неприятеля не одною силою, но и хитростью {Цицерон сказал, что «война есть состязание, решаемое не одною силою, но также хитростью и стратагемами», а новейший писатель Фолар (сл. ниже) — что «все искусство ведения войны основано на этом; нет ни одной отрасли его, которая не имела бы целью хитрости и не вела к ней; поэтому наиболее искусный в ней есть вместе с тем и наиболее смелый или отважный (courageux), ибо полководцы посредственной смелости или отважности никогда не сохраняют присутствия духа в опасности». — Юлий Цезарь, по свидетельству Суэтония и других римских писателей, также считал не менее славным побеждать умом, чем мечом. (Julins Caesar non minns praeclarum censnit coasilio quam gladio superare). Это справедливо в том отношении, что на войне побеждает сила, руководимая искусством, соединенным с хитрость» или вообще умом.}.
В этом отношении сочинение Фронтина полезно желающим изучить военные нравы и обычаи древних народов. Оно заключает в себе не только примеры военных: хитрости и ловкости, но и практические правила действий и военного порядка на войне. Выбор их Фронтином весьма удачен, а тактические распоряжения и действия описаны им ясно и понятно.
Аппиан Александрийский, современник Траяна, Адриана и Антонина, написал римскую историю с древнейших времен до Августа, в 24 книгах, из которых до нас дошла только половина. Аппиан почерпал сведения из разнообразных источников неодинакового достоинства, а потому история его есть неравномерная компиляция и может служить источником лишь с осторожным употреблением.
Из писателей II-го века следует назвать Арриана, Полиена и Диона Кассия.
Арриан Никомидийский, современник Адриана (117-138), ученик Эпиктета, глубокомысленный философ, сведущий, опытный и искусный полководец, лучший, добросовестнейший и правдивейший из историков Александра В., написал несколько сочинений географических, исторических и военных, в которых весьма удачно подражал Ксенофонту. Из них до нас дошли: 1) главное и замечательнейшее — поход Александра в Персию и Индию, достойно уважаемое сочинение в 7-ми книгах, составленное по запискам (утраченным для нас) Птолемея и Аристовула, военачальников Александра, сопровождавших его в Азию, и дополнения, составляющие 8-ю книгу, это — лучший источник военной истории Александра В.; 2) поход самого Арриана против аланов, произведших нашествие на малую Азию в то время, когда Арриан был правителем Каппадокии; 3) два сочинения, относящиеся к тактике и дающие хорошие понятия о военных познаниях Арриана, и 4) описание путешествия, совершенного им, по повелению Адриана, по берегам Эвксинскаго Понта (Черного моря).
Полиен Македонский, современник Марка-Аврелия-Антонина (101-180), общественный и придворный ритор, особенно известен своим сочинением такого же содержания, что и Фронтиново, т.е. о стратагемах и хитростях военных. Он был ученый, но не военный человек, а потому сочинение его, более обширное и подробное, нежели Фронтиново, содержит в себе исследование блистательнейших подвигов великих полководцев всех времен и народов древности, не всегда однако ограничиваясь одними военными подвигами и не отличаясь строгим выбором военных хитростей, в числе которых помещены многие низкие, коварные и преступные, недостойные истинного военного человека и, между прочим, свойственные лишь варварам, т.е. диким или полудиким народам (и Фронтин также не совсем свободен от этого упрека, хотя и менее). В военном отношении сочинение Полиена имеет такое же значение, как и объясненное выше о сочинении Фронтина.
Юстин, римский историк, живший в Риме, вероятно во II иди в III веке. Он составил извлечение из истории Трога Помпея, родом из Галлии, жившего во времена Августа и написавшего всеобщую историю с древнейших времен, в 44 книгах, особенно же подробно изложил историю Македонии, почему она и носила заглавие Historia Philippica. Подлинник утрачен; в нем, судя по извлечению Юстина, было много грубых ошибок; извлечение же Юстина пользовалось большим вниманием, потому что, при всей краткости, содержало очень много замечательного в отношении к истории.
Дион Кассий (род. в 165 г. в Никее, в Вифинии), современник римских императоров Пертинакса, Септимия Севера, Каракаллы и Гелиогабала (192-222), написал римскую историю от прибытия Энея в Италию до 228 г. по P. X., в 80 книгах, из которых до нас дошли вполне только 19 (36-54), а из остальных извлечении Ксифилина. История его имеет то достоинство, что события в ней расположены в хронологическом. порядке, а современные автору изображены верно, но недостаток ее тот, что автор часто несправедлив в своих суждениях о великих людях, суеверен, ласкателен и раболепен, а риторический слог его несвойствен истории.
Эллиан из Пренесты, писатель III века, современник Диона Кассия и ученый софист, написавший 2 компиляции: Разные рассказы и анекдоты, и естественную историю животных, дошедшие до нас. Из них первое принадлежит отчасти к историческому роду и содержит некоторые военные рассказы.
Из писателей IV века особенного внимания заслуживают Аммиан Марцеллин и Флавий Вегеций.
Аммиан Марцеллин (род. в Антиохии, около половины IV в.), римский историк, служил в военной службе, участвовал в походах в Азии, в Галлии и в Персии, написал Res gestae или римскую историю от Нервы до Валента включительно (96-378), которую можно считать продолжением истории Тацита и Суэтония. Из 31 книги оной, первые 13 утрачены, а 18 последних, дошедшие до нас и содержащие изложение событий от 353 до 378 г., суть самые важные, потому что автор описывает в них события как современник и очевидец. Хотя они написаны дурным латинским языком и слогом, но изобилуют любопытными фактами и важными сведениями, отличаются беспристрастием и заключают в себе многие, весьма замечательные места, в общем и в военном историческом отношении.
Флавий Вегеций Ренат (Flavius Vegetius Renatus), знаменитейший из древних римских писателей о военном искусстве, жил в конце IV века при Валентиниане II, был христианин, знатного рода и высокого сана, жил по иным в Константинополе, а по другим в Риме; особенно известен своим сочинением: De re militari libri quinque (о военном деле пять книг), посвященным Валентиниану II. По словам самого Вегеция, это — извлечение из сочинений Катона цензора, Корнелия Цельза, Фронтина и Патерна, и из военных учреждений Августа, Траяна и Адриана. Содержание его следующее: 1-я книга о наборе войск и обучении новобранцев; 2-я о легионе, его устройстве, начальниках, и их обязанностях, и об оружии; 3-я о больших военных действиях, преимущественно в тактическом отношении; 4-я о правилах атаки и обороны городов и крепостей; 5-я о науке мореплавания и о морских силах римской империи. Это сочинение, писанное уже в то время, когда военное искусство римлян находилось в упадке, по неровному слогу, частой темноте и множеству повторений, изобличает происхождение свое из многих и разнородных источников. Вегеций не различает эпох и периодов истории военного искусства римлян, смешивает римские военные обычаи с греческими и даже его боевой порядок легиона похож более на современный ему, Вегецию, нежели на первоначальный, древний. Но за то Вегеций — первый военный писатель древних времен, написавший систематическое и подробное сочинение о всех отраслях военного искусства, дающее весьма полное и ясное понятие об истории и состоянии последнего у римлян, и потому во все времена, и древние, и новые, справедливо признавалось весьма важным источником для исследования и изучения этого предмета. План сочинения систематический, оно изобилует мудрыми и разумными правилами, советами и указаниями о военном искусстве вообще и об искусстве ведения войны в частности. Вот почему сочинение Вегеция всегда имело особенное достоинство, не может оставаться чуждым ни одному образованному военному человеку и составляет один из важнейших источников военной истории древних времен.
Оносандр, писатель V века, незадолго до падения западной Римской империи; о времени и месте его рождения и жительства сведений не имеется: иные полагают, что он был современник Траяна и Тацита, а другие Клавдия I, но это сомнительно; известно только, что он был философ, последователь учения Платона, и потому странным кажется, что сочинение его, дошедшее до нас, имеет заглавие: Наука полководца (по-гречески Στραηγικον λόγον) и преподает наставления полководцу! Но не следует забывать, что Оносандр писал в то время, когда и военное искусство, и военная дисциплина у римлян уже пали совершенно, и не римская армии заставляли трепетать варваров, а наоборот. И хотя в сочинении Оносандра не встречается, как у Фронтина и Полиена, ни одного военно-исторического примера, но как Оносандр явно почерпал из очень хороших источников, то все-таки сочинение его содержит очень много весьма хороших правил и наставлений. Особенную известность ему доставили император Лев философ, поместивший его целиком в своем сочинении о военных учреждениях, а в XVIII веке маршал граф Саксонский и Гишар (см. ниже в своем месте). Во всяком случае это — источник не столько исторический, сколько дидактический.
Оносандром заключается ряд исторических и военных писателей древних времен, сочинения которых, одни преимущественно, другие более или менее, служат источниками военной истории этих времен.

2. Исторические пособия для изучения военной истории древних времен.

// Данная глава пропущена, так как содержит труднодоступные и бесполезные для русского читателя книги по военной истории, изданные, в основном, во Франции и Германии в XVIII и XIX веках. //

Период первый. От древнейших времен до начала греко-персидских войн (за 500 лет до Р.Х.)

ПЕРИОД ПЕРВЫЙ

ГЛАВА I. Древние азиатские и африканские народы и государства. Евреи.
§ 1. Начало и постепенное развитие военного устройства гражданских обществ, военного искусства и искусства ведения войны
§ 2. Общие понятия о военном устройстве, военном деле и войнах древних народов Азии и Африки
I. Ассирияне, вавилоняне и мидяне
§ 3. Военное устройство и военные учреждения их
§ 4. Различные роды, войск, вооружение, строй и образ действий их
§ 5. Фортификация и полиорцетика
§ 6. Войны ассириян, вавилонян и мидян
§ 7. Военное устройство и военные учреждения их
ГЛАВА II. Древние азиатские и африканские народы и государства.
II. Евреи
§ 8. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их
§ 9. Фортификация и полиорцетика
§ 10. Войны евреев.
III. Египтяне
§ 11. Военное устройство и военные учреждения их.
§ 12. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их
§ 13. Фортификация и полиорцетика
§ 14. Войны египтян.
ГЛАВА III. Персы
§ 15. Воинский быт персов до Кира и военное устройство персидской монархии при Кире и Камбизе
§ 16. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их.
§ 17. Фортификация и полиорцетика
§ 18. Войны персов при Кире и Камбизе
ГЛАВА IV. Греки
I. Военное дело у греков в первобытные и героические времена Греции
§ 19. Времена первобытные
§ 20. Времена героические
§ 21. Войны Фивская и троянская
II. Военное дело у греков в периоде от войны троянской до начала греко-персидских войн.
§ 22. Военное устройство и военные учреждения вообще.
§ 23. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их
§ 24. Внутреннее устройство и дух войск; — военные нравы и обычаи греков
III. Республики спартанская и афинская
§ 25. Военные учреждения Спарты
§ 26. Устройство и дух спартанских войск.
§ 27. Военные учреждения афинян
§ 28. Устройство и дух афинских войск
IV. Войны греков в периоде от войны троянской до начала греко-персидских войн
§ 29. Характер греческих войн этого времени вообще.
§ 30. 1-я мессенская война (742-722 г. перед P. X.).
§ 31. 2-я мессенская война (682-668 г. перед P. X.).
§ 32. 1-я священная война (594-585 г. перед Р X.).

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДРЕВНИЕ АЗИАТСКИЕ И АФРИКАНСКИЕ НАРОДЫ И ГОСУДАРСТВА

§ 1. Начало и постепенное развитие военного устройства гражданских обществ, военного искусства и искусства ведения войны. — § 2. Общие понятия о военном устройстве, военном деле в войнах древних народов Азии и Африки — I . Ассирияне, вавилоняне и мидяне. — § 3. Военное устройство и военные учреждения их. — §. 4. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их. — § 5. Фортификация и полиорцетика. — § 6. Войны ассириян, вавилонян и мидян.

Источники: Св. Писания книги Ветхого Завета, Геродот, Диодор Сицилийский, Guiscliard, Lo-Looz, C-te de S-t Cyr, Ch.'intr eau, Carrion-Nisas, Knus1 e r, Handbibliothek fur Offiziere, Rocquaneourt, Бар. Зедделера История военного искусства, Энц и лклопедиический Словарь, Военно Энциклопедический Лексикон, Roll in Histoire Universelle, Heeren, Лоренц, Брут др.

§ 1. Начало и постепенное развитие военного устройства гражданских обществ, военного искусства и искусства ведения войны.

О начале и постепенном развитии войны и с нею военного устройства гражданских обществ, военного искусства вообще и искусства ведения войны в особенности, во времена предысторические — ничего положительного сказать невозможно. — Нет сомнения, впрочем, что они были тесно сопряжены с началом, развитием и успехами общежития, гражданственности и образованности, вполне зависели от них и сообразовались с ними, — и что по этому как война, так и военное устройство гражданских обществ, военное искусство и искусство ведения войны развивались, в различных странах и обстоятельствах и у различных народов неодинаковым образом. — Должно полагать, однако же, что более или менее общим видом развития их был нижеследующий:
Во времена первобытные, когда люди еще, не были соединены в общества, распри человека с человеком были первоначально решаемы, без сомнения, одною телесною силою — в единоборстве. Затем человек начал вооружаться простейшими орудиями, какие находил везде, под рукою, именно — каменьями и деревом. Каменья он бросал во врага из рук издали, а дерево употреблял в ручной схватке в виде палиц. Для обеспечения же жилища своего от нападения врага, ограждал оное грубым оплотом из деревьев или каменьев.
Здесь, в единоборстве двух человек — первое основание, первообраз войны, — в метании каменьев и употреблении дерева в ручной схватке — начало метательного и ручного оружия, а, в ограждении жилищ оплотами — первые следы искусственных укреплений.
С соединением людей в общества и постепенным развитием общежития, гражданственности и образованности, начали мало по малу возникать различные воинские учреждения и образоваться военное дело. С гражданским устройством постепенно развивалось и военное. Первоначально, оно вероятно было весьма просто. Все совершеннолетние мужчины шли на войну, для обороны собственных земель или для нападения на земли своих врагов — соединенными силами, под предводительством своих родоначальников либо старейших и храбрейших из среды своей. С образованием племенных союзов и обществ более многочисленных и сильных, значительно увеличивались и вооруженные силы их, а власть над ними получала более единства, — ибо вверялась на время войны одному избранному, верховному вождю. Позже, в обыкновенных случаях на войну ходила только известная часть или особенное сословие народа;- весь же народ вооружался только в случаях особенной важности или крайней опасности. Наконец, с утверждением единовластия и образованием монархий учреждены были постоянные войска.
С изобретением полезных ремесел и искусств совершенствовалось и вооружение. Случай повел к изобретению луков, стрел, пращей, выковки и выделки металлов, а нужда заставила обуздывать лошадей. — Металлами сначала оковывали палицы и заостренные колья, и постепенно дошли до выделки кованого оружия, первоначально ручного нападательного — секир, мечей, копий, — позже и предохранительного вооружения- шлемов, лат, щитов. — Лошадей употребляли сначала для перевозки тяжестей и для верховой езды, а это повело к учреждению военных колесниц и конницы. — С ходом времени как метательное, так и кованое оружие, равно колесницы и конница были усовершенствованы, а употребление их распространилось. — Ручное оружие сделалось главным, а метательное — вспомогательным: ибо действие первого было сильнее и решительнее, нежели действие последнего.
Совершенствование вооружения повело за собою и совершенствование строя и образа действий войск. — С соединением людей в общества, бой толпы с толпою заступил место прежнего единоборства человека с человеком. — Но обе стороны сражались еще вероятно нестройными, беспорядочными толпами, и победу решало одно превосходство личной храбрости и в особенности числительном и телесной силы сражавшихся. — Позже, непосредственным следствием усовершенствования вооружения было — постепенное введение, в устройстве и образе действий войск, больших правильности и порядка, необходимость которых становилась более и более ощутительною. — Воинов начали разделять и по роду вооружения, и по назначению их, конных отделяя от пеших, — вооруженных ручным нападательным оружием и тяжелым предохранительным вооружением — от легковооруженных и действовавших метательным оружием. — Войска разделяли и подразделяли на большие и меньшие части, каждую часть подчиняя особому начальнику, младших военачальников — старшим, а всех — одному главному. — Наконец, определяли для строя, движений и действий различных родов войск некоторые, в начале вероятно весьма простые, позже — более усовершенствованные правила. — Разделение войск по роду вооружения их на легкие и тяжелые повело за собою и разделение строя на рассыпной и сомкнутый. — Ибо легкие войска, вооруженные метательным оружием, могли свободно действовать им только в строе рассыпном; — тяжелые же, вооруженные ручным оружием, необходимо долженствовали действовать в строе сомкнутом, для произведения сильнейших натиска и удара, в чем состояло главное их предназначение и заключалась главная их сила.
С тех пор, не смотря на быстроту, силу и решительность действий военных колесниц и конницы, главный род войск, главную часть вооруженных сил составляла пехота, по причине большей удобности образования ее, содержания и употребления на всякого рода местности.
С постепенным совершенствованием вооружения, устройства и образа действий войск, мало по малу развивались и совершенствовались также и другие отрасли военного дела, между прочим фортификация или искусство укреплять военные станы и города, и полиорцетика или искусство брать города осадою. С переходом к оседлости, люди начали обеспечивать постоянные жилища свои и в особенности города, отчасти расположением их в неприступных или неудободоступных местах, на высоких скалах и горах, мысах и т.п., отчасти ограждением оных оплотами из земляной насыпи со рвом, тыном, плетнем или засеками впереди, позже и с деревянными башнями, построенными на валу в известном одна от другой расстоянии. Долго жилища человеческие обеспечивались преимущественно местностью, пока люди не начали с местными препятствиями соединять искусственных укреплений и, наконец, прибегать преимущественно к последним, постепенно совершенствуя и усиливая их. Вместо земляных насыпей и деревянных стен, города, особенно большие, и столицы начали быть ограждаемы каменными, высокими и толстыми стенами, с каменными же, круглыми или четвероугольными башнями и широким, глубоким рвом впереди. С ходом времени постепенно увеличивали вышину и толщину стен, располагали последние в несколько рядов, а внутри города устраивали особые внутренние крепости или цитадели, укрепленные замки и т.п. Для обстреливания местности впереди стен, башни устраивали гораздо выше стен, одна от другой вероятно на расстоянии полета стрелы (около 90 сажень) и преимущественно на исходящих углах.
Полиорцетика подвилась гораздо позже, а развивалась и совершенствовалась медленнее, нежели фортификация. Долго города, укрепленные каменными стенами и башнями, так, как означено выше, считались неприступными и ими старались овладеть либо хитростью, либо подкупом жителей, либо обложением оных войсками и укреплениями для того, чтобы голодом принудить жителей к сдаче. С ходом времени начали, однако же, изобретать и употреблять различные другие средства для овладения городами, как-то: всходы на стены с земляных валов, присыпаемых к городским стенам, или по лестницам, подкопы для подземного входа в города иди для разрушения городских стен, башни для обстреливания внутренности городов, метательные и стенобитные орудия и т.п.
Наконец — самая война распространялась в объеме и получала большие значение и важность, от мелких родовых и племенных распрей, заступивших место единоборств, от частных набегов, малой войны и битв отдельных племен постепенно переходя к более обширным и важным предприятиям и войнам с целью завоеваний, к большим вторжениям, нашествиям и общенародным битвам. В войне начал уже проявляться важный перевес силы нравственной над грубою силою вещественною. Сторона слабейшая, не имея возможности отразить силы силою, вероятно старалась достигнуть того хитростью, избегая боя, ослабляя и утомляя сторону сильнейшую малою войною и частными нападениями, при пособии местности и естественных. препятствий, либо обороною в городах, при пособии искусственных укреплений. Тогда и сторона сильнейшая, не видя возможности одолеть слабого, но хитрого противника одною силою, была принуждаема также прибегать к хитрости, чтобы обмануть, заманить или выманить, настигнуть и разбить неприятеля. В этом-то состязании обеих сторон в хитрости и заключались первое начало и первые основания искусства ведения войны, а первый повод к тому подала, как полагать должно, сторона обороняющаяся, как слабейшая в числительном или всяком другом отношении.

§2. Общие понятия о военном устройстве, военном деле и войнах древних народов Азии и Африки.

На Востоке — там, где впервые развились общежитие, гражданственность и образованность, получили свое начало и древнейшие в мире военные учреждения, впервые образовалось и военное дело. Исследование начала и постепенного развития, духа и характера их — предмет, без сомнения, высокой занимательности, но., к сожалению, весьма трудный, если и не совсем невозможный. Ибо история древнейших народов и государств Азии и Африки (исключая Евреев) основана на темных и баснословных преданиях, дошла до нас в одних отрывках, к не представляет ничего достоверного и еще недостаточно пояснена новейшими учеными изысканиями. Основываясь на этих данных, невозможно изобразить полной и верной картины исторического развития и состояния военного устройства и военного дела у древнейших азиатских и африканских народов, и по необходимости должно ограничиться составлением себе приблизительного понятия как о духе и характере их вообще, так и о некоторых частных особенностях их у главнейших из этих народов.
И во-первых, военное устройство и военные учреждения древнейших народов Азии и Африки представляют некоторые, более или менее общие черты, сообщающие им свой особенный, отличительный характер. Главною и основною была та, которая проистекала от разделения на касты, общего почти всем народам Азии и Африки, исключая Евреев и Финикиян. Вследствие разделения на касты, военное звание и право носить оружие и заниматься войною составляли исключительное преимущество особых наследственных каст или поколений (у Индийцев, Вавилонян, Эфиопян и Египтян), либо благороднейших, высших и господствующих сословий народных (у Мидян и Персов), либо, наконец, в государствах, основанных завоеваниями (Ассирийском, Вавилонском, Мидийском и Персидском) — самих завоевателей. Военные касты занимали первое либо одно из первых мест в числе прочих: ибо на востоке искони занятие войною почиталось благороднейшим, а военное звание- почетнейшим. Тщательное военное воспитание, которое с ранних лет получали лица, принадлежавшие к военным кастам, и постоянное занятие их в течение целой жизни воинскими упражнениями, соделывали их особенно способными к войне и опытными в военном деле, и питали в них воинственный дух. Наследственность военного звания также значительно способствовала тому, но с другой стороны была противна постоянным развитию и совершенствованию военного дела. Сыновья считали бесполезным и даже невозможным изменять и совершенствовать то, чем руководствовались и что им передали отцы их, и хранили эти наследственные навык и опытность, как неприкосновенную святыню. От этого и военные учреждения, и военное дело, достигнув известных пределов, далее уже не развивались. Сверх того, военные касты, как сословия исключительные, пользовавшиеся большими преимуществами и имевшие в своих руках вооруженную силу, легко могли соделываться опасными для государства и нередко благом его и пользою общею жертвовали собственным своим видам и выгодам. В других случаях они, по малочисленности своей, были слишком малозначащи в общей массе народа, либо утрачивали воинственный дух вследствие обогащения, роскоши, изнеженности и развращения нравов. Народ же, отстраненный от военного звания, чуждый и даже неприязненный военным сословиям, делался невоинственным, неспособным к войне и легко подпадал чуждому владычеству.
Военным кастам и монархиям восточным были обязаны своим происхождением на Востоке постоянные войска и царские телохранители. Военные касты, постоянно вооруженные и исключительно занимавшиеся войною, составили постоянную вооруженную силу восточных монархий. Содержание постоянных войск было необходимо, во всех вообще восточных монархиях для обеспечения и усиления монархической власти, а в основанных завоеваниями — сверх того, для содержания покоренных стран и народов в повиновении и для защиты их от внешних врагов. Царские телохранители, составленные из знатнейших иди отборнейших лиц военных каст, сами составляли лучшую и надежнейшую часть постоянных войск восточных монархий.
На Востоке равномерно получили свое начало наемные войска, земския ополчения и всеобщие поголовные вооружения народа.
Первый примере содержания наемных войск подали Финикияне. Народ малочисленный и исключительно преданный торговле, для распространения которой в те времена необходимы были внешние завоевания и заведение поселений, Финикияне прибегли к содержанию чужеземных наемных войск, как для того, чтобы не уменьшать еще более народонаселения собственного государства, не отвлекать его от земледелия, промышленности и торговли, и не вредить этим источникам народного благосостояния, так и потому, что при изобилии денежных средств, считали. всегда возможным и удобным убыль в наемных войсках пополнять скорым набором других наемников. Но неодушевленные чувствами преданности к чуждой им стране и движимые одним корыстолюбием, наемники нередко потрясали государство мятежами и изменою, а в случаях неудачи и опасности оказывали постыдное малодушие. За всем тем, примеру Финикиян последовали Египтяне (со времен Псамметиха или с начала 7-го века перед P. X.) и Персы (с конца 5-го века перед P. X.).
Земские ополчения и всеобщие поголовные вооружения народа существовали на Востоке всегда и — как полагать должно — уже с древнейших времен. Ибо хотя войною занимались одни военные касты, но в случаях особенной важности, крайней опасности или общенародных предприятий, к оружию призывалась большая или меньшая часть народа либо весь народ. Сверх того, восточные народы-завоеватели искони имели обыкновение — увлекать за собою, в своих войнах, покоренные ими народы и усиливать себя ими. Всеобщие ополчения, лучшую часть и главную силу которых составляли постоянные войска или военные касты господствовавшего народа, столько же отличались отсутствием всяких воинских благоустройства, порядка и единодушия, сколько и многочисленностью.
О военном деде на Востоке вообще можно сказать, что оно никогда не достигало значительной степени развития и совершенства, и в течение многих столетий оставалось почти в одном и том же положении. Казалось, Восток уже искони осужден был в этом отношении на бездейственность и неподвижность, противный всякому успеху и одною из главных причин которых было, как объяснено выше, разделение на касты. Выделка из металлов кованого оружия, изобретение и введение в употребление луков, стрел, пращей, военных колесниц и метательных орудий, первое употребление конницы, фортификация, полиорцетика, словом — все военные изобретения и учреждения, все отрасли военного дела подучили свое начало на Востоке, но усовершенствованы были на Западе, в Европе — у Греков и Римлян. И по мере того, как у этих двух народов военное дело развивалось и совершенствовалось, — на Востоке оно, сравнительно, более и более принимало характер несовершенства и даже ничтожности. Тоже самое должно сказать в частности и об устройстве войск. Во взаимном отношении между собою войск различных восточных народов, оно могло еще иметь большую или меньшую степень развития и совершенства в целом или в некоторых особенных частях. Так, например, в Египте-стране Востока, в которой образованность была наиболее развита уже во времена глубокой древности, вероятно и устройство войск также было доведено, сравнительно с состоянием его у других современных народов Востока, до более высокой степени совершенства. Так, у народов Средней Азия конница добротою коней, способностью всадников к конной службе и ловкостью, искусством их в наездничестве, далеко превосходила конницу других народов Азии и Африки. Но сравнительно с войсками греческими и римскими, войска древних восточных народов, говоря вообще, всегда стояли, в отношении к тактическому и внутреннему устройству, на весьма низкой степени, хотя в частности, впрочем, конница азиатская и африканская стояла выше и греческой и римской.
Главным отличительным характером войн древних восточных народов были большие нашествия с целью завоеваний и, вследствие того, быстрые и решительные действия в открытом поле, — большие народные битвы, оканчивавшиеся отчасти истреблением, отчасти порабощением побежденных, и решавшие судьбу народов и государств, — частые нападения на города, преимущественно богатые и торговые, и на столицы, и взятие их хитростью, изменою и т.п. — и осады продолжительные, по причине несовершенства искусства полиорцетического.
Искусство. ведения войны и действий в бою заключалось преимущественно в том, чтобы подавить противника числительным превосходством сил, соединенным с быстротою и решительностью действий. Вспомогательными же средствами к тому служили скрытность и хитрость действий. По этим причинам войны восточных народов всегда были ведены огромными полчищами, быстро и решительно, и являют беспрестанные примеры военных хитростей, особенно свойственных характеру восточных народов. В бою все искусство состояло в том, чтобы напасть на противника врасплох, охватив его и окружить со всех сторон, с целью не только нанести ему решительное поражение, но и совершенно истребить его?
Будучи свойства быстрого и решительного, войны восточных народов продолжались обыкновенно недолго, а сообразно с понятиями и нравами древних народов и с духом времени были ведены с жестокостью и бесчеловечием, и в высочайшей степени сопряжены с грабежом, разорением, разрушением, кровопролитием и жестоким обращением с побежденными и пленными,
Таковы вообще главные черты и характер военного устройства и военного дела древних восточных народов. Затем укажем некоторые частные особенности их у главнейших из этих народов, как-то: Ассириян, Вавилонян, Мидян, Евреев, Египтян и Персов.

I.
Ассирияне, Вавилоняне и Мидяне.

§ 3 . Военное устройство и военные учреждения их.

Военное устройство Ассирийской, Вавилонской и Мидийской монархий было основано на, более или менее одинаковых началах и имело более или менее одинаковые формы и характер. Глава государства — царь, был вместе с тем и верховным предводителем всех вооруженных сил его. Под ним наместники его, управлявшие областями, с гражданскою властью большею частью соединяли и военную, начальствуя войсками своих областей. Военное звание было, как сказано выше, преимуществом особых, наследственных военных каст, либо господствовавшего народа-завоевателя, и пользовалось большими преимуществами и уважением. У Мидян в особенности военное сословие было благороднейшим, высшим и господствующим, и ему были открыты пути ко всем правительственным чинам, званиям и должностям. Лица военных каст вообще с молодых лет приготовлялись к военному званию общественным военным воспитанием, которое, посредством гимнастических и воинских упражнений, охоты против диких зверей и т.п., имело целью развивать и укреплять телесные и нравственные силы военного юношества и содедывать его мужественным, храбрым, способным к войне и сведущим в военном деле. Военные касты или сословия составляли постоянные, в известной степени правильно устроенные войска и лучшую часть вооруженных сил государства. Постоянные войска состояли: 1) из дружин царских телохранителей, входивших в состав военных дворов царей; 2) из собственных дружин царских наместников, высших государственных сановников и вельмож, и 3) из войск, распределенных по областям, в поле и по городам, и исправлявших внутреннюю в государстве службу. Земские иди областные и всеобщие поголовные ополчения производились вероятно на основании поместного права, т.е. землевладельцы выставляли известное число вооруженных воинов с определенных: пространства земли или количества доходов. Для этого, народонаселение делилось на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч. Тоже десятичное деление служило основанием и разделению войск. Армиями предводительствовали обыкновенно цари, либо назначаемые ими из царских лиц или высших сановников полководцы, а частями армий — знатнейшие лица из военного сословия, землевладельцы, десятитысячники, тысячники, сотники и т.д. В составе армий азиатских монархий обыкновенно находились также вспомогательные дружины кочевых племен, за жалованье или в надежде обогащения грабежом и добычею всегда охотно шедшие за ними на войну и составлявшие отличные легкие войска.

§ 4 . Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их.

Пехота была многочисленнее, а конница лучшим и главным родом войск у Ассириян, Вавилонян и Мидян. На конях первоначально сражались, вероятно, одни цари, знатнейшие и богатейшие лица, и входившие в состав армий кочевые пленена, из числа обитавших в равнинах и степях. Введение и умножение конницы происходило обыкновенно, как полагать должно, тогда, когда завоеватели, обогатившись, приобретали и средства, и охоту сражаться на конях. Затем конница, сверх умножения числом, совершенствовалась также и вооружением, и добротою коней, и образом действий, и становилась преимущественным родом службы лиц высшего сословия. При армиях всегда находилось также большое число военных колесниц, считавшихся весьма действительным средством для нанесения неприятелю вреда.
Вооружение Ассириян, Вавилонян и Мидян было общее всем древним восточным народам. Простые и бедные воины были вооружены легко, преимущественно метательным оружием: луками, стрелами, пращами, и предохранительного вооружения не имели. Знатные же и богатые носили полный, тяжелый и роскошный доспех, шлем, броню и щит, а из оружия преимущественно ручное: копья и полукопья или дротики, секиры, мечи, кинжалы и т.п. Таким образом легких войск, вооруженных метательным оружием, было более, но ручное оружие и вооруженные им тяжелые войска были главными.
Сообразно с вооружением, легкие войска сражались в рассыпном строе, а тяжелые — в сомкнутом и глубоком. В общем строе или боевом порядке, армии, разделенные на десятки, сотни, тысячи и т.д., располагались по племенам и народам, из которых были составлены: в одну, или несколько линий, с длинным фронтом и выдвинутыми крылами, в виде полукружия или полумесяца, дабы легче охватить и окружить неприятеля. Пехота становилась в средине, конница по крылам, а военные колесницы впереди. Тяжелые: пехота и конница строились в большие сомкнутые массы (вероятно четвероугольные), имевшие иногда до 100 человек в глубину. Легкие войска располагались впереди всего войска и открывали бой стрельбою из луков и метанием каменьев из пращей, а по приближении собственных тяжелых войск отходили за них сквозь их промежутки и нередко продолжали поверх их стрелять и метать каменья навесно. Военные колесницы были устремляемы на неприятельское войско по протяжению всего его фронта, целою линиею, со всевозможною быстротою, дабы прорвать его в нескольких местах и привести в расстройство. За ними быстро следовали тяжелые: пехота и конница. Первая, прикрывшись щитами и взяв копья на руку, проникала в сделанные колесницами проломы, а конница, между тем, охватывала фланги неприятеля и нападала на него с тыла. Тогда завязывался рукопашный бой, результатами которого были: решительная победа войска, успевавшего охватить и окружить противника, и совершенное почти истребление того, которое допускало охватить и окружить себя. Из этого следует: во-первых, что, для одержания победы и избежания собственного поражения, главное внимание было обращаемо на то, чтобы в бою иметь на своей стороне числительное превосходство сил и линию фронта, превосходившую длиною линию фронта противника, а в случае невозможности этого — прикрывать фронт и фланги войска военными колесницами, редко местностью, ибо битвы, происходили большею частью на открытых равнинах, — и во-вторых, что легкие войска и колесницы приуготовляли и облегчали, а тяжелая пехота и конница — решали победу.
Войска вообще двигались в бой и сражались при звуках труб и рогов, а вместо знамен имели изображения или изваяния различных зверей, животных, птиц и т.п., носимых на копьях или длинных древках.

§ 5. Фортификация и Полиорцетика.

О состоянии фортификации и полиорцетики у Ассириян, Вавилонян и Мидян имеется весьма мало сведений, из коих можно однако же заключить, что искусство укреплять города, по древним восточным понятиям и обычаю, было значительно развито у этих народов. Доказательством тому могут служить укрепления Ниневии и особенно Вавилона и Экбатаны, описание которых находим у Геродота, Диодора Сицилийского и др. Эти обширные города были окружены каменными стенами значительной вышины и толщины, и сверх того имели внутренние крепости или цитадели, и царские укрепленные замки. Так Ниневия была окружена стенами вышиною в 100 футов и расположена, подобно Вавилону, четвероугольником. Вавилон был огражден двумя стенами, из коих наружная была выложена из кирпича и имела 200 локтей вышины, 50 локтей толщины и глубокий, широкий, водяной ров впереди. На вершине стены находились башни в один ярус. Наружная стена имела 100 медных ворот. Внутренняя стена была немногим ниже и тоньше наружной. Евфрат разделял город на две части. От наружной и внутренней стен проведены были чрез внутренность города другие, поперечные стены к берегам Евфрата, которые были равномерно ограждены стенами с медными воротами. В средине каждой из двух частей города находилась внутренняя, особенными стенами окруженная крепостца. В одной из них находился царский замок, расположенный четвероугольником и окруженный высокою и толстою стеною. В другой крепостце находился главный храм, также расположенный четвероугольников и имевший по средине обширную и толстую башню о 8-ми ярусах. Экбатана была ограждена семью, выложенными из кирпича стенами, которые возвышались одна над другою уступами вокруг города, расположенного на горе и по скатам его. Посреди города, на вершине горы, находился царский замок.
Напротив, искусство брать города находилось, как кажется, в несовершенстве или, по крайней мере, было менее развито, нежели долговременная фортификация. Должно, однако же, заметить, что сверх несовершенства первой и превосходства над нею последней, причиною продолжительности осад была и упорность обороны со стороны осажденных. Смерть или рабство были обыкновенною участию их, в случае взятия неприятелем города, и потому они всегда оборонялись с чрезвычайным упорством и держались до последней крайности, изобретая всевозможные средства для нанесения осаждавшим наибольшего вреда и для отражения их.
В отношении к полевой фортификации известно только, что Ассирияне имели обыкновение постоянно и при всяком случае ограждать свои станы земляною насыпью со рвом. Вообще же полагать должно, что, так как армии азиатских монархий и находившиеся при них обозы обыкновенно были весьма многочисленны, то главное искусство при расположении их в стане заключалось в помещении наибольшего числа людей, лошадей, повозок и проч. в наименьшем пространстве, и, следовательно, военные станы азиатских армий были располагаемы преимущественно в виде круга.

§ 6. Войны Ассириян, Вавилонян и Мидян.

О войнах вавилонян — со времени основания Нимвродом древнейшего в Азии вавилонского государства до самого VIII века перед P. X. — сохранились одни неверные, темные, баснословные предания. Из отрывков халдейской истории Бероза усматривается только, что древняя вавилонская монархия неоднократно подвергалась нашествиям соседних кочевых племен (мидян, халдеев, аравитян и др.) и была покоряема ими.
Исторически же известными становятся только войны последних завоевателей вавилонского государства — ассириян, с начала VIII века перед P. X. — когда народ сей, довершив свои завоевания на востоке, обратил их к западу, пришел в столкновение с израильтянами, в исторических книгах которых и находятся с тех пор достоверные сведения о войнах как ассириян, так и вавилонян. Первыми войнами ассириян, о которых упоминается в этих книгах, равно и у Бероза, были войны ассирийских царей Фула и преёмника его. Феглаффелассара, с царством израильским при царях последнего: Манаиме (772-761) и Факее (750-740). Результатами этих войн было то, что Фул наложил на Манаима дань, а когда Факея восстал для освобождения от него, Феглаффелассар завоевал Галилею и землю Нефеалимскую и часть израильтян отвел в плен. С этого времени главные и почти постоянные усилия ассирийских царей были обращены на то, чтобы распространить пределы ассирийского царства до восточных берегов Средиземного моря и в особенности покорить малую пространством и невоинственную Финикию. Войны, веденные ими с этою целью, имели результатами покорение Сирии и Финикии, обложение данью царства иудейскаго и совершенное разрушение царства израильского (сыном и преемником Феглаффелассара, Салманассаром, в 722 г.). Но между тем, как ассирийские цари были заняты завоеваниями на западе, наместник вавилонский Навонассар объявил себя независимым и восстановил вавилонскую монархию (747). Преемник Салманассара, Сеннахерим (720-690) принудил восставших вавилонян к покорности, — но в походе, предпринятом им в 714 году для завоевания Египта, на пределах его был разбит египтянами и затем, при осаде Иерусалима, потерял от чумы почти все остальное свое войско. Эта сугубая неудача послужила знаком в восстанию вавилонян и мидян. Собрав новое войско и подступив в 710 году к Вавилону, Сеннахерим разбил и снова покорил вавилонян, но мидяне сохранили свою независимость. При третьем же преемнике Сениахерима, Сарданапале, наместник вавилонский Навопалассар., в соединении с Киаксаром, царем мидийским, восстал против Сарданапала и осадил его в Ниневии. Осада продолжалась весьма долго; — но наконец необыкновенное возвышение воды в Тигре разрушило часть стен в Ниневии, и осаждавшие, вторгнувшись этим путем в город, овладели им, а Сарданапал в отчаянии сжег себя со всеми своими сокровищами в царских своих чертогах. Ниневия была разрушена и с нею пало ассирийское царство (610).
Войны вавилонян с этого времени до покорения вавилонского царства персами замечательны только при первых двух царях новой династии (по Берозу седьмой, халдейской, почему и новая вавилонская монархия иными называется также вавилоно-халдейскою ) — Навопаласаре (610-606) и особенно сыне его Навуходоносоре (606-562). Вскоре после образования нового вавилонского царства, страны на восточных берегах Средиземного моря сделались причиною и предметом войны между Навопалассаром и фараоном египетским Нехао или Нехо. Последний уже в 609 году завоевал Иудею, все страны до Евфрата и даже многие города на этой реке. Навопалассар, по старости и болезни, принял сына своего Навуходоносора в соправители и поручил ему отнять у египтян завоеванные ими города и земли, на которые имел притязания потому, что они дотоле находились в зависимости ассириян. Навуходоносор исполнил это с блистательным успехом, одержав над египтянами в 606 году решительную победу при Киркезие на Евфрате, после которой, преследуя разбитое египетское войско, покорил Финикию и Иудею, и может быть напал бы на египтян в собственной их стране, если бы смерть Навопалассара не принудила его воротиться в Вавилон. Затем в продолжении 44-летнего царствования своего он вел столько же важные и замечательные в военном, сколько и в политическом отношении войны с финикиянами, иудеями и египтянами. Результатами войны с первыми было покорение Финикии и разрушение Тира (590), после 13-летней осады его. Войны с иудеями, беспрестанно отлагавшимися от Вавилона и вступавшими в союз с Египтом, кончились, после шестикратных: пленения Иудеев и переселении их в Сенаар и Вавилон (605-588), разрушением царства иудейского и отведением остатков иудеев в Вавилон. Войны же с египтянами, во время войн с финикиянами и иудеями, заключались в нескольких нашествиях Навуходоносора на Египет, важнейшим из которых было произведенное при египетском фараоне Априе. Заключив союз с иудейским царем Седекиею, Априй двинулся против Навуходоносора, осаждавшего Иерусалим (589). Но Навуходоносор снял осаду, пошел на встречу ему, разбил его, вторгнулся в Египет и, взяв с него дань, с богатою добычею воротился в Иудею и снова осадил Иерусалим.
По смерти его, в остальные 24 года существования вавилонского царства, войны вавилонян, отчасти междоусобные и отчасти с мидянами, не представляют ничего замечательного и кончились, при последнем царе Навоннаде (по Геродоту — Лавинете, а по Св. Писанию — Валтасаре), взятием Вавилона и завоеванием вавилонского царства персами под предводительством Кира (538).
Войны мидян становятся замечательными только со времени отложения этого народа от ассирийского царства и образования независимого царства мидийского (714-700). После 53-х летнего, мирного царствования первого царя Мидийского, Деиока (700-647), сын и преемник его, Фраорт (647-625) вел внешние войны с целью распространения пределов мидийского царства. Завоевав на юге Персиду, а на севере страны на южных берегах Каспийского моря, он вторгнулся в Ассирию, победителем дошел до самой Ниневии, но под стенами ее был разбит и убит ассириянами (625). Сын и преемник его, Киаксар (625-585), продолжал войну с ассириянами и осадил Ниневию; но вторжение в Мидию скифов принудило его снять осаду и воротиться в собственное государство. По удалении из него большей части скифов и истреблении остатков их мидянами, Киаксар возобновил войну с Ассириею и кончил ее, в соединении с Навопалассаром, взятием и разрушением Ниневии (610). Разделение затем земель павшего ассирийского царства между Навопалассаром и Киаксаром, и отнесение вследствие того западной границы мидийского царства на реку Галис, поставили это государство в соприкосновение с лежавшим по другую сторону Галиса обширным лидио-фригийским царством в Малой Азии. Вскоре между обоими соседственными государствами произошли раздоры и наконец война. Четыре года обе стороны вели ее с переменным и нерешительным успехом; в пятом же году, в то самое время, когда армии их вступили в общую битву, долженствовавшую решить войну, произошло полное солнечное затмение, так устрашившее мидян, что они прекратили бой и при посредничестве Навуходоносора заключили с лидиянами мир и союз (585). После 25-ти лет мирного царствования сына Киаксарова, Астиага, подвластные мидянам персидские племена восстали под предводительством вождя своего, Кира, и в битве с Астиагом при Пассаргаде одержали решительную победу, следствием которой было взятие Экбатаны, пленение Астиага и завоевание Мидии Киром и персами (560).
Таковы были важнейшие и замечательнейшие войны ассириян, вавилонян и мидян, имевшие вообще тот главный характер, который изображен выше (§ 2).

ГЛАВА ВТОРАЯ. ДРЕВНИЕ АЗИАТСКИЕ И АФРИКАНСКИЕ НАРОДЫ И ГОСУДАРСТВА

II. Евреи. — § 7. Военное устройство и военные учреждения их — § 8 Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их. — § 9. Фортификация и полиорцетика. — § 10 Войны евреев. — III . Египтяне. — §11. Военное устройство и военные учреждения их. — § 12. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их. — § 18. Фортификация и полиорцетика. — § 14. Войны египтян.

Источники — указанные в главе I.

II.
Евреи.

§ 7. Военное устройство и военные учреждения их.

Военное устройство и военные учреждения евреев были основаны на иных началах и имели иной характер, нежели у прочих народов Азии и Африки, и о них имеются более полные и достоверные сведения.
Первые основания оным были положены боговдохновенным Моисеем, по исходе из Египта. Он дал еврейскому народу простое, но правильное военное устройство, отличавшееся особенными мудростью и кротостью. Каждый еврей, имевший свыше 20-ти лет от роду, был воином. Все взрослое мужское народонаселение. простиравшееся, при исходе из Египта, до числа 600,000 человек, уже тогда было разделено Моисеем, по числу 12-ти народных колен, на 12 военных отрядов, каждый силою средним числом около 50,000 воинов, под предводительством вождя и старейшин своего колена. Всеми вооруженными силами народа предводительствовали верховные вожди его, Моисей и после него Иисус Навин.
По завоевании евреями обетованной земли, военное устройство их стало постепенно развиваться на положенных Моисеем началах. Военные: звание и обязанности были общими для всех взрослых евреев, но с некоторыми в известных случаях исключениями. Так от обязанности нести военную службу были освобождаемы: построившие дом, но еще не поселившиеся в нем, насадившие виноградник, но еще не собравшие плодов с него, обрученные, во еще не бракосочетавшиеся, новобрачные в продолжение года после бракосочетания, и т.п. Сверх того, с постепенным размножением евреев, всему взрослому мужскому народонаселению не было более надобности вооружаться и ходить на войну. а потому, перед войною, с каждого колена стали призывать большее или меньшее, смотря по надобности и обстоятельствам, число воинов свыше 20-ти летнего возраста. Они назначались по очереди или жребию и им велась особая перепись. Войсками предводительствовали старейшины, вожди колен и судии народные.
При первом царе Сауле, военное устройство евреев было во многом усовершенствовано и между евреями стал сильно развиваться воинственный дух и даже дух завоеваний. Кончив войну с аммонитянами и избранный царем, Саул распустил войско, но удержал при себе, на случай непредвидимой войны, 3.000 отборных воинов и таким образом положил первое начало постоянным войскам и царским телохранителям у иудеев. Но наибольших развития и силы военное устройство иудейской монархии достигло при мудром царе Давиде, вследствие постоянных: заботливости и попечений этого государя о его усовершенствовании. Давид установил, чтобы из числа всего взрослого, способного к военной службе, мужского народонаселения, простиравшегося до 1.300.000 человек, — на действительной службе, во всегдашней готовности к войне, постоянно находилось 288.000 человек, по 24.000 с каждого из 12-ти колен. Таким образом весь народ участвовал в несении военной службы, и постоянных войск всегда было значительное для Иудеи число, без отягощения для края, без вреда для земледелия и промышленности, для частного и общественного благосостояния. 24-х тысячный отряд каждого колена разделялся на тысячи, сотни, десятки и пятки, под начальством тысячников, сотников и т.д. и под главным начальством вождя своего колена. Каждый из этих 12-ти отрядов находился поочередно, в продолжение одного месяца, на службе в Иерусалиме. Сверх того при Давиде постоянно находилась, под непосредственным его начальством, особенная дружина царских телохранителей. Войском предводительствовал обыкновенно сам царь, либо назначаемые им полководцы. Лица духовного звания принимали деятельное участие в военных подвигах еврейского народа, одушевляя воинов перед началом каждой войны и каждой битвы, религиозными чувствами.
Соломон, хотя и не был воинственным государем, однако поддержал военное устройство иудейской монархии в том же состоянии, до которого оно было доведено Давидом. В числе военных учреждений его, замечательны образование и содержание им постоянных военных колесниц и конницы, размещенных по городам.
По разделении монархии иудейской на царства иудейское и израильское, военное устройство в каждом из них имело различимую участь. В первом, при царях Ровоаме, Асе, Иосафате, Осии (или Азарии) и Езекии, оно вообще находилось в хорошем состоянии. Эти пять царей особенно заботились об обеспечении иудейского царства со стороны внешних врагов, построением многих крепостей, умножением войск (при Асе даже до 580.000 человек) и лучшими: вооружением, устройством и обучением их. В израильском же царстве, напротив, по причине беспрерывных внутренних смут и потрясений, военное устройство находилось всегда в состоянии упадка и бессилия, войска приходили более и более в расстройство, а число их постепенно уменьшалось.

§ 8. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их.

Дрёвнейшим и всегда главным родом войск у евреев была пехота. По завоевании- обетованной земли, у них являются военные колесницы, которых с этого времени всегда было большое число при еврейских армиях. Соломон образовал 1.200 постоянных военных колесниц. Конницы евреи вдревле вовсе не имели, ибо мало ценили и уважали ее; но позже, в последние времена судей, начали вводить ее у себя. При царях употребление ее распространилось, а число умножилось значительно. При Давиде в составе иудейских войск уже всегда было большее или меньшее число конницы. Так в войне с Аддад-Эзаром, царем Низибийским, Давид имел 20.000 человек пехоты, 1.000 военных колесниц и 7.000 человек конницы. Соломон учредил 12.000 человек постоянной конницы.
При исходе из Египта евреи были безоружны и, по сказанию Иосифа Флавия, впервые вооружились по переходе чрез Чермное море оружием потонувших египтян, прибитым водою к их берегу. По водворении в обетованной земле, они начали употреблять кованое оружие. Но до вреден Саула и Давида кованого оружия у них было мало, вооружение их составляли преимущественно пращи, луки и стрелы, палицы и дротики, и вообще евреи были вооружены хуже, нежели народы, которыми вели войны. В в том отношении, их особенно превосходили филистимляне, имевшие и хорошее кованое оружие, и колесницы, и конницу. Но со времен Саула и особенно Давида употребление кованого оружия распространилось между евреями, а вооружение их вообще усовершенствовалось значительно. С этих пор главными видами нападательнаго оружия у евреев были: короткие, широкие и кривые мечи, — дротики или полукопья, метаемые из рук, — длинные копья и по прежнему пращи. Палестина и Финикия были, по мнению некоторых писателей, древнейшею родиною пращи, и жители их, в том числе и евреи, славились особенным искусством в метании пращою каменьев. Лучшими между евреями пращниками были вениаминиты.
По свидетельству св. писания, евреи уже при Моисее и Иисусе Навине в походе двигались и располагались станами, а в бою сражались с некоторыми известными: правильностью, порядком и наблюдением военных предосторожностей, производя движения и нападения по условным звукам труб и рогов. Впрочем, битвы их, также как и у других восточных народов, состояли из совокупного действия легких войск метательным оружием в рассыпном строе, и тяжелых войск ручным оружием в сомкнутом и глубоком строе, и в рукопашном бое. Особенно часто происходили единоборства. В битвах с народами, лучше евреев вооруженными и устроенными, победу последним доставляли, без сомнения, превосходство числа и религиозного одушевления, равно храбрость и искусные распоряжения вождей. Позже евреи, по свидетельству еврейских писателей, строили войска свои большею частью в одну линию, глубиною от 10-ти до 30-ти человек, — либо делили их иногда на 2 и на 3 части, — впереди ставили пращников и стрелков из лука, которые начинали бой камнеметанием и стрельбою, с условным боевым криком, а позади главного строя войск располагались особые военачальники, обязанные соблюдать в войсках порядок и удерживать малодушных от бегства. Каждое колено имело свои особые: цвет и условный знак, как-то: изображения льва, орла, звезд, корабля и т.п., носимые на древках или копьях.
§ 9. Фортификация и Полиорцетика.

В искусстве укреплять станы и города евреи вероятно многое заимствовали у египтян, которые до исхода употребляли их, как известно, на работы по укреплению городов. Так в пустыне Моисей располагал станы евреев, подобно египтянам, в виде прямоугольных четвероугольников; на каждом из боков располагалось по три колена, а средина была занята скиниею, знаменами 12-ти колен и левитами. Дальнейшее внутреннее устройство стана неизвестно.
В искусстве укреплять и брать осадою города евреи были первоначально невежественны; но большое число городов, которыми усеяна была Палестина, и необходимость оборонять их или брать осадою, с ходом времени доставили евреям случай и возможность приобрести большую или меньшую в этом отношении опытность. При царях евреи сделали уже довольно значительные успехи в фортификации и полиорцетике. Этим они были особенно обязаны Саулу, Давиду, Соломону, Иеровоаму, Ровоаму, Асе, Иосафату, Осии (или Азарии) и Езекии, которые, деятельно заботясь об усилении обороны государства, построили много крепостей и укрепленных замков, преимущественно пограничных и нагорных. Давид, между прочим, сильно укрепил Иерусалим, окружив оный стенами и построив в нем укрепленный замок. Царю Осии или Азарии приписывают также учреждение постоянных складов оружия (арсеналов). Впрочем, способ укрепления и осады городов у евреев был общий всем древним народам.

§ 10. Войны евреев.

Первым воинским подвигом евреев было завоевание Обетованной земли по исходе из Египта (около 1550 лет до P. X.) и 40-ка летнем странствовании в пустыне.
Когда вышедшее из Египта поколение евреев уступило место новому, возмужавшему и окрепшему в походных трудах, евреи прибыли к Кадис-Варну, на пределах Идумеи или Эдома. Так как эдомитяне отказали им в проходе чрез свои земли, то Моисей и повел евреев вдоль пределов идумейских до горы Хор и вступил в земли моавитян и аморитян. Разбив войска этих народов, евреи вскоре завоевали всю страну между потоком Арнонским и горою Эрмон или Санир, на восточных пределах Ханаана. Союз амонитян с мадианитами против евреев был разрушен удачным походом левита Финеэса с отрядом еврейских войск против мадианитов и истреблением этого племени. Вскоре после того, Моисей умер и верховным вождем еврейского народа был избран Иисус Навин. Узнав от наперед высланных лазутчиков, что жители Ханаана находятся в страхе и раздорах между собою, Иисус Навин оставил колена Рувимово и Гадово и под колена Манассиина, с их семействами и стадами, на восточной или левой стороне Иордана, а с остальными перешел (за 1500 лет до P. X.) чрез эту реку и взял приступом, сначала Иерихон, сильнейший из городов хаваанских, а потом город Гай. Затем, уже с доверием к силам евреев, он перешел немедленно к решительным наступательным действиям в поле. Адонивезек, царь Иевуса, и четыре другие царя или вождя соседственных племен, заключили между собою союз и осадили Гаваон, жители которого вступили в союз с евреями. Иисус Навин быстро двинулся с берегов Иордана на помощь Гаваону, разбил. близ него войско пяти союзных царей, преследовал его и по слабом сопротивлении овладел всеми соседственными городами, исключая Иевуса (Иерусалиса).
Этими быстрыми и решительными действиями, вследствие нескольких победе, евреи завоевали всю южную Палестину или страну между землею филистимскою и Мертвым морем. Труднее было завоевание северной Палестины. Здесь евреи встретили воинственные племена, имевшие хорошее военное устройство, страшные для евреев военные колесницы и многочисленную конницу, Цари северной Палестины и даже Сирии и Келесирии соединили войска свои; но Иисус Навин напал на них врасплох, разбил их на голову и завоевал большую часть их владений, — разрушив, для примера, столицу главного из союзных царей и истребив ее жителей. Затем он вел удачную малую войну в горах Палестины с горными племенами и истребил либо покорил их одно после другого.
Таки в 6 лет времени совершено было завоевание Обетованной земли и соседственных с нею на востоке земель. Водворясь в них, евреи, под правлением судей, вели беспрерывные войны с остатками туземных жителей и с соседственными народами: аравитянами, филистимлянами, моавитянами, амалекитами, аммонитянами, эдомитянами, сириянами и ассириянами. Малое протяжение и гористая, пересеченная местность Палестины, и большое число укрепленных городов в ней были причинами, что эти войны состояли преимущественно из осад и действий малой войны, иногда впрочем. и из важных, решительных действий и битв в поле. В течение около 400 лет они представляют всегда туже картину, в них повторяются всегда те же явления. Раздираемые несогласиями, беспрестанно предаваясь разврату и беззакониям, являя бессилие и малодушие, евреи претерпевали частые, жестокие, постыдные неудачи и поражения, которые вели за собою порабощение еврейского народа иноплеменному игу. Но эти неудачи искупались от времени до времени блистательными и славными воинскими подвигами, победами и успехами, следствием которых обыкновенно было восстановление независимости избранного народа Божия, а главными виновниками их — доблестные судии и вожди евреев, как то: Гофониил, Варрак, Гедеон, Иевфай, Самсон и Самуил.
Период от образования до раздробления иудейской монархии (1095-975), и в особенности царствование Давида (1055-1015) составляют блистательнейшую эпоху в военной истории иудеев. В это время, за некоторыми редкими исключениями, оружие евреев уже почти постоянно венчается успехом, и войны их, хотя и оборонительного, как и прежде, свойства, однако же оканчиваются большею частью наступательными действиями и внешними завоеваниями. Успехам их, одержанным преимущественно решительными действиями в поле, значительно способствовали сосредоточение и единство сил и власти.
Уже первый царь иудейский, Саул, был избран на царство вследствие решительной победы, одержанной им над аммонитянами и счастливо окончившей войну с ними. Равно и после того он удерживался на престоле помощью удачных войн с филистимлянами, аравитянами, сириянами и с остатками хананеян Последняя при нем война с филистимлянами началась поражением этого народа иудеями, вследствие, победы Давида в единоборстве с филистимским исполином Голиафом, по кончилась тем, что филистимляне разбили Саула и, пользуясь внутренними смутами и междоусобиями в Иудее, заняли большую часть оной (1055 г.).
Царствование Давида началось междоусобною войною 11-ти колен иудейских, признавших царем сына Саулова, Иевосфея, с 12-м коленом, иудиным, которое одно признало царем Давида. Война эта продолжалась 7 лет (1055-1048 г.) с переменным успехом и наконец была решена в пользу Давида, победою полководца его, Иоава, над полководцем Иевосфея, Авениром. В последовавшие затем времена филистимляне, моавритяне, эдомитяне, аммонитяне и Адад-Эзар, царь низибийский, действуя большею частью в союзе между собою, производили частые вторжения в пределы Иудеи. Но Давид и Иоав отражали их с успехом, вносили войну в собственные их пределы и оканчивали ее новыми победами и завоеваниями. Так завоеваны были вся Сирия и Идумея, и пределы Иудеи были распространены от Средиземного моря до Евфрата и от рубежей Малой Азии до Чермного моря. Но в конце царствования Давида, вследствие восстания сына его. Авессалома, произошла кратковременная междоусобная война, кончившаяся поражением Авессалома Иоавом в ефремовом лесу (дубраве ефремлей).
Царствование Соломона (1015-975) было мирное. Соломон и. мель в виду не новые завоевания, но упрочение совершенных отцом его, равно единства и целости Иудеи, которым уже угрожали большою опасностью восстание эдомитян и сына Соломонова, Иеровоама, и усилия сириян к освобождению своему от подданства Иудее. Соломон успел силою оружия подавить восстания Иеровоама и эдомитян, — но не мог отклонить отпадения Сирии от Иудеи, произошедшего вследствие образования независимого дамасского царства.
С раздроблением Иудейской монархии, по смерти Соломона (975 г.), на независимые и враждебные между собою царства иудейское и израильское, история представляет картину почти беспрерывных войн их между собою и с соседственными племенами и народами, в особенности с сириянами и сильными монархиями: египетскою, ассирийскою и вавилонскою.
Междоусобные войны, весьма упорные, потому что силы с обеих сторон были равные, были ведены большею частью в союзе с соседственными народами, с переменным для той и другой стороны успехом и состояли из беспрерывно перемежавшихся действий наступательных и оборонительных, сопряженных с более или менее решительными действиями и битвами в поле, малою и крепостною войною, и частыми осадами городов, особенно двух столиц, Иерусалима и Самарии.
Внешние войны были вполне оборонительного свойства и состояли почти исключительно из обороны в крепостях и двух столицах против нашествий сильных иноплеменников, Сезака (или Шешонка), фараона египетского (970 г.), и Зераха, царя эфиопского (941 г.) — на Иудею, а Ван-Адада, царя дамасского (941 и 897 г.) и ассирийских царей: Фула, Феглаффелассара и Салманассара (770-720) — на царство израильское. Результатами этих нашествий были неоднократные: покорение и разграбление Иерусалима и Самарии, частые поражения иудеев и особенно израильтян, отпадение Идумеи от Иудеи и наконец взятие Самарии, после 3-х летней осады оной, переселение большей. части израильского народа в Месопотамию и Мидию, и конечное разрушение царства израильского Салманассаром (за 722 года перед P. X.). С тех пор и особенно со времени падения ассирийского царства и образования монархии вавилоно-халдейской (за 610 лет перед P. X.) царство иудейское, находившееся в подданстве царей вавилонских, беспрестанно отлагавшееся от них и заключавшее союзы с египетскими фараонами, сделалось причиною частых войн между первыми и последними, и предметом нашествий то одних, то других. Неудачные для египтян и еще более для иудеев, войны эти кончились, после шестикратных пленения и переселения иудеев в Сеннаар и Вавилон (605-588 г. перед P. X.), конечным разрушением царства Иудейского Навуходоносором.

III.
Египтяне.

§ 11. Военное устройство и военные учреждения их.

Военное устройство и военные учреждения египтян в глубокой древности до времен Сезостридов — неизвестны. Но, основываясь на новейших ученых исследованиях, с большею или меньшею вероятностью можно предполагать нижеследующее:
Первые начала как гражданского, так и военного устройства туземных обитателей Египта были положены выходцами из стран юго-восточной Африки, именно из Эфиопии, в которой гражданственность и образованность были развиты, как кажется, уже весьма рано. Из поселений, основанных этими выходцами в плодородной долине Нила, сначала в верхнем, позже в среднем и наконец в нижнем Египте, с ходом времени образовался род независимых общин, из которых каждая имела свое особенное внутреннее устройство; но все были соединены узами одной общей веры. Из них две, Фивы и Мемфис, вскоре, как кажется, возвысились над прочими и сделались как бы главами двух федеративных государств, одного в верхнем, другого в среднем Египте. По изгнании же (около 1500 лет перед P. X.) аравитян-гиксов, завоевавших нижний Египет и водворившихся в нем, — все номы или общины египетские были соединены Аменофисом или Тутмосом, первым фараоном или царем египетским, в одну нераздельную монархию. Сообразно с тем, вероятна, развивались и военное устройство, и военные учреждения Египта. Главным основанием их долженствовало быть разделение на касты, уже в древнейшие времена существовавшее в Эфиопии. После главной, первенствующей касты жрецов, в руках которой сосредоточивалась вся общественная власть, одно из первых места занимала касты воинов. Последние не могли, кажется, ни быть многочисленными, ни иметь значительной власти, как первоначально: во всех поселениях и общинах, так и в последствии в меньших из них. Ибо первоначально все поселения и общины были преимущественно земледельческими, впоследствии же малые общины, подчиняясь постепенно влиянию больших, имели менее нужды в военном сословии. За то в больших общинах, по мере усиления и преобладания «их, и касты воинов, без сомнения, долженствовали постепенно умножаться числом, совершенствоваться в устройстве и приобретать большие значения и важность. Таким образом можно предполагать, что когда Фивы и Мемфис сделались главами двух федеративных государств, военное устройство последних было уже значительно развито, а военные касты составляли особое, наследственное, многочисленное, хорошо устроенное и после касты жрецов важнейшее народное сословие.
О военном устройстве и военных учреждениях Египта в блистательнейшем периоде его истории — периоде фараонов-сезостридов (между 1500 и 1200 годами перед P. X.) имеются уже некоторые сведения, хотя и основанные на темных, баснословных преданиях и свидетельстве древних народных памятников. Из них вообще можно заключить/ что в этом периоде военное устройство Египта достигло наибольших развития и относительного совершенства при Рамсесе III или Сезострисе I (первом фараоне XIX династии), вследствие его мудрых попечений. и учреждений, — и в главных основаниях сохранилось в неизменности до позднейших времен.
Две государственные меры Сезостриса — окончательное, твердое соединение всех египетских номов в одну нераздельную монархию и раздача египетским воинам земель, — долженствовали, без сомнения, иметь значительное влияние на военное устройство Египта и устройство касты египетских воинов. С той поры, как номы окончательно сделались частями (областями или округами) одного нераздельного государства, частные различия в военном устройстве их должны были исчезнуть и уступить место однообразному в целом государстве военному устройству, а сие последнее- развиваться в смысле истинно государственном, на древних, временем и обычаем освященных, основных началах. Наделение воинов землями — мера важная по своим влиянию и последствиям, сообщила военному устройству Египта новую, дотоле не существовавшую черту, Оно произошло следующим образом: предпринимая походы свои, Сезострис роздал всем собранным им в Египте воинам большое количество удобных к возделанию земель равными участками, с обязательством уплаты за них ежегодных податей. Этим он вероятно имел в виду привязать касты воинов к государству и престолу вещественными выгодами, поощрить воинов к бракам и размножению, и не иметь надобности пробегать к наемникам. Возвратясь чрез девять лет в Египет, он распустил войско, утвердив за воинами, в виде награды за понесенные ими труды и оказанные ими заслуги и отличия, розданные им перед походами земли, освободив от платежа податей за них и обязав только постоянно нести за то военную службу, как внутри, так и. вне пределов государства, на собственном содержании из доходов с своих земель, и быть во всегдашней готовности к войне. Таким образом египетские воины сделались владельцами поземельной собственности в Египте — преимущество, которое разделяли с одними царями и жрецами. Владеемые ими равные, определенной меры участки земли составляли полную, наследственную их собственность. Хотя они большею частью были отдаваемы в откуп, но вероятно воинам было дозволено и самим заниматься возделыванием их. Занятия же ремеслами и промыслами были решительно воспрещены им: ибо они были обязаны постоянно заниматься только воинскими упражнениями и военным делом. Египетские воины разделялись на гермофивян и каласириян. Различие между теми и другими неизвестно, но вероятно было или родовое, или местное. Во времена наибольшего могущества военной касты, гермофивян было до 160,000, а каласириян до 250,000 челов. Может быть они обитали в тех же частях и номах Египта, в которых по свидетельству Геродота, были постоянно водворены в его времена (в 5-м веке перед P. X.), именно: в нижнем Египте в 4 ½ номах. гермофивяне, а в 12-ти каласирияне, а в верхнем и среднем Египте в двух номах гермофивяне и каласирияне вместе, вследствие чего почти все военные силы Египта были сосредоточены в нижнем Египте. Предположение это подтверждается некоторым образом как постоянною во все времена необходимостью этого сосредоточения, по причине частых вторжений кочевых племен в Египет с севера и частых же нашествий самих египтян на Азию, так и многочисленностью военной касты в нижнем Египте во времена Моисея и скорым, вследствие того, сбором войска, с которым египетский фараон преследовал евреев. Гермофивяне и каласирияне составляли поочередно стражу городов и пограничных крепостей. Сверх того 1000 гермофивян и 1000 каласириян исправляли поочередно, в продолжение одного года, службу в столице, составляя царскую стражу и получая в это время из царских запасов определенное количество хлеба, мяса и вина.
Военное звание и военные касты, после звания и касты жрецов, были почетнейшими и пользовались наибольшим уважением. Сыновья египетских воинов приготовлялись к достойному исполнению обязанностей военного звания тщательным и строгим общественным военным воспитанием, такого же рода и с тою же целью, что и у всех вообще древних восточных народов. По древним египетским преданиям, сам Сезострис получил от отца своего превосходное военное воспитание, и вместе с ним воспитаны были все, в один день с ним рожденные и по воле отца его собранные молодые египтяне, которых, по вступлении своем на престол, он распределил (в числе 1700) военачальниками в египетском войске. Все это, вместе взятое, долженствовало иметь значительное влияние как на успехи Сезострисова оружия, так и на развитие и усовершенствование Сезострисом военного устройства Египта и военного дела у египтян.
Общественное военное воспитание египетских воинов и постоянное их занятие воинскими упражнениями и военным делом объясняют и подтверждают те отличные устройство, порядок и мужество, храбрость и воинственный дух их, и те блистательные и славные военные подвиги их, о которых свидетельствуют все древние: народные предания и памятники египетские. Предания свидетельствуют сверх того, что Сезострис 1) установил и упрочил в египетском войске воинские порядок и подчиненность, нарушение которых и разного рода военные преступления были строго наказываемы, — и 2) заменил телесные наказания лишением чести, которую виновный мог снова снискать не иначе, как подвигами храбрости либо воинскими заслугами и отличиями.
15-е, 14-е и 13-е столетия перед P. X. (1500-1200) составляют, кажется, период самого цветущего состояния военного устройства Египта. С 12-го века оно стало, по видимому, постепенно приходить в ослабление и упадок, вследствие частых внутренних смут, междоусобий и безначалия. В 8-м же веке (800-700), в котором Египет был покорен эфиопским царем Саваконом, а несколько времени спустя едва снова не подвергся завоеванию Сеннахеримом, царем ассирийским, состояние расстройства и упадка достигло, кажется, высшей степени. Позднейшие события при Псамметихе I саисском (основателе XXVI династии, саисской), вторично соединившем раздробленный Египет в одно государство, заставляют предполагать, что в смутное время (1200-670) касты египетских воинов, мятежным духом, неустройством и беспорядками своими, сделались, ненадежными и даже опасными для государства. Достигнув верховной власти помощью наемных малоазиатских греческих войск, Псамметих дал им, сверх условленного жалованья, земли и богатые дары, впоследствии значительно умножил число их, оказывал им более доверия, нежели египетским войскам, предпочитал их последним и всячески отличал перед ними. Негодуя на это, египетские воины возмутились и в наибольшем числе переселились из Египта в Эфиопию. Это обстоятельство, в соединении с тесными сношениями, в которые Египет начал с тех пор входить с Грециею, во многом изменило военное устройство его. С этого времени военные касты, хотя и продолжали существовать, но уже были весьма малочисленны, не имели прежних своих: хорошего устройства, значения и важности, и египетские войска составляли уже самую незначительную, а наемные, преимущественно греческие, большую часть вооруженных сил Египта. При Амазисе же, перед самым завоеванием Египта персами, и последние остатки военных каст удалились совершенно в Эфиопию, и единственными защитниками Египта остались наемники.

§ 12. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их.

В цветущие времена Египта, и устройство египетских войск вообще находилось, как кажется, в нижеследующем состоянии:
Древнейшим и всегда главным родом войск у египтян была пехота. Военные колесницы также были в употреблении у них уже в глубокой древности. Все древнейшие египетские памятники изображают царей, военачальников и воинов египетских сражающимися либо пешими, либо в военных колесницах, 2-х колесных, легкой формы, запряженных 2-мя лошадьми. В каждой военной колеснице находится один возничий и не более одного воина. Военных колесниц при египетских войсках в отдаленной древности всегда было множество. В отношении к коннице, древние египетские предания свидетельствуют, что употребление лошадей для верховой езды было известно в Египте уже в самые древние времена и что египтяне были весьма искусны в верховой езде. Но конницу на войне первый, кажется, начал употреблять Сезострис: по крайней мере о ней впервые упоминается только при исчислении войск, собранных Сезострисом перед его походами. Во времена Моисея и в первой половине периода Сезостридов, конницы у египтян было, как кажется, довольно много. Войско, преследовавшее евреев, состояло, как известно, из одних военных колесниц и конницы. Но с ходом времени и размножением в Ёгипте каналов, употребление военных колесниц и конницы становилось более и более трудным и неудобным, а потому и число их постепенно уменьшалось.
Вооружение египетских войск было в различные времена более или менее подобно вооружению древних азиатских войск. Главными, наиболее употребительными видами нападательнаго оружия у египтян были луки, длинные стрелы и копья, дротики и различной длины, ширины и формы мечи, а из предохранительного вооружения большие во весь рост щиты, Египетские воины носили также, как кажется, особенного устройства латы и головные, вместо шлемов, уборы, а позже и шлемы.
Египетские войска имели военную музыку и, вместо знамен, носимые на древках или копьях изображения или изваяния быка Аписа, крокодила и других животных и зверей, почитавшихся священными. За царями же в битвах косили особые царские знамена.
О разделении, строе и образе действий египетских войск в древнейшие времена достоверных сведений не имеется. С вероятностью можно однако же предполагать, что вообще устройство и образ действий египетских войск были усовершенствованны Сезострисом, но в смутное время пришли в упадок, а со времен Псамметиха начали более и более согласоваться с греческою тактикою. В эти времена египетская пехота, составлявшая главную силу и лучшую часть египетских войск, сражалась обыкновенно большими, сомкнутыми и весьма глубокими массами, прикрываясь огромными своими щитами и производя сильный натиск и удар длинными копьями. Так описывает строй и образ действий ее в сражении при Фимвре (550 г. перед F. X.) Ксенофонт в своей Киропедии.

§ 13. Фортификация и Полиорцетика.

О состоянии фортификации и полиорцетики у египтян неизвестно ничего достоверного. Но нельзя, кажется, сомневаться в том, чтобы у народа, соорудившего столь огромные и чудные здания, каковы пирамиды и доселе сохранившиеся в развалинах города, храмы и т.п., фортификация, как полевая, так особливо долговременная, не была, по отношению к тому времени, значительно развита. Некоторые писатели не без основания даже по читают египтян изобретателями искусства укреплять военные станы и города. О станах известно только, что египтяне устраивали их не в виде круга, как вероятно большая часть азиатских народов, а в виде прямоугольных четвероугольников или квадратов из земляной насыпи со рвом. Для прикрытия границ, египтяне устраивали длинные земляные валы. Такого рода вал соорудил Сезострис от Пелузия до Илиополя, для прикрытия северо-восточных границ Египта от набегов аравийских и других азиатских племен.
Полиорцетика у египтян, как кажется, была развита менее фортификации и находилась в таком же состоянии, как и у всех древних восточных народов. На древних египетских памятниках весьма часто встречаются изображения нападений египетских войск на неприятельские города и обороны ими собственных городов. Нападения производятся большею частью приступом и всходом на стены по лестницам, черепахою из больших щитов; стены египетских крепостей имеют большей частью 4 яруса, — осажденные бросают, с вершины их, большие каменья, горючие составы и т.п.

§ 14. Войны египтян.

О войнах египтян во времена глубокой древности до Сезостридов не имется никаких сведений. Но вероятно они состояли из междоусобных войн слабейших общин с сильнейшими, преимущественно же из войн с дикими кочевыми племенами ливийскими, другими африканскими и особенно аравийскими, привлекаемыми возраставшим богатством поселений Нильской долины и беспрерывно вторгавшимися в Египет. Эти вторжения усилились особенно после управления Египта Иосифом. Аравитяне-гиксы (название гиксов, по изъяснению египетского жреца Манефона, означало царей или вождей-пастырей), опаснейшие из врагов Египта, несколько сот лет сряду вторгавшиеся в него с северо-востока и жестоко опустошавшие его, наконец завоевали нижний Египет, затем проникли в средний, взяли в нем Мемфис, разрушили храмы и города, и водворясь в нижнем Египте, господствовали в нем около 200 лет (1700-1500 г. до P. X.). Для упрочения и обеспечения владычества своего и — может быть — сообщений своих с Аравиею, они устроили при Аварисе, близ Пелузия, укрепленный стенами стан.
Цари верхнего Египта или Фивские вели с ними беспрерывные войны с целью как собственной обороны, так и изгнания их из Египта. Наконец Фивскому царю Аменофису или Тутмосу удалось изгнать их (около 1500 лет до P. X.) и оттеснить к укрепленному при Аварисе стану, которого египтяне не могли однако же взять силою. Преемник Тутмоса заключил с гиксами договор, по которому они совершенно очистили и Египет, и Аварисский стан свой.
В последовавшем затем блистательном периоде Сезостридов (1500-1200 г. перед P. X.). египетские фараоны являются могущественными завоевателями. Они производили большие и дальние внешние предприятия и вели нашественныя войны, поприщем которых, как по всему кажется, были преимущественно Эфиопия, Финикия и средняя Азия до Инда и Окса, и целью их — не столько завоевание, сколько обогащение сбором дани и добычею в странах плодородных, торговых и богатых... Так причиною и целью войн с Эфиопиею были — желание обуздать кочевые пленена, обитавшие в соседстве с южными. пределами Египта и беспрестанно вторгавшиеся в них, в особенности: же алчность к золоту и драгоценным естественным произведениям, которыми изобиловала Эфиопия. Предания и памятники свидетельствуют, что нашественныя войны фараонов-сезостридов имели в разные времена результатами — завоевание египтянами северной Эфиопии (нынешней Нубии), — земель к востоку и западу от долины Нила, всей или части каменистой и некоторых приморских частей южной Аравии, и прочное господство египтян над этими странами. Но нет никаких свидетельств, чтобы фараоны-сезостриды когда-либо совершили прочные завоевания в западной и средней Азии.
Блистательною военною эпохою Египта было царствование Рамзеса III или Сезостриса I. Одни из его походов и завоеваний могут быть признаны достоверными, другие более или менее вероятными, а остальные сомнительными.
К первым принадлежат те, в свидетельстве о которых и древние писатели, и древние памятники, согласны между собою, а именно: походы в Эфиопию, Аравию и в Ерифрейское или Индийское море, и завоевания в них. Собрав сильное войско (по преданиям до 60.000 челов. пехоты, 27.000 военных колесниц и 24.000 челов. конницы), Сезострис двинулся прежде всего в Эфиопию, завоевал ее до самой южной ее оконечности (Мероэ) и обложил жителей оной данью (состоявшею из золота, слоновой кости и черного дерева). Затем, впервые соорудив на Чермном море флот из длинных кораблей , {У древних народов вообще военные суда назывались длинными, а торговые круглыми, как изъяснено ниже (главы V I § 43).} он завоевал всю или часть каменистой Аравии, совершил морской поход в Аравийском заливе и Индийском море, и завоевал приморские берега южной Аравии и Азии до Индии, равно и несколько островов на Индийском море. Ho, по словам Геродота, достигнув такого моря, по которому не мог плыть далее по причине отмелей, он принужден был возвратиться.
Последовавшие затем походы его: морской с другим флотом — в Средиземном море к берегам Финикии, и сухопутные — в западной и малой Азии, и завоевание им во время этих походов острова Кипра, берегов Финикии, некоторых из Кикладских островов и малой Азии до самой Фракии — недостоверны, но вероятны, хотя может быть завоеванные египтянами в этих походах страны недолго оставались в их власти.
Походы же и завоевания Сезостриса в средней Азии, предшествовавшие завоеваниям его в Малой, и распространенные будто бы до рек Окса и Инда — весьма сомнительны, но во всяком случае должны иметь какое-нибудь историческое основание. Если и предположить, что Сезострис прошел до Окса и Инда, то вероятно завоевания его в этих странах были непрочны и непродолжительны, или, что еще вероятнее, он ограничился только сбором дани с побежденных им народов.
Из темных преданий об этих войнах и походах Сезостриса невозможно составить себе никакого понятия о характере их и об образе и искусстве ведения Сезострисом войны. Нет сомнения впрочем, что причинами успехов Сезостриса долженствовали быть как личное. его искусство, так и превосходство войска его в числе и устройстве над войсками тех народов, с которыми он воевал.
В смутное время (1200-670), Египет был поприщем междоусобных войн, а в 9-м и 8-м веках перед P. X. подвергался сверх того частым нашествиям сильных внешних врагов, преимущественно царей Эфиопии и средней Азии, — и завоеванию ими. Так в 8-м веке он был завоеван Саваконом, царем эфиопским (вероятно южной Эфиопии или Мероэ).
При одном из преемников Савакона, Тирхакконе (или Фаррахе), Египту угрожало нашествие ассирийского царя Сеннахерима; но победа, одержанная на его пределах египтянами над ассириянками, спасла его (714).
В начале 7-го века перед P. X. междоусобные войны раздробленного Египта кончились торжеством Псамметиха I саисскаго, с помощью греческих наемных войск, над царями или правителями египетских областей, и соединением им этих областей в монархию — под своею властью (670). С этого времени фараоны египетские, имея в виду восстановление древней воинской славы Египта, стремились, подобно Сезостридам, к обширным внешним завоеваниям в Африке и особенно в Азии. Предметами нашественных войн их были преимущественно царства Иудейское и Израильское, Финикия, Сирия, Вавилония и Ассирия. Но времена были уже не те: египетские фараоны встретили в монархах средней Азии могущественных противников, и в войнах с ними успех вообще был не на стороне египтян.
Так уже Псамметих (670-616), вскоре после утверждения своего на престоле, совершил поход в Палестину и Финикию. Об этом походе известно только, что Псамметих покорил город Азот или Аздод, в земле филистимской, после 29-ти летней осады оного (вероятно несколько раз прекращаемой и возобновляемой).
Сын и преемник Псамметиха, Нехао или Нехо (616-601), основатель морской силы Египта, продолжая завоевания отца своего в западной Азии, разбил иудейского царя Иосию и покорил Иудею, всю страну до Евфрата и даже многие города на этой реке. Но три года спустя он лишился всех этих завоеваний, вследствие одной, решительной победы, одержанной над ним Навуходоносором при Киркезие (606).
Войны фараона Априя, Эфрея или Гофры (594-569) были столь же неудачны. Заключив союз с иудейским царем Седекиею, он двинулся против Навуходоносора, осаждавшего Иерусалим (589); но Навуходоносор разбил его, вторгнулся в Египет и, взяв с него дань, воротился в Иудею. Морское предприятие Априя против Сидона, Тира и Кипра было удачнее, но сухопутный поход, предпринятый им с одними египетскими войсками против греческого поселения Кирены в северной Африке, к западу от Египта, кончился несчастным образом. Войско Априя было разбито в весь Египет восстал, избрав в цари Амазиса. Произошедшая вследствие того война между египтянами, предводительствуемыми Амазисом, и Априем, предводительствовавшим греческими наемниками, в самом начале была решена поражением и взятием в плен Априя в сражении при Момемфисе (569). Амазис ее конце продолжительного и мирного царствования своего (569-525), союзом с Лидиею и Вавилониею против персов, вооружил против себя этих новых и страшных завоевателей — и в первый год царствования сына и преемника его, Псамметиха, Египет был завоеван сыном Кира, Камбизом, вследствие одной, решительной победы при Пелузие и взятия Мемфиса после кратковременной осады (525).

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПЕРСЫ.

§ 15. Воинский быт персов до Кира и военное устройство персидской монархии при Кире и Камбизе. — § 16. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их. -§ 17. Фортификация и полиорцетика. — § 18. Войны персов при Кире и Камбизе.

Источники: указанные в главе I и сверх того Ксенофонта Киропедия,

§ 15. Воинский быт персов до Кира и военное устройство персидской монархии при Кире и Камбизе.

Персы до времен Кира составляли немногочисленный горский народ, обитавший в гористых частях области Персиды и подвластный сначала ассириянам, а потом мидянам. Отличаясь нравами простыми, суровыми, мужественными воинственными, они вели жизнь отчасти оседлую, большею же частью кочевую, занимались земледелием, скотоводством и войною, и сообразно с тем разделялись на 10 каст: 3 земледельческие, 4 пастушеские и 3 военные. Последние, в особенности поколение пассаргадов (со времен Кира сделавшееся царственным), считались благородными и составляли высшее, господствующее сословие народное. Право носить оружие и заниматься войною было исключительным, наследственным преимуществом их. Они отличались храбростью, воинственным духом, способностью к войне и опытностью в военном деле, — чему немало способствовало общественное военное воспитание, уже с ранних лет получаемое персидскими воинами и заключавшееся, как вообще у древних восточных народов, в гимнастических и воинских упражнениях, и в охоте против диких зверей, как представлявшей живой образ войны.

С этим-то воинственным сословием персидского народа Кир и совершил свои обширные завоевания. Если верить Ксенофонтовой Киропедии, он предпринял их с 30.000 отборнейших персидских воинов, число которых увеличилось в последствии до 70.000- человек. По мере завоевания им чуждых стран и народов, персидские воины были усиливаемы как войсками этих народов, так и кочевыми племенами Азии, присоединявшимися к Киру. Персидские войска составляли ядро, лучшую часть и главную силу такого рода разнообразно составленных полчищ, а знатнейшие лица персидских военных каст были в них высшими военачальниками, и им поручалось также военное управление в завоеванных странах, в которых они были оставляемы с сильными отрядами персидских войск для содержания жителей в повиновении. По завоевании Киром средней, малой и западной Азии, касты персидских воинов сделались господствующим среди покоренных народов сословием и главным, отборнейшим, постоянным войском персидской монархии. Покоренные персами народы, сохранив прежние свои внутренние устройство и управление, обязаны были, в случае надобности и по востребованию, выставлять известное число вспомогательных войск. Страны их продолжали по прежнему быть занимаемы персидскими войсками и находиться под военным управлением начальствовавших персидских полководцев. Персидские войска частью были размещены в поле, большею же частью составляли стражу городов, особливо пограничных: ибо незнакомые с искусством брать города осадою, персы тем более дорожили прочным обладанием взятых ими городов, чем более труда стоило им взятие оных, — и сверх того видели в нем лучшее средство к прочному обладанию завоеванными странами. Последние были обязаны содержать и, продовольствовать находившихся в них персидские войска.

В этом и заключалось военное устройство персидской монархии при Кире, равно и при Камбизе, — одинаковое во всех древних азиатских монархиях, основанных завоеваниями, по крайней мере в первые времена образования их. Но распространение между кастами персидских воинов, уже при Кире и еще более при Камбизе — законов, нравов, обычаев и роскоши мидян имело немаловажное влияние и на военное устройство персидской монархии, и на устройство, нравы и дух персидских военных каст. Цари персидские окружили себя пышным военным двором и телохранителями, а высшие, знатнейшие сановники, по примеру царей — дружинами собственных домашних войск. Военные же касты, в скором времени заразившись пороками завоеванных народов и предавшись роскоши, начали мало по малу утрачивать прежние добродетели, хорошее устройство, воинственный дух, и клониться к нравственному расстройству и упадку.

Такого рода перемена была мало заметна и ощутительна при Кире, который неослабным соблюдением строгого воинского порядка между персидскими войсками умел умерять вредное влияние да них новых нравов и обычаев. Ho, по смерти его, нравственное зло стало быстро развиваться и посреди беспрерывных внешних войн Камбиза и внутренних смут в конце его царствования и при лже-Смердисе, военное устройство персидской монархии не могло сохранить надлежащего, правильного вида.

§ 16. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их.

Ксенофонт в своей Киропедии превозносит похвалами устройство персидских войск или лучше сказать военных каст при Кире. Но, как известно, Киропедия есть род военно-исторического романа, написанного для наставления младшего Кира и в котором Ксенофонт, очевидно, украсил вымыслом сведения, собранные им о жизни и подвигах старшего Кира и о военном воспитании благородного персидского юношества, присоединив к ним собственные свои мысли, мнения и наблюдения о военном деле — плоды долговременной своей военной опытности. За всем тем из Киропедии и из истории Кира вообще с вероятностью заключить можно, что персидские войска при Кире, преимущественно отличаясь строгим воинским порядком и воинственным духом, имели также хорошее, хотя и простое, устройство, которое весьма вероятно пришло в упадок уже вскоре после смерти Кира. Преемники Кира, возлагая свою надежду на многочисленность вооруженных сил, которыми могли располагать, стали постепенно пренебрегать, сначала — воинским порядком, а потом — и устройством войск.

Гористые свойства Персиды и бедность персов прежде, нежели они обогатились завоеваниями, были причинами, что лошадей в Персиде было мало, и что персы, не имея средств воевать на конях, до Кира и в начале его завоеваний сражались исключительно пешими. Но в столкновении с мидянами, ассириянами и другими народами средней Азии, у которых, особенно у мидян, была многочисленная и отличная конница, Кир убедился в необходимости иметь такую же и в своем войске. Поэтому он образовал, перед началом войны с Крезом, отряд персидской конницы. По словам Ксенофонта, посадив 10.000 персов на лошадей, отбитых у ассириян и других народов, и тщательно обучив их конному действию, он в первый раз и с большим успехом употребил их в сражении при Фимвре. Постепенно умножаясь числом, они послужили основанием многочисленной и отличной в последующие времена персидской конницы.

И вооружение также, до Кира и первоначально при Кире, персы имели простое и легкое, состоявшее из луков и стрел, пращей и дротиков, а из предохранительного вооружения носили только небольшие и легкие щиты. Ho по мере завоевания богатых стран Азии, они постепенно начали вооружаться лучше, разнообразнее, богаче и тяжелее — металлическим кованым оружием. Уже прежде войны с Крезом, Кир вооружил большую часть персидских войск, сверх луков и дротиков, секирами, мечами, шлемами и латами. В конце же царствования его, когда роскошь уже значительно распространилась между персами, вооружение их составляли: короткие копья, дротики и мечи, — большие луки и длинные стрелы, — секиры и топоры, а из предохранительного вооружения-шлемы и латы, и по прежнему легкие деревянные щиты. Вообще у персов рукопашное оружие было главным и пользовалось наибольшим уважением.

По роду вооружения, персидские войска были легкие и тяжелые. Из вышесказанного видно, что вдревле они состояли исключительно из легковооруженной пехоты. Позже при Кире образовалась и тяжелая. Конница персидская, с самого начала учреждения ее Киром, получила, до образцу мидийской, ассирийской и других, тяжелое предохранительное вооружение и сверх того дротики, копья, секиры и мечи. Легкую же конницу составляли большею частью войска кочевых племен, сражавшихся да конях. Вообще у персов при Кире и Камбизе пехоты было более, нежели конницы, а легких войск более, нежели тяжелых. Ксенофонт говорит в Киропедии, что в сражении при Фимвре у Кира было 160.000 челов. пехоты (60.000 персов и 100.000 союзников) и 36.000 челов. конницы (10.000 персов и 26.000 союзников), — что из 60.000 челов. персидской пехоты было 20.000 тяжелой, 20.000 средней и 20.000 легкой, и что 10.000 конных персов составляли тяжеловооруженную конницу, а 126.000 союзных войск состояли частью из тяжелых и большею частью из легких войск.

Сверх пехоты и конницы, в составе персидских армий при Кире и Камбизе были военные колесницы. По словам Ксенофонта, число их у Кира было незначительно (в сражении при Фимвре только 300), — но вследствие особенного устройства, данного им Киром, действие их было чрезвычайно вредоносно и страшно для неприятеля. Именно Кир устроил, перед войною с Крезом, большие военные колесницы о 4-х колесах, имевшие со всех сторон перила; к дышлам их были прикреплены копья, а к колесам косы, и в каждой колеснице, запряженной 4-мя лошадьми, которые были покрыты латами, находилось по 4 и более воинов, вооруженных луками, дротиками копьями и мечами. Ксенофонт упоминает также о больших колесницах или повозках, из коих каждая будто бы имела 8 дышел, была запряжена 8-ю парами волов и перевозила утвержденную на ней четвероугольную деревянную башню, вышиною в 20 футов, с 12-ю стрелками в ней.

Сверх того, по свидетельству Ксенофонта, Кир имел в сражении при Фимвре около 600 вооруженных верблюдов и метательные орудия. На каждом из верблюдов было по 2 аравийских стрелка, сидевших спиною один к другому. Внезапное появление этого отряда привело конницу Креза в совершенное расстройство: лошади, испуганные видом и смрадом верблюдов, побросали с себя всадников в произвели такой беспорядок, что персы легко и скоро разбили и эту конницу, и все крыло, на котором она находилась. Что касается метательных орудий, то Ксенофонт не объясняет ни устройства, ни числа, ни места, ни образа действий их в сражении при Фимвре. О разделении, строе и образе действий персидских войск до Кира, равно при Кире и Камбизе, не имеется никаких достоверных сведений. To, что об этом говорит Ксенофонт в своей Киропедии, не заслуживает вероятия потому, что носит на себе явный отпечаток греческой тактики и составляет как бы иносказательное наставление в правилах ее, примененных к устройству персидских войск младшего Кира. Впрочем весьма вероятно, что разделение, строй и образ действий персидских войск были более или менее усовершенствованы Киром, вследствие введения им в оные больших правильности и порядка.

§ 17. Фортификация и Полиорцетика.

До времен Кира персы не знали ни фортификации, ни полиорцетики. Первая ограничивалась у них, может быть, ограждением жилищ и станов грубыми оплотами из земли, дерева и каменьев. Но со времен Кира фортификация и полиорцетика вероятно достигли у них мало по малу той же степени, на которой находились у покоренных персами и у всех вообще древних восточных народов.

Ксенофонт в Киропедии нигде не упоминает об искусственном укреплении персами, при Кире, станов своих, — но говорит, что они на войне располагались в ставках и что Кир часто строил небольшие крепостцы, для обеспечения завоеванных земель от нападений внешних врагов. Так, по словам его, Кир в походе своем в Армению, принудив царя ее покориться, построил крепостцы на ее пределах для обеспечения их от нападений халдеев со стороны Кавказа. В последствии персы, завоевав все страны средней и малой Азии, на чади строить и укреплять города так, как строили и укрепляли их мидяне, вавилоняне и прочие народы Азии, — подобно им с особенным тщанием укрепляя столицы и местопребывания царей. Так еще при Кире начато было построение и укрепление Персеполя. По Диодору Сицилийскому, замок или внутренняя крепость Персеполя была ограждена тройным рядом каменных зубчатых стен: 1-я или наружная была вышиною в 24 локтя (около 6 сажень), 2-я вдвое выше, а 3-я, вышиною в 90 футов (около 13 сажень), была построена в виде четвероугольника и выложена из весьма твердого камня. Каждый бок крепости имел одни медные ворота.

Но в искусстве брать города осадою персы являются, в войнах Кира, невежественными, хотя, по словам Ксенофонта, знали и употребляли метательные и стенобитные орудия. Всего чаще они брали города хитростью. Так взята была, после сражения при Фимвре, столица Креза, Сарды. Между тем, как Кир с главными силами своего войска производил ложное нападение на этот город с одной стороны, — посланный им отряд войск успел с противоположной стороны случайно взобраться на крутую скалу, на которой находился замок или цитадель Сарда, и овладел как замком, так и городом, не встретив в них почти никакого сопротивления, потому что все внимание и все войска Креза были обращены против Кира, а со стороны замка, самою природою вполне обеспеченного, как казалось, от нападения, почти вовсе не было войск. Но в тех случаях, когда неприятельский город был обширен, сильно укреплен, занят многочисленным войском и в изобилии снабжен продовольствием, персы принуждены бывали ограничиваться, обложением его, чтобы голодом принудить жителей к сдаче. Так Кир 2 года облагал обширный и чрезвычайно сильно укрепленный Вавилон, и по словам Ксенофонта только тогда овладел им, когда продолжительными и трудными работами отвел в другую сторону течение Евфрата, протекавшего по средине Вавилона, и тем осушив прежнее ложе реки, неожиданно ворвался этим путем в город.

§ 18. Войны персов при Кире и Камбизе.

В то время, когда монархии мидийская и вавилонская, под правлением царей своих Астиага и Нериглоссара, клонились к упадку, а монархия лидийская, под правлением Креза, еще не успела достаточно утвердиться, — персидские племена, находившиеся в подданстве мидян, признали вождем своим Аградата, принадлежавшего к знатнейшему из поколения пассаргадов роду Ахеменидов, и восстали против Астиага. Неправосудие и жестокость последнего, сделав его ненавистным для его подданных, вероятно доставили Аградату, принявшему название Кореса (солнца) или Кира, многих приверженцев в Мидии. Неблагоразумные же меры Астиага ускорили его падение, облегчив Киру. и персам победу над ним: именно Астиаг поручил укрощение мятежа тайным врагам своим и изменникам, и сверх того большая часть мидийского войска состояла, кажется, из персов. а потому в битве, произошедшей в 560 году между Астиагом и Киром при Пассаргаде, все персы, находившиеся в Астиаговом войске, с самого начала передались Киру, и он без труда одержал над Астиагом и мидянами решительную победу. Взятием затем Экбатаны и пленением Астиага положен был конец владычеству мидян, и власть перешла в руки Кира. Этот первый и важный успех возбудил в Кире стремление к дальнейшим завоеваниям. а в царях вавилонском и лидийском — сильное беспокойство. Между тем, как они составляли между собою союз против Кира и готовились к войне, Кир обратился против царя Армении, отложившегося от Мидии. Быстрым движением в Армению и внезапным появлением в ней он почти без боя принудил ее царя покориться, платить ему дань и присоединить в нему свои войска. Затем Кир усмирил воинственных халдеев, обитавших к северу от Армении, заключил с ними союз, и для обеспечения от их нападения пределов Армении, построил на них несколько малых крепостей.

Встревоженный успехами Кира, Крез заключил против него союз с Амазисом египетским, новым царем вавилонским Навоннадом и со спартанцами. Но вероятно желая предупредить Кира, он не дождался прибытия войск своих союзников и с одними войсками лидийскими перешел (550) чрез реку Галис, которая составляла восточную границу лидийского государства и отделяла его от новообразовавшегося царства Персидского. Вступив в Каппадокию, одну из западных областей последнего, он опустошил плодороднейший и богатейший округ ее — Птерийский, разграбил внутренние города его и пристани Евксинскаго понта, а жителей их частью обратил в рабство. Затем он готовился уже идти во внутренность персидского государства, но был предупрежден Киром, который, двинувшись против него, беспрестанно усиливал себя на пути войсками покоренных народов и независимых кочевых племен. Движение Кира в Каппадокию было столь быстро, что он прибыл туда еще прежде, нежели Крез успел выступить в поход. На равнине Птерийской произошла упорная, жестокая и кровопролитная битва, которая продолжалась целый день и была прекращена только ночью. Обе стороны понесли огромные потери, но ни та, ни другая не одержала решительной победы. Кир не преследовал Креза и дозволил ему беспрепятственно отступить к Сардам. Но едва только Крез распустил свое войско, намереваясь следующею весною снова собрать его, соединиться с войсками своих союзников и двинуться против Кира, как сей последний, имея в виду предупредить сосредоточение сил своих врагов, быстро двинулся к Сардам с 196.000 войск (состав которых означен выше), 300 военными колесницами и 300 вооруженными верблюдами. Ксенофонт, описывая поход Кира к Сардам, хвалит особенную заботливость его о снабжении своего войска продовольствием и всеми необходимыми в походе военными запасами, орудиями и прочими потребностями, и в подробности исчисляет все принятые им в этом отношении меры. Едва только Крез успел собрать свои войска (240.000 челов. пехоты и 60.000. челов. конницы), соединиться с 120.000 челов. союзной египетской пехоты, и с войском силою всего в 420.000 челов. и 300 военными колесницами двинуться от Сард на встречу Киру, как уже на обширной равнине при Фимвре, неподалеку от своей столицы, на берегах реки Пактола, встретил Кира. Здесь произошла та важная битва, решительная победа в которой покорила Киру лидийское царство. Ксенофонт (если только верить ему) описывает ее нижеследующем образом, присовокупляя, что распоряжения Кира и действия персидских войск в ней служили персам образцом даже и в позднейшие времена.

Чтобы охватить и окружить числительно-слабейшее войско Кира, Крез построил собственное войско в одну длинную линию, в средине которой находилась пехота, а на обоих крылах конница, перемешанная с пехотою. Как пехота, так и конница были построены частями или отделениями, имевшими по 30 человек в глубину. 120.000 человек египетской пехоты, находившиеся в центре Крезовой пехоты, не хотели отступить от обычного своего строя и расположились в 12-ти огромных, сомкнутых, плотно-сдвинутых одна с другою, квадратных массах, в каждой из которых было по 100 человек во фронте, по стольку же в глубину, а всего следовательно по 10.000 челов.

Усмотрев силу и расположение Крезова войска и разгадав намерения Креза, Кир с своей стороны построил: персидские пехоту и конницу — глубиною, не в 24, как обыкновенно прежде, но только в 12 человек, — все же свое войско — в 5 линий: в 1-й тяжеловооруженную пехоту, во 2-й, в близком расстоянии от 1-й, среднюю пехоту, метавшую дротики, в 3-й легкую, т.е. стрелков из лука, которые должны были стрелять навесно поверх впереди стоявших войск, в 4-й линии — отборнейшую пехоту, долженствовавшую поддерживать передние войска, в 5-й линии — повозки с башнями и стрелками, о которых говорено выше, а позади всего войска — обозные повозки в виде пустого четвероугольника, внутри которого поместились все нестроевые. Конницу Кир поставил на обоих крылах. 300 колесниц, вооруженных копьями и косами, он расположил так, что 100 прикрывали фронт, а остальные — фланги всего войска. Для больших прикрытия и обеспечения флангов, он поставил за оконечностями каждого из них, позади обозов, по 1.000 человек пехоты и по 1.000 человек конницы, из числа отборнейших своих войск. При левом фланговом запасном отряде находились 300 вооруженных верблюдов. Располагая таким образом свое войско, Кир, по словам Ксенофонта и по всей вероятности, имел в виду: во 1-х дать боевому порядку своему наибольшую глубину, дабы тем принудить неприятеля произвести, при обходе флангов Кирова войска, дальние движения и вследствие того — растянуться, разорваться и ослабить себя, во 2-х стрелки из лука были расположены не в 1-й линии, а в 3-й, вероятно для того, чтобы, по многочисленности своей, не произвести расстройства между тяжелыми войсками, отступлением сквозь их промежутки; навесную же стрельбу, хотя и менее сильную, но более дальнюю, нежели настильная, Кир почитал весьма действительною против неприятеля, расположенного в больших сомкнутых массах; в 3-х, повозки с башнями. и стрелками были поставлены в 5-ю линию для того, чтобы пехота могла найти за ними надежное убежище в случае неудачи, или если бы была слишком сильно теснима; в 4-х, два запасные отряда, расположенные скрытно позади обоих флангов, имели назначение произвести внезапно и стремительно нападение, как из засады, на фланги и тыл обходящих Крезовых войск в то время, когда фланговые: военные колесницы и конница Кировы нападут на них с фронта; — и в 5-х, вообще Кир хотел собственное войско сколь можно более сосредоточить и построить глубоко, а войско Крезово заставить; напротив, растянуться и разорваться, — и затем, имея все войска свои под русою, из центрального расположения своего напасть на раздробленное неприятельское войско и разбить его по частям, т.е. сначала оба крыла его, а потом и охваченные, окруженные со всех сторон, главные его силы.

Все распоряжения Кира были исполнены с величайшею точностью и увенчаны полным и блистательным успехом. Коль скоро оба войска сблизились, центр (или главные силы) Крезова войска остановился, и оба крыла его начали огибать фланги Кирова войска, при чем действительно растянулись, разорвались и отделились от своего центра. Тогда Кир, войско которого стояло неподвижно на месте, лично произвел с конницею правого запасного отряда, за которою следовала и пехота того же отряда, стремительное нападение на обходившее левое крыло Креза во фланг и в тыл, между тем, как военные колесницы Кирова правого крыла устремились на неприятельское левое крыло с фронта. Тоже самое было исполнено и на левом Кировом крыле против правого крыла Крезова. В самом непродолжительном времени оба Крезовы крыла были приведены в расстройство, опрокинуты, разбиты и рассеяны. Затем Кир произвел решительное нападение на главные силы Креза с трех сторон в. одно время, главными своими силами, — с фронта, а обоими крылами — с флангов и даже тыла. Завязался жестокий рукопашный бой, в котором огромные, сомкнутые, глубокие и тесно сдвинутые массы египетской пехоты терпели чрезвычайный урон от совокупных действий Кировых военных колесниц, пехоты и конницы, и от навесной стрельбы Кировых легких войск. Египтяне сражались с чрезвычайными стойкостью и упорством, — даже заставили однажды персидскую пехоту отступить — держались еще и тогда, когда уже все остальные войска Крезовы были разбиты и рассеяны, и ни за что не хотели сдаваться; но наконец заключили с Киром договор, по которому согласились вступить в его службу на жалованье, а Кир, в уважение оказанной ими необыкновенной храбрости, обязался дать им города и земли для поселения с семействами.

Крез, с остатками своих войск, бежал в Сарды и был обложен в нем Киром. Так как. Сарды были сильно укреплены и в изобилии снабжены продовольствием, персы же не умели брать городов осадою, то Крез и надеялся удержаться в Сардах до тех пор, пока к нему прибудут на помощь союзные войска вавилонские и лакедемонские. Спартанцы действительно уже изготовили войско, флот и все нужное к походу. Но еще прежде, нежели войско и флот их могли отплыть к берегам малой Азии, Кир успел хитростью (см. выше §17) овладеть Сардами, на 20-й день обложения его. Крез был взят в плен, но получил свободу. Богатые Сарды были разграблен, а жители его большею частью истреблены. Покорив Сарды и с ними лидийское царство, Кир обратил свое оружие на завоевание малоазиатских греческих поселений, сначала ионийских. Ионяне, эоляне и доряне (исключая милетян, вступивших в союз с Киром) заключили между собою союз, вооружились против персов и просили помощи Греции. Но ни одна из греческих республик не согласилась помочь им, и таким образом они были предоставлены собственным своим силам. Так как силы эти были незначительны, а города греческие в малой Азии — слабо укреплены, то Кир и поручил полководцу своему, Гарпагу, с частью войска, покорение малоазиатских греческих поселений, а сам с главными своими силами двинулся обратно в среднюю Азию для довершения ее завоевания. Гарпаг в несколько месяцев покорил греческие поселения, не смотря на мужественное и упорное сопротивление греков. Часть городов греческих была взята и разграблена персами, другая покорилась добровольно, а из некоторых жители переселились в другие страны, Между тем Кир завоевал весь край от Средиземного моря до Тигра, и наконец взятием Вавилона, после 2-х летнего обложения его, довершил завоевание средней, малой и западной Азии (финикийские города покорились ему добровольно, а Иудея была завоевана вместе с вавилонским царством).

Под конец жизни Кир обратил свое оружие против массагетов — племен, кочевавших в странах к юго-западу от Каспийского моря и причисляемых греками к скифам. Кир предпринял против них войну вероятно потому, что считал их опасными и хотел обеспечить от них персидское государство. Но война с ними кончилась неудачно. Кир хотел выманить их из-за Аракса и разбить в пределах персидского государства: но потом, по совету Креза, предпочел перейти через Аракс и внести войну в собственную их страну. Переправясь через Аракс, он заманил массагетов в засаду и множество оных истребил, но в произошедшей затем кровопролитной битве претерпел совершенное поражение - и лишился жизни (529). Из этого краткого исторического очерка войн Кира можно заключить, что они имели общий войнам всех азиатских завоевателей характер больших нашествий с целью завоеваний, но отличались от них особенным искусством, с которым Кир умел постоянно устремлять совокупность своих сил туда, где против него составлялись союзы и вооружались многочисленные враги, преимущественно же туда, где сосредоточивалась вся политическая деятельность азиатских монархий, именно к столицам их. Предупреждая противников быстротою своих движений, изумляя их неожиданностью своего появления, он наносил им, решительными действиями в поле и бою, сильный удар, решавший судьбу царств и народов. Нет сомнения, что успехам его много способствовали слабость и упадок азиатских монархий и — нравственное расстройство войск их. Но главнейшими причинами их бесспорно были высокие личные дарования Кира, как полководца, и то искусство в ведения им войны, о котором говорено выше. равно хорошее устройство, отличные мужество и храбрость персидских войск, и превосходные воинские: дух их и порядок между ними.

Завоевания Кира были свершены в Азии: сын и преемник его, Камбиз, обратил оружие свое против другой части света — Африки. Властолюбие его, желание венчаться, подобно отцу своему, славою завоевателя и покорить Египет и другие богатые страны Африки, неприязненные отношения к нему Амазиса египетского, — наконец происки и наущения малоазиатских греков, особливо галикарнасца Фанесат — все это неминуемо долженствовало произвести и действительно произвело неприязненное столкновение персов с народами и государствами Африки.

Покорив Тир и Кипр, Камбиз собрал малоазиатский — греческий и финикийский флоты и послал их к Пелузию. — Сам же, по совету Фанеса, ценою золота купив дружбу диких кочевых аравийских племен, сухим путем вдоль берега Средиземного моря двинулся с многочисленным войском в Египет (525 г. перед P. X.). Флот и сухопутное войско соединились перед Пелузием. Эта первая крепость-ключ Египта, сдалась после кратковременной осады, и Камбиз направился к Мемфису. На пути туда он встретил сына и преемника Амазисова, Псамменита, с войском, составленным почти исключительно из греческих наемников. Разбив его, Камбиз осадил и взял Мемфис, упорно обороняемый египтянами, и вскоре завоевал Фивы и вес Египет. Непосредственным следствием этого было то, что обитатели Ливии и Киренейские греки добровольно покорились ему. Затем он замыслил завоевать богатые Аммоний, Эфиопию и Карфаген. Храм Юпитера Аммона, лежавший в ливийских степях к западу от Египта, обладал несметными богатствами и сокровищами. Эфиопия издревле изобиловала золотом и другими драгоценнейшими произведениями земли. а Карфаген уже славился торговлею и богатством, и в видах торговых начинал обращать деятельность свою на внешние завоевания. Послав часть своих сил (50.000 войск) из Фив к храму Юпитера Аммона, сам Камбиз с главными силами предпринял поход в Эфиопию. Оба эти предприятия кончились самым неудачным и бедственным образом. Войско, посланное к храму Юпитера Аммона, совершенно погибло. в знойных песчаных степях. В походе же в северную Эфиопию и в южную или Мероэ; в предпринятом без надлежащих предосторожностей, войско Камбиза претерпело неимоверные бедствия, понесло огромные потери от голода, смертности и упорной обороны эфиоплян, и воротилось без всякого успеха. По этой причине замыслы Камбиза против Карфагена не могли быть приведены в исполнение. Излив злобу свою над Египтом и особенно над кастою жрецов, оставив в Египте сильное персидское войско и переселив 6.000 египтян в Сузиану, Камбиз возвратился в Персию, где в отсутствие его маги произведи внутренний переворот. Затем до воцарения Дария Истаспа персы были заняты одними внутренними междоусобиями.

Войны Камбиза были, по цели и характеру, как бы продолжением войн Кира. Но успех завоевания Египта должен быть отнесен не к искусству Камбиза, а к слабости и упадку Египта и к числительному превосходству персидского войска. Причинами же неудачи предприятий против Аммония и Эфиопии были сколько чрезвычайная трудность их, столько и излишняя самонадеянность Камбиза и пренебрежение им надлежащих мере предосторожности.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ГРЕКИ.

I . Военное дело у греков в первобытные и героические времена Греции. — § 19. Времена первобытные. — § 20. Времена героические. — § 21. Войны Фивская и Троянская. — II . Военное дело у греков в периоде от войны троянской до начала греко-персидских войн. — § 22. Военное устройство и военные учреждения вообще. — § 23. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их. — § 24. Внутреннее устройство и дух войск; военные нравы и обычаи греков. — III . Республики спартанская и афинская. — § 25. Военные учреждения Спарты. — § 26. Устройство и дух спартанских войск. — § 27. Военные учреждения афинян. — § 28. Устройство и дух афинских войск. — IV . Войны греков в периоде от войны троянской до начала греко-персидских войн. — § 29. Характер греческих войск этого времени вообще. — § 30. 1-я Мессенская война (742-722 г. перед Р. Х.). — § 31. 2-я Мессенская война (682-668 г. перед Р. Х.). — § 32 1-я священная война (594-585 г. перед Р. Х.).

Источники: Гомера Илиада, Плутарха и Корнелия Непота жизнеописания, Lohr, Gillis, Mittford и указанные в главе I.

I.
Военное дело у греков в первобытные и героические времена Греции.

§ 19. Времена первобытные.

Из темных, баснословных преданий о первобытных, отдаленных временах Греции невозможно определить начала и развития военного дела у греков. Нет сомнения впрочем; что оно находилось у них в состоянии младенчества до тех пор, пока не начались сношения Греции с востоком (между 1.550 и 1.400 годами перед P. X.), и что с этого времени восток имел значительное влияние на развитие и усовершенствование военного дела у греков, хотя успехи его и были замедляемы распрями и междоусобиями греческих племен, внутренними и внешними переселениями их, вторжениями северных дикарей в Грецию и нападениями на ее берега морских разбойников. Заимствовав у восточных народов военные учреждения и военное дело, греки однако же вполне усвоили их себе, сообщив им глубокий и резкий отпечаток своей народности и с ходом времени постепенно усовершенствовав их в духе сей последней.

§ 20. Времена героические.

Из Илиады Гомера, превосходно изображающей воинский быт греков во времена Троянской войны, можно составить себе понятие и о состоянии военнаго дела у греков в периоде так называемых героических времен Греция вообще.
В эти времена греки веля уже жизнь оседлую и были соединены в гражданские общества, под властью наследственных царей или племенных вождей. Военное устройство этих обществ было тесно сопряжено с гражданским. Цари соединяли в себе власть гражданскую и военную, в мирное время производя суд и расправу, а в военное предводительствуя войсками. Каждый из свободнорожденных. людей, составлявших общества, был воином и с молодых лет готовился к обязанностям военного звания, телесными и воинскими упражнениями.
Употребление кованого металлического оружия уже давно было известно грекам. — Главными видами нападательнаго оружия их были: дротик, копье и меч, употребляемые благородными, знатнейшими, искуснейшими и храбрейшими воинами предпочтительно пред метательным, которое предоставлялось воинам простого звания, беднейшим либо менее сильным, храбрым и искусным. Предохранительное вооружение составляли: шлемы и грудные латы, преимущественно медные, и большие щиты.
Греки сражались в это время пешими, либо в военных колесницах, конницы же вовсе не имели, может быть по причине гористых свойств Греции (исключая Фессалии и Беотии) и неспособности греческих лошадей к конной службе, а может быть также и потому, что самое искусство верховой езды было еще весьма мало распространено между греками. Тем удивительнее кажется обычай греков и особенно царей, вождей и знатнейших воинов греческих сражаться в колесницах — обычай, заимствованный ими у восточных народов, но с местностью Греции мало сообразный. Греческие военные колесницы (известные под названием простых или троянских, в отличие от азиатских и персидских), двухколесные, сзади открытые и низкие, спереди возвышенные и прикрытые, были перевозимы двумя и не более как четырьмя лошадьми. В каждой находился один возничий и один апобат или сражавшийся воин.
В разделении, строе и образе действий греческих войск видны уже некоторого рода правильность и порядок. В общественных военных предприятиях греческие войска разделялись по поколениям и племенам. Так Ахилл прибыл к Трое с 2.500 воинов, разделенных на 5 отрядов или полков, из 5-ти сотен каждый. Под Троею воины греческие сражались в сомкнутых и глубоких толпах — фалангах или пургосе, в которых, по словам Гомера, щиты тесно смыкались со щитами, шлемы с шлемами, и воины в этом непроницаемом строе двигались в тишине и порядке, послушные гласу своих вождей. Существенною частью и отличительною чертою греческих битв этого времени были единоборства вождей, преимущественно таких, которые отличались превосходными: телесною силою, искусством во владении оружием, личною храбростью и вооружением. Единоборства были пешие или в колесницах. Вообще в греческих битвах этого времени телесная сила и личная храбрость заступали место искусства. Вожди заботились более о том, чтобы отличиться в единоборстве, нежели об управлении движениями и действиями войск. По свидетельству Гомера, в греческих войсках под Троею были строгие воинские порядок и подчиненность, и вожди поддерживали их не столько силою власти, дения и личным примером. Но с правильностью действий и воинским порядком были соединены чрезвычайные еще грубость и жестокость нравов. В пылу битвы, греки внезапно прекращали ее для того, чтобы грабить убитых, и удовлетворению этой страсти к грабежу и добыче нередко жертвовали и важною целью, и выгодным оборотом битвы. С побежденными же и пленными они обращались бесчеловечно.
Станы свои они располагали правильно и даже укрепляли их, если им угрожало нападение превосходного числом неприятеля. Ставок они, как кажется, еще не употребляли, при быстрых движениях располагаясь под открытым небом, а в тех случаях, когда долго оставались на месте — строя шалаши. Стан их перед Троею был огражден широким и глубоким рвом, тыном, земляным валом и деревянными башнями, за которыми были расположены шалаши воинов, разделенных по племенам и поколениям, а в середине стана находилась площадь для сбора войск, воинских совещаний и религиозных обрядов. Но обеспечение станов и войск, в них расположенных, от нечаянных нападений неприятеля стражами и дозорами было неизвестно грекам.
Искусство укреплять города было еще мало развито у них, и города обеспечивались преимущественно расположением их в неприступных или неудободоступных местах, либо ограждением их еще довольно грубыми оплотами — земляными валами либо деревянными стенами и башнями со рвом и тыном впереди.
В полиорцетике же греки были совершенно невежественны, что достаточно доказывается действиями их против Фив в Фивской войне и 10-ти летнею осадою Трои.

§ 21. Войны Фивская и Троянская.

В периоде героических времен Греции, воинственный дух греков развился в полной силе. Увлекаемые жаждою военной славы, еще более побуждаемые отвагою, удальством и предприимчивостью, свойственными народу юному, чувством мести к чуждым народам за их грабежи и опустошения в Греции, и надеждою обогащения грабежом в собственных их странах, — греки начали соединяться с целью произведения наступательных предприятий вне пределов своего отечества. Первыми такого рода предприятиями, более частными, нежели общими, были: полубаснословный, но вероятный, морской поход Аргонавтов в Колхиду (около 1250-ти лет перед P. I.) и Фивская война (за 1225 и 121.5 лет перед P. X.). В последней уже видим первые следы более правильного, нежели прежде, образа ведения войны. Она была предпринята шестью союзными пелопонесскими царями, в защиту законных прав Полиника, сына умершего Фивскаго царя Эдипа — на родовое наследие, которого ан был лишен братом своим Этеоклом. Предводительствуя семью сильными отрядами войск, Полиник и союзные с ним цари двинулись к Фивам и обложили их так, что каждый отряд расположился против одних из городских ворот (1225 г.). Фивы не были снабжены достаточным продовольствием, и Фивяне, после непродолжительного обложения, уступая наконец пылкости Этеокла и желанию избежать угрожавшего им голода, произвели сильную вылазку. Следствием ее был кровопролитный бой, в котором пали и Полиник, и Этеокл, и союзные цари, исключая одного Адраста. Гордясь одержанною ими победою, фивяне не позволили союзникам погребсти тела убиенных воинов — жестокая, по тогдашним понятиям греков, обида, нарушавшая законы религии их и правосудия. Тогда Адраст призвал афинян и, с помощью их, силою оружия принудил фивян согласиться на требования союзников. Десять лет спустя (1215). Эпигоны или сыновья падших под Фивами пелопонесских царей, в отмщение Фивянам, снова осадили Фивы, взяли и разграбили их, и часть жителей их истребили, другую пленили и обратили в рабство, а остальную принудили признать царем своим сына Полиникова.
Но первым и важнейшим общественным предприятием греков во времена героические была прославленная Илиадою война Троянская (1194-1184 г. перед P. X.). Царство Троянское, лежавшее на восточных или малоазиатских берегах Эгейского моря, находилось (около 1194 г. перед P. X.), под правлением царя своего Приама, в цветущем состоянии и было государством. богатым и сильным, ибо заключало в пределах своих древнюю Фригию, оба берега Геллеспонта и большой, плодородный остров Лесбос. Трояне и греки находились в постоянных сношениях между собою, иногда дружественных, чаще неприязненных, потому что предметом их было гораздо более морское разбойничество, нежели торговля. С морским разбойничеством же часто сопряжено было похищение женщин. Парис, сын Приама, дружелюбно принятый Менелаем, царем спартанским, похитил жену и казну его. Такого рода оскорбление, нанесенное одному из первых царей Греции, возбудило в греках жажду шести и послужило знаком к восстанию всей Греции против Троянского царства. К этому присоединились еще другие причины, немало способствовавшие соединению греков теснейшим между собою союзом. Греческие цари уже давно чувствовали необходимость соединенными силами сокрушить общего врага и могущественного соперника в морском разбойничестве, составлявшем одно из главных занятий греков. Притом, хищные и корыстолюбивые, они были побуждаемы и надеждою на приобретение в Троянском царстве богатой добычи. Наконец Агамемнон, царь Аргоса и брат Менелая, пользовавшийся большим уважением в Греции, имел сильное влияние на побуждение греков к войне против Трои, как в отмщение брата своего, так в особенности из личного честолюбия. Он и был избран в звание верховного вождя всеобщего греческого ополчения. В Авлиде, беотийской пристани, собрались вооруженные силы 15-ти греческих областей и вспомогательные войска Крита, Родоса и других островов, числом несколько более 100.000 челов. 16-я область Греции, Акарнания, войск, неизвестно почему, не выставила вовсе. За то одна Фессалия выставила их до 25.000 чел., т.е. около ¼ всех сил. Войска были посажены в Авлиде на 1,200 больших беспалубных судов или ладей, в каждой из которых помещалось от 50-ти до 120-ти воинов. Приплыв к берегам Троады, на которых, для обороны их, расположились трояне, греки успешно совершили высадку и, имея на своей стороне значительное превосходство сил, принудили троян отступить к Трое и заключиться в ней, но не обложили этого города со всех сторон, а расположились против него в одном общем стане на берегу моря. He зная искусства брать города осадою, они встретили сверх того многие и значительные препятствия и затруднения. Уже до прибытия их, трояне. не упустили ничего для усиления и без того весьма сильных укреплений Трои и для подкрепления себя союзниками. Из Карии, Лидии и других областей Малой Азии начали стекаться в Трою вспомогательные войска, и между тем, как этот город был беспрепятственно усиливаем ими и снабжаем продовольствием со стороны горы Иды, в тылу его лежавшей, в стане многочисленного греческого войска произошел крайний недостаток в продовольствии. Никаких мере для заготовления и доставки продовольствия из Греции заблаговременно принято не было, а окрестности Трои в самом скором времени были разграблены и совершенно истощены греками на дальнее расстояние. В этой крайности Агамемнон нашелся вынужденным половину греческого войска отправить во Фракийский Херсонес, для возделывания в нем тех земель, которые, вследствие частых набегов северных дикарей, были покинуты жителями. Оставшаяся же под Троею половина греческого войска, терпя крайнюю во всем нужду, была еще менее в состоянии обложить Трою со всех сторон и препятствовать прибытию подкреплений и подвозу продовольствия в нее, и лишь с трудом могла препятствовать обратному отнятию троянами края, занятого греками в окрестностях города. Так протекли 9 лет, в продолжение которых действия с обеих сторон ограничивались отчасти малою войною, отчасти же вылазками троян, более или менее важными битвами под стенами города и единоборствами вождей. И неизвестно, долго ли еще продолжалось и чем кончилось бы предприятие греков, если бы на 10-й год (1184 г. перед Р. Х) Троя, после сильных кровопролития и урона с обеих сторон, не была взята греками, по свидетельству Гомера, — грубою хитростью, а по мнению других писателей — обманом и предательством. Приам был предан смерти, семейство его пленено» а Троя разграблена и разрушена до основания.

II.
Военное дело у Греков в периоде от войны троянской до начала греко-персидских войн.

§ 22. Военное устройство и военныя учреждения вообще.

Родовые распри, вторжение северных дикарей под предводительством ираклидов, внутренние и внешние переселения греков и жестокие смуты, неустройства и междоусобия, потрясавшие Грецию после троянской войны в продолжение почти целого века (1184-1100 г. перед P. X.) были причинами замедления успехов военного дела у греков. Но когда в 11-м и 10-м веках перед P. X. (1100-900), по совершенном превращении вторжений внешних. врагов и переселений греков, в Греции мало по малу образовались республики, с той поры, по мере развития в общинах греческих народного правления, военное устройство их и военное дело у греков стали также постепенно развиваться, в согласных с новым общественным устройством формах и духе, и в 6-м веке перед P. X. представляют нижеследующие главные черты:
Военное звание было главною обязанностью и почетнейшим преимуществом каждого свободнорожденного гражданина. Приготовление граждан, уже с самых молодых лет, к трудам и обязанностям его, и поддержание, возвышение воинственного духа в народе составляли одну из главных целей законов и учреждений греческих республик. Достижению этой цели. значительно способствовали религия и общественные: воспитание и игры.
Религия освящала мужество и доблести воинские, и возводила героев в вечности на степень полубогов.
Общественное воспитание юношества состояло как в разнородных гимнастических и воинских упражнениях, развивавших силу и крепость тела, ловкость и искусство во владении оружием, так и в при обучении юношества к воздержанию, умеренности, терпению, во внушении ему правил уважения, покорности и повиновения старшим, и в развитии в нем мужества, храбрости и любви к отечеству.
Общественные игры: олимпийские, истмийские, немейские и пифийские, освященные религией и неразрывно связанные с нею, с нравами и обычаями греков, довершали общественное воспитание юношества и образование достойных граждан — воинов. К состязанию на них были допускаемы все свободно и законнорожденные греки. Они состояли из ристаний в колесницах и преимущественно из пеших гимнастических упражнений. Последние производились в стадие и были 7-ми родов: 1) бег, 2) скакание чрез преграды, 3) борьба, 4) метание диска (кружка) и копья, 5) кулачный бой, 6) панкратион или соединение борьбы с кулачным боем, и 7) пентафлон или соединение всех 5-ти первых родов упражнений. Ристания в колесницах, запряженных 4-мя конями, производились в ипподроме. Лестнейшие награды были уделом победителей: их воспевали в народных гимнах, им воздвигались кумиры в местах одержанных ими успехов, и памятники, алтари и храмы в отечественных городах, имена родителей и отечественных стран их прославлялись вместе с их собственными, они имели право занимать первые места на общественных играх, получали общественное содержание и проч. Наружными же знаками отличий их были сосновые, масличные и лавровые венки. Такого рода почести и награды сильно одушевляли народ, от природы пылкий, остроумный, деятельный и храбрый, и способствовали быстрому достижению им впоследствии превосходства над современными народами древнего мира в военном устройстве и военном искусстве.
Отлично приготовленные к военному званию общественным воспитанием, молодые граждане греческие, не моложе 18-ти и не старее 20-ти лет, приносили торжественную, сопровождаемую религиозными обрядами, присягу в верности своей республике и поступали на действительную службу, срок которой был различный, но нигде не продолжался долее 60-тилетнего возраста. В случае войны, правительства призывали к оружию большее или меньшее, смотря по обстоятельствам и надобности, число граждан, назначая их по жребию, очереди или возрасту. Граждане, беспорочно прослужившие известное число лет, были освобождаемы от военной службы, пользовались разными правами, льготами, преимуществами и почестями, и имели особенное право на получение общественных должностей и званий. Увечные же и престарелые воины были призреваемы правительствами и получали общественное содержание.

§ 23. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их.

Греки сражались в это время почти исключительно пешими. Пехота греческая разделялась на тяжелую (оплитов) и легкую (псилов). Главною, лучшею и почетнейшею была первая, составленная обыкновенно из граждан высших классов, вооруженная копьями (длиною не более 10-ти футов) и короткими мечами, и носившая шлемы, грудные латы и большие щиты. Легкая пехота, которую составляли беднейшие граждане, была вооружена только луками и пращами; предохранительного же вооружения не имела. Пользуясь меньшим уважением, нежели тяжелая, острова уступала ей и добротою. Лучшими стрелками были жители острова Крита, и в войсках греческих республик почти всегда находилось большее или меньшее число критских стрелков.
После троянской войны греки вовсе перестали употреблять военные колесницы. Причинами тому были: оборонительные средства, введенные для уменьшения и даже уничтожения вреда, наносимого военными колесницами, — познанная способность последних с успехом и пользою действовать только на местности ровной и открытой, — и наконец гористые и пересеченные свойства местности Греции.
После троянской же войны, но неизвестно с какого именно времени, греки начали употреблять, вместо военных колесниц, конницу. По свидетельству Ксенофонта, спартанцы имели оную уже во времена Ликурга. Позже, в мессенских войнах, она усматривается и в спартанских, и в мессенских войсках, равно и в других войнах и у других народов Греции. Но вообще греческая конница была весьма малочисленна и по доброте стояла на низкой степени. Лучшею почиталась беотийская и особенно фессалийская, ибо Фессалия изобиловала и пастбищами, и конями.
Главным основанием разделения войск вообще служило десятичное деление, но в частности разделение войск, сила, величина и названия частей, равно и названия начальников их и прочих военных чинов, были в разных войсках греческих более или менее различные. В бою легкая пехота сражалась обыкновенно в рассыпную, впереди и на флангах тяжелой, которая производила натиск и удар в сомкнутых, глубоких массах, под общим названием фаланг, держа копья на перевес и прикрываясь большими щитами своими. Фаланга вообще не имела определенных и однообразных вида и устройства. По свойству этого строя, действия греческих войск в бою заключались преимущественно в фронтальном натиске, а для боя избиралась большею частью местность ровная и открытая спереди, но прикрытая и обеспеченная с флангов и тыла естественными препятствиями от обходов неприятеля. Такого же рода местность избиралась и для расположения станов, которые были прикрываемы и обеспечиваемы более местностью, нежели искусственными укреплениями.
Малочисленная, необремененная тяжестями и обозами, и составленная из воинов, с малолетства привыкших к телесным упражнениям и трудам, армии греческие отличались быстротою движений. В походе правое крыло, как почетнейшие, следовало обыкновенно в голове, легкие войска впереди и по бокам, а тяжести в середине или позади войска.
Что касается фортификации и полиорцетики, то первая была еще мало развита у греков, а в последней с их стороны незаметно еще никаких успехов, свидетельством чему могут служить 8-милетнее обложение Ифома, 11-тилетнее Иры и 9-тилетнее Криссы, в войнах мессенских и 1-й священной.

§ 24. Внутреннее устройство и дух войск, военные нравы и обычаи греков.

Военное управление или главное заведывание всеми делами, относившимися к набору, вооружению, устройству армий и управлению ими и их действиями, составляло принадлежность высших в республиках правительственных советов и лиц. Но право мира и войны, заключения и расторжения союзов принадлежало народу, и дела по этому предмету были решаемы в общенародных собраниях.
Слабейшею стороною военного устройства греческих республик было отсутствие единства в начальствовании армиями. Оно было обыкновенно разделяемо между большим или меньшим числом полководцев, ежегодно избираемых народом, имевших равную власть, начальствовавших армиями поочередно в продолжение известного времени и в совокупности составлявших военный совет. Часто при армиях находились также одно или несколько высших правительственных лиц, для надзора за действиями полководцев, соглашения их между собою, председательствования в военных советах и проч. Такого рода начальствование армиями, проистекавшее из свойств самого образа правления греческих республик, всегда было сопряжено, как весьма естественно, с большими неудобствами.
Греческие войска служили на собственном содержании, денежного жалованья не получали и даже считали постыдным получать за службу отечеству. Вместо жалованья служила добыча, приобретаемая от неприятеля. По одержании победы или взятии города, она была собираема перед полководцами, которые известную часть ее посвящали богам, затем лучшую часть имели право избрать себе, а остальная разделялась между военачальниками и воинами, в соразмерности с званием и заслугами каждого. Воины и даже целые отряды, особенно отличавшиеся, подвигами мужества и храбрости, иногда получали сверх того аристию или почетную часть добычи.
Греческие войска отличались как мужеством, храбростью и превосходным воинским духом, так и более или менее строгим воинским порядком. Главною опорою последнего, главною мерою в определении наказаний за преступления и наград за заслуги и отличия военные были благородные побуждения чести в любви к отечеству. Наказания состояли в лишении виновного прав гражданства или чести и в нанесении ему стыда и бесчестия, а награды в повышении в чинах, в различных дарах оружия, имущества, почетной части добычи и проч., и в особых почестях, льготах, правах и преимуществах.
Военные нравы и обычаи. греков в это время представляют смесь добродетелей и пороков, доблестей, порядка и подчиненности воинских — и грубых суеверий и предрассудков, варварства, жестокости и бесчеловечия.

III.
Республики: спартанская и афинская.

§ 25. Военные учреждения Спарты.

Между всеми греческими республиками, спартанская с 9-го и афинская с 6-го веков перед P. X. отличались уже не только могуществом и законами, но и военными: устройством и учреждениями своими.
Главною целью законов, данных (около 850 лет перед P. X.) Спарте Ликургом, было образование вполне воинственной республики, составленной из свободных и равных между собою граждан-воинов, крепких телом, воздержных, терпеливых, неспособных к изнеженности, мужественных, храбрых, исполненных презрения к богатству и жизненным наслаждениям, пламенной любви к отечеству, безусловной покорности и повиновения властям, и чистейшего воинского честолюбия, устремленного не к внешним завоеваниям, но к защите отечества. С этою целью, Ликург разделил все земли на 9.000 участков, данных гражданам Спарты, и 30.000, данных периекам или жителям Лаконии, — уничтожил золотую и серебряную монету, заменив ее тяжелою железною, — изгнал из Спарты науки и искусства, служившие к роскоши и удовольствию, — предписал спартанцам наблюдать величайшую простоту и строжайшую умеренность в общественном и частном быту, в одежде, пище и проч., заниматься исключительно военными упражнениями и ограничиваться только защитою своего отечества, — и запретил им иметь флот и крепости, воевать часто с одним и тем же народом, преследовать разбитого неприятеля и делать внешние завоевания.
Особенное внимание было обращено им на воспитание юношества. Спартанские дети со дня рождения своего вполне принадлежали республике, были отнимаемы от родителей и получали общественное воспитание. С ранних лет занимали их гимнастическими и воинскими упражнениями, приучали к воздержанию, смиренности, грубой пище, трудам, терпению нужд и лишений, уважению старцев, как своих родителей, повиновению старейшим летами, как своим начальникам, и беспрерывно внушали им, что война есть достойнейшее занятие, смерть в бою за отечество — величайшее благо, а робость и малодушие — постыднейшее преступление для свободнорожденного человека.
Цель ликурговых законов была в одном отношении вполне достигнута: спартанцы и лакедемоняне сделались мужественнейшим и воинственнейшим народом Греции, и отличаясь простотою и суровостью нравов, строгими воинскими порядком и подчиненностью, и необыкновенною храбростью, с ходом времени приобрели и долго сохраняли в Греции славу непобедимого войска. Но в другом отношении законы Ликурговы оказались более вредными, нежели полезными для Спарты. Увеличив силы спартанцев, они развили в последних неограниченные честолюбие и жажду воинской славы, побудили их, уже вскоре после смерти Ликурга и вопреки его запрещению, обратить свое оружие на внешние завоевания и сделались причинами частых войн спартанских граждан. Изгнание из Спарты наук и искусств, и презрение к ним, отнимали у спартанцев средства к теоретическому усовершенствованию своему, подобно другим народам Греции, в военном искусстве. Запрещение же иметь флот и крепости, часто воевать с одним и тем же народом, преследовать пораженного неприятеля и проч. не дозволяло спартанцам пользоваться плодами одержанных им побед и доставляло большие выгоды и преимущества противникам их.
Co времени введения в Спарте Ликурговых законов, вооруженную силу ее составляли все свободнорожденные граждане Спарты и периеки. Те и другие были от рождения воинами, и с 20-ти до 60-тилетнего возраста считались на действительной службе. В мирное время они содержали стражу в городах; в случае же войны, от каждого из 5-ти поколений, на которые разделялся народ, правительство призывало большее или меньшее, смотря по обстоятельствам и надобности, число воинов известных лет. По беспорочном прослужении 40 лет, спартанские воины были увольняемы от военной службы и пользовались теми: всеобщим уважением и преимуществами, на которые закон давал в Спарте право старцам.

§ 26. Устройство и дух спартанских войск.

Тяжелая пехота составляла лучший род и главную силу спартанских войск. Спартанец не только не стыдился носить предохранительное вооружение, но и считал священною обязанностью сколь можно тщательнее прикрывать им свое тело: ибо жизнь его принадлежала отечеству и он обязан был хранить ее на пользу сего последнего. Поэтому спартанская тяжелая пехота носила полное предохранительное вооружение, почетнейшею частью которого был большой щит. Покинуть щит и даже сражаться без него считалось стыдом и бесчестием для спартанского воина. Ручным оружием спартанской тяжелой пехоты были: дротик, копье и короткий, обоюдоострый меч.
Легкой пехоты было мало, а конницы еще менее. И та и другая имели легкое вооружение. Конница была весьма посредственная.
Ксенофонт и Фукидид, в творениях которых находятся превосходные сведения об устройстве спартанского войска, показывают различно тактическое его разделение и числительный состав его частей. По словам Ксенофонта, Ликург разделил спартанское войско на 6 мор (или полков) пехоты и на 6 мор конницы. Военачальниками каждой моры пехоты были: 1 полемарх (или главный начальник), 4 лохагоса, 8 пентекостириев и 16 эномотархов, из чего должно заключить, что в море было 4 лохоса, 8 пентекостий и 16 эномотий; но число воинов в каждой части у Ксенофонта не означено. Фукидид же, не упоминая о морах, говорит, что каждый лохос состоял из 4 пентекостий, каждая пентекостия из 4 эномотий, а каждая эномотия имела 4-х воинов во фронте и 8 воинов в глубину, иначе 4 ряда и 8 шеренг. Таким образом, по Фукидиду, в эномотии долженствовало быть 32 воина, в пентекостии 128, а в лохосе 512; по Ксенофонту же, предположив состав эномотии не более, как из 32 воинов, в пентекостии долженствовало быть только 64, в лохосе 128, в море 512, а всего в спартанской тяжелой пехоте только 3.072 воина. Между тем известно, что Спарта выставляла тяжелой пехоты гораздо более. А потому должно полагать, что сила моры не была постоянною, но. увеличивалась или уменьшалась более или менее в различные времена, в различных обстоятельствах и сообразно с умножением или уменьшением народонаселения.
Предводительствование армиями принадлежало в Спарте царям. Власть их, весьма ограниченная в мирное время, в делах общественных, была неограниченная в военное время, в войске; но они были обязаны народу строгою ответственностью в ее употреблении. Каждый из двух спартанских царей предводительствовал особою армией, если армий было в поле две; если же только одна, то народ решал, которому из царей предводительствовать войском, и которому оставаться в Спарте. При царях состояли: по одному или по два полемарха в виде помощников, несколько увенчанных на общественный играх атлетов или бойцов, и отборные, по выбору эфоров, — молодые конные воины, составлявшие как бы дружину царских телохранителей. Сами эфоры, вскоре после Ликурга, стали сопровождать царей на войну и составлять их военный совет.
Тактика и образ действий спартанских войск в бою были весьма просты. Спартанцы производили на неприятеля фронтальное нападение сомкнутой фалангою и решали победу силою удара; в случае же числительнаго превосходства неприятеля старались одержать верх над ним какою-либо хитростью. В бой они шли в тишине и порядке, мерным шагом, при звуках флейт. Опрокинув неприятеля, они не преследовали его и позволяли ему отступать беспрепятственно; разбитые же сами, отступали медленно и в величайшем порядке. В походе войску предшествовала передовая конная стража. При расположении станом, внутри его, для охранения в нем порядка, ставили днем одну, а ночью другую стражу, — вне стана же пешие стражи и конные разъезды днем и ночью наблюдали за неприятелем. Станы свои спартанцы укрепляли в таком только случае, когда не представлялось возможности обеспечить оные местностью или естественными препятствиями. По свидетельству Ксенофонта, Ликург предписал спартанцам располагать свои станы кругообразно.
Спартанские войска отличались превосходным воинским духом и всеми воинскими добродетелями, строжайшими воинскими подчиненностью и порядком, твердостью и непоколебимым, хладнокровным мужеством. Все учреждения их были устремлены к тому, чтобы мир сделать для них временем беспрерывных: деятельности, трудов, нужд и лишений, войну же, напротив — временем отдыха, свободы и удовольствий, — и таким образом заставить их последнюю предпочитать первому. На войне спартанские воины имели одну только заботу — сражаться с неприятелем; все же свободное от военных действий время они проводили в отдыхе, гимнастических упражнениях, военных играх и т.п. Они были освобождены от всех трудов и работ, не касавшихся непосредственно боя, и даже в исправлении обязанностей службы им было доставляемо всевозможное облегчение. а потому в походе при них находилось всегда множество илотов, прислуживавших им и исправлявших все невоенные и грубые работы, и большое число вьючного скота и обозов с запасами военными и продовольственными. Общественный стол (сисситии) спартанцев, в мирное время состоявший из самой скудной и грубой пищи, в военное был обильнее и лучше. Наконец — к бою спартанцы готовились, как к веселому пиршеству, принося жертвы музам и украшая себя цветами и лучшими своими одеждами и оружием.
Согласно с древним и священным обычаем, спартанцы никогда не выступали в поход из Лаконии прежде полнолуния. Перед выступлением в поход и по возвращении из него, они всегда приносили жертвы богам, для умилостивления или благодарения их.
По законам Ликурговым, они не вмели крепостей потому, что лучшею защитою республики долженствовали быть не укрепления городов ее, но мужество и воинский порядок ее граждан. По этому Спарта и другие города Лаконии были совершенно открыты. Искусство брать города осадою было неизвестно спартанцам.

§ 27. Военные учреждения афинян.

Co времени уничтожения в Афинах царской власти до издания Солоновых законов (1068-594 г. перед P. X.), среди постоянного борения высшего и низшего сословий народных, при недостатке положительных законов и при жестоких по этим причинам внутренних смутах, потрясавших республику афинскую, военное устройство и военные учреждения ее не имели ничего определенного, постоянного и прочного, — со времени же издания Солоновых законов представляют вообще нижеследующие главные черты:
Главною целью Солоновых законов было уничтожение притеснительной аристократии; с избежанием однако же образования чистой демократии. На этом основании, все свободное народонаселение Аттики было разделено, по количеству владеемого им имущества или получаемого дохода, на 4 класса или сословия: пентекосиомедимнов, иппиев или всадников, зевгитов и фетов, — из коих первые были составлены из богатейших, а последние из беднейших граждан. — Каждый свободный гражданин, к какому бы сословию ни принадлежал, был обязан нести военную службу внутри и вне пределов Аттики. Но первые два сословия (пентекосиомедимны и иппии) были обязаны содержать одного коня и служить в коннице и освобождены от службы в пехоте, исключая тех случаев, когда были особо призываемы к ней. Зевгиты были обязаны служить в тяжелой пехоте и иметь полное вооружение. Из фетов же или беднейших граждан, имевшие полное вооружение могли служить в тяжелой, а не имевшие его должны были служить в легкой пехоте.
Каждый свободнорожденный гражданин афинской республики был обязан с молодых лет заниматься гимнастическими и воинскими упражнениями в учрежденных для того гимназиях или общественных училищах. По достижении 18-тилетнего возраста, он приносил торжественную присягу в верности республике, был вносим в список воинов и поступал на действительную службу, до 20-ти лет — внутри, а с 20-ти до 40 лет — и вне пределов Аттики. По прослужении 20-ти лет, афинские граждане были увольняемы от военной службы, для того, чтобы иметь возможность остальное время жизни упражняться и быть полезными республике также и в мирных занятиях и искусствах. Однако до 60-ти лет они еще были обязаны, в случае вторжения внешних врагов в пределы Аттики, вооружаться на защиту республики, по достижении же 60-ти лет были совершенно увольняемы от военной службы.
С конца 6-го века перед P. X., когда число поколений, на которые разделялись жители Аттики, увеличилось до 10-ти, набор войск производился с каждого из этих 10-ти поколений особо.

§ 28. Устройство и дух афинских войск.

Главным и лучшим родом войск у афинян, также как и у спартанцев, была тяжелая пехота (оплиты). Она имела вооружение древних героических времен, главными видами которого были: большой щит, длинное копье и короткий меч. Строилась она сомкнутыми фалангами, глубиною не менее 8-ми воинов. Легкая пехота (псилы) была весьма, мало уважаема. Конницы у афинян было весьма мало (69 человек), и та была довольно плохая.
Разделение и устройство афинских войск в это время неизвестны с достоверностью, — но, как кажется, в сущности сходствовали с разделением и устройством войск спартанских, отличаясь от них только некоторыми частными подробностями и названием частей войск и военачальников. Co времен разделения жителей. Аттики на 10 поколений, и войско афинское или, правильнее сказать, тяжелая пехота начала быть разделяема, по числу поколений, на 10 хилиархий, каждая в 1.000 воинов и более, под начальством хилиарха или тысячника. С того же времени каждое из 10-ти поколений избирало собственного своего вождя или главного военачальника, который назывался стратегом и соответствовал некоторым образом. спартанскому полемарху. 10 афинских стратегов имели равную власть, — каждый из них начальствовал армиею поочередно в продолжение суток, а все вместе составляли военный совет.
В нравственном отношении афинские войска являют туже смесь добродетелей и пороков, которая составляла основную черту народного характера афинян. Они были отменно храбры, но пылкая храбрость их не была соединена с теми твердостью и постоянством, которыми отличались войска спартанские. Склонность афинян к жизненным наслаждениям была причиною, что в афинских войсках не было того строгого воинского порядка, который существовал в войсках спартанских.

IV.
Войны греков в периоде от войны троянской до начала греко-персидских войн.

§ 29. Характер греческих войн этого времени вообще.

В продолжение всего этого периода греки вели исключительно одни внутренние междоусобные войны.
Войны эти в первой половине периода (1183-750 г. перед P. X.) суть не что иное, как мелкие родовые распри вождей и междоусобия племен греческих. Непосредственно после троянской войны к ним присоединились вторжения внешних врагов — дорян и этолян, предвидимых гераклидами, кончившиеся покорением последними Пелопоннеса. Племенные междоусобия не только не прекратились после водворения ираклидов в Пелопоннесе, но и усилились вследствие неравного раздела земель его между дорийскими племенами и возникшей от того взаимной вражды их. Вообще войны первой половины этого периода имеют характер, свойственный племенным междоусобиям диких или необразованных народов и не представляют ничего- замечательного. Искусство же ведения войны у греков в это время стоит на низкой степени совершенства.
Во второй половине периода (750-500 г. перед P. X.), когда во всей Греции уже образовались республики, и из них две — спартанская и афинская уже начали возвышаться над прочими, раздробленность войны несколько уменьшилась, а важность ее увеличилась. Междоусобные войны греческих городов и областей уже были ведены силами, несколько более сосредоточенными или по крайней мере менее раздробленными, нежели прежде, и имели большие объем, значение и важность. Они состояли преимущественно из действий малой и крепостной или осадной войны/ По причине малого пространства Греции, политического раздробления ее, пересеченных свойств ее местности и малочисленности действовавших сил, малая война была в особенности развита и иногда ведена с большим искусством. Крепостная война заключалась в осадах или правильнее обложениях и в обороне городов, укрепленных не столько искусством, сколько местностью.
Важнейшими из войн второй половины этого периода были: 1-я и 2-я мессенские и 1-я священная.

§ 30. Первая мессенская война (742-722 г. перед P. X.).

Сознавая возросшие силы свои, спартанцы, как было сказано выше, уже вскоре после Ликурга и вопреки его постановлениям, обратили оружие свое на внешние завоевания и начали вести наступательные войны против соседей своих аргивян, аркадян и мессенян. Соседственная с Лакониею на западе, плодородная область Мессения в особенности сделалась предметом их честолюбивых видов. Обитаемая народом преимущественно земледельческим, она казалась им легкою добычею. Взаимные с обеих сторон насильственные поступки и обиды, и отказ в удовлетворении их, послужили достаточным предлогом к войне. Спартанцы тайно изготовились к ней, торжественно поклялись — дотоле не прекращать ее и не возвращаться в Лаконию, доколе не завоюют Мессении, и затем, без всякого предварительного объявления войны, внезапно напали ночью (743 г.)'на пограничный мессенский городок Амфею и истребили большую часть его жителей.
Мессенский царь Евфай призвал мессенян к оружию, но убежденный в том, что они не в состоянии измерить сил своих с воинственными и опытными в военном деле спартанцами в открытом поле, заключился в укрепленных городах Мессении и 4 года сряду (743-740) обучал мессенян военному делу и строгому, как у спартанцев, воинскому порядку, не взирая на беспрерывное и жестокое опустошение последними Мессении. Мало по малу мессеняне начали однако же посылать небольшие отряды войск для опустошения приморских берегов Лаконии. На пятый же год (739) Евфай двинулся к границам Лаконии с отборнейшею частью мессенских граждан и. множеством рабов. Спартанцы также двинулись им на встречу, в надежде решить войну одним ударом. Оба войска встретились близ Амфеи, но разделенные ручьем, в котором от дождей высоко поднялась вода, не могли вступить в бой, и действия их ограничились неважною и нерешительною сшибкою посланной с обеих сторон к вершине ручья малочисленной конницы. Ночью мессеняне расположились в столь сильно укрепленном стане, что спартанцы не отважились напасть на них и — не взирая на данную ими клятву — воротились в Лаконию,
Это отступление возбудило негодование эфоров. Они напомнили войску данную им клятву — я осенью следующего года (738) 20.000 спартанских войск, не считая сильного отряда критских стрелков, двинулись, под предводительством спартанских царей Феопомпа и Полидора, в Мессению. Здесь (как кажется, снова при Амфее) произошел кровопролитный бой, в котором обе стороны сражались с большим ожесточением, но ни та, ни другая не одержала решительной победы. Обе понесли впрочем столь сильный урон, что заключили на короткое время перемирие.
Мессеняне находились в трудном и даже опасном положении. Они не могли в скорости пополнить понесенного их войсками урона, а до того времени — держаться с слабыми силами в поле; запасы продовольствия в мессенских городах совершенно истощились и к довершению бедствий — чума опустошала Мессению. Все эти причины побудили мессенян вывести войска свои из занятых имя городов и сосредоточить их на горе Ифоме, в укрепленном городе того же имени. Восемь лет сряду (737-730) мужественно оборонялись они здесь против всех нападений спартанцев и тем приобрели себе союзников в аргивянах, аркадянах, сикионянах и гражданах сильного на море Коринфа. На 8-й год (730) при Ифоме произошел бой, в котором спартанцы были разбиты, но мессеняне потеряли павшего в нем Евфая. Избранный на его место Аристодем оправдал доверие своих сограждан. Пять лет сряду (729-725) деятельно и искусно вел он малую войну, умел обращать в ничто все предприятия спартанцев, разбивал их по частям в малых сшибках и принудил их ограничиться одними хищническими набегами, а сам между тем заключил еще более тесный союз с аргивянами, аркадянами, сикионянами и коринфянами.
Благоразумные и искусные действия его были увенчаны решительною победою, одержанною им на 5-й год (725) над спартанцами в кровопролитном бое при Ифоме. Только превосходный воинский порядок спартанского войска спас оное от совершенного истребления и дозволил остаткам его спастись в Лаконию.
За этим чрезвычайным напряжением сил последовало крайнее истощение их и двухлетнее с обеих сторон бездействие (724-723)...
Спартанцы, первые собравшись с силами и возобновив (723) войну, снова обложили Ифом. После 5-ти месячного обложения его и многих стычек, в которых успех был постоянно на стороне спартанцев, мессеняне, лишась Аристодема и вождей своих, умерших либо павших в бою, сильно стесненные спартанцами и страдая от голода; покинули Ифом и большею частью спаслись к союзникам своим в Арголиду и Аркадию. Это положило конец войне. Ифом был разрушен до основания, а мессеняне сделались данниками спартанцев, клятвою обязавшись давать им половину произведений своей земли.

§ 31. Вторая Мессенская война (682-668 г. перед P. X.).

Около сорока лет терпеливо переносили мессеняне жестокие угнетения спартанцев, пока наконец в новом поколении мессенскаго народа не воскрес прежний дух независимости. В лице знатного родом, мужественного и доблестного Аристомена восстал избавитель мессенян от ига спартанского. Заключив втайне союз с аргивянами и аркадянами, он воззвал народ к оружию и при Дерах, мессенском селении, внезапно напал на отряд спартанских войск (682). Здесь произошел жестокий и упорный, но нерешительный бой: обе стороны понесли большой урон, но ни та, ни другая не одержала победы. Спартанцы были однако же столь встревожены, что прибегли к дельфийскому прорицалищу и по определению его, решась искать себе вождя в чуждой области, обратились к афинянам с просьбою дать им предводителя. Афиняне, не желая содействовать покорению ими Мессении, но и страшась оскорбить богов ослушанием, послали спартанцам песнопевца Тиртея. Между тем мессеняне были усилены вспомогательными войсками аргивян, аркадян, сикионян и элеян, и вскоре двинувшись (681) под предводительством Аристомена к границам Лаконии, встретили спартанскую армию, подкрепленную вспомогательными войсками одного Коринфа. В произошедшем кровопролитном бое, в котором Аристомен снова оказал необычайную храбрость и особенное искусство, мессеняне одержали решительную победу, а спартанцы, разбитые по частям, претерпели столь сильное поражение, что в Спарте хотели уже вступить с мессенянами в мирные переговоры. В этих трудных обстоятельствах Тиртей, силою своих песнопений, ободрил упавший дух спартанцев — и они положили возобновить и продолжать войну. а между тем Аристомен умел воспользоваться одержанною победою, смело, деятельно и искусно ведя малую войну и разоряя пограничные земли и города Лаконии.
На следующий год (680) сильное спартанское войско двинулось в. Мессению. Аристомен расположился близ одного урочища, носившего название Тронхеи или великого рва. В произошедшем здесь бое мессеняне, вследствие измены подкупленного спартанцами аркадского царя Аристократа и не смотря на геройские подвиги Аристомена, были на голову разбиты и большею частью истреблены. Аристомен с слабыми остатками войска успел однако же спастись.
Это поражение так ослабило мессенян, что Аристомен, убежденный в невозможности держаться против спартанцев в поле, решился очистить все города и заключиться в крепости Ире. Он избрал ее по той же причине, по которой мессеняне в 1-й войне избрали Ифом: находясь недалеко от морского берега, она удобно могла быть снабжаема продовольствием из пристаней Пилоса и Мефона, с которыми имела свободное сообщение, потому что у спартанцев не было флота. Целых 11 лет мужественно оборонялись в ней Аристомен и мессеняне против превосходных сил спартанцев. Не, ограничиваясь одною обороною в стенах крепости, Аристомен беспрестанно производил, с малочисленною, но отборною дружиною, быстрые и смелые набеги на занятые спартанцами край и города. В одном из этих набегов он и дружина его были окружены, взяты в плен, отведены в Спарту и низвергнуты в глубокую пропасть. Аристомен успел однако же спастись от смерти и плена, и возвратился в Иру. И может быть долго еще мессеняне под предводительством его держались бы в Ире, если бы измена не открыла спартанцам входа в эту крепость (668). После трехдневного, кровопролитного боя внутри ее, спартанцы овладели ею и дозволили Аристомену с остатками мессенских войск удалиться в Аркадию. Неудача не поколебала мужественного Аристомена: с 500 мессенянами и 300 аркадянади решился он напасть на Спарту, в то время, когда большая часть спартанского войска находилась на отдаленном краю Мессении. Уже все было готово к. исполнению этого отважного предприятия, когда измена открыла Аристоменово намерение спартанцам и сделала исполнение оного невозможным.
Взятие Иры положило конец 2-й мессенской войне и довершило покорение Мессении и порабощение ее жителей спартанцами. Земли ее были разделены между победителями, а жители обращены в рабство и большею частью отведены в Лаконию.

§ 32. Первая священная война (594-585 г. перед P. X.).

Среди беспрерывных, мелких и незамечательных междоусобий греческих племен и республик, 1-я священная война заслуживает внимания по соединению в ней вооруженных сил Греции с одною общею целью.
Причиною этой войны было святотатство, совершение гражданами сопредельной с землями дельфийского прорицалища, небольшой республики Крисской, состоявшей из трех цветущих торговлею и богатством городов: Криссы, Цирры и Антицирры. Движимые корыстолюбием, криссяне дерзнули вторгнуться в священный округ прорицалища и разграбить храм Аполлона и богатое его казнохранилище (594 г.).
Совет амфиктионов положил отмстить за это разорением крисских городов и посвящением крисских земель оскорбленному божеству. Но меры, принятые им, равно и исполнение их, были слабы и нерешительны. Войск было собрано мало и они тщетно усиливались овладеть крисскими городами, жители которых оборонялись упорно. Наконец главное начальство над соединенными греческими войсками было вверено советом амфиктионов фессалийскому царю Еврилоху. Разорив крисские земли и разбив криссян во многих стычках в открытом поле, Еврилох осадил главный город республики, Криссу. Неумение греков брать города осадою, сильные укрепления Криссы, мужественная оборона ее граждан и снабжение Криссы продовольствием из пристани Цирры, с которою она имела свободное сообщение — все это было причиною, что Еврилох не мог ни взять Криссы осадою, ни принудить жителей ее к сдаче обложением и голодом. Уже 9-й год длилась война, а союзники не только не успели достигнуть своей цели, ни произвести что-либо важное и решительное, но и сами были ослаблены, терпели крайнюю во всем нужду и упали духом. К довершению бедствий их, смертоносные заразительные болезни производили в рядах их жестокое опустошение. В этих обстоятельствах они прибегли, по совету одного врача, к жестокому и постыдному средству для овладения Криссою — отравили водопроводы, снабжавшие город водою, и вскоре после того взяли оный приступом и разрушили до основания, а малое число оставшихся граждан частью истребили, частью обратили в рабство. Затем они приступили к Цирре в, после непродолжительного обложения ее, овладели и ею помощью хитрости. Последний город, Антицирра, покорился им добровольно. Цирра и Антицирра были, подобно Криссе, разрушены до основания, а жители их обращены в рабство. Одна только пристань Цирры, выгодная для дельфийского прорицалища по причине близости от него, была пощажена от разрушения.

Период второй. От начала греко-персидских войн до смерти Александра В. (500-323 гг до Р.Х.)

ПЕРИОД ВТОРОЙ.

ГЛАВА V. Персы
§ 33. Военное устройство персидской монархии.
§ 34. Устройство войск и военное дело вообще.
§ 35. Поход Дария Гистаспа против скифов (513).
ГЛАВА VI. Греки
I. Военные: устройство, учреждения и искусство у греков вообще
§ 36. Военное устройство и военные учреждения
§ 37. Различные роды войск и вооружение их.
§ 38. Строй и образ действий войск. — Греческая фаланга и греческая тактика
§ 39. Преимущества и недостатки, выгоды и невыгоды фаланги
§ 40. Походные движения и боевые порядки
§ 41. Внутреннее устройство и дух войск, воинский порядок, военные нравы и обычаи греков
§ 42. Кастраметация, фортификация и полиорцетика
§ 43. Морское дело у греков
II. Республика спартанская.
§ 44. Военное устройство и военные учреждения ее
§ 45. Устройство спартанских войск
III. Республика афинская
§ 46. Военное устройство и военные учреждения ее
§ 47. Устройство афинских войск
ГЛАВА VII. Первая греко-персидская война (504-449).
§ 48. Причины и начало войны. — 1-е нашествие персов на Грецию в 490-м г. — Сражение ври Марафоне.
§ 49. 2-е нашествие персов на Грецию под предводительством Ксеркса I в 480-м году. — Бой при Фермопилах. — Морская битва при Саламине.
§ 50. Поход 479-го года. — Сражения при Платее и Микале
§ 51. Война с 478-го по 449-й год
ГЛАВА VIII Пелопоннесская воина (431-404)
§ 52. Причины войны. — Цель, силы и средства каждой стороны
I. Первая половина войны (431-422)
§ 53. Начало и первые два года войны (431-430).
§ 54. Следующие пять лет войны от смерти Перикла до взятия пелопонесских гоплитов. на Сфактерии (429-425)
§ 55. Последние три года первой половины войны до заключения между Спартой и Афинами отдельного мира (424-422 г.)
§ 56. Шесть лет мира между Спартою и Афинами (421-416)
II. Вторая половина войны (415-404).
§ 57. Предприятие афинян против Сицилии (415-413).
§ 58. Следующие пять лет войны (412-408)
§ 59. Последние три года войны (407-404).
§ 60. Общий вывод о пелопонесской войне
ГЛАВА IX. Восстание Кира младшего и отступление 10,000 греков (401-400)
§ 61. Восстание Кира младшего -Поход его к Вавилону. — Битва при Кунаксе (401).
§ 62. Отступление 10,000 греков (401-400). — Отступление до р. Забата.
§ 63. Отступление от р. Забата до р. Кентрита
§ 64. Поход от Кентрита до Трапезунта
§ 65. Поход от Трапезунта до Хрисополя и действия во Фракии.
§ 66. Заключение
ГЛАВА X. Воина Спарты с перса м и и греческим союзом. — Походы Агесилая (399-387)
§ 67. Война Спарты с персами (399-394)
§ 68. Война Спарты с персами и греческим союзом (394-387)
ГЛАВА XI. Воина между Спартою и Фивами. — Походы Агесилая, Пелопида и Эпаминонда (378-362)
§ 69. Причины войны
I. Первая половина войны до сражения при Левктре включительно (378-371)
§ 70. Война в Беотии. — Действия Агесилая и Пелопида.
§ 71. Война Афин с Спартою на море. — Действия Хабрия, Тимофея и Ификрата
§ 72. Общий мир за исключением Фив;- война Спарты с одними Фивами;- сражение при Левктре (372-371)
II. Вторая половина войны со времени победы при Левктре (371-362).
§ 73. Следствия победы при Левктре. — Война в Пелопоннесе. — 1-й и 2-й походы Эпаминонда в Пелопоннесе (371-368)
§ 74. Война в Фессалии. — 1-й и 2-й походы Пелопида в Фессалии (368-367)
§ 75. Война в Пелопоннесе (366-365), — 3-й поход Эпаминонда в Пелопоннесе (366)
§ 76. 3-й поход Пелопида в Фессалии (365). — Действия Эпаминонда на море
§ 77. Война в Пелопоннесе (364-362). — 4-й и последний поход Эпаминонда в Пелопоннесе (362). — Сражение при Мантинее. — Общий мир
§ 78. Общий вывод о военном устройстве греков и состоянии у них военного искусства вообще и искусства ведения войны в особенности, от нашествия персов на Грецию до времен Филиппа македонского
ГЛАВА XII. Македоняне
I. Военные: устройство, учреждения и искусство у македонян при Филиппе и Александре В.
§ 79. Военные устройство и учреждения
§ 80. Различные роды войск и вооружение их
§ 81. Состав, сила, разделение, строй и образ действий войск. — Македонская фаланга и македонская тактика.
§ 82. Внутреннее устройство македонского войска, кастраметация, фортификация, полиорцетика и состояние военного искусства вообще у македонян при Филиппе и Александре В.
II. Воины Филиппа македонского (360-336 г.).
§ 83. Первые походы Филиппа в Пэонии, Иллирии, Фракии и Фессалии (360-356)
§ 84. Война с 355-го по 336-й год вообще. — Походы во Фракии и Фессалии, — война с афинянами и 1-й поход в Греции (355-346)
§ 85. Походы с 345-го по 341-й год. — Война во Фракии (340). — Поход против скифов к нижнему Дунаю (339). — 2-й поход в Греции и сражение при Херонее (338 г.)
§ 86; Общий вывод о Филиппе, как полководце, и его войнах.
ГЛАВА XIII. Походы Александра Великого (336-324 г.)
§ 87. Первые годы жизни Александра В. (356-336).
§ 88. Первые походы Александра В. против трибаллов и иллириян (335)
§ 89. Поход против Фив (335)
§ 90. Война с персиян (334-327). — Причины и цель ее. — Относительное положение, силы и первоначальные предположения действий обеих противных сторон
I. Завоевание восточных берегов средиземного моря.
§ 91. 1-й поход в малую Азии (334). — Сражение на р. Гранике.
§ 92. 2-й поход в малой Азии (333). — Сражение при Иссе
§ 93. 3-й поход в Сирии и Египте (333-332).
ГЛАВА XIV. Походы Александра Великого (336-324) (продолжение)
II. Завоевание внутренних областей персидского государства.
§ 94. 4-й поход в Мессопотамии, Ассирии, Вавилонии, Сузиане и Персии (331). — сражение при Арбеле. Бой ври вратах персидских
III. Завоевание северо-восточных областей персидского государства
§ 95. 5-й поход в Мидии, Парфии, Гиркании, Ариане, Бактриане и Согдиане (330)
§ 96. 6-й поход в Согдиане (329).
§ 97. 7-й и 8-й походы в Согдиане и Бактриане (328-327)
ГЛАВА XV. Походы Александра Великого (336-324) (окончание)
§ 98. 9-й поход в Индии (327-326). — Сражение на р. Гидаспе
§ 99. 10-й и последний; обратный поход из Индии в Персию (326-325)
§ 100. Общий вывод об Александре, как полководце, и об образе и искусстве ведения им войны
ГЛАВА XV. Карфагеняне
§ 101. Военное устройство и военные учреждения
§ 102. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их
§ 103. Войны карфагенян
ГЛАВА XVII. Римляне
I. Военное устройство и военное искусство
§ 104. Военное устройство и военные учреждения
§ 105. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их
§ 106. Фортификация, полиорцетика и военное искусство вообще
II . Войны римлян
§ 107. Войны при. царях (754-509)
§ 108. Войны римлян со времени введения народного правления до осады Веий (509-405)
§ 109. Война с веиентянами и осада Веий (404-395)
§ 110. 1-е нашествие галлов (389-388). — Битва на р. Аллии
§ 111. 2-е нашествие галлов (366). — Битва на р. Анио.
§ 112. Война с тарквинянами, герниками и галлами (358). — Битва Сулпиция с галлами
§ 113. Войны римлян после осады Веий вообще.
§ 114. Общий вывод о войнах римлян и их характере, и об образе и искусстве ведения римлянами войны в этом периоде

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПЕРСЫ.

§ 33. Военное устройство персидской монархии. — § 34. Устройство войска и военное дело вообще. — § 35. Поход Дария Гистаспа против скифов (513).

Источники: Св. Писания книги Эздры и Эсфири, Геродот, Ксенофонт, Диодор, Арриан, Heeren и указанные в главах I, II и III.

§ 33. Военное устройство персидской монархии.

Правильным военным устройством своим обширная персидская монархия впервые была обязана третьему персидскому царю Дарию I Гистаспу (522-486). При нем и при сыне его Ксерксе I (486-465) оно заключалось вообще в следующем:
Для обеспечения владычества над странами, завоеванными силою оружия, и для защиты их от внешних врагов, правительство персидское содержало постоянные войска, распределенные по 20-ти сатрапиям или наместничествам, на которые Дарий разделил государство. Но дабы сатрапы не могли во зло употреблять своей власти, Дарий совершенно отделил власть военную от гражданской и, предоставив сатрапам одну последнюю, вверил первую особым военным начальникам, им самим назначаемым и сменяемым, и, вместе с начальствуемыми ими войсками, находившимся в полной и непосредственной от него зависимости. Поэтому постоянные войска назывались царскими. Набор и пополнение их лежали на обязанности собственных их начальников, от сатрапов же своих областей они только получали продовольствие и прочее содержание, в натуре, определенными дачами и мерами, из поступавших к сатрапам податей и доходов их сатрапий. В каждой сатрапии было два рода царских войск, существенно отличные один от другого: войска полевые или действующие, и городовые или гарнизонные.
Полевые войска были распределены, как внутри сатрапий, так и на границах их и в укрепленных проходах из одной области в другую — отдельными частями или полками, каждый силою в 1,000 человек. Число и род полевых войск в каждой сатрапии были в точности определены. Ежегодно им производились строгие смотры, вблизи столицы (Сузы) — самим царем, а в отдаленных областях — назначаемыми им для того высшими военачальниками. С этим учреждением было сопряжено разделение государства на военные округи, независимое от разделения его на сатрапии и основанное на назначении мест для сборов и смотров войск. В некоторых военных округах были постоянные сборные места, названия которых носили как эти военные округи, так и все принадлежавшие к ним полевые войска. Таковы были, по Геродоту и Ксенофонту, малоазиатские военные. округи со сборными местами: на равнине Кастольской и в Киликии на полях Алейских, а в Сирии при Фимвре. Общего числа царских полевых войск определить невозможно; но судя по удобству и скорости, с которыми персы собирали обыкновенные армии, оно долженствовало быть весьма значительно.
Городовые войска составляли постоянную стражу городов и укрепленных замков, весьма сильную во всех и особенно в пограничных. Они не входили ни в состав военных округов, ни в общий с полевыми войсками расчет, не были обязаны являться с ними на годовые смотры и имели своих особенных начальников и. совершенно отдельное управление.
При самом царе находились отборная 10-ти тысячная дружина царских телохранителей, вместе с высшими и ближайшими царскими военными сановниками составлявшая многочисленный и пышный царский военный двор, всегда окружавший и всюду сопровождавший царя. Первое место между этими дружинами принадлежало составленной из природных персов, славившейся отменною храбростью и известной в истории под названием 10,000 бессмертных (ибо была постоянно содержима в полном 10-ти тысячном составе). Второе же место после нее принадлежало дружине мидийской.
По примеру царя, сатрапы, высшие сановники и знатнейшие вельможи имели также собственные дружины телохранителей, нередко весьма, многочисленные: ибо цари дарили их иногда войсками, точно также, как и городами.
Природные персы составляли ядро, лучшую часть и главную силу всех различных, означенных здесь войск, а эти последние были тем же в составе персидских армий.
В случае войны, смотря по обстоятельствам и надобности, постоянные войска были усиливаемы, в большем или меньшем числе, земскими или областными ополчениями (милициями). Для этого все народонаселение государства имело соответствующее военное устройство: основанием ему служило десятичное деление на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч, начальниками которых были десятники, сотники и т.д. из сословия землевладельцев.
В случаях же особенной важности или в чрезвычайных обстоятельствах, как например в предприятиях, имевших целью распространение пределов государства новыми завоеваниями (при Дарии Гистаспе против скифов, а при Ксерксе против Греции), в целом государстве производимо было всеобщее или поголовное вооружение. Царь призывал к оружию все подвластные ему народы и назначал, сколько каждый из них должен был выставить людей, лошадей, судов, продовольствия и проч., равно когда и где долженствовали собраться ополчения. По прибытии их на сборное место, начальство над ними принимали природные персы и царь производил им смотр. Самые многочисленные общенародные ополчения были собраны Ксерксом I против Греции. Любопытную картину оных находим у Геродота. Он исчисляет 56 различных племен и народов, которые на смотру, произведенном Ксерксом при Дориске, во Фракии, были отчасти в составе сухопутного войска, пешими и конными, на верблюдах и в колесницах, и отчасти на флоте. В числе их находились, по словам Геродота: «индийцы в одеждах из бумажных тканей, эфиопляне в львиных шкурах, черные баллухи Гедрозии, кочевые племена стран, к. востоку от Каспийского моря лежавших, и народы дикие, звероловные, как например сагатрийцы, которые, не имея металлического вооружения, ловили людей, как зверей, кожаными арканами, мидяне и бактрийцы в богатых одеждах, ливияне в 4-х колесных военных колесницах, аравитяне на верблюдах, финикийские моряки на флоте и малоазиатские греки». При этом Геродот подробно исчисляет также, сколько всего было войска и разного рода людей в Ксерксовом ополчении (см. § 49); но исчисление его кажется уже слишком преувеличенным.
Жалованья персидские и другие войска в составе персидских армий не получали. Продовольствование же персидских армий в военное время производилось отчасти из складов запасов, собранных заблаговременно до войны со всех или некоторых областей, большею же частью сбором в собственной или неприятельской стране во время самой войны. При этом, если принять в соображение, с одной стороны необыкновенную роскошь и пышность персидских царей, двора их и знатных сановников м вельмож, а с другой — беспорядки, неизбежные в таких армиях и столь огромных, как персидские, то легко можно будет себе представить, каким разорению и истощению подвергались страны, чрез которые проходили или в которых действовали персидские армии, особливо если при них находился сам царь.
У такого воинственного народа-завоевателя, как персы, военное звание, как легко понять, считалось выше и почетнее гражданского и было соединено с большими преимуществами. Тысячники. и десятитысячники пользовались большим уважением, а высшие военачальники и сановники военные занимали первые в государстве степени и, по свидетельству Геродота, почти всегда принадлежали к знаменитому роду ахеменидов или по крайней мере к поколению пассаргадов, соединялись браками с царск и м домом и большею частью были близкими родственниками персидских царей. Между ними были строго соблюдаемы различие чипов, званий, степеней и разрядов, и порядок чиноначалия. Что касается до самого царя, то он был верховным предводителем и полным распорядителем всех вооруженных сил государства.
В нравственном отношении персы, не смотря на распространившуюся уже между ними роскошь, были еще народ воинственный и храбрый, страстный и способный к войне, а персидское юношество, особливо принадлежавшее к высшему и военному сословиям, по прежнему получала еще весьма, хорошее военное воспитание (см. § 15).
Но после, Ксеркса I, в периоде внутренних смут, потрясений и переворотов, при слабых, неспособных царях, в персах и военном устройстве персидской монархии произошли большие перемены. Роскошь, изнеженность и развращение нравов до того распространились между персами, что этот народ совершенно утратил прежние воинский дух и добродетели свои, сделался неспособным к войне и всячески уклонялся от военной службы. И цари персидские, и знатные персы росли в харемах, получали в них невоинственное, изнеженное воспитание, и первые из них уже почти никогда не предводительствовали лично армиями. Тогда-то и у персов вошло в обыкновение содержать наемные войска и составлять из них лучшую, надежнейшую часть и главную силу своих армий. Обычай этот имел самое вредное влияние на военное устройство персидской монархии и на устройство персидских войск. И внутренняя, и внешняя безопасность государства была вверяема наемникам, служившим из за одних денег. и потому весьма ненадежным и часто опасным. Сами же персы, полагаясь на них, совершенно пренебрегали и правильным устройством собственных войск, и усовершенствованием своим в военном деле. Сверх того ничто столько не способствовало скорому набору персами огромных армий и ведению ими почти беспрерывных войн, как возможность всегдашнего и скорого набора наемных войск. Персы набирали их между азиатскими народами и греками. Из числа первых они особенно предпочитали полудикие, независимые племена, кочевавшие в странах к югу и востоку от Каспийского моря, как-то: гирканцев и скифов, славившихся своею храбростью, равно мардов, савов, парфян и др. За жалованье или обещанную долю ее добыче, племена эти охотно шли с персидскими армиями на войну. Но выше всех персы ценили греческие наемные войска, по причине превосходных их: тактического устройства, храбрости и воинских: духа, подчиненности и порядка. С конца 5-го и особенно с начала 4-го века перед P. X. (после Пелопоннесской войны) они с. тали постоянно содержать в своей службе большее или меньшее число греческих наемных войск, а последние составляли лучшую часть и главною силу царских войск и персидских армий вообще, и даже в последние времена персидской монархии составляли постоянную стражу всех городов малой Азии. Они одни в персидских армиях получали определенное жалованье, именно по дарику (около червонца на нынешние деньги) в месяц на человека. А Кир младший даже увеличил это жалованье вдвое.
Другим важным злоупотреблением, вкравшимся в военное устройство персидской монархии и сделавшимся причиною жестоких внутренних потрясений и переворотов, было соединение военной власти с гражданскою в руках сатрапов. Первоначально сатрапам, особливо если они принадлежали к царскому роду или управляли пограничными сатрапиями (во Фракии, малой Азии, Сирии и Египте), только в виде исключения стали вверять с гражданскою властью и военную, и начальствование войсками в их сатрапиях. Но с ходом времени честолюбивые сатрапы начали сами присваивать себе в своих сатрапиях полную военную власть, а неограниченно располагая находившимися в них войсками, почти возвышаясь на степень независимых государей, составляли между собою союзы, отказывали персидским царям в повиновении и восставали против них войною.
С этого времени набор, пополнение, содержание, управление, сборы, смотры и употребление постоянных войск и земских ополчений более или менее зависели уже от сатрапов. Постоянные войска были отчасти составлены из греческих наемников и отчасти набираемы в сатрапиях между жителями их. Наибольшее число постоянных, полевых и городовых, войск находилось всегда в западных пограничных сатрапиях Фракии, Египта и особенно малой Азии. В этой последней именно, со времен 1-й греко-персидской войны, постоянно сосредоточены были главные военные силы персидского государства.

§ 34. Устройство войск и военное дело вообще.

Лучшим и многочисленным родом азиатских войск в составе персидских армий в этом периоде была конница. Ибо во 1-х почти все народы малой и особенно средней Азии, войска которых входили в состав персидских армий, равно и сами персы, сражались преимущественно на конях и отличались способностью к конной службе, искусством и ловкостью в верховой езде и наездничестве. Во 2-х для знатных и богатых персов конная служба была не только отличием и преимуществом, но и обязанностью, ибо с тех пор, как персы сделались оседлыми, каждый из них, владевший землями, был обязан служить на коне. Наконец в 3-х малая и особливо средняя Азия изобиловала конями отличной доброты. По этим причинам дружины царских телохранителей, царские полевые войска и собственные дружины сатрапов и вельмож состояли преимущественно из конницы. Конница была отчасти тяжелая и отчасти легкая. Лучшею конницею считалась собственная персидская, после нее мидийская, малоазиатская (в особенности пафлагонская), парфянская, наемная скифская и др. Кочевые племена средней Азии доставляли персам многочисленную и отличную легкую конницу.
Пехота была многочисленнее, но хуже конницы. Азиатская была отчасти тяжелая, большею же частью легкая, по причине как большего употребления лука и пращи на востоке, так и множества стрелков и пращников, притом весьма искусных и метких, особливо между горскими племенами. Греческая наемная пехота напротив, большею частью тяжелая и лишь отчасти легкая, всегда была многочисленнее азиатских конницы и пехоты, никогда, как кажется, не превосходя 50 т. челов. (греческой конницы при ней не было вовсе или по крайней мере весьма мало).
Вообще легких войск в персидских армиях было гораздо более, нежели тяжелых, и вооружение войск было преимущественно легкое, состоявшее из метательного оружия: дротиков, луков и пращей. Некоторые азиатские войска имели впрочем более или менее тяжелые: ручное оружие и предохранительное вооружение. У самих персов они состояли из коротких мечей и копий, больших луков, длинных стрел, шлемов, чешуеобразных грудных и ножных лат, и небольших, легких, деревянных щитов. У знатных и богатых персов они отличались чрезвычайным богатством, а в коннице персидской не только всадники, но и кони были покрыты латами.
Сверх пехоты и конницы, в составе персидских армий находились также военные колесницы, как простые, так и вооруженные косами, и иногда отряды верблюдов, на которых были посажены стрелки и метавшие дротики воины... Употребление персами военных колесниц и верблюдов в полевых сражениях усматривается в продолжение всего этого периода.
В тактике персы со времен Кира старшего не сделали ни малейших успехов. Строй и образ движений их в походе и действий в бою, сохраняя свойственный всем восточным народам характер, находились на низкой степени совершенства. В походе войска шли без всякого порядка и для облегчения своего часто не только без оборонительного вооружения, но даже и без ручного оружия, которые, равно как и все тяжести, были перевозимы за войсками на повозках, верблюдах и вьючном скоте. На ночь войско располагалось станом на равнинах, поблизости к воде, пастбищам и лесу. Всегда крайне опасаясь внезапных ночных нападений, персы ограждали станы свои повозками, тыном, земляным валом со рвом и т.п. Перед битвою при Микале они оградили стан свой со стороны моря вытащенными на берег морскими судами своими и сверх того со всех сторон, отчасти тыном, отчасти каменным валом со рвом впереди и отчасти щитами своими, утвержденными плотно один возле другого в земле, в виде стены. В станах цари, знатные сановники и высшие военачальники располагались в ставках, войска же под открытым небом или в шалашах. Всегда имея в виду и твердо надеясь подавить врага одним числительным превосходством сил, одолеть его одною личною храбростью, персы шли прямо на встречу неприятелю, не прибегая ни к хитростям, ни к пособию искусства. Для битвы они избирали обширные, открытые равнины, на которых могли свободнее, удобнее и выгоднее действовать своими огромными полчищами, отличною конницею и военными колесницами. Чтобы удобнее охватить и окружить неприятеля, они строили войско свое в боевой порядок обыкновенно весьма длинным фронтом, а конницу на обоих крылах, военные же конницы {// вероятно опечатка — надо читать колесницы} ставили, для произведения ими первого удара, впереди. фронта целого войска. Иногда впрочем (как на Гранике) они располагали конницу впереди пехота или (как при Иссе) пехоту в несколько линий, а конницу на одном из флангов. Главною частью боевого порядка и почетнейшим местом в нем была середина или центр. Здесь становился обыкновенно сам царь, на коне или в колеснице, окруженный своими телохранителями и всем двором. По обе стороны его располагались отборнейшие, храбрейшие войска. Как пехота, так и конница, строилась большими, тесно сомкнутыми, весьма глубокими (иногда до 100 челов. и более в глубину) и вероятно четырехугольными массами, между которыми находились стрелки, пращники и вообще легкие войска. Царь ободрял войско речью, и затем при трубных звуках, с громким возглашением боевого клика (назначаемого царем перед битвою), все войско двигалось вперед. Битву начинали военные колесницы, за ними следовала вся пехота, а конница между тем охватывала неприятеля флангов. Действие метательным оружием было всегда весьма сильное и в этом отношении персы, по большему числу легких войск, имели на своей стороне значительное преимущество. Но многочисленность войска, разнородный состав его, трудность управления им и совершенное отсутствие воинских благоустройства и порядка в нем — были причинами, что при малейшей неудаче одной какой-либо части боевого порядка, войска, ее составлявшие, обращались в бегство, и этого было достаточно для того, чтобы и все остальные войска немедленно следовали тому же примеру, так что уже не было никакой возможности ни остановить, ни собрать, ни устроить их, ни восстановить боя. В случае поражения, персидское войско, как бы многочисленно ни было, мгновенно рассеивалось по всем направлениям, истребляемое без сопротивления, терпело несравненно больший урон во время бегства, нежели в бою, и потому нередко в следующие после поражения дни исчезало так, как будто вовсе перед тем не существовало. Если же оно находилось в необходимости сражаться в торах, то самые состав и многочисленность его служили важным препятствием к одержанию им успеха и обращались во вред ему. Конница и военные колесницы его делались совершенно бесполезными и персы были принуждаемы ограничиваться употреблением легкой и небольшого числа тяжелой пехоты своей, а всадники — спешиваться и действовать в непривычном для них пешем строе.
Города неприятельские персы брали большею частью хитростью, изменою, обложением и иногда внезапным нападением или приступом. В искусстве же брать оные правильною осадою они были крайне невежественны, отчего осады их продолжались обыкновенно долго.
Вообще военное дело у персов находилось на весьма низкой степени совершенства, и в войнах с необразованными или дикими народами Азии и Африки легко одерживая над ними успехи, в войнах с греками и даже с дикими горскими племенами Азии персы терпели одни неудачи.
В заключение, из числа военных обычаев персов заметим объявление ими войны чрез особых послов, которые требовали от неприятеля землю и воду, т, е. полной покорности.

§ 35. Поход Дария Гистаспа против скифов (513 г.).

Замечательнейшим из походов персов до начала греко-персидских войн был совершенный Дарием Гистаспом в 513 г. перед P. X. против скифов, обитавших в странах к северу от Евксинского Понта, и бывший первым общенародным предприятием персов. Предлогом ему служило отмщение скифам за неоднократные, опустошительные нашествия их, в предшествовавшие времена, на среднюю Азию, и за поражение и смерть, нанесенные ими основателю персидской монархии - Киру. Действительными же причинами и целью были честолюбие Дария и желание его, с одной стороны — общенародным предприятием предотвратить восстание покоренных персами народов, а с другой — утвердиться во Фракии для того, чтобы потом обратить оружие свое против Греции.
Кир напал на скифов со стороны кавказского перешейка и претерпел неудачу: Дарий решился напасть на них с другой стороны — с запада, от Истра (Дуная). С войском, силы которого, по свидетельству предания, простирались до 700.000 чел., он прошел чрез малую Азию, переправился чрез Геллеспонт по мосту на судах, устроенному малоазиатскими греками, опустошил Фракию и в устьях Истра соединился с флотом своим из 600 судов, выставленным малоазиатскими же греками и прибывшим из Эгейского моря. Через Истр греки снова построили мост на судах, и войско, перейдя по ним, вступило в обширные, пустынные между Истром и Тирасом или Данастром (Днестром) степи, которые в позднейшие времёна Страбон называл пустынею Гетов, а Птолемей — нижнею Мезиею. Для охранения моста на Истре оставлены были греки с флотом.
Всех народов, обитавших к северу от Истра или Нижнего Дуная, Евксинского Понта, Кавказа, Каспийского моря и реки Яксарта, греки называли общим именем скифов. Из них тех, которые обитали к северу от Истра и Евксинскаго Понта, Геродот изображает народом диким и свирепым, а все прочие древние писатели — народом многочисленным, воинственным, отменно храбрым, славившимся искусством в наездничестве и меткою стрельбою из луков. Войска их состояли почти исключительно из конницы, легкой, живой и проворной. Войны их заключались в быстрых, стремительных. набегах и действиях малой войны. Разграбив и разорив земли неприятельские, они столь же быстро возвращались в глубину своих обширных степей. В настоящем случае действия их против Дария были особенно замечательны. По мере движения Дария во внутренность их страны, они постоянно уклонялись от него с фронта, но беспрестанно тревожили его с флангов и тыла, разоряя край и засыпая колодцы и ключи на пути следования персов. Но при этом они не разоряли края совершенно, дабы тем не принудить персов слишком скоро к отступлению, а оставляли часть произведений земли и запасов для того, чтобы завлечь персов далее во внутренность страны и тем более ослабить, утомить и легче одолеть их. Сверх того, дабы развлекать внимание и силы персов и оставлять последних в неизвестности о том, где именно находились их главные силы, они разделялись обыкновенно на три части и отступали в трех различных направлениях, с фронта и обоих флангов, равно и в те части страны, жители которых не. хотели или еще не решались за одно с ними действовать против персов, и таким образом и их также против воли принуждали вооружаться на защиту земель своих.
Следствием такого рода действий их было то, что Дарий никогда не мог настигнуть их, не знал, где находятся главные их силы и тщетно надеялся принудить их к бою, а войско его утомилось, терпело крайний недостаток в продовольствии, понесло большой урон, и наконец Дарий был принужден искать спасения в отступлении к Истру. Тогда скифы окружили его войско, начали его тревожить беспрестанными и сильными нападениями со всех сторон и едва не отрезали ему отступления чрез Истр. Один из их отрядов подступил к мосту на этой реке и склонял охранявших оный греков разрушить его. Мильтиад (знаменитый в последствии победитель при Марафоне) и с ним большая часть греков были согласны снять мост, видя в этом благоприятный случай и средство погубить Дария с войском и освободиться от персидского ига. Но Гистиэй, тиран или правитель Милета, представил греческим вождям, что собственные их выгоды требовали спасения Дария и его войска: ибо с падением персидского царства малоазиатские греки изгнали бы тиранов и установили бы народное правление. Мнение его превозмогло и мост снят не был. Но Дарию еще нужно было дойти до него, а это представляло чрезвычайные затруднения, ибо скифы, окружая и сильно тесня персидское войско., в особенности старались отрезать его от моста. В этом трудном и опасном положении, два случайные обстоятельства спасли Дария и его войско. Во-первых Дарию удалось помощью хитрости скрытно отступить перед скифами. Раз ночью он оставил в стане своем больных, слабых и неспособных сражаться воинов и разного рода людей, и с ними вьючных ослов, а сам со всеми остальными-войсками двинулся к Истру. Скифы, видя огни и слыша шум и мычание ослов в ставе персов, провели ночь в виду его и только на следующее утро, убедясь в отступлении Дария, устремились вслед за ним кратчайшим путем к Истру. Но персы в темноте ночи сбились с надлежащего, прямого направления и сверх того, задерживаемые пехотою, шли довольно медленно. Таким образом скифы прибыли прежде их к мосту, однако же не отважились завладеть им силою, а только потребовали от греков снять его. Греки ограничились тем, что сняли ближайшие к левому берегу Истра суда, и скифы обратились назад для отыскания персов, но снова разошлись с ними, и персы, благодаря этому обстоятельству, в следующую ночь успели наконец достигнуть моста и беспрепятственно перейти по нем обратно через Истр, пробыв по ту сторону этой реки, в скифской пустыне, более 70 дней и потеряв в продолжение этого времени до 80,000 человек.
Таким образом поход против скифов едва не кончился совершенною гибелью Дариева войска во-1-х потому, что Дарий предпринял его не зная ни скифов, ни страны их, и не разведав о них заблаговременно, и не принял необходимых мере предосторожности касательно продовольствования своего войска и обеспечения его сообщений, а во-2-х и в особенности — вследствие искусных действий скифов, действительно заслуживающих особенного внимания.
Неудачу предприятия своего против скифов Дарий вознаградил покорением сильных, но раздираемых междоусобиями, племен Фракии, которое совершил оставленный им в этой стране с 80,000 войска полководец Мегабаз, между тем как сам Дарий с остальным войском возвратился в малую Азию.
Четыре года спустя (509 г. перед P. X.) предприятие его с целью распространить пределы персидского государства на востоке до Инда имело больший успех, нежели поход против скифов, ибо было приготовлено заблаговременным обозрением течения и прибрежных стран Инда, которое, по повелению Дария, совершил греческий мореплаватель Скилакс. Спустившись по Инду в океан, Скилакс объехал западные берега индийского полуострова и после 30-ти месячного плавания возвратился в аравийский залив. а между тем сухопутное персидское войско покорило горные страны в верховьях Инда, и с тех пор река эта сделалась границею персидского государства на востоке.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ГРЕКИ.

I . Военные: устройство, учреждения и искусство у греков вообще. — § 36. Военное устройство и военные учреждения. — § 37. Различные роды войск и вооружение их. — § 38. строй и образ действий войск. — Греческая фаланга и греческая тактика. — § 39. Преимущества и недостатки, выгоды и невыгоды фаланги. — § 40. Походные движения и боевые порядки. — § 11. Внутреннее устройство и дух войск, воинский порядок, военные нравы и обычаи греков. — § 42. Кастраметация, фортификация и полиорцетика. — § 43. Морское дело у греков. — II Республика спартанская. — § 44. Военное устройство и военные учреждения ее. — § 45. Устройство спартанских войск. — III . Республика афинская. — § 46. Военное устройство и военные учреждения ее. — § 47. Устройство афинских войск.

Источники: Геродот, Фукидид, Ксенофонт, Диодор, Корнелий Непот, Плутарх и указанные в главе IV.

I.
Военные: устройство, учреждения и искусство у греков вообще.

§ 36. Военное устройство и военные учреждения.

Военное устройство и военные учреждения греков, изложенные выше (в главе IV ), в главных своих основаниях сохранялись в неизменности до битвы при Платее {479 г.), положившей конец нашествиям персов на Грецию. Но с этого времени в наборе и составе греческих армий начинают уже быть усматриваемы более и более важные перемены. Так в самой битве при Платее в составе греческой армии уже было большое число рабов. После нее, на общем сейме всех греческих народов, положено было постоянно содержать во время войны с персами, для продолжения оной, 10,000 чел. пехоты, 1,000 чел. конницы и 100 больших морских судов. Эта мера, хотя временная и исключительная, представляет первый примере содержания греками постоянных войск. Позже, когда греки начали вести войны вне пределов Греции, потребность в большем числе. войск и в средствах к усилению наборов их и в пополнению убыли в них сделалась крайне ощутительною. А потому греки стали набирать в свои армии, сверх свободных граждан, постепенно большее и большее число иностранцев, вольноотпущенников и рабов, и в особенности содержать и умножать наемные войска. Афиняне первые подали примере тому в периоде наибольших своих силы и славы (470-430) и в Пелопоннесской войне, которую вели преимущественно посредством наемных войск. Примеру афинян последовали и другие народы Греции, и вскоре означенные выше набор и состав войск сделались общими в ней.
За всем тем до времен Пелопоннесской войны военное устройство и военные, учреждения греков, в соединении с одушевлявшими последних чувством любви к отечеству, независимости и воинской славе, и всеми гражданскими и военными добродетелями, составляли главную основу силы, величия и славы Греции.
Но бедственная для Греции Пелопоннесская война имела самое вредное влияние на военное устройство и воинский дух греков. Разорив Грецию, доведя ее до крайней степени оскудения и истощения, и погубив значительную часть ее народонаселения, она в то же время распространила между греками роскошь, развращение нравов и — обычай служить наемниками. Движимые беспокойным духом своим и еще более корыстолюбием, греки (сначала малоазиатские, а потом и европейские) уже и прежде имели обыкновение служить за деньги наемниками в войсках азиатских, африканских и других иноплеменных народов. Но после Пелопоннесской войны этот постыдный для них и пагубный для Греции обычай распространился до того, что цари и сатрапы персидские, Карфаген и другие народы и государства стали без труда набирать целые отряды греческих наемников, и даже гражданё самой Спарты не стыдились служить за деньги в азиатских войсках. Естественным следствием этого было, что народонаселение Греции уменьшалось еще более, а правительства греческие, лишенные лучших своих граждан и не полагаясь на остальных, изнеженных и неспособных в войне, по необходимости принуждены были вверять защиту своих областей войскам наемным. Общие недостатки такого рода войск уже были означены выше; — в Греции же, сверх того, наемники беспрестанно переходили на сторону всякого, предлагавшего им большую плату, и только содействовали богатым честолюбцам в похищении верховной власти.
В эти бедственные для Греции времена, войска греческие состояли уже преимущественно из наемников, либо были набираемы между беднейшими гражданами и народною чернью. Богатые же граждане уклонялись от военной службы и нанимали вместо себя людей из черни. Войска были по прежнему временные, но отчасти и постоянные: ибо области и города греческие, набирая наемников обыкновенно перед войною, нередко содержали их и в мирное время.
Лучшую часть греческих армий в этом периоде составляли особенные, отборные дружины, под различными наименованиями существовавшие у различных народов Греции. Составленные из лучших, отборнейших граждан-воинов, они сражались всегда с большим отличием и нередко в битвах решали победу или прокладывали другим войскам путь к ней. Таковы были: дружина тысячи отборных воинов у аргивян, — эпариты у аркадян, — знаменитая священная дружина у Фивян, и другие. Фивская священная дружина была учреждена, по мнению некоторых, одним из Фивских беотархов, сотоварищем Пелопида, Горгидом, из 300 отборных Фивских граждан, содержимым городом в замке своем, Кадмее, на жалованье, — по мнению же других, более принятому — самим Пелопидом из 300 отборных Фивсвих молодых граждан, соединенных узами священной дружбы и торжественно клявшихся вместе победить или умереть. Она была совершенно истреблена в битве при Херонее (338 г.).
Касательно общественных военных воспитания и образования у греков, к тому, что сказано выше (в главе IV), должно присовокупить, что в этом периоде, во всех областях и почти во всех городах греческих существовали гимназии, в которых молодые граждане, сверх гимнастических и военных упражнений, получали основательное математическое и военное образование. Для этого правительства содержали особых преподавателей. В преподавании теория была тесно соединена с практикой. Такого рода военные воспитание и образование делали греческих граждан более или менее способными к достойному занятию низших и высших чинов и званий военных, — были причиною, что у греков. никогда не было недостатка в знающих и искусных полководцах, — и значительно способствовали развитию и усовершенствованию греческого военного искусства как в практическом, так и в теоретическом отношении.

§ 37. Различные роды войск и вооружение их.

Лучший, надежнейший и почетнейший род греческих войск составляла тяжелая пехота или гоплиты. Никогда, ни у одного народа и ни один род войск не пользовался таким уважением, как гоплиты у греков, которые им преимущественно присваивали значение и название воинов. Вооружение гоплитов было такого же рода, что и прежде, с тою только разницею, что вышина щитов постепенно уменьшалась от 4-х до 2 ½ футов, а длина копий, напротив, постепенно увеличивалась от 10-ти даже до 24-х футов.

Псилы, или легкая пехота, служили только для прикрытия и обеспечения гоплитов и для содействия им. Они были вооружены очень легко: ибо греки, мало заботясь о сбережении их, хотели только придать им сколько можно более легкости и быстроты в движениях. Лучшими стрелками и пращниками в греческих войсках были, сверх критян, жители острова Родоса и позже акарнаняне, жители острова Эгины и городов: Патр и Дим (в Ахайе). Псилов первоначально было гораздо менее, нежели гоплитов. Но с ходом времени афиняне, а потом и другие греки, убедились, как в пользе и важности легкой пехоты, так и в малочисленности и несовершенстве той, которая у них имелась. Действительно, псилы были большею частью необученная или худо обученная народная чернь; пользы, как легкая пехота, приносили мало, в рукопашном же бою вовсе не могли противопоставлять неприятелю никакого сопротивления. Поэтому в скорее после Пелопоннесской войны, когда число их уже значительно увеличилось, знаменитый афинский полководец Ификрат обратил особенное внимание на усовершенствование афинской легкой пехоты. Убежденный в том, что усовершенствованное устройство среднего рода пехоты, который с легкостью и быстротою псилов соединял бы твердость и силу гоплитов, могло принести существенную пользу, он отделил часть афинских псилов, вооружил ее, вместо длинных и тяжелых копий, короткими, легкими и удобными для метания, и дал ей предохранительное вооружение такого же вида, как у гоплитов, но не столь тяжелое, и небольшие, легкие, круглые щиты, по-гречески пелта, от которых пехота эта и получила название пельтастов. Пельтасты оказали афинянам большую пользу и вскоре были учреждены и в других греческих войсках.
Конница греческая была двух родов: тяжелая и легкая. Тяжелая, или катафракты, была вооружена длинными тяжелыми копьями, длинными мечами, секирами и носила полное предохранительное вооружение: шлемы, покрывавшие часть лица, грудные латы, наручники, наножники и небольшие, легкие, круглые щиты. Лошади катафрактов были также покрыты латами. Легкая конница, или акроболисты, была вооружена различно: либо одними легкими копьями, либо копьями, мечами и небольшими щитами, либо одними дротиками, либо одними луками, и т.п.
Число греческой конницы стало несколько увеличиваться против прежнего со времен Ксерксова нашествия. После битвы при Платее положено было во время войны с персами постоянно содержать, как означено выше, на 10.000 челов. пехоты 1.000 челов. конницы, и с тех вор конница в греческих армиях обыкновенно составляла 1/10. пехоты, никогда почти не превышая этого числа: исключения были редки. Так, например, перед началом войны Спарты с Фивами, спартанский царь Агесилай установил, чтобы в войске Спарты и ее союзников было во одному всаднику на четырех пеших воинов, т.е. чтобы конница составляла ¼ пехоты. Но вообще конница греческая всегда была малочисленна и весьма посредственной доброты. Причинами тому были: во 1-х гористые свойства местности Греции; во 2-х малое число лошадей в Греции вообще и годных к конной службе в особенности, ибо все они, даже лучшие, Фессалийские, уступали добротою азиатским;. в 3-х неспособность и малое уважение греков к конной службе, которой они предпочитали службу в тяжелой пехоте, не смотря на то, что в коннице служили знатнейшие и богатейшие граждане и что сословие всадников у некоторых греческих народов пользовалось большим уважением; в 4-х несовершенство искусства верховой езды у греков, и наконец в 5-х самые вооружение и устройство греческой конницы. После Фессалийской, лучшею конницей греческою считалась этолийская. Временно, при жизни Эпаминонда, умножилась и усовершенствовалась конница Фивская. Лучшею же иностранною конницею в составе греческих войск была легкая Фракийская.
Относительное число пехоты, тяжелой и легкой, и конницы, в греческих армиях, было в разные времена неодинаково. Так ври Марафоне, в первой битве греков с персами, на 9.000 афинских и 1.000 платейских гоплитов, сражавшихся под начальством Мильтиада, было очень мало псилов и вовсе не было конницы. При Платее на 110.000 союзных греческих войск было (по Геродоту) 38.700 челов. тяжелой и 71.300 челов. легкой пехоты, вовсе без конницы. В начале Пелопоннесской войны Афинская республика имела (по Фукидиду) 13.000 челов. тяжелой и 1.600 челов. легкой пехоты, и 1.200 челов. конницы, всего 15.800 человек, сверх 16.000 гоплитов, назначенных для охранения Афин и их крепости (Акрополя) и гавани (Пирея). Наконец при Левктре Эпаминонд имел (по Диодору) 6.000 челов. тяжелой и 1.500 челов. легкой пехоты и 500 челов. конницы, всего 8.000 войск, а при Мантинее (по Диодору же) более 30.000 челов. пехоты тяжелой и легкой вместе, и около 3.000 челов. конницы.

§ 38 . Строй и образ действий войск. — Греческая фаланга и греческая тактика.

Сомкнутый и глубокий строй в фалангах. в котором уже со времен троянской. войны сражалась греческая тяжелая пехота, оказался столь выгодным и полезным против персов, во время нашествия их на Грецию, и в последовавших затем войнах с ними, что был не только сохранен греками, во и постепенно совершенствуем ими, с этого именно времени, в практическом и теоретическом отношениях. Оставив прежние, главные основания его без существенных изменений, греки старались только совершенствовать вооружение и разделение гоплитов, составлявших фалангу, и изобретать такого рода построения оной, которые, не изменяя основного ее вида, могли доставить ей средства и возможность в различных обстоятельствах действовать с одинаковою силою. Успехам их в этом отношении много способствовали: природный глубокомысленный и систематический ум их, с ранних лет получаемое ими основательное образование в математических науках и теории военного искусства, и многоразличная военная опытность, приобретенная ими в войнах с персами и между собою. Пелопоннесская война в особенности была благоприятна успехам греческой тактики. В ней образовались те знаменитые полководцы, тактики и военные писатели, которые во время и после нее со славою предводительствовали греческими армиями, усовершенствовали греческую тактику и оставили нам первые достоверные и положительные о ней сведения.
С понятием о тактике греческой тесно сопряжено понятие о греческой фаланге, разделение, строй и образ действий которой поэтому и заслуживают особенного внимания.
Глубина строя фаланги была в различные времена и у различных народов Греции неодинаковая: редко менее 8-ми (6 и даже 4) или более 16-ти (даже до 25-ти), большею же частью 8, 12 и 16, а по Ксенофонту — среднее между ними число 12 шеренг. Соединением большего или меньшего числа рядов гоплитов составлялись разделения и подразделения фаланги, которые у различных народов Греции были неодинаковые и носили различные названия: Каждая часть имела своего особенного начальника, который в обыкновенном строе становился впереди ее. Сверх того были особенные начальники, которые становились позади фаланги, для соблюдения порядка в ней. Каждая из больших частей фаланги имела свое знамя, одного знаменоносца и одного трубача, а при начальнике ее состояли один или два особых воина для передачи или провозглашения его приказаний. Правое крыло фаланги считалось почетнейшим и называлось головою, а левое — хвостом, потому что фаланга двигалась обыкновенно правым флангом. На этом же фланге было место главного ее начальника. Между различными частями и подразделениями фаланги были оставляемы небольшие промежутки для пропуска легких войск и облегчения движений. Из многоразличных построений фаланги замечательнейшими. были построения уступами с того или другого фланга, и особенно в усиленном глубоком строе (по нашему в колоннах), в котором фаланга или некоторые части ее имели большую глубину, нежели протяжение во фронте, с целью прорвать неприятельский строй. Сюда принадлежали всякого рода глубокие построения, как например эпаминондовы колонны при Левктре и Мантинее, уступы из средины вперед и т.п. Все движения и построения фаланги производились или рядами, или шеренгами, или отделениями, тихим или скорым и притом (как кажется у всех греческих народов) мерным шагом в ногу под звуки флейт. В бою фаланга как при нападении, так и при обороне действовала не иначе, как в сомкнутом строе копьями. Гоплиты первых шеренг брали копья на руку; гоплиты же остальных шеренг, копья которых не переступали за черту фронта первой шёренги, наклоняли их на плечи впереди стоявших воинов, для ослабления действия неприятельских стрел.
Псилы, пельтасты и конница разделялись, строились и действовали весьма различно. Но вообще псилы сражались всегда в рассыпную и действовали метательным оружием издали, а пельтасты были употребляемы, смотря по надобности и обстоятельствам, иногда как легкая, а иногда как тяжелая пехота. Что касается конницы, то хотя греки нимало не постигали надлежащих свойств, духа и употребления ее, однако знали бесполезность глубокого строя оной и строили ее большею частью малыми отделениями, которые назывались илами и имели вид продолговатых по фронту четвероугольников, глубиною не более 4-х всадников. Если местность или обстоятельства требовали увеличения глубины илов, то нападение производили одни передние шеренги, задние же оставались в резерве. Промежутки между илами я другими отделениями конницы были гораздо значительнее, нежели между отделениями пехоты. Строй конницы клином и ромбом (или полными внутри треугольником и четвероугольником, одним углом обращенными к неприятелю), о котором упоминают некоторые писатели греческие, был, кажется, употребляем: строй клином — только в коннице скифов, фракиян и других необразованных народов, а строй ромбом — только в фессалийской и этолийской коннице.
В общем строе войск фаланга как главная часть армии, от которой зависела участь боя, становилась обыкновенно в средине. Псилы находились, смотря по обстоятельствам, впереди, на флангах, в промежутках либо позади фаланги, затрудняя неприятелю подступ к ее фронту, прикрывая ее фланги, либо действуя из-за нее навесно метательным оружием. Иногда псилы были помещаемы малыми частями между отделениями конницы. Но главнейшими обязанностями их были: обеспечение собственной армии и ее стана от внезапных нападений неприятеля, занятие гор, лесов, засад, открытие боя, преследование, вместе с конницею, разбитого неприятеля, прикрытие отступления собственной армии и вообще полевая служба легких войск. С достоверностью неизвестно, какое именно было настоящее место пельтастов в общем строе; кажется впрочем, что они становились на флангах фаланги, действовали же как означено выше. Конница строилась, смотря по обстоятельствам, на одном или обоих флангах фаланги, сражалась же: акроболисты — всегда в рассыпную, тревожа неприятеля стрельбою из луков или метанием дротиков и в удобное мгновение нападая на него с копьями и мечами, а катафракты — всегда в сомкнутом строе, были употребляемы только для произведения решительного удара ручным оружием.

§ 39 . Преимущества и недостатки, выгоды и невыгоды фаланги.

Главными достоинствами и выгодами фаланги были непроницаемость и необыкновенная твердость и сила ее, проистекавшая от глубины ее строя и взаимной, тесной связи всех ее частей. Трудно было устоять против ее удара, когда она производила нападение на небольших расстояниях, на местности ровной и открытой, и пока сохраняла надлежащие порядок и устройство. Еще труднее было одолеть ее, когда она оборонялась, стоя на месте. Но при движении на местности неровной, пересеченной, при произведении нападений на дальних расстояниях, она легко приходила в волнение и расстройство. Ряды и шеренги разрывались и образовывали промежутки, проникнув в которые неприятель мог совершенно расстроить фалангу и нанести ей поражение, тем более, что, будучи построена вся в одну линию, она не имела резервов для восстановления боя. Ни задние шеренги гоплитов, ни псилы не могли служить резервами, первые потому, что находились в одном строе с передними шеренгами и вмести с ними двигались, утомлялись и приходили в расстройство; псилы же ни на вооружению, ни по устройству, ни по назначению своему нимало не были способны к восстановлению или решению боя тогда, когда главная часть армии — фаланга уже была расстроена. Что касается пельтастов, то хотя они и могли служить фаланге хорошим резервом, но, как кажется, никогда не были употребляемы таким образом.
И так вообще фаланга могла с успехом действовать только оборонительно, стоя на месте, либо наступательно на небольших расстояниях и на ровной, открытой местности, и только в одном роде действий, именно в действиях сомкнутым строем. К различным же видам местности и всем возможным на войне случаям и обстоятельствам она почти вовсе не могла быть применяема с успехом и пользою. Следовательно, главная сила греческой фаланги заключалась в способности к обороне, а потому и главный характер всей греческой тактики был преимущественно оборонительный.

§ 40. Походные движения и боевые порядки.

Образ, порядок и скорость походных движений греческих армий, величина переходов и наблюдаемые греками на походе предосторожности зависели от местности и обстоятельств, и потому были весьма различны. Но как греческие армии и находившиеся при них тяжести и обозы вообще были довольно малочисленны, то походные движения совершались большею частью одною колонною, в которой армия шла, в обыкновенном боевом порядке, правым флангом, т.е. впереди и по бокам следовали псилы, потом правые фланговые: конница и пельтасты, в средине фаланга, а за фалангою тяжести и обозы, и левые фланговые пельтасты и конница. Тяжести перевозились отчасти в повозках, большею же частью на вьючном скоте. И в этом периоде также, как и в предшествовавшие времена, количество тяжестей при войсках греческих было незначительно, и по прежнему армии греческие, необремененные ими и сами вообще немногочисленные, могли удобно производить и нередко производили движения чрезвычайно быстрые, притом часто, совершив усиленное и быстрое движение, немедленно вступали в бой с неприятелем.
Боевые порядки греческих армий можно отнести к трем главным видам, а именно:
1) Обыкновенному в одну линию, в виде более или менее глубокого четвероугольника с длинным фронтом. В этом боевом порядке войска производили нападение фронтальное и параллельное, т.е. целым своим фронтом на целый же фронт неприятеля. Выгоды этого боевого порядка заключались в том, что строй везде имел одинаковую силу, а недостатки в том, что он был тяжел и неудободвижим, и легко мог быть прорван на одном каком-либо пункте сосредоточенными силами неприятеля.
2) С усиленными крылами, производившими нападение на противостоявшие, крыла неприятеля в одно время с фронта или во фланг, прямо целым фронтом или. косвенно уступами, между тем как центр следовал за обоими крылами в некотором расстоянии или, удерживаемый при наступлении, был прикрываем легкими войсками, следовавшими на одной высоте с крылами. Целью этого боевого порядка было разбить сначала оба крыла, а потом и центр неприятеля, — или опрокинуть оба врыла на центр и разбить неприятельское войско, пользуясь произведенным в нем беспорядком, — или наконец, в случае превосходства сил на стороне нападавшего, в одно время охватить неприятеля с флангов и напасть на него с фронта. Важным недостатком этого боевого порядка было то, что силы в нем были раздроблены и что оба крыла и центр подвергались отдельному поражению.
3) Лучшим и выгоднейшим боевым порядком был косвенный, обязанный своим происхождением Эпаминонду, который первый употребил его при Левктре и потом при Мантинее, и посредством его в обоих этих сражениях одержал решительные победы. Косвенный боевой порядок заключался в том, что одно из крыл было значительно усиливаемо и нападало на противостоявшее крыло неприятеля с фронта или во фланг, прямо или косвенно уступами; другое же крыло нападавшего, или медленно следовало за движением атакующего крыла в некотором расстоянии, или оставалось неподвижно на месте, или же было уклоняемо назад, и таким образом линия боевого порядка нападавшего имела косвенное к линии боевого порядка неприятеля направление. Этот превосходный боевой порядок был важным усовершенствованием в тактике: ибо, вместо фронтального и параллельного нападения целым фронтом или обоими крылами, впервые ввел в употребление фланговое нападение главными силами на один фланг боевого порядка неприятеля.
Все прочие затем боевые порядки греческих армий были только частными видоизменениями этих трех главных, из коих до времен Эпаминонда греками был почти всегда употребляем первый или обыкновенный, и только иногда второй.

§ 41. Внутреннее устройство и дух войск, — воинский порядок, — военные нравы и обычаи греков.

Начальствование войсками у греков в этом периоде оставалось на прежнем основании (см. главы IV § 24). У Фивян в это время оно было разделено между несколькими полководцами. числом от 4-х до 11-ти, которые начальствовали войсками поочередно, по прошествии года были обязаны слагать с себя начальствование, под опасением смертной казни, и назывались беотархами, потому что были избираемы от различных городов Беотии.
До битвы при Платее войска греческие по прежнему служили без жалованья; но после этой битвы, когда греки начали вести войны вне пределов Греции, войска их стали получать денежное жалованье. Афиняне первые подали примере тому, а их примеру последовали и другие народы Греции. С достоверностью неизвестно, как именно велики были денежные оклады жалованья в греческих войсках. Кажется, что в этом отношении ничего общего, постоянного и определенного не было, — что жалованье, смотря по обстоятельствам, то увеличивалось, то уменьшалось, — но что более обыкновенным и общим окладом был тот, о котором упоминается в одной из Демосфеновых филиппик, а именно — 2 обола или ½ драхмы ( уа наши деньги около 7-ми коп. сер.) в сутки, или 10 драхм (около 2 руб. 10 коп. сер.) в месяц одному пешему воину. Конница жалованья получала втрое, а иногда, смотря по обстоятельствам, вдвое или вчетверо более против пехоты. Низшие военачальники получали оного вдвое, а высшие вчетверо более, нежели простые воины. Выдача жалованья прекращалась с окончанием войны; но каждый конный воин в мирное время получал на содержание лошади около 16-ти драхм (около 3 р. 36 коп. сер. на наши деньги) в месяц.
Продовольствование войск во время войны производилось большею частью посредством фуражировок и сбора с неприятельского края, а также посредством подвозов из собственной земли сухим путем на вьючном скоте и повозках, или морем на перевозных судах, — иногда и посредством закупок и поставок по уговору, и из особо учрежденных складов продовольственных запасов, — в соединенных же сухопутных и морских действиях — обыкновенно посредством подвозов на флоте. Закупками и поставками. продовольствие было получаемо путем торговым преимущественно из некоторых, известных своими плодородием и обилием стран и мест, как-то: с острова Эвбеи, из пристаней Евксинскаго понта, малоазиатских, греческих, египетских, сицилийских и др. В походе продовольственные запасы на большее или меньшее число дней было большею частью перевозимо за войсками на вьючном скоте или повозках, и отчасти переносимо воинами на себе.
Воинские дух и порядок в греческих войсках были у различных народов Греции и в различные времена неодинаковы: ибо зависели от характера и общественных устройства, упреждений и быта каждого народа, от обстоятельств и личных свойств начальствовавших войсками полководцев. Но, вообще говоря, до Пелопоннесской войны греческие войска по прежнему отличались превосходным воинским духом, строгим воинским порядком, умеренностью и повиновением, — и по прежнему сильнейшею опорою воинского порядка и главною мерою в определении наказаний и наград в них служило благородное чувство чести. Уклонение от военной службы, малодушие в бою, побеги и другие воинские преступления были наказываемы лишением чинов и званий, и смертью; но самым тяжким наказанием было нанесение виновному стыда и бесчестия. Так точно и в отношении к наградам: особенно отличавшиеся простые воины были повышаемы в чинах, причисляемы к высшим классам народа, получали различные дары: оружие, особую часть добычи и т.п. Полководцы же, ознаменовавшие себя важными победами или отличными подвигами, были всенародно увенчиваемы масличными или лавровыми венками, либо золотыми венцами, — им сооружали памятники, еще чаще — предоставляли им почетную часть отнятой у неприятеля добычи (в том числе военнопленных и оружие) и несколько раз сряду избирали в звание полководцев. Места одержанных побед были означаемы трофеями (т.е. оружием, взятым у неприятеля и развешенным, на поле битвы, на деревьях или шестах; позже трофеями были каменные столбы с надписями о времени одержания победы, и кем и над кем она была одержана). Но высшею и лестнейшею наградою было всенародное объявление общественных: одобрения, признательности и уважения не только отдельным лицам, но и целым отрядам войск, даже целым народам, оказавшим наиболее отличия и заслуг отечеству. Так после первого нашествия персов подобная награда была целою Грециею присуждена афинянам, а после платейской битвы — платеянам.
Но после Пелопоннесской войны, когда роскошь, развращение нравов и корыстолюбие заглушили в греках дотоле преобладавшие в них чувства чести и любви к отечеству, войска греческие, с утратою прежних воинских добродетелей, предались неумеренности, буйству, своеволию, беспорядкам, мятежам и вообще в нравственном отношении пришли в расстройство и упадок. В эти времена, правительства и полководцы греческие уже нередко принуждаемы бывали прибегать, с одной стороны — к различным наградам, большею частью денежным, для возбуждения в войсках соревнования и усердия к службе, и для поощрения их к воинским упражнениям и соблюдению воинского порядка, а с другой стороны — к различным позорным и даже жестоким наказаниям за отклонение от службы, побеги, измену, малодушие, непокорность, мятежи и разного рода беспорядки.
К довершению картины воинского быта греков в этом периоде должно упомянуть и о некоторых замечательнейших чертах в их военных нравах и обычаях.
Войну греки объявляли обыкновенно чрез особых вестников или герольдов (кериков), которые требовали от неприятеля удовлетворения за его несправедливые поступки или оскорбления, и в случае отказа бросали на границе окровавленное копье и горящую головню с жертвенника, в знак вызова на брань.
Перед началом войн и битв греки имели всегда обыкновение совершать различные религиозные и другие обряды, как-то: обеты, общественные моления и жертвоприношения, и наблюдения внутренностей животных. Сверх религиозной цели, обряды эти, особливо последний, имели еще и другую, собственно военную, а именно они служили для полководцев средством к побуждению нередко легкомысленных и строптивых, и всегда до крайности суеверных греческих воинов — беспрекословно повиноваться воле своих начальников, действовавших таким образом как бы по внушению самих богов. Если предвещание пред битвою было признаваемо благоприятным, то воины подкрепляли себя легкою пищею, полководцы строили их к бою, одушевляли речью и затем все войско воспевало пеан или боевой гимн в честь Марса и двигалось в бой при звуках флейт и труб, и с возглашением боевого клика.
Погребение убитых в бою воинов греки почитали священнейшим долгом, в исполнении которого религия и справедливость не позволяли отказывать даже самому неприятелю. Для этого греки по окончании битв обыкновенно заключали перемирие, нередко даже прекращали преследование разбитого неприятеля и жертвовали плодами одержанных победе, опасаясь в противном случае подвергнуться гневу богов и строгому суду народному. Ta сторона, которая просила о заключении перемирия для погребения убиенных, тем самым признавала себя побежденною; напротив та, которая беспрепятственно воздвигала на поле битвы трофей, была признаваема одержавшею победу. Тела павших в бою воинов либо, по сожжении оных, пепел их были отправляемы в отечественные страны и города убиенных, и там с большими торжеством и почестями предаваемы погребению.
Общим пороком греков (по теперешним нашим понятиям) была вошедшая в обычай хладнокровная, так сказать, обдуманная жестокость в обращении с побежденными и пленными. Почти общим правилом принято было взрослых мужчин казнить, а женщин и детей продавать в рабство; иногда и тех и других без исключения казнили, либо обращали в рабство, или же. изгоняли, переселяли и т.п.
Во времена нравственного упадка греков означенные здесь военные обычаи и нравы их значительно изменились тем, что отчасти пришли в забвение или пренебрежение, отчасти же, являя прежнее грубое суеверие, приобрели характер еще больших жестокости и бесчеловечия.

§ 42. Кастраметация, фортификация и полиорцетика.

Во избежание работ и трудов при искусственном укреплении станов, греки вообще предпочитали обеспечивать оные самою местностью. а потому станы их определенного, постоянного и общего начертания не имели, но сообразно с местностью были располагаемы весьма различно и большею частью неправильно. В случае же невозможности обеспечить станы местностью, либо в ожидании нападения сильного неприятеля, или же из опасения внезапного нападения, греки — укрепляли станы свои искусственным образом, ограждая их, смотря по обстоятельствам, более или менее сильными земляными, деревянными или каменными укреплениями, состоявшими из вала с тыном и рвом впереди. В станах войска располагались в ставках, неизвестно впрочем в каком порядке, и, по различию в нравах, обычаях и военных учреждениях, у иных городов Греции были соблюдаемы более, а у других менее строгие порядок и предосторожности.
Полевые укрепления и укрепленные линии, которые греки устраивали для усиления или защиты отдельных пунктов, либо для прикрытия более или менее обширных пространств края, или для обложения неприятельских городов, или же для соединения городов, близ моря лежавших, с их гаванями (как например Афин с Пиреем, Коринфа с Лэхеем, и др.), состояли иногда из земляного вала с рвом, тыном, плетнем, засеками и т.п., большею же частью из разнородных, более или менее сложных, земляных, деревянных и каменных построек. Примером тому могут служить стены, которыми Архидам, царь спартанский, окружил город Платею, при обложении оного в 3-м году Пелопоннесской войны (429). Стены эти были построены из кирпича и земли, одна от другой в расстоянии 13-ти футов. С одной на другую были положены поперечные балки, на которых устроены: прикрытый со стороны поля и города зубцами ход, и чрез каждые 10 зубцов небольшие деревянные башни, для помещения сторожевых караулов. Прочие же войска помещались между стенами. Впереди стен со стороны города и поля были вырыты широкие и глубокие. рвы с подъемными на них мостами.
Правильные: укрепление, осада и оборона городов, заимствованные греками у восточных народов, были, со времен Перикла и особливо в конце этого периода, значительно усовершенствованы ими в практическом и теоретическом отношениях, и обогащены собственными важными и полезными изобретениями их.
Города греческие были обыкновенно ограждаемы каменными, высокими и толстыми стенами, с каменными же, круглыми или четвероугольными башнями, которые вышиною значительно превосходили стены и были располагаемы на исходящих углах и между ними, на таких расстояниях, что могли взаимно обстреливать одна другую. На вершине стен был устраиваем широкий ход, прикрытый со стороны поля небольшим каменным, выдававшимся наружу валом с зубцами и навесными бойницами, для обстреливания подошвы стен. Впереди городских стен и башен был устраиваем широкий и глубокий, сухой и преимущественно водяной, ров. Внутри городов, большею частью на возвышенных и неудободоступных местах, были сооружаемы внутренние крепости или городские замки (цитадели), укрепляемые точно также, как и самый город. Так, например, укрепления Афин, Фив и Коринфа состояли из городских стен и внутренних крепостей, из коих последние назывались: в Афинах — Акрополем, а в Фивах — Кадмеею или кадмейским замком.
Неприятельские города греки брали или посредством тайных сношений с гарнизоном и жителями, измены или оплошности их, и разного рода военных хитростей, или же посредством внезапных нападений, приступа открытою силою, обложения и правильной осады.
В приступах открытою силою легкая хота действием метательного оружия сбивала оборонявшихся с городских стен, — тяжелая, под прикрытием легкой, производила самый приступ и всходила на городские стены посредством лестниц, либо черепах из щитов, или же врывалась в городские ворота, а конница поддерживала пехоту и отражала вылазки.
При обложениях город был окружаем или одними войсками, или войсками и укрепленною (контрвалационною) линиею, обращенною к городу, а иногда сверх того и другою (циркумвалационною), обращенною к полю.
При правильных осадах осаждавшее войско располагалось в нескольких станах, соединенных. контр — и циркумвалационными линиями, и избрав слабейший пункт городских укреплений для атаки, открывало по нем действие метательных орудий, — приближалось к нему посредством полуземляных и полудеревянных крытых ходов, а приблизясь, устраивало земляную насыпь, господствовавшую над городскою стеною, — действием метательных: орудий и оружия сбивало со стены оборонявшихся, засыпало ров, подкапывало стену или подвозило к ней стенобитные орудия и производило в ней пролом, который затем брало приступом.
Метательные и стенобитные орудия и подкопы начали быть употребляемы греками, как кажется, не ранее половины 5-го века перед P. X., т.е. со времен Перикла и Пелопоннесской войны. Но устройство их было усовершенствовано, а употребление распространилось только к концу этого периода.
Метательные орудия были двух родов: одни (позже известные под общим названием катапульт), в виде больших луков, метали большие копья, пуки стрел и другие тяжести горизонтально, посредством толстых тетив и двух луковых крыльев; другие же (позже баллисты) метали большие камни и разного рода тяжести навесно, посредством одного крыла или рычага, сильно ударявшего снизу вверх о поперечную перекладину. Метательные орудия действовали на расстоянии от 300 до 800 шагов.
Стенобитные орудия первоначально состояли из толстых бревен, имевших острые железные наконечники, и были поднимаемы и ударяемы о городские стены большим или меньшим числом воинов на руках. В последствии тараны или усовершенствованные стенобитные орудия, состоявшие из толстых бревен с железными наконечниками в виде бараньей головы, были утверждаемы и раскачиваемы на канатах или цепях, повешенных на поперечной перекладине между двумя вертикальными столбами. Вместе с тем тараны и действовавших ими стали прикрывать черепахами, или помещая их в нижних ярусах подвижных осадных башен.
Подкопы состояли из пространных подземных ходов, поддерживаемых деревянными подпорами и наполняемых удобовоспламенявшимися веществами, по сгорании которых и с ними подпор, земля и стены на ней обрушивались. Иногда подкопы состояли только из подземных ходов, ведших под городскими стенами во внутренность осажденного города.
Ho затруднительности и медленности в устроении насыпей и подкопов, правильные осады в конце этого периода начали быть производимы греками также посредством деревянных, подвижных, врытых ходов и башен; разных величины и вида, на колесах или катках. Они были устраиваемы вне действия метательных орудий осажденного и употребляемы для прикрытого подступа к городскому рву и для прикрытия рабочих, которые засыпали ров л подкапывали стену, и орудий, которые разбирали ее.
С своей стороны оборонявшиеся противодействовали осаждавшим сообразными с действиями последних средствами, а именно:
В приступах открытою силою прикрывали себя от действия неприятельского метательного оружия деревянными щитами, опрокидывали штурмовые лестницы, низвергали с вершины стен на нападавших каменья, бревна, обливали их кипящими: водою и маслом и т.п.
При обложениях они принуждаемы бывали ограничиваться частыми вылазками для разрушения работ неприятеля, поражения его самого, принуждения его снять обложение, или для открытия сообщений и получения помощи со стороны поля, — а иногда, доведенные до крайности, силою пробивались сквозь укрепленные линии.
В правильных осадах они усиливали войска и метательные орудия на атакованных пунктах, — возвышали стену, производили частые вылазки, прибегали к подкопам и противоподкопам, как к надежнейшему средству, и всячески старались сжигать или разрушать неприятельские стенобитные орудия и подвижные ходы и башни, или по крайней мере препятствовать достижению ими городской стены, а эту последнюю напротив предохранить от сожжения и разбития. Если же пролом был сделан, то они защищались в нем за подвижными засеками, валами, рогатками, а иногда сооружали за ним и новую стену.
При больших правильных осадах означенные здесь средства атаки и обороны были употребляемы, смотря по обстоятельствам, отдельно или в совокупности.
Так как 1) осадные работы требовали огромных трудов и усилий, и продолжительного времени, 2) оборона была равносильна атаке и даже в некоторых отношениях превосходила ее, и 3) взятый город, равно его гарнизон и жителей, ожидала жестокая участь, т.е. город был обыкновенно разрушаем, а гарнизон и жители истребляемы или обращаемы в рабство, — то, по всем этим причинам, у греков, как и вообще у всех древних народов, оборона городов была всегда чрезвычайно упорна, а осады более или менее продолжительны, и как та, так и другая стоили всегда больших пожертвований, издержек и урона в людях.

§ 43. Морское дело у греков.

Сухопутные военные: дело и действия у греков всегда находились в самом близком соотношении, в самой тесной связи с морскими. Окруженная с трех сторон морем, Греция, страна необширная, была как бы большим морским островом. Исключая обитателей внутренних областей ее и спартанцев, каждый грек, особенно на островах, вырастал на море и с детства был моряком, каждый знатный греческий гражданин долженствовал быть готов к занятию высших военных званий, без различия, и в сухопутном войске, и во флоте, и почти все лучшие, известнейшие греческие полководцы были в тоже время и отличными предводителями флотов. а потому необходимо сказать несколько слов о военно-морских: устройстве и деле у греков.
Во времена первобытная и героическая, мореходство у греков ограничивалось одним морским разбойничеством, а морское дело находилось в совершенном младенчестве. Со времен образования народного правления, первое стало однако же более и более обращаться к торговле и обеспечению ее, а последнее развиваться и совершенствоваться. Но эпохою наибольших морских силы и славы греков, господства их на греческих и соседственных морях, и превосходства их над современными народами в морском деле, был бесспорно период от нашествия персов на Грецию до Филиппа и Александра македонских. Первоначальным же виновником этого был Фемистокл. Он первый возымел мысль сделать из афинской республики сильную морскую державу и уже при жизни своей в половину достиг этой цели, положив начальные основания морским: устройству и силе Афин. Кимон и Перикл счастливо продолжали начатое им дело, и, в промежутке времени с 470 года до бедственного конца предприятия афинян против Сицилии (413 г.), афинская республика была, по силе и искусству, одною из первых морских держав в современном мире. Это побудило и врагов ее, в Пелопоннесской войне, увеличить и усовершенствовать свои морские силы. Даже самая Спарта создала флот и вступила с Афинами в борьбу на море. Таким образом военные действия 2-й половины Пелопоннесской войны были преимущественно морские, и самая война решена на море. В последствии флоты греческие, во всех войнах греков между собою, с персами и Филиппом македонским, всегда играли первостепенную роль, всегда имели в них важное участие.
За всем тем морское дело у греков, даже и в этот период наибольших, в отношении к тогдашнему времени, разбития и совершенства своих, было, сравнительно с нынешним состоянием его, крайне недостаточно и несовершенно. Уже сами моря, омывавшие Грецию, усеянные бесчисленными мысами и островами, с скалистыми, нередко чрезвычайно высокими берегами, и потому, более, нежели другие моря, подверженные внезапным и жестоким бурям, были причиною, что греки, искусные в плавании у берегов на малых судах, никогда не могли предпринимать дальних плаваний в больших, открытых морях и на больших морских судах. Другою важною причиною этого было устройство греческих морских судов. Как вообще в древности, они были вместе и гребные, и парусные но главною движущею силою военных была гребная, т.е. весла, парусная же лишь вспомогательною, второстепенною. а потому суда эти были строимы так, чтобы представлять по возможности более удобств, легкости и скорости для хода на веслах, нежели на парусах. Они имели форму продолговатую (почему и назывались длинными), в воде сидели неглубоко, имели один, два и преимущественно три (редко более) ряда весел, а внутри и на палубе пространство, необходимое для помещения только гребцов и определенного числа воинов. Вследствие того во 1-х, на военных судах вовсе не было места ни для продовольствия, ни для воды, ни для других необходимых в море запасов, которые и долженствовали быть отчасти перевозимы за флотом на перевозных судах, отчасти же добываемы на берегу, — во 2-х, греческие морские суда и даже большие военные флоты не отваживались пускаться в большие, открытые моря на дальние расстояния, но плавали преимущественно близь или вдоль берегов, — в 3-х, в продолжение такого рода плавания, греки в полдень и на ночь приставали обыкновенно к берегу, располагались на нем станом, подобно сухопутным войскам, нередко даже вытаскивая на него суда, добывали дрова, воду, иногда продовольствие, готовили себе пищу и отдыхали, — и наконец в 4-х, в случае бури, греческие военно-морские суда подвергались величайшей опасности быть развеянными в море или поглощенными им, еще более разбитыми о берега, или выброшенными на них, или же разбитыми от столкновения одних с другими.
Перевозные военные суда перевозили за флотом и к флоту продовольствие в морские запасы и принадлежности, а иногда лошадей конницы. В первом случае они не различались от обыкновенных торговых судов, были движимы парусною силою более, нежели гребною, сидели в воде глубже, нежели военные, и имели форму кругловатую (от чего и назывались круглыми). В последнем же случае, т.е. для перевоза лошадей, они получали особое, сообразное с этою целью устройство.
Так как лучшие, знатные и богатые граждане греческих республик служили обыкновенно в тяжелой пехоте и коннице, то во флот, подобно тому, как в легкую пехоту, были набираемы только граждане беднейших классов, иностранцы, вольноотпущенники и рабы. В случаях особенной важности или крайней опасности в него поступали однако же и граждане достаточных и высших классов, а иногда даже (как у афинян во время нашествия Ксеркса) и все способное сражаться, мужеское народонаселение. Люди во флот были набираемы обыкновенно вперед военною и во время оное, и обучались отчасти в своих гаванях, отчасти же во время плавания в море и притом, по простоте и малочисленности обязанностей своих, довольно скоро. и жалованья они получали столько же, сколько в сухопутных войсках пехота, но были подчинены, кажется, гораздо большей строгости. На малых военных судах, имевших один ряд весел, находилось обыкновенно от 50-ти до 60-ти гребцов; но этих судов было немного. На больших же, имевших три ряда весел и составлявших главную силу греческих флотов (они известны более под латинским названием трирем) было обыкновенно от 150-ти до 160-ти, иногда и более, гребцов. Сверх гребцов, на каждом военном судне находилось большее или меньшее число гоплитов и псилов (на триремах но 40, а иногда и гораздо более, на каждой).
Морские битвы, по изложенным здесь причинам, всегда происходили по близости берегов и сверх того, так как греческие военные суда были довольно легки и в бою приводились в движение только помощью весел, то и могли тесно смыкаться и не опасались узких протоков, а образ действий их в бою позволял им легко, удобно и выгодно сражаться на тесном пространстве. В боевой порядок они становились обыкновенно одни плотно возле и позади других. Главным. действием и наибольшею выгодою их в бою считался сильный удар переднею или носовою частью судна в середину бока судна неприятельского. С этою целью каждое греческое военное судно было вооружаемо толстым, крепким я остроконечным, медным или железным хоботом, на подобие птичьего клюва, выступавшим далеко наружу из носовой его части. Если удар удавался, то неприятельское судно было немедленно пробиваемо и потопляемо. Если же это было невозможно, то старались удар произвести до крайней мере в косвенном направлении, дабы сломать или повредить у неприятельского судна весла. Если это удавалось, то неприятельское судно было приводимо в бездействие до тех пор, пока сломанные или поврежденные весла на нем не были заменены другими, а необходимое для того время позволяло нападавшему производить новый и решительный удар. По этому-то весла имели в морском бою необыкновенную важность, ими одними можно было во всех направлениях производить, отклонять или отражать нападения. Фемистокл первый, кажется, вполне постиг обширную пользу их в морских битвах. Действие метательным оружием было также в большом употреблении в этих последних; но любимым действием греков было сцепление на абордаж. Тогда на палубах происходил рукопашный бой, совершенно подобный сухопутному и в котором гоплиты решали победу. При абордаже все гребцы нападавшего судна вооружались и также принимали участие в бою.
Из всего сказанного здесь явствует, сколь легко и удобно морские действия греков могли быть сопряжены с сухопутными, и даже сколь сходны были с ними в практическом отношении. Если сухопутные войска были перевозимы на флоте, то, в случае нападения неприятеля на море, принимали в морском бою деятельнейшее участие. Если надобность того требовала, флот высаживал их на берег и, оставаясь близ него на якоре, служил им как бы опорою в действиях их на берегу или убежищем в случае неудачи. Если флот сопровождал войско вдоль берегов, то в случае сухопутного боя на берегах или морского близ оных, и флот, и войско взаимно друг другу помогали и содействовали, преимущественно посредством метательного оружия... Наконец, в случае обложений и осаде приморских городов, флот, высадив войско, облегал город с моря, а войско, обложив последний с сухого пути, приступало к. осаде, и оба, подобно как и в береговом бою, взаимно друг другу помогали.

II.
Республика спартанская.

§ 44. Военное устройство и военные учреждения ее.

Военное устройство и военные учреждения, данные спартанской республике Ликургом, сохранялись в целости и неизменности, со всеми своими недостатками и преимуществами, до времен Пелопоннесской войны. Но когда вражда и соперничество Спарты с Афинами побудили ее стремиться к распространению своих владений, приобретению господства на море, сокрушению власти Афин над Грециею и утверждению, вместо ее, своей собственной, а для этого содержать сильные: войско и флот, и иметь в своем распоряжении значительные денежные средства, с той поры все изменилось. С распространением в бедной и суровой дотоле Спарте богатства, роскоши, корыстолюбия и развращения нравов, прежние гражданские и воинские добродетели спартанцев, а с ними и дух Ликурговых установлений, исчезли навсегда и даже самые формы последних во многом изменились.
Армии спартанские были составляемы из граждан Спарты, — периэков или жителей Лаконии, — неодамов или новых граждан из вольноотпущенников, — илотов, — вспомогательных войск союзников и данников Спарты, — и наемников. Граждане Спарты составляли лучшую часть и главную силу спартанских армий. Все свободное народонаселение Лаконии разделялось на 5 поколений, из которых в каждом велась особая перепись всех свободных людей от 20-ти до 60-ти летнего возраста. В случае войны, эфоры призывала народ к оружию и назначали, которые из поколений должны были вооружаться и идти на войну, либо вызывали постепенно и по мере надобности граждан одинакового возраста. Так Клеомброт привел к Левктре одних граждан от 20 до 35 лет, а после, этой битвы были призваны к оружию граждане от 35 до 40 лет. Неодамов было иногда значительное число в войске. Так, например, у Агесилая в Азии было оных 3000 человек. Илотов спартанцы вооружали в случаях особенной важности или большой опасности, как, например, в некоторые эпохи Пелопоннесской войны, перед 1-й битвой при Мантинее. и проч.
Войсками начальствовали, как и прежде, царь. Но эфоры присвоили себе такую власть, что требовали от царей отчета в их действиях, отрешали их от начальствования войсками и содержали их в совершенной от себя зависимости. Таким образом прежнее единство в начальствовании спартанскими армиями было почти совершенно уничтожено. Цари и состоявшие при них лица получали общественное содержание; войска же содержали себя сами. Жалованье было выдаваемо только илотам, в случае вооружения их, и наемникам.
До конца Пелопоннесской войны спартанцы были весьма умеренны в военных наградах (сходствовавших с общими у всех греческих народов), а воинский порядок в спартанских войсках был поддерживаем чрезвычайною строгостью военных законов. Так военачальники, сдававшиеся в плен, когда могли надеяться на помощь, переметчики, спартанцы, сражавшиеся против Спарты, изменники и т.п. были наказываемы смертью. Уклонявшиеся от набора и военной службы, малодушные, бежавшие из боя, покинувшие оружие и особенно щит, клятвопреступники и т.п. были. лишаемы чести и прав гражданства, подвергаемы величайшему посрамлению (их облекали в рабскую одежду, брили им полголовы и полбороды), а тела воинов, убитых в бегстве от неприятеля, и переметчиков были лишаемы погребения и т.п. Но после Пелопоннесской войны воинский порядок ослабел, воинский дух упал и правительство уже нередко принуждено было прибегать к разного рода поощрительным мерам для побуждения воинов к отличию и даже к исполнению своего долга.

§ 45. Устройство спартанских войск.

К тому, что было сказано выше о составе, силе и разделении спартанских войск (глава IV § 26), должно присовокупить нижеследующее:
Тяжелую пехоту составляли граждане Спарты. Каждое из 5-ти народных поколений выставляло, смотря по надобности и обстоятельствам, 1, 2, 3 и более мор или полков, сила которых вообще простиралась от 500 до 1000 чел. и более. Каждый гоплит начальствовал одним или несколькими псилами, и имел при себе большее или меньшее число илотов для прислуги.
Легкую пехоту составляли периэки, неодамы и, в случае вооружения их, илоты. На одного гоплита приходилось иногда до 5 и даже (как при Платее) до -7 псилов.
Конница у спартанцев вообще не пользовалась большим уважением и в нее назначали граждан, неспособных для службы в тяжелой пехоте. Вообще она всегда была малочисленна, в дурном состоянии и употреблялась преимущественно для разведывания о неприятеле, обеспечения станов и войска, и исправления прочей полевой службы. После Пелопоннесской войны, Агесилай в войне с персами умножил однако число и несколько усовершенствовал устройство спартанской конницы. Лучшею конницею в составе спартанских армий были скириты, называемые так по городу Скиросу и его округу, на границе Аркадии, который, по изобилию его в лошадях, выставлял одну конную мору. Скириты были употребляемы исключительно в бою и иногда даже решали победу. Сверх того при царях находились 300 отборных. молодых всадников (иппиев), под начальством трех иппагретов, которые избирали их и сами были назначаемы эфорами,
Тяжелая пехота строилась глубиною не менее 8 и. не более 12 шеренг, а конница в 4 шеренги. Движения в тяжелой пехоте производились всегда мерным шагом под звуки флейт. Тактика спартанская отличалась простотою и малосложностью, а фаланга спартанская была в практическом отношении отличным войском. Но спартанцы, по неуважению своему в наукам и искусствам, и невежеству в них, нимало не содействовали усовершенствованию военного искусства в Греции в теоретическом отношении.

III.
Республика афинская. «

§ 46. Военное устройство и военные учреждения ее.

С быстрым возрастанием могущества афинской республики со времен битвы при Марафоне (490 г.) и с постепенным в последствии стремлением гражданского устройства ее к неограниченной демократии, и в формах, и в духе военного устройства и военных учреждений ее стали происходить многие и важные против прежнего изменения. Все свободнорожденные, совершеннолетние граждане Афин от 20 до 40 лет были по прежнему обязаны военною службою, но могли вместо себя выставлять наемных воинов. Откупщики общественных доходов, воины, отличившиеся особенными военными заслугами, граждане, имевшие телесные недостатки или слабое телосложение, и некоторые другие, были освобождаемы от военной службы, а подвергшиеся бесчестию за тяжкое преступление и другие тому подобные считались недостойными служить в войске. Сверх граждан Афин, в войска начали быть набираемы также греки чужих областей и иностранцы, водворившиеся в Аттике и получившие и даже не получившие в ней прав гражданства, вольноотпущенники, а в чрезвычайных обстоятельствах и рабы, служившие однако же большею частью во флоте. Собственные афинские войска были усиливаемы вспомогательными войсками союзников и данников, и в особенности войсками наемными. Таким образом вооруженные силы Афинской республики, в периоде наибольших силы и славы ее (470-431) и в первой половине Пелопоннесской войны (431-413) возросли до довольно значительного числа. Вообще, хотя афинская республика была преимущественно морскою державою, однако же и военно-сухопутное устройство ее находилось в весьма хорошем состоянии. И если военные учреждения ее и уступали в некоторых отношениях военным учреждениям Спарты, то недостатки их в сравнении с последними были в важных случаях и чрезвычайных обстоятельствах с избытком вознаграждаемы доблестными подвигами любви к отечеству, мужества и великодушия афинян. Так главная честь восторжествования греков над персами и освобождения Греции от нашествий этого народа по всей справедливости принадлежала афинянам; спартанцы же, из одного грубого суеверия, не поддержали вовремя афинян перед битвой при Марафоне.
Начальствование афинскими войсками было разделяемо (со времен Клисфена, 510 г.) между 10-ю стратегами, избираемыми народом ежегодно по жребию иди большинству голосов, по одному от каждого из 10 народных поколений. По избрании своем и перед вступлением в должность, стратеги приносили присягу в верности; власть же имели и войском -начальствовали, как означено выше (глава I V § 28). По прошествии года, стратеги были обязаны, слагать с себя начальствование войска ми и давать народу строгий отчет в употреблении своей власти и исполнении своих обязанностей. Если народ был доволен, то удостаивал их особым доверием и новым избранием, даже по нескольку раз сряду, как например Фемистокла, Аристида, Алкивиада, Никия и Конона. Фокион был. избран даже 45 раз сряду. Если же народ был недоволен, что, по известным зависти и неблагодарности афинян к их знаменитым согражданам, случалось довольно часто, то присуждал их к большей или меньшей денежной пене, смотря по мере их вины или своего неудовольствия, а в случае невозможности уплатить пеню, стратеги и, по смерти оных, дети их были заключаемы, до совершенной уплаты, в темницу.
Такого рода избрание стратегов и начальствование армиями были сопряжены, как весьма естественно, с крайними неудобствами. При выборе стратегов мало внимания было обращаемо на то, имели ли они нужные для этого звания способности, и потому часто в стратеги были избираемы лица, мало или вовсе неспособные предводительствовать войсками. Сверх того, разделение власти и беспрестанный переход ее от одного стратега к другому, и происходившие от этого несогласия между ними и частые перемены в образе действий препятствовали одержанию афинянами в войнах, веденных ими, всех тех успехов, которых можно было ожидать от их храбрости и искусства в военном деле. С ходом времени, они сами убедились однако же в недостатках и неудобствах существовавшего у них начальствования войсками. и установили, чтобы часть стратегов оставалась в Афинах для доставления в войска продовольствия и военных потребностей, и заведывания военными делами вообще, а один из ежегодных архонтов (3-й с званием полемарха) сопровождал войско, был посредником между остальными стратегами и председательствовал в военном совете. В случаях же особенной важности или большой опасности, иногда по выбору народа, один из стратегов или знатнейших граждан был назначаем верховным предводителем вооруженных сил республики, с властью почти неограниченною и особым правом сзывать, по произволу, чрезвычайные собрания народа. Такой высокой чести был, например, удостоен Алкивиад перед последним своим изгнанием. Полемарх, находясь в войске, сверх вышеозначенных обязанностей, заведовал также подробностями внутреннего устройства армии, управления ею и содержания в ней порядка, и начальствовал одним, преимущественно правым, ее крылом.
Под 10-ю стратегами находилось такое же число и таким же образом избираемых таксиархов, которые были как бы помощниками их, заведовали продовольствованием войск, порядком движений. выбором мест для станов и боя, имели присмотр за оружием и начальствовали частями или отделениями пехоты. Сверх того при стратегах находились герольды, которые провозглашали или изустно передавали приказания и распоряжения их, были употребляемы для переговоров о перемирии и мире, и проч.'
Денежные оклады жалованья, которое, как сказано выше, афиняне начали первые в Греции выдавать войскам, были впервые определены Аристидом, вскоре после битвы при Платее. Перикл увеличил их вдвое; но, по смерти его, постепенное истощение афинской казны принудило афинян снова уменьшить их.
Военными наградами у афинян служили преимущественно повышения в чинах и званиях, различные почести на общественных играх и т.п., а военными наказаниями — выставление на площадях в женском платье тех граждан, которые под ложными предлогами уклонялись от военной службы, исключение малодушных воинов из религиозных и народных собраний, смертная казнь изменникам и беглецам и проч.
В нравственном отношении впрочем афинские войска вообще ранее пришли в расстройство и упадок, нежели войска других греческих народов.

§ 47. Устройство афинских войск.

Афинское войско состояло, по числу народных поколений, из 10 хилиархий или полков тяжелой пехоты, каждая в 1,000 чел. и более, под начальством хилиарха или тысячника, и под ним сотников и десятников. Каждый гоплит имел слугу иди оруженосца, который во время боя был отсылаем в обоз. Конницы было сначала (после битвы при Платее) всего 300, а потом (в периоде цветущего состояния Афин) по 100-120 всадников от каждого из 10 народных поколений, следовательно всего 1,000-1,200 чел. (или 1/40 тяжелой пехоты), разделенных на 2 иппархии (или полка), под начальством 2-х иппархов и 10 филархов. В коннице должны были служить не только богатейшие, но и способнейшие к конной службе граждане. Поэтому в конницу принимали не иначе, как по строгом освидетельствовании здоровья, бодрости и силы тела, и по надлежащем удостоверении в количестве получаемых доходов. Кто попадал в конницу хитростью, без требуемых условий, тот был лишаем чести и прав гражданства. За всем тем конница афинская была весьма посредственная, а искусство верховой езды у афинян в несовершенстве.
В заключение должно сказать, что из числа всех народов Греции, афинянам бесспорно принадлежит слава наибольшего усовершенствования тактики, полиорцетики и военного искусства вообще, и первого возведения этого искусства в Греции на степень науки, чему причинами главнейше были: природное остроумие афинян, склонность и способность их к наукам и искусствам, и тщательное занятие ими, входившее в общественное воспитаний афинских граждан.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПЕРВАЯ ГРЕКО-ПЕРСИДСКАЯ ВОЙНА (500-449).

§ 48. Причины и начало войны. 1-е нашествие персов на Грецию в 490 году. сражение при Марафоне. — § 49. 2-е нашествие персов на Грецию под предводительством Ксеркса I в 480 году. бой при Фермопилах. морская битва при Салмине. — § 60. Поход 479 года — сражения при Платее и Микале. — § 51. Война с 478 по 449 год.

Источники: Геродот, Фукидид, Диодор, Корнелий Непот, Плутарх, Юстин и увязанные в главах I — VI.

§ 48. Причины и начало войны. — 1-е нашествие персов на Грецию в 490 г. — Сражение при Марафоне.

Владычество персов над малоазиатскими греческими поселениями, покорение ими, Фракии, близость их от пределов Греции, честолюбие их и стремление к завоеваниям, а с другой стороны беспокойный дух и тревожная деятельность греков, и живое сочувствие их к малоазиатским единоплеменникам своим — произвели наконец враждебное между обоими народами столкновение. В начале 5-го века перед P. X между ними возгорелась первая война, важная и замечательная как в политическом, так и в военном отношении. Поводом в открытию ее послужили: восстание в 504 году малоазиатских греков и помощь, оказанная им афинянами. Утвердив незадолго перед этим свою независимость, афиняне уже считали себя столь сильными, что решились послать восставшим ионянам 20 собственных и 5 эретрийских (из города Эретрии на острове Эвбее) судов с некоторым числом войск (в 500 году). Из Милета соединенный греческий флот направился в Эфесу, а оттуда высаженные им войска двинулись прямо к Сардам, местопребыванию персидского правителя малой Азии и средоточию ее управления. Бывший в это время правителем ее, Артаферн, не ожидавший нападения, был принужден с небольшим числом войск запереться в сардийском замке, — а греки взяли, разграбили и сожгли город и обложили замок. Ho по приближении персидских войск, немедленно двинувшихся против них отовсюду из малой Азии, они предприняли отступление к Эфесу и, настигнутые персами, были наголову разбиты. После этого легкомысленные афиняне отозвали свои войска и суда, и предоставили малоазиатских греков собственным силам, раздражив только Дария Гистаспа. Дарий был однако принужден отложить свое мщение до тех пор, пока не покорил обратно восставших городов Ионии, Эолии, Дории и Фракийского Херсонеса, равно Карии и острова Кипра, и не усмирил совершенно восстания их (496). Тогда уже он обратил свое оружие против европейских греков, и в 495 году послал, под предводительством молодого и способного зятя своего, Мардония, для отмщения афинянам и эретрийцам за помощь оказанную ими малоазиатским грекам, и за сожжение Сард — те же самые войско и флот, которые были употреблены для усмирения восстания в малой Азии. Переправясь на флоте чрез Геллеспонт, войско двинулось вдоль Фракийского и македонского берегов Эгейского моря в Грецию, сопровождаемое флотом. Но, огибая Афонский мыс, флот был внезапно застигнут и отчасти истреблен, отчасти рассеян жестокою бурею, а сухопутное войско в делах с фракиянами потерпело столь сильный урон, что Мардоний по обеим этим причинам. принужден был воротиться в малую Азию.
Дарий немедленно начал готовиться к новому походу против Греции, и в 491 году, когда военные приготовления его приближались к концу, отправил во все города твердой земли Греции и на все ее острова послов с требованием покорности. Многие города и большая часть островов, устрашенные опасностью, покорились; но Спарта и Афины смело отвергли требование Дария и твердо, решились защищать свою. независимость до последней крайности.
В 490 году последовало наконец первое нашествие персов на Грецию, весьма хорошо соображенное и исполненное с близким и верным знанием местности и обстоятельств Греции, преимущественно по влиянию и советам изгнанного из Афин сына Писистратова и тирана афинского Гиппия, жившего при персидском дворе и бывшего душою всего этого предприятия. Сильное персидское войско было посажено в киликийских пристанях на финикийско-египетский флот, который затем направился к острову Самосу. Здесь к войску и флоту присоединились вспомогательные войска и суда малоазиатских греков, и по недостоверным, как кажется весьма преувеличенным показаниям греческих летописцев, число всех войск возросло до 500.000 человек, а морских судов — до 600. Главное начальствование ими было вверено Дарием молодому Артаферну, сыну умершего правителя малой Азии того же имени, и под ним опытному в военном деле мидянину Датису, при которых находился и Гиппий. Овладев Наксосом и всеми островами Эгейского моря, персы пристали к острову Евбее, и взяв город Карист, осадили. Эретрию. По 6-ти дневной, мужественной обороне, город этот был предан персам изменою разграблен и сожжен ими, а жители его переселены в Азию. Затем персы, по совету Гиппия, вместо того, чтобы направиться к Афинам морем вокруг Сунийского мыса, переправились через Еврипп (пролив, отделявший Евбею от материка Греции) и произвели высадку на берегу Аттики, близ местечка Марафона, в 150-ти стадиях (26 ¼ вестах). к северо-востоку от Афин, — с тою целью, чтобы отсюда двинутся к Афинам и напасть на них с сухого пути.
Устрашенные грозившею им опасностью, афиняне послали просить немедленной помощи спартанцев. Но спартанцы не хотели нарушить своих постановлений и выступить в поход прежде полнолуния, до которого еще оставалось 5 суток. а из всех прочих городов Греции, только одна Платея немедленно прислала им 1.000 своих гоплитов. В этом крайне трудном и опасном положении, истинным счастьем для афинян было то, что они. имели таких людей, как Мильтиад, Аристид и Фемистокл. Из них первый, участвовавший с персами в скифском походе, отличался высокими качествами ума и души, военными дарованиями и опытностью, и знанием устройства и образа действий персидских войск. Он и был избран в число 10-ти стратегов, вместе с Аристидом и Фемистоклом. В совете стратегов возник вопрос: принять ли бой с персами в поле? или ограничиться обороною Афин? Голоса разделились поровну и голос полемарха Каллимаха должен был решить в пользу той или другой стороны. Тогда Мильтиад представил Каллимаху, что если афиняне ограничатся обороною города, то между ними неминуемо произойдут несогласия и споры, и возникнет политическая партия, которая, чтобы восторжествовать над другими, нимало не поколеблется вступить с персами в переговоры и тем погубит и Афины, и целую Грецию; если же афиняне немедленно решатся на, вступление с персами в бой в поле, — то могут предупредить пагубные следствия несогласий и раздоров, и еще надеяться на победу в бою. — Убежденный его доводами, Каллимах подал голос в пользу боя — и из 9-ти товарищей Мильтиада, пятеро (в том числе Аристид и Фемистокл) немедленно уступили ему свои дни начальствования. Таким образом пагубное многовластие в начальствовании войском было заменено единовластием, тем более спасительным, что досталось вполне достойному оного Мильтиаду.

Удостоверять, что персы производят высадку при Марафоне, Мильтиад немедленно двинулся туда и шел столь быстро, что прибыл к Марафону вскоре после совершения персами высадки. Под начальством его было 9.000 афинских и 1.000 платейских гоплитов с малым числом псилов и вовсе без конницы. У персов же было, по показаниям: Корнелия Непота — 100.000 человек пехоты и 10.000 человек конницы, Платона — 500.000, а Трога Помпея — даже 600.000 войск; из этих исчислений более вероятным кажется Непотово: ибо едва ли персы могли перевезти на флоте более 100.000 войск. Во всяком случае достоверно то, что у персов пехоты было более, нежели- конницы, легкой пехоты более, нежели тяжелой, а военных колесниц не было вовсе.
Местность при Марафоне образовала небольшую равнину, от берега моря слегка поднимавшуюся к высотам, замыкавшим ее с западной стороны. Два ручья, лощинами своими разделявшие эти высоты на три части, текли чрез равнину к морю, постепенно удаляясь один от другого, и близ морского берега образовали топкие болота, вместе с которыми ограничивали равнину с севера и юга. Чрез западные высоты пролегала дорога из Афин в Марафон, лежавший у подошвы этих высот, на северном ручье.
На этой небольшой и узкой равнине персы были расположены станом на морском берегу, тылом к морю, между двумя болотами. Мильтиад расположился в расстоянии 8-ми стадий (около 1 ½ версты) от них на западных высотах, между двумя ручьями. Афиняне стали на правом, а платеяне на левом крыле. Каллимах начальствовал правым крылом, а Аристид и Фемистокл центром. Сообразив выгоды, которые местность представляла для- действий греков, и невыгоды ее для персов, Мильтиад положил — в бою с последними, удерживая их в центре, напасть на них своими крылами. Для этого он значительно усилил оба крыла, примкнул их к мелкому лесу на берегах двух ручьев и -засеками обеспечил их от обхода персидскою конницею.
Датис видел, что местность тесна и неудобна для действий персидского войска; полагаясь однако же на численное превосходство сил своих, решился напасть на греков, — но был предупрежден ими. Мильтиад, видя нетерпение греческих. войск сразиться с персами, решился воспользоваться тем и, вместо предполагаемой прежде обороны стоя на месте, немедленно двинул войска свои против неприятеля. Беглым шагом, но стройно и в порядке спустились они с высот, быстро миновали пространство, отделявшее их от персов и стремительно напали на них. Изумленные сначала таким неожиданным и смелым нападением, персы вскоре однако же заметили слабость греческого центра и устремили против него персидскую тяжелую пехоту и другие, лучшие войска свои. Сильно теснимый ими, греческий центр с трудом удерживался против них, а по словам Геродота даже был опрокинут и преследован. Но оба греческие крыла успели между тем, после упорного боя, опрокинуть оба крыла персов, составленных из легкой пехоты и конницы. Из них левое было обращено в бегство и рассеяно, а правое загнано в болото, в котором множество персов погибло. He занимаясь дальнейшим преследованием, оба греческие крыла поспешили назад на помощь своему центру и вместе с ним успели наконец опрокинуть войска персидского центра. Все персидское войско в беспорядке бросилось к берегу моря и на свои суда, большая часть которых была вытащена на берег. Греки преследовали бегущих персов по пятам и нанесли им в бою, в преследовании и на берегу моря урон, простиравшийся, по словам Геродота, до 6.400 человек; сами же потеряли только 102 чел. Сверх того они взяли 7 и сожгли или потопили еще большее число персидских судов.
На следующий день к Марафону прибыли 21.000 спартанских войск. Двинувшись из Спарты немедленно по наступлении полнолуния, они прошли 1.200 стадий (около 210 верст) от Спарты до Афин, по весьма гористой дороге, с такою быстротою, что уже на третьи сутки были в Афинах! He успев принять участия в бое, они воротились в Спарту.
Персидское войско, не взирая на поражение свое, еще было грозным, а Афины, не смотря на победу Мильтиада, еще не вне опасности. Отраженные при Марафоне, персы, сев на суда, немедленно и быстро поплыли вокруг Сунийского мыса к Афинам, надеясь найти их беззащитными и без труда овладеть ими. Но Мильтиад угадал их намерение и, не смотря на усталость войск, двинулся к Афинам с такого быстротою, что многие воины от напряжения и истощения сил пали на пути мертвыми. Но за то Мильтиад предупредил персов при Афинах и этим окончательно решил успех войны: — ибо персы, вступив в фалерейскую гавань и усмотрев близ Афин Мильтиадово войско, не отважились напасть на город и воротились в Азию.
Таков был результат первого нашествия персов на Грецию, слава отражения которого вполне принадлежит афинянам и в особенности достойному предводителю их Мильтиаду. Твердая решимость его принять бой в поле и потом — самому первому напасть на персов, в соединении с необыкновенною быстротою его движений от Афин к Марафону и обратно, и с превосходным нравственным одушевлением и отличною храбростью его войск, были главными причинами расстройства, беспорядка и отражения персов при Марафоне, — неудачи предприятия их против Афин и с сухого пути, и с моря, — и спасения Афин и целой Греции. Самая победа при Марафоне, сверх политического значения своего, важна еще и тем, что уничтожила общее между греками мнение о непобедимости числительно-огромных сил персов, внушила грекам доверие к самим себе и убедила их в превосходстве малочисленного, но правильно устроенного войска, подчиненного строгому воинскому порядку и одушевленного любовью к отечеству, мужеством и храбростью — над войском многочисленным, но неустроенным и чуждым воинских порядка и искусства.

§ 49. Второе нашествие персов на Грецию под предводительством Ксеркса I в 480 году. — Бой при Фермопилах. — Морская битва при Саламине.

После неудачи первого нашествия, Дарий хотел лично предпринять новый поход против Греции, — но смерть (486) воспрепятствовала ему в том. Сын и преемник его, Ксеркс I, принужден был, по восшествии на престол, заняться усмирением восстания Египта; но по прекращении его (484) начал готовиться к походу против Греции, с решительным намерением завоевать ее.
По важности такого рода предприятия, признанного делом народным, Мардоний и греческие изгнанники убедили Ксеркса лично предводительствовать войском, и положено было произвести всеобщее в государстве поголовное вооружение, а поход в Грецию совершить таким же образом, как предположено было и в первом, неудавшемся предприятии Мардония в 495 году, т.е. чтобы сухопутное войско следовало в Грецию чрез Фракию и Македонию вдоль берегов Эгейского моря, в сопровождении флота, нагруженного продовольствием. а в избежание вторичного истребления флота бурею у опасного Афонскаго мыса, Ксеркс повелел, по свидетельству греческих историков (весьма впрочем сомнительному) перерыть каналом, удобным для прохода больших военных судов, узкий перешеек, соединявший Афонский полуостров с твердою землею. Четыре года употреблено было персами на приготовления к походу и, наконец, в исходе 481 года, сухопутное войско собралось на зиму в окрестностях Сард и в западной части малой Азии, а флот — в Геллеспонте. Для переправы войска чрез Геллеспонт были устроены в самом узком месте его, между Абидосом и Сестосом, два моста на судах, длиною в 7 стадий (около 1 ¼ версты). Сам Ксеркс прибыл на зиму в Сарды и отправил ко всем городам Греции, исключая Афин и Спарты, послов с требованием покорности.
Доселе европейские греки, подобно тому, как и в 490 году, нимало не помышляли о прекращении своих междоусобий, теснейшем соединении между собою и принятии общих мере противодействия персам, хотя уже давно знали о их огромных вооружениях и цели последних. Большая часть, из страха, осторожности либо честолюбия и других своекорыстных видов и расчетов, даже была склонна к покорности персам. Одни только спартанцы и в особенности афиняне были твердо намерены сопротивляться до крайности. Афинян побуждали к тому многие причины. Они уверены были, что в случае торжества персов подвергнутся жестокому с их стороны мщению. Воспоминание о победе марафонской ободряло их и внушало им доверие к себе. Политическая партия, в руках которой находилась тогда верховная власть, предвидела в торжестве персов торжество противной ей партии писистрадидов, изгнанных из Афин, находившихся при персидском дворе и покровительствуемых персами. Но всего более афиняне побуждены были к сопротивлению влиянием Фемистокла. Основатель морской силы их, он убедил их всю надежду свою возложить на флот, спасения своего ждать от победы на море и — вследствие того- защиту республики вполне вверить флоту, число морских судов сколь можно скорее и более увеличить, и в совокупности с теми греками, которые захотят присоединиться к афинянам, вступить с персами в решительную битву на море.
По прибытии в Грецию Ксерксовых послов, близкая опасность и примере Афин вразумили наконец греков. За исключением нескольких меньших республик, поспешивших покориться персам, и некоторых других, которые не могли или не хотели обещать своего содействия почти все прочие согласились прекратить неприязненные между собою действия и составить союз против общего врага. Представители их собрались в Коринфе для совещаний, — а между тем в Сарды были посланы лазутчики. Персы открыли последних и хотели предать смерти; но Ксеркс, вероятно вполне полагаясь на собранные им огромные силы и средства, и уверенный в невозможности греков противостоять ему, не только даровал лазутчикам жизнь, но и повелел показать им все, что они должны были высмотреть, и затем отпустил их в Грецию.
Наконец в 480 году раннею весною персидское войско двинулось к мостам на Геллеспонте, и употребив 7 дней и 7 ночей на переход по ним, продолжало движение к Дориску во Фракии, на берегу моря, куда направился также и персидский флот. При Дориске Ксеркс произвел войску и флоту смотр, на котором, по исчислению Геродота, оказалось: 1) в сухопутном войске до 1.700.000 челов. вооруженной и способной сражаться пехоты, — до 80.000 человек такой же конницы и до 20.000 аравитян на верблюдах и африканцев в военных колесницах, — всего до 1.800.000 человек, 2) во флоте 1.207 трирем и на них более 241.400 гребцов и 36.210 персидских и мидийских воинов, — множество (по приблизительному расчету Геродота до 8.000) перевозных и разного рода других, больших и малых, судов и на них всего около 240.000 человек и 3) всего на флоте около 517.610 челов., а с сухопутным войском — около 2.317.610 челов, не считая множества состоявших при войске и обозах разного рода людей. Невозможность продовольствования, в течение даже самого короткого времени, такого невероятно огромного числа людей, еще значительно умножившегося по уверению Геродота, — в последствии (см. ниже), — заставляет не только сомневаться в этом исчислении, но даже отнести его к тщеславному и хвастливому преувеличению греков. Ксеркс мог собрать 2 и даже 5 миллионов войск; но, до прибытия их к пределам Греции, большая часть их погибла бы с голоду. Как бы то ни было впрочем, не подложит никакому сомнению, что Ксерксово войско было весьма многочисленно и что эта самая многочисленность его, в соединении с разнородным составом его и отсутствием всякого единства и всякого порядка в его устройстве, не только не могла облегчить персам завоевания Греции, но и долженствовала крайне затруднить действия их и в особенности продовольствование в ней. Ибо войску и флоту было необходимо постоянно находиться в сообщении между собою и для этого направляться и действовать всегда вдоль берегов моря, а флоту сверх того обеспечить продовольствование сухопутного войска подвозами из Азии. Следовательно, поражение персидского флота греками, истребление или рассеяние оного бурею и т. п, долженствовали неминуемо повлечь за собою либо удаление сухопутного персидского войска из Греции, либо гибель его в ней. А из этого легко убедиться, какое высокое достоинство имел тот план действий, который Фемистокл предложил афинянам и убедил их привесть в исполнение.
Из Дориска войско и флот. персидские направились к Аканту в Македонии. Войско разделилось на три части: левая шла вдоль берега, сопровождаемая флотом, правая — внутренностью страны, а средняя и при ней сам Ксеркс — между ними. От Аканта войско следовало прямо к Ферме в Македонии, а флот направился туда кругом Афонского мыса, или, как уверяют греческие историки, чрез Афонский канал. По прибытии к Ферме, и войско и флот расположились на время вдоль берега моря от Фермы до реки Галиакмона на пределах Фессалии.
Эта первая на пути персов греческая область, прежде всех. подверженная нашествию их, всех охотнее приступила к греческому союзу. По убедительным просьбам ее жителей, 10.000 человек союзной греческой тяжелой пехоты были отправлены, еще до прибытия персов к Ферме — в Фессалию, и вместе с фессалийскою конницею расположились в долине Темпейской, между горами Олимпом и Оссою — главном проходе из нижней Македонии в Фессалию. Но македонский царь Александр тайно уведомил предводителей этого отряда, что Ксеркс намерен пройти в Фессалию иным путем из верхней — Македонии, и советовал им заблаговременно отступить. Они последовали его совету; но едва они удалились, как те из фессалян, которые были преданы персам, приобрели решительный перевес — и Фессалия покорилась Ксерксу.
Таким образом вся страна до пределов средней или собственной Греция была совершенно открыта персам. Но тем сосредоточеннее могли быть силы и оборонительные действия греческого союза, тем удобнее флот его мог поддерживать сухопутное свое войско. Высокие, неудобопроходимые горы в этой части Греции и прилежащее море, усеянное островами и мысами, чрезвычайно благоприятствовали обороне. Особенно выгодны были в этом отношении: береговой путь из южной Фессалии в Локриду, Беотию и Аттику, между горным хребтом Эты и морем, и узкий пролив Еврипп. Здесь преимущественно должно было ожидать вторжения персов, ибо движение их чрез хребет Эты, более к западу, было невозможно или по крайней мере весьма затруднительно по недостатку горных проходов и путей, удобных для движения войск, и сверх того оно удаляло персов от моря и лишало их содействия флота. На береговом же пути находился только один проход чрез хребет Эты, именно в том месте на границе Фессалии и Локриды, где этот хребет упирался в море. Во времена первобытные, обитавшие по южную сторону хребта фокеяне, для обеспечения своего от хищнических набегов фессалян, построили поперек этого прохода, там, где он был шириною не более 7-ми сажень, стену или вал и наводнили пространство к северу от вала, помощью истекавших в этом месте из горного хребта Эты теплых ключей, от чего место это и получило название Фермопил, т.е. врат теплых ключей. Несколько к северу и югу от Фермопил горный. хребет подходил к берегу моря столь близко, что едва оставлял место для проезда одной повозки. В такого рода проходе горсть войск легко могла задержать многочисленнейшего неприятеля, Была еще и другая важная выгода. По близости, в узкой губе находился надежный рейд, в котором греческий флот мог с выгодою вступить в бой с персидским, не теряя между тем свободного отступления. Все это, вместе взятое, было причиною, что греки положили: Фермопилы занять нужным числом войск, а флот отправить на близлежавший рейд. Но между союзниками было так мало единодушия; согласия и усердия к общей пользе, что мера эта была исполнена не вполне и не в надлежащей точности. При взаимных неприязни и зависти греческих республик, при более или менее общем страхе, который наводили на них персы, они под разными предлогами старались беречь силы свои на будущее время, для собственной защиты, и выставили самое незначащее число войск, именно всего от 5-ти до 6.000 гоплитов (в том числе 300 спартанцев, 700 феспийцев, 400 фивян и 1.000 фокеян), начальство над которыми было вверено одному из спартанских царей, Леониду. По получении известия, что Ксеркс вступил из верхней Македонии в Фессалию, Леонид немедленно двинулся с своим отрядом к Фермопилам и по прибытии туда, восстановил древний вал фокеян, расположил позади оного главные силы своего отряда, часть войск выдвинул вперед за вал для затруднения подступа к нему, а 1.000 фокеян поставил влево на горе Анопее, чрез которую вела в тыл фермопильского прохода малая, весьма трудная, однако же проходимая тропинка. В тоже время греческий флот направился, не на близлежавший рейд, как прежде положено было, а к мысу Артемизию, на северной оконечности острова Евбеи.

Между тем персидское войско следовало тремя колоннами чрез. Фессалию к Фермопилам, а персидский флот отправился к мысу Сепию, на берегах Фессалия. В это время войско и флот, по словам Геродота, усиленные присоединением фракийских, македонских и фессалийских войск и судов, имели уже: войско — 24-мя тысячами, а флот — 120 судами более, нежели при Дориске, всего же действующих войск 2.641.610 челов., а с несражавшимися 5.283.220 человек — числительная сила, невозможность которой уже объяснена выше. Приблизясь к Фермопилам, Ксеркс расположился станом к северу- от них и четверо суток оставался в бездействии, как для того, чтобы дать войскам отдых, так и в надежде, что отряд Леонида отступит. Видя противное, он потребовал, чтобы Леонид и его отряд положили оружие и, получив отказ, на 5-я сутки послал отборнейшие свои войска, сначала мидийские и цисские, а потом персидскую дружину бессмертных, для нападения на Леонида в Фермопильском проходе. Войска эти сражались с отменною храбростью, но не смотря на все свои усилия, беспрерывно возобновляемые, не могли опрокинуть греков и были отражены с большим уроном. На следующий день персы возобновили свои нападения, но с таким же малым успехом и большим уроном. Ксеркс отчаивался уже силою взять Фермопилы; но один из жителей ближнего городка Трахиса указал персам тропинку, ведшую чрез гору Анопею. В туже ночь отправлена была туда дружина бессмертных под начальством перса Гидарна. Фокеяне, по слабом сопротивлении, отступили на ближайшие горные вершины, и персы беспрепятственно продолжали обходное движение свое в тыл Фермопилам. Греки, еще ночью узнав о движении Гидарна, большинством голосов в военном совете решили — поспешно отступить и разойтись по своим городам. Но Леонид и с ним 300 спартанцев объявили, что не нарушат закона своей страны, запрещающего бежать от неприятеля, и не отступят от Фермопил. Усердные к ним феспийцы сами вызвались оставаться с ними; фивян же Леонид удержал насильно, как заложников в верности их сограждан, склонных к покорности персам. Таким образом при Фермопилах остались под начальством Леонида 300 спартанцев, около 700 феспийцев и около 400 фивян, всего около 1.400 чел. Все прочие войска немедленно отступили.
На 7-я сутки утром сильный отряд персидских войск напал на Леонида и греков с фронта. Они двинулись ему на встречу, сражались с остервенением, привели его в совершенное расстройство и большею частью истребили или опрокинули в море. При этом Леонид пал, сражаясь впереди всех; однако греки продолжали бой с успехом. Но вскоре в тылу их показался Гидарн, и тогда они отступили опять к валу. Фивяне немедленно передались персам; оставшиеся же еще в живых спартанцы и феспийцы достигли, сражаясь, до одного холма, на котором, окруженные со всех сторон превосходным в силах неприятелем, продолжали защищаться с упорством отчаяния, доколе все до единого не легли на месте.
Таким образом малодушие и слабое сопротивление фокеян сделали геройский подвиг Леонида и оставшихся е ним спартанцев и феспийцев бесполезным для защиты Греции. Персам был открыт важный для них по близости к морю проход в Грецию, чего вероятно не случилось бы, если бы фокеяне держались с такими же мужеством и твердостью, как и отряд Леонида; для удержания же — тропинки, по крайней мере до прибытия к ним подкреплений, их было весьма достаточно.
Непосредственным следствием взятия персами Фермопил было то, что все области и города греческие к северу от коринфского перешейка, исключая Фокиды, Аттики' и городов Феспия и Платеи, поспешили покориться персам.
Между тем греческий флот (состоявший из 271 триремы и нескольких меньших судов, на которых всего было от 41.000 до 44.000 человек), под главным начальством спартанца Эврибиада, действовал нерешительно, по малодушию большей части начальников судов. Встретив, на пути к Артемизию, 10 передовых трирем персидского флота, плывшего в тоже время к мысу Сепию, он отступил к Халкиде, на острове Эвбее, в Евриппе. Персидский флот, на другой же день по прибытии к мысу Сепию, жестоко потерпел от сильной бури, которая, по словам Геродота, потопила до 400 судов, а другие выбросила на берег либо рассеяла по морю. Ободренные тем, греки направили флот свой снова к Артемизию и на пути туда захватили 15 персидских трирем, что послужило к большему еще ободрению их. Вскоре однако же приблизился персидский флот — и греческие предводители снова хотели малодушно отступить. Но Фемистокл, начальствовавший афинскими судами, успел склонить их к принятию боя при Артемизие. Следствием этого были два частные морские дела при Артемизие, в которых ни та, ни другая сторона не одержала решительной победы, но обе понесли довольно большую потерю в судах и людях. Потеря греков была особенно чувствительна для них, как для стороны слабейшей, и, в соединении с отступлением греческих войск от Фермопил и гибелью Леонидова отряда, побудила и предводителей греческого флота отступить от Артемизия в саламинскую губу, в сароническом заливе.
Таким образом в одно и тоже время персам на сухом пути была открыта вся Греция до коринфского перешейка и почти без боя уступлено море до самого Саламина. Персидское войско, вступив чрез Фермопилы в собственную Грецию, главными. силами двинулось чрез Фокиду, Беотию и Аттику к Афинам, куда в тоже время направился и персидский флот от Артемизия. Фокида была опустошена огнем и мечем; но часть персидского войска, посланная к Дельфам, для завладения казною и сокровищам дельфийского прорицалища, была удачно отражена жителями Дельф, при пособии гористой и удобной для обороны местности.
Из всей Греции, следовательно, одни только Афины и Пелопоннес еще не были заняты персами. Но пелопоннесцы помышляли не о содействии афинянам к спасению их и целей Греции, а только об обороне Пелопоннеса. С этою целью они заняли в скиронийских скалах, на коринфском перешейке, подобную Фермопилам горную теснину, чрез которую пролегал путь из Аттики в Пелопоннес, — устроили поперек коринфского перешейка вал и собрали за ним войска свои под начальством Леонидова брата, Клеомброта.
Покинутые всеми, угрожаемые с сухого пути и моря превосходными силами персов, афиняне, руководимые и одушевляемые Фемистоклом и достойным сыном Мильтиада, Кимоном, явили в этих крайне трудных обстоятельствах истинные мужество и величие. Доблестные вожди их отправили всех жен и детей с имуществом на Саламин, другие острова и в. Пелопоннес, а все мужеское население обратили на флот, и ничего не упустили, сверх. того, для успокоения и ободрения народа, пользуясь для этого преимущественно суеверием его.
В это время вся надежда на спасение Греции заключалась в греческом флоте, находившемся у Саламина. Одна решительная победа греков или персов на море — и Греция могла быть спасена или покорена. а между тем совет греческого союза, собранный в Коринфе, принял только меры для обороны Пелопоннеса на сухом пути, предводителям же флота предоставил действовать по их усмотрению. Весть о сожжении персами Феспия и Платеи, разорении ими Аттики, взятии приступом Акрополя, обороняемого несколькими оставшимися в нем служителями храма Минервы, бедными гражданами и др., об истреблении их всех до единого, разграблении и сожжении Афин и прибытии персидского флота в афинскую гавань — распространила на греческом флоте страх и смятение. Некоторые начальники судов хотели немедленно спасаться бегством, а остальные, и с ними главный предводитель Эврибиад, намеревались от Саламина, где было весьма выгодно вступить в битву с персами, удалиться к коринфскому перешейку, где этих выгод не было, но в случае неудачи представлялась только возможность найти убежище в стане пелопоннесского войска. Все убеждения Фемистокла — остаться при Саламине, были тщетны и ночью в совете предводителей флота окончательно решено отступить. Тогда Фемистокл прибегнул в хитрости: тайно уведомил Ксеркса о намерении греков и советовал отрезать им отступления. Ксеркс последовал его совету и тем принудил предводителей греческого флота вступить в бой. На следующий день (23-го июля 480 г.), в узком проливе между Саламином и тою частью берега Аттики, где в последствии сооружен Пирей, между обоими флотами (персидский состоял из 1.200-1.300, а греческий из 380-ти судов разной величины) произошла та знаменитая битва, в которой греки одержали решительную победу. Персидский флот был совершенно разбит, 200 трирем его потоплено и множество других взяты греками, которые с своей стороны потеряли, по словам греческих летописцев, 40 трирем.
Победа при Саламине решила судьбу похода. Поражение персидского флота распространило ужас между персами, лишило сухопутное персидское войско содействия флота и принудило Ксеркса решиться на возвращение в Азию. Остатки разбитого флота были отправлены в Геллеспонт для обеспечения мостов, Мардоний с 300.000 отборнейших войск был оставлен в Фессалии и Македонии для довершения, в следующем году, покорения Греции, а все остальное персидское войско и сам Ксеркс поспешно отправились чрез Македонию и Фракию в Азию. В страшном беспорядке бежало персидское войско, жестоко грабя и разоряя край на пути, и гибло толпами от голода, заразительных болезней и оружия жителей. Во время этого бегства, Халкидика, приморская область в Македонии, населенная греками, отважилась явно восстать против персов. Подчиненный Мардонию полководец Артабаз осадил в ней два главные города Олинф и Потидею. Олинф скоро сдался, но при осаде Потидеи сильный морской прилив произвел такое наводнение, что множество персов потонуло, и Артабаз был принужден снять осаду и воротиться в Фессалию.

§ 50. Поход 479 г. — Сражения при Платее и Микале.,

He смотря на решительные и важные результаты победы при Саламине, Греции в 479-м году угрожала большая еще опасность, нежели в 480. Хотя флот персидский был приведен в бездействие, но главная причина неудачи Ксерксова нашествия- чрезмерная многочисленность персидского войска — более не существовала. Вместо огромного, беспорядочного, общенародного ополчения под личным предводительством Ксеркса, не обладавшего необходимыми полководцу дарованиями, уже была армия, составленная только из 300.000 и притом отборнейших войск под предводительством Мардония, полководца способного и искусного. Армия эта уже находилась в Македонии и Фессалии и не имела надобности совершать дальнего похода из Азии. Наконец половина Греции до самых пределов Аттики уже покорялась персам, а Фивы и большая часть городов Беотии даже были усердными союзниками их, так, что персы имели обеспеченное продовольствие и усилили себя войсками македонян и европейских греков. Пелопоннесцы же, вместе с афинянами уже единственные представители союза греков, заботились более о себе, нежели о Греции и, вследствие обычных зависти и неприязни Спарты к Афинам, не принимали никаких решительных мер для окончательного отражении персов, — доколе явная опасность и необходимость не принудили их к тому. Мардоний, вполне постигая всю пользу в важность содействия» своему войску флота, всеми мерами старался привлечь афинян на сторону персов и с этою целью предложил им, чрез посредство македонского царя Александра, выгодный союз с Ксерксом. Предложение его была единодушно отринуто афинянами и с ними греческим союзом — и Мардоний весною 479 года двинулся в Беотию тем же самым путем, которым в предыдущем году следовал Ксеркс. Уже он был в Беотии, а для защиты Аттики еще никаких мере греческим союзом принято не было — и жители ее снова были принуждены покинуть ее и искать убежища на острове Саламине. В июне Мардоний вступил в Аттику, занял Афины, и вторично не успев склонить афинян к союзу с Ксерксом, сжег и разрушил этот город, а Аттику предал войску на разграбление.
Только тогда жалобы афинян, платеян и мегарян спартанскому правительству на неисполнение пелопоннесцами обязанностей их, как членов греческого союза, вынудил эфоров отправить из Спарты 5.000 спартанских гоплитов и при них 35.000 илотов или псилов (по 7-ми на гоплита), под начальством Клеомбротова сына, Павсания. Вслед за ними отправлены были 5.000 лакедемонских гоплитов и при них столько же псилов... Все эти войска, по соединении с пелопоннесскими (около 21.000 гоплитов и более 23.000 псилов), находившимися на коринфском перешейке, должны были идти под главным предводительством Павсания в Аттику.
Тайно извещенный о том аргивянами, Мардоний благоразумно поспешил отступить из Аттики в Беотию, ибо движение Павсания угрожало отрезать персов от усердно-преданной им Беотии, в которой местность более ровная и открытая, нежели в Аттике, была и более удобна для действий многочисленной их конницы, и в которой они сверх того могли сражаться с выгодою, имея в тылу Фивы. Перейдя через реку Азоп в низовьях ее, Мардоний двинулся вверх по левому ее берегу и близ истоков ее из горы Киферона расположился вдоль того же берега, на границе платейского округа и на главном пути из Платеи в Фивы, в обширном укрепленном стане. В этом расположении он был прикрыт с фронта Азопом и укреплениями, а в недальнем расстоянии в тылу за собою имел Фивы.
Между тем спартанские и лакедемонские войска соединились на коринфском перешейке с пелопоннесскими, а при Елевзисе, в Аттике — с афинскими (8.000 гоплитов и столько же псилов под начальством Аристида). Наблюдения, произведенные над внутренностями животных, оказались вполне благоприятными для греков (что означало всегда твердую решимость предводителей) — и соединенное войско 24-х греческих республик и городов, в числе 110.000 человек, бодро двинулось к верхнему Азопу и расположилось станом на правой стороне его, насупротив персов, у подошвы горы Киферона. В этом расположении оно имело впереди себя выгодные для действия греческой тяжелой пехоты равнины, но чтобы достигнуть их, должно было в виду персов переходить через Азоп; в тылу своем имело горы и ущелья. Сильнейшее из всех, которые когда-либо дотоле выставляла Греция, оно все еще однако было в 3 ½ раза слабее персидского. Фемистокл уже не имел никакого влияния на управление военными действиями, а Павсаний был предводитель, хотя и способный, но еще недовольно опытный. Таким образом на стороне персов было более выгод, нежели на стороне греков.
Мардоний с намерением дозволил грекам беспрепятственно выйти из гор, имея в виду завлечь их за Азоп уа равнины и надеясь там легко разбить их своею конницею. Но Павсаний с своей стороны хотел, чтобы персы сами перешли через Азоп и напали на греческое войско в его выгодном для обороны расположении. а потому Мардоний, тщетно ожидав нападения греков, послал против них всю свою конницу под предводительством главного начальника оной Мазистия. Следствием этого был бой, происшедший между персидскою конницею и частью греческого войска, в котором Мазистий был убит, а конница персидская отражена с большим уроном, что чрезвычайно ободрило греков, а между персами распространило упадок духа и уныние.
Вскоре после того греческие предводители перевели войско на другое место, также на правой стороне Азопа, но ближе к Платее. Место это было признано более выгодным в 'особенности потому, что находилось по близости ключа или родника, под названием Гаргафийскаго, откуда войско могло беспрепятственно и в изобилии брать воду; в прежнем же расположении персидская конница не дозволяла грекам приближаться к Азопу. На новом месте греческое войско расположилось отчасти по скату и у подошвы Киферона, и отчасти в долине, в нижеследующем порядке: 1) на правом крыле стали спартанцы, так как им принадлежало право главного начальствования; здесь было 5.000 спартанских и 5.000 лакедемонских гоплитов с 40.000 псилов при них, под личным начальством Павсания; 2) на левом крыле, как на втором после правого месте, расположились афиняне (8.000 гоплитов и 8.000 псилов) под начальством Аристида, и 3) в центре стали 20.700 гоплитов и при них около 23.300 псилов Пелопоннеса и разных союзных греческих городов. Всего в греческой армии было 110.000 войск, из коих 3З.700 чел. тяжелой и 71.300 чел. легкой пехоты. Конницы же греки вовсе не имели.
Мардоний последовал за ними вверх по левому берегу Азопа и расположил на нем войско свое насупротив их, в нижеследующем порядке: 1) на левом крыле, против спартанцев и лакедемонян — все персидские войска, 2) в центре, против пелопоннесских и разных греческих войск — мидян, бактриян, индийцев и саков, и наконец 3) на правом крыле, против афинян — беотийские и другие вспомогательные греческие и македонские войска. За 1-ю линиею находились сверх того войска фракийские, малоазиатские и египетские. По Геродоту всех азиатских и африканских войск у Мардония было 300.000, а вспомогательных фракийских, македонских и греческих до 50.000 чел. Должно полагать впрочем, что азиатские и африканские войска были более или менее ослаблены убылью в предшествовавшие 8 месяцев и что поэтому их было менее 300.000.
Коль скоро оба войска были построены одно против другого, то в обоих совершены были (в войске Мардония союзными греками) жертвоприношения и наблюдения над внутренностями животных, и в обоих предзнаменования найдены благоприятными для боя оборонительного, а не наступательного. Вследствие того оба войска 10 дней оставались одно против другого, ожидая нападения, Мардоний склонился на эти выжидание и действие только по убеждению беотян; но сам нетерпеливо желал боя. Чтобы с одной стороны не оставаться совершенно в бездействии, а с другой — тревожить и ослаблять греков и препятствовать прибытию к ним с тыла, чрез горы, подкреплений и — подвозов продовольствия, он беспрестанно подступал к самому краю Азопа и производил по греческому войску сильную стрельбу из луков, а на 9-ю ночь послал большой отряд конницы для занятия в тылу греков прохода чрез Киферон в Платею. Отряд этот захватил 500 голов вьючного скота, везшего продовольствие в стан греков, и истребив прикрытие их, воротился с ними в стан Мардония. На 10-й же день Мардоний, видя, что греки не переходят чрез Азоп, а между тем беспрестанно усиливаются укреплениями, что все старания его — завлечь. их в бой остаются тщетными, и что продолжительное бездействие в виду слабейшего неприятеля возбуждает в персидском войске неудовольствие, решился на следующий день (11-й) перейти через Азоп и напасть на греков.
Тайно извещенные о том, в ночь с 10-го на 11-й день, македонским царем Александром, греки, по совету Павсания, положили: афинян, уже сражавшихся с персами и победивших их при Марафоне, поставить против них на правом крыле, а спартанцев, которые в бою превосходили беотян и других союзных с персами греков, расположить против них на левом крыле. Эта перемена и была произведена на рассвете. Заметив ее, Мардоний с своей стороны немедленно перевел персов на правое, а греков на левое крыло. Это побудило Павсания снова расположить афинян на левом, а — спартанцев на правом крыле, вслед за чем Мардоний поставил по прежнему персов на левом, а греков на правом крыле. Таким образом в обоих войсках оба крыла два раза переменяли места свои и окончательно остались в прежнем своем расположении. а между тем в этих передвижениях прошло целое утро и, вместо общего нападения на греков, Мардоний ограничился тем, что снова выслал против них к Азопу, к Гаргафийскому ключу, находившемуся близ правого их крыла, и в тыл на их сообщения — всю свою конницу. Претерпев большой урон и приведенные в расстройство сильною стрельбою персов из луков, лишенные воды, ибо персы засыпали. Гаргафийский ключ, и крайне нуждаясь в продовольствии, подвозы которого чрез горы были отрезаны персами, греки положили: в следующую ночь (с 11-го на 12 и день, как полагают с 24-го на 25-е сентября) во 2-ю стражу (от 9 до 12 часов) двинуться к Платее и расположиться по близости этого города на местности, называемой островом (потому что она была обтекаема, на разстоянии несколько более полуверсты в ширину, двумя рукавами речки Оэроэ, текшей из Киферона в Азоп). Местность эта представляла ту выгоду, что изобиловала водою и могла обеспечить греческое войско от нападений персидской конницы. Положено было — по прибытии на нее, половину войска немедленно отправить в горы для препровождения оттуда вьючного скота с продовольствием, удерживаемого в них персами. В назначенный для движения час ночи: центр греческого войска тронулся первый, но в страхе и беспорядке шел поспешно или, лучше сказать, бежал до самых стен Платеи. Спартанцы же и лакедемоняне, из-за них и афиняне, были удержаны на месте упрямством одного частного военачальника спартанской тяжелой пехоты, по имени Амомфарета, ни за что не хотевшего отступать с начальствуемою им частью, в противность законам Спарты, перед персами. Видя, что все усилия к убеждению его оставались тщетными, Павсаний уже на рассвете двинулся с прочими спартанскими и лакедемонскими войсками вдоль подошвы и по скату Киферона к острову. Афиняне последовали за этим движением, направясь долиною. между горами и Азопом. Амомфарет, видя удаление всего войска, был наконец вынужден последовать за Павсанием и едва успел присоединиться к нему, как персидская конница, под личным предводительством Мардония устремившаяся за Азоп вслед за спартанцами, начала сильно теснить их. За нею в беспорядке последовали и все прочие азиатские и африканские войска Мардониевой армии, в уверенности, что греки бегут и в надежде легко разбить и истребить их. Теснимый персидскою конницею, Павсаний просил помощи афинян и Аристид уже шел, чтобы выручить спартанцев, когда сам был стремительно атакован беотянами и другими греками, союзными с персами. Так как местность, на которой находились спартанцы (на скате Киферона) была неудобна для действий персидской» конницы, то пехота Мардониева, воткнув щиты свои в землю, открыла из-за них, как из за стены, жестокую стрельбу из луков. Спартанцы и лакедемоняне (с оставшимися при них 3-мя тысячами тегеян и со всеми илотами бывшие в числе около 53.000 чел.) довольно долго выдерживали эту стрельбу; но претерпевая от нее сильный урон, двинулись наконец против персов. Завязался упорный и кровопролитный рукопашный бой, в котором войска Мардония сражались с такою же храбростью, как и греки, но, не имея ни оборонительного вооружения, ни правильного устройства, чуждые воинского порядка и производя на греков частные нападения, никак не могли прорвать и одолеть твердой и непроницаемой фаланги их. Вскоре Мардоний пал, смертельно раненый, а отборная персидская дружина, окружавшая его, была истреблена — и все персидское войско немедленно обратилось в величайшем беспорядке в бегство к Азопу и чрез Азоп к своему стану. Артабаз, завидовавший назначению Мардония главным предводителем персидского войска и противившийся намерению его напасть на греков, не участвовал, с начальствуемыми им 40-ка тысячами войск, в сражении, оставаясь, в продолжение оного, назади. Усмотрев же бегство персидского войска, он сам бежал с войсками своими прямо в Фокиду и оттуда к Геллеспонту...
Между тем афиняне находились в жарком бою с беотянами, из коих фивяне в особенности сражались с чрезвычайным упорством и ожесточением. Прочие же вспомогательные греческие войска персов действовали большею частью неохотно и слабо и удалились еще в начале сражения. Благодаря искусным распоряжениям Аристида и блистательной храбрости своей, афиняне восторжествовали наконец над фивянам и беотянами, которые и отступили в порядке к Фивам, претерпев довольно сильный урон.
Спартанцы и афиняне, равно и войска греческого центра (при вести о поражении персов поспешно воротившиеся от Платей), преследовали бежавших персов и отступавших фивян и беотян, из коих бегство первых прикрывала персидская, а отступление последних беотийская конница. Достигнув первые персидского стана, спартанцы немедленно напали на него. Он был огражден деревянными стенами и башнями со рвом впереди; в нем находились все обозы и сокровища персов, и укрылось разбитое персидское войско. Спартанцы несколько раз ходили на приступ, но каждый раз были отражаемы с уроном, доколе не прибыли афиняне. Более их опытные и искусные в атаке укреплений, афиняне, не смотря на упорнейшую оборону персов, приступом взяли стан их, и греческие войска, ворвавшись в него, произвели в нем страшное кровопролитие и овладели богатейшею добычею. По свидетельству Геродота, из 300.000 азиатских и африканских войск, составлявших армию Мардония, спаслось, сверх 40.000 войск Артабаза, едва 3.000 человек, — греки же потеряли всего только: спартанцы 91, тегеяне 16, а афиняне 52 человека, но и то, и другое — очень сомнительно. Остатки персидского войска бежали к Геллеспонту. Союзное же греческое войско, предав тела убитых греков погребению и разделив добычу, на 11-я сутки после сражения подступило к Фивам, обложило их, потребовало выдачи главных приверженцев персов и, получив отказ, стало разорять фивския земли и приступило к осаде Фив. Но 20 дней спустя фивяне исполнили требования осаждавших, и Павсаний, сняв осаду, распустил войско (в исходе ноября).
Такова была знаменитая битва при Платее, победою в которой греки были обязаны мужеству, храбрости, стойкости и отличным действиям спартанцев и афинян. 'Они спасли греческое войско от поражения, угрожавшего ему вследствие предшествовавших действий Мардония, которые нанесли грекам большой урон, обрезали их от воды и подвозов продовольствия, и привели войска их, за исключением спартанских и афинских, в расстройство и страх.
Между тем, как это происходило на твердой земле, персидский и греческий флоты до осени оставались в бездействии, первый у Самоса, а последний у Делоса. Наконец в сентябре греческий флот, в числе 250 трирем, под начальством спартанского царя Леотихида, направился в Самосу, по просьбе жителей этого острова, уверявших, что ионийские греки немедленно восстанут против персов, коль скоро греческий флот появится у берегов Ионии. В это время лучшие суда и люди персидского флота были отпущены предводителями его в финикийские пристани. С остальными же судами персы, по приближении греческого флота, отступили к мысу Микале, на ионийском берегу, где были расположены станом 60.000 персидских войск под начальством полководца Тиграна. Суда были вытащены на берег и ограждены укреплениями. Не доверяя самосцам, персы обезоружили их и поставили под стражею в средине стана; охранение же горных ущелий в тылу стана поручили милетянам.
Ободренные отступлением их, усматривая в этом признак страха и надеясь на содействие ионян, греки направились вслед за персидским флотом, и в самый день битвы при Платее; к вечеру высадили, в недальнем расстоянии от стана персов, все находившиеся на флоте сухопутные войска и еще значительнейшее число гребцов. Афиняне, коринфяне, сикионяне и трезеняне, под предводительством начальника афинских судов, Ксантиппа, двинулись против стана персов вдоль морского берега, а спартанцы и прочие греки под предводительством Леотихида — в некотором расстоянии от берега нагорными высотами. Чтобы сильнее одушевить войска, Леотихид распустил слух, будто Павсаний на голову разбил Мардония в Беотии (победа при Платее еще не могла быть известна ему). Войска Ксантиппа, приблизясь первые к персидскому стану, стремительно напали на персов, вышедшим им на встречу, опрокинули их и вслед за ними ворвались в стан. Самосцы немедленно вооружились и напали на персов с тыла. Персы сражались весьма упорно; но по прибытии Леотихида были почти все истреблены. Прочие же азиатские войска с самого начала боя бежали из стана в горные ущелья, но встреченные в них милетянами, большею частью были также истреблены. Овладев станом персов, греки сожгли все найденные в нем суда персидского флота.
Так кончилось нашествие Ксеркса на Грецию, совершенным истреблением персидских флота и войска, после двух походов, которые увенчали греков блистательною славою, и как сами по себе, так и по своим последствиям составляют одно из замечательнейших военных событий в летописях Греции.

§ 51. Воина с 478 по 449 год.

После победе при Платее и Микале, греки еще 30 лет с промежутками вели войну с персами, но уже не оборонительную в пределах Греции, а наступательную на море и на островах и берегах малой Азии, с целью освобождения единоплеменников своих от власти персов. Война эта состояла из морских экспедиций против различных островов и приморских городов греческих, находившихся во власти персов, и из соединенных морских и сухопутных военных действий на берегах малой Азии, Геллеспонта, Пропонтиды и Фракии. Успех в ней был постоянно на стороне греков, а главными действователями в ней были афиняне. Видя в продолжении войны с персами средства к распространению своей власти, приобретению новых сил и славы, и политическому возвышению своему, они уже тотчас после победы при Микале оказали ионийским грекам деятельное пособие к покорению Геллеспонта. Леотихид, не дождавшись последствий победы, немедленно возвратился в Грецию со всем союзным греческим флотом, за исключением афинских судов, находившихся под начальством Ксантиппа. а между тем большая часть малоазиатских греческих городов и почти все прилежащие к малой Азии греческие острова отложились от персов, присоединились к союзу европейских греков, и Ксантипп., предводительствуя соединенным афинско-ионийским флотом, очистил от персов греческие города в Геллеспонте (479-478). Затем в продолжение 7 лет афиняне деятельно и с успехом продолжали и флотом, и войском помогать малоазиатским греческим городам и островам в изгнании персов. Спартанцы, видя постепенное возрастание сил и власти афинян в выгодной для них войне с персами, хотели снова принять главное начальствование в ней и прислали на афинско-ионийский флот, для предводительствования им, Павсания. Он совершил, вместе с Аристидом и Кимоном, морские экспедиции к острову Кипру и Византии, завоевал у персов часть первого и взял у них последнюю, важную в военном отношении местным своим положением (470). Но он вооружил против себя малоазиатских греков чрезвычайными надменностью и суровым с ними обхождением, и обесславил себя изменою, вступив в тайные сношения с персами и обещав предать им Грецию. Это было первым и успешным действием политики, к которой прибегли персы и состоявшей в том, чтобы подкупом привлекать на свою сторону греческих предводителей, и даже сам Фемистокл был обвинен афинянами в измене. Спартанцы отозвали Павсания и отказались от дальнейшего участия в войне; малоазиатские же греки передали главное начальствование в ней афинянам, в лице достойных и искусных полководцев их, Аристида и Кимона. Последний, предводительствуя соединенным афинско-ионийским флотом, с успехом, пользою и славою для афинян, продолжал войну с персами. В 470 году он совершил удачный поход во Фракии, принудил персов сдать все города как в ней. так и во Фракийском Херсонесе, и этим окончательно довершил изгнание персов навсегда с европейского материка. В 469 году он отправился с соединенным флотом к берегам Карии. Часть городов этой области была очищена находившимися в них персидскими гарнизонами, а прочие сдались. Греческое войско вступило в Памфилию, осадило Фазелис и овладело им. после упорной с его стороны обороны. Между тем в реке Евримедоне и на берегах ее, в Памфилии же, собрались, для прикрытия и защиты персидских владений, персидские флот и войско. Кимон решился перенести главные действия на море и принудить персов к морской битве. Посадив значительную часть сухопутного войска на флот, он направился к Евримедону. Персидский флот, ожидая присоединения финикийской эскадры от берегов Финикии, вышел из Евримедона на встречу ей в море, но был опрокинут греческим флотом обратно в реку. Бывшие на нем войска и гребцы бежали в стан сухопутного персидского войска; покинутые же ими суда были отчасти истреблены, большею же частью (не менее 200 трирем). взяты греками. Немедленно после того Кимон произвел высадку, напал на сухопутное персидское войско и, после продолжительного, кровопролитного сражения на берегах Евримедона, одержал решительную победу, взял стан персов и богатую добычу в нем, и истребил большую часть неприятельского войска, а остатки его рассеялись. Затем Кимон с лучшими своими триремами поспешил к Кипру и там частью истребил, частью взял в плен финикийскую эскадру, плывшую на соединение с персидским флотом. Эти три решительные удара, один вслед за другим, с необыкновенными быстротою, силою и искусством нанесенные Кимоном персам, сокрушили морскую силу их, лишили их господства на море и даже на твердой земле принудили ограничиться одною обороною. Однако греки не отважились еще внести наступательную войну во внутренность персидского государства; но за то они приобрели решительное господство на море, на западных и южных берегах малой Азии, во Фракии и на берегах ее от Византии до реки Стримона. Таким образом война на время прекратилась сама собою. Позже, со времени изгнания Кимона (461), когда верховная власть в Афинах перешла в руки Перикла, до 458 года, афинянке поддерживали в Египте восстание Инара против персов; однако неудачно. Вызванный из изгнания (453), Кимон, заключением на 5 лет перемирия, восстановил между греками мир (450), послал 60 трирем в Египет для поддержания в нем восстания, а сам с 140 триремами направился к Кипру. Покорив Китий и многие другие города на этом острове, он разбил близ его берегов вновь сооруженный персами флот, взял около 100 трирем оного, преследовал остальные к берегам Киликии, где был расположен полководец Мегабаз с сухопутным персидским войском и, произведя высадку, наголову разбил последнее (449)...
После этого война вторично прекратилась сама собою, но уже более не возобновлялась. Могущество персов было так поколеблено ею, и постоянным в продолжение опой сосредоточением военных сил их в самой отдаленной на западе области персидского государства — малой Азии, и пятикратною гибелью персидских флотов и армий, что персы уже не в состоянии были продолжать войну. И помышляя уже только об отвращении угрожавшей им со стороны греков опасности, они прибегли к той хитрой политике, которой с этого времени постоянно следовали до самого падения своего царства, а именно — старались питать в Греции раздоры и междоусобия, вооружали греков против греков и поддерживали их одних против других.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, ПЕЛОПОННЕССКАЯ ВОЙНА (431-404 Г.).

§ 52. Причины войны, цель, силы и средства каждой стороны. — I . первая половина войны (431-422). — § 53. Н ачало и первые два года войны (431-430). — § 54. Следующие пять лет войны от смерти Перикла до взятия пелопонесских гоплитов на Сфактерии (429-425). — § 55. Последние три года первой половины войны до заключения между Спартою и Афинами отдельного мира (424-422). — § 56. Шесть лет мира между Спартою и Афинами (421-416). — II . Вторая половина войны (415-404). — § 57. Предприятие афинян против Сицилии (415-413). — § 58. Следующие пять лет войны (412-408). — § 59. Последние три года войны (407-404). — § 60. Общий вывод о пелопонесской войне.

Источники: Фукидид, Диодор Сицилийский Ксенофонта Элленики и указанные в главах I — VII.

§ 52. Причины войны. — Цель, силы и средства каждой стороны.

Взаимная ненависть двух главных республик Греции, афинской и спартанской, усилилась в особенности с того времени, как первая из них достигла, под правлением Перикла, высшей степени цветущего состояния и силы и начала стремиться к господству над всею Грециею и с этою целью повсюду поддерживать в ней демократическую партию. Со своей стороны Спарта и союзники ее на твердой земле Греции, в особенности коринфяне и фивяне, старались противодействовать честолюбивым замыслам афинян всеми возможными средствами, из коих главным было поддержание повсюду в Греции партии аристократической. Следствием этого были почти беспрерывные и повсеместные неприязненные действия между союзниками Афин и Спарты, между демократами и аристократами-, деятельно возбуждаемые и поддерживаемые афинянами и спартанцами, которые и сами нередко открыто действовали одни против других. Но все эти действия были лишь. частными, отдельными, доколе особенное обстоятельство. не произвело открытой войны между Афинами и Спартою, и не вовлекло в нее целую Грецию. To было вмешательство Афин в распрю Коринфа с Коркирою за Эпидамн — город, некогда основанный коркирянами в Иллирии, на берегу Адриатического моря, и в котором демократы изгнали аристократов (436). Последние осадили, при содействии иллириян, Эпидамн; но коринфяне послали ему в помощь флот и войско, и тем восстановили против себя коркирян. Разбитые ими, они произвели однако же такие большие вооружения, что коркиряне были принуждены просить помощи афинян. Последние сначала заключили с ними только оборонительный союз, но в 432 году открыто приняли их в союз с собою и поддержали их своим флотом. Б отмщение за то, коринфяне происками побудили, сначала подвластный Афинам в Македонии город Потидею, прежде бывшее коринфское поселение — к восстанию, а вскоре потом и Спарту и ее союзников — к войне против афинян. Тщетно спартанский царь Архидам старался отклонить спартанцев от этой войны и убеждал их устранить несогласия переговорами и средствами миролюбными. Но страсти уже были слишком ожесточены, и когда афиняне осадили Потидею (432), спартанцы потребовали, чтобы они сняли осаду, изгнали алкмеонидов (следовательно и Перикла), отменили запрещение торговли мегарян с Афинами и признали независимость всех своих союзников. Афиняне, по влиянию Перикла, решительно отвергли эти требования — и спартанцы немедленно объявили им войну.
Относительное положение обеих противных сторон перед началом войны представляется в нижеследующем виде:
Афиняне были слабы на твердой земле, но сильны на море. В союзе с ними были все острова Эгейского моря (исключая Феры и Мелоса), все греческие поселения в Македонии, Фракии,
Геллеспонте и малой Азии, и сверх того области Фессалия и Акарнания, города Платея и Навпакт, и острова Коркира, Закинф, Хиос, Самос и Лесбос. Афиняне повелевали союзниками с властью почти неограниченною, и обладая, богатейшею казною и сильным, отличным флотом, имели на своей стороне важные преимущества единства и силы власти, обилия* денежных средств, превосходства морских сил и господства на море. Но союзники повиновались им неохотно и даже были крайне неприязненны им и всегда готовы отложиться и восстать против них. Собственных же войск афиняне имели не более 32.000 человек и из тех половина была назначена для охранения Афин, гаваней их и городов Аттики.
Напротив, спартанцы были слабы на море, на сильны на твердой земле. В союзе с ними был весь Пелопоннес (исключая Аргоса и Ахайи), Беотия, Фокида, Локрида, города Мегара, Амвракия и Анакторий, и остров Левкадия, словом почти все области, города и республики твердой земли Греции. Все они составляли Пелопоннесский союз, в главе которого находилась Спарта. Пелопоннесский союз имел малочисленный флот, весьма скудные, по бедности — Пелопоннеса, денежные средства, и в нем было мало согласия и единства. Но за то все союзники участвовали в нем добровольно, не платя Спарте никакой дани, общее мнение было в пользу Спарты, являвшейся как бы избавительницею Греции от самовластительства и честолюбия афинян, наконец — что всего важнее — Пелопоннесский союз мог располагать многочисленным и отличным сухопутным войском, главную силу которого составляла спартанская тяжелая пехота, пользовавшаяся славою непобедимой, а начальствование войском имело важное преимущество единовластия, ибо принадлежало исключительно одному из спартанских царей.
На этом относительном положении обеих противных сторон и были основаны первоначальные предположения действий их. Спарта и Пелопоннесский союз именно положили действовать наступательно на твердой земле, вторгнувшись в Аттику и сразившись с афинянами в самом средоточии их могущества. He сомневаясь в одержании над афинянами, в битве на твердой земле, решительной победы, они надеялись одним ударом принудить афинян к принятию требуемых от них условий мира. Напротив, Перикл благоразумно советовал афинянам на твердой земле действовать оборонительно, избегая боя, предоставив Аттику на разорение неприятелю. и укрываясь за стенами Афин, — на море же действовать наступательно и решительно, нападая на суда, берега и поселения неприятеля, и истребляя первые, разоряя вторые, покоряя последние. Мудрый совет знаменитого афинского правителя был одобрен и принят афинянами, и вследствие того жители Аттики, покинув жилища свои, переселились в Афины, а 100 трирем были немедленно изготовлены для действий на море.

I.
Первая половина войны (431-428 г.).

§ 53. Начало и первые два года войны (431-430).

Война началась самопроизвольным, внезапным нападением фивян на Платаю, которую они уже давно стремились покорить своей власти. Едва совет Пелопоннесского союза в Коринфе решил объявить афинянам войну, как без всякого приказания и даже ведома с его стороны фивяне послали отряд войск в 300 с небольшим человек, для овладения Платеею посредством ночного нападения, а вслед за этим отрядом — войско для поддержания его (весною 431 года). Передовой отряд, скрытно приблизясь к Платее, успел в ночное время ворваться в нее и утвердиться в средине ее. Но на рассвете платеяне, удостоверясь. в малочисленности фивян, напали на них со всех сторон и частью истребили, большею же частью принудили сдаться; лишь немногие успели спастись. Фивское войско было принуждено воротиться, ибо платеяне грозили умертвить пленников. Но едва фивяне очистили платейский округ, как платеяне казнили фивских пленников, изготовились в упорной обороне и просиди помощи афинян, которые и прислали им отряд войск в подкрепление.
При вести о событиях в Платее, около 60.000 войск пелопоннесского союза, под предводительством Архидама, двинулись в Аттику и стали разорять ее. Но не успев выманить афинян из Афин, терпя недостаток в продовольствии и сведав о разорении одною афинскою эскадрою берегов Элиды и Ахайи, между тем, как другая разоряла берега Локриды, Архидам был принужден без успеха воротиться в Пелопоннес. По удалении его, афиняне разорили, с сухого пути и моря, земли Мегары и заключили союзы с Фракийским царем Ситалком и македонским царем Пердиккою.
В следующем 430 году Пелопоннесское войско, под предводительством Архидама, снова вторглось в Аттику и снова стадо разорять ее. Но 10 дней спустя оно поспешило воротиться в Пелопоннес, спасаясь от чумы, которая с ужасною силою свирепствовала в Аттике и особенно в Афинах, по причине стечения множества людей, тесноты- и дурного помещения их в городе., He смотря на то, Перикл разорил с моря берега Епидавра и Арголиды. С своей стороны пелопоннесцы произвели первое морское предприятие свое, разорили остров Закинф, но не могли принудить жителей его к отложению от Афин.
Осенью этого года 20 афинских трирем, под начальством Фермиона, заперли Коринфский залив, а зимою Потидея сдалась наконец афинянам. Вскоре после того, к несчастию для афинян, Перикл умер от чумы.

§ 54. Следующие пять лет войны от смерти Перикла до взятия пеллопоннесских гоплитов на Сфактерии (429-426 г.).

Первым важным военным событием в следующие пять лет войны была осада пелопоннесцами Платеи, предпринятая ими по той причине, что они видели мало пользы для себя от вторжений в Аттику и разорения оной, а на море еще не были достаточно сильны. Осада Платеи — первая, о которой в. истории сохранилось подробное и достоверное описание, замечательна тем, что горсть людей (граждане Платеи и небольшое число афинян), обложенная и осажденная в малом городке многочисленным Пелопоннесским войском под предводительством Архидама, 5 месяцев сряду, с необыкновенными мужеством, твердостью и деятельностью выдерживала и отражала все нападения осаждавших, Но прошествии 5-ти месяцев Архидам, потеряв всякую надежду на овладение Платеей посредством осады, решился прибегнуть к сдаче оной голодом и, оставив для обложения часть войск, с главными силами осенью воротился в Пелопоннес. Платеяне держались еще 1 ½, года. Из них 200 человек в начале 427 года успели, в одну темную и бурную ночь, незаметно и удачно пробраться сквозь неприятельские укрепленные линии. Оставшиеся, же в городе держались еще долго, — наконец, доведенные до последней крайности, были принуждены сдаться — и все вероломным образом казнены, хотя и получили обещание пощады (427). Платея была разрушена до основания, а земли ее отданы фивянам.
Вторым, наиболее важным после осады Платеи событием- было восстание Митилена и с ним всех прочих городов на острове Лесбосе (исключая одного Мефимна) — против Афин и присоединение их к Пелопоннесскому союзу (в 428 г.). Обложенный с сухого пути и моря войсками и флотом афинян и союзных с ними жителей Мефимна, Лемноса и Имброса, не получив во время подкреплений, посланных ему Спартою на флоте, и доведенный до крайности, Митилен был принужден сдаться. Стены его были разрушены, суда присоединены к афинскому флоту, жители переселены и затем весь остров Лесбос обратно покорен афинянами.
После того, наиболее замечательные действия произошли в 426-м году в Этолии и Акарвании. Уже и прежде, в 429-м году, и пелопоннесцы, и афиняне в одно время привяли участие в войне, происшедшей между амвракиотами с одной, акарнанянами и амфилохийскими аргивявами с другой стороны. Пелопоннесцы приняли сторону первых, а афиняне последних. Успех бывших следствием того действий на берегах Этолии, Акарнании и в заливе, отделявшем их от Ахайи, был постоянно на стороне афинян, и пелопоннесцы, разбитые раз на сухом пути и дважды в заливе, были наконец принуждены без успеха воротиться в Пелопоннес (429). В 426-м же году афинский полководец Демосфен, отправленный с войском на 30-ти триремах в помощь акарнанянам, обратился сначала против полудиких, но воинственных горских жителей Этолии, имея в виду по покорении их двинуться в Дориду, Фокиду и Локриду, и оттуда с севера напасть на Беотию. Такого рода предположение действий было не без- искусства: к несчастию, неосторожно проникнув с малыми силами в средину гор Этолии, Демосфен был разбит близ города Эгития окружившими его этолянами и принужден отступить в Навпакту, на берегу Коринфского залива. Но вскоре он успел вознаградить эту неудачу, разбив в свою очередь пелопоннесцев при Ольпах, а амвракиотов при Идомене, вследствие чего первые удалились в Пелопоннес, а последние заключили с акарнанянами мир.
Но важнейшие действия в продолжение всех этих пяти лет войны произошли в 425-м году на юго-западных берегах Пелопоннеса. Афиняне уже перед тем имели части флота и войск. в Сицилии для поддержания, в междоусобиях сицилийских греков, союзников своих на этом острове. В 425-м году, побужденные главою демократической партии, честолюбивым и тщеславным Клеоном, они положили содействовать им еще деятельнее и послали в Сицилию 40 трирем под начальством Евримедона и Софокла, который придан был в товарищи и Демосфен. Евримедону и Софоклу было приказано на пути в Сицилию зайти в Коркиру и поддержать тамошних демократов в распрях их с аристократами. Демосфену же было дано особенное полномочие на употребление флота, по его усмотрению, для нападения на берега Пелопоннеса во время плавания вокруг оных. Близ берегов Лаконии предводители афинского флота узнали, что 60 Пелопоннесских трирем были посланы равномерно к Коркире и уже прибыли туда. Евримедон и Софокл хотели вследствие того немедленно и поспешно плыть прямо к Коркире. Но Демосфен требовал, чтобы сначала был занят и укреплен Пилос (ныне Наварин), необитаемый и разрушенный город на берегах Мессении, в 400-х стадиях (70 верст) от Спарты. Необыкновенную важность занятия и укрепления Пилоса Демосфен основывал на том, что этот город имел превосходную гавань, что местное положение его уже было весьма сильно от природы, что окрестности его изобиловали лесом и камнем, потребными для восстановления его укреплений, что он находился в спартанских пределах, близко от самой Спарты, и наконец — что мессеняне, по ненависти. своей к спартанцам, могли оказать весьма полезное содействие афинянам, как занятием и охранением Пилоса, так и набегами из него на Лаконию. Но ни войска афинские, ни начальники их не соглашались на занятие и укрепление Пилоса, доколе внезапно восставшая и долго продолжавшаяся буря не занесла флота, как нарочно, в пилосскую гавань и не поставила его в оной на несколько дней в бездействие. Наскуча последним, войска наконец сами потребовали укрепления Пилоса и занялись им с такими усердием и деятельностью, что в 6 дней времени совершенно восстановили укрепления этого города. Затем Демосфен остался в гавани его с 5-ю триремами, а Евримедон и Софокл с прочими 35-ю продолжали плавание к Коркире.
Занятие и укрепление Пилоса афинянами было совершено без всякого со стороны спартанцев и пелопоннесцев препятствия, потому, что 1) были вовсе не предвидены и неожиданны, — 2) никаких особенных мере для охранения и защиты берегов Пелопоннеса принято не было, — 3) весть о занятии афинянами Пилоса сначала не произвела особенного впечатления в Спарте, где полагали, что афиняне поспешат очистить Пилос, как только узнают о движении к нему спартанских войск, в противном же случае будут легко вытеснены, — и наконец 4) пелопоннесское войско находилось в это время в Аттике, куда вторглось в начале лета, под предводительством спартанского царя Агиса, сына Архидамова. Но недостаток в продовольствии, необыкновенная по времени года стужа и в особенности весть о занятии афинянами Пилоса, сильно встревожившая Агиса и спартанцев, находившихся в составе Пелопоннесского войска, принудили последнее поспешно воротиться в Пелопоннес, пробыв в Аттике всего только две недели. Спартанские, за ними Лакедемонские и позже разные пелопоннесския войска были двинуты к Пилосу, куда приказано направиться и флоту от Коркиры. Успев избегнуть бдительности афинского флота, находившегося у острова Закинфа, Пелопоннесский флот прибыл к Пилосу несколько времени спустя по прибытии к нему сухопутного войска.
Обширная гавань Пилоса была отделена от моря островом Сфактериею или Сфагиею, длинным узким, необитаемым, поросшим густым лесом и с крутыми, скалистыми берегами. Северная и южная оконечности его, сближаясь с твердою землею, оставляли, для входа в гавань, только два узких протока. Введя флот свой в гавань, пелопоннесцы заняли остров Сфактерию отборными, поочередно сменявшимися гоплитами, по берегам гавани расположили также гоплитов, а вход в гавань через оба протока хотели преградить афинскому флоту триремами, восставленными в несколько линий одна позади других (чего однако же, неизвестно почему, не сделали). Сухопутное войско обложило Пилос на твердой земле и долженствовало произвести на него нападение в одно время с флотом; причем пелопоннесцы надеялись легко овладеть укреплениями Пилоса, наскоро построенными и занятыми горстью людей:
Между тем Демосфен, еще до прибытия пелопонесского флота отправив 2 из 5-ти своих- трирем к афинскому флоту при Закинфе, для извещения об угрожавшей Пилосу опасности и с требованием помощи, принял все нужные меры к лучшей и упорнейшей до того времени обороне Пилоса. Оставшиеся у него 3 триремы он вытащил на берег и оградил их тыном, вооружил гребцов их и усилил отряд свой 40 мессенскими гоплитами. Затем большую часть гоплитов и пси-лов он разместил по укреплениям со стороны твердой земли, а сам с отборнейшими: 60-ю гоплитами в несколькими стрелками расположился впереди слабейшей части укреплений, обращенное к морю, на самом берегу: ибо здесь преимущественно ожидал нападения пелопоннесского флота.
Действительно, скоро по прибытии этого флота, 43 триремы оного направились к этому самому месту и пытались произвести высадку. В то же время пелопоннесское войско произвело нападение на Пилос с сухого пути. Целый день и часть следующего продолжался упорный и кровопролитный бой, в котором обе стороны сражались с чрезвычайною храбростью, но успех окончательно остался на стороне афинян. Пелопоннесцы были отражены и на сухом пути, и с моря, и отправили несколько трирем за строевым лесом для сооружения осадных машин. а между тем прибыл афинский флот, уже усиленный, на пути от Закинфа, до числа -50-ти трирем. Предводители его, видя, что Пелопоннесский флот находится в гавани Пилоса и не выходит из нее для боя в открытом море, но готовится принять оный в самой гавани, разбили передовые пелопонесские триремы, высланные им на встречу, пять из них взяли и многие повредили, и затем произвели общее решительное нападение на главные силы Пелопоннесского флота, искавшие убежища у берегов гавани. Произошел упорный и продолжительный береговой бой, кончившийся тем, что Пелопоннесский флот был разбит и заперт в гавани Пилоса, а Пелопоннесские гоплиты, находившиеся на Сфактерии — отрезаны от него и от сухопутного Пелопоннесского войска и обложены афинским флотом.
Чтобы сласти гоплитов, принадлежавших к знатнейшим родам Спарты и Пелопоннеса, спартанское правительство предложило предводителям афинского флота заключить перемирие на столько времени, сколько нужно было для отправления в Афины послов и для переговоров об освобождении обложенных гоплитов. Предводители афинского флота, соглашаясь на то, требовали, чтобы им переданы были, как находившийся в гавани Пилоса Пелопоннесский флот, так и все длинные (или военные) суда, бывшие у берегов Лаконии, и обязывалось с своей стороны во время перемирия — допустить снабжение гоплитов на Сфактерии продовольствием, а по возвращении спартанских послов и окончании перемирия — возвратить все Пелопоннесские суда в том числе и виде, в котором примут их. Правительство Спарты согласилось на, эти условия и около 60-ти Пелопоннесских судов были переданы в Пилосе афинянам, перемирие заключено и послы Спарты отправились в Афины, Но переговоры кончились ничем, вследствие заносчивости и высокомерных требований демократической партии или лучше сказать главы ее, Клеона, и не смотря на миролюбивую уступчивость спартанских послов. По возвращении последних, пелопоннесцы потребовали от афинян обещанного возвращения флота, но афиняне под разными ничтожными предлогами удержали его в своих руках, и уже усиленные на море до числа 70-ти трирем, еще теснее обложила гоплитов на Сфактерии. Однако же. не смотря на всю свою бдительность, они не могли вполне препятствовать пелопоннесцам разными тайными способами и хитростями снабжать гоплитов продовольствием, и следственно не могли скоро достигнуть цели обложения, т.е. голодом принудить гоплитов к сдаче. а между тем время уходило, приближалась бурная на греческих морях осень и сами афиняне сильно терпели от продолжительного, необыкновенно тягостного обложения, тесного помещения на берегу гавани и особливо от недостатка пресной воды, — а с сухого пути были принуждены выдерживать довольно частые приступы пелопонесского войска. Все это, вместе взятое, возбудило в Афинах сильное беспокойство и вскоре Клеон был, по собственному вызову, послан к Пилосу с подкреплениями, составленными им самим из отряда вспомогательных войск афинских союзников, большею частью псилов и стрелков. По счастью, неспособному Клеону был придан в товарищи опытный и искусный Демосфен.
По прибытии Клеона к Пилосу, он и Демосфен потребовали от. пелопоннесцев сдачи гоплитов и, получив отказ, положили немедленно произвести высадку на Сфактерию и употребить все усилия для взятия гоплитов в плен живыми. Число этих гоплитов простиралось тогда до 420-ти чел., не считая рабов при них. Они находились под начальством спартанца Эпидата и были расположены следующим образом: около 30-ти чел. — со стороны моря, на крутом, неудободоступном берегу его, где по близости находился небольшой старинный, каменный замок, — несколько десятков человек — на противоположном берегу со стороны Пилоса, а все остальные затем с Эпидатом — в средине острова, в самой плоской его части. Незадолго перед тем на Сфактерии случайно сгорел весь лес, от чего остров обнажился и расположение пелопоннесских гоплитов вполне обнаружилось афинянам.
В назначенный день, еще до рассвета, Клеон и Демосфен в одно и тоже время высадили на берег Сфактерии, со стороны гавани и моря; 800 отборных гоплитов, за которыми постепенно последовали все афинские войска, находившиеся при Пилосе, за исключением только оставленных в нем для его обороны. Передовые пелопонесские стражи, атакованные врасплох, были обезоружены и истреблены, и на рассвете афинское войско с двух противоположных сторон в порядке двинулось в средину острова. Намерение Демосфена состояло в том, чтобы отовсюду окружить пелопонесских гоплитов афинскими псилами, за которыми со стороны моря и гавани долженствовали быть расположены афинские гоплиты, — и сильным действием метательного оружия, беспрерывными нападениями афинских псилов утомить и ослабить неприятеля и принудить его положить оружие. Так и было сделано. Пелопоннесские гоплиты, с трудом, но долго выдерживавшие жестокую стрельбу и нападения афинских псилов со всех сторон, наконец, утомленные и израненные, двинулись тесно-сомкнутыми рядами в упомянутому выше замку, были сильно преследованы и теснимы афинскими псилами, и многиё из них убиты. Однако же они успели достигнуть замка и, засев в него, оборонялись весьма удачно и держались еще очень долго: ибо сильная, неудободоступная местность совершенно обеспечивала фланги и тыл их и принуждала афинян истощаться в трудных и бесполезных нападениях с фронта. Но наконец бой и с ним участь пелопоннесских гоплитов были решены почти таким же образом, как и бой при Фермопилах. Предводитель мессенян, находившихся в составе афинского войска, провел половину последнего скрытно, обходом, в тыл пелопонесским гоплитам. Атакованные таким образом с фронта и тыла, они вскоре погибли бы все до единого, если бы Клеон и Демосфен не прекратили боя и не предложили им сдаться, на что они, после нескольких переговоров, и были принуждены согласиться, и в числе 292 человек (из коих около 120 спартанцев) положили оружие. Остальные 128 человек пали в бою.
Этим кончилось обложение Пилоса и Сфактерии, продолжавшееся, считая от первого берегового боя в гавани до сдачи гоплитов, всего 72 суток. Пелопоннесцы отступили от Пилоса и разошлись по свои городам, вслед за чем и афиняне воротились в Афины, оставив в Пилосе гарнизон из навпактских мессенян (потомков тех мессенских выходцев, которых афиняне, по завоевании спартанцами Мессении, поселили в Навпакте). Пленные Пелопоннесские гоплиты были перевезены в Афины и там, не смотря на все старания спартанского правительства и даже благоразумнейших из афинян — спасти их, все до единого казнены. Этот несправедливый и жестокий поступок афинян произвел общее в Греции негодование и усилил неприязнь к ним.

§ 55. Последние три года первой половины войны до заключения между Спартою и Афинами мира. (424-422).

Co времени смерти Перикла, не смотря на необузданность демократической партии в Афинах, успех в войне был постоянно на стороне афинян. Причиною этого было то, что правительство афинское действовало с большими энергиею и решительностью, что афиняне и по смерти Перикла продолжали действовать согласно с мудрым его военными предначертаниями, и что они имели отличных государственных людей и полководцев; Пелопоннесский же союз и в особенности спартанское правительство действовали нерешительно и притом недовольно искусно, ибо у спартанцев с самого начала войны не было ни одного хорошего полководца.
И после взятия гоплитов на Сфактерии счастье продолжало еще благоприятствовать афинянам. В конце 425-го и начале 424 годов они разбили коринфян и разорили их земли, решили междоусобия на Коркире в пользу демократов и заняли остров Цитеру, близ южных берегов Лаконии, населенный периэками и находившийся в зависимости и под управлением Спарты. Занятие Цитеры было столь же важно в военном отношении, сколько и занятие Пилоса; владея обоими этими пунктами, афиняне имели возможность производить из них вторжения в самую средину Пелопоннеса и возбуждать спартанских илотов к возмущению, чего в особенности опасались спартанцы. Далее афиняне опустошили восточные берега Пелопоннеса, взяли и сожгли Фирей, поселение эгинян во владениях спартанских, а жителей его истребили. Вместе с этими успехами, с каждым днем более и более возрастали и сила афинян на твердой земле, и высокомерие, и неумеренность их. Спартанцы же упали духом, были приведены в бездействие и не могли защищать не только владений своих союзников, но даже и своих собственных.
И вдруг, два обстоятельства: восстание фракийских городов против Афин и обряжение Спартою, в помощь им, войск под начальством Бразида, совершенно изменили положение дел.
Восставшие города Фракии, македонский царь Пердикка и Спарта составили между собою союз против Афин. Спартанцы охотно согласились послать во Фракию вспомогательное войско, усматривая в этом средство удалить войну от Лаконии и Спарты, завоевать афинские поселения на Фракийском и македонском берегах Эгейского моря, и тем лишить афинян богатого источника их доходов и нанести. им чувствительный удар. Но движение спартанских войск во Фракию было не без препятствий и затруднений; ибо им нужно было пройти чрез союзную с афинянами Фессалию. Молодой спартанец Бразид, дотоле служивший в спартанском войске в низших чинах военачальнических и уже не раз отличавшийся необыкновенными: храбростью, присутствием духа, предприимчивою деятельностью и дарованиями военными, вызвался на трудное дело — вести войска во Фракию и был назначен главным предводителем их. Но прежде он обратился к восставшей против Афин и занятой вследствие того афинянами Мегаре. В происшедшем при этом городе бое ни Бразид, ни афиняне не одержали решительной победы; но окончательный успех остался на стороне Бразида, ибо афиняне очистили Мегару и отступили в Афины, оставив только гарнизон в мегарской укрепленной гавани Низее. Бразид же, уничтожив введенную афинянами в Мегаре демократию и учредив вместо оной олигархию, воротился в Пелопоннес для окончания приготовлений к походу во Фракию.
Это был первый успех, одержанный пелопоннесцами над афинянами. Но вскоре афиняне понесли в Беотии удар, еще более сильный, который был предшественником. других важнейших для них неудач. Замыслив произвести в Беотии, с помощью тамошних демократов, восстание и занять в ней города Сифы, Херонею и Делий, они послали Демосфена с 40 триремами в коринфский залив к Сифам, а Иппократа с сильным войском в Делию. Но Демосфен, прибыв к Сифам, нашел собранное при этом городе беотийское войско и был принужден без успеха удалиться к Навпакту. Иппократ же занял и укрепил Делий без сопротивления и, оставив в нем часть войск, с главными силами (от 20 до 25.000 челов., в том числе 6.000 гоплитов) двинулся обратно в Афины. Но при Танагре, в полу-переходе от Делия, 18.000 беотийских войск, под предводительством беотарха, Пагонда отрезали афинянам отступление, и в происшедшем в следствие того упорном и кровопролитном бое нанесли им решительное поражение. Афинское войско рассеялось и было преследовано по всем направлениям, потеряло 1.000 челов. убитыми и спаслось от совершенного истребления только благодаря наступившей ночи. Затем беотяне осадили и после довольно продолжительной осады взяли приступом Делий, и большую часть находившихся в нем афинских войск истребили или взяли в плен: лишь немногие успели спастись. Поражение при Делие было для афинян жестоким ударом, от котораго они долго не могли оправиться и который, вместе с событиями при Мегаре, имели большое влияние на последующие их неудачи и успехи пелопоннесцев.
Вскоре после того (в конце лета 424-го года) Бразид предпринял наконец с 4.000 пелопонесских войск поход во Фракию. Движение его из Коринфа было столь быстро, а в следствие того и появление его в Фессалии столь неожиданно, что фессаляне не успели преградить ему пути. Умом, искусством в переговорах и кротким, благородным, правдивым обхождением Бразид успел достигнуть того, что фессаляне позволили ему беспрепятственно и спокойно пройти чрез Фессалию, владетель Ликской области, лежавшей на западных пределах Македонии, заключил союз со Спартою, а Аканф, Стагира, Амфиполь и многие другие, отложившиеся от Афин города в Македонии и Фракии, приступили к Пелопоннесскому союзу
Весть об успехах Бразида я в особенности о занятии им Амфиполя повергла афинян в сильное беспокойство, умерила гордость их и сделала их склонными к миру. Так как спартанское правительство, не смотря на последние свои успехи, с своей стороны не менее афинян желало мира, то вскоре обе стороны и заключили перемирие на один год. Но оно продолжалось недолго. Под предлогом, что два города во Фракии (Скионы и Менды) отложились от Афин два дня спустя по подписании в Афинах договора о перемирии, афиняне, по влиянию Клеона, послали войско и флот для приведения этих двух городов силою оружия обратно в подданство Афин. В это самое время Бразид находился с Пердиккою в походе против изменившего Спарте владетеля Ликской области. Малодушно покинутый бежавшими македонскими войсками, Бразид мужественно отразил нападения превосходного в силах неприятеля, подкрепленного соседственными иллириянами, и совершив искусное отступление в Македонию, поспешил во Фракию. Здесь, в его отсутствие, афиняне уже успели овладеть Мендами, осадили и взяли его замок и обложили Скионы. Пердикка снова заключил с ними союз и склонил фессалян не пропускать в Македонию и Фракию спартанских подкреплений. Положение Бразида во Фракии сделалось еще труднее и опаснее, когда 30 трирем и сильное войско афинское, под предводительством Клеона, прибыли в укрепленную гавань Амфиполя, Эион (422). Бразид успел однако же быстрым движением предупредить Клеона в Амфиполе. Расположась против этого города, Клеон долго оставался в бездействии, не зная, на что решиться и что предпринять. Наконец, заметив со стороны Бразида приготовления к нападению на афинское войско, он предпринял, в близком расстоянии от Амфиполя и в большом беспорядке, отступление к Эиону, где находился флот. Бразид немедленно устремился из Амфи п оля и напал да Клеона. В происшедшем, в следствие того, непродолжительном сражении при Амфиполе афинское войско было разбито на голову: левое его крыло бежало в Эион, центр рассеялся, а правое крыло было окружено и почти совершенно истреблено. Сам Клеон, малодушно бежавший с левым крылом, был убит. Бразид одержал решительную победу, но к несчастью для Спарты- вскоре умер, от полученной в сражении тяжелой раны. Смерть его избавила афинян от большой опасности, лишив Спарту единственного искусного полководца, которого она дотоле имела в этой войне.
Непосредственным следствием победы при Амфиполе было открытие Спартою и Афинами переговоров о мире. Спарта была утомлена войною, в которой дотоле терпела одни неудачи и не только не успела достигнуть предположенной цеди, но и сама находилась в опасности. Афинян же склоняли к миру последние их неудачи и отложение многих их союзников. Переговоры о мире были ведены целую зиму с 422-го на 421-й год, со стороны Спарты — спартанским царем Плейстонаксом, а со стороны Афин — Никием, заступившим место Клеона. Оба, по счастью, были расположены к миру, и их стараниями в конце весны 421-го года между Спартою и Афинами был наконец заключен отдельный, так называемый Никиев мир на 50 лет, к которому вскоре приступили почти все союзники Спарты.

§ 56. Шесть лет мира между Спартою и Афинами (431-416 г.).

Мир заключенный между Спартою и Афинами не успокоил Греции и не прекратил войны в ней. Первым его действием было то, что он возбудил против Спарты в самом Пелопоннесе множество недовольных, главные между которыми: Коринф, Аргос, Элида и Мантинея составили против нее союз. В тоже время и в Спарте и в Афинах люди беспокойные и честолюбивые, желавшие войны, умножились числом и совершенно взяли верх над благоразумными друзьями мира. В Афинах в главе их был молодой Алкивиад, с отличными умом и дарованиями соединявший непомерное честолюбие и еще более тщеславия и пороков. Достигнув верховной власти, он вскоре поставил Афины во главе нового Пелопоннесского союза против Спарты. Непрерывные происки и козни как честолюбцев и врагов мира, подобных Алкивиаду, так и греческих республик, имевших в виду одни собственные выгоды, усилившееся борение аристократической и демократической партий, попеременное торжество то одной, то другой и происходившие от того беспрестанные внутренние перевороты и перемены в политике — все это, вместе взятое, было причиною, что общественные отношения в Греции запутались, а страсти ожесточились до крайности, и в разных местах Греции происходили частные, отдельные, более или менее важные военные действия. Важнейшим из военных событий этого времени была война между Аргосом и Спартою, кончившаяся поражением аргивян и их союзников спартанцами в 1-м сражении при Мантинее (418 г.) и заключением между Аргосом и Спартою союза против Афин. Но вскоре в Аргосе произошел внутренний переворот — и, происками Алвивиада, между Афинами, Аргосом и врагами Спарты в Пелопоннесе снова составился союз против нее.
Так протекли шесть лет со времени заключения Никиева мира, как вдруг вмешательство афинян в дела Сицилии возобновило войну между Афинами и Спартою с большею еще против прежнего силою.

II.
Вторая половина войны (415-404 г.).

§ 57. Предприятье афинян против Сицилии (418-413 г.).

Сицилия представляла в это время тоже самое зрелище, что и Греция. Города сицилийские, основанные и обитаемые греческими переселенцами, вели почти беспрерывные между собою войны. Могущественнейший из них, Сиракузы, успели достигнуть первенства и господства над большею частью оных и вели деятёльную войну против тех, которые еще не покорялись ему. Главными в числе последних были Леонтяны и Эгеста (или Сэгеста). Первый был. взят и разрушен, — а последний просил помощи афинян. Тщетно друзья мира и в главе их правдивый, благоразумный Никий. старались отклонить афинян от вмешательства в дела Сицилии, не только трудного и бесполезного, но даже крайне вредного и опасного для афинской республики. Действительно оно 1) было вовсе несообразно с главною политическою целью афинян в войне, 2) ослабляло их в Греции и особливо в греческих. морях, господство на которых составляло главную силу афинской республики, главные условия ее успеха и торжества, 3) переносило главные силы и действия афинян в страну и моря отдаленные, обладание которыми не могло доставить афинянам никаких особенных выгод в войне, ни важных средств к достижению главной ее цели, — наконец 4) требовало чрезвычайных пожертвований и издержек, и представляло большие затруднения и опасности. Но Алкивиад, усматривая в войне вообще и вмешательстве в дела Сицилии в особенности средства отличиться, возвыситься и еще более распространить и утвердить власть свою в Афинах, замышляя притом завоевать Сицилию — успел склонить. афинян в поданию эгестинцам просимой ими помощи. Решено было послать в Сицилию сильные войско и флот под предводительством Никия, Алкивиада и Ламаха. Большая половина 416 года протекла в деятельных приготовлениях к тому, — а в начале лета следующего 415 года флот -с войском на нем собрался при острове Коркире, откуда направился к берегам Италии и потом вдоль оных к Регию. Он состоял из 134 трирем и 130 судов с продовольствием, а войско из 5.100 гоплитов (в том числе 2.200 афинских), 1.300 псилов (400 афинских, и 80 критских стрелков, 700 родосских пращников и 120 мегарских выходцев) и 30 человек, конницы, всего из 6.430 человек. Никию, Алкивиаду и Ламаху было повелено: 1) оказать помощь и покровительство Эгесте, 2) восстановить леонтинскую республику и 3) вообще принять все те меры, которые по обстоятельствам могли оказаться необходимыми и выгодными для афинской республики.
Сиракузяне, осаждавшие в это время Эгесту, — знали об отправлении афинянами флота и войска в Сицилию, но тогда только начали деятельно готовиться к обороне, когда афинский флот уже прибыл к Регию. Здесь предводители его узнали, что не могут надеяться на содействие ни одного из городов Сицилии, исключая Эгесты и Леонтян, да и со стороны тех нельзя было ожидать деятельных пособий. Это поставило их в большое затруднение. Никий, чрезвычайно осторожный я притом начальствовавший против воли и убеждения, советовал освободить Эгесту от осады и, если не представится возможности восстановить леонтинской. республики, то, для сбережения афинской республике флота и войска, немедленно воротиться в Афины. Алкивиад предлагал сначала путем переговоров приобрести в Сицилии союзников, вспомогательные войска, продовольствие и деятельное содействие, и в тоже время ослабить влияние Сиракуз и Селинунта (важнейшего в Сицилии, после Сиракуз., города), а затем уже действовать решительным наступательным образом против этих двух городов. Наконец Ламах советовал немедленно произвести со всеми силами внезапное нападение на Сиракузы, представляя во — 1-х, что если бы удалось взять их, то другие сицилийские города, зависевшие от Сиракуз, не замедлили бы подпасть, со всеми их средствами и способами, власти афинян, что доставило бы возможность вести войну без пособия из Афин; во — 2-х, что если бы сиракузяне отважились на бой в открытом поле, то победа над ними, почти несомненная, способствовала бы заключению союза с сицилийскими городами гораздо скорее, нежели несколько лет переговоров с ними, и в 3-х, что если бы сиракузяне предоставили край свой афинянам без сопротивления, то и это было бы весьма выгодно для переговоров. Предложение Ламаха было, без сомнения, самое сообразное с целью и обстоятельствами, решительнейшее я обещавшее почти верный успех и наибольшие выгоды, ибо сиракузяне не были еще усилены вспомогательными войсками зависевших от них городов и вообще были мало приготовлены к отпору. Но мнение Алкивиада, бывшего главным виновником и душою предприятия против Сицилии, одержало верх и оп вступил в переговоры с Мессаною, Наксом и Батаною. Жители Мессаны позволили афинянам запастись продовольствием в мессанских землях; с жителями Накса и Батаны был заключен союз, и последний из этих городов был сверх того занят афинянами и обращен в главное военное складочное место их, а гавань его — в главную пристань их флота, Затем Алкивиад хотел продолжать начатые переговоры, как вдруг получил из Афин повеление — немедленно явиться туда для оправдания своего перед народом в обезображении гермов (грубых изваяний Гермеса или Меркурия, которые у греков ставились на улицах перед зданиями, как бы для охранения их), случившемся перед отправлением флота в Сицилию и в котором враги Алкивиада обвиняли его самого и его приверженцев. Но то был единственно предлог для погубления Алкивиада, враги которого успели, в его отсутствие, вооружить против него легкомысленных и непостоянных афинян. Алкивиад повиновался, но, достигнув берегов Италии, ночью скрылся и — бежал в Спарту.
Оставшись одни, Никий и Ламах положили немедленно освободить Эгесту и потом со всеми силами обратиться против Селинунта. Ho медленность и нерешительность Никия были причинами, что этого сделано не было. а между тем сиракузяне усилились и ободрились до того, что сами двинулись в Катане для нападения на стан афинян. Узнав об этом, Никий и Ламах ночью посадили большую часть войска на флот, произвели высадку близ Сиракуз и заняли сильную и выгодную в оборонительном отношении местность. Сиракузяне немедленно воротились, отважились вступить с афинянами в бой, но были опрокинуты и. отступили в Сиракузы. Затем Никий и Ламах возвратились на зиму в Батану и пытались овладеть Мессаною и заключить союз с этрусками в Италии и с Карфагеном, но без успеха. Однако же они привлекли на свою сторону многие туземные племена во внутренности Сицилии, набрали на острове лошадей для конницы, в которой имели недостаток, и сделали все необходимые приготовления к осаде Сиракуз. С своей стороны сиракузяне приготовились к упорной обороне, усилили укрепления Сиракуз, запаслись продовольствием и просили помощи Коринфа и Спарты. Спартанское правительство, по убеждению Алкивиада, уже приобретшего большое влияние на него, решилось прервать мир с Афинами и послать в помощь сиракузянам флот и войско. Необходимые же для вооружения и содержания сильного флота денежные средства, в которых Спарта и Пелопоннесский союз имели недостаток, они вскоре приобрели впервые от персов, заключив с ними с этою целью, по внушению и чрез посредничество Алкивиада, тайный договор. Коринфяне также обещали сиракузянам помощь.
Весною 414 года Никий и Ламах, получив из Афин 250 всадников без лошадей, 300 талантов серебра (около 550.000 руб. серебром) и всякого рода военные запасы в изобилии, со всеми своими силами направились морем к Сиракузам.
Этот обширный и многолюдный город (он имел около 108 стадий или 19-ти верст в окружности и около 1.500.000 жителей) состоял из 5-ти частей: Ортигии или острова, Ахрадины, Тихи (Tycha), Неаполя и Эпиполя или Эпипол (Epipolis se u Epipolae) . Обширнейшими и многолюднейшими были Ахрадина и Тиха. Эпиполы составляли предместье города с западной стороны, на утесистой и неудободоступной извне скале, на которой находились латомии (latomiae) или глубокие каменоломни, служившие местом заключения преступников. Каждая часть города была отделена одна от другой укреплениями. Всех сильнее укреплена была Ахрадина. Весь город был огражден каменными, высокими я толстыми стенами с башнями, и имел вид треугольника, основание которого с восточной стороны образовали: Ахрадина — вдоль высокого и крутого берега моря, и остров Ортигия, а вершину, с западной стороны — скала Эпиполы. К югу от Ортигии, в обширном, кругообразном Сиракузском заливе, лежала большая гавань, а к северу от Ахрадина — малая или трогилийская. В большую гавань вел довольно узкий проток между Ортигией и мысом Племмирием. Северные городские стены, от малой гавани до Эпипол, были распложены на краю крутых извне высот, — южные же, от Эпипол до большой гавани и Ортигии — на пологих высотах, у подошвы которых находилась низменная и болотистая долина. В этой долине, параллельно с южными стенами, протекала речка Анап, изливавшаяся в сиракузский залив. По другую сторону Анапа, равно в западу и югу от сиракузскаго залива, местность была возвышенная и пересеченная.
Из этого видно, что обложение Сиракуз представляло два больших затруднения, которые заключались в обширности города с сухого пути и моря, и в исходящем, неудободоступном положении Эпипол. Без обладания Эпиполами нельзя было вполне обложить города с сухого пути, а овладеть Эпиполами было очень трудно. Убежденные однако же в необходимости начать обложение Сиракуз именно взятием Эпипол, афиняне немедленно по высадке двинули отборную часть войска на приступ к ним. По счастью для них, Эпиполы были слабо заняты (не более как 700 сиракузских гоплитов) и афиняне, успев взобраться на скалу, взяли Эпиполы приступом и опрокинули находившийся в них отряд с уроном в город. Затем они деятельно приступили к устроению циркум — и контрвалационной линий от Эпипол по северную и южную стороны города к морю. Сиракузяне старались препятствовать им в том устроением поперечных укреплений и вылазками, пытались даже отнять Эпиполы, но были постоянно отражаемы, а укрепления их — разрушаемы. В одном из произведших при этом деле Ламах был убит и Никий остался один предводителем афинян. Осадные работы шли быстро вперед и вскоре Сиракузы уже были почти совершенно обложены с сухого пути и моря. Многие города в Сицилии и даже в Италии начали склоняться на сторону афинян и снабжать их продовольствием. В самих же Сиракузах возникли несогласия и распри, распространились страх и уныние, и наконец сиракузяне вступили с Никием в переговоры о сдаче.
И вдруг — прибытие в помощь им пелопоннесских флота и войска дало совершенно другой оборот делам. Правительство Спарты вверило начальство над пелопоннесскими флотом и войском, по совету Алкивиада, Гилиппу, полководцу весьма способному и опытному. Гиллипп, сведав о крайнем положении Сиракуз, в то время, когда флот и войско еще только собрались при острове Левкадии, поспешил вперед в Сицилию с 4-мя триремами, пристал в Гимере и, при содействии приверженных Сиракузам городов и племен, собрав около 5.000 человек пехоты, конницы и вооруженных рабов, двинулся сухим путем к Сиракузам. Между тем 12 пелопоннесских трирем направились от Левкадии вдоль берегов Италии, а одна коринфская трирема — прямо, открытым морем, к Сиракузам. Прибыв прежде прочих, трирема эта успела тайно пробраться в одну из гаваней Сиракуз и принесла сиракузянам весть о близкой помощи. Ободренные тем сиракузяне немедленно прервали начатые переговоры с Никием. Войскам же удалось выйти на встречу Гилиппу и соединиться с ним. Гилипп овладел слабозанятыми Эпиполами и некоторыми отдельными укреплениями афинян, перерезал укрепленные линии их поперечными укреплениями, три раза выходил из города и нападал на афинян, в третий раз опрокинул их в расстройстве за их укрепленные линии, откуда они после того уже не отваживались более выходить, — и наконец уничтожил совершенно обложение Сиракуз с сухого пути, между тем, как прибывшие пелопоннесские триремы восстановили сообщение Сиракуз с морем. Все эти успехи пелопоннесцев и сиракузян были следствием, с одной стороны — искусства, деятельности и решительности мере и действий Гилиппа, а с другой — крайне медленных, нерешительных, даже робких действий Никия, и чрезвычайных небрежности и оплошности афинян в обложении города. Никий просил у афинян подкреплений и увольнения его от начальствования. Но афиняне не согласились на последнее, и назначив Никию двух помощников, Евримедона и Демосфена, первого из них зимою с 414 да 413 год послали в Сицилию с 10-ю триремами и 20-ю талантами серебра, а Демосфену. поручили к весне 413 г. изготовить новые войско и флот. Со своей стороны Гилипп и сиракузяне просили подкреплений и помощи у Спарты, Коринфа и разных городов Сицилии и Италии.
Первое важное военное событие в 413 году произошло в Греции. To было занятие спартанцами, по совету Алкивиада, Декелии, в самой средине Аттики, в плодороднейшей и богатейшей части ее, в расстоянии лишь 20-22 верст от Афин. Раннею весною пелопоннесское войско вод предводительством Агиса вступило в Аттику, заняло и укрепило Декелию и, оставив в ней сильный отряд войск под личным начальством Агиса, воротилось в Пелопоннес, разорив на пути Аттику. С тех пор Агис не переставал тревожить Афин и разорять окрестности их, и сверх того — что было весьма важно — отрезал Афинам подвозы продовольствия сухим путем из житницы афинской, острова Эвбеи (Декелия лежала на самом пути оттуда;- провоз же морем обходился гораздо дороже). Таким образом занятие Декелии спартанцами было еще важнее занятия Пилоса, в предшествовавшие годы, афинянами.
Между тем в Сицилии дела с каждым днем принимали более и более неблагоприятный для афинян и выгодный для сиракузян оборот. Вооружив 80 трирем, сиракузяне напали при входе в большую гавань на афинский флот, и в тоже самое время Гилипп со всем сухопутным войском произвел нападение на три отдельные укрепления, афинян на мысе Племмирий. Хотя Сиракузский флот был разбит, но Гилипп овладел афинскими укреплениями и в них разного рода морскими и продовольственными, в большом количестве, запасами афинян. Взятие этих укреплений и занятие мыса Племмирия были важны тем, что отрезали афинскому флоту сообщение с морем. Несколько времени спустя, сиракузяне, узнав, что Демосфен и Евримедон отплыли из Греции к Сиракузам с подкреплениями афинскому флоту и войску, решились, до прибытия их, снова напасть на эти последние и по возможности нанести им решительное поражение. Следствием этого была новая, внутри большой гавани, битва, в которой афинский флот (75 трирем) был разбит и заперт сиракузским (около 80 трирем).
Вскоре после того прибыли Демосфен и Евримедон с 5-ю тысячами гоплитов и легкою пехотою в числе около 2000 чел. на 73-х триремах. Демосфен рассудил весьма основательно, что необходимо было действовать быстро и решительно, и взятием Эпипол устранить главное препятствие к обложению Сиракуз. Вследствие того на Эпиполы и было немедленно произведено ночное нападение. Но счастье решительно покинуло афинян: удержанные упорным сопротивлением беотян, находившихся в составе вспомогательного пелопоннесского войска, они были опрокинуты с Эпипол, приведены в совершенное расстройство и претерпели решительное поражение и огромный урон.
Тогда Демосфен потребовал немедленного возвращения флота и войска в Афины. Но Никий воспротивился тому, страшась ответственности и стыда, и может быть также полагаясь на успех тайных сношений своих с приверженцами афинян в Сиракузах. Однако же весть об усилении сиракузян новыми вспомогательными войсками сицилийских племен, болезни и смертность в афинском войске, по причине низменной и сырой местности, на которой оно было расположено, и чрезвычайный упадок духа в нем — вынудили наконец Никия согласиться на возвращение в Афины. Но в то самое время, когда войско готовилось сесть на флот, случилось лунное затмение, которое привело суеверных афинян в такой страх и показалось им таким зловещим предзнаменованием, что отплытие было отложено на 27 дней (на трижды девять дней, по назначению прорицателей) до следующего полнолуния. Узнав об этом, сиракузяне положили окружить афинян, напасть на них и стараться истребить их, как на сухом пути, так и на море. Вскоре афиняне были впервые разбиты на море слабейшим неприятелем (86 афинских трирем — 76-ю сиракузскими в большой гавани), К ужасу положения их присоединился голод: ибо все подвозы были пресечены. Решено было, ее смотря на прежде определенный срок, немедленно пробиться и отплыть в Грецию: но флот афинский снова был разбит сиракузским и откинут к берегу. Никий и Демосфен хотели вторично пробиться к ним ночью: но войско до такой степени упало духом, что не иначе соглашалось удалиться от Сиракуз, как сухим путем. Вследствие того флот был покинут и затем частью взят, частью сожжен сиракузянами. Сосредоточившиеся же на сухом пути, у большой гавани, афиняне были со всех сторон окружены конницею и легкою пехотою сиракузян. Наконец (в начале сентября) предпринято было отступление, описание которого Фукидидом исполнено самых мрачных картин и возбуждает в высшей степени участие к горестному положению афинян, тяжкой судьбе их и необъятности претерпленных ими зол. За исключением рабов, которые почти все разбежались, афинян еще было не менее 40.000 чел. Отступление предпринято по кратчайшему пути на запад чрез р. Анап в земли одного неприязненного сиракузянам сицилийского племени. Впереди шли войска Никия, построенные в несколько пустых внутри четвероугольников, — в середине все, несшие. на себе тяжести и скудные остатки продовольствия, — за ними войска Демосфена, и наконец гоплиты, прикрывавшие отступление с тыла. Никий и Демосфен являли, среди общего упадка духа, истинные мужество и величие, ободряя войско, внушая ему чувства надежды и доверия к милосердию богов и убеждая его вооружиться благоразумием и твердостью. Движение производилось чрезвычайно медленно, в беспрерывном бою с многочисленными сиракузскими конницею и легкою пехотою, окружавшими и тревожившими афинян спереди, с боков и тыла. He успев пробиться сквозь одно горное ущелье, сильно занятое и укрепленное сиракузянами на пути следования афинян, Никий и Демосфен решились отступать не по первоначально предположенному пути, на котором их ожидали сиракузяне, но по другому, ведшему к Камарине, Геле и иным городам на южных берегах Сицилии. Это движение было предпринято ночью: случайный беспорядок в задней половине войска отделил ее от передовой, вслед за тем Демосфен сбился еще с дороги и таким образом совершенно отделился от Никия. В этом положении сначала Демосфен, а потом Никий были окружены превосходным в силах неприятелем. Утомленные беспрерывными движением и боем, ослабленные, огромным уроном, мучимые голодом и жаждою, войска Демосфена были принуждены положить оружие, а войска Никия частью истреблены и частью взяты в плен. Жестоко мстя афинянам, сиракузяне Никия и Демосфена казнили, около 7.000 пленных афинских граждан навсегда заключили в латомии, а всех прочих удержали в неволе или продали в рабство.
Таков был бедственный конец предприятия афинян против Сицилии — предприятия, которое, по изъясненным выше причинам, до всей справедливости должно назвать в полном смысле и во всех отношениях безрассудным. За то и следствия его были пагубны для афинской республики. Оно стоило ей потери флота и около 40.000 граждан, лишило ее господства да море, почти совершенно истощило богатую казну ее и нанесло этой республике жестокий удар, от которого она, не смотря да величайшие усилия, уже никогда не могла вполне оправиться, и который предуготовил и ускорил ее падение.

§ 68. Следующие пять лет войны (412 и 408).

Неудача афинян в Сицилии могла доставить Спарте и Пелопоннесскому союзу решительный перевес в войне, тем более, что союзники Афин начали постепенно отлагаться от них и присоединяться к Пелопоннесскому союзу, и что Старта уже заключила в это время открытый союз с персами, что доставило ей средство постоянно содержать сильный флот и привлечь на свою сторону многих союзников в малой Азии, Геллеспонте, Фракии и да островах Эгейского моря. Но правительство ее являло во всех своих действиях такие медленность, нерешительность, вялость, слабость и неблагоразумие, в Пелопоннесском союзе было так мало единства и согласия, — афиняне же напротив, побужденные крайнею опасностью своего положения, обнаружили столько мужества, твердости и деятельности, равно единства, согласия и энергии в своих действиях, что война вскоре снова начала принимать благоприятный для Афин оборот. К зиме 412-411 г. афиняне уже успели уравновесить силы свои с силами противников, а вскоре потом и снова приобрести господство на море. Поприщем главных военных действий сделались берега малой Азии и Геллеспонта и прилежащие к ним острова, а средоточиями их — со стороны афинян остров Самос, а со стороны пелопоннесцев, бывших в союзе с персидским сатрапом Карии, Тиссаферном — Милет. Афиняне осадили восставший против них, главный на острове Хиосе город того же имени, и произведя также высадку близ Милета, разбили вышедшие оттуда им на встречу, под предводительством спартанца Халкидея, Алкивиада и Тиссаферна — пелопоннесские и азиатские войска (в конце 412 г.)
Вскоре в Спарте произошла обычная, ежегодная перемена правительственных лиц. Новое правительство отвергло прежде заключенный с персами договор и стало сильно преследовать Алкивиада. Естественным следствием этого было то, что Тиссаферн и Алкивиад, недовольные Спартою, сблизились между собою и, по внушению хитрого Алкивиада, коварный Тиссаферн убавил пелопоннесскому флоту жалованье, стал уплачивать оное неисправно и тем возбудил в этом флоте неудовольствие и привел его в бездействие. Алкивиад же вступил в сношение с афинским флотом, находившимся у Самоса, и сделался душою заговора, имевшего целью изменить демократическое правление в Афинах в олигархическое. Но вскоре между Алкивиадом и заговорщиками произошли несогласия и разрыв, а Тиссаферн заключил с пелопоннесским союзом новый договор и исправною выдачею пелопоннесскому флоту полного жалованья снова поставил его в возможность действовать. Затем пелопоннесцы вступили в переговоры также и с Фарнабазом, сатрапом персидских областей малой Азии на берегах Геллеспонта и Евксинскаго понта. Абидос и Лампсак присоединились к пелопоннесскому союзу, и 24 афинские триремы, облегавшие Хиос, поспешив вследствие того в Геллеспонт, сняли таким образом обложение Хиоса, уже доведенного до крайности.
Между тем афинской республике угрожала внутренняя междоусобная война, вследствие двух переворотов, которые один за другим произошли в Афинах и на афинском флоте при Самосе. В феврале 411-го года демократическое правление в Афинах было заменено олигархическим, и новое правительство Афин открыло со Спартою переговоры о мире. Но вслед затем в афинском флоте, находившемся у Самоса, приверженцы демократии одержали верх над приверженцами олигархии, положили восстановить в Афинах демократический образ правления и провозгласили Алкивиада верховным предводителем вооруженных сил республики (411 г.).
Счастьем для афинян в этом обстоятельстве было то, что пелопоннесский флот, находившийся у берегов малой Азии, был снова приведен в бездействие: ибо Тиссаферн, недовольный сближением пелопоннесцев с Фарнабазом, опять прекратил выдачу жалованья флоту. Посланные же в Геллеспонт 40 пелопоннесских трирем были рассеяны бурею, и к Пелопоннесскому союзу присоединилась только одна Византия. За то другой пелопоннесский флот разбил при острове Эвбее 36 афинских трирем, следствием чего были: присоединение Эвбеи к Пелопоннесскому союзу, восстановление в Афинах по прежнему демократического образа правления, призвание Алкивиада и утверждение его в звании верховного предводителя вооруженных сил республики (411 г.).
С этого времени в продолжение четырех лет (411-408), составляющих блистательный период начальствования Алкивиада, оружие афинян снова, но в последний раз, венчалось важными успехами, которыми Афины были обязаны почти исключительно Алкивиаду. Первым была победа, одержанная при Абидосе афинским флотом, под начальством Фрасивула и Фрасилла, над пелопоннесским) направившимся, под начальством Миндара, от Милета в Геллеспонт для совокупного действия с Фарнабазом (411 г.). Вторично разбитый близ берегов древней Троады всем афинским флотом, собравшимся при Сестосе, пелопоннесский флот удалился к Кизику и там соединился с сухопутным войском Фарнабаза (411 г.). Алкивиад, усматривая необходимость самых скорых и решительных мер и действий, ибо все источники афинских доходов уже были почти совершенно истощены либо утрачены, направился с 86-ю триремами прямо к Кизику и здесь нанес, на море — пелопоннесскому флоту, а на сухом пути — войску Фарнабаза, решительное поражение и овладел всем неприятельским флотом (в конце (410 г.).
Эти три победы, особливо последняя, доставили афинянам значительный перевес над пелопоннесцами, поставленными, потерею флота, в самое трудное и опасное положение. За победою при Кизике последовали один за другим новые успехи афинян. Заняв и укрепив Лампсак, Алкивиад разбил близ Абидоса, на сухом пути, Фарнабаза, и зимою 410-409 г. свершил несколько удачных и полезных для афинян, разорительных для жителей края, набегов во внутренность областей Фарнабаза. В 408 году он обратил главные усилия свои против Халкидона и Византии, дабы отнять у пелопоннесцев средства препятствовать афинянам в сборе торговых пошлин в Геллеспонте, Босфоре и Евксинском понте. Осадив Халкидон, он отразил поспешившего на помощь этому городу Фарнабаза, заключил с ним мирный договор и осадил Византию. Приверженцы афинян в Византии передали им этот важный для, них город, и затем Алкивиад, покорив обратно все греческие поселения в Геллеспонте и Фракии, воротился в Афины, где был принят, как победитель, с большим торжеством (408 г.).

§ 59. Последние три года войны (407-404).

С 407 года война приняла решительный оборот в пользу Спарты и пелопоннесскаго союза. Главными причинами тому были два единовременные назначения: персидским царем Дарием II — младшего своего сына, Кира, правителем областей малой Азии до р. Галиса, — а Спартою — Лисандра предводителем нового пелопоннесскаго флота. Кир, еще молодой, уже отличался высокими государственными дарованиями и отличными качествами души, — а в Лисандре Спарта приобрела полководца, равного которому не имела со времени смерти Бразида и который мог достойно стать на ряду с этим последним. Тесная дружба соединила Кира с Лисандром: Спарта и Пелопоннесский союз приобрели в Кире и персах верных союзников и получили от них достаточные денежные средства для содержания своего флота и деятельнейшего ведения войны.
Афинам угрожала величайшая опасность, и Алкивиад решился, для спасения их, снова прибегнуть к мерам быстрым и решительным. Весною 407 года он отплыл из Афин со 100 триремами и, покорив обратно отложившийся остров Андрос, направился к мысу Нотию, близ Ефеса, при котором Лисандр собрал уже в это время 90 трирем. Оставив афинский флот при мысе Нотие под начальством Антиоха, с строгим запрещением вступать в общую битву с неприятельским флотом, — Алкивиад отправился лично на эолийский берег для того, как говорит Ксенофонт, чтобы условиться с Фрасивулом, укреплявшим там город Фокею, касательно дальнейших мер. Но эта причина неудовлетворительна и должно предполагать, что была какая-нибудь другая, тайная. По удалении Алкивиада, Антиох имел неосторожность завязать частный бой, который, вскоре превратясь в общую битву, кончился поражением афинского флота, бегством его к Самосу и взятием 15-ти афинских трирем (407 г.).
Эта победа имела чрезвычайно важные следствия. Враги Алкивиада обвинили его перед народом, который приговорил его к изгнанию и назначил на его место 10 стратегов, в том числе Орасилла и знаменитого в последствии Конона. Конон получил главное начальство над флотом, спасшимся к Самосу, и в тоже время место Лисандра (годовое начальствование котораго кончилось) заступил Калликратид. Эти два единовременные назначения снова, хотя и не надолго, дали войне оборот в пользу афинян. Калликратид, суровый, правдивый, мужественный и храбрый спартанец в духе первобытных времен Спарты, не был однако же ни искусным политиком, ни хорошим полководцем. Он не умел снискать со стороны Кира того расположения, которым пользовался Лисандр — и флот пелопоннесский, хотя и усиленный до числа 170 трирем, но не получавший от персов жалованья, являл менее деятельности, нежели яри Лисандре. Конон, напротив, отличался военными дарованиями. Самая первая его мера была весьма благоразумна: чтобы содержать флот с меньшими издержками, действовать же с большими свободою и быстротою, он уменьшил число трирем до 70-ти, но избрал лучшие и посадил на них отборнейших людей в полном составе. Первые действия его были однако же неудачны. Калликратид, взявший приступом город Мефимн на Лесбосе, преследовал Конона, плывшего мимо этого острова, разбил его в гавани Митилена и обложил в ней с моря, а самый город Митилен — с сухого пути. Конон успел однако же дать знать о том в Афины. При всем истощении своем, Афинская республика в 30 дней времени вооружила 110 новых трирем и более 20.000 чел. на них, и под предводительством 8-ми стратегов из числа 10-ти (Конов с одним стратегом был обложен в Митилене) послала их к Лесбосу. Усилясь при Самосе до числа 150 трирем, стратеги направились к Лесбосу. Узнав о том, Калликратид оставил Этеоника с 50 триремамя для обложения Конона и Митилены, а сам с 120-ю триремами обратился против афинского флота. При островах Аргинузских (между Лесбосом и берегом малой Азии) произошла жаркая битва, в которой пелопоннесский флот потерпел совершенное поражение и потерял более 70-ти трирем и 10-ти тысяч убитых, потонувших и взятых в плен (406 г.). В числе потонувших находился и сам Калликратид. Остатки флота спаслись к Хиосу. Этеоник немедленно снял обложение Митилены и удалился также к Хиосу, а Конон соединился с афинским флотом. Но дорого стоила победа этому последнему: многие триремы его потонули, либо были сильно повреждены. Жестокая буря не позволила подать надлежащей помощи поврежденным и из них 12 со всеми находившимися на них людьми погибли. Это послужило демагогам и демократам в Афинах поводом в обвинению стратегов, из зависти к ним, в небрежности и неисполнении ими своих обязанностей. Из них 6 подверглись самому пристрастному и несправедливому суду и были казнены.
Победа при островах Аргинузских поставила пелопоннесский флот в крайнее положение: не получая от персов денежных пособий, он был приведен в бездействие и сверх того терпел голод. К счастью для Спарты, правительство ее, по настоятельным просьбам Кира, флота и союзников спартанских, вверило начальствование над флотом снова Лисандру, в виде исключения в тогдашних чрезвычайных обстоятельствах: ибо, по законам Спарты, одно и то же лицо не могло дважды начальствовать флотом. Немедленно дела приняли другой оборот, Лисандр собрал весь флот при Ефесе, исправил его и раздачею из казны Кировой жалованья снискал общие любовь и преданность, и возбудил во всех чрезвычайные рвения и деятельность. Вскоре сделав пелопоннесский флот почти равносильным афинскому, он решился действовать наступательно против подвластным Афинам городов и владений, доходы которых служили афинянам единственными и последними средствами для содержания флота; — с самим же афинским флотом положил избегать общей битвы. Взяв приступом Кедрею и Лампсак, на берегах малой Азии, и в них богатую добычу, он сосредоточил весь свой флот при последнем из этих двух городов. Между тем, как пользуясь денежными пособиями персов, он имел полную свободу действовать по произволу, — содержание афинского флота, ничем не обеспеченное, при бессилии правительства и внутренних раздорах и смутах в Афинах, связывало напротив все действия Конона и прочих афинских стратегов и ее позволяло им предпринимать ничего важного. Но бездействие в этих обстоятельствах было еще опаснее, и стратеги, положив вступить с пелопоннесским флотом в решительную битву, направились с 108-ю триремами к Сестосу. Расположась станом близ него, при Эгос-Потамосе, насупротив Лампсака, они вскоре в боевом порядке направились против пелопоннесскаго флота. — Лисандр, построив последний в боевой порядок, неподвижно ждал нападения афинян. Но, не желая или не отваживаясь первые начинать битву, они удалились к Эгос-Потамосу, вышли да берег под предлогом снабжения себя продовольствием в Сестосе, рассеялись по всем направлениям и предались грабежу. К утру же они воротились на флот, снова в боевом порядке поплыли против пелопоннесского флота, и снова до тем же причинам, что и накануне, воротились к Эгос-Потамосу и рассеялись на берегу. Так продолжали поступать и афиняне, и Лисандр четыре дня сряду. Из них последний имел в виду этим средством внушить афинянам уверенность, что пелопоннесский флот не нападет да них первый, и тем произвести с их стороны беспечность и оплошность. Тщетно Алкивиад, живший поблизости в своих поместьях, предварял стратегов об опасности расположения флота при Эгос-Потамосе, где де было ни города, ни гавани, и советовал расположить его при Сестосе, где ему и стоять, и сражаться было несравненно выгоднее, притом не распускать людей и быть во всегдашней готовности к битве. Стратеги не послушались его и были жестоко за то наказаны. На пятые сутки (в декабре 406-го года), в то самое время, когда афиняне сошли на берег и рассеялись да нем, Лисандр, с своим пелопоннесским флотом, в боевом порядке устремился прямо к Эгос-Потамосу. Конон, не видя никакой возможности противодействовать ему, поспешил с 9-ю триремами удалиться в Эгейское море, и спасся от мщения афинян да остров Кипр. Весь же остальной затем афинский флот (170 трирем) был без труда взят Лисандром, а находившиеся на берегу афиняне частью спаслись в соседственные города и замки, большею же частью были, вместе с своими стратегами, принуждены сдаться, и из них 3.000 афинских граждан были немедленно казнены.
Победа при Эгос-Потамосе, лишив афинян флота, нанесла афинской республике последний, решительный удар. Непосредственным следствием ее было то, что Византия, Халкидон, Митилен и все без исключения города в Геллеспонте, поселения во Фракии и острова в Эгейском море, исключая Самоса, присоединились к пелопоннесскому союзу, а в следующем 405-м году Афины были обложены, с сухого пути — многочисленным пелопоннесским войском под предводительством царей Агиса и Павсания, а с моря 150-ю пелопоннесскими триремами под начальством Лисандра.
He имея более ни союзников, ни флота, ни достаточных запасов продовольствия, волнуемые страхом и жестокими распрями и смутами, афиняне твердо решались однако же не сдаваться и употребили всевозможные усилия для обороны Афин и замедления конечной гибели своей, зная, какая участь ожидала их. Но голод и болезни произвели между ними такую смертность, так уменьшили число их и довели их до такого крайнего положения, что они наконец были вынуждены открыть переговоры о сдаче. Спартанцы с намерением чрезвычайно длили переговоры и тем вынудили афинян, доведенных до последней крайности, согласиться на предписанные им Спартою, тяжкие и унизительные для них условия. В конце апреля 404-го года заключен был договор, в силу которого: 1) Афинской республике сохранено политическое существование, а афинянам гражданская свобода, но последние должны были 2) иметь не более 12-ти трирем, 3) разрушить длинные стены, соединявшие Афины с Пиреем, и укрепления Пирея, — 4) возвратить гражданские права всем изгнанникам и выходцам, — 5) иметь одних друзей и врагов с Спартою и 6) употреблять войско и флот свои лишь по воде и назначению Спарты. В начале мая 404-го года Агис занял стены Афин, а Лисандр Пирей: укрепления были разрушены, а верховная власть в Афинах вверена 30-ти олигархам. Затем Агис с войском удалился в Пелопоннес, а Лисандр с флотом направился к Самосу и вскоре принудил жителей его покориться.
Так кончилась 27 лет продолжавшаяся Пелопоннесская война, вследствие совершенного истощения сил и средств афинской республики, беспорядков демократии в ней, личных дарований и искусства Лисандра и денежных пособий Спарте персов.

§ 60. Общий вывод о Пелопоннесской войне.

Пелопоннесская война, столь важная по своим политическим цели и результатам, заслуживает особенного внимания в военном отношении, как полнейший образец внутренних, междоусобных греческих войн. В ней слились, так сказать, все отдельные черты их и вполне выразилось все греческое искусство ведения войны.
Чтобы в точности постигнуть характер ее, необходимо принять в соображение все те многоразличные причины и обстоятельства, которые имели влияние на ведение оной. Сюда должно отнести: 1) географическое положение Греции, при малом объеме, с трех сторон окруженной морем и островами, — 2) гористые, пересеченные свойства ее местности, — 3) политическое раздробление ее на множество враждебных между собою народов и республик, из коих каждый народ имел свои особые нравы и обычаи, каждая республика свои особые устройство и учреждения, — 4) разнообразие, сложность и запутанность взаимных политических отношений их между собою, — 5) борьба политических партий, в особенности двух главных, демократической и аристократической, недостатки и беспорядки народного правления, — 7) личные дарования и искусство, виды и побуждения правителей и полководцев, имевших верховную власть или управлявших войною, — 8) военное устройство греческих республик и состав, устройство и самый образ действий греческих войск, — 9) различные, особенные обстоятельства, — и наконец 10) происходившее от всего этого чрезвычайное разнообразие сил и средств, видов и побуждений.
Естественными следствиями влияния всех этих разнородных причин и обстоятельств на ведение и характер войны вообще были нижеследующие:
Ни та, ни другая сторона не могла действовать всею совокупностью своих сил и решительным образом стремиться к скорейшему достижению главной политической цели, т.е. Афины — к одолению Спарты и пелопонесского союза, а Спарта — к воспрепятствованию тому и низложению самих Афин. Необходимость принуждала обе стороны стремиться к этой цели постоянным ослаблением стороны противной и нанесением ей наибольшего вреда всеми возможными средствами, политическими и военными. К средствам политическим принадлежали: 1) отторжение союзников от стороны противной и привлечение их на свою сторону, — 2) умножение числа собственных приверженцев и врагов противника, — и 3) поддержание и возбуждение Афинами — демократической, а Спартою — аристократической партий. К военным же средствам должно отнести: 1) нападение на союзников противной стороны и 2) на собственные ее владения. Из этого очевидно, какое необыкновенное, беспрерывное и разнообразное влияние на войну и военные действия долженствовала иметь политика, какие чрезвычайные должны были происходить раздробление сил и действий, и недостаток единства, связи и постоянства в этих последних. И действительно, при каждом успехе и каждой неудаче, при каждой перемене правительственных лиц, прихоти или торжестве той или другой партии, изменялись и побуждения, и виды, и предначертания действий. Война обнимавшая не только всю Грецию с окружавшими ее морями и островами, но и поселения ее, даже в странах и морях отдаленных, раздробилась на бесконечное множество малых, частных, отдельных военных действий на сухом пути и море. Действия эти состояли почти исключительно из наступательных предприятий (экспедиций), имевших характер набегов. Каждое из них было устремляемо не к скорейшему достижению главной политической цели войны, но, по необходимости, к каким-либо частным или побочным целям, к нанесению противнику частного вреда или приобретения каких-либо частных выгод. Иногда они имели также целью развлечение сил и внимания противника, или отвлечение их от одного пункта к другому. Военные действия происходили преимущественно, в первой половине войны, со стороны -Спарты и пелопоннесского союза — на твердой земле, а со стороны Афин — на море, во второй же половине войны — с обеих сторон на море, на котором решена и самая война. Действия сухопутные и морские были, в этой войне, в особенности тесно связаны одни с другими. Отличительною чертою частных военных предприятий были действия малой войны малыми армиями и отрядами. По этому стычки, деда и частный бой происходили довольно часто, но больших битв было мало (не более 6-ти), и из тех ни одна, исключая Эгос-Потамосской, не была вполне решительною. Напротив, обложения и осады городов, иногда весьма продолжительные, встречаются довольно часто.
Таким образом вообще пелопонесскую войну можно рассматривать в смысле малой войны, веденной на большом пространстве и в более или менее обширных объеме и размерах, и в которой первенствующее влияние на военные действия имела политика. Таков был, более иди менее, характер и всех вообще внутренних, междоусобных греческих войн.
К характеристике Пелопоннесской войны должно присовокупить еще, что по причине чрезвычайного, взаимного политического ожесточения греков в ней, она ведена была с большею еще жестокостью в отношении к краю и жителям, к побежденным и пленным, нежели обыкновенные междоусобные греческие войны.
Особенного внимания в Пелопоннесской войне заслуживает также чрезвычайное влияние на ход и успех военных действий и целой войны — личных дарований и искусства некоторых государственных людей и полководцев, как например: Перикла, Демосфена, Бразида, Гилиппа и Лисандра, или честолюбцев, подобных Конону и Алкивиаду, или же людей, столь осторожных и нерешительных, как Никий.
В заключение должно сказать, что те же причины и обстоятельства, которые сообщили Пелопоннесской войне изображенный выше характер, имели весьма естественным следствием также и 27 ми-летнюю продолжительность ее. Без означенных, выше обстоятельств, ускоривших окончание ее, война эта могла бы продлиться еще гораздо долее и, может. быть, повести к конечной гибели Греции.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ВОССТАНИЕ КИРА МЛАДШЕГО И ОТСТУПЛЕНИЕ 10.000 ГРЕКОВ (401-400).

§ 61. Восстание Кира младшего (401). Поход его к Вавилону. — Битва при Кунаксе. — § 62. Отступление 10.000 греков (401-400). — Отступление до реки Завата. — § 63. отступление от Завата до Кентрита. — § 64. Поход от Кентрита до Трапезунта. — § 65. Поход от Трапезунта до Хрисополя и действия во Фракии. — § 66. Заключение.

Источники: Ксенофонта Анабазис и указанные выше.

§ 61. Восстание Кира младшего (401). Поход его к Вавилону. — Битва при Кунаксе.

Второй сын персидского царя Дария II, Кир (носящий в истории прозвание младшего, в отличие от Кира старшего, основателя персидского государства) замыслил по смерти отца своего завладеть, при содействии Спарты и греков и помощью греческих наемных войск — персидским престолом, предназначенным старшему сыну Дария, Артаксерксу. Главную надежду свою в этом он полагал на решительное превосходство греческих войск над азиатскими. С этою целью, сверх содействия Спарте в пелопоннесской войне, он всеми средствами старался снискать приязнь и дружбу знатных греческих выходцев и вообще греков, и привлечь их на свою сторону. И едва, в том же году, в котором прекратилась Пелопоннесская война (404), Дарий умер, а Артаксеркс II вступил на престол, как Кир начал под разными предлогами усиливать находившиеся под его начальством войска наборами в малой Азии и Греции.
Главное внимание его было обращено на наборы в Греции, к ним приложены были все его старания и попечения. И в этом, сверх средств, употребленных им перед тем для снискания приязни греков, сами обстоятельства особенно благоприятствовали ему. В Греции, после продолжительной пелопоннесской войны, во множестве явились люди, из высшего и низшего сословия без различия, которые, пристрастившись в военному ремеслу, не хотели более возвращаться к мирным занятиям и охотно готовы были служить наемниками кому бы то ни было, лишь бы получать хорошее жалованье. Спарта же, из признательности к Киру, дозволила ему производить в Греции наборы наемников и сверх того позже поставила в его распоряжение пелопоннесский флот, находившийся у берегов малой Азии. Таким образом чрез два года (403-402) Кир имел уже около 13.000 греческих наемных войск (11.000 гоплитов и около 2.000 псилов), около 100.000 азиатских войск, большею частью конных, и флот из 60-ти трирем (25-ти финикийских и 35-ти пелопоннесских). Греческие наемники составляли 8 отдельных дружин под начальством 8-ми набиравших их, знатных предводителей, родом из различных областей и поселений греческих. Все они, по греческому обычаю, имели равную власть; но спартанец Клеарх был, можно сказать, главным и первенствующим между ними по отличным своим дарованиям, твердому и решительному характеру и неограниченному в нему доверию Кира.
Весною 401 года Кир, под предлогом изгнания беспокойных писидян из малой Азии, двинулся с сухопутным войском от Сард в пределам Писидии. В тоже время флот направился к берегам Киликии. Но перейдя чрез реку Меандр, Кир не вступил в Писидию, а обошел ее с севера чрез Келены и Иконий во Фригии и Тиану в Каппадокии, без сопротивления перешел чрез горный хребет, отделявший Каппадокию от Киликии; и прибыл в главный город этой последней области, Тарс. Здесь наемные греки, видя, что Писидия уже далеко в тылу, отказались идти далее на восток. Отказ их был весьма чувствителен для Кира, на них единственно возлагавшего всю свою надежду. Поэтому все возможные средства убеждения и ласкательств были употреблены им, чтобы склонить греков к последованию за ним, в чем наконец он и успел, обещав увеличить им жалованье. Затем он продолжал движение от Тарса к Исскому заливу, прошел чрез Сирийские врата (проход из Киликии в Сирию между горным хребтом Тавра и Исским заливом) беспрепятственно, ибо персидский сатрап Сирии, Аброком, со всеми своими азиатскими войсками удалился к Вавилону, на соединение с Артаксерксом, уже готовившимся к отражению Кира. В Иссе Кир вошел в сообщение с флотом своим и был усилен вновь прибывшими 1.100 наемными греческими гоплитами, так что всего наемных греков у него было уже около 14.100 человек (12.100 гоплитов и около 2.000 псилов), под начальством 5-ти главных предводителей, первенствующим между которыми по прежнему был Клеарх. Из Исса Кир продолжал движение к югу по берегу залива до Мириандра, но отсюда обратился на восток к Тапсаку на Евфрате — обыкновенному пункту переправы чрез эту реку на пути из малой Азии в среднюю и обратно. Здесь Кир уже открыто объявил грекам истинную цель похода, т.е. движение к Вавилону против Артаксеркса. Греческие наемники взбунтовались и решительно отказались идти далее. Увещания Клеарха и других предводителей, убедительные просьбы Кира и обещание его щедро наградить греков по прибытии них в Вавилон. и при обратном отправлении их в Грецию, склонили их однако же к дальнейшему движению. Все войско перешло чрез Евфрат в брод (вода в этой реке, по счастью, была в это время очень низка) и затем двинулось вниз по левой стороне Евфрата, в большем или меньшем удалении от берега. По 27-ми: — дневном походе чрез пустынную и бесплодную часть Месопотамии, в продолжение которого крайне нуждалось в продовольствии, оно вступило наконец в плодородную часть ее, а вскоре затем (в конце июля или в начале августа) и в пределы Вавилонии, пройдя таким образом от Сарда, по исчислению Ксенофонта, около 535-ти персидских парасанг или 16.050-ти греческих стадий (что составляет около 2.809-ти верст) в 93 перехода (и с большими или меньшими остановками в разных местах) — в 4 ½ или 5 месяцев.
На четвертые сутки похода в Вавилонии переметчики известили Кира о приближении Артаксеркса с многочисленным войском. Кир, объявив грекам, что вполне надеется на их храбрость и превосходство над неустроенными толпами азиатцев, увещал их явить все, свойственное грекам мужество, не страшась ни многочисленности врагов, ни их стремительного, шумного, беспорядочного нападения. Затем он построил войско свое в боевой порядок таким образом, что греки (которых уже было только 12.800 человек — именно 10.400 гоплитов и 2.400 псилов) составляли правое, a. азиатские войска (в числе около 1.00.000 человек под начальством знатного перса Ариэя) левое крыло. В этом порядке он двинулся вперед. К вечеру, через переход, встречен был длинный и глубокий канал, прорытый, по приказанию Артаксеркса, для задержания Кирова войска: вода в него была проведена из Тигра, в этом месте наиболее сближавшегося с Евфратом. Канал был однако же покинут неприятелем, что повело к заключению, что Артаксеркс отступил, уклоняясь от битвы, и было причиною, что наследующий день войско Кира- продолжало идти вперед уже с меньшею осторожностью и даже в беспорядке. Но в то самое время, когда оно приближалось к месту расположения на ночь станом, получено было известие о приближении Артаксеркса в боевом порядке. Кир едва успел изготовить свое войско к битве. Греки на правом крыле примкнули правым флангом к левому берегу Евфрата, а азиатские войска на левом крыле — к левому флангу греков. На правом фланге греческих гоплитов были поставлены греческие псилы и около 1.000 человек пафлагонской конницы. Сам Кир, на коне, окруженный 600-ми знатными, тяжело вооруженными всадниками, стал в средине всего войска, а впереди азиатских войск были расположены имевшиеся у Кира военные колесницы, всего только в числе 20-ти. День уже склонялся к вечеру, когда наконец в боевом порядке и величайшей тишине приблизилось войско Артаксеркса. Силы его, по показаниям (вероятно крайне преувеличенным) переметчиков, простирались до 900.000 человек и состояли большею частью из конницы. — При них было 150 военных колесниц, вооруженных косами. Войско Артаксеркса занимало протяжение фронта столь обширное, что средина его находилась против оконечности левого крыла Кирова войска и даже далее. Левым крылом, насупротив греков, начальствовал Тиссаферн, хорошо знавший тактику их. Все вообще Артаксерксовы войска были разделены по племенам и народам, и построены в большие сомкнутые массы. Впереди находились военные колесницы, а в средине — сам Артаксеркс. на коне, окруженный сановниками двора своего и отборною, 6-ти тысячною, конною дружиною телохранителей. На этот именно важнейший пункт неприятельского боевого расположения Кир и хотел с самого начала устремить греков (вероятно переведя их для этого с правого фланга на левый, о чем Ксенофонт однако же умалчивает), ибо был уверен, что, опрокинув и разбив центр Артаксерксова войска, одержит победу. Но Клеарх, опасаясь быть окруженным, не хотел покидать своего места и предпочел действовать против левого неприятельского крыла, постоянно примыкая правым флангом в Евфрату. Вследствие того, коль скоро Артаксерксово войско сблизилось с Кировым, греческие гоплиты, построенные фалангой, двинулись вперед мерным, постепенно-ускоряемым шагом. При виде стройного наступления этой плотной, грозной массы, державшей огромные копья свои на перевес, ужас объял войска левого Артаксерксова крыла, и не выждав удара греков, все они, за исключением Тиссаферна с конницею, бросились стремглав бежать. Возничие военных колесниц также бежали; покинутые же ими колесницы были устремлены лошадьми, одни — против греков, которым не причинили однако же никакого вреда, потому что греки расступились и пропустили их, а другие — назад против собственных войск, чем еще более увеличили беспорядок в них и нанесли им большой урон. Греки, не потеряв ни одного человека, преследовали бежавших. Тиссаферн, отрезанный от Артаксеркса, решился прорваться с конницею сквозь псилов, между гоплитами и Евфратом, и соединиться с Артаксерксом. Он успел в этом, но с большим уроном: ибо псилы расступились и пропустили мчавшуюся мимо их персидскую конницу, производя по ней жестокую стрельбу из луков.
Между тем центр и правое крыло Артаксерксова войска начали охватывать левое Кирово крыло. Усмотрев это, Кир с окружавшими его всадниками устремился прямо против Артаксеркса, опрокинул и рассеял шедшую впереди его 6-ти тысячную конную дружину, и в то время, как почти все бывшие с Киром всадники преследовали бежавших, сам Кир, с небольшим лишь числом оставшихся при нем, бросился на Артаксеркса, окруженного также немногими царедворцами, и ранил его копьем в грудь, но вслед затем сам был смертельно ранен. Смерть его послужила знаком к немедленному бегству Ариэя и всех азиатских войск Кира к позади распложенному стану, откуда они, не останавливаясь, бежали еще гораздо далее. Центр и правое крыло Артаксерксова войска преследовали их, разграбили стан их, напали также и на стан греков, во были отражены оставленною в нем стражею.
Таким образом с обеих сторон левые крыла бежали, а правые увлеклись преследованием их и удалились одно от другого на расстояние около 30-ти стадий (5 ¼ верст), — но вскоре однако же обратились назад одно на встречу другому. Сблизясь с греками, войска Артаксеркса уклонились от них влево, что принудило греков стать тылом к Евфрату, дабы не быть охваченными и окруженными. Войска Артаксерксовы расположились фронтом к грекам, но оставались в бездействии, не отваживаясь напасть на них. Видя это, греки смело и решительно двинулись вперед — и Артаксерксовы войска, не выждав нападения, обратились в бегство.

§ 62. Отступление 10.000 греков (401-400). Отступление до реки Забата.

He смотря на все превосходство свое над персами и на одержанную над ними победу, греки со смертью Кира, казалось, были обречены на верную гибель. Эта горсть людей, брошенная далеко от Греции в глубину Азии, окруженная многочисленными и злобными врагами, предоставленная собственным силам и средствам, должна была или положить оружие, или совершить необычайно дальнее. трудное и опасное отступление в Грецию, преодолеть неимоверные препятствия и затруднения со стороны природы и жителей, на каждом шагу сражаться, беспрерывно нуждаться во всем необходимом для существования и, может быть, даже погибнуть от трудов; и оружия врагов или голода. Но греки предпочли труды и опасности отступления — бесчестию и стыду сдачи, отвергли требование Артаксеркса, чтобы они положили оружие — и затем решились немедленно отступать в малую Азию вместе с войсками Ариэя. И таков был страх, внушаемый ими персам, что Артаксеркс не отважился напасть на них и одолеть их силою, по прибегнул в хитрости. Тиссаферн вызвался взять греков в плен живыми и принудить их вступить в службу Артаксеркса. Для этого он хотел: во 1-х заманить их на левый берег Тигра, во 2-х лишить их главных предводителей/ захватив последних в плен хитростью, — и наконец, в 3-х, припереть их к кардухийским горами на левом берегу Тигра, и там, где им ни чрез Тигр, ни чрез горы пройти было невозможно, принудить их к безусловной сдаче. Он твердо был уверен, что греческое войско, лишенное своих предводителей, придет в расстройство, упадет духом и будет уже в половину побеждено. Местность же на левой стороне Тигра, помощью которой он хотел достигнуть своей цели, имела нижеследующий вид: от того места, где Тигр наиболее сближается с Евфратом, вверх по левому берегу первой из этих двух рек, на расстоянии около 70-ти географических миль (490 верст), страна была большею частью ровная и открытая. Но далее к северу Тигр протекал между высокими, неудобопроходимыми горами, на правом берегу — мазийскими, и на левом гордиенскими или кардухийскими. Последние назывались так по обитавшему в них дикому, независимому, воинственному и отменно храброму племени Гордиениян или Кардухов, находившихся в беспрерывной войне с персами... Кардухийския горы, простираясь от Тигра на восток на 10 или 15 географических миль, до озера Арсиссы, возвышались, на левом берегу Тигра, отвесными скалами так, что между ними и рекою не оставалось для прохода даже малой тропинки; самая же река, стесненная с обеих сторон горами, имела в этом месте большую глубину и весьма сильное течение: В длину, вверх по течению Тигра, кардухийские горы простирались также на расстоянии около 16-ти географических миль и с севера ограничивались речкою Кентритом, истекавшею по близости озера Арсиссы, направлявшеюся от с. в. на ю. з. и изливавшеюся в Тигр с левой стороны. По правую сторону Кентрита до горного хребта Тавра простирались обширные равнины торговой и богатой Армении. И так Тиссаферн хотел припереть греков к кардухийским горам в том месте, где они упирались в Тигр.
Начало Тиссафернова плана было увенчано полным успехом. Чрез посредничество Тиссаферна, между персами и греками были заключены перемирие и клятвенный договор. В силу этого договора персы обязались: во всех персидских владениях поступать с греками миролюбно, препроводить их в Грецию и на всем пути открыть им, для покупки продовольствия, рынки, а там, где не нашлось бы рынков, они дозволяли грекам самим добывать продовольствие. С своей стороны греки обязались: на походе равномерно поступать миролюбно, на рынках все покупать за деньги, а там, где не случилось бы рынков, добывать продовольствие со всевозможными порядком и пощадою края и жителей. По заключении договора, грекам действительно были указаны ближайшие рынки; но более 20-ти дней заставили их ждать прибытия Тиссаферна с войском для их препровождения. А между тем, обещанием Ариэю и его войскам Артаксерксова прощения, успели переманить их от греков и оставить последних совершенно одних. Наконец Тиссаферн прибыл с войском, столь многочисленным, что оно казалось предназначенным скорее для неприязненных действий против греков, нежели для их сопровождения. Персы лукаво представили им, что возвращаясь тем же, прямым путем к Тапсаку, по которому при были с Киром, они подвергались опасности умереть с голоду, двигаясь же вверх по левому берегу Тигра, могли иметь продовольствие в изобилии. Греки согласились с этим и, полагаясь на заключенный с персами договор, направились к Тигру, перешли через него по мосту в городе Ситаке (несколько выше Мидийской стены, построенной между Тигром и Евфратом, в том месте, где они сближаются), и затем направились в северу, вверх по левому берегу Тигра, то в большем, то в меньшем от него расстоянии. Движение производилось таким образом, что греки и персы шли и станами располагались всегда отдельно, в расстоянии одной парасанги (5 ¼ верст) одни от других, наблюдая всевозможные военные предосторожности. Причинами тому были: со стороны греков — постепенно возраставшая недоверчивость их к персам, а со стороны персов — непреодолимый страх, внушаемый им греками. Следствием же этого было то, что взаимные неприязнь и ожесточение усиливались с каждым днем более и более. Однако же и персы, и греки в точности соблюдали условия договора, и последние не нуждались в продовольствии, хотя часть времени шли по стране пустынной. Наконец по 15-ти дневном походе от Ситака они прибыли в плодородную страну, орошаемую рекою Забатом, впадавшею в Тигр с левой стороны. Здесь, на берегу Забата, они остановились на трое суток для отдыха. Клеарх, тревожимый возраставшею с обеих сторон неприязнью, и желая предупредить могшие наконец произойти от того опасные для греков последствия, просил личных свидания и объяснения с Тиссаферном. Коварный перс, истощив всевозможные уверения в приязни к грекам, пригласил всех греческих предводителей на пиршество к себе, что, как известно, у греков, персов и всех вообще народов древности, взаимно соединяло пиршествовавших священными узами дружбы. На следующий день Клеарх и с ним, по настоятельному его требованию, 4 других главных предводителя, 20 лохагов (частных военачальников) и около 200 простых воинов отправились к Тиссаферну. Но едва 5 предводителей вступили в его ставку, как были схвачены и — как полагают — отправлены к Артаксерксу и там казнены. Бывшие же с ними лохаги и воины все до одного изрублены.
Этим вероломным и постыдным поступком персов заключается первая часть отступления греков и начинается главная и самая важная, трудная, занимательная, составляющая, так сказать, завязку и вместе развязку его.
§ 63. Отступление от р. Забата до р. Кентрита.

Вероломный поступок персов поставил греков в чрезвычайно трудное и опасное положение. Они остались без предводителей, не могли более иметь ни рынков для своего продовольствия, ни проводников, еще находились в средине персидского государства, в чрезвычайном отдалении от Греции, прямой путь в которую был прегражден непроходимыми. реками и горами, и в довершение всего не имели конницы. Все это распространило между ними страх, уныние и упадок духа, до такой степени, что в первую пору никто между ними и не помышлял о немедленном принятии необходимых для спасения мере. И в этих обстоятельствах сугубым счастьем для них было то что персы не произвели на них в это самое время нападения, и в особенности то, что между ними нашелся человек, присутствием духа, решимостью и превосходными дарованиями умевший внезапно дать делу другой оборот и. спасти греков от явной гибели. To был 27-ми или 28-ти летний афинянин Ксенофонт, последовавший за войском в звании вольнослужащего, по просьбе друга своего, Проксена, одного из взятых персами предводителей. Силою и здравостью суждений, благородным образом мыслей и увлекательным даром слова он вскоре успел ободрить и воодушевить дружину Проксена, а за нею и нею войско, и убедить их в необходимости немедленного избрания новых предводителей и соединения твердости и благоразумия с деятельностью, для общего спасения от опасности. По совету его избраны 5 новых предводителей, в том числе и он сам. Так как игемония или верховная власть в Греции принадлежала в это время Спарте, то главное начальствование и было предоставлено, на место спартанца. Клеарха, спартанцу же Хирисофу. Новые предводители вдохнули в войско новые силы, бодрость и надежду на спасение, и по совету Ксенофонта единогласно доложили: 1) сжечь все повозки, ставки и излишние тяжести, для всевозможного облегчения движения, 2) соблюдать строжайшие воинские порядок и подчиненность, для отвращения пагубных последствий неповиновения и беспорядка, и 3) двигаться в виде пустого внутри четвероугольника, имея в середине легкую пехоту, рабов и вьючный скот.
Все это было исполнено в точности: все повозки, ставки и излишние тяжести сожжены, самые же необходимые для исхода вещи воины разделили между собою поровну. Затем, когда все было готово к доходу, войско, в числе несколько менее 10.000 челов. под оружием, перешло через Забат и двинулось вверх по левому берегу Тигра, в большем или меньшем от него удалении, страною ровною и открытою, в установленном порядке, т.е. в строе четвероугольника, составленного из четырех малых фаланг, из коих передняя и задняя шли фронтом, а боковые флангом. Хирисоф начальствовал переднею, два старшие по нем предводителя — боковыми, а два младшие, Тимасий и Ксенофонт — заднею, Легкая пехота, рабы, несколько пленных мужчин, женщин и детей и вьючный скот — шли в середине.
Уже с первого перехода греки были преследованы Тиссаферном со всем его войском, и до самых кардухийских гор, на 14-ти переходах, в продолжение 19-ти дневного похода, принуждены были отступать в беспрерывном почти бою с персами. Эта часть отступления греков чрезвычайно любопытна во многих отношениях в заслуживает ближайшего внимания в особенности в нижеследующем:
Здесь греки каждый день, на каждом шагу и при каждом случае самими обстоятельствами принуждаемы были постепенно совершенствовать то либо другое в своих обычных: вооружении, строе, порядке движения, образе действий, мерах осторожности, обороны и проч. И все эти усовершенствования, важные по отношению их, не к одному Кирову войску {Под этим названием Кировы греческие наемники были известны у современных греков, у большей части древних писателей и вообще в древности. В новейшие же времена они более известны под названием десяти тысяч греков.}, но ко всей вообще греческой тактике, почти исключительно истекали от Ксенофонта. Он дарованиями и познаниями своими столь превосходил других предводителей, имел на них и на войско такое влияние и всегда подавал такие мудрые и спасительные советы, такой личный примере мужества, самоотвержения и храбрости, что с самого начала избрания своего и во все продолжение отступления был истинною душою войска и главным его предводителем, распорядителем всех его действий и виновником всех его успехов, между тем, как Хирисоф был главным предводителем только по имени.
Уже с самых первых дня и перехода греки вполне ощутили всю невыгоду недостатка у них конницы и такой легкой пехоты, которая могла бы с успехом быть противопоставлена персидским стрелкам и пращникам. Персы имели многочисленные и отличные конницу и легкую пехоту, главным действием которых были стрельба из луков и метание каменьев из пращей на расстояние гораздо значительнейшее, нежели то на котором могли действовать из луков и пращами греческие псилы, сверх того не имевшие никакого предохранительного вооружения. Следствием этого было то, что греки терпели урон, не имея возможности ни сами наносить оного персам, ни останавливаться, ни двигаться назад против персов, ни отряжать против них части войск. Последнее было даже бесполезно потому что персы бежали, как только греки двигались против них; слишком удаляться же от войска греческие отряды ее могли потому, что подвергались опасности быть отрезанными и разбитыми. Все эти причины и побудили греков, по совету Ксенофонта, образовать: 1) из находившихся в войске родосцев отряд пращников силою около 200 челов., которые метали свинцовые пули вдвое далее, нежели персы каменья, и притом чрезвычайно метко, — и 2) около 50-ти челов. конницы, прикрытых латами и звериными шкурами, и посаженных на имевшихся при войске лошадей. Эти пращники и конница оказали грекам большие услуги во всех стычках и делах с персами. С этого времени успех был всегда на стороне греков: ибо персы были постоянно удерживаемы на расстоянии дальнего полета пуль, метаемых родосскими пращниками, а если отваживались подступать ближе, то были с уроном отражаемы и обращаемы в бегство. Нападать же на греков с ручным оружием и вступать с ними в рукопашный бой они никогда не смели, потому что чрезвычайно боялись греческой тяжелой пехоты.
Таким образом они положили только беспрерывно тревожить, утомлять, задерживать греков нападениями с тыла и с боков, и — где и когда можно было — ослаблять оных действием метательного оружия издали. К ночи они обыкновенно удалялись от греков и располагались станом в более или менее значительном от них расстоянии, иногда стадиях в 60 (10 ½ верстах) и даже далее. Причину этого Ксенофонт объясняет тем, что они крайне опасались ночных нападений; ибо имели обыкновение на ночь расседлывать и разнуздывать лошадей своих и, стреножив их, пускать на паству; сами же снимали оружие и доспехи, от чего, в случае ночной тревоги, для изготовления лошадей и всадников в бою, требовалось очень много времени и происходили величайшие смятение, суета и беспорядок. Это обстоятельство, в соединении с тем, что персы преследовали греков только с тыла, но не отваживались преграждать пути следования их по равнинам и не могли разорять края на нем, было причиною, что греки проводили ночи спокойно, оставались на месте ночлега до полудня, затем усиленными переходами удалялись от персов на более или менее значительное расстояние и наконец везде на пути находили нужное продовольствие; сражались же с персами более во второй половине дня.
На 5-м переходе от Забата греки убедились в крайних неудобствах строя в виде четвероугольника при переходе чрез всякого рода теснины, когда неприятель сильно теснил с тыла. «Воины», говорит Ксенофонт», принуждены смыкаться, идут с трудом, толпятся, смешиваются, а воины, теряющие ряды свои, никуда не годятся. Когда же фланговые части идут занять прежние свои места, то прежде, нежели смешанные между собою воины займут свои ряды, центр разрывается, и в это мгновение беспорядка, если с тыла теснит неприятель, воины теряют смелость и присутствие духа». Для избежания этого, предводители, по предложению Ксенофонта, образовали 6 сотен, каждую под начальством сотника и известного числа низших военачальников. При переходе через теснины, сотни останавливались, прикрывали переход войска и потом следовали по сторонам его, на одной с ним высоте. Когда боковые фаланги, во переходе через теснину, снова удалялись одна от другой, сотни занимали более или менее сильными частями промежутки, образовавшиеся в центре, для того, чтобы фронт составлял всегда одну неразрывную линию. Таким образом войско переходило через теснины в совершенном порядке. Сотни двигались отделениями, а если войску нужно было построиться в боевой порядок, то они в одно мгновение занимали в нем свои места.
Это усовершенствование, бывшее естественным следствием обстоятельств и необходимости, было важно в том отношении, что придало фаланге 10.000 греков удободвижимость, которой ей не доставало, в как до кардухийских гор, так и. позже, при переходе через эти горы и через Кентрит, оказало грекам большую пользу.
Четыре дня спустя после этого необходимость побудила Ксенофонта принять другую, не менее полезную меру. На 9-м переходе от Забата, в 11-й день похода, греки начали уже. приближаться к кардухийским горам, персы же, сверх преследования их с тыла — охватывать их с боков и преграждать им путь. Перейдя через две горы без предосторожностей, а потому и не без сопротивления со стороны персов и урона для греков, Ксенофонт, прежде нежели переходить через третью, занял ее вершину псилами. Главное войско поддерживало псилов, и неприятель, удерживаемый этими последними, не смел разделить своих сил. Псилы же в свою очередь прикрывали главное войско от действия метательного оружия неприятеля, и таким образом третья гора была занята греками без всякого с их стороны урона.
На 10-м переходе, в 15-й день похода, греки спустились с гор в раввину. Настигнутые Тиссаферном, они были принуждены расположиться в первом, встреченном ими селении, дабы не сражаться более на походе, ибо имели много раненых. В селении греки имели уже большие на своей стороне выгоды, нежели на походе, потому что легче и с большим успехом могли вылазками из закрытого со всех сторон селения отражать нападения персов.
На 13-м переходе, в 18-й день похода, персы заняли на пути греков, впереди их, хребет одной горы, которая господствовала над единственным спуском в другую раввину. Тогда Ксенофонт предложил и вызвался сам с частью войск занять другую гору, соединявшуюся с занятою неприятелем и господствовавшую над нею, что долженствовало принудить неприятеля к отступлению. Быстрым движением с 300-ми отборными гоплитами и псилами передней фаланги, он успел занять верхнюю гору прежде персов, которые затем немедленно очистили и нижнюю гору, и дорогу, и бежали в сторону.
В тот же день персы пытались сжечь селения, среди которых расположились греки и изобиловавшие продовольственными припасами. Для обеспечения этих последних, Ксенофонт предложил подать помощь этим селениям и защитить их от персов, что и было исполнено.
В это время греки прибыли уже к тому месту, где Тиссаферн надеялся заставить их положить оружие, именно туда, где кардухийския горы упирались в Тигр. Не видя возможности ни пройти по левому берегу реки, между нею и горами, ни переправиться через реку, как по причине глубины и сильного течения ее в этом месте, так и потому, что противный берег был занят многочисленною неприятельскою конницею, греческие предводители собрали от пленников точнейшие сведения о странах и путях, лежавших к востоку, югу, западу и северу, и решились оружием проложить себе путь через кардухийския горы в плодородную и богатую Армению. Пользуясь обычным удалением персов на дочь, войско до рассвета двинулось к горам, а к рассвету прибыло к подошве их и стало подниматься да них без препятствия и сопротивления. Хирисоф шел в голове с начальствуемою им частью фаланги и всеми псилами, а Ксенофонт — в хвосте всего войска с одними гоплитами.
Тиссаферн, утром двинувшийся к горам, по прибытии к ним, к крайнему своему удивлению, прискорбию в досаде удостоверился, что греки, которых он обещал представить Артаксерксу живыми, ускользнули от него, так сказать, в виду его, вступив в кардухийсвие горы. Следовать туда за ними с конницею и среди скал и пропастей иметь греков спереди, а кардухов по сторонам и в тылу — было невозможно. а потому Тиссаферн и решился предоставить грекам идти чрез горы, что по его мнению, долженствовало лишь ослабить их, неизбежными при этом случае потерями, самому же предупредить их, обходом по другому берегу Тигра, на Кентрите, и не успев припереть их к Тигру и горам, преградить им по крайней мере выход из гор, переход через Кентрит и вступление в Армению. Вследствие того он переправился на правый берег Тигра и двинулся вверх по нем к тому месту, где в эту реку с левой стороны впадает Кентрит,
Между тем греки, вступив в горы, в первые два дня похода встретили более препятствий и затруднений со стороны местности, нежели сопротивления со стороны жителей. Высокие, неудободоступные горы, крутые подъемы и спуски, и в особенности крайне узкие дороги чрезвычайно затрудняли и замедляли их движение, Кардухи же, не предвидевшие вступления греков в их горы, не успели собраться в больших силах, и жители селений, на пути следования греков, бежали с семействами своими на вершины гор и оттуда производили лишь частные, легко отражаемые нападения. В покинутых ими селениях греки нашли разного рода продовольственные припасы в изобилии. Для возможно большего облегчения и ускорения впредь движения чрез горы, предводители оставили ври войске только самую необходимую и лучшую, отборнейшую часть вьючного скота и отпустили на свободу взятых до того пленников.
Но с 3-го дня похода обстоятельства уже изменились. Греки были принуждены на каждом шагу преодолевать и естественные препятствия, становившиеся все более и более трудными, и сильное сопротивление кардухов, уже собравшихся в значительных силах. Греческое войско следовало в нижеследующем порядке: впереди — одна половина его под предводительством Хирисофа, находившегося в голове всех; в средине — рабы и вьючный скот с тяжестями, а за ними другая половина войска под предводительством Ксенофонта, замыкавшего шествие. Так как дороги были весьма узки, то войска растягивались обыкновенно на большое протяжение, а кардухи, привычные к движению и действиям в горах, ловкие, проворные, быстрые на бегу, вооруженныё огромными луками и отличные стрелки, беспрестанно в теснинах и на подъемах преграждали то передней, то задней половине греческого войска путь, или же нападали на греков с тыла. Здесь заслуживают особенного внимания действия и Хирософа и Ксенофонта. Если кардухи останавливали голову войска, то Ксенофонт оттуда, где находился, немедленно всходил с отборными воинами на горы и занятием господствующей над кардухами местности принуждал их отступать и открывать грекам путь. Ту же самую услугу оказывал и Хирисоф Ксенофонту, если кардухи преграждали путь задней половине войска или нападали на нее с тыла. Таким образом они постоянно помогали друг другу и прилагали тщательное старание о взаимном обеспечении начальствуемых ими частей войска. При этом должно заметить также, что критские стрелки оказали грекам в горах большие пользу и услугу.
Пять дней шли таким образом греки чрез кардухийския горы. И хотя они почти везде располагались в селениях и находили в них достаточно продовольствия, за всем тем от стужи в горах, осенних дождей, меткой и сильной стрельбы кардухов из луков, беспрерывного боя с этими горцами и необыкновенно утомительного движения с горы на гору, они, по словам Ксенофонта, в 7 дней похода чрез кардухийския горы претерпели гораздо более вреда, нежели сколько могли им причинить все могущество Артаксеркса, все коварство Тиссаферна.
К концу 7-го дня они прибыли наконец к Кентриту и что же увидели? Многочисленные неприятельские конницу и пехоту, преграждавшие им, на противоположном берегу, переход чрез Кентрит и путь в Армению! To были арменския, мигдонские и халдейские наемные войска знатных персов Оронта и Артуха. Конница была расположена насупротив греков, а пехота — несколько выше, обе по сторонам единственной дороги, ведшей от Кентрита в Армению. Греки хотели немедленно перейти через Кентрит против этой дороги в брод, но нашли, что река имела в этом месте слишком большую глубину и быстрое течение. Между тем на горах в тылу греков во множестве появились вооруженные кардухи и таким образом греки, имея перед собою непроходимый в брод Кентрит, по ту сторону оного неприятельское войско, а в тылу за собою кардухов, увидели себя в чрезвычайно затруднительном положении. К счастью для них два греческих воина случайно открыли в Кантрите, стадиях в четырех (около ¾ версты) вверх по его течению, удобный для перехода и неприятелем незанятый брод. Туда, на следующий по прибытии к Кентриту день, и двинулось в обычном порядке греческое войско. Неприятельская конница последовала за этим движением по противоположному берегу, на одной высоте с греками. Прибыв к броду, Хирисоф построил следовавшую в голове наибольшую часть войска по лохосам с промежутками и вступил в реку, имея лохосы справа и слева на одной высоте.{Ксенофонт в Анабазисе, книга I V § 14. Так как игемония в Греции принадлежала в это время Спарте и главные предводители Кирова войска, сначала Клеарх, а потом Хирисоф, были оба спартанцы, то нет никакого сомнения, что в этом войске были приняты тактические разделение и строй спартанцев, и что следовательно лохос должно принимать, как у этих последних, в смысле частного подразделения фаланги, а не ряда, как вообще у греков (си. главу IV, ст. III § 26). Иначе построение по лохосам не имело бы никакого смысла.} За переднею половиною войска последовали рабы и скот с тяжестями. Ксенофонт же, с проворнейшими из воинов, следовавших в хвосте, быстрым бегом устремился назад, вниз по левому берегу Кентрита, к тому месту, которое находилось насупротив дороги в Армению, показывая вид, что хочет там перейти через реку и напасть с тыла на неприятельскую конницу, двинувшуюся вверх по правому берегу. Конница эта, видя, что стрелы и каменья собственных стрелков и пращников не долетают до Хирисофовых войск-, и Хирисоф поэтому беспрепятственно переходит через Кентрит, Ксенофонт же угрожает отрезать ее от дороги в Армению, бросилась бежать' к этой дороге и потом вдоль по ней, и была преследована греческими конницею и псилами. Сам же Хирисоф с гоплитами двинулся прямо против неприятельской пехоты, еще расположенной на высотах. Она не выждала нападения и равномерно бежала с высот, господствовавших над рекой, которые и были заняты Хирисофом.
Тогда Ксенофонт поспешно воротился к броду, через который еще переходили рабы и скот с тяжестями и к которому уже спускались с гор кардухи. Чтобы обеспечить переход тяжестей и отразить кардухов, Ксенофонт построил лохосы свои тылом к реке, фронтом. к кардухам, по эномотиям {Смотри главу IV ст. III § 26. } сомкнув их к левому флангу. Кардухи, видя, что все тяжести перешли через Кентрит, и что на правом берегу остается только небольшое число войск, лишенное, по видимому, всякой помощи со стороны главных сил, двинулись против него. Хирисоф немедленно послал однако же в помощь Ксенофонту всех псилов, пращников и стрелков. Тогда Ксенофонт сделал нижеследующие, весьма замечательные распоряжения: псилам, пращникам и стрелкам Хирисофа он приказал оставаться на противуположном берегу, не переходя через реку, — коль скоро сам вступит в. нее, то и им также броситься в оную правее и левее его, имея оружие наготове, угрожая перейти через Кентрит и напасть на кардухов, но не входя однако же слишком далеко в реку. Начальствуемый же им самим. войскам он приказал, коль скоро кардухи приблизятся на расстояние действия пращи, немедленно броситься на них бегом, но едва только кардухи обратятся в бегство, то по поданному трубою знаку немедленно повернуть назад и еще быстрейшим бегом устремиться к реве и через брод на, другой ее берег, так, чтобы каждая эномотия шла прямо перед собою, не мешая одна другой. «Не стыдитесь бежать», — прибавил он к этому, обратясь к воинам: «кто первый достигнет противоположного берега, тот будет признан лучшим воином!»
Все его распоряжения были исполнены в совершенной точности и увенчаны полным успехом. Едва кардухи побежали от греков к горам и на горы, как греки немедленно повернули назад и еще быстрее кардухов побежали к реке и через нее, так что когда кардухи заметили обман и часть их обратилась назад к реке, то все Ксенофонтовы войска были уже на другом берегу.
Таким образом, благодаря искусным распоряжениям Ксенофонта, греки удачно и благополучно перешли через Кентрит, и с переходом их через него кончилась труднейшая и важнейшая часть их отступления и началась другая, менее трудная, хотя и не менее замечательная и любопытная — движение от Кентрита до южных берегов Евксинскаго Понта.

§ 64... Поход от Кентрита до Трапезунта. -

Немедленно по переходе Ксенофонтовых войск через Кентрит, все греческое войско, в боевом порядке, двинулось к северу чрез обширные равнины западной Армении, но целых 6 переходов шло совершенно беспрепятственно и спокойно. Ибо войска Оронта и Артуха не преследовали его, опасаясь иметь его спереди, а кардухов сзади; греки же, делая усиленные переходы, удалились от персов на весьма значительное расстояние. Перейдя чрез побочный хребет Тавра, они прибыли к большой реке, которую Ксенофонт называет Телебоем... Здесь встречен был Терибаз, персидский сатрап западной Армении, с небольшим числом конницы. По предложению его, с ним заключен договор, в силу которого Терибаз обязался дать грекам свободный пропуск чрез свою область, а греки обещали не жечь селений и только брать нужное им продовольствие. Затем они продолжали идти по западной Армении к северу, сопровождаемые с боку, на расстоянии около 10 стадий (1 ¾ версты), Терибазом со всеми войсками его области и наемными халибами и таохами (принадлежавшими к двум соседственным, независимым племенам). На этом походе греки, не имея ставок и из предосторожности редко располагаясь в селениях, много потерпели от выпавшего в большом количестве снега и сильной стужи. Терибаз же, коварный, подобно Тиссаферну, предупредил греков и преградил, на вершине одной горы (как кажется, на перевале чрез главный хребет Тавра), единственный путь их. Греки немедленно двинулись туда, имея впереди легкую пехоту. Последняя, приблизясь в стану Терибаза, подняла большой крик и, не дожидаясь прибытия тяжелой пехоты, бросилась к неприятельскому стану. Устрашенные тем, Терибаз и его войска бежали, оставив в руках греков стан свой и богатую в нем добычу. Спустившись в долину верхнего Евфрата, греки перешли через реку недалеко от ее истоков, имея воды по пояс, и продолжали идти по глубокому снегу, все более и более терпя от стужи и сильного пронзительного ветра, Многие воины отморозили себе руки и ноги, иные даже погибли, и с каждым днем возрастало число больных, слабых и отсталых. а между тем часть войск Терибаза снова собралась и начала преследовать греков, отчего отсталые греческие воины и тяжести попадались ей в руки. По счастью, в продовольствии и вине не было недостатка, и Ксенофонт, раздавая пищу и вино тем из воинов, которые от холода и истощения вовсе не могли двигаться, восстановлял силы их. За всем тем, все еще было много слабых и отсталых, и только бодрость и искусство Ксенофонта, храбрость и порядок в начальствуемой им задней половине войска спасали этих несчастных от гибели. Наконец греки прибыли в такое место, где находилось большое число- селений и в них всякого рода продовольственные запасы и вино в изобилия. Расположась в этих селениях, они подкрепили свои силы и, по 7-ми дневном отдохновении, взяв проводников, вступили в земли халибов. Вскоре на вершине одной горы, чрез которую пролегал путь греков, встречены были собравшиеся в большом числе, вооруженные халибы, таохи и фазияне. Ксенофонт предложил остановить войско в виду горы и ночью часть оного послать на ее вершину обходом с такой стороны, где она ее была занята неприятелем. Предложение его было принято и исполнено с успехом. Из гоплитов и псилов вызваны охотники, которые, беспрепятственно взобравшись ночью на гору, на рассвете двинулись неприятелю во фланг, а главные силы греческого войска в тоже самое время направились против него с фронта. Неприятель выслал против греческих охотников небольшую. часть своих войск, но она была опрокинута и преследована. При виде этого, легкая пехота греческого войска бегом бросилась к горе и на гору; неприятель же, не выждав ее нападения, бежал и таким образом греки, благодаря Ксенофонту, овладели горою, не потеряв ни одного человека. Затем, вступив в земли таохов, они ощутили недостаток в продовольствии, ибо таохи обитали в укрепленных природою местах, на которых собрали все свои продовольственные запасы. Прибыв к одному из таких мест на высокой и крутой скале, Хирисоф послал на приступ небольшую часть войска, за тем другую, третью и т.д. — но все были отражены с уроном. По прибытии наконец Ксенофонта, но его совету около 70-ти воинов и при них Хирисоф и сам Ксенофонт пробрались к нескольким, рассеянным в полугоре, толстым соснам, укрылись за ними от каменьев, метаемых таохами, и когда последние, казалось, почти совершенно истощили свой запас каменьев, тогда 70 греческих воинов быстро пробежали от сосен до вершины скалы и тотчас овладели ею. Таохи бросились со скалы вниз и большею частью погибли, оставив в руках греков много скота.
Затем греки 7 дней шли чрез земли халибов, самого воинственного из всех племен, встреченных ими на пути. Халибы были хорошо вооружены и вели войну с чрезвычайною жестокостью. Укрываясь в своих горах, они, по проходе греков, нападали на них оттуда с тыла и за тем удалялись в укрепленные природою места, куда заранее собрали продовольственные запасы свои. Таким образом греки беспрерывно сражались с ними и сверх того нуждались в продовольствии.
Из земель халибов они вступили в ровные и открытые земли скифинян. Пройдя чрез них в 8 переходов беспрепятственно, ибо скифиняне встречали их миролюбно и снабжали проводниками и продовольствием, греки наконец (по 5-ти месячном походе от Кунаксы, следовательно в конце декабря 401-го или начале января 400 года), с вершины одной горы открыли вдали Евксинский понт. Вид его возбудил в них живейший восторг. Но далеко еще было до цели похода, до конца трудов и лишений! Воздвигнув на вершине горы трофей из каменьев и взятого у неприятеля оружия, греки в 3 перехода беспрепятственно прошли чрез земли макронян, с которыми заключили договор. Макроняне снабдили их продовольствием и проводили ближайшим путем в земли соседственных колхидян. При самом вступлении в последние, встречена была высокая, но удободоступная гора, на вершине которой усмотрены были собравшиеся во множестве, вооруженные колхидяне. Для всхода на гору и нападения на колхидян, греки построились сначала, по своему обыкновению, сомкнутою и глубокою линиею. Но Ксенофонт представил, что сомкнутая и глубокая линия, при всходе на гору, вскоре сама собою разорвется, воины при виде этого потеряют надлежащие самоуверенность и смелость, и неприятель легко охватит глубокий строй греков! Если же, говорил он, построиться сомкнутою, но неглубокою линиею, то, при многочисленности неприятеля, ему легко будет прорвать ее в одном каком-либо месте, и тогда все греческое войско будет разбито. Поэтому он советовал построить войско по лохосам на таких промежутках, чтобы фланговые лохосы находились не против флангов неприятеля, а гораздо далее вправо и влево, или иначе, чтобы фронт греков был длиннее фронта неприятеля. Таким образом, присовокупил он, оба крыла греков будут иметь возможность охватить оба крыла неприятеля, — частные военачальники и лучшие воины будут находиться впереди, — каждый лохос будет идти там, где ему удобнее, — наконец неприятелю трудно будет проникнуть в промежутки, иначе он очутится между двумя рядами греческих копий, — равно и разбить лохосы по частям, ибо они будут взаимно себя поддерживать и один другому помогать, а коль скоро хотя один из них достигнет вершины горы, то неприятелю уже невозможно будет сопротивляться. Мнение Ксенофонта было одобрено и греческое войско построено по лохосам, которых оказалось почти 80, каждый силою около 100 гоплитов. Псилы и стрелки были разделены на три части, каждая силою около 600 чел. Из них одна поставлена на оконечности правого крыла, другая на оконечности левого, а третья в середине. {Ксенофонт в Анабазисе, книга I V § 45. Из этого следует: во 1-х, что в Кировом войске при этом случае было около 8.000 г оплитов (вероятно только в строю под оружием, не считая раненых, больных и друг, — ибо в Керазе, как ниже означено, гоплитов, по словам Ксенофонта, оказалось 8.600 чел.) и около 1.800 чел. легкой пехоты, а с конницею, которой вероятно было уже не более 40 чел. — всего около 9.840 челов. — и во 2-х, что греки потеряли уже более ¼ первоначального своего числа (12.100 гоплитов и около 2.000 псилов. всего 14.100 чел., смотр. выше). Поэтому с вероятностью предположить можно, что, при нападении на колхидсхую гору, строй греческих гоплитов имел никак не более 8-ми чел. в глубину и что следовательно лохосы образовали четвероугольники (по теперешним понятиям колонны), на 8 шеренг в глубину имевшие 12 рядов во фронте.} В этом строе войско двинулось вперед на гору. Хирисоф и Ксенофонт вели лично, один — правый, а другой — левый фланговые отряды легкой пехоты, в обход флангов неприятеля. Колхидяне раздвинули оба крыла свои вправо и влево, отчего в середине образовался промежуток. Ta часть греческой легкой пехоты, которая шла в середине, впереди лохосов гоплитов, бросилась прямо в этот промежуток и первая взошла на вершину горы. За нею последовали, поддерживая ее, ближайшие (аркадские) гоплиты. Охватываемые с флангов, угрожаемые с фронта и прорываемые в центре, колхидяне не выдержали удара и рассеялись по всем направлениям. Греки же, овладев горою, не потеряв ни одного человека, нашли на вершине ее большое число селений, изобиловавших продовольственными запасами, и пробыли в них четверо суток. Затем в два перехода они прибыли наконец в Трапез или Трапезунт, большой, многолюдный, торговый и богатый город на берегах Евксинскаго Понта — поселение, некогда основанное греческими жителями Синопа в землях колхидян. Здесь Кирово войско, после 5 ¼ или 5½ месяцев похода от Кунаксы (следовательно около половины января 400 года), впервые увидело себя среди единоплеменников, встретило с их стороны самый радушный прием и, в благодарность богам за спасение, совершило, по сделанному обету, общественные жертвоприношения и игры.
И так, вообще эту часть отступления 10.000 греков (от Кентрита до Трапезунта) можно уже рассматривать, как обыкновенный военный поход в неприятельской, труднопроходимой земле, чрез которую греки хотели только проложить себе путь для достижения берегов Евксинскаго Понта. В этом походе они более потерпели от снега и зимней стужи в горах, нежели от неприятельского оружия.

§ 65. Поход от Трапезунта до Хрисополя и действия во Фракии.

Остальная, часть отступления заключает поход сухим путем и частью переезд морем от Трапезунта вдоль южных берегов Евксинскаго Понта до города Хрисополя, на восточном берегу Фракийского Босфора, насупротив Византии. Она имеет свой особенный, отличительный характер. С прибытием на южные берега Евксинскаго Понта, усеянные торговыми, богатыми и цветущими греческими поселениями, Кировы греки, казалось, уже долженствовали быть как в Греции, повсюду встречать со стороны единоплеменников своих радушный прием, получать от них все средства, необходимые для существования и содержания своего и для прохода сухим путем или переезда морем в Грецию, и без труда и потерь, легко и скоро достигнуть пределов своей родной страны. Но греческие поселения на южных берегах Евксинскаго Понта были окружены и отделены одни от других землями полудиких и воинственных туземных племен, и местностью, большею частью гористою и пересеченною. Для переезда в Грецию морем и для продовольствования средствами греческих поселений трудно было достать в них, даже за деньги, необходимое, по числу Кировых греков, число судов и количество продовольственных запасов, — да если бы и возможно было, то Кировы греки не имели для найма судов и покупки продовольствия денег. Сверх того, с преодолением всех опасностей и прибытием на берега Евксинскаго понта живость характера и беспокойный дух греков обнаружились во всей своей силе. Вместо прежних согласия, единодушия, подчиненности и порядка, которые столь тесно соединяли Кировых греков в дни опасностей, возникли несогласия, раздоры и беспорядки, пробудился дух своеволия, мятежа, насилия и корыстолюбия. Движимые последним, Кировы греки помышляли уже преимущественно о том, чтобы, до возвращения своего в Грецию обогатиться грабежом малоазиатских областей, вполне вознаградить себя за все претерпленные труды и лишения, и обеспечить себя на целую жизнь.
Все эти причины, вместе взятые, имели следствием то, что Кировы греки, насильно забрав, по прибытии в Трапезунт, все купеческие суда, которыми только могли завладеть в ближайших греческих пристанях, и посадив на них всех воинов старее 40-ка лет и всех пленников, с менее нужными тяжестями, отправили их морем в Кераз и далее в Ботиору, Синоп и Гераклею. Сами же двинулись туда берегом моря, либо в некотором от него расстоянии, чрез земли колхидян, мосинекиян, тибаренян и других туземных племен, встречая со стороны большей части оных сильное сопротивление и нередко принужденные сражаться с ними и прокладывать себе путь оружием. Принужденные и продовольствие также добывать себе силою, еще более стремясь удовлетворять своим корыстолюбивым видам, они беспрестанно производили частные, отдельные предприятия (экспедиции) или набеги малыми отрядами на ближайшие к пути следования их земли. Грабя и разоряя таким образом край на пути, притом часто бунтуя, своевольничая и предаваясь беспорядкам, они озлобили и туземцев, и персов, и возбудили неудовольствие греческих поселений, беспокойство и страх в самой Спарте.
За всем тем эта часть отступления не менее первых трех занимательна и поучительна в военном отношении. И в ней, как и в прочих, продолжают быть усматриваемы успехи греческого военного искусства, и главным виновником их является Ксенофонт. Нравственное же влияние последнего на войско обнаруживается с большими еще блеском и пользою: ибо силою убеждения и даром слова, иногда искусно-употребленными хитростями и другими средствами, он всегда успевал укрощать бунтовавшее, буйное и непокорное войско, и снова приводить его к чувству долга и повиновения.
Укажем некоторые замечательнейшие в военном отношении черты похода от Трапезунта до Хрисополя.
На произведенном войску в Керазе смотру, из числа 10.400 гоплитов, находившихся в битве при Кунаксе в строю, оказалось 8.600 чел. — остальные 1.800 погибли в делах с неприятелем, от снега, стужи и болезней — потеря, еще довольно маловажная, если принять в соображение продолжительность, дальность и трудность отступления, в беспрерывном почти бою с неприятелем, при резких переменах климата и воздуха, сильной зимою в горах стуже и частом расположении на открытом воздухе, за неимением ставок.
На пути от Кераза в Котиору, при проходе чрез земли мосинекиян, часть Кирова войска, следовавшая сухим путем, произвела, при содействии западных мосинекиян, находившихся в воине с восточными, нападение на бывший во власти последних главный, укрепленный город этого племени. Нападение это замечательно тем, что и здесь также Кирово войско было построено по лохосам с промежутками, в которых были поставлены стрелки, так, что передняя шеренга их стояла несколько отступя от передней шеренги или линии фронта гоплитов. Причину, почему стрелки были поставлены между лохосами гоплитов, Ксенофонт объясняет тем, что неприятель, ловкий и проворный на бегу, быстро подбегал к фронту греков, метал каменья и столь же быстро убегал назад. Но греки, напав на него в вышеозначенном строе, легко и скоро обратили его в бегство и взяли неприятельский город приступом,
Тибареняне, при вступлении греков в их земли, выслали к ним послов с дарами в знак миролюбивого расположения. Но Кирово войско хотело отвергнуть дары и поступить с тибаренянами, как с врагами, т.е. разграбить их земли, и только е трудом, и то приговором прорицателей, могло быть отклонено от этого и убеждено к мирному проходу.
По прибытии к Котиоре, греческому поселению Синопа, не встретив дружелюбного со стороны котиорян приема, оно разграбило окрестности и даже успело занять самый город. Вскоре однако же заключило договор, в силу которого в Котиору долженствовала быть приняты больные греческого войска и собраны суда для переезда оного морем в Гераклею и продовольственные для него запасы. Чрезвычайные препятствия и затруднения, которые представлял поход сухим путем от Котиоры в Синоп и Гераклею, и сомнительный успех сбора достаточного для перевоза всего Кирова войска морем числа судов, подали Ксенофонту мысль — поселить войско на южных берегах Евксинскаго Понта для постоянного жительства. Мысль эта, сделавшись известною войску, возбудила в нем величайшее неудовольствие, разногласие и раздоры, и произвела бунт, который был укрощен только решительным обещанием предводителей — не поселять войско в шалой Азии, а вести его в Грецию.
В Гераклее войско потребовало сильной денежной контрибуции, равнявшейся месячному жалованью. He получив оной и в высшей степени раздираемое несогласиями, оно впервые разделилось на три части, из коих одна, под начальством избранных ею самою предводителей, отправилась морем к берегам Вифинии, — другая под предводительством Хирисофа двинулась берегом моря к Фракийскому Босфору, а третья под предводительством Ксенофонта направилась внутренностью страны, в некотором отдалении от моря, к Халкедону. Первая часть, выйдя на вифинский берег, на полпути между Гераклеей я Босфором, рассеялась, вместе со второю, внутри страны для грабежа. Озлобленные тем вифиняне напали на некоторые отдельные отряды их, разбили их по частям и наконец окружили остальных со всех сторон. По счастью, Ксенофонт с третьею частью подоспел на помощь. Приближаясь к вифинянам, он рассыпал впереди конницу, приказав ей жечь все встречаемое на пути. За конницею легкая пехота постепенно занимала все высоты на флангах войска и также все предавала огню, что равномерно делала и остальная, тяжеловооруженная пехота, следовавшая в совокупности. Таким образом широкая полоса земли была вся в огне и как бы изобличала шествие многочисленного войска. К ночи греки расположились станом и разложили на большом протяжении в ширину множество огней;- при наступлении же ночи потушили их, имея тем в. виду заставить вифинян полагать, что греки сняли стан и идут против них для произведения ночного нападения. Все эти хитрости имели полный успех. Вифиняне в ту же ночь поспешно удалились, а окруженные ими отряды греков соединились с Ксенофонтом. Затем все войско снова и охотно соединилось под начальством прежних своих предводителей. Но, чрезвычайно опасаясь быть поселенным в малой Азии, оно никак не хотело сложить тяжестей на выгодном для обороны мысе, на котором находилась Калпейская пристань (между Гераклеей и Босфором), и потом идти добывать продовольствие налегке: ибо полагало, что целью сложения тяжестей и ограждения оных укрепленным станом было именно основание в этом месте поселения. В этих обстоятельствах Ксенофонт искусно и удачно воспользовался суеверием воинов, до тех пор объявляя наблюдения над внутренностями животных неблагоприятными, пока доведенные голодом до крайности воины не согласились на все безусловно. Тогда Ксенофонт, ободрив войско благоприятными наблюдениями и предвещаниями, и оставив на мысе все тяжести под стражею старейших воинов, произвел налегке несколько удачных поисков, добыл продовольствия и наконец даже разбил и обратил в бегство собравшихся против Кировых греков персидскую конницу Фарнабаза и вифинскую пехоту. Затем греки продолжали беспрепятственно, собирать в краю нужное продовольствие, начали быть снабжаемы им с моря из греческих поселений в Евксинском Понте и Геллеспонте, и вскоре направились, частью сухим путем и частью морем, вдоль морского берега, к Босфору. На 6-й день они прибыли наконец (в июне или июле 400-го года) в Хрисополь, в числе не более 8.000 челов., пройдя от Сард до Кунаксы и от Кунаксы до Хрисополя 34.255 стадий (около 6.000 верст) в год и три месяца.
Дальнейшие действия их от прибытия в Хрисополь до обратной переправы в малую Азию и поступления в службу Спарты на жалованье (в начале 399-го года) составляют уже совершенно отдельный от отступления их из средней Азии эпизод, менее важный, хотя и не чуждый, в некоторых отношениях, своего рода военной занимательности. В сущности, действия эти заключались в нижеследующем:
По просьбе Фарнабаза — удалить Кирово войско из малой Азии, Анаксибий, предводитель спартанского флота в Геллеспонте, перевез оное на европейсвий берег, объявил, что оно поступает в службу Спарты и приказал ему идти в фракийский Херсонес. Но недовольное тем, оно взбунтовалось и силою ворвалось в Византию. Ксенофонт усмирил однако же бунт и вывел войско из Византии, после чего часть оного воротилась в Грецию или поселилась в греческих городах Пропонтиды, а остальная поступила на жалованье в службу одного фракийского владетеля, Севфа. В течение 2-х месячного зимнего. похода с 400-го на 399-й год, она помогла ему не только обратно покорить родовые свои владения, из которых отец его был изгнан восставшими подданными, но и значитёльно распространить их. He получив однако же следовавшей ей от Севфа недоплаченной части жалованья, она охотно согласилась поступить в службу Спарте, дотоле опасавшейся и остерегавшейся Кирова войска, но теперь имевшей в нем нужду, ибо уже решилась вести с персами войну. Переправленное в Лампсак, оно двинулось к Пергаму и остановилось там в ожидании дальнейших приказаний спартанского правительства.

§ 66. Заключение.

Краткий очерк отступления 10.000 греков заключим нижеследующим общим выводом.
Замечательное уже, как первый дальний и продолжительный поход небольшой греческой фаланги, почти вовсе не имевшей конницы, он возбуждает справедливое удивлёние и теми трудностями и опасностями, с которыми сопряжено было, и теми искусством, успехом и малою потерею, с которыми было совершено.
Оно в полном блеске явило две, главнейшие тому причины: 1) превосходство греков над персами и народами востока в воинских устройстве, подчиненности, порядке, одушевлении и искусстве, — и 2) высокие личные дарования и искусство Ксенофонта.
Ни один, может быть, из всех подобных примеров военной истории не доказывает столь убедительным образом всего превосходства правильно — устроенного, соединенного узами' воинских подчиненности и порядка, и сильно одушевленного, хотя и малочисленного войска над неприятелем многочисленным. но невежественным и неустроенным, торжества порядка над неустройством, искусства над невежеством и нравственной силы над грубою вещественною.
Но и при всем превосходстве своем греческое войско погибло бы, может быть, если бы среди его не было Ксенофонта. Отличными своими дарованиями, превосходными своими распоряжениями, словом и делом и необыкновенным нравственным влиянием на войско, он спас его от гибели, победоносно и с малою потерею провел его из глубины Азии до Босфора, и был главным виновником всех одержанных этим войском, всех сделанных греческим военным искусством во время отступления, успехов. И явив собою истинно великого полководца и усовершенствователя военного искусства, он возвысился и на чреду первостепенного военного историка, превосходно изобразив отступление 10.000 греков в своем Анабазисе ( Κύρου άνάβασις , поход Кира вверх или в верхнюю Азию), в котором с высокими военными достоинствами изложения соединил необыкновенные простоту, правдивость и в особенности скромность рассказа. Сверх того Анабазис его в высшей степени занимателен и поучителен, как живая, полная и верная картина: 1) воинских: устройства и быта, нравов и обычаев греков, и 2) постепенных, практических развития и усовершенствования греческих: фаланги, тактики, искусства ведения войны и военного искусства вообще. По истине занимательно и поучительно видеть, как в продолжение всего отступления, на каждом шагу, при каждом случае, яри каждом новом обстоятельстве, под влиянием самой необходимости, беспрестанно рождаются новые соображения, приобретается новая опытность — и искусство делает новые успехи.
Замечательное само по себе, отступление 10.000 греков важно и по своим последствиям, как событие, которое, вполне убедив. греков в их превосходстве над персами, в слабости персидского государства и в возможности одолеть и разрушить его, указало им — в этом самом разрушении — новую, более важную цель, а в Азии — новое, более обширное поприще для их военной деятельности.
Столь высокие достоинства и значение, занимательность и поучительность отступления 10.000 греков справедливо стяжали ему громкую славу, удивление и хвалу потомства, и классическую известность. И беспристрастный суд потомства, единогласный приговор всех лучших и известнейших военных людей и писателей древних и новейших времен, признали отступление 10.000 греков — одним из блистательнейших военных подвигов древности, Ксенофонта одним яз лучших полководцев и военных писателей Греции, а Анабазис его — образцовым военно-историческим творением., в высшей степени занимательным и поучительным для всякого военного человека, в особенности для того, кто в нем самом захочет вполне изучить отступление 10.000 греков и все вообще, относящееся к военной системе греков.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ВОЙНА СПАРТЫ С ПЕРСАМИ И ГРЕЧЕСКИМ СОЮЗОМ. ПОХОДЫ. АГЕСИЛАЯ. (399-381).

§ 67. Война Спарты с персами (399-394). — § 68. Война Спарты с персами и греческим союзом (394-387).

Источники: Ксенофонта Элленики, Диодор Сицилийский и указанные выше.

§ 67. Война Спарты с персами (399-394).

Содействие Спарты и ионян Киру младшему поставило Спарту, после неудачи. и смерти Кира, в неприязненные отношения к персам, а ионян заставило, по назначении на место Кира Тиссаферна, опасаться мщения нового сатрапа и просить покровительства и защиты Спарты. Спартанское правительство, не ожидая более от персов ни приязни, ни содействия, уже научась, из отступления 10.000 греков, презирать неприязнь персов и радуясь случаю утвердить власть свою и на берегах малой Азии, охотно приняло ионян под свое покровительство и весною 399-го года отправило в Ионию 5.300 челов. войск (1.000 лакедемонян, большею частью из неодамов, 4.000 челов. союзных войск и 300 челов. афинской конницы) под предводительством спартанца Фимврона. Выбор предводителя был неудачен. Фимврон, как полководец, не обнаружил никаких дарований, войском начальствовал слабо, попустил с его стороны большие беспорядки и грабежи, и возбудил тем крайнее неудовольствие ионян. Сначала, усиленный Кировым войском (около 5.000 челов.) под начальством Ксенофонта и войсками ионийскими, он был впущен во многие ионийские города. Но вскоре он некоторых других он получил решительный в том отказ и был принужден взять оные силою, долго и безуспешно осаждал Лариссу в древней Троаде и наконец, вследствие усильных жалоб ионян Спарте, по миновании годичного срока начальствования был сменен спартанцем Деркиллидом и осужден на изгнание (398). Выбор Деркиллида был гораздо удачнее. Честный, бескорыстный спартанец, Деркиллид явил себя и искусным политиком. Восстановив в войске строгий воинский порядок, он успел, сначала искусными переговорами привести Тиссаферна в бездействие, а потом, обратясь против Фарнабаза, умением пользоваться смутными обстоятельствами Эолии, искусными переговорами и соблюдением в войске строгого порядка — в одну неделю занять почти все эолийские города, которые и предали себя покровительству Спарты. Этим он принудил Фарнабаза согласиться на заключение перемирия, условием которого было признание независимости эолийских городов от персов. Пользуясь этим перемирием, Деркиллид зимою с 398-го на 397-й год обеспечил Фракийский Херсонес от набегов фракиян, устроением поперек полуострова надежной укрепленной линии. В знак признательности своей за все эти заслуги, спартанское правительство продолжило Деркиллиду срок начальствования еще на год.
Между тем греческие города Карии обратились к Спарте с просьбою и их также, подобно городам ионийским и эолийским, принять под свое покровительство. Спартанское правительство охотно согласилось на это и приказало Деркиллиду идти в Карию, а спартанскому флоту содействовать ему с моря. Но непосредственным следствием движения Деркиллида, весною 397-го года, в Карию, было соединение Тиссаферна, имевшего в Карии большие и богатые поместья, с Фарнабазом, против которого он перед тем был поставлен хитрою политикою Деркиллида в неприязненные отношения. Между тем, как Деркиллид шел в Карию, оба сатрапа вторглись, в тылу его, в земли ефесскаго округа и начали грабить и разорять их. Деркиллид немедленно обратился назад. Покинутый бежавшими ионийскими войсками и имея уже не более 7.000 своих войск, он встретил в долине Мэандра соединенные силы Тиссаферна и Фарнабаза, простиравшиеся до 20.000 челов. пехоты и 10.000 человек конницы. К счастью для него, между обоими сатрапами произошли несогласия. Фарнабаз желал боя, но Тиссаферн, довольный тем, что отвлек Деркиллида от Карии, вступил с ним в переговоры. И вскоре, на условиях признания независимости всех малоазиатских греческих городов от персов и очищения спартанским войском малой Азии, заключено было, до утверждения этих условий Артаксерксом и Спартою, перемирие (летом 397-го года).
Так, без блистательных военных подвигов, без громких победе и даже без пролития крови, единственно постоянным соблюдением в войске строгого воинского порядка, справедливостью, бескорыстием и умною, тонкою политикою, Деркиллид в полтора года времени успел достигнуть важных для Спарты результатов — даровать малоазиатским греческим поселениям независимость от персов и утвердить влияние Спарты на берегах малой Азии.
Вскоре в Спарте произошла важная перемена. Осенью 397-го года спартанский царь Агис II умер и на место его, стараниями Лисандра, избран был брат Агиса от другой матери, Агесилай. Воцарение Агесилая составляет эпоху в политической и военной истории Спарты. 41 год (397-356) царствовал Агесилай и в течение всего этого времени был, как государственный человек и полководец, опорою и украшением Спарты. В последнем отношении в особенности он стал на ряду отличнейших и замечательнейших полководцев Греции. Все многочисленные походы его заслуживают. внимания и изучения, но в особенности первые, в малой Азии. Укажем главные черты и достоинства как тех, так и других.
Около года спустя по избрании Агесилая (в начале осени 396-го года) спартанское правительство узнало, что персы вооружают в финикийских пристанях сильный флот. Почти уверенное, что целью этих вооружений было удержание персами малоазиатских греческих поселений в своей власти и что Артаксеркс не утвердит перемирия, заключенного Тиссаферном и Фарнабазом с Деркилдидом, оно положило предупредить персов в малой Азии и немедленно отправить туда войско. Агесилай вызвался лично предводительствовать им, подвигнутый к тому Лисандром, надеявшимся управлять им по своей воле. Он потребовал только 2.000 лакедемонских неодамов и 6.000 чел. союзной тяжелой пехоты, и сверх того 30 знатных спартанцев, в виде совета, с тою целью, чтобы угодить спартанским олигархам и тем легче склонить их к вручению ему начальствования в войне. Действительно, он успел в этом и, получив требованное число войск, с советом из 30-ти знатных спартанцев (в числе которых, разумеется, находился и Лисандр), в конце 396-го года переправился в Эфес. Но уже вскоре по прибытии в малую Азию он вполне явил свою самостоятельность и независимость от приданного ему совета и от Лисандра. За то в Ксенофонте, неотлучно находившемся при нем во все время пребывания его в. малой Азии, он приобрел советника, тем более важного и полезного, что Ксенофонт был искренним его другом.
Встревоженный прибытием в малую Азию спартанского войска под личным предводительством спартанского царя, Тиссаферн осведомился о причинах и цели оного. Агесилай отвечал откровенно, что имел в виду только обеспечение независимости малоазиатских греческих поселений — и это было справедливо. Тогда коварный сатрап продолжил срок перемирия, заключенного с Деркиллидом, еще на 3 месяца, а сам между тем втайне принял деятельные меры к поспешному сбору войск из внутренних областей государства. Коль же скоро войска эти начали подходить, он объявил Агесилаю, что война будет возобновлена, если спартанское войско не очистит малой Азии (395). Вместо ответа, Агесилай немедленно приказал войскам ионийским, эолийским и геллеспонтским собираться к Эфесу, а собственному войску — быть. готовым в походу, — распустил слух, что двинется в Карию и сделал необходимые для подтверждения этого слуха распоряжения. Тиссаферн, опасаясь за Карию иди лучше сказать — за свои поместья в ней, послал из Сард, местопребывания своего, в Карию почти всю свою пехоту, так как эта область была весьма гориста, — сам же с многочисленною конницею расположился в долине Мэандра, надеясь подавить войско Агесилая на равнинах без труда и еще прежде, нежели оно достигнет гор Карии. Но Агесилай знал, что на равнинах превосходство будет на стороне персов, а не греков, имевших весьма мало конницы, и довольный тем, что привлек внимание и силы Тиссаферна к югу, внезапно обратился в противоположную сторону — к северу, в область Фарнабаза, Мизию. Этим он во 1-х скоро и без препятствия присоединил к себе войска греческих поселений, к северу от Эфеса лежавших, равно и находившиеся там Кирово войско, — и во 2-х вторгнулся в Мизию столь неожиданно, что край был разграблен и разорен, а города сдались — без сопротивления. Так он дошел почти до самого города Даскилия, местопребывания Фарнабаза, на южном берегу Пропонтиды. Здесь он испытал всю невыгоду малочисленности и дурного устройства греческой конницы. Приближаясь к Даскилию, конница его, предшествовавшая войску, встретила равносильный отряд Фарнабазовой конницы и построилась в одну линию глубиною в 4 шеренги. Персы же, построенные в сомкнутые массы (по теперешнему в. колонны) глубиною в 12 всадников, напали в этом строе на греческую конницу и опрокинули ее с уроном на главные силы. Этот случай убедил Агесилая, что без более многочисленной и лучше устроенной конницы ему невозможно будет с успехом действовать против персов на равнинах. И потому, отступив к Эфесу, он зимою с 395-го на 394-й год принял всевозможные меры для умножения числа своей конницы. Для этого он призвал всех богатых греческих поселенцев к конной службе, объявив им, что могут вместо себя выставлять наемников, лишь бы только они были доброконны и хорошо вооружены. Греческие поселенцы оказали в этом большое усердие и к весне 394-го года конница Агесилаева была значительно умножена хорошо-вооруженными всадниками, на добрых конях. Агесилай собрал в Эфесе все свое войско и занялся тщательнейшим обучением не одних гоплитов, но и пелтастов, и псилов, и конницы. Для возбуждения соревнования, он установил почетные награды особенно отличавшимся. Сверх того он произвел тщательный осмотр оружия, принял всевозможные меры для обеспечения продовольствования, собрал вьючный скот, разного рода военные запасы, рабочих, маркитантов и проч. — и наконец — религиозными обрядами возвысил в войсках дух. «Чего — говорит при этом случае Ксенофонт — невозможно было ожидать от войска, которое исполняло обязанности свои к богам, прилежно занималось воинскими упражнениями и соблюдало строгий воинский порядок?» Между тем Лисандр и прочие 29 спартанцев, по миновании годичного срока, воротились в Спарту, а прибывшие на их место были уже распределены Агесилаем в должности частных военачальников конницы, неодамов, Кирова войска и малоазиатских греческих ополчений.
Превосходно приготовив таким образом войско свое к следующему походу, Агесилай объявил, что поведет его в богатейшую страну неприятеля, в которой оно должно ожидать упорнейшего сопротивления. Тиссаферн, полая, что то была новая хитрость и опасаясь снова быть обманутым, вторично пехоту послал в Карию, а конницу расположил в долине Мэандра;- сам же остался в Сардах (весною 394-го года). Но Агесилай на этот раз сделал именно то, что объявил: пошел прямо в сардийский округ и три дня войско его грабило оный беспрепятственно. На 4-й день, в то время, когда прислуга греческого обоза была рассеяна по берегам Пактола для грабежа, отряд персидской конницы внезапно напал на нее и нанес ей большой урон. Агесилай немедленно послал на помощь свою конницу; — но в это время прибыла уже вся конница Тиссафернова и построилась в боевой порядок. Местность была невыгодна для боя греков с превосходною числом и качеством неприятельскою конницею; — но греки имели на своей стороне то преимущество, что все войско их было сосредоточено, у персов же была одна конница без пехоты. Агесилай решился тем воспользоваться и приказал: всей своей коннице — напасть на персов, легкой пехоте — следовать за нею быстрым бегом, а за легкою пехотою лично повел скорым, но мерным шагом всю фалангу. Персы выдержали удар греческой конницы, но дрогнули при виде наступления грозной фаланги, предшествуемой легкой пехотою — и бежали, оставив в руках греков стан свой с богатою в нем добычею. Греческая легкая пехота бросилась было грабить его; — но Агесилай окружил оный тяжелою пехотою и тем воспрепятствовал разграблению его. В Сардах распространились неудовольствие против Тиссаферна, за то, что его не было при войске, и страх, особенно когда Агесилаево войско подступило в городу и стало грабить и разорять его окрестности. Чтобы еще более возбудить народ против персов, Агесилай объявил себя другом и покровителем всех, которые желали своего освобождения, и уверял в готовности своей с оружием в руках оспаривать права персов на господство в малой Азии/ Страх овладел самим персидским двором и таково уже было бессилие персидского государства, что Тиссаферн был казнен, как главный виновник всего происшедшего, а назначенный на его место Тифравст немедленно вступил с Агесилаем в переговоры, утвердил условия Деркиллидова договора и даже заплатил Агесилаю 30 талантов, лишь бы только он очистил Лидийскую сатрапию я напал на области Фарнабаза. а между тем, для совершенного отвлечения Спарты от малой Азии и персидского государства, и отвращения грозившей последнему опасности, Артаксеркс прибегнул к такому средству, которое, быв увенчано успехом, спасло персидское государство, а Спарту поставило в самое трудное и опасное положение. Тифравст был снабжен значительною суммою денег для подкупа демократов в Греции и возбуждения в ней восстания и войны против Спарты. Тифравст возложил это поручение на родосца Тимократа — и вскоре вся Греция пришла в волнение (394). Главными в числе врагов Спарты явились фивяне, со времени пелопоннесской войны смело и сильно сопротивлявшиеся этой республике. Враги Спарты ждали только повода в явному разрыву — и он не замедлил представиться. Между локрянами и фокеянами произошла война: фивяне немедленно приняли сторону своих союзников локрян, разграбили Фокиду и привлекли к союзу с собою и афинян. Фокеяне не просили помощи Спарты, и спартанское правительство, радуясь случаю силою оружия унизить гордость фивян, собрало против них два войска: одно, составленное из фокеян и других союзников Спарты, под предводительством Лисандра — в Фокиде, а другое, спартанское, под предводительством другого спартанского царя, Павсания — в Пелопоннесе (394). Оба должны были в одно время с двух разных сторон двинуться в Беотию и соёдиниться при Галиарте.

§ 68. Война Спарты е персами и греческим союзом (394-387).

С самого начала войны в Греции, Спарта претерпела жестокий удар. Лисандр двинулся из Фокиды в Беотию, сперва к Орхомену, нетерпеливо желавшему освободиться от власти Фив, а от Орхомена, по усилении своем его войсками — к Галиарту. Павсания еще не было здесь, и Лисандр, не впущенный в Галиарт, уже готовился взять оный приступом, когда внезапно на него напали фивяне. Узнав от перехваченных вестников, что Лисандр и Павсаний должны соединиться при Галиарте, они немедленно обратились против первого из них, как ближайшего, уже стоявшего под стенами этого города. От того ли, что нападение фивян было совершенно неожиданным, или потому, что Лисандр слишком надеялся на собственное искусство, на усердие и воинский порядок своего войска, и на вероятные ошибки неприятеля, — но в происшедшем яри Галиарте сражении войско его было разбито наголову и он сам убит (394). Собравшись на ближайших высотах, разбитое войско его отразило дальнейшие нападения фивян, но, не имея более предводителем Лисандра, разошлось по своим городам. Вскоре к Галиарту прибыл Павсаний и здесь случилось то, чему дотоле в летописях Спарты не было примера. Спартанский царь и находившийся при нем совет, не отважась на бой, согласились тела убитых в битве при Галиарте воинов выкупить ценою немедленного, постыдного отступления из Беотии. Павсаний был за то низложен и приговорен к смерти, но спасся бегством в Тегею.
Победа при Галиарте и отступление Павсания имели важные следствия. К фивянам и афинянам открыто присоединились коринфяне и затем постепенно аргивяне, Акарнания, Амвракия, остров Левкадия, часть Фессалии, Эвбея и халкидийские города во Фракии. Спарте угрожала большая опасность и спартанское правительство нашлось вынужденным поспешно отозвать Агесилая из малой Азии.
Здесь между тем дела Спарты уже принимали чрезвычайно важный оборот. Страх, наведенный предшествовавшими действиями и успехами Агесилая на персидский двор, и поспешность, с которою Артаксеркс утвердил деркиллидов договор, вполне доказали бессилие персидского правительства и возродили уже в Агесилае обширные в отношении к Азии замыслы, которых он, может быть, прежде и не имел или по крайней мере не в такой степени. Руководимый советами Ксенофонта, он возымел — если верить последнему — мысль, подобную той, которую судьба предоставила исполнить, 70 лет спустя, Александру Великому. «Движимый» — говорит Ксенофонт — «не тщеславными и своекорыстными видами, не страстью к завоеваниям, но стремление к истинному благу Греции, к ее и собственной славе, Агесилай составил смелый, обширный и важный замысел — раздробить персидское государство и даровать различным областям и народам оного независимость и самостоятельность». И должно сказать, что все или по крайней мере многое подавало самые благоприятные надежды на успех подобного предприятия. Предшествовавший опыт и в особенности отступление 10.000 греков убеждали в возможности и даже легкости исполнения его и указали необходимые для исполнения оного средства. Агесилай пользовался в малой Азии такими уважением, любовью и влиянием, которых до него в стране этой еще никто из греков не приобретал в такой степени, и начальствовал таким войском, равным которому по числу и превосходным устройству и духу дотоле никто еще из греков не предводительствовал вне пределов Греции. И флот спартанский также в это время был уже поставлен под главное его начальство. Наконец — верность некоторых знатных и сильных персидских сатрапов, вельмож и данников уже была поколеблена и многие из них были готовы, при первом удобном случае, отложиться от Артаксеркса и поднять против него оружие. И сильный сознанием всех этих благоприятствовавших обстоятельств, Агесилай уже неуклонно стремился к великой, предположенной им цели. По заключении договора с Тифравстом, он двинулся осенью 394 года чрез Вифинию в Пафлагонию. Фарнабаз не был приготовлен к обороне, и потому движёние Агесилая чрез Вифинию было совершено без сопротивления. В Пафлагонии некоторые города сдались, другие были взяты силою, а край разграблен и разорен, чем ускорено заключение тесного союза между Агесилаем и подвластным персам, владетелем или царем Пафлагонии Кописсом. Получив от последнего в подкрепление 1.000 человек конницы и 2.000 человек пехоты, Агесилай из Пафлагонии повел войско к Даскилию, для расположения его там на зимних квартирах, доставления ему обильного содержания на счет неприятельской страны и вознаграждения его, богатою в ней добычею, за его труды и. хорошую службу. Так как Фарнабаз не имел пехоты, которую мог бы с. успехом противопоставить греческой тяжелой пехоте, то все его и подданных его достояние и досталось в добычу Агесилаеву войску. Однако же Агесилай, при всех своих предусмотрительности и строгости, не мог отвратить неизбежных при грабеже беспорядков. У Фарнабаза же войск было, хотя и недостаточно для ведения надлежащим образом войны оборонительной в большом размере, но весьма довольно для ведения малой войны, да притом и он сам не был чужд необходимых для того деятельности и искусства. И таким образом он довольно успешно вел малую войну против отдельных отрядов Агесилаева войска, выходивших для сбора продовольствия и на грабеж. Раз случилось, что отряд человек в 700 Агесилаевых войск, в беспорядке вышедший с этою целью в поле, был внезапно атакован Фарнабазом с 400 человек конницы и 2-мя военными колесницами, приведен в расстройство и рассеян с уроном 100 человек. В отмщение за то, три дня, спустя сильный отряд Агесилаева войска, составленный большею частью из добровольно вызвавшихся охотников, в свою. очередь произвел рано на рассвете внезапное нападение на стан Фарнабаза. Войска последнего бежали, покинув и стан, и богатую в нем добычу. Строгость, употребленная при этом спартанским предводителем отряда для воспрепятствования разграблению стана, возбудила такое неудовольствие в пафлагонских войсках, что они ушли от Агесилая в Сарды и там передались персам. Этот случай был крайне неприятен Агесилаю, который именно заключением союзов и привлечением на свою сторону и правителей, и народа хотел облегчить исполнение своего замысла касательно персидского государства; заключение же союза с владетелем Пафлагонии было первым к тому шагом. Но вскоре представилась возможность вознаградить этот неприятный случай другого рода выгодами. Один грек из Кизика, друг Фарнабаза, вызвался быть посредником между ним и Агесилаем. Следствием этого были личные свидание и переговоры Агесилая с Фарнабазом, утвердившие между ними взаимные дружбу и уважение, и по данному Фарянбазу обещанию, Агесилай вывел войско свое из его областей. Расположив оное на эолийском берегу, в Фивской долине, и намереваясь весною 393 года уже предпринять поход во внутренние области персидского государства, он зимою с 394 на 393 год деятельно занялся всеми необходимыми для того приготовлениями и в особенности усилением своего войска, для чего пригласил малоазиатских греков произвести новые наборы. И в это самое время, когда пред ним открывалось новое, обширное и блистательное поприще военной славы — спартанское правительство повелело ему сколь можно поспешнее возвратиться в Спарту. С глубокою горестью повиновался Агесилай, но, покидая малую Азию, хотел по крайней мере. обеспечить греческие поселения в ней и привести с собою в Грецию сильное и хорошее войско. С этою целью, оставив 4.000 спартанских и пелопоннесских войск в малой Азии, а спартанский флот у берегов ее, сам Агесилай, значительно усилясь малоазиатскими греческими войсками, вновь и большею частью добровольно вызвавшимися последовать за ним, переправился (в половине июля 393 года) чрез Геллеспонт и быстро двинулся в Грецию тем же путем, которым некогда следовал Ксеркс. Поход чрез Фракию и Македонию оп совершил беспрепятственно, потому что страны эти частью были в дружественных отношениях к Спарте, частью же опасались неприязненно действовать против ее царя и войска. В Фессалии он встретил сопротивление, во слабое и незначащее, ибо, хотя часть Фессалии была в союзе с врагами Спарты, но фессаляне были раздираемы междоусобиями и потому не могли действовать против Агезвлая совокупностью сил своих и с надлежащим единством. Таким образом Агесилай без всякого препятствия миновал горные проходы, ведшие из Македонии в Фессалию, а в равнинах последней фессалийская конница, хотя и пыталась тревожить его войско, но была с успехом отражена его конницею, поддержанною пехотою. После того Агесилай до самых пределов Беотии шел уже вполне беспрепятственно. Вообще весь поход его от Геллеспонта до пределов Беотии замечателен необыкновенною быстротою, с которою был совершен, и строгим воинским порядком, в котором Агесилай во все время оного содержал свое войско.
Но между тем, как он шел в -Грецию, в сей последней, несколько времени спустя, у берегов малой Азии произошли два события, имевшие важное влияние на ход войны.
Греческий союз успел вооружить до 50.000 войск (около 24.000 человек тяжелой пехоты и столько же легкой и более 1...500 человек конницы), с которыми и положил произвести вторжение в самую Лаконию, по той причине, как объявил один из членов общего совета союзников, что «в Лаконии Спарта имела для своей обороны одни собственные войска, — по мере же удаления от Лаконии, войско спартанское, подобно потоку, усиливалось бы более и. более войсками союзников Спарты». Действительно, Спарта значительным силам, вооруженным греческим союзом, могла противопоставить в это время всего только около 14.000 собственных и союзных пелопоннесских войск (около 13.400 человек пехоты и 600 человек конницы). Но относительная слабость сил ее была уравновешиваема единством в начальствовании ими: ибо вместо малолетнего спартанского царя Агезиполя войском предводительствовал один, нераздельно, знатный спартанец Аристодем. Это доставило спартанцам важные преимущества. Пока войско греческого союза было собрано в Коринфе еще только в числе около 22 или 24.000 человек и союзники еще спорили о главном начальствовании и местах в боевом порядке, Аристодем успел собрать все спартанское войско, выступить в поход, прибыть к Коринфу и застигнуть союзное войско, так сказать, врасплох. Здесь произошло (летом 393 года) сражение, с самого начала которого ахеяне, составлявшие левое крыло спартанского войска и имевшие против себя, на правом крыле союзного, фивян — бежали. Примеру их последовали все прочие союзники Спарты. Но сами спартанцы, составлявшие правое крыло, нанесли находившимся против них на левом крыле союзного войска афинянам сильное поражение и окончательно, благодаря мужеству и в особенности отличному воинскому порядку своим, одержали над превосходным в силах неприятелем победу, нанеся ему значительный урон, сами же претерпев лишь маловажную потерю. Разбитое союзное войско удалилось из Пелопоннеса и намерение союзников напасть на Лаконию не могло быть приведено в исполнение. Но тем и ограничились все выгоды победы спартанцев при Коринфе, ибо они не воспользовались одержанным успехом и воротились в Лаконию. Таким образом победа при Коринфе была победою нерешительною.
Напротив на море, несколько времени спустя, Спарте нанесен был такой удар, который дал войне решительный оборот в пользу греческого союза и персов. Главным виновником этого был Конон. Спасшись, как выше было сказано (глава VIII, § 59), от поражения при Эгос-Потамосе, с 9-ю триремами на остров Кипр, он жил у владетеля города Саламина на этом острове, Эвагора, до тех пор, пока открывшаяся между Спартою и персами война не представила ему удобного случая унизить Спарту и снова возвысить свое отечество, Афины. Он склонил Эвагора и Фарнабаза к совокупным с ним действиям на море против Спарты и предложил свои услуги Артаксерксу. Артаксеркс принял их с радостью, значительно усилил флот свой и назначил Конона предводителем его под главным начальством Фарнабаза. В половине 393-го года Фарнабаз и Конон явились уже в Эгейском море, имея превосходство сил на своей стороне, и отправились отыскивать спартанский флот. Они нашли его расположенным при мысе Книде, к северу от Родоса *). {Ксенофонт, вообще пристрастный в своих Эллениках к Агесилаю и Спарте, говорит, что уже один греческий флот Конона и Эвагора сильно превосходил спартанский. По Диодору же у Фарнабаза, Конона и Эвагора вместе, было всего немного более 90, а у Пизандра 85 трирем. Но Ксенофонтово показание сомнительно, а Диодорово недостоверно.} Агесилай, получив главное над ним начальство, с правом назначения ему предводителя, имел неблагоразумие избрать в это звание не какого-либо опытного моряка, но вовсе несведущего в морском деле, зятя своего, Пизандра. Неопытность последнего и искусство Конона имели следствием то, что в происшедшей при мысе Книде (в августе 393 года) битве спартанский флот претерпел совершенное поражение. 50 трирем его были взяты, а сам Пизандр пал в бою.
Весть об этой победе дошла до Агесилая в то самое время, когда он, прибыв к пределам Беотии, готовился чрез несколько дней встретиться и сразиться с вновь собранным уже, сильным войском греческого союза. Уныние и даже страх овладели им, как он ни был тверд и отважен. Но он тщательно скрыл от своего войска и собственные чувства, и истину о победе при Книде, и напротив, для сильнейшего одушевления его, объявил, что Пизандр пал, но ценою своей жизни купил победу. Затем он бодро и смело двинулся в Беотию, к Орхомену, а оттуда к Коронее. Долина коронейская замыкалась к с. горою Кефиссом, а к ю. Геликоном. С высоты Кефисса Агесилай усмотрел на Геликоне войско греческого союза. Усиленный на походе чрез Фокиду и Беотию войсками фокейскими и орхоменскими, одною морою спартанской тяжелой пехоты, присланною ему из Спарты и пол-морою, бывшею в Орхомене, он имел числом — почти равные с неприятелем (сколько именно — неизвестно), но качеством — значительно уступавшие ему силы. Ибо собственных войск Спарты у Агесилая было мало, а все прочие, большею частью малоазиатские, никак не могли сравняться с европейскими войсками союзников. В глубокой тишине спустились оба войска в одно время в долину коронейскую (в августе 393 года, вскоре после битвы при Книде) и неподалеку от степ Коронеи построились в боевой порядок. На правом крыле Агесилая стали спартанцы, а на левом орхоменяне, — в войске союзников же на правом крыле, против орхоменян — фивяне (которым принадлежало и главное начальствование), а на левом, против. спартанцев — аргивяне. В тылу за Агесилаевым войском находилась спартанская запасная конница, а еще далее — тяжести и обозы войска. Союзники первые открыли бой фронтальным нападением. С самого начала Фивяне опрокинули орхоменян, Агесилай с спартанцами — аргивян, а кировы, ионийские, эолийские и геллеспонтские войска — средину войска греческого союза. Последняя и аргивяне бежали к Геликону и были преследованы туда срединою Агесилаева войска. Фивяне же, рассеяв и преследуя орхоменян, проникли до самых тяжестей и обозов Агесилаева войска, но здесь были удержаны запасною конницею и, видя бегство левого крыла и средины своих, двинулись, для соединения с ними, также к Геликону. В тоже самое время Агесилай с спартанскою тяжелою пехотою обратился против фивян. Таким образом на поле сражения остались одни фивяне и спартанцы, и притом в таком положении, что первые в тылу имели уже Кефисс, а последние — Геликон. Увлеченный своею отвагою и уверенный в победе, Агесилай двинулся прямо на встречу фивянам, имея фалангу свою построенною в одну сомкнутую линию и намереваясь удержать и опрокинуть ею фивян с фронта и совершенно отрезать их от Геликона. Но фивяне построились, по своему обыкновению, в несколько глубоких, сомкнутых четвероугольников (по нынешнему — колонн) и в этом строе двинулись на встречу Агесилаевой фаланге с тем, чтобы прорвать ее, пробиться чрез нее и соединиться с остальными своими войсками. Завязался упорнейший рукопашный бой. Обе стороны сражались с необыкновенными ожесточением, порядком и отличием. Фивяне между прочим оказали такие стойкость, воинский порядок, твердость в глубоком своем строе и искусство в действии ручным оружием, что хотя и понесли большой урон, но большая часть их успела наконец прорвать спартанскую фалангу и в порядке отступить к Геликону, — Остальные же фивяне были отражены и большею частью истреблены.
Так описывает сражение при Коронее очевидец и участник его — Ксенофонт. Ho, по пристрастию его к Агесилаю, описанию его нельзя вполне доверять. Агесилай точно одержал победу, но победа его вовсе не была, кажется, столь решительною, как ее изображает Ксенофонт. Это можно заключить, между прочим, из слов Плутарха, который именно говорит, что фивяне отступили в совершенном порядке. Тяжело раненый в жестоком бою с ними, Агесилай отравился сначала в Дельфы, а потом в Спарту лечиться от раны. Войско же его расположилось на зиму в Фокиде.
И так, обе победы спартанцев, и при Коринфе, и при Коронее, славные для оружия спартанского, не имели однако же никаких решительных последствий, никакой особенной, существенной пользы для Спарты, обеспечили на время Пелопоннес, Лаконию и Спарту, но не возвратили ей господства на твердой земле. Напротив, победа при Книде лишила ее флота, а с ним и господства на море, на островах и над европейскими и малоазиатскими греческими поселениями. Все они (за исключением Абидоса, и Сестоса), одни вслед за другими, отложились от нее и присоединились в ее врагам. Спартанские же войска, оставленные Агесилаем в малой Азии, были принуждены очистить города, в которых находились, и искать убежища в Абидосе, где начальствовал доблестный Деркиллид.
С этого времени война до самого конца своего (393-387) соделывается, на твердой земле Греции, на море и на берегах малой Азии — самою решительною наступательною со стороны греческого союза и персов, слабою оборонительною со стороны Спарты и притом по большей мере неудачною для нее, успешною для ее врагов.
Война, производившаяся на твердой земле Греции, известна в истории под названием коринфской, потому что главным поприщем ее были коринфские: перешеек и область, равно и область сикионская, а главными пунктами, к которым устремлялись и из которых производились действия с обеих сторон, были: Коринф, как единственный в Пелопоннесе участник греческого союза, и Сикион, как ближайший к нему и верный союзник Спарты. Коринфский же перешеек сделался особенно важным для обеих сторон, как ключ для входа из собственной Греции в Пелопоннес и обратно, и они постоянно стремились овладеть им и утвердиться на нем для того, чтобы иметь возможность удалять войну от собственных пределов и вносить ее в пределы неприятельские.
Так с самого начала (в исходе 393 года) спартанец Праксит, начальствовавший спартанскими войсками в Сикионе, успел, при содействии коринфских аристократов, проникнуть в длинные стены или укрепленные линии, соединявшие Коринф с гаванью его на берегу коринфского залива, Лехэем, и нанести в них решительное поражение и огромный урон коринфским, аргивским и беотийским войскам — Затем, сделав в этих стенах широкий пролом для всегдашнего, удобного прохода чрез них, он утвердился на коринфском перешейке, поставив на нем в нескольких пунктах гарнизоны. Обеспеченная тем с сухого пути и успев одержать за собою господство и в коринфском заливе, Спарта могла бы уже внести войну в собственную Грецию. Но опасность, восставшая против нее со стороны моря, не только воспрепятствовала ей в том, но и заставила помышлять уже единственно об обороне Пелопоннеса, Лаконии и собственной своей.
Значительно усилив флот свой и посадив на него большое число вновь собранных греческих наемных войск, Фарнабаз и с ним Конон весною 392 года беспрепятственно разграбили и разорили берега Лаконии. Затем Фарнабаз снабдил совет греческого союза, собравшийся в Коринфе, денежными средствами для ведения войны со Спартою, а Конону доставил средства и возможность восстановить укрепления Пирея и длинные стены, соединявшие Пирей с. Афинами. Так как, сверх того афиняне уже немедленно после победы при Книде начали деятельно усиливать свой флот, и теперь, как и всегда, не имели недостатка в способных и искусных государственных людях и полководцах, — правительство же афинское действовало с. решительностью и энергиею, а персы деятельно помогали ему деньгами, — то Афины в скором времени и успели снова приобрести и господство на море, и влияние в Греции, и даже отважились открыть военные действия и на сухом пути, в самом Пелопоннесе. Предводительствуемые отличными полководцами своими, на море — Кононом, Фрасивулом и Хабрием, а на сухом пути — Ификратом, они, в союзе с персами, с 392 года являются уже главными действователями в войне, как сухопутной, так и морской.
В сухопутной или коринфской с этого времени в особенности замечательны действия Агесилая и Ификрата. Первые успехи, доставившие Ификрату, вновь учрежденным им пелтастам и усовершенствованной им тактике известность и славу, были одержаны этим полководцем над флиунтянами. Не смотря на, демократический образ правления своего, флиунтяне, из ненависти в аргивянам, твердо держались. союза со Спартою. Так как Флиунт сверх того был важен по своему положению между Арголидою, Коринфиею, Сикиониею и Аркадиею, то против него и был послан афинянами Ификрат с афинскими пелтастами. Успев пройти чрез коринфский перешеек, разграбив и разорив край на пути, Ификрат притворным отступлением завлек флиунтян в преследование и засаду, и истребил большую часть немногочисленной их тяжелой пехоты. Остатки ее были слишком слабы для защиты Флиунта и обеспечения земель его, и потому флиунтяне были принуждены отдаться под покровительство Спарты и передать спартанцам замок Флиунта (393)... Тогда Ификрат занял значительную часть Аркадии, и так велик был страх, внушаемый его пелтастами/что даже самые гоплиты аркадские не отваживались выходить из своих городов. Но спартанцы менее опасались Ификратовых пелтастов. Раз, когда, Ификрат встретил спартанские войска, и пелтасты, по обыкновению, после действия метательным оружием, начали отступать для уклонения от рукопашного боя, спартанские гоплиты бросились преследовать их с такою стремительностью, что некоторых из них убили, а других взяли в плен. С этих пор уже трудно было заставить афинских пелтастов сражаться с спартанскими гоплитами на близком расстоянии. Но против других пелопоннесских войск они вообще действовали с успехом и пользою. Так например, Ификрат разбил с ними при коринфской гавани Лехэе отряд мантинейской тяжелой пехоты. За всем тем афиняне все еще опасались, чтобы спартанцы не возобновили вторжений в Аттику, которые так часто и с таким вредом для нее производили во время пелопоннесской войны. Дабы обеспечить себя от того, они положили отнять у спартанцев коринфский перешеек и восстановить полуразрушенные длинные стены Коринфа. Вследствие того все афинские войска двинулись на коринфский перешеек, и, под прикрытием их, множество рабочих в несколько дней восстановили сначала западную стену, со стороны Сикиона, а потом и восточную.
Дабы положить конец опустошениям Ификрата в Пелопоннесе и обратно завладеть коринфским перешейком, спартанское правительство снова вверило Агесилаю главное начальствование над войском, а брата его, Телевтия, назначило предводителем флота для содействия Агесилаю с моря (392). Агесилай разорил. Арголиду, а Телевтий явился с 12-ю триремами в сароническом заливе: Привлекши туда таким образом внимание и силы греческого союза, Агесилай быстро перешел чрез горы, отделявшие Арголиду от Коринфии, произвел внезапное нападение на длинные стены и корабельные верфи Коринфа, и овладел ими. Действия эти были искусны, успех их был важен, но, как почти обыкновенно случалось, Спарта не воспользовалась тем и не продолжала удачно-начатых действий. Союзные войска были распущены, а Агесилай со спартанскими. войсками должен был воротиться в Лаконию, для исполнения обрядов Гиэцинтова праздника. Так, связанный зависимостью от эфоров, он не мог дать войне того благоприятного для Спарты оборота, которого можно было бы ожидать, если бы Агесилай действовал совершенно независимо. В следующем 391 году эфоры поручили ему с предводительствуемым им войском — отбить скот, собранный в коринфской гавани Пирее, в Сароническом заливе, для продовольствовавия Корянфа! Эта ничтожная цель повлекла однако за собою весьма замечательные действия Агесилая и Ификрата, одного против другого, на коринфском перешейке и в Коринфии. Для нападения на Пирей избрано было время совершения истмийских игр, в продолжение которых в Пелопоннесе обыкновенно соблюдался общий мир. Пользуясь этим, Агесилай повел войско прямо на коринфский перешеек и прибыл туда в то самое время, когда коринфяне и аргивяне, председательствовавшие на играх, уже готовились приступить к ним. Внезапное появление Агесилая обратило их в бегство, и Агесилай, совершив игры под председательством изгнанных из Коринфа аристократов, двинулся к Пирею. Здесь он нашел Ификрата с таким сильным войском и на такой выгодной для обороны местности, что, не надеясь на успех нападения открытою силою, прибегнул к хитрости. Именно, он распустил слух, что Коринф передан ему изменою, и затем, сняв стан свой, немедленно пошел к. этому городу. Коринфское правительство, мало доверяя народу, поспешило призвать Ификрата на помощь, и Ификрат, быстро двинувшись к Коринфу, успел с своими легкими пелтастами ночью опередить спартанскую тяжелую пехоту... Едва узнав о том, Агесилай немедленно воротился к Пирею и занял ближайшие высоты, — вследствие чего все оставшиеся в Пирее войска и находившиеся в нем жители сдались Агесилаю и почти все были проданы в неволю.
Успехи Агесилаева оружия распространили между союзниками страх и беспокойство, и некоторые из них, особенно беотийские, прислали уже в стан Агесилая послов для переговоров о мире. Но в это самое время частное поражение спартанских войск внезапно дало делам опять другой оборот. Двигаясь в Пирею, Агесилай отпустил, согласно с исстари существовавшим, священным обычаем, всех амиклеян, {Амиклы — город в Лаконии, к ю. от Спарты.} бывших в составе его войска, в Лаконию для совершения обрядов Гиаци н това праздника, поручив начальствовавшему в Лехэе спартанскому полемарху обеспечить возвращение амиклеян в Лаконию. Полемарх вверил защиту Лехэя союзным войскам, а сам с одною морою тяжелой пехоты, силою не более 600 человек, и одною морою конницы, которая вероятно была гораздо слабее пешей, повел амиклеян чрез Сикион дальним, но за то менее трудным и опасным путем, нежели прямой и ближайший, ведший в Лаконию. Миновав беспрепятственно Коринф, но находясь еще в одном большом переходе от Сикиона, он передал амиклеян начальнику конницы, приказав препроводить их так далеко, как они сами того пожелают, и затем немедленно поспешить назад, дабы нагнать пехоту еще на обратном походе к Лехэю. Полемарх знал, что в Коринфе много войск: но успехи спартанского оружия внушили ему смелость и самоуверенность, и он нимало не опасался, чтобы кто-либо отважился напасть на спартанскую тяжелую пехоту. К несчастию для него, в Коринфе находился в это время. Ификрат с афинскими пелтастами и гоплитами. Едва открыл он обратное движение полемарха с одною пехотой, без конницы, как немедленно вышел из Коринфа и между тем, как тяжелая афинская пехота следовала несколько поодаль, афинские пелтасты начали действием метательного оружия беспокоить правый, афинянам выставленный и щитами не прикрытый бок спартанкой пехоты. В этом трудном положении полемарх продолжал идти до тех пор, пока многие из его гоплитов де были ранены, а другие убиты. Тогда он велел всем младшим летами гоплитам напасть на афинских пелтастов, опрокинуть и преследовать их. Но предшествовавшее поражение афинских пелтастов спартанскою тяжелою пехотою, о котором говорено выше, послужило Ификрату полезным уроком, и теперь пелтасты стали действовать уже совсем иначе. Легко и ловко уклоняясь от преследования спартанских, тяжеловооруженных гоплитов, они немедленно обращались назад против них. коль скоро последние отступали, — многих из них ранили или убивали, а остальных заставляли отступать под прикрытие главных их сил. Таким образом полемарх был принужден ввести в бой и всех старейших гоплитов. Уже лучшие и храбрейшие гоплиты были большею частью ранены или убиты, когда наконец подоспела спартанская конница. Полемарх приказал ей напасть, вместе с младшими гоплитами, на афинских пелтастов. Но вместо того, чтобы отразить преследование пелтастов, плохая спартанская конница постоянно оставалась в одной линий с своею пехотою, вместе с нею останавливаясь и отступая, и столько же, сколько и она, терпя от метательного оружия пелтастов. Более и более ослабляемые убылью, между тем, как афиняне становились чем смелее, тем сильнее, спартанцы остановились наконец на небольшой высоте стадиях в двух (немного более ¼ версты) от берега моря и в полупереходе от Лехэя. Здесь, вполне подверженные действию метательного оружия пелтастов, сами же не имея возможности причинять им никакого вреда, они в одно и тоже время увидали, с одной стороны, что из Лехэя к ним поспешно плывут лодки с подкреплением., а с другой — что афинская тяжелая пехота двигается против них для произведения нападения. Немедленно и пехота, и конница спартанские обратились в бегство: из них последняя успела спастись в Лехэй, первая же, преследованная и опрокинутая в море, большею частью погибла в нем.
Это небольшое дело любопытно и замечательно тем, что свидетельствует и о недостатках и невыгодах греческой фаланги, лишенной легкой пехоты и хорошей конницы, и о плохих устройстве и качествах спартанской конницы, и о хорошем устройстве и пользе пелтастов, в особенности же — искусстве Ификрата. Необыкновенно важно, почти столько же, сколько и взятие спартанских гоплитов на Сфактерии в пелопоннесской войне, было и поражение спартанских гоплитов при Лехэе. Афиняне нанесли спартанцам меньший урон, нежели некогда при Сфактерии, а в плен и вовсе не взяли ни одного спартанца; но важно было то, что непобедимые спартанцы были разбиты и что спартанские гоплиты были побеждены наемными пелтастами — дело неслыханное в Греции, разрешившее все уважение и весь страх, внушаемые дотоле спартанскими войсками.
При вести о поражении спартанцев при Лехэе, послы союзников прервали переговоры о мире и возвратились в Беотию. Агесилай же, поставив в Лехэй полную мору пехоты, с остатками разбитых войск воротился в Спарту. Ксенофонт не говорит, какая была причина его отступления, им ли самим оно решено, или эфорами, и было ли оно действительно необходимо. Впрочем нельзя, кажется, сомневаться, что оно было дело не Агесилая, а эфоров, не представляло крайней необходимости и, следовательно, было неблагоразумно. По удалении Агесилая, Ификрат занял всю северную и западную часть Коринфии и поставил в нее гарнизоны.
Вскоре греческий союз принял участие в войне этолян и акарнанян с ахэянами и, поддерживая первых, произвел нападение на последних (391). Ахэяне просили помощи Спарты и спартанское правительство решилось, без всякой особенной для себя пользы, употребить свои силы вне Пелопоннеса. Агесилай был послан из Ахаии (на судах чрез коринфский залив) в Акарнанию с двумя морами спартанской пехоты, всеми войсками Ахайи и войсками прочих союзников Спарты. Акарнаняне имели гораздо менее войск, нежели Агесилай, однако отвергли предложенный им мир и Агесилай начал жестоко разорять Акарнанию. Медленное по этой причине движение его ободрило акарнанян и они снова воротились со стадами своими из гор на равнины и занялись полевыми работами. Едва узнав. что лучшие в стране продовольственные запасы, с большим числом рабов, собраны переходах в 6-7 от его стана, Агесилай быстро двинулся туда и, произведя внезапное нападение, завладел почти всем. На другой день он дал войскам отдых, а между тем на высотах кругом его стана собралось множество акарнанян, которые, как тяжелая пехота, далеко уступали пелопоннесцам, но за то славились своим искусством в стрельбе из луков. Они причинили Агесилаеву войску столько вреда, что принудили его к вечеру перенести стан свой в такое место, где оно было менее подвержено их стрельбе. На другой день Агесилай едва отважился снова двинуться в поход. Высоты, которые могли благоприятствовать его движению, уже были заняты, и тщетно старались младшие воины его войска отражать нападения неприятеля. Конница же Агесилаева с трудом могла действовать на этой пересеченной холмами местности. Агесилаево войско в настоящем случае, как и всегда все пелопоннесские армии, имело недостаток в легких войсках, и этот важный недостаток поставил его теперь в величайшую опасность со стороны такого неприятеля, который в других обстоятельствах, даже при превосходстве в силах, никаким образом не мог бы выдержать нападения малого числа хорошо устроенных войск. По счастью, Агесилай открыл удобную для движения вперед местность, и так как она была занята акарнанскою тяжелою пехотою, то и решился немедленно напасть на эту последнюю. Ему удалось оттеснить акарнанян, хотя, по причине сильной и меткой стрельбы их, и не без урона для себя, и затем снова достигнуть наконец равнин. Здесь он распространил повсюду опустошения, напал, по просьбам ахэян, на некоторые акарнанские города, однако без успеха, и так как приближалась осень, то предложил удалиться из Акарнании. Ахэяне, недовольные тем, что не взято было даже ни одного города, усиленно убеждали Агесилая остаться по крайней мере столько времени, сколько нужно было для воспрепятствования акарнанянам в озимых посевах. Но Агесилай отвечал, что они не разумеют собственных выгод: намереваясь воротиться следующим летом назад, он представил, что неприятель тем сильнее будет тогда желать мира, тем более станет опасаться за истребление богатых своих жатв.
He легкое и безопасное дело было впрочем воротиться на зиму в Пелопоннес. В следствие предшествовавшего отступления Агесилая из Коринфии в Лаконию и поражения спартанцев при Лехэе, Спарта утратила господство на перешейке, а переправу на судах чрез коринфский залив преграждала афинская эскадра. По необходимости должно было отступать чрез Этолию, враждебно расположенную и притом столь гористую и пересеченную, что против воли воинственных ее жителей никакое войско, ни большое, ни малое, не могло пройти чрез нее. По счастью, Агесилаю удалось. обещанием обратного покорения столь давно уже занимаемого мессенянами Навпакта, склонить этолян к беспрепятственному пропуску его войска (391).
В следующем году (390) действительно случилось то, что предвидел Агесилай. Акарнаняне, узнав, что Агесилаево войско снова собралось идти в страну их, и усматривая, с одной стороны, что подвергаются истреблению своих жатв, а с другой, что не имеют гаваней и подвозов продовольствия, вскоре заключили мирный договор с Спартою и мир с ахэянами.
Таковы были действия Агесилая и Ификрата, замечательнейшие из всех действий сухопутной коринфской войны. Все прочие заключались в частных предприятиях, набегах и стычках, разорении края и т.п. и не представляют ничего замечательного.
Между тем на море и берегах малой Азии производилась деятельная война, в которой успех был почти постоянно на стороне афинян, спартанцы же претерпевали беспрестанные неудачи и поражения. Чтобы восстановить дела Спарты в малой Азии, в 392-м году туда вторично был послал неспособный Фимврон. Сатрап Лидии, Струт, завлек Фимврона в засаду и нанес его войску сильное поражение и большой урон, причем сам Фимврон был убит. Для собрания остатков Фимвронова войска, обеспечения некоторых, снова принявших сторону Спарты городов и ведения войны против Струта, спартанское/ правительство в 391-м году послало в малую Азию нового предводителя, Дифрида. Деятельностью, благоразумием и особенною удачею Дифрид успел значительно восстановить дела Спарты в малой Азии и даже приобрести денежные средства для набора и содержания новых наемных войск. Но брат Агесилаев, Телевтий, посланный в 390-м году с небольшою эскадрою к Родосу, не мог отторгнуть от Афин присоединившегося к ним этого острова.
Напротив, со стороны афинян Фрасивул, направившийся с 40 афинскими триремами в Геллеспонт, — восстановил демократию в сдавшихся ему: Византии, Халкедоне, почти всех городах Лесбоса, на острове Фасе и наконец (весною 389 года) в Аспенде. Но озлобленные грабительствами Фрасивуловых войск, жители Аспенда напали на них ночью врасплох, разбили их, убили самого Фрасивула и снова отложились от Афин. На место Фрасивула был послан Ификрат с 8-ю триремами и 1.200 пелтастов в то самое время, когда и спартанцы отправили туда же, с 3-мя триремами и деньгами для набора 1000 наемников, нового предводителя, Анаксибия. Вскоре по наборе Анаксибием наемников, Ификрат, высадясь на малоазиатский берег, напал на Анаксибия, неподалеку от Абидоса, врасплох из засады, и истребил почти весь его отряд, при чем сам Анаксибий был убит (389). Наконец в 388 году Хабрий, посланный афинянами с сильным войском в острову Эгине, жители которого производили жестокие морские разбои и грабежи на берегах Аттики, нанес находившемуся на этом острове отряду спартанских войск под начальством Горгопа столь сильное поражение, что совершенно обеспечил тем берега Аттики от нападений эгинян.
Последним замечательным и на этот раз успешным для Спарты действием морской войны было внезапное нападение Телевтия на афинский Пирей (387). Приведя все найденные в нём суда в негодность в употреблению, Телевтий с богатою добычею удалился еще прежде, нежели жители Пирея и Афин могли противопоставить ему деятельное сопротивление.
Теснимая с сухого пути и моря, Спарта уже в 392-м году пыталась примириться с персами и посылала в малую Азию, для переговоров с тогдашним сатрапом Лидии, Терибазом, знатного спартанца Анталкида. Но Конон умел в то время воспрепятствовать заключению между Спартою и Терибазом договора. Телер же, отчаиваясь в возможности восстановить политические первенство свое в Греции без денежных пособий персов, Спарта решилась какою бы то ни было ценою примириться с последними и прекратить войну, которая могла быть только вредною для нее и выгодною для Афин. Вследствие того в малую Азию снова послан был Анталкид для мирных переговоров с Терибазом. И вскоре (в июне 387-го года) Терибаз именем Артаксеркса объявил послам греческих республик нижеследующие условия мира: 1) все греческие города в Азии, равно и острова Клазомены, и Кипр, долженствовали обратно поступить в подданство Артаксеркса, и 2) все другие, большие и малые, греческие города долженствовали быть признаны самоуправляющимися ( αύτόνομοι), за исключением островов Лемноса, Имброса и Скироса, которые имели, как и прежде, оставаться под властью афинян. Не принявшим этих условий Артаксеркс грозил войною на суше и море, в союзе с теми, которые примут оные и которым обещал помогать деньгами и флотом. Но все без исключения греческие республики приняли предписанные им Артаксерксом условия, и выгодный для персов, но постыдный для греков и в особенности для спартанцев мир, известный в истории под названием Анталкидова, положил конец 12-ти летней войне Спарты с персами и греческим союзом.
Война эта вообще представляет почти тот же характер, что и пелопоннесская, которой была как бы продолжением, с некоторым только различием во взаимном, относительном полонении, целях и средствах воевавших сторон. В особенности она имеет большое сходство с последними восемью годами пелопоннесской войны (412-404). Действия Ификрата и особливо Агесилая были искуснейшими и замечательнейшими в ней и заслуживают особенных внимания и изучения.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ВОЙНА МЕЖДУ СПАРТОЮ И ФИВАМ. ПОХОДЫ АГЕСИЛАЯ, ПЕЛОПИДА И ЭПАМИНОНДА (378-362).

§ 69. Причины войны. — I . Первая половина войны до сражения при Левктре включительно (378-371); — § 70. Война в Беотаи. — Действия Агесилая и Пелопида — § 71 Война Афин со Спартою на море. — Действия Хабрия, Тимофея и Ификрата. — § 72. Общий мир, за исключением Фив; — Война Спарты с одними Фивами; — Сражение при Левктре (372-371). — II . Вторая половина войны со времени победы при Левктре (371-362). — § 73. Следствия победы при Левктре. — Война в Пелопоннесе. — 1-й и 2-й походы Эпаминонда в Пелопоннес (371-368). — § 74. Война в Фессалии. — 1-й я 2-й походы Пелопида в Фессалии (368-367). — § 75. Война в Пелопоннесе (366-365). — 3-й поход Эпаминонда в Пелопоннес (366). — § 76. 3-й поход Пелопида в Фессалии (365). — Действия Эпаминонда на море. — § 77. Война в Пелопоннесе (364-362). — 4-й и последний поход Эпаминонда в Пелопоннес (362). — Сражение при Мантинее. — Общий мир. — § 78. Общий вывод о военном устройстве греков и состоянии у них военного искусства вообще и искусства ведения войны в особенности, от нашествия персов на Грецию до времен Филиппа Македонского.

Источники: Ксенофонта Элленики, Плутарх, Диодор Сицилийский Корнелий Непот, Полибий и указанные выше.

§ 69. Причины войны.

Поставленная, в силу Анталкидова договора, исполнительницей оного, Спарта снова приобрела верховную власть в Греции, снова начала действовать с надменностью и самоуправством, притесняя слабейших, строго наблюдая за автономиею (самоуправлением) городов и не допуская образования нигде и никаких союзов. Между прочим, в 382 году она вероломно овладела, при пособии фивских аристократов, фивским замком Кадмеею, поставила в него спартанский гарнизон, изменила демократический образ правления в Фивах в олигархический и вполне подчинила себе эту республику. По взятии войсками ее, после двухлетней, трудной осады (382-380), Олинфа, богатого и сильного греческого города на берегах Македонии, вокруг которого, под первенством его, начал образоваться союз, — в Греции, казалось, уже не было более ни одной республики, ни одного города, которые смели и могли бы восстать против Спарты, как вдруг переворот в Фивах изменил все. Несколько Фивских изгнанников-демократов (в числе их находился и знаменитый в последствии Пелопид) в декабре 379 года успели скрытно пробраться в Фивы, умертвили начальников олигархической партии и овладели замком Кадмеею, спартанский гарнизон которого, не имея продовольствия, сдал оный на условии свободного выхода (в январе 378 года).
Восстановив независимость Фив и демократический образ правления в них, Фивяне приготовились к упорнейшей обороне. Спартанское же правительство немедленно послало в Беотию войско, предводительство над которым, отклоненное Агесилаем под предлогом старости, вверило другому спартанскому царю, молодому Клеомброту, с приказанием обеспечить независимость беотийских городов от Фив и автономию их.

I.
Первая половина войны до сражения при Левктре включительно (378-371).

§ 70. Война в Беотии. — Действия Агесилая и Пелопида.

Клеомброт, вступив в Беотию, ограничился буквальным исполнением данного ему назначения: поставил в города Беотии спартанских. армостов или правителей, с спартанскими гарнизонами, а сам с главными силами воротился в Пелопоннес. По удалении его, армост города Феспия, Сфодрий, как кажется подкупленный фивянами, самовольно двинулся к афинскому Пирею, в намерении овладеть им посредством внезапного ночного нападения. Но не успев прибыть к Пирею до рассвета, он воротился в Феспий, разграбив и сжегши несколько сельских жилищ на пути чрез Аттику. Афиняне жаловались на него Спарте, но когда он, влиянием Агесилая, был оправдан, то немедленно приняли сторону фивян, послали им Хабрия с вспомогательным отрядом войск и начали вооружать сильный флот для ведения войны против Спарты на море (378).
Со своей стороны Спарта вторично послала в Беотию войско, уже под предводительством Агесилая, который на этот раз не мог более отказаться от начальствования (378).
С этого времени начинается и семь лет до самого сражения при Левктре (378-371) почти беспрерывно продолжается война в Беотии, весьма замечательная теми: искусством и постоянным успехом, с которыми ее вели фивяне. Со спартанской же стороны, в войне этой заслуживают некоторого внимания только действия Агесилая в первых двух годах (378-377).
В первом походе 378 года Агесилай начал с того, что обеспечил себе средства вступления из Пелопоннеса в Беотию, уже затрудненного присоединением Афин к Фивам. Чтобы проникнуть в Беотию, необходимо было иметь в своей власти горные проходы между этою областью и Аттикою. Для достижения этого, Агесилай искусно и удачно воспользовался войною, происходившею в это время между орхоменянами и клиторянами, гражданами небольшого, соседственного с Орхоменом города. Он приказал тем и другим немедленно прекратить войну и потребовал, чтобы наемные войска клиторян заняли горные проходы между Беотиею и Аттикою, обещая за то обеспечить земли клиторян от внешних нападений. Орхоменяне и клиторяне не смели ослушаться из опасения мщения Спарты — и вход в Беотию был открыт Агесилаю. Фивское правительство приняло между тем всевозможные меры для прикрытия и обеспечения фивских земель, и оградило их пределы укрепленными линиями. Но так как фивских войск было мало и для обороны линий недостаточно, и следовательно линии эти были на всех пунктах слабы, то Агесилай и прорвался сквозь них без труда. Он не мог однако принудить фивян к общей битве, от которой они постоянно уклонялись, укрываясь за стенами Фив. И потому, разграбив и разорив фивския земли до самых Фив, он воротился в Пелопоннес. По удалении его, Фебид, начальник спартанского гарнизона в Феспие, продолжал грабить и разорять фивские земли. Но фивяне, уклонявшиеся от битвы со всем спартанским войском, лично предвидимым Агесилаем, уже смело двинулись против слабейшего в силах Фебидова отряда и, предвидимые Пелопидом, разбили его при Феспие, после чего разорили соседственные беотийские земли, ободрились и усилились (378).
В следующем 377 году Агесилай, заняв заблаговременно проходы чрез Киферон, снова вторгнулся в Беотию — и снова фивяне стали уклоняться от общей битвы с ним, деятельно ведя однако малую войну, и нанесли ему столько же вреда, сколько и он причинил им разграблением и разорением их земель. Этим впрочем и ограничились действия и успехи его в Беотии. Он возвратился в Пелопоннес и по причине тяжкой болезни уже долгое время не мог предводительствовать войском, которым с тех пор начальствовал неопытный и неспособный Клеомброт. Предводительствуемые им спартанцы продолжали почти ежегодно вторгаться в Беотию, но уже с постоянным неуспехом и постепенно возраставшим вредом для себя. Ибо фивяне по-прежнему продолжали уклоняться от общей битвы и деятельно, искусно — и успешно вели малую войну, пользуясь всеми возможными случаями для одержания над спартанцами частных успехов и поражения их по частям. Ежедневные стычки с ними, хота и нерешительные, были однако же важны 1) тем, что служили ее упражнению фивян в военном деле, в котором они были далеко не столь опытны и искусны, сколько спартанцы, целую жизнь свою упражнявшиеся в нем, и 2) тем, что воспламеняли мужество фивян, укрепляли их тело, доставляли им военную опытность и внушали необходимое самодоверие. Таким образом спартанцы, так сказать, сами, против своей воли, были наставниками фивян в военном деле. Но еще более, нежели спартанцам, фивяне были обязаны в этом отношении достойным своим предводителям, которые удачно избирали удобные для нападений на спартанцев случаи, вводили фивян в бой вовремя и кстати, и беспрестанно одерживали над спартанцами более или менее важные успехи. Пелодиду, бывшему в это время одним из 7-ми фивских беотархов и лично начальствовавшему только что учрежденною фивскою священною дружиною, в особенности принадлежат честь и слава такого рода действий и успехов фивяв. Он преимущественно руководил и управлял первыми и способствовал одержанию последних. Из частных успехов предводительствуемых им фивян над спартанцами, замечательнейшими, после поражения Фебида, были одержанные при Танагре и особенно при Тегире. Уже давно выжидал Пелолид удобного случая для овладения, посредством внезапного нападения, Орхоменом, который, держась стороны Спарты, получил от последней в защиту отряд пехоты. Однажды, узнав, что отряд этот вышел из Орхомена для произведения набега на Локриду, и надеясь застигнуть Орхомен беззащитным, Пелопид двинулся к нему с священною дружиною и небольшим числом конницы. Но приблизясь к Орхомену, он узнал, что из Спарты идет отряд войск на смену орхоменского гарнизона, и потому двинулся назад чрез Тегиру (лежавшую между копаисским озером в Беотии и эвбейским проливом). To был единственный путь, которым он мог следовать вдоль подошвы гор, ибо вся соседственная равнина была понята разливом реки Меласа. На этом пути фивяне неожиданно встретили спартанский отряд, возвращавшийся из Локриды. Выйдя с боку из горного ущелья, он преградил фивянам путь. Пелопид немедленно выдвинул вперед свою конницу, шедшую в хвосте, а священную дружину построил между тем в тесно сомкнутый четвероугольник. {В первы й раз, ибо дотоле священная дружина в бою была распределяема по передним шеренгам фаланги. С этого же времени она всегда составляла отдельную, самостоятельную часть.} Спартанцы, которых было 2 моры пехоты, первые стремительно напали на фивян. Произошел упорный рукопашный бой, в котором оба начальствовавшие спартанцами полемарха и с ними множество гоплитов были убиты, а оставшиеся спартанские войска были принуждены расступиться, чтобы пропустить Пелопида. Но Пелопид, вместо того, чтобы воспользоваться этим и свободно продолжать движение, снова напал на спартанцев. еще находившихся в строю, нанес им большой урон и принудил остатки их спасаться бегством. Фивяне преследовали их, однако же, недалеко, опасаясь находившихся по близости орхоменян и вновь прибывшего спартанского отряда. Довольные тем, что пробились сквозь неприятеля, нанеся ему сильные поражение и урон, они воздвигли трофей и воротились в Фивы.
Вообще война, веденная фивянами в Беотии под главным руководством Пелопида, заслуживает полных внимания и похвалы. Она бесспорно принесла Фивам более пользы, а Пелопиду более чести, нежели сколько оных снискали бы им, может быть самые блистательные и громкие победы. Она собственно положила основание силе и величию Фив. В ней фивяне значительно усовершенствовались в военном деле., снова утвердили господство свое над городами Беотии, совершенно вытеснили спартанцев из этой области, уничтожили влияние их на нее, усилились и начали уже вторгаться в союзную с Спартою Фокиду. Фокеане просили помощи Спарты, и спартанское правительство послало в Фокиду Клеомброта с войском, но уже не чрез коринфский залив; фивяне очистили Фокиду, а Клеомброт остался в ней для обеспечения ее впредь от нападений фивян (372).

§ 71. Война Афин с Спартою на море. — Действия Хабрия, Тимофея и Ификрата.

Между тем, как фивяне удачно воевали против Спарты на твердой земле, в Беотии, — союзники, их, афиняне вели против нее не менее деятельную, искусную и успешную войну на море. В войне этой особенно отличились афинские полководцы: Хабрий, достойный сын Конона — Тимофей, и, Ификрат.
Неудачи и вообще вялое ведение войны в Беотии побудили эфоров в 376 году подкрепить сухопутные действия морскими. — Имея в виду пресечь подвозы продовольствия в Афины морем, и голодом принудить эту республику в отложению от союза с Фивами и примирению с Спартою, они поставили 60 спартанских трирем, под начальством Поллия, при островах Эгине, Косе и Андросе, с приказанием перехватывать все суда с продовольствием, плывшие в Афины. Но Хабрий, предводительствуя афинским флотом, разбил Поллия при Наксосе, взял у него 24 триремы и значительную добычу, и восстановил свободный подвоз продовольствия в Афины. Затем Тимофей, посланный с 60-ю афинскими триремами кругом Пелопоннеса в коринфский залив, чрез который спартанцы намеревались переправить войско в Беотию, опустошил берега Пелопоннеса, утвердился в коринфском заливе и принудил спартанцев не только отказаться от переправы войска в Беотию, но и помышлять об обороне Пелопоннеса. После того, обратясь к Коркире, он успел привлечь этот богатый и сильный остров, имевший довольно значительный флот, на сторону Афин. Завидуя такому усилению морских сил Афин и вместе тревожась им, Спарта послала к Коркире 55 трирем под предводительством Николоха. Но Тимофей разбил Николоха при Коркире и усилился после того присоединением коркирских судов, до числа 70-ти трирем. Совершенный недостаток денег для ведения войны принудил однако афинян. искать примирения с Спартою. Мир был заключен — и вскоре прерван Спартою под тем предлогом, что Тимофей, на обратном плавании с флотом в Афины, способствовал возвращению на Закинф некоторых изгнанников этого острова. Пользуясь тем, что афинский флот уже был разоружен, спартанское правительство отправило 60 трирем под предводительством Мнасиппа к Коркире для обратного покорения этого острова. Мпасипп обложил на нем главный город Коркиру; во жители его оборонялись упорно и долго, а между тем афиняне послали им в помощь Ификрата с флотом. Ификрат, во время плавания кругом Пелопоннеса, беспрерывно занимал людей на флоте морскими упражнениями, был во всегдашней готовности к бою и вместе с тем, стараясь по возможности ускорить плавание, продолжал оное, сверх обыкновения, даже и по ночам. Прибыв к устью р. Алфея (в Элиде), он сведал, что при одной вылазке коркирян, Мнасипп был разбит и убит, а остатки его войска воротились в Пелопоннес. Тогда Ификрат направился к острову Кефаллении, привел его в подданство Афин, затем захватил при Коркире 9 трирем, присланных Дионисием старшим, тираном сиракузским, в подкрепление спартанскому флоту, утвердил влияние Афин в Акарнания и, усилив флот свой уже до числа 90 трирем, готовился напасть на Пелопоннес (372). Но в это самое время Афины вторично вступили с Спартою в мирные переговоры.

§ 72. Общий мир, за исключением Фив; война Спарты одними Фивами; сражение при Левктре (372-371).

Причины, побудившие Афины искать примирения с Спартою, заключались во 1-х в недостатке денежных средств для ведения войны, во 2-х в усилении Фив уже до такой степени, что они не нуждались более в помощи Афин, и в- 3-х в неудовольствии, возбужденном в афинянах жестоким поступком фивян с феспийцами и в особенности с платеянами, всегда усердствовавшими афинянам, всегда сопротивлявшимися власти фивян, а именно — фивяне изгнали и феспийцев, и платеян из их городов. Изгнанники просили помощи Афин и афиняне, — дав. им убежище у себя, отправили в Спарту посольство для переговоров о мире. Вскоре в Спарте собрались послы всех вообще греческих республик, в том числе и фивской, и в июле 372-го года заключен был мирный договор, подтверждавший договор Анталкидов и автономию греческих городов. Фивские послы, имея во главе Эпаминонда, настоятельно требовали утверждения ими договора своею подписью не за одни Фивы, но и за все города Беотии, представляя, что Фивы имеют такое же право господствовать над городами Беотии, как Афины над городами Аттики и Спарта над городами Лаконии. Но Агесилай восстал против этого — и Фивы, исключенные из общего договора и оставшись одни, без союзников, против Спарты, хотевшей принудить их к признанию автономии беотийских городов, решились всеми силами сопротивляться ей и не только удержать за собою господство над Беотиею, но даже сокрушить власть Спарты и достигнуть первенства в Греции. Такова уже действительно была цель, предположенная фивским правительством или лучше сказать двумя отличнейшими членами онаго — Пелопидом и Эпаминондом. Многие обстоятельства подавали достаточный повод надеяться на успех столь важного и трудного предприятия. С одной стороны все народы и республики Греции, и даже давнишние союзники Спарты в Пелопоннесе, были более или менее одушевлены неприязнью к этой высокомерной республике. С другой стороны, почти в каждом греческом городе и даже в самом Клеомбротовом войске была преданная фивянам партия. Фивяне достигли уже числительной и нравственной силы и совершенства — в воинских устройстве, порядке и искусстве — в достаточной степени для того, чтобы с вероятностью успеха отважиться на решительную борьбу с Спартою, войска которой они уже ее раз побеждали в частных встречах. Но всего важнее было решительное превосходство их в начальствовании войсками. Между теш, как со стороны спартанцев Агесилай был дряхл и болен, а Клеомброт неспособен, малоуважаем и даже обвиняем некоторыми в тайных: расположении и действиях в пользу фивян, в главе последних были два вождя, ознаменовавшие себя, один в высших, другой — еще в низших званиях и чинах, необыкновенными доблестями души и дарованиями военными. Предводимые ими, фивяне, при всех других, благоприятных Спарте обстоятельствах, уже могли иметь не только вероятность, но и полную надежду на успех.
И с самого начала надежда эта начала осуществляться под блистательнейшими предзнаменованиями. Ожидая вторжения Клеомброта яз Фокиды, Пелопид я Эпаминонд укрепили с этой стороны границы Беотии и заняли войсками горные проходы между Беотиею и Фокидою. Действительно, Клеомброт получил приказание вступить из Фокиды в Беотию, для восстановления автономии ее городов. Но он обманул ожидания Пелопида и Эпаминонда, скрытно и беспрепятственно совершив движение, вместо востока к югу, малоизвестным горным путем, к Креузе, беотийской пристани на берегу коринфского залива. Овладев горным проходом из мегарской области в Беотию, он без сопротивления вступил в феспийский округ и расположился станом при Левктре. Это фланговое, скрытное движение Клеомброт из Фокиды — чужой, хотя и союзной, области, отделенной от Пелопоннеса коринфским заливом — на главный, прямой путь из Пелопоннеса в Беотию чрез коринфский перешеек, было не без достоинства и заставляет предполагать, что Клеомброт произвел его не по собственному соображению, а по чьему-либо чужому внушению. Между фивянами оно распространило величайший страх. Беотархи собрались на совет, и здесь произошло тоже самое, что и в совете афинских стратегов перед сражением при Марафоне. Большинство мнений требовало того или другого рода оборонительных действий: но Эпаминонд, бывший в это время беотархом, решительно потребовал, подобно Мильтиаду, немедленных: движения против Клеомброта и вступления с ним в битву. По-видимому, это было весьма естественно, но если принять в соображение, что здесь дело шло уже о нападении фивян впервые на целое спартанское войско, и притом превосходное в силах, то мнение Эпаминонда действительно должно быть признано необыкновенно решительным и смелым, особенно при тогдашнем нравственном состоянии фивян. Пелопид первый присоединился к этому мнению, и так как он пользовался чрезвычайными уважением и доверием фивян, хотя и не был в это время беотархом, а начальствовал только священною дружиною, то и все беотархи также согласились на битву в открытом поле. Употребив всевозможные средства для ободрения и одушевления фивян, сильными, убедительными речами, благоприятными предзнаменованиями и т.п., они вверили Эпаминонду главное начальствование и все распоряжения к битве — и двинулись к Левктре.

Здесь, между тем, Клеомброт оставался в непостижимом бездействии. Подчиненные военачальники всеми силами старались внушить ему деятельность и мужество, которых, если верить Ксенофонту, он не оказывал нимало, и советовали ему немедленно идти против фивян и вступить с ними в битву. Собран был военный совет: но пока в нем происходили совещания и прения, приблизилось фивское войско и по необходимости должно было изготовиться к бою (8-го июля 371-го года по полудни). Войско построили впереди стала следующим образом: Клеомброт стад на правом крыле с спартанскою фалангою, имевшею 12 шеренг в глубину; впереди ее, без всякой основательной причины, без всякой видимой пользы, потому только, что тут была ровная местность, поставлена спартанская конница, в это время в особенности плохая; в средине же и на левом крыле расположены союзные войска. Всего в спартанском войске было, по свидетельству Плутарха, 10.000 челов. пехоты и 1.000 челов. конницы; другие писатели не означают числительной его силы и говорят только, что оно было почти вдвое сильнее фивскаго или же значительно превосходило его числом.
В фивском войске было всего только 8.000 челов., а именно: 6.000 челов. тяжелой и 1.500 чел. легкой пехоты, и 500 чел. фессалийской конницы. Приблизясь к неприятельскому войску и усмотрев числительное его превосходство, Эпаминонд убедился в невыгоде и даже опасности фронтального нападения на него — и мысль новая, блистательная, родилась в уме его. Он решился произвести удар но целым своим фронтом на целый же фронт неприятеля, но усиленным левым крылом своим на правое крыло неприятельского войска, т.е. на лучшую, надежнейшую часть и главную силу его — спартанскую фалангу, удерживая между тем на месте правое свое крыло, а в средине наступая, для поддержания левого крыла, уступами с левого фланга, словом — левым своим крылом произвести нападение на правоё врыло неприятеля в косвенном боевом порядке. Для этого он построил оконечность левого крыла фивской фаланги в один сомкнутый, глубокий четвероугольник (по нынешнему в колону), имевший 32 ряда во фронте и 48 шеренг в глубину, следовательно всего 1.536 гоплитов. Средину же и правое. крыло фаланги (остальных 4.464 гоплитов) он построил глубиною только в 8 шеренг и придал им всю легкую пехоту. {Если принять, что обыкновенною глубиною фивской фаланги была 8-ми шереножная, то с вероятностью предположить можно, что фивская боевая колонна была составлена или 1) из 6-ти частей, имевших каждая по 32 ряда во фронте и 8 шеренг в глубину, и построенных одна позади другой, — или же, что вероятнее, 2) из 12 частей, имевших каждая по 16-ти рядов во Фронте и 8 шеренг в глубину и построенных, по две в ряд одна позади других. } Священную дружину он поставил на левом фланге своего четвероугольника. Расположение же спартанской конницы впереди спартанской фаланги побудило его, в намерении воспользоваться этою ошибкою, расположить отличную, бывшую у него фессалийскую конницу., также впереди своего левого крыла, насупротив спартанской. Построив таким образом фивское войско, он лично повел боевой четвероугольник прямо на средину и правый фланг спартанской фаланги.
Изумленные при виде новых для них построения и наступления фивян, спартанцы продолжили — как выражаются Ксенофонт, Плутарх и другие древние писатели — правое крыло свое, т.е. двинули собственную своею фалангу вправо для удержания Эпаминонда с фронта и воспрепятствования ему взять фалангу их во фланг и в тыл. Но в то самое время, когда спартанская фаланга шла шеренгами на право и между нею и срединою спартанского войска образовался промежуток, более и более увеличивавшийся, фессалийская конница напала на спартанскую и опрокинула ее на двигавшуюся позади спартанскую фалангу. Приведенная тем в расстройство и еще не успев оправиться, спартанская фаланга была, стремительно атакована фивским четвероугольником с фронта, а священною дружиною во фланг и в тыл. Произошел жестокий и кровопролитный рукопашный бой, в котором Клеомброт был один из первых смертельно ранен и с ним пало множество спартанских военачальников и гоплитов. Наконец спартанская фаланга была прорвана фивским четвероугольником, и с огромным уроном, в довольно большом беспорядке отступила в находившийся позади стан. Между тем, как ее преследовала фессалийская конница, Эпаминонд с четвероугольником и священною дружиною обратился вправо против средины неприятельского войска, оставшейся открытою с правого фланга. Но угрожаемые им справа, а остальным фивским войском — с фронта, неприятельские центр и левое крыло не выждали нападения и бежали назад в стан, вовсе не. участвовав в битве. Потеряв убитыми, сверх Клеомброта, более 400 спартанских гоплитов (из числа 700) и до 1.000 лакедемонян, спартанцы просили перемирия для погребения убитых, и тем признали себя побежденными; — фивяне же, понеся незначительный урон, воздвигли на поле битвы победные трофеи, но не отваживаясь напасть на укрепленный, выгодно-расположенный на высотах стан спартанского войска, обложили его, в намерении отрезать это войско от подкреплений и подвозов продовольствия из Пелопоннеса, и голодом принудить его наконец в сдаче.
Такова была знаменитая битва при Левктре, в которой фивяне, благодаря превосходным тактическим распоряжениям Эпаминонда и впервые употребленному им, косвенному боевому порядку, одержали решительнейшую победу над превосходным в силах спартанским войском и наголову разбили самих спартанцев!

II.
Вторая половина войны со времени победы при Левктре (371-362).

§ 73. Следствия победы при Левктре. Война в Пелопоннезе. 1-й и 2 — и походы Эпаминонда в Пелопоннесе (371-368).

Победа при Левктре была решительною и сама по себе, и по своим последствиям. Она нанесла Спарте жестокий удар в нравственном и политическом отношениях, унизив гордую республику сию и сокрушив господство ее над Грециею, и послужила началом быстрых: усиления и возвеличения Фив, и распространения влияния их в Греции. Сообразно с тем изменяется и война между этими двумя республиками. Фивы действуют уже решительным наступательным образом, Спарта же является стороною обороняющеюся. Подобно тому, как до битвы при Левктрах, спартанцы вели наступательную войну в Беотии, так теперь фивяне, вмешавшись в дела Пелопоннеса и приобрев в нем союзников, начали вносить войну во внутренность его и даже самой Лаконии. И они вели войну с замечательными искусством, и успехом: ибо главными действователями в ней с их стороны были Пелопид и особенно Эпаминонд. Последний явился в ней столько же искусным политиком, сколько и великим полководцем, и едва не сокрушил совершенно Спарты.
При вести о поражении спартанского войска при Левктре, спартанцы явили большую твердость, и правительство их немедленно призвало к оружию всех граждан Спарты и лакедемонян свыше 40-ка летнего возраста, не исключая и должностных лиц. По усилении их вскоре вспомогательными войсками пелопонесских союзников Спарты, они были отправлены, под предводительством Агесилаева сына, Архидама, в помощь войску, обложенному при Левктре.
С своей стороны фивяне предложили афинянам и Иасону, тирану Фер в Фессалии, вступить в союз с ними. Афиняне, уже завидуя возраставшей силе Фив и тревожась, ею, отказали фивянам в союзе. Но Иасон, могущественнейший в это время в Фессалии владетель, быстро двинулся с сильным войском в Фокиду и, не встретив в ней сопротивления, в Беотии соединился с фивянами. Здесь он явился посредником между Фивами и Спартою, способствовал заключению между ними перемирия и тем доставил возможность обложенному при Левктре спартанскому войску отступить чрез Киферон в. мегарскую область, где оно соединилось с войском Архидама и вместе с ним возвратилось в Пелопоннес (371).
В следующем году (370) Эпаминонде успел возбудить против Спарты врагов в самом Пелопоннесе — и с этого времени Пелопоннес сделался поприщем раздоров и междоусобий, подававших Фивам повод постоянно вмешиваться в дела этой части Греции и вносить в нее войну. Мантинеяне восстановили Мантинею, а города Аркадии (исключая Орхомена) составили новые, самостоятельный, демократический союз, средоточием которого сделался вновь сооруженный для того аркадянами город Мегалополь (370). Недовольная этим, противная олигархическая партия просила помощи Спарты. Но все усилия Агесилая и спартанцев остались тщетными, Зимою с 370 на 369 год Агесилай совершил поход в Аркадию, имел верх во всех стычках и частных делах с аркадянами, ведшими малую войну, но не мог принудить их к общей битве, от которой они постоянно уклонялись. И потому, разграбив и разорив земля аркадские и мантинейские, он без дальнейших успехов возвратился в Лаконию. Эпаминонд поспешил воспользоваться таким разделением Пелопоннеса в самом себе. Фивы приняли сторону аркадскаго союза, возбудили соседственныя с ними республики против Спарты и в январе 369 года фивское войско (числом около 6.000 челов.), усиленное вспомогательными войсками фокеян, локрян, акарнанян, мелосцев, эвбеян и некот. друг., двинулось, под предводительством Эпаминонда, в Педопоннес. He найдя уже более Агесилая в Аркадии и усилевный вспомогательными войсками аргивян, элеян, аркадян и даже беглецами из самой Лаконии, уже до числа 70.000 челов. (между которыми одной тяжелой пехоты было уже до 40.000 челов.), Эпаминонд обеспечил независимость Мантинеи и самобытность аркадскаго союза, утвердил влияние Фив в Пелопоннесе и затем хотел уже предпринять обратный поход в Беотию. Но пелопоннесские союзники фивян представили ему, что в Лаконии было множество недовольных, готовых к восстанию, войско распущено и в скорости могли быть выставлены только одни спартанские войска, ибо большая часть лакедемонян отказалась бы стать под оружие, — а с другой стороны, что фивяне имели на своей стороне решительное превосходство в силах, устройстве и одушевлении. И потому они убедительно просили Эпаминонда двинуться в Лаконию и напасть на самую Спарту. Эпаминонд склонялся на их просьбы, и хотя время было зимнее, беотархам оставался только месяц до срока их начальствования, границы Лаконии были защищены горами, проходы в горах заняты спартанскими войсками и в Спарте должно было ожидать упорнейшего сопротивления, однако он решился идти в Лаконию. Пелопид присоединился к его мнению, а затем и прочие беотархи изъявили также свое согласие и вверили Эпаминонду и Пелопиду главное начальствование. Вследствие того, в том же январе месяце 369-го года 70.000 войск двинулись в Лаконию по двум главным направлениям. Вспомогательные войска фивских союзников пошли туда чрез Ионский горный проход в горном хребте Бореоне, на сев. — зап. границе Лаконии с Аркадиею, близ одного из источников р. Еврота. Проход этот был занят довольно значительным числом лакедемонских неодамов и тегейских беглецов, под начальством спартанца Исхолая. Расположенный на невыгодной местности, Исхолай был окружен превосходным в силах неприятелем, разбит и сам убит, а большая часть его отряда истреблена. В тоже время собственные фивския войска двинулись чрез другой, гораздо труднейший, но неприятелем незанятый горный проход, несколько к сев. — вост. от Ионскаго, при городке Барии, близ истока речки Эна, впадавшей в Еврот. Миновав этот проход беспрепятственно, фивяне соединились с войсками союзников и, не встречая сопротивления, двинулись в долину Еврота и потом вниз по левому берегу этой реки к Спарте, сожгли Селлазию и на пути все кругом предавали разорению и огню. На второй день, при переходе через горы, они прибыли к мосту на Евроте, по другую сторону которого, в недальнем расстоянии лежала неукрепленная, со всех сторон открытая Спарта. Найдя мост сильно занятым и избегая взятия оного приступом, Эпаминонд и Пелопид двинулись далее вниз по Евроту, перешли через него при Амиклах и оттуда направились уже к Спарте, продолжая грабить и разорять край. Этим они хотели, как кажется, выманить спартанцев из Спарты и разбить их в открытом поле.
Спарта была в ужасе и волнении. Никогда еще дотоле, в течение 600 лет; Лакония не видала в пределах своих неприятеля и никогда еще спартанцы не являли такого малодушия, так мало любви к отечеству и преданности, повиновения своему правительству! В самой Спарте открыт был заговор, и правительство, не доверяя свободным гражданам Спарты и лакедемонянам, не смело вооружить их. Но престарелый Агесилай, твердыми, решительными, деятельными и строгими мерами своими спас Спарту или, по крайней мере много способствовал спасению ее. Он казнил заговорщиков, вооружил 6.000 илотов, обещав им за верную службу свободу, и расположил их в средине и на важнейших пунктах города, твердо намеренный принять бой в нем, а не в открытом поле, как того желали фивяне. Коль же скоро он открыл, что неприятель переходит через Еврот для нападения на Спарту, то немедленно сосредоточил все свои войска на высотах в самой средине города, здесь уже намереваясь противопоставить упорнейшее сопротивление. В тоже время к союзникам Спарты в северо-западном Пелопоннесе, равно и к афинянам отправлены были послы с просьбою о помощи. Коринф; Сикион, Флиунт, Эпидавр в некоторые другие города северо-западного Пелопоннеса немедленно послали Спарте вспомогательные войска. Афиняне же разделились на две партии: одна хотела, чтобы Спарта была предоставлена грозившей ей участи, другая, напротив, движимая признательностью за великодушие Спарты после победы при Эгос-Потамосе и вместе завистью к возраставшему могуществу Фив и опасением оного, требовала, чтобы Спарте была подана просимая ею помощь. Последняя партия взяла наконец верх и Ификрат был послан с афинским войском в Пелопоннес.
Между тем фивское войско подступило к Спарте с южной ее стороны. Здесь показания историков чрезвычайно разногласны и даже противоречат одни другим. Так Плутарх в жизнеописании Агесилая говорит только, что Эпаминонд хотел вступить с спартанцами в бой в самой Спарте и там воздвигнуть трофей, но не мог принудить Агесилая ни к выступлению в бой, ни к сходу с занятых им в средине города высот, и потому принужден был отступить. В жизнеописании Пелопида он вовсе не говорит о действиях при Спарте и причинах отступления от нее. Плутархово же жизнеописание Эпаминонда, к сожалению, утрачено. Диодор Сицилийский говорит, что спартанцы вышли из Спарты на встречу фивскому войску во время перехода его через Еврот, вступили с ним в битву, нанесли ему большой урон, но по причине значительного превосходства его в силах, отступили с боем к Спарте. Здесь, на краю города, произошла вторичная, удобнейшая и кровопролитнейшая битва, в которой фивяне несколько раз уже почти совершенно овладевали Спартою, до при этом понесли такой урон, что Эпаминонд был принужден отступить и затем продолжал разорять Лаконию. Наконец Ксенофонт в своих Эллениках говорит, что когда фивское войско, предшествуемое многочисленною конницею (фивскою, фокейскою, локрийскою, элейскою и фессалийскою), подступило к Спарте, на встречу ему вышла спартанская конница. С презрением взирая да нее и ее малочисленность, фивское войско продолжало идти вперед, но едва из близлежавшего храма выступил скрытно-расположенный в нем, в засаде, небольшой отряд спартанской пехоты, показывая вид, что хочет поддержать свою конницу, как вся конница и по ее примеру многочисленная пехота фивскаго войска начали отступать в беспорядке — таковы будто еще были, по словам Ксенофонта, слава спартанских войск и внушаемый ими страх. He имея в виду ни преследовать неприятеля, ни вступать с ним в битву, но желая только угрожать ему боем, Агесилай расположил спартанские войска на выгоднейших пунктах впереди города. Фивское войско, отступив да некоторое расстояние от Спарты, расположилось станом. Возбудив против Спарты грозу, Эпаминонд вскоре не мог более совладеть с нею. В собственных фивских войсках он постоянно соблюдал строгие воинские подчиненность, порядок и осторожность; — но в войсках аркадян и других союзников никак не мог воспрепятствовать беспорядкам, неосторожности и оплошности, неразлучным с грабежом, которому войска эти предавались в высочайшей степени. Аркадяне, аргивяне и элеяне удалились даже, без ведома и согласия Эпаминонда и беотархов, в свои области, с приобретенною ими добычею. Остальные же войска начали нуждаться в продовольствии, время года было неблагоприятное для действий, и потому совет беотархов решил отступить от Спарты вниз по Евроту к морю и потом, чрез Мессению, из Пелопоннеса в Беотию.
Из этих разноречащих показаний (из коих сомнительнее всех Ксенофонтово) можно вообще заключить, что Эпаминонд и Пелопид первоначально хотели выманить спартанцев из Спарты и разбить их в открытом поле, во что Агесилай не отважился выйдя из Спарты и хотел принять бой в самом городе. Тогда беотархи решились перейти через Еврот и напасть на Спарту. Но или нападение было произведено только частью сил и отражено, или беотархи, видя Агесилаево войско расположенным на высотах в средине города, не зная, какие оборонительные меры приняты Агесилаем внутри города, опасаясь, может быть, отчаянной обороны и упорной, кровопролитной битвы в нем, не полагаясь на союзные войска свои, не в силах будучи удерживать их в повиновении и порядке, ослабленные самовольным удалением большой части оных, нуждаясь в продовольствии и слыша о приближении к Спарте из северо-западного Пелопоннеса вспомогательных войск, и о движении Ификрата с афинским. войском в Пелопоннес — вовсе не произвели нападение на Спарту и решились отступить от нее и из Пелононнеса.
Во всяком случае несомненно однако то, что они или, лучше сказать, Эпаминонд и Пелопид положили, еще до отступления из Лаконии и Пелопоннеса, довершить разорение первой из них и восстановить свободу и самобытность Мессении. Вследствие того фивское войско двинулось вниз по правому берегу Еврота, грабя города и селения, разоряя край и предавая все огню. Так без сопротивления достигло оно Гифия, на берегу моря, и, по словам Ксенофонта, три дня без успеха нападало на этот город, а по более вероятному свидетельству других писателей — овладело им и истребило находившиеся в нем, единственные у спартанцев морские склады. Затем, вступив в Мессению, беотархи восстановили независимость мессенян, находившихся столько веков под игом Спарты, основали и укрепили для них у подошвы горы Ифома новый город, названный Мессеною, оставили в нем фивский гарнизон и затем двинулись к коринфскому перешейку.
На пути из Тегея в Аргос, имея уже одни войска фивския и вспомогательные северных фивских союзников, беотархи встретили при Кенхрее (в Арголиде, близ границ ее с Аркадиею и Лакониею) афинское войско под предводительством Ификрата. Здесь, по свидетельству Плутарха, Ификрат был разбит и отступил, не на коринфский перешеек, для занятия на нем горных проходов и преграждения беотархам пути, но к Коринфу, чем и дозволил фивскому войску свободно отступить из Пелопоннеса в Беотию. Пристрастный к Афинам и Спарте, и несправедливый в отношении к Эпаминонду, Ксенофонт ничего но упоминает о поражении Ификрата и говорит только, что Ификрат, принадлежа к той именно партии, которая противилась оказанию Спарте помощи, с намерением отступил в сторону к Коринфу и что, следовательно, фивское войско одному этому обстоятельству, будто бы, было обязано свободным отступлением из Пелопоннеса. Как бы то ни были впрочем, фивское войско прошло чрез коринфский перешеек и возвратилось в Беотию, свершив первый, 85-ти дневный (по Диодору) поход свой в Пелопоннесе, результаты которого были столь же полезны и блистательны для Фив, сколько вредны и унизительны для Спарты.
По удалении фивян из Пелопоннеса; Спарта, окруженная в нем врагами (аргивянами, аркадянами и мессенянами) и волнуемая внутренними смутами (вся северо-западная часть ее была в восстании), видела необходимость соединяться сколь можно теснейшим союзом с Афинами, и вступила с ними в переговоры о совокупных действиях в предстоявшем походе. Оба правительства согласились было уже, чтобы верховное начальствование на твердой земле было предоставлено спартанцам, а на море афинянам. Но дух партий взял верх над благоразумием и выгодами обеих республик — и решено было, чтобы верховное начальствование на твердой земле и море принадлежало афинянам и спартанцам поочередно в продолжение 5-ти суток. Весною 368-го года соединенное спартанско-афинское войско собралось при Коринфе для того, чтобы преградить фивянам путь в Пелопоннес, а между тем часть сил была выдвинута вперед для занятия проходов в онейских горах, в средине коринфского перешейка. Но Эпаминонд, снова двинувшийся с фивским войском в Пелопоннес, успел, вследствие измены или, может быть, слабости сил начальствовавшего в онейских горах спартанского полемарха, заключить с ним перемирие и, пользуясь тем, пройти чрез коринфский перешеек и спокойно соединиться с аргивянами, аркадянами и элеянами. Значительно уступая ему в силах, войска спартанские и афинские оставались в оборонительном положении под защитою стен Коринфа, отразили, предводительствуемые Хабрием, нападение фивян и союзников их на одни из ворот этого города, но позволили им беспрепятственно разграбить и разорить владения его и Эпидавра. Вскоре военные действия, открытые Александром, тираном ферским, против северных союзников фивян, побудили Эпаминонда поспешно идти из Пелопоннеса в Беотию. По удалении его, вспомогательные войска, присланные Дионисием старшим, тираном сиракузским, в помощь Спарте, и состоявшие из галльской и испанской пехоты и из греко-сицилийской конницы, одержали немаловажные успехи над союзниками фивян в Пелопоннесе, причинили им много вреда и, взяв у них богатую добычу, возвратились в Сицилию.
Угрожаемая бедственною участию, Спарта снова обратилась между тем к персам — и в Греции явился некто Филиск, грек из Абидоса, в звании посла персидского сатрапа Вифинии, Ариобарзана, и с предложением посредничества Артаксерксова для заключения общего между греками мира (368). Но Фивяне никак не хотели согласиться, чтобы Мессения была снова возвращена под власть Спарты. Тогда Филиск, не успев примирить греков, снабдил спартанцев данными ему Ариобарзаном деньгами, и вскоре сын Агесилая, Архидам, с набранными помощью этих денег наемниками и снова прибывшими из Сицилии вспомогательными сиракузскими войсками, двинулся в Аркадию. Руководимые знатным, способным и честолюбивым согражданином своим, Ликомедом, и стремясь к равной с Фивами власти, аркадяне уже прервали связи свои с ними и с элэянами, и под предводительством Ликомеда одержали в Пелопоннесе многие важные успехи над спартанцами и афинянами. Но Архидам, вступив. в Аркадию, нанес соединенному аркадскому, аргивскому и мессенскому войску жестокое и решительное поражение (368) в битве, в которой, по Диодору, пало более 10.000 человек союзников и ни одного спартанца (почему спартанцы и назвали ее бесслезною). Победа Архидама положила конец успехам аркадян и была, как означено ниже, не без пользы для Спарты.

§ 74 Война в Фессалии. 1-й и 2-й походы Пелопида в Фессалии (368- 367).

Между тем, как это происходило в Пелопоннесе, фивяне на севере вмешались также и в дела Фессалии. Жестоко угнетаемые Александром Ферским, родственником убитого Иасона, фессаляне просили помощи и защиты Фив — и фивское правительство, радуясь случаю утвердить влияние свое в многочисленных и сильных, но дурно управляемых городах Фессалии, послало в эту область Пелопида с войском и полномочием действовать сообразно с выгодами Фив (368). Пелопид проник до Лариссы, вытеснил из нее, с помощью народа, Александров гарнизон, затем открыл переговоры со всеми городами Фессалии, обеспечил их со стороны Александра, отправился в Македонию, явился посредником между царем ее, Александром, и братом его, Птолемеем, заключил с первым из них союз, взял от него заложником младшего, еще малолетнего брата его, Филиппа (отца Александра Великого), и утвердив влияние Фив в Фессалии и Македонии, возвратился в Фивы.
По Диодору, на следующий год (367) Пелопид совершил вторичный и — по собственной его неосторожности — неудачный для него поход в Фессалию. Движимый великодушным рвением положить конец бедствиям войны и вступить в полезные для Фив переговоры, он явился невооруженный, с малым числом сопровождавших его лиц, на совещание с Александром ферским — и был взят им в плен. Поступок, столь вероломный, побудил Фивы к мщению; но беотархи, посланные в Фессалию, проникнув далеко во внутренность этой области и не встретив ожиданнаго со стороны фессалян содействия, были принуждены отступать перед многочисленным войском Александра ферскаго, имея всего только 8.000 человек пехоты и 600 человек конницы. На равнинах Фессалии превосходная числом фессалийская конница настигла их и нанесла им довольно сильный урон. Тогда войско фивское единогласно провозгласило своим предводителем Эпаминонда, служившего в это время в низшем военачальническом звании, и его искусству и отличным распоряжениям было обязано спасением своим от совершенного истребления. Сверх того переговорами, подкрепленными вероятно силою оружия, Эпаминонд освободил наконец Пелопида из плена, хотя и не без пожертвований (367-366).

§ 75. Война в Пелопоннесе (366-365). — 3-й поход Эпаминонда в Пелопоннесе (366).

Содействие Спарте афинян, наемных и сиракузских войск в особенно персов, — победа Архидама, — раздоры между фивскими союзниками в Пелопоннесе, — война фивян с Александром ферским и успехи оружия сего последнего — все это, вместе взятое, казалось, уже готово было доставить Спарте перевес в войне. Усматривая, что главною причиною тому было содействие Спарте персов, фивяне отправили Пелолида к Артаксерксу, чтобы склонить его на свою сторону. Пелодид искусными переговорами вполне успел в этом; но новое вмешательство персов в дела Греции, бывшее следствием того, не имело для Фив желанных ими последствий. Греческие республики, и особенно аркадский союз, решительно воспротивились заключению мира, предписываемого Фивами чрез посредничество персов.
Тогда Эпаминонд, всегда деятельный в заботливости о благе своей родины, положил принудить Ахайю, в Пелопоннесе, отложиться от союза с Спартою и присоединиться к союзу с Фивами — и в третий раз двинулся в Пелопоннес (366). Для воспрепятствования вступлению его в оный, спартанцы и афиняне заняли проходы в онейских горах двумя отрядами войск, из коих один имел спартанского, а другой афинского начальника. Но пелопоннесские союзники фивян помогли им пройти, не смотря на то, чрез перешеек. Вследствие беспечности и оплошности обоих неприятельских военачальников, аргивсвий полководец Писий успел занять 2-мя тысячами человек войск одну высоту, обладание которою доставило Эпаминонду возможность без большого затруднения вступить в Пелопоннес. Соединясь с войсками пелопоннесских союзников, он двинулся в Ахайю. Но знатнейшие ахэяне, с полною доверенностью к благородным свойствам души Эпаминонда, предоставили на его волю судьбу страны своей. И он не обманул доверия их: взяв с ахэян только обещание и заложников в верности Фивам, вывел войско из Ахайи и воротился в Беотию (366).
Сильнее и сильнее разгорались между тем внутренние раздоры и междоусобия в Пелопоннесе, в которых принимали участие, с одной стороны — Фивы, а с другой — Спарта и Афины. Аргивяне и аркадяне, поддерживаемые фивянами, вели войну с флиунтинянми, которым вспомоществовали афиняне, и в тоже время аркадяне были в войне с элэянами (366-365). Среди этих междоусобий, ничем особенным незамечательных, политические отношения враждовавших часто изменялись. Так Аркадия вступила в союз с Афинами, а Коринф, Флиунт и Эпидавр — с Фивами.

§ 76. 3-й поход Пелопида в Фессалии (368). Действия Эпаминонда на море.

Новые жестокости Александра ферского принудили фессалян снова просить помощи Фив, и Пелопида в предводители, — вследствие чего Пелопид и был опять посдан в Фессалию с 7.000 человек войск (365). Вступив туда чрез Фермопилы и излишне полагаясь, может быть, на превосходство беотийской тяжелой пехоты, он слишком поторопился напасть на Александра, ожидавшего его с превосходным в силах (до 20.000 человек) войском на крепкой, выгодной местности при Киноскефадах. С самого начала происшедшего здесь сражения, Пелопидова конница опрокинула Александрову. Но так как пехота Александрова заняла высоты, охватывавшие Пелопидово войско, то оно и было принуждено отступать. Пелопид бросился вперед с конницею, чтобы восстановить бой, опрокинул фессалян и, увлеченный боевым пылом, устремился против самого Александра, но здесь, к сожалению, был убит. Ожесточенные тем, фивяне произвели новое, сильнейшее нападение и, наконец, совершенно разбили войско Александра, нанеся ему урон, простиравшийся до 3.000 человек. Так повествуют Диодор, Непот и Плутарх. Из сказаний же Ксенофонта и Полибия должно заключить, что битва при Киноскефадах не имела решительного успеха ни для той, ни для другой стороны. По смерти Пелопида, фивское войско оставалось еще в Фессалии, и по свидетельству Диодора и Плутарха вторично одержало победу над Александром, разбив его на голову: но из Ксенофонта и Полибия этого заключить нельзя. Вообще обстоятельства Фессалийской войны мало известны. Достоверно однако же то, что она кончилась столь же выгодно для Фив, сколько и для Фессалии — миром и союзом фивян с Александром ферским, и примирением последнего, чрез посредничество первых, с фессалийскими городами.
И так, благодаря Пелопиду и Эпаминонду, оружие фивян венчалось успехом и на юге, и на севере, и в Пелопоннесе, и в Фессалии. Но доселе Фивы веди войну только на твердой земле Греции и в войне этой фивяне и афиняне сражались одни против других только в чужих владениях, ни разу не внеся войны, фивяне — в Аттику, а афиняне — в Беотию, не смотря на сопредельность этих двух областей. Теперь же Эпаминонд составил смелый замысел — отнять у афинян господство на море и сделать Фивы морским государством. Соорудив флот и лично предводительствуя им, он защитил Родос, Хиос и Византию от нападений афинского флота, предводительствуемого Лахесом (365). Но Тимофей, главный предводитель сухопутных. и морских сил Афин, освободил обложенный фивянами Кизик в малой Азии и отнял у них Тороду и Потидею на берегах Македонии. Вообще окончательно афиняне успели удержать за собою господство да море, Эпаминонд же последовавшими обстоятельствами был принужден отложить исполнение своих замыслов касательно морского господства.

§77. Война в Пелопоннесе (364-362). — 4-й и последний поход Эпаминонда в Пелопоннесе (362). — Сражение при Мантинее. — Общий мир.

В 364-д и 363-м годах Пелопоннес продолжал быть раздираем междоусобиями. Главными виновниками их и действователями в них были аркадяне, уже союзника не Фив, а Афин. Но со смертью главы аркадского союза, Ликомеда, убитого изгнанными аркадскими аристократами, рушился и союз Аркадии с Афинами. Аркадия разделилась на две враждебные между собою стороны: одна держалась Фив, другая — Спарты и Афин. От этого беспорядки в Пелопоннесе увеличились еще более. Чтобы положить конец им и поддержать влияние Фив в Пелопоннесе, Эпаминонд положил снова двинуться, в него с войском. С, своей стороны Спарта, Афины, Элида и часть Аркадии и Ахайи соединились тесным союзом и вооружились против Фив.
Усиленный войсками союзных с Фивами городов Эвбеи и Локриды, и многочисленными вспомогательными войсками, присланными от Александра ферского и городов Фессалии, Эпаминонд летом 362-го года поспешил предупредить противников на коринфском перешейке. Успев в этом, он остановился при Немее, надеясь встретить и разбить здесь афинские войска, долженствовавшие соединиться с войсками спартанского союза. Но афиняне имели предосторожность отправить войска свои в Лаконию морем, и Эпаминонд двинулся к Тегее. Здесь к нему присоединились война пелопонесских союзников фивян: аргивян. мессенян и аркадских городов Мегалополя, Тегеи, Ассеи и Палантия. Соединенное при Тегее под его предводительством, войско имело, по Диодору, более 30.000 челов. пехоты и около 3.000 челов. конницы. В тоже время при Мантинее собрались войска пелопоннесских союзников Спарты. Лучшими между ними были аркадския, элэйския и ахэйския. Афинские еще не успели прибыть, а спартанцы присоединили к союзникам только свою конницу, отряд своих наемников и небольшое число спартанской пехоты, большая часть которой осталась с Агесилаем в Спарте. Собранные при Мантинее войска были числом (сколько именно- неизвестно) гораздо слабее Эпаминондовых и расположены на крепкой, выгодной для обороны местности.
Эпаминонд оставался некоторое время при Тегее в бездействии, подлинные причины которого не объяснены ни Ксенофонтов, ни другими историками. Судя по последующим действиям Эпаминонда, должно однако предполагать, что став с превосходными силами между Спартою и собранными при Мантинее войсками ее союзников, и угрожая той и другим, он хотел выждать присоединения пелопоннесских союзников Спарты к Фивам, или выманить войска их из выгодного их расположения при Мантинее, а Агесилая с спартанскою пехотою — из Спарты, и разбить их по частям, или же овладеть беззащитною Спартою посредством внезапного нападения. Как бы то ни было, бездействие такого полководца и с таким сильным войском привело союзников Спарты, собранных при Мантинее, в сильное беспокойство и они убедительно просили спартанское правительство прислать им Агесилая с остальною спартанскою пехотою. Довольно странно то, что спартанское правительство, для поддержания союзников своих, решилось оставить Спарту без защиты и отправило Агесилая в Мантинее.
Едва Эпаминонд узнал, что Агесилай выступил из Спарты (он пошел, вероятно, по направлению к ионскому проходу), как немедленно вечером двинулся со всем своим войском кратчайшею, весьма слабо и небрежно занятою спартанцами дорогою чрез Селлазию к Спарте. И на этот раз он весьма вероятно овладел бы ею, если бы один критянин ее уведомил Агесилая о движении Эпаминонда, и Агесилай, поспешно воротясь назад, не успел предупредить Эпаминонда в Спарте. Так как вся спартанская конница и часть спартанской пехоты находились при Мантинее, то остальных у Агесилая войск едва было достаточно для обороны открытого со всех сторон города против сильного фивскаго войска. Но Агесилай вооружил всех остававшихся в Спарте граждан, даже стариков, несовершеннолетних и женщин, и разместил их по краям и во внутренности города, выгоднейшим для обороны оного образом.
Прибыв к Спарте, Эпаминонд, по свидетельству Полибия, произвел на Спарту нападение и проник до самой Агоры (главной народной площади в средине города, где происходили общественные собрания), но отступил и поэтому, как предполагать должно, был отражен. Другие писатели: Ксенофонт, Диодор, Корнелий Непот и Плутарх ничего не упоминают об этом, но говорят только, что Эпаминонд не захотел напасть на Спарту с одной из тех сторон, где прилежащая местность была ровная и открытая, откуда спартанцы именно ожидали нападения и где приготовились в наиболее сильному отпору, но обходом занял одну высоту, с которой удобно мог действовать против спартанцев сильною стрельбою из луков. К этому Ксенофонт присовокупляет, будто бы Архидам, не более, как со 100 спартанцами, двинулся к занятой Эпаминондом высоте, чтобы отнять ее — и изумленные этим неожиданным наступлением, войска Эпаминонда, занимавшие высоту, обратились в бегство, были преследованы и потеряли несколько человек убитыми, — что фивяне просили выдачи тел убитых воинов и тем признали себя побежденными. Но это свидетельство Ксенофонта не заслуживает вероятия. Вернее предположить можно, что Эпаминонд, обманутый в надежде овладеть Спартою посредством внезапного нападения в притом нуждаясь в продовольствии, без боя отступил от Спарты обратно к Тегее. Остановившись здесь с пехотою для того, чтобы, после усиленного, быстрого и трудного движения чрез горы, дать ей кратковременный отдых, и предполагая, что мантинеяне, пользуясь его удалением, выйдут с рабами и скотом на жатву, он послал конницу свою вперед к Мантинее для завладения, посредством внезапного нападения, и жатвою, и рабами, и скотом мантинеян. Этим он хотел, как кажется, выманить неприятельское войско из его расположения. Мантинеяне действительно находились на жатве и, в ужасе при внезапном появлении Эпаминондовой конницы, просиди помощи небольшого афинского конного отряда, только что прибывшего из Элевзиса чрез Клеону к Мантинее. Хотя и всадники, и кони этого отряда были весьма утомлены усиленным и быстрым походом, однако, по убедительным просьбам мантинеян, отряд этот двинулся на встречу превосходной числом и качеством Эпаминондовой коннице, и в происшедшем вследствие того конном бою окончательно одержал, по уверению Ксенофонта, успех, что весьма сомнительно.
Между тем войско союзников Спарты (которое для краткости будем называть спартанским, так как Эпаминондово — фивским) продолжало оставаться в прежнем своем расположении при Мантинее. Усиленное уже прибывшими афинскими войсками, оно имело (по Диодору) около 20.000 челов. пехоты и около 2.000 челов. конницы. По условию между союзниками, главное. начальствование над ними, пока оно находилось во владениях одной из союзных республик, долженствовало принадлежать полководцам этой республики, под руководством ее правительства. Поэтому здесь, во владениях мантинейских, начальствовали мантинейские полководцы и на правом крыле войска стояла мантинейская пехота. Возле нее находилась спартанская, в средине — аркадская, элэйская и ахэйская, а на левом крыле — афинская. Спартанская конница была расположена на правом, а афинская — на левом флангах пехоты, элейская же позади ахейской и афинской пехоты.
He успев выманить спартанского войска из его расположения, нуждаясь в продовольствии и видя приближение срока своего начальствования и времени распущения войск фивских союзников, и необходимость сильного удара и блистательного успеха, Эпаминонд решился уже немедленно напасть на спартанское войско и двинулся от Тегеи в Мантинее, имея в голове священную дружину и фивскую тяжелую пехоту. Приблизясь к Мантинее (4-го июля 362 года) — и обозрев силу и расположение спартанского войска, он положил, как при Левктре, левым усиленным крылом своим напасть на правое крыло неприятеля, в косвенном боевом порядке. С этою целью он построил свое войско нижеследующим образом: фивскую тяжелую пехоту поставил на левом крыле, аргивскую на правом, а остальную в средине, конницу же, перемешанную с легкою пехотою — по флангам, и именно — большую ее часть на левом, а меньшую — на правом. Левое крыло фивской фаланги он построил в такой же четвероугольник, как и при Левктре, и на левом его фланге также поставил священную дружину. В этом порядке он двинулся вперед и, прибыв на высоты, противоположные тем, на которых находилось спартанское войско, остановился и велел сложить оружие, как бы для разбивки стана. Обманутые этим и полагая, что Эпаминонд в этот день сражаться не будет, неприятельские полководцы велели также сложить оружие, от чего в войске их произошел беспорядок и боевой ныл охладел совершенно. Эпаминонд того только и ожидал: войско его, заблаговременно им предваренное, немедленно вооружилось, спустилось с высот и двинулось против неприятеля. Лично ведя левый фланговый четвероугольник фивской тяжелой пехоты и священную дружину, он приказал: 1) левой фланговой коннице — идти на одной с ними высоте и напасть на спартанскую конницу в то самое время, когда они нападут на правое крыло неприятельской пехоты; 2) правой фланговой коннице — оставаться на месте и в таком только случае двинуться вперед, когда ей представится возможность с несомненным успехом напасть на неприятеля; — 3) правой фланговой тяжелой пехоте (аргивской) — поддерживать, в случае надобности, эту конницу, и наконец 4) всей остальной тяжелой пехоте в средине войска — следовать за движением священной дружины и четвероугольника уступами с левого фланга вперед.

Усмотрев наступление его, спартанское войско бросилось к оружию, отчего беспорядок в нем увеличился еще более. Однако, оно успело построиться еще прежде, нежели Эпаминонд произвел на него натиск. Битва началась нападением левой фланговой фивской конницы на спартанскую. Превосходство числа и качества первой из них и содействие ей легкой пехоты были причинами, что спартанская конница была тотчас опрокинута и рассеяна. Между тем, как фивская конница преследовала ее, предводимые Эпаминондом священная дружина и четвероульник фивской тяжелой пехоты произвели стремительный натиск с фронта на правое крыло неприятельского войска (т.е. на мантинейскую и спартанскую пехоту), — после упорного и жестокого рукопашного боя с ним, успели прорвать, расстроить и опрокинуть его, и затем преследовали спартанскую тяжелую пехоту, отступавшую с боем. При виде поражения правого своего крыла и наступления против нее средины фивскаго войска с фронта, средина спартанского войска обратилась в бегство. Но афинские пехота и конница, равно и элэйская конница, на левом крыле спартанского войска, стояли твердо на своих местах. Против них и двинулась правая фланговая фивская конница. Видя поражение правого и бегство средины неприятельского войска, она сочла это мгновение удобнейшим для произведения удара, и напав на противостоявшую афинскую конницу, опрокинула ее и напала на афинскую пехоту во фланг и в тыл; но здесь, сама, в свою очередь взятая во фланг элейскою конницею и атакованная афинскою, была опрокинута и принуждена отступить к занимаемому ею в начале боя месту. He смотря на то, победа, казалось, уже совершенно склонялась на сторону фивян, как в это самое время Эпаминонд, лично сражавшийся с спартанцами в голове фивскаго четвероугольника, пал смертельно раненый дротиком в грудь. Лишась любимого своего вождя, пораженное скорбью об утрате его, фивское войско пришло, если и не в беспорядок, то в недоумение и смятение, — не отступило, но и не продолжало более своего наступления. С обеих сторон произошло кратковременное бездействие — и затем оба войска в одно время отступили в противоположные стороны, оба хвалясь победою, фивское однако же с большею справедливостью. Ибо в нем одна только конница правого крыла была опрокинута, но и та сохранила прежнее свое место в боевом порядке. В спартанском же войске, напротив, одни только афинские пехота и конница, и конница элейская удержались на своих местах, все же прочие войска были опрокинуты. За всем тем победа фивян в битве при Мантинее, столь удачно начатой ими и столь замечательной превосходными тактическими распоряжениями Эпаминонда, была сама по себе и по своим последствиям победою нерешительною. Вскоре после нее общий между греками мир, коим признана независимость Мессении (362), положил конец войне; но не победа фивян при Мантинее была причиною его, а общее, совершенное истощение сил и в особенности двух главных, враждовавших республик, Спарты и Фив, ослабленных 16-тя летнею войною и сверх того, Спарта — утратою Мессении, а Фивы — Пелопида и Эпаминонда.

§ 78. Общий вывод о военном устройстве греков и состоянии у них военного искусства вообще и искусства ведения войны в особенности, от нашествия персов на Грецию до времен Филиппа Македонского.

Нашествие персов на Грецию, побудив греков в развитию всех своих сил и деятельности для сохранения своей независимости, сделалось первою и главною причиною быстрого усовершенствования греческого военного искусства. Обязанные успехами своими над персами преимущественно правильным устройству и действиям войск своих, греки приложили особенное попечение о дальнейшем развитии и усовершенствовании их. Следствием этого было то, что все отрасли военного искусства, и в особенности тактика, постепенно достигли в Греции высокой степени развития и совершенства, и военное искусство впервые возведено было греками на степень науки. Тщательно исследуя, изучая и совершенствуя его, греки начертали правила оного, из которых с ходом времени постепенно образовалась первая теория или наука военного искусства.
Из числа всех народов Греции, слава наибольшего участия в усовершенствовании греческого военного искусства принадлежит афинянам, спартанцам и под конец фивянам. Они первенствовали в нем над всеми народами Греции и имели на них решительное в атом отношении влияние.
Собственно искусство ведения войны у греков в этом периоде следовало тому же постепенному ходу, который усматривается и в прочих отраслях военного искусства. Еще. весьма мало развитое до войны пелопоннесской, оно значительно развилось в ней и еще более после нее. Частое ведение греками, в пространстве времени от окончания ее до Филиппа македонского, войн вне пределов Греции, и. в особенности высокие военные дарования и искусство трех знаменитейших- греческих полководцев этого времени — Ксенофонта, Агесилая и Эпаминонда, были причинами, что искусство ведения войны у греков, сравнительно с прежним, получило гораздо большие объем и размеры, значение и важность.
За всем тем, говоря вообще, войны, веденные греками в пределах самой Греции, равно и искусство ведения их, по необходимости должны были иметь и действительно имели чрезвычайно малые и тесные объем и размеры, и характер малой войны и набегов. Причины этого, как равно и самый характер внутренних, междоусобных греческих войн, уже были изображены выше, в общем выводе о войне пелопоннесской (глава VIII § 60).
Что касается военного устройства и военных учреждений греков, то они следовали иному ходу, нежели греческое военное искусство. Между тем, как последнее постоянно и быстро развивалось, совершенствовалось и возвышалось, военное устройство и военные учреждения, вместе с постепенным нравственным упадком народа и войска греческих, более я более изменялись в духе и характере, и приходили в упадок, хотя и сохраняли, более или менее, прежние, наружные, формы свои.
Заключая этим военную историю греков в блистательнейшем их периоде, переходим к тому народу, который, заимствовав военное искусство их, превзошел в нем самих наставников своих.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. МАКЕДОНЯНЕ.

I . Военные: устройство, учреждения и искусство у македонян при Филиппе и Александре В. — § 79. Военные устройство и учреждения. — § 80. Различные роды войск и вооружение их. — § 81. Состав, сила, разделение, строй и образ действии войск. — македонская фаланга и македонская тактика. — § 82. Внутреннее устройство македонского войска, кастраметация, фортификация, полиорцетика и состояние военного искусства вообще у македонян при Филиппе и Александре В. — II . Войны Филиппа македонского (360-336). — § 83. Первые походы Филиппа в Пэонии, Иллирии, Фракии и Фессалии (360-356). — § 84. Война с 355-го по 336-й год вообще. — Походы во Фракии и Фессалии, — Война с афинянами и 1-й поход в Греции (355-346). — § 85.' походы о 345-го по 341-й год. — Война во Фракии (340). — Поход против скифов к нижнему Дунаю (339). — 2-й поход в Греции и сражение при Херонее (338). — § 86. Общий вывод о Филиппе, как полководце, и его войнах.

Источники: Геродот, Фукидид, Iyстин, Арриан, Диодор Сицилийский, Guthrie et Gray, Ньbler, Olivier, de Bury, Leland и указанные выше.

I.
Военные: устройство, учреждения и искусство у македонян при Филиппе и Александре В.

§ 79. Военные: устройство и учреждения.

До времен Филиппа, отца Александра В., военный быт македонян и военное дело у них представляют те же черты, что и у греков во времена героические. Правильного военного устройства не было, а военное дело находилось на низкой степени совершенства.
Но Филипп произвел в том и другом отношениях такой переворот, которому история представляет немного примеров. В продолжение 8-ми летнего (368-360) пребывания своего заложником в Фивах, имея наставником и образцом Эпаминонда (которому фивяне вверили его воспитание), он получил отличное греческое образование и в совершенстве изучил военные учреждения и военное искусство греков. Одаренный необыкновенным умом, он вполне постигнул и все преимущества, и все недостатки их, и уже питая обширные честолюбивые замыслы в отношении к Македонии и Греции, угадал, какие чрезвычайные выгоды могло доставить ему учреждение постоянного, народного македонского войска, правильно устроенного по образцу греческих, но чуждого их недостатков и лично им предводимого. И едва, по смерти старшего брата своего, македонского царя Пердикки III, убитого в сражений с иллириянами (360), бежав из Фив в Македонию, он обеспечил страну эту извне, восстановил в ней внутренние порядок и тишину, и был провозглашен царем ее (359), как немедленно занялся приведением мысли своей в исполнение. Установив гражданское устройство и образ правления македонского царства так, что древнейшие, патриархальные формы греческого общественного быта, оставшись в сущности неизменными, слились в них с позднейшими — плодом высокоразвитых гражданственности и образованности греков, Филипп дал Македонии и сообразное с тем правильное военное устройство. Подробности оного, к сожалению, неизвестны; но в сущности оно заключалось в нижеследующем:
Чтобы привязать к себе и престолу высшее, благородное сословие македонского народа, искони имевшее большие силу и влияние на общественные дела, и дабы тем возвысить царский сан и усилить царскую власть, Филипп окружил себя македонскою знатью, в виде пышного царского двора, а из благородного и знатного македонского юношества образовал отборные дружины царских телохранителей, под названием агемы {Агемою у македонян до Филиппа называлась дружина отборных войск, служившая телохранителями царям. Некоторые полагают, что она была первым опытом фаланги у македонян до Филиппа. Название агемы сохранилось и при Филиппе и Александре В. и при всех почти царях, преемниках Александровой монархии, и означало всегда дру ж ину царских телохранителей. } этеров (братьев, сообщников, сподвижников царя, потому что они постоянно пользовались его сообществом). Всегда окружая царя, всюду сопровождая его, и в битвах сражаясь под личным его предводительством, этеры были. так сказать, заложниками в верности высшего сословия царю и в тоже время составляли рассадник македонских военачальников и полководцев. Из них действительно вышли все лучшие полководцы и сподвижники Филиппа и Александра В. Сверх агемы этеров, Филипп учредил еще другую отборную дружину царских телохранителей, под названием песэтеров, составленную, как кажется, также из лиц благородного сословия; по крайней мере песэтеры пользовались равным с этерами правом царского сообщества.
Затем из отборнейших македонян низшего, во свободного сословия народного Филипп образовал постоянное, правильно-устроенное войско, в составе которого первое место занимала знаменитая македонская фаланга тяжелой пехоты.
В случае войны, постоянное войско было усиливаемо, во 1-х, смотря по надобности и по востребованию царя, земскими или народными ополчениями различных областей Македонии, во 2-х, по мере распространения пределов Македонии и влияния македонян — вспомогательными войсками македонских данников (Фракиян, пэонян, трибаллов, одризов, иллириян и Фессалян) и союзников (греков), и в 3-х, войсками наемними, как греческими, так и из числа некоторых Фракийских, иллирийских и других племен, оставшихся независимыми от македонян;
Таким образом во 1-х ядро и. главную силу македонской армии составляла отборнейшая, лучшая и надежнейшая часть природных македонян — царские телохранители и постоянные войска, и во 2-х, вообще составом своим из Племен мужественных, воинственных, чуждых разврата и пороков греков, и вполне покорных воле македонского царя-вождя, армия македонская имела значительное превосходство над армиями греческих республик, составленными в это время отчасти из воинственных граждан и большею частью из корыстолюбивых, буйных и своевольных наемников.
Из греческих и римских историков можно, кажется, заключить, что Филиппом введена в Македонии правильная система наборов и что с этою целью, равно и для удобства в военном управлении, Македония была разделена им на известное число военных округов.
Правильное военное устройство, которым македонское царство было обязано Филиппу, вполне развилось и утвердилось уже в царствование этого государя, благодаря мудрым его мерам и постоянной, деятельной о нем заботливости, и сохранилось в неизменности и при Александре В. Вступив на престол Македонии (336), Александр В. нашел ее уже сильным и превосходно устроенным в военном отношении государством, и только увеличил числительную силу македонской армии вообще и македонских постоянных войск в особенности, и учредил некоторые новые, отборные дружины, важнейшими. между которыми были иппасписты и аргираспиды (см. ниже). Состав македонской армии при нем был тот же, что и при Филиппе, с тою только разницею, что в войне с персами, сверх означенных выше войск, в него входили также и войска азиатские, набираемые в завоеванных областях персидского государства.

§ 80. Различные роды войск и вооружение их.

Македонская армия отличалась превосходным, в правильной соразмерности, составом из всех родов войск, различных и по вооружению, и по образу действий. Главными и лучшими были тяжелая и средняя: пехота и конница; — легкие же пешие и конные войска были второстепенными, вспомогательными.
Пехоту составляли: 1) тяжелую — песэтеры, иппасписты и македонская фаланга, 2) среднюю — аргираспиды и пелтасты, и наконец 3) легкую — фракийские, агриянские, пэонийские и иллирийские стрелки и пращники.
Песэтеры (пешие братья, сообщники или сподвижники царя) при Филиппе, числом 3.000 челов., были выставляемы 6-ю назначенными для того округами Македонии и разделены на такое же число дружин или частей, каждая в 500 челов.
Иппасписты при Александре В. служили добровольно, 3.000 отборнейших из них составляли, подобно песэтерам при Филиппе, пешую дружину царских телохранителей, под названием пешей агемы или пеших агематов, и имели своего особенного начальника, который вместе с тем был одним из высших сановников двора и войска. Прочие иппасписты разделялись на части, каждая силою в 500 и позже в 1000 слишком челов., под начальством хилиарха. Иппасписты занимали при Александре В. первое после этеров место в армии.
Состав, сила и устройство фаланги означены особо ниже (§ 81).
Аргираспиды или среброщитники, названные так по своим легким, покрытым серебряными листами щитам, составляли при Александре В. также дружину царских телохранителей, и по вооружению своему принадлежали к одному разряду с македонскими пелтастами.
В легкой пехоте лучшими стрелками были агриянские, выставляемые агриянами, воинственным и храбрым фракийским племенем, обитавшим в средине Гэмскаго (ныне Балканского) хребта.
Конницу составляли: 1) тяжелую — этеры, 2) среднюю — димахи, и наконец 3) легкую — македонские, фессалийские и в особенности пэонийские и фракийские легкие всадники.
Первое место между дружинами царских телохранителей и в целом войске занимали этеры — постоянные, доблестные, достойно знаменитые сообщники и сподвижники Филиппа и в особенности Александра В., который всегда и во всех своих битвах сражался в голове их или окруженный ими, и с ними делил все военные труды и опасности. Этеры разделялись на 8 илов (эскадронов) в 200, а по иным в 225 челов. каждый, — следовательно всего этеров было 1.600 или 1.800 челов. — 1-й ил был сильнее прочих, считался почетнейшим и назывался царским.
Димахи, учрежденные Александром В., были тоже в коннице, что пелтасты в пехоте, имели подобное им, среднее по роду и тяжести, вооружение и сражались конными, но в случае надобности спешивались и действовали в пешем строе.
Вооружение македонских войск вообще было греческое, но значительно усовершенствованное. Тяжелая пехота имела мечи, которыми одинаково могла и колоть, и рубить, и большие щиты, в рост человеческий. Но главным ее оружием была сарисса или копье длиною до 24-х футов. Аргираспиды и пелтасты были вооружены легче тяжелой пехоты, а димахи — легче тяжелой конницы, а именно: легкими латами и щитами, мечами, и копьями, удобными также для метания. Тяжелая конница была вооружена мечами, щитами и длинными копьями, а легкая — отчасти легкими копьями и. дротиками, и отчасти луками. В тяжелой коннице и лошади, и всадники были покрыты чешуйчатыми латами.
Филипп и Александр В. первые начали употреблять метательные орудия в поле, впрочем довольно редко, только в некоторых особенных случаях, как-то; для очищения теснин и берегов рек от неприятеля и т.п. В больших же полевых сражениях их, употребления метательных орудий не усматривается.
К концу жизни Александра В. относят также первоначальное введение в македонское войско слонов, употребление которых столь распространилось в последствии на востоке. В битве на Гидаспе с индийским царем Пором и вообще в индийском походе, Александр приобрел большое число этих животных и привел их с собою в Персию. Но он употреблял их только для перевозки тяжестей, в полевых же сражениях они начали быть употребляемы уже по смерти его.

§ 81. Состав, сила, разделение, строй и образ действие войск. Македонская фаланга и македонская тактика.

Диодор сицилийский и все римляне, писавшие об истории Греции, утверждают, что Филипп в первый год своего царствования изобрел и первый учредил фалангу, из 6. 000 челов. тяжелой пехоты, сражавшейся в 16-ти шереножном строе. Но это не совсем справедливо: Филипп не изобрел, а только усилил и усовершенствовал греческую фалангу, учрежденную им в Македонии не ранее 359 года. По Элиену первоначальная сила македонской фаланги, в совокупности с состоявшими при ней среднею и легкою пехотою и конницею, простиралась до 6.500 человек, а Александром В. была увеличена вдвое, т.е. до 13.000 человек (также со среднею и легкою пехотою и с конницею). Но из Арриана и других историков видно, что при выступлении Александра из Македонии в малую Азию, македонская фаланга состояла из 12.000, а при Арбеле уже из 16.400 гоплитов, в том и другом случае не считая средней и легкой пехоты и конницы. Усовершенствования фаланги Филиппом заключались в том, что он соединил в ней в один нераздельный состав тяжелые и средние: пехоту и конницу, определив относительную соразмерность их так, что конница вообще составляла ¼ , а средняя пехота — ½ тяжелой пехоты. Таким образом, название фаланги получило у македонян уже болев обширное значение, нежели какое дотоле имело у греков: ибо у первых оно означало правильную македонскую армию, а у последних собственно одну, действовавшую в этом строе, тяжелую пехоту. Александр В., удвоив числительную силу фаланги, сохранил установленный Филиппом состав ее, с тем только различием, что увеличил число состоящих при ней легких пехоты и конницы: ибо войну с персами вел частью в горах и частью в открытых равнинах.
Позднейшие греческие и римские, равно и новейшие тактики определили нормальные состав и силу правильной македонской фаланги или армии, в полном ее развитии, нижеследующим образом;

В фаланге было:

Тяжелой пехоты или гоплитов………… … . 16.384 чел.
Средней — пелтастов…………………………8.192 -
Конницы тяжелой и средней.............................. 4.096 -
Итого......................................................................... 28.672 чел.

А с начальствующими чинами всего до. … ...30.000 -

Следовательно;

Кон. состав. ½ сред. пех., ¼ тяж. пех. 1/6 всей пех. и 1/7 цел. ар.
Сред. пех … . - …………… ½ ………- ………………… 2/7 -
Тяж… ………………………………………………… … 4/7

Филипп принял для строя тяжелой пехоты 16-ти шереножную глубину, потому ч то она доставляла тяжелой пехоте достаточные твердость и силу для нападения и обороны, и легко могла быть увеличиваема вдвое и более, для усиления натиска, либо уменьшаема на половину, без уменьшения однако же твердости и силы строя.

Первою, основною частью македонской фаланги был лохос или ряд из 16-ти гоплитов. Он разделялся на 2 димерии, а димерия на 2 эномотии. Передний в лохосе воин начальствовал им и назывался лохагосом, а последний или задний, урагос, был обязан наблюдать за порядком в лохосе. Оба были назначаемы из числа лучших, надежнейших и храбрейших воинов.
Дальнейшие подразделения фаланги были образуемы посредством постепенного соединения лохосов в числе 2-х, 4-х, 8-ми и 16-ти. Так 2 лохоса составляли дилохию, 2 дилохии — тетрархию, 2 тетрархии — таксиархию, и наконец 2 таксиархии — синтагму или ксенагию, т.е. правильный квадрат из 16-ти гоплитов во фронте и стольких же в глубину (всего 256 человек). Синтагма составляла низшую самостоятельную часть или тактическую единицу фаланги. Первым, главным начальником оной был синтагматарх, а вторым главный урагос. Первый в бою стоял на правом фланге передней шеренги, а последний в замке за срединою синтагмы. При синтагматархе состояли: 1 вестовой (или адъютант), для передачи его командных слов. Каждая синтагма имела свое знамя, одного знаменоносца и одного трубача.
Свыше синтагмы, дальнейшие разделения фаланги были образуемы посредством постепенного соединения синтагм в числе 2-х, 4-х, 8-ми и 16-ти. Таким образом, 2 синтагмы составляли пентекосиархию, 2 певтекосиархии — хилиархию, 2 хилиархии — мелархию или телархию, и наконец 2 мелархии или телархии (т.е. 16 синтагм, 256 гоплитов во фронте, 16 в глубину, а всего 4.096 гоплитов) — простую или малую фалангу, под начальством фалангарха.
Затем 2 простые или малые фаланги (512 гоплитов во фронте, 16 в глубину, а всего 8.192 человека) составляли двойную фалангу или дифалангархию, иначе крыло, под начальством дифалангарха, и наконец 2 двойные фаланги (1.024 гоплита во фронте, 16 в глубину, а всего 16.384 человека) — большую фалангу или тетрафалангархию, под начальством тетрафалангарха.
Пелтасты имели одинаковое с оплатами число рядов во фронте, но вдвое меньшую глубину, т.е. 8 шеренг. Разделения их соответствовали разделениям гоплитов, а именно:

1 декурия пелтастов или ряд из 8 воинов соответств. лохосу оплитов.
4 декурии или систас — тетрархии
2 систаса или пентаконтархия — таксиархии
2 пентаконтархии или экатонтархия — синтагме
2 экатонтархии или псилагия — пентекосиархии
2 псилагии или ксенагия — хилиархии
2 ксенагии или систрема — мелархии
2 систремы или эпиксенагия — малой фаланге
2 эпиксенагии или стифос, крыло — двойн. фаланге
и 2 стифоса или крыла или эпитагма-, — больш. фаланге-

Конница (тяжелая и средняя) имела одинаковое с тяжелою и среднею пехотою число рядов во фронте, но вдвое меньшую против средней и вчетверо меньшую против тяжелой пехоты глубину, т.е. 4 шеренги. Разделения ее соответствовали разделениям тяжелой и средней пехоты, а именно:

1 ил конницы (16 всадников во фронте и 4 в глубину, всего 64 человека) соответ: синтагме и экатонтархии
8 илов или ипархия — мерархии и. систреме
2 ипархии или эфипархия — малой фалаяге и эпиксенагии
2 эфипархии или телос, крыло — двойн. фаланге и стифосу
и 2 телоса или крыла, или эпитагма — больш. фаладге и эпитагме.

Строй и образ действий войск у македонян были в главных основаниях те же, что и у греков, но значительно усовершенствованны Филиппом и Александром В. во многих отношениях.

Усовершедствования их заключались главнейше в том: 1) что тяжелая и средняя пехота действовала преимущественно наступательно и притом более или менее дробными частями, взаимно одни другими поддерживавшими, чем вознаграждался некоторым образом недостаток резервов, 2) что конница вообще производила нападения с большими быстротою и решительностью, а тяжелая в особенности всегда в сомкнутом строе, производя удар копьями, и наконец 3) что легкие войска, как пешие, так и конные, вообще не имевшие определенного места в общем строе, и в бою сражавшиеся в рассыпную, большею частью однако же становились и действовали в промежутках дробных частей тяжелых и средних пехоты и конницы, действием из метательного оружия облегчая и усиливая наступление их и удар ручным оружием.
Тяжелая пехота имела три рода строя: 1) разомкнутый для смотра, 2) полу-сомкнутый для движений в виду неприятеля и для нападения, и 3) сомкнутый или синаспизм для обороны, стоя на месте, и преимущественно против конницы, В бою, при длине сарисс в 24 фута, только первые 6 шеренг брали сариссы на руку; остальные же 10 шеренг, сариссы которых не переступали за черту фронта фаланги, опирали их о плеча непосредственно впереди стоявших гоплитов, для ослабления действия неприятельских стрел и каменьев.
Для пропуска легких войск и облегчения движений, между 1-ю и 2, 3 и 4-ю малыми фалангами было оставляемо 20, а между 2-ю и 3-ю — 40 шагов промежутка.
Построениями тяжелой пехоты и боевыми порядками фаланги или армии, наиболее употребительными, были: 1) построения клином (эмволон) или глубокими четвероугольниками, подобными фивским, уступами с флангов или из середины, и щипцами или клещами (келэмволон) и 2) нападения одним или обоими крылами на одно или оба крыла неприятельские — в косвенном боевом порядке.
Вообще значительным усовершенствованием вооружения, устройства и образа действий фаланги, и искуснейшим употреблением оной в битвах и применением к разнообразным видам местности и к различным случайностям и обстоятельствам войны, Филипп и Александр В. умножили преимущества и выгоды ее, ослабили ее недостатки и невыгоды, и доказали, какую необыкновенную пользу можно было извлекать. из нее искусным, сообразным с обстоятельствами, употреблением ее. За то она и послужила им одним из главнейших средств в одержанию блистательнейших победе, распространению пределов Македонии и покорению Греции и персидского государства.
В отношении к походным движениям македонской фаланги или армии особенного внимания заслуживают: 1) превосходный, всегда сообразный с местностью и обстоятельствами, и сопряженный со всеми возможными военными предосторожностями, порядок, которым движения эти были совершаемы, и еще более 2) необыкновенные дальность, продолжительность и быстрота их в некоторых случаях, возбуждающие невольное удивление.

§ 82. Внутреннее устройство македонского войска, кастраметация, фортификация, полиорцетика и состояние военного искусства вообще у македонян при Филиппе и Александре В.

Значительно превосходя современные греческие войска составом и. тактическим устройством, македонское войско не менее того превосходило их и образом начальствования, и воинскими: подчиненностью, порядком и духом. Начальствование войском, у греков разделяемое между несколькими полководцами, избираемыми народом и подчиненными ему, у македонян было сосредоточено, вместе с властью царскою, в руках царя и потому имело необыкновенное преимущество единства и силы. Строгие воинские подчиненность и порядок, неослабно соблюдаемые в македонском войске Филиппом и Александром В., составляли резкую противоположность с непокорностью, своеволием и мятежным духом греческих войск. Царская власть доставляла Филиппу и Александру средства и возможность строгим наказанием. беспорядков и преступлений, и щедрым награждением заслуг и отличий военных постоянно поддерживать в войске подчиненность, повиновение, отличный порядок, истинный воинский дух, чувства чести, любовь к славе, пламенное усердие и рвение, неутомимую деятельность, удивительные мужество, твердость и терпение, и непоколебимые преданность и доверие в царственным вождям его. Строги, иногда даже жестоки были Александровы наказания, но великодушие его и щедрость его наград, всегда соединенные со справедливостью, далеко превосходили строгость наказаний. Оттого войска в полном смысле слова боготворили его и по одному слову его готовы были на все возможные труды, лишения и опасности.
О содержании македонских войск нельзя сказать ничего положительного. Кажется, впрочем, что царские телохранители и некоторые из отборных дружин получали царское содержание натурою, постоянные войска и наемники — денежное жалованье (сколько именно — неизвестно), а все другие войска служили на собственных иждивении и содержании. В войне против персов македонское войско было довольствуемо преимущественно правильным сбором с края. Достойна внимания заботливость Александра В. о своевременном, достаточном снабжении войска продовольствием и вместе с тем — о всевозможном сбережении края и облегчении жителей во время войны.
Военные нравы и обычаи у македонян были совершенно те же, что и у греков. И Филипп, и Александр В. всеми мерами старались сблизить и соединить македонян с греками и заставить последних взирать на первых, не как на чужеплеменных варваров, но как на единоплеменных эллинов. Таким образом то, что выше (глава VI § 41) было сказано о военных нравах и обычаях греков, может быть отнесено также и к македонянам. К этому должно присовокупить, что особенного внимания заслуживают: тщательное соблюдение и совершение Александром В. религиозных обрядов во всех случаях и обстоятельствах на войне, и употребление им, между прочим, религиозного влияния, как одного из главных средств для одушевления войск.
Кастраметация, фортификация и полиорцетика у македонян были не только поставлены Филиппом и Александром В. на ту же степень, на которой находились у греков, но и значительно усовершенствованы ими, в особенности искусным, практическим применением к местности и обстоятельствам, Царствование Александра В. было даже замечательнейшею в этом периоде, в полиорцетическом отношении, эпохою. Осады Милета, Галикарнасса, Тира, Газы и Аорнской скалы несомненно свидетельствуют как о личном полиорцетическом искусстве Александра, так и о тех успехах, которые полиорцетика сделала, в его время и которыми была обязана лично ему.
Вообще, во времена Филиппа и Александра В., все отрасли военного искусства, и в особенности тактика, достигли у македонян полнейшего развития и высшей степени практического совершенства в современном мире. Македоняне первенствовали в них над всеми народами тогдашнего мира и даже над греками, и имели на них решительное в этом отношении влияние. И слава таких развития и усовершенствования военного искусства вполне принадлежат лично Филиппу и Александру В.

II.
Войны Филиппа Македонского (360-336).

§ 83. Первые походы Филиппа в Пэонии, Иллирии Фракии и Фессалии (З60-336 г.).

По смерти Пердикки III (360), Филипп, прибыв в Македонию, нашел несчастную страну эту в самом бедственном положении. Дикие и воинственные жители Пэонии и Иллирии, сопредельных с нею на севере и западе, жестоко и безнаказанно грабили и разоряли пределы ее, а два искателя македонского престола, Аргей и Павсаний, поддерживаемые, первый — афинянами, а последний — фракиянами, оспаривали его у малолетнего сына Пердикки, Аминта.
Не раз побежденные хищными соседями своими, македоняне еще не были впрочем покорены ими, имели большое число крепостей и в них многочисленное войско. Первым действием Филиппа было — принять, в звании правителя, власть вместо племянника своего и избавить Македонию от иллириян, пэонян и фракиян. Из них первые удалились сами с награбленною ими добычею, а пэонян и фракиян Филипп успел удалить отчасти льстивыми обещаниями и преимущественно подкупом корыстолюбивых вождей их. Таким образом и Павсаний был приведен в бездействие. Снискав этим любовь македонян и провозглашенный ими царем, Филипп обратил все свои силы против Аргея и афинян, которые, прибыв между тем на флоте к Мефону, двинулись сначала к Едессе или Эгам, древней македонской столице, но не впущенные в нее жителями, обратились назад к Мефону. Здесь настиг их Филипп: сначала он истребил, передовой отряд их, а в последовавшей за ней близ Мефона битве наголову разбил войско Аргея. Сам Аргей был убит, а большая часть спасшихся от истребления македонян и афинян была взята в плен. Пленникам Филипп оказал редкое в те времена великодушие: македонских определил в свое войско, приняв от них только присягу в верности, а афинским возвратил оружие и отпустил их в Афины. Расположив афинян в свою пользу как этим поступком, так еще более тем, что на время отказался от врав своих на Амфиполь и согласился признать независимость его, — Филипп на этом последнем условии легко заключил с афинянами мирный договор (359 г).
Затем, дав македонскому войску правильное устройство, о котором говорено выше, Филипп в 358 году обратил свое оружие против пэонян и иллириян. Пэония была разграблена, разорена я принуждена покориться. Усилив себя вспомогательными войсками пэонян, Филипп с 10.000 человек пехоты и 600 человек конницы совершил зимний поход против иллириян. Вождь этого народа, Бардилл, двинулся на встречу. Филиппу с большим числом пехоты и 400 человек конницы — и был разбит наголову (место битвы неизвестно). Опрокинув конницу левого крыла иллириян, конница правого Филиппова крыла взяла во фланг и в тыл иллирийскую пехоту, построившуюся (по Диодору) в несколько пустых внутри четвероугольников, — и в тоже время фаланга Филиппова напала на нее с фронта. Четвероугольники иллирийской пехоты были прорваны, приведены в расстройство, опрокинуты и рассеялись в беспорядке, оставив на поле битвы 7.000 человек убитых, в числе которых находился и сам Бардилл. Иллирияне просили мира — и Филипп, даровав им оный, присоединил всю восточную часть Иллирии до Лихнитского озера к Македонии (358).
Обеспечив и распространив таким образом Македонию с севера и запада, Филипп приступил к постепенным, покорению греческих приморских поселений в Македонии и завоеванию ближайших, богатых золотом и кораблестроительным лесом, земель Фракии, что долженствовало обогатить казну его и доставить ему как средство создать флот, так и обладание множеством превосходных приморских гаваней и самим морем. Греческие поселения в Македонии составляли тесный союз, повиновавшийся богатейшему и могущественнейшему между ними городу, Олинфу. Отложив до времени войну с олинфским союзом, Филипп обратился сначала против Амфиполя, важного потому, что он имел превосходную гавань и что близ него именно находились леса и золотые рудники горы Пангэя. Амфиполь приступил к олинфскому союзу я просил помощи афинян. Но Филипп лукавою политикою я льстивыми обещаниями склонил олинфян на свою сторону и воспрепятствовал союзу Амфиполя с афинянами, которым обещал отдать Амфиполь с тем, чтобы они уступили ему Пидну. Осадив Амфиполь и принудив жителей его, после упорной обороны, сдаться на его волю, — Филипп, вместо передачи этого города афинянам, присоединил его к Македонии, — лестью и золотом усыпил афинян, а Олинфу уступил покоренные им вслед за Амфиполем Пидну и Потидею. Затем он завоевал всю богатую золотом часть Фракии между реками Стримоном и Нестом, овладел золотыми рудниками близ Кренида у подошвы Пангэя, поселил в этом городе македонян, укрепил его и назвал Филиппами (356).
Из Фракии Филипп обратился в Фессалию и с этой поры начал вмешиваться в дела ее, для того, чтобы постепенно утвердить господство свое над нею и тем открыть себе путь в Грецию и приготовить средства к покорению сей последней. В конце 356 года он явился с войском в Фессалии, обеспечил ее от жестоких угнетений трех родственников и преемников Александра ферскаго, и, в знак благодарности фессалян, получил от них уступку различных земских доходов.

§ 84. Война с З55-го по 336-й год вообще. — Походы во Фракии и Фессалии, — война е афинянами и 1-й поход в Греции (355-346 г.).

В 355-м году, 6-м своего царствования, Филипп, усмирив происшедшие в Иллирии, Пэонии и Фракии восстания, уже являлся могущественным государем. Пределы Македонии были распространены на запад до Лихнитскаго озера, на восток до р. Неста, Пэония была уже областью, а Фессалия — данницею Македонии, наконец — Филипп обладал богатым, торговым Амфиполем, отличною приморскою гаванью близ него и имел многочисленное, превосходно устроенное войско и богатую казну.
С этого времени внешние: политика Филиппа и войны, веденные им, имели троякую цель: 1) на западе — раснространение пределов Македонии, завоеванием Иллирии, до берегов Адриатического моря, 2) на востоке — покорение греческих поселений в Македонии и особливо во Фракии, и овладение Геллеспонтом, Пропонтидою и Фракийским Босфором, важным путем сообщений Греции с плодородными берегами Эвксинскаго Понта, снабжавшими ее хлебом, и наконец 3) и важнейшее — совершенное покорение Фессалии и овладение вратами Греции — Фермопилами, дабы иметь всегда возможность проникнуть во внутренность ее и вмешательством в ее дела достигнуть. наконец господства над нею.
Сообразно с тем Иллирия, в особенности Фракия, Фессалия я наконец собственная Греция были главным поприщем военных действий Филиппа в течение 20-ти лет (с 355-го но ЗЗ6-й год). Туда попеременно обращал он оружие свое из Македонии, как из средоточия, и однажды распространил успехи его даже за хребет Гэмский, до берегов Дуная.
Так в 353-м году междоусобия, произошедшие во Фракии, в одно и тоже время обратила на себя внимание и афинян, и Филиппа. Между тем, как первые утверждали власть свою во Фракийском Херсонесе, Филипп осадил Мефон в пиэрийской области Фракии и, овладев им после упорной его обороны, жителям его дал свободный выход, а самый город разрушил и земли его разделил между македонскими воинами. Отсюда он двинулся в Фессалию. В это время в Греции происходила фокейская или 2-я священная война между фокеянами с одной, фивянами и локриянами с другой стороны. Предводитель фокеян, Ономарх, вторгнувшись в Дориду, Локриду и Беотию, и одержав над войсками их довольно значительные успехи, послал брата своего Фаилла с 7, 000 войск в Фессалию, на помощь тирану ферскому Ликофрону, находившемуся в войне с восставшими против него фессалянами. Филипп, вторично явившись в Фессалии избавителем угнетенных жителей ее, разбил, усиленный ими, Фаилла, осадил и взял город Пегассы я двинулся к пределам Фокиды. Ономарх со всеми своими силами пошел из Беотии ему на встречу, разбил его и принудил отступить из Фессалии (352). Но Филипп, собрав новое, многочисленное войско, в том же году вступил опять в Фессалию. Ономарх снова двинулся против него из Беотии с 25.000 челов. пехоты и 500 челов. конницы, но при Магнесин был наголову разбит превосходным в силах войском Филиппа и сам пал в бою. Эта решительная победа утвердила влияние Филиппа в Фессалии и уже почти совершенно подчинила эту область его власть. Утвердясь в ней поставлением сильных гарнизонов в Ферах, Пегассах и Магнесии, Филипп с многочисленным войском двинулся к Фермопилам, уже пытаясь проникнуть в Грецию под предлогом содействия союзникам своим фивянам, дорянам и локрянам в священной войне. Но эта первая попытка его не имела успеха, чему причинами были собственная его поспешность и в особенности отправление Афинами флота и войска к Фермопилам и занятие ими этого прохода еще до прибытия Филиппа. С досадою принужденный еще на время отказаться от намерения своего проникнуть в Грецию, Филипп отступил и с этого времени стал помышлять об ослаблении афинян, которые одни из всех народов Греции препятствовали исполнению честолюбивых его замыслов. Тщетно Демосфен обращал внимание афинян на огромные вооружения Филиппа: легкомысленный и беспечный народ афинский не внял его предостережениям. Вскоре Филипп кончил свои вооружения, но, не успев возмутить Эвбеи против Афин и овладеть этим островом, со всеми своими силами обратился против Олинфа (349). Афиняне, по совету Демосфена, два раза посылали в помощь Олинфу флот и войско, но вверяли оные неспособным предводителям, которые каждый раз возвращались без всякой пользы для Олинфа, без всякого вреда для Филиппа и без малейшего успеха для афинян. а Филипп между тем покорил и разрушил Стагиру, овладел Мициберною и Тороною, и дважды разбив олифеян в открытом поле, обложил Олинф. После кратковременного обложения, измена предала этот город во власть Филиппа, который постудил с ним жестоко: жители были проданы в рабство, а город разграблен и разрушен (348).
Избавясь таким образом от сильного и беспокойного врага, и обеспечив южные границы Македонии, Филипп произвел внезапное морское нападение на собственные владения афинян: Эвбею, берега Аттики и Саламин, разграбил и разорил их и занял Эвбею отрядом войск. Афиняне вступили с ним в переговоры, которые продолжались весьма долго и были ведены со стороны Филиппа столь искусно, что кончились мирным договором, открывшим ему свободный вход в Грецию почти в то самое время, когда он совершенно изгонял афинян из Эвбеи (346). Едва был заключен этот договор, как Филипп прошел с сильным войском чрез Фермопилы, вступил в Фокиду и предоставил совету амфиктионов решить спор между фокеянами и их противниками. Совет амфиктионов, действуя по его влиянию, приговорил фокеян, как святотатцев, к лишению политической свободы, обезоружению, плате дани и разрушению всех фокейских городов. Приведением этого жестокого приговора в исполнение посредством своего войска, Филипп положил конец фокейской войне (346) и тем доказал, до какой степени влияние его уже было утверждено в Греции.

§ 85. Походы с 343-го по 342-й год. Война во Фракии (340). Поход против скифов к нижнему Дунаю (339). 2-й поход в Греции и сражение при Херонее (338).

В следующие затем три года (345-343) Филипп совершил удачный поход в Иллирию и завоевал остальную ее часть до Адриатического моря, вполне обратил Фессалию в македонскую область, утвердил власть свою в Беотии, Фокиде и на острове Эвбее, покорил часть владений Мегары, устроил дела Пелопоннеса, распространил пределы Эпира, наконец усмирил восстания в верхней Фракии, покорил многие племена ее и сделал новые завоевания в ней.
В продолжение всего этого времени, афиняне, отчасти по необходимости, отчасти из беспечности, в бездействии взирали на успехи Филипповых политики и оружия. Но в 343-м году, как бы пробудясь от усыпления, они решились восстать против Филиппа войною и вести ее самым деятельным и решительным образом. Афинский полководец Диопиф был послан с сильными афинскими флотом и войском в Геллеспонт. Подкрепив и ободрив жителей греческих городов в Фракийском Херсонесе, Диопиф вторгнулся в соседственные македонские владения, разграбил и разорил их, и воротился с богатою добычею и множеством пленников. Афиняне послали еще другой флот к берегам Фессалии, возбуждали всю Грецию против Филиппа и склонили Эвбею отложиться от него и снова присоединиться к Афинам. Филипп направился к Эвбее для обратного покорения ее и уже успел овладеть некоторыми городами на ней, — но посланный против него афинянами Фокион, искусными своими действиями, принудил его отказаться от надежды покорить Эвбею (342).
Неудачу предприятия против Эвбеи Филипп решился вознаградить новыми завоеваниями во Фракии и особенно покорением греческих поселений на берегах Геллеспонта и Пропонтиды, чему вторжения Диопифа служили достаточным предлогом. Произведя большие вооружения, весною 340 года он открыл поход с 30.000 челов. отличных войск — осадою Перинфа. Он истощил, для овладения этим городом, все известные в это время полиорцетическия средства. Но жители, при пособии крепкого и выгодного для обороны, местного положения города, и подкрепленные прибывшими из Византии вспомогательными греческими и персидскими войсками, оборонялись столь же искусно, сколько мужественно и упорно, соделали все усилия Филиппа тщетными принудили его превратить осаду в обложение. Назначив для того часть войска, другую Филипп послал осаждать Селимврию и Византию. Но города фракийские, деятельно помогая один другому и получая пособия войсками и оружием от союзников своих в Греции и на островах Эгейского моря, мужественно сопротивлялись Филиппу. Он разбил однако Диопифа, производившего из Фракийского Херсонеса опустошительные набеги на македонские владения. Вскоре македонский флот перехватил 20 судов с продовольствием, посланных афинянами в Селимврию. Филипп повелел возвратить эти суда, надеясь тем угодить афинянам и отклонить их от вспомоществования фракийским городам. Но афиняне, убежденные Демосфеном, послали в Пропонтиду 120 трирем под начальством Xapeca. He впущенный в византийскую гавань византийцами, знавшими его корыстолюбие, Харес был разбит на противоположном берегу Фракийского Босфора, близ Халкедона, предводителем македонского флота Аминтом. Тогда афиняне вверили начальство над своим флотом Фокиону. Еще до прибытия его, Филипп, осадив Византию, пытался взять этот сильно укрепленный город посредством внезапного ночного нападения, но был отражен. Прибывший же вслед затем с афинским флотом Фокион одержал неоднократные успехи над войсками Филиппа, сделал тщетными все его покушения к овладению Византиею, обеспечил от него все города Фракийского. Херсонеса и на северных берегах Пропонтиды, и разорил соседственныя македонские владения (340). И в это самое время, когда оружие Филиппа претерпевало такие неудачи, когда против него собрались сильные враги, предвидимые искусным полководцем, он, из честолюбия, взявшего верх над благоразумием, решился ослабить себя, а затем и совершенно обратить оружие свое в другую сторону. Афей, царь скифов, обитавших на правой стороне нижнего Дуная, обратился к Филиппу с просьбою о помощи против истриян, напавших на скифов, обещая, в случае отражения их, объявить Филиппа наследником скифского царства. Обольщенный этим, Филипп отправил в помощь Афею сильный отряд войск, обещая, если бы надобность того потребовала, прибыть лично со всем своим войском (339). Случилось, что когда македонский отряд шел к Афею, истрияне, лишась умершего вождя своего, пришли в расстройство и были разбиты и прогнаны Афеем. Когда же македонский отряд прибыл, то Афей, не имея более в нем надобности, отказал ему в условленных плате и содержании, а Филиппу — в вознаграждении за убытки. Решась наказать его, Филипп снял осаду Византии и двинулся в страну скифов разорил ее огнем и мечом, разделив для того войско свое на несколько отделно действовавших отрядов, потерпел в некоторых сшибках со скифами неудачу, но во всех прочих разбил их наголову и, наложив на них, как кажется, дань, с огромною добычею, состоявшею из оружия, колесниц, коней и 20.000 пленников, двинулся обратно, обещая себе в скором времени совершенно покорить скифов (339). В ущельях Гэмского хребта хищные трибаллы напали из засады на македонское войско, которое хотели ограбить и истребить. При этом случае Филипп явил большое присутствие духа и блистательную личную храбрость, и в бою, сверженный с коня и в падении раненый, спасен от смерти 17-летним сыном своим; Александром, который, приняв начальство над войском, наголову разбил трибаллов.
Между тем афиняне, ободренные своими успехами, положили действовать против Филиппа самым решительным образом, продолжали возбуждать против него всю Грецию и вооружили сильный флот. Но афинский народный вития Эсхин и другие, подобно ему подкупленные Филиппом, деятельно приготовляли и облегчали последнему средства к совершению, наконец, решительного предприятия против Греции. Жители локрийского города Амфиссы возделали Циррейскую равнину, почти за 300 лет пред тем (в 1-й священной войне против Криссы, Цирры и Антицирры) опустошенную амфиктионами, торжественно посвященную ими Апполону дельфийскому и обреченную на вечное бесплодие. Эсхин, в собрании амфиктионов, торжественно обвинил амфиссян в этом новом святотатстве, возбудил 3-ю священную и локрийскую войну и предложил амфиктиовам просить Филиппа о принятии главного начальствования, над их войском, долженствовавшим наказать амфиссян и локрян. Предложение его было принято и амфиктионы отправили на встречу Филиппу во Фракию послов. Филипп, лицемерно изъявив изумление, но вместе с тем и уважение к воле амфиктионов, положил немедленно морем переправиться с войском в Локриду (на берегах Эгейского моря, между Фокидою и Фессалиею) и собрал нужное для того число судов. Но так как афинский флот был сильнее македонского и имел назначение препятствовать переправе Филиппа, то сей последний употребил хитрость: отправив к наместнику своему, Антипатру, легкое судно с письмом немедленно возвратиться во Фракию. Судно и письмо были перехвачены афинянами — и афинский флот, удалясь, открыл Филиппу свободный путь в Грецию (338). Высадившись на берегах Локриды, Филипп, по присоединении к нему вспомогательного фивского отряда, разбил афинское наемное войско, осадил и покорил Амфиссу, и поставил в этот город сильный гарнизон. Объятые ужасом, афиняне вступили с Филиппом в переговоры, но между тем склонили Эвбею, Мегару, Коринф, Ахайю, Левкадию и Коркиру к союзу с ними против Филиппа. Фивяне, ненавидя афинян и опасаясь Филиппа, долго колебались между первыми и последним: но Филипп решился страхом принудить их к присоединению к нему. Быстро и смело овладел он Елатеею, важною, как по местному положению ее, так и потому, что она удобно могла получать подкрепления из Фессалии и Македонии, повелевала входом в Беотию я могла беспрестанно тревожить и Фивы, я Афины. Заняв Елатею сильным гарнизоном, восстановив и усилив ее укрепления, и тем обезопасив себя от внезапного вторжения неприятелей, Филипп ждал удобного случая для нанесения решительного удара афинянам.
Взятие Елатеи снова привело их в ужас, — но Демосфен ободрил их, побудил к мужественному и упорному сопротивлению Филиппу на твердой земле и море, и, посланный к фивянам, убедил их присоединиться к афинянам против общего врага. Вслед затем афинское войско двинулось к Фивам и было дружелюбно принято фивянами и впущено в Фивы.
Между тем Филипп от Елатеи двинулся в Беотию, умышлено, кажется, допустил неприятелей разбить два отряда, посланные им вперед, имея тем в виду выманить фивян и афинян из Фив, и, наконец, расположил свое войско, состоявшее из 30,000 челов. пехоты и 2,000 чел. конницы, близ Херонеи, на равнине, омываемой речкою Фермодоном и представлявшей все удобства для действий фаланги и конницы. Вскоре приблизилось и союзное войско, в котором, кроме фивян и афинян, были еще вспомогательные войска некоторых городов Пелопоннеса и островов Эгейского моря. Числительною силою своею оно превосходило войско Филиппово и было хорошо одушевлено, но весьма дурно предводительствуемо, именно: афинянами Харесом и Лисиклом, и фивянином Феогеном, из коих первый был известен своею неспособностью, второй — неизвестен никакими военными подвигами и заслугами, последний — сильно подозреваем в измене, а все трое, оглашенные корыстолюбцы и низкие мздоимцы, были умышленно избраны приверженцами Филиппа.
2-го августа 338 года, на рассвете, оба войска построились одно против другого в боевой порядок. Союзники, имея в тылу за собою город Херонею и возле него стан свой, расположились: фивяне на правом, афиняне на левом крыле; — фивская священная дружина стала на правом фланге фивян. Правым крылом македонского войска, расположенным против афинян, начальствовал сам Филипп; — левое же, насупротив фивян, он вверил начальству 18-ти летнего Александра, которому для совета придал опытнейших македонских военачальников. С обеих сторон вспомогательные войска были поставлены в середине, а конница по флангам.
Александр первый быстро и смело напал на фивян. Они оборонялись весьма упорно, особливо священная дружина, но, наконец, были охвачены (захождением Александрова крыла на право), прорваны, расстроены и опрокинуты. Священная дружина, сражавшаяся с отчаянною храбростью и долее всех, вся до единого человека легла на месте. Между тем конница правого македонского крыла напала на афинскую, которая, опрокинув ее, преследовала в большом беспорядке. Филипп, расположившийся с правою фланговою частью своей фаланги на близ лежавших справа высотах, в порядке двинулся с них против афинской конницы и без труда опрокинул и прогнал ее, с большим для нее уроном. Затем правый фланг македонской фаланги, сделав захождение налево, взял афинскую пехоту во фланг, а середина македонской фаланги в тоже время двинулась с фронта против фивян и афинян, уже охваченных с обоих флангов. Все союзное войско было приведено в величайшее расстройство, опрокинуто и в беспорядке бежало в свой стан, преследуемое македонскою конницею. Вспомогательных войск фивян и афинян, которые почтя вовсе не участвовали в битве, погибло я взято в плен мало; но афиняне потеряли около 1,000 человек убитыми и 2,000 человек взятыми в плен, а фивяне гораздо более первыми, нежели последними.
Таково было сражение при Херонее, весьма замечательное искусными распоряжениями Филиппа, новым, усовершенствованным применением косвенного боевого порядка, отличными действиями македонской фаланги и торжеством ее над фивскою и афинскою. Еще важнее была победа при Херонее в политическом отношении: ибо в этот день, как почти одинаково выражаются и Демосфен, и Диодор, и Страбон, и Павсаний — положен конец и славе господства Греции, и древнейшей ее свободе.
Одержав полную и решительную победу, Филипп велел щадить побежденных, дозволял афинянам взять и погрести тела убитых воинов своих, отпустил афинских пленников без выкупа, даже возвратил им тяжести, их и вскоре послал Александра и Антипатра предложить мир на таких выгодных для них условиях, которых они нимало не ожидали. Напротив, с фивянами он поступил с большою строгостью, как с коварными и вероломными мятежниками. Приверженцев демократия он наказал с жестокостью, изгнанников фивских призвал обратно и возвратил им гражданские права, а в Фивы -поставил сильный македонский гарнизон.
В следующем 337-м году, на общем сейме греческих республик в Коринфе, решена была давно уже желанная и предположенная, общенародная война греков с персами, и Филипп единогласно назначен верховным предводителем вооруженных сил Греции. Беспримерные дотоле единодушие и рвение овладели всеми греками. Уже готово было многочисленнейшее войско, которое когда-либо вооружала Греция, ибо в нем считалось до 220,000 человек пехоты и до 15,000 человек конницы. Уже Филипп отправил Пармениона с сильным отрядом войск в малую Азию для охранения греческих поселений, и сам готовился следовать за ним туда же с главными силами. Но в это самое время мятеж в Иллирии и раздоры в собственном семействе удержали Филиппа в Греции. а едва он успел усмирить мятеж иллириян и восстановить семейное согласие, как рука убийцы внезапно пресекла жизнь его (336) — и довершение обширных и важных его замыслов судьба предоставила 20-ти летнему сыну и преемнику его, Александру.

§ 86. Общий вывод о Филиппе, как полководце, и его войнах.

Войны Филиппа, в глазах внимательного исследователя, бесспорно составляют замечательное явление и важный успех в истории искусства ведения войны в древние времена. Утомленное исследованием мелких, сложных и запутанных междоусобных греческих войн, внимание военного наблюдателя отрадно останавливается на картине войн или, лучше сказать, одной непрерывной войны Филиппа, в которой единству цели, соображений и исполнения вполне соответствуют постоянство неизменное, сила и решительность воли и действий необыкновенные.
Распространить, усилить, возвеличить Македонию, покорить своей власти Грецию и сделать из македонян и греков один народ, из Македонии и Греции одно могущественное государство под властью единодержавною — такова была важная политическая цель, к которой стремился Филипп в продолжение всего своего царствования, с удивительным постоянством, деятельностью и благоразумием. Главным средством для достижения этой цели служила ему политика — хитрая и нередко коварная, но тем не менее твердая и вполне искусная. Переговорами, лестью, обманом, подкупом он усыплял своих врагов, приводил их в бездействие либо заставлял их действовать сообразно с своими видами, осторожно и искусно вмешивался в их дела, возбуждал их друг против друга, ослаблял их, постоянно усиливая себя, то ловко уклонялся, то действовал самым решительным образом, верно угадывая благоприятнейшее для того время, пользуясь всеми выгодными обстоятельствами, отстраняя все затруднения и препятствия, и исподволь, но неуклонно стремился к цели, никогда не выпуская ее из виду.
И то, что столь искусно было приуготовляемо его политикою, он не менее искусно довершал оружием. Обладая всеми качествами великого полководца, он с такими же твердостью воли и искусством приводил в исполнение свои военные соображения и предначертания, с какою силою ума созидал их. Орудием исполнения их было войско сильное, им самим превосходно устроенное, вполне преданное и покорное ему, притом неразвращенное, воинственное, храброе, которым он, соединяя в лице своем власть политическую, гражданскую и военную, сан монарха и звание полководца, начальствовал нераздельно, единовластно. С предприимчивостью и отважностью соединяя благоразумную осторожность, он обнаруживал, когда надобность того требовала необыкновенную энергию, был неустрашим в бою и тверд в неудачах. Приуготовляя и облегчая себе победу средствами политическими, он действовал преимущественно самым решительным образом, быстро двигаясь соединенными силами прямо на встречу неприятелю я вступая с ним в бой в открытом поле. Но, от природы хитрый и лукавый, он часто прибегал и к разного рода военным хитростям, — там, например, где они могли содействовать употреблению открытой силы и еще более облегчить победу в бою. или же где одною открытою силою нельзя было одолеть противника. Согласно с обычаем и духом времени, он прибегал к разграблению и разорению неприятельского края, как средству принудить неприятеля к покорности или бою. Действуя преимущественно с быстротою и решительностью, он довольно редко производил осады, в таких только случаях, когда не мог избежать их, но я тогда напрягал все свои силы, истощал все известные средства тогдашней полиорцетики, либо прибегал к внезапным нападениям, хитростям, переговорам, подкупу и т.п., для скорейшего овладения неприятельским городом. Еще реже встречаются в его действиях продолжительные обложения городов, с целью принудить их к сдаче единственно голодом. По самим составу, устройству и свойствам его войска, походы его всегда могли быть более дальними и продолжительными, нежели походы греческих ополчений. По тем же причинам, Филипп действовал во все времена года без различия, и в числе его походов встречается несколько зимних, что в греческих войнах случалось весьма редко. Прибавим еще, что Филипп превосходно умел упрочивать сделанные, им завоевания, пользоваться победою и даже из самых неудач извлекать для себя выгоды. Строгостью содержа союзников и данников в повиновении, и нередко с жестокостью карая измену, он являл редкое в те времена великодушие и милосердие в побежденным в пленным, и тем умел внушать признательность и преданность к себе, и приобретать друзей и союзников. Вообще войны его, хотя и были неизбежно сопряжены с жестокостью, но несравненно менее, нежели предшествовавшие и современные войны греческие.
По всем этим причинам, Филипп справедливо может и должен быть поставлен в число лучших и замечательнейших полководцев древности.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПОХОДЫ АЛЕКСАНДРА ВЕЛИКОГО (336-324).

§ 87. Первые годы жизни Александра в. (356-336). — § 88. Первые походы Александра в. против трибаллов и иллириян (335). — § 89. доход против Фив (335). — § 90. Война с персами (334-327). — Причины и цель ее. — Относительное положение, силы и первоначальные предположения действий обеих противных сторон. — I . Завоевание восточных берегов Средиземного моря. — § 91. 1-й поход в малой Азии (334). — Сражение на Гранике — § 92. 2-й поход в малой Азии (333). — Сражение при Иссе. — § 93. 3-й поход в Сирии и Египте (333-332).

Источники: Арриан, Диодор Сицилийский, Плутарх, Юстин, Квинт Курций, de Bury, Ste Croix, Napoleon п Momoires de Montholon, Lossau и указанные выше.

§ 87. Первые годы жизни Александра В. (366-336).

Александр В. родился в Пелле, столице Македонии, 22-го июля 356 года — в один день со взятием Филиппом Потидеи, присуждением ему первой награды на олимпийских играх, одержанием Парменионом большой победы над илляриянами и сожжением храма Дианы в Ефесе — что и македоняне, и греки, и сам Филипп признали явным предзнаменованием будущей необыкновенной судьбы новорожденного. Матерью Александра была Олимпия, дочь эпирского даря Неоптолема. Предание народное и всеобщее поверье производили происхождение Александра, по отцу, от Геркулеса, а по матери от Ахилла. Уже с самой ранней молодости Александр отличался силою, крепостью и изящною, величественною красотою телесными, и обнаружил необыкновенные способности ума и души, чрезвычайно пылкий, но сильный и великий характер, строжайшую умеренность в жизненных наслаждениях и — неограниченное честолюбие. Успехи и победы Филиппа огорчали его: отец мой — говорил он — не оставит мне совершить ничего великого и славного! Филипп дал ему тщательнейшее воспитание. Сначала воспитателем его был Леонид, родственник его матери и человек весьма строгих правил, а наставником — акарнанянин Лисимах. Сам Филипп старался управлять им более убеждением, нежели силою, заметив, что он упорно сопротивлялся последней, но легко покорялся первому. Вскоре, однако же, найдя, что данные ему преподаватели не имели достойных его дарований, Филипп вверил воспитание его Аристотелю, ученейшему и знаменитейшему философу того времени. Местом же воспитания Александрова он назначил царский увеселительный замок Нимфей близ города Миесы (и, как полагают, неподалеку от родины Аристотеля, Стагиры). Здесь, вдали от двора, в безмятежной тишине садов нимфейских, Александр изучил у Аристотеля науки словесные, нравственные, философические, политические, словом — все отрасли тогдашних человеческих знаний, во всем их объеме. Чтобы внушить ему и развить в нем геройские чувства и качества, Аристотель заставлял его читать «Илиаду» и Александр так пристрастился к ней, что она навсегда сделалась любимым его чтением. Он называл ее лучшим запасом или материалом для военного искусства, всегда и везде имел ее при себе и даже, по свидетельству Онесикрита, вместе с мечом клал ее на время сна под голову. Но из всех предметов человеческих знаний, Аристотель с особенною заботливостью старался посвятить царственного питомца своего в таинства высокой и трудной науки царствования и даже написал собственно для него сочинение об этом предмете, к сожалению до нас недошедшее. Страстно предан был Александр и чтению, и учению, и так легко и скоро усваивал себе все преподаваемое ему и изучаемое им, что уже в 16 лет от роду ничто не было чуждо ему и он обладал всеобъемлющими сведениями.
Образуя ум и сердце свои, он в тоже время не пренебрегал и телесными упражнениями, и с удивительною силою соединял необыкновенные ловкость и смелость. Так, еще отроком, он укротил свирепого коня Букефала, на которого никто не смел сесть. 340 год был началом политического и военного его поприща. Б этом году именно Филипп, отправляясь в поход во Фракию, вверил 16-ти летнему Александру, на время своего отсутствия, управление Македониею. Первым военным подвигом Александра было покорение восставшего фракийского племени мэдаров или мэдов. Он взял приступом главный их город, изгнал его жителей, населил его другими из иных племен и назвал его Александрополем. В следующем 339 году, в бою Филиппа с трибаллами, в Гэмском хребте, он спас жизнь отцу своему и разбил трибаллов (глава XII § 85). В 338-м же году он участвовал с Филиппом в последнем его походе в Грецию и в сражении. при Херонее оказал чудеса храбрости, разбил фивян и истребил фивскую священную дружину (глава XII § 85). «Сын мой» — сказал ему Филипп, обнимая его после сражения — «ищи себе другого, достойного тебя царства: Македонии для тебя слишком мало». Но вскоре изгнание Филиппом Олимпии нарушило всегдашние, неизменные дотоле, доброе согласие между отцом и нежно любимым им сыном, и взаимные, самые дружеские отношения их. Александр принял сторону своей матери и удалился с нею в Эпир, подвергшись гневу Филиппа (337). а едва Филипп примирился с Олимпиею и Александром, и они воротились из Эпира, как убиение Филиппа открыло Александру путь к престолу (336).

§ 88. Первые походы Александра В. против трибаллов и иллириян (333).

Co смертью Филиппа, вся Греция и все завоеванные им страны пришли в движение и грозили восстанием. Трудность и опасность положения Александра увеличились неопределенностью порядка наследования македонского престола и притязаниями на него братьев Александровых, Птолемея и Арридея, и племянника Аминта. Но Александр устранил, с помощью своих приверженцев, искателей македонского престола, и признанный царем Македонии, казнив убийц отца своего, отправился в Грецию. На пути туда он строго наказал вероломных фессалян и, подобно Филиппу, был облечен греческим сеймом в Коринфе в звание верховного предводителя сил, вооруженных Грециею против персов. Убежденный в необходимости сначала обеспечить внешнюю безопасность Македонии и внутреннюю тишину в Греции, он, прежде всего, обратился против трибаллов, одного из многочисленных племен Фракии, обитавшего на правой стороне Истра или нижнего Дуная, несколько выше устьев этой реки, и восставшего в союзе с гетами, которые жили на левой ее стороне. Выступив с войском, весною 335-го года, из Амфиполя (близ нынешнего Орфано в Македонии), в направлении к северо-востоку, он следовал чрез земли независимых фракийских племен (в нынешней Румилии) и по 10-ти дневном походе прибыл к Гэмскому хребту (ныне Балканы). Фракияне преградили ему путь, заняв горные ущелья, входы и вершины их и оградив себя повозками, Александр послал правое крыло фаланги, предшествуемое стрелками. на вершины гор с такой стороны, где имелись более удобные на них всходы, и приказал рядам гоплитов расступаться, где только было возможно;- сам же, в голове пешей агемы, с левым крылом, усиленным иппаспистами и агриянами, стремительно напал на фракиян слева. Фракияне были опрокинуты с уроном. до 1.500 человек убитыми и нескольких взятых в плен, и рассеялись в горах, оставив во власти македонян семейства и тяжести свои. Перейдя чрез Гэмский хребет, Александр вступил в земли трибаллов (в нынешней Болгарии) и направился чрез них к Истру. Большая часть трибаллов, с семействами, имуществом и множеством независимых фракиян, укрылись на острове Истра, Певкеях. Остальные же трибаллы засели в лесу на берегу реки. Александр, выманив их оттуда первоначально стрелками, стремительно напал на них в открытом поле фалангою и построенною по флангам оной конницею, и разбил их наголову, нанеся им до 3.000 человек урону. На 3-й день после того, он прибыл к Истру, завладел несколькими длинными (военными) судами, прибывшими из Византии, посадил на них столько стрелков и гоплитов, сколько они могли вместить, и направился с ними к Певкеям. Но малое число судов и войск, многочисленность неприятеля, сильная стрельба его из луков, крутые берега острова и быстрота течения Истра сделали тщетными все усилия Александра для произведения высадки. Тогда он решился подняться выше, переправиться через Истр и напасть на гетов, собравшихся на противоположном берегу, для обороны его, в числе около 4.000 человек конных и более 10.000 человек пеших. Помощью плотов, устроенных из шкур, которые служили войскам ставками и были наполнены соломою, равно и собранных на Истре разных родов и величины судов, он переправился ночью с 1.500 человек конницы и 4.000 человек пехоты на левый берег. Подступив к гэтам скрытно и в величайшей тишине, — на рассвете он двинулся против них в стройном боевом порядке, имея конницу на правом, а пехоту на левом крыле. Изумленные внезапным появлением Александровых войск и опрокинутые сильным ударом македонской конницы, геты в ужасе бежали в находившийся позади укрепленный город и сначала хотели было обороняться в нем. Но, при виде грозного наступления македонской фаланги и конницы в боевом порядке, они бежали с семействами и имуществом в степи, на север. Овладев покинутым ими городом и в нем значительною добычею, Александр разрушил его я затем возвратился на правый берег Истра. Победа, одержанная им над гетами, произвела такое сильное впечатление на соседственныя племена, что они, и в том числе боии и сенноны — племена кельтов или германов (каковые названия греки нередко смешивали), равно я трибаллы, отправили Александру дары и изъявили ему свою покорность.
Затем Александр с Истра двинулся в земли агриян и пэонян, и на пути узнал, что автариаты, тавланты и многие другие племена как независимой, так и македонской Иллирии {Под названием Иллирии или Иллирика греки и римляне разумели, в обширном смысле — все вообще земли к югу от среднего Дуная до Адриатического моря и пределов Эпира, Македонии и Фракии (точно также, как под названием Фракии разумели вообще все земли к югу от нижнего Дуная или Истра); — в тесном же смысле — собственно только приморскую страну вдоль восточного берега Адриатического моря (ныне австрийские: Иллирия и Далмация, турецкие: Герцоговина и Албания, и Черногория), от Истрии (ныне Триест) до рек Сава и Дрина. Филипп, отец Александра В., завоевал южную ее часть, которая в последствии стала называться греческою Иллириею, остальную же называли независимою. Тавланты принадлежали к племенам первой, а автариаты, обитавшие на границах с Македониею, к племенам последней.} восстали против пего и что автариаты решились преградить ему путь. Лангар, царь или вождь агриян, еще при жизни Филиппа бывший в дружественных отношениях с Александром, вторгнулся с агриянами, по собственному вызову, в земли автавриатов, разграбил и розорил их, и тем удержал в них автариатов. а между тем Александр, следуя вверх по реке Эригону (ныне р. Кучук-Карасу, впадающая в р. Вардар, в западной Румилии), прибыл к Пеллиону (около нынешнего Стоба на р. Кучук-Карасу, к в. от Битолии или Монастыря), сильнейшему из укрепленных городов в землях восставших племен независимой Иллирии. Иллирияне расположились на окружавших Пеллион, поросших густым лесом горах, намереваясь оттуда произвести внезапное на Александра нападение: но усмотрев, что он готовится взять Пеллион приступом, спустились с гор и заперлись в этом городе. В помощь к нему прибыли тавланты и тогда в стране вокруг Пеллиона и на берегах Эригона, покрытой горами и дремучими лесами, завязалась деятельная и упорная малая война. Но Александр, различными военными хитростями и искусными действиями македонских войск, особливо стрелков и пращников, равно и метательных орудий (последние были употреблены им для очищения лесов и противоположного берега реки), вскоре совершенно разбил и рассеял тавлантов и прочих иллириян, которые затем сожгли Пеллион и укрылись в тавлантских горах.

§ 89. Поход против Фив (335).

Между тем в Греции распространился слух, что Александр убит в бою с иллириянами. Греческие демагоги воспользовались этим для возбуждения всей Греция к восстанию. Фивяне первые подали знак к тому, призвав обратно своих изгнанников, вероломно умертвив начальников македонского гарнизона в Фивском замке Кадмее и готовясь изгнать из него и самый гарнизон.
Узнав об этом, Александр немедленно и с чрезвычайною быстротою двинулся от Пеллиона чрез Фессалию и Фермопилы в Беотию. Приближаясь к Фивам, он неоднократно останавливался, однако же, дабы дать мятежникам время образумиться и смириться, а прибыв в Онхест, потребовал от фивян, чтобы они проворились и выдали ему зачинщиков мятежа. Но эти последние, вместе с возвратившимися изгнанниками, уверили фивян, что Александр действительно убит в Иллирии и что войско, находящееся в Онхесте, прислано из Македонии Антипатром, под начальством другого Александра. Побудив народ к упорному сопротивлению, они обложили кадмейский замок циркум- и контрвалационными линиями, я выйдя из Фив с конницею и легкою пехотою, напали на передовые войска Александра, уже шедшего от Онхеста к Фивам, и убили нескольких македонян, но были опрокинуты обратно в Фивы. На другой день Александр подступил в Фивам и расположился станом в ближайшем расстоянии от Кадмейскаго замка. Избегая, однако же, кровопролития, он медлил приступом и снова убеждал фивян покориться: но изгнанники и прочие мятежники упорствовали в сопротивлении. Между тем, случилось, что один из македонских военачальников, Пердикка, расположенный с начальствуемою им частью фаланги ближе всех. к Фивским укрепленным линиям, сам собою, без ведома и приказания Александра, напал на них и взял наружную часть оных приступом. За ним последовал другой военачальник, Аминт, с ближайшею, начальствуемою им частью фаланги. Но оба встретили между линиями такое сильное сопротивление, что Александр, опасаясь поражения и истребления их превосходными силами неприятеля, счел необходимым поддержать их всеми остальными войсками. Сначала фивяне были опрокинуты и преследованы до самого храма Геркулеса, близ городских степь, — но здесь внезапно обратились назад и в свою очередь опрокинули македонян. Тогда Александр двинул в бой пешую агему и остальные части фаланги. Фивяне не устояли против натиска их, в беспорядке бежали в город и в замешательстве даже позабыли или не успели запереть за собою городских ворот. Македоняне ворвались вслед за ними в город, вместе с кадмейским гарнизоном заняли городские стены и площади, и, крайне ожесточенные против фивян, произвели между ними страшное кровопролитие. 36.000 фивян были проданы в рабство, немногие спаслись в Афины, все же остальные были истреблены. Город был разрушен до основания, но кадмейский замок сохранен в целости и занят сильным македонским гарнизоном.
Так кончился поход против Фив, продолжавшийся, со времени получения Александром в Пеллионе первого известия о восстании, всего только 14 суток — быстрота необыкновенная и спасительная. Ибо взятие и разрушение Фив, бывшие следствием необходимости и против воли Александра сопряженные с таким кровопролитием, мгновенно положили конец беспокойствам в Греции и готовности греков к общему восстанию.
Затем, получив от всех греческих республик, исключая Спарты, уверения в покорности и преданности, и вторично провозглашенный предводителем греков в войне с персами, Александр возвратился в Македонию и деятельно занялся приготовлениями к этой войне.

§ 90. Война с Персами. (334-327). Причины и цель ее. — Относительное положение, силы первоначальные предположения действий обеих противных сторон.

Война с персами в Азии уже давно составляла предмет общих и живейших желаний всех греков, была любимою их мечтою. — Предшествовавшие войны их с этим народом, особливо отступление 10.000. греков и походы Деркиллида и Агесилая, вполне убедили их в слабости персидского государства и в решительном превосходстве их над персами в устройстве войск и военном искусстве. — Успех казался несомненным и общий голос Греции требовал войны, долженствовавшей навсегда освободить малоазиатских греков от власти персов, покорить Греции обширные и богатые страны и многочисленные народы и племена востока, и распространить славу ее до пределов мира. — Филипп македонский вполне постигал прозорливым умом своим пользу войны с персами для себя и для Греции, и вероятность успеха ее. — По этому-то война сия и была, в продолжении всего его царствования, постоянным предметом его мыслей и желаний. — Нет, кажется, никакого сомнения, что он завоевал бы персидское государство, если бы не был убит в то самое время, когда уже готовился открыть войну против него. — Александр, вместе с престолом, наследовал от Филиппа и великую мысль его о покорении персидского государства. — Жажда славы и порожденное его ученым. всеобъемлющим образованием и пылким воображением, воспламененным чтением Илиады, желание узнать и покорить неведомые дотоле страны отдаленного востока — могли быть сильным, но, без сомнения, не были единственным побуждением Александра к предприятию войны против персов. — Сверх общего голоса греческого народа, войны этой требовали и выгоды Греции, и собственные выгоды Александра.
Подобно отцу своему, он вполне постигал, что война против персов была лучшим средством для совершенного утверждения власти его над Грециею, еще недавно покоренною, — что греки, сражаясь против общего врага под знаменами македонян, необходимо долженствовали соединиться с сими последними — тесными узами братства и повиновения одному, общему царю, — наконец, что, приводя в исполнение давнишнее желание греков, он из македонянина, т.е., по мнению греков, варвара, соделывался эллином. — К этому должно, сверх того, присовокупить, что по смерти Филиппа война с персами представляла еще более надежды на успех, нежели затруднений. — Чтобы удостовериться в том, стоит только сличить относительное положение персидского государства с одной, Македонии и Греции с другой стороны.
Персидское государство было обширнейшим и богатейшим, которое когда — либо дотоле существовало в мире. — Оно обладало берегами четырех морей и заключало в себе лучшие страны Азии и Африки, богатые и от природы, и от сосредотачивавшейся в них, почти всемирной торговли. — Правительство персидское получало, как, платимою подвластными народами данью, так и из множества разных других источников, огромнейшие доходы. — Сверх того, в Персеполе, Экбатане, Сузе, Вавилоне, Арбеле, Дамаске и других важнейших городах были собраны сокровища и богатства, подлинно несметные.
Из четырех морей, омывавших пределы персидского государства, берега одного Средиземного от Геллеспонта до Ливии достаточны были для того, чтобы из царства персидского соделать могущественную, первостепенную морскую державу. — На этих берегах находились богатейшие строевые леса я многочисленные, торговые и богатые приморские города с превосходными гаванями, жители этих городов были отличными мореходцами. — По всем этим причинам персы и имели на средиземном море многочисленный и весьма хороший флот. — Суда для него были выставляемы финикиянами, египтянами и в особенности жителями малоазиатских греческих поселений и прилежащих к ним островов Средиземного моря. — Между ними были почти исключительно набираемы и люди во флот. — На этих же берегах находились богатые морские склады и разного рода морские заведения, — Не. менее военных способов и средств персидское правительство могло извлекать и на твердой земле, из внутренних своих областей. — Покрытые и обширными равнинами, и высокими горами, они изобиловали многочисленными и превосходными конницею и легкою пехотою — стрелками и пращниками. — Так как выставление войск по востребованию было, вместе с платежом дани, одною из главных обязанностей подвластных областей к персидскому правительству, то последнее и имело всегда возможность собирать огромные ополчения, составленные преимущественно из конницы и легкой пехоты. — Богатая же казна государственная доставляла ему средство, со времени Пелопоннесской войны, всегда иметь в своей службе большое число греческой наемной пехоты. — В это время такого рода пехоты в персидском государстве было до 50.000 чел., что доставляло ему немаловажную силу. — Содержание войска в мире и войне не стоило правительству ничего, ибо лежало на крае и попечении сатрапов. — Ko всему этому должно присовокупить, что самая обширность персидского государства представляла большия выгоды для обороны и значительные затруднения для завоевания его, и что на персидском престоле в это время был (с 336 года) Дарий III Кодоман, превосходивший своих предшественников мужеством, воинственным воспитанием и многими частными и государственными добродетелями, и притом любимый персами.
Но все это было ничтожно при совершенном расстройстве государства — политическом, гражданском, военном и нравственном. Персидское государство в это время было не что иное, как бессвязное совокупление самых разнородных областей, народов и племен Персидские правители и разноплеменные обитатели этих областей, не связанные между собою, ни с отдаленным царским престолом, общими: вероисповеданием, языком, нравами и обычаями, прочными и надежными узами политическими и гражданскими, находились в состоянии почти непрерывного восстания против персидских царей, либо всегда были готовы отложиться от них, сделаться независимыми или покориться чуждому властителю либо счастливому завоевателю. Многие из подвластных персам народов и племен уже давно ни дани не платили, ни войск не выставляли, и были почти независимыми. Другие часто отказывали и в дани, и в войске. Внутри и на пределах (северных, восточных и южных) государства находилось множество полудиких, воинственных племен, которые никогда не признавали власти персов над собою и вели с ними почти непрерывную войну. Малоазиатские греческие поселения, более полутора века сражавшиеся с персами за свою независныость поддерживаемые европейскими греками, — в это время, более нежели когда-либо, помышляли об освобождении своем навсегда от ненавистного подданства персам. Что касается Египта, то он, с самого покорения его Камбизом, находился, можно сказать, постоянно в восстании и в это время, подобно малоазиатским грекам, ждал только первого удобного случая для совершенного своего освобождения. Вообще все подвластные персам народы и племена были в сильнейшей степени одушевлены ненавистью к ним и желанием восстановления своей независимости. Сами же персы совершенно утратили воинственный дух и суровые добродетели предков, были до крайности изнежены, развращены, преданы роскоши и неумеренности, и неспособны к мужественному сопротивлению внешнему врагу. Притом они не сделали ни малейших успехов в военном искусстве, и имели о нем самые несовершенные и грубые понятия, а общенародные ополчения персидские представляли такой же бессвязный и безобразный хаос, как и самое государство. В них не было ни правильного устройства, ни воинских подчиненности и порядка, и единственною правильно устроенною, надежною частью персидских армий была греческая наемная пехота.
С другой стороны, Македония и Греция, пространством и военными способами своими, далеко уступали персидскому государству, составляя едва 1/5 часть оного. Денежные средства Александра были ничтожны в сравнении с персидскими: казна его была истощена, царские поместья розданы им, большая часть податей прощена македонянам, и для начатия войны или для первого похода он имел в своем распоряжении, по свидетельству Аристовула — не более 70-ти талантов (около 91,000 руб. сер.) и по свидетельству Дурия — только на месяц продовольствия. {Онесикрит уверяет, впрочем, что он сделал заем в 200 талантов (около 260,000 руб. сер.).} Самым большим числом войск и морских судов, которое Македония и Греция могли выставить, должно, кажется, признать: 220,000 человек пехоты в 15,000 человек конницы, вооруженных перед смертью Филиппа, для войны с персами, и не более 500 или 600 трирем и других, разной величины, военных и перевозных судов. Сравнив эти силы с теми, с которыми Ксеркс произвел нашествие на Грецию, легко убедиться в относительной слабости их. Особенно чувствительною была слабость флота: ибо, для завоевания персидского государства, превосходство или, по крайней мере, равновесие и деятельное содействие греческого флота были существенно необходимы и чрезвычайно важны. К недостаточности военных сил и средств Македонии и Греции должно присовокупить: 1) ненадежное внутреннее состояние Греции и отношения ее к Македонии; 2) необходимость постоянно занимать ее сильным войском, для наблюдения за вею, сохранения в ней порядка и тишины, и обеспечения оной от покушений как персов так и самих греков, и 3) неопределенность наследования македонского престола.
Но за то, сколь далеко превосходили, персов македоняне и греки, как народ и как войско, в нравственном и военном отношениях. Хотя греки и утратили уже добродетели, которыми отличались в прежние времена, однако же, движимые одинаковым чувством ненависти к персам, желанием войны с ними, уверенностью в своем превосходстве и в успехе этой войны, и славолюбием, — они являли редкое единодушие в том, что касалось этого великого, общенародного предприятия. Притом они были образованнейшим, просвещеннейшим народом, флот их был первым, а войска лучшими после македонских — на востоке тогдашнего мира. Македоняне, уступая им в гражданской образованности, превосходили их, однако же, мужественным и воинственным своим духом, всеми добродетелями народа еще юного, военным устройством, строгими воинскими подчиненностью и порядком, полною покорностью и искреннею преданностью юному царю своему. а он, с властью царскою соединявший военную и являвшийся верховным, единовластным предводителем македонян и греков против персов, одарен был всеми качествами великого человека, великого государя и великого полководца, и уже явил опыты своих искусства и счастья. Таким образом, единодушие, нравственное превосходство, отличные войско и флот, и единство власти над ними, находившейся в руках способнейшего и искуснейшего вождя, который когда-либо дотоле являлся в мире — все это обещало македонянам и грекам решительный перевес над персами я соделывало успех предпринимаемой ими войны несомненным.
Александр был так убежден в этом, исполнен такой уверенности в искусство и счастье свои, так сильно одушевлен великою мыслию завоевать персидскую державу, подчинять Азию влиянию Греции, распространить в ней греческое просвещение, образовать всемирную монархию и учредить всемирную торговлю, что не захотел даже внимать предостережениям. Пармениона я Антипатра, ни принимать в уважение побочных, второстепенных соображений. Парменион и Антипатр именно советовали ему- прежде, нежели предпринять войну против персов — обеспечить самостоятельность македонского престола, вступив в брак и дождавшись рождения сына. Но Александр не только отвергнул их совет, но и доложил немедленно предупредить персов открытием наступательной против них войны в собственных их пределах, и начать войду эту завоеванием восточных берегов Средиземного моря, дабы с самого начала уничтожить главную силу персов, заключавшуюся в их флоте, завладеть огромными морскими средствами и способами их, и обеспечить тем Македонию, Грецию и свои сообщения с ними. Вследствие того, назначив Антипатра наместником своим в Македонии и Греции, и оставив ему (по Диодору) 12,000 человек пехоты и 1,500 человек конницы, весною 334 года он двинулся из Македонии берегом моря чрез Фракию к Сестосу, { К с. От нынешнего Майта и к ю. от Галлиполи}в Фракийском Херсоннесе, с войском, состоявшим, по Арриану, из 30,000 человек тяжелой и легкой пехоты и более 5,000 человек конницы. (*) Если к этому прибавить 4-5,000 македонских войск, находившихся уже с Атталом (при Филиппе с Парменионом) в малой Азии, то все силы, с которыми Александр готовился начать войну, долженствовавшую решить судьбу тогдашнего мира, составят не более 40,000 человек! Но эта сорокатысячная армия, была большею, частью составлена из отборнейших македонских и греческих войск, и лично предводительствуем Александром. Из них македонские (12-ти тысячная фаланга и 1,500 человек тяжелой конницы), составляли лучшую и надежнейшую часть и главную силу армии. Весьма хороша была также фессалийская конница (1,500 человек). Греческим войскам, бывшим в составе армии, Александр сохранил собственные их вооружение и устройство, за исключением 600 знатнейших юношей из различных греческих республик, взятых им в виде заложников, — вооруженных на подобие македонской тяжелой конницы и присоединенных к этой последней, с тою только разницею, что они не пользовались его сообществом. Флот. Александров состоял из 160-ти трирем и большого числа разной величины перевозных судов.
{( * ) По Диодору состав войск был нижеследующий: 10.000 чел. Македонской пехоты, 7.000 вспомогательной пехоты союзных греков и 5.000 греческих наемников (под началом Пармениона); 5.000 пеших одризов, трибаллов и иллириян, 1.000 агрианских стрелков и 1.500 македонской конницы (Филота); 1.500 фессалийской конницы (Калас), 600 греческой тяжелой конницы, 900 фракийской и пэонийской легкой пехоты (Эригий и Кассандр)}
Поход из Македонии до Сестоса совершен был с чрезвычайною быстротою: на 20-тыя сутки Александр был уже в Сестосе и немедленно по прибытии туда переправил войско на флоте через Геллеспонт и расположил оное станом близ Абидоса — без всякого со стороны персов сопротивления.
Персы уже давно звали о его намерениях, но не приняли никаких мер ни для воспрепятствования его переправе, ни для обороны западных берегов малой Азии. Персидские правители приморских областей на этих берегах нимало не. помышляли об употреблении с этою целью им превосходного в силах персидского флота, ни собранных ими при Зелии (городе, лежавшем в пределах древней Троады, к ю. — з. от Кизика), 20-ти тысяч человек греческой наемной пехоты под начальством родосца Мемнона и 20-ти тысяч человек азиатской конницы, и дозволили Александру не только беспрепятственно переправиться через Геллеспонт, но и спокойно расположиться станом на малоазиатском берегу. В начальствования персидским войском вовсе не было единства, ибо оно было разделено между Мемноном и 6-ю персидскими военачальниками. По переправе Александра, они составили совет. Мемнон, один способный и знающий между ними, предложил на твердой земле уклоняться от общей битвы с македонянами, имевшими превосходную числом пехоту и лично предводительствуемыми царем своим, между тем как Дария при персидском войске не было. — потоптать луга, истребить жатвы, даже разорить приморские города, словом — опустошить страну и лишить Александра средств продовольствования и возможности продолжать войну. На море же он советовал между тем действовать самым решительным наступательным образом, произвести с персидским флотом нападение на Грецию и Македонию, взволновать их, отрезать Александру сообщения с ними и тем принудить его к возвращению для их защиты. Александр вполне оценил это мудрое предначертание действий; но невежественные и своекорыстные персидские предводители отвергли его, одни потому, что признавали его противным достоинству царя и царства персидских, другие потому, что ее хотели допустить разорения своих областей, а некоторые и потому, что завидовали и недоброжелательствовали Мемнону и подозревали его даже в измене или, по крайней мере, не доверяли ему, как греку. Отвергнув умный и полезный совет его, они вместо того решили расположить 40,000 войск своих на правом берегу речки Граника (истекавшей из горы Иды и изливавшейся в Пропонтиду между Лампсаком и Кизиком, ныне речка Салатдере), и там дать Александру отпор.

I.
Завоевание восточных берегов Средиземного моря.

§ 91. 1-й поход в малой Азии (334). Сражение на Гранике.

Первым действием Александра по переправе чрез Геллеспонт было — двинуться прямо против персидского войска к Графику, с тем, чтобы вступить с ним в решительную битву. Присоединив к себе отряд Аттала, он следовал с 40-ка тысячным (или около того) войском своим мимо Лампсака (ныне Ламсаки) к Гранику, имея в средине вздвоенную фалангу, по флангам — конницу, впереди для наблюдения и разведывания — часть легких пехоты и конницы, а позади тяжести и обозы. Приблизясь к Гранику (22-го мая), легкие войска открыли всю персидскую конницу, расположенную на краю правого, обрывистого берега реки, а греческую наемную пехоту — на отлогих высотах позади конницы. Александр немедленно решился перейти, в виду персов, чрез Граник в брод и напасть на них с обоих флангов. Парменион советовал ему отложить переход до следующего дня, представляя, что опасно было бы в виду неприятеля переходить чрез довольно глубокую и весьма быструю речку с обрывистыми берегами что персы, имея менее пехоты, ночью сами отступят. Но Александр отвечал, — что стыдно было бы остановиться перед ручьем, перешагнув чрез Геллеспонт, и что македоняне должны с самого начала оправдать внушаемый имя страх. Действительно, трудность перехода чрез Граник в виду персов не только не устрашила, но еще более воспламенила его: ему нужен был мощный и решительный удар, который уже при самом начале войны ужаснул бы персов и поколебал их огромное, но слабое государство. Поручив Пармениону начальствование левым крылом, он предоставил себе личное начальствование правым — и оба крыла в одно время двинулись к реке и чрез реку в косвенном положении (вероятно уступами с обоих флангов вперед). В голове правого шли этеры, стрелки я агрияне, за ними конница, вооруженная копьями, пеоняне, конная ила Сократа, дружина аргираспидов и наконец фаланги: Пердикки, Кэна и Аминта. В голове левого крыла шла конница фессалийкая, вспомогательная союзничья и Фракийская, а за нею фаланги Кратера, Филиппа и Мелеагра. Большая часть легких войск и все метательные орудия были оставлены на левом берегу для того, чтобы действием своим тревожить неприятеля и развлекать внимание его. Персы, узнав Александра, ехавшего на коне в голове правого крыла, по богатству его вооружения, значительно усилили левое крыло своей конницы. Здесь и произошел упорнейший конный бой. Македонская конница сначала была опрокинута в реку, но наконец сломила персов. При этом случае Александр, сражавшийся в голове этеров, едва не был убит, но Клит спас ему жизнь. Между тем Парменион с левым крылом одержал такой же успех над правым флангом персидской конницы. Когда таким образом оба фланга ее были опрокинуты, тогда и центр пришел в расстройство и вся персидская конница, потеряв около 1.000 человек убитыми, в беспорядке обратилась в бегство. Александр не преследовал ее, но немедленно напал с фронта фалангою, а с обоих флангов конницею на греческую наемную пехоту, которая, более от изумления, нежели вследствие твердой решимости обороняться, еще неподвижно стояла на своем месте. Она не выдержала однако же удара фаланги и конницы македонских, была прорвана, приведена в расстройство и, за исключением 2.000 человек, взятых в плен и некоторого числа укрывшихся под телами убитых, была совершенно истреблена.
Таким образом персидское войско было разбито и частью истреблено, частью рассеялось. Александр удовольствовался тем и не преследовал его. Он щедро наградил своих воинов: павшим в бою (25-ти этерам, 60-ти челов. конницы и 30-ти челов. пехоты) приказал воздвигнуть памятники, 300 персидских доспехов отослал в храм Минервы в Афинах, а взятых в плен греческих наемников отправил в оковах в Македонию для продажи в рабство, за то, что они, изменив отечеству, сражались вместе с персами против греков. Всеми этими мерами он имел в виду усилить рвение и усердие всего войска, распространить на всю Грецию славу одержанной им победы и навсегда отнять у греков охоту вступать в службу персов наемниками.
Действие победы на Гранике было необыкновенное. Открыв войну ударом, который, подобно громовому, на самом первом шагу Александра в малой Азии, со всею силою разразился над персами, она имела столь же важные последствия, сколько решительны были результаты ее в самом сражении. Сокрушив первые силы, противопоставленные персами Александру, она уничтожила или по крайней мере чрезвычайно ослабила средства дальнейшего их сопротивления в малой Азии и, можно сказать, почти без боя покорила Александру страну эту. Других войск в сборе в ней персы не имели, а остальные силы их, состоявшие частью из персидских, большею же частью из греческих наемных войск, были рассеяны по гарнизонам. Подвластные же персам малоазиатские города и племена одни за другими покорялись Александру. Прежде всех, непосредственно после победы на Гранике, покорились ближайшие — мизийские и вифинские (в нынешней северо-западной Анатолии), в том числе и город Даскилий (ныне Диаскилло). Оставив в этих городах часть войск с македонскими военачальниками и приказанием взимать туже дань, которая была платима Дарию, и таким образом устроив себе первоначальное основание действий и обеспечив тыл свой, Александр с главными силами двинулся в Лидию, к Сардам (ныне Сарт, к в. от Смирны). Сарды и вся Лидия покорились ему добровольно. Оставив сардийцам и лидянам их законы и образ правления, с условием быть ему верными, и поставив в сардийский замок гарнизон, он направился далее к Ефесу (близ нынешнего селения Аясулука, к ю. от Смирны). Бывшие в Ефесе греческие наемники бежали морем на судах, и Александр, вступив в Ефес, восстановил в нем прежний демократический образ правления. Отсюда он послал Пармениона и Алкимала, каждого с отрядом из 5.000 человек пехоты и 200 этеров, в города Ионии и Эолии (на берегах Архипелага), для уничтожения в них олигархии, восстановления демократии и прежних законов, и прекращения платежа персам дани. С остальными силами он двинулся к Милету (близ нынешнего селения Паладжа, при устье р. Мэандра). Градоначальник Милета, Эгезистрат, сначала предложил Александру сдать ему этот город, но вскоре потом, ободренный слухами о близкой помощи персов с сухого пути и моря, решился сохранить им Милет. Вследствие того, очистив город, он заперся во внутренней его крепости. Александр обложил ее с сухого пути и моря, а персидский флот, не смотря на то, что состоял из 400 судов, не отважился предпринять что-либо для освобождения Милета и удалился к мысу Микале. Парменион советовал Александру вступить в битву с ним. Но Александр не согласился на это потому, что флот был слабее персидского числом судов, а гребцы на нем состояли большею частью из греков, которым Александр мало доверял; персидский же флот был составлен большею част ь ю из судов опытных и искусных в морском деле кипрян и финикиян. Следовательно успех битвы был неверен, а поражение македонян на море могло уничтожить всю пользу первоначальных, одержанных ими успехов, поколебать Грецию и произвести в ней восстание. Напротив, успехи македонян на твердой земле и завоевание ими морских берегов сами собой долженствовали лишить персов флота и господства на море. Между тем в стенах милетской крепости сделан был стенобитными орудиями пролом, и Александр двинул чрез него войска свои на приступ. Теснимые македонянами я отрезанные от персидского флота, милетяне и бывшие с ними греческие наемные войска частью были истреблены, частью пытались пробраться на лодках в море, но были взяты македонским флотом, частью же спаслись на близ лежавший в гавани остров, но, обложенные македонскими войсками, вступили (300 греческих наемников) в службу Александра. Персидский флот, тщетно пытавшись выманить флот Александров в море и принудить его к битве, — удалился к Самосу, — после чего Александр отослал свой флот совсем в Грецию; ибо, сверх всех вышеозначенных причин, не имел довольно денег для содержания его и не хотел без особенной пользы разделять своих сил и подвергать их поражению во частям.
Затем он двинулся к Галикарнассу (ныне Будрун), приморскому городу Карии, где в большом числе собрались персы и бывшие в их службе греческие наемные войска, под начальством Мемнона, которому Дарий вверил главное управление малою Азиею и предводительствовавшие сухопутными и морскими силами. Уже давно и весьма сильно укрепив Галикарнасс, и без того весьма крепкий от природы, Мемнон поставил в его гавани персидские триремы и, в случае надобности, хотел употребить находившихся на них гребцов для обороны города.
Овладев всеми городами на пути от Милета к Галикарнассу, Александр обложил и осадил сей последний. Осада его — одна из замечательнейших в числе Александровых, в полиорцертическом отношении — продолжалась однако же, не смотря на все искусство ведения оной Александром и необыкновенные усилия и мужество македонских войск, довольно долго, по причине трудной местности, сильных укреплений и упорной обороны, была, весьма кровопролитна и стоила Александру довольно большого урона в людях. Два раза войска его едва не взяли Галикарнасса приступом; но в первый. раз на приступ ходила только часть войск, а во второй, Александр, щадя город и надеясь и без того принудить его к скорой сдаче, велел войскам отступить. Действительно, Мемнон и начальствовавший под ним персидский полководец Оронтобат, видя разрушение или повреждение стен, ослабление осажденных множеством убитых и раненых, и невозможность долго сопротивляться, зажгли и очистили город, и удалились в два, лежавшие на островах в гавани, укрепленные замка. Город был немедленно занят македонскими войсками, и затем разрушен до основания. Замков же, в которые удалились Мемнон и Оронтобат, Александр осаждать не хотел, потому что они были сильно защищены местностью, осада их требовала много времени, а взятие их, после разрушения Галикарнасса, уже было неважно. И потому он только оставил часть войск для наблюдения за ними. Затем всех женатых воинов он отослал на зиму в их семейства в Македонию, с приказанием воротиться к следующей весне. К тому же времени он приказал набрать в Македонии и Греции, и прислать ему в малую Азию, сколько можно более пехоты и конницы. Пармениона с этерами, фессалийскою и союзничьею конницею и всеми обозами он отправил в Сарды. Воспользовавшись спором двух карийских владетелей, Пиксодара и сестры его Ады, о власти над Карией, он принял сторону последней, имевшей более прав на нее, и отдав ей Карию, тем приобрел себе в ней верную союзницу. Сам же с остальными войсками двинулся берегом моря далее на восток в Ликию и Памфилию. Все города этих двух приморских областей (в том числе Фазелис, к югу от нынешней Адалии или Саталии, Перга и Аспенд), исключая некоторых, взятых приступом или принужденных сдаться, покорились ему добровольно (в конце зимы с 334 на 333 год).
Тавим образом, в течение первого похода и менее, нежели одного года времени, Александр овладел всем западным и половиною южного берега малой Азии от Даскилия до Аспенда — без сопротивления (за исключением Милета и Галикарнасса), вследствие победы на Гранике, кроткого и справедливого обхождения с покорившимися и оставления неприкосновенными либо восстановления прежних их законов и образа правления.

§ 92. 2-й поход в малой Азии (333) Сражение при Иссе.

2-й поход Александра в малой Азии в 333-м году был посвящен на покорение. внутренних ее областей, что, по покорении областей приморских, было уже делом менее трудным и совершено с еще меньшим сопротивлением.
Приказав Пармениону, с бывшими под его начальством войсками и прибывшими из Македонии и Греции подкреплениями, идти из Сард на соединение с ним к Гордию в Фригии (близ нынешнего Севригиссара на р. Сангарие или Сакарие), Александр весною 333-го года двинулся туда от Аспенда и Перги чрез земли воинственных писидийских горцев. Они встретили его упорным сопротивлением: но он разбил их в кровопролитном бою, на местности, почти неприступной, взял приступом одну и принудил сдаться другую часть их крепостей. Затем, беспрепятственно прибыв чрез Келэны к Гордию, он соединился в нем с Парменионом, после чего имел в совокупности, под рукою, опять столько же войск, сколько и на Гранике. Вся Фригия покорилась ему добровольно, чему значительно способствовало между прочим разрешение им Гордиева узла. Разрешившему оный древнее, суеверное предание предрекало господство над Азиею — и Александр искусно воспользовался тем для усиления нравственного влияния своего на азиятцев и мнения о предопределенном ему судьбою всемирном владычестве, равно и для сильнейшего одушевления собственного войска. Из Гордия он двинулся к Анкире (ныне Ангора), и приняв, чрез высланных ему послов, покорность Пафлагонии, обратился, даже не вступая в эту область, к юго-востоку чрез Каппадокию в Киликию. Поснешая овладеть киликийскими вратами (ныне горные ущелья, образуемые в хребте Таврусе рекою Чахыт-чаем) — единственным проходом в горах, отделявших Каппадокию от Киликии, на пути из Тианы в Тарс (ныне Тарсус), он следовал чрез Каппадокию не останавливаясь и предоставив покорение ее оставленному в ней с частью войск наместнику своему. Приблизясь к киликийским вратам, он послал против персидских войск, занимавших их, Пармениона с фронта, а сам двинулся в обход. Персидские войска, не выждав нападения, бежали в Тарс, а оттуда, вместе с сатрапом Киликии, Арзамом — в Сирию. Александр же беспрепятственно вступил в Киликию и Тарс, жителями которого был принят, как избавитель. Здесь он опасно занемог, по иным — от предшествовавших непомерных трудов, а по другим — от неосторожного купанья в реке Кинде (ныле Турсус-чай). Болезнь замедлила несколько действия его войск Однако же Парменион, с вспомогательною пехотою, наемными греками, фракиянами и фессалийскою конницею, был отряжен вперед для овладения сирийскими вратам и — проходом из Киликии в Сирию между Исским заливом и Аманийским хребтом, отделявшим эти две области одну от другой (при нынешнем Бейлаке, между Мессисом и Скандеруном, на самой северной оконечности Скандерунского залива).
Между тем, как Александр шел из Памфилии чрез Писидию, Фригию и Каппадокию в Киликию (весною, летом и в начале осени 333-го года), персы действовали наступательно на море. Имея в виду перенести войну в Македонию и Грецию. Мемнон еще в конце 334-го года, вскоре по взятии Галикарнасса, овладел Хиосом, покорил все города на Лесбосе, осадил на нем Митилен, но во время осады его заболел и умер. Смерть его была большою потерею для Дария, а Александра избавила от опасного противника. Персы продолжали однако же осаду Митилена и, когда он вскоре сдался им на уговор, принудили покориться и Тенедос, и отрядили 10 трирем к кикладским островам. Но эти триремы были разбиты при острове Кифне небольшою греческою эскадрою, собранною, по приказанию Александра, у Эвбеи, для прикрытия берегов Греции и Македонии. После того персы не смели уже более ничего предпринимать ни против берегов Греции, ни против греческих островов.
С своей стороны Дарий, после претерпенного на Гранике поражения, начал собирать при Вавилоне многочисленное войско, а между тем, видя быстрые успехи Александра, положил избавиться от него убийством. С этою целью персы успели подкупить начальника фессалийской конницы в македонском войске, именем Александра, но это низкое злоумышление было, по счастью, открыто Парменионом, и Александр В., великодушно простив изменника, снискал тем новые права на уважение и любовь своего войска (в конце зимы с 334-го на 333-й год). Летом 333-го года при. Вавилоне'(близ нынешнего городка Хиллаха, на правом берегу Евфрата, к ю. от Багдада, в Ирак — Араби) собралось многочисленное персидское войско, лучшую часть и главную силу которого составляла греческая наемная пехота. По свидетельству Курция, оно состояло из 250.000 челов. пехоты и 60.000 челов. конницы, а по Арриану — из 30.000 греческих наемников, 70.000 челов. персидской пехоты и 30.000 челов. персидской же конницы, 50,000 мидийских, стольких же арменских войск и соразмерного числа ополчений бактрийских, гирканских и различных других, подвластных персам народов и племен средней Азии, а всего из 600.000 войск. Но исчисление Арриана, как кажется, преувеличено. Лично предводительствуя этим войском и окруженный семейством и всем двором, Дарий двинулся от Вавилона в Сирию, в то самое время, когда Александр шел из Фригии чрез Каппадокию в Киликию.
Здесь Александр, как сказано выше, заболел; — но едва собравшись с силами, он обратился из Тарса чрез Солы против хищных обитателей западной или гористой Киликии (позже Исаврии), и после 7-ми дневного похода принудив их к покорности, дал войску своему в Солах кратковременный отдых, во время которого совершил торжественные игры. Восточная или луговая Киликия была уже покорена и Александр, в 1 год и 8 месяцев завоевав приморские и внутренние области малой Азии, намеревался уже приступить к дальнейшему покорению восточных берегов Средиземного моря — Сирии, Финикии и Палестины когда узнал (в ноябре), что Дарий с войском стоит станом в Сирии, в двух днях пути от Аманийскаго хребта и пределов Киликии. Македонские войска, которым он объявил о том, единогласно просили немедленно вести их против Дария — и Александр тотчас двинулся берегом моря на восток к сирийским вратам, чтобы, проникнув чрез них в Сирию, вступить с Дарием в решительную битву. Оставив в Иссе (как полагают — близь нынешнего Паиаса или Баиаса, между Мессисом и Бейланом) небольшой гарнизон и всех раневых и больных македонского войска, он прошел чрез сирийские врата и, продолжая движение к югу вдоль морского берега, прибыл в Мириандр (в 200-х стадиях или 35-ти верстах от Исса). Здесь, в крайнему своему удивлению, он узнал, что Дарий находится в тылу его — в Иссе, откуда он сам недавно перед тем вышел. Он не хотел верить, чтобы персы были до такой степени безрассудны и из равнин Сирии, где превосходство их в силах и особенно в коннице представляло им большие выгоды, решились вступить в горные теснины и ущелья аманийскаго хребта, где все эти выгоды обращались в ничто. Но вскоре, чрез посланных им морем к Иссу нескольких этеров, од удостоверился, что Дарий действительно находится при Иссе со всем своим войском. Прибыв в Сирию и внимая благоразумным советам военачальников наемных греков, Дарий сначала действительно хотел выждать Александра на равнинах Сирии. Но вскоре льстецы уверили его, будто замедление в действиях Александра (следствие болезни его в Тарсе, похода его против киликийских горцев и пребывания в Солах) происходило от того, что он опасался Дария и избегал битвы с ним. Ослепленный лестью и надеждою на числительное превосходство сил своих, не предполагая, чтобы Александр мог отважиться на движение против него из Киликии в Сирию, и увлекаемый, по убеждению древних, судьбою, Дарий презрел все советы и предостережения греческих военачальников — и двинулся из Сирии чрез аманийские врата (в аманийском хребте, что ныне Алма-Даг, ущелье между Бейланом и Аин-Табом) в Киликию. Найдя аманийские врата незанятыми, он прошел чрез них беспрепятственно, обратился на юг к Иссу, и прибыв к нему в то самое время, когда Александр шел к Мириандру, овладел этим городом и предал найденных в нем раненых и больных македонского войска и небольшой македонский гарнизон — жестокой казни.
И так оба противные войска, разделенные горами, внезапно очутились одно у другого в тылу, одно у другого на сообщениях, так, что персидское уже было расположено тылом к Греции, а Александрово тылом к Персии! Странный случай и странное положение, происшедшие от того, что Александр, заняв сирийские врата, не занял аманийских, неподалеку от них лежавших;- по крайней мере ни Арриан, ни другие историки о том не упоминают. Преднамеренной со стороны Алевсандра оплошности в этом видеть нельзя; доказательством тому служит удивление и неверие его при вести, что Дарий в Иссе. Что Александр пошел в Сирию не чрез аманийские врата, а чрез сирийские, можно объяснить тем; что Дарий, по слухам, стоял станом ближе к последним, нежели к первым, и притом сирийские врата находились на главном, прямом пути действий Александра вдоль восточных берегов Средиземного моря. Но причина, почему аманийские врата де были заняты хотя небольшим наблюдательным отрядом легких войск, не иным чем может быть объяснена, как малым развитием и несовершенным состоянием в это время, как и вообще, более или менее, в древние времена, полевой службы легких войск. Как бы то ни было впрочем, Александр находился в положении весьма трудном и в случае поражения подвергался большой опасности. Но в том именно, что устрашила бы обыкновенного или посредственного полководца, он видел лишь залог победы для себя и гибели для персов. И действительно, победа над Дарием, который с многочисленным своим войском углубился в горы, могла ли быть для Александра хотя малейше сомнительною? а потому, если первым чувством его было, как сказано, удивление, то непосредственно последовавшими за ним были радость и твердая уверенность в победе. И эту уверенность он вполне умел сообщить. и своему войску. Собрав всех военачальников его, он в сильной, увлекательной речи представил им все выгоды собственного положения, все невзгоды положения персов, обещавшие македонянам несомненную победу, а победа — завоевание персидского государства, поставил им на вид все превосходство македонского войска над персидским и предшествовавшие его успехи, и до такой степени воспламенил их, что они радостно потребовали немедленно идти в бой. Все последующие затем распоряжения Александра заслуживают полного внимания. Приказав войску сначала подкрепить свои силы пищею, он немедленно послал часть легкой пехоты и конницы вперед для занятия сирийских врат и наблюдения за персами, а в полночь (в ноябре 333 года) последовал за ними с главными силами. Сделав в сирийских вратах кратковременный привал, с рассветом он выступил на равнину. Стесненная между горами и морем, она была весьма узка и едва достаточна для построения македонского и еще менее — персидского войска в боевой порядок. Небольшая речка Пинар, с обрывистыми берегами, изливавшаяся из гор в море, пересекала ее под прямым углом: за нею находилось Дариево войско. Положив правым своим крылом произвести, со стороны гор, нападение на левое крыло неприятеля в косвенном боевом порядке, удерживая левое свое крыло, близ моря, на месте, и таким образом отбросить персов от гор и опрокинуть их в море, — Александр, по выходе на равнину, развернул фалангу и поставил: на правом ее фланге- пешую агему, иппаспистов и на оконечности — этеров и конницу македонскую и фессалийскую, а на левом — пехоту и на оконечности конницу пелопоннесския и прочие вспомогательные союзничьи. В этом порядке он двинулся вперед, вверив левое крыло Пармениону, а начальствование над правым предоставив лично себе.
Усмотрев наступление его, Дарий выслал вперед за Пинар до 30,000 челов. конницы и около 20,000 стрелков, и под прикрытием их построил за Пинаром: в 1-й линии — 30.000 челов. греческой наемной пехоты, — за ними, для поддержания их — 60.000 челов. тяжеловооруженной кардухийской пехоты, — на левом фланге греков, частью в одну линию с ними и частью под углом вперед (en potence), на предгорных высотах — 20.000 челов. пехоты, все же остальные затем войска — во многих линиях, тесно расположенных одна за другою. Затем Дарий отозвал конницу и стрелков из-за Пинара назад и расположил наибольшую часть своей конницы на правом фланге у моря, где ей удобнее и выгоднее было действовать, а сам в колеснице, окруженный двором и телохранителями, стал в средине своего войска. И так многочисленное войско его, стесненное между горами и морем, имело фронт весьма узкий, а глубину непомерно большую и было совершенно лишено свободы в движениях и действиях.

Обозрев расположение персов, Александр счел нужным сделать нижеследующие дополнительные распоряжения: 1) Фессалийскую конницу передвинул позади линии с правого фланга на левый, — 2) правую фланговую конницу прикрыл с фронта легкою пехотою и пэонянами, правое крыло фаланги стрелками, а все левое крыло Пармениона критскими стрелками, фракиянами, легкою конницею и греческими наемниками; — 3) Дариевой пехоте, расположенной справа под углом на высотах, он противопоставил сначала агриян и небольшое число легкой конницы и стрелков; но оттеснив ее на вершины гор, он оставил против нее у подошвы последних, для наблюдения, только 300 челов. конницы; все же остальные, тут находившиеся войска, вместе с греческими наемниками, расположил в одной линии с правым крылом своего войска и тем дал фронту этого крыла большее протяжение, нежели то, которое имело противостоявшее левое крыло персов.
Между тем македонское войско продолжало подвигаться вперед (вероятно уступами с правого фланга, или же одним правым крылом, между тем как левое стояло на месте, а не захождением целою линиею на лево, как полагают некоторые). Александр вел его медленно, в избежание колебания и расстройства фаланги. Но едва правое крыло приблизилось к Пинару на полет стрелы, как Александр, все окружавшие его и за ними вся правая фланговая конница устремились чрез Пинар против левого Дариева крыла с величайшею быстротою, для того, чтобы устрашить персов и скорее выйти из под действия метательного оружия и вступить в рукопашный бой. При первом ударе, левое Дариево крыло (пехота, стоявшая на левом фланге греческой наемной) было опрокинуто и бежало. Голова (или правое врыло) македонской фаланги последовала за конницею, но середина, при переходе чрез обрывистые берега Пинара, несколько отделилась от нее и притом расстроилась в шеренгах и рядах. Дариевы наемные греки воспользовались тем и стремительно ударили на нее. Завязался упорнейший рукопашный бой, в котором македоняне и греки, как бы споря о первенстве, сражались с остервенением. Но Александр, опрокинув и рассеяв левое Дариево крыло, обратился влево и ударил Дариевым наемным грекам во фланг, расстроил ряды их, произвел в них жестокое опустошение и наконец отбросил Дариевых наемников с огромным уроном от Пинара. Дарий немедленно бежал лично назад в горы. Между тем правая фланговая конница его в самом начале сражения устремилась чрез Пинар на находившуюся против нее фессалийскую конницу Парменионова крыла. Последняя уклонилась от удара и отступила. Персидская конница преследовала ее в большом беспорядке; но внезапно атакованная всею конницею Пармениона, после упорнаго, кровопролитнаго коннаго боя, видя поражение левого врыла и средины собственного войска и бегство Дария, бежала также за Пинар и далее. Повсюду опрокинутые в разбитые, преследуемые и жестоко поражаемые македонскою конницею, войска Дариевы рассеялись в горах, потеряв, по свидетельству греческих историков, до 100.000 челов. убитыми, в том числе до 10.000 человек конницы. Весь стан их, со всеми находившимися в нем сокровищами, достался в руки победителей. В числе взятых в нем пленников были мать, супруга, сестра, сын и две дочери Дария, с которыми Александр поступил самым великодушным образом. Потеря македонского войска не превышала, по свидетельству греческих историков, 4501 убитых, в числе которых находились 120 высших военачальников фаланги. — Сам Александр был довольно тяжело ранен.
Разбитое персидское войско бежало рассеянными толпами из Киликии в Каппадокию и Фригию, где большею частью было истреблено македонскими гарнизонами. Остатки греческих наемников (12.000 чел.) спаслись в Триполь, в Сирии, а оттуда морем на остров Кипр, в Грецию и Египет. Сам Дарий едва с 4-мя тысячами воинов бежал в Тапсак и за Евфрат.
Такова была вторая большая битва Александра с персами, в которой превосходно соображенные и рассчитанные распоряжения его и отличные действия его войск были увенчаны полною, решительнейшею победою, имевшею еще большие значение и важность, нежели первая победа на Гранике. В ней уже не часть, а все вооруженные Дарием силы были сокрушены совершенно. Чтобы собрать новые, столь же значительные, потребно было много времени. Сам Дарий спасался бегством, почти без войска, персы были в ужасе, подвластные им народы готовы немедленно восстать против них и вместе с многочисленными внутренними врагами их присоединиться к счастливому победителю. Таким образом путь в среднюю Азию был совершенно открыт Александру и появление его в ней в этих обстоятельствах неминуемо повлекло бы за собою внутренний переворот в персидском государстве и облегчило, ускорило бы завоевание его. Следственно, что, казалось бы, могло быть естественнее немедленного движения Александра в среднюю Азию, в средоточие персидского государства? Что ближе и скорее могло вести к цели войны? Но верный первоначальному, глубоко-соображенному, основательному предначертанию своему, Александр не увлекся победою, не пошел в среднюю Азию, а продолжал движение вдоль восточных берегов Средиземного моря. Он нимало не опасался оставлять в тылу за собою такого противника, как Дарий, после такого поражения, как нанесенное ему при Иссе, зная, что успеет покорить и Сирию, и Финикию, и Палестину, и Египет еще прежде, нежели Дарий успеет собрать новое, достаточно сильное войско. Но идти в среднюю Азию, доколе финикийские, палестинские и египетские берега и с ними флот и господство на море еще находились во власти персов, доколе собственные тыл и сообщение с Македониею и Грециею еще не были вполне обеспечены, Александр считал слишком отважным, неосторожным, неблагоразумным. Эта осторожность действий его, эти твердость и постоянство его в исполнении первоначального предначертания войны заслуживают особенного внимания. Ничто не могло поколебать их, даже выгодные и заманчивые предложения Дария, который вскоре после битвы при Иссе предлагал Александру мир, союз, малую Азию до р. Галиса и уплату военных издержек. Но Александр отверг эти предложения, В ответе своем Дарию, доказав законность войны, предпринятой им, как верховным предводителем греков, в отмщение за нашествия персов на Грецию, а как царем македонским — за вражду их к отцу его, содействие врагам его и возбуждение против него убийцы, объявив, что, после одержанных им побед, Азия принадлежит ему, он требовал, чтобы Дарий явился к нему, как к законному ее властителю, уверяя, что в таком случае может от великодушия Александрова получить более, нежели сколько ожидает; если же хочет решить спор о господстве в Азии оружием, то, не бежал бы более: ибо Александр всюду его настигнет,

§ 93. 3-й поход в Сирии и Египте (333-332.)

Положив идти в Сирию и Египет, Александр послал Пармениона с частью войск к Дамаску, для завладения заходившимися там казною и сокровищами Дария, а сам с главными силами двинулся от Исса чрез сирийские врата вдоль морского берега к югу. Парменион исполнил данное ему поручение с совершенным успехом и без малейшего сопротивления, а Арад (ныне Тортоза), Сидон (ныне Саид) и все города Сирии до самого Тира (ныне Сир) покорились Александру добровольно. Жители обширного, торгового и богатого Тира изъявили готовность соблюдать нейтралитет и обязывались не впускать персов, но вместе с тем не хотели также впускать в Тир ни македонян, ни греков. Раздруженный этим и убежденный в необходимости обладания Тиром для совершенного покорения Финикии, овладения морскими ее силами и средствами, завоевания острова Кипра и Египта, и господства на море, признавая сверх того неблагоразумным оставлять Тир при движении в Египет, в тылу за собою, — Александр положил осадить этот город, не смотря на то, что осада его представляла чрезвычайные затруднения. Тир лежал на острову в 4 стадиях (около 1 ½ версты) от берега и был весьма обширен и сильно укреплен: Однако же между берегом и Тиром море в некоторых местах было довольно мелко и Александр, пользуясь этим, построил на этом пространстве деревянную плотину, для подвоза стенобитных орудий. — Тиряне, сильными действием метательных орудий и оружия, и множеством морских судов чрезвычайно затрудняли работы македонян, наносили последним большой урон и, наконец, помощью зажигательного судна (брандера) успели сжечь плотину и стенобитные орудия. Эта неудача нимало не поколебала Александра: он велел немедленно устраивать новую плотину, более крепкую и прочную, и изготовить новые стенобитные орудия. После неимоверных усилий плотина была наконец построена и поставленные на ней орудия открыли сильное действие против городских стен. В тоже время к Александру прибыло, до 220 морских судов из городов финикийских, Кипра, Родоса и малой Азии. Тиряне оборонялись столь же искусно, сколько мужественно и упорно, и делали тщетными все усилия Александра к овладению Тиром посредством правильной осады, доколе наконец не были разбиты на море, вслед за чем Тир, после 7-месячной осады и 3-х дневного, кровопролитного приступа, был взят (в июне 332 г.) и разрушен, а из жителей его 8.000 чел. пали на приступе, 2.000 были казнены, 30.000 проданы в рабство, а остальные успели бежать в Карфаген. По свидетельству Арриана, македоняне в продолжение 7-месячной осады Тира потеряли не более 400 чел.
Между тем Дарий, имевший в. эти 7 месяцев довольно времени для сбора нового войска и освобождения Тира, вместо того снова прибегнул к переговорам, уступал Александру Азию уже до Евфрата и предлагал ему богатый выкуп за пленное семейство свое, руку своей дочери и союз. В ответ Александра на это был тот же, что и прежде, и Дарий, не видя надежды на примирение, снова начал собирать войско.
He обращая на это внимания, Александр, по взятии Тира и покорении всей Финикии, двинулся берегом моря далее в Палестину. Все города в вей, как приморские, так и внутренние, в том числе и Иерусалим, покорились ему без сопротивления, исключая сильно укрепленной Газы, которую полководец Дария, Бетис, решился оборонять с наемными аравийскими войсками. После 2-х месячной, трудной осады упорно обороняемой Газы, Александр взял этот город приступом, сделал из него военное складочное место и поставил в него гарнизон. Из жителей же его, все мужеского пола погибли при осаде и на приступе, а женщины и дети были проданы в рабство.
Покорив Финикию и Палестину, и им равномерно оставив внутреннее их устройство и образ правления, Александр от Газы двинулся берегом моря в Египет, сопровождаемый флотом, несколько судов которого были посланы вперед к Пелусию (близ нынешнего Тинеха). По 7-дневных походе и плавании, войско и флот прибыли к Пелусию. Предшествовавшие успехи Александра, покорение им Сирии, Финикии и. Палестины, беззащитное состояние Египта и ненависть жителей его к персам, открыв Александру свободный вход в него и в богатую его столицу, Мемфис (на Ниле, несколько выше нынешнего Каира), были причинами, что Александр покорил Египет без всяких сопротивления и труда. Заложив в устьях Нила город, названный по его имени Александриею и совершив путешествие в ливийские степи к храму Юпитера Аммона, Александр восстановил древние египетские: веру, законы и обычаи, устроил дела Египта, назначил номархами или правителями областей природных египтян, а начальниками войск, оставленных в Египте, и гарнизонов в Мемфисе и Пелусие — знатных македонских военачальников, и затем весною 331 года возвратился в Финикию к Тиру.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПОХОДЫ АЛЕКСАНДРА ВЕЛИКОГО (336-324).

II . Завоевание внутренних областей персидского государства. -§ 94. 4-й поход в Месопотамии, Ассирии, Вавилонии, Сузиане и Персии (331). — Сражение при Арбеле. — Бой при вратах персидских. — III. Завоевание северо-восточных областей персидского государства. — § 95. 5-й поход в Мидии, Парфии, Гиркании, Ариане, Бактиане и Согдиане (330). § 96. 6-й поход в Согдиане (329). — § 97. 7-й в 8-й походы в Согдиане и Бактриане (328-327).

II.
Завоевание внутренних областей персидского государства.

94. 4-й поход в Месопотамии, Ассирии, Вавилонии, Сузиане и Персии (331). — Сражение при Арбеле. — Бой при вратах персидских.

Год и 3 месяца (от битвы при Иссе в ноябре 333 года до возвращения в Финикию весною 331 года), употребленные на покорение Сирии, Финикии, Палестины, Египта и преимущественно Тира и Газы, Александр оставлял Дария без малейшего внимания. Но когда покорение восточных берегов Средиземного моря было вполне совершено и обеспечено, и уже настало время приступить к завоеванию внутренних областей персидского государства, тогда Александр, как ни мало уважал Дария и персов, однако же явил замечательную осторожность. Шесть месяцев оставался он, по возвращении из Египта, в Финикии и употребил это время на окончательное устройство дел и утверждение свое в покоренных областях, прочнейшее обеспечение тыла и сообщений своих, усиление своего войска подкреплениями из Македонии и Греции, и принятие всех необходимых для успеха предстоявшего предприятия мере. Таким образом, он лучше хотел несколько долее остаться в Финикии и потом одним быстрым, решительным ударом, в несколько дней или недель действий вознаградить многие месяцы военного бездействия, нежели действовать на удачу и поспешностью в самое решительное мгновение войны предоставить все случаю. Такого-то рода сочетание, в его действиях, деятельности и медления, решительности и осторожности, всегда сообразное с обстоятельствами, и составляет одно из главных достоинств в искусстве ведения им войны.
Наконец, в исходе августа или начале сентября 331 года, он двинулся от Тира к Тапсаку на Евфрате (ныне Эль-Дер, к в. от Керкисиэ, в Аль-Джезирэ, в азиатской Турции), с войском, состоявшим более, нежели яз 40.000 человек пехоты и 7-ми тысяч человек конницы.
Между тем Дарий, еще обладавший значительною частью своего государства и в ней большими военными силами и средствами, успел собрать при Вавилоне новые, многочисленнейшие полчища. Сила их показана у греческих летописцев весьма различно. По иным она простиралась до 400.000 человек пехоты и 40.000 человек конницы, по другим до 600.000 человек пехоты и 145.000 человек конницы, — по некоторым до 800.000 человек пехоты и 200.000 человек конницы, а по Арриану даже до миллиона человек пехоты с 40.000 человек конницы. Все эти исчисления не заслуживают большого вероятия: во всяком случае достоверно однако же то, что войско, собранное Дарием после битвы при Иссе, значительно превосходило числом собранное им перед нею и было составлено из народов и племен, более воинственных и мужественных. При войске находилось 200 военных колесниц и 15 слонов. Что касается употребления этого войска, то одни из Дариевых советников предлагали ему очистить и разорить все страны до Евфрата и Тигра, другие — не отваживаться на решительную битву, а противодействовать осторожными медлением и выжиданием. Но Дарий не принял ни того, ни другого способа обороны, а решился защищать частью сил — переправу чрез Евфрат в Тапсаке, с главными же силами — трудный, по его мнению, переход чрез средний Тигр. Вследствие этого, в то самое время, когда Александр шел от Тира к Тапсаку, к последнему послан был персидский полководец Мазей с 3-мя тысячами человек конницы и 2-мя тысячами человек греческой наемной пехоты, а сам Дарий с главными силами расположился на левой стороне среднего Тигра, близ селения Гавгамелы, лежавшего к з. от ассирийского города Арбелы (ныне Эрбиль, а Гавгамелы между Эрбилем и Моссулом, в Курдистане, в азиатской Турции).
Ho по приближении Александра к Тапсаку? Мазей и его войска без боя бежали к Тигру. Перейдя в Тапсаке по двум, построенным македонскими войсками, мостам чрез Евфрат, и еще предполагая, что Дарий и его войско находятся при Вавилоне, Александр двинулся к сему последнему, но не по прямому и кратчайшему направлению от Тапсака, а на с. в. к Тигру, путем хотя и более дальним, но за то и несравненно более удобным для движения войск, обильным продовольственными для людей и лошадей способами, и притом страною, в которой жары были сноснее. Эта черта столько же свидетельствует о заботливости и попечительности Александра о его войсках, сколько и о твердой уверенности его в себе, в свое счастье и в успехе. Сведав на походе от взятых пленников, что Дарий. с многочисленным войском находится на левой стороне Тигра, он ускорил движение свое к этой реке в прежде принятом направлении. Прибыв на правый берег ее, насупротив кардухийских гор (выше Моссула), и не видя на другом берегу персидских войск, он беспрепятственно и без большого труда переправился чрез Тигр и двинулся вниз по левому его берегу. На четвертые сутки встречены были небольшие персидские отряды, которые немедленно бежали. От взятых у них пленников Александр узнал наконец, что Дарий расположен при Гавгамеле, в расстоянии не более перехода от македонского войска. Александр продолжал идти далее: но твердая решимость его вступить с Дарием в битву, долженствовавшую окончательно решить, кому из них двух владеть Азиею, была соединена с величайшею осторожностью. Во-первых, приблизясь к Гавгамеле, он остановился, расположил войско в укрепленном стане, дал ему четырехдневный отдых и соблюдал всевозможные военные предосторожности. Затем на патые сутки (1-го октября 331 года), рано утром, оставив в стане все обозы и тяжести, и всех несражавшихся или нестроевых людей, он двинулся вперед налегке и в боевом порядке. И наконец, приблизясь к персам, которые также построились в боевой порядок, он последовал совету Пармениона и отложил нападение до следующего дня, а на этот день ограничился тщательным обозрением местности и расположения персов.

Персидское войско, остававшееся в продолжение этого и предшествовавших дней в бездействии, было расположено на обширной и открытой равнине, находившейся к северу от Гавгамелы и ограниченной с запада цепью небольших высот. На левом крыле, его от фланга к центру, были расположены бактрияне, даги, арахоты, персы, сузиане и кадузияне, пешие и конные, имея впереди себя бактрийскую и скифскую конницу, прикрытую 100 военными колесницами. В средине войска находился сам Дарий, окруженный двором и имея впереди себя 50 военных колесниц, 15 слонов и расположенных за ними мардских стрелков. По обе стороны Дария и его двора, в линии боевого порядка, стояли индийцы, карийцы, 15.000 бессмертных и 20.000 человек греческой наемной пехоты. Ha нравом крыле, от центра к флангу, стояли: сакесиняне, албанцы, гирканцы, топирияне, саки, парфяне, мидяне, мессопотамляне и келесирияне. Впереди правого крыла была расположена арменская и каппадокийская конница, прикрытая 50-ю военными колесницами. Наконец позади, во 2-й линии, находились уксиянские, вавилонские, аравийские и многие другие ополчения. Как пехота, так и конница, были построены в большие, сомкнутые и глубокие массы. В этом расположении персы, ожидая дневного, а потом ночного нападения, провели весь день 1-го и всю ночь на 2-ое октября под оружием, что чрезвычайно утомило и людей, и лошадей.
Обозрев местность и расположение персов, Александр краткою, но сильною речью одушевил военачальников, и полный надежды на их мужество и храбрость, приказал войску подкрепить силы свои пищею и затем отдыхать в том самом порядке, в котором оно перед тем следовало. Парменион предложил произвести на персов внезапное ночное нападение, но Александр не согласился на это, как потому, что считал такого рода нападение недостойным себя и своего войска, так и потому, что персы, опасаясь ночного нападения, приняли против него свои меры. Ночью Александр заснул столь крепким сном, что на рассвете с трудом мог быть пробужден Парменионом — обстоятельство, доказывающее совершенное спокойствие духа с его стороны, его решимость и уверенность в победе. Еще накануне, по обозрении местности и расположения персидского войска, он положил напасть на левое крыло персов правым своим крылом, усиленным отборнейшими войсками, в косвенном боевом порядке, удерживая левое крыло, наиболее подвергавшееся обходу, на месте. Этот план атаки, без сомнения, был основан на том, что к з. или влево от персидского войска лежали упомянутые выше небольшие высоты, и следовательно обеспечивавшие правое македонское крыло от обхода и нападения во фланг и в тыл. Левое же македонское крыло ничем от этого обеспечено не было, ибо находилось среди совершенно открытой равнины. Вследствие того, 2-го октября на рассвете Александр и построил армию свою нижеследующим образом:
На правом крыле он поставил, под главным начальством Филота, 8 илов этеров, из коих 1-й или царский находился впереди прочих; на правом фланге этеров — македонских стрелков и половину агриян, поддерживаемых греческими наемньми дружинами; — впереди агриян и македонских стрелков — легкую конницу и пэонян, а еще далее впереди — иностранную конницу, которой приказал взять персов во фланг в случае, если бы они захотели охватить ее. С фронта он прикрыл правое крыло остальными агриянами, стрелками и пращниками. Начальство над всем правым крылом он предоставил лично себе.
В середине он расположил македонскую фалангу, состоявшую из 16.400 гоплитов и разделенную на 8 мелархий. На правом фланге ее находились легкая агема и иппасписты.
На левом крыле, несколько загнутом назад, он поставил вспомогательную союзничью пехоту под начальством Кратера, а на фланге — союзную греческую и фессалийскую конницу, под начальством Пармениона. С фронта и фланга он прикрыл это крыло конницею: греческою наемною, фракийскою, вспомогательною и одризскою. Главное начальство над левым крылом он поручил Пармениону.
Такова была 1-я боевая линия Адександрова войска. Во 2-й, в некотором расстоянии от 1-й, Александр расположил 8.200 пелтастов, разделенных на 8 систрем, приказав начальникам их обратиться фронтом назад в случае, если бы персы охватили войско и напали на него с тыла, а также, в случае надобности — разомкнуть или сомкнуть строй свой.
Фракийская пехота была оставлена в стане, для охранения его.
Всего в войске Александра было 40.000 человек пехоты и 7.000 человек конницы, из коих: 16.400 гоплитов, 8.200 пелтастов и 4.100 человек тяжелой конницы, а остальные 18.300 состояли частью из тяжелой пехоты, большею же частью из легких пехоты и конницы.
Построив войско, Александр двинулся вперед и, сблизясь с неприятелем, приказал обеим своим линиям двинуться вправо, имея в виду, чтобы македонское правое крыло поравнялось с левым неприятельским: ибо дотоле этеры, которых он лично вел, находились насупротив Дария и средины его войска.
Усмотрев движение македонского войска вправо и опасаясь, чтобы македоняне не заняли высот, Дарий сначала продолжил левое свое крыло влево, а потом приказал бактрийской и скифской коннице напасть на правый фланг македонян, дабы удержать дальнейшее движение их вправо. Но Александр послал против нее с фронта и во фланг иностранную конницу правого своего врыла, поддержанную стрелками. После упорного и кровопролитного боя, бактрийская и скифская конница была приведена в расстройство и персы устремили против Александра военные колесницы свои, вооруженные косами. Но от сильной стрельбы македонских стрелков потеряв многих возничих и лошадей убитыми и ранеными, колесницы не причинили почти никакого вреда македонянам в большею частью были взяты ими. Тогда Дарий двинул все свое войско. Александр, приказав легкой коннице своего правого крыла ударить на Дариеву левую фланговую конницу, угрожавшую охватить это крыло, построил этеров и македонскую фалангу (по Арриану) клином и лично произвел с ними стремительное нападение на средину Дариева войска. Бой продолжался недолго: теснимые со всех сторон, прорванные македонскою фалангою, войска персидского центра вскоре были совершенно опрокинуты. Дарий обратился в бегство первый, а за ним последовала и вся средина его войска, исключая греческой наемной пехоты, которая защищалась упорно и почти вся легла на месте. Подобным образом и левая фланговая конница Дариева была с огромным уроном опрокинута и рассеяна легкою конницею правого крыла Александрова.
Между тем часть индийской и персидской конницы воспользовалась промежутком, образовавшимся, при нападении Александра на центр персов, между срединою и левым крылом македонского войска, — бросилась в этот промежуток, проникла до македонского стана, напала на безоружную фракийскую пехоту совершенно неожиданно и вместе с находившимися в стане и присоединившимися к ней персидскими пленниками истребила большое число этой пехоты и начала грабить став. Но 2-я линия македонского войска (пелтасты) обратилась фронтом назад, напала на неприятельскую конницу с тыла, и часть оной истребила, а остальную прогнала.
В то же самое время правое крыло Дария охватило левое крыло Александрово и напало на Пармениона во фланг. Парменион, уведомив Александра об опасности, в которой находился, просил у него помощи. Александр, преследовавший разбитое левое крыло и центр персов, немедленно и быстро обратился с этерами против правого неприятельского крыла, но на половине пути встретил прогнанную из македонского стана индийскую и персидскую конницу. Чтобы пробиться, она напала на него одною, плотно сомкнутою массою и сражалась с отчаянною храбростью. От того удар и бой были жестокие: 60 этеров были убиты, многие ранены, но Александр сломил наконец неприятельскую конницу и почти всю ее положил на месте; — спаслись только немногие, успевшие пробиться. Затем, прибыв к левому своему крылу, Александр нашел, что персы, благодаря храбрости фессалийской конницы, уже были отражены. Конница эта, при содействии стрелков, напала с фронта и фланга на правое крыло персов и тем удержала его, и вскоре, сведав о поражении и бегстве Дария, оно также бежало.
Таким образом персы, имея на своей стороне превосходство в силах, почти охватили македонское войско с обоих флангов. Но македоняне не только отразили фланговые их нападения, но и сами разбили центр и оба крыла их.
Разбитое персидское войско бежало за находившуюся в тылу его речку Лик (ныне Зарб) и через Арбелу. Александр и Парменион, каждый с своим крылом, преследовали персов до Лика. При этом Парменион завладел станом, всеми тяжестями, слонами и верблюдами персов. Перейдя через Лик, Александр к вечеру расположил войско на другом берегу станом, для отдохновения, а в полночь продолжал преследование и на другой день овладел Арбелою и в ней сокровищами и оружием Дария.
По свидетельству греческих историков, потеря персов в гавгамельской битве (более известной под названием арбельской) простиралась, по иным, до 40,000, а по другим — до 100,000 и даже до 300,000 челов., — потеря же македонян — по иным до 500, а по другим только до 100 челов. и около 1,000 лошадей. Эти показания весьма сомнительны;- достоверно однако же то, что вообще со стороны персов урон был весьма значительный, а со стороны македонян — маловажный.
Такова была третья большая битва Александра с персами, — которая, по искусству его распоряжений, отличным действиям его войска, решительности и важности одержанной в ней победы и ее последствий стоит еще выше двух предшествовавших битв на Гранике и при Иссе. Рассматривая их в совокупности, можно сказать, что они составляют как бы три отдельные, но тесно связанные между собою части одного стройного целого, три последовательные, в борьбе Азии с Европою, развязки, важность и знамение которых возвышались постепенно более и более.
Предполагая, что Александр, одержав победу, пойдет к Вавилону и Сузе (в окрестностях нынешнего Шушдера или Шустера, в персидском Хузистане), путь к которым предоставлял более удобств для движения и продовольствования македонского войска, нежели путь в Мидию, Дарий бежал в Экбатану (в окрестностях нынешнего Гамадана, в персидской области Ирак-Аджеми), сопровождаемый небольшим числом своих войск, остальная часть которых рассеялась по всем направлениям. Александр действительно не преследовал его далее Арбелы, но двинулся прямо к Вавилону, а оттуда к Сузе. Оба эти города покорились ему добровольно. Дав войску в обоих кратковременный отдых, устроив управление Армении, Месопотамии, Ассирии, Вавилонии и Сузианы (нынешних турецких: Армении, Курдистада, Аль-Джездрэ и Ирак-Араби, и персидского Хузистана) и усилясь подкреплениями, прибывшими из Македонии и Греции в числе около 10,000 челов., и вспомогательными войсками многих, добровольно покорившихся ему персидских владетелей и вельмож, и подвластных персам племен, — Александр двинулся чрез земли уксиян в собственную Персию к Персеполю (в окрестностях и к с. в. от нынешнего Шираза, в персидской области Фарсистане). Те из уксиян, которые обитали на равнинах, покорились ему; жившие же в горах хотели преградить ему путь в своих ущельях. Но Александр быстрым ночным движением с отборными войсками, по едва проходимым горным путям, предупредил, окружил и разбил уксиян в их ущельях, нанес им большой урон, взял у них значительную добычу и, принудил их покориться. Затем он послал Пармениона с обозами, фессалийскою, союзничьею и иностранною конницею и с тяжеловооруженными войсками в Персию равнинами между горами и морем; — сам же с македонскою пехотою, этерами, легкою конницею, агриянами и стрелками быстро двинулся чрез горы к персидским, вратам — горному проходу из Сузианы в Персию (в бахтиярском горном хребте, между нынешними Шушдером и Ширазом). Здесь. его ожидал персидский сатрап Ариобарзан с 40,000 челов. пехоты и 700 челов. конницы, заградив вход в ущелье каменным валом.
Хотя Арриан не объясняет причины, почему Александр разделил свое войско и лично пошел к занятому персами ущелью, тогда как мог обойти оное большою дорогою, но нет., кажется, никакого сомнения, что он сделал это во 1-х для того, чтобы не оставлять персов в тылу за собою, во 2-х для того, чтобы решительным поражением Ариобарзана на такой местности, где он считал себя непобедимым, тем сильнейшее произвести нравственное впечатление на персов и облегчить, ускорить покорение родной страны их Персии и священных для них мест, Персеполя и Пасаргады, — и наконец в 3-х по страсти своей к преодолению препятствий, затруднений и опасностей.
Прибыв к персидским вратам, он расположился станом у подошвы гор и на следующее утро произвел нападение на укрепленное ущелье. Подступы к нему были так трудны и персы производили из него такую сильную стрельбу из луков и метательных орудий, что Александр был принужден прекратить нападение. Узнав от пленников, что ущелье можно было обойти, хотя и весьма трудным путем, слева чрез горы, он оставил Кратера с начальствуемыми им и Мелеагром войсками, несколькими стрелками и 500 челов. конницы против ущелья, с приказанием напасть на него, как скоро услышит условный знак, поданный Александром, до другую сторону ущелья, на трубах. Сам же Александр с иппаспистами, войсками Пердикки, лучшими стрелками, первым (царским) илом этеров и частью конницы ночью двинулся в обход чрез горы. Аминт, Филот и Кэн повели остальную часть войска чрез равнины и получили приказание построить мост на реке, преграждавшей вход в Персию. Пройдя около 100 стадий (17 ½ верст), не смотря на весьма трудную местность, с чрезвычайною быстротою, большую часть времени бегом, Александр еще до рассвета встретил и истребил сначала одну, а потом другую передовую, охранную стражу персов; — третья, по приближении его, бежала не к войску своему, а на вершины гор. Таким образом Александр на рассвете совершенно неожиданно явился в тылу Ариобарзана, отрядил Птолемея с 3,000 челов. пехоты для овладения станом персов, находившимся влево от него близ ущелья, а сам, построив войска в боевой порядок и додав условный знак на трубах, стремительно напал да правое крыло выступившего в нему да встречу Ариобарзана и взял оное во фланг. В то же самое время Кратер взял ущелье с противоположной стороны приступом и напал на левое крыло Ариобарзана с тыла и во фланг, а Птолемей овладел стадом персов. Атакованные с фронта и тыла, охваченные с обоих флангов и отрезанные от своего стада, персы были опрокинуты, разбиты и большею частью истреблены, либо, спасаясь бегством, погибли в пропастях. Сам Ариобарзан ускакал в горы.
Одержав таким образом, помощью превосходных распоряжений своих, решительный и блистательный успех, Александр снова соединился с главными силами своего войска, перешел по построенному уже ими мосту через реку и двинулся к Персеполю усиленными переходами, дабы предупредить расхищение царских сокровищ. На 11-я сутки по выходе из Вавилона (в последних числах октября или первых ноября 333 года) он торжественно вступил в Персеполь, поспешивший покориться ему, завладел в нем всеми царскими сокровищами, устроил управление Персии и, в отмщение за разрушение Афин, сожжение храмов и разорение Греции персами при Дарии и Ксерксе, сжег в Персеполе царские чертоги, — поступок невеликодушный, неблагоразумный и недостойный Александра.
Итак, после 6-ти месячных: пребывания в Финикии и мудрого, осторожного медления, Александр последующими: быстротою и искусством своих действий, и решительным ударом, нанесенным Дарию при Арбеле, не более, как в два месяца времени, совершил покорение внутренних областей и трех столиц или самого средоточия персидского государства, успев еще в течение того же времени покорить уксиянских горцев и разбить Ариобарзана.

III.
Завоевание северо-восточных областей персидского государства.

§ 95. 3-й поход в Мидии, Парфии, Гиркании, Ариане, Бактриане и Согдиане (330 г.).

С вступлением Александра в Персеполь, цель войны с персами была уже вполовину достигнута. Наибольшая часть персидского государства была в его власти и непокоренными оставались только одни восточные области... Но обширные завоевания, совершенные Александром, необходимо требовали твердого упрочения их, а войско, посредством которого они свершены были- отдыха, пополнения, усиления и устройства после 4-х летней трудной войны, и надлежащего изготовления к дальнейшему ее продолжению. Дарий, жалкий беглец, без власти и почти без войска и приверженцев, царь персидский только по имени, не возбуждал ни малейшего опасения, а поход в северо-восточных, чрезвычайно гористых областях персидского государства, в зимнее время был труден и опасен. а потому Александр и провел в Персеполе 4 месяца (ноябрь и декабрь 331-го, январь и февраль 330-го годов), употребив их на устройство внутренних дел и управления завоеванных областей, покорение в них некоторых, еще непокоренных племен, и на усиление и устройство своего войска. Весною же (в марте) 330-го года, оставив в Персеполе тяжести и обозы, он двинулся ее Мидию (нынешнюю персидскую область Ирак-Аджеми) против Дария, уже не с тем, чтобы разбить его в новой битве, но чтобы захватить его в плен, низложить с престола, провозгласить себя его преемником и вместе с. тем покорить Мидию, Парфию и Гирканию. Он шел с такою быстротою, что уже на 15-я сутки был в Экбатане, находившейся в расстоянии около 4.000 стадий (700 верст) от Персеполя, пройдя, таким образом, средним числом по 46-ти верст слишком в сутки и успев еще на пути покорить племя паретакенов. Но Дария уже не было в Экбатане. Оставаясь в ней постоянно со времени битвы при Арбеле, с небольшим числом собравшихся около него войск (до 6.000 человек пехоты и 3.000 человек конницы), он положил ждать в Мидии какого-либо благоприятного для себя переворота обстоятельств, в случае, если бы Александр остался в Вавилоне или Сузе, — в случае же преследования его Александром — продолжать бегство свое далее на северо-восток чрез Парфию и Ариану в Бактриану (чрез нынешний персидский Хорасан в северный Кабул и южный Туркестан), опустошив край на пути. С этою целью он заблаговременно отправил к каспийским вратам (проходу в горах между Мидиею и Парфиею, ныне Хаварское ущелье несколько к в, от Тегерана) все обозы и драгоценности. свои; — при вести же о движении Александра к Экбатане, и сам с войсками бежал к каспийским вратам и далее в Парфию и Ариану. Александр оставался в Экбатане самое непродолжительное время, необходимое только для некоторых гражданских и военных распоряжений. Именно он приказал Пармениону собрать в экбатанской крепости казну и все сокровища персидского государства, и потом с греческими войсками, фракиянами и большею частью конницы (исключая этеров) идти чрез земли кадузиян в Гирканию (нынешний персидский Мазандеран). Для охранения казны и сокровищ. он оставил в экбатанской крепости 6.000 человек македонской пехоты и небольшое число конницы под начальством Гарпала. Фессалийскую и союзничью конницу он отправил в малоазиатские приморские области, наградив ее прибавкою жалованья и удержав лошадей ее и тех из всадников, которые сами того пожелали и число которых было довольно значительно. Наконец Клиту он приказал из Сузы прибыть в Экбатану и оттуда с отрядом Гарпала идти в Парфию на соединение с ним. Сам же он с этерами, легкими войсками, иностранною наемною конницею, македонскою фалангою, стрелками и агрианами быстро двинулся к Рагам (несколько к с. в. от Тегерана). Около 350-ти верст до этого города он прошел в 11 суток, оставив множество больных и потеряв большое число лошадей на пути. В Рагах он оставался 5 суток, как для необходимого отдохновения войск, так и потому, что не надеялся более настигнуть Дария, уже находившегося по ту сторону каспийских врат. На 6-е сутки, пройдя чрез каспийские врата, он вступил в Парфию (персидский Хорасан), и не доходя города Экатомпилона (стовратнаго, позже Савлы, — в окрестностях нынешних Семнана и Дамгана), узнал, что Бесс, сатрап Бактрианы, Браз, сатрап Арахотов и Дрангов, и Набарзан, сопровождавший Дария с 1.000 человек конницы, захватили сего последнего и держат его в плену. Это известие побудило Александра снова и с сугубою быстротою двинуться вперед, на этот раз уже для спасения жизни несчастного своего соперника. Взяв с собою этеров, легкую конницу и отборнейших воинов фаланги, и приказав им иметь на себе только оружие и на двое суток продовольствия, а Кратеру с остальным войском следовать за ним небольшими переходами, — Александр шел всю ночь я остановился для отдыха только на следующий день около полудня. Вечером он продолжал движение: снова шел целую ночь и на рассвете прибыл к тому месту, где перед тем был расположен стан Бесса в его сообщников; но уже не нашел их там и узнал, что они увлекли за собою Дария в оковах, и что Бесс замышляет провозгласить себя царем северо-восточных областей персидского государства. Это известие возбудило в Александре еще сильнейшее желание настигнуть Бесса и спасти Дария. He смотря на то, что находившиеся при нем войска были до крайности утомлены усиленным и быстрым движением, и что число их постепенно уменьшалось по мере того, как число больных, слабых и отсталых увеличивалось, Александр снова двинулся быстро вперед, шел целую ночь и на следующий день в полдень прибыл в тому месту, где похитители Дария в предшествовавшую ночь были расположены станом. Узнав, что они должны продолжать, бегство ночью, Александр решился пресечь им путь, направясь кратчайшею, хотя и безводною дорогою. Чтобы идти скорее и чтобы пехота не задерживала его, он спешил 500 всадников, посадил на лошадей их столько же отборных гоплитов и ввечеру поскакал с ними и этерами по означенной выше дороге. Иппасписты, агрияне и часть легкой пехоты и конницы направились по той дороге, по которой бежал неприятель, а остальная пехота следовала за ними в строе пустого четвероугольника. Всю ночь, на расстоянии 400 стадий (70-ти верст) скакал Александр с своим военным отрядом и под утро; имея при себе, по свидетельству Плутарха, уже не более 60-ти всадников, настигнул, наконец, неприятелей, бежавших в совершенном беспорядке. Немногих из них, отважившихся сопротивляться, он опрокинул и истребил; — прочие, в том числе Бесс и его сообщники, успели ускакать. Уже настигаемые Александром, они нанесли Дарию смертельные раны и, бросив его умиравшим на дороге, сами с 600 всадниками продолжали бежать далее. Вскоре после того прибыл Александр и найдя Дария уже мертвым, пролил искренние слезы над телом злополучного царя, которого хотел спасти.
Изложенные здесь действия Александра, обнимающие, от выступления его из Персеполя до того времени, когда он настиг Дария, уже мертвого — около 4-5 недель. по истине заслуживают удивления. {Ни Арриан, ни другие историки не означают местными пунктами направления бегства Бесса и преследования его Александром. Но так как Бесс бежал в Бактри а ну или северный Кабул и южный Туркестан, то весьма вероятно, что Александр преследовал его от Семнана и Дамгана по направлению на нынешний Нишабур и Серахс, или на Тершиш и Турбут в персидском Хорасан.} Такое чрезмерное напряжение сил, такая быстрота движений могли бы даже показаться невероятными, если бы не были подтверждены единогласным свидетельством всех греческих историков, особливо добросовестного и правдивого жизнеописателя Александрова, Арриана. Эти напряжение сил и быстрота движений доказывают неоспоримо, что требуя от своих войск непомерных, почти невозможных усилий, он и сам нимало не щадил себя, ибо был всегда в главе своих войск, — и что беспрекословное повиновение ему последних проистекало как от их любви и преданности в нему, так и от сильного одушевления их личным его примером. Усиленное и быстрое движение Александра стоило ему, без сомнения, потери такого же числа слабых и отсталых людей и павших лошадей, какого стоил бы ему, убитыми и ранеными, один частный бой с неприятелем; но цель, предположенная им, вполне оправдывала такого рода пожертвования. Если же странным показаться может, что Александр, царь и полководец, принял на себя обязанность частного начальника передового отряда войск, то это вполне объясняется и оправдывается необыкновенными пылкостью и нетерпеливостью его характера, страстью его ко всему необыкновенному, презрением трудов и опасностей, и великодушным рвением. благородной души его к спасению несчастного Дария.
Повелев погребсти тело Дария в Персеполе со всеми подобавшими сану его и. употребительными у персов почестями и обрядами, и провозгласив себя преемником его, Александр сосредоточил при Экатомпилоне все оставшиеся назади войска и вскоре двинулся к северу в Гирканию (Мазандеран). Для скорейшего и легчайшего покорения ее, равно и для того, чтобы принудить к сдаче наемных греков, дотоле бывших в Дариевой службе, а теперь укрывавшихся в горах и ущельях между Парфиею и Гирканиею, он разделил войско свое на три части. Кратера с онвой послал чрез земли тапуров, Эригия с другою и со всеми тяжестями обозами — дальним путем чрез равнины, а сам с третьею и сильнейшею, составленною преимущественно из легких войск, направился труднейшим, но кратчайшим путем чрез горы. Местом соединения всех трех частей была назначена Зевдракарта в Гиркании (в окрестностях нынешнего Балфруха в Мазандеране). Результатами были: беспрепятственное вступление Александра, Кратера и Эригия в Гирканию, соединение их при Зевдракарте и добровольное покорение Александру тапуров, многих персидских сатрапов и вельмож, и, наконец, наемных греков в числе около 1,500 человек. Обласкав и наградив персидских сатрапов и вельмож, пребывших верными Дарию даже до конца его жизни, и приняв наемных греков в свою службу на, жалованье, — Александр взял иппастистов, стрелков, агриян и часть: этеров, фаланги и легкой конницы, и произвел быстрое вторжение в земли воинственного племени мардов, лежавшие между Гирканиею и Мидиею (к с. — з. от нынешнего Тегерана) и покрытые высокими горами и дремучими лесами. Атакованные совершенно неожиданно, врасплох, марды нигде не могли укрыться от него, и теснимые, поражаемые всюду, были принуждены покориться. Таким образом Александр без труда покорил Парфию и Гирканию, завладел горными проходами из Парфии и Мидии в Гирканию и обеспечил сообщения свои как с гирканским (каспийским) морем, так и с Экбатаною, откуда Парменион должен был присоединиться к нему с главными силами македонского войска.
Покорив мардов, Александр дал войскам 15-тидневный отдых в Зевдракарте. В это время действующие силы его были расположены несколькими частями (эшелонами) между Экбатаною и Зевдракартою. Из них главные, как сказано, находились с Парменионом в Экбатане и Мидии, а до. 20,000 человек пехоты и около 3,000 человек конницы с самим Александром в Зевдракарте. Сверх того, во всех завоеванных областях находились гарнизоны, обеспечивавшие как покорность и спокойствие их, так и сообщения Александра с Македониею и Грециею (330 г.).
В это же самое время, счастье благоприятствовало Александру и в Греции. Антипатр, бдительностью и твердостью своими, три года (334-332) сохранял в ней спокойствие и тишину. Но когда на четвертый год (331) он был принужден обратиться во Фракию, для усмирения возникшего в ней мятежа, тогда спартанцы, движимые неприязнью к Александру, честолюбием царя своего, Агиса, и золотом Дария, возбудили общее в Пелопоннесе восстание и собрали до 22,000 войск. Антипатр, усмирив мятеж во Фракии, быстро двинулся с сильным войском в Пелопоннес и в битве при Мегалополе (330) наголову разбил спартанцев и их союзников, 3.000 которых, и в том числе сам Агис, пали в бою. Этот быстрый и решительный удар смирил греков и упрочил в Греции спокойствие, которое с тех пор до самой смерти Александра уже ни разу не было нарушено.
После 15-ти дневного пребывания в Зевдракарте, Александр положил с находившимися при нем 23,000 войск двинуться в Бактриану против бежавшего туда Бесса, постепенно присоединяя к себе находившиеся в тылу войска. Вследствие того, из Зевдракарты он направился сначала в Ариану, к одному из ее городов, Сузие (на пределах Арианы, Гиркании и Маргианы, несколько к ю.-з. от нынешнего Серахса на, р. Теджен, Серахсе или Герате). Сатрап Арианы, Сатибарзан, покорился ему добровольно и был оставлен им в своем звании. Здесь Александр узнал, что Бесс провозгласил себя царем Азии и, поддерживаемый бактриянами и собравшимися вокруг него персами, ожидает сверх того помощи союзников своих, скифов. Вследствие того, Александр немедленно двинулся из Сузии в Бактриану по прямому направлению на Бактру (ныне Балх в южном Туркестане, недалеко от левого берега реки Джейгуна или Аму-Дарьи). На пути туда к нему уже присоединилась часть войск, прибывших из Мидии. Но едва он удалился из Сузии, как вероломный Сатибарзан восстал, с намерением присоединиться к Бессу и вместе с ним в общей битве подавить Александра превосходством сил. Узнав об этом, Александр вверил главные силы Кратеру, а сам с отборнейшими войсками, усиленными переходами двинулся быстро назад и, в двое суток пройдя 600 стадий (105 верст), совершенно неожиданно явился перед Артакоаною (городом в средине Арианы, между нынешними Хаффом в персидском Хорасане и Гератом в Кабуле) — средоточием восстания. Сатибарзан и собранные им войска бежали, были быстро преследованы и частью истреблены, частью взяты в плен. Затем, упрочив покорность Арианы, назначением нового, надежного сатрапа и основанием македонского поселения, названного Александриею (ныне Герат), Александр воротился в своему войску.
В это время открыт был заговор Филота, сына Парменионова, и многих других македонских военачальников, против жизни Александра. Поводом к тому послужила перемена, произошедшая, со времени битвы при Арбеле и особенно по смерти Дария, как в самом Александре, так и во взаимных отношениях его и знатных македонских военачальников. Co времени смерти Дария, Александр, уже объявив себя царем персидским и признанный в этом сане большею частью персов, стал окружать себя ими, принимать их в дружины своих телохранителей, всячески ласкать их и оказывать предпочтение нравам и обычаям востока. Но этим он оскорблял македонян и греков, и возбуждал против себя их неудовольствие, тем более, что постоянные успехи его оружия породили в нем высокомерие и усилили его честолюбие, нрав его сделался чрезвычайно раздражительным, а страсти и воля — неукротимыми. Возрастая постепенно, неудовольствие македонских военачальников повело к преступному заговору. По открытии его, Филот и его соумышленники были суждены и. казнены по обычаю македонян, и вскоре сам Парменион, достойный сподвижник Филиппа и Александра, был умерщвлен в Экбатане, как весьма вероятно, по повелению Александра, или подозревавшего его в соумышленности с сыном, или опасавшегося его мщения после казни Филота. Казнь злоумышленников, заслуженная и. необходимая для поддержания порядка, еще более усилила однако неудовольствие македонских военачальников и войск, и охладила любовь их к нему и усердие к его пользам.
Между тем он продолжал движение в Бактриану. Чтобы обеспечить себя от измены в тылу, он покорил владения сатрапа Барзанта и другие земли в стране паропамисадов, до самой Арахозии (от нынешнего Герата до р. Гелмюнда или Гирмюнда в Кабуле). Затем он следовал далее, чрез покрытые горами земли первых индийских племен, к горному хребту индийского Кавказа или паропамизскому, отделявшему земли пародамисадов от Бактрианы (ныне горный хребет Гиндукуш — один из высочайших в Азия, на пределах Кабула и Туркестана). Этот поход был крайне тягостен и стоил македонскому войску довольно большой потери в людях. Уже наступила зима, в этих гористых странах весьма суровая; страдая от стужи, войско не менее того терпело недостаток в продовольствии и даже голод, — с неимоверным трудом двигалось чрез почти непроходимые, покрытые глубоким снегом горы Кавказа, и сверх всего этого должно было производить неоднократные в обе стороны экспедиции против туземных жителей. Так, наконец, оно дошло до первого бактрийского города Драпсаки (близ истоков нынешней р. Балха из Гиндукуша, к югу от города Балха). Вслед затем столица Бактрианы, Бактра (Балх), была взята приступом, и вся Бактриана (ныне юго-восточный Туркестан) покорена.
Бесс бежал на север, за реку Окс (ныне Джейгун или Аму-Дарья), в Согдиану (ныне ханства: Гиссарское, Кокан и Бухара). Александр последовал за ним туда же и в 5 суток переправился через Окс, по свидетельству Арриана, помощью плотов, составленных из шкур, которые служили воинам вместо ставок, были сшиты вместе и наполнены соломою и сухими виноградными лозами, Затем Александр продолжал быстро преследовать Бесса. Вскоре сообщники последнего выдали его Александру, который, подвергнув его жестоким истязаниям, отправил в Бактру, где он впоследствии был казнен.

§ 96. 6-й поход в Согдиане (329).

Пополнив свою конницу найденными в краю лошадьми (ибо большое число их погибло при переходе чрез Кавказ и Окс), Александр продолжал движение на север и прибыл сначала в Мараканду (ныне Самарканд в Бухаре), главный город Согдианы, а потом к реке Яксарту (ныне Сейгун или Сыр-Дарья), составлявший крайний на севере предел персидского государства (по ту сторону ее находились уже обширные степи азиатской Скифии). На пути от Мараканды к Яксарту, при переходе через хребет Оксийских гор (ныне западный отрог Мус-Дага и Белурб-Дага), Александр имел жаркий бой с дикими, туземными жителями, собравшимися в числе около 30.000 человек, разбил их, но сам был тяжело ранен.
По прибытии к Яксарту, он принудил жителей левого его берега покориться и поставил в важнейшие города их македонские гарнизоны. Но вскоре племена эти, к которым присоединилось множество согдиян и бактриян, произвели восстание, вырезали македонские гарнизоны и, запершись в семи городах, привели их в оборонительное состояние. Александр, не смотря на рану, немедленно и быстро двинулся к ближайшему из восставших городов, Газе (в окрестностях нынешнего Кокана), и взял его приступом. В наказание за восстание, город этот был разрушен, мужеское население его истреблено, а женщины и дети обращены в рабство. Затем сильнее всех укрепленный город Кирополь, построенный, по преданию, Киром старшим, и два другие города были также взяты приступом и имели туже участь. Жители остальных трех городов бежали из них, но были настигнуты и окружены Александровою конницею, и частью истреблены или взяты в плен, частью же сдались. Для удержания вперед этой страны в повиновении, Александр начал строить на Яксарте, в недальнем расстоянии к в. от разрушенного Кирополя, обширный укрепленный город, названный Александресхатою или Александриею дальнею (около нынешнего Марашана, к в. от Кокана). Между тем скифы, при вести о восстании племен на Яксарте, двинулись в большом числе к этой реке, намереваясь, в случае успеха восстания, напасть на Александра. В, тоже самое время в тылу Александра произошло другое восстание, виновником и главою которого был Спитамен, один из бывших сообщников Бесса. Положение Александра было трудное, но он вышел из него победителем. Скифы, прибыв на правый берег Яксарта, насупротив сооружаемого Александром города, начали тревожить македонян сильною стрельбою из луков, дерзко вызывая Александра на бой. Раздраженный этим, Александр сначала действием больших метательных орудий принудил скифов отступить от берега реки, а затем первый устремился в нее с конницею, прикрытый с фронта легкою пехотою и сопровождаемый всеми остальными войсками. Перейдя через Яксарт, он немедленно послал против скифов часть конницы. Но скифы выдержали ее удар, охватили ее, поразили сильною стрельбою из луков и отступили в порядке. Александр поддержал свою конницу стрелками, агриянами и легкою пехотою, и вслед за тем, как легкая пехота охватывала скифов и поражала их с флангов, сам он со всею конницею ударил на них с фронта. Атакованные с трех сторон, скифы обратились в бегство, потеряв до 1.000 челов. убитыми и 150 взятыми в плен, и были довольно далеко преследованы македонским войском, которое при этом случае много потерпело от зноя и жажды. Сам Александр, напившись стоячей воды, опасно занемог и воротился с войском в Александресхату. Вскоре однако же он выздоровел и заключил мир со скифами, приславшими к нему послов с мирными предложениями.
Между тем Спитамен осадил Мараканду, занятую македонскими войсками. Но сведав о приближении посланного против него Александром отряда войск (60 этеров, 1.500 пеших и 30 конных наемных греков, всего 2.360 человек) под начальством Андромаха, Мепедема и Карана, он снял осаду и бежал в границам Согдианы со Скифией (к Сейгуну или Сыр-Дарье). Усиленный 600-ми челов. скифской конницы, он вскоре двинулся на встречу Фарнуку, начальствовавшему в Мараканде и преследовавшему его в соединении с Андромахом, Мепедемом и Караном. Имея хорошую и свежую конницу, между тем, как македонская была утомлена дальним походом и недостатком продовольствия, он начал тревожить последнюю частными. нападениями в рассыпную и наконец довел македонян до того, что они были принуждены отступать к лесу близ реки Политимета (ныне р. Зарявшан, на которой лежат Бухара и Самарканд). Каран с конницею, без ведома других предводителей, стал переходить через реку (в окрестностях Бухары либо Самарканда), надеясь на другом берегу найти выгодную для действия конницы местность. При виде этого, македонская пехота, отступавшая в строе плэсиона или продолговатого четвероугольника, в беспорядке устремилась также в реку. Спитамен воспользовался этим, ударил на македонян, охватил их, окружил, разбил наголову и истребил почти всех, за исключением только 300 человек пехоты и 40 всадников, которые успели пробиться и спастись. Одержав такой важный успех действиями, которые были не без искусства, Спитамен воротился к Мараканде и снова осадил ее.
Узнав о происшедшем, Александр немедленно двинулся от Александресхаты к Мараканде, взяв с собою половину этеров, всех иппастистов, стрелков, агриян и часть фаланги; остальное войско следовало позади. Пройдя 1.600 стадий (262 ½ версты) в трое суток, он на четвертые поутру прибыл к Мараканде. Спитамен уже снял осаду и бежал в скифские степи. Александр быстро преследовал его, загнал в степи и воротившись в Согдиану, наказал жителей ее, принимавших участие в восстании, истреблением их, разрушением их жилищ и разорением их земель. Затем, оставив в Согдиане, для занятия ее, несколько тысяч человек войск, он перешел обратно через Окс и зиму с 329-го на 328-й год провел в Зариаспе, в Бактриане (близ Бактры или нынешнего Балха). Здесь, окруженный азиатскою пышностью, среди государственных занятий, празднеств и. пиршеств, Александр являлся уже на высшей степени силы и славы, но стремясь еще далее, уже замышлял в уме своем дальнейшие завоевания, на востоке. Здесь также македонское войско было усилено вновь прибывшими из Македонии, Греции и разных областей средней Азии подкреплениями.

§ 97. 7-й и 8-й походы в Согдиане и Бактриане (328-327).

Весною 328-го года Александр двинулся опять в Согдиану, в которой произошли новые беспокойства. Оставив половину всего войска в Бактриане, для содержания ее, в повиновении и предупреждения или усмирения мятежей, другую его половину Александр разделил на, 5 частей, с одною из которых лично направился к Мараканде. Пройдя Согдиану в различных направлениях и принудив мятежников, которые заперлись в городах, к сдаче или покорности, все 5 частей войска снова соединились при Мараканде.
Между тем Спитамен, с толпою согдиян и 600 челов. массагетской или скифской конницы, внезапно напал на одну пограничную бактрийскую крепость, овладел ею, вырезал ее гарнизон, разорил окрестности Бактры, разбил из засады македонян, вышедших против него в небольшом числе из этого города, но вскоре в свою очередь был разбит и прогнан в степи Кратером. Чрез несколько времени он снова явился однако в Бактриане с скифами и мятежными согдиянами и бактриянами. Кэн, начальствовавший в это время македонскими войсками в Бактриане, двинулся против него и в упорном, кровопролитном бою разбил его наголову. После этого поражения, бывшие со Спитаменом согдияне и бактрияне сдались Кэну, а скифы бежали в степи и увлекли за собою Спитамена. Но узнав о движении против них Александра, они послали ему, для умилостивления и удержания его, голову Спитамена.
Затем Александр соединился с Кратером и Кэном в Навтаке (близ Мараканды), где и провел зиму с 328-го на 327-й год.
Весною 327-го года он двинулся к согдиянской нагорной крепости (в западном отроге Кашгар-даван нынешнего Белурб-Дага), последнему убежищу мятежных согдиян и вождя их Оксиарта. He видя никакой возможности осадою взять этой крепости, расположенной на вершине высокой, крутой, неприступной, покрытой снегом скале, Александр вызвал из войска, за необыкновенно щедрую плату, 300 охотников на приступ. Они с неимоверным трудом, но удачно взобрались ночью на вершину скалы — и крепость была принуждена сдаться. Александр великодушно простил Оксиарта и женился на дочери. его Роксане.
Таким образом Согдиана, после многих и долговременных усилий, была наконец совершенно покорена и Александр двинулся против парэтаков, знатнейшие из которых, и между ними главный — Хориен, заключились в хориенской нагорной крепости, расположенной на высокой, неприступной скале, окруженной пропастями. {Ни из Арриана, ни из других историков нельзя положительно заключить, где обитали эти парэтаки и где находилась хориенская нагорная крепость: в нынешнем ли Белурб-Даге, или в западном его отроге, или же в Гиндукуше? Но без сомнения — в одном из них. а не в Парэтакене, лежавшей к с. от собственной Персии и к з. от Мидии, следовательно слишком далеко от Бактры и Александра.} Чтобы взобраться на нее, Александр велел срубить в соседнем лесу и построить лестницы, спуститься по ним на дно пропастей и оттуда земляными и деревянными работами подниматься на вершину скалы. Когда македоняне поднялись на такую вышину, что могли уже беспокоить осажденных стрельбою из луков, тогда Хориен, имея перед собою примере великодушного обращения Александра с Оксиартом, вступил в переговоры и сдал крепость. Александр действительно и с ним также поступил весьма великодушно и милостиво, и снова вверил его управлению и крепость, и округ ее. Хориен. же, в благодарность за то, снабдил македонское войско продовольствием, в котором оно крайне нуждалось. Затем Александр послал Кратера с частью войск довершить покорение парэтаков, а сам воротился в Бактру. Кратер одержал, в кровопролитном бою с парэтаками, решительную над ними победу и, покорив их совершенно, присоединился к Александру в Бактре.
В это время Эрмолай и пять других македонских юношей, бывшие ближними царскими служителями, составили новый заговор против жизни Александра. Но он был открыт и злоумышленники, сужденные и обличенные, были, по македонскому обычаю, побиты каменьями, а обвиненный в сообщничестве с Эрмолаем философ Каллисфен заключен в оковы и, как полагают некоторые, казнен.
Взятием хориенской нагорной крепости довершено было покорение северо-восточных областей персидского государства, стоившее Александру, по причине гористых свойств страны и воинственного духа горских жителей, несравненно больших усилий и пожертвований, и потребовавшее гораздо более времени (3 ½), нежели покорение приморских и внутренних областей, каждых порознь. Действия Александра в северо-восточных областях, и весь вообще период от движения его из Персеполя до покорения хориенской крепости включительно, и каждая отдельная часть, каждое отдельное действие этого периода составляют предмет высоких занимательности и поучительности. Непрерывные напряжение сил и бой, изумительные: быстрота, смелость, решительность и разнообразие действий, и длинный ряд частных, отдельных, наступательных предприятий (экспедиций), таковы главные, отличительные черты их. Каждое из этих предприятий и действий составляет как бы отдельный эпизод одного стройного, великого целого, имеет свои особенности, замечательно само по себе, но все они проникнуты одним и теш же, общим им всем, духом, все в одинаковой степени и в новом, большем еще блеске являют всю силу гения и все искусство Александра.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПОХОДЫ АЛЕКСАНДРА ВЕЛИКОГО (336-324).

§ 98. Поход в Индию (327-326). — Сражение на Гидаспе. — § 99. Последний, — обратный поход из Индии в Персию (326-325). — § 100. Общий вывод об Александре, как полководце, в об образе и искусстве ведения им войны.

§ 98. Поход в Индию (237-326.) Сражение на Гидаспе.

Завоевав персидское государство, Александр предпринял завоевание Индии, побуждаемый к тому и пылким своим воображением, пленявшимся всем чудным, необычайным, и стремлением к осуществлению обширных политических и торговых замыслов своих, и честолюбием, которое, с тех пор, как он заставил признавать себя происходящим от богов и требовал себе воздавания божеских почестей, уже переступило за, пределы благоразумия. Желая к завоеванным, богатым странам Азии и Африки присоединить страну, прославленную еще большим, неисчерпаемым богатством, которым она, по общему поверью, в изобилия снабжала всю Азию, — Александр в тоже время хотел распространить пределы новой обширной монархии своей до крайних на востоке, по тогдашним географическим понятиям, пределов мира — реки Ганга и Индийского океана.
Предпринимая завоевание Индии, он мог иметь лишь самые неполные и неверные сведения о ней. — Они ограничивались тем, что могли разведать его лазутчики или сообщить ему жители восточных, сопредельных с Индиею, областей бывшего персидского государства. а потому особенно благоприятным для него обстоятельством было то, что двое главных и могущественнейших царей или владетелей (раджей) верхней Индии, Таксил и Пор, господствовавшие, первый — между Индом и Гидаспом, { Гидасп — ныне Джхелам или Бехат ( Djhelam, Jhylum, Behat ) } второй — между Гидаспом и Гангом, над мелкими владетелями или раджами этой части Индии, находились во вражде между собою. — Александр искусно воспользовался тем для легчайшего покорения Индии. Призываемый Таксилом, он уже с самого начала весны 327 года начал готовиться к походу за Инд, а по взятии хориенской нагорной крепости, обеспечив тыл свой оставлением Амина с 10,000 человек пехоты и 3.500 конницы в Бактриане, в половине весны того же 327 года двинулся от Бактры (Балха) в земли паропамисадов (северный Кабул) с войском, простиравшимся до 135,000 человек, т.е. уже более, нежели в три раза превосходившим то, с которым начал войну. Оно составлено было, сверх македонян и греков, из парфян, ариан, бактриян, согдиян, скифов и других народов, еще недавно столь враждебных Александру. Азиятцев в нем было, как кажется, около 2/3 (от 90 до 95.000 человек.) а македонян и греков- 1/3 (от 40 до 45.000 челов.) В 10 суток перейдя от Бактры до индийскаго Кавказа или Паропамиза (Гиндукуша) и чрез этот хребет, Александр вступил в земли паропамисадов, и хотя имел сильное и отличное войско и мог смело двинуться вперед, однако не прежде хотел перейти чрез Инд, как покорив земли на правой его стороне и прочно утвердясь в них, и в достижении этой цели явил особенную заботливость. Он потребовал в себе Таксила и ближайших мелких индийских владетелей, заключил с Таксилом союз и получил от него обещание содействия и необходимые об Индии сведения. Достигнув р. Кофена (ныне Кабул), он разделил войско свое на две части. Одну, под начальством Гефестиона и Пердикки, послал чрез Певнелаотиду или страну певкелов (ныне джеллалабадский и пешаверский округи на правой стороне нижнего Кабула) прямо к Инду, с приказанием покорить все города на пути и, достигнув Инда, сделать все необходимые приготовления к переправе через него. С другою частью. он лично направился также к Инду, но левее Гефестиона и Пердикки или более к северу, ближе к главному хребту Кавказа, по левой стороне Кофена (Кабула). Движение обеих частей войска, и в особенности Александровой, было чрезвычайно затруднено как свойством страны, покрытой высокими, неудобопроходимыми горами, так и необыкновенно упорным сопротивлением туземных, воинственных и отменно храбрых жителей, принадлежавших преимущественно, как полагают, к кастам индийских воинов. Войско Александра на каждом шагу должно было сражаться в горах, ущельях и долинах, либо брать приступом укрепленные города и замки, большею частью расположенные на вершинах высоких и неудобоступных гор и скал. Но повсюду успех венчал оружие Александра, повсюду туземцы были разбиты и принуждены покориться. При этом случае Александр действовал, когда надобность того требовала, с удивительною быстротою и постоянно с необыкновенными: напряжением сил, решительностью и отважностью. Он нападал на неприятеля — всюду, где его ни находил, даже после утомительных переходов, а на города и крепости — сколь неприступными они ни казались. С побежденными он поступал с большою строгостью, особливо в начале, пользовался каждым средством я случаем для одержания решительнейших успехов, не щадил ни войск, ни себя, — был несколько раз ранен, и примером своим сильно одушевлял и военачальников и войско. Венцом кратковременного, но блистательного похода его на правой стороне Инда было взятие аорнской нагорной. скалы, на правом берегу этой, реки, несколько выше впадения в нее Кофена (около нынешнего города Коты, Cota.) Скала эта славилась такими местною силою и неприступностью, что, по преданиям, сам Геркулес не мог овладеть ею. Этого было достаточно для сильнейшего воспламенения Александра и возбуждения в нем твердого намерения овладеть аорнскою скалою. Она вмела, по Арриану, 200 стадий (35 верст) и окружности 11 стадий (около 2 верст) наименьшей высоты, была покрыта густым лесом и служила убежищем воинственным базирам и другим жителям соседственных земель. Враждовавшие с базирами племена указали Александру вход на скалу. Александр послал чуда Птолемея с частью войск. и с двух сторон неоднократно ходил на приступ, но безуспешно. Наконец однако же он успел занять две, лежавшие напротив скалы, высоты, — построил, после неимоверных усилий и трудов, но весьма скоро, деревянные ходы с вершин этих высот на скалу, поставил на эти ходы метательные орудия и стрелков, и уже готовился открыть по оборонявшимся сильнейшую стрельбу, когда устрашенные базиры вступили с ним в переговоры, в намерение продлить их до вечера, а вечером бежать. Узнав об этом, Александр дождался вечера и, взяв со собою 700 отборных воинов, первый в голове их взобрался на скалу в то самое время, когда базиры только что начали уходить с нее. Македоняне немедленно устремились на них и множество их истребили, а большое число остальных погибло в пропастях.
Оставив на аорнской скале отряд войске, Александр двинулся в земли племени ассакенов, лежавшие на правом берегу Инда, выше аорнской скалы. Но предшествовавшие его успехи так устрашили ассакенов, собравшихся в числе около 20.000 чел., что, по приближении его, они умертвили своего вождя и рассеялись.
Тогда Александр обратился назад, вниз по Инду к югу, принял покорность города Нисы (около нынешней Акоры, на нижнем Кибуле), основанного, по баснословным преданиям, самим Вакхом, — оставил неприкосновенным собственное управление и все права его, и взяв только 300 нисских всадников, прибыл наконец (на 16-я, сутки по выступлении из Бактры) к тому месту на правом берегу Инда, где Гефестион и Пердикка, при деятельном содействии Таксила и других соседственных индийских владетелей, уже успели собрать большее число судов и построить мост (как полагает Арриан — на судах). Здесь (по мнению новейших исследователей — в некотором расстоянии к северу от впадения реки Аттоки в Инд, там, где ныне город Аттока, во время летнего солнцестояния, Александр перешел через Инд и вступил в Таксилу (около нынешних Футш — Юнга и Равиль — Пиндея в земле сейков или Пенджабе), наибольший, многолюднейший и богатейший из городов между Индом и Гидаспом. Принятый в нем самым дружелюбным со стороны Таксила и жителей образом, он не только оставил Таксилу его владения, но увеличил их присоединением соседственных земель и тем приобрел в нем верного союзника, а войско свое усилил 5-ю тысячами челов. Таксиловых индийских войск.
Между тем Пор, которого союз Александра с Таксилом побудил к деятельнейшему сопротивлению, собрал более 30.000 челов. пехоты и 6.000 челов. конницы, с 420-ю военными колесницами и более, нежели 200-ми вооруженными слонами, и расположился с ними на левом берегу Гидаспа, в намерении преградить на нем Александру путь или вступить с ним в битву. Узнав об этом, Александр приказал разобрать мост на Инде и перевезти его, равно и суда, сухим путем к Гидаспу, оставил в Таксиле, в виде гарнизона, всех раненых, а сам, со всеми, находившимися при нем войсками, двинулся к Гидаспу и расположился станом на правом берегу его (близ нынешнего Пиндей-Даден-Хана в Пенджабе), насупротив Пора. По прибытии его к Гидаспу, Пор с главными своими силами остался в прежнем своем расположении на левом берегу реки, а выше и ниже по течению ее расположил небольшие наблюдательные отряды. Александр, имея в виду тревожить его и ввести в заблуждение касательно своих намерений, разделил и свое войско также на несколько частей, которые подступали попеременно и в различных местах к правому берегу реки, высматривали местность на нем и на противоположном берегу, и исследовали глубину реки. В тоже время суда, перевезенные с Инда, были спущены в Гидасп, распределены по разным местам его и вместе с отрядами, подступавшими к правому его берегу, постоянно держали неприятеля в недоумении и тревоге, и не позволяли ему принимать никаких решительных мере. Сверх того Александр приказал сделать все необходимые распоряжений к сбору огромных запасов продовольствия и распустил слух, что намерен в выждать в этом месте зимы, когда, вода в Гидаспе обыкновенно сбывала, тогда как летом, от частых и сильных дождей и от таяния снегов на вершинах гор, она, напротив, необыкновенно поднималась, выступала из берегов и затопляла окрестности. а между тем Александр зорко и неусыпно наблюдал и следил за всеми движениями Пора и выжидал благоприятнейших случая и времени для внезапного и скрытного перехода через Гидасп: ибо убежден был в трудности перехода через эту реку силою, в виду неприятеля. Сверх того, что при самом вступлении его на противоположный берег он был бы атакован большим числом войск, военных колесниц и слонов Пора, он в особенности опасался, чтобы вид слонов не устрашил непривычных к нему лошадей его конницы и чтобы всадники, не в состоянии будучи укротить их и управлять ими, не были занесены ими в реку. а потому он прибегнул к хитрости: несколько ночей сряду приказывал своей коннице скакать вверх и вниз вдоль правого берега Гидаспа, производя большие крик, шум и трубный звук, как будто переход через реку совершался или уже был совершен. Коль скоро Пор, встревоженный тем, подступал к левому берегу, македонское войско становилось на противоположном берегу в боевой порядок. Убедясь наконец, что весь этот шум по ночам был лишь пустою тревогою, Пор перестал беспокоиться им и подступать к реке, и только подтвердил боковым отрядам по прежнему тщательно наблюдать вдоль реки за, неприятелем. Тогда Александр немедленно приступил к исполнению своего намерения. Кратера с частью войска (с начальствуемыми им, Алкетом и Полисперхоном войсками и 5-ю тысячами индийцев) он оставил в стане против Пора, с приказанием: если Пор двинется против Александра со всеми своими силами, то переправиться через Гидасп и напасть на него немедленно, а если только с частью сил- то тогда только, когда он уже будет в. бою с Александром. Сам Александр со всем остальным войском ночью отступил на некоторое расстояние от реки и затем, под прикрытием леса, незаметно для Пора и его войск, двинулся вниз по правой стороне Гидаспа. В 150-ти студиях (26 ¼ верстах) от македонского стана, вниз по течению Гидаспа, находились покрытые густым лесом: высокая скала на правом берегу реки и против нее, на средине реки, остров. Река, обтекая эту скалу, образовала здесь исходящую к стороне неприятеля дугу. Это место именно Александр и избрал для переправы. На полпути между ним и станом он поставил, на самом берегу реки, Мелеагра, с отрядом конницы и пехоты, и приказанием — переправиться через реку, как только Пор вступит с Александром в битву. В туже ночь к месту переправы собраны были все находившиеся на Гидаспе суда. По прибытии Александра к месту переправы, разразилась сильная гроза с дождем и громом, воспрепятствовавшая неприятелю слышать шум работ, оружия и переправы Александрова войска. На рассвете, когда гроза утихла, Александр переправил уже (частью на судах и частью на плотах) довольно большое число пехоты и конницы на остров. Сторожевые отряды Пора открыли македонян тогда только, когда последние уже вступили на берег по другую сторону острова. Отряды эти немедленно известили о том Пора. Между тем Александр, шедший в голове своих войск, открыл, что находился еще не на левом берегу реки, а на другом, большем острове, отделенном от левого берега узким рукавом. Хотя вода в этом рукаве поднялась от дождя очень высоко, однако же и конница, и пехота успели перейти через него в брод. Коль скоро войско совершенно переправилось на левый берег, тогда Александр поставил: на своем правом крыле конных агематов с отборнейшими иппархами, впереди их — конных стрелков, за ними — иппастистов и пешую агему, а по обеим сторонам фаланги — стрелков, агриян и пращников. Затем сам он с 5.000 челов. конницы быстро двинулся вперед против Пора, приказав 6-ти тысячам челов. пехоты следовать за собою. Между тем Пор. по первой вести, что македоняне переправляются, отрядил против них сына своего с 2.000 челов. конницы и 120-ю военными колесницами. Но сын Пора прибыл, когда переправа была уже совершена. Александр немедленно произвел на него нападение всею своею конницею в массе и опрокинул его. При этом сын Пора и с ним 400 его всадников были убиты, а военные колесницы и большая часть лошадей его захвачены македонянами. Затем Александр немедленно продолжал свое наступление. Пор узнав о поражении и смерти сына, оставил на левом берегу Гидаспа, против Кратера, для удержания его, небольшую часть войск и слонов, а сам с 30.000 челов. пехоты, 4.000 человек конницы, 300-ми военных колесниц и 200-ми слонов двинулся на встречу Александру. Достигнув на пути такого рода местности, которая была удобна для действий конницы и колесниц, он построил на ней войско свое в боевой порядок. Впереди он поставил слонов, шагов во 100 одного от другого, — за ними 1-ю линию пехоты, некоторые отделения которой расположились впереди, в промежутках слонов, — а за 1-ою — 2-ю линию пехоты, простиравшуюся справа и слева до конницы, расположенной на обоих флангах и прикрытой военными колесницами. Александр, приблизясь к Порову войску, остановил свою конницу, дабы дать время подойти пехоте. а между тем, осмотрев расположение Пора, сильно прикрытое в центре с фронта, и угадав намерение противника, он положил напасть на левое его крыло правым своим крылом в косвенном боевом порядке с фронта, во фланг и в тыл. С этою целью, по прибытии пехоты, он лично направился с большею частью конницы прямо против оконечности левого Порова крыла. Кэну с начальствуемыми им и Димитрием частями конницы он приказал обойти левое крыло Пора и напасть на Порово войско с тыла в то самое время, когда он сам нападет на тоже крыло с фронта и во фланг. Фаланге же он велел оставаться на своем месте и тогда только напасть на неприятеля с фронта, когда конница уже приведет его в расстройство на левом фланге.
Приблизясь к левому Порову крылу на полет стрелы, Александр двинул против него с фронта 1,000 чел. конных стрелков, которые сильною стрельбою из луков должны были расстроить, ослабить и поколебать его. Сам же с этерами и остальною конницею он охватил это крыло и двинулся во фланг ему индийская конница этого крыла сомкнула свои ряды, чтобы выдержать натиск Александра, как вдруг увидала в тылу у себя Кэна, подкрепленного перешедшим через реку Мелеагром. Тогда сильнейшая и храбрейшая часть этой конницы осталась против Александра, а другая, меньшая, обратилась назад против Кэна.

Пользуясь происшедшим при этом беспорядком, Александр стремительно напал на неприятельскую конницу. Она была опрокинута и бросилась под защиту слонов. Ближайшая часть этих последних была немедленно обращена и устремлена против Александра и в тоже время македонская фаланга двинулась вперед, под прикрытием сильной стрельбы македонских стрелков. Завязался бой, жесточайший из всех, в которых когда-либо находились македоняне и греки. Слоны разрывали и ломили самые тесные ряды македонской фаланги, а индийская конница, ободренная тем, напала на конницу Александрову, однако же снова была опрокинута ею на слонов. Вскоре густые, тесно сомкнувшиеся массы македонских: фаланги — с фронта, а конницы с левого фланга и тыла начали сильнее и сильнее теснить индийских: слонов, конницу и пехоту, и производить между ними жестокие кровопролитие и опустошение. При этом слоны наносили еще более вреда собственным войскам, нежели неприятельским: лишенные вожатых своих, которые все были перебиты македонскими стрелками, рассвирепев от ран и боли, они в ярости метались во все стороны и все попирали ногами. Но македоняне, имея более, нежели индийцы, места и свободы для своих движений и действий, расступались и, пропуская слонов, осыпали их стрелами и убивали. Наконец македонская фаланга произвела последний, решительный удар и вместе с конницею окончательно сломила Порово войско. Половина индийской конницы была совершенно истреблена, большая часть индийской пехоты — также, а остальная успела спастись сквозь промежутки Александровой конницы. Кратер, видя успех Александра, переправился через Гидасп, опрокинул оставленные против него Пором войска и вместе с Александром преследовал разбитых индийцев. Они понесли огромный урон, потеряв около 23.000 чел. (тысяч 20 пехоты и тысячи 3 конницы) убитыми, в числе которых находились два Порова сына, все предводители войска, возничие колесниц и вожатые слонов. Колесницы же и оставшиеся в живых слоны, с множеством пленников и богатейшею добычею достались в руки победителей. Сам Пор оказал необыкновенные мужество и храбрость, сражался как простой воин до последней крайности, был ранен и с трудом убежден наконец сдаться Александру. Уважая доблести его, Александр не только возвратил ему свободу, но сохранил и царский сан, и царство, которое в последствии еще значительно увеличил, и победив Пора сначала силою оружия в бою, потом победил его великодушием и тем снискал в нем верного и преданного союзника.
И так, результатами битвы на Гидаспе были полные и совершенные: поражение Пора и победа Александра. He легко однако же досталась победа Александру и, без всякого сомнения, с несравненно большими усилиями и трудом, нежели в трех предшествовавших больших битвах с персами на Гранике, при Иссе и Арбеле. Битва на Гидаспе была самая жаркая из всех Александровых: ни в одной дотоле Александр не встречал такого храброго и упорного сопротивления, и, чтобы одержать победу, он принужден был, прибегнуть к напряжению всех своих сил, всего своего гения. За то и битва на Гидасле, и предшествовавший ей переход Александра чрез Гидасп, принадлежащий к числу самых смелых, искусных и блистательных военных действий этого рода, могут быть названы в полном смысле слова образцовыми. Особенного внимания в них заслуживают: во 1-х искусство, с которым Александр показывал, на различных пунктах реки, головы своих войск и притом так распределил последние, что они легко и скоро могли быть сосредоточены на любом пункте берега; во 2-х, все хитрости, употребленные Александром для введения Пора в заблуждение и оплошность; в 3-х место, избранное им для переправы; в 4-х оставление Кратера и Мелеагра, данные им наставления и все вообще распоряжения к переправе и битве; в 5-х самые переправа и битва, в которых индийцы были поколеблены сначала с фланга, тыла и наконец с фронта, и в 6-х — превосходные действия в битве на Гидаспе, не только македонских и греческих войск, но и азиатских, бывших в составе Александровой армии. Войска эти, те же самые, которые у персов и других восточных народов сражались подобно стадам беспорядочным, — в битве на Гидаспе, начальствуемые македонскими и греческими военачальниками, лично предводительствуемые великим македонским царем-полководцем употребленные каждая соответственно своим: вооружению, устройству и преимущественному образу действий, сражались отлично, в величайшем порядке, взаимно друг друга поддерживали и значительно способствовали одержанию Александром победы.
Урон Александрова войска в битве на Гидаспе простирался, по свидетельству Арриана, основанному на сказаниях Птолемея и Аристовула, только до 310-ти человек (80-ти пеших воинов, 10-ти конных стрелков, 20-ти этеров и 200 человек конницы) и потому кажется несообразным с упорством обороны и силою нападения, и сомнительным. Впрочем, если даже он был и значительнее показанного Аррианом, то во всяком случае, по свойству битв древних времен и их обыкновенных результатов, легко мог быть несравненно слабее урона индийского войска.
Положив, в память победы на Гидаспе, основание двум городам: Букефалии (по имели павшего в этой битве коня своего, Букефала) — на месте переправы через Гидасп, и Никеи — на месте самой битвы, и оставив Кратера с частью войска для сооружения этих городов, Александр двинулся далее к р. Акесину (ныне Дженаб), впадавшему в Гидасп. На пути к нему он покорил сопредельные с царством Пора индийские племена, и земли их с 37-ю городами присоединил к владениям Пора. Приняв сверх того покорность некоторых других индийских владетелей и независимых племен, он переправился на плотах и судах через Акесин (по мнению Арриана — в самом широком его месте, где течение его было менее быстро) и, оставив на переправе Кэна с частью войска, быстро преследовал индийского владетеля, именем также Пора, который перед битвой на Гидаспе изъявил готовность покориться, а потом бежал из своих владений. На пути к р. Гидраоту (ныне Равей или Рауви), впадавшему также в Гидасп, Александр оставил гарнизоны во всех важнейших пунктах, для обеспечения Кэна и Кратера, а прибыв к Гидраоту, отрядил Гефестиона с частью войск для покорения всех независимых племен на берегах этой реки и для вторжения потом во владения бежавшего Пора. Сам же он переправился через Гидраот (близ нынешнего Лагора) и покорил часть прибрежных его жителей. Узнав, что кафэяне, оксидраки, маллы и многие другие, независимые, воинственные индийские племена составили между собою союз против него и собрались под стенами крепости Сангалы на левом берегу р. Гипаниса, четвертаго притока Инда (ныне река Беджах или Биас) { Сангал а находилась против нынешнего Гурейпура или недалеко от этого места} Александре немедленно и быстро двинулся туда. На вторые сутки он прибыл к городу Пимпраме, жители которого покорились ему, — дал в нем войску сутки отдыха и на следующий день прибыл к Сангале. Индийцы были расположены на высотах близ этой крепости и ограждены тройным рядом повозок. Александр подступил к ним сначала с конницею; но встреченный сильною стрельбою из луков с вершины повозок., и видя, что с конницею ничего невозможно было сделать, двинул вперед фалангу против слабейшей части укрепления. Индийцы были легко опрокинуты из-за первого ряда повозок, но упорно оборонялись за вторым; когда же были выбиты я из-за него, то покинув укрепленпый стан свой, бежали в Сангалу и заперлись в ней. Александр немедленно обложил ее пехотою и конницею. В следующую ночь индийцы пытались бежать из Сангалы; но наткнулись на македонскую конницу и частью были изрублены, а остальные воротились в Сангалу. Тогда Александр устроил вокруг всей крепости два ряда земляных валов со рвами, прерванные только в одном месте болотом: здесь Александр поставил двойные стражи. Затем к крепостным стенам начали придвигать стенобитные орудия. Вскоре переметчики уведомили Александра, что индийцы положи ночью выйти из Сангалы и прорваться сквозь стражи у болота. Александр скрытно поставил там Птолемея с 3.000 иппастистов, отрядом стрелков и всеми агриянами, и приказал ему удерживать индийцев, а между тем подать на трубах знак, п. о которому другие части войска немедленно должны были поспешить на подкрепление ему. Около 4-й стражи ночи (3 часов утра) индийцы действительно вышли из крепости и направились к болоту: но встреченные и отовсюду теснимые македонянами, были отражены и с уроном более 500 челов. обкинуты обратно в крепость. Между тем царь и. верный союзник Александра Пор прибыл с 5-ю тысячами вспомогательных индийских войск и большим числом слонов. а вскоре и стенобитные орудия были придвинуты к стенам. Но еще прежде, нежели было открыто действие ими, македоняне успели подкопать стены, сделать обвалы, приставить лестницы — и взяли крепость приступом. При этом, по свидетельству Арриана, убито 17.000 и взято в плен 70.000 индийцев и 500 чел. конницы с 300 военными колесницами, — македоняне же в продолжение осады и на приступе потеряли только 100 челов. и около 1.200 чел. ранеными. Сангала была разрушена до основания, земли ее отданы независимым, добровольно покорившимся Александру племенам, а союзные с нею два города, покинутые жителями — заняты македонянами.
Вверив Пору и его войскам занятие и обеспечение покоренного края, Александр двинулся далее к реке Гифазу (ныне Сутледж или Сетледж), крайнему на востоке из 5-ти притоков Инда с левой стороны { Из 5-ти притоков Инда с левой стороны, Дженаб (древний Акесин) есть главный, сохраняющий свое название до самого впадения в Инд. В Дженаб впадают: с правой стороны — Джхелам или Бехат (древний Гидасп), — а с левой стороны ниже — Равей (древний Гидраот), еще ниже — Гарра иди Сутледж (древний Гифаз), образуемый слиянием Беджаха или Биаса (древнего Гипависа) и Сутледжа. Александр перешел через каждый из этих притоков особенно в верхних его частях, по ваправлению от нынешнего Аттока через Лагор на Дели. } . Прибыв к Гифазу { По Реннелю — между нынешними Аджодином и Дебалпуром, а по Данвилю и Гиббону — на прямом направлении от Лагора к Дели. } , он намеревался уже переправиться через него, дабы, как говорит Арриан, покорить лежавшие за этою рекою до самого Ганга плодородные и богатые страны, процветавшие в мире и изобилии, и обитаемые земледельческими, трудолюбивыми и воинственными племенами, — и дабы распространить свои завоевания до того предела, где уже не встретил бы более сопротивления. Но македонские и греческие войска, не видя конца его походам и своим трудам, начали роптать и большею частью решительно отказывались идти далее. Тщетно Александр прибегал ко всему влиянию своему на них, ко всему своему красноречию, для убеждения их к последованию за ним и довершению завоевания Азии. Кэн, от лица всех македонян и греков, представил ему, сколь мало их уже оставалось в войске, сколько силы и мужество их истощились, сколь живо они желали возвратиться на родину, предаться после трудов покою и насладиться приобретенными богатствами, сколь неблагоразумно было бы принудить их идти далее против воли, наконец сколь необходимо было самому Александру явить благоразумныя умеренность и осторожность и, не опасаясь более никаких врагов, предостеречься однако же от внезапных переворотов судьбы и счастья. Александр не дал на это никакого ответа и три дня ждал, чтобы войско образумилось и поременило свое намерение. Но видя противное, объявил наконец свое согласие на обратный поход и тем возбудил в войске общие восторг и признательность.

§ 99. Последний, обратный поход из Индии в Персию (326-325).

Соорудив на берегу Гифаза, в ознаменование дальнейшего предела своих завоеваний, 12 возвышенных жертвенников (Alexandri Arae) на подобие башен, свершив жертвоприношение, гимнастические игры и конские ристания, и подчинив все страны до Гифаза Пору, — Александр пройденным путем воротился назад через Гидраот к тому месту на Акесине, где Гефестион уже воздвигнул новый город. Приняв покорность индийского царя Абиссара, он перешел через Акесин и прибыл к Никее и Букефалии на Гидаспе. Здесь, побуждаемый желанием открыть торговый путь из средней Азии океаном и Индом в Индию, он положил построить на Гидаспе флот и спуститься на нем в Инд и по Инду в океан, тщательно разведывая все лежавшие на пути страны и места. В течение нескольких месяцев (в конце 326-го и начале 325-го годов) на Гидаспе были частью собраны с индийских рек и частью вновь построены ионянами, кипрянами, финикиянами, египтянами и другими, находившимися в македонском войске уроженцами приморских стран — около 2.000, разных величины и. рода, судов военных и перевозных для конницы и продовольствия. Когда флот был готов, Александр с иппастистами, стрелками, агриянами и конными агематами поплыл на нем вниз по Гидаспу в Инд и по Инду в океан, сопровождаемый на правом берегу частью пехоты и конницы под начальством Кратера, а на левом — главными силами войска и 200-ми слонов, под начальством Гефестиона. В продолжение 7-мимесячных плавания и похода (в 325 году) вниз по Гидаспу и Инду (через нынешние земли сейков и Синд), Александр весьма часто принужден был сражаться с прибрежными индийскими племенами, из коих важнейшими и самыми сильными и воинственными были маллы (в нынешнем Мултане), оксидраки (Птолемей тех и других называет каспирэянами) и музикане. Племена эти сопротивлялись упорно, но были неоднократно разбиваемы и одни вслед за другими покорены, города их частью разрушены, частью заняты гарнизонами или заселены македонянами и греками, а земли их, в которых сооружены многие новые города и крепости, и устроены пристани — подчинены правильному управлению и назначенным от Александра правителям. Во всех действиях против этих племен Александр, по-прежнему, был всюду первый, нимало не щадил себя и в одном случае — при взятии приступом главного города маллов, до того увлекся своею запальчивою храбростью, что едва не погиб, исполняя долг не полководца, а простого воина. Когда македоняне ворвались в город, маллы заперлись во внутренней крепости, защищенной толстою стеною, которая, будучи построена на скате горы, с наружной стороны была весьма высока, а с внутренней напротив довольно низка. Раздраженный упорным сопротивлением маллов, Александр приказал подкапывать стену и приставить к ней лестницы. Медленность этих работ возбудила в нем живейшее нетерпение: схватив лестницу, он устремился по ней на стену. За ним бросились и иппастисты; но лестницы подломились под ними — и Александр остался на вершине стены, против множества маллов, только с тремя военачальниками: Певкестом. Леоннатом и Абреем. Соскочив с ними во внутренность крепости и прислонясь к стене, он долго защищался с отчаянною храбростью, но наконец изнемог от необыкновенно глубокой, тяжелой и опасной раны стрелою в верхнюю часть груди. Из трех военачальников, бывших с ним, Абрей был убит, а Певкест и Леоннат, сами тяжело раненые, с трудом могли защищать Александра, лежавшего у ног их без чувств. По счастью македоняне успели в это время взобраться на стену, ворваться в крепостные ворота и выручить Александра, после чего, овладев крепостью, всех находившихся в ней маллов истребили, В общей, искренней и живейшей радости всего войска, Александр, бывший несколько дней при смерти, наконец выздоровел и продолжал плавание вниз по Инду в океан. Во время этого плавания, он овладел главным, сильно укрепленным городом музиканян, не доходя Паталы — города, лежавшего на острову, образуемом двумя рукавами Инда, близ устья этой реки (где ныне город Татта), послал Кратера с войсками Аттала, Мелеагра и Антигена, несколькими стрелками, ранеными, больными и неспособными сражаться этерами и македонянами, и всеми слонами, чрез Арахозию и Дрангиану в Карманию, и построил при Патале крепость и пристань для военных судов, а к югу от Паталы, в самом устье Инда — город, названный Келленом (деревянным городом, потому, что он был построен из дерева). Отсюда Александр послал Неарха с флотом, морем, вдоль берега, в устья Евфрата и Тигра, а сам с главными силами войска двинулся берегом моря на запад чрез Гедрозию (ныне южная часть Белуджистана и в ней самая южная область Мекран). Страна эта образовала сплошную песчаную степь, на юге ограниченную Эритрейским морем, а с севера загражденную, как стеною, неприступными скалами. Покрытая глубокими, сыпучими песками, лишенная воды, ибо реки и ручьи только во время дождей наполнялись водою, она была обитаема лишь на севере, близ гор, гедрозянами, я вдоль морского берега — бедными рыболовами, которых греки называли ихтиофагами (рыбоедами). Александру небезызвестно было, какие труды и лишения ему предстояло перенести на походе чрез Гедрозию. Он знал, что никогда и ни одно войско не возвращалось из нее, что, по преданиям, Семирамида возвратилась оттуда только с 20, а Кир с 8 чел. Но это только воспламенило его еще более: он захотел совершить то, чего не могли совершить ни Семирамида, ни Кир. К походу чрез Гедрозию побуждала его, впрочем, также и необходимость сопровождать вдоль берега моря и снабжать по возможности продовольствием и водою флот свой, долженствовавший впервые совершить плавание в Эритрейском море и разведать. персидский залив я устья Евфрата и Тигра. Дорого стоил ему однако же поход чрез Гедрозию. Большая часть войска и почти весь вьючный скот погибли от зноя, жажды и истомления, среди песчаных степей, под палящим зноем солнца. Войска тайно убивали лошадей и лошаков, чтобы питаться их мясом, а при уменьшении от того перевозочных способов, по необходимости должно было бросать множество больных и слабых. Большое число отсталых погибло, заблудившись в степях. Нередко шли столь обильные дожди, что станы войска были совершенно затопляемы водою. Н е раз войско заблуждалось в степях и лишь с трудом снова находило настоящее направление. И среди этих бедствий, Александр, сам изнуренный и слабый, шел обыкновенно пеший в голове войска, подавая личный примере мужества, твердости и терпения.
Наконец, по 70-ти или 80-ти дневном походе от устьев Инда чрез Гедрозию, Александр прибыл в Пуру, главный город гедрозян (ныне также Пура, в северо-западной области Белуджистана, Кохистане), и дал в нем изнуренному войску отдых.
По свидетельству древних историков, все бедствия, перенесенные Александровым войском в Азии, вместе взятые, далеко не могли сравниться с претерпленными им в одном походе чрез Гедрозию, и Александр привел только четвертую часть его из этого похода. По словам Плутарха, он потерял в одном этом походе около 100.000 войск;- но это слишком преувеличено: ибо, по словам самого же Плутарха, Александр при выступлении из Индии, от устьев Инда, имел всего около 125.000 чел. пехоты и около 15.000 чел. конницы. Из них часть была посажена на флот, другая послана с Кратером в Карманию, а третья, главная (вероятно не более 60-ти или 70-ти тысяч человек), двинулась чрез Гедрозию. Следовательно, если даже допустить, что из этой последней воротилась только ¼ (от 15.000 до 17.500 челов.), то весь урон Александра будет простираться от 45.000 до 52.500 челов., число, хотя и весьма значительное, но все же меньшее, нежели приводимое Плутархом.
По отдохновении в Пуре, Александр вступил в Карманию (ныне юго-восточная персидская область Керман), лежавшую к западу от Гедрозии вдоль по берегу моря, — степную на севере, но богатую плодородными и хорошо-возделанными полями и виноградниками на юге. В Кармании к Александру присоединились: Кратер с его войсками и слонами, Клеандр, Ситалк и Геракон с войсками, остававшимися в Мидии, и сверх того множество верблюдов и вьючного скота, чем пополнена убыль людей и приобретены достаточные перевозочные способы. Затем зимою с 325-го года на 324-й Гефестион с большею частью войска, вьючным скотом и слонами был послан из Кармании берегом моря в Персию, Неарх с флотом сопровождал его вдоль берега, а сам Александр с легкими войсками, этерами и отрядом стрелков следовал к Пассаргарде {Пассаргарда находилась, как цолагают, на нын е шней рав н ин е Мур - хаб, к ю.-в. от Шираза и к ю. от озера Бахтег иан а.} и оттуда в Персеполь и Сузу, куда и прибыл в феврале 324 года, Здесь он с необыкновенною щедростью наградил войско: уплатил долги военачальников и воинов, по Арриану на сумму свыше 20.000 талантов (около 28-ми миллионов рублей серебром), — уволенным от службы выплатил недоданное жалованье, поденную плату до прибытия на родину и сверх того по таланту каждому; даровал им на всю жизнь разного рода значительные и почетные преимущества, а главным военачальникам (Гефестиону, Неарху, Певкесту, Онесикриту и др.), равно и всем македонским царским телохранителям роздал золотые венцы. Затем, осмотрев лично Персидский залив и устья Тигра и Евфрата, он поднялся вверх по Тигру до города Описа в Мидии (несколько выше нынешнего Багдада) и посетил Экбатану, всюду занимаясь внутренним устройством завоеванных областей и стараясь слить македонян и греков с азиятцами в один народ, соединил азиатские войска с македонскими и греческими, и образовал новые, по европейски вооруженные и устроенные войска азиатские. Между тем он лично свершил поход против коссэян, дикого и хищного племени на южных проделах Мидии, в продолжение 40 дней совершенно покорил их, взял у них заложников и в землях их построил крепости. Затем, прибыв в Вавилон, он начал готовиться к новому походу в Аравию, но — заболел и, имея уже разстроенное 12-ти летними трудами и деятельностью здоровье, после 12-тидневной болезни, 11-го июня 323-го года, на 33-м году от рождения, кончил жизнь, исполненную великих и дивных подвигов!
Из них последний, предсмертный поход его в Индию едва ли не самый замечательный, хотя и кратковременный. Действительно, гений Александра, прежде нежели угаснуть на веки, проявился с новою, еще большею силою, в новом, еще более ярком блеске, и в приготовлениях к этому походу, и в первоначальных, и в последующих его действиях, и в целом его объеме, ив малейших его подробностях.
Должно заметить однако же, что в обратном походе от Гифаза к устьям Инда и отсюда в Персию, равно и в последующих затем до смерти своей действиях, Александр является уже не столько полководцем-завоевателем, сколько государем, заботливо пекущимся об упрочении своих завоеваний и благосостоянии своего обширного государства. Как полководец, он уже на Гифазе, отказом своего войска следовать за ним далее, принужден был положить предел своему победоносному шествию на восток. Впервые воля его встретила такое сопротивление, которого он не в состоянии был преодолеть ни строгостью, ни кротостью, и, покоряясь необходимости, он предпринял обратный поход, в видах более политических и торговых, нежели военных.

§ 100. Общий вывод об Александре Великом, как полководце, и об образе и искусстве ведения им войны.

Изложение походов Александра Великого заключим общим выводом о нем самом, как полководце, и об образе и искусстве ведения им войны.
И здесь обратимся сначала к лучшему, добросовестнейшему я правдивейшему из его историков, глубокомысленному философу, сведущему и опытному в военном деле Арриану. Так изображает он Александра {Походы А л ександра В, книга VII глава 7-я.} : «Александр был одарен прекрасною наружностью, решимостью быстрою, неутомимою, храбростью, все преодолевавшею. Он жаждал опасностей, еще более чести и славы. Довольно равнодушный к чувственным удовольствиям, он был ненасытен в алчбе наслаждений более возвышенных, благородных. Он обладал редким искусством в трудных обстоятельствах избирать лучшие средства, взвешивать, предугадывать вероятности успеха. Он не имел равного себе в искусстве устраивать войска, вооружать их, управлять ими, внушать и доверие к себе и ободрять их, сам первый подавая им примере преодоления опасностей с твердостью непоколебимою. В предприятиях сомнительных, отважность его решала победу. Кто лучше его умел предупреждать неприятеля и побеждать его тогда, когда он и не подозревал еще движения против него Александра? Он свято соблюдал данное слово, умел остерегаться всякого обмана и, не оставляя себе ничего, являл щедрость к друзьями своим необыкновенную. Рожденный в мире по особливому предопределению богов, он не был подобен никому из смертных».
И действительно, Александр, как человек, стоит на высоте, едва доступной смертным, — как полководец, являет в себе соединение всех дарований, всех добродетелей, всех совершенств военных, в телесном, душевном и умственном отношениях.
С ранних лет величайшая простота в образе жизни, строгие: умеренность и воздержность, и непрерывная деятельность еще более развили в нем необыкновенные крепость и силу телесные, которыми он был одарен от природы, и до того закалили его тело, что и стужу, и зной, и холод, и жажду, и величайшие труды и лишения, и тяжкие болезни, и жестокие раны он был в состоянии переносить и переносил почти невероятным образом.
И в этом, можно сказать, железном теле была заключена и душа, столь же мощная и твердая, деятельная и неутомимая, — душа пылкая и восторженная, жаждавшая всего великого, благого и полезного, исполненная самых возвышенных, благородных чувств.
И с волею твердою, непреклонною, с решимостью быстрою, смелою, в нем был соединен гениальный, светлый, прозорливый ум, пылкий — как его душа, быстрый — как его воля, обширный — как его замыслы. Но сознание собственных сил, вера в свое предназначение, доверие к своему счастью и пылкость души, тем большая, что военные подвиги его свершены в лета самого сильного действия страстей (от 20-ти до 32-х), все это было причиною, что воля в нем часто брала верх над рассудком и, неумеряемая им, вела иногда к излишней и даже дерзкой отважности. Но счастье, всегда более или менее благоприятствующее смелым и искусным полководцам, всегда более или менее верующим в него, всегда и вовремя спасало в этих случаях и Александра.
До провозглашения себя царем персидским, Александр пребыл неизменно-верным простоте в образе жизни, умеренности и воздержности, к которым был приучен с молода. Если же под конец жизни он и окружил себя восточными роскошью и пышностью, и нарушал иногда законы умеренности и воздержанности, то вовсе не по врожденной наклонности, а вследствие необходимости сообразоваться, с одной стороны — с персидскими, а с другой-с македонскими обычаями.
Но необыкновенные его: деятельность, неутомимость в трудах, терпеливость в лишениях и нужде, неустрашимость и присутствие духа в опасностях, и пылкая, кипучая, отважная храбрость в боях были, в течение целой его жизни, всегда одинаковыми, неизменными. И в трудах, ив опасностях он всегда был первым и, личным примером своим сильно одушевляя, войска, неодолимо увлекал их за собою. В боях же он являлся истинным героем, превыше смертных, грозным и великим, искал опасностей, устремлялся в самую жаркую сечу и, мощною рукою сокрушая все вокруг себя, распространял смятение и ужас, смерть и опустошение в рядах неприятельских.
Если ко всему этому присовокупить его благодушное, кроткое, ласковое обхождение с войсками, его необыкновенные попечительность и заботливость о них, чрезвычайную щедрость и всегдашнюю справедливость его наград, наконец — его величественный вид и увлекательный дар слова, то легко будет понять необыкновенное нравственное влияние, которое он имел на свои войска, неограниченные: любовь, преданность и доверие, которые внушал им к себе, и то редкое искусство, с каким умел побуждать их к труднейшим и опаснейшим подвигам, ободрять, одушевлять, воспламенять их и внушать им мужество, твердость, терпение и благородные, возвышенные чувства чести и славы. При всем том, он постоянно соблюдал между ними строгие воинские подчиненность и порядок, и если, при всей любви своей к нему, войскам его случалось упадать духом, роптать и отказывать ему в повиновении, то присутствием духа, силою убеждения, кротостью, соединенною с твердостью и, в случае нужды, с немедленными, справедливыми мерами строгости и наказаниями, он всегда и скоро умел снова обращать их к чувству долга и повиновению. Только раз в жизни — на Гифазе — вся власть его, все нравственное его влияние оказались тщетными и он по необходимости принужден был покориться воле войска.
Он не был ни жестоким, ни мстительным, но во всех своих действиях и поступках являл истинные человеколюбие и великодушие. Если же под конец жизни он обнаруживал иногда особенную строгость, то был побуждаем к ней обстоятельствами и необходимостью, а если предавался порывам гнева, то это должно отнести к его молодости, вспыльчивости и естественным следствиями влияния постоянного счастья и ласкательств, раздражительности и нетерпению противоречия и. сопротивления.
Честолюбие его было неограниченное, но благородное и возвышенное. Он хотел завоевать мир, но для того, чтобы распространить в нем греческое просвещение и учредить всемирную торговлю. Он открыл войну с персами, но для того, чтобы отмстить им за разорения Греции и обогатить последнюю, а не самого себя, доказательством чему служит то, что большую часть сокровищ, приобретенных в Азии, он роздал бывшим с ним македонянам и грекам, отослал в Грецию, употребил на вооружение городов и дела общеполезные, и. т.п.
Во всех своих действиях он постоянно являл политику — необыкновенно мудрую и осторожную, справедливую, благую и полезную. Ею он приуготовлял и облегчал успехи своего оружия, ею же он утверждал и упрочивал свои завоевания. И если обширная монархия его распалась, виною тому были: ранняя, преждевременная смерть его и то, что ни один из его преемников не имел дарований, необходимых для поддержания и продолжения его дел.
Особенного внимания заслуживает несоразмерность его сил, средств и способов с огромностью и величием его предприятия, обширностью, дальностью и быстротою его завоеваний, и многочисленностью, важностью и блеском его успехов и победе. Лишь с 40.000 войск и 200-ми талантов открыл он войну против персидского царя, имевшего в своем распоряжении огромные силы, средства и способы, и несметные богатства;. В продолжение войны он не мог легко и скоро пополнить убыли своих войск, и только позже, по завоевании внутренних областей персидского государства, приобрел значительные силы, способы и денежные средства. а до того времени он был обязан своими успехами гораздо более мужеству, дарованиям и искусству, нежели силам и средствам своим.
Военную славу его особенно возвышает то, что он никогда и никем не был побежден, но всегда и над всеми был победителем. Правда, что военное поприще его было непродолжительно, и неизвестно, в случае, если бы он прожил долее, всегда ли бы ему благоприятствовало счастье и не изменило ли бы оно наконец и ему, как изменяло бы оно другим великим людям и полководцам? Правда также, что в войне с персами ему чрезвычайно благоприятствовали: 1) превосходство македонян и греков над персами, и собственное его превосходство над Дарием, в особенности же 2) то, что он, при своих гениальных дарованиях, соединял в своих руках и власть полководца, в власть монарха, и 3) то, что он имел таких противников, как персы. Из всех народов Азии только тиряне, согдияне, бактрияне, скифы и индийцы сопротивлялись ему храбро и упорно, персы же- крайне малодушно и слабо. Но все это не только нимало не унижает достоинства его подвигов и не помрачает славы его завоеваний, но и еще более возвышает их. Ибо в умении его всегда сообразовать своя действия с средствами и обстоятельствами, свойствами местности и неприятеля, м действиями последнего, и в чрезвычайном вследствие того разнообразии его действий против различных народов и в различных странах Азии, именно и заключается главнейшее достоинство искусства ведения имъ войны.
Его образ ведения войны — говорит Наполеон {Mémoires de Montholon, II, 10.} — был методический и заслуживает величайших похвал {Под методическим образом ведения войны Наполеон разумеет действия, сообразные со средствами и обстоятельствами, т.е. рассудительные, обдуманные, основательные. } . Он вел войну по предварительно и глубоко соображенному предначертанию, никогда не отступая от него в главных основаниях, никогда не выпуская из виду главной его цели, но согласуя его в подробностях исполнения с средствами и беспрерывно изменяющимися на войне обстоятельствами.
Он действовал не иначе, как вполне обеспечив себя с тыла и флангов, прикрыв ту страну или тот край, которые долженствовали служить опорою, основанием его действий, и сообщения свои с ними, и приняв все необходимые меры предосторожности. Для этого в тылу за собою он оставлял более или менее сильные отряды, а в важнейших городах и крепостях гарнизоны, назначал военных начальников и гражданских правителей, обеспечивал себя и мерами кротости, и мерами строгости, и безусловною покорностью побежденных, и выгодными, надежными союзами.
Обеспеченный таким образом в тылу своем, он устремлялся прямо к ближайшему предмету своих действий — стране, краю, городу и преимущественно тому пункту, где находилось войско неприятельское.
Он двигался и действовал преимущественно совокупными силами;- но, когда надобность и обстоятельства того требовали, разделял свои силы, для того однако, чтобы затем снова сосредоточить их.
Он двигался и действовал всегда с величайшими: быстротою и решительностью, стараясь предупреждать неприятеля, приводить его в изумление и замешательство внезапностью, нечаянностью своих появления и нападения, и поражать его — стремительностью и силою своего удара.
Он вел войну с необыкновенною деятельностью;- но, когда надобность и обстоятельства того требовали, медлил, выжидал удобных времени и случая, а между тем усиливался и давал своему войску необходимый отдых.
Он действовал во все времена года без различия, зимою как и летом, в странах горных и ровных, плодородных и бесплодных, населенных и безлюдных, всегда сообразуя с ними свои действия, никогда не затрудняясь представляемыми ими препятствиями. Ни широкие и быстрые реки, ни высокие, неприступные горы, ни песчаные степи — ничто не было в состоянии устрашить и задержать его. Напротив, где наиболее было препятствий и опасностей, туда он охотнее и направлял свое шествие, если только предвидеть от того какую-либо пользу или выгоду. Иногда однако заботливость о своем войске заставляла его предпочитать дальнейшие, но удобнейшие пути кратчайшим., но труднейшим, и даже прибегать к обходам естественных препятствий и расположенного при них неприятеля.
При всей своей деятельности, при всей быстроте своих движений, он всегда прилагал особенное попечение о сбережении своих войск и обладал редким искусством по мере движения вперед не только не ослабляться, но и усиливаться. Имев на Гранике 40.000 войск, в последующих битвах, не смотря на убыль в промежутках между ними (оставленными в тылу гарнизонами, убитыми в делах с неприятелем, умершими от болезней, ранеными, больными, отосланными в Македонию и Грецию, и поселенными в Азии), он имел при Иссе — также 40.000, при Арбеле — 47.000, а при выступлении в индийский поход — до 135.000 войск. Он достигал этого усилением своего войска подкреплениями из Македонии и Греции (до 38,000 челов. в продолжение целой войны) и в особенности наборами войск в завоеванных им областях Азии.
Он продовольствовал войска своя преимущественно правильным сбором с края, чрез который проходило или в котором действовало его войско, что, как весьма естественно, было удобнейшим и даже единственно возможным способом продовольствования при его быстрых и дальних движениях и действиях. Но в известных расстояниях он учреждал большие склады продовольствия, из которых войска, при движении вперед, запасались и несли на себе или перевозили с собою на столько времени продовольствия, на сколько им было назначаемо Александром. Во время плавания же по Гидаспу и Инду, и похода чрез Гедрозию, продовольственные запасы были перевозимы на флоте.
Сражения Александра отличаются необыкновенным искусством и заслуживают особенного внимания в тактическом отношении. Отличительною чертою их было нападение одним (преимущественно правым) усиленным крылом, либо обоими, в косвенном боевом порядке, на одно или оба крыла неприятельские, с фронта, во фланг и в тыл. При этом все движения и действия Александровых войск были производимы с величайшими правильностью и точностью, и каждая часть, каждый род войск всегда были употребляемы вполне сообразно с их назначением, вооружением и устройством, с местностью, расположением и действиями неприятеля, и обстоятельствами.
Обладая в высшей степени искусством побеждать в бою; Александр обладал и неменьшим искусством извлекать из побед своих наибольшие выгоды и пользу. Но он никогда не увлекался победою, никогда преследованию разбитого и неопасного более врага не жертвовал выгодами более важными и положительными. За то, если надобность и обстоятельства того требовали, он преследовал неприятеля с неимоверными напряжением сил, быстротою и решительностью. Самым изумительным в этом отношении было преследование им Дария и Бесса.
Наконец — осады Александра бесспорно ставят его в число искуснейших полиорцетов древности, то коих немного было ему подобных, еще менее равных.
И в справедливом удивлении к его гениальным дарованиям и дивным подвигам военным, потомство включило его в малый, избранный сонм величайших в мире полководцев всех времен и народов, и признало его образцом, вполне достойным изучения и подражания.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. КАРФАГЕНЯНЕ.

§ 101. Военное устройство я военные учреждения. — § 102. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их. — § 103, Войны карфагенян.

Источнини: Диодор Сицилийский, Дионисий Галикарнасский, Полибий, Folard, Guisehard, St-Cyr Chantreau, Carrion Nisas, Kausler. Handbibliothek fur Officiere &, Rocquancourt, Барон Зедделер, Rollin, Heeren (в особенности), Лоревц и др., указанные в главах I — XV.

§ 101. Военное устройство и военные учреждения.

Карфаген — торговое поселение, основанное на берегах северной Африки, за 878 лет до РХ, тирскими и другими финикийскими выходцами, с самого начала вел беспрерывные войны с целью учреждения торговых поселений и распространения своих владений и торговли. В конце 6-го века (550-500), когда он успел уже стать во главе союза финикийских поселений в северной Африке и сделать обширные в ней завоевания и еще значительнейшие вне ее пределов, полководец его, Магон I или старший, родоначальник знаменитого поколения, в котором звание карфагенского полководца было около полутора века (550-400) наследственным, положил, как полагают некоторые. первые основания правильному военному устройству Карфагена. Но в 5-м и 4-м веках, равно и в первой половине 3-го века перед Р. Х. — периоде наибольших могущества и славы Карфагена, уже сильной на море военно-торговой республики, стремившейся путем завоеваний довершить господство свое на островах и прибрежьях западной части Средиземного моря, военное устройство ее достигло также наибольшего своего развития и представляет вообще нижеследующие главные черты:
Географическое положение и торговая политика Карфагена, почти беспрерывные войны, веденные им, и защита собственных владений, вероятно, уже с ранних времен сделали необходимыми для него образование и содержание сильного флота и многочисленного, некоторым образом постоянного, сухопутного войска. Но будучи государством преимущественно торговым, Карфаген щадил жизнь собственных подданных и предпочитал, для ведения кровопролитных войн своих, нанимать иноплеменников, тем более, что содержание наемников служило ему средством сообщения с различными, даже отдаленнейшими народами и основою торговых сношений с ними. По этим причинам флоты и армии карфагенские были составлены преимущественно из иноплеменных наемников, и ни у одного из народов древности обычай содержать наемные войска не был развит до такой степени, как у карфагенян.
Морские военные силы занимали у них первое место и были весьма значительны, средоточием их был самый город Карфаген. Здесь находились: сильно-укрепленная военная гавань, главное: местопребывание и пристанище карфагенских флотов, многочисленные морские склады и заведения, верфи и т.п. Военными судами были обыкновенно (до пунических войн) триремы, число которых во время сицилийских войн простиралось до 150 и даже 200. На военных судах у карфагенян, как у греков, были частью сухопутные войска и частью гребцы (первых около ? , последних около ? ). Гребцами были рабы, покупаемые для этого правительством и вероятно все или большею частью постоянно одержимые и в мирное время. Флоты карфагенские имели своих особенных предводителей, отличных от предводителей сухопутных войск, и подчиняемых последним только при совокупных действиях флотов и армий; в противном же случае они зависели и все приказания получали непосредственно от самого сената.
Военно-сухопутные силы Карфагена занимали второе место, хотя были весьма многочисленны. Состав их был самый разнородный, а именно они состояли: 1) из собственных граждан Карфагена, 2) из различных данников и союзников его, и 3) из иноплеменных наемников.
Наименее в войске было собственных граждан Карфагена. Лишь незначительное число их, большею частью из высшего, знатнейшего в богатейшего сословия, служило в войске и преимущественно в коннице, служба в которой, до дороговизне, была доступна только богатым людям и считалась почетнейшею, — отчасти же составляло особенную, отборную и почетную пешую дружину под названием священной. Священная карфагенская дружина служила, как кажется, телохранителями главным предводителям войск, практическим военным училищем для знатных карфагенян, рассадником карфагенских полководцев и военачальников, и отличалась как роскошью в одежде и вооружении, так и храбростью.
В случаях особенной важности или большой опасности, и прочие граждане Карфагена и других городов карфагенских были однако обязаны вооружаться. В таком случае один город Карфаген мог выставлять 40,000 чел. пехоты и 1.000 чел. конницы.
Второе место после собственных карфагенских войск занимали войска африканских данников Карфагена, происшедших из смешения карфагенян с туземцами Африки и известных в истории под названием ливио-финикиян. Этих войск было гораздо более, нежели собственных карфагенских.
Но наибольшую часть карфагенских армий составляли иноплеменные наемники. Карфагеняне набирали их в самых противоположных странах Африки и Европы, между самыми разнородными племенами их, с тем, по словам Полибия, намерением, чтобы набором разноплеменных наемников, говоривших непонятными друг другу наречиями, предупреждать заговоры, измены и возмущения между ними. Набор наемников в Африке и Европе производился чрез особо посылаемых для того правительством сенаторов, которые заключали с правителями народов и вождями племен условия о найме у них определенного числа войск и количестве денежного им жалованья. Лучшими между иноплеменными наемниками, по устройству и военному порядку, были войска испанские. Галльские, служившие у карфагенян наемниками уже с весьма ранних времен, были из числа храбрейших. Многочисленнейшую же часть карфагенских наемников составляли войска кочевых племен, обитавших в северной Африке, на всем пространстве от Египта до западного океана.
Вообще карфагенские армии, по составу, представляли большое сходство с персидскими: подобно тому, как последние заключали в себе почти все народы востока, так в первых были почти все народы запада. Состав их преимущественно из наемников достаточно объясняет, почему числительная сила их была всегда так значительна. Однако греческие и римские историки большею частью уже слишком преувеличивают ее, и исчислениям их доверять нельзя. Но во всяком случае достоверно то, что, при огромных денежных средствах Карфагена, выставить 100.000 войск ему не стоило большого труда. Всего многочисленнее карфагенские армии были, сколько кажется, во времена сицилийских войн.
В мирное время Карфаген содержал также некоторое число войск, большею частью наемных, которые составляли стражу столицы и городов в областях. Войска эти, равно как и принадлежавшие к ним лошади, склады запасов и проч., были располагаемы обыкновенно в особо устроенных для того в стенах внутренних городских крепостей (цитаделей) помещениях. В каждом городе был особый военный градоначальник, начальствовавший и всеми находившимися в городе войсками.
Говоря вообще, военное устройство Карфагена, при некоторых выгодах. имело большие недостатки и невыгоды. С одной стороны внешние неудачи не причиняли Карфагену чувствительного вреда: ему нечего было щадить и жалеть полудиких наемников, и пока у него не было недостатка в деньгах для их найма, он всегда легко я скоро мог пополнять даже величайшую убыль своих войск, ибо охотников служить в них наемниками было всегда множество. Содержание разноплеменных наемных войск согласовалось и с торговою политикою Карфагена, как объяснено выше, и с внутренним его благосостоянием, ибо народонаселение государства не было ни отвлекаемо от промышленности и торговли, ни истощаемо войною. Но, с другой стороны, наемники нимало не могли заменять природных войск, ибо в них не было ни преданности ко чуждому им государству, ни единодушия, ни благородных побуждений чести и славы. Разнородные составные части карфагенского войска не были соединены между собою никакими естественными и тесными узами, никакими общими и важными выгодами, и не составляли одного, неразрывного целого. Данники всегда были готовы восстать и отложиться, а наемники, при малейшем неудовольствии, невыдаче или даже неисправной выдаче им жалованья, либо, предложении кем-либо другим большей платы, возмущались, предавались беспорядкам и всегда были готовы обратить оружие против самого Карфагена. От того Карфаген был слаб и почти беззащитен внутри. Внезапное нападение неприятеля на собственные его пределы, от которого флоты его не всегда были в состоянии защитить его, при невозможности сверх того в скорости собрать в таком случае наемное войско, подвергало Карфаген величайшей опасности. Внутренние же войны, гораздо более опасные для него, нежели внешние, нередко поставляли его на край гибели.
К этому должно еще присовокупить важные недостатки в начальствовании карфагенскими армиями. Предводители их были избираемы (всегда из собственных граждан Карфагена) народом и большею частью не по личным способностям и дарованиям, не за заслуги и отличия, оказанные отечеству, но по особенным прихоти или благорасположению народа, либо господствующей политической партии, по знатности рода или богатству, связям или проискам. Беспрерывная же борьба политических партий и попеременное торжество одной над другими, зависть народа к победам и завоеваниям искусных или счастливых полководцев, и еще более опасение, чтобы предводители армий не употребили своей власти против свободы Карфагена — все это было причиною, что их часто сменяли, даже в продолжение самой войны, самых военных действий, отказывали ям в требуемых ими подкреплениях и денежных средствах, всячески стесняли их и наконец совершенно ограничили власть их. Уже и прежде военная власть, вполне отделенная от гражданской, была ограничена тем, что при предводителях армий во время войны постоянно находились особо назначаемые сенатом, для надзора за их действиями, сановники, от которых они более или менее зависели. Но после попытки одного полководца, именем Малха, захватить верховную в Карфагене власть и превратить ее в неограниченную военную, в 5-м веке (между 480-м и 410-м годами) учреждено было верховное судилище (герусия) из 100 сенаторов, предназначенное для обеспечения государственных устройства и учреждений от властолюбия аристократов и особенно предводителей армий. Имея постоянное пребывание в Карфагене, судилище это управляло оттуда войною и военными действиями, даже в самых отдавленных странах, составляло военные предначертания, требовало от полководцев непременного и точного исполнения их, и строго, нередко жестоко наказывало предводителей армий за отступления от них, неудачные предприятия и поражения. Естественным следствием этого было то, что военные предначертания верховного судилища были редко сообразны с обстоятельствами, беспрерывно изменяющимися на войне, — полководцы, страшась ответственности и наказания за неудачи, не отваживались на предприятия и действия смелые и решительные, и вследствие того военные действия и войны карфагенян были ведены большею частью медленно, нерешительно, вяло и слабо. И если Карфаген успел до такой степени распространить свои пределы и могущество, то этим был гораздо более обязан политике и золоту своим, и грубому невежеству своих врагов, нежели превосходству военного устройства и нравственной силе войска и народа своих. Над народами дикими и неустроенными, и над врагами бессильными, карфагеняне торжествовали более или менее легко. Но там, где они имели против себя благоустроенные, храбрые войска и искусных полководцев, там большею частью претерпевали неудачи и поражения, даже со стороны гораздо слабейшего в силах неприятеля. Победы, одержанные над ними (500-324) Гелоном, Дионисием старшим и Тимолеоном в сицилийских войнах, служат лучшим тому доказательством.
§ 102. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их.

Карфагенские войска были пешие и конные, тяжелые и легкие, правильно устроенные и неустроенные. Вооружение, строй и образ действий их были, как и самый состав карфагенских армий, чрезвычайно разнообразны, ибо разноплеменные войска, составлявшие эти армии, большею частью сохраняли сооружение, устройство и образ действий, свойственные их отечественным странам.
Священная дружина была, до Диодору, пешая и тяжеловооруженная. Прочие карфагенские граждане, служившие в войске, составляли тяжелую конницу.
Ливио-финикияне сражались и пешими, и конными, и составляли, первые — часть тяжелой пехоты, а последние — часть тяжелой конницы.
Как они, так и дружина собственных граждан Карфагена были вооружены длинными копьями и имели под конец этого периода правильное устройство.
Испанские наемники составляли отличную тяжелую пехоту и отчасти тяжелую конницу. Главным оружием их был большой меч, которым одинаково можно было и колоть, и рубить.
Галлы сражались пешими (до пунических войн) и почти нагими. Главным оружием их был меч, которым можно было только рубить,
Балеарские пращники, особенно свойственные в этом периоде карфагенским армиям, отличались необыкновенно сильным и метким метанием каменьев и свинцовых пуль из пращей.
Но многочисленнейшим родом войск в составе карфагенских армий была превосходная, хотя и неустроенная, легкая конница кочевых африканских племен: массилян, массессилян, маков и маврузян, известная под общим названием нумидийской. По позднейшему свидетельству Страбона и Аппиана, она имела жалкую наружность, но отличных всадников и коней. Всадники, полунагие, едва прикрытые плащами, навернутыми на левые руки и служившими вместо щитов, либо львиными или тигровыми шкурами, вооруженные легкими дротиками и мечами, сражались на малорослых и тощих степных конях. Но воинственные, мужественные, неутомимые, довольствовавшиеся самою скудною пищею и отменно храбрые, они были и отличными наездниками: ибо росли, можно сказать, на коне и с детства свыкались с верховой ездой. Кони же их были необыкновенно крепки, быстры на скаку и неутомимы. Нападение нумидийской конницы было всегда чрезвычайно пылкое и стремительное; она не стыдилась бегства: ибо бежала только для того, чтобы, обратясь назад, снова нападать. Превосходно обеспечивая собственное войско от внезапных нападений, она в тоже время сама беспрерывно тревожила неприятеля нечаянными, частными со всех сторон нападениями, быстро и неутомимо преследовала его в отступлении и отлично вела малую войну небольшими отрядами.
Карфагеняне употребляли также на войне и в битвах, сначала — военные колесницы, а потом — слонов. Неизвестно, принесен ли ими обычай употребления военных колесниц из Финикии, или заимствован у некоторых африканских племен. Употреблению слонов на войне они научились, впрочем, по мнению некоторых писателей, у Пирра, уже перед пуническими войнами, и ввели у себя этот обычай тем легче, что Африка изобиловала слонами.
В общем строе карфагенское войско представляло странный вид. Средину или главные силы составляли: пехота и конница карфагенские, ливио-финикийские, галльские, испанские и другие. Впереди были рассыпаны балеарские пращники и построены военныя колесницы, а по флангам находились многочисленные толпы нумидийской конницы. Образ действий в бою, за некоторыми исключениями, сходствовал с тем, который был в употреблении у восточных, невежественных в военном искусстве народов.
Вообще карфагенские армии, составленные преимущественно из легких и неустроенных войск, имели все выгоды и невыгоды такого рода состава. Сверх обеспечения своего от внезапных нападений, они легко и удобно совершали большие и дальние движения. Ho, разоряя край вокруг, легкие войска лишали их средств продовольствования и удобного отступления. В армиях карфагенских не только не было никакого воинского порядка, но я происходили большие беспорядки и часто свирепствовали жестокие заразительные болезни. По причине множества лошадей (и позже слонов), их было весьма трудно перевозить морем, а от беспорядков в управлении и частых: недостатка в продовольствии и заразительных болезней, они претерпевали неизбежные, огромные потери.
О кастраметации, фортификации и полиорцетике у карфагенян нет никаких положительных сведений. Состояние их было, вероятно, более или менее, тоже, что и у современных образованных народов. Можно заметить только: во 1-х, что карфагеняне имели обыкновение всюду, где высаживали войска свои на берег, располагать их в укрепленных станах; это усматривается, между прочим, и из первого торгового договора между Карфагеном и Римом (509-го года), — и во 2-х, что самый город Карфаген был укреплен тремя рядами каменных стен, вышиною в 30 локтей (около 6-7 сажен.) с брустверами и 4-х ярусными башнями, из коих последние были построены в равных одна от другой расстояниях; стены имели 2 яруса со сводами, и в них были устроены помещения на 20.000 человек пехоты, на 4.000 чел. конницы и на 400 лошадей, с нужными для них складами продовольствия, оружия и других военных запасов. '

§ 103. Войны карфагенян.

Подробности войн, веденных карфагенянами в первые четыре века существования Карфагена (878-480) в северной Африке и на островах и берегах западной части Средиземного моря, неизвестны в истории. — Несомненным кажется, однако же, во 1-х, что с 550-го года по 480-й войны карфагенян были ведены с успехом и славою, — во 2-х, что перед началом сицилийских войн (480 г.) карфагеняне владели уже завоеванными ими: в северной Африке — землями между морем, Нумидией, Киренаикой и внутренними степями, а вне Африки — островами Сардинией, Балеарскими, некоторыми другими меньшими, частью Сицилии и даже, как кажется, Корсикою, Мадерою и Канарскими островами, — и, сверх того, основали поселения на берегах Испании и по ту сторону Геркулесовых столбов (Гибралтарского пролива), на северо-западных берегах Африки, — и в 3-х, что успехами и славою этих войн и завоеваний они были обязаны преимущественно Магону I и его знаменитому роду.
С 480-го года и до самого начала пунических войн (264), в периоде цветущего состояния Карфагена, главною целью его политики было совершенное завоевание Сицилии. — Так как к этой же цели стремились и Сиракузы, могущество которых возрастало все более и более, то между этими двумя соседственными республиками и происходили, в течение всего этого времени, почти беспрерывные, жестокие и кровопролитные войны. — В войнах этих карфагеняне претерпевали неоднократные и сильные поражения, и цели своей окончательно не достигли, однако же часто и значительно приближались к ней и едва не покорили всей Сицилии.
В первый раз карфагеняне пытались покорить Сицилию в 480-м году, в то самое время, когда на востоке Ксеркс I совершал грозное нашествие свое на Грецию. В это время в первый и последний раз мир был свидетелем союза Карфагена с персами — западных, африканских завоевателей с восточными, азиатскими, против всех вообще греков в Европе. — Готовясь к нашествию на Грецию с востока, Ксеркс предложил Карфагену союз, с теми условиями и целью, чтобы, когда персы нападут на Грецию с востока, карфагеняне напали на сицилийских и италийских греков, препятствовали им подавать помощь родной своей стране и даже совершенно вытеснили их из Сицилии и великой Греции (южной Италии). — Карфагеняне охотно согласились на предложения Ксеркса, вполне согласовавшиеся с собственною их политикою, — и в 480-м году сильные флот и войско их (по сомнительным показаниям греческих и римских историков — 300.000 челов. сухопутных войск на 2-х тысячах военных и 3-х тысячах перевозных судов), под главным предводительством Амилькара I, сына Магона I, направились к Панорму (ныне Палермо) в Сицилии. — Высадясь беспрепятственно близ Панорма, Амилькар осадил сильно укрепленный город Гимеру и. устроил два укрепленных стана: один для сухопутных войск к югу от Гимеры, а другой для морских войск и гребцов к западу от этого города, на берегу моря. — Внутри приморского стана он поместил и все вытащенные на берег суда флота. — Ферон, тиран или правитель Агригента, властвовавший также и над Гимерою, просил помощи зятя своего, Гелона, тирана сиракузскаго, который и поспешил к Гимере с 30.000 челов. Пехоты и 5.000 ч. конницы. — Расположась скрытно в лесу, на горе, недалеко от Гимеры, он перехватил письмо селинунтян, в котором они извещали союзников своих, карфагенян, что на следующий день (6-го июля 480-го года, день боя при Фермопилах), отряд селинунтской конницы присоединится в Амилькару в стане морских войск, в то самое время, когда он будет приносить в этом стане жертву Нептуну. — Гелон воспользовался этим и приказал равносильному отряду своей конницы идти в назначенные день и стан, и выдать себя за селинунтян. Впущенная в стан конница Гелонова напала на безоружных карфагенян и почти всех их истребила, в том числе и самаго Амилькара, а флот карфагенский сожгла. Узнав об успехе своей конницы, Гелон с своей стороны немедленно напал на стан сухопутных карфагенских войск и взял его приступом. Огорченные и устрашенные смертью Амилькара и сожжением своего флота, карфагенские сухопутные войска сопротивлялись слабо и искали спасения в бегстве. Гелон преследовал их и истребил до 150.000 (?) челов. Остальные собрались на одной высоте, в востоку от Гимеры, где, окруженные сиракузянами и терпя недостаток в продовольствии, принуждены были сдаться. Так повествуют Геродот и Диодор, присовокупляя, что из 300-тысячнаго карфагенского войска в Карфаген не воротилось даже ни одного (?) человека, который мог бы уведомить о бедствии, постигшем войско.
Таким образом победа сиракузян над карфагенянами при Гимере была еще решительнее, нежели та, которую несколько недель спустя (23-го сентября 480-го года) греки одержали над персами при Саламине. Следствием ее было то, что карфагеняне были принуждены заключить постыдный для них мир.
Затем в продолжение 70-ти лет (480-410 г.) история Карфагена весьма мало известна. Но, с 409-го года, войны между карфагенянами и сицилийскими греками возобновились и до самых пунических войн продолжались почти беспрерывно и с постепенно возраставшими с обеих сторон упорством, силою и ожесточением. Причинами этого были: со стороны Карфагена — то, что он в это самое время находился в наибольших своих силе и стремлении к завоеваниям, а со стороны сицилийских греков — честолюбивые замыслы Дионисия I или старшего, тирана сиракузскаго, и его преемников, клонившиеся к распространению власти Сиракуз над всею Сицилиею и великою Грециею.
В 409-м году карфагеняне вмешались в распри Селинунта и Эгесты (или Сегесты), и послали в помощь эгестинцам сильное войско под предводительством Аздрубала III (правнука Магона I). Аздрубал разбил селинунтян, осадил, взял и разрушил Селинунт (409) и, покорив Гимеру, возвратился в Карфаген, где был принят, как победитель, с большим торжеством (408). — Этот успех сильно поощрил карфагенян к завоеванию Сицилии. В 407-ш году Аздрубал был снова послан туда с войском, силы которого простирались, по Эфору-до 300.000 челов. (что весьма сомнительно), а по Тимею — только до 120.000 челов. на 2-х тысячах перевозных судов. Аздрубал за старостью взял в сотоварищи двоюродного брата своего, Имилькона II. Высадясь в Сицилии, они заложили новый город Фермы и осадили Агригент. В изобилии снабженный военными и продовольственными запасами, Агригент оборонялся упорно и долго; в карфагенском же войске появилась чума, от которой погиб и сам Аздрубал. Имилькон однако же продолжал осаду и выслал часть армии к р. Гимере, на встречу сиракузским войскам, шедшим из Сиракуз на помощь Агригенту; — но она была разбита и преследована до самого своего стана под Агригентом. После 8-ми месячной осады Агригент был наконец взят (406) карфагенянами, которые овладели в нем богатейшею добычею и провели в нем зиму. В 405-м году, разрушив его и разорив камаринский округ, они осадили Гелу, оградив себя со стороны поля укрепленною линиею, состоявшею из каменного вала с широким рвом. — Дионисий I сиракузский поспешил на помощь Геле, но, не смотря на все свои усилия, не мог воспрепятствовать взятию ее карфагенянами. Большая часть жителей Агригента и Гелы спаслись в Сиракузы. Однако Имилькон, ослабленный потерями, не считал себя в силах с успехом продолжать войну в Сицилии и предложил Дионисию мир, который этот последний принял охотно потому, что и сам находился в трудном положении. По этому миру карфагеняне, сверх прежних владений своих в Сицилии, приобрели вновь земли Селинунта, Гимеры, Агригента и некоторых других городов, а Гела и Камарина обязались платить им дань (404).
Дионисий, в течение следующих 6-ти лет (403-398), усмирив восстание сиракузян, утвердив власть свою и покорив многие сицилийские города, вооружился против Карфагена и решился совершенно изгнать карфагенян из Сицилии. — В 397 году, приказав истребить находившихся в Сиравузах и сиракузских городах карфагенян, он объявил Карфагену войну, обложил и взял островок Мотию, на котором находился карфагенский гарнизон, и, за исключением 5-ти, покорил все союзные с Карфагеном в Сицилии города.
Карфагеняне, хотя и значительно ослабленные чумою и потерями в войнах, решились однако же употребить все усилия для спасения своих владений в Сицилии. В 396-м году 300.000 челов. пехоты и 4.000 челов. конницы, с 400-ми военных колесниц (по Тимэю же только 100 000 карфагенян, к которым по высадке присоединились 3.000 сицилийцев) были посланы, под предводительством Имилькона, на 28-ми военных и 1.000 перевозных судах, в Сицилию. Близ Панорма сиракузский флот напал на карфагенский и нанес ему урон в. 50 судов и 5.000 челов. — He смотря на то, Имилькон высадился, взял Эрикс и Мотию, и чтобы отрезать сиракузян от всякой помощи из Италии и Греции, обложил на суше и море и вскоре взял приступом Мессену. Между тем он заключил союз с Гимерой и некоторыми другими городами, и взял Липару, главный город Липарских островов. Эти успехи побудили многие сицилийские города отложиться от Дионисия в присоединиться к Имилькону. Дионисий успел однако же вооружить 180 судов и собрать 30.000 челов. пехоты и 3.000 челов. конницы, с которыми направился от Сиракуз вдоль морского берега против Имилькона; — но при Катане, вследствие непослушания и нерадения предводителя своего флота, был разбит с потерею 100 судов и 20.000 челов. и обложен Имильконом в Сиракузах на суше и море. Имилькон взял приступом Ахрадину, самую обширную часть города; — но когда сиракузяне получили подкрепления из Греции и Италии, карфагеняне были постоянно отражаемы и на сухом пути, и на море. Е этому присоединилась чума, сильно свирепствовавшая между ними и чрезвычайно ослабившая их. Дионисий воспользовался тем и однажды в полночь произвел с 10-ю тысячами отборных войск внезапное нападение на два укрепленные стана карфагенян и на два отдельные укрепления их, прикрывавшие большую гавань. В тоже самое время 80 сиракузских судов напали в большой гавани на карфагенский флот. В сухопутном войске и флоте карфагенских распространился ужас и произошел величайший беспорядок, пользуясь которыми сиракузяне взяли приступом оба стана и оба укрепления, и большую часть находившихся в них карфагенских войск истребили; — флот же частью сожгли и частью потопили или истребили. При этом карфагеняне потеряли (по Диодору и Плутарху) до 150.000 челов. (?). За 300 талантов серебра Дионисий дозволил Имилькону со всеми оставшимися в живых карфагенскими гражданами ночью спастись в Карфаген. Оставшиеся же наемные карфагенские войска были отчасти взяты в плен, а большею частью поступили в сиракузскую службу. Имилькон не хотел пережить своей неудачи и уморил себя голодом. Бедственный конец его предприятия против Сицилии весьма сходствует с концом подобного предприятия афинян против нее в 415-413-м годах. Карфагеняне не отказались однако же от намерения своего завоевать Сицилию и в 392-м году послали оставленному в ней Имильконом полководцу Магону в подкрепление 80.000 наемных войск, к которым, в Сицилии присоединились еще множество сицилийцев. Магон со всеми своими силами двинулся к городу Агирию; — но Дионисий успел склонить тирана агирскаго на свою сторону и Магон был принужден заключить с Дионисием мирный договор, уступив ему город Тавромений и его земли.
Затем до 345-го года карфагеняне отчасти вели с переменным успехом войну с Дионисием старшим в Сицилии, отчасти же были в мире с ним. Но во время и после правления Дионисия II или младшего, они воспользовались, снова с целью завоевания Сицилии междоусобиями сицилийцев. Теснимые со всех сторон, сиракузяне в 347-м году просили помощи богатого Коринфа, который и послал в Сицилию войско под предводительством храброго и искусного полководца своего Тимолеона. Но в тоже время сиракузяне призвали также Икета, тирана леонтинского, на помощь против Дионисия. Икет прибыл к Сиракузам прежде Тимолеона, заключив с карфагенянами договор, в силу которого последние обязывались содействовать Икету и возвести его в звание тирана сиракузского, как скоро Дионисий будет изгнан (346). Икет уведомил коринфское правительство, что помощь Коринфа более не нужна; но Тимолеон, прибыв уже в Регий (345) и узнав, что Икет обложил Дионисия в сиракузской крепости и что карфагенский флот заграждает коринфским войскам путь в Сицилию, успел искусно и удачно обмануть предводителей этого флота, пробраться сквозь него с 10-ю судами и высадиться в Тавромение. Икет пошел ему на встречу; — во при Адране коринфяне произвели внезапное на него нападение, нанесли ему урон в. 900 челов. и взяли его стан и обозы. Адран и многие другие сицилийские города впустили Тимолеона без сопротивления и вскоре он принудил Дионисия сдать сиракузскую крепость (343). — Сам Дионисий был отослан пленным в Коринф.
Тогда карфагеняне усилили свое войско в Сицилии. Полководец их Магон вступил (342) со 150-ю судами в гавань Сиракуз, высадил около 60.000 войск, овладел частью города, и одною половиною войск осадив крепость, с другою двинулся к Катане. В отсутствии его, Тимолеон произвел сильную вылазку, истребил одну и опрокинул другую часть осаждавших, и завладел Ахрадиной. Вскоре потом, получив из Коринфа подкрепления, он освободил Мессену от ее тирана и подступил к той части Сиракуз, которая еще была занята карфагенянами. Магон был принужден удалиться из Сицилии и по прибытии в Карфаген — казнен (341).
Едва Тимолеон уснел освободить все сицилийские города, как новое войско карфагенское, силою до 70.000 челов. под предводительством двух полководцев, Аздрубала и Амилькара, переправилось на 200-х военных и 1000 перевозных судах в Сицилию (340). Тимолеон, собрав едва 11.000 войск, двинулся поспешно против карфагенян и встретил их на берегах реки Кримисса, где они были расположены станом, Появление его привело карфагенян в замешательство, которым он воспользовался для стремительного нападения на 10.000 передовых карфагенских войск, перешедших реку. Войска эти были разбиты еще прежде, нежели главные силы карфагенян подоспели к ним на помощь. Коль же скоро последние перешли через реку несколько левее Тимолеона, битва возобновилась и победа долго склонялась то на ту, то на другую сторону. Но в то самое время, когда карфагенское войско уже готовилось. охватить и окружить малочисленное войско Тимолеоново, разразилась сильная гроза с проливным дождем и градом, ударявшими прямо в лицо карфагенянам, которые пришли от того в беспорядок и, не могши устоять, начали отступать в речке. — Тогда Тимолеон произвел на них стремительное и сильное нападение с фронта и во фланг, и большую часть их опрокинул в реку. Священная карфагенская дружина защищалась храбро, упорно и долго, и вся легла на месте. — Из остального карфагенского войска 10.000 были убиты, а 15.000 взяты в плен. Сверх того в руки победителей достались все обозы и продовольственные запасы, множество повозок, оружия, золота, серебра и других сокровищ.
Это жестокое поражение карфагенян, третье после претерпленных ими при Гимере и Сиракузах, не воспрепятствовало им однако же послать в Сицилию, в том же 340-м году, на 70-ти военных судах, под предводительством полководца Гискона, новое войско, состоявшее большею частью из греческих наемников. Но Тимолеон, разбив сначала Икета, обратился против Гискона и союзника его, Мамерка, тирана катанского, и после продолжительного, кровопролитного боя близ Катаны, на берегах реки Алаба, разбил Гискона и Мамерка, нанеся карфагенянам урон в 2.000 челов. (339). Тогда Карфаген просил мира, который и был заключен в 338-м году, на выгодных для греческих городов в Сицилии условиях.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. РИМЛЯНЕ.

I . Военное устройство и военное искусство. — § 104. Военное устройство и военные учреждения. — § 105. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их. — § 106. Фортификация, полиорцетика и военное искусство вообще. — II . Войны римлян. — § 107. Войны при царях (754-509). — § 108. Войны римлян со времени введения народного правления до осады Веий (509-405). — § 109. Война с веиентянами и осада Веий (404-395). — § 110. 1-е Нашествие галлов (389-388). — битва на р. Аллии. — § 111. 2-ое нашествие галлов (366). — битва на р. Анио. — § 112. Война с тарквинянами, герниками и галлами (358). — Битва Сулпиция с галлами. — § 113. войны римлян после осады Веий вообще. — § 114. Общий вывод о войнах римлян и их характере, и об образе и искусстве ведения римлянами войны в этом периоде.

Источники: Диодор Сицилийский, Дионисий Галикарнасский, Тит Ливий, Montesquieu, Rollin, Fergussson, Niebuhr, и новейшие, указанные выше.

I.
Военное устройство и военное искусство.

§ 104. Военное устройство и военные учреждения.

Изложив начало и последующие ход я развитие военных: устройства, учреждений я искусства у восточных народов, у греков, у македонян и у карфагенян, наконец приступаем к рассмотрению их у знаменитейшего народа древности — римлян. Предмет высокой занимательности, ибо превосходство военных: устройства, учреждений и искусства римлян было одною из главнейших причин могущества, величия и славы -Рима.
Уже первые два с половиною века от основания Рима до введения народного правления (754-509) достойны всякого внимания тем, что в течение. этого именно периода получили свое начало все основные военные учреждения Рима, образовалось во всех главнейших частях своих военное устройство его, которые, развиваясь в последствии по мере и сообразно с обстоятельствами в главных основаниях до самых времен упадка Рима оставались неизменными.
Основанный за 754 г. до P. X. выходцами из Альбалонга, главного города латинян, и из других городов средней Италии, Рим был первоначально не иное что, как укрепленный притон грабителей и хищников, которые и по страсти, и по нужде жили в беспрерывной войне с ближайшими, соседственными городами и племенами, и грабили их земли. Соседи мстили хищникам нападениями на Рим, и римская военная община, не смотря на быстрое приумножение свое новыми удальцами, по необходимости должна была, и для нападения, и для обороны, относительную слабость сил своих вознаграждать правильным и хорошим военным устройством их. Но и при этом едва ли бы она устояла против усилий врагов своих, если бы все семь первых правителей или царей ее не были людьми необыкновенными. Первый из них, Ромул (754-717), основатель Рима, положил также и первые основания военным устройству и учреждениям его. Он разделил все население Рима на 3 трибы (или колена), а каждую трибу на 10 курий. Все совершеннолетние и способные сражаться римляне были обязаны находиться во всегдашней готовности к войне. Из числа их, каждая триба, в случае войны, выставляла 1.000 чел. пехоты и 100 конных вооруженных воинов. Пехота разделялась на 10 центурий или сотен, а конница на 10 декурий или десятков. Конница была набираема между знатнейшими и достаточнейшими римлянами. 3000 пеших и 300 конных воинов всех триб вместе составляли легион (названный так от слова legere, связывать, или eligere, избирать, т.е. соединенная или, что вероятнее — отборная дружина). Сверх того Ромул учредил особую дружину из 300 знатных ни отборных воинов, которые находились всегда при нем, служили ему телохранителями и должны были быстро передавать и исполнять его приказания, от чего и были названы celeres (быстрыми). Всем войском предводительствовал сам царь, а под ним начальствовали трибуны или тысячники, центурионы или сотники и декурионы или десятники. За исключением дружины 300 царских телохранителей (celeres), получавших содержание от царя, все прочие войска служили на собственном иждивении, т.е. с своим оружием и на своем продовольствии.
Таковы были первые, основные начала военных устройства и учреждений римлян. Прибавим к этому, что главную силу их составлял превосходный воинский дух римлян, источником которого было сильное чувство любви их к новому, общему отечеству своему-Риму. Отсюда проистекали все суровые военные добродетели, которыми римляне отличались при Ромуле: умеренность, мужество, деятельность и повиновение властям. Любви своей к отечеству и твердым, мудрым мерам Ромула римляне его времен были обязаны также и первыми началами воинского между ними порядка, залога не только силы и успехов, но и самого бытия подобным образом составленной военной общины.
Преемники Ромула продолжали развивать и совершенствовать военные устройство и учреждения Рима сообразно с обстоятельствами, но на положенных Ромулом основаниях и в том же самом духе. Нума Помнилий (717-679) скрепил, и упрочил их религиею. Тулл Гостилий (679-640) умножил конницу вдвое, т.е. до числа 600 чел., дабы иметь оной во всегдашней готовности на 2 легиона, ввел между римлянами телесные (гимнастические) и военные упражнения, и утвердил в римском войске воинские: подчиненность и порядок. Тарквиний Приск или старший (617-578) умножил конницу еще вдвое, т.е. до числа 1,200 чел. (на 4 легиона). Но в особенности важны военные упреждения 6-го и замечательнейшего из римских царей — Сервия Туллия (578-534). Имея в виду ограничить влияние низших и увеличить влияние высших сословий народа на общественные дела, Сервий Туллий, сверх прежнего разделения на трибы, разделил всех граждан, по состоянию и платимым податям, на 6 классов. 1-й был составлен из богатейших граждан и разделен на 80 центурий, к которым были, причислены также 18 центурий всадников и патрициев. 2-й, 3-й и 4-й классы были разделены каждый на 20, а 5-й на 30 центурий, 6-й же составлен из беднейших и неимущих граждан и из одной только центурии, хотя был самый многочисленный. Так как общественные дела, дотоле решаемые в народных собраниях по куриям, с этого времени начали быть решаемы по центуриям, то 1-й класс, в котором было более центурий, нежели во всех прочих вместе, имел в народных собраниях решительный перевес; но за то на него преимущественно были возложены военные повинности, между тем, как граждане 6-го класса были вовсе освобождены от военной службы, Сверх того Сервий Туллий 1) определил сроком вступления в действительную военную службу, граждан, обязанных оною — 17-ти летний, а сроком увольнения от нее — 45-летний возраст, т.е. набору подлежали граждане не моложе 17-ти и не старее 45-ти лет; 2) определи сроками службы: в пехоте — 16 и в случае надобности 20, а в коннице — 10 лет (или правильнее — полных 6-ти месячных походов), 3) установил, что никто из граждан, не прослужа в пехоте 10, а в коннице 5-ти лет или полных походов, не мог иметь права на получение гражданских званий и должностей; 4) к трем прежним трибам прибавил четвертую, чем увеличил число пеших воинов в легионе до 4.000 чел.; наконец 5) общее число римской конницы увеличил до 2,400 челов. (на 8 легионов).
Разделением народа и войска на классы, и войско, и военная служба были, так сказать, облагорожены и положено начало важному у римлян праву служить в войске (jus militiae). Чем более каждый из 5-ти первых классов возвышался один над другим знатностью и состоянием, тем значительнее были: право его служить в войске и сопряженные с ним обязанности и преимущества, и наоборот. 6-й же, беднейший класс, равно: граждане предосудительной нравственности, преступники, вольноотпущенники, рабы, гладиаторы или бойцы, граждане слабые, болезненные, подверженные телесным недостаткам и проч. были лишены и означенного права, и его преимуществ.
Введение народного правления (509 г.) не произвело никакого особенного изменения в военном устройстве Рима, за исключением того, что войсками во время войны, стали предводительствовать, вместо царей, два, ежегодно вновь избираемые народом, консула, которые в военное время имели над войском вне Рима власть почти неограниченную. Если в поле была одна армия, то, по жребию, один из консулов начальствовал ею, а другой оставался в Риме для управления общественными делами. Если в поле были две отдельно действовавшие армии, то каждою начальствовал консул. Наконец, если обе армии соединялись, то каждый консул начальствовал обеими поочередно в продолжение суток.
В 498 году внутренние смуты и война с латинянами послужили поводом к первому учреждению звания диктатора. С этого времени, в случаях особенной важности или крайней опасности, когда сенат и народ усматривали необходимость единства власти, обыкновенно был избираем диктатор, имевший полную власть набирать и распускать войска, объявлять войну и заключать мир, и проч., но только до минования опасности и обыкновенно, не долее 6-ти месячного срока, по истечении которого был обязан дать сенату отчет в своих действиях и в употреблении своей власти. Диктатор избирал себе сам, а иногда сенат или народ назначали ему товарища и помощника в звании начальника конницы (Magister equitum), так как сам диктатор считался непосредственным начальником главного рода войск — пехоты.
Набор войск производился, со времени введения народного правления, следующим образом: сенат определял число войск, долженствовавших быть набранными, и в назначенный день в Капитолии, а со времени учреждения народных трибунов (493 г.) большею частью вне городских стен, на Марсовом поле, один или оба консула, смотря по числу армий, производили, между собранными гражданами определенных для службы лет, набор первоначально в пехоту, а потом в конницу. По окончании набора, новонабранные воины приносили, сначала каждый порознь, а потом все вместе, присягу в верности республике и долгу, в повиновении начальникам, единодушии и мужестве. Народонаселение Рима умножилось уже до того, что в год введения народного правления (509 г.) простиралось до 440.000 чел., из коих т.е. 110.000 считалось совершеннолетних, способных, по закону, к военной службе.
В первые три века от основания Рима (754-450) римляне не имели других войск, кроме своих собственных, составленных из римских граждан: ибо редко имели союзников, а жителей покоренных городов и земель обыкновенно переселяли в Рим и давали им права римского гражданства, чем вознаграждалась убыль народонаселения от войны и побежденные были соединяемы в один народ с победителями. С 4-го же века по основании Рима или с половины 5-го века перед Р. Х. римляне начали употреблять, сверх собственных войск, войска своих союзников (Socii) — жителей городов латинских или Лация, и других. Оставляя союзникам собственные их законы и образ правления, они набирали между ними союзные легионы, которые имели одинаковые с римскими состав и устройство. Сенат назначал число войск, долженствовавших быть набранными между союзниками, место и время их сбора, и затем набор оных производился в одно время с набором римских войск и в таком же точно порядке, чрез сановников, нарочно для того посылаемых сенатом.
Из всего вышесказанного следует, что римские войска, набираемые весною перед самым походом, распускаемые осенью по окончании его и служившие на собственном содержании, были, подобно греческим до 4-го века, войсками временными и имели те же недостатки в смысле военном и государственном. Они не могли удаляться на большие расстояния от Рима, совершать дальних и продолжительных походов, одерживать прочных успехов, содержать покоренных народов в повиновении и утверждаться в их землях. Недостаток войск, постоянно содержимых правительством, при внутренних распрях патрициев с плебеями лишавших правительство возможности обращать все силы Рима против внешних врагов, был причиною, что покоренные народы беспрестанно восставали и нередко доводили Рим до самого крайнего положения, и что при всем превосходстве римлян над их врагами в устройстве войск и военном деле, при всем мужестве и храбрости. их, власть Рима распространялась и силы его возрастали весьма медленно.
Но война римлян в веиентянами и почти 10-ти летняя осаа первыми города Веий (404-395) послужили поводом к некоторым важным нововведениям в военных: устройстве и учреждениях римлян, и потому составляют замечательную эпоху в истории их. Важнейшим в числе этих новых учреждений было введение выдачи войскам денежного жалованья, продовольствия и оружия. Твердо решась покорить богатый, сильный и крайне неприязненный Риму город Веий, и предвидя, что оборона его будет упорная, а осада трудная и продолжительная, сенат римский, сам собою, без всякого требования со стороны народа, постановил, перед самым началом войны (в конце 405 или начале 404 годов), что пехота будет впредь получать из общественной казны денежное жалованье, а два года спустя (в 402 г.) даровал тоже преимущество и коннице. Жалования первоначально было назначено по 3 асса (около 6 ½ или 7 к. серебром) в сутки на каждого пешего воина, вдвое более низшим военачальникам и втрое — римским всадникам. После осады Веий, как пехоте, так я коннице начали во время войны выдавать также продовольствие, а пехоте сверх того и оружие. Продовольствие людям выдавалось хлебом в зерне, который войска сами уже перемалывали ручными мельницами и пекли из него на угольях хлеб (или правильнее лепешки). Таким образом, римские войска из временных сделались постоянными, хотя еще не вполне, и правительство, не имея более надобности распускать их, получило возможность предпринимать походы и войны, более отдаленные, продолжительные и важные, нежели прежде.
К всему вышесказанному должно присовокупить еще нижеследующее:
До 17-ти летнего возраста молодые граждане тех классов, которые имели право служить в войске, назывались тиронами (Tyrones) или новиками, и были непрерывно и тщательно приуготовляемы к военной службе, обыкновенно на Марсовом поле, под надзором и руководством военачальников и опытных воинов, не одними гимнастическими, но преимущественно военными упражнениями. Упражнение эти состояли в изучении военных: стойки, ходьбы и бега, сказании чрез преграды, влезании на высоты, плавании, действовании всякого рода оружием, ношении больших тяжестей и проч. Такого же рода, но более усиленными и разнообразными военными упражнениями были занимаемы и совершеннолетние граждане, и войска в свободное от службы время.
В этом периоде римляне редко имели более двух армий в поле в одно время, и сначала редко более двух, а потом более четырех легионов в армии; легионы же были силою, сначала в 3.300, а потом от 5.100 до 5.400 чел. (в том, числе легкая пехота и конница). Поэтому числительная сила одной римской армии простиралась первоначально от 3.300 до 6.600 чел. а позже до 20-22.000 человек.
Военачальниками в легионах были: 1) легаты пли посланные, называемые так потому, что со времени введения народного правления были избираемы сенатом и назначаемы состоять во время войны или похода при консуле, в случае отсутствия, болезни или смерти его временно начальствовать армиею, заседать в военном совете и представлять при армии доверенное лицо сената; 2) военные трибуны, которых до Сервия Туллия было по 3, а со времен Сервия Туллия по 4 (1 старший и 3 младших) на каждый легион, по одному с каждой трибы. С 444-го же года, в тех случаях, когда при распрях патрициев с плебеями, народные трибуны препятствовали набору войск, патриции противодействовали тому, ежегодно избирая военных трибунов между плебеями. Таким образом, с 444-го года в продолжении почти 80-ти лет (363 г.), за исключением нескольких диктаторов и консулов, войсками большею частью начальствовали военные трибуны, числом обыкновенно 6. Военные трибуны были избираемы, до 363-го года — консулами или диктаторами, а с 363-го года — народом. Прочими военачальниками были: 3) центурионы, назначаемые полководцем по выбору трибунов, — 4) подцентурионы, назначаемые трибунами по выбору центурионов и 5) декурионы. Частными военачальниками конницы были декурионы и поддекурионы. Союзными легионами начальствовали префекты, назначаемые полководцами.
Сначала сенат раздавал римским воинам земли побежденных народов; но, со времени введения денежных окладов жалованья, раздача земель была прекращена. Жалованье выдавалось за полный поход, хотя бы воины служили в поле и менее 6-ти месяцев. Из жалованья производился вычет за продовольствие, — одежду, оружие и ставки. Союзные войска жалования не получали, но им выдавалось: пехоте — продовольствия столько же, а в коннице — продовольствия и фуража менее, нежели римским войскам.
Военные тяжести при войске в походе состояли из оружия, поклажи и продовольствия, носимых воинами на себе, и из повозок и вьючного скота с ставками и нужными военными запасами и принадлежностями. Римляне считали и называли военные тяжести препятствиями (impedimenta) для войска я потому старались, по возможности, переносимые воинами на себе — увеличивать, а перевозимые за войсками — уменьшать.
В продолжение всего этого периода римские войска отличались превосходными воинскими духом я порядком, которые были неослабно поддерживаемы чрезвычайною строгостью военных законов и поощряемы почетностью и щедростью наград. Римские легионы были всегда непобедимы, когда в них соблюдался строгий воинский порядок, и тогда только подвергались поражениям, когда полководцы допускали ослабление его. Наказания за военные преступления состояли: 1) в смертной казни отсечением головы, совершаемой как над отдельными лицами, так и над целыми частями войск, в которых казнили 10-го человека, а иногда и более, что называлось децимацией. (decimatio), 2) в телесных наказаниях, 3) в денежных пенях и 4) в посрамлении. Награды за отличия и заслуги военные состояли, для простых воинов и низших военачальников — в производстве в высшие классы войск и чины, в увеличении жалованья, в различных дарах: богатом оружии, венках и венцах, ожерельях и проч., раздаваемых в присутствии целого войска или народа, в даровании различных льгот и преимуществ, и проч. а для полководцев — в большом триумфе (triumphus) и малом. (ovatio).
В заключение должно упомянуть о некоторых военных обычаях, бывших уже с самых первых времен в употреблении у римлян. Так войну они объявляли через фециалов или жрецов, нарочно для того учрежденных Нумою Помпилием в числе двух, но впоследствии постепенно умноженных до числа 5-ти, 10-ти и более. Фециалы были отправляемы к тем народам, со стороны которых римляне считали себя оскорбленными, требовали от них удовлетворения и, в случае отказа, бросали на их землю окровавленное копье, что и означало торжественное объявление войны. Перед началом каждой войны и каждой битвы римляне, подобно грекам, совершали религиозные обряды: моления, жертвоприношения, наблюдения над полетом птиц и внутренностями животных, и. т.п. Войско, по объявлении ему полководцем о намерении своем вступить в битву, подкрепляло себя пищею, вооружалось, строилось в боевой порядок и затем нападало на неприятеля с боевым криком (barritus), при звуках военной музыки. После битвы, в случае победы, вся добыча была собираема и распределяема по установлению, с величайшими порядком и справедливостью.

§ 105. Различные роды войск, вооружение, строй и образ действий их.

Главным, многочисленнейшим и лучшим родом войск у римлян была пехота. По вооружению и образу действий она была тяжелая и легкая. Вообще до осады Веий граждане более достаточные были вооружены лучше и тяжелее и составляли тяжелую, а граждане бедные, вооруженные хуже и легче, легкую пехоту. Должно полагать, что в первые времена легкой пехоты было более, нежели тяжелой. Со времени разделения Сервием Туллием народа на классы, я войска были также разделены на 5 классов, отличавшихся один от другого вооружением, строем и образом действий. Первый или богатейший имел, подобно греческим гоплитам, полное оборонительное и нападательное вооружение: шлемы, грудные латы или кольчуги, ножные латы, щиты, мечи и длинные копья, 2-й класс не имел ножных лат, 3-й ни грудных, ни ножных, а 4-й шлемов,5-й же класс был вооружен, подобно греческим псилам, одним метательным оружием, а оборонительного не имел вовсе.
Конница у римлян была малочисленнейшим и худшим, хотя и почетным, родом войск. До Сервия Туллия она составляла 1/10, а со времен Сервия Туллия с небольшим 1/13 числа пехоты. Причинами такой малочисленности et, в сравнении с пехотою, были: недостаток лошадей у римлян, гористые свойства Италии и предпочтение, оказываемое римлянами пехоте перед конницею. По тем же причинам конница римская всегда была весьма посредственной доброты и гораздо хуже римской пехоты. Сна чала она имела вооружение весьма простое и легкое: небольшой кожаный щит, длинное, легкое и гибкое копье и меч. С ходом времени вооружение ее сделалось сложнее, тяжелее и лучше, состояло из шлемов, грудных и ножных лат, щитов, мечей и копий. Последние были довольно легки и одинаково удобны для действий как тяжелой, так и легкой конницы, и даже, в случае надобности, в пешем строе.
Вообще первоначальное вооружение римских войск было сходно с вооружением войск греческих и, вероятно, заимствовано римлянами, также как и латинянами, у италийских греков. Это тем вероятнее, что римляне с самых первых времен существования Рима всегда заимствовали у народов, с которыми воевали, все, что находили у них лучшего в вооружении и устройстве войск. Так, например, уже в первых войнах с сабинянами, Ромул заимствовал у них большие их щиты, которыми заменил прежние малые или аргивские.
Первоначальные: строй, образ действий и вообще тактика римских войск были, также, как и вооружение их и, вероятно, по тем же причинам, подобны греческим. Легион, разделенный на 3 (по числу триб) большие части или отделения и на 30 меньших иди центурий, строился и действовал подобно греческой фаланге. Четыре первые класса войск, составляя тяжелую пехоту, стояли один вплоть позади другого в 2 и иногда в 3 шеренги каждый, — 5-й же класс, составляя легкую пехоту, действовал в рассыпную и определенного места в строе не имел. Таким образом легион имел в глубину — от 8 до 12 шеренг, во фронте же — 3-х тысячный от 250 до 375, а 4-х тысячный от 333 до 500 рядов. Конница располагалась обыкновенно по флангам тяжелой пехоты.
Но одинаковые причины имели у греков и у римлян совершенно различные действия и последствия. При одинаковой, и в Греции, и в Италии, гористой, пересеченной местности, греки навсегда сохранили, римляне же, напротив, вскоре изменили и вооружение своих войск, и строй, и образ действий их в виде фаланги. Убежденные в необходимости часто раздробляться на мелкие отделения, иметь большее число легкой пехоты и возможность несколько раз сряду возобновлять бой со свежими силами, римляне не могли свыкнуться с совершенно неспособным в тому, хотя твердым и непроницаемым, строем в виде фаланги и мало по малу начали совершенствовать его, стараясь придать ему более ломкости, удободвижимости и средств вредить неприятелю издали и возобновлять несколько раз бой. С этою целью они причислили 4-й класс воинов в легкой пехоте, а первые три класса начали строить в тря линии так, что воины 1-го, как надежнейшие, находились в 3-й, задней, 2-го во 2-й, а 3-го в 1-й линиях, и что в каждой линии центурии строились с известными промежутками, для большего удобства прохождения одной линии сквозь другую. Это был первый усовершенствованный строй легиона по центуриям, употреблявшийся уже, как кажется, в первые времена по учреждении народного правления (с 509 г.). Позже этот строй был еще усовершенствован тем, что центурии в 3-х линиях тяжелой пехоты стали строить с промежутками, равными длине их фронта и притом в шахматном порядке, для удобства прохождения центурий задних линий сквозь промежутки передних целым фронтом, без вздваивания. От этого строй в шахматном порядке и был назван квинкуциальным (quincuncialis) или шахматообразным. Он впервые был введен, как полагают, знаменитым диктатором Фурием Камиллом во время осады Веий (в 395 г.) и в главных основаниях сохранялся в неизменность до пунических войн.
Вместе с изменением строя легиона изменилось и вооружение войск, преимущественно тяжелой пехоты. Длинные и тяжелые греческие копья были заменены более короткими и легкими (hasta), и тяжелыми полукопьями или дротиками (pilum). Те и другие могли быть употребляемы и как ручное, и как метательное оружие, были гораздо удобнее для действий в горах и лесах, нежели греческие копья, я вместе с тем имели все нужные условия для удобного действия против конницы. В легкой пехоте, за исключением стрелков и пращников, луки и пращи были заменены легкими дротиками. Наконец употребление мечей, как главного оружия для решения боя, стало постепенно более и более распространяться и укореняться у римлян.
Изменением и усовершенствованием вооружения, точно также, как и строя своих войск, римляне были много обязаны Камиллу. Так, между прочим, при втором нашествии на Рим галлов (366 г.), чтобы ослабить страх, внушаемый ими римским войскам, он дал последним новое вооружение, более сообразное с вооружением и образом действий галлов. Зная по опыту, что главным оружием галлов были большие, тяжелые мечи, а опаснейшим мгновением битвы с ними — первый натиск их, он дал римским воинам стальные шлемы, щиты, окованные по краям железом, и длинные полукопья или дротики, и научил их сверх того, как искуснее и успешнее действовать последними в рукопашном бою с галлами.
В конце этого периода (в половине I V века пред P. X.), строй и образ действий легиона и различных родов войск в нем, в порядке квинкунциальном, были нижеследующие:
Воины 2-го класса стояли уже не во 2-й, а в 1-й линии, почему и были названы принципами ( principi ), — вои н ы 3-го класса — во 2-й линии и от гаст, которыми были вооружены, названы гастаталги (hastati), — а воины 1-го класса — в 3-й линии и потому названы триариями (triarii). Принципы, гастаты и триарии составляли тяжелую пехоту легиона, в числе 3.000 человек. В этом числе, триариев было, как кажется, всегда 600 человек. Принципов же и гастатов вместе 2.400 чел., а порознь каждых иногда более, иногда менее 1,200 человек. Воины 4-го и 5-го классов, называвшиеся, первые — рорариями, а последние акценсами, составляли легкую пехоту, в неодинаковом числе, от 1.000 до 1.600 челов., — в обыкновенном строе образовали две задние линии, в бою же действовали в рассыпную и определенного места не имели. Каждая линия тяжелой пехоты делилась на 15 центурий, а каждая центурия принципов и гастатов состояла из 2-х центурионов, 60 воинов, одного трубача и одного знаменоносца, всего из 64 человек и строилась в 10 рядов во фронте и 6 шеренг в глубину. Центурии триариев имели вдвое менее рядов и протяжения во фронте, но туже глубину. Промежутки между центуриями были равны длине фронта последних, а линия от линии находилась в расстоянии от 30 до 50 шагов. Центурии принципов и гастатов были располагаемы в шахматном порядке, последние против промежутков первых.
При легионе состояли: 300 чел. конницы и 300 чел. стрелков и пращников. Конница располагалась, в обыкновенном строе- по флангам тяжелой пехоты, а в бою — смотря по обстоятельствам, то на обоих флангах, то на одном, то позади пехоты. В бою она нередко спешивалась и этим иногда (как, например, в битве при Велитрах в 486 и при Сутрие в 379 году) даже решала победу. Стрелки и пращники, подобно легкой пехоте легиона, действовали в рассыпную и не имели определенного места.
Таким образом римский легион. в полном своем составе с начальствующими чинами, имел от 5.100 до 5.400 человек. Квинкунциальный строй его очевидно и значительно превосходил во всех отношениях строй греческой фаланги и справедливо должен быть призван важным усовершенствованием в тактике римских войск.
Общий строй римской армии был подобен строю легиона, т.е. армия строилась большею частью в две линии с резервом, имея конницу по флангам. Иногда случалось, однако же, что между двумя линиями пехоты был располагаем резерв из пехоты и конницы, триарии были оставляемы в стане позади армии, для охранения его, конница была располагаема между линиями пехоты, либо за флангами или срединою их и т.п.
Со времени изменения строя римского легиона в строй по центуриям и квинкунциальный, армии римские, особливо более многочисленные, нежели обыкновенно, редко могли находить совершенно ровные и открытые места для боя. А потому с этого времени битвы римлян представляют более примеров применения расположения и действий войск к различным видам местности и в них часто усматривается расположение римских армий флангами к рекам, горам и лесам, в долинах и на высотах. Впрочем, действия римских армий в бою были еще очень просты. Римляне производили нападения свои обыкновенно в параллельном боевом порядке и в случае превосходства своего в силах — большею частью обоими. своими крылами, в одно время или последовательно, на оба крыла неприятеля, во фланг и в тыл, посредством захождения, для того, чтобы охватить и со всех сторон окружить неприятельское войско. В случае же превосходства сил на стороне неприятеля, они старались достигнуть той же цели посредством особо назначаемых для того отрядов, обыкновенно конных, скрытно посылаемых в обход или располагаемых в засаде. Иногда они производили также нападения в строе на подобие клина — на средину неприятельского войска, с целью прорвать ее и разбить оба крыла отдельно. Нападений же в косвенном боевом порядке на один из флангов неприятельского войска не усматривается. Каков впрочем ни был образ нападения римских армий, отличительными чертами битв римлян уже с самых первых времен вообще были: во 1-х, то, что битвы эти почти всегда были наступательные, а не оборонительные, так как у греков; по крайней мере римляне всегда старались сами первые нападать на неприятеля, — и во 2-х, то, что в битвах главные: внимание и усилия римлян были обращаемы на беспрерывные поддержание и возобновление боя свежими силами. В этом заключается существенное отличие римской тактики от греческой и значительное превосходство первой над последнею.
Что касается походных движений и порядка расположения войск в станах, то в продолжение всего этого периода римляне имели о них, как кажется, еще весьма несовершенные понятия. В станах они располагались первоначально под открытым небом, позже в ставках из овечьих шкур, а в зимних походах, со времени осады Веий, в шалашах, но без всякого определенного, постоянного порядка. Притом как в станах, так и в походных движениях они не соблюдали надлежащих мере предосторожности, от чего нередко подвергались нечаянным нападениям или попадали в засады. Вообще полевая, охранная служба легких войск еще была у них в большом несовершенстве. Зато, с другой стороны, римская армии отличались быстротою своих движений и строгим воинским порядком, который соблюдали как на походе, так и в станах. Они легко могли производить и часто производили движения весьма быстрые и усиленные, хотя и не очень дальние; ибо круг военных действий римлян в этом периоде ограничивался еще пространством не далее 100 верст от Рима — к северу, востоку и югу.

§ 106. Фортификация, полиорцетика и военное искусство вообще

Фортификация и полиорцетика были еще мало развиты у римлян в этом периоде, хотя правила их, более или менее заимствованные у народов Италии и италийских греков, были известны римлянам уже с ранних времен.
Так, не смотря на ранний обычай располагаться каждую ночь в укрепленных станах, римляне, по свидетельству Тита Ливия, до самой войны с Пирром, в начале 3-го века перед Р. X., станы свои располагали весьма неправильно. Укрепления станов состояли из земляной насыпи со рвом впереди, тыном, утвержденным на гребне вала, и с выходами или воротами. Станы свои римляне располагали преимущественно на ровных и открытых местах, либо на отлогих скатах, но иногда и на высотах или пересеченной местности.
Искусство укрепления городов было развито у римлян более, нежели искусство укреплять станы и брать города осадою, но имело общие ему у всех народов древности черты. Обширнее, лучше и. важнее всех были, как естественно, укрепления Рима. По свидетельству Тита Ливия и Дионисия Галикарнасского, первым действием Ромула при основания Рима было начертание (посредством борозды, проведенной сохою), на горе Палатинской, четвероугольника, на краях которого долженствовали быть возведены стены, а внутри — здания нового города. При этом на боках четвероугольника назначены были места для 4-х городских ворот, а впереди и позади черты, назначенной для городских стен, оставлено пустое пространство (pomoerium), на котором запрещено внутри — строить дома, а извне — возделывать землю. Стены Ромулова четыреграннаго Рима, (Roma quadrata) были не иное что, как земляной вал с тыном и рвом. Тарквиний Приск оградил Рим каменными стенами и башнями, и в 614 году начал постройку знаменитого Капитолия или замка (цитадели) Рима на Капитолийском холме (прежде сатурновом, часть которого называлась Тарпейскою скалою). При Сервие Туллие Рим уже был обширным и сильно укрепленным городом, расположенным, сверх Палатинской горы, на шести других, окружавших ее холмах (почему и назван седмихолмным, Urbs septicollis seu septimontium). Вообще хорошим и сильным укреплениям своим Рим был весьма много обязан царям, которые ничего не жалели ни для украшения, ни для укрепления его, и большую часть общественных: добычи и казны употребляли на эти два предмета. Тарквиний Гордый, расточительностью своею, между прочим, и на них, даже истощил общественную казну и, предприняв, для пополнения ее, несправедливую осаду богатого города Ардеи, подал тем недовольным им римлянам повод в изгнанию его со всем его родом (509 года). Капитолий окончен постройкою уже по уничтожении царской власти. Он состоял собственно из трех храмов: Юпитера, Юноны и Минервы, отделенных один от другого стенами, и имел всего до 200 футов длины и 185-ти ширины. В 390-м году Рим и укрепления его, за исключением Капитолия, были разрушены галлами, но вскоре потом восстановлены.
Неприятельские города римляне первоначально брали преимущественно внезапным нападением, приступом посредством эскалады или всхода на стены по лестницам, образуя из щитов черепаху, или же разного рода военными хитростями. Но вскоре они начали, для овладения ими, постепенно употреблять различные искусственные работы и средства, как-то: подкопы, штурмовые щиты (первые употреблены в l-й раз при осаде Фиден, в 617 году, а последние — при осаде Суессы-Пометии, в 502 году), и др. За всем тем и не смотря на частые осады, которые они были принуждены производить, полиорцетическое искусство у них до самой осады Веий развивалось довольно медленно. Продолжительность самой осады Веий, сверх силы этого города и мужественной, упорной и искусной обороны его жителей, доказывает также и то, что римляне в это время были еще не весьма искусны в полиорцетике. Осада Веий весьма замечательна, впрочем, тем, что в ней они впервые начали устраивать контр — и циркумвалационные линии, и насыпи (agger) для прикрытого подступа в городским стенам. На 9-й год осады (395) Веий были взяты Камилдом посредством подземнаго хода в средину города и храма Юноны, служившего ему замком или цитаделью. Co времени осады Веий успехи полиорцетики у римлян становятся несколько быстрее и значительнее; — но полные: развитие и усовершенствование ее произошли уже в следующем периоде, во время и особенно после пунических войн.
С достоверностью неизвестно, но очень вероятно, что в пространстве времени от осады Веий до войн с самнитянами (395-343) римляне начали впервые употреблять при осадах катапульты, заимствовав их у сицилийских греков, у которых они были в употреблении со времени изобретения их, по свидетельству Диодора сицилийского, в 397-м. году или около того временя, Дионисием сиракузским старшим. Стенобитные же орудия римляне начали употреблять позже.
Сообразив все, что сказано выше о различных отраслях военного искусства у римлян в этом периоде, о состояния его вообще в это время можно сделать нижеследующее заключение:
Особенные склонность и способность римлян к войне, необходимость вести ее для собственных усиления я защиты против многочисленных врагов, беспрерывные войны, бывшие следствием того, многообразная военная опытность, приобретенная в них, и постоянное стремление римлян к усовершенствованию всего, что относилось к войску и военному делу — все это, вместе взятое, было причиною, что военное искусство у римлян уже в этом периоде получило превосходные основания и, говоря вообще, сделало, в особенности со времени осады Веий, довольно значительные успехи, а около половины 4-го века перед P. X. находилось уже на довольно высокой степени развития и совершенства, по крайней мере сравнительно с состоянием его в тоже время у народов Италии и италийских греков. В некоторых же отраслях своих, особенно в тактике, оно сделало даже большие успехи и едва ли не стояло уже выше военного искусства греческого. Так легион уже в конце этого периода имел важные преимущества над греческою фалангою: 1) в государственном отношении — тем, что устройство его находилось в теснейшей связи с политическим и гражданским устройством Рима и с воинственными правами, обычаями и духом римлян, соединяло в себе все выгоды в отношении к внутреннему управлению Рима и вполне соответствовало устройству, образованию и управлению вооруженных сил его, и 2) в тактическом отношении — превосходными: вооружением и обучением воинов, тесным соединением всех родов войск в одно нераздельное, самостоятельное целое, ломкостью, гибкостью и удободвижимостью своего строя и отличною способностью своею поддерживать и возобновлять бой взаимными: подкреплением и сменою линий.

II.
Войны римлян.

§ 107. Войны при царях (754-509).

С самого основания Рима и в продолжение всего этого периода римляне вели почти беспрерывные войны с ближайшими соседственными народами средней Италии: сабинянами, эквами, волсками, латинянам, герниками, аврунками и этрусками, а с 389-го года и с галлами, водворившимися в северной Италии.
В самом начале, войны эти были не иное что, как набеги, производимые: римлянами на земли и городки ближайших их соседей, с целью грабежа, а этими последними — на Рим и его земли, в отмщение за грабежи и хищничества римлян. При этом римляне, отбив у соседей хлеб, скот и нужных для своего усиления пленников, возвращались с добычею в Рим, или же нападали на ближайшие городки, стараясь взять их, не осадою или обложением, но приступом, хитростью либо изменою. Если они успевали в этом, то или разрушали города, или ставили в них гарнизоны, или переселяли жителей их в Рим. В случае же неуспеха возвращались, по истощении продовольствия, в Рим, разграбив и разорив край. При набегах соседей, они смело шли им на встречу, вступали с ними в бой и большею частью с успехом отражали их и принуждали к миру. Таким образом они, даже в в обороне, действовали преимущественно наступательно и окончательный успех был почти всегда на их стороне. За всем тем до Тулла Гостилия, 3-го римского царя (679-640), войны их, кроме выгод, приобретаемых. грабежом, взятием нескольких ближайших городков, основания по близости нескольких поселений и умножения числа римских граждан пленниками и переселенцами, никаких важных и прочных результатов не имели.
Но война, происшедшая, вскоре по воцарении Тулла Гостилия, между римлянами и жителями Альбы-Лонги, главного города латинян, имела уже, по своим последствиям, большее значение и в политическом, и в военном отношениях. В самом начале война эта была решена единоборством в пользу римлян (676) и имела следствием подданство им альбанцев. Но три года спустя (673), царь или вождь альбанцев, Метий Суффетий. втайне возбудил фиденатов и веиентян против римлян, обещая в битве обратить оружие свое против этих последних. Фиденаты и веиентяне вооружились и собрали войска свои в Фиденах. Узнав об этом, Тулл Гостилий перешел с римскими и альбанскими войсками через реку Анио и в происшедшей при Фиденах битве разбил веиентян и фиденатов. За измену же Метия Суффетия во время битвы, он казнил его, а город Альбу-Лонгу вскоре после того взял и стены ей: о разрушил, а жителей переселил в Рим (673).
Покорение римлянами Альбы Лонги было первым шагом к распространению ими своей власти в Италии. С этого времени они начали стремиться к проставлению Рима в главе союза латинских городов, а сообразно с тем и войны их стали отличаться от предшествовавших отчасти тем, что ведены были силами болев значительными и с целью более важною, и что круг военных действий римлян уже несколько распространился против прежнего. Но, как и прежде, войны римлян имели характер набегов и окончательный успех в них оставался почти всегда на стороне римлян. Общим же результатом их было утверждение римлянами власти своей над Лацием.
Вообще войны римлян при царях были свойства преимущественно наступательного, ведены с большими энергиею и решительностью, и ознаменованы почти постоянными успехами, чему главными причинами были: единство царской власти, хотя и ограниченной сенатом и народом, высокие личные дарования римских царей, единодушие римлян я первое, сильное развитие страстей я деятельности их, при отличном с самого начала военном устройстве их.

§ 108. Войны римлян со времени введения народного правления до осады Веий (509 405).

По уничтожении царской власти и введении народного правления, беспрестанные и жестокие распри патрициев и плебеев, и происходившие от того внутренние смуты, ослабив внешнюю военную деятельность Рима, изменили отчасти и характер войн его. Пользуясь раздорами римлян, союзники Рима беспрестанно отлагались от него, составляли между собою и с другими народами средней Италии сильные союзы против него и нападали на римлян в собственных их владениях и иногда на самый Рим. Близкая опасность пробуждала однако же в римлянах чувства любви к отечеству и единодушия, и предводимые доблестными и искусными вождями, они успевали отражать врагов и даже неоднократно одерживали над ними блистательные успехи. Но распри и смуты, затем снова возраждавшияся между ними, препятствовали им пользоваться этими успехами и одерживать новые, дальнейшие и, таким образом, при недостатке постоянных войск, войны их в эти с небольшим 100 лет были уже свойства преимущественно оборонительного, сохраняя впрочем прежний характер набегов и, по прежнему, и в самой обороне являя смелые наступательные действия против неприятеля.

109. Война с веиентянами и осада Веий (404-395).

В 405 году римляне решились раз на всегда положить конец беспрерывным козням веиентян в средней Италии против Рима и нападениям их на него и на римские земли. С этою целью положено было осадить и взять Веий — предприятие весьма трудное: ибо Веий, многолюднейший город в Этрурии, был сильно укреплен и местностью, и искусством, снабжен на несколько лет продовольствием и со стороны жителей его должно было ожидать упорнейшей и продолжительной обороны. Но римляне не устрашились этого и приняли все меры для деятельнейшего и успешнейшего ведения осады и войны. Набрано было многочисленное войско, составленное большею частью из вольнослужащих, — сенат положил выдавать пехоте жалованье и в 404 году римское войско, предвидимое 6-ю военными трибунами, осадило Веий. Сначала осада шла медленно, потому что римляне были принуждены отрядить против волсков часть войска, ко-торая воротилась тогда только, когда, разбив волсков в двух битвах, взяла и разрушила один из их городов, Артену. Веиентяне, усилив укрепления города и храма Юноны, встретили римлян упорнейшим сопротивлением. He надеясь взять Веий открытою силою, военные трибуны решились принудить город этот к сдаче голодом и для этого окружили его циркум- и контрвалационными линиями, положив продолжать осаду и в зимнее время, и расположив войска на зиму в шалашах. Веиентяне производили частые и сильные вылазки, и нередко ночью разрушали осадные работы римлян. В одной из таких ночных вылазок, они нанесли римлянам большой урон в людях и сожгли все осадные машины их. При вести об этом, часть достаточных граждан Рима добровольно вызвалась поставить и образовать конницу, а плебеи — служить в пехоте, обещая возвратиться из под Веий не прежде, как по взятии этого города. Сенат, в благодарность за то, установил и коннице, подобно пехоте, производить денежное жалованье, а плебеям, добровольно вызвавшимся на службу — считать года оной подобно войскам, служившим по набору. По прибытии под Веий, новое римское войско не только восстановило разрушенное, но и сделало новые работы и машины, и деятельно повело осаду (402). Вскоре однако римляне претерпели неудачу вследствие несогласий, произшедших между двумя военными трибунами, начальствовавшими под Веиями, М. Сергием и Л. Виргинием. Фиденаты и фалиски соединили свои силы и напали со стороны поля на ту часть римской контрвалационной линии, в которой начальствовал Сергий. В тоже время осажденные произвели сильную вылазку. Виргиний не поддержал Сергия и войска последнего, разбитые, бежали в другую часть укрепленных линий, большею же частью и с ними сам Сергий — в Рим (401). Затем в продолжение двух следующих лет (400-399) осада Веий производилась медленно и без особенно примечательных событий: римляне не претерпевали поражений, но и не одерживали успехов. В 398 году капенаты и фалиски напали на укрепленные линии римлян, и в тоже время веиентяне произвели вылазку; но те и другие были отражены с большим уроном. В 397 г. Римляне разорили земли капенатов н фалисков, а в 396 году с уроном отразили тарквинян, вторгнувшихся в римские владения для грабежа. Но в 395 году двое из 6-ти военных трибунов, Титиний и Генуций, посланные против капенатов и фалисков, попали, по излишней запальчивости и собственной неосторожности, в засаду и претерпели поражение. Весть об этом, увеличенная молвою, произвела, такой страх в римском войске под Веиями, что оно почти все разбежалось, и в Риме с ужасом ждали уже нападения капенатов и фалисков. В этих трудных и опасных обстоятельствах избран был в диктаторы Фурий Камилл, которого, по словам Тита Ливия, сама судьба предназначила для взятия Веий и спасения отечества. Камилл был уже перед тем военным трибуном и отличился редкою храбростью и замечательными военными дарованиями. С назначением его, немедленно и Римляне ободрились, и дела приняли другой оборот. Строго наказав воинов, малодушно бежавших из под Веий, он набрал новое войско, усилил его союзными войсками латинян и герников, пошел против капенатов и фалисков, и не только разбил их, но овладел их станом и богатою добычею в нем. Затем он повел войско свое под Веий и стеснил обложение этого города, восстановив и в римском войске, и в его действиях строгий порядок, прекратил малые и бесполезные стычки, ежедневно происходившие на пространстве между городом и римскими укрепленными линиями, заставлял войска производить работы нужные и полезные, и устроил много новых укреплений. Убедясь однако, сколько труда и опасности представляло овладение городскими стенами приступом, в щадя жизнь римских воинов, он начал устраивать подземный ход в середину храма Юноны. Для ускорения и облегчения работы, он разделил работавших на 6 смен, каждая из которых рыла землю, днем и ночью, в продолжение 6-ти часов. Когда подземный ход был подведен под храм Юноны, Римское войско устремилось со всех сторон на приступ городских стен, и между тем, как веиентяне были заняты отражением его, отряд отборнейших воинов, вскрыв подземный ход, овладели храмом Юноны, напал на веиентян с тыла и отворил римскому войску ворота. Ворвавшись в город, римляне произвели в нем жестокое кровопролитие, которое кончилось бы истреблением всех веиентян, если бы человеколюбивый Камилл не повелел щадить безоружных и сдававшихся в плен. Город был разграблен и обращен в римское поселение. Римляне овладели в нем несметными богатствами, а военнопленников продали в неволю (395). Покоритель Веий, Камилл был почтен триумфом, но вскоре, обвиненный народными трибунами в несправедливом назначении части добычи и во властолюбии, удалился в город Ардею.
Таков был конец войны с веиеитянами и осады Веий, представляющих сходство с троянскою войною и осадою Трои тем, что Веии также были осаждаемы около 10-ти лет и взяты наконец не приступом, а хитростью.

§ 110. 1-е нашествие галлов (389-388). Битва на реке Аллии.

Шесть лет спустя по взятии Веий (389), Рим впервые подвергся нашествию с севера новых, страшных врагов — галлов. Нашествие это было гораздо опаснее, нежели все набеги соседственных народов средней. Италии дотоле, и едва не сокрушило Рима совершенно.
Одно из племен сеннонских или кельтических галлов, уже давно поселившихся в северной Италии, вторглось, под предводительством вождя своего, Бренна, в Этрурию и осадило Клузий, город, с давних времен союзный с Римом. Жители Клузия просили помощи Рима. Римляне отказали им в войсках, но отправили трех послов из рода Фабиев к Бренну, дабы переговорами склонить его к снятию осады Клузия и к миру. Но высокомерные требования Фабиев Бренн отвергнул с равною гордостью и продолжал осаду Клузия. Тогда Фабии, нарушив права своего звания, побудили клузиян произвести вылазку и сами стали во главе их; но были узнаны в бою и Бренн потребовал от римлян удовлетворения за эту обиду. Римляне, вместо наказания Фабиев, назначили их военными трибунами и начали набирать войско. Тогда Бренн немедленно двинулся на Рим, с храбрым и опытным в военном деле войском, силою около 70-ти тысяч человек. Главные между римлянами виновники этой войны были избраны предводителями римских войск и с 40 тысячами оных, наскоро собранными и худо вооруженными, двинулись на встречу галлам, с такою же уверенностью в победе, как будто шли против обыкновенных своих врагов средней Италии. Оба войска сошлись на половине пути, на берегу р. Аллии. Римляне построились в боевой порядок левым флангом к Тибру, а правым к одной высоте, позади которой поставили отряд войск в засаде. Бренн напал первоначально на этот отряд, опрокинул и почти совершенно истребил его, а затем и все правое крыло римлян. Левое же, пораженное ужасом, рассеялось в беспорядке. Разбитое римское войско бежало через Тибр в Веий, а Бренн, взяв стан римлян, двинулся к Риму. Но опасаясь засады и подступа к неизвестному ему городу ночью, он расположился станом между рекою Анио и Римом. В Риме между тем распространился такой ужас, что все сокровища были поспешно отправлены в город Цэры, а большая часть жителей спаслась бегством. Сенаторы же и прочие правительственные лица заперлись в Капитолии со всеми, способными сражаться гражданами, какие только остались в Риме. На 4-й день после битвы при Аллии, галлы вступили беспрепятственно в Рим, несколько дней сряду грабили его и наконец сожгли и разрушили, после чего напали на Капитолий, но отраженные с уроном, обложили его половиною своего войска, дослав другую к Ардее для сбора продовольствия. Камилл, находившийся в это время в Ардее, ночью наскоро собрал в этом городе сколько мог войск, и внезапно напав на ту часть галлов, которая была послана к Ардее и расположилась по близости без всяких предосторожностей, почти всю ее истребил. Тогда римский сенат вызвал его из изгнания и назначил во второй раз диктатором. Присоединив к себе римские войска, спасишиеся, после битвы при Аллии, в Веий, и имея всего около 20.000 человек, Камилл двинулся к Риму. Здесь между тем галлы снова произвели приступ к Капитолию и снова были отражены. Обложение Капитолия продолжалось уже почти 6 месяцев. Между галлами сильно свирепствовали заразительные болезни, а римляне, заключенные в Капитолии, не вмели более продовольствия. Крайность положения вынудила их наконец вступить с галлами в мирные переговоры. Уже они согласились купить мир ценою 1.000 талантов золота, как вдруг в Риме явился Камилл с войском (388 г.), объявил, что не золотом, а мечом должно избавиться, от врагов и спасти Рим, и что он, как диктатор, уничтожает заключенный с галлами, без его ведома, договор. Следствием этого был жаркий и кровопролитный бой в самом Риме, кончившийся совершенною победою римлян. Галлы были разбиты, прогнаны, преследованы, в недальнем расстоянии от Рима вторично разбиты и большею частью истреблены, а остатки их совершенно изгнаны из римских владений.

§ 111.
2-е нашествие галлов (366 г.). Битва на реке Анио.

Новое нашествие галлов на Рим в 366 году, побудило римлян избрать Камилла, уже 80-ти летнего старца, в 5-й раз диктатором. Дав римскому войску новое вооружение, он двинулся против галлов и встретил их на берегу р. Анио, расположенных в неукрепленном стане, ибо они были уверены в победе. Камилл поставил набольшую часть своего войска на гребне высот, лежавших в недальнем расстояния от стана галлов, а главные свои силы расположил скрытно за скатом этих высот. Расположенный таким образом, он оставался в бездействии, как бы из робости, и выказывая только часть войска, до тех пор, пока не узнал, что большая часть галлов удалилась из стана для грабежа, а оставшиеся в нем, упившись вином, были не в состоянии сражаться. Тогда Камилл в следующую ночь послал легкую свою пехоту на левый фланг галлов с тою целью, чтобы она тревожила их стрельбою из луков, приведя их в расстройство и препятствовала им в порядке встретить римлян. Сам же Камилл со всеми остальными, многочисленными, тяжеловооруженными и хорошо-одушевленными войсками двинулся, по восхождении солнца, вперед и построился против галлов с фронта в боевой порядок. Галлы, действительно приведенные легкою римскою пехотою в расстройство, вышли на встречу Камиллу в большом беспорядке. Камилл напал на них в одно время с фронта и обоих флангов, и совершенно охватил.; опрокинул и разбил их, причем вооружение, данное им римским войскам, оказало большую пользу и было причиною малой потери римлян и огромного урона галлов. Остатки галлов бежали и были преследованы. а стан их, с богатою в нем добычею, взят римлянами.

§ 112. Война с тарквинянами, герниками и галлами (358). Битва Сулпиция с галлами.

В 358 году римляне, принужденные в одно и тоже время вести оборонительную войну против тарквинян, герников и галлов, избрали в диктаторы Каия Сулпицин Петика и поручили ему действовать против галлов, а консулам: Фабию — против тарквинян и Плавтию — против герников. Сулпиций, зная, что галлы не запаслись продовольствием, хотел медлением довести их до голода и охладить боевой пыл их, и потому строго запретил войскам своим завязывать с ними бой. Наконец однако же он не мог долее противиться неотступным просьбам войск своих, нетерпеливо желавших сразиться с галлами, и сделал для нападения на последних следующие распоряжения: вооружил 1.000 рабов, находившихся при войске, посадил их на вьючных мулов и лошадей, придал им 100 человек конницы, расположил их далеко впереди левого своего крыла, почти против правого фланга галлов, скрытно в засаде на лесистых высотах, и приказал им по условленному знаку показаться на фланге и в тылу неприятеля. Войско же свое он построил, по восхождении солнца, на равнине, ограниченной слева и справа высотами. Галлы напали сперва на правое, а потом на левое крыло римлян и оттеснили их. Но вскоре римляне, ободренные Сулпицием, напали на оба крыла галлов, пехотою с фронта, а конницею с флангов, и в свою очередь отразили и опрокинули их. В это самое время за правым крылом галлов показался отряд, находившийся в засаде. Опасаясь быть отрезанными от своего стана, галлы поспешно бросились к нему, но к ужасу своему уже нашли его занятым частью римской конницы, посланной Сулпицием, с самого начала битвы, в обход справа позади высот. Тогда галлы бросились к лежавшим вправо от них лесистым высотам, но встреченные отрядом, вышедшим из засады, большею частью были истреблены, а стан их с богатою в нем добычею достался в руки победителей.

§ 113. Войны римлян после осады Веий вообще.

Co времени осады римлянами Веий, в образе ведения ими войны и в самом характере войн их произошла важная перемена. Введение выдачи римским войскам жалованья, продовольствия и оружия, к которой осада Веий подала первый повод, доставило римскому правительству возможность вести войны более отдаленные и продолжительные и с целью более важною, приобретать успехи более значащие и достигать результатов более положительных и прочных, нежели дотоле. а потому с этого времени войны римлян уже не имеют прежнего характера набегов, но мало по малу начинают принимать характер более правильный и распространяться в объеме и размерах. Еще 52 года после взятия Веий (395-343) они были, как и в предшествовавшие 100 лет, преимущественно оборонительного в политическом отношении свойства, потому что в это именно время Рим внутри был в особенности сильно потрясаем распрями патрициев и плебеев, а извне, сверх нападений народов средней Италии, подвергался еще нашествиям галлов. Но, с ходом времени, римляне вполне восторжествовали над ближайшими соседственными народами, утвердили власть свою над ними и в 343 году уже были в со стоянии предпринять первую наступательную войну свою против самнитян, которая проложила им путь к завоеванию Италии.

§ 114. Общий вывод о войнах римлян и их характере, и об образе и искусстве ведения римлянами воины в этом периоде.

Рассматриваемые вообще, войны, веденные римлянами в этом периоде, были в политическом отношении оборонительного, а в военном наступательного свойства. Римляне, с самого начала, и в войнах, как и в битвах своих, любили предупреждать врагов нападением, и даже в обороне действуя наступательно, большею частью имели на своей стороне выгоды и преимущества предначинания и предупреждения, уравновешивавшие некоторым образом неравенство сил, и при превосходных своих, сверх того, устройстве, духе, порядке и единодушии воинских, почти всегда выходили из битв и войн победителями. Каждая война, удачно оконченная, не ослабляла, но более или менее усиливала их, а все, вместе взятые, чрезвычайно развивали воинственный дух их, способствовали приобретению ими многообразной военной опытности, усовершенствованию их в военном деле, соделанию из них воинственнейшаго народа древних времен и прочному основанию того могущества, которое в последствии покорило им полмира. В этом отношении войны римлян в этом периоде стоят несравненно выше междоусобных войн греков и вполне заслуживают внимания. Сами же по себе и в отношении собственно к образу и искусству ведения войны они представляют многие черты сходства с войнами, веденными в пределах Греции греками, довольно маловажны и, за некоторыми исключениями, ничего особенно замечательного не представляют Вообще, по наборе войск и объявлении неприятелю чрез фециалов войны, одна, редко более двух армий, силою от 6-ти или 7-ми до 20-ти или 22-х тысяч войск, под предводительством царя и позже консулов или диктатора, обыкновенно в самом начале быстро вторгалась в земли неприятеля или шла ему на встречу и боем решала войну, либо нападала на города и брала их приступом, хитростью или изменою, либо более или менее долго осаждала или всеми или частью сил, действуя в последнем случае другою частью оных оборонительно и преимущественно наступательно в поле. Грабеж неприятельскаго края служил первоначально целью войн, а позже, как и у всех вообще народов древности, средством отмщения неприятелю или принуждения его к битве, покорности или миру, но был употребляем их иначе? как по воле полководца. Запрещал он грабить — и никто не смел ослушаться, под страхом обвинения в непослушании и измене отечеству. Походы и самые войны римлян ограничивались сначала ближайшими окрестностями Рима и даже позже не распространялись далее 100 верст в окружности, продолжались же не более 6-ти месяцев, прекращаясь обыкновенно с наступлением осени; тогда войска возвращались в Рим и были распускаемы. Таким образом войны римлян были недальние и непродолжительные. Причинами этого было в 1-х то, что войска римлян до осады Веий состояли из граждан, вооружавшихся только на время войны или похода, служивших на собственном содержании и потом возвращавшихся к мирным занятиям;- во 2-х то, что внутренние смуты со времен учреждения народного правления не позволяли правительству употреблять против внешних врагов всех сил Рима, на дальних расстояниях и продолжительное время, — и в 3-х то, что войны римлян были оборонительного в политическом отношении свойства и ведены с ближайшими народами, нападавшими на римлян в собственных их пределах. Движения и действия были быстрые и решительные. Главною целью их был бой и решение оным войны. Поэтому соображения и действия тактические имели, как у греков, первенствующую важность, а те, которые выходили из круга их, были весьма ограничены и принадлежали более к разряду военных хитростей. Собственно же искусство ведения войны было еще мало развито у римлян.

ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ VIII : ПЕЛОПОННЕСКАЯ ВОЙНА .

1-е сражение при Мантинее или Тегее, в авгтст ѣ 418 г. перед Р. X. (*).
(по Фукидиду).

{Мантинея, в древности значительный и сильный город Аркадии, и в Пелопоннесе , ныне развалины близъ Гораццы, к северу от Триполиццы, особенно ознаменовалась тремя сражениями близ нее , в 418-м, 363-м и 207-м годах перед Р. X. Из них два последние, прославившияся замечательными победами, 2-е - Эпаминонда , а 3-е - Филопемена , описаны: 2-е — в I части настоящей Всеобщей военной истории древних времен, в главе XI, § 77, стран. 303-306, а 3-с — во II части той же истории, в глав XVIII, § 118. 0 1-м же сражении, менее замечательное , только упомянуто в своем месте , в I части, в главе VIII, § 56, стран. 89; нода бы дать понятие также и об этом, 1-м из трех сражений при Мантинее, здесь представлястся, ее приложении, описание его, на основании поясненнаго рассказа (не совсем ясного) Фукидида . }

В войне, происшедшей в 418 г. (во время Пелопоннесской войны) между Спартой и Аргосом с их союзниками, спартанское войско, под предводительством спартанского царя Агиса I, двинулось к Тегее и, соединившись здесь с аркадскими войсками, вступило в земли мантинейского округа, расположилось близ храма Геркулеса или Гераклеи (Ираклеи) и стало разорять окрестности. Напротив него, союзное войско аргивян, мантинейцев и афинян, расположилось на неудободоступных высотах. Агис двинулся против него и уже приблизился к нему на полет дротика, как вдруг, по совету одного старца (вероятно из лиц, состоявших при армии) повернул назад, отступил в земли Тегеи и отвел, к стороне Мантинеи, воды, которые постоянно служили причиною распрей между мантинейцами и тегейцами, потому что, куда бы ни текли, везде причиняли много вреда. Этим отступлением Агис надеялся выманить союзников с высот на равнину. Действительно, союзники, крайне изумленные внезапным отступлением спартанского войска, сначала недоумевали, что это значило, а затем стали обвинять своих предводителей в измене и требовать, чтобы они спустились на равнину для преследования спартанского войска. На другой день Агис двинулся обратно к месту прежнего своего расположения и, подходя к нему в походном порядке, к немалому удивлению и — по словам Фукидида — ужасу всего спартанского войска, увидел, что союзники стоят уже против него, на равнине, совершенно построенными и готовыми к бою, между тем как войско Агиса находилось еще в движении, в походном порядке, чем и объясняются изумление и ужас его. Вследствие того, войско Агиса немедленно и с величайшею поспешностью стало перестраиваться из походного порядка в боевой, а именно: на правом фланге стали аркадския войска и возле них на лево спартанская отборная дружина, в середине — спартанская фаланга, на левом фланге- спартанские неодамы (или новые граждане), войска, служившие с Бразидом во Фракии, и 600 чел. скиритов, и наконец, на оконечностях обоих флангов — конница. У союзников же правое крыло составляли мантинейские войска (так как это происходило в землях Мантинеи), в середине стояли 1000 чел. отборной дружины и остальные войска Аргоса, а на левом крыле афинские войска, имея на левом фланге свою конницу. Фукидид не означает числа войск с той и с другой стороны, но известно, что спартанское войско было сильнее.
Пока спартанское войско строилось, союзное не трогалось с места, но когда первое построилось, то оба в тоже время двинулись одно против другого, союзное стремительно, а спартанское, по своему обыкновению, мерным шагом под звуки флейт. При этом правые крыла обоих войск двинулись в обход левых крыл и мантипейцы (правое крыло союзников) зашли уже так далеко, что Агис, опасаясь, чтобы левое крыло его не было охвачено, приказал: скиритам и Бразидовым войскам передвинуться (на походе) влево против мантинейцев, а двум полемархам, с двумя лохосами или отделениями спартанской фаланги, также подвинуться (на походе) влево на место скиритов и Бразидовых войск. Эти ошибочные распоряжения Агиса едва не повлекли за собой поражения всего его войска. Скириты и Бразидовы войска передвинулись влево, но два полемарха не послушались Агиса, отчего образовался пустой промежуток или перерыв линии. Мантинейцы воспользовались этим и охватили левое крыло Агиса с обоих флангов, опрокинули его и гнали до самых обозов. К счастью для Агиса, он заметил некоторое колебание и расстройство рядов в середине союзного войска, и стремительно ударив против него с спартанскою отборною дружиною, опрокинул центр союзников (аргивян) и затем напал справа на афинян, уже обойденных слева. Афинская конница защищала несколько времени свою пехоту и удержала преследование ее. Агис же, усмотрев поражение своего левого крыла, поспешил на помощь ему и принудил мантинейцев к отступлению. Таким образом это сражение, в котором обе стороны сделали много ошибок, а искусства оказали мало, началось поражением левого крыла Агиса, а кончилось поражением союзного войска и победой спартанского. Урон с обеих сторон простирался, как полагают, у аргивян до 700 чел., у мантинейцев до 200, у афинян с эгинянами также до 200, а у спартанцев и аркадян до 300.