II. Олинфская Вторая

Переводчик: 
Радциг С.И.

ВВЕДЕНИЕ ЛИБАНИЯ
Афиняне приняли посольство олинфян и решили им помогать. Но ввиду того, что они медлили с выступлением и боялись Филиппа, считая трудным воевать с ним, Демосфен в своем выступлении пытается ободрить народ и показывает слабые стороны в положении македонского царя. Он говорит, что и союзники относятся к нему с недоверием, да и собственные силы его невелики, так как македоняне, в отдельности взятые, слабы.

РЕЧЬ
(1) Есть много признаков, граждане афинские, по которым можно, мне кажется, увидеть, как явно обнаруживается благоволение богов к нашему государству, но особенно это видно по теперешнему положению. Ведь в самом деле, если сейчас воевать с Филиппом собираются как раз такие люди, которые занимают соседнюю страну, располагают известными силами[1] и, самое главное, люди, которые держатся на эту войну такого взгляда, что считают всякое соглашение с ним не только ненадежным, но даже гибельным для своего отечества,- все это похоже на какое-то чудесное и прямо-таки божеское благодеяние. (2) Значит, нужно, граждане афинские, уж самим не давать повода для такого представления о нас, будто мы сами меньше заботимся о себе, чем позволяют сложившиеся сейчас условия: ведь это же - позор или, лучше сказать, верх позора - явно упускать из своих рук не только города и области, которыми мы некогда владели, но также и доставленных нам судьбой союзников и благоприятные условия.
(3) Так вот, граждане афинские, распространяться о силе Филиппа[2] и такими рассуждениями побуждать вас к исполнению своего долга я считаю неуместным. Почему? Да потому, что, по-моему, что бы кто ни сказал на этот счет, все это ему давало бы право гордиться, а у нас только означало бы плохое состояние дел. Что касается до него, то, чем больше совершил он необычных для него дел, тем больше удивления он вызывает к себе у всех; а вы, чем менее удовлетворительно сумели воспользоваться обстоятельствами, тем больший позор навлекли на себя. (4) Таким образом, об этом я уж не стану говорить. Если по-настоящему, граждане афинские, рассматривать дело, то всякий увидит, что могущество этого человека создалось вот отсюда[3], а не от него самого. Ввиду этого о том, за что он должен благодарить политических деятелей, работавших в его пользу, и за что вам следует их покарать, об этом сейчас, по-моему, не время говорить. Но есть помимо этого предметы, о которых стоит говорить и о которых вам всем сейчас было бы полезно выслушать, и притом такие, которые могут оказаться, граждане афинские, весьма позорными для него, если у вас будет охота правильно судить о них; вот об этом я и попытаюсь сказать.
(5) Конечно, если называть его клятвопреступником и вероломным, не указывая его дел, это всякий может принять за пустую брань - и справедливо; зато разбирать все, что он когда-либо совершил, и на основании этого изобличать его - это как раз не требует длинной речи, и по-моему, рассказывать это полезно по двум соображениям: ведь тогда и он представится в своем подлинном виде - негодным, как он есть, а с другой стороны, и люди, под влиянием крайнего страха принимающие Филиппа за какого-то непобедимого, увидят, что он уже исчерпал все средства обмана, при помощи которых в прежнее время сделался сильным, и что его могущество подошло теперь уже к самому концу. (6) Действительно, я и сам, граждане афинские, считал бы Филиппа очень опасным и достойным удивления, если бы видел, что он достиг могущества честным образом действий; но, когда я внимательно рассматриваю дело, я нахожу другое: с самого начала, когда некоторые люди старались удалить отсюда олинфян, желавших договориться с вами, он привлек на свою сторону ваше простодушие тем, что обещал передать вам Амфиполь, и устроил то тайное соглашение, о котором тогда столько было разговоров[4]. (7) После этого он снискал дружбу олинфян тем, что взял Потидею[5], принадлежавшую вам, и, обидев вас, прежних союзников, передал им. Наконец, вот теперь он обольстил фессалийцев тем, что обещал передать им Магнесию и взялся вести за них фокидскую войну[6]. Словом, из людей, имевших с ним дело, нет никого, кого бы он не обморочил: обманывая каждый раз неразумие людей, не знающих его, и этим способом привлекая их на свою сторону,- вот каким образом он усилился[7]. (8) Значит, как через этих людей он возвысился и сделался великим, когда все они - каждый за себя - рассчитывали получить от него какую-нибудь выгоду, так этими же самыми людьми он должен быть и низвергнут, поскольку теперь уже раскрылось, что все это он делал исключительно в своих собственных видах. Так вот, граждане афинские, в каком положении находятся дела у Филиппа. Если же это не так, пускай кто-нибудь выступит и докажет мне, или, лучше сказать, вам,- либо, что сообщенные мной сведения неправильны, либо, что люди, однажды уже обманутые, будут и впредь ему верить, либо, что фессалийцы, так недостойно порабощенные[8], теперь не хотели бы сделаться свободными.
(9) Кроме того, если кто-нибудь из вас, признавая правильность этого, все-таки думает, что Филипп сумеет силою удержать за собою свое положение благодаря тому, что успел заранее занять укрепленные места, гавани и тому подобное[9], тот рассуждает неправильно. Дело в том, что, когда могущество основано на взаимном понимании и когда все участники войны преследуют одни и те же цели, тогда действительно люди бывают готовы делить труды, переносить невзгоды и соблюдать прежние отношения. Когда же человек приобретает силу, побуждаемый алчностью и низостью - вроде того, как он,- тогда первый же повод и малейший толчок поднимает дыбом и расстраивает все. (10) Невозможно, граждане афинские, никак невозможно, допуская обиды, клятвопреступничество и ложь, приобрести силу, которая была бы прочной, но подобное могущество может установиться всего лишь однажды, да и то на короткое время; оно, может быть, даже пышно расцветет, преисполняя надеждами, но со временем все-таки распознается и увядает. Ведь, как в доме, думается мне, в корабле или вообще в предметах подобного рода нижние части должны быть особенно крепки, так и в поведении начальные действия и основы должны быть истинными и справедливыми; а вот этого как раз и нет теперь в действиях Филиппа.
(11) Итак я полагаю, что нам нужно подать помощь олинфянам, и, если кто-нибудь предлагает это сделать наилучшим и скорейшим способом[10], то и я со своей стороны это поддерживаю. А к фессалийцам надо отправить посольство, чтобы одним из них объяснить положение дела, других ободрить, поскольку сейчас они уже постановили требовать возвращения Пагас и вести переговоры относительно Магнесии[11]. (12) Однако смотрите, граждане афинские, чтобы наши послы не ограничивались одними словами, но чтобы они могли указывать и на какое-нибудь дело - например, если бы вы уже выступили в поход сообразно с достоинством государства и находились на месте действия: ведь всякое слово, если за ним не будет дел, представляется чем-то напрасным и пустым, а в особенности, когда исходит от нашего государства, так как, чем охотнее мы, по общему мнению, пользуемся им, тем более, все относятся к нему с недоверием. (13) Крутой, значит, должен быть у вас поворот и велика перемена, которые вам следует показать,- надо делать взносы, выступать в поход, все исполнять с охотой, если только хотите, чтобы кто-нибудь стал считаться с вами. И если вы решитесь теперь же, как следует, взяться за осуществление этого, тогда не только станет, граждане афинские, очевидной у Филиппа вся слабость и ненадежность его союзников, но обнаружится и плохое состояние его собственной державы и могущества.
(14) Вообще ведь македонская сила и держава в качестве придачи к чему-нибудь другому является в своем роде немаловажной подмогой. Такой она была, например, для вас при Тимофее против олинфян[12], еще в другой раз против Потидеи для олинфян[13]: взятая вместе с кем-нибудь, она составляла некоторую силу. Теперь вот фессалийцам во время междоусобия и смуты она помогла против дома тиранов[14]. Вообще я думаю, куда бы ни приложить силу, хотя бы и малую, она везде может быть полезна: сама же по себе Македония слаба и полна многих недостатков.
(15) Ведь этот человек всеми действиями, по которым можно было бы заключить о его могуществе,- войнами и походами - сделал ее для себя еще более шаткой, чем была она по природе. Да, не думайте, граждане афинские, чтобы одно и то же доставляло радость и Филиппу и его подданным. Наоборот, он жаждет славы, всецело занят этой мыслью и готов действовать и подвергать себя опасностям, хотя бы в случае какого-нибудь несчастья пришлось самому пострадать, так как вместо того, чтобы жить в безопасности, он предпочел себе славу человека, который достиг того, чего до него не достигал еще ни один из македонских царей.
(16) Наоборот, им дела нет до славы, которая получается таким образом; они горюют, изнуряемые этими походами то туда, то сюда, и терпят сплошные муки, не имея возможности заниматься ни земледельческими, ни своими личными делами; не могут и сбывать того, что кое-как сумеют выработать, так как рынки в стране закрыты из-за войны. (17) Итак, каково же отношение к Филиппу большинства македонян, по этим данным можно увидеть без труда; а наемники и пешие дружинники[15], состоящие при нем, хоть и слывут за образцовых и закаленных в военных делах, но, как я слыхал от одного из людей, побывавших в самой этой стране[16],- человека, отнюдь не способного ко лжи, они нисколько не лучше других. (18) Дело в том, что, если среди них оказывается кто-нибудь более или менее опытный в военном деле или с боевыми заслугами, таких людей, как передавал мне этот человек, он по своему честолюбию всех старается отстранять, так как хочет, чтобы все казалось его собственным созданием (он, помимо всего прочего, и в честолюбии не имеет себе равных). А будь это человек достойный в других отношениях - скромный или справедливый - такой, который не может выносить его невоздержанности в повседневной жизни, кутежей и непристойных плясок, такой человек оказывается затертым и не пользуется никаким значением. (19) Таким образом остаются вокруг него грабители, льстецы да люди, готовые в пьяном виде плясать такие вещи, которые я сейчас не решаюсь перед вами назвать[17]. Но очевидно, что это - правда, так как именно тех, кого отсюда все выгоняли, как людей гораздо более распутных, чем всякие гаеры,- например, известного государственного раба Каллия и подобных ему людей, мимов, потешающих смешными шутками[18], и сочинителей срамных песен с насмешками над своими же приятелями - вот таких людей он любит и держит около себя. (20) А это,- хоть иному человеку и кажется мелочью,- с точки зрения понимающих дело людей, граждане афинские, есть важные показатели всего его образа мыслей и его сумасбродства. Правда, сейчас, вероятно, его успехи оставляют все это в тени, так как удачи бывают способны скрыть подобные пороки; но, случись с ним какое-нибудь несчастье, тогда эти качества обнаружатся у него вполне ясно. Мне даже кажется, граждане афинские, что недалеко то время, когда все это выйдет наружу, если богам будет угодно и вы сами пожелаете. (21) Ведь это - то самое, что бывает с телом: пока человек здоров, он ничего не замечает; когда же постигнет его какой-нибудь недуг, тут все у него дает себя чувствовать - перелом ли, вывих ли, или вообще какое-нибудь из прежних повреждений. То же самое бывает и с государствами, и с тиранами: пока они ведут войну за своими пределами, недостатки незаметны для большинства; когда же завяжется война в соседних местах, она все выведет наружу.
(22) Впрочем, если кто-нибудь из вас, граждане афинские, видя эти успехи на стороне Филиппа, думает, что ввиду этого с ним опасно начать войну, тот рассуждает как благоразумный человек: действительно, во всех делах человеческих судьба - это великая сила или, лучше сказать, это все; тем не менее, если бы мне предоставили выбор, я предпочел бы судьбу нашего государства,- было бы только у вас самих желание, хоть понемногу, делать то, что следует,- чем его судьбу, так как у вас я вижу гораздо больше оснований рассчитывать на благоволение со стороны богов, чем у него. (23) Но, мне думается, мы сидим сложа руки и ничего не делаем. Между тем, если сам ничего не делаешь, нельзя ни от кого, будь это даже и друзья, требовать, чтобы они что-нибудь делали за тебя, а уж тем более от богов. Поэтому-то, раз он самолично отправляется в походы, сам несет труды, на месте следит за всем и не упускает ни удобного случая, ни благоприятной поры для действий, мы же все только собираемся, выносим лишь свои псефисмы да осведомляемся, то нет ничего удивительного в том, что он и получает перевес над нами[19]. И этому я не удивляюсь. Наоборот, было бы удивительно, если бы мы, не делая ничего, что следует людям, находящимся в состоянии войны, одерживали верх над человеком, который все это выполняет. (24) Нет, я удивляюсь другому: если некогда вы, граждане афинские, ополчались против лакедемонян за права греков[20], и много раз, несмотря на возможность получить многие выгоды для себя лично, не захотели этого сделать, наоборот даже, ради того, чтобы другие могли добиться своих прав, вы тратили собственное достояние, делая взносы, и за других подвергали себя опасностям в походах, то как же теперь вы не решаетесь выступать и медлите делать взносы для сохранения своих же собственных владений? Наконец, если остальных вы много раз спасали всех вместе и по отдельности то одного, то другого[21], как же теперь, когда сами вы потеряли свое собственное, вы сидите сложа руки? (25) Вот этому-то я и удивляюсь, а также еще и тому, что никто из вас, граждане афинские, не может дать себе отчета, сколько времени вы воюете с Филиппом и что вы делали в течение всего этого срока[22]. Вы, конечно, знаете, что пока вы сами медлили, надеялись, что кто-то другой будет за вас делать[23], обвиняли друг друга, судили[24], снова надеялись,- словом, делали приблизительно то самое, что и теперь, в этом и прошло все время. (26) И неужели после этого вы все еще до такой степени безрассудны, граждане афинские, что, рассчитываете, держась все того же образа действий, от которого дела государства из хорошего состояния пришли в плохое, теперь из плохого привести их снова в хорошее? Да это бессмысленно и неестественно, потому что гораздо легче сохранять что-нибудь, когда имеешь, чем все приобрести заново. В настоящее же время война не оставила нам ничего из прежнего достояния, что нужно бы беречь, а все надо приобрести. Это уж дело нас самих. (27) Итак, по-моему, надо вносить деньги, самим с полной охотой выступать в поход, никого не подвергать обвинениям[25], пока не сделаетесь господами положения, а тогда, рассудив на основании самих дел, людям, достойным похвалы, воздавать почет, виновных же наказывать, а отговорки сделать для них невозможными[26], равно как и упущения с вашей стороны: нельзя ведь строго спрашивать с остальных, что ими сделано, если вами самими не будут сначала выполнены ваши обязанности. (28) В самом деле, как вы думаете, граждане афинские, что за причина, почему от этой войны[27] бегут все, кого бы вы ни послали в качестве военачальников, а между тем они же затевают войны по собственному почину[28],- если уж сказать кое-что, как есть на самом деле, и о военачальниках? Это потому, что тут выгоды, ради которых ведется война, достаются вам,- Амфиполь, например, если будет взят, поступит сейчас же в ваше владение,- опасности же ложатся лично на начальников, а вознаграждения нет. Наоборот, там опасности меньшие, а все, что берется, идет в пользу начальников и воинов, например, Лампсак, Сигей, суда, которые они ограбляют. Словом, все идут на то, что им самим выгодно. (29) А вы, когда поглядите на то, как плохо идут дела, привлекаете к суду начальников, но едва только предоставите им слово и услышите об этих трудностях, оправдываете их. В итоге всего у вас и получается, что вы только спорите друг с другом и разбиваетесь на партии - кто стоит за это, кто за другое, а общественное дело идет плохо. Да, граждане афинские, если прежде вы делали взносы по симмориям[29], то теперь ведете общественные дела по симмориям. Оратор является предводителем и там и тут; полководец у него в подчинении и еще триста человек, готовых кричать ему в лад; вы же все остальные примыкаете кто к одним, кто к другим. (30) Так, значит, нужно положить конец такому порядку и, став хоть теперь вполне самостоятельными, всем предоставить возможность участвовать и в совещаниях, и в прениях, и в действиях. Если же одним предоставите начальствовать, словно в силу тиранической власти над вами, а на других возложите обязанность исполнять триерархии[30], делать взносы, отправляться в походы, на третьих же только выносить псефисмы против этих, а больше ни в каких трудах не участвовать, тогда у вас ничего, что нужно, не будет сделано своевременно, потому что каждый раз обиженная сторона будет неисправна; тогда вам останется только карать этих людей вместо врагов. (31) Итак, сущность моего предложения сводится к следующему: всем делать взносы - каждому сообразно с его состоянием; всем выступать в походы по очереди, пока все не выполните походной службы; всем выступающим ораторам давать слово и изо всего, что услышите, выбирать наилучшее, а не то, что предложит такой-то или такой-то[31]. И если вы будете так вести дела, тогда не сейчас только будете хвалить одного лишь оратора, внесшего предложение, а и самих себя впоследствии, когда все государство в целом будет у вас в лучшем состоянии.

ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
В этой речи оратор сосредоточивает внимание на разоблачении кажущейся непобедимости Филиппа. Это имеет целью ободрить и поднять дух у афинян, смущенных рядом неудач. Демосфен старается показать, что сила Филиппа основывается всецело на обмане доверчивых людей и на бездеятельности самих афинян. Значит, надо проявить энергию - делать взносы на войну, самим принять деятельное участие в войне, помочь олинфянам и т. д.
План речи
Вступление. Война олинфян с Филиппом оказывается весьма кстати для афинян (§ 1-2). Определение темы: рассказать о слабых сторонах у Филиппа (§ 3-4).
Главная часть. 1. Подготовительная часть. 1) Введение: цель оратора - показать, что могущество Филиппа непрочно (§ 5). 2) Причины этого: а) нечестность Филиппа по отношению к Афинам, Олинфу и фессалийцам (§ 6-8); б) не может быть прочной политика, основанная на клятвопреступничестве и лжи (§ 9-10). И. Совет оратора: надо 1) послать помощь олинфянам, 2) отправить посольство в Фессалию, 3) самим энергично действовать (§ 11 -13). III. Доказательства: А. Слабость Македонии: 1) она сама по себе не имеет значения (§ 14); 2) она ослаблена войнами (§ 15); 3) подданные Филиппа не сочувствуют ему (§ 15-16); 4) окружают Филиппа люди недостойные (§ 17-19); 5) удачи Филиппа скрашивают слабость, которая проявится при малейшей неудаче (§ 20- 21). Б. Действия афинян: 1) положение Афин лучше, чем Македонии (§ 22); 2) афиняне не хотят для себя сделать того, что прежде делали для других (§ 23-24); 3) попусту теряют время (§ 25-26). IV. Практические выводы: 1) надо делать взносы на войну и самим отправляться в поход (§ 27); 2) надо уничтожить непорядки в постановке военного дела (§ 28-30).
Заключение. Сущность совета: 1) всем делать взносы, 2) всем по очереди отбывать военную службу, 3) давать слово всем ораторам (§ 31).


[1] При взятии Олинфа Филиппом в 348 г. в этом городе было 10 тысяч гоплитов и тысяча всадников (Демосфен, XIX, 230, 268).
[2] По-видимому, на заседании об этом уже говорил кто-нибудь из предыдущих ораторов.
[3] Т. е. из афинского Народного собрания. Оратор намекает на агитацию деятелей господствовавшей в то время партии в Афинах с Евбулом во главе, который вели политику наруку Филиппу.
[4] В 358 г. Филипп осадил Амфиполь, на обладание которым заявляли свои права афиняне (ср. 1, 8). Филипп прислал в Афины письмо с уверениями в дружественности своих намерений. Во время завязавшихся после этого переговоров Филипп в секретном пункте обязался передать афинянам Амфиполь при условии, если они помогут ему завладеть Пидной. Чтобы этот пункт преждевременно не стал известен в Пидне, послы не изложили его открыто в Народном собрании в Афинах, а сообщили только в закрытом заседании Совету пятисот. Ср. XXIII, 116; [VII], 27. Естественно, что в народе было много толков и предположений об этом секретном пункте.
[5] В 356 г. Филипп взял город Потидею и передал его олинфянам, с которыми был в то время в союзе.
[6] В 359 г. Филипп взял город Мефону и открыл себе путь в Фессалию, где происходила борьба между двумя партиями: олигархической, во главе которой стояла знатная фамилия Алевадов из Лариссы, и демократической, под руководством тиранов из города Фер — Ликофрона и Пифолая. Последние пригласили на помощь к себе фокидян с Ономархом во главе. Тогда Алевады призвали Филиппа, и тот на второй год войны победил противников, взял Феры, Пагасы и Магнесию. Только при попытке проникнуть в среднюю Грецию Филипп у Фермопольского прохода был остановлен афинянами.
[7] Особый риторический прием: ряд рассуждений начинается и замыкается одним и тем же выражением «усилился» (§ 5 — конец § 7) — фигура «круг» (χυχλος), ср. IV, 48, прим. 50.
[8] «Рабство» фессалийцев — нарочито резкое выражение Демосфена, которое, конечно, не следует понимать буквально. Имеются в виду факты, указанные в примечании 6-м. Ср. I, 22.
[9] Разумеется занятие Амфиполя, Пидны, Потидеи, Мефоны и гавани Пагас.
[10] О посылке помощи в это время хлопотал, по-видимому, полководец Харет.
[11] Об этом постановлении было упомянуто в I, 22.
[12] Имеется в виду поход афинского полководца Тимофея против халкидских городов в 364 г., когда он действовал в союзе с македонским царем Пердиккой и взял Потидею, Торону и др.
[13] В 356 г. Филипп взял Потидею и передал ее олинфянам (ср. выше 7). Помощь афинян этому городу запоздала. В 352 г. в речи «Против Аристократа» (XXIII, 107) Демосфен говорит о самостоятельных действиях Филиппа; здесь, наоборот, он главную роль в этом деле приписывает олинфянам.
[14] См. выше прим. 6.
[15] Πεζεταιροι —· пешая гвардия и εταίροι — конная гвардия — особенно приближенное к царю войско; последнее набиралось из наиболее знатных фамилий.
[16] Некоторые видят в этих словах ссылку на историка Феопомпа, уроженца Хиоса, ученика Исократа. Однако это вряд ли возможно.
[17] О таком окружении Филиппа говорят и другие авторы. В качестве примера называют некоего Агафокла, который выдвинулся лестью, шутовством и исполнением неприличных плясок (Феопомп у Афинея, VI, р. 248, 260).
[18] Мимами назывались маленькие драматические сценки натуралистического содержания, исполнявшиеся частным порядком на улицах и в домах. Родоначальником литературного мима был Софрон в V в. до нашей эры. Мимами назывались и исполнители этих пьес. В отличие от актера государственного театра, исполнители мимов, принадлежавшие к низшим общественным слоям, не пользовались уважением.
[19] Ср. IV, 10.
[20] В 378 г. спартанцы захватили фиванский кремль Кадмею, нарушив этим одно из условий Анталкидова мира (387 г.), по которому всем государствам обеспечивалась самостоятельность. С помощью афинян спартанский гарнизон был выгнан, и Фивы получили самостоятельность.
[21] Во время персидских войн афиняне спасли всех вообще греков, в 378 г. защитили фиванцев от Спарты, в 371 г. помогли спартанцам против фиванцев, в 357 г. помогли эвбейцам.
[22] Война с Филиппом началась в 357 г., после того как Филипп взял Амфиполь; следовательно, прошло уже восемь лет. Афиняне в это время были заняты войной с союзниками.
[23] Намек на то, что афиняне в это время старались пользоваться только наемными войсками. Из предводителей наемных дружин в это время особенной известностью пользовались Харет и Харидем.
[24] Ср. IV, 44-47. Возможно, что здесь намек на Харета.
[25] Нередко бывало так, что ораторы в Народном собрании высказывали обвинение против военачальников; тех требовали на суд в Афины, а в их отсутствие военные дела приходили в полное расстройство.
[26] Командиры наемных дружин очень часто, не получая денег на оплату своего войска, бросали порученное им дело и искали добычи, нанимаясь на службу другим государствам. См. ниже § 28.
[27] Имеется в виду вся вообще война с Филиппом, начиная с 357 г.
[28] Так, например, афинский полководец Харет в 356 г. во время Союзнической войны, не получая жалованья для своих воинов, вместо того чтобы идти против Хиоса, Родоса и Византии, как ему было поручено, взялся помогать Артабазу, сатрапу Фригии, возмутившемуся против персидского царя, и в награду за это получил города Малой Азии — Лампсак на Геллеспонте и Сигей в Троаде, у входа в Геллеспонт; подобным образом Харидем занял Скепсис, Кебрен и Илион.
[29] Симмории — группы зажиточных граждан, которые объединялись первоначально (с 378 г.) для уплаты целым обществом чрезвычайных взносов (είφορα), а позднее (с 357 г.) также и для постройки военных кораблей. Об этом см. введение к речи XIV «О симмориях». В данном месте политическая жизнь Афин сравнивается с организацией симморий: две борющиеся партии, словно две симмории по взысканию чрезвычайного (на военные нужды) взноса. Всего симморий в Афинах было 20 и в них 300 особенно богатых граждан, которые нередко из своих средств вносили вперед за всю симморию деньги, чтобы потом взыскивать и, конечно, с лихвой с остальных участников. Естественно, такие граждане пользовались особым значением, а остальная масса (от чрезвычайного взноса освобождались только особенно бедные граждане) поддерживала их как руководителей. Во главе симмории стоял «вождь» (ηγεμον), в подчинении у него — «попечитель». Демосфен сравнивает оратора, выступающего в Народном собрании, с этим «вождем». Полководец не может обойтись без помощи лидера какой-нибудь партии и находится в подчинении у него в роли «попечителя». Словам оратора вторят, как его подголоски, «готовые кричать» (βοησόμενοι), наиболее влиятельные члены партии, которые напоминают по своему положению тех трехсот, которые играют видную роль в симмориях, а остальная масса должна слепо подчиняться им. Ср. это рассуждение в XIII, 20.
[30] Триерархия — одна из литургий, общественных повинностей, имеющая целью постройку или снаряжение военного корабля — триеры. См. введение к речи XIV «О симмориях».
[31] Оратор, очевидно, имеет в виду авторитет главного представителя противной партии — Евбула.