1. Введение

Несмотря на громадную степень доминирования в древних обществах мужчин, тем не менее нам кое–что известно и об отдельных женщинах. Так, Энхедуанна (2285-2250 до н. э.), дочь Саргона, царя Аккада, была верховной жрицей богини Нанны в Уре и одной из первых поэтесс. Сохранилось много ее виршей, а также имеются две печати с ее именем и диск с ее изображением. Планция Магна, жившая в конце первого — начале второго веков н. э. в Перге на западе Малой Азии, также была членом правящей элиты и выполняла религиозные функции. Уцелевшие материалы об Энхедуанне и Планции Магне свидетельствуют о том, что только женщины из элитных групп с особыми ролями могли создать о себе так много воспоминаний.
Есть свидетельства, связанные с жизнью и поступками Эвридики. Эсхин (389-314 гг. до н. э.), афинский политик и оратор, в речи перед афинским собранием в 343 г. дает яркий, хотя и весьма риторичный отчет о ее находчивых действиях в поддержку своих маленьких сыновей в критический для страны момент (Aeschines. 2.26–29). Найдены три дарственные надписи Эвридики (две на основаниях статуй, третья включена в эссе псевдо-Плутарха). Раскопщики обнаружили основание портретной статуи Эвридики и другую статую, возможно, также ее портрет. Филипп II построил необычное здание в Олимпии с изображениями членов своей семьи, включая Эвридику. Описание этого сооружения сделано Павсанием, а также найдены нижние части самого сооружения. Гробница македонского типа в Вергине, возможно, принадлежит Эвридике.
Повествовательные источники гораздо более позднего времени описывают предполагаемые действия и преступления Эвридики и ее родственников. Подход к этим повествованиям должен быть осторожным и скептическим. Их авторы могли отбирать материал для своих собственных целей, например, для преподнесения моральных уроков. Повествования четвертого века (например, Феопомпа или Эфора) имели политические взгляды, часто афиноцентричные или сфокусированные на фиванских проблемах, а не на македонских.
Источники при македонском дворе могли влиять на информацию о событиях, связанных с Эвридикой. Иностранные посетители двора, возможно, неправильно понимали тамошние обычаи и действия. Письменные источники не основываются на рассказах очевидцев. Ни Феопомп, ни Марсий (который состоял в македонской элите, но принадлежал к более позднему поколению), хотя и были знакомы со двором, лично не присутствовали при главных событиях жизни Эвридики. Антипатр написал историю иллирийских кампаний Пердикки III, но она не сохранилась.
Не следует предполагать, что источники точно знали о времени и событиях. Если царь умер, и его сын наследовал без споров, можно верить источникам относительно того, кто стал царем. Но если он умер неожиданно или без очевидного наследника, могло потребоваться время для определения нового царя. Если же появлялся конкурирующий претендент, признание нового царя за рубежом могло застрять.
Македонская монархия была нестабильной, с заговорами, убийствами и внешними угрозами. Двор состоял из фракций, и лояльность сторонников могла меняться. Например, всегда ли приверженцы таинственного Птолемея (см., в частности, главу 4) поддерживали его, или они просто присоединились к нему в ответ на политику Александра II (старшего брата Филиппа II)? Поддержав однажды Птолемея, остались ли они верными ему, и, если нет, приняли ли их Пердикка III (следующий из сыновей Эвридики, который будет править) и его брат Филипп обратно в группу своих филоев (друзей)? Некоторые могли принадлежать к одной и той же «фракции» по разным причинам.
Хронологические проблемы в македонской истории первой половины IV века усложняют понимание источников. Из–за противоречивости свидетельств неизвестны точные даты многих фактов. Неизвестна реакция Эвридики на события, рассказанные Эсхином, и на действия Пелопида в Македонии, описанные Плутархом. Неизвестно, вышла ли она замуж за загадочного Птолемея и, если вышла, то когда. Как и в случае с ее тезкой из сказки об Орфее, когда мы оборачиваемся, чтобы посмотреть на нее, ее образ расплывается и угрожает исчезнуть.
Наконец, гендерные стереотипы играют важную роль практически во всех материалах о ней. Некоторые источники обвиняют ее в сексуальной распущенности (и, таким образом, прямо или косвенно ставят под сомнение законность рождения ее сыновей), предательстве и убийстве (двух ее собственных сыновей), в то время как Эсхин и ее собственные дарственные надписи изображают ее как верную и героическую мать. Римские писатели, любившие использовать истории о женщинах царственной крови для преподания нравственных уроков, возможно, смаковали рассказы о «плохом» поведении Эвридики, хотя Псевдо–Плутарх, например, сохранил одну дарственную надпись Эвридики для примера хорошего воспитания. До 1990‑х годов (и в некоторой степени по сей день) наука некритично воспринимала негативные истории об Эвридике, отражая постоянный дискомфорт от политически активных женщин. Возможный брак Эвридики с Птолемеем требует обсуждения, прежде чем будет принята его обоснованность.

*****

Македонская монархия возникла примерно в седьмом веке до нашей эры. Согласно немакедонским источникам, она была основана потомками Геракла из Аргоса. Аргеады (или Темениды) правили с седьмого века до смерти Александра IV в 309 г. Мало известно об отдельных царях и событиях до правления Александра I. Македония была вассальным государством Персидской империи во времена персидских войн. Александр I сражался на стороне персов, но поддерживал дружеские отношения с афинянами. После поражения персов Александр I расширил свою территорию. Он участвовал в Олимпийских играх, выпускал монеты и укрепил связи с эллинским миром.
Александр I олицетворяет македонский тип царя, хитрого и изобретательного правителя. Он успешно использовал дипломатию для превращения слабой страны в силу. Пиндар называл Александра θρασύμηδες («со смелым мышлением»). Хэммонд говорил о его умении вести «двойную игру» с крупными державами. С македонской точки зрения, это была практическая политика для царства, которое еще не является великой державой. Если история о коварном устранении Александром I персидских послов была выдумкой самого Александра I, то он мог продвигать свой собственный имидж царственного интригана. Многие из потомков Александра похожи на Одиссея. Женская версия этого прототипа не была известна до Эвридики.
Когда Александр I умер, его сын Пердикка II стал новым правителем. Пердикка II был удачливее отца и во внутренних, и во внешних делах, и тоже правил долгое время (ок. 454–ок. 414/13). Он постепенно установил над царством централизованный контроль, первоначально деля власть с братьями. Тем временем началась Пелопоннесская война, и Пердикка вынужден был выбирать союз с афинянами или со спартанцами.
Архелай, сын Пердикки II, достиг трона в 414/13 г. с помощью насилия. Архелай использовал упадок афинской мощи и уменьшение иностранного вмешательства для централизации царства и улучшения инфраструктуры и вооруженных сил. Возможно, он перенес столицу в Пеллу, хотя некоторые датируют ее построение правлением Аминты III. Архелай покровительствовал греческим интеллектуалам и деятелям искусств, включая Еврипида. Он был убит ок. 399 г.; его юный сын Орест, вскоре был устранен, и затем правила обойма недолговечных Аргеадов. Большей династической стабильности удалось достичь после того, как в 394/3 г. трон занял Аминта III, муж Эвридики; ему по очереди наследовали все трое его сыновей от нее. Однако ни один из них не правил без соперников–аргеадов, и все они подвергались внешним угрозам, включая многочисленные вторжения, и каждому приходилось идти на унизительные (по крайней мере, на начальном этапе) уступки ведущим греческим державам. Все трое сыновей Эвридики погибли насильственной смертью (см. главы 2, 3 и 4).
Македонское царство расширялось и сжималось в ответ на постоянно меняющуюся власть аргеадских правителей и их соседей, но его основа, по–видимому, лежала в предгорьях Пиерии, где находилась первоначальная столица, Эги (современная Вергина). Несмотря на наличие греческих колоний на побережье, аргеадские правители часто контролировали большую часть нижней Македонии (прибрежную равнину). Верхняя Македония (преимущественно горная область) была разделена на княжества (включая Линкестиду, Элимею, Орестиду и Тимфею), каждое со своей собственной династией. Только в правление Филиппа II (360/359–336) Верхняя Македония полностью перешла под контроль аргеадских царей. До тех пор верхнемакедонские князья часто ослабляли правление аргеадов, нарушая их уязвимость.
К юго–востоку от Македонии лежала Фессалия. Македония и Фессалия были экономически и культурно схожими регионами со скотоводческой экономикой и с доминирующей конной элитой. К северу и востоку располагалась группа народов, обычно называемых фракийцами. Фракийское влияние на Македонию было немалым, хотя с фракийскими лидерами когда дружили, а когда и не очень. К северу и северо–западу жил народ, называемый иллирийцами, хотя на самом деле они были не одним народом, а многими. Несмотря на некоторые смешанные браки аргеадов с представителями иллирийской элиты, иллирийские народы часто совершали набеги, а иногда и вторгались в Македонию. К западу от Македонии, по другую сторону хребта Пинд, находилось Молосское царство; во многих отношениях оно напоминало Македонию, но было более отдаленным, с меньшим населением, с более слабой монархией и с ограниченными ресурсами. Исторически сложилось так, что Македония служила буфером между народами на севере и народами на юге и часто подвергалась вторжениям.
Македонское царство обладало огромным потенциалом для процветания. В то время как южная часть греческого полуострова была сильно вырублена, Македония была изобиловала древесиной, что было очень важно, потому что из древесины (и связанного с ней продукта, смолы) строили корабли и весла. Возможность торговать этими жизненно необходимыми товарами была преимуществом, но также привлекла интерес и вмешательство более могущественных государств, в первую очередь Афины, великой морской державы греческого мира в пятом и четвертом веках.
В Македонии были плодородные земли, и поэтому там развивалось коневодство, как и в Фессалии с ее аналогично превосходными пастбищами. К добру или к худу, Македония лежала на главном сухопутном пути на север и восток (таким образом, вторгшаяся персидская армия прошла через нее дважды) и вдоль морского пути к Черному морю и к его многочисленным греческим колониям, производящим зерно. На территории, которой владели аргиадские правители, Филипп II имел значительный доступ к полезным ископаемым, и с большой выгодой ими пользовался. Большая территория и многочисленное население предоставляли возможность для усиления военной мощи, хотя этот потенциал был реализован лишь в правление Филиппа II.
Македонскую монархию олицетворял царь: он вел армию в бой и, по–видимому, был также главным судьей и своего рода религиозной фигурой. Гетайры (спутники или филои) сопровождали царя в мирное время и на войне. Их количество неизвестно и, несомненно, могло варьироваться. Военную службу они несли в седле. Вероятно, старые сподвижники имели вотчины, но царь также мог назначать новых компаньонов (не обязательно родившихся в Македонии) и выделять им земли. Цари и их дети иногда вступали в брак с представителями элиты.
Ранее считалось возможным существование национального армейского собрания, но большинство ученых признает, что цари принимали решения самостоятельно. Был ли в этот период официальный совет, мнения расходятся, но советники, безусловно, были, и для занятия или удержания трона требовалась поддержка какой–либо группы или фракции. Сыновья царей росли в окружении элиты. В заговорах и убийствах часто участвовали члены элиты, хотя обычно они действовали в поддержку какого–нибудь аргеада.
Насколько мы можем судить, Македонией правили только аргеады мужского пола, пока их больше не осталось. Правители и будущие правители часто фигурируют в греческих исторических текстах без отчества. Иногда древний автор предоставляет достаточно информации для определения конкретного правителя или претендента, но их происхождение может быть неизвестно и являться предметом бесконечных научных догадок.
Схема наследования в Македонии бывала обусловлена нестабильной ситуацией в стране. Некоторые источники сообщают об устранении детей–царей опекунами. Члены более отдаленных ветвей царской семьи могли попытаться залезть на трон, и иногда им это удавалось. Путь к престолу мог лежать через насилие; иностранные державы спонсировали аргеадских претендентов. Разные группы населения могли провозгласить кого–то царем, но только события определяли, сохранится ли это признание.
Полигамия может привести к большему количеству наследников мужского пола. Полигамия позволяет заключать многочисленные браки и союзы. Полигамные браки могут вызывать конфликты за престолонаследие. Борьба за престол часто ставит сыновей одной матери против сыновей другой женщины. Полнородные братья и сестры могут действовать в относительном согласии. Выбор преемника мог зависеть от распоряжения последнего царя и поддержки важных групп внутри элиты. При необходимости первоначальное решение о преемнике могло быть отменено.
Полигамия аргеадских царей способствовала росту роли женщин царской крови в монархии. Матери царской крови обладали большей властью благодаря влиянию на своих сыновей. Матери и сестры выступали в роли защитниц престолонаследия. Публичный имидж царственного сына и его матери создавались усилиями царя и его матери. В Аргеадской Македонии проблема заключалась в том, чтобы взойти на трон и сохранить его. Царские матери вносили свой вклад в обе задачи.
Царская полигамия и вечная династическая борьба порождали принижение происхождения и состояния соперников. Клевета могла включать обвинения в незаконорожденности или оскорбления по поводу низкого статуса, этнической принадлежности или дурных поступков матерей кандидатов. По поводу обвинения в незаконнорожденности Плутарх (Аlex. 9.4–5), например, говорит, что Аттал, опекун последней невесты Филиппа II (Клеопатры), на их свадьбе попросил македонян помолиться богам о «законном» преемнике (γνἡσιον … διάδοχον), которая просьба настолько разозлила Александра, что он потребовал прояснить, не назвал его ли Аттал бастардом (νόθος). Имел ли Аттал у Плутарха в виду, что Александр не был настоящим сыном Филиппа? В качестве альтернативы, он просто указывал, что, по его мнению, Александр был менее законным кандидатом на трон, чем любой ребенок от подопечной Аттала, Клеопатры, то ли потому, что мать Александра Олимпиада была иностранкой, то ли потому, что он чувствовал, что ребенок подопечной Аттала был бы более законным кандидатом, чем Александр, потому что, с точки зрения личных интересов Аттала, его подопечная была бы более подходящей матерью царя?
Нападки на мужчин, не являющихся потомками царя Аргеадов, чаще фокусируются на очернении матери. Очернение может принимать форму утверждения, что мать была рабыней, проституткой, плебейкой или иностранкой. Как мы увидим, негативная традиция об Эвридике фокусируется главным образом на ее убойных и вероломных действиях; Юстин действительно изображает ее как прелюбодейку, но у Юстина ее прелюбодеяние произошло только после того, как ее дочь вышла замуж, поэтому повествование Юстина прямо не ставит под сомнение законность ее сыновей; скорее, оно ярко рисует, какой Эвридика была злыдней. Суда (s. v. «Karanos») осведомлен об источниках, которые ставят под сомнение законность детей Эвридики, но ни один из них не сохранился.
Я предпочитаю говорить об атаках как о попытках опорочить кандидатов и их матерей. Статус и происхождение матери также были важны. Влиянию и, следовательно, власти женщины царской крови могли способствовать различные другие факторы: семейное положение, рождение потомства, особенно если потомство было мужского пола, национальная и международная политика, этническая принадлежность; и, возможно, привязанность монарха к жене. Нет никаких свидетельств о титуле для женщин царской крови в период Аргеадов. Таким образом, официальной или институционализированной главной жены не существовало.
Однако, положение женщины царской крови было изменчивым. Если муж царственной женщины умирал до того, как сын мог править самостоятельно, ситуация могла наделять мать властью, как в какой–то степени это произошло с Эвридикой, но она также могла сделать ее более уязвимой, что, вероятно, также относится и к Эвридике. Практически все царские браки заключались в каком–либо политическом контексте, чаще всего в связи с заключением мира или альянса, но менее ясно, в какой степени эти «брачные союзы» оставались важными в долгосрочной перспективе. Продолжал ли, например, брак Эвридики быть фактором в македонско–иллирийско–линкестийских отношениях в течение поколения после ее «вступления в должность» (см. главы 2, 3 и 4)? Служила ли царственная жена адвокатом или, по крайней мере, средством доступа к царю для своих родственников и друзей? Была ли ее роль в альянсе просто символической или в каком–то смысле значимой и приносящей практическую пользу? Была ли у жены царской крови группа сторонников и родственников при дворе? Осталось мало сведений, чтобы помочь дать ответы на эти вопросы. Нам больше известно об эллинистических царственных женщинах. Эвридика — первая женщина из аргеадской царской семьи, о которой у нас есть больше информации, кроме простого факта ее замужества; это может быть важно — возможно, она сформировала новую роль, которая повлияла на последующих женщин из царской семьи.
Женщины царской крови играли выдающиеся роли жриц, покровительниц святилищ и фестивалей. Женское покровительство помогало формировать имидж женщины и царской семьи. Погребали женщин Аргеадов публично и часто роскошно. Женщины царской крови поддерживали отношения с другими членами двора. Они могли появляться на публике при дворе и заслушивать петиции.

2. Замужество Эвридики и правление ее мужа

Убийство Архелая в 399 году привело к династическому хаосу, который, в самом худшем случае, продолжался около семи лет. Аминта III (394/3–370/69), муж Эвридики и отец Филиппа II, смог править в течение длительного периода. Македонские цари обычно «умирали в сапогах». Аминта умер естественной смертью, что было достижением и имело последствия. Его потомки правили царством до тех пор, пока в его роду не осталось мужчин.
Царствование Аминты было отмечено иностранным вторжением и интервенцией. Аминта столкнулся с множеством унижений, но его поздние этапы правления были более стабильными. В критических ситуациях он успешно убеждал могущественные силы прийти на помощь. Аминта оставался в игре до конца своего правления и помог своему преемнику, Александру II. Историки часто презрительно относятся к Аминте III, но Царнт восстановил его репутацию, утверждая, что рейтинг ему поубавило сравнение с Филиппом и Александром III. Македония имела проблемы с давлением извне и с князьями Верхней Македонии. Аминта проявил недюжинные навыки преодоления трудностей, особенно в дипломатии, но менее удачлив он был в военном плане.

Проблемы с источниками в период правления Аминты III

События в Македонии в период правления Аминты III были малодоступны для понимания большинству греков. Древние источники описывают запутанную и противоречивую ситуацию. Повествовательные истории часто противоречат друг другу и другим источникам. Датирование и продолжительность царствований, а также статус царей вызывают разногласия. Юджин Борза справедливо назвал этот период «историографическим кошмаром». Личность нескольких правителей и претендентов на трон остается в тумане. Родословная Аминты III не установлена, что вызывает споры о его происхождении и этнической принадлежности. Разные работы об этом периоде предлагают различные списки царей, даты царствования и генеалогические древа.
Источники скудны сведениями о правлении Аминты и его сыновей. Наиболее важным источником является Диодор Сицилийский. Юстин также предлагает повествование, но более сокращенное и живописное. Проспартанская «Эллиника» Ксенофонта содержит материалы о македонских событиях. У Исократа также есть ссылки на события того периода. Монеты свидетельствуют об относительной стабильности во время правления Аминты.
Обсуждение правления Аминты III и его сыновей затрудняется серьезными проблемами с источниками. Моя цель — дать представление об общей картине и движущих силах событий в правление Аминты и его сыновей. Эвридика играла активную и пассивную роль, помогая мужу и сыновьям удержать трон.

Правление Аминты III (394/3–370/69)

Аминта III вряд ли был непосредственным преемником Архелая; за смертью Архелая последовал длительный династический раздор. Диодор (14.37.6) рассказывает, что после смерти Архелая ему наследовал Орест, мальчик. [1] Юный Орест был убит своим опекуном Аэропом, который затем правил в течение шести лет. У Аэропа не сохранилось отчества, но его, вероятно, не выбрали бы опекуном, если бы он не был близким родственником Ореста и Аргеадом. [2] Орест нигде не назван сыном Архелая, но представляется весьма вероятным, что он им был. Вполне возможно, что Диодор смешал роль опекуна и регента, что Орест никогда не был царем и Аэроп стал царем сразу после смерти Архелая; тогда он убил бы Ореста не для себя, а скорее для того, чтобы царствовал его собственный сын.
Кроме нескольких неудачных попыток, по–видимому, в союзе с фессалийцами, выступить против спартанцев (Polyaen. 2.1.17, 4.4.3; Xen. Hell. 4.3.10), об Аэропе больше ничего не известно. Диодор утверждает (14.84.6), что Аэроп умер от болезни, и ему, в свою очередь, наследовал его сын Павсаний, хотя Павсаний правил всего год, прежде чем был убит человеком по имени Аминта (Diod. 14.89.1–2). Диодор явно верил, что именно этот Аминта был Аминтой III и отцом Филиппа II. Аминта III, по словам Диодора, правил двадцать четыре года. [3] Дело еще более усложняется тем, что в хронологических списках между Аэропом и Павсанием фигурирует другой правитель — что еще хуже, другой Аминта (далее Аминта II). [4] Таким образом, Аминта III взошел на трон после более чем пяти лет династической неразберихи и хаоса.
Важно то, что происхождение Аминты III, не говоря уже о его родословной, остается в потемках. Диодор (15.60.3; см. также Syncellus, р. 500 с исправлениями Диндорфа) именует его сыном Арридея, но Юстин (7.4.3) называет его сыном Менелая, брата Александра I. Элиан (V. H.12.43) не только называет Аминту внуком Менелая (которого Элиан считает бастардом), но он также утверждает, что Аминта был слугой и рабом Аэропа. Надписи (SIG 135, 157), однако, подтверждают, что Аминта был сыном Арридея. [5] Если он был сыном Арридея, то Аминта III не был сыном или внуком царя, на самом деле, возможно, только правнуком или даже более отдаленным родственником царя. [6] Как бы то ни было, источники, похоже, соглашаются или, по крайней мере, подразумевают, что он входил в царский клан, и материал у Элиана, как отметил Огден, указывает на попытку, возможно, со стороны конкурирующего претендента на трон очернить родословную Аминты.
Очевидно, что слишком много Аминт и тумана не позволяют создать какую–либо даже сносно достоверную реконструкцию воцарения претендентов в этот период. Смерть царя, чей сын, по–видимому, был слишком мал, чтобы править самостоятельно, спровоцировала погружение страны в династический хаос, но царь–ребенок/наследник, вероятно, был не единственным фактором в хаотичной схеме наследования в 390‑х годах. Убийство Архелая, как мы видели, было политически мотивировано, по крайней мере частично; возможно, убийцы предпочитали иметь на троне кого–то не из рода Архелая или противника политики Архелая. По меньшей мере две, а возможно, и три линии происхождения от сыновей Александра I, по–видимому, боролись за господство в годы после убийства Архелая; возможно, в эти конфликты с аргеадами были вовлечены верхнемакедонские правители Элимеи или Линкестиды, хотя в основном это была борьба внутри царского дома. (Следует напомнить, что эти регионы Верхней Македонии еще не находились под контролем аргеадов и имели свои собственные княжеские дома).
Диодор (14.89.2) несколько загадочно комментирует, что Аминта покончил со своим предшественником Павсанием, сыном Аэропа, посредством какого–то трюка или предательством. Даже если мы признаем достоверность свидетельства Диодора, мы должны также отметить, что действия, которые он приписывает Аминте, были довольно типичны для борьбы Аргеадов за престолонаследие, как покажут последующие события. Предположительно, Аминта III знал о недовольстве против Павсания (впрочем, тот правил очень недолго и еще не успел разонравиться), и был осведомлен о поддержке себя. Поэтому он принял меры для захвата трона.
Правление Аминты III в конечном счете привело к большей династической стабильности в Македонии, но не сразу и не без борьбы. Учитывая недавний распад, Аминта и его род устанавливали власть лишь постепенно. Аминта представлял собой еще один пример коварного типа правителя, столь распространенного в династии. Он терпел поражения, но каким–то образом всегда оставался на плаву, обычно призывая на помощь внешние силы. Иностранные державы, которые он убедил оказать ему помощь, часто были соперниками, например Афины и Спарта. Таким образом, он избежал полной зависимости от одной великой державы, будучи зависимым от нескольких. Аминта также имел различные связи с региональными державами, Фессалией и Халкидской лигой (во главе с Олинфом).
Вскоре после того, как Аминта III, более или менее традиционным для аргеадов способом, вероятно, проложил себе путь к трону убийством, в Македонию вторглись иллирийцы и Аминта был вынужден бежать из страны. [7] Диодор (14.92.3–4) уточняет, что Аминта, сочтя дело безнадежным, подарил олинфянам граничащую с Македонией территорию. За короткое время, говорит Диодор, он вернул свое царство с помощью фессалийцев и правил в течение двадцати четырех лет. Диодор отмечает, однако, что некоторые (но не его основные) источники говорят, что после изгнания Аминты некий Аргей правил в течение двух лет, и только после этого перерыва Аминта вернул себе царство. Аргей упоминается в исторических повествованиях только у Диодора, однако хронографические источники также указывают на двухлетнее правление Аргея. [8]
В начале своего правления Аминта был наиболее уязвим с точки зрения внутренних и внешних угроз, поэтому не является невероятным недолгое пребывание у власти спонсированного иллирийцами претендента. Аргея называют Аргеадом, но спекуляции о том, к какой ветви царской семьи он мог принадлежать, кажутся бесполезными, [9] особенно учитывая то, что многие сомневаются в его историчности, хотя я не из их числа. На мой взгляд, историчность Аргея подтверждается существованием претендента с таким именем в начале правления Филиппа II.
Повествование Диодора также содержит второй рассказ об иллирийском вторжении, которое вынудило Аминту бежать. Ученые расходятся во мнениях, следует ли считать, что иллирийцы изгоняли Аминту дважды, или Диодор случайно произвел дубль и таким образом превратил одно событие в два. Второй рассказ Диодора об иллирийском вторжении (15.19.2–3), судя по его размещению в повествовании Диодора, относится к 383/2 г., примерно через десять лет после первого. Как и в первом повествовании, вторгаются иллирийцы, и Аминта отдает олинфянам территорию на их общей границе. [10] На этом этапе этот второй рассказ начинает отличаться от предыдущего: в отличие от первого рассказа, олинфяне не возвращают территорию после реставрации Аминты. Аминта формирует свою собственную армию, вступает в союз со спартанцами против олинфян, убеждает спартанцев послать против олинфян генерала и военные силы, и вместе македонские и спартанские отряды (с союзниками) начинают войну против Олинфа (Diod. 15.20.3, 21.1–3).
«Эллиника» Ксенофонта (5.2.11–13, 37) подтверждает некоторые аспекты повествования Диодора о втором вторжении (помощь спартанцев), но вместо вторжения иллирийцев в ней рассказывается о вторжении олинфян, которые захватили ряд македонских поселений, включая саму Пеллу (другими словами, в этой версии они не просто пытались удержать территорию, которую они уже контролировали). У Ксенофонта инициативу в обращении за помощью к Спарте проявляет не Аминта, а скорее Аканф и Аполлония, недружелюбные соседи Олинфа, которым также угрожала власть Олинфа. Аканфский посол предположительно сообщает спартанцам, что Аминта отступил из многих своих городов и почти изгнан из Македонии (Саацоглу–Палиадели предполагает, что он мог бежать в Эги). Спартанцы идут на север под командованием Телевтия, который поручил Аминте нанять наемников и убедить соседних царей присоединиться к общим усилиям, финансируя их, и он призвал Дерду, царя Элимеи, не оставаться в стороне. Ксенофонт сообщает, что именно элимиотская кавалерия, а не конница Аминты, способствовала поражению Олинфа и роспуску Халкидской лиги (Hell. 5.2.37–3.2, 3.8–9, 18).
Исократ (6.46) еще больше усложняет ситуацию, утверждая, что побежденный Аминта первоначально планировал покинуть Македонию, но, вдохновленный сомнительным афоризмом, вместо этого захватил небольшую крепость, использовал ее как базу для отправки подкреплений, вернул всю Македонию за три месяца, а затем провел остаток своей жизни на троне, умерев стариком. Отрывок Исократа нелегко согласовать с отрывком Диодора или Ксенофонта. [11]
Я не уверена, но склонна думать, что второй отрывок Диодора частично дублирован: Аминта действительно дважды был изгнан из своего царства, но только в первый раз иллирийцами, хотя вполне могли быть и другие иллирийские набеги. Диодор (16.2.2) говорит, что после своего поражения от иллирийцев (какое поражение, неясно) Аминта заплатил им, предположительно, чтобы они не нападали на Македонию (см. ниже). У Диодора, безусловно, есть и другие дублеты. [12] Иллирийцы часто наседали на македонские территории, и македонские цари неоднократно шли навстречу той или иной великой державы, но никогда прежде царь не был вынужден отказаться от всей своей территории, да еще дважды, во второй раз из–за олинфян. Как утверждает Царнт, в 380‑х годах, когда положение Аминты стабилизировалось, он попросил вернуть земли, которые он уступил им во время первого вторжения, но олинфяне отказались: как говорит Ксенофонт, олинфяне поначалу добились успеха, взяли ряд городов и изгнали Аминту из Македонии, но он возвратил свое царство с помощью спартанцев и элимиотов, а Халкидская лига, в которой доминировал Олинф, была распущена в 379 г.
До конца правления Аминты Македония в лучшем случае оставалась региональной державой. С фессалийцами, особенно с кланом Алевадов, сохранялись тесные связи Аминта вступил в союз с Ясоном из Фер, получив в обмен на свое отступничество от Алевадов Перребию, пограничный регион между Македонией и Фессалией (Diod. 15.57.2, 60.2; Xen. Hell. 6.1.11). Как и Пердикка II до него, Аминта ухаживал как за афинянами, так и за спартанцами. Он «усыновил» афинского адмирала Ификрата, заключил договор с Афинами о поставке древесины, выступил арбитром в пограничном споре между Элимеей и Долихой, а позже присоединился к конгрессу эллинов (послал голосовать за него представителя), который привел к Общему миру 371 года (Aeschin. 2.32–33). Жители Пидны, возможно, построили в честь Аминты святилище (Schol. on Dem. 1.5; Ael. Aristid. Or. 38, 715d).
В целом, правление Аминты было менее чем славным, и все же, он получил то, что хотел, минимальными средствами. [13] Ничто не говорит о том, что он сделал что–либо для улучшения инфраструктуры, а небоеспособность его кавалерии во время спартанской кампании (если это не просто клевета Ксенофонта) демонстрирует, что в его правления Македония могла оставаться независимой только благодаря бесконечным интригам своего правителя. Рассказ Ксенофонта об Аминте, как мы видели, далек от лести ему, но у Диодора Аминта достаточно компетентный и активный правитель. Юстин (7.4.4–6) выносит об Аминте удивительно положительный вердикт: он был деятельным и хорошим генералом (см. главу 4). По рейтингу Аминта уступает своему знаменитому сыну Филиппу, но Филипп стал царем благодаря навыкам выживания, которые продемонстрировал его отец.

Браки Аминты III

Теперь обратимся к бракам Аминты III. Юстин (7.4.5) говорит, что у него было две жены: Гигея и Эвридика. От Гигеи у него было трое сыновей: Архелай, Арридей, Менелай. От Эвридики у него было трое сыновей и дочь: Александр, Пердикка, Филипп, Эвриноя. Возможно, у Аминты была более ранняя жена и дети от нее.
Неизвестно, на какой из двух женщин, которых называет Юстин, Аминта женился сначала. Правда, часто предполагается, что его первой женой была Гигея, но поскольку ее сыновья, насколько нам известно, до начала правления Филиппа II, третьего из сыновей Эвридики (Just. 8.3.10–11)не бросали вызов ни одному из сыновей Эвридики, представляется более вероятным, что сыновья Гигеи были моложе, а не старше сыновей Эвридики. Аминта, возможно, в короткий срок женился на обеих женщинах, точно так же, как Филипп II, по–видимому, женился на четырех или, возможно, пяти своих женах в течение двух или трех лет. Если бы Аминта произвел на свет троих сыновей от Гигеи до того, как стал царем, он, скорее всего, не женился бы на Эвридике вскоре после прихода к власти и не отверг бы Гигею и ее сыновей до того, как у него родились сыновья от Эвридики.
Некоторые другие факторы также подразумевают, что брак Эвридики предшествовал браку Гигеи. Юстин первыми упоминает сыновей Эвридики. Два источника называют Александра II старшим из сыновей Аминты III (Diod. 16.2.4; Just. 7.4.8), а третий (Aeschin. 2.26) говорит об Александре II как о старшем брате Филиппа. Возможно, все три источника имеют в виду только полнородных братьев, но, возможно, и нет. Если Юстин перечислил две обоймы детей в порядке рождения, то, как мы уже заметили, Аминта не следовал общепринятой практике македонских царей называть старшего сына именем его деда. Прямых свидетельств того, что Аминта был полигамным, нет, но кажется вполне вероятным, что был.
О Гигее практически ничего не известно, кроме имени у одного Юстина. Единственная другая известная Гигея — Аргеад, сестра Александра I (Herod. 5.17–18). Поэтому предполагалось, что жена Аминты также была членом царской семьи. Если ни один из сыновей Гигеи не правил, а все сыновья Эвридики правили, то что–то в Эвридике и ее связях было настолько важным, что заслуживало привилегий для сыновей Эвридики перед сыновьями другого Аргеада. Однако, если, как я утверждала, сыновья Гигеи были значительно моложе сыновей Эвридики, доминирование сыновей Эвридики легко объяснимо, даже если Гигея действительно была аргеадкой по рождению. Поскольку Юстин не приписывает Гигее никакой этнической принадлежности, независимо от того, была она Аргеад или нет, она, вероятно, была македонянкой.

Личность Эвридики и ее брак с Аминтой III

Проблема с Гигеей: мало информации о ней. Проблема с Эвридикой: много противоречивой информации о ней. Страбон (7.7.8) утверждает, что мать Филиппа, Эвридика, была внучкой Аррабея. Семья Аррабея, линкестийские князья, была частью династии Бакхиадов из Коринфа. Аррабей и его род считались греками и претендовали иметь героического основателя; действительно, и Аргеады, и Вакхиады считались потомками Геракла. Аррабей и его род сопротивлялись власти аргеадов во время Пелопоннесской войны. Во время Пелопоннесской войны, в царствование Пердикки II, Аррабей в союзе с иллирийцами (Thuc. 4.125) выступил против спартанцев и македонян; конечный результат был плачевным для Пердикки II. Как и другие княжеские семьи Верхней Македонии, Аррабей и его род сопротивлялись власти аргеадов. Таким образом, по материнской линии Эвридика происходила из верхнемакедонской династии, претендовавшей на героическое греческое происхождение.
Страбон также утверждает, что отцом Эвридики был Сирра, и это отчество подтверждается тремя надписями из Вергины. К сожалению, мы не знаем, кем был Сирра и откуда он родом. Его по–разному идентифицировали как элимиота, орестийца, линкестийца или иллирийца. Суда (s. v. Karanos) не только говорит, что Эвридика была иллирийкой, но и что некоторые источники утверждают, что ее дети были не от Аминты. [14] Третий отрывок, приписываемый Плутарху (Plut. Mor. 14c) описывает ее как иллирийку и «трижды варварку». [15] Аристотель (Pol. 1311b) ссылается на войну, которую Архелай вел против Аррабея и Сирры, но личность Сирры не раскрывает. Имя «Сирра» в остальном встречается только в одной надписи.
Термин «иллирийка Эвридика» мог не относиться конкретно к ее отцу. Афиней (13.560F) в отрывке из Дуриса Самосского описывает Кинану как иллирийку, хотя она была одной из дочерей Филиппа II от иллирийской жены и, следовательно, только наполовину иллирийкой. Учитывая известный союз между Аррабеем и иллирийцами и тенденцию элит скреплять союзы браками, представляется достаточно вероятным, что внучка линкестийского правителя также была частично иллирийкой.
Единственный действительно убедительный аргумент против приписывания Эвридике хотя бы частично иллирийской национальности связан с известным спором, который произошел ближе к концу правления Филиппа II (в 338 или 337 году). Согласно Плутарху на симпозиуме в честь женитьбы Филиппа на его последней невесте, Клеопатре, ее опекун Аттал пожелал, чтобы македоняне молили богов о рождении законного преемника от брака Филиппа и Клеопатры. Затем Плутарх описывает гнев Александра, который спрашивает, не бастард ли он в таком случае. Афиней (13.557 Е) в несколько иной версии этого инцидента приводит заявление Аттала о том, что теперь (предположительно после женитьбы Филиппа на Клеопатре) родятся законные, а не незаконнорожденные цари. Как правило, оскорбление Аттала понималось не как обвинение Олимпиады в прелюбодеянии, а скорее как то, что она не македонянка, то есть это было этническое, а не личное оскорбление. Филипп, в обоих этих рассказах, либо терпимо относится к замечаниям Аттала, либо активно поддерживает его.
Аргумент состоял в том, что Аттал не осмелился бы произнести эти замечания, а Филипп не поддержал бы его, если бы у самого Филиппа была мать–иностранка, не говоря уже о женщине из народа, который греки считали варварским. Если бы Эвридика была частично иллирийкой, то Филипп II, а не Александр III был бы первым македонским царем, у которого была мать–иностранка. Но не ясно, было ли оскорбление Аттала Александру связано с этнической принадлежностью в большей степени, чем с прелюбодеянием Олимпиады. Замечание Аттала, возможно, было основано на его предположении, что он и его семья круче и, следовательно, более законны, чем семья Олимпиады. Когда вспоминаешь, что Филипп II женился на семи женщинах, только две из которых могли считаться македонянками, начинаешь задумываться. Кажется маловероятным, что Филипп женился бы на стольких женщинах, чьи дети не могли бы считаться законнорожденными, если бы этническая принадлежность была единственным определяющим фактором легитимности.
Как мы уже отмечали, «иллирийцами» греческие авторы называли народы, жившие к северу и северо–западу от Македонии. Во времена аргеадов не существовало единого иллирийского государства, и жители региона не считали себя одним народом. Группы этих иллирийских народов изгнали Аминты III из его царства, а позже победили и убили его сына Пердикку III в битве. Более того, Аррабей, дед Эвридики по материнской линии, несомненно, сражался с аргеадами, причем в союзе с иллирийцами.
Описание Эвридики как «иллирийки», хотя она могла быть иллирийкой самое большее лишь частично, могло быть следствием своего рода расового мышления, подобного тому, что было во многих рабовладельческих обществах, где даже капля африканской крови относила кого–либо к категории «черных». Кинана, дочь Филиппа от его иллирийской жены Авдаты, очевидно, научилась у своей матери быть воином, и она, в свою очередь, передала это умение своей дочери Адее–Эвридике. Хотя мы не знаем ничего, что связывало бы мать Филиппа II Эвридику с войной, она, безусловно, была напористой женщиной, по крайней мере, некоторое время, и карьеры Авдаты, Кинаны и Адеи–Эвридики подразумевают, что женщины иллирийской элиты играли менее ограниченную роль в обществе, чем греческие и македонские дамы. Псевдо–Плутарх преувеличивает предполагаемую негреческую этническую принадлежность Эвридики для подчеркивания своей точки зрения. Риторическое или политическое преувеличение не исключает возможность того, что Эвридика была наполовину иллирийкой.
Проблема предполагаемой иллирийской национальности Эвридики связана с дискуссией о том, были ли древние македонцы греками и происходили ли аргеады от Гераклидов. Александр I своим участием в Олимпийских играх, по–видимому, добился некоторого официального признания, что он эллин. Греческие авторы иногда признавали македонцев греческим народом, а иногда и нет. Многие из наших письменных источников относятся к периоду, когда Филипп постепенно стал доминировать на греческом полуострове, и отражают политическую враждебность по отношению к нему, особенно в Афинах.
В большинстве современных анализов этнической идентичности она рассматривается не как абсолют, а скорее как текучая, часто меняющаяся конструкция. От древнего македонского языка мало что сохранилось, но представляется вероятным, что это был греческий диалект. Олимпийские божества почитались в Македонии, но так же почитались и некоторые религиозные пережитки фракийцев. В середине VI века македонские погребальные обычаи, несмотря на некоторые общие аспекты, отличались от обычаев их соседей фракийцев и фессалийцев. Что сами македонцы, за исключением царской семьи, думали о своей греческой принадлежности, сравнительно неизвестно, поскольку дошедшие до нас источники не македонские. Очевидно, что внутри групп, которые обычно считаются греческими, существовали значительные различия: спартанцы, афиняне и беотийцы вели совершенно разный образ жизни. Македония была менее урбанизированной, чем другие регионы Греции, хотя еще до IV века там были важные городские центры. В отличие от центральной и южной Греции Македония сохранила монархию и архаичные обычаи. Взгляды на Македонию из других регионов Греции различались в зависимости от враждебности или дружелюбия к македонской власти. Сложная генеалогия Эвридики стала политической проблемой для ее сыновей. Они подчеркивали общественную роль матери.
Брак Аминты III и Эвридики произошел в контексте последствий иллирийского вторжения ок. 393/2 г. Эвридика, вероятно, вышла замуж за Аминту III в 390 году, учитывая, что ее старший сын стал правил самостоятельно около 370 года и наверняка в позднем подростковом возрасте. Как я уже предположила, в свое правление Аминта женился дважды, и оба раза относительно рано. Один брак был заключен для решения внешней проблемы иллирийцев (и линкестийцев), а другой, особенно если Гигея была не только македонянкой, но и аргеадом, имел целью консолидацию династии.
Брак Аминты III и Эвридики был политическим событием, связанным с восстановлением Македонии после иллирийского вторжения. Вторжение могло быть совместным предприятием линкестийцев и иллирийцев, тогда как Эвридика была линкестийкой или возможно еще с иллирийским примесом. Брак был частью попытки связать Аминту с проблемным регионом Македонии и его соседями. Неприятности с линкестийцами не были известны до царствования Александра II. Неизвестно, имел ли брак Эвридики отношение к улучшению отношений с линкестийцами.
Иллирийцы также больше не беспокоили Македонию при Аминте, хотя они вторглись в Молоссию и были отбиты лишь с немалыми усилиями. Во время правления сына Эвридики Александра II с иллирийцами были трения, а в правление Пердикки III произошло еще одно очень серьезное иллирийское вторжение (см. главы 3 и 4). Конечно, не существует никаких свидетельств того, что «иллирийцы», изгнавшие Аминту, — это те же самые «иллирийцы», которые создали такие неприятности молоссам или позднее Александру II и особенно Пердикке III. Более того, если брак Эвридики был частью какого–то общего соглашения между Аминтой и линкестийцами и, возможно, иллирийцами, результатом этого соглашения мог быть последующий мир, а не только брак. С другой стороны, брак, казалось, был неотъемлемой частью соглашения. Здесь своего рода проблема курицы и яйца.
Жизнь Эвридики во время правления Аминты III неизвестна, кроме ложных обвинений в прелюбодеянии. Обвинения могут быть выдвинуты после смерти Аминты III, когда на престол вступил его сын Александр II. Если история о Филиппе II как о заложнике иллирийцев считается фейком, все дети Эвридики, возможно, остались в Македонии во время ее брака. Эвридика могла остаться при дворе, способствуя будущему сыновей и возможному замужеству дочери. Надпись Эвридики о ее образовании после взросления сыновей у Псевдо–Плутарха может относиться к периоду после смерти Аминты III. У Эвридики почти наверняка была опора при дворе, но состав фракции постоянно менялся.
Хотя у нас нет подробностей о том, как был выбран следующий царь, похоже, что цари иногда указывали, кого они хотели бы видеть преемником, и обычно старший сын царя — если он был взрослый — мог ожидать, что наследует отцу, но такие решения не всегда соблюдались, а даже если и соблюдались, то не без проблем. Предполагается, что кандидат на трон должен был заручиться поддержкой некоторых групп внутри элиты и затем сохранить эту поддержку. Поскольку старший из сыновей Эвридики занял трон сразу после смерти своего отца, а упоминания в наших источниках (см. главу 3) подразумевают, что изначально у него была поддержка, которую он впоследствии утратил, представляется разумным предположить, что выбран был Александр II (на что могут указывать надписи) и что некоторые элитные группы действительно изначально его поддерживали. Александр II вскоре столкнулся с трудностями и потерял почти всю поддержку, но эта потеря была, как мы увидим, следствием событий после смерти Аминты III.
Почему в приоритете были сыновья Эвридики? Как я уже утверждала, одним из возможных факторов предпочтения сыновей Эвридики гигеевым был бы их возраст, но один только этот фактор не объясняет продолжающегося преимущества сыновей Эвридики в течение еще двух царствований. Действия двух ее младших сыновей, как мы увидим, иногда способствовали их дальнейшему преобладанию, тогда как, когда Александр II стал царем, ни он, ни его братья, насколько нам известно, не были кандидатами железно. Почему же тогда на той ранней стадии предпочтение отдавалось сыновьям линкестийки и, возможно, частично иллирийки, а не сыновьям женщины, почти наверняка македонянки и, возможно, аргеада, учитывая, что ни у одного из сыновей Аминты от обеих матерей пока не было послужного списка? Эвридика, должно быть, была сильнее связями, да и, вероятно, ее линкестийские корни были так же важны, как и возможные иллирийские. Сама Эвридика, возможно, была лучшим защитником престолонаследия, чем Гигея, но единственное свидетельство ее заступничества относится к периоду после смерти Аминты.
Эвридика появляется в источниках после убийства ее сына Александра II. Она состоит во фракции, ориентированной на нее и ее сыновей, и борется за сохранение трона для них. Похоже, она знакома с международной дипломатией и с придворной политикой (см. главу 4). Эти знания не могли быть приобретены в одночасье; она, должно быть, набралась их еще при жизни мужа. Возможно, она была в центре фракции, поддерживавшей нормализацию отношений с иллирийцами. Мое собственное мнение таково, что у нее были филои, которые поддерживали кандидатуру ее сына Александра II. Никто не становился царем без поддержки какой–либо элитной группы, а Александр II изначально стал царем без серьезного соперника, так что за ним, должно быть, стояла фракция.
К концу правления Аминты Эвридика и ее сыновья явно выиграли первый раунд битвы за престолонаследие у Гигеи и ее сыновей. Чрезвычайно враждебная традиция об Эвридике, сохранившаяся у Юстина и некоторых других источников, свидетельствует о первоначальной борьбе за престолонаследие между Гигеей и Эвридикой, когда бы она ни началась, и о ее продолжении в царствование Филиппа. Юстин (7.4.7–8) изображает неверную Эвридику, замышляющую убить своего мужа (ее зять стал ее любовником), и он утверждает, что она даже планировала убить своих сыновей. (Хотя вполне вероятно, что Гигея и ее сторонники продвигали своих сыновей и очерняли сыновей Эвридики).
Аминта умер в старости от естественных причин, сохранив свое царство целым и даже немного процветая в последние годы своего правления, и, по–видимому, он не оставил трон пустым. Эвридике на момент его смерти было, вероятно, около тридцати лет. Учитывая, что ее брак, вероятно, был заключен после иллирийского вторжения в начале правления Аминты, ее положение во время супружеской жизни было сравнительно безопасным (за исключением явно кратковременного вторжения олинфян), тем более что Аминта ясно дал понять, что ее старший сын является его предпочтительным преемником. Но для нее и для остальной Македонии эта безопасность могла быстро закончиться.

---

[1] Аристотель (Pol. 1311b) говорит, что Архелай предложил одну из своих дочерей сыну по имени Аминта в надежде предотвратить разногласия между этим сыном и сыном от Клеопатры. Обычно предполагается, что Орест был сыном Клеопатры.
[2] Если бы Аэроп был дядей Ореста и по этой причине был выбран регентом, он мог бы быть его дядей по отцовской линии, если бы он был другим сыном Пердикки II, или он мог бы быть его двоюродным дедом через брата Пердикки II, Филиппа. Он мог даже быть дядей по материнской линии, что более вероятно, если Клеопатра, предполагаемая мать Ореста, была аргеадом. С другой стороны, Клеопатра могла быть линкестийкой — или, что еще хуже, линкестийкой и Аргеадом, — и поэтому Аэроп мог быть связан с обоими домами. Борза думает, что он был сыном Архелая. Лейн Фокс говорит, что «мы вообще не знаем, был ли Аэроп аргеадом», но затем признает, что он, похоже, действительно правил. Некоторые пришли к выводу, что Аэроп происходил из верхнемакедонского княжеского дома, скорее всего линкестийского.
[3] Борза и Мюллер датируют его воцарение 394/3 годом, тогда как Лейн Фокс относит его к 393/2 году.
[4] Хаммонд предполагает, что Аминта II, Павсаний и Аминта III правили в течение 394/3 года, тогда как Мюллер распределяет их правление между 396/5 и 395/4 гг. Личность Аминты II еще более проблематична: он мог быть сыном Архелая, упомянутого ранее, но прочтение Хаммондом Аристотеля (Pol. 1311b) делает получателя дочери Архелая не Аминтой, сыном Архелая, а сыном некоего Аминты, которого Хаммонд отождествляет с «маленьким Аминтой», упомянутым ранее в отрывке Аристотеля, человеком, который был убит Дердой. Борза предполагает, что Дерда у Аристотеля, возможно, был элимиотом, поскольку это имя было распространено в этом доме, и Аргеады породнились с ними; он, кажется, рассматривает убийство Аминты как возможный заговор элимиотов, который провалился; Эррингтон предполагает, что этот Дерда был элимиотским правителем, который женился на дочери Архелая, и предполагает — учитывая, что Дерда, правитель Элимиотиды, позже помогал Аминте III — что убийство Павсания Аминтой III и убийство Аминты II Дердой были скоординированы. Хэммонд считает, что этот Аминта был сыном сына Александра I Менелая.
[5] Свидетельства надписей, несомненно, должны иметь приоритет; Белох и Гейер (а за ними и Эррингтон) считают, что Юстин и Элиан просто ошиблись; Хаммонд неправдоподобно разрешает конфликт, заключая, что Юстин и Элиан ссылаются на Аминту II; Огден предлагает различные варианты разрешения конфликта: официальное усыновление или обвинения в прелюбодеянии, призванные поставить под угрозу человека, который говорил, что он сын Арридея. Он предполагает, что обвинения могли быть спровоцированы претендентом Аргеем. Эллис принимает версию Элиана и Юстина и считает Аминту III потомком Менелая.
[6] Борза видит в нем правнука Александра I, тогда как Лейн Фокс считает возможным, что он был потомком брата Александра I.
[7] Хаммонд предполагает, что вторжение возглавил Бардилис, иллирийский вождь, который более тридцати лет спустя вторгся в Македонию и чьи войска убили Пердикку III и десять тысяч македонцев.
[8] Какие именно два года — вопрос спорный, хотя более общепринятым является период 387-385 гг. Борза убедительно выступает против этой датировки, поскольку она противоречит единственному источнику, в котором он упоминается. Мюллер предполагает, что он никогда не был официально интронизирован, отсюда и расхождения.
[9] Хаммонд, основываясь на неправдоподобном прочтении загадочного фрагмента Феопомпа (FGrH 115 F 29), утверждает, что он был сыном Архелая. Однако я совершенно уверена, что кандидат на трон, будь то аргеад или линкестиец, при условии, что его поддерживали иллирийцы, пригодился бы, особенно когда началось вторжение.
[10] Мюллер предполагает, что это был временный дар, что Диодор запутался в характере соглашения. Она считает, что эта интерпретация подтверждается первым договором между Аминтой и Халкидской лигой. Договор о взаимной обороне, как правило, считается заключенным в начале его правления, и она утверждает, что он предшествовал вторжению и датируется примерно 393 годом. Эта же стела содержит второй договор между Аминтой и халкидянами, датируемый примерно 391 годом, который представляет собой соглашение, в частности, о македонском экспорте древесины. Бисса предполагает, что договор был заключен в качестве платы за помощь халкидян во время вторжения, а Царнт отмечает, что в этом втором договоре обе договаривающиеся стороны неравны.
[11] Уникальными у Исократа являются крепость–оплот и вдохновение Аминты от истории о Дионисии; отсутствуют олинфяне и дар им территории (присутствует в обоих повествованиях Диодора), история Аргея (первая альтернативная версия Диодора), сопротивление олинфян и спартанский союз (вторая версия Диодора). Двухлетнее правление Аргея во время отсутствия Аминты (первая альтернативная версия Диодора) конкретно противоречит трехмесячному интервалу у Исократа. Как отмечает Борза, даже те, кто верит в два иллирийских вторжения, расходятся во мнениях относительно того, на какое из них ссылается Исократ: Хаммонд считает, что это более раннее вторжение, тогда как Эллис полагает, что это было вторжение 383/2 года. Отрывок Исократа с его сомнительным рассказом о мотивах Аминты не внушает доверия, но больше похож на первую версию Диодора, без альтернативы. Это, конечно, имеет значение только в том случае, если было два вторжения, а не одно.
[12] Хаммонд оспорил некогда общепринятое мнение о том, что иллирийские вторжения были дублетом в повествовании Диодора. Аргумент Хаммонда, похоже, отрицает существование каких–либо дублетов у Диодора; Борза утверждает, что в этих двух отрывках больше сходства, чем различий, и поэтому без энтузиазма одобряет тезиз о двух вторжениях. Мое собственное мнение заключается в том, что первая часть обоих отрывков Диодора очень похожа по словарному запасу — эти разделы читаются как пересказ с небольшими вариациями чего–то, найденного у другого автора, и что после этого Диодор просто включает или исключает несколько иной материал этого автора, в то же время включая некоторый материал из других источников (Аргей, очевидно, в его основном источнике не фигурировал).
[13] Хаммонд утверждает, что в конце его правления Македония была в худшем положении, чем в начале. Это кажется преувеличением. Лейн Фокс считает, что Диодор (16.2.4) и Юстин (7.5.1) указывают на то, что примерно во время смерти Аминты произошло еще одно иллирийское вторжение (этот вопрос связан со сроком пребывания Филиппа в качестве заложника, и я рассмотрю его в главе 3).
[14] Демосфен (9.31) отрицает, что Филипп — грек, похоже, подразумевая, что он был рабом и бастардом, и вообще он ставит македонцев ниже варваров.
[15] Это эссе, хотя и встречается в корпусе сочинений Плутарха, обычно не считается подлинным произведением Плутарха. Кроме того, описание этнической принадлежности Эвридики является частью контраста, создаваемого автором: хотя она была иллирийкой и трижды варваром, все же она была образцом для подражания. Огден утверждает, что упоминания об Эвридике как об иллирийке являются исключительно следствием враждебной традиции, сложившейся в отношении нее во время правления ее сыновей; мое же мнение заключается в том, что враждебная традиция, скорее всего, придавала негативный оттенок любым материалам о ней. Враждебные источники не обязательно придумывают все на пустом месте. Автор эссе использует Эвридику в качестве модели для воспитания детей и явно выставляет ее в качестве образцовой матери; ее этническая принадлежность и особенно ее «варварство» подчеркиваются, чтобы доказать свою точку зрения. По–моему аргументы Огдена о Леоннате не убеждают: у Суды (s.v. «Leonnatos») говорится, что он был родственником матери Филиппа, а у Курция (10.7.23) — что он был царского рода, однако известно, что Эвридика происходила из линкестийского княжеского дома через своего деда по материнской линии. Это не говорит нам ничего определенного о ее отце.

3. Правление сыновей Эвридики

Аминта III спас свое царство от иностранного правления и династических распрей. Он искусно преодолевал бедствия и угрозы. Хроническая военная слабость Аминты III ограничивала его инициативу. На практике ему всегда приходилось сотрудничать с другими державами, фактически подчиняясь им. С другой стороны, он правил долго для македонского царя и, в отличие от многих аргеадов, умер в старости и не от насилия.
Трое сыновей Аминты III от Эвридики проводили агрессивную политику, чтобы избежать затруднений отца. Династическая нестабильность делала возможным вмешательство и вторжения иностранных держав и амбициозных аргеадов. Филипп II стабилизировал положение в царстве около 357 года, что позволило избежать дальнейших проблем. Александр II правил немногим более года, прежде чем был убит македонской группировкой. Пердикка III потерпел сокрушительное поражение, процарствовав дольше, чем его брат, но далеко не так долго, как его отец. Следовательно, между 370 и 357 годами Македонию лихорадило внутренне и внешне.
Первые два преемника Аминты, старшие сыновья Эвридики, были, возможно, еще менее успешны, чем он сам. Не сразу было очевидно, что и его третьему сыну, Филиппу II, будет лучше; конечно, шансы казались не в его пользу, когда он занял трон. Именно в этот длительный период внутренней и внешней нестабильности после смерти Аминты III Эвридике предстояло сыграть важную роль.

Александр II (370/69–368/7)

Диодор (15.60.3) отмечает, что Аминта III умер в тот же год, когда был убит Ясон из Фер, амбициозный правитель Фессалии. Годом ранее произошла битва при Левктрах, и Фивы обрели статус великой державы. Александр II столкнулся с последствиями этих событий и с новой ситуацией, которая изменила баланс сил на греческом полуострове, особенно на севере. [1]
Несмотря на свою молодость, [2] Александр II наследовал своему отцу без помех изнутри. Вскоре иллирийские народы возможно вторглись или угрожали вторгнуться. Александру II пришлось умиротворять иллирийцев, возможно, предложив своего брата, будущего Филиппа II, в качестве заложника (Just. 7.5.1; см. также Diod. 16.2.2). [3].
Алевады из Лариссы в Фессалии попросили у Александра II помощи против их нового и деспотичного сюзерена, Александра из Фер, Александр II подчинился и перешел в наступление. Пока Александр из Фер готовился вторгнуться в Македонию, Александр II со своими фессалийскими союзниками захватил Лариссу и Краннон. Несомненно, Александр II надеялся снискать военную славу в самом начале своего правления. Помимо общего признания, которое эта кампания могла бы принести новому царю, Александр II, возможно, также думал изменить относительно подчиненные отношения с Фессалией, существовавших при Аминте III. Первоначально, как мы уже отмечали, Александр II сохранил «традиционный» союз своей семьи с Алевадами. Однако после этого успеха при Лариссе и Кранноне молодой царь отказался уступить своим союзникам-Алевадам захваченные им города, хотя и обещал (Diod. 15.61.3–5). Александр II отрекся от Алевадов ради территориальной выгоды, как и его отец Аминта III.
Алевады, преданные своим союзником, затем обратились за помощью к вновь обретшим могущество Фивам (Plut. Pelop. 26.1; Diod. 15.67.3). Александр II, по–видимому, не считал возможной фиванскую интервенцию. Согласно Диодору (15.67.3–4), фиванцы поручили Пелопиду уладить дела в Фессалии в интересах Фив. К моменту прибытия Пелопида Александр II, по–видимому, покинул Фессалию. Пелопид изгнал гарнизон Александра II из Лариссы и двинулся в Македонию. [4] Диодор утверждает, что Пелопид затем заключил союз с Александром II. Вряд ли это был союз равных. Александр II не только подвергся военному унижению, но и ему пришлось отдать Пелопиду в заложники своего брата Филиппа. Пелопид, уладив дела в Фессалии и в Македонии по своему вкусу, вернулся в Фивы.
Диодор и Плутарх разноречат о вмешательстве Пелопида в македонские дела. Диодор подразумевает, что Пелопид наказал Александра II за деятельность в Фессалии. Плутарх не упоминает Александра II или его вмешательство в дела Фессалии, но говорит, что Александр II и его соперник пригласили Пелопида в Македонию. Плутарх говорит о действиях Пелопида в Македонии подробнее, чем Диодор. Плутарх уточняет, что после того, как Пелопид уладил дела в Фессалии, он отправился в Македонию, потому что Птолемей (Плутарх не называет его отчества) находился в состоянии войны с Александром II, и оба попросили Пелопида выступить арбитром и оказать помощь той стороне, которую он сочтет обиженной. Согласно Плутарху, Пелопид предположительно урегулировал их разногласия, вернул македонских изгнанников (кого именно и кем изгнанных у Плутарха неясно, но, вероятно, изгнанных Аминтой III) и взял в заложники не только Филиппа, как сообщал Диодор, но и тридцать сыновей самых выдающихся македонцев.
О взятии заложников Диодор и Плутарх также говорят каждый свое. Пелопид взял только Филиппа (Диодор), Пелопид взял тридцать мальчиков (Плутарх). Пелопид взял заложника в наказание за поведение Александра II (Диодор), большее число заложников гарантировало успех урегулирования спора между Александром II и Птолемеем (Плутарх). Неизвестно, принадлежали ли заложники обоим спорщикам (то есть Александру II и Птолемею). Плутарх не называет заложника со стороны Птолемея и говорит, что от Александра II был взят его брат Филипп, поэтому Александр II (что неудивительно, учитывая роль Пелопида как защитника Фессалии), кажется, был более сурово наказан, а Птолемей, можно сказать, выкрутился. С другой стороны заложники, вероятно, требовались с обеих сторон, хотя со стороны Птолемея могло быть меньше.
Плутарх утверждает, что и Птолемей, и Александр II пригласили Пелопида. Но Александр II мог сделать хорошую мину при плохой игре на появление Пелопида в Македонии по приглашению одного Птолемея. Фиванский генерал явно действовал в своих собственных интересах и в интересах фиванцев, безусловно, еще больше ослабляя позиции Александра II, предположительно, чтобы извлечь выгоду для Фив за счет Македонии. Рассказ Плутарха делает больше, чем рассказ Диодора, для понимания македонской политики.
Первое урегулирование Пелопидом фессалийских и македонских дел скоро накрылось. Диодор сообщает о Птолемей (по прозвищу «Алорит», что означает «из Алора») вероломно убил Александра II (Diod. 15.71.1, 16.2.4). Диодор сообщает, что Птолемей был братом Александра II и царствовал в течение трех лет. Марсий, (предположительно Марсий из Пеллы), [5] утверждает (FGrH 135/6 F 11 = Athen. 14. 629D), что Александр II был убит клевретами Птолемея, когда смотрел македонский танец. [6]
Плутарх (Pelор. 27.1–3) рассказывает о неурядицах в Македонии после убийства царя Птолемеем. Друзья Александра II взывали к Пелопиду за помощью. Демосфен (19.195–196) упоминает некоего Аполлофана из Пидны как одного из убийц Александра II. Юстин (7.5.4–5) утверждает, что Эвридика вероломно убила своего сына Александра. Схолиаст к Эсхину (2.29) говорит о сотрудничестве Птолемея и Эвридики с целью убить Александра II (схолиаст также единственный сообщает, что Птолемей женился на Эвридике).
Почему правление Александра II рухнуло с такой поразительной быстротой? Мы рассмотрим роль Эвридики в этих событиях в следующей главе, а также более подробно обсудим личность таинственного Птолемея (который мог быть Аргеадом, а мог и не быть). Учитывая совершенно разный характер дошедших до нас сообщений, невозможно сказать, действительно ли Птолемей был против провальной политики Александра II в Фессалии или же просто воспользовался неудачей Александра для достижения своих давно существующих целей. Я склоняюсь к последнему мнению. Птолемей не смог бы начать, возможно, даже до убийства, гражданскую войну (если понимать буквально Plut. Pelор. 26.3), если бы у него уже не было достаточно широкой поддержки.
Замечания Марсия и Демосфена указывают на виновность в убийстве Александра II и Птолемея, и его фракции. Его мать Эвридика могла быть причастна к убийству. Фессалийская авантюра Александра II (то ли потому, что он предал Алевадов, то ли, что более вероятно, потому, что он был унижен фессалийцами и фиванцами) лишила молодого царя значительной части поддержки, с которой он начал свое правление. Можно легко предположить, что многие македоняне считали его опрометчивым и неопытным молодым царем, и что Птолемей приобрел сторонников, изображая себя зрелым мужем и противником злоупотреблений. Александр II, должно быть, был довольно молод, когда вступил на престол, но, хотя Александру III и Филиппу II было примерно столько же лет, когда они вступили на престол, они проявили гораздо больше здравого смысла и смогли, пусть и постепенно, создать и сохранять широкую группу поддержки, в то время как у Александра II она быстро ослабла.
Утрате поддержки могла способствовать и политика Александра II. Фрагмент Анаксимена (FGrH 72 F 4) приписывает царю по имени Александр создание petzhetairoi (пеших спутников), с которыми царь имел взаимоотношения как с гетайрами. Этим царем мог быть Александр II, и, таким образом, мотивация (или, по крайней мере, поддержка) убийства Александра II могла возникнуть из–за того, что нововведение угрожало существующему порядку, в частности, абсолютному господству македонской элиты, имевшей монополию на военные дела, хотя ни в одном повествовании не упоминается связь между появлением педзэтеров и убийством Александра II. Хацопулос предполагает, что заговор Птолемея был инспирирован прибрежными городами и их правящей элитой в рамках регионального спора.

Пердикка III (368/7–360/359) и Птолемей

События после убийства Александра II сомнительны и противоречивы. В источниках нет однозначной информации о статусе Птолемея: правил ли он самостоятельно или стал регентом при Пердикке III, втором сыне Аминты III и Эвридики. Схолиаст к Эсхину (2.29) утверждает, что Птолемей и Эвридика убили Александра II и что Эвридика вышла замуж за Птолемея. Но если Эвридика и вышла за Птолемея, другие источники об этом не знают.
Я отстаиваю следующий порядок событий: вскоре после убийства Александра II некий Павсаний попытался предъявить права на трон, но афинский полководец Ификрат помешал ему и сохранил трон для оставшихся детей Эвридики; Птолемей правил самостоятельно, но был вынужден принять регентство после второго вмешательства Пелопида. Все эти события, вероятно, произошли в течение нескольких месяцев. Если Эвридика действительно вышла замуж за Птолемея, то наиболее вероятная дата — после второго урегулирования Македонии Пелопидом, менее вероятная — вскоре после убийства Александра II (см. дальнейшее обсуждение в главе 4).
Я также предполагаю, что Птолемей, вероятно, пытался добиться признания в качестве царя, но потерпел неудачу. На мой взгляд, вскоре после убийства Александра II афиняне вмешались, по приглашению Эвридики, в пользу наследования сыновей Эвридики и в противовес вторжению другого аргеадского претендента, а затем фиванцы вторглись в Македонию во второй раз, и Пелопид поддержал наследование Пердикки III и ограничил Птолемея регентством. Некоторые ученые помещают афинскую интервенцию до смерти Александра II (а не после нее) и до второй фиванской интервенции.
Диодор считал Птолемея царем и «назначил» ему трехлетнее царствование (Diod. 15.71). Паросский мрамор [FGrH 239A 74] и другие хронологии также считают Птолемея царем. Нет уверенности, что Птолемей был царем на самом деле. На монетах того периода имя Птолемея не указано. Эсхин называет Птолемея эпитропом (то есть опекуном) в период после афинского вмешательства. Схолиаст к Эсхину называет Птолемея эпитропом для Пердикки и Филиппа, утверждая, что он правил три года. Плутарх (Pelop. 27.2–3) говорит, что Птолемей захватил власть, но у него неясно, стал ли он царем. Несомненно, Птолемей убил Александра II, надеясь, что его признают царем, в то время как Эвридика и ее сыновья считали царем Пердикку, ее второго сына, хотя он, вероятно, еще не вырос. Возможно, оба кандидата получили одобрение от разных групп.
Три древних источника поднимают вопрос о том, стал ли Птолемей царем после смерти Александра II, но его хронология проблематична. Эсхин (2.26–27) много лет спустя описывает события, связанные с угрозой престолонаследию сыновей Эвридики. Угроза исходит не от Птолемея, как можно было бы предположить. (Сам Эсхин не мог быть очевидцем, и его источником мог быть афинянин, а не македонянин). Согласно Эсхину, некий Павсаний, побывав в изгнании (Суда говорит, что он был изгнан Аминтой III), вернулся, чтобы править, и ему помогали ситуация и поддержка масс. Павсаний собрал греческие войска и захватил Анфемунт, Термы, Стрепсу и другие места (Суда говорит, что он фактически принял правление). Эсхин утверждает, что большинство македонян поддерживали Павсания, хотя и не все. Смысл замечаний Эсхина, безусловно, заключается в том, что Павсаний был аргеадом, возможно, более влиятельным, чем Птолемей. Диодор (16.2.6), как бы то ни было, говорит, что Павсаний был «связан с царским домом». Согласно Эсхину (2.29), Эвридика выручила, убедив афинского адмирала Ификрата оказать помощь. У Суды говорится, что Эвридика и афинский военачальник (предположительно Ификрат) заключили союз и изгнали Павсания. На момент этого инцидента Птолемей явно не был царем и, вероятно, не был и регентом, поскольку он не упоминается ни в одном источнике.
Когда Ификрат спас положение? В тексте Эсхина говорится о спасательной операции Ификрата после смерти Аминты III и Александра II. Эсхин упоминает Пердикку и Филиппа как несовершеннолетних наследников. У Эсхина Эвридика просит Ификрата защитить царство для своих сыновей, но не упоминается Птолемей, хотя позже Эсхин обвиняет эпитропа Птолемея в антиафинской политике в Амфиполе и союзе с Фивами. Эсхин обвиняет и Пердикку III в антиафинской политике в Амфиполе и союзе с Фивами. Итак, у Эсхина очевидным наследником является несовершеннолетний сын Эвридики, Ификрат призван защитить притязания сыновей Эвридики на трон от Павсания, Птолемей становится регентом, затем Пердикка III становится царем. Корнелий Непот (Iphicr. 3.2) подразумевает, что инцидент произошел после смерти Александра II, поскольку он упоминает только двух сыновей (Пердикку и Филиппа) как изгнанных. Единственный другой древний источник, в котором упоминается вмешательство Ификрата, не указывает на то, что инцидент произошел после смерти Александра II. У Суды говорится, что инцидент произошел после смерти Аминты, но не упоминается смерть Александра II, и говорится, что сыновья Аминты (имена не указаны) были изгнаны Павсанием. Если бы инцидент произошел при жизни Александра II, это означало бы, что тот был изгнан из своего царства. В целом представляется наиболее вероятным, что вторжение Павсания и ответ Ификрата произошли вскоре после убийства Александра II.
Согласно Плутарху (Pelop. 27.2–3), после смерти Александра II друзья покойного царя обратились за помощью к Пелопиду (который уже вернулся в Фессалию, чтобы справиться с тамошними проблемами). Если принять мой порядок событий, возобновление интереса фиванцев к Македонии могло быть вызвано, отчасти, вмешательством Афин, а не только призывом от друзей Александра II после его убийства Птолемеем. Пелопид был мотивирован желанием сохранить положение Фив на севере и соперничеством с Афинами за господство на севере. Пелопид отправился в Фессалию с дипломатической миссией, не взяв солдат, поэтому нанял наемников. Он выступил против Птолемея в Македонии, но Птолемей подкупил наемников, чтобы они перешли на его сторону.
Встретившись с Пелопидом, он приветствовал его, попросил об одолжении, согласился сохранить царство для братьев умершего и иметь тех же друзей и врагов, что и фиванцы. Кроме того, он отдал Пелопиду своего сына Филоксена и пятьдесят гетайров в качестве заложников. Вторая попытка Пелопида урегулировать конфликт отдает предпочтение сыновьям Эвридики перед Птолемеем: его сын теперь был заложником, и число заложников было больше, хотя на этот раз заложники, возможно, принадлежали только к одной фракции (птолемеевской), а не к двум, как в предыдущем эпизоде. Несмотря на кратковременную уязвимость Пелопида из–за отсутствия немедленного доступа к собственным войскам, действия Птолемея, очевидно, свидетельствуют о его признании большей мощи Фив.
Пелопид стремится усилить роль Фив в северной Греции, но он также заинтересован в поддержании стабильности в Македонии. Повествование Плутарха подразумевает, что изначально Пелопид и фессалийцы были недовольны Александром II больше, чем Птолемеем, но помешали Птолемею стать царем после убийства Александра II и сохранили трон за братьями Александра II. Эсхин называет Птолемея эпитропом и критикует его «неблагодарное и беспринципное поведение» за то, что он принял союз с фиванцами, когда афиняне спорили с Фивами об Амфиполе. Антиафинская политика Птолемея в Амфиполе может быть результатом давления со стороны Фив или возвращения к традиционной македонской политике в Амфиполе.
После убийства Александра II фиванцы и афиняне закрепили трон за сыновьями Эвридики и вынудили Птолемея принять регентство. Сыновья Эвридики не смогли бы унаследовать или удержать трон без внешней поддержки двух крупнейших держав того времени. Можно добавить, что, возможно, самым важным долгосрочным результатом правления Александра II стал отъезд Филиппа и более восьмидесяти других элитных македонцев в Фивы; их фиванский опыт будет иметь как военные, так и политические последствия для будущего Македонии и всего греческого полуострова.
Следующий эпизод в этой династической мыльной опере был чем–то средним между предсказуемым и неизбежным. Диодор (16.2.2) рассказывает, что Птолемей был убит своим «братом» Пердиккой, который с тех пор правил самостоятельно как царь. Схолиаст к Эсхину указывает на заговор Пердикки с целью устранения Птолемея. Но маловероятно, что Пердикка убил Птолемея после принятия независимого правления.
Брат Пердикки III Филипп вернулся после долгих лет пребывания заложником в Фивах, вероятно, вскоре после смерти Птолемея и начала независимого правления Пердикки. Каристий Пергамский утверждал, что Евфрей, ученик Платона, убедил Пердикку предоставить Филиппу некоторую собственную территорию, названную «началом его басилейи» (правления или царства), где Филипп держал какую–то военную силу. После смерти Пердикки в битве Филипп, имея это войско в готовности, взял командование на себя (Athen. 11.506E–F; Афиней вставил комментарий, указывающий на его сомнения в правдивости этой истории).
Неудивительно, что после двух насильственных смертей в течение нескольких лет внешние силы снова попытались манипулировать ситуацией в Македонии в своих интересах. Возможно, под влиянием Филиппа или просто из личных интересов, Пердикка III, по–видимому, пытался продолжить союз с Фивами. Фиванцы готовили флот и поэтому нуждались в древесине, и македоняне организовали ее поставки в обмен на поддержку против афинян на севере. Декрет Фиванской лиги примерно от 365 г. признал Пердикку проксеном и эвергетом Фив. Пердикка увеличил доходы от соглашения с Фивами о поставках древесины и реорганизовал финансы. Афинский изгнанник Каллистрат помог удвоить портовые сборы. Пердикка, возможно, использовал эти новые доходы для увеличения численности и качества македонских вооруженных сил, но они не смогли справиться с массированным иллирийским вторжением. В правление Пердикки III афиняне продолжали действовать в северной части Эгейского моря, поддерживали базы в Термейском заливе (Пидна, Мефона и Потидея) и заключали союзы с некоторыми из нагорных македонских царств, Орестидой и Пелагонией (Орестида, опасаясь иллирийского вторжения, присоединилась к молосскому царству). Возможно, без энтузиазма, ок. 364/3 г., Пердикка ненадолго оказал помощь афинскому военачальнику Тимофею против халкидян, но македонско–афинский союз оказался химерой. Даже после падения гегемонии Фив Пердикка фактически помогал амфиполитам противостоять афинянам, и в конце концов афинский полководец Тимофей снял осаду Амфиполя.
Афиняне, однако, были не самой большой проблемой Пердикки III. Его амбиции рухнули из–за внезапного поражения от иллирийцев. Иллирийцы в последние годы снова стали мощной силой, сумев нанести серьезный урон молоссам. Численность армии, которую Пердикка вывел на поле боя против иллирийцев, указывает на улучшение его ресурсов, и на серьезность угрозы со стороны вторгшейся армии Бардилиса. Иллирийцы разгромили македонян в большой битве: Пердикка и четыре тысячи македонян погибли, а македонская армия перестала существовать (Diod. 16.2.4–5). После ошеломляющего поражения Пердикки III пеонийцы начали грабить границы, иллирийцы готовились начать массированное вторжение в районы Македонии, которые еще не находились под их контролем, фракийский царь поддерживал аргеадского претендента на трон (Павсания), а афиняне поддерживали другого претендента на трон (Аргея), подкрепив эти усилия войском в три тысячи гоплитов и флотом под командованием генерала Мантия (Diod. 16.2.5–6).
Пердикка III правил дольше и оказался и компетентнее, и разумнее старшего брата. Он строил более стабильную Македонию, чем кто–либо и когда–либо ранее. Возможно, увеличенная армия была создана в ответ на иллирийскую угрозу, но он не смог ее пережить. Нападение иллирийцев было вызвано их растущей силой и уверенностью в себе, а не слабостью Македонии. Успех иллирийцев вызвал кратковременное возвращение к династическим распрям.
В Македонии в V-IV веках основным разрушителем был царский дом из–за отсутствия четкой схемы наследования и из–за полигамии. Изменение ситуации началось с Аминты III, который правил долго и имел трех сыновей. Насильственная смерть была фактом жизни для правителей Аргеадов. Династия Аминты III обрела легитимность, несмотря на стрессовые обстоятельства. Иностранные державы спонсировали претендентов, но ни один из них не вызвал большого энтузиазма у македонцев, потому что те не принадлежали к династии Аминты III. Царство Македония еще несколько лет оставалось игрушкой тогдашних великих держав, но стало более стабильным. Но династическая стабильность не спасла бы Македонию без великого военачальника Филиппа II, который создал величайшую военную организацию в греческом мире.

Филипп II (360/59–336)

Наши источники расходятся в том, был ли Филипп признан царем сразу после гибели своего брата в битве (Diod. 16.1.3, 2.1) или состоял регентом при малолетнем сыне своего брата Пердикки, Аминте (Just. 7.5.9; Satyr. ap. Ath. 13.557 В). Мы не знаем, мог ли юный Аминта считаться царем автоматически. В то время как некоторые предыдущие аргеады иногда правили вместо молодых царей (как, по–видимому, Птолемей Алорит), обычно эти «регентства» не затягивались и заканчивались устранением правителя–ребенка и переходом регента к прямому правлению. Действительно, некоторые историки сомневаются, что у македонцев было регентство. По–моему, македонцы не признали бы царем ребенка, особенно в условиях военного кризиса, и Филипп, вероятно, стал править как самостоятельный царь сразу же. По–видимому, даже на раннем этапе у Филиппа были основания быть уверенным, что элементы элиты не поддержат его племянника юного Аминту. Таким образом, чтобы начать править, Филипп уже убедил многих членов элиты в том, что он — лучший выбор.
Филипп не устранил своего племянника; это сделал его сын Александр много лет спустя, после убийства Филиппа (Just. 12.6.14). При воцарении Филипп не имел собственных сыновей, но у него был племянник Аминта, который являлся единственным потомком мужского пола по линии Аминты III и Эвридики. Следовательно, Филипп изначально не устранил своего единственного наследника Аминту, потому что он не чувствовал угрозы от его существования. Даже спустя годы после иллирийского кризиса, хотя к тому времени у Филиппа было два сына (Филипп III Арридей и Александр III), у Аминты, поскольку он был по крайней мере на несколько лет старше любого из сыновей Филиппа, было больше шансов дожить до совершеннолетия, чем у его младших кузенов. Более того, поскольку Филипп сам был третьим из трех братьев, занявших трон, у царя были причины держать нескольких наследников в резерве. Действительно, то, что он выдал свою дочь Кинану замуж за Аминту, предполагает, среди прочего, что Аминта действительно, по мнению Филиппа, был запасным наследником. Филипп мог безжалостно убить маленького сына своего брата, но важнее признать, что у него были веские причины сохранить Аминте жизнь.
Правление Филиппа началось в условиях более тяжелого, чем обычно, кризиса: помимо военной катастрофы беспрецедентного масштаба (ранее Аминта III был вынужден бежать из царства, но он не пал в битве вместе с тысячами других, как Пердикка III), иллирийцы, пеонийцы, афиняне, фракийцы стремились определять события в Македонии, и, по крайней мере два соискателя трона (Аргей и Павсаний, и каждый при иностранной поддержке) ухудшали ситуацию.
Филипп смог быстро победить других претендентов из Аргеадов и утвердиться на троне. Филипп консолидировал царскую власть. Он превратил свое царство в величайшую державу на греческом полуострове. Филипп произвел изменения в отношениях между царем и элитой. Изменения были реальными и имели последствия. Филипп понимал необходимость изменения отношений между царем и элитой для изменения царства. Нововведения Филиппа не спасли его от убийства македонским аристократом. Некоторые утверждают, что убийцей двигало недовольство нововведениями Филиппа.
Филипп был признан царем благодаря своему происхождению и родству с македонскими царями. Региональная власть и ответственность, которые были переданы ему его братом Пердиккой, способствовали его признанию. Негламурные и задиристые качества Аминты III и его сыновей, часто терпевших поражения, но никогда не падавших духом, были особенно привлекательны для македонян и они не собирались их сменять.
Ужасное поражение Пердикки и быстрая серия побед Филиппа создали связь между царем и народом. Многие македонцы потеряли членов семьи в резне, в которой погиб Пердикка III. Победа нужна была Филиппу для мести и безопасности. Победы и поражения укрепляют единство и лояльность народа. Военная катастрофа может объединить, а не разделить.
Помимо иллирийской угрозы и вторжения пеонийцев Филиппу пришлось немедленно разобраться с двумя претендентами на трон. Диодор (16.2.6) говорит, что фракийский кандидат Павсаний каким–то образом был родственником царской семьи. Обычно предполагается, что Павсаний был Аргеадом и, вероятно, человеком, который пытался занять трон вскоре после смерти Александра II и с которым имел дело Ификрат, и что афинский кандидат Аргей, вероятно, тот же человек, который, согласно Диодору, правил Македонией в течение двух лет, пока отец Филиппа Аминта находился в изгнании (Diod. 14.92.4). В этом смысле в начале правления Филипп встретил проблемы, с которыми столкнулись его отец и братья, и в некоторых случаях эти проблемы приходилось решать снова, хотя и в гораздо меньших масштабах. По–видимому, это было дежавю, по крайней мере, в некоторых отношениях.
Филипп справился с более скромной угрозой в лице Павсания, предложив фракийскому царю и пеонийцам мир и взятки (Diod. 16.3.4). Подобное делали македонские цари и раньше, но Филипп ввел эти меры не в качестве долгосрочной политики, а только с целью выиграть время, чтобы иметь возможность разобраться с каждым противником по очереди, а не со всеми сразу. Долгосрочное господство Филиппа, в конце концов, зависело от большего военного успеха, чем у любого предыдущего македонского правителя. Аргей был более сложной проблемой, чем другой претендент, не столько сам по себе, сколько из–за афинского спонсорства (Lib. 15.42, 20.23). Несмотря на добровольный уход Филиппа из Амфиполя, афинский полководец Мантий, хотя сам он остался в Мефоне, где он высадился, отправил Аргея с наемниками в Эги. Аргей потерпел ужасную неудачу: сначала жители Эг отказались поддержать его заявку на царствование, и поэтому он был вынужден вернуться в Мефону, а затем появился Филипп, напал и убил многих, хотя и освободил выживших, за исключением македонских изгнанников (Diod. 16.3.5–6). Филиппу пришлось пойти на дальнейшие уступки афинянам по поводу Амфиполя, но об их кандидате Аргее больше ничего не слышно.
Если задуматься, почему Филиппу так быстро удалось оттеснить других претендентов на трон, то наиболее очевидным ответом будет тот, что два претендента, с которыми он имел дело, уже были отстранены от власти вместе с их фракциями и сторонниками его отцом или одним из его братьев. Его предшественники уже продемонстрировали, что эти претенденты потерпели поражение. Важность этих двух людей проистекала из поддержки внешних сил, а не из какого–либо внутреннего македонского энтузиазма по отношению к ним, о чем особенно ясно свидетельствует реакция жителей Эг. Спонсорство враждебных иностранных держав, вероятно, помогло дискредитировать их в глазах македонского народа. То, что Филипп немедленно победил Аргея, только подтвердило его собственную легитимность. Тем не менее, стоит напомнить, что Аминта III (см. главу 2) возвращался к власти по крайней мере один раз и, вероятно, дважды благодаря поддержке иностранных держав. Следовательно, можно сделать вывод, что предыдущие неудачи этих двух заявителей, возможно, оказали большее влияние, чем их поддержка извне.
Претенденты–Аргеады сами по себе не представляли серьезной опасности для правления Филиппа, но если бы благодаря военной победе и искусной дипломатии он не заручился широкой поддержкой широких масс населения и элиты, само царство могло исчезнуть, а вместе с ним и царствование Аргеадов. В своей готовности давать взятки, чтобы предотвратить непосредственные военные угрозы, Филипп, возможно, и напоминал своим подданным своего отца, но его победы не имели аналогов. Филипп II Македонский был искусным политиком, способным использовать кризисы для достижения своих целей. Диодор утверждал, что Филипп почти за одну ночь преобразовал македонскую армию в дисциплинированную боевую силу, совершенно отличную от прежних македонских армий (Diod. 16.1–3), но более вероятно, что реформы происходили в течение многих лет. Победа Филиппа над иллирийцами лишила контроля над Верхней Македонией князей, которые ранее не находились под контролем Аргеадов. Князья отказались от своей независимости в обмен на возвращение своей территории. Несомненно, новая центральная власть Филиппа вызвала недовольства среди княжеских домов, но он его минимизировал. Его политика ранних браков (он сам был отчасти линкестиец) укрепила ситуацию.
Третий претендент на трон действительно появился в правление Филиппа, но время его попытки неясно. По крайней мере, один из сыновей Аминты III от Гигеи либо боролся с Филиппом за трон, либо, считали, что боролся (или собирался). Юстин (8.3.10–11), говоря о разрушении Олинфа в 349/8 году, говорит, что Филипп напал на город и разрушил его, потому что олинфяне укрывали двух его сводных братьев после того, как он убил их брата. Юстин утверждает, что Филипп хотел их умертвить как потенциальных претендентов на власть. Неясно, когда именно сын Гигеи, вероятно, старший, Архелай, предпринял попытку занять трон. Хотя попытка Архелая не поддается какой–либо точной датировке, она, вероятно, была предпринята не во время восшествия на престол Филиппа, учитывая, что в наших источниках упоминаются другие претенденты и не говорится о сыновьях Гигеи, и, возможно, незадолго до преследования Филиппом братьев в Олинфе. Кажется любопытным, что Архелай не заявил о своих притязаниях в начале правления Филиппа, когда Филипп был более уязвим. В отличие от других претендентов Аргеадов, Архелай мог заявить, что он сын Аминты, и на первый взгляд, сын Аминты, казалось бы, представлял для афинян больше привлекательности, чем Аргей, потомок нескольких давно умерших Аргеадов, человек, которого уже однажды изгнали из царства. Неспособность сыновей Гигеи предъявить какие–либо претензии на момент восшествия на престол Филиппа убедительно свидетельствует, о том, что они были слишком молоды (см. главу 2). Убийство Филиппом одного брата и бегство двух других, вероятно, произошли, когда они достигли совершеннолетия, либо потому, что они действительно пытались свергнуть его, либо собирались. Два поколения спустя оба сына Александра Великого будут устранены примерно на этапе их взросления по схожим причинам. В любом случае, непрекращающиеся притязания сыновей Гигеи, несомненно, способствовали очевидному возвышению Эвридики во время правления Филиппа, особенно в начале (см. главу 5).
Филипп утвердился на троне после преодоления внешних и внутренних угроз. Македония столкнулась с силами разрушения и разобщенности из–за элитных групп, сопротивляющихся царской власти. Централизация Македонии достигла невиданных масштабов. Элитные группы продолжали сопротивляться царской власти. Дом Аргеадов исчез в конце четвертого века.
Справившись со всеми этими кризисами и начав военную революцию, которая помогла превратить Македонию в великую державу, Филипп II быстро предпринял шаги по объединению своего хронически разделенного царства. Возможно, он уже был женат по крайней мере один раз до того, как стал царем, но к 357 году у него могло быть целых пять из его семи жен. Филипп быстро перешел от обороны к наступлению, отказавшись сдавать Амфиполь, столкнувшись с войной с афинянами и начав приобретать новые территории. Уже в 358 году он начал вмешиваться в дела Фессалии. Хотя Филипп время от времени терпел поражения (например, от Ономарха Фокейского в 353 году), он продолжал идти вперед, и постепенно внешние силы, которые так часто в прошлом беспокоили Македонию, были включены в состав царства Филиппа или подчинены ему; он действовал в центральной Греции и дипломатически, и политически. Филипп также провел кампанию во Фракии и захватил там большую территорию, несмотря на сотрудничество Фракии и Афин. В 357 году он завоевал Амфиполь, устранив таким образом угрозу, которая доставляла столько хлопот многим его предшественникам. Он раздавал недавно завоеванные земли обычным людям, а также гетайрам и переселял целые народы. Несколько раз воюя и мирясь с афинянами, Филипп разгромил союз Фив и Афин при Херонее в 338 году. На тот момент Филипп практически стал верховным правителем греческого полуострова; он планировал вторгнуться в Персидскую империю, но его убийство в 336 году (недовольным любовником) привело к тому, что совместную греко–македонскую экспедицию возглавил вместо него его сын Александр.
Филипп укрепил мужской царский род; Аргеады теперь были потомками Аминты III и Эвридики. Археологические свидетельства указывают на заметную роль Эвридики в царстве Аргеадов. Филипп выдвинул Эвридику на первый план. В правление Филиппа царь и царская семья стали заметно выделяться на фоне остальной элиты.

---

[1] Хаммонд считает, что убийство Александра II произошло в конце 368 или даже в начале 367 года; Лейн Фокс помещает смерть Аминта III на лето 369 года, а убийство Александра II — на конец лета 368 года. Царнт датирует смерть Александра II более ранним временем, зимой 369/8 года.
[2] Учитывая, что его родители поженились где–то между 393 и 390 годами и что Александр II вступил на престол около 370 года, он должен был родиться не позднее 388 года, но мог родиться и в 392 году.
[3] Юстин (7.5.1) утверждает, что Александр II отдал иллирийцам Филиппа в качестве заложника, а затем передал его фиванцам, тогда как Диодор (16.2.2) говорит, что это Аминта III отдал его в качестве заложника, а иллирийцы затем передали его фиванцам. Я считаю маловероятным, что он когда–либо был иллирийским заложником.
[4] Многие относят первое вторжение Пелопида в Фессалию и Македонию к лету 369 года.
[5] Было два македонских писателя с таким именем, один из Филипп, другой из Пеллы. Тот, что из Пеллы, был примерно современником Александра Македонского и написал историю Македонии с древнейших времен до своих дней. Я вслед за Геккелем считаю, что этот фрагмент принадлежит Марсию из Пеллы и является достаточно достоверной информацией, учитывая, что писатель родился примерно через десять лет после убийства Александра II и происходил из семьи, которая, вероятно, была хорошо осведомлена о придворных интригах прошлого и настоящего.
[6] Из фрагмента Марсия неясно, происходил ли танец на пиру, или на празднике. Как замечает Мюллер, танец с оружием давал объяснение тому, как можно было подобраться достаточно близко, чтобы убить человека на глазах у его телохранителей. Как она отмечает, в некоторых случаях подробности убийства других Аргеадов не уточняются, иногда предполагается, или подразумевается, что царь был убит случайно. В одной из версий смерти Архелая он погиб в результате несчастного случая на охоте (Diod. 14.37.6), но Аристотель (Pol. 1311b) говорит, что он был убит намеренно. Диодор (16.93.1-94.3) говорит, что в день смерти Филипп II велел своим телохранителям держаться на расстоянии и что человек, убивший его, сам входил в охрану царя. Все эти рассказы могли быть литературными приукрашиваниями, но в мире, где не было многих современных способов убивать на расстоянии, убийцы должны были искать случаи, когда они могли получить доступ к жертве и каким–то образом быть вооруженными.

4. Эвридика и ее сыновья

Эвридика — первая женщина царской крови Македонии, которая, как известно, принимала активное участие в общественных мероприятиях. Литературные источники сохранили несколько имен жен и дочерей царей до нее, но это просто имена (на самом деле, иногда они не называются), упоминаемые из–за того, за кого они вышли замуж или чьей были матерью. Некоторые из этих женщин, возможно, на самом деле сыграли неизвестную нам роль в общественных делах, но в случае с Эвридикой мы знаем, что она ее сыграла.
Часть знаний об Эвридике основана на случайно сохранившихся материалах, так как она была матерью Филиппа II, хорошо известной исторической фигурой. Aвторы сообщают, что Филипп II смог сыграть важную роль в истории Греции, потому что в критический момент его мать приняла меры к тому, чтобы двое ее младших сыновей смогли править. Эвридика изображается как защитница будущего своих сыновей и респектабельная царственная матрона. Памятники и надписи подтверждают публичный профиль Эвридики. Но есть письменные источники, изображающие Эвридику как изменницу или убийцу по отношению к мужу и сыновьям (Justin 7.4.7–8; 5.4–9; Scholiast for Aeschines 2.29; Suda s. v. Karanos).
Была ли она прелюбодейкой? Была ли она убийцей (или могла бы стать убийцей) своего мужа и кого–либо из своих сыновей? Кем был человек по имени Птолемей, сыгравший такую важную роль в ее жизни и в жизни ее сыновей? Вышла ли она замуж за Птолемея? Если она вышла за него замуж, то когда и в связи с какими событиями? В главе обсуждается природа, происхождение и достоверность источников, а также роль пропаганды четвертого века в их интерпретации. Рассматривается роль Эвридики как политического деятеля и лидера фракции в 360‑х годах.

Была ли Эвридика прелюбодейкой?

Юстин Юстин (7.4.7–8) приводит пикантный рассказ об измене и предполагаемых убийствах Эвридики. В фильме «Почтальон всегда звонит дважды». Замужняя женщина вступает в сговор с любовником, чтобы убить мужа и завладеть его бизнесом Юстин создал македонский нуар, но более неправдоподобный, чем в кино. У него Эвридика вступила в заговор со своим любовником и одновременно зятем (имя которого Юстин не назвал), чтобы убить Аминту III, выйти замуж за своего любовника и передать ему правление. Дочь Эвридики Эвриноя, с которой поступили несправедливо, сорвала этот коварный план, раскрыв интрижку и заговор своему отцу. По словам Юстина, Аминта, тем не менее, пощадил Эвридику из–за их общих детей. Избежав этих опасностей, Аминта умер от старости, передав правление своему сыну Александру II. Суда (s. v. «Karanos) отмечает, что есть авторы, которые утверждают, что сыновья Эвридики были поддельными, хотя сам он, похоже, не разделяет эту точку зрения. Это единственные древние источники, в которых упоминается об измене Эвридики, и только один из них действительно серьезно относится к обвинению.
Кажется, для этого мало причин. Многие элементы в рассказе Юстина просто неправдоподобны, например, готовность Аминты простить Эвридику и ее очевидное продолжающееся присутствие при дворе даже после ее предполагаемого прелюбодеяния и убийств Александра II и Пердикки III. Повествование Юстина, которое, кажется, начинается ближе к концу правления Аминты III, на самом деле не ставит под сомнение законность ее сыновей (любовник Эвридики женат на ее дочери, поэтому ее дочь должна быть достаточно взрослой, чтобы выйти замуж, и, таким образом, законность ее детей на самом деле не оспаривается, даже неявно, Юстином). Заявления Юстина представляют собой атаку на Эвридику, но не на ее сыновей. Обвинения Афин в бастардизме являются протухшим компотом из политической антипатии и подлинной незаконнорожденности. Нам не нужно воспринимать эти обвинения буквально, особенно потому, что они также связаны с этническими предрассудками (см. главу 2). Рассказ Юстина и истории, на которые ссылается Суда, несомненно, связаны с пропагандой четвертого века против Эвридики и ее сыновей, как мы обсудим позже в этой главе, но они не предоставляют реальных доказательств супружеской измены.

Убила ли Эвридика Александра II или Пердикку III?

Хотя мало что говорит о том, что мы должны серьезно отнестись к обвинениям в супружеской измене, возможное участие Эвридики в заговорах с целью убийства требует более серьезного обсуждения, и не только из–за заявлений Юстина. Предполагаемое прощение Эвридики Аминтой не только за ее прелюбодеяние, но и за заговор с целью его убийства не кажется правдоподобным, но по–настоящему захватывающая часть повествования Юстина происходит после смерти Аминты III. Далее Юстин утверждает, что Эвридика организовала смерть своего старшего сына, Александра II, а позже и следующего по старшинству, Пердикки III, хотя у Пердикки был собственный маленький сын (Юстин, кажется, особенно расстроен антибабушкиным поведением Эвридики). Юстин не упоминает зятя Эвридики после его первоначального упоминания о ее прелюбодеянии, но повествование, по–видимому, подразумевает, что Эвридикой продолжала руководить похоть к этому неназванному мужчине и ее желание посадить его на трон (хотя Юстин прямо об этом не говорит, его история также, кажется, предполагает, что Аминта пощадил и зятя).
Не может быть правдой, что Эвридика убила Пердикку III. Диодор (16.2.4) сообщает, что Пердикка III погиб в битве с иллирийцами. Однако возможную причастность Эвридики к убийству Александра II не так–то легко отрицать, поскольку она явно подтверждается свидетельством схолиаста к Эсхину 2.29, хотя этот схолиаст анонимен и писал неизвестно когда. В отличие от Юстина, схолиаст не обвиняет Эвридику в серии неправдоподобных заговоров с целью убийств. Вместо этого он обвиняет ее только в соучастии с Птолемеем в убийстве Александра II, а также заявляет, что Эвридика вышла замуж за Птолемея (порядок его повествования, по–видимому, подразумевает, что этот брак произошел в какой–то момент после убийства Александра II и, возможно, до того, как Птолемей стал эпитропом Пердикки III и Филиппа, а затем правил в течение трех лет).
Совершенно независимо от того, вышла ли Эвридика замуж за Птолемея (и если да, то когда), существует мнение, что она и он стакнулись и вместе убили Александра II. Здесь мы должны иметь в виду, что только два источника упоминают об их убойном сотрудничестве — схолиаст к Эсхину и Юстин (если, конечно, мы предполагаем, что Птолемей — неназванный любовник в повествовании Юстина). Схолиаст говорит, что Эвридика принимала участие в убийстве вместе с Птолемеем (схолиаст использует глагол συλλαμβάνω). В то время как Юстин называет Эвридику главной убийцей (если любовник принимает участие в ее преступлениях, Юстин не упоминает об этом), схолиаст делает Птолемея главным действующим лицом, а Эвридику просто его пособницей.
Неясно, как можно было узнать о пособничестве Эвридики. В других сообщениях убийство Александра II — публичное преступление с участием Птолемея и других людей. Диодор (15.71.1), Марсий (ар. Athen. 14.629d) и Плутарх (Pelор. 27.2) приписывают смерть Александра II Птолемею и не упоминают Эвридику, не говоря уже о том, чтобы обвинять ее. Демосфен (19.195-196) в истории о дочерях одного из убийц Александра II не упоминает Птолемея, хотя становится ясно, что Александр II погиб от рук группы убийц. Возможно, что схолиаст предположил, что Эвридика причастна к убийству, веря в брак между ней и Птолемеем, независимо от того, считал ли он, что он состоялся до или после смерти Александра II.
Другие свидетельства, касающиеся эпизода с Ификратом, который мы вскоре обсудим, изображают Эвридику защитницей своих оставшихся сыновей (Aeschin. 2.28.29; Cornel. Nep. Iph. 3.2), и Псевдо–Плутарх фактически выставляет ее образцовой родительницей (Plut. Mor. 14b–c). Шефство Эвридики над Эгами, очевидная осведомленность Филиппа II о ней до и после ее смерти и решение ее правнучки сменить свое имя на Эвридику — все это делает крайне маловероятным, что Эвридика прямо или косвенно принимала в участие в убийстве.
В случае любого убийства фундаментом является мотивация, и два источника, которые приписывают ей какую–то роль в смерти Александра II, не предоставляют ничего убедительного. Единственным объяснением предполагаемых многочисленных убийств Эвридикой у Юстина является похоть, в то время как схолиаст вообще ничего не предлагает. Учитывая очевидные фактические ошибки у Юстина, утверждения схолиаста единственные заслуживают серьезного внимания. Узнать, кто на самом деле вовлечен в заговор, всегда сложно; схолиаст может размышлять о причастности Эвридики, но не приводит мотивов для убийства или союза с Птолемеем. Трудно понять, почему она хотела смерти своего сына, даже если он ей не нравился или она не одобряла его авантюрную и катастрофическую политику в Фессалии, независимо от того, была ли она на момент убийства замужем за Птолемеем. Как мы увидим, она, безусловно, приложила все усилия, чтобы защитить своих оставшихся сыновей. Мы можем представить себе сценарий выбора Софи, в котором она пожертвовала одним сыном, чтобы сохранить двух других, но, помимо отсутствия доказательств, это не объясняет, почему она поверила, что Птолемей тогда не убил бы и ее оставшихся сыновей. Эвридика, возможно, была замужем за Птолемеем, но вряд ли она участвовала в убийстве своего сына Александра II.
Утверждения о предполагаемых убойных замыслах Эвридики кажутся невероятными: убивать ради мужчины, у которого был по крайней мере еще один сын, а у нее не стало бы ни одного, не имеет смысла. Женщины царской крови, как правило, также имели больше власти во время правления своих сыновей, чем в царствование мужей, поэтому мотив Эвридики для попыток убийств (и, предположительно, для повторного брака) неочевиден. Более того, в 360‑х годах она могла бы подойти к концу своего детородного возраста (если она родилась около 405 года) и поэтому имела меньше шансов произвести на свет сына от нового мужа. Она могла больше потерять, чем приобрести, из–за смерти любого из своих сыновей.
При идеализации отношений между взрослым сыном и овдовевшей матерью сыноубийство вызовет шок. В разных культурах конфликты могут возникать из–за сексуальности вдов, детей, наследства и верности. Эвридика Юстина — пример опасений по поводу верности вдов и их сексуальности.
В течение многих лет ученые в основном принимали самые враждебные аспекты традиции об Эвридике и в то же время преуменьшали ее значение. Макурди впервые высказала серьезные сомнения по поводу показаний Юстин в 1927 году, но она изобразила Эвридику, в первую очередь, жертвой обстоятельств, вынужденной выйти замуж за убийцу своего сына, но не имеющей «политической власти» и зависящей от ”неукротимой воли или очарования красоты, или … того и другого». Другими словами, Макурди отвергла представление об Эвридике как о злодейке, но также преуменьшила ее силу и самостоятельность. Макурди правильно утверждала, что в эпоху Аргеадов не было доказательств институционализации женской царской власти, но не смогла признать — как и многие историки ее эпохи — что политическая власть не обязательно определяется занимаемой должностью и, конечно же, не ограничивается ею, особенно в контексте наследственной монархии. Анализ Макарди был сосредоточен на предполагаемой виктимизации Эвридики, личности и ее (совершенно непроверенной) красоте.
Ученые игнорировали Макурди и Эвридику, предпочитая говорить о Птолемее, которого они считали ее мужем, даже когда в древнем источнике упоминалась Эвридика, а не Птолемей. Гринволт отклонил показания Юстина, а Мортенсен выдвинул доводы в пользу отказа от «плохой» Эвридики у Юстина. В последние годы эта точка зрения возобладала, и мало кто считает историю прелюбодеяния и убийства Юстина историчной.

Что за Птолемей?

Чтобы оценить вероятность того, что Эвридика вышла замуж за Птолемея, мы должны сначала рассмотреть запутанные свидетельства о его личности. Кем был этот таинственный Птолемей? Упоминание Юстином предполагаемого, но неназванного любовника Эвридики часто объединялось с другими свидетельствами о действиях людей по имени Птолемей, однако эти различные свидетельства не обязательно относятся к одному и тому же человеку. Как мы видели, неназванный возлюбленный Эвридики в повествовании Юстина может быть, а может и не быть тем Птолемеем, который фигурирует в афинской надписи конца правления Аминты III как видный подписант договора. Некто по имени Птолемей поссорился с Александром II после провала его фессалийской экспедиции и в конечном итоге убил его; опять же, это может быть или не быть неназванный мужчина из повествования Юстина или предполагаемый любовник Эвридики.
Диодор дважды (15.71.1, 16.2.4) называет убийцу Александра II «Птолемеем Алоритом» («из Алора»), а Александра II — его братом (adelphos), и он также (15.71.1) называет его сыном Аминты. «Аминта», к сожалению, было распространенным именем в Македонии, но, поскольку Диодор называл этого конкретного человека братом Александра II, следует учитывать возможность того, что он им действительно был. Аминта III не был молодым человеком, когда стал царем, а сыновья Гигеи, как я уже предположила, были, если угодно, моложе Эвридики (см. главу 2). Птолемей мог быть сыном Аминты III от неизвестной жены (то есть ни от Эвридики, ни от Гигеи). Если, однако, он был сыном, по–видимому, старшим, Аминты III, а также человеком, чье имя фигурирует в афинском договоре, примечательно, что он не был кандидатом на царствование до тех пор, пока, по–видимому, политика Александра II не потерпела столь драматический крах. Это может означать, что на самом деле он не был сыном Аминты III. Можно также задаться вопросом, почему Пелопид не предпочел его младшим братьям. Вместо этого Пелопид оставил Александра II после его действий в Фессалии на троне и наказал Птолемея после убийства Александра II, заставив его быть просто эпитропом, а не царем, таким образом отдав предпочтение Пердикке III, несмотря на то, что он был еще слишком молод, чтобы править самостоятельно.
Даже если Птолемей, вероятно, не был сыном Аминты III, его присутствие в качестве подписанта договора, его способность оспаривать власть Александра II, обращение с ним Пелопида во время его первого визита в Македонию и его признание в качестве регента подтверждают вывод о том, что он был членом династии Аргеадов. Птолемей мог быть членом другой ветви династии, возможно, связанной с Аминтой II или Аминтой «маленьким». Генеалогические таблицы аргеадов, построенные для Птолемея, не всегда обоснованы и могут восходить к реконструкции линии Александра I и его сыновей и/или братьев.
Еще более загадочной является тенденция в наших источниках называть Птолемея «Алоритом» — по его родному городу — а не по отчеству. Возможно, авторы ссылаются на него по его географическому происхождению, чтобы отличить его от других людей с таким же личным именем и, возможно, тем же отчеством; в конце концов, то, что его называют сыном Аминты, к сожалению, на практике не отличило бы его от многих других. При дворе могло быть более одного Птолемея.
Наиболее вероятным представляется то, что Птолемей был аргеадом, у которого было достаточно связей, чтобы иметь фракцию при дворе, но все же их не хватало, чтобы стать царем после смерти Аминты III; только смута из–за неудачи Александра II в Фессалии (и, как сказали бы некоторые, защита Птолемея Эвридикой) сделало Птолемея несколько жизнеспособным, и даже тогда, как оказалось, не вполне жизнеспособным. Эсхин (2.26) говорит, что он предал Эвридику и ее сыновей (но, если это так, то представление о том, что он в какой–то момент стал мужем Эвридики, становится менее вероятным). Давайте обратимся к проблеме возможного второго брака Эвридики с человеком, который убил ее старшего сына.

Возможный брак Эвридики с Птолемеем

Браки в греческом мире заключались мужчинами по практическим соображениям для рождения законных детей. В царской династии браки часто были связаны с политикой. Женщины не ожидали права голоса в выборе мужа, особенно если это был первый брак. Вдовы из высших слоев общества часто вступали в повторный брак. Повторные браки вдов могли означать, что они не жили в одном доме с детьми от первого брака. Вдовы могли быть уязвимы юридически и финансово. В некоторых частях Греции вдовы могли распоряжаться имуществом до совершеннолетия сына. Идеализация отношений между вдовой и сыном могла помочь вдове, но делала убийство сына особенной мерзостью.
Информация о вдовах македонского царя в основном относится к периоду после смерти Филиппа II. В четвертом веке некоторые овдовевшие женщины не вступали в повторный брак и действовали независимо от своих сыновей или братьев.
При оценке вероятности брака Эвридики и Птолемея следует учитывать, что литературные источники иногда романтизируют царские браки. Античные авторы, бывало, приводят рассказы о том, что царские браки были основаны на личных предпочтениях. Филипп II, как утверждается, сначала влюбился в Олимпиаду (Plut. Alex. 2.2), а затем в Клеопатру (Plut. Alex. 9.4), и Александр Македонский в Роксану (Arr. 4.19.5; Plut. Alex. 47.4, Mor. 332c, 338d; Curt. 8.4.24–26), хотя все браки служили различным политическим целям. С другой стороны, существуют повествования, которые негативно описывают женщин, состоящих в царских браках, навязывая им роль вероломных матерей и похотливых жен, как в байках Юстина об Эвридике или в некоторых рассказах о периоде жизни Арсинои в Македонии в качестве жены Лисимаха (Paus. 1.10.3). Правда обычно менее красочна.
Принимая во внимание эти общие соображения, давайте поразмышляем об относительной вероятности того, что Эвридика вышла замуж за Птолемея Алорита. Только одно прямое доказательство подтверждает существование такого брака, свидетельство схолиаста к Эсхину. Конечно, собственные упоминания Эсхина об Эвридике и Птолемее никоим образом не указывают и не подразумевают брак. Эсхин мог не упоминать об этом браке в своей первоначальной речи к Филиппу из страха оскорбить Филиппа (в конце концов, Птолемей убил брата царя), как и другие авторы. Однако, как мы уже отмечали, схолиаст также связывает Эвридику с убийством Александра II. Одно это делает весь комментарий схолиаста менее чем правдоподобным, хотя, безусловно, усиливает опасения, что вдова, повторно вступившая в брак, откажется от интересов детей от своего первого брака в пользу интересов своего нового мужа. То, что только в одном дошедшем до нас источнике (не современном) упоминается об этом браке, не является аргументом в пользу его существования, особенно с учетом того, что Эвридика была матерью такого известного человека, как Филипп, и бабкой еще более знаменитого. Многие в южной и центральной Греции возмущались македонским господством. Демосфен мог бы использовать возможность оскорбить Птолемея, если бы тот женился на Эвридике. Если бы у Эвридики был выбор, она не искала бы мужа с сыновьями от других женщин.
С другой стороны, существование такого брака не было бы особенно удивительным, тем более что у Эвридики, возможно, действительно не было выбора, особенно если сам Птолемей хотел этого брака. Брак с вдовой предшественника правителя обеспечивал особый вид легитимации. Огден называет этот тип брака «левиратом». Брак с царственной вдовой мог повысить вероятность того, что новый правитель станет опекуном несовершеннолетних сыновей вдовы. В случае с овдовевшей женой Архелая такое опекунство, возможно, привело к убийству ее сына (Pl. Grg. 471c; Arist. Pol. 1311b), и Пердикка III был еще ребенком, что могло бы облегчить Птолемею доступ к нему. Птолемей мог хотеть получить доступ к Пердикке III в зловещих целях. Но в итоге Пердикка III убил Птолемея, а не наоборот.
Дата возможного брака связана с целью, значимостью и вероятностью его осуществления. Птолемей мог жениться на Эвридике почти сразу после смерти Аминты III. Если Птолемей изначально был одним из филоев Александра II, то можно предположить, что Александр II сам организовал этот брак. Однако, учитывая, что Александр II был достаточно взрослым, чтобы править самостоятельно, никаких неоспоримых преимуществ для Александра в таком браке не возникает. Возможно, он хотел угодить или умиротворить Птолемея, но мы не знаем, было ли ему нужно угождать или умиротворять в то время, когда он занимал трон.
Другое возможное время для такого брака, как я только что предположил, было бы сразу после убийства Александра II (схолиаст к Эсхину 2.29, похоже, подразумевает именно такое время), но до возвращения Пелопида для его второго вмешательства. Мы не знаем, где произошло убийство Александра II и находилась ли Эвридика в том же месте, что и ее сын, когда он был убит, но, должно быть, для нее это был опасный момент. Если бы она не участвовала в убийстве, то не только ее дети, но и она сама могли подвергнуться физической опасности, совсем как Арсиноя и ее сыновья после смерти Лисимаха. Так же как Кассандр женился на сводной сестре Александра Фессалонике, после осады, ареста и убийства Олимпиады (Just. 14.6.13; Diod. 19.52.1–2; Heidel. Epit. FGrH 155, F 2.4), Эвридика, возможно, была вынуждена выйти замуж за Птолемея после убийства ее сына. В качестве альтернативы она могла выйти замуж за Птолемея после убийства Александра II в надежде защитить наследование своих оставшихся сыновей, хотя и знала, что никаких гарантий не было. Будь то до или после убийства Александра II, этот брак мог состояться как часть попытки самой Эвридики или ее филоев положить конец раздору между двумя враждующими группировками внутри царства. Однако, если Птолемей планировал править сам и не планировал быть регентом при Пердикке, то на данный момент от женитьбы на Эвридике для него не видно явной выгоды. Архелай вполне мог жениться на вдове своего предшественника, возможно, чтобы получить доступ к ее сыну, которого он затем убил, но если Птолемей женился на Эвридике до прибытия Пелопида, он уже убил Александра II и, конечно, не воспользовался этим браком как возможностью убить Пердикку.
Наиболее вероятной датой этого брака, если бы он состоялся, было бы время после того, как Пелопид вынудил Птолемея принять роль регента; действительно, возможно, что Пелопид мог настоять на этом брачном соглашении как части своего соглашения. Такой брак, по крайней мере формально, объединил бы враждующие группировки. Опять же, личные предпочтения Эвридики (даже личная антипатия матери к убийце ее сына) никак бы не влияли, учитывая, что Пелопид в настоящее время гарантировал наследование ее сыновей.
Сага об убийстве/прелюбодеянии, которая доминирует в повествовании Юстина, частично встречается у схолиаста, и какая–то версия которой была известна автору Суды, могла быть вдохновлена реальным существованием брака. Брак матери с убийцей сына мог стать причиной «Черной легенды» об Эвридике. Брак матери с убийцей ее сына шокировал бы, даже если бы у нее не было выбора и даже если бы брак произошел после смерти Александра под давлением Пелопида. Конечно, после убийства ее сына этот брак шокировал бы еще больше, чем до. Такой брак стал бы богатой почвой для распространения пропаганды против Эвридики и ее сыновей не только в то время, когда это произошло, но и в течение многих лет после. Брак с убийцей сына не является доказанным фактом, но это возможно.

Эвридика и помощь Ификрата

Замужем была Эвридика или нет, но она действовала заодно с афинским адмиралом Ификратом, чтобы разрешить кризис престолонаследия в пользу своих сыновей — кризис был спровоцирован прибытием в Македонию Павсания, нового претендента на трон Аргеадов, который вторгся и угрожал захватить власть. Эсхин, здесь основной источник, не указывает на то, что Птолемей уже был регентом, когда появился Павсаний (на самом деле, он вообще не упоминает Птолемея до тех пор, пока проблема Павсания не была ликвидирована), и его последующая ссылка на Птолемея может быть истолкована как указание на то, что он регентом не был (Aeschin. 2.26–29). Я уже утверждала (см. главу 3), что этот инцидент произошел после убийства Александра II, а не прежде, но до того, как Пелопид вынудил Птолемея согласиться стать регентом и, чтобы гарантировать договоренность, взял его сына и многих других в заложники. Наследование македонского царя, особенно после убийства, было идеальным моментом для появления претендента на трон; несомненно, именно этот идеальный момент имеет в виду Эсхин (2.27), когда отмечает, что возвращение Павсания к власти произошло в подходящий срок.
Три древних источника описывают, с разной степенью детализации, что произошло дальше. Во время прибытия Павсания и его первоначального успеха Эвридика предприняла действия, которые помешали Павсанию утвердиться в качестве царя и лишить сыновей Эвридики того, что они, несомненно, считали своим правом по рождению. Самый ранний и подробный рассказ об этом эпизоде (Aeschin. 2.27–29) появляется в речи афинского оратора Эсхина перед афинской ассамблеей в 343 году, предположительно резюме речи, которую он произнес в составе афинского посольства Филиппу в 346 году, но он ссылался на события в Македонии около 368 года, после убийства Александра II (см. главу 3). Эсхин говорит, что начал с напоминания Филиппу о благожелательности Афин к отцу Филиппа Аминте III и об их добрых делах для него. Затем он напомнил о тех вещах, которым Филипп сам был свидетелем и получил в качестве благодеяний от афинян. Вскоре после смерти Аминты и Александра II, когда Пердикка и Филипп были еще детьми, их мать Эвридику предали те, кто казался филоями (друзьями). Павсаний, который был в изгнании, вернулся к власти. Ситуация ему благоприятствовала: у него было много сторонников и отряд греческих солдат. Он захватил Анфемунт, Терму и Стрепсу, а также некоторые другие места. Эсхин отмечает, что, хотя не все македоняне поддерживали Павсания, большинство его одобряло. В этот момент афиняне избрали Ификрата военачальником, поручив ему атаковать Амфиполь. Ификрат прибыл в регион с несколькими кораблями, намереваясь разведать ситуацию и пока не осаждать Амфиполь. Эвридика пригласила Ификрата и убедила его оказать военную поддержку ее оставшимся сыновьям, чтобы они могли жить и править.
Затем Эсхин начинает цитировать свою собственную речь Филиппу в 346 году, ссылаясь на свидетельства всех, кто присутствовал на встрече Эвридики и Ификрата (сопровождали ли Ификрата афиняне, или македоняне с Эвридикой, или и те и другие вместе, он не уточняет). Эсхин говорит, что Эвридика положила Пердикку на руки Ификрату, а Филиппа — к нему на колени (отметив, что Филипп был маленьким ребенком) и что Эвридика сказала: «Аминта, отец этих детей, когда он был жив, сделал тебя сыном и относился к городу афинян как к семье. Отсюда ты, как частное лицо, стал братом этих мальчиков и, как общественное, нашим другом». После этого, рассказывает Эсхин Филиппу, Эвридика начала энергично умолять ради них (то есть ради двух братьев) и ради себя, и ради царства, и вообще ради их выживания (безопасности). Ификрат, по его словам, обратил на это внимание и изгнал Павсания из Македонии и сохранил правление за Филиппом.
Эсхин объясняет, что далее он говорил о Птолемее, который был назначен эпитропом, о том, как он вел себя неблагодарным и ужасным образом, сначала действуя против Афин в плане Амфиполя, а затем заключив союз с фиванцами, когда афиняне и фиванцы были в ссоре. (У Эсхина неясна роль Птолемея до или после только что описанной сцены с Ификратом, поскольку Птолемей упоминается только после повествования об инциденте с Ификратом, но я полагаю, подразумевается, что он не был эпитропом в то время, когда появился Ификрат). Далее Эсхин жалуется на то, что Пердикка III, некогда царь, также воевал с Афинами из–за Амфиполя. Другими словами, его речь, похоже, рассматривает политику правителей/регентов Аргеадов в хронологическом порядке.
Суда также опускает любое упоминание о Птолемее в контексте эпизода с Ификратом. У него говорится, что после смерти Аминты III Павсаний, который ранее был изгнан им, захватил власть, одолел сыновей Аминты и принял правление. Но Эвридика, как говорится у Суды, заключила союз с афинским полководцем, действовавшим в Македонии, и он изгнал Павсания. Римский биограф Корнелий Непот в своей «Жизни Ификрата» говорит, что после смерти Аминты Эвридика, опасаясь за двух своих сыновей, бежала к Ификрату, который защищал их своими войсками (Nepos, Iphicr. 3.2). Непот также не упоминает Птолемея в связи с сагой об Ификрате.
Некоторые аспекты этого эпизода проблематичны. Мы не знаем физического местонахождения Эвридики и ее сыновей во время кризиса Павсания. У Эсхина Ификрат приходит к Эвридике, но место встречи не указано. Суда может подразумевать, что она и ее сыновья были изгнаны из Македонии, и Непот определенно говорит, что они бежали к Ификрату. Во всех трех рассказах об эпизоде с Ификратом Эвридика, похоже, отвечает за своих сыновей. Рассказ Эсхина, самый подробный, не может быть правдивым буквально во всех отношениях: сыновья, которых Эвридика кладет на руки и колени Ификрату, на тот момент были подростками, а не младенцами, и Филипп физически не мог присутствовать в Македонии, поскольку первая поездка Пелопида в Македонию (при жизни Александра II) закончилась отъездом Филиппа в Фивы в качестве заложника. Тем не менее, рассказ Эсхина обычно принимается как историчный, хотя и с некоторым риторическим преувеличением и очень эгоистичным изображением Эсхина, который, в конце концов, защищал себя, и с афиноцентрической точки зрения. Эсхин явно ожидает, что Филипп будет доволен его выступлением и будет гордиться своей матерью. Говоря примерно двадцать лет спустя, Эсхин мог бы легко исключить Эвридику из этого повествования и просто сосредоточиться на важнейшей помощи, которую Ификрат оказал сыновьям Аминты; несомненно, он исключил бы, если бы Эвридика на момент появления Ификрата либо была замешана в убийстве своего старшего сына, либо (как полагают некоторые) планировала его убийство. Темой Эсхина, в конце концов, были добрые дела Афин для аргеадов. Эвридика была глазурью на торте, но только в том случае, если она была подходящим династическим «украшением», которым она не была бы, если бы убила Александра II или помогла убить.

Пропаганда четвертого века и дошедшие до нас источники об Эвридике

Ни один из наших литературных источников о событиях этого периода сам по себе не является рассказом очевидца. Единственный македонский источник, из которого сохранился хотя бы фрагмент, относящийся к этому периоду, Марсий Пелльский, ничего не говорит об Эвридике (см. главу 3). Многие греки посещали македонский двор — Ификрат, как мы видели (ок. 368 г.), Эсхин и Демосфен (оба в 346 году в составе афинского посольства), историк Феопомп (ок. 342 г.), Анаксимен Лампсакский и многие другие писали о нем в четвертом веке, а другие намного позже. Эти посетители ушли бы с разными впечатлениями, поговорив с разными людьми, и, возможно, неосознанно повторили бы крайне пристрастные и, возможно, противоречивые рассказы о македонских событиях, отражающие изменение взглядов разных придворных групп на Эвридику, которая, вероятно, недавно умерла на время визитов Эсхина, Феопомпа и Анаксимена. Более того, многое из того, что происходило при македонском дворе, не обязательно было достоянием общественности, и домыслы всегда должны были играть определенную роль в рассказах о тайных заговорах, даже близких ко времени этих событий.
Политика и пропаганда четвертого века могут быть основным источником повествования Юстина об Эвридике. У Помпея Трога и Юстина есть свои собственные планы в отношении царственных женщин. Юстину нравились мрачные рассказы о известных женщинах и их предполагаемых сексуальных и криминальных «подвигах». Политически активные женщины у Юстина обычно иностранки и варварки. Царственные женщины могут влиять на царственных мужчин. Существуют связи между македонскими царственными женщинами и политическими интересами Рима в ранний имперский период.
В своих изображениях македонских царственных женщин Юстин не всегда заботится о связности характеристик или мотивации. Примеры таких женщин: Олимпиада, мать Александра Македонского, и Арсиноя, дочь Птолемея I и жена Лисимаха, Птолемея Керавна и Птолемея II. В повествовании Юстина Арсиноя может быть потенциальной отравительницей, но позже становится жертвой и скорбящей матерью (17.1.1–12, 17.2.6–8; 24.2.1–3.10).
Напротив, к Эвридике Юстин относится однозначно: он критикует Эвридику за предательство и хитрость. Для описания ее действий он три раза (7.4.7, 7.5.4, 7.5.7)использует слово insidiae. Это слово может означать засаду или неожиданные нападения, ловушки или заговоры. Другими словами, Эвридика у Юстина — это предательство, но хитрое, исподтишка. Павсаний (1.10.3) упоминает эпизод из жизни Арсинои, который чем–то напоминает историю Юстина об измене Эвридики: жена замышляет смерть своего мужа ради (потенциальной) связи с другим мужчиной, сыном своего мужа.
Краткий очерк Корнелия Непота об Ификрате в основном посвящен его военным достижениям, а Эвридика и ее дети упоминаются, чтобы показать честность и надежность Ификрата.
Вероятно, что враждебный для Эвридики образ как заговорщицы–убийцы мог возникнуть в македонских придворных сплетнях четвертого века, отраженных в сочинениях Феопомпа. Но конечным источником этих придворных сплетен, безусловно, могли быть Гигея и ее сыновья, по крайней мере, один из которых был претендентом на трон во время правления Филиппа II, и их оставшиеся сторонники, стремившиеся очернить Эвридику и ее сыновей (см. главы 1 и 2). Но другие придворные группы, в тот или иной момент враждебные ей и/или ее сыновьям (например, выжившие последователи Птолемея Алорита), также могли сыграть свою роль.
Лэйн Фокс называет рассказ Юстина об убойных действиях Эвридики «черной легендой». Так, «черная легенда» о Екатерине Медичи обвиняла только ее в преднамеренной резне в день Святого Варфоломея. Пропаганда часто обвиняет одного человека во всех бедах. Аналогично история Юстина делает одну Эвридику виновной за потрясения 370‑х и 360‑х годов. Она становится стереотипом женщины царской крови, коварной и жестокой (как и Клитемнестра). Следует также отметить, что рассказы Юстина и схолиаста, правдивы они или нет, должно быть, зависели, в конечном счете, от людей, которые утверждали, что знают правду о событиях, истинность которых до конца никогда не будет установлена. Как, например, можно быть уверенным, что Эвридика, даже будучи замужем за Птолемеем, замышляла заговор против своего сына? Кажется маловероятным, что она объявила бы об этом.
Еще одно указание на влияние четвертого века на дошедшие до нас источники также присутствует у Юстина. В отличие от Эвридики, описание Аминты III у Юстина, хотя и довольно краткое, представляет собой удивительно лестный портрет человека, который, возможно, проложил себе путь к трону убийством и вряд ли покрыл себя военной славой. Юстин (7.4.3–4) говорит об Аминте как о наследнике трона (подразумевается, что он был просто следующим в очереди, а не убил другого претендента) и изображает Аминту как энергичного и наделенного всеми достоинствами полководца. Юстин добавляет, что Аминта вел тяжелые войны против иллирийцев и олинфян (7.4.6).
Эту характеристику Аминты III вполне могла бы принять фракция, защищающая других его сыновей (тех, что от Гигеи), поскольку она наилучшим образом освещает ограниченные военные успехи и в целом непрочное правление Аминты III. Трудно представить, какая другая группа могла представить Аминту III в столь позитивном ключе, а Эвридику — в столь негативном. Интересно, что повествование Юстина не «превращает» сыновей Эвридики в бастардов, а вместо этого фокусируется на предполагаемых убойных действиях Эвридики. Оно тоже может отражать точку зрения сыновей Гигеи и их сторонников.
Несмотря на широко распространенное неприятие рассказа Юстина об Эвридике, другие элементы повествования Юстина — имя другой жены Аминты III, Гигеи, имена его сыновей от нее, имя дочери Аминты III от Эвридики (и что эта дочь действительно существовала) и неудачная попытка одного из сыновей Гигеи занять трон — воспринимаются большинством ученых всерьез и без вопросов, Эти фрагменты информации можно найти только у Юстина, и ни один из них не является невероятным, но, учитывая очевидную лживость и враждебность общего повествования об Эвридике, можно задаться вопросом, должны ли мы рассматривать эту уникальную информацию как неоспоримые факты. В качестве альтернативы мы можем просто заключить, что эти «факты», как и многое из враждебного отношения к Эвридике, дошли до Юстина из источника четвертого века, поддерживающего сыновей Гигеи.

Изображение Эвридики в дошедших до нас источниках

Во всех древних рассказах, где упоминается Эвридика, но особенно в самом главном из них — речи Эсхина — есть ряд интересных моментов. Во всех трех рассказах об эпизоде с Ификратом Эвридика выступает в роли защитницы наследования для своих сыновей. Как и в случае с Олимпиадой (например, Aeschin. 3.223; Hypereid. Eux. 19), Эвридику называют по имени перед афинским собранием (Aeschin. 2.26), куда даже не пустили бы самую уважаемую афинскую гражданку. Однако описание Эсхином действий Эвридики находится где–то между восхищением и сентиментальностью; он относится к Эвридике как к общественному деятелю, не желая оскорбить ее.
Греческий мир смотрел на внутренние и внешние политические отношения через призму родства и филии (дружбы). Дипломатия была индивидуализирована, личные отношения часто определяли тех, кто вел международные дела. Мир семьи, как показывает усыновление Ификрата Аминтой III, послужил источником многих терминов, используемых в международных отношениях. Филии могли включать женщин (Arist. Nic. Eth. Eth. 1: 1157b–1158a), и женщины, участвующие в таких отношениях, ожидали получения и передачи выгод.
Эсхин использует лексику филии, чтобы описать связи Эвридики при дворе (то есть внутри страны), а также с афинянами. Эсхин говорит, что ее предали те, кто казался ее филоями (Aeschin. 2.26). Она приглашает афинского военачальника, напоминает ему, что Аминта сделал его своим сыном и, таким образом, в его личной роли — братом ее мальчиков, а в публичной — он филос «для нас» (то есть для Эвридики и ее сыновей; Aeschin. 2.28). Таким образом, она умоляет его от своего имени, а также от имени своих сыновей и царства. В рассказе Эсхина, поскольку есть свидетели, эта сцена разыгрывается на какой–то публичной арене. Эвридика делает то, что работает на благо Ификрата и Афин. Ее роль активистки в эпизоде поразительна. Эсхин (2.27) изображает ее как часть сети филии, которая связывала отдельных членов греческой элиты и целые государства вместе. Усыновление Ификрата Аминтой III (вероятно, в обмен на оказанную помощь) — еще один элемент в такого рода международных отношениях, который Эвридика могла использовать и использовала в своих интересах. По словам Эсхина, эти отношения нанесли ей вред и принесли пользу. Суда ссылается на ее симмахию (формальный союз) с Ификратом (и предположительно с Афинами). Даже латинизированный рассказ Непота с его более пассивной и отчаявшейся Эвридикой подразумевает, что ее действия привели к восстановлению на троне ее сыновей.
Упомянутые отношения с филией частично относятся к конкурирующим элементам внутри македонской элиты. В неспокойные годы после смерти Аминты III политическая активность различных элитных групп очевидна. Во время своего первого визита в Македонию (Plut. Pelор. 26.3–5) Пелопид вернул изгнанников в Македонию, но также взял с собой заложников в Фивы (включая брата Александра II Филиппа); вероятно, возвращенцы были дружелюбны к Птолемею, и заложники, которых взял Пелопид, вероятно, принадлежали к обеим фракциям, но, скорее всего, больше было сторонников Александра. После убийства Александра II появляется все больше упоминаний об этих группировках, членство в которых определяется преданностью (или отсутствием таковой) влиятельным лицам. Мы слышим о людях, участвовавших вместе с Птолемеем в убийстве (см. главу 3); убийство Александра II не принесло бы Птолемею никакой пользы, если бы у него не было сторонников, готовых помочь ему воспользоваться убийством; они помогают объяснить, почему Пелопид не был более суров с Птолемеем, убийцей Александра II. Напомним, Пелопид имел при себе лишь небольшой (и, как оказалось, нелояльный) отряд наемников. Как мы уже отмечали, Эсхин (2.26) комментирует, что Эвридику после убийства Александра II покинули те, кто казался филоем, явно предполагая, что некоторые члены элиты (возможно, сам Птолемей), которые когда–то поддерживали Александра, теперь перешли на другую сторону. Затем Эвридика обратилась к Ификрату, приемному «сыну» Аминты (Aeschin. 2.28). Плутарх (Pelор. 27.2) сообщает, что филои умершего царя убедили Пелопида вернуться в Македонию и заставить Птолемея принять только регентство, не претендуя на звание царя. В конце концов, в Фивах оказалось более восьмидесяти членов македонской элиты предположительно из обеих группировок. Схолиаст к Эсхину 2.29 утверждал, что Пердикка, как и Птолемей до него, организовал заговор с целью убийства своего врага, в данном случае Птолемея. И снова путь аргеада к власти зависел от группы элитных сторонников, которых в наших гораздо более поздних источниках часто называют филоями, но почти наверняка это были гетайры. Имеющиеся свидетельства говорят нам о том, что македонские группировки искали поддержки у великих держав того времени для одержания внутренних побед, но также и о том, что эти великие державы, Фивы и Афины, пытались манипулировать македонскими делами и группами в своих собственных интересах.
Фракции при македонском дворе обычно упоминаются в источниках как филои. Членство в филоях, вероятно, постоянно менялось, и их было больше, чем предполагается. Некоторые филои были иностранными, другие — местными. Эсхин говорит, что некоторые сторонники Александра II, возможно, переключили поддержку на Птолемея. Претенденты на престол, такие как Павсаний и Аргей (см. главу 3), возможно, имели друзей в Македонии. Другие сыновья Аминты, от Гигеи, также могли иметь сторонников. Некоторые филои могли группироваться вокруг конкретного сына Эвридики, в то время как другие, возможно, были более привязаны к Эвридике, чем к одному из ее маленьких сыновей.
Наши источники, как мы видели, вероятно, в конечном счете зависят от авторов, которые посещали македонский двор в середине четвертого века, более чем через поколение после событий, которым посвящена эта глава, и они предположительно беседовали с различными придворными деятелями, которые, даже если они были при дворе в начале 360‑х годов, могли оставаться, а могли и не оставаться, связанными с фракциями того периода. У других, слишком молодых, чтобы присутствовать, были бы семейные воспоминания. У Филиппа II была своя точка зрения, которую он продвигал (см. главы 5 и 6). Даже если бы у нас были свидетельства очевидцев, характер многих из этих событий затруднил бы полное представление о произошедшем (см. также главу 1).
Эсхин внедрил действия Эвридики в сети филии и описал ее способность манипулировать ими. Ученые недооценивали или принижали роль Эвридики в сохранении правления для своих сыновей. Эвридика обеспечила возможность правления Филиппа II и его сына Александра Македонского. Ни один из древних источников не упоминает Птолемея в эпизоде с Ификратом. Некоторые предполагают, что Птолемей мог играть важную роль в этом эпизоде. Некоторые считают, что настоящим действующим лицом был Птолемей, а не Эвридика. Действительно, в связи с этим инцидентом некоторые ученые упоминают его имя и совсем не упоминают Эвридику, хотя древние источники ссылаются. Неизвестно, совершала ли Эвридика подобные действия ранее. Тогда она совершила беспрецедентный поступок. Особенно важно, что ее обращение к Ификрату, по–видимому, было сформулировано на дипломатическом языке родства, чего Птолемей, не будь он сыном Аминты III, не смог бы сделать.
В инциденте с Ификратом Птолемей мог быть главным действующим лицом. Эсхин мог исключить упоминание Птолемея в инциденте из–за его роли в смерти Александра II, однако в следующем разделе речи (2.29) говорится о Птолемее, причем неблагоприятно. Ни в одном из других древних описаний инцидента он также не упоминается. Более того, те, кто предполагает, что он встречался с Ификратом, считают, что он уже был регентом, а мы не знаем, был ли он им. Если это было не так, то неудивительно, что он не сыграл никакой роли в попытке спасти трон для оставшихся сыновей Эвридики. Несомненно, он тоже хотел убрать Павсания со сцены, но для своей собственной выгоды. Маловероятно, что он мог бы пойти по пути, по которому успешно прошла Эвридика.
Эсхин выпятил и романтизировал роль Эвридики. Действительно, по рассказу Эсхина, Эвридика, похоже, изобразила спектакль, несомненно, чтобы вызвать сочувствие к своему положению и к своим сыновьям (см. главу 5). Кладя на руки и колени Ификрату превратившихся в младенцев Филиппа и его старшего брата Пердикку, Эвридика предстает как супер–мать, манипулятор и участник международной дипломатии. Все три рассказа о вмешательстве Ификрата более или менее буднично предполагают, что Эвридика была осведомлена как о внутренних группировках, так и о греческой политике и что Ификрат повелся. К сожалению мы не можем быть уверены, был ли Птолемей тогда еще эпитропом или был ли он до сих пор или когда–либо мужем Эвридики. Тем не менее, трудно избежать вывода, что Эвридика играла роль из необходимости. Эсхин делает ее привлекательной, но не говорит о том, что она обманывает или нарушает принятые нормы.
Примечательно, что как враждебный рассказ Юстина, так и гораздо более сочувственный рассказ у Эсхина, изображают Эвридику как агрессивную фигуру, действующее лицо в событиях. Юстин делает ее доминирующей фигурой в серии заговоров (конечно, здесь и безымянный любовник в повествовании Юстина), и особенно показательно, что Юстин изображает ее лидером фракции, как, похоже, и Эсхин. Даже схолиаст к Эсхину 2.29, хотя и делает основной акцент на Птолемее, упоминает, что она сотрудничала с ним, по–видимому, еще до того, как вышла за него замуж. То ли из собственных интересов, то ли из привязанности и верности своим детям, Эвридика руководила оставшимися в живых сыновьями и их сторонниками, пока Пердикка III не стал достаточно взрослым, чтобы поступить «правильно» по македонским стандартам, то есть убить Птолемея и править самостоятельно.
Эпизод с Ификратом, по–видимому, относящийся к 368 году, является последним упоминанием о конкретных действиях Эвридики. Несколько дарственных надписей указывают на то, что Эвридика пережила правление Пердикки III и Филиппа (см. главу 5). Мы не знаем, когда она умерла; если приписываемая ей гробница действительно принадлежит ей, то она умерла пожилой женщиной в 340‑х годах, уже в период более успешного правления ее младшего сына.

5. Публичный имидж Эвридики при жизни

Часть публичного образа Эвридики создана ею самой, часть — усилиями родственников мужского пола. Эвридика представила публике образ, созданный ее действиями, посвящениями, памятниками и изображениями.
Надписи указывают как минимум на три посвящения, сделанные Эвридикой при жизни. О характере и расходах этих посвящений мало сведений. Аргеадские женщины распоряжались собственными доходами. Возможно, Эвридика также распоряжалась доходами, но посвящения могли быть подписаны одним из сыновей.
Действия и посвящения Эвридики могли быть связаны с общественными ценностями и отражать их. Эвридика взывала к помощи Ификрата, чтобы защитить своих сыновей. Картина, созданная ею, хорошо согласуется с ее общественным присутствием. Ее действия породили отчетливую публичную персону. Эвридика была образцовой и респектабельной матерью царских сыновей. Она была способна манипулировать Ификратом и афинянами. Посвящения Эвридики подтвердили ее роль матери и царской матери.
Отдельные посвящения поддерживали имидж семьи Эвридики. Единственный член семьи, кроме Эвридики, упомянутый в посвящениях — ее отец Сирра. Все четыре надписи посвящены Эвридике, без упоминания ее сыновей или мужа. Решение назвать только Эвридику было принято, несмотря на то, что ее сыновья оплатили «счет».
Сохранились лишь несколько надписей, относящихся к царственным женщинам, и ни одна из них не из Македонии. Ни одна из надписей не относится к мужьям или сыновьям царственных женщин. Перемены начались после смерти Александра Македонского в 323 году. Роксана, жена Александра III, посвятила себя Афине в Афинах, где она упоминается как его жена. Дата посвящения Роксаны, вероятно, после смерти Александра, в период 319-316 гг. Жены (а иногда и дочери) наследников стали фигурировать в надписях с титулом басилиссы около 306 г.
Женщины в Македонии и эллинистическом мире имели титул в дополнение к титулу. Есть ряд надписей, включающих только имя, титул и отчество царственной женщины. Некоторые надписи могут быть датированы временем до или после замужества женщины. Лаодика, жена последнего царя Македонии Персея, до замужества была Селевкидом и не жительницей Македонии. Основание статуи из Верии, вероятно, связано со статуей Стратоники, жены царя, основателя династии Антигонидов, и, вероятно, датируется третьим или вторым веком. Надпись в Лаодикии параллельна надписям Эвридики. Лаодика и ее отец Селевк имеют царские титулы. В документах редко упоминаются обычные македонские женщины. Женщин иногда называли по личному имени, имени мужа или с отчеством. Трудно определить, применима ли типичная практика к царским женщинам.
Надписи Эвридики, возможно, следуют общему образцу. Если все надписи датируются временем, когда Эвридика была вдовой, отсутствие упоминания о муже менее примечательно. Отец Эвридики мог быть линкестийцем, иллирийцем или линкесто–иллирийцем. Аминта III, вероятно, женился на Эвридике из–за ее отца. Использование отчества было обычной практикой, а не выставлением этнического происхождения.
Сыновья Эвридики не упоминаются в негативном повествовании Юстина. Эсхин упоминает Эвридику в очень положительном контексте. Посвящения рекламируют Аргеадов косвенно, а саму Эвридику — прямо.
Посвящения могут указывать на ее важность в ее семейной фракции или означать, что они предназначались против негативной пропаганды ее врагов, но даже надпись, которая конкретно касается ее роли матери, не называет ее сыновей.
В эссе «Об воспитании детей» в корпусе сочинений Плутарха Эвридика выступает в качестве образца для воспитания детей. Автор цитирует надпись, посвященную Эвридике. Плутарх призывает подражать Эвридике в воспитании детей. Эвридика была иллирийкой и трижды варваркой. Образование было важно для Эвридики ради обучения ее детей.
Эпиграмма, посвященная Музам, демонстрирует любовь Эвридики к своим детям. Плутарх мог неправильно понять посвящение, возможно, из–за обычного выбора посвящения музам. Убедительная поправка к тексту указывает на посвящение гражданкам, а не музам. Некоторые ученые продолжают считать, что Эвридика посвящала себя музам и называла себя гражданкой. Автор предпочитает прежний вариант эпиграммы и дает этот перевод, признавая двусмысленность поправки.
«Эвридика, дочь Сирры, посвятила ее горожанкам, обретя желание (pothos) своей души через муз. Она, уже мать сыновей, достигших подросткового возраста, трудилась над изучением букв, являющихся памятью слов».
Сама надпись не сохранилась, поэтому неизвестно, кому и когда она была посвящена. Саатсоглу–Палиадели предполагает, что Эвридика посвятила образ самого Потоса (желания) и своих образовательных достижений. Персонификация понятия «потос» циркулировала в греческом искусстве V века, часто в отношении женщин. Надпись могла быть помещена в святилище Эвридики в Эгах или в Дионе. Культ муз пользовался царским покровительством до дней Эвридики. Изначально музы были связаны с грамотой, а не с музыкой. Посвящение Эвридики носит общественный характер и идентифицирует ее с другими женщинами сообщества.
Филипп, младший из сыновей Эвридики, родился ок. 382 г. и достиг юности примерно во время смерти своего отца в 370 году. Предполагается, что посвящение было сделано в 360‑х годах, но Эвридика, вероятно, не делала этого посвящения. Наиболее вероятное время для посвящения и надписи — после устранения Птолемея и во время независимого правления Пердикки III (365-360/59). Двор Пердикки III был известен своей интеллектуальной строгостью, поэтому необычные усилия Эвридики соответствовали придворному климату. Мы очень мало знаем об образовании элитных македонских женщин, но царские женщины стали лучше образованы в эллинистический период. Нет оснований полагать, что прежняя неграмотность Эвридики была отличительной чертой или следствием ее иллирийского происхождения. Можно задаться вопросом, сочинила ли Эвридика эпиграмму сама, хотя более вероятно, что она ее заказала.
Эвридика может называть себя гражданкой или совершать посвящение от имени других женщин. Эпиграмма связывает Эвридику с другими царственными женщинами и их поведением. Эвридика позиционирует себя как образец для подражания и часть более широкого сообщества женщин. Женское покровительство часто связано с традиционными обязанностями женщин и самоотверженностью. Посвящение Эвридики может быть образцом для последующих царских женщин.
Аминта III манипулировал изображением царя на монетах, комбинируя традиционное с новым. Гринуолт предположил, что Аминта III продвигал Эвридику и ее сыновей по определенным причинам. Это продвижение стало «династической традицией», которая развивала понимание родословной как «основанной на линиях обоих родителей». Во время правления Филиппа II и Пердикки III царская семья сознательно возвеличивала и приукрашивала себя. Филипп был мастером царского сценического мастерства, и посвящения Эвридики возвышали ее и семью. Посвящение Эвридики идеализирует материнские качества, что не характерно для мужчин–родственников. Враждебная традиция утверждала, что Эвридика убила или пыталась убить неверных сыновей. Посвящение поэтично эквивалентно истории о ней у Эсхина: Эвридика представлена верной матерью сыновей, что отражает ее сентиментальность. Посвящение создает образ Эвридики, который приносит пользу ее сыновьям и вызывает в воображении картину условно близкой семьи, как и сцена с Ификратом.
Эпиграмма имеет отличительное личное качество и приверженность темам, привлекательным для ее сыновей и сторонников. Надпись отмечает исключительность Эвридики и ее желание выставлять напоказ свои достижения. В эпиграмме есть качества, схожие с посвящением дочери спартанского царя Киниске, которая была единственной женщиной, одержавшей олимпийскую победу. Надпись Эвридики не выделяет ее от других женщин, но есть гордость за ее достижение и желание предать его гласности. Отсутствие физического контекста для эпиграммы оставляет ряд вопросов, связанных с ней, нерешенными. Значительное количество свидетельств о контексте двух посвящений, сделанных Эвридикой, усложняет прочтение их значимости.

Эвридика и «святилище Евклеи» в Вергине/Эгах

Эги, место захоронения царей Аргеадов и первая столица Македонии, была построена на террасах. Дворец и театр были расположены на вершине и ниже соответственно. Святилище Евклеи было раскопано в 1982 году и продолжает исследоваться. Святилище включало дорический храм, пристройку, здание с центральным двором и алтарь. Сооружения святилища были воздвигнуты в четвертом веке, но некоторые пристрои появились в последующие века. Дворцово–театральный комплекс был тесно связан с городским планом времен Филиппа. Дворец, театр и большая часть святилища играли роль в развитии царского сценического мастерства Филиппа II.
Комплекс святилища был сильно поврежден во втором веке, по–видимому, во время римского завоевания, хотя использование этого места в той или иной форме могло продолжаться и в первом веке нашей эры.
На территории святилища обнаружены четыре залежи. В одной яме, сразу за северо–восточным углом храма, находилось тело женской статуи пеплофора. В другой яме, в юго–восточном углу вестибюля, обнаружена крупная мраморная змея. Были обнаружены еще две ямы, одна в 1993 г. (с архитектурными фрагментами), другая в 2003 г. (с двумя пористыми блоками и черепками). Недавно (в 2008 и 2009 гг.) на территории святилища были обнаружены два захоронения конца IV века. Черты этих захоронений напоминают царские захоронения под Большим курганом в Вергине
Рассмотрим два подиума для статуй, найденные в 1982 и 1990 годах. На подиумах есть надпись: «Эвридика, дочь Сирры, Евклее». У первого основания отсутствуют лепные украшения на верхнем и нижнем краях. Археолог пришел к выводу, что основание было реконструировано в эллинистический период. На основании отсутствует мраморный блок с посвящением. Текст посвящения хорошо сохранился и может быть связан с культом Евклеи.
Надпись на мраморной статуе датирована второй половиной IV века. Датировка надписи не исключает дату между 375 и 350 годами. Посвятительные надписи также датируются примерно серединой IV века. Датировки исключают посвящение во время правления Аминты III и Александра II. Дворец, театр и святилище, вероятно, были возведены около 350 года. Второе основание мраморной статуи с надписями, найденное в 1990 году, датировано тем же периодом. Первое основание сохранилось лучше; оно поддерживало большую мраморную статую.
Саацоглу–Палиадели думала, что тело пеплофора и отдельные голова и шея из пентеликонского мрамора были частями единого посвящения Эвридики. Последующее расследование заставило усомниться в этом, и она предположила, что основание 1982 года достаточно велико, чтобы поддерживать статую пеплофора. Пеплос, архаичный стиль одежды, был характерен для многих статуй богинь четвертого века. Этот конкретный тип статуи может быть работой афинского художника.
Женщины стали чествоваться портретными статуями примерно в середине четвертого века. Такие изображения поддерживали «постоянное общественное присутствие» для семьи правителя. В греческом искусстве сложно различить смертных и божественных женщин. Изображения жриц часто имитировали архаичные одежды богинь. Некоторые считают, что статуя изначально была задумана как изображение богини Евклеи. Другие полагают, что голова статуи была изменена и стала более похожей на человека. Надписи указывают на то, что статуя посвящена Эвридике. Имя Эвридики стоит в именительном падеже, что работает против понимания посвящения как портрета.
Фрагментарная надпись на святилище, возможно, связана с посвящением Лаодики, жены царя Македонии Персея. Надпись Лаодики посвящена безымянному мужскому божеству, а не женскому божеству Евклее. Большая скульптура змеи, найденная в 1991 году, возможно, представляет Зевса Мейлихия. В греческих городах Зевс Мейлихий почитался как защитник и гарант плодородия и богатства. Женщины делали посвящения Зевсу Мейлихию и в других городах.
Скульптура змеи могла быть культовой статуей из святилища Евклеи. Святилище могло быть сосредоточено на другом божестве, а не только на Евклее. В греческом мире известно мало храмов и культов с изображениями Зевса Мейлихия. Зевс Мейлихий делил пространство святилища с другими божествами. Центром посвящения Эвридики была Евклея, посвящения были выставлены на видном месте.
Евклея была божеством, олицетворяющим добрую репутацию и качества, которые ее вызывали. Ее культ мог быть старше святилищ в Вергине, относящихся к четвертому веку. Еврипид написал пьесу «Евклея» под покровительством Архелая, македонского царя. Пьеса представляла собой переписанный миф об основании династии и с Архелаем в качестве героя. Евклея упоминается четыре раза в контексте военной славы. Культ Евклеи существовал в Македонии в конце пятого века и поддерживался правящей семьей. Рассмотрение возможных поводов для посвящения Эвридики окрашено знанием природы других культов.
Храм Евклеи был построен в Афинах после побед афинян в Персидской войне. Евклея ассоциировалась с военной победой, восходящей к Гомеру. Казалось бы, посвящение Эвридики было к месту после победы Филиппа II при Херонее в 338 г. Но Эвридика родилась около 410 г., и маловероятно, что она была жива в 338 г. и отмечала победу. Скорее посвящение могло означать успешную попытку Эвридики заставить Ификрата вмешаться в дела Македонии. Посвящение произошло сравнительно вскоре после попытки, в 360‑е гг.
Афинский культ был посвящен только Евклее, но также существовал фиванский культ Артемиды Евклеи и подобные версии в других местах. Плутарх (Aristid. 20.5-6) упоминает фиванский культ V века Артемиды Евклеи и ее связь с Гераклом, Мирто и девственностью. Евклея имела алтарь и изображение на агоре, получала жертвы от мужчин и женщин, готовящихся к свадьбе. Македонский культ мог быть похож на культ Артемиды Евклеи в Беотии. Фиванское влияние на Македонию в середине IV века процветало.
Эвклея была дочерью Геракла и подходящим выбором для почитания со стороны македонской царской семьи Гераклидов. В Беотии и Локриде на ее алтарях совершались предбрачные жертвы. Мортенсен предположил связь Эвклеи с культом Артемиды в Коринфе. Артемиду часто ассоциировали с деторождением и плодородием, что могло быть уместно для Эвридики, матери четверых детей. Посвящения Эвридики относятся только к Евклее, указывая на почитание независимого божества. В одних и тех же святилищах иногда использовались имена или эпитеты для божеств, а иногда нет
Посвящения Эвридики, возможно, произошли в 350‑е годы, а не в 360‑е, из–за сомнительной репутации Эвридики и ее сыновей в тот период. Репутация Эвридики была поставлена под сомнение из–за порочащих историй о ее сексуальной жизни и возможных связей с убийцей ее сына. Посвящения были призваны продемонстрировать, что Эвридика имела правильный тип «славы» и почитала принесшую его богиню. Если статуя была видоизменена, чтобы сделать ее похожей на портрет, она была посвящена хорошей репутации Эвридики и фактически воплотила ее. Однако автор статьи продолжает сомневаться в том, что статуя была задумана как портрет. Культ Евклеи в Эгах имел политическое преимущество.
Женские захоронения пятого века в Эгах толкуются как захоронения царственных женщин. Археологи интерпретировали одно из захоронений как захоронение жрицы Эвридики. Эвридика могла быть жрицей Евклеи. Жречество часто передавалось по наследству и повышало репутацию семьи. В надписях на статуях обычно упоминается священство, но в надписях Эвридики оно не упоминается. Покровительство царских женщин расширится в эллинистический период. Посвящения Эвридики подчеркивали традиционные женские роли в семье, но также имели общественный аспект.
Захоронения конца четвертого века на краю святилища могут иметь контекст и объяснение. Дарственные надписи подтверждают важность Эг для династий Аргеадов и Антигонидов. Программа строительства подтверждает сохранение важности Эг для членов династий. Римляне понимали важность Эг для македонской монархии. Культы превратились в квазицарские благодаря дворцово–театральному комплексу и царским гробницам.

База статуи в Палатиции

Дата смерти Эвридики неизвестна. Последние упоминания о ней связаны с эпизодом с Ификратом. Посвящения Эвридике Евклее указывают, что в в 350‑е годы она была жива. Я предполагаю, что Эвридика умерла в 340‑х годах. Филипп приказал построить Филиппеум в Олимпии после победы при Херонее. В Филиппеуме содержались изображения Филиппа, Олимпиады, Александра, Аминты III и Эвридики
Третья надпись, связанная с Эвридикой, найдена недалеко от Эг в деревне Палатиции. Надпись была сделана на основании статуи, которое впоследствии было использовано в раннехристианской базилике. Надпись неполная, так как основание статуи было видоизменено для повторного использования. Надпись не является посвящением, а, вероятно, этикеткой для портретной статуи Эвридики. Основание статуи похоже по размеру и форме на основание статуи из святилища Евклеи, но отличается расположением надписи. Археолог пришел к выводу, что она должна быть частью группы статуй из более чем трех человек.
Археолог предполагает, что изображение и статуя были частью группы, как в Филиппеуме. Возможно, статуя и изображение составляли двойное посвящение в двух местах. Надпись в Палатиции сильно повреждена и затрудняет датировку. Археолог предполагает датировку третьей четвертью IV века и позже.
В качестве альтернативы можно представить группу царских статуй в Палатиции, созданную в несколько более ранний период. Группа статуй в Палатиции могла быть создана при жизни Эвридики, особенно учитывая ее связь с Эгами. Можно, например, представить группу, которая изображала Филиппа с его родителями и братьями. Стоит отметить, что и в этой надписи Эвридика появляется с отчеством, но без ссылки на мужа или сыновей. Ее появление в какой–то группе, почти наверняка семейной, укрепило бы ее общественную идентичность. Независимо от того, поселилась ли она в Эгах или нет, количество поминовения ее в окрестностях этого места поразительно.
Публичный имидж Эвридики при жизни был связан с материнством. Идеализированное материнство играло центральную роль в ее прилюдном общении с Ификратом и посвящениях Евклее. Ее «клеос» (авторитет) был важен, так как она была матерью царей. Ее самоотверженность подтверждала ее «правильную» репутацию. Материнство в древнем мире могло быть источником опасности и осуждения, но также похвалы и восхищения. Эвридика служила образцовой матерью для царства.

6. Общественный имидж Эвридики после ее смерти

Эта глава фокусируется на общественной памяти об Эвридике в Македонии и Греции.
Филипп, сын Эвридики, возможно, создал ее посмертное изображение. Эвридика стала частью памятного великого македонского прошлого. Статуя перед святилищем Евклеи со временем могла превратиться в образ Эвридики. Неграмотные люди могли не делать различия между портретной статуей и изображением из святилища Евклеи.
После поражения Македонии от римлян жители Вергины втихаря захоронили эту и другие статуи из святилища Эвридики. Статуя Эвридики в Филиппеуме в Олимпии имела свою историю. Личные имена могут пробуждать и реанимировать память о людях. Так, юная правнучка Эвридики решила переименовать себя в честь своей прародительницы.
Решение археолога Манолиса Андроникоса о гробнице Эвридики в Вергине породило новый образ и память об этой женщине. Имя гробницы сохранится, даже если будет доказано, что она не принадлежала Эвридике. Совокупность факторов указывает на смерть Эвридики не позднее 346 или 343 года. Она совершила посвящение Евклее в 350‑е годы и после не совершала других публичных действий. Эвридика, вероятно, родилась в последнее десятилетие пятого века, что указывает на долгую жизнь. Она, возможно, уже умерла к моменту произнесения речи Эсхином перед Филиппом в 346 году и, что еще более вероятно, ко времени суда над Эсхином в 343 г., когда он представил афинскому собранию отчет о той самой речи к Филиппу.
Эсхин упоминает вызов Эвридикой Ификрата и предполагает, что многие присутствовавшие могут подтвердить истинность эпизода. Однако, Эсхин не упоминает, что сама Эвридика могла подтвердить его версию. Возможно, Эсхин предполагал, что Эвридика могла подтвердить его заявления, но неупоминание о ней могло быть связано с тем, что к 343 году она уже была мертва. Однако, отсутствие ссылки на Эвридику как на живого свидетеля не является абсолютным доказательством ее смерти до 343 года.
Первым посмертным поминовением Эвридики могли быть ее погребение и гробница. Ни в одном литературном тексте не упоминаются ее погребение. Ни в одной надписи не упоминается ее могила. Царские и элитные македонцы заполнили свои гробницы богатым погребальным инвентарем. Филипп II мог устроить впечатляющие погребение и могилу для своей матери Эвридики.
Манолис Андроникос датировал гробницу Эвридики примерно 340 г. до н. э. Гробница была раскопана в 1987 году и названа «Гробницей Эвридики». Надпись на гробнице не связывает Эвридику с этой гробницей. Фрагменты панафинейских ваз, найденных в погребальном костре, сохраняют имя архонта–эпонима 344/3.3. Архонтская дата не исключает возможность принадлежности гробницы матери Филиппа. Атрибуция затруднена из–за отрывка из Эсхина, который я уже обсуждала.
Проблемы с исчезнувшим контекстом гробниц важны для споров о личности похороненных в Большом кургане в Вергине. Спор сосредоточен на том, был ли Филипп II или Филипп Арридей похоронен в гробнице II. Вопрос о цилиндрическом своде гробницы II важен для идентификации личности погребенных. Те, кто полагает, что останки Филиппа II и его жены были помещены в гробницу II, считают, что внешний вид склепа был доморощенным нововведением. Противники идентификации Филиппа II утверждают, что бочкообразный свод был «импортирован» после походов Александра. Датировка гробницы Эвридики из–за ее свода сыграла решающую роль в дебатах о связи Филиппа II с гробницей II.
Гробница Эвридики — ранняя македонская гробница, отличающаяся от типичных македонских гробниц. Захоронение, связанное с гробницей Эвридики, напоминает гробницу II. Панафинейские вазы, связанные с погребением, датируются до смерти Филиппа. Датировка всей гробницы и захоронения посредством ваз вызывает сомнения в том, что бочкообразный свод является пост–филипповским феноменом.
Гробница Эвридики вызывает вопросы о природе гробницы и захоронения. Некоторые считают гробницу захоронением царственной женщины. Вопрос о связи гробницы с Эвридикой не закрыт. Гробница представляет интерес как мрачная и интересная конструкция. Обсуждение гробницы не прояснит что–либо в ближайшее время. Гробница не опубликована и не обсуждалась на английском языке с 1994 года.
Гробница Эвридики находится в 4 метрах к востоку от гробницы Ромеоса, недалеко от северо–западных ворот города Эги. Гробница расположена в общей зоне группы позднеархаичных, раннеклассических женских захоронений. Захоронения часто интерпретируются как принадлежащие членам царской династии и выполняющим некоторые жреческие функции. Большинство македонских гробниц имели курган, но гробница Эвридики и гробница Ромеоса не имеют покрывающей насыпи. Гробница Эвридики имеет бочкообразный свод, но изначально он был не виден из–за прямоугольной структуры. Внешне гробница выглядела как традиционная гробница–сундук.
Гробница сложена из блоков пористого известняка, стены толще, чем у других македонских гробниц. Гробница содержит прихожую, погребальную камеру и две группы мраморных дверей. План этажа гробницы аналогичен другим крупным македонским гробницам. Южный фасад гробницы покрыт грубой штукатуркой. Перед гробницей построена отдельная каменная стена для защиты от проникновения.
Перед гробницей найдены остатки погребального костра. Дверь гробницы была около метра в поперечнике. Ложе с телом было окружено различными предметами и вазами, включая панафинейские. Практика кремации была распространена среди македонской элиты. Женские кремации известны в Македонии с пятого века. Но домашние костры гробницы Эвридики и гробницы II в Вергине археологически беспрецедентны в Македонии. Костры напоминают погребальный костер Александра для Гефестиона в 324 году.
Захоронения имитируют героические погребения, описанные у Гомера. Кремационные захоронения были недешевы. Коттариди связывает кремационные захоронения с героизацией и утверждениями Аргеадов о происхождении от Геракла.
Вестибюль имеет ширину 4,48 м, глубину 2,5 м и высоту 5,8 м. Оштукатуренные стены имитируют изодомную кладку. Железные гвозди в форме буквы «пи» покрывали свод вестибюля гробницы. Воры проникли в гробницу через блоки в верхней части стены, просверлив прихожую. Раскопщики обнаружили в гробнице два скелета: один на уровне крыши, другой на полу вестибюля. Предполагается, что это останки расхитителей гробниц, возможно, поссорившихся из–за награбленного. В вестибюле был найденеталлический осколок, возможно, от шлема. Шлем мог принадлежать кому–то, погребенному в главном зале, или упасть через отверстие, оставленное грабителями. Царские гробницы в Вергине были разграблены галльскими наемниками Пирра ок. 274 г., но солдаты вряд ли надели бы шлемы при грабеже.
Погребальная камера была покрыта полированной белой штукатуркой, трудно отличимой от настоящего мрамора. В камере был сводчатый потолок, возможно, из синего дерева. Четвертая стена камеры была ионическим фасадом, на первый взгляд мраморным. Камера украшена четырьмя полуколоннами, двумя окнами и дверью с антаблементом. Грабители пытались проломить «дверной проем» железом, но задняя стена сохранила штукатурку и яркие краски.
Несмотря на разграбление гробницы, в главном зале сохранились важные предметы. В северо–западном углу найдены фрагменты ложа из золота и слоновой кости. В зале также обнаружены «трон» и подставка для ног, изготовленные из паросского мрамора. Эти предметы предположительно имитировали хризелефантиновые кушетки и мебель из элитных захоронений. Кремированные останки умерших помещены в мраморный ларец на сиденье трона. Останки завернуты в пурпурную ткань, как и в камере и вестибюле гробницы II (судя по следам пурпура на боках ларца и его крышке). Когда грабители вошли в гробницу, они бесцеремонно вывалили содержимое ларца на пол, оставив ларец на боку на полу, а крышку ларца наискось на сиденье трона прислоненной к одному из подлокотников.
Гробница Эвридики имеет декоративный фасад и картину на задней части трона. На картине изображены Аид и Персефона в колеснице с четверкой лошадей. Композиция картины не сбалансирована, Аид смещен влево, Персефона в центре. Аид и Персефона символизируют проведение умершего в загробную жизнь. Иллюзорная дверь в загробную жизнь, возможно, связана с изображенными на троне божествами подземного мира. Красноватые пятна вокруг фигуры Аида и подлокотники кресла указывают на наличие пурпурной ткани, возможно, балдахина. Древние грабители украли дорогостоящие погребальные приношения, но в комнате сохранились фрагменты золотых украшений и терракотовых ваз. Два приземистых лекифа (фляги для масла), приписываемые художнику из Элевсина, были восстановлены из фрагментов. На западной стене камеры видны следы сундуков, которые когда–то стояли рядом с ней.
Анализ человеческих останков из гробницы пока не опубликован. Андроникос предполагал, что это захоронение женщины, Эвридики. Троны связаны с женскими захоронениями, но эта точка зрения менее распространена. Пол человека, погребенного в гробнице, неизвестен.
В гробнице была погребена женщина, если основываться на других аспектах захоронения. Гробница была частью группы богатых индивидуальных женских захоронений. Гробница датируется более ранним периодом, чем гробница Ромеоса. Возможно, в гробнице были погребены мужчина и женщина вместе. Двойное захоронение кажется менее вероятным, чем единственное женское захоронение.
Среди захоронений в Вергине трудно определить, какие царские, а какие нет. Гробницы Дервени содержали предметы, похожие на найденные в гробницах II и III из Вергины. Качество изображения Персефоны в гробнице I в Вергине несравнимо с другими памятниками Македонии. Три гробницы под Великим курганом, считались особенно вероятными царскими. Женщины, погребенные в группе гробниц вокруг гробницы Эвридики, возможно, исполняли жреческие функции. Гробница Эвридики указывает на человека, имеющего, возможно, царский и героический статус
Вопрос о датировке гробницы Эвридики остается сложным. Гробница была предположительно обитаема царской женщиной после 344/43 г. Панафинейские вазы указывают на захоронение после игр 344/3 г. Фрагменты вазы, приписываемые элевсинскому художнику, могут относиться к 340 г. Точная дата захоронения Эвридики пока не установлена.
Гробница, предположительно датированная 340 годом, вызывает сомнения в принадлежности к Эвридике. Андроникос считает гробницу принадлежащей Эвридике из–за размера, богатства и посвящения Эвридике в Эгах. Филипп имел семь жен, и только Олимпиада может быть исключена из рассмотрения как обитательница гробницы. Есть также жена Пердикки III, мать его сына Аминты, но о ней нет конкретной информации, даже имени.
Вопрос хронологии македонских гробниц зависит от того, возник ли цилиндрический свод локально в Македонии к середине IV века или он начался после завоеваний Александра. Гробница II может быть связана с азиатской практикой, но до Александра, учитывая влияние персидской придворной культуры. Македония находилась под персидским господством в конце шестого и начале пятого веков, что могло повлиять на разработку цилиндрического свода гробницы.
Камерные гробницы были предпочтительной формой гробницы для элиты из–за необходимости найти надежную крышу. Большие гробницы привлекали из–за увеличения количества погребального инвентаря. Греки, возможно, отражали более яркую картину загробной жизни. С царствованием Филиппа II македонцы могли позволить себе класть в гробницы все более дорогие предметы.
Изменение структуры элитных гробниц связано с изменениями в верованиях и ценностях. Определить эти верования и ценностей затруднительно. Стереотипизация гробниц: неразграбленные выглядят как хранилища для подношений, разграбленные — как дома с пустыми комнатами. Фасады гробниц напоминают храмы, отражая центральную роль монархии в культуре элиты.
Македонцы в IV веке интересовались орфическими и другими верованиями о счастливой загробной жизни. Ритуал и знание правильного ритуала были важны для веры в загробную жизнь. Свод македонских гробниц мог иметь религиозное значение, намекая на небесный свод (Plato Phaedr. 347b–c). Гробницы могли быть местами поминовения и перехода из мира живых в мир мертвых. Гробница Эвридики имеет особое отношение к вере в загробную жизнь, гарантированную Персефоной. Гробница отличается от других гробниц своим исключительным дизайном.
Ни одна другая гробница не имеет подобного внутреннего «фасада» гробницы Эвридики. Религиозный аспект гробницы Эвридики связан с загробной жизнью. Гробница Эвридики вызывает воспоминания о переходе из мира живых в мир мертвых. Я скорее хотела бы, чтобы там была Эвридика, и, возможно, так оно и было, но более вероятно, что это была несколько более поздняя личность, вероятно, царственная женщина, важная в свое время, но значение которой для нас утеряно.
После битвы при Херонее в 338 г. Филипп II организовал строительство здания в святилище Зевса в Олимпии. Здание, известное как Филиппеум, сохранилось благодаря писателю римской эпохи Павсанию (5.17.4, 5.20.10). Филиппеум расположен возле святилища Зевса, предка Филиппа и его династии Аргеадов.
Статуи в Филиппеуме были сделаны согласно Павсанию из слоновой кости и золота, но на самом деле были мраморными. Они изображали Филиппа, Аминту III, Александра, Олимпиаду и Эвридику. Статуя Филиппа была в центре, изображения его отца и сына — по обе стороны от него. Две женские статуи были размещены по обе стороны от группы.
Из–за искажения текста Павсания 5.17.4 возникли некоторые вопросы о личности «Эвридики» в Филиппеуме. Мать Филиппа II была не единственной царственной македонянкой Эвридикой. Возможно, была еще одна царская женщина с таким именем. Некоторые думают, что было еще несколько Эвридик, включая последнюю жену Филиппа II. Последняя невеста Филиппа могла быть Клеопатрой, но могла называться и Эвридикой. Ее включение в группу статуй не имеет смысла, так как Филиппеум был династическим памятником. Филипп, вероятно, женился на Клеопатре после Херонеи. У Филиппа еще не было ребенка от Клеопатры, не говоря уже о сыне. Группа представляет собой родословную, созданную в то время, когда царь планировал вторжение в Персидскую империю.
Филиппеум был частью подготовки к вторжению в Персидскую империю, но Филипп умер слишком рано. Место размещения памятника намекает на его происхождение от Гераклидов и связь с богами. Филипп, возможно, приравнивал себя к богам, если в процессии на свадьбе его дочери среди двенадцати олимпийцев было и его изображение (Diod. 16.92.5). Этот жест распространял приравнивание на его родителей и на вероятного наследника престола, включая мать наследника. Статуи, сделанные из хризелефантина, обычно представляли богов, что способствовало уравнению.
Включение Эвридики и Олимпиады в группу говорит о важной роли женщин в представительстве династии. Династические памятники, включая членов семьи, стали обычным явлением во второй половине IV века. Включение женщин–членов династии в такие группы не было само собой разумеющимся. Филипп решил включить двух женщин, несмотря на их неоднозначные фигуры. Эвридика была изображена героиней, несмотря на негативные истории о ней. Ни Олимпиада, ни Эвридика не соответствовали ожиданиям относительно надлежащего поведения женщин в центральной и южной Греции, тем не менее Филипп решил включить их в этот очень заметный памятник. Важно, что он включил, по меркам остальной Греции, своих менее славных родителей, которые жили в гораздо менее блестящий и успешный период в истории Македонии, зато не включил более известных предков, таких как Александр I.
Интересно, что статуи Эвридики (и Олимпиады) не остались стоять в Филиппеуме. Павсаний (5.17.4) сообщает, что к его времени (середина II века н. э.) их статуи были перенесены из Филиппеума в близлежащий Герей.
Павсаний ничего не говорит о том, кто переместил изображения царственных женщин, когда и почему. Тот факт, что каждая статуя стояла на одном конце полукруглого основания, облегчал их перемещение независимо от мотивации. Можно себе представить, почему образ Олимпиады мог измениться в эпоху преемников, особенно после того, как Кассандр, выступавший против Олимпиады, и убивший ее, захватил немалый контроль над Пелопоннесом. Однако трудно понять, почему кто–то в тот период был враждебен Эвридике (или, если уж на то пошло, последней жене Филиппа). Очевидно, если бы общая враждебность к Аргеадам мотивировала того, кто убрал статуи, этот человек убрал бы их все. Гораздо более вероятно, что две статуи были перемещены одновременно и что мотивация была связана с гендерными проблемами, поскольку женские статуи были перенесены в храм Геры, царицы богов.
Эвридика, дочь Сирры, возможно, была известна благодаря своему личному имени. Имя «Эвридика» означает «широкая справедливость» и было бы подходящим для женщины из элитной или царской семьи. В греческой литературе было несколько персонажей с именем Эвридика. Выбор имени для дочери Сирры может быть связан с мифом об Орфее и его жене Эвридике. Однако, в версиях мифа, у жены Орфея другое имя. Происхождение Эвридики, дочери Сирры, было частично линкестийским.
Присвоение имен царским женщинам у Аргеадов могло быть связано с успехами их отца, например, Филипп II назвал своих дочерей Фессалоникой и Европой в честь своих побед (Athen. 13.557d; Steph. Byz. s. v. Thessalonicа). Женщины царской крови могли менять имена или быть известными под несколькими именами, чтобы отметить изменение статуса или достижение. Так, Олимпиада, дочь Филиппа II, могла носить три разных имени в разные периоды своей жизни (Plut. Mor. 401a–b; Just. 9.7.13). Сводный брат Александра мог изменить свое имя, когда становился или стал царем (Аrr. FGrH 156, F 1.1; Diod. 18.2.4; Curt. 10.7.2–7). Смена имени Адеи, внучки Филиппа II от его дочери Кинаны, на Эвридику могла быть связана с браком с соправителем Филиппом Арридеем (Arr. FGrH 156, F 9.23).
Афиней (13.557c) называл иллирийскую бабушку Адеи–Эвридики Авдатой, но фрагмент Арриана (FGrH 156, F 9.22) называет эту же женщину Эвридикой. Называть бабушку Адеи–Эвридики Эвридикой вполне могло быть ошибкой либо самого Арриана, либо Фотия (который является источником этого фрагмента). Тот факт, что одна и та же личность названа двумя разными именами в двух разных источниках, сам по себе не свидетельствует о том, что она носила два имени в разные периоды своей жизни. Возможно, что Филипп решил переименовать свою иллирийскую жену в честь своей матери, однако мать Филиппа, скорее всего, была жива в то время, когда Филипп женился на Авдате. Изменение имени могло быть связано с иллирийской национальностью жены. Брак мог быть инициирован после успешного завершения войны, в которой погиб брат Филиппа.
Адея–Эвридика была необычной женщиной с самобытной историей. Она была дважды Аргеадом (ее мать была дочерью Филиппа II, а отцом племянник Филиппа Аминта, сын Пердикки III) и вышла замуж за Филиппа Арридея, который был умственно или интеллектуально неполноценным. Адея–Эвридика пыталась взять под свой контроль войско и принимала решения за своего мужа. Она произносила речи перед войсками и действовала как регент (Just.14.5.3; Diod. 19.11.1). Ее мать Кинана потеряла жизнь ради этого брака. Армия вынудила генералов Александра принять брак. Независимо от того, сражалась ли она на самом деле в битве, как предположительно сражалась ее мать, она столкнулась с противоборствующей македонской армией и была убита Олимпиадой в ходе смертельной игры, которая разыгралась, когда династия подошла к концу (Diod. 19.11.2–7; Duris ap. Athen. 13.560F).
Эвридика, дочь Сирры, пережила тяжелые времена. Македония превратилась из политической глуши в величайшую державу. Цари Македонии стали успешными полководцами и лидерами. Эвридика сыграла решающую роль в правлении своих сыновей. Благодаря покровительству Эвридики и усилиям ее сына Филиппа II, она стала частью публичного лица династии.
История Македонии — череда неудачных и успешных убийств, претендентов на трон, манипуляций со стороны великих держав и вторжений. Македонская мелодрама затмила важный момент: царство выжило благодаря непреходящей лояльности народа и элиты к династии Аргеадов. Коварная стойкость Аминты III и блестящие способности Филиппа II способствовали возникновению и поддержанию этой лояльности. Действия Эвридики также способствовали выживанию и процветанию наследственной монархии. Наследственная монархия часто выживала и процветала благодаря усилиям нескольких членов семьи, часто нескольких поколений, ради удержания династии на плаву. Женщины нередко играли важную роль династических «рабочих лошадок».
Историческую фигуру Эвридики может помочь понять Пенелопа. Царственные македонские женщины имели сходство с царственными женщинами, изображенными у Гомера. Обстоятельства Эвридики и Пенелопы неодинаковы. Эвридика была настоящей вдовой, а Пенелопа боялась, что овдовела. Александр II стал царем, но Телемах еще не стал. Сексуальная верность Эвридики была под сомнением, а верность Пенелопы не подвергалась подозрениям. Эвридика и Пенелопа, однако похожи, чтобы прояснить ситуацию. Пенелопа перемещается между миром женщин и мужским двором. Она осмеливается противостоять своим врагам–мужчинам, но впечатлена, когда сын приказывает ей вернуться в покои. Отношения Пенелопы и Телемаха сложны из–за перехода сына из мальчика в мужчину. Пенелопа обещала Одиссею не выходить замуж повторно, пока сын не достигнет зрелости. Ее сексуальность часто становится центром повествования, но верность мужу и сыну помогает сохранить наследство и домохозяйство. Пенелопа импровизировала и хитрила, чтобы сохранить стабильность в период нестабильности. Размышление о Пенелопе помогает нам понять роль Эвридики в событиях ее времени: она была одновременно публичной и частная фигура, могущественная и в то же время пассивная, манипулирующая и управляемая; ее репутация ставится под сомнение, но в конечном итоге прославляется.