К 421 году Констанций достиг вершины своего могущества. Как патриций и magister utriusque militiae он контролировал всю западную римскую армию и за последнее десятилетие устранил всех своих соперников. Благодаря браку с Галлой Плацидией, сестрой императора, он стал членом императорской семьи. Однако их брак вряд ли можно было назвать счастливым: Гонорию пришлось принудить ее к браку с Констанцием, и в какой–то момент она пригрозила развестись с мужем (Olymp. Fr. 36). С другой стороны, для выживания династии Феодосия на западе это оказалось значительным преимуществом. Гонорий не смог произвести на свет наследника, но Плацидия родила сына, Валентиниана, в 419 году. Император объявил его нобилиссимом в 421 году и возвел Плацидию в ранг Августы, а ее мужа сделал Августом как Констанция III. Однако через семь месяцев Констанций неожиданно умер (Olymp. Fr. 33.1; Socr. 7.24.2–3; Philost. 12.12; Soz. 9.16.2). Его смерть вызвала новый виток борьбы за власть, в которой Бонифаций стал одним из главных действующих лиц.
Сразу после смерти Констанция, в начале 422 года, была организована крупная кампания против конфедерации вандалов и аланов в Бетике. Ее целью было уладить незаконченные дела. В 418 году вестготы, действуя под имперской властью, уничтожили вандалов–силингов и аланов в Испании. Остатки этих племен искали убежища в Галлеции у вандалов–хасдингов. В течение двух лет ситуация оставалась стабильной, пока в войну между вандалами и свевами в этой провинции не вмешался комит Испании Астерий [Hyd. 66 (74)]. Возможно, он хотел завершить дело, начатое вестготами при Валлии, но вышло наоборот. Вандалы прекратили свои распри со свевами и обратились против римских войск. Они с боями пробились из Галлеции, убив по пути неизвестное число людей Астерия, и в 420 году захватили Бетику. Астерий компенсировал эту неудачу победой и пленением узурпатора Максима, (старого соратника полководца Константина III, Геронтия), который в тот же период поднял новое восстание. Казнью Максима Гонорий отпраздновал триценалию, свое тридцатилетнее правление. Затем он возвел Астерия в ранг патриция, тем самым сделав его самым важным человеком в империи после своего коллеги Констанция III (Chron. Gall. 452, 85; Marcell. Com. s. a. 422). Однако, заняв Бетику, вандалы стали первой неимперской группой, получившей доступ к Средиземноморью, и этот регион был слишком важен для имперской администрации, чтобы смириться с его потерей. Два западных летописца описали, как имперское контрнаступление пошло не по плану:
«В это время в Испанию против вандалов была отправлена армия под командованием Кастина. Бессмысленным и несправедливым приказом он отстранил Бонифация, человека, хорошо знакомого с военным искусством, от участия в экспедиции. В результате этот человек [Бонифаций] счел его [Кастина] опасным для себя и унижающим его достоинство — поскольку он [Бонифаций] находил его сварливым и гордым — и он [Бонифаций] поспешил в Порт, а оттуда в Африку. Это было началом многих бед для государства» (Prosper s. a. 422).
«В Бетике Кастин, magister militum, вел войну против вандалов с большим отрядом войск и готскими федератами. Но когда он уже довел их до голода эффективной осадой, так что они были готовы сдаться, он опрометчиво вступил с ними в открытый бой и потерпел поражение, преданный вероломством своих помощников. После этого он бежал в Тарракон» [Hyd. 69 (77)].
Масштаб операций говорит о том, что кампания могла готовиться еще при жизни Констанция III. Астерий, вероятно, умер примерно в то же время, что и Констанций, поскольку после его возвышения мы больше ничего о нем не слышим. Будучи самым высокопоставленным генералом и ранее командовавшим в Испании, кажется вполне естественным, что он взял на себя управление кампанией. Теперь, когда оба мужа ушли, оставался открытым вопрос, кто возьмет на себя командование против вандалов. Гидаций ясно дает понять, что Кастин командовал в Бетике в звании magister militum. О прошлом Флавия Кастина почти ничего не известно, кроме того, что он сражался против франков в звании comes domesticorum около 420 г. Его возвышение, вероятно, связано с этим предыдущим высоким званием и его близким положением к Констанцию. Вероятно, он был magister peditum praesentalis, поскольку мы знаем, что некий Криспин был magister equitum, по крайней мере, в феврале 423 г. Проспер сообщил, однако, что Бонифаций находился в Италии и должен был участвовать в экспедиции в качестве партнера Кастина, но последний исключил его по «несправедливым причинам». Как и при каких обстоятельствах Бонифаций оказался в такой ситуации?
С самого начала стало ясно, что намерением Кастина было вступить в должность генералиссимуса Констанция и заполнить, оставленный последним вакуум. Однако такие амбиции рано или поздно привели бы его к конфликту с Галлой Плацидией. Ее главной целью было сделать так, чтобы однажды ее сын Валентиниан стал правителем западной империи. По этой причине она не хотела, чтобы кто–то забрал столько же власти, сколько ее муж при жизни. Но одновременно смерть Констанция ослабила ее позиции при дворе, и ее враги маневрировали против нее (Olymp. Fr. 39). Поэтому императрице нужны были союзники, и она могла счесть удобным отозвать Бонифация. Она могла узнать о нем через своего первого мужа Атаульфа, который лично сражался с Бонифацием, или через своего второго мужа Констанция, который отвечал за все крупные военные назначения. Дальнейшие события покажут, что Бонифаций оставался сторонником Галлы Плацидии, и можно предположить, что его появление в Италии произошло по ее инициативе. Как один из офицеров Констанция, имевший безупречный военный послужной список, он был ее лучшим противовесом Кастину, и поэтому был назначен провести испанскую кампанию.
Первоначальный план кампании мог предусматривать, что Кастин нападет на вандалов с севера с основной армией, а римские войска из Африки под командованием Бонифация атакуют их с юга. Однако союз вандалов–хасдингов с остатками вандалов–силингов и аланов был одной из крупнейших конфедераций варваров на западе, и они могли выставить в поле до 15 000 воинов или даже больше. Вероятно, имея в виду кампанию Кастина, Галльская хроника 452 года описывает, что «почти двадцать тысяч солдат были убиты в Испании, сражаясь против вандалов». [1] Это число сильно завышено, но такие огромные потери в живой силе и первоначальный успех Кастина, похоже, указывают на то, что западная римская армия вобрала достаточно частей, чтобы сравниться с ними. Единственными силами, которые могли выделить такое количество войск для успешного противостояния варварским конфедерациям, были полевые армии Италии и Галлии. Галльская армия могла предоставить свои части только в том случае, если готы, упомянутые Гидацием, были вестготскими союзниками из Тулузского королевства. В противном случае, она была привязана к своей территории, поскольку должна была контролировать вестготов, бургундов и франков, а также армориков и провинциальных багаудов. В таких обстоятельствах армия Италии должна была стать главной силой, поддерживающей в этой кампании испанских комитатов.
Однако даже без контингента Бонифация Кастину удалось загнать вандалов в угол и голодом заставить их подчиниться. Вероятно, он применил ту же стратегию блокирования их путей снабжения по морю и суше, что и Констанций (Oros. 7.43.1) в борьбе с вестготами Атаульфа. Когда готские вспомогательные войска дезертировали, Кастин все еще пытался попытать счастья, атакуя римскими войсками, и был жестоко разбит. В результате вандалы одержали свою первую после перехода через Рейн крупную победу и стали доминирующей силой в Южной Испании. Существует предположение, что дезертирство Бонифация и готов было заговором Плацидии с целью сорвать приход Кастина к власти, намеренно саботируя его кампанию. Против этой точки зрения есть несколько аргументов.
Гидаций критикует Кастина за то, что тот поступил так глупо. Испанский епископ писал с оглядкой на прошлое и часто был склонен изображать готов в самом негативном свете. Однако он мог быть прав в том, что было безрассудно принимать решение обитве против отчаявшегося врага. В эпоху, когда военные ресурсы Западной Римской империи становились нестабильными, предшественники Кастина Стилихон и Констанций успешно использовали тактику Фабия, чтобы уничтожить таких противников, как Радагайс и Атаульф. Тот факт, что Кастин все еще настаивал на том, чтобы дать сражение, можно интерпретировать как желание добиться славы и повысить свой авторитет, чтобы с меньшими помехами стать преемником Констанция на посту генералиссимуса. С другой стороны, в свете последних обстоятельств вестготы могли отнестись ко всей операции с неохотой. Констанций, архитектор их устройства в Аквитании, недавно умер, и они могли заподозрить ссору между Кастином и Бонифацием. Дезертирство Бонифация произошло только после того, как Кастин отстранил его от участия в этой кампании. Их разлад также фигурирует в одном из поддельных писем псевдо-Бонифация. Автор поведал об этих событиях следующим образом:
«Этот Кастин, частное лицо и бывший консул, гонитель моей жизни и имени, как всем известно, практикующий и вносящий весьма вредные раздоры, как будто не обращая внимания на мои дары, бежал из Италии и передал себя под мою опеку в Африке. Я ничего не говорю, благословеннейший отец, о бедствиях, которые некогда навалил на меня этот человек, и об опасностях, которыми он мне угрожал. Убежав от него, я живу до сих пор. Рожденный фракийцем, я едва спасся от скифа! Будучи солдатом, я стойко держался под началом ревнивого консула» (Pseud. Bonif. Ep. 10).
Составитель этого письма явно не был современником обоих мужей, что определяется тем, что во время этой ссоры с Бонифацием он анахронично называет Кастина консулом. На самом деле, magister militum получил эту честь только в 424 году. Фальсификатор псевдо-Бонифация также описывает своего героя как солдата, преследуемого ревнивым офицером, предполагая, что использование Проспером слова «партнерство» не обязательно означало положение полного равенства. Точный характер их партнерства — более сложный вопрос для ответа. Отсутствие других источников делает опасной задачу точно определить, какой ранг занимал Бонифаций в этой кампании. Кажется очень маловероятным, что даже если бы Плацидия пожелала, Бонифаций был возможным кандидатом на должность magister militum. [2] Звание Кастина comes domesticorum, командующего элитными императорскими домашними войсками, уступало только magistri militum, что делало его гораздо более очевидным выбором, чем трибун Северной Африки. Однако Бонифаций, благодаря своей военной репутации и вероятной поддержке Плацидии, был достаточно важен, чтобы ему присвоили подчиненное положение в кампании.
Предыдущие ученые считали, что его повысили до comes Africae — должности, на которую он вполне мог претендовать. Эта должность сделала бы его одним из самых важных западных генералов того времени. Однако нет прецедентов, чтобы люди, получившие звание comes Africae, были назначены на кампании за пределами их регионального командования. [3] Кроме того, этот вариант исключается фактом, что когда Бонифаций оставил Италию, он счел необходимым «покинуть дворец и вторгнуться в Африку», как сообщает Гидаций [Hyd. 70 (78)]. Такой гамбит должен был быть ни к чему, если он уже имел верховное командование тамошними войсками. Вместо этого де Леппер считает, что он стал трибуном scholae palatinae. После 425 года Бонифаций сам стал comes domesticorum, а на эту должность обычно квалифицировались трибуны этих войск императорских телохранителей. Тот факт, что он покинул дворец, подразумевает также дезертирство с должности. Де Леппер, однако, сам признает, что он ступает по тонкому льду, но тем не менее, его вариант из всех возможных самый правдоподобный.
Важным соображением в данном случае является предположение Зеккини, что готские вспомогательные войска могли быть также вукеллариями, которых Галла Плацидия обрела в браке с Атаульфом и которые сопровождали ее в Италию после его смерти. Они составляли значительную часть войск Констанция и могли быть призваны в кампанию. Зеккини считает более вероятным, что вспомогательные войска в Бетике были вестготскими союзниками, но это не исключает возможности того, что свита Плацидии должна была сопровождать и полевую армию. В таком случае она наверняка захотела бы назначить командира по своему усмотрению. Звание командира дворцовой стражи могло дать Бонифацию соответствующие полномочия для занятия этой должности. Впрочем, какое бы звание он ни получил, в конечном итоге это не имело значения, поскольку Кастин приказал отстранить его от командования кампанией.
Проспер прямо заявляет, что только после этого Бонифаций удалился в Африку. В связи с этим возникает самый важный вопрос: как ему удалось избежать дезертирства? В своем положении magister militum Кастин, безусловно, был начальником Бонифация. Действия Бонифация были ничем иным, как чистым неподчинением. Даже если бы он пользовался поддержкой Плацидии, он не мог бы совершить такой акт неповиновения безнаказанно; другое дело, если бы его сочли бы опасным и решили остановить. Другими словами, бывший трибун достиг значительно большего могущества власти с тех пор, как Августин оставил его в Тубунах. Этот вновь обретенный источник может быть связан с вошедшей в жизнь Бонифация новой женщиной.
Написав через несколько лет после их встречи в Тубунах, Августин вспоминал, как Бонифаций раздумал идти в монахи, оказавшись за морем. По его словам:
«В то время мы радовались, что ты решился на это, переплыл море и женился. Но переход через море был актом послушания, которым, по словам апостола, ты был обязан «высшим силам»; с другой стороны, ты не женился бы, если бы не отказался от принятого на себя целомудрия и не был побежден распутством. Тот факт, что я слышал, что ты отказался жениться, если она сначала не станет католичкой, несколько утешил мою печаль».
Точная дата нового брака Бонифация вызвала разногласия среди многих ученых. Некоторые считают, что это произошло где–то между 425 и 427 годами. Вскоре после этого периода Августин написал Письмо 220, и его ссылка на крещение дочери Бонифация заставляет думать, что брак был заключен совсем недавно. Однако слова Августина ясно показывают, что сама свадьба состоялась сразу после его встречи с Бонифацием в Тубунах. Нет никаких сомнений в том, что Бонифация ждали в Италии для участия в вандальской кампании 422 года. То, что он нашел новую жену в том же году, кажется наиболее разумным выводом. Из более поздних заявлений Августина мы можем сделать вывод, что его новая жена прежде была арианкой. В других современных источниках она не упоминается при жизни Бонифация, но восточно–римский хронист Марцеллин утверждает, что ее звали Пелагия и она была выдана замуж за Аэция, якобы по просьбе умирающего Бонифация (Marcell. Com. s. a. 432.3). Из свидетельств Сидония Аполлинария и панегириста Аэция, Меробауда, мы узнаем, что эта свадьба действительно состоялась. Более конкретно, они говорят, что она была готской принцессой, происходившей от королевских и героических предков:
«Женщина, которую нельзя прославлять тривиальными песнями. Отпрыск героев и потомок королей; ее слава превосходит славу женщины» (Merob. Carm. 4, 16–18).
«Какое царство я завоюю для своего сына, лишенного готского скипетра, если Рим игнорирует меня и, в довершение всего, судьба этого юноши попирает нашего маленького Гауденция» (Sid. Apo. Carm. 5, 203–206).
Считалось, что она была дочерью Теодерика I, но Гил Эгеа доказал, что ее фактическим отцом был Беремуд. Несколько лет спустя, когда имперский посланник Дарий вел переговоры о примирении Бонифация с императорским двором, он получил от последнего заложника по имени Веримод. Язык Дария указывает на то, что это, скорее всего, был сын Бонифация, и мы знаем, что его имя — это латинская версия имени Беремуд. Это имя может означать только то, что он был сыном от второго брака с Пелагией, и что оно имело глубокое значение. После смерти Валлии он мог бы претендовать на трон, но отказался и вместо этого присоединился к свите Теодерика I. Иордан утверждал, что он был потомком не кого иного, как Эрманериха, «благороднейшего из Амалов». Как он сказал:
«Как раз в это время Беремуд, сын Торисмунда, о котором мы упоминали выше в родословной семьи Амалов, прибыл в королевство вестготов. Хорошо зная о своей доблести и благородном происхождении, он полагал, что королевство будет тем охотнее даровано ему его сородичами, чем больше он был известен как наследник многих королей. Но сам он не стремился объявить о себе, и поэтому после смерти Валлии вестготы сделали его преемником Теодерика» (Jord. Get. 174).
На первый взгляд брак римлянина Бонифация с варваркой Пелагией может показаться не самым обычным делом. Аристократические круги ранней империи, вероятно, сочли бы ужасным саму эту мысль. Может сложиться впечатление, что такое же мнение было в моде и во времена поздней империи. Кодекс Феодосия прямо запрещал провинциалам жениться на варварках, угрожая гражданам смертной казнью в случае, если такой союз приведет к подозрительным или преступным событиям. Однако этот конкретный закон был издан от имени Феодосия «старшего» во время его войны против Фирма. Он отражает неспособность двора понять точную социальную ситуацию в Африке и то, как ее генерал не справился с ней. Времена значительно изменились. В этот период многие иностранцы смогли подняться по социальной лестнице благодаря своей военной службе. Поэтому в высших слоях общества брак между «римлянином» и «варваром» был вполне возможен. В четвертом и пятом веках мы знаем о многих таких случаях, и даже императорские семьи позволяли чужакам–неримлянам жениться на своих родственниках. Бонифаций и Пелагия были типичными из них, поскольку в их браке участвовали военный, чья карьера была очень подвижной по своей природе, и аристократическая варварка. Начиная с правления Феодосия I и далее, количество браков с участием готов несколько увеличилось. Точные обстоятельства этого брака для нас неизвестны, но поскольку он произошел в Италии, не кажется маловероятным, что к нему приложила руку Галла Плацидия. Она имела тесные связи с вестготским миром, будучи однажды замужем за Атаульфом и приобретя от него личный отряд прислужников. Пелагия также предоставила своему мужу собственную свиту, и это ключевой элемент, который раскрывает значение этих браков.
Эти свиты из воинов были не просто телохранителями, а миниатюрными армиями в собственном отношении. Уже во время правления Гонория они были известны как buccellarii, что означает «поедатели печенья» (Olymp. Fr. 7, 11). Такие люди, как Руфин, Стилихон и Сар уже имели подобные личные войска. К шестому веку, когда появляется большинство свидетельств о вукеллариях, эти солдаты составляли одни из лучших конных ударных отрядов в восточной римской армии. В самых исключительных случаях, как, например, при Велисарии, они могли состоять из нескольких тысяч человек; хотя большинство других мужей редко содержали более нескольких сотен. Вукелларии часто рассматривались как порождение варварского мира, по образцу воинских дружин кельтских и германских вождей. Действительно, некоторые ученые утверждают, что этот институт нельзя отделить от растущего влияния варваров в позднеримской армии. Однако к этому представлению следует относиться с осторожностью.
Самое известное описание варварского комитата восходит к «Германии» Тацита, и немногие ученые применяли его к вукеллариям, несмотря на весьма сложный характер этого источника и огромное расстояние в пространстве и времени между обоими институтами (Tac. Germ. 14). На самом деле, термин buccellarii впервые появляется в титуле самого старшего восточного командира cataphractarii, элитного кавалерийского подразделения, и явно свидетельствует об их положении как государственных войск. Их «римские» корни также можно увидеть в принятии этого слова на латыни в вестготских правовых кодексах. Несмотря на их статус государственных войск, которые выдавали им снаряжение, они, как правило, оплачивались и содержались отдельными военными покровителями или гражданскими магнатами. Поэтому неудивительно, что между такими воинами и их главнокомандующими складывались тесные отношения. Таким образом, Пелагия была особенно привлекательной невестой для многих римских вельмож, жаждавших власти. Фрагмент истории Олимпиодора проливает свет на то, что сделало Бонифация, офицера среднего ранга, хорошей парой для нее и подходящим повелителем ее свиты:
«Бонифаций был также любителем справедливости и свободен от скупости. Ниже приводится один из его поступков. У некоего крестьянина была молодая и красивая жена, у которой была связь с одним из варваров–федератов. Сокрушаясь о нанесенной обиде, он обратился за помощью к Бонифацию. Бонифаций спросил расстояние до места и название поля, на котором они совершили свой адюльтер, и отпустил просителя на время, приказав ему вернуться на следующий день. Вечером он незаметно ускользнул и отправился на поле, находившееся в семидесяти стадиях. Найдя варвара лежащим со своей прелюбодейкой, он отрубил ему голову и вернулся в ту же ночь. Когда муж вернулся на следующий день, как ему было приказано, Бонифаций протянул ему голову варвара и спросил, узнает ли он ее. Муж был ошеломлен зрелищем и не мог подобрать слов, но когда он понял, что произошло, то был полон благодарности за оказанную ему справедливость и счастливо удалился» (Olymp. Fr. 42).
Бонифаций изображается в высокопарных тонах как храбрый и праведный воин, покоривший местные племена мавров в Африке. Слово «героический» снова является большим комплиментом Бонифацию, подчеркивая его личное мужество и мастерство в сражении, либо в ближнем бою, либо в стычках небольших групп. Утверждается, что такая доблесть указывает скорее на варварскую природу, чем на греческую или римскую. Это даже было признаком времени, когда высшей похвалой для римского солдата за его воинские способности, как это видно из трудов Сидония Аполлинария, было сравнение с варваром. Однако такие замечания не учитывают давнюю традицию в римской армии единоборств, за которые солдаты могли получать похвалы и награды еще в эпоху Республики. Этот боевой образ стоит подчеркнуть.
Однако этот боевой образ стоит подчеркнуть, потому что в сохранившихся фрагментах истории Олимпиодора есть еще только один человек, которого восхваляют подобным образом; гот Сар также назван «героическим» (Olymp. Fr. 3). Сар был готским оптиматом и был вовлечен во вражду против Алариха и Атаульфа. У него была свита из 200 или 300 человек, и он начал свою карьеру в императорской армии под началом Гонория, но в конце концов порвал с ним и присоединился к галльскому узурпатору Иовину. Атаульф устроил ему засаду, и Сар погиб в лучах славы. Сравнение между Саром и Бонифацием оправдано не только потому, что они оба были воинами. Они оба опирались на вооруженную свиту и время от времени становились генералами–диссидентами. Кроме того, Сар был аристократом–готом, в то время как Бонифаций был женат на одной из них. Картина, полученная от Олимпиодора, вполне очевидна. Бонифаций был прирожденным воином, который мог соперничать с лучшими из своих готских солдат, даже вершить правосудие над ними собственным мечом, если находил это необходимым. Годы сражений в Африке с этими фридератами должны были дать ему глубокое знание их мира. И последнее, но не менее важное: в своей предыдущей карьере он едва не нанес смертельный удар готскому королю, что сделало его героем дня в Марселе. В высоко воинственном готском мире это еще больше усилило бы его славу. Плацидия не могла выбрать лучшего командира для своей свиты, если бы им предстояло присоединиться к экспедиции Кастина. Воины Пелагии, несомненно, сочли бы его достойным последовать за ним. Решающим фактором, однако, должна была стать сама перспектива предстоящей кампании против вандалов. Под командованием Бонифация они могли рассчитывать на долю военных трофеев. Если это и делало его подходящей парой для Пелагии, то, тем не менее, представляло собой огромный сдвиг в менталитете Бонифация.
То, что это не было делом сердца, становится очевидным из дальнейшего повествования Августина. Всего за год до этого он дал клятву целомудрия в качестве компенсации за то, что не стал монахом. Теперь же он не только вступил в брак по расчету, но даже был обвинен в связях с другими женщинами. Августин упрекнул его в таких выражениях: «Более того, люди говорят, хотя это, возможно, необоснованные сплетни, что твоей собственной жены тебе было недостаточно, но ты осквернил себя связями с различными наложницами». Возможно, Августин говорит, что сообщения о его неверности были просто клеветой, но он не стал бы включать это в свое письмо, если бы не считал это правдой. Когда источников так мало, а личные записи главного героя отсутствуют, угадывать личные мотивы — опасная задача. Во всей своей полноте это конкретное письмо Августина, написанное с оглядкой на дальнейшую карьеру Бонифация после его грехопадения, сильно намекает на то, что Бонифаций просто отбросил свои прежние моральные нормы, столкнувшись с перспективой подняться в высшие имперские эшелоны.
Однако до сих пор мы отмечали два ключевых аспекта в жизни Бонифация: военную сторону и религиозную. После смерти первой жены он решил отказаться от первого в пользу второго, но именно Августин убедил его продолжить жизнь солдата. Бонифаций не просто отказался от своих религиозных убеждений в Италии, о чем ясно свидетельствует его настойчивое требование, чтобы Пелагия стала католичкой. Это не только сильный волевой акт со стороны Бонифация, но и иллюстрация его моральных взглядов, поскольку он счел ее христианскую ортодоксию необходимой для того, чтобы жениться на ней. Главным аргументом, который убедил его остаться на посту в Тубунах, были важные заслуги, которые он оказал как военный. Возможно, этот аргумент все еще оставался в его сознании, когда он решил жениться на Пелагии. Если за последние несколько лет он сделал много в Нумидии, не имея больших средств, то теперь, возможно, он надеялся сделать еще больше, имея власть, которую он получит благодаря этому браку и своему новому положению. В свете последних событий, однако, мотивация Кастина исключить Бонифация из кампании начинает приобретать больше смысла, чем до сих пор показывал предвзятый язык Проспера.
Бонифаций в этот конкретный момент просто обладал гораздо большим влиянием, чем его обычный ранг предоставил бы ему при других обстоятельствах. Добавьте к этому должность подчиненного командира, и он мог стать потенциальной угрозой для власти самого Кастина. Поэтому новый magister utriusque militiae, возможно, счел благоразумным не привлекать к своей кампании такого коллегу, тем более такого, которого можно было заподозрить в приверженности императрице. Это удаление стало серьезной проблемой для Бонифация, гораздо более важной, чем любые чувства возмущения, о которых сообщает Проспер. Августин проницательно заметил, что такие люди зависели от вознаграждения за службу и всегда были заинтересованы в том, чтобы их начальник сохранил или даже повысил свой ранг на императорской службе, чтобы быть уверенным, что он будет заботиться об их интересах:
«Упомянем лишь об одном из этих моментов: кто не может не видеть, что многие люди стекаются вокруг тебя, чтобы защитить твою власть и безопасность, и что, даже если все они верны тебе и тебе не нужно опасаться предательства со стороны кого–либо из них, они все равно непременно хотят получить через тебя те блага, которых они тоже жаждут, не по–божески, а из мирских побуждений? И таким образом ты, чей долг был укрощать и обуздать свои желания, вынужден удовлетворять желания других людей».
Стилихон и Руфин фактически правили имперскими царствами и обладали значительными состояниями. Однако Бонифаций оказался в совершенно иной ситуации. Несмотря на все свои боевые качества, он был всего лишь офицером скромного ранга. Единственный способ, которым он мог обеспечить своих приближенных, — это выделить им долю добычи, которая будет собрана в предстоящей кампании. Лучший аргумент против того, что Бонифаций намеренно саботировал кампанию Кастина от имени Плацидии, дезертировав, заключается в том, что это прямо противоречило его собственным интересам. Если бы у него были к Кастину какие–то злые намерения, было бы все равно удобнее присоединиться к кампании и ждать подходящего случая в Бетике. Вместо этого Бонифаций просто ушел без сопротивления, чтобы получить должность, которая соответствовала бы его новой власти и давала ему средства для обеспечения его воинов.
Мы уже видели, как Гидаций заявил, что Бонифаций вторгся в Африку, что несколько десятилетий спустя дословно повторила галльская хроника 511 года [Chron. Gall. 511, 40 (571)]. Хотя этот рассказ создает впечатление военного вторжения, мы должны напомнить себе, что invadere может также означать «узурпировать». Другой источник указывает на то, что Бонифаций не просто завоевал провинцию, а скорее узурпировал там власть. Галльская хроника 452 года отмечает, что в 408/409 году народ убил комита Африки Иоанна (Chron. Gall. 452, 59). Однако эту дату довольно трудно согласовать с нашими знаниями. В этот период Вафанарий был казнен и сразу же заменен Гераклианом. Как же тогда разместить Иоанна в этом году? Галл, составивший эту хронику, был известен своей неустойчивой хронологией до смерти Гонория и очень ограниченными знаниями о событиях за пределами своей провинции. Так что он мог поместить убийство Иоанна в другое время. Более подходящей датой могло быть пятнадцать лет спустя в 423 году, если связать это событие с возвращением Бонифация в свою провинцию, только едва ли он приложил руку к падению соперника, возможно, он просто воспользовался случаем и заменил линчеванного полководца, чья гибель была полностью деянием разъяренной толпы. Становится очевидной тонкость ситуации, если учесть, что он не только дезертировал с крупной римской кампании, но и по собственной инициативе в один и тот же год захватил контроль над самой важной западной римской провинцией. Командуя всеми имперскими силами в Африке, он стал фактическим хозяином провинции и, что более важно, ее зерновых запасов, от которых зависела Италия. Однако этот акт отступничества не сделал бы его новым Гильдоном или Гераклианом. Кодекс Феодосия показывает, что поставки зерна из Африки в Италию в 423 году не прекращались и не прерывались. Поэтому правительство Гонория должно было не только согласиться с его магнатством, но и сделать его законным. Первое прямое доказательство этого относится к тому же году, когда ситуация в Италии после ухода Бонифация вышла из–под контроля:
«Наконец, из–за этой вспыхнувшей вражды и ненависти, столь же сильной, как и их прежняя любовь, когда Гонорий оказался сильнее, Плацидия вместе с детьми была сослана в Византию. Один лишь Бонифаций продолжал хранить ей верность и из Африки, которой он управлял, посылал деньги, какие мог, и обещал другую помощь. Позже он вложил все свои средства, чтобы вернуть ее в качестве императрицы» (Olymp. Fr. 38).
Когда Кастин вернулся из Испании, политическая напряженность в Равенне достигла апогея. Политические трения, вызванные его борьбой с Галлой Плацидией, оставили свои следы в канцелярии. Между весной 422 и летом 423 года сменилось не менее трех различных comites rerum privatum и четыре praefecti praetorio per Italiam. Взаимные подозрения, обвинения и вражда между группировками изобиловали. Плацидию обвиняли в кровосмесительной связи с ее братом Гонорием. Подобная пропаганда, должно быть, была направлена со стороны фракции Плацидии и на Кастина. Я подозреваю, что изображение Проспером несправедливого обращения Бонифация с Кастином может быть результатом этой пропаганды. Напряженность при дворе в конечном итоге вылилась в насилие на улицах, где римские солдаты и готские отряды сражались друг с другом (Olymp. Fr. 38). Последней каплей стала казнь двух языческих философов из фракции Кастина, вероятно, спровоцированная по приказу Галлы Плацидии (Marcell. Com. s. a. 423.4).
Гонорий, который до этого находился под влиянием своей сестры, в конце концов уступил фракции Кастина и сослал ее вместе с детьми весной 423 года. Если к этому времени магнатство Бонифация было признано официально, то она наверняка ему посодействовала. Однако к началу 423 года ее собственный авторитет при дворе резко упал, поэтому кажется более разумным, что она устроила это где–то в конце 422 года, когда позиции самого Кастина были временно ослаблены в результате поражения в Бетике. После того, как Плацидия ушла с дороги, всем участникам западной имперской политики должно было стать ясно, что Кастин стал при дворе доминирующей силой, и он, как до этого Стилихон и Констанций, будет управлять государственными делами.
На данный момент Бонифаций благодаря своим личным войскам и контролю над римской Африкой был вторым по могуществу человеком на западе. Гонорий до сих пор не пытался сместить его, и вместо того, чтобы предпринимать попытки примирения с Кастином, Бонифаций решил поддержать изгнанную императрицу. Деньги, которые он послал Плацидии, возможно, были взяты из бывшей собственности Гераклиана, которая за десять лет до этого была присуждена Констанцию (Olymp. Fr. 23). То, что он решил поддержать ее, было политически наименее целесообразным поступком. Плацидия прибыла в Константинополь, где ее двоюродный брат Феодосий II едва терпел ее присутствие. Бонифаций, возможно, был обязан своей уникальной властью условиям, созданным ее влиянием, но своими действиями он отдалился от правительства в Равенне, и на этом этапе он более чем вероятно мог заслужить вражду Кастина. Тупик в этой ситуации был бы снят только исчезновением еще одного крупного персонажа на политической сцене.
Если Гонорий в чем–то и походил на своего отца, то не в жизни, а в смерти. Он также скончался от симптомов водянки 15 августа 423 года (Socr. 7.22.20; Olymp. Fr. 41). Резкий комментарий Блокли о его правлении стоит процитировать полностью: «Самое доброе, что можно сказать об этом самом неэффективном обладателе императорского трона, это то, что его долгие периоды инертности причинили меньше вреда, чем его приступы относительной активности непосредственно до и после уничтожения Стилихона». Недавно было высказано мнение, что Гонорий был самым успешным из всех западных императоров–детей именно потому, что он сознательно выбрал пассивную церемониальную роль. Поэтому он продержался на троне три десятилетия и умер спокойно, в то время как вокруг него погибло множество узурпаторов и военных силачей. Как бы то ни было, учитывая, что в провинциях императорской власти препятствовали множество внутренних и внешних кризисов, можно также сказать, что его правление посеяло семена для окончательного упадка римского правления в Западной Европе. Если смерть Констанция привела к простой борьбе за политическое господство при дворе, то влияние кончины Гонория ощущалось во всем средиземноморском мире.
Отношения между Феодосием II и его дядей Гонорием к концу правления последнего значительно охладели. Поскольку Гонорий не смог произвести на свет потомство мужского пола, Феодосий был единственным человеком, имевшим законные права на западный трон. Галла Плацидия, однако, свела их на нет, родив 2 июля 419 года сына. Чтобы подчеркнуть династическое значение этого события, она назвала сына Валентинианом, в честь своего деда по материнской линии и последнего великого императора имперского Запада. Менее чем через два года мальчик был возведен в императорское звание, а с Феодосием (который тогда собирался жениться на Евдокии) не посоветовались. В результате восточный император отказался признать возвышение Валентиниана, Плацидии и Констанция. Однако из–за их изгнания Валентиниан не мог стать преемником своего дяди, а фракция Кастина определенно не хотела, чтобы сын Плацидии унаследовал трон. Не имея никакого основания для политической власти на западе, она нуждалась в поддержке, которую могли оказать ей только ее родственники в Восточной империи. Однако теперь, когда Гонорий умер, Феодосий фактически стал первым Августом с 364 года, правившим всей империей единолично. Восточные историографы упоминают, что Феодосий сначала скрыл известие о смерти своего дяди. Поэтому он вовсе не был склонен защищать дело Валентиниана.
В 424 году западный принц даже не рассматривался на должность консула. Что еще более ухудшило ситуацию, Феодосий достиг соглашения с заклятым врагом Плацидии: Кастин был назначен на этот год западным консулом. Это явно означало, что они пришли к консенсусу, и Феодосий начал принимать законы для обеих частей империи. Для Плацидии это должно было стать большим оскорблением, но в ее нынешней ситуации она была совершенно бессильна и могла лишь наблюдать со стороны, как имперский запад ускользает из ее рук.
Положение Плацидии из–за решения Феодосия казалось совершенно безнадежным. Как это повлияло на Бонифация в Африке? С момента его ссоры с Кастином в 422 году его позиция в отношении западного римского правительства была невероятно двусмысленной. Учитывая вероятность того, что западный magister utriusque militiae служил в Италии с благословения восточного двора, Бонифаций понимал, что его положение очень скоро может стать несостоятельным. Фрагментарная история Олимпиодора, упомянутая ранее, раскрывает несколько намеков на его деятельность: «Позже он вложил все свои средства, чтобы вернуть ее в качестве императрицы» (Olymp. Fr. 38). Далее он говорит: «Бонифаций был героическим человеком, который часто побеждал полчища варваров, иногда нападая на них с несколькими отрядами, иногда со многими, а иногда вступая в единоборство. Одним словом, он использовал все средства, чтобы освободить Африку от множества варваров и различных племен» (Olymp. Fr. 42). Мы уже видели, как Августин вспоминал успех Бонифация в борьбе с маврами в первые годы его трибуната. Олимпиодор четко различает сражения, которые были случайными стычками, и те, в которых участвовали более крупные силы. Важнейшим вопросом здесь является то, как мы должны интерпретировать представление о том, что Бонифаций использовал «все средства», чтобы «освободить Африку» от мавров.
С хронологической точки зрения, портрет Бонифация в Олимпиодоре появляется в конце его истории, после того, как он стал comes Africae. Олимпиодор писал свою историю ретроспективно, спустя долгое время после 425 года, формального завершения его труда. Однако Августин ясно дает понять, что вскоре после этого года Бонифаций в борьбе с африканскими варварами потерял инициативу. Заявление Олимпиодора, что местные племена были умиротворены между 422 и 426 годами, не кажется пустой риторикой. Бонифаций теперь мог направить против них африканские полевые отряды вместе со своей свитой, которая, по сути, была небольшой самостоятельной армией. Он мог счесть целесообразным, возможно, даже необходимым, использовать против них «все средства», как только стал верховным главнокомандующим региональными силами. Его buccellarii только недавно упустили возможность показать свою силу против вандалов и собрать военную добычу. Единственным возможным средством удовлетворения их требований могло быть только наступление на местные племена. Такая кампания имела бы и ряд других преимуществ. Она не только укрепила бы его контроль над Африкой, но и завоевала бы ему симпатии провинциального населения, как вспоминал Августин: «Кто не говорил, когда ты пришел к власти, что варвары Африки будут не только покорены, но даже станут данниками римского государства?»
Однако легитимность командования Бонифация в эти годы всегда подвергалась сомнению, и он мог ожидать реакции Италии против себя. В случае наступления равеннцев стратегически было бы целесообразно обезопасить внутренние районы Африки, чтобы не пришлось сражаться на два фронта. Будущие события покажут, что племена за границей воспользуются такой возможностью, когда она представится. Из полемической переписки между Августином и пелагианским епископом Юлианом можно понять, что не только мавры столкнулись с войсками Бонифация после его возвращения. Юлиан обвинял Августина и Алипия в том, что они привели в Африку подкрепление против пелагиан. Алипий присутствовал в Италии в 422 году, а по возвращении его «сопровождали трибуны». Преследование еретиков не было незнакомой задачей для Бонифация, и это определенно принесло ему благосклонность африканской церкви. Получив поддержку рядовых военных, народа и церкви, Бонифаций теперь прочно контролировал регион и мог обратить свое внимание на дела за пределами Африки.
Как уже упоминалось ранее, Олимпиодор отметил, что только Бонифаций продолжал поддерживать Плацидию и делал все возможное, чтобы помочь ей возвратиться. Если это начинание было смелым, когда Гонорий был еще жив, то оно, безусловно, превратило Бонифация в «одного человека против всего мира», как только стало ясно, что Феодосий не принял никаких мер для изменения вакансии западного императорского поста. Но что на самом деле мог иметь в виду Олимпиодор, когда говорил, что во время изгнания Плацидии Бонифаций использовал «все свои ресурсы», чтобы организовать ее реставрацию? О вооруженной интервенции против Италии, безусловно, не могло быть и речи. Африканская армия не могла соперничать с италийской ни в количественном, ни в качественном отношении. Двенадцать пехотных полков и девятнадцать кавалерийских насчитывали, возможно, чуть более 20 000 солдат. В ней был очень хороший набор конных частей, но большинство войск Бонифация составляли пограничные гарнизоны (limitanei), главной обязанностью которых было поддержание внутренней безопасности против мавров. Фактическая полевая армия насчитывала всего десять подразделений, и большинство из них были псевдо–комитатами, то есть лимитанами, переведенными в полевую армию. Только четыре отряда, возможно, общей численностью 2000 или 3000 солдат, были элитными войсками.
Бонифаций должен был оставить войска для защиты своей провинции, и только если бы большая часть италийской полевой армии отсутствовала, у него появился бы шанс отбиться. Однако Гераклиан предпринял такую попытку за десять лет до этого, и ее результатом стало полное фиаско [Oros. 7.42.12–14; Hyd. 48 (56)]. Кроме того, пока Феодосий поддерживал Кастина, такой шаг мог вызвать прямой гнев Востока. Оставался один козырь, который Бонифаций до сих пор не разыграл.
Большинство жителей Рима в основном зависели от усилий африканских властей по снабжению их зерном. По подсчетам одного ученого, ежегодный canon frumentarius urbis Romae составлял более 3 910 000 модиев, что было достаточно для 65 000 получателей. Всего несколько дней задержки прибытия африканских судов с зерном могли привести, и часто приводили, к голоду и беспорядкам. Предшественники Бонифация, поднявшие восстание против Италии, часто предпочитали тактику задержки или даже блокирования поставок зерна в Рим. Это всегда вызывало серьезное недовольство в бывшей caput mundi. В самом крайнем случае, во время осады Рима Аларихом, когда Гераклиан перенаправил африканский зерновой флот в Равенну, это привело к голоду и даже к употреблению человеческого мяса (Zos 6.11.2; Proc. BG 3.2.27). Нет никаких свидетельств, подтверждающих, что Бонифаций намеренно нарушил поставки зерна в Рим, как это делали ранее Гильдон и Гераклиан. Однако это был только первый раунд игры, и ему не нужно было сразу прибегать к такой мере. Одна лишь угроза ее применения могла оказать достаточное политическое давление в его целях. Вскоре в бывшей столице стало ясно, что ему это удалось.
Западный трон после смерти Гонория оставался вакантным в течение трех месяцев, пока неожиданно 20 ноября 423 года императором не был провозглашен primicerius notariorum Иоанн. Его провозглашение было поддержано фракциями в римском сенате, такими как влиятельные Аниции, которые организовали для него игры (Olymp. Fr. 41.2). То, что гражданский чиновник был провозглашен западным императором более чем через три месяца после смерти законного императора, лишь подтверждает, что не было ближайшего кандидата, готового принять власть. Сановники в различных канцеляриях стремились иметь собственного императора, который бы покровительствовал им и обеспечивал назначения на должности. Таким образом, провозглашению Иоанна способствовали три фактора: беспокойство бюрократов, нежелание восточного императора назначить себе коллегу и надвигающийся кризис в Африке. Бонифаций не был единственной причиной западной узурпации, но он определенно послужил катализатором, который привел события в движение. Однако роль Кастина в этих политических потрясениях далеко не ясна. Ученые сходятся во мнении, что он был военным покровителем, поддерживавшим режим Иоанна. В этом он следовал примеру Арбогаста, Алариха и Геронтия, которые оказывали военную поддержку церемониальным императорам Евгению, Приску Атталу и Максиму в Испании. Однако я считаю, что запись Проспера об этих двух людях ставит под серьезное сомнение такое прочтение. Он говорит: «Гонорий умер, и Иоанн принял императорскую власть при попустительстве, как считалось, Кастина, который возглавил армию в качестве magister militum» (Prosper s. a. 423). В своей хронике Проспер неуклонно враждебно относится к Кастину. Однако, написав после падения Кастина, когда никто не был заинтересован в его защите, Проспер косвенно признал, что поддержка Иоанну со стороны magister militum не была очевидной (Prosper s. a. 425). Как мы увидим позже, Проспер повторил этот вердикт при описании конечной судьбы Кастина. Конечно, прежняя должность Кастина дала бы ему больше свободы, но если Кастин хотел сохранить свою власть в Италии, то он должен был справиться с обострением, которое вызывал Бонифаций. Я считаю, что безопаснее уважать утверждение Проспера о том, что Кастин не поддерживал Иоанна всецело, возможно, только когда на него давил кризис в Африке. Похоже, что основными военными сторонниками Иоанна были Гауденций и сын последнего Аэций. В отличие от Феодосия, ни один чиновник в Италии не мог позволить себе просто ждать и смотреть, как будут развиваться события. К началу 424 года первоочередной задачей нового режима должно было стать контрнаступление на его противника в Африке. В то же время Иоанн отправил послов в Константинополь, чтобы объяснить ситуацию Феодосию. Он не принял их и немедленно бросил в тюрьмы (Philost. 12.13; Theoph. AM 5915). Если Феодосий не мог сам править империей, то он точно не потерпел бы западного коллегу, который даже не принадлежал к его дому. Он надеялся на продолжение династического наследия своего деда, и в этот момент он окончательно поддержал возвращение Валентиниана и Плацидии. Бонифаций выиграл этот первый раунд, но дальше последовал самый опасный для него этап. Восток довольно медленно действовал против Иоанна. Консульство Кастина было отменено только 26 апреля, а Валентиниан был коронован цезарем только 24 октября. К тому времени, когда Феодосий мобилизовал свои силы, уже наступила зима. Бонифаций мог ожидать, что в течение всего 424 года ему придется принять на себя основную тяжесть возмездия со стороны Иоанна.
Именно по этой причине Бонифаций обосновался в Карфагене. Даже в начале пятого века этот город оставался великолепным мегаполисом. Это была самая важная гавань западного Средиземноморья, и только Рим, Александрия, Антиохия и Константинополь могли соперничать с ним по количеству памятников и великолепных игр, которые он устраивал для своих жителей. То, что Бонифаций присутствовал в африканской столице для надзора за ее обороной, можно узнать от Августина. В 424 году он в последний раз ездил в Карфаген и оставался там с апреля по июль. Даже во время неминуемой войны Бонифаций находил время, чтобы посетить церковь и послушать своего старого друга. Удивительно, но Августин ни разу не ссылается на comes Africae, в то время как раньше в своих проповедях он не воздерживался от прямых ссылок на людей. Однако вся тема его проповедей — это прощение грехов и дарование помилования ближним. Трудно определить, делал ли Августин здесь политическое заявление, но предположение небезосновательно. Многих африканских провинциалов не обрадовала бы перспектива гражданской войны у их дверей. Многие из них могли помнить кровавые чистки, последовавшие за неудачным восстанием Гераклиана. Поэтому у них были все основания опасаться последствий действий Бонифация. Двумя важными способами Бонифаций еще больше расширит границы своей власти здесь, в то время как он будет добиваться восстановления Валентиниана. Галльская хроника 452 года отмечает, что в 425 году «Карфаген был окружен стеной. Указом римлян этот город было запрещено укреплять с тех пор, как был разрушен древний город, на случай, если он послужит убежищем для мятежников» (Chron. Gall. 452, 98). Раскопки, похоже, говорят в пользу даты, связанной с пребыванием Бонифация на посту comes Africae. Великая стена была последним крупным западным римским сооружением в Карфагене и исключительным событием. Из–за относительно спокойной обстановки на прибрежных равнинах немногие римские города в Магрибе имели укрепления. Много лет спустя, когда вандалы вторглись в Африку, только Цирта, Гиппон Регий и Карфаген были достаточно укреплены, чтобы продержаться некоторое время (Poss. V. Aug. 28). Ни одно из местных племен не могло угрожать большим городам, и поэтому кажется разумным, что в ожидании нападения из–за границы Бонифаций отдал приказ укрепить город. Карфаген всегда был бы первой целью любой армии вторжения. Однако его неумолимая решимость восстановить законную династию не ограничивалась укреплением обороны города. Бонифаций также возобновил работу городского монетного двора, который не использовался с момента узурпации власти Домицием Александром в 310 году, и выпустил серию мелких медных монет. Хотя строительство карфагенской стены было огромным достижением, выпуск монет под его руководством был поистине исключительным явлением. Во времена поздней империи это было исключительной прерогативой правящих императоров, и только узурпатор выпускал собственные монеты. Бонифаций никогда бы не проявил подобных амбиций. Вместо этого важно помнить, что в древнем мире монеты были самым успешным средством пропаганды. Чеканка этих монет была для остального мира ясным знаком, что он отстаивает интересы феодосиевой, а значит, законной, династии.
Наконец, как записал Проспер, Бонифаций столкнулся с вооруженной интервенцией из Италии: «Феодосий сделал своего кузена Валентиниана цезарем и послал его вместе с Августой, его матерью, вернуть западную империю. В то время оборона Иоанна ослабла, потому что он пытался силой оружия захватить Африку, которую удерживал Бонифаций» (Prosper s. a. 424). Галльский хронист 452 года дает некоторое подтверждение идее о том, что Иоанн начал экспедицию против Бонифация именно в этот момент. Хотя он написал, что «Сигисвульт поспешил в Африку против Бонифация», вполне вероятно, что он спутал экспедицию Иоанна с экспедицией Сигисвульта, которая произошла несколькими годами позже (Chron. Gall. 452, 98). Не исключено, что на самом деле командующим был Кастин. Кому–то нужно было разобраться с Бонифацием в Африке. Гауденций был занят в Галлии, а сын последнего был отправлен к гуннам, чтобы набрать наемников (Greg. Tur. Dec. Lib. Hist. 2.8). Если в вердикте Проспера о провале кампании 422 года против вандалов есть доля правды, то легко представить, что Кастин жаждал отомстить Бонифацию.
Учитывая срочность продовольственной блокады, кажется вполне разумным, что италийские войска вторглись в Африку в марте, в самый ранний момент, когда в том году можно было проплыть между Италией и Карфагеном. Точные детали его кампании неизвестны, но Проспер ясно дает понять, что оборона узурпатора была серьезно ослаблена войной в Африке. К 425 году экспедиция не вернулась. Должно быть, она либо ужасно бездействовала, либо, что более вероятно, Бонифаций если не разгромил вражеские силы полностью, то, по крайней мере, остановил их. Мы не видим никаких признаков восстания племен, что говорит либо о том, что они все были умиротворены, либо о том, что контрнаступление италиков было отбито на удивление быстро. Между тем, возможно, что действия Бонифация вдохновили фракции в Галлии, недовольные режимом Иоанна, сделать то же самое. И Гауденций, и преторианский префект Эксуперанций вскоре были убиты во время военного восстания в Арле в 424/425 г. (Chron. Gall. 452, 97, 100). Результаты отвлечения Бонифацием сил Иоанна проявятся в следующем году, когда восточная армия под командованием генералов Ардавурия, Аспара и Кандидиана, наконец, начнет действовать.
Зимой 424/425 гг. эта армия заняла Салону в Далмации, а затем в начале 425 г. разделилась. Аспар и Кандидиан продвинулись с кавалерией в северную Италию, где им удалось взять Аквилею и несколько других городов (Olymp. Fr. 43.1). Ардавурий отплыл из Далмации с остальной армией, но его флот был рассеян во время шторма. Он был схвачен и доставлен в Равенну, но ему предоставили достаточную свободу передвижения, чтобы он смог переманить на свою сторону нескольких офицеров, которые ранее были уволены Иоанном (Philost. 12.13–14). Аспар продвинулся вперед к Равенне и взял город, хотя, похоже, он либо позволил своим войскам разграбить его, либо не смог помешать им это сделать (Chron. Gall. 452, 99). Неспособность Иоанна оказать сколько–нибудь значительное сопротивление в Италии напоминает поражение Магна Максима в 388 году: восточные войска застали обоих узурпаторов врасплох после того, как западные силы были отвлечены на несколько фронтов. Иоанн был схвачен и казнен летом 425 года в Аквилее после тщательно срежиссированных празднований победы и обрядов публичного унижения (Proc. BV. 3.3.9). Говорят, что Феодосий II, руководивший играми на ипподроме, призвал население следовать за ним с молитвой по улицам Константинополя и вместе посещать церковь, получив известие о падении узурпатора (Socr. 7.23). В конце года Галла Плацидия наконец вернулась с сыном.
Действия Бонифация были невероятны во многих отношениях. Подобно Гильдону и Гераклиану, он бросил вызов авторитету ведущего magister militum в Италии, как comes Africae, оказывая политическое давление на Рим, когда он либо нарушал поставки зерна, либо угрожал сделать это. Однако он преуспел там, где его предшественники потерпели неудачу. Он выстоял в лобовом столкновении с западной полевой армией. Как верно отмечает Олимпиодор, он мобилизовал все свои ресурсы, чтобы добиться восстановления династии Феодосиев на имперском западе. Такая преданность и настойчивость, когда никто другой с самого начала не хотел поддержать претензии Плацидии, определенно не осталась незамеченной. Теперь ему предстояло пожинать последствия своих действий.