2. Начало карьеры Бонифация (ок. 413-421 гг.)

Происхождение

Мы практически ничего не знаем о раннем прошлом Бонифация. Ни один из источников не дает нам никакой информации о дате его рождения, юности, семье или происхождении до начала его государственной карьеры. Как и почти у всех имперских офицеров пятого века, не сохранилось ничего из его личных записей, исключая, конечно, поддельные письма псевдо-Бонифация. Единственное, что о нем известно, — это его происхождение, о котором у нас есть два разных свидетельства, одно из которых предоставлено фальсификатором писем псевдо-Бонифация, а другое — Прокопием. В поддельном письме Бонифация говорится: «Рожденный фракийцем, я едва спасся от скифа!» (Ps. — Bonif. Ep. 10). С другой стороны, Прокопий рассказывает: «Было два римских полководца, Аэций и Бонифаций, особенно доблестные люди, и по опыту многих войн не уступавшие никому, по крайней мере, из современников» (Proc. BV 3.3.14). Заявление Прокопия не дает большого простора для исследования. С другой стороны, фракийская национальность не была неслыханной и принималась. Балканы произвели на свет некоторых из самых жестоких солдат–императоров так называемого «кризиса третьего века». Даже во времена Бонифация мужи из этого региона достигли самых высоких военных должностей на имперском Западе. Констанций (III), родившийся в Наиссе, и Гауденций и Аэций, уроженцы Дуросторума в Мезии, — три наиболее показательных примера. Авторитет составителя писем псевдо-Бонифация в этом вопросе, однако, не вызывает подозрений.
По мнению Кловера, фальсификатор не просто указывал на происхождение мужей, когда называл Бонифация фракийцем, а Кастина — скифом. Говоря о Кастине как о «скифе», он на самом деле имел в виду варвара. Для литераторов поздней античности название «фракиец» имело аналогичное значение. Для них дунайского происхождения было достаточно, чтобы военные выглядели как варвары. Чтобы начать наше расследование, у нас нет ничего, кроме его имени. Бонифаций переводится как «тот, кто имеет хорошее предзнаменование» и является составным христианским именем типа Deusdedit. Это было имя–пожелание, которое давали родители, чтобы благословить своего ребенка на удачу. Это имя вошло в моду во времена поздней империи. В провинции Фракия оно встречалось крайне редко. В африканской эпиграфике, напротив, оно было очень популярно, часто использовалось и редко засвидетельствовано за пределами епархии. Скорее всего, это был перевод семитского (пунического) имени. В свете карьеры Бонифация африканское происхождение кажется вполне правдоподобным. За исключением кратких появлений в Массалии и Италии, большую часть своего времени он провел в Магрибе. Тем не менее, мы не можем просто отбросить свидетельство псевдо-Бонифация только из–за прихоти автора. Фальсификатор имел доступ к широкому кругу современных источников, включая панегирик генералу, который фигурировал в истории Олимпиодора (Olymp. Fr. 40).
Дальнейшие просопографические исследования могут склонить чашу весов в другую сторону. Для поздней империи между 260 и 640 годами мы знаем только об одиннадцати чиновниках, носивших имя Бонифаций. Все они были на западе. Бонифаций, о котором идет речь в этой биографии, был единственным чиновником с таким именем, который, как утверждается, имел корни на востоке. Более того, с начала пятого века и до конца этого периода мы находим таких людей только в Африке и Италии. Четко указано происхождение лишь одного другого Бонифация; он был не кем иным, как секретарем вандальского короля Гелимера, уроженцем Бизацены в Проконсульской Африке (Proc. BV 2. 4.33). Хотя эти доказательства не являются убедительными, они свидетельствуют в пользу гипотезы о том, что Бонифаций был скорее всего африканцем или романо–пунийцем, чем фракийцем. И все же стоит спросить, имеет ли значение для нашего понимания карьеры Бонифация факт, был ли он африканцем или фракийцем. В конце концов, провинциальное происхождение таких людей, как Аэций и Констанций, не оказало никакого влияния на их западную карьеру или политику. В свете некоторых пробелов в наших знаниях об общественной жизни Бонифация, возможно, будет полезно поднять этот вопрос позже.

Массалия

В 413 году Бонифаций впервые появился на публике в Массалии. Здесь он оказался в пресловутом осином гнезде. Вестготы Атаульфа, служившие западному двору, сокрушили режим галльского узурпатора Иовина (Chron. Gall. 452, 69; Olymp. Fr. 20; Oros. 7.42.6; Sozom. 9.15.3). Они предложили вернуть Галлу Плацидию, сводную сестру Гонория и их заложницу после разграбления Рима Аларихом в 410 году, в обмен на поставки продовольствия (Olymp. Fr. 22.1). Но в то самое время, когда головы мятежников (Иовина и его брата) были принесены гражданам Равенны, комит Африки Гераклиан поднял восстание [Oros. 7.42.14; Hydat. 48 (56)], блокировал поставки зерна в Рим и отплыл со своими войсками в Италию. Хотя армия Гераклиана была быстро разбита, его восстание оказалось большим неудобством для правительства Гонория, поскольку оно не смогло доставить обещанное зерно. Согласно Олимпиодору, Атаульф тогда решил сам снабжать свой народ и попытался захватить несколько галльских городов.
«Когда Атаульфа попросили вернуть Плацидию, он потребовал обещанное зерно. Хотя они не могли выполнить свои обещания, они, тем не менее, поклялись доставить его, если получат Плацидию. Варвар притворился, что согласен, и направился к городу Массалии, который он надеялся захватить вероломством. Там он был ранен оружием благороднейшего Бонифация и, едва избежав смерти, удалился в свой лагерь, оставив город ликующим и полным похвал и славословий Бонифацию» (Olymp. Fr. 22.2).
Несмотря на то, что готская армия Атаульфа в период между мятежом Алариха в 395 году и их поселением в Аквитании в 418/419 году превратилась в ветеранскую силу, для осады и штурма городов им все еще не хватало материально–технической базы. Марсель в поздней античности был одним из самых процветающих портовых городов западного Средиземноморья и был укреплен впечатляющими стенами. Этот случай часто интерпретируется как осада или битва, в которой Бонифаций успешно организовал оборону против вестготского штурма. В качестве альтернативы было высказано предположение, что Атаульф, возможно, надеялся завоевать Массалию, убедив местную администрацию, что у него есть императорское разрешение войти в город. Однако Олимпиодор утверждает, что именно императорские власти все еще претендовали на соблюдение ранее заключенных соглашений. Поэтому гораздо более вероятно, что городские власти действительно пытались устроить ловушку для Атаульфа к тому времени, когда он отважился приехать в Массалию, но не смогли его задержать. В четвертом веке имперские власти часто использовали тактику похищения или даже убийства варварских вождей во время пиров или других «мирных» встреч.[1]
Несмотря на мотивы действующих лиц, что–то явно пошло не так, и произошла какая–то стычка, в которой Бонифаций ранил и почти убил готского вождя. Олимпиодор — единственный автор, упоминающий об этом событии, и у нас нет других источников о Бонифации до того, как Августин начал с ним переписку. Таким образом, невозможно определить, как, когда и почему Бонифаций оказался в Массалии. [2] Однако отсутствие информации может также указывать на то, что о нем просто не было известно ничего важного, и это был его первый известный публичный подвиг. [3] Бонифаций был всего лишь трибуном, когда Августин написал ему свои первые письма, поэтому справедливо предположить, что во время поединка с Атаульфом он был обычным солдатом. То, что обычный солдат собственноручно ранил готского короля, сделало бы его знаменитостью, о чем свидетельствует реакция жителей Массалии. Бонифаций был лишь незначительным персонажем в великих событиях 413 года, однако Олимпиодор уже в этом отрывке воздает ему должное. Действительно, эпитет «благороднейший» (γενναιότατος) является единственным превосходным прилагательным, употребленным по отношению к человеку во всех фрагментах истории Олимпиодора. Хотя восточный дипломат писал с оглядкой и обладал обширной информацией о будущих деяниях Бонифация, кажется, нет причин сомневаться, что боевая доблесть Бонифация в Массалии послужила основой для его последующей военной карьеры.


[1] Известными примерами являются успешное пленение аламаннского царя Вадомария (Amm. 21.4.3-6), неудачная попытка задержать готского вождя Фритигерна (Amm. 31.5.5-8) и убийство вождя квадов Габина (Amm. 29.6.5-6).
[2] Меррилс и Майлс утверждают, что карьера Бонифация началась на войне против узурпатора Иовина. Это привлекательное предположение, но в источниках нет свидетельств того, что Констанций (III) когда–либо направлял против Иовина имперские войска, но чтобы сокрушить галльского узурпатора, но вместо этого magister utriusque militiae использовал готов Атаульфа. В конечном итоге, Бонифаций не может быть связан с этими событиями.
[3] МакДжордж утверждает, что каждый magister militum пятого века, чья родословная известна, происходил из аристократического рода, в то время как у тех, чье социальное происхождение нам неизвестно, нет никаких намеков на то, что они вышли из низших классов. Бонифаций, похоже, является исключением из этой закономерности. Его карьера больше напоминала карьеру офицеров конца третьего и четвертого веков, когда талантливые люди из низов могли достичь топовых должностей.

Солдат Христа

Письма

Примерно через четыре года после своего знаменитого перформанса в Массалии Бонифаций появляется в Африке в качестве трибуна, командующего отрядом федератов. У нас нет информации о его местонахождении в промежуточные годы. Однако, как мы увидим, его местонахождение может иметь правдоподобное объяснение. Здесь он начал переписываться с одним из самых замечательных людей поздней античности, Августином, епископом Гиппона Регия. В 417 году Бонифаций получил первое известное послание из их переписки. Но это скорее книга, чем письмо, «миниатюрная история (представленная как учебник для начинающих) о природе христианского конфликта в Африке». В ней подробно обсуждаются проблемы с донатистами, а также делается отступление о типах людей, ответственных за насилие на религиозной почве. Несколько ключевых отрывков проливают свет на самого Бонифация.
«Я должен выразить похвалу и поздравления, и я поражен, мой возлюбленнейший сын Бонифаций, тем, что среди забот войны ты стремишься познать то, что относится к Богу. Отсюда ясно, что ты служишь вере, которую имеешь, во Христа, даже в военной обстановке. Итак, чтобы кратко сообщить твоей милости о разнице между заблуждениями ариан и донатистов, ариане говорят, что Отец, Сын и Святой Дух различны по существу. Но иногда некоторые из них, как мы слышали, желая привлечь на свою сторону готов, когда видят, что у них есть некоторая сила, исповедуют ту же веру, что и готы. Но их опровергает авторитет их предшественников, ибо даже сам Донат, как говорят, не придерживался такой веры, а ведь это его секта, принадлежностью к которой они хвалятся».
Как говорится в письме, Бонифаций продолжал свою военную карьеру и был участником бурных волнений в Африке. Примечателен тот факт, что Бонифаций спросил о разнице между арианством и донатизмом. Как объяснил Августин, первое было ересью, а второе — расколом. Однако донатисты, которые в те времена находились в весьма бедственном положении, отчаянно пытались найти влиятельных благодетелей и хотели прозелитизировать арианствующих готов. Готы, о которых говорит Августин, — это foederati, которыми командовал Бонифаций (Olymp. Fr. 42; Aug Ep. 220.7; Poss. V. Aug. 28.12). Ситуация могла несколько озадачить Бонифация, поскольку его солдаты технически также были «еретиками».
«Поскольку записи очень объемны, особенно для тебя, занятого другими делами, важными для мира в Риме, потребуется много времени, чтобы прочитать, как донатисты были побеждены во всех отношениях на самой конференции, но ты мог бы, возможно, прочитать их сборник, который, я полагаю, есть у моего брата и коллеги епископа Оптата, или, если у него его нет, его можно легко достать в церкви Ситифиса, поскольку эта книга тоже, возможно, утомительна для человека с твоим бременем из–за ее длины».
Тот факт, что Августин посоветовал Бонифацию обратиться к Оптату или в церковь Ситифиса, помогает локализовать область деятельности офицера. Де Леппер был склонен отождествлять его должность трибуна с должностью Praepositus Limitis в Гемеллах, из–за близости к Ситифису и резиденции Оптата. Однако нет никаких свидетельств, подтверждающих это местоположение, в то время как мы знаем, что несколько лет спустя Августин посетил Бонифация на его посту в Тубунах. Последнее место определенно кажется оправданным в качестве его штаб–квартиры и переносит нас в южную Нумидию, регион, где трибун не мог избежать контакта с донатистской церковью. На конференции в Карфагене в 411 году донатизм проиграл перед имперскими чиновниками, и с тех пор его члены постоянно преследовались имперскими властями. Однако секта все еще оставалась на свободе в сельской местности Нумидии, где она продолжала свое сопротивление. Письмо Августина создает впечатление, что донатисты потерпели полное поражение и остались лишь небольшие очаги сопротивления. Однако через несколько лет Августин признает, что многие люди притворились обращенными и что «очаги» на самом деле стали «областями». Другой трибун, Дульцитий, также спрашивал о деятельности этой секты, и Августин ответил ему, что он уже послал наставления другим людям. Не исключено, что он имел в виду и Бонифация.
«Исходя из этого, мы можем без всякого абсурда истолковать заявление блаженного апостола Павла, где он говорит: «Мы готовы наказать всякое непослушание, как только исполнится ваше прежнее послушание». По этой причине Сам Господь велит сначала пригласить гостей на Свой великий пир, а потом уже принуждать их. Ибо, когда слуги Его сказали Ему в ответ: «Господи, мы сделали все, что Ты повелел, и уже все готово», Он сказал: «Выйдите на дороги и тропинки и заставьте прийти всякого, кого найдете».
Эта политика религиозного принуждения предвосхитила бы века религиозной нетерпимости в средневековую эпоху и после нее. Лансель, однако, замечает, что, возможно, было бы несколько чересчур заклеймить Августина как отца инквизиции. Он определенно был против убийства людей, которых считал еретиками, хотя бы потому, что не хотел делать из них мучеников. Первоначально Августин сопротивлялся принуждению. Однако опыт его родного города, где банды донатистов прибегали к насилию и разрушению, заставил его поддержать принуждение, чтобы вернуть в лоно церкви свою африканскую паству. Таким людям, как Бонифаций и Дульцитий, было поручено выполнить имперские указы против осужденного культа. Августин написал письма 185 и 189 Бонифацию в тот период, когда епископ был полностью занят пелагианским вопросом. Между летом 416 и летом 418 года он получил от Орозия в Палестине известия об извращениях ереси и собирал африканских епископов для обжалования их дела у папы. Однако епископ Гиппона Регия нашел время, чтобы написать Бонифацию одно из самых длинных писем, которые он когда–либо писал. Августин не приложил бы таких больших усилий, если бы не знал о заслугах Бонифация.
Он писал Бонифацию: «Мне очень приятно, что среди своих гражданских обязанностей ты не пренебрегаешь также заботой о религии и желаешь, чтобы люди, оказавшиеся в разлуке и расколе, были возвращены на путь спасения и мира». Это письмо ясно показывает, что Бонифаций был христианином, проявлявшим немалый интерес к богословским вопросам. Вскоре после этого Августин отправил ему письмо 189. Это письмо поясняет, что интерес Бонифация к богословию проистекал не только из его служебных обязанностей, но и из его благочестивой натуры. В письме 189 он говорит: «Ты очень желаешь, чтобы я написал тебе что–нибудь, что укрепило бы тебя к вечному спасению, на которое ты надеешься в Господе нашем Иисусе Христе». Как и письмо 185, это послание говорит нам не так много, как хотелось бы, но оно освещает некоторые моменты, важные для реконструкции религиозных взглядов Бонифация.
Например, из письма 189 также становится ясно, что Бонифаций испытывал определенное беспокойство по поводу совместимости христианской веры и военной службы. Августин наставлял его: «Не думай, что невозможно угодить Богу тому, кто, будучи солдатом, носит боевое оружие». Опасения Бонифация иллюстрируют одну из самых больших проблем, с которыми столкнулась католическая церковь в поздней Римской империи: отношение военных к вере и средства, с помощью которых можно было примирить воинственный институт с его посланием о мире. Проблемы, связанные с моралью войны в христианстве, беспокоили апологетов задолго до четвертого века. Однако, по сравнению с другими доктринальными вопросами, это был лишь незначительный спор. Вскоре христианство стало отождествляться с Римской империей, и это переплетение заставило христианских писателей разработать несколько доктрин, с помощью которых они попытались определить надлежащую роль христианского солдата. Ответ Августина Бонифацию следует рассматривать в более широком контексте решения Церкви привести имперскую армию в лоно христианской веры и создать этический кодекс, по которому мог бы жить христианский воин. Он принял концепцию оправдания войны ради восстановления мира и считал, что для христианина не будет грехом убивать в бою. Церковь не пыталась сделать христианство непосильным бременем для военных.

На границе

Письма Августина также дают дальнейшее представление о военных занятиях Бонифация в это время. В письме 189 он пишет
«Те, кто отказался от всех этих мирских занятий, а также служит Богу с совершенным постоянством целомудрия, конечно, занимают более высокое место перед Богом. «Но каждый человек, — как говорит апостол, — имеет свой дар от Бога, один этот дар, другой тот». Поэтому другие сражаются с невидимыми врагами, молясь за тебя; ты же борешься с видимыми варварами, сражаясь за них».
Военные обязанности Бонифация неоднократно отмечались в письмах Августина. В данном случае прямо указано, что он борется с «видимыми варварами». Точный характер его службы станет очевиден из письма, написанного через много лет после их первого обмена письмами, в котором Августин напомнил Бонифацию о его первых днях службы в качестве штабного офицера в Африке: «[Бонифаций] как трибун умиротворил все эти племена силой оружия и угрожая им федератами». Звание трибуна было одной из низших должностей комитатов. Трибуны командовали полками, основной единицей полевой армии, численность которых обычно составляла около 400 человек для конницы и 800 человек для пехоты. Трибуны также могли называться препозитами и, как в случае с Бонифацием, могли командовать федератами. Если Бонифаций был обычным солдатом в Массалии, то должность трибуна во второй половине 410‑х годов, безусловно, была значительным продвижением в его карьере. В эти годы magister utriusque militiae Констанций после устранения галльских узурпаторов и своего соперника Гераклиана получил фактический контроль над всеми военными эшелонами.
В 416 году был заключен договор с вестготами, и Плацидия вернулась в Италию (Oros. 7.43.12–13; Olymp. Fr. 31; Philost. 12.4; Prosp. s. a. 416). Бонифаций мог остаться в Массалии до окончания войны между готами и римлянами. В качестве альтернативы он мог присоединиться к войскам Констанция в Испании. К этому времени его репутация героя войны могла стать известна на высших военных уровнях, возможно, даже подкреплена Галлой Плацидией, которая могла узнать о карьере солдата из первых рук через своего бывшего мужа Атаульфа. Констанций наверняка способствовал его продвижению, и в этом случае уместно снова поднять вопрос о происхождении Бонифация. Одной из особенностей реорганизации провинций Констанцием было то, что важные должности были доверены местным римлянам. Это определенно произошло в Галлии в 418 году, когда был создан совет семи провинций, призванный сблизить провинциальную аристократию с имперским правительством в Италии. Вполне совместимо с этой политикой было бы наградить местного солдата за выдающиеся заслуги престижной должностью, охраняющей границу его родной провинции. Для сравнения, современник Бонифация Астерий, испанец из Тарраконы, занимал должность comes Hispaniarum. Я подозреваю, что готские федераты могли быть ветеранами, назначенными Бонифацию после того, как Констанций и Валлия заключили свой договор.
Действуя из своего штаба в Тубунах, Бонифаций должен был патрулировать нумидийскую границу. Это была пустынная область соленых озер, часть предсахарской области, отделенной на севере высокогорными, хорошо орошаемыми районами Средиземноморской североафриканской зоны и характеризующейся полосой полузасушливых внутренних равнин. Африканские варвары, с которыми он здесь столкнулся, были племенами мавров. Следует отметить, что в большинстве случаев задача пограничных гарнизонов заключалась в контролировании этих кочевников, когда они выходили за пределы провинций для перекочевки, а не для борьбы с ними. Одной из обязанностей трибуна здесь было выслушивание клятв, которые они давали, когда выходили. Хотя реальные военные действия происходили редко, серьезные набеги время от времени все же случались. [1] В этих случаях вмешивалась римская кавалерия. Если слова Августина «умиротворяющий» и «устрашающий» поместить в правильный военный и дипломатический контекст, они означают, что Бонифаций смог подчинить их и навязать им договор. Августин написал это около 419 года коллеге в Салоне. Когда он упоминает, что некоторые варварские народы «умиротворены», он использует тот же язык, что и тогда, когда он говорил об успехе Бонифация в борьбе с этими племенами.
«Ибо среди нас, то есть в Африке, есть бесчисленное множество варварских народов, где Евангелие еще не проповедовалось; нам легко узнавать это каждый день от тех, кто был взят в плен и теперь находится среди рабов римлян. Но только несколько лет назад некоторые из них, исключительные и немногочисленные, были умиротворены и вошли в состав римских территорий, так что у них нет своих царей, но есть правители, поставленные над ними Римской империей, и они и их правители стали христианами. Но те, кто обитает дальше вглубь страны и не находится под властью Рима, никак не связаны с христианской религией, и все же ни в коем случае нельзя сказать, что к ним не относится Божье обетование».
Действительно на границах римской Африки действовали два типа мавров. Несколько местных племен, рассеянных внутри провинций, образовали королевства, но были и кланы, сформировавшиеся за границей. В пятом веке они начали свою «этническую экспансию» подобно готам и вандалам в Европе, которые объединили группы разного происхождения и заложили основу для внушительных региональных держав, доставивших восточным римским правителям столько хлопот в шестом веке.
Племена, с которыми сражался Бонифаций, принадлежали ко второму типу, и их не следует отождествлять с теми, которые превратились в местные царства мавров в Ауре. Августина также беспокоило то, что эти племена еще не были христианизированы и даже укрывали римских рабов. Уже с третьего века эти мавры совершали набеги на южную Нумидию, сделав ее одной из самых уязвимых частей римской Африки, которую необходимо было тщательно обследовать и укрепить. Силы, которыми располагал Бонифаций, состояли в основном из кавалерии, которая была наиболее эффективным средством борьбы с быстрыми набегами пустынных кочевников. Африканская кавалерия была одной из самых сильных в империи, составляя почти половину всех сил провинции. В течение нескольких лет Бонифаций был занят поддержанием мира в своем секторе нумидийской границы, когда в его личной жизни произошла катастрофа.

Смерть первой жены

Спустя много лет Августин вспоминал, как Бонифаций написал ему в беде после смерти первой жены и обратился к нему за советом. Он сказал:
«Вспомни, каким человеком ты был, пока была жива твоя первая жена святой памяти, как ты ужасался суете этого мира вскоре после ее смерти и как ты желал поступить на службу Богу. Мы знаем, мы можем свидетельствовать о том, что ты говорил нам в Тубунах о своем душевном состоянии и желаниях, когда мы с братом Алипием были с тобой наедине. Действительно, я не думаю, что земные заботы, которыми ты сейчас поглощен, имеют такую силу, чтобы полностью стереть это из твоей памяти. В самом деле, ты хотел полностью отказаться от общественной жизни, которой ты занимался, и уйти в священный отдых и жить той жизнью, которой живут слуги Божьи, монахи».
Внезапная потеря жены нанесла Бонифацию огромный психологический и эмоциональный удар, ясно указывая на то, что она была важной частью его жизни. Его намерение стать монахом еще раз демонстрирует высокий уровень его личного благочестия, который уже был отмечен. В прошлом отношение Бонифация к религии в свете его будущих поступков оценивалось как лицемерие. Однако пока что это решение соответствовало его более ранним религиозным проявлениям. Мы не должны недооценивать их влияние. Решение Бонифация не было бы уникальным случаем. Еще одним примером того, как известный солдат прекратил свою военную карьеру под влиянием христианства, был галльский воин Тит. Во время правления восточного императора Льва I (457-473 гг.) Тит искал службу на востоке со своими вукеллариями и получил титул комита. Но когда он встретился с Даниилом Столпником, он решил стать отшельником и демобилизовал своих солдат.
«Но что мешало тебе сделать это? Только то, что ты подумал, когда мы указали на это, насколько велика будет польза от того, что ты делаешь, для церквей Христа. Ты делал это с единственным намерением, а именно: чтобы все жили, как говорит апостол, «тихой и спокойной жизнью во всяком благочестии и честности», защищенные от нападений варваров. Но ты также не хотел искать от мира сего ничего, кроме того, что необходимо для поддержания твоей собственной жизни и жизни тех, кто зависит от тебя, в то время как ты был препоясан поясом целомудрия и, несмотря на телесные доспехи, был защищен более надежно и крепко доспехами духа».
Наиболее интересна роль Августина в этом деле. Он был крупным распространителем монастырей в Северной Африке, и Бонифаций, вероятно, послал ему сообщение, чтобы посоветоваться с ним о своем желании стать монахом. Как мы видели в предыдущем письме, Августин прямо заявил, что монахи «безусловно, занимают более высокое место перед Богом». Бонифацию, который был в растерянности, что ему делать со своей жизнью после потери жены, монашество должно было казаться самым идеальным способом провести остаток жизни. Августин присутствовал в Тубунах, когда Бонифаций объяснял свои намерения. Следовательно, он должен был проделать весь путь туда вместе с Алипием из своей резиденции в Гиппоне Регии. Для пожилого епископа это было беспрецедентное путешествие, которое впервые привело его в Нижнюю Нумидию. Контраст между романизированными прибрежными городами, где действовал Августин, и регионом Телль, где патрулировал Бонифаций, не мог быть более резким. Августин определенно был здесь чужаком. Тубуны были расположены на равнине высотой около 470 метров и оставались крепостью до времен экзархата. Это, должно быть, было обременительным путешествием для старого епископа, которому было около шестидесяти лет, и который, как известно, плохо путешествовал. Чтобы добраться до места назначения, Августину и Алипию пришлось преодолеть более 400 километров.
Год их встречи определить нелегко. Мы знаем, что Бонифаций был отозван в Италию для большого похода в 422 году, сразу после этой встречи. Разумной датой кажется 421 год, когда Августин мог присутствовать на соборе в Карфагене. Есть все основания полагать, что Бонифаций тогда еще был трибуном, и еще не был комитом Африки. [2] Штаб–квартира последнего находилась в Карфагене, а его присутствие в Тубунах требовалось только во время неизбежных военных действий. В более мирные времена именно трибуны, такие как Бонифаций, оставались там во главе и руководили пограничными операциями. Человек, сознающий свои обязанности, как Бонифаций, не стал бы думать о том, чтобы уйти с поста в период военной борьбы, и кажется очень маловероятным, что Августин рискнул бы проделать столь долгий путь в зону боевых действий. Поэтому Бонифаций, вероятно, хотел уйти из светской жизни, когда его присутствие не было абсолютно необходимым. Однако, как справедливо заметил Браун, именно Августин, как никто другой, отговаривал его от монашества, в то время как за тридцать лет до этого он убедил члена имперской секретной службы стать монахом.
Августин хотел, чтобы Бонифаций остался на своем посту из–за важных услуг, которые он там оказывал, защищая Церковь и провинции от мавров. Августин предложил ему решение: он должен был оставаться офицером, но вести целомудренную жизнь. Если его необычайно длинное письмо о донатистах могло быть показателем того уважения, которое Августин питал к Бонифацию, то его решение отправиться в Тубуны и убедить его продолжать военную службу было неоспоримым признаком важности их отношений. Однако можно спросить, зачем епископу идти на такие большие усилия ради обычного офицера?
Со времени великой конференции в Карфагене в 411 году Августин поддерживал связь с важными военачальниками. С некоторыми из них, например, с Марцеллином, который председательствовал на конференции, у него завязалась настоящая дружба. Однако когда два года спустя Марцеллин был казнен во время восстания Гераклиана, он воспринял это как личный удар, который показал ему, что церковникам рекомендуется объединяться с наиболее мощной военной силой. В отличие от Амвросия, Августин никогда не оспаривал императорскую власть, и в последние два десятилетия своей жизни он благоволил к имперским силовикам, которые присылались в Африку. Бонифаций еще не был важным действующим лицом в имперских делах, но он определенно создавал себе репутацию в Африке. Вскоре он снова привлек внимание из–за границы, о чем может свидетельствовать другое письмо Августина:
«Мне представилась возможность приветствовать твою милость, что, я знаю, очень приятно для тебя, когда люди, которые должны были поспешить к тебе, были пригнаны к нашему берегу. Наблюдая в их случае милосердие, которым один человек обязан другому, и их любовь к тебе, мы приняли этих людей, едва не потерпевших кораблекрушение, и снабдили их всем необходимым, чем могли. Их сильно швыряло и подвергало опасности буйство неба и моря, и они едва избежали смерти, потеряв все свое имущество».
Трудно точно определить, когда именно могло быть написано это письмо, но его тон остается таким же сердечным, как и предыдущие, и не свидетельствует об изменении отношений со стороны Августина, как это произойдет в более поздние годы. Поэтому небезосновательно предположить, что письмо могло быть написано где–то между 417 и 421 годами. Однако дата, более близкая к последней, кажется благоприятной. В письме говорится, что люди из–за границы хотели посетить Бонифация. Что еще важнее, они должны были ускорить контакт с ним. Краткость послания Августина может также указывать на то, что он хотел как можно быстрее предупредить трибуна о случившемся. В конце концов, обычно в своих письмах он не был немногословен. Вскоре после смерти жены Бонифаций будет отозван в Италию. Хотя в письме не указано, что люди, разыскивающие трибуна, пришли от императорского двора, в нем содержится правдоподобное предположение, что от двора.


[1] Мавритания пережила только два серьезных восстания берберских племен, в 253-260 и 290-293 годах. Аналогично, в четвертом веке только Триполитания пострадала от набегов сахарских кочевников (363-367), и только Мавритания — от войны против Фирма (371-375). Сердце римской Африки в этих случаях никогда не подвергалось угрозе.
[2] МакЭвой считает, что он уже был комитом Африки в 417 году. Хизер даже считает Бонифация преемником Гераклиана. Против таких взглядов следует отметить, что мы знаем о существовании по крайней мере еще одного комита Африки, Классициана, в промежуток между 417 годом и встречей в Тубунах. Как будет обсуждаться в следующей главе, Бонифаций был вынужден узурпировать comitiva Africae в 422 году. Поэтому он не мог уже быть comes Africae.