3. Фемистокл при дворе Великого царя

Во время изгнания Фемистокл отправляет письмо Великому царю, чтобы объявить о себе. Самое древнее — свидетельство Фукидида:
Тhuc. I, 137, 3-138, 1: «Фемистокл одарил капитана корабля деньгами (так как позже он получил их от своих друзей из Афин и из Аргоса), и вместе с прибрежнымперсом путешествует вглубь страны и посылает письмо Артаксерксу, сыну Ксеркса, который недавно воцарился. 4. В письме говорилось: «Я, Фемистокл, пришел к тебе, я, который среди греков причинил больше вреда твоему дому, когда в силу необходимости я защищался от твоего отца, который напал на меня; однако я также предоставил ему гораздо больше выгод, поскольку его отступление происходило в безопасной для меня ситуации, но представляющей опасность для него. И я должен был получить награду за свои услуги (и он написал об извещении им царя об отступлении греков из Саламина и о том, что тогда, благодаря ему — хотя это он присочинил — мосты устояли), и теперь, имея возможность принести вам большую пользу, я здесь, преследуемый греками из–за моей дружбы к тебе. Я хотел бы подождать год и лично объяснить тебе цели, ради которых приехал».
Этот пассаж важен с многих точек зрения: исторический, политический, идеологический, а также повествовательной.
По моему мнению, фукидидовский Фемистокл использует письмо для связи с Великим царем с точки зрения исторической реконструкции по двум причинам: прежде всего потому, что письмо — это инструмент, который позволяет общаться на больших расстояниях. Другая причина выбора Фемистокла отправить письмо, а не одного из своих доверенных посланников, может быть прослежена на основе сравнения с эпизодом, в котором Никий посылает послание вместо посланника (Thuc. VII, 8, 2). В самом деле, Никий опасается, что из забывчивости они не сообщат верно или изменят содержание сообщения, в то время как Никий хочет, чтобы афиняне были проинформированы о фактах должным образом. Что касается форм и содержания, письмо написано от первого лица, без приветственных формул; существует параллель между введением и заключением. После презентации следует список ущерба и выгод, которые Фемистокл принес Ксерксу и персам, вкупе с просьбой о вознаграждении за эти льготы во имя соглашения о дружбе.
Письмо Фемистокла к Артаксеркусу позволяет затем Фукидиду объяснить, как и почему Фемистокл укрылся у персов и с какими хитростями ему удалось покорить благосклонность царя, ясно указав неопровержимые причины, по которым Фемистокла обвиняли в медизме. Письмо является письменным свидетельством факта, что Фемистокл хотел быть принятым при персидском дворе, поскольку его преследовали все греки, и резюмирует успехи и обманы Фемистокла в персидских войнах. Кроме того, письмо позволяет выразить мысль Фемистокла напрямую и предложить объяснение развития политических событий, как затрагивающих Грецию, так и связанных с Фемистоклом.
Но Гомм справедливо задал себе вопрос: «Как было обнаружено, что Фемистокл написал царю?». Непот пишет: «Я верю прежде всего Фукидиду, потому что среди тех, кто передавал известия о тех временах, он хронологически ближе к нему и происходил из того же города» (Nep. Them. 9); поэтому я считаю, что Фукидид опирался на точный источник, и я сомневаюсь, что он написал подобный текст ex nihilo.
Если верно, что Фемистокл написал письмо, то Фукидид является для нас единственным свидетельством, потому что Геродот не упоминает о нем и потому, что оно составляет основной источник для последующей традиции, и, кроме того, у нас нет текста в какой–либо другой версии. Так откуда Фукидид взял письмо? Возможно, он получил текст, относящийся к персидской царской переписке или к другой информации. Необходимо попытаться понять, греческий или персидский этот источник. Я предполагаю, что источник греческий или скорее греческого языка, поскольку ὡς λέγεται (138, 1), в общем, указывает на то, что Фукидид не доверяет персидской версии фактов.
Возможно, Фукидид мог прочитать текст у автора из Ионии, который, в свою очередь, извлек бы его из персидских документов; текст приписывается Харону Лампсакскому и Стесимброту Фасосскому, но без гарантии. Источник может быть устным: нельзя исключать, что Фукидид, возможно, слышал о содержании письма от какого–то грека или потомка, оказавшегося при дворе царя, или возможно, отсутствие точного источника заставило Фукидида самому восполнить недостающие данные.
То, как Фукидид работает с письмом, по–видимому, показывает использование оригинального, но не обязательно подлинного текста: письма Фемистокла и Павсания фактически были изготовлены в качестве доказательства медизма двух греков и поэтому хранились в архиве.
Геродот не скупится на включение писем: в самом деле в «Истории» мы находим одиннадцать случаев эпистолярного обмена: это мидо–персидская (I, 124), персидская (I, 125; III, 128; V, 14), греко–персидская переписка (VI, 14; VIII, 128) или письма тиранов (III, 40 и 42-43; V, 35). Фукидид приводит тринадцать ссылок на письма, из которых пять касаются обмена между греком и персом: пропорция высока, если считать, что в центре внимания всей работы стоят не отношения между Грецией и Персией. К этому следует добавить тот факт, что из этих пяти обменов четыре относятся к Павсанию и Фемистоклу и поэтому объединены в первой книге. Интересное сравнение можно сделать, изучив письмо Павсания Ксерксу:
Тhuc. I, 128, 7-129, 1: «Этого Гонгила Павсаний послал к царю с письмом, в котором, как открыто было впоследствии, стояло следующее: «Спартанский предводитель Павсаний, желая оказать тебе услугу, отпускает этих военнопленных; предлагаю тебе, если ты согласен, взять в жены твою дочь и подчинить тебе Спарту и остальную Элладу. Посоветовавшись с тобою, я думаю, окажусь в состоянии выполнить этот план. Поэтому, если тебе угодно принять какое–либо из моих предложений, пришли к морю верного человека для ведения дальнейших переговоров». Вот что содержало письмо. Ксеркс обрадовался письму и отправил к морю сына Фарнака Артабаза».
Все остальные случаи являются примерами частной переписки, направленной на плетение интриг, которые должны оставаться скрытыми.
Если письмо в той или иной форме является подлинным, это демонстрация того, что эпистолярные обмены между греками и персами не были редкостью; если оно не является подлинным, тем не менее оно является вероятным и заслуживающим доверия или, в любом случае, оно предназначено для читателя Фукидида и поэтому демонстрирует определенное знакомство с практикой переписки с персидским миром.
Фукидид не сообщает о диалогах или других обменах между Великим царем и Фемистоклом. Непот, как обычно, восходит к Фукидиду:
Nep. Them. 9: «Ну, он говорит, что Фемистокл отправился к Артаксерксу и послал ему письмо следующего содержания: «Я пришел к тебе, я, Фемистокл, который из всех греков причинил максимум зла твоей семье, пока мне пришлось сражаться против твоего отца и защищать свою родину. Но я сделал ему и много хорошего, когда я был в безопасности, а он в опасности. Фактически, когда после битвы при Саламине он хотел вернуться в Азию, я письмом предупредил его, что существует план разрушить построенный на Геллеспонте мост и окружить его войско. Это сообщение спасло его от опасности. Теперь вот я пришел к тебе, преследуемый всей Грецией, просить твоей дружбы: если я получу ее, ты сделаешь меня не менее верным другом, чем твой отец познал ко мне ярого врага. Прошу тебя: дай мне год, чтобы я выполнил план, который я хочу с тобой обсудить, а по окончании этого срока ты позволишь мне прийти к тебе».
По изложенным выше причинам я нахожу интересным факт, что письменное послание повторно предлагается последующими источниками как речь, которую Фемистокл произносит перед Великим царем. В любом случае, вот версия Плутарха:
Plut. Them. 28: «Когда он был представлен в присутствии царя и поклонился, он молча стоял, пока царь не приказал переводчику спросить его, кто он, и переводчик задал ему вопрос. Тогда он ответил: 2. «Я прихожу к тебе, о царь, я, Фемистокл афинянин, беженец и преследуемый греками. Персы испытали от меня много зла, но еще больше получили добра, так как я предотвратил их преследование, когда, после того как Греция обрела безопасность, спасение моей родины позволило мне оказать некоторые услуги и вам. 3. Состояние моей души теперь соответствует нынешним несчастьям: я готов принять твои блага, если ты проявишь ко мне благосклонность, и отвратить твой гнев, если ты все еще держишь на меня обиду. 4. Призови к себе моих противников, чтобы засвидетельствовать пользу, которую я принес персам, и используй мою судьбу, чтобы показать свою щедрость вместо того чтобы утолить свой гнев: в первом случае ты спасешь своего просителя, во втором погубишь того, кто стал врагом греков». 5. Сказав это, Фемистокл вселил в свои слова божественную силу последующим рассказом о видении, которое он видел во сне в доме Никогена, и об оракуле Зевса Додонея: тот приказал ему пойти к тем, кто имел имя, равное божественному, поэтому он пришел к выводу, что его послали к нему, так как оба были велики и назывались царями».
На этом этапе можно сделать первые выводы: 1) прежде всего вопрос об источниках: у древних авторов есть больше материалов, к которым нужно добавить то, что они видели и слышали лично, и это хорошо отражается в сборе данных, которые они нам предоставляют, по Фемистоклу; 2) используемые материалы влияют на передачу особенностей характера: поскольку греческого материала больше, Фемистокл в его способе общения будет характеризоваться более по греческим канонам. Фемистокл пишет царю Персии письмо, которое для греческого языка 5‑го века заслуживает доверия как подлинный документ, но модель, на которой основано письмо Фемистокла у Фукидида, вероятно, не является непосредственно персидской: не зная, как составлялось письмо, отвечающее критериям царской канцелярии, Фукидид готовит письмо с теми характеристиками, которые грек считает варварскими; 3) что касается, наконец, способов общения Фемистокла, они отражают шаблоны, которые используются как тогда, когда наш персонаж адресуется к грекам, так и когда он обращается к царю Персии.
Случай Фемистокла интересен тем, что в нем выявляются противоречия и парадоксы: ему приходится сноситься с персидской властью после войны, в которой он был главным героем, поэтому он должен осуществить «самоконфигурацию». Фемистокл обладает огромным потенциалом убеждения, который в конечном итоге опирается прежде всего на военные успехи, результат стратегических усилий; следовательно, ущерб, нанесенный персидской империи, и выгоды, принесенные царю, являются показателями проявления необычного таланта. Фемистокл знает, что он должен делать, оказавшись вне афинской политической сферы и военной области: он знает, что может дать ему возможность для спасения.
Тем не менее Фемистокл, осознавая все это, хочет напрямую связаться с царем, и, как мы увидим, он обязуется поддерживать отношения, свободные от вмешательства посредников или переводчиков любого рода. Поэтому темой, на которой я остановлюсь, является изучение Фемистоклом персидского языка.
В любом случае, как свидетельствуют источники, отношения между Фемистоклом и языком неоднозначны: Фемистокл просит у царя позволения выучить персидский язык, тогда как сам он ранее осудил греческого переводчика, который передал послание от царя Персии:
Plut. Them., 6, 3-4: «Его также хвалили за поступок в отношении переводчика, который входил в состав посольства, отправленного царем просить дара воды и земли. 4. Он арестовал его и приговорил к смерти по декрету народа, потому что тот осмелился поставить греческий язык на службу варварским предписаниям».
Эпизод, кажется, подобран для создания позитивного изображения Фемистокла. В самом деле были два посольства от персов грекам для требования земли и воды: последнее, посольство Ксеркса 481 года, однако, миновало Афины и Спарту, в то время как первое, отправленное Дарием в 491 году, принял Мильтиад, и именно по его совету афиняне убили персидских посланников. Схолии к Элию Аристиду, однако, сообщают нам, что переводчиком являлся самосец по имени Мис (Schol. In Ael. Aristid., Panath. CXXII). Однако, в соответствии с самой надежной версией Кратера (FGrHist 342 F 14), в декрете вероятно, говорится о Кимоне. Примечательно, что Плутарх, возможно, невольно приписывает все эти общественные инициативы Фемистоклу. Жестокость одобренного народом решения сакрализирует Фемистокла как стража греческого языка и, следовательно, эллинства. Но не следует забывать, что для Плутарха этот эпизод восходит к годам конфликта, когда Фемистокл все еще был в моде среди греков.
Хотя на протяжении веков варвары определялись как лишенные культуры и не обладающие навыками обучения и воспитания люди, первоначально за ними признавались большие культурные заслуги в самом широком смысле этого слова. Например, Геродот прослеживает происхождение класса переводчиков в Египте ко времени Псамметиха I: тот фактически отправлял молодых египтян к греческим наемникам в Ионии учить греческий язык (II, 154, 2); Ариапиф, царь скифов, с другой стороны, научился не только говорить, но и писать по–гречески от матери, которая была родом из Истрии (IV, 78, 1); в II 56-57 женщина из Пеласгии изучает греческий язык и основывает оракул Зевса; персидский гость Ферсандра из Орхомена (IX, 16, 2) обращается к нему по–гречески и поэтому понимает и т. д. Поэтому очевидно, что греки, безусловно, уже в пятом веке, осознают тот факт, что иностранцы способны выучить греческий.
Языки обычно изучаются только для практических нужд или из любопытства, но ограниченным образом. Например, сам Геродот, несмотря на то, что много путешествовал и был родом из района, находящегося в тесном контакте с варварским населением, не знает другого языка, кроме греческого, хотя он знает много слов из других языков. Он знает о персидском языке только то, что собственные имена там заканчиваются сигмой, показывая, что в действительности он знает только греческие переводы этих имен (I, 139), в то же время включая в «Историю» многочисленные иностранные слова. В древней историографии, однако, нет недостатка в упоминании, даже мимолетных, о греках, которые владеют персидским языком или, по крайней мере, используют его, например, Гистией из Милета, который раскрывает свою личность, чтобы не быть убитым персидским солдатом (Hdt. VI, 29, 2). Другой известный случай — Алкивиад (Аthen. XII, 135 E), который «из симпатии к персам подражал Павсанию и Фемистоклу: посещая Фарнабаза, он надевал персидский халат и изучал персидский язык».
Здесь я проанализирую эпизод, рассказанный несколькими источниками совершенно по–разному, или эпизод, в котором Фемистокл, вынужденный искать убежища в Персии, изучает язык Великого царя.
Первый автор, который рассказывает об этом эпизоде, Фукидид:
Тhuc. I, 137, 4-138,2: «В письме говорилось: «Я, Фемистокл, прихожу ныне к тебе. Я причинил вашему дому больше всего вреда из всех эллинов, пока мне приходилось обороняться от нападения твоего отца, но я сделал ему еще гораздо больше добра, когда мне уже нечего было бояться, а он попал в опасное положение на обратном пути. И этим я приобрел право на благодарность». (Здесь Фемистокл сослался на то, что предупредил об отступлении от Саламина и воспрепятствовал разрушению моста — заслуга, которую он приписал себе безосновательно). «Даже и теперь я в состоянии оказать большие услуги и пришел к тебе, потому что эллины преследуют меня как твоего друга. Через год ты услышишь от меня самого, что привело меня к тебе». Царь, как передают, очень обрадовался и предоставил Фемистоклу действовать, как он желал. Фемистокл же воспользовался временем, чтобы как можно лучше изучить персидский язык и познакомиться с местными обычаями. Через год Фемистокл прибыл к царю и тотчас же занял у него положение, какого еще никогда не занимал ни один эллин, отчасти из–за своей прежней славы, отчасти же оттого, что подал царю надежду на покорение Эллады, но прежде всего потому, что выказал себя необыкновенно умным человеком».
Отрывок начинается с текста письма, которое Фемистокл посылает Артаксерксу, уже проанализированное в предыдущем разделе, и в котором он просит дать ему время, чтобы он мог потом поговорить с царем. Получив одобрение, он использует год для изучения персидского языка и обычаев. Поскольку Фемистокл хочет лично объяснить царю цели, ради которых он пришел к его двору, в течение года он усваивает, насколько ему это удается, персидский язык и обычаи. Он, следовательно, становится фигурой, очень близкой к царю и демонстрирующей невероятный интеллект. В качестве причины симпатий, которые царь испытывает к Фемистоклу, Фукидид подчеркивает не столько «надежду покорить Грецию», сколько проявленный разум (σύνεσις), интеллект, который для других Фукидид также определяет как φύσεως ἰσχύς и как φύσεως δύναμις (I, 138, 2). Также на данном этапе он обнаруживает способности убеждать (πείθειν) других следовать его совету (γνώμη). И этот же σύνεσις обретает способность овладеть персидским языком.
Фукидид использует фразу Περσίς γλώσση, уникальную в работах афинского историка, но также встречающуюся у Геродота в уже упоминавшемся отрывке о Гистиее, в «Персах» Эсхила (ст. 406), у Полиэна (III, 9, 59) и во фрагменте Аристодема (FGrHist F 2a 104 F 1).
Приобретая знание персидского языка и обычаев, Фемистокл, с одной стороны, впечатляет варвара, который знает о греческом неприятии различных культур, с другой, он может раскрыть полезную информацию царю, став самим дипломатическим оружием.
Фукидид — единственный из используемых мною авторов, который указывает на факт, что Фемистокл наравне с языком усвоил как можно больше из привычек (ἐπιτηδεύματα) персов. Это, по–видимому, только деталь для завершения интеграции Фемистокла в варварскую среду, но на самом деле это имеет важные последствия на уровне историографической традиции: действительно мы увидим, как у Диодора, но прежде всего у Филострата, как Фемистокл превращается в защитника греческих, демократических и строгих обычаев по сравнению с роскошными и изнеженными, типичными для ближневосточного мира установлениями.
Второй источник в хронологическом порядке, который упоминает об эпизоде, это Непот:
Nep. Them. 9, 2-10: «Я, Фемистокл, пришел к тебе. Более всех греков вредил я дому твоему, пока должен был сражаться против твоего отца, защищая родину. Но гораздо больше принес я ему пользы после того, как сам я оказался в безопасности, а он попал в беду: ибо когда после Саламинского сражения он намеревался возвратиться в Азию, я уведомил его письмом, что враги собираются разрушить мост, построенный им на Геллеспонте, чтобы отрезать ему путь. Благодаря этому извещению он избежал опасности. Ныне же я, гонимый всеми греками, прибегаю к тебе, ища твоей благосклонности, и если ты удостоишь меня ею, то найдешь в моем лице столь же преданного друга, сколько храброго врага имел твой родитель. Прошу тебя, дай мне год сроку на подготовку тех планов, о которых я намерен рассказать тебе, и по прошествии этого времени позволь мне предстать перед тобою». Царь, удивляясь величию его души и желая привязать к себе выдающегося человека, оказал ему снисхождение. А тот на протяжении всего предоставленного срока ревностно изучал персидский язык и сочинения (litterae) персов и освоил их настолько, что, по рассказам, держал перед царем речь так искусно, как не сумел бы и прирожденный перс».
Непот использует термин litterae. Необходимо прежде всего спросить, существовала ли литература, которую можно было бы изучить в Персии в пятом веке. Если существовала, то в дополнение к разговору Фемистокл стал способен писать, то есть он, должно быть, изучил клинописное письмо древнего персидского или арамейского языка: даже в «Письмах Фемистокла» автор упоминает «τὰ Ἀσσύρια τὰ παλαιὰ γράμματα» (Lett. 21).
Непот именно потому, что он римлянин, человек с более широким культурно–географическим горизонтом, разрушает ту твердую греческую веру, что варвар — это тот, кто не имеет и не может иметь культуру.
Эпизод Фемистокла при дворе царя более приемлем и восхитителен в Риме первого века. Тем не менее Непот выражает некоторые из основных взглядов римского общества и культуры первого века до нашей эры, и в то же время «представляет целесообразным предостеречь читателей, чтобы они не судили об обычаях других так же, как о своих собственных, и не верили в то, что определенные вещи, для них малозначимые, оценивались как пустяковые и другими народами» (Epam. 1,1).
С другой стороны Непот, как показали недавние исследования, не является неотесанным и неточным автором, и его дальновидность также направлена на его собственную аудиторию, как демонстрирует начало «Жизни Пелопида»: «Фиванец Пелопид известен больше историкам, чем обычным людям. Я не уверен, как мне приступить к обсуждению его добродетелей, потому что, если я начну иллюстрировать его подвиги, то боюсь создать впечатление, что описываю не его жизнь, а пишу историю: если же я коснусь только верхушек, то опасаюсь, что незнакомые с греческой культурой не увидят, насколько велик этот человек. Поэтому я постараюсь избежать, насколько смогу, и той и другой опасности, чтобы читатель не скучал и не ощущал себя невеждой».
Возвращаясь к описанию эпизода, в котором Фемистокл обращается к Великому царю с просьбой в течение года выучить язык, следующим источником является Диодор Сицилийский. Последний предлагает еще одну версию произошедшего, к которой добавляется немаловажное приложение:
DS XI, 57, 4-6: «Когда народ массой поспешил ко дворцу, громко требуя наказании Фемистокла, царь ответил, что он создаст трибунал из граждан, избранных из числа самых благородных персов, решения которых будут исполнены. 5. Все согласились, и поскольку для вынесения приговора было достаточно времени, Фемистокл тем временем выучил персидский язык и использовал его в своей защите, и в результате избежал обвинения. 6. Царь был особенно рад спасению Фемистокла и почтил его великолепными дарами».
Диодор предлагает точную обстановку и практическую демонстрацию способностей и успехов Фемистокла в изучении персидского языка.
Среди многочисленных элементов, подлежащих анализу, особенно бросается в глаза один: царь вместо того, чтобы самому быть судьей, как принято в империи Ахеменидов, собирает лучших граждан. как будто процесс проходил в Афинах пятого века, и предложение царя одобряется (словно это было необходимо) всеми. В любом случае, Фемистокл побеждает благодаря своим талантам и способностям. Фаний из Эреса (FGrHist 1012 F 18-19 = Plut. Them. 13, 2, 5) сообщает нам, что иск был подан по поводу того, что Фемистокл принес в жертву Дионису Гоместу сыновей Манданы (у Диодора Сандаки).
Диодор, однако, лишает нас объяснения, которое, безусловно, интересно для нас, современных людей, а именно, с помощью каких аргументов Фемистокл убедил персидскую знать, что убийство членов царской семьи по его приказу во время войн, в которых персы потерпели поражение, не должно вменяться ему в вину. Что конкретно Фемистокл сказал, чтобы приобрести их доброжелательность и получить подарки от царя?
Вариантов два: либо здесь полностью вымышленная и оригинальная история, либо сокращенная версия более длинного и сложного повествования (не обязательно верного с исторической точки зрения), из которого черпает Диодор. Если это так, то ответ можно было бы найти в «Персике» Ктесия Книдского, источнике, зафиксированном и точно описанном, в частности, во второй книге Библиотеки.
Традиция, носителем которой является Диодор, также многослойна и разнообразна. В самом деле, Ктесий был известен продолжительностью своих рассказов и обилием речей и диалогов. Кроме того, тема принцессы, требующей наказания мятежника, ответственного за смерть ее детей, также найдена у книдийца (FGrHist 688 F 14.34-35 и 59). Следовательно, достоверность эпизода может быть связана с Ктесием, но это может быть и другой, неизвестный нам источник.
В качестве альтернативы Диодор, возможно, взял информацию из персидского источника; однако, если бы это было так, источник должен быть, по крайней мере, проэллинским, учитывая, что грек оскорбил не только персидский народ, но и членов царской семьи. То, что источник азиатский, но хронологически ближе к Диодору, а не к Фемистоклу, является гипотезой, которая не опирается на прочную основу.
Оставляя в стороне все вопросы исторической правдоподобности и приверженности реальности, я считаю уместным спросить, какое сообщение передает этот отрывок и какова мысль Диодора, и, прежде всего, почему он решил рассказать эту версию, уничтожающую все наиболее авторитетные предыдущие традиции. Я полагаю, что персидский суд подразумевает реабилитацию Фемистокла и завуалированное осуждение афинян. В самом деле, я считаю, что Диодор хочет подчеркнуть, что в Персии Фемистокл был обвинен и предан суду, но был оправдан, несмотря на языковой барьер и что в демократических Афинах сограждане Фемистокла судили его и заочно приговорили.
Мы знаем, что для Диодора ἔπαινος и ψόγος, похвала и порицание — это средства, которые история использует для исправления общего поведения в жизни (XXXI, 15,1), поскольку она является хранительницей добродетели, свидетельницей зла нечестивых, благодетельницей всего человечества.
А вот что сказал Плутарх:
«Нет, Артабан, я пришел сюда для того, чтобы умножить славу и силу царя; я и сам буду повиноваться вашим законам, коль скоро так угодно богу, возвеличившему персов, и благодаря мне еще больше людей, чем теперь, будет падать пред ним. Итак, да не служит это никоим образом препятствием мне сказать ему, то, что я хочу сказать». (…) [28] Итак, Фемистокла ввели к царю. Он, павши ниц перед ним, потом встал и молчал. Царь приказал переводчику спросить его, кто он. Когда переводчик спросил, Фемистокл сказал: «К тебе, царь, пришел афинянин Фемистокл, изгнанник, преследуемый эллинами. Много зла видали от меня персы, но еще больше добра, так как я помешал эллинам преследовать персов, когда, благодаря спасению Эллады, безопасность родины дала возможность оказать услугу и вам. Что касается меня, то, при теперешнем моем бедственном положении, я не могу претендовать ни на что и пришел готовый как принять благодарность, если ты милостиво со мною примиришься, так и просить тебя сложить гнев, если ты помнишь зло. Но ты смотри на моих врагов как на свидетелей услуг моих персам и используй теперь мои несчастия лучше для того, чтобы показать свое великодушие, чем для того, чтобы удовлетворить свой гнев: сохранив мне жизнь, ты спасешь человека, прибегающего к тебе с мольбою, а, погубив меня, погубишь того, кто стал врагом эллинов». После этого Фемистокл в подкрепление слов своих привел указание на божественную волю (…). 29,4. Фемистокл отвечал, что речь человеческая похожа на узорчатый ковер: как ковер, так и речь, если их развернуть, показывают свои узоры, а, если свернуть, то скрывают их и искажают. Поэтому ему нужно время. Царю понравилось сравнение, и он предложил ему назначить срок. Фемистокл попросил год, выучился в достаточной степени персидскому языку и стал разговаривать с царем непосредственно. Людям, далеко стоявшим от двора, он давал повод думать, что говорит об эллинских делах; но, так как при дворе и между своими приближенными царь в то время производил много нововведений, то Фемистокл навлек на себя зависть вельмож, которые думали, что он имел дерзость и против них откровенно говорить с царем».
В самом деле, Фемистокл, чтобы заслужить благосклонность царя и его посредников, совершает акт проскинесиса, символ порабощения персу и предательства всех греческих ценностей. С другой стороны, он не может напрямую обратиться к царю: он должен сначала убедить Артабана, выполнить действие на коленях, а затем говорить с царем через посредника.
Затем, сравнивая речи с персидскими коврами, он показывает, что он обладает осознанием, способностью понимать то, что важно для другой культуры, отличной от его собственной, и это может быть ключевым аргументом для достижения того, чего он хочет. Как хороший оратор, он информирован, какие преимущества он может использовать в свою пользу.
Учитывая, что все, что просит Фемистокл, это просто год, у царя нет причин не согласиться, и Фемистокл посвящает этот год учебе: ему удается овладеть языком настолько, что он может говорить с царем без переводчиков. Общаться с царем напрямую означает 1) не использовать посредников, которые могли бы более или менее невольно исказить слова Фемистокла, 2) беседовать с царем в одиночку и, следовательно, для себя, и, как только доверие суверена будет завоевано, создать связь с царем, которая покажется ему искренней и глубокой (а также продуктивной с дипломатической и политической точек зрения).
В результате Фемистокл говорит по–персидски достаточно сносно, чтобы приспособить язык к своему посланию, наладить отношения с членами царской семьи и проводить много времени в компании царя. Это приводит к недовольству знати и придворных чиновников, которые опасаются, что Фемистокл сговорился против них. Из всей известной нам продукции подробности, касающиеся тесной связи с царем и его матерью, а также общения с магами сохранились только у Плутарха. Позиция, к которой стремится Фемистокл или к которой он в любом случае приходит, — это позиция «советника» царя, как у Гиппия при Дарии и у Алкивиада при Артаксерксе II. Позиция, которая помимо привилегий гарантирует также защиту и прямой доступ к управлению внутренними и внешними вопросами.
Представляется целесообразным вставить здесь показания другого источника (говоря по правде, довольно спорного), так называемых «Писем Фемистокла».
Этот источник представляет трудности как филологического характера, то есть касательно традиции и реконструкции текста, и в историческом плане. Письма на самом деле представляют позднюю кристаллизацию связанных с Фемистоклом истинных и вымышленных фактов. Вот отрывок из Письма 20 (28-42):
«28. (Артабаз) после того, как он узнал от меня, среди прочего, что я решил пойти к царю, дал свое одобрение и немедленно пригласил меня, предоставил мне двух лошадей и столько же слуг и велел сопровождать меня тринадцати другим персам, которые должны были позаботиться о путешествии и необходимом (…). 29. (…) Я переплыл много рек и контактировал с самыми разными народами. 30. Я также уже начал понимать персидский язык в результате общения, которое у меня было, и путешествие больше не было для меня болезненной привычкой. (…) 36. С этого момента, Полигнот, я оставался во дворце, где меня чествовали и постоянно допрашивали о делах Греции. 37. И сам царь, поскольку я часто отвечал ему на персидском языке, подарил мне золотой акинак и сотканную из золота персидскую одежду (…). 42. И как, так возвысившись, я могу радоваться, что я грек?»
Переписка псевдо-Фемистокла передана нам из единственной рукописи (cod. Palatinus Graecus 398), датируемой серединой IX века и имеющей многочисленные пробелы и повреждения. Это не оригинальный текст, а скорее риторическое упражнение с историческим фоном, которое может иметь в качестве terminus post quem второе столетие. По содержанию письма относятся к событиям, последовавшим за остракизмом Фемистокла, от его прибытия в Аргос до высадки в Азии. Автор, который не может быть идентифицирован именно в силу риторического назначения произведения, похоже, не прибегает к систематическому использованию исторических источников: вероятно, переписка была основана на уже подготовленных документальных собраниях и общих сочинениях, которые, в свою очередь, использовали Геродота, Фукидида и Эфора через Диодора.
В выбранном отрывке есть отклонения от других свидетельств: Фемистокл изучает язык во время путешествия в Персию без каких–либо стараний, без «квалифицированных» учителей и менее чем за год. Даже усилия, а точнее, увлечение персидским языком делают путешествие менее затруднительным.
Давайте кратко проследим историю Фемистокла:
• Фемистокл учится говорить по–персидски и усваивает обычаи в течение года, насколько это было в его силах (Тhuc. 138.1-2: «За время, какое Фемистокл прожил в Персии, он усвоил, насколько смог, персидский язык и порядки страны»).
• Фемистокл учится говорить на персидском языке, изучает литературу/письменность и превосходит персов в риторическом мастерстве (Nep. Them. 10: «А тот на протяжении всего предоставленного срока ревностно изучал персидский язык и сочинения персов и освоил их настолько, что, по рассказам, держал перед царем речь так искусно, как не сумел бы и прирожденный перс»).
• Фемистокл изучает персидский язык менее чем за год и оказывается способным вести процесс на персидском языке, чтобы красноречием победить коренных персов (DS XI, 57, 5: «Фемистокл тем временем выучил персидский язык и использовал его в своей защите, и в результате избежал обвинения»).
• Фемистокл изучает персидский язык настолько, что лично беседует с царем (и его семьей), вызывая зависть и страх царских чиновников (Плут. Them. 29, 5: «он попросил год, выучился в достаточной степени персидскому языку и стал разговаривать с царем непосредственно …»).
Из этого краткого обзора можно сделать некоторые выводы по ключевым моментам, которые традиция считает достойными регистрации и передачи, и поэтому интересует как авторов, так и их публику:
1) Все источники говорят, что Фемистокл, в некоторой степени и форме, изучает персидский язык не по предложению царя или придворных, а по своей собственной инициативе.
2) Все источники подчеркивают способность Фемистокла перейти на другой язык, чтобы занять место рядом с сувереном.
3) Подчеркивается важность интеллекта Фемистокла.
Грин, однако, пытается найти исторически правдоподобное решение этих несоответствий: «Мог ли Фемистокл быть представлен Ксерксу Лисифидом ок. 468 г.(DS II.56.5-8, Plut. Them. 28.3-4), вызвать подозрение у Артабана, Роксана и многих других (Plut. Them. 27.1-5, 29.1-4), а также озлобление Манданы (DS II.57.1-5), быть оправданным через год — в течение которого он выучил персидский язык (ок. 467/6: Plut. Them. 29.3-4, ср. Thuc. I.138.1-2, Nep. Them. 10.1) и быть удостоенным почестей (DS II.57.5-7, Plut. Them. 29.4), но затем подвергнуться опасности из–за убийства Артабаном Ксеркса (…) и вынужденным в 465 г. договариваться с Артаксерксом?»
Фигура Фемистокла до сих пор выглядит по меньшей мере двусмысленной: он подтверждает обвинение в медизме, изучает персидский, варварский язык, язык врага. Здесь представляется уместным предложить описание картины Филострата (160-249 гг. До н. э.), посвященной именно Фемистоклу (Imag. II, 31):
«Грек среди варваров, человек среди развратных и изнеженных нелюдей, с аттической внешностью, в плаще, который он носит, он произносит, как мне кажется, мудрые слова, пытаясь что–то изменить в персах и принудить их отойти от роскоши. Это мидяне, это центр Вавилона, здесь царский символ, золотой орел на пельте и царь на золотом троне, пестрый, как павлин. Художник недостоин похвалы, если только он воспроизвел в точности тиару, каласирис или кафтан или необычные изображения животных, которые варвары раскрашивают в разные цвета, но его следует хвалить за золото, поскольку он хорошо рисует его вплетенным в одежду, и он способен сохранить запечатленные изображения, и, о Зевс, внешний вид евнухов. Комната может быть из чистого золота, и на самом деле она не кажется раскрашенной, а изображена так, как если бы это было настоящее здание. Пахнет ладаном и миррой: варвары действительно загрязняют ими чистый воздух. Кажется, что копьеносец разговаривает с соседом–греком, потому что он впечатлился им и узнал о его великих делах. 2. Фемистокл, сын Неокла, прибыл, я полагаю, в Вавилон из Афин после божественной битвы при Саламине, не зная, где найти убежище в Греции, и беседует с царем о выгодах, которые Ксеркс мог бы получить, если бы он возглавил его армию. Ничто в мидянах его не удивляет, но он спокоен, как если бы он был на трибуне в Афинах; он говорит не на нашем языке, а на персидском, так как он посвятил себя его изучению в этом месте. Если ты не веришь, смотри на слушателей, поскольку они своими глазами показывают, что понимают; также смотри на Фемистокла, чья твердость лица отражает то, что он говорит, но неуверенного во взгляде, так как он говорит на новом языке, который он только что выучил».
Филострат первоначально был учителем риторики в Афинах, затем при Септимии Севере переехал в Рим, где он был представлен при дворе и получил покровительство императрицы Юлии Домны. Филострат придает своим эссе очарование, сродни живописи, которая (по его мнению) использует цвет и форму, чтобы передать определенное послание зрителю. Следовательно, εἰκόνες становятся картинами в словах.
Здесь на первый взгляд возникает то, что вытекает из текста: Фемистокл, очевидно, грек среди варваров, он произносит слова на языке, которым он еще не владеет, чтобы убедить персов отказаться от своих роскошных обычаев, как если бы он выступал на собрании в Афинах. Согласно интерпретации Филострата, Фемистокл учил персидский язык с единственной целью просвещения персов и улучшения их народа и образа жизни.
Последние строки отрывка, кажется, делают упор на глаза Фемистокла: это не должно удивлять, потому что уже во втором веке до нашей эры физиогномика стала предметом научного интереса, достаточно вспомнить трактат Полемона, который был сосредоточен именно на глазах. Здесь тема глаз развивается как выражение внутренней эмоциональности, раскрывая поведение или ощущения.
Вместо этого я хочу подчеркнуть тот факт, что Филострат, кажется, основывается на традиционных эпизодах, в основном связанных с троянским мифом и циклами, а не каким–то историческими фактами.
«Описание картины Филостратом в целом согласуется с сохранившимися рельефными скульптурами и вазами на эту тему». Проблема в том, что на иконографическом уровне (кроме бюста Остии) у нас о Фемистокле практически ничего нет: можно ли предположить, что обстановка или даже несколько подробностей программно вписываются в изображение греческого полководца?
То, что сюжеты картин, существующие или нет, связаны априори или апостериори с литературными источниками, кажется, подтверждается именно исключительностью случая Фкмистокла. Мы не знаем, на какие источники ссылался Филострат. Возможно, он читал Диодора или опирался на источник, использованный историком I века; или, проще говоря, он предлагает самую популярную версию того времени, более способную проникнуть в суть, чтобы убедить душу молодого ученика действовать в соответствии с этикой и справедливостью. Однако ясно, что Филострат знает, по крайней мере, часть предания о греческом полководце, на самом деле в этом процессе, возможно, в том, на который ссылается Диодор, Фемистокл поднимает тему благ, оказанных Ксерксу, тему, которая появляется в письме/речи к Артаксерксу. Тем самым Филострат, возможно, заполняет пробел в описании Диодора, но все же принимает известие Фукидида, что Фемистокл обращается к Ксерксу, а не к Артаксерксу; поэтому Филострат не может использовать миф или древние стихи, он вынужден ссылаться на эпизод, известный или неизвестный, традиции, относящейся к Фемистоклу, отвечая на вопрос, касающийся аргументов, которые смогли убедить персов простить ему убийство членов царской семьи.
Филострат хочет осудить упадок обычаев в третьем веке нашей эры. Он использует наречие ἀττικῶς, чтобы указать, что он узнаваем как аттикиец из–за особенностей лица и одежды. Фемистокл символически олицетворяет политическую и культурную роль софистического ритора: тема языка и способности изучать и говорить на разных языках — это τόπος второй софистики и признак риторического мастерства (см. Philostr. VA, I, 21: Аполлоний Тианский говорит по–персидски, а в VA, I, 32 сатрап Вардан говорит по–гречески).
Вторая софистика глубоко отмечена возрождением греческого национального сознания, фактически почти у всех авторов происходит обновление и новое открытие греческих ценностей и возвышение греческой идентичности, которые также проявляются в лингвистическом пуризме, который представляет прошлое одинаково славным и великолепным. И действительно, сравнение греков и персов — повторяющаяся тема в софистическом репертуаре (ср. Philostr. VS, I, 21; II, 1; II, 16); однако в качестве риторической моды его высмеивает Лукиан (ср. Luc. Rh. Pr., 18 и Hist. Conscr., 2), который иронизирует над историками, упоминающими Геродота и персидские войны в связи с парфянскими кампаниями.
В любом случае, работа Филострата представлена самим автором как дидактическое произведение. Выбор предметов (или картин) точен: цель состоит в том, чтобы научить или, по крайней мере, заставить читателя/ученика задуматься.
В «Картинах» в частности, скрывается «желание не только уйти в фантастическое греческое прошлое, но и использовать свои знания греческой культуры в качестве источника общественного престижа в римском настоящем» (Боуи).
Из пройденного пути вытекают ключевые моменты:
· Инновационный фактор в деле Фемистокла заключается в том, что он использует греческие способности интеллекта и хитрости, чтобы очаровать царя Персии. В этом процессе Фемистокл «подчиняет» суверена благодаря своим талантам, еще раз подчеркивая превосходство греков над другими народами.
· Он представляет собой то, чем может стать грек: этот аспект, тесно связанный с темой греческого превосходства, не следует недооценивать. Фактически он может изучать язык, который ему не принадлежит, в зрелом возрасте и, по–видимому, без вмешательства репетиторов. Поэтому ясно, что грек обладает врожденными способностями стать тем, кем он хочет; но Фемистокл идет дальше: он говорит с царем по–персидски, поэтому он не совсем грек, потому что обычно греки не говорят на других языках, а также потому, что язык определяет родословие.
· Фемистокл умный, но обманщик; он грек, но ищет симпатий царя; он родился в Афинах как свободный человек и погребен в Магнезии как персидский подданный. У него много положительных качеств, которые стали очевидными во время конфликта и которые являются завидными, и все же он использовал эти же качества, чтобы предать Элладу. Поэтому он, конечно, очарователен, но не пример для подражания.
· Он — одна из немногих греческих политических личностей начала V века, столкнувшихся с изменениями этого рода как в жизни, так и в литературе: Фемистокл, в самом деле, помимо того, что он был объектом похвалы и критики при жизни, стал также подопытным кроликом традиции, и это привело к расслоению разработок и размышлений по его делу именно в связи с изучением языка и подходом к персидской культуре.
Мотивы, побуждающие Фемистокла к «лингвистическому варварству», безусловно, носят практический характер и в значительной степени не зависят от искреннего интереса к неэллинскому языку: Фемистокл фактически предает Грецию и ищет интеграции в Персии, и именно на этих основаниях было построено обвинение в медизме. Но следующие за ним источники не единодушно осуждают его, возможно, потому, что его осуждение было бы, во–первых, равносильно осквернению образа победы в Саламине, во–вторых, делало исход конфликта туманным и не окончательным: если Фемистокл обещает Грецию Артаксерксу, очевидно, у царя все еще есть реальные надежды на ее подчинение.
В заключение следует отметить, что фигура Фемистокла подвергается переоценке наряду с эволюцией представлений о значении и влиянии, которые варвары имели на протяжении веков. Поразительный пример: когда варвары в процессе развития традиции идентифицируются как не имеющие культуры, грек не может стать варваром, потому что он не может принять их культуру.
Фемистокл заслуживает упоминания историков, которые важны для нас, потому что он изучил почти непонятный язык. Будучи в состоянии общаться на персидском языке, потому что он выбрал этот путь, он ставит себя как грек, который покидает свою землю и рискует потерять свою идентичность, чтобы постепенно занять другую. Невозможно говорить по–персидски, чтобы остаться в Персии, по крайней мере внешне, не затрагивая своего греческого существа: несмотря на защиту греческого языка, Фемистокл заменяет ту часть языка, которая составляет его идентичность, персидским языком.