Павсаний как исторический источник

Автор: 
Чистяков Г.П
Источник текста: 

Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук по специальности «Всеобщая история» — 07.00.03.
Научный руководитель д. и. н. Е. С. Голубцова.
Москва.
1983

Введение

Все специалисты по античной культуре (литературоведы, историки, эпиграфисты, искусствоведы, специалисты по мифологии и лингвисты) широко пользуются Павсанием как источником самых разнообразных сведений, зачастую сохранившихся у него одного, но мало кто задумывается над тем, что представляет собой автор, собравший эти сведения, как таковой. Вместе с тем «весь дух марксизма, вся его система требует, — как указывает В. И. Ленин, — чтобы каждое положение рассматривалось лишь (а) исторически, (ß) лишь в связи с другими, (γ) лишь в связи с конкретным опытом истории»[1]. Один из основных принципов источниковедения, бесспорно, заключается именно в том, чтобы рассматривать каждое положение, содержащееся в тексте каждого данного автора, лишь в связи с другими. Применительно к Павсанию, однако, такой подход до сих пор разработан не был. Со времени У. Виламовица, который назвал «Описание Эллады» «рудником бесценных сведений» [2], из которого каждый не задумываясь извлекает именно то, что ему нужно, в сущности, мало что изменилось. Такое отношение к Павсанию, при котором исследователя интересует не писатель, а только сообщаемый им факт, значительно снижает ценность содержащегося в «Описании Эллады» материала, ибо при таком подходе остается неясно, под каким углом зрения Павсаний смотрел на свой материал, какими критериями он руководствовался при его отборе (почему в его сочинение попало то, а не другое).
Разнообразный материал, содержащийся в «Описании Эллады», хорошо и неоднократно прокомментирован, тогда как это сочинение само по себе изучено недостаточно. Несмотря на то что данные Павсания используются повсюду, вопрос о том, что представлял он собою как историк и какими идеями руководствовался при работе над своим трудом, до сих пор практически не изучен. Тогда как никто не пользуется сообщениями Геродота, Фукидида или Полибия, абстрагируясь от личности этих авторов, их политических взглядов, и в первую очередь от тех задач, которые ставили перед собой эти писатели, работая над своими произведениями, поскольку это во многом сведет на нет ценность их сообщений, применительно к Павсанию имеет место именно такой подход. В какой–то мере это связано с тем, что Павсаний давно отнесен к числу тех второстепенных писателей, которые не представляют собой интереса как таковые. В этом есть доля истины: Павсаний, бесспорно, писатель умеренного дарования, сравнивать его с Геродотом или Полибием бессмысленно, но, тем не менее, он обладает ничуть не меньшей индивидуальностью, чем последние. А поэтому правильная оценка его сообщений и их достоверности возможна только на основе внимательного его рассмотрения как писателя и историка.
Только поняв задачи, которые ставил Павсаний перед собой, разобравшись в его отношении к своим предшественникам (прежде всего к периэгетам и парадоксографам эпохи эллинизма) и выявив основные этапы творческой истории сочинения Павсания и особенности его мировоззрения, только проанализировав, что представляет собой Павсаний (современник Антонинов и второй софистики) в общем контексте его эпохи, историк сможет в полной мере использовать «Описание Эллады» как исторический источник. Вот почему необходима настоящая работа.


[1] Ленин В. И. Письмо к И. Ф. Арманд от 30 ноября 1916 г. // Полное собрание сочинений. 5‑е изд. Т. 49. М., 1970. С. 329.
[2] Wilamowitz–Möllendoiff U. Die griechische Litteratur des Altertums // Die griechische und lateinische Litteratur und Sprache. Leipzig; B., 1912. S. 163.

Глава первая. «Описание Эллады» как исторический источник: история его изучения

§ 1. Общая характеристика сочинения Павсания
«Описание Эллады» Павсания разделяется на 10 книг, что вполне соответствует внутренней структуре труда и поэтому восходит к самому Павсанию:
1. Аттика и Мегары (105 с. по новому изданию).
2. Коринф, Аргос, Флеунт и Сикион (90 с.).
3. Лаконика (71 с.).
4. Мессения (87 с. — здесь преобладает не описательный, а исторический материал).
5 и 6. Элида (74 и 68 с.).
7. Ахайя (174 с. — примерно половину книги занимает связный очерк по истории Ахейского союза).
8. Аркадия (117 с.).
9. Беотия (84 с.).
10. Фокида (100 с. — главным образом, описание Дельф).
За пределами описания остались Локрида, Этолия, Фессалия и Эпир, то есть все находящиеся севернее Фокиды области Эллады. Все, что южнее Фокиды, за исключением островов, у Павсания описано. Таким образом, вывод тех исследователей, которые утверждают, что Павсаний описывал не всю Элладу по порядку, а только те области, где было больше памятников, неверен. Более того, есть основания говорить о том, что он предполагал создать описание Локриды: описывая беотийский город Ларимну (IX, 23, 7), Павсаний упоминает, что он получил это название от Ларимны, о предках которой он собирается сообщить в рассказе о локрах (δηλώσει μοι… ἐς λοκϱοὺς τοὺ λόγου). Укажем на еще одно обстоятельство: описание Фокиды кончается рассказом о дельфийской гавани Кирре (X, 37, 4—8), причем текст здесь в двух местах испорчен. Остается последняя глава (X, 38); к описанию Фокиды она отношения не имеет и представляет собой своего рода конспект «Логоса», посвященного Озольским локрам, который с течением времени, возможно, был бы переработан в XI книгу «Описания Эллады». Как и любая другая книга «Описания», этот конспект начинается с топографического определения границ области, за которой следует топонимический очерк (каково происхождение самого наименования «Озольские локры») и дается совсем краткий конспект рассказов об Амфиссе и других городах этой области (Мионии, Ианфии и Навпакте).
Таким образом, нет никаких оснований говорить о том, что последние книги «Описания Эллады» утрачены, как это считал К. Роберт[1], а можно с уверенностью утверждать, что полностью свой замысел Павсаний реализовать не успел.
§ 2. Рукописи
До нашего времени сохранилось полностью или частично 18 рукописей с текстом «Описания Эллады». Все они без исключения относятся ко второй половине XV в., а многие появились уже после того, как Марк Музурус в 1516 г. впервые издал «Описание Эллады» у Альда Мануция в Венеции. О. Диллер[2] провел большую работу по изучению рукописей Павсания. Ему удалось установить, что все имеющиеся в наших руках манускрипты восходят к списку, который принадлежал известнейшему гуманисту XV в. Никколо Никколи (1364—1437) и, таким образом, был создан до 1437 г. В 1500 г. этот список находился в монастыре Святого Марка в Венеции, а в дальнейшем был утерян. Копиями с экземпляра Никколо Никколи являются следующие пять рукописей.
1. Венецианская № 413. Она принадлежала кардиналу Виссариону, который в 1468 г. подарил свою библиотеку Венеции. Датируется приблизительно серединой XV в. М. Х. Роха–Перейра[3] безоговорочно признает лучшей и ближе всего стоящей к списку Н. Никколи именно эту рукопись.
2. Парижская № 1410. Датируется 1490-1491 гг. До работ О. Диллера именно эта рукопись считалась лучшей. Ее положил в основу своего издания И. Беккер, а затем Фр. Спиро, издание которого является самым распространенным до настоящего времени.
3. Флорентийская № 56.11. Создана в 1485 г. в Риме известным каллиграфом своего времени пресвитером Иоанном с Крита. Копию этого списка представляет собой флорентийская рукопись № 56.10, известная как автограф Деметрия Халкондила, первого издателя гомеровских поэм.
4. Мадридская рукопись № 4564. Содержит текст первой книги до I, 26, 5. Датируется концом XV в. и представляет собой автограф «отца греческой науки» Константина Ласкариса (1434—1501).
5. Лейденская рукопись № 16 К. Датируется концом XV в.
Изложенный выше материал дает основания сделать два вывода: с одной стороны, становится ясно, что Павсания открыли гуманисты эпохи Кватроченто[4]. Случайно уцелевший манускрипт, попавший к Н. Никколи, привлек к себе внимание виднейших представителей культуры второй половины XV в., которые, как можно предполагать, видели в «Описании Эллады» своего рода введение в историю греческой культуры. С другой стороны, тот факт, что все дошедшие до нас списки не более чем копии с одного, причем позднего оригинала, который, как и любая рукопись, не был свободен от погрешностей (лакун, описок, неправильно переданных собственных имен и географических названий) делает работу с текстом крайне сложной. Лакуны, появившиеся в копиях, легко восполняются при сопоставлении списков между собою, но те лакуны, которые были уже в манускрипте Н. Никколи, практически невосполнимы (их в тексте «Описания Эллады» немало). Ввиду того, что Павсаний зачастую сообщает собственные имена и топонимы, нигде более (как у античных авторов, так и у византийских лексикографов) не упоминаемые, исправить любую ошибку, закравшуюся в манускрипт Н. Никколи, невероятно трудно. Это привело к тому, что издатели и исследователи предложили множество конъектур, знакомство с которыми необходимо для каждого историка, который собирается воспользоваться каким бы то ни было сообщением Павсания. Вот почему в высшей степени досадно, что последняя издательница Павсания М. Х. Роха–Перейра поставила перед собой задачу восстановить не столько архетип, сколько манускрипт Н. Никколи, и не только удалила большинство конъектур из текста, но и не указала на них в комментариях. Конечно, путь к правильному восстановлению архетипа лежит только через манускрипт Н. Никколи, но конечной целью для каждого, кто собирается использовать «Описание Эллады» как источник, является все–таки не этот список, а текст, максимально приближенный к оригиналу. Так, например, в пятой книге (23, 1-3) описывается статуя Зевса, которую воздвигли участники битвы при Платеях. Далее говорится: «Статую, в Олимпии поставленную эллинами, изваял Анаксагор с Эгины, писавшие о битве при Платеях [οί συγγϱάψαντες τά ές Πλαταιὰς] не упоминают его в своих сочинениях». И. Г. К. Шубарт предложил читать οί συγγϱάψαντες τὰ ἐς πλάστας, то есть «писавшие сочинения о ваятелях». Во–первых, выражение οί συγγϱάψαντες τὰ ἐς πλάστας встречается у Павсания, причем довольно близко от анализируемого текста (V, 20, 2), а во–вторых, конъектура Шубарта чрезвычайно убедительна ввиду того, что снимает с «тех, кто писал о битве о Платеях», то есть в первую очередь с Геродота, бессмысленное обвинение в том, что историк не сообщил того, о чем он вообще не имел обыкновения сообщать, — имени ваятеля, который в честь битвы поставил статую, причем даже не на поле сражения, а в Олимпии, описание которой не входило в задачи Геродота. Несмотря на все изложенные здесь аргументы, М. Х. Роха–Перейра эту конъектуру игнорирует. Важно подчеркнуть, что это делается не по недосмотру, а по той причине, что именно таков подход издательницы к тексту. Бесспорно, эта методика работы с рукописями является наилучшей и единственно правильной, когда списков много, но в случае с Павсанием, когда исследователь сталкивается с необходимостью исправлять погрешности конкретного списка, эта методика должна применяться с оговорками. В помощь текстологии здесь необходимо привлекать историко–филологическую критику текста.
§ 3. Издания
Первое издание Павсания в 1516 г. в Венеции у Альда Мануция подготовил Марк Музурус. Классическими следует считать издания И. Беккера (1826—1827) и особенно И. Г. К. Шубарта (1853—1854), который подвел итоги тому, что было сделано в смысле интерпретации текста «Описания Эллады» до него АЛешером (1550), Г. Ксиландером (1583), И. Кюном (1696), Э. Клавье (1814) и другими. Новое (второе) издание для издательства Б. Г. Тейбнера подготовил Фр. Спиро в 1903 г. Оно многократно переиздавалось вплоть до недавнего времени и, безусловно, является самым распространенным. Одновременно с Фр. Спиро новое издание «Описания Эллады» выпустил Г. Хитциг вместе с Х. Блюмнером, снабдившим текст обширными экзегетическими комментариями. Затем появился ряд изданий отдельных частей сочинения Павсания с комментариями (см. § 4 «Исследования» настоящей главы). В смысле интерпретации текста они интереса не представляют, поскольку авторы дают текст по изданию Фр. Спиро. В настоящее время Павсаний полностью переиздан заново М. Х. Роха–Перейрой (это третье издание «Описания Эллады» в издательстве Б. Г. Тейбнера). Издательница положила в основу своего текста новую классификацию рукописей, разработанную О. Диллером. Это издание вызывает двойственное отношение: с одной стороны, рукописное предание изучено издательницей с величайшей тщательностью — сюда попало, безусловно, все, что можно извлечь из рукописей; с другой стороны, издательница безоговорочно следует принципу не превращать издание в истолкование, и поэтому 1) опускает, как это было указано нами выше, конъектуры своих предшественников и 2) сводит к минимуму не только указания на параллельные места из других авторов, но и далеко не всегда фиксирует соприкасающиеся по смыслу места внутри «Описания Эллады». Так, например, о битве при Селласии Павсаний говорил трижды (II, 9, 2; IV, 29, 9; VIII, 49, 5), об отравлении Арата — дважды (II, 9, 4; VIII, 50, 4). М. Х. Роха–Перейра в критическом аппарате на это не указывает. Поскольку таких мест очень много, работа с текстом затрудняется. В целом новое издание не избавляет исследователя от необходимости обращаться к прежним изданиям и в этом смысле невыгодно отличается от Плутарха, изданного К. Циглером («Vitae Parallelae») и К. Хубертом, В. Нахштедтом и др. («Moralia»). Следует отметить, что в целом оно ориентировано на специалиста по Павсанию, а не на исследователя, который обращается в ходе работы к «Описанию Эллады» за справкой; вместе с тем большинство составляют последние.
§ 4. Исследования
Вопрос о Павсании как об источнике по истории, главным образом, эллинистического периода и по истории культуры был поднят
У. Виламовицем[5], который в одной из первых своих работ в достаточно резкой форме заявил, что ценности Павсаний как источник не представляет ввиду того, что его сочинение представляет собой бессмысленную компиляцию (имелось в виду описание Аттики и Олимпии). С большинством описанных объектов Павсаний de visu знаком не был, поэтому он описывает только те памятники, которые видел тот автор, у которого он заимствует материал (по мнению Виламовица, это был Полемон) и, с одной стороны, пропускает все то, что появилось позднее, а с другой — описывает памятники, уже не существовавшие в его время, как существующие. Все эти тезисы развил в большой книге А. Калькман[6]. Он констатирует недобросовестность Павсания и a priori указывает на то, что ни одному слову его нельзя верить; этот тезис выдвигается А. Калькманом уже во введении [7], в дальнейшем он не доказывается, а иллюстрируется, причем зачастую довольно неудачно. А. Калькман, для которого Павсаний — späte nach Hörensagen arbeitende Syrer oder Kleinasiat, то есть «поздний, по слухам работавший сириец или малоазиат»[8], утверждает, что Павсаний работал над «Описанием Эллады» дома, то есть в Малой Азии, но при этом дает такой список предполагаемых его источников, что сразу ставит читателя перед закономерным вопросом: где все это мог прочитать малообразованный автор, который прожил всю жизнь в одном городе, причем не в Александрии и не в Пергаме. Другой отрицательной чертой книги А. Калькмана является то, что в ней анализируется, главным образом, топографический материал. Экскурсы остаются вне поля зрения исследователя. Вопрос о том, какие именно субъективные задачи ставил перед собой сам Павсаний, не раскрывается, а это приводит к тому, что на основе верных наблюдений А. Калькман делает неверные выводы. Топографический материал у Павсания действительно в большинстве случаев оригинального характера не носит[9], но отсюда не следует, что Павсаний всего лишь бессмысленный компилятор, поскольку не ради описания маршрутов он создавал свое сочинение, в котором топография играет вспомогательную роль.
Ответом на книгу А. Калькмана была монография В. Гурлитта[10]. Этот автор впервые в истории науки попытался сопоставить данные Павсания с археологическими источниками и пришел к выводу, что Павсаний описываемые им объекты осматривал сам.
Именно В. Гурлитт разработал методику, которая дает возможность применять сочинение Павсания как источник по истории изобразительного искусства и архитектуры; он, однако, подобно У. Виламовицу и А. Калькману, не затронул экскурсы. Именно поэтому В. Гурлитт категорично заявил[11], что поиски источников Павсания обречены на провал[12].
По–новому вопрос о Павсании поставил Хебердей. Его книга — результат не одного только кабинетного изучения «Описания Эллады»: Хебердей несколько лет путешествовал по Греции с целью проверить маршруты Павсания и затем поставил вопрос о композиции сочинения, в основе которой лежит, по его мнению, хорошо продуманная схема маршрутов. Продолжателем Хебердея явился К. Роберт[13]. В своей книге «Павсаний как писатель» К. Роберт показал, что Павсаний описывал как целые города, так и отдельные памятники совсем не в том порядке, в каком он их видел[14], так как во всех крупных городах он оставался в течение продолжительного времени и осматривал отдельные памятники не раз. По мнению К. Роберта, Павсаний описывает каждый город по особенной и хорошо продуманной схеме[15]: начинает с центра, а затем проводит радиусы к окраинам. В описании области таким центром является главный ее город, а в описании отдельного города — агора, храм или театр. Свои выводы К. Роберт иллюстрирует графическими схемами. Необходимо отметить и то, что в начале своей книги К. Роберт дает краткий анализ экскурсов, как больших по объему, так и самых кратких, и приходит к выводу о том, что Павсаний не был высокоученым антикваром и археологом, это был всего лишь «беллетрист», который хотел одного — дать своему читателю занимательное чтение[16].
Проблема композиции «Описания Эллады» привлекла С. А. Жебелёва, который посвятил разбору книги К. Роберта обстоятельную статью[17]. Он проанализировал сочинение Павсания с точки зрения его формальной структуры от начала до конца и установил, что таких строгих композиционных принципов, какие приписал ему К. Роберт, у Павсания нет: она не столь тщательна, не так строго продумана и не так педантично проверена, как это думал К. Роберт, наконец, что в концепции С. А. Жебелёва важнее всего, топографическая часть играет в «Описании Эллады» вспомогательную роль, логическое ударение Павсаний делает не на нее, а на ἐξήγησις, то есть на пояснительные замечания, рассказ о том, что связано с памятниками[18]. Статья С. А. Жебелёва чрезвычайно важна в том отношении, что здесь впервые обращено по–настоящему серьезное внимание на экскурсы (λόγοι) и указано, что исследователи должны обратить свое внимание прежде всего на них.
Исследования А. Калькмана, В. Гурлитта, Р. Хебердея, К. Роберта и С. А. Жебелёва как бы вытекали одно из другого, в то время как огромная работа Дж. Фрейзера, вышедшая в 1897-1898 гг.[19], стоит особняком. Дж. Фрейзер осуществил перевод на английский язык «Описания Эллады» и снабдил его комментарием, занимающим четыре тома по 600 с лишним страниц. В центре внимания у исследователя находится не автор, а сообщаемые им факты, — поэтому Дж. Фрейзер исчерпывающим образом комментирует содержащуюся у Павсания информацию, но не выясняет при этом, под каким углом зрения смотрит на этот материал Павсаний и откуда его заимствует. В результате получается, что он дополняет Павсания, но совсем не объясняет его. Ниже будет указано на целый ряд субъективных положений, встречающихся у Дж. Фрейзера, связанных с его попытками охарактеризовать Павсания как писателя.
Все эти положения высказаны автором во вступительном очерке[20] к переводу, который следует признать наиболее слабой частью его труда. Подробнее всего прокомментирован материал, связанный с мифологией, культами и ритуалами, то есть с вопросами, находившимися в центре внимания Дж. Фрейзера; археологический и географический комментарий тоже весьма подробен, хотя с точки зрения археологии труд Дж. Фрейзера устарел. Исторических экскурсов и вопросов, связанных с источниками Павсания, автор почти не касается. Так, например, указав во введении на то, что Павсаний не зависит от Полемона, он уже не рассматривает этот вопрос в каждом конкретном случае; отметив совпадения в текстах Павсания и Флегонта из Тралл, он даже не пытается выяснить, каково происхождение этих совпадений[21], и т. д.
Если в литературе конца XIX — начала XX в. рассматривались главным образом два вопроса — о достоверности сообщений Павсания и о композиции его труда, — то в 20‑е и 50‑е годы преобладают работы, посвященные сопоставлению материала «Описания Эллады» с данными археологии. Таковы книги М. Кэрролла «Аттика Павсания» (1907), А. Тренделенбурга «Павсаний в Олимпии» (1914), Ж. До «Павсаний в Дельфах» (1936) и Ж. Ру «Павсаний в Коринфе» (1958)[22]. Особенный интерес представляют исследования Ж. До. Перечисленные монографии дополняет большое число статей, в которых отдельные места из «Описания Эллады» сопоставляются с конкретными памятниками, известными главным образом из новых археологических открытий. Библиографического свода этих материалов до сих пор нет.
Ряд работ, вышедших в 20—70‑е годы, посвящен проблеме источников Павсания. Л. Дейке, Г. Л. Эбелинг, М. Сегре, Е. Шнайдер[23] анализируют характер использования Павсанием литературных источников, но касаются, как правило, только тех случаев, когда этот источник назван в тексте. Особенное внимание обращено на историю Мессенских войн и соотношение между Павсанием и Рианом, с одной стороны, и Мироном Приенским — с другой. Эта старая проблема вновь стала популярной благодаря открытию новых фрагментов Риана[24]. В основном это небольшие, посвященные какому–либо конкретному вопросу, статьи.
Полемон из Илиона изучен хуже, чем Павсаний. В общих работах по источниковедению о Полемоне, как правило, говорится, но только со ссылками на Л. Преллера[25]. Более новых изданий его фрагментов нет. Много занимался изучением топографических текстов
Е. Шнайдер[26]. Он указал на распространенность топографического жанра в эллинистическую и римскую эпохи и связал, что представляется нам чрезвычайно важным, появление периэгезы в римской поэзии (Hor. Serm. I, 5) с влиянием эллинистической литературы[27]. Однако Полемон интересовал его только в смысле того, какую роль играла в его сочинениях топография. О нем Е. Шнайдер говорит предельно кратко.
В русской историографии работ о Павсании почти нет. Ф. Г. Мищенко[28] стоял на точке зрения А. Калькмана: «Описание Эллады» — это не столько Павсаний, сколько Полемон, Артемидор и Истр. Этих же взглядов придерживался А. Н. Деревицкий[29]. Вопрос об изучении Павсания поставил С. А. Жебелёв, но сам после статьи, о которой говорилось выше, к Павсанию не обращался.
В. П. Бузескул[30] отмечает, что сочинение Павсания представляет собой важный исторический источник, но говорит о нем очень кратко, причем главным образом на основании статьи У. Виламовица «Das Thukydideslegende». Статья С. П. Кондратьева «Павсаний и его произведение»[31] представляет собой пересказ вступительной статьи Дж. Фрейзера к его переводу «Описания Эллады».
Качественный скачок в изучении Павсания в нашей стране сделан в работе М. Е. Грабарь–Пассек[32], которая дала характеристику «Описания Эллады» глазами непредвзято мыслящего исследователя. Отказавшись от постулатов Виламовипа–Калькмана, она предложила собственный разбор сочинения Павсания, содержащий немало интересных наблюдений. Однако ввиду того, что очерк писался для «Истории греческой литературы», Павсаний интересовал ее только как литературоведа.
Работ о Павсании в нашей историографии почти нет, но при этом нет и такого историка Античности, который бы не пользовался данными этого автора. Что общего было у Павсания с другими представителями его эпохи, что представляет собой его сочинение как таковое, каково отношение Павсания к своим предшественникам и прежде всего к периэгетам, которых он, безусловно, знал, а возможно, как считали У. Виламовиц и А. Калькман, использовал, но почему–то ни разу не упомянул по имени, — вот основные вопросы, которые встают перед исследователем после ознакомления с литературой о Павсании. Цель настоящей работы заключается в анализе именно этих проблем.
§ 5. Переводы и комментарии
На русский язык сочинение Павсания переводилось три раза. Впервые в 1788—1789 гг. оно было издано в переводе И. И. Сидоровского и М. С. Пахомова[33]. Несмотря на то что это издание представляет интерес почти исключительно как источник по истории науки и переводческого мастерства в нашей стране, а поэтому его анализ выходит за рамки нашего исследования, несколько слов об этом труде сказать необходимо. Как это ни парадоксально, И. И. Сидоровский, переводивший Павсания языком додержавинской эпохи, сумел передать многие особенности греческого оригинала гораздо лучше, чем позднейшие переводчики. Так, Г. Янчевецкий[34], перевод которого вышел ровно через сто лет после первого, находился под сильным влиянием классического перевода «Описания Эллады» на немецкий язык И. Г. К. Шубарта[35]. Он, подобно Шубарту, последовательно старался гладко передавать содержание, и при этом мало заботился о форме. С. П. Кондратьев[36] усмотрел этот же недостаток в английском переводе Дж. Фрейзера[37], но не сумел избежать его сам. Своеобразный стиль Павсания–рассказчика этим переводчикам передать не удалось. Думается, что в какой–то мере это результат пренебрежительного отношения к русской переводческой практике XVIII в. В целом перевод Г. Янчевецкого точен, упреки, сделанные в его адрес С. П. Кондратьевым[38], не вполне справедливы. Его главным недостатком, на наш взгляд, является та бесцветность, о которой было сказано выше. В комментариях Г. Янчевецкого довольно полно использована литература, вышедшая ко времени появления его работы. В качестве вступительной статьи переведена статья И. Г. К. Шубарта, предпосланная его немецкому переводу «Описания Эллады». Работа С. П. Кондратьева выполнена, главным образом, по изданию Х. Блюмнера и Г. Хитцига[39], примечания воспроизводят в сокращенном виде комментарии, содержащиеся в названном издании; были учтены переводчиком и комментарии Дж. Фрейзера. Существенным недостатком этого издания является неотредактированность [40].
§ 6. Идеология эпохи Антонинов Вторая софистика
Говоря об эпохе, в которую жил Павсаний, нельзя забывать о следующих обстоятельствах: I в. н. э. — период глубокого упадка как для Эллады, так и для греческой культуры в целом. Достаточно указать на то, что после Страбона (ум. 23/24 г. н. э.) не было ни одного греческого писателя, вплоть до Эпиктета, Диона из Прусы и Плутарха, которые начали свою деятельность в последней четверти I в. н. э. Положение резко изменилось в эпоху правления Адриана и его преемников.
Император Адриан на базе Ахейского союза учреждает Панэллинский союз (κοινὸν τῶν Πανελλήνων)[41] и проводит много времени в Элладе. Он строит водопровод в Коринфе (II, 3, 5; VIII, 22, 3), восстанавливает могилу Эпаминонда и сам сочиняет надпись для стелы, близ нее установленной (VIII, 11, 2), завершает строительство огромного храма Зевса Олимпийского в Афинах, а затем возобновляет Олимпийские игры, наконец — возводит храм Панэллинского Зевса и Пантеон, где, как указывает Павсаний, находилась библиотека, устроенная Адрианом, и проводит в Афинах водопровод (Spart. 20, 5). По греческому образцу впервые в истории Римской империи Адриан отпускает бороду (это имеет немаловажное значение, так как внешний вид принцепса является как бы концентрированным выражением той политики, которую он проводит) и всячески покровительствует расцвету греческой культуры, в истории которой начинается период, именуемый обычно «греческим возрождением».
Важно иметь в виду, что отношение Адриана и его преемников к греческой культуре было обусловлено не только романтическими настроениями, которые О. В. Кудрявцев удачно называет «романтическим филэллинизмом», но и практическими нуждами империи. О. В. Кудрявцев полагает[42], что римское государственное управление и греческая культура, взаимно проникая друг в друга, по мысли Адриана, должны были объединить античный мир перед лицом «варварских народов».
Идея эллинского возрождения была, таким образом, в эпоху Адриана официальным лозунгом, однако это время действительно дало целый ряд ярких и своеобразных фигур, подавляющее большинство из которых связано с течением, получившим название «второй софистики».
Наименование это условно, а его появление, конечно, продиктовано субъективной точкой зрения Филострата (Vitae Soph.), однако в результате в плену у термина оказались как античные авторы III—IV вв. н. э., так и многие исследователи, которые стали изображать общественную мысль и литературное движение II в. н. э. в духе той картины, бесспорно гротескной, которую блестяще нарисовал Платон в «Протагоре».
Исследуя культуру II в. н. э., необходимо учитывать то обстоятельство, что сходство между софистами V в. (Протагором, Горгием, Продиком и др.) и представителями «второй софистики» заключается в том, что внешняя форма и у тех и у других берет верх над содержанием, но не более: за схожей формой стоят идеи, ничего общего между собой не имеющие. Вторая софистика — это не простой возврат к далекому прошлому, во всех отношениях она вызвана к жизни социальными процессами. Как указывал О. В. Кудрявцев, «инициатором панэллинского движения была римская власть, которая стремилась этим путем укрепить свое положение в восточной половине империи, протягивая руку муниципальной знати эллинских городов»[43].
Не случайно поэтому в это время заметную роль в греческой культуре начинают играть лица знатного происхождения, занимавшие высокие посты в своих полисах. Такими людьми были Герод Аттик и Лоллиан — в Афинах, Антоний Полемон и Элий Аристид — в Смирне, и Апулей — в Карфагене.
Представителями второй софистики создавались речи и декламации (Герод Аттик, Лоллиан, Элий Аристид, Максим Тирский), художественные письма (Алкифрон), риторические описания картин и статуй, как существовавших в действительности, так и воображаемых (Каллистрат, Филостраты, см. также отдельные места у Апулея и Ахилла Татия), исторические труды (Дион Кассий), романы (Апулей, Ахилл Татий, Гелиодор), поэтические произведения (эпиграммы, анакреонтические стихи), сочинения энциклопедического типа (Юлий Полидевк из Навкратиды) и «пестрые рассказы» (лат. variae fabulae; греч. ποικίλαι или παντοδαπαὶ ἱστοϱίαι). Зачинателем последнего жанра в литературе II в. н. э. был Фаворин из Арелаты, известный, главным образом, по характеристике Авла Геллия и фрагментам, сохранившимся у Диогена Лаэртского. Сюда же следует отнести «Флориды» Апулея, сочинения Антонина Либерала и Флегонта, а главное, более поздние по времени «Пестрые истории» Клавдия Элиана, являющиеся прямым подражанием «Разнообразным историям» Фаворина. Эти сочинения представляют собой не систематизированные собрания сведений по самым разным вопросам. Все эти писатели ориентированы на прошлое. Герод Аттик воспроизводит стиль Фрасимаха и Крития, Элий Аристид — Демосфена и Исократа, Дион Кассий — Фукидида; Алкифрон в своих «Письмах» изображает жителей Аттики IV—III вв. до н. э. Поэты пишут эпиграммы, воспроизводящие эллинистические оригиналы, а авторы анакреонтического сборника связывают свои стихи с именем Анакреонта и придают им архаический колорит. Наконец, Фаворин, Авл Геллий, Элиан и Афиней собирают сведения о древности и практически не касаются сегодняшнего дня. Субъективной задачей этих авторов, таким образом, является не отражение современной им жизни, а искусственное воспроизведение культуры, которая была создана в предшествующие эпохи.
Интереснейший в этом смысле материал дают раскопки виллы Адриана в Тибуре [44].
Особое место в культуре этого времени занимает Лукиан, который хотя и был воспитан в тех же условиях, что и Элий Аристид или Максим Тирский и стал не менее искусным ритором, чем названные писатели, а также освоил весь арсенал современной ему учености, но при этом понял всю несостоятельность и обреченность эллинского возрождения.
Подобно Лукиану, на периферии второй софистики стоит Павсаний. Он отдал дань софистической риторике (см. главу 2, § 4 настоящей работы), а затем стал таким же неутомимым собирателем разнообразных материалов по истории, мифологии, поэзии, редкостям (θαυμάσια) и естественно–научным вопросам, каким был Фаворин или его ученики, но зато начисто отказался от какой бы то ни было риторики и, в отличие от большинства своих современников, углубился не в известное описание уже собранного, как, скажем, Элий Аристид, а в разыскивание все нового материала. На этой основе выросло огромное по объему «Описание Эллады».
Субъективной целью для большинства представителей культуры II в. н. э., и в том числе Павсания, как указывалось выше, было своего рода бегство в прошлое. Но не следует забывать, что оно было одним из элементов той идеологической политики, которую проводила римская знать в лице Адриана, Антонина Пия и отчасти Марка Аврелия, при котором стало уже отчетливо видно, насколько нежизненной была панэллинская идеология. Возможно, что именно последнее обстоятельство обусловило безысходность пессимизма у автора записок «к самому себе».
Остается лишь уяснить, что представляла собой Греция, по которой путешествовал Павсаний. В середине I в. до н. э. состояние Эллады было весьма печальным. В переписке Цицерона сохранилось письмо Сервия Сульпиция Руфа, содержащее следующее сообщение: «Когда, возвращаясь из Афин, я плыл от Эгины по направлению к Мегаре, стал я разглядывать места, лежащие вокруг: за мною была Эгина, справа Пирей, слева Коринф. Некогда это были в высшей степени процветающие города, а теперь они лежат перед глазами разрушенные и поверженные в прах» (Cic. ad Farn. IV, 5). По словам Сульпиция Руфа, Греция представляет собою не что иное, как oppidorum cadavera projecta («брошенные трупы городов»), При Адриане был проведен ряд мероприятий по восстановлению храмов, гимнасиев и приведению в порядок как Афин, так и других городов Эллады, однако общая картина изменилась мало. Об этом говорят следующие сообщения Павсания: многие города лежали в развалинах (ἐϱείπια), а от храмов остались немногочисленные камни (θεμέλια οὐ πολλά). Это развалины Селассии (III. 10, 7), Паракипариссии (III, 22, 9), Байев (III, 22, 13), Гериатиса (V, 23, 6), Мегалополя (VIII, 33, 1; сравн. VIII, 31, 9; VIII, 32, 1-2), Глисанта (IX, 19, 2), Ойхеста (IX, 26, 5) и других городов. Гортида (VIII, 28, 1), по словам Павсания,«в мое время» (τὰ ἑπ᾿ ἐμοῦ) стала деревней, а прежде была городом, Триколоны и Зитион «в мое время оба были безлюдны» (ἐϱημοι δε κατ᾿ ἐμέ ἦσαν ἀμϕότεϱαι), Фивы (VIII, 32, 2; сравн. IX, 11, 1), покинутые жителями, окончательно погибли; только на Акрополе осталось немного жителей; Фелиуса (VIII, 25, 3) почти опустела, «Агора, которая, как говорят, была в середине города, оказалась на краю». На Делосе, который был торговой гаванью всей Эллады (τὸ κοινὸν Ἑλλήνων ἐμπόϱιον), почти не осталось жителей (VIII, 33, 2). В храме Афины на мысе Онугнатон не осталось ни статуй, ни крыши (V, 22, 10); в таком же виде был храм Афродиты в Котиле (VIII, 41, 10), а от храмов Афродиты Эрикины в Псофиде (VIII, 24, 6) и Аполлона Пифийского по дороге из Аргоса в Тегею (VIII, 54, 5) остались одни развалины (в первом случае — ἐϱείπια ἐϕ᾿ ήμῶν ἐλείπετο αὐτοῦ μόνα, а во втором — ἐϱείπια ἐς ἄπαν).
Перед глазами человека, путешествовавшего по Элладе в эпоху Павсания, открывалась картина всеобщего разрушения, на фоне которой было ясно видно, что все мероприятия Адриана по приведению в порядок Афин и реставрации древностей обречены на провал. Павсаний просто не мог этого не видеть, он хорошо понимал, что Эллада гибнет (см. главу 2, § 4 настоящей работы), а поэтому стремился описать то, что еще не успело погибнуть. Есть основания предположить, что именно это обстоятельство заставило его превратиться из историка в путешественника, или периэгета (в широком смысле этого слова). Мы имеем право выразить эту мысль именно в такой форме, поскольку вопрос об аутопсии Павсания в настоящее время в целом решается положительно.


[1] RobertC. Pausanias als Schriftsteller: Studien und Beobachtungen. B., 1909. S. 265.
[2] Diller A. Pausanias in the Middle Ages // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. Vol. 87. 1956. P. 84—97; idem: The manuscripts of Pausanias // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. Vbl. 88. 1957. P. 169-188.
[3] Pausanias. Graeciae description / Edidit M. H. Rocha–Pereira. Vbl. 1. Lipsiae, 1973. S. VIII.
[4] Можно утверждать, что в Средние века Павсаний известен не был. Из древних авторов его без упоминания по имени один раз цитирует Клавдий Элиан, многократно — Филостраты, и несколько раз — Суда. По имени Павсания упоминает, причем многократно (более 80 раз), только один — Стефан Византийский — в Ἐθνικά. Этот материал приводится у Дж. Фрейзера (Pausanias’ Description of Greece. Vol. 1. L., 1898. P. III). Ни один византийский писатель более позднего времени на него не ссылается, и, таким образом, «открытие» Павсания целиком принадлежит венецианским гуманистам. Тот факт, что Павсанием заинтересовался сам К. Ласкарис, только подтверждает это.
[5] Wilamowitz–Möllendorff U. Die Thukydides Legende // Hermes. Bd 12. 1877. S. 326-367.
[6] Kalkmann A. Pausanias der Perieget: Untersuchungen über seine Schriftstellerei und seine Quellen. B., 1886.
[7] Kalkmann A. Op. cit. S. 3—4.
[8] Ibidem. S. 282.
[9] См. главу 2, § 3 настоящего исследования.
[10] Gurlitt W. Über Pausanias. Untersuchungen. Graz, 1890.
[11] Gurlitt W. Op. cit. S. 5, 14 и др.
[12] Наши собственные соображения по этому вопросу изложены ниже (см. главу 3, § 5).
[13] См. прим. 1 к настоящей главе.
[14] RobertC. Op. cit. S. 73.
[15] Ibidem. S. 113-120.
[16] Ibidem. S. 62, 63.
[17] Жебелёв С. А. К вопросу о композиции «Описания Эллады» Павсания // Журнал Министерства народного просвещения. 1909. Октябрь. С. 395—440.
[18] Жебелёв С. А. К вопросу о композиции «Описания Эллады» Павсания // Журнал Министерства народного просвещения. 1909. Октябрь. С. 439—440.
[19] Pausanias’ Description of Greece. Vol. 1—6. L, 1897—1898; 2nd ed. L., 1913. Первый том этой работы содержит перевод «Описания Эллады» на английский язык, второй посвящен комментарию к I книге, третий — к книгам II—V, четвертый — к книгам VII—VIII, пятый — к книгам IX—X; шестой том составляют индексы и карты. В сокращенном виде комментарий был издан как книга: Frazer J. G. Pausanias and the other Greek sketches. L., 1900; Idem: Studies in Greek scenery, legend and history, selected from his commentary on Pausanias’ «Description of Greece». L., 1919; Idem: Sur les traces de Pausanias à travers la Grèce ancienne. P., 1923.
Говоря о маршрутах, по которым прошел Павсаний, Дж. Фрейзер преследует в сущности одну цель: доказать, что описания культов и ритуалов автор «Описания Эллады» составлял на основании собственных наблюдений, а не почерпнул из трудов своих предшественников. Однако такие тексты, как фр. 86—88, 93-94 Полемона (см. приложение 2 к настоящему исследованию) заставляют усомниться в правильности этой точки зрения. Описание ритуалов, как мы видим, имелись у периэгетов, а ко времени Павсания многие святилища уже не функционировали.
[20] Pausanias’ Description of Greece. Vol. 1. P. I— XCVI.
[21] Ibidem. Vol. 3. P. 469.
[22] Carroll M. The Attica Pausanias. Boston, 1907; Trendelenburg A. Pausanias in Olympia. В., 1914; Daux G. Pausanias à Delphes. R, 1937; Roux G. Pausanias en Corinthie (Livre II, 1-15). R, 1958. См. также большое произведение о Дельфах: Daux G. Delphes au IIe et au 1er siècles depuis l’abaissement de l’Étolie jusqu’à la paix romaine 191-31 av. J. — C. R, 1936.
[23] Deicke L. Quaestiones Pausanianae. Göttingen, 1935; Ebeling H. L. Pausanias as an historian // Classical Weekly. Vol. 7. 1913. P. 138—141. О работах М. Сегре см. прим. 1 на стр.142; о работах Е. Шнайдера — прим. 3, 4 на след. стр.
[24] Ebeling H. L. A study in the Sources of the Messeniaca of Pausanias. Baltimore, 1892; Мандес М. И. Мессенские войны и восстановление Мессении. История и традиции // Записки Императорского Новороссийского университета. Т. 73. 1898. Из новых работ: Corbetta C. A proposito di due frammenti di Riano // Aegyptus. Vol. 58. N 1. 1978. P. 137-150.
[25] Preller L. Polemonis Periegetae Fragmenta. Lipsiae, 1838.
[26] Schnayder J. De Heraclidis descriptione urbium Graeciae. Cracoviae, 1939; его же: De periegetarum Graecorum reliquiis. Lódź, 1950; Idem: De Pausaniae opere q. i. Πεϱιήγησις τῆς Ἑλλάδος // Meander. XIX. 1964. P. 187—208.
[27] Об этом см. два исследования: Schnayder J. De regionum descriptionibus Horatianis // Charisteria Casimiro de Morawski septuagenario oblata ab amicis, collegis, discipulis. Cracoviae, 1922. P. 251—268; Idem: De itinerariis poematis Romanorum. Lódź, 1953.
[28] Мищенко Ф. Г. Павсаний (статья в Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона).
[29] Деревицкий А. Н. Рецензия на перевод Г. Янчевецкого // Филологическое обозрение. 1891. T. 1. С. 156-160. А. Н. Деревицкий здесь прямо говорит о том, что проблемы передачи авторского стиля при переводе Павсания не существует, так как у него вообще нет никакого стиля, он слепо копирует Полемона, Артемидора и Истра (с. 156—157).
[30] Бузескул В. П. Введение в историю Греции. 3‑е изд. Пг., 1915. С. 232—233.
[31] Кондратьев С. П. Павсаний и его произведение // Павсаний. Описание Эллады. Т. I. М., 1938. С. 5-12.
[32] Грабарь–Пассек М. Е. Павсаний // История греческой литературы. Т. 3. М., 1960. С. 203-207.
[33] Павсаний или Павсаниево описание Эллады, то есть Греции. Преложено с греческого языка на российский священнкиом Ионнаном Сидоровским и Матвеем Пахомовым. Ч. 1-3. Спб., 1788-1789.
Сидоровский Иоанн Ионаннович (148-1795), член Российской Академии наук (с 1783 г.), перевел сочинения Платона, Лукиана, Иоанна Златоуста и Георгия Кедрина, принимал активное участие в составлении Академического словаря, много занимался вопросами русской грамматики. Пахомов Матвей Сергеевич (1745 — после 1792), коллежский асессор, служащий «Воспитательного общества благородных девиц». Как ученый известен только в качестве сотрудника И. И. Сидоровского.
Приведем в качестве образца стиля И. И. Сидоровского два чрезвычайно удачно переданных им места. 1, 21, 1: «В рассуждении Софокла повествуется, что, когда он скончался, Лакедемоняне сделали нападение на Аттику, и что полководцу их случился сон, в коем зрел он Диониса, повелевающего воздать новой Сирине все почести, обыкновенно воздаваемые умершим. Сие разумел лакедемонский полководец о Софокле и о его трагедиях, ибо уподобляется и ныне еще пению Сирин не токмо стихотворение, но и всякой род слова сладкоглаголиваго и убедительнаго» (T. 1. С. 73); VIII, 18, 1: «Исиод во своем родословии, ибо некоторые ему сие творение приписуют, почитает Стигу дочерью Океана и женою Палланта. Сказуется также, что и Лин во своем стихотворении вещает тому подобное. Что до меня касается, я со вниманием читал сии творения, и мне являются и то и другое подложными или подметными» (Т. 2. С. 339).
[34] Павсаний. Описание Еллады, или путешествие по Греции во II веке по P. X. / Перевод с греческого с толкованиями Г. Янчевецкого. СПб., 1887—1889.
[35] Pausanias. Beschreibung von Griechenland / Aus dem griechischen übers, von dr. J. H. Chr. Schubart. Bd. 1—2. Stuttgart, 1863.
[36] Павсаний. Описание Эллады / Перевод и вводная статья С. П. Кондратьева. Т. 1—2. М.; Л., 1938—1940. О Дж. Фрейзере С. П. Кондратьев говорит в статье «Павсаний и его произведение» (т. 1 назв. изд., с. 12).
[37] Pausanias’ Description of Greece. Vol. 1.
[38] Кондратьев С. П. Павсаний и его произведение. С. 11. Гораздо более мягкую оценку этому переводу дал А. Н. Деревицкий (Филологическое обозрение. T. 1. 1891. С. 156-160).
[39] Pausaniae Graeciae descriptio / Edidit, graeca emendavit, apparatum criticum adjecit Hermannus Hitzig, commentarium germanice scrittum cum tabulis topographicis et numismaticis addiderunt Hermannus Hitzig et Hugo Bliimner. Vbl. 1—3. Lipsiae, 1896—1910. Труд Г. Хитцига и Х. Блюмнера был выпущен издательством «O. R. Reisland»; в издательстве «B. G. Teubner» в эти же годы вышло издание текста «Описания Эллады», подготовленное Фр. Спиро.
[40] Эта неотредактированность заключается в первую очередь в отсутствии единой транскрипции при передаче собственных имен (Тесей–Фесей и т. д.), в многочисленных ошибках в указателе и т. д. Так, например, во вступительной статье (Т. 1. С. 8) Диодор Периэгет (о нем см. главу 3, § 1 настоящего исследования) характеризуется как «общеизвестный автор “Всемирной истории”». Здесь, вероятно, имеется в виду Диодор Сицилийский, автор «Исторической библиотеки», который был приблизительно на 300 лет моложе Периэгета.
[41] О Панэллинском союзе см.: Ранович А. Б. Восточные провинции Римской империи в I—III вв. М.; Л., 1949. С. 224—225; Кудрявцев О. В. Эллинские провинции Балканского полуострова во втором веке нашей эры. М., 1954. С. 239—243.
[42] Кудрявцев О. В. Цит. соч. С. 240.
[43] Кудрявцев О. В. Цит. соч. С. 241—242.
[44] Сидорова Н. А. Новые открытия в области античного искусства. М., 1965. С. 156—163. На с. 163—164 — аналогичный материал по раскопкам в Байях.

Глава вторая. История создания «Описания Эллады»: особенности его внутренней структуры

§ 1. Вводные замечания
Такие большие по объему памятники античной историографии, как сочинения Геродота, Фукидида, Полибия, Диодора, Страбона, Павсания и других писателей создавались не сразу. Авторы годами работали над своими трудами и зачастую далеко уходили от первоначального плана (Ф. Якоби показал это на примере Геродота) или изменяли тематику своего сочинения под влиянием источников — именно это произошло с Павсанием. Над «Описанием Эллады» Павсаний работал много лет: описание Аттики он по собственному признанию (VII, 20, 6), закончил до того, как Герод Аттик приступил к строительству Одеона, а «Ахайя» (седьмая книга) создавалась в то время, когда он был уже полностью достроен. Про Антиноя, который погиб в 130 г. н. э., Павсаний, сетуя на то, что ему не пришлось видеть его при жизни, говорит как про современника (VIII, 9, 7). Рассказывая об Эпидавре (II, 27, 6-7), упоминает об Антонине Пие как о ныне здравствующем, а в описании Аркадии (VIII, 43, 1 -6) включает похвальное слово ему как умершему; здесь уже упоминается Марк Аврелий и его победы над германцами и савроматами. Следовательно, можно говорить о том, что первая и вторая книги Павсанием были закончены до 161 г. н. э. (год смерти Антонина Пия), а восьмая — после 175 г., так как о войне с «варварами» говорится как о завершенной, но до 180 г., поскольку о Марке Аврелии автор пишет как о живом. Это значит, что на создание «Описания Эллады» ушло, во всяком случае, более 15 лет. За эти годы отношение Павсания к материалу, над которым он работал, претерпело ряд изменений: в одном из авторских отступлений он признается (VII, 8), что «начиная описание, смотрел на все эти рассказы эллинов по большей части как на глупости», но дойдя до описания Аркадии, задумался, и в дальнейшем собирается о том, что касается богов, рассказывать, следуя преданиям. Утверждать на основании этого замечания, что под влиянием поездок по многочисленным святилищам Павсаний утратил унаследованный им от логографов рационализм и превратился в мистика вроде Элия Аристида, бесспорно, никаких оснований нет, но на многое его взгляды, коль скоро он сам говорит об этом, изменились. С чем именно эти изменения связаны и в каком направлении они шли, установить можно только одним путем — обратившись к истории работы Павсания над его трудом.
Историю создания любой книги, написанной в Новое время, можно восстановить, прежде всего, благодаря наличию подготовительных материалов, черновиков, первоначальных вариантов, дневниковых записей, данных переписки и т. д. Именно на таком материале построены исследования, посвященные как поэтам или беллетристам, так и многим историкам (Т. Моммзену, Н. М. Карамзину, В. О. Ключевскому и др.). По–другому обстоит дело с древними авторами: никаких данных кроме окончательного варианта «Описания Эллады» или любого другого памятника античной исторической прозы до нас не дошло, поэтому вопрос о творческой истории произведения специалистами по античной исторической прозе долгое время не ставился. В начале XX в. методику исследования «внутренней истории» (innere Geschichte) литературного памятника предложил Ф. Якоби в своей работе о Геродоте[1]. Его исследования были блестяще продолжены А. И. Доватуром в книге «Повествовательный и научный стиль Геродота»[2]. В настоящей работе делается попытка, используя методы названных ученых, вскрыть основные этапы «внутренней истории» труда Павсания. Для этого необходимо прежде всего выяснить, каковы были те субъективные задачи, которые ставил перед собой автор «Описания Эллады», в какой мере его композиция соответствует внутреннему содержанию и каков порядок написания отдельных частей этого сочинения.
§ 2. Авторское «credo» Павсания
В «Описании Эллады» Павсания, в отличие от сочинений подавляющего большинства античных историков и географов, отсутствует как вступление, так и заключение, где были бы изложены авторские намерения. Автор начинает повествование с полуслова («мыс Сунион выступает вперед из эллинского материка… плывущему мимо мыса открывается гавань и храм Афины Суниады…»), а затем так же неожиданно как начал, обрывает рассказ (X, 38, 13), без какой–либо концовки. Поэтому понять, какие именно субъективные задачи ставил перед собой Павсаний, можно только путем отдельных замечаний, рассеянных в тексте его труда. Павсаний многократно замечает, что он описывает не все, а только то, что этого достойно: τὰ ἀξιολογώτατα (I, 39, 3; II, 13, 3; VI, 17, 1), τὰ ἀξιολογώτατά ἐστιν ἐς μνήμην (VIII, 54, 7), τὰ μάλιστα ἄξια μνήμης (III, 11, 1), τὰ ἐς συγγϱαϕὴν ἀνήκοντα (I, 39, 3; X, 32, 1), πϱέποντα ἐς συγγϱαϕήν (V, 16, 1) — наиболее достойное, наиболее достойное упоминания, подходящее для рассказа, подобающее для рассказа и т. д. Дважды он говорит об этом подробно: задача его заключается в том (I, 39, 3), чтобы из многого (ἀπὸ τῶν πολλῶν) выбирать (ἀποκϱίνειν) то, что подходит для рассказа (τὰ ἐς συγγϱαϕὴν ἀνήκοντα). Этим принципом Павсаний, по собственному признанию, руководствуется с самого начала (ἐξ ἀϱχῆς). Описывая Спарту (III, 11, 1), он повторяет эту декларацию и заверяет читателя, что именно в этом состоит его хорошо продуманный (εὗ βεβουλευμένος) замысел — из многого, не достойного изложения, выбирать наиболее достойное (ἀπὸ πολλῶν καὶ οὑκ ἀξίων ἀϕηγήσεως… ἀποκϱῖναι τὰ ἀξιολογώτατα). Что же именно Павсаний считает достойным упоминания?
Согласно классическому толкованию Дж. Фрейзера[3], достойным изложения Павсаний считал то, что более всего знаменито. Однако изучение текста «Описания Эллады» не дает возможности согласиться с этим толкованием.
Павсаний не считает нужным говорить о смерти Еврипида (1,2,3), так как ее обстоятельства «рассказаны многими» (πολλοῖς γάϱ ἐστιν εἰϱημένος); отказывается рассказывать о битве при Мантинее, поскольку она описана как у Ксенофонта, так и у многих других историков (I, 3, 4). Он выпускает из своего повествования историю Гармония и Аристогитона (I, 8, 5), так как она «уже описана другими» (ἐτέϱοις ἐστὶν εὶϱημένα). Правда, потом он возвращается к одному эпизоду, связанному с тираноубийцами (I, 23, 2), но при этом замечает, что делает это только потому, что рассказ о Леэне, считающийся достоверным у многих афинян, не был записан до него (οὐκ ἐς συγγϱαϕὴν πϱότεϱον ἥκοντα) [4]. Об основании Персеем Микен Павсаний говорить отказывается (II, 16, 4), так как об этом «знают все эллины» (ἴσασιν Ἕλληνες), а об истории Федры (I, 22, 1) — потому что ее знает «всякий варвар, который выучился языку эллинов» (ὅστις βαϱβάϱων γλῶσσαν ἔμαθεν Ἕλλήνων), что, по мнению Павсания, говорит о высшей степени популярности сюжета.
Он опускает описания статуй панкратиаста Гермолика и Формиона, сына Асониха (I, 23, 10), так как о них «писали другие» (γϱαψάντων ἑτέϱων)[5]. Трону Аполлона из Амикл посвящено следующее замечание (III, 18, 10): «Излагать то, что изваяно с каждой стороны трона по порядку, было бы скучно для читателей [ὄχλον τοῖς ἐπιλεξομένοις παϱέξειν], об этом я скажу вкратце, ибо в основном изображенное хорошо известно»[6].
Со стремлением Павсания ограничить тему своего труда связано и его отношение к своим предшественникам. Так, например, рассказ о Клисфене (1,5, 1 ) он, начав было, прерывает, ссылаясь на то, что о нем уже было рассказано у Геродота[7].
Наконец, в той части повествования, где говорится об Эпидавре, содержится своего рода авторская декларация. Здесь Павсаний отказывается говорить о священной войне между афинянами и эгинцами (II, 30, 4), так как о ней весьма точно (ἀκϱιβές) рассказано у Геродота[8]. В связи с этим он заявляет, что вообще не собирается писать о том, о чем было хорошо рассказано до него (οὕ μοι γϱάϕειν κατὰ γνώμην ἧν εὗ πϱοειϱημένα). Действительно, эта декларация им соблюдается. В первой книге своего сочинения Павсаний очень много говорит об эпохе диадохов и эпигонов. Это связано с тем, что, по его мнению (I, 6, 1), время Аттала и Птолемея [ушло] в далекое прошлое (τὰ… ἡλικίαι τε ἧν ἀϱχαιότεϱα), а поэтому устная традиция об этих царях не сохранилась (μὴ μένειν ἔτι τὴν ϕήμην αὐτῶν). Те же историки, которые писали об их деяниях (Павсаний ценит их сочинения весьма низко — см. его отзыв об Иерониме из Кардии - I, 9, 8; I, 13, 9 и др.), по мнению Павсания, были забыты еще раньше, чем забылась устная традиция (καὶ πϱότεϱον ἔτι ὴμελήθησαν). Поэтому Павсаний считает необходимым пролить своим рассказом свет на это время (ἀπαιτεῖ δὲ ὁ λόγος δηλῶσαι) и, таким образом, восполнить пробел в историографии. Вместе с тем он отказывается говорить об Александре (VIII, 7, 7), так как «судьба Александра известна всем».
Упоминая о святилище Пандросы (I, 27, 3), он подчеркивает, что пишет о том, что известно не всем (ἔστι μὲν οὐκ ἐς ἅπαντας γνώϱιμα), а о Манто и Тиресии (IX, 33, 2), историю которых знают все (οἱ πάντες ἴσασιν ὰκοῇ), заговаривает только по той причине, что обнаружил в ней малоизвестную деталь: обстоятельства смерти Тиресия.
Наконец, рассказ о Сардинии (πεϱὶ τῆς Σαϱδοῦς λόγος), не имеющий прямого отношения к предмету сочинения, включается Павсанием в свой труд (X, 17, 1—13), поскольку об этом острове эллины знают меньше всего (οὐχ ἥκιστα … ἀνηκόως εἰχον).
В связи со всем этим имеет смысл вспомнить следующее: рассказывая о Лернейских таинствах (II, 36, 6 - II, 37, 3), Павсаний с нескрываемым восхищением вспоминает о некоем Аррифоне (ни в каких больше источниках это лицо не упоминается), который (II, 37, 2) характеризуется как человек, «обладающий способностью обнаруживать то, о чем раньше никто не знал» (δεινὸς δὲ ἐξευϱεῖν ἃ μή τις πϱότεϱον εἴδε). Этому Аррифону, по сообщению Павсания, удалось установить, что рассказ о Лернейских таинствах, высеченный на сердце из орихалка и приписываемый аэду Филламону, на самом деле составлен позднее, поскольку его текст написан на дорийском диалекте (τὰ πάντα Δωϱιστί ἐπεποίητο), который до возвращения Гераклидов, то есть во времена, когда жил, согласно традиции, Филламон, еще не был распространен. Говорит Павсаний об Аррифоне не только с восхищением и большим почтением, но, безусловно, с намеком на то, что сам он немногим отличается от Аррифона.
Следовательно, основным критерием при отборе материала для Павсания является степень его популярности или доступности: чем менее что–либо известно и достижимо, тем более это интересует Павсания. Вероятно, именно в этом заключается тот хорошо продуманный замысел (III, 11, 1), о нежелании изменять которому говорил Павсаний. В связи с этим он, как было показано выше, считает нужным говорить преимущественно о малоизвестном и цитировать наименее доступных авторов, то есть ἐξευϱεῖν ᾶ μή τις πϱότεϱον εἷδε — излагать то, чего не знали до него. Так, например, он подробно излагает содержание поэмы Риана о Мессенских войнах (IV, 1,6; VI, 1, 3; VI, 15, 2; VI, 17, 11), поэму Херсия, которая уже в его время была известна только в отрывках (IX, 39, 9-10), «Аттиду» Гегесина (IX, 29, 1—2); ссылается на Гегия из Трезена (I, 2, 1), Полемнеста из Колофона (I, 14, 4), Прокла из Карфагена (II, 21, 5) как на писателей мало кому доступных; сообщает имена дочерей Пелия: Астиропея и Антиноя (VIII, 11, 3). Дело в том, что ни один поэт, как объясняет Павсаний, их имен не оставил, но художник Микон написал их на своей картине.
Вместе с тем Павсаний не считает нужным цитировать ни Геродота, к которому относится с большим почтением, ни Фукидида, ни Платона, с сочинениями которого он был знаком (VII, 17, 3), ни других известных писателей, сочинения которых в его время имелись в библиотеках.
Рассказ о том, как царь Олена Дексамен угощал Геракла, по мнению Павсания (VII, 18, 1), есть у всех, кто описывал Геракла и его подвиги[9]. Поэтому он не говорит об этом ни слова.
Становится ясным, по какой причине в сочинении Павсания фактически отсутствует систематическое описание Акрополя[10], — в его время были еще доступны не только огромный труд Гелиодора Афинского в 15 книгах[11], посвященный исключительно описанию Акрополя, и сочинения Полемона, но и множество других руководств, пересказывать которые Павсаний не считал необходимым. Он ограничивается лишь тем, что дополняет рассказы своих предшественников об Акрополе несколькими оригинальными подробностями: упоминая о Пинакотеке (I, 22, 6), Павсаний перечисляет те картины, «которым время не судило еще стать неузнаваемыми» (Гелиодор и Полемон писали за 400 лет до Павсания — за это время на Акрополе многое изменилось); рассказывает о культе Афины Полиады и так называемых аррефорах (I, 27, 2—З)[12], потому что это известно не всем (οὐκ ἐς ἃπαντας γνώϱιμα) и т. д. По той же причине в описании Аттики отсутствует генеалогия (краткое изложение древнейшей истории по поколениям), с которой начинается описание любой другой области, — сочинения аттидографов (Клитодема, Андротиона и особенно Филохора, и Истра) были хорошо известны в его эпоху; пересказывать их труды Павсаний считал излишним.
Повествование у Павсания довольно часто вводится словом εὕϱισκον. Один раз (V, 26,2) это слово употреблено Павсанием в прямом смысле («там я нашел следующие статуи»), один раз (I, 14, 6) — в значении «тут я вспомнил». Павсаний рассказывает о статуе Афины с голубыми глазами (ἄγαλμα… γλαυκοὺς ἔχον τοὺς ὀϕθαλμούς) и сообщает о том, что глядя на эту статую, он вспомнил ливийский миф (речь идет о сообщении Геродота — IV, 180 — о так называемых авсеях), согласно которому Афина была дочерью Посейдона и поэтому обладала голубыми глазами. Во всех остальных случаях (I, 28, 6; II, 26, 8; IV, 32, 2; V, 1, 3; V, 4, 5; V, 21, 18; VII, 17, 5; VIII, 6, 3; IX, 27, 8; X, 12, 1) слово εὕϱισκον можно перевести как «мною установлено» (дословно: я установил).
1. Рассказ о царях Коринфа заканчивается словами (II, 4, 5): «относительно коринфских царей мною установлено следующее» (τοιαῦτα μὲν ἐς τοὺς Κοϱινθίων βασιλέας συμβάντα εὔϱισκον). В этом рассказе Павсаний опирается в основном на сочинение Эвмела, сына Амфилита из рода Бакхиадов (II, 1, 1 ; II, 2, 2; II, 3, 10), но при этом выражает сомнение в том, что эта поэма принадлежит Эвмелу, и сопоставляет данные этого сомнения с целым рядом других источников: это поэма Ἠοῖαι μεγάλαι (II, 2, 3), сочинение Гелланика (II, 3, 8), поэма Ναυπάκτια (II, 3, 9), поэма Кинефона Лакедемонянина (II, 3, 9), который, по словам Павсания, «писал генеалогию в стихах», (ἐγενεαλόγησε γὰϱ καὶ οὐτος ἔπεσι). Кроме того, он использует устную традицию (II, 1, 1; II, 2, 3; II, 2, 6), с которой полемизирует («что Коринф был сыном Зевса, этого, насколько я знаю, никто серьезно не утверждает, кроме жителей Коринфа»), и наконец, упоминает о своем знакомстве с жреческими преданиями (ἱεϱὸς λόγος) о Гермесе. Павсаний основывается главным образом на тексте Эвмела, но при этом многократно подчеркивает, что его рассказ представляет собою плод его собственных разысканий по самым разным источникам. Есть основания предполагать, что Павсаний действительно сверял рассказ Эвмела с авторами, на которых он здесь ссылается: «Великие Эои» были ему известны довольно хорошо: в разных местах своего труда он цитирует эту поэму восемь раз (II, 2, 3; II, 16,4; II, 26, 2; IV, 2, 1; VI, 21, 10; IX, 31, 5; IX, 36, 7, IX, 40, 5-6), с «Навпактией» он тоже был неплохо знаком; во всяком случае, вопрос о том, кого следует считать ее автором, разобран у него довольно подробно (X, 38, 10-11).
2. О рождении Асклепия Павсаний приводит (II, 26, 3—7) три различных рассказа, почерпнутых из местных источников (Ἐπιδαύϱιοί ϕασιν), но затем, упомянув о том, что Гесиод (или тот поэт, который вставлял стихи в поэмы Гесиода) называет Асклепия мессенцем (сравн. Fr. 50 Merkelbach–West), ставит себя перед необходимостью доказывать тот факт, что этот бог действительно родился в Эпидавре (дело в том, что к эпическим поэмам Павсаний относится с большим доверием, поэтому для того, чтобы опровергнуть сообщение, почерпнутое из эпоса, он должен проанализировать его со всех сторон). Он говорит, что установил, что бог родился в Эпидавре, ибо праздники в честь Асклепия происходят из Эпидавра, и приводит следующие факты: афиняне тот день, когда совершаются торжества в честь Асклепия, называют Эпидавриями; почитание Асклепия в Пергаме ввел Архит, сын Аристехма, после того как он был вылечен в Эпидавре. Почитание в Смирне было заимствовано из Пергама, а в Балакрах — из Эпидавра, а из Балакр оно перешло в Лебену на Крит.
3. Излагая генеалогию царей Элиды (Эндимиона и его потомков), Павсаний не имеет возможности следовать какому–то одному источнику. Рассказ начинается словами (V, 1, 3): «Относительно древнейших событий у них я разыскал следующее» (τοιάδε εὕϱισκον). Он носит мозаичный характер и включает в себя сведения, почерпнутые из широко распространенных мифов об Эндимионе и подвигах Геракла (Авгиевы конюшни), исторического сочинения, посвященного Истмийским играм (V, 2, 2-6), наконец, из какого–то местного источника (V, 4, 6), близкого по содержанию к сочинениям аттидографов (τὰ δὲ Ἤλείων γϱάμματα ἀϱχαῖα). Надо полагать, что из последнего источника заимствовано сообщение о синойкизме Элиды при Оксиде (V, 4, 2). Сообщая о восстановлении Олимпийских игр при Ифите (V, 4, 6), Павсаний сопоставляет три источника: надпись из Олимпии называет отца Ифита Гемоном, местный логограф — Ифитом, а большинство греческих авторов (Ἐλλήνων δὲ οἱ πολλοί) — Праксонидом[13].
В руках у Павсания не было генеалогии Эндимиона и его потомков, она составлена им самим из разнообразных источников и поэтому начинается со слова εὕϱισκον. Говоря о царе Лае (сыне Оксила), Павсаний сообщает, что он установил (εύϱισκον), что его потомки не были царями (V, 4, 5). Он замечает, что знает, кто они были, но тем не менее об этом умалчивает, так как в своем рассказе не будет говорить о простых людях (ές άνδϱας ίδιώτας). Разыскивая сведения о Лае, Павсаний натолкнулся на материал, относящийся к его потомкам, но сознательно не включил его в свое изложение, так как ставил перед собой задачу реконструировать генеалогию царей Элиды.
4. Рассказывая о храме Геракла в Теспиях (IX, 27, 6—8), история которого связывалась с мифом о Геракле и 50 дочерях Теспия (Athen. XIII. P. 556f; Diod. IV, 29; Tat. Adv. Graecos 78; Ps. — Apolt. Bibi. Il, 4, 9; II, 7—8), Павсаний отмечает, что храм показался ему более древним, нежели время Геракла, сына Амфитриона, и заявляет, что установил (εύϱισκον), что этот храм воздвигнут в честь Идейского Геракла (Ηϱακλής ό Ίδαίος), одного из куретов. Этот факт Павсаний почерпнул, вероятно, из местной истории Элиды (см. V, 7, 6), где подробно рассказывалось о куретах.
5. Словом εύϱισκον заканчивается очерк, посвященный истории Ахайи (VII, 17, 5). Павсаний придавал этому очерку очень большое значение, так как считал его своего рода эпилогом к греческой истории. А ввиду того, что изложение здесь сильно отличается от Полибия, можно предположить, что оно представляет собой результат самостоятельного труда.
Указывая на то, что данное обстоятельство выяснил он сам, Павсаний, как правило, противопоставляет свое сообщение тем данным, которые бытовали до него, и тем самым обнаруживает свою любовь добавлять неизвестные детали к широко известным вещам. Так, например, он сообщает, что в результате кропотливых изысканий он узнал (πολυπϱαγμονῶν δὲ εὕϱισκον), что в Афины были перенесены лишь кости Эдипа, умершего в Фивах (I, 28,6), и, таким образом, указывает на то, что не следует верить тому, о чем Софокл рассказывает в трагедии «Эдип в Колоне».
Говоря о том, что Павсаний стремится преимущественно описывать то, что «еще не попало в историю» (I, 23, 2; сравн. II, 37, 2), необходимо помнить о двух следующих обстоятельствах.
Во–первых, он подходил к материалу со своими собственными мерками. Его представления о ценности того или иного сообщения во многом отличны от представлений современных историков. Подобно многим ученым поздней Античности, он не видит разницы между вопросами принципиальной важности и мелочами, в бездне которых тонут бесценные сведения.
Во–вторых, стремление писать о том, что не было описано до него, приводило в ряде случаев к тому, что Павсаний отвергал достоверные версии ради почерпнутых из редкого источника, но неправдоподобных. Из–за этого в «Описании Эллады» наравне с ценнейшими сведениями содержится немало недостоверного материала.
§ 3. Современники Павсания (направленность их сочинений)
Сделанное выше заключение о том, что в центре внимания у Павсания было то, «что пока не попало в историю», открывает новые возможности для сопоставления автора «Описания Эллады» с целым рядом его современников. Так, например, Клавдий Элиан[14] (автор «Пестрых историй» и обширного сочинения «О животных») в заключении к трактату De animalibus говорит о стремлении сказать «что–то, о чем не говорил никто другой» (τινα οὐκ ἄλλος εἴπε), а рассказ о Бакхиадах и прекращении их рода в «Пестрых историях» (I, 19) начинает следующими словами: «Существует общеизвестный и для всех доступный рассказ» (δημώδες λόγος καὶ ἐς πάντας ἐκϕοιτήσας) о том, как погиб Сибарис, вместе с тем «есть кое–что, большинству неизвестное; об этом–то я и буду говорить» (ἃ δὲ οὐκ ἔστι τοῖς πολλοῖς γνώϱιμα ταῦτα ἐγὼ ἐϱῶ). Рассказывая о трагическом поэте Агафоне и некоем Павсании из Керамика (II, 21), Элиан замечает: «Об этом говорится повсюду, я же буду говорить о том, что известно не всякому» (καὶ τοῦτο μὲν διατεθϱύληται: ὃ δὲ μὴ ἐς πάντας πεϕοίτηκεν, ἀλλ᾿ ἐγὼ ἐϱῶ).
Интерес к недоступному и забытому материалу присущ и Героду Аттику. Он воспроизводит в своих декламациях язык Фрасимаха и Крития (Philostr. Vit. Soph. II. P. 564), а не Платона именно потому, что они были прочно забыты, и никем из риторов до него не изучались, в то время как Платона или Демосфена хорошо знали многие.
Авл Геллий, автор интересный, прежде всего как популяризатор теоретических установок второй софистики, писатель не глубокий, но стремившийся ни на шаг не отстать от своего времени и на лету ловивший каждое слово Герода Аттика или Фаворина, при отборе материала руководствуется двумя критериями: его интересует древнее и притом непременно малоизвестное[15]. Авл Геллий хорошо знаком с текстами Катона Старшего и Гая Гракха. Рассказывая (VI, 3, 48) о речи Катона «За Родосцев» (Pro Rhodiensibus), которая входила в пятую книгу «Начал», он полемизирует со знаменитым Туллием Тироном. Тирон в письме к Квинту Аксию критиковал Катона и, вероятно, довольно резко. Геллий рассматривает каждое замечание Тирона в отдельности, сопоставляет его с текстом речи, доказывает несостоятельность данного замечания и затем переходит к следующему по такой же схеме. В заключение он делает выписки из речи Катона, с тем чтобы обратить внимание читателя на те места катоновского текста, которые Тирон упустил из виду. Становится ясно, что о Катоне Геллий судит не по тем выдержкам, которые он нашел у Тирона, а по оригинальному тексту речи. Везде, где только может, Геллий разыскивает древние и мало кому известные рукописи. Так, в Патрах (в библиотеке Patrensis) Геллий нашел древний (verae vetustatis) список «Одиссеи» Ливия Андроника (XVIII, 9, 5), в Тибуре (в библиотеке Tiburs) он обнаружил рукопись Клавдия Квадригария (IX, 14, 3), в которой ему удалось найти древние грамматические формы. Наконец, вместе со своим другом Юлием Павлом (вероятно, одним из учеников Фронтона) в книжной лавке на рынке apud Sigellaria (V, 4) Геллий обнаружил Annales Фабия Пиктора «в хорошем и, безусловно, древнем списке» (bonae atque sincerae vetustatis). У грамматика Фида Оптата он видел список второй книги «Энеиды» удивительной древности (mirandae vitustatis) и записал рассказ об обстоятельствах ее приобретения (II, 3). Возвращаясь из Греции, Геллий сошел с корабля в Брундизий и сразу увидел, что кто–то продает книги (IX, 4). «Я тотчас бросаюсь к книгам, все это были греческие книги, полные чудес и побасенок о вещах неслыханных и невероятных, но писателей древних и значительных (non parvae auctoritatis): Аристея Проконесского, Исидора Никейского, Ктесия, Онесикрита, Филостефана и Гегесия. Свитки эти долгое время где–то валялись и имели ужасный вид. Я, тем не менее, заинтересовался ими и, спросив о цене, привлеченный их удивительной и неожиданной дешевизной, покупаю большинство этих книг за ничтожную плату и в течение двух следующих ночей поспешно просматриваю от начала до конца» (перевод наш — Г. Ч.). Приведенный отрывок как нельзя лучше иллюстрирует психологию Геллия как писателя. Будучи прежде всего ритором, знатоком и, главным образом, ценителем хорошего стиля, он, конечно, не интересовался безыскусными по языку и малоправдоподобными сочинениями парадоксографов. Но когда в его руки попадает старая библиотека какого–то любителя подобной литературы, Геллий «тотчас жадно бросается» (statim avide pergo) к этим свиткам. Раз книга редкостная и древняя, она интересует Геллия, содержание при этом уже не играет никакой роли.
Погоня за редкостями и боязнь повторить то, что было «хорошо рассказано раньше» (см.: Paus. II, 30, 4 — εὗ πϱοειϱημένα), с одной стороны, и характерное для второй софистики в целом стремление развлечь читателя — с другой, приводили к тому, что сочинения многих писателей этой эпохи превращались в беспорядочное нагромождение разнообразного и неподдающегося никакой систематизации материала. Характерно это и для Павсания, о чем хорошо сказала М. Е. Грабарь–Пассек: «Книгу Павсания можно читать, раскрыв на любом месте, и впечатление получается одно и то же — движущаяся перед глазами однообразно пестрая лента, за движением которой приятно следить, но детали которой невозможно запомнить»[16]. Принцип delphinum silvis adpingere (Hor. AP. 30), абсолютно неприемлемый для Горация, во II в. н. э. прочно утвердился в литературе. «Аттические ночи» Авла Геллия представляют собой огромное по объему собрание выписок из самых разных авторов, которые перемежаются с заметками самого Авла Геллия. Какого бы то ни было порядка в расположении материала нет. Геллий по этому поводу сам говорит (Praefacio), что при работе над своим сочинением он «пользовался тем случайным порядком, в котором ранее делал свои выписки» (usi autem sumus ordine rerum fortuito, quem antea in excerpendo feceramus). Эти выписки, по его собственному признанию, зачастую сделаны наспех (breviter), а главное, indistincte atque promiscue, то есть «беспорядочно и бессистемно». В результате единственным композиционным принципом у Авла Геллия становится отсутствие какого бы то ни было композиционного единства, которое он сам определяет как rerum disparilitas (то есть беспорядочность изложения). Элиан не только назвал одно из своих сочинений Ποικίλη ί(στοϱίη, но, руководствуясь стремлением избежать «ненавистного однообразия», считал разнообразие или пестроту (ποικιλία) своим основным творческим методом и сравнивал свои произведения с лугом или венком, прелесть которых заключается ἑκ τῆς πολυχϱοίας (эпилог librorum De animalibus). Важно отметить, что «пестрота» для Элиана заключается не только в разнообразии тематики, но в первую очередь в отсутствии какого бы то ни было плана, в беспорядочности изложения. Пестрота как метод отличает сочинения Апулея (Florida). Труды Фаворина до нас не дошли[17], но его Παντοδαπὴ ἱστοϱία представляла, по всей видимости, несистематизированную коллекцию сведений по самым различным вопросам. Homo fandi dulcissimus (человек сладчайшего красноречия), как называет его Геллий (XVI, 3, 1), Фаворин был среди представителей второй софистики основным теоретиком «пестроты» (rerum disparilitas, varietas), Геллий — его непосредственным учеником, а Элиан — одним из последователей.
Закономерным будет вопрос, почему Павсаний, теоретические установки которого так близки к воззрениям Авла Геллия и Элиана, не оформил свой труд как собрание беспорядочных сведений, а придал ему форму итинерария. Сам Павсаний ответа на этот вопрос не дает. Однако кое–какие наблюдения по этому поводу сделать можно. Среди фрагментов «Разнообразной истории» Фаворина, которые сохранились, главным образом, у Диогена Лаэртского, есть ряд текстов (см., например: II, 1; III, 25; V, 5; V, 76-77; VIII, 12; VIII, 15), по тематике близких к периэгезе. Рассказ Фаворина о Деметрии и его любовнице Ламии может быть сопоставлен с фр. 14, 15 Полемона (см. приложение 2). Это чрезвычайно важное свидетельство того, что периэгеза во второй половине II в. н. э. интересовала не одного Павсания. Но больше всего материала дает античный роман. Практически в каждый роман («Метаморфозы» Апулея, «Левкиппа и Клитофонт» Ахилла Татия, «Эфиопика» Гелиодора, «Повесть о Габрокоме и Антии» Ксенофонта Эфесского) входит как непременный его элемент путешествие (ὁδοιποϱία или peregrinatio), без которого развитие событий в романе было бы невозможно. В рассказ о таком путешествии, для того чтобы он выглядел более убедительным, обязательно вводятся сведения этнографического характера, краткие характеристики городов, храмов и т. д. и, наконец, описание маршрута, либо заимствованное непосредственно из итинерария, предназначенного для практических целей, либо стилизованное под такого рода итинерарий или перипл. Если же сухие описания маршрутов широко использовались в художественной и документальной прозе I—III вв. н. э.[18], то нет ничего удивительного в том, что к этому жанру обращается и Павсаний. Это тем более закономерно, что он, как это было доказано академиком С. А. Жебелёвым[19], не прошел по всем маршрутам, которые описывает, и, возможно, побывал не во всех пунктах, о которых говорит в «Описании Эллады», а поэтому, включая в свое сочинение топографические сведения, добивался того же эффекта, что и авторы романов — большей убедительности.
§ 4. Место итинерария в «Описании Эллады»
По своей композиции «Описание Эллады» больше всего напоминает итинерарий (то есть дорожник, иными словами, «словесную карту»), предназначенный для практических целей (ad usum practicum) и дающий объективную картину того, каким образом можно попасть в то или иное место. Однако удельный вес итинерария в труде Павсания невелик, более того, он играет здесь всего лишь вспомогательную роль: краткий итинерарий приводит читателя в какой–либо город и обрывается. Павсаний начинает оригинальный рассказ, в котором дается субъективная картина того, что видел, слышал, узнал и исследовал он сам, а не кто–либо другой (это чрезвычайно пестрые по содержанию путевые заметки, зачастую содержащие ценнейшие и нигде более не дублирующиеся сведения по самым разнообразным вопросам). Павсаний выступает здесь как типичный эрудит поздней Античности: он сыплет цитатами из самых редких авторов; говоря о каком–либо вопросе, приводит по нескольку версий; подробно рассматривает, как ему удалось докопаться до чего–либо необычного и постоянно подчеркивает, что он говорит о том, «что еще не попало в историю» (см. § 1 настоящей главы). Но как только он возвращается к описанию маршрута, то есть к итинерарию, стиль рассказа изменяется: Павсаний теряет весь свой блеск и становится предельно краток, лапидарен и даже косноязычен. Краткий итинерарий (1—2 фразы) приводит читателя в следующий пункт, и затем возобновляется оригинальный рассказ.
Возьмем для примера ту часть «Описания Эллады», которая посвящена Спарте. Одной фразы, носящей характер итинерария («за Гермами на запад лежит Лаконская земля»), Павсанию вполне достаточно для того, чтобы приступить к рассказу и сообщать все то, что удалось ему собрать по истории этой области. В течение одной трети этой книги к итинерарию он не возвращается (III, 1,2 — III, 10, 5). Наконец, рассказ прерывается. Три следующие фразы — это краткий итинерарий: Павсаний проводит читателя мимо трех городов — Кария, Селасии и Форнака — и подводит к центру области — Спарте (III, 10, 6 - III, 11, 1). Далее начинается описание города, составленное следующим образом: Павсаний называет какое–либо примечательное место, а затем сообщает, во–первых, все то, что связано с его историей, а во–вторых, все то, что ему самому пришло на ум по ассоциации с рассказанным только что. Например: «Идущему от Агоры по дороге, которая называется Афетаида, встречается так называемая Боонета» (III, 12, 1). На этом прогулка по городу поспешно прерывается, так как Павсаний должен объяснить: а) откуда произошло название этой дороги и б) что такое Боонета. Он сообщает о том, что когда Икарий устроил состязание в беге для женихов Пенелопы, на котором, как известно, победил Одиссей, женихов выпускали бежать (ἀϕεθῆναι… ἐς τὸν δϱόμον) именно на этой дороге. Отсюда происходит ее название. Само состязание, продолжает Павсаний, Икарий устроил в подражание Данаю. Затем следует история Даная, закончив которую, Павсаний переходит к объяснению того, что представляет собою Боонета: когда–то это был дом царя Полидора. В связи с упоминанием имени этого царя далее излагается история его смерти. Затем Павсаний говорит о том, что во времена Полидора не было денег, поэтому платили рабами, быками (отсюда название Боонета) или слитками серебра и золота. Наконец, по ассоциации с последним сообщением, он вспоминает о том, что те, кто в настоящее время плавают в Индию, сообщают, что там им дают в обмен различные предметы, так как, несмотря на обилие золота, у жителей Индии нет денег. На этом повествование прерывается. Павсаний указывает на следующий памятник и затем продолжает рассказ в таком же духе. Итинерарий здесь играет роль связующего элемента и не более. В него как в раму вставляются путевые заметки (λόγοι или digressiones).
Уместно еще раз вспомнить, что С. А. Жебелёв, рецензируя книгу К. Роберта, пришел к выводу, что композиция «Описания Эллады» не отражает пройденных Павсанием маршрутов. Развивая тезис С. А. Жебелёва[20], можно указать на то, что итинерарий в сочинении Павсания не оригинален, а дословно заимствован из письменного источника. Приведем несколько текстов: «Элатея… лежит против Амфиклеи, дорога до нее из Амфиютеи [длиною] сто восемьдесят стадий, идет в основном по равнине, а затем немного в гору, там, где очень близко [подходит] к городу Элатеи» (X, 34, 1); «От Амброса примерно шестьдесят стадий до Стариса. Дорога ровная, равнина лежит между горами» (X, 36, 1); «Если повернуть на Антикиру [дословно: “повернувшему на Антикиру”], дорога сначала идет в гору. Но если подняться по дороге [длиною] в две стадии, местность станет ровней» (X, 36, 5); «Большая [λεωϕόϱος] дорога в Дельфы отсюда становится более крутой, она тяжела даже для путешествующего налегке» (X, 5, 5).
Эти топографические указания почерпнуты Павсанием из руководства, предназначенного для практических целей, где тоже указывается расстояние между пунктами (в стадиях)[21], говорится о характере дороги (ровная, идет в гору, становится крутой и т. д.), оговаривается, какова возможность провоза грузов, например — ὁδὸς… ζεύγεσιν ἄβατος διὰ στενότητα, то есть «дорога для запряженных парой повозок непроходима из–за узости» (II, 11,3). Часто даются две дороги: краткая, но плохая, и более удобная, но длинная. «Из Клеон в Аргос [ведут] две дороги, одна для путешествующих налегке, она очень короткая, другая же [проходит] через Трет, она тоже узкая, ибо ее окаймляют горы, но для повозок [όχήμασι] она все–таки более пригодна» (II, 15, 2). «Подъем на вершину Парнаса [идет] через Давлиду, он более длинный, чем из Дельф, но все–таки не такой трудный, как тот» (X, 5, 1). «Прямая дорога на Дельфы через Панопей, мимо Давлиды и Схисты, — это не единственный путь [проход - ἐσβολή] из Херонеи в Фокиду. В фокейский город Стирис ведет и другая дорога, каменистая и, главным образом, через горы [τϱαχεῖά τε… καὶ ὀϱεινὴ τὰ πλέονα]. Длина этой дороги — сто двадцать семь стадий» (X, 35, 8). «В Аркадию есть проходы: [один] из Арголиды мимо Гисия и через гору Парфений — в область Тегеатов, два других — из Мантинеи, один — через место, называемое Прин, а другой — через Климак. Этот шире и имел для спуска сделанные некогда ступеньки» (VIII, 6, 4).
В некоторых случаях топографические указания заимствуются Павсанием из периплов, в которых указываются расстояния между гаванями, перечисляются заливы, видные с моря горы и мысы, игравшие роль маяков и, наконец, колодцы и источники с питьевой водой. «Кифера лежит напротив Бойев до [мыса] Платанистунт, у которого остров ближе всего приближается к материку, от этого мыса Платанистунт до мыса на материке, называемого Ослиной челюстью, плыть сорок стадий. На Кифере у моря находится гавань Скандея, а город Кифера отстоит от Скандеи примерно на десять стадий… Если плыть из Бойев к мысу Малей, будет залив, называемый Нимфей; стоящая [ὀϱθόν] статуя Посейдона и пещера, очень близко от моря, в которой источник питьевой воды [γλυκέος ὕδατος πηγή]. Если обогнуть мыс Малею и удалиться от него на сто стадий, как раз у границ Бойатов находится храм Аполлона, называемый Эпиделием» (III, 23, 1—2). «От Мессены до устья реки Памиса примерно восемьдесят стадий. [Памис] течет через распаханные земли и сам чист, для кораблей судоходен, от моря стадий на десять (IV, 34, 1). Город Корона [находится] на правом берегу Памиса у моря, под горой Мафией… Если пройти немного дальше, там в море впадает река Биас… В двадцати стадиях от дороги — источник Платанистон… Оттуда вода, пригодная для питья, попадает в Корону (IV, 34, 4). С городом Короной граничат Колониды… Лежит город Колониды на возвышенности близко от моря (IV, 34, 8). [Асин] лежит у моря… От Колонид до нее сорок стадий пути, и столько же от Асина до [мыса], называемого Акрит. Акрит сильно выдается в море, перед ним лежит пустынный остров Феганусса, за Акритом находится залив Финикус, и напротив него острова Ойнуесы» (IV, 34, 12). «Если плыть в Эгий из Патр, прежде всего будет мыс, называемый Рион, отстоящий от Патр на пятьдесят стадий. Гавань Панорм на пятнадцать стадий дальше мыса. На следующие пятнадцать стадий от Панорма отстоит крепость, называемая крепостью Афины. Если плыть морем до гавани Эриней от крепости Афины, это будет девяносто стадий, от Эринея же до Эгия — еще шестьдесят. Дорога же сухим путем приблизительно на сорок стадий короче рассказанной» (VII, 22, 10). «Если плыть из Кревсиса не в открытое море, а вдоль берега Беотии, то направо будет город Фисба. Прежде всего, у моря будет гора. Если ее перевалить, то ты окажешься на равнине, а за ней будет другая гора. Город находится у ее подошвы… Если плыть отсюда дальше, у моря будет небольшой город Тифа» (IX, 32, 2—3).
Необходимо указать на следующее обстоятельство: указания топографического характера у Павсания отрывочны, непрерывной картины маршрута они никогда не дают (в последнем легко убедиться, посмотрев на схемы, составленные К. Робертом для восстановления пути, которому следовал Павсаний в своем путешествии, маршрут которого был якобы положен в основу композиции «Описания Эллады»), а поэтому использовать их в практических целях, как итинерарий или перипл, вопреки мнению филологов эпохи романтизма, прежде всего — К. О. Мюллера и Э. Курциуса, невозможно. «Описание Эллады» было написано как книга для чтения, а поэтому не может именоваться «бедекером древности», как любили называть его в XIX в.
Страницу за страницей анализируя текст «Описания Эллады», можно заметить, что на итинерарии у Павсания базируется как архитектоника, или общая композиция произведения, так и его динамика: итинерарий для Павсания является средством для развития повествования (это было показано на примере рассказа об Афетаиде), но самодовлеющего значения не имеет. Еще С. А. Жебелёв установил, что топографический материал здесь играет роль связующего элемента, но не более[22]. Сделанный нами вывод о том, что он не носит оригинального характера, а от начала до конца механически заимствован из сочинений, предназначенных для практических целей, подтверждает концепцию С. А. Жебелёва. Павсаний пришел к топографии не сразу: этот способ организации материала подсказала ему та литература, которую он использовал в труде[23]. Имеет смысл поэтому выяснить, каковы были его первые шаги в работе над «Описанием Эллады».
§ 5. Исторические экскурсы у Павсания
Особое место в «Описании Эллады» занимают исторические экскурсы, которые распадаются на три группы: генеалогия (очерки древнейшей истории области, с которых начинаются описания всех областей, за исключением Аттики), краткие заметки ad hoc и, наконец, очерки, посвященные истории Эллады со времени Филиппа до конца I в. н. э. Последние занимают в «Описании Эллады» особое место. Они разбросаны по разным частям сочинения Павсания (главным образом в книгах I, VII, VIII), но при этом резко выделяются из всего остального текста как по языку, который в этих экскурсах напоминает язык исторической прозы (прежде всего Полибия), так и по тому, что все они пронизаны одними и теми же идеями (величие Эллады в прошлом противопоставляется ее ничтожному состоянию в современную для Павсания эпоху). При анализе этих очерков обращает на себя внимание следующая особенность: если отдельные экскурсы расставить в хронологическом порядке, то получится связное повествование. Каждый следующий (если руководствоваться не порядком их расположения в «Описании Эллады», а хронологией) очерк начинается как раз с того момента, где обрывается предыдущий. Изложение начинается с битвы при Херонее (338 г. до н. э.) и доводится до 146 г. (захват Коринфа Муммием). Это дает все основания говорить о том, что первоначально рассматриваемые нами экскурсы представляли собой единое целое и только в законченном виде были расчленены на отдельные части и размещены в разных местах «Описания Эллады».
Павсаний начинает с битвы при Херонее (I, 25, 3; сравн. V, 20, 10; IX, 6, 5, а также I, 18, 8), поскольку с ней он связывает гибель Эллады в целом. Затем он пропускает историю Филиппа и Александра ввиду того, что, во–первых, их деяния (I, 9, 4) нельзя изложить мимоходом (πάϱεϱγα), во–вторых, они и без того хорошо известны всем (VIII, 7, 8), и переходит к Птолемею Лагу и его преемникам (I, 6, 2 — I, 7, 3, а затем I, 8, 5 — I, 9, 3), Лисимаху (I, 9, 5 - I, 10, 5), Пирру (1,11,1-1, 13, 9) и Селевку (I, 16, 1-3). Павсаний сообщает, что говорит о них главным образом по той причине, что устное предание (ϕήμη) о них не сохранилось, а придворные историки (οἰ συγγενόμενοι τοῖς βασιλεῦσιν ἐπι συγγϱαϕῆι) были забыты еще раньше, чем устное предание (1,6, 1). Одним из таких историков был Иероним из Кардии, который, как замечает Павсаний (I, 9, 8; I, 13, 9), писал «в угоду Антигону» (ἐς ήδονὴν Ὰντιγόνου) и прославился тем, что обо всех царях, кроме своего покровителя, писал с ненавистью (I, 9, 8). К рассказу о диадохах присоединяется краткий очерк истории Афин (с 388 по 303 г. до н. э.), посвященный в основном Олимпиодору, и подробный экскурс о нашествии галатов на Элладу (279-278 гг. до н. э.). Затем дается связный обзор истории Ахейского союза (VII, 7, 1 — VII, 16, 10) вплоть до 146 г., к которому примыкают две отдельные биографии: Арата (II, 8, 1 - II, 9, 5; сравн. VII, 7, 1—5) и Филопемена (VIII, 49, 1 — VIII, 52, 6). В качестве эпилога сообщается о том, что, когда Нерон вернул эллинам свободу, они уже не могли ею воспользоваться, ввиду чего Веспасиан вернул их под власть Рима, «сказав, что Эллины отвыкли от свободы» (VII, 17,4).
Рассмотрим теперь, каковы здесь основные идейные положения. Отправной пункт всех рассуждений — битва при Херонее. «Несчастье при Херонее [τὸ γὰϱ ἀτύχημα τὸ ἐν Χαιϱωνείαι] было началом бед для всех эллинов» (I, 25, 3). Эллада после Херонеи погибла (V, 20, 10), поражение (το σϕάλμα) при Херонее было роковым для всех эллинов (IX, 6, 5, со ссылкой на I, 25, 3) и т. д. Дальнейшая история (Филипп, Александр и диадохи) трактуется как цепь разнообразных преступлений. При этом сами боги выступают против преступников.
От Филиппа и Александра эллины претерпели много зла (I, 4, 1; сравн. IV, 28, 4). Филипп всегда попирал клятвы, договоры при любом удобном случае (ἐπὶ παντί) нарушал, слова своего не держал более чем кто–либо из людей. За это его не замедлило поразить божество (VIII, 7, 5—6): после смерти Филиппа Олимпиада безжалостно убила его маленького сына от Клеопатры, а затем — Аридея (VIII, 7, 7). Сама Олимпиада заслуженно (οὐκ ἀνάξια) понесла наказание от Кассандра (I, 11, 4). Подобным образом божество (ὁ δαίμων) уничтожило род Кассандра (VII, 7, 7). Пирр, как известно, погиб в Аргосе от того, что какая–то женщина бросила глиняный сосуд ему в голову. Павсаний, со ссылкой на Ликея, сообщает версию, согласно которой это была не женщина, а принявшая образ женщины Деметра (I, 13, 8). Слава афинян дошла до полного упадка (I, 26, 1). Эллада перестала представлять собой единое целое (VIII, 7, 1), а после смерти Филопемена перестала рождать мужей (VIII, 52, 1), которых так много было раньше (Павсаний здесь перечисляет только тех, которые, по его мнению, действовали в интересах Эллады в целом, — это Мильтиад, Фемистокл, Леонид, Ксантипп, Кимон, Конон, Эпаминонд, Леосфен и Арат) и, наконец (VII, 17, 1), дошла до полной немощи (ἐς ἅπαν δὲ ἀσθενείας). От начала до конца Павсаний преследует одну цель — показать, каким именно образом Эллада потеряла свое величие и дошла до полного упадка.
Фактов сообщается немного; сразу обращает на себя внимание то, что подобраны они таким образом, чтобы как можно больше подействовать на читателя, а не снабдить его новым материалом. Это говорит о том, что перед нами не исторический труд, а риторическое рассуждение (декламация)[24], напоминающее как по стилю, так и по содержанию юношеские произведения Плутарха, прежде всего — рассуждение «Об удаче римлян»[25] и декламации Элия Аристида[26].
Выше мы разбирали содержание этого рассуждения и основные его идейные установки. Что же представляет оно с точки зрения риторики? В самом начале, говоря о битве при Херонее, Павсаний рассказывает (I, 18, 8) о том, что Исократ, которому было в то время 98 лет, получив известие о поражении при Херонее, от горя добровольно лишил себя жизни (ἐλευθεϱώτατον… ἀλγήσας ἐτελεύτησεν). Эффектная история должна сразу заинтересовать слушателя. Весьма броской является характеристика Филиппа (VIII, 7, 5—8), о которой мы говорили выше. Начинается она с обращения к слушателю (в других местах у Павсания таких обращений не встречается): Φίλιππον… μέν πείθοιτο ἄν τις… ἐπιδείξασθαι… δὲ οὐκ ἄν τις ϕϱονῶν (всякий может согласиться, что Филипп показал… и т. д., но никто из мыслящих людей не назовет его…). Вслед за этой характеристикой следует целая галерея диадохов, которым противопоставляются три эллина: Олимпиодор (I, 25, 2; I, 26, 1-3), Арат и Филопемен. Здесь опять–таки ясно видны черты устной речи. Каждому дается краткая и легко запоминающаяся характеристика. Олимпиодор «завоевал славу величием того, что он сделал и не в меньшей степени тем, когда он это сделал (καὶ οὐχ ἥκιστα τῶι καιϱῶι), ибо он возбудил присутствие духа в людях, постоянно терпевших поражение и из–за этого не надеявшихся ни на что хорошее в будущем» (I, 25, 2). Арат (II, 8, 1) из эллинов, живших в его время, сделал больше всего (μέγιστα Ἑλλήνων ἐϱγασαμένου τῶν ἐϕ᾿ αὑτοῦ). Наконец, Филопемен был человеком, после которого Эллада перестала рождать мужей (VIII, 52, 1), последним из тех, чьи подвиги были совершены в интересах Эллады в целом (VIII, 52, 1—2). По словам Павсания (VIII, 49, 1), эллины сохраняют о нем воспоминания οὐκ ἥκιστα ἀλλὰ καὶ μάλιστα (не только не худшие, но самые лучшие — выражение заимствовано у Геродота). У Павсания Филопемен назван последним из защитников Эллады. Плутарх дважды сообщает, что римляне (Plut. Philopoem. 1, 7; Arat. 24, 2) называют его «последним из эллинов» (ἔσχατος τῶν Ἕλλήνων). На этом совпадения между Павсанием и Плутархом не заканчиваются: рассказ Плутарха (Philopoem. 1—2) почти дословно совпадает с тем, что говорится у Павсания (VIII, 49, 1—3). Интересно, что, заканчивая ту часть повествования, которая совпадает с Павсанием, Плутарх замечает (Philopoem. 2, 6): «Вот что рассказывают о Филопемене в школах» (ἐν ταῖς σχολαῖς πεϱὶ τοῦ Φιλοποίμενος λέγεται). Это замечание можно истолковать только следующим образом: жизнь «последнего из эллинов» была, безусловно, распространенной темой для учебных декламаций у греческих риторов. Именно отсюда и почерпнули как Плутарх, так и Павсаний сведения о том, что учителя Филопемена (Мегалофан и Экдем) стремились к тому, чтобы изучение философии сделало из него человека, полезного для всей Эллады, а сам он старался во всем подражать Эпаминонду. По всем законам риторики оформлена концовка рассуждения (VII, 17, 1—4): Эллада пришла в полный упадок. Аргос, достигший наивысшего могущества во времена тех, кого называют героями, давно лишился милости судьбы (ἐπέλιπε τὸ ἐκ τῆς τύχης εὐμενές); народ Аттики, воспрянувший после Пелопоннесской войны и чумы, был раздавлен Македонией. Обрушился как молния (κατέσκηψε) из Македонии на беотийские Фивы гнев Александра. Эпаминонд и война с ахейцами принесли гибель Спарте. Далее следует великолепная фраза об Ахейском союзе: «Когда же с трудом, словно побег от дерева, изуродованного и почти засохшего, поднялся [ἀνεβλάστησεν — распустился, расцвел как дерево] из Эллады Ахейский союз [ὅτε δὲ καὶ μόγις, ἅτε ἐκ δένδϱου λελωβημένου καὶ αὔου τὰ πλείονα, ἀνεβλάστησεν ἐκ τῆς Ἑλλάδος τὸ Ἀχαϊκόν], его в то время, когда он еще рос [ἔτι αὐξανόμενον], погубила подлость военачальников» (VII, 17, 2). И наконец, финал: Нерон вернул эллинам свободу, но они не смогли ею воспользоваться, так как Веспасиан вновь велел им подчиняться Риму, «сказав, что Эллины отвыкли от свободы» (ἀπομεμαθηκέναι ϕήσας τὴν ἐλευθεϱίαν τὸ Ἑλληνικόν).
Отметим еще один характерный для риторического рассуждения момент. Упомянув о Нероне, Павсаний замечает: «Размышляя об этом поступке Нерона, я был поражен тем, насколько справедливо сказал Платон, сын Аристона, что преступления, своей величиной и дерзновенностью превосходящие обычные, свойственны не заурядным людям, но благородной душе, испорченной нелепым воспитанием». Это не цитата, а довольно точный пересказ платоновского текста (Resp. VI, 491e; сравн. Crito. 448; Gorg. 526a; Hipp. Min. 375e), содержащего мысль, надо полагать, довольно популярную во времена Павсания и, между прочим, весьма привлекавшую Плутарха (см.: Demetr. I, 7, 889c, а также: C. Marc. I, 3). Обращение к авторитету Платона в случае с Нероном закономерно: несмотря на то что Нерон вошел в историю как личность, во всех отношениях одиозная, в греческой литературе встречаются неоднократно апологетические высказывания в его адрес. Филострат (Vit. Apoll. 5, 41) говорит, что Нерон, даровав Элладе свободу, оказался мудрее самого себя. Плутарх неоднократно (Flamin. 12, 13, 376c; De Eap. Delph. 385b) вспоминает об этом шаге, а в трактате «О том, почему божество медлит с воздаянием» (De sera numinis vindicta. 32, 567e—f) говорит, что за это ему следует облегчить загробные кары. Подобным же образом поступает и Павсаний, ссылаясь, для того чтобы сказать что–то в защиту Нерона, на удачно подходящую по смыслу мысль Платона, которой он в своей парафразе придает афористический характер. У Платона это длинное рассуждение — целых три предложения, у Павсания — всего лишь одна очень простая с точки зрения грамматики и эффектная фраза, которой оратор, перед тем, как закончить рассуждение, в последний раз напоминает слушателям о своей эрудиции.
Надо полагать, что реконструированная нами декламация1, которой можно дать условное название «О том, как Эллада потеряла свое величие», есть не что иное, как юношеское произведение Павсания, которое он впоследствии включил в свой труд, почти не подвергнув обработке.[27]


[1] Jacoby F. Herodotos// RE. Suppl. 11. 1913. Sp. 205-520.
[2] Доватур А. И. Повествовательный и научный стиль Геродота. Л., 1957.
[3] Pausanias’ Description of Greece. Vol. 1. L., 1898. P. XXII. Дж. Фрейзер в подтверждение своей точки зрения приводит три места из «Описания Эллады» (I, 39, 3; II, 13, 3; III, 11, 1), но не обращает никакого внимания на остальные авторские декларации, о которых пойдет речь в настоящем параграфе.
[4] Это утверждение не вполне справедливо. До Павсания о Леэне упоминали два автора: Плутарх (De garrul. 8, 505e) и Плиний в «Естественной истории» (VII, 87; XXXIV, 72). У более поздних авторов ее история рассказана еще четыре раза (Polyaen. VIII, 45; Clem. Alex. Strom. IV, 19, 122; Athen. XIII, 596; Lact. Div. Inst. I, 20). Тот факт, что историю Леэны знают Афиней, Климент Александрийский и Лактанций, использовавшие в качестве источников, прежде всего, писателей эллинистического времени, ставит утверждение Павсания о том, что до него она никем описана не была, под сомнение. Однако сам Павсаний действительно мог почерпнуть ее из устного источника; если же допустить, как это делает А. Калькман (Kalkmann A. Op. cit. S. 89), что Павсаний сознательно вводит читателя в заблуждение и утверждает, что сам обнаружил тот факт, который на самом деле вычитал в книге своего предшественника, наше наблюдение своей силы не потеряет, так как в данном случае речь идет не о правдивости автора, а только о его субъективных намерениях.
[5] Под словом «другие» имеется в виду, скорее всего, аттидограф Андротион. См.: Schol. Aristoph. Pax. 347.
[6] Наиболее подробно реконструкция дана А. Фуртвенглером. См.: Furtwängler А. Meisterwerke der griechische Plastik. Leipzig; В., 1893. S. 689—719.
[7] Herod. V. 66.
[8] Herod. V. 82-87.
[9] См.: Ps. — Apoll. Bibl. Il, 5, 5; Diod. IV, 33, 1; Hyg. Fab. 33.
[10] Cm.: Jahn O. Pausaniae descriptio arcis Athenarum. 2MS Ed. Bonn, 1880. S. 38. В этом месте своего исследования О. Ян указывает, что у Павсания пропущено более 70 фрагментов, имевшихся в его время на Акрополе.
[11] О Гелиодоре подробнее см. главу 3, § 1 настоящего исследования.
[12] Содержательная справка об Аррефорах дана у Дж. Фрейзера (Pausanias’ Description of Greece. Vol. 2. P. 344—345).
[13] Последнее сообщение почти дословно совпадает с текстом Флегонта из Тралл (FHG. 111, 603), бывшего, вероятно, ровесником Павсания: Флегонт называет отца Ифита Гемоном, но при этом указывает, что у других писателей (ὤς δὲ ἔνιοι) он носит имя Праксонида. Таким образом, сообщения Павсания и Флегонта восходят к одному общему источнику. Какие именно писатели называли отца Ифита Праксонидом, неясно — в нашем распоряжении таких текстов нет, можно лишь предположить, что как Флегонт, так и Павсаний используют «Элейскую Политию» Аристотеля (см. прим. 54 к главе 3 настоящего исследования).
[14] Элиану посвящено очень мало работ. Сведения о предполагаемых его источниках и принципах отбора материала нам удалось найти только в диссертации Ф. Рудольфа (Rudolph F. De fontibus quibus Aelianus in Varia historia componenda usus sit. Lipsiae, 1884). См. также его работу об Афине, являющуюся, в сущности, продолжением книги об Элиане: Rudolph F. Die Quellen und die Schriftstellerei des Athenaios. Göttingen, 1891.
[15] См.: Mercklin L. Die Citiermethode und Quellenbenutzung des A. Gellius in den Noctes Atticae. Leipzig, 1860; Marache R. Mots nouveaux et mots archaïque chez Frontonet Aulu–Gelle. P., 1957.
[16] Грабарь–Пассек M. E. Указ. изд. С. 206.
[17] Свидетельства см. у Авла Геллия (мемуарного характера), Плутарха, Лукиана, Диона Кассия, Суды, Стобея, тексты — главным образом у Диогена Лаэртского. Собраны в FHG (III, 577-585), но гораздо полнее в книге: Marres J. L. De Favorini Arelatensis: Vita studiis, scriptis. Trajecti ad Rhenum, 1853. P. 99—145. О Фаворине см. также работы: Leg ré L. Un philosophe provençal an temos des Antonins: Favorin d’Arles; Sa vie, ses oeuvres, ses contemporains. Marseille, 1900; Colardeau Th. De Favorini Arelatensis studiis et scriptis. Gratianopoli, 1903. Особенный интерес представляют исследования И. Габриэльсона: Gabrielsson I. Über die Quellen des Clemens Alexandrinus. Uppsala, 1906; Idem: Über Favorinus und seine Über Favorinus und seine Παντοδαπή ιστοϱία. Uppsala, 1906.
[18] В частности, «Actus Apostolorum» (20: 13-15; 21: 1-3, 7; 27: 2-8; 28: 11-13, 15 и др.). См., например, следующий текст: «Поднявшись на корабль из Адрамиттиона, мы были намерены плыть мимо городов побережья Азии [τοὺς κατὰ τὴν Ασίαν τόπους]… на другой день [τῇ τε ἑτέϱᾳ и тому подобные термины, например, τῇ τϱίτῃ типичны для Периплов]… пристали в Сидоне… отбыв оттуда, попали на Кипр — из–за того, что ветры были противны. Пересекли море против Киликии и Памфилии, мы прибыли в Ликийские Миры… Медленно плавая в течение ряда дней и едва поравнявшись с Книдом, так как ветер для нас был неблагоприятен, мы приблизились к Криту против Салмоны. С трудом проскочив мимо него [μόΛις τε παϱαΛεγομένοι αυτήν — то есть едва избежав кораблекрушения близ его берегов], пришли к месту, называемому Удобные Гавани, близ которого находился город Ласея [другие варианты — Аласса, Фаласса]» (Деян. 27: 2—8).
[19] Жебелёв С. А. Цит. соч. С. 488.
[20] Жебелёв С. А. Цит. соч. С. 488.
[21] Павсаний не только не измерял все эти расстояния (поскольку, во–первых, не в этом заключалась его задача, а во–вторых, к его времени все они были измерены), но и не мог проделать все эти измерения, так как не прошел по всем маршрутам, длина которых им указана, как это доказано С. А. Жебелёвым.
[22] Жебелёв С. А. Цит. соч. С. 440.
[23] См. приложение 1, а также главу 3, § 4 настоящего исследования.
[24] Сравн. наблюдение К. К. Зельина в книге «Исследования по истории земельных отношений в эллинистическом Египте II—I вв. до н. э.» (М., 1960). На странице 415 автор отмечает, что в рассказе Павсания о восстании в Египте (I, 9, 1—2) главная тема — это преступление и следующее за ним наказание; общая тенденция рассказа морализующая. Примечательно, что К. К. Зельин называет этот рассказ «исторической драмой» и, таким образом, указывает на его риторический характер.
М. Сегре в цикле статей, посвященных источникам Павсания, которыми тот пользовался для рассказа об исторических событиях IV—II вв. до н. э. (Pausania come fonte storica // Historia. I. 1927. P. 202—234; La fonte di Pausania per la storia dei Diadochi // Historia. II. 1928. P. 217—237; Note storiche su Pausania Periegeta //Athenaeum. VII. 1929. P. 475-488), скорее ставит вопросы, чем отвечает на них. Он не пытается разобраться в жанровой природе анализируемых им текстов Павсания, но, сопоставляя идейные установки Павсания с пониманием истории этой эпохи Плутархом, с одной стороны и Дионом из Прусы — с другой, приходит к заключению, согласно которому оценочные характеристики Павсания являются плодом его импровизации. Нам представляется, что это наблюдение ярко свидетельствует о риторическом характере данных текстов и, таким образом, подтверждает нашу концепцию.
[25] См. нашу вступительную статью к переводу этого трактата и комментарии к нему в «Вестнике древней истории» (1979. № 3. С. 235—251). Богатый материал для сопоставления с анализируемыми текстами дает также трактат Плутарха «Об удаче и доблести Александра Великого». Нашу вступительную статью и комментарии к переводу см. в «Вестнике древней истории» (1979. № 4. С. 221-234).
[26] См. классическую работу А. Буланже (Boulanger A. Aelius Aristides et la sophistique dans la province d’Asie an IIe siècle de notre ère. P., 1923), a также новые исследования: Behr C. A. Aelius Aristides and the Sacred Tales. Amsterdam, 1968 и Bowersock G. W. Greek Sophists in the Roman Empire. Oxford, 1969. Последнее исследование — одна из первых попыток рассмотреть вторую софистику на фоне исторических событий II в. н. э.
[27] Схема декламации:
1) Начало. Битва при Херонее (I, 25, 3; сравн. V, 20, 10; IX, 6, 5) плюс самоубийство Исократа (I, 18, 8).
2) Филипп и Александр (1, 4, 1; 1, 9, 4; IV, 28, 4) плюс характеристика Филиппа (VIII, 7, 5-8).
3) Птолемей и Лагиды (I, 8, 2—7, 3; I, 8, 5 - I, 9, 3), Лисимах (I, 4, 5 — I, 10, 5), Пирр (1, 11, 1 — 1, 13, 9), Селевк (1, 16, 1—3). Сюда же относится замечание об Иерониме из Кардии (I, 6, 1; I, 9, 8; 1, 13, 9).
4) Олимпиодор (I, 25, 2; I, 26, 1—3).
5) Нашествие галатов на Элладу (I, 3, 5 — 1,4, 5; VIII, 6, 7—8; и, главное, X, 19, 5-X, 23, 14).
6) История Ахейского союза (VII, 7, 1 — VII, 16, 10) плюс биографии Арата (II, 1 — II, 9, 5; cp.: VII, 7, 1-5) и Филопемена (VIII, 49, 1 — VIII, 52, 6).
7) Заключение (VII, 17, 1—4).

Глава третья. Павсаний и его предшественники

§ 1. Эллинистические периэгеты
Павсания в литературе, как правило, называют периэгетом (ὁ πεϱιηγητής), однако утверждать, что периэгетом считал Павсаний себя сам, нет ни малейших оснований. Закономерным поэтому будет вопрос: к какому жанру относил свой труд автор. Ввиду того, что никаких замечаний по этому поводу в тексте «Описания Эллады» нет, а тех писателей, которых называли периэгетами[1] в Античности, он вообще не упоминает, для того, чтобы ответить на поставленный выше вопрос, остается один путь: сначала выяснить, что представляет собой приэгеза как один из жанров повествовательной прозы, а затем посмотреть, в какой степени соответствует действительности традиционное сближение Павсания с периэгетами, а его труда — с периэгезой. Даже если, следуя Суде, отнести «Описание Эллады» к жанру периэгезы, придется сразу же признать, что это единственный дошедший до нас, но при этом далеко не типичный, образец особого жанра в греческой прозе, расцвет которого относится к III—II вв. до н. э. По той причине, что никакой другой значительной по объему периэгезы до нас не дошло, а вопрос о периэгезе как о самостоятельном жанре долгое время вообще не ставился ни историками, ни филологами–классиками, сочинение Павсания, как в общих курсах по источниковедению и по античной литературе, так и в работах, посвященных Павсанию и его труду, стало рассматриваться как классический образец периэгезы. Это не соответствует действительности прежде всего по той причине, что Павсаний, живший, как известно, в эпоху Антонинов, как минимум на три с половиной века отстоит от того времени, когда жили периэгеты. К их числу относятся следующие писатели: Диодор Периэгет, Анаксандрид, Гелиодор Афинский, Сем Делосский, Нимфодор из Сиракуз, Менодот Перинфский, Агаклид, Сократ из Аргоса и известный лучше всех остальных авторов Полемон из Илиона[2].
Диодор, бесспорно, старший из них, жил во второй половине IV в. (его сочинения были написаны до 308 г. до н. э.)[3]. Плутарх упоминает[4] его сочинение Πεϱὶ Μνημάτων («О памятниках»), которое, насколько можно судить по фрагментам, посвящено описанию надгробных сооружений, находящихся в Афинах и их окрестностях[5]. Гелиодор из Афин оставил огромное сочинение (Πεϱὶ τῆς Ακϱοπόλεως)[6], которое состояло из 15 книг[7] и давало исчерпывающее описание всего, что можно увидеть на афинском Акрополе. Сохранился фрагмент описания Пропилей и статуи бескрылой Ники: «В правой руке она держит плод граната, а в левой — шлем»[8]. Из другого сочинения Гелиодора (оно называлось Πεϱὶ Μνημάτων) дошли тексты, посвященные описанию могил Гиперида и Исократа[9]: «Похоронен он (Исократ. — Г. Ч.) близ Киносарга на холме с левой стороны, он сам и его отец… над могилой самого Исократа стоит столб высотой в тридцать локтей, а на нем — символическое изображение Сирены высотой в семь локтей».
Третьим представителем периэгезы следует назвать Анаксандрида из Дельф (конец III в. до н. э.), автора сочинений «О посвящениях, похищенных из Дельф» и «О дельфийском оракуле»[10]. Плутарх сохранил его рассказ о посвящениях Лисандра[11], Стефан Византийский — о культе Зевса Ликорея и храме Ликорейоне[12], который находится неподалеку от Дельф. Сем Делосский (фрагменты его сочинения содержатся, главным образом, у Афинея) рассказывает о культе Гекаты на островке, который лежит у самого Делоса и называется Псамметиха (Псаммита)[13]. Сократ из Аргоса (его часто цитирует Плутарх) сообщает о святилище Аполлона Кинеэйского в Афинах, которое, по его словам, соорудил Киннид, и рассказывает после этого миф о Латоне и собаках[14]. Нимфодор из Сиракуз[15] рассказывает о том, что «в Сицилии есть город Адран, а в этом городе — храм местного бога Адрана, отовсюду хорошо видный… Ему посвящены собаки, которые находятся там и для священнослужения и стерегут храм; по красоте, а также по величине они превосходят Молосских собак, число их не меньше тысячи»[16]. В другом месте[17] он сообщает, что «стражам священных коров Гелиоса был Филакий, в Малах ему посвящен героон». Менодот из Перинфа (время жизни, согласно Диодору[18], — конец III в. до н. э.) оставил описание Самоса. Приведем следующий фрагмент его сочинения, посвященного храму Геры[19]: «Гере посвящены павлины, самые первые из них и родились, и были выращены на Самосе, а оттуда вывезены в другие места… поэтому и на монетах у самосцев изображен павлин».
Агаклид рассказывал об Олимпии, сохранился фрагмент его сочинения, где говорится о золотом колоссе, которого посвятил Кипсел в древний храм Геры[20]. Алкет описывал Дельфы: «Стоит статуя Фрины между статуями Архидама, царя Лакедемонцев, и Филиппа, сына Аминты; имеет надпись: Фрина, дочь Эпиклея, феспиянка»[21].
Суммируя материал, извлеченный из текстов авторов, о которых было сказано выше, и из корпуса фрагментов Полемона, можно прийти к следующим выводам: их сочинения составлены по топографическому принципу, но содержат, насколько можно судить по фрагментам, главным образом, доксографический материал (это значит, что основное место занимает здесь не описание внешнего вида горы, реки, города, храма или памятника, а рассказ о том, что связано с этим объектом). Материал при этом собирается исключительно вокруг памятника (храма, статуи, жертвенника, надгробной стелы и т. д.). Сочинения периэгетов доносят до нас в большом числе как местные мифы (фр. 11, 12, 83), так и местные толкования мифов, распространенных по всей Элладе (фр. 31, 36 и др.). Большое место занимает описание ритуалов (фр. 86—88 и др.), по характеру материал чрезвычайно близок «Описанию Эллады» Павсания.
В отличие от авторов эпохи второй софистики, периэгеты не давали такого описания внешнего вида памятника, которое для читателя могло бы заменить непосредственное ознакомление с ним de visu; их задача состоит только в том, чтобы по данному в их сочинении описанию памятник можно было узнать. Бесспорно, примеру периэгетов следует избегающий экфразы и старающийся дать точное, но краткое описание памятника Павсаний, для времени которого типичен витиеватый перевод зрительных впечатлений на язык художественной прозы.
Периэгетов, конечно, надо рассматривать как продолжателей местной историографии, которая известна, главным образом, по Аттиде (Клитодем, Фанодем, Андротион, Демон и т. д.), однако в отличие от аттидографов, во главу угла у которых была положена хронология, периэгеты вообще не придавали ей никакого значения, для них играло роль только одно: наличие памятника в описываемом ими месте. Повествование строится следующим образом: автор называет памятник («могила Исократа», «храм Артемиды Корифаллии», «Кимоновы гробницы»), затем дает краткие топографические указания («близ Киносарга на холме с левой стороны», «у ворот, которые называются Мелитидскими, в Койле», «совсем рядом с Колоной», «у реки, называемой Тиасса, близ Клеты» и т. д.), а затем приступает к рассказу, который по содержанию мало чем отличается от того, о чем говорят аттидографы.
Периэгеза появилась только в эллинистический период. От VI—IV вв. до н. э. до нас дошли (у Геродота, Фукидида, Псевдо–Скилака и у других более поздних авторов) отрывки, носящие топографический характер[22]. Это фрагменты составлявшихся для практических целей итинерариев (дорожников), где указывалось, по какой дороге следует идти из одного пункта в другой и т. п. В качестве ориентиров в таких дорожниках указывались храмы, надгробные стелы и другие заметные для путников памятники. Например: «Идет же эта тропа так: начинается от реки Асопа, текущей по ущелью, название у этой горы такое же, как и у тропы — Анопея. Проходит эта Анопея вдоль горного хребта и оканчивается… близ скалы, называемой Мелампиг, у святилища Керкопов»[23]. Указания на памятник в литературе такого рода носят чисто практический характер; у периэгетов они приобретают самодовлеющее значение. Периэгеза выросла из топографического жанра, именно оттуда она заимствовала композиционные принципы и специальную терминологию. Но произошло это только в ту эпоху, когда Эллада стала превращаться в музей под открытым небом и объект для научных исследований, которыми занимались главным образом ученые из Александрийского Мусейона. В эллинистической культуре, однако, она занимает особое место: в то время как подавляющее большинство ученых–филологов и антикваров этой эпохи было связано с Мусейоном (это, прежде всего, Каллимах и его ученики Истр, Филостефан, Эратосфен и бывший учеником Эратосфена Филохор, Калликсен и др.), ни один периэгет, хотя по характеру своей учености Полемон и писатели его круга мало чем отличаются от Каллимаха и в особенности от его ученика Филостефана[24], насколько нам известно, с Александрией связан не был[25]. Более того, Полемон против Истра и Эратосфена (оба работали в Мусейоне) написал специальные сочинения Ἀντιγϱαϕαί, то есть «Опровержения». Закономерным будет вопрос, не была ли в целом периэгеза со своей упорной ориентацией на топографию и местность, на фоне которой развертывается повествование, связана с реакцией на александрийскую науку, представители которой, запершись, как говорится в знаменитых стихах Μουσέων ἐν ταλάϱῳ (то есть в «клетке для Муз»)[26], изучали древности Эллады по одним только письменным источникам.
§ 2. Полемон из Илиона
Полемон, сын Эвегета, был, согласно биографическим сведениям, сохраненным у Суды (эти же данные у Эвдокии), современником Птолемея Эпифана (203—181) и, как сообщал Асклепиад Мирлианский, ровесником Аристофана Византийского (260-185). У Суды имя Полемона связывается с прославленным представителем Средней Стой Панетием Родосским (родился около 185 г. до н. э.), но каким именно образом, неясно. Родился он в городе Гликея (возможно, Ликея) близ Илиона. О его учителях никаких сведений нет. Высказывалось предположение, будто он принадлежал к ученым Пергамской школы, но доказать это нельзя. Ссылки на его сочинения содержатся у Страбона, Плутарха, Элиана, Диогена Лаэртского, Афинея, Климента Александрийского. Известно, что историк Аристид составил свое сочинение из одних только выдержек из Полемона[27]. Существовали и другие сборники выписок из его сочинений. Все это говорит о том, что этот автор высоко ценился в римскую эпоху. Плутарх называет Полемона πολυμαθὴς καὶ οὑ νυστάζων ἐν τοῖς Ἑλληνικοῖς πϱάγμασιν ἀνήϱ, то есть «человеком, обладающим обширными познаниями и никогда не дремлющим в том, что касается греческого»[28]. Геродик из Вавилона называл его Στηλοκόπας, что значит «пожиратель стел» или «старьевщик стел»[29]. Это прозвище говорит о том интересе, который проявлял Полемон к надписям; об этом свидетельствует целый ряд фрагментов его сочинений (3, 4, 44, 48 и др.). Другой современник Полемона острил по его адресу, что тот готов называться самосцем, сикионцем, афинянином и гражданином многих других полисов[30].
Вопрос о том, что представлял собой корпус сочинений Полемона в древности и каков был общий объем его сочинений, очень сложен. Можно с уверенностью сказать, что им были написаны следующие сочинения: «Об афинском Акрополе» (в четырех книгах)[31], «Описание Илиона» (в трех книгах)[32], «Против Тимея» (не менее 12 книг)[33], «Против Эратосфена» (не менее двух книг)[34], «Против Адэя и Антигона» (не менее шести книг)[35]. Что касается остальных заголовков, которые приводятся у античных и византийских авторов, то они, скорее всего, принадлежат не целым сочинениям, а отдельным частям («логосам») тех трудов, названия которых до нас почти не дошли. Так, например, целая книга (βίβλίον ὅλον), которую, по словам Гарпократиона[36], Полемон посвятил Священной дороге (из Афин в Элевсин), — не отдельное сочинение, а одна книга из какого–то труда, посвященного Афинам или всей Аттике[37]. Заголовок «О посвящениях, хранящихся в Лакедемоне»[38] — название логоса в произведении, которое называлось «О городах Лакедемона» (заголовок сохранен у Суды)[39].
Большое место среди сочинений Полемона занимали Αντιγϱαϕαί («Опровержения»), речь в которых шла о трудах Тимея, Эратосфена, Истра, Неанфа, Адэя[40] и Антигона[41]. Αντιγϱαϕαί представляли собой, скорее всего, выписки из тех мест у этих авторов, в которых, по мнению Полемона, содержались ошибки, и подробный комментарий к этим местам (см., например, фр. 53 из сочинения, направленного против Неанфа из Кизика).
Как бы отрывочны ни были тексты Полемона (а в особенности других писателей его круга), до нас дошедшие, включение их в арсенал источников по эллинистической культуре необходимо прежде всего по той причине, что они показывают, что расцвет периэгезы, того жанра, который обычно связывается главным образом с II в. н. э. (Павсаний), приходится на III—II вв. до н. э.
В отличие от Павсания, который старался походить по языку на Геродота, Полемон не ориентировался на язык исторической прозы. Он использует язык топографической литературы, вводит в свои сочинения большое число специальных терминов, например, из практики жертвоприношений (фр. 82, 86-88). При описании памятника пользуется следующим приемом: для того чтобы характеристика его была полнее, он нагромождает вокруг одного определяемого слова целый ряд близких по значению определений.
§ 3. Павсаний и Полемон
Работа с авторами, сочинения которых дошли до нас во фрагментах, как правило, осложняется тем, что наши представления о них оказываются предвзятыми, так как опираются в первую очередь не на тексты, а на оценочные свидетельства античных писателей. Так, например, мы вообще не располагаем текстами Кратиппа и судим о том, что представлял он собою как историк, по замечаниям Дионисия Галикарнасского и Плутарха. Наше отношение к Тимею как к историку базируется, прежде всего, на резком отзыве Полибия (XII, 25, 5; XII, 7, 1) и других авторов, которые либо дословно, как Диодор (XII, 90), либо в своих словах, как Плутарх (Dion. 36), Страбон (XIV, 22) и Корнелий Непот (Aie. 11) передают характеристику, которую дал Тимею Полибий.
Наша задача заключалась именно в том, чтобы избежать такого подхода в случае с Полемоном. Ввиду того, что ряд его фрагментов значителен по объему (44, 78, 83, 86), а главное, благодаря тому обстоятельству, что они содержатся у разных авторов, включая лексикографов, которых абсолютно не интересовал Полемон как писатель (среди фрагментов Полемона нет ни одного, который приводился бы в тексте, откуда он был извлечен, с целью дать Полемону характеристику), мы располагаем о его сочинениях сведениями нетенденциозного характера и поэтому можем реконструировать портрет его как писателя. Иными словами, обладаем верным представлением о языке, стиле и интересах Полемона, о методах его подхода к материалу, способах описания объекта и даже о композиционных особенностях его сочинения. При этом нельзя забывать о том, что от написанного Полемоном до нас дошло по объему очень мало (1—2 процента), а поэтому установить, о каких именно фактах, городах, храмах, статуях и других объектах он писал, в большинстве случаев невозможно, и таким образом выявить все точки соприкосновения между «Описанием Эллады» и несохранившимся текстом Полемона нельзя. Однако и сохранившиеся фрагменты (все выводы в настоящем исследовании делаются только на их базе) дают немало материала.
Сходство между Павсанием и Полемоном чрезвычайно велико. Есть все основания говорить о том, что текст одного попросту неотличим от фрагментов другого. Кроме того, что у Павсания значительное место занимают исторические очерки (история Ахейского союза и т. п.), а у Полемона их, насколько можно судить по фрагментам, не было, нет ни одного аспекта, в котором Павсаний не напоминал бы Полемона как в смысле содержания, так и по языку и стилю. При этом Павсаний ни разу не ссылается на Полемона и, безусловно, делает это сознательно, так как в его эпоху последний был еще весьма популярным и часто упоминавшимся писателем. Ученик А. Бека Л. Преллер, который первый в истории науки обратил на Полемона серьезное внимание, сразу заявил, что Павсаний был всего лишь его жалким подражателем. По мнению Л. Преллера[42], прочно укоренившемуся в науке, заслуга Павсания заключается в том, что он подновил, кое–где сократил, а в некоторых местах дополнил своего предшественника. У. Виламовиц утверждал, что Павсаний «списывал у Полемона целыми страницами»[43] и только иногда вставлял в эти выписки отрывки из собственных воспоминаний и именно поэтому ни разу не упомянул его имени. Он считал, что рассказ Павсания о дороге из Афин в Элевсин (I, 36, 2 — 1, 37, 7) не что иное, как конспект Полемона, у которого Священной дороге, по свидетельству Гарпократиона, была посвящена целая книга. Предположение У. Виламовица однако, по той причине, что от этой книги ни единого слова, кроме заголовка, не сохранилось, недоказуемо, и поэтому не может служить доказательством того, что Павсаний действительно заимствовал этот материал у Полемона. Высказывались предположения, что сочинения Полемона не дошли [до нас] как раз ввиду того, что сохранилось, как своего рода «второе издание» Полемона[44], «Описание Эллады», но эту гипотезу в настоящее время приходится отвергнуть, так как Павсаний в Византии вообще не был известен, а текст его сохранился в одном экземпляре (список Никколи), то есть случайно, и стал популярен только в эпоху Возрождения в Италии. Поэтому усматривать элементы умысла в том, что Павсаний до нас дошел, а Полемон не сохранился, нет никаких оснований.
Об отношении Павсания к Полемону мы будем судить на основе только тех мест «Описания Эллады», которые сопоставимы с дошедшими до нас текстами Полемона. Среди них насчитывается 16 фрагментов[45], по содержанию близких к соответствующим местам Павсания:

 

 

Полемон

Павсаний

1.

фр. 4

I, 23, 10

2.

фр. 11

II, 15, 5

3.

фр. 12

II, 25, 2

4.

фр. 18

III, 13, 7

5.

фр. 20

VI, 19,9-11

6.

фр. 21

V, 9, 1

7.

фр. 24

VIII, 28,4-6

8.

фр. 29

X, 14, 7

9.

фр. 32

X, 31, 1

10.

фр. 39

IX, 4, 4

11.

фр. 41

I, 28, 6

12.

фр. 44

II, 2, 5

13.

фр. 49

I, 28, 6

14.

фр. 56

X, 22, 1

15.

фр. 60

I, 20, 2

16.

фр. 86

III, 18,6

 

В восьми случаях (фр. 12, 18, 39, 41, 44, 49, 56, 86) Павсаний, бесспорно, не зависит от Полемона. Так, например, в рассказе о святилище Артемиды Корифаллии близ Лакедемона Полемон говорит о той же местности, что и Павсаний (см. прим, к переводу фр. 86). Однако последний, во–первых, называет Артемиду, почитаемую в этом месте, другим эпитетом — Кнагия (эпитета «Корифаллия» он не знает), а во–вторых, ничего не сообщает об обычае приносить в определенный день туда грудных детей, о чем красочно повествует Полемон. Приведем еще один пример. О Флиунте Павсанию удалось собрать довольно мало материала (II, 12, 3 — II, 13, 8), однако он ни слова не говорит о Портике Полемархов, в котором находились картины Силлака из Регия, бывшего, вероятно, известным художником, так как о нем, по свидетельству Полемона, что–то писали Симонид и Эпихарм (фр. 56). Разумно предположить, что с данным текстом Полемона Павсаний вообще не был знаком.
В шести случаях (фр. 4, 11 ,20, 24, 32, 60) есть основания предполагать, что Павсаний заимствует материал у Полемона, но доказать это нельзя, и только в двух случаях (фр. 21 и 29) мы имеем дело с текстом, в котором Павсаний, безусловно, пересказывает Полемона. В 21 фрагменте речь идет об апене в Олимпии: рассказ Павсания ни в чем не расходится с фрагментом Полемона, сохраненном в схолиях к Олимпийским одам Пиндара. Более того, Павсаний сообщает имя первого победителя в апене, а нам известно, что вопрос о том, кто впервые победил (πϱῶτος ἐνίκησεν), интересовал Полемона (см. фр. 22) подобно вопросу о том, кто впервые что–либо изобрел (πϱῶτος εὑϱετής — см. фр. 32, 45, 64 и прим, к фр. 64). Во фрагменте 29 говорится о дельфийском волке. Элиан в трактате «О животных» дает не текст из Полемона, а только его краткое резюме, которое вполне приложимо к соответствующему рассказу Павсания (X, 14, 7), из которого, однако, мы узнаем, что сообщение о волке связано с тем, что ему в Дельфах была воздвигнута медная статуя. Надо полагать, что именно «Медный волк», стоявший рядом с большим жертвенником (πλησίον τοῦ βωμοῦ τοῦ μεγάλου), и был причиной того, что Полемон включил эту историю в свой рассказ. О «Медном волке» упоминает Плутарх (Periсl. 21): «Когда спартанцы получили от дельфийцев право вопрошать оракул вне очереди и вырезали это постановление на лбу Медного волка, то Перикл добился такого же преимущества для афинян и начертал соответствующую надпись на правом боку того же волка» (перевод С. И. Соболевского). Есть все основания предполагать, что эти сведения Плутарх почерпнул из вторых рук, то есть у Полемона. Плутарх, конечно, знал Дельфы лучше, чем кто–либо из его современников, но в тех случаях, когда он упоминает об объектах, которые осматривал сам, он, как правило, подчеркивает это и бывает не так лаконичен, как в случае с «Медным волком».
В нашем распоряжении имеется 16 сопоставимых по содержанию текстов Павсания и Полемона, и только в двух случаях из них Павсаний бесспорно заимствует у Полемона материал, поэтому говорить о том, что он всего лишь подновил Полемона, оснований нет. Полемон оказал на Павсания сильнейшее влияние, но оно заключалось, конечно, не в том, что последний бездумно переписал его сочинения, а в том, что он подражал Полемону во всех отношениях, хотя при этом ставил перед собою задачи несравненно более важные, чем его предшественник.
Ярче всего о том, что Павсаний сознательно подражал Полемону, говорит следующее: Полемон, как и все остальные периэгеты, о чем было сказано выше, строит повествование по единой схеме. Сначала он называет интересующий его памятник (храм, памятник или стелу), потом дает краткие топографические указания, а затем сообщает все связанные с этим памятником сведения доксографического характера (см. фр. 18, 25, 28, 36 и др.). Именно этой схемой обычно пользуется Павсаний. Более того, он не считал возможным отступать от нее даже в тех случаях, когда материал в эту схему не укладывался[46]. Так, например, рассказ о Пирре (I, 11, 1) Павсаний начинает с того, что упоминает о статуе Пирра, имеющейся у афинян, но не сообщает даже, где эта статуя стоит, и сразу же переходит к историческому повествованию о Пирре, его войнах и гибели, а затем переходит к рассуждению о писавшем на эту тему Иерониме из Кардии, которого сравнивает с Филистом: Иероним писал в угоду Антигону, а Филист — Дионисию. Обширный по объему экскурс (I, 11, 1 - I, 13, 9) не имеет никакого отношения к статуе, но не упомянув о ней, Павсаний не смог бы включить этот экскурс в свой рассказ. Пространный экскурс о галатах (1, 3,6-1, 4, 6) начинается с того, что Павсаний упоминает о картине, на которой был изображен Каллипп, стоявший во главе посланных к Фермопилам в 279 г. до н. э. афинян. Павсаний сообщает о том, что картину написал Олбиад (нигде он об этом художнике не говорит), он не дает ей никакой характеристики, поскольку его занимает не картина, а галаты, и сразу переходит к географическому описанию Галлии и рассказу о галатах. Экскурс о Сардинии (X, 17, 1 — 13), в котором дается как историческое, так и подробное географическое описание острова, вводится в «Описание Эллады» кратким сообщением о том, что жители Сардинии прислали в Дельфы медную статую своего эпонима — Сарда. Подобных мест у Павсания очень много. Они показывают, что анализируемую нами схему Павсаний считает для себя обязательной (повествование должно быть привязано, пусть даже насильно, к памятнику), более того, именно с этой схемой, а не с чем–либо другим, он связывает структуру своего труда, а это есть свидетельство того, что периэгетам, и в первую очередь Полемону, он подражает умышленно.
§ 4. Другие источники Павсания
Остается выяснить, почему Павсаний нигде не ссылается на своего предшественника и ни разу не упоминает его имени. Посмотрим, какие вообще ссылки имеются в «Описании Эллады». Павсаний охотно ссылается на Гекатея (III, 25, 5; IV, 2, 3; VIII, 4, 9; VIII, 47, 4; cp.: VIII, 48, 7), но поскольку все эти ссылки касаются Геракла, надо думать, что он был знаком только с эксцерптами из Гекатея, посвященными подвигам Геракла. Дважды в «Описании Эллады» упоминается Гелланик (ΙΙ, 3, 8; II, 16, 7), по одному разу — Харон из Лампсака (X, 38, 11) и Акусилай (ΙΙ, 16, 4). Отсюда можно заключить, что с текстами логографов Павсаний был знаком очень плохо, но цитировать их считал хорошим тоном. Геродота он знает очень хорошо (на его текст в «Описании Эллады» имеется 16 ссылок, адреса которых устанавливаются без каких–либо затруднений)[47]. Фукидида, как это установил в блестящей работе О. Фишбах[48], Павсаний цитирует более 50 раз. В его сочинении содержатся как цитаты, в том числе значительные по объему, так и пересказ Фукидида с заимствованием у него отдельных слов, что говорит о хорошем знакомстве автора «Описания Эллады» с «Историей Пелопоннесской войны» (см., например: Thuc. I, 102 - Paus. I, 29, 9; Thuc. I, 128, 1 - Paus. VII, 25, 3). Других историков (Ксенофонта и Феопомпа) он упоминает, но сведений у них почти не заимствует[49]. По–другому обстоит дело с теми авторами, у которых Павсаний черпает основной материал для своего труда. Он то и дело ссылается на эпические и генеалогические поэмы и постоянно подчеркивает свое знакомство с самыми редкими и недоступными источниками такого рода, но при этом никогда не упоминает тех авторов конца IV и, главным образом, III в. до н. э., с произведениями которых он был, безусловно, очень хорошо знаком и продолжателем которых, в сущности, являлся. Это аттидографы Филохор и Истр, парадоксограф Филостефан, ученик Аристотеля Дикеарх из Мессены, Мнасей из Патр и, конечно, Полемон, а также прочие периэгеты.
Особое место среди этих писателей занимает Филостефан из Кирены, который был, по словам Афинея, родственником или другом умершего приблизительно в 240 г. до н. э. Каллимаха, но в отличие от последнего был еще жив, если не ошибается Плиний (Nat. Hist. VII, 57), при Птолемее Филопаторе в 222-205 гг. до н. э. Его сочинения назывались «О городах Эллады», «О городах Азии», «Об островах», «Об удивительных реках». Приведем для сопоставления два текста из Филостефана и Павсания.
Таблица 1

 

Филостефан

Павсаний

18. Калаврия — это остров близ Трезена, он посвящен Посейдону. Некогда он принадлежал Аполлону, а Пифо — Посейдону, но затем они поменялись или, вернее, уступили их друг другу

X, 5, 6. Говорят, что Посейдону за прорицалище Аполлон отдал остров Калаврию, что близ Трезена

19. В реке Ароании, которая протекает через Феней, водятся рыбы, поющие словно дрозды. Называются они пеструшки

VIII, 14, 3. Среди Фениадской равнины протекает река Олбий, прочие из Аркадян называют ее Ароаний.

VIII, 21, 2. Водятся в Ароании рыбы и другие, называемые пеструшками. Говорят, что эти самые пеструшки поют подобно птице дрозду. Я сам видел их пойманными, но не слыхал от них ни звука, а ведь простоял у реки до захода солнца, когда, как говорили, эти рыбы поют больше всего[50]

ν ϱοανί… ιχθς εναι ϕθεγγομενους μοίως κίχλαις· καλεσθαι δ᾿ ατος ποικιλίας.

Εσί δχθς ν τϱοανί… ποικιλίαι καλούμενοι: τούτους λέγουσι τος ποικιλίας ϕθέγγεσθαι κίχλη τϱνίθι οικός

 

Павсаний цитирует Филостефана и не скрывает того, что заимствует сведения из книги (ϕασιν, λέγουσιν, ἐλέγοντο), но откуда именно — намеренно не указывает: если бы приведенные нами фрагменты Филостефана не сохранились в схолиях к Аполлонию Родосскому (III, 1243) и у Афинея (VIII, 331 d), установить источник Павсания было бы невозможно. Вместе с тем как Филостефан, так и другие представители эллинистической прозы дошли до нас в жалких отрывках, поэтому в подавляющем большинстве случаев источник Павсания не может быть обнаружен. Укажем лишь на то, что Павсаний хорошо знал сочинения Неанфа из Кизика и Филохора.
Таблица 2

 

Неанф

Павсаний

Фр. 26. Передается рассказ об Аттисе и матери богов - Μυστικὸς λόγος

VII, 17, 5—12. Указывается на Απόϱϱητος λόγος об Аттисе и матери богов

Фр. 36. Мыс Кафарей на Эвбее. Здесь большинство из эллинов погибли во время кораблекрушения

II, 23, 1; IV, 36, 6. Эллины, возвращавшиеся из–под Илиона, потерпели здесь кораблекрушение

Фр. 33. Сообщают, что избранный по жребию человек из рода некоего Анфа превращается в волка и в течение девяти лет живет среди животных этой породы. Если за это время он сумел воздержаться от человеческого мяса,., то затем вновь становится человеком… Удивительно, до чего доходит греческое легковерие, ибо нет такой выдумки, у которой не нашлось бы свидетеля

VIII, 2, 6. Рассказывают, что при жертвоприношении в честь Зевса Ликийского всегда кто–то превращается в волка, но не на всю жизнь. Если, ставши волком, он воздержится от человеческого мяса, то спустя девять лет, как говорят, снова обращается в человека… Многие, слушая такие россказни, с радостью прибавляют от себя к ним всякие чудеса. Так, тем, что примешивают выдумки к рассказам, основанным на истине, они портят последние

 

Неанф (в ряде источников — Эванф)[51] был современником, а возможно, старшим современником Полемона (см. приложение 2, прим, к фр. 53). Важнейшими его сочинениями были: «Ἑλληνικαὶ ἱστοϱίαι» (название сохранено у Афинея: III, 576d) — дословно — «Эллинские истории», а в сущности — «Пестрые истории из жизни греков»; Ωϱοι — «Летописи»; Πεϱὶ ἐνδόξων ἀνδϱῶν — «О знаменитых мужах» (известно главным образом по фрагментам, содержащимся у Диогена Лаэртского); Τὰ κατὰ πόλιν μυθικά (Plut. Quest. Conv. I, 761 и др.), то есть «Сказания, собранные в различных городах». Содержание фрагментов самое пестрое: здесь и описание Гесонидского болота, которое представляет собой лиман, примыкающий к морю между Приеной и Милетом (fr. 4 FHG = Athen. VII, 311e), и сообщение о том, что мать Фемистокла Эвтерпа была родом из Галикарнаса (fr. 2 FHG = Athen. XIII, 576d + Plut. Themist. 29), а комический поэт Эпихарм и гетера Лайда — из Краста (Steph. Byz. S. v. Κϱαστός).
В «Летописях» Неанф сообщает о том, что тригон (τϱίγωνον — вид арфы)[52] был изобретен поэтом Ивиком из Регия, а барбитон — Анакреонтом (fr. 5 FHG = Athen. IV, 175d), что по тематике (πϱῶτος εὐϱετής!) напоминает Полемона (см. приложение 2 — фр. 32, 45, 64 и прим, к фр. 64). В книге «О знаменитых мужах» Неанф говорит о том, что мудрец Периандр — это не тиран Коринфа, а его тезка и родственник (Diog. Laert. I, 7, 99); рассказывает, как умер Тимон Мизантроп и указывает место его могилы — «на дороге из Пирея в Зостер или Суний» (fr. 16 FHG = Schol. Aristoph. Lys. 808 + Sud. S. v. Αποϱϱῶγας). Здесь же он говорит о том, что Эмпедокл писал трагедии только в юности и, в отличие от Иеронима из Кардии, который насчитал у Эмпедокла 43 трагедии, указывает, что их было только семь (Diog. Laert. VIII, 2, 58); сообщает о политической деятельности Эмпедокла в Акраганте (Diog. Laert. VIII, 2, 72); и наконец, сообщает, что его могила находится в Мегарах (Diog. Laert. VIII, 2, 74). Отметим, что сообщение о могиле Эмпедокла у Диогена Лаэртского в число фрагментов Неанфа не было включено ни К. Мюллером, ни Ф. Якоби; однако этот текст, бесспорно, заимствован из Неанфа: в лучших рукописях Диогена Лаэртского перед словами «гробница его» etc. стоит ὥς ϕησὶ Νεάνθης ὁ Κυζικηνός. «Сказания…» содержали среди прочего малоизвестный вариант мифа о Ниобе (Parthen. Erot. 33) и рассказ о храме Афродиты Блудницы (τὸ Πόϱνης Ἀϕϱοδίτης ἱεϱον) в Абидосе и происхождении этого культа (Athen. XIII, 572e); здесь же сообщалось о том, что алтари (βωμούς) воздвигались богам, а жертвенники (ἐσχάϱας) — героям (Ammon. P. 33).
Мы подробно остановились на текстах Неанфа исключительно для того, чтобы показать, насколько этот материал похож по содержанию на «Описание Эллады». Необходимо указать и на тот факт, что замысел «Сказаний…» Неанфа заключался в том, чтобы изложить популярные мифы (например, миф о Ниобе) в местных (κατὰ πόλεις) и мало кому известных вариантах, а ведь именно эту цель преследовал Павсаний. У Неанфа Павсаний заимствовал и некоторые другие идеи. Рассказ о людях, которые превращались в волков как у Неанфа (Plin. Nat. Hist. VIII, 34), так и у Павсания (VII, 2, 6), заканчивается рассуждением о легковерии греческих историков, которые к истине примешивают выдумки, благодаря чему любая ложь находит себе свидетеля и т. д. (см. табл.2). Павсаний, таким образом, не ограничивается тем, что заимствует у Неанфа фактический материал, он впитывает и принимает на вооружение и его творческие установки, однако ни разу не упоминает его имени.
Еще одним источником для Павсания был Филохор — последний и наиболее хорошо известный по фрагментам и свидетельствам из аттидографов. Филохор (Harpocr. S. v. Σκίϱον) сообщает, что афиняне почитают Афину Скираду, которая так называется по имени прорицателя Скира. Павсаний дважды (I, 1, 4; I, 36, 4) говорит об этом культе, причем излагает здесь версию Филохора о прорицателе Скире, а не Проксиона из Мегар, который считал, что эпитет «Скирада» (ἡ Σκιϱάς) связан со Скироном. Рассказывая о гимнасии в Лике, Филохор замечает, что он построен при Перикле. Павсаний (I, 29, 16) согласен с Филохором, а не с Феопомпом, утверждавшим, что его построил Писистрат (Harpocr. S. v. Λύκειον). При этом о Феопомпе он рассказывает дважды (III, 10, 3; IV, 18, 5), а о Филохоре не упоминает ни разу.
Следует признать, что по имени Павсаний называет только писателей, живших до Александра; исключение составляют поэты (Аполлоний Родосский, Эвфорион и Риан)[53], которых он, правда, крайне редко, но все–таки упоминает[54]. Всех авторов III-II вв. до н. э. Павсаний, вероятно, связывает с Александрией и Мусейоном а следовательно, с Александром и Лагидами, представлявшимися ему злейшими врагами Эллады, а поэтому ссылаться на этих писателей не считает возможным, несмотря на то что широко пользуется их материалами. Периэгеты, хотя они, как было указано выше, не были связаны с Александрией, попали у него, как современники Филостефана и Филохора, в число александрийцев. Остается отметить, что враждебное отношение к александрийской науке Павсаний вполне мог унаследовать не от кого другого, как от Полемона. Парадокс заключается в том, что именно оно препятствует Павсанию ссылаться на того же Полемона.


[1] Периэгетам посвящены книги: Pernice E. Periegeten und Periegesen. München, 1939; Schnayder J. De periegetarum Graecorum reliquiis. Lôdz, 1950. Обстоятельная статья о Полемоне написана К. Дайхгребером (Deichgräber K. Polemon von Ilion // RE. XXI. 2. 1952. Sp. 1288—1320). Ценный материал содержится также в книге: Tresp A. Die Fragmente der griechischen Kultschriftsteller. Giessen, 1914.
[2] Тексты Полемона даны в приложении 2 к настоящему исследованию.
[3] Время жизни Диодора определяется ex silentio. От его сочинения Πεϱὶ δήμων осталось очень много фрагментов: оно, бесспорно, было написано до 308 г., так как в нем нигде не встречаются названия фил — Антигонида, Деметриада и др., которые постоянно употребляет аттидограф Филохор, бывший, вероятно, не намного моложе Диодора.
[4] Plut. Themist. 32. Ps. — Plut. Vit. X. Orat. 849c.
[5] Фрагмент, в котором говорится о гробнице Фемистокла, сопоставим с текстом Павсания (I, 1,2).
[6] 3 FHG. IV. 435-436.
[7] Об этом говорит Афиней (VI, 239е).
[8] Harpocr. S. V. Πϱοπύλαια; s. ν. Νίκη Ἀθηνᾶ.
[9] Ps. — Plut. Vit. X. Orat. 849c, 838b (сравн. Paus. I, 18, 8). B FHG эти тексты отсутствуют.
[10] FHG. III. 106—107. До нас дошло семь небольших фрагментов.
[11] Plut. Lysandr. 12, 18.
[12] S. ν. Λυκώπεια.
[13] Harpocr. S. V. Ἑκάτης νῆσος (сравн. Athen. XIV, 645b).
[14] Sud. S. V. Κυνήειος.
[15] Он был современником Дурида Самосского (Athen. I, 19f), то есть жил в конце IV в. до н. э.
[16] Ael. H. A. XI, 20.
[17] Schol. Hom. Od. XII, 301.
[18] Diod. XXVI, 4.
[19] Athen. XIV, 655a.
[20] Phot. S. V. Κυψελιδῶν ἀνάθημα.
[21] Athen. XIII, 591с. Об этой статуе упоминается у Павсания (X, 15, 1).
[22] См. ряд исследований Л. Пирсона, например: Thucydides and the geographical tradition // Classical Quarterly. Vol. 33. 1939. P. 48—54; Apollonius of Rhodes and the old Geographers // American Journal of Philology. Vol. 59. 1938. P. 443—459; The local Historians of Attica. Philadelphia, 1942.
[23] Herod. VII, 216.
[24] Филостефан из Кирины (вторая половина Ш в. до н. э.) обычно называется парадоксографом. По содержанию фрагменты его сочинений практически не отличаются от текстов Полемона, но топографические указания в них совершенно отсутствуют. Тексты изданы в FHG (III, 28—34). См. приложение 3 к настоящему исследованию.
[25] Скорее всего, именно этим обстоятельством объясняется почти полное отсутствие текстов периэгетов среди папирусных находок.
[26] Athen. I, 22d (fr. 12 Diels).
[27] ' Об этом упоминается у Стефана Византийского (s. ν. Δωδώνη).
[28] Plut. Quaest. Conv. V, 2, 675b.
[29] ^Athen. VI, 234d.
[30] Athen. I, 22d.
[31] Фр. 1-5.
[32] Фр. 31, 32, возможно, 33.
[33] Фр. 39—46.
[34] Фр. 47-52.
[35] Фр. 56-65.
[36] S. v. Ἱεϱά ὁδός.
[37] Фрагментов не сохранилось. Предполагают, что конспектом этой книги является описание Священной дороги у Павсания (I, 35, 2 — 1, 37, 7).
[38] Athen. XII, 547c.
[39] S. V. Πολέμων.
[40] Адэй из Митилены (IV—III вв. до н. э.) — автор сочинения «О ваятелях» (Athen. XIII, 606a).
[41] Антигон (IV—III вв. до н. э.) — автор сочинения «О художниках» (Athen. XI, 474c). Упоминается Плинием (Nat. Hist. XXXIV, 19, 24; XXXV, 36, 5). Отождествлять этого писателя, тексты которого до нас не дошли, с Антигоном Каристским не следует.
[42] Preller L. Polemonis Periegetae Fragmenta. Lipsiae, 1838. S. 50, 181.
[43] Wilamowitz–Möllendorff U. Die Thukydides Legende // Hermes. Bd. 12. 1877. S. 346.
[44] Kalkmann A. Op. cit. S. 77—81.
[45] Дж. Фрейзер (Pausanias’ Description of Greece. Vol. 1. P. LXXXIV-LXXX- VII) насчитывает у Полемона приблизительно 30 фрагментов, сопоставимых с текстом «Описания Эллады». Из его списка мы исключаем фр. 2, 6, 10, 27, 42, 48, 55, 78, 83 как чрезвычайно далекие от соответствующих текстов Павсания (у Дж. Фрейзера здесь две опечатки: фр. 20 фигурирует под № 23, а 21 — под № 24) и вводим фр. 39, 49 и 60, на тематическое сходство которых с текстом Павсания Дж. Фрейзер не обратил внимания. Укажем на следующее обстоятельство: Дж. Фрейзер чрезвычайно охотно обращает внимание читателя на те случаи, когда Павсаний далек от Полемона, и не считает нужным анализировать тексты, весьма близкие к Полемону и, таким образом, в известной мере подтасовывает факты для того, чтобы обосновать тезис о полной независимости Павсания от Полемона (см. ор. cit. P. LXXXVII-LXXXVIII). В результате его точка зрения оказывается не менее тенденциозной, чем полярная концепция Л. Преллера—У. Виламовица. Осторожнее рассуждал М. Бенкер (Bencker M. Der Anteil der Periegese an der Kunstschriftstellerei der Alten. München, 1890), cm. S. 61—68.
[46] По замечанию К. Роберта (op. cit. S. 50), статуя — это не больше чем гвоздь, посредством которого к тексту приколачивается [пропуск в тексте]
[47] Проблема «Павсаний и Геродот» была поднята в науке очень давно. См. диссертации И. О. Пфундтнера (Pfundtner J. O. Pausanias Periegeta imitator Herodoti. Königsberg, 1866) и К. Вернике (Wernicke С. De Pausaniae periegetae studiis Herodoteis. B., 1884), а также новое исследование О. Стрида (Strict O. Über Sprache und Stil des Periegeten Pausanias. Stockholm, 1976), посвященное формальному анализу языка Павсания (порядок слов, употребление падежей, предлогов, фигуры речи) в сопоставлении с языком исторической прозы.
[48] Fischbach O. Die Benutzung des thukydideschen Geschichtswerkes durch den Periegeten Pausanias. Wien, 1893. S. 31.
[49] Если Павсаний и использовал Ксенофонта, то только три раза:
Павсаний Ксенофонт
9, 1 Hell. III, 4; IV, 1 или Ages. 1
III, 10, 2 Hell. IV, 6
6, 5 Anab. V, 3,7-13
Специальных работ по этому вопросу нет.
[50] См. об этом также рассказ Плиния Старшего (VIII, 70).
[51] См., например: Plin. Nat. Hist. VIII, 34; Schol. Apoll. Rhod. I, 1063, 1065. Суды (s. v. Νεάνθης) говорится о риторе Неанфе, учившемся у Филиска из Милета (последний был учеником Исократа). Этот Неанф, по сведениям Суды, был автором трактата Πεϱὶ κακοζηλίας («О дурном стиле») и множества «Похвальных слов». Отождествление этого ритора с автором названных нами сочинений представляется нам неубедительным.
[52] См.: Plato. Resp. Ill, 399с, а также статью В. Феттера (Vetter W.) в RE (Bd. XIII. Sp. 142).
[53] Исчерпывающая информация по этому вопросу содержится в книге ПЛ. Эбелинга: Ebeling H. L. A study in the Sources of the Messeniaca of Pausanias. Baltimore, 1892. См. также прим. 1 нас. 114.
[54] Даже Аристотеля Павсаний упоминает только один раз, причём не как писателя, а как лицо, с которым он идентифицирует статую без подписи (VI, 4, 8). Это упоминание содержит своего рода выпад против Стагирита: Павсаний указывает, что эту статую мог поставить какой–либо военачальник ввиду того, что Аристотель пользовался уважением у Антипатра, а ранее — у Александра. Вместе с тем при подготовке «Описания Эллады», бесспорно, были использованы политии: так, и рассказ о разделе земли в Элиде при Оксиде (V, 4, 1, 3) в «Описании Эллады» заимствован из «Элейской политии» Аристотеля, о чем говорит как близкий к сообщению Павсания текст «Политии» (VI, 2, 6 1319а), так и используемая Павсанием терминология.

Заключение

«Описание Эллады» представляет собой литературный и исторический памятник весьма своеобразной жанровой природы. Итинерарий[1] здесь переплетается с периэгезой, периэгеза включает в себя исторические заметки (λόγοι), которые в ряде случаев перерастают в самостоятельные очерки. Наконец, последние генетически связаны не только с исторической прозой классической эпохи (Геродот, Фукидид) и Полибием, но и с риторикой I—II вв. н. э. (юношеские произведения Плутарха, Элий Аристид и др.). Это особенно важно потому, что, во–первых, указывает на связь автора «Описания Эллады» с культурой и общественной мыслью его эпохи, а во–вторых, открывает новые возможности для уяснения особенностей мировоззрения Павсания и его отношения к излагаемому материалу. «Ценность показаний Павсания, — как подчеркивал академик С. А. Жебелёв, — всецело зависит от того, каким источником или какими источниками он пользовался в каждом отдельном случае»[2] (курсив наш. — Г. Ч.). Плодотворные результаты в этом отношении дает проделанное в третьей главе сопоставление текстов Павсания с текстами ряда представителей эллинистической прозы (Полемона[3], Филостефана[4], Филохора и Неанфа). Этим, однако, вопрос о внутренней связи между Павсанием и его предшественниками не исчерпывается. К. Маркс связывает «направление, к которому при–надлежал еще император Юлиан» с «Александийской школой»[5] (курсив К. Маркса), таким образом указывает на то, что корни многих явлений, характерных для античной культуры первых веков н. э., следует искать, изучая культуру эллинистической эпохи. Павсаний, как нам удалось показать, руководствовался во многом теми же идейными установками, что и Полемон, Неанф, а следовательно, и другие представители эллинистической науки. Этот факт является одной из конкретных иллюстраций для наблюдения, сделанного К. Марксом, которое пока еще далеко не полностью освоено наукой. Павсаний — сын своего века, и поэтому не случайно его архаизаторские установки выливались в подражание образцам III—II вв. до н. э.


[1] См. приложение 1 к настоящему исследованию.
[2] Жебелёв С. А. Древняя Греция. Ч. 1: Эллинство. СПб., 1920. С. 34.
[3] Реконструкцию и комментированный перевод всех дошедших до нас фрагментов Полемона см. в приложении 2. См. также нашу работу «Полемон Периэгет: Фрагменты» // Вестник древней истории. 1983. № 3. С. 207-221.
[4] См. в приложении 3 комментированный перевод основных фрагментов Филостефана (ранее эти тексты на русский язык не переводились).
[5] Маркс К., Энгельс Ф. Передовица в № 179 «Kölnische Zeitung» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2‑е изд. T. 1. М., 1955. С. 99.

Приложение 1. Топографические тексты

Практические руководства для путешественников (итинерарии и периплы — своего рода словесные карты), безусловно, постоянно использовались как торговцами, лицами, выполнявшими дипломатические поручения, и стратегами, так и паломниками, которые, как можно заключить по данным литературных и эпиграфических источников, во все эпохи в большом числе совершали путешествия в различные религиозные центры (Олимпию, Амиклы, Дельфы, Додону и др.) для поклонения святыням и с тем, чтобы обратиться с вопросом к оракулу, и, наконец, людьми, регулярно стекавшимися со всей Эллады на Олимпийские, Немейские, Истмийские, Пифийские, Карнейские и другие игры. Без такого руководства путешествовать было затруднительно, однако, как и большинство памятников нелитературной прозы, ни одно из таких пособий полностью до нас не дошло. Знаменитый перипл Псевдо–Скилака представляет собой позднейшую переработку оригинала VI-V вв. до н. э., а все остальные топографические тексты посвящены не Элладе, а восточным регионам и являются не практическими руководствами, а скорее отчетами о путешествиях, совершенных их авторами.
Топографическим текстам ad usum practicum посвятил ряд работ Л. Пирсон, который обнаружил следы их использования у Фукидида. Отметим основную черту подобных руководств: при описании какого–либо маршрута здесь упоминаются храмы и другие памятники, которые играют роль ориентиров, иногда вкратце сообщается и то, что связано с этими памятниками. Наличие такого рода заметок привлекло к подобным итинерариям Павсания[1].
Все приведенные нами тексты достаточно хорошо известны, однако как источники для реконструкции топографического жанра в греческой нелитературной прозе они практически не рассматривались. По этой причине мы сочли возможным включить в настоящую работу в качестве приложения наиболее интересные в этом смысле места из сочинений Псевдо–Скилака, Геродота, Фукидида и «оксиринхского» историка. Они служат иллюстрацией к § 3 главы 2 нашей работы и показывают, из какого типа источников черпал топографический материал Павсаний. Текст из Псевдо–Скилака переведен нами, Геродот цитируется в переводе Г. А. Стратановского с нашими изменениями, Фукидид — в переводе академика С. А. Жебелёва, «оксиринхский» историк — в переводе С. Я. Лурье.
Псевдо–Скилак
35. За Акарнанией лежит Этолия, города же в ней следующие: Калидон, Галикарна, Моликрея, а затем Дельфийский залив. Устье этого залива имеет 10 стадий (в ширину). Близ него находится храм.
37. За Локрами живут Фокейцы. На Киррейской равнине находится храм Аполлона и город Дельфы. Далее город Антикира, где лучше всего лечат от сумасшествия.
58. За Андросом находится остров Эвбея… Эвбея от храма Зевса Кенейского до Герестона, храма Посейдона, имеет длину 1350 стадий.
Геродот (VII книга)
176. Артемисий. Из широкого Флиасийского моря образуется узкий пролив, отделяющий остров Скиаф от материка [на котором стоит] Магнезия. За Эвбейским проливом находится побережье, называемое Артемисием, а на нем — храм Артемиды… На запад от Фермопил поднимается недоступная, обрывистая и высокая гора, идущая от Этны, а на востоке проход подходит прямо к морю и болотам. В этом проходе находятся горячие источники, их местные жители называют хитрами (χύτϱοι — горшки), а рядом с ними стоит жертвенник Гераклу.
198. Местность эта окружена высокими и недоступными горами под названием Трахинские скалы, которые замыкают всю Малийскую область: если направляться из Ахеи (ἰόντι ἀπὸ Ἀχαιίης Ἀντικύϱη), то первым городом в заливе будет Антикира, где впадает в море река Сперхей, текущая из области Эниенов. В 20 стадиях от Сперхея протекает другая река по имени Дирас, по сказанию явившаяся из земли на помощь охваченному пламенем Гераклу. А еще в 20 стадиях от этой реки течет третья река — Мелас.
199. Город же Трахин от реки Меласса в 5 стадиях. В этом месте — самое большое во всей этой области расстояние от гор до моря, где лежит Трахин. Ведь здесь равнина шириной в 22 тысячи плефров. В горе же, замыкающей Трахинскую область, к югу от города Трахина находится ущелье, по которому вдоль подножья горы протекает река Асоп.
200. К югу от Асопа есть еще небольшая речка Феникс. Она стекает с этих гор и впадает в Асоп. Между рекою Фениксом и Фермопилами лежит селение под названием Анфела; протекая мимо него, Асоп впадает в море. Около этого селения есть широкое поле, где находится храм Деметры Амфиктиониды, а там скамьи для Амфиктионов и храм самого Амфиктиона.
216. Тропа идет так: начинается она от реки Асопа, текущей по горному ущелью (гора там носит одинаковое с тропой название — Анопея). Проходит же эта Анопея вдоль горного хребта и оканчивается у города Альпена (первого города локров со стороны Малиды), у так называемой скалы Мелампиг и у «Обитателей Керкопов», в самом узком месте прохода.
Фукидид
I, 24, 1. По правую руку при входе в Ионический залив — город Эпидамн. В соседней области живут тавлантии — варвары иллирийского племени.
I, 46, 4….Химерий в земле феспротов. Это — гавань, над которой немного далее вглубь страны лежит город Эфира в Феспротийской Элиатиде. Вблизи Эфиры изливается в море Ахеронтское озеро, куда впадает протекающая через земли феспротов река Ахеронт (которая дала озеру его название). Неподалеку течет также река Фиамида, образующая границу между областью феспротов и Кестриной. Между обеими реками выдается в море мыс Химерий.
I, 126, 6….У афинян за городом бывают Диасии, называемые величайшим праздником Зевса Милостивого, причем от имени всего народа приносятся не крупные животные, а местные жертвы.
II, 34, 5….Общественное кладбище… находится в красивейшем городском предместье, где всегда хоронили павших на войне; исключение было сделано только для убитых при Марафоне: так как доблесть последних признана была выдающеюся, то их и похоронили на месте сражения.
II, 102, 2-6….Река Ахелой, вытекающая из горы Пинда, проходит по Долопии, по земле агреев, амфилохов и по Акарнанской равнине в глубине материка, мимо города Страта и изливается в море подле Эниад, образуя озеро в окрестностях города… Против Эниад лежит и большинство Эхинадских островов, почти вовсе не отделяющихся от устьев Ахелоя. Поэтому Ахелой, как большая река, постоянно образует наносы, и некоторые острова обратились уже в материк… Острова лежат тесно и потому соединяются между собой наносами, острова расположены вперемежку, а не в ряд, и не оставляют воде прямого выхода в море. Острова эти необитаемы и невелики.
IV, 24, 5. Пролив этот представляет часть моря между Регием и Мессеною, там, где расстояние между Сицилией и материком самое короткое; это и есть так называемая Харибда, где, по преданию, проплыл Одиссей. Вследствие узости этого места и сливающегося здесь потока из больших морей — Тирренского и Сицилийского, к тому же бурного [место], естественно, было признано опасным.
IV, 76, 3. Сифы лежат в Феспийской области, при море у Крисейского залива.
VI, 1,2. Обогнуть Сицилию на грузовом судне можно немного меньше, чем в восемь дней, и при такой величине остров отделен от материка проливом шириной всего лишь примерно в 20 стадий.
VIII, 67, 2. В Колоне есть святилище Посейдона, вне города, отстоящее стадий на 10.
Историк из Оксиринха
VII, 3. Меандр. Истоки этой реки находятся близ Келен, самого большого города Фригии, а впадает она в море близ Приены.


[1] См. прим. 21 на с. 149. Ср.: Diller A. The tradition of the minor Greek geographers. New York, 1952. Впервые на этот аспект указал А. Калькман (op. cit. S. 119-120). Топографические тексты более позднего происхождения содержатся во фрагментах Гераклида Критика (лучшее издание было предпринято Фр. Пфистером: Pfister F. Die Reisebilder des Herakleides. Wieden, 1951) ив сочинении Лукиана «De dea Syria». Его анализ дан в статье: Schnayder J. Przewodnik Lukianapo Hierapolisw Syrii // EOS. R. 41. 1940-1946. P. 130—156.

Полемон Периэгет. Фрагменты (Приложение 2)

Автор: 
Полемон Периэгет
Переводчик: 
Чистяков Г.П

Перевод с древнегреческого Г. П. Чистякова
Нумерация фрагментов, которая используется в нашем исследовании, была впервые введена Л. Преллером, издавшим фрагменты Полемона в 1838 г., и давно стала традиционной. Именно ей следуют современные издатели Плутарха, Афинея, Климента Александрийского и других античных авторов, а также все исследователи, ссылающиеся на Полемона (Дж. Фрейзер, А. Тресп, Дж. Паскали, К. Дайхгребер, Е. Шнайдер и др.). Поэтому отказываться от нее, хотя во многом она устарела, нам представляется нецелесообразным.
Тексты
1. Золотые териклеи, внутри деревянные, их посвятил Неоптолем.
2. Чаши Ликиурги это те, что сделаны Ликием. Был он по происхождению беотийцем из Элевтер и сыном ваятеля Мирона.
3. Есть псефисма, согласно которой в Афинах рабыням, вольноотпущенницам, продажным женщинам и флейтисткам было запрещено носить имя в честь пятилетних праздников.
4. У ворот, которые называются Мелитидскими, в Койле есть так называемые Кимоновы гробницы, где показывают могилы Геродота и Фукидида. Это ясно доказывает, что они были из рода Мильтиада, поскольку никого постороннего там не хоронят… Сыном Фукидида был Тимофей.
5. Фукидид из Фарсала, отцом его был Менон.
6. У афинян бывают три праздника, на которых устраивается бег с факелами: Панафинеи и праздники в честь Гефеста и Прометея.
7. Дем Крий в филе Антиохиде получил название от Крия.
8. Тридцатый день месяца у афинян называется Деметриадой в честь Деметрия Македонского.
9. Демосфен был учеником Платона.
10. Елена, похищенная Александром, не зная, что с ее братьями Диоскурами случилось несчастье, полагала, что они стыдятся сестры и поэтому не идут войной на Илион, поскольку раньше она уже была похищена Тесеем, как было рассказано выше. Именно из–за этого пострадал аттический город Афидны, а Кастор был ранен в правое плечо Афидном, который в то время был там царем. Не застав Тесея, Диоскуры подвергли Афины разграблению.
11. Посейдон спорил из–за Аргоса с Герой и был побежден. В отличие от афинян, у аргосцев свидетельств этого спора нет.
12. Арг посеял в Арголиде принесенную им из Ливии пшеницу. Вот почему он соорудил в Аргосе храм Деметры Ливийской в местечке, которое называется Харадра.
13. Во времена Аписа, сына Форонея, часть египтян была изгнана из Египта. Они поселились в Сирии, неподалеку от Аравии. Это место называется Палестиной.
14. Деметрий Полиоркет был безрассудно влюблен во флейтистку Ламию и даже имел от нее дочь Филу. Ламия была дочерью афинянина Клеандра; для сикионян она отстроила Пестрый портик.
15. Фиванцы, для того чтобы подольститься к Деметрию, построили храм Афродиты Ламии. Была она любовницей Деметрия, как и Леэна.
16. Художники Аристид, Павсаний и Никофан, порнографы, были прекрасными мастерами.
17. Арат, освободив город, приказал уничтожить все изображения тиранов, но долго думал, как быть с Аристратом, который был современником Филиппа… Был написан Аристрат стоящим на колеснице рядом с Никой, а работали над картиной все ученики Меланфа, причем Апеллес тоже принимал участие в работе. Их труд был так хорош, что Арат было смягчился перед искусством, но тут же, побуждаемый ненавистью к тиранам, приказал уничтожить изображение. Тогда художник Неалк, бывший другом Арата, стал его упрашивать и даже заплакал, а так как просьбы не помогали, сказал, что воевать надо с тиранами, а не с их изображениями. «Давай оставим хотя бы колесницу и Нику, а самого Аристрата я уберу с картины». Поскольку Арат согласился, Неалк соскоблил Аристрата, а на его месте написал одну только пальму, но ничего другого прибавить не отважился. Ноги стертого Аристрата остались, однако, видны за колесницей.
18. В Лакедемоне есть изображение гетеры Коттины, имя которой из–за ее огромной славы и сейчас носит некий притон, расположенный совсем рядом с Колоной, где находится храм Диониса, хотя этот притон хорошо известен многим в городе и сам по себе. Ее посвящение, коровка из меди, стоит близ Медного храма, там стоит и то ее изображение, о котором было рассказано выше.
19. Писа — городок в Элиде, окруженный высокими горами.
20. Храм Метапонтийцев (в Олимпии), а в нем сто тридцать две серебряные фиалы, две серебряные ойнохои, серебряный апотистанион и три позолоченные фиалы. Храм византийцев, в нем Тритон из кипариса, а на нем серебряный кратанион, серебряная Сирена, два серебряных кархесиона, серебряный килик, золотая ойнохоя и два рога. В древнем храме Геры тридцать фиал, два серебряных кратаниона, серебряный котел, золотой апотистанион, золотой кратер, посвященный киринейцами, и серебряная чашечка.
21. Устраивался в Олимпии и бег на тележках. Причем состязались соперники на мулах. Отменен этот вид состязаний был в восемьдесят четвертую Олимпиаду, а до этого победы были одержаны тринадцать раз. Само слово «тележка» заимствовано у тегеатов.
22. Леон из Лакедемона в восемьдесят девятую Олимпиаду впервые победил на венецких лошадях. Под его статуей надпись: «Леон Лакедемонянин победил на венецких лошадях, сын Антиклида». Венеты, вначале жившие в Пафлагонии, позднее переселились к Адриатическому морю.
23. На Адриатическом море есть остров, посвященный Диомеду. Здесь он почитается как бог. В Аргириппах есть святилище в его честь, в Метапонтии его тоже весьма чтут, словно бога, а в Фуриях его статуи стоят там, где ставят статуи богов.
24. Афина была ранена Орнитом.
25. В Фивах нет статуи Пиндара, но есть изображение певца Клеона, под которым написано: «Здесь сын Пифея лежит Клеон, Певец беотийский, // Тот, кто венками не раз венчан победными был // Смертными, имя ж его небожителям небезызвестно, // Славься, Клеон, ибо ты родине славу стяжал». В этой статуе, когда Александр опустошал Фивы, один человек, убегая из города, спрятал золото внутри пустого гиматия. Когда же город был восстановлен, он возвратился, и через тридцать лет нашел свое золото.
26. На Ликейских играх в Аркадии дается награда из меди, как говорит Пиндар, «знал он из Аргоса медь»… а именно — медный треножник.
27. В Дельфах… в сокровищнице сикионян хранится золотой свиток, посвящение поэтессы Аристомахи из Эритреи, победившей на Истмийских играх.
28. В Дельфах, в пинакотеке, стоят два каменных мальчика. Какой–то посетитель, как рассказывают в Дельфах, побуждаемый страстью, заперся с одним из них и за соитие оставил ему венок. Когда же его в этом уличили, бог обратившимся к нему дельфийцам приказал этого человека отпустить, поскольку он заплатил за то, что сделал.
29. Дельфийцы почитают волка, потому что волк в Дельфах помог обнаружить золото, которое было похищено из сокровищницы и спрятано на Парнасе.
30. В Додоне есть две стелы, стоящие недалеко друг от друга. На одной из них водружен небольшой медный сосуд, весьма похожий на тазики, которые в ходу теперь, а на другой — мальчик с плеткой в руке. Столб с чашей стоит как раз справа от него, а поэтому, лишь только начинает дуть ветер, медные ремешки его плетки, колышась от дуновения ветра, подобно ремешкам настоящей плетки, задевают медную чашу, что продолжается непрерывно, пока ветер не перестанет.
31. Сминф — это местечко в Троаде, где находится храм Аполлона, по этому месту именуемого Сминфием. В Мисийском городе Хрисе жил некий Кринид, жрец тамошнего Аполлона. Разгневавшись на него, бог наслал на его поля мышей, которые портили все плоды. Затем, желая помириться с ним, бог явился к Орду, бывшему у этого жреца главным пастухом, и, гостеприимно им принятый, пообещал избавить их от напастей и тотчас же поразить мышей стрелами. Перед тем как уйти, он приказал открыть это Криниду. Именно когда все это случилось, Кринид посвятил богу храм, назвав его Сминфием, потому что на местном наречии мыши именуются сминфами.
32. Паламед во время чумы под Илионом изобрел для утешения игру в кости; там показывают камень, на котором в эту игру играли.
33. Мирмисс — это городок близ Лампсака.
34. Эвфены — город в Карии, его жителей называют эвфенитами.
35. Телмиссцы живут в Карии и отстоят от Галикарнасса на шестьдесят стадий.
36. В святилище богов–ксениев в Дельфах установлено, что тот, кто вырастит для Латоны самую большую репу, получает долю со священной трапезы. Видел я и сам отнюдь не маленькую репу вроде редьки или шаровидной редиски. Рассказывают, что Латоне, когда она носила Аполлона, как–то раз страшно захотелось репы. Именно поэтому установлено такое приношение.
37. Некоего аркадца по имени Салий Эней из Мантинеи привез в Италию. Это он научил италийских юношей пляске с оружием.
38. Утес Кавлиак находится в Скифии близ устья Истра.
39. У сицилийцев есть святилище Обжорства и статуя Деметры Хлебной, вблизи которой сооружено святилище Гималиды. Подобно этому в Дельфах есть храм Гермуха, а в беотийском Сколе — статуи Великого Хлеба и Великой Лепешки.
40. В Мунихии почитается герой Акратопот, а в Спарте в Фидитиях сооружены какими–то поварами жертвенники героям Маттону и Кераону, а в Ахайе почитается Дейпней, получивший свое имя от пиров.
41. Из богинь, называемых в Афинах Чтимыми, двух сделал Скопас, а ту, что стоит между ними, — Каламид.
42. Афиняне, будучи усердными в этих делах и преисполненными уважения к богам, приносят жертвы, не содержащие вина, Мнемозине, Музе, Эос, Гелиосу, Селене, Нимфам и Афродите Урании.
43. Словом «кодималон» называют кидонские яблоки. Некоторые, однако, сообщают, что это — цветок.
44. Из Гиккар Лайду как пленницу привезли в Коринф… Из–за любви к одному фессалийцу по имени Павсаний она была убита в Фессалии несколькими женщинами, возбужденными завистью и страшной ревностью: ее избили деревянными скамейками в святилище Афродиты. По этой причине святилище стало называться именем Афродиты Бесчестной. Ее могилу с памятником в виде каменной гидрии показывают близ реки Пенея. На могиле надпись: «Непобедимой звалась из–за отваги Эллада, // Но красотою своей все ж победила ее // Та, что Лайдой была, Эротом рожденною. Славу // Дал ей Коринф, а теперь спит она в этой земле».
45. Беота и Эвбея я бы назвал за то, как они играют словами, учеными. Они превосходят тех живших до них поэтов, которых высмеивают. Изобретателем этого рода поэзии надо назвать писавшего ямбами Гиппонакта.
46. Месон был из тех мегарцев, которые живут в Сицилии.
47. Кифаред Эксекистид, победивший на Пифийских играх, кроме того, победил на Карнейских играх в Лакедемоне и дважды — на Панафинеях.
48. Законы Солона были написаны на деревянных досках. Они имеют четырехгранную форму и сохраняются в Пританее. Исписаны они со всех сторон. С каждой стороны они выглядят как треугольник, один из углов которого обращен вниз.
49. Принося жертвы Эвменидам, священнодействие совершают в молчании, поэтому им приносят жертвы те, кто происходит от Гесиха… Это род, принадлежащий к эвпатридам… Гесихиды, которые совершают это торжество, — род, связанный с Чтимыми Богинями, они руководят всем. Для начала они приносят в жертву барана, посвящая его герою Гесиху, которого они называют этим именем как наставника в деле молчания. Храм его находится близ Колонейона, перед Девятью Воротами.
50. Тем лицам, о которых было сообщено, что они умерли, а затем выяснилось, что они живы, не дозволялось входить в святилище Чтимых Богинь.
51. Фрагмент исключен. — Г. Ч.
52. Эфодион из Меналии был периодоником и панкратиастом.
53. Все то, что рассказывают о Кратине и Аристодеме, чепуха.
54. Историка Истра, из учеников Каллимаха, надо бы утопить в реке, имя которой он носит.
55. Гимнастическую борьбу изобрел афинянин Форбант.
56. В Гераклее, что находится под Этой, ниже Трахина, одни из жителей — гераклеоты, пришедшие из Лидии с Гераклом, а другие — афаманы, от которых им достались эти места. Гераклеоты лишили афаманов власти в полисе и считают их для себя чужими. Киликраны называются этим именем, потому что на плечах у них были выжжены килики.
57. Такие сосуды, как селевкида, родиада и антигонида похожи друг на друга.
58. Портик Полемархов во Флиунте расписан Силлаком из Регия, о котором упоминают Эпихарм и Симонид.
59. Порфирион — это птица, живущая обычно у людей; она строго следит за замужними женщинами и так хорошо узнает прелюбодейку, что как только ее почувствует, сразу дает знать об этом хозяину, кончая жизнь самоубийством. Пищи она не берет, пока не совершит прогулки, выбрав место, какое сочтет для себя удобным. После этого она купается в песке и только затем приступает к еде.
60. Взрослый Дионис сидит на камне, а слева от него — пьяный сатир, который держит в руке плетеную из прутьев бутылку.
61. В древности же был такого рода обычай, который и теперь встречается кое у кого из эллинов: в Аргосе на общенародных пиршествах и на праздниках в Лакедемоне. Из глиняных сосудов пьют только на торжествах в честь победителей и когда выдают замуж девушек, а во время прочих пирушек и на фидитиях — из деревянных.
62. Фрагмент исключен. — Г. Ч.
63. У афинян на «Свадьбе Перифоя» Гиппей написал ойнохою и каменную чашу, у которых края обложены золотом, ложа из ели, украшенные пестрыми тканями, глиняные канфары для вина, а под потолком — светильник из такой же глины, в котором поблескивает пламя.
64. У элейцев благовонное масло называется плангоний, потому что оно было составлено неким Плангоном.
65. Азения — это дем из филы Гиппоконтиды, жители его называются азениэйцами. Азениэйцы, архиэйцы, алиэйцы и другие подобные им названия в древности в Аттике звучали как газениэйцы, герхиэйцы и галиэйцы.
66. Художник Андрокид из Кизика, будучи большим любителем рыб как кушанья, до того дошел в своей страсти, что вокруг Скиллы старательно изобразил рыб.
67. 68, 69. Художник Феодор и ваятели Бион из Милета и Деметрий.
70. У элейцев почитается Аполлон Лакомка и Зевс, избавитель от мух.
71. Статуя Аполлона с раскрытым ртом.
72. Сикионцы поклоняются Дионису, связывая его с женскими детородными частями. Это Дионис Хиропсал, который почитается в беотийском Сикионе.
73. У сицилийцев… Морих — это прозвище Диониса, потому что ему лицо пачкают вином из молодого винограда и свежими фигами, когда собирают плоды, ибо ΜΟΡΥΞΑΙ — это то же, что «пачкать». Этот обычай считается простонародным, а стоит статуя бога вне храма, у самого входа, под открытым небом. Сделана она из так называемого феллатского камня Симмием, сыном Эвпалама.
74. Фрагмент исключен. — Г. Ч.
75. В Сиракузах, на самом краю острова, близ Олимпийского храма, за стенами города есть жертвенник, откуда отплывающие на кораблях берут с собой килик. Они держат его при себе до тех пор, пока шит на храме Афины не станет незаметен, затем этот глиняный килик бросают в море, вкладывая в него цветы, мед в сотах, ладан, не разделанный на крошки, и разные другие благовония.
76. Пэан в честь коринфянина Агемона, отца Алкионы, который поют в Коринфе, содержит обычное в пэанах восклицание.
77. Хлебный мякиш, которым вытирают руки после обеда, в Спарте называется кинадой.
78. В Киносарге, в самом святилище Геракла, имеется стела, на которой высечена псефисма Алкивиада, записанная Стефаном, сыном Фукидида. На ней можно прочитать по поводу этой должности следующее: «Ежемесячные приношения жрец должен совершать вместе с параситами. Параситы должны быть из чужестранцев или из их детей, согласно древним установлениям. Если же кто–либо не хочет быть параситом, пусть обращается с этим в суд». На Кирбах, где говорится о делиастах, написано следующее: «И два вестника из рода тех вестников, которые посвящены в священнодействия. Они нахолятся в качестве параситов в храме Аполлона Делосского в течение года». А вот что написано на посвящениях в храме Паллены: «Посвятили в год архонта Пифодора архонты и параситы, увенчанные золотым венком, в год жрицы Дифилы. Параситы Эпилик, сын Страттида, Гаргеттий, Перикл, сын Периклита, Питфей, сын Демохара и Гаргеттий». И в царских законах написано, чтобы Аполлону приносили жертвы параситы из Ахарн.
79. Особенно много пил Аркадион; неизвестно, был ли это тот самый, который особенно ненавидел Филиппа. Об этом говорит надпись на его могиле: «В этой могиле лежит любивший как следует выпить // Аркадион. От нее в город дорога ведет. // Дети Доркон и Хармил поставили памятник. Сам он // Умер, о, человек, с полною чашей в руках». Очень много пил некто Эрасиксен. Вот что написано о нем: «Пьяницу Эрасиксена винные чаши сгубили, // Выпил несмешанным он сразу две чаши вина». Афинянин Диотим получил прозвище Воронка, ибо он устами поглощал без передышки наливаемое ему вино словно воронка, за что и стал называться Воронкой.
80. По поводу элейцев передают следующую эпиграмму: «Пьет Элида и лжет: ведь то, что делает каждый // В полисе, то же творит полис как таковой».
81. У афинян есть река с названием Кефисс, а кроме того — в Сикионе и в Аргосе.
82. Кефаль в некоторых местах называют «плавучей рыбкой».
83. Палики, которые так называются у местных жителей, считаются здесь богами–автохтонами. Это два одинаковых как близнецы источника. Необходимо, чтобы те, кто к ним приступает, были очищены от всякой нечистоты, полового общения и даже от какой бы то ни было пищи. От них поднимается тяжелый запах, причиняющий головную боль тем, кто стоит рядом. Вода в них мутная и по своему цвету больше всего похожа на белую слизь. Она вытекает с пузырями и клокочет, так как там находятся родники с бурлящей внутри водой. Говорят, что глубина у них бездонная, ибо упавшие туда коровы, повозка, запряженная парой мулов, и другие попадавшие туда животные исчезали без следа. Есть у сицилийцев величайшая клятва, которая дается лишь тогда, когда приступающие к ней подвергнутся очищению. Жрецы, принимающие клятву, имея при себе табличку, объявляют клянущимся, в каких словах следует принести клятву. Дающий клятву, потрясая масличной ветвью, с венком на голове и не подпоясанный, а в одном только хитоне, приблизившись к самому источнику, по подсказке произносит клятву. Тот, кто будет ее хранить ненарушимо, уйдет домой невредимым, а клятвопреступник перед богами тут же умрет. Ввиду того что такое случается, каждый обещает жрецам, что оставит вместо себя поручителя, которому, если произойдет что–либо непредвиденное, придется совершить очищение священного участка. Близ этого места живут паликены, а город по имени этих божеств называется Паликой.
84. Прорицатель Архестрат был схвачен врагами. Когда его посадили на весы, оказалось, что он имеет вес обола, настолько он был легок. Панарет никогда не обращался к врачам за помощью. Он был учеником философа Аркесилая, жил при Птолемее Эвергете и получал от него ежегодно двенадцать талантов. Был он легчайшего веса и не болел до самой смерти.
85. Алкисфен из Сибариса от любви к роскоши заказал необыкновенно роскошный гиматий, дабы посвятить его на праздник Геры в Лакиний, куда собираются все жители Италии. Из всего того, что там показывают, он вызывал наибольшее удивление. Когда правил Дионисий Старший, он продал его карфагенянам за сто двадцать талантов.
86. Когда устраивают копиду, то прежде всего близ святилища сооружают шалаши, в них кладут подстилки из листьев, а на них — коврики. Здесь возлежат участники пиршества, не только те, кто приходит из города, но и те, кто прибыл из других городов. На копидах приносят в жертву коз и ничего более. Для всех на части разделяется мясо и то, что называется фисикиллон. Это хлебец, весьма напоминающий тот, что печется в золе; на вид он более всего похож на шарик. Каждому из участников дается свежий сыр, кусок желудка и кишок, а в качестве лакомства — сушеные смоквы, бобы и зеленая фасоль. Устраивают копиды и в других областях Спарты кто хочет. В самом городе копиды совершаются в те дни, которые посвящены выкармливанию младенцев, за здоровье детей. Кормилицы выносят в это время младенцев мужского пола за город к Артемиде Корифаллии. Ее храм находится у реки, называемой Тиасса, в местности близ Клеты. В жертву приносят молочных поросят, а на трапезе употребляют печеные хлебцы. У прочих дорийцев копида называется аиклон… В Лакедемоне тем, кто приходит на фидитий, после вкушения пищи каждому предлагают так называемый аиклон: хлебцы в плетеной корзинке и мясо. За тем, кто раздает для каждого его долю, следует прислужник, который возглашает имя того, кто устраивает аиклон.
87. Зевсовым руном называют шкуру посвященного Зевсу животного, на которую те, кто совершает очищение над собой, ставят правую ногу. Некоторые полагают, что это значительный и весьма важный обычай.
88. После этого он совершает таинство, берет из ячейки содержимое, разделяет между людьми, которые несут чашу. Это глиняный сосуд, который состоит из множества чашечек, в каждой находится белый мак, зерна пшеницы, ячменя, горошек, горох, чечевица, бобы, полба, финики, пастила, мед, елей, вино, молоко, свежая овечья шерсть. Каждый, подняв этот сосуд, как это делается с корзиной с начатками плодов, пробует содержимое.
89. Арта, царя мессапиев, афиняне сделали проксеном.
90. У хиосцев перевозится с места на место Дионис, а у эритрейцев — статуя Артемиды.
91. В Лакедемоне люпин называют лусиландом.
92. Как на земле, орошаемой источниками и каналами, так и в горах, произрастает шиповник и другие растения… Оттуда начинается значительная возвышенность и по ту, и по эту сторону реки Инда, а там — лесные заросли и колючий шиповник.
93. У афинян и в некоторых других полисах элисиями называют места, куда ударила молния.
94. Просопутта — это медный сосуд, у краев которого изображены морды львов и быков. Он использовался в таинствах.
95. Сиспаст используется трагическими актерами, когда изображают безумного Аянта.
96. У Гермодора написано: свободные женщины носят ботинки из кожи белого цвета; они называются скифскими.
97. Гедипн — это новорожденный ягненок–сосунок, не пробовавший еще никакой другой пищи. Свое название он получил от Аполлона Пифийского.
98. Нисейские лошади обычно белые.
99. Хламида и хлена непохожи одна на другую.
100. Праксилла была поэтессой из Сикиона. Это именно Праксилла вывела в своих песнях Адониса. Умершие у него спрашивают: «Что было самым прекрасным из того, что он в мире оставил», а он отвечает: «Солнце, Луна, смоквы и яблоки».
101. Как говорится в пословице: правая в башмаке нога, а левая — в ванне.
102. Он (Крон) царствовал в Ливии и Сицилии… и основал город, который в древности назывался Крония, а теперь — Гиераполь.
Примечания
1 Athen. XI, 472с. Териклеи — чаши работы знаменитого мастера Терикла из Коринфа; о его чашах упоминает Цицерон (Verr. II, 4, 18, 38), называя их vasa Thericlea.
2 Athen. XI, 486с. О таких сосудах говорит Демосфен (XL, 31). Дикий — сын знаменитого Мирона — дважды упоминается у Павсания (I, 23, 7; V, 22, 3).
3 Harpocr. S. V. Νεμέας Χαϱάδϱα. Речь идет о таких именах, как Немеада, Истмиада, Пифионика (Athen. XIII, 587c, e; 586e; 594e) и др., поэтому термин «пятилетний праздник» (πεντετηϱίς) употреблен здесь в переносном смысле.
4 Marcell. Vit. Thuc. 16. О могиле Фукидида, находящейся недалеко от Мелитидских ворот, упоминает Павсаний (I, 23, 10).
5 Marcell. Vit. Thuc. 28. Его, как афинского проксена, хвалит Фукидид (VIII, 92, 8); других упоминаний нет.
6 Harpocr. S. V. Λαμπάς. Что представлял собою бег с факелами на празднике в честь Прометея, рассказывает Павсаний (I, 30, 2).
7 Schol. Aristoph. Aves. 645.
8 Harpocr. S. V. Ένη καί νέα. Плутарх (Demetr. XII) сообщает, что в честь Деметрия в Афинах был переименован день накануне новолуния, месяц мунихион (об этом же сообщает Филохор - Schol. Vet. Pind. Nem. 344) и Великие Дионисии.
9 Diog. Laert. Ill, 1,47. Как доказать, так и опровергнуть это сообщение довольно трудно. Об этом же говорит Плутарх (Demosph. 5) со ссылкой на александрийского ученого Гермиппа, который будто бы прочитал это в книге какого–то неизвестного автора, а Цицерон писал: lectitavisse Platonem studiose, audivisso etiam Demosphenes dicitur, то есть: «Говорят, что Демосфен внимательно изучал и даже слушал Платона» (Brut. 31, 121, см. также: Cic. Crat. 4, 15).
10 Schol. Hom. II. Ill, 242. Этот фрагмент попал в полемоновский корпус ошибочно. В рукописи эта выписка имеется под заголовком παϱὰ τοῖς Πολεμίοις ὴ τοῖς Κυκλικοῖς. Приписан Полемону по тематическому сходству с Павсанием (III, 18, 15). Именно этим обстоятельством объясняется столь смелая конъектура.
11 Schol. Aristid. Panath. P. 188. О споре Посейдона и Геры упоминает Павсаний (II, 15, 5). Он сообщает, что, согласно местным преданиям, все реки в Арголиде пересыхают, если не бывает дождей, именно потому, что Посейдон рассердился на Инаха, Кефиса и Астериона, присудивших Аргос Гере.
12 Schol. Ar ist id. Panath. P. 321. О речке Харадра, которая находится по дороге из Аргоса в Мантинею, упоминает Павсаний (II, 25, 2). Следы мифа, рассказанного у Полемона, сохранились у Феста (р. 90), который сообщает, что Lybicus campus называется поле в Арголиде, на котором впервые была посажена принесенная из Ливии пшеница, отчего у аргосцев Деметра и именуется Ливийской. Других сведений об этом культе нет.
13 Euseb. P. E. X, 10. Фрагмент сохранен у Евсевия, как цитата из Юлия Африкана (III в. н. э.). Что представлял собой текст Полемона в оригинале, сказать довольно трудно; скорее всего, он напоминал генеалогию Инаха у Павсания (II, 15, 5 - II, 16, 1) и был связан с мифом об Ио, а поэтому — с Египтом.
14 Athen. XIII, 577с. О взаимоотношениях Деметрия и Ламии подробно рассказывается у Плутарха (Demetr. 24) и Элиана (Var. Hist. 12,17). Что касается Филы, здесь возможна ошибка, так как именно это имя носила законная жена Деметрия (Plut. Demetr. 14, 22, 27, 31 и др.). О том, что Деметрий занимался восстановлением на новом месте разрушенного после землетрясения Сикиона, известно довольно хорошо (Paus. II, 7, 1; Plut. Demetr. 25; Strabo. VIII. P. 382). О пестром портике других сведений нет. Диоген Лаэртский (V, 5, 76) со ссылкой на Фаворина сообщает, что Ламия была возлюбленной Деметрия Фалерского. Скорее всего, это ошибка.
15 Athen. VI, 253b. Нечто подобное рассказывал в «Историях» (Athen. VI, 252) Демохар, известный как племянник Демосфена; в Афинах тоже было учреждено почитание Афродиты Ламии и Афродиты Леэны.
16 Athen. XIII, 567b; ср.: Plin. Nat. Hist. XXXV, 137.
17 Plut. Arat. 13.
18 Athen. XIII, 574c. Колона — место, находящееся недалеко от храма Аполлона Карнейского. Упомянута Павсанием (III, 13, 7); упоминает Павсаний также и о храме Диониса Колоната.
19 Schol. Vet. Pind. Ol. 1,28; cp.: Strabo. VIII, 356.
20 Athen. XI, 479e. Сокровищницы метапонтийцев и византийцев упоминает Павсаний (VI, 19, 9). Апотистанион — скорее всего, столик или подставка для жертвоприношений; кратанион и кархесион — сосуды.
21 Schol. Vet. Pind. Ol. 5, arg. Бег на тележках — так называемая «апена». Павсаний (V, 9, 1) сообщает об отмене апены то же самое (84‑я Олимпиада — 444/443 гг. до н. э.); он говорит, что первым победителем в этом виде соревнований был Ферсий из Фессалии.
22 Schol. Eurip. Hippolyt. 230.
23 Schol. Vet. Pind. Nem. 10, 12.
24 Clem. Alex. Protrept. II, 36, 2. Павсаний (VIII, 28, 4-6) подробно рассказывает этот миф в связи с упоминанием о храме Афины в Тевфисе, где имеется статуя богини с повязкой на бедре. Возможно, он заимствует материал у Полемона.
25 Athen. I, 19с. Плиний (Nat. Hist. XXXV, 59) знал об этом случае. Он рассказывает, что золото было спрятано под статуей кифареда по имени Дикей, изваянной знаменитым Пифагором из Регия.
26 Schol. Vet. Pind. Ol. 7, 153.
27 Plut. Quest. Conv. V, 2, 675b.
28 Athen. XIII, 606a, b.
29 Ael. H. A. XII, 40. Эта история подробно рассказывается Павсанием (X, 14, 7). По его словам, в честь волка, который загрыз похитителя золота из сокровищницы и затем привел на то место, где было оно спрятано, людей, была воздвигнута в Дельфах статуя. Павсаний, бесспорно, заимствовал материал у Полемона. Парадоксограф Филостефан (см. Schol. Apoll. Rhod. II, 124) рассказывает о почитании волка у афинян.
30 Steph. Byz. S. v. Δωδώνη. Отсюда поговорка Δωδωναῖον χαλκειον, употребляемая применительно к болтливым людям. Она приводится у Страбона (VII. P. 329), Зенобия (VI, 5) и Суды (s. v. Δωδωναῖον χαλκειον).
31 Schol. Hom. II. I, 39. Страбон (XIII. P. 604) со ссылкой на поэта Каллина и Гераклида Понтийского рассказывает о происхождении эпитета «сминфий» по–другому: по указанию оракула святилище было воздвигнуто там, где на тевкров, переселившихся в Троаду с Крита, напало множество мышей. По Гераклиду, мыши, которые живут в этой области, считаются священными. Рассказывая об Аполлоне Сминфии, Климент Александрийский ссылается на Полемона; у него приводится текст настоящего фрагмента в сокращенном виде (Protrept. P. 34). Павсаний упоминает об этом святилище вскользь (X, 12, 5-6).
32 Eustrat. Ad Hom. II. P. 228. Павсаний (X, 31, 1) называет игру в кости изобретением Паламеда. Он упоминает об этом, описывая картины Полигнота в Дельфах, в так называемой Лесхе.
33 Steph. Byz. S. ν. Μυϱμισσός.
34 Steph. Byz- S. ν. Εύθηναί.
35 Etym. Magn. P. 751,21.
26 Athen. IX, 372a, b.
37 Фест, приводя это сообщение (Epit. P. 328), указывает на его недостоверность (он производит термин «салин» от глаголов salire и saltare. Плутарх (Num. 13) говорит, что некоторые писатели безосновательно утверждают, что салии получили свое имя от Салия, но имени Полемона не упоминает.
38 Schol. Apoll. Rhod. V, 324.
39 Athen. X, 416b. Святилище Обжорства (Адефагии) и статуя Деметры Хлебной упоминаются у Элиана (Var. Hist. 1, 27). Гималида (Мучная) — один из многочисленных эпитетов Деметры как богини, дарующей зерно. О Гермухе ничего определенного сказать нельзя. О развалинах города Скола сообщает Павсаний (IX, 4, 4), что там был храм Деметры и Коры. Вероятно, именно об этом храме рассказывает Полемон.
40 Athen. II, 39с. Речь идет об Акрате, божестве несмешанного вина, бывшего, по словам Павсания (1,2,5), одним из спутников Диониса.
41 dem. Alex. Protrept. IV, 47, 3. Чтимые богини — Эринии. Павсаний вскользь упоминает об этих статуях (I, 28, 6). Каламид — современник Пифагора из Регия и Мирона (480-450), работал главным образом в Афинах. Наиболее известная по литературным источникам работа — статуя Афродиты, которая была заказана ему Каллием (Paus. I, 23, 2). Обычно эта статуя отождествляется с упоминаемой у Лукиана (39,4) Сосандрой. Как Афродита–Сосандра давно уже идентифицируется так называемая Аспасия из Берлинского музея. К произведениям Каламида относят также Гестию Джустиниани.
42 Schol. Soph. Oed. Col. 100.
43 Athen. III, 81f.
44 Athen. XIII, 588c-589a. Лайда — дочь Тимандры (Plut. Abcib. 39). Эту гетеру не следует путать с любовницей философа Аристиппа. Родилась [она], по общему мнению, в городе Гиккарах, на северном побережье Сицилии (Thuc. VI, 62, 3-4), а как сообщает Неанф из Кизика (первая половина III в. до н. э.) — в находящемся неподалеку городе Красте (Steph. Byz. S. ν. Κϱαστός), но еще девочкой, в 415 г. до н. э., была увезена Никием в Коринф среди добычи и продана в рабство (Plut. Nie. 15; Paus. Il, 2, 5). О смерти Лайды рассказывают Плутарх (Amat. 21, 767) и Павсаний (II, 2, 5); их дополняют заметки у Фотия (Hellad in Phot. Bibi. P. 533) и схолии к Аристофану (Plut. 179). Несмотря на то что Плутарх называет последнего возлюбленного Лайды Гипполохом, а Павсаний — Гиппостратом (у Полемона он носит имя Павсаний), легко доказать, что все перечисленные тексты восходят к одному источнику; им, вероятно, было сочинение Полемона.
45 Athen. XV, 698a. Бэот и Эвбеи (IV—III вв. до н. э.) по текстам почти неизвестны. Гиппонакт из Эфеса (середина VI в. до н. э.) — ямбограф, один из крупнейших представителей раннегреческой лирики.
46 Athen. XIV, 659с. Месон нигде более не упоминается.
47 Schol. Aristoph. Aves. 11. Кифаред Эксекестид — в «Птицах» Аристофана это имя встречается два раза (v. 764, 1527). Карнейские игры упоминают Геродот (VII, 206) и Фукидид (V, 75, 2); устраивались они в честь Аполлона Карнейского (Paus. Ill, 13, 6).
48 Harpocr. S. v. Ἁξονι. Внешний вид досок, на которых написаны законы Солона, называя их «кирбами», описывают Аристотель (Ath. Pol. 7, 1) и Плутарх (Sol. 25), текст которого напоминает рассказ Полемона. Сообщение Аристотеля пересказывает Авл Геллий (II, 12). См. также схолии к Аполлонию Родосскому (IV, 280).
49 Schol. Soph. Oed. Col. V. 489. О том, что святилище Чтимых Богинь находилось в Колоне, можно догадаться по рассказу Павсания (I, 28, 6), текст которого неисправимо испорчен. Девять ворот (Ἐννέα πυλαί) упоминаются у аттидографа Клитодема (Sud. S. v. Ἡπέδιζον) как ἘννεάπυΛον τὸ Πελασγικόν. Вероятно, это те самые стены, построенные пеласгами, о которых говорит Павсаний (I, 28, 3). О Гесихидах материала нет; само имя Гесих образовано, бесспорно, от слова ήσυχία (безмолвие). Софокл (Oed. Col. 489) говорит, что к Эвменидам следует обращаться ἄπυστα ϕωνῶν, то есть шепотом, а не громким голосом. Возможно, это замечание связано с установлениями Гесихидов.
50 Hesych. S. v. Δευτεϱόποτμος.
51У Гесихия в статье Βίηϕι упоминается имя Полемона, но его текста не содержится.
52 Hesych. S. v. Ἐϕωδίων.
53 Athen. XIII, 602с. Неанф (см. прим, к фр. 44), текст которого дошел в пересказе Афинея (XIII, 602c), и Диоген Лаэртский (I, 10, 100) сообщают, что Кратин добровольно принес себя в жертву, когда Эпименид производил очищение Афин от Килоновой скверны. Аристодем (у Диогена Лаэртского — Ктесибий), которого Неанф называет возлюбленным Кратина, после его смерти покончил с собой. Возможно, что именно это в рассказе о них Полемон считает чепухой.
54 Athen. IX, 387. Петр, сын Менандра (III в. до н. э.), младший современник, ученик, а по некоторым сведениям (Sud. S. v.) — бывший раб Каллимаха. Младший из аттидографов, ровесник Полемона, острота которого связана с недобросовестностью Истра как историка.
55 Schol. Vet. Pind. Nem. 5, 89. Близкий по содержанию текст имеется у Павсания (I, 39, 3): Тесей — изобретатель гимнастической борьбы — Керкиона победил не силой, а благодаря изобретенному им искусству. Форбант, согласно мифу, переданному в цитированных схолиях, был учителем (παιδοτϱίβης) Тесея; то же самое утверждал Истр.
56 Athen. XI, 462a. Эта — горный кряж в южной Фессалии. Топографические указания содержатся у Павсания (X, 22, 1): со стороны города Гераклеи на Эту ведет узкая тропинка, которая проходит мимо развалин Трахина; несколько выше этого места находится храм Афины Трахиниды, а в нем — посвящения (вероятно, их было немало, так как Бренн в 279 г. до н. э. намеревался захватить это святилище в целях обогащения). Поблизости от Гераклеи находилась могила Деяниры (Paus. II, 23, 5). Именно эти объекты могли привлечь сюда Полемона. Киликраны — происхождение этнонима неясно. Другую, но не более правдоподобную этимологию дает Макробий (Saturn. V, 21, 18) со ссылкой на Ферекида и Паниасида Галикарнасского: Геракл переплыл море на лодке, напоминающей килик, по этой причине его спутники стали называться киликранами. Афаманы упоминаются Страбоном, Плутархом и Титом Ливием в связи с Фессалией и южным Эпиром, как одно из местных племен.
S1 Athen. XI, 497f.
Athen. V, 210a.
59 Athen. IX, 388c. Без ссылки на Полемона этот рассказ приводит Элиан (H. A. ΙΙΙ, 42).
60 Athen. XI, 484с. Это описание напоминает рассказ Павсания о статуях в храме Диониса в Афинах (I, 20, 2). Можно предположить, что именно об этих статуях рассказывает Полемон.
61 Athen. XI, 483c.
62 У Афинея (IX, 410c) имя Полемона упоминается, но текст не приводится.
63 Athen. XI, 474c. Имеется в виду картина, иллюстрирующая миф о свадьбе Перифоя и Гипподамии (Ps. — Apoll. Bibi. Epit. I, 21) или Деидамии (Plut. Thés. 30), которая закончилась битвой с кентаврами. Такую картину в Афинах в храме Тесея близ Птолемеева гимнасия видел Павсаний (I, 17, 2). Возможно, Полемон рассказывает именно об этой картине. Судя по «Метаморфозам» Овидия (XII, 210—530), это был вообще распространенный в живописи сюжет. Упоминание о чашах и светильнике не случайно; согласно Овидию, они заняли немаловажное место в битве: Тесей разбил голову Эврита старинным кратером (XII, 235), который был покрыт выпуклыми изображениями (signis extantibus asper). В качестве оружия использовались pocula… fragilesque cadi curvique lebedes (v. 242-243) — чаши, хрупкие кувшины и круглые лебедосы, а один из кентавров (v. 297) как оружие «тяжкий светильник схватил, где блистал огонь разноцветный» (lampadibum densum rapit funale coruscis), то есть как раз такой λύχνος ἔχων ϕλόγας ἀνακεχυμένας, о котором говорится у Полемона. Художник Гиппей упоминается у Плиния (Nat. Hist. XXXV, 40, 35), может быть, о нем же вспоминает Павсаний (I, 17, 2).
64 Athen. XV, 690e. Текст тематически близок к фр. 32 и 45. Основная тема здесь - πϱῶτος εὑϱετής, то есть «изобретатель»: Паламед — игры в кости, Гиппонакт — пародии, а Плангон — масла.
65 Sud. S. v. Ἀζηνιεύς.
66 Athen. Ill, 341a. Не называя имени Полемона, Плутарх два раза рассказывает этот анекдот в тех же словах, что и здесь (Quaest. Conv. IV, 2, 3. P. 665d; IV, 4, 2. P. 668c). Андрокид был современником Зевксида и Паррасия (Plin. Nat. Hist. XXXV, 64) и для Фив написал картину, изображающую битву при Левктрах (Plut. Pelop. 25).
67 Diog. Laert. II, 8, 104.
68 Diog. Laert. IV, 7, 58.
69 Diog. Laert. V, 5, 85.
70 Athen. VIII, 346b. Этот же текст повторяется у Климента Александрийского (Protrept. II, 38,4).
71 Clem. Alex. Protrept. II, 38, 4.
72 Clem. Alex. Protrept. II, 39, 3. О культе Диониса Хиропсала (Χοιϱοψάλας) говорится также в схолиях к «Персам» Эсхила (v. 1054) и «Осам» Аристофана (v. 1318). О Беотийском Сикионе упом инается в схолиях к Олимпийским одам Пиндара (13, 148) и у Феста (р. 266).
73 Zenob. V, 13. Настоящий текст цитируется также у Суды (s. v. Μόϱυχος) и (в сокращенном виде) у Климента Александрийского (Protrept. P. 42). Ваятель Симмий (у Климента — Сикон) — это, скорее всего, Симон с Эгины, упоминаемый Плинием (Nat. Hist. XXXIV, 8, 19), Диогеном Лаэртским (II, 13,124) и Павсанием (V, 27,2). Фематский (может быть, Феллейский) мрамор добывался в Аттике близ Феллея.
74 Фрагмент объединен с фр. 39.
75 Athen. XI, 462b.
76 Athen. XV, 696e.
78 Athen. IX, 409d.
78 Athen. VI, 234d. Киносарг — «Белая собака», известное святилище Геракла в Афинах (Herod. V, 63; VI, 116; Paus. I, 19, 3; Diog. Laert. VI, 1, 13 и др.). Параситы — помощники жрецов при совершении жертвоприношений. Делиасты — служители Аполлона Делосского; речь, возможно, идет не о Делосе, а о Делосском храме в Марафоне, о котором говорит Филохор (Schol. Soph. Oed. Col. 1102). Храм Паллены, упоминаемый у Геродота (Ι, 62) и Еврипида (Heraclid. V. 849—859), — храм Афины Паллены. В год архонта Пифодора — то есть в 404 г. до н. э.
79 Athen. X, 436d. В Палатинской антологии (VII, 454) эпиграмма на Эрасиксена приводится как принадлежавшая Каллимаху. Нами она приведена в переводе Ю. Ф. Шульца (Греческая эпиграмма. М., 1969. С. 97). Все остальные стихотворные тексты даются в нашем переводе.
80 Athen. X, 442e.
81 Schol. Eurip. Med. 827. Кефисс — у Павсания Кефис (Κηϕισός; у Полемона - Κηϕισσός) протекает в Аттике (I, 37, 3-4; I, 38, 5) и в Аргосе (II, 15, 5; II, 20, 6—7); о реке Кефис в Сикионе он не упоминает.
82 По свидетельству Афинея (VII, 307b), это слово встречается у Эпихарма.
83 Macrob. Saturn. V, 19, 26—30. См. обстоятельную статью К. Циглера (RE. XXXVI. 2. Sp. 100-123).
84 Athen. XII, 552b; Ael. Var. Hist. X, 6. Врагами (ὑπὸ τῶν πολεμίων) — другое чтение: ὐπὸ Πτολεμαίῳ, то есть при Птолемее. По мнению Элиана, удивительно, что Панарет не обращался к врачам, так как такой худой (Λεπτότατος) человек непременно должен был быть больным. Все же текст не вполне ясен: возможно, речь идет о карликах.
85 Athen. XII, 541a. Лакиний — святилище Юноны к югу от Кротона, неподалеку от города (Strabo. P. 261; Cic. De div. I, 24, 48). Ливий (XXIV, 3) подробно рассказывает о храме в Лакинии и сообщает, что храм был в большей степени знаменит, чем сам город Кротон (nobile templum, ipsa urbe nobilius). Гиматий Алкисфена вошел в поговорку; у византийского писателя XIV в. Макария Хризокефала (8, 50) дается провербиальное выражение: Ἀλκισθένους ίμάτιον.
86 Athen. IV, 138e. Konuda (ή κοπίς) — священная трапеза у спартанцев, в первоначальном значении κοπίς — нож, которым разрезается мясо. Храм Артемиды Корифаллии (ΚοϱυθαΛλία — Способствующая росту). Такое толкование этого неясного эпитета, от κόϱος и θάλλω, предложил С. Виде (Wide S. K. A. Lakonische Kulte. Leipzig, 1893. S. 123—124). Речку Тиасу упоминает Павсаний (III, 18, 6). Клета — скорее всего храм харит Фаэнны и Клеты. Храм, о котором рассказывает Полемон, согласно Павсанию, находился на дороге из Спарты в Афидну. Возможно, это храм, который у Павсания (III, 18, 4—5) называется храмом Артемиды Кнагии.
87 Hesych. S. V. Διὸς κώδιον. О ритуале, напоминающем описанный здесь, рассказывает Павсаний (I, 34, 5): в святилище Амфиария в Оропе пришедший попросить бога сначала приносил в жертву барана, а потом ложился спать в его шкуре.
88 Athen. XI, 478c. Этот текст напоминает рассказ Павсания (VIII, 42, 11) о жертвоприношениях Деметре в Фигалии, где однажды приносил жертву сам Павсаний.
89 Sud. S. V. Ἁϱτος. Царь Арт (Арта) упоминается у Фукидида (VII, 33, 4). Афиней (III, 108) сообщает, что о нем рассказывалось у Полемона, но никакого текста не приводит.
90 Schol. Vet. Pind. Ol. 7, 95.
91 Athen. II, 55e.
92 Athen. II, 70c. Афиней отмечает, что данный текст, возможно, за имствован не у Полемона, а у Скилака.
93 Hesych. S. V. Ἠλύσιον. Павсаний (V, 14,10) упоминает о культе Зевса, Бросающего Молнию (καταιβάτης) в Олимпии.
94 Hesych. S. V. Πϱοσωποῦττα. Сравн. с сообщением Поллукса (II, 48).
95 Hesych. S. V. Συσπαστόν. О таком мече рассказано у Ахилла Татия (II, 20. P. 77): его лезвие прячется внутрь рукояти. Сравн. Petr. 94,12-15.
96 Hesych. S. V. Σκυδικαί.
97 Hesych. S. V. Ήδυπνουν. Сообщение повторяется у Стефана Византийского (s. v. Ήδύπνους).
98 Sud. S. V. ῎Ίππος Νισαῖος. О нисейских лошадях неоднократно упоминает Геродот (III, 106; VII, 40; IX, 20). Нисейская равнина, на которой разводили этих особенно крупных и выносливых лошадей, находится, согласно указанию Суды, между Сузианой и Бактрианой. У Суды сообщается, что Полемон, считая нисейских лошадей белыми, ошибается. Эту ошибку он допустил, скорее всего, оттого, что невнимательно читал рассказ Геродота (VII, 40) о выезде Ксеркса из Суз. В царской свите «шло десять священных нисейских коней» (далее говорится о том, откуда эти кони). За ними двигалась колесница Зевса, которую везли восемь белых коней (Полемон решил, что это нисейские кони).
99 Ammon. De diff. verb. S. v. Χλαμύς.
100 Zenob. IV, 21. Текст из Полемона поясняет здесь известную поговорку: «Глупее, чем Адонис у Праксиллы», которая приводится у Диогениана (V, 12) и Михаила Апостолия (IX, 81). Текст дифирамба см.: Praxilta. Fr. 1 (PMG).
101 Hellad. Chrest. ap. Phot. Bibl. cod. 279. P. 533, 19. Провербиальное выражение, представляющее собой стихотворную строку (источник неясен). Эразм Роттердамский (Adag. Ill, 1,62) дает греческий текст и его латинский перевод, как в прозе: «Dextrum in calceo, sinistrum in pelui», так и стихами: «Dextrum in calceolo, laevum vero in podoniptro».
102 Johann. Lyd. De mens. P. 274.

Филостефан из Кирены. Фрагменты (Приложение 3)

Автор: 
Филостефан
Переводчик: 
Чистяков Г.П

Перевод с древнегреческого Г. П. Чистякова
Специальных работ о Филостефане нет. Характерные для общих работ по истории эллинистической прозы представления о нем как о парадоксографе — писателе, подражателями которого явились в позднейшее время Флегонт из Тралл и Палефат, базируется всего лишь на одном упоминании о нем у Авла Геллия (IX, 4), который называет Филостефана (вместе с Аристеем Проконесским, Ктесием, Онесикритом и Гегесием) автором, чьи сочинения наполнены невероятными рассказами и побасенками. Фрагменты его сочинений, однако, дают несколько иную картину. Филостефан — типичный представитель александрийской науки, собиратель редких мифов (главным образом, этиологических) и любопытных фактов как естественно–научного характера (см. фр. 17, 19, 20, 23), так и исторических (см. фр. 1, 24, 25). Нас интересует, прежде всего, тот факт, что и по тематике, и по своему повествовательному стилю Филостефан удивительно напоминает Павсания. Более того, его сочинения были одним из основных источников для автора «Описания Эллады» (см. главу 3, § 5 настоящего исследования и прим, к фр. 19 и 23). На русский язык фрагменты Филостефана никогда не переводились.
Тексты
1. Лакий из Аргоса, пришедший вместе с Мопсом (некоторые говорят, что он был Линдосцем и братом основателя Белы Антифима), был послан с товарищами в Фаселиду согласно проречению матери Мопса Манто. Когда же близ Ласточкиных островов их корабли столкнулись и поэтому разлетелись в щепки, Лакий и его спутники, лишившись своих кораблей, ночью высадились на берег. Как рассказывают, он купил землю там, где теперь находится город (что и предсказала Манто) у некоего Килавра, продав ему соленую рыбу. Вот почему жители Фаселиды, почитая Килавра как героя, ежегодно приносят ему в жертву соленую рыбу.
2. Диндим — это гора близ Кизика, там находится храм Реи. Именуется она так от двух одинаковых холмов — диндимов, которые увенчивают ее вершину.
3. Понтийский город Синопа получил свое наименование от дочери Асопа Синопы. Аполлон похитил ее и унес из Беотии в Понт. Вступив с нею в любовную связь, он имел от нее сына Сира, от которого происходят сирийцы.
4. В соседнем городе с долионами живут макроны. Однако некоторые утверждают, что макрии — это как раз то племя бихиров, которое постоянно беспокоит войной кизикийцев. Как сообщают Филостефан и Геродор, описавшие их быт (fr. 46), они были хорошо обучены военному делу]1.
5. Город Атрена именуется так от Девса, Атроны и Атрены, детей киклопа Аргета и нимфы Фригны.
6. Фракийское племя бистонов получило имя от сына киклопа Бистона.
7. Анфена — город в Лаконике, один из ста. Называется же он так по имени сына Посейдона Анфа. Клеомен, брат Леонида, убил этого Анфа и, растянув его кожу, написал на ней предсказания, которые сохраняются до сих пор.
8. Гермеса выкормили Киллена и Гелика.
9. В Эпире есть город Бухета. Он называется так потому, что Фемида приехала туда, сидя верхом на быке. Это было во времена потопа, случившегося при Девкалионе.
10. Кипр ранее назывался Сфекией оттого, что там жили мужи, которые назывались сфеками.
11. Кипр получил имя от дочери Библа и Афродиты — Кипры.
12. Кифей прибыл на Кипр из Ахайи, а Проксандр — из Лакедемона.
13. Пигмалион с Кипра влюбился в статую из слоновой кости. Это была статуя Афродиты и была она нагой. Он был пленен ее видом и вступил со статуей в половую связь.
14. Адонис правил на Кипре, родился он без посредства какой–либо женщины, был страстным охотником и погиб от кабана.
15. Страж быков Гелиоса Филакий происходил из рода Эола. В Милах имеется его героон.
16. Первым в Тринакии царствовал Тринак.
17. У сицилийцев весьма знаменитое есть в Тринакриде // Озеро, с виду что пруд маленький, но до того // Мощно теченье его, что лишь только в воду ногою // Ступишь, тебя на песок сразу отбросит оно.
18. Калаврия — это остров близ Трезена, он посвящен Посейдону. Некогда он принадлежал Аполлону, а Пифо — Посейдону. Но затем они поменялись или, вернее, уступили их друг другу.
19. В реке Ароании, которая протекает через Феней, водятся рыбы, поющие словно дрозды. Называются они пеструшки.
20. В Италии есть река Тинон, протекает она близ Киркея, а Киркей называется так по Кирке. Этот Тинон впадает не в море, а впитывается землею.
21. Арета — это река в области Кротона; получила имя от жены Алкиноя Ареты, мимо могилы которой она протекает.
22. Близ реки Крафиса лежит Актий, там находится храм Пана.
23. Вода в реке Фаэтон на Боспоре настолько холодная, что ни одно животное не может стерпеть ее холода.
24. В Афинах был обычай, согласно которому для новобрачных в самый день брака для совершения обрядов приносилась вода. За ней посылали мальчика, ближайшего по родству. Он и приносил эту воду. Черпали же ее из источника, который теперь называется Эннеакруной, а прежде именовался Каллироей.
25. Лаконцы пользовались печатями, сделанными из изъеденной молью древесины, запечатывая ими все, что было нужно. Первым воспользовался такой печатью Геракл.
26. У афинян это животное почитается. Тот, кто убьет волка, обязан его похоронить. Возможно, что установлено это по той причине, что Латона, будучи беременной, [убежав из страны гипербореев], через двенадцать дней пришла на Делос в виде волчицы.
Примечания
1 Alken. VII, 297f. Этот сюжет, вероятно, был хорошо известен в Античности, так как существовала даже поговорка: Φασηλιτῶν θῦμα («жертва фаселитов»); по разъяснению Зенобия (VI, 36) «так говорят о чем–либо дешевом и не требующим никаких затрат, поскольку фаселиты приносят в жертву богам соленую рыбу». Упоминается она и у Апостолия (20, 14). Однако никаких других сведений об этом культе у античных авторов нет.
2 Schol. Apoll. Rhod. I, 985c. Страбон (XII, 575) упоминает основанное аргонавтами святилище Диндимены или Матери богов на Диндиме. Неоднократно о нем говорит Павсаний (1,4, 5; VII, 17, 9; VII, 20,3; VII, 46, 1; IX, 25,3).
3 Schol. Apoll. Rhod. II, 946. Павсаний в числе дочерей беотийского Асопа называет Платею (IX, 1,1), Оэрою (IX, 4, 4), Танагру (IX, 20, 1), Феспию (IX, 26, 6). Миф о Синопе ему неизвестен.
4 Schol. Apoll. Rhod. I, 1024.
5 Steph. Byz. S. V. Ἀτϱήνη.
6 Schol. Apoll. Rhod. II, 704.
7 Steph. Byz. S. V. Ἀνθάνα. Город Анфена упоминается у Фукидида (V, 41) и Павсания (II, 38, 6). Другого материала нет.
8 Schol. Vet. Pind. Ol. VI, 144. Сервий (Aen. IV, 252) сообщает, что Меркурий был, как говорят, выкормлен на горе Киллене. Павсаний подробно говорит о храме Гермеса на Киллене (VIII, 17, 1-2), но сообщает, что имя гора получила от Киллена, сына Элата (VIII, 4, 6; VIII, 17, 1), и не упоминает о нимфах Киллене и Гелике, выкормивших Гермеса; Гелика, согласно Павсанию (VII, 1, 4), названа по имении дочери царя эгиалеев Селиунта. У Павсания (VIII, 17, 5) содержится еще один текст, связанный с местностью вокруг Киллены и относящийся к циклу мифов о детстве Гермеса. Возможно, он заимствован у Филостефана: «К Киллене примыкает другая гора — Хелидорея. Говорят, что Гермес нашел там черепаху и, содрав с нее панцирь, сделал из нее лиру».
9 Harpocr. S. V. Βούχετα. Суда (s. v. Βούχετα) приписывает этот текст Филохору, однако по тематике unde nomen (сравн. 2, 3, 5, 6, 7, 16) необходимо вслед за Гарпократионом признать, что он принадлежит Филостефану.
10 Tzetz. Lyc. 447. Фр. 10-14 представляют собой отрывки из сочинения «О Кипре».
11 Const. Porph. Themat. I, 40, 1.
12 Tzetz. Lyc. 586.
13 Clem. Alex. Protrept. IV, 57, 3. Этот же текст дает Арнобий (VI, 22). Рассказ представляет собой типичный случай так называемой рационализации мифа. Такой подход к мифологическому материалу в высшей степени характерен для Павсания, который дает рационалистическое толкование мифам о Лернейской гидре (II, 37, 4), Стимфалийских птицах (VIII, 13, 4—6), гигантах (VIII, 29, 2-4), которые, по его мнению, были всего лишь людьми большого роста, об Актеоне (IX, 2, 4) и Нарциссе (IX, 31, 7-8), предлагает читателю (II, 21, 6-8) два варианта рассказа о Медузе ἀπόντος δὲ τοῦ μῦθου, то есть «отбрасывая басни», и т. д. Начисто отрицает Павсаний все превращения: рационалистической переработке подвергаются мифы о Кикне (I, 41, 9), Каллисто (VIII, 3, 6-7). Истоки этого метода обычно возводят к логографам (см. Hecat. Fr. 27), с сочинениями которых, однако, Павсаний, как было показано выше, знаком был очень плохо. Текст настоящего фрагмента чрезвычайно ценен, поскольку он дает нам основания утверждать, что Павсаний усвоил такой подход к мифу не от логографов, а благодаря Филостефану или каким–либо другим авторам эллинистического времени.
14 Prob. Verg. Georg. X, 18.
15 Schol. Hom. Od. 301.
16 Serv. Aen. I, 196. Сервий отмечает, что в данном месте у Филостефана слово «Тринакрия» написано без «р» — «Тринакия».
17 Tzetz. Hist. VII, 670.
18 Schol. Apoll. Rhod. Ill, 1243. См. главу 3, § 5 настоящего исследования.
19 Schol. Apoll. Rhod. Ill, 1243. См. главу 3, § 5 настоящего исследования. Фр. 19—23 относятся к сочинению «Об удивительных реках». Аналогичным по характеру материалом богато «Описание Эллады». Павсаний рассказывает о морских рыбах, которые заплывают в реки, сообщает, где именно водятся рыбы и другие речные животные, опасные для человека (IV, 34, 1-3); о необычных источниках: с водою синего цвета в Фермопилах, красного — близ Иоппы в Палестине, черного — в Астилах (близ Лесбоса), белого — в окрестностях Рима (IV, 35, 8—12); о том, что разные реки благоприятны для разных трав и деревьев: близ Меандра произрастает особенно хороший тамариск (или мирика), по беотийскому Асопу — камыш, близ Нила — Персея, у Ахеронта — белый тополь, на Алфее — дикая маслина, а близ кельтского Эридана — черный тополь (V, 14, 2-3). Рассказывая о реке Харадр в Ахайе (VII, 22, 11), Павсаний сообщает, что скот приносит потомство главным образом мужского пола, если весной пьет воду из этой реки; река Селемн (с ней связано предание о юноше Селемне и нимфе Аргире) обладает другой особенностью: ее вода полезна тем, что излечивает от любви (VII, 20, 3). См. также: ΙΙ, 5, 3; VIII, 7, 1-2; VIII, 20, 1 ; VIII, 25, 12. Интересен текст (VIII, 41, 3-4, 9), где рассказывается о реке Неде (она и Меанд — из всех рек наиболее извилистые), приток Неды — река Лимакс. Рассказывая об истоках Лимакса, Павсаний замечает, что некий писатель сообщил (συνέγϱαψεν ἤδη τις), будто эта река вытекает из источника, находящегося на горе Котилион, что не соответствует действительности. Скорее всего, здесь Павсаний полемизирует с Филостефаном; описанные выше тексты опять–таки заимствованы Павсанием из его сочинения «Об удивительных реках».
20 Tzetz. Lyc. 1276.
21 Etym. N. P. 138,24.
22 Schol. Theocr. V, 14.
23 Sotion. 34. О реках с особенно холодной водой упоминает Павсаний (VIII, 28, 2-3). Это Люсий или Гортиний (в Аркадии — здесь купали новорожденного Зевса), Истр, Ренос, то есть Рейн, Гипанис, Борисфен, Кидн, Меласс и Алент (близ Колофона). Как по содержанию, так и чисто стилистически этот текст весьма близок к фрагменту Филостефана о Фаэтоне и, вероятно, заимствован из его сочинения.
24 Harpocr. S. v. Λουτϱοϕόϱος. Об Эннеакрунах упоминают Геродот (VI, 137), Фукидид (II, 15, 3) и Павсаний (I, 14, 1). Особенно близок Филостефан к Фукидиду, который упоминает об обычае черпать из Эннеакуры воду для совершения свадебных обрядов.
25 Hesych. S. V. Θϱιπόβϱωτος. Речь идет о каком–то виде древоточца, который проделывает ходы по поверхности молодой древесины и оставляет неповторимые узоры. Спил продольного участка такой древесины вполне мог служить печатью.
26 Schol. Apoll. Rhod. II, 124.

Библиография

1. Маркс К., Энгельс Ф. Передовица в № 179 «Kölnische Zeitung» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2‑е изд. T. 1. М., 1955. С. 93- 113.
2. Ленин В. И. Письмо к И. Ф. Арманд от 30 ноября 1916 г.// Полное собрание сочинений. 5‑е изд. Т. 49. М., 1970. С. 328—334.
3. Pausanias. Descriptio Graeciae / Recognovit J. H. Chr. Schubart. Vol. 1-2. Lipsiae: in aedibus B. G. Teubneri, 1883-1889.
4. Pausaniae Graeciae descriptio / Edidit, graeca emendavit, apparatum criticum adjecit Hermannus Hitzig, commentarium germanice scrittum cum tabulis topographicis et numismaticis addiderunt Hermannus Hitzig et Hugo Blümner. Vol. 1-3. Lipsiae: O. R. Reisland, 1896-1910.
5. Pausanias. Graeciae description / Edidit M. H. Rocha–Pereira. Vol. 1—3. Lipsiae: B. G. Teubner, 1973—1981.
6. Pausanias. Beschreibung von Griechenland / Aus dem griechischen übers, von dr. J. H. Chr. Schubart. Bd. 1-2. Stuttgart: Krais und Hoffmann, 1863.
7. Pausanias’ Description of Greece / Translated with a commentary of J. G. Frazer. Vol. 1-6. 2nd ed. L.: Macmillan & Co, 1913.
8. Pausanias. Führer durch Olympia. Der antike Baedeker. Eingel., übers, und erl. von Ernst Meyer. Zürich: Artemis–Verlag, 1971.
9. Павсаний, или Павсаниево описание Эллады, то есть Греции. Преложено с греческого языка на российский священником Иоанном Сидоровским и Матфием Пахомовым. Ч. 1-3. СПб.: Академия наук, 1788-1789.
10. Павсаний. Описание Еллады, или путешествие по Греции во П веке по Р. Х. / Перевод с греческого с толкованиями Г. Янчевецкого. СПб.: Изд. книжного магазина П. В. Луковникова, 1887—1889. CXLVII, 839 с.
11. Павсаний. Описание Эллады / Перевод и вводная статья С. П. Кондратьева. Т. 1-2. М.; Л.: Искусство, 1938-1940.
12. Блаватский В. Д. Павсаний. Описание Эллады. Перевод и вводная статья С. П. Кондратьева. Т. 2. Рецензия // Вестник древней истории. 1946. № 2. С. 140-142.
13. Бузескул В. П. Введение в историю Греции. 3‑е изд. Пг.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1915. 592 с.
14. Голубцова Е. С. Идеология и культура сельского населения Малой Азии. М.: Наука, 1977. 239 с.
15. Грабарь–Пассек М. Е. Павсаний// История греческой литературы / Ред. С. И. Соболевский, М. Е. Грабарь–Пассек, Ф. А. Петровский. Т. 3. М.: АН СССР, 1960. С. 203-207.
16. Деревицкий Λ.Η. Рецензия на «Павсания описание Еллады…». Перевод с греческого с толкованиями Г. Янчевецкого // Филологическое обозрение. Т. 1. 1891. С. 156—160.
17. Доватур А. И. Повествовательный и научный стиль Геродота. Л.: Изд. ЛГУ, 1957. 200 с.
18. Жебелёв С. А. Древняя Греция. Ч. 1: Эллинство. СПб.: Наука и школа, 1920. 131 с.
19. Жебелёв С. А. К вопросу о композиции «Описания Эллады» Павсания // Журнал Министерства народного просвещения. 1909. Октябрь. С. 395-440.
20. Зелъин К. К. Исследования по истории земельных отношений в эллинистическом Египте II—I вв. до н. э. М.: АН СССР, 1960. 468 с.
21. Кондратьев С. П. Павсаний и его произведение // Павсаний. Описание Эллады. Т. 1. М., 1938. С. 5—12.
22. Кошеленко Г. А. Греция и Македония эллинистической эпохи // Источниковедение Древней Греции (эпоха эллинизма) / Ред. В. И. Кузищин. М.: Изд. МГУ, 1982. С. 45-80.
23. Кудрявцев О. В. Эллинские провинции Балканского полуострова во втором веке нашей эры. М.: АН СССР, 1954. 364 с.
24. Лосев А. Ф. О специфике эстетического отношения античности к искусству // Эстетика и жизнь. Вып. 3. М.: Искусство, 1974. С. 376-421.
25. Мандес М. И. К Павсанию (IV, 17, 10) // Филологическое обозрение. Т. 8. Кн. 1. М., 1895. С. 68.
26. Мандес М. И. Мессенские войны и восстановление Мессении. История и традиции // Записки Императорского Новороссийского университета. Т. 73. 1898. С. 1—252.
27. Мищенко Ф. Г. Павсаний // Энциклопедический словарь. Т. 44. СПб.: Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон, 1897. С. 554-555.
28. Новицкая К. И. «Аттические ночи» Авла Геллия как исторический памятник II в. // Вестник древней истории. 1960. № 3. С. 143-154.
29. Обнорский Н. П. Полемон // Энциклопедический словарь. Т. 47. СПб.: Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон, 1898. С. 276.
30. Рановин А. Б. Восточные провинции Римской империи в I— III вв. М.; Л.: АН СССР, 1949. 264 с.
31. Сидорова Н. А. Новые открытия в области античного искусства. М.: Искусство, 1965. 208 с.
32. Тахо–Годи А. А. Эллинистическое понимание термина «история» и родственных с ним // Вопросы классической филологии. Вып. II. Л.; М.: Изд. МГУ, 1969. С. 126-157.
33. Bassi D. Pausania come fonte mitologica // Rend. 1st. Lombardo. Vol. 72. 1939. P. 221-284.
34. Behr C. A. Aelius Aristides and the Sacred Tales. Amsterdam: A. M. Hakkert, 1968. P. XIV, 307.
35. Bencker M. Der Anteil der Periegese an der Kunstschriftstellerei der Alten. München: F. Straub, 1890. S. VI, 71.
36. Boulanger A. Aelius Aristides et la sophistique dans la province d’Asie an IIe siècle de notre ère. P: E. de Boccard, 1923. P. XIV, 504.
37. Bowersock G. W. Greek Sophists in the Roman Empire. Oxford: Clarendon Press, 1969. P. X, 140.
38. Carroll M. The Attica Pausanias. Boston: Ginn & Co, 1907. P. VII, 293.
39. Colardeau Th. De Favorini Arelatensis studiis et scriptis. Gratianopoli: Allier fratres, 1903. P. IX, 109.
40. Corbetta C. A proposito di due frammenti di Riano // Aegyptus. Vol. 58. N 1. 1978. P. 137-150.
41. Cullmann O. Le problème littéraire et historique du roman Pseu- do-Clémentin. P: F. Alcan, 1930. P. VIII, 272.
42. Daux G. Delphes au II' et au Ier siècles depuis l’abaissement de l’Étolie jusqu’à la paix romaine 191-31 av. J. C. P.: E. de Boccard, 1936. P. 745.
43. Daux G. Pausanias à Delphes. P: Picard, 1937. P. 203.
44. Deichgräber K. Polemon von Ilion // RE. XXL 2. 1952. Sp. 1288— 1320.
45. Deicke L. Quaestiones Pausanianae. Göttingen: Schönhütte, 1935. S. 55.
46. Diller A. The authors named Pausanias // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. Vol. 86. 1955. P. 268-279.
47. Diller A. The manuscripts of Pausanias // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. Vol. 88. 1957. P. 169-188.
48. DUler A. Pausanias in the Middle Ages // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. Vol. 87. 1956. P. 84-97.
49. DillerA. The tradition of the minor Greek geographers. New York: Lancaster Press, 1952. P. X, 200.
50. Duke W. H. Three fragments of Heracleides the Critic // Essays and studies presented to William Ridgeway. Cambridge, 1914. P. 228-248.
51. Ebeling H. L. Pausanias as an historian // Classical Weekly. Vol. 7. 1913. P. 138-141.
52. Ebeling H. L. A study in the Sources of the Messeniaca of Pausanias. Baltimore: J. Murphy & Co, 1892. P. 77.
53. Engeli A. Die Oratio variata bei Pausanias. B.: Mayer und Müller, 1907. S. IV, 159.
54. Fischbach O. Die Benutzung des thukydideschen Geschichtswerkes durch den Periegeten Pausanias. Wien: Druck von Carl Gerold’s Sohn, 1893. S. 31.
55. Frazer J. G. Pausanias and the other Greek sketches. L.: Macmillan & Co, 1900. P. X, 419.
56. Frazer J. G. Studies in Greek scenery, legend and history, selected from his commentary on Pausanias’ «Description of Greece». L.: Macmillan & Co, 1919. P. 419.
57. Frazer J. G. Sur les traces de Pausanias à travers la Grèce ancienne. R: Les Belles Lettres, 1923. P. 361.
58. Gabrielsson I. Über Favorinus und seine Παντοδαπή ιστοϱία. Uppsala: Akademische Buchhandlung, 1906. S. 67.
59. Gabrielsson I. Über die Quellen des Clemens Alexandrinus. Uppsala: K. W. Appelberg Buchdrukerei, 1906. S. X, 253.
60. Gallavotti C. Le copie di Pausania y gli originali di alcuni iscrizioni di Olimpia // Bollettino dei Comitato per la preparazione dell’edizione nazionale dei classici greci e latini. XXVI. 1978. P. 3-38.
61. Gallavotti C. Iscrizioni di Olimpia nel sesto libro di Pausania // Bollettino dei Comitato per la preparazione dell’edizione nazionale dei classici greci e latini. XXVII. 1979. P. 3—29.
62. Gell W. The Itinerary of Greece: with a commentary on Pausanias and Strabo, and an account of the Monuments of Antiquity at present existing in that country. L.: T. Payne, 1810. P. 171.
63. Graindor P. Un milliardaire antique: Hérodes Atticus et sa famille. Le Caire: Imprimerie Misr, Société anonyme égyptienne, 1930. P. XIV, 250.
64. Gurlitt W. Über Pausanias. Untersuchungen. Graz: Leuschner und Lubensky, 1890. S. XII, 494.
65. Heberdey R. Die Reisen des Pausanias in Griechenland. Prag:
F. Tempsky, 1894. S. III, 116.
66. Henderson B. W. The life and principate of the Emperor Hadrian, A. D. 76-138. L.: Methuen & Co, 1923. P. XI, 304.
67. Hitzig H. Beiträge zur Texteskritik des Pausanias. Heidelberg:
K. Groos, 1873. S. 29.
68. Hyde W. W. De Olimpionicarum statuis a Pausania commemoratis. Halis Saxonum (Halle): apud M. Niemegerum, 1903. P. IV, 80.
69. Imhoof–Blumer F., Gardner P. A Numismatic Commentary on Pausanias. L.: Privately printed, 1887. P. 167.
70. Immerwahr W. Die Kulte und Mythen Arkadiens. Bd. 1. Leipzig: B. G. Teubner, 1891. S. VI, 288.
71. Immerwahr W. Die Lakonika des Pausanias auf ihre Quellen untersucht. B.: Mayer und Müller, 1889. S. 150.
72. Jacoby F. Herodotos // RE. Suppl. 11.1913. Sp. 205-520.
73. Jahn O. Pausaniae descriptio arcis Athenarum. 2les Ed. Bonn, 1880.
74. Jost M. Pausanias en Mégalopolitide // Revue de Études Anciennes. LXXV. 1973. P. 241-267.
75. Jost M. Sur les traces de Pausanias en Arcadie // Revue Archéologique. 1974. P. 179-186.
76. Kalkmann A. Hesiod’s μεγάλαι Ήοΐαι bei Pausanias // Rheinisches Museum für Philologie. Bd. 39. 1884. S. 561—565.
77. Kalkmann A. Die Quellen der Kunstgeschichte des Plinius. B.: Weidmann, 1898. S. VII, 259.
78. Kalkmann A. Pausanias der Perieget: Untersuchungen über seine Schriftstellerei und seine Quellen. B.: G. Reimer, 1886. S. VI, 295.
79. Koenig F. S. Chr. De Pausaniae fide et auctoritate in historia, mythologia, artibusque Graecorum tradendis praestita. Commentatio. B.: J. F. Strack, 1832. S. 60.
80. Lacarrière J. Promenades dans la Grèce antique. P.: Hachette, 1978. P. 319.
81. Legré L. Un philosophe provençal an ternos des Antonins: Favorin d’Arles; Sa vie, ses oeuvres, ses contemporains. Marseille: H. Aubertin et G. Rolle, 1900. P. VII, 355.
82. Ling R. J. Pausanias and the Stymphalian birds // Classical Quarterly. Vol. 23. 1973. P. 152—157.
83. Madyda W. Frâgmenty Heraklidesa Krytykajako zrôdfo do kultury hellenistycznej // Meander. XVIII. 1963. P. 10.
84. Malinin A. Hat Dörpfeld die Enneakrunos–Episode bei Pausanias tatsächlich gelöst oder auf welchem Wege kann diese gelöst werden? Wien: A. Hölder, 1906. S. 55.
85. Marache R. Mots nouveaux et mots archaïque chez Fronton et Aulu–Gelle. P.: Presses Universitaire de France, 1957. P. 293.
86. Marres J. L. De Favorini Arelatensis: vita studiis, scriptis. Trajecti ad Rhenum, apud Kemink et filium, 1853. P. X, 146.
87. Martin J. P. Le siècle des Antonins. P.: Presses Universitaire de France, 1977. P. 151.
88. Mercklin L. Die Citiermethode und Quellenbenutzung des A. Gellius in den Noctes Atticae. Leipzig: B. G. Teubner, 1860. S. 78.
89. Nörenberg H. W. Untersuchungen zum Schluß der Πεϱιήγησις τής ΈΛλάδος des Pausanias // Hermes. Bd. 101. 1973. S. 235— 252.
90. Norden E. Die antike Kunstprosa vom VI Jahrhundert v. Chr. bis in die Zeit der Renaissance. 5 Aufl (Foto–mechan. Nachdr. d. Ausg. Leipzig: B. G. Teubner, 1898). Bd. 1—2. Darmstadt: Wissenschaftl. Buchgesellschaft, 1958.
91. Palm J. Rom, Römertum und Imperium in der griechischen Literatur der Kaiserzeit. Lund: C. W. K. Gleerup, 1959. S. 136.
92. Pasquali G. Die schriftstellerische Form des Pausanias // Hermes. Bd. 48. 1913. S. 161-223.
93. Pearson L. Apollonius of Rhodes and the old Geographers // American Journal of Philology. Vol. 59. 1938. P. 443—459.
94. Pearson L. The local Historians of Attica. Philadelphia: The American Philological Association, 1942. P. XII, 167.
95. Pearson L. Pausanias on the temple of Poseidon at Isthmia // Hermes. Bd. 88. 1960. S. 498-502.
96. Pearson L. Thucydides and the geographical tradition // Classical Quarterly. Vol. 33. 1939. P. 48—54.
97. Pernice E. Periegeten und Periegesen. München, 1939.
98. Pfister F. Die Reisebilderdes Herakleides. Wieden: R. M. Rohrer, 1951. S. 252.
99. Pfundtner J. O. Pausanias Periegeta imitator Herodoti. Dissertatio inauguralis philologica. Königsberg: Akademische Buchhandlung von Schubert und Seidel, 1866. S. 57.
100. Pfundtner J. O. Des Reisebeschreibers Pausanias Lebensund Glaubensanschauungen. B.: Calvary und Co, 1868. S. 31.
101. Preller L. Polemonis Periegetae Fragmenta / Collegit, digessit, notis auxit L. Preller; accedunt de Polemonis vita et scriptis et de historia atque arte periegetarum commentationes. Lipsiae: Sumptibus G. Engelmanni, 1838. S. XIII, 199.
102. Regenbogen O. Pausanias// RE. Suppl. VIII. 1956. Sp. 1008- 1097.
103. Reitz E. De praepositionis hyper apud Pausaniam Periegetam usu locali. Dissertatio inauguralis. Freiburg: G. A. Wagner, 1891. S. 82.
104. Robert C. Pausanias als Schriftsteller: Studien und Beobachtungen. B.: Weidmann, 1909. S. VII, 347.
105. Robert C. Zu Pausanias // Hermes. Bd. 14. 1879. S. 313-315.
106. Roux G. Pausanias en Corinthie (Livre II, 1 — 15) / Texte, traduction, commentaire archéologique et topographique par G. Roux. P.: Les Belles Lettres, 1958. P. 195.
107. Rudolph F. De fontibus quibus Aelianus in Varia historia componenda usus sit. Lipsiae: Typis J. B. Hirschfeldi, 1884. S. 137.
108. Rudolph F. Die Quellen und die Schriftstellerei des Athenaios. Göttingen: J. Chr. Dieterich, 1891-1893. S. VI, 162.
109. Schmidt E. De Pausaniae ratione loquendi quaestiones ad res fere archaeologicas pertinentes. Dissertatio inauguralis. Lipsiae: Typis R, Noske Bornensis, 1912. S. 128.
110. Schmidt J. Les Antonins. Lausanne: Éditions Rencontre, 1969. P. 347.
111. Schnayder J. De Heraclidis descriptione urbium Graeciae. Cracoviae: Sumptibus Academiae Polonae Litterarum, 1939. P. 63.
112. Schnayder J. De itinerariis poematis Romanorum. Lodi: Lôdzkie Towarzystwo Nankowe, 1953. P. 45.
113. Schnayder J. De Pausaniae opere q. i. Πεϱιήγησις τής Ελλάδος// Meander. XIX. 1964. P. 187-208.
114. Schnayder J. De periegetarum Graecorum reliquiis. Lodz: Lôdzkie Towarzystwo Nankowe, 1950. P. 95.
115. Schnayder J. Przewodnik Lukiana po Hierapolis w Syrii // EOS. R. 41. 1940-1946. P. 130-156.
116. Schnayder J. De regionum descriptionibus Horatianis // Charisteria Casimiro de Morawski septuagenario oblata ab amicis, collegis, discipulis. Cracoviae: Sumptibus Academiae Poionae Litterarum, 1922. P. 251—268.
117. Schnayder J. Periegeza w literaturze greckiej: powstanie i rozwöj gatunku. Krakow: Nakl. Polskiej Akademii Umiejçtnoéci, 1946. P. 17.
118. Segre M. La fonte di Pausania perla storia dei Diadochi // Historia. II. 1928. P. 217-237.
119. Segre M. Note storiche su Pausania Periegeta // Athenaeum. VII. 1929. P. 475-488.
120. Segre M. Pausania come fonte storice // Historia. I. 1927. P. 202-234.
121. Strid O. Über Sprache und Stil des Periegeten Pausanias. Stockholm: Almqvist & Wiksell, 1976. P. 116.
122. Trendelenburg A. Pausanias in Olympia. B.: Weidmann, 1914. S. 104.
123. TrespA. Die Fragmente der griechischen Kultschriftsteller, gesammelt von A. Tresp. Giessen: A. Töpelmann (vormals J. Ricker), 1914. S. VII, 235.
124. Wernicke C. De Pausaniae periegetae studiis Herodoteis. B.: Weidmann, 1884. S. 116.
125. Wycherley R. E. Pausanias at Athens, II: A commentary on book I, chapters 18-19 // Greek, Roman and Byzantine Studies. Vol. 4. N 3. 1963. P. 157-175.
126. Wide S. K. A. Lakonische Kulte. Leipzig: B. G. Teubner, 1893. S. X, 417.
127. Wilamowitz–Möllendorff U. Die griechische Litteratur des Altertums // Die griechische und lateinische Litteratur und Sprache. Leipzug; B., 1912.
128. Wilamowitz–Möllendorff U. Die Thukydides Legende // Hermes. Bd. 12. 1877. S. 326-367