F 1.1-1.5: Правление Клеарха

Κλέαρχον μὲν οὖν ἐπιθέσθαι πρῶτον τυραννίδι κατὰ τῆς πόλεως ἀναγράφει. Φησὶ δὲ παιδείας μὲν τῆς κατὰ φιλοσοφίαν οὐκ ἀγύμναστον, ἀλλὰ καὶ Πλάτωνος τῶν ἀκροατῶν ἕνα γεγονέναι, καὶ Ἰσοκράτους δὲ τοῦ ῥήτορος τετραετίαν ἀκροάσασθαι, ὠμὸν δὲ τοῖς ὑπηκόοις καὶ μιαιφόνον, εἴπερ τινὰ ἄλλον, ἐπιδειχθῆναι, καὶ εἰς ἄκρον ἀλαζονείας ἐλάσαι, ὡς καὶ Διὸς υἱὸν ἑαυτὸν ἀνειπεῖν καὶ τὸ πρόσωπον μὴ ἀνέχεσθαι ταῖς ἐκ φύσεως χρωματίζεσθαι βαφαῖς, ἄλλαις δὲ καὶ ἄλλαις ἰδέαις ποικιλλόμενον ἐπὶ τὸ στιλπνόν τε καὶ ἐνερευθὲς τοῖς ὁρῶσιν ἐπιφαίνεσθαι, ἐξαλλάττειν δὲ καὶ τοὺς χιτῶνας ἐπὶ τὸ φοβερόν τε καὶ ἁβρότερον.

Итак, он пишет, что Клеарх первый в этом городе прибегнул к тирании. Он говорит, кроме того, что он не только обладал философским образованием, но и был одним из слушателей Платона и четыре года слушал ретора Исократа; в то же время известно, что по отношению к подданным он больше, чем кто–либо другой, проявил себя жестоким и преступным, а также впадал в крайнее хвастовство, например, даже назвал себя сыном Дия и, не довольствуясь естественным цветом лица, разукрашивался различными способами до блеска и появлялся таким образом перед видящими его; и одежды он часто сменял для внушения страха.

Κλέαρχον μὲν οὖν ἐπιθέσθαι πρῶτον τυραννίδι κατὰ τῆς πόλεως ἀναγράφει.
Клеарх становится тираном в Гераклее в 364/3 в возрасте 46 лет. Выражение «пишет он», используемое Фотием, предполагает, что оно принадлежит Мемнону. Картина захвата власти Клеархом аналогична у Диодора, XV, 81, 5: «В то же время Клеарх, который был из Гераклеи на Понте, стремился к тирании»: и у Нимфида (FGrH, 3B, 432 F 10.16): «Сперва тираном стал Клеарх».
У нас нет первых восьми книг Мемнона, но весьма вероятно, что последний описал политическую власть в Гераклее до тирании. Мы не знаем, связаны ли обстоятельства, в которых Клеарх пришел к власти, с девятой или с предыдущей книгой. Однако эта последняя гипотеза представляется наиболее вероятной, поскольку она объясняет, почему Фотий не упоминает контекст, в котором появляется Клеарх. В противном случае казалось бы удивительным, чтобы патриарх этим не интересовался. Что касается политической ситуации в Гераклее до установления тирании, то лишь несколько пассажей упоминают о ней немного дальше в тексте. В F 6.1 Мемнон ссылается на прошлую свободу гераклеотов до установления тирании, а в F. 7.4 он рассказывает, как в 281 году «гераклеоты восстановили (…) свой прежний нобилитет и учреждения». Однако эти краткие намеки не позволяют точно определить политический строй города в тот момент, когда он угодил под тиранию. Тем не менее из Юстина (XVI, 4, 2-3, 12-16) и Полиэна (II, 30, 1-2) видно, что в тот момент город контролируют олигархи.
Необходимо проконсультироваться с Юстином и Полиэном, чтобы выяснить обстоятельства, в которых Клеарх утвердился как тиран в Гераклее. Именно в контексте мятежей и внешних угроз Клеарх приходит к власти, а ситуации этого рода часто способствуют установлению тирании. В Гераклее политический кризис принимает форму борьбы между демосом, который официально был верховной властью в Гераклее (Justin. XVI, 4, 12-16, ср. Polyaen. II, 30, 1), и Советом трехсот, состоящим из аристократов, крупных землевладельцев, которые имели полную власть в управлении городом (Justin. XVI, 4, 2-5, Polyaen. II, 30, 2). Около 420 г. в Гераклее был создан демократический режим, но с 370 года возрастали столкновения между олигархами и демократической фракцией. Наконец, олигархии удалось захватить власть около 364 г. В момент прихода к власти Клеарха конфликт кристаллизовался вокруг запросов народа, требовавшего отмены долгов и раздела земель, которые были сосредоточены в руках богатых (Justin. XVI, 4, 2).
Justin. XVI, 4, 2-3: «Народ с насилием требовал отмены долгов и раздела земель, которыми владели богатые. После долгого обсуждения этого дела в сенате там не видели выхода…».
Justin. XVI, 4, 12-16: «Он призывает народ на собрание и заявляет, что он больше не будет поддерживать сенат, идущий против народа, что он даже выступит против сената, если тот будет упорствовать в своей прежней строгости. Если же граждане думают, что могут противостоять жестокости сенаторов, он уйдет со своими солдатами и не будет вмешиваться в гражданскую рознь. Если, наоборот, они не уверены своей собственной силе, он не преминет отомстить за своих сограждан. Поэтому пусть они посовещаются сами с собой и прикажут ему уйти, если это их предпочтение, или остаться союзником народной партии. Соблазненный этими дискурсами плебс вручает ему суверенную власть и в своей ненависти к власти сенаторов передает себя с женами и детьми в рабство тираническому господину».
Polyaen. II, 20, 3: «Клеарх, став тираном Гераклеи, однажды распространил слух, что он хотел уйти со своими стражами и восстановить для совета трехсот государственное правление. Триста собрались в обычном месте, где они проводили свои заседания, готовы были дать высокую оценку Клеарху и ожидали вернуть себе прежнюю свободу».
Внутренний конфликт, который разразился в конце 365 или в начале 364 г., носил тем более критический характер, что он парализовал город перед лицом внешней угрозы. Действительно, город не был в безопасности от нападения сатрапов северной Малой Азии, которые восстали против царской власти, и в частности Митридата, сына сатрапа геллеспонтской Фригии, стремившегоя взять город под свой контроль (Justin. XVI, 4, 7, ср. Suda, s. v. Kléarchos). Сатрапы геллеспонтской Фригии и Каппадокии (Ариобарзан и Датам) видели в греческих городах средства для получения доступа к морю, но также и значительный источник дохода. К 366 году Ариобарзан захватил города в регионе (Démosthène, Contre Aristocrate, 141-142. Ср. Isocrate, Lettres, IX, 9-10), а его союзник в восстании Датам, сатрап Каппадокии, взял Синопу и Пафлагонию Nepos, Datamès, 5, 6. Diodore, XV, 91, 2. Trogue–Pompée, Prol. 10. ср. Polyen, VII, 21, 2; 21, 5; Enée Tactic. XL, 4). Однако, царь Артаксеркс поручил Автофрадату в Лидии и Мавсолу в Карии вести борьбу с мятежом. Осажденный в Ассосе, Ариобарзан получил поддержку сил во главе с Агесилаем Спартанским и Тимофеем Афинским (Nepos, Timothée, 1, 3. Xénophon, Agésilas, 2, 26; Nepos, Datamès, 8-9). Наконец, военные действия закончились, по крайней мере на время, после того, как сатрапы на службе у персидского царя ушли (в 365 г.?), и каждый смог вернуться в свой район (Ср. Xénophon, Agésilas, 2, 26; Nepos, Datamès, 8-9). Итак, хотя в этой борьбе между персами Гераклея сохраняла свою независимость, общий фон был все еще нестабильным, и ей пришлось регулировать внутренние разногласия, чтобы положить конец своей уязвимости.
Именно по этой причине булевты обратились за помощью к афинскому стратегу Тимофею и Эпаминонду, генералу фиванцев, которые отказались вмешиваться. Тимофей осаждал тогда Кизик (Diodor. XV, 81, 6. Nepos, Timothée 1, 2), в то время как Эпаминонд находился в Византии (Diodor. XV, 79, 1; Isocrate, Philippe, 53). В попытке урегулировать конфликт с демосом, совет, который находился в отчаянном положении, решает отменить изгнание Клеарха (Justin. XVI, 4, 3-4). Последнему было предложено вернуться в свой город в сопровождении войска наемников (Enée Tactic. XII, 5), предоставленным Митридатом, сыном сатрапа Геллеспонтской Фригии Ариобарзана, чтобы занять пост арбитра гражданского раздора (arbiter civilis discordae: Justin. XVI, 4, 9). По мнению Моссе, Клеарх вернулся в Гераклею во главе группы изгнанников. Бурштейн считает эту гипотезу маловероятной, поскольку источники упоминают только Клеарха. Кажется, что Клеарх не применял методы, используемые Дионисием Сиракузским, который умел манипулировать демосом, чтобы проголосовали за возвращение изгнанников (Diodor. XIII, 92). Диодор интерпретирует это как свидетельство тиранических намерений Дионисия: «В самом деле, изгнанники должны были заранее радоваться резне своих врагов, открытой продаже принадлежащего им имущества, возвращению их собственности», потому что бывшие изгнанники представляют собой массу приверженцев, на которых будущий тиран опирается. Функции арбитра гражданского раздора, безусловно, соответствуют обязанностям магистрата–посредника, упомянутого Аристотелем, ἄρχων μεσιδίῳ (Politique V, 6, 13, 1306a 26-31), или посту ἔφορος τῆς αὖθις ὁμονοίας (Suda, s.v. Klearchos).
Aristot. Politique V, 6, 13, 1306a 26-31: «В мирное время, олигархи, в связи со взаимным недоверием, которое они внушают, вручают свою защиту наемникам и магистрату–посреднику, которые не принадлежат ни к одной политической партии, но часто способны стать хозяевами всех»).
Suda (s. v. Klearchos): «Гераклеоты впутались в серьезную борьбу. Впоследствии, стремясь встретить дружбу и примириться, они выбрали Клеарха эфором, чтобы восстановить согласие».
Моссе считает, что буле доверил верховную власть Клеарху, вероятно, как стратегу–автократору. Но Клеарх возвращается в Гераклею по приглашению Совета как «арбитр гражданского раздора», а не как магистрат с полной властью. Тем не менее ассамблея, которой манипулирует Клеарх, в конце концов вручает ему эту исключительную магистратуру (ср. F 1.2 о средствах Клеарха для захвата власти). Что касается поста эфора, Шнайдервирт отвергает этот отрывок Суды, считая, что у него только начало статьи касается Клеарха.
Хотя он был официально призван предоставить беспристрастное решение обеим сторонам, кажется очевидным, что булевты надеялись, что Клеарх полностью поддержит их мнение. Они были в отчаянии и должны были думать, что Клеарх предаст своих бывших политических союзников в обмен на создание олигархии, в которой он мог бы играть важную роль. С другой стороны, отмена его изгнания олигархами должна была сделать его приемлемым для демократов. Действительно, Юстин сообщает, что Клеарх был изгнан олигархами, что предполагает, что он был бы одним из их политических противников. Клеарх должен был достичь определенного значения в политической жизни города, но трудно утверждать, что он был вождем демократической фракции, как предположил Бурштейн. Биттнер также полагает, что Клеарх был в группе демократов, так что олигархи его изгнали. С другой стороны, она не разделяет гипотезу Бурштейна, который датирует 420 годом установление демократии в Гераклее (в создании которой будущий тиран якобы участвовал). Как и в случае со многими политиками до него (ср. Aristot. Politique V, 5,10, 1306a 38, об Евритионе), он, несомненно, придерживался демократических принципов по стратегическим соображениям, особенно если его личные враги были в лагере олигархов. Суда (s.v. Klearchus) представляет изгнание Клеарха как личный выбор: «переполненный злобой, он отплыл из дома». Несомненно из этого краткого отрывка следует понимать, что Клеарх был в конфликте с членами олигархии, занимавшей политическую сцену и не дававшей ему ни малейшего шанса стать политиком той же направленности.
Сапрыкин отвергает гипотезу о том, что Клеарх якобы был демократом. По его словам, это утверждение маловероятно в первую очередь из–за его происхождения, так как Клеарх был частью гераклейской аристократической фамилии. Но, прежде всего, он основывается на пассаже Суды (s. v. Klearchos) цитируемом ранее, который он переводит следующим образом: «Гераклеоты попали в тяжелую смуту; затем, желая вернуться к дружбе и примириться, они избрали Клеарха эфором, чтобы тот возвратил им согласие». По словам Сапрыкина, Клеарх в прошлом был вождем (ἔφορος) политической группы, которая могла объединить олигархов и боролась вместе с ними против привилегий старой дорийской аристократии. До сих пор трудно решить между двумя гипотезами, поскольку источники не опровергают обе эти точки зрения.
Мне кажется, не стоит утверждать, что Клеарх не мог быть вождем демократической фракции из–за своего аристократического происхождения, потому что многие люди присоединились к народу, принадлежа к самым богатым слоям населения. Перикл кажется мне в этом вопросе самым замечательным примером. Какими бы ни были его политические позиции в прошлом, ясно, что Клеарх должен был смущать олигархов, которые были достаточно сильны в то время, чтобы изгнать его.
Столкнувшись с текущей ситуацией (Justin. XVI, 4, 5), булевты недооценили амбиции Клеарха. Ибо под маской «нейтрального рефери» последний имел с самого начала желание взять власть для себя. Это следует понимать из термина, используемого Мемноном, согласно которому Клеарх «стремился» к тирании. Катастрофическая ситуация в Гераклее лишь поощряла его личные амбиции, и он надеялся воспользоваться слабостью демоса (Justin, XVI, 4, 6), чтобы навязать личную власть. Сделка, которую он заключает с Митридатом, сыном Ариобарзана, имеет тенденцию показать, что он намеревался быстро поставить город под свой контроль (Justin. XVI, 4, 7).
В результате Клеарх собрал все обстоятельства, благоприятные для установления тирании. Если верить Аристотелю (Politique V, 6, 13, 1306a 26-31) и Энею Тактику (XII, 5), эта ситуация характерна для переворотов этого типа, поскольку тиран всегда вначале был наемным вождем и посредником. В 406/5 году, в крайне проблемном контексте Пелопоннесской войны, Дионисий Старший установил тиранию в Сиракузах, используя демагогические методы, подобные тем, что были у Клеарха (Aristot. Politique V, 5, 9-10, 1305a 23-28, Diodorus, XIII, 91, 3- 96, 4).
Aeneas Tactic. XII, 5: «Поэтому будет правильно никогда не держать в своем городе иностранную армию, превосходящую численностью домашнюю; и когда город использует наемников, число граждан всегда должно быть намного больше, чем количество наемников. Небезопасно давать доминировать иностранным войскам и подпадать под власть наемников. Вот что случилось с Гераклеей на Понте. Правители, которые призывали больше наемников, чем было необходимо, сначала уничтожили своих политических противников, но затем погубили себя вместе с отечеством под тиранией человека, который возглавлял наемников».
Φησὶ δὲ παιδείας μὲν τῆς κατὰ φιλοσοφίαν οὐκ ἀγύμναστον, ἀλλὰ καὶ Πλάτωνος τῶν ἀκροατῶν ἕνα γεγονέναι, καὶ Ἰσοκράτους δὲ τοῦ ῥήτορος τετραετίαν ἀκροάσασθαι,
Следующий отрывок относится к обучению Клеарха во время его пребывания в Афинах, в 370‑е годы. Как я ранее замечал, после изгнания олигархами он бежал в Афины. Бурштейн предполагает, что он обучался во время изгнания. В качестве члена аристократии он следовал учению великих мыслителей в афинских школах. Однако вполне возможно, что его отправили в Афины в юности для интеллектуального воспитания, достойного великих политических лидеров. Более того, это должно быть понято, как мне кажется, из уведомления Суды (s. v. Klearchоs): «Клеарх с Понта. Он приехал в Афины слушать Платона. Объявляя о своей жажде к философии …»
Последствия его пребывания в Афинах, даже вне его интереса к философии, были полезны его амбициям, поскольку именно в этот период он стал другом афинского стратега Тимофея, еще одного ученика Исократа. Более того, Клеарх получил права афинского гражданства благодаря своему другу, конечно же, после того, как последний выиграл битву при Коркире в 375 году, в которой, несомненно, также участвовал Клеарх. Суда (s. v. Klearchos) упоминает его военную карьеру («он вернулся на войну»), что может быть намеком на сражения вместе с Тимофеем. О предоставлении афинского гражданства Клеарху в период сразу же после победы Тимофея над Коркирой говорит Демосфен («точно так же даруя награду Тимофею, вы ради него предоставили гражданские права и Клеарху, а также некоторым другим», Leptin. 84). Демосфен объединяет эти почести с чествованием Ификрата, Хабрия, Страбакса и Полистрата. Еще одним свидетельством дружбы между афинским стратегом и будущим тираном, вероятно, является факт, что Клеарх назвал его именем своего сына, который родился между 370 и 363/2 гг., то есть в период его жизни, о котором мы почти ничего не знаем.
Тимофей был призван на помощь гераклейскими булевтами, чтобы прекратить конфликт с демосом, но афинский стратег не внял их просьбе. Его отказ имеет особое значение, учитывая, что в своем решении он частично руководствовался дружбой с будущим тираном. Действительно, тем самым он поспособствовал возвращению своего друга в Гераклею, так как булевтам он казался тогда единственной альтернативой для урегулирования политического кризиса. Наконец, во время своего изгнания он служил офицером у Митридата, сына Ариобарзана (сатрапа Геллеспонтской Фригии, который предоставляет ему наемников по возвращении в его город (Suda, s. v. Klearchos, ср. Justin. XVI, 4, 7-8) 155. Кроме того, Клеарх не следует буквально урокам своих преподавателей, которые очень критичны по отношению к тирании. Мемнон говорит, что Клеарх был слушателем Платона, который лично знал Дионисия Сиракузского. Платон жил у Дионисия, который не любил критику философа против него и наконец изгнал его. Вместо того, чтобы видеть в Дионисии пример, которому не надо следовать, Клеарх, возможно, увидел в нем образец, которому следует подражать, чтобы достигнуть власти. Исократ, впрочем, не скрывает своего разочарования своим учеником, чье поведение он разоблачает. В своем письме Тимофею, сыну Клеарха, Исократ пишет, что именно власть превратила Клеарха в жестокого тирана, в то время как у него были все качества καλός κἀγαθός, когда он с ним общался. «Ибо когда Клеарх был рядом с нами, все, кто его встречал, признавали, что он самый умеренный, самый приятный и самый гуманный из тех, кто у меня учился» (Isocrate, Lettres, VII, 12).
ὠμὸν δὲ τοῖς ὑπηκόοις καὶ μιαιφόνον, εἴπερ τινὰ ἄλλον, ἐπιδειχθῆναι:
Термины ὠμός и μιαιφόνος характеризуют способ правления Клеарха, и второй в особенности подчеркивает смертоносные действия тирана: он замаран кровью убийств, которые он совершил. Поведение Клеарха, описанное Мемноном, соответствует стереотипному портрету тирана четвертого века, нарисованного древними, в частности, Платоном. Последний считает, что тиран, чтобы укрепить свою власть, всегда использует те же методы: «Разве они, как тираны, не могут, кто хочет, грабить и изгонять всех, кто им неугоден?» (Горгий, 466c). Именно в этом смысле мы должны понимать замечание Юстина о методах, используемых Клеархом («отдался всем мерзостям жестокой тирании», Justin, XVI, 4, 11). Юстин и Мемнон уменьшают тирана до жестокого и кровавого человека.
Этот отрывок и конкретное использование термина «подданные» (τοῖς ὑπηκόοις) относятся, мне кажется, к насилию тирана во время его правления, а не к периоду взятия власти (см. следующий фрагмент, который указывает на «сограждан», что означало бы, что в этот момент Клеарх еще не совсем тиран). Источники в основном говорят о времени прибытия Клеарха в Гераклею и взятия им власти. Намеки на его тираническую природу и злоупотребления в отношении гераклеотов также найдены у Юстина, особенно когда он пишет, что народ «передал себя со своими детьми и женами в рабство тираническому господину» (Justin, XVI, 4, 16). Что же касается Полиэна (II, 30, 1), он передает представление о плачевной атмосфере в Гераклее после возвращения Клеарха. Когда он прибыл в город со своими наемниками, он дал своим людям полную свободу запугивать гераклеотов. Так ему было предоставлено разрешение на строительство цитадели Акрополя, чтобы запирать там нарушителей спокойствия. Фактически, он сделает это место своей штаб–квартирой, откуда он будет заниматься всеми видами преступлений против своих сограждан (Justin, XVI, 4, 11).
Касательно же самого периода его правления у нас есть гораздо меньше данных о его действиях против подданных. Письма Хиона (14, 1), которые сообщают об арестах и убийствах, являются редким свидетельством об атмосфере во время правления Клеарха. Рассказ Хиона показывает, что насилие не прекратилось даже после того, как Клеарх утвердился у власти. Кажется, что его персонаж становится все хуже и хуже. Это связано с замечанием Платона о том, что характер и агрессивное поведение тирана ухудшается по мере того, как его могущество увеличивается, «ему необходимо быть и, при осуществлении властных полномочий, стать более чем когда–либо прежде завистливым, вероломным, несправедливым, одиноким, нечестивым, господином и питателем всех пороков» (Gorgias, 479 b-e). Однако, как сообщил Хион (15, 3), жестокость Клеарха вызывала протест, который выливался в заговоры против Клеарха (см. F 1.3), Последний, все больше опасаясь за свою безопасность, станет более подозрительным и, следовательно, более репрессивным. Те, кто среди его подданных подозреваются в том, что они недоброжелательны по отношению к его личности, станут жертвами его насилия. Здесь налицо еще одна характеристика тирана четвертого века, изображавшая его как параноидального человека. Исократ, который вместе с Платоном и Аристотелем соучаствует в создании этого типичного портрета тирана, описывает тирана, живущего «среди опасностей, тревог и пороков» (Nicocles, 26).
Если примеры насильственных действий, совершенных Клеархом в течение господства, малочисленны, мы все–таки располагаем некоторыми указаниями на паранойю, которая выражается в частности в его образе жизни. Юстин (XVI, 5, 14-15), когда он упоминает обстоятельства, при которых убит тиран, отмечает, что только близкие родственники тирана допускались к нему в его крепость. Клеарх действительно изолировал себя от остальной части своих подданных, в своей крепости, не только для того, чтобы показать свое превосходство, но, несомненно, в значительной степени потому, что он опасался за свою безопасность. Слова Юстина напоминают речи Платона о том, что тиран изолирует себя от остальной части населения «… он живет большую часть времени запертым в своем доме как женщина …» (Gorgias, 479 b-e). Плутарх (Œuvres morales, XI, 50, 781d-е) говорит, что Клеарх забивался в сундук и спал там, как змея в норе и согласно Феопомпу у Афинея (III, 85b), гераклеоты принимали лекарство против аконита перед выходом из дома, так как это был яд, используемый тираном, чтобы избавиться от тех, кого он подозревал в том, что они были его противниками. Цицерон описывает опасения Дионисия Старшего и его особый способ защищаться от заговоров во время сна: «Спальный покой его был окружен широким рвом, через который был переброшен лишь деревянный мостик, и он всякий раз сам за собою его поднимал, запираясь в опочивальне» (Tusculan. 5, 20)». Эти анекдоты, конечно преувеличены, но вполне вероятно, что они отражают глубокую озабоченность Клеарха вместе с фактом, что он принял серьезные меры для того, чтобы наилучшим образом остерегаться любого нападения и, вероятно, еще заговоров, организованных против него.
καὶ εἰς ἄκρον ἀλαζονείας ἐλάσαι, ὡς καὶ Διὸς υἱὸν ἑαυτὸν ἀνειπεῖν:
Мемнон подчеркивает другой столь же негативный аспект личности тирана: речь идет о его притязаниях, поскольку он утверждал, что является сыном Зевса. Юстин (XVI, 5, 7-8) сообщает подобные высказывания о Клеархе: «К свирепости он добавляет дерзость, к жестокости высокомерие. Опьяненный непрерывным счастьем, иногда он забывает, что он мужчина, иногда он становится сыном Юпитера». Однако нужно быть осторожным при толковании относительно его претензий на божественность. От родства с бессмертными тиран ждал получения почестей, предоставленных олимпийским богам (Suda s. v. Klearchos: «Он добивался послушания и чествования, положенного богам Олимпа, и сам носил одежду, привычную для богов и были статуи в его образе, подобные тем, которые воздвигают богам»). Более того, он дает одному из своих сыновей, вероятно, Тимофею, прозвище Керавн, что также связало его потомков с Зевсом (Justin. XVI, 5, 11 и Плутарх, De Alexandri magni fortuna aut virtute, 338b; Suda s. v. Klearchos). Кстати, замечания Юстина и Мемнона не дают определить намерений этих претензий. Поэтому мы должны попытаться понять, зачем Клеарх провозгласил себя сыном Зевса. Но основной смысл этих претензий, вероятно, был потеря Нимфидом, источник Мемнона. Действительно, последний жил в третьем веке, когда обожествление практиковались великими монархами того времени вроде Птолемеев. Но в четвертом веке, есть несколько примеров людей, которые были обожествлены при своей жизни. Есть на самом деле Лисандр и Филипп Македонский, но они были обожествлены не по их просьбе; это была скорее награда от городов своим благодетелям. Что касается примеров тех, кто решил самостоятельно сделаться богами при своей жизни, тех в эпоху до Александра что–то маловато временем — врач Менекрат Сиракузский и Никагор, тиран Зелы. Менекрат требовал, чтобы его признали воплощением Зевса (Athenaeus, VII, 389 a-f, в то время как Никагор, тиран Зелы, считал себя инкарнацией Гермеса (Clement Protrepticus, IV, 48).
Бурштейн предполагает, что Клеарх не собирался использовать религию, чтобы узаконить свою тиранию, так как официально Гераклея была демократией и Клеарх числился магистратом с обширными полномочиями (очевидно, фактически шла речь о тирании под демократическим фасадом). Кажется более вероятным, что Клеарх пытался только представляться деятелем, близким к богам и выполняющим большие вещи с их помощью. Если он надеялся на обожествление, это произошло без сомнения после его смерти. Кроме того, ничто не позволяет думать, что культ ему будет обеспечен при жизни. Для Моссе претензии Клеарха являются признаком нового состояния ума, которое отличает тирана четвертого века от тирана периода архаики.
καὶ τὸ πρόσωπον μὴ ἀνέχεσθαι ταῖς ἐκ φύσεως χρωματίζεσθαι βαφαῖς, ἄλλαις δὲ καὶ ἄλλαις ἰδέαις ποικιλλόμενον ἐπὶ τὸ στιλπνόν τε καὶ ἐνερευθὲς τοῖς ὁρῶσιν ἐπιφαίνεσθαι, ἐξαλλάττειν δὲ καὶ τοὺς χιτῶνας ἐπὶ τὸ φοβερόν τε καὶ ἁβρότερον.
Ясно представляется, что отношения Клеарха с его подданными радикально изменились с момента, когда его власть укрепилась. Бурштейн ставит это изменение в способе правления примерно в 360 г. Эта трансформация общественного облика тирана сопровождается своего рода театрализацией власти. Сначала Клеарх подкрашивал лицо и менял одежды в зависимости от эффекта, который он хотел произвести на своих подданных. Юстин (XVI, 5, 10) говорит, что Клеарх носил костюм, используемый в трагедиях, чтобы указать характер царя: «Он носит порфиру и котурны как цари в трагедиях и золотой венок». Теперь, кажется, что этот костюм был скопирован с облачения Великого персидского царя из описания Ксенофонта, в котором упоминается средства, используемые Киром, чтобы произвести впечатление на подданных: высокие сапоги, порфира, золотая корона и скипетр (Xénophon, Cyropédie, I, 3, 2; VIII, 1, 40-41; VIII, 3, 13; ср. Isocrate, Nicoclès, 32 о том, как вождь использовал богатую одежду, чтобы произвести впечатление на подданных). Что касается выступлений Клеарха перед народом (ἐπιφαίνεσθαι), во время религиозных праздников или других публичных мероприятий, они были, согласно Юстину, настоящими процессиями (Justin. XVI, 5, 9: «когда он идет по улицам, перед ним несут золотого орла, эмблему его происхождения»). О приближении тирана давал знать кортеж, во главе которого, кажется, несли позолоченного орла, символ Зевса, его божественного отца. Эта процессия также напоминает ту, что использовалась при дворе Кира (Xenophon, Cyropedia, VIII, 3, 11-12). Все эти элементы, похоже, указывают на то, что тиран вдохновлялся персидскими царскими обычаями. Это не удивительно, так как известно, что Клеарх поддерживал дипломатические отношения с царской властью. Невозможно подтвердить, что он видел своими глазами то, что происходило при персидском дворе, но вполне возможно, что его послы сообщили ему, что они наблюдали во время своих миссий. Клеарх также мог присутствовать на персидском церемониале, если предположить, что он служил при Митридате, или участвовал вместе с Тимофеем в экспедиции для помощи Ариобарзану, сатрапу геллеспонтской Фригии, который восстал против великого царя.
Однако, если верить Диодору, Клеарх «стремился подражать манере тирана Дионисия Сиракузского» (Diodorus, XV, 81, 175). Шнайдервирт полагает, что Клеарх побывал при дворе тирана Сиракуз во время своего изгнания. Ввиду сходства их способа управления многие общие точки обнаруживаются между двумя тиранами. Как и Клеарх, Дионисий Старший, похоже, стремился походить на Великого царя, приняв персидские царские обычаи. Это предположение объясняло бы тот факт, что у него было две законные жены, что противоречило греческому законодательству. Описание двойной свадьбы показывает роскошный образ жизни тирана. Он отпраздновал свой двойной брак грандиозными праздниками, послав великолепный корабль за своей первой женой, локрийкой Доридой. Его вторая жена, сиракузянка Аристомаха, была доставлена ему на колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, не уступавшими царским (Diodor. XIV, 44, 8, Athenaeus X, 436 a-b). Он также принял диадему и пурпурный плащ: «Катон Синопский осведомляет нас в своей истории тирании Гиеронима, что этот государь всегда каждый день пил много неразбавленного вина и что был еще льстец по имени Осид, который подстроил его убийство руками другого Гиеронима, убедив последнего принять диадему, пурпур и весь остальной аппарат, который был у тирана Дионисия» (Athenaeus VI, 251 e-f). Клеарх будет вести настоящую дворцовую жизнь, достойную царя. Юстин (XVI, 5, 14-15) сообщает, что убийцы тирана должны были проникнуть к нему под видом друзей. Это показывает, что тиран жил отдельно от своих подданных, внутри своей цитадели на Акрополе. Следовательно, доступ в его крепость был привилегией, предоставленной близким родственникам Клеарха. Дионисий, сицилийский тиран, также жил в роскоши в крепости, построенной на острове Ортигии, в изоляции от остального населения и в окружении родственников и товарищей под защитой телохранителей и флота (Diodor. XIV, 7). Кажется, что Клеарх, как и Дионисий, принял обычай, который был у персидских царей, так как он требовал от своих гостей падать перед ним ниц (Suda s. v. Klearchos: προσκυνεῖσθαι). Лионель Сандерс считает, что принятие упомянутых регалий при дворе Сиракуз также сопровождалось требованием проскинесиса. С другой стороны, в отличие от Клеарха, это требование тирана Сицилии является, по словам Сандерса, признаком установления культа государя. Основываясь на свидетельстве Диона Златоуста (XXXVII, 21), в котором упоминается статуя, представляющая тирана в виде божества, он намеревается продемонстрировать, что Дионисий установил культ государя, культ его личности, в образе Диониса. Подобное свидетельство существует в уведомлении Суды (s.v. Klearchos), однако, ничто у Мемнона не указывает, что этот культ был создан во времена Клеарха.
Несмотря на свои притязания, Клеарх, кажется, не принял титула царя. Правление Клеарха было тиранией, замаскированной под фасад восстановленной демократии. По словам Бурштейна, магистраты избирались и исполняли возложенные на них обязанности, и собрание официально отвечало за общественные дела. Это последнее замечание основано на эпиграфическом свидетельстве, в котором сообщается, что в 361/60 г. афиняне обвинили своего посланника в переговорах с «гераклеотами», то есть с экклесией Гераклеи, к которому он обратился с просьбой вернуть собственность его проксену (IG II² 117, lignes 21-22.). Более того, монеты, выпущенные во время правления Клеарха, имеют надпись ΗΡΑΚΛΕΙΑ или ΗΡΑΚ. Следовательно, тиран не выбивал свое имя на монетах, в отличие от своих сыновей Тимофея и Дионисия (см. F 3.1). Франке считает, что эти монеты свидетельствуют о восстановлении демократии, по крайней мере, в первые дни правления Клеарха. Получается, тиран гарантировал сохранение древних гражданских институтов, особенно экклесию, чтобы обеспечить себе поддержку бедных социальных слоев. Что касается Клеарха, то кажется, что он все еще занимал пост стратега–автократора (ср. F 1.2) и тем самым занимался военными делами и контролировал все действия правительства. Источники ничего не говорят об отставке Клеарха с поста автократического стратега. Вероятно, он сохранил эту магистратуру, чтобы усовершенствовать образ восстановленной демократии. Тот факт, что он не взял титул царя, частично объясняется тем, что он считал свою магистратуру признаком своей легитимности.
В Сиракузах, по словам Моссе, тиран Дионисий носил законное звание стратега–автократора, на всю жизнь предоставленное ему собранием (ср. Diodor. XIII, 94, 5). Апель считает, что эти утверждения являются свидетельством того, что тирания Клеарха превратилась в своего рода военную монархию. Однако Бурштейн настаивает на восстановлении демократических институтов, по крайней мере, с виду. В надписи от 368/7 г., которая относится к соглашению между Афинами и Сиракузами, Дионисий упоминается рядом с архонтами, буле, сиракузянами, стратегами и иерархами (IG II², 105), что предполагает, что он сохранил и основные учреждения города, одновременно возглавляя государственные дела. Клеарх объединил все пышности, достойные царской власти: принятие царского облика, претензии на божественность и способ приема подданных. Эта схема типична в четвертом веке и, по–видимому, во многом вдохновлена Дионисием Сицилийским, который является ее предшественником. Действительно, тираны этого периода по своему образу жизни отмечают разрыв с тиранами архаического периода и в некотором роде объявляют о придворной жизни монархов эллинистического периода. Намеревался ли Клеарх, давая своему сыну прозвище Керавна, навязывать истинную царствующую династию? Ожидал ли он от своих подданных их лояльности как царь? Возможно, он стремился провозгласить себя царем, но жестокая смерть остановила его притязания.

Οὐ ταῦτα δὲ μόνον γενέσθαι κακόν, ἀλλὰ καὶ πρὸς τοὺς εὐεργέτας ἀχάριστον καὶ πάντα βίαιόν τε καὶ τὰ ἄτοπα τολμηρόν· φῦναι δὲ καὶ δραστήριον τὸν παλαμναῖον οἷς ἂν ἐπιβάλοι, οὐ κατὰ τῶν ὁμοφύλων μόνον, ἀλλὰ καὶ εἴ τι ἐν ἀλλοφύλοις ἐφρόνει πολέμιον. Βιβλιοθήκην μέντοι κατασκευάσαι πρὸ τῶν ἄλλων οὓς ἡ τυραννὶς ἀπέδειξεν ὀνομάζεσθαι.

И не только в этом, говорит Мемнон, он был дурным. Ведь Клеарх был неблагодарен и по отношению к тем, кто сделал ему добро, проявлял насилие по отношению ко всем и был решителен в недостойных делах. Известно также, что Клеарх был очень энергичен в убийствах тех, кого хотел убить, и не только в отношении соотечественников, но и в тех случаях, когда он замышлял что–нибудь враждебное в отношении иноплеменников. Известно, однако, что Клеарх собрал библиотеку, превзошедшую библиотеки других, кого прославила тирания.

οὐ ταῦτα δὲ μόνον γενέσθαι κακόν:
Выражение «проявление извращенности» стремится сделать из Клеарха настоящего тирана не только из–за его грубых приемов, но также из–за вероломства, который ухудшается со временем. Авторы классической эпохи создали стереотипный портрет тирана и по их мнению, этот тип всегда использует те же методы, чтобы дорваться до власти и ее сохранить. Они пытались понять причины, по которым человек становится жестоким. Для Платона этот характер является естественным и врожденным, так как по его мнению, тиран родился для того, чтобы быть во главе подобной власти: «Для тех, у кого был шанс родиться сыном царя или кого природа сделала способным захватывать военное командование, тиранию, суверенную власть, так вот для тех может ли быть действительно что–либо позорное или более гибельное, чем умеренность?» (Gorgias, 492 b-c). Напротив Исократ (Письма, VII, 12) считает, что именно власть сделала Клеарха плохим человеком, в то время как для Юстина (XVI, 4, 6) плохим его сделало изгнание. Согласно Мемнону, сама личность Клеарха является источником его измен и в особенности доставила ему благодетелей. Тем самым, он больше вписывается в логику Платона, у которого дурной характер делает человека плохим правителем. Именно природа Клеарха толкает его брать власть насилием и манипулировать теми, кто ему предлагают свою помощь, чтобы затем предать их.
ἀλλὰ καὶ πρὸς τοὺς εὐεργέτας ἀχάριστον καὶ πάντα βίαιόν τε καὶ τὰ ἄτοπα τολμηρόν· φῦναι δὲ καὶ δραστήριον τὸν παλαμναῖον οἷς ἂν ἐπιβάλοι, οὐ κατὰ τῶν ὁμοφύλων μόνον:
Следующий пассаж соответствует, кажется мне, периоду, который окружает его государственный переворот, то есть моменту, когда гераклеоты еще рассматриваются как его «сограждане», а не как подданные. Первыми жертвами вероломства Клеарха были его «благодетели», то есть те, кто ему помог ему возвратиться в Гераклею. Речь здесь идет сперва о Митридате, который предоставил Клеарху наемников, без которых, он с трудом захватил бы власть (Justin. XVI, 4, 8-10). Оба человека заключили сделку еще до возвращения Клеарха в город. В обмен на вооруженные силы, которые позволили бы ему взять над городом контроль, Клеарх обещал, что государственный переворот будет совершен от имени перса, и что город якобы так же будет подчинен Митридату при условии, что Клеарх будет руководить в качестве правителя. Следовательно, когда Клеарх вернулся в качестве арбитра гражданского раздора, Митридат пришел в Гераклею в назначенный день для того, чтобы будущий тиран отдал ему город. Но у Клеарха было много других амбиций, чем становиться простым правителем, и он заключил перса в тюрьму. Он освободил его лишь за большой выкуп, который пополнил его личную кассу (ср. F 3.1 о богатстве тиранов Гераклеи). Освободившись от этого первого препятствия его стремлениям, Клеарх смог потом приняться за других благодетелей, за булевтов.
Неблагодарность Клеарха у Мемнона состояла в том, чтобы напасть на членов совета, которые прекратили его изгнание и назначили его на пост «арбитра гражданского раздора» (Justin. XVI, 4, 11) и могли также казаться его благодетелями. Эти последние должны были бы отнестись с недоверием относительно реальных намерений Клеарха, тем более, что они сами предоставили ему идеальные условия, разрешив в качестве магистрата–посредника войти в город с его наемниками (ср. F 1.1). Клеарх воспользовался наемниками, чтобы посеять в городе тревогу и с согласия демоса построить себе крепость, в которой он мог с тех пор с полным спокойствием ликвидировать своих пленников (Polyaen, II, 30, 1-2 не уточняет точно в какой момент; Justin. XVI, 4, 11; Lettres de Chion. 13, 1). Что касается булевтов, без сомнения обманутых поведением Клеарха, который, в течение периода, последовавшего за его прибытием в Гераклею, публично показывался в их лагере, то они оставили любую мысль о мире с демосом и устранили своих политических противников, без сомнения демократических лидеров (Enée Tactic. XII, 5). Клеарх дал им тем самым подготовить почву, потому что олигархи устранили возможных противников будущего тирана, которые могли бросить вызов его приходу к личной власти. Стратегия Клеарха прекрасно сработала, так как этим преступлением булевты сами оказались в щекотливой ситуации по отношению к народу. Последний этап его гибельного намерения состоял в том, чтобы выдать себя перед демосом за единственного человека, способного прекратить это деликатное положение, которое он сам ухудшил. Сначала он сообщил совету, что он готов уехать, и что он собирался отдать им контроль над городом. В то время как совет собирался, чтобы принять его предложение, как он и предвидел (Polyaen. II, 30, 2), Клеарх созвал чрезвычайное заседание ассамблеи, где он представился как новый глава народа против богатых (Justin. XVI, 4, 10). Он воспользовался тем, что булевты были на заседании, для того, чтобы разоблачить их махинации, выступив перед собравшимся народом (Justin. XVI, 4, 12-15) и притворился, что хотел оставить город со своими людьми, прожужжав все уши гражданам, что он остался бы, чтобы защитить их против их угнетателей, если бы они пожелали.
Его тактика имела успех, и он получил поддержку демоса. Клеарх, играя роль умелого демагога, по примеру многих тиранов добился для себя чрезвычайных полномочий. Юстин говорит о summum imperium (Justin. XVI, 4,16), что, разумеется, соответствует функциям стратега–автократора. Военная хитрость Клеарха имела тем больший успех, что демократические лидеры, которые могли якобы чувствовать опасность и противиться этому предложению, умерли. После его назначения, он принялся арестовывать булевтов при выходе из совета. План Клеарха полностью не удался, так как по мнению Юстина (16.4.17) только шестьдесят сенаторов были схвачены при выходе из совета, в то время как большая часть булевтов сумела убежать до закрытия городских ворот. Полиэн (II, 30, 2) приводит другую версию, так как по его мнению, Клеарх сумел заключить в тюрьму всех, хватая по одному. Все–таки, продолжение событий дает больше доверия версии Юстина, так как Клеарх сразился с войсками беглых сенаторов (Justin. XVI, 5, 5-6).
Мемнон, подчеркнув измену Клеарха по отношению к своим благодетелям, сообщает, что тиран этот взялся за своих сограждан. Здесь использован именно термин «сограждане», и не «иностранцы». Этот пассаж вероятно относится к периоду переворота Клеарха, когда он принялся за тех, кто не были еще полностью подданными. В «сограждан» надо разумеется включить самих булевтов, а также их семьи и все лица, которых тиран признавал враждебными. Клеарх назван «убийцей», так как он не довольствовался тем, чтобы освободиться от булевтов в политическом плане, но он постарался устранить всех их окончательно, насколько возможно. Заключенные сенаторы еще раз стали жертвами вероломного замысла тирана, так как этот последний взял с них выкуп в обмен за обещание избавить их от недовольства и угроз народа. Между тем, получив то, что он хотел, Клеарх убил их всех (Justin. XVI, 4, 18-20).
Что касается беглых сенаторов, то они попытались объединить вооруженные силы других населенных пунктов, чтобы изгнать тирана, но последний победил их, встретив лицом к лицу. Проигравшие были показаны в триумфальном возвращении к городу и затем казнены (Justin. XVI, 5, 5-6). Для их семей тиран уготовил самую ужасную участь: он освободил рабов сенаторов и сочетал их браком с женщинами и с дочерями их бывших господ (Justin. XVI, 5, 2-4). Этот эпизод также отмечает начало долгого периода изгнания для булевтов, которые сумели убежать, так же как и для их потомков, которые возвратятся в Гераклею лишь через восемьдесят лет (см. F 7.3-4).
ἀλλὰ καὶ εἴ τι ἐν ἀλλοφύλοις ἐφρόνει πολέμιον:
Согласно Мемнону, Клеарх не довольствовался тем, что творил насилие над булевтами и их семьями: он взялся за всех тех, кто якобы хотел оспорить его власть, и это касалось между прочим и иностранных держав. Иностранцы, которых он имеет в виду в этом пассаже — вероятно союзники булевтов, которые вели бой на их стороне в конце 364 или в начале следующего года, в том числе без сомнения и Астак, что объяснило бы, за что он был атакован тираном. Лишь одна эта кампания упомянута в источниках (Polyaen. II, 30, 3), но кажется, что Клеарх также напал на Киерос и Тиос после мятежа сатрапов в 361 г.
Клеарх захотел воспользоваться восстановлением персидского господства на севере Анатолии, чтобы распространить и свою власть, но наверняка он намеревался еще отомстить поселениям, которые предоставили свою помощь изгнанникам. Его операции против этих поселений без сомнения имели целью закрепиться в Пропонтиде. Биттнер считает, что кампания против Астака была для Клеарха средством представиться хорошим полководцем и приобрести больше легитимности. Однако, Клеарх не победил. Кампания завершилась отказом от осады, которая вызвала недовольство гераклеотов, особенно из–за потерь во время кампании. Гераклейское войско страдало от соседства с болотом и лихорадка гораздо больше навредила гражданам, нежели наемникам. Полиэн заявляет также, что эта кампания была только поводом, так как Клеарх планировал погубить здесь максимальное количество граждан (Polyaen. II, 30, 3). Полиэн сообщает о жалобах, которые распространились в Гераклее после возвращения оставшихся в живых, и, похоже, это доказывает, что гераклеоты были вооружены во время этой кампании, что противоречит Исократу, согласно которому граждане были разоружены (Isocrate, Lettres VII, 9). Исократ, осуждающий тиранов, которые обезоруживают граждан, потому что они боятся за свою безопасность, возможно, ссылается на разоружение гераклеотов, которое должно быть приурочено ко времени Клеарха. Если есть параллель с тем, что происходит под тиранией Дионисия Старшего, Клеарх преуспел в разоружении граждан вне военных кампаний. Другая гипотеза заключалась бы в том, что после этой кампании внезапно появится разоружение гераклеотов, где многие граждане были умерщвлены во избежание риска восстания. Клеарх решил разоружить тех, кто остался. Эта неудача, похоже, тем не менее знаменует собой конец его амбициям распространить свою власть за рубежом.
βιβλιοθήκην μέντοι κατασκευάσαι πρὸ τῶν ἄλλων οὓς ἡ τυραννὶς ἀπέδειξεν ὀνομάζεσθαι:
Клеарх, несомненно, пытался сделать Гераклею культурным центром, и этот аспект его политики, безусловно, отразил его собственные интеллектуальные интересы и его опыт афинской философской школы. Если верить Мемнону, то Клеарх предвосхитил царей эллинистического периода, основав первую библиотеку. Но источник Мемнона, Нимфид идет вразрез с теориями, которые делают первыми основателями библиотек Писистрата (Aulu–Gelle, Nuits Attiques VII, 17.1-2, Tertullian, Apologetics, 18, 5) и/или Поликрата (Athenaeus I, 3a-b). По словам Биттнер, создание библиотеки, вероятно, было одной из мер, которые Клеарх использовал, чтобы сделать свою власть более легитимной. Вслед за этим, культурная политика Клеарха отходит от стереотипного портрета тирана, нарисованного у Аристотеля (Политика, V, 11, 5, 1313a-b 38-42). Действительно, философ, который обобщает политику тирана по ряду пунктов, считает, что для сохранения тирании монарх обязательно уничтожит великие умы в обществе и не позволит занятий науками. По словам Бурштейна, двор Клеарха состоял из небольшого круга платоников, которые изучали догмы своего учителя под руководством Хиона. Последний покинул афинскую академию, чтобы вернуться в Гераклею через несколько лет после установления тирании, с целью освободить свой город от ига Клеарха (Justin. XVI, 5, 13; Lettres de Chion, 12, 1-2; ср. Suda, s. v. Klearchos ). Интеллектуальная деятельность в Гераклее, которой благоприятствует эта библиотека, кажется, еще более важна в тридцатые годы четвертого века после возвращения в город Гераклида Понтийского в 339 году во времена правления Тимофея и Дионисия.

Τοῦτον δὲ ἐπιβουλὰς μὲν πολλὰς πολλάκις διὰ τὸ μιαιφόνον καὶ μισάνθρωπον καὶ ὑβριστικὸν κατ´ αὐτοῦ συστάσας διαφυγεῖν, ὀψὲ δὲ καὶ μόλις ὑπὸ Χίωνος τοῦ Μάτριος, ἀνδρὸς μεγαλόφρονος καὶ κοινωνίαν πρὸς αὐτὸν τὴν ἐξ αἵματος ἔχοντος, καὶ Λέοντος καὶ Εὐξένωνος καὶ ἑτέρων οὐκ ὀλίγων συσκευασθῆναι πληγὴν καιρίαν ἐνεγκεῖν, καὶ τελευτῆσαι πικρῶς ἀπὸ τοῦ τραύματος.

Ему, говорит Мемнон, удавалось избегать многих заговоров, часто составлявшихся против него из–за его преступности, человеконенавистничества и наглости, однако в конце концов он получил смертельный удар от Хиона, сына Матрия, мужа, великого духом и состоявшего с ним в кровном родстве, Леонта и Евксенона, а также многих других, составивших заговор, и скончался от раны мучительной смертью.

τοῦτον δὲ ἐπιβουλὰς μὲν πολλὰς πολλάκις διὰ τὸ μιαιφόνον καὶ μισάνθρωπον καὶ ὑβριστικὸν κατ´ αὐτοῦ συστάσας διαφυγεῖν:
Чтобы избежать опасности для своей личности, Клеарх, вероятно, разоружил гераклеотов после неудачной кампании против Астака. Исократ (Письма, VII, 9) напоминает, что эта мера вводилась в действие боявшимися за свою жизнь тиранами, чтобы избежать восстания своих подданных. Тиран, столкнувшись с недовольством, становился более подозрительным и, следовательно, более жестоким (см. F 1.1). Криминальные акты Клеарха, его притязания на обожествление, поведение как монарха подпитывали вызов против его власти. Принятые им меры предосторожности — возможное разоружение граждан, изоляция от остального населения в крепости — похоже, не помешали заговорам против его личности. До заговора Хиона упоминается еще одна попытка во главе с неким Силеном, чей переворот не удался. Между тем, мятежникам вроде бы удалось занять Акрополь (Lettre de Chion, 13.1: «Действительно, как ты мне пишешь, Клеарх не столько опасается Силена, который отнял у него крепость»). Дюринг полагает, что Силена придумал автор «Писем», взяв имя у гераклеота, известного в первом веке (ср. F 27.5). Малосс также отвергает подлинность этого эпизода.
ὀψὲ δὲ καὶ μόλις ὑπὸ Χίωνος τοῦ Μάτριος, ἀνδρὸς μεγαλόφρονος καὶ κοινωνίαν πρὸς αὐτὸν τὴν ἐξ αἵματος ἔχοντος, καὶ Λέοντος καὶ Εὐξένωνος καὶ ἑτέρων οὐκ ὀλίγων συσκευασθῆναι πληγὴν καιρίαν ἐνεγκεῖν, καὶ τελευτῆσαι πικρῶς ἀπὸ τοῦ τραύματος.
Список заговорщиков ощутимо меняется от одного источника до другого. Юстин (XVI, 5, 12) приводит только два имени: имена Хиона и Леонида. Второй, вероятно, должен быть идентифицирован как мемнонов Леонт, тем более что Суда (s. v. Κλέαρχος) также идентифицирует Леонида вместе с Хионом. Что касается третьего человека, участвовавшего в заговоре, он назван у Мемнона Евксеном, а у Суды упоминается некий Антифей. Источники указывают, что эти люди являются родственниками Клеарха. Мемнон указывает, что Хион является родственником по крови, Юстин сообщает, что заговорщики происходят из самых богатых семей, и, по словам самого Хиона, его отец кажется был очень близок к тирану. Хион (Lettres de Chion, 13.3) подчеркивает участие членов двора тирана в интригах, направленных на его ликвидацию, и в частности цитирует некоего Нимфида, которого он представляет как одного из своих друзей, но также как родственника Клеарха. Согласно Юстину (XVI, 5, 13) и Хиону (Lettres de Chion, 13.1 и 17.1), цель этого заговора состояла в том, чтобы прекратить тиранию. Хион, который представлен как философ и ученик Платона (Suda, s.v. Kléarchos; Justin. XVI, 5, 13; Lettres de Chion, 4.5; 5.6), вдохновился наставлениями своего учителя в стремлении дать гераклеотам свободу, а его отец, Матрий, якобы жил в Афинах, где дружил с Сократом (Lettres de Chion, 4.5). Мемнон расценивает Хиона как великодушного мужа, что напоминает замечание Исократа по поводу тирана Гераклеи до захвата им власти. Действительно, в своем письме Тимофею он пишет, что Клеарх была человеком «наиболее приятным и наиболее гуманным» (Письма VII, 12).
Мне кажется, что эта заметка Мемнона, делающая Хиона «человеком великой души», указывает на то, что в отличие от Клеарха он решил следовать учению Платона. Замечания убийцы тирана и способ, которыми он должен избавиться от тирании, по–видимому, в значительной степени зависят от мыслей Платона: «Причина в том, что одиозные тираны будут вскоре убиты; даже если они не свергнуты, они оставляют людей с ненавистью к тирании, и их пример полностью исключает монархию. В результате после этого мир становится лучше и защищает демократию. Но когда кто–то, низведя свой народ до рабства, льстит тем, кого он поработил, то даже если он свергнут, он оставляет много последствий тирании: ведь граждане слепы к общим интересам, некоторые из–за того, что они жадны до прибыли, другие потому, что их соблазняли; после его свержения они сожалеют о его умеренности, и они защищают тиранию, словно она не является непоправимо дурной, не подозревая, что даже если тиран умерен во всех отношениях, его следует свергнуть по этой причине. Отсюда допустимо ненавидеть его» (Lettres de Chion, 15.2). Хион объясняет своему отцу, что необходимо убить тирана, потому что последний, ведя себя одиозно со своими подданными, может сделать их враждебными любому монархическому режиму. Но именно в четвертом веке, когда греческий город погрузился в серьезный кризис, «монархические тенденции» развивались среди философов и, в частности, в Республике Платона. Последний подтверждает превосходство единственного правителя над невежественным демосом. Хион, конечно же, считал, что монархия, реализуемая в законных конституционных рамках доброжелательным сувереном, не должна подвергаться угрозам со стороны жестокого тирана. Более того, по словам Хиона, демагогический и умеренный тиран мог бы сделать тиранию приемлемой для своих сограждан, и это представляло для него большую опасность, поскольку этот тип режима был незаконным. Кроме того, согласно Хиону, демагогический и умеренный тиран мог обеспечить приемлемую тиранию в глазах своих сограждан и это составляло для него большую опасность, поскольку этот тип режима незаконен. Этот аспект его замечаний, по–видимому, больше отражает общее восприятие греческих мыслителей того времени, потому что из описания Хионом Клеарха не кажется, что последний был умеренным, совсем наоборот.

Ἔθυε μὲν γὰρ δημοτελῆ θυσίαν ὁ τύραννος· οἱ δὲ περὶ τὸν Χίωνα ἐπιτήδειον εἶναι τὸν καιρὸν τῇ πράξει νομίσαντες τῇ τοῦ Χίωνος χειρὶ τὸ ξίφος διὰ τῶν τοῦ κοινοῦ πολεμίου λαγόνων ἐλαύνουσιν. Ὁ δὲ πολλῶν αὐτὸν καὶ πικρῶν ἀλγηδόνων κατατεινόντων, καὶ τοσούτων φασμάτων ἐκδειματούντων (εἴδωλα δὲ τὰ φάσματα ἦν ὧν ἐκεῖνος μιαιφόνως ἀνῃρήκει), οὕτω δευτεραῖος τὸν βίον κατέτρεψε, ζήσας μὲν ἔτη ηʹ καὶ νʹ, τούτων δὲ τυραννήσας δυοκαίδεκα. Εἶχε δὲ τὴν Περσῶν ἀρχὴν Ἀρταξέρξης τότε, εἶτα καὶ Ὦχος ὁ ταύτην ἐκ πατρὸς ἐκδεξάμενος· πρὸς οὓς καὶ πολλάκις ἔτι ζῶν ὁ Κλέαρχος διεπρεσβεύσατο.

Ведь тиран обычно совершал общественные жертвоприношения; сторонники Хиона, считая этот момент подходящим для убийства, рукой Хиона направили меч на общего врага. Среди жестоких мучений, устрашенный многочисленными призраками тех, кого он сам преступно убил, он умер на второй день после ранения, прожив 58 лет, из которых двенадцать он был тираном. У персов тогда правил Артаксеркс, а затем Ох, который унаследовал власть отца; при жизни Клеарх часто отправлял к ним послов.

ἔθυε μὲν γὰρ δημοτελῆ θυσίαν ὁ τύραννος:
Клеарх, несомненно, играл важную роль в ритуальных аспектах религиозных праздников, чтобы подчеркнуть свои уникальные отношения с богами. Перед самой смертью он готовился совершить жертвоприношение во время праздника Диониса весной 352 года (Lettres de Chion, 17,1 и Diodor. XVI, 36, 3). Сапрыкин считает, что тиран использовал популярную идею «спасения», связанную с поклонением Дионису, чтобы предстать перед демосом спасителем от жестокости олигархов. Согласно Юстину (XVI, 12-13), родственники Клеарха были оскорблены стилем жизни Клеарха и его притязаниями на божественный статус. Это то, на что Мемнон, кажется, намекает как на связь между высокомерным характером Клеарха (ὑβριστικός) и заговорами против него. Следовательно, они решают, по подстрекательству Хиона, уничтожить тирана.
οἱ δὲ περὶ τὸν Χίωνα ἐπιτήδειον εἶναι τὸν καιρὸν τῇ πράξει νομίσαντες τῇ τοῦ Χίωνος χειρὶ τὸ ξίφος διὰ τῶν τοῦ κοινοῦ πολεμίου λαγόνων ἐλαύνουσιν:
Из Мемнона видно, что тиран был убит, когда он был занят общественными жертвоприношениями. Источники все упоминают засаду заговорщиков, с помощью друзей или родственников (Justin. XVI, 5, 13; Diodor. 16, 36, 3; Lettres de Chion, 17, 1). Все–таки обстоятельства, в которых было совершено убийство, у Юстина другие (XVI, 5, 12-16), и согласно ему тиран был убит Хионом и Леонидом в его крепости. Клеарх разработал количество мер безопасности, и только его близкие родственники могли входить в его крепость. Следовательно, оба они применили военную хитрость, чтобы пройти к тирану, который им дал аудиенцию, чтобы выслушать, как он думал, их споры. Впрочем, Хион сам пишет, что он приблизился к Клеарху, чтобы убить его, после того как «долго старался не вызывать подозрений» (Lettres de Chion, 17, 1).
Версия Мемнона, кажется, наиболее верна, поскольку она подтверждается данными Хиона и Диодора (Lettres de Chion, 17,1 и Diodor. 16.36.3). Диодор сообщает, что Клеарх был убит, когда пошел посмотреть зрелище. Хион пишет Платону за два дня до начала празднеств в Гераклее, что он намеревается напасть на тирана, когда последний возглавит шествие в честь Диониса, поскольку он считает, что в этот момент тиран будет не так плотно окружен телохранителями. В своем последнем послании Хион выглядит так, будто он решил умереть, потому что, предлагая нанести смертельный удар сам, он подозревал, что его поступок будет стоить ему жизни. Тем самым его судьба была решена: как сообщают Мемнон и Юстин (XVI, 5, 15), убийца тирана был окружен друзьями, когда он всаживал меч.
ὁ δὲ πολλῶν αὐτὸν καὶ πικρῶν ἀλγηδόνων κατατεινόντων, καὶ τοσούτων φασμάτων ἐκδειματούντων (εἴδωλα δὲ τὰ φάσματα ἦν ὧν ἐκεῖνος μιαιφόνως ἀνῃρήκει)
Удар мечом, полученный Клеархом, не был для него фатальным непосредственно. Кажется, агония тирана длилась два дня: Мемнон (или его источник?) намекает, что именно в смерти Клеарх получил кару за убийства и все ужасы, которые он совершил во время своего господства. Этот пассаж, кажется, описывает глубокие мысли о тиране во время его агонии, которые являются не только физическими, но и психологическими, так как согласно Мемнону, его терзали призраки тех, кого он убил. Смерть Сатира (F 2.4-5) походит на смерть его брата Клеарха, так как и он в момент смерти платит за преступления, совершенные против его сограждан, с той разницей, что он умирает не убитым, а от ужасной болезни.
ζήσας μὲν ἔτη ηʹ καὶ νʹ, τούτων δὲ τυραννήσας δυοκαίδεκα:
Согласно Мемнону, Клеарх умер в возрасте пятидесяти восьми лет в 352 г., осуществляя власть в течение двенадцати лет, что подтверждает и Диодор (XV, 81, 5).
εἶχε δὲ τὴν Περσῶν ἀρχὴν Ἀρταξέρξης τότε, εἶτα καὶ Ὦχος ὁ ταύτην ἐκ πατρὸς ἐκδεξάμενος·
Следующий отрывок предполагает первую систему синхронного датирования, используемого Мемноном (или Нимфидом?). По его словам, Клеарх жил «в то время, когда в Персии царствовал Артаксеркс». Артаксеркс II умер между 359 и 355 годами, оставив власть своему сыну Артаксерксу III, который правил до 338 г. Датирование конца царствования Клеарха остается очень расплывчатым, поскольку в момент его смерти Артаксеркс II был мертв уже семь или восемь лет. Похоже, что автор этого синхронизма не знал точной даты смерти персидского царя. Более того, ориентироваться на Артаксеркса II он, кажется, нашел более разумным, чем на Филиппа Македонского. Возможно, для автора этого датирования, при предположении, что он обращался к грекам Азии, ссылка на Великого царя казалась более логичной, поскольку город и понтийский регион были во времена правления Клеарха больше затронуты персидской властью, чем македонской. Это тем более верно с точки зрения дипломатических отношений между тираном и царской властью. И наоборот, следует думать, что Гераклея не поддерживала связь с македонским владыкой.
πρὸς οὓς καὶ πολλάκις ἔτι ζῶν ὁ Κλέαρχος διεπρεσβεύσατο:
Клеарх, несомненно, отправлял посольства, и в частности к Артаксерксу II во время восстания сатрапов. Так как оно окончилось в 361 году, мы можем датировать начало отношений между Клеархом и Персеполисом началом господства тирана. В этот период Клеарх должен был сделать выбор между лагерем мятежных сатрапов и Великим царем. Но второй вариант был наиболее вероятным тем, что он не был в хороших отношениях с Ариобарзаном, отцом Митридата, которого он предал во время захвата им власти. Бурштейн считает, что демарш Клеарха был понятен, но он оставил Гераклею полностью изолированной во время восстания против Великого царя. Действительно, сатрапы Автофрадат и Мавсол, которые поддерживали царское дело в начале десятилетия, а также Оронт из Мисии, объединились с силами Ариобарзане и Датама в конце 363 года. Греческие города западного побережья вскоре последовали за сатрапами, и царская власть практически исчезла из Анатолии на некоторое время (Diodorus XV, 90, 3-4, Trogue–Pompeе, Prol. 10). Однако вскоре обстоятельства обратились в пользу Клеарха, поскольку длительность этого широкого восстания была короткой. В 361 году неспособность мятежных сатрапов отбросить свои личные амбиции и их взаимные распри свели восстание на нет. Восстановление царской власти в северной Анатолии предоставило Клеарху безопасность, необходимую для сохранения независимости. Сатрапы, которые доминировали в регионе в течение последнего десятилетия, Ариобарзан и Датам, умерли, а Митридат, его враг, покинул регион.
В результате посольств, отправленных к Артаксерксу, Клеарх получил признание своего режима и установление хороших отношений с царской властью. Он продолжал поддерживать эти тесные связи с сыном и преемником Артаксеркса, и, по словам Бурштейна, эти дипломатические отношения легли в основу внешней политики Клеарха, поскольку в его правление Гераклея оставалась по существу понтийской державой с внешними интересами во время войн.

Οἱ μέντοι γε ἀνῃρηκότες τὸν τύραννον μικροῦ πάντες οἱ μὲν ὑπὸ τῶν σωματοφυλάκων κατ´ αὐτὸν τὸν τῆς ἐπιθέσεως καιρόν, οὐκ ἀγεννῶς ἀνδρισάμενοι, κατεκόπησαν, οἱ δὲ καὶ ὕστερον συλληφθέντες καὶ πικραῖς τιμωρίαις ἐγκαρτερήσαντες ἀνῃρέθησαν.

Что же касается тех, которые убили тирана, то, за исключением немногих, все пали; одни, проявив благородное мужество, были перебиты телохранителями в самый момент покушения, другие же, схваченные впоследствии и стойко перенеся тяжелые пытки, также погибли.

Массовое истребление тираноубийц телохранителями Клеарха упомянуто также Юстином (XVI, 5, 16-17). Мемнон подчеркивает мужество в бою убийц тирана. Все–таки, при чтении этого замечания, я спрашиваю себя, подчеркивает ли он мужество этих людей как гераклеотов или как противников тирании. Обе гипотезы правдоподобны и не противоречивы, так как мужество гераклеотов является повторяющейся темой в произведении Мемнона. Кроме того, хотя гераклейский историк зависит от своих источников, его портрет, очень враждебный к тирану, разумеется, отражает его собственную ненависть к тирании.

F 2.1-2-5: Регентство Сатира

Σάτυρος δὲ ὁ τοῦ τυράννου ἀδελφός, οἷα δὴ ἐπίτροπος καταλειφθεὶς τῶν παίδων Τιμοθέου καὶ Διονυσίου, τὴν ἀρχὴν ὑποδέχεται· ὃς ὠμότητι μὲν οὐ Κλέαρχον ἀλλὰ καὶ πάντας τυράννους ὑπερέβαλεν. Οὐ μόνον γὰρ τοὺς ἐπιβεβουλευκότας τῷ ἀδελφῷ ἐτιμωρήσατο, ἀλλὰ καὶ τῶν τέκνων ἃ μηδὲν συνῄδει τοῖς γεγεννηκόσιν, οὐδὲν ἀνεκτότερον ἐδηλήσατο, καὶ πολλοὺς ἀναιτίους κακούργων δίκας ἀπῄτησε.

Брат тирана Сатир, оставленный опекуном его сыновей Тимофея и Дионисия, принимает власть; он превзошел жестокостью не только Клеарха, но и всех тиранов. Сатир наказал не только тех, кто был в заговоре против его брата, но не меньше мучил и их детей, совершенно не причастных к происшедшему, и от многих невинных потребовал расплаты за злодеяние.

Σάτυρος δὲ ὁ τοῦ τυράννου ἀδελφός, οἷα δὴ ἐπίτροπος καταλειφθεὶς τῶν παίδων Τιμοθέου καὶ Διονυσίου, τὴν ἀρχὴν ὑποδέχεται:
Смерть тирана не уничтожила тиранию, поскольку Юстин указывает: «В результате, тиран был убит, но их родина не была освобождена» (XVI, 5, 17). Конечно, в Гераклее было недовольство, но Хион и его соратники не смогли воспользоваться им, и их действия, как представляется, не получили популярности. Может быть, они думали, что свобода должна была автоматически вернуться после смерти тирана, но они ошиблись, так как восстание против порядка, установленного Клеархом, не продолжилось после заговора. Сатиру было 59 лет (ср. F 2,5), когда он начал управлять Гераклеей от имени своих племянников в 352 году. Тимофей и его брат Дионисий были еще несовершеннолетними. Клеарх, несомненно, осознавая постоянную угрозу его безопасности, должен был считать, что в случае его смерти его дети будут все еще слишком молоды. Без сомнения, он считал, что если у Тимофея не будет сильного и верного регента, тот будет вскоре отстранен от власти. Итак, перед смертью Клеарх позаботился о правопреемстве, предоставив своим детям своего брата в качестве опекуна (ἐπίτροπος). Его цель была, прежде всего, если верить проводимой Сатиром политике, сохранить наследование нетронутым и защитить его от любой угрозы. Он, в некотором роде, стал «опекуном» тирании. Очевидно, в лице Мемнона у нас имеется единственный источник этих семи лет правления. Еще Юстин кратко указывает на царствование Сатира: «Ибо брат Клеарха, Сатир по его примеру захватил тиранию» (Justin. XVI, 5, 18; Trogue–Pompeе, Prol. 16, упоминает только имя).
Несмотря на насильственную смерть Клеарха, который был убит собственными родственниками, передача власти прошла без помех, вероятно, потому, что многие из его сторонников не хотели перемен. Действительно, они наверняка боялись возвращения тех, кто был изгнан Клеархом, что означало для них потерю их богатств (которые составились в основном из собственности, конфискованной тираном у изгнанников) и влияния, которое они приобрели с момента создания тирании в городе.
ὃς ὠμότητι μὲν οὐ Κλέαρχον ἀλλὰ καὶ πάντας τυράννους ὑπερέβαλεν:
Как и Мемнон о Сатире, высказывается и Плутарх о персидском царе Артаксерксе III Охе (Plut. Artax. 30,9): «который превзошел всех государей своей жестокостью и вкусом к крови». Как и у Клеарха, в портрете Сатира есть характерные черты тирана. Одним из атрибутов типичного тирана является жестокость (F 1,1). Насилие клеархова брата проявилось с самого начала его правления, ибо он преследовал и уничтожал всех тех, кто мог угрожать его еще хрупкой власти.
οὐ μόνον γὰρ τοὺς ἐπιβεβουλευκότας τῷ ἀδελφῷ ἐτιμωρήσατο, ἀλλὰ καὶ τῶν τέκνων ἃ μηδὲν συνῄδει τοῖς γεγεννηκόσιν, οὐδὲν ἀνεκτότερον ἐδηλήσατο, καὶ πολλοὺς ἀναιτίους κακούργων δίκας ἀπῄτησε.
Этот отрывок освещает процесс чистки, затронувшей не только семьи заговорщиков, но и всех тех, кого Сатир подозревал в сочувствии убийцам своего брата. Бурштейн считает, что этот период террора, безусловно, ограничивается лишь ранними днями его царствования, так как заговор включал членов двора и, точнее, клеархову родню. В самом деле, по словам Юстина (XVI, 5, 13) Хион и его товарищи получили помощь от 50 своих родственников, чтобы прибить Клеарха, и эта информация предполагает, что они составляли большую группу противников тирании. Следовательно, Сатиру пришлось искоренить любую оппозицию, чтобы избежать малейшего вызова его власти или его племянников. Как и в момент захвата власти Клеархом, потенциальные подозреваемые, у которых было время, бежали из города. Другие, несомненно, испытали ту же участь, что и булевты и их семьи во время Клеарха, а именно, тюремное заключение или убийство. Их имущество было конфисковано и перераспределено среди тех родственников тирана, чья преданность устояла.

Τοῦτον δὲ καὶ μαθημάτων τῶν τε κατὰ φιλοσοφίαν καὶ τῶν παντὸς ἐλευθερίου ἄλλου παντελῶς ὑπάρξαι ἀπαράδεκτον, καὶ νοῦν δὲ πρὸς τὰς μιαιφονίας μόνον ὀξύρροπον ἔχοντα φιλάνθρωπον μηδὲν μηδὲ ἥμερον μήτε μαθεῖν ἐθελῆσαι μήτε φῦναι ἐπιτήδειον. Ἀλλὰ πάντα μὲν ἦν οὗτος κάκιστος, εἰ καὶ χρόνος αὐτῷ κόρον λαβεῖν τῶν ἐμφυλίων αἱμάτων καὶ τῆς μιαιφονίας ὑπεξέλυεν· ἐπὶ δὲ τῇ φιλαδελφίᾳ τὸ πρῶτον ἠνέγκατο.

Мемнон говорит, что Сатир был чужд знания философии и совершенно не искушен в отношении тех знаний, которые должны быть присущи всякому свободному. Имея ум острый лишь в совершении преступлений, он не желал научиться чему–либо человеколюбивому или кроткому и был неспособен к этому от природы. Он был отвратителен во всех отношениях, хотя время и доводило его до пресыщения кровью соплеменников и преступлением; брата же он любил чрезвычайно.

τοῦτον δὲ καὶ μαθημάτων τῶν τε κατὰ φιλοσοφίαν καὶ τῶν παντὸς ἐλευθερίου ἄλλου παντελῶς ὑπάρξαι ἀπαράδεκτον:
Из этого отрывка видно, что Сатир не продолжил культурную политику своего брата. Тиран очень широко описывается как жестокий и брутальный деспот. Тем не менее одной из характеристик Дионисия Сиракузы и Клеарха является факт, что они развили придворную жизнь, предвещавшую великие эллинистические монархии, потому что каждый из них пытался сделать свой двор интеллектуальным центром. Но Сатир не вписывается в эту модель, являясь на всех уровнях «плохим парнем», чьи действия, по–видимому, ограничиваются областью убийств.
καὶ νοῦν δὲ πρὸς τὰς μιαιφονίας μόνον ὀξύρροπον ἔχοντα φιλάνθρωπον μηδὲν μηδὲ ἥμερον μήτε μαθεῖν ἐθελῆσαι μήτε φῦναι ἐπιτήδειον. Ἀλλὰ πάντα μὲν ἦν οὗτος κάκιστος, εἰ καὶ χρόνος αὐτῷ κόρον λαβεῖν τῶν ἐμφυλίων αἱμάτων καὶ τῆς μιαιφονίας ὑπεξέλυεν:
Мемнон дважды использует термин «μιαιφονία», которым подчеркивается царившая в Гераклее атмосфера. Это повторение автора также подчеркивает негативные черты характера Сатира и, в частности, его чрезмерный вкус к убийству. Описание личности гераклейского тирана аналогично описанию Платона (Gorgias, 492 b-c), согласно которому именно характер этого типа формирует тирана.
Однако в традиционном образе тиранического человека древние связывают характер человека с его амбициями. Но здесь Мемнон представляет Сатира как бескорыстного энтузиаста. По общему признанию, целью его маневров является сохранение режима, но он действует в интересах своих племянников, а не для себя. Более того, временный характер его правления отмечен, как мне кажется, тем, что Мемнон использует термин «сограждане», тогда как в случае с Клеархом он выделяет два периода его царствования, четко используя термины «сограждане» и «подданные». Вполне вероятно, что Сатир не рассматривал гераклеотов как своих подданных, конечно, считая настоящими правителями своих племянников. В отличие от своего брата, он также, кажется, не вел придворную жизнь или не имел никаких притязаний на божественный статус, иначе можно было бы предположить, что Мемнон наверняка упомянул об этом. Бурштейн удивлен замечанием Мемнона, что Сатир со временем насытился кровью соотечественников. Он считает, что в свете этих размышлений следует понимать, что чрезмерные преступления были совершены только в первые дни его правления, с тем чтобы устранить любые очаги оппозиции, но они прекратились или, по крайней мере, стали реже в остальное время его царствования. Однако по этому вопросу, однако, перевод Анри «хотя со временем он должен был насытиться кровью своих сограждан и грязью преступлений», предполагает с другой стороны то, что тиран должен был смягчиться с течением времени, но это было не так. Тем не менее мне кажется необходимым исправить перевод следующим образом: «хотя со временем он, похоже, насытился кровью своих сограждан и грязью преступлений».
ἐπὶ δὲ τῇ φιλαδελφίᾳ τὸ πρῶτον ἠνέγκατο:
Мемнон, по–видимому, оправдывает доброжелательное поведение тирана в отношении племянников братской любовью (ср. 2. 3), которая со временем отвлекает его от преступлений. Без сомнения, после того, как он устранил любую потенциальную угрозу против своей власти, Сатир позаботился о чести своего брата и обещании, которое он, без сомнения, дал ему перед его смертью, что он будет заботиться о своих племянниках.

Τὴν γὰρ ἀρχὴν τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισὶν ἀνεπηρέαστον συντηρῶν ἐπὶ τοσοῦτον τῆς αὐτῶν κηδεμονίας λόγον ἐτίθετο, ὡς καὶ γυναικὶ συνών, καὶ τότε λίαν στεργομένῃ, μὴ ἀνασχέσθαι παιδοποιῆσαι, ἀλλὰ μηχανῇ πάσῃ γονῆς στέρησιν ἑαυτῷ δικάσαι, ὡς ἂν μηδ´ ὅλως ὑπολίποι τινὰ ἐφεδρεύοντα τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισίν.

Охраняя в нерушимости власть для детей брата, он настолько заботился об их интересах, что, живя с женой и сильно любя ее, не желал, однако, иметь детей, но всякими способами обрек себя на лишение потомства, чтобы не оставить совершенно никого, кто бы мог злоумышлять против детей брата.

τὴν γὰρ ἀρχὴν τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισὶν ἀνεπηρέαστον συντηρῶν ἐπὶ τοσοῦτον τῆς αὐτῶν κηδεμονίας λόγον ἐτίθετο:
Слово συντηρῶν (охраняющий) относится к роли опекуна, которую играет Сатир. Его правление в основном было посвящено сохранению власти, поскольку он получил ее от Клеарха, чтобы передать ее Тимофею, когда тот стал бы достаточно взрослым, чтобы взять на себя царские обязанности. Поэтому после перечисления многочисленных преступлений Сатира, Мемнон подчеркивает здесь одно из его редких качеств, а именно любовь, которую он питает к своей семье. Отвратительно обращаясь со своими согражданами, он с другой стороны вел себя как преданный брат, внимательный дядя и любящий муж. Тот, кто в предыдущем отрывке представлен как нисколько не уважающий человеческую жизнь, показывает, напротив, реальное чувство долга перед своей семьей. Согласно Мемнону, Сатир был настолько предан своим племянникам, что решил не иметь детей, чтобы избежать возможных конфликтов наследования после его смерти. Этот аргумент кажется гораздо более благородным, чем вероятная реальная причина для его отсутствие потомства. Действительно, из описания в F 2.4 видно, что Сатир страдал от рака яичек, который более прагматичным образом объяснил бы тот факт, что у него не было детей от жены, тем более, что ему было уже 59 лет, когда он пришел к власти.
Геродот сообщает о Писистрате: «Писистрат женился на дочери Мегакла, в соответствии с достигнутым ими соглашением. У него были сыновья, которые уже выросли, а поскольку Алкмеониды, как говорили, были прокляты, он не хотел ребенка от своей новой жены и не спал с ней». Алкмеониды были объявлены святотатцами из–за участия Мегакла в убийстве сторонников Килона, которые пытались установить тиранию в 630‑х гг. Писистрат, чтобы избежать навлечь на себя гнев богов, должны остерегаться всякого осквернения и, следовательно, не мог соединиться с дочерью Мегакла, которая несла в себе нечистоту, связанную с преступлением ее отца. Однако, наряду с этим чисто религиозным оправданием, вполне вероятно, что Писистрат находился под влиянием его двух сыновей, Гиппия и Гиппарха, которые не были благосклонны к появлению нового наследника, рожденного от другого брака. Этот другой пример свидетельствует, на мой взгляд, об обоснованиях, которые авторы пытаются дать поведению, в данном случае, выбору Писистрата и Сатира не иметь потомства. Аргументы, выдвинутые Геродотом и Мемноном, не соответствуют одному и тому же порядку, но они показывают, что соответствующее поведение этих двух тиранов можно объяснить причинами, весьма отличающимися от предлагаемых историками.
Хотя он настаивает на отрицательных аспектах личности первых двух тиранов, Мемнон тем не менее квалифицирует каждого из этих вождей. Для Клеарха он выдвигает его философскую культуру, в то время как для Сатира это его преданность его домашним. Может быть Мемнон пытается нюансировать, хотя и слегка, весьма стереотипный портрет этих тиранов?

Οὗτος ἔτι ζῶν καὶ γήρᾳ βαρυνόμενος Τιμοθέῳ τῷ πρεσβυτέρῳ τῶν παίδων τοῦ ἀδελφοῦ ἐγχειρίζει τὴν ἀρχήν, καὶ μετὰ χρόνον οὐ πολὺν ἀνιάτῳ πάθει καὶ χαλεπωτάτῳ συσχεθείς, — καρκίνωμα γὰρ μεταξὺ βουβῶνός τε καὶ ὀσχέου ὑποφυὲν τὴν νομὴν πρὸς τὰ ἔνδον ἐπεδίδου πικρότερον, ἐξ οὗ ἰχῶρες ἀναστομωθείσης τῆς σαρκὸς ἐξέρρεον βαρὺ καὶ δύσοιστον πνέουσαι, ὡς μηκέτι μήτε τὸ ὑπηρετούμενον μήτε τοὺς ἰατροὺς τὸ τῆς σηπεδόνος στέγειν δυσῶδες καὶ ἀνυπόστατον. Καὶ συνεχεῖς δὲ ὀδύναι καὶ δριμεῖαι ὅλον τὸ σῶμα κατέτεινον, ὑφ´ ὧν ἀγρυπνίαις τε καὶ σπασμοῖς ἐξεδίδοτο, ἕως προκόψασα μέχρις αὐτῶν τῶν σπλάγχνων τοῦ πάθους ἡ νομὴ τοῦ βίου ἀπέρρηξεν.

Еще будучи жив, он, отягощенный старостью, вручает власть старшему из детей брата Тимофею, а сам немного спустя умирает, охваченный неисцелимой и тяжелой болезнью. Ибо рак, выросший между пахом и мошонкой, распространился в еще более тяжелой форме на значительное пространство внутрь; отсюда изливались истечения открывшейся плоти, издававшие тяжелый и трудно переносимый запах, так что ни челядь, ни врачи не могли более переносить непреодолимого зловония гниющей плоти. Постоянные же и пронзительные боли истязали все тело; из–за них он лишился сна и был отдан в жертву страшным судорогам, пока дошедшая до самых внутренностей область распространения болезни не оторвала его от жизни.

οὗτος ἔτι ζῶν καὶ γήρᾳ βαρυνόμενος Τιμοθέῳ τῷ πρεσβυτέρῳ τῶν παίδων τοῦ ἀδελφοῦ ἐγχειρίζει τὴν ἀρχήν:
Сатир ценил свою роль регента. Без сомнения, Тимофей достиг возраста, чтобы взять на себя свои обязанности, но он, должно быть, был молод и недостаточно компетентен с точки зрения Сатира, считавшего необходимым управлять вместе с племянником. Клеархов брат, вероятно, играл роль советника последнего, чтобы передача власти была успешной, хотя мы не знаем, как эти два человека могли работать сообща и в каких областях применял свои навыки Тимофей.
καὶ μετὰ χρόνον οὐ πολὺν ἀνιάτῳ πάθει καὶ χαλεπωτάτῳ συσχεθείς… τοῦ βίου ἀπέρρηξεν.
Этот отрывок дает очень подробное описание заболевания, которое грызло Сатира. Удивительно видеть, что Фотий счел полезным и интересным сообщать об этой конкретике жизни тирана, в то время как у нас нет подробностей о деяниях Сатира, если, конечно, Мемнон о них упомянул. Влияние ли на патриарха его религии и окружающей среды заставляет его приводить факты, которые сильно подчеркивают мучительную смерть тех, кто совершил зло? Портрет больного тирана у Мемнона весьма похож на описание умирающего царя Ирода у Флавия Иосифа (BJ I, 3, 656), перенятое Евсевием Кесарийским (Церковная история, I, 8, 9). В отношении обоих авторы настаивают, в частности, на гниении яичек. В случае с Сатиром, Мемнон сообщает, что он страдал раком гениталий, затронутые злом и четко указывает места, пораженные этим заболеванием словами βουβών (пах) и ὀσχεον (семенники). Говоря об Ироде, Флавий Иосиф упоминает опухоль живота и гниение половых органов. Мемнон и Иосиф Флавий подробно описывают ухудшение состояния здоровья этих двух вождей. Болезнь Сатира вызвала истечения серозной жидкости, в случае с Иродом черви роились в его детородных частях.
BJ, I, 3, 656: «С этого момента болезнь, опустошая все его тело, причинила ему множество страданий. При легкой лихорадке его терзали невыносимый зуд всей кожи, постоянные боли в толстой кишке, отёк ног как от водянки, кроме того, опухоль нижней части живота и гангрена половых органов, вызвавшая появление червей, наконец, астма, удушье, судороги всех конечностей. Пророки утверждали, что эти хвори были карой за казни раввинов».
Царь Ирод умер в 4 г. до н. э. от странной и отвратительной болезни. Флавий приводит описание симптомов. Как отметила Эдит Парментье, Ирод страдал от множества патологий, которые, по–видимому, относятся к нескольким заболеваниям. Более того, слухи о его смерти привели к волнениям, и руководители восстания были сожжены. Болезнь царя была усугублена этими беспорядками, а его смерть среди жестоких страданий была расценена Флавием Иосифом как кара. Смерть Ирода является частью общей литературной темы об ужасной смерти, уготованной плохим царям. Евсевий Кесарийский, работавший в четвертом веке нашей эры, также интересуется смертью Ирода, связывает ее с массовыми убийствами невинных и считает ее наказанием от божественного провидения. Связь между болезненной смертью и прошлыми преступлениями встречается и в случае с Сатиром, поскольку следующий фрагмент Мемнона сообщает, что условия, при которых он умер, расценивались как наказание за его убийственные деяния. Поэтому становится понятным, что Фотий передал рассказ Мемнона о смерти тирана в той мере, в какой он обращался к читателям, и в частности к христианам, которые также подвергались преследованиям.

Ἐδίδου μὲν καὶ οὗτος, ὥσπερ καὶ Κλέαρχος, τελευτῶν τοῖς ὁρῶσιν ἐννοεῖν δίκας ἀπαιτεῖσθαι ὧν ὠμῶς τε καὶ παρανόμως τοὺς πολίτας διέθεσαν· πολλάκις γὰρ αὐτόν φασιν ἐν τῇ νόσῳ τὸν θάνατον ἐπελθεῖν αὐτῷ κατευχόμενον μὴ τυχεῖν, ἀλλὰ συχναῖς ἡμέραις τῇ πικρᾷ καὶ βαρείᾳ καταδαπανώμενον νόσῳ οὕτως ἀποτίσαι τὸ χρεών, ἔτη μὲν βιώσαντα πέντε καὶ ἑξήκοντα, ὧν ἡ τυραννὶς εἶχε ζʹ. Ἀρχίδαμος δὲ τηνικαῦτα Λακεδαιμονίων ἐβασίλευεν.

Умирая, он, подобно Клеарху, дал убедиться видевшим это, что по справедливости спрашивается с тех, которые жестоко и противозаконно обращались с гражданами. Говорят, что он во время болезни часто и напрасно молил смерть прийти к нему; но, много дней сряду истощаемый жестокой и тяжелой болезнью, таким образом выплатил долг. Он прожил шестьдесят пять лет, некоторых тирания занимает семь. В это время у лакедемонян царствовал Архидам.

Ἐδίδου μὲν καὶ οὗτος, ὥσπερ καὶ Κλέαρχος… ἀλλὰ συχναῖς ἡμέραις τῇ πικρᾷ καὶ βαρείᾳ καταδαπανώμενον νόσῳ οὕτως ἀποτίσαι τὸ χρεών:
Мемнон рисует портрет Клеарха и Сатира, настаивая на их жестоком и кровожадном поведении — типичной чертой тиранов. Портрет плохого владыки дополняется описанием их соответствующих смертей. Сатир также, кажется, платит высокую цену за совершенные преступления, потому что его, как и брата, терзают призраки тех, кого он убил. По словам Мемнона, страдание было не только физическим, но и психологическим.
Мысль о наказании происходит, безусловно, из Нимфида. Действительно, уже Платон уже писал о наградах и наказании для душ (Republique, X, 615a-c). Он даже приводит описание Аида и наказания, которым подвергся Ардией Великий, тиран города Памфилии, по прибытии в ад (Republique, X, 615 c-616b).
ἔτη μὲν βιώσαντα πέντε καὶ ἑξήκοντα, ὧν ἡ τυραννὶς εἶχε ζʹ. Ἀρχίδαμος δὲ τηνικαῦτα Λακεδαιμονίων ἐβασίλευεν:
Сатир умер в возрасте шестидесяти пяти лет в 345 году, процарствовав семь лет. Диодор (XVI, 36, 3) не упоминает об этом и, кроме того, назначает его годы правления Тимофею, которого он представляет в качестве прямого преемника Клеарха: «Клеарх, тиран Гераклеи, был убит во время праздника Диониса, когда он отправился на спектакль, после двенадцати лет правления, а его сын Тимофей ему наследовал и правил пятнадцать лет». Якоби считает, что Диодор обходит Сатира молчанием, потому что он был только опекуном своих племянников. Более того, история Мемнона, как правило, показывает Сатира скорее как своего рода опекуна, чем как истинного правителя, проводящего собственную политику. За семь его лет правления не упоминается ни одного большого переворота. Ограничившись ролью «опекуна», Сатир не разрешил проблем, связанных с долгами граждан, и не смягчил способа управления, принятого Клеархом. Это может объяснить факт, что Фотий не сообщает о действиях Сатира, кроме преступлений, которые он совершил, хотя сам Мемнон упоминал их.
Способ подхода к правлению первых двух тиранов в целом очень похож и остается весьма стереотипным. Мемнон обнаруживает правление Сатира во время правления Архидама III. Якоби предполагает, что эта ссылка на царя Спарты, а не на персидского царя указывает на установление дипломатических связей между Гераклеей и Спартой при Сатире. Этот выдающийся ученый также исправил Агесилая на Архидама, поскольку последний царь Спарты по имени Агесилай умер в 361/360 г., так что здесь может быть только Архидам III, который правил с 361/0 до 339/8 гг. Опять же, удивительно, что не Филипп II служит в качестве ссылки для датировки правления Сатира.

F 3.1-3.3: Правление Тимофея

Ὁ δὲ Τιμόθεος παραλαβὼν τὴν ἀρχὴν οὕτω ταύτην ἐπὶ τὸ πρᾳότερον καὶ δημοκρατικώτερον μετερρύθμιζεν, ὡς μηκέτι τύραννον ἀλλ´ εὐεργέτην αὐτὸν οἷς ἔπραττε καὶ σωτῆρα ὀνομάζεσθαι. Τά τε γὰρ χρέα τοῖς δανεισταῖς παρ´ ἑαυτοῦ διελύσατο, καὶ τοῖς χρῄζουσι πρὸς τὰς ἐμπορίας καὶ τὸν ἄλλον βίον τόκων ἄνευ ἐπήρκεσε, καὶ τῶν δεσμωτηρίων οὐ τοὺς ἀνευθύνους μόνον ἀλλὰ καὶ τοὺς ἐν αἰτίαις διηφίει καὶ δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος, καὶ τὰ ἄλλα χρηστὸς καὶ τὰς ὑποθέσεις οὐκ ἀπιστούμενος. Ἐφ´ οἷς καὶ τὸν ἀδελφὸν Διονύσιον τά τε ἄλλα πατρικῶς περιεῖπε, καὶ κοινωνὸν μὲν εἶχεν αὐτίκα τῆς ἀρχῆς, ἐχομένως δὲ καὶ διάδοχον.

Взявши власть, Тимофей так изменил ее в сторону смягчения и демократизации, что благодаря своим делам стал называться не тираном, но благодетелем и спасителем. Ведь он из своих средств оплатил ростовщикам задолженность, а нуждающимся предоставил беспроцентную денежную помощь для ведения торговли и других дел и из тюрем отпустил не только невиновных, но и тех, на ком была вина. Тимофей был судьей строгим, но вместе с тем человеколюбивым и хорошим человеком во всем остальном и, в частности, никому не внушал подозрения своими мыслями. Обладая такими качествами характера, он отечески любил своего брата Дионисия и, в частности, сразу сделал его соучастником власти и назначил наследником.

ὁ δὲ Τιμόθεος παραλαβὼν τὴν ἀρχὴν:
Сатир, похоже, передал большую часть полномочий Тимофею еще при своей жизни (см. F 2,4). Последний поэтому легко занял положение единоличного правителя после кончины дяди, хотя он был еще несовершеннолетним, вероятно около 345 г. Наверняка он был окружен советниками, сторонниками отца и дяди, хотя источники молчат об этом.
οὕτω ταύτην ἐπὶ τὸ πρᾳότερον καὶ δημοκρατικώτερον μετερρύθμιζεν, ὡς μηκέτι τύραννον ἀλλ´ εὐεργέτην αὐτὸν οἷς ἔπραττε καὶ σωτῆρα ὀνομάζεσθαι:
Смерть Сатира и приход Тимофея к единоличной власти отмечают переходный период в истории Гераклеи, где тирания вполне укоренилась в основном из–за насильственного правления Клеарха и Сатира. Кажется, что гераклеоты приняли их нового руководителя, по крайней мере, без враждебных протестов, возможно из–за репрессий которые открывали царствования первых двух тиранов.
Местная традиция, сохранившаяся у Мемнона, показывает, что Тимофей пользовался большой популярностью и престижем. Исократ в письме к Тимофею указывает, насколько он ценит то, что тот будет лучше использовать власть, чем его отец: «я поздравляю тебя во–первых, потому что я узнал, что ты используешь власть, которой обладаешь, благороднее и мудрее, чем твой отец (Lettres, VII, 1). Его комментарии являются тем более удивительными, что он весьма критично относится к своему бывшему ученику, отцу Тимофея. Хотя эти два свидетельства высветили поразительную перемену, начатую Тимофеем в Гераклее, следует иметь в виду, что враждебность Нимфида к первым двум тиранам только увеличивает контраст между портретами Клеарха и Сатира, обозначенными как плохие тираны, и Тимофеем.
В этом отрывке ясно, что отношения между народом и правителем приняли новый поворот с Тимофеем, который представлен как тиран, ценимый в отличие от его предшественников народом. Термин δημοκρατικώτερον, в этом контексте, очевидно, относится к способу правления Тимофея, отличному от клеархова. Это означает, что новый тиран был ближе к своим подданным, более доступным и доброжелательным к ним, в отличие от его отца, который жил в изоляции в своей крепости и меры предосторожности которого для защиты себя только усиливали подозрения в городе. Может показаться удивительным, что этот термин используется потому, что Тимофей незаконно владел властью, и что он постепенно покинул демократический фасад, чтобы превратиться в царя. Общественное признание выражается также в том, что он получил титулы Евергета и Сотера и удостоился поклонения в рамках культа. Вполне вероятно, что именно гераклейское собрание проголосовало за эти почести в благодарность за милости, которыми он одарял подданных. Эти почести, которые, к сожалению, не отражены в эпиграфических источниках, безусловно, были присуждены Тимофею после того, как он начал свои реформы. Его экономическая политика сделала его благодетелем, лидером, который знал, как заботиться о своих подданных, предоставляя им льготы. Что касается прозвища Сотер, то оно, возможно, было присуждено ему за военные операции, или просто за его достоинства как вождя. Его гораздо более мягкий и доброжелательный способ правления позволил гражданам восстановить согласие, которое исчезло ранее под насилием Клеарха и Сатира.
Портрет Тимофея более напоминает доброго царя, которого мыслители четвертого века берут в качестве эталона, когда отличают хороших тиранов от плохих. Сравнение с Дионисием Сиракузским снова приходит на ум, потому что, если его действия и поведение в значительной степени вызвали негативные и стереотипные изображения тирана, как у Платона, Исократа и Диодора, тем не менее, кажется, что его правление смягчилось с течением времени. Действительно, Диодор неоднократно настаивает на доброте и гуманности тирана и замечает, что «он сменил твердость своей тирании на мягкое и доброжелательное поведение по отношению к подданным, и он не приговаривал больше ни к смертной казни, ни к изгнанию, как он проделывал это прежде» (XIV, 45; ср. XIV, 105). Мы, следовательно, совсем не видим тирана, живущего в страхе, окруженного врагами и ведущего себя насильственным образом. Моссе указывает на то, что Диодор приписывает это доброжелательное поведение политическому расчету, потому что «поскольку на его тиранию не покушались, Дионисий, с другой стороны, усугубил ярмо, наложенное им на подданных». Это изменение поведения Дионисия, и кроме того поведение Тимофея напоминают замечания Аристотеля, который указывает, что тиран имеет политические средства: он должен хорошо заведовать государственной казной и не накапливать богатств для своей прибыли; он должен жить без излишеств и проявлять мужество, особенно в военной области; он должен сосредоточиться на благе для подданных и «представать перед своими подданными не как тиран, а как глава семьи и царь» (Politique, V, 11, 1314 B-1315 a). По словам Аристотеля, если тиран ведет себя как царь, поступая как «благодетель», а не единственно для своего удовольствия, он имеет все шансы на поддержку и получение признания власти (Politique, V, 10, 1310 b).
Независимо от того, следовал ли Тимофей мудрым советам мыслителей своего времени и, в частности, Исократу, представляется очевидным, что меры, которые он принял в начале своего правления, были предназначены для его подданных: он намеревался управлять Гераклеей как монарх, но хотел делать это для блага своих подданных. После многих лет клеархова и сатирова террора, кажется, гераклеоты приспособились к тираническому режиму, тем более, что их новый лидер, казалось был склонен сделать их жизнь более приятной, хотя нет никаких свидетельств того, что он отказался жить по лекалам отца.
τά τε γὰρ χρέα τοῖς δανεισταῖς παρ´ ἑαυτοῦ διελύσατο, καὶ τοῖς χρῄζουσι πρὸς τὰς ἐμπορίας καὶ τὸν ἄλλον βίον τόκων ἄνευ ἐπήρκεσε, καὶ τῶν δεσμωτηρίων οὐ τοὺς ἀνευθύνους μόνον ἀλλὰ καὶ τοὺς ἐν αἰτίαις διηφίει:
Кажется, что молодой лидер Гераклеи быстро принял решение о внесении существенных изменений по сравнению с предшественниками не только в способе правления, но и в экономической сфере. В отличие от отрывков, посвященных царствованиям Клеарха и Сатира, здесь раскрывается основные направления экономической политики, возглавляемой Тимофеем. Биттнер считает, что этот интерес Мемнона или к его источника Нимфида, несомненно, объясняется более мягким характером его правления, что, следовательно, является более приемлемым. Клеарх и Сатир не решили проблему долгов, которая, как представляется, ухудшилась, затронув особенно беднейших граждан. Вопреки традиционному образу тирана, который имел характеристики демагога, удовлетворяющего всем требованиям демоса, предшественники Тимофея не произвели нового раздела земель. С другой стороны, как представляется, существует большая социальная разница между бедными и богатыми. Тимофей не отменил долги, потому что это привело бы к враждебности со стороны кредиторов, то есть, богатых членов общества, которые со времени захвата власти Клеархом сформировали новую аристократию. Тогда юный тиран не мог угождать демосу, не вызывая гнева тех, кто составлял массу сторонников тирании. Тем не менее он смог мудро использовать унаследованное богатство своего отца и отменил долги, причитающиеся ему лично. Его щедрость добавила ему популярности, и его жест не привел к серьезным потрясениям. Исократ также похвалил усилия Тимофея за хорошее использование денег отца, призывая его на этом не останавливаться (Lettres, VII, 6). В дополнение к этой первой символической мере, Тимофей начал помогать гераклеотам, чтобы могли удовлетворить их потребности. Опираясь на свои личные средства, он одалживал деньги гражданам на «другие текущие нужды» (τὸν ἄλλον βίον), которые, безусловно, включали выплату их долгов. Эта мера укрепила связи между тираном и его подданными, поскольку теперь они были лично связаны с их лидером. Поскольку Мемнон говорит о кредитованиях, а не дарениях, необходимо представить себе, что, став новым кредитором его подданных, Тимофей не ограничивался сокращением сохраняющейся проблемы долгов в Гераклее, но что также намеревался окружить себя сетью клиентов, которые были в долгу перед ним. Его наследство также использовалось для помощи гражданам, которые хотели заниматься торговлей. По словам Биттнер, новый лидер, вероятно, стремился компенсировать ликвидацию первыми двумя тиранами богатого слоя гераклейского общества, который в одиночку обладал достаточными средствами для инвестирования в коммерческую деятельность. Этой мерой Тимофей стремился развивать гераклейскую экономику.
καὶ δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος, καὶ τὰ ἄλλα χρηστὸς καὶ τὰς ὑποθέσεις οὐκ ἀπιστούμενος:
Тимофей по смерти своего дяди решил объявить амнистию для всех заключенных. Он освободил тех, кто считался виновным, включая преступников. Его жест был тем более замечательным, что он вывел из тюрем и невиновных, безусловно, политических заключенных, которые вероятно заполняли гераклейские тюрьмы. Этот знак, адресованный оппонентам тирании — или, по крайней мере, тем, кто был обвинен во враждебном отношении к ней — был, несомненно, способом подтверждения его готовности покончить с насилием и подозрениями не в пример его предшественникам. Тем не менее амнистия не касалась изгнанников, вероятно, потому, что у них были требования, которых Тимофей не хотел исполнять.
Исократ, который написал к ему некоторое время спустя после его прихода к власти, похвалил его за первые шаги (Lettres, VII, 1-6), прежде чем дать ему некоторые советы (VII, 7-9). Он приглашает его последовать примеру тирану лесбосской Мефимны, который возвратил изгнанников, вернул их имущество и предложил компенсацию владельцам, которые извлекли выгоду из прошлых конфискаций (VII, 8-9). В результате следует признать, что афинский ритор был осведомлен о его всеобщей амнистии и что последняя не относилась к изгнанникам. По этой причине и, как справедливо отметил Бурштейн, весьма вероятно, что Исократ попытался заступиться перед Тимофеем за гераклейских эмигрантов, которые хотели вернуться в родной город и вернуть прежнюю собственность. Однако по тем же причинам, что и упомянутым выше, Тимофей не мог рисковать разозлить своих сторонников, чья нынешняя ситуация была счастливым для них следствием изгнания и конфискаций, к которым первые тираны прибегали во время своего царствования. Кроме того, изгнанные не должны были быть достаточной угрозой, чтобы подтолкнуть Тимофея вступить в переговоры с ними, так как его власть была достаточно хорошо принята.
Он подчеркивает еще один положительный аспект правления Тимофея, назвав его внимательным и гуманным судьей: δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος. Выбор этих квалификаторов является тем более впечатляющим, что он сильно контрастирует с лексикой, используемой для обозначения его предшественников и, в частности, его отца, называемого мизантропом (F 1,3). Тимофей отступил от произвольных действий Клеарха и Сатира, которые в области правосудия практиковали тюремное заключение и неправомерное убийство. Мы не знаем, осуществлял ли Тимофей функции стратега–автократора, которые приписывались его отцу, потому что источники молчат об этом. Однако, по мнению Берве, эта судебная система не позволяла выполнять функции судьи, не говоря уже о помиловании заключенных. С другой стороны, полномочия Тимофея казались больше сродни царским, предполагая, что молодой правитель убрал демократический фасад, под прикрытием которого его отец и дядя осуществляли свою власть. Кроме того, его решение о привлечении своего брата к власти, как правило, доказывает его готовность утвердить себя в качестве истинного монарха.
ἐφ´ οἷς καὶ τὸν ἀδελφὸν Διονύσιον τά τε ἄλλα πατρικῶς περιεῖπε, καὶ κοινωνὸν μὲν εἶχεν αὐτίκα τῆς ἀρχῆς, ἐχομένως δὲ καὶ διάδοχον:
В очередной раз Мемнон подчеркивает братскую любовь, которая связывает эту фамилию (ср. 2.2-3 о Сатире) и которая, кажется, объясняет долголетие этой «династии» гераклейских тиранов. Действительно, борьба за власть между членами этой семьи, несомненно, ослабила бы режим, установленный Клеархом. Напротив, однако, все указывает на то, что они пытались сохранить власть в своем доме, защищая ее от потенциальных противников. Использование термина πατρικῶς (по–отцовски), безусловно, относится к благосклонности Тимофея к младшему брату, с которым он поступал как любящий и внимательный отец. Вскоре после своего вступления в единоличную власть, молодой правитель официально приобщил своего брата Дионисия к власти и назначил его своим преемником. Следует признать, что во время приобщения Дионисий был еще несовершеннолетним, как и его брат. Хронология Мемнона показывает свои ограничения. Возможно, Тимофей быстро явил свое намерение сделать брата своим преемником, однако, провозглашение в столь короткий промежуток времени после его воцарения представляется рискованным для молодого правителя, чья власть всегда незаконна. Мне кажется, что Тимофею пришлось ждать, прежде чем официально связать своего брата с троном. Следовательно, я предложу более позднюю дату для их совместного правления, которое, несомненно, стало официальным после победоносных кампаний Тимофея. Следовательно, если признать, что Дионисий действовал в контексте осады Византия Филиппом, приобщение Дионисия должно было произойти около 340, или даже 339 г. В дополнение к своему намерению касательно младшего брата, Тимофей позаботился о том, чтобы у него были наилучшие условия для будущего воцарения. Решение Тимофея отражает новое восприятие власти и предполагает его готовность привязать свою фамилию к судьбе Гераклеи. Управление городом его фамилией приучало гераклеотов к господству одного человека. Тот факт, что Тимофей проявил себя более открыто как истинный авторитет в полисе, и отказавшись от этого способа «скрывать тиранию» под маской демократии был принят и стал приемлемым благодаря своим умеренным манерам, и он знал, как воспользоваться своей славой, чтобы заполучить признание того, кого он выбрал в качестве своего преемника.
Событие приобретает большую важность с учетом серии монет, выпущенных Тимофеем в ознаменование создания этого соправления. Монетная история Гераклеи принимает поворотный пункт с царствованием Тимофея, потому что хотя он продолжает выпускать монеты с надписью ΗΕΡΑΚΛΕΙΑ, другая серия показывает стремление молодого правителя занять новое положение в городе, позицию монарха. Действительно, изображения по обеим сторонам монет меняются: справа теперь появляется голова безбородого Диониса, а на реверсе изображен Геракл, воздвигающий трофей. Но самое важное, несомненно, это то, что надпись ΗΕΡΑΚΛΕΙΑ, которая до сих пор идентифицировала город Гераклею как место выпуска, была заменена именами Тимофея и Дионисия в родительном падеже: ΤΙΜΟΘΕΟΥ\ΔΙΟΝΥΣΙΟΥ.
Эти монеты могут быть связаны с военными операциями Тимофея, которые Мемнон представляет как победоносные (ср. F 3.2). Более того, они, безусловно, являются следствием почестей, дарованных Тимофею собранием. Поэтому я предложу хронологию событий следующим образом:
— Тимофей объявляет всеобщую амнистию в первые дни своего прихода к власти и инициирует экономические меры, 345/4?
— Он проводит успешные военные операции (в связи с осадой Византии), около 340?
— Ассамблея, которая еще имела определенные полномочия в начале его правления, наградила его титулами Евергета и Сотера, чтобы поблагодарить его за благосклонность к своим подданным и признать его качества военного лидера, которые, несомненно, позволили Тимофею спасти город от внешних опасностей, 340?
— В силу поддержки, которую он имеет, Тимофей называет своего брата соправителем и преемником и выпускает серию монет в честь его недавних военных побед, чтобы оформить новое положение своей семьи в этом городе как истинной правящей династии: 340/339?
Жест Тимофея не тривиален, так как выпуск монет — это привилегия, которая принадлежала суверенной власти государства. Поместив свое имя и имя своего брата на монетах, Тимофей теперь считал, что суверенной властью города является не собрание, а он и его брат. Тем самым он превратил тиранию в законную и наследственную власть в своей собственной семье. По словам Бурштейна, этот новый способ утверждения монархической власти привел к упадку роли экклесии, которая продолжала собираться во времена правления Тимофея и его преемников, но только для того, чтобы заниматься второстепенными делами. Не была ли экклесия, при присвоении прозвищ Евергета и Сотера Тимофею, простой палатой регистрации воли монарха? Но с учетом популярности Тимофея представляется более вероятным, что решение было инициировано ассамблеей. Однако, не умаляя значения народной поддержки тирану, необходимо представить себе, что чистка, проведенная его предшественниками, устранила какой–либо очаг сопротивления и что ассамблея фактически состояла в основном из его сторонников. Правление Тимофея ознаменовало собой важный переход в истории тирании, потому что демократический фасад, используемый Клеархом и, вероятно, также Сатиром с целью скрыть реальность их власти, был снят. Выбор его брат Дионисия как соправителя дал ему возможность утвердить в глазах всех его стремление основать настоящую династию.

Οὐ μὴν ἀλλὰ γὰρ καὶ πρὸς τὰς πολεμικὰς τῶν πράξεων ἀνδρείως ἐφέρετο, μεγαλόφρων δὲ ἦν καὶ γενναῖος σῶμα καὶ ψυχήν, ἀλλὰ καὶ πρὸς τὰς τῆς μάχης διαλύσεις εὐγνώμων τε καὶ οὐκ ἄχαρις, πράγματα μὲν συνιδεῖν ἱκανός, ἐξικέσθαι δὲ πρὸς τὰ συνεωραμένα δραστήριος, οἰκτίρμων τε τὸ ἦθος καὶ χρηστός, καὶ τῇ μὲν εὐτολμίᾳ δεινῶς ἀπότομος, τῇ δὲ μετριότητι φιλάνθρωπός τε καὶ μειλίχιος. Διὸ σφόδρα μὲν περιὼν τοῖς πολεμίοις φοβερὸς ἦν, καὶ πάντες αὐτὸν κατωρρώδουν ἐπειδὰν ἀπεχθάνοιτο, τοῖς δ´ ἀρχομένοις γλυκύς τε καὶ ἥμερος. Ἔνθεν καὶ τελευτῶν πόθον αὑτοῦ κατέλιπε πολύν, καὶ πένθος ἤγειρε τῷ πόθῳ ἐνάμιλλον.

Тимофей, как свойственно мужчине, увлекался военным делом. Он был велик духом и благороден телом и душой, а также справедлив в разрешении тяжб и не лишен снисходительности; он был проницателен в дознании дел, опытен в исследовании запутанных обстоятельств, сострадателен и добр по нраву, суров в опасности, в обычной же жизни человеколюбив и мягок. Поэтому, пока он был жив, он был страшен для врагов, и все устрашались, когда он гневался на них, в отношении же подданных он был и мягок и кроток. Вследствие этого, скончавшись, он оставил по себе великую скорбь, и поднялся плач, равный скорби.

Портрет Тимофея у Мемнона остается весьма стереотипным. Перечислив преступления, совершенные Клеархом и Сатиром, гераклейский историк использует всевозможные квалификаторы, чтобы подчеркнуть качества Тимофея на войне.
μεγαλόφρων δὲ ἦν καὶ γενναῖος σῶμα καὶ ψυχήν:
Тимофей описывается как идеальный καλὸς κἀγαθός. Согласно портрету Мемнона, вождь Гераклеи обладает добродетелями, продвигаемыми аристократическим идеалом воина: внешностью, мужеством, великодушием. Согласно Аристотелю, величие души (μεγαλοψυχία) является редким качеством и встречается только у тех, кто обладает всеми достоинствами честного и прекрасного человека: «поэтому очень трудно быть по–настоящему великодушным; ибо нельзя быть великодушным, не соединив всех качеств, которые формируют честного человека» (Никомахова этика, IV, 7, 1124a). «Хороший тиран», кажется, обладает всеми качествами, необходимыми главнокомандующему на войне и, в более общем плане, царю. Он отважный воин, который знает, как быть справедливым в борьбе и как проявить милосердие и доброту. Снисходительность Тимофея на войне перекликается со словами Диодора, который, ссылаясь на Дионисия Старшего (XIV, 9), сообщает, как тиран Сицилии проявил человечность и доброту, когда он мешал своим клевретам избивать беглецов: «убитых было немного, потому что Дионисий прискакал верхом, чтобы предотвратить бойню беглецов. Сиракузяне сразу же разбежались по полю, и вскоре собрали семь тысяч всадников. Дионисий похоронил павших в этом деле сиракузян и послал депутатов в Этну, чтобы пригласить беженцев покориться и вернуться на родину, пообещав на их честь не хранить память о прошлом».
Этот портрет добродетельного вождя на войне соответствует монархической модели четвертого века, периода, который знаменует развитие монархических идей в греческой политической мысли. Авторы этого периода рисуют царя с добродетелями, присущими его положению. Фигура Тимофея и качества, которые он проявил на поле боя, очень напоминают портрет царя Спарты Агесилая у Ксенофонта. Этот идеал также похож на македонскую модель, которая закладывает основы царской легитимности в эллинистическую эпоху, которая в значительной степени основана на способности суверена побеждать. В монархическом идеале царь описывается как воин, победоносный лидер, и победа освящает его власть над его подданными. Именно демонстрируя свои военные возможности, монарх может доказать свою способность управлять (см. также Aristot. Politique, V, 11, 1314b о необходимости для тирана «обращать внимание на значимость войны и прославиться в этой области»).
πρὸς τὰς πολεμικὰς τῶν πράξεων ἀνδρείως ἐφέρετο:
В этом отрывке Мемнон представляет тирана на войне, но описание остается общим и идеализированным. Он не предоставляет никакой информации, которая позволила бы уточнить, о какой кампании идет речь. Впрочем, похвала его мужеству и страх, который оно вселяет в своих врагов, кажется, указывает на то, что военные действия были победными.
По словам Бурштейна, изображение Геракла, воздвигающего трофей, который появляется на реверсе монет, выпущенных Тимофеем в память о совместном правлении Дионисия, в то же время отмечало военные победы тирана. Для Берве и Биттнер вполне вероятно, что победы Тимофея — это признак того, что тиран приступил к перевооружению гераклеотов. Возможно, он следовал советам Исократа на эту тему (Lettres, VII, 9), хотя вопрос об изгнанниках доказывает, что молодой лидер Гераклеи не исполнял во всей полноте заповеди афинского ритора. Тем не менее факт, что Тимофей позволил гражданам носить оружие, понятен, так как благодаря своим реформам он завоевал благосклонность своих подданных и не боялся за свою жизнь в отличие от своих предшественников. Эта мера тем более оправдана с учетом крайне нестабильной политической ситуации в конце 340‑х гг. на Понте и на севере Малой Азии из–за операций, проводимых царями великих держав того времени, Артаксерксом III Охом и Филиппом II Македонским.
Вскоре после прихода к власти Артаксеркс III увидел, что его власть потрясена несколькими восстаниями. Первым руководил сатрап Геллеспонтской Фригии Артабаз, который, наконец, при довольно неясных обстоятельствах, отправился около 355 г. ко двору Филиппа II. Персидский царь руководил тогда операциями против Египта, Финикии и Кипра, которые восстали против великого царя. После блестящего восстановления власти в Египте царь вернулся в Азию и попытался подавить восстания в Малой Азии. Он послал туда шурина Артабаза, Ментора, которому удалось положить конец восстанию Гермия, тирана Атарнея (Диодор, XVI, 52, 2) и «других начальников» (XVI, 52, 8), вероятно, из династий Эолиды и Троады. Хотя Западная Анатолия пребывала в напряженности, наиболее угрожающими столкновениями для Гераклеи были, конечно, операции Филиппа II в Перинфе и Византии. Действительно, правление Тимофея соответствует установлению македонской гегемонии. В период 343-339 гг. Филипп II взял под свой контроль всю Фракию вплоть до Дуная и ряд греческих городов в западной части Понта. Расширение македонской власти беспокоило персидского царя, и напряженность между двумя державами выкристаллизовалась в осаде Перинфа Филиппом в 340 году. По запросу Артаксеркса «сатрапы побережья» послали наемников, чтобы поддержать перинфян (Диодор, XVI, 75, 1-2). Не сумев захватить Перинф Филипп осадил Византией в следующем году (Юстин, IX, 1, 2-4). Его наступательные действия против этой мегарской колонии и охота за понтийскими кораблями, вероятно, вызвали беспокойство Гераклеи. Византий получила помощь от Хиоса, Коса и Родоса (Диодор, XVI, 77). Слова Мемнона, кажется, подразумевают, что Тимофей стал вести активную внешнюю политику, не отказываясь от близких отношений между Гераклеей и персидской державой, вероятно, из–за агрессивности Филиппа к греческим городам. Поэтому, вполне вероятно, что именно в этом контексте Тимофей блестяще вел свои бои. Возможно, он участвовал в оборонительной политике, организованной великим царем для борьбы с македонской угрозой путем предоставления кораблей. Аристотель не скрывал своего восхищения гераклейским флотом (Politique, VII, 5, 7, 1327b 15-16) и если признать, что его замечания относятся к периоду с конца 340‑х до начала 330‑х годов, вполне вероятно, что военно–морская мощь Гераклеи развивалась при правлении Тимофея. Независимо от того, принимал ли тиран участие в операциях в Понте, последовательность событий показывает, что Гераклея вскоре увидела, что македонская угроза исчезла, поскольку Филипп не смог захватить Византий и что он снял осаду в конце зимы 340/39 г. (Justin, IX, 2, 10).
Гипотеза привлекательна, но в параллельных источниках нет информации, подтверждающей эту теорию, поскольку нигде не упоминается о направлении вооруженного контингента или о дипломатической деятельности гераклеотов в этом контексте. Кажется удивительным, что Мемнон не сообщил о содержании деятельности Тимофея, и если бы Византия была упомянута, Фотий, безусловно, сообщил бы информацию с учетом его особого интереса к этому городу. Следовательно, не исключено, что источник Мемнона просто нарисовал портрет Тимофея, ограничившись его поведением, а не конкретными действиями в области внешней политики.
Источники не позволяют официально идентифицировать врагов Гераклеи, однако, Бурштейн считает, что две широкие линии политики Гераклеи могут быть выведены из фотиева резюме Мемнона. Прежде всего кажется, что Тимофей не стремился завоевывать новые земли, если в этом смысле интерпретировать «его умеренность». С другой стороны, он, как представляется, пытался усилить влияние Гераклеи, когда ситуация была благоприятной. Это, безусловно, следует понимать, когда Мемнон пишет: «у него был как глаз, способный охватить дела, так и решение выполнить то, что он предполагал».
τοῖς δ´ ἀρχομένοις γλυκύς τε καὶ ἥμερος. Ἔνθεν καὶ τελευτῶν πόθον αὑτοῦ κατέλιπε πολύν, καὶ πένθος ἤγειρε τῷ πόθῳ ἐνάμιλλον:
Мемнон еще раз показывает, как Тимофею удавалось вести себя как великодушному монарху по отношению к своему народу, чтобы лучше подчеркнуть печаль гераклеотов при его смерти. Возможно, пытаясь нарисовать портрет хорошего тирана, Нимфид сознательно не обратилась к некоторым элементам правления Тимофея, что объяснило бы, почему портрет старшего сына Клеарха остается весьма стереотипным. Тимофей умер в 337 году, процарствовав городом девять лет. У него, похоже, не было детей, вероятно, из–за его молодого возраста на момент его смерти (25/26 лет), и поэтому его брат сменил его, как было запланировано прежде. Диодор (XVI, 36, 6) сообщает, что Тимофей царствовал после Клеарха в течение 15 лет, но годы правления Сатира у Диодора должны быть вычтены.

Ὁ δὲ τούτου ἀδελφὸς Διονύσιος καίει μὲν τὸ σῶμα πολυτελῶς, σπένδει δὲ αὐτῷ καὶ τὰ ἀπὸ βλεφάρων δάκρυα καὶ τὰς ἀπὸ τῶν σπλάγχνων οἰμωγάς, ἐπιτελεῖ δὲ καὶ ἀγῶνας ἱππικούς, οὐχ ἱππικοὺς δὲ μόνον ἀλλὰ καὶ σκηνικοὺς καὶ θυμελικοὺς καὶ γυμνικούς, τοὺς μὲν αὐτίκα, τοὺς δὲ λαμπροτέρους καὶ ὕστερον. Ἀλλὰ ταῦτα μὲν ἡ θʹ καὶ ιʹ τοῦ Μέμνονος, ὡς ἐν ἐπιδρομῇ φάναι, διαγράφει ἱστορία.

Брат его Дионисий с большим великолепием сжигает его тело и воздает ему честь слезами своих очей и исходящими из глубины души стенаниями. Он устраивает и конные состязания, и не только конные, но и сценические, а также состязания в пении и гимнастические; одни он устраивает сейчас же, другие же и еще более блестящие — впоследствии. Это описывают, если изложить бегло их содержание, девятой и десятой книги истории Мемнона.

ὁ δὲ τούτου ἀδελφὸς Διονύσιος καίει μὲν τὸ σῶμα πολυτελῶς, σπένδει δὲ αὐτῷ καὶ τὰ ἀπὸ βλεφάρων δάκρυα καὶ τὰς ἀπὸ τῶν σπλάγχνων οἰμωγάς:
Первым делом Дионисий устроил погребение своему брату. Мемнон снова лексически использует поле братской любви, чтобы изобразить отношения между Тимофеем и Дионисием, и предлагает драматическую сцену, в которой младший сын Клеарха показывает всем фонтанирующую привязанность к своему брату. Печаль Дионисия напоминает грусть Александра при смерти Гефестиона. Элиан (H. V. VII, 8), Арриан и Юстин (XII, 12, 12) рассказывают о боли завоевателя по поводу смерти его друга и о том, как он умер до конца своего траура. Сравнение на этом не заканчивается, потому что погребение покойного тирана, похоже, много значили для города. Конечно, Дионисий не мог подражать похоронам, организованным македонским царем для своего спутника.
ἐπιτελεῖ δὲ καὶ ἀγῶνας ἱππικούς, οὐχ ἱππικοὺς δὲ μόνον ἀλλὰ καὶ σκηνικοὺς καὶ θυμελικοὺς καὶ γυμνικούς, τοὺς μὲν αὐτίκα, τοὺς δὲ λαμπροτέρους καὶ ὕστερον:
Это не просто похороны, описанные здесь Мемноном. Дионисий, по–видимому, учредил первые гераклейские праздники в честь обожествленного Тимофея, которые отмечались с большой помпой, размеры которой во время правления Дионисия возрастали. Действительно, из Мемнона видно, что первый фестиваль был открыт конным ристанием. Тиран добавил потом еще гимнастику, драму и музыкальные состязания. Вероятно, что связи с Афинами способствовали развитию театра в Гераклее. Три вида состязаний, организованных в контексте этого культа, аналогичны тем, которые имели место позже в полисах, организовавших торжества в честь обожествленного царя, например, Птолемея I в Александрии или Селевка I в Илионе. Целью этих торжеств было не только празднование правления хорошего монарха, но и узаконение правления его преемника. Берве сравнивает этот тип торжеств с теми, которые организованы для героев или основателей города. Так что можно себе представить, что Тимофей прославился как основатель нового режима, новой эпохи в Гераклее. Его смерть, несомненно, стала для Дионисия поводом создать монархию, которую он намеревался основать в городе и которую он официально провозгласил в 306/5 году, когда получил титул басилея (ср. F 4, 6).

F 4.1-4.8: Правление Дионисия и регентство Амастриды

Τὴν δὲ ἀρχὴν διαδεξάμενος Διονύσιος ηὔξησε ταύτην, Πέρσας ἐπὶ Γρανικῷ τοῦ Ἀλεξάνδρου μάχῃ καταγωνισαμένου καὶ παρασχόντος ἄδειαν τοῖς βουλομένοις αὔξειν τὰ ἑαυτῶν, τῆς τέως ἐμποδὼν πᾶσιν ἱσταμένης Περσικῆς ἰσχύος ὑποστελλομένης. Ὕστερον δὲ ποικίλας ὑπέστη περιστάσεις, μάλιστά γε τῶν τῆς Ἡρακλείας φυγάδων πρὸς Ἀλέξανδρον περιφανῶς ἤδη τῆς Ἀσίας κρατοῦντα διαπρεσβευομένων, καὶ κάθοδον καὶ τὴν τῆς πόλεως πάτριον δημοκρατίαν ἐξαιτουμένων. Δι´ ἅπερ ἐγγὺς μὲν κατέστη τοῦ ἐκπεσεῖν τῆς ἀρχῆς, καὶ ἐξέπεσεν ἂν εἰ μὴ συνέσει πολλῇ καὶ ἀγχινοίᾳ καὶ τῇ τῶν ὑπηκόων εὐνοίᾳ καὶ θεραπείᾳ Κλεοπάτρας τοὺς ἀπειληθέντας αὐτῷ πολέμους διέφυγε, τὰ μὲν ὑπείκων καὶ τὴν ὀργὴν ἐκλύων καὶ μεθοδεύων ταῖς ἀναβολαῖς, τὰ δὲ ἀντιπαρασκευαζόμενος.

Принявши державу, Дионисий увеличил ее. Александр в битве при Гранине разбил персов и предоставил всем желающим возможность увеличить свои владения, так как сила персов, стоявшая до того всем поперек пути, была сокрушена. Впоследствии он [Дионисий] перенес различные превратности, больше же всего, когда гераклейские изгнанники отправили к Александру, уже явно завладевшему Азией, послов и домогались возвращения домой и восстановления в их полисе свойственной их предкам демократии. Из–за этого он [Дионисий] был уже близок к тому, чтобы лишиться власти; и он потерял бы ее, если бы не избежал угрожавших ему войн благодаря большому благоразумию, сообразительности, благосклонности подданных и услугам, оказанным Клеопатре. Он сумел сделать это, отчасти успокоившись и смягчив гнев, отчасти же и приготовившись со своей стороны к отпору.

τὴν δὲ ἀρχὴν διαδεξάμενος Διονύσιος:
Дионисий сменил брата в 337 году (ср. Диодор, XVI, 88, 5) и хотя он был назначен им как соправитель, он, казалось, не играл очень важную роль в управлении делами, однако смерть Тимофея привел его к власти. Его трон не оспаривался гераклеотами, но он быстро столкнулся с беспорядками, вызванными прибытием македонской армии в Азию.
ηὔξησε ταύτην, Πέρσας ἐπὶ Γρανικῷ τοῦ Ἀλεξάνδρου μάχῃ καταγωνισαμένου καὶ παρασχόντος ἄδειαν τοῖς βουλομένοις αὔξειν τὰ ἑαυτῶν, τῆς τέως ἐμποδὼν πᾶσιν ἱσταμένης Περσικῆς ἰσχύος ὑποστελλομένης:
Борьба Александра с персидским царем ввергла Гераклею в серьезный конфликт. Битва при Гранике, которая состоялась весной 334 года, является первым реальным упоминанием Мемнона о крупном событии в международной истории. Мемнон ничего не говорит о позиции Дионисия в борьбе двух великих держав. Ввиду разногласий между тираном и Александром по поводу гераклейских ссыльных, кажется, что Гераклея не перешла в македонский лагерь и весьма вероятно, что город сохранил свою традиционную верность персидской царской власти. Однако, хотя Дионисий не присоединился к македонской партии в битве при Гранике, он смог воспользоваться крахом персов. Поэтому представляется более разумным представить, что Дионисий официально не представлялся противником Ахеменидов, но было бы преувеличением говорить о лояльности, поскольку Дионисий никогда не пытался поддержать персов. Единственная причина, по которой он сопротивлялся македонскому давлению в Анатолии, заключалась в том, что он хотел утвердить автономию своего города.
После битвы при Гранике персидская власть была значительно ослаблена, и Александр провозгласил свое господство над всей Малой Азией. Его власть, однако, ограничивалась западным побережьем Анатолии, где персидская власть заменяется македонскими правителями, поскольку на севере он не осуществляет никакого контроля на практике. Это, вероятно, то, что Мемнон подразумевает, когда он пишет, что Граник был «поражением, которое позволило тем, кто хотел, увеличить свою власть, воспользовавшись уменьшением персидской власти, которая до этого не позволяла им всем делать это».
На самом деле организация завоеваний Александром выявляет некоторые слабые места, так как некоторые города и районы не подчиняются его власти, а наоборот, отстаивают свою независимость, отказываясь признавать власть македонского царя. Источники конкретно не упоминают территориальную экспансию бывших подданных Ахеменидов, которые воспользовались бы разгромом персов для увеличения своих территорий. Мне кажется, что слова Мемнона относятся не к «расширению», а скорее к «освобождению». Возможно, при персидском правлении показать эти претензии было труднее. Теперь же ситуация изменилась: царская власть ослаблена или даже уничтожена, а новая власть Александра оставляет дверь открытой для тех, кто хочет провозгласить свою независимость. Более того, Александр, хотя и позволил македонским правителям позаботиться о его недавних завоеваниях, продолжал преследование царя и не мог завершить подчинение этих территорий.
На севере Каппадокия и Пафлагония сопротивлялись вновь установленной мощи. После своего пребывания в Гордии Александр и его армия взяли на себя руководство Анкирой, и царь принял пафлагонских послов, которые предложили ему подчинение при условии, что они не примут гарнизона. Александр согласился, и Пафлагония осталась под юрисдикцией Калана, нового сатрапа Геллеспонтской Фригии (Курций, III, 1, 22-23; Арриан, Анабасис, II, 4, 1). Прибыв в Каппадокию, он назначил губернатором сатрапии Сабикта (Арриан, II, 4, 2, у Курция, II, 4, 1 Абистамена). Теперь выясняется, что в момент раздела сатрапий после смерти Александра Пафлагония и Каппадокия были непокорны (ср. Диодор XVIII, 3, 1). По сути, сопротивление этих двух регионов активизировалось с первых побед Александра. Ариарат не признал македонскую власть и захватил северную часть Каппадокии, конкретно Понтийскую Каппадокию вокруг Газиур (ср. Страбон, XII, 3, 15). Он, кажется, стремился, в первую очередь, утвердить свою автономию в регионе, несмотря на то, что он продолжал поддерживать персидских генералов, которым после победы Македонии при Иссе удалось бежать. То же верно и с пафлагонцами, которые, несмотря на подчинение некоторых племен, по–видимому, не хотят подчиниться македонянам. Более того, хотя эти два региона были базами для вербовки персов в армию, кажется, что царская власть во времена Ахеменидов осуществлялась там не так строго, как в других частях империи, хотя теоретически они ей подчинялись. Поражение при Гранике дало им возможность отстаивать свою независимость, как указал Мемнон.
Похоже, что Вифиния также выиграла от беспорядков после прибытия македонской армии в Малую Азию. Там управлял местный династ, Бас, но его связь с персидской властью трудно определить. Бриан считает, что теоретически он подчинялся власти Ахеменидов и зависел от сатрапии Геллеспонтской Фригии, но его отношения с центральной властью были противоречивы. Уничтожение царской власти дало ему возможность освободиться от сатрапской власти в 327 году. Бас сопротивляется наступлению, возглавляемому Каланом, македонским сатрапом, который пытался подчинить его царство.
В этом контексте Дионисий также кажется бойцом сопротивления, так как он никогда не признавал авторитет Александра. По словам Мемнона, он выиграл бы от поражения персов и увеличил бы свою силу. Однако у него не приводится каких–либо сведений о территориях, приобретенных Дионисием, или даже о том, когда эти операции проводились. Как справедливо отмечает Бурштейн, тиран Гераклеи в конце своего правления контролировал территорию, идущую на запад, в Вифинию, от реки Реб, то есть в регион Тинийской Фракии (см. F. 9.4), до Китора на востоке, в Пафлагонии (ср. F 4.9). Источники не дают никаких точных указаний относительно точной даты этих территориальных расширений, но Бурштейн считает, что завоевания Дионисия на западе должны быть датированы 327 г., поскольку тогда Бас, царь Вифинии, был слишком угрожаем македонянами, чтобы предохраняться от нападения со стороны Гераклеи.
ὕστερον δὲ ποικίλας ὑπέστη περιστάσεις:
Во время нашествия Александра Дионисию, несомненно, пришлось столкнуться с рядом проблем, но ничего не уточняется, по крайней мере, у Мемнона. Вполне вероятно, что деятельность македонян нарушила спокойствие Гераклеи.
Аристотель (Метеорологика, II, 8, 367a 1-2) упоминает землетрясение в Гераклее:
«Землетрясение уже наблюдалось в некоторых местах, и оно не прекращалось до тех пор, пока ветер, который его вызвал, не вышел, на виду у всех, и не вошел в верхнюю часть земли в виде шторма. Это то, что произошло совсем недавно в Гераклее, на Евксинском Понте, и на Священном острове, который является одним из островов, называемых островами Эола».
Единственная хронологическая ссылка, упомянутая здесь Аристотелем — это слово «недавно», и, как предложил Бурштейн, если принять датировку работы, предложенную комментаторами Аристотеля, нужно было бы поместить событие около 334 года, то есть во время высадки Александра в Азии.
μάλιστά γε τῶν τῆς Ἡρακλείας φυγάδων πρὸς Ἀλέξανδρον περιφανῶς ἤδη τῆς Ἀσίας κρατοῦντα διαπρεσβευομένων, καὶ κάθοδον καὶ τὴν τῆς πόλεως πάτριον δημοκρατίαν ἐξαιτουμένων:
Главной заботой Дионисия во время правления Александра была проблема ссыльных. Отказ Гераклеи принять сторону Александра тем более объяснялся тем, что Александр поддерживал демократические режимы и заставлял города привечать изгоев. На следующий день после победы при Гранике Александр предстал как освободитель греческих городов анатолийского побережья, а олигархии, поддерживаемые персами, были свергнуты в пользу демократических режимов. Получив Сарды от их сатрапа, Александр достиг Эфеса, куда персидский гарнизон бежал, когда македоняне победили. Он вернул изгнанных в их родные города, упразднил олигархию и восстановил демократическое правление (Арриан, I, 17). Депутаты Магнесии и Тралл пришли к нему, чтобы предложить ему подчинение своих городов, после чего победитель послал своего генерала Пармениона освободить города Эолии и Ионии от власти варваров с приказами уничтожить везде олигархию и восстановить демократию (Арриан, I, 18-1-2). Хиос был также вынужден принять обратно изгоев.
Политика царя Македонии по отношению к греческим городам делала его намерения предельно ясными, в том числе и для Дионисия, и тот не мог согласиться с возвращением тех, кто был изгнан его отцом и дядей, не говоря уже о восстановлении демократического правления. В этом отрывке есть первое реальное упоминание об изгнанниках, которые составляют важный элемент во внешних делах города. Изгнанники видели в Александре надежду на возвращение на родину. Они послали делегацию к македонскому царю, чтобы попросить его организовать их возвращение в Гераклею и восстановить в Гераклее наследственную демократию. По словам Аристотеля (Политика, V, 5, 3, 1304b 31-34) и Энея Тактика (XI, 10), в Гераклее изначально была демократия, но режим был быстро свергнут после его основания. Мемнон ставит это посольство на то время, когда Александр «уже со славой овладел Азией», что, безусловно, относится к окончательной победе Александра, которая стала очевидной вскоре после битвы при Гавгамелах, в конце 331 года. Именно в это время, по словам Плутарха, Александр принял титул царя Азии: «не было никаких сомнений, что после этой великой победы империя персов будет уничтожена без следа. Александр был признан царем всей Азии» (Александр, 34). В кратком рассказе Мемнона, безусловно, обработанном «стамеской» Фотия, характер ответа Александра не сформулирован, но, по словам Бурштейна, его сообщение подразумевает, что он удовлетворил просьбу изгнанников и отдал приказы об их возвращении и установлении демократического правления в Гераклее.
δι´ ἅπερ ἐγγὺς μὲν κατέστη τοῦ ἐκπεσεῖν τῆς ἀρχῆς:
Неповиновение Дионисия приказу Александра возвратить ссыльных, несомненно, поставило под угрозу его власть. Действительно, в 324 году декрет царя повелевал городам Греции принять своих изгнанников (Диодор, XVII, 109, 1 ; XVIII, 8, 2; Курций, X, 2, 4; Юстин, XIII, 5, 2). Несомненно, Дионисию стало известно об угрозе, которую могло представлять для него возвращение Александра из похода, особенно если он был осведомлен о слухах о том, что Александр планировал провести экспедицию на Понт.
καὶ ἐξέπεσεν ἂν εἰ μὴ συνέσει πολλῇ καὶ ἀγχινοίᾳ καὶ τῇ τῶν ὑπηκόων εὐνοίᾳ:
По словам Мемнона, Дионисию удалось избежать гнева Александра, и он объяснил свою удачу несколькими факторами. Прежде всего, тиран смог сохранить свою власть благодаря, в частности, поддержке своих подданных: гераклеоты, и в частности сторонники Дионисия, не были заинтересованы в удовлетворении просьб изгоев. Они могли потерять свое имущество, свое социальное положение, приобретенное в основном путем изгнания противников первыми тиранами. Эта широкая народная поддержка позволила ему сосредоточиться на внешних угрозах, а не на внутренних политических волнениях. Без сомнения, его личные качества позволили ему возбудить страх перед своими подданными относительно возможного возвращения изгоев и риска попадания в сферу влияния македонян.
καὶ θεραπείᾳ Κλεοπάτρας τοὺς ἀπειληθέντας αὐτῷ πολέμους διέφυγε:
Другим фактором, на который ссылался Мемнон, были дипломатические отношения, установленные Дионисием с Клеопатрой, сестрой Александра, дочерью Филиппа II Македонского и Олимпиады. Упоминание о Клеопатре довольно удивительно, ибо Мемнон ничего не говорит о том, как тиран Гераклеи сумел с ней связаться, и как, согласно краткому рассказу нашего историка, ей удалось заступиться перед братом за Дионисия. Без сомнения, переговоры с сестрой царя надо поместить после того, как последняя вернулась из Македонии, около 325 г., когда, по словам Плутарха (Александр, 68, 3), она и ее мать Олимпиада разделили правление: «Олимпиада и Клеопатра, объединившись против Антипатра, разделили между собой страны Европы; Олимпиада взяла Эпир, и Клеопатра Македонию». В то время Олимпиада забрасывала сына письмами, в которых она жаловалась на Антипатра, обвиняя его в том, что он не верен Александру. Царь, независимо от того, имел ли он какие–либо реальные подозрения в отношении старого генерала, попросил его присоединиться к нему в Азии и решил послать Пердикку навстречу ему (Арриан, Анабасис, VII, 12, 6 ; Плутарх, Александр, 39).
По словам Штейна, сестра царя, возможно, была своего рода шпионом для своего брата в Македонии, чтобы следить за деятельностью регента Македонии, и если уж Клеопатра беспрекословно слушалась своего брата, то по этой причине она могла ходатайствовать перед ним за Дионисия. Однако, кажется странным, что тирану Гераклеи удалось наладить отношения с правлением Македонии, поскольку он не признал власть Александра, который, возможно, уже в то время, осудил его за отказ принять отверженных. Вероятно, было бы более логично, если бы Дионисий сблизился с правлением Антипатра в Македонии, так как последнему, казалось, были противны александровы эксцессы. По словам Плутарха (Александр, 49), регент Македонии начал бояться гнева Александра, который казнил Пармениона в 330 году. Однако Дионисий получил помощь Клеопатры в то время как он не был в хороших отношениях с Антипатром. Тем не менее влияние принцессы Аргеадов, безусловно, не следует недооценивать, так как последовательность событий, как правило, доказывает, что она имела значительное влияние. Разве она не была окружена женихами после смерти своего брата, среди которых был и Пердикка? В 308 году Антигон убил ее, опасаясь, что она будет представлять политическую опасность, если выйдет замуж за Птолемея (Diodorus, XX, 37, 4).
τὰ μὲν ὑπείκων καὶ τὴν ὀργὴν ἐκλύων καὶ μεθοδεύων ταῖς ἀναβολαῖς, τὰ δὲ ἀντιπαρασκευαζόμενος:
Качества Дионисия вполне проявлялись в его отношениях с потенциальным врагом. Мы не знаем, как выражалась его «хитрость», но он, вероятно, был достаточно хорошим оратором, чтобы вести переговоры с царем Македонии и суметь убедить его не начинать наступление против Гераклеи. Мемнон сообщает, что он «уступил по некоторым пунктам», не уточняя содержания этих уступок, которые, тем не менее, как представляется, имели мало последствий, поскольку после этих переговоров изгнанники не вернулись в Гераклею. Надо представить, что Дионисий затянул с некоторыми обещаниями, о которых наверняка слышал Мемнон, ссылающийся на «тактику проволочек». Вероятно, Дионисий смог воспользоваться новыми притязаниями Александра, который теперь считал себя преемником Ахеменидов. С этой точки зрения Дионисий мог представить себя в качестве потенциального союзника, настаивая на своей прошлой верности великому царю. Дионисий, несомненно, надеялся, что Александр может быть более примирительным, чем персы, которые признали личную власть его семьи в Гераклее.
Лидер Гераклеи, однако, был осторожен и готов к возможному македонскому наступлению, поскольку он по–видимому создал оборонительные средства. Он, конечно, ожидал нападения со стороны Александра, или, скорее, одного из его новых македонских сатрапов, особенно, если он давал обещания, которых не собирался исполнять. Благодаря своим личным качествам Дионисий смог предотвратить возвращение демократии в Гераклею. Не умаляя его качеств государственного деятеля, следует также подчеркнуть, что обстоятельства были благоприятными для него, поскольку македонские сатрапы столкнулись с рядом трудностей и с сопротивлением. Но случилось трагическое событие, которое положило конец угрозе Александра против Гераклеи.

Ἐπεὶ δὲ ἢ † θανάτῳ ἢ νόσῳ κατὰ Βαβυλῶνα γεγονὼς Ἀλέξανδρος τὸν βίον διέδραμεν, εὐθυμίας μὲν ὁ Διονύσιος ἄγαλμα τὴν ἀγγελίαν ἀκούσας ἱδρύσατο, παθὼν τῇ πρώτῃ προσβολῇ τῆς φήμης ὑπὸ τῆς πολλῆς χαρᾶς ὅσα ἂν ἡ σφόδρα λύπη δράσειε· μικροῦ γὰρ περιτραπεὶς εἰς τὸ πεσεῖν ὑπήχθη καὶ ἄνους ὤφθη γενόμενος.

Когда Александр окончил жизнь в Вавилоне, то ли от насильственной смерти, то ли от болезни, Дионисий, услышан весть об этом, поставил статую Евтимии и при первом слове известия так сильно взволновался от большой радости, как волнуются при сильной скорби. Ведь он был даже близок к тому, чтобы впасть в безумие, и казался лишившимся рассудка.

ἐπεὶ δὲ ἢ † θανάτῳ ἢ νόσῳ κατὰ Βαβυλῶνα γεγονὼς Ἀλέξανδρος τὸν βίον διέδραμεν:
Мемнон, похоже, не знает истинной причины смерти Александра, и его рассказ отражает тайну, которая висит над смертью царя. Либо следует признать, что он воспроизводил сомнения своего источника, либо надо предположить, что он обращался к нескольким источникам, которые ссылались на различные традиции. Следовательно, причиной смерти Александра является либо болезнь (νσσωι), либо неестественная смерть. Последнюю причину, однако, трудно определить, потому что текст Мемнона представляет собой проблему. Орелли исправляет θανάτωι (смерть) на φαρμάκωι (яд), в то время как Шефер предлагает θανάτωι βιαίωι (насильственная смерть). Анри объясняет, что его перевод «раненый» должен пониматься в смысле убийства, неестественной смерти. Однако, мне кажется, предпочтительнее следующая интерпретация: «и когда Александр, прибыв в Вавилон, умер неестественной смертью (от яда или насильственным путем) или от недуга». Перевод Анри предполагает, что смерть завоевателя был следствием ранения в бою, но, на мой взгляд, он не отражает другие теории, а именно, тот факт, что он был якобы убит. С другой стороны,«насильственная смерть» может быть истолкована как следствие травмы, и в этом случае рассматриваются все возможности (Александр был ранен во многих боях и особенно на Гидаспе в 326 г. Ср. Юстин, XII, 8, 4-6; 9, 12-13). Смерть Александра до сих пор является предметом дискуссий, и здесь нет никакого вопроса о разгадке этой великой тайны, которой занимались выдающиеся специалисты.
Источники, которые предполагают, что Александр заболел до своей смерти, сами зависят от царских эфемерид, своего рода официального бюллетеня, несомненно, написанного секретарем–канцлером империи Евменом Кардийским. В этом журнале фазы болезни Александра регистрируются с 3 по 13 июня 323 года. Согласно этой версии, болезнь царя будет только усугубляться, пока не станет причиной его смерти (см. Диодор, XVII, 117; Арриан VII, 25, 26; Юстин ХII, 13, 6-10 ; 14,1-9; 15, 16.1; Плутарх, Александр, 76). Однако есть и другая версия смерти Александра, согласно которой царь был отравлен Кассандром, который лишь исполнил указание своего отца Антипатра (Арриан, VII, 27, Диодор, XVII, 118). Плутарх (Александр, 75 лет) сообщает, что некоторые историки сообщают о насильственной и мучительной смерти: царь, выпив, как сообщается, кубок, был охвачен мучительной болью. Эта традиция, которая подчеркивает подозрения в отравлении, не считается заслуживающей доверия Плутархом, который считает, что замечания этого рода отражают стремление некоторых сделать смерть завоевателя похожей на трагедию. Следовательно, Мемнон в своем кратком докладе о смерти Александра хорошо отражает эти расхождения (которые, возможно, существовали) по истинным причинам смерти царя Македонии.
εὐθυμίας μὲν ὁ Διονύσιος ἄγαλμα τὴν ἀγγελίαν ἀκούσας ἱδρύσατο… καὶ ἄνους ὤφθη γενόμενος.
Мемнон предлагает особенно красочные сцены. По его словам, Дионисий был охвачен почти бредовой радостью, когда получил известие о смерти Александра. По словам Бурштейна, он основал в Гераклее культ Евфимии, чтобы отпраздновать то, что символизировало для него освобождение. Реакция Дионисия кажется ненамного преувеличенной, если не признать, насколько реальной была угроза со стороны македонского царя правлению тирана. Облегчение Дионисия равносильно страхам за будущее своего города. Смерть Александра, должно быть, значила для него и конец угрозы, исходящей от ссыльных. Царь умер, изгои и их требования исчезли вместе с ним.

Περδίκκα δὲ τῶν ὅλων ἐπιστάντος οἱ μὲν τῆς Ἡρακλείας φυγάδες πρὸς τὰ αὐτὰ καὶ τοῦτον παρώξυνον, Διονύσιος δὲ ταῖς ὁμοίαις μεθόδοις χρώμενος ἐπὶ ξυροῦ ἀκμῆς πολλοὺς κινδύνους κατ´ αὐτοῦ συστάντας πάντας διέδρασεν. Ἀλλ´ ὁ μὲν Περδίκκας ὑπὸ τῶν ἀρχομένων μοχθηρὸς γεγονὼς ἀνῄρηται, καὶ αἱ τῶν φυγάδων ἐλπίδες ἐσβέννυντο, Διονυσίῳ δὲ πανταχόθεν τὰ πράγματα πρὸς τὸ εὐδαιμονέστερον μετεβάλοντο.

Когда во главе всего стал Пердикка, изгнанники из Гераклеи стали и его побуждать к тому же. Пользуясь теми же прежними средствами и находясь в критическом положении, Дионисий избежал всех многочисленных ополчившихся на него опасностей. Пердикка, который вел себя постыдно, погиб от руки подданных, и надежды изгнанников рухнули вместе с ним. Для Дионисия же дела во всех отношениях переменились к лучшему.

Περδίκκα δὲ τῶν ὅλων ἐπιστάντος:
Когда Пердикка захватил всю власть, изгои Гераклеи тоже хотели подтолкнуть его в том же направлении, но Дионисий, используя те же методы, едва избежал многочисленных опасностей, окружавших его. И Пердикка, став свирепым, был убит теми, кем он командовал; надежды изгоев исчезли, в то время как дела Дионисия претерпели счастливые перемены во всех отношениях.
Мемнон предполагает, что Пердикка не соблюдал условия наследования, как это было решено при смерти Александра. В 323 году в Вавилоне были назначены сатрапы для управления различными сатрапиями, которые составляли великую империю покойного царя. Во главе наследия Александра были поставлены Пердикка, Антипатр и Кратер, которые, согласно завещанию, «составили своеобразный триумвират». В то время как Антипатр получил сатрапию Европы, Пердикка был назван хилиархом Азии и в теории все сатрапии Азии были подчинены ему. Что касается Кратера, то его назвали простатом двух царей, Филиппа III Арридея и Александра IV. Он отвечал не за осуществление полномочий, а только за представительство правителей. Однако, он не был в Вавилоне на момент смерти Александра, и он никогда не исполнял своих функций, тем более, что цари были рядом с Пердиккой. В результате фактически именно Пердикка взял на себя обязанности, официально возложенные на Кратера, и его поведение по отношению к другим диадохам быстро приоткрыло завесу над его претензиями на управление империей Александра в одиночку (Арриан, FGrH 2B 156 F 1, 3; Дексипп, FGH 2A 100 F 1, 3-4; Юстин, XII, 4, 5; Диодор, XVIII, 2, 4).
οἱ μὲν τῆς Ἡρακλείας φυγάδες πρὸς τὰ αὐτὰ καὶ τοῦτον παρώξυνον, Διονύσιος δὲ ταῖς ὁμοίαις μεθόδοις χρώμενος ἐπὶ ξυροῦ ἀκμῆς πολλοὺς κινδύνους κατ´ αὐτοῦ συστάντας πάντας διέδρασεν:
Облегчение Дионисия при объявлении о смерти Александра было недолгим, так как в отношении ссыльных и демократических реставраций Пердикка вскоре стал проводить политику, аналогичную политике покойного царя. Вскоре гераклейские изгнанники подошли к нему, как ранее к Александру, и представились с той же просьбой, а именно, организовать их возвращение в Гераклею. При разделе в Вавилоне сатрапии были распределены между главными генералами Александра. Антигон получил сатрапии в Западной Анатолии (Великую Фригию, Ликию и Памфилию), Леоннату была поручена Геллеспонтская Фригия (Диодор, XVIII, 3,1; Юстин, XIII, 4, 16; Курций, 10, 2; Арриан, FGrH 2B 156 F 1.6; Дексипп, FGrH 2A 100 F 8.2), и Евмен из Кардии получил Пафлагонию и Каппадокию. Однако Евмен встретил трудности, так как эти районы не были подчинены Александром, особенно Каппадокия, которой управлял персидский династ по имени Ариарат. Леоннат и Антигон, соседние губернаторы, были проинструктированы Пердиккой присоединиться к Евмену для того, чтобы помочь ему войти во владение его сатрапиями (Плутарх, Евмен, 3, 2). Но его приказ остался лишь на бумаге, ибо первый умер в 322 году, а второй воздержался от вмешательства (Плутарх, Евмен, 3, 3). Согласно Уиллу, Пердикка намеревался объединить всю империю Александра под своим контролем и пожелал продолжить завоевательные труды Александра. Следовательно, Каппадокия и Пафлагония казались ему прекрасной возможностью проявить себя в качестве завоевателя, и он быстро пришел на помощь к Евмену в 322 году, чтобы тот мог взять под свой контроль еще непокоренные сатрапии (Arrien, FGrH 2B 156 F 1. 11). Он победил Ариарата и поставил Евмена во главе сатрапии (Диодор, XVIII, 16, 1-3 ; Плутарх, Евмен, 3, 6-7; Аппиан, Mithr. 8, 25; Юстин, XIII, 6, 1).
Гераклея оказалась в центре нестабильного региона, под угрозой Пердикки, который мог в любой момент вмешаться против тирана на основе требований изгоев. Фактически, подчинение этих территорий заняло время, и Пердикка остался в регионе, чтобы организовать свои новые завоевания и дать им македонскую администрацию (Диодор, XVIII, 16, 3 ; Плутарх, Евмен, 3,7). Дионисий был, конечно, рад видеть, что Пердикки покидает Каппадокию весной 321 года ради Восточной Писидии, чтобы подчинить ларандийцев и исавров (Диодор, XVIII, 22, 1-8). По словам Мемнона, лидер Гераклеи смог использовать те же методы, что и с Александром. Значит ли это, что он в очередной раз применил свою хитрость и смог сформировать решающие союзы? Хотя рассказ гераклейского историка не дает подробностей о средствах, используемых Дионисием для достижения своих целей, возможно, из–за неудачного вмешательства в текст со стороны Фотия, кажется, что, тем не менее тиран Гераклеи добился желаемого успеха, так как изгнанники не были возвращены в город.
ἀλλ´ ὁ μὲν Περδίκκας ὑπὸ τῶν ἀρχομένων μοχθηρὸς γεγονὼς ἀνῄρηται:
Опять же, обстоятельства были выгодны Дионисию, поскольку напряженность между македонянами положила конец угрозе, представляемой Пердиккой. Последний, из–за своих военных действий и поведения, которое Мемнон подытоживает словом μοχθηρός (несносный), вызвал подозрение у своих коллег, которые вскоре объединились против него. Первая напряженность появилась вскоре после экспедиции Пердикки в Каппадокию и Пафлагонию. Последний обвинил Антигона в неспособности помочь Евмену, считая его бездействие несоблюдением его, пердикковых приказов. Антигон был, в теории, в подчинении у Пердикки, который был назначен хилиархом Азии. Пердикка решил привлечь его к суду, в ответ на обвинения против него, вероятно, летом 321 года (Диодор, XVIII, 23, 4). Последний решил покинуть Азию и присоединился к Кратеру и Антипатру в Этолии, в конце 321 года. Там Антигон раздул подозрения своих коллег, осудив воинственные намерения Пердикки против них. Он сказал им, что хилиарх готовился вторгнуться в Македонию, и что он отказался от Никеи, дочери Антипатра, чтобы жениться на Клеопатре, сестре Александра (Диодор, XVIII, 23-25).
Новости, принесенные Антигоном, вызвали разрыв между Пердиккой и другими его коллегами из «триумвирата». Отказ от Никеи был личным оскорблением Антипатру, но это также означало, что Пердикка вступил в союз со своим давним врагом Олимпиадой, которая всегда оспаривала власть Антипатра в Македонии. Союз между Пердиккой и Клеопатрой был тем более тревожен, что он показал стремление хилиарха: женившись на представительнице Аргеадов, он лично связал себя с законными преемниками Александра, Филиппом II и Александром IV, и другим диадохам стало ясно, что Пердикка скоро будет претендовать на все наследие своего посмертного шурина (ср. Диодор XVIII, 23).
Однако угрозы, представляемые Пердиккой, стали еще более серьезными, когда он решил напасть на Птолемея, которого он обвинил в том, что тот увез тело Александра в Египет (Диодор, XVIII, 25, 6). Война стала неизбежной, и пока Кратер, Антипатр и Антигон пробирались в Азию, которая была вверена Евмену, Пердикка взял путь с юга в Египет против Птолемея. Судьба Пердикки была предрешена во время экспедиции. Действительно, его операции провалились, и его неудачи вызвали недовольство среди его войск. В результате в окрестностях Мемфиса он стал жертвой заговора, составленного его старшими офицерами во главе с Пифоном. Он был убит в 320 г. в своей палатке, Селевком и Антигеном (Юстин, XIII, 8, 1-2; 8, 10; Арриан, FGrH 2B 156 F 1.28; Диодор, XVIII, 33, 1-36, 5; Непот, Евмен, 5.1; Плутарх, Евмен, 5-7) за два дня до известия о победе Евмена над Кратером (Плутарх, Евмен, 8, 2).
καὶ αἱ τῶν φυγάδων ἐλπίδες ἐσβέννυντο, Διονυσίῳ δὲ πανταχόθεν τὰ πράγματα πρὸς τὸ εὐδαιμονέστερον μετεβάλοντο:
Гибель Пердикки положила конец угрозе, исходящей от изгоев, которые вновь увидели, что тот, кто мог бы вернуть их в родной город, исчез. Однако Бурштейн считает, что союз между Дионисием и Кратером (F 4.4) не позволил Пердикке оказать поддержку изгнанникам. Итак, намерения диадохов в отношении ссыльных были, конечно, не так опасны для Гераклеи, как во времена Александра, и вполне вероятно, что единственная поддержка диадохов для изгнанников оставалась на уровне деклараций (Диодор, XVIII, 23, 1-3).

Ἡ δὲ πλείστη ῥοπὴ τῆς εὐδαιμονίας ὁ δεύτερος αὐτῷ κατέστη γάμος. Ἠγάγετο μὲν γὰρ Ἄμαστριν, αὕτη δὲ ἦν Ὀξάθρου θυγάτηρ· ἀδελφὸς δὲ ἦν οὗτος Δαρείου, ὃν καθελὼν Ἀλέξανδρος Στάτειραν τὴν αὐτοῦ θυγατέρα γυναῖκα ἠγάγετο, ὡς εἶναι τὰς γυναῖκας ἀλλήλαις ἀνεψιάς, ἔχειν δέ τι πρὸς ἑαυτὰς καὶ φίλτρον ἐξαίρετον, ὃ τὸ συντρόφους ὑπάρξαι ταύταις ἐνέφυσεν. Ἀλλὰ ταύτην τὴν Ἄμαστριν Ἀλέξανδρος, ὅτε Στατείρᾳ συνήπτετο, Κρατερῷ (τῶν φιλουμένων ἦν οὗτος ὡς μάλιστα) συναρμόζει. Ἀλεξάνδρου δὲ ἐξ ἀνθρώπων ἀποπτάντος, καὶ Κρατεροῦ πρὸς Φίλαν τὴν Ἀντιπάτρου ἀποκλίναντος, γνώμῃ τοῦ λιπόντος Διονυσίῳ ἡ Ἄμαστρις συνοικίζεται.

Наибольшее значение в этом благополучии имел его второй брак. Ведь он женился на Амастриде. Она была дочерью Оксатра, который был братом Дария. Разбив Дария, Александр женился на его дочери Статире. Таким образом, эти женщины были двоюродными сестрами. Они были связаны необыкновенной дружбой, так как получили вместе воспитание и вместе жили. Александр отдает эту Амастриду в жены Кратеру, который был любимейшим из его приближенных. Когда же Александр умер, а Кратер проявил склонность к дочери Антипатра Филе, Амастрида становится женой Дионисия, с согласия покинувшего ее Кратера.

ἡ δὲ πλείστη ῥοπὴ τῆς εὐδαιμονίας ὁ δεύτερος αὐτῷ κατέστη γάμος. Ἠγάγετο μὲν γὰρ Ἄμαστριν, αὕτη δὲ ἦν Ὀξάθρου θυγάτηρ· ἀδελφὸς δὲ ἦν οὗτος Δαρείου:
Брак Дионисия на Амастриде привел его в верхние эшелоны мира. Имя его первой жены неизвестно, но от этого первого брака родилась дочь (F 4.6). Вполне вероятно, что Дионисий был в то время вдовцом. Амастрида была дочерью Оксатра, брата Дария III (Страбон, XII, 3, 10), и Гераклея была связана с династией Ахеменидов этим браком. Мемнон дает нам подробную информацию о браках, организованных Александром в Сузах между его главными генералами и дочерями персидской аристократии, чтобы воссоздать историю Амастриды и прояснить условия, при которых персидская принцесса была вынуждена вступить в брак с тираном Гераклеи.
ὃν καθελὼν Ἀλέξανδρος Στάτειραν τὴν αὐτοῦ θυγατέρα γυναῖκα ἠγάγετο:
Мемнон неточно рассуждает о смерти Дария III, так как он был убит не от рук Александра, а вследствие заговора высокопоставленных персидских сановников. Александр победил Дария на поле боя при Гавгамелах в октябре 331 г., в результате чего великий царь бежал в Мидию. Но только в 330 году Ахеменид нашел смерть. Дарий бежал в Экбатаны и вскоре был убит сатрапом Бактрии, Бессом.
ἀλλὰ ταύτην τὴν Ἄμαστριν Ἀλέξανδρος, ὅτε Στατείρᾳ συνήπτετο, Κρατερῷ (τῶν φιλουμένων ἦν οὗτος ὡς μάλιστα) συναρμόζει:
В феврале 324 года в Сузе состоялись браки Кратера с Амастридой и Александра со Статирой. Его главные генералы Гефестион, Пердикка, Птолемей, Селевк, а также десятки старших офицеров женились на персидских девушках. Свадьбы стали поводом официально признать уже состоявшиеся браки 10 000 македонян. Эти союзы были ответом на стремление Александра объединить Европу и Азию, основную цель его политики. Эти смешанные браки между македонской элитой и персидской аристократией были призваны скрепить два мира, чтобы создать универсальную империю. Он сам инициировал слияние, женившись на Роксане, от которой не отказался. Мемнон называет женой Александра Статиру, старшую дочь Дария, как Диодор (XVII, 107), Плутарх (Александр, 70), Курций Руф (IV, 5, 1) и Юстин (XII, 10, 9). Напротив, у Арриана она предстает как Барсина (Анабасис VII, 4) или Арсина (у Фотия р. 68 b. 7). Арриан рассказывает, что, по словам Аристобула, Александр женился на другой персидской принцессе, Парасатиде, дочери Артаксеркса III Оха (Anabasis, VII, 4; Arrian apud Photius p. 68 b. 7). Что касается Амастриды, то у Арриана она названа Амастриной (Анабасис VII, 4), у Диодора Аместридой (XX, 109.7), но свидетельство Страбона (XII, 3, 10) и монеты подтверждают мемнонову версию. Свадьба была пышной и стала большим праздником.
ὡς εἶναι τὰς γυναῖκας ἀλλήλαις ἀνεψιάς, ἔχειν δέ τι πρὸς ἑαυτὰς καὶ φίλτρον ἐξαίρετον:
Мемнон настаивает на привязанности друг к другу двух персидских принцесс, возможно, для дальнейшего повышения престижа Дионисия, который тем самым был связан с династией Ахеменидов и косвенно с Аргеадами. Он стал в некотором роде равным тем великим генералам Александра, которые женились на принцессах из одной из величайших династий на Востоке.
Ἀλεξάνδρου δὲ ἐξ ἀνθρώπων ἀποπτάντος, καὶ Κρατεροῦ πρὸς Φίλαν τὴν Ἀντιπάτρου ἀποκλίναντος, γνώμῃ τοῦ λιπόντος Διονυσίῳ ἡ Ἄμαστρις συνοικίζεται:
В 322 году Антипатр выдал свою дочь Филу за Кратера, который помогал ему во время Ламийской войны (Диодор, XVIII 18, 8). Кратеру пришлось развестись со своей женой Амастридой, потому что Антипатр, конечно, не хотел, чтобы его дочь была на втором месте после персиянки. Согласно Бурштейну выражение «с согласия покинувшего ее Кратера» предполагает, что именно он устроил этот брак. Связи между Пердиккой и Дионисием были, конечно, установлены в контексте войны, и союз был скреплен его браком с Амастридой. Этот союз можно объяснить напряженностью, которая существовала в то время между преемниками Александра, потому что для Кратера и его союзников было выгодно иметь город на своей стороне. Стратегическое положение этого города и флот, который он имел, были активами накануне вторжения в Азию (ср. F 4. 6).

Ἐξ οὗ ἐπὶ μέγα ἡ ἀρχὴ αὐτῷ διήρθη πλούτου τε περιβολῇ τῇ διὰ τῆς ἐπιγαμίας προστεθείσῃ καὶ ἰδίᾳ φιλοκαλίᾳ· καὶ γὰρ καὶ τὴν τοῦ Διονυσίου πᾶσαν ἐπισκευὴν τοῦ Σικελίας τυραννήσαντος αὐτὸν ἐπῆλθεν ἐξωνήσασθαι, τῆς ἀρχῆς ἐκείνου διαφθαρείσης.

С этого времени держава Дионисия сильно увеличилась, как благодаря полученному приданому, так и благодаря его собственному благоразумию. Затем Дионисию пришло в голову скупить все достояние того Дионисия, который был тираном в Сицилии, после того, как была уничтожена его власть.

ἐξ οὗ ἐπὶ μέγα ἡ ἀρχὴ αὐτῷ διήρθη πλούτου τε περιβολῇ τῇ διὰ τῆς ἐπιγαμίας προστεθείσῃ καὶ ἰδίᾳ φιλοκαλίᾳ:
Дионисий имел фамильное состояние, которое возросло благодаря действиям отца и дяди в хозяйственных делах, а также прежде всего благодаря конфискации имущества противников режима (ср. F 3.1). Его состояние еще увеличилось, когда он женился на Амастриде. Кратер, безусловно, дал Дионисию приданое, чтобы заинтересовать его. Это приданое могло быть дано Кратеру Оксатром или Александром в 324 году за Амастридой.
καὶ γὰρ καὶ τὴν τοῦ Διονυσίου πᾶσαν ἐπισκευὴν τοῦ Σικελίας τυραννήσαντος αὐτὸν ἐπῆλθεν ἐξωνήσασθαι, τῆς ἀρχῆς ἐκείνου διαφθαρείσης:
Кажется, что Дионисий шиковал на это приданое. Однако, в отличие от своего отца, Клеарха, он оставался рядом со своими подданными и вел себя скорее как добрый король (ср. F 4, 8). Вероятно, тот факт, что он женился на персидской принцессе, оправдывал его желание жить по–царски и дать своей жене образ жизни, достойный его звания. Бурштейн предполагает, что он снова занял старый дворец своего отца, несомненно, украшенный обстановкой, которая принадлежала Дионисию Старшему и его сыну, Дионисию Младшему, тиранам Сиракуз. Вполне вероятно, что он приобрел ее у Тимолеонта, который захватил ее в 343 году (Диодор, XVI, 70, 1-2; Плутарх, Тимолеонт, 13, 3; ср. Менандр, F 24 Edmonds).

Οὐ ταῦτα δὲ μόνον αὐτῷ τὴν ἀρχὴν ἐπεκράτυνεν, ἀλλὰ καὶ εὐπραγία καὶ εὔνοια τῶν ὑπηκόων, καὶ πολλῶν ὧν οὐκ ἐκράτει πρότερον ἡ κυριότης. Καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι λαμπρῶς συμμαχήσας, ὁπότε τὴν Κύπρον ἐπολιόρκει, τὸν ἀδελφιδοῦν Πτολεμαῖον (στρατηγὸς δὲ οὗτος ἦν τῶν περὶ τὸν Ἑλλήσποντον) φιλοτιμίας ἀμοιβὴν εὕρατο παρὰ Ἀντιγόνῳ γαμβρὸν λαβεῖν ἐπὶ θυγατρί· ἡ δὲ παῖς ἐκ προτέρων ἦν αὐτῷ γεγενημένη γάμων. Οὕτω γοῦν εἰς μέγα δόξης ἀνελθὼν καὶ τὸν τύραννον ἀπαξιώσας τὸ βασιλέως ἀντέλαβεν ὄνομα.

Не только это укрепляло его власть, но также и деятельное расположение подданных и многих, кто раньше не был под его властью. Дионисий блестяще сражался вместе с Антигоном, владевшим Азией, когда тот осаждал Кипр; он стремился как бы в вознаграждение за свое рвение устроить через Антигона брак своей дочери с его племянником Птолемеем (последний же был стратегом областей, расположенных у Геллеспонта); это была дочь Дионисия от первого брака. Достигнув, таким образом, большой славы и считая недостойным носить имя тирана, он вместо этого принял имя царя.

οὐ ταῦτα δὲ μόνον αὐτῷ τὴν ἀρχὴν ἐπεκράτυνεν, ἀλλὰ καὶ εὐπραγία καὶ εὔνοια τῶν ὑπηκόων:
Мемнон сообщает, что Дионисий расширил свою территорию по разным случаям: воспользовавшись персидским крахом (F 4.1), по случаю его брака с Амастридой (F 4. 5) и, наконец, в контексте дипломатических отношений с Антигоном. Территории уже были увеличены во время Клеарха (F 1.2) приобретением Киероса, и Тимофей, вероятно, внес свой вклад, распространив гераклейские владения на остров Тиний (F 3.2). Трудно определить, когда Дионисий завладел территориями, которые находились под его контролем в конце его жизни. Однако, Бурштейн говорит о том, что Дионисий расширил свои владения во время борьбы против Евмена и Полисперхонта и что лидер Гераклеи был союзником Кратера в войне против Пердикки, но смерть последнего не положила конец военным действиям. Антипердиккова коалиция диадохов продолжала борьбу против бывшего сторонника Пердикки, Евмена, который был оставлен в Азии, чтобы замедлить высадку войск Антипатра из Европы.
Следовательно, Дионисий воспользовался бы оккупацией Каппадокии войсками Антигонидов и преследованием Евмена Антигоном через верхние сатрапии, чтобы расширить свою территорию. Говорят, что он преуспел в захвате земель за рекой Биллай, в Пафлагонии, а потом городов Тиоса, Кромны, Сезама и Китора (ср. Memnon F 4.6; Strabon, XII, 3, 10). Биттнер также упоминает Архироессу, которая, кажется, платит дань Гераклее (Архироесса называется «платящей подать» у Домиция Каллистрата FGrH 433 F 6).
καὶ πολλῶν ὧν οὐκ ἐκράτει πρότερον ἡ κυριότης:
Отрывок о «многих, кто раньше не был под его властью», безусловно, относится к местности, на которой жили мариандийцы, но также и к территориальным приобретениям Дионисия и его предшественников, которые включали не только города, но и территории, населенные коренным населением, несомненно, мариандийцами. После смерти Дионисия его царство простиралось от реки Реб на западе и до Китора на Востоке (ср. F 4.1). Тиний (или Тинийская Фракия) был занят мариандийцами, организованными в деревнях, и не включал греческих городов. На востоке, с другой стороны, четыре города (Тиос, Кромна, Сезам и Китор), которые образовали город Амастриду, были милетскими колониями. Бурштейн отмечает, что, учитывая различный статус этих популяций, Дионисий, безусловно, не применял к каждой из них одинаковые административные правила. Жители гераклейских владений в Вифинии были мариандийцами, поэтому их рассматривали как подданную популяцию. Греческие города, согласно Низе, безусловно, считались собственностью Дионисия, но они были связаны с Гераклеей договором и сохраняли свою внутреннюю автономию. Создав Амастриду посредством синойкизма, вдова Дионисия, конечно, рассматривала эти города как полностью подвластные ее воле, как царице, и ее власть, конечно, контролирует внутреннюю политику города. Следовательно, необходимо признать, что, хотя некоторые из этих городов вышли из гераклейской области в определенное время, они все же находились под контролем Гераклеи во время Дионисия.
καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι λαμπρῶς συμμαχήσας, ὁπότε τὴν Κύπρον ἐπολιόρκει:
Датировка союза тирана Гераклеи с Антигоном проблематична, так как этот отрывок породил в наше время несколько интерпретаций. По словам Мемнона, союз между Дионисием и Антигоном был заключен, когда диадох контролировал Азию. Антигон прибирал контроль над Азией постепенно, но у Мемнона он может занимать положение, которое он занял после реорганизации империи Александра в Трипарадисе в 320 году. Действительно, гибель Пердикки и Кратера, двух главных членов «триумвирата» привела к новому разграничению полномочий. Антигон сохранил прежние сатрапии и был нагружен ведением войны против Евмена, союзника умершего Пердикки, после того как македоняне приговорили его к смертной казни за убийство Кратера (Диодор, XVIII, 40, 1; Плутарх, Евмен, 8, 2; Юстин, XIII, 8, 10). С этой целью Антипатр назначил Антигона стратегом царских войск от имени Александра IV и Филиппа Арридея, которая должность предлагала диадоху военные ресурсы всей империи. Но, несомненно, именно назначение функций «стратега Азии» дало ему практически неограниченный контроль над азиатскими делами, что должно привлечь наше внимание, ибо, возможно, именно к этому новому положению Антигона относится пассаж Мемнона.
Однако для этой ссылки на контроль Антигона над Азией можно предусмотреть другую дату. Речь идет о победе диадоха над Евменом зимой 316/315 г. В ходе войны против бывшего союзника Пердикки Антигон, начиная с 320 г. вмешивался против сатрапов Малой Азии и быстро установил контроль над анатолийскими регионами. В 316/5 г. он сумел уничтожить Евмена и тем самым стал единственным хозяином всех регионов от Малой Азии до Ирана. И может быть именно на этот период указывает Мемнон, когда он пишет об Антигоне как владыке Азии (Ἀντιγόνωι δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι). В свете этих толкований нужно признать, что участие Дионисия в военной операции на Кипре вместе с Антигоном могло состояться или около 320 г., или около 316/315 г. или даже в 306 г., когда засвидетельствовано местопребывание Антигонидов на Кипре.
Керст считает, что Дионисий участвовал в осаде острова под предводительством Деметрия, сына Антигона. В рамках борьбы с Птолемеем диадох поручил своему сыну атаковать позиции лагидов на Кипре, и эти операции состоялись в 306 году. Слово συμμαχέω не обязательно означает «бороться», как предлагает Анри, но его также можно понимать как «помощь» или «союзничество». В этом случае не нужно понимать, что Дионисий сражался бок о бок с Антигоном, а просто, что он оказал помощь его делу, вероятно, отправив флот для поддержки операций Деметрия.
Это предположение отвергалось Биллоузом, который считал, что это неправда, поскольку Дионисий умер в 306/5 г. (Diodore, XX, 77, 1). Он добавляет, что в источниках нет ничего, чтобы предположить, что он умер на Кипре. Мне кажется, что аргументы Биллоуза достаточно слабы, чтобы полностью отвергнуть предложение Керста, поскольку Дионисий мог сражаться на острове, а затем вернуться в Гераклею. Однако я могу лишь согласиться с его выводами, поскольку Мемнон сообщает, что за свои заслуги тиран был вознагражден. По словам гераклейского историка, Полемей, племянник Антигона женился по этому поводу на дочери Дионисия. Этот брак, по–видимому, имел место в 314 году, когда Полемей действовал в регионе. Поэтому награда за хорошую службу Дионисия на Кипре, то есть союз двух молодых людей, могла быть присуждена только после операций, за которые Дионисий должен был быть вознагражден. Кроме того, соглашаясь, что принятие Дионисием царского титула в 306 г. следует интерпретировать как ухудшение отношений между Дионисием и Антигоном, или, по крайней мере как послание, направленное диадоху для утверждения независимости Гераклеи, становится трудно понять задействование гераклейского лидера в военных операциях, проводимых Антигонидами в то время. Хотя отношения между двумя династами были не совсем враждебными (ср. F 4.9 о назначении Антигона «опекуном» детей Дионисия), они должны были быть менее продуктивными, чем в начале. Следовательно, необходимо предложить более верхнюю дату для установления дипломатических связей между тираном Гераклеи и диадохом.
Дройзен предложил исправить текст Мемнона и читать «Тир» вместо «Кипр». Это предложение было принято Берве и Бурштейном, которые, следуя за Дройзеном, полагали, что именно за его помощь против Тира в 314 году Дионисий вошел в семью Антигонов. Поправка Дройзена основана на его интерпретации слова συμμαχήσας, которое может быть истолковано как означающее «альянс». Тогда Антигон был в состоянии войны с коалицией, образованной другими диадохами, которые считали, что претензии Антигонидов противоречили их собственным интересам. По этому поводу Биллоуз считает, что нет необходимости исправлять текст, так как осада Кипра Антигоном засвидетельствована, хотя и кратко, другим источником, не Мемноном. Действительно, фрагмент Арриана указывает на присутствие Антигонидов на Кипре в то время, когда преемники Александра объединились для борьбы против их общего врага момент: Пердикки.
Также в контексте войны против Пердикки были установлены связи между Кратером и Дионисием (см. F 4. 4). Когда Пердикка принял решение пойти против Птолемея, он поручил Евмену не допустить пересечения Геллеспонта войсками с севера, когда сам он взял путь в Египет. Когда его намерения стали очевидны, Антипатр и Кратер решили вести свои войска в Азию. Они провели синедрион на Геллеспонте, чтобы организовать ответный поход, и было решено, что Неоптолем будет сопровождать Кратера с частью войска в погоне за Евменом в Каппадокии, в то время как Антипатр будет преследовать Пердикку в направлении юга (Диодор, XVIII, 29, 6). Хотя присутствие Антигона на этом военном совете не подтверждается источниками, Биллоуз тем не менее предполагает, что Антигон там был. На этой встрече ему было бы поручено принять меры против сил Пердикки на Кипре, с тем чтобы сохранить позиции Лагидов, которые, если бы они попали в руки их общего противника, могли бы служить ему в качестве базы. Сохранение этого важного источника военно–морских сил, поэтому было возвращено Антигона и было, конечно, частью общей стратегии по борьбе с Пердиккой. Единственное указание на эту кампанию можно найти у Арриана (FGrH 2B 156 F 1.30: «Антигон был вызван с Кипра»). Арриан упоминает только присутствие Антигона на Кипре, но его версия подтверждается Мемноном, если предположить, что последний ссылается на операции 320 г. Читая рассказ нашего историка, Биллоуз предполагает, что Дионисий присоединился к Антипатру и Кратеру на Геллеспонте, где он принял участие в военном совете, затем он был поставлен под командование Антигона, которого он сопровождал со своим собственным флотом на Кипр. Получается, слово «рвение» у Мемнона можно понять так, что Дионисий оказал услугу диадоху в смысле «активной службы», во время которой он отличился. Эта интерпретация Биллоуза кажется мне самой привлекательной, но она требует нового толкования выражения Ἀντιγόνωι δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι, основанного на предположении, что синхронизация датирования Мемнона является точной, если не принимать, что союз между двумя династиями датируется «грубо» с того времени, когда Антигон был назначен стратегом Азии. Действительно, он находился на Кипре за некоторое время до конференции в Трипарадисе, но оба события происходят в том же году. Однако, если Мемнон считает, что Антигон контролирует Азию до проведения операций против острова, это нужно уточнить.
Слово κατέχω (владею) не обязательно означает, что союзник Дионисия был хозяином всей Азии, как это происходит, особенно после смерти Евмена. Тем самым пассаж Мемнона, вероятно, относится к ситуации Антигона в 320 году. В F 4.3 я развила причины, по которым Пердикка навлек гнев со стороны своих коллег. Антигон предпочел присоединиться к Кратеру и Антипатру в Европе в конце 321 года, чтобы не появляться перед Пердиккой. После возникновения напряженности, возможно уже ощутимой, между тремя членами «триумвирата», Антигон вернулся в Азию (первая половина года 320?) с небольшой вооруженной силой, не дожидаясь, когда Кратер и Антипатр примут решение, остановить или нет амбиции Пердикки. По словам Биллоуза, по прибытии в Малую Азию сатрапы Карии и Лидии покинули сторону Пердикки и присоединились к Антигону, за ними вскоре последовали ионийские города, во главе которых был Эфес (Арриан, FGH 2B 156 F 1. 25-26). Итак, вероятно, что Мемнон указывает на этот период, когда он пишет καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι, поскольку присоединение Лидии, Карии и Ионии сделало Антигона владыкой западного побережья Малой Азии. В свете этой интерпретации пассажа Мемнона мне кажется, что датирование осады Кипра, предложенная Биллоузом, наиболее вероятна, тем более, что этот фрагмент является продолжением других фрагментов (4.3-4.4). По общему признанию, хронология, установленная по порядку последовательности фрагментов, не является определяющим элементом, подтверждающим, что под осадой Кипра действительно подразумевается осада 320 г., потому что в F 4.3 Мемнон упоминает о смерти Пердикки прежде союза с Кратером, о котором говорится в F 4.4. Более того, поскольку Кратер умер раньше хилиарха Азии, совершенно очевидно, что хронология, установленная по очередности фрагментов, не является абсолютной, особенно если текст подвергся вмешательству Фотия.
Тем не менее мне кажется, что история Мемнона сообщает о создании цепочки союзов, заключенных Дионисием Гераклейским и диадохами в контексте войны против Пердикки. Мемнон представляет, как Дионисий, сперва угрожаемый Пердиккой (4.3), в конечном итоге преуспевает в увеличении своей власти, сначала браком с Амастридой, который привел его в верхние сферы власти того времени (4.4). 4.5), затем военным союзом с Антигоном, который позволил ему увеличить его царство (4.6). Так что присутствие Дионисия при Антигоне в 320 году знаменует начало дружеских отношений между двумя мужами, закрепленных позже браком. Что касается принятия царского титула Дионисием (4.6), то это свидетельствует об утверждении его независимости против притязаний других диадохов и, в частности, Антигона. Этот фрагмент, вероятно, обобщенный Фотием, показывает эволюцию отношений между двумя мужами. Он также показывает на заднем плане увеличение власти Дионисия во время его правления между 320 годом, который знаменует собой начало его процветающей внешней политики и последним годом его правления в 306 году, когда Дионисий официально охарактеризовал ситуацию, фактически приняв титул царя. В результате в конце своей жизни Дионисий превратил свой город в настоящее царство, которое больше не было государством, управляемым незаконным режимом, введенным несколько лет назад его отцом.
τὸν ἀδελφιδοῦν Πτολεμαῖον (στρατηγὸς δὲ οὗτος ἦν τῶν περὶ τὸν Ἑλλήσποντον) φιλοτιμίας ἀμοιβὴν εὕρατο παρὰ Ἀντιγόνῳ γαμβρὸν λαβεῖν ἐπὶ θυγατρί· ἡ δὲ παῖς ἐκ προτέρων ἦν αὐτῷ γεγενημένη γάμων:
Интерпретация Дройзеном участия Дионисия в осаде Тира, безусловно, учитывает тот факт, что племянник Антигона Полемей действовал в качестве стратега Геллеспонта в период антигоновских операций в Тире. Вполне вероятно, что Дионисий помогал во время войны против Пердикки, а также облегчил труды Полемея, когда последний действовал в регионе. Напомним, что в Трипарадисе Антигону было поручено ведение войны против Евмена. В 316/315 году он захватил того, кто был осужден македонской армией за смерть Кратера и убил его. Со смертью бывшего сторонника Пердикки Антигон взял под свой контроль Азию. Однако, его деятельность вскоре вызвала беспокойство у его коллег, и в начале 314 года диадохи сколотили коалицию против Антигона (Диодор, XIX, 57, 1-2; Юстин, XV, 1, 1-3; Аппиан, Syr. 53). Антигон отверг требования своих оппонентов и заявил о готовности вести против них войну. Тогда Кассандр послал войска в Каппадокию, чтобы отстоять свои права на регион (Диодор, XIX, 57, 4) и Антигон поручил своему племяннику Полемею дать отпор вражеской армии из Каппадокии (Диодор, XIX, 68, 6) и занять позицию на Геллеспонте, чтобы предотвратить переправу Кассандра и его войск (Диодор, XIX, 57). После восстановления контроля над Каппадокией Полемей направился к Геллеспонт вдоль черноморского побережья через Пафлагонию и Вифинию. Вероятно, во время своих операций в регионе племянник Антигона женился на дочери Дионисия, тем самым скрепив союз между домом Гераклеи и домом Антигонидов. Цель соглашения заключалась в том, чтобы отблагодарить Дионисия за его прошлую деятельность на Кипре. Однако не исключено, что тиран в очередной раз помог своему старому союзнику либо тем, что облегчил Полемею доступ в регион (ср. Диодор, XIX 61, 5), либо снова внес свой вклад предоставлением кораблей.
Племянник Антигона, после своего маршрута до Гераклеи, возобновил путь к Геллеспонту и, положив конец войне Зипойта Вифинского против Халкедона и Астака, привел всех троих в альянс с Антигоном перед отъездом в Ионию в конце 314 г., где он прекратил осаду Эритреи Селевком (Диодор, XIX, 60, 2-4; ср. XIX, 58, 6). Однако, этот союз между Дионисием и Антигоном, скрепленный браком между Полемеем и дочерью тирана, несомненно, был ослаблен, когда Антигонов племянник предал своего дядю (Диодор, XX, 19, 2) и попытался заключить союз с Кассандром (Диодор, XX, 19, 2), прежде чем был, наконец, убит Птолемеем I в 309 г. (Диодор, XX, 27, 3).
οὕτω γοῦν εἰς μέγα δόξης ἀνελθὼν καὶ τὸν τύραννον ἀπαξιώσας τὸ βασιλέως ἀντέλαβεν ὄνομα:
Дионисий еще при жизни сумел добиться того, что его власть была признана Антигоном, всемогущим правителем Азии. Однако он почувствовал необходимость более полно утвердить свою независимость, провозгласив себя царем. Дата, когда Дионисий получил царский титул, была зафиксирована в 306 или 305 г., по–видимому, за несколько месяцев до его смерти. Его притязания реализовались в переломный период, ознаменовавший приход великих эллинистических царств. Действительно, именно в 306 году Антигон сам принял царский титул после победы своего сына Деметрия на Кипре против сил Птолемея. Претензии Антигона угрожали другим диадохам, ибо тем самым Антигон утверждал себя преемником Александра (Diodorus XX, 53, 1-4; Plutarch, Demetrios, 18, 2-2 ; Justin XV, 2, 10-13; ср. Plutarch, Demetrios, 34, 4; Phylarch, FGrH 2A 81 F 31). Итак, Дионисий, следуя за другими диадохами, взял титул басилея, чтобы предстать в качестве истинного монарха своего царства, что означает для Антигона, что он был ему равным, а не одним из его подданных.
Бурштейн считает, что это провозглашение свидетельствует об ухудшении отношений между Дионисием и Антигоном. Эта точка зрения, на мой взгляд, является дополнительным аргументом в пользу исключения того факта, что Дионисий участвовал в осаде Кипра в 306 г. Этот исследователь подчеркивает, что Дионисий должен всегда опасаться, что Антигон может использовать свою политику «освобождения греческих городов» против него. Следствием этого дистанцирования связей между Гераклеей и Антигоном были бы дипломатические подкаты Дионисия к бывшим врагам Антигона и в частности к Лисимаху. Верно, что в F 4.9 Мемнон сообщает, как Лисимах заботился о Гераклее и детях Дионисия в 302 г., и в F 5. 3 в 284 году Лисимаху удается взять Гераклею под свой контроль, злоупотребляя сыновьями Дионисия напоминанием им о любви, которую он испытывал к их отцу. Однако отношения с Антигоном не должны были полностью ухудшиться, поскольку он был одним из лиц, отвечавших за заботу об интересах детей Дионисия (F 4.8; ср. F 4.9).
Дионисий занял свое место в преемственности своего брата, так как он не стремился скрыть свою власть под демократическим фасадом. Он выпустил монеты со своим именем: ΔΙΟΝΥΣΙΟΥ. На реверсе Геракл воздвигает трофей, который, безусловно, символизирует победы лидера во внешнеполитических делах. Однако на монетах его не называли царем. Возможно, он умер вскоре после своего провозглашения и не успел выпустить новую валюту. Его вдова, с другой стороны, будет называться на монетах царицей: ΑΜΑΣΤΡΙΟΣ ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ. По словам Биттнер, поскольку его власть была признана его подданными, необходимо, безусловно, говорить о режиме Дионисия как о монархии или, точнее, как о царской власти. Аристотель, среди прочего, выделил два типа монархий на основе того, приняли ли или нет этот режим его подданные.

Φόβων δὲ καὶ φροντίδων ἐλευθεριάσας καὶ ταῖς καθημεριναῖς τρυφαῖς ἐκδιαιτηθεὶς ἐξωγκώθη τε τὸ σῶμα, καὶ τοῦ κατὰ φύσιν πολὺ πλέον ἐλιπάνθη. Ὑφ´ ὧν οὐ μόνον περὶ τὴν ἀρχὴν ῥᾳθύμως εἶχεν, ἀλλὰ καὶ ἐπειδὰν ἀφυπνώσειε, βελόναις μακραῖς τὸ σῶμα διαπειρόμενος (τοῦτο γὰρ ἄκος μόνον τοῦ κάρου καὶ τῆς ἀναισθησίας ὑπελείπετο) μόλις τῆς κατὰ τὸν ὕπνον καταφορᾶς ἐξανίστατο.

Освободившись от страхов и забот и живя в постоянных наслаждениях, он растолстел и стал противоестественно тучным. Из–за этого он не только стал легкомысленным в отношении управления, но и, когда засыпал, просыпался от тяжелого сна лишь покалываемый длинными остриями (это средство стало единственным лекарством от сонливости и отупения).

φόβων δὲ καὶ φροντίδων ἐλευθεριάσας:
Мемнон ничего не говорит о делах Дионисия с момента заключения брачного союза с Антигоном. Бурштейн предполагает, что Гераклея, возможно, поддерживала свою колонию Каллатис, которая восстала против Лисимаха в 313 году (Диодор, XIX, 73). Однако он сам указывает, что Диодор прямо не упоминает о присутствии гераклейских войск, а лишь указывает на то, что наряду с фракийцами и скифами Каллатис получал только помощь Антигона. Так что нет никаких признаков того, что Дионисий снова был вовлечен в операции своего союзника.
Похоже, что Гераклеи процветали и ему больше не угрожала никакая внешняя угроза. Мемнон также не упоминает о каких–либо попытках ссыльных вернуться в родной город. Однако в этом вопросе Бурштейн предполагает, что Кассандр, враг Антигона, вероятно, пытался возродить враждебность изгоев, чтобы оказать давление на Дионисия. Он основывал свою аргументацию на том, что Менандр, друг Деметрия Фалерского, сторонник Кассандра в Афинах, представил пьесу «Рыбаки», где он вводит гераклейских изгнанников (Menander, FF 13-29 Edmonds).
Пьеса Менандра должна, тем не менее, привлечь наше внимание, потому что Дионисий представлен там как отвратительный и тучный тиран, который похож на мемнонов портрет монарха в конце его правления.
καὶ ταῖς καθημεριναῖς τρυφαῖς ἐκδιαιτηθεὶς ἐξωγκώθη τε τὸ σῶμα, καὶ τοῦ κατὰ φύσιν πολὺ πλέον ἐλιπάνθη… μόλις τῆς κατὰ τὸν ὕπνον καταφορᾶς ἐξανίστατο:
Образ Дионисия в передаче Мемнона происходит из его источника, Нимфида, и хотя он несомненно, преувеличен, он должен, тем не менее, представлять собою часть истины. Афиней приводит нимфидово и менандрово описание Дионисия и ясно, что последний не пощажен традицией. У Менандра он сравнивается со свиньей. Нимфид, с другой стороны, сообщает об эпизоде с иглами подробнее, чем Мемнон: последний, безусловно, суммировал оригинальную работу своего источника. Мне кажется, что если бы версия была более полной, Фотий сообщил бы об этом полностью, потому что он, кажется, очень заинтересован в этого рода описаниях. Рассказ Элиана (H. V. IX, 13) также, безусловно, происходит из Нимфида, поскольку он сообщает версию, почти идентичную версии историка Гераклеи третьего века.
Образ Дионисия в конце его правления более нюансирован, чем Тимофея. Гераклейская традиция сохранила преимущества его царствования, но смогла сохранить элементы, делающие персонажа отличным от идеального человека. Однако этот образ, переданный Нимфидом, как представляется, представляет типичные черты, найденные в портрете злого тирана, который печется лишь о своих собственных интересах, оставляя государственные дела ради удовольствий. Палладий (Эпиграммы, X, 54) приписывает его смерть последствиям ожирения. Так что хотя его портрет был более негативным, чем портрет его брата, Дионисий умер от естественных причин и не был убит сторонниками демократии. Тем не менее качества гераклейского лидера признаются Нимфидом, так как Афиней, который воспроизводит его слова, сообщает, что Дионисий отличался, несмотря ни на что, от своих предшественников своей мягкостью и человечностью.
Nymphis FGrH 3B 432 F 10 apud. Athenaeum, XII 549 a-c: «Нимфид Гераклейский в двенадцатой книге сочинения «О Гераклее» говорит, что Дионисий, сын Клеарха, первого тирана Гераклеи, также ставший тираном своей родины, постепенно настолько заплыл жиром вследствие роскоши и ежедневного обжорства, что от чрезмерной тучности стал задыхаться и страдать от удушья. Поэтому врачи предписали, когда он глубоко заснет, загонять ему в бока и в живот тонкие длинные иглы. Пока иголка проходила через жировые складки, она не причиняла боли, но если ей удавалось добраться до свободного от жира слоя, тиран пробуждался. Когда он принимал посетителей, то прикрывался деревянным ящиком, выставляя одну голову и пряча остальные части тела, и так разговаривал с собеседниками. Тем не менее он умер, прожив пятьдесят пять лет, из которых тридцать три года был тираном, и он превосходил всех прежних тиранов мягким характером и кротостью».
Menander, F 21-23 (Edmonds) apud Athenaeum, XII, 549 c-d: «действительно, это была большая свинья, лежащая на морде. И снова: он наслаждался роскошью — но так, что он не будет наслаждаться ею долго. А дальше еще: я желаю для себя лишь одного — и это мне кажется единственной счастливой смертью — лежать на спине с этими тоннами жира, почти не говоря ни слова, задыхаясь, объедаясь и говоря: я гнию от удовольствия».
Palladias Epigrammes, X, 544: «обжорство — не единственная причина смерти, но крайнее ожирение часто имеет аналогичный результат. Дионисий, тиран Гераклеи Понтийской, свидетельствует об этом, ибо это поразило его».

Τεκνωσάμενος δὲ τρεῖς παῖδας ἐκ τῆς Ἀμάστριος, Κλέαρχον, Ὀξάθρην καὶ θυγατέρα ὁμώνυμον τῇ μητρί, μέλλων τελευτᾶν ταύτην τε τῶν ὅλων δέσποιναν καταλιμπάνει καὶ τῶν παίδων κομιδῇ νηπίων ὄντων σύν τισιν ἑτέροις ἐπίτροπον, βιοὺς μὲν ἔτη εʹ καὶ νʹ, ὧν ἐπὶ τῆς ἀρχῆς † λʹ ἐγνωρίζετο, πρᾳότατος ἐν αὐτῇ, ὡς εἴρηται, γεγονὼς καὶ τὸ χρηστὸς ἐπίκλησιν ἐκ τῶν ἠθῶν ἐνεγκάμενος, καὶ πολὺν πόθον τοῖς ὑπὸ χεῖρα καὶ πένθος λιπών.

От Амастриды у Дионисия было трое детей — Клеарх, Оксатр и дочь, названная по имени матери. Будучи близок к смерти, он оставляет Амастриду госпожой всего государства и вместе с некоторыми другими опекуншей детей, которые были в нежном возрасте; он умер, прожив 55 лет, из которых у власти был 30. Как говорят, в правлении он был снисходительным и получил за свой нрав прозвище Хреста. Своею смертью он вызвал у народа сильное горе и плач.

τεκνωσάμενος δὲ τρεῖς παῖδας ἐκ τῆς Ἀμάστριος, Κλέαρχον, Ὀξάθρην καὶ θυγατέρα ὁμώνυμον τῇ μητρί:
У Амастриды и Дионисия было трое детей. Их дочь имела то же имя, что и ее мать. Что касается сыновей, первый был назван, как это часто бывает в греческих семьях, именем его деда по отцовской линии, Клеарха, отца Дионисия, а второй получил имя своего деда по материнской линии, Оксатра, отца Амастриды и брата Дария III. Судьба молодых людей освещается в 5.1-5.3, но мы не знаем, что стало с дочерью тирана.
μέλλων τελευτᾶν ταύτην τε τῶν ὅλων δέσποιναν καταλιμπάνει καὶ τῶν παίδων κομιδῇ νηπίων ὄντων σύν τισιν ἑτέροις ἐπίτροπον:
После смерти Дионисий оставил у власти Амастриду. В F 5.4 Мемнон сообщает, что Лисимах восхищался тем, как Амастрида управляла своим доменом (ἀρχὴν), в который входили Тиос, Амастрида и Гераклея. Поэтому необходимо представить себе, следуя Бурштейну, что, провозгласив себя басилеем, Дионисий намеревался отстаивать свои притязания не только на Гераклею, но и на завоеванные им территории. Эта гераклейская империя переопределила власть, как она была учреждена Клеархом. Желание последнего основать династию было успешным и, безусловно, превзошло его ожидания. Между 364 и 306 гг. политический режим города развивался. Первый тиран основал незаконную власть только над городом, и Дионисий превратил эту власть в монархию, принятую всеми и простирающуюся за пределы города.
Сыновья Дионисия были еще несовершеннолетними, но были связан с доменом. Для обеспечения их наследования был создан регентский совет во главе с Амастридой, которая сохранила титул басилиссы. Среди этих лиц был и Антигон (ср. 4.9), что, однако, кажется странным, если признать, что отношения между диадохом и монархом Гераклеи были разорваны. Амастрида, однако, была назначена государыней, и поэтому, хотя она должна была заботиться об интересах своих сыновей, нет никаких свидетельств того, что вдова Дионисия была регентом или опекуном своих сыновей, каким Сатир был для своих племянников. Действительно, последовательность событий показывает, что царица позволила своим сыновьям управлять Гераклеей, но с ее согласия.
βιοὺς μὲν ἔτη εʹ καὶ νʹ, ὧν ἐπὶ τῆς ἀρχῆς † λʹ ἐγνωρίζετο:
Дионисий умер в 306/5 г. после 32 лет правления согласно Диодору (XVI, 88, 5 и XX, 77, 1), в то время как Нимфид приписал ему 33 года правления (FGrH 3B 432 F 10). Таким образом, Мемнон отличается от своего источника тем, что он дает только 30 лет правления Дионисию. По словам Бурштейна, годы правления Нимфида считаются инклюзивными и поэтому считает, что необходимо отказаться от даты смерти Дионисия 304 г. в то время как 30 лет у Мемнона, по его словам, являются результатом ошибки. Диодор, кажется, считает первый год между 337 и 336 гг. и последний год между 306 и 305 гг., давая 32 года действительного правления. Что касается Нимфида, то он учитывает первый год, в котором Дионисий пришел к власти, то есть 337 г., и подсчитывает, что Дионисий умер в свой 33‑й год правления, то есть в 305 г. Другими словами, Нимфид не учитывает количество лет действительного правления, но включает даты начала и окончания. Так что даже если бы Дионисий начал править в самом конце 337 года, Нимфид посчитал бы его как год правления. С другой стороны, замечание Бурштейна о Мемноне мне кажется оправданным, и надо признать, что гераклейский историк ошибся в подведении итогов своего источника, если только не ошибся Фотий.
πρᾳότατος ἐν αὐτῇ, ὡς εἴρηται, γεγονὼς καὶ τὸ χρηστὸς ἐπίκλησιν ἐκ τῶν ἠθῶν ἐνεγκάμενος, καὶ πολὺν πόθον τοῖς ὑπὸ χεῖρα καὶ πένθος λιπών:
Как и у его брата, правление Дионисия ценилось и поддерживалось народом (ср. F 4. 6). Несомненно, его дипломатическая деятельность, благодаря которой ему удалось обеспечить безопасность Гераклеи, получила еще большее признание, поскольку угрозы, которые, как представляется, висели над городом, были многочисленны в его царствование. Во время его правления экономическая деятельность Гераклеи, казалось, процветала, особенно торговля в Эгейском море и северном побережье Евксинского Понта. Все его качества принесли ему прозвище «Хрест» (добрый), но прежде всего они характерны для того, кого древние считали хорошим царем. Погребение монарха было, безусловно, грандиозным, как оно было организован и для Тимофея, и запечатлели блестящее правление, которое привело Гераклею в самый блестящий альянс.

F 4.9-5.7: От регентства Амастриды до смерти Лисимаха

Οὐδὲν δὲ ἧττον καὶ μετὰ τὴν ἐκείνου ἐξ ἀνθρώπων ἀναχώρησιν τὰ τῆς πόλεως πρὸς εὐδαιμονίαν ἐφέρετο, Ἀντιγόνου τῶν τε παίδων Διονυσίου καὶ τῶν πολιτῶν οὐ παρέργως προνοουμένου. Ἐκείνου δὲ πρὸς ἕτερα τὰς φροντίδας τρεψαμένου, Λυσίμαχος πάλιν τῶν περὶ Ἡράκλειαν καὶ τῶν παίδων ἐπεμελεῖτο, ὃς καὶ Ἄμαστριν ποιεῖται γυναῖκα. Καὶ κατ´ ἀρχὰς μὲν λίαν ἔστερξε, πραγμάτων δὲ αὐτῷ προσπεσόντων αὐτὴν μὲν ἐν Ἡρακλείᾳ λείπει, αὐτὸς δ´ εἴχετο τῶν ἐπειγόντων. Εἰς Σάρδεις δὲ μετ´ οὐ πολὺν χρόνον, τῶν πολλῶν πόνων ῥαΐσας, μετεπέμψατο ταύτην, καὶ ἔστεργεν ὁμοίως. Ὕστερον δὲ πρὸς τὴν † θυγατέρα Πτολεμαίου τοῦ Φιλαδέλφου (Ἀρσινόη δὲ ἦν ὄνομα) τὸν ἔρωτα μεταθείς, διαζυγῆναι τὴν Ἄμαστριν αὐτοῦ παρέσχεν αἰτίαν καὶ καταλιποῦσαν τοῦτον καταλαβεῖν τὴν Ἡράκλειαν. Ἐγείρει δὲ αὕτη παραγενομένη καὶ συνοικίζει πόλιν Ἄμαστριν.

После его ухода от людей дела города шли ничуть не хуже, так как Антигон ревностно заботился и о детях Дионисия и о гражданах его государства. Когда же он обратился к другим делам, Лисимах стал заботиться и о делах Гераклеи и о детях Дионисия. Он женился на Амастриде и вначале сильно ее полюбил, но когда у него появились другие дела, он оставил ее в Гераклее, сам же занялся неотложными делами. Вскоре, однако, преодолев многие трудности, он пригласил ее в Сарды и любил по–прежнему. Впоследствии Лисимах полюбил дочь Птолемея Филадельфа (имя же ей было Арсиноя) и доставил Амастриде повод для развода с ним, а также к тому, чтобы, оставив его, занять Гераклею. Возвратившись, она основала и населила город Амастриду.

μετὰ τὴν ἐκείνου ἐξ ἀνθρώπων ἀναχώρησιν:
По словам Берве, выражение «после его ухода от людей» относится к обожествлению. Как и его брат, Дионисий был объектом культа, который, по словам Бурштейна, все еще наблюдался в 284 году, во время свержения тирании. Тираны Гераклеи покинули мир живых, чтобы присоединиться к богам, и теперь получают религиозные почести. Сыновья Клеарха смогли трансформировать тиранию, добросовестно управляя своими подданными. Народная поддержка, которой они пользовались при жизни, не заканчивалась их смертью: отныне гераклеоты посредством поклонения выражали свою благодарность умершим государям. Вероятно, что культ обожествленного Дионисия был организован в рамках новых празднеств, добавленных к тем, которые были учреждены по смерти Тимофея.
οὐδὲν δὲ ἧττον (…) τὰ τῆς πόλεως πρὸς εὐδαιμονίαν ἐφέρετο:
Экономическое процветание Гераклеи продолжалось после смерти Дионисия, и, в частности, в рамках совместного правления Клеарха и Оксатра. Мемнон сообщает в F 11, 1, что Гераклея послала золото в Византий, когда тот подвергся нападению кельтов, что говорит о том, что тираны не обчистили город, но наоборот. Кроме того, Бурштейн отметил, что нумизматические источники фиксируют крупномасштабный выпуск медных монет в начале 3‑го века, что свидетельствует об экономической экспансии города в этот период.
Ἀντιγόνου τῶν τε παίδων Διονυσίου καὶ τῶν πολιτῶν οὐ παρέργως προνοουμένου:
Кажется, что Антигон был выбран Дионисием ради заботы о своих детях (см. F 4.8). Смерть Дионисия дала ему мотив пригласить себя в Гераклею и утвердить свое влияние на город. Бурштейн предполагает, что Антигон появился в городе, чтобы показать свое хорошее отношение к наследникам Дионисия и его подданным. Что касается Амастриды, оставленной во главе города ее покойным мужем в 305 году, у нее, конечно, не было средств, чтобы противостоять ему каким–либо образом, и, по словам Бурштейна, она, вероятно, отдала себя под защиту, предложенную ей Антигоном. Однако при нем была утверждена монархическая власть, о чем свидетельствуют монеты с надписью ΑΜΑΣΤΡΙΟΣ ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ.
ἐκείνου δὲ πρὸς ἕτερα τὰς φροντίδας τρεψαμένου:
Мемнон довольно расплывчато относится к «заботам», которыми занимался Антигон и тем самым дал Лисимаху возможность пригласить себя в свою очередь в Гераклею. Этот отрывок относится к событиям 302-301 годов. В 302 году Антигон сделал основные приготовления в Азии для восстановления империи Александра. Его амбиции привели его оппонентов, Лисимаха, Кассандра, Селевка и Птолемея, к созданию коалиции против Антигонидов (Diodorus, XX, 106; XXI, 1-2). Летом 302 года Лисимах вторгся в Северо–Западную Малую Азию с частью армии Кассандра, которая действовала в Греции против позиций Деметрия. Города региона быстро перешли на его сторону (Диодор, XX, 107-108) и вполне вероятно, что именно в этот период Амастрида вступила в контакт с Лисимахом. Союз между ними принял форму военной помощи, которую Амастрида оказала силам диадоха зимой 302/301 года, когда последний занял квартиры на равнине Салония, к югу от Гераклеи, после того, как был отбит Антигоном. Город предоставил Лисимаху войска и припасы (Диодор, XX, 109, 6-7), которые были отбиты Антигоном.
Λυσίμαχος πάλιν τῶν περὶ Ἡράκλειαν καὶ τῶν παίδων ἐπεμελεῖτο:
Союз между Лисимахом и Амастридой принял гораздо более формальный поворот, так как он был скреплен брака после того как монарх прибыл в Вифинию (Диодор, XX, 109, 6-7). Это замечание, которое имеет тенденцию представлять союз Лисимаха с Амастридой как брак по любви, безусловно, происходит из источника Мемнона, Нимфида. Однако очевидно, что этот союз носил прежде всего прагматический характер. Гераклея и ее порт имели для Лисимаха стратегическую важность, что позволило ему связать Азию, где стояла его армия, с его владениями в Европе, и его позиция давала ему контролировать маршрут, по которому Селевк, его союзник, должен был двинуться с Востока. Этот брак имел также символическое значение, поскольку, соединившись с персидской принцессой, племянницей Дария III, Лисимах, несомненно, надеялся придать законность своим притязаниям на ахеменидские территории, которые завоевал Александр (ср. Диодор, XX, 109, 6-7; Арриан, Анабасис, VII, 4, 5 об Александре как наследнике Ахеменидов). Кроме того, брак легитимировал, хотя и косвенный, контроль Лисимаха над Гераклеей, в глазах Антигона, который, конечно, думал, что у него есть какое–то право контролировать город, поскольку он наблюдал за городом после смерти Дионисия. Что касается Амастриды, то она закрепила свой город в привилегированном положении в Анатолии в случае победы ее нового мужа.
Белох на основе Полиэна (VI, 12) считает, что в этом союзе родился некий Александр. Однако Якоби отвергает это предположение. Он считает, что Местрида, упоминаемая у Полиэна, может быть одрисской женой Лисимаха, которую Павсаний (1, 10, 4) называет матерью Александра. Тем не менее Гейер отмечает, что Лисимах вполне мог иметь двух сыновей с одинаковым именем, родившихся от разных матерей.
πραγμάτων δὲ αὐτῷ προσπεσόντων αὐτὴν μὲν ἐν Ἡρακλείᾳ λείπει, αὐτὸς δ´ εἴχετο τῶν ἐπειγόντων:
По словам Бурштейна, Лисимах провел зиму со своими войсками на равнине Салонии, но поместил гарнизон в Гераклее, чтобы обезопасить это место. Его противники вскоре атаковали его позиции в Азии. Действительно, его недавние завоевания на западе были отвоеваны. Гарнизон Лисимаха в Эфесе был изгнан Деметрием, который также сумел взять под контроль Боспор (Диодор, XX, 108, 3; 111, 3). К этим неудачам добавилась потеря части войск под командованием генерала Плистарха, которого Кассандр послал к нему как участник коалиции против Антигона: только трети из этих подкреплений, первоначально состоящих из 12 000 человек и 500 всадников, удалось присоединиться к Лисимаху в Гераклее (Диодор, XX, 112). Весной 301 года Лисимах оставил регион и покинул свою жену, чтобы вести свою армию дальше на юг с целью установить связь с силами Селевка, которые провели зиму в Каппадокии (Диодор, XX, 113, 4).
τῶν πολλῶν πόνων ῥαΐσας:
Летом 301 года два монарха столкнулись при Ипсе во Фригии. Антигон был убит во время битвы, а его сын обращен в бегство (Диодор, XXI, 1-4b; Аппиан, Syr. 55; Плутарх, Деметрий, 29-30). Эта победа коалиционных сил породила новый раздел старой империи Александра. Азиатские владения Антигонидов вернулись к Лисимаху. Последний получил территории к северу от Анатолии и горы Тавр, но Деметрий все еще контролировал большое количество ионийских городов.
εἰς Σάρδεις δὲ μετ´ οὐ πολὺν χρόνον (,,,) μετεπέμψατο ταύτην, καὶ ἔστεργεν ὁμοίως:
Лисимах после своей победы при Ипсе послал за своей женой, которая оставалась в Гераклее в 301 году, в Сарды, столицу Лидии. Поместив ее рядом, он сделал ее своей царицей. Тем самым последняя увидела, что ее альянс принес плоды не только для нее самой, но и для ее сыновей, которым не нужно было бояться за свое положение, поскольку город был свободен. Конечно, ситуация могла бы быть гораздо более драматичной, если бы Лисимах не вышел победителем из своего противостояния с Антигоном, ибо Гераклею, безусловно, должна была бы постигнуть участь, отведенная для городов, которые в контексте конфликта между двумя монархами выбрали проигравшую сторону.
В очередной раз Мемнон настаивает на том, что оба супруга были связаны глубокими чувствами. Несмотря на то, что в его оценке брака можно усомниться, Лисимах относился к своей жене со всеми почестями из–за ее звания ахеменидской принцессы. Ее появление в Сардах ясно показало его цели. Он намеревался утвердить свою власть над анатолийской глубинкой, и одним из его первых действий было бы создание администрации этого нового царства.
ὕστερον δὲ πρὸς τὴν † θυγατέρα Πτολεμαίου τοῦ Φιλαδέλφου (Ἀρσινόη δὲ ἦν ὄνομα) τὸν ἔρωτα μεταθείς:
К сожалению для Амастриды, ее место на стороне Лисимаха не зависело исключительно от чувств к ней Лисимаха. Политика вскоре восстановила свои права и события вынудили Лисимаха вступить в новый брак. Мемнон сообщает, что союз между Лисимахом и Арсиноей II был заключен по чисто сентиментальным причинам, но, как и его предыдущий брак, он был результатом умелой политической стратегии. Действительно, те, кто были его союзниками в победе над Антигоном, быстро повернулись против него. Селевку не нравилась новая власть Лисимаха над Тавром, то есть на границе его владений (Плутарх, Деметрий, 31; Юстин, XV, 4, 24-25), поэтому он решил объединиться с Птолемеем (Юстин, XV, 4, 22), который был в конфликте с Селевком из–за Келесирии, тогда как его морское превосходство оспаривалось Деметрием. Более того, Лисимах увидел в силе лагидова флота возможность взять под контроль греческие города, которые удерживал Деметрий. В 300 или 299 году он женился на дочери Лагида, Арсиное II (Плутарх, Деметрий, 32, 3; Павсаний, I, 10, 3). Мемнон неверно ставит θυγατέρα (дочь) вместо ἀδελφήν (сестра), так как на самом деле молодая жена была сестрой Птолемея Филадельфа, и оба они родились от брака между Птолемеем I и Береникой. Однако, вполне вероятно, что гераклейский историк не виноват и путаница происходит из–за Фотия. Нимфид, источник Мемнона для этого отрывка, должно быть, хорошо знал генеалогию Арсинои, так как он вернулся в город с другими гераклеотами на следующий день после смерти Лисимаха.
διαζυγῆναι τὴν Ἄμαστριν αὐτοῦ παρέσχεν αἰτίαν καὶ καταλιποῦσαν τοῦτον καταλαβεῖν τὴν Ἡράκλειαν:
Брачное соглашение между двумя династами разрушило ранее заключенный брак с Амастридой. Однако, похоже, разлука не была концом альянса между Гераклеей и Лисимахом. Ср. 5.1. По словам Мемнона, Лисимах сделал так, что Амастрида покинула его: возможно, не отвергнутая, что было бы оскорбительным для нее и прежде всего положило бы конец альянсу с Гераклеей.
ἐγείρει δὲ αὕτη παραγενομένη καὶ συνοικίζει πόλιν Ἄμαστριν:
После того, как ее сыновья стали править Гераклеей, вдова Дионисия основала одноименный город, Амастриду, вероятно, вскоре после 300 г. Как отметила Биттнер, невозможно сделать вывод из резюме Мемнона (или Фотия?) о том, вернулась ли вдова Дионисия из Сард, чтобы поселиться в Гераклее, через некоторое время, или Амастрида была основана на следующий день после разлуки. Она создала свою резиденцию в Сезаме, который стал центром ее нового города, в результате синойкизма между Сезамом и пафлагонскими городами Тиосом, Кромной и Китором, которые были завоеваны Дионисием (Strabo XII, 3, 10; Ps. — Scymnus 961-967; Anonyme, Periple, 8v 20-23; Stephan. Byz. s. v. Ἄμαστρις).
Однако, этот синойкизм не положил конца существованию городов, которые составили новый город, поскольку они не были уничтожены. Бурштейн называет их районами Амастриды. Жители не были депортированы и остались в своем родном городе, но теперь были гражданами Амастриды. Только Тиос восстановил свою независимость через некоторое время после основания Амастриды (Strabo, XII, 3, 10).

Κλέαρχος δὲ ἀνδρωθεὶς ἤδη τῆς τε πόλεως ἦρχε, καὶ πολέμοις οὐκ ὀλίγοις τὰ μὲν συμμαχῶν ἄλλοις, τὰ δὲ καὶ τοῖς ἐπιφερομένοις αὐτῷ ἐξητάζετο. Ἐν οἷς καὶ κατὰ Γετῶν Λυσιμάχῳ συστρατευόμενος ἑάλω τε σὺν αὐτῷ, καὶ ἀνεθέντος τῆς αἰχμαλωσίας ἐκείνου καὶ αὐτὸς ὕστερον τῇ Λυσιμάχου προνοίᾳ ἀφίετο.

Клеарх же, уже возмужавши, управлял городом и испытывал свои силы во многих войнах, то выступая в союзе с кем–нибудь, то сам подвергаясь нападениям. Сражаясь в войнах против гетов заодно с Лисимахом, он с ним вместе попал в плен, а когда тот освободился из плена, и сам он позже был отпущен благодаря заботе Лисимаха.

Κλέαρχος δὲ ἀνδρωθεὶς ἤδη τῆς τε πόλεως ἦρχε:
Клеарх, достигший зрелого возраста, осуществлял затем власть в городе и проявил себя во многих войнах, в том числе в навязанных ему конфликтах. В ходе этих операций он вместе с Лисимахом совершил экспедицию против гетов, и был взят в плен одновременно с ним; Лисимах был освобожден из плена, а сам Клеарх впоследствии освобожден благодаря дипломатическим усилиям Лисимаха.
Между отъездом Амастриды после битвы при Ипсе в 301 году в Сарды и ее возвращением в 300 или 299 году Клеарх начал руководить Гераклеей без поддержки регентского Совета (см. F 4.8). Следовательно, возвращение его матери означало конец этим недавно подтвержденным полномочиям. Наконец, она предпочла поселиться в Сезаме, месте ее нового города, вероятно, через некоторое время после возвращения, тем самым оставив сына Клеарха, к которому вскоре присоединился его сын Оксатр (ср. F 5.2), управлять Гераклеей и Киеросом. Однако, похоже, молодые лидеры остались под ее властью. Свидетельство их более низкого положения по отношению к положению их матери, кажется, видно из монет, так как Амастрида появляется там с титулом басилиссы. Упоминание Оксатра рядом с его братом появляется в следующем отрывке, но возможно, что Клеарх играл доминирующую роль в этом двуглавом правлении.
καὶ πολέμοις οὐκ ὀλίγοις τὰ μὲν συμμαχῶν ἄλλοις, τὰ δὲ καὶ τοῖς ἐπιφερομένοις αὐτῷ ἐξητάζετο:
Клеарх, кажется, должен был уважать внешнюю политику, которую наметила его мать, и, в частности, продолжение союза с Лисимахом, хотя последний отделился от нее. Так необходимо понимать слова Мемнона, что Клеарх «как союзник других» вовлекался в войны, среди которых, безусловно, следует считать кампанию против гетов, но также и поддержку Гераклеи в конфликте между фракийским царем и Деметрием. Последний создал большой флот для вторжения в Анатолию в 287 году, и, по словам Бурштейна, Лисимах, безусловно, построил в гераклейских арсеналах «леонтофор», который мог конкурировать с кораблями Антигонидов.
Что касается «навязанных ему конфликтов», то вполне вероятно, что слова Мемнона относятся к тем, кто выступает против Гераклеи в Вифинии. В 6.3, историк сообщает, что Зипойт был врагом гераклеотов «из–за Лисимаха». Последствия были ужасны для Гераклеи, так как Зипойт вторгся на ее территорию, по мнению Бурштейна за некоторое время до 284 года. По его словам, Клеарх спас город, но он не смог помешать царю Вифинии завоевать тинийскую Фракию и Киерос, владение которыми до тех пор позволяло Гераклее контролировать Гипийскую долину. Но на этот счет мнения расходятся, потому что Биттнер считает, что только около 281 г. Зипойт захватил города Киерос и Тиос и территорию Тиний, в то время как Сапрыкин ставит эти завоевания в то время, когда город контролировал Лисимах. Вероятно, Зипойт постепенно откусывал территории города, но затруднительно определить время, когда Гераклея потеряла эти владения.
Враждебность царя Вифинии не была изолированной, поскольку экспансионистские стремления Митридата Ктиста угрожали городу Амастриде (см. F 9.4). Вполне вероятно, что Клеарх помогал своей матери в защите восточных границ их владений. Наконец, Клеарх, безусловно, поддерживает Лисимаха на западе, когда последний тщетно пытался подчинить Вифинию.
ἐν οἷς καὶ κατὰ Γετῶν Λυσιμάχῳ συστρατευόμενος ἑάλω τε σὺν αὐτῷ, καὶ ἀνεθέντος τῆς αἰχμαλωσίας ἐκείνου καὶ αὐτὸς ὕστερον τῇ Λυσιμάχου προνοίᾳ ἀφίετο:
Похоже, что участие Клеарха в кампании против гетов напрямую связано с внешнеполитическими ориентациями его матери. Со второй половины четвертого века геты занимали оба берега Дуная. Прибытие Лисимаха во Фракию после смерти Александра, похоже, вызвало недовольство фракийских династов, которые считали присутствие монарха препятствием для их отношений с понтийскими городами. Причины, которые привели Лисимаха к переходу через Дунай, все еще обсуждаются, но, по мнению Хелен Лунд, похоже, поход фракийского монарха был ответом на действия гетов, которые посягали на его интересы и, в частности, на интересы, которые затрагивали греческие города. Действительно, Дромихет, казалось, жаждал понтийских городов запада, ведя себя с ними как защитник (ср. Диодор, XXI, 12; Плутарх, Деметрий, 39; Моралии, 555D; Полиэн, 6, 12; Павсаний, 1, 9, 6 ; Страбон, VII, 3-8; Полибий, F 102).
Согласно Лунд, экспедиция была неудачной и закончилась, когда Лисимах и Клеарх были захвачены царем гетов Дромихетом (см. Диодор XXI, 12). Мемнон является единственным, кто сообщает о присутствии Клеарха рядом с его бывшим отчимом, в то время как Павсаний (1, 9, 6) упоминает о захвате Агафокла и Лисимаха. Он сообщает, что Лисимах был освобожден в первую очередь и представляет переговоры с Дромихетом об освобождении сына. Царь гетов одержал блестящую победу, так как вражеская армия была разгромлена и согласно Павсанию, он получил в обмен на освобождение Агафокла уступку территорий за Дунаем. Соглашение было скреплено браком между Дромихетом и дочерью Лисимаха (см. Плутарх, Пирр, 6, Юстин, XVI, 1, 9, Порфирий, FGrH, II F 3.3). Что же касается молодого Клеарха, то, по словам Мемнона, он какое–то время оставался заложником Дромихета. Версия гераклейского историка напоминает версию Павсания, за исключением факта, что последний упоминает Агафокла, а не Клеарха. Тем не менее современные исследователи, похоже, принимают пассаж Мемнона, и на этот момент мне кажется вполне приемлемым, что Агафокл и Клеарх сражались вместе с Лисимахом и что они были освобождены одновременно. Диодор (XXI, 12) также сообщает, что среди пленников царя гетов были «друзья» Лисимаха, и молодой лидер Гераклеи был одним из них.
Однако, Диодор сообщает, что Агафокл был захвачен гетами (XXI, 11) в отличие от его отца позже (XXI, 12). Поэтому либо мы должны учитывать существование разных традиций по одному и тому же инциденту, либо признать, что было две отдельные кампании. В этом случае необходимо пересмотреть комбинирование различных источников. Так, это во время первой экспедиции против гетов (около 300 г.) Агафокл был взят в плен прежде чем его выкупил отец. Во время второй кампании, датированной 292 г., сам Лисимах был схвачен вместе со своими «друзьями», включая Клеарха. По словам Лунд, экспедиция закончилась зимой 292/1 г. захватом Лисимаха. Бурштейн помещает плен Лисимаха в 292 году. Павсаний сообщает, что «по мнению некоторых авторов, именно сам Лисимах был взят в плен, и именно Агафокл вступил в переговоры с Дромихетом, чтобы вытащить его» (1, 9, 6). Царь, безусловно, был освобожден благодаря переговорам, которые вел его сын весной 291 года, в то время как Клеарх, по словам Мемнона, некоторое время оставался заложником царя, который хотел убедиться в добросовестности Лисимаха. Действительно, безусловно, после провала второй экспедиции Лисимах отказался от территорий, упомянутых Павсанием (1, 9, 6) и его «друзья», среди которых был и правитель Гераклеи, были освобождены после того, как он согласился на требования царя.

Οὗτος ὁ Κλέαρχος ἅμα τῷ ἀδελφῷ τῆς ἀρχῆς καταστάντες διάδοχοι πρὸς μὲν ἡμερότητα καὶ χρηστότητα πολὺ τοῦ πατρὸς ἐλάττους τοῖς ὑπηκόοις ἀπέβησαν, εἰς ἔκθεσμον δὲ καὶ μιαρώτατον ἔργον ἐξέπεσον· τὴν γὰρ μητέρα μηδὲν περὶ αὐτοὺς μέγα πλημμελήσασαν, μηχανῇ δεινῇ καὶ κακουργίᾳ ἐπιβᾶσαν νηὸς θαλάσσῃ ἀποπνιγῆναι κατειργάσαντο.

Оказавшись наследниками власти, Клеарх и его брат в отношении подданных по кротости и добродетели оказались несравненно хуже своего отца, они погрязли в противозаконных и мерзких делах. Ведь они устроили так, что их мать, ничем особенно перед ними не провинившаяся, вступив на корабль, в результате их исключительного и злодейского вероломства утонула в море.

οὗτος ὁ Κλέαρχος ἅμα τῷ ἀδελφῷ τῆς ἀρχῆς καταστάντες διάδοχοι:
Клеарх и Оксатр правили городом с 301 по 284 г. (о датировке см. F 5.3)
πρὸς μὲν ἡμερότητα καὶ χρηστότητα πολὺ τοῦ πατρὸς ἐλάττους τοῖς ὑπηκόοις ἀπέβησαν:
Их отец Дионисий и их дядя Тимофей смогли превратить тиранию в более мягкую власть, широко принятую гераклеотами. Однако, по словам Мемнона, молодые лидеры, похоже, вели себя как первый тиран города, Клеарх. Кроме того, военные действия сыновей Дионисия, по–видимому, привели к потере части гераклейской территории, особенно на западе (см. 5.1), что, возможно, способствовало падению их популярности среди подданных.
τὴν γὰρ μητέρα μηδὲν περὶ αὐτοὺς μέγα πλημμελήσασαν:
Хотя Амастрида оставила Клеарха и Оксатра править городом, кажется, что напряженность между ними не угасла. Вполне вероятно, что она продолжала вмешиваться в дела города и ее сыновья, безусловно, были очень недовольны тем, что им приходилось постоянно следовать рекомендациям матери. Они хотели править Гераклеей, как им хотелось, и для этого убийство их матери, возможно, казалось единственным способом, которым они могли избавиться от нее.
μηχανῇ δεινῇ καὶ κακουργίᾳ ἐπιβᾶσαν νηὸς θαλάσσῃ ἀποπνιγῆναι κατειργάσαντο:
Мемнон не говорит, что Клеарх и Оксатр сами участвовали в убийстве своей матери, но кажется, она была утоплена по их приказу во время поездки в море, вероятно, до 285 или 284 по мнению Бурштейна. Используемая лексика сильно негативна («и они опустились до беззакония и мерзости», «хитрые и преступные махинации») и подчеркивает мысль о заговоре, организованном двумя молодыми людьми. Этот тон является свидетельством того, что Мемнон использовал источник, враждебный тирании, наверняка хронику Нимфида. Однако, как некоторые уже отмечали, не исключено, что гераклеоты, пожалевшие о власти Дионисия, подпитывали слухи, окружающие смерть его вдовы, чтобы подчеркнуть ухудшение власти в Гераклее. Действительно, без народной поддержки, самодержавие казалось бы некоторым возвращением к тирании (см. Аристотель, Политика, V, 11, 18, 1314 a 32-38, о связи между отсутствием согласия в народе и характером тиранической власти).

Δι´ ἣν αἰτίαν καὶ Λυσίμαχος ὁ πολλάκις ῥηθείς (Μακεδονίας δὲ ἐβασίλευεν) εἰ καὶ τὴν Ἄμαστριν διὰ τὴν συνάφειαν Ἀρσινόης λιπεῖν αὐτὸν παρεσκευάσατο, ἀλλ´ οὖν τοῦ τε προτέρου πόθου φέρων ἐν ἑαυτῷ τὸ ἐμπύρευμα, καὶ τὸ μυσαρὸν καὶ ὠμὸν τῆς πράξεως οὐκ ἀνασχετὸν ποιούμενος, στεγανώτατα μὲν τὴν αὑτοῦ κατεῖχεν ἔνδον γνώμην, τὴν ἀρχαίαν δὲ φιλίαν πρὸς τοὺς περὶ Κλέαρχον τῷ σχήματι ἐπιδεικνύς, διὰ πολλῶν τε μηχανῶν καὶ τῶν τοῦ λανθάνειν στρατηγημάτων (κρύψαι γὰρ τὸ βουλόμενον δεινότατος ἀνθρώπων γεγονέναι λέγεται) ἐν Ἡρακλείᾳ μὲν ὡς ἐπὶ τῷ τῶν δεχομένων συνοίσοντι παραγίνεται, πατρὸς δὲ στοργὴν τῷ προσωπείῳ τοῖς περὶ Κλέαρχον προβαλλόμενος ἀναιρεῖ μὲν τοὺς μητροκτόνους, πρῶτον μὲν Κλέαρχον, εἶτα καὶ Ὀξάθρην, μητρικῆς ἀπαιτήσας μιαιφονίας δίκας· καὶ τὴν πόλιν ποιησάμενος ὑπὸ τὴν πρόνοιαν τὴν αὑτοῦ, καὶ τὰ πολλὰ δὲ λαφυραγωγήσας ὧν ἡ τυραννὶς ἠθροίκει χρημάτων, ἄδειάν τε δοὺς δημοκρατεῖσθαι τοὺς πολίτας, οὗ ἐφίεντο, πρὸς τὴν ἰδίαν βασιλείαν ἐστέλλετο.

По этой причине и Лисимах, часто уже упоминавшийся (он царствовал в Македонии), хотя и сделал так, что благодаря браку с Арсиноей он оставил Амастриду, но в то же время, нося в себе огонь прежней страсти и считая, что мерзость и жестокость этого поступка невыносимы, самым тщательным образом затаил возникший у него в душе замысел, с виду же показывал сторонникам Клеарха прежнюю дружбу. Благодаря многим уловкам и умению хитро скрывать свои замыслы (говорят, что в этом отношении он был способнейшим из людей) Лисимах оказывается в Гераклее как будто ради блага принимавших его. Изобразив перед свитой Клеарха отцовскую любовь, он убивает матереубийц, сначала Клеарха, а лотом Оксатра, по справедливости воздав им за преступление против матери. Лисимах взял город под свою опеку, захватив в качестве добычи большие богатства, которые собрала власть тиранов, и, дав гражданам возможность управляться демократически, чего те добивались, отправился в собственное царство.

δι´ ἣν αἰτίαν καὶ Λυσίμαχος ὁ πολλάκις ῥηθείς (Μακεδονίας δὲ ἐβασίλευεν) εἰ καὶ τὴν Ἄμαστριν διὰ τὴν συνάφειαν Ἀρσινόης λιπεῖν αὐτὸν παρεσκευάσατο, ἀλλ´ οὖν τοῦ τε προτέρου πόθου φέρων ἐν ἑαυτῷ τὸ ἐμπύρευμα:
Лисимах, царь Македонии, который, чтобы сочетаться браком с Арсиноей, решил расстаться с Амастридой, но сохранил в своем сердце пламя своей первой любви, нашел мерзость этого жестокого греха невыносимой, но глубоко скрывал свои намерения. Притворяясь, что он сохраняет старую дружбу с Клеархом и его братом, он пришел к Гераклею и предал смерти матереубийц, Клеарха первым, и Оксатра за ним, чтобы заставить их искупить чудовищное убийство их матери. Когда он взял город под свой контроль и произвел большое разграбление богатства, накопленного тиранами, он предоставил гражданам свободу установить демократию, которую они хотели, и вернулся в свое царство.
Эти замечания о Лисимахе и его двух женах, вероятно, принадлежат Фотию, который склонен сделать здесь краткое напоминание о замечаниях, о которых сообщалось ранее. Возможно, он извлек их из текста Мемнона, который первоначально ввел отрывки, которые Фотий не счел нужным воспроизвести в этом месте. Это объяснило бы повторение информации, которую, на мой взгляд, не нужно было повторять за столь короткий промежуток времени, так как брак Лисимаха с Амастридой и Арсиноей упоминается в F 4. 9. Однако новая информация, представленная в этом отрывке, касается упоминания Лисимаха как царя Македонии, поскольку это замечание помещает гибель Клеарха и Оксатра после завоевания Македонии Лисимахом в 284 г. и до смерти Агафокла в 282 г. Хронология, предложенная Мемноном, подтверждается Юстином (XVI, 3, 1) и Трогом Помпеем (Prol. 16). Книга 16 Трога содержала захват Лисимаха Дромихетом в 292 г., завоевание бывших территорий Деметрия, что предполагает захват Македонии Лисимахом в 284 г., и наконец гибель Клеарха и Оксатра. Следующая книга начиналась, кажется, до смерти Агафокла в 282 г. Та же хронология предложена Юстином, согласно которому Лисимах захватил Македонию, погнавшись за Пирром, в 284 году, прежде чем захватить Гераклею (XVI, 3, 2-3). Смерть Агафокла упоминается только в следующей книге (XVII, 1, 4).
Trogue–Pompée, Prol. 16: «Как Лисимах был взят в плен на Понте и отослан Дромихетом и захватил в Азии города, находившиеся под властью Деметрия, и Гераклею на Понте. Затем возобновляется история Вифинии и Гераклеи и тиранов Гераклеи, Клеарха, Сатира и Дионисия, чьих сыновей Лисимах убил, после чего он захватил город».
Trogue–Pompée, Prol. 17: «Как Лисимах уничтожил сына своего Агафокла…»
Justin. XVI, 3, 2-3: «Лисимах как победитель взял Македонию, изгнав из нее Пирра. Оттуда он перенес войну во Фракию, а затем пошел на Гераклею».
С другой стороны, некоторые современные исследователи датируют завоевание Гераклеи Лисимахом 289/8 г. на основании свидетельства Диодора (XX, 77, 1), согласно которому Клеарх и Оксатр царствовали в течение 17 лет. Поскольку Дионисий умер в 306/305 г., расчет верен. Саитта отвергает свидетельства Мемнона и Юстина, полагая, что оба они происходят из общего источника, Феопомпа, который сделал ошибку в хронологии. Лунд же отметила, что Мемнон, конечно, следовал традиции Феопомпа относительно событий, которые касались Клеарха, первого тирана (364-352 гг.), но основным источником нашего историка для правления Клеарха II является Нимфид, современник той эпохи. Кажется маловероятным, что последний ошибся в элементе столь значимой хронологии и, в частности, в статусе Лисимаха на то время, когда он взял под контроль Гераклею. Кроме того, Бурштейн убедительно продемонстрировал, что Диодор возможно пропустил правления Амастриды. Он, вероятно, не включил царствование вдовы Дионисия, и вполне вероятно, что он насчитал 17 лет правления Клеарха и Оксатра с 301 года, когда Клеарх достиг совершеннолетия. Поэтому, приняв это толкование отрывка Диодора и хронологии, предложенной Мемноном и Юстином, необходимо было бы поместить смерть Клеарха и Оксатра в 284 году.
В 289 году Пирр объединился с Лисимахом и вторгся в Македонию. В то время как Деметрий добился некоторого успеха на востоке против сил Лисимаха, и в частности в Амфиполе, Пирр атаковал царство Македонии с запада и захватил Берою. Наконец, Деметрий бежал на юг, и Пирр был провозглашен царем Македонии (Плутарх, Деметрий, 44; Пирр, 11). В 288/7 г. Лисимах овладел восточной частью Македонии (Кассандрея, Амфиполь).
После захвата Деметрия Полиоркета в Азии Селевком (286/5 г.), Лисимах решил избавиться от Пирра в Македонии и Фессалии. Ранее они объединились против Деметрия, но исчезновение Деметрия положило конец их соглашению, которое больше не было обосновано. Весной 485 года Пирр ушел в Эпир и оставил поле открытым для Лисимаха (Плутарх, Деметрий, 41; 44; Пирр, 11, 12). Летом 285 или 284 года ему удалось взять под свой контроль Южную Македонию и Фессалию (аннексировав Пеонию на северо–западной границе Македонии; см. Плутарх, Пирр, 12, 7-9; Юстин, XVI, 3, 1-2; Павсаний, I, 10, 2).
καὶ τὸ μυσαρὸν καὶ ὠμὸν τῆς πράξεως οὐκ ἀνασχετὸν ποιούμενος, στεγανώτατα μὲν τὴν αὑτοῦ κατεῖχεν ἔνδον γνώμην:
Лисимах разумеется слышал о недовольстве, которое вызывало поведение Клеарха и Оксатра и он без сомнения вступил в контакт с бывшими сторонниками Дионисия, которые сожалели о времени, когда этот последний был еще у власти. Основываясь на внутренней напряженности и, используя смерть своей бывшей жены в качестве предлога для вмешательства, Лисимах, конечно, надеялся избавиться от молодых лидеров при первой же возможности, чтобы поставить Гераклею и ее имущество под свой контроль. Возможно, любовь, которую царь Македонии чувствовал к Амастриде, была реальной. Однако, для объяснения вмешательство Лисимаха в дела Гераклеи Мемнон приводит только эту причину, не представляя реальных причин, которые являются политическими и стратегическими. Лунд считала, что намерения Лисимаха в отношении Гераклеи были связаны с угрозой городу в то время. Зипойт, царь Вифинии атаковал Гераклею (ср. F 5.1; F 6.3; 9.4) и новый царь македонии считал предпочтительным поместить город под свой контроль, чтобы помешать царю Вифинии его захватить. Гибель Гераклеи означала бы для Лисимаха потерю стратегического положения. В Гераклее он располагал арсеналами для строительства новых военно–морских сил, а ее географическое положение связывало Черное море с его владениями в Северной Фригии.
τὴν ἀρχαίαν δὲ φιλίαν πρὸς τοὺς περὶ Κλέαρχον τῷ σχήματι ἐπιδεικνύς, διὰ πολλῶν τε μηχανῶν καὶ τῶν τοῦ λανθάνειν στρατηγημάτων (κρύψαι γὰρ τὸ βουλόμενον δεινότατος ἀνθρώπων γεγονέναι λέγεται):
Напряженность в отношениях между молодыми лидерами и их бывшим отчимом, безусловно, ослабла после развода Амастриды. Поэтому, видя прибытие Лисимаха, молодые люди, вероятно, показали недоверчивость.
ἐν Ἡρακλείᾳ μὲν ὡς ἐπὶ τῷ τῶν δεχομένων συνοίσοντι παραγίνεται, πατρὸς δὲ στοργὴν τῷ προσωπείῳ τοῖς περὶ Κλέαρχον προβαλλόμενος:
Мемнон сообщает, что Лисимах прибыл в город для того, чтобы оказать услугу хозяевам. Не исключено, что Лисимах пришел с вооруженной силой, заставив Клеарха и Оксатра поверить, что он намеревался ликвидировать членов оппозиции, которые, безусловно, начали проявлять свое недовольство.
ἀναιρεῖ μὲν τοὺς μητροκτόνους, πρῶτον μὲν Κλέαρχον, εἶτα καὶ Ὀξάθρην, μητρικῆς ἀπαιτήσας μιαιφονίας δίκας·:
Бурштейн ошибочно полагает, на мой взгляд, что над обоими братьями был скорый суд и что они были казнены по обвинению в убийстве своей матери. Я думаю, что Мемнон использует термин δίκη в смысле осуждения, а не суда. В противном случае он, безусловно, сослался бы на решение гераклеотов, если бы это было так.
καὶ τὴν πόλιν ποιησάμενος ὑπὸ τὴν πρόνοιαν τὴν αὑτοῦ, καὶ τὰ πολλὰ δὲ λαφυραγωγήσας ὧν ἡ τυραννὶς ἠθροίκει χρημάτων, ἄδειάν τε δοὺς δημοκρατεῖσθαι τοὺς πολίτας, οὗ ἐφίεντο, πρὸς τὴν ἰδίαν βασιλείαν ἐστέλλετο:
Лисимах конфисковал имущество тиранов для финансирования своих будущих кампаний. По словам Мемнона, он «оставил граждан свободными установить демократию, которую они хотели». Это замечание создает для Бурштейна свидетельство, что он вмешался по просьбе некоторых гераклеотов, действующих в верхних эшелонах общества. В обмен на их помощь он позволил им установить политический режим по своему выбору. Несмотря на то, что Гераклея находится в сфере влияния, она в настоящее время обладает определенной степенью автономии, что предполагает, что граждане могут свободно выбирать демократический режим для своего города. Однако было ясно, что новое правительство будет руководить городом от его имени и не должно демонстрировать никакого противодействия его политике. По данным Биттнер, выражение «дав гражданам возможность управляться демократически, чего те добивались» — это признак того, что новый режим не демократия и что под этим термином его следует рассматривать скорее как указание на отсутствие самодержавия и насилия. Поэтому не следует понимать, по ее словам, что Лисимах дал автономию городу. Как свидетельствуют гераклейские монеты, выпущенные в то время, Гераклея потеряла свою автономию. Ряд статеров и тетрадрахм имеют на реверсе изображение обожествленного Александра, а на аверсе Диониса, сидящего с Никой в руке. Монеты с легендой ΛΥΣΙΜΑΧΟΥ ΒΑΣΙΛΕΩΣ чеканились Лисимахом в Гераклее. Они разработаны по образцу монет, выпущенных при Александре. Это был способ повысить его популярность и узаконить его правление.
Поддержка Лисимахом сторонников демократии может показаться противоречивой тем связям, которые он поддерживал до тех пор с тиранами Гераклеи. Некоторые исследователи вроде Шипли изображают царя защитником тиранов. Этот образ обусловлен тем, что Лисимах является соперником Антигонидов, которые вместо этого представлены как продемократические. Однако Лунд раскритиковала эту точку зрения на царя Македонии, ибо, как показывает пример Гераклеи, Лисимах не следовал определенной идеологии, а действовал по обстоятельствам и поддерживал тех, кто умел быть верными сторонниками. Хотя он сотрудничал с тиранией, олицетворяемой сначала Дионисием, а затем двумя его сыновьями, он, не колеблясь, сверг их власть, когда обстоятельства позволили и потребовали этого. Действительно, чтобы обеспечить свой контроль над городом, он смог воспользоваться непопулярностью тиранов и вступить в союз с демократами. Власть Лисимаха в Гераклее был прежде всего военной: часть его флота дислоцировалась в порту города, а гарнизон он оставил во дворце древних тиранов на акрополе (ср. F 6.2). Юстин (XVI, 3, 3) упоминает «войну» против Гераклеи. Однако, как отметил Бурштейн, выражение Юстина, скорее всего, является результатом его краткого изложения рассказа Трога Помпея об операциях Лисимаха в Вифинии и Гераклее, и термин «война» должен применяться только к кампании против правителя Вифинии. Трог Помпей (Prol. 16) сообщает об оккупации города Лисимахом, что подразумевает, что Лисимах оставался в Гераклее в течение некоторого времени, вероятно, чтобы организовать управление его новым приобретением. Похоже, он сохранил систему, созданную Амастридой, в соответствии с которой Гераклея, Тиос и Амастрида управлялись отдельно. Автономия последней была уменьшена присутствием царского наместника Евмена, брата Филетера из Тиоса (ср. F 9.4).

Λυσίμαχος δὲ τὴν ἰδίαν ἀρχὴν καταλαβών, δι´ ἐπαίνων μὲν τὴν Ἄμαστριν εἶχεν, ἐθαύμαζε δὲ αὐτῆς τούς τε τρόπους καὶ τὴν ἀρχὴν πρὸς ὄγκον καὶ μέγεθος καὶ ἰσχὺν ὡς ἐκρατύνατο, ἐξαίρων μὲν τὴν Ἡράκλειαν, μέρος δὲ τῶν ἐπαίνων καὶ τὴν Τῖον καὶ τὴν Ἄμαστριν, ἣν ἐπώνυμον ἤγειρεν ἐκείνη, ποιούμενος. Καὶ ταῦτα λέγων τὴν Ἀρσινόην ἠρέθιζε δεσπότιν τῶν ἐπαινουμένων γενέσθαι. Ἡ δὲ ἐδεῖτο τυχεῖν ὧν ἐπόθει. Καὶ ὁ Λυσίμαχος σεμνύνων τὸ δῶρον κατ´ ἀρχὰς μὲν οὐ προσίετο, ἐκλιπαρηθεὶς δὲ χρόνῳ παρέσχεν· ἦν γὰρ δεινὴ περιελθεῖν ἡ Ἀρσινόη, καὶ τὸ γῆρας ἤδη Λυσίμαχον παρεῖχεν εὐεπιχείρητον.

Возвратившись к себе. Лисимах прославлял Амастриду. Он удивлялся и ее характеру и ее державе, тому, как укрепились ее могущество, величие и силы. Превознося Гераклею, он относил часть похвал к городам Тиосу и Амастриде, которую та основала под своим именем. Этими речами он побуждал Арсиною стать госпожой восхваляемых городов. И она домогалась получить то, что желала. Но Лисимах, возвеличивая дар, сначала не соглашался: со временем же, склоняемый просьбами, уступил. Ведь Арсиноя была весьма способна обойти кого угодно, а старость уже сделала Лисимаха уступчивым.

Λυσίμαχος δὲ τὴν ἰδίαν ἀρχὴν καταλαβών, δι´ ἐπαίνων μὲν τὴν Ἄμαστριν εἶχεν, ἐθαύμαζε δὲ αὐτῆς τούς τε τρόπους καὶ τὴν ἀρχὴν πρὸς ὄγκον καὶ μέγεθος καὶ ἰσχὺν ὡς ἐκρατύνατο, ἐξαίρων μὲν τὴν Ἡράκλειαν, μέρος δὲ τῶν ἐπαίνων καὶ τὴν Τῖον καὶ τὴν Ἄμαστριν, ἣν ἐπώνυμον ἤγειρεν ἐκείνη, ποιούμενος:
Гераклея, Тиос и Амастрида вскоре оказались замешаны в интригах, которые потрясли двор Лисимаха в 280‑е годы. Поскольку ни Киерос, ни Тиний не упомянуты, Бурштейн предполагает, что эти территории уже были завоеваны Зипойтом.
καὶ ταῦτα λέγων τὴν Ἀρσινόην ἠρέθιζε δεσπότιν τῶν ἐπαινουμένων γενέσθαι. Ἡ δὲ ἐδεῖτο τυχεῖν ὧν ἐπόθει. Καὶ ὁ Λυσίμαχος σεμνύνων τὸ δῶρον κατ´ ἀρχὰς μὲν οὐ προσίετο, ἐκλιπαρηθεὶς δὲ χρόνῳ παρέσχεν:
Лонгега приписывает Арсиное большое влияние на Лисимаха с первых дней их брака. Он основывает свой аргумент на литературных, нумизматических и эпиграфических источниках, которые свидетельствуют о том, что Арсиноя владела некоторыми важными городами Лисимахова царства. По словам Мемнона, Арсиноя оказывала давление на Лисимаха с целью получить контроль над этими тремя городами. Интерес к ним со стороны царицы вызвала якобы похвала мужа процветанию царства его бывшей жены Амастриды. Арсиноя рассматривала их как базу, которая могла бы обеспечить ее необходимым богатством, если бы ей и ее сыну пришлось бежать из двора из–за напряженности, которая там развивалась. На самом деле, Арсиноя хотела, чтобы Лисимах назвал ее сына наследником, и попыталась удалить старшего сына Лисимаха, Агафокла, который должен был взойти на трон после смерти своего отца.
Похоже, что Лисимах сначала ей отказывал, не сомнения, не желая предать своих сторонников в Гераклее, без которых он не смог бы так легко захватить город. Однако желания молодой царицы в конце концов сбылись. Лунд считает, что она правила Гераклеей, Тиосом и Амастридой не как своей собственностью. Лисимах мог дать ей доход с этих трех городов, возможно, по образу того, как поступали некоторые персидские цари, которые предлагали доход с определенных городов своим женам. Ситуация с Тиосом и Амастридой неясна. Из отрывка Мемнона мы можем понять, что Арсиноя получила три города, которые Лисимах восхвалял, но в следующем отрывке гераклейский историк упоминает только свой родной город. Лонгега предположила, что молчание Мемнона в этом случае было связано с тем, что Тиос и Амастрида имели меньшее значение, чем Гераклея, и что они были вроде ее спутников. Однако, подарок Лисимаха удивляет с точки рения того, что Гераклея для него представляла. Действительно, он женился на Амастриде по политическим расчетам, если исключить сентиментальные причины. Контроль над городом давал ему стратегический доступ к Понту. Поэтому кажется очевидным, что молодая царица должна была иметь относительно сильное влияние на своего мужа, чтобы получить столь значимый город. Что касается Амастриды, то, по–видимому, заслуги, которые Лисимах ей приписывает, обусловлены ее экономическим процветанием и положительными последствиями, которые принесли ее основание, в частности для коммерческого развития Гераклеи.
Арсиноя также, кажется, получает владение Кассандреей (Юстин, XXIV, 2, 1; 3, 3) и Эфесом. Лунд возражала против так называемого контроля Арсинои над Эфесом, утверждая, что изменение названия города на Арсиною и портрет царицы на монетах города не являются свидетельством контроля. Эфес оставался на стороне Лисимаха до тех пор, пока известие о его смерти не достигло города. Что касается Кассандреи, то Арсиноя, возможно, управляли городом, но он ей не принадлежал. Царица поддерживала контроль, потому что она заплатила наемникам и потому, что одна фракция поддержала притязания ее сына Птолемея против Селевка.
ἦν γὰρ δεινὴ περιελθεῖν ἡ Ἀρσινόη, καὶ τὸ γῆρας ἤδη Λυσίμαχον παρεῖχεν εὐεπιχείρητον:
Арсиноя представлена довольно негативно. Мемнон изображает амбициозную и манипулирующую интриганку, которая, похоже, использовала свои чары, чтобы обмануть старика. Ее просьба является еще одним свидетельством влияния Арсинои на супруга и его историчности. Лунд с трудом идентифицировала Нимфида в качестве источника этой информации. Действительно, признав, что просьба Арсинои была публичным вопросом, обсуждаемым царем и советом, эта информация могла быть получена только от свидетеля из ближайшего окружения двора Лисимаха. Но даже в этом случае событие, несомненно, было искажено слухами, которые сделали царицу зачинщицей. Тем не менее рассказ Мемнона, похоже, подразумевает, что старый царь поддался своей жене, которая использовала свои женские прелести, чтобы получить предмет своих желаний, однако ни один очевидец не присутствовал в спальне. Лунд считает, что Мемнон использует архетип, когда старый человек бессилен перед напором молодой и красивой жены, готовой сделать все, чтобы получить то, чего она хочет, с целью заполнить пробелы в своем источнике, который не объясняет, как Арсиное удалось получить контроль над Гераклеей. Аргументы Лунд основаны, в частности, на сравнении, которое она проводит между портретом Лисимаха у Мемнона в этом отрывке и изображением царя, который нарисовал Нимфид в предыдущем фрагменте (F 5.3), в котором он представлен как гениальный человек, чья способность скрывать свои намерения признана.
Относится ли этот отрывок из Мемнона единственно к желанию Арсинои заполучить Гераклею, или это намек на вмешательство Арсинои в политические дела ее мужа в более общем плане? По этому поводу ни один источник никоим образом не упоминает о вмешательстве молодой лагидки в государственные дела.

Δεξαμένη δ´ οὖν ἡ Ἀρσινόη τῆς Ἡρακλείας τὴν ἀρχὴν πέμπει τὸν Κυμαῖον Ἡρακλείδην, ἄνδρα μὲν εὔνουν αὐτῇ, ἀπότομον δὲ ἄλλως καὶ δεινὸν ἐν βουλευμάτων ἐντρεχείᾳ καὶ ὀξύτητι. Ὁ δὲ τῆς Ἡρακλείας ἐπιβὰς τά τε ἄλλα σφόδρα ἐπιστρόφως τῶν πραγμάτων ἐξηγεῖτο, καὶ πολλοὺς αἰτίαις ὑποβάλλων τῶν πολιτῶν οὐκ ἐλάττους ἐτιμωρεῖτο, ὡς πάλιν ἀποβαλεῖν αὐτοὺς τὴν μόλις ἐπιφανεῖσαν εὐδαιμονίαν.

Итак, получив власть над Гераклеей, Арсиноя посылает в Гераклею преданного ей кимейца Гераклида, впрочем, умного, весьма опытного в подаче советов и острого мужа. Тот же, как только достиг Гераклеи, стал очень внимательно вести дела и, обвиняя многих из граждан, не меньшее количество подвергал наказаниям, так что он опять лишил их только что начавшегося счастья.

δεξαμένη δ´ οὖν ἡ Ἀρσινόη τῆς Ἡρακλείας τὴν ἀρχὴν πέμπει τὸν Κυμαῖον Ἡρακλείδην, ἄνδρα μὲν εὔνουν αὐτῇ, ἀπότομον δὲ ἄλλως καὶ δεινὸν ἐν βουλευμάτων ἐντρεχείᾳ καὶ ὀξύτητι:
Гераклид прибыл в Гераклею, конечно, в 284/3 г., и его власть закончилась в 281 г. со смертью Лисимаха. Мемнон описывает его как верного сторонника Арсинои, несомненно, одного из тех, на кого она полагалась в случае ухудшения ее положения при дворе Лисимаха. Лунд сообщает, что Гераклид был эпистатом и официально представлял Лисимаха.
ὁ δὲ τῆς Ἡρακλείας ἐπιβὰς τά τε ἄλλα σφόδρα ἐπιστρόφως τῶν πραγμάτων ἐξηγεῖτο, καὶ πολλοὺς αἰτίαις ὑποβάλλων τῶν πολιτῶν οὐκ ἐλάττους ἐτιμωρεῖτο, ὡς πάλιν ἀποβαλεῖν αὐτοὺς τὴν μόλις ἐπιφανεῖσαν εὐδαιμονίαν:
Приспешник Арсинои, похоже, вел себя как тиран и предавал суду граждан, которые, несомненно, подозревались в заговоре против интересов царицы. Кроме того, он имел под своим контролем людей из гарнизона, оставленного на акрополе Лисимахом, что, конечно, напоминало гераклеотам время первого Клеарха. Тюремное заключение, казни и добровольные изгнания, вероятно, были наказаниями, которые ожидали предполагаемых виновников. Слово «блаженство» предполагает, что контроль Лисимаха над городом, между смертью сыновей Дионисия и прибытием Гераклида, был гораздо более умеренным, чем во времена матереубийц.

Ὁ μέντοι Λυσίμαχος περιδρομῇ Ἀρσινόης τὸν ἄριστον τῶν παίδων καὶ πρεσβύτερον Ἀγαθοκλέα (ἐκ προτέρων δὲ φὺς ἦν αὐτῷ γάμων) κατ´ ἀρχὰς μὲν λανθάνοντι φαρμάκῳ, ἐκείνου δὲ κατὰ πρόνοιαν ἐξεμεθέντος, ἀναιδεστάτῃ διαχειρίζεται γνώμῃ· δεσμωτηρίῳ ἐμβαλὼν κελεύει κατακοπῆναι, ἐπιβουλὴν αὑτῷ καταψευσάμενος. Ὁ δὲ Πτολεμαῖος, ὃς αὐτόχειρ τοῦ μιάσματος ἐγεγόνει, ἀδελφὸς ἦν Ἀρσινόης καὶ ἐπώνυμον διὰ τὴν σκαιότητα καὶ ἀπόνοιαν τὸν κεραυνὸν ἔφερεν.

Между тем Лисимах, следуя коварным планам Арсинои, по бесстыднейшему обвинению губит лучшего и старшего из своих сыновей — Агафокла (рожденного в первом браке), которого он сначала пытался умертвить тайным снадобьем, но тот предусмотрительно извергал его. Тогда, бросивши Агафокла в тюрьму, Лисимах приказывает его убить, ложно обвинив в заговоре против себя. Птолемей, который собственноручно исполнил это преступление, был братом Арсинои, за свою грубость и резкость он носил прозвище Керавн.

ὁ μέντοι Λυσίμαχος περιδρομῇ Ἀρσινόης τὸν ἄριστον τῶν παίδων καὶ πρεσβύτερον Ἀγαθοκλέα (ἐκ προτέρων δὲ φὺς ἦν αὐτῷ γάμων):
Смерть Агафокла, убитого в 283/2 г., является следствием борьбы, которая будоражила двор Лисимаха и которая неразрывно связана с интригами, затронувшими и дом Лагидов (ср. Юстин, XVII, 1, 4-5; Трог, 17; Аппиан, Сир., 62; Павсаний, 1, 10, 3-4; Порфирий, FGrH, 2 (B), 260 F 3.8). Две фракции выступили против двора Лисимаха: сторонники Агафокла, предположительно сына Никеи и ожидаемого преемника своего отца, и приверженцы Арсинои.
Павсаний (I, 10, 3) упоминает две альтернативные традиции, объясняющие ненависть Арсинои к своему пасынку. Первая свидетельствует о стремлении Арсинои предотвратить наследование Агафокла, чтобы обеспечить трон для своих детей от Лисимаха, и в частности для ее старшего сына Птолемея, хотя в источниках прямо не сообщается, что он был старшим из детей Лисимаха и Арсинои. Его двум младшим братьям, Лисимаху и Филиппу, было в 281/0 г. соответственно 16 и 13 лет (Юстин, XXIV, 3.5). Вторая версия, которую сообщает Павсаний, относится к сексуальным домогательствам к пасынку, который отверг ее, вызвав гнев и месть Арсинои. Эта версия широко критикуется Лунд, которая считает ее менее достоверной, чем первую, потому что она воспроизводит в своем смысле классическую структуру, присущую трагедиям, и напоминает, в частности, историю Федры и Ипполита.
Pausanias, 1, 10, 3: «Любовь обычно является для людей причиной многих несчастий, и Лисимах испытал это сполна. Счастливый множеством собственных детей, и видя себя возрожденным в тех, кого его сын Агафокл уже имел из Лисандры, он женился, хотя и в преклонном возрасте, на сестре Лисандры по имени Арсиноя. Она боялась, что после смерти Лисимаха ее дети станут подданными Агафокла, и замыслила, как говорят, погубить молодого принца. Другие писали, что она влюбилась в него и чтобы отомстить за то, что он ее презрел, решила уничтожить его. Они добавляют, что позже Лисимах узнал о преступлении своей жены, но ничего не мог сделать, так как его друзья полностью отказались от него».
В дополнение к этим конфликтам из–за наследия в Македонии, происходила борьба между Арсиноей и женой Агафокла, Лисандрой, ее сводной сестрой. Соперничество между двумя лагидскими принцессами связано с местом, занимаемым их матерями при дворе Лагидов. На момент заключения брака между Арсиноей и Лисимахом Евридика, дочь Антипатра и мать Лисандры была по–прежнему законной женой Птолемея I. Последний имел в качестве любовницы Беренику, мать Арсинои и Птолемея II, которая вскоре стала его новой женой (о союзах и браках ср. Юстин, XV, 4, 23 и сл.; Плутарх, Деметрий, 31, 2; 32, 1-2; Павсаний, 1, 9 - 6; 10, 3; Мемнон, 4. 9). Поэтому Арсиноя, родившаяся менее легитимной, чем Лисандра, стала царицей и свекровью своей сводной сестры, которая вышла замуж лишь за наследного принца, Агафокла. Ситуация ухудшилась, когда Береника стала законной женой Сотера, потому что она, как и ее дочь, хотела обеспечить будущее своего сына, будущего Птолемея II Филадельфа. Ей удалось убедить мужа исключить из наследства Птолемея Керавна, сына Евридики и намечаемого наследника египетского престола. Поэтому старый царь выбрал Птолемея II, вероятно, около 290 г. Признано, что в 287 году Евридика уже была отвергнута Птолемеем I, поскольку в то время она проживала в Милете, где она приняла Деметрия, которому она отдала замуж свою дочь Птолемаиду (ср. Плутарх, Деметрий, 46, 5).
Напряженность в Македонии усилилась, когда Птолемей Керавн присоединился к своей сестре при дворе Лисимаха, поскольку его присутствие, несомненно, обострило соперничество между Арсиноей и Лисандрой и осложнило отношения между Фракией и Египтом, и поскольку Лисимах был женат на сестре будущего Филадельфа, царь принял в свое окружение Керавна, который не отказался от своих притязаний на трон. Тем не менее связи между двумя домами были вновь подтверждены в связи с браком Птолемея II и Арсинои I, дочери Лисимаха, в 285 году (о домашних драмах при дворе Лисимаха, ср. Юстин, XVII, 1-3-6; Павсаний, I, 10, 3-4). В результате потомство Береники, кажется, водворилось при дворе и Лагидов и Лисимаха, потому что Арсиное удалось добиться своих целей и окончательно отодвинуть Агафокла.
κατ´ ἀρχὰς μὲν λανθάνοντι φαρμάκῳ, ἐκείνου δὲ κατὰ πρόνοιαν ἐξεμεθέντος, ἀναιδεστάτῃ διαχειρίζεται γνώμῃ· δεσμωτηρίῳ ἐμβαλὼν κελεύει κατακοπῆναι:
Преступление, совершенное при дворе Лисимаха, было предметом многочисленных обсуждений, не в последнюю очередь из–за противоречия между различными версиями, приведенными источниками. Есть сходство между версиями Мемнона и Юстина (XVII, 1, 4): оба подчеркивают причастность Лисимаха. Как и позднее Орозий (III, 23, 56), они осуждают действия царя Фракии в весьма негативных выражениях. С другой стороны, они рисуют хвалебный портрет погибшего сына. Однако разногласия между различными традициями гораздо значительнее.
Согласно Трогу (Prol. 17) и Юстину (XVII, 1, 4), Агафокл умирает отравленным своей мачехой, в то время как Мемнон представляет этот эпизод как неудачную попытку, составляющую первый этап заговора против наследного принца. По словам гераклейского историка, Агафокл избежал покушения на убийство в виде отравления, что побудило его отца заключить его в тюрьму и казнить после того, как он обвинил его в заговоре против него. Параллельные источники рисуют лестный портрет сына Лисимаха и не упоминают о какой–либо причастности Агафокла к возможному заговору против отца, за исключением кратких показаний Лукиана (Icaromenippe, 15), которые, по–видимому, подтверждают замечание Мемнона, поскольку они ссылаются на утверждения, сделанные против Агафокла: «сын Лисимаха ставит ловушки своему отцу».
Justin, XVII, 1, 4: «Ибо вскоре после этого он возненавидел своего сына Агафокла, которого он объявил своим преемником на престоле и который выиграл для него несколько войн, и, вопреки не только отцовским, но даже всем человеческим чувствам, отравил его действиями Арсинои, его мачехи».
Trogue Pompey, Prol. 17: «Как Лисимах, уничтожив своего сына Агафокла руками его мачехи Арсинои, вел войну с царем Селевком, и был побежден и погиб».
Мемнон считает, что вина лежит на обоих, так как он делает из Арсинои подстрекательницу убийства, но Лисимах, поддавшись интригам своей супруги, несет прямую ответственность за смерть своего собственного сына. Порфирий приводит относительно сходное представление (FGrH, 2B, 260 F 4.4): «Лисимах, подталкиваемый своей женой Арсиноей, убил своего собственного сына». Если Мемнон не скрывает, что Арсиноя толкала своего супруга к тому, чтобы он освободился от своего сына, Трог Помпей и Юстин делают из нее «помощницу». Иными словами, они считают, что она была просто исполнительницей, у которой организатор ужасного преступления, Лисимах, попросил помощь. Орозий (III, 23, 56) и Аппиан (Сир., 64. 341) очень кратко говорят по поводу этого события и упоминают одного Лисимаха.
Appian, Syriaca, 64. 341: «Согласно другим, это Александр, собственный сын Лисимаха, совершил его погребение. Движимый страхом, он укрылся у Селевка, когда Лисимах убил своего другого сына Агафокла».
Orose, III, 23, 56: «Затем Лисимах умертвил своего зятя Антипатра, который интриговал против него, и убил своего собственного сына Агафокла, которого он ненавидел вопреки закону природы».
С другой стороны, Павсаний (1, 10, 4) настаивает на чувстве вины, которое пронизывает Лисимаха после удовлетворения просьб его жены, и подчеркивает ответственность последней в убийстве Агафокла. Этот портрет напоминает слова Мемнона (F 5, 4), который представляет Лисимаха как старика, которым манипулировала его жена, сумевшая убедить его предоставить ей контроль над бывшими владениями Амастриды. Отсюда легко представить, что старый царь мог бы удовлетворить еще одну просьбу своей молодой жены: убить Агафокла, который был единственным препятствием для вступления на престол плода их любви, Птолемея. Что касается Страбона (XIII, 4, 1), то он упоминает о причастности Лисимаха к смерти своего сына, но пытается свести к минимуму его ответственность, сообщая, что его толкнули интриги, которые будоражили его двор.
Pausanias, I, 10, 4: «Фактически, когда он дал ей волю, Арсиноя уничтожила Агафокла…»
Страбон, XIII, 4, 1: «под градом ударов Лисимах вынужден был, для того, чтобы избавить себя от внутренних затруднений, которые связывали его руки, послать на смерть своего сына Агафокла; тот же Лисимах, застигнутый нападением Селевка Никатора, погиб в свою очередь, и Селевк, наконец, пал жертвой засады от кинжала Птолемея Керавна».
Современные исследователи попытались сохранить повествование, которое, казалось им, было ближе всего к истине, и полагают, в своем подавляющем большинстве, что сообщение Мемнона является наиболее убедительным, поскольку его источник, Нимфид, современен событиям. Его показания получили еще большее признание, поскольку они рассматривались как отражение его объективности, однако, они по–прежнему вызывают определенные возражения. Лонгега, которая провела подробный анализ источников, предпочитает следовать Мемнону, или, по крайней мере, представляет рассказ, который он взял из Нимфида, как лучший из трех. Она считает, что традиция, представленная Мемноном, представляет собой альтернативу как «апологетической традиции», которая стремится оправдать Лисимаха, так и «враждебной традиции», которая делает его единственным виновником преступления. По ее словам, Страбон, безусловно, черпал из Дуриса, протеже Лисимаха и, тем самым он приводит довольно благоприятную для царя Фракии версию. И наоборот, Лонгега считает, что история Трога Помпея и Юстина навеяна Гиеронимом из Кардии, который служил Антигону и его сыну Деметрию, врагам Лисимаха.
Дурис и Гиероним, из–за их соответствующих предубеждений, являются менее надежными источниками по сравнению с Нимфидом. Историческая правдивость их свидетельств согласно Лонгеге подпорчена из–за введения чудесных элементов в их повествование и из–за хороших отношений Лисимаха с городом Самос, где Дурис был тираном, откуда этого автора пытаются сделать сторонником царя Фракии. Столь же жестоко осуждается Гиероним, не в последнюю очередь из–за ненависти к Лисимаху, который разрушил его родной город, Кардию (Павсаний, 1, 9, 8). Оценка этих двух источников делает свидетельства древних, которые, как полагают, были внушены Дурисом и Гиеронимом, гораздо менее достоверными. Тем не менее анализ и, в частности, отказ от традиций о смерти Агафокла, отличных от Мемнона, оспаривается Лунд. Последняя критикует теорию о том, что Дурис представляет собой традицию, благоприятную для Лисимаха, в то время как Гиероним явно враждебен царю Фракии. Лунд считает, что авторы, особенно в римскую эпоху, возможно, вынесли моральное суждение независимо от своих источников.
Теория гиеронимовой враждебности в значительной степени основана на замечании Павсания (1, 9, 8), и Лунд считает, что суждение этого рода должно быть квалифицировано. Она приводит в пример отрывок из Диодора, который происходит из Гиеронима, в котором качества Лисимаха отмечены источником, предположительно враждебным царю, что показывает, что автор не лишен объективности. Что касается Дуриса, то последний представлен как благоприятный к Лисимаху автор, который не колеблясь, изменил бы историческую реальность в пользу того, кто поддерживал его тиранию в Самосе. По словам Лунд, это мнение частично основывается на неупоминании поражения Лисимаха в Амфиполе в 287 г. Плутархом (Demetrios, 44), который берёт из Дуриса, который, тем не менее упоминается Павсанием (1, 10, 2), источником которого является Гиероним. Более того, этот ученый считает, что аргумент, основанный на том, что Дурис благоприятствовал Лисимаху потому, что он терпел его тиранию, не держится крепко, так как Дурис враждебен к Антигонидам, которые, однако, также поддерживали правление семьи Дуриса. Почему же тогда автор будет враждебно относиться к одному из своих защитников?
Что касается Трога и Юстина, то Лонгега считает, что их версия происходит из Гиеронима по крайней мере в части, посвященной увековечению преступления. Оба сделали Лисимаха единственным виновником преступления и ограничили участие Арсинои, представив ее как простого исполнителя воли своего мужа. Предполагаемое влияние лагидской принцессы на старого царя Фракии не рассматривается традицией, которую передает Трог/Юстин. Лунд указывает, что это прежде всего моральное осуждение преступления, как указано в сообщении Юстина, который, как правило, представляет Лисимаха как инициатора убийства своего сына. Трог Помпей, с другой стороны, настаивает на большем участии Арсинои в убийстве и по этой причине, следует признать, что Юстин внес изменение в оригинальную версию Трога Помпея и поэтому его повествование не обязательно отражает враждебность греческого источника, Гиеронима. Эта интерпретация очень привлекательна, однако, со своей стороны, я не вижу, как версия Трога вовлекает жену Лисимаха в убийство Агафокла глубже, чем Юстина.
В отличие от Юстина, Страбон делает ее мозговым центром в убийстве Агафокла. Лонгега отмечает, что идентификация источников Страбона очень трудна, но тем не менее считает, что он, вероятно, использовал Дуриса, чтобы попытаться смягчить ответственность Лисимаха, представляя его как неспособного предотвратить убийство своего сына. Зависимость Павсания от Дуриса более тонкая. Сам периэгет утверждает, что существуют разные традиции, почему Арсиноя хотела смерти своего пасынка. Лонгега считает, что он, безусловно, полагается на Дуриса во второй части своего изложения (1, 10, 3), в которой он сообщает версию некоторых древних, согласно которой жена Лисимаха погубила Агафокла из мести и что царь узнал о преступлении своей жены только после свершившегося. Однако первая часть его отрывка внушена другим источником. Лонгега считает, что Павсаний несомненно знал о традиции, передаваемой Гиеронимом и Нимфидом (1, 10, 3). Однако, несмотря на то, что Павсаний делает Арсиною зачинщицей убийства, мне кажется, что он не вовлекает в него Лисимаха, в отличие от Юстина и Мемнона, так как он представляет царя как жертву любовных вещей.
Что касается Порфирия (FGrH, 2b, 260 F 4.4), он сообщает, что Лисимах убил своего сына по подстрекательству супруги. Лонгега считает, что он будет отражать традицию, передаваемую Дурисом, поскольку он подчеркивает роль, которую играет Арсиноя, но отсутствие оправдания действий Лисимаха — как в версиях Павсания и Страбона — было бы свидетельством того, что Порфирий, который жил в III в. н. э., консультировался с другими источниками или даже с работой, которая суммировала различные традиции. Однако, предполагая, что участие Арсинои в убийстве Агафокла, путем решающего влияния, которое она, кажется, оказывала на своего мужа, происходит из Дуриса, мне кажется, что та же интерпретация применима к пассажу Мемнона. Действительно, последний не игнорировал роль Арсинои, как и Порфирий. Если по предположению Лонгеги, Порфирий мог иметь доступ к описательной части Агафоклова убийства, которая синтезирует разные традиции, можно также предположить, что он имел доступ и к работе Нимфида, или даже Мемнона, поскольку суть их версии заключается в том, чтобы сделать Лисимаха ответственным за смерть его сына по подстрекательству его молодой жены. Однако, если бы это было так, кажется странным, что он не упомянул в этом смертельном заговоре участие Птолемея. На предположение, что Павсаний, Порфирий и Мемнон консультировались с одной и той же работой, можно возразить, что выражаются они по–разному (Павсаний: «допустил», Порфирий: «убежденный», Мемнон: «обманутый») и, кажется, указывают, по–разному оцениваем роль Арсинои в этом эпизоде.
Порфирий, Павсаний, Страбон и Мемнон делают Арсиною вдохновительницей заговора и приводят различные аргументы, которые появляются как попытка обелить Лисимаха. Павсаний и Мемнон делают Лисимаха старым маразматиком, которым манипулирует его жена, неспособным остановить ее от убийства сына. По словам Лунд, это представление царя Фракии Павсанием смягчило бы суждение о том, что Дурис, от которого частично зависит периэгет, будет нести апологетическую традицию, ибо репутация Лисимаха как подкаблучника не была бы более благоприятной, чем та, которая делает царя бессердечным тираном. Этот аргумент кажется мне убедительным, тем более что царская легитимность в эпоху эллинизма отчасти зависит от способности монарха подчинять себе подданных: как Лисимах мог навязаться, если он не мог контролировать собственную жену?
Лунд тем самым считает, что традиция Дуриса, видимо, менее враждебная к Лисимаху, объясняется не желанием оправдать царя, а скорее под влиянием тенденции, которая будет найдена как у Дуриса, так и у римских авторов, которые хотели бы изобличить роль женщины в истории двора, что Лунд называет «ищите женщину». В самом деле портрет Арсинои, написанный древними, несет в себе все характеристики архетипа интриговавшей женской фигуры, хорошо известной в историографии. Тем самым Арсиноя представлена как женщина, которая возлагает руки на власть через своего мужа, но также амбициозная, прелюбодейная, убийственная, манипулирующая особа, которая играет своими сексуальными услугами, чтобы получить то, что она хотела.
Суждение о Нимфиде сделало его «наименее худшим» или даже самым объективным источником, на основе нескольких критериев. Тарн и Лонгега считают, что его свидетельство заслуживает доверия в свете его замечания о Керавне. В самом деле, Нимфид, который занимал важное место в городе во время дружбы между Гераклеей и Птолемеем Керавном, не колеблясь, представил лагидку как убийцу Агафокла. Однако, на данный момент, я бы следовала мнению Хайнена, согласно которому Птолемей, приводимый Нимфидом, является сыном Арсинои, а не Керавном.
Лонгега обнаружила, что гераклейский историк был объективен в отношении убийства Амастриды, несмотря на его ненависть к тирании, потому что он привел, по ее мнению, относительно сдержанный рассказ, не отмеченный печатью ненависти. В этой связи мне кажется, что словарный запас Нимфида в отношении матереубийц не является хвалебным. Наконец, по ее словам, изгнание Нимфида датируется правлением Гераклида, и поэтому это объясняет причину, по которой он рисует негативный портрет Арсинои, который изображает ее как амбициозную, манипулирующую, злоупотребляющую старостью своего мужа тварь. Однако Лонгега считает, что Нимфид не полностью освобождает Лисимаха от ответственности за преступление против своего сына, поскольку именно он предстает перед ним виновником его тюремного заключения и ложного судебного разбирательства. Это разделение вины между царской парой было бы свидетельством того, что Нимфид знает, как распознать ответственность каждого, в то время как можно было бы ожидать, что он сделает Арсиною единственной виновницей. Однако эта аргументация сомнительна, особенно в отношении периода изгнания гераклейского историка. Мне кажется, что возражение Лунд в этом отношении уместно и ближе к реальности, поскольку она считает, что статус Нимфида как изгнанника является не следствием действий правления Гераклида, который действует от имени Арсинои, но он был одним из потомков первых изгнанных во времена первого Клеарха.
Аргументы, на которые опираются некоторые современные исследователи при суждении об объективности Нимфида, не всегда убедительны и их недостаточно, чтобы окончательно исключить традиции параллельных источников о смерти Агафокла. Если отвергнуть теорию Лонгеги о большом влиянии Арсинои на своего мужа вкупе с фактом, что портрет, написанный древними, является преувеличением, а не отражением реальности, то следует искать причины убийства Агафокла в другом месте. Что касается портрета Лисимаха у Мемнона и Павсания, которые изображают его как старика на пределе маразма, то он, похоже, является результатом чрезмерного суждения о преклонном возрасте царя Фракии.
Лунд предполагает увидеть в убийстве молодого принца выражение соперничества между отцом, который не хочет отдавать свою власть, и его сыном, который стремится взойти на трон. Мало что известно о карьере молодого принца в период до его смерти. Однако высказывания Мемнона, в которых говорится, что Лисимах заключил в тюрьму своего сына, ссылаясь на ложный заговор против царя, будут иметь смысл. Тем более, что, если добавить к делу показания Лукиана (Икароменипп, 15), который ссылается на обвинения, выдвинутые против молодого принца, то теория Лунд покажется правдоподобной. Кроме того, последняя приводит еще одно свидетельство, подтверждающее эту гипотезу, конкретно надпись из Фив, в которой Птолемей посвящает статую своей матери и Лисимаха и которая может быть истолкована как признак ее растущего при дворе положения в конце 280‑х годов. Кроме того, если признать, что Птолемей участвовал в убийстве своего сводного брата, возможно, в сотрудничестве с его отцом, который посадил его в тюрьму, можно представить, что Агафокл препятствовал пожеланиям своего отца, который хотел сделать сына, родившегося в его браке с Арсиноей, своим преемником. Однако, как уже отмечала Лунд, это толкование является лишь спекуляцией, и свидетельства, подтверждающие это предположение, слишком слабы, чтобы утверждать, что Лисимах принял это решение о своем наследии еще до смерти Агафокла.
ὁ δὲ Πτολεμαῖος, ὃς αὐτόχειρ τοῦ μιάσματος ἐγεγόνει, ἀδελφὸς ἦν Ἀρσινόης καὶ ἐπώνυμον διὰ τὴν σκαιότητα καὶ ἀπόνοιαν τὸν κεραυνὸν ἔφερεν:
Хайнен отвергает ответственность Птолемея Керавна за смерть Агафокла, считая, что ему нечего было выиграть, если бы он встал на сторону своей сводной сестры. Бегство Лагида ко двору Селевка и страх, который он внушал вдове Лисимаха, когда он взошел на престол Македонии в 281/0 г., как правило, доказывают, что он не поддерживал политику последней (ср. Justin, XVII, 1, 7-12; Appien, Syr. 62; Pausanias, I, 10, 5; Eusebius, Chron. I 233-234 Schoene). Кроме того, Мемнон является единственным источником для убийства Агафокла. Несмотря на то, что аргументов об отдельных свидетельских показаниях недостаточно для полного исключения высказываний Мемнона, другие элементы, тем не менее, позволяют исключить ответственность Лагида за смерть сына Лисимаха.
Хайнен считает более вероятным, что пассаж Мемнона относится к Птолемею, старшему сыну Лисимаха и Арсинои, который был заинтересован в убийстве сводного брата, чтобы получить доступ к трону. Он считает, что возраст молодого человека не является проблемой, и он вполне мог убить Агафокла. Древние не дают точного указания на его дату рождения, но Юстин сообщает (XXIV, 3, 5), что его двум братьям Лисимаху и Филиппу было соответственно 16 и 13 лет на момент брака Керавна и Арсинои в 281/0 г. Хайнен считает, что Керавн, безусловно, родился вскоре после брака его родителей около 300/299 г., в период между 299 и 297 гг. Следовательно, в 283/2 г., во время смерти Агафокла, Птолемей был в возрасте, когда он вполне мог убить своего брата.
Скорее всего, Нимфид рассказывал о событиях более подробно, и не исключено, что его рассказ был искажен Мемноном и Фотием. По мнению Хайнена, текст предлагает непрерывное повествование до слов «ложно обвинив в заговоре против себя», но он считает, что оно было прервано фразой «Птолемей же, который ( … )», которая вводила Птолемея. Но это странное замечание, потому что Мемнон сообщает, что Лисимах несет ответственность за смерть Агафокла, засадив его в тюрьму. Этот разрыв в середине повествования свидетельствует о том, что Птолемей, автор убийства Агафокла, уже упоминался и что о его личности требуется дополнительная информация. Однако текст Мемнона в том виде, в каком он пришел к нам, не приводит этого персонажа в предыдущих отрывках, поэтому следует предположить, что первоначальный текст Нимфида, безусловно, претерпел изменения от Мемнона и потом от Фотия. Хайнен считает, что эта вторая часть пассажа является глоссой к оригинальному тексту, предназначенный для разъяснения личности Птолемея. Возможно, в начале текст Нимфида был более подробным и давал более точный портрет убийцы. Мемнон, несомненно, уменьшил рассказ своего источника и просто утверждал, что Птолемей был убийцей. Однако фигура Птолемея стала неясной во времена Фотия, и для его читателей личность Птолемея, убийцы Агафокла и сына Арсинои, была, конечно, малоизвестна, в отличие от Керавна, который создал себе плохую репутацию из–за убийств, которые он совершил. Итак, для Фотия было очевидно, что эти двое были одним человеком, и, учитывая то, что он знал о Керавне, он предположил, что он вполне мог бы совершить другое убийство, Агафокла. Поэтому, вероятно, он завершил портрет Птолемея с помощью глоссы, тем самым придав тексту его нынешнюю форму. Это дополнение, однако, является чистой спекуляцией и ошибка может быть приписана Фотию лишь гипотетически. Если признать, что именно сын Лисимаха и Арсинои убил своего сводного брата, в этом отрывке возникает еще один вопрос об убийстве Агафокла, поскольку это предполагает, что Нимфид дал две версии его смерти. Действительно, молодой принц, согласно тому, что может быть выведено из пассажа Мемнона, был убит во время тюремного заключения, а слово «приказывает», которое относится к Лисимаху, делает его ответственным лицом. В другом месте Мемнон назначает молодого Птолемея исполнителем («собственноручно совершил это преступление»). Предполагая, что сын Арсинои совершил преступление в тюрьме, эта гипотеза, по–видимому, наиболее вероятна для согласования двух фраз из отрывка, посвященного убийству Агафокла.

Ὁ τοίνυν Λυσίμαχος διὰ τὴν παιδοκτονίαν μῖσός τε δίκαιον παρὰ τῶν ὑπηκόων ἐλάμβανε, καὶ Σέλευκος ταῦτα πυθόμενος, καὶ ὡς εὐχερὲς εἴη τοῦτον παραλῦσαι τῆς ἀρχῆς τῶν πόλεων ἀφισταμένων αὐτοῦ, μάχην συνάπτει πρὸς αὐτόν. Καὶ πίπτει ἐν τῷ πολέμῳ Λυσίμαχος παλτῷ βληθείς· ὁ δὲ βαλὼν ἀνὴρ Ἡρακλεώτης ἦν, ὄνομα Μαλάκων, ὑπὸ Σελεύκῳ ταττόμενος. Πεσόντος δὲ ἡ τούτου ἀρχὴ προσχωρήσασα τῇ τοῦ Σελεύκου μέρος κατέστη. Ἀλλ´ ἐνταῦθα μὲν καὶ τὸ ιβʹ τῆς Μέμνονος ἱστορίας λήγει.

Убив сына, Лисимах по справедливости заслужил ненависть подданных, и Селевк, узнав это и так как было очень легко лишить Лисимаха власти, поскольку города отложились от него, напал на него. Лисимах гибнет во время войны, пронзенный копьем. Поразивший его муж был гераклеот, по имени Малакон, воевавший под командой Селевка. Когда же Лисимах пал, его держава, присоединенная к державе Селевка, стала ее частью. Здесь кончается XII книга истории Мемнона.

ὁ τοίνυν Λυσίμαχος διὰ τὴν παιδοκτονίαν μῖσός τε δίκαιον παρὰ τῶν ὑπηκόων ἐλάμβανε:
Согласно Мемнону, казнь Агафокла спровоцировала восстание в греческих городах Азии, и этот подъем против власти Лисимаха был интерпретирован Селевком как приглашение вести войну против царя Фракии. Однако, презентация Мемнона выглядит преувеличенной, поскольку он считает, что ситуация в Азии объясняется своеобразной ментальностью греческих городов, которые якобы видели в убийстве Агафокла моральное оскорбление. Несмотря на то, что у него были сторонники в городах, кажется, что, как отметила Лунд, его единственной популярности было достаточно, чтобы спровоцировать восстание в царстве Лисимаха. Однако восстание городов может объясняться различными факторами. По мнению Лунд, скорее всего, именно бегство его сторонников в течение нескольких месяцев после убийства вдохнула в населенные пункты бунт. Кроме того, вполне вероятно, что города с трудом выдерживали порой обременительную власть Лисимаха и воспользовались этой возможностью, чтобы выразить свое недовольство. Действительно, его действие, безусловно, привело к потере популярности в самом его дворе, что, вероятно, испортило его имидж сильного человека. Концепция могущественного и победоносного царя не является тривиальной, потому что его подданные могли видеть в династическом кризисе признак слабости, или даже как знак, призывающий города обеспечить поддержку вражеской власти, которую лучше было бы принять, прежде чем стать ее жертвой.
Однако необходимо скорректировать видение тотального и немедленного восстания, поскольку доказанных случаев отделения до смерти наследного принца практически не существует. Помимо случая с Пергамом, который перешел в лагерь Селевкидов по наущению его губернатора Филетера, в период с лета 283 и 282 годов нет никаких свидетельств общего дезертирства до смерти Лисимаха в Курупедионе. Похоже, что разгневанный на Арсиною, он сам сделал доступной неприступную крепость и ее сокровища Селевку (Павсаний, I, 10, 4).
С другой стороны, смерть Агафокла привела к побегу части двора Лисимаха, близкой к покойному принцу. Юстин (XVII, 1,6-8) сообщает, что Лисимах убил приверженцев Агафокла, подтолкнув тех, кто избежал кровавой расправы, укрыться у Селевка. Среди них ушли Лисандра, его вдова, в сопровождении своих детей, и Александр, сын, которого Лисимах имел от одрисянки (ср. Pausanias, I, 10, 3-4, Trogue–Pompee, 17). Из Юстина также видно, что часть армии дезертировала и вступила в ряды противника. По словам Павсания и Юстина, именно поэтому сторонники умершего принца при дворе Селевка заставили его воевать с Лисимахом, в отличие от Мемнона, который связал дезертирство городов с решением Селевкида атаковать владения царя Фракии в Азии. Тем не менее факторы, приведенные этими авторами, не противоречат друг другу и вполне могут сыграть свою роль в решении Селевкида. Если опровергнуть идею широкомасштабного восстания после смерти Агафокла, то можно, Тем не менее представить, что сторонники Селевка воспользовались беспорядком, вызванным казнью наследного принца, чтобы добиться преобладания их политики и более заметно поддержать царя Селевкидов. Те, кто выступал против приверженцев Лисимаха, несомненно, видели в Селевке средство для установления своей власти, получив его поддержку. В случае с Эфесом, однако, похоже, что проселевкидам удалось передать свой город в лагерь Селевка на следующий день после Курупедиона, когда узнали о его победе и о прибытии его войск (см. Полиэн, VIII, 57).
καὶ Σέλευκος ταῦτα πυθόμενος, καὶ ὡς εὐχερὲς εἴη τοῦτον παραλῦσαι τῆς ἀρχῆς τῶν πόλεων ἀφισταμένων αὐτοῦ, μάχην συνάπτει πρὸς αὐτόν:
Реальные причины, побудившие Селевка вмешаться, остаются неясными, но очень вероятно, что появление его огромной армии способствовало усилению восстания греческих городов. Обсуждается дата, когда Селевкид входит в Азию. Вавилонские хроники упоминают о начале военной кампании с участием греков в месяце Сиван 30‑го года Селевкидской эры, то есть в июне/июле 282 года. Из этого знакомства следует признать, что Селевк вошел в Малую Азию в конце лета 282 г. Битва при Курупедионе состоялась в феврале 281 года. Хайнен подсчитал, что Селевк пересек Тавр зимой 282-281 г.
Селевк захватил Сарды еще до того, как Лисимах успел противостоять ему. Время прибытия Лисимаха в Азии интерпретируется по–разному, и это зависит от того дня, когда, по оценкам, Селевк начал движение. Хайнен считает, что Селевкид пересек Тавр зимой 282/281 года, и его атака застала Лисимаха врасплох (ср. Strabon, XIII, 4, 1). С другой стороны, Лунд полагает, что Селевк собрал свои войска летом 282 года и по ее словам, тот факт, что фракийский царь не смог предвидеть наступление своего противника, отчасти объясняется тем, что ему не удалось собрать достаточное количество людей.
Более того, в докладе Юстина (XVII, 1, 7) сообщается о дезертирстве части армии, и это может объяснить, почему Лисимах не мог встретиться с Селевком (см. также Павсаний, 1, 10, 3). По словам Хайнен, дезертирство друзей Лисимаха может также означать, что те, кто занимал командные посты, нанесли удар по организации вооруженных сил.
Следовательно, дата, когда Селевк проникает в Малую Азию, колеблется между летом 282 и зимой 282-281 года. Несколько факторов могут объяснить, почему греки перешли на сторону Лисимаха и согласно Лунд, мы не должны рассматривать это восстание как знак излияния энтузиазма города за Селевка. Весьма вероятно, что поведение греков является выражением страха, вызванного продвижением его войск. Источников для изучения кампании Селевка маловато (Strabo XIII, 4, 1, Pausanias, I, 10, 4, Polyen, IV, 9, 4, Appian, Syr. 328, Trogue Pompey, Prol. 17), но те немногие свидетельства, которые дошли до нас, сообщают о подчинении Котиейона и Сард оружием.
Маршрут, предпринятый Селевком, также остается неясным. Согласно Лунд, взятие Котиейона на севере Фригии, похоже, является первым этапом кампании Селевка. Это место занял сын Лисимаха, Александр в 282-281 г. Исходя из этого указания, Хайнен предположил, что армия Селевкидов могла выбрать два маршрута: царскую дорогу от Анкиры до Сард и южный путь через Киликийские ворота, ведущие на запад Малой Азии. С другой стороны, Селевк пошел тем же путем, который привел к Ипсу в 301 году, пересекая Каппадокию.
Захват Котиейона и Сард, вероятно, только усугубил угрожающий аспект прибытия Селевка. Первый, расположенный к северу от Фригии, был подчинен Александром, сыном Лисимаха. Операции против этого города, по–видимому, происходит во время кампании 282/1 г. (Полиэн, VII, 12, Страбон, XIII, 4, 1). Что касается Сард (Полиэн, IV, 9, 4), они были подчинены силой после осады. Кажется, что эти два города находятся под контролем Селевка до Курупедиона. Некоторые города, несомненно, надеялись, что власть Селевка будет менее обременительной, чем власть Лисимаха. Итак, как заметила Лунд, подавляющее большинство городов ждало новостей о победе Селевка в Курупедионе, чтобы присоединиться к его лагерю, приняв поведение, которое состояло в ожидании того, кто из двух царей победит. Это уравновешивало бы мнение о том, что среди городов был всплеск энтузиазма, который приветствовал бы Селевка как освободителя.
Justin, XVII, 1, 5-8: «Это было для него первое ухудшение зла, начало гибели, которая ему угрожала. За этим отцеубийством последовали убийства знатных, которые заплатили головами за слезы, которые они пролили о смерти молодого принца. Вот почему и те, кто избежал кровавых убийств, и те, кто командовал армиями, перешли на сторону Селевка и толкали его к войне, а тот под влиянием славы уже склонялся на ведение войны с Лисимахом».
Pausanias, 1, 10, 4: «действительно, когда он испытал, что Арсиноя уничтожила Агафокла, Лисандра бежала к Селевку, взяв с собой своих детей и своих братьев, которым оставалось только это убежище, поскольку Птолемей их отец изгнал их из своего присутствия. За ними последовали Александр, сын Лисимаха и одрисской женщины; они все пошли в в Вавилон, и призывали Селевка объявить войну Лисимаху. С другой стороны, Филетер, которому Лисимах доверил хранение своих сокровищ, негодуя на смерть Агафокла и не считая себя в безопасности от пребывания на стороне Арсинои, захватил Пергам на Кеике и послал глашатая к Селевку, чтобы отдать ему все богатство, которое он имел в своем распоряжении».
Pausanias, I, 10, 5: «Лисимах, узнав об этих событиях, поспешил отправиться в Азию, чтобы начать войну; он сразился с Селевком, но был полностью побежден и потерял свою жизнь в бою. Его тело было возвращено Лисандрой: Александр, тот сын, которого он имел от одрисянки, получил его своими просьбами. Затем он перевез тело в Херсонес и дал ему погребение в месте, где сегодня находится могила Лисимаха, между деревней Кардией и городом Пактией: вот что я должен сказать о Лисимахе».
καὶ πίπτει ἐν τῷ πολέμῳ Λυσίμαχος παλτῷ βληθείς· ὁ δὲ βαλὼν ἀνὴρ Ἡρακλεώτης ἦν, ὄνομα Μαλάκων, ὑπὸ Σελεύκῳ ταττόμενος:
Лисимах и Селевк сразились у Курупедиона в Лидии в феврале 281 г. (ср. Justin, XVII, 2, 1, Trogue Pompee, prol. 17, Appian, Syr. 62, Pausanias, I, 10, 5, Porphyry, FGrH, 2B, 260 F 3. 8 Polybius, 18, 51, 4, Nepos, De regibus, 3, 2). Литературные источники очень лаконично сообщают об этой битве и не позволяют установить дату или точное место противостояния. Тем не менее дата может быть уточнена благодаря списку вавилонских царей, который датирует смерть Селевка «в землях Хани» в период с 25 августа по 24 сентября 281 года, и Юстин упоминает семимесячный промежуток времени между его смертью и его победой в Курупедионе, предполагая, что битва велась в феврале. Согласно другому вавилонскому тексту из Урука, известие о его смерти дошло до Вавилона в декабре 281 г. Хайнен обнаружил битву при Курупедионе в феврале 281 года. Название места битвы известно благодаря эпитафии вифинского офицера по имени Менас, погибшего в битве при Курупедионе, в водах реки Фригий. Пассаж Полиэна (IV 9), относящийся к сопротивлению Сард перед битвой, помещает место на равнине к западу от Сард.
Согласно Мемнону, смертельный удар Лисимаху нанес гераклеот по имени Малакон. Он, без сомнения, был изгнанником или наемником, что, конечно же, не свидетельствует о наличии гераклейского контингента в рядах Селевка, поскольку город перебежал к Лисимаху лишь после Курупедиона. Бурштейн осторожно замечает, что то же имя было идентифицировано на амфоре, обнаруженной на полуострове Тамань, и признал, что речь идет о человеке, который убил Лисимаха в Курупедионе. После битвы он вернулся в Гераклею, чтобы занять должность агоранома.
πεσόντος δὲ ἡ τούτου ἀρχὴ προσχωρήσασα τῇ τοῦ Σελεύκου μέρος κατέστη:
Согласно Вавилонской хронике, победа Селевка при Курупедионе побудила его провозгласить о своих претензиях на все царство Лисимаха. Однако повествование Мемнона показывает на примере Гераклеи, что задача была не так проста для Селевкида, потому что его владычество не было встречено с энтузиазмом по всей Азии. Фактически, Гераклид смог предотвратить переход города под власть Селевка во время кампании, и после освобождения от македонского ига, Гераклея хотела подтвердить свою независимость перед посланником Селевка, который пришел, чтобы требовать верности новому владыке Азии (ср. F 7.1).