Мемнон написал местную историю своего родного города Гераклеи Понтийской, мегарской колонии на Черном море. Его хроника сохранилась в виде более или менее последовательных фрагментов, резюмированных в Библиотеке Фотия. Последний передал нам лишь часть труда, поскольку он сообщает факты, содержащиеся в книгах с IX по XVII, которые охватывают период с 364/3 г. до н. э. по 47 г. до н. э. с большим разрывом от середины III в. до появления римлян в Азии примерно в 190 г. до н. э. Соответственно, сочинение Мемнона необходимо нам не только для наших знаний об этом городе, но также для истории великих конфликтов эллинистического периода, поскольку Мемнон привносит элементы, неизвестные нам по другим античным авторам. О войнах сообщается с точки зрения Гераклеи от момента вторжения Александра в Азию до митридатовых войн, от столкновений между приемниками македонского царя до локальных конфликтов, в частности, с Вифинией. В этом контексте, вызванном непрерывными войнами, история города излагается с момента установления тирании до захвата Гераклеи римлянами в 70 г. Фрагмент 18 текста Мемнона представляет собой перерыв в повествовании, отмеченный введением римлян в историю греческого мира, которую сообщает нам гераклейский автор. Я буду постоянно ссылаться на различие между «первой» (F 1-17) и «второй» (F 18-40) частями, к чему я вернуть подробно несколько позже.
Кодекс 224 Библиотеки, содержащий хронику Мемнона, тем более удивителен, что это самое длинное извлечение из собрания византийского патриарха. Однако эта Περὶ Ἡρακλείας и его автор известны только Фотию, тогда как другие гераклейские историки (Промафид, Нимфид, Амфитей, Домиций Каллистрат), чьи труды в значительной степени (если не все) утрачены, цитируются последователями, в частности, Стефаном Византийским, Судой, Дионисием Галикарнасским, Афинеем или в схолиях Аполлония Родосского. Мемнон нам совершенно неизвестен. Предположение о его гераклейском происхождении основываются, прежде всего, на его интересе к Гераклее, патриотических тенденциях, которые очевидны в его истории и к которым я вернусь позже. Его контекст написания в равной степени неясен, и попытки датировки современными учеными помещают его в период от эпохи Цезаря до II в. н. э.
Трудности интерпретации сочинения во многом обусловлены тем фактом, что мы ничего не знаем об его авторе, поскольку, чтобы судить о достоверности информации, содержащейся в тексте, нужно хороша знать контекст, в котором он был написан. Задача еще труднее, поскольку сочинение непризнанного историка передано в форме сокращения. Действительно, никаких рукописей исходного текста не сохранилось, и поэтому следует проявлять осторожность относительно выводов, которые можно сделать о намерениях Мемнона или его исторического метода, поскольку Фотий вполне мог исказить исходный смысл некоторых отрывков и внести ошибку при пересказе сочинения. Биография пересказчика Мемнона, к счастью, хорошо известна, и исследования, проведенные в контексте времени написания и в свете его литературных интересов, позволяют подойти к тексту с критической точки зрения. Изучение исторического метода историка Гераклеи, необходимое для лучшего понимания его труда, может быть сделано только через восприятие Фотия. Повторяющиеся темы Истории Гераклеи, те, которые привлекли внимание патриарха, также раскрывают то, как Мемнон обращался с событиями. По общему признанию все–таки возможно, что текст, который дошел до нас, является отражением предубеждений источников Мемнона, и мы должны как можно точнее определить, перенимает ли автор идеи или только факты, сообщенные источниками. Анализ этих тем станет предметом первой части, которая также будет посвящена передаче текста Мемнона.
Исторический комментарий текста станет центральной темой моей диссертации. Изучаемый период очень широк, поскольку повествование Мемнона охватывает период в четыре столетия, а события, о которых он сообщает, очень многочисленны. Сличение данных историка–гераклеота с литературными, эпиграфическими, нумизматическими и иногда с археологическими источниками не всегда возможно, поскольку некоторые события, в частности, те, которые относятся к Гераклее, неизвестны по другим источникам. Следовательно, обработка информации, переданной только Мемноном, становится очень деликатной. Когда замечания Мемнона претендуют на оригинальность или даже на исключительность, зачастую их трудно признать исторически достоверными. Однако польза такого документа заключается в том, чтобы выделить факты, неизвестные по другим источникам, и тот факт, что слова историка Гераклеи ничем не подтверждены, не означает, что они должны считаться ошибочными.
Я выбрала линейный способ комментариев, которого иногда трудно придерживаться из–за организации повествования, особенно когда речь идет о датировках, так как Мемнон часто «бросает взгляд назад». В особо сложных случаях я делаю групповой анализ проблем датировки, прежде чем заняться изучением реальных событий. Одна из основных трудностей, связанных с текстом Мемнона, заключается в отсутствии соответствующих элементов датировки и в непоследовательной хронологии, которая возникает на первый взгляд в части его труда. Если автор изначально давал представление о своем метод, то оно не сохранилось. Ответственность не обязательно лежит на Фотии, поскольку последний утверждает, что у него не было доступа к первым восьми книгам Мемнона, в которых, пожалуй, могла содержаться ценная информация, отсутствие которой сказывается на понимании организации повествования. По данному пункту, чтобы не углубляться слишком далеко, мне кажется, что последовательность событий у Мемнона не сильно соответствует желанию передать событийную историю, которая является просто чередой событий в хронологическом порядке. В действительности, автор использует метод уже хорошо известный в классическую эпоху, который состоит в организации историю по театру действий, когда ткань событий становится слишком сложной, чтобы придерживаться последовательного метода.
Περὶ Ἡρακλείας Мемнона привлекает интерес многих исследователей как к событиям греческой истории, так и пониманию ее эпитоматора.
Р. Анри, который отредактировал и прокомментировал библиотеку Фотия и к которому я вернусь более подробно, считает, что труд Е. Мартини, опубликованный в 1911 г. является самым важным исследованием «рукописной традиции и существующих полных или частичных изданий» труда византийского патриарха. Первое полное издание Библиотеки — публикация в Аусбурге Д. Хошеля (1601), которую на латынь перевел иезуит А. Шотт (1606). Второе полное издание Иммануила Беккера (1824-1825). Помимо полных изданий Библиотеки, заметка Мемнона была предметом отдельных публикаций, самые старые из которых относятся к XVI веку. Первую приписывают Х. Этьену (1557), за ним в 1594 г. следует Л. Родоман, который представил перевод заметки на латынь, а затем Р. Бреттус (1567). В 1916 Орелли посвятил специальное издание заметки Мемнона, основанном на втором издании Этьена, опубликованном в 1594 г., и содержащем ряд комментариев и даже исправлений Хошеля, Скалигера и Палмера.
Основными изданиями текста Мемнона, используемыми сегодня и, следовательно, служащими ссылками, являются К. Мюллера Fragmenta historicorum Graecorum (FHG, III, p. 525-558), , Paris, 1874 и Ф. Якоби Die Fragmente der griechischen Historiker (FGrH, III B F 434), Leiden, 1950. Современные исследователи цитируют текст Мемнона, ссылаясь на то или иное издание, в которых используется различное деление на фрагменты. В Якоби, более новым, на полях текста стоит номер фрагмента по Мюллеру. Эти два ученых интересовались фрагментами греческих историков, Мюллер сопровождал свое издание латинским переводом, тогда как Якоби предлагает комментарии к изданию Мемнона и некоторые из его выводов все еще остаются авторитетными. Библиотека Фотия, изданная Анри (первый том опубликован в 1950 г.), в IV томе (1963 г., переиздание 2003 г.) содержит Мемнонов кодекс 224, основана на группе рукописей. Якоби не создал новую коллекцию рукописей и, следовательно, остается зависимым от И. Беккера. Сравнение текста Мемнона у этих двух ученых позволило выявить некоторые заметные отличия. Р. Анри также предложил французский перевод, который в части Мемнона содержит много ошибок, когда речь идет о терминах, относящихся к власти римлян.
Текст Мемнона никогда не был предметом подробного исторического комментария. С другой стороны, М. Янке (Historische Untersuchungen zu Memnon von Herakleia, Dissertation, Würzburg, 1963) сделал исторический комментарий ко второй части текста Мемнона (фрагменты 18-40), но в то время еще не вышло издание Р. Анри. Тем не менее Мемнон был предметом многих более или менее ограниченных исследований, посвященных некоторым отрывкам из его текста, или, в более общем контексте, проблемам датировки некоторых исторических событий эллинистического периода. Хотя Якоби собрал большую часть сведений о Мемноне, мы не должны пренебрегать статьей Р. Лакура s.v. «Lokalchronik», RE XIII (1926), col. 1098-1114, в которой проведено краткое, тем не менее важное исследование, посвященное историкам Гераклеи и, в частности, Мемнону. Эти два ученых не согласны в вопросе датировки контекста написания труда историком–гераклеотом и источников, которые он, как предполагается, использовал при составлении своей истории. Наконец, К. Майстер посвятил короткую статью Мемнону, которая ничего не добавляет к ранее проведенным исследованиям.
Анализ Мемнона необходим исследователям, желающим изучать Гераклею Понтийскую, среди которых я бы, в частности, упомянула S. M. Burstein, Outpost of Hellenism: The emergence of Heraclea on the Black Sea, Berkeley, 1976. Его труд посвящен истории Гераклеи до 280 г. и он был заинтересован во фрагментах 1-7 Мемнона. Что касается С. Ю. Сапрыкин Heracleia Pontica and Tauric Chersonesus before Roman Domination, Amsterdam, 1997, хронологические рамки этого труда шире, поскольку он относится к царствованию Митридата VI Евпатора, и поэтому использует обе части текста Мемнона. Наконец A. Bittner, Gesellschaft und Wirtschaft in Herakleia Pontike, Bonn, 1998, проявляющая особый интерес к экономике гераклеотов, использует весь текст Мемнона. Эта книга содержит приложение — параллельный немецкий перевод греческого текста. В этой связи я хочу упомянуть корпус надписей из Гераклеи Ll. Jonnes, The inscriptions of Heraclea Pontica, Bonn, 1994, так как последний предлагает частичный английский перевод Мемнона в своих «testimonia».
В первых пяти фрагментах своей Περὶ Ἡρακλείας Мемнон рассказывает о тирании в Гераклее. Труд H. Apel, Die Tyrannis von Heraklea, Dissertation, Halle, 1910, посвящен этому периоду, но это исследование несколько устарело и мало проясняет текст Мемнона. С другой стороны, Кл. Моссе (Cl. Mossé), автор нескольких исследований тирании в Греции, в частности, провела блестящий анализ контекста, в котором разворачиваются стереотипные портреты тиранов IV в. Итак, естественно, она рассматривает случай Гераклеи, особенно в книге La tyrannie dans la Grèce antique, Paris, переиздание 2004. Мемнон посвятил несколько отрывков отношениям родного города с Вифинией и сделал отступление о пограничном с Гераклеей царстве. Труд G. Vitucci, II Regno di Bitinia, Rome, 1953, остается справочной работой для изучения Вифинии и предлагает много комментариев к представленным Мемноном сведениям.
Несколько отрывков Мемнона поднимают много вопросов, в частности, фрагмент 5.6, в котором историк рассказывает об убийстве Агафокла, сына Лисимаха. Эпизод подробно изучен в H. Heinen, Untersuchungen zur hellenistischen Geschichte des 3. Jahrhunderts v. Chr., Zur Geschichte der Zeit des Ptolemaios Keraunos und zum Chremonideischen Krieg, Historia Einzelschriften 20, Wiesbaden, 1972 и G. Longega, Arsinoe II, Rome, 1968. Оба ученых тщательно изучили древних авторов, сообщающих об этом событии, и Г. Лонгега старательно выделил источники этих историков, в том числе Нимфида у Мемнона. Последние фрагменты первой части текста Мемнона (F 13, 15, 17) особенно проблематичны с точки зрения хронологии и являются прекрасным примером неудачного вмешательства Фотия в труд гераклейского историка. Статья моего дипломного руководителя А. Аврама (A. Avram, «Antiochos II Théos, Ptolémée II Philadelphe et la Mer Noire», CRAI, 3-4 (2003), p. 1181-1213) дает ценную информацию о датировании сообщаемых Мемноном событий в этой группе фрагментов, которые в представлении Мемнона, в том виде как он дошел до нас, не связаны друг с другом. Методичное исследование эпиграфических источников, проведенное А. Аврамом, позволяет разместить факты, сообщенные гераклейским историком, в более широком контексте, который, возможно присутствовал в оригинальном тексте, но благодаря вмешательству Фотия полностью утрачен.
Вторая часть рассказа Мемнона (F 22-38) по большей части посвящена истории Митридатовых войн. Изучение этого крупного конфликта между Римом и царем Понта Митридатом VI Евпатором в обязательном порядке связано с анализом текста Мемнона. В частности, я цитирую труды B. C. McGing, The Foreign Policy of Mithridates VI Eupator, King of Pontus, Leiden, Brill, 1986 и Fr. de Callataÿ, L’histoire des guerres mithridatiques vue par les monnaies, Louvain–la–Neuve, 1997. Исследование нумизматических источников, проведенное Фр. де Каллатаи, много дает для понимания событий этих трех войн, особенно в отношении датировки, для чего он предпринимает основательную критику литературных источников. Мемнон посвящает фрагменты 22.1-22.5 причинам войны между Римом и Митридатом, а F 22.3, который поднимает много вопросов, был предметом особого внимания статьи H. Heinen «Mithradates VI. Eupator, Chersonesos und die Skythenkönige: Kontroversen um Appian, Mithr. 12 f. und Memnon 22,3 f.», в A. Coşkun (éd.), Roms auswärtige Freunde in der späten Republik und im frühen Prinzipat, Göttingen, 2005.
Хотя большинство упомянутых выше источников дают некоторую ценную информацию о тексте Мемнона, мне остается сообщить о труде, которое уделяет особое внимание историку–гераклеоту. П. Дезидери посвятил много статей историкам из Гераклеи, и я не могу не упомянуть его исследования Мемнона: «I Romani visti dall’ Asia: Riflessioni sulla sezione Romana della Storia Di Eraclea di Memnone», в G. Urso (éd.), Tra Oriente e Occidente. Indigeni, Greci e romani in Asia Minore, Atti del convegno internazionale cividale del Friuli, 28-30 Sept. 2006, Pise, 2007, p. 45-59. Д. Дуек также интересовался Мемноном отношением к римлянам в его Истории Гераклеи: «Memnon of Herakleia on Rome and the Romans» в T. Bekker–Nielsen (éd.), Rome and the Black Sea region. Domination, Romanisation, Resistance, Aarhus University Press, 2006, p. 43-61. Я, однако, не согласна с некоторыми выводами, сделанными этим ученым, в частности, морализаторским подходом Мемнона. Наконец, L. L. Yarrow, Historiography at the End of the Republic. Provincial Perspectives on Roman Rule, Oxford, 2006, проводит анализ группы авторов, включая Мемнона.
История исследований Мемнона или фактов, которые он сообщает в свой Истории Гераклеи, доказывает, что труд этого историка имеет большое значение для наших знаний о его родном городе в плане политической истории греческого мира в Азии. Мое полное исследование Περὶ Ἡρακλείας позволило мне увидеть его труд как более глобально, так и более детально. Действительно, если иногда у меня возникала идея составить комментарий в виде двух сочинений, одно посвященное Гераклее, а другое митридатовым войнам, анализ метода Мемнона показывает, что несмотря на различие сюжетов, обработанных в этих двух частях, несколько элементов обеспечивают единство. Этими элементами являются темы, повторяющиеся в его повествовании и составляющие отражение центров интереса, но также восприятие истории. Кроме того, манера, с которою Мемнон составил свое сочинение, является ключевым моментом для понимания последовательности событий и именно этот метод я предлагаю изучить в первой части.
Перечень исторических событий будет предметом исторического комментария, но изучение текста Мемнона по необходимости будет сопровождаться изучением основных повторяющихся тем его труда. Эти темы отражают видение Истории Мемнона и подчеркивают его исторический метод, то есть его манеру изложения истории. Но перед изучением труда Гераклейского историка мы должны особое внимание обратить на Фотия, благодаря которому эта местная хроника дошла до нас.
Краткий обзор Фотия и его Библиотеки необходим, прежде чем мы сосредоточимся на анализе текста Мемнона. Действительно, прежде чем понять всю полноту труда историка–гераклеота, мы должны сначала понять место его летописи в Библиотеке сокращений, в труде, который сохранил одну из многих местных хроник греческой истории. Однако, вмешательство Фотия в оригинальную работу Мемнона имело непоправимые последствия, которые привели к безвозвратной потере ценной информации.
Фотий — византийский патриарх — родился около 820-27 г. и умер в 891 или 897 г.[1] Первый раз патриархом он был избран в 858 г. Он был смещен и изгнан императором Василием I в 867 г., который ненадолго его возвратил. Он взошел на патриарший трон в 877 г., прежде чем последний раз подвергся преследованию императором Львом VI. Умер он в изгнании и в свое время был ответственен за раскол между Востоком и Западом.
Он жил во времена больших политических успехов Империи, что безусловно способствовало возрождению византийской интеллектуальной жизни того времени, одним из творцов которой был Фотий. Если его церковная карьера известна, то его интеллектуальная жизнь, с другой стороны, весьма лаконична. Этот период отмечен возвратом к древним трудам, и, в частности, к греческим текстам. После возвращения из ссылки Фотий стал наставником детей императора Василия I. О содержании его учения известно мало, но, кажется, помимо богословских знаний он преподавал грамматику.
Библиотека была написана Фотием во время — или вскоре после — поездки на Восток в 855 г., следовательно, до его первого патриархата в 858 г.[2] Согласно письму, предваряющему Библиотеку, Фотий по просьбе брата Тарасия писал заметки о произведениях, прочитанных во время поездки с помощью секретаря. По словам патриарха, большая часть этой работы проделана по памяти, но очевидно, что он делал заметки и во время чтения. Однако следует проявлять осторожность при использовании деталей, которые иногда могут быть неточны.
Название «Библиотека» дано не Фотием, поскольку оно появляется в двух рукописях в XVI веке. Труд включает 280 заметок или «кодексов» большей или меньшей длины, которые содержат отрывки или резюме произведений от Геродота до патриарха Никифора.
Темы, к которым Фотий проявлял особое внимание, и которые явно заметны при чтении Библиотеки, должны быть предметом особого внимания, поскольку в свете его собственных интересов необходимо изучить вопрос, что именно осталось от труда Мемнона.
Интерес патриарха к трудам, к которым он обращается, показывает то, как он сообщает об их содержании. Итак, если он резюмирует в нескольких предложениях содержание каких–то сочинений или их части, то это указывает на то, что у него нет особого любопытства к периоду, охватываемому повествованием, иногда потому, что рассматриваемые события сообщались в другом документе, ранее рассмотренном Фотием. Мендель приводит в пример Римскую Историю Арриана (кодекс 57) и ее трактовку в Библиотеке Фотия. Сочинение греческого историка, в частности, книги, которые он посвятил мифологии и основанию Рима, обобщены в нескольких предложениях. Такой способ действия показывает, что патриарх не был очарован этим разделом римской истории[3]. Ввиду этого замечания понятно, что отступление которое Мемнон посвящает римскому господству, Фотием сокращается в несколько пассажей (F 18.1-5). Более того, в Аппиане (cod. 57), упомянув римских царей, патриарх пишет: «После этого монархия была упразднена и ее полномочия переданы консулам» (εξ ού της βασιλείας καταλυθείσης εις τους ύπάτους τα της άρχης μετετέθη, Appien, codex. 57). Краткое изложение этого периода истории римлян аналогично его заметкам в Мемноне.
Другие аспекты трудов, к которым он обращается, не вызывали энтузиазма византийского патриарха. Тредголд в анализе литературных интересов Фотия считает, что последнего мало интересовали авторы, которые сообщают подробности о первоисточниках, к которым они обращались для составления исторического рассказа, потому что он их считает скучными[4]. Таким образом, если Мемнон предоставил такие сведения, они не пережили вмешательства Фотия, так как в заметке нет данных об источниках гераклейского историка, и даже того, как он намеревался построить свой рассказ.
Так же патриарх кажется довольно равнодушным к чрезмерному использованию отступлений. Он к тому же позитивно оценивает Арриана, полагая, что он не вредит непрерывности рассказа слишком длинными отступлениями[5]. В своем заключении о сочинении и стиле Мемнона патриарх отмечает, что гераклейский историк пишет «разумно и сжато, избегая отступлений, кроме как если где–либо какая–нибудь необходимость не заставляла автора присоединить к рассказу и нечто, находящееся вне задуманной темы» (Codex 224, 240a). Таким образом, кроме тех, которые посвящены Вифинии (F 12) и возникновению Рима (F 18) Фотий о других не сообщает, и согласно заключению патриарха о его сочинении, маловероятно, чтобы Мемнон испещрял ними свой рассказ. В этом отношении Ярроу считает, что заключение Фотия ошибочно, поскольку, по его мнению, отступления были частью подхода Мемнона к истории. Гераклейский историк делал большие введения в ситуации и поэтому Ярроу считает вероятным, что в оригинальном тексте отступления были гораздо более многочисленными[6].
Согласно Менделю Фотий не интересовался историями городов–государств[7] и это подтверждается чтением Мемноновой Истории Гераклеи, поскольку большинство подробностей местной истории и, в частности, функционирование институтов — допуская, что историк–гераклеот посвятил им часть своего рассказа, — не сообщается в заметке, которую патриарх посвятил этому произведению.
И наоборот, сочинения, которые были предметом его заметок в Библиотеке, показывают особый интерес Фотия к событиям, связанным с историей Малой Азии. В этом отношении греческая мифология и истоки греческой культуры в Восточном Средиземноморье, кажется, больше привлекают патриарха, который жил во времена, когда Византия воспринималась как новая культурная столица, подобие древних греков и римлян[8]. Его интерес к греческим городам Востока заметен в заметке о Мемноне, в которой он рассказывает легенды, посвященные Астаку и Никее.
Рассказ о противостоянии империи персов и греков с V века до начала IV является предметом особого внимания Фотия, о чем свидетельствует обширное резюме из книг 7-23 Персики Ктесия (cod. 72). Мендель полагает, что такое любопытство византийского патриарха объясняется интересом к наследию, оставленному на Востоке последовательностью империй, поскольку Византийская империя наследовала этим великим державам. Несомненно, по этой причине он сообщает об упоминании Мемноном дипломатических отношений между Клеархом, тираном Гераклеи, и персидскими царями (F 1.4).
Точно так же Фотий интересуется Александром, который представляется наследником ахеменидов. Согласно Менделю, Фотий посвящает значительную часть своего резюме Анабасиса Арриана бракосочетанию в Сузах, поскольку этот союз позволил объединить персидскую и македонскую династии, обеспечивая тем самым непрерывность империи Дария через замену его Александром. Патриарх также пытается изложить первые годы правления приемников Александра до Трипарадиса, период, который он считал достаточным, чтобы показать конец Персидской империи и замену ее на власть македонян[9]. Анализ Менделя проясняет интерес Фотия к частям Мемнонова текста. Действительно, в отрывке, посвященном браку Амастриды с Дионисием, тираном Гераклеи, Фотий сохранил упоминание Мемнона о свадьбе в Сузах. Кроме того, интерес патриарха к периоду после смерти Александра объясняет почему родство между тираном гераклеотов и диадохами было сохранено в резюме этой части рассказа Мемнона (F 4.1-6).
Фотий проявляет большой интерес к истории завоевания Римом Востока, чем к римской республике, о которой он сообщает только некоторые события, особенно о гражданских войнах, поскольку они привели к завоеванию восточных территорий, впоследствии ставшими территориями Византийской империи. Он собрал сведения о падении империи македонян и союзнической войне в Италии, которая вылилась в установление римского правления в Греции и в первые этапы политического объединения Италии. Его интерес к этим событиям можно найти в заметке, которую он посвятил Мемнону[10]. Действительно, обобщая первые отрывки отступления, которое гераклейский историк посвятил Риму (F 18.1), о сообщает об упоминании поражения Персея от Павла Эмилия. Он также кратко излагает в F 21 помощь, которую гераклеоты оказали римлянам в марсийской войне. Впрочем, отрывок не лишен ошибок.
Мендель считает, что интерес Фотия к истории Малой Азии от персидского периода до завоевания римлянами, оправдывает обращение к труду Мемнона, который, по–видимому, был единственным источником информации по этому периоду. Более того, митридатовы войны составляют половину его сокращения истории Гераклеи. Кажется, что местные династии были предметом особого внимания со стороны патриарха и, в частности, список вифинских царей, составленный историком–гераклеотом (F 12), также он записывает сделанный Диодором список правителей Каппадокии (cod. 244). С другой стороны, труд Арриана о Вифинии (Bithynica, cod. 93), похоже, не представлял интереса для Фотия, и Мендель объясняет это тем, что Фотия мало интересовало сохранение подробного отчета о внутренних событиях в Вифинии[11].
Ввиду сбора сведений о наследии, оставленном разными империями, которые друг друга сменяли на Востоке, Фотий, похоже, имеет особый интерес к истории столицы Византийской империи. Действительно, он несколько раз сообщает о событиях, которые в истории Мемнона подразумевают византийцев, тогда как контекст, в котором происходят эти факты, являясь предметом краткого резюме, на самом деле полностью скрыт. Итак, патриарх сохраняет только события, не всегда принимая во внимание причины и следствия сообщаемых им фактов. Похоже, он больше интересуется занятностью рассказа, чем созданием логического повествования. Во многом это связано с тем, что он не историк.
Как служитель церкви, и в частности как христианин, Фотий сосредоточил свое внимание на истории Иудеи, для которой он в основном пользуется Иудейскими древностями Иосифа Флавия. Его интерес к этому региону двоякий. С одной стороны он интересуется историческим контекстом Иисуса Христа, но так же и теми годами, которые отмечают переход независимой Иудеи под римское господство[12]. В своем резюме труда Мемнона патриарх дважды сообщает об Иудее, как регионе, в котором правят цари селевкиды (F 18.5 ; 18.9); что, по–видимому, соответствует точке зрения Менделя об особом внимании Фотия к этому региону.
Портреты, похоже, также привлекают его внимание, особенно «плохих» персонажей. Страшная судьба, заготовленная для этих персонажей, частый объект резюме Фотия, особенно в свете его обращения к рассказу Мемнона о смерти тирана Сатира. Мучительная смерть того, кто изображен как жестокий человек, описывается историком Гераклеи, и, кажется, Фотий сохранил все подробности. Симптомы, перенесенные тираном Гераклеи, несомненно, вызывали любопытство патриарха с медицинской точки зрения, поскольку, по–видимому, у последнего были знания в этой области, и, похоже, он сам практиковался в медицине[13]. Кроме того Фотий позаботился указать на связь, установленную историком гераклеотов между деяниями, совершенными протагонистами Истории Гераклеи, и теми бедствиями, которые они претерпевают, и даже смерть, полная страданий, прерывает их жизнь. Взгляд на смерть, как на наказание за жизнь, посвященную жестокостям, подобно тому как описано Мемноном, по–видимому, находит отклик у Фотия, вероятно, из–за его религиозных убеждений с доминирующей идеей божественного возмездия.
Судьба гераклеотов–изгнанников, похоже, вызывала интерес у Фотия, но нельзя связать его любопытство к этим скитальцам с его собственным опытом изгнания, поскольку сведения для своей библиотеки он собирал еще до своего первого изгнания. С другой стороны, возможно, для священника эти граждане, бежавшие из родного города, чтобы избежать уготованной им роковой судьбы во время правления тирана, напомнили ему о тяжелом положении тех, кого преследовали не за политические убеждения, но за религиозные.
Таким образом, различные темы, которые вызывали интерес Фотия, по–видимому, преобладали в труде Мемнона, поскольку она дошла до нас. Тем не менее это отнюдь не исключает анализа трактовки этих тематик в Истории Гераклеи. Фотий только сообщил сведения, которые находились в тексте Мемнона, и то, как гераклейский историк упоминает эти факты и место, которое он определяет им в своей истории, будет предметом данного исследования, в частности, в следующей главе.
Существует несколько рукописей Библиотеки Фотия, которые послужили основой для текста, а различия, которые могут присутствовать в разных изданиях, объясняются главным образом тем фактом, что он не сверялись с другими группами рукописей. Анри во вступлении к первому тому Библиотеки[1], перечисляет рукописи, которые он использовал для установления своего текста.
Э. Мартини собрал в общей сложности 25 рукописей Библиотеки Фотия, которые содержат полный текст или часть, к которым надо добавить 28 других рукописей, которые предлагают более короткие выдержки или «изолированные» кодексы. Двумя самыми старыми рукописями являются Marcianus 450, которая относится к X веку, и Marcianus 451 - к началу XII, и, согласно исследованию Мартини, принятому Анри, они независимы друг от друга, поскольку они представляют разный порядок кодексов и имеют свои собственные лакуны. Что касается других манускриптов, то все они зависят от одного или другого Marciani. Marcianus gr. 450 был названный Беккером A датируется второй половиной X века. Есть пять копий, которые вносят поправки в текст и первая называется A7. Marcianus gr. 451, названная Мартини M имеет три копии и пять исправлений. Существует третья рукопись, датируемая XIII веком, которая по словам Анри, имеет важное значение – Parisinus gr. 1266, названная Беккером B. Однако кодекс 224, который содержит хронику Мемнона, присутствует только в обеих Marciani.
Из редакций текста Мемнона я в основном использовала издания Анри и Якоби, сверяя проблемные места с Мюллером и Беккером. Анри предпочитал рукопись A, которая не больше чем на век отстоит от времени Фотия, и сохранил порядок глав, пагинацию и нумерацию строк Беккера. Он считал, что рукопись A точнее всего сохранила исходный текст Фотия, и следовал за M там, где в рукописи A были пробелы. С другой стороны Якоби, по словам Анри, «остается в зависимости от Беккера для Фотия A», и «не упоминает семейство M»[2]. Причем Анри старался упоминать о различиях своего текста от текста Якоби.
Я сохранила нумерацию фрагментов Якоби в той мере, в которой его издание остается образцом для большинства современных ученых, цитирующих текст Мемнона, используя систему Якоби. Тем не менее некоторые исследования ссылаются на историю Гераклеи с использованием разделения Мюллера, немного отличающегося, и я не буду воспроизводить это в своих комментариях.
Я сопроводила текст Мемнона французским переводом Анри, в который я внесла различные поправки[3]. В самом деле, в тех случаях, когда я решила следовать изданию Якоби, необходимо было адаптировать перевод, который больше не имел смысла. Я также исправила те отрывки, которые предлагали интерпретацию, противоречащую исходному тексту. Перевод Анри, который по его собственным словам оказался трудным, показывает изъяны, особенно в отрывках, где возникает проблема перевода греческого термина, который в оригинале упоминался в римском понятии.
История Гераклеи Мемнона изначально была разбита, по меньшей мере на шестнадцать книг, но Фотий обработал только книги IX-XVI. Если Анри организует содержание этих книг со ссылкой на разбиение Беккера, то я предпочла использовать Якоби. Итак, каждая книга Мемнона содержит группу фрагментов, более или менее последовательных; организованы они в хронологическом порядке.
Книги IX-X заключены во фрагменты 1-3 и посвящены установлению тирании Клеарха в 364/3, правлению его брата Сатира и сына Тимофея, который вносит большие перемены в способ правления, поскольку в отличие от своих предшественников положил конец царству страха и насилия. Книги XI-XII (F 4-5) содержат историю правления Дионисия, второго сына Клеарха, и падение тиранов Клеарха II и Оксатра, сыновей Дионисия. По этому случаю город переходит под контроль Лисимаха и находится под властью Гераклида из Кимы, который управлял городом при помощи гарнизона. Начиная с одиннадцатой книги географические границы расширяются по причине вовлечения Гераклеи в войны против диадохов. Двенадцатая книга заканчивается смертью Лисимаха. Книги XIII-XIV (F 7-18) сообщают каким образом гераклеоты вновь обретают свободу, избавившись от Гераклида. Город попадает под угрозы Зипойта, царя Вифинии, и Селевка I, и снова участвует в войнах ведомых наследниками Александра за македонский престол. Рассказ посвящен в основном коалиции греческих городов и некоторых государей, прежде всего Никомеда I, против селевкидской угрозы. Период охватывает появление галатов в Азии, а конец XIV книги посвящен смерти Никомеда, тогда как F 17 завершается эту часть повествования пожертвованиями Птолемея II городу Гераклея. F 18 отмечает перерыв, поскольку содержит отступление о Риме и сообщает о первых контактах между Гераклеей и римлянами. Фотий не указывает момент с которого начинается XIV книга, но вполне возможно она начиналась с фрагмента 12, посвященному отступления о Вифинии.
Книга XV (F 19-31) содержит много тем, а фрагменты 19-21 образуют группу без логической связи, но сфокусированных на событиях, связанных с Гераклеей. Мемнон последовательно сообщает об осаде города Прусием I (F 19), а затем галатами (F 20). Почти столетие отделяет события, о которых идет речь во фрагменте 21, от сообщаемых в предыдущих отрывках, поскольку автор упоминает военную помощь, оказанную городом римлянам во время союзнической войны, что еще раз подчеркивает отношения между Гераклеей и Римом. Книга XV продолжается с причин войны между Митридатом и Римом (F 22.1-22.5). Остальная часть пятнадцатой книги посвящена первой и второй митридатовой войне (F 22-26). Второй конфликт очень короткий, поскольку о нем сообщается во фрагментах 26.1-26.4. Наконец начало третьей войны между Римом и царем Понта относится к фрагментам 27-31.
Книга XVI, знаменующая конец Истории Гераклеи в том виде, как она дошла до нас, в большей степени посвящена городу. Рассказ о последней митридатовой войне возобновляется после упоминания осады Гераклеи римлянами (F 32-35), а Мемнон завершает историю этого конфликта поражением Тиграна Армянского против римлян в битве при Тигранокерте. Точнее, история заканчивается упоминанием посольств, присланных соответственно армянским царем и римлянами к царю парфян. Последние два фрагмента сосредоточены на Гераклее и Мемнон сообщает о суде над Коттой в Риме (F 39) и усилиях знаменитого гераклеота Бритагора, который отправился к Цезарю с целью добиться восстановления свободы, утраченной после осады (F 40). В последнем отрывке говорится о смерти Бритагора в 47 г. до н. э. — на этой немного грустной ноте завершается история, поскольку преданный гражданин умер, так и не добившись желанного статуса.
Я пришла к новому разделению текста, сохранив организацию фрагментов, и следуя тому, что, по–видимому, является основными темами Истории Гераклеи.
При этой организации я не буду ссылаться на книги Мемнона, поскольку повествование может быть запутанным, особенно в случае с тринадцатой и четырнадцатой книгой, которые содержать фрагменты разной тематики. Итак, я решила организовать комментарии, выделив две части текста, соответствующие фрагментам 1-17 и 18-40. В каждой из двух частей я перешла к делению на разделы, которые в основном соответствуют хронологической группировке. Затем я выделила третий уровень текста, объединив фрагменты, составляющие на мой взгляд, единую тему. Эта реорганизация рассказа Мемнона позволяет, например, во второй части четко различать три митридатовых войны.
Воспроизведем ниже план текста, как он будет отражаться в историческом комментарии:
Часть 1: Гераклея и ее участие в конфликтах великих эллинистических держав (фрагменты 1-17)
Подраздел 1: От тирании Клеарха до правления Гераклида из Кимы
1.1-5: правление Клеарха
2.1-2.5: регентство Сатира
3.1-3: правление Тимофея
4.1-4.8: царствование Дионисия и расширение географического контекста рассказа
4.9-5.7: от регентства Амастриды до смерти Лисимаха
Подраздел 2: Гераклея во времена независимости
6.1-8.8: вмешательство Гераклеи в конфликт за контроль над Македонией
9.1-10.2: Борьба с Селевкидами
11.1-12.1: Приход галатов в Азию
12.2-12.6: Отступление о Вифинии
13-17: От войны между Византией и Каллатисом до даров Птолемея II Гераклее
Часть 2: Римляне и их вмешательство в греческие дела (F 18-40)
Подраздел 1: Римляне и греческие дела перед войнами с Митридатом
18.1-5: Отступление об истории Рима до третьей македонской войны
18.6-10: Первые знаки дружбы между Римом и Гераклеей
19-21: Гераклея, Вифиния, Галаты и Союзническая война
Подраздел 2: Митридат перед первой войной против Рима (F 22.1-22.5)
Подраздел 3: Первая Митридатова война
22,6-22,9: Начальный этап войны в Азии
22.10-22.13: Кампания в Греции
23.1-23.2: Дела на Хиосе
24.1-24.5: Флакк и Фимбрия
25.1-25.3: Дардан и межвоенный период
Подраздел 4: Вторая Митридатова война (F 26.1-26.4)
Подраздел 5: Третья Митридатова война
27.1-28.4: от начала войны до победы римлян в Кизике
28.5-29.5: Подчинение городов Азии римлянами
29.6-31.3: Действия римлян в Понте и бегство Митридата в Армению
32.1-36: осада Гераклеи и битва при Тенедосе
37.1-37.8: Осады Синопы и капитуляция Амасии
38.1-38.8: Кампания в Армении
Подраздел 6: Гераклея теряет независимость
39: Суд на Коттой
40: Гераклея во времена Цезаря
У Фотия есть привычка включать биографические сведения об историках, которые стали предметом заметок в его Библиотеке. Однако заметки о Мемноне относятся только к стилю письма и к качеству сочинения, и следует предположить, что у него не было доступа к каким–либо сведениям о гераклейском историке. Анализ, который предлагаю сделать по общим характеристикам работы, направлен на то, чтобы в отсутствие лучших знаний о человеке, предложить портрет историка через способ представления Истории, и, в частности, Гераклеи Понтийской.
Власть римлян над регионами Черного моря, которые были включены в провинциальную систему, поставил местные элиты в сложную ситуацию. Им приходилось соединять свою культурную и политическую идентичность с идентичностью новых правителей. Дуек считает, что члены элиты, к которой безусловно относились историки, такие как Мемнон и Арриан из Никомедии, заявляли о своей принадлежности к эллинской культуре, тем более, что жили она в регионе на окраинах империи[1]. Ярроу отмечает, что эти авторы развились в то время, когда римская политическая элита привыкла дружить с чужестранцами, в особенности с греками, и этот ученый считает, что такое взаимодействие между двумя мирами было особенно деятельным в интеллектуальной сфере[2]. Интеллектуалы, как члены местных элит, имели некоторое влияние на свою общину и должны были принадлежать к самой богатой социальной группе, что позволяло им посвящать себя своей деятельности[3]. Таким образом, биография Мемнона нам не известна, но вполне возможно, что он принадлежал к этой части общества Гераклеи; как многие историки, он, вероятно, совершил несколько поездок в центры научной деятельности в Малой Азии.
Мемнон написал местную историю, а именно Гераклеи Понтийской. Цель состояла в передаче наследия своего города, но историк обращается не только к гераклеотам. Изучение различных тем, затронутых в его повествовании, в определенной степени освещает цели его сочинения и дает представление о публике, к которой хотел обратиться историк. В первой части его труда (F 1-17) Гераклея занимает центральное место в повествовании. В основном разрабатываются связи города с Вифинским царством. Такая трактовка, безусловно, связана с близостью, существовавшей между двумя государствами. Гераклея была союзницей царя Никомеда, но его царствование становится исключением, и Мемнон делает упор на войны, которые вели против Гераклеи правители Вифинии Зипойт и Прусий.
Однако, Мемнон посвящает Вифинии отступление, в котором он сообщает легенду об основании Астака, на месте которого, после уничтожения его Лисимахом, была основана Никомедия (F 12.1). Точно также он посвящает несколько отрывков значительной длины легенде об основании Никеи (F 28.9-28.11). Интерес к Никее и Никомедии велик, так как во II они были главными городами Вифинии. Их соперничество выражается в последующих митридатовых войнах, тем более, что по словам H. — L. Fernoux, Никея «не получила немедленной политической выгоды от создания провинции Вифиния; ее соперница Никомедия стала местонахождением провинциального правительства»[1]. L. Robert говорит, что Никомедия и Никея состязались за почетные титулы, которые появляются в надписях и монетах имперского периода[2]. Никейцы оспаривали у Никомедии титул «первого города провинции, титул, который оба города делили начиная с Траяна до Андриана». Примерно в середине II в. н. э. появились первые изображения нимфы Никеи на монетах одноименного города. Но именно этой легенде основания города Мемнон посвящает отступление (28.9) [3].
Этот интерес к Вифинии, и особенно к Никее, доказывает мне, что Мемнон обращался к вифинской публике. Его читатели также должны были понимать хронологические ссылки, которые размечают текст, и что я упоминала ранее, в частности сообщают о переправе в Азию македонских и римских завоевателей. Более того, интерес Мемнона к истории этих городов, еще один аргумент датировать жизнь Мемнона II в. н. э.[4] Следовательно, Мемнон использовал предубеждения населения этой части Малой Азии, добавив их в свою Историю Гераклеи.
История Гераклеи кажется несколько потерянной среди очень важного рассказа Мемнона о Митридатовых войнах. В первом конфликте между Митридатом и римлянами Гераклея лишь кратко упоминается во фрагменте 23.2, где она помогла жителям Хиоса, изгнанным царем Понта. Во второй Митридатовой войне Мемнон упоминает город и попытки римского полководца и царя Понта добиться поддержки гераклеотов. В ходе последней Митридатовой войны Гераклея вернула свое место в повествовании, так как Мемнон рассказывает как город навлек ненависть римлян, которые обложили город податью (27.5-6). Затем историк описывает стратагему, с помощью которой город попал в руки понтийцев (29.3-4), и упоминает принятое римлянами решение послать Котту против гераклеотов (29.5). Большая часть его рассказа посвящена осаде Гераклеи (32-36). Наконец в последних фрагментах Мемнон сообщает о судебном процессе над Коттой в Риме и том как Бритагор, один из пленных гераклеотов, сумел освободить своих сограждан (F 39). Наконец история заканчивается смертью Бритагора. Мемнон упоминает неудачное ходатайство последнего перед Цезарем о восстановлении свободы Гераклеи (F 40).
Если смена источников частично объясняет особенности композиции текста фрагментов 22-38, при этом очевидно, что вмешательство Фотия создает ошибочное впечатление, что гераклейский историк изменил объект своего сочинения: Гераклею. Действительно, город больше не является главным героем этой части повествования, но его положение связано с контекстом. Город, напоминает Мемнон в F 20.3, потерял свою силу, а конфликт между Митридатом и римлянами мог только усугубить его положение. Несмотря на выгодное стратегическое положение, Гераклея утратила роль необходимого союзника в конфликте, который простирался значительно шире пределов северной Анатолии. Кроме того римляне уничтожили власть македонских царей в Греции и селевкидов в Азии, и хотя им нужны были союзники для борьбы с последним царем, который выступил против их власти, Гераклея могла только притворяться, что последовательно поддерживает сторону римлян. В лучшем случае она могла присоединиться к Риму, с тем чтобы тот защитил ее от катастрофических последствий поражения понтийского царя; у нее также был выбор не становится в ряды пришедших в Азию армий, как они до этого сделали в случае с Александром. Если во времена Дионисия город защищался и отстоял свою независимость от македонского царя, то во времена римлян у него была совсем другая судьба. Действительно, приняв без их ведома понтийский гарнизон, город решил свою судьбу.
Во второй части истории, которая претендует на то, чтобы быть историей Гераклеи, а не Митридатовых войн, может показаться удивительным, что Мемнон проявлял столько же интереса в военным столкновениям римлян и понтийцев, и не дал никаких четких указаний о жизни города, кроме событий, о которых я только что упомянула. Если события, рассказанные им о первой Митридатовой войне, были своего рода отступлением, чтобы прояснить контекст, в котором Гераклея потеряла независимость, то сообщать факты, содержащиеся после фрагмента 36, в частности кампания в Армении, не было причин, поскольку они напрямую не касались Гераклеи. С другой стороны мне кажется странным, что история Митридатовых войн заканчивается армянским походом и нет никакого упоминания об окончании войны и поражении Митридата. Видим ли мы в этом случае руку Фотия? Несомненно Патриарх сделал бы краткий обзор событий, если бы они были сообщены Мемноном, и поэтому очень вероятно, что гераклейский историк их не упомянул. Он должен был зависеть от источника, связавшего историю Митридатовых войн с этим пунктом повествования, в противном случае зачем заключении надо было упоминать о посольстве к царю парфян?
Таким образом следует признать, что Мемнон не довольствовался написанием истории своего города. Понятно, что автор особый интерес уделил истории Митридатовых войн, а резюме Фотия уничтожило подробности жизни города, которые, вероятно, не интересовали патриарха. Некоторые читатели, к которым обращался Мемнон, несомненно, были римлянами, в частности, живущими в провинции. Более того, Ярроу считает, трактовка Мемноном событий, связанных с Римом, показывает, что он жил далеко от центра Римской власти и что он в первую очередь говорил с местной аудиторией. Таким образом, он бы не чувствовал себя в безопасности, если бы позволил себе критические суждения о господствующей власти своего времени [5].
Патриотизм Мемнона явно присутствует в его рассказе и выражается по–разному. Историк с восторгом восхваляет храбрость гераклеотов в битве и никогда не забывает показать, насколько его город был богат и могуществен. Даже во времена упадка он пытается поддерживать позитивный образ своего родного города, подчеркивая его посредническую роль. Его история также пытается продемонстрировать римлянам, что город подвергся жестокой судьбе и что обращение с гераклеотами было несправедливым ввиду их прошлых связей с римлянами[6].
Мужество гераклеотов проявляется во всем повествовании и не ограничивается только воинскими подвигами. По Мемнону это качество, которое гераклеоты проявляли во многих случаях, тесно связано с их желанием защитить свою свободу. Первый замечательный подвиг, сообщенным Мемноном, — это подвиг Хиона, сына Матрия, который вместе в двумя другими гераклеотами, Леонтом и Евксеноном, вступил в сговор с целью свержения тирана Клеарха (F 1.3-5). Хион представлен как человек большой отваги (άνδρος μεγαλόφρονος), который нанес удар мечом Клеарху. Мемнон посвящает фрагмент (1.5) рассказу о бое, в котором они сражались с телохранителями жертвы, и настаивает на мужестве, выказанном ими против своих противников, прежде чем окончательно были убиты (ούκ άγεννως άνδρισάμενοι). Гераклейский историк также упоминает о некоем Малаконе, гераклеоте, который сражался в армии Селевка в битве при Курупедионе (F 5.7) и который нанес смертельный удар Лисимаху. Его героическое деяние открыло путь свободы для гераклеотов, которые в этом мужественном поступке увидели знак, призывающий их избавиться от Гераклита из Кимы, доверенного человека Арсинои, жены Лисимаха (F 6.1-2). Малакон положил конец царствованию Лисимаха, а его соотечественники, следуя его примеру, свергли представителя царской власти в своем городе. Эти два примера показывают мужество гераклеотов в их борьбе за свободу. Хион и его сообщники пожертвовали жизнью, чтобы избавиться от тирана, гераклеоты, на примере Малакона, выступили против власти иностранцев в своих стенах, чтобы вернуть себе независимость.
Гераклеоты показаны в разных ситуациях во время войн, ведомых союзниками. Так во фрагменте 8.6 они участвуют в морской битве вместе с Керавном против флота Гоната. Мемнон настойчив в решительной роли гераклеотов. Он не дает подробностей тяжелой битвы, но в значительной мере приписывает заслугу в победе своим землякам. По его словам, «команды кораблей из Гераклеи сражались храбрее остальных; аристократы из Гераклеи даже взошли на «Несущего Льва» с восемью рядами весел»: άνδρειότερον των άλλων άγωνισαμένων αι ησαν εξ Ήρακλεώτιδος· αύτων δε των Ήρακλεωτίδων το έξαίρετον εφερον ή Λεοντοφόρος όκτήρης. В войне против Зипойта Вифинского, брата своего союзника Никомеда (F 9.5), с еще большим мужеством народ Гераклеи сражается против вражеских войск, причем Мемнон не скрывает их поражение: έν φ πολέμφ πολλοί των Ήρακλεωτων γενναίως άνδρισάμενοι κατεκόπησαν («в этой войне многие гераклеоты погибли, доблестно сражаясь»). Мемнон также подчеркивает их уважение к павшим и сообщает, что в соответствии с правилами войны они собрали погибших и сожгли. Историк подчеркивает уважение гераклеотов к павшим в битве бойцам, ибо они «забрали останки убитых солдат в город, где торжественно их похоронили в монументе, воздвигнутом своим героям»: καί τα όστα των άνηρημένων άνακομίσαντες εις την πόλιν, έπιφανως έν τω των άριστέων εθαψαν μνήματι. В войне за вифинское наследство (F 14.1-2) гераклеоты играли важную роль как в военном, так и в дипломатическом плане. Город был среди опекунов, назначенных Никомедом для его малолетних детей. Они принимали участие в войне, и, согласно Мемнону, «отличились в битвах»: Ήρακλεωτων έν ταις μάχαις άριστευόντων. Наконец во фрагменте 21 Мемнон сообщает, что гераклеоты пришли на помощь римлянам во время союзнической войны, отправив им корабли. Он подчеркивает важную роль, которую они сыграли в ходе этой кампании, то насколько им был благодарен Рим, поскольку они получили много отличий за свою доблесть в бою: καί συγκατορθώσαντες τον πόλεμον καί πολλων άριστείων άξιωθέντες («они способствовали успеху кампании, заслужив много почестей за храбрость»).
По поводу войн, которые велись против гераклеотов, Мемнон составляет портреты людей, полных решимости. Он не умалчивает об их поражениях и потерях, ими перенесенных, но не упускает случая упомянуть, что они сами нанесли врагу серьезный ущерб. Так о войне, развязанной Зипойтом, царем Вифинии (F 6.3), Мемнон сообщает о столкновении в таких словах: ού μήν ούδέ το αύτού στράτευμα κακών απαθείς επραττον απερ επραττον, επασχον δέ και αύτοί ών εδρων ού κατά πολύ άνεκτότερα : «Все–таки его войска вышли из дела не без потерь, они подверглись бедам не меньшим, чем причинили сами».
Рассказ об осаде Гераклеи (F 32-36) заканчивается трагически, поскольку город взят войсками Триария и Котты, а жители вырезаны. Однако Мемнон не забывает подчеркнуть ожесточенность сражения, которое Гераклея вела ради спасения города и своей свободы. Во фрагменте 34.1 он рассказывает о начатом Коттой приступе стен города и подчеркивает как гераклеоты смогли отбиться от римлян, не сумевших захватить крепостные стены: ώς δέ άπαξ καί δεύτερον πληγείς ού μόνον παρά δόξαν διεκαρτέρει, άλλά καί ό κριος της άλλης εμβολής προαπεκλάσθη, εύθυμίαν μέν τοις Ήρακλεώταις. Этот короткий эпизод показывает гераклеотов как людей, готовых сражаться до конца, одухотворенных стремлением сохранить свою свободу и не удрученных невзгодами. Во время морской битвы, данной ими флоту Триария, победоносного полководца, который пользовался поддержкой грозных родосцев (34.7), гераклеоты проявляют не меньший энтузиазм. Мемнон приводит сцену, результат которой кажется задуман заранее. Он сообщает как граждане, страдающие от явной нехватки живой силы, выводили свои корабли на бой против людей, репутация моряков которых была хорошо известна. Хотя римляне выиграли битву, Мемнон не преминул указать, что гераклеоты сумели нанести ущерб родосцам и римлянам.
Решимость города в моменты ослабления его власти выражается, в частности, в другом случае. После победы над галатами, которые пытались осадить город, Мемнон сообщает, что «в результате этого успеха гераклеоты возымели надежду восстановить прежнюю славу и процветание»: εκ δέ τού κατορθώματος πάλιν εις τήν προτέραν εύκλειαν καί εύδαιμονίαν ελπίδας ελάμβανον άναβήναι (F 20).
Гераклеоты несколько раз выступали в поддержку союзников или народов, которым требовалась их помощь, и Мемнон не забывает упомянуть благородство, проявленное ими в этих случаях. Так во время первой Митридатовой войны гераклеоты пришли на помощь хиосцам, которых царь Понта хотел депортировать. Они напали на понтийские корабли и освободили невольников (F 23.2). Мемнон напирает не только на героическое деяние гераклеотов, но и на хорошее обхождение горожан со своими гостями, которых доставили в Гераклею дожидаться возвращения в родной город. Согласно Мемнону в тот момент «они предоставили в изобилии все необходимое хиосским пленникам и помогли им вернуться. Позже они завалили их щедрыми дарами»: και παραυτίκα τα προς την χρείαν χορηγοΰντες άφθόνως τοις Χιώταις, τούτους άνελάμβανον, καί ύστερον μεγαλοπρεπως δωρησάμενοι. С другой стороны он умалчивает о договоре с дарданами, о котором сообщает Аппиан, согласно которому возвращение хиосцев в свой город связано с вмешательством римлян. Очевидно гераклейский историк стремился отдать должное гераклеотам, представив их спасителями жителей Хиоса.
Поддержка гераклеотами города терпящего бедствие также упоминается в 16.2, где они посылают зерно Амису, который страдал от голода по случаю разграбления их территории галатами. Таким образом город вызвал враждебность варваров, которые напали на его земли, и Гераклея сумела избавиться от захватчиков только после уплаты целого состояния вождям галатов. Действительно, во фрагменте 16.3 Мемнон сообщает, что Нимфид, который возглавлял посольство, «предоставил армии дар в 5000 золотых монет, кроме того по 200 каждому начальнику, и решил покинуть страну»: ος τον μεν στρατόν εν τω κοινω χρυσοις πεντακισχιλίοις, τους δε ήγεμόνας ιδία διακοσίοις ύποθεραπεύσας, της χώρας άπαναστηναι παρεσκεύασεν. Большая сумма в 4000 золотых монет была отправлена византийским союзникам (F 11.1), когда тем угрожали галаты.
Эти примеры показывают не только великодушие Гераклеи, но и ее богатство, которым она владела и распоряжалась в облике могущественного города. Во фрагменте 9.4 Мемнон говорит, что город в состоянии был выкупить со значительными затратами свои владения, завоеванные вифинянином Зипойтом: εν τούτφ δε Ήρακλεωται τήν τε Κίερον καί την Τιον άνεσώσαντο καί την Θυνίδα γην, πολλα των χρημάτων δαπανήσαντες. Даже во времена упадка Мемнон упоминает о множестве сокровищ, заполнявших храмы и захваченных Коттой (F 35.6). В частности он выделяет великолепную статую Геракла: «Он взял с агоры статую Геракла и его вооружение с пирамиды, которое по роскоши, величию, стройности, изяществу и искусству, с каким оно было сделано, не уступало ничему, что хвалили. Там была булава, выкованная молотом, сделанная из чистого золота; на нем была надета большая львиная шкура и колчан из того же материала со стрелами и луком». (F 35.7).
Этот эпизод — возможность выставить гераклеотов людьми богобоязненными, почитающими богов великолепными подношениями.
Мощь Гераклеи в значительной степени основывалась на ее флоте, который неоднократно выступал на стороне союзников (F 10.2 ; 21). В F 15 Мемнон сообщает, что город послал триеры византийцам в войне против Антиоха II и по его словам «конфликт так и остался угрозой» благодаря всего лишь появлению флота гераклеотов: και τον πόλεμον παρεσκεύασαν μέχρις απειλών προκόψαι. Роль, возложенная на город в предотвращении военных действий, несомненно, преувеличена, но эпизод доказывает, что Гераклея имела выдающийся флот. Еще более впечатляющим является эпизод, в котором гераклеоты сражаются в союзе с Керавном в битве упомянутой мною ранее (F 8.6). Здесь я просто укажу, что Мемнон пытался подробно описать суда, которыми располагали гераклеоты и, в частности, о Леонтофоре, огромные размеры которой восхваляет историк. Это описание мощного военного флота является частью образа могущественного города, и, несомненно, этот морской козырь, позволял ему вступать в союз с многими правителями.
Действительно, влиятельная позиция, которою Гераклея, похоже, пользовалась на Понте, также выражается в дипломатической роли, которую она сыграла в определенных конфликтах и основа союзов, которые город мог заключить с великими державами своего времени. Уже в то время, когда городом управляли тираны, Мемнон вкратце упоминает, что Клеарх во время своего правления направлял посольства к персидским царям (F 1.4). Информация, хотя и отрывистая, предполагает, что тирану удалось наладить хорошие отношения с властью царей, которые на то время являлись самой влиятельной властью региона. Главным образом во время правления его сына Дионисия город вошел в сферу великих держав. Действительно, тиран через брак к Амастридой, персидской принцессой, племянницей Дария III, был связан с Кратером (F 4.4). Затем он признал власть Антигона Одноглазого когда тот был повелителем Азии, и союз между двумя династиями был скреплен браком дочери Дионисия и Полемона, племянника Антигона (F 4.6). Наконец, после его смерти, его жена оказала городу важную услугу, отдав предпочтение Лисимаху, а не Антигону (F 4.9). Действительно, выйдя замуж за Лисимаха, повелительница Гераклеи увела гераклеотов в лагерь победителей, так как ее муж победил Антигона и стал новой властью в Азии.
Когда Гераклея вернула независимость, она смогла завязать союзы по своему выбору. Во фрагменте 7.2 Мемнон сообщает, что город, чтобы противостоять угрозе селевкидов, отправил посольство к царю Понта Митридату, в Халкидон и Византий. Именно в это время была создана «Северная лига», а союз с Византием обозначил внешнюю политику Гераклеи в отношении множества случаев, когда гераклеоты выступали на стороне византийцев. Сближение с Никомедом Вифинским также было важным элементом дипломатии гераклеотов, в частности в 280‑е года (F 9.3). Город был включен в договор, заключенный царем Вифинии с галатами (F 11.2). Его влияние прослеживается, в частности, во время войны за престол, которая вспыхнула после смерти Никомеда. Мемнон сообщает (14.1), что город был выбран опекуном, наряду с городами Византием и Хиосом, и Гонатом и Птолемеем II, двумя самыми могущественными правителями того времени. Более того, Мемнон настаивает на хороших отношениях с царем Египта в F 17, где историк рассказывает о получении щедрых даров от Лагида, который финансировал строительство храма в честь Геракла.
Дипломатия Гераклеи выражается, в частности, в посредничестве — роль, которую ей отводит Мемнон. Так, ее союзник Византий и ее колония Каллатис призывают Гераклею вмешаться в войну за факторию Томы (F 13). Тем не менее гераклеоты не вмешиваются, предпочитая, по–видимому, не принимать сторону могущественного союзника в ущерб своей колонии. С другой стороны историк приписывает им решающую роль в переговорах, которые состоялись в момент кризиса вифинского престолонаследия. Гераклея, как опекун сыновей Никомеда, которым царь завещал престол, отправила войска против сына, лишенного наследства, Зиела. В конечном итоге последний взошел на трон после переговоров, а по слова Мемнона «после многих битв с переменчивой удачей обе стороны пришли к переговорам. Гераклеоты отличились в битвах и получили выгоды по договору» (F 14.2). В кратком замечании Мемнона, по–видимому, подразумевается, что город оказал влияние на окончание военных действий.
Даже во времена, когда город потерял свою мощь, он, похоже, продолжал играть важную роль в великих конфликтах. Так Мемнон сообщает, что гераклеоты участвовали в войне между Антиохом III и римлянами. Историк представляет город в качестве посредника по выбору, и по его словам, город сделал все, чтобы обе стороны остановили войну, и «написали декрет к царю Антиоху, убеждая его прекратить вражду с римлянами»: και ψήφισμα προς αύτον έγραψαν, παραινοΰντες αύτον την προς 'Ρωμαίους διαλύσασθαι εχθαν. Посредническая роль, которую Мемнон приписывает гераклеотам, безусловно, преувеличена, равно как и его замечания о добром расположении римлян в отношении Гераклеи. В самом деле, во фрагментах 18.6-10 Мемнон настаивает на интенсивной дипломатической деятельности города с различными римскими полководцами и, в частности, с Сципионами. Он сообщает о знаках благорасположения, полученными первыми послами гераклеотов к римским полководцам (F 18.6: ασμένως τε άπεδέχθησαν). По словам гераклейского историка город получил несколько писем от римлян. Первое, посланное неким Публием Эмилием, который обещал им «дружбу сената и ручался, что не будут они лишены заботы, если понадобится». Это обещание дружбы, согласно Мемнону, получило официальное подтверждение в договоре с Римом, предусматривающим взаимный военный союз (F 18.10): και τέλος συνθηκαι προηλθον 'Ρωμαίοις τε καί Ήρακλεώταις, μή φίλους είναι μόνον άλλα καί συμμάχους άλλήλοις, καθ’ ών τε καί ύπέρ ών δεηθειεν έκάτεροι. Я объясню в историческом комментарии почему существование такого договора маловероятно. Тем не менее замечания Мемнона, как правило, подчеркивают хорошие отношения города с римлянами, которые нарушились во время третьей митридатовой войны.
Уже во время второй митридатовой войны отношения между Гераклеей и Римом оказались натянутыми. Действительно, по словам Мемнона (F 26.2), Мурена и царь Понта просили гераклеотов о помощи, но те отказались вмешиваться в конфликт, оправдываясь тем, что они не в состоянии оказать кому–либо помощь: δότι αποκρίνονται τοις παρ’ αύτων πρέσβεσιν, ώς τοσούτων πολέμων άναρραγέντων μόλις αν τήν ιδίαν τηρειν δύνασθαι, μήτι γε έτέροις έπικουρειν. Мемнон прибавляет, что город опасался сражаться с одной из двух держав, потому что боялся мести той, которой будет отказано в поддержке. Итак, несмотря на то, что Гераклея якобы заключила договор с Римом, город отказался поддержать римлян в этом сложном конфликте. По словам Ярроу, отказ Гераклеи объясняется тем, что город также заключил союз с Митридатом. Этот ученый сомневается, что в оригинальном тексте Мемнон позаботился сообщить о договоре гераклеотов с царем Понта с теми же подробностями, которые он описал в F 18 в отношении между городом и Римом. Более того, он считает, что люди, которые советовали Мурене идти на Синопу, на самом деле были гераклеотами, пытавшимися загладить свой официальный нейтралитет, предложив римскому полководцу стратегический совет[7]. Однако я не могу принять этой точки зрения, поскольку «люди», о которых сообщает Мемнон, были, на мой взгляд, из тех римлян, которые только что присоединились к Мурене в Азии, и среди которых был некий Калидий[8]. Такое представление гераклеотов во фрагменте 26.2, в частности, есть возможность для Мемнона показать, насколько они были привержены к статусу союзника с каждой из двух сторон. К сожалению для города, отказ от нейтралитета во время третьей митридатовой войны вызвал гнев римлян.
Отношения с римлянами приняли катастрофический оборот во время последней митридатовой войны. В двух случаях гераклеоты навлекают враждебность римлян и Мемнон пытается оправдать свой город, осуждая действия отдельных лиц. Так в F 27.5-6 он сообщает, что Архелай, понтийский адмирал, добился поддержки от нескольких гераклейских триб в войне против Рима после пленения двух аристократов города. Мемнон полагает, что именно эта стратагема привела откупщиков в город. Решение римлян наложить на город подать резко критикуется гераклеотами и косвенно историком. Последний показывает, что такой способ действия противоречил законам Гераклеи, ибо город столько сражался за свою свободу, что не мог смириться с таким способом порабощения иностранной державой (F 27.6: αρχήν τινα δουλείας τούτο νομίζοντας). Кроме того Мемнон сообщает, что граждане «позволили увлечь себя безрассудному гражданину и скрытно убили откупщиков, так что их смерть осталась незамеченной» (άναπεισθέντες ύπό τινος θρασυτάτου των εν τή πόλει, τους τελώνας αφανείς εποίησαν, ώς καί τον θάνατον αύτων άγνοεισθαι). Не скрывая убийства откупщиков, автор настаивает на том, что на гераклеотов повлияло решение неразумного гражданина, ответственность которого он подчеркивает. Как заметил Ярроу, Мемнон не показывает личного отношения к этому эпизоду. Однако манера подачи этого события дает основание думать, что историк до некоторой степени гордится этим фактом восстания против вмешательства иноземной власти в городские дела[9].
Последствия стали еще серьезнее для города, когда Митридату удалось проникнуть в его стены благодаря предательству тогдашнего лидера города Ламаха (F 29.3-4). Мемнон представляет его как продажного человека, который ради денег, уплаченных ему царем Понта, устраивает хитрость, позволяющую царю занять город. Так он устраивает пир для граждан, которые настолько напиваются, что не замечают прибытия Евпатора. Последний оставил в городе гарнизон, и именно эта измена Гераклеи заставила римлян осадить город. Фактически, согласно Мемнону (F 29.5), «когда они узнали о захвате Гераклеи и потому, что они не знали об измене, они посчитали это общим желанием города, и решили, что Котта должен идти на Гераклею», έπεί δε αύτοις ή της Ήρακλείας κατάληψις ήγγέλθη, ή δε προδοσία ούκ έγνώσθη, άλλα της πόλεως όλης ή άπόστασις ένομίσθη (…) Κότταν δε έπΐ Ήρακλείας.
После почти двухлетней осады город был взят благодаря новой измене. (F 35.1-4). Мемнон сообщает, что начальник понтийского гарнизона, Коннакорикс, которому помогал гераклеот Дамофел, сторонник Ламаха, вступил в сношения с Триарием, чтобы отдать город в обмен на сохранение жизни. Споры, затеянные перед народным собранием, представляют гераклеотов как легковерных людей. Действительно, несмотря на советы именитого Бритагора начать переговоры о возможной капитуляции, граждане предпочитали верить речам командира гарнизона, который, желая сохранить выгодное для себя соглашение с римлянами, убедил гераклеотов продолжать сопротивление. Мемнон писал об этом: άλλ’ έκείνοις μεν ταυτα ό Κοννακόρηξ έσκηνικεύετο· οί δε Ήρακλεωται τούτοις τοις λόγοις έξηπατημένοι (άεΐ γαρ αιρετόν το έράσμιον) ώς άληθέσι τοις τερατευθεισιν έπίστευον («такую комедию разыграл для них Коннакорикс, и жители Гераклеи, обманутые такими речами — всегда веришь тому, что нравится — поверили в правдивость его россказней»). Таким образом Мемнон снова представляет гераклеотов как очень доверчивых людей, для которых отсутствие проницательности привело к гибели. Историк пытается оправдать народ Гераклеи в переходе родного города в понтийский лагерь, всего лишь высказывая легкую критику в адрес чрезмерной наивности своих соотечественников. Возможно, что, перенеся ответственности за предательство Гераклеей римской стороны на нескольких злоумышленников, Мемнон пытается доказать, что дружба, которая существовала между двумя государствами, не была нарушена законной властью Гераклеи. Вот слова Фразимеда, одного из пленных гераклеотов, которые он произнес перед римскими властями во время суда над Коттой: «Фразимед (…) рассказывал о расположении города к римлянам, добавив, что если в чем–нибудь они отклонились от этого, то это произошло не по желанию города, но или из–за обмана кого–либо из правителей, или из–за насилия противников» (F 39.2).
Во фрагментах 40.3-4 Мемнон сообщает о посольстве, присланном Цезарю Фразимедом, Пропилом и Бритагором. По его словам, последнему удалось добиться обещания от Цезаря, что городу будет возвращена свобода. Эта έλευθερία, ради которой граждане сражались во времена Клеарха и завоевали после смерти Лисимаха, по–видимому, является любимой темой Мемнона. Вероятно, гераклеоты получили ее на следующий день после мира с Апамеей, который освободил их от подати, и сохраняли ее до третьей митридатовой войны. После осады города и суда над Коттой они ее вновь лишились, но собирались получить ее, потому что Цезарь, согласно тому, что излагает Мемнон, дал согласие Бритагору сделать это по возвращении в Рим (F 40.3). К сожалению для Гераклеи, Бритагор умер в то время, когда римский полководец рассматривал свое возвращение (F 40.4).
История Гераклеи, особенно последние фрагменты, на мой взгляд представляют собой пропаганду, при помощи которой Мемнон пытался продемонстрировать верность родного города римской власти. Речь Фразимеда перед римскими властями могла быть речью историка–гераклеота, обращенная к читателям–римлянам. Он осуждает разграбление города и акцептирует внимание на его драматической стороне, сообщая о слухах, ходящих в Риме, что «ради личной выгоды Котта уничтожил такой древний город» (διαβολης δε εις την 'Ρώμην άφικνουμένης, ώς οικείων κερδών ενεκα τηλικαύτην πόλιν έξαφανίσειε, μισός τε δημόσιον έλάμβανε). Портрет Гераклеи, который рисует Мемнон, — это сильный, богатый и влиятельный город, в общем — один из самых важных городов понтийского побережья. Упоминая древность Гераклеи, он пытается подчеркнуть драматизм обращения уготованного для города такого ранга, — судьба, которой он не заслуживал. Наконец, напоминая об обещании Цезаря Бритагору, он показывает, что город не получил свободы из–за неудачного стечения обстоятельств.
Мемнон как грек и тем более как гераклеот рисует критический портрет галатов. Историк впервые упоминает их в F 8.8 и сообщает что они убили Керавна в битве, которую они дали новому правителю Македонии. Царь был растерзан нападающими. Если автор устанавливает связь между ужасной смертью, уготованной Лагиду, и жестокостями, которые он проявлял в течение своей жизни, то он также преподносит негативный образ этих племен, настаивая на их жестокости.
В F 11.3, Мемнон сообщает, что переход галатов в Азию был к выгоде греков, несмотря на страх, который они испытали при появлении этих племен: αυτη τοίνυν τών Γαλατών ή έπΙ την Ασίαν διάβασις κατ’ άρχάς μεν έπΙ κακω τών οικητόρων προελθεΐν ένομίσθη, το δε τέλος εδειξεν άποκριθεν προς το συμφέρον. Это замечание показывает, что репутация этих народов предшествовала им и что они напугали греков. Однако, несмотря на положительный отзыв о первых временах их пребывания в Азии, в остальной части своей истории он показывает галатов как агрессивный народ, постоянно нападающий на греческие города, и особенно на Гераклею.
Упоминание об их различных нападениях на греков поясняет специфику их наступлений. В F 11.1 он рассказывает, что византийцы обязались заплатить галатам, разорившим их земли (Έπεί δε Γαλάται προς το Βυζάντιον ήκον και την πλείστην αύτης έδήωσαν). Они упомянуты в F 14.3, где, сражаясь вместе Зиелом Вифинским, они решили напасть на Гераклею. После того как они опустошили поля и захватили большую добычу, галаты ушли домой: διο Γαλάται ώς έχθράν την Ήράκλειαν κατέδραμον εως Κάλλητος ποταμού, καί πολλης κύριοι γεγονότες λείας οικαδε άνεχώρησαν. Набеги галатов снова упоминаются во фрагментах 16.1-2. Воспользовавшись ослаблением Понтийского царства, возглавляемого только что вошедшим на престол Митридатом, они разорили его территорию, и город Амиса получил помощь от Гераклеи, которая отправила зерно жителям, утратившим посевы в результате галатских грабежей. Гераклея вновь подвергается нападению и откупается огромной суммой от захватчиков (F 16.3). Галатские племена использовали тот же прием, что и в случае Византия: они пообещали покинуть захваченные земли в обмен на большой выкуп золотом. В обоих случаях Мемнон устанавливает связь между вторжениями галатов и участием города в боевых действиях, которые, похоже, противоречат интересам захватчиков. Эти различные примеры таким образом показывают, что нападения галатов заключались в основном в опустошении и разграблении греческих городов, и что иногда захватчики требовали плату в обмен на уход. Если греки вынуждены были покупать свое спокойствие, то в тексте Мемнона есть пример, когда золото отвлекало галатов от их миссии. Так в F 30.1 он сообщает, что царь Митридат смог убежать из Кабиры, осажденных римлянами, и что во время бегства он был захвачен галатами, которые быстро потеряли интерес к царской особе, а накинулись на золотые монеты, разбросанные царем во время бегства.
Мемнон приводит еще один пример выступления галатов против Гераклеи. В F 20.1 он сообщает, что город был осажден галатами и что жители смогли избавиться от врагов, сделав удачную вылазку. По словам гераклейского историка галаты не привыкли к такому способу войны, и именно поэтому они были легко побеждены: έπολιορκεΐτο μεν ούν αυτη, καί χρόνος έτρίβετο, ος τους Γαλάτας εις ενδειαν των άναγκαίων συνήλαυνε· θυμω γάρ καί ού παρασκευή τη δεούση Γαλάτης άνήρ τον πόλεμον διαφέρειν οιδε («Она была осаждена и со временем галаты стали испытывать недостаток в жизненных припасах; ибо галаты ведут войну с пылом, а не с помощью необходимых приготовлений»). Термин «θυμω» ставит ударение на традиционной жестокости их нашествий, еще больше усиливая отрицательный образ, присущий повествованию Мемнона, а более обще — в умах греков. Эта жестокость выражена в F 11.5, где автор сообщает, что одна из первых миссий, порученных галатам во время переправы в Азию, заключалась в том, чтобы избавиться от Зипойта, брата вифинского царя Никомеда: Νικομήδης δε κατά Βιθυνών πρώτον, συμμαχούντων αύτω και των εξ Ήρακλείας, τους βαρβάρους έξοπλίσας, της τε χώρας έκράτησε καί τους ένοικοΰντας κατέκοψε, τήν άλλην λείαν των Γαλατών έαυτοΐς διανειμαμένων («Никомед сперва вооружил варваров против вифинов, в то время как союзниками его были и жители Гераклеи. Он овладел страной и истребил ее жителей, а галаты разделили между собой остальную добычу»). Мемнон в очередной раз настаивает на жестокости галатов, его антипатия к ним еще сильнее, потому что он называет их «βάρβαροι». Это определение во второй раз используется к галатам в F 11.2, где Мемнон сообщает о заключении договора между Никомедом и этими «варварами».
Галаты не единственные, кого можно так квалифицировать в повествовании Мемнона, поскольку несколько раз понтийцы называются βάρβαροι. Использование этого термина всегда связано с поражениями царской армии: в F 24.4 это войска во главе с сыном Митридата и лучших стратегов его отца — Таксила, Диофанта и Менандра, которые потерпели поражения от Фимбрии; в F 29.2 люди, которыми командовали Диофант и Таксил, описываются как варвары и разбиты войском Лукулла под Кабирами (F 29.2). Наконец, в F 30.2 войска, которые защищали Кабиры, захваченные римлянами, тоже обозначаются этим термином. Однако, несмотря на мрачный портрет Митридата, нарисованный Мемноном, Митридат никогда лично не описывается как варвар, но эта «странность» может быть связана с вмешательством Фотия в произведение гераклейского историка.
Таким образом, для Мемнона галаты, главные враги Гераклеи, являются жестокими людьми, грабителями, которые вели войну, руководствуясь животной яростью, а не каким–либо стратегическим расчетом. Однако племена галатов не единственные, кого можно назвать «варварами», потому что Мемнон использует этот термин для обозначения понтийцев, в отношении которых Мемнон должен испытывать настоящее отвращение, по крайней мере потому, что царь и его подданные захватив город, навлекли на него гнев римлян. Эти последние обошлись с городом еще хуже, и мне остается показать, как Мемнон воспринимал владычество римлян на протяжении всей своей истории.
Первые отрывки, посвященные римлянам в Истории Гераклеи не враждебны к римлянам, но лишены лести. F 18.2 он в частности не замалчивает трудностей, с которыми римляне столкнулись в войне против Пирра и тарентинцев, представляя их так: «иногда претерпев, а иногда нанеся ущерб своим врагам». Многочисленные военные столкновения, о которых сообщается в контексте митридатовых войн, предлагают одинаково нечеткую картину: Мемнон сообщает о победах и поражениях обеих сторон.
Однако F 18.2 сообщает эпизод славный для Рима, поскольку, согласно историку–гераклеоту, «когда Александр переправился в Азию, он написал им письмо, в котором предлагал или победить, если они могут властвовать, или покориться более могущественному», и «римляне послали ему золотой венок значительного веса»: όπως τε έπί την Ασίαν Άλεξάνδρφ διαβαίνοντι, καί γράψαντι η κρατειν, εάν αρχειν δύνωνται, η τοις κρείττοσιν ύπείκειν, στέφανον χρυσοΰν άπο ικανών ταλάντων 'Ρωμαίοι εξέπεμψαν[1]. Событие примечательное, тем более что сообщается в отступлении, посвященном истории римского господства. Другими словами, Мемнон дополняет победоносные войны римлян, которые сделали Рим доминирующей силой в Азии в I в. до н. э., вставляя это отступление, упоминает, что три века назад Рим склонился перед Александром, признав его мощь. Если источник этой информации не может быть установлен с уверенностью, то следует предположить, что Мемнон зависел от греческого источника. Историк Гераклеи, который никогда не забывает упомянуть о важности родного города в регионе Понта в IV в. до н. э., не упускает случая напомнить, что греки, в лице македонского царя Александра, положили конец империи Ахеменидов и преобладали в Малой Азии. Возможно, должны ли мы видеть в этом замечании своего рода предупреждение римлянам, напоминание, что власть эфемерна и что доминирующие государства сменяют друг друга? Возможно я ошибаюсь в такой интерпретации намерений Мемнона, но я не могу не видеть Историю Гераклеи как возможность для азиатского грека возродить память о прошлом величии своей родины, которой угрожали цари, властвующие в этом регионе, прежде чем она была окончательно осаждена и разграблена иностранной державой.
Тем не менее я не воспринимаю как реальные антиримские чувства в сочинении Мемнона. Мне кажется это будет неверно делать Историю Гераклеи враждебной Риму.
Автор не забывает вспомнить о качествах римских полководцев, когда это ему кажется уместным. Во многих случаях историк формулирует критические замечания, но они всегда направлены против личностей, а не против суверенной власти Рима. Возможно, это способ очистить Рим от ответственности за действия его представителей на востоке. Я бы сделала параллель с его способом представления измены Гераклеи римлянам по время последней митридатовой войны: город нельзя признать виновным в измене из–за поведения некоторых отдельных лиц, хотя они (в частности, Ламах и Дамофел) занимали официальные должности: в то же самое время Рим не мог нести ответственности за предосудительные действия полководцев, которых он отправил в Азию, и особенно за Котту.
Список источников Мемнона, составленный Якоби, очень мал, поскольку можно идентифицировать только Нимфида и Домиция Каллистрата, двух историков из Гераклеи. Этот ученый провел анализ текста нашего историка и пришел к выводу, что в первой части сочинения, т. е. фрагменты 1-17, Мемнон в значительной степени зависел от Нимфида, в то время как фрагментов 18-40 был Домиций Каллистрат.
Нимфид упоминается дважды в тексте Мемнона, и он появляется в качестве главы изгнанных гераклеотов, которым разрешено было вернуться в город в 281 г. после смерти Лисимаха (cf. F 7.3). Он снова называется в F 16.3 главой делегации, отправленной к вождям галатов, которые вторглись на территории гераклеотов. По словам Якоби, то, что Нимфид был среди изгнанников, вероятно, свидетельствует о принадлежности к богатой семье[1]. Кроме того, в «Письмах Хиона»[2] (13.3) упоминается некий Нимфид, родич тирана Клеарха, который, несомненно, был предком историка из Гераклеи, что делает этого последнего потомком первых гераклейских изгнанников. Якоби считает, что историк из Гераклеи, строго говоря, не был политиком. Так, причина, по которой он входил в делегацию, отправленную для переговоров с галатами, определялась не его положением во власти, но скорее его славою: он был выбран соотечественниками за свои дипломатические качества, которые он проявил, когда добился возвращения изгнанников в город.
По словам Якоби, Нимфид начал писать свой труд вскоре после возвращения в родной город в 281 г. Он написал местную историю Περί Ήρακλείας[3] и книгу об Александре и его приемниках (Περί Ασίας)[4], вероятно до 246 г., то есть до правления Птолемея III, период когда Гераклея наиболее активно участвовала в международной политике[5]. Его местная история была разбита на книги и Якоби дает следующее содержание[6]: Книга I была посвящена «археологии»; в книгах II-IX рассказывалось история от основания города до тирании; книги X-XI сообщали о событиях правления тиранов от Клеарха до Тимофея; затем, книги XII-XIII посвящены правлению приемников Тимофея и их падению. Наконец, летопись доводила историю города до 247/6 г.
Фотий в своем вступительном слове сообщил, что имел дело с книгами Мемнона с 9‑й по 16‑ю, посвященных событиям от 364/3 до 47 гг. до н. э. , и завершив конспект указывает, что не имел возможности познакомиться с первыми восьмью книгами. По мнению Якоби, первые книги «Истории Гераклеи» несомненно содержали факты, подобные изложенным Нимфидом в его первых девяти книгах. Согласно этому ученому, сходство между этими двумя авторами в организации их истории доказывает, что Мемнон, с точки зрения его метода, был гораздо ближе к Нимфиду, чем к Каллистрату[7].
Очень неприязненный портрет первых двух тиранов имеющийся у Мемнона (F 12), без сомнения, берет начало от негативного изображения, переданного Нимфидом, что не удивительно, если помнить о его изгнании в прошлом. Якоби тем не менее считает, что враждебность к тиранам не запятнала его историческое суждение[8]. Трактовка тирании ограничена Мемноновым описанием портретов трех первых тиранов. Однако, говоря о Клеархе, историк упоминает посольства, которые тот посылал к персидским царям. Это единственный след, оставшийся от политического аспекта правления Клеарха, и как отмечает Якоби, текст дошедший до нас, безусловно, является результатом переработки Фотия, удалившего все детали политической жизни Гераклеи, которая, по–видимому, его не интересовала[9]. В F 4 (книга XI) Мемнон помещает историю города в контекст вторжения Александра в Азию. До книги XIV историк представляет деяния приемников Александра и Эпигонов с точки зрения Гераклеи. История этих персонажей иногда напрямую связана с Гераклеей, а с другой стороны, влияет на жизнь города. Этот период истории города связывает всемирную историю и местной историей до царствования Птолемея II, о котором говорится в F 17. Поэтому Якоби считает, что ткань событий Истории Гераклеи Мемнона во многом сходна с хроникой Нимфида. Также он безоговорочно приписывает ему отступление о Вифинии в F 12[10]. Мемнон дважды цитирует Нимфида в своем тексте во фрагменте 7.3 и во фрагменте 16.3, в котором от также называет Нимфида «ιστορικός», что является еще одним доказательством того, что Нимфид был источником Мемнона.
С другой стороны Якоби считает маловероятным, что Нимфид является источником фрагмента 19 относительно осады Гераклеи Прусием Вифинским. Этот эпизод, возможно, происходит из другого идентифицированного источника Мемнона Каллистрата[11]. F 17 отмечает конец зависимости Мемнона от Нимфида, так как по его словам, история Нимфида заканчивалась правлением Птолемея III[12]. Действительно, Якоби указывает, что F 18, который вводит римлян в историю Гераклеи и во всемирную историю греков, говорит о том, что Мемнон пользуется источником отличным от Нимфида[13]. Фрагменты 18.1 и 18.5 сообщают историю происхождения Рима до вмешательства римлян в греческие дела, затем F 18.6 возвращается к главной заботе Мемнона — судьбе Гераклеи — в примечательном эпизоде истории греческого мира: приходе римлян в Азию. До F 18.10 повествование сосредоточено на отношениях между городом и римлянами за исключением F 18.9 в котором упоминается конец войны против Антиоха III в ходе которой произошли первые контакты гераклеотов с римской властью. Затем F 19 и 20 сообщают об войнах Гераклеи с царем Вифинии Прусием I и галатами. В F 21 упоминается участие гераклеотов на стороне римлян в Союзнической войне (91/88). Наконец в F 22 Мемнон начинает долгий рассказ о Митридатовых войнах. Эти первые фрагменты смещены с точки зрения хронологии и выявляют ошибки в географии (F 21). Несмотря на то, что вмешательство Фотия имело негативные последствия для этой части текста, мы должны рассказать о работе Мемнона в этом месте повествования.
По словам Якоби, эта очевидная дезорганизация событий во многом связана с тем, что Мемнон, до сих пор зависящий от Нимфида, должен был сменить изложение, поскольку его источник заканчивался 247/6 г. — началом правления Птолемея III Евергета[14]. Это означает, что организация повествования Мемнона каким–то образом была смоделирована под его источник. Якоби кроме того отвергает замечание Лакура о том, что Нимфид не может нести ответственности за организацию повествования Мемнона[15]. Дезидери [16] считает, что смена источника поучительно сказалась на хронологии событий в F 18-21. Мне кажется, что на тот момент Мемнон, несомненно, следовал хронологии Нимфида, особенно в первых книгах, но начиная с F 9 построил свое повествование по театру военных действий или по главному действующему лицу, отклоняясь в этом от метода Нимфида. Итак, это означает, что Мемнон извлекал информацию из своего источника, но план построения истории был его собственный. Основная проблема связана с хронологией и изложением истории начиная с F 18. Остается определить, был ли источник Мемнона единственным для все второй части, или он использовал несколько источников.
Якоби идентифицировал Домиция Каллистрата, местного историка Гераклеи, как источник Мемнона для второй части текста[17]. Очень мало известно о построении труда Каллистрата. По словам этого ученого историк был автором Περί Ήρακλείας[18], состоящей из семи книг, но отличающейся от Нимфида способом организации повествования. По его словам, это различие можно объяснить тем, что два эти человека писали в разное время: интересы Каллистрата отличаются от интересов Нимфида, отчасти из–за контекста, в котором он творил. Действительно, город больше не был вовлечен в мировую историю так, как это было во времена Нимфида. Каллистрат, который также написал Περί Σαμοθράικης, был продолжателем истории Гераклеи, написанной Нимфидом. Его сочинение известно Дионисию Галикарнасскому, а согласно Якоби, вполне правдоподобно, что Каллистрат был среди пленных гераклеотов, которые были увезены в Рим после осады города, что объясняет подробности, сообщенные Мемноном в F 39 о прениях, которые происходили во время судебного процесса над Коттой[19]. По словам Якоби, очень вероятно, что они вернулся на родину после того, как провел в Риме некоторое время, как предполагается в F 40.1 в отношении некоторых гераклеотов. Итак, этот ученый считает, что авторство F 18-40 должно быть приписано Каллистрату[20].
Лакур предполагает, что Мемнон, начиная с F 21, принял организацию книги по митридатовым войнам и выделял замечания о Гераклее, следуя его истории[21]. Таким образом, историк использовал два типа источников и увязывал информацию из них. Такой тезис предполагает, что фрагменты 23, 26.2, 27.5-6, 29.3-4, 32-35, 39-40 происходят из источника, отличного от используемого для остальной части митридатовых войн. Согласно Лакуру, такой метод Мемнона проистекает из того факта, что он не имел в своем распоряжении основного источника истории Гераклеи на период I в. до н. э. Якоби отвергает эту точку зрения Лакура[22] и задает вопрос, что могло побудить Мемнона использовать труды «по общей истории», признав, что сочинение Каллистрата не предоставляло данных для повествования о событиях F 21, а скорее это были истории Деметрия из Каллатиса, Гераклида Лембосского, Агатархида, Посидония или Тимагена.
Согласно Якоби, Мемнон должен был дать причины таковой организации материала, но Фотий удалил их из своего резюме. Он считает, что сочинение Каллистрата отчасти было посвящено Риму, но Фотий сохранил только те отрывки, которые изредка подразумевали Гераклею, таким образом уничтожая детали жизни города в эллинистический период, не заинтересовавшие его[23]. По мнению этого ученого, Каллистрат подробно рассказывал о митридатовых войнах и их последствиях для Малой Азии и Понта, полагая, что это соответствует методу местной хроники. Его концепция местной истории в этом отношении отличается от концепции Лакура.
Дезидери[24] поднимает вопрос о Каллистрате. Либо мы должны признать, что историк жил во второй половине II в., тогда, вероятно, он был источником Мемнона для отступления о Риме и событий, связанных с первыми контактами Гераклеи и Рима. Однако, он не отвергает гипотезу Якоби о том, что Каллистрат является источником Мемнона для истории митридатовых войн, и в этом случае, мы должны признать, что он жил в I в. до н. э.[25] Исследования, проведенные этим ученым, показывают трудности, связанные с текстом Мемнона. Должны ли мы признать, что историк использовал единый источник для второй части и приписать путаницу, которая царит в F 18-21 Фотию, или мы должны предположить, что Мемнон использовал несколько источников? Возможно, что Каллистрат является источником ко всей второй части и что Мемнонова организация текста по протагонистам и театральность действия изменили хронологию. Вмешательство Фотия, который сохранил лишь часть повествования, только акцентируют кажущуюся дезорганизацию изложения.
С моей стороны, предположения Якоби о том, что Каллистрат является источником Мемнона для рассказа о митридатовых войнах, мне кажется весьма убедительным. Рассказ хорошо построен в отличие от F 18-21, который, на мой взгляд, не полностью вытекает из Домиция Каллистрата. Начиная с F 18 Мемнон не мог пользоваться хроникой Нимфида и композиция его Истории, вероятно, расстроилась из–за нехватки источников в его распоряжении, как это было предложено Лакуром. Мемнону пришлось заполнить хронологические лакуны и реорганизовать историю, которая больше не могла быть сосредоточена главным образом на Гераклее, поскольку город все меньше был вовлечен в мировую историю. Для этого он мог делать извлечения из других типов документов, как предполагает Мэттингли, чтобы заполнить лакуны своего основного источника, несомненно Каллистрата[26]. Дезидери считает, что источник Мемнона для F 18.1- 21, независимо от того, идентифицировать его с Каллистратом или нет, сообщал о нападении Манлия Вульсона на галатов и событиях до 168 г. до н. э. — то есть поражения Персея[27]. Однако F 21 об осаде Гераклеи Прусием I Вифинским, F 18.10 о договоре между городом и Римом, и F 21, в котором говорится об участие некоторых греков в союзнической войне в Италии, являются очень запутанными, и, возможно, Мемнон для этих отрывков сверялся с другими источниками. Анализ, проведенный в исторических комментариях к этим эпизодам, в частности к F 18.10 и 21, предполагает, что Мемнон, определенно, перепутал различные сведения, сделав свое повествование несвязным и даже ошибочным.
Лакур предполагает, что первые книги Мемнона, касающиеся царствования Клеарха, Сатира и Тимофея (IX-X = F 1-3) принадлежат не Нимфиду, а Феопомпу[28]. Он считает, что этой группе фрагментов присущ морализаторский подход, подобный тому, который мы находим у Феопомпа[29]. Последний был историком второй половины IV в. из Хиоса. Изгнанный из города, он осел в Афинах, где присоединился к ученикам Исократа. Он часто посещал Филиппа и Александра в Македонии, был сторонником Спарты. В частности он написал историю Филиппа II (Φιλιππικά) в 58 книгах о событиях 359-336 гг.[30] Якоби рассудил, что такая смена источника для истории тирании маловероятна. По его мнению столь же малообоснованна гипотеза, что Мемнон использовал историю Александра, написанную Нимфидом, для сведений об участии тирана Дионисия в азиатских делах во времена правления этого македонского царя. По его словам, местный более поздний историк, такой как Мемнон, скорее всего использовал бы сочинение «Περί Ήρακλείας» в качестве источника[31]. Однако этот ученый не отвергает возможность того, что сам Нимфид следовал Феопомпу, чтобы написать свою историю о первых тиранах Гераклеи. Однако он подчеркнул, что Нимфид, несомненно, скорее пользовался работами своих предшественников–гераклеотов, и историей тирании так, как она передавалась в кругу гераклейских изгнанников, а не Филиппикой Феопомпа[32]. Мне кажется, что использование последнего Нимфидом не стоит недооценивать, поскольку он, несомненно, знал о Клеархе, бывшем ученике своего учителя Исократа. Более того, влияние Феопомпа на историю первых тиранов может объяснить, учитывая его симпатии к Спарте, синхронизм, употребленный в F 2.5, который датирует правление Сатира со временем царствования Архидама в Спарте.
Некоторые новейшие историки предположили использование Мемноном «Романа об Александре» для F 18.2, в котором упоминается первый контакт между Римом и Александром, но эта гипотеза была опровергнута Янке[33]. Мне кажется, что сходства между версиями этих двух авторов недостаточно, чтобы наверняка утверждать, что Псевдо–Каллисфен был источником Мемнона. Идентификация источников, используемых историком Гераклеи, проведенная Якоби и Лакуром, по сей день, по моему мнению, остается наиболее убедительной. Итак, Нимфид, который несомненно извлек из сочинения Феопомпа какую–то информацию, касающуюся первых трех тиранов, и Домиций Каллистрат составляют основные источники Мемнона. Не исключено, что последний прибегал к вторичным источникам, в частности для повествования F 18-21, но в настоящий момент они не могут быть идентифицированы.
Фотий не дает указания на общее количество книг, написанных Мемноном. Его ремарка заключается лишь в том, что он не держал в руках последующие главы, и нет никаких оснований предполагать, что эти последующие книги существовали. Мы ничего не знаем о Мемноне, даже когда он жил. Р. Лакур считает, что XVI книга была последней в Мемноновой Истории Гераклеи и предполагает, что последний жил во времена Цезаря[34]. Он обосновывает свою датировку на личной интерпретации последнего фрагмента, так как он считает, что Мемнон рисует пылкий портрет Бритагора, из чего предполагает, что эти два человека жили в одно время[35].
Но вот цитат из Мемнона нет в схолиях Аполлония Родосского, из чего следует, что он должен был жить позднее Августа. Предполагая, что историк написал много других книг, в этом случае необходимо предположить, что он продолжил историю родного города до своего времени. По этому пункту Ярроу отвергает предположения некоторых современных ученых, что последний фрагмент Мемнона был фактическим концом XVI книги. Мемнон как и другие использовал традиционный прием историков, когда в заключении книги помещалось ее краткое содержание и предварялись события следующей книги[36]. Признавая, что Мемнон жил после эпохи Цезаря, этот ученый предполагает, что XVI книга гераклейского историка, вероятно, не была последней в его сочинении. Исходя из этого постулата, она предполагает, что Мемнон, без сомнения, ссылался на события, изложенные Страбоном (XII, 3, 6). Последний уведомляет, что римские колонисты поселились в Гераклее. Марк Антоний утвердил создание этой колонии, которая не была плодом официальных решений Рима. Затем он подарил часть города, занятого гераклеотами, Адиоториксу, тетрарху Галатии, который напал на римских колонистов незадолго до битвы при Акции. Галата привезли в Рим на триумф Августа и казнили. По словам Ярроу, Август пересмотрел статус Гераклеи и включил город, как сообщил Страбон, в провинцию Понт–Вифиния[37].
Я не могу выдвигать датировки на основе чисто филологического анализа, области в которой я не специалист. Однако, анализ стиля Мемнона, по–видимому, предполагает что в его словарном запасе есть сильное влияние аттицизма, что датирует его текст периодом Второй Софистики[38]. По словам Ярроу, использование термина λυσιτέλεια (35.6) в смысле «преимущество» или «прибыль» отвергается словарем аттических слов, составленным грамматиками II в. н. э. Поллуксом и Моэрисом. Однако, по мнению этого ученого, вполне возможно, что историк, живущий в Азии, и, следовательно, живущий на периферии главных интеллектуальных центров, пользовался словарем, несколько отличным от господствующей традиции, но тем не менее принадлежал к движению Второй Софистики. Но все–таки, основываясь на анализе использования Мемноном термина αύτοκράτωρ, Ярроу предполагает, что последний жил в первые дни империи. Этот ученый считает, что историк, писавший в имперский период, не пользовался бы этим термином для обозначения римлян республиканской эпохи, за исключением случая, когда он переводит титул императора, по той причине, что времена империи этот титул был связан императором. Но кажется, что Мемнон употреблял это слово в нескольких значениях. Действительно, кажется, что историк употреблял слово αύτοκράτωρ в греческом смысле этого термина. Исходя из этой «особенности», Ярроу считает, что историк Гераклеи, вероятно, жил в начале эпохи Августа[39]. Дуек также высказывается в пользу датировки I в. н. э.[40] Однако, согласно статистическому анализу текста Мемнона, некоторые исследователи следуя Майстеру, например Орелли, помещают Мемнона в эпоху Антонинов[41]. Но как указала Янке, трудно описать историю Гераклеи на основе исключительно лингвистических наблюдений, поскольку Фотий мог изменить исходный текст[42].
Якоби выступает за датировку II в. н. э., а также опровергает предположения некоторых исследователей, которые, основываясь на литературном стиле Мемнона, считают, что историк жил во времена Адриана[43]. Он выдвигает осторожную гипотезу о том, что Мемнон, вероятно, был современником Плутарха и Арриана[44].
Это правда, что интерес Мемнона к характерам персонажей сближает его Плутархом. Он мог быть современником Аппиана, с которым его объединяет обильная информация о митридатовых войнах, и он также разделяет метод организации повествования по театру военных действий[45]. Янке поднял интересный вопрос, который тем не менее отказывается выставлять в качестве аргумента датировки. Действительно, F 5.2, в котором Мемнон рассказывает об обстоятельствах смерти Амастриды, имеет сходство с эпизодом из биографии Нерона, сообщенном Тацитом (Ann. XIV-3-5). Император якобы подстроил убийство своей матери Агриппины, утонувшей в море. Этот эпизод напоминает рассказ Мемнона, в котором он сообщает, что Клеарх II и Оксатр устроили заговор с целью убить свою мать, которую и лишили жизни во время морской поездки. Янке считает, что сходство между этими событиями не означает, что Мемнон консультировался с Тацитом или наоборот[46]. Однако, даже если сходство между этими двумя событиями само по себе не является достаточным основанием для датировки времени жизни Мемнона, я думаю — это еще один элемент в досье для датировки историка Гераклеи II в. н. э.
Наконец, я считаю, что интерес Мемнона к событиям, связанным с Никеей и Никомедией, является не случайным, и, вполне вероятно, что его рассказ отражает озабоченность этой части Малой Азии во второй половине II в. н. э. С моей точки зрения, вторая половина II в. н. э. как период работы Мемнона мне представляется наиболее предпочтительной, особенно потому, что его метод и его интересы имеют много общего с Плутархом, Аррианом и Аппианом.
Думаю, нам не следует путать «сюжеты» и «темы», обсуждаемые Мемноном. В самом деле, первая категория относится ко всему, что содержится в событиях, собственно исторический рассказ. Сюжеты не повторяются, поскольку они относятся к конкретным фактам.
С другой стороны, кроме этих исторических сюжетов есть более или менее повторяющиеся «темы», либо в той же части, либо далее в тексте. Эти темы сообщают факты, которые являются не просто историческими событиями: они помогают лучше понять эту историю. Например, повторяющаяся тема «образа тирана» может быть взята только в том случает, если вы попытаетесь понять точку зрения Мемнона на таких персонажей. Характеры и поступки политических деятелей описываются в соответствии с критериями, установленными источниками Мемнона, но которых также придерживается автор. Плутарх (Гальба 2,2) дает определение биографии, а не прагматичной истории: «рассказать подробно и обстоятельно — задача истории, описывающей событие за событием, но мимо достопамятных обстоятельств в жизни Цезарей нельзя пройти и мне. История — это рассказ об общественных делах, политике и войне. Биография обращается к изучению частной жизни и характера». (Цитата не совсем точная). Эти две тенденции обнаруживаются у Мемнона. У него есть биографический подход к событиям, так как он сообщает о случившемся с персонажем не забывая упомянуть о наказании, понесенном виновниками злодеяний. Он также высказывает своем мнение об их деяниях, представляя их или хорошими, или плохими, и он подробно останавливается на описании характеров.
Вопросы датировки являются центральным моментом комментария к тексту. Датировка событий представляет собой множество трудностей, особенно, когда факты, о которых сообщает Мемнон, неизвестны ни по одному другому источнику. Поэтому необходимо попытаться понять метод историка Гераклеи, чтобы как можно больше разъяснить трудности связанные с хронологией и вытекающие из его труда — или, по крайней мере, того, что от нее осталось. Для этого я выделила три системы, используемые в тексте.
Систем датировки в тексте Мемнона три типа. Историк Гераклеи иногда берет даты, используемые его источником, особенно это касается системы олимпиад и синхронизмов. Однако, большая часть его повествования должна датироваться в соответствии с последовательностью событий, а точнее — после с последовательностью фрагментов. Работа по датировке очень деликатная, так как Фотий многократно вмешивается в исходный текст, и информация, необходимая для нашего понимания, пропадает. Эти пробелы усложняют датировку событий, особенно когда элементы повествования не позволяют выяснить географическую ситуацию, относящуюся к фактам. Вмешательство Патриарха в текст Мемнона иногда имеет более неблагоприятные последствия, поскольку из него следует неправильная хронология. Наконец, организация повествования по желанию Мемнона не всегда принимает во внимание хронологический порядок, в котором происходят события, и поэтому в первую очередь необходимо понять, является ли это нарушение хронологического порядка плодом ошибки или, наоборот, следствием метода Мемнона, главная задача которого в этом случае заключалась не только в том, чтобы представить исторические события.
Система олимпиад используется в тексте только один раз, во фрагменте 12.2: την Αστακόν δε Μεγαρέων φικισαν αποικοι, όλυμπιάδος ίσταμένης ιζ': Астак был основан колонистами мегарян в начале семнадцатой олимпиады». В этом отрывке речь идет об основании колонии, и довольно часто, следуя Эратосфену, использовалась система олимпиад для таких далеких событий. Однако, если бы эта система была частью метода Мемнона, мне кажется, она появлялась бы более регулярно. Таким образом, с меня довольно приписать эту датировку источнику Мемнона. Более того, мне кажется, что в исходном тексте эта система датировки, связанная с историей основания города, использовалась неоднократно, поскольку в свете интереса, проявленного Фотием к легенде об основании города, он, конечно, не преминул сообщить об этом событии.
Напротив, датировка по синхронизмам появляется в тексте неоднократно. Она состоит в датировании факта через упоминание другого события, происходящего одновременно. Историк в этом случае ссылается на исторический эпизод, который должен быть всем известен, в частности, его читателям. Однако, в случае Мемнона, для большинства событий, служащих хронологической ссылкой, синхронизмы также могут быть неправильными.
Первый синхронизм, используемый в тексте, заключается в том, что Мемнон датирует правление Клеарха, первого тирана Гераклеи. F 1.4 : είχε δε την Περσων άρχην Άρταξέρξης τότε, είτα και Ώχος ό ταύτην εκ πατρος έκδεξάμενος. «У персов тогда правил Артаксеркс, а затем Ох, который унаследовал власть отца». Царствование тирана датируется синхронизмом, но Мемнон также пользуется в равной степени расчетом датировки, о чем я расскажу позже. Поскольку речь идет не о датировании определенного события, а о периоде правления, Мемнон или его источник пользуется для этого другим правителем. Он упоминает царствование Артаксеркса II и его сына Артаксеркса III. Выбор этого синхронизма, сделанный автором, является не случайным; таким способом он подчеркивает существующие отношения между Клеархом и этими персидскими царями. Действительно, Мемнон сообщает, что «при жизни Клеарх часто отправлял к ним послов»: προς ους και πολλάκις ετι ζών ό Κλέαρχος διεπρεσβεύσατο. Это замечание таким образом относится к внешней политике и к дипломатическим отношениям, поддерживаемым последним с величайшей державой того времени. Итак, мне кажется, что такая датировка была взята из его источника, который стремился не столько к точному определению царствования Клеарха, сколько к выделению аспекта его политики.
Царствование Сатира, брата Клеарха, датируется по тому же принципу и сочетает синхронизм и подсчет: F 2.5: ετη μεν βιώσαντα πέντε καί έξήκοντα, ών ή τυραννίς είχεν ζ'. Άρξίδαμος δε τηνικαΰτα Λακεδαιμονίων έβασίλευεν : «Он прожил шестьдесят пять лет, из которых тирания занимает семь. В это время у лакедемонян царствовал Архидам». Вероятно эта датировка перенесена из источника Мемнона, но разница от царствования Клеарха заключается в том, что нет никакого упоминания о какой–либо дипломатической связи между Сатиром и царем лакедемонян. Несмотря на молчание Мемнона по этому вопросу, весьма вероятно, что Гераклея имела дипломатические сношения со Спартой во время правления Сатира. Я не думаю, что нужно приписывать отсутствие таких сведений Фотию, потому что было бы странно, что он сообщил о дипломатических отношениях, поддерживаемых Клеархом, но не его брата. Царствования Тимофея и Дионисия не датируются синхронизмами, а в случае первого вообще никак не датируется.
Фрагмент 12.3, который является частью отступления Мемнона о Вифинии, предлагает новый пример синхронизма: он рассказывает о том, как город Астак «пребывал в большой силе и славе» после прибытия афинских колонистов. Датировка этого периода процветания помещается в царствование Дедалса, повелителя вифинов: Αθηναίων αύτήν μετά Μεγαρέας έπφκηκότων, εληξέ τε των συμφορών καί έπί μέγα δόξης καί ισχύος έγένετο, Δοιδαλσοΰ τηνικαΰτα τήν Βιθυνών αρχήν εχοντος : «Когда после мегарян в него выслали колонию афиняне, город освободился от несчастий и пребывал в большой славе и силе. В то время у вифинов находился у власти Дедалс». Ссылка на царствование этого малоизвестного правителя, безусловно, выбрана источником Мемнона, в котором была описана история Вифинии. Царствование Дедалса, разумеется, было известно автору, но, к сожалению, история этого правителя и даты его правления совершенно неизвестны нам.
Система синхронизмов используется для датировки конкретных событий. Тем не менее бывает, что упомянутое событие не происходило «в то же самое время», что факты, сообщаемые Мемноном, и что Мемнон излагает эпизод своей истории до или после более знаменитого события, которое я назову «эталонное событие». Иногда датировка бывает очень запутанная. В первой части текста македоняне и их деяния служат хронологической ссылкой на события, сообщаемые Мемноном. Три из них упоминаются в период правления Дионисия, а Мемнон ссылается на политическую ситуацию, то есть, когда каждый из них представлял собою власть, самую могущественную в Азии.
Во фрагменте 4.1 Мемнон ссылается на Александра. Он датирует посольство отправленное гераклейскими изгнанниками временем когда Александр уже был хозяином Азии: ύστερον δε ποικίλας ύπέστη περιστάσεις, μάλιστά γε των της Ήρακλείας φυγάδων προς Αλέξανδρον περιφανως ήδη της Ασίας κρατούντα διαπρεσβευομένων («впоследствии он [Дионисий] перенес различные превратности, больше же всего, когда гераклейские изгнанники отправили послов к Александру, уже явно завладевшему Азией»). Во фрагменте 4.3 Пердикка и его убийство служат ссылкой на попытку гераклейских изгнанников вернуться в родной город: Περδίκκα δε των όλων έπιστάντος. Во фрагменте 4.6 это Антигон, который в свою очередь выбран в качестве ссылки: καί Αντιγόνφ δε την Ασίαν κατέχοντι λαμπρως συμμαχήσας, οπότε την Κύπρον έπολιόρκει : «Дионисий блестяще сражался вместе с Антигоном, владевшим Азией, когда тот осаждал Кипр». Мемнон датирует брак дочери Дионисия Гераклейского с племянником Антигона временем, когда тот доминировал в Азии.
Для современников источника Мемнона такие ссылки, вероятно, были понятны, но сегодня эти датировки зависят от интерпретации лексики, используемой автором этих синхронизмов. Что понимает историк Гераклеи или его источник под словом «Ασία»? Какое значение он придает глаголам «κρατέω», «έφίστημι» и «κατέχω»? Наречию «περιφανής»?
Во фрагменте 8.2 Мемнон датирует прибытие Керавна ко двору Селевка временем после смерти Лисимаха: Πτολεμαίος δε ο Κεραυνός, των Λυσιμάχου πραγμάτων ύπό Σελεύκφ γεγενημένων, καί αύτός ύπ’ αύτόν έτέλει (когда владения Лисимаха оказались во власти Селевка, Птолемей Керавн сам предался ему). Таким образом это «эталонное событие» позволяет нам определить даты прибытия Керавна после 281 г., но я вернусь к этой датировке в историческом комментарии, так как она оказывается неверной.
Во второй части текста одно события упоминается и три раза и служит хронологической ссылкой. Это переход власти над Азией в руки иноземцев. Во фрагменте 18.2 Мемнон сообщает, что Александр писал римлянам, когда переправился в Азию: όπως τε έπί την Ασίαν Αλεξάνδρφ διαβαίνοντι («Александру, перешедшему в Азию»). Во фрагменте 18.6 первое посольство гераклеотов к римлянам относится ко времени, когда римские полководцы вошли в Азию: όπως Ήρακλεωται διαπρεσβευσάμενοι προς τους των 'Ρωμαίων στρατηγούς επί την Ασίαν διαβεβηκότα (гераклеоты отправились посольством к стратегам римлян, переправившимся в Азию). Наконец, во фрагменте 20.1 Мемнон датирует нападение галатов на Гераклею временем до переправы римлян в Азию: οί δε ύπέρ τον Πόντον Γαλάται, ουπω των Ρωμαίων εις τήν Ασίαν διαβεβηκότων, πόθον εχοντες πείραν λαβειν της θαλάσσης (жившие близ Понта галаты в то время, когда римляне еще не переправились в Азию, желая овладеть выходом к морю). В этих трех отрывках используется глагол «διαβαίνω» и переправа в Азию двух держав, Александра и римлян, воспринимались автором этой ссылки как важный момент завоевания региона иноземцами.
Также Мемнон использует определенные события в истории римлян для датировки событий в Азии. Во фрагменте 22.6 Мемнон упоминает битву при Амнии, которая означает начало первой Митридатовой войны, а его рассказ предваряется следующим образом: ύστερον δέ Σύλλα καί Μαρίου περί τήν Ρωμαϊκήν πολιτείαν άναρριπισάντων τήν στάσιν (Позднее в Римской республике вспыхнули раздоры между Суллой и Марием). Согласно Мемнону битва при Амнии происходила одновременно с гражданской войной в Риме между Суллой и Марием. Я более подробно изложу в историческом комментарии аргументы, опровергающие такую датировку и выясню причины, по которым этот синхронизм, используемый Мемноном, является ошибочным. Однако, здесь я остановлюсь на одном выводе, сформулированном в комментарии, поскольку, как мне кажется, эта ошибка результат работы Мемнона, а не следствие вмешательства Фотия.
Во фрагменте 25.1 Мемнон ссылается на возвращение Мария из изгнания в Рим, чтобы объяснить почему Сулла заключил мир с Митридатом, тем самым завершая первую Митридатову войну: Μαρίου δέ άπο την φυγης άνασωθέντος εις τήν Ρώμην («Когда Марий вернулся из изгнания в Рим»). Во фрагменте 27.1 отправка Лукулла и Котты в Азию, которая знаменует начало рассказа о третьей митридатовой войне, приходится на смерть Суллы в Риме: μετ’ ού πολύν δέ χρόνον Σύλλας εν Ρώμη τελευτά («вскоре после этого Сулла умирает в Риме»).
В последнем фрагменте текста (F 40.4), смерть гераклеота Бритагора, которым завершается рассказ Мемнона, датируется моментом «когда Цезарь рассматривал возвращение в Рим»: καί περί της εις Ρώμην επανόδου τού Καίσαρος διανοουμένου. Ссылка на Цезаря, это не только элемент датировки, кроме того она подчеркивает драматическую сторону смерти Бритагора для Гераклеи. В самом деле, по словам Мемнона, римский полководец обещал гераклеоту предоставить свободу его городу, но обещание не могло стать официальным, до тех пор пока Цезарь не вернется в Рим. Таким образом Мемнон напоминает некоторым читателям, что смерть Бритагора произошла незадолго до возвращения Цезаря в Рим, возвращения, которое позволило бы городу вернуть статус свободного города. Таким образом историк связывает судьбу города с тем, кто много лет работал на благо родного города.
Некоторые из упомянутых выше событий служат не только ссылками для датировки событий, о которых сообщается в соответствующих фрагментах, но и сами датируются в соответствии с фактами, о которых сообщалось ранее. Я вернусь к выражениям, которыми вводятся эти отрывки в моем анализе организации по фрагментам. Датировка по синхронизму или по ссылке на известное событие должна была быть понятна читателям, для которых предназначалась «История Гераклеи». Если Мемнон принял установки, данные в его источниках, то, конечно, потому, что сам их понимал. Типы событий, используемых в качестве ссылок эволюционируют по ходу повествования. Эталонные события выбираются не только по их известности, но также потому, что они привносят дополнительную информацию к фактам, сообщаемым Мемноном. Так, датировка правления двух первых тиранов дает детали дипломатических отношений, которые они поддерживали во время своего правления. Ссылка на царствование правителя Вифинии первоначально была адресована по–преимуществу местной аудитории. Господство македонян в Азии и переправа в Азию Александр и римских полководцев были заметными событиями для азиатских народов. Наконец, упоминание о событиях, происходящих в Риме, или с участием римлян, безусловно, были адресованы читателям–римлянам.
Расчетная датировка неоднократно используется в разделе посвященном тирании в Гераклее. Царствование двух первых тиранов, Клеарха и Сатира, датируется синхронизмами и подсчетом годов, в течение которых они удерживали власть. Система подсчета используется для определения возраста обоих тиранов. Так, в F 1.4 : ζήσας μεν ετη η' και ν', τούτων δε τυραννήσας δυοκαίδεκα (он прожил пятьдесят восемь лет, из которых держал власть двенадцать лет») и в F 2.5 : ετη μεν βιώσαντα πέντε καί έξήκοντα, ών ή τυραννίς είχεν ζ' (он прожил шестьдесят пять лет и правил семь лет).
Правление Дионисия не датируется синхронизмом, но только подсчетом лет царствования (F 4.8): βιους μεν ετη ε' και ν', ών έπί της αρχής † λ' έγνωρίζετο («он прожил пятьдесят пять лет, из которых тридцать царствовал»). Мемнон не приводит никаких элементов датировки для царствования Тимофея и наследников Дионисия. С другой стороны, он считает годы, в течение которых Гераклея была лишена «свободы». Так в F 6.1 он пишет: καί προς τον τής έλευθερίας άνδραγαθίζεσθαι πόθον, ήν δ' καί π' ετεσιν ύπό τε των έμφυλίων τυράννων καί μετ’ έκείνους ύπο Λυσιμάχου άφήρηντο : «(гераклеоты) собираются с духом и стараются показать себя доблестными в стремлении к свободе, которой они были лишены в течение 84 лет собственными тиранами, а после них Лисимахом».
Подсчет годов жизни и правления суверенов используется в отступлении, которое Мемнон посвящает суверенам Вифинии: F 12.4 : ού τελευτήσαντος άρχει Βοτείρας, ζήσας ς' καί ο' ετη : «после его смерти правил Ботир, проживший 75 лет»; F 12.4 : τούτου βίος μεν έγεγόνει έτων α' καί ο', ών έβασίλευσε ν' : «жил он (Бас) 71 год из которых царствовал 50»; F 12.5 : ούτος βιους μεν ετη ς' καί ο', κρατήσας δε τής άρχής η' καί μ' : «Прожил он (Зипойт) 76 лет, обладая властью из них 48». С другой стороны Мемнон упоминает царствование Дедалса в F 12.3, но не дает никаких сведений о продолжительности его правления. Что касается Никомеда, который сыграл важную роль в истории Гераклеи, в частности, заключивший с городом договор, то Мемнон не называет количество лет его правления. Почти наверняка эти даты происходят из источника Мемнона, скорей всего, Нимфида.
Наконец, подсчет лет используется в других случаях. В F 1.1 Мемнон сообщает, что Клеарх был учеником Исократа в течение четырех лет, что относится к продолжительности пребывания тирана в Афинах: άλλά καί Πλάτωνος των άκροατων ενα γεγονέναι, καί Ίσοκράτους δε τού ρήτορος τετραετίαν άκροάσασθαι («он был одним из слушателей Платона и четыре года слушал ретора Исократа»). В F 21 по поводу гераклеотов, которые были отправлены на помощь римлянам во время союзнической войны, историк пишет, что «они вернулись домой через одиннадцать лет»: ια’ ετει προς τήν πατρίδα άνεκομίσθησαν. В F 35.9 он дает продолжительность осады Гераклеи: έάλω δε ή πόλις έπί δύο ετη τή πολιορκία άντιθχοΰσα : «так был взят город, который в течение двух лет выдерживал осаду». В 40.4 Мемнон сообщает, что Бритагор 12 лет отсутствовал в Гераклее, в течение которых он сопровождал Цезаря: δωδεκαετίας δε τήν παρεδρίαν διαμετρούσης («двенадцать лет длилась эта близость»). Иногда используется число дней для датировки продолжительности упомянутого события: в F 1.4 : ουτω δευτεραιος τον βίον κατέστρεψε («Клеарх умер через два дня); F 2.5 : άλλα συχναις ήμέραις τη πικρά και βαρεία καταδαπανώμενον νόσφ ουτως άποτισαι το χρεών («но, много дней сряду истощаемый жестокой и тяжелой болезнью, таким образом выплатил долг»). Расчетная датировка имеет смысл только в том случае, если отсчитывается от эталонного события. В случае с Вифинией, хронология зависит в основном от даты правления Никомеда I, которая в целом оспаривается.
Текст Мемнона содержит хронологические ссылки, вокруг которых строится повествование. План текста не лишен хронологичности, поскольку, как я попытаюсь показать, разделение, которому я следую, организованное по подразделам, раскрывает основную нить повествования. Однако, порядок событий в этих «подразделах» иногда проблематичен. Очевидно, что вмешательство Фотия сказалось на организации, заданной Мемноном. Мне кажется при этом, что метод гераклейского историка с самого начала исказил хронологический порядок сообщаемых им фактов. Его метод по существу заключается в организации изложения по крупным театрам военных действий. Такая конструкция, вероятно, навязана цепью событий, происходящих в ходе одного периода. Этот метод не нов, так им пользовался Аппиан[1]. Итак, временами Мемнон следует за разными протагонистами своего повествования и сообщает об их деяниях и последствиях оных. Когда он интересуется следующим персонажем, он иногда пересказывает события, изложенные им несколькими фрагментами ранее.
Трудности, созданные этой организацией, заключаются в том, что Мемнон не определяет свой метод и не указывает допустимую дату для связанных событий по отношению к тем, которые упомянуты в предыдущей «тематике». Он почти не использует «эталонных событий», как я уже отмечала ранее. Изучение словаря, используемого Мемноном в начале каждого фрагмента, показывает, что некоторые из них не включают какой–нибудь термин, позволяющий поместить событие в нить очерченных предшествующих событий, и чаще всего эти отрывки создают трудности для датировки. С другой стороны Мемнон использует термины, которые вводят фрагмент, как следствие ранее сообщенного эпизода или в качестве причины происходящих событий. Эти выражения повторяются регулярно и помещают сообщенные факты после упомянутых в предыдущем отрывке, через более или менее короткий период времени, который по-прежнему сложно определить, поскольку используемый лексикон лишен точности. Наконец, случается так, что фрагмент вводится указательным местоимением, относящимся в вышеупомянутому персонажу, а вмешательство Фотия чаще всего обнаруживается на этом уровне, поскольку так получается, что сообщаемые факты не относятся к предполагаемому протагонисту. В этом случае, похоже, Патриарх не сообщил весь текст Мемнона и поэтому потерял информацию, необходимую для связи двух фрагментов. По ходу комментирования я продолжу, где необходимо восстановить ткань событий, так, как это должно было быть у Мемнона, чтобы лучше объяснить хронологические проблемы. Однако, я повторю здесь некоторые из своих замечаний, чтобы схематично предложить интерпретацию того, что мне кажется методом Мемнона. Я попытаюсь предложить причины, которые оправдывают организацию повествования так, как она проявляется в том, что осталось от труда Мемнона.
Мемнон написал историю Гераклеи и город остается путеводителем его повествования. Я ранее пыталась подчеркнуть цели гераклейского историка, которые, безусловно, повлияли на организацию его повествования, которае в свою очередь находится в зависимости от его источников. Итак, историк Гераклеи должен был смешивать доступную ему информацию со своими личными интересами, со своими целями. В первой части текста (F 1-17) Гераклея является главным героем, которая причастна к большим конфликтам с конца IV в. до первой половины следующего столетия.
Фрагменты 1-5 следуют хронологии, заданной последовательностью тиранов Гераклеи. Политика, ведомая Дионисием, и, в частности, союзы, заключенные с диадохами его времени, вовлекает город в борьбу, которую вели наследники Александра, и эти конфликты являются фоном повествования, тогда как история тиранов составляет его суть. После смерти последних тиранов Мемнон интересуется судьбой города, попавшего под контроль Лисимаха, который вскоре отдает город своей жене Арсиное. Царица ставит во главе города одного из своих доверенных людей, Гераклида из Кимы. Смерть Лисимаха тем не менее становится поворотным моментом истории Гераклеи, которая вскоре восстанавливает свою свободу — повторяющаяся тема повествования. Таким образом, содержание фрагментов 1-5, на мой взгляд, посвящено истории Гераклеи того времени, когда она была лишена свободы, то есть периоду, в течение которого она последовательно управлялась тиранами и властью иноземцев.
Фрагменты 6-7 по существу рассказывают историю внешней политики Гераклеи во времена независимости. Мемнон устанавливает связь между внутренними событиями и теми, которые происходят за стенами города. Так он сообщает, как городу удалось восстановить свободу, избавившись от Гераклида из Кимы. Гераклеоты смогла вернуть контроль над городом в контексте войны Селевка с Лисимахом, кратко упомянутой в F 5.7. Однако, вернув себе свободу, город вступил в конфликт с Селевком, который намеревался включить Гераклею с сферу своего влияния. Одновременно городу угрожал другой правитель, Зипойт из Вифинии. Именно в таком контексте внешней угрозы Гераклея признала возвращение изгнанников и заключила союзы с государствами, поделавшими противостоять Селевку, заложив основы так называемого «Северного Союза». Итак, фрагменты 6-7 объясняют причины конфликта, который доминирует в остальной части повествования, то есть противостояния Селевка и «Северного Союза».
Фрагмент 8 в основном посвящен борьбе за Македонию. По пути в Македонию Селевк убит Керавном, который провозглашает себя царем. Мемнон сообщает, что гераклейский флот сражался на стороне принца Лагида, который победил своего противника, Гоната, домогавшегося македонского трона. Этот фрагмент вводит еще один аспект борьбы с Селевкидами, о котором сообщается во фрагменте 9. Связь между содержанием фрагментов 8 и 9 утрачена, вероятно, из–за вмешательства Фотия, но, похоже, что битва за македонский трон, начатая Керавном и Гонатом, после смерти Лагида продолжилась между Антигонидом и Антиохом, сыном Селевка. Кроме того смерть Керавна вводит в повествование галатов, главных героев начиная с фрагмента 11.1.
Начиная с фрагмента 9 история Мемнона посвящена борьбе с Селевкидами, в которой активное участие принимает Гераклея, а историк кратко представляет различных главных героев этой борьбы: Никомед, царь Вифинии, Гонат, и конечно же Гераклея. Фрагмент 9.1 сообщает об экспедиции, посланной Антиохом I против Гераклеи и Вифинии, двух государств, которые отказались подчиниться покойному Селевку. Этот фрагмент наглядно показывает один из первых эффектов хронологического метода Мемнона, поскольку, как я попытаюсь более подробно продемонстрировать в комментарии, факты, сообщенные в F 9.1 произошли раньше, чем упомянутые в F 8.8. Таким образом сирийское наступление на север Малой Азии относится к периоду между смертью Селевка (F 8.3) и гибелью Керавна (F 8.8). Более того, в F 8.8 Мемнон сообщает, что Керавн совершил многочисленные злодеяния «в течение двух лет». Этот двухлетний период занят событиями, которые Мемнон относит к фрагментам 9.1-9.2, посвященным не событиям в Македонии, а тем, что имели место в Азии, тогда как факты, представленные во фрагментах 9.3-10.1 происходили одновременно.
Повествование Мемнона во фрагментах 9.1-9.5 сосредоточено на Гераклее и рассказывает о причинах союза с Никомедом, царем Вифинии, а именно угрозе со стороны Селевкидов (F 9.1-3). Затем Мемнон представляет благотворные последствия этого союза для Гераклеи, поскольку город восстанавливает свои прежние владения (F 9.4), а участие города в войне против Зипойта, брата Никомеда, о чем сообщается в F 9.5, представляет собой одну из статей договора: военная помощь Гераклеи в Вифинской войне.
F 9.4, в котором историк сообщает о восстановление Гераклеей контроля на Киеросом, Тиосом и территорией Финиса — отрывок сложный для датировки. В самом деле, как мне кажется, Мемнон сообщает положительные последствия союза, заключенного с Никомедом, в долгосрочной перспективе, а не непосредственные выгоды от соглашения. Итак, возвращение этих территорий в сферу влияния гераклеотов вполне могла быть отсрочено по времени и произошло уже после событий, изложенных в следующих фрагментах. В этом случае очевидно, что хронология, навязанная организацией фрагментов, не является абсолютной. Этот отрывок является примером другого важного пункта метода Мемнона: причинно–следственные связи. Действительно, Мемнон стремится сообщать о причинах и последствиях событий — в данном случае о союзе с Никомедом — и не может принимать во внимание хронологический порядок. Он не ставит вопрос составить список различных событий, но он пытается установить связь между разными эпизодами в рамках одной и той же темы, а Гераклея является основным субъектом F 9.
Война между Антиохом и Гонатом, упомянутая в F 10.1, происходит вслед за событиями такими, какими Мемнон их оставил после гибели Керавна (F 8.8), но должна датироваться до того как Гонат овладел Македонией, о чем также упомянуто в F 8.8. Причины войны Мемнон не сообщает, но конфликт можно объяснить в свете фрагментов F 8.1-8.8. Действительно, Антиох хотел овладеть Македонией, замысел, который ставил перед собой его отец, но жестокая кончина помешала ему его исполнить. Интерес Антиоха к царству предков возрос со смертью Керавна, так как Гонат еще не захватил власть и трон был вакантным. В F 10.1 Мемнон сообщает, что Гонат объединился с Никомедом из Вифинии, а в F 10.2 он устанавливает связь между этим союзом и войной, предпринятой Антиохом против царя Вифинии.
Никомед — третье главное действующее лицо в борьбе против Антиоха. Мемнон раскрывает две причины войны, которую Селевкид вознамерился вести против Вифинии. Первая упоминается в F 9.3 : Антиох хотел «отомстить» за поражение, нанесенное его генералу Гермогену из Аспенда, убитого вифинами (F 9.2). Вторая причина — это союз, заключенный между Гонатом и Никомедом (F 10.1). В F 10.2, где упоминается встреча флотов селевкидов и вифинян, Мемнон сообщает, что гераклеоты послали корабли Никомеду. В этом отрывке, таким образом, излагается еще один пункт договора между Никомедом и Гераклеей, который предусматривал военную помощь в боевых действиях против Антиоха.
Итак, метод, используемый Мемноном, заключается в изложении событий с точки зрения трех объявленных противников Антиоха — Гераклеи, Гоната и Никомеда, — несомненно, отчасти навязывает сам себя настолько, насколько та часть событий, о которых сообщается в этих отрывках, происходила параллельно.
Фрагмент 11.1 вводит новый элемент борьбы против Селевкидов. Действительно, F 11 посвящен прибытию галатов в Азию и их обоснованию. Никомед, заключая договор с галатами, получал нового союзника, который во множестве случаев оказался угрозой для народов Азии, в частности для Гераклеи. Мемнон повторяет участников союза против Антиоха, перечисляя города и государей, включенных в договор с галатами. Вмешательство этих новых протагонистов в войну против Антиоха не упоминается Мемноном. С другой стороны он показывает помощь, которую они оказали Никомеду против его брата Зипойта. Рассказ Мемнона также не упускает случая упомянуть помощь, которую гераклеоты оказали своим союзникам в F 11.1 и 11.5. Что касается F 12.1, он сообщает, что Никомед «достигши блестящего благополучия, воздвиг напротив Астака город, назвав его своим именем». Это короткий пассаж завершает царствование Никомеда и служит введением к отступлению, которое Мемнон посвятил Вифинии.
Мне кажется, что F 12.1 не является эпизодом отступления о Вифинии, поскольку он служит отправной точкой для отступления в повествовании (F 12.2-6), которое завершается новым упоминанием об сновании Никомедом Никомедии. Итак, в F 12.6 он возвращается к тому месту, где оставил рассказ в F 12.1. Это событие является эталонным для последующих событий.
Интерес к этому отступлению, помимо того факта, что должен быть интересен читателям Мемнона из Вифинии, в частности, упоминанием об основании Астака, заключается в том, что он сосредоточен на действиях, предпринимаемых вифинскими правителями для защиты своей независимости. С этой целью Мемнон, вероятно в значительной степени сокращенный Фотием, рассказывает о решающих этапах борьбы вифинов против врагов, особенно против правителей, которые пытались включить Вифинию в сферу своего влияния: Александра, Лисимаха и Антиоха. Это отступление подчеркивает упадок Вифинии после смерти Никомеда, поскольку в нем подчеркивается, как предшественники покойного суверена преуспели в превращении своего царства в значимую силу в Малой Азии. Кончина вифинского царя инициирует кризис престолонаследия, усложнившего борьбу против Селевкидов, которыми теперь правит Антиох II. События, описанные в F 13-17, относятся к числу самых сложных для датировки, поскольку хронологический порядок, в котором они связаны друг с другом, довольно запутан. Союз Никомеда с галатами показывает свою ограниченность, поскольку Мемнон сообщает, что Гераклея стала жертвой галатских набегов (14.3 ; 16.2-3). Итак, похоже, что смерть Никомеда разрушила договор, который оговаривал, что галаты не будут нападать на союзников царя, в том числе на Гераклею. Более того, последовавшая война в Вифинии после смерти царя провозгласила о разрыве союза Гераклеи с Вифинским царем. Эти два аспекта рассказа имеют особое значение, поскольку в F 19-20 Мемнон сообщает о войнах, ведомых последовательно вифинским царем и галатами против Гераклеи, истоки которых, как кажется, историк показывает здесь. Эта группа фрагментов также вводит нового союзника Гераклеи и «Северного союза» — Птолемея II (F 14.1 ; 17), первые действия которого в рядах врагов Селевкидов, несомненно, исчезли в резюме, составленном Фотием.
После сообщения об основании Никомедии в F 12.6 Мемнон интересуется различными театрами военных действий с участием противников Антиоха II. F 13 показывает столкновение между Византием, членом «Северного Союза», с Каллатисом и Истром. В оставшейся части истории Мемнона, в том виде как она до нас дошла, нет никаких указаний, чтобы связать этот эпизод с другими, но в комментарии я попытаюсь продемонстрировать, что эти два города были в союзе с Антиохом и что война на левом берегу Понта представляет собой еще один аспект борьбы с Селевкидами, в частности конфликт между Птолемеем II и Антиохом II. F 14 посвящен войне за престолонаследие в Вифинии, F 15 показывает действия Антиоха в проливах и, в частности, в Византии. В F 16 сообщается об участии Гераклеи в делах Понта. Из–за такой организации по регионам краткие хронологические элементы, содержащиеся в некоторых их этих фрагментов, следует тщательно обследовать. Так, выражение «ού πολλω δε ύστερον χρόνφ», которым вводится F 13, на мой взгляд, относится к F 12.6. Поэтому следует предположить, что война за факторию Тому между Византием и Томой с Каллатисом, началась после основания Никомедии. С другой стороны, хотя Мемнон рассказывает об этом конфликте и его последствиях в одном пассаже в соответствии со своим «методом», об окончании войны сообщает в конце F 13 и предваряет словом «ύστερον», конфликт имел место после начала вифинской войны, о которой сообщается в следующем отрывке (F 14.1), но до окончательного утверждения Зиела на троне (F 13.2).
F 14.1 вводится выражением «ού πολλοΰ δε πάνυ ρυέντος χρόνου»: оно относится, по моему мнению, к смерти Никомеда, которая по Мемнону началась «вскоре после» начала войны за Тому. Что касается ссылки на бегство в Армению Зиела, старшего сына Никомеда, то это на мой взгляд, представляет собой напоминание о причинах войны за наследство в Вифинии, которая вспыхнула после смерти государя и может быть поставлена до вспышки войны за факторию Тому
F 15, в котором Мемнон упоминает войну между Византием и Антиохом II, не вводится ни одной хронологической ссылкой. Я не буду повторять аргументы, которые будут развиты в историческом комментарии, но многие исследования, посвященные этому отрывку, как правило, ставят его в одно время с войной за Тому. Царь Селевкидов напал на византийцев после начала войны, которую они начали против Каллатиса и Истра, но еще до ее окончания. Схематически, я бы сказала, что F 15 должен быть расположен между вводным выражением в F 13 «ού πολλω δε ύστερον χρόνφ» и выражением в середине фразы этого же фрагмента «ύστερον». Вмешательство Фотия на этом уровне повествования является просто вопиющим, так как связь между F 15, F 14.3 и 16.1 отсутствует. Патриарх, подводы итог этой части текста, сохранил только факты, а не причины войны, которую Антиох вел против Византия.
F 16 вводится выражением столь же неточным, как и в F 13 и 14: «συνέβη δε μετ’ ού πολύ», которое, на мой взгляд, относится к событиям, указанным в F 14.2 и 14.3, то есть восшествием на вифинский престол Зиела и набег галатов на гераклеотов. Кроме того, F 16.1 вводится упоминаем о смерти царя Понта Ариобарзана, событием, нужным для установления хронологических пределов фактов, сообщаемых позже. С другой стороны, F 17 не содержит ссылок такого типа. Он упоминает о дарах Птолемея II Гераклее, когда, согласно Мемнону, царь «достиг вершины благополучия». Выражение можно интерпретировать по–разному, но мне кажется, что этот эпизод упоминается в этом пункте истории, чтобы на позитиве закончить рассказ F 13-16. Действительно, в качестве основы для повествования этих фрагментов мы находим еще одну тему Мемнона: влиятельность его родного города в регионе. В F 14-16 упоминается о помощи, оказанной городом Вифинии, Византия и Амиса, а в F 17 служит не только для того, чтобы подчеркнуть важные отношения с великими монархами того времени, но и показывает, как Гераклея, которая проявляла щедрость в свое время, получала вознаграждение.
Во второй части текста Гераклея остается в центре повествования, которое представляет нового героя: Рим (18-21). Мемнон посвящает римлянам отступление, чтобы объяснить их присутствие в Азии. Эта история римского могущества, рассказанная с самого начала, резко обрывается Фотием (F 18.1-18.5). Патриарх кратко рассказывает об основных войнах римлян на западе, в частности о тех, что они вели против Македонии. Он упоминает поражение Персея, которое с хронологической точки зрения располагается после войны с Антиохом III неявно упомянутой во фрагменте F 18.6 и о последствиях которой Мемнон сообщает в F 18.9. Эта «хронологическая» странность может быть объяснена в той мере, в которой отступление посвящено событиям на западе, а в F 18.6 рассказывается о войнах на Востоке и в Малой Азии.
Во фрагментах 18.6-10 Мемнон подчеркивает хорошие отношения, существующие между римлянами и гераклеотами. Именно в контексте борьбы с царем Селевкидом, Антиохом III, город вступает в отношения римлянами. Гераклейский историк подчеркивает вовлечение родного города в войну в качестве посредника. Положение, которое он приписывает гераклеотам в антиохийской войне, принадлежит к теме, преобладающей в F 9-17, а именно, борьбе с Селевкидами, а Рим таким образом представлен как новый союзник Гераклеи против этого потомка ряда государей, которые начиная с Селевка, были традиционными врагами Гераклеи. Более того, Мемнон настаивает на связи Гераклеи и римлянами, чтобы напомнить (своим читателям?), что город был верным союзником Рима. Единственная причина, по которой город потерял дружбу римлян на самом деле случилась по причине предательства определенных лиц, а не по воле народа.
Следующие фрагменты, посвященные войнам ведомым Прусием I (F 19) и галатами (F 20) против гераклеотов, повторяют темы, обсуждавшиеся до F 18. Действительно, в F 14 и 16 Мемнон набрасывает основы конфликта между городом и племенами галатов, тогда как F 14 показывает, на мой взгляд, ухудшение отношений между гераклеотами и Вифинским царством. Смерть Никомеда и участие города на стороне противников Зиела, старшего сына царя, лишенного наследства в интересах его малолетних сводных братьев, положила начало новому конфликту с правителями вифинян.
Разумеется, Мемнон ничего не говорит о войне между Гераклеей и Зиелом после воцарения последнего. Но плохие отношения между городом и Вифинией вернулись ко времени Зипойта I, а союз между двумя государствами, по–видимому, существовал только во время правления Никомеда. Мемнон организовал рассказ в F 18-21 по разным протагонистам. Так, хронология событий, описанных в F 19-20, не зависит от того, что находится в F 18.6-10, тем более, что согласно Фотию, F 19 относится к пятнадцатой книге истории Мемнона, тогда как события, о которых сообщается в F 18, изложены в предыдущих книгах. Факты, описанные в F 19.1, то есть завоевание владений гераклеотов — Киерос и Тиоса — Прусием, вероятно, расположены до событий, изложенных в F 18.6, то есть до прибытия римлян в Азию в 190 г. Однако, такая датировка — это только предположение, полученное в результате исследований, проведенных по этому вопросу, поскольку текст Мемнона не содержит хронологической информации. В F 19.2 Мемнон сообщает об осаде Гераклеи Прусием, и этот отрывок вводится выражением «εφ’ αίς κάκείνην κραταιως επολιόρκει», что помещает военные действия вифинян против города после взятия Киерос и Киоса. Однако выражение слишком неопределенное, чтобы узнать сколько времени отделяет два эпизода. Согласно выводам, которые я смогла сформулировать в комментарии, и толкованию, которое может быть сделано исходя из F 19.3, получается, что царь умер через несколько лет после нападения на Гераклею (κάκει βιους ετη ού πολλά), и как мне кажется, осада происходила после Апамейского мира, упомянутого в F 18.9.
F 20 предваряется «эталонным событием», о котором упоминалось ранее: появление римлян в Азии. Итак, признав, что этот эпизод относится к прибытию римских полководцев в 190 г., мы должны поставить нападение галатов на Гераклею до фактов, о которых говорится в F 18.6. Наконец Мемнон напоминает о Союзнической войне в Италии в F 21, и хотя в этом отрывке содержится много несоответствий, которые здесь не будут обсуждаться, она поставлена после фактов, сообщенных в F 20.
Начиная с F 22 Гераклея все меньше присутствует в рассказе, посвященном митридатовым войнам (F 22-38) и больше не составляет центрального элемента[2]. История этого конфликта состоит из четырех этапов. Первый посвящен причинам войны между Римом и Митридатом VI Евпатором (F 22.1-22.5). F 22.1, введенный выражением «μετά ταΰτα», таким образом помещает митридатову войну после событий, о которых сообщалось ранее, и, в частности, после начала Союзнической войны в Италии. Он начинает свою историю с оккупации Каппадокии в 100/99 г., которую он явно представляет в качестве очевидной причины: φαινομένην αιτίαν. Хронологический порядок событий наблюдается в F 22.4 и 22.5, которые хронологически следуют за F 22.1. Напротив, F 22.2 и 22.3 относятся к событиям, предшествующим тем, о которых сообщается в F 22.1, поскольку Мемнон, который обязуется установить истинную причину конфликта, а именно характер царя, касается важных эпизодов начала царствования повелителя Понта.
Фрагменты 22.6-25.3 посвящены первой Митридатовой войне. Мемнон организует свой рассказ в соответствии с различными театрами военных действий. F 22.6-22.9 посвящены военных действий в Азии. Последовательность фрагментов не согласуется с хронологической последовательностью, поскольку резня италийцев в Азии (22.9) излагается после осады Родоса (22.8). Мемнон пытается установить связь между различными эпизодами, и для этой цели представляет причины и следствия сообщаемых им фактов. Эта причинная связь идет раньше абсолютной хронологии событий. Так, после рассказа об успехах понтийцев в Азии, следует рассказ, что Родос остался единственным союзником Рима и раскрываются последствия этой верности: нападение Митридата на город. Что касается «эфесской вечерни», то она представляет пример верности греческих городов царю. Таким образом, весьма вероятно, что выражение «μετά δε ταΰτα», которым предваряется F 22.9, относится к вторжению в Вифинию, упомянутому в начале F 22.8, а не к осаде Родоса, упомянутой в конце этого пассажа. Итак, F 22.8 сообщает о последствиях (об осаде Родоса) связанных с нею фактов (верность Родоса), которые не обязательно наступили немедленно с хронологической точки зрения. Эта процедура уже использовалась Мемноном в F 9.4 и F 13, и в этом случае следует признать, что историк Гераклеи не допускает ошибок. Однако, в той мере, где порядок событий не обоснован автором, последовательность событий в F 22.8 и 22.9, как представляется сегодня, является неточной.
Фрагменты 22.10-22.13 выделены под военные действия в Греции и каждый отрывок посвящен отдельному протагонисту. В 22.10 упоминает о действиях понтийцев и включает прибытие Суллы в Грецию, действия которого излагаются в следующем фрагменте. F 22.12, как кажется, сильно ужат Фотием, и, вероятно, путает действия, выполняемые двумя понтийскими армиями. Организация повествования, которая следует за разными римскими и понтийскими протагонистами, подчеркивает проблему хронологии, поскольку захват Амфиполя, упомянутый в F 22.12, имел место до захвата Афин, упомянутого в предыдущем отрывке. Наконец, F 22.13 сообщает о столкновении двух вражеских армий.
Мемнон сообщает о высылке жителей Хиоса в F 23 и сообщает как к ним на помощь пришли Гераклеоты. Это первое и единственное упоминание об участии города в первой митридатовой войне. Историк сообщает, что гераклеоты помогли хиосцам восстановиться в своем городе, и этот эпизод вводится термином «ύστερον»; но, кажется, что это возвращение произошло после первой митридатовой войны. Использование этого хронологического элемента — еще один пример метода Мемнона, который связывает последствия после фактов, упомянутых в следующем отрывке. Новые протагонисты, римляне Флакк и Фимбрия представлены во фрагменте 24. Факты, сообщаемые в F 24.1-24.4 посвящены событиям в Азии, связанным с этими двумя людьми. Наконец, окончание войны упоминается в F 25 и повествование снова фокусируется на Сулле. Мемнон излагает причины и условия заключения мира в Дардане и сообщает, как Сулла и Митридат возвращаются к своим занятиям после заключения договора.
Фрагменты F 26.1-26.4 посвящены второй митридатовой войне, кратко изложенной Мемноном и не представляют хронологической проблемы. Последняя война Рима с царем Понта рассказана довольно подробно. Во фрагментах 27.1-28.4 гераклейский историк сообщает о военных действиях, ведомых римлянами и понтийцами, которые постоянно сталкивались в боях. Эти отрывки примечательны битвами при Халкедоне и Кизике, выигранные Митридатом и Лукуллом. Фрагмент 27.1, который извещает об отправке Лукулла и Котты против Митридата, вводится выражением «μετ’ ού πολυν δε χρόνον Σύλλας εν 'Ρώμη τελευτά». Хронологический порядок соблюдается, но представление событий создает впечатление, что Сулла умер вскоре после окончания второй митридатовой войны и что Лукулл и Котта получили назначение на следующий день после его кончины. Но период, в течение которого происходят эти три события, длиннее чем кажется, так как конец войны между Муреной и Митридатом приходится на весну 81 г., Сулла умирает в 78, а римские войска во главе с Лукуллом и Коттой были отправлены в Азию только в 73 г.
Во фрагментах 27.2-3 Мемнон сообщает об организации понтийских армий, а в F 27.4 он говорит о разделении римской армии, поскольку Лукулл покидает Котту и флот в Халкидоне, между тем вновь он упоминается в F 27.8, стоящего лагерем на (реке) Сангарии. Гераклея находится в центре событий, изложенных в F 27.5-6 и историк сообщает, как город подвергся выплате дани римлянам. Первая большая битва, упомянутая в F 27.7 произошла на Халкедоне и победу одержал Митридат. F 28.1-4 посвящены осаде Кизика Митридатом, которая закончилась победой Лукулла и бегством царя Понта.
Группа фрагментов 28.5-29.6 является поучительным примером метода Мемнона, поскольку повествование о событиях после осады Кизика следует за каждым римским протагонистом, тогда как упоминаемые в этих отрывках факты иногда происходят одновременно. Фрагменты 28.5-28.8 описывает действия Триария, Барба, Котты в Апамее, в Прусе на Олимпе и Прусиаде Приморской, Никее. Завоевание последней — повод для Мемнона пересказать легенду об основании (F 28.9-11). Триарий и Котта соединяются в Никомедеи, откуда бежал царь (F 29.2). Одновременно с отвоевыванием вифинских городов Лукулл ведет борьбу на море против понтийских стратегов, причем Мемнон упоминает только победы. Во время бегства в Понт царю удалось взять под контроль Гераклею (F 29.3-4). Фрагменты 29.5 и 29.6 относятся к приготовлениям, сделанными обеими сторонами. Итак, Мемнон сообщает, как царь организовал свою армию и попытался собрать союзников, чтобы противостоять своим врагам, в то время как главные римские протагонисты собирают свои силы в Никомедии (F 29.5). Этот отрывок является отдельным эпизодом повествования, поскольку начиная с этого эпизода Мемнон четко сообщает о военных действиях, проводимых Лукуллом, Коттой и Триарием на различных театрах военных действий.
Итак, Мемнон последовательно сообщает о преследовании Митридата Лукуллом, бегстве царя в Армению и завоевание главных городов Понта римлянами (F 29.731.3), а также об осаде Гераклеи Коттой, к которой вскоре присоединился Триарий (F 32 ; 34-36), после того как последний победил понтийцев у Тенедоса (33). Фрагмент 37 в основном посвящен осаде Лукуллом Синопы, и с хронологической точки зрения это продолжение событий, о которых сообщалось в F 36. Рассказ о третьей митридатовой войне заканчивается в F 38 представлением армянской кампании, в ходе которой Лукулл противостоял войскам Тиграна, и заканчивается битвой при Тигранокерте, в которой победили Римляне. Последний упомянутый факт — отправка армянского и римского посольстве царю Парфии.
Последние два фрагмента посвящены судьбе Гераклеи, события начинаются с процесса над Коттой в Риме. В F 39 Мемнон упоминает факты, которые произошли до изложенных во фрагменте 38.8, поскольку возвращение Котты произошло в 71 г., а битва при Тигранокерте — осенью 69 г. F 40.4, которым заканчивается рассказ Мемнона, в том виде как он дошел до нас, рассказывает о смерти Бритагора, которая датируется 47 г., то есть тогда, когда согласно историку гераклеоту, Цезарь готовился вернуться в Рим. Мемнон сообщает, что гераклеоты, которые попали в плен и были привезены в Рим завоевателями, получили разрешение вернуться в родной город после суда над Коттой (F 39.4). Более двадцати лет отделяют судебный процесс над Коттой от смерти Бритагора. Рассказ о событиях, происходящих между двумя этими эпизодами, очень лаконичен и ограничивается упоминанием реконструкции Гераклеи. Автор сообщает, что гераклейский аристократ остался в Риме после суда и что «прошло несколько лет» (καί τινων ετών άνυσθέντων) до его возвращения в Гераклею (F 40.1). Бритагор добился обещания вернуть «свободу» родному городу, «в тот момент, когда власть в Риме была сосредоточена в руках Юлия Цезаря (ήδη δε της 'Ρωμαίων ήγεμονίας εις ενα περιϊσταμένης ανδρα Γάϊον Ιούλιον Καίσαρα). Мемнон рассказывает, что прошло несколько лет между возвращением Бритагора в Гераклею и возглавляемым им посольством к Цезарю: διαγεγονότων μεν πολλών ετών. Наконец, последний фрагмент сообщает, что Бритагор умер после двенадцатилетнего пребывания в свите Цезаря (δωδεκαετίας), — ошибочная датировка, поскольку признав, что первое посольство гераклеотов к Цезарю было послано летом 48 г.[3], это помещает смерь Бритагора в 36 г., когда римлянин был уже мертв и не мог в это время собираться в Рим.
1. Словарь тирании
Я отметила пятнадцать терминов, связанных с тиранией, два из которых относятся к преступлениям, совершенных сторонниками Клеохара, одного из вождей понтийского гарнизона в Синопе по время третьей митридатовой войны (37.1 ; 37.3). Два других термина используются в отношении Дионисия Старшего Сицилийского (4.5) и тиранов, предшествующих Клеарху (1.2). Остальная часть списка относится к гераклейским тиранам:
τυραννήσαντος : 4.5 (Дионисий Сицилийский): του Διονυσίου πάσαν επισκευήν τού Σικελίας τυραννήσαντος.
τυραννήσας : 1.4 (Клеарх): τούτων δε τυραννήσας δυοκαίδεκα.
τυραννίδι : 1.1 (Клеарх): Κλέαρχον μεν ούν επιθέσθαι πρώτον τυραννίδι κατά της πόλεως.
τυραννικώ : 37.1 (Клеохар): τυραννικώς ήρχον, ταύτη νομίζοντες διαφυγειν της επί Λεονίππφ μιαιφονίας τήν δίκην.
τυρραννικώτερον : 37.3 (Клеохар): καί τυρραννικώτερον ετι της πόλεως.
τυραννίς : 1.2 (тираны, предшествующие Клеарху): προ τών αλλων οΰς ή τυραννίς άπέδειξεν όνομάζεσθαι.
τυραννίς : 2.5 (Сатир): ών ή τυραννίς είχεν ζ*.
τυραννίς : 5.3 (Клеарх и Оксатр): ών ή τυραννίς ηθροίκει χρημάτων.
τύραννον : 1.5 (Клеарх): οί μέντοι γε άνηρηκότες τον τύραννον.
τύραννον : 3.1 (Тимофей): ώς μηκέτι τύραννον άλλ’ εύεργέτην αύτόν, οίς επραττε καί σωτηρα.
τύραννον : 4.6 (Дионисий): καί τον τύραννον άπαξιώσας, το βασιλέως άντέλαβεν ονομα. τύραννος : 1.4 (Клеарх): εθυε μεν γάρ δημοτελη θυσίαν ό τύραννος.
τυράννου : 2.1 (Сатир): Σάτυρος δε ό του τυράννου άδελφός.
τυράννους : 2.1 (Клеарх): Κλέαρχον άλλά καί πάντας τυράννους ύπερέβαλεν.
τυράννων : 6.1 (тирания в Гераклее): ετεσιν ύπό τε των εμφυλίων τυράννων καί μετ’ εκείνους ύπο Λυσιμάχου άφήιρηντο.
2. Характеры и поведение тиранов и тиранических персонажей
Мемнон посвящает большую часть своего рассказа тиранам, и, в частности, их портретам, которые весьма стереотипичны. В реальности мало что осталось от их конкретных деяний в экономической, военной и политической сферах. Признав, что Мемнон рассказывал об их политике, Фотий ничего из этого не сохранил, кроме Тимофея и Дионисия. Описание, которое Мемнон дал о царствовании Тимофея, старшего из двух братьев, ограничивается несколькими упоминаниями об его экономической политике и намеками на ведомые им войны. Однако его портрет остается стереотипным, вероятно, немного больше, чем у Дионисия. Последний описан в положительных выражениях, но рассказ Мемнона, обобщенный Фотием, предлагает более подробную информацию о внешней политике тирана, и, в частности, о том, что влияние Гераклеи усилилось и что Дионисий присоединил новые территории, отныне подчиненные власти гераклеотов. С другой стороны, следует признать, что текст Мемнона ничего не сообщает нам о функционировании институтов при тирании.
В этой части я не буду заниматься какими–либо деяниями тиранов в экономических вопросах и даже их военными кампаниями, которые будут рассмотрены в историческом комментарии. С другой стороны, я предлагаю провести сравнительное исследование портретов разных тиранов: от Клеарха, до смерти его внуков, Клеарха II и Оксатра, чтобы пролить свет на то, как этих персонажей воспринимал историк Гераклеи. Несомненно, этот последний зависел от тех портретов, которые уже были нарисованы его источниками. Однако, мне кажется, что общие черты, связывающие эти портреты и, в частности, используемый словарь, указывают на Мемнона, особенно те, что мы находим во второй части труда, для которого гераклейский историк пользовался другими источниками.
Действительно, во время третьей митридатовой войны, когда Гераклея была осаждена римлянами, те, кто исполнял власть в городе, были представлены не только как предатели, но и как тираны, не только их характеры, но их действия. Фактически это не была тирания, какая существовала в Гераклее во времена династии Клеарха. Тем не менее Мемнон описывает правление Леохара и его сторонников как «тиранию». Используемый словарь имеет сходство с тем, который присутствует при описании первых тиранов. Итак, хотя классические и эллинистические источники дают портреты с использованием одних и тех же стереотипов, вполне вероятно, что восприятие Мемноном этого типа правления и таких вождей отразилось на его работе, чего не было бы, ограничься он простым воспроизведением своих источников.
Лексическое поле жестокости зарезервировано для первых двух тиранов: Клеарха и Сатира, а также последних двух правителей династии, Клеарха II и Оксатра. Оно также присутствует в изображении Мемноном «предателей» во время осады Гераклеи. Наиболее часто встречаются два термина: μιαιφονία и ώμος и их производные[1]. Я перечислила девять случаев употребления слова μιαιφονία и его вариантов, пять из которых применены к Клеарху и Сатиру. Что касается термина ώμος, из девяти выявленных случаев четыре относятся к описанию двух братьев.
Так Мемнон сообщает, что Клеарх был жесток и кровожаден по отношению к своим подданным (F 1.1 : ώμον δε τοις ύπηκόοις και μιαιφόνον) и каким образом его жестокость провоцировала заговоры против его личности (F 1.3 : διά το μιαιφόνον καί μισάνθρωπον καί ύβριστικον). Термин μιαιφόνως Мемнон снова использует, когда сообщает как при смерти тирана мучили те, «кого он жестоко убил» (F 1.4 : είδωλα δε τά φαντάσματα ην ών εκείνος μιαιφόνως άνηιρήκει). Портрет его брата ничуть не лучше, поскольку последний представлен как человек, имеющий «разум, склонный к убийству» (F 2.1 :προς τάς μιαιφονίας μόνον όξύρροπον εχοντα) и который «своей жестокостью превзошел не только Клеарха, но и всех других тиранов» (F 2.1 : ος ώμότητι μεν ού Κλέαρχον άλλά καί πάντας τυράννους ύπερέβαλεν), хотя временами «пресыщался кровью соплеменников и преступлениями» (F 2.1 : εί καί χρόνος αύτωι κόρον λαβειν των εμφυλίων αιμάτων καί της μιαιφονίας ύπεξέλυεν). Мемнон завершает жизнь этого тирана так же, как и жизнь Клеарха, напоминая, что он «жестоко и противозаконно обращался с гражданами» (F 2.5 : τελευτών τοις όρώσιν έννοειν δίκας αναιτεισθαι ών ώμώς τε και παρανόμως τους πολίτας διέθεσαν).
Мемнон особо выделяет отсутствие гуманности у этих двух тиранов. Он отмечает злобный характер Клеарха (F 1.3 : μισάνθρωπον καί ύβριστικον) и что Сатир «не желал научиться чему–либо человеколюбивому или кроткому и был неспособен к этому» (F 2.2 : καί νουν δε προς τάς μιαιφονίας μόνον όξύρροπον εχοντα φιλάνθρωπον μηδέν μηδέ ήμερον μήτε μαθειν έθελησαι μήτε φυναι έπιτήδειον). Представление Сатира как личность не склонную к изучению искусства и философии, безусловно, является способом отличить его от брата, который слушал Платона и Исократа (см. 1.1). Таким образом, возможно в этом нужно видеть причину, по которой его жестокость превосходила всех других тиранов. Клеарх должен был отвергнуть уроки своего учителя, но во время пребывания в Афинах, как утверждает Исократ, был добрым человеком, тогда как Сатир был негодяем от природы. Другой момент, в котором отличаются эти братья, является тот факт, что основатель тирании в Гераклее насаждал божественную родословную, провозглашая себя сыном Зевса. Эти притязания и способ появления на публике, чтобы внушить страх и сделать себя более привлекательным (F 1.1 καί τους χιτώνας έπί το φοβερόν τε καί άβρότερον : «он менял одежду, чтобы внушить страх или сделаться более привлекательным») являются доказательством его чрезмерной гордости (F 1.1 : καί εις ακρον αλαζονείας έλάσαι ; см. F 22.3 в отношении Митридата), что несомненно осуждается термином ύβριστικόν (F 1.3). Мемнон также выставляет его высокомерие как источник недовольства его противников, которые устроили заговор против Клеарха (F.1 3).
Мемнон описывает преступления, устроенные двумя первыми тиранами Гераклеи и есть заметная разница в том как эти последние воспринимали и сами воспринимались гераклеотами. Действительно, историк, по–видимому, проводит различие между поступками Клеарха до его прихода к власти и теми, которые он совершил во время своего правления. Преступления Клеарха, совершенные во время государственного переворота, также дали Мемнону возможность составить список отрицательных качеств тирана, представляя его как человека извращенного (κακός), неблагодарного (αχάριστος), жестокого (βίαιος), дерзкого (τολμηρός): ού ταυτα δέ μόνον γενέσθαι κακόν αλλά καί προς τους εύεργέτας αχάριστον καί πάντα βίαιόν τε καί τά ατοπα τολμηρόν (F 1.2). Согласно Мемнону, к этим порокам добавилась наглость Клеарха (F 1.2 : δραστήριος) посмевшего напасть на своих благодетелей (τους εύεργέτας) и на своих сограждан (των ομοφύλων)[2] . С другой стороны, в предыдущем отрывке Мемнон упоминает о его жестокости по отношении к подданным (F 1.1 : τοις ύπηκόοις). Мне кажется, что это различие между подданными и согражданами ясно указывает периоды, во время которых совершались преступления Клеарха.
Случай с Сатиром отличается, поскольку Мемнон упоминает о преступлениях, совершенных пришедшим к власти братом Клеарха против убийц своего брата (F 2.1: τω αδελφω ετιμωρήσατο) и против сограждан (F 2. 2: κόρον λαβειν των εμφυλίων αιμάτων). Когда он упоминает призраков, которые явились мучить Сатира на смертном одре[3], он указывает, что это были граждане (F 2.5 : τελευτών τοις ορωσιν εννοειν δίκας αναιτεισθαι ών ώμως τε και παρανόμως τους πολίτας διέθεσαν). Таким образом, термин «подданные» никогда не применяется Мемноном в отношениях между Сатиром и гераклеотами. Очень возможно, что Фотий стер это различие, составляя резюме Мемнона, но я сильно сомневаюсь. На самом деле мне кажется, что это различие связано с тем, что Сатир был назначен опекуном своих племянников и что гераклеоты были подданными Тимофея и Дионисия, а не Сатира (F 2.1 : Σάτυρος δε ο τού τυράννου αδελφός, οία δή επίτροπος καταλειφθείς των παίδων Τιμοθέου καί Διονυσίου, τήν αρχήν ύποδέχεται и F 2.4 : ούτος ετι ζών καί γήραι βαρυνόμενος Τιμοθέωι τωι πρεσβυτέρωι των παίδων του αδελφού εγχειρίζει τήν αρχήν) [4] .
Тимофей отмечает поворотный момент в истории тирании в Гераклее, поскольку его поведение, как описывает Мемнон, было противоположно поведению его отца и дяди. Такое изменение в способе управления сделает для гераклеотов его власть более приемлемой, а режим правления постепенно изменится на царствование. Что касается тех, кто осуществлял эту власть, незаконно установленную в городе, то и манера правления больше походила на правление хорошего царя[5]. Лексическое поле, используемое Мемноном для описания этих «добрых тиранов», более разнообразно, чем у первых двух тиранов, но историк рисует все еще очень стереотипный портрет этих вождей, особенно в случае Тимофея.
Термины, используемые Мемноном для обозначения первых мероприятий Тимофея: ουτω ταύτην επί το πραότερον καί δημοκρατικώτερον μετερρύθμιζεν (F 3.1). Тот факт, что он реформировал власть, сделав ее «более мягкой» и «более демократичной», знаменует правление сына Клеарха. Я более подробно вернусь к термину δημοκρατικώτερος, но в случае с Тимофеем следует помнить, что молодой вождь сменил способ правления в Гераклее. Он объявил об амнистии и освободил всех заключенных, в частности тех, кого его предшественники бросили в цепи, потому что подозревали их во враждебности к власти. В этих отрывках, посвященных Тимофею, выявляется, что последний, по–видимому, не преследовал противников власти и не осуществлял «политику чисток», подобную той, что проводили его отец и дядя. Конечно, во времена его предшественников противники тирании были либо убиты, либо заключены в тюрьму, либо изгнаны. Но факт остается фактом: Тимофей смог навязать свою власть мягкими манерами и еще прочнее укрепить режим.
Нужно отметить, что Мемнон использует термин «тиран» только два раз в портретах Тимофея и Дионисия, но они не квалифицируются как «τύραννοι». Действительно, он рассказывает о том, как деяния Тимофея, и в частности, манера правления, «заработали ему имя не тирана, а благодетеля и спасителя (F 3.1 : ώς μηκέτι τύραννον άλλ’ εύεργέτην αύτόν, οίς επραττε, και σωτηρα όνομάζεσθαι). Что касается Дионисия, презирая имя тирана, он взял имя царя (F 4.6 : καί τον τύραννον άπαξιώσας, το βασιλέως άντέλαβεν ονομα). Итак, первый трансформировал власть по способу управления, сделав ее более терпимой и более приемлемой, тогда как последний узаконил ее, провозгласив себя царем. Разумеется, Дионисий мог утвердить себя таковым в той мере, в какой он поддерживался подданными, о чем Мемнон упоминает несколько раз (F 4.1 : εί μή συνέσει πολλή καί άγχινοία καί τη των ύπηκόων εύνοία ; F 4.6 : άλλα καί εύπραγία καί εύνοια των ύπηκόων).
Отношения двух братьев с гераклеотами Мемнон постоянно описывает на базисе управляемый–правитель. Действительно, термин «сограждане» больше не используется, а граждане Гераклеи всегда называются «подданными». Другой пример с Тимофеем показывает эти отношения через термин άρχομένοι. Мемнон сообщает (F 3.2), что «в отношении своих подданных он был мягок и кроток»: τοις δ’ άρχομένοις γλυκύς τε καί ήμερος. Выбор термина на мой взгляд показывает несколько иные отношения. Это не только те, кто подчиняется, но и те, кто управляется. Возможно, что в этом контексте термин δημοκρατικώτερος, упомянутый в F 1.1 приобретает полный смысл. По мысли Мемнона граждане не могут быть подчиненными, послушными незаконной власти. Выставляя свою власть «более демократичной», Тимофей вел себя скорее как магистрат, осуществляющий άρχή, и с тех пор превратил гераклеотов в граждан, управляемых законной властью.
Сыновья Клеарха проявляют разные качества, и прежде всего в своих отношениях с подданными они отличаются от страшных предшественников. Согласно Мемнону Тимофей был справедливым и гуманным судьей (F 3.1 : και δικαστής ακριβής ήν όμοΰ και φιλάνθρωπος). Эти качества судьи, несомненно, подчеркивают, что лидер Гераклеи не сажал в тюрьму и не убивал своих подданных по произволу, в отличие от Клеарха и Сатира. Термин «φιλάνθρωπος» используется во второй раз, когда Мемнон перечисляет его военные качества (F 3.2 : καί τηι μεν εύτολμίαι δεινως απότομος, τηι δε μετριότητι φιλάνθρωπος τε καί μειλίχιος) и это имеет смысл при чтении портретов, нарисованных Мемноном для первых двух тиранов, поскольку он еще раз подчеркивает поразительную разницу между Тимофеем и его предшественниками. Действительно, «φιλάνθρωπος» используется для Сатира, но к нему не применяется. Напротив, Мемнон уверяет, что он был не способен научиться человеколюбию (F.2.2). Что касается Клеарха, его характер обозначается как «μισάνθρωπος» (F 1.3).
Мемнон также сообщает, что старший сын Клеарха вел себя как благодетель и спаситель (F 3.1 : ώς μηκέτι τύραννον άλλ’ εύεργέτην αύτόν, οίς επραττε, καί σωτηρα όνομάζεσθαι) и упоминает качества обоих братьев. Итак, их характеры описываются как «мягкий» (F 3.1 : πραότερον ; F 4.8 : πραότερος) и Мемнон восхваляет их доброту: тогда как Тимофей проявил это качество на поле боя (F 3.2 : οίκτίρμων τε το ήθος καί χρηστός), Дионисий получил прозвище «Доброго» (F 4.8 : εν αύτή (ώς εϊρηται) γεγονώς καί το Χρηστός έπίκλησιν εκ των ήθων ένεγκάμενος). Однако, в случае Дионисия необходимо отметить выражение ώς εϊρηται, которое вызывает небольшую проблему. Действительно, оно предполагает, что в предыдущих отрывках уже упоминался характер Дионисия. Между тем, в рассказе дважды упоминается, что правитель гераклеотов пользовался поддержкой подданных, но описания характера, в отличие от Тимофея, нет. Итак, почему Фотий ссылался на замечания, которые отсутствуют в его резюме? Я думаю, что выражение Мемнона, и это, на мой взгляд, свидетельствует о вмешательстве Фотия в портрет Дионисия, поскольку он сохранил только события царствования, связанные с военными действиями. Передача слов Мемнона «ώς εϊρηται» дает основание полагать, что в резюме изменен оригинальный рассказ историка–гераклеота.
Эта последовательность эпитетов предлагает положительный портрет Тимофея и Дионисия, отличный от портретов Клеарха и Сатира. Принятие власти, незаконно установленной, поясняется способом правления сыновей Клеарха, сумевших создать новые связи со своими подданными на основе доброжелательности, качества, которое хороший царь проявляет к своим подданным. Другая причина поясняет характер связей, объединяющих Тимофея и Дионисия со своими подданными. Через свои реформы и свою внешнюю политику они сумели утвердиться в качестве сильных монархов, своими успехами укрепив легитимность правления[6].
Мемнон намекает на войны, ведомые Тимофеем, но не дает никаких указаний на место, период и даже на врагов, с которыми пришлось столкнуться правителю гераклеотов. Возможно это Фотий опустил подробности, но также возможно, что Мемнон, или даже его источник, не дал таких указаний. Более того, портрет Тимофея на войне, который историк рисует историк, остается весьма стереотипным и ограничивается последовательностью превосходных эпитетов, подчеркивающих качества монарха–главнокомандующего. Итак, Тимофей представлен как отважный воин (F 3.2 : ού μήν άλλα γάρ και προς τάς πολεμικάς των πράξεων άνδρείως εφέρετο) и «kalos kagathos» (F 3.2 : μεγαλόφρων δε ην καί γενναίος σωμα καί ψυχήν : «он был велик духом и благороден телом и духом». Удивительно видеть эти же качества в Хионе, убийце Клеарха. Действительно, тот кто нанес смертельный удар Клеарху описан в терминах, близким к тем, что Мемнон использовал для Тимофея: Χίωνος του Μάτριος, άνδρος μεγαλόφρονος (F 1.3 : «Хион, сын Матрия, человек великий духом»). Мемнон также подчеркивает смелость заговорщиков, в момент когда они были перебиты телохранителями тирана: ούκ άγεννως άνδρισάμενοι (F 1.5). Несомненно, в этих вопросах необходимо видеть благосклонность Мемнона (или его источника?) к тем, кто пытался своими действиями восстановить законную власть.
Как я указывала ранее, Мемнон подчеркивает человеколюбие Тимофея (φιλάνθρωπος), к которому добавляет умеренность (F 3.1 : καί τή μεν εύτολμία δεινως άπότομος, τή δε μετριότητι φιλάνθρωπος τε καί μειλίχιος «опасность делала его резким и грозным, но умеренность делала его человеколюбивым и доброжелательным»). Поведение Тимофея в части военных действий, по–видимому, снова противопоставляет его поведению отца, который согласно Мемнону, тоже вел внешние войны: καί ει τι εν άλλοφύλοις εφρόνει πολέμιον (F 1.2)[7].
И наоборот, Мемнон рисует гораздо менее стереотипный портрет Дионисия и не довольствуется перечислением разных качеств монарха. Он помешает кампании Дионисия в контекст, выделяет врагов Дионисия — Александра и Пердикку, — и связи, установленные Дионисием, с главнейшими диадохами того времени — Кратером и Антигоном. Однако, несомненно, что Фотий обобщил подробности завоеваний, проведенных братом Тимофея, признав, что Мемнон представил их в своем рассказе. Историк Гераклеи напирает на преимущества брака Дионисия с Амастридой, племянницей Дария III. Рассказ Мемнона о военных кампаниях двоякий и показывает, на мой взгляд, два решающих этапа, которые позволили тиранам заставить гераклеотов признать себя их подданными. Походы Тимофея позволили ему заложить основу легитимности своей власти. Признание подданными его качеств вождя и военачальника укрепило его власть. Что касается Дионисия, сеть союзов с державами того времени и территориальная экспансия дали ему признание как независимого и законного вождя со стороны диадохов.
Портрет Дионисия содержит черты менее позитивные, чем портрет его брата. Мемнон сообщает, что правитель Гераклеи страдал тучностью и, похоже, связывал физический облик тирана с его образом жизни (F 4.7). По–видимому, брак с Амастридой дал ему доступ к большому богатству, благодаря которому он скупил движимое имущество Дионисия Сицилийского (F 4.5). Таким образом, кажется, что Дионисий, в отличие от своего брата, жил в роскоши. Это, по крайней мере, следует из термина τρυφαί. Вероятно, следует представить правителя Гераклеи, живущего в роскошном дворце и потребляющего чрезмерное количество яств. Затем он принял имя монарха и предался праздности (F 4.7 : φόβων δε και φροντίδων έλευθεριάσας και ταις καθημεριναις τρυφαις έκδιαιτηθείς έξωγκώθη τε το σώμα καί του κατά φύσιν πολύ πλέον έλιπάνθη). Более подробное изображение Дионисия, несомненно, происходит из источника Мемнона, Нимфида, и, несомненно, необходимо установить связь между этим более критическим портретом Дионисия и политикой, которую тиран Гераклеи вел по отношению к изгнанникам (F 4.1 ; 4.3). Действительно, источник Мемнона, признавая, что Нимфид был сыном тех, кто был изгнан при Клеархе и Сатире, несомненно, менее благожелательным взглядом смотрел на того, кто выступал против возвращения своих предков. Однако это не помещало ему признать качества Дионисия, которые привлекали к нему симпатии подданных.
Я решила обсудить портреты Клеарха II и Оксатра отдельно от Клеарха и Сатира, поскольку они унаследовали власть легитимированную их отцом, который трансформировал тиранию и монархию. Однако по характеру и поведению они больше напоминают плохих тиранов. Клеарх II и Оксатр отличались от отца манерой правления, поскольку, по словам Мемнона, в отношении кротости и добродетели оказались гораздо хуже отца: ήμερότητα και χρηστότητα πολύ του πατρός έλάττους τοις ύπηκόοις άπέβησαν (F 5.2). Мне кажется, выбор терминов не случайный — именно так Мемнон отмечает отсутствие χρηστότης у сыновей того, кого прозвали Χρηστός. Более того, братья превзошли своего отца не особенным царствованием, но и убийством матери. Как я уже ранее отмечала, оба термина, в частности, используются Мемноном для портретов «плохих тиранов». Оба они появляются в описании историком убийства, совершенного Клеархом II и Оксатром. Мемнон в очень резких терминах описывает убийство вдовы Дионисия. Таким образом, мы находим термины «ώμός» и «μιαρώτατός» когда Мемнон описывает убийство матери (F 5.3 : καί το μυσαρόν καί ώμον της πράξεως). Гераклейский историк добавляет новые определения, такие же отрицательные, чтобы описать деяние, совершенное Клеархом II и Оксатром (F 5.2 : εις εκθεσμον δε καί μιαρώτατον εργον έξέπεσον : «они опустились до вероломного и отвратительного поступка»), представляя утопление Амастриды как ужасный и преступный замысел, считающийся недопустимым, тем более, что согласно Мемнону, вдова Дионисия не вмешивалась в дела сыновей (F 5.2 : μέγα πλημμελήσασαν μηχανη δεινή καί κακουργία έπιβασαν). Описание их преступления помещено в лексическое поле заговора (πλημμελήσασαν), который встречается в случае смерти Клеарха (F 1.3 : συσκευασθηναι πληγήν καιρίαν ένεγκειν : «сговорились нанести ему смертельный удар»).
3. Смерть тиранов
Мемнон описывает смерть «плохих тиранов» более или менее подробно, но всегда связывает ее с поступками, которые они совершили в прошлом. Итак, первый из них, Клеарх, после бегства многих заговорщиков, был убит заговорщиками во главе с Хионом, сыном Матрия (F 1.3). Согласно Мемнону, рана, нанесенная клинком, вызвала жестокую смерть Клеарха (F 1.3 : καί τελευτησαι πικρως άπό του τραύματος : «рана, которую он получил, причинила мучительную смерть»). Термин πικρός используется во второй раз в F 1.4, чтобы подчеркнуть заслуженные страдания тирана, которые не ограничивались теми, что были вызваны мечом. Действительно, упоминая об ущербе телу, Мемнон сообщает, что Клеарха терзали призрак замученных им жертв (F 1.4). Эти призраки были тем более ужасными, потому что они мучили его во время агонии, которая продолжалась два дня.
Смерть его брата была естественной, но была не менее ужасной. Мемнон подробно рассказывает как Сатир умирал от болезни, вероятно, рака яичек. Он сообщает, что гниение плоти причиняло страшные страдания (F 2.4)[8] : και συνεχείς δε οδύναι και δριμειαι ολον το σώμα κατέτεινον, υφ’ ων αγρυπνίαις τε και σπασμοις εξεδίδοτο, εως προκόψασα μέχρις αύτών τών σπλάγχνων του πάθους ή νομή του βίου απέρρηξεν. Мемнон описывает его агонию в терминах, близких к тем, которыми он изображал смерть Клеарха, используя, в частности, термин πικρά (F 2.5). Рассказ Мемнона представляет эту мучительную смерть как наказание Сатиру за преступления, совершенные во время правления: δίκας άναιτεισθαι ων ώμώς τε καί παρανόμως τούς πολίτας διέθεσαν (F 2.5).
Источник Мемнона, несомненно, сообщал как современники тирана интерпретировали его смерть, поскольку наш историк сообщает: εδίδου μεν καί ούτος, ώσπερ καί Κλέαρχος, τελευτών τοις όρώσιν εννοειν (F 2.4). Таким образом бедствие Сатира, несомненно, воспринималось как воздаяние, как наказание богов. Согласно Мемнону, Сатир умер, снедаемый болезнью и после жестоких страданий, и историк–гераклеот делает вывод: ούτως άποτισαι το χρεών (F 2.5). Идея возмездия также присутствует в отчете Мемнона о смерти двух последних тиранов, Клеарха II и Оксатра. По его словам Лисимах убил матереубийц, чтобы заставить их искупить убийство своей матери (F 5.3).
Рассказ Мемнона, в том виде, как он до нас дошел, не содержит подробностей смерти Тимофея, но вполне возможно, что тиран умер естественной смертью. С другой стороны, Мемнон сообщает, что его смерть вызвала большую скорбь (F 3.2 : ενθεν καί τελευτών πότον αύτου κατέλιπε πολύν, καί πένθος ήγειρε τω πόθφ ενάμιλλιον). Мемнон рисует портрет доброжелательного правителя, которого любили подданные. Он посвятил часть своего рассказа описанию пышных похорон, устроенных его братом, тем самым подчеркивая манеру его правления, которое знаменует поворотный момент в истории тирании. Тимофей чествуется не как тиран, а как царь. Его брат Дионисий, похоже, также оплакивался и Мемнон сообщает, что подданные были глубоко опечалены его смертью: 4. 8 : και πολυν πόθον τοις ύπό χειρα και πένθος λιπών. Есть все–таки небольшая разница между рассказами Мемнона о смерти Дионисия и о смерти Тимофея. Действительно, историк–гераклеот сообщает о кончине Дионисия после упоминания об ожирении, которым тот страдал. Итак, похоже, что правитель умер своею смертью, но ее причиной была чрезмерная тучность.
Способ представления смерти двух братьев и, в частности, траур, который она вызвала, аналогичен. Мемнон сообщает, что Тимофей и Дионисий были хорошими правителями для своих подданных прежде чем упомянуть об их смерти: в случае Тимофея он написал: τοις δ’ άρχομένοις γλυκύς τε καί ήμερος (F 3.2), а в случае Дионисия: εν αύτή (ώς εϊρηται) γεγονώς καί τό Χρηστός έπίκλησιν εκ των ηθών ένεγκάμενος (F 4.8). Таким образом он устанавливает связь между трауром, вызванным смертью каждого из братьев, и их характером, способ подчеркнуть и обобщить качества этих «хороших тиранов»: это прежде всего их манера правления, при помощи которой они смогли удержать и укрепить власть, навязанную их отцом и поддерживаемую самыми крутыми мерами их дядей.
4. Семейные отношения внутри тирании
Еще один момент в портретах гераклейских тиранов следует подчеркнуть. Действительно, Мемнон неоднократно напирает на хороших отношениях между членами этой семьи, что, безусловно, объясняет долговечность этой династии. Сатир, хотя и представлен как наихудший из тиранов, тем не менее показывает такое качество как любовь к семье. Мемнон сообщает, что из любви к брату (F 2.2 : έπί δε τη φιλαδελφία τό πρώτον ηνέγκατο) он защищал наследство своих племянников. Итак, он никому не позволил завладеть властью, принадлежащей сыновьям Клеарха (F 2.3 : την γάρ άρχην τοις τού άδελφοΰ παισίν άνεπηρέαστον συντηρών) и согласно Мемнону, несмотря на сильную любовь к своей жене (F 2.3 : ώς καί γυναικί συνών καί τότε λίαν στεργομένη), решил не иметь детей из привязанности к племянникам (F 2.3 : έπί τοσοΰτον της αύτών κηδεμονίας λόγον έτίθετο), чтобы тем не пришлось столкнуться с притязаниями двоюродных братьев на престол. Мимоходом историк–гераклеот добавляет, что тиран принял решение противоречащее его чувствам, которые он испытывал к своей жене и в которую он был сильно влюблен. Термины, используемые Мемноном являются отражением не такого уж отрицательного портрета Сатира. Итак, термины φιλαδελφία, κηδεμονία, στεργομένη последовательно используемые, очевидно противоречат тому, что до сих пор Сатир изображался как человек неспособный к человеческим чувствам.
Мы находим такую же братскую любовь между Тимофеем и Дионисием. Рассказ Мемнона сообщает как старший брат по–отечески заботился о младшем (F 3.1 : έφ’ οίς και τον αδελφόν Διονύσιον τά τε άλλα πατρικως περιειπε, και κοινωνον μεν είχεν αύτίκα της αρχής, έχομένως δε καί διάδοχον, «он отечески любил своего брата Дионисия и, в частности, сразу сделал его соучастником власти и назначил наследником») и сообщает о слезах и скорби Дионисия по поводу смерть Тимофея (F 3.3).
Хорошие отношения, которые царили между братьями, и привязанность дяди к племянникам, позволяли этим тиранам беспрепятственно достичь власти. Не удивительно, что Сатир, охарактеризованный как человек бессердечный, прельстился узурпацией власти своих племянников, чтобы сохранить ее для себя. Тем не менее ему удалось обеспечить переход и обеспечить наследство Клеарха, используя для этого самые преступные методы. С другой стороны, последние представители тирании нарушают эту семейную традицию и подписывают свой смертный приговор, а также тирании в Гераклее.
Еще во времена Клеарха Хион, представленный как кровный родственник Клеарха, пытался положить конец тирании (F.1.3: καί κοινωναα προς αύτον την έξ αίματος). Но такой распад родственной связи между матерью и сыновьями положил конец этому режиму в Гераклее. Действительно, Клеарх и Оксатр насиловали законы природы, убив свою мать (F 5.2). Их обращение с подданными, казалось, уже испортило их имидж, но смерть Амастриды спровоцировала гнев ее бывшего мужа Лисимаха, который решил убить матереубийц (F 5.3 : αναιρεί μεν τους μητροκτόνους). Мемнон объясняет вмешательство царя Македонии привязанностью, которые он всегда испытывал к своей первой любви: αλλ’ ούν τού τε προτέρου πόθου φέρων έν έαυτω το έμπύρευμα (F 5.3), хотя менее романтичная и более прагматичная причина может объяснить его вмешательство в гераклейские дела[9].
1. Демократия
Демократия упоминается в разных случаях и чаще всего отражает идеал. Во фрагменте 3.1 Мемнон, рисуя положительный портрет гераклейского тирана Тимофея, сообщает, что последний отошел от жестокого правления своих предшественников. Он пишет: ό δε Τιμόθεος παραλαβών την αρχήν ουτω ταύτην έπί το πραότερον καί δημοκρατικώτερον μετερρύθμιζεν, «Взявши власть, Тимофей изменил ее в сторону смягчения и демократизации». Использование термина δημοκρατικώτερος не означает, что тиран утвердил демократию, но только то, что сделал свой способ правления более терпимым и более приемлемым для своих подданных.
Согласно Мемнону, гераклейские изгнанники отправили послов к Александру и «просили его о возвращении на родину и восстановлении в городе исконной демократии» (F 4.1: και κάθοδον και την της πόλεως πάτριον δημοκρατίαν εξαιτουμένων). Не исключено, что гераклейские изгнанники, то есть граждане, изгнанные из города тиранами, в действительности не стремились к восстановлению демократии. На самом деле они отчасти были сторонниками буле, которым удалось бежать из Гераклеи во время захвата власти Клеархом. Но эти последние ранее находились у власти и являлись сторонниками не демократии, а олигархии. В понимании Мемнона или его источника изгнанники часто ассоциировались с демократией, тем более, что во времена Александра, города, которым царь Македонии приказал вернуть изгнанников, в большинстве своем восстанавливали демократическое правление. Мемнон, сообщая о возвращении изгнанников в Гераклею (F 7.4) просто пишет: καί οί Ήρακλεωται τον είρημένον τρόπον της παλαιάς εύγενείας τε καί πολιτείας επελαμβάνοντο. Как я уже отмечала ранее, это остается предметом толкования, но Мемнон явно говорит не об установлении демократического правления.
Напротив, в F 5.3 он сообщает, что Лисимах, взяв город под свой контроль, «оставил гражданам свободу, установив желаемую ими демократию», прежде чем вернуться в свое царство: άδειάν τε δους δημοκρατεΐσθαι τους πολίτας, ού εφίεντο. Вероятно царь позволил гераклеотам установить политический режим по своему выбору. Использование термина «демократия» вместо «πολιτεία», несомненно, показывает политические устремления Мемнона, для которого свобода идет рука об руку с демократией. Наконец во фрагменте 11.3 Мемнон сообщает, что приход галатов в Азию оказался на пользу греческим городам, потому что, «в то время, как цари, старались уничтожить демократию в городах, варвары еще более усиливали ее, противостоя нападающим»: των γάρ βασιλέων την των πόλεων δημοκρατίαν άφελεΐν σπουδαζόντων, αύτοί μάλλον ταύτην εβεβαίουν, άντικαθιστάμενοι τοΐς επιτιθεμένοις. Этот отрывок, на мой взгляд, является одним из признаков политической идеологии Мемнона. Историк говорит о демократии как о власти наиболее предпочтительной между образом правления города и царской властью. Термин демократия используется здесь для оппозиции власти селевкидов. Селевк и Антиох пытались привести к послушанию греческие города и, в частности, Гераклею. Но такое стремление царской власти интегрировать город в сферу своего влияния противоречило свободе города. Таким образом Мемнон, по–видимому, связывает свободу с демократией и выступает против царской власти, символу утраты свободы городом.
Из того, что осталось от сочинения Мемнона, кажется, что последний в отличие от демократии представлял монархию законной в случае царской власти и незаконной в случае тирании. Использование термина «демократический» в его труде в большинстве случаев используется как идеологическая концепция, а не как политический режим. Царская власть — сила, ограничивающая свободу городов, а демократия — символ свободных и независимых городов.
2. Политическая власть в Гераклее
Мемнон посвящает большую часть своего рассказа описанию тирании, а точнее, портретам тиранов. С другой стороны, он менее многословен о политической власти в Гераклее после смерти тиранов. Он дает некоторые указания на институты Гераклеи, но нет никаких сведений об их функционировании. После смерти Клеарха II и Оксатра город переходит под контроль Лисимаха, и, согласно Мемнону, «он оставил гражданам свободу, установив желаемую ими демократию»: αδειάν τε δούς δημοκρατεισθαι τους πολίτας, ού έφίεντο, προς την ιδίαν βασιλείαν έστέλλετο (F 5.3). На самом деле город попал под власть Гераклида из Кимы (F 5.5). Мемнон не уточняет его статус, но просто пишет: δεξαμένη δ’ ούν ή Αρσινόη της Ήρακλείας την αρχήν, πέμπει τον Κυμαιον Ήρακλείδην, ανδρα μεν ευνουν αύτή («получив власть над Гераклеей, Арсиноя посылает в Гераклею преданного ей кимейца Гераклида»). С другой стороны, он использует глагол «έξηγέομαι» для описания функций Гераклида: ό δε της Ήρακλείας έπιβάς τά τε αλλα σφόδρα έπιστρόφως των πραγμάτων έξηγειτο («достигнув Гераклеи, этот человек начал вести дела с большим вниманием»). Похоже, что он руководил только городскими делами и его полномочия распространялись на судопроизводство: και πολλούς αιτίαις ύποβάλλων των πολιτών ούκ έλάττους έτιμωρειτο («но он судил многих граждан и не меньшее число наказал»). Его полномочия больше походили на тиранию, и гераклеоты воспользовались смертью Лисимаха, чтобы от него избавиться. С этой целью жители Гераклеи заручились поддержкой φρούραρχοι (F 6.2). В этом случае горожане предлагали гражданское равенство (ισοπολιτεία) начальникам гарнизона.
Итак, Мемнон дает краткое представление о политической организации Гераклеи на время нахождения города под иноземным господством, в данном случае под Лисимахом. Представитель царской власти, Гераклид из Кимы, руководит делами города (των πραγμάτων εξηγείτο), а гарнизон, возглавляемый φρούραρχοι, обеспечивает военный контроль над Гераклеей.
Мемнон сообщает, что гераклеоты были лишены свободы со времени установления тирании и до управления Лисимахом (F 6.1): και προς τον της ελευθερίας άνδραγαθίζεσθαι πόθον, ήν δ' καί π' ετεσιν ύπό τε των εμφυλίων τυράννων και μετ’ εκείνους ύπο Λυσιμάχου άφήρηντο («(гераклеоты) собираются с духом и стараются показать себя доблестными в стремлении к свободе, которой они были лишены в течение 84 лет собственными тиранами, а после них Лисимахом»). Итак, конец правления Гераклида знаменует возвращение полной свободы. После того как им удалось избавиться от Гераклида, гераклеоты вернули свободу и выбрали Фокрита эпимететом города: της πόλεως επιμελετήν προστησάμενοι Φώκριτον. Мемнон не дает подробностей о функциях этого «губернатора». Вполне вероятно, что Фокриту было поручено привести в порядок институты и его функции были временными, знаменуя переходный период от тирании к правовому политическому режиму, который еще предстояло определить.
Некоторое время спустя гераклеоты согласились на возвращение изгнанников, группы гераклеотов, которая занимала особое место в первой части рассказа Мемнона. Если их изгнание символизирует время, когда Гераклея потеряла свою свободу (ελευθερία), их возвращение наряду с низложением Гераклида дает начало возвращению свободы и независимости.
Они упоминаются в тексте три раза и впервые появляются в описании Мемноном первых лет правления Дионисия (F 4.1). Они показаны как опасность для власти Тирана, тем более что они пользовались поддержкой Александра. Ύστερον δε ποικίλας ύπέστη περιστάσεις, μάλιστά γε των της Ήρακλείας φυγάδων προς Αλέξανδρον περιφανως ήδη της Ασίας κρατούντα διαπρεσβευομένων, καί κάθοδον καί τήν της πόλεως πάτριον δημοκρατίαν εξαιτουμένων. Мемнон изображает их как символ возможного возвращения в Гераклею демократического правления. Изгнанники, по описанию Мемнона, кажется, представляли политическую силу, способную уравновесить власть тирана. Действительно, Александр поддерживал демократии и обязал многие города вернуть изгнанников. Однако эта группа гераклеотов частично состояла из булевтов, изгнанных Клеархом. Но в момент государственного переворота, устроенного первым тираном, город управлялся олигархией и эта группа состояла не только из демократов. После смерти Александра изгнанники возлагали свои надежды на Пердикку (F 4.3): Περδίκκα δε των όλων επιστάντος, οί μεν της Ήρακλείας φυγάδες προς τα αύτά καί τούτον παρώξυνον («Когда во главе всего стал Пердикка, изгнанники из Гераклеи стали и его побуждать к тому же»). Однако, в свою очередь этот диадох умер, а вместе с ним и надежды изгнанников на возвращение в родной город.
Мемнон больше не упоминает о судьбе изгнанников до фрагмента 7.3. Более 84 лет прошло со времени первых изгнаний и поэтому состав изгнанников сильно отличался от того, который ходатайствовал перед Александром. Мемнон ничего не говорит об их составе, что выглядит удивительный в той связи, что их лидер (ύπάρχων), Нимфид, был ни много ни мало источником Мемнона для того периода. Претензии изгнанников были ограничены, поскольку они просто просили о возвращении в город (κάθοδος). Фактически, по совету Нимфида, они отказались от требований восстановления имущества своих предков, что вызвало бы массу трудностей, поскольку оно было распределено между пособниками тиранов. Тот факт, что изгнанники отказались от этих требований, вероятно, был связан с тем, что от первых изгнаний до возвращения изгнанников в Гераклею миновало несколько десятилетий, и по сути они были потомками первых изгнанников. Вполне вероятно, что соглашение между ними и городом подразумевало их политическую интеграцию. Мемнон завершает эпизод о возвращении следующим образом: και οί Ήρακλεωται τον είρημένον τρόπον της παλαιας εύγενείας τε και πολιτείας επελαμβάνοντο (F 7.4 : «таким образом, гераклеоты вернули себе древнюю знать и политию»). Историк не уточняет какова была форма правления в городе до установления тирании. Были ли это демократический режим или олигархический?[10] Мемнон не указывает на это, если не интерпретировать выражение της παλαιας εύγενείας как намек на возвращение аристократии к власти. Однако состав изгнанников был неоднородным, поскольку они состояли из потомков первых изгнанников и, вероятно, бежавших из города во времена правления Гераклида из Кимы. Несомненно, были и изгнанные во время тирании, хотя по этому вопросу Мемнон не дает ясности. Итак, на момент реинтеграции изгнанники, разумеется, представляли различные политические направления. Невозможно утверждать наверняка только с точки зрения F 4.1, в котором упоминается желание изгнанников восстановить πάτριος δημοκρατία, что возвращение изгнанников подразумевает формальное восстановление демократического правления в Гераклее.
Вероятно, что в городе был демократический режим во время войны против Антиоха III. Действительно, во фрагменте 18.8 Мемнон связывает содержание письма Сципиона с Гераклеей: Σκιπίων στρατηγός, ανθύπατος 'Ρωμαίων, Ήρακλεωτων τη βουλή καί τω δήμφ χαίρειν. Тот факт, что римлянин обращается к буле и народу Гераклеи, несомненно, доказывает, что власть в городе была разделена между этими двумя институтами. В этом же отрывке историк ссылается на официальное решение города: καί ψήφισμα προς αύτόν έγραψαν, παραινουντες αύτόν την προς Ρωμαίους διαλύσασθαι εχθαν («они написали этому правителю (Антиоху), убеждая его прекратить вражду с римлянами»). Признав, что тогдашний режим был демократическим, следует предположить, что документ был представлен на голосование собранием, суверенной власти города.
Мемнон снова упоминает политическую власть в городе в контексте третьей митридатовой войны. Он упоминает условия при которых римляне наложили откуп на Гераклею и при этом ссылается на демос (F 27.5). Архелай, командующий флотом Митридата, сумел захватить двух гераклейских аристократов, Силена и Сатира, и не отпускал их, пока не получил в помощь несколько триер для своих действий против римлян: Αρχέλαος ό του ναυτικού στρατηγός συνέλαβε Σιληνον καί Σάτυρον, έπιφανεις της Ήρακλείας ανδρας. Эти двое определенно были влиятельными людьми в городе, но выражение, используемое Мемноном, слишком расплывчатое, чтобы утверждать, что они занимали политические посты. По его словам, присутствие гераклейских кораблей в понтийском флоте «навлекла на народ Гераклеи враждебность римлян»: την Ρωμαίων απέχθειαν ό Ήρακλεώτης δημος έκτήσατο. Народ Гераклеи упоминается как высшая власть. Римляне, считая, что власть города Гераклея решила присоединиться к понтийцам, послали откупщиков для взимания налогов. Получатся, именно государство ранее получало выгоду от освобождения от налогов, но что была нацелена мера римлян. В следующем фрагменте Мемнон сообщает, что граждане озабочены были прибытием откупщиков, потому что это противоречило «обычаям их государства»: οί δέ δημοσιωναι πρός την πόλιν αφικόμενοι παρά τα έθη της πολιτείας καί αργύριον απαιτούντες τους πολίτας έλύπουν, αρχήν τινα δουλείας τούτο νομίζοντας. Дань означала утрату свободы, которая, как кажется, была признана и даже предоставлена римлянами после Апамейского мира.
Затем Мемнон рассказывает, как город перешел к Митридату благодаря предательству Ламаха, который «руководил городом» (F 29.3): αρχειν της πολιτείας. Ламах, несомненно, был магистратом. Мемнон использует глагол «αρχω», тогда как в случае с Гераклидом он использовал глагол «έξηγέομαι». Итак, вероятно у Ламаха были большие полномочия, но его обязанности были официальными и находились в соответствии с законами города, в отличие от должности, занимаемой Гераклидом и навязанной городу иностранным государством. Из портрета, нарисованного Мемноном, кажется, что правитель гераклеотов имел какое–то влияние на своих сограждан. Это был несомненно аристократ, обладающим богатством, необходимым для организации роскошного пира. Мемнон сообщает, что Ламах предал граждан, позволив Митридату войти в город. Последний «оставил четырехтысячный гарнизон под командованием Коннакорикса»: τετρακισχιλίους τε φρουρούς εγκαταστήσας και φρούραρχον Κοννακόρηκα (29.4). По словам гераклейского историка, Митридат «затем среди жителей города, а особенно среди магистратов, распределил деньги»: είτα δε καί χρήματα διανείμας τοις εν αύτη, μάλιστα δε τοις εν τέλει. Выражение «τοις εν τέλει» относится к «ответственным», что я решила перевести как «магистраты». Это показание Мемнона позволяет предположить, что Ламах был верховным магистратом. Возможно, он возглавлял город прежде всего благодаря своему политическому влиянию на сограждан, и, в частности, повлиял на решение, принятое собранием.
Во время осады города римлянами Ламах умер от чумы и его заменил один из его сторонников, Дамофел, который поддерживал Коннакорикса, начальника понтийского гарнизона (35.1): συνελαμβάνετο δε αύτω καί Ήρακλεώτης άνήρ, ζηλωτής της Λαμάχου προαιρέσεως, Δαμωφέλης ονομα, φρούραρχος καί αύτος τη πόλει μετά τήν Λαμάχου φθοράν καταστάς («ему способствовал в этом некий муж–гераклеот, ревнитель замыслов Ламаха, по имени Дамофел, ставший фрурархом в городе после гибели Ламаха»). Мемнон сообщает, что он был назначен начальником гарнизона. Как кажется, город был поставлен под власть нескольких комендантов гарнизона. Это подтверждается фрагментом 6.2 в котором Мемнон сообщает, что гераклеоты смогли захватить Гераклида при содействии «φρούραρχοι». Более того, в случае Синопы Мемнон упоминает нескольких начальников гарнизона: Леонипп, Клеохар и Селевк (F 37.1). Вероятно Ламах, а затем Дамофел представляли гражданскую власть в городе, а Коннакориксу Митридат предоставил военные функции.
После сообщения о сношениях Коннакорикса с Триарием, которые предусматривали сдачу города комендантом гарнизона в обмен на жизнь, и упоминания, что Дамофел принимал участие в сговоре, Мемнон описывает волнения гераклеотов (35.3). Сцена, описанная Мемноном, по–видимому, состоялась в эклессии: народ сошелся на собрание и призвал Коннакорикса (εις εκκλησίαν ού ή πόλις συνέδραμον, καί τον φρούραρχον εκάλουν). Нотабль (δήμφ άνήρ) Бритагор держал речь и обращался к начальнику гарнизона, пытаясь убедить его начать переговоры с римлянами, чтобы избежать худших последствий для города. Затем Коннакорикс вышел и обратился к гражданам. Желая сохранить в секрете отношения с Триарием, он убеждал гераклеотов сопротивляться и ждать подкреплений, посланных царем. Он был настолько убедителен, что гераклеоты поверили в правдивость его слов. Наличие гарнизона в Гераклее, похоже, не мешало функционированию традиционных институтов. Однако рассказ Мемнона не уточняет, могло ли собрание участвовать в переговорах с Триарием, если бы граждане решили не следовать рекомендациям Коннакорикса.
Конец Мемнонова рассказа посвящен Гераклее силою подчиненной римлянами, но Мемнон ничего не говорит о режиме в городе. С другой стороны, он рассказывает, что после суда над Коттой «Римляне вернули гераклеотам их страну, море и гавани и вынесли закон, что никто из них не должен порабощаться»: Ήρακλεώταις δε την τε χώραν και τήν θάλασσαν και τους λιμένας άποκατέστησαν, καί μηδένα δουλεύειν ψήφον εθεντο (F 39.4). Во фрагменте 40.3 историк упоминает меры, предпринятые Бритагором в отношениях с Цезарем, чтобы восстановить свободу родного города: ελπίδας έποιήσατο προς ελευθερίαν τον δήμον άνενεγκεΐν. Если город не пользовался «έλευθερία», это, безусловно, означало, что город облагается податью. Иными словами — он поставлен под власть Рима, иностранной державы. Мемнон в это время ничего не говорит о режиме в Гераклее и больше не интересуется ее статусом во взаимоотношениях с римлянами.
Цари занимают особое место в рассказе Мемнона, который делаем множество замечаний о царской власти и, в частности, о том как выражается власть этих монархов.
1. Определение царской власти у Мемнона: лексика и облик царской власти
Изучение словаря, используемого Мемноном для определения царской власти показывает периодическое использование терминов, образованных от корня «βασιλεύς». Однако, некоторые суверены, упомянутые Мемноном, не называются «βασιλείς». Это, в частности, относится к персидским царям в F 1.4 : είχε δε τήν Περσων άρχήν Άρταξέρξης τότε, είτα καί Ώχος ό ταύτην έκ πατρος έκδεξάμενος («У персов тогда правил Артаксеркс, а затем Ох, который унаследовал власть отца»). Мемнон использует глагол άρχω, а не βασιλεύω. Государи Вифинии квалифицируются как «βασιλείς» за исключением Дедалса, Ботира и Зипойта I. Зипойт был первым, кто взял себе титул царя, и поэтому кажется странным, что Мемнон или его источник не связали его имя с титулом басилевса. Действительно, во фрагменте 6.3 он называется «ό Βιθυνών έπάρχων». Отсутствие такого определения в отношении первых двух вифинских правителей, Дедалса и Ботира — названных в отступлении, которое Мемнон посвятил Вифинии — неудивительно, признав, что только с Зипойта правители Вифинии носят титул «царь». Что касается Баса, отца Зипойта, Мемнон пишет: ών έβασίλευσε ν'. Если глагол βασιλεύω, по–видимому, не предусмотрен для отдельных царей, однако удивительно, что он используется в отношении Баса, тогда как для Зипойта Мемнон использует выражение: κρατήσας δε της άρχης η' και μ'.
Царь распознается свою внешностью и рассказ Мемнона подчеркивает различные проявления царской власти. Так, первый яркий жест Керавна после убийства Селевка — увенчать себя диадемой (διάδημα περιθέμενος) и окружить себя «блестящей свитой» (λαμπρας δορυφορίας) — что бы предстать перед армией селевкидов и показать, что он их новый царь (F 8.3).
Во фрагменте 38.5 Мемнон сообщает, что «возложив на сына диадему и знаки власти, Тигран бежит в одну из своих крепостей». Τιγράνης δε το διάδημμα καί τα παράσημα της άρχης έπιθείς των παιδί, πρός τι των έρυμάτων διαφεύγει. Символы власти, вероятно, тиара и скипетр, которые вместе с диадемой образовывали знаки царской власти. Без таких регалий царя, несомненно, было трудно идентифицировать. Тот же Тигран немного позже представлен как поверженный правитель и Мемнон сообщает, что Митридат, стремясь ободрить царя, «облачил его в царскую одежду, не хуже той, которую тот носил обычно» F 38.7): καί βασιλικήν έσθητα περιετίθει της συνήθους ούκ έλαττουμένην. Итак, Тигран был подавлен не только военными неудачами, но он также потерял свое величие, поскольку у него не было царского достоинства. Именно по этой причине его зять первым делом облачил его в царские одежды. Отрицательный портрет Клеарха, тирана Гераклеи, содержит резкое осуждение того, как тиран появлялся на публике. По общему мнению слова Мемнона не слишком понятны, поскольку он не пишет, что царь носит одежды царского достоинства[11]. Однако он сообщает, что Клеарх «сменил одежду, чтобы выглядеть более страшным и более привлекательным»: έξαλλάττειν δε καί τους χιτώνας έπί το φοβερόν τε καί άβρότερον. Похоже, что тиран взял за образец персов, и поэтому интерес Мемнона к одежде, которую носили суверены, свидетельствует, как мне кажется, о связи между властью и внешним видом.
Царь также должен жить в особых условиях. Мемнон сообщает, что Керавн при дворе Селевка «жил не как пленный, но удостаивался почести и заботы как сын царя, окруженный почестями и предупредительностью» (F 8.2): ούχ ώς αιχμάλωτος παρορώμενος, άλλ’ οία δή παΐς βασιλέως τιμής τε και προνοίας άξιούμενος. Митридат также получил царское обращение, когда прибыл в Армению после бегства из Кабиры (31.1). Он получил охрану и «другие знаки внимания»: φρουράν δε του σώματος παρ’ αύτου λαμβάνει, καί της άλλης δεξιώσεως μετεΐχεν. Мемнон сообщает, что когда наконец несколько месяцев спустя он был принят зятем, Тигран «встретил его с великолепием и принимал по–царски»: μετά λαμπράς τε της πομπης άπήντα, καί βασιλικως έδεξιουτο, и «доказал свое расположение к нему блестящими пиршествами»: επειτα λαμπροτάταις έστιάσεσι φιλοφρονησάμενος (F 38.1).
Термин «λαμπρός» встречается дважды и используется в связи с содержанием Керавна (F 8.3) и по мнению Мемнона он наилучшим образом описывает условия жизни царей. Роскошь обязательный атрибут царского двора и Мемнон упоминает о сокровищах, которые хранились во дворцах Митридата и Тиграна. Мимоходом он подчеркивает характеристику понтийского и армянского дворов: гарем. Историк–гераклеот сообщает, что Митридат бежит из Кабиры, где убиты царские жены (των τε βασιλίδων γυναικών ή άναίρεσις έπεποίητο), а во время бегства он теряет сокровища, попавшие в руки галатов (F 30.1): ει μή περιτυχόντες ήμιόνφ χρυσόν καί άργυρον των Μιθριδατείων χρημάτων φερούση περί τήν άρπαγήν τούτων έσχόλασαν.
В отличие от своего тестя Тигран сохранил гарем и сокровища (F 38.2-3). По словам Мемнона Лукулл обложил город, «где, как он узнал, охранялись наложницы Тиграна и множество сокровищ»: έν η τάς τε Τιγράνου παλλακίδας φυλάττεσθαι μεμαθήκει, καί πολλά των σφόδρα τιμίων. Царь устроил спасательную экспедицию, чтобы войти в город и вызволить наложниц и казну: καί στρατόν δε περί τήν πόλιν, έν η τάς παλλακίδας εθετο. Царским войскам удалось спасти наложниц и часть сокровищ (τάς τε παλλακίδας καί τά τιμιώτατα των κειμηλίων διά νυκτος προεξέπεμψαν), и обоз благополучно добрался до Тиграна. Есть однако небольшая разница в терминологии, выбираемой Мемноном, поскольку в случае Митридата говорится о «царских женах» (βασιλίδων γυναικών), тогда как в случае Тиграна упоминаются «наложницы» (παλλακίδες).
2. Портреты царей
Первые суверены для которых Мемнон дает относительно подробный портрет — это Лисимах и Керавн. Первый описан неоднозначно, поскольку Мемнон подчеркивает его качества, но не стесняется показать его преступления. Как и Сатир, тиран Гераклеи, Лисимах показан как любящий муж. Его брак с Амастридой не был лишен чувств, поскольку согласно Мемнону «вначале он ее сильно любил»: καί κατ’ άρχάς μεν λίαν εστερξε. Историк прибавляет, что после того как он пригласил свою жену в Сарды «он любил ее по–прежнему»: εις Σάρδεις δε μετ’ ού πολυν χρόνον, μετεπέμψατο ταύτην, καί εστεργεν ομοίως (F 4.9). Мемнон представляет другой брак Лисимаха с Арсиноей как брак по любви: ύστερον δε προς την † θυγατέρα Πτολεμαίου του Φιλαδέλφου (Αρσινόη δε ην το όνομα) τον ερωτα μεταθείς («впоследствии Лисимах полюбил дочь Птолемея Филадельфа (имя же ей было Арсиноя»). Очевидно, что браки Лисимаха с Амастридой и Арсиноей были прежде всего политическими браками, скрепляющими выгодные союзы. Однако Мемнон рисует портрет правителя очень любящего своих жен, и, по его словам, именно из чувства, которое он всегда испытывал к своей бывшей жене, Лисимах убил Клеарха II и Оксатра, сыновей Амастриды и убийц своей матери. Царь был женат на Арсиное, но «хранил в сердце пламя прежней любви»: άλλ’ ούν του τε προτέρου πόθου φέρων εν έαυτω το εμπύρευμα (F 5.3). Потрясенный преступлением Клеарха и Оксатра, Лисимах уничтожил молодых правителей Гераклеи, чтобы отомстить за убийства Амастриды. И снова Мемнон игнорирует политические причины, побудившие Лисимаха устранить тиранов, поскольку этот поступок позволил ему взять город под контроль.
Чувства, которые связывали Лисимаха с принцессой лагидов имели не самые благоприятные последствия для Гераклеи и для самого царя. Действительно, город едва освободившись от ига тиранов вскоре был отдан под власть Гераклида из Кимы, доверенного последователя Арсинои. Как там ни было, Лисимах отдал город во власть своей молодой жене. Царь представлен как стареющий мужчина, которым манипулирует молодая женщина: ην γάρ δεινή περιελθεΐν ή Αρσινόη, καί το γήρας ήδη παρεΐχεν εύεπιχείρητον (F 5.4 : «Арсиноя была весьма способна обойти кого угодно, а старость уже сделала Лисимаха уступчивым»). Под влиянием Арсинои Лисимах убивает своего сына Агафокла: ό μέντοι Λυσίμαχος περιδρομη Αρσινόης τον αριστον των παίδων καί πρεσβύτερον Αγαθοκλέα (F 5.6). Такой портрет старого царя, обманутого клеветою молодой жены, противоречит тому, как Мемнон изображает Лисимаха до предыдущего фрагмента, в котором царю удается скрыть свои намерения от сыновей Амастриды благодаря своим качествам стратега: διά πολλών τε μηχανών καί των του λανθάνειν στρατηγημάτων (κρύψαι γάρ το βουλόμενον δεινότατος ανθρώπων γεγονέναι λέγεται) («благодаря многим уловкам и умению хитро скрывать свои замыслы (говорят, что в этом отношении он был способнейшим из людей) [он прибыл в Гераклею]»).
Суждение Мемнона о преступлении Лисимаха отражается в использовании термина «δίκαιος», который он использует для описания ненависти, которою навлек на себя царь смертью сына (F 5.7): ό τοίνυν Λυσίμαχος διά την παιδοκτονίαν μισός τε δίκαιον παρά των ύπηκόων ελάμβανε («убив сына, Лисимах по справедливости заслужил ненависть подданных»). Историк Гераклеи не устанавливает прямой связи между гибелью Лисимаха в битве при Курупедионе и злодеяниями против сына. И наоборот, такая связь между гибелью и прошлыми преступлениями устанавливается в случае Керавна.
Птолемей Керавн изображен как человек полный пороков. В описании его характера много общего с тем, как Мемнон это сделал для первых тиранов. Его рассказ, в том виде как он дошел до нас, представляет сына Птолемея I палачом Агафокла (F 5.6). Если его соучастие в этом преступлении оспаривается современными учеными[12], остальные его действия показывают его жестокость. За свой характер, изображенный в крайне негативных выражениях, он получил прозвище: καί επώνυμον διά την σκαιότητα καί απόνοιαν τον Κεραυνόν εφερεν («за свою грубость и резкость он носил прозвище Молния»). Подобно первому тирану Гераклеи Клеарху Керавн уготовил жестокую судьбу своему благодетелю Селевку (F 8.3). Действительно, Птолемей устроил заговор и убил того, кто был так заботлив с ним: αλλ’ ό μεν τοιαύτης κηδεμονίας ήξίωτο, κακόν δε αρα αί εύεργεσίαι ούδέν εβελτίουν. Επιβουλήν γάρ συστήσας, προσπεσών τόν εύεργέτην αναιρεί. Мемнон обличает его жестокость (σκαιότης) когда он женился на своей сестре и убил ее детей (F 8.7): αύτίκα γουν τήν οίκείαν μάλλον εκφαίνων σκαιότητα, Αρσινόην μέν, ώς πάτριον ταυτο τοΐς Αίγυπτίοις, τήν αδελφήν γαμεΐ, τους εκ Λυσιμάχου δέ παΐδας αύτη γεγενημένους αναιρεί· μεθ’ οΰς κακείνην τής βασιλείας εξεκήρυξε. Мемнон также упоминает «многочисленные нарушения закона», совершенных Керавном (F 8.8): και πολλά και παράνομα εν δυσί διαπραξάμενος ετεσι. Эта серия преступлений, о которых сообщает Мемнон, характеризует портрет Керавна. Его смерть стала отражением поведения: он был убит во время битвы с галатами и, согласно Мемнону, он «закончил свою жизнь достойно своей жестокости»: άξίως της ώμότητος καταστρέφει τον βίον. Описание пыток причиненных Керавну, свидетельствует о жестокой смерти, поскольку он был растерзан галатами. Мемнон связывает страдания в момент смерти и злоупотребления, совершенные им при жизни. В отличие от портрета Лисимаха, который подчеркивает качества царя, портрет Керавна сосредоточен на его негативных сторонах. Его характер и его деяния имеют много сходств с характерами первых тиранов Гераклеи, и как они, он заканчивает свою жизнь в ужасных мучениях.
Два других царя выделяются во второй части рассказа Мемнона и их портреты нелестны. Историк Гераклеи в очень критических терминах описывает характер и деяния Митридата VI Евпатора и его зятя Тиграна, царя Армении. Описание обоих суверенов следует схожей схеме, поскольку оба представлены как высокомерные люди, но конец Мемнонова рассказа подчеркивает падение их могущества. Митридат изображается как жестокий и заносчивый царь, а словарь, используемый Мемноном имеет большое сходство с тем, который он использует применительно к Клеарху и Сатиру. Царь Понта представлен как убийца, а его первые жертвы принадлежать семейному кругу. Согласно Мемнону «Митридат с детства был кровожаднейшим из людей»: φονικώτατος δ’ εκ παιδος ό Μιθριδάτης ην (F 22.2). Свои первые преступления, еще будучи мальчиком, он совершил против матери и брата: μετ’ ού πολύ την μητέρα, κοινωνον αύτω παρά τού πατρος της βασιλείας καταλειφθεισαν, δεσμωτηρίφ κατασχών βία καί χρόνφ εξανάλωσε, καί τον άδελφον άπέκτεινε. Его племянник Ариарат, царь Каппадокии, также стал жертвой интриг Митридата. Царь представлен не только как убийца, но и как человек подлый, способный скрывать свои тайные намерения: ταύτης γάρ δι’ άπάτης καί όρκων συμβατηρίων τον άδελφιδούν Άράθην συλλαβών ό Μιθριδάτης, αύτοχειρία άποσφάξας, εκράτησε («Митридат хитростью заманил и собственноручно убил своего племянника Арата[13] после клятв жить с ним в мире»).
Члены семьи были не единственными жертвами кровожадного характера царя Понта. Так, во фрагменте 22.9 Мемнон сообщает, что Митридат распорядился убивать италийцев, которые жили в Азии: γράφει προς πάσας ύπο μίαν ήμέραν τους παρ’ αύταΐς 'Ρωμαίους φονεύειν («он предписывает всем полисам, чтобы в один и тот же день были убиты все живущие там римляне»). Обоснование этих преступлений кратко изложено историком: εετά δε ταυτα μαθών Μιθριδάτης ώς οί κατά τάς πόλεις σποράδες Ρωμαίοι των παρ'αύτοΰ διανοουμένων έμποδών ϊστανται («Митридат понял, что рассеянные по городам римляне служат помехой его замыслам). Мемнон приводит оправдания преступлений, совершенных царем Понта. Первое — кровожадный характер (φονικός), второе — римляне мешали его планам. На самом деле убийство матери и брата устраняло потенциальных претендентов на трон, в то время как смерть племянника открывала его экспансионистским амбициям ворота в Каппадокийское царство. В своем рассказе о короткой встрече Тиграна с Аппием Клодием, посланным Лукуллом требовать выдачи Митридата, Мемнон сообщает, что Тигран стыдился своего тестя из–за его характера (F 31.2). Этот эпизод — хороший повод для Мемнона прибавить его одну характеристику Митридата: его порочность (μοχθηρός).
Историк Гераклеи сообщает о другой отрицательной черте личности Митридата. Во фрагменте 22.3 Мемнон устанавливает связь между завоеваниями царя и его характером: καί επί μέγα άλαζονείας έξώγκωτο («он чрезвычайно возгордился»). Термин «άλαζονεία» используется в другом месте только один раз, а именно при описании Мемноном тирана Клеарха. Высокомерие Митридата нашло выражение во второй раз в рассказе о третьей митридатовой войне (F 28.1): («переполненный гордостью Митридат обратился против Кизика и осадил город»). Царь решил осадить Кизик потому, что он был полностью уверен в своей победе после разгрома римлян в Халкедоне. Его высокомерие заключалось в том, что он поверил в свой успех, но последовательность событий показала, что царь переоценил шансы на победу. Рассказ Мемнона о последующих военных операциях сменяется чередой поражений царя и победами римлян. Одна из них является поворотным моментом в описании, которое историк дает о Митридате. Итак, во фрагменте 29.2 царь Понта, узнав о недавних морских победах Лукулла, счел себя неспособным бороться с римскими войсками и бежал из Никомедии: έπεί δε ό βασιλεύς έπυνθάνετο δυσί ναυμαχίαις, τηι μεν περί Τένεδον, τη δε κατά τον Αϊγαιον, Λευκόλλου πολεμούντος τους Ποντικούς νενικησθαι, και ούκ άξιόμαχον αύτον προς τήν παρούσαν δύναμιν 'Ρωμαίων ήγεΐτο («когда же царь узнал, что в двух морских сражениях, одном у Тенедоса, другом — в Эгейском море, понтийцы оказались разбитыми Лукуллом, он счел, что не в состоянии бороться с настоящими силами римлян»). Этот эпизод резко контрастирует с предыдущим описанием царя. Высокомерие Митридата уступает место тревоги, и даже страха перед римлянами. С этого места в рассказе положение царя только ухудшается. Во фрагменте 29.8 Мемнон подчеркивает нравственное состояние царя, который уже не является гордым и самоуверенным сувереном, но человеком, обескураженным непрерывной цепью поражений своих войск: ηθύμει μεν ό βασιλεύς. Крах его позиций происходит в Кабире (F 30.1). После очередного поражения свой армии царь вынужден бежать в Армению к своему зятю. Согласно Мемнону «судьба Митридата явно склонилась к несчастью — жены царские были умерщвлены, а самому царю пришлось тайно от подданных бежать из Кабиры, где он находился»: ουτω Μιθριδάτη των πραγμάτων περιφανως άποκεκλιμένων, των τε βασιλίδων γυναικών ή άναίρεσις επεποίητο, καί φεύγειν εκ των Καβήρων αύτω, εν οίς διέτριβε, λάθρα των άλλων ύπηκόων όρμή γέγονε. В продолжении рассказа сообщается, что царь чуть не был захвачен в плен галатами, что подчеркивает драматизм ситуации. Описание побега Митридата, которое дает Мемнон, предлагает образ слабого царя, вынужденного в одиночку покинуть свое царство и бросить казну, оставить подданных на произвол судьбы и искать спасения для себя лично.
Прибытие царя Понта в Армению и краткое описание его прибывания, которое предлагает Мемнон, показывают неважнецкие отношения между двумя людьми. Митридат оставался несколько месяцев в царстве своего зятя, прежде чем был допущен к нему. Во фрагменте 31.1 Мемнон пишет: Μιθριδάτης δε προς τον γαμβρόν παραγεγονώς, καί συνουσίας τυχεΐν άξιων, ταύτης μεν ού τυγχάνει, φρουράν δε τού σώματος παρ’ αύτού λαμβάνει, καί της άλλης δεξιώσεως μετεΐχεν («придя к зятю и желая побеседовать с ним, Митридат, однако, не достиг этого, но получил от него личную охрану и в остальном пользовался гостеприимством»). Царю были оказаны знаки внимания, соответствующие его статусу, но его не приняли так тепло, как он ожидал. Использование глагола άξιόω подчеркивает надежду царя быть принятым Тиграном. Он определенно был разочарован, поскольку, по словам Мемнона, встреча двух суверенов произошла только через год и восемь месяцев (F 38.1).
Согласно Мемнону, причина такого долгого ожидания объясняется отсутствием желания у Тиграна встречаться со своим царственным тестем. Наконец царь Армении согласился принять Митридата: έπεί δε Τιγράνης έδυσωπήθη εις θέαν αύτον καταστησαι (38) и именно благодаря знатности и почетности своего звания Митридат наконец встретился с Тиграном. Мемнон сообщает, что к нему отнеслись по–дружески (φιλοφρονησάμενος), но очевидно, что армянский царь был не откровенен. Тигран не ценил своего тестя из–за порочного характера и «стыдился родича»: άλλα μοχθηρος μεν ώς ειη Μιθριδάτης καί αύτον ειδέναι, δυσωπεισθαι δε την έπικηδείαν (F 31.2). При этом он отказался выдать царя Понта Аппию Клавдию, посланнику Лукулла: ό δε ούκ εδωκε, φήσας την ύπο πάντων άνθρώπων, ει της γαμετης πατέρα προδοίη, διευλαβεισθαι μομφήν («Тигран не выдал, заявивши, что он остерегается порицания от всех людей, если предаст отца своей жены»). Дочь Митридата, похоже, имела влияние на могущественного царя Армении. Действительно, в другом месте Мемнон сообщает, что по настоянию жены Тигран обещал свою союз царю Понта (29.6): Τιγράνης δε ύπο της Μιθριδάτου θυγατρος πολλάκις ένοχληθείς καί άναβαλλόμενος όμως ύπέστη την συμμαχίαν («лишь Тигран из–за частых просьб дочери Митридата обещал помочь союзнику»). Такой образ царя–подкаблучника контрастирует с изображением высокомерного царя, которое появляется в разных случаях.
Действительно, Мемнон рисует портрет царя самоуверенного и даже заносчивого. Описание армянского царя методологически несколько отличается от такового Митридата, поскольку оно не рисует список различных качеств, но больше построено на отношении царя с римлянами. Во фрагменте 31.3 сообщается, что Тигран оскорбил Лукулла письмом, в котором он обратился к римлянину без соблюдения формальных правил, согласно которым он должен был назвать его αύτοκράτωρ. Согласно рассказа, который историк приводит для этого эпизода, Тигран дал понять Лукуллу, что он сам ожидал обращения «βασιλεύς βασιλέων»: έγκαλών οτι μηδε αύτος έκεινον κατα τας έπιστολας βασιλέα βασιλέων προσηγόρευσεν («он упрекнул его в том, что он не приветствовал его в письме царем царей»). Самый очевидный пример высокомерия Тиграна — это слова, приписанные ему Мемноном накануне битвы при Тигранокерте (F 38.4): φθάσας δε καί ιδών το 'Ρωμαίων ολίγον στρατόπεδον, ύπεροπτικούς ήφίει λόγους, ώς «ει μεν πρεσβευταί παρειεν, πολλοί» φάμενος «συνηλθον, ει δε πολέμιοι, παντελώς ολίγοι» («Увидев небольшой лагерь римлян, он обратился к ним со спесивыми речами, говоря что если они прибыли как послы, то их пришло слишком много; если же как враги — очень мало»). Уверенный в своем численном превосходстве царь обращается к римлянам как будто они не представляют никакой опасности. Дерзость его вскоре уступает место смятению, поскольку враги одержали блестящую победу над его огромной армией.
Итак, образ Тиграна претерпевает эволюцию аналогичную облику Митридата. Как и его тесть армянский царь изображен высокомерным, могущественным сувереном, который в итоге теряет все свое великолепие, поскольку его армия разбита на поле боя.
После разгрома армянских войск при Тигранокерте Тигран вынужден передать сыну знаки власти. (F 38.5 : Τιγράνης δε το διάδημα και τα παράσημα της άρχης έπιθείς Τω παιδί, πρός τι των έρυμάτων διαφεύγει.). Мемнон сообщает, что он укрылся в одной из своих крепостей, куда вскоре явился Митридат (F 38.7): Ό μέντοι Μιθριδάτης προς Τιγράνην παραγεγονώς, άνελάμβανέ τε αύτον καί βασιλικήν έσθητα περιετίθει της συνήθους ούκ έλαττουμένην, καί λαον άθροίζειν συνεβούλευεν, εχων καί αύτος δύναμιν ούκ ολίγην, ώς πάλιν άναμαχούμενον τήν νίκην. («Придя к Тиграну, Митридат ободрял его. Он облачил его в царскую одежду, не хуже той, которую тот носил обычно, и советовал, имея и сам немалую силу, собрать народ, чтобы опять отвоевать победу»). Положение Тиграна напоминает таковое Митридата во время его бегства из Кабиры. Тигран кажется ослаб не только в военной силе, но и пал духом: обескураженный и лишенный царственного блеска — вот облик царя в упадке, очень далекий от образа высокомерного суверена, стоявшего во главе огромной армии при Тигранокерте. Отношение Мемнона к Митридату контрастирует со словами, оброненными царем относительно Митридата во время его встречи с Аппием Клодием. Действительно, армянский повелитель не постеснялся критиковать своего тестя перед римлянином; но он, кажется, к своему тестю обращался со льстивыми речами: Ό δε πάντα τω Μιθριδάτη έπέτρεπεν, εν τε τωι γενναίφ καί συνετω το πλέον νέμων αύτω, καί μάλλον άνέχειν εις τον προς 'Ρωμαίους πόλεμον δυνάμενον. Тигран, несмотря на свою неприязнь к Митридату из–за его порочности (31.2 : μοχθηρός), однако признает способности своего прославленного тестя, его благородство (γενναίος) и ум (συνετός). Согласно рассказу Мемнона Тигран таким образом признал превосходство царя Понта в военном деле и считал его более способным победить римлян. Это замечание удивляет тем, что сам Евпатор был побежден и вынужден покинуть свое царство. Но именно этим штрихом завершается мрачный портрет Митридата.
Резюме, которое дает Фотий для оригинального отступления Мемнона о Риме (F 18.118.5), показывает, что представление гераклейского историка о происхождении власти римлян следовало хронологическим порядком, начиная с легенды об основании Рима, последующим свержением монархии и замены ее консулатом. К этой части истории Рима обращаются многие греческие авторы, в частности Аппиан в Римской Истории, которого Фотий резюмировал в нескольких предложениях. Однако, восприятие Мемноном царской власти, вероятно, объясняет его интерес к свержению монархии римлянами в пользу консулата. В своем отступлении Мемнон представляет список римских завоеваний, которые привели к установлению римского господства на Западе с победой над Карфагеном, в Греции со свержением македонской монархии, и, наконец, на Востоке. Он упоминает победу над Антиохом III, которая позволила Риму закрепиться в Малой Азии
Ссылка на истоки Римской Республики и на увеличение ее могущества говорит, по словам Ярроу, о том, что Мемнон хорошо понимал государственное устройство Рима[14].
1. Власть Римлян
В рассказе Мемнона основное внимание уделяется римским протагонистам, особенно военачальникам, которые представлены облаченными законной властью. С другой стороны, в тексте нет ясности по латинским титулам и, по словам Ярроу, это, безусловно показывает, что Мемнон имел довольно ограниченное представление о структуре правительства в Риме[15].
Господство римлян много раз упоминается в повествовании Мемнона и выражается прежде всего через описание Мемноном его представителей. Некоторые специфические термины упоминаются в тексте для обозначения римских протагонистов, которые вмешиваются в греческие дела. Консульство (ύπατεία) используется один раз для Фимбрии (F 24.3): εφ’ οίς ή σύγκλητος κατά Φιμβρίου ήγανάκτησεν. Όμως ούν την άγανάκτησιν κρύπτουσα, ύπατείαν αύτω ψηφισθηναι διεπράξατο («Сенат негодовал на Фимбрию. Однако, скрыв свое негодование, он хлопотал об избрании его в консулы). В письме к народу Гераклеи Луций(?) Корнелий Сципион представляется проконсулом: ανθύπατος 'Ρωμαίων (F 18.8).
Термин αύτοκράτωρ используется неоднократно. В греческом городе стратег–автократор является магистратом с полной властью, которую он получает от большинства народа. Многие тираны, например Клеарх Гераклейский, до государственного переворота называются стратегом–автократором. По словам Ярроу, использование Мемноном термина αύτοκράτωρ, иллюстрирует отсутствие у историка понимания римской титулатуры. По словам ученого, этот термин используется для перевода двух римских титулов — диктатора и императора времен Республики, а авторы, живущие во времена империи, подобно Мемнону, использовали это слово для перевода одного из этих двух титулов. Однако Ярроу считает, что употребление Мемноном этого термина далеко от точности[16].
Во фрагменте 29.5 Лукулл, Котта и Триарий называются стратегами–автократорами, что я перевела как «генералы» с полной властью: Λεύκολλος δε καί Κόττας καί ό Τριάριος, οί Ρωμαίων αύτοκράτορες στρατηγοί. С другой стороны Ярроу переводит термин «αύτοκράτορες στρατηγοί» как «полномочные генералы», полагая, что слово αύτοκράτωρ используется здесь как имя прилагательное, что в греческом означает и звание и независимость в командовании. В случае Триария не может быть и речи об звании императора, поскольку последний, вероятно, был легатом, но не командующим, наделенным империем[17].
В F 31.3 Мемнон сообщает как письмо Тиграна рассердило Лукулла, ибо царь не обратился к нему как к αύτοκράτωρ. Римлянин еще раз назван αύτοκράτωρ в F 31.3. В этом случае, действительно, Мемнон ссылается на императорский титул Лукулла. С другой стороны, в F 37.5 термин αύτοκράτωρ, по–видимому, больше соответствует «генералу» или «командующему», поскольку, по мнению Ярроу, историк Гераклеи связывает его с родительным падежом Ρωμαίων (Λεύκολλος ό των Ρωμαίων αύτοκράτωρ)[18] .
Цезарь назван αύτοκράτωρ во фрагменте 40.3. Было бы заманчиво перевести термин как «диктатор», поскольку Цезарь в то время исправлял должность диктатора. Действительно, Мемнон сообщает, что Бритагор, именитый гераклеот, отправился к Цезарю «когда власть у римлян сосредоточилась в руках Юлия Цезаря»: ήδη δε της Ρωμαίων ήγεμονίας εις ενα περιϊσταμένης ανδρα Γάϊον Ιούλιον Καίσαρα. Однако, Мемнон употребил бы термин диктатор, δικτάτωρ[19], и поэтому предпочтительнее выбрать тот перевод, который использовался до сих пор и обозначить Цезаря как «император». Согласно Ярроу, титул император здесь можно отнести к Цезарю, но в свете употребления Мемноном термина αύτοκράτωρ в остальной части рассказа, здесь этот термин следует понимать как намек на природу власти Цезаря[20].
Последний случай употребления термина αύτοκράτωρ связан с Коттой. Согласно Мемнону, последний получил от Сената титул императора Понтийского за покорение Гераклеи: ό δε δή Κόττας ώς εις την 'Ρώμην άφίκετο, τιμής παρά της συγκλήτου τυγχάνει Ποντικός αύτοκράτωρ καλεΐσθαι (F 39.1). Ярроу считает этот отрывок ошибочным, потому что привилегия предоставления этого титула принадлежала армии, а не Сенату. Фактически, считает Ярроу, прозвище Понтийского Котте дал не Сенат, а армия[21].
Итак, использование Мемноном термина автократор предполагает, что он не имел полного понимания различных значений термина применимо к римскому контексту. Ярроу полагает, что это неудивительно для автора, живущего на окраине римского мира, главной заботой которого является документирование местных событий, и который обращается к римскому господству в соответствие с тем, как оно касается гераклеотов в истории, выходящей за рамки городской[22].
С другой стороны термин «στρατηγός» используется как для римлян, так и для греков и понтийцев. Римские стратеги иногда упоминаются без их имен. Во фрагментах 18.6 и 18.10, в которых Мемнон обращается к посольствам, посланных Гераклеей к «римским стратегам, отправленным в Азию»: τους των Ρωμαίων στρατηγούς έπΐ τήν Ασίαν διαβεβηκότας, затем «к приемникам вышеназванных римских полководцев»: τούς έκπεμπομένους παρά των Ρωμαίων των στρατηγών διαδόχους. Луций(?) Корнелий Сципион назвал себя «στρατηγός» в письме к гераклеотам (F 18.8) и Мемнон использует этот термин в отношении Марка Помпея, римского военачальника, посланного Лукуллом в погоню за Митридатом (F 30.2).
Мемнон использует выражение ήγεμών της δυνάμεως в отношении Фимбрии, который стал «главнокомандующим всех сил» после убийства Флакка (F 24.3). Термин ήγεμών снова используется в отношении Мурены во фрагменте 26.3 : παρά της συγκλήτου δε Μουρήνας ήγεμών πέμπεται. Наконец, два римлянина указаны как ответственные за флот. Первый, Публий Корнелий Сципион назван «στρατηγός τού ναυτικού», то есть «командующий флотом» в F 18.8, тогда как римлянин Цензорин, который дал морское сражение при Синопе, называется ναύαρχος («адмирал») (F 37.2).
Мемнон неоднократно упоминает «власть римлян» в разных формах в своем рассказе. Так Мемнон намекает на период в течение которого «власть» (ήγεμονία) была сосредоточена в руках Цезаря (F 40.3). Во фрагменте 39.3 во время суда над Коттой, гераклеоту Фразимеду удалось растрогать тех, кого историк называет «των ήγεμόνων έπικλασθέντων», что переводится как «римские правители». Вероятно, в этом случае он обращался к членам комиций. Действительно, в предыдущем отрывке историк Гераклеи сообщает, как Фразимед осуждает преступления Котты перед «έκκλησίαι»: Θρασυμήδης δε των εξ Ήρακλείας είς κατηγόρησεν έπ’ εκκλησίας τού Κόττα (F 39.2). Комиции являются не единственным римским институтом, упомянутым Мемноном, поскольку сенат, «σύγκλητος», упоминается в нескольких случаях в тексте Мемнона во фрагменте 22.11.
Функционирование римских институтов редко присутствует в тексте. Это относится прежде всего к тому, как военные чины отправлялись в Азию, чтобы возглавить войну против Митридата. Итак, трижды Мемнон сообщает о появлении новых римских полководцев,, назначенных решением высшей власти Рима.
— Во фрагменте 22.10 гераклейский историк сообщает, что «римляне отправили против него (Митридата) Суллу, послав с ним надлежащее войско»: Σύλλαν έκπέμπουσιν οί 'Ρωμαίοι, ίκανήν αύτω συνεκπέμψαντες στρατιάν. В этом случае выражение «οί Ρωμαίοι» весьма туманно, но, похоже, относится к официальному решению римского государства. С другой стороны, в остальных случаях отправка римских полководцев представляется решением σύγκλητος римлян.
— 24,1 F: ή δε σύγκλητος Φλάκκον Ούαλέριον και Φιμβρίαν πέμπει πολεμεΐν Μιθριδάτη, έπιτρέψασα καί Σύλλα συλλαμβάνειν τού πολέμου, ομοια φρονοΰντι τη συγκλήτφ · ει δε μή, τήν προς αύτον πρότερον συνάψαι μάχην. «Между тем сенат отправляет на войну с Митридатом Флакка Валерия и Фимбрию, предписав им действовать в войне совместно с Суллой, если тот окажется в согласии с сенатом; если же нет, то с ним первым вступить в борьбу».
— F 26.1 : Παρά της συγκλήτου δε Μουρήνας ήγεμών πέμπεται «Сенат послал Мурену принять командование».
— F 27.1 : πέμπουσιν ή σύγκλητος έπί μεν τήν Βιθυνίαν Αύρήλιον Κότταν, έπί δε τήν Ασίαν Λεύκιον Λεύκολλον, οίς ή έντολή πολεμεΐν Μιθριδάτη : «сенат посылает в Вифинию Аврелия Котту, а в Азию Луция Лукулла с поручением вести войну с Митридатом».
В некоторых из этих случаев реальность отличается от ситуации, представленной Мемноном, что я продемонстрирую в комментарии. Например, Мурена был оставлен Суллой, а не отправлен Сенатом. По словам Ярроу эти ошибки раскрывают концепцию римской власти, как ее понимали греки, которые рассматривали Рим как олигархию, поскольку большинство решений, касающихся внешней политики, принималось Сенатом (см. Polybe, VI, 13, 9)[23] . Таким образом, для грека, такого как Мемнон, было более логичным, если римский полководец назначался верховной властью в Риме, чем представить вмешательство в дела в Азии как плод личного решения полководца, хотя последний был носителем законной власти.
Мемнон примешивает Сенат в других контекстах. В F 18.6 письмо Эмилия написано от имени Сената, но в последующем обмене послами между Гераклеей и Сципионом, приведшем к заключению договора, Сенат больше не упоминается (F 18.10). Кажется удивительным, что Мемнон не привлекает этот институт к такому важному решению как заключение договора. Однако этот отрывок получается проблемным по нескольким причинам[24]. По словам гераклейского историка, в F 22.5 Сенат решает, кто должен править в Вифинии. Этот отрывок является свидетельством того, что суждение римлян считалось законным решением, в противоположность пожеланию Митридата, который действовал исключительно в личных целях. Этот фрагмент, без сомнения, является примером политического видения Мемнона. Сенат, законная и суверенная власть, действует в рамках закона регулирующего престолонаследие в Вифинии, вопреки желанию царя, который удерживает власть, как часто представляет Мемнон, в противоречии с интересами города или независимого государства.
Сенат также, согласно Мемнону, не позволяет Сулле разграбить Афины (F 22.11), или назначает в качестве правомочной власти выплату Гераклеей налога, и, наконец, награждает Котту титулом императора Понтийского после победоносной осады Гераклеи. В F 24.3 именно Сенат организует выборы Фимбрии консулом после смерти Флакка. В этом последнем отрывке говорится, что именно голосование Сената разрешает Фимбрии принять командование над войсками, другими словами, вести оставшуюся часть кампании, имея законные полномочия. Однако нет никаких доказательств, что такое голосование имело место[25].
— F 18.6 : και επιστολής φιλοφρονούμενοι ετυχον, Ποπλίου † Αίμιλίου ταύτην άποστείλαντος, εν ή φιλίαν τε προς αύτούς της συγκλήτου βουλής ύπισχνεΐτο, καί τα άλλα προνοίας τε καί έπιμελείας, έπειδάν τινος αύτων δέοιντο μηδεμιας ύστερεΐσθαι : «они получили письмо, которое послал Публий Эмилий и в котором он заверял их в дружественном отношении к ним сената, а также, что и остальных делах они не будут лишены ни опеки, ни заботы, когда им что–либо понадобится».
— F 22.5 : της γαρ έν τη 'Ρώμη συγκλήτου Νικομήδην τον έκ Νικομήδους καί Νύσης βασιλέα Βιθυνίας καθιστώσης, Μιθριδάτης <Σωκράτην> τον Χρηστόν έπικληθέντα Νικομήδει άντεκαθίστη· έπεκράτει δ’ όμως ή Ρωμαίων κρίσις καί άκοντος Μιθριδάτου: «Находящийся в Риме сенат утвердил царем Вифинии Никомеда, сына Никомеда и Нисы, а Митридат противопоставил Никомеду Сократа, по прозвищу Хреста. Однако против воли Митридата возымело силу решение римлян».
— F 22.11 : είλε δε καί τας Αθήνας· καί κατέσκαπτο αν ή πόλις, εί μή θαττον ή σύγκλητος Ρωμαίων τήν του Σύλλα γνώμην άνέκοψε : «Он взял и Афины, и город был бы разрушен до основания, если бы сенат римлян не задержал поспешно намерения Суллы».
— F 24.3 : έφ’ οίς ή σύγκλητος κατα Φιμβρίου ήγανάκτησεν. Όμως ούν τήν άγανάκτησιν κρύπτουσα, ύπατείαν αύτω ψηφισθηναι διεπράξατο : «Сенат из–за убийства негодовал на Фимбрию. Однако, скрыв свое негодование, он хлопотал об избрании его в консулы».
— F 27.6 : οί δε διαπρεσβεύσασθαι δέον προς τήν σύγκλητον ώστε της δημοσιωνίας άπολυθηναι : «тогда они отправили посольство к сенату с требованием отмены откупов».
— F 39.1 : ό δε δή Κόττας ώς είς τήν Ρώμην άφίκετο, τιμης παρα της συγκλήτου τυγχάνει Ποντικός αύτοκράτωρ καλεΐσθαι : «Котта, как только прибыл в Рим, был почтен сенатом именем понтийского императора за то, что он взял Гераклею».
Наконец, последние фрагменты текста предлагаю описание процесса над Коттой, и в этом случае историк из Гераклеи упоминает комиции. Он прослеживает различные стадии от обвинения римского полководца до вынесения приговора.
— выдвижение обвинений перед комициями Фразимедом (39.2);
— короткая речь Котты: άντιπαρελθών ό Κόττας βραχέα τη πατρίφ διελέχθη γλώττη, είτα έκαθέσθη ;
— речь Карбона: καί Κάρβων άναστας 'ήμεΐς, ώ Κόττα’ φησί 'πόλιν έλεΐν άλλ’ ούχί καθελεΐν έπετρέψαμεν ;
— обвинения других ораторов: μετ’ αύτόν δε καί άλλοι όμοίως Κότταν ήιτιάσαντο ;
— осуждение Котты (F 39.4): πολλοΐς μεν ούν άξιος ό Κόττας έδόκει φυγης· μετριάσαντες δ’ όμως άπεψηφίσαντο τήν πλατύσημον αύτου.
Мемнон ошибочно приписывает Фразимеду выдвижение обвинения против Котты, поскольку все–таки Г. Папирий Карбон произнес обвинение перед комициями[26]. По мнению Дьюка Мемнон ошибается, поскольку такой вид судебного процесса должен разбирать Сенат[27]. В этом отрывке Мемнон подчеркивает власть Сената, поскольку он мог изгнать Котту, но в конце концов ограничился меньшим наказанием, лишив его звания[28].
Мемнон ошибочно приписывает некоторые решения римскому Сенату. Признавая, что эти ошибки следует приписать Мемнону, должны ли мы признать его сторонником демократии, потому что он приписывает важные решения верховной власти Рима, той самой, что символизирует Римскую республику? По словам Ярроу, рассказ Мемнона и описание функционирования римского правительства демонстрируют, что он не имел верного и точного понимания функций Сената или его отношений с магистратами, но считал его высшей властью[29].
2. Портреты римских полководцев
Некоторые римляне упоминаются лишь вскользь, их имена появляются по случаю описания сражения. С другой стороны, некоторые занимают более важное место в рассказе, и Мемнон отпускает различные замечания о них по ходу событий, что позволяет нарисовать более или менее лестные портреты этих персонажей.
Лукулл представлен достаточно позитивно и многие его качества выделены Мемноном. Он описан как превосходный стратег в рассказе об осаде Евпатории (F 30.3). Стратегия, при помощи которой он смог захватить врасплох гарнизон и захватить город, является важным пунктом отрывка. Сначала он притворился (προσποιέω), что ведет военные действия вяло. Согласно Мемнону, цель Лукулла была в том, чтобы понтийцы расслабились. Когда римлянин убедился, что его стратегия сработала, он приступил ко второму этапу своего плана и предпринял атаку, неожиданную для гарнизона, и поэтому римские солдаты добились успеха, поднялись на стены и вошли в город. Мемнон сообщает, что город был взят благодаря этой уловке: ο και γέγονε, και την πόλιν ούτως είλε τω στρατηγήματι. Лукулл представлен как прекрасный стратег, как и его предшественники, Сулла и Фимбрия, которым удалось победить понтийские армии при помощи хитрости (cf. F 22.13 ; 24.4). Лукулл также представлен как опытный военачальник в описании битвы при Тигранокерте (F 38.5). Мемнон описывает сцену, когда Лукулл готовится противостоять огромной армии во главе с Тиграном. По словам историка, именно благодаря «опыты и смекалке» он выстраивает свою армию в боевой порядок: Λεύκολλος δε τέχνη και μελέτη προς την μάχην παραταξάμενος. Полководец проявляет качества, достойные лидера, поощряя своих людей, напуганных численным превосходством армян (καί θαρρύνας τους ύπ’ αύτόν) и полон мужества, что римляне выиграют битву.
Лукулл также представлен как человек, способный на проявление жалости и доброты. Действительно, Мемнон сообщает, что полководец положил конец резне жителей Амасии и Синопы после захвата этих двух городов римскими солдатами: ύστερον δέ τον όλεθρον Λεύκολλος έπέσχε (F 30.4 : Лукулл прекратил избиение») и άλλα το πάθος Λεύκολλος οίκτείρας, την σφαγήν έπέσχεν (F 38.8 : «из чувства жалости Лукулл прекратил убийства»). В случае Амасии Мемнон даже прибавляет, что Лукулл «возвратил город и область тем, кто успел спастись, и обращался с ними милостиво»).
И наоборот, портрет Котты, нарисованный Мемноном, очень критичен, но его негативные замечания в значительной степени объясняются бесчинствами, совершенными римлянами в Гераклее после двухлетней осады. Тогда как Лукулл представлен как хороший полководец, Котта выступает сурового вождя для своих солдат (34.2). Согласно Мемнону, Котта, раздосадованный на неудачу своих войск при штурме стен, «сжег машину, а делавшим ее отрубает головы»: κατακαίει μέν το μηχάνημα, άποτέμνει δέ καί τας των μηξανοποιων κεφαλάς. Полководец представлен как человек с тяжелым характером, в отличие от своего коллеги Триария, и именно поэтому Коннакорикс предпочитает вести переговоры с последним: ό τοίνυν Κοννακόρηξ τον Κότταν μέν ώς βαρυν το ήθος καί άπιστον έφυλάττετο, προς Τριάριον δέ συνετίθετο (35.2 : «Коннакорикс, правда, остерегался Котты, как человека с тяжелым характером и не внушающего доверия, но с Триарием он сговорился»). Котта воспылал гневом, когда узнал, что город занят войсками Триария (F 35.6). Разгневанному Котте Мемнон противопоставляет хладнокровного Триария, которому удалось погасить конфликт, разгоревшийся между двумя римскими армиями. По словам Мемнона римские солдаты готовы были убивать друг друга, «если бы Триарий не понял их намерения и не умолил и Котту и войско многими речами: доказав, что выгода приобретается в согласии»: εἰ μὴ ὁ Τριάριος ἐπιγνοὺς τὴν ὁρμὴν αὐτῶν, πολλοῖς ἐκμειλίξας λόγοις τόν τε Κότταν καὶ τὸν στρατόν, καὶ εἰς τὸ κοινὸν τὰ κέρδη καταθεῖναι βεβαιωσάμενος, τὸν ἐμφύλιον ἀνεχαίτισε πόλεμον.
Негативные стороны характера Котты выражаются не только в отношении к своим солдатам, но и к гераклеотам, которые стали жертвой его жестокости (F 35.7): αύτος δε τούς τε προσκεχωρηκότας ανδρας λαβών καί τούς έκ της αιχμαλωσίας άνθρώπους, τα λοιπα μετα πάσης διειπεν ώμότητος («захватив тех, кто пришел к нему, и людей, взятых в плен, распорядился в остальном с крайней жестокостью»). Термин ώμότης, как мне кажется, используется не для красного словца, поскольку Мемнон использовал его в значительной мере для гераклейских тиранов, чьи преступления он осуждал. Одновременно с убийствами Котта разграбил богатства города, и Мемнон перечисляет культовые предметы, украденные римским полководцем. Таким образом, он приписывает Котте захват посвятительных жертв в храмах и снос статуи Геракла с постамента (35,7-8). За кощунством в отношении богов последовал приказ сжечь город: καί το τελευταιον πυρ ένειναι τοις στρατιώταις κελεύσας τή πόλει, κατα πολλα ταύτην ύπέπρησε μέρη (35.8 : «наконец, он приказал солдатам поджечь город, и он был зажжен во многих частях»).
Сокровища, захваченные после взятия Гераклеи, заработали Котте плохую репутацию, и Мемнон изображает человека, презираемого в Риме. По его словам, жадность римского полководца подталкивала его к демонстрации богатства (τοσουτος πλούτος), что вскоре вызвало зависть сограждан (F 39.1). Более того, Котту обвинили в намеренном уничтожении Гераклеи ради личной выгоды: ώς οικείων κερδων ένεκα τηλικαύτην πόλιν έξαφανίσειε.
Похоже, Котта переживает судьбу персонажей, которые, как в данном примере, отличались жестокостью. Действительно, первые два тирана, Клеарх и Сатир, а также Лисимах и Керавн, умирают в ужасных обстоятельствах, и их смерть представлена как расплата за прошлые преступления. В случае Котты наказание за резню гераклеотов, но особенно за разграбление имущества богов, заключалось в том, что он во время шторма потерял добычу, нагруженную на корабли (F 36).
Наряду с этими портретами римских полководцев Мемнон использует другой аспект их личности через конфронтации. Фактически, он несколько раз представляет конфликты, в которые были вовлечены римские протагонисты, будь то в самом Риме во время гражданских войн, или в Азии, куда они отправлялись вести войну против Митридата. Первое из этих столкновений — столкновение между Суллой и Марием (F 22.6). Конфликт между ними снова упоминается для оправдания причин, побудивших Суллу как можно скорее заключить договор с Митридатом (F 25). Напомню однако, что эта причинно–следственная связь между событиями, происходящими в Риме, и событиями, происходящими в Азии, сохранена Фотием в той мере, в которой последний интересовался эпизодами внутренней истории Рима, имеющими последствия для завоевания Востока. Другой принципиальный конфликт, упомянутый Мемноном — противостояние consul suffectus Флакка и его легата Фимбрии. Кажется он оправдывает убийство Флакка из–за его жестокого и высокомерного характера, который заставил его собственных солдат избавиться от него в пользу Фимбрии, показавшего себя лучшим лидером, чем его начальник (F 24.3).
Похоже, что Мемнон также ссылается на отсутствие согласованности, которая проявлялась во внешней политике Рима, и приписывает ее личности каждого из полководцев, что вторгались в Азию[30]. Итак, он выделяет конфликт между Коттой и Триарием после взятия Гераклеи. Эта несогласованность высвечивает личные амбиции двух полководцев, столкнувшихся не только из–за добычи, но и из–за славы, которая достанется тому, кто первый войдет в пределы такого города как Гераклея (F. 35.6). Мемнон также объясняет отказ Мурены твердить договор, заключенный его предшественником Суллой с Митридатом (26.1). Его рассказ показывает явное отсутствие согласия во внешней политике Рима, которая привела ко второй войне между Римом и царем Понта. Как отметил Ярроу, соглашение между Суллой и Митридатом у Аппиана представлено иначе (Mithr. 55. 223). Фактически, хотя последний считает, что контрибуция, выплаченная Митридатом, была использована для покрытия расходов на войну, Мемнон, со своей стороны, представляет ее в качестве платы на личные потребности Суллы (F 25.2)[31]. Кроме того, Мемнон упоминает одно положение Дарданского договора, согласно которого города, присоединившиеся в понтийцам во время войны, получили от Суллы амнистию. Заявив, что это положение не соблюдалось, он вспомнил о судьбе впоследствии постигшей эти города, жестоко наказанных римлянами, за то, что они перешли в лагерь царя, хотя их преданность Риму была нарушена не суверенной властью, а некоторыми злонамеренными лицами (F 24.2). По словам Ярроу, такое замечание историка о неуважении этого пункта Дарданского договора является резкой критикой римской политики[32]. Возможно, это способ осудить обращение с Гераклеей, которая, по словам Мемнона, заключила договор о дружбе и союзе с Римом. Осадив древний союзный город, Рим вновь продемонстрировал отсутствие согласованной политики. Таким образом Котта разрушил узы, созданные его предшественниками с городом после Апамеи.
Каждый из этих полководцев, действующих в личных интересах, в рассказе Мемнона выглядит противоречащим политике римлян. Историк, похоже, сурово критикует отсутствие согласованности в отношении установлений такой власти как Рим с миром греков. Несомненно, римский империализм осуждается через эти двусмысленные портреты и представлен больше как результат личных амбиций полководцев, чем плод реальной внешней политики, возглавляемой верховной властью Рима.
Сочинение Мемнона характеризуется его биографическим подходом, под которым подаются события. Более того, Фотий в своем введении подчеркивает этот аспект истории Гераклеи Понтийской[33]. Дьюк предполагает, что Мемнон представлял моралистический подход[34]. Разумеется, суждение историка заключалось в том, что он считал правильным или неправильным. Но вполне вероятно, что критика тиранов, так как она присутствует в Мемнона, проистекает из того, что уже было сформулировано до него в источниках.
Тирания в Гераклее Понтийской подробно рассмотрена в этой перспективе. Что касается второй части произведения, она более богата подробностями и более динамична, поскольку автор сообщает о многих военных событиях, и в них всегда есть ключевой персонаж, будь то монарх или римский полководец. Следовательно, история Мемнона в некотором роде есть история событий, которые являются следствием действий этих различных персонажей.
В первой части текста сражения отсутствуют, но они составляют основу структуры повествования в части митридатовых войн. Действительно, во второй части Мемнон сообщает об операциях римских армий и понтийских войск, их соответствующих завоеваниях, о столкновениях между двумя лагерями в ходе битв или различных стычек.
Представление битв и военных операций у Мемнона, как правило, идет по одной и той же схеме. Возможно именно вмешательство Фотия дает такое стереотипное представление, иногда об очень неопределенных событиях. Но также вероятно, что Мемнон не сообщал подробностей о различных столкновениях. Действительно, надо иметь в виду, что историк ведет рассказ о своем родном городе и сообщает контекст, в котором находятся гераклеоты. Тема его истории — Гераклея — безусловно во второй части текста присутствует меньше, но ее цель не является рассказ о митридатовых войнах. Резюме патриарха сочинения Мемнона дает представление о методе историка–гераклеота, и эти остатки его рассказа я предлагаю проанализировать, хотя в нашем распоряжении осталась только часть первоначально сделанных описаний битв.
Цель этого краткого обзора описаний сражений в тексте Мемнона — не прояснить его замечания и не подчеркнуть противоречия, которые могут присутствовать в параллельных источниках о тех событиях, поскольку такой анализ будет сделан в историческом комментарии. Моя цель — осветить способы описания, которые отыскиваются в разных тематиках, в данном случае — в войнах, и идентифицировать выражения, применяемые историком. Я расскажу о трех типах военных операций в рассказе Мемнона, для которых историк использует одни и те же наборы стереотипов: 1) сухопутные сражения, 2) морские сражения, 3) осады.
Наземные противостояния между двумя армиями у Мемнона принимают несколько форм, поскольку он сообщает о сражениях, то есть встрече двух армий, выстроенных в боевом порядке, а также о многочисленных засадах, когда отдельные отряды подвергаются неожиданному нападению врагов, о стычках.
Я идентифицировала двадцать одно наземное столкновение, и в одиннадцати случаях для идентификации Мемнон использует термин «μάχη».
Первое идентифицированное столкновение армий, о котором сообщает Мемнон, — битва при Гранике, упомянутая в F 4.1. Мемнон вскользь упоминает ее, сообщая о победе Александра, чтобы объяснить благотворные последствия разгрома персов (Πέρσας έπί Γρανικω του Αλεξάνδρου μάχη καταγωνισαμένου) для территориальной экспансии, осуществленной Дионисием, тираном Гераклеи. Точно также он сообщает, даже не указав места, о битве при Курупедионе (F 5.7), в которой сошлись Лисимах и Селевк (μάχην συνάπτει προς αύτόν). Мемнон упоминает обстоятельства, при которых Лисимах находит смерть (καί πίπτει έν τωι πολέμφ Λυσίμαχος παλτω βληθείς, ό δε βαλών άνήρ Ήρακλεώτης ην, ονομα Μαλάκων, ύπο Σελεύκφ ταττόμενος. Πεσόντος δέ, ή τούτου άρχή προσχωρήσασα τη του Σελεύκου μέρος κατέστη), поскольку македонский царь был убит гераклеотом, и поэтому его смерть означала для Гераклеи восстановление независимости. Таким образом, эти два сражения представляют интерес для Мемнона — и его источника — по той простой причине, что их исход имел благотворные последствия для Гераклеи.
Битва между Птолемеем Керавном и галатами упомянута Мемноном в F 8.8 (και εις μάχην αύτω συναψάντων). И опять Мемнон сообщает только об исходе боя. Повелитель Македонии, убийца Селевка, погибает в страшных мучениях от руки галатов (άξίως της ώμότητος καταστέφει τον βίον, διασπαραχθείς ύπο των Γαλατων· ζων γάρ ελήφθη, του ελέφαντος, εν φ ώχεΐτο, τρωθέντος καί καταβαλόντος αύτόν). Это событие важно потому, что оно инициирует возобновление борьбы за Македонию между Гонатом и Антиохом и вводит новых протагонистов в рассказе Мемнона — галатов. Таким образом, одно следствие битвы, то есть смерть Керавна, привлекает внимание Мемнона, и даже Фотия, допуская, что оригинальный рассказ историка Гераклеи был более подробен, в чем я, однако, сомневаюсь.
Мемнон кратко намекает на победу при Магнесии–на–Сипиле, и просто упоминает, что римляне «одержали верх» над Антиохом III (18.9 : μετ’ ού πολύ δε πάλιν εις μάχην Άντίοχος 'Ρωμαίοις κατέστη, καί άνά κράτος ήττηθείς). Последствия этой битвы, хотя они явно не развиты в тексте Мемнона, в том виде как он дошел до нас, оправдывают упоминание об этом столкновении, поскольку оно вводит римлян в малоазиатские дела. Неверно думать, что Мемнон не останавливался на деталях битвы, поскольку Гераклея в ней не участвовала. С другой стороны, последствия битвы, и, в частности, Апамейский мир, гораздо важнее для будущего Гераклеи и ее отношений с победителями.
Эти четыре битвы вскользь упоминаются Мемноном и сводятся к победе одной из сторон. Только результат противостояния важен для Фотия, и возможно для Мемнона, поскольку он позволяет предварить продолжение повествования и объяснить его причины.
Рассказ о первом вооруженном столкновении первой митридатовой войны очень короткий (22.6). Речь идет о битве при Амние в которой понтийские войска под командой Архелая и войска Никомеда, царя Вифинии, противостояли друг другу. Из резюме Фотия представляется, что битва была начата и выиграна Архелаем (καί κρατεί της μάχης συμβαλών Αρχέλαος), и в итоге кончилась бегством Никомеда и его людей (φεύγει δε καί Νικομήδης μετ’ ολίγων). Во фрагменте 22.11 Мемнон упоминает победу Сулла над понтийской армией в Греции, не указав ни имени военачальника, ни даже места боя (ούκ ολίγον στράτευμα των Ποντικών μάχη τρεψάμενος).
Третья митридатова война, которой Мемнон посвящает большую часть рассказа, начинается с битвы при Халкедоне (27.7). В то время как римская армия Котты противостояла царским войскам на море, одновременно шли боевые действия на суше. В битве одержали верх войска Митридата, в частности, благодаря вступлению в бой бастарнов, сражавшихся на стороне царя. Столкновение закончилось бегством и резней италийцев (καί πεζής δε δυνάμεως της τε βασιλικής καί τής 'Ρωμαϊκής είς μάχην άλλήλαις συρραγείσης (εστρατήγει δε τής μεν Κόττας, τής δε Μιθριδάτης), «сошлись на битву друг с другом и сухопутные силы царские и римские (одними командовал Котта, другими — Митридат)», τρέπουσιν οί Βαστέρναι κατά το πεζόν τους Ιταλούς, καί πολυν αύτών φόνον είργάσαντο. «В этом сражении бастарны обращают в бегство пехоту италийцев и учиняют великую резню среди них».
Во фрагменте 29.9 Мемнон сообщает о двух последовательных столкновениях между войсками Митридата и Лукулла близ Кабиры[1]. В этом рассказе создается ощущение движения, которое до сих пор отсутствовало в его рассказах о боевых действиях на суше. Сначала он пытается сообщить о повторяющихся этапах войны, когда боевые действия затягиваются — о поиске пропитания. Римляне, посланные Лукуллом на поиски провизии, подвергаются нападению понтийцев. Эта первая фаза завершается словами, которые Мемнон употребляет регулярно, поскольку историк Гераклеи пишет, что «начался бой и победили римляне» (καί συμβαλόντων άλλήλοις, επικρατέστεροι γεγόνασιν οί Ρωμαίοι). Однако в продолжение рассказа представляет новый этап по сравнению с предыдущими описаниями и показывает последовательность действий, последовавших за этим поражением. Мемнон сообщает, что Лукулл послал подкрепление отряду фуражиров, что понтийцы преследовались до лагеря, где находились стратеги Диофант и Таксил. Началось второе сражение (καί καρτεράς προς αύτους τής μάχης γενομένης) и понтийцы недолго сопротивлялись римскому нападению и вскоре последовали за своими командирами, которые покинули поле боя, чтобы сообщить царю о поражении (επ’ ολίγον μεν άντέσχον οί Ποντικοί, είτα των στρατηγών πρώτον άποχωρούντων, πάντες ενέκλιναν). Мемнон в завершение рассказа не называет римлян победителями, но с другой стороны, подчеркивает поражение понтийцев, которое проявляется в отступлении стратегов и гибели многих бойцов (πολύ πλήθος τότε των βαρβάρων άπώλετο).
Наиболее подробно описана битва при Тигранокерте во фрагменте 38.5, в ходе которой Лукулл разбил армии Тиграна. Мемнон описывает войска в распоряжении армянского царя и его самонадеянную речь в отношении малочисленных римских войск. Он довольно позитивно оценивает руководящие качества Лукулла, который умело подготовил свои войска к битве (Λεύκολλος δε τέχνη και μελέτη προς την μάχην παραταξάμενος) и сообщает как римляне одержали блестящую победу. В описании упоминается не только непосредственно сражение, но и первые движения римской армии и последствия наступления. Итак, Мемнон сообщает, что Лукулл «обращает в бегство правый фланг, за ним дрогнули ближайшие ряды, а потом и все остальные» (τρέπει τε το δεξιον εύθύς κέρας, είτα τούτφ συναπέκλινε το πλησίον, έξης δέ σύμπαντες). Гераклейский историк вновь говорит о поражении, завершая свой рассказ о битве, так как он пишет, что атака римлян привела к ужасному разгрому и что армяне понесли огромные потери (καί δεινή τις καί ανεπίσχετος τοΐς Άρμενίοις έπέσχε τροπή, καί κατά λόγον ή των άνθρώπων εϊπετο φθορά). Что касается царя, он бежит перед лицом катастрофы. Это описание битвы при Тигранокерте отличается от предыдущих, поскольку в первый и в последний раз Мемнон освещает движения войск, а именно атаку на правый фланг.
Второй митридатовой войне посвящено всего четыре фрагмента, и только один сражению между войсками Митридата Евпатора и Мурены (26.4). Точное место столкновения не указано, которое, по–видимому, произошло недалеко от Синопы. Описание битвы довольно отрывочно. Мемнон опять сообщает, что царские войска одерживали победы во время первых стычек (καί πείραις μέν ταΐς κατ’ άρχάς έπικρατέστερα ήν τά τού βασιλέως), но столкновение не закончилось победой какой–то одной стороны из–за усталости противников (καί πείραις μέν ταΐς κατ’ άρχάς έπικρατέστερα ήν τά τού βασιλέως, είτα εις άγχώμαλον ή μάχη συνεστράφη, καί εις οκνον ή μάχη το πρόθυμον περιέστησε των πολεμίων).
Рассказ Мемнона о сражении иногда сопровождается стереотипным и повторяющимся описанием, принятым у древних, устройства лагеря перед лицом вражеской армии. Так в 22.13 гераклейский историк сообщает, что царская армия под командованием Архелая стала лагерем против Суллы (καί στρατοπεδεύονται κατά την Φωκίδα χώραν, ύπαντιάσοντες τω Σύλλα et άπο συχνού διαστήματος άντεστρατοπεδεύετο). Последующая стычка принимает форму не сражения, а нападения на лагерь. Сулла воспользовался уходом некоторых сил Архелая на поиски продовольствия (έπί σιτολογίαν δε παρά το πρέπον των περί τον Αρχέλαον τραπέντω) и неожиданно напал на лагерь противника (άπροόπτως Σύλλας έπιτίθεται τω των πολεμίων στρατοπέδφ). Далее Мемнон сообщает о стратегии римского полководца, при помощи которой он добивается победы. Сулла расставляет пленных, захваченных во время нападения, вокруг лагеря и приказывает им зажечь огни, чтобы принять солдат, возвращающихся с фуражировки (τούτους περιίστησι τω χωρίφ καί πυρά κελεύει καίειν, ώς τους άπο της σιτολογίας άφικνουμένους δέχοιντο μηδεμίαν ύπόνοιαν παρεχόμενοι του πάθους). Мемнон завершает рассказ следующими словами: «все произошло, как было задумано и армия Суллы одержала блестящую победу».
Бой такого же рода, противостояние Фимбрии понтийским войскам под командой Митридата Евпатора, излагается во фрагменте 24.4. Понтийского царевича сопровождали Таксил, Диофант и Менандр, лучшие полководцы царя. Мемнон не умалчивает, что армия Понта побеждала в первых боях (τά μεν ούν πρωτα το έπικρατέστερον οί βάρβαροι εφερον). Тем не менее о заключительной фазе боя рассказывается более подробно. Когда армии стояли друг напротив друга разделенные рекой, римский полководец внезапно напал на вражеский лагерь на рассвете и перебил спящих солдат (άπροσδόκητος ό των 'Ρωμαίων στρατηγός διαβαίνει τον ποταμόν καί υπνφ των πολεμίων έν ταις σκηναις κατεχομένων έπιπεσών μήθ’ αίσθανομένους κατέκτεινεν).
Рассказ Мемнона, таким образом, проясняет еще один вид боя, который выигрывается внезапной атакой противоположной стороны. В обоих случаях Мемнон описывает состав понтийской армии и оказывается, что бой выигрывает малочисленная сторона. Как отмечает Гераклейский историк, что свою стратегий Фимбрия «намеревался хитростью восполнить потери, понесенные в сражении (вражеское войско имело превосходство в численности)» (Φιμβρίας δε άνασώσασθαι στρατηγήματι τάς έκ παρατάξεως έλαττώσεις διανοούμενος (το γάρ πολέμιον ύπερειχε πλήθει). В своем заключении о победе Суллы Мемнон полунамеком приветствует план, задуманный римским полководцем: καί συνέβη ώς έστρατηγήθη, καί λαμπράν την νίκην εσχον οί περί τον Σύλλαν.
На примере битвы, выигранной Фимбрием, Мемнон подчеркивает не только многочисленность сил понтийцев, но и опыт царских генералов, что делает победу римлян более яркой. Однако, это не столько их воинские способности, которыми Сулла и Фимбрия дают возможность своей стороне одолеть врагов, сколько их качества стратегов, обозначенные терминами εστρατηγήθη и στρατηγήματι.
К правильным сражениям и внезапным атакам вражеского лагеря мы должны добавить различные бои, совершаемые враждующими армиями не по правилам традиционного сражения. Идентификация столкновений, упомянутых Мемноном, становится более сложной, когда нет упоминания какого–либо элемента, позволяющего идентифицировать местоположение и силы противников. Особенно это относится к разделу 22.12. В этом случае Мемнон просто сообщает, что «в многочисленных схватках победы одерживали понтийцы» (συχνών δε παρατάξεων συνισταμένων, εν αίς το πλειον είχον οί Ποντικοί). Термин συμπλοκή здесь означает, что схватки также могут относиться к правильным сражениям. Он также используется Мемноном в F 24.4 и переводится как «правильное сражение»: по причине своей малочисленности Фимбрия воздерживается от правильной битвы с понтийцами (παράταξις). Однако, скудность информации об этих победах понтийцев и, в частности, молчание Мемнона об их врагах, не позволяет уверенно говорить, были ли это стычки, случавшиеся во время наступления в Греции, или же правильные сражения.
Термины συμπλοκή, άκροβόλισις и ίππομαχία относятся к различным столкновениям по ходу которых армии, находящиеся поблизости, сражаются друг с другом, тогда как осады растянуты по времени и в столкновениях участвуют отдельные отряды, а не вся армия. Так во фрагменте 29.7, когда Митридат находился в Кабире, упоминаются стычки между Лукуллом и полководцами Митридата: καί της συμπλοκής επιγενομένης, πολύτροποι μεν συνέβαινον αί μεταβολαί, εν τοις πλείστοις δε τα 'Ρωμαίων όμως κατώρθου. Мемнон просто сообщает, что Митридат посылал разных полководцев против Лукулла (Μιθριδάτης διαφόρους πέμπων κατα Λευκόλλου στρατηγούς), но не уточняет места боев. Непонятны также факты, сообщенные в следующем фрагменте (F 29.8). Мемнон приводит имена стратегов, посланных царем, но рассказ о военных действиях в очередной раз очень расплывчатый. Он сообщает, что враждующие стороны испытывали друг друга в ежедневных перестрелках (τών δε προλαβοΰσι συναφθέντων, κατ’ άρχας μεν άκροβολισμοις άλλήλων οί πολέμιοι καθ’ έκάστην σχεδον άπεπειρώντο), затем упоминает два кавалерийских боя, в одном победили римляне, в другом понтийцы (είτα ίππομαχίαι συνέστησαν β', ών την μεν ενίκων οι 'Ρωμαίοι, την δευτέραν δε οι Ποντικοί)[2]. Стычки, упомянутые во фрагментах 29.7 и 29.8, не лишены интереса, так как они показывают трудности, с которыми столкнулись понтийцы перед лицом римлян на этом этапе третьей митридатовой войны. Они представляют собой цепь неудач, которая завершается правильным сражением, выигранным римлянами, что вынудило Митридата бежать в Армению (F 30.1). Мемнон также упоминает серию боев, которые выглядят как атаки на более слабого противника. Действительно, очень часто бывает, что отряд солдат захватывает врасплох своего противника. Контекст, как правило, очень похож: войска подвергаются нападению на марше, когда они выдвигаются, чтобы встретиться с врагами, а иногда, чтобы покинуть поле боя. Часто это партии фуражиров, которые попадают в засаду, когда они готовятся покинуть лагерь, или вернуться в него. Такие столкновения постоянно повторяются во время длительных осад.
Жертвой первой «засады», о которой сообщает Мемнон, стал Гермоген из Аспенда (F 9.2). Последний был отправлен Антиохом I вести войну в Вифинии. Мемнон сообщает, что его армия была истреблена и мимоходом упоминает, что он проявил личную храбрость в бою (ενεδρευθείς δε ύπο των Βιθυνων, διεφθάρη τε αύτος καί ή συν αύτω στρατιά, άνδρος έργα το καθ’ έαυτον εις πολεμίους επιδειξάμενος). Мемнон сообщает о бое, поскольку он представлен в качестве причины войны, которую Антиох намеревался предпринять против Вифинии, а также оправдывает сближение между Никомедом, вифинским царем, и Гераклеей.
Аналогичная ситуация изложена во фрагменте 22.7, в котором историк–гераклеот рассказывает о столкновении Мания Аквиллия с понтийским стратегом Менофаном. Эта стычка произошла у Протон Пахион после поражения при Амние, и описание, данное историком, на самом деле очень краткое, поскольку он в целом говорит только о поражении римлянина, который бежал со своими людьми (Μάνιος μετά Ρωμαίων ολίγων άντιπαρατάσσεται Μηνοφάνει τω Μιθριδάτου στρατηγω, καί τραπείς φεύγει, πάσαν την δύναμιν άποβαλών).
Сообщение во фрагменте 28.1, без сомнения сокращенное Фотием и упоминающее о победе Лукулла на царской армией, помещено после поражения римлян в Халкедоне. Описание стычки не содержит никаких деталей для идентификации места боя. По словам Мемнона, Лукулл последовал за Митридатом, когда последний взял направление на Кизик, и атаковал вражеские войска: «Лукулл преследовал его, завязал бой с войсками Понта и разбил их» (Λεύκολλος επακολουθήσας και συμβαλών πολέμφ νικά τους Ποντικούς άνά κράτος). О похожем нападении сообщается во фрагменте 28.4. Лукулл применяет аналогичный подход, так как преследует понтийскую пехоту до реки и нападает врасплох. Краткое описание Мемнон заканчивается не столько сообщением о победе, сколько о резне понтийцев (Λεύκολλος δε διώξας επί τον Αϊσηπον ποταμόν το πεζόν απροσδόκητος καταλαμβάνει, καί φόρον πολύν των πολεμίων ποιείται).
Другой тип боя упомянут между армянами и римлянами (F 38.3). Согласно краткому описанию — это не правильное сражение. Пока римляне стояли возле цитадели, где находился гарем Тиграна, к городу прибыл отряд, посланный царем вызволить царских жен и казну. Первый этап боя заключался в том, чтобы прорваться в город и не дать врагам выйти из лагеря, сдерживая их нападения стрелками (καί τοξεία τού 'Ρωμαίων στρατοπέδου τάς εξόδους διακλείσαντες). Новый бой начался на рассвете, когда царские войска отступили и миссия прошла успешно, несмотря на потери. Мемнон отмечает мимоходом, что фракийцы, сражавшиеся на стороне армян, отличились мужеством (ημέρας δε άνασχούσης, καί των Ρωμαίων άμα των Θρακων άνδρείως άγωνιζομένων, φόνος τε πολύς των Αρμενίων γίνεται καί ζωγρίαι των άνηρημένων έάλωσαν ούκ ελάττους).
Рассказ Мемнона о битвах предлагает, по существу, описание понтийской армии. С другой стороны сами битвы в целом не отличаются подробностями, за некоторыми исключениями, и ограничиваются указанием победителя или проигравшего. Вмешательство Фотия в этой части рассказа было бы неудивительным, особенно когда описание сводится к столкновению двух войск, при котором не упоминается ни положение, ни перемещение армий. Однако то, что осталось от труда Мемнона, показывает, что историка интересовали как выдающиеся сражения, так и незначительные стычки. Эти краткие изложения показывают, что войне не ограничивалась масштабными сражениями и позволяют изображать вспомогательные бои, которые давали обе армии. Кроме того, в двух случаях Мемнон отмечает мужество бойцов в F 9.2 и 38.3, тогда как можно было бы ожидать, что это качество присуще только гераклеотам.
Описание морских сражений у Мемнона такие же краткие. Первое столкновение такого типа, упомянутое Мемноном, — это сражение между Птолемеем Керавном и Антигоном Гонатом (F 8.4-6). Мемнон посвящает отрывок описанию кораблей гераклеотов, отправленных на помощь Керавну, и подчеркивает их решительный вклад в сражение. С другой стороны, само по себе событие можно резюмировать двумя простыми предложениями об участии в бою и победе Керавна: ό δε Πτολεμαίος τάς Λυσιμάχου νηας εχων, άπήντα και άντιπαρετάττετο («Птолемей же двинулся против него и со своей стороны выстроил войско,
обладая кораблями Лисимаха») и της ούν συμβολής γενομένης, κρατεί Πτολεμαίος το ναυτικόν τρεψάμενος του Αντιγόνου («Когда произошло столкновение, Птолемей одержал верх и обратил в бегство флот Антигона»). Во фрагменте 10.2 Мемнон упоминает о посылке Гераклеей тринадцати триер своему союзнику Никомеду. Последний встретился с флотом Антиоха I, но битвы не произошло: καί λοιπον αντικαθίσταται τω του Αντιόχου στόλφ. ’Επί χρόνον δέ τινα άντικαταστάντες άλλήλοις, ούδέτεροι μάχης ήρξαν, άλλ’ άπρακτοι διελύθησαν («он берет себе у них в помощь тринадцать триер. И их и остальной флот он противопоставляет флоту Антиоха. В течение некоторого времени простояв друг против друга, ни тот, ни другой не начали битвы, но разошлись, ничего не совершив»). Основная причина, по которой историк–гераклеот сообщает об этих двух событиях — участие в них Гераклеи.
Мемнон сообщает как малозначительную деталь победу Лукулла в двух морских сражениях (F 29.2). Он сообщает только о месте и достигнутом римлянами успехе. Событие, представляющее интерес, освещено в начале предложения: επεί δε ό βασιλεύς επυνθάνετο δυσί ναυμαχίαις, τηι μεν περί Τένεδον, τη δε κατά τον Αϊγαιον, Λευκόλλου πολεμουντος τούς Ποντικούς νενικησθαι («когда же царь узнал, что в двух морских сражениях, в одном возле Тенедоса, в другом в Эгейском море, понтийцы оказались разбиты Лукуллом…»). На самом деле Мемнон представляет известие об этих двух победах как причину, по которой Митридат не решился противостоять сухопутным римским войскам и решил покинуть Никомедию морем. Здесь один из аспектов портрета царя, каким его рисует рассказ Мемнона — он должен показать менее блистательную и высокомерную грань его личности (см. Потрет Митридата). Слабость положения царских войск подчеркивается во фрагменте 33.1-2, в котором Мемнон сообщает как Митридат потерял свой флот. Рассказ говорит об уходе понтийских кораблей: προ βραχέος δε ό Τριάριος τον 'Ρωμαϊκόν στόλον εχων, ωρμησεν άπο της Νικομηδείας επί τάς Ποντικάς τριήρεις, ας προειπεν ό λόγος, περί τε Κρήτην καί Ίβηρίαν εξαποσταληναι (F 33.1 : «Триарий, командовавший римским флотом, напал из Никомедии на понтийские триеры, которые, как указывалось выше, были посланы на Крит и в Иберию») и об опасностях, которым эти корабли подверглись: Μαθών δε τάς ύπολοίπους ες τον Πόντον άνακεχωρηκέναι (πολλαί γάρ αύτών και χειμώνι και ταις κατά μέρος ναυμαχίαις εις διαφθοράν έδυσαν («он узнал, что понтийцы ушли в Понт, потеряв много кораблей во время штормов и небольших стычек»). Наконец рассказ упоминает о соотношении сил римлян и понтийцев, которые в очередной раз имели численное превосходство: καί την μάχην περί την Τένεδον συγκροτεί, ο' μεν έχων τριήρεις αύτός, των δε Ποντικών άγόντων βραχύ δεούσας των π' (" и завязал битву у Тенедоса. У него было семьдесят триер, а у понтийцев чуть меньше восьмидесяти»). Битва больше похожа на внезапное нападение римлян и заканчивается поражением понтийского флота. Описание морского боя построено по схеме сухопутных сражений. Так Мемнон сообщает о сопротивлении царских кораблей на начале сражения: επεί δε συνέστη ό πόλεμος, κατ’ άρχάς μεν άντειχον οί τού βασιλέως (32.2), а затем заканчивает их бегством: ύστερον δε τροπής αύτών λαμπρας γενομένης («когда началась битва, царские корабли сначала выдерживали натиск неприятеля, но затем произошло жестокое поражение их») и подводит итог римской победы: το 'Ρωμαίων άνά κράτος ενίκησε στράτευμα· καί ούτως άπας ό Μιθριδάτειος στόλος, όσος επί την Ασίαν αύτω συνεξέπλευσεν, έάλω. («Римляне добились победы. Таким образом, весь Митридатов флот, который выплыл вместе с ним в Азию, был захвачен»). Эта битва отмечает поворотный момент третьей митридатовой войны, то есть период, когда неудачи понтийцев вынудили царя бежать в Армению, но также вводит прибытие Триария в воды Гераклеи во время осады города Коттой.
Морские битвы — это повторяющийся процесс осадных операций, в частности, во время Митридатовых войн. Так Мемнон рассказывает о столкновении родосского флота с митридатовым (F 22.8) в тот момент, когда Митридат пытался осадить город. Осадные операции явно не упоминаются, но историк просто пишет: καί κατά γήν καί κατά θάλατταν εκίνει τον πόλεμον (F 22.8). Описание сражения сводится к простому упоминанию, поскольку родосцы владели явным преимуществом, и Мемнон намекает на инцидент, имевший место во время боя, в ходе которого Митридат «едва не попал в плен»: ει καί το πλέον Ρόδιοι έσχον, ώς καί αύτον Μιθριδάτην ναυμαχούντα εγγύς τού άλώναι ελθειν. Город Халкедон также был ареной сухопутных и морских сражений (F 27.7). В этот раз римляне выступили против царя Понта, который вышел победителем в обеих стихиях: Πολέμου δε ναυτικού κατά Καλκηδόνα πόλιν 'Ρωμαίοις τε και Ποντικοις συστάντος («у города Халхедона произошла морская битва между римлянами и понтийцами, сошлись на битву друг с другом и сухопутные силы»). Мемнон, упоминая о победе понтийцев, делает упор на потери, понесенные обеими сторонами: τα αύτά δε καί περί τάς ναυς εγένετο, καί ύπο μίαν ήμέραν γη τε καί θάλασσα τοις 'Ρωμαίων διελελύμαστο σώμασι, διαφθαρέντων εν μεν τη ναυμαχία όκτακισχιλίων, τετρακισχιλίων δε καί πεντακοσίων έαλωκότων («в один день и земля и море были опозорены трупами римлян. В морском сражении их пало восемь тысяч, четыре тысячи пятьсот были взяты в плен; из пешего войска италийцев пало пять тысяч триста»). Гераклейский историк сообщает исход этих двух сражений, к которым Фотий обнаруживает интерес по разным причинам. Первое подчеркивает превосходство родосцев и их верность Риму, два момента, которые объясняют присутствие этой морской битвы, так далеко происходящей от Гераклеи. Вторая показывает, как понтийцы преобладали на первых этапах третьей митридатовой войны, но также выявляет поражение римлянина Котты, того самого, который осаждал Гераклею, и чей портрет, нарисованный Мемноном, далеко не самый лестный.
Города Гераклея и Синопа во время морских сражений были осаждены римлянами. Первый столкнулся с наступлением Триария, у которого были родосские корабли (F 34.7). Город был ослаблен сухопутными операциями римлян и страдал от нехватки комбатантов. Гераклеотам, обеспечивая при этом защиту стен, пришлось столкнуться с родосскими кораблями и флотом триария, которые внезапно появился у Гераклеи: συνταραχθέντες ούν οί Ήρακλεώται προς το αίφνίδιον την των νεών εφόδου, ναυς μεν επί τήν θάλασσαν λ' καθειλκον, ούδε ταύτας ακριβώς πληρουντες, το δε λοιπον προς τήν πολιορκίαν άτρέποντο («взволнованные внезапным появлением кораблей, гераклеоты вывели в море тридцать своих, не снабдив их как следует экипажем. Остальных людей они предназначили для защиты города»). Бедствия города были тем больше, что они столкнулись с двумя грозными противниками, по поводу которых Мемнон уже сообщал об их успехах в такого рода сражениях. Итак, флот гераклеотов выступил против полководца, накануне победившего в морском сражении, и родосских кораблей, которые успешно противостояли нападению царя Понта во время первой митридатовой войны и чьего превосходства в бою было достаточно, чтобы отразить угрозу, которую Митридат представлял для города.
Описание морского боя, произошедшего возле Гераклеи, подчеркивает храбрость гераклеотов и Мемнон рассказывает, как перед лицом этих грозных и мощных вражеских флотов гераклеоты выступили им навстречу: άνήγετο μεν ό Ήρακλεωτικος στόλος προς τάς έπιπλεούσας των πολεμίων («Гераклейский флот отправился против подплывающих вражеских кораблей»). Мемнон упоминает две фазы этого боя; в первой родосцы и гераклеоты противостояли друг другу (πρωτοι γουν 'Ρόδιοι ένερράγησαν ταις έξ Ήρακλείας : «родосцы первые произвели нападение на корабли из Гераклеи»). Мемнон не упускает случая подчеркнуть превосходство родосцев в этом виде боя (καί γάρ έδόκουν έμπειρία τε καί ανδρεία των άλλων προέχειν : «известно, что по опытности и по храбрости они превосходили остальных»), без сомнения, чтобы показать храбрость гераклеотов, которым удалось потопить три вражеских корабля (καί παραχρημα μεν κατέδυσαν Ροδίων μεν γ', Ήρακλεώτιδες δε ε' : «и сейчас же потонули три родосских и пять гераклейских кораблей». Кроме того он обращает внимание на трудности, с которыми столкнулись римские корабли, чтобы показать с каким отчаянием гераклеоты защищали свой город. Потеряв половину своего флота, город был вынужден выйти из боя (έπιγενόμενοι δε τη ναυμαχία καί Ρωμαίοι, καί πολλά παθόντες καί ποιήσαντες τοις πολεμίοις, πλέον δε όμως κακώσαντες, έτρέψαντο τάς έξ Ήρακλείας καί φεύγειν ήνάγκασαν προς την πόλιν, δ' αποβαλούσας καί ι'. Αί τρεψάμεναι δε προς τον μέγαν ένωρμίζοντο λιμένα: «Затем вступили в бой и римляне. Испытав много и многое причинив врагу, больше же все–таки принеся вред, они разбили корабли из Гераклеи и заставили их бежать к городу, разбив четырнадцать кораблей. Корабли–победители зашли в большую гавань»).
Последнее морское сражение, упомянутое Мемноном, произошло возле Синопы, также осажденной римлянами (37.2). В отличие от случая Гераклеи, описание гораздо менее детализировано, так как римляне оказались побежденными. Мемнон кратко упоминает откуда шли суда под командой римлянина Цензорина и рассказывает, как один из полководцев Митридата Селевк, при поддержке Клеохара, одержал победу: καί οί περί Κλεοχάρην καί Σέλευκον ανταναχθέντες Σινωπικαις τριήρεσιν, ήγουμένου Σελεύκου, καθίστανται εις ναυμαχίαν· καί νικωσι τους Ιταλούς, καί τάς φορτηγους έπί τω σφων άφαιροΰνται κέρδει («Сторонники Клеохара и Селевка, выйдя навстречу неприятелю на синопских триерах под командованием Селевка, вступают в сражение. Они побеждают италийцев и отнимают у них себе в качестве добычи купеческие корабли»).
Третий тип военных действий, о которых сообщает Мемнон — это осада. Я упоминала сухопутные и морские сражения, которые представляют собой определенные фазы полиоркетических военных операций. Действительно, прежде чем подвергнуться нападению на стены, города должны быть окружены вражеской армией (F 32.1-2). Одна из стратегий, принимаемая врагами — подвергнуть голоду жителей города. Нападающие ставили лагерь вокруг стен города и грабили округу. Иногда, пользуясь отсутствием части вражеских сил, ушедших на поиски провианта, город посылал отряды для нападения на лагерь осаждающих. Осада Гераклеи галатами дает образец ситуации такого рода, упомянутой выше. Мемнон не сообщает о нападении на стены, но просто упоминает, что город был осажден (πολιορκειν) и что галаты страдали от нехватки провианта: έπολιορκειτο μεν ούν αυτη, και χρόνος έτρίβετο, ος τους Γαλάτας εις ενδειαν των αναγκαίων συνήλαυνε («шло время, и у галатов оказался недостаток в необходимом») (F 19.2). Нападение на лагерь галатов заставило варваров отказаться от приступа города. Иногда осажденные в отчаянии пытались делать вылазки для поисков провианта, и тогда они становились целью для противника, как например гераклеотов атаковали солдаты Котты (F 32.2 : ολον ετρεπε τον σκοπόν εις το τάς έπΐ ταις χρείαις έξόδους εϊργειν των πολιορκουμένων : «он обратил все внимание на закрытие для осажденных всех необходимых выходов»).
Города с бухтами также подвергались нападениям со стороны вражеского флота. Им приходилось выдерживать блокаду, затрудняющую поставки по морю, как например Гераклея (F 34.8). Мемнон рассказывает как корабли, доставившие в город припасы, были перехвачены римлянами: οί δε περί Τριάριον αναγόμενοι καθ’ έκάστην από του λιμένος, τους σιτηγείν ώρμημένους τοις πολιορκουμένοις άπεκώλυον («Корабли Триария по одному выходили из гавани и мешали тем, которые пытались доставить осажденным продовольствие»). Города часто вступали в морские сражения с вражеским флотом. Это относится к Родосу и Халкедону, но Мемнон особе не оговаривает, что они были осаждены, но говорит, что они подверглись нападению и с суши и с моря (22.8 ; 27.7). Для Гераклеи и Синопы, осажденных римлянами во время третьей митридатовой войны, морская битва является частью истории осады, так как Мемнон упоминает о нападении на стены, что представляет важный этап полиоркетики.
Первое упоминание об осаде появляется во фрагменте 19.2. Мемнон сообщает, что Гераклея была осаждена вифинским царем Прусием (πολιορκειν): εφ’ αίς κάκείνην κραταιως επολιόρκει, και πολλούς μεν των πολιορκουμένων άπέκτεινεν : «Затем он крепко осадил город и многих из осажденных убил»). Описание обстоятельств, при которых был ранен царь, содержит информацию о наступательных и защитных средствах, практикуемых во время осады: εγγύς δ’ αν καί ή πόλις του άλωναι κατέστη, εί μή επί της κλίμακος άναβαίνων Προυσίας, λίθφ βαλόντος ενός των άπο της έπάλξεως, συνετρίβη το σκέλος («город был бы уже близок от того, чтобы быть взятым, если бы Прусия не был ранен в голень камнем, брошенным кем–то из тех, кто находился на зубцах стен в то время, когда он взбирался по лестнице»). Действительно, Мемнон сообщает, что царь поднимался по лестнице (κλιμαξ), когда ему в ногу попал камень (λίθος), брошенный (βάλλειν) со крепостной стены (επαλξις). Описание очень краткое, но выявляющее применение лестниц атакующими в попытке захватить стены. Что касается осажденных, они защищали свой город, бросая со стен снаряды, чтобы сбить врагов прежде чем те достигнут вершины крепостных стен. Согласно Мемнону, рана вифинского царя вынудила его отказаться от осады города: καί τήν πολιορκίαν το πάθος διέλυσε («это несчастье заставило царя снять осаду»). С другой стороны, исход других осад, упомянутых историком Гераклеи, всегда обращался к выгоде осаждающих.
Во фрагменте 28.5 Мемнон сообщает, что город Апамея был осажден Триарием и Барбом (Άπαμεία πολιορκειν επέστη). Несмотря на сопротивление, апамейцы решили отворить (άνοίξαντες) ворота (πύλαι) своего города римлянам (οί Άπαμεις άντισχόντες οσα ήδύναντο, τέλος άνοίξαντες τάς πύλας τούτους είσεδέξαντο : «жители города сопротивлялись сколько могли, но наконец открыли ворота, впустив осаждающих»). В случае Тигранокерты, стратеги Митридата передают город Лукуллу в обмен на сохранение жизни (38.6 : ό δε Λεύκολλος επί τά Τιγρανόκερτα άναστρέψας, προθυμότερον επολιόρκει. Οί δε κατά τήν πόλιν Μιθριδάτου στρατηγοί, των όλων άπεγνωκότες, επί τη σφετέρα σωτηρία Λευκόλλφ παρέδοσαν τήν πόλιν. «Лукулл же пошел к Тигранокертам и еще более решительно стал осаждать их. Находившиеся в городе стратеги Митридата, отчаявшись во всем, передали город Лукуллу ради своего спасения»).
Другие города, осажденные римлянами, познали более драматическую судьбу, так как в итоге оказались захвачены вражескими войсками, сумевшими подняться на стены. Лукуллу удается захватить Евпаторию и Амис (F 30.3-4). Мемнон излагает стратегию, принятую римлянином при Евпатории. Лукулл «притворялся, что осаждает ее небрежно, чтобы вызвать у врагов такую же небрежность». Вторая часть плана заключалась в том, чтобы внезапно напасть на город, захватив гарнизон врасплох. Итак, его солдаты взобрались на стены по лестницам: ο και γέγονε, και τήν πόλιν ούτως είλε τω στρατηγήματν αφνω γάρ κλίμακας άρπάσαι κελεύσας τους στρατιώτας, των φυλάκων ούδέν τοιουτον προσδεδοκηκότων, άλλ’ εν ολιγωρία διακειμένων, διά των κλιμάκων το τείχος ύπερβαίνειν τους στρατιώτας επέτρεψε («благодаря хитрости, город был взят; в то время, как стража, ни о чем подобном не догадываясь, вела себя беззаботно, он приказал воинам взять лестницы и поручил им по лестницам взобраться на стены»). По словам Мемнона «так была взята Евпатория и тотчас разрушена» (καί ούτως ηλω Εύπατορία, καί αύτίκα κατέσκαπτο). Хотя историк из Гераклеи не сообщает таких сведений, мы должны предположить, что римлянам удалось обложить город. Лестницы снова были применены при осаде Амиса (F 30.4) и город был взят схожим способом: μετ’ ολίγον δέ καί Άμισος έάλω, διά των κλιμάκων καί αύτης ομοίως των πολεμίων επιβάντων τοις τείχεσι («Вскоре была взята Амиса благодаря тому, что враги опять–таки по лестницам взобрались на ее стены»). В то время как Евпатория была разрушена, жители Амиса были убиты (καί κατ 'άρχάς μέν φόνος των πολιτών ούκ ολίγος γέγονεν).
Две осады, которым Мемнон уделяет наибольшее внимание — это осады Гераклеи и Синопы. Действия римлян против Синопы упоминаются в F 37.8, где Мемнон рассказывает, как был взят город после того, как римляне приставили лестницы к стенам: καί κλίμακας κελεύει προσάγειν τω τείχει· οί δέ ύπερέβαινον. Как только в город вошли римские войска, горожан ожидала та же участь, что и жителей Амиса, но Мемнон сообщает, что в обоих случаях резня была прервана благодаря вмешательству Лукулла. В случае Гераклеи Мемнон дает больше подробностей и упоминает многочисленные нападения на стены города. Первые такие атаки упоминаются во фрагменте 32.2. Гераклеоты, уверенные в крепости своих стен (εθάρρουν μέν τη του χωρίου οί Ήρακλεωται οχυρότητι), защищали город при помощи понтийского гарнизона, поставленного в их городе (συν τοις φρουροις άντεμάχοντο). По рассказу Мемнона Котта «вел осаду со строгостью» (καί καρτερως του Κόττα πολιορκουντος). Он не обходит молчанием раны, получаемые гераклеотами от римских метательных снарядов, но подчеркивает, что и римляне понесли большие потери убитыми. Ссылка на стрелы (βέλη) намекает на один из приемов, используемых осаждающими для нанесения ущерба врагам. Атаки предпринимались из лагеря, который Котта поставил под крепостными стенами: Κόττας ούν ανακαλείται της τειχομαχίας το στράτευμα, και μικρόν στρατοπεδεύων αποθεν («Котта отозвал войско от штурма стен и разбил лагерь несколько дальше»). Описание Мемнона, использующее термин τειχομαχία, указывает на другой тип боя, при котором осаждающие пытаются захватить крепостные стены. Для этого римляне использовали осадные машины (F 34.1), а гераклейский историк описывает трудности, с которыми столкнулся Котта, когда пустил в действие одну из своих осадных машин: μηχανάς επενόει, ών εδόκει τοις πολιορκουμένοις ή χελώνη φοβερωτέρα. Έπάγει γουν ταύτην ολην την δύναμιν συγκινήσας πύργφ τινί ύπόπτως εχοντι προς το παθειν· ώς δε απαξ καί δεύτερον πληγείς ού μόνον παρά δόξαν διεκαρτέρει, αλλά καί ό κριος της αλλης εμβολής προαπεκλάσθη. Несмотря на первую неудачу, Котта опять пытается пустить в дело машины, но столкнувшись с прочностью стен, в гневе поджигает машины (F 34.2).
Атмосфера, которая царила внутри стен, в частности, бесчинства, совершаемые начальниками понтийского гарнизона, пользуются повышенным вниманием гераклейского историка. Мемнон сообщает, что начальники понтийского гарнизона, обороняющего Синопу, вступили в конфликт по поводу стратегии, которой следовало придерживаться. Один из них, Леонипп, хотел договориться о капитуляции с Лукуллом в обмен на сохранение жизни, что другие начальники, Селевк и Клеохар, пытались осудить, созвав собрание (εκκλησίαν αθροίσαντες κατηγόρουν αύτου). Горожане были убеждены в честности Леониппа и популярность последнего так раздражила его коллег, что они его убили (F 37.1). Мемнон, в частности, осуждает действия сторонников Клеохара (37.4), которые «стали править тиранически, убивая граждан без суда и с крайней жестокостью» (καί τυρραννικώτερον ετι τής πόλεως ήρχον, φόνους τε ακρίτους των πολιτών ποιουντε, καί τά αλλα τη ώμότητι αποχρώμενοι). Он сообщает о предательстве начальников гарнизона, которые бежали ночью, погрузив свои сокровища на корабли и пожегши город (37.7): πλούτον πολυν ταις ναυσίν ενθέμενοι, καί τήν πόλιν διαρπάσαι τοις στρατιώταις εφέντες (ύπο νύκτα δε ταυτα επράττετο) διά των πλοίων εφευγον οίς εσώτερα του Πόντου (…) ταις ύπολειφθείσαις των νεών πυρ ενέντες («нагрузили корабли многочисленными богатствами и, отдав город на разграбление солдатам (все это делалось под покровом ночи), на судах бежали во внутренние области Понта (…), а оставшиеся корабли сожгли)».
Аналогичная ситуация описана Мемноном для Гераклеи (35.1-3). Итак, Коннакорикс, начальник понтийского гарнизона, поддерживаемый во всем гераклеотом по имени Дамофел, пытается договориться о капитуляции с Триарием (και ό Κοννακόρηξ κακοπαθων ταις συμφοραις εγνω τοις 'Ρωμαίοις προδιδόναι την πόλιν καί τη των Ήρακλεωτων άπωλεία την ιδίαν σωτηρίαν άλλάξεσθαι. «Коннакорикс, утомленный несчастьями, решил предать город римлянам и гибелью гераклеотов обеспечить себе спасение»). По словам Мемнона, народное собрание призвало Коннакорикса, чьи темные дела вышли наружу (εις εκκλησίαν ού ή πόλις συνέδραμον, καί τον φρούραρχον έκάλουν). Бритагор, именитый гераклеот, хотел вступить в переговоры с Триарием, чтобы спасти город, но начальник гарнизона, стремясь обеспечить свои личные интересы, сумел убедить гераклеотом продолжить сопротивление. Как и народ Синопы, жители Гераклеи поверили в честность начальника гарнизона (άλλ’ έκείνοις μεν ταΰτα ό Κοννακόρηξ έσκηνικεύετο· οί δε Ήρακλεωται τούτοις τοις λόγοις έξηπατημένοι (άεί γάρ αίρετον το έράσμιον) ώς άληθέσι τοις τερατευθεισιν έπίστευον : «такую комедию разыграл перед ними Коннакорикс. Гераклеоты же, убежденные этими речами (ведь всегда выбирают то, что больше нравится), поверили в этот обман, как в истину»). Однако, в отличие от Леониппа Коннакорикс не был убит, — ночью он бежал на кораблях, так же как сторонники Клеохара, одного из начальников гарнизона в Синопе, а его друг Дамофел открыл ворота города римлянам (35.4). Город наполнился вражескими солдатами, некоторые поднялись на стены (Δαμωφέλης δε τάς πύλας άνοίξας, εισχεόμενον τον Ρωμαϊκόν στρατόν καί τον Τριάριον εισεδέχετο, τους μεν διά της πύλης, ένίους δε καί την στεφάνην ύπερβαίνοντας : «Дамофел, открыв ворота, принял ворвавшееся в город римское войско и Триария. Одни из них врываются через ворота, некоторые же перелезают через стену». Римляне пощадили только предателей, ибо Мемнон описывает сцены убийств и грабежей (35.5-8). Однако в Синопе вмешательство Лукулла положило конец резне, тогда как в Гераклее ни Котта, ни Триарий не встали таким же образом на защиту жителей. Голод и чума были катастрофическими последствиями долгих осад, и Гераклея не стала исключением (34.8-9). Краткое замечание Мемнона о предполагаемых причинах эпидемии είτε έκ τροπης άέρων είτε έκ της άσυνήθους διαίτης (или вследствие изменения климата, или из–за необычного питания), намекает на смятение гераклеотов, живущих среди трупов соотечественников, умерших от голода.
Осада города, передаваемая глаголом «πολιορκειν» или существительным «πολιορκία», относится к различным стратегиям, принимаемым осаждающими, чтобы вызвать голод среди осажденных. Последних окружали на суше, а иногда и на море в случае островных или прибрежных городов, чтобы воспрепятствовать поставкам. За стенами враждующие армии сходились в сухопутных или морских сражениях. Иногда они совершали внезапные нападения на обозы или лагеря противника. Наконец, осадные операции составляли особый вид боя: штурм стен (τειχομαχία). Мемнон использует технический словарь для описания средств при помощи которых нападающие пытались захватить стены и те, которые использовались осажденными, чтобы защитить город от атакующих действий противника: μηχανή (машина), χελώνη (черепаха), πύργος (башня), κριός (таран), κλιμαξ (лестница), λίθος (камень), επαλξις (крепостные стены), βέλη (стрелы), ύπερβαίνειν (приступ).
Гераклея и ее участие в конфликтах между великими эллинистическими державами.
Рассказ фрагментов с 1.1 по 5.7 посвящен тирании в Гераклее от ее создания Клеархом до падения последних тиранов, Клеарха II и Оксатра, убитых Лисимахом. Описание первых трех тиранов Гераклеи в основном связано с представлением характера этих правителей, а также их манерой управления. На этом этапе образ тирана претерпевает заметные изменения, поскольку мы переходим от модели жестокого тирана (во времена Клеарха и Сатира) к типу хорошего тирана, олицетворяемого Тимофеем, сыном Клеарха. С другой стороны, повествование не дает никаких подробностей (за исключением некоторых намеков) о конкретных действиях тиранов в экономической сфере или внешней политике. Царствование Клеарха пришлось на важный момент в истории Греции. Действительно, именно в этот период прекратилась борьба за гегемонию между тремя великими городами, Афинами, Спартой и Фивами, и на международной арене появляется новый гегемон, Филипп II Македонский. Однако история Мемнона в дошедшем до нас виде ни в коем случае не упоминает о событиях, относящихся к этому ключевому эпизоду четвертого века. Напротив, географические рамки Истории Гераклеи расширяются с F 4.1, с правлением Дионисия. Последний возглавляет город во время царствования Александра Македонского (336-323 гг.) и участвует в конфликтах между диадохами до своей смерти в 306/5 г., когда наследники Александра поочередно принимают титулы царей. Начиная с F 4.9, повествование пытается показать, как тирания теряет свое великолепие в царствование Клеарха II и Оксатра, сыновей Дионисия. После того, как они убили свою мать, бывшую жену Лисимаха, они, в свою очередь, были устранены этим диадохом, который ставит город под свой контроль.
Однако молчание Мемнона по этому вопросу не так удивительно, как кажется, поскольку он пишет местную историю своего города, который непосредственно не участвовал в конфликтах между Македонией и материковой Грецией в этот период. Отныне городом руководил Гераклид из Кимы, представитель царской власти, который управляет городом до смерти Лисимаха в 281 году (F 5.7). Эта первая часть посвящена истории Гераклеи в то время, когда она была лишена свободы.
| Κλέαρχον μὲν οὖν ἐπιθέσθαι πρῶτον τυραννίδι κατὰ τῆς πόλεως ἀναγράφει. Φησὶ δὲ παιδείας μὲν τῆς κατὰ φιλοσοφίαν οὐκ ἀγύμναστον, ἀλλὰ καὶ Πλάτωνος τῶν ἀκροατῶν ἕνα γεγονέναι, καὶ Ἰσοκράτους δὲ τοῦ ῥήτορος τετραετίαν ἀκροάσασθαι, ὠμὸν δὲ τοῖς ὑπηκόοις καὶ μιαιφόνον, εἴπερ τινὰ ἄλλον, ἐπιδειχθῆναι, καὶ εἰς ἄκρον ἀλαζονείας ἐλάσαι, ὡς καὶ Διὸς υἱὸν ἑαυτὸν ἀνειπεῖν καὶ τὸ πρόσωπον μὴ ἀνέχεσθαι ταῖς ἐκ φύσεως χρωματίζεσθαι βαφαῖς, ἄλλαις δὲ καὶ ἄλλαις ἰδέαις ποικιλλόμενον ἐπὶ τὸ στιλπνόν τε καὶ ἐνερευθὲς τοῖς ὁρῶσιν ἐπιφαίνεσθαι, ἐξαλλάττειν δὲ καὶ τοὺς χιτῶνας ἐπὶ τὸ φοβερόν τε καὶ ἁβρότερον. | Итак, он пишет, что Клеарх первый в этом городе прибегнул к тирании. Он говорит, кроме того, что он не только обладал философским образованием, но и был одним из слушателей Платона и четыре года слушал ретора Исократа; в то же время известно, что по отношению к подданным он больше, чем кто–либо другой, проявил себя жестоким и преступным, а также впадал в крайнее хвастовство, например, даже назвал себя сыном Дия и, не довольствуясь естественным цветом лица, разукрашивался различными способами до блеска и появлялся таким образом перед видящими его; и одежды он часто сменял для внушения страха. |
Κλέαρχον μὲν οὖν ἐπιθέσθαι πρῶτον τυραννίδι κατὰ τῆς πόλεως ἀναγράφει.
Клеарх становится тираном в Гераклее в 364/3 в возрасте 46 лет. Выражение «пишет он», используемое Фотием, предполагает, что оно принадлежит Мемнону. Картина захвата власти Клеархом аналогична у Диодора, XV, 81, 5: «В то же время Клеарх, который был из Гераклеи на Понте, стремился к тирании»: и у Нимфида (FGrH, 3B, 432 F 10.16): «Сперва тираном стал Клеарх».
У нас нет первых восьми книг Мемнона, но весьма вероятно, что последний описал политическую власть в Гераклее до тирании. Мы не знаем, связаны ли обстоятельства, в которых Клеарх пришел к власти, с девятой или с предыдущей книгой. Однако эта последняя гипотеза представляется наиболее вероятной, поскольку она объясняет, почему Фотий не упоминает контекст, в котором появляется Клеарх. В противном случае казалось бы удивительным, чтобы патриарх этим не интересовался. Что касается политической ситуации в Гераклее до установления тирании, то лишь несколько пассажей упоминают о ней немного дальше в тексте. В F 6.1 Мемнон ссылается на прошлую свободу гераклеотов до установления тирании, а в F. 7.4 он рассказывает, как в 281 году «гераклеоты восстановили (…) свой прежний нобилитет и учреждения». Однако эти краткие намеки не позволяют точно определить политический строй города в тот момент, когда он угодил под тиранию. Тем не менее из Юстина (XVI, 4, 2-3, 12-16) и Полиэна (II, 30, 1-2) видно, что в тот момент город контролируют олигархи.
Необходимо проконсультироваться с Юстином и Полиэном, чтобы выяснить обстоятельства, в которых Клеарх утвердился как тиран в Гераклее. Именно в контексте мятежей и внешних угроз Клеарх приходит к власти, а ситуации этого рода часто способствуют установлению тирании. В Гераклее политический кризис принимает форму борьбы между демосом, который официально был верховной властью в Гераклее (Justin. XVI, 4, 12-16, ср. Polyaen. II, 30, 1), и Советом трехсот, состоящим из аристократов, крупных землевладельцев, которые имели полную власть в управлении городом (Justin. XVI, 4, 2-5, Polyaen. II, 30, 2). Около 420 г. в Гераклее был создан демократический режим, но с 370 года возрастали столкновения между олигархами и демократической фракцией. Наконец, олигархии удалось захватить власть около 364 г. В момент прихода к власти Клеарха конфликт кристаллизовался вокруг запросов народа, требовавшего отмены долгов и раздела земель, которые были сосредоточены в руках богатых (Justin. XVI, 4, 2).
Justin. XVI, 4, 2-3: «Народ с насилием требовал отмены долгов и раздела земель, которыми владели богатые. После долгого обсуждения этого дела в сенате там не видели выхода…».
Justin. XVI, 4, 12-16: «Он призывает народ на собрание и заявляет, что он больше не будет поддерживать сенат, идущий против народа, что он даже выступит против сената, если тот будет упорствовать в своей прежней строгости. Если же граждане думают, что могут противостоять жестокости сенаторов, он уйдет со своими солдатами и не будет вмешиваться в гражданскую рознь. Если, наоборот, они не уверены своей собственной силе, он не преминет отомстить за своих сограждан. Поэтому пусть они посовещаются сами с собой и прикажут ему уйти, если это их предпочтение, или остаться союзником народной партии. Соблазненный этими дискурсами плебс вручает ему суверенную власть и в своей ненависти к власти сенаторов передает себя с женами и детьми в рабство тираническому господину».
Polyaen. II, 20, 3: «Клеарх, став тираном Гераклеи, однажды распространил слух, что он хотел уйти со своими стражами и восстановить для совета трехсот государственное правление. Триста собрались в обычном месте, где они проводили свои заседания, готовы были дать высокую оценку Клеарху и ожидали вернуть себе прежнюю свободу».
Внутренний конфликт, который разразился в конце 365 или в начале 364 г., носил тем более критический характер, что он парализовал город перед лицом внешней угрозы. Действительно, город не был в безопасности от нападения сатрапов северной Малой Азии, которые восстали против царской власти, и в частности Митридата, сына сатрапа геллеспонтской Фригии, стремившегоя взять город под свой контроль (Justin. XVI, 4, 7, ср. Suda, s. v. Kléarchos). Сатрапы геллеспонтской Фригии и Каппадокии (Ариобарзан и Датам) видели в греческих городах средства для получения доступа к морю, но также и значительный источник дохода. К 366 году Ариобарзан захватил города в регионе (Démosthène, Contre Aristocrate, 141-142. Ср. Isocrate, Lettres, IX, 9-10), а его союзник в восстании Датам, сатрап Каппадокии, взял Синопу и Пафлагонию Nepos, Datamès, 5, 6. Diodore, XV, 91, 2. Trogue–Pompée, Prol. 10. ср. Polyen, VII, 21, 2; 21, 5; Enée Tactic. XL, 4). Однако, царь Артаксеркс поручил Автофрадату в Лидии и Мавсолу в Карии вести борьбу с мятежом. Осажденный в Ассосе, Ариобарзан получил поддержку сил во главе с Агесилаем Спартанским и Тимофеем Афинским (Nepos, Timothée, 1, 3. Xénophon, Agésilas, 2, 26; Nepos, Datamès, 8-9). Наконец, военные действия закончились, по крайней мере на время, после того, как сатрапы на службе у персидского царя ушли (в 365 г.?), и каждый смог вернуться в свой район (Ср. Xénophon, Agésilas, 2, 26; Nepos, Datamès, 8-9). Итак, хотя в этой борьбе между персами Гераклея сохраняла свою независимость, общий фон был все еще нестабильным, и ей пришлось регулировать внутренние разногласия, чтобы положить конец своей уязвимости.
Именно по этой причине булевты обратились за помощью к афинскому стратегу Тимофею и Эпаминонду, генералу фиванцев, которые отказались вмешиваться. Тимофей осаждал тогда Кизик (Diodor. XV, 81, 6. Nepos, Timothée 1, 2), в то время как Эпаминонд находился в Византии (Diodor. XV, 79, 1; Isocrate, Philippe, 53). В попытке урегулировать конфликт с демосом, совет, который находился в отчаянном положении, решает отменить изгнание Клеарха (Justin. XVI, 4, 3-4). Последнему было предложено вернуться в свой город в сопровождении войска наемников (Enée Tactic. XII, 5), предоставленным Митридатом, сыном сатрапа Геллеспонтской Фригии Ариобарзана, чтобы занять пост арбитра гражданского раздора (arbiter civilis discordae: Justin. XVI, 4, 9). По мнению Моссе, Клеарх вернулся в Гераклею во главе группы изгнанников. Бурштейн считает эту гипотезу маловероятной, поскольку источники упоминают только Клеарха. Кажется, что Клеарх не применял методы, используемые Дионисием Сиракузским, который умел манипулировать демосом, чтобы проголосовали за возвращение изгнанников (Diodor. XIII, 92). Диодор интерпретирует это как свидетельство тиранических намерений Дионисия: «В самом деле, изгнанники должны были заранее радоваться резне своих врагов, открытой продаже принадлежащего им имущества, возвращению их собственности», потому что бывшие изгнанники представляют собой массу приверженцев, на которых будущий тиран опирается. Функции арбитра гражданского раздора, безусловно, соответствуют обязанностям магистрата–посредника, упомянутого Аристотелем, ἄρχων μεσιδίῳ (Politique V, 6, 13, 1306a 26-31), или посту ἔφορος τῆς αὖθις ὁμονοίας (Suda, s.v. Klearchos).
Aristot. Politique V, 6, 13, 1306a 26-31: «В мирное время, олигархи, в связи со взаимным недоверием, которое они внушают, вручают свою защиту наемникам и магистрату–посреднику, которые не принадлежат ни к одной политической партии, но часто способны стать хозяевами всех»).
Suda (s. v. Klearchos): «Гераклеоты впутались в серьезную борьбу. Впоследствии, стремясь встретить дружбу и примириться, они выбрали Клеарха эфором, чтобы восстановить согласие».
Моссе считает, что буле доверил верховную власть Клеарху, вероятно, как стратегу–автократору. Но Клеарх возвращается в Гераклею по приглашению Совета как «арбитр гражданского раздора», а не как магистрат с полной властью. Тем не менее ассамблея, которой манипулирует Клеарх, в конце концов вручает ему эту исключительную магистратуру (ср. F 1.2 о средствах Клеарха для захвата власти). Что касается поста эфора, Шнайдервирт отвергает этот отрывок Суды, считая, что у него только начало статьи касается Клеарха.
Хотя он был официально призван предоставить беспристрастное решение обеим сторонам, кажется очевидным, что булевты надеялись, что Клеарх полностью поддержит их мнение. Они были в отчаянии и должны были думать, что Клеарх предаст своих бывших политических союзников в обмен на создание олигархии, в которой он мог бы играть важную роль. С другой стороны, отмена его изгнания олигархами должна была сделать его приемлемым для демократов. Действительно, Юстин сообщает, что Клеарх был изгнан олигархами, что предполагает, что он был бы одним из их политических противников. Клеарх должен был достичь определенного значения в политической жизни города, но трудно утверждать, что он был вождем демократической фракции, как предположил Бурштейн. Биттнер также полагает, что Клеарх был в группе демократов, так что олигархи его изгнали. С другой стороны, она не разделяет гипотезу Бурштейна, который датирует 420 годом установление демократии в Гераклее (в создании которой будущий тиран якобы участвовал). Как и в случае со многими политиками до него (ср. Aristot. Politique V, 5,10, 1306a 38, об Евритионе), он, несомненно, придерживался демократических принципов по стратегическим соображениям, особенно если его личные враги были в лагере олигархов. Суда (s.v. Klearchus) представляет изгнание Клеарха как личный выбор: «переполненный злобой, он отплыл из дома». Несомненно из этого краткого отрывка следует понимать, что Клеарх был в конфликте с членами олигархии, занимавшей политическую сцену и не дававшей ему ни малейшего шанса стать политиком той же направленности.
Сапрыкин отвергает гипотезу о том, что Клеарх якобы был демократом. По его словам, это утверждение маловероятно в первую очередь из–за его происхождения, так как Клеарх был частью гераклейской аристократической фамилии. Но, прежде всего, он основывается на пассаже Суды (s. v. Klearchos) цитируемом ранее, который он переводит следующим образом: «Гераклеоты попали в тяжелую смуту; затем, желая вернуться к дружбе и примириться, они избрали Клеарха эфором, чтобы тот возвратил им согласие». По словам Сапрыкина, Клеарх в прошлом был вождем (ἔφορος) политической группы, которая могла объединить олигархов и боролась вместе с ними против привилегий старой дорийской аристократии. До сих пор трудно решить между двумя гипотезами, поскольку источники не опровергают обе эти точки зрения.
Мне кажется, не стоит утверждать, что Клеарх не мог быть вождем демократической фракции из–за своего аристократического происхождения, потому что многие люди присоединились к народу, принадлежа к самым богатым слоям населения. Перикл кажется мне в этом вопросе самым замечательным примером. Какими бы ни были его политические позиции в прошлом, ясно, что Клеарх должен был смущать олигархов, которые были достаточно сильны в то время, чтобы изгнать его.
Столкнувшись с текущей ситуацией (Justin. XVI, 4, 5), булевты недооценили амбиции Клеарха. Ибо под маской «нейтрального рефери» последний имел с самого начала желание взять власть для себя. Это следует понимать из термина, используемого Мемноном, согласно которому Клеарх «стремился» к тирании. Катастрофическая ситуация в Гераклее лишь поощряла его личные амбиции, и он надеялся воспользоваться слабостью демоса (Justin, XVI, 4, 6), чтобы навязать личную власть. Сделка, которую он заключает с Митридатом, сыном Ариобарзана, имеет тенденцию показать, что он намеревался быстро поставить город под свой контроль (Justin. XVI, 4, 7).
В результате Клеарх собрал все обстоятельства, благоприятные для установления тирании. Если верить Аристотелю (Politique V, 6, 13, 1306a 26-31) и Энею Тактику (XII, 5), эта ситуация характерна для переворотов этого типа, поскольку тиран всегда вначале был наемным вождем и посредником. В 406/5 году, в крайне проблемном контексте Пелопоннесской войны, Дионисий Старший установил тиранию в Сиракузах, используя демагогические методы, подобные тем, что были у Клеарха (Aristot. Politique V, 5, 9-10, 1305a 23-28, Diodorus, XIII, 91, 3- 96, 4).
Aeneas Tactic. XII, 5: «Поэтому будет правильно никогда не держать в своем городе иностранную армию, превосходящую численностью домашнюю; и когда город использует наемников, число граждан всегда должно быть намного больше, чем количество наемников. Небезопасно давать доминировать иностранным войскам и подпадать под власть наемников. Вот что случилось с Гераклеей на Понте. Правители, которые призывали больше наемников, чем было необходимо, сначала уничтожили своих политических противников, но затем погубили себя вместе с отечеством под тиранией человека, который возглавлял наемников».
Φησὶ δὲ παιδείας μὲν τῆς κατὰ φιλοσοφίαν οὐκ ἀγύμναστον, ἀλλὰ καὶ Πλάτωνος τῶν ἀκροατῶν ἕνα γεγονέναι, καὶ Ἰσοκράτους δὲ τοῦ ῥήτορος τετραετίαν ἀκροάσασθαι,
Следующий отрывок относится к обучению Клеарха во время его пребывания в Афинах, в 370‑е годы. Как я ранее замечал, после изгнания олигархами он бежал в Афины. Бурштейн предполагает, что он обучался во время изгнания. В качестве члена аристократии он следовал учению великих мыслителей в афинских школах. Однако вполне возможно, что его отправили в Афины в юности для интеллектуального воспитания, достойного великих политических лидеров. Более того, это должно быть понято, как мне кажется, из уведомления Суды (s. v. Klearchоs): «Клеарх с Понта. Он приехал в Афины слушать Платона. Объявляя о своей жажде к философии …»
Последствия его пребывания в Афинах, даже вне его интереса к философии, были полезны его амбициям, поскольку именно в этот период он стал другом афинского стратега Тимофея, еще одного ученика Исократа. Более того, Клеарх получил права афинского гражданства благодаря своему другу, конечно же, после того, как последний выиграл битву при Коркире в 375 году, в которой, несомненно, также участвовал Клеарх. Суда (s. v. Klearchos) упоминает его военную карьеру («он вернулся на войну»), что может быть намеком на сражения вместе с Тимофеем. О предоставлении афинского гражданства Клеарху в период сразу же после победы Тимофея над Коркирой говорит Демосфен («точно так же даруя награду Тимофею, вы ради него предоставили гражданские права и Клеарху, а также некоторым другим», Leptin. 84). Демосфен объединяет эти почести с чествованием Ификрата, Хабрия, Страбакса и Полистрата. Еще одним свидетельством дружбы между афинским стратегом и будущим тираном, вероятно, является факт, что Клеарх назвал его именем своего сына, который родился между 370 и 363/2 гг., то есть в период его жизни, о котором мы почти ничего не знаем.
Тимофей был призван на помощь гераклейскими булевтами, чтобы прекратить конфликт с демосом, но афинский стратег не внял их просьбе. Его отказ имеет особое значение, учитывая, что в своем решении он частично руководствовался дружбой с будущим тираном. Действительно, тем самым он поспособствовал возвращению своего друга в Гераклею, так как булевтам он казался тогда единственной альтернативой для урегулирования политического кризиса. Наконец, во время своего изгнания он служил офицером у Митридата, сына Ариобарзана (сатрапа Геллеспонтской Фригии, который предоставляет ему наемников по возвращении в его город (Suda, s. v. Klearchos, ср. Justin. XVI, 4, 7-8) 155. Кроме того, Клеарх не следует буквально урокам своих преподавателей, которые очень критичны по отношению к тирании. Мемнон говорит, что Клеарх был слушателем Платона, который лично знал Дионисия Сиракузского. Платон жил у Дионисия, который не любил критику философа против него и наконец изгнал его. Вместо того, чтобы видеть в Дионисии пример, которому не надо следовать, Клеарх, возможно, увидел в нем образец, которому следует подражать, чтобы достигнуть власти. Исократ, впрочем, не скрывает своего разочарования своим учеником, чье поведение он разоблачает. В своем письме Тимофею, сыну Клеарха, Исократ пишет, что именно власть превратила Клеарха в жестокого тирана, в то время как у него были все качества καλός κἀγαθός, когда он с ним общался. «Ибо когда Клеарх был рядом с нами, все, кто его встречал, признавали, что он самый умеренный, самый приятный и самый гуманный из тех, кто у меня учился» (Isocrate, Lettres, VII, 12).
ὠμὸν δὲ τοῖς ὑπηκόοις καὶ μιαιφόνον, εἴπερ τινὰ ἄλλον, ἐπιδειχθῆναι:
Термины ὠμός и μιαιφόνος характеризуют способ правления Клеарха, и второй в особенности подчеркивает смертоносные действия тирана: он замаран кровью убийств, которые он совершил. Поведение Клеарха, описанное Мемноном, соответствует стереотипному портрету тирана четвертого века, нарисованного древними, в частности, Платоном. Последний считает, что тиран, чтобы укрепить свою власть, всегда использует те же методы: «Разве они, как тираны, не могут, кто хочет, грабить и изгонять всех, кто им неугоден?» (Горгий, 466c). Именно в этом смысле мы должны понимать замечание Юстина о методах, используемых Клеархом («отдался всем мерзостям жестокой тирании», Justin, XVI, 4, 11). Юстин и Мемнон уменьшают тирана до жестокого и кровавого человека.
Этот отрывок и конкретное использование термина «подданные» (τοῖς ὑπηκόοις) относятся, мне кажется, к насилию тирана во время его правления, а не к периоду взятия власти (см. следующий фрагмент, который указывает на «сограждан», что означало бы, что в этот момент Клеарх еще не совсем тиран). Источники в основном говорят о времени прибытия Клеарха в Гераклею и взятия им власти. Намеки на его тираническую природу и злоупотребления в отношении гераклеотов также найдены у Юстина, особенно когда он пишет, что народ «передал себя со своими детьми и женами в рабство тираническому господину» (Justin, XVI, 4, 16). Что же касается Полиэна (II, 30, 1), он передает представление о плачевной атмосфере в Гераклее после возвращения Клеарха. Когда он прибыл в город со своими наемниками, он дал своим людям полную свободу запугивать гераклеотов. Так ему было предоставлено разрешение на строительство цитадели Акрополя, чтобы запирать там нарушителей спокойствия. Фактически, он сделает это место своей штаб–квартирой, откуда он будет заниматься всеми видами преступлений против своих сограждан (Justin, XVI, 4, 11).
Касательно же самого периода его правления у нас есть гораздо меньше данных о его действиях против подданных. Письма Хиона (14, 1), которые сообщают об арестах и убийствах, являются редким свидетельством об атмосфере во время правления Клеарха. Рассказ Хиона показывает, что насилие не прекратилось даже после того, как Клеарх утвердился у власти. Кажется, что его персонаж становится все хуже и хуже. Это связано с замечанием Платона о том, что характер и агрессивное поведение тирана ухудшается по мере того, как его могущество увеличивается, «ему необходимо быть и, при осуществлении властных полномочий, стать более чем когда–либо прежде завистливым, вероломным, несправедливым, одиноким, нечестивым, господином и питателем всех пороков» (Gorgias, 479 b-e). Однако, как сообщил Хион (15, 3), жестокость Клеарха вызывала протест, который выливался в заговоры против Клеарха (см. F 1.3), Последний, все больше опасаясь за свою безопасность, станет более подозрительным и, следовательно, более репрессивным. Те, кто среди его подданных подозреваются в том, что они недоброжелательны по отношению к его личности, станут жертвами его насилия. Здесь налицо еще одна характеристика тирана четвертого века, изображавшая его как параноидального человека. Исократ, который вместе с Платоном и Аристотелем соучаствует в создании этого типичного портрета тирана, описывает тирана, живущего «среди опасностей, тревог и пороков» (Nicocles, 26).
Если примеры насильственных действий, совершенных Клеархом в течение господства, малочисленны, мы все–таки располагаем некоторыми указаниями на паранойю, которая выражается в частности в его образе жизни. Юстин (XVI, 5, 14-15), когда он упоминает обстоятельства, при которых убит тиран, отмечает, что только близкие родственники тирана допускались к нему в его крепость. Клеарх действительно изолировал себя от остальной части своих подданных, в своей крепости, не только для того, чтобы показать свое превосходство, но, несомненно, в значительной степени потому, что он опасался за свою безопасность. Слова Юстина напоминают речи Платона о том, что тиран изолирует себя от остальной части населения «… он живет большую часть времени запертым в своем доме как женщина …» (Gorgias, 479 b-e). Плутарх (Œuvres morales, XI, 50, 781d-е) говорит, что Клеарх забивался в сундук и спал там, как змея в норе и согласно Феопомпу у Афинея (III, 85b), гераклеоты принимали лекарство против аконита перед выходом из дома, так как это был яд, используемый тираном, чтобы избавиться от тех, кого он подозревал в том, что они были его противниками. Цицерон описывает опасения Дионисия Старшего и его особый способ защищаться от заговоров во время сна: «Спальный покой его был окружен широким рвом, через который был переброшен лишь деревянный мостик, и он всякий раз сам за собою его поднимал, запираясь в опочивальне» (Tusculan. 5, 20)». Эти анекдоты, конечно преувеличены, но вполне вероятно, что они отражают глубокую озабоченность Клеарха вместе с фактом, что он принял серьезные меры для того, чтобы наилучшим образом остерегаться любого нападения и, вероятно, еще заговоров, организованных против него.
καὶ εἰς ἄκρον ἀλαζονείας ἐλάσαι, ὡς καὶ Διὸς υἱὸν ἑαυτὸν ἀνειπεῖν:
Мемнон подчеркивает другой столь же негативный аспект личности тирана: речь идет о его притязаниях, поскольку он утверждал, что является сыном Зевса. Юстин (XVI, 5, 7-8) сообщает подобные высказывания о Клеархе: «К свирепости он добавляет дерзость, к жестокости высокомерие. Опьяненный непрерывным счастьем, иногда он забывает, что он мужчина, иногда он становится сыном Юпитера». Однако нужно быть осторожным при толковании относительно его претензий на божественность. От родства с бессмертными тиран ждал получения почестей, предоставленных олимпийским богам (Suda s. v. Klearchos: «Он добивался послушания и чествования, положенного богам Олимпа, и сам носил одежду, привычную для богов и были статуи в его образе, подобные тем, которые воздвигают богам»). Более того, он дает одному из своих сыновей, вероятно, Тимофею, прозвище Керавн, что также связало его потомков с Зевсом (Justin. XVI, 5, 11 и Плутарх, De Alexandri magni fortuna aut virtute, 338b; Suda s. v. Klearchos). Кстати, замечания Юстина и Мемнона не дают определить намерений этих претензий. Поэтому мы должны попытаться понять, зачем Клеарх провозгласил себя сыном Зевса. Но основной смысл этих претензий, вероятно, был потеря Нимфидом, источник Мемнона. Действительно, последний жил в третьем веке, когда обожествление практиковались великими монархами того времени вроде Птолемеев. Но в четвертом веке, есть несколько примеров людей, которые были обожествлены при своей жизни. Есть на самом деле Лисандр и Филипп Македонский, но они были обожествлены не по их просьбе; это была скорее награда от городов своим благодетелям. Что касается примеров тех, кто решил самостоятельно сделаться богами при своей жизни, тех в эпоху до Александра что–то маловато временем — врач Менекрат Сиракузский и Никагор, тиран Зелы. Менекрат требовал, чтобы его признали воплощением Зевса (Athenaeus, VII, 389 a-f, в то время как Никагор, тиран Зелы, считал себя инкарнацией Гермеса (Clement Protrepticus, IV, 48).
Бурштейн предполагает, что Клеарх не собирался использовать религию, чтобы узаконить свою тиранию, так как официально Гераклея была демократией и Клеарх числился магистратом с обширными полномочиями (очевидно, фактически шла речь о тирании под демократическим фасадом). Кажется более вероятным, что Клеарх пытался только представляться деятелем, близким к богам и выполняющим большие вещи с их помощью. Если он надеялся на обожествление, это произошло без сомнения после его смерти. Кроме того, ничто не позволяет думать, что культ ему будет обеспечен при жизни. Для Моссе претензии Клеарха являются признаком нового состояния ума, которое отличает тирана четвертого века от тирана периода архаики.
καὶ τὸ πρόσωπον μὴ ἀνέχεσθαι ταῖς ἐκ φύσεως χρωματίζεσθαι βαφαῖς, ἄλλαις δὲ καὶ ἄλλαις ἰδέαις ποικιλλόμενον ἐπὶ τὸ στιλπνόν τε καὶ ἐνερευθὲς τοῖς ὁρῶσιν ἐπιφαίνεσθαι, ἐξαλλάττειν δὲ καὶ τοὺς χιτῶνας ἐπὶ τὸ φοβερόν τε καὶ ἁβρότερον.
Ясно представляется, что отношения Клеарха с его подданными радикально изменились с момента, когда его власть укрепилась. Бурштейн ставит это изменение в способе правления примерно в 360 г. Эта трансформация общественного облика тирана сопровождается своего рода театрализацией власти. Сначала Клеарх подкрашивал лицо и менял одежды в зависимости от эффекта, который он хотел произвести на своих подданных. Юстин (XVI, 5, 10) говорит, что Клеарх носил костюм, используемый в трагедиях, чтобы указать характер царя: «Он носит порфиру и котурны как цари в трагедиях и золотой венок». Теперь, кажется, что этот костюм был скопирован с облачения Великого персидского царя из описания Ксенофонта, в котором упоминается средства, используемые Киром, чтобы произвести впечатление на подданных: высокие сапоги, порфира, золотая корона и скипетр (Xénophon, Cyropédie, I, 3, 2; VIII, 1, 40-41; VIII, 3, 13; ср. Isocrate, Nicoclès, 32 о том, как вождь использовал богатую одежду, чтобы произвести впечатление на подданных). Что касается выступлений Клеарха перед народом (ἐπιφαίνεσθαι), во время религиозных праздников или других публичных мероприятий, они были, согласно Юстину, настоящими процессиями (Justin. XVI, 5, 9: «когда он идет по улицам, перед ним несут золотого орла, эмблему его происхождения»). О приближении тирана давал знать кортеж, во главе которого, кажется, несли позолоченного орла, символ Зевса, его божественного отца. Эта процессия также напоминает ту, что использовалась при дворе Кира (Xenophon, Cyropedia, VIII, 3, 11-12). Все эти элементы, похоже, указывают на то, что тиран вдохновлялся персидскими царскими обычаями. Это не удивительно, так как известно, что Клеарх поддерживал дипломатические отношения с царской властью. Невозможно подтвердить, что он видел своими глазами то, что происходило при персидском дворе, но вполне возможно, что его послы сообщили ему, что они наблюдали во время своих миссий. Клеарх также мог присутствовать на персидском церемониале, если предположить, что он служил при Митридате, или участвовал вместе с Тимофеем в экспедиции для помощи Ариобарзану, сатрапу геллеспонтской Фригии, который восстал против великого царя.
Однако, если верить Диодору, Клеарх «стремился подражать манере тирана Дионисия Сиракузского» (Diodorus, XV, 81, 175). Шнайдервирт полагает, что Клеарх побывал при дворе тирана Сиракуз во время своего изгнания. Ввиду сходства их способа управления многие общие точки обнаруживаются между двумя тиранами. Как и Клеарх, Дионисий Старший, похоже, стремился походить на Великого царя, приняв персидские царские обычаи. Это предположение объясняло бы тот факт, что у него было две законные жены, что противоречило греческому законодательству. Описание двойной свадьбы показывает роскошный образ жизни тирана. Он отпраздновал свой двойной брак грандиозными праздниками, послав великолепный корабль за своей первой женой, локрийкой Доридой. Его вторая жена, сиракузянка Аристомаха, была доставлена ему на колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, не уступавшими царским (Diodor. XIV, 44, 8, Athenaeus X, 436 a-b). Он также принял диадему и пурпурный плащ: «Катон Синопский осведомляет нас в своей истории тирании Гиеронима, что этот государь всегда каждый день пил много неразбавленного вина и что был еще льстец по имени Осид, который подстроил его убийство руками другого Гиеронима, убедив последнего принять диадему, пурпур и весь остальной аппарат, который был у тирана Дионисия» (Athenaeus VI, 251 e-f). Клеарх будет вести настоящую дворцовую жизнь, достойную царя. Юстин (XVI, 5, 14-15) сообщает, что убийцы тирана должны были проникнуть к нему под видом друзей. Это показывает, что тиран жил отдельно от своих подданных, внутри своей цитадели на Акрополе. Следовательно, доступ в его крепость был привилегией, предоставленной близким родственникам Клеарха. Дионисий, сицилийский тиран, также жил в роскоши в крепости, построенной на острове Ортигии, в изоляции от остального населения и в окружении родственников и товарищей под защитой телохранителей и флота (Diodor. XIV, 7). Кажется, что Клеарх, как и Дионисий, принял обычай, который был у персидских царей, так как он требовал от своих гостей падать перед ним ниц (Suda s. v. Klearchos: προσκυνεῖσθαι). Лионель Сандерс считает, что принятие упомянутых регалий при дворе Сиракуз также сопровождалось требованием проскинесиса. С другой стороны, в отличие от Клеарха, это требование тирана Сицилии является, по словам Сандерса, признаком установления культа государя. Основываясь на свидетельстве Диона Златоуста (XXXVII, 21), в котором упоминается статуя, представляющая тирана в виде божества, он намеревается продемонстрировать, что Дионисий установил культ государя, культ его личности, в образе Диониса. Подобное свидетельство существует в уведомлении Суды (s.v. Klearchos), однако, ничто у Мемнона не указывает, что этот культ был создан во времена Клеарха.
Несмотря на свои притязания, Клеарх, кажется, не принял титула царя. Правление Клеарха было тиранией, замаскированной под фасад восстановленной демократии. По словам Бурштейна, магистраты избирались и исполняли возложенные на них обязанности, и собрание официально отвечало за общественные дела. Это последнее замечание основано на эпиграфическом свидетельстве, в котором сообщается, что в 361/60 г. афиняне обвинили своего посланника в переговорах с «гераклеотами», то есть с экклесией Гераклеи, к которому он обратился с просьбой вернуть собственность его проксену (IG II² 117, lignes 21-22.). Более того, монеты, выпущенные во время правления Клеарха, имеют надпись ΗΡΑΚΛΕΙΑ или ΗΡΑΚ. Следовательно, тиран не выбивал свое имя на монетах, в отличие от своих сыновей Тимофея и Дионисия (см. F 3.1). Франке считает, что эти монеты свидетельствуют о восстановлении демократии, по крайней мере, в первые дни правления Клеарха. Получается, тиран гарантировал сохранение древних гражданских институтов, особенно экклесию, чтобы обеспечить себе поддержку бедных социальных слоев. Что касается Клеарха, то кажется, что он все еще занимал пост стратега–автократора (ср. F 1.2) и тем самым занимался военными делами и контролировал все действия правительства. Источники ничего не говорят об отставке Клеарха с поста автократического стратега. Вероятно, он сохранил эту магистратуру, чтобы усовершенствовать образ восстановленной демократии. Тот факт, что он не взял титул царя, частично объясняется тем, что он считал свою магистратуру признаком своей легитимности.
В Сиракузах, по словам Моссе, тиран Дионисий носил законное звание стратега–автократора, на всю жизнь предоставленное ему собранием (ср. Diodor. XIII, 94, 5). Апель считает, что эти утверждения являются свидетельством того, что тирания Клеарха превратилась в своего рода военную монархию. Однако Бурштейн настаивает на восстановлении демократических институтов, по крайней мере, с виду. В надписи от 368/7 г., которая относится к соглашению между Афинами и Сиракузами, Дионисий упоминается рядом с архонтами, буле, сиракузянами, стратегами и иерархами (IG II², 105), что предполагает, что он сохранил и основные учреждения города, одновременно возглавляя государственные дела. Клеарх объединил все пышности, достойные царской власти: принятие царского облика, претензии на божественность и способ приема подданных. Эта схема типична в четвертом веке и, по–видимому, во многом вдохновлена Дионисием Сицилийским, который является ее предшественником. Действительно, тираны этого периода по своему образу жизни отмечают разрыв с тиранами архаического периода и в некотором роде объявляют о придворной жизни монархов эллинистического периода. Намеревался ли Клеарх, давая своему сыну прозвище Керавна, навязывать истинную царствующую династию? Ожидал ли он от своих подданных их лояльности как царь? Возможно, он стремился провозгласить себя царем, но жестокая смерть остановила его притязания.
| Οὐ ταῦτα δὲ μόνον γενέσθαι κακόν, ἀλλὰ καὶ πρὸς τοὺς εὐεργέτας ἀχάριστον καὶ πάντα βίαιόν τε καὶ τὰ ἄτοπα τολμηρόν· φῦναι δὲ καὶ δραστήριον τὸν παλαμναῖον οἷς ἂν ἐπιβάλοι, οὐ κατὰ τῶν ὁμοφύλων μόνον, ἀλλὰ καὶ εἴ τι ἐν ἀλλοφύλοις ἐφρόνει πολέμιον. Βιβλιοθήκην μέντοι κατασκευάσαι πρὸ τῶν ἄλλων οὓς ἡ τυραννὶς ἀπέδειξεν ὀνομάζεσθαι. | И не только в этом, говорит Мемнон, он был дурным. Ведь Клеарх был неблагодарен и по отношению к тем, кто сделал ему добро, проявлял насилие по отношению ко всем и был решителен в недостойных делах. Известно также, что Клеарх был очень энергичен в убийствах тех, кого хотел убить, и не только в отношении соотечественников, но и в тех случаях, когда он замышлял что–нибудь враждебное в отношении иноплеменников. Известно, однако, что Клеарх собрал библиотеку, превзошедшую библиотеки других, кого прославила тирания. |
οὐ ταῦτα δὲ μόνον γενέσθαι κακόν:
Выражение «проявление извращенности» стремится сделать из Клеарха настоящего тирана не только из–за его грубых приемов, но также из–за вероломства, который ухудшается со временем. Авторы классической эпохи создали стереотипный портрет тирана и по их мнению, этот тип всегда использует те же методы, чтобы дорваться до власти и ее сохранить. Они пытались понять причины, по которым человек становится жестоким. Для Платона этот характер является естественным и врожденным, так как по его мнению, тиран родился для того, чтобы быть во главе подобной власти: «Для тех, у кого был шанс родиться сыном царя или кого природа сделала способным захватывать военное командование, тиранию, суверенную власть, так вот для тех может ли быть действительно что–либо позорное или более гибельное, чем умеренность?» (Gorgias, 492 b-c). Напротив Исократ (Письма, VII, 12) считает, что именно власть сделала Клеарха плохим человеком, в то время как для Юстина (XVI, 4, 6) плохим его сделало изгнание. Согласно Мемнону, сама личность Клеарха является источником его измен и в особенности доставила ему благодетелей. Тем самым, он больше вписывается в логику Платона, у которого дурной характер делает человека плохим правителем. Именно природа Клеарха толкает его брать власть насилием и манипулировать теми, кто ему предлагают свою помощь, чтобы затем предать их.
ἀλλὰ καὶ πρὸς τοὺς εὐεργέτας ἀχάριστον καὶ πάντα βίαιόν τε καὶ τὰ ἄτοπα τολμηρόν· φῦναι δὲ καὶ δραστήριον τὸν παλαμναῖον οἷς ἂν ἐπιβάλοι, οὐ κατὰ τῶν ὁμοφύλων μόνον:
Следующий пассаж соответствует, кажется мне, периоду, который окружает его государственный переворот, то есть моменту, когда гераклеоты еще рассматриваются как его «сограждане», а не как подданные. Первыми жертвами вероломства Клеарха были его «благодетели», то есть те, кто ему помог ему возвратиться в Гераклею. Речь здесь идет сперва о Митридате, который предоставил Клеарху наемников, без которых, он с трудом захватил бы власть (Justin. XVI, 4, 8-10). Оба человека заключили сделку еще до возвращения Клеарха в город. В обмен на вооруженные силы, которые позволили бы ему взять над городом контроль, Клеарх обещал, что государственный переворот будет совершен от имени перса, и что город якобы так же будет подчинен Митридату при условии, что Клеарх будет руководить в качестве правителя. Следовательно, когда Клеарх вернулся в качестве арбитра гражданского раздора, Митридат пришел в Гераклею в назначенный день для того, чтобы будущий тиран отдал ему город. Но у Клеарха было много других амбиций, чем становиться простым правителем, и он заключил перса в тюрьму. Он освободил его лишь за большой выкуп, который пополнил его личную кассу (ср. F 3.1 о богатстве тиранов Гераклеи). Освободившись от этого первого препятствия его стремлениям, Клеарх смог потом приняться за других благодетелей, за булевтов.
Неблагодарность Клеарха у Мемнона состояла в том, чтобы напасть на членов совета, которые прекратили его изгнание и назначили его на пост «арбитра гражданского раздора» (Justin. XVI, 4, 11) и могли также казаться его благодетелями. Эти последние должны были бы отнестись с недоверием относительно реальных намерений Клеарха, тем более, что они сами предоставили ему идеальные условия, разрешив в качестве магистрата–посредника войти в город с его наемниками (ср. F 1.1). Клеарх воспользовался наемниками, чтобы посеять в городе тревогу и с согласия демоса построить себе крепость, в которой он мог с тех пор с полным спокойствием ликвидировать своих пленников (Polyaen, II, 30, 1-2 не уточняет точно в какой момент; Justin. XVI, 4, 11; Lettres de Chion. 13, 1). Что касается булевтов, без сомнения обманутых поведением Клеарха, который, в течение периода, последовавшего за его прибытием в Гераклею, публично показывался в их лагере, то они оставили любую мысль о мире с демосом и устранили своих политических противников, без сомнения демократических лидеров (Enée Tactic. XII, 5). Клеарх дал им тем самым подготовить почву, потому что олигархи устранили возможных противников будущего тирана, которые могли бросить вызов его приходу к личной власти. Стратегия Клеарха прекрасно сработала, так как этим преступлением булевты сами оказались в щекотливой ситуации по отношению к народу. Последний этап его гибельного намерения состоял в том, чтобы выдать себя перед демосом за единственного человека, способного прекратить это деликатное положение, которое он сам ухудшил. Сначала он сообщил совету, что он готов уехать, и что он собирался отдать им контроль над городом. В то время как совет собирался, чтобы принять его предложение, как он и предвидел (Polyaen. II, 30, 2), Клеарх созвал чрезвычайное заседание ассамблеи, где он представился как новый глава народа против богатых (Justin. XVI, 4, 10). Он воспользовался тем, что булевты были на заседании, для того, чтобы разоблачить их махинации, выступив перед собравшимся народом (Justin. XVI, 4, 12-15) и притворился, что хотел оставить город со своими людьми, прожужжав все уши гражданам, что он остался бы, чтобы защитить их против их угнетателей, если бы они пожелали.
Его тактика имела успех, и он получил поддержку демоса. Клеарх, играя роль умелого демагога, по примеру многих тиранов добился для себя чрезвычайных полномочий. Юстин говорит о summum imperium (Justin. XVI, 4,16), что, разумеется, соответствует функциям стратега–автократора. Военная хитрость Клеарха имела тем больший успех, что демократические лидеры, которые могли якобы чувствовать опасность и противиться этому предложению, умерли. После его назначения, он принялся арестовывать булевтов при выходе из совета. План Клеарха полностью не удался, так как по мнению Юстина (16.4.17) только шестьдесят сенаторов были схвачены при выходе из совета, в то время как большая часть булевтов сумела убежать до закрытия городских ворот. Полиэн (II, 30, 2) приводит другую версию, так как по его мнению, Клеарх сумел заключить в тюрьму всех, хватая по одному. Все–таки, продолжение событий дает больше доверия версии Юстина, так как Клеарх сразился с войсками беглых сенаторов (Justin. XVI, 5, 5-6).
Мемнон, подчеркнув измену Клеарха по отношению к своим благодетелям, сообщает, что тиран этот взялся за своих сограждан. Здесь использован именно термин «сограждане», и не «иностранцы». Этот пассаж вероятно относится к периоду переворота Клеарха, когда он принялся за тех, кто не были еще полностью подданными. В «сограждан» надо разумеется включить самих булевтов, а также их семьи и все лица, которых тиран признавал враждебными. Клеарх назван «убийцей», так как он не довольствовался тем, чтобы освободиться от булевтов в политическом плане, но он постарался устранить всех их окончательно, насколько возможно. Заключенные сенаторы еще раз стали жертвами вероломного замысла тирана, так как этот последний взял с них выкуп в обмен за обещание избавить их от недовольства и угроз народа. Между тем, получив то, что он хотел, Клеарх убил их всех (Justin. XVI, 4, 18-20).
Что касается беглых сенаторов, то они попытались объединить вооруженные силы других населенных пунктов, чтобы изгнать тирана, но последний победил их, встретив лицом к лицу. Проигравшие были показаны в триумфальном возвращении к городу и затем казнены (Justin. XVI, 5, 5-6). Для их семей тиран уготовил самую ужасную участь: он освободил рабов сенаторов и сочетал их браком с женщинами и с дочерями их бывших господ (Justin. XVI, 5, 2-4). Этот эпизод также отмечает начало долгого периода изгнания для булевтов, которые сумели убежать, так же как и для их потомков, которые возвратятся в Гераклею лишь через восемьдесят лет (см. F 7.3-4).
ἀλλὰ καὶ εἴ τι ἐν ἀλλοφύλοις ἐφρόνει πολέμιον:
Согласно Мемнону, Клеарх не довольствовался тем, что творил насилие над булевтами и их семьями: он взялся за всех тех, кто якобы хотел оспорить его власть, и это касалось между прочим и иностранных держав. Иностранцы, которых он имеет в виду в этом пассаже — вероятно союзники булевтов, которые вели бой на их стороне в конце 364 или в начале следующего года, в том числе без сомнения и Астак, что объяснило бы, за что он был атакован тираном. Лишь одна эта кампания упомянута в источниках (Polyaen. II, 30, 3), но кажется, что Клеарх также напал на Киерос и Тиос после мятежа сатрапов в 361 г.
Клеарх захотел воспользоваться восстановлением персидского господства на севере Анатолии, чтобы распространить и свою власть, но наверняка он намеревался еще отомстить поселениям, которые предоставили свою помощь изгнанникам. Его операции против этих поселений без сомнения имели целью закрепиться в Пропонтиде. Биттнер считает, что кампания против Астака была для Клеарха средством представиться хорошим полководцем и приобрести больше легитимности. Однако, Клеарх не победил. Кампания завершилась отказом от осады, которая вызвала недовольство гераклеотов, особенно из–за потерь во время кампании. Гераклейское войско страдало от соседства с болотом и лихорадка гораздо больше навредила гражданам, нежели наемникам. Полиэн заявляет также, что эта кампания была только поводом, так как Клеарх планировал погубить здесь максимальное количество граждан (Polyaen. II, 30, 3). Полиэн сообщает о жалобах, которые распространились в Гераклее после возвращения оставшихся в живых, и, похоже, это доказывает, что гераклеоты были вооружены во время этой кампании, что противоречит Исократу, согласно которому граждане были разоружены (Isocrate, Lettres VII, 9). Исократ, осуждающий тиранов, которые обезоруживают граждан, потому что они боятся за свою безопасность, возможно, ссылается на разоружение гераклеотов, которое должно быть приурочено ко времени Клеарха. Если есть параллель с тем, что происходит под тиранией Дионисия Старшего, Клеарх преуспел в разоружении граждан вне военных кампаний. Другая гипотеза заключалась бы в том, что после этой кампании внезапно появится разоружение гераклеотов, где многие граждане были умерщвлены во избежание риска восстания. Клеарх решил разоружить тех, кто остался. Эта неудача, похоже, тем не менее знаменует собой конец его амбициям распространить свою власть за рубежом.
βιβλιοθήκην μέντοι κατασκευάσαι πρὸ τῶν ἄλλων οὓς ἡ τυραννὶς ἀπέδειξεν ὀνομάζεσθαι:
Клеарх, несомненно, пытался сделать Гераклею культурным центром, и этот аспект его политики, безусловно, отразил его собственные интеллектуальные интересы и его опыт афинской философской школы. Если верить Мемнону, то Клеарх предвосхитил царей эллинистического периода, основав первую библиотеку. Но источник Мемнона, Нимфид идет вразрез с теориями, которые делают первыми основателями библиотек Писистрата (Aulu–Gelle, Nuits Attiques VII, 17.1-2, Tertullian, Apologetics, 18, 5) и/или Поликрата (Athenaeus I, 3a-b). По словам Биттнер, создание библиотеки, вероятно, было одной из мер, которые Клеарх использовал, чтобы сделать свою власть более легитимной. Вслед за этим, культурная политика Клеарха отходит от стереотипного портрета тирана, нарисованного у Аристотеля (Политика, V, 11, 5, 1313a-b 38-42). Действительно, философ, который обобщает политику тирана по ряду пунктов, считает, что для сохранения тирании монарх обязательно уничтожит великие умы в обществе и не позволит занятий науками. По словам Бурштейна, двор Клеарха состоял из небольшого круга платоников, которые изучали догмы своего учителя под руководством Хиона. Последний покинул афинскую академию, чтобы вернуться в Гераклею через несколько лет после установления тирании, с целью освободить свой город от ига Клеарха (Justin. XVI, 5, 13; Lettres de Chion, 12, 1-2; ср. Suda, s. v. Klearchos ). Интеллектуальная деятельность в Гераклее, которой благоприятствует эта библиотека, кажется, еще более важна в тридцатые годы четвертого века после возвращения в город Гераклида Понтийского в 339 году во времена правления Тимофея и Дионисия.
| Τοῦτον δὲ ἐπιβουλὰς μὲν πολλὰς πολλάκις διὰ τὸ μιαιφόνον καὶ μισάνθρωπον καὶ ὑβριστικὸν κατ´ αὐτοῦ συστάσας διαφυγεῖν, ὀψὲ δὲ καὶ μόλις ὑπὸ Χίωνος τοῦ Μάτριος, ἀνδρὸς μεγαλόφρονος καὶ κοινωνίαν πρὸς αὐτὸν τὴν ἐξ αἵματος ἔχοντος, καὶ Λέοντος καὶ Εὐξένωνος καὶ ἑτέρων οὐκ ὀλίγων συσκευασθῆναι πληγὴν καιρίαν ἐνεγκεῖν, καὶ τελευτῆσαι πικρῶς ἀπὸ τοῦ τραύματος. | Ему, говорит Мемнон, удавалось избегать многих заговоров, часто составлявшихся против него из–за его преступности, человеконенавистничества и наглости, однако в конце концов он получил смертельный удар от Хиона, сына Матрия, мужа, великого духом и состоявшего с ним в кровном родстве, Леонта и Евксенона, а также многих других, составивших заговор, и скончался от раны мучительной смертью. |
τοῦτον δὲ ἐπιβουλὰς μὲν πολλὰς πολλάκις διὰ τὸ μιαιφόνον καὶ μισάνθρωπον καὶ ὑβριστικὸν κατ´ αὐτοῦ συστάσας διαφυγεῖν:
Чтобы избежать опасности для своей личности, Клеарх, вероятно, разоружил гераклеотов после неудачной кампании против Астака. Исократ (Письма, VII, 9) напоминает, что эта мера вводилась в действие боявшимися за свою жизнь тиранами, чтобы избежать восстания своих подданных. Тиран, столкнувшись с недовольством, становился более подозрительным и, следовательно, более жестоким (см. F 1.1). Криминальные акты Клеарха, его притязания на обожествление, поведение как монарха подпитывали вызов против его власти. Принятые им меры предосторожности — возможное разоружение граждан, изоляция от остального населения в крепости — похоже, не помешали заговорам против его личности. До заговора Хиона упоминается еще одна попытка во главе с неким Силеном, чей переворот не удался. Между тем, мятежникам вроде бы удалось занять Акрополь (Lettre de Chion, 13.1: «Действительно, как ты мне пишешь, Клеарх не столько опасается Силена, который отнял у него крепость»). Дюринг полагает, что Силена придумал автор «Писем», взяв имя у гераклеота, известного в первом веке (ср. F 27.5). Малосс также отвергает подлинность этого эпизода.
ὀψὲ δὲ καὶ μόλις ὑπὸ Χίωνος τοῦ Μάτριος, ἀνδρὸς μεγαλόφρονος καὶ κοινωνίαν πρὸς αὐτὸν τὴν ἐξ αἵματος ἔχοντος, καὶ Λέοντος καὶ Εὐξένωνος καὶ ἑτέρων οὐκ ὀλίγων συσκευασθῆναι πληγὴν καιρίαν ἐνεγκεῖν, καὶ τελευτῆσαι πικρῶς ἀπὸ τοῦ τραύματος.
Список заговорщиков ощутимо меняется от одного источника до другого. Юстин (XVI, 5, 12) приводит только два имени: имена Хиона и Леонида. Второй, вероятно, должен быть идентифицирован как мемнонов Леонт, тем более что Суда (s. v. Κλέαρχος) также идентифицирует Леонида вместе с Хионом. Что касается третьего человека, участвовавшего в заговоре, он назван у Мемнона Евксеном, а у Суды упоминается некий Антифей. Источники указывают, что эти люди являются родственниками Клеарха. Мемнон указывает, что Хион является родственником по крови, Юстин сообщает, что заговорщики происходят из самых богатых семей, и, по словам самого Хиона, его отец кажется был очень близок к тирану. Хион (Lettres de Chion, 13.3) подчеркивает участие членов двора тирана в интригах, направленных на его ликвидацию, и в частности цитирует некоего Нимфида, которого он представляет как одного из своих друзей, но также как родственника Клеарха. Согласно Юстину (XVI, 5, 13) и Хиону (Lettres de Chion, 13.1 и 17.1), цель этого заговора состояла в том, чтобы прекратить тиранию. Хион, который представлен как философ и ученик Платона (Suda, s.v. Kléarchos; Justin. XVI, 5, 13; Lettres de Chion, 4.5; 5.6), вдохновился наставлениями своего учителя в стремлении дать гераклеотам свободу, а его отец, Матрий, якобы жил в Афинах, где дружил с Сократом (Lettres de Chion, 4.5). Мемнон расценивает Хиона как великодушного мужа, что напоминает замечание Исократа по поводу тирана Гераклеи до захвата им власти. Действительно, в своем письме Тимофею он пишет, что Клеарх была человеком «наиболее приятным и наиболее гуманным» (Письма VII, 12).
Мне кажется, что эта заметка Мемнона, делающая Хиона «человеком великой души», указывает на то, что в отличие от Клеарха он решил следовать учению Платона. Замечания убийцы тирана и способ, которыми он должен избавиться от тирании, по–видимому, в значительной степени зависят от мыслей Платона: «Причина в том, что одиозные тираны будут вскоре убиты; даже если они не свергнуты, они оставляют людей с ненавистью к тирании, и их пример полностью исключает монархию. В результате после этого мир становится лучше и защищает демократию. Но когда кто–то, низведя свой народ до рабства, льстит тем, кого он поработил, то даже если он свергнут, он оставляет много последствий тирании: ведь граждане слепы к общим интересам, некоторые из–за того, что они жадны до прибыли, другие потому, что их соблазняли; после его свержения они сожалеют о его умеренности, и они защищают тиранию, словно она не является непоправимо дурной, не подозревая, что даже если тиран умерен во всех отношениях, его следует свергнуть по этой причине. Отсюда допустимо ненавидеть его» (Lettres de Chion, 15.2). Хион объясняет своему отцу, что необходимо убить тирана, потому что последний, ведя себя одиозно со своими подданными, может сделать их враждебными любому монархическому режиму. Но именно в четвертом веке, когда греческий город погрузился в серьезный кризис, «монархические тенденции» развивались среди философов и, в частности, в Республике Платона. Последний подтверждает превосходство единственного правителя над невежественным демосом. Хион, конечно же, считал, что монархия, реализуемая в законных конституционных рамках доброжелательным сувереном, не должна подвергаться угрозам со стороны жестокого тирана. Более того, по словам Хиона, демагогический и умеренный тиран мог бы сделать тиранию приемлемой для своих сограждан, и это представляло для него большую опасность, поскольку этот тип режима был незаконным. Кроме того, согласно Хиону, демагогический и умеренный тиран мог обеспечить приемлемую тиранию в глазах своих сограждан и это составляло для него большую опасность, поскольку этот тип режима незаконен. Этот аспект его замечаний, по–видимому, больше отражает общее восприятие греческих мыслителей того времени, потому что из описания Хионом Клеарха не кажется, что последний был умеренным, совсем наоборот.
| Ἔθυε μὲν γὰρ δημοτελῆ θυσίαν ὁ τύραννος· οἱ δὲ περὶ τὸν Χίωνα ἐπιτήδειον εἶναι τὸν καιρὸν τῇ πράξει νομίσαντες τῇ τοῦ Χίωνος χειρὶ τὸ ξίφος διὰ τῶν τοῦ κοινοῦ πολεμίου λαγόνων ἐλαύνουσιν. Ὁ δὲ πολλῶν αὐτὸν καὶ πικρῶν ἀλγηδόνων κατατεινόντων, καὶ τοσούτων φασμάτων ἐκδειματούντων (εἴδωλα δὲ τὰ φάσματα ἦν ὧν ἐκεῖνος μιαιφόνως ἀνῃρήκει), οὕτω δευτεραῖος τὸν βίον κατέτρεψε, ζήσας μὲν ἔτη ηʹ καὶ νʹ, τούτων δὲ τυραννήσας δυοκαίδεκα. Εἶχε δὲ τὴν Περσῶν ἀρχὴν Ἀρταξέρξης τότε, εἶτα καὶ Ὦχος ὁ ταύτην ἐκ πατρὸς ἐκδεξάμενος· πρὸς οὓς καὶ πολλάκις ἔτι ζῶν ὁ Κλέαρχος διεπρεσβεύσατο. | Ведь тиран обычно совершал общественные жертвоприношения; сторонники Хиона, считая этот момент подходящим для убийства, рукой Хиона направили меч на общего врага. Среди жестоких мучений, устрашенный многочисленными призраками тех, кого он сам преступно убил, он умер на второй день после ранения, прожив 58 лет, из которых двенадцать он был тираном. У персов тогда правил Артаксеркс, а затем Ох, который унаследовал власть отца; при жизни Клеарх часто отправлял к ним послов. |
ἔθυε μὲν γὰρ δημοτελῆ θυσίαν ὁ τύραννος:
Клеарх, несомненно, играл важную роль в ритуальных аспектах религиозных праздников, чтобы подчеркнуть свои уникальные отношения с богами. Перед самой смертью он готовился совершить жертвоприношение во время праздника Диониса весной 352 года (Lettres de Chion, 17,1 и Diodor. XVI, 36, 3). Сапрыкин считает, что тиран использовал популярную идею «спасения», связанную с поклонением Дионису, чтобы предстать перед демосом спасителем от жестокости олигархов. Согласно Юстину (XVI, 12-13), родственники Клеарха были оскорблены стилем жизни Клеарха и его притязаниями на божественный статус. Это то, на что Мемнон, кажется, намекает как на связь между высокомерным характером Клеарха (ὑβριστικός) и заговорами против него. Следовательно, они решают, по подстрекательству Хиона, уничтожить тирана.
οἱ δὲ περὶ τὸν Χίωνα ἐπιτήδειον εἶναι τὸν καιρὸν τῇ πράξει νομίσαντες τῇ τοῦ Χίωνος χειρὶ τὸ ξίφος διὰ τῶν τοῦ κοινοῦ πολεμίου λαγόνων ἐλαύνουσιν:
Из Мемнона видно, что тиран был убит, когда он был занят общественными жертвоприношениями. Источники все упоминают засаду заговорщиков, с помощью друзей или родственников (Justin. XVI, 5, 13; Diodor. 16, 36, 3; Lettres de Chion, 17, 1). Все–таки обстоятельства, в которых было совершено убийство, у Юстина другие (XVI, 5, 12-16), и согласно ему тиран был убит Хионом и Леонидом в его крепости. Клеарх разработал количество мер безопасности, и только его близкие родственники могли входить в его крепость. Следовательно, оба они применили военную хитрость, чтобы пройти к тирану, который им дал аудиенцию, чтобы выслушать, как он думал, их споры. Впрочем, Хион сам пишет, что он приблизился к Клеарху, чтобы убить его, после того как «долго старался не вызывать подозрений» (Lettres de Chion, 17, 1).
Версия Мемнона, кажется, наиболее верна, поскольку она подтверждается данными Хиона и Диодора (Lettres de Chion, 17,1 и Diodor. 16.36.3). Диодор сообщает, что Клеарх был убит, когда пошел посмотреть зрелище. Хион пишет Платону за два дня до начала празднеств в Гераклее, что он намеревается напасть на тирана, когда последний возглавит шествие в честь Диониса, поскольку он считает, что в этот момент тиран будет не так плотно окружен телохранителями. В своем последнем послании Хион выглядит так, будто он решил умереть, потому что, предлагая нанести смертельный удар сам, он подозревал, что его поступок будет стоить ему жизни. Тем самым его судьба была решена: как сообщают Мемнон и Юстин (XVI, 5, 15), убийца тирана был окружен друзьями, когда он всаживал меч.
ὁ δὲ πολλῶν αὐτὸν καὶ πικρῶν ἀλγηδόνων κατατεινόντων, καὶ τοσούτων φασμάτων ἐκδειματούντων (εἴδωλα δὲ τὰ φάσματα ἦν ὧν ἐκεῖνος μιαιφόνως ἀνῃρήκει)
Удар мечом, полученный Клеархом, не был для него фатальным непосредственно. Кажется, агония тирана длилась два дня: Мемнон (или его источник?) намекает, что именно в смерти Клеарх получил кару за убийства и все ужасы, которые он совершил во время своего господства. Этот пассаж, кажется, описывает глубокие мысли о тиране во время его агонии, которые являются не только физическими, но и психологическими, так как согласно Мемнону, его терзали призраки тех, кого он убил. Смерть Сатира (F 2.4-5) походит на смерть его брата Клеарха, так как и он в момент смерти платит за преступления, совершенные против его сограждан, с той разницей, что он умирает не убитым, а от ужасной болезни.
ζήσας μὲν ἔτη ηʹ καὶ νʹ, τούτων δὲ τυραννήσας δυοκαίδεκα:
Согласно Мемнону, Клеарх умер в возрасте пятидесяти восьми лет в 352 г., осуществляя власть в течение двенадцати лет, что подтверждает и Диодор (XV, 81, 5).
εἶχε δὲ τὴν Περσῶν ἀρχὴν Ἀρταξέρξης τότε, εἶτα καὶ Ὦχος ὁ ταύτην ἐκ πατρὸς ἐκδεξάμενος·
Следующий отрывок предполагает первую систему синхронного датирования, используемого Мемноном (или Нимфидом?). По его словам, Клеарх жил «в то время, когда в Персии царствовал Артаксеркс». Артаксеркс II умер между 359 и 355 годами, оставив власть своему сыну Артаксерксу III, который правил до 338 г. Датирование конца царствования Клеарха остается очень расплывчатым, поскольку в момент его смерти Артаксеркс II был мертв уже семь или восемь лет. Похоже, что автор этого синхронизма не знал точной даты смерти персидского царя. Более того, ориентироваться на Артаксеркса II он, кажется, нашел более разумным, чем на Филиппа Македонского. Возможно, для автора этого датирования, при предположении, что он обращался к грекам Азии, ссылка на Великого царя казалась более логичной, поскольку город и понтийский регион были во времена правления Клеарха больше затронуты персидской властью, чем македонской. Это тем более верно с точки зрения дипломатических отношений между тираном и царской властью. И наоборот, следует думать, что Гераклея не поддерживала связь с македонским владыкой.
πρὸς οὓς καὶ πολλάκις ἔτι ζῶν ὁ Κλέαρχος διεπρεσβεύσατο:
Клеарх, несомненно, отправлял посольства, и в частности к Артаксерксу II во время восстания сатрапов. Так как оно окончилось в 361 году, мы можем датировать начало отношений между Клеархом и Персеполисом началом господства тирана. В этот период Клеарх должен был сделать выбор между лагерем мятежных сатрапов и Великим царем. Но второй вариант был наиболее вероятным тем, что он не был в хороших отношениях с Ариобарзаном, отцом Митридата, которого он предал во время захвата им власти. Бурштейн считает, что демарш Клеарха был понятен, но он оставил Гераклею полностью изолированной во время восстания против Великого царя. Действительно, сатрапы Автофрадат и Мавсол, которые поддерживали царское дело в начале десятилетия, а также Оронт из Мисии, объединились с силами Ариобарзане и Датама в конце 363 года. Греческие города западного побережья вскоре последовали за сатрапами, и царская власть практически исчезла из Анатолии на некоторое время (Diodorus XV, 90, 3-4, Trogue–Pompeе, Prol. 10). Однако вскоре обстоятельства обратились в пользу Клеарха, поскольку длительность этого широкого восстания была короткой. В 361 году неспособность мятежных сатрапов отбросить свои личные амбиции и их взаимные распри свели восстание на нет. Восстановление царской власти в северной Анатолии предоставило Клеарху безопасность, необходимую для сохранения независимости. Сатрапы, которые доминировали в регионе в течение последнего десятилетия, Ариобарзан и Датам, умерли, а Митридат, его враг, покинул регион.
В результате посольств, отправленных к Артаксерксу, Клеарх получил признание своего режима и установление хороших отношений с царской властью. Он продолжал поддерживать эти тесные связи с сыном и преемником Артаксеркса, и, по словам Бурштейна, эти дипломатические отношения легли в основу внешней политики Клеарха, поскольку в его правление Гераклея оставалась по существу понтийской державой с внешними интересами во время войн.
| Οἱ μέντοι γε ἀνῃρηκότες τὸν τύραννον μικροῦ πάντες οἱ μὲν ὑπὸ τῶν σωματοφυλάκων κατ´ αὐτὸν τὸν τῆς ἐπιθέσεως καιρόν, οὐκ ἀγεννῶς ἀνδρισάμενοι, κατεκόπησαν, οἱ δὲ καὶ ὕστερον συλληφθέντες καὶ πικραῖς τιμωρίαις ἐγκαρτερήσαντες ἀνῃρέθησαν. | Что же касается тех, которые убили тирана, то, за исключением немногих, все пали; одни, проявив благородное мужество, были перебиты телохранителями в самый момент покушения, другие же, схваченные впоследствии и стойко перенеся тяжелые пытки, также погибли. |
Массовое истребление тираноубийц телохранителями Клеарха упомянуто также Юстином (XVI, 5, 16-17). Мемнон подчеркивает мужество в бою убийц тирана. Все–таки, при чтении этого замечания, я спрашиваю себя, подчеркивает ли он мужество этих людей как гераклеотов или как противников тирании. Обе гипотезы правдоподобны и не противоречивы, так как мужество гераклеотов является повторяющейся темой в произведении Мемнона. Кроме того, хотя гераклейский историк зависит от своих источников, его портрет, очень враждебный к тирану, разумеется, отражает его собственную ненависть к тирании.
| Σάτυρος δὲ ὁ τοῦ τυράννου ἀδελφός, οἷα δὴ ἐπίτροπος καταλειφθεὶς τῶν παίδων Τιμοθέου καὶ Διονυσίου, τὴν ἀρχὴν ὑποδέχεται· ὃς ὠμότητι μὲν οὐ Κλέαρχον ἀλλὰ καὶ πάντας τυράννους ὑπερέβαλεν. Οὐ μόνον γὰρ τοὺς ἐπιβεβουλευκότας τῷ ἀδελφῷ ἐτιμωρήσατο, ἀλλὰ καὶ τῶν τέκνων ἃ μηδὲν συνῄδει τοῖς γεγεννηκόσιν, οὐδὲν ἀνεκτότερον ἐδηλήσατο, καὶ πολλοὺς ἀναιτίους κακούργων δίκας ἀπῄτησε. | Брат тирана Сатир, оставленный опекуном его сыновей Тимофея и Дионисия, принимает власть; он превзошел жестокостью не только Клеарха, но и всех тиранов. Сатир наказал не только тех, кто был в заговоре против его брата, но не меньше мучил и их детей, совершенно не причастных к происшедшему, и от многих невинных потребовал расплаты за злодеяние. |
Σάτυρος δὲ ὁ τοῦ τυράννου ἀδελφός, οἷα δὴ ἐπίτροπος καταλειφθεὶς τῶν παίδων Τιμοθέου καὶ Διονυσίου, τὴν ἀρχὴν ὑποδέχεται:
Смерть тирана не уничтожила тиранию, поскольку Юстин указывает: «В результате, тиран был убит, но их родина не была освобождена» (XVI, 5, 17). Конечно, в Гераклее было недовольство, но Хион и его соратники не смогли воспользоваться им, и их действия, как представляется, не получили популярности. Может быть, они думали, что свобода должна была автоматически вернуться после смерти тирана, но они ошиблись, так как восстание против порядка, установленного Клеархом, не продолжилось после заговора. Сатиру было 59 лет (ср. F 2,5), когда он начал управлять Гераклеей от имени своих племянников в 352 году. Тимофей и его брат Дионисий были еще несовершеннолетними. Клеарх, несомненно, осознавая постоянную угрозу его безопасности, должен был считать, что в случае его смерти его дети будут все еще слишком молоды. Без сомнения, он считал, что если у Тимофея не будет сильного и верного регента, тот будет вскоре отстранен от власти. Итак, перед смертью Клеарх позаботился о правопреемстве, предоставив своим детям своего брата в качестве опекуна (ἐπίτροπος). Его цель была, прежде всего, если верить проводимой Сатиром политике, сохранить наследование нетронутым и защитить его от любой угрозы. Он, в некотором роде, стал «опекуном» тирании. Очевидно, в лице Мемнона у нас имеется единственный источник этих семи лет правления. Еще Юстин кратко указывает на царствование Сатира: «Ибо брат Клеарха, Сатир по его примеру захватил тиранию» (Justin. XVI, 5, 18; Trogue–Pompeе, Prol. 16, упоминает только имя).
Несмотря на насильственную смерть Клеарха, который был убит собственными родственниками, передача власти прошла без помех, вероятно, потому, что многие из его сторонников не хотели перемен. Действительно, они наверняка боялись возвращения тех, кто был изгнан Клеархом, что означало для них потерю их богатств (которые составились в основном из собственности, конфискованной тираном у изгнанников) и влияния, которое они приобрели с момента создания тирании в городе.
ὃς ὠμότητι μὲν οὐ Κλέαρχον ἀλλὰ καὶ πάντας τυράννους ὑπερέβαλεν:
Как и Мемнон о Сатире, высказывается и Плутарх о персидском царе Артаксерксе III Охе (Plut. Artax. 30,9): «который превзошел всех государей своей жестокостью и вкусом к крови». Как и у Клеарха, в портрете Сатира есть характерные черты тирана. Одним из атрибутов типичного тирана является жестокость (F 1,1). Насилие клеархова брата проявилось с самого начала его правления, ибо он преследовал и уничтожал всех тех, кто мог угрожать его еще хрупкой власти.
οὐ μόνον γὰρ τοὺς ἐπιβεβουλευκότας τῷ ἀδελφῷ ἐτιμωρήσατο, ἀλλὰ καὶ τῶν τέκνων ἃ μηδὲν συνῄδει τοῖς γεγεννηκόσιν, οὐδὲν ἀνεκτότερον ἐδηλήσατο, καὶ πολλοὺς ἀναιτίους κακούργων δίκας ἀπῄτησε.
Этот отрывок освещает процесс чистки, затронувшей не только семьи заговорщиков, но и всех тех, кого Сатир подозревал в сочувствии убийцам своего брата. Бурштейн считает, что этот период террора, безусловно, ограничивается лишь ранними днями его царствования, так как заговор включал членов двора и, точнее, клеархову родню. В самом деле, по словам Юстина (XVI, 5, 13) Хион и его товарищи получили помощь от 50 своих родственников, чтобы прибить Клеарха, и эта информация предполагает, что они составляли большую группу противников тирании. Следовательно, Сатиру пришлось искоренить любую оппозицию, чтобы избежать малейшего вызова его власти или его племянников. Как и в момент захвата власти Клеархом, потенциальные подозреваемые, у которых было время, бежали из города. Другие, несомненно, испытали ту же участь, что и булевты и их семьи во время Клеарха, а именно, тюремное заключение или убийство. Их имущество было конфисковано и перераспределено среди тех родственников тирана, чья преданность устояла.
| Τοῦτον δὲ καὶ μαθημάτων τῶν τε κατὰ φιλοσοφίαν καὶ τῶν παντὸς ἐλευθερίου ἄλλου παντελῶς ὑπάρξαι ἀπαράδεκτον, καὶ νοῦν δὲ πρὸς τὰς μιαιφονίας μόνον ὀξύρροπον ἔχοντα φιλάνθρωπον μηδὲν μηδὲ ἥμερον μήτε μαθεῖν ἐθελῆσαι μήτε φῦναι ἐπιτήδειον. Ἀλλὰ πάντα μὲν ἦν οὗτος κάκιστος, εἰ καὶ χρόνος αὐτῷ κόρον λαβεῖν τῶν ἐμφυλίων αἱμάτων καὶ τῆς μιαιφονίας ὑπεξέλυεν· ἐπὶ δὲ τῇ φιλαδελφίᾳ τὸ πρῶτον ἠνέγκατο. | Мемнон говорит, что Сатир был чужд знания философии и совершенно не искушен в отношении тех знаний, которые должны быть присущи всякому свободному. Имея ум острый лишь в совершении преступлений, он не желал научиться чему–либо человеколюбивому или кроткому и был неспособен к этому от природы. Он был отвратителен во всех отношениях, хотя время и доводило его до пресыщения кровью соплеменников и преступлением; брата же он любил чрезвычайно. |
τοῦτον δὲ καὶ μαθημάτων τῶν τε κατὰ φιλοσοφίαν καὶ τῶν παντὸς ἐλευθερίου ἄλλου παντελῶς ὑπάρξαι ἀπαράδεκτον:
Из этого отрывка видно, что Сатир не продолжил культурную политику своего брата. Тиран очень широко описывается как жестокий и брутальный деспот. Тем не менее одной из характеристик Дионисия Сиракузы и Клеарха является факт, что они развили придворную жизнь, предвещавшую великие эллинистические монархии, потому что каждый из них пытался сделать свой двор интеллектуальным центром. Но Сатир не вписывается в эту модель, являясь на всех уровнях «плохим парнем», чьи действия, по–видимому, ограничиваются областью убийств.
καὶ νοῦν δὲ πρὸς τὰς μιαιφονίας μόνον ὀξύρροπον ἔχοντα φιλάνθρωπον μηδὲν μηδὲ ἥμερον μήτε μαθεῖν ἐθελῆσαι μήτε φῦναι ἐπιτήδειον. Ἀλλὰ πάντα μὲν ἦν οὗτος κάκιστος, εἰ καὶ χρόνος αὐτῷ κόρον λαβεῖν τῶν ἐμφυλίων αἱμάτων καὶ τῆς μιαιφονίας ὑπεξέλυεν:
Мемнон дважды использует термин «μιαιφονία», которым подчеркивается царившая в Гераклее атмосфера. Это повторение автора также подчеркивает негативные черты характера Сатира и, в частности, его чрезмерный вкус к убийству. Описание личности гераклейского тирана аналогично описанию Платона (Gorgias, 492 b-c), согласно которому именно характер этого типа формирует тирана.
Однако в традиционном образе тиранического человека древние связывают характер человека с его амбициями. Но здесь Мемнон представляет Сатира как бескорыстного энтузиаста. По общему признанию, целью его маневров является сохранение режима, но он действует в интересах своих племянников, а не для себя. Более того, временный характер его правления отмечен, как мне кажется, тем, что Мемнон использует термин «сограждане», тогда как в случае с Клеархом он выделяет два периода его царствования, четко используя термины «сограждане» и «подданные». Вполне вероятно, что Сатир не рассматривал гераклеотов как своих подданных, конечно, считая настоящими правителями своих племянников. В отличие от своего брата, он также, кажется, не вел придворную жизнь или не имел никаких притязаний на божественный статус, иначе можно было бы предположить, что Мемнон наверняка упомянул об этом. Бурштейн удивлен замечанием Мемнона, что Сатир со временем насытился кровью соотечественников. Он считает, что в свете этих размышлений следует понимать, что чрезмерные преступления были совершены только в первые дни его правления, с тем чтобы устранить любые очаги оппозиции, но они прекратились или, по крайней мере, стали реже в остальное время его царствования. Однако по этому вопросу, однако, перевод Анри «хотя со временем он должен был насытиться кровью своих сограждан и грязью преступлений», предполагает с другой стороны то, что тиран должен был смягчиться с течением времени, но это было не так. Тем не менее мне кажется необходимым исправить перевод следующим образом: «хотя со временем он, похоже, насытился кровью своих сограждан и грязью преступлений».
ἐπὶ δὲ τῇ φιλαδελφίᾳ τὸ πρῶτον ἠνέγκατο:
Мемнон, по–видимому, оправдывает доброжелательное поведение тирана в отношении племянников братской любовью (ср. 2. 3), которая со временем отвлекает его от преступлений. Без сомнения, после того, как он устранил любую потенциальную угрозу против своей власти, Сатир позаботился о чести своего брата и обещании, которое он, без сомнения, дал ему перед его смертью, что он будет заботиться о своих племянниках.
| Τὴν γὰρ ἀρχὴν τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισὶν ἀνεπηρέαστον συντηρῶν ἐπὶ τοσοῦτον τῆς αὐτῶν κηδεμονίας λόγον ἐτίθετο, ὡς καὶ γυναικὶ συνών, καὶ τότε λίαν στεργομένῃ, μὴ ἀνασχέσθαι παιδοποιῆσαι, ἀλλὰ μηχανῇ πάσῃ γονῆς στέρησιν ἑαυτῷ δικάσαι, ὡς ἂν μηδ´ ὅλως ὑπολίποι τινὰ ἐφεδρεύοντα τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισίν. | Охраняя в нерушимости власть для детей брата, он настолько заботился об их интересах, что, живя с женой и сильно любя ее, не желал, однако, иметь детей, но всякими способами обрек себя на лишение потомства, чтобы не оставить совершенно никого, кто бы мог злоумышлять против детей брата. |
τὴν γὰρ ἀρχὴν τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισὶν ἀνεπηρέαστον συντηρῶν ἐπὶ τοσοῦτον τῆς αὐτῶν κηδεμονίας λόγον ἐτίθετο:
Слово συντηρῶν (охраняющий) относится к роли опекуна, которую играет Сатир. Его правление в основном было посвящено сохранению власти, поскольку он получил ее от Клеарха, чтобы передать ее Тимофею, когда тот стал бы достаточно взрослым, чтобы взять на себя царские обязанности. Поэтому после перечисления многочисленных преступлений Сатира, Мемнон подчеркивает здесь одно из его редких качеств, а именно любовь, которую он питает к своей семье. Отвратительно обращаясь со своими согражданами, он с другой стороны вел себя как преданный брат, внимательный дядя и любящий муж. Тот, кто в предыдущем отрывке представлен как нисколько не уважающий человеческую жизнь, показывает, напротив, реальное чувство долга перед своей семьей. Согласно Мемнону, Сатир был настолько предан своим племянникам, что решил не иметь детей, чтобы избежать возможных конфликтов наследования после его смерти. Этот аргумент кажется гораздо более благородным, чем вероятная реальная причина для его отсутствие потомства. Действительно, из описания в F 2.4 видно, что Сатир страдал от рака яичек, который более прагматичным образом объяснил бы тот факт, что у него не было детей от жены, тем более, что ему было уже 59 лет, когда он пришел к власти.
Геродот сообщает о Писистрате: «Писистрат женился на дочери Мегакла, в соответствии с достигнутым ими соглашением. У него были сыновья, которые уже выросли, а поскольку Алкмеониды, как говорили, были прокляты, он не хотел ребенка от своей новой жены и не спал с ней». Алкмеониды были объявлены святотатцами из–за участия Мегакла в убийстве сторонников Килона, которые пытались установить тиранию в 630‑х гг. Писистрат, чтобы избежать навлечь на себя гнев богов, должны остерегаться всякого осквернения и, следовательно, не мог соединиться с дочерью Мегакла, которая несла в себе нечистоту, связанную с преступлением ее отца. Однако, наряду с этим чисто религиозным оправданием, вполне вероятно, что Писистрат находился под влиянием его двух сыновей, Гиппия и Гиппарха, которые не были благосклонны к появлению нового наследника, рожденного от другого брака. Этот другой пример свидетельствует, на мой взгляд, об обоснованиях, которые авторы пытаются дать поведению, в данном случае, выбору Писистрата и Сатира не иметь потомства. Аргументы, выдвинутые Геродотом и Мемноном, не соответствуют одному и тому же порядку, но они показывают, что соответствующее поведение этих двух тиранов можно объяснить причинами, весьма отличающимися от предлагаемых историками.
Хотя он настаивает на отрицательных аспектах личности первых двух тиранов, Мемнон тем не менее квалифицирует каждого из этих вождей. Для Клеарха он выдвигает его философскую культуру, в то время как для Сатира это его преданность его домашним. Может быть Мемнон пытается нюансировать, хотя и слегка, весьма стереотипный портрет этих тиранов?
| Οὗτος ἔτι ζῶν καὶ γήρᾳ βαρυνόμενος Τιμοθέῳ τῷ πρεσβυτέρῳ τῶν παίδων τοῦ ἀδελφοῦ ἐγχειρίζει τὴν ἀρχήν, καὶ μετὰ χρόνον οὐ πολὺν ἀνιάτῳ πάθει καὶ χαλεπωτάτῳ συσχεθείς, — καρκίνωμα γὰρ μεταξὺ βουβῶνός τε καὶ ὀσχέου ὑποφυὲν τὴν νομὴν πρὸς τὰ ἔνδον ἐπεδίδου πικρότερον, ἐξ οὗ ἰχῶρες ἀναστομωθείσης τῆς σαρκὸς ἐξέρρεον βαρὺ καὶ δύσοιστον πνέουσαι, ὡς μηκέτι μήτε τὸ ὑπηρετούμενον μήτε τοὺς ἰατροὺς τὸ τῆς σηπεδόνος στέγειν δυσῶδες καὶ ἀνυπόστατον. Καὶ συνεχεῖς δὲ ὀδύναι καὶ δριμεῖαι ὅλον τὸ σῶμα κατέτεινον, ὑφ´ ὧν ἀγρυπνίαις τε καὶ σπασμοῖς ἐξεδίδοτο, ἕως προκόψασα μέχρις αὐτῶν τῶν σπλάγχνων τοῦ πάθους ἡ νομὴ τοῦ βίου ἀπέρρηξεν. | Еще будучи жив, он, отягощенный старостью, вручает власть старшему из детей брата Тимофею, а сам немного спустя умирает, охваченный неисцелимой и тяжелой болезнью. Ибо рак, выросший между пахом и мошонкой, распространился в еще более тяжелой форме на значительное пространство внутрь; отсюда изливались истечения открывшейся плоти, издававшие тяжелый и трудно переносимый запах, так что ни челядь, ни врачи не могли более переносить непреодолимого зловония гниющей плоти. Постоянные же и пронзительные боли истязали все тело; из–за них он лишился сна и был отдан в жертву страшным судорогам, пока дошедшая до самых внутренностей область распространения болезни не оторвала его от жизни. |
οὗτος ἔτι ζῶν καὶ γήρᾳ βαρυνόμενος Τιμοθέῳ τῷ πρεσβυτέρῳ τῶν παίδων τοῦ ἀδελφοῦ ἐγχειρίζει τὴν ἀρχήν:
Сатир ценил свою роль регента. Без сомнения, Тимофей достиг возраста, чтобы взять на себя свои обязанности, но он, должно быть, был молод и недостаточно компетентен с точки зрения Сатира, считавшего необходимым управлять вместе с племянником. Клеархов брат, вероятно, играл роль советника последнего, чтобы передача власти была успешной, хотя мы не знаем, как эти два человека могли работать сообща и в каких областях применял свои навыки Тимофей.
καὶ μετὰ χρόνον οὐ πολὺν ἀνιάτῳ πάθει καὶ χαλεπωτάτῳ συσχεθείς… τοῦ βίου ἀπέρρηξεν.
Этот отрывок дает очень подробное описание заболевания, которое грызло Сатира. Удивительно видеть, что Фотий счел полезным и интересным сообщать об этой конкретике жизни тирана, в то время как у нас нет подробностей о деяниях Сатира, если, конечно, Мемнон о них упомянул. Влияние ли на патриарха его религии и окружающей среды заставляет его приводить факты, которые сильно подчеркивают мучительную смерть тех, кто совершил зло? Портрет больного тирана у Мемнона весьма похож на описание умирающего царя Ирода у Флавия Иосифа (BJ I, 3, 656), перенятое Евсевием Кесарийским (Церковная история, I, 8, 9). В отношении обоих авторы настаивают, в частности, на гниении яичек. В случае с Сатиром, Мемнон сообщает, что он страдал раком гениталий, затронутые злом и четко указывает места, пораженные этим заболеванием словами βουβών (пах) и ὀσχεον (семенники). Говоря об Ироде, Флавий Иосиф упоминает опухоль живота и гниение половых органов. Мемнон и Иосиф Флавий подробно описывают ухудшение состояния здоровья этих двух вождей. Болезнь Сатира вызвала истечения серозной жидкости, в случае с Иродом черви роились в его детородных частях.
BJ, I, 3, 656: «С этого момента болезнь, опустошая все его тело, причинила ему множество страданий. При легкой лихорадке его терзали невыносимый зуд всей кожи, постоянные боли в толстой кишке, отёк ног как от водянки, кроме того, опухоль нижней части живота и гангрена половых органов, вызвавшая появление червей, наконец, астма, удушье, судороги всех конечностей. Пророки утверждали, что эти хвори были карой за казни раввинов».
Царь Ирод умер в 4 г. до н. э. от странной и отвратительной болезни. Флавий приводит описание симптомов. Как отметила Эдит Парментье, Ирод страдал от множества патологий, которые, по–видимому, относятся к нескольким заболеваниям. Более того, слухи о его смерти привели к волнениям, и руководители восстания были сожжены. Болезнь царя была усугублена этими беспорядками, а его смерть среди жестоких страданий была расценена Флавием Иосифом как кара. Смерть Ирода является частью общей литературной темы об ужасной смерти, уготованной плохим царям. Евсевий Кесарийский, работавший в четвертом веке нашей эры, также интересуется смертью Ирода, связывает ее с массовыми убийствами невинных и считает ее наказанием от божественного провидения. Связь между болезненной смертью и прошлыми преступлениями встречается и в случае с Сатиром, поскольку следующий фрагмент Мемнона сообщает, что условия, при которых он умер, расценивались как наказание за его убийственные деяния. Поэтому становится понятным, что Фотий передал рассказ Мемнона о смерти тирана в той мере, в какой он обращался к читателям, и в частности к христианам, которые также подвергались преследованиям.
| Ἐδίδου μὲν καὶ οὗτος, ὥσπερ καὶ Κλέαρχος, τελευτῶν τοῖς ὁρῶσιν ἐννοεῖν δίκας ἀπαιτεῖσθαι ὧν ὠμῶς τε καὶ παρανόμως τοὺς πολίτας διέθεσαν· πολλάκις γὰρ αὐτόν φασιν ἐν τῇ νόσῳ τὸν θάνατον ἐπελθεῖν αὐτῷ κατευχόμενον μὴ τυχεῖν, ἀλλὰ συχναῖς ἡμέραις τῇ πικρᾷ καὶ βαρείᾳ καταδαπανώμενον νόσῳ οὕτως ἀποτίσαι τὸ χρεών, ἔτη μὲν βιώσαντα πέντε καὶ ἑξήκοντα, ὧν ἡ τυραννὶς εἶχε ζʹ. Ἀρχίδαμος δὲ τηνικαῦτα Λακεδαιμονίων ἐβασίλευεν. | Умирая, он, подобно Клеарху, дал убедиться видевшим это, что по справедливости спрашивается с тех, которые жестоко и противозаконно обращались с гражданами. Говорят, что он во время болезни часто и напрасно молил смерть прийти к нему; но, много дней сряду истощаемый жестокой и тяжелой болезнью, таким образом выплатил долг. Он прожил шестьдесят пять лет, некоторых тирания занимает семь. В это время у лакедемонян царствовал Архидам. |
Ἐδίδου μὲν καὶ οὗτος, ὥσπερ καὶ Κλέαρχος… ἀλλὰ συχναῖς ἡμέραις τῇ πικρᾷ καὶ βαρείᾳ καταδαπανώμενον νόσῳ οὕτως ἀποτίσαι τὸ χρεών:
Мемнон рисует портрет Клеарха и Сатира, настаивая на их жестоком и кровожадном поведении — типичной чертой тиранов. Портрет плохого владыки дополняется описанием их соответствующих смертей. Сатир также, кажется, платит высокую цену за совершенные преступления, потому что его, как и брата, терзают призраки тех, кого он убил. По словам Мемнона, страдание было не только физическим, но и психологическим.
Мысль о наказании происходит, безусловно, из Нимфида. Действительно, уже Платон уже писал о наградах и наказании для душ (Republique, X, 615a-c). Он даже приводит описание Аида и наказания, которым подвергся Ардией Великий, тиран города Памфилии, по прибытии в ад (Republique, X, 615 c-616b).
ἔτη μὲν βιώσαντα πέντε καὶ ἑξήκοντα, ὧν ἡ τυραννὶς εἶχε ζʹ. Ἀρχίδαμος δὲ τηνικαῦτα Λακεδαιμονίων ἐβασίλευεν:
Сатир умер в возрасте шестидесяти пяти лет в 345 году, процарствовав семь лет. Диодор (XVI, 36, 3) не упоминает об этом и, кроме того, назначает его годы правления Тимофею, которого он представляет в качестве прямого преемника Клеарха: «Клеарх, тиран Гераклеи, был убит во время праздника Диониса, когда он отправился на спектакль, после двенадцати лет правления, а его сын Тимофей ему наследовал и правил пятнадцать лет». Якоби считает, что Диодор обходит Сатира молчанием, потому что он был только опекуном своих племянников. Более того, история Мемнона, как правило, показывает Сатира скорее как своего рода опекуна, чем как истинного правителя, проводящего собственную политику. За семь его лет правления не упоминается ни одного большого переворота. Ограничившись ролью «опекуна», Сатир не разрешил проблем, связанных с долгами граждан, и не смягчил способа управления, принятого Клеархом. Это может объяснить факт, что Фотий не сообщает о действиях Сатира, кроме преступлений, которые он совершил, хотя сам Мемнон упоминал их.
Способ подхода к правлению первых двух тиранов в целом очень похож и остается весьма стереотипным. Мемнон обнаруживает правление Сатира во время правления Архидама III. Якоби предполагает, что эта ссылка на царя Спарты, а не на персидского царя указывает на установление дипломатических связей между Гераклеей и Спартой при Сатире. Этот выдающийся ученый также исправил Агесилая на Архидама, поскольку последний царь Спарты по имени Агесилай умер в 361/360 г., так что здесь может быть только Архидам III, который правил с 361/0 до 339/8 гг. Опять же, удивительно, что не Филипп II служит в качестве ссылки для датировки правления Сатира.
| Ὁ δὲ Τιμόθεος παραλαβὼν τὴν ἀρχὴν οὕτω ταύτην ἐπὶ τὸ πρᾳότερον καὶ δημοκρατικώτερον μετερρύθμιζεν, ὡς μηκέτι τύραννον ἀλλ´ εὐεργέτην αὐτὸν οἷς ἔπραττε καὶ σωτῆρα ὀνομάζεσθαι. Τά τε γὰρ χρέα τοῖς δανεισταῖς παρ´ ἑαυτοῦ διελύσατο, καὶ τοῖς χρῄζουσι πρὸς τὰς ἐμπορίας καὶ τὸν ἄλλον βίον τόκων ἄνευ ἐπήρκεσε, καὶ τῶν δεσμωτηρίων οὐ τοὺς ἀνευθύνους μόνον ἀλλὰ καὶ τοὺς ἐν αἰτίαις διηφίει καὶ δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος, καὶ τὰ ἄλλα χρηστὸς καὶ τὰς ὑποθέσεις οὐκ ἀπιστούμενος. Ἐφ´ οἷς καὶ τὸν ἀδελφὸν Διονύσιον τά τε ἄλλα πατρικῶς περιεῖπε, καὶ κοινωνὸν μὲν εἶχεν αὐτίκα τῆς ἀρχῆς, ἐχομένως δὲ καὶ διάδοχον. | Взявши власть, Тимофей так изменил ее в сторону смягчения и демократизации, что благодаря своим делам стал называться не тираном, но благодетелем и спасителем. Ведь он из своих средств оплатил ростовщикам задолженность, а нуждающимся предоставил беспроцентную денежную помощь для ведения торговли и других дел и из тюрем отпустил не только невиновных, но и тех, на ком была вина. Тимофей был судьей строгим, но вместе с тем человеколюбивым и хорошим человеком во всем остальном и, в частности, никому не внушал подозрения своими мыслями. Обладая такими качествами характера, он отечески любил своего брата Дионисия и, в частности, сразу сделал его соучастником власти и назначил наследником. |
ὁ δὲ Τιμόθεος παραλαβὼν τὴν ἀρχὴν:
Сатир, похоже, передал большую часть полномочий Тимофею еще при своей жизни (см. F 2,4). Последний поэтому легко занял положение единоличного правителя после кончины дяди, хотя он был еще несовершеннолетним, вероятно около 345 г. Наверняка он был окружен советниками, сторонниками отца и дяди, хотя источники молчат об этом.
οὕτω ταύτην ἐπὶ τὸ πρᾳότερον καὶ δημοκρατικώτερον μετερρύθμιζεν, ὡς μηκέτι τύραννον ἀλλ´ εὐεργέτην αὐτὸν οἷς ἔπραττε καὶ σωτῆρα ὀνομάζεσθαι:
Смерть Сатира и приход Тимофея к единоличной власти отмечают переходный период в истории Гераклеи, где тирания вполне укоренилась в основном из–за насильственного правления Клеарха и Сатира. Кажется, что гераклеоты приняли их нового руководителя, по крайней мере, без враждебных протестов, возможно из–за репрессий которые открывали царствования первых двух тиранов.
Местная традиция, сохранившаяся у Мемнона, показывает, что Тимофей пользовался большой популярностью и престижем. Исократ в письме к Тимофею указывает, насколько он ценит то, что тот будет лучше использовать власть, чем его отец: «я поздравляю тебя во–первых, потому что я узнал, что ты используешь власть, которой обладаешь, благороднее и мудрее, чем твой отец (Lettres, VII, 1). Его комментарии являются тем более удивительными, что он весьма критично относится к своему бывшему ученику, отцу Тимофея. Хотя эти два свидетельства высветили поразительную перемену, начатую Тимофеем в Гераклее, следует иметь в виду, что враждебность Нимфида к первым двум тиранам только увеличивает контраст между портретами Клеарха и Сатира, обозначенными как плохие тираны, и Тимофеем.
В этом отрывке ясно, что отношения между народом и правителем приняли новый поворот с Тимофеем, который представлен как тиран, ценимый в отличие от его предшественников народом. Термин δημοκρατικώτερον, в этом контексте, очевидно, относится к способу правления Тимофея, отличному от клеархова. Это означает, что новый тиран был ближе к своим подданным, более доступным и доброжелательным к ним, в отличие от его отца, который жил в изоляции в своей крепости и меры предосторожности которого для защиты себя только усиливали подозрения в городе. Может показаться удивительным, что этот термин используется потому, что Тимофей незаконно владел властью, и что он постепенно покинул демократический фасад, чтобы превратиться в царя. Общественное признание выражается также в том, что он получил титулы Евергета и Сотера и удостоился поклонения в рамках культа. Вполне вероятно, что именно гераклейское собрание проголосовало за эти почести в благодарность за милости, которыми он одарял подданных. Эти почести, которые, к сожалению, не отражены в эпиграфических источниках, безусловно, были присуждены Тимофею после того, как он начал свои реформы. Его экономическая политика сделала его благодетелем, лидером, который знал, как заботиться о своих подданных, предоставляя им льготы. Что касается прозвища Сотер, то оно, возможно, было присуждено ему за военные операции, или просто за его достоинства как вождя. Его гораздо более мягкий и доброжелательный способ правления позволил гражданам восстановить согласие, которое исчезло ранее под насилием Клеарха и Сатира.
Портрет Тимофея более напоминает доброго царя, которого мыслители четвертого века берут в качестве эталона, когда отличают хороших тиранов от плохих. Сравнение с Дионисием Сиракузским снова приходит на ум, потому что, если его действия и поведение в значительной степени вызвали негативные и стереотипные изображения тирана, как у Платона, Исократа и Диодора, тем не менее, кажется, что его правление смягчилось с течением времени. Действительно, Диодор неоднократно настаивает на доброте и гуманности тирана и замечает, что «он сменил твердость своей тирании на мягкое и доброжелательное поведение по отношению к подданным, и он не приговаривал больше ни к смертной казни, ни к изгнанию, как он проделывал это прежде» (XIV, 45; ср. XIV, 105). Мы, следовательно, совсем не видим тирана, живущего в страхе, окруженного врагами и ведущего себя насильственным образом. Моссе указывает на то, что Диодор приписывает это доброжелательное поведение политическому расчету, потому что «поскольку на его тиранию не покушались, Дионисий, с другой стороны, усугубил ярмо, наложенное им на подданных». Это изменение поведения Дионисия, и кроме того поведение Тимофея напоминают замечания Аристотеля, который указывает, что тиран имеет политические средства: он должен хорошо заведовать государственной казной и не накапливать богатств для своей прибыли; он должен жить без излишеств и проявлять мужество, особенно в военной области; он должен сосредоточиться на благе для подданных и «представать перед своими подданными не как тиран, а как глава семьи и царь» (Politique, V, 11, 1314 B-1315 a). По словам Аристотеля, если тиран ведет себя как царь, поступая как «благодетель», а не единственно для своего удовольствия, он имеет все шансы на поддержку и получение признания власти (Politique, V, 10, 1310 b).
Независимо от того, следовал ли Тимофей мудрым советам мыслителей своего времени и, в частности, Исократу, представляется очевидным, что меры, которые он принял в начале своего правления, были предназначены для его подданных: он намеревался управлять Гераклеей как монарх, но хотел делать это для блага своих подданных. После многих лет клеархова и сатирова террора, кажется, гераклеоты приспособились к тираническому режиму, тем более, что их новый лидер, казалось был склонен сделать их жизнь более приятной, хотя нет никаких свидетельств того, что он отказался жить по лекалам отца.
τά τε γὰρ χρέα τοῖς δανεισταῖς παρ´ ἑαυτοῦ διελύσατο, καὶ τοῖς χρῄζουσι πρὸς τὰς ἐμπορίας καὶ τὸν ἄλλον βίον τόκων ἄνευ ἐπήρκεσε, καὶ τῶν δεσμωτηρίων οὐ τοὺς ἀνευθύνους μόνον ἀλλὰ καὶ τοὺς ἐν αἰτίαις διηφίει:
Кажется, что молодой лидер Гераклеи быстро принял решение о внесении существенных изменений по сравнению с предшественниками не только в способе правления, но и в экономической сфере. В отличие от отрывков, посвященных царствованиям Клеарха и Сатира, здесь раскрывается основные направления экономической политики, возглавляемой Тимофеем. Биттнер считает, что этот интерес Мемнона или к его источника Нимфида, несомненно, объясняется более мягким характером его правления, что, следовательно, является более приемлемым. Клеарх и Сатир не решили проблему долгов, которая, как представляется, ухудшилась, затронув особенно беднейших граждан. Вопреки традиционному образу тирана, который имел характеристики демагога, удовлетворяющего всем требованиям демоса, предшественники Тимофея не произвели нового раздела земель. С другой стороны, как представляется, существует большая социальная разница между бедными и богатыми. Тимофей не отменил долги, потому что это привело бы к враждебности со стороны кредиторов, то есть, богатых членов общества, которые со времени захвата власти Клеархом сформировали новую аристократию. Тогда юный тиран не мог угождать демосу, не вызывая гнева тех, кто составлял массу сторонников тирании. Тем не менее он смог мудро использовать унаследованное богатство своего отца и отменил долги, причитающиеся ему лично. Его щедрость добавила ему популярности, и его жест не привел к серьезным потрясениям. Исократ также похвалил усилия Тимофея за хорошее использование денег отца, призывая его на этом не останавливаться (Lettres, VII, 6). В дополнение к этой первой символической мере, Тимофей начал помогать гераклеотам, чтобы могли удовлетворить их потребности. Опираясь на свои личные средства, он одалживал деньги гражданам на «другие текущие нужды» (τὸν ἄλλον βίον), которые, безусловно, включали выплату их долгов. Эта мера укрепила связи между тираном и его подданными, поскольку теперь они были лично связаны с их лидером. Поскольку Мемнон говорит о кредитованиях, а не дарениях, необходимо представить себе, что, став новым кредитором его подданных, Тимофей не ограничивался сокращением сохраняющейся проблемы долгов в Гераклее, но что также намеревался окружить себя сетью клиентов, которые были в долгу перед ним. Его наследство также использовалось для помощи гражданам, которые хотели заниматься торговлей. По словам Биттнер, новый лидер, вероятно, стремился компенсировать ликвидацию первыми двумя тиранами богатого слоя гераклейского общества, который в одиночку обладал достаточными средствами для инвестирования в коммерческую деятельность. Этой мерой Тимофей стремился развивать гераклейскую экономику.
καὶ δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος, καὶ τὰ ἄλλα χρηστὸς καὶ τὰς ὑποθέσεις οὐκ ἀπιστούμενος:
Тимофей по смерти своего дяди решил объявить амнистию для всех заключенных. Он освободил тех, кто считался виновным, включая преступников. Его жест был тем более замечательным, что он вывел из тюрем и невиновных, безусловно, политических заключенных, которые вероятно заполняли гераклейские тюрьмы. Этот знак, адресованный оппонентам тирании — или, по крайней мере, тем, кто был обвинен во враждебном отношении к ней — был, несомненно, способом подтверждения его готовности покончить с насилием и подозрениями не в пример его предшественникам. Тем не менее амнистия не касалась изгнанников, вероятно, потому, что у них были требования, которых Тимофей не хотел исполнять.
Исократ, который написал к ему некоторое время спустя после его прихода к власти, похвалил его за первые шаги (Lettres, VII, 1-6), прежде чем дать ему некоторые советы (VII, 7-9). Он приглашает его последовать примеру тирану лесбосской Мефимны, который возвратил изгнанников, вернул их имущество и предложил компенсацию владельцам, которые извлекли выгоду из прошлых конфискаций (VII, 8-9). В результате следует признать, что афинский ритор был осведомлен о его всеобщей амнистии и что последняя не относилась к изгнанникам. По этой причине и, как справедливо отметил Бурштейн, весьма вероятно, что Исократ попытался заступиться перед Тимофеем за гераклейских эмигрантов, которые хотели вернуться в родной город и вернуть прежнюю собственность. Однако по тем же причинам, что и упомянутым выше, Тимофей не мог рисковать разозлить своих сторонников, чья нынешняя ситуация была счастливым для них следствием изгнания и конфискаций, к которым первые тираны прибегали во время своего царствования. Кроме того, изгнанные не должны были быть достаточной угрозой, чтобы подтолкнуть Тимофея вступить в переговоры с ними, так как его власть была достаточно хорошо принята.
Он подчеркивает еще один положительный аспект правления Тимофея, назвав его внимательным и гуманным судьей: δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος. Выбор этих квалификаторов является тем более впечатляющим, что он сильно контрастирует с лексикой, используемой для обозначения его предшественников и, в частности, его отца, называемого мизантропом (F 1,3). Тимофей отступил от произвольных действий Клеарха и Сатира, которые в области правосудия практиковали тюремное заключение и неправомерное убийство. Мы не знаем, осуществлял ли Тимофей функции стратега–автократора, которые приписывались его отцу, потому что источники молчат об этом. Однако, по мнению Берве, эта судебная система не позволяла выполнять функции судьи, не говоря уже о помиловании заключенных. С другой стороны, полномочия Тимофея казались больше сродни царским, предполагая, что молодой правитель убрал демократический фасад, под прикрытием которого его отец и дядя осуществляли свою власть. Кроме того, его решение о привлечении своего брата к власти, как правило, доказывает его готовность утвердить себя в качестве истинного монарха.
ἐφ´ οἷς καὶ τὸν ἀδελφὸν Διονύσιον τά τε ἄλλα πατρικῶς περιεῖπε, καὶ κοινωνὸν μὲν εἶχεν αὐτίκα τῆς ἀρχῆς, ἐχομένως δὲ καὶ διάδοχον:
В очередной раз Мемнон подчеркивает братскую любовь, которая связывает эту фамилию (ср. 2.2-3 о Сатире) и которая, кажется, объясняет долголетие этой «династии» гераклейских тиранов. Действительно, борьба за власть между членами этой семьи, несомненно, ослабила бы режим, установленный Клеархом. Напротив, однако, все указывает на то, что они пытались сохранить власть в своем доме, защищая ее от потенциальных противников. Использование термина πατρικῶς (по–отцовски), безусловно, относится к благосклонности Тимофея к младшему брату, с которым он поступал как любящий и внимательный отец. Вскоре после своего вступления в единоличную власть, молодой правитель официально приобщил своего брата Дионисия к власти и назначил его своим преемником. Следует признать, что во время приобщения Дионисий был еще несовершеннолетним, как и его брат. Хронология Мемнона показывает свои ограничения. Возможно, Тимофей быстро явил свое намерение сделать брата своим преемником, однако, провозглашение в столь короткий промежуток времени после его воцарения представляется рискованным для молодого правителя, чья власть всегда незаконна. Мне кажется, что Тимофею пришлось ждать, прежде чем официально связать своего брата с троном. Следовательно, я предложу более позднюю дату для их совместного правления, которое, несомненно, стало официальным после победоносных кампаний Тимофея. Следовательно, если признать, что Дионисий действовал в контексте осады Византия Филиппом, приобщение Дионисия должно было произойти около 340, или даже 339 г. В дополнение к своему намерению касательно младшего брата, Тимофей позаботился о том, чтобы у него были наилучшие условия для будущего воцарения. Решение Тимофея отражает новое восприятие власти и предполагает его готовность привязать свою фамилию к судьбе Гераклеи. Управление городом его фамилией приучало гераклеотов к господству одного человека. Тот факт, что Тимофей проявил себя более открыто как истинный авторитет в полисе, и отказавшись от этого способа «скрывать тиранию» под маской демократии был принят и стал приемлемым благодаря своим умеренным манерам, и он знал, как воспользоваться своей славой, чтобы заполучить признание того, кого он выбрал в качестве своего преемника.
Событие приобретает большую важность с учетом серии монет, выпущенных Тимофеем в ознаменование создания этого соправления. Монетная история Гераклеи принимает поворотный пункт с царствованием Тимофея, потому что хотя он продолжает выпускать монеты с надписью ΗΕΡΑΚΛΕΙΑ, другая серия показывает стремление молодого правителя занять новое положение в городе, позицию монарха. Действительно, изображения по обеим сторонам монет меняются: справа теперь появляется голова безбородого Диониса, а на реверсе изображен Геракл, воздвигающий трофей. Но самое важное, несомненно, это то, что надпись ΗΕΡΑΚΛΕΙΑ, которая до сих пор идентифицировала город Гераклею как место выпуска, была заменена именами Тимофея и Дионисия в родительном падеже: ΤΙΜΟΘΕΟΥ\ΔΙΟΝΥΣΙΟΥ.
Эти монеты могут быть связаны с военными операциями Тимофея, которые Мемнон представляет как победоносные (ср. F 3.2). Более того, они, безусловно, являются следствием почестей, дарованных Тимофею собранием. Поэтому я предложу хронологию событий следующим образом:
— Тимофей объявляет всеобщую амнистию в первые дни своего прихода к власти и инициирует экономические меры, 345/4?
— Он проводит успешные военные операции (в связи с осадой Византии), около 340?
— Ассамблея, которая еще имела определенные полномочия в начале его правления, наградила его титулами Евергета и Сотера, чтобы поблагодарить его за благосклонность к своим подданным и признать его качества военного лидера, которые, несомненно, позволили Тимофею спасти город от внешних опасностей, 340?
— В силу поддержки, которую он имеет, Тимофей называет своего брата соправителем и преемником и выпускает серию монет в честь его недавних военных побед, чтобы оформить новое положение своей семьи в этом городе как истинной правящей династии: 340/339?
Жест Тимофея не тривиален, так как выпуск монет — это привилегия, которая принадлежала суверенной власти государства. Поместив свое имя и имя своего брата на монетах, Тимофей теперь считал, что суверенной властью города является не собрание, а он и его брат. Тем самым он превратил тиранию в законную и наследственную власть в своей собственной семье. По словам Бурштейна, этот новый способ утверждения монархической власти привел к упадку роли экклесии, которая продолжала собираться во времена правления Тимофея и его преемников, но только для того, чтобы заниматься второстепенными делами. Не была ли экклесия, при присвоении прозвищ Евергета и Сотера Тимофею, простой палатой регистрации воли монарха? Но с учетом популярности Тимофея представляется более вероятным, что решение было инициировано ассамблеей. Однако, не умаляя значения народной поддержки тирану, необходимо представить себе, что чистка, проведенная его предшественниками, устранила какой–либо очаг сопротивления и что ассамблея фактически состояла в основном из его сторонников. Правление Тимофея ознаменовало собой важный переход в истории тирании, потому что демократический фасад, используемый Клеархом и, вероятно, также Сатиром с целью скрыть реальность их власти, был снят. Выбор его брат Дионисия как соправителя дал ему возможность утвердить в глазах всех его стремление основать настоящую династию.
| Οὐ μὴν ἀλλὰ γὰρ καὶ πρὸς τὰς πολεμικὰς τῶν πράξεων ἀνδρείως ἐφέρετο, μεγαλόφρων δὲ ἦν καὶ γενναῖος σῶμα καὶ ψυχήν, ἀλλὰ καὶ πρὸς τὰς τῆς μάχης διαλύσεις εὐγνώμων τε καὶ οὐκ ἄχαρις, πράγματα μὲν συνιδεῖν ἱκανός, ἐξικέσθαι δὲ πρὸς τὰ συνεωραμένα δραστήριος, οἰκτίρμων τε τὸ ἦθος καὶ χρηστός, καὶ τῇ μὲν εὐτολμίᾳ δεινῶς ἀπότομος, τῇ δὲ μετριότητι φιλάνθρωπός τε καὶ μειλίχιος. Διὸ σφόδρα μὲν περιὼν τοῖς πολεμίοις φοβερὸς ἦν, καὶ πάντες αὐτὸν κατωρρώδουν ἐπειδὰν ἀπεχθάνοιτο, τοῖς δ´ ἀρχομένοις γλυκύς τε καὶ ἥμερος. Ἔνθεν καὶ τελευτῶν πόθον αὑτοῦ κατέλιπε πολύν, καὶ πένθος ἤγειρε τῷ πόθῳ ἐνάμιλλον. | Тимофей, как свойственно мужчине, увлекался военным делом. Он был велик духом и благороден телом и душой, а также справедлив в разрешении тяжб и не лишен снисходительности; он был проницателен в дознании дел, опытен в исследовании запутанных обстоятельств, сострадателен и добр по нраву, суров в опасности, в обычной же жизни человеколюбив и мягок. Поэтому, пока он был жив, он был страшен для врагов, и все устрашались, когда он гневался на них, в отношении же подданных он был и мягок и кроток. Вследствие этого, скончавшись, он оставил по себе великую скорбь, и поднялся плач, равный скорби. |
Портрет Тимофея у Мемнона остается весьма стереотипным. Перечислив преступления, совершенные Клеархом и Сатиром, гераклейский историк использует всевозможные квалификаторы, чтобы подчеркнуть качества Тимофея на войне.
μεγαλόφρων δὲ ἦν καὶ γενναῖος σῶμα καὶ ψυχήν:
Тимофей описывается как идеальный καλὸς κἀγαθός. Согласно портрету Мемнона, вождь Гераклеи обладает добродетелями, продвигаемыми аристократическим идеалом воина: внешностью, мужеством, великодушием. Согласно Аристотелю, величие души (μεγαλοψυχία) является редким качеством и встречается только у тех, кто обладает всеми достоинствами честного и прекрасного человека: «поэтому очень трудно быть по–настоящему великодушным; ибо нельзя быть великодушным, не соединив всех качеств, которые формируют честного человека» (Никомахова этика, IV, 7, 1124a). «Хороший тиран», кажется, обладает всеми качествами, необходимыми главнокомандующему на войне и, в более общем плане, царю. Он отважный воин, который знает, как быть справедливым в борьбе и как проявить милосердие и доброту. Снисходительность Тимофея на войне перекликается со словами Диодора, который, ссылаясь на Дионисия Старшего (XIV, 9), сообщает, как тиран Сицилии проявил человечность и доброту, когда он мешал своим клевретам избивать беглецов: «убитых было немного, потому что Дионисий прискакал верхом, чтобы предотвратить бойню беглецов. Сиракузяне сразу же разбежались по полю, и вскоре собрали семь тысяч всадников. Дионисий похоронил павших в этом деле сиракузян и послал депутатов в Этну, чтобы пригласить беженцев покориться и вернуться на родину, пообещав на их честь не хранить память о прошлом».
Этот портрет добродетельного вождя на войне соответствует монархической модели четвертого века, периода, который знаменует развитие монархических идей в греческой политической мысли. Авторы этого периода рисуют царя с добродетелями, присущими его положению. Фигура Тимофея и качества, которые он проявил на поле боя, очень напоминают портрет царя Спарты Агесилая у Ксенофонта. Этот идеал также похож на македонскую модель, которая закладывает основы царской легитимности в эллинистическую эпоху, которая в значительной степени основана на способности суверена побеждать. В монархическом идеале царь описывается как воин, победоносный лидер, и победа освящает его власть над его подданными. Именно демонстрируя свои военные возможности, монарх может доказать свою способность управлять (см. также Aristot. Politique, V, 11, 1314b о необходимости для тирана «обращать внимание на значимость войны и прославиться в этой области»).
πρὸς τὰς πολεμικὰς τῶν πράξεων ἀνδρείως ἐφέρετο:
В этом отрывке Мемнон представляет тирана на войне, но описание остается общим и идеализированным. Он не предоставляет никакой информации, которая позволила бы уточнить, о какой кампании идет речь. Впрочем, похвала его мужеству и страх, который оно вселяет в своих врагов, кажется, указывает на то, что военные действия были победными.
По словам Бурштейна, изображение Геракла, воздвигающего трофей, который появляется на реверсе монет, выпущенных Тимофеем в память о совместном правлении Дионисия, в то же время отмечало военные победы тирана. Для Берве и Биттнер вполне вероятно, что победы Тимофея — это признак того, что тиран приступил к перевооружению гераклеотов. Возможно, он следовал советам Исократа на эту тему (Lettres, VII, 9), хотя вопрос об изгнанниках доказывает, что молодой лидер Гераклеи не исполнял во всей полноте заповеди афинского ритора. Тем не менее факт, что Тимофей позволил гражданам носить оружие, понятен, так как благодаря своим реформам он завоевал благосклонность своих подданных и не боялся за свою жизнь в отличие от своих предшественников. Эта мера тем более оправдана с учетом крайне нестабильной политической ситуации в конце 340‑х гг. на Понте и на севере Малой Азии из–за операций, проводимых царями великих держав того времени, Артаксерксом III Охом и Филиппом II Македонским.
Вскоре после прихода к власти Артаксеркс III увидел, что его власть потрясена несколькими восстаниями. Первым руководил сатрап Геллеспонтской Фригии Артабаз, который, наконец, при довольно неясных обстоятельствах, отправился около 355 г. ко двору Филиппа II. Персидский царь руководил тогда операциями против Египта, Финикии и Кипра, которые восстали против великого царя. После блестящего восстановления власти в Египте царь вернулся в Азию и попытался подавить восстания в Малой Азии. Он послал туда шурина Артабаза, Ментора, которому удалось положить конец восстанию Гермия, тирана Атарнея (Диодор, XVI, 52, 2) и «других начальников» (XVI, 52, 8), вероятно, из династий Эолиды и Троады. Хотя Западная Анатолия пребывала в напряженности, наиболее угрожающими столкновениями для Гераклеи были, конечно, операции Филиппа II в Перинфе и Византии. Действительно, правление Тимофея соответствует установлению македонской гегемонии. В период 343-339 гг. Филипп II взял под свой контроль всю Фракию вплоть до Дуная и ряд греческих городов в западной части Понта. Расширение македонской власти беспокоило персидского царя, и напряженность между двумя державами выкристаллизовалась в осаде Перинфа Филиппом в 340 году. По запросу Артаксеркса «сатрапы побережья» послали наемников, чтобы поддержать перинфян (Диодор, XVI, 75, 1-2). Не сумев захватить Перинф Филипп осадил Византией в следующем году (Юстин, IX, 1, 2-4). Его наступательные действия против этой мегарской колонии и охота за понтийскими кораблями, вероятно, вызвали беспокойство Гераклеи. Византий получила помощь от Хиоса, Коса и Родоса (Диодор, XVI, 77). Слова Мемнона, кажется, подразумевают, что Тимофей стал вести активную внешнюю политику, не отказываясь от близких отношений между Гераклеей и персидской державой, вероятно, из–за агрессивности Филиппа к греческим городам. Поэтому, вполне вероятно, что именно в этом контексте Тимофей блестяще вел свои бои. Возможно, он участвовал в оборонительной политике, организованной великим царем для борьбы с македонской угрозой путем предоставления кораблей. Аристотель не скрывал своего восхищения гераклейским флотом (Politique, VII, 5, 7, 1327b 15-16) и если признать, что его замечания относятся к периоду с конца 340‑х до начала 330‑х годов, вполне вероятно, что военно–морская мощь Гераклеи развивалась при правлении Тимофея. Независимо от того, принимал ли тиран участие в операциях в Понте, последовательность событий показывает, что Гераклея вскоре увидела, что македонская угроза исчезла, поскольку Филипп не смог захватить Византий и что он снял осаду в конце зимы 340/39 г. (Justin, IX, 2, 10).
Гипотеза привлекательна, но в параллельных источниках нет информации, подтверждающей эту теорию, поскольку нигде не упоминается о направлении вооруженного контингента или о дипломатической деятельности гераклеотов в этом контексте. Кажется удивительным, что Мемнон не сообщил о содержании деятельности Тимофея, и если бы Византия была упомянута, Фотий, безусловно, сообщил бы информацию с учетом его особого интереса к этому городу. Следовательно, не исключено, что источник Мемнона просто нарисовал портрет Тимофея, ограничившись его поведением, а не конкретными действиями в области внешней политики.
Источники не позволяют официально идентифицировать врагов Гераклеи, однако, Бурштейн считает, что две широкие линии политики Гераклеи могут быть выведены из фотиева резюме Мемнона. Прежде всего кажется, что Тимофей не стремился завоевывать новые земли, если в этом смысле интерпретировать «его умеренность». С другой стороны, он, как представляется, пытался усилить влияние Гераклеи, когда ситуация была благоприятной. Это, безусловно, следует понимать, когда Мемнон пишет: «у него был как глаз, способный охватить дела, так и решение выполнить то, что он предполагал».
τοῖς δ´ ἀρχομένοις γλυκύς τε καὶ ἥμερος. Ἔνθεν καὶ τελευτῶν πόθον αὑτοῦ κατέλιπε πολύν, καὶ πένθος ἤγειρε τῷ πόθῳ ἐνάμιλλον:
Мемнон еще раз показывает, как Тимофею удавалось вести себя как великодушному монарху по отношению к своему народу, чтобы лучше подчеркнуть печаль гераклеотов при его смерти. Возможно, пытаясь нарисовать портрет хорошего тирана, Нимфид сознательно не обратилась к некоторым элементам правления Тимофея, что объяснило бы, почему портрет старшего сына Клеарха остается весьма стереотипным. Тимофей умер в 337 году, процарствовав городом девять лет. У него, похоже, не было детей, вероятно, из–за его молодого возраста на момент его смерти (25/26 лет), и поэтому его брат сменил его, как было запланировано прежде. Диодор (XVI, 36, 6) сообщает, что Тимофей царствовал после Клеарха в течение 15 лет, но годы правления Сатира у Диодора должны быть вычтены.
| Ὁ δὲ τούτου ἀδελφὸς Διονύσιος καίει μὲν τὸ σῶμα πολυτελῶς, σπένδει δὲ αὐτῷ καὶ τὰ ἀπὸ βλεφάρων δάκρυα καὶ τὰς ἀπὸ τῶν σπλάγχνων οἰμωγάς, ἐπιτελεῖ δὲ καὶ ἀγῶνας ἱππικούς, οὐχ ἱππικοὺς δὲ μόνον ἀλλὰ καὶ σκηνικοὺς καὶ θυμελικοὺς καὶ γυμνικούς, τοὺς μὲν αὐτίκα, τοὺς δὲ λαμπροτέρους καὶ ὕστερον. Ἀλλὰ ταῦτα μὲν ἡ θʹ καὶ ιʹ τοῦ Μέμνονος, ὡς ἐν ἐπιδρομῇ φάναι, διαγράφει ἱστορία. | Брат его Дионисий с большим великолепием сжигает его тело и воздает ему честь слезами своих очей и исходящими из глубины души стенаниями. Он устраивает и конные состязания, и не только конные, но и сценические, а также состязания в пении и гимнастические; одни он устраивает сейчас же, другие же и еще более блестящие — впоследствии. Это описывают, если изложить бегло их содержание, девятой и десятой книги истории Мемнона. |
ὁ δὲ τούτου ἀδελφὸς Διονύσιος καίει μὲν τὸ σῶμα πολυτελῶς, σπένδει δὲ αὐτῷ καὶ τὰ ἀπὸ βλεφάρων δάκρυα καὶ τὰς ἀπὸ τῶν σπλάγχνων οἰμωγάς:
Первым делом Дионисий устроил погребение своему брату. Мемнон снова лексически использует поле братской любви, чтобы изобразить отношения между Тимофеем и Дионисием, и предлагает драматическую сцену, в которой младший сын Клеарха показывает всем фонтанирующую привязанность к своему брату. Печаль Дионисия напоминает грусть Александра при смерти Гефестиона. Элиан (H. V. VII, 8), Арриан и Юстин (XII, 12, 12) рассказывают о боли завоевателя по поводу смерти его друга и о том, как он умер до конца своего траура. Сравнение на этом не заканчивается, потому что погребение покойного тирана, похоже, много значили для города. Конечно, Дионисий не мог подражать похоронам, организованным македонским царем для своего спутника.
ἐπιτελεῖ δὲ καὶ ἀγῶνας ἱππικούς, οὐχ ἱππικοὺς δὲ μόνον ἀλλὰ καὶ σκηνικοὺς καὶ θυμελικοὺς καὶ γυμνικούς, τοὺς μὲν αὐτίκα, τοὺς δὲ λαμπροτέρους καὶ ὕστερον:
Это не просто похороны, описанные здесь Мемноном. Дионисий, по–видимому, учредил первые гераклейские праздники в честь обожествленного Тимофея, которые отмечались с большой помпой, размеры которой во время правления Дионисия возрастали. Действительно, из Мемнона видно, что первый фестиваль был открыт конным ристанием. Тиран добавил потом еще гимнастику, драму и музыкальные состязания. Вероятно, что связи с Афинами способствовали развитию театра в Гераклее. Три вида состязаний, организованных в контексте этого культа, аналогичны тем, которые имели место позже в полисах, организовавших торжества в честь обожествленного царя, например, Птолемея I в Александрии или Селевка I в Илионе. Целью этих торжеств было не только празднование правления хорошего монарха, но и узаконение правления его преемника. Берве сравнивает этот тип торжеств с теми, которые организованы для героев или основателей города. Так что можно себе представить, что Тимофей прославился как основатель нового режима, новой эпохи в Гераклее. Его смерть, несомненно, стала для Дионисия поводом создать монархию, которую он намеревался основать в городе и которую он официально провозгласил в 306/5 году, когда получил титул басилея (ср. F 4, 6).
| Τὴν δὲ ἀρχὴν διαδεξάμενος Διονύσιος ηὔξησε ταύτην, Πέρσας ἐπὶ Γρανικῷ τοῦ Ἀλεξάνδρου μάχῃ καταγωνισαμένου καὶ παρασχόντος ἄδειαν τοῖς βουλομένοις αὔξειν τὰ ἑαυτῶν, τῆς τέως ἐμποδὼν πᾶσιν ἱσταμένης Περσικῆς ἰσχύος ὑποστελλομένης. Ὕστερον δὲ ποικίλας ὑπέστη περιστάσεις, μάλιστά γε τῶν τῆς Ἡρακλείας φυγάδων πρὸς Ἀλέξανδρον περιφανῶς ἤδη τῆς Ἀσίας κρατοῦντα διαπρεσβευομένων, καὶ κάθοδον καὶ τὴν τῆς πόλεως πάτριον δημοκρατίαν ἐξαιτουμένων. Δι´ ἅπερ ἐγγὺς μὲν κατέστη τοῦ ἐκπεσεῖν τῆς ἀρχῆς, καὶ ἐξέπεσεν ἂν εἰ μὴ συνέσει πολλῇ καὶ ἀγχινοίᾳ καὶ τῇ τῶν ὑπηκόων εὐνοίᾳ καὶ θεραπείᾳ Κλεοπάτρας τοὺς ἀπειληθέντας αὐτῷ πολέμους διέφυγε, τὰ μὲν ὑπείκων καὶ τὴν ὀργὴν ἐκλύων καὶ μεθοδεύων ταῖς ἀναβολαῖς, τὰ δὲ ἀντιπαρασκευαζόμενος. | Принявши державу, Дионисий увеличил ее. Александр в битве при Гранине разбил персов и предоставил всем желающим возможность увеличить свои владения, так как сила персов, стоявшая до того всем поперек пути, была сокрушена. Впоследствии он [Дионисий] перенес различные превратности, больше же всего, когда гераклейские изгнанники отправили к Александру, уже явно завладевшему Азией, послов и домогались возвращения домой и восстановления в их полисе свойственной их предкам демократии. Из–за этого он [Дионисий] был уже близок к тому, чтобы лишиться власти; и он потерял бы ее, если бы не избежал угрожавших ему войн благодаря большому благоразумию, сообразительности, благосклонности подданных и услугам, оказанным Клеопатре. Он сумел сделать это, отчасти успокоившись и смягчив гнев, отчасти же и приготовившись со своей стороны к отпору. |
τὴν δὲ ἀρχὴν διαδεξάμενος Διονύσιος:
Дионисий сменил брата в 337 году (ср. Диодор, XVI, 88, 5) и хотя он был назначен им как соправитель, он, казалось, не играл очень важную роль в управлении делами, однако смерть Тимофея привел его к власти. Его трон не оспаривался гераклеотами, но он быстро столкнулся с беспорядками, вызванными прибытием македонской армии в Азию.
ηὔξησε ταύτην, Πέρσας ἐπὶ Γρανικῷ τοῦ Ἀλεξάνδρου μάχῃ καταγωνισαμένου καὶ παρασχόντος ἄδειαν τοῖς βουλομένοις αὔξειν τὰ ἑαυτῶν, τῆς τέως ἐμποδὼν πᾶσιν ἱσταμένης Περσικῆς ἰσχύος ὑποστελλομένης:
Борьба Александра с персидским царем ввергла Гераклею в серьезный конфликт. Битва при Гранике, которая состоялась весной 334 года, является первым реальным упоминанием Мемнона о крупном событии в международной истории. Мемнон ничего не говорит о позиции Дионисия в борьбе двух великих держав. Ввиду разногласий между тираном и Александром по поводу гераклейских ссыльных, кажется, что Гераклея не перешла в македонский лагерь и весьма вероятно, что город сохранил свою традиционную верность персидской царской власти. Однако, хотя Дионисий не присоединился к македонской партии в битве при Гранике, он смог воспользоваться крахом персов. Поэтому представляется более разумным представить, что Дионисий официально не представлялся противником Ахеменидов, но было бы преувеличением говорить о лояльности, поскольку Дионисий никогда не пытался поддержать персов. Единственная причина, по которой он сопротивлялся македонскому давлению в Анатолии, заключалась в том, что он хотел утвердить автономию своего города.
После битвы при Гранике персидская власть была значительно ослаблена, и Александр провозгласил свое господство над всей Малой Азией. Его власть, однако, ограничивалась западным побережьем Анатолии, где персидская власть заменяется македонскими правителями, поскольку на севере он не осуществляет никакого контроля на практике. Это, вероятно, то, что Мемнон подразумевает, когда он пишет, что Граник был «поражением, которое позволило тем, кто хотел, увеличить свою власть, воспользовавшись уменьшением персидской власти, которая до этого не позволяла им всем делать это».
На самом деле организация завоеваний Александром выявляет некоторые слабые места, так как некоторые города и районы не подчиняются его власти, а наоборот, отстаивают свою независимость, отказываясь признавать власть македонского царя. Источники конкретно не упоминают территориальную экспансию бывших подданных Ахеменидов, которые воспользовались бы разгромом персов для увеличения своих территорий. Мне кажется, что слова Мемнона относятся не к «расширению», а скорее к «освобождению». Возможно, при персидском правлении показать эти претензии было труднее. Теперь же ситуация изменилась: царская власть ослаблена или даже уничтожена, а новая власть Александра оставляет дверь открытой для тех, кто хочет провозгласить свою независимость. Более того, Александр, хотя и позволил македонским правителям позаботиться о его недавних завоеваниях, продолжал преследование царя и не мог завершить подчинение этих территорий.
На севере Каппадокия и Пафлагония сопротивлялись вновь установленной мощи. После своего пребывания в Гордии Александр и его армия взяли на себя руководство Анкирой, и царь принял пафлагонских послов, которые предложили ему подчинение при условии, что они не примут гарнизона. Александр согласился, и Пафлагония осталась под юрисдикцией Калана, нового сатрапа Геллеспонтской Фригии (Курций, III, 1, 22-23; Арриан, Анабасис, II, 4, 1). Прибыв в Каппадокию, он назначил губернатором сатрапии Сабикта (Арриан, II, 4, 2, у Курция, II, 4, 1 Абистамена). Теперь выясняется, что в момент раздела сатрапий после смерти Александра Пафлагония и Каппадокия были непокорны (ср. Диодор XVIII, 3, 1). По сути, сопротивление этих двух регионов активизировалось с первых побед Александра. Ариарат не признал македонскую власть и захватил северную часть Каппадокии, конкретно Понтийскую Каппадокию вокруг Газиур (ср. Страбон, XII, 3, 15). Он, кажется, стремился, в первую очередь, утвердить свою автономию в регионе, несмотря на то, что он продолжал поддерживать персидских генералов, которым после победы Македонии при Иссе удалось бежать. То же верно и с пафлагонцами, которые, несмотря на подчинение некоторых племен, по–видимому, не хотят подчиниться македонянам. Более того, хотя эти два региона были базами для вербовки персов в армию, кажется, что царская власть во времена Ахеменидов осуществлялась там не так строго, как в других частях империи, хотя теоретически они ей подчинялись. Поражение при Гранике дало им возможность отстаивать свою независимость, как указал Мемнон.
Похоже, что Вифиния также выиграла от беспорядков после прибытия македонской армии в Малую Азию. Там управлял местный династ, Бас, но его связь с персидской властью трудно определить. Бриан считает, что теоретически он подчинялся власти Ахеменидов и зависел от сатрапии Геллеспонтской Фригии, но его отношения с центральной властью были противоречивы. Уничтожение царской власти дало ему возможность освободиться от сатрапской власти в 327 году. Бас сопротивляется наступлению, возглавляемому Каланом, македонским сатрапом, который пытался подчинить его царство.
В этом контексте Дионисий также кажется бойцом сопротивления, так как он никогда не признавал авторитет Александра. По словам Мемнона, он выиграл бы от поражения персов и увеличил бы свою силу. Однако у него не приводится каких–либо сведений о территориях, приобретенных Дионисием, или даже о том, когда эти операции проводились. Как справедливо отмечает Бурштейн, тиран Гераклеи в конце своего правления контролировал территорию, идущую на запад, в Вифинию, от реки Реб, то есть в регион Тинийской Фракии (см. F. 9.4), до Китора на востоке, в Пафлагонии (ср. F 4.9). Источники не дают никаких точных указаний относительно точной даты этих территориальных расширений, но Бурштейн считает, что завоевания Дионисия на западе должны быть датированы 327 г., поскольку тогда Бас, царь Вифинии, был слишком угрожаем македонянами, чтобы предохраняться от нападения со стороны Гераклеи.
ὕστερον δὲ ποικίλας ὑπέστη περιστάσεις:
Во время нашествия Александра Дионисию, несомненно, пришлось столкнуться с рядом проблем, но ничего не уточняется, по крайней мере, у Мемнона. Вполне вероятно, что деятельность македонян нарушила спокойствие Гераклеи.
Аристотель (Метеорологика, II, 8, 367a 1-2) упоминает землетрясение в Гераклее:
«Землетрясение уже наблюдалось в некоторых местах, и оно не прекращалось до тех пор, пока ветер, который его вызвал, не вышел, на виду у всех, и не вошел в верхнюю часть земли в виде шторма. Это то, что произошло совсем недавно в Гераклее, на Евксинском Понте, и на Священном острове, который является одним из островов, называемых островами Эола».
Единственная хронологическая ссылка, упомянутая здесь Аристотелем — это слово «недавно», и, как предложил Бурштейн, если принять датировку работы, предложенную комментаторами Аристотеля, нужно было бы поместить событие около 334 года, то есть во время высадки Александра в Азии.
μάλιστά γε τῶν τῆς Ἡρακλείας φυγάδων πρὸς Ἀλέξανδρον περιφανῶς ἤδη τῆς Ἀσίας κρατοῦντα διαπρεσβευομένων, καὶ κάθοδον καὶ τὴν τῆς πόλεως πάτριον δημοκρατίαν ἐξαιτουμένων:
Главной заботой Дионисия во время правления Александра была проблема ссыльных. Отказ Гераклеи принять сторону Александра тем более объяснялся тем, что Александр поддерживал демократические режимы и заставлял города привечать изгоев. На следующий день после победы при Гранике Александр предстал как освободитель греческих городов анатолийского побережья, а олигархии, поддерживаемые персами, были свергнуты в пользу демократических режимов. Получив Сарды от их сатрапа, Александр достиг Эфеса, куда персидский гарнизон бежал, когда македоняне победили. Он вернул изгнанных в их родные города, упразднил олигархию и восстановил демократическое правление (Арриан, I, 17). Депутаты Магнесии и Тралл пришли к нему, чтобы предложить ему подчинение своих городов, после чего победитель послал своего генерала Пармениона освободить города Эолии и Ионии от власти варваров с приказами уничтожить везде олигархию и восстановить демократию (Арриан, I, 18-1-2). Хиос был также вынужден принять обратно изгоев.
Политика царя Македонии по отношению к греческим городам делала его намерения предельно ясными, в том числе и для Дионисия, и тот не мог согласиться с возвращением тех, кто был изгнан его отцом и дядей, не говоря уже о восстановлении демократического правления. В этом отрывке есть первое реальное упоминание об изгнанниках, которые составляют важный элемент во внешних делах города. Изгнанники видели в Александре надежду на возвращение на родину. Они послали делегацию к македонскому царю, чтобы попросить его организовать их возвращение в Гераклею и восстановить в Гераклее наследственную демократию. По словам Аристотеля (Политика, V, 5, 3, 1304b 31-34) и Энея Тактика (XI, 10), в Гераклее изначально была демократия, но режим был быстро свергнут после его основания. Мемнон ставит это посольство на то время, когда Александр «уже со славой овладел Азией», что, безусловно, относится к окончательной победе Александра, которая стала очевидной вскоре после битвы при Гавгамелах, в конце 331 года. Именно в это время, по словам Плутарха, Александр принял титул царя Азии: «не было никаких сомнений, что после этой великой победы империя персов будет уничтожена без следа. Александр был признан царем всей Азии» (Александр, 34). В кратком рассказе Мемнона, безусловно, обработанном «стамеской» Фотия, характер ответа Александра не сформулирован, но, по словам Бурштейна, его сообщение подразумевает, что он удовлетворил просьбу изгнанников и отдал приказы об их возвращении и установлении демократического правления в Гераклее.
δι´ ἅπερ ἐγγὺς μὲν κατέστη τοῦ ἐκπεσεῖν τῆς ἀρχῆς:
Неповиновение Дионисия приказу Александра возвратить ссыльных, несомненно, поставило под угрозу его власть. Действительно, в 324 году декрет царя повелевал городам Греции принять своих изгнанников (Диодор, XVII, 109, 1 ; XVIII, 8, 2; Курций, X, 2, 4; Юстин, XIII, 5, 2). Несомненно, Дионисию стало известно об угрозе, которую могло представлять для него возвращение Александра из похода, особенно если он был осведомлен о слухах о том, что Александр планировал провести экспедицию на Понт.
καὶ ἐξέπεσεν ἂν εἰ μὴ συνέσει πολλῇ καὶ ἀγχινοίᾳ καὶ τῇ τῶν ὑπηκόων εὐνοίᾳ:
По словам Мемнона, Дионисию удалось избежать гнева Александра, и он объяснил свою удачу несколькими факторами. Прежде всего, тиран смог сохранить свою власть благодаря, в частности, поддержке своих подданных: гераклеоты, и в частности сторонники Дионисия, не были заинтересованы в удовлетворении просьб изгоев. Они могли потерять свое имущество, свое социальное положение, приобретенное в основном путем изгнания противников первыми тиранами. Эта широкая народная поддержка позволила ему сосредоточиться на внешних угрозах, а не на внутренних политических волнениях. Без сомнения, его личные качества позволили ему возбудить страх перед своими подданными относительно возможного возвращения изгоев и риска попадания в сферу влияния македонян.
καὶ θεραπείᾳ Κλεοπάτρας τοὺς ἀπειληθέντας αὐτῷ πολέμους διέφυγε:
Другим фактором, на который ссылался Мемнон, были дипломатические отношения, установленные Дионисием с Клеопатрой, сестрой Александра, дочерью Филиппа II Македонского и Олимпиады. Упоминание о Клеопатре довольно удивительно, ибо Мемнон ничего не говорит о том, как тиран Гераклеи сумел с ней связаться, и как, согласно краткому рассказу нашего историка, ей удалось заступиться перед братом за Дионисия. Без сомнения, переговоры с сестрой царя надо поместить после того, как последняя вернулась из Македонии, около 325 г., когда, по словам Плутарха (Александр, 68, 3), она и ее мать Олимпиада разделили правление: «Олимпиада и Клеопатра, объединившись против Антипатра, разделили между собой страны Европы; Олимпиада взяла Эпир, и Клеопатра Македонию». В то время Олимпиада забрасывала сына письмами, в которых она жаловалась на Антипатра, обвиняя его в том, что он не верен Александру. Царь, независимо от того, имел ли он какие–либо реальные подозрения в отношении старого генерала, попросил его присоединиться к нему в Азии и решил послать Пердикку навстречу ему (Арриан, Анабасис, VII, 12, 6 ; Плутарх, Александр, 39).
По словам Штейна, сестра царя, возможно, была своего рода шпионом для своего брата в Македонии, чтобы следить за деятельностью регента Македонии, и если уж Клеопатра беспрекословно слушалась своего брата, то по этой причине она могла ходатайствовать перед ним за Дионисия. Однако, кажется странным, что тирану Гераклеи удалось наладить отношения с правлением Македонии, поскольку он не признал власть Александра, который, возможно, уже в то время, осудил его за отказ принять отверженных. Вероятно, было бы более логично, если бы Дионисий сблизился с правлением Антипатра в Македонии, так как последнему, казалось, были противны александровы эксцессы. По словам Плутарха (Александр, 49), регент Македонии начал бояться гнева Александра, который казнил Пармениона в 330 году. Однако Дионисий получил помощь Клеопатры в то время как он не был в хороших отношениях с Антипатром. Тем не менее влияние принцессы Аргеадов, безусловно, не следует недооценивать, так как последовательность событий, как правило, доказывает, что она имела значительное влияние. Разве она не была окружена женихами после смерти своего брата, среди которых был и Пердикка? В 308 году Антигон убил ее, опасаясь, что она будет представлять политическую опасность, если выйдет замуж за Птолемея (Diodorus, XX, 37, 4).
τὰ μὲν ὑπείκων καὶ τὴν ὀργὴν ἐκλύων καὶ μεθοδεύων ταῖς ἀναβολαῖς, τὰ δὲ ἀντιπαρασκευαζόμενος:
Качества Дионисия вполне проявлялись в его отношениях с потенциальным врагом. Мы не знаем, как выражалась его «хитрость», но он, вероятно, был достаточно хорошим оратором, чтобы вести переговоры с царем Македонии и суметь убедить его не начинать наступление против Гераклеи. Мемнон сообщает, что он «уступил по некоторым пунктам», не уточняя содержания этих уступок, которые, тем не менее, как представляется, имели мало последствий, поскольку после этих переговоров изгнанники не вернулись в Гераклею. Надо представить, что Дионисий затянул с некоторыми обещаниями, о которых наверняка слышал Мемнон, ссылающийся на «тактику проволочек». Вероятно, Дионисий смог воспользоваться новыми притязаниями Александра, который теперь считал себя преемником Ахеменидов. С этой точки зрения Дионисий мог представить себя в качестве потенциального союзника, настаивая на своей прошлой верности великому царю. Дионисий, несомненно, надеялся, что Александр может быть более примирительным, чем персы, которые признали личную власть его семьи в Гераклее.
Лидер Гераклеи, однако, был осторожен и готов к возможному македонскому наступлению, поскольку он по–видимому создал оборонительные средства. Он, конечно, ожидал нападения со стороны Александра, или, скорее, одного из его новых македонских сатрапов, особенно, если он давал обещания, которых не собирался исполнять. Благодаря своим личным качествам Дионисий смог предотвратить возвращение демократии в Гераклею. Не умаляя его качеств государственного деятеля, следует также подчеркнуть, что обстоятельства были благоприятными для него, поскольку македонские сатрапы столкнулись с рядом трудностей и с сопротивлением. Но случилось трагическое событие, которое положило конец угрозе Александра против Гераклеи.
| Ἐπεὶ δὲ ἢ † θανάτῳ ἢ νόσῳ κατὰ Βαβυλῶνα γεγονὼς Ἀλέξανδρος τὸν βίον διέδραμεν, εὐθυμίας μὲν ὁ Διονύσιος ἄγαλμα τὴν ἀγγελίαν ἀκούσας ἱδρύσατο, παθὼν τῇ πρώτῃ προσβολῇ τῆς φήμης ὑπὸ τῆς πολλῆς χαρᾶς ὅσα ἂν ἡ σφόδρα λύπη δράσειε· μικροῦ γὰρ περιτραπεὶς εἰς τὸ πεσεῖν ὑπήχθη καὶ ἄνους ὤφθη γενόμενος. | Когда Александр окончил жизнь в Вавилоне, то ли от насильственной смерти, то ли от болезни, Дионисий, услышан весть об этом, поставил статую Евтимии и при первом слове известия так сильно взволновался от большой радости, как волнуются при сильной скорби. Ведь он был даже близок к тому, чтобы впасть в безумие, и казался лишившимся рассудка. |
ἐπεὶ δὲ ἢ † θανάτῳ ἢ νόσῳ κατὰ Βαβυλῶνα γεγονὼς Ἀλέξανδρος τὸν βίον διέδραμεν:
Мемнон, похоже, не знает истинной причины смерти Александра, и его рассказ отражает тайну, которая висит над смертью царя. Либо следует признать, что он воспроизводил сомнения своего источника, либо надо предположить, что он обращался к нескольким источникам, которые ссылались на различные традиции. Следовательно, причиной смерти Александра является либо болезнь (νσσωι), либо неестественная смерть. Последнюю причину, однако, трудно определить, потому что текст Мемнона представляет собой проблему. Орелли исправляет θανάτωι (смерть) на φαρμάκωι (яд), в то время как Шефер предлагает θανάτωι βιαίωι (насильственная смерть). Анри объясняет, что его перевод «раненый» должен пониматься в смысле убийства, неестественной смерти. Однако, мне кажется, предпочтительнее следующая интерпретация: «и когда Александр, прибыв в Вавилон, умер неестественной смертью (от яда или насильственным путем) или от недуга». Перевод Анри предполагает, что смерть завоевателя был следствием ранения в бою, но, на мой взгляд, он не отражает другие теории, а именно, тот факт, что он был якобы убит. С другой стороны,«насильственная смерть» может быть истолкована как следствие травмы, и в этом случае рассматриваются все возможности (Александр был ранен во многих боях и особенно на Гидаспе в 326 г. Ср. Юстин, XII, 8, 4-6; 9, 12-13). Смерть Александра до сих пор является предметом дискуссий, и здесь нет никакого вопроса о разгадке этой великой тайны, которой занимались выдающиеся специалисты.
Источники, которые предполагают, что Александр заболел до своей смерти, сами зависят от царских эфемерид, своего рода официального бюллетеня, несомненно, написанного секретарем–канцлером империи Евменом Кардийским. В этом журнале фазы болезни Александра регистрируются с 3 по 13 июня 323 года. Согласно этой версии, болезнь царя будет только усугубляться, пока не станет причиной его смерти (см. Диодор, XVII, 117; Арриан VII, 25, 26; Юстин ХII, 13, 6-10 ; 14,1-9; 15, 16.1; Плутарх, Александр, 76). Однако есть и другая версия смерти Александра, согласно которой царь был отравлен Кассандром, который лишь исполнил указание своего отца Антипатра (Арриан, VII, 27, Диодор, XVII, 118). Плутарх (Александр, 75 лет) сообщает, что некоторые историки сообщают о насильственной и мучительной смерти: царь, выпив, как сообщается, кубок, был охвачен мучительной болью. Эта традиция, которая подчеркивает подозрения в отравлении, не считается заслуживающей доверия Плутархом, который считает, что замечания этого рода отражают стремление некоторых сделать смерть завоевателя похожей на трагедию. Следовательно, Мемнон в своем кратком докладе о смерти Александра хорошо отражает эти расхождения (которые, возможно, существовали) по истинным причинам смерти царя Македонии.
εὐθυμίας μὲν ὁ Διονύσιος ἄγαλμα τὴν ἀγγελίαν ἀκούσας ἱδρύσατο… καὶ ἄνους ὤφθη γενόμενος.
Мемнон предлагает особенно красочные сцены. По его словам, Дионисий был охвачен почти бредовой радостью, когда получил известие о смерти Александра. По словам Бурштейна, он основал в Гераклее культ Евфимии, чтобы отпраздновать то, что символизировало для него освобождение. Реакция Дионисия кажется ненамного преувеличенной, если не признать, насколько реальной была угроза со стороны македонского царя правлению тирана. Облегчение Дионисия равносильно страхам за будущее своего города. Смерть Александра, должно быть, значила для него и конец угрозы, исходящей от ссыльных. Царь умер, изгои и их требования исчезли вместе с ним.
| Περδίκκα δὲ τῶν ὅλων ἐπιστάντος οἱ μὲν τῆς Ἡρακλείας φυγάδες πρὸς τὰ αὐτὰ καὶ τοῦτον παρώξυνον, Διονύσιος δὲ ταῖς ὁμοίαις μεθόδοις χρώμενος ἐπὶ ξυροῦ ἀκμῆς πολλοὺς κινδύνους κατ´ αὐτοῦ συστάντας πάντας διέδρασεν. Ἀλλ´ ὁ μὲν Περδίκκας ὑπὸ τῶν ἀρχομένων μοχθηρὸς γεγονὼς ἀνῄρηται, καὶ αἱ τῶν φυγάδων ἐλπίδες ἐσβέννυντο, Διονυσίῳ δὲ πανταχόθεν τὰ πράγματα πρὸς τὸ εὐδαιμονέστερον μετεβάλοντο. | Когда во главе всего стал Пердикка, изгнанники из Гераклеи стали и его побуждать к тому же. Пользуясь теми же прежними средствами и находясь в критическом положении, Дионисий избежал всех многочисленных ополчившихся на него опасностей. Пердикка, который вел себя постыдно, погиб от руки подданных, и надежды изгнанников рухнули вместе с ним. Для Дионисия же дела во всех отношениях переменились к лучшему. |
Περδίκκα δὲ τῶν ὅλων ἐπιστάντος:
Когда Пердикка захватил всю власть, изгои Гераклеи тоже хотели подтолкнуть его в том же направлении, но Дионисий, используя те же методы, едва избежал многочисленных опасностей, окружавших его. И Пердикка, став свирепым, был убит теми, кем он командовал; надежды изгоев исчезли, в то время как дела Дионисия претерпели счастливые перемены во всех отношениях.
Мемнон предполагает, что Пердикка не соблюдал условия наследования, как это было решено при смерти Александра. В 323 году в Вавилоне были назначены сатрапы для управления различными сатрапиями, которые составляли великую империю покойного царя. Во главе наследия Александра были поставлены Пердикка, Антипатр и Кратер, которые, согласно завещанию, «составили своеобразный триумвират». В то время как Антипатр получил сатрапию Европы, Пердикка был назван хилиархом Азии и в теории все сатрапии Азии были подчинены ему. Что касается Кратера, то его назвали простатом двух царей, Филиппа III Арридея и Александра IV. Он отвечал не за осуществление полномочий, а только за представительство правителей. Однако, он не был в Вавилоне на момент смерти Александра, и он никогда не исполнял своих функций, тем более, что цари были рядом с Пердиккой. В результате фактически именно Пердикка взял на себя обязанности, официально возложенные на Кратера, и его поведение по отношению к другим диадохам быстро приоткрыло завесу над его претензиями на управление империей Александра в одиночку (Арриан, FGrH 2B 156 F 1, 3; Дексипп, FGH 2A 100 F 1, 3-4; Юстин, XII, 4, 5; Диодор, XVIII, 2, 4).
οἱ μὲν τῆς Ἡρακλείας φυγάδες πρὸς τὰ αὐτὰ καὶ τοῦτον παρώξυνον, Διονύσιος δὲ ταῖς ὁμοίαις μεθόδοις χρώμενος ἐπὶ ξυροῦ ἀκμῆς πολλοὺς κινδύνους κατ´ αὐτοῦ συστάντας πάντας διέδρασεν:
Облегчение Дионисия при объявлении о смерти Александра было недолгим, так как в отношении ссыльных и демократических реставраций Пердикка вскоре стал проводить политику, аналогичную политике покойного царя. Вскоре гераклейские изгнанники подошли к нему, как ранее к Александру, и представились с той же просьбой, а именно, организовать их возвращение в Гераклею. При разделе в Вавилоне сатрапии были распределены между главными генералами Александра. Антигон получил сатрапии в Западной Анатолии (Великую Фригию, Ликию и Памфилию), Леоннату была поручена Геллеспонтская Фригия (Диодор, XVIII, 3,1; Юстин, XIII, 4, 16; Курций, 10, 2; Арриан, FGrH 2B 156 F 1.6; Дексипп, FGrH 2A 100 F 8.2), и Евмен из Кардии получил Пафлагонию и Каппадокию. Однако Евмен встретил трудности, так как эти районы не были подчинены Александром, особенно Каппадокия, которой управлял персидский династ по имени Ариарат. Леоннат и Антигон, соседние губернаторы, были проинструктированы Пердиккой присоединиться к Евмену для того, чтобы помочь ему войти во владение его сатрапиями (Плутарх, Евмен, 3, 2). Но его приказ остался лишь на бумаге, ибо первый умер в 322 году, а второй воздержался от вмешательства (Плутарх, Евмен, 3, 3). Согласно Уиллу, Пердикка намеревался объединить всю империю Александра под своим контролем и пожелал продолжить завоевательные труды Александра. Следовательно, Каппадокия и Пафлагония казались ему прекрасной возможностью проявить себя в качестве завоевателя, и он быстро пришел на помощь к Евмену в 322 году, чтобы тот мог взять под свой контроль еще непокоренные сатрапии (Arrien, FGrH 2B 156 F 1. 11). Он победил Ариарата и поставил Евмена во главе сатрапии (Диодор, XVIII, 16, 1-3 ; Плутарх, Евмен, 3, 6-7; Аппиан, Mithr. 8, 25; Юстин, XIII, 6, 1).
Гераклея оказалась в центре нестабильного региона, под угрозой Пердикки, который мог в любой момент вмешаться против тирана на основе требований изгоев. Фактически, подчинение этих территорий заняло время, и Пердикка остался в регионе, чтобы организовать свои новые завоевания и дать им македонскую администрацию (Диодор, XVIII, 16, 3 ; Плутарх, Евмен, 3,7). Дионисий был, конечно, рад видеть, что Пердикки покидает Каппадокию весной 321 года ради Восточной Писидии, чтобы подчинить ларандийцев и исавров (Диодор, XVIII, 22, 1-8). По словам Мемнона, лидер Гераклеи смог использовать те же методы, что и с Александром. Значит ли это, что он в очередной раз применил свою хитрость и смог сформировать решающие союзы? Хотя рассказ гераклейского историка не дает подробностей о средствах, используемых Дионисием для достижения своих целей, возможно, из–за неудачного вмешательства в текст со стороны Фотия, кажется, что, тем не менее тиран Гераклеи добился желаемого успеха, так как изгнанники не были возвращены в город.
ἀλλ´ ὁ μὲν Περδίκκας ὑπὸ τῶν ἀρχομένων μοχθηρὸς γεγονὼς ἀνῄρηται:
Опять же, обстоятельства были выгодны Дионисию, поскольку напряженность между македонянами положила конец угрозе, представляемой Пердиккой. Последний, из–за своих военных действий и поведения, которое Мемнон подытоживает словом μοχθηρός (несносный), вызвал подозрение у своих коллег, которые вскоре объединились против него. Первая напряженность появилась вскоре после экспедиции Пердикки в Каппадокию и Пафлагонию. Последний обвинил Антигона в неспособности помочь Евмену, считая его бездействие несоблюдением его, пердикковых приказов. Антигон был, в теории, в подчинении у Пердикки, который был назначен хилиархом Азии. Пердикка решил привлечь его к суду, в ответ на обвинения против него, вероятно, летом 321 года (Диодор, XVIII, 23, 4). Последний решил покинуть Азию и присоединился к Кратеру и Антипатру в Этолии, в конце 321 года. Там Антигон раздул подозрения своих коллег, осудив воинственные намерения Пердикки против них. Он сказал им, что хилиарх готовился вторгнуться в Македонию, и что он отказался от Никеи, дочери Антипатра, чтобы жениться на Клеопатре, сестре Александра (Диодор, XVIII, 23-25).
Новости, принесенные Антигоном, вызвали разрыв между Пердиккой и другими его коллегами из «триумвирата». Отказ от Никеи был личным оскорблением Антипатру, но это также означало, что Пердикка вступил в союз со своим давним врагом Олимпиадой, которая всегда оспаривала власть Антипатра в Македонии. Союз между Пердиккой и Клеопатрой был тем более тревожен, что он показал стремление хилиарха: женившись на представительнице Аргеадов, он лично связал себя с законными преемниками Александра, Филиппом II и Александром IV, и другим диадохам стало ясно, что Пердикка скоро будет претендовать на все наследие своего посмертного шурина (ср. Диодор XVIII, 23).
Однако угрозы, представляемые Пердиккой, стали еще более серьезными, когда он решил напасть на Птолемея, которого он обвинил в том, что тот увез тело Александра в Египет (Диодор, XVIII, 25, 6). Война стала неизбежной, и пока Кратер, Антипатр и Антигон пробирались в Азию, которая была вверена Евмену, Пердикка взял путь с юга в Египет против Птолемея. Судьба Пердикки была предрешена во время экспедиции. Действительно, его операции провалились, и его неудачи вызвали недовольство среди его войск. В результате в окрестностях Мемфиса он стал жертвой заговора, составленного его старшими офицерами во главе с Пифоном. Он был убит в 320 г. в своей палатке, Селевком и Антигеном (Юстин, XIII, 8, 1-2; 8, 10; Арриан, FGrH 2B 156 F 1.28; Диодор, XVIII, 33, 1-36, 5; Непот, Евмен, 5.1; Плутарх, Евмен, 5-7) за два дня до известия о победе Евмена над Кратером (Плутарх, Евмен, 8, 2).
καὶ αἱ τῶν φυγάδων ἐλπίδες ἐσβέννυντο, Διονυσίῳ δὲ πανταχόθεν τὰ πράγματα πρὸς τὸ εὐδαιμονέστερον μετεβάλοντο:
Гибель Пердикки положила конец угрозе, исходящей от изгоев, которые вновь увидели, что тот, кто мог бы вернуть их в родной город, исчез. Однако Бурштейн считает, что союз между Дионисием и Кратером (F 4.4) не позволил Пердикке оказать поддержку изгнанникам. Итак, намерения диадохов в отношении ссыльных были, конечно, не так опасны для Гераклеи, как во времена Александра, и вполне вероятно, что единственная поддержка диадохов для изгнанников оставалась на уровне деклараций (Диодор, XVIII, 23, 1-3).
| Ἡ δὲ πλείστη ῥοπὴ τῆς εὐδαιμονίας ὁ δεύτερος αὐτῷ κατέστη γάμος. Ἠγάγετο μὲν γὰρ Ἄμαστριν, αὕτη δὲ ἦν Ὀξάθρου θυγάτηρ· ἀδελφὸς δὲ ἦν οὗτος Δαρείου, ὃν καθελὼν Ἀλέξανδρος Στάτειραν τὴν αὐτοῦ θυγατέρα γυναῖκα ἠγάγετο, ὡς εἶναι τὰς γυναῖκας ἀλλήλαις ἀνεψιάς, ἔχειν δέ τι πρὸς ἑαυτὰς καὶ φίλτρον ἐξαίρετον, ὃ τὸ συντρόφους ὑπάρξαι ταύταις ἐνέφυσεν. Ἀλλὰ ταύτην τὴν Ἄμαστριν Ἀλέξανδρος, ὅτε Στατείρᾳ συνήπτετο, Κρατερῷ (τῶν φιλουμένων ἦν οὗτος ὡς μάλιστα) συναρμόζει. Ἀλεξάνδρου δὲ ἐξ ἀνθρώπων ἀποπτάντος, καὶ Κρατεροῦ πρὸς Φίλαν τὴν Ἀντιπάτρου ἀποκλίναντος, γνώμῃ τοῦ λιπόντος Διονυσίῳ ἡ Ἄμαστρις συνοικίζεται. | Наибольшее значение в этом благополучии имел его второй брак. Ведь он женился на Амастриде. Она была дочерью Оксатра, который был братом Дария. Разбив Дария, Александр женился на его дочери Статире. Таким образом, эти женщины были двоюродными сестрами. Они были связаны необыкновенной дружбой, так как получили вместе воспитание и вместе жили. Александр отдает эту Амастриду в жены Кратеру, который был любимейшим из его приближенных. Когда же Александр умер, а Кратер проявил склонность к дочери Антипатра Филе, Амастрида становится женой Дионисия, с согласия покинувшего ее Кратера. |
ἡ δὲ πλείστη ῥοπὴ τῆς εὐδαιμονίας ὁ δεύτερος αὐτῷ κατέστη γάμος. Ἠγάγετο μὲν γὰρ Ἄμαστριν, αὕτη δὲ ἦν Ὀξάθρου θυγάτηρ· ἀδελφὸς δὲ ἦν οὗτος Δαρείου:
Брак Дионисия на Амастриде привел его в верхние эшелоны мира. Имя его первой жены неизвестно, но от этого первого брака родилась дочь (F 4.6). Вполне вероятно, что Дионисий был в то время вдовцом. Амастрида была дочерью Оксатра, брата Дария III (Страбон, XII, 3, 10), и Гераклея была связана с династией Ахеменидов этим браком. Мемнон дает нам подробную информацию о браках, организованных Александром в Сузах между его главными генералами и дочерями персидской аристократии, чтобы воссоздать историю Амастриды и прояснить условия, при которых персидская принцесса была вынуждена вступить в брак с тираном Гераклеи.
ὃν καθελὼν Ἀλέξανδρος Στάτειραν τὴν αὐτοῦ θυγατέρα γυναῖκα ἠγάγετο:
Мемнон неточно рассуждает о смерти Дария III, так как он был убит не от рук Александра, а вследствие заговора высокопоставленных персидских сановников. Александр победил Дария на поле боя при Гавгамелах в октябре 331 г., в результате чего великий царь бежал в Мидию. Но только в 330 году Ахеменид нашел смерть. Дарий бежал в Экбатаны и вскоре был убит сатрапом Бактрии, Бессом.
ἀλλὰ ταύτην τὴν Ἄμαστριν Ἀλέξανδρος, ὅτε Στατείρᾳ συνήπτετο, Κρατερῷ (τῶν φιλουμένων ἦν οὗτος ὡς μάλιστα) συναρμόζει:
В феврале 324 года в Сузе состоялись браки Кратера с Амастридой и Александра со Статирой. Его главные генералы Гефестион, Пердикка, Птолемей, Селевк, а также десятки старших офицеров женились на персидских девушках. Свадьбы стали поводом официально признать уже состоявшиеся браки 10 000 македонян. Эти союзы были ответом на стремление Александра объединить Европу и Азию, основную цель его политики. Эти смешанные браки между македонской элитой и персидской аристократией были призваны скрепить два мира, чтобы создать универсальную империю. Он сам инициировал слияние, женившись на Роксане, от которой не отказался. Мемнон называет женой Александра Статиру, старшую дочь Дария, как Диодор (XVII, 107), Плутарх (Александр, 70), Курций Руф (IV, 5, 1) и Юстин (XII, 10, 9). Напротив, у Арриана она предстает как Барсина (Анабасис VII, 4) или Арсина (у Фотия р. 68 b. 7). Арриан рассказывает, что, по словам Аристобула, Александр женился на другой персидской принцессе, Парасатиде, дочери Артаксеркса III Оха (Anabasis, VII, 4; Arrian apud Photius p. 68 b. 7). Что касается Амастриды, то у Арриана она названа Амастриной (Анабасис VII, 4), у Диодора Аместридой (XX, 109.7), но свидетельство Страбона (XII, 3, 10) и монеты подтверждают мемнонову версию. Свадьба была пышной и стала большим праздником.
ὡς εἶναι τὰς γυναῖκας ἀλλήλαις ἀνεψιάς, ἔχειν δέ τι πρὸς ἑαυτὰς καὶ φίλτρον ἐξαίρετον:
Мемнон настаивает на привязанности друг к другу двух персидских принцесс, возможно, для дальнейшего повышения престижа Дионисия, который тем самым был связан с династией Ахеменидов и косвенно с Аргеадами. Он стал в некотором роде равным тем великим генералам Александра, которые женились на принцессах из одной из величайших династий на Востоке.
Ἀλεξάνδρου δὲ ἐξ ἀνθρώπων ἀποπτάντος, καὶ Κρατεροῦ πρὸς Φίλαν τὴν Ἀντιπάτρου ἀποκλίναντος, γνώμῃ τοῦ λιπόντος Διονυσίῳ ἡ Ἄμαστρις συνοικίζεται:
В 322 году Антипатр выдал свою дочь Филу за Кратера, который помогал ему во время Ламийской войны (Диодор, XVIII 18, 8). Кратеру пришлось развестись со своей женой Амастридой, потому что Антипатр, конечно, не хотел, чтобы его дочь была на втором месте после персиянки. Согласно Бурштейну выражение «с согласия покинувшего ее Кратера» предполагает, что именно он устроил этот брак. Связи между Пердиккой и Дионисием были, конечно, установлены в контексте войны, и союз был скреплен его браком с Амастридой. Этот союз можно объяснить напряженностью, которая существовала в то время между преемниками Александра, потому что для Кратера и его союзников было выгодно иметь город на своей стороне. Стратегическое положение этого города и флот, который он имел, были активами накануне вторжения в Азию (ср. F 4. 6).
| Ἐξ οὗ ἐπὶ μέγα ἡ ἀρχὴ αὐτῷ διήρθη πλούτου τε περιβολῇ τῇ διὰ τῆς ἐπιγαμίας προστεθείσῃ καὶ ἰδίᾳ φιλοκαλίᾳ· καὶ γὰρ καὶ τὴν τοῦ Διονυσίου πᾶσαν ἐπισκευὴν τοῦ Σικελίας τυραννήσαντος αὐτὸν ἐπῆλθεν ἐξωνήσασθαι, τῆς ἀρχῆς ἐκείνου διαφθαρείσης. | С этого времени держава Дионисия сильно увеличилась, как благодаря полученному приданому, так и благодаря его собственному благоразумию. Затем Дионисию пришло в голову скупить все достояние того Дионисия, который был тираном в Сицилии, после того, как была уничтожена его власть. |
ἐξ οὗ ἐπὶ μέγα ἡ ἀρχὴ αὐτῷ διήρθη πλούτου τε περιβολῇ τῇ διὰ τῆς ἐπιγαμίας προστεθείσῃ καὶ ἰδίᾳ φιλοκαλίᾳ:
Дионисий имел фамильное состояние, которое возросло благодаря действиям отца и дяди в хозяйственных делах, а также прежде всего благодаря конфискации имущества противников режима (ср. F 3.1). Его состояние еще увеличилось, когда он женился на Амастриде. Кратер, безусловно, дал Дионисию приданое, чтобы заинтересовать его. Это приданое могло быть дано Кратеру Оксатром или Александром в 324 году за Амастридой.
καὶ γὰρ καὶ τὴν τοῦ Διονυσίου πᾶσαν ἐπισκευὴν τοῦ Σικελίας τυραννήσαντος αὐτὸν ἐπῆλθεν ἐξωνήσασθαι, τῆς ἀρχῆς ἐκείνου διαφθαρείσης:
Кажется, что Дионисий шиковал на это приданое. Однако, в отличие от своего отца, Клеарха, он оставался рядом со своими подданными и вел себя скорее как добрый король (ср. F 4, 8). Вероятно, тот факт, что он женился на персидской принцессе, оправдывал его желание жить по–царски и дать своей жене образ жизни, достойный его звания. Бурштейн предполагает, что он снова занял старый дворец своего отца, несомненно, украшенный обстановкой, которая принадлежала Дионисию Старшему и его сыну, Дионисию Младшему, тиранам Сиракуз. Вполне вероятно, что он приобрел ее у Тимолеонта, который захватил ее в 343 году (Диодор, XVI, 70, 1-2; Плутарх, Тимолеонт, 13, 3; ср. Менандр, F 24 Edmonds).
| Οὐ ταῦτα δὲ μόνον αὐτῷ τὴν ἀρχὴν ἐπεκράτυνεν, ἀλλὰ καὶ εὐπραγία καὶ εὔνοια τῶν ὑπηκόων, καὶ πολλῶν ὧν οὐκ ἐκράτει πρότερον ἡ κυριότης. Καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι λαμπρῶς συμμαχήσας, ὁπότε τὴν Κύπρον ἐπολιόρκει, τὸν ἀδελφιδοῦν Πτολεμαῖον (στρατηγὸς δὲ οὗτος ἦν τῶν περὶ τὸν Ἑλλήσποντον) φιλοτιμίας ἀμοιβὴν εὕρατο παρὰ Ἀντιγόνῳ γαμβρὸν λαβεῖν ἐπὶ θυγατρί· ἡ δὲ παῖς ἐκ προτέρων ἦν αὐτῷ γεγενημένη γάμων. Οὕτω γοῦν εἰς μέγα δόξης ἀνελθὼν καὶ τὸν τύραννον ἀπαξιώσας τὸ βασιλέως ἀντέλαβεν ὄνομα. | Не только это укрепляло его власть, но также и деятельное расположение подданных и многих, кто раньше не был под его властью. Дионисий блестяще сражался вместе с Антигоном, владевшим Азией, когда тот осаждал Кипр; он стремился как бы в вознаграждение за свое рвение устроить через Антигона брак своей дочери с его племянником Птолемеем (последний же был стратегом областей, расположенных у Геллеспонта); это была дочь Дионисия от первого брака. Достигнув, таким образом, большой славы и считая недостойным носить имя тирана, он вместо этого принял имя царя. |
οὐ ταῦτα δὲ μόνον αὐτῷ τὴν ἀρχὴν ἐπεκράτυνεν, ἀλλὰ καὶ εὐπραγία καὶ εὔνοια τῶν ὑπηκόων:
Мемнон сообщает, что Дионисий расширил свою территорию по разным случаям: воспользовавшись персидским крахом (F 4.1), по случаю его брака с Амастридой (F 4. 5) и, наконец, в контексте дипломатических отношений с Антигоном. Территории уже были увеличены во время Клеарха (F 1.2) приобретением Киероса, и Тимофей, вероятно, внес свой вклад, распространив гераклейские владения на остров Тиний (F 3.2). Трудно определить, когда Дионисий завладел территориями, которые находились под его контролем в конце его жизни. Однако, Бурштейн говорит о том, что Дионисий расширил свои владения во время борьбы против Евмена и Полисперхонта и что лидер Гераклеи был союзником Кратера в войне против Пердикки, но смерть последнего не положила конец военным действиям. Антипердиккова коалиция диадохов продолжала борьбу против бывшего сторонника Пердикки, Евмена, который был оставлен в Азии, чтобы замедлить высадку войск Антипатра из Европы.
Следовательно, Дионисий воспользовался бы оккупацией Каппадокии войсками Антигонидов и преследованием Евмена Антигоном через верхние сатрапии, чтобы расширить свою территорию. Говорят, что он преуспел в захвате земель за рекой Биллай, в Пафлагонии, а потом городов Тиоса, Кромны, Сезама и Китора (ср. Memnon F 4.6; Strabon, XII, 3, 10). Биттнер также упоминает Архироессу, которая, кажется, платит дань Гераклее (Архироесса называется «платящей подать» у Домиция Каллистрата FGrH 433 F 6).
καὶ πολλῶν ὧν οὐκ ἐκράτει πρότερον ἡ κυριότης:
Отрывок о «многих, кто раньше не был под его властью», безусловно, относится к местности, на которой жили мариандийцы, но также и к территориальным приобретениям Дионисия и его предшественников, которые включали не только города, но и территории, населенные коренным населением, несомненно, мариандийцами. После смерти Дионисия его царство простиралось от реки Реб на западе и до Китора на Востоке (ср. F 4.1). Тиний (или Тинийская Фракия) был занят мариандийцами, организованными в деревнях, и не включал греческих городов. На востоке, с другой стороны, четыре города (Тиос, Кромна, Сезам и Китор), которые образовали город Амастриду, были милетскими колониями. Бурштейн отмечает, что, учитывая различный статус этих популяций, Дионисий, безусловно, не применял к каждой из них одинаковые административные правила. Жители гераклейских владений в Вифинии были мариандийцами, поэтому их рассматривали как подданную популяцию. Греческие города, согласно Низе, безусловно, считались собственностью Дионисия, но они были связаны с Гераклеей договором и сохраняли свою внутреннюю автономию. Создав Амастриду посредством синойкизма, вдова Дионисия, конечно, рассматривала эти города как полностью подвластные ее воле, как царице, и ее власть, конечно, контролирует внутреннюю политику города. Следовательно, необходимо признать, что, хотя некоторые из этих городов вышли из гераклейской области в определенное время, они все же находились под контролем Гераклеи во время Дионисия.
καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι λαμπρῶς συμμαχήσας, ὁπότε τὴν Κύπρον ἐπολιόρκει:
Датировка союза тирана Гераклеи с Антигоном проблематична, так как этот отрывок породил в наше время несколько интерпретаций. По словам Мемнона, союз между Дионисием и Антигоном был заключен, когда диадох контролировал Азию. Антигон прибирал контроль над Азией постепенно, но у Мемнона он может занимать положение, которое он занял после реорганизации империи Александра в Трипарадисе в 320 году. Действительно, гибель Пердикки и Кратера, двух главных членов «триумвирата» привела к новому разграничению полномочий. Антигон сохранил прежние сатрапии и был нагружен ведением войны против Евмена, союзника умершего Пердикки, после того как македоняне приговорили его к смертной казни за убийство Кратера (Диодор, XVIII, 40, 1; Плутарх, Евмен, 8, 2; Юстин, XIII, 8, 10). С этой целью Антипатр назначил Антигона стратегом царских войск от имени Александра IV и Филиппа Арридея, которая должность предлагала диадоху военные ресурсы всей империи. Но, несомненно, именно назначение функций «стратега Азии» дало ему практически неограниченный контроль над азиатскими делами, что должно привлечь наше внимание, ибо, возможно, именно к этому новому положению Антигона относится пассаж Мемнона.
Однако для этой ссылки на контроль Антигона над Азией можно предусмотреть другую дату. Речь идет о победе диадоха над Евменом зимой 316/315 г. В ходе войны против бывшего союзника Пердикки Антигон, начиная с 320 г. вмешивался против сатрапов Малой Азии и быстро установил контроль над анатолийскими регионами. В 316/5 г. он сумел уничтожить Евмена и тем самым стал единственным хозяином всех регионов от Малой Азии до Ирана. И может быть именно на этот период указывает Мемнон, когда он пишет об Антигоне как владыке Азии (Ἀντιγόνωι δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι). В свете этих толкований нужно признать, что участие Дионисия в военной операции на Кипре вместе с Антигоном могло состояться или около 320 г., или около 316/315 г. или даже в 306 г., когда засвидетельствовано местопребывание Антигонидов на Кипре.
Керст считает, что Дионисий участвовал в осаде острова под предводительством Деметрия, сына Антигона. В рамках борьбы с Птолемеем диадох поручил своему сыну атаковать позиции лагидов на Кипре, и эти операции состоялись в 306 году. Слово συμμαχέω не обязательно означает «бороться», как предлагает Анри, но его также можно понимать как «помощь» или «союзничество». В этом случае не нужно понимать, что Дионисий сражался бок о бок с Антигоном, а просто, что он оказал помощь его делу, вероятно, отправив флот для поддержки операций Деметрия.
Это предположение отвергалось Биллоузом, который считал, что это неправда, поскольку Дионисий умер в 306/5 г. (Diodore, XX, 77, 1). Он добавляет, что в источниках нет ничего, чтобы предположить, что он умер на Кипре. Мне кажется, что аргументы Биллоуза достаточно слабы, чтобы полностью отвергнуть предложение Керста, поскольку Дионисий мог сражаться на острове, а затем вернуться в Гераклею. Однако я могу лишь согласиться с его выводами, поскольку Мемнон сообщает, что за свои заслуги тиран был вознагражден. По словам гераклейского историка, Полемей, племянник Антигона женился по этому поводу на дочери Дионисия. Этот брак, по–видимому, имел место в 314 году, когда Полемей действовал в регионе. Поэтому награда за хорошую службу Дионисия на Кипре, то есть союз двух молодых людей, могла быть присуждена только после операций, за которые Дионисий должен был быть вознагражден. Кроме того, соглашаясь, что принятие Дионисием царского титула в 306 г. следует интерпретировать как ухудшение отношений между Дионисием и Антигоном, или, по крайней мере как послание, направленное диадоху для утверждения независимости Гераклеи, становится трудно понять задействование гераклейского лидера в военных операциях, проводимых Антигонидами в то время. Хотя отношения между двумя династами были не совсем враждебными (ср. F 4.9 о назначении Антигона «опекуном» детей Дионисия), они должны были быть менее продуктивными, чем в начале. Следовательно, необходимо предложить более верхнюю дату для установления дипломатических связей между тираном Гераклеи и диадохом.
Дройзен предложил исправить текст Мемнона и читать «Тир» вместо «Кипр». Это предложение было принято Берве и Бурштейном, которые, следуя за Дройзеном, полагали, что именно за его помощь против Тира в 314 году Дионисий вошел в семью Антигонов. Поправка Дройзена основана на его интерпретации слова συμμαχήσας, которое может быть истолковано как означающее «альянс». Тогда Антигон был в состоянии войны с коалицией, образованной другими диадохами, которые считали, что претензии Антигонидов противоречили их собственным интересам. По этому поводу Биллоуз считает, что нет необходимости исправлять текст, так как осада Кипра Антигоном засвидетельствована, хотя и кратко, другим источником, не Мемноном. Действительно, фрагмент Арриана указывает на присутствие Антигонидов на Кипре в то время, когда преемники Александра объединились для борьбы против их общего врага момент: Пердикки.
Также в контексте войны против Пердикки были установлены связи между Кратером и Дионисием (см. F 4. 4). Когда Пердикка принял решение пойти против Птолемея, он поручил Евмену не допустить пересечения Геллеспонта войсками с севера, когда сам он взял путь в Египет. Когда его намерения стали очевидны, Антипатр и Кратер решили вести свои войска в Азию. Они провели синедрион на Геллеспонте, чтобы организовать ответный поход, и было решено, что Неоптолем будет сопровождать Кратера с частью войска в погоне за Евменом в Каппадокии, в то время как Антипатр будет преследовать Пердикку в направлении юга (Диодор, XVIII, 29, 6). Хотя присутствие Антигона на этом военном совете не подтверждается источниками, Биллоуз тем не менее предполагает, что Антигон там был. На этой встрече ему было бы поручено принять меры против сил Пердикки на Кипре, с тем чтобы сохранить позиции Лагидов, которые, если бы они попали в руки их общего противника, могли бы служить ему в качестве базы. Сохранение этого важного источника военно–морских сил, поэтому было возвращено Антигона и было, конечно, частью общей стратегии по борьбе с Пердиккой. Единственное указание на эту кампанию можно найти у Арриана (FGrH 2B 156 F 1.30: «Антигон был вызван с Кипра»). Арриан упоминает только присутствие Антигона на Кипре, но его версия подтверждается Мемноном, если предположить, что последний ссылается на операции 320 г. Читая рассказ нашего историка, Биллоуз предполагает, что Дионисий присоединился к Антипатру и Кратеру на Геллеспонте, где он принял участие в военном совете, затем он был поставлен под командование Антигона, которого он сопровождал со своим собственным флотом на Кипр. Получается, слово «рвение» у Мемнона можно понять так, что Дионисий оказал услугу диадоху в смысле «активной службы», во время которой он отличился. Эта интерпретация Биллоуза кажется мне самой привлекательной, но она требует нового толкования выражения Ἀντιγόνωι δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι, основанного на предположении, что синхронизация датирования Мемнона является точной, если не принимать, что союз между двумя династиями датируется «грубо» с того времени, когда Антигон был назначен стратегом Азии. Действительно, он находился на Кипре за некоторое время до конференции в Трипарадисе, но оба события происходят в том же году. Однако, если Мемнон считает, что Антигон контролирует Азию до проведения операций против острова, это нужно уточнить.
Слово κατέχω (владею) не обязательно означает, что союзник Дионисия был хозяином всей Азии, как это происходит, особенно после смерти Евмена. Тем самым пассаж Мемнона, вероятно, относится к ситуации Антигона в 320 году. В F 4.3 я развила причины, по которым Пердикка навлек гнев со стороны своих коллег. Антигон предпочел присоединиться к Кратеру и Антипатру в Европе в конце 321 года, чтобы не появляться перед Пердиккой. После возникновения напряженности, возможно уже ощутимой, между тремя членами «триумвирата», Антигон вернулся в Азию (первая половина года 320?) с небольшой вооруженной силой, не дожидаясь, когда Кратер и Антипатр примут решение, остановить или нет амбиции Пердикки. По словам Биллоуза, по прибытии в Малую Азию сатрапы Карии и Лидии покинули сторону Пердикки и присоединились к Антигону, за ними вскоре последовали ионийские города, во главе которых был Эфес (Арриан, FGH 2B 156 F 1. 25-26). Итак, вероятно, что Мемнон указывает на этот период, когда он пишет καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι, поскольку присоединение Лидии, Карии и Ионии сделало Антигона владыкой западного побережья Малой Азии. В свете этой интерпретации пассажа Мемнона мне кажется, что датирование осады Кипра, предложенная Биллоузом, наиболее вероятна, тем более, что этот фрагмент является продолжением других фрагментов (4.3-4.4). По общему признанию, хронология, установленная по порядку последовательности фрагментов, не является определяющим элементом, подтверждающим, что под осадой Кипра действительно подразумевается осада 320 г., потому что в F 4.3 Мемнон упоминает о смерти Пердикки прежде союза с Кратером, о котором говорится в F 4.4. Более того, поскольку Кратер умер раньше хилиарха Азии, совершенно очевидно, что хронология, установленная по очередности фрагментов, не является абсолютной, особенно если текст подвергся вмешательству Фотия.
Тем не менее мне кажется, что история Мемнона сообщает о создании цепочки союзов, заключенных Дионисием Гераклейским и диадохами в контексте войны против Пердикки. Мемнон представляет, как Дионисий, сперва угрожаемый Пердиккой (4.3), в конечном итоге преуспевает в увеличении своей власти, сначала браком с Амастридой, который привел его в верхние сферы власти того времени (4.4). 4.5), затем военным союзом с Антигоном, который позволил ему увеличить его царство (4.6). Так что присутствие Дионисия при Антигоне в 320 году знаменует начало дружеских отношений между двумя мужами, закрепленных позже браком. Что касается принятия царского титула Дионисием (4.6), то это свидетельствует об утверждении его независимости против притязаний других диадохов и, в частности, Антигона. Этот фрагмент, вероятно, обобщенный Фотием, показывает эволюцию отношений между двумя мужами. Он также показывает на заднем плане увеличение власти Дионисия во время его правления между 320 годом, который знаменует собой начало его процветающей внешней политики и последним годом его правления в 306 году, когда Дионисий официально охарактеризовал ситуацию, фактически приняв титул царя. В результате в конце своей жизни Дионисий превратил свой город в настоящее царство, которое больше не было государством, управляемым незаконным режимом, введенным несколько лет назад его отцом.
τὸν ἀδελφιδοῦν Πτολεμαῖον (στρατηγὸς δὲ οὗτος ἦν τῶν περὶ τὸν Ἑλλήσποντον) φιλοτιμίας ἀμοιβὴν εὕρατο παρὰ Ἀντιγόνῳ γαμβρὸν λαβεῖν ἐπὶ θυγατρί· ἡ δὲ παῖς ἐκ προτέρων ἦν αὐτῷ γεγενημένη γάμων:
Интерпретация Дройзеном участия Дионисия в осаде Тира, безусловно, учитывает тот факт, что племянник Антигона Полемей действовал в качестве стратега Геллеспонта в период антигоновских операций в Тире. Вполне вероятно, что Дионисий помогал во время войны против Пердикки, а также облегчил труды Полемея, когда последний действовал в регионе. Напомним, что в Трипарадисе Антигону было поручено ведение войны против Евмена. В 316/315 году он захватил того, кто был осужден македонской армией за смерть Кратера и убил его. Со смертью бывшего сторонника Пердикки Антигон взял под свой контроль Азию. Однако, его деятельность вскоре вызвала беспокойство у его коллег, и в начале 314 года диадохи сколотили коалицию против Антигона (Диодор, XIX, 57, 1-2; Юстин, XV, 1, 1-3; Аппиан, Syr. 53). Антигон отверг требования своих оппонентов и заявил о готовности вести против них войну. Тогда Кассандр послал войска в Каппадокию, чтобы отстоять свои права на регион (Диодор, XIX, 57, 4) и Антигон поручил своему племяннику Полемею дать отпор вражеской армии из Каппадокии (Диодор, XIX, 68, 6) и занять позицию на Геллеспонте, чтобы предотвратить переправу Кассандра и его войск (Диодор, XIX, 57). После восстановления контроля над Каппадокией Полемей направился к Геллеспонт вдоль черноморского побережья через Пафлагонию и Вифинию. Вероятно, во время своих операций в регионе племянник Антигона женился на дочери Дионисия, тем самым скрепив союз между домом Гераклеи и домом Антигонидов. Цель соглашения заключалась в том, чтобы отблагодарить Дионисия за его прошлую деятельность на Кипре. Однако не исключено, что тиран в очередной раз помог своему старому союзнику либо тем, что облегчил Полемею доступ в регион (ср. Диодор, XIX 61, 5), либо снова внес свой вклад предоставлением кораблей.
Племянник Антигона, после своего маршрута до Гераклеи, возобновил путь к Геллеспонту и, положив конец войне Зипойта Вифинского против Халкедона и Астака, привел всех троих в альянс с Антигоном перед отъездом в Ионию в конце 314 г., где он прекратил осаду Эритреи Селевком (Диодор, XIX, 60, 2-4; ср. XIX, 58, 6). Однако, этот союз между Дионисием и Антигоном, скрепленный браком между Полемеем и дочерью тирана, несомненно, был ослаблен, когда Антигонов племянник предал своего дядю (Диодор, XX, 19, 2) и попытался заключить союз с Кассандром (Диодор, XX, 19, 2), прежде чем был, наконец, убит Птолемеем I в 309 г. (Диодор, XX, 27, 3).
οὕτω γοῦν εἰς μέγα δόξης ἀνελθὼν καὶ τὸν τύραννον ἀπαξιώσας τὸ βασιλέως ἀντέλαβεν ὄνομα:
Дионисий еще при жизни сумел добиться того, что его власть была признана Антигоном, всемогущим правителем Азии. Однако он почувствовал необходимость более полно утвердить свою независимость, провозгласив себя царем. Дата, когда Дионисий получил царский титул, была зафиксирована в 306 или 305 г., по–видимому, за несколько месяцев до его смерти. Его притязания реализовались в переломный период, ознаменовавший приход великих эллинистических царств. Действительно, именно в 306 году Антигон сам принял царский титул после победы своего сына Деметрия на Кипре против сил Птолемея. Претензии Антигона угрожали другим диадохам, ибо тем самым Антигон утверждал себя преемником Александра (Diodorus XX, 53, 1-4; Plutarch, Demetrios, 18, 2-2 ; Justin XV, 2, 10-13; ср. Plutarch, Demetrios, 34, 4; Phylarch, FGrH 2A 81 F 31). Итак, Дионисий, следуя за другими диадохами, взял титул басилея, чтобы предстать в качестве истинного монарха своего царства, что означает для Антигона, что он был ему равным, а не одним из его подданных.
Бурштейн считает, что это провозглашение свидетельствует об ухудшении отношений между Дионисием и Антигоном. Эта точка зрения, на мой взгляд, является дополнительным аргументом в пользу исключения того факта, что Дионисий участвовал в осаде Кипра в 306 г. Этот исследователь подчеркивает, что Дионисий должен всегда опасаться, что Антигон может использовать свою политику «освобождения греческих городов» против него. Следствием этого дистанцирования связей между Гераклеей и Антигоном были бы дипломатические подкаты Дионисия к бывшим врагам Антигона и в частности к Лисимаху. Верно, что в F 4.9 Мемнон сообщает, как Лисимах заботился о Гераклее и детях Дионисия в 302 г., и в F 5. 3 в 284 году Лисимаху удается взять Гераклею под свой контроль, злоупотребляя сыновьями Дионисия напоминанием им о любви, которую он испытывал к их отцу. Однако отношения с Антигоном не должны были полностью ухудшиться, поскольку он был одним из лиц, отвечавших за заботу об интересах детей Дионисия (F 4.8; ср. F 4.9).
Дионисий занял свое место в преемственности своего брата, так как он не стремился скрыть свою власть под демократическим фасадом. Он выпустил монеты со своим именем: ΔΙΟΝΥΣΙΟΥ. На реверсе Геракл воздвигает трофей, который, безусловно, символизирует победы лидера во внешнеполитических делах. Однако на монетах его не называли царем. Возможно, он умер вскоре после своего провозглашения и не успел выпустить новую валюту. Его вдова, с другой стороны, будет называться на монетах царицей: ΑΜΑΣΤΡΙΟΣ ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ. По словам Биттнер, поскольку его власть была признана его подданными, необходимо, безусловно, говорить о режиме Дионисия как о монархии или, точнее, как о царской власти. Аристотель, среди прочего, выделил два типа монархий на основе того, приняли ли или нет этот режим его подданные.
| Φόβων δὲ καὶ φροντίδων ἐλευθεριάσας καὶ ταῖς καθημεριναῖς τρυφαῖς ἐκδιαιτηθεὶς ἐξωγκώθη τε τὸ σῶμα, καὶ τοῦ κατὰ φύσιν πολὺ πλέον ἐλιπάνθη. Ὑφ´ ὧν οὐ μόνον περὶ τὴν ἀρχὴν ῥᾳθύμως εἶχεν, ἀλλὰ καὶ ἐπειδὰν ἀφυπνώσειε, βελόναις μακραῖς τὸ σῶμα διαπειρόμενος (τοῦτο γὰρ ἄκος μόνον τοῦ κάρου καὶ τῆς ἀναισθησίας ὑπελείπετο) μόλις τῆς κατὰ τὸν ὕπνον καταφορᾶς ἐξανίστατο. | Освободившись от страхов и забот и живя в постоянных наслаждениях, он растолстел и стал противоестественно тучным. Из–за этого он не только стал легкомысленным в отношении управления, но и, когда засыпал, просыпался от тяжелого сна лишь покалываемый длинными остриями (это средство стало единственным лекарством от сонливости и отупения). |
φόβων δὲ καὶ φροντίδων ἐλευθεριάσας:
Мемнон ничего не говорит о делах Дионисия с момента заключения брачного союза с Антигоном. Бурштейн предполагает, что Гераклея, возможно, поддерживала свою колонию Каллатис, которая восстала против Лисимаха в 313 году (Диодор, XIX, 73). Однако он сам указывает, что Диодор прямо не упоминает о присутствии гераклейских войск, а лишь указывает на то, что наряду с фракийцами и скифами Каллатис получал только помощь Антигона. Так что нет никаких признаков того, что Дионисий снова был вовлечен в операции своего союзника.
Похоже, что Гераклеи процветали и ему больше не угрожала никакая внешняя угроза. Мемнон также не упоминает о каких–либо попытках ссыльных вернуться в родной город. Однако в этом вопросе Бурштейн предполагает, что Кассандр, враг Антигона, вероятно, пытался возродить враждебность изгоев, чтобы оказать давление на Дионисия. Он основывал свою аргументацию на том, что Менандр, друг Деметрия Фалерского, сторонник Кассандра в Афинах, представил пьесу «Рыбаки», где он вводит гераклейских изгнанников (Menander, FF 13-29 Edmonds).
Пьеса Менандра должна, тем не менее, привлечь наше внимание, потому что Дионисий представлен там как отвратительный и тучный тиран, который похож на мемнонов портрет монарха в конце его правления.
καὶ ταῖς καθημεριναῖς τρυφαῖς ἐκδιαιτηθεὶς ἐξωγκώθη τε τὸ σῶμα, καὶ τοῦ κατὰ φύσιν πολὺ πλέον ἐλιπάνθη… μόλις τῆς κατὰ τὸν ὕπνον καταφορᾶς ἐξανίστατο:
Образ Дионисия в передаче Мемнона происходит из его источника, Нимфида, и хотя он несомненно, преувеличен, он должен, тем не менее, представлять собою часть истины. Афиней приводит нимфидово и менандрово описание Дионисия и ясно, что последний не пощажен традицией. У Менандра он сравнивается со свиньей. Нимфид, с другой стороны, сообщает об эпизоде с иглами подробнее, чем Мемнон: последний, безусловно, суммировал оригинальную работу своего источника. Мне кажется, что если бы версия была более полной, Фотий сообщил бы об этом полностью, потому что он, кажется, очень заинтересован в этого рода описаниях. Рассказ Элиана (H. V. IX, 13) также, безусловно, происходит из Нимфида, поскольку он сообщает версию, почти идентичную версии историка Гераклеи третьего века.
Образ Дионисия в конце его правления более нюансирован, чем Тимофея. Гераклейская традиция сохранила преимущества его царствования, но смогла сохранить элементы, делающие персонажа отличным от идеального человека. Однако этот образ, переданный Нимфидом, как представляется, представляет типичные черты, найденные в портрете злого тирана, который печется лишь о своих собственных интересах, оставляя государственные дела ради удовольствий. Палладий (Эпиграммы, X, 54) приписывает его смерть последствиям ожирения. Так что хотя его портрет был более негативным, чем портрет его брата, Дионисий умер от естественных причин и не был убит сторонниками демократии. Тем не менее качества гераклейского лидера признаются Нимфидом, так как Афиней, который воспроизводит его слова, сообщает, что Дионисий отличался, несмотря ни на что, от своих предшественников своей мягкостью и человечностью.
Nymphis FGrH 3B 432 F 10 apud. Athenaeum, XII 549 a-c: «Нимфид Гераклейский в двенадцатой книге сочинения «О Гераклее» говорит, что Дионисий, сын Клеарха, первого тирана Гераклеи, также ставший тираном своей родины, постепенно настолько заплыл жиром вследствие роскоши и ежедневного обжорства, что от чрезмерной тучности стал задыхаться и страдать от удушья. Поэтому врачи предписали, когда он глубоко заснет, загонять ему в бока и в живот тонкие длинные иглы. Пока иголка проходила через жировые складки, она не причиняла боли, но если ей удавалось добраться до свободного от жира слоя, тиран пробуждался. Когда он принимал посетителей, то прикрывался деревянным ящиком, выставляя одну голову и пряча остальные части тела, и так разговаривал с собеседниками. Тем не менее он умер, прожив пятьдесят пять лет, из которых тридцать три года был тираном, и он превосходил всех прежних тиранов мягким характером и кротостью».
Menander, F 21-23 (Edmonds) apud Athenaeum, XII, 549 c-d: «действительно, это была большая свинья, лежащая на морде. И снова: он наслаждался роскошью — но так, что он не будет наслаждаться ею долго. А дальше еще: я желаю для себя лишь одного — и это мне кажется единственной счастливой смертью — лежать на спине с этими тоннами жира, почти не говоря ни слова, задыхаясь, объедаясь и говоря: я гнию от удовольствия».
Palladias Epigrammes, X, 544: «обжорство — не единственная причина смерти, но крайнее ожирение часто имеет аналогичный результат. Дионисий, тиран Гераклеи Понтийской, свидетельствует об этом, ибо это поразило его».
| Τεκνωσάμενος δὲ τρεῖς παῖδας ἐκ τῆς Ἀμάστριος, Κλέαρχον, Ὀξάθρην καὶ θυγατέρα ὁμώνυμον τῇ μητρί, μέλλων τελευτᾶν ταύτην τε τῶν ὅλων δέσποιναν καταλιμπάνει καὶ τῶν παίδων κομιδῇ νηπίων ὄντων σύν τισιν ἑτέροις ἐπίτροπον, βιοὺς μὲν ἔτη εʹ καὶ νʹ, ὧν ἐπὶ τῆς ἀρχῆς † λʹ ἐγνωρίζετο, πρᾳότατος ἐν αὐτῇ, ὡς εἴρηται, γεγονὼς καὶ τὸ χρηστὸς ἐπίκλησιν ἐκ τῶν ἠθῶν ἐνεγκάμενος, καὶ πολὺν πόθον τοῖς ὑπὸ χεῖρα καὶ πένθος λιπών. | От Амастриды у Дионисия было трое детей — Клеарх, Оксатр и дочь, названная по имени матери. Будучи близок к смерти, он оставляет Амастриду госпожой всего государства и вместе с некоторыми другими опекуншей детей, которые были в нежном возрасте; он умер, прожив 55 лет, из которых у власти был 30. Как говорят, в правлении он был снисходительным и получил за свой нрав прозвище Хреста. Своею смертью он вызвал у народа сильное горе и плач. |
τεκνωσάμενος δὲ τρεῖς παῖδας ἐκ τῆς Ἀμάστριος, Κλέαρχον, Ὀξάθρην καὶ θυγατέρα ὁμώνυμον τῇ μητρί:
У Амастриды и Дионисия было трое детей. Их дочь имела то же имя, что и ее мать. Что касается сыновей, первый был назван, как это часто бывает в греческих семьях, именем его деда по отцовской линии, Клеарха, отца Дионисия, а второй получил имя своего деда по материнской линии, Оксатра, отца Амастриды и брата Дария III. Судьба молодых людей освещается в 5.1-5.3, но мы не знаем, что стало с дочерью тирана.
μέλλων τελευτᾶν ταύτην τε τῶν ὅλων δέσποιναν καταλιμπάνει καὶ τῶν παίδων κομιδῇ νηπίων ὄντων σύν τισιν ἑτέροις ἐπίτροπον:
После смерти Дионисий оставил у власти Амастриду. В F 5.4 Мемнон сообщает, что Лисимах восхищался тем, как Амастрида управляла своим доменом (ἀρχὴν), в который входили Тиос, Амастрида и Гераклея. Поэтому необходимо представить себе, следуя Бурштейну, что, провозгласив себя басилеем, Дионисий намеревался отстаивать свои притязания не только на Гераклею, но и на завоеванные им территории. Эта гераклейская империя переопределила власть, как она была учреждена Клеархом. Желание последнего основать династию было успешным и, безусловно, превзошло его ожидания. Между 364 и 306 гг. политический режим города развивался. Первый тиран основал незаконную власть только над городом, и Дионисий превратил эту власть в монархию, принятую всеми и простирающуюся за пределы города.
Сыновья Дионисия были еще несовершеннолетними, но были связан с доменом. Для обеспечения их наследования был создан регентский совет во главе с Амастридой, которая сохранила титул басилиссы. Среди этих лиц был и Антигон (ср. 4.9), что, однако, кажется странным, если признать, что отношения между диадохом и монархом Гераклеи были разорваны. Амастрида, однако, была назначена государыней, и поэтому, хотя она должна была заботиться об интересах своих сыновей, нет никаких свидетельств того, что вдова Дионисия была регентом или опекуном своих сыновей, каким Сатир был для своих племянников. Действительно, последовательность событий показывает, что царица позволила своим сыновьям управлять Гераклеей, но с ее согласия.
βιοὺς μὲν ἔτη εʹ καὶ νʹ, ὧν ἐπὶ τῆς ἀρχῆς † λʹ ἐγνωρίζετο:
Дионисий умер в 306/5 г. после 32 лет правления согласно Диодору (XVI, 88, 5 и XX, 77, 1), в то время как Нимфид приписал ему 33 года правления (FGrH 3B 432 F 10). Таким образом, Мемнон отличается от своего источника тем, что он дает только 30 лет правления Дионисию. По словам Бурштейна, годы правления Нимфида считаются инклюзивными и поэтому считает, что необходимо отказаться от даты смерти Дионисия 304 г. в то время как 30 лет у Мемнона, по его словам, являются результатом ошибки. Диодор, кажется, считает первый год между 337 и 336 гг. и последний год между 306 и 305 гг., давая 32 года действительного правления. Что касается Нимфида, то он учитывает первый год, в котором Дионисий пришел к власти, то есть 337 г., и подсчитывает, что Дионисий умер в свой 33‑й год правления, то есть в 305 г. Другими словами, Нимфид не учитывает количество лет действительного правления, но включает даты начала и окончания. Так что даже если бы Дионисий начал править в самом конце 337 года, Нимфид посчитал бы его как год правления. С другой стороны, замечание Бурштейна о Мемноне мне кажется оправданным, и надо признать, что гераклейский историк ошибся в подведении итогов своего источника, если только не ошибся Фотий.
πρᾳότατος ἐν αὐτῇ, ὡς εἴρηται, γεγονὼς καὶ τὸ χρηστὸς ἐπίκλησιν ἐκ τῶν ἠθῶν ἐνεγκάμενος, καὶ πολὺν πόθον τοῖς ὑπὸ χεῖρα καὶ πένθος λιπών:
Как и у его брата, правление Дионисия ценилось и поддерживалось народом (ср. F 4. 6). Несомненно, его дипломатическая деятельность, благодаря которой ему удалось обеспечить безопасность Гераклеи, получила еще большее признание, поскольку угрозы, которые, как представляется, висели над городом, были многочисленны в его царствование. Во время его правления экономическая деятельность Гераклеи, казалось, процветала, особенно торговля в Эгейском море и северном побережье Евксинского Понта. Все его качества принесли ему прозвище «Хрест» (добрый), но прежде всего они характерны для того, кого древние считали хорошим царем. Погребение монарха было, безусловно, грандиозным, как оно было организован и для Тимофея, и запечатлели блестящее правление, которое привело Гераклею в самый блестящий альянс.
| Οὐδὲν δὲ ἧττον καὶ μετὰ τὴν ἐκείνου ἐξ ἀνθρώπων ἀναχώρησιν τὰ τῆς πόλεως πρὸς εὐδαιμονίαν ἐφέρετο, Ἀντιγόνου τῶν τε παίδων Διονυσίου καὶ τῶν πολιτῶν οὐ παρέργως προνοουμένου. Ἐκείνου δὲ πρὸς ἕτερα τὰς φροντίδας τρεψαμένου, Λυσίμαχος πάλιν τῶν περὶ Ἡράκλειαν καὶ τῶν παίδων ἐπεμελεῖτο, ὃς καὶ Ἄμαστριν ποιεῖται γυναῖκα. Καὶ κατ´ ἀρχὰς μὲν λίαν ἔστερξε, πραγμάτων δὲ αὐτῷ προσπεσόντων αὐτὴν μὲν ἐν Ἡρακλείᾳ λείπει, αὐτὸς δ´ εἴχετο τῶν ἐπειγόντων. Εἰς Σάρδεις δὲ μετ´ οὐ πολὺν χρόνον, τῶν πολλῶν πόνων ῥαΐσας, μετεπέμψατο ταύτην, καὶ ἔστεργεν ὁμοίως. Ὕστερον δὲ πρὸς τὴν † θυγατέρα Πτολεμαίου τοῦ Φιλαδέλφου (Ἀρσινόη δὲ ἦν ὄνομα) τὸν ἔρωτα μεταθείς, διαζυγῆναι τὴν Ἄμαστριν αὐτοῦ παρέσχεν αἰτίαν καὶ καταλιποῦσαν τοῦτον καταλαβεῖν τὴν Ἡράκλειαν. Ἐγείρει δὲ αὕτη παραγενομένη καὶ συνοικίζει πόλιν Ἄμαστριν. | После его ухода от людей дела города шли ничуть не хуже, так как Антигон ревностно заботился и о детях Дионисия и о гражданах его государства. Когда же он обратился к другим делам, Лисимах стал заботиться и о делах Гераклеи и о детях Дионисия. Он женился на Амастриде и вначале сильно ее полюбил, но когда у него появились другие дела, он оставил ее в Гераклее, сам же занялся неотложными делами. Вскоре, однако, преодолев многие трудности, он пригласил ее в Сарды и любил по–прежнему. Впоследствии Лисимах полюбил дочь Птолемея Филадельфа (имя же ей было Арсиноя) и доставил Амастриде повод для развода с ним, а также к тому, чтобы, оставив его, занять Гераклею. Возвратившись, она основала и населила город Амастриду. |
μετὰ τὴν ἐκείνου ἐξ ἀνθρώπων ἀναχώρησιν:
По словам Берве, выражение «после его ухода от людей» относится к обожествлению. Как и его брат, Дионисий был объектом культа, который, по словам Бурштейна, все еще наблюдался в 284 году, во время свержения тирании. Тираны Гераклеи покинули мир живых, чтобы присоединиться к богам, и теперь получают религиозные почести. Сыновья Клеарха смогли трансформировать тиранию, добросовестно управляя своими подданными. Народная поддержка, которой они пользовались при жизни, не заканчивалась их смертью: отныне гераклеоты посредством поклонения выражали свою благодарность умершим государям. Вероятно, что культ обожествленного Дионисия был организован в рамках новых празднеств, добавленных к тем, которые были учреждены по смерти Тимофея.
οὐδὲν δὲ ἧττον (…) τὰ τῆς πόλεως πρὸς εὐδαιμονίαν ἐφέρετο:
Экономическое процветание Гераклеи продолжалось после смерти Дионисия, и, в частности, в рамках совместного правления Клеарха и Оксатра. Мемнон сообщает в F 11, 1, что Гераклея послала золото в Византий, когда тот подвергся нападению кельтов, что говорит о том, что тираны не обчистили город, но наоборот. Кроме того, Бурштейн отметил, что нумизматические источники фиксируют крупномасштабный выпуск медных монет в начале 3‑го века, что свидетельствует об экономической экспансии города в этот период.
Ἀντιγόνου τῶν τε παίδων Διονυσίου καὶ τῶν πολιτῶν οὐ παρέργως προνοουμένου:
Кажется, что Антигон был выбран Дионисием ради заботы о своих детях (см. F 4.8). Смерть Дионисия дала ему мотив пригласить себя в Гераклею и утвердить свое влияние на город. Бурштейн предполагает, что Антигон появился в городе, чтобы показать свое хорошее отношение к наследникам Дионисия и его подданным. Что касается Амастриды, оставленной во главе города ее покойным мужем в 305 году, у нее, конечно, не было средств, чтобы противостоять ему каким–либо образом, и, по словам Бурштейна, она, вероятно, отдала себя под защиту, предложенную ей Антигоном. Однако при нем была утверждена монархическая власть, о чем свидетельствуют монеты с надписью ΑΜΑΣΤΡΙΟΣ ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ.
ἐκείνου δὲ πρὸς ἕτερα τὰς φροντίδας τρεψαμένου:
Мемнон довольно расплывчато относится к «заботам», которыми занимался Антигон и тем самым дал Лисимаху возможность пригласить себя в свою очередь в Гераклею. Этот отрывок относится к событиям 302-301 годов. В 302 году Антигон сделал основные приготовления в Азии для восстановления империи Александра. Его амбиции привели его оппонентов, Лисимаха, Кассандра, Селевка и Птолемея, к созданию коалиции против Антигонидов (Diodorus, XX, 106; XXI, 1-2). Летом 302 года Лисимах вторгся в Северо–Западную Малую Азию с частью армии Кассандра, которая действовала в Греции против позиций Деметрия. Города региона быстро перешли на его сторону (Диодор, XX, 107-108) и вполне вероятно, что именно в этот период Амастрида вступила в контакт с Лисимахом. Союз между ними принял форму военной помощи, которую Амастрида оказала силам диадоха зимой 302/301 года, когда последний занял квартиры на равнине Салония, к югу от Гераклеи, после того, как был отбит Антигоном. Город предоставил Лисимаху войска и припасы (Диодор, XX, 109, 6-7), которые были отбиты Антигоном.
Λυσίμαχος πάλιν τῶν περὶ Ἡράκλειαν καὶ τῶν παίδων ἐπεμελεῖτο:
Союз между Лисимахом и Амастридой принял гораздо более формальный поворот, так как он был скреплен брака после того как монарх прибыл в Вифинию (Диодор, XX, 109, 6-7). Это замечание, которое имеет тенденцию представлять союз Лисимаха с Амастридой как брак по любви, безусловно, происходит из источника Мемнона, Нимфида. Однако очевидно, что этот союз носил прежде всего прагматический характер. Гераклея и ее порт имели для Лисимаха стратегическую важность, что позволило ему связать Азию, где стояла его армия, с его владениями в Европе, и его позиция давала ему контролировать маршрут, по которому Селевк, его союзник, должен был двинуться с Востока. Этот брак имел также символическое значение, поскольку, соединившись с персидской принцессой, племянницей Дария III, Лисимах, несомненно, надеялся придать законность своим притязаниям на ахеменидские территории, которые завоевал Александр (ср. Диодор, XX, 109, 6-7; Арриан, Анабасис, VII, 4, 5 об Александре как наследнике Ахеменидов). Кроме того, брак легитимировал, хотя и косвенный, контроль Лисимаха над Гераклеей, в глазах Антигона, который, конечно, думал, что у него есть какое–то право контролировать город, поскольку он наблюдал за городом после смерти Дионисия. Что касается Амастриды, то она закрепила свой город в привилегированном положении в Анатолии в случае победы ее нового мужа.
Белох на основе Полиэна (VI, 12) считает, что в этом союзе родился некий Александр. Однако Якоби отвергает это предположение. Он считает, что Местрида, упоминаемая у Полиэна, может быть одрисской женой Лисимаха, которую Павсаний (1, 10, 4) называет матерью Александра. Тем не менее Гейер отмечает, что Лисимах вполне мог иметь двух сыновей с одинаковым именем, родившихся от разных матерей.
πραγμάτων δὲ αὐτῷ προσπεσόντων αὐτὴν μὲν ἐν Ἡρακλείᾳ λείπει, αὐτὸς δ´ εἴχετο τῶν ἐπειγόντων:
По словам Бурштейна, Лисимах провел зиму со своими войсками на равнине Салонии, но поместил гарнизон в Гераклее, чтобы обезопасить это место. Его противники вскоре атаковали его позиции в Азии. Действительно, его недавние завоевания на западе были отвоеваны. Гарнизон Лисимаха в Эфесе был изгнан Деметрием, который также сумел взять под контроль Боспор (Диодор, XX, 108, 3; 111, 3). К этим неудачам добавилась потеря части войск под командованием генерала Плистарха, которого Кассандр послал к нему как участник коалиции против Антигона: только трети из этих подкреплений, первоначально состоящих из 12 000 человек и 500 всадников, удалось присоединиться к Лисимаху в Гераклее (Диодор, XX, 112). Весной 301 года Лисимах оставил регион и покинул свою жену, чтобы вести свою армию дальше на юг с целью установить связь с силами Селевка, которые провели зиму в Каппадокии (Диодор, XX, 113, 4).
τῶν πολλῶν πόνων ῥαΐσας:
Летом 301 года два монарха столкнулись при Ипсе во Фригии. Антигон был убит во время битвы, а его сын обращен в бегство (Диодор, XXI, 1-4b; Аппиан, Syr. 55; Плутарх, Деметрий, 29-30). Эта победа коалиционных сил породила новый раздел старой империи Александра. Азиатские владения Антигонидов вернулись к Лисимаху. Последний получил территории к северу от Анатолии и горы Тавр, но Деметрий все еще контролировал большое количество ионийских городов.
εἰς Σάρδεις δὲ μετ´ οὐ πολὺν χρόνον (,,,) μετεπέμψατο ταύτην, καὶ ἔστεργεν ὁμοίως:
Лисимах после своей победы при Ипсе послал за своей женой, которая оставалась в Гераклее в 301 году, в Сарды, столицу Лидии. Поместив ее рядом, он сделал ее своей царицей. Тем самым последняя увидела, что ее альянс принес плоды не только для нее самой, но и для ее сыновей, которым не нужно было бояться за свое положение, поскольку город был свободен. Конечно, ситуация могла бы быть гораздо более драматичной, если бы Лисимах не вышел победителем из своего противостояния с Антигоном, ибо Гераклею, безусловно, должна была бы постигнуть участь, отведенная для городов, которые в контексте конфликта между двумя монархами выбрали проигравшую сторону.
В очередной раз Мемнон настаивает на том, что оба супруга были связаны глубокими чувствами. Несмотря на то, что в его оценке брака можно усомниться, Лисимах относился к своей жене со всеми почестями из–за ее звания ахеменидской принцессы. Ее появление в Сардах ясно показало его цели. Он намеревался утвердить свою власть над анатолийской глубинкой, и одним из его первых действий было бы создание администрации этого нового царства.
ὕστερον δὲ πρὸς τὴν † θυγατέρα Πτολεμαίου τοῦ Φιλαδέλφου (Ἀρσινόη δὲ ἦν ὄνομα) τὸν ἔρωτα μεταθείς:
К сожалению для Амастриды, ее место на стороне Лисимаха не зависело исключительно от чувств к ней Лисимаха. Политика вскоре восстановила свои права и события вынудили Лисимаха вступить в новый брак. Мемнон сообщает, что союз между Лисимахом и Арсиноей II был заключен по чисто сентиментальным причинам, но, как и его предыдущий брак, он был результатом умелой политической стратегии. Действительно, те, кто были его союзниками в победе над Антигоном, быстро повернулись против него. Селевку не нравилась новая власть Лисимаха над Тавром, то есть на границе его владений (Плутарх, Деметрий, 31; Юстин, XV, 4, 24-25), поэтому он решил объединиться с Птолемеем (Юстин, XV, 4, 22), который был в конфликте с Селевком из–за Келесирии, тогда как его морское превосходство оспаривалось Деметрием. Более того, Лисимах увидел в силе лагидова флота возможность взять под контроль греческие города, которые удерживал Деметрий. В 300 или 299 году он женился на дочери Лагида, Арсиное II (Плутарх, Деметрий, 32, 3; Павсаний, I, 10, 3). Мемнон неверно ставит θυγατέρα (дочь) вместо ἀδελφήν (сестра), так как на самом деле молодая жена была сестрой Птолемея Филадельфа, и оба они родились от брака между Птолемеем I и Береникой. Однако, вполне вероятно, что гераклейский историк не виноват и путаница происходит из–за Фотия. Нимфид, источник Мемнона для этого отрывка, должно быть, хорошо знал генеалогию Арсинои, так как он вернулся в город с другими гераклеотами на следующий день после смерти Лисимаха.
διαζυγῆναι τὴν Ἄμαστριν αὐτοῦ παρέσχεν αἰτίαν καὶ καταλιποῦσαν τοῦτον καταλαβεῖν τὴν Ἡράκλειαν:
Брачное соглашение между двумя династами разрушило ранее заключенный брак с Амастридой. Однако, похоже, разлука не была концом альянса между Гераклеей и Лисимахом. Ср. 5.1. По словам Мемнона, Лисимах сделал так, что Амастрида покинула его: возможно, не отвергнутая, что было бы оскорбительным для нее и прежде всего положило бы конец альянсу с Гераклеей.
ἐγείρει δὲ αὕτη παραγενομένη καὶ συνοικίζει πόλιν Ἄμαστριν:
После того, как ее сыновья стали править Гераклеей, вдова Дионисия основала одноименный город, Амастриду, вероятно, вскоре после 300 г. Как отметила Биттнер, невозможно сделать вывод из резюме Мемнона (или Фотия?) о том, вернулась ли вдова Дионисия из Сард, чтобы поселиться в Гераклее, через некоторое время, или Амастрида была основана на следующий день после разлуки. Она создала свою резиденцию в Сезаме, который стал центром ее нового города, в результате синойкизма между Сезамом и пафлагонскими городами Тиосом, Кромной и Китором, которые были завоеваны Дионисием (Strabo XII, 3, 10; Ps. — Scymnus 961-967; Anonyme, Periple, 8v 20-23; Stephan. Byz. s. v. Ἄμαστρις).
Однако, этот синойкизм не положил конца существованию городов, которые составили новый город, поскольку они не были уничтожены. Бурштейн называет их районами Амастриды. Жители не были депортированы и остались в своем родном городе, но теперь были гражданами Амастриды. Только Тиос восстановил свою независимость через некоторое время после основания Амастриды (Strabo, XII, 3, 10).
| Κλέαρχος δὲ ἀνδρωθεὶς ἤδη τῆς τε πόλεως ἦρχε, καὶ πολέμοις οὐκ ὀλίγοις τὰ μὲν συμμαχῶν ἄλλοις, τὰ δὲ καὶ τοῖς ἐπιφερομένοις αὐτῷ ἐξητάζετο. Ἐν οἷς καὶ κατὰ Γετῶν Λυσιμάχῳ συστρατευόμενος ἑάλω τε σὺν αὐτῷ, καὶ ἀνεθέντος τῆς αἰχμαλωσίας ἐκείνου καὶ αὐτὸς ὕστερον τῇ Λυσιμάχου προνοίᾳ ἀφίετο. | Клеарх же, уже возмужавши, управлял городом и испытывал свои силы во многих войнах, то выступая в союзе с кем–нибудь, то сам подвергаясь нападениям. Сражаясь в войнах против гетов заодно с Лисимахом, он с ним вместе попал в плен, а когда тот освободился из плена, и сам он позже был отпущен благодаря заботе Лисимаха. |
Κλέαρχος δὲ ἀνδρωθεὶς ἤδη τῆς τε πόλεως ἦρχε:
Клеарх, достигший зрелого возраста, осуществлял затем власть в городе и проявил себя во многих войнах, в том числе в навязанных ему конфликтах. В ходе этих операций он вместе с Лисимахом совершил экспедицию против гетов, и был взят в плен одновременно с ним; Лисимах был освобожден из плена, а сам Клеарх впоследствии освобожден благодаря дипломатическим усилиям Лисимаха.
Между отъездом Амастриды после битвы при Ипсе в 301 году в Сарды и ее возвращением в 300 или 299 году Клеарх начал руководить Гераклеей без поддержки регентского Совета (см. F 4.8). Следовательно, возвращение его матери означало конец этим недавно подтвержденным полномочиям. Наконец, она предпочла поселиться в Сезаме, месте ее нового города, вероятно, через некоторое время после возвращения, тем самым оставив сына Клеарха, к которому вскоре присоединился его сын Оксатр (ср. F 5.2), управлять Гераклеей и Киеросом. Однако, похоже, молодые лидеры остались под ее властью. Свидетельство их более низкого положения по отношению к положению их матери, кажется, видно из монет, так как Амастрида появляется там с титулом басилиссы. Упоминание Оксатра рядом с его братом появляется в следующем отрывке, но возможно, что Клеарх играл доминирующую роль в этом двуглавом правлении.
καὶ πολέμοις οὐκ ὀλίγοις τὰ μὲν συμμαχῶν ἄλλοις, τὰ δὲ καὶ τοῖς ἐπιφερομένοις αὐτῷ ἐξητάζετο:
Клеарх, кажется, должен был уважать внешнюю политику, которую наметила его мать, и, в частности, продолжение союза с Лисимахом, хотя последний отделился от нее. Так необходимо понимать слова Мемнона, что Клеарх «как союзник других» вовлекался в войны, среди которых, безусловно, следует считать кампанию против гетов, но также и поддержку Гераклеи в конфликте между фракийским царем и Деметрием. Последний создал большой флот для вторжения в Анатолию в 287 году, и, по словам Бурштейна, Лисимах, безусловно, построил в гераклейских арсеналах «леонтофор», который мог конкурировать с кораблями Антигонидов.
Что касается «навязанных ему конфликтов», то вполне вероятно, что слова Мемнона относятся к тем, кто выступает против Гераклеи в Вифинии. В 6.3, историк сообщает, что Зипойт был врагом гераклеотов «из–за Лисимаха». Последствия были ужасны для Гераклеи, так как Зипойт вторгся на ее территорию, по мнению Бурштейна за некоторое время до 284 года. По его словам, Клеарх спас город, но он не смог помешать царю Вифинии завоевать тинийскую Фракию и Киерос, владение которыми до тех пор позволяло Гераклее контролировать Гипийскую долину. Но на этот счет мнения расходятся, потому что Биттнер считает, что только около 281 г. Зипойт захватил города Киерос и Тиос и территорию Тиний, в то время как Сапрыкин ставит эти завоевания в то время, когда город контролировал Лисимах. Вероятно, Зипойт постепенно откусывал территории города, но затруднительно определить время, когда Гераклея потеряла эти владения.
Враждебность царя Вифинии не была изолированной, поскольку экспансионистские стремления Митридата Ктиста угрожали городу Амастриде (см. F 9.4). Вполне вероятно, что Клеарх помогал своей матери в защите восточных границ их владений. Наконец, Клеарх, безусловно, поддерживает Лисимаха на западе, когда последний тщетно пытался подчинить Вифинию.
ἐν οἷς καὶ κατὰ Γετῶν Λυσιμάχῳ συστρατευόμενος ἑάλω τε σὺν αὐτῷ, καὶ ἀνεθέντος τῆς αἰχμαλωσίας ἐκείνου καὶ αὐτὸς ὕστερον τῇ Λυσιμάχου προνοίᾳ ἀφίετο:
Похоже, что участие Клеарха в кампании против гетов напрямую связано с внешнеполитическими ориентациями его матери. Со второй половины четвертого века геты занимали оба берега Дуная. Прибытие Лисимаха во Фракию после смерти Александра, похоже, вызвало недовольство фракийских династов, которые считали присутствие монарха препятствием для их отношений с понтийскими городами. Причины, которые привели Лисимаха к переходу через Дунай, все еще обсуждаются, но, по мнению Хелен Лунд, похоже, поход фракийского монарха был ответом на действия гетов, которые посягали на его интересы и, в частности, на интересы, которые затрагивали греческие города. Действительно, Дромихет, казалось, жаждал понтийских городов запада, ведя себя с ними как защитник (ср. Диодор, XXI, 12; Плутарх, Деметрий, 39; Моралии, 555D; Полиэн, 6, 12; Павсаний, 1, 9, 6 ; Страбон, VII, 3-8; Полибий, F 102).
Согласно Лунд, экспедиция была неудачной и закончилась, когда Лисимах и Клеарх были захвачены царем гетов Дромихетом (см. Диодор XXI, 12). Мемнон является единственным, кто сообщает о присутствии Клеарха рядом с его бывшим отчимом, в то время как Павсаний (1, 9, 6) упоминает о захвате Агафокла и Лисимаха. Он сообщает, что Лисимах был освобожден в первую очередь и представляет переговоры с Дромихетом об освобождении сына. Царь гетов одержал блестящую победу, так как вражеская армия была разгромлена и согласно Павсанию, он получил в обмен на освобождение Агафокла уступку территорий за Дунаем. Соглашение было скреплено браком между Дромихетом и дочерью Лисимаха (см. Плутарх, Пирр, 6, Юстин, XVI, 1, 9, Порфирий, FGrH, II F 3.3). Что же касается молодого Клеарха, то, по словам Мемнона, он какое–то время оставался заложником Дромихета. Версия гераклейского историка напоминает версию Павсания, за исключением факта, что последний упоминает Агафокла, а не Клеарха. Тем не менее современные исследователи, похоже, принимают пассаж Мемнона, и на этот момент мне кажется вполне приемлемым, что Агафокл и Клеарх сражались вместе с Лисимахом и что они были освобождены одновременно. Диодор (XXI, 12) также сообщает, что среди пленников царя гетов были «друзья» Лисимаха, и молодой лидер Гераклеи был одним из них.
Однако, Диодор сообщает, что Агафокл был захвачен гетами (XXI, 11) в отличие от его отца позже (XXI, 12). Поэтому либо мы должны учитывать существование разных традиций по одному и тому же инциденту, либо признать, что было две отдельные кампании. В этом случае необходимо пересмотреть комбинирование различных источников. Так, это во время первой экспедиции против гетов (около 300 г.) Агафокл был взят в плен прежде чем его выкупил отец. Во время второй кампании, датированной 292 г., сам Лисимах был схвачен вместе со своими «друзьями», включая Клеарха. По словам Лунд, экспедиция закончилась зимой 292/1 г. захватом Лисимаха. Бурштейн помещает плен Лисимаха в 292 году. Павсаний сообщает, что «по мнению некоторых авторов, именно сам Лисимах был взят в плен, и именно Агафокл вступил в переговоры с Дромихетом, чтобы вытащить его» (1, 9, 6). Царь, безусловно, был освобожден благодаря переговорам, которые вел его сын весной 291 года, в то время как Клеарх, по словам Мемнона, некоторое время оставался заложником царя, который хотел убедиться в добросовестности Лисимаха. Действительно, безусловно, после провала второй экспедиции Лисимах отказался от территорий, упомянутых Павсанием (1, 9, 6) и его «друзья», среди которых был и правитель Гераклеи, были освобождены после того, как он согласился на требования царя.
| Οὗτος ὁ Κλέαρχος ἅμα τῷ ἀδελφῷ τῆς ἀρχῆς καταστάντες διάδοχοι πρὸς μὲν ἡμερότητα καὶ χρηστότητα πολὺ τοῦ πατρὸς ἐλάττους τοῖς ὑπηκόοις ἀπέβησαν, εἰς ἔκθεσμον δὲ καὶ μιαρώτατον ἔργον ἐξέπεσον· τὴν γὰρ μητέρα μηδὲν περὶ αὐτοὺς μέγα πλημμελήσασαν, μηχανῇ δεινῇ καὶ κακουργίᾳ ἐπιβᾶσαν νηὸς θαλάσσῃ ἀποπνιγῆναι κατειργάσαντο. | Оказавшись наследниками власти, Клеарх и его брат в отношении подданных по кротости и добродетели оказались несравненно хуже своего отца, они погрязли в противозаконных и мерзких делах. Ведь они устроили так, что их мать, ничем особенно перед ними не провинившаяся, вступив на корабль, в результате их исключительного и злодейского вероломства утонула в море. |
οὗτος ὁ Κλέαρχος ἅμα τῷ ἀδελφῷ τῆς ἀρχῆς καταστάντες διάδοχοι:
Клеарх и Оксатр правили городом с 301 по 284 г. (о датировке см. F 5.3)
πρὸς μὲν ἡμερότητα καὶ χρηστότητα πολὺ τοῦ πατρὸς ἐλάττους τοῖς ὑπηκόοις ἀπέβησαν:
Их отец Дионисий и их дядя Тимофей смогли превратить тиранию в более мягкую власть, широко принятую гераклеотами. Однако, по словам Мемнона, молодые лидеры, похоже, вели себя как первый тиран города, Клеарх. Кроме того, военные действия сыновей Дионисия, по–видимому, привели к потере части гераклейской территории, особенно на западе (см. 5.1), что, возможно, способствовало падению их популярности среди подданных.
τὴν γὰρ μητέρα μηδὲν περὶ αὐτοὺς μέγα πλημμελήσασαν:
Хотя Амастрида оставила Клеарха и Оксатра править городом, кажется, что напряженность между ними не угасла. Вполне вероятно, что она продолжала вмешиваться в дела города и ее сыновья, безусловно, были очень недовольны тем, что им приходилось постоянно следовать рекомендациям матери. Они хотели править Гераклеей, как им хотелось, и для этого убийство их матери, возможно, казалось единственным способом, которым они могли избавиться от нее.
μηχανῇ δεινῇ καὶ κακουργίᾳ ἐπιβᾶσαν νηὸς θαλάσσῃ ἀποπνιγῆναι κατειργάσαντο:
Мемнон не говорит, что Клеарх и Оксатр сами участвовали в убийстве своей матери, но кажется, она была утоплена по их приказу во время поездки в море, вероятно, до 285 или 284 по мнению Бурштейна. Используемая лексика сильно негативна («и они опустились до беззакония и мерзости», «хитрые и преступные махинации») и подчеркивает мысль о заговоре, организованном двумя молодыми людьми. Этот тон является свидетельством того, что Мемнон использовал источник, враждебный тирании, наверняка хронику Нимфида. Однако, как некоторые уже отмечали, не исключено, что гераклеоты, пожалевшие о власти Дионисия, подпитывали слухи, окружающие смерть его вдовы, чтобы подчеркнуть ухудшение власти в Гераклее. Действительно, без народной поддержки, самодержавие казалось бы некоторым возвращением к тирании (см. Аристотель, Политика, V, 11, 18, 1314 a 32-38, о связи между отсутствием согласия в народе и характером тиранической власти).
| Δι´ ἣν αἰτίαν καὶ Λυσίμαχος ὁ πολλάκις ῥηθείς (Μακεδονίας δὲ ἐβασίλευεν) εἰ καὶ τὴν Ἄμαστριν διὰ τὴν συνάφειαν Ἀρσινόης λιπεῖν αὐτὸν παρεσκευάσατο, ἀλλ´ οὖν τοῦ τε προτέρου πόθου φέρων ἐν ἑαυτῷ τὸ ἐμπύρευμα, καὶ τὸ μυσαρὸν καὶ ὠμὸν τῆς πράξεως οὐκ ἀνασχετὸν ποιούμενος, στεγανώτατα μὲν τὴν αὑτοῦ κατεῖχεν ἔνδον γνώμην, τὴν ἀρχαίαν δὲ φιλίαν πρὸς τοὺς περὶ Κλέαρχον τῷ σχήματι ἐπιδεικνύς, διὰ πολλῶν τε μηχανῶν καὶ τῶν τοῦ λανθάνειν στρατηγημάτων (κρύψαι γὰρ τὸ βουλόμενον δεινότατος ἀνθρώπων γεγονέναι λέγεται) ἐν Ἡρακλείᾳ μὲν ὡς ἐπὶ τῷ τῶν δεχομένων συνοίσοντι παραγίνεται, πατρὸς δὲ στοργὴν τῷ προσωπείῳ τοῖς περὶ Κλέαρχον προβαλλόμενος ἀναιρεῖ μὲν τοὺς μητροκτόνους, πρῶτον μὲν Κλέαρχον, εἶτα καὶ Ὀξάθρην, μητρικῆς ἀπαιτήσας μιαιφονίας δίκας· καὶ τὴν πόλιν ποιησάμενος ὑπὸ τὴν πρόνοιαν τὴν αὑτοῦ, καὶ τὰ πολλὰ δὲ λαφυραγωγήσας ὧν ἡ τυραννὶς ἠθροίκει χρημάτων, ἄδειάν τε δοὺς δημοκρατεῖσθαι τοὺς πολίτας, οὗ ἐφίεντο, πρὸς τὴν ἰδίαν βασιλείαν ἐστέλλετο. | По этой причине и Лисимах, часто уже упоминавшийся (он царствовал в Македонии), хотя и сделал так, что благодаря браку с Арсиноей он оставил Амастриду, но в то же время, нося в себе огонь прежней страсти и считая, что мерзость и жестокость этого поступка невыносимы, самым тщательным образом затаил возникший у него в душе замысел, с виду же показывал сторонникам Клеарха прежнюю дружбу. Благодаря многим уловкам и умению хитро скрывать свои замыслы (говорят, что в этом отношении он был способнейшим из людей) Лисимах оказывается в Гераклее как будто ради блага принимавших его. Изобразив перед свитой Клеарха отцовскую любовь, он убивает матереубийц, сначала Клеарха, а лотом Оксатра, по справедливости воздав им за преступление против матери. Лисимах взял город под свою опеку, захватив в качестве добычи большие богатства, которые собрала власть тиранов, и, дав гражданам возможность управляться демократически, чего те добивались, отправился в собственное царство. |
δι´ ἣν αἰτίαν καὶ Λυσίμαχος ὁ πολλάκις ῥηθείς (Μακεδονίας δὲ ἐβασίλευεν) εἰ καὶ τὴν Ἄμαστριν διὰ τὴν συνάφειαν Ἀρσινόης λιπεῖν αὐτὸν παρεσκευάσατο, ἀλλ´ οὖν τοῦ τε προτέρου πόθου φέρων ἐν ἑαυτῷ τὸ ἐμπύρευμα:
Лисимах, царь Македонии, который, чтобы сочетаться браком с Арсиноей, решил расстаться с Амастридой, но сохранил в своем сердце пламя своей первой любви, нашел мерзость этого жестокого греха невыносимой, но глубоко скрывал свои намерения. Притворяясь, что он сохраняет старую дружбу с Клеархом и его братом, он пришел к Гераклею и предал смерти матереубийц, Клеарха первым, и Оксатра за ним, чтобы заставить их искупить чудовищное убийство их матери. Когда он взял город под свой контроль и произвел большое разграбление богатства, накопленного тиранами, он предоставил гражданам свободу установить демократию, которую они хотели, и вернулся в свое царство.
Эти замечания о Лисимахе и его двух женах, вероятно, принадлежат Фотию, который склонен сделать здесь краткое напоминание о замечаниях, о которых сообщалось ранее. Возможно, он извлек их из текста Мемнона, который первоначально ввел отрывки, которые Фотий не счел нужным воспроизвести в этом месте. Это объяснило бы повторение информации, которую, на мой взгляд, не нужно было повторять за столь короткий промежуток времени, так как брак Лисимаха с Амастридой и Арсиноей упоминается в F 4. 9. Однако новая информация, представленная в этом отрывке, касается упоминания Лисимаха как царя Македонии, поскольку это замечание помещает гибель Клеарха и Оксатра после завоевания Македонии Лисимахом в 284 г. и до смерти Агафокла в 282 г. Хронология, предложенная Мемноном, подтверждается Юстином (XVI, 3, 1) и Трогом Помпеем (Prol. 16). Книга 16 Трога содержала захват Лисимаха Дромихетом в 292 г., завоевание бывших территорий Деметрия, что предполагает захват Македонии Лисимахом в 284 г., и наконец гибель Клеарха и Оксатра. Следующая книга начиналась, кажется, до смерти Агафокла в 282 г. Та же хронология предложена Юстином, согласно которому Лисимах захватил Македонию, погнавшись за Пирром, в 284 году, прежде чем захватить Гераклею (XVI, 3, 2-3). Смерть Агафокла упоминается только в следующей книге (XVII, 1, 4).
Trogue–Pompée, Prol. 16: «Как Лисимах был взят в плен на Понте и отослан Дромихетом и захватил в Азии города, находившиеся под властью Деметрия, и Гераклею на Понте. Затем возобновляется история Вифинии и Гераклеи и тиранов Гераклеи, Клеарха, Сатира и Дионисия, чьих сыновей Лисимах убил, после чего он захватил город».
Trogue–Pompée, Prol. 17: «Как Лисимах уничтожил сына своего Агафокла…»
Justin. XVI, 3, 2-3: «Лисимах как победитель взял Македонию, изгнав из нее Пирра. Оттуда он перенес войну во Фракию, а затем пошел на Гераклею».
С другой стороны, некоторые современные исследователи датируют завоевание Гераклеи Лисимахом 289/8 г. на основании свидетельства Диодора (XX, 77, 1), согласно которому Клеарх и Оксатр царствовали в течение 17 лет. Поскольку Дионисий умер в 306/305 г., расчет верен. Саитта отвергает свидетельства Мемнона и Юстина, полагая, что оба они происходят из общего источника, Феопомпа, который сделал ошибку в хронологии. Лунд же отметила, что Мемнон, конечно, следовал традиции Феопомпа относительно событий, которые касались Клеарха, первого тирана (364-352 гг.), но основным источником нашего историка для правления Клеарха II является Нимфид, современник той эпохи. Кажется маловероятным, что последний ошибся в элементе столь значимой хронологии и, в частности, в статусе Лисимаха на то время, когда он взял под контроль Гераклею. Кроме того, Бурштейн убедительно продемонстрировал, что Диодор возможно пропустил правления Амастриды. Он, вероятно, не включил царствование вдовы Дионисия, и вполне вероятно, что он насчитал 17 лет правления Клеарха и Оксатра с 301 года, когда Клеарх достиг совершеннолетия. Поэтому, приняв это толкование отрывка Диодора и хронологии, предложенной Мемноном и Юстином, необходимо было бы поместить смерть Клеарха и Оксатра в 284 году.
В 289 году Пирр объединился с Лисимахом и вторгся в Македонию. В то время как Деметрий добился некоторого успеха на востоке против сил Лисимаха, и в частности в Амфиполе, Пирр атаковал царство Македонии с запада и захватил Берою. Наконец, Деметрий бежал на юг, и Пирр был провозглашен царем Македонии (Плутарх, Деметрий, 44; Пирр, 11). В 288/7 г. Лисимах овладел восточной частью Македонии (Кассандрея, Амфиполь).
После захвата Деметрия Полиоркета в Азии Селевком (286/5 г.), Лисимах решил избавиться от Пирра в Македонии и Фессалии. Ранее они объединились против Деметрия, но исчезновение Деметрия положило конец их соглашению, которое больше не было обосновано. Весной 485 года Пирр ушел в Эпир и оставил поле открытым для Лисимаха (Плутарх, Деметрий, 41; 44; Пирр, 11, 12). Летом 285 или 284 года ему удалось взять под свой контроль Южную Македонию и Фессалию (аннексировав Пеонию на северо–западной границе Македонии; см. Плутарх, Пирр, 12, 7-9; Юстин, XVI, 3, 1-2; Павсаний, I, 10, 2).
καὶ τὸ μυσαρὸν καὶ ὠμὸν τῆς πράξεως οὐκ ἀνασχετὸν ποιούμενος, στεγανώτατα μὲν τὴν αὑτοῦ κατεῖχεν ἔνδον γνώμην:
Лисимах разумеется слышал о недовольстве, которое вызывало поведение Клеарха и Оксатра и он без сомнения вступил в контакт с бывшими сторонниками Дионисия, которые сожалели о времени, когда этот последний был еще у власти. Основываясь на внутренней напряженности и, используя смерть своей бывшей жены в качестве предлога для вмешательства, Лисимах, конечно, надеялся избавиться от молодых лидеров при первой же возможности, чтобы поставить Гераклею и ее имущество под свой контроль. Возможно, любовь, которую царь Македонии чувствовал к Амастриде, была реальной. Однако, для объяснения вмешательство Лисимаха в дела Гераклеи Мемнон приводит только эту причину, не представляя реальных причин, которые являются политическими и стратегическими. Лунд считала, что намерения Лисимаха в отношении Гераклеи были связаны с угрозой городу в то время. Зипойт, царь Вифинии атаковал Гераклею (ср. F 5.1; F 6.3; 9.4) и новый царь македонии считал предпочтительным поместить город под свой контроль, чтобы помешать царю Вифинии его захватить. Гибель Гераклеи означала бы для Лисимаха потерю стратегического положения. В Гераклее он располагал арсеналами для строительства новых военно–морских сил, а ее географическое положение связывало Черное море с его владениями в Северной Фригии.
τὴν ἀρχαίαν δὲ φιλίαν πρὸς τοὺς περὶ Κλέαρχον τῷ σχήματι ἐπιδεικνύς, διὰ πολλῶν τε μηχανῶν καὶ τῶν τοῦ λανθάνειν στρατηγημάτων (κρύψαι γὰρ τὸ βουλόμενον δεινότατος ἀνθρώπων γεγονέναι λέγεται):
Напряженность в отношениях между молодыми лидерами и их бывшим отчимом, безусловно, ослабла после развода Амастриды. Поэтому, видя прибытие Лисимаха, молодые люди, вероятно, показали недоверчивость.
ἐν Ἡρακλείᾳ μὲν ὡς ἐπὶ τῷ τῶν δεχομένων συνοίσοντι παραγίνεται, πατρὸς δὲ στοργὴν τῷ προσωπείῳ τοῖς περὶ Κλέαρχον προβαλλόμενος:
Мемнон сообщает, что Лисимах прибыл в город для того, чтобы оказать услугу хозяевам. Не исключено, что Лисимах пришел с вооруженной силой, заставив Клеарха и Оксатра поверить, что он намеревался ликвидировать членов оппозиции, которые, безусловно, начали проявлять свое недовольство.
ἀναιρεῖ μὲν τοὺς μητροκτόνους, πρῶτον μὲν Κλέαρχον, εἶτα καὶ Ὀξάθρην, μητρικῆς ἀπαιτήσας μιαιφονίας δίκας·:
Бурштейн ошибочно полагает, на мой взгляд, что над обоими братьями был скорый суд и что они были казнены по обвинению в убийстве своей матери. Я думаю, что Мемнон использует термин δίκη в смысле осуждения, а не суда. В противном случае он, безусловно, сослался бы на решение гераклеотов, если бы это было так.
καὶ τὴν πόλιν ποιησάμενος ὑπὸ τὴν πρόνοιαν τὴν αὑτοῦ, καὶ τὰ πολλὰ δὲ λαφυραγωγήσας ὧν ἡ τυραννὶς ἠθροίκει χρημάτων, ἄδειάν τε δοὺς δημοκρατεῖσθαι τοὺς πολίτας, οὗ ἐφίεντο, πρὸς τὴν ἰδίαν βασιλείαν ἐστέλλετο:
Лисимах конфисковал имущество тиранов для финансирования своих будущих кампаний. По словам Мемнона, он «оставил граждан свободными установить демократию, которую они хотели». Это замечание создает для Бурштейна свидетельство, что он вмешался по просьбе некоторых гераклеотов, действующих в верхних эшелонах общества. В обмен на их помощь он позволил им установить политический режим по своему выбору. Несмотря на то, что Гераклея находится в сфере влияния, она в настоящее время обладает определенной степенью автономии, что предполагает, что граждане могут свободно выбирать демократический режим для своего города. Однако было ясно, что новое правительство будет руководить городом от его имени и не должно демонстрировать никакого противодействия его политике. По данным Биттнер, выражение «дав гражданам возможность управляться демократически, чего те добивались» — это признак того, что новый режим не демократия и что под этим термином его следует рассматривать скорее как указание на отсутствие самодержавия и насилия. Поэтому не следует понимать, по ее словам, что Лисимах дал автономию городу. Как свидетельствуют гераклейские монеты, выпущенные в то время, Гераклея потеряла свою автономию. Ряд статеров и тетрадрахм имеют на реверсе изображение обожествленного Александра, а на аверсе Диониса, сидящего с Никой в руке. Монеты с легендой ΛΥΣΙΜΑΧΟΥ ΒΑΣΙΛΕΩΣ чеканились Лисимахом в Гераклее. Они разработаны по образцу монет, выпущенных при Александре. Это был способ повысить его популярность и узаконить его правление.
Поддержка Лисимахом сторонников демократии может показаться противоречивой тем связям, которые он поддерживал до тех пор с тиранами Гераклеи. Некоторые исследователи вроде Шипли изображают царя защитником тиранов. Этот образ обусловлен тем, что Лисимах является соперником Антигонидов, которые вместо этого представлены как продемократические. Однако Лунд раскритиковала эту точку зрения на царя Македонии, ибо, как показывает пример Гераклеи, Лисимах не следовал определенной идеологии, а действовал по обстоятельствам и поддерживал тех, кто умел быть верными сторонниками. Хотя он сотрудничал с тиранией, олицетворяемой сначала Дионисием, а затем двумя его сыновьями, он, не колеблясь, сверг их власть, когда обстоятельства позволили и потребовали этого. Действительно, чтобы обеспечить свой контроль над городом, он смог воспользоваться непопулярностью тиранов и вступить в союз с демократами. Власть Лисимаха в Гераклее был прежде всего военной: часть его флота дислоцировалась в порту города, а гарнизон он оставил во дворце древних тиранов на акрополе (ср. F 6.2). Юстин (XVI, 3, 3) упоминает «войну» против Гераклеи. Однако, как отметил Бурштейн, выражение Юстина, скорее всего, является результатом его краткого изложения рассказа Трога Помпея об операциях Лисимаха в Вифинии и Гераклее, и термин «война» должен применяться только к кампании против правителя Вифинии. Трог Помпей (Prol. 16) сообщает об оккупации города Лисимахом, что подразумевает, что Лисимах оставался в Гераклее в течение некоторого времени, вероятно, чтобы организовать управление его новым приобретением. Похоже, он сохранил систему, созданную Амастридой, в соответствии с которой Гераклея, Тиос и Амастрида управлялись отдельно. Автономия последней была уменьшена присутствием царского наместника Евмена, брата Филетера из Тиоса (ср. F 9.4).
| Λυσίμαχος δὲ τὴν ἰδίαν ἀρχὴν καταλαβών, δι´ ἐπαίνων μὲν τὴν Ἄμαστριν εἶχεν, ἐθαύμαζε δὲ αὐτῆς τούς τε τρόπους καὶ τὴν ἀρχὴν πρὸς ὄγκον καὶ μέγεθος καὶ ἰσχὺν ὡς ἐκρατύνατο, ἐξαίρων μὲν τὴν Ἡράκλειαν, μέρος δὲ τῶν ἐπαίνων καὶ τὴν Τῖον καὶ τὴν Ἄμαστριν, ἣν ἐπώνυμον ἤγειρεν ἐκείνη, ποιούμενος. Καὶ ταῦτα λέγων τὴν Ἀρσινόην ἠρέθιζε δεσπότιν τῶν ἐπαινουμένων γενέσθαι. Ἡ δὲ ἐδεῖτο τυχεῖν ὧν ἐπόθει. Καὶ ὁ Λυσίμαχος σεμνύνων τὸ δῶρον κατ´ ἀρχὰς μὲν οὐ προσίετο, ἐκλιπαρηθεὶς δὲ χρόνῳ παρέσχεν· ἦν γὰρ δεινὴ περιελθεῖν ἡ Ἀρσινόη, καὶ τὸ γῆρας ἤδη Λυσίμαχον παρεῖχεν εὐεπιχείρητον. | Возвратившись к себе. Лисимах прославлял Амастриду. Он удивлялся и ее характеру и ее державе, тому, как укрепились ее могущество, величие и силы. Превознося Гераклею, он относил часть похвал к городам Тиосу и Амастриде, которую та основала под своим именем. Этими речами он побуждал Арсиною стать госпожой восхваляемых городов. И она домогалась получить то, что желала. Но Лисимах, возвеличивая дар, сначала не соглашался: со временем же, склоняемый просьбами, уступил. Ведь Арсиноя была весьма способна обойти кого угодно, а старость уже сделала Лисимаха уступчивым. |
Λυσίμαχος δὲ τὴν ἰδίαν ἀρχὴν καταλαβών, δι´ ἐπαίνων μὲν τὴν Ἄμαστριν εἶχεν, ἐθαύμαζε δὲ αὐτῆς τούς τε τρόπους καὶ τὴν ἀρχὴν πρὸς ὄγκον καὶ μέγεθος καὶ ἰσχὺν ὡς ἐκρατύνατο, ἐξαίρων μὲν τὴν Ἡράκλειαν, μέρος δὲ τῶν ἐπαίνων καὶ τὴν Τῖον καὶ τὴν Ἄμαστριν, ἣν ἐπώνυμον ἤγειρεν ἐκείνη, ποιούμενος:
Гераклея, Тиос и Амастрида вскоре оказались замешаны в интригах, которые потрясли двор Лисимаха в 280‑е годы. Поскольку ни Киерос, ни Тиний не упомянуты, Бурштейн предполагает, что эти территории уже были завоеваны Зипойтом.
καὶ ταῦτα λέγων τὴν Ἀρσινόην ἠρέθιζε δεσπότιν τῶν ἐπαινουμένων γενέσθαι. Ἡ δὲ ἐδεῖτο τυχεῖν ὧν ἐπόθει. Καὶ ὁ Λυσίμαχος σεμνύνων τὸ δῶρον κατ´ ἀρχὰς μὲν οὐ προσίετο, ἐκλιπαρηθεὶς δὲ χρόνῳ παρέσχεν:
Лонгега приписывает Арсиное большое влияние на Лисимаха с первых дней их брака. Он основывает свой аргумент на литературных, нумизматических и эпиграфических источниках, которые свидетельствуют о том, что Арсиноя владела некоторыми важными городами Лисимахова царства. По словам Мемнона, Арсиноя оказывала давление на Лисимаха с целью получить контроль над этими тремя городами. Интерес к ним со стороны царицы вызвала якобы похвала мужа процветанию царства его бывшей жены Амастриды. Арсиноя рассматривала их как базу, которая могла бы обеспечить ее необходимым богатством, если бы ей и ее сыну пришлось бежать из двора из–за напряженности, которая там развивалась. На самом деле, Арсиноя хотела, чтобы Лисимах назвал ее сына наследником, и попыталась удалить старшего сына Лисимаха, Агафокла, который должен был взойти на трон после смерти своего отца.
Похоже, что Лисимах сначала ей отказывал, не сомнения, не желая предать своих сторонников в Гераклее, без которых он не смог бы так легко захватить город. Однако желания молодой царицы в конце концов сбылись. Лунд считает, что она правила Гераклеей, Тиосом и Амастридой не как своей собственностью. Лисимах мог дать ей доход с этих трех городов, возможно, по образу того, как поступали некоторые персидские цари, которые предлагали доход с определенных городов своим женам. Ситуация с Тиосом и Амастридой неясна. Из отрывка Мемнона мы можем понять, что Арсиноя получила три города, которые Лисимах восхвалял, но в следующем отрывке гераклейский историк упоминает только свой родной город. Лонгега предположила, что молчание Мемнона в этом случае было связано с тем, что Тиос и Амастрида имели меньшее значение, чем Гераклея, и что они были вроде ее спутников. Однако, подарок Лисимаха удивляет с точки рения того, что Гераклея для него представляла. Действительно, он женился на Амастриде по политическим расчетам, если исключить сентиментальные причины. Контроль над городом давал ему стратегический доступ к Понту. Поэтому кажется очевидным, что молодая царица должна была иметь относительно сильное влияние на своего мужа, чтобы получить столь значимый город. Что касается Амастриды, то, по–видимому, заслуги, которые Лисимах ей приписывает, обусловлены ее экономическим процветанием и положительными последствиями, которые принесли ее основание, в частности для коммерческого развития Гераклеи.
Арсиноя также, кажется, получает владение Кассандреей (Юстин, XXIV, 2, 1; 3, 3) и Эфесом. Лунд возражала против так называемого контроля Арсинои над Эфесом, утверждая, что изменение названия города на Арсиною и портрет царицы на монетах города не являются свидетельством контроля. Эфес оставался на стороне Лисимаха до тех пор, пока известие о его смерти не достигло города. Что касается Кассандреи, то Арсиноя, возможно, управляли городом, но он ей не принадлежал. Царица поддерживала контроль, потому что она заплатила наемникам и потому, что одна фракция поддержала притязания ее сына Птолемея против Селевка.
ἦν γὰρ δεινὴ περιελθεῖν ἡ Ἀρσινόη, καὶ τὸ γῆρας ἤδη Λυσίμαχον παρεῖχεν εὐεπιχείρητον:
Арсиноя представлена довольно негативно. Мемнон изображает амбициозную и манипулирующую интриганку, которая, похоже, использовала свои чары, чтобы обмануть старика. Ее просьба является еще одним свидетельством влияния Арсинои на супруга и его историчности. Лунд с трудом идентифицировала Нимфида в качестве источника этой информации. Действительно, признав, что просьба Арсинои была публичным вопросом, обсуждаемым царем и советом, эта информация могла быть получена только от свидетеля из ближайшего окружения двора Лисимаха. Но даже в этом случае событие, несомненно, было искажено слухами, которые сделали царицу зачинщицей. Тем не менее рассказ Мемнона, похоже, подразумевает, что старый царь поддался своей жене, которая использовала свои женские прелести, чтобы получить предмет своих желаний, однако ни один очевидец не присутствовал в спальне. Лунд считает, что Мемнон использует архетип, когда старый человек бессилен перед напором молодой и красивой жены, готовой сделать все, чтобы получить то, чего она хочет, с целью заполнить пробелы в своем источнике, который не объясняет, как Арсиное удалось получить контроль над Гераклеей. Аргументы Лунд основаны, в частности, на сравнении, которое она проводит между портретом Лисимаха у Мемнона в этом отрывке и изображением царя, который нарисовал Нимфид в предыдущем фрагменте (F 5.3), в котором он представлен как гениальный человек, чья способность скрывать свои намерения признана.
Относится ли этот отрывок из Мемнона единственно к желанию Арсинои заполучить Гераклею, или это намек на вмешательство Арсинои в политические дела ее мужа в более общем плане? По этому поводу ни один источник никоим образом не упоминает о вмешательстве молодой лагидки в государственные дела.
| Δεξαμένη δ´ οὖν ἡ Ἀρσινόη τῆς Ἡρακλείας τὴν ἀρχὴν πέμπει τὸν Κυμαῖον Ἡρακλείδην, ἄνδρα μὲν εὔνουν αὐτῇ, ἀπότομον δὲ ἄλλως καὶ δεινὸν ἐν βουλευμάτων ἐντρεχείᾳ καὶ ὀξύτητι. Ὁ δὲ τῆς Ἡρακλείας ἐπιβὰς τά τε ἄλλα σφόδρα ἐπιστρόφως τῶν πραγμάτων ἐξηγεῖτο, καὶ πολλοὺς αἰτίαις ὑποβάλλων τῶν πολιτῶν οὐκ ἐλάττους ἐτιμωρεῖτο, ὡς πάλιν ἀποβαλεῖν αὐτοὺς τὴν μόλις ἐπιφανεῖσαν εὐδαιμονίαν. | Итак, получив власть над Гераклеей, Арсиноя посылает в Гераклею преданного ей кимейца Гераклида, впрочем, умного, весьма опытного в подаче советов и острого мужа. Тот же, как только достиг Гераклеи, стал очень внимательно вести дела и, обвиняя многих из граждан, не меньшее количество подвергал наказаниям, так что он опять лишил их только что начавшегося счастья. |
δεξαμένη δ´ οὖν ἡ Ἀρσινόη τῆς Ἡρακλείας τὴν ἀρχὴν πέμπει τὸν Κυμαῖον Ἡρακλείδην, ἄνδρα μὲν εὔνουν αὐτῇ, ἀπότομον δὲ ἄλλως καὶ δεινὸν ἐν βουλευμάτων ἐντρεχείᾳ καὶ ὀξύτητι:
Гераклид прибыл в Гераклею, конечно, в 284/3 г., и его власть закончилась в 281 г. со смертью Лисимаха. Мемнон описывает его как верного сторонника Арсинои, несомненно, одного из тех, на кого она полагалась в случае ухудшения ее положения при дворе Лисимаха. Лунд сообщает, что Гераклид был эпистатом и официально представлял Лисимаха.
ὁ δὲ τῆς Ἡρακλείας ἐπιβὰς τά τε ἄλλα σφόδρα ἐπιστρόφως τῶν πραγμάτων ἐξηγεῖτο, καὶ πολλοὺς αἰτίαις ὑποβάλλων τῶν πολιτῶν οὐκ ἐλάττους ἐτιμωρεῖτο, ὡς πάλιν ἀποβαλεῖν αὐτοὺς τὴν μόλις ἐπιφανεῖσαν εὐδαιμονίαν:
Приспешник Арсинои, похоже, вел себя как тиран и предавал суду граждан, которые, несомненно, подозревались в заговоре против интересов царицы. Кроме того, он имел под своим контролем людей из гарнизона, оставленного на акрополе Лисимахом, что, конечно, напоминало гераклеотам время первого Клеарха. Тюремное заключение, казни и добровольные изгнания, вероятно, были наказаниями, которые ожидали предполагаемых виновников. Слово «блаженство» предполагает, что контроль Лисимаха над городом, между смертью сыновей Дионисия и прибытием Гераклида, был гораздо более умеренным, чем во времена матереубийц.
| Ὁ μέντοι Λυσίμαχος περιδρομῇ Ἀρσινόης τὸν ἄριστον τῶν παίδων καὶ πρεσβύτερον Ἀγαθοκλέα (ἐκ προτέρων δὲ φὺς ἦν αὐτῷ γάμων) κατ´ ἀρχὰς μὲν λανθάνοντι φαρμάκῳ, ἐκείνου δὲ κατὰ πρόνοιαν ἐξεμεθέντος, ἀναιδεστάτῃ διαχειρίζεται γνώμῃ· δεσμωτηρίῳ ἐμβαλὼν κελεύει κατακοπῆναι, ἐπιβουλὴν αὑτῷ καταψευσάμενος. Ὁ δὲ Πτολεμαῖος, ὃς αὐτόχειρ τοῦ μιάσματος ἐγεγόνει, ἀδελφὸς ἦν Ἀρσινόης καὶ ἐπώνυμον διὰ τὴν σκαιότητα καὶ ἀπόνοιαν τὸν κεραυνὸν ἔφερεν. | Между тем Лисимах, следуя коварным планам Арсинои, по бесстыднейшему обвинению губит лучшего и старшего из своих сыновей — Агафокла (рожденного в первом браке), которого он сначала пытался умертвить тайным снадобьем, но тот предусмотрительно извергал его. Тогда, бросивши Агафокла в тюрьму, Лисимах приказывает его убить, ложно обвинив в заговоре против себя. Птолемей, который собственноручно исполнил это преступление, был братом Арсинои, за свою грубость и резкость он носил прозвище Керавн. |
ὁ μέντοι Λυσίμαχος περιδρομῇ Ἀρσινόης τὸν ἄριστον τῶν παίδων καὶ πρεσβύτερον Ἀγαθοκλέα (ἐκ προτέρων δὲ φὺς ἦν αὐτῷ γάμων):
Смерть Агафокла, убитого в 283/2 г., является следствием борьбы, которая будоражила двор Лисимаха и которая неразрывно связана с интригами, затронувшими и дом Лагидов (ср. Юстин, XVII, 1, 4-5; Трог, 17; Аппиан, Сир., 62; Павсаний, 1, 10, 3-4; Порфирий, FGrH, 2 (B), 260 F 3.8). Две фракции выступили против двора Лисимаха: сторонники Агафокла, предположительно сына Никеи и ожидаемого преемника своего отца, и приверженцы Арсинои.
Павсаний (I, 10, 3) упоминает две альтернативные традиции, объясняющие ненависть Арсинои к своему пасынку. Первая свидетельствует о стремлении Арсинои предотвратить наследование Агафокла, чтобы обеспечить трон для своих детей от Лисимаха, и в частности для ее старшего сына Птолемея, хотя в источниках прямо не сообщается, что он был старшим из детей Лисимаха и Арсинои. Его двум младшим братьям, Лисимаху и Филиппу, было в 281/0 г. соответственно 16 и 13 лет (Юстин, XXIV, 3.5). Вторая версия, которую сообщает Павсаний, относится к сексуальным домогательствам к пасынку, который отверг ее, вызвав гнев и месть Арсинои. Эта версия широко критикуется Лунд, которая считает ее менее достоверной, чем первую, потому что она воспроизводит в своем смысле классическую структуру, присущую трагедиям, и напоминает, в частности, историю Федры и Ипполита.
Pausanias, 1, 10, 3: «Любовь обычно является для людей причиной многих несчастий, и Лисимах испытал это сполна. Счастливый множеством собственных детей, и видя себя возрожденным в тех, кого его сын Агафокл уже имел из Лисандры, он женился, хотя и в преклонном возрасте, на сестре Лисандры по имени Арсиноя. Она боялась, что после смерти Лисимаха ее дети станут подданными Агафокла, и замыслила, как говорят, погубить молодого принца. Другие писали, что она влюбилась в него и чтобы отомстить за то, что он ее презрел, решила уничтожить его. Они добавляют, что позже Лисимах узнал о преступлении своей жены, но ничего не мог сделать, так как его друзья полностью отказались от него».
В дополнение к этим конфликтам из–за наследия в Македонии, происходила борьба между Арсиноей и женой Агафокла, Лисандрой, ее сводной сестрой. Соперничество между двумя лагидскими принцессами связано с местом, занимаемым их матерями при дворе Лагидов. На момент заключения брака между Арсиноей и Лисимахом Евридика, дочь Антипатра и мать Лисандры была по–прежнему законной женой Птолемея I. Последний имел в качестве любовницы Беренику, мать Арсинои и Птолемея II, которая вскоре стала его новой женой (о союзах и браках ср. Юстин, XV, 4, 23 и сл.; Плутарх, Деметрий, 31, 2; 32, 1-2; Павсаний, 1, 9 - 6; 10, 3; Мемнон, 4. 9). Поэтому Арсиноя, родившаяся менее легитимной, чем Лисандра, стала царицей и свекровью своей сводной сестры, которая вышла замуж лишь за наследного принца, Агафокла. Ситуация ухудшилась, когда Береника стала законной женой Сотера, потому что она, как и ее дочь, хотела обеспечить будущее своего сына, будущего Птолемея II Филадельфа. Ей удалось убедить мужа исключить из наследства Птолемея Керавна, сына Евридики и намечаемого наследника египетского престола. Поэтому старый царь выбрал Птолемея II, вероятно, около 290 г. Признано, что в 287 году Евридика уже была отвергнута Птолемеем I, поскольку в то время она проживала в Милете, где она приняла Деметрия, которому она отдала замуж свою дочь Птолемаиду (ср. Плутарх, Деметрий, 46, 5).
Напряженность в Македонии усилилась, когда Птолемей Керавн присоединился к своей сестре при дворе Лисимаха, поскольку его присутствие, несомненно, обострило соперничество между Арсиноей и Лисандрой и осложнило отношения между Фракией и Египтом, и поскольку Лисимах был женат на сестре будущего Филадельфа, царь принял в свое окружение Керавна, который не отказался от своих притязаний на трон. Тем не менее связи между двумя домами были вновь подтверждены в связи с браком Птолемея II и Арсинои I, дочери Лисимаха, в 285 году (о домашних драмах при дворе Лисимаха, ср. Юстин, XVII, 1-3-6; Павсаний, I, 10, 3-4). В результате потомство Береники, кажется, водворилось при дворе и Лагидов и Лисимаха, потому что Арсиное удалось добиться своих целей и окончательно отодвинуть Агафокла.
κατ´ ἀρχὰς μὲν λανθάνοντι φαρμάκῳ, ἐκείνου δὲ κατὰ πρόνοιαν ἐξεμεθέντος, ἀναιδεστάτῃ διαχειρίζεται γνώμῃ· δεσμωτηρίῳ ἐμβαλὼν κελεύει κατακοπῆναι:
Преступление, совершенное при дворе Лисимаха, было предметом многочисленных обсуждений, не в последнюю очередь из–за противоречия между различными версиями, приведенными источниками. Есть сходство между версиями Мемнона и Юстина (XVII, 1, 4): оба подчеркивают причастность Лисимаха. Как и позднее Орозий (III, 23, 56), они осуждают действия царя Фракии в весьма негативных выражениях. С другой стороны, они рисуют хвалебный портрет погибшего сына. Однако разногласия между различными традициями гораздо значительнее.
Согласно Трогу (Prol. 17) и Юстину (XVII, 1, 4), Агафокл умирает отравленным своей мачехой, в то время как Мемнон представляет этот эпизод как неудачную попытку, составляющую первый этап заговора против наследного принца. По словам гераклейского историка, Агафокл избежал покушения на убийство в виде отравления, что побудило его отца заключить его в тюрьму и казнить после того, как он обвинил его в заговоре против него. Параллельные источники рисуют лестный портрет сына Лисимаха и не упоминают о какой–либо причастности Агафокла к возможному заговору против отца, за исключением кратких показаний Лукиана (Icaromenippe, 15), которые, по–видимому, подтверждают замечание Мемнона, поскольку они ссылаются на утверждения, сделанные против Агафокла: «сын Лисимаха ставит ловушки своему отцу».
Justin, XVII, 1, 4: «Ибо вскоре после этого он возненавидел своего сына Агафокла, которого он объявил своим преемником на престоле и который выиграл для него несколько войн, и, вопреки не только отцовским, но даже всем человеческим чувствам, отравил его действиями Арсинои, его мачехи».
Trogue Pompey, Prol. 17: «Как Лисимах, уничтожив своего сына Агафокла руками его мачехи Арсинои, вел войну с царем Селевком, и был побежден и погиб».
Мемнон считает, что вина лежит на обоих, так как он делает из Арсинои подстрекательницу убийства, но Лисимах, поддавшись интригам своей супруги, несет прямую ответственность за смерть своего собственного сына. Порфирий приводит относительно сходное представление (FGrH, 2B, 260 F 4.4): «Лисимах, подталкиваемый своей женой Арсиноей, убил своего собственного сына». Если Мемнон не скрывает, что Арсиноя толкала своего супруга к тому, чтобы он освободился от своего сына, Трог Помпей и Юстин делают из нее «помощницу». Иными словами, они считают, что она была просто исполнительницей, у которой организатор ужасного преступления, Лисимах, попросил помощь. Орозий (III, 23, 56) и Аппиан (Сир., 64. 341) очень кратко говорят по поводу этого события и упоминают одного Лисимаха.
Appian, Syriaca, 64. 341: «Согласно другим, это Александр, собственный сын Лисимаха, совершил его погребение. Движимый страхом, он укрылся у Селевка, когда Лисимах убил своего другого сына Агафокла».
Orose, III, 23, 56: «Затем Лисимах умертвил своего зятя Антипатра, который интриговал против него, и убил своего собственного сына Агафокла, которого он ненавидел вопреки закону природы».
С другой стороны, Павсаний (1, 10, 4) настаивает на чувстве вины, которое пронизывает Лисимаха после удовлетворения просьб его жены, и подчеркивает ответственность последней в убийстве Агафокла. Этот портрет напоминает слова Мемнона (F 5, 4), который представляет Лисимаха как старика, которым манипулировала его жена, сумевшая убедить его предоставить ей контроль над бывшими владениями Амастриды. Отсюда легко представить, что старый царь мог бы удовлетворить еще одну просьбу своей молодой жены: убить Агафокла, который был единственным препятствием для вступления на престол плода их любви, Птолемея. Что касается Страбона (XIII, 4, 1), то он упоминает о причастности Лисимаха к смерти своего сына, но пытается свести к минимуму его ответственность, сообщая, что его толкнули интриги, которые будоражили его двор.
Pausanias, I, 10, 4: «Фактически, когда он дал ей волю, Арсиноя уничтожила Агафокла…»
Страбон, XIII, 4, 1: «под градом ударов Лисимах вынужден был, для того, чтобы избавить себя от внутренних затруднений, которые связывали его руки, послать на смерть своего сына Агафокла; тот же Лисимах, застигнутый нападением Селевка Никатора, погиб в свою очередь, и Селевк, наконец, пал жертвой засады от кинжала Птолемея Керавна».
Современные исследователи попытались сохранить повествование, которое, казалось им, было ближе всего к истине, и полагают, в своем подавляющем большинстве, что сообщение Мемнона является наиболее убедительным, поскольку его источник, Нимфид, современен событиям. Его показания получили еще большее признание, поскольку они рассматривались как отражение его объективности, однако, они по–прежнему вызывают определенные возражения. Лонгега, которая провела подробный анализ источников, предпочитает следовать Мемнону, или, по крайней мере, представляет рассказ, который он взял из Нимфида, как лучший из трех. Она считает, что традиция, представленная Мемноном, представляет собой альтернативу как «апологетической традиции», которая стремится оправдать Лисимаха, так и «враждебной традиции», которая делает его единственным виновником преступления. По ее словам, Страбон, безусловно, черпал из Дуриса, протеже Лисимаха и, тем самым он приводит довольно благоприятную для царя Фракии версию. И наоборот, Лонгега считает, что история Трога Помпея и Юстина навеяна Гиеронимом из Кардии, который служил Антигону и его сыну Деметрию, врагам Лисимаха.
Дурис и Гиероним, из–за их соответствующих предубеждений, являются менее надежными источниками по сравнению с Нимфидом. Историческая правдивость их свидетельств согласно Лонгеге подпорчена из–за введения чудесных элементов в их повествование и из–за хороших отношений Лисимаха с городом Самос, где Дурис был тираном, откуда этого автора пытаются сделать сторонником царя Фракии. Столь же жестоко осуждается Гиероним, не в последнюю очередь из–за ненависти к Лисимаху, который разрушил его родной город, Кардию (Павсаний, 1, 9, 8). Оценка этих двух источников делает свидетельства древних, которые, как полагают, были внушены Дурисом и Гиеронимом, гораздо менее достоверными. Тем не менее анализ и, в частности, отказ от традиций о смерти Агафокла, отличных от Мемнона, оспаривается Лунд. Последняя критикует теорию о том, что Дурис представляет собой традицию, благоприятную для Лисимаха, в то время как Гиероним явно враждебен царю Фракии. Лунд считает, что авторы, особенно в римскую эпоху, возможно, вынесли моральное суждение независимо от своих источников.
Теория гиеронимовой враждебности в значительной степени основана на замечании Павсания (1, 9, 8), и Лунд считает, что суждение этого рода должно быть квалифицировано. Она приводит в пример отрывок из Диодора, который происходит из Гиеронима, в котором качества Лисимаха отмечены источником, предположительно враждебным царю, что показывает, что автор не лишен объективности. Что касается Дуриса, то последний представлен как благоприятный к Лисимаху автор, который не колеблясь, изменил бы историческую реальность в пользу того, кто поддерживал его тиранию в Самосе. По словам Лунд, это мнение частично основывается на неупоминании поражения Лисимаха в Амфиполе в 287 г. Плутархом (Demetrios, 44), который берёт из Дуриса, который, тем не менее упоминается Павсанием (1, 10, 2), источником которого является Гиероним. Более того, этот ученый считает, что аргумент, основанный на том, что Дурис благоприятствовал Лисимаху потому, что он терпел его тиранию, не держится крепко, так как Дурис враждебен к Антигонидам, которые, однако, также поддерживали правление семьи Дуриса. Почему же тогда автор будет враждебно относиться к одному из своих защитников?
Что касается Трога и Юстина, то Лонгега считает, что их версия происходит из Гиеронима по крайней мере в части, посвященной увековечению преступления. Оба сделали Лисимаха единственным виновником преступления и ограничили участие Арсинои, представив ее как простого исполнителя воли своего мужа. Предполагаемое влияние лагидской принцессы на старого царя Фракии не рассматривается традицией, которую передает Трог/Юстин. Лунд указывает, что это прежде всего моральное осуждение преступления, как указано в сообщении Юстина, который, как правило, представляет Лисимаха как инициатора убийства своего сына. Трог Помпей, с другой стороны, настаивает на большем участии Арсинои в убийстве и по этой причине, следует признать, что Юстин внес изменение в оригинальную версию Трога Помпея и поэтому его повествование не обязательно отражает враждебность греческого источника, Гиеронима. Эта интерпретация очень привлекательна, однако, со своей стороны, я не вижу, как версия Трога вовлекает жену Лисимаха в убийство Агафокла глубже, чем Юстина.
В отличие от Юстина, Страбон делает ее мозговым центром в убийстве Агафокла. Лонгега отмечает, что идентификация источников Страбона очень трудна, но тем не менее считает, что он, вероятно, использовал Дуриса, чтобы попытаться смягчить ответственность Лисимаха, представляя его как неспособного предотвратить убийство своего сына. Зависимость Павсания от Дуриса более тонкая. Сам периэгет утверждает, что существуют разные традиции, почему Арсиноя хотела смерти своего пасынка. Лонгега считает, что он, безусловно, полагается на Дуриса во второй части своего изложения (1, 10, 3), в которой он сообщает версию некоторых древних, согласно которой жена Лисимаха погубила Агафокла из мести и что царь узнал о преступлении своей жены только после свершившегося. Однако первая часть его отрывка внушена другим источником. Лонгега считает, что Павсаний несомненно знал о традиции, передаваемой Гиеронимом и Нимфидом (1, 10, 3). Однако, несмотря на то, что Павсаний делает Арсиною зачинщицей убийства, мне кажется, что он не вовлекает в него Лисимаха, в отличие от Юстина и Мемнона, так как он представляет царя как жертву любовных вещей.
Что касается Порфирия (FGrH, 2b, 260 F 4.4), он сообщает, что Лисимах убил своего сына по подстрекательству супруги. Лонгега считает, что он будет отражать традицию, передаваемую Дурисом, поскольку он подчеркивает роль, которую играет Арсиноя, но отсутствие оправдания действий Лисимаха — как в версиях Павсания и Страбона — было бы свидетельством того, что Порфирий, который жил в III в. н. э., консультировался с другими источниками или даже с работой, которая суммировала различные традиции. Однако, предполагая, что участие Арсинои в убийстве Агафокла, путем решающего влияния, которое она, кажется, оказывала на своего мужа, происходит из Дуриса, мне кажется, что та же интерпретация применима к пассажу Мемнона. Действительно, последний не игнорировал роль Арсинои, как и Порфирий. Если по предположению Лонгеги, Порфирий мог иметь доступ к описательной части Агафоклова убийства, которая синтезирует разные традиции, можно также предположить, что он имел доступ и к работе Нимфида, или даже Мемнона, поскольку суть их версии заключается в том, чтобы сделать Лисимаха ответственным за смерть его сына по подстрекательству его молодой жены. Однако, если бы это было так, кажется странным, что он не упомянул в этом смертельном заговоре участие Птолемея. На предположение, что Павсаний, Порфирий и Мемнон консультировались с одной и той же работой, можно возразить, что выражаются они по–разному (Павсаний: «допустил», Порфирий: «убежденный», Мемнон: «обманутый») и, кажется, указывают, по–разному оцениваем роль Арсинои в этом эпизоде.
Порфирий, Павсаний, Страбон и Мемнон делают Арсиною вдохновительницей заговора и приводят различные аргументы, которые появляются как попытка обелить Лисимаха. Павсаний и Мемнон делают Лисимаха старым маразматиком, которым манипулирует его жена, неспособным остановить ее от убийства сына. По словам Лунд, это представление царя Фракии Павсанием смягчило бы суждение о том, что Дурис, от которого частично зависит периэгет, будет нести апологетическую традицию, ибо репутация Лисимаха как подкаблучника не была бы более благоприятной, чем та, которая делает царя бессердечным тираном. Этот аргумент кажется мне убедительным, тем более что царская легитимность в эпоху эллинизма отчасти зависит от способности монарха подчинять себе подданных: как Лисимах мог навязаться, если он не мог контролировать собственную жену?
Лунд тем самым считает, что традиция Дуриса, видимо, менее враждебная к Лисимаху, объясняется не желанием оправдать царя, а скорее под влиянием тенденции, которая будет найдена как у Дуриса, так и у римских авторов, которые хотели бы изобличить роль женщины в истории двора, что Лунд называет «ищите женщину». В самом деле портрет Арсинои, написанный древними, несет в себе все характеристики архетипа интриговавшей женской фигуры, хорошо известной в историографии. Тем самым Арсиноя представлена как женщина, которая возлагает руки на власть через своего мужа, но также амбициозная, прелюбодейная, убийственная, манипулирующая особа, которая играет своими сексуальными услугами, чтобы получить то, что она хотела.
Суждение о Нимфиде сделало его «наименее худшим» или даже самым объективным источником, на основе нескольких критериев. Тарн и Лонгега считают, что его свидетельство заслуживает доверия в свете его замечания о Керавне. В самом деле, Нимфид, который занимал важное место в городе во время дружбы между Гераклеей и Птолемеем Керавном, не колеблясь, представил лагидку как убийцу Агафокла. Однако, на данный момент, я бы следовала мнению Хайнена, согласно которому Птолемей, приводимый Нимфидом, является сыном Арсинои, а не Керавном.
Лонгега обнаружила, что гераклейский историк был объективен в отношении убийства Амастриды, несмотря на его ненависть к тирании, потому что он привел, по ее мнению, относительно сдержанный рассказ, не отмеченный печатью ненависти. В этой связи мне кажется, что словарный запас Нимфида в отношении матереубийц не является хвалебным. Наконец, по ее словам, изгнание Нимфида датируется правлением Гераклида, и поэтому это объясняет причину, по которой он рисует негативный портрет Арсинои, который изображает ее как амбициозную, манипулирующую, злоупотребляющую старостью своего мужа тварь. Однако Лонгега считает, что Нимфид не полностью освобождает Лисимаха от ответственности за преступление против своего сына, поскольку именно он предстает перед ним виновником его тюремного заключения и ложного судебного разбирательства. Это разделение вины между царской парой было бы свидетельством того, что Нимфид знает, как распознать ответственность каждого, в то время как можно было бы ожидать, что он сделает Арсиною единственной виновницей. Однако эта аргументация сомнительна, особенно в отношении периода изгнания гераклейского историка. Мне кажется, что возражение Лунд в этом отношении уместно и ближе к реальности, поскольку она считает, что статус Нимфида как изгнанника является не следствием действий правления Гераклида, который действует от имени Арсинои, но он был одним из потомков первых изгнанных во времена первого Клеарха.
Аргументы, на которые опираются некоторые современные исследователи при суждении об объективности Нимфида, не всегда убедительны и их недостаточно, чтобы окончательно исключить традиции параллельных источников о смерти Агафокла. Если отвергнуть теорию Лонгеги о большом влиянии Арсинои на своего мужа вкупе с фактом, что портрет, написанный древними, является преувеличением, а не отражением реальности, то следует искать причины убийства Агафокла в другом месте. Что касается портрета Лисимаха у Мемнона и Павсания, которые изображают его как старика на пределе маразма, то он, похоже, является результатом чрезмерного суждения о преклонном возрасте царя Фракии.
Лунд предполагает увидеть в убийстве молодого принца выражение соперничества между отцом, который не хочет отдавать свою власть, и его сыном, который стремится взойти на трон. Мало что известно о карьере молодого принца в период до его смерти. Однако высказывания Мемнона, в которых говорится, что Лисимах заключил в тюрьму своего сына, ссылаясь на ложный заговор против царя, будут иметь смысл. Тем более, что, если добавить к делу показания Лукиана (Икароменипп, 15), который ссылается на обвинения, выдвинутые против молодого принца, то теория Лунд покажется правдоподобной. Кроме того, последняя приводит еще одно свидетельство, подтверждающее эту гипотезу, конкретно надпись из Фив, в которой Птолемей посвящает статую своей матери и Лисимаха и которая может быть истолкована как признак ее растущего при дворе положения в конце 280‑х годов. Кроме того, если признать, что Птолемей участвовал в убийстве своего сводного брата, возможно, в сотрудничестве с его отцом, который посадил его в тюрьму, можно представить, что Агафокл препятствовал пожеланиям своего отца, который хотел сделать сына, родившегося в его браке с Арсиноей, своим преемником. Однако, как уже отмечала Лунд, это толкование является лишь спекуляцией, и свидетельства, подтверждающие это предположение, слишком слабы, чтобы утверждать, что Лисимах принял это решение о своем наследии еще до смерти Агафокла.
ὁ δὲ Πτολεμαῖος, ὃς αὐτόχειρ τοῦ μιάσματος ἐγεγόνει, ἀδελφὸς ἦν Ἀρσινόης καὶ ἐπώνυμον διὰ τὴν σκαιότητα καὶ ἀπόνοιαν τὸν κεραυνὸν ἔφερεν:
Хайнен отвергает ответственность Птолемея Керавна за смерть Агафокла, считая, что ему нечего было выиграть, если бы он встал на сторону своей сводной сестры. Бегство Лагида ко двору Селевка и страх, который он внушал вдове Лисимаха, когда он взошел на престол Македонии в 281/0 г., как правило, доказывают, что он не поддерживал политику последней (ср. Justin, XVII, 1, 7-12; Appien, Syr. 62; Pausanias, I, 10, 5; Eusebius, Chron. I 233-234 Schoene). Кроме того, Мемнон является единственным источником для убийства Агафокла. Несмотря на то, что аргументов об отдельных свидетельских показаниях недостаточно для полного исключения высказываний Мемнона, другие элементы, тем не менее, позволяют исключить ответственность Лагида за смерть сына Лисимаха.
Хайнен считает более вероятным, что пассаж Мемнона относится к Птолемею, старшему сыну Лисимаха и Арсинои, который был заинтересован в убийстве сводного брата, чтобы получить доступ к трону. Он считает, что возраст молодого человека не является проблемой, и он вполне мог убить Агафокла. Древние не дают точного указания на его дату рождения, но Юстин сообщает (XXIV, 3, 5), что его двум братьям Лисимаху и Филиппу было соответственно 16 и 13 лет на момент брака Керавна и Арсинои в 281/0 г. Хайнен считает, что Керавн, безусловно, родился вскоре после брака его родителей около 300/299 г., в период между 299 и 297 гг. Следовательно, в 283/2 г., во время смерти Агафокла, Птолемей был в возрасте, когда он вполне мог убить своего брата.
Скорее всего, Нимфид рассказывал о событиях более подробно, и не исключено, что его рассказ был искажен Мемноном и Фотием. По мнению Хайнена, текст предлагает непрерывное повествование до слов «ложно обвинив в заговоре против себя», но он считает, что оно было прервано фразой «Птолемей же, который ( … )», которая вводила Птолемея. Но это странное замечание, потому что Мемнон сообщает, что Лисимах несет ответственность за смерть Агафокла, засадив его в тюрьму. Этот разрыв в середине повествования свидетельствует о том, что Птолемей, автор убийства Агафокла, уже упоминался и что о его личности требуется дополнительная информация. Однако текст Мемнона в том виде, в каком он пришел к нам, не приводит этого персонажа в предыдущих отрывках, поэтому следует предположить, что первоначальный текст Нимфида, безусловно, претерпел изменения от Мемнона и потом от Фотия. Хайнен считает, что эта вторая часть пассажа является глоссой к оригинальному тексту, предназначенный для разъяснения личности Птолемея. Возможно, в начале текст Нимфида был более подробным и давал более точный портрет убийцы. Мемнон, несомненно, уменьшил рассказ своего источника и просто утверждал, что Птолемей был убийцей. Однако фигура Птолемея стала неясной во времена Фотия, и для его читателей личность Птолемея, убийцы Агафокла и сына Арсинои, была, конечно, малоизвестна, в отличие от Керавна, который создал себе плохую репутацию из–за убийств, которые он совершил. Итак, для Фотия было очевидно, что эти двое были одним человеком, и, учитывая то, что он знал о Керавне, он предположил, что он вполне мог бы совершить другое убийство, Агафокла. Поэтому, вероятно, он завершил портрет Птолемея с помощью глоссы, тем самым придав тексту его нынешнюю форму. Это дополнение, однако, является чистой спекуляцией и ошибка может быть приписана Фотию лишь гипотетически. Если признать, что именно сын Лисимаха и Арсинои убил своего сводного брата, в этом отрывке возникает еще один вопрос об убийстве Агафокла, поскольку это предполагает, что Нимфид дал две версии его смерти. Действительно, молодой принц, согласно тому, что может быть выведено из пассажа Мемнона, был убит во время тюремного заключения, а слово «приказывает», которое относится к Лисимаху, делает его ответственным лицом. В другом месте Мемнон назначает молодого Птолемея исполнителем («собственноручно совершил это преступление»). Предполагая, что сын Арсинои совершил преступление в тюрьме, эта гипотеза, по–видимому, наиболее вероятна для согласования двух фраз из отрывка, посвященного убийству Агафокла.
| Ὁ τοίνυν Λυσίμαχος διὰ τὴν παιδοκτονίαν μῖσός τε δίκαιον παρὰ τῶν ὑπηκόων ἐλάμβανε, καὶ Σέλευκος ταῦτα πυθόμενος, καὶ ὡς εὐχερὲς εἴη τοῦτον παραλῦσαι τῆς ἀρχῆς τῶν πόλεων ἀφισταμένων αὐτοῦ, μάχην συνάπτει πρὸς αὐτόν. Καὶ πίπτει ἐν τῷ πολέμῳ Λυσίμαχος παλτῷ βληθείς· ὁ δὲ βαλὼν ἀνὴρ Ἡρακλεώτης ἦν, ὄνομα Μαλάκων, ὑπὸ Σελεύκῳ ταττόμενος. Πεσόντος δὲ ἡ τούτου ἀρχὴ προσχωρήσασα τῇ τοῦ Σελεύκου μέρος κατέστη. Ἀλλ´ ἐνταῦθα μὲν καὶ τὸ ιβʹ τῆς Μέμνονος ἱστορίας λήγει. | Убив сына, Лисимах по справедливости заслужил ненависть подданных, и Селевк, узнав это и так как было очень легко лишить Лисимаха власти, поскольку города отложились от него, напал на него. Лисимах гибнет во время войны, пронзенный копьем. Поразивший его муж был гераклеот, по имени Малакон, воевавший под командой Селевка. Когда же Лисимах пал, его держава, присоединенная к державе Селевка, стала ее частью. Здесь кончается XII книга истории Мемнона. |
ὁ τοίνυν Λυσίμαχος διὰ τὴν παιδοκτονίαν μῖσός τε δίκαιον παρὰ τῶν ὑπηκόων ἐλάμβανε:
Согласно Мемнону, казнь Агафокла спровоцировала восстание в греческих городах Азии, и этот подъем против власти Лисимаха был интерпретирован Селевком как приглашение вести войну против царя Фракии. Однако, презентация Мемнона выглядит преувеличенной, поскольку он считает, что ситуация в Азии объясняется своеобразной ментальностью греческих городов, которые якобы видели в убийстве Агафокла моральное оскорбление. Несмотря на то, что у него были сторонники в городах, кажется, что, как отметила Лунд, его единственной популярности было достаточно, чтобы спровоцировать восстание в царстве Лисимаха. Однако восстание городов может объясняться различными факторами. По мнению Лунд, скорее всего, именно бегство его сторонников в течение нескольких месяцев после убийства вдохнула в населенные пункты бунт. Кроме того, вполне вероятно, что города с трудом выдерживали порой обременительную власть Лисимаха и воспользовались этой возможностью, чтобы выразить свое недовольство. Действительно, его действие, безусловно, привело к потере популярности в самом его дворе, что, вероятно, испортило его имидж сильного человека. Концепция могущественного и победоносного царя не является тривиальной, потому что его подданные могли видеть в династическом кризисе признак слабости, или даже как знак, призывающий города обеспечить поддержку вражеской власти, которую лучше было бы принять, прежде чем стать ее жертвой.
Однако необходимо скорректировать видение тотального и немедленного восстания, поскольку доказанных случаев отделения до смерти наследного принца практически не существует. Помимо случая с Пергамом, который перешел в лагерь Селевкидов по наущению его губернатора Филетера, в период с лета 283 и 282 годов нет никаких свидетельств общего дезертирства до смерти Лисимаха в Курупедионе. Похоже, что разгневанный на Арсиною, он сам сделал доступной неприступную крепость и ее сокровища Селевку (Павсаний, I, 10, 4).
С другой стороны, смерть Агафокла привела к побегу части двора Лисимаха, близкой к покойному принцу. Юстин (XVII, 1,6-8) сообщает, что Лисимах убил приверженцев Агафокла, подтолкнув тех, кто избежал кровавой расправы, укрыться у Селевка. Среди них ушли Лисандра, его вдова, в сопровождении своих детей, и Александр, сын, которого Лисимах имел от одрисянки (ср. Pausanias, I, 10, 3-4, Trogue–Pompee, 17). Из Юстина также видно, что часть армии дезертировала и вступила в ряды противника. По словам Павсания и Юстина, именно поэтому сторонники умершего принца при дворе Селевка заставили его воевать с Лисимахом, в отличие от Мемнона, который связал дезертирство городов с решением Селевкида атаковать владения царя Фракии в Азии. Тем не менее факторы, приведенные этими авторами, не противоречат друг другу и вполне могут сыграть свою роль в решении Селевкида. Если опровергнуть идею широкомасштабного восстания после смерти Агафокла, то можно, Тем не менее представить, что сторонники Селевка воспользовались беспорядком, вызванным казнью наследного принца, чтобы добиться преобладания их политики и более заметно поддержать царя Селевкидов. Те, кто выступал против приверженцев Лисимаха, несомненно, видели в Селевке средство для установления своей власти, получив его поддержку. В случае с Эфесом, однако, похоже, что проселевкидам удалось передать свой город в лагерь Селевка на следующий день после Курупедиона, когда узнали о его победе и о прибытии его войск (см. Полиэн, VIII, 57).
καὶ Σέλευκος ταῦτα πυθόμενος, καὶ ὡς εὐχερὲς εἴη τοῦτον παραλῦσαι τῆς ἀρχῆς τῶν πόλεων ἀφισταμένων αὐτοῦ, μάχην συνάπτει πρὸς αὐτόν:
Реальные причины, побудившие Селевка вмешаться, остаются неясными, но очень вероятно, что появление его огромной армии способствовало усилению восстания греческих городов. Обсуждается дата, когда Селевкид входит в Азию. Вавилонские хроники упоминают о начале военной кампании с участием греков в месяце Сиван 30‑го года Селевкидской эры, то есть в июне/июле 282 года. Из этого знакомства следует признать, что Селевк вошел в Малую Азию в конце лета 282 г. Битва при Курупедионе состоялась в феврале 281 года. Хайнен подсчитал, что Селевк пересек Тавр зимой 282-281 г.
Селевк захватил Сарды еще до того, как Лисимах успел противостоять ему. Время прибытия Лисимаха в Азии интерпретируется по–разному, и это зависит от того дня, когда, по оценкам, Селевк начал движение. Хайнен считает, что Селевкид пересек Тавр зимой 282/281 года, и его атака застала Лисимаха врасплох (ср. Strabon, XIII, 4, 1). С другой стороны, Лунд полагает, что Селевк собрал свои войска летом 282 года и по ее словам, тот факт, что фракийский царь не смог предвидеть наступление своего противника, отчасти объясняется тем, что ему не удалось собрать достаточное количество людей.
Более того, в докладе Юстина (XVII, 1, 7) сообщается о дезертирстве части армии, и это может объяснить, почему Лисимах не мог встретиться с Селевком (см. также Павсаний, 1, 10, 3). По словам Хайнен, дезертирство друзей Лисимаха может также означать, что те, кто занимал командные посты, нанесли удар по организации вооруженных сил.
Следовательно, дата, когда Селевк проникает в Малую Азию, колеблется между летом 282 и зимой 282-281 года. Несколько факторов могут объяснить, почему греки перешли на сторону Лисимаха и согласно Лунд, мы не должны рассматривать это восстание как знак излияния энтузиазма города за Селевка. Весьма вероятно, что поведение греков является выражением страха, вызванного продвижением его войск. Источников для изучения кампании Селевка маловато (Strabo XIII, 4, 1, Pausanias, I, 10, 4, Polyen, IV, 9, 4, Appian, Syr. 328, Trogue Pompey, Prol. 17), но те немногие свидетельства, которые дошли до нас, сообщают о подчинении Котиейона и Сард оружием.
Маршрут, предпринятый Селевком, также остается неясным. Согласно Лунд, взятие Котиейона на севере Фригии, похоже, является первым этапом кампании Селевка. Это место занял сын Лисимаха, Александр в 282-281 г. Исходя из этого указания, Хайнен предположил, что армия Селевкидов могла выбрать два маршрута: царскую дорогу от Анкиры до Сард и южный путь через Киликийские ворота, ведущие на запад Малой Азии. С другой стороны, Селевк пошел тем же путем, который привел к Ипсу в 301 году, пересекая Каппадокию.
Захват Котиейона и Сард, вероятно, только усугубил угрожающий аспект прибытия Селевка. Первый, расположенный к северу от Фригии, был подчинен Александром, сыном Лисимаха. Операции против этого города, по–видимому, происходит во время кампании 282/1 г. (Полиэн, VII, 12, Страбон, XIII, 4, 1). Что касается Сард (Полиэн, IV, 9, 4), они были подчинены силой после осады. Кажется, что эти два города находятся под контролем Селевка до Курупедиона. Некоторые города, несомненно, надеялись, что власть Селевка будет менее обременительной, чем власть Лисимаха. Итак, как заметила Лунд, подавляющее большинство городов ждало новостей о победе Селевка в Курупедионе, чтобы присоединиться к его лагерю, приняв поведение, которое состояло в ожидании того, кто из двух царей победит. Это уравновешивало бы мнение о том, что среди городов был всплеск энтузиазма, который приветствовал бы Селевка как освободителя.
Justin, XVII, 1, 5-8: «Это было для него первое ухудшение зла, начало гибели, которая ему угрожала. За этим отцеубийством последовали убийства знатных, которые заплатили головами за слезы, которые они пролили о смерти молодого принца. Вот почему и те, кто избежал кровавых убийств, и те, кто командовал армиями, перешли на сторону Селевка и толкали его к войне, а тот под влиянием славы уже склонялся на ведение войны с Лисимахом».
Pausanias, 1, 10, 4: «действительно, когда он испытал, что Арсиноя уничтожила Агафокла, Лисандра бежала к Селевку, взяв с собой своих детей и своих братьев, которым оставалось только это убежище, поскольку Птолемей их отец изгнал их из своего присутствия. За ними последовали Александр, сын Лисимаха и одрисской женщины; они все пошли в в Вавилон, и призывали Селевка объявить войну Лисимаху. С другой стороны, Филетер, которому Лисимах доверил хранение своих сокровищ, негодуя на смерть Агафокла и не считая себя в безопасности от пребывания на стороне Арсинои, захватил Пергам на Кеике и послал глашатая к Селевку, чтобы отдать ему все богатство, которое он имел в своем распоряжении».
Pausanias, I, 10, 5: «Лисимах, узнав об этих событиях, поспешил отправиться в Азию, чтобы начать войну; он сразился с Селевком, но был полностью побежден и потерял свою жизнь в бою. Его тело было возвращено Лисандрой: Александр, тот сын, которого он имел от одрисянки, получил его своими просьбами. Затем он перевез тело в Херсонес и дал ему погребение в месте, где сегодня находится могила Лисимаха, между деревней Кардией и городом Пактией: вот что я должен сказать о Лисимахе».
καὶ πίπτει ἐν τῷ πολέμῳ Λυσίμαχος παλτῷ βληθείς· ὁ δὲ βαλὼν ἀνὴρ Ἡρακλεώτης ἦν, ὄνομα Μαλάκων, ὑπὸ Σελεύκῳ ταττόμενος:
Лисимах и Селевк сразились у Курупедиона в Лидии в феврале 281 г. (ср. Justin, XVII, 2, 1, Trogue Pompee, prol. 17, Appian, Syr. 62, Pausanias, I, 10, 5, Porphyry, FGrH, 2B, 260 F 3. 8 Polybius, 18, 51, 4, Nepos, De regibus, 3, 2). Литературные источники очень лаконично сообщают об этой битве и не позволяют установить дату или точное место противостояния. Тем не менее дата может быть уточнена благодаря списку вавилонских царей, который датирует смерть Селевка «в землях Хани» в период с 25 августа по 24 сентября 281 года, и Юстин упоминает семимесячный промежуток времени между его смертью и его победой в Курупедионе, предполагая, что битва велась в феврале. Согласно другому вавилонскому тексту из Урука, известие о его смерти дошло до Вавилона в декабре 281 г. Хайнен обнаружил битву при Курупедионе в феврале 281 года. Название места битвы известно благодаря эпитафии вифинского офицера по имени Менас, погибшего в битве при Курупедионе, в водах реки Фригий. Пассаж Полиэна (IV 9), относящийся к сопротивлению Сард перед битвой, помещает место на равнине к западу от Сард.
Согласно Мемнону, смертельный удар Лисимаху нанес гераклеот по имени Малакон. Он, без сомнения, был изгнанником или наемником, что, конечно же, не свидетельствует о наличии гераклейского контингента в рядах Селевка, поскольку город перебежал к Лисимаху лишь после Курупедиона. Бурштейн осторожно замечает, что то же имя было идентифицировано на амфоре, обнаруженной на полуострове Тамань, и признал, что речь идет о человеке, который убил Лисимаха в Курупедионе. После битвы он вернулся в Гераклею, чтобы занять должность агоранома.
πεσόντος δὲ ἡ τούτου ἀρχὴ προσχωρήσασα τῇ τοῦ Σελεύκου μέρος κατέστη:
Согласно Вавилонской хронике, победа Селевка при Курупедионе побудила его провозгласить о своих претензиях на все царство Лисимаха. Однако повествование Мемнона показывает на примере Гераклеи, что задача была не так проста для Селевкида, потому что его владычество не было встречено с энтузиазмом по всей Азии. Фактически, Гераклид смог предотвратить переход города под власть Селевка во время кампании, и после освобождения от македонского ига, Гераклея хотела подтвердить свою независимость перед посланником Селевка, который пришел, чтобы требовать верности новому владыке Азии (ср. F 7.1).
После смерти Лисимаха Селевк остался единственным выжившим из поколения Александра, но вскоре он испытал ту же участь, что и Лисимах. Борьба за контроль над Македонией по–прежнему лежит в основе событий, сообщаемых Мемноном, и Птолемей Керавн является одной из основных фигур фрагментов с 6.1 по 8.8.
| Ἐν δὲ τῷ ιγʹ τοὺς Ἡρακλεώτας λέγει πυθομένους τὴν ἀναίρεσιν Λυσιμάχου καὶ ὡς εἴη ὁ τοῦτον ἀπεκτονὼς Ἡρακλεώτης, τάς τε γνώμας ἀναρρώννυσθαι καὶ πρὸς τὸν τῆς ἐλευθερίας ἀνδραγαθίζεσθαι πόθον, ἣν δʹ καὶ πʹ ἔτεσιν ὑπό τε τῶν ἐμφυλίων τυράννων καὶ μετ´ ἐκείνους ὑπὸ Λυσιμάχου ἀφῄρηντο. | В XIII же книге он говорит, что гераклеоты, узнав о гибели Лисимаха и о том, что убивший его был гераклеот, собираются с духом и стараются показать себя доблестными в стремлении к свободе, которой они были лишены в течение 84 лет собственными тиранами, а после них Лисимахом. |
τοὺς Ἡρακλεώτας λέγει πυθομένους τὴν ἀναίρεσιν Λυσιμάχου καὶ ὡς εἴη ὁ τοῦτον ἀπεκτονὼς Ἡρακλεώτης, τάς τε γνώμας ἀναρρώννυσθαι καὶ πρὸς τὸν τῆς ἐλευθερίας ἀνδραγαθίζεσθαι πόθον:
Фотий вводит тему следующих фрагментов, составляющих тринадцатую книгу Мемнона. Отправной точкой является смерть Лисимаха, что означает для гераклеотов конец периода, в течение которого они подчинялись воле одного человека. В следующем фрагменте (6.2) Мемнон сообщает, как город избавился от своего губернатора, а затем, утверждая его независимость, навлек на себя гнев Селевка (7.1). Мемнон снова воскрешает патриотизм своего города, который, по его словам, тем более настроился на свержение Гераклида, что именно их соотечественник нанес смертельный удар человеку, который лишил их свободы. Судьба Гераклеи теперь оказалась в руках ее граждан, которые продолжали борьбу за свою независимость.
ἣν δʹ καὶ πʹ ἔτεσιν ὑπό τε τῶν ἐμφυλίων τυράννων καὶ μετ´ ἐκείνους ὑπὸ Λυσιμάχου ἀφῄρηντο:
Если мы примем, что царствование Клеарха началось в 364 году, а правление Гераклида было свергнуто в 281 году, году смерти Лисимаха, то следует считать 83 года, в течение которых гераклеоты были лишены свободы. Однако этот расчет, предложенный Бурштейном, означал бы, что Мемнон снова ошибается (см. 4.8) 611. Но мне кажется, что здесь снова может быть применено замечание Бурштейна о Нимфиде, а именно что историк подсчитал количество лет правления Дионисия, включив первый год. Поэтому и здесь нет необходимости отвергать или исправлять текст Мемнона.
| Προσῆλθον οὖν πρότερον Ἡρακλείδῃ, πείθοντες αὐτὸν μὲν ἐκχωρεῖν τῆς πόλεως, οὐκ ἀπαθῆ κακῶν μόνον ἀλλὰ καὶ λαμπροῖς δώροις ἐφοδιαζόμενον, ἐφ´ ᾧ τὴν ἐλευθερίαν ἐκείνους ἀναλαβεῖν. Ὡς δὲ οὐ μόνον οὐκ ἔπειθον, ἀλλὰ καὶ εἰς ὀργὴν ἐκπεσόντα εἶδον καί τινας αὐτῶν καὶ τιμωρίαις ὑπάγοντα, συνθήκας θέμενοι πρὸς τοὺς φρουράρχους οἱ πολῖται, αἳ τήν τε ἰσοπολιτείαν αὐτοῖς ἔνεμον καὶ τοὺς μισθοὺς λαβεῖν ὧν ἐστέρηντο, συλλαμβάνουσι τὸν Ἡρακλείδην καὶ φυλαττόμενον εἶχον ἐπὶ χρόνον. Ἐκεῖθεν λαμπρὰς ἀδείας λαβόντες, τῆς τε ἀκροπόλεως μέχρις ἐδάφους τὰ τείχη κατέβαλον, καὶ πρὸς Σέλευκον διεπρεσβεύοντο, τῆς πόλεως ἐπιμελετὴν προστησάμενοι Φώκριτον. | Прежде всего они пришли к Гераклиду, убеждая его уйти из города и заверяя, что он не только останется невредим, но и получит обильные припасы в дорогу за то, что они смогут возвратить себе свободу. Когда же они увидели, что он не только не внял их речам, но разгневался и захотел подвергнуть некоторых из них наказаниям, граждане составили с фрурархами статьи, которые давали им исополитию и право получать плату, которой они были лишены. Они захватили Гераклида и некоторое время держали его под стражей. Теперь, получив полную безопасность, гераклеоты до основания разрушили стены акрополя и отправили послов к Селевку, сделав энимелетом города Фокрита. |
προσῆλθον οὖν πρότερον Ἡρακλείδῃ, πείθοντες αὐτὸν μὲν ἐκχωρεῖν τῆς πόλεως, οὐκ ἀπαθῆ κακῶν μόνον ἀλλὰ καὶ λαμπροῖς δώροις ἐφοδιαζόμενον, ἐφ´ ᾧ τὴν ἐλευθερίαν ἐκείνους ἀναλαβεῖν:
После того, как известия о Курупедионе достигли Понта, гераклеоты возымели надежду избавиться от Гераклида. Последний, несмотря ни на что, решил сохранить свой контроль над городом, хотя с момента смерти Лисимаха и побега Арсинои его положение стало неустойчивым (Полиэн, 8, 57). Тем не менее без финансовой поддержки царской пары, он не мог долго продолжать оплачивать гарнизон, на котором в основном держался его контроль над городом.
Мемнон сообщает, что гераклеоты предлагают Гераклиду уйти, предлагая ему средства к существованию, то есть пищу, возможно даже оружие для защиты и щедрые подарки. По словам Сапрыкина, экономические потери, вызванные атаками Зипойта, и, возможно, деньги, которые гераклеоты потратили на македонян, опустошили казну, и они больше не смогли содержать гарнизон из македонских солдат. Это объясняет, почему граждане предлагали Гераклиду не деньги, а лишь имущество.
συνθήκας θέμενοι πρὸς τοὺς φρουράρχους οἱ πολῖται, αἳ τήν τε ἰσοπολιτείαν αὐτοῖς ἔνεμον καὶ τοὺς μισθοὺς λαβεῖν ὧν ἐστέρηντο:
Чтобы убедить наемников, которые составляли гарнизон Гераклида, перейти в их лагерь, гераклеоты предлагают их лидерам предоставить им исономию, то есть интегрировать их в гражданскую общину Гераклеи. Предложение, безусловно, было приемлемым для людей, которые, возможно, были изгнаны из своей родины. Это предложение также имело преимущество в укреплении военного контингента города опытными бойцами. С учетом напряженной ситуации между Гераклеей и Селевком, который стремился включить город в свою сферу влияния, и угрозы гераклейским владениям со стороны Зипойта, это предложение представляется вполне разумным (см. F 6.3). Мемнон не сообщает о каких–либо ограничениях в отношении этих прав — если, однако, его рассказ не был сокращен Фотием, — и Биттнер предполагает, что наемникам были предоставлены равные права.
По словам Мемнона, другая часть соглашения с фрурархами состояла в том, чтобы выплатить им жалованье, которого они не получали, возможно, с тех пор, как Гераклид потерял царскую поддержку. Биттнер видит в этих замечаниях свидетельства того, что город пребывал в периоде большого экономического процветания. Однако эта часть пассажа Мемнона поставлена под сомнение Сапрыкином, согласно которому форос, традиционно выплачиваемый мариандийцам гераклеотам, вероятно, конфисковался Гераклидом, а те, кто лишен своего основного источника дохода, вряд ли могут позволить себе платить misthos наемникам. Сапрыкин предполагает, что исополития была предоставлена только наемникам, в то время как вторая часть предложения не может касаться предложения гераклеотов наемникам. Поэтому он предполагает, что эта часть предложения, в которой речь идет о выплате начисленных им расходов, касается граждан. Замечания Биттнер и Сапрыкина дают убедительное прочтение текста Мемнона, тем не менее, из этого отрывка видно, что в переговоры с гераклеотами вступают единственно начальники гарнизона, фрурархи. Разве не было бы разумнее в этом случае думать, что предложение было ограничено небольшим числом иностранцев? Гераклеоты, вероятно, были бы в большей степени в состоянии заплатить misthos некоторым вождям. Что касается исополитии, то она также, безусловно, была ограничена одними фрурархами. Наемники, вероятно, были уволены, потому что, хотя Гераклея возобновила контроль над государственными финансами после ухода Гераклида, у нее, вероятно, не было возможности поддерживать целый гарнизон. Кроме того, хотя городу удалось сохранить свою независимость, она не смогла защитить свои владения за пределами города, которые были завоеваны Зипойтом (F. 6.3). Следовательно, если бы город располагал отрядом наемников, он, конечно, отправить бы их, чтобы блокировать вифинского царя.
συλλαμβάνουσι τὸν Ἡρακλείδην καὶ φυλαττόμενον εἶχον ἐπὶ χρόνον:
Гераклид не сумел своевременно воспользоваться шансом уйти, и он был захвачен с помощью своих бывших солдат. Мемнон просто сказал, что он некоторое время находился под сильной охраной, но не сказал, что с ним случилось. Конечно, Лисимах был мертв, но ситуация все еще была неясной, и гераклеоты не рисковали освободиться немедленно. Если они вернули свободу бывшему губернатору, они должны были быть уверены, что партия Лисимаха не будет возрождена каким–либо сторонником.
ἐκεῖθεν λαμπρὰς ἀδείας λαβόντες, τῆς τε ἀκροπόλεως μέχρις ἐδάφους τὰ τείχη κατέβαλον:
Освободившись от ига своего бывшего губернатора, гераклеоты в первую очередь бросились к старой цитадели Клеарха на акрополе, где, несомненно, оставался Гераклид. Уничтожение этого здания не было ничтожным делом, потому что это был самый заметный символ подчинения их города самодержавной власти. Крепость также была местом, где совершались самые тяжкие преступления первых тиранов. Следовательно, этот акт также стал символическим и ознаменовал возрождение города.
καὶ πρὸς Σέλευκον διεπρεσβεύοντο, τῆς πόλεως ἐπιμελετὴν προστησάμενοι Φώκριτον:
Другая важная мера их свободы заключалась в том, чтобы выбрать эпимелета. Выбор этого названия не является незначительным, поскольку он является одним из титулов, которые царский правитель носит во время эллинистического периода в городе. Однако функции Фокрита не определены Мемноном. По словам Биттнер, этот термин использовался для обозначения специальных комиссий судей в шестом веке. В последующие века (IV и III век) он использовался для магистратов, которые занимались специальными задачами. Следовательно, как и другие магистраты, функции эпимелета были, несомненно, заранее определены, и его ответственность ограничивалась разрешением конкретной ситуации. В случае с Гераклеей проблема была главным образом внешней из–за угрозы, которую представлял Зипойт, но также и Селевк. Вероятнее всего, Фокрит отвечал за реорганизацию дел в городе и, в частности, за заполнение конституционной пустоты, которая существовала с момента прихода тирана, ожидая создания новой конституции для теперь свободного города. Следовательно, правительство Фокрита, безусловно, рассматривалось как переход к новому режиму. Доказательство состоит в том, что источники не свидетельствуют о самодержавном режиме на протяжении двух столетий (см. F 29, 3 и 34, 1, о Ламахе, который, во время Митридатовой войны, кажется, занимал определенное положение в опасной ситуации, но не как эпимелет). Бурштейн считает, что город стал демократическим. Он основывает свою гипотезу на том факте, что изгнанникам, которые были потомками бывших сторонников демократии во времена тирании Клеарха, было разрешено возвратиться в Гераклею.
Цель посольства, направленного к Селевку, состояла в том, чтобы подтвердить новую автономию Гераклеи и представив Фокрита в качестве своего эпимелета, они давали понять царю Селевкидов, что их независимость была политически подтверждена, и они не желали видеть у себя губернатора, назначенного иностранным монархом (см. 7.1).
| Ζιποίτης δὲ ὁ Βιθυνῶν ἐπάρχων, ἐχθρῶς ἔχων Ἡρακλεώταις πρότερον μὲν διὰ Λυσίμαχον, τότε δὲ διὰ Σέλευκον (διάφορος γὰρ ἦν ἑκατέρῳ), τὴν κατ´ αὐτῶν ἐπιδρομήν, ἔργα κακώσεως ἀποδεικνύς, ἐποιεῖτο· οὐ μὴν οὐδὲ τὸ αὐτοῦ στράτευμα κακῶν ἀπαθεῖς ἔπραττον ἅπερ ἔπραττον, ἔπασχον δὲ καὶ αὐτοὶ ὧν ἔδρων οὐ κατὰ πολὺ ἀνεκτότερα. | Зипойт, владыка Вифинии, враг гераклеотов, ранее из–за Лисимаха и в то время из–за Селевка — ибо у него были разногласия с обоими — совершил вторжение с очевидным намерением причинить им вред. Однако его войска не ушли без ущерба и испытали не меньше зла, чем причинили сами. |
Ζιποίτης δὲ ὁ Βιθυνῶν ἐπάρχων, ἐχθρῶς ἔχων Ἡρακλεώταις πρότερον μὲν διὰ Λυσίμαχον, τότε δὲ διὰ Σέλευκον (διάφορος γὰρ ἦν ἑκατέρῳ):
Гераклея, когда она управлялась Клеархом II, была вовлечена в войны, возглавляемые Лисимахом, и Зипойт потом начал набеги на владения гераклеотов, чтобы захватить город (ср. F 5.1). Переговоры с Селевком после свержения Гераклида разозлили Зипойта, которые совершили новые вторжения на территорию гераклеотов. По словам Сапрыкина, это означает, что Гераклея в начале 3‑го века могла иметь дружеские отношения с Селевком I, полагая по этой причине, что город должен был включать в свои ряды некоторых сторонников Селевкида, и это несмотря на гарнизон Лисимаха. После Курупедиона и выселения Гераклида, проселевкиды решили отправить посольство к Селевку, в рамках хороших отношений, которые они собирались поддерживать с ним. Но, желая сохранить свою независимость и автономию, они вызвали гнев Селевка (см. 7.1).
Сапрыкин также считает, что тот факт, что некоторые гераклеоты сражались в лагере Селевка в Курупедионе, является еще одним свидетельством сердечных отношений, связывающих царя с городом. Однако в этой связи представляется, что присутствие Малакона не является выражением официальной поддержки Гераклеей селевкидова дела, если признать, что он был лишь ландскнехтом, нанятым в личном качестве (см. 5.7). Лунд приписывает позицию некоторых греческих городов к селевкидской партии страху, который внушала огромная армия царя Сирии, и считает, что это столкновение греков отчасти объясняется тем, что они надеялись, что сила Селевка будет меньше, чем у Лисимаха. Следовательно, хотя Лунд не отвергает от возможности того, что Гераклея была проселевкидской в 282 г., но подчеркивает, что сочувствие к Селевку не сохранилось после победы Селевка и что гераклеоты приложили все усилия, чтобы сохранить свою автономию.
Враждебность вифинского царя, безусловно, объяснялась тем, что он боялся, что союз между городом и Селевкидами сформируется у границ его царства, которое он пытался сохранить вне владычества Селевка.
τὴν κατ´ αὐτῶν ἐπιδρομήν, ἔργα κακώσεως ἀποδεικνύς, ἐποιεῖτο:
В F 9.4 Мемнон сообщает, что союз, заключенный с Никомедом I, позволяет Гераклее восстановить свои прежние владения, Киерос, Тиос и Тиний (или Тинийскую Фракия), которые были завоеваны Зипойтом. Я уже отмечала, что точная дата этих завоеваний не может быть определена, поскольку источники не дают точной информации, позволяющей верно определить хронологию этих завоеваний. Однако на основании соответствующих предположений Биттнер, Сапрыкина и Бурштейна можно определить потерю Киероса, Тиоса и Тиния между 284 и 281 гг.
οὐ μὴν οὐδὲ τὸ αὐτοῦ στράτευμα κακῶν ἀπαθεῖς ἔπραττον ἅπερ ἔπραττον, ἔπασχον δὲ καὶ αὐτοὶ ὧν ἔδρων οὐ κατὰ πολὺ ἀνεκτότερα:
Замечание Мемнона очень расплывчато, но предполагает, что вифинские войска столкнулись с войсками Гераклеи, без сомнения, в ходе стычек. Кажется, что с обеих сторон были жертвы, и Мемнон не преминул указать, что гераклеотам удалось нанести какой–то ущерб вифинам, тем самым отметив храбрость и мастерство своих соотечественников.
| Ἐν τούτῳ δὲ Σέλευκος Ἀφροδίσιον πέμπει διοικητὴν εἴς τε τὰς ἐν Φρυγίᾳ πόλεις καὶ τὰς ὑπερκειμένας τοῦ Πόντου. Ὁ δέ, διαπραξάμενος ἃ ἐβούλετο καὶ ἐπανιών, τῶν μὲν ἄλλων πόλεων ἐν ἐπαίνοις ἦν, Ἡρακλεωτῶν δὲ κατηγόρει μὴ εὐνοϊκῶς ἔχειν τοῖς τοῦ Σελεύκου πράγμασιν· ὑφ´ οὗ Σέλευκος παροξυνθεὶς τούς τε πρὸς αὐτὸν ἀφικομένους πρέσβεις ἀπειλητικοῖς ἐξεφαύλιζε λόγοις καὶ κατέπληττεν, ἑνὸς τοῦ Χαμαιλέοντος οὐδὲν ὀρρωδήσαντος τὰς ἀπειλάς, ἀλλὰ φαμένου»Ἡρακλῆς κάρρων Σέλευκε«(κάρρων δὲ ὁ ἰσχυρότερος παρὰ Δωριεῦσιν). Ὁ δ´ οὖν Σέλευκος τὸ μὲν ῥηθὲν οὐ συνῆκεν, ὀργῆς δ´ ὡς εἶχε, καὶ ἀπετρέπετο. Τοῖς δὲ οὔτε τὸ ἀναχωρεῖν οἴκαδε οὔτε τὸ προσμένειν λυσιτελὲς ἐδόκει. | В это же время Селевк посылает Афродисия диойкетом в города, расположенные во Фригии и прилегающие к Понту. Тот, сделав, что хотел, и возвратись, отозвался с похвалой о других городах, гераклеотов же обвинил, что они не расположены в пользу Селевка. Разгневанный этим Селевк поносил грозными речами пришедших к нему гераклейских послов и устрашал их. Однако один из послов — Хамелеонт, ничуть не испугавшись угроз, сказал: «Селевк, Геракл сильнее (καρρων)» (καρρων значит у дорян «сильнейший»). Однако Селевк не понял этой речи, так как был в гневе, и отвернулся. Послам же казалось, что им не суждено ни возвратиться домой, ни получить там награды за труды. |
ἐν τούτῳ δὲ Σέλευκος Ἀφροδίσιον πέμπει διοικητὴν εἴς τε τὰς ἐν Φρυγίᾳ πόλεις καὶ τὰς ὑπερκειμένας τοῦ Πόντου:
Афродисий — диойкет Селевка, что–то вроде администратора или губернатора. Вероятно, он был ответственным за управление селевкидской империей, и его присутствие в Малой Азии, безусловно, свидетельствует о попытке навязать дань в этом регионе. По словам Бенгстона, Афродисий был государственным служащим без военных полномочий, что, как представляется, подтверждают источники, которые не сообщают о какой–либо военной деятельности, которую якобы вел Афродисий. С другой стороны Трог Помпей (Prol. 17), упоминает некоего Диодора, который возглавлял операции в качестве командующего Селевка в северной части Малой Азии.
Возможно, одна из задач Афродисия состояла в том, чтобы расследовать для Селевка ситуацию в этой области, но он также должен был собирать заверения в лояльности с полисов. Действительно, поддержка этого региона селевкидскому делу принесла бы царю значительное преимущество в его борьбе с Птолемеем II, как и польза от Гераклеи, которая имела стратегическое положение и эффективный флот.
ὁ δέ, διαπραξάμενος ἃ ἐβούλετο καὶ ἐπανιών, τῶν μὲν ἄλλων πόλεων ἐν ἐπαίνοις ἦν, Ἡρακλεωτῶν δὲ κατηγόρει μὴ εὐνοϊκῶς ἔχειν τοῖς τοῦ Σελεύκου πράγμασιν:
Между Афродисием и гераклеотами похоже, возникли трения, поскольку посланник Селевка обвиняет их в том, что они плохо относятся к Селевкиду. Мемнон не вдается в содержание упреков в адрес гераклеотов. Хайнен предположил, что гнев Селевка, возможно, был связан с кораблями города, которые составляли бывший флот Лисимаха. Эти корабли позже были использованы Керавном в войне против Антигона Гоната. Без сомнения, Селевк не оценил, что гераклеоты не предоставили свой флот в его распоряжение, поскольку он считал, что они должны внести свой вклад в военную помощь, которую он намеревался запросить у греческих городов Азии. То, что город не был готов отдать свои корабли другому царю, вполне объяснимо, потому что гераклеоты только что восстановили свою военную автономию.
Возможно, самым большим противоречием было то, что гераклеоты предложили ему альянс, в то время как он ожидал их подчинения или, по крайней мере лояльности. Следовательно, когда Мемнон сообщает, что гераклеотов обвиняли в нерадении к «интересам» Селевка, то, возможно, стоит понимать это слово в смысле власти. Другими словами, Гераклея не признавала власти царя и не собиралась подчиняться ему.
Бурштейн считает, что тот факт, что Фокрит был назван эпимелетом, одним из титулов царских губернаторов, показывает, что гераклеоты намеревались оставаться независимыми и что признание власти Селевк было чисто формальным. Эта точка зрения разделяется Биттнер, которая предполагает, что это решение должно было быть принято с согласия Селевка, и для этого потребовалось бы, чтобы гераклеоты ожидали, что царь даст им независимость. Однако, как указывалось ранее, подчинение греческих городов Селевку не всегда было добровольным (ср. F 5.7). Жители Гераклеи, конечно же, знали о судьбе городов, которые пытались сопротивляться, и они не хотели подчиняться Селевку, тем более, что они только что вышли из сферы влияние Лисимаха.
Биттнер напоминает, что позиция азиатских городов после Курупедиона довольно расплывчата. Мы не знаем, сколько городов сдалось добровольно или наоборот, подверглись насилию. Власть, которую, вероятно, Селевк надеялся навязать Гераклее, была воспринята как незаконная. Несомненно, гераклеоты отказывались следовать судьбе некоторых городов, по примеру Приены, которая была автономной при Александре и Лисимахе, но потеряла свою независимость при Селевке, обретя ее только при Антиохе I.
ὑφ´ οὗ Σέλευκος παροξυνθεὶς τούς τε πρὸς αὐτὸν ἀφικομένους πρέσβεις ἀπειλητικοῖς ἐξεφαύλιζε λόγοις καὶ κατέπληττεν, ἑνὸς τοῦ Χαμαιλέοντος οὐδὲν ὀρρωδήσαντος τὰς ἀπειλάς, ἀλλὰ φαμένου «Ἡρακλῆς κάρρων Σέλευκε»:
В рассказе о встрече между Селевком и гераклейскими послами царь представлен как злой человек, жестокий в своих словах, и это изображение происходит из Нимфида, которому во время его политической деятельности в Гераклее пришлось столкнуться с постоянной угрозой, создаваемой его городу сыном Селевка, Антиохом. С другой стороны, послы, похоже, выражают новую надежду, которую они приобрели, избавившись от Гераклида и, несомненно, благодаря участию одного из них в смерти Лисимаха. Эта новая свобода была выражена через одного из посланников, Хамелеонта («Селевк, Геракл сильнее»), который, столкнувшись с угрозами Селевка, безусловно, подтвердил отказ Гераклеи присоединиться к царству Селевкидов через насилие, считая, что воля царя навязать свою власть была незаконной. Гераклеоты, безусловно, приписывали свою недавнюю победу божественной поддержке Геракла, защитника своего города.
Мемнон не уточняет, какова была миссия этих послов. Смерть Лисимаха быстро появилась как путь к утраченной свободе. Отношения с Селевком не были враждебными с самого начала, и отправка посольства, возможно, была направлена на установление хороших отношений. Оно, несомненно, было инициировано проселевкидами, которые думали, что сирийский царь подтвердит то, что они считали само собой разумеющимся: независимость, в обмен на которую гераклеоты признают его победу. На этой основе, возможно, они предложили селевкидскому царю альянс, но эта инициатива была истолкована как оскорбление. С точки зрения Селевка, Гераклея была частью царства Лисимаха и поэтому автоматически должна была войти в сферу его влияния.
ὁ δ´ οὖν Σέλευκος τὸ μὲν ῥηθὲν οὐ συνῆκεν, ὀργῆς δ´ ὡς εἶχε, καὶ ἀπετρέπετο. Τοῖς δὲ οὔτε τὸ ἀναχωρεῖν οἴκαδε οὔτε τὸ προσμένειν λυσιτελὲς ἐδόκει:
Провал посольства спровоцировал враждебность Селевка к Гераклее, и напряженность между двумя державами ознаменовала историю города вплоть до середины третьего века (см. F 15). Послы, которые, вероятно, были ответственны за отправку этой делегации, предпочли изгнание, а не возвращение в Гераклею и объявили о своей неудаче. Их цель не упоминается Мемноном, но ясно, что она не была достигнута.
| Ταῦτα δὲ Ἡρακλεῶται πυθόμενοι τά τε ἄλλα παρεσκευάζοντο καὶ συμμάχους ἤθροιζον πρός τε Μιθριδάτην τὸν Πόντου βασιλέα διαπρεσβευόμενοι καὶ πρὸς Βυζαντίους καὶ Χαλκηδονίους. | Узнав об этом, гераклеоты принялись и в остальном готовиться к войне и, в частности, собирали союзников, отправив послов к Митридату, царю Понта, к византийцам и халкедонцам. |
ταῦτα δὲ Ἡρακλεῶται πυθόμενοι:
Мемнон не объясняет, как гераклеоты узнали о неудаче своих послов, но, вероятно, не из уст тех, кто предпочел бежать. Похоже, что они знали о враждебности Селевка и, возможно, даже о его намерениях вести войну против них с целью подчинить их. В любом случае, именно в контексте селевкидской угрозы гераклеоты создали сеть альянсов, которая просуществовала по крайней мере до середины третьего века.
τά τε ἄλλα παρεσκευάζοντο:
Гераклеоты подготовились дипломатически к возможной атаке Селевка, но из краткого рассказа Мемнона, вероятно, обобщенного Фотием, становится ясно, что они употребили и другие средства. Город, несомненно, создал оборонительную армию.
καὶ συμμάχους ἤθροιζον πρός τε Μιθριδάτην τὸν Πόντου βασιλέα διαπρεσβευόμενοι καὶ πρὸς Βυζαντίους καὶ Χαλκηδονίους:
Видя враждебность Селевка и осознавая судьбу, которая ожидала их, если бы царь напал на них, гераклеоты решили искать союза, который современные исследования условно называют «северной лигой». Мемнон упоминает о подготовке, но ничего не говорит о возможной конфронтации между двумя государствами. Параллельные источники в равной степени молчат об этом. Правда, Трог Помпей упоминает о поражении армии Селевкидов, возглавляемой офицером Селевка Диодором, против сил царя Митридата, в Каппадокии (Prol. 17). Мель и Хайнен предполагают, что это была битва между Северной лигой и силами Селевкидов, поскольку Митридат состоял в лиге. Тем не менее, они не склонны думать, что гераклеоты участвовали в ней, поскольку если бы это было так, Мемнон не преминул бы упомянуть об этом, так как обычно он докладывает каждый раз о вмешательстве своего города во что–либо (см., например, F 5.7, 6.1, 8.6). Поэтому следует признать, что угрозы от союза этих городов было достаточно, чтобы заставить Селевка отказаться от войны против города или — и это гипотеза, которая кажется мне наиболее вероятной — обстоятельства принудили царя отказаться от немедленного вмешательства. Поэтому следует полагать, что царь умер до того, как он реализовал свои планы, которые были подхвачены его сыном Антиохом I, отправившим экспедицию против Гераклеи при объявлении смерти его отца.
Причина, по которой Гераклея обратилась к Византию и Халкедону, отчасти связана с ослаблением города после смерти Дионисия и тем более с контролем Лисимаха над ее делами. Тогда она потеряла Амастриду (ср. F 5.4; 9.4), а ее прежние владения были завоеваны Зипойтом (ср. F 5.1 ; 6.3), что привело к катастрофическим последствиям для экономики и, следовательно, для финансовых ресурсов города (см. F 6.2). Наконец, Гераклея находилась под постоянной угрозой со стороны Зипойта, и поэтому само собой она возлагала на мегарские города свои надежды на прекращение продвижения Селевка. Халкедон и Византий находились под постоянной угрозой Лисимаха, и после его смерти у этих городов не было желания перейти под контроль Селевка, который стремился контролировать проливы с целью быстрого доступа в Македонию из Малой Азии. Поэтому Византию необходимо было срочно блокировать царя, который угрожал не только его независимости, но особенно его господству над Боспором. Связи Гераклеи с Византией и Халкедоном основывались на экономических интересах, но последующие события доказывают, что Византий и Гераклея имели привилегированные связи. Когда Византий подвергся опасности вторжения со стороны кельтов (F 11.1) и был осажден Антиохом (F 15), он мог рассчитывать на помощь гераклеотов. Более того, интерес этого альянса для Гераклеи, безусловно, объясняет его нейтралитет в конфликте между византийцами и Каллатисом, который, тем не менее, является колонией гераклеотов (F 13). Более того, Сапрыкин считает, что эти два города стали сердцем альянса. И наоборот, Мемнон ничего не говорит о прямом сотрудничестве с Халкедоном, который, тем не менее, остается членом «Северной лиги».
Что касается Митридата, царя Понта, он тоже проявлял интерес к союзу с греческими городами. Этот суверен идентифицирован под именем Митридата III Киоса или Митридата I Ктиста, который правил с 302 по 266 год на территории, обозначенной термином «Понт». В 302 году Митридат бежал в Пафлагонию после того, как Антигон Одноглазый казнил его отца Митридата II Киоса, которого он подозревал в заговоре против себя. Первые дни этого царства неясны, но кажется, что во время его правления он увеличил свое царство на восток и принял титул царя. Смерть Лисимаха была, без сомнения, возможностью для Митридата, как и для Гераклеи, утвердить свою независимость (см. Трог, 17). Независимо от того, признаем ли мы, следуя Хайнену, что в битве, которая произошла в Каппадокии против Диодора, генерала Селевка, участвовали другие союзники «Северной лиги», эта конфронтация доказывает, что угроза царству Понта была реальна. В этих условиях Митридат присоединился к греческим городам северо–западной Малой Азии и стал членом альянса против Селевкидов. Ситуация, должно быть, была достаточно серьезной, раз Гераклея объединилась с царем, который угрожал ее территориям, особенно Амастриде, во время правления Клеарха II (см. 5.1). Что касается Митридата, то союз с городами, расположенными на побережье, тем более интересен, что его царство в то время не имело выхода к морю. По словам Сапрыкина, царь представлял себя защитником и тем самым укрепил свои политические позиции на побережье. Мало что известно об этой Лиге, которая была создана с целью борьбы с селевкидами. По мнению Биттнер, слово συμμάχους предполагает, что Лига достигла конкретных целей в течение ограниченного времени. Эта ученая считает, что эта Лига не может быть идентифицирована ни с koinon, ни даже рассматриваться как азиатская версия что Делосского союза. Следовательно, термин» Лига», данный современными исследователями этой организации, ей не подходит. Ее членов объединяет желание сохранить независимость, и с этой целью они решили временно объединиться.
Вопиющим в этом случае является поступок Митридата: член Лиги до 281 года, он берет контроль над Амастридой, которую предлагает ему Евмен несколько лет спустя, не обращая внимания на свою бывшую союзницу, что, как правило, доказывает, что и Митридат, и эллинистические цари видели Северную лигу только как союз, приуроченный к обстоятельствам, который никоим образом не влечет за собой их постоянную верность к греческим городам. Стратегическая позиция Византии и Халкедона и гераклейский флот могли быть аргументами для привлечения будущих союзников.
| Οἱ δὲ περιλειπόμενοι τῶν ἀπὸ Ἡρακλείας φυγάδων, Νύμφιδος, καὶ αὐτοῦ ἑνὸς ὑπάρχοντος τούτων, κάθοδον βουλεύσαντος αὐτοῖς καὶ ῥᾳδίαν εἶναι ταύτην ἐπιδεικνύντος, εἰ μηδὲν ὧν οἱ πρόγονοι ἀπεστέρηντο αὐτοὶ φανεῖεν διοχλοῦντες ἀναλήψεσθαι, ἔπεισέ τε σὺν τῷ ῥᾴστῳ, καὶ τῆς καθόδου ὃν ἐβούλευσε τρόπον γεγενημένης οἵ τε καταχθέντες καὶ ἡ δεξαμένη πόλις ἐν ὁμοίαις ἡδοναῖς καὶ εὐφροσύναις ἀνεστρέφοντο, φιλοφρόνως τῶν ἐν τῇ πόλει τούτους δεξιωσαμένων καὶ μηδὲν τῶν εἰς αὐτάρκειαν αὐτοῖς συντελούντων παραλελοιπότων. | Что же касается оставшихся в живых изгнанников из Гераклеи, то, когда Нимфид — а он был одним из них посоветовал им вернуться и доказал, что это будет легко, если они не покажут себя желающими насильственно возвратить что–либо из того, что утеряли их предки, он легко убедил их. Когда возвращение совершилось тем способом, который он советовал, то и вернувшиеся и принявший их город пребывали в одинаковой радости и счастье. Ведь находившиеся в городе обращались с ними хорошо, и они не испытывали недостатка ни в чем, необходимом им для умеренного довольства. |
οἱ δὲ περιλειπόμενοι τῶν ἀπὸ Ἡρακλείας φυγάδων, Νύμφιδος, καὶ αὐτοῦ ἑνὸς ὑπάρχοντος τούτων, κάθοδον βουλεύσαντος αὐτοῖς:
Рассказ Мемнона о возвращении изгнанников, происходящий из Нимфида, который тоже был изгнанником, и его мнение о судьбе изгнанников, вероятно, не совсем объективны. По словам Бурштейна, Нимфид был сыном некоего Ксенагора. Трудно понять, был ли этот влиятельный историк и политический деятель III века изгнан сам, может быть, во времена правления Гераклида, или он являлся потомком тех, которые были изгнаны во времена Клеарха. Эта последняя гипотеза в основном основана на предположении, что Нимфид, упомянутый в письмах Хиона (13, 3), является родственником историка. Якоби осторожно предполагает, что Нимфид, упоминаемый Хионом, мог быть дедом историка, что отвергает Лакур. Гипотеза о том, что Нимфид будет потомком изгнанников, объясняет, если он является источником Мемнона для FF 1-2, негативный портрет тиранов Клеарха и Сатира.
Прошло более восьмидесяти лет с тех пор, как булевты сбежали, когда Клеарх захватил власть. Они станут первой волной тех изгнанников, которые угрожали их возвращению в город, особенно во времена Дионисия.
Очевидно, что в 281 году в город вошли не члены совета, а их дети и внуки, которые по большей части никогда не ступали на землю Гераклеи. Среди них были также те, кто был изгнан правительством Гераклида и, возможно, даже граждане, которые бежали от правления Клеарха II и Оксатра.
Разнообразие этих изгнанников, которым удалось бежать из города в разные времена, заставляет Биттнер сказать, что их не следует рассматривать как социальную группу со статусом изгнанных и несчастным наследием их предков. Этот ученый попытался восстановить их историю, чтобы определить вес, или даже опасность, которую они могли бы представлять для Гераклеи. Булевты, которые сумели вырваться из города во время захвата власти столкнулись с силами Клеарха и во время битвы (см. 5.1). Однако некоторые из них выжили, и семьям погибших булевтов пришлось возобновить свою жизнь в другом месте, а не в своем родном городе. Мы ничего не знаем об их жизни, и, кстати, кажется удивительным, что Нимфид не счел нужным сообщить некоторые подробности о жизни изгоев. Посвятив отступление царям Вифинии, не мог ли он уделить часть своего рассказа судьбе, которая была его собственной, и участи многих изгоев? Если его изначальная работа содержала эту информацию, то потомство, к сожалению, не сохранило никаких следов.
Биттнер указывает на то, что гераклеоты упоминаются в некоторых эпиграфических документах из Херсонеса и Пантикапея. Присутствие гераклеотов в этих цитатах неудивительно, учитывая их экономические связи с Гераклеей, но нет никаких доказательств того, что они были изгнанниками. Афины, кажется, тоже приветствовали сообщества гераклеотов в своих стенах. Биттнер считает, что нобили, в частности, нашли убежище в этом городе из–за их хорошего воспитания и их приверженности демократическим принципам. Согласно расчетам, проведенным Биттнер, в афинских надписях классического периода встречается около трехсот гераклеотов, хотя значительное большинство из них жили после четвертого века. Некоторые надписи особенно привлекают внимание Биттнер, поскольку они упоминают двоих гераклеотов в качестве проксенов в Афинах (361/0 и 336/35 гг.), которые могли быть беженцами. Другой пример касается гераклеотов, которые воюют как наемники, что лишь дополняет тезис о том, что они являются частью группы изгнанников, поскольку этот вид деятельности часто засвидетельствован для ссыльных. Кроме того, изгнанные гераклеоты, по–видимому, жили в Афинах во время правления Дионисия, так как комический поэт Менандр делает их главными героями своей пьесы «Рыбаки» (Menandre, F 13-29 Edmonds; Menandre apud Athenee, XII, 549c).
Другой регион, возможно, служил домом для гераклеотов, согласно Ашери. Последний предполагает, что изгнанники укрылись в Беотии, исходя из того, что в этом регионе были поселенцы благородного происхождения из Гераклеи. Эта гипотеза находит подтверждение в надписи, найденной в Беотии, возведенной гераклеотом, который говорит, что он ностальгирует о своей стране.
Поэтому трудно определить географическое происхождение этих «фюгадов» (беглецов), которые реинтегрировались в Гераклею на следующий день после смерти Лисимаха. Следовательно, по–прежнему необходимо определить, насколько они были организованы за границей, чтобы сформировать группу, достаточно компактную, чтобы считаться опасной для интересов города. Но, опять же, источники недостаточно для них. Биттнер полагает, что изгои находились в контакте и были достаточно организованы, чтобы совместно отправлять свои запросы. Действительно, когда они возвращаются в Гераклею, Мемнон сообщает о Нимфиде, который обозначен как ὑπάρχων. Последний, кажется, представляет интересы ссыльных, и его положение предполагает, что он был связан с различными группами изгнанных людей. Мемнон, который черпает из Нимфида, не дает никаких свидетельств, чтобы определить, как эта сеть могла быть установлена. Однако, по мнению Биттнер, тот факт, что они могли финансировать посольства, направленные последовательно Александру и Пердикке (F 4.1, 4.3), свидетельствует о финансовом потенциале некоторых ссыльных, которые сумели найти средства к существованию за рубежом.
καὶ ῥᾳδίαν εἶναι ταύτην ἐπιδεικνύντος, εἰ μηδὲν ὧν οἱ πρόγονοι ἀπεστέρηντο αὐτοὶ φανεῖεν διοχλοῦντες ἀναλήψεσθαι, ἔπεισέ τε σὺν τῷ ῥᾴστῳ:
Согласно Мемнону, изгнанные советовались с Нимфидом о начале новых действий с Гераклеей, чтобы вернуться домой, и последний убедил их в легкости этой задачи. Это предполагает, что он хорошо разбирался в политической ситуации в Малой Азии в то время и знал об угрозе, которую изгнанные представляли для Гераклеи. Мемнон помещает их возвращение между смертью Лисимаха (6.1) и смертью Селевка (8.3), что предполагает, что ссыльным было позволено вернуться в 281 году. Нимфид смог вмешаться в нужный момент, потому что ему было известно, как тогдашние правители, и в частности Селевк, навязали свою власть в некоторых городах, используя внутренние политические разногласия.
Следовательно, изгнанники могли представлять из себя пятую колонну, на которую Селевк мог полагаться, чтобы вмешаться в дела Гераклеи. Действительно, когда Клеарх взял власть, булевты, видимо, нашли помощь от каких–то городов и попытались свергнуть тирана (Юстин, XVI, 5, 1 ; ср. F 1.1). Затем они вступили в контакт с Александром и Пердиккой, ввергнув Дионисия Гераклейского в глубокое замешательство, которое исчезло только с уходом из жизни двух македонян. Их попытки вернуться на родину, а точнее на родину своих предков, не увенчались успехом. Мемнон не говорит, формулировали ли ссыльные новые запросы этого рода после смерти Пердикки. Не исключено, что Нимфид был более точен и что Мемнон или Фотий упомянул только самые важные попытки изгнанников, с участием великих личностей того времени. Однако свидетельство Мемнона показывает, что изгнанники, когда им представилась эта возможность, возлагали надежды на вручение родного города иностранной власти, которая была единственной, способной устранить единственное препятствие для их возвращения — тиранов.
Гераклеоты, как и Нимфид, знали об угрозе, которую представляли изгои, и они подозревали, что если те вернутся с помощью Селевкида, политический конфликт будет неизбежен и ослабит город, который затем станет более легкой целью для Селевка. Кроме того, вторжения Зипойта сделали ситуацию еще более опасной и помогли ускорить процесс интеграции изгнанных.
Как отметила Биттнер, тот факт, что Мемнон представил возвращение ссыльных после создания Северной лиги, свидетельствует о том, что это возвращение было одной из мер защиты, введенных гераклеотами, чтобы защититься от Селевка, и о которой упоминает Мемнон в F 7.3.
Изгнанные стремились вернуть собственность своих предков, то есть первых изгнанников. Поэтому согласно Мемнону, их возвращение было условием компромисса: изгнанники отказались от своего прежнего имущества, а взамен гераклеоты заботились об их потребностях. Вопрос о собственности на землю всегда был проблематичным, тем более, что возвращение изгнанников означало бы восстановление демократического режима в Гераклее. Тимофей и Дионисий отказались реинтегрировать изгнанников, потому что их притязания лишили бы приобретенного имущества новую гераклейскую аристократию, без которой тираны не могли сохранить свою власть. Нимфид знал об этом, и именно по этой причине он посоветовал своим компаньонам отказаться от своих требований.
Мысль о том, что фюгады добровольно отказались от своих дедовских наследств, кажется удивительной. Тем не менее Мемнон рисует картину единства, когда было достигнуто согласие в переговорах по вопросу о собственности между новыми владельцами и лишенцами. Возвращение изгнанников избавляло от вероятного вмешательства Селевка в дела города, что было положительным моментом для Гераклеи. Более того, город, несомненно, надеялся, что ссыльные используют те связи, которые они наладили за рубежом, и тем самым будут развивать экономическую деятельность Гераклеи и особенно в коммерческой сфере.
С другой стороны, необходимо спросить, в чем была выгода для изгнанных вернуться в город, не имея возможности найти земли своих предков. Достаточно ли любви к своей стране, чтобы объяснить отказ от подобных притязаний? Наверное, нет. Поэтому мы должны искать другие причины, которые могли бы объяснить их мотивы. Ввиду той роли, которую Нимфид впоследствии играет в посольстве, направленном на переговоры с галатами (F 16.3), следует признать, что последние смогли приобрести комфортное положение в городе на политическом уровне. Отсюда Биттнер предположила, что это, безусловно, одно из условий компромисса с Гераклеей. Изгнанникам, вероятно, было обещано место в политической организации города. Следовательно, это был политический и социальный аспект, который призвал фюгадов реинтегрироваться в Гераклею. Их единственное желание состояло в том, чтобы влиться в гражданское сообщество, и в частности в сообщество, из которого происходили их предки. Однако трудно оценить их политическое положение и вес, который они могли бы представлять в новой политии города. В самом деле, некоторые из них были потомками бывших булевтов, олигархов, но были в их числе и демократы. Мы не знаем политической позиция Нимфида до изгнания. Следовательно, их возвращение необязательно означает восстановление демократии.
καὶ τῆς καθόδου ὃν ἐβούλευσε τρόπον γεγενημένης οἵ τε καταχθέντες καὶ ἡ δεξαμένη πόλις ἐν ὁμοίαις ἡδοναῖς καὶ εὐφροσύναις ἀνεστρέφοντο, φιλοφρόνως τῶν ἐν τῇ πόλει τούτους δεξιωσαμένων καὶ μηδὲν τῶν εἰς αὐτάρκειαν αὐτοῖς συντελούντων παραλελοιπότων:
По словам Мемнона, гераклеоты помогали изгоям обеспечивать их потребности, но ничего не говорится о том, в какой именно форме эта помощь принималась. Вполне вероятно, что они обеспечивали новоприбывших продовольствием. Биттнер предполагает, что каждому репатрианту была выделена фиксированная сумма и что гераклеоты должны были выплачивать ее в соответствии с их финансовыми возможностями. Конечно, государственная казна наверняка уменьшилась после захвата Лисимаха, но это усилие было поддержано всеми и, несомненно, было представлено как решение, чтобы избежать погружения Гераклеи в стасис (хаос). По мнению Биттнер, финансовая компенсация, которая была предложена изгнанникам за потерю их имущества, может быть покрываться только налогом. Кажется, что выбор гераклеотов был правильным, так как Мемнон не зафиксировал ни одного стасиса до 70‑х годов 1‑го века, когда город погрузился в неприятности, связанные с войной между Римом и Митридатом VI Евпатором.
| Καὶ οἱ Ἡρακλεῶται τὸν εἰρημένον τρόπον τῆς παλαιᾶς εὐγενείας τε καὶ πολιτείας ἐπελαμβάνοντο. | Таким образом, гераклеоты вернули себе древнюю знать и политию. |
Пассаж у Мемнона неясен, поскольку он не определяет тип политического режима, установленного в Гераклее после возвращения изгнанных. Термин εὐγενείας может относиться к знатному рождению, то есть к происхождению изгнанников, или к благородству духа, то есть к моральным ценностям. Другими словами, означает ли Мемнон, что фюгады представляют нобилитет как социальный организм? Гераклейский историк сообщает в то же время о возвращении старых институтов, и мы должны спросить себя, о чем идет речь у Мемнона. Если он намекает на режим, установленный до изгнания булевтов, кажется, нужно представить, что Гераклея снова управляется олигархией, поскольку ее сторонники свергли демократию за некоторое время до возвращения Клеарха и тем самым вызвали стасис. Поэтому это противоречило бы традиционной картине, связанной с возвращением изгнанников в греческие города со времен Александра, согласно которой их реинтеграция означала установление демократии. Однако историческая полития Гераклеи, по–видимому, была первоначально демократией и изгнанники, которые отправляют посольство к Александру, по словам Мемнона, надеялись восстановить свою «отеческую демократию».
Тем самым, пассаж Мемнона создает проблему, однако, Биттнер напоминает, что термин «полития» четко не определен и что это может означать отсутствие тирании или царствования. Она также считает, что этот термин, хотя он может относиться к олигархии или демократии, часто используется для обозначения демократического режима. Бурштейн считает более вероятным, что демократический режим был создан после свержения Гераклида и предположил, что новое правительство состояло из потомков поколения Клеарха. Хейсс также, по–видимому, склоняется в пользу демократии, считая, что третий век благоприятствует установлению демократической политии. Однако Биттнер отвергает эту интерпретацию и считает, что замечание Мемнона о требовании изгнанников во времена Александра не отражает истинной политической ориентации изгоев, но что его следует понимать скорее как приспособленчество к общей политике, проводимой Александром, а именно к свержению олигархии. Итак, она интерпретирует фразу «и прежнюю знать, и политию» как свидетельство того, что старая олигархия вернулась к власти при поддержке фюгадов. Она считает, что «прежняя полития» относится к олигархии, вероятной форме государственного устройства в Гераклее до установления тирании.
Это толкование предполагает, что старые верхние слои гераклейского общества вернутся к власти, и поскольку правление до установления тирании было олигархическим, следует с осторожностью заключить, что именно этот режим был установлен на следующий день после возвращения изгнанников. Следовательно, это, пожалуй, одно из условий компромисса между гераклеотами и изгнанниками, а именно, что фюгады вернут себе политическое положение в установлении олигархической власти.
| Σέλευκος δὲ τοῖς κατωρθωμένοις κατὰ Λυσιμάχου ἐπαρθείς, εἰς τὴν Μακεδονίαν διαβαίνειν ὥρμητο, πόθον ἔχων τῆς πατρίδος, ἐξ ἧς σὺν Ἀλεξάνδρῳ ἐστράτευτο, κἀκεῖ τοῦ βίου τὸ λεῖπον διανύσαι γηραιὸς ἤδη ὢν διανοούμενος, τὴν δὲ Ἀσίαν Ἀντιόχῳ παραθέσθαι τῷ παιδί. | Благодаря своим успехам против Лисимаха Селевк стремился перейти в Македонию, тоскуя по родине, откуда выступил в поход с Александром, и думая, будучи уже стар, провести там остаток жизни, Азию же поручить своему сыну Антиоху. |
Σέλευκος δὲ τοῖς κατωρθωμένοις κατὰ Λυσιμάχου ἐπαρθείς, εἰς τὴν Μακεδονίαν διαβαίνειν ὥρμητο, πόθον ἔχων τῆς πατρίδος, ἐξ ἧς σὺν Ἀλεξάνδρῳ ἐστράτευτο, κἀκεῖ τοῦ βίου τὸ λεῖπον διανύσαι γηραιὸς ἤδη ὢν διανοούμενος:
Селевк в эйфории от успехов против Лисимаха получил возможность пройти в Македонию; у него была ностальгия по отечеству, которое он оставил для участия в экспедиции Александра; он намеревался, так как он уже был стар, провести там остаток своих дней, а Азию доверить своему сыну Антиоху.
Павсаний (1, 16, 2) высказывается так: «увидев все свои дела увенчанными успехом, и вскоре после того, как Лисимах был низвержен, Селевк уступил свои азиатские государства своему сыну Антиоху и отправился в Македонию».
τὴν δὲ Ἀσίαν Ἀντιόχῳ παραθέσθαι τῷ παιδί:
На самом деле, вопреки тому, что говорит Мемнон, Селевк уже десять лет как передал своему сыну дела Азии, как установлено, в 294 или 293 году. Селевк назначил Антиоха I соправителем с царским званием. Затем он отвечал за восточные сатрапии, столицей которых была Селевкия на Тигре. Царь поделился своими полномочиями, но империя не была разделена. Его решение наглядно свидетельствует о трудностях, с которыми сталкиваются селевкиды в управлении столь отдаленными районами.
| Πτολεμαῖος δὲ ὁ Κεραυνὸς τῶν Λυσιμάχου πραγμάτων ὑπὸ Σελεύκῳ γεγενημένων καὶ αὐτὸς ὑπ´ αὐτὸν ἐτέλει, οὐχ ὡς αἰχμάλωτος παρορώμενος, ἀλλ´ οἷα δὴ παῖς βασιλέως τιμῆς τε καὶ προνοίας ἀξιούμενος, οὐ μὴν ἀλλὰ καὶ ὑποσχέσεσι λαμπρυνόμενος, ἃς αὐτῷ Σέλευκος προὔτεινεν εἰ τελευτήσειεν ὁ γεινάμενος, εἰς τὴν Αἴγυπτον, πατρῴαν οὖσαν ἀρχὴν, καταγαγεῖν. | Когда владения Лисимаха оказались во власти Селевка, Птолемей Керавн сам предался ему. Он не был в пренебрежении как пленный, но удостаивался почести и заботы как сын царя и даже получил от Селевка обещание, что, когда умрет его отец, он отправит его в Египет, его отцовское царство. |
Πτολεμαῖος δὲ ὁ Κεραυνὸς τῶν Λυσιμάχου πραγμάτων ὑπὸ Σελεύκῳ γεγενημένων … οὐ μὴν ἀλλὰ καὶ ὑποσχέσεσι λαμπρυνόμενος:
Этот отрывок свидетельствует о том, что Керавн находился во дворе Селевка только после смерти Лисимаха и что он был там не как гость, а скорее как пленник. Тарн не отвергает отрывок Мемнона и считает, что Керавн сначала пошел к Селевку после своего изгнания из Египта. Но, поскольку Селевкид не помогал ему вернуть египетский престол, несмотря на свои обещания, он отправился ко двору Лисимаха, где он оставался до смерти фракийского царя и играл важную роль, возможно, занимая высокий командный пост. Эта точка зрения основана на свидетельстве о том, что Керавн присутствовал у Селевка только после битвы при Курупедионе и там, по мнению Тарна, он считался заключенным. Действительно, несмотря на то, что с Керавном обращались с почетом из–за его ранга, он, безусловно, не был свободен в своих движениях и жил в золотой клетке. Кроме того, Тарн считает, что тот факт, что Птолемей оставался верным Лисимаху до его смерти, объяснил бы, что он был принят македонянами после смерти Селевка.
По аргументам Тарна предполагалось бы, что Керавн побывал у Селевка дважды: Хайнен отмечает, что это возможно, хотя и не сообщается источниками прямо. Однако, по его мнению, эта теория является результатом комбинирования противоречащих друг другу авторов (Аппиан, Корнелий Непот, Павсаний и Мемнон), тогда как либо следует признать, что Керавн был беженцем, либо, по мнению Мемнона, его следует рассматривать как заключенного. Однако Хайнен отвергает мнение Мемнона, поскольку он единственный, кто делает Керавна пленником, в то время как другие источники по–прежнему считают его беженцем. Что касается хорошего приема от македонян, то, вероятно, Керавн получил его, потому что он был близок к Агафоклу, который когда–то был популярным, а не потому, что он остался с Лисимахом, который навлек недовольство своих подданных. Тем более, признание, что Керавн был верным Лисимаху, сделало бы непонятным страх Арсинои из–за сводного брата. Не менее странно было бы то, что старый царь поддержал сводного брата своей жены, а не Птолемея II, с которым он заключил союз.
Наконец, последнее возражение против Тарна касается хронологии, которая вытекает из пассажа Мемнона и которую Тарн не объясняет. Действительно, как Селевк мог пообещать Керавну помочь ему вернуть трон после Курупедиона, когда Сотер был уже мертв? Птолемей I умер в 283 году (см. F 8.2). Селевкиду больше не нужно было ждать смерти Птолемея I, чтобы выполнить свое обещание. Пассаж Мемнона вызывает еще большую проблему, поскольку он противоречит высказываниям Павсания.
Белох отвергает пассаж Мемнона, считая его замечание недоброжелательным по отношению к Керавну. Тарн не исключает версию Мемнона. Он считает, что версии Юстина и Павсания менее точны. Павсаний сам признает, что сообщает версию, рожденную слухами (1, 10. 3). Педеч не отвергает возможности того, что Арсиноя могла заигрывать с пасынком из–за преклонного возраста Лисимаха и что Керавн, возможно, принимал участие в убийстве Агафокла — или даже убил его — учитывая, что лагидский принц был заинтересован в устранении лисимахова преемника.
Поэтому если обещание Селевка действительно существует, следует признать, что Керавн бежал до Курупедиона и до смерти своего отца. Рассматриваются две теории: либо Лагид укрылся у Селевка после смерти Агафокла, либо он бежал со двора Лисимаха до убийства наследного принца. Павсаний ссылается на побег Керавна ко двору Селевка (1, 16.2): «с ним (Селевком) также был Птолемей, брат Лисандры, который бежал со двора Лисимаха». В этом отрывке не указано, когда Керавн присоединился к Селевкиду. Тем не менее в другом отрывке Павсаний сообщает (1, 10,4): «Действительно, когда он допустил, что Арсиноя уничтожила Агафокла, Лисандра бежала к Селевку, взяв с собой своих детей и братьев, которым оставалось только это убежище, поскольку Птолемей их отец изгнал их из своего присутствия; за ними последовал Александр, сын Лисимаха и одрисянки». Сравнивая эти два отрывка, можно считать вполне вероятным, что Птолемей был одним из братьев Лисандры, который сопровождал ее к Селевку после смерти Агафокла. Однако, поскольку он не упоминается Павсанием, также возможно, что он присоединился ко двору Селевка до смерти своего шурина и что к нему позже присоединились его сестра и другие его братья.
Это предположение выдвинуто Хайненом, но последний поднимает еще один вопрос, а именно, почему и в какой момент Керавн решил покинуть двор Лисимаха, чтобы присоединиться к Селевку? На первый взгляд, теория о том, что Керавн бежал из двора Лисимаха до смерти Агафокла, кажется, противоречит Аппиану (Сир. 330) и Корнелию Непоту (О царях 3, 4), согласно которым Селевк принял Птолемея Керавна после того, как он был вынужден покинуть Египет, так как Сотер выбрал Птолемея II, чтобы тот заменил его.
Appian. Syr. 330: «Он был убит членом своей свиты, Птолемеем, прозванным Керавном. Этот Птолемей был сыном Птолемея Сотера и Евридики, дочери Антипатра. Поскольку страх заставил его уйти в изгнание из Египта, потому что Птолемей планировал дать корону своему младшему сыну, Селевк приветствовал в нем несчастного сына друга, он обеспечил его содержание, и повсюду таскал его за собой, своего будущего убийцу».
Nepos, De regibus. 3, 4: «Вскоре после этого Селевк был коварно убит Птолемеем Керавном, которого он принял у себя, когда тот, изгнанный отцом из Александрии, явился к нему в качестве просителя о помощи».
Действительно, Хайнен предполагает, что молчание этих двух авторов о пребывании Керавна во дворе Лисимаха не исключает того, что Лагид там был. Вполне вероятно, что информация не была известна обоим авторам или что они не сочли нужным сообщить об этом. Кроме того, хотя у Аппиана и Корнелия Непота создается впечатление, что Керавн присоединился к Селевку сразу же после своего изгнания из Египта, нет никаких оснований исключать, что они сократили рассказ промолчали о деятельности лагида между его отъездом из Египта и прибытием ко двору Селевкида. Однако необходимо определить, в какой момент Керавн присоединился ко двору Лисимаха.
Белох на основании Аппиана (Syr. 330), предполагает, что Птолемей покинул Египет около 290 г., в то же время, что и его мать Евридика и его сестра Птолемаида, тогда как вопрос о престолонаследии был решен в 285 г. По сообщениям, они бежали в Милет, где в 287 году Птолемаида была выдана замуж за Деметрия, который потерял контроль в Македонии и удалился в Малую Азию (см. Плутарх, Деметрий, 46, 5). Белох предполагает, что когда Евридика выдала свою дочь за Деметрия, Птолемей больше не мог быть с Лисимахом, ибо этот брак был свидетельством того, что она поддерживала противника царя Фракии. Хайнен указывает, что Керавн, возможно, встал на сторону своей другой сестры, Лисандры, которая была замужем за сыном Лисимаха. Следовательно, как Керавн мог оставаться в Милете со своей матерью, так он мог пребывать и у Лисимаха. Поэтому, принимая предложение Хайнена, нет необходимости исключать присутствие Керавна при дворе Лисимаха после 287 года, как предложил Белох. Более того, Хайнен справедливо отметил, что Керавн, который хотел вернуть себе египетский трон, был заинтересован в том, чтобы заручиться поддержкой правящего лисимахова дома, а не оставаться изолированным в Милете. Следовательно, он присоединился к своей сестре, которая была замужем за Агафоклом, будущим царем, в котором он видел способ приобрести большое политическое влияние. Поэтому его пребывание при дворе Лисимаха следует поместить после 290 года. Однако остается определить, в какой день он бежал из двора фракийского царя, если исходить из предположения, что он прибыл к Селевкиду до смерти Агафокла.
О причине этого более раннего и теоретически возможного бегства информации в источниках нет, но вполне вероятно, что его претензии на египетский престол вызвали напряженность с Арсиноей, поскольку они шли против интересов его брата Птолемея II. Увидев, что его надежды уменьшились, он решил присоединиться к Селевку, другому царю, который был достаточно силен, чтобы помочь ему реализовать его мечты о величии. Если признать эту теорию, то мне кажется, тогда нужно было бы датировать ее бегство до смерти Сотера, до 283 г., или даже еще до 285 г., когда Лисимах предлагает свою дочь в жены Филадельфу. Возобновление союза с египетским домом, возможно, заставило Керавна понять, что ему нечего было ожидать от царя Фракии. Это мнение кажется более вероятным, чем мнение о побеге Керавна после смерти Агафокла или Лисимаха, потому что, как отметил Хайнен, Керавну пришлось провести некоторое время у Селевка, чтобы последний считался его благодетелем, а его убийство — признаком неблагодарности.
Это толкование позволяет принять замечания Мемнона. Последний, если не Фотий, допустил ошибку не по существу, а в хронологии: он ошибочно поместил обещание Селевка Керавну после Курупедиона. Фотий передает сжатый и смешанный рассказ о пребывании Керавна у Селевка до и после смерти Лисимаха, отсюда и дошедшая до нас информация ложно предполагает, что Керавн прибыл после смерти Лисимаха. Более того, эта теория не исключает высказываний Павсаний, Аппиана и Корнелия Непота.
| Ἀλλ´ ὁ μὲν τοιαύτης κηδεμονίας ἠξίωτο, κακὸν δὲ ἄρα αἱ εὐεργεσίαι οὐδὲν ἐβελτίουν. Ἐπιβουλὴν γὰρ συστήσας προσπεσὼν τὸν εὐεργέτην ἀναιρεῖ, καὶ ἵππου ἐπιβὰς πρὸς Λυσιμαχίαν φεύγει· ἐν ᾗ διάδημα περιθέμενος μετὰ λαμπρᾶς δορυφορίας κατέβαινεν εἰς τὸ στράτευμα, δεχομένων αὐτὸν ὑπὸ τῆς ἀνάγκης καὶ βασιλέα καλούντων οἳ πρότερον Σελεύκῳ ὑπήκουον. | Таких он удостоился почестей; эти благодеяния, однако, не улучшали дурного человека. Замыслив козни и напав на благодетеля, он убивает его и, вскочив на коня, бежит в Лисимахию. Там он возложил на себя диадему и с блестящей свитой отправился к войску, и те, которые прежде подчинялись Селевку, по необходимости приняли его и назвали царем. |
ἀλλ´ ὁ μὲν τοιαύτης κηδεμονίας ἠξίωτο, κακὸν δὲ ἄρα αἱ εὐεργεσίαι οὐδὲν ἐβελτίουν:
Однако, благодеяния не изменили злобную натуру Керавна. Он составил заговор, напал на своего благодетеля и убил его, затем, вскочив в седло, он бежал в Лисимахию; там он надел диадему и, с блестящим сопровождением, отправился в армию, где старые солдаты Селевка были вынуждены приветствовать его и назвать своим царем.
Источники ничего не говорят о реальных причинах, побудивших Керавна убить Селевка, но делают его поступок предательством (Павсаний, 1, 16, 2), которое Мемнон представляет как неразрывно связанное с его «злобным»характером. Павсаний, Мемнон, Порфирий (FGrH, 2B, 260 F 3,9) и Аппиан (Syr. 330) выражают свое негодование, подчеркивая положение Керавна при дворе Селевка, который вел себя как благодетель по отношению к лагиду, вынужденному покинуть Египет после того, как его отец избрал своим преемником Птолемея II.
Pausanias, I, 16, 2: «он имел с собой Птолемея, брата Лисандры, который, бежав из двора Лисимаха, нашел убежище у Селевка. Когда он пришел в Лисимахию со своим войском, этот Птолемей, человек настолько предприимчивый, что его прозвали Керавном (молния), предательски убил его, оставил солдатам разграбление царских богатств и захватил царство Македонию.»
Appian, Syr. 330: «Селевк принял в его лице несчастного сына друга, обеспечил его содержание, и везде ходил с ним, своим будущим убийцей».
Белох считает, что именно разочарование заставило Птолемея убить своего благодетеля. Видя, что Селевкид не предпринял никаких действий, чтобы вернуть Лисандру и ее детей в бывшее царство Лисимаха, он, конечно, думал, что Селевк ничего не сделает, чтобы помочь ему взойти на трон Египта. Эта точка зрения оспаривается Леманн–Хауптом, который считает, что Селевк не предполагал на момент своей смерти завоевания Египта, и считает, что Керавн, с другой стороны, надеялся править Македонией. Однако, когда Селевк провозгласил себя царем Македонии, Птолемей понял, что его шансы сведены к нулю, и у него осталось только одно решение: убить того, кто стоял на пути его амбиций. Однако Хайнен отметил, что даже если бы Селевк не был провозглашен царем, Керавн не смог бы противостоять ему в военном отношении, потому что у него в отличие от победителя при Курупедионе не было достаточного количества войск. По словам Леманн–Хаупта, Керавн, возможно, прежде всего надеялся стать опекуном старшего сына Агафокла и Лисандры, и ждать смерти Селевка. Однако притязание царя Селевкидов на Македонию, должно быть, вынудило его изменить свои планы. Видя, что Селевк назначает своего сына для управления Азией и отправляется в Европу, Керавн быстро понял, что бывший генерал Александра собирался захватить титул царя македонян. В результате, когда последний вступил во Фракию, Керавн устранил его в окрестностях Лисимахии.
ἐπιβουλὴν γὰρ συστήσας προσπεσὼν τὸν εὐεργέτην ἀναιρεῖ, καὶ ἵππου ἐπιβὰς πρὸς Λυσιμαχίαν φεύγει:
Дата смерти Селевка зафиксирована в Вавилонской хронике между 25 августа и 24 сентября 281 года. Мемнон говорит о заговоре, в то время как Страбон (XIII, 4, 1) упоминает о ловушке. Версия о засаде подтверждается Юстином и Орозием (Justin. XVII, 2, 5, Oros. III, 23, 64, ср. Eusebius, Chron., 117 Karst; Pausanias, I, 16, 2; Appian, Syr. 62). Однако источники хранят молчание о возможной группе заговорщиков и ничего не говорят о причинах, которые привели бы их к поддержке Керавна. Получил ли последний поддержку влиятельных людей, может быть, «друзей» царя? Нет никакого способа определить это, но Хайнен отвергает это предположение, ибо оно сделало бы непонятным тот факт, что Керавн поспешил бежать в Лисимахию. С другой стороны, все источники приписывают смертельный удар Селевку Керавну. Мемнон, Павсаний (1, 16.2) и Аппиан (Сир. 62) обнаруживают убийство в окрестностях Лисимахии, во Фракии.
ἐν ᾗ διάδημα περιθέμενος μετὰ λαμπρᾶς δορυφορίας κατέβαινεν εἰς τὸ στράτευμα, δεχομένων αὐτὸν ὑπὸ τῆς ἀνάγκης καὶ βασιλέα καλούντων οἳ πρότερον Σελεύκῳ ὑπήκουον:
Мемнон сообщает, что Селевк был признан солдатами Селевка царем. Согласно Павсанию (1, 16, 2), царская армия состояла из греков и варваров, что ставит вопрос о том, не должен ли Керавн быть признан сперва македонскими солдатами, чтобы признание его нового царского статуса было принято всеми. По мнению Леманн–Хаупта, в конституционном плане Керавн может быть признан только македонскими солдатами. (Однако, как отметил Хайнен, вполне вероятно, что Селевк имел в своей армии бывших солдат Лисимаха, поскольку, когда он шел в Македонию, он мог ожидать кое–какого сопротивления. Кроме того, его самого должны были сопровождать ветераны, которые следовали за ним со дня смерти Александра). Следовательно, Керавн был провозглашен бывшими солдатами Лисимаха, которые охраняли Лисимахию. Там они назначили ему личную охрану, и поэтому именно в этот момент Керавн надел диадему. Оттуда Птолемей поспешил со своими новыми охранниками к солдатам Селевка, чтобы показать им, что другие уже признали его царем. Получается, у солдат Селевка не было другого выбора, кроме как признать Птолемея. Хотя о первоначальном провозглашении в Лисимахии не сообщается источниками, это предположение объяснило бы, почему Керавн уже надел диадему во время его появления перед людьми Селевка и почему н бежал после убийства: Селевк еще не достиг Лисимахии, которая, следовательно, была лишена селевкидских войск. Мемнон говорит, что селевковы солдаты были вынуждены согласиться. Это замечание можно трактовать двояко: либо следует понимать, что с приходом Керавна в окружении личной гвардии, состоящей из бывших солдат Лисимаха и селевковых воинов, возник элемент неожиданности, и селевкидским войскам ничего не оставалось, как преклониться перед этой впечатляющей гвардией. Или, возможно, Мемнон указывает на сложную ситуацию, в которой оказались солдаты, составлявшие армию покойного царя, а именно на то, что они были насильственно лишены лидера. Тем не менее признание со стороны армии Селевка не случайно: Керавн убил их вождя, и их поддержка была важна, чтобы получить признание в качестве царя.
| Ἀντίγονος δὲ ὁ Δημητρίου τὰ συνενεχθέντα μαθὼν ἐπὶ Μακεδονίαν διαβαίνειν ἐπεχείρει πεζῷ καὶ νηΐτῃ στρατεύματι, προφθάσαι σπεύδων τὸν Πτολεμαῖον. Ὁ δὲ Πτολεμαῖος τὰς Λυσιμάχου νῆας ἔχων ἀπήντα καὶ ἀντιπαρετάττετο. | Когда Антигон, сын Деметрия, узнал об этом, он попытался переправиться в Македонию с пехотой и флотом, спеша предупредить Птолемея. Птолемей же двинулся против него и со своей стороны выстроил войско, обладая кораблями Лисимаха. |
Ἀντίγονος δὲ ὁ Δημητρίου τὰ συνενεχθέντα μαθὼν ἐπὶ Μακεδονίαν διαβαίνειν ἐπεχείρει πεζῷ καὶ νηΐτῃ στρατεύματι, προφθάσαι σπεύδων τὸν Πτολεμαῖον:
После смерти отца, Антигона Одноглазого в 301 году, Деметрий Полиоркет был лишен наследства. Бывшее царство его отца было в значительной степени захвачено Лисимахом, и Деметрий сохранил только свои островные базы и военно–морские силы, которые, тем не менее, позволили ему вмешиваться в дела четырех царей того времени: Лисимаха, Кассандра, Селевка и Птолемея I. Смерть Кассандра дала ему возможность захватить Македонию. Осенью 294 года Деметрий отпустил Антигона Гоната присматривать за своими владениями в Греции, и тот отправился в Македонию. После избавления от наследников Кассандра войско провозгласило царем македонян Деметрия. Но затем Антигонид был постепенно лишен своих владений на островах Птолемеем, и, так как он планировал вернуть прежние азиатские владения антигонидов, против него была создана коалиция Птолемея, Лисимаха и Пирра. Деметрий лишился своего царства, разделенного между победителями, в конечном итоге был захвачен Селевком и умер в плену в 283 году.
Исчезновение Деметрия ставит Антигона в трудную ситуацию, так как он имел только несколько владений, рассеянных в Центральной Греции. Поэтому известие о смерти Лисимаха и Селевка, а также провозглашение Керавна дает ему возможность вернуть прежнее владение своего отца в Македонии. Вместе со своей армией и флотом он отправился в Македонию, чтобы сразиться с Керавном, надеясь достигнуть этого региона прежде соперника.
ὁ δὲ Πτολεμαῖος τὰς Λυσιμάχου νῆας ἔχων ἀπήντα καὶ ἀντιπαρετάττετο:
Свидетельства Юстина и Мемнона не позволяют с точностью выяснить место сражения. Юстин кратко сообщает о противостоянии, не давая никаких подробностей о месте или обстоятельствах, при которых столкнулись два флота: «в то время как эти события происходили на Сицилии, в Греции Птолемей Керавн, Антиох и Антигон воевали друг с другом (…). Однако война между царями закончилась; ибо Птолемей, изгнав Антигона и оккупировав все царство Македонию (…). Он употребил все свое искусство лести, потому что должен был бороться с Антигоном, сыном Деметрия» (XXIV, 1, 1; 8; 2, 10).
Кажется, Антигон пробрался в Македонию сразу, как только было объявлено о смерти Селевка и прежде, чем Керавн захватил Македонию после битвы. Хайнен предполагает, что Птолемей еще не достиг царства, столь желанного во время битвы, и предлагает место столкновения у Херсонеса Фракийского. Что касается даты военно–морского противостояния, то Хайнен помещает его в октябре 281 г., лишь спустя некоторое время после смерти Селевка, датированной сентябрем того же года, в то время как Сапрыкин и Тарн размещают его весной 280 года. Манни ставит битву в начале весны–лета 281 г., но датирует Курупедион 282 годом. Тем не менее я датирую смерть Селевка между 25 августа и 24 сентября 281 г. и конфронтацию между Гонатом и Керавном весной 280 г.
| Ἦσαν δ´ ἐν αὐταῖς ἄλλαι τε καὶ τῆς Ἡρακλείας αἱ μετάπεμπτοι, ἑξήρεις τε καὶ πεντήρεις καὶ ἄφρακτοι καὶ ὀκτήρης μία ἡ Λεοντοφόρος καλουμένη, μεγέθους ἕνεκα καὶ κάλλους ἥκουσα εἰς θαῦμα· ἐν ταύτῃ γὰρ ρʹ μὲν ἄνδρες ἕκαστον στοῖχον ἤρεττον, ὡς ωʹ ἐκ θατέρου μέρους γενέσθαι, ἐξ ἑκατέρων δὲ χιλίους καὶ χʹ· οἱ δὲ ἀπὸ τῶν καταστρωμάτων μαχησόμενοι χίλιοι καὶ ςʹ, καὶ κυβερνῆται βʹ. | Среди них были, между прочим, и присланные из Гераклеи — и гексеры, и пентеры, и невооруженные. Была и одна октера, называвшаяся леонтофорой и приводившая в изумление величиной и красотой. На ней в каждом ряду гребли по сто человек, так что на каждой стороне было по восьмисот человек, а на обеих — тысяча шестьсот. На палубе же находились тысяча двести воинов и двое кормчих. |
ἦσαν δ´ ἐν αὐταῖς ἄλλαι τε καὶ τῆς Ἡρακλείας αἱ μετάπεμπτοι, ἑξήρεις τε καὶ πεντήρεις καὶ ἄφρακτοι:
Из Мемнона видно, что Керавн и Гераклея заключили союз и что убийце Селевка был отправлен флот, чтобы помочь ему бороться с флотом Антигона. Однако, по словам Хайнена, эти суда, вероятно, были реквизированы Лисимахом до его смерти, когда последний готовился к борьбе с Селевком. После Курупедиона часть флота, как сообщается, ушла от Селевка и покинула Фракию. После этого гераклейские корабли оказались на месте, когда Керавн взял власть, и они оказались непосредственно под контролем нового провозглашенного правителя.
Однако эта теория не позволяет понять, почему гераклейская эскадра не отправилась на родину после смерти Лисимаха. Возможно ли, как предположил Хайнен, что эти корабли находились под контролем македонских офицеров, что объяснило бы, что они присоединились к Фракии, а не к Гераклее? Кроме того, если признать предположение этого исследователя о том, что несогласие между послами гераклеотов и Селевком было связано с тем, что город не внес вклад в морское дело победителю при Курупедионе (ср. F 7.2), то следует предположить, что гераклейские суда добровольно направились в Фракию, желая, возможно, сыграть определенную роль в борьбе за господство над Македонией. Однако в этой связи остается вопрос о личности главного героя, которого надеялись поддержать оставшиеся в живых на флоте Лисимаха. Он не мог быть Селевком, иначе они бы не вернулись в Фракию. И наконец, Хайнен отвергает мысль о том, что гераклейские суда, которые возвратились во Фракию после смерти Лисимаха, смогли официально представлять свой город, и считает, что к этому времени гераклейские суда и город действовали раздельно.
Аргумент Хайнена очень привлекателен, но следует признать, что не город отправил свои корабли Керавну. Правда, причина, по которой Гераклея приняла участие в этой борьбе, остается неясной. Однако, если допустить, что F 9.1, который относится к экспедиции, отправленной Антиохом I после смерти отца против Гераклеи, принадлежит времени, когда Керавн воевал с Антигоном, то не исключено, что город видел в Птолемее потенциального союзника в борьбе с Селевкидами. Так считает Сапрыкин, который предполагает, что Северная Лига встала на сторону Керавна в борьбе с Антигоном. Кроме того, Селевк воспрепятствовал бы городу принимать участие в военных действиях. Но как гераклеоты могли отказаться отправлять свой флот на службу Селевку, если он не был в их распоряжении? Селевк наверняка был осведомлен о положении гераклейского флота, так как Афродисий был отправлен туда в командировку. Последний должен был наблюдать за морским потенциалом города и если бы гераклейские корабли не оказались в порту, он бы сообщил Селевку.
С тех пор у меня будет больше соблазна предположить, что корабли присоединились к Гераклее после Курупедиона и что именно из–за его морской мощи и его недавнего освобождения Гераклея отказалась от Селевка. Свободно проводя внешнюю политику, она выбрала сторону Керавна. Более того, союз с Халкедоном, Византием и Митридатом оказался привлекательным для этих трех держав ввиду морских возможностей Гераклеи. Иначе как бы город смог убедить потенциальных союзников присоединиться к нему в борьбе с Селевкидами?
καὶ ὀκτήρης μία ἡ Λεοντοφόρος καλουμένη, μεγέθους ἕνεκα καὶ κάλλους ἥκουσα εἰς θαῦμα· ἐν ταύτῃ γὰρ ρʹ μὲν ἄνδρες ἕκαστον στοῖχον ἤρεττον, ὡς ωʹ ἐκ θατέρου μέρους γενέσθαι, ἐξ ἑκατέρων δὲ χιλίους καὶ χʹ· οἱ δὲ ἀπὸ τῶν καταστρωμάτων μαχησόμενοι χίλιοι καὶ ςʹ, καὶ κυβερνῆται βʹ
Леонтофор был построен Лисимахом, чтобы противостоять флоту Деметрия, который в 288 г. вводил в строй «пятнадцати — " и «шестнадцати» — рядные корабли (Plutarque, Démétrios, 43, 4-5). Кассон считает, что шестнадцатирядники Деметрия насчитывали не один корпус. Что касается Леонтофора, то вполне вероятно, его строительство было плодом трудов адмирала Лисимаха, или даже Гераклейского корабела. Поэтому мне кажется, что такая информация не могла миновать Мемнона, и он должен был упомянуть об этом, чтобы лишний раз козырнуть своим родным городом. Но тогда надо признать, что такая информация, если она была предоставлена историком–гераклеотом, не прошла через фильтр Фотия. Тарн приписывает строительство этого корабля Лисимаху от имени, которое тот носил — Леонтофор; по крайней мере, лев был символом Лисимаха. Кассон добавляет, что такой город как Гераклея не мог себе позволить финансирование такого корабля, с другой стороны, по его мнению, он был не к месту в городском флоте. В самом деле, кто бы ни были врагами города, у этих последних не было завоевательных амбиций Лисимаха, для которого такой корабль имел большую пользу.
Кассон детально изучил Леонтофор, который, по его словам, был величайшим гребным кораблем древности. Единственная деталь, которую сообщил Мемнон — это команда. По словам Кассона это был корабль с восьмью рядами весел, но он легко мог противостоять «шестнадцатирядному».
Современный ему пятирядный корабль имел максимум 300 гребцов и согласно Мемнону Гераклея передала его Керавну (πεντήρεις). С другой стороны, Леонтофор не был обычным «восьмирядником», насчитывающим 500 гребцов, потому что согласно Мемнону он насчитывал 1600. Что касается комбатантов, то Леонтофор мог нести 1200 бойцов, в 10 раз больше чем «пятирядник».
Однако Кассон считает описание Мемнона непонятным. По Тарну ошибка историка, вероятно, заключается в том, что историк говорит «восемь» вместо «шестнадцать», в то время как Андерсон полагает, что описывается восемь весел в три яруса. Однако Кассон считает, что эти два предположения не позволяют объяснить расположение гребцов или большое количество морских пехотинцев. Этот ученый предлагает в качестве реконструкции модель катамарана, состоящую из двух корпусов, построенных по образцу «восьмирядника», всего «шестнадцать» рядов весел. Каждый из двух кормчих, упомянутых Мемноном, управлял одним корпусом. Что касается 1200 солдат, они могли идеально поместиться на платформе, соединяющей два корпуса, потому что он считает маловероятным такое количество для «боевой палубы даже самой большой обычной полиремы».
Кассон и Тарн рассматривают строительство этого типа кораблей как поворотный пункт в истории судостроения в эллинистический период. По мнению первого, такое нововведение родилось в результате привычки некоторых командиров с V в. объединять два судна (Polyen, I, 47 ; III, 2, 3 ; V, 22, 2).
| Τῆς οὖν συμβολῆς γενομένης, κρατεῖ Πτολεμαῖος τὸ ναυτικὸν τρεψάμενος τοῦ Ἀντιγόνου, ἀνδρειότερον τῶν ἄλλων ἀγωνισαμένων αἳ ἦσαν ἐξ Ἡρακλειώτιδος· αὐτῶν δὲ τῶν Ἡρακλειωτίδων τὸ ἐξαίρετον ἔφερεν ἡ Λεοντοφόρος ὀκτήρης. Οὕτω κακῶς Ἀντίγονος τῷ στόλῳ πράξας εἰς τὴν Βοιωτίαν ἀνεχώρησε. Πτολεμαῖος δὲ ἐπὶ Μακεδονίαν διέβη, καὶ βεβαίως ἔσχε τὴν ἀρχήν. | Когда произошло столкновение, Птолемей одержал верх и обратил в бегство флот Антигона, причем мужественнее других сражались корабли, которые были из Гераклеотиды; из самих гераклейских кораблей первенство получила октера–леонтофора. Проведя столь скверно морское сражение. Антигон отступил в Беотию. Птолемей же перешел в Македонию и упрочил свою власть. |
τῆς οὖν συμβολῆς γενομένης, κρατεῖ Πτολεμαῖος τὸ ναυτικὸν τρεψάμενος τοῦ Ἀντιγόνου, ἀνδρειότερον τῶν ἄλλων ἀγωνισαμένων αἳ ἦσαν ἐξ Ἡρακλειώτιδος· αὐτῶν δὲ τῶν Ἡρακλειωτίδων τὸ ἐξαίρετον ἔφερεν ἡ Λεοντοφόρος ὀκτήρης:
Мемнон подчеркивает роль гераклейских войск в битве, которая, согласно рассказу гераклейского историка, фактически, по–видимому, была выиграна в значительной степени благодаря их присутствию.
οὕτω κακῶς Ἀντίγονος τῷ στόλῳ πράξας εἰς τὴν Βοιωτίαν ἀνεχώρησε:
При известии о поражении Гоната греки восстали. Спарта взяла на себя руководство Пелопоннесской Лиги, а Аргос и Мегаполис изгнали антигоновские гарнизоны и провозгласили свою свободу. Беотия и Мегара восстали против власти Гоната (см. Justin, XXIV, 1). Мемнон сообщает, что неудача Антигона заставила его отступить в Беотию. По словам Хайнена, отступление предполагает, что сухопутные войска также не добились успеха, и по его словам, позиция Антигонида была хрупкой и он не мог позволить себе проводить длительные операции на севере, поскольку рисковал потерять свои базы в Греции. На самом деле, главная причина прибытия Гоната в Беотию заключалась в том, что он быстро узнал о буре восстания в Греции, и с частью своего флота пошел на повстанцев, которым, кажется, удалось обрести независимость.
Πτολεμαῖος δὲ ἐπὶ Μακεδονίαν διέβη, καὶ βεβαίως ἔσχε τὴν ἀρχήν:
Победа Птолемея против Гоната отдала ему Македонию, и новый царь распространил свою власть на Деметриаду в Фессалии. Он заключил мир с Антиохом и соединился с Пирром, царем эпиротов, которому он предложил замуж свою дочь (Трог Помпей, Прологи 17, Юстин, XVII, 2, 11-15, XXIV, 1, 8). Однако ему все же пришлось избавиться от той, которая представляла большую угрозу для его недавно созданной власти: своей сестры Арсинои, которая все еще контролировала Кассандрею.
| Αὐτίκα γοῦν τὴν οἰκείαν μᾶλλον ἐκφαίνων σκαιότητα Ἀρσινόην μέν, ὡς πάτριον τοῦτο τοῖς Αἰγυπτίοις, τὴν ἀδελφὴν γαμεῖ, τοὺς ἐκ Λυσιμάχου δὲ παῖδας αὐτῇ γεγενημένους ἀναιρεῖ· μεθ´ οὓς κἀκείνην τῆς βασιλείας ἐξεκήρυξε. | С самого начала он проявлял большую жестокость, женился на своей сестре Арсиное под предлогом, что так издревле поступали в Египте, и умертвил ее детей от Лисимаха, после чего он провозгласил ее лишенной царского состояния. |
По словам Мемнона, брак между Арсиноей и Керавном является следствием победы последнего против Гоната. Та же хронология представлена Юстином (XXIV 1, 8; 2,1-2). Тем не менее последний предлагает другую хронологию в XVII 2,7, где он ставит брак между Арсиноей и Керавном до войны против Антигона Гоната. Однако очевидное противоречие Юстина можно разрешить, если взглянуть на другой отрывок из книги XVII. После упоминания о браке он упоминает о попытке Керавна примириться со своим сводным братом Птолемеем II, царем Египта (1, 9), и обосновывает этот дипломатический контакт конфликтом против Антигона и Антиоха (1, 10). Отсюда вполне вероятно, что ход событий, в этой книге не является точным. Юстин сообщил о вступлении в контакт с Арсиноей и о ее намерении выйти за него замуж, но не указал, что брак был заключен тогда же. Только в книге XXIV он сообщает о свадьбе, и он указывает, что брачное соглашение было заключено после победы над Антигоном (XXIV, 1, 8) и соглашениями с Пирром и Антиохом; он вводит свой рассказ о браке словами «не имея ничего, чтобы бояться снаружи…» (XXIV, 2,1).
αὐτίκα γοῦν τὴν οἰκείαν μᾶλλον ἐκφαίνων σκαιότητα:
Юстин, XXIV, 2, 1 также рисует негативный портрет Керавна при описании судьбы, которую он уготовил для Арсинои и ее детей от Лисимаха: «он обращает свое безбожие и злодейство против ее дома». Его рассказ о союзе между новым правителем Македонии и вдовой Лисимаха гораздо более подробен.
Ἀρσινόην μέν, ὡς πάτριον τοῦτο τοῖς Αἰγυπτίοις, τὴν ἀδελφὴν γαμεῖ:
Мемнон, по–видимому, подразумевает, что брак брата и сестры не был обычным в Греции или, по крайней мере, не был хорошо принят. Тем самым он обосновывает выбор Керавна, который следовал египетскому обычаю. Хайнен отметил, что подобный брак не был столь необычным в Греции, так как Керавн женился не на единоутробной сестре: конечно, их отцом был Птолемей Сотер, но пришли они из разных кроватей. Возможно, необходимо представить, что запись, относящаяся к египетскому обычаю, является добавлением Фотия, который, возможно, проигнорировал, что Арсиноя была только сводной сестрой Керавна, или, более вероятно, патриарх перепутал этот союз с более поздним браком между Арсиноей и ее братом по отцу и матери, Птолемеем II.
У Юстина брак представлен как ловушка, подстроенная Керавном сестре с целью избавления от ее детей и захвата города Кассандреи. Юстин, XXIV, 2, 1: «он ставит ловушку Арсиное, своей сестре, чтобы лишить жизни ее детей и отобрать у нее город Кассандрею, которым она владела». По его словам, Птолемей заставил Арсиною поверить, что он влюблен в нее, чтобы приблизиться к сыновьям Лисимаха, потому что, хотя он был провозглашен царем Македонии, он не мог игнорировать тот факт, что потомки покойного царя все еще могли претендовать на трон (XXIV, 2, 2). Юстин (XXIV, 2, 3-7) сообщает, как Керавну удалось убедить Арсиною, которая сомневалась в реальных намерениях своего сводного брата. Был выбран посредник, чтобы получить присягу, которую жених должен был принести перед Юпитером/Зевсом. Арсиноя послала одного из своих придворных, Диона, и Керавн использовал все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы доказать собеседнику, как сильно он любит свою сестру. Юстин описывает достойную театра сцену с Керавном, «обнимающим алтари и держащим руки на статуях и седалищах богов» (XXIV, 2-9).
С другой стороны, в книге XVII Юстин обосновывает брак между двумя лагидами совсем по–другому, поскольку, как представляется, Керавн намеревался усыновить детей своей сестры, надеясь, что сыновья Лисимаха откажутся от любых мыслей о мести или даже научатся любить его как отца, против которого они не осмелятся составить заговор с целью вернуть свое наследие (XVII, 2, 7-8). Однако здесь явное противоречие, возможно, свидетельствует о том, что Птолемей не собирался убивать своих племянников на начальном этапе. Хайнен предполагает, что Юстин также мог использовать другой источник, чем Трог. Однако две «версии» Юстина, похоже, сходятся к одной точке: в книге XVII Керавн предлагает усыновить сыновей Арсинои, а в книге XXIV он клялся не брать другую женщину и обязался не иметь других детей. Юстин подчеркивает страх, который, кажется, Керавн внушает своей сводной сестре (XXIV, 2, 3-4; 6). Она знала, что он убил Селевка, чтобы подняться на престол Македонии, и вероятно их отношения ухудшились во время пребывания Птолемея при дворе Лисимаха.
К этим различным элементам следует добавить информацию, представленную Юстином: «но Арсиноя знала о его нечестивых наклонностях. Она не верила. Тогда он сказал ей, что хочет разделить власть с ее сыновьями и что если он воевал с ними, то не для того, чтобы отнять у них престол, но чтобы они получили его из его рук» (XXIV, 2, 3-4). Однако, по этому поводу Хайнен считает, что это, вероятно, намек на то, что Керавн сыграл роль в войне под руководством Селевка против Лисимаха после смерти Агафокла. Главной заботой Арсинои было гарантировать защиту ее сыновей, и единственным способом, который она видела, было принять клятву от брата в храме Зевса, в Македонии (Юстин, XXIV, 2, 8), чтобы убедитесь в его честности. Несомненно, она считала, что клятва перед богами помешала бы ее брату напасть на ее сыновей, но в свете событий ее надежды были напрасны.
τοὺς ἐκ Λυσιμάχου δὲ παῖδας αὐτῇ γεγενημένους ἀναιρεῖ:
Каким бы ни были его первоначальные намерения, Керавн быстро изменил план, так что кажется, что убийство сыновей Лисимаха произошло вскоре после брака их матери. Действительно, по словам Юстина, после того, как браки были отпразднованы (XXIV, 3, 1-3), Арсиноя пригласила своего брата и мужа в Кассандрею, а тот убил своих племянников после захвата цитадели города. Картина Юстина драматична, подчеркивая тревогу скорбящей матери, которая едва успела отпраздновать свой новый статус царицы, прежде чем увидеть, в бессилии, резню своих детей. Он настаивает на том, что царица предложила убийцам убить ее в обмен на жизнь ее детей (XXIV, 3, 3-9). Умерли, по–видимому, его младшие сыновья, Лисимах и Филипп, в возрасте 16 и 13 лет соответственно, (Юстин, XXIV, 3, 5). По словам Юстина, старший из детей Арсинои, Птолемей, похоже, избежал злой судьбы, уготованной его дядей для его братьев. Он не был упомянут вместе с братьями, когда Керавн прибыл в Кассандрею. По словам Юстина, он выступал против брака матери, осуждая злые намерения дяди, который предложил усыновить ее детей от Лисимаха (XXIV, 2, 10). Если допустить, что Птолемей совершил убийство Агафокла, чтобы обеспечить преемственность, то понятно, что он должен был смотреть на человека, который стоял между ним и троном Македонии, негативным взглядом. Трог упоминает о войне под предводительством Птолемея, при помощи Монуния, иллирийского царя, против его отчима (Трог, Прологи 24). Хронология событий остается относительно неясной, как Трог упоминает ее до отвержения Арсинои, но Юстин ничего не говорит об этом. Поэтому мы должны подвергнуть сомнению это вооруженное противостояние. Если оно произошло до убийств в Кассандреи, то можно объяснить противоречие между двумя отрывками Юстина, упомянутыми выше. Керавн, столкнувшись с оппозицией своего пасынка, по–другому рассматривал бы свои отношения с другими детьми сестры. Он бы подумал, что безопаснее устранить любой возможный очаг восстания против его власти, и для этого ему пришлось устранить своих наиболее вероятных противников: Лисимаха и Филиппа. Однако в связи с этим Хайнен указал, что сроки были слишком короткими, чтобы Птолемей успел организовать и провести операции против своего отчима. Однако он предполагает, что побег молодого принца должен был состояться между свадьбой и приемом в Кассандреи.
μεθ´ οὓς κἀκείνην τῆς βασιλείας ἐξεκήρυξε:
Юстин (XXIV, 2, 2-3) сообщает, что в день их бракосочетания Керавн обвязал голову своей новой жены диадемой и что последняя вернула себе титул царицы, который она потеряла после смерти Лисимаха. «Птолемей в присутствии собравшихся воинов возложил диадему на голову своей сестры и приветствовал ее именем царицы. При этих словах Арсиноя испытала радость от восстановления титула, который она потеряла после смерти Лисимаха, ее первого мужа».
Конечно, коронация Арсинои, должно быть, придала ей новый статус, статус жены царя, царствующего над бывшими владениями Лисимаха. Однако Хайнен полагает, что между смертью мужа и его браком с Керавном Арсиноя должно быть управляла несколькими территориями. Помимо Кассандреи, вполне вероятно, некоторые города Македонии были под ее контролем (ср. Trogue, Prol. XXIV: «как он лишил Арсиною свою сестру власти над городами Македонии»). Этот брачный союз с Керавном должен был представлять для нее более широкую перспективу. Показания Юстина (XXIV, 2, 4), что Керавн не хотел отнимать трон у детей Арсинои могли быть истолкованы как свидетельство того, что они владели территорией, управляемой их матерью–регентшей. Это предположение объяснило бы, почему Керавн начал переговоры со своей сестрой и стремился поставить ее потомство под свой контроль, предложив компромисс — усыновление племянников.
После убийства ее детей, которых она не смогла спасти, она отправилась в ссылку в Самофракию, где Керавн отказался лишить ее жизни по ее просьбам. «В конце концов, лишенная даже их останков, в разорванной одежде и с распущенными волосами, она с двумя рабами отправилась из города в изгнание в Самофракию, тем более несчастная, что не смогла умереть со своими сыновьями» (XXIV, 3, 9). Физическое описание Арсинои отражает ее новый статус, описанный у Мемнона: падшая женщина царского положения. Предположения относительно того, почему Керавн сохранил жизнь Арсиное, во многом основывается на связи с Птолемеем II. По словам Юстина, когда он вступил в конфликт с Гонатом и Антиохом, Керавн пытался примириться со своим сводным братом, Птолемеем II. Возможно, он опасался недовольства египетского царя, если бы он напал на сестру.
| Καὶ πολλὰ καὶ παράνομα ἐν δυσὶ διαπραξάμενος ἔτεσι, Γαλακτικοῦ μέρους τῆς πατρίδος μεταναστάντος διὰ λιμόν, καὶ Μακεδονίαν καταλαβόντων καὶ εἰς μάχην αὐτῷ συναψάντων, ἀξίως τῆς ὠμότητος καταστρέφει τὸν βίον, διασπαραχθεὶς ὑπὸ τῶν Γαλατῶν· ζῶν γὰρ ἐλήφθη, τοῦ ἐλέφαντος, ἐν ᾧ ὠχεῖτο, τρωθέντος καὶ καταβαλόντος αὐτόν. Ἀντίγονος δὲ ὁ Δημητρίου ἡττηθεὶς τῷ ναυτικῷ, Πτολεμαίου ἀνῃρημένου τὴν Μακεδόνων λαμβάνει ἀρχήν. | Много противозаконного совершил он за два года. Когда часть галатов переселялась из–за голода со своей родины и они напали на Македонию и вступили с ним в бой, он окончил жизнь достойно своей жестокости, растерзанный галатами. Ведь он был захвачен живым, когда слон, на котором он ехал, был ранен и сбросил его. Антигон же, сын Деметрия, разбитый некогда в морском сражении, после гибели Птолемея захватывает державу македонян. |
καὶ πολλὰ καὶ παράνομα ἐν δυσὶ διαπραξάμενος ἔτεσι:
Керавн совершил массу зверств за два года. Часть галлов покинула свою страну в результате голода; эти люди захватили Македонию и сражались с Птолемеем, который завершил свои дни так, как заслужила его жестокость; он был четвертован галлами, которые захватили его живым после того, как слон, который его вез, был ранен и сбросил его на землю. Антигон, сын Деметрия, который был побежден на море, захватил власть в Македонии после смерти Птолемея.
Под зверствами здесь, наверное, подразумеваются его преступления в отношении Селевка и племянников. Мемнон выражается почти как Юстин, который судит о поступках Керавна еще строже, описывая их как кощунственные действия, нарушающие священные законы богов. Он считает, что конец Керавна — это результат его кровавого поведения по отношению к своему благодетелю Селевку и племянникам. Юстин подчеркивает, что его преступления были наказаны богами: «Бессмертные боги отомстили за столько лжесвидетельств, столько кровавых убийств. Вскоре после этого, лишившись трона и попав в плен к галлам, он погиб от железа, как заслужил» (XXIV, 3, 10). Он упоминает его желание противостоять захватчикам, подчеркивая, что эта задача была гораздо сложнее, чем творить беспредел, и что его преследовал злой рок из–за его прошлых убийств: «возбужденный мстительной яростью, он отправился навстречу им с горсткой людей в беспорядке, как будто было легче вести войну, чем совершать преступления» (XXIV, 4, 8).
Γαλακτικοῦ μέρους τῆς πατρίδος μεταναστάντος διὰ λιμόν:
Царство Александра было достаточно сильным, чтобы служить буфером против галльских племен, которые были вытеснены на восток от своих родных земель. Так, в IV веке кельты поселились в непосредственной близости от Дуная (в районе Савы и Дравы) и на севере Сербии (ср. Арриан, Анабасис, I, 4, 6-8; 7, 15, 4). Власти Лисимаха удалось сдержать кельтские набеги, но после распада его империи и смерти Селевка в 281 году галльские племена воспользовались возможностью начать военные кампании, особенно во Фракии и Македонии, где Керавн взял власть. Греция также была ослаблена войнами преемников Александра и не избежала кельтских рейдов (Pausanias, 1, 4, 1-2).
Термин «галаты» используется греческими авторами эллинистической эпохи для обозначения всех кельтов. Латинские авторы проводят различие между галлами (Galli) и галло–греками (Gallograeci). Последний термин относится к этносу, поселившемуся в Азии в результате договора с Никомедом. Впредь я буду различать кельтов (или галлов), то есть народы, которые вторглись в Европу, и буду использовать термин «галаты» для групп, созданных в Азии.
В начале лета 280 года три кельтских племени разделились: была сформирована группа под предводительством Керефрия для продвижения к Фракии и территории трибаллов на восток. Вторая во главе с Бренном и Акихорием вторглась в Пеонию, и третья под руководством Болгия (или Белгия) направилась в сторону Македонии и Иллирии, атаковав и убив Керавна (Павсаний, 10, 19, 4; Юстин, XXIV, 4-6). Вопреки Мемнону, который предполагает, что галлы покинули свои родные земли из–за голода, Юстин (XXIV, 4,1) объясняет это миграционное движение перенаселением: «галлы, чья перенаселенная страна больше не могла содержать их детей, отправили триста тысяч человек, словно в священную весну, в поисках новых поселений». Тем самым представляется, что причиной их эмиграции является нехватка земли, и целью этой миграции было завоевание и заселение новых земель (Tite–Live, XXXVIII, 16, 1). Однако эти два свидетельства не являются несовместимыми, поскольку голод вполне мог быть следствием тесноты.
Однако Митчелл заявил, что, хотя конечная цель этих групп заключалась в том, чтобы найти землю для расселения, кельты не уделяли ей приоритетного внимания. По его мнению, непосредственной целью их экспедиций были деньги и добыча (Tite–Live, XXXVIII, 16, 1). С этой целью они часто использовали метод вымогательства, запрашивая деньги у городов и монархов, чьи земли они угрожали опустошить (Юстин, XXIV, 4, 7; 5, 1; Ливий, XXXVIII, 16, 3), или грабя сельскую местность (Диодор XXII, 4; Юстин, XXIV, 6, 1-2; Павсаний, I, 4, 5). Кельты считались варварами, пришедшими с севера, сеющими хаос и угрожающими цивилизованному миру. Юстин сообщает, что правители боялись даже одного имени галлов: «галльское имя ужасало настолько, что даже цари, которых они не атаковали, покупали для себя мир по большой цене» (XXIV, 4, 7).
καὶ Μακεδονίαν καταλαβόντων:
Самым подробным описанием конца Керавна является рассказ Юстина, который сохранил лишь рассказ об экспедиции Болгия в Македонию (Юстин, XXIV, 4-6). Именно этот кельтский лидер столкнулся с македонской армией и убил Керавна. По словам Юстина, Птолемей, в отличие от всех, кто видел, как галлы прибыли на их территорию, не испугался и отправился на встречу с ними: «Лишь царь Македонии Птолемей, не трепетал перед их приходом» (XXIV, 4, 8).
Юстин делает Керавна претенциозным человеком, убежденным в том, что он может противостоять галлам с горсткой людей, и отказавшимся от помощи примерно 20 000 человек, которых ему предлагали дарданцы (XXIV, 4, 8-9). По словам Диодора, Керавн отказался слушать своих друзей, которые советовали ему ждать подкреплений. Он, как и Юстин (XXIV, 4, 11), подчеркивает отсутствие опыта у Птолемея и его юный возраст, оправдывая поспешное решение, которое он принял против галльских захватчиков (Диодор, XXII, 3: «Птолемей, царь македонян, еще молодой и незнакомый с военным искусством, был легкомысленным и туповатым; не предвидя того, что ему было бы полезно, он не слушал своих друзей, которые советовали ему ждать опаздывающих вспомогательных войск»). Царь Македонии был настолько уверен в себе, что отказался от мира, который предложил ему Белгий, вождь галлов. Он не согласился заплатить за спокойствие своего царства и обосновал свой выбор, заявив своим людям, что они просто страшились вести войну (XXIV, 5, 1-4).
Однако, по словам Хайнена, вполне возможно, что замечание Юстина о небольших и плохо организованных войсках раскрывает нечто иное, чем простое отсутствие полководческих качеств у Керавна или его неопытность. Действительно, если вторжение произошло внезапно (зимой 280/279 г.?), молодой царь, возможно, не успел сформировать организованную армию. Что касается «опаздывающих вспомогательных войск», упомянутых Диодором, то они, безусловно, являются свидетельством того, что Птолемей начал вербовку войск, но в то время, когда он готовился сражаться с галлами, последние еще не присоединились к царю, который предпочел не ждать их.
Смерть Керавна датируется примерно февралем 279 г. Юстин упоминает о поражении Керавна против галлов: «Битва началась, и побежденные македоняне были изрублены на куски» (XXIV, 5, 5). Затем, подобно Мемнону, он сообщает, как умер Керавн в мучительных страданиях: «Птолемей, покрытый ранами, был взят; его голова была отрублена, насажена на копье и пронесена через поле битвы, чтобы напугать врага» (XXIV, 5, 6; ср. XXIV, 3, 10). Его показания не противоречат показаниям Мемнона, если признать, что Юстин молчит, как был ранен Керавн, в то время как историк Гераклеи сообщает об обстоятельствах, при которых он был ранен, упав со своего слона, вероятно, единственного в македонской армии. В этом отношении замечание Мемнона, по–видимому, подтверждается Синкеллом (FGrH III 696 F 6), у которого также предполагается использование слонов. С другой стороны, Мемнон сообщил только о первой части пыток, перенесенных Керавном, в то время как Юстин рассказал о конце его мучений. Поэтому вполне возможно, что галлы четвертовали его, а затем отрубили ему голову после его смерти, чтобы показать ее его людям. Что касается Диодора, он просто пишет, что царь был убит Диодор: «галлы убили царя Птолемея, после того, как изрубили в куски и полностью уничтожили македонские войска» (XXII, 2, 3, ср. Trogue–Pompée, Prol. 24; Pausanias, I, 16, 2; Diodorus, XXII, 3).
Ἀντίγονος δὲ ὁ Δημητρίου ἡττηθεὶς τῷ ναυτικῷ, Πτολεμαίου ἀνῃρημένου τὴν Μακεδόνων λαμβάνει ἀρχήν:
Павсаний выражается аналогично с Мемноном:
Pausanias, 1, 16, 2: «Керавн захватил царство Македонии и правил им до вторжения галлов, против которых он осмелился взять оружие, чего еще не делал царь: но он был убит этими варварами. Антигон, сын Деметрия, затем вернулся во владение Македонией».
Вопреки тому, что говорят Мемнон и Павсаний, Антигон Гонат не так легко захватил власть после смерти Керавна. С одной стороны, смерть последнего возродила притязания Селевкидов на Македонию в лице Антиоха, сына Селевка (ср. F 10.1), с другой, прибытие кельтских племен в начале лета 280 г. затрудняло задачу тому, кто намеревался взять под контроль этот регион, поскольку прежде всего нужно было избавиться от кельтской угрозы.
После смерти Птолемея Керавна Антигон вступил в войну против Антиоха (ср. 10.1), но, похоже, в 278 году два царя достигли мира, поэтому Гонат смог сосредоточить все свои цели на Македонии. Похоже, он не пытался проникнуть туда сразу как только было объявлено о смерти его бывшего противника. По мнению Тарна, «можно предположить, что он считал, что у человека, только что выбитого из Греции, в Македонии было мало шансов, и что лучше сначала попытаться избавиться от претензий Антиоха и, кстати, вернуть себе престиж. Вполне возможно, что по ходу он попытался получить опору в Македонии и потерпел неудачу». До его возвращения Македонией управлял Мелеагр, брат Керавна, а затем Антипатр, племянник Кассандра. Их краткие правления не смогли спасти регион от кельтского вторжения. Царство сопротивлялось немного лучше под руководством стратега Сосфена, который не провозгласил себя царем (Justin, XXIV, 5, 12-14; Diodore, XXII, 4; Eusebe, Chron., I Schoene), но нужно было дождаться возвращения Гоната, чтобы галлы были изгнаны из региона и нашелся человек, достаточно сильный, чтобы утвердиться на македонском престоле. Как отметил Тарн, Гонат стал царем Македонии только после победы при Лисимахии в 277 году.
Однако слова Мемнона, что Антигон захватил власть в Македонии после смерти Птолемея, опровергаются отрывком Юстина (XXV, 1, 1), который сообщает, что Антигон Гонат вернулся в Македонию после того, как заключил мир с Антиохом и тот факт, что флот Антигонида не появляется на стороне своего союзника Никомеда в 278 г. (ср. F 10.2) говорит Тарну, что Гонат действовал в Македонии до своей победы над кельтами. Например, он считает, что операции, проводимые Гонатом в 278 году, которые тем не менее остаются весьма туманными, вероятно, состояло в попытке закрепиться в Македонии. Однако, Антигон провалился снова, и Сосфену удалось сохранить свои позиции. Тем самым, как предполагает Тарн, «Македония», упомянутая Мемноном и Юстином, должна быть понята в смысле» Фракии», и именно в этом регионе действовал Гоната, прежде чем он победоносно сразился с кельтами недалеко от Лисимахии в 227 году. Разгром галлов положил конец их продвижению и они направились на север, где, под командованием Комонтория, они основали резиденцию Тилу на западном побережье Черного моря к северу от Византия (Юстин, XXV, 1, 2-10; 2, 1-7; Павсаний, 1, 16, 2; Полибий, IX, 46; Трог Помпей, Прол. 25).
Македония была без царя и находилась в состоянии анархии. Поэтому эта победа сигнализировала всем о возвращении могущественного лидера в Македонию и открыла Гонату двери царства, куда он вошел в качестве победителя, тем самым заставив забыть о непопулярности его свергнутого отца. В 276 году он стал не только хозяином своего царства, но и новым царем македонян (ср. Диоген Лаэрций, II, 142).
| Ὁ δὲ Σελεύκου Ἀντίοχος πολλοῖς πολέμοις, εἰ καὶ μόλις, καὶ οὐδὲ πᾶσαν, ὅμως ἀνασωσάμενος τὴν πατρῴαν ἀρχήν, πέμπει στρατηγὸν Πατροκλέα σὺν ἐκστρατεύματι εἰς τὴν ἐπιτάδε τοῦ Ταύρου· ὁ δὲ Ἑρμογένην προσαιρεῖται, τὸ γένος Ἀσπένδιον, ὃς ἐπί τε πόλεις ἄλλας καὶ ἐπὶ τὴν Ἡράκλειαν ὥρμητο εἰσβαλεῖν. | Сын Селевка Антиох благодаря многим войнам, хотя и с трудом и не полностью, но все же восстановил отцовское царство. Он отправляет стратега Патрокла с войском в область по сю сторону Тавра. Этот же выбирает себе в помощники Гермогена, родом аспендия, который намеревался в числе других городов напасть и на Гераклею. |
ὁ δὲ Σελεύκου Ἀντίοχος πολλοῖς πολέμοις, εἰ καὶ μόλις, καὶ οὐδὲ πᾶσαν, ὅμως ἀνασωσάμενος τὴν πατρῴαν ἀρχήν:
Когда Селевк был убит Птолемеем Керавном недалеко от Лисимахии, Антиох все еще находился в восточных частях империи, которыми он управлял более 10 лет. Однако он не смог сразу принять участие в делах Малой Азии, подвергшейся тогда глубоким волнениям, поскольку его внимание было сосредоточено на Сирии. Похоже, что между 281 и 279 гг. Антиоху пришлось столкнуться с восстанием Селевкиды. В указе Илиона в честь Антиоха говорится о том, как царь успешно пресек восстание Селевкиды: «Принимая во внимание, что царь Антиох, сын Селевка, как только он получил царство, проявляя всю свою славу и проводя превосходную политику, стремился, с одной стороны, восстановить в мире и прежнем процветании города Селевкиды, поставленные в трудные обстоятельства по вине тех, кто выступал против его дел, и, с другой стороны, восстановить отцовскую власть, нападая на тех, кто нес ответственность за беспорядки, так как это справедливо; ( … ) он восстанавливает города в мире и царстве в их исконном положении. Теперь, прибыв в страны на этой стороне Тавра, со всем рвением и щедротами он и возвратил мир городам, и привел империю и царство в более великолепное и блестящее состояние».
Вероятно, именно об этих беспорядках в сердце царства Антиоха высказывается Мемнон, согласно которому Антиох смог собрать часть отцовского наследия. Один исследователь связывает указ Илиона с фрагментом папируса, датированным I веком нашей эры, который сообщает о почестях, полученных Антиохом после того, как он «вступил во владение отцовской империей». Источники не позволяют определить, насколько успешно Антиох восстановил свою власть в Селевкиде. Тем не менее, в отличие от эпиграфических и папирологических документов, Мемнон рисует менее похвальную картину кампании, проводимой царем во время этого восстания, что, по словам Уилла, нюансирует апологетику Илионской надписи. Действительно, хотя гераклейский историк сообщает, что царю удалось сохранить отцовское наследие, он, тем не менее, уточняет, что сохранена была только часть и ценой многих войн. Уилл считает, что восстание Селевкиды совпало с нападениями Птолемея II, из–за которых Антиох понес территориальные потери. Гипотеза Дройзена заключается в том, что Птолемей II отодвинул Антиоха в Селевкиду и захватил территории Южной Сирии, в частности Дамаск. Примечание Мемнона «спас только часть» следует понимать как указание на расширение владений лагида за счет Антиоха.
Однако Хайнен отвергает идею «войны за наследство» в Сирии около 281/279 гг., разработанной Дройзеном и перехваченной многими историками, считая, что свидетельств, подтверждающих эту точку зрения, не существует. Тем не менее он признает, что лагид использовал временную слабость Антиоха, чтобы расширить свои владения в западной и южной частях Малой Азии. Действительно, именно в начале правления Антиоха некоторые города анатолийского побережья (Милет, Самос, Галикарнас, Минд и Кавн) перешли в птолемеев альянс и Птолемей захватил несколько мест в Памфилии и Киликии.
πέμπει στρατηγὸν Πατροκλέα σὺν ἐκστρατεύματι εἰς τὴν ἐπιτάδε τοῦ Ταύρου· ὁ δὲ Ἑρμογένην προσαιρεῖται, τὸ γένος Ἀσπένδιον, ὃς ἐπί τε πόλεις ἄλλας καὶ ἐπὶ τὴν Ἡράκλειαν ὥρμητο εἰσβαλεῖν:
Другая часть отцовского наследия Антиоха находилась в Анатолии «за пределами Тавра», как указано Мемноном и надписью из Делиона (OGIS 219). В эпиграфическом документе говорится, что селевкидский царь дал «мир городам», но ранее высказанные замечания о расширении лагидовых позиций в этом регионе, свидетельствуют о том, что контроль Антиоха над азиатскими городами не был установлен так официально, как это, по–видимому, подразумевается илионским декретом. По словам Уилла, несмотря на присутствие лагида в Карии, Памфилии, Киликии, Самосе и, возможно, в нескольких городах Троады, кажется, что в начале своего правления Антиох мог без больших трудностей принять подчинение городов Ионии и Эолиды, по примеру Сард, ставших второй царской резиденцией.
Напротив, в проливах и на северном побережье Евксинского Понта задача была не так проста. Вифиния, Понт и Гераклея сопротивлялись Селевку, отказавшись интегрироваться в его огромное царство. Вероятно, селевкидский царь намеревался подчинить этот район, и, если он собирался начать экспедицию против Гераклеи и Вифинии, то ему помешала преждевременная смерть. Получается, во время своего восшествия Антиох решил возобновить отцовский проект взятия под контроль эту часть древнего царства Лисимаха. Тем не менее, действуя в Селевкиде, Антиох сам не смог вмешаться в Малую Азию. Поэтому селевкидский царь послал своих генералов Патрокла и Гермогена, чтобы попытаться подчинить непокорные государства, и в частности Гераклею и Зипойта, царя Вифинии.
| Τῶν δὲ Ἡρακλεωτῶν πρὸς αὐτὸν πρεσβευσαμένων τῆς χώρας ἀναχωρεῖ καὶ φιλίαν συντίθεται, ἐπὶ τὴν Βιθυνίαν διὰ τῆς Φρυγίας τραπόμενος. Ἐνεδρευθεὶς δὲ ὑπὸ τῶν Βιθυνῶν διεφθάρη τε αὐτὸς καὶ ἡ σὺν αὐτῷ στρατιά, ἀνδρὸς ἔργα τὸ καθ´ ἑαυτὸν εἰς πολεμίους ἐπιδειξάμενος. | Но поскольку гераклеоты отправили к нему послов, он отступает от их страны и заключает договор о дружбе, а затем отправляется через Фригию в Вифинию. Застигнутый неожиданно вифинами, он погиб со своим войском, обнаружив лично мужество в борьбе против врагов. |
τῶν δὲ Ἡρακλεωτῶν πρὸς αὐτὸν πρεσβευσαμένων τῆς χώρας ἀναχωρεῖ καὶ φιλίαν συντίθεται:
Гераклеоты отправили ему посольство, и он покинул их страну, заключив с ними соглашение о дружбе, а затем направился в Вифинию через Фригию. В засаде, устроенной вифинами, он погиб вместе с войском, показав личную доблесть против врагов.
По словам Мемнона, Гермоген вступил на территорию гераклеотов, χώρα. Гераклеоты направили к нему делегацию, чтобы удержать его от нападения на город. Их миссия была успешной, так как кажется, селевкидский генерал не добрался до стен города. Гераклея заключила с ним договор о дружбе, Гермоген ушел из χώρα города. Биттнер объясняет заключение этого договора отсутствием союзников Северной Лиги поблизости от Гераклеи. Действительно, Митридат, Халкедон и Византия, похоже, не направили войск для поддержки города перед лицом селевкидской угрозы. Историк отмечает, что ситуация этих союзников во время рейда Гермогена неизвестна, но предполагает, что Византий в то время мог быть осажден кельтами (ср. F 11.1).
В любом случае Гераклея решила заключить союз с Антиохом. Дипломатическая попытка гераклеотов принесла свои плоды в краткосрочной перспективе, поскольку они избежали осады своего города. Условия соглашения могут включать признание городом власти Антиоха или даже предоставление материально–технической поддержки в операциях, проводимых Селевкидом. Так, гераклеоты облегчили прохождение армий Гермогена через их территорию в знак их хорошего настроя по отношению к власти Антиоха. Их решение тем более понятно, что царь Зипойт по–прежнему представлял для Гераклеи угрозу. Возможно, город надеялся воспользоваться потенциальным ослаблением Вифинии — которое, как утверждается, было вызвано нападением сирийских армий — чтобы вернуть свои прежние территории. Однако этот союз, заключенный в обстоятельствах чрезвычайной ситуации, длился недолго, так как Гераклея решила вступить в союз с царем Вифинии Никомедом I, который вскоре после победы над войсками Гермогена сменил своего отца на престоле (ср. F 9.3).
С другой стороны, решение Гермогена пощадить город может на первый взгляд показаться удивительным, если только не признать, следуя Биттнер, что главная цель Антиоха заключалась в том, чтобы завоевать Вифинию. Возможно, селевкидский генерал намеревался подчинить город позже, но сперва предпочел заключить с ним союз, чтобы получить доступ к дороге, облегчающей его вторжение в Вифинию.
ἐπὶ τὴν Βιθυνίαν διὰ τῆς Φρυγίας τραπόμενος:
Соглашение между Гераклеей и Гермогеном позволило последнему напасть на Вифинию, где вифинский царь победил сирийских генералов. Возможно, гераклеоты облегчили продвижение селевкидских войск по своей территории, тем самым обеспечив им доступ к Фригии, где они должны были вторгнуться в Вифинию.
ἐνεδρευθεὶς δὲ ὑπὸ τῶν Βιθυνῶν διεφθάρη τε αὐτὸς καὶ ἡ σὺν αὐτῷ στρατιά, ἀνδρὸς ἔργα τὸ καθ´ ἑαυτὸν εἰς πολεμίους ἐπιδειξάμενος:
Мемнон не пишет, как Гермоген добирался в Вифинию, а просто сообщает о намерениях последнего туда отправиться. Поэтому, безусловно, необходимо поместить поражение сирийцев во Фригии, возможно, в районе, граничащем с Вифинией. Из рассказа Мемнона следует представить, что вифины, услышав о наступлении армии Гермогена, направили войска, чтобы помешать ему проникнуть в Вифинию, и обе силы сразились не в рамках обычной битвы, а скорее вступили в стычку. Нет сомнений в том, что вифинские солдаты ждали сирийцев в стратегическом плане и напали на них врасплох. С другой стороны, Патрокл, похоже, не участвует в этом нападении. По словам Мемнона, он был вождем экспедиции, отправленной Антиохом для подчинения Малой Азии, и во время поражения своего коллеги он, безусловно, действовал в другом месте, иначе историк, несомненно, упомянул бы об этом. Кстати, в этом фрагменте приводится один Гермоген, что предполагает, что Патрокл не был рядом с ним. Мемнон, проявляя интерес только к событиям, связанным с его городом, не счел целесообразным сообщать о деятельности Патрокла. Тем не менее Савалли–Лестрейд предполагает, что Патрокл погиб в этот период, поскольку он больше не приводится источниками, и что Антиох сам вел операции в Азии по возвращении из Селевкиды.
Мемнон не приводит имени вифинского царя, но, похоже, селевкидского генерала победил Зипойт, или, по крайней мере, он все еще правил, так как гераклейский историк сообщает (F 12.5), что Зипойт одержал победу над Антиохом. Более того, именно из–за этого поражения селевкидский царь решает начать новое наступление на Вифинию. Мемнон ясно заявляет, что наступление было против нового царя этого непокорного царства, Никомеда. Последний обратился к Гераклее с целью объединить силы и остановить селевкидскую угрозу, которая нависала над их территориями. Этот союз, который знаменует собой ключевой шаг в вифино–гераклейских отношениях, побуждает гераклеотов нарушить договор, который они заключили ранее с Гермогеном.
Витуччи датирует эту победу летом или осенью 280 г. или за некоторое время до смерти Зипойта (Ср. F 13.5 о дате смерти Зипойта либо в 280, либо в 279 году. Признав самую низкую дату, мне кажется, тем не менее, что необходимо поставить эту победу перед смертью Керавна, которая открывает новый конфликт между Селевком и Вифинией, возглавляемый теперь Никомедом, который объединился с Антигоном Гонатом. См. F 10.1). Я считаю, что факты, приведенные во фрагментах 9.1 и 9.2, должны быть расположены до событий, указанных в последней части F 8.8 в связи со смертью Керавна. Операции генералов Антиоха в Гераклее и в Вифинии должно быть проходили между 281 г. и 279 г., т. е. между смертями Селевка и Керавна и в то время, когда Антиох пытался подавить восстание в сирийском царстве. Как я пыталась объяснить в F 8.8, помощь, предоставленная Гераклеей Керавну, была, безусловно, направлена на объединение сил с царем, способным с точки зрения гераклеотов противодействовать селевкидской угрозе, которая тогда нависла над городом.
| Διὰ ταῦτα δὴ ἐπιστρατεύειν ἐγνωκότος Ἀντιόχου κατὰ Βιθυνῶν, ὁ τούτων βασιλεὺς Νικομήδης διαπρεσβεύεται πρὸς Ἡράκλειαν συμμαχίαν αἰτῶν, καὶ τυγχάνει τῆς σπουδῆς, ἐν ὁμοίοις καιροῖς καὶ χρείαις τὴν ἀμοιβὴν ὑποσχόμενος. | Так как Антиох решил вследствие этого выступить против вифинян, царь их Никомед отправляет в Гераклею послов, ища союза, и добивается успеха, пообещав отплатить им при подобных критических обстоятельствах. |
Дата, предложенная Биттнер для заключения альянса между Гераклеей и Никомедом в 279 году, кажется мне подходящей для хронологии событий, которую я воспроизвожу следующим образом:
— В конце лета 281 г. Селевк теряет жизнь, убитый Керавном (F 8.3).
— В то время как последний управляет Македонией и сталкивается с Гонатом у Фракийского Херсонеса в октябре 281 или весной 280 г. (F 8.4 слл.), Антиох, занятый подавлением восстания Селевкиды, посылает своих генералов Патрокла и Гермогена подчинить Гераклею и Вифинию (F 9.1). Отдав предпочтение самой низкой дате для битвы между Керавном и Гонатом и признав, что поражение Гермогена датируется летом 280 г., это может объяснить причины отсутствия союзников Северной лиги в Гераклее при прибытии сирийских сил и заключения договора между гераклеотами и селевкидским генералом. Действительно, возможно, союзные корабли и большая часть сил все еще находились на обратном пути, когда Гермоген появился в гераклейских землях.
— В противостоянии с войсками Зипойта во второй половине 280 года Гермоген был побежден. Царь Вифинии на какое–то время пережил эту победу, а затем умер, оставив трон своему сыну Никомеду, в конце 280 г. или начале 279 г. (F 9.2).
— В начале 279 года в Европе Керавн погиб от галатов, в то время как на востоке Антиох готовится к проведению операций в Малой Азии после того, как ему удалось подавить восстание в сирийской провинции и заключить мир с Птолемеем II (279 г.?). Следовательно, новости о его приближении в 279 году подталкивают нового царя Вифинии, Никомеда, заключить союз с Гераклеей.
διὰ ταῦτα δὴ ἐπιστρατεύειν ἐγνωκότος Ἀντιόχου κατὰ Βιθυνῶν:
После восстановления порядка в сирийской провинции Антиох наконец–то перешел в Малую Азию, где учредил свою столицу в Сардах. По словам Дройзена, самой важной миссией царя Селевкидов было спасение азиатской части его отцовского наследия. Однако, когда он прибыл, он мог наблюдать в Вифинии и Македонии запутанную ситуацию. Зипойт был мертв, и его царство было в центре династической ссоры между Никомедом I и его братом Зипойтом. Что касается Македонии, то она теперь была без царя, так как Керавн был мертв, убитый галатами, а Антигон Гонат еще не мог взойти на трон.
Мемнон сообщает, что именно из–за поражения своего генерала Антиох решает заняться Вифинией. В F 10.2 он снова упоминает наступление Антиоха на Никомеда, которое он обосновывает недавним союзом царя Вифинии с Гонатом. Мне кажется, что F 9.2 и F 10.2 относятся к тому же периоду.
После смерти Керавна Антиох решил вернуть то, что он считал частью своего наследства: Македонию (ср. 10.1 о причинах). Он решает сразиться с Антигоном Гонатом, своим единственным противником в погоне за македонским престолом. Тем не менее он должен был параллельно бороться против союзника Антигонида, Никомеда, царство которого было препятствием для его перехода в Европу (F 10.2). Поэтому, причина войны между Антиохом и Никомедом, на которую указывает Мемнон в F 10.2, представляется более реалистичной, чем та, о которой он упоминал здесь, а именно месть за поражение его генерала Гермогена против войск Зипойта, хотя обе причины, на которые указывает наш гераклейский историк, не являются несовместимыми. Возможно, Мемнон упоминает поражение Гермогена здесь, в F. 9.3, чтобы связать его с предыдущим отрывком, в то время как причины, упомянутые в F 10.2, предназначены для соединения сообщаемых там событий с данными из F 10.1.
Во всяком случае, мне кажется, что F 9.3 и F 10.2 указывают на те же события, и упоминание о нападении, организованном Антиохом на Вифинию, в этих соответствующих пассажах, фактически относится к одному и тому же наступлению. Я думаю, что метод, который использует Мемнон для представления этих разных эпизодов, определенно привел его к повторению.
ὁ τούτων βασιλεὺς Νικομήδης διαπρεσβεύεται πρὸς Ἡράκλειαν συμμαχίαν αἰτῶν, καὶ τυγχάνει τῆς σπουδῆς, ἐν ὁμοίοις καιροῖς καὶ χρείαις τὴν ἀμοιβὴν ὑποσχόμενος:
Если Гераклея заключила союз с Антиохом через Гермогена, он, однако, не продлился дольше экспедиции селевкидского генерала. Действительно, предложение Никомеда представляло для Гераклеи гораздо более интересную выгоду. Новый царь Вифинии искал поддержку города не только для того, чтобы противостоять селевкидской угрозе, но и для того, чтобы избавиться от своего младшего брата Зипойта, который оспаривал его трон (ср. F 9.5). В обмен на свою помощь царь Вифинии обязался поддерживать гераклеотов в случае необходимости. Другими словами, соглашение предусматривало военную поддержку, если бы город подвергся угрозе со стороны Антиоха.
По словам Сапрыкина, несмотря на существующую напряженность между Зипойтом и Гераклеей, которая покорила Тиос, Киерос и Тинийскую Фракию, отношения между этими двумя государствами не были полностью враждебными, что, по его мнению, объясняет, почему Никомед приблизился к городу. Что касается Низе, то он считает, что заключенный между городом и Гермогеном союз вызвал конфликты между Гераклеей и Никомедом. Как отмечает Сапрыкин, источники не упоминают о какой–либо конфронтации между этими двумя державами. Кроме того, противоречия, которые могут возникнуть в выборе альянса, сделанном Гераклеей, объясняются двумя причинами: первая, сформулированный ранее, заключается в том, что союз с Антиохом был чисто временным и реагировал на настоятельную необходимость защиты от насильственного нападения Селевкида. Гераклея, испуганная прибытием селевкидской армии на ее территорию и не могущая полагаться в то время на своих союзников, была вынуждена принять наиболее подходящее решение для своей защиты. Что касается причины, по которой Гераклея разорвала договор с угрожающим Селевкидом и оказала помощь вифинам, то Сапрыкин считает, что она связана со страхом, внушаемым войсками Селевкида, который проник в Малую Азию после своего возвращения из Сирии. По его мнению, Гераклея должна была рассмотреть пагубные для нее последствия, если бы Вифиния была побеждена Антиохом и опасалась, что победа Антиоха на ее границах вызовет его наступление. (См. F 9.2. Причины, которые побудили Гераклею заключить союз с Гермогеном, как раз были связаны с ее надеждами на то, чтобы воспользоваться ослаблением Вифинии. Однако после смерти селевкидского генерала условия изменились, и гераклеоты, несомненно, поняли, что Антиох не оставит Гераклею вне сферы его влияния).
Еще одно оправдание этому союзу, безусловно, находится в F 9.4 и F 9.5. Несмотря на то, что Мемнон не сделал пояснений в этой связи, он, Тем не менее показал, что результатом этого союза с Никомедом было то, что Гераклея возвратила свои прежние территории. Точная дата этих «завоеваний» по–прежнему широко обсуждается, и условия, при которых город вернул свои территории, будут обсуждаться позднее (F 9.4). Однако, ясно, что соглашение между Никомедом и городом включало положение, касающееся этих владений. Только это обещание могло бы подтолкнуть Гераклею окончательно разорвать свой союз с Антиохом и наладить связи с царем бывшего вражеского царства.
По словам Мемнона, царь «достиг своей цели», и он сообщает подробности о помощи, оказываемой гераклеотами, в следующих фрагментах. Действительно, в F 9.5 он пишет, что «гераклеоты были втянуты в войну против Зипойта Вифинского», что предполагает, что они вмешались против молодого вифинского князя по просьбе его брата Никомеда, а в F 10.2 он упоминает о присутствии тринадцати гераклейских триер во флоте царя Вифинии, когда последний столкнулся с Антиохом. Тем самым эти два свидетельства подтверждают предположение о том, что Никомед присоединился к Гераклее и к «Северной лиге», чтобы противостоять двум врагам, которые угрожали его царству изнутри и снаружи, соответственно, Зипойту и Антиоху.
| Ἐν τούτῳ δὲ Ἡρακλεῶται τήν τε Κίερον καὶ τὴν Τῖον ἀνεσώσαντο καὶ τὴν Θυνίδα γῆν, πολλὰ τῶν χρημάτων δαπανήσαντες· τὴν δὲ Ἄμαστριν (ἦν γὰρ καὶ αὐτὴ μετὰ τῶν ἄλλων ἀφῃρημένη) καὶ πολέμῳ καὶ χρήμασι βουληθέντες τέως ἀναλαβεῖν αὐτὴν οὐ κατώρθωσαν, τοῦ κατέχοντος αὐτὴν Εὐμένους Ἀριοβαρζάνῃ τῷ Μιθριδάτου παιδὶ προῖκα μᾶλλον παραδοῦναι ταύτην, ἢ παρέχουσι χρήματα τοῖς Ἡρακλεώταις, διὰ τὸ τῆς ὀργῆς ὑπαχθέντος ἀλόγιστον. | В это же время гераклеоты вернули себе Киерос, Тиос и Типийскую землю, истративши на это много денег. Между тем Амастриду (ибо и она была утеряна вместо с другими городами) не удалось возвратить ни войной, ни деньгами, ни силой, так как владевший ею Евмен предпочел передать ее Ариобарзану, сыну Митридата, даром, чем гераклеотам за деньги, вследствие неразумного гнева против них. |
ἐν τούτῳ δὲ Ἡρακλεῶται τήν τε Κίερον καὶ τὴν Τῖον ἀνεσώσαντο καὶ τὴν Θυνίδα γῆν, πολλὰ τῶν χρημάτων δαπανήσαντες:
Именно тогда гераклеоты возвратили Киерос и Тиос и Тинийскую территорию за большие деньги; а Амастриду, которая была отнята у них вместе с другими городами, несмотря на их желание взять ее с помощью оружия или выкупить ее, они не смогли возвратить, потому что Евмен, обладавший ею, в припадке безумного гнева отдал ее задаром Ариобарзану, сыну Митридата, а не гераклеотам, которые предлагали ему деньги.
Современные исследователи широко признают, что эти города были возвращены Никомедом Гераклее в соответствии с заключенным альянсом между двумя сторонами. Биттнер датирует возвращение этих городов и Тинийской территории в сферу влияния гераклеотов 279/278 г. Низе и Сапрыкин считают, что обещание Никомеда вернуть Гераклее ее территории связано с вмешательством города в войну между двумя братьями в Вифинии. Низе сказал, что Зипойт был союзником Антиоха. Поэтому во время вторжения Селевкида Никомед, боясь, что в его царстве окажется враг, поддерживаемый чужой силой, попросил помощи Гераклеи и пообещал ей взамен Тинийскую Фракию, которая тогда контролировалась Зипойтом (F 9.5). Тем не менее это замечание аннулируется, если территорию, упомянутую Мемноном как Тинийскую землю, отождествлять с островом Тиниадой. Однако по этому вопросу мнения расходятся. Бурштейн принимает интерпретацию Низе, который на основании свидетельства Аполлония Родосского (II, l. 788-789: «он также завоевал племена вифинов с их территорией, вплоть до устья Реба и до скалы Колоны»), считает, что Гераклея управляла территорией, простирающейся к западу от Гераклеи в Вифинии до реки Реб. С другой стороны, Мейер идентифицирует территорию, упомянутую Мемноном, с островом Тиниадой. В F 9.5 Мемнон конкретно упоминает Тинийскую Фракию, и кажется странным, что он указывает на одну и ту же территорию в двух идущих друг за другом фрагментах, используя другой словарь. С другой стороны, возможно, что «Тинийская территория» охватывала остров и несколько земель на вифинском побережье, если не признавать, что Гераклея контролировала весь регион.
Сапрыкин считает, что Гераклея возвратила Тиниаду, Киерос и Тиос между 280 и 278 годами, что, по его мнению, является следствием войны против Зипойта. На первый взгляд, трудно определить, были ли эти города уступлены в обмен на борьбу с Зипойтом, поскольку Киерос и Тиос приводятся среди союзников, заключающих договор с галатами. Отсюда Витуччи считает, что они были возвращены за помощь, которую Гераклея могла оказать в борьбе с Антиохом.
Как справедливо отметил Витуччи, Мемнон не столь откровенен, как кажется, поскольку он сообщает об обещании Никомеда гераклеотам, но без конкретики (F 9.3). Затем в F 9.4 он сообщает, что город возвратил свои прежние территории. На первый взгляд кажется странным, что гераклеоты должны были заплатить большие суммы, чтобы вернуть контроль над Киеросом, Тиосом и Тиниадой, в то время как Никомед в рамках недавно заключенного альянса пообещал им свою помощь. Хотя по–прежнему можно представить себе вмешательство Фотия в исходный текст, не стоит недооценивать важность порядка, в котором организованы фрагменты. Принимая хронологию, как она появляется при чтении этих двух отрывков, и тот факт, что Мемнон связывает обещание Никомеда и выкуп этих городов Гераклеей, необходимо попытаться понять очевидное противоречие между этими двумя отрывками.
Вполне вероятно, что бывшие территории Гераклеи были в руках местных династий, как и Амастрида, контролируемая Евменом, и что гераклеоты должны были заплатить какую–то сумму денег, чтобы вернуть ее обратно. В данном случае следует представить себе, что соглашение с Никомедом, несмотря ни на что, было необходимо для того, чтобы обрести земли, которые когда–то были конфискованы его отцом Зипойтом. (Витуччи напоминает, что исследователи допускают завоевание Киероса и Тиоса Зипойтом — хотя Мемнон лишь сообщает, что Зипойт атаковал территории города — не говоря уже о конкретных последствиях этих нападений, см. F 6.3). Другая гипотеза, которая могла объяснить выплату этих сумм, состояла бы в том, что, по мнению Витуччи, Гераклея должна была выплатить Никомеду, который утратил часть своей территории, финансовую компенсацию. В этом случае альянс представляется менее интересным для города, который понес огромные финансовые потери из–за конфискации его территорий, которые до сих пор способствовали экономическому развитию города. Однако ясно, что гераклеоты имели интерес к объединению с вифинским монархом, так как селевкидская угроза так же сильно зависала и над ними.
τὴν δὲ Ἄμαστριν (…) τοῖς Ἡρακλεώταις, διὰ τὸ τῆς ὀργῆς ὑπαχθέντος ἀλόγιστον:
Амастрида — это отдельный случай, поскольку во времена Лисимаха она перешла под контроль Евмена, и ее судьба не зависела от Никомеда. По словам Дройзена, этот Евмен является братом или племянником Филетера и будущим пергамским династом, известным как Евмен I. Однако эпиграфия доказывает, что Евмен был братом Филетера, и это не он, а его сын с тем же именем был царем Пергама с 263 по 241 год, сменив своего дядю.
Сапрыкин считает, что дар Амастриды Евменом должен быть помещен после смерти Митридата I Понтийского, то есть после 266 г., когда его сын Ариобарзан I возглавил царство, в то время как Мак–Гинг и Рейнах предполагают, что Понт захватил город во времена правления Митридата, около 280 или 279 г. с помощью Ариобарзана, который еще не возглавил царство, но действовал вместе со своим отцом, чтобы увеличить владения Понта. Мемнон не упоминает позицию Ариобарзана, но тот факт, что сын Митридата не приводится как басилей, как правило, доказывает, что в то время он был только царским принцем. Тогда я признаю, что Понт возвратил Амастриду до смерти Митридата.
Этот эпизод, как правило, доказывает, что отношения Гераклеи с правителем Понта были несколько расплывчатыми, поскольку кажется удивительным, что член Северной Лиги смог взять под свой контроль город, который когда–то принадлежал одному из его союзников. Правда, Митридат I уже проявлял особый интерес к Амастриде в то время, когда город возглавляла вдова Дионисия Гераклейского (ср. F 5.1). Поэтому, возможно, следует признать, как говорит Мак–Гинг, что во время дарения Амастриды Ариобарзану Гераклея и царь Понта больше не были союзниками. (Мак–Гинг, похоже, считает, что Митридат I не ответил положительно на просьбу гераклеотов о союзе в 281 г. (F 7.2), в частности, исходя из того, что интерес царя Понта к городу Амастриде делает союз несовместимым с Северной лигой и, в частности, с Гераклеей. Однако возможно, что правитель вошел в симмахию, чтобы противостоять селевкидской угрозе, но этот союз был эфемерным. В F 11.2 Митридат не упоминается среди членов договора, заключенного с галатами).
Мемнон не говорит о причинах гнева Евмена и о том, что побуждает его отдать Амастриду Ариобарзану. Однако его жест объясняется в свете связей, которые поддерживал его брат Филетер, пергамский династ. Он, по предложению Хансена, был, безусловно, союзником Антиоха против Никомеда и Северной лиги и его брат предложил Амастриду царю Понта, чтобы нанести вред Гераклее, врагу его брата и селевкидского царя. Это предположение, как отмечает Мак–Гинг, подтверждает гипотезу, что Митридат больше не является членом Лиги. Мемнон, похоже, настаивает на том, что гераклеоты пытались выкупить город у Евмена, и, как представляется, неудача их «дипломатического» подхода привела к вооруженному вмешательству. Возможно, город отправил военную экспедицию, чтобы силой вернуть прежнее владение. Возможно, именно эта наступательная попытка гераклеотов побудила Евмена поместить город под контроль Понта.
Хронологическая проблема, которая, по–видимому, возникает в этом фрагменте, может быть решена, если признать, что конструкция и порядок, в котором организованы F 9.3 и F 9.4, являются выражением метода, используемого Мемноном для отображения событий. Мне кажется, что этот отрывок в большей степени вписывается в группу, состоящую из фрагментов (F 9.1 - F 9.5), посвященных и сосредоточенных на городе Гераклее. В предыдущих отрывках Мемнон излагает условия, при которых город смог возвратить свои прежние территории. Именно в рамках борьбы с Антиохом Гераклея объединилась с Никомедом, который позволил городу возвратить свои прежние владения. Затем, в F 9.4 гераклейский историк сделал общий очерк о городах, которые были подчинены в прошлом власти Гераклеи и сообщает, в одной заметке, как городу удается вернуть только часть своих прежних владений. Возвращение этих территорий в сферу влияния является не прямым следствием соглашения с царем Вифинии, а скорее результатом хорошо проведенной дипломатии, которая в долгосрочной перспективе принесла пользу городу. Наконец, в F 9.5 Мемнон ссылается на одно из условий соглашения с Никомедом о помощи, которую должен был оказать город. Одна из целей этой симмахии, по–видимому, заключалась в военной поддержке царя в противостоянии его брату Зипойту. Вполне вероятно, что Фотий изменил первоначальную версию и удалил элементы, необходимые для нашего понимания, в частности информацию, которая позволила бы лучше понять точную хронологию этих событий.
Тем не менее остается нерешенным вопрос о том, в какой момент Киерос, Тиос и Тинийская территория были выкуплены Гераклеей. Витуччи отказывается изменить порядок событий в повествовании Мемнона и считает, что никакие выводы не могут быть сделаны из того факта, что Киерос и Тиос приводятся у подписантов договора с галатами, тогда как они больше не появляются у опекунов детей Никомеда.
Следовательно, эта точка зрения предполагает, что Киерос и Тиос были включены в союз, хотя теперь они перешли под контроль Гераклеи, чтобы они были номинально защищены от возможного вторжения галатов. С другой стороны, Тинийская территория, населенная главным образом коренными жителями, не подпадала под тот же статус и, следовательно, не могла быть полноценной частью этого договора (см. F 4.6 о разнице в обращении с населенными пунктами и территориями при Дионисии).
Напротив, я думаю, что фрагменты 11.2 и 14.2 раскрывают основные элементы, и мне кажется, что гипотеза, сформулированная Сапрыкиным, является наиболее убедительной. По его словам, в 278 году, во время альянса с галатами, Тиос и Киерос приводятся среди союзников (F 11.2), что, как правило, свидетельствует о том, что они смогли сохранить свою прежнюю автономию после смерти Зипойта, отца Никомеда. Отсутствие этих двух городов в списке опекунов, назначенных Никомедом, подтверждает, по мнению Сапрыкина факт, что к середине III века, в момент смерти Никомеда, Гераклея уже возвратила свои прежние владения. Следовательно, между договором с галатами и смертью Зипойта Тиос и Киерос снова переходят под контроль Гераклеи после того, как последняя должна была заплатить большую сумму, чтобы вернуть их. По мнению Сапрыкина, эпизод с Амастридой происходит после того, как Гераклея вернула свои другие владения, и все эти события, по его мнению, происходят после исчезновения галатов по всей Малой Азии.
Вероятно Тиниада первой вошла в сферу влияния гераклеотов. По мнению Биттнер, Гераклее пришлось сражаться с союзниками против Зипойта, брата Никомеда, чтобы вернуть Тиниаду. Это, вероятно, происходит в рамках конфронтации, упомянутой в F 9.5, или даже позже, в то время, когда Зипойт был окончательно побежден с помощью галатов и гераклеотов (F 11.5). Возвращение этих земель Гераклее позволило ей получить новые ресурсы, к которым, безусловно, прибавились доходы, получаемые в результате возобновления торговли, что стало возможным благодаря альянсу с Северной лигой. Обогащенная экономическим развитием, Гераклея смогла выкупить свои прежние владения в то время, которое мне кажется трудно определить, но которое должно поместить до смерти царя Вифинии. (Несмотря на богатство, которым, по–видимому, обладает Гераклея во время оказания помощи Византию, мне кажется маловероятным, что город смог заплатить большие суммы денег уже в 280 году, чтобы вернуть свои владения, поскольку все стремится доказать, что в 281 году, когда город избавился от Гераклида, его финансы все еще были слабыми. Он, по–видимому, понес большие потери из–за завоевания его бывших территорий Зипойтом и из–за вероятной конфискации Гераклидом фороса, который тот платил мариандийцам. Поэтому гераклеоты должны были сначала подождать, пока они не смогут выкупить свои бывшие владения). В F 11.1 говорится, что Гераклея уже имела государственные казначейские фонды, поскольку она оказала финансовую помощь византийцам, когда на них напали кельты. Что касается Амастриды, то, несмотря на то, что последняя приводится Мемноном в списке, в котором изложена судьба бывших гераклейских владений, то нет необходимости помещать ее пожертвование Евменом царю Понта после выкупа Киероса и Тиоса. Здесь я следую Рейнаху и Мак–Гингу и ставлю этот дар Евмена царю Понта примерно 279 годом, вероятно, в то же время, когда Гераклея возвратила Тиниаду. Город, который одержал победу над Зипойтом, якобы попытался поступить аналогичным образом против Евмена, но последствия были катастрофическими, поскольку это подтолкнуло династа отдать Амастриду Ариобарзану.
| Ὑπὸ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους ἐκδέχεται τοὺς Ἡρακλεώτας ὁ πρὸς Ζιποίτην τὸν Βιθυνὸν πόλεμος, ὃς τῆς Θυνιακῆς ἐπῆρχε Θρᾴκης, ἐν ᾧ πολέμῳ πολλοὶ τῶν Ἡρακλεωτῶν γενναίως ἀνδρισάμενοι κατεκόπησαν, καὶ νικᾷ μὲν κατὰ κράτος ὁ Ζιποίτης, συμμαχίδος δὲ δυνάμεως τοῖς Ἡρακλεώταις ἐπελθούσης, φυγῇ τὴν νίκην καταισχύνει. Οἱ δὲ ἡττημένοι τοὺς σφετέρους νεκροὺς ἀδεῶς ἀναλαβόντες καὶ καύσαντες, εἶτα καὶ πάντων κύριοι περὶ ὧν ἦν ὁ πόλεμος καταστάντες, καὶ τὰ ὀστᾶ τῶν ἀνῃρημένων ἀνακομίσαντες εἰς τὴν πόλιν, ἐπιφανῶς ἐν τῷ τῶν ἀριστέων ἔθαψαν μνήματι. | В то же самое время гераклеотов заняла война с Зипойтом Вифином, который владел Типийской Фракией. В этой войне пали многие из гераклеотов, мужественно сражаясь. Зипойт, уже обладавший победой, после того как к гераклеотам подошли союзные силы, опозорил победу бегством. А те, которых только что одолевали, спокойно забрали и сожгли убитых, а затем, сделавшись господами всего, из–за чего шла война, и принеся кости погибших в город, торжественно похоронили их в склепе героев. |
ὑπὸ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους ἐκδέχεται τοὺς Ἡρακλεώτας ὁ πρὸς Ζιποίτην τὸν Βιθυνὸν πόλεμος, ὃς τῆς Θυνιακῆς ἐπῆρχε Θρᾴκης:
В то же время люди Гераклеи были втянуты в войну против Зипойта Вифинского, который управлял Тинийской Фракией. В этой войне многие гераклеоты сражались с доблестью, Зипойт одержал победу, но на помощь гераклеотам пришла союзная армия и Зипойт в бегстве постыдно упустил победу. Побежденные же благополучно собрали своих мертвых и сожгли их; после чего, достигнув всех целей, за которые они боролись, они забрали кости убитых солдат в свой город, где они с помпой погребли их в монументе, воздвигнутом своим героям.
Этот отрывок, введенный словами «в то же время» должен быть помещен, мне кажется, одновременно с событиями, описанными в F 9.3, то есть, когда Гераклея около 279 г. заключает с Никомедом союз, о прибыльных последствиях которого сообщается в F 9.4. Соглашение с царем Вифинии предусматривало, чтобы не только в долгосрочной перспективе остановить селевидскую угрозу, но и, в более короткие сроки, помочь Никомеду в войне с его младшим братом Зипойтом. Последний, захватив восточную часть царства (Ливий, XXXVIII, 16, 8), Тинийскую Фракию, как указывает Мемнон, ослабил власть вновь взошедшего на престол правителя. Если признать предположение Низе, что Зипойт был союзником Антиоха, то очевидно, что царство Вифинии было ослаблено изнутри и, следовательно, более легко подвергалось нападению царя Селевкидов.
Зипойт хотел заявить о своем господстве над этой частью Малой Азии. С другой стороны, Мемнон ничего не говорит о возможных военных операциях, проводимых вифинским князем против его брата Никомеда или Гераклеи. Хотел ли он действительно оспорить престол Никомеда или просто собирался править частью территории за счет законного правителя? Корради выдвигает предположение о том, что Зипойт, как сообщается, взял на себя ответственность за свою область при поддержке Антиоха. Однако Витуччи считает, что это предположение не соответствует политике Антиоха, который намеревался восстановить контроль над прежними владениями своего отца и бороться с теми, кто решительно ему сопротивлялся. См. F. 12. 6).
ἐν ᾧ πολέμῳ πολλοὶ τῶν Ἡρακλεωτῶν γενναίως ἀνδρισάμενοι κατεκόπησαν, καὶ νικᾷ μὲν κατὰ κράτος ὁ Ζιποίτης, συμμαχίδος δὲ δυνάμεως τοῖς Ἡρακλεώταις ἐπελθούσης, φυγῇ τὴν νίκην καταισχύνει:
Согласно Мемнону, Зипойт бежал, когда союзная армия подошла на помощь гераклеотам: συμμαχίδος δὲ δυνάμεως τοῖς Ἡρακλεώταις ἐπελθούσης. Гераклеоты, вероятно, первыми начали борьбу. Вполне вероятно, что конфронтация не была запланирована в рамках обычного наступления и гераклеоты оказались вынуждены противостоять вифинам, что объяснило бы, что союзная армия прибыла во время битвы. Либо на пути к Зипойту гераклеоты были застигнуты вражескими войсками, пока их союзники еще не присоединились к ним. Сапрыкин предполагает, что Гераклея сражалась с силами Северной Лиги, среди которых были войска, отправленные Никомедом. Тем не менее Мемнон, похоже, упоминает войско в единственном числе, и представляет его в качестве армейского подкрепления. Так вот, мне кажется, что сначала гераклеоты сражались в одиночку, а позже на поле боя прибыла армия царя Никомеда, которая имела все шансы одержать победу. Я не думаю, что другие союзники лиги, и в частности Византий и Халкедон, направили свои войска, тем более что Мемнон упоминает соглашение между Никомедом и Гераклеей (F 9.3), уже не говоря о двух других городах. Получается, что, хотя Никомед состоял в Северной Лиге, ее члены, вероятно, не участвовали во всех столкновениях одного из членов альянса. Кроме того, в случае неожиданного конфликта между Гераклеей и Зипойтом, у Византия и Халкедона вряд ли было время отправить подкрепление, которое, как утверждается, вызвало бегство вифинянина.
Другое толкование может быть сделано в свете F 11. 5, в котором Мемнон сообщает, как Никомеду удается победить Зипойта с помощью галатов и гераклеотов. Вполне вероятно, что этот фрагмент указывает не на события, которые произошли в 279 году, а на конец гражданской войны в Вифинии в 277 году. Однако удивительно то, что Мемнон упоминает в этом отрывке не галатов, а только вражескую армию. Этот вопрос по–прежнему трудно решить, тем более, что в параллельных источниках упоминается только вмешательство варваров против брата Никомеда. Тем не менее Мемнон, писавший историю своего города, смог сообщить о конфронтации, которая не являлась решающим эпизодом в борьбе с Зипойтом, но поскольку она включала Гераклею, она не могла не вызвать его интерес. Кроме того, Никомед, скорее всего, пытался уничтожить своего брата, но перед его бессилием и его гераклейскими союзниками у него не было другого выбора, кроме как обратиться к галатским воинам, чтобы окончательно победить своего брата. Было бы странно, если бы он участвовал в этом рискованном начинании, как это могло показаться в договоре с галльскими варварами, не предприняв ранее попытки положить конец гражданской войне. Поэтому я предпочла бы отличить упомянутую здесь конфронтацию от столкновения, упомянутого в F 11.5.
οἱ δὲ ἡττημένοι τοὺς σφετέρους νεκροὺς ἀδεῶς ἀναλαβόντες καὶ καύσαντες, εἶτα καὶ πάντων κύριοι περὶ ὧν ἦν ὁ πόλεμος καταστάντες, καὶ τὰ ὀστᾶ τῶν ἀνῃρημένων ἀνακομίσαντες εἰς τὴν πόλιν, ἐπιφανῶς ἐν τῷ τῶν ἀριστέων ἔθαψαν μνήματι:
Гераклея, «завербованная» Никомедом против своего брата Зипойта, определенно увидела, что это обещает вернуть Тиниаду. Тем не менее этот отрывок довольно запутан, поскольку Мемнон сообщает, что гераклеоты были побеждены, но по прибытии войск союзников вифинский принц бежал. Восстановил ли город свое прежнее владение по этому случаю или должен был дождаться полного поражения Зипойта, побежденного галатами (F 11.5), чтобы возобновить контроль над Тиниадой, кажется, трудно решить, но соглашение, безусловно, предусматривало нечто иное, чем просто военную помощь, и сохранялось только в том случае, если Зипойт будет побежден. Тем не менее один элемент в этом отрывке говорит о том, что гераклеоты получили Тиниаду обратно, поскольку Мемнон пишет: «после чего, достигнув всех целей, за которые они боролись». Если цель этой войны заключалась в том, чтобы вернуть свою территорию, то, по словам гераклейского историка, это было сделано после битвы. Хотя Зипойт был полностью побежден только с помощью галатов, вполне вероятно, что вмешательство гераклеотов ослабило его положение, и вифинянин был изгнан из этого района, или, по крайней мере, лишен значительной части своего контроля над Тинийской Фракией. Из слов «в бегстве постыдно упустил победу» вытекает, вероятно, что Никомед, возможно, был доволен бегством брата, и по этой причине вознаградил гераклеотов, вернув им территорию, которую он обещал им в обмен на их помощь. Сапрыкин считает, что Никомед сдержал свое обещание, когда он одержал победу над своим братом.
Участие гераклейских воинов в войне с Зипойтом позволило городу обрести часть его прежнего домена. Это событие должно было стать огромной победой, что объяснило бы, что погибших в бою считали героями.
| Κατὰ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους, Ἀντιόχῳ τῷ Σελεύκου καὶ Ἀντιγόνῳ τῷ Δημητρίου μεγάλων ἑκατέρωθεν στρατευμάτων ἀντιπαραταττομένων, κινεῖται ὁ πόλεμος καὶ χρόνον συχνὸν κατέτριψε. Συνεμάχει δὲ τῷ μὲν ὁ τῆς Βιθυνίας βασιλεὺς Νικομήδης, Ἀντιόχῳ δὲ πολλοὶ ἕτεροι. | В это же время начинается война между Антиохом, сыном Селевка, и Антигоном, сыном Деметрия. С обеих сторон были выставлены громадные войска, и шла она продолжительное время. С последним из названных противников в союзе был царь Вифинии Никомед, с Антиохом же многие другие. |
κατὰ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους, Ἀντιόχῳ τῷ Σελεύκου καὶ Ἀντιγόνῳ τῷ Δημητρίου μεγάλων ἑκατέρωθεν στρατευμάτων ἀντιπαραταττομένων, κινεῖται ὁ πόλεμος καὶ χρόνον συχνὸν κατέτριψε:
В то же время Антиох, сын Селевка, и Антигон, сын Деметрия, начали длительную войну. Первый имел союзником царя Вифинии, Никомеда; у Антиоха было много других.
Говоря о войне между Антиохом и Антигоном Гонатом, Мемнон снова использует выражение «в то же время» и кажется вероятным, что конфликт между ними имел место в тот момент, когда Никомед объединился с Гераклеей в целях подчинения своего брата Зипойта (F 9.3; F 9.5). В конце F 8.8 Мемнон сообщает о смерти Керавна и приобщении Гоната к престолу Македонии. Как я уже отмечала ранее, мне кажется, что F 9.1 должен быть помещен до этих событий. С другой стороны, в этом отрывке рассказывается о событиях, произошедших между смертью Керавна в 279 году и победой Гоната в Македонии в 277 году. Действительно, как предложил Тарн, после смерти Птолемея македонский престол был вакантным и стал предметом притязаний Антиоха и Гоната. Этот ученый отмечает, что Антиох считал Македонию частью своего наследства, несмотря на то, был или не был Селевк объявлен царем македонян «де юре». В F 12.5 Мемнон представляет Антиоха владыкой Азии и Македонии: «побеждал Зипойт и Антиоха, сына Селевка, царствовавшего над Азией и македонянами».
Пассаж F 8.8, в котором кратко сообщается, что Гонату удается захватить власть в Македонии, не приводит подробностей о затруднениях Антигонида при подчинении царства. В кратком рассказе Мемнона говорится, что Антигон стал царем Македонии сразу после смерти Керавна, но это не так: лишь после того, как он победил кельтов около Лисимахии, он стал царем македонян в 277 г. Получается, в течение двух лет он должен был бороться против племен кельтов и Антиоха, прежде чем закрепиться в Македонии. В этой связи Тарн предполагает, что после смерти Керавна Антигон, возможно, предпринял несколько попыток проникнуть в македонскую землю, но они потерпели неудачу. Во всяком случае, Антиох был полон решимости устранить своего главного врага в борьбе за власть, и собирался максимально воспользоваться затруднениями своего противника, чтобы достичь цели. Фергюсон считает, что причиной этой войны было желание Антигона утвердить свои претензии в Малой Азии. Но, как отмечает Тарн, это предположение не объясняет причин, по которым Антиох окружил себя союзниками. Тарн предполагает, что военные действия были начаты Гонатом, который, по его мнению, в 279 году отправил корабли в Малую Азию для атаки против Антиоха, и после того, как боевые действия были приостановлены осенью того же года, война снова началась весной 278 г. Тарн предполагает, что два царя на время прекратили свои операции друг против друга, чтобы отправить каждый небольшой отряд в Фермопилы для помощи грекам, которым грозило кельтское вторжение (ср. Павсаний, 10, 20, 5: «Цари также оказали помощь. Пришло пятьсот человек из Македонии, посланных Антигоном и возглавляемых Аристодемом. Столько же явилось и из Азии, я имею в виду пятьсот сирийцев с берегов Оронта, которые были подданными царя Антиоха, и у которых был Телесарг в качестве предводителя»).
Повествование Мемнона, определенно пройденное через зубило Фотия, не дает никаких подробностей об этой войне. Только краткое свидетельство Трога, которое сообщает о «войне, которая произошла в Азии между Антигоном Гонатом и Антиохом, сыном Селевка» (Trogue–Pompée, Prol. 24) позволяет поместить операции в Азии. Как отмечает Дройзен, источники не позволяют определить точные обстоятельства, при которых Антиох и Гонат конфликтовали. Комментарий Мемнона, согласно которому эта война длилась долгое время, кажется, преувеличен, поскольку если признать, что военные действия начались после смерти Керавна, они длились год.
συνεμάχει δὲ τῷ μὲν ὁ τῆς Βιθυνίας βασιλεὺς Νικομήδης, Ἀντιόχῳ δὲ πολλοὶ ἕτεροι:
В контексте войны против Антиоха, похоже, Антигон видел в Северной Лиге сеть привлекательных альянсов, тем более что он имел ту же цель, что и члены альянса: борьбу с царем Селевкидов. Так, Гонат, возможно, контактировал с различными союзниками и, в частности, с Византием, который был другом его отца, Деметрия Полиоркета. Объединяя альянс, Антигон подобрался к Гераклее, которая, однако, оказала поддержку Керавну и способствовала поражению Гоната в морском бою (ср. F 8.5-6). Должно быть, Антиох создал реальную угрозу, раз Антигон решил сблизиться с недавним врагом. Антигонид получил поддержку от тех, кто мог блокировать царя Селевкидов, т. е. помешать ему войти в Македонию, и, если предположить, что у него было стремление вернуть себе опору в Малой Азии, его старания могли ослабить его достаточно, чтобы дать Гонату время взять под контроль регион.
По мнению Тарна, одна из причин, по которой Гонат отправился в Азию в 279 году, заключалась в том, что к нему обратилась Северная Лига. Действительно, союзники, безусловно, видели в Антигоне достаточно сильного партнера, чтобы помочь им бороться с Антиохом и сохранить свою независимость, предотвращая для этого селевкидский царь от проникновения в северо–восточную Малую Азию. Союз Гоната с Северной Лигой был эфемерным, поскольку он заключил с Антиохом мир, скрепленный браком между Филой, невесткой Селевкида, и Антигоном в 279/278 году (см. Justin, XXV, 1, 1). Это соглашение предусматривало, что каждый из двух царей перестанет вмешиваться в области другого. Гонат был заинтересован в том, чтобы сосредоточиться на Македонии, которая тогда была под угрозой кельтского вторжения, в то время как Антиох хотел укрепить свою власть в Малой Азии. Поэтому Антигону больше не нужна была помощь Гераклеи и других союзников Лиги, но, тем не менее, кажется, он оставался в хороших отношениях с Никомедом, поскольку он был среди опекунов, которых Никомед назначил для того, чтобы позаботиться о наследии своих детей после его смерти (ср. F 14.1).
Мемнон не дает никаких подробностей о союзниках царя Селевкидов, если только не предположить, что именно Фотий обобщил список его партнеров. Сеть Антиоха простиралась до Македонии и Греции. Он был союзником тирана Кассандреи, Аполлодора (Polyen, VI, 7, 2), который сам был в связи со Спартой (Pausanias, IV, 5, 5). Тарн предполагает, что царь Селевкидов имел поддержку Спарты и ряда пелопоннесских государств, которые тяготели к лакедемонянам. Так, дипломатические силы Антиоха в Европе могли бы облегчить его прохождение в Македонию. Тарн отмечает, что этот союз не был спаян крепкими базами, и поскольку Антиох не имел достаточного флота, он не мог легко получить доступ к своим союзникам и их военным силам, тем более, что конфронтация с Гонатом, как представляется, проходила в Азии. На востоке Филетер, который был предан Селевку, как представляется, был хорошо настроен к Антиоху, но, похоже, пергамский династ не участвовал в конфликте между Антиохом и Гонатом. (Сартр отмечает, что Филетер поддерживал сердечные отношения с Антиохом, но он никогда не упоминался вместе с царем Селевкидов. Смотрите также F 9.4). Выходит, царь Селевкидов был изолирован, тем более, что союзники его противника были позиционированы так, что ему было практически невозможно пройти в Европу без необходимости сперва сразиться с ними (ср. F 10.2).
| Οὕτω δὲ συρραγεὶς Ἀντίοχος Ἀντιγόνῳ τὸν πρὸς Νικομήδην χειρίζεται πόλεμον· ὁ δὲ Νικομήδης ἀλλαχόθεν τε δυνάμεις ἀθροίζει, καὶ συμμαχεῖν πρὸς Ἡρακλεώτας διαπρεσβευσάμενος, τριήρεις ιγʹ συμμάχους λαμβάνει, καὶ λοιπὸν ἀντικαθίσταται τῷ τοῦ Ἀντιόχου στόλῳ. Ἐπὶ χρόνον δέ τινα ἀντικαταστάντες ἀλλήλοις, οὐδέτεροι μάχης ἦρξαν, ἀλλ´ ἄπρακτοι διελύθησαν. | Еще не столкнувшись с Антигоном, Антиох предпринимает войну против Никомеда. Никомед отовсюду собирает силы. Отправив послов к гераклеотам для заключения союза он берет себе у них в помощь тринадцать триер. И их и остальной флот он противопоставляет флоту Антиоха. В течение некоторого времени простояв друг против друга, ни тот, ни другой не начали битвы, но разошлись, ничего не совершив. |
οὕτω δὲ συρραγεὶς Ἀντίοχος Ἀντιγόνῳ τὸν πρὸς Νικομήδην χειρίζεται πόλεμον:
В ходе конфликта с Антигоном, Антиох начал войну против Никомеда. Никомед собрал силы с разных сторон и отправил посольство с просьбой о союзе к гераклеотам; он получил помощь из тринадцати триер и, наконец, столкнулся с флотом Антиоха. Они стояли некоторое время лицом к лицу, не вступая в бой, и отступили без успеха.
Этот отрывок напоминает о союзе между Никомедом и Гераклеей, упомянутом в F 9.3. Сказав об одной из целей этой симмахии в F 9.5, а именно о военной помощи, которую должна была оказать Гераклея царю Вифинии в борьбе с собственным братом Зипойтом, Мемнон сообщает здесь о другой проблеме этой коалиции: борьбе с Антиохом II. В F 9.3 Мемнон обосновал экспедицию против Никомеда поражением селевкидских войск, возглавляемых Гермогеном из Аспенда, одним из офицеров, посланных Антиохом для подчинения Вифинии. Здесь обоснование наступления царя Сирии связано с заключенным между Гонатом и Никомедом альянсом. Дройзен читает текст Мемнона как «Антиох атакует Никомеда, прежде чем тот соединился с Антигоном». Это толкование очень привлекательно и поддерживает предположение о том, что война Антиоха против Никомеда, несмотря на то, что она имела первой целью отомстить за поражение своих генералов в 280 году, стала еще более очевидной, когда царь Вифинии объединился с Гонатом.
Кроме того, все эти элементы взаимосвязаны. По возвращении из Сирии Антиох решил подчинить себе Малую Азию, поскольку экспедиция, которую он отправил под командованием Патрокла и Гермогена, потерпела неудачу. В то время, в 279 году, Керавн был мертв. Желая захватить Македонию, он столкнулся с сопротивляющимся Гонатом, который объединился с Северной Лигой, и в частности с Никомедом. По мнению Витуччи, первым шагом для Антиоха, прежде чем отправиться в Македонию, было победить Никомеда, союзника Антигона, который стоял на его пути в Европу. Царь Вифинии столкнулся с восстанием своего брата Зипойта, взявшего под свой контроль Тинийскую Фракию, и в это время узнал о замысле царя Селевкидов против него и решил сблизиться с Гераклеей, чтобы получить ее поддержку. Соглашение с гераклеотами предусматривало оказание ими помощи в войне с младшим братом Никомеда и в борьбе с Селевком, продвижение которого через Малую Азию угрожало как Вифинии, так и Гераклее. Поэтому в F 10.2 говорится о втором пункте союза с Никомедом и форме помощи, которую город оказал царю Вифинии, а именно о направлении эскадры из 13 триер. Конфронтация, о которой сообщает здесь Мемнон, должна происходить в течение 279 или 278 года после смерти Керавна, но до мира, заключенного между Антиохом и Гонатом.
ὁ δὲ Νικομήδης ἀλλαχόθεν τε δυνάμεις ἀθροίζει, καὶ συμμαχεῖν πρὸς Ἡρακλεώτας διαπρεσβευσάμενος:
По мнению Тарна, флот Гоната не присутствовал вместе с союзниками, и его отсутствие, как правило, доказывает, что к этому времени он уже находился в Македонии (т. е. до 277 года, когда он сражался с галлами. Следовательно, как предполагает Юстин XXV, 1, 1, Гонат присутствовал в Македонии до прибытия кельтов, с которыми он столкнулся у Лисимахии). Напротив, наряду с гераклейскими, безусловно, выстроились несколько кораблей из Византия и Халкедона. Оба города — члена Северной Лиги — заинтересованы в том, чтобы предотвратить проход Антиоха в Европу, стремясь сохранить контроль над проливами. Однако было ли возможно присутствие византийцев, если бы в то время их город уже подвергался угрозе со стороны кельтов? Как предполагал Дройзен, представляется более вероятным, что морская битва произошла до прибытия кельтских племен в район Византия.
τριήρεις ιγʹ συμμάχους λαμβάνει, καὶ λοιπὸν ἀντικαθίσταται τῷ τοῦ Ἀντιόχου στόλῳ. Ἐπὶ χρόνον δέ τινα ἀντικαταστάντες ἀλλήλοις, οὐδέτεροι μάχης ἦρξαν, ἀλλ´ ἄπρακτοι διελύθησαν:
Вражеские флоты встретились, но не вступили в бой. Мемнон сообщает, что Гераклея задействовала тринадцать триер. Описание гераклейского флота гораздо менее впечатляет, чем картина в F 8.8. Действительно, когда Гераклея помогала Керавну в его борьбе с Гонатом в 280 году, она смогла отправить различные типы судов и, в частности, знаменитый леонтофор, который, похоже, не участвовал в морском сражении против Антиоха. Вероятно, что военно–морские силы Селевкида в 278 году были менее значительными, чем у Антигона два года назад, и, следовательно, Гераклея, возможно, не сочла необходимым использовать свое исключительное судно.
Согласно Витуччи, главная цель Антиоха состояла в том, чтобы воспрепятствовать прохождению во Фракию вифинских военно–морских сил, которые, как утверждается, оказывали значительную поддержку Гонату, но, по его словам, царь Селевкидов осуществлял лишь незначительные операции против Никомеда, поскольку он сосредоточил большую часть своих сил против Гоната. Поэтому следует предположить, что встреча между кораблями Антиоха и союзниками Никомеда состоялась в водах Понта. К сожалению, Мемнон не дает никаких указаний о месте этого пассивного противостояния и, как справедливо отметил Витуччи, единственная причина, по которой он упоминает об этом, — это тот факт, что Гераклея участвовала в нем, отправив тринадцать триер. Итак, условия, в которых Антиох, Гонат и Никомед были в состоянии противостоять друг другу, остаются неизвестными. Вполне вероятно, что Селевкид и Антигонид столкнулись во время того, что Мемнон называет «длительной войной», но факты ускользают от нас. Опять же, конфликт между двумя монархами упоминается нашим историком только в той мере, в какой он вводит отрывок, посвященный морской встрече между Антиохом, с одной стороны, и Никомедом и гераклеотами с другой. Тем не менее, возможно, что первоначальное повествование было более подробным и Фотий приводил только те факты, которые он считал основными.
Прежде чем приступать к комментарию к фрагментам 11 - 17, мне кажется, будет полезно прокомментировать ранее высказанные замечания, и в частности о методе Мемнона. На первый взгляд, хронология, составленная путем объединения различных фрагментов, кажется запутанной. Однако мне кажется, что гераклейский историк не строит свою историю с абсолютной хронологией в качестве путеводной нити. Другими словами, Мемнон не просто воссоздает историю событий, единственной целью которой было бы сообщить о событиях, которые происходили год за годом. Хотя хронология не полностью отсутствует в его работе, главная задача его работы — рассказать историю родного города и о его участии в крупных конфликтах своего времени.
Главными врагами Гераклеи после смерти Лисимаха (не считая Зипойта) были селевкидские цари Селевк и Антиох. Так, начиная с F 9.1, Мемнон продолжает ход событий не как он оставил в F 8.8, то есть, с захвата власти Антигоном Гонатом в Македонии в 277/276 г., а после смерти Селевка, когда Антиох решает подчинить Малую Азию, которая сопротивлялась его отцу. Начиная с F 9.1, Мемнон представляет различных врагов Антиоха и различные театры военных действий. Цель этих отрывков — объяснить, как Гераклея попала в операции великих монархов того периода, Антиоха, Никомеда и Гоната.
Группа, состоящая из фрагментов 9.1-9.5, посвящена только делам Гераклеи. Мемнон рассказывает об обстоятельствах, при которых она объединилась с Никомедом (9.1-3), и о последствиях этого союза, которые, однако, не являются незамедлительными. Действительно, несмотря на то, что город возвратил свои прежние владения после 279 г., когда, возможно, было заключено соглашение между Никомедом и Гераклеей, Мемнон сообщает о них на этапе 279 г. (F 9.4), поскольку задача его работы заключается не в том, чтобы точно датировать эти события, а в том, чтобы объяснить причины. Наконец, в F 9.5 он сообщает о причастности Гераклеи к войне между Зипойтом и Никомедом.
После того, как он представил причины, которые заставили Гераклею вступить в союз с царем Вифинии, он интересуется другими противниками Антиоха: Гонатом и Никомедом. Задача F 10.1 и 10.2 состоит в том, чтобы разъяснить обстоятельства, при которых Гераклее было предложено принять участие в морской битве, упомянутой в F 10.2. Так, он сообщает о войне между Антиохом и Гонатом, результатом которой стало заключение альянса между Антигонидом и Северной Лигой. Именно это соглашение между двумя царями, по словам гераклейского историка, побудило селевкидского монарха противостоять Никомеду. Так, Мемнон представляет вторую причину конфликта между Никомедом и Антиохом и вводит еще одну «клаузулу» соглашения между Гераклеей и вифинским царем о том, что город должен оказывать военную поддержку в борьбе с селевкидской властью. Итак, союз, заключенный с 279 года, принес свои плоды: Гераклея боролась вместе с царем Вифинии против Зипойта и Антиоха, и в обмен за это город смог вернуть одно за другим свои прежние владения (за исключением Амастриды).
Селевкидские операции, упомянутые в F 9.1 и 9.2, произошли до смерти Керавна, в то время как события в F 9.3-10.1 происходят одновременно после убийства Птолемея кельтами, действительно, союз Гераклеи с Никомедом (9.3; 10.2), война в Вифинии между Зипойтом и его братом (F 9.5) и война Антиоха против Гоната (10.1) должны быть помещены в том же 279 г. Наконец, морская битва, упомянутая Мемноном в F 10.2, вероятно, состоялась в 278 году.
| Ἐπεὶ δὲ Γαλάται πρὸς τὸ Βυζάντιον ἧκον καὶ τὴν πλείστην αὐτῆς ἐδῄωσαν, τῷ πολέμῳ ταπεινωθέντες οἱ ἐν Βυζαντίῳ πέμπουσι πρὸς τοὺς συμμάχους, δεόμενοι ὠφελείας. Καὶ παρέσχον μὲν πάντες ὡς εἶχον ἰσχύος, παρέσχον δὲ καὶ οἱ τῆς Ἡρακλείας (τοσοῦτον γὰρ ἡ πρεσβεία ᾔτει) χρυσοῦς τετρακισχιλίους. | Когда галаты подошли к Византию и опустошили большую часть этой страны, ослабленные войной жители Византия посылают к союзникам, умоляя о помощи. И все, кто был в силах, доставили помощь. Доставили и жители Гераклеи четыре тысячи золотых (столько ведь просило посольство). |
ἐπεὶ δὲ Γαλάται πρὸς τὸ Βυζάντιον ἧκον καὶ τὴν πλείστην αὐτῆς ἐδῄωσαν:
Вторжение кельтов началось летом 280 года, и захватчики разделились на три группы, одна из которых, возглавляемая Болгием, убила Керавна в феврале 279 года (ср. F 8.8). Кельтские войска, руководимые Бренном и Акихорием, продолжали продвигаться к югу, направляясь в Центральную Грецию, а летом 279 г. они были отброшены за пределы Дельф, которые они безуспешно атаковали. В Дельфах кельты, как известно, не уцелели. Другие разместились в качестве арьергарда для удержания Македонии (Justin, XXV, 1, 2). Третьи порвали с Бренном еще до вторжения в Македонию и Грецию и действовали самостоятельно (Tite–Live, XXXVIII, 16, 2).
За экспедицией Бренна первоначально следовали группы толистобогов и трокмов, которые составляли ядро этой миграционной общности, возглавляемой соответственно Леоннорием и Лутурием. Согласно Титу Ливию (XXXVIII, 16, 2-8), эти две кельтские группы, которые отделились от Бренна в результате разногласий, пересекли Фракию, сражаясь с теми, кто сопротивлялся. Они захватили побережье Пропонтиды, взяли Лисимахию хитростью и силой водворились в фракийском Херсонесе. Там они договаривались с Антипатром, начальником побережья, на предмет переправы в Азию. Когда между вождями вспыхнул спор, Леоннорий двинулся на восток к Византию, в то время как Лутурий, наконец, смог пересечь Геллеспонт на пяти небольших кораблях, принадлежащих македонскому гарнизону и взятых обманом.
По мнению Митчелла, деятельность кельтов в этих районах неосуществима после победы Гоната при Лисимахии, и он считает, что пересечение Геллеспонта Лутурием, а также присутствие Леоннория в Византии следует поместить до сражения, т. е. зимой 278/7 г. Эта датировка подкрепляется словами Павсания, который фиксирует год прибытия кельтов в Малую Азию в архонтат Демокла (X, 24, 14). Митчелл отвергает пассаж Юстина (XXV, 2, 7-11), который помещает прибытие кельтов в Азию после битвы при Лисимахии.
Дата битвы при Лисимахии является предметом многочисленных споров. Нахтигалем, по–видимому, принимает «общепризнанное мнение о том, что бой состоялся в 278 году или не позднее начала 277 года», тогда как Лони предлагает весну 277 г.
Период, в течение которого кельты действовали в Византии, и дата их перехода в Азию по–прежнему обсуждаются. Я не могу окончательно решить вопрос, к которому обращались видные специалисты, и соответствующие предположения по–прежнему склонны к многочисленным разногласиям. Тем не менее, учитывая хронологию, которую я планировала представить ранее, я буду осторожно запомню дату, предложенную Митчеллом, Нахтигалем и Тарном, которые устанавливают переход кельтских племен в Азию в 278/7 г.
Тем не менее эта датировка связывает присутствие кельтов во главе с Леоннорием в Византии с их переходом в Азию. Не исключено, что эти племена разорили окрестности еще до заключения договора с царем Вифинии. Это то, что, по–видимому, предполагает Мемнон, когда он пишет, что византийцы были «ослаблены войной» (F 11. 1) и что кельты «часто пытались перейти в Азию, не преуспев ни разу, потому что византийцы мешали их предприятию» (F 11.2). Рассказ Тита Ливия об этом красноречивее: «Итак, сражаясь, когда они находили сопротивление, требуя выкуп, когда у них просили мира, они прибыли в Византию, и, вытягивая деньги со всего побережья Пропонтиды, поселились в городах; позже они захотели перейти в Азию», и «когда переговоры затянулись, между двумя вождями вспыхнули новые разногласия. Лонорий (NB: Леоннорий) повернул с большей частью воинов и возвратился в Византий» (XXXVIII, 16, 3-6). Эти две выдержки из Ливия, связанные с рассказом Мемнона, свидетельствуют о том, что кельты обычно опустошали этот район и, в частности, Византий, который откупился от них, как и многие другие города.
Так что даже допуская предположение Митчелла, что Леоннорий находился в Византии в 278/7 году, то есть после временного отделения от Лутария, и когда Никомед разрешил ему перейти в Азию (ср. F 11. 2), необходимо поставить упомянутый здесь Мемноном эпизод до 278/7 г., и фраза «когда галаты пришли к Византию и опустошили большую часть его территории» будет указывать на то же событие, о котором сообщает Ливий (XXXVIII, 16, 3), и будет включать не только толистобогов, возглавляемых Леоннорием, но и трокмов, предводимых Лутарием. В этой связи следует признать, что, как предполагает Штробель, эти два кельтских племени находились на территории Византия еще в 279/8 году. Однако эта дата делает маловероятным мое предположение о наличии византийских судов у Никомеда в 278 году в морском бою, упомянутом Мемноном в F 10.2, если только не признать, что Византий смог противостоять сухопутным рейдам кельтов и отправить свой флот для борьбы с кораблями Антиоха, возможно, в водах Черного моря.
τῷ πολέμῳ ταπεινωθέντες οἱ ἐν Βυζαντίῳ πέμπουσι πρὸς τοὺς συμμάχους, δεόμενοι ὠφελείας:
Византийцы, истощенные рейдами кельтов, присутствующих в этом районе, и их рэкетом, обратились за помощью к своим союзникам по Северной Лиге, которые помогли им уплатить сумму, которую город должен был отдать захватчикам. Финансовая поддержка со стороны Гераклеи предполагает, что город на тот момент имел большие богатства. Однако следует напомнить, что после смерти Лисимаха гераклеоты столкнулись с финансовыми затруднениями, в значительной степени вызванными конфискацией их доходов Гераклидом и захватом их территорий Зипойтом (см. F 6.2-3). Исходя из этого предположения, высказанного Сапрыкином, я отметила в F 9.4, что мне было трудно признать, что город был в состоянии выкупить еще в 280 году Киерос и Тиос, поскольку Мемнон уточняет, что гераклеоты должны были заплатить огромные суммы, чтобы получить их. Так, я предложила назначить реинтеграции Тинийской территории в сферу гераклеотов 279 год, предполагая, что, взимание фороса с коренных народов в соединении с коммерческой деятельностью, которая стала возможной благодаря сети Северной Лиги, позволила Гераклее обогатиться. Первым свидетельством нового богатства Гераклеи, на мой взгляд, является помощь, которую город оказал византийцам. Однако эта значительная финансовая поддержка союзникам представляется мне невозможной в 280/279 г., как предлагает Биттнер, поскольку, возможно, потребовалось некоторое время, чтобы спасти свои государственные казначейские фонды и позволить себе заплатить крупную сумму, чтобы помочь Византию. С другой стороны, денежный взнос Гераклеи в более позднее время кажется более правдоподобным, и поэтому следует предположить, что византийцы отправили своих послов с просьбой о помощи в 278 году.
καὶ παρέσχον μὲν πάντες ὡς εἶχον ἰσχύος, παρέσχον δὲ καὶ οἱ τῆς Ἡρακλείας (τοσοῦτον γὰρ ἡ πρεσβεία ᾔτει) χρυσοῦς τετρακισχιλίους:
Деньги, выплаченные византийцами кельтам, были выкупом, в обмен на который захватчики взяли на себя обязательство покинуть территорию и прекратить грабежи. В самом деле, Мемнон использует термин χρυσοῦς (статеры), как и в F 16.3, в котором он сообщает, что «Нимфид пожертвовал армии варваров пять тысяч золотых монет плюс две сотни каждому вождю, и убедил их покинуть страну». Но это не форос, который позже будут платить византийцы кельтам царства Тилы (Polybe IV, 46). Полибий сообщает, что «они платили три, четыре, иногда даже десять тысяч золотых монет, чтобы их страна не была опустошена». Полибий, как и Мемнон, использует слово χρυσοῦς и утверждает, что за этот выкуп кельтский король Комонторий согласился покинуть земли византийцев. Позже город должен был заплатить дань, которая «в конечном итоге поднялась до суммы в восемьдесят талантов, которые они были вынуждены платить каждый год», и Полибий специально использует слово «форос».
Если гераклеоты предоставили византийцам четыре тысячи золотых монет и если предположить, что другие союзники византийцев, среди которых, безусловно, были Никомед и Халкедон, другие члены Северной Лиги, заплатили тоже, это предполагает, что запросы кельтов были значительными. Пассаж Полибия (IV, 46) не относится к разграблению, организованному племенами толистобогов и трокмов, но он сообщает, что требования кельтов могут достигать суммы в десять тысяч монет, что предполагает, что Леоннорий и Лутарий требовали не меньше.
Дионисий Византийский (Anaplous Bospori 41= GGM II 34) сообщает, что Птолемей II пожертвовал Византию хору в Азии, зерно, оружие и деньги. Биттнер считает, что все эти пожертвования датируются эпохой галатских рейдов против Византия. Аврам помещает эти пожертвования во время осады Византия Антиохом II, за исключением хоры, которая, как утверждается, была предоставлена царем Лагидов во время нападения кельтских племен. Ср. F 15.
| Μετ´ οὐ πολὺ δὲ Νικομήδης τοὺς Γαλάτας, οἷς ἡ καταδρομὴ τῶν Βυζαντίων ἐγεγένητο, πολλάκις μὲν ἐπιχειρήσαντας εἰς τὴν Ἀσίαν περαιωθῆναι, τοσαυτάκις δὲ ἀποτυχόντας οὐκ ἀνεχομένων τὴν πρᾶξιν Βυζαντίων, ἐπὶ συνθήκαις ὅμως παρασκευάζει περαιωθῆναι. Αἱ δὲ συνθῆκαι Νικομήδει μὲν καὶ τοῖς ἐκγόνοις ἀεὶ φίλα φρονεῖν τοὺς βαρβάρους, καὶ τῆς γνώμης τοῦ Νικομήδους χωρὶς μηδενὶ συμμαχεῖν τῶν πρὸς αὐτοὺς διαπρεσβευομένων, ἀλλ´ εἶναι φίλους μὲν τοῖς φίλοις πολεμίους δὲ τοῖς οὐ φιλοῦσι, συμμαχεῖν δὲ καὶ Βυζαντίοις, εἴ που δεήσοι, καὶ Τιανοῖς δὲ καὶ Ἡρακλεώταις καὶ Καλχηδονίοις καὶ Κιερανοῖς καί τισιν ἑτέροις ἐθνῶν ἄρχουσιν. | Немного спустя Никомед задумывает переправить через пролив на договорных условиях галатов которые совершили нападение на область византийцев, многократно пытались переправиться в Азию и столько же раз терпели неудачи, не выдерживая отпора византийцев. Условия договора были следующие: Никомеду и его потомкам всегда быть дружески расположенными к варварам, а без воли Никомеда никто из них не должен вступать в союз с кем бы то ни было, кто пошлет к ним послов, но быть друзьями его друзьям и врагами его недругам: быть в союзе с византийцами, если в этом окажется необходимость, а также с тианийнами, гераклеотами, халхедонцами, киерянами и некоторыми другими, которые управляют какими–либо народами. |
μετ´ οὐ πολὺ δὲ Νικομήδης τοὺς Γαλάτας, οἷς ἡ καταδρομὴ τῶν Βυζαντίων ἐγεγένητο, πολλάκις μὲν ἐπιχειρήσαντας εἰς τὴν Ἀσίαν περαιωθῆναι, τοσαυτάκις δὲ ἀποτυχόντας οὐκ ἀνεχομένων τὴν πρᾶξιν Βυζαντίων, ἐπὶ συνθήκαις ὅμως παρασκευάζει περαιωθῆναι:
Тит Ливий (XXVIII, 16, 7) сообщает, что после отделения Леоннория и Лутурия, которые направились соответственно к Византию и Геллеспонту, толистобоги, возглавляемые Леоннорием, отправились в Азию с помощью Никомеда. Так, зимой 278/7 кельты, которых я сейчас называю галатами, получили разрешение пересечь Боспор, и между ними, Никомедом и его союзниками был заключен договор, по условиям которого пришельцам позволялось жить среди азиатского населения.
Византийцы, возможно, с 279/278 года сопротивлялись давлению кельтов, вторгавшихся на их территорию, которые должны были заплатить огромное количество золотых монет за их эвакуацию (см. F 11.1). Группа во главе с Лутурием, который пересек Азию с Геллеспонта, вероятно, действовала в районе Илиона, прежде чем присоединиться к Леоннорию (Tite–Live, XXVIII, 16, 8; ср. Pausanias, X, 23, 14; Justin. XXV, 2, 11).
αἱ δὲ συνθῆκαι Νικομήδει μὲν καὶ τοῖς ἐκγόνοις ἀεὶ φίλα φρονεῖν τοὺς βαρβάρους (…) δὲ καὶ Ἡρακλεώταις καὶ Καλχηδονίοις καὶ Κιερανοῖς καί τισιν ἑτέροις ἐθνῶν ἄρχουσιν:
Мемнон в 11.2 сообщает о клаузулах договора в общих чертах, безусловно, из Нимфида. Поскольку в свое время город заключил соглашение, Нимфид имел доступ к документу, копия которого хранилась в Гераклее. Однако, как отметил Митчелл, галлы описываются в нем как «варвары», что, по его мнению, предполагает, что источник Мемнона ссылается не на оригинальный документ, в котором галаты не могли быть названы варварами, поскольку они являлись договаривающейся стороной. Кроме того, отсутствуют преамбула и последние статьи. Однако отсутствующие части первоначального договора могли быть удалены Мемноном или даже Фотием. Между галатскими вождями и Никомедом был заключен договор, который включал в себя его будущих преемников, а также партнеров в альянсе против Селевкида. Еще одним свидетельством того, что соглашение отражено не в полной мере, является то, что эти вожди, которые, возможно, первоначально были названы по именам, были этими «некоторыми другими правителями», которых Мемнон или Фотий, возможно, не сочли необходимым поименовать.
Считались ли галаты союзниками или были наняты в качестве ландскнехтов, как осторожно предполагает Штробель? Верно, что Никомеду требовалось достаточно мощное военное подкрепление, чтобы избавиться от своего брата Зипойта, который по–прежнему занимал часть Азии (ср. F 11.5). Но союз вовлекал не только Никомеда, потому что договор предусматривал, что галаты будут действовать в интересах его партнеров, что предполагает, что цель этого договора не ограничивается прекращением гражданской войны в Вифинии, и он был заключен для борьбы с Антиохом. Никомед был первым правителем, который нанял кельтских варваров, что окажется чреватым последствиями. Он должно быть оказался в отчаянной ситуации, раз позволил галатам проникнуть в Азию в свете их привычек и недавних экспедиций. Для этого он был готов заплатить высокую цену: он предоставил им оружие, позволил промышлять в Азии, по крайней мере, против своих заявленных врагов, и дал им новые земли, на которые они могли поселиться (F 11.3-6).
Витуччи подчеркивает, что переговоры велись главным образом Никомедом, а другие договаривающиеся стороны, его союзники, являются foederi adscripti, то есть «включенными в договор». Вполне вероятно, что это обязательство не должно было радовать византийцев, которые развернули так много энергии, чтобы остановить варваров. Однако царь Вифинии нуждался в их помощи, и ему пришлось убедить своих византийских союзников в полезности этой новой вооруженной силы. Действительно, представляется маловероятным, что вифинянин действовал без согласия членов Северной Лиги, не говоря уже о Византии, хотя сам вел переговоры. Тот факт, что Византий, Гераклея и Халкедон снова собрались вместе, показывает, что «Северная Лига», основанная в 281 году, была каким–то образом возобновлена, и эта инициатива тем более понятна, что Антигон Гонат заключил мир с Антиохом, оставив ему свободу действий в Малой Азии. Кроме того, Никомед, возможно, подчеркивал опасность, которую представляли галаты, и, возможно, характеризовал это соглашение как наилучший способ защитить себя от вторжений варваров.
συμμαχεῖν δὲ καὶ Τιανοῖς δὲ καὶ Κιερανοῖς:
Как я уже говорила ранее, мне кажется, что Тиос и Киерос, бывшие владения Гераклеи во времена Дионисия, а затем завоеванные вифинским царем Зипойтом, были выкуплены Гераклеей только после этого договора, поскольку они представлены Мемноном как полноправные договаривающиеся стороны.
καί τισιν ἑτέροις ἐθνῶν ἄρχουσιν:
Мемнон не уточняет имен правителей, затронутых соглашением с галатами. Согласно его завещанию (ср. F 14.1), как представляется, его связи включали цари Гоната и Птолемея II, и они, возможно, были среди вождей, которых Никомед намеревался оградить от возможного нападения галатов. Антигон, несмотря на то, что он заключил мир с Антиохом, похоже, сохранил дружеские отношения с Никомедом, иначе его присутствие среди членов регентского совета, которые должны были защищать интересы его маленьких детей, было бы странным и непонятным.
С другой стороны, Митридат I, если предположить, что он действительно был членом Северной лиги в 281 году, похоже, не был включен в договор. Если Птолемей II был членом альянса, было бы удивительно, что царь Понта числился среди его союзников в свете свидетельства Аполлония Афродисийского (FGrH 740 F 14), который сообщает, что вновь прибывшие галаты объединились с Митридатом и Ариобарзаном Понтийскими и победили военно–морские силы, отправленные Птолемеем II в воды Понта. Факт, что галаты были союзниками Митридата подтверждает, по мнению некоторых исследователей, мысль о том, что Митридат I был одним из «некоторых других правителей», упомянутых Мемноном. Однако, как отмечает Мак–Гинг, пассаж Аполлония свидетельствует о борьбе Митридата против союзника и благодетеля членов Северной лиги, в частности Византия и Гераклеи (ср. F 15; 17). Поэтому следует признать, что галаты не были верными союзниками, как надеялся Никомед, и что они присоединились бы к предложившему наибольшую цену. Кроме того, как предполагают Сапрыкин и Мак–Гинг, Митридат, безусловно, присоединился к Антиоху, который уже имел поддержку Пергама в лице Филетера. Вероятно, свидетельством того, что царь Понта больше не считался союзником антиселевкидской Лиги или Никомеда, является тот факт, что последний не назначил его в своем завещании в отличие от Гоната (F 14.1).
Использование слова «правитель» вместо «басилей» предполагает, что в договор были включены менее важные руководители, не имеющие статуса царей. Никомед, вероятно, хотел защитить местных династов, возможно, находящихся под его властью, от галатских атак.
| Ἐπὶ ταύταις μὲν ταῖς συνθήκαις Νικομήδης τὸ Γαλακτικὸν πλῆθος εἰς Ἀσίαν διαβιβάζει, ὧν περιφανεῖς μὲν ἐπὶ τῷ ἄρχειν ιζʹ τὸν ἀριθμὸν ἦσαν, οἱ δὲ καὶ αὐτῶν τούτων προκεκριμένοι καὶ κορυφαῖοι Λεωννώριος ἤστην καὶ Λουτούριος. Αὕτη τοίνυν τῶν Γαλατῶν ἡ ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διάβασις κατ´ ἀρχὰς μὲν ἐπὶ κακῷ τῶν οἰκητόρων προελθεῖν ἐνομίσθη, τὸ δὲ τέλος ἔδειξεν ἀποκριθὲν πρὸς τὸ συμφέρον· τῶν γὰρ βασιλέων τὴν τῶν πόλεων δημοκρατίαν ἀφελεῖν σπουδαζόντων αὐτοὶ μᾶλλον ταύτην ἐβεβαίουν, ἀντικαθιστάμενοι τοῖς ἐπιτιθεμένοις. | На этих условиях Никомед переводит в Азию массу галатов. У тех у власти находились семьдесят числом наиболее знаменитых, а из этих самых избранными и главнейшими были Леоннорий и Лутурий. Сначала считали, что этот переход галатов в Азию принесет зло ее жителям. Исход дела показал, что этому предприятию суждено было принести им пользу. Ибо в то время, как цари, старались уничтожить демократию в городах, варвары еще более усиливали ее, противостоя нападающим. |
ἐπὶ ταύταις μὲν ταῖς συνθήκαις Νικομήδης τὸ Γαλακτικὸν πλῆθος εἰς Ἀσίαν διαβιβάζει:
Из этого отрывка следует, что по заключении соглашения в Византии галатам было разрешено пересечь Боспор. Тем не менее из пассажа Тита Ливия (XXXVIII, 16, 7-8) видно, что сначала люди Леоннория отправились из Византии в Азию, после чего они присоединились к группе Лутурия, которая пересекла Геллеспонт. Представляется более вероятным, что последний присутствовал при заключении договора, который был заключен на азиатском берегу.
ὧν περιφανεῖς μὲν ἐπὶ τῷ ἄρχειν ιζʹ τὸν ἀριθμὸν ἦσαν, οἱ δὲ καὶ αὐτῶν τούτων προκεκριμένοι καὶ κορυφαῖοι Λεωννώριος ἤστην καὶ Λουτούριος:
Леоннорий и Лутурий называются соответственно Лонорием и Лутарием у Тита Ливия (XXXVIII, 16, 2, sqq), а Страбон (XII, 5, 1) упоминает только Леоннория. Толистобоги и трокмы составляли большую часть этой группы галатов и возглавляли их соответственно Леоннорий и Лутурий. По словам Страбона (XXI, 5, 1), «руководил их окончательным переходом в Азию, по–видимому, некто Леоннорий». Другими словами, именно вождь толистобогов вел экспедицию в Азию и, в частности, против Зипойта по условиям, которые были определены с Никомедом. Вместе с ними было 17 вождей, каждый из которых возглавлял свою группу.
Организация этой миграционной массы довольно сложна. Она состояла из двух основных группировок, которыми командовали Леоннорий и Лутурий, каждый из которых мог осуществлять независимые операции, как это доказывает их разделение до перехода в Азию. В составе этих двух групп находились группы воинов, возможно, кланы или семьи. Именно эти различные подгруппы возглавлялись их собственными руководителями, которых было семнадцать по Мемнону. В этих группах должна существовать определенная степень автономии. К двум основным племенам присоединились около 277 г., по мнению Штробеля, тектосаги. По мнению этого исследователя, эти три группы не были «единым народом». Каждая из этих групп и подгрупп культивировала свою собственную идентичность. Некоторые названия этих групп известны, например вотуры и амбитуты у толистобогов, и тутободиаки у тектосагов (Plinius, Hist. Nat. V, 42, 146). Эти подгруппы трех основных племен назывались «тетрархиями» и их было двенадцать (Strabon, XII, 5). Согласно Плинию, племена Галатии были разделены на 195 народов и тетрархий. Если отставить двенадцать тетрархий, некоторые из которых известны, осталось бы около 183 populi, которые Штробель намерен идентифицировать как кланы или семейные группы, которые возглавлялись «аристократами». Поэтому семнадцать главарей, упомянутых Мемноном, безусловно, были теми, кто командовал некоторыми из этих «подгрупп».
Когда они покинули группу Бренна во Фракии, их было 20 000 воинов, но половина перешла в Азию после войны в Вифинии против Зипойта (Tite–Live, XXXVIII, 16, 2; 9).
αὕτη τοίνυν τῶν Γαλατῶν ἡ ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διάβασις κατ´ ἀρχὰς μὲν ἐπὶ κακῷ τῶν οἰκητόρων προελθεῖν ἐνομίσθη (…) αὐτοὶ μᾶλλον ταύτην ἐβεβαίουν, ἀντικαθιστάμενοι τοῖς ἐπιτιθεμένοις:
По словам Якоби, это отступление от истории галатов, возможно, происходит из всеобщей истории Нимфида, но, вероятно, не из его сочинения «О Гераклее». Мемнон расскажет здесь об их рейдах в Западной Малой Азии и их окончательном поселении в Галатии.
Этот отрывок не относится только к моменту их прибытия в Азию. Мемнон в F 9.4 напоминает о выгодных последствиях договора, заключенного между Гераклеей и Никомедом в более или менее долгосрочной перспективе и упоминает возвращение Тиоса, Киероса и Тинийской территории в сферу гераклеотов. После упоминания договора между галатами и членами «альянса по борьбе с Селевкидами» он сообщает о его последствиях для населения. Галатам было разрешено проникнуть в Азию (вероятно, после победы над Зипойтом в 277 году в Вифинии), где, по словам Помпея Трога (Prol. 25), они воевали против царя Антиоха.
Мемнон сообщает, что этот переход галатов в Азию сперва наносил ущерб ее народам, что также не скрывается у Тита Ливия (XXXVIII, 16, 9-10), который говорит, что галаты, вышедшие из Вифинии, вошли в Азию и что «их имя настолько устрашало народы по эту сторону Тавра, что все, независимо от того, вторглись к ним или не вторглись, соседние они были или отдаленные, подчинялись их законам» (ср. Justin, XXV, 2, 8). Появление этой орды захватчиков, чья репутация грабителей, вероятно, предшествовала их приходу, напугало жителей азиатских регионов. По мнению Сапрыкина, этот галатский прорыв, который, безусловно, был похож на массовый рейд варварских воинов, был организован с согласия и под руководством Северной Лиги, поскольку целью этого наступления было нападение на Антиоха. На деле же Никомед пытался избавиться от галатов, пригласив их провести рейды на юг и восток Азии.
Так, в конце гражданской войны в Вифинии в 277 году три варварские группы разделили Азию на районы для вторжения: трокмы получили геллеспонтское побережье, толистобоги Эолиду и Ионию. Наконец, тектосаги получили внутреннюю Азию (XXXVIII, 16, 12). Галаты бросились на греческие города Азии, которые не были защищены договором, с очевидной целью ослабить позиции Антиоха: Кизик, Дидим, Илион, Приена, Тиатира, Лаодикея на Лике, Петра, Тиос были атакованы галатами, как и Эритрея, которая, однако, заплатила галатам, чтобы они покинули их территорию. Вторжение галатов в 270‑е годы остается довольно неясным, и эпиграфия является основной частью свидетельских показаний на этот период.
Этот период был очень неспокойным, так как главные цари были в конфликте за контроль над Азией. Между 277 и 274 годами, похоже, Антиох жил в Сардах, чтобы удерживать варваров как можно дальше от своей сферы влияния. Однако галаты воспользовались его отсутствием с 274 года. Действительно, во второй половине 70‑х годов III века Антиох I и Птолемей II столкнулись в рамках «первой Сирийской войны». Поскольку царь Селевкидов задержался в Сирии, он вряд ли мог организовать защиту городов, находящихся под угрозой галатов. С другой стороны, Антиох остановил галатское вторжение в «битве слонов»(Lucian, Zeuxis, 8-11), датируемой примерно 269 или 268 годом, за что он получил прозвище «Сотер» (Appien, Syr. 65). Митчелл считает, что победа Антиоха в этом столкновении на равнине Сард, вероятно, была решающей для безопасности Азии, и он сравнивал ее с положительными последствиями битвы при Лисимахии, выигранной Гонатом в 277 году против кельтов и обезопасившей Фракию и Македонию.
По словам Биттнер, ссылка на демократические режимы в городах и поддержку, которую могли оказать им галаты, неясны, за исключением случаев, когда признается, что их обязательства в отношении городов, конкретно указанным в договоре, заключенном с Никомедом, была направлена на борьбу, в случае необходимости, с попыткой какого–либо суверена, в частности Антиоха, подчинить эти города своей власти. По мнению Якоби,«суждение Мемнона о договоре достаточно понятно из противоречий между Гераклеей и Селевкидами, кстати, показывающего «демократический» доктринализм этого греческого историка». Другими словами, эта ссылка на поддержку галатами демократий будет отражать мнение Мемнона о договоре, о котором он судит, исходя из политического контраста между Гераклеей и Селевкидами.
(Фрагмента 11.4 нет в разбиении Якоби.)
| Νικομήδης δὲ κατὰ Βιθυνῶν πρῶτον, συμμαχούντων αὐτῷ καὶ τῶν ἐξ Ἡρακλείας, τοὺς βαρβάρους ἐξοπλίσας, τῆς τε χώρας ἐκράτησε καὶ τοὺς ἐνοικοῦντας κατέκοψε, τὴν ἄλλην λείαν τῶν Γαλατῶν ἑαυτοῖς διανειμαμένων. | Никомед сперва вооружил варваров против вифинов, в то время как союзниками его были и жители Гераклеи. Он овладел страной и истребил ее жителей, а галаты разделили между собой остальную добычу. |
Νικομήδης δὲ κατὰ Βιθυνῶν πρῶτον, συμμαχούντων αὐτῷ καὶ τῶν ἐξ Ἡρακλείας, τοὺς βαρβάρους ἐξοπλίσας, τῆς τε χώρας ἐκράτησε καὶ τοὺς ἐνοικοῦντας κατέκοψε:
Никомед, вооружив сперва варваров против вифинов, при содействии гераклеотов захватил свою страну и перебил жителей; галаты забрали себе оставшуюся часть совместной добычи.
Никомед уже пытался победить своего брата Зипойта с помощью гераклеотов в 279 г. (F 9.5), но именно вмешательство галатов увековечило полную победу царя Вифинии. На мой взгляд, речь идет не о том же вмешательстве, о котором упоминал Мемнон в F 9.5. Зипойт, вероятно, заключил договор с варварами из–за трудностей, с которыми он столкнулся, когда стремился избавиться от своего брата. F 9.5 довольно запутан, потому что историк сообщает, что гераклеоты были побеждены, но приход союзных сил вызвал бегство Зипойта. Он, возможно, был отбит во время первой атаки, но не окончательно побежден. Вот почему помощь галатов стала для царя Вифинии необходимой.
Гераклеоты вновь были приглашены к участию в борьбе против мятежного князя, и помощь варваров была решающей, поскольку кампания была победоносной и победа полной. Так, в 277 году, через несколько месяцев или, возможно, всего через несколько недель после заключения договора гражданская война в Вифинии закончилась (см. Trogue–Pompée, Prol. 25; Justin, XXV, 2, 8). Тит Ливий (XXXVIII, 16,8-9) сообщает аналогичную хронологию и говорит о полной победе Никомеда: «галлы снова собрались вместе и предоставили подкрепление Никомеду в войне против Зипойта, владыки части Вифинии. Благодаря их поддержке Зипойт был побежден, и вся Вифиния признала господство Никомеда». Тит Ливий не упоминает о присутствии гераклейского контингента рядом с галатами, но его молчание не предполагает необходимости исключать показания Мемнона, который имел в своем распоряжении местные источники, в первую очередь Нимфида. Он, безусловно, был гораздо более осведомлен об участии своего города в соседних конфликтах, чем источник Ливия.
Мемнон сказал, что Никомед предоставил галатам оружие, и царь лично участвовал в наступлении. Кажется удивительным, что Никомед разрешил массовые убийства жителей района, занятого Зипойтом, если только он не считал людей, которые жили под властью своего брата, тоже повстанцами. Несмотря на то, что Зипойт был отбит во время противостояния, упомянутого Мемноном в F 9.5, он все еще контролировал большую часть Тинийской Фракии. Поэтому, возможно, именно в этом регионе началась борьба с вифинскими силами Зипойта.
τὴν ἄλλην λείαν τῶν Γαλατῶν ἑαυτοῖς διανειμαμένων:
Добыча, безусловно, состояла из богатства, оружия, пищи, всего найденного в домах убитых людей. После победы Никомеда кельты могли свободно совершать рейды в остальной Анатолии, за исключением Вифинии и на территориях подписантов договора, возможно, «некоторых других правителей», о которых Мемнон намекает в предыдущем фрагменте.
| Οὗτοι δὲ πολλὴν ἐπελθόντες χώραν αὖθις ἀνεχώρησαν, καὶ τῆς αἱρεθείσης αὐτοῖς ἀπετέμοντο τὴν νῦν Γαλατίαν καλουμένην, εἰς τρεῖς μοίρας ταύτην διανείμαντες, καὶ τοὺς μὲν Τρωγμοὺς ὀνομάσαντες, τοὺς δὲ Τολοστοβογίους, τοὺς δὲ Τεκτοσάγας. | Пройдя обширную страну, они опять вернулись назад и из захваченной ими земли отрезали то, что называется теперь Галатией. Они разделили ее на три части, назвав жителей одной из этих частей трогмами, другой — толистобогами, третьей же — тектосагами. |
Мемнон впервые упоминает названия трех основных племен, образующих эту кельтскую миграционную массу, прибывшую в Азию в 278/277 году. Из Тита Ливия видно, что тектосаги (Tectosages/Τεκτοσάγες) присоединились к двум другим племенам, трокмам и толистобогам, только после их победы в Азии против Зипойта, в 277 г. (XXXVIII, 16, 11). Имена этих последних племен знают несколько вариантов: Trocmi Ливия (Τροκμοί Страбона, XII, 5, 1) пишутся как Τρωγμοὺς у Мемнона. Τολοστοβογίους (Tolostobogii у Ливия) становится Τολιστοβώγιοι у Страбона.
Митчелл считает, что победа Антиоха в 269 или 268 году в «битве слонов» (ср. F 11.3) привела к тому, что галаты отошли от обитаемых и богатых районов Западной Анатолии и поселились во внутренних землях Анатолии. Трудно определить, когда кельтские племена окончательно поселились к востоку от Фригии в районе, называемом у Мемнона Галатией, поскольку источники противоречат по этому поводу.
Мемнон сообщает о поселении галатов в Галатии после упоминания о прекращении гражданской войны в Вифинии. Хронологии, установленная порядком фрагментов, недостаточно для того, чтобы утверждать, что варварские племена так быстро поселились в этом районе. Кроме того, он уточняет, что галаты путешествовали по многочисленным пространствам, что свидетельствует о том, что они обосновались в Галатии не так скоро, как кажется.
По словам Юстина (XXV, 2, 11), «царь Вифинии, призвав их на помощь, разделил с ними свое царство после победы; и они дали этой земле имя Галло–Греции». Как, возможно, предусматривалось договором, галатам была предоставлена часть территории, которую им обещал Никомед. Эти два свидетельства, согласно которым галаты поселились в этом районе после победы над Зипойтом, противоречат Страбону (XII, 5, 1), согласно которому «до того, как они заняли эту часть Азии, галаты долгое время вели бродячий образ жизни и неоднократно опустошали государства Атталидов и царей Вифинии; наконец, эти правители добровольно передали им страну, известную сегодня как Галатия». Поэтому Митчелл предполагает, что галаты поселились в регионе только после победы Аттала I (ср. Pausanias, I, 4, 5).
Тит Ливий также подразумевает, что племена некоторое время бродили по Азии, поскольку он сообщает, что после войны в Вифинии галаты рассеялись по Азии, которую они разделили на три области, в которых они осуществляли грабежи. Однако, согласно его свидетельству, сами варвары решили поселиться в Галатии, где «они основали главное поселение на берегах реки Галис», и «вся Азия по эту сторону Тавра платила им дань» (XXXVIII, 16, 12). Аппиан (Syr. 65) сообщает, что «Антиох получил прозвище Сотера за изгнание галатов, которые из Европы вторглись в Азию». Этот отрывок из Аппиана подразумевает, что только в 269 или 268 году, как предполагает Митчелл, галаты ограничились пределами Галатии, и, по мнению этого ученого, это должно было произойти в конце 260‑х годов. Несмотря на многочисленные противоречивые свидетельства о времени, в которое галаты поселились в Галатии, Штробель считает, что около 274 г., когда Антиох прибыл в Сирию, Никомед дал варварам часть Фригии, территории вокруг реки Галис, которая теперь называется Галатией, в соответствии с обещанием, которое он дал им в обмен на военную поддержку, которую они ему оказали. Эта область принадлежала Антиоху, но царь Вифинии удалось получить с помощью галатам.
| Ἐδείμαντο δὲ πόλεις Τρωγμοὶ μὲν Ἄγκυραν, Τολοστοβόγιοι δὲ Ταβίαν, Τεκτοσάγες δὲ Πισινοῦντα. | Они построили города: трогмы — Анкиру, толистобоги — Табию, тектосаги — Пессинунт. |
Галатам удавалось контролировать обширное пространство между Сангарием на западе и Галисом на востоке, включая города, которые имели определенную значимость до их прибытия, как Гордион, Пессинунт, Анкира и Тавий. Три племени разделили между собой предоставленную им территорию. По словам Страбона (XII, 5, 2-3), толистобоги занимали область, простирающуюся к западу от Сангария и окружающую городской центр Гордион. Тектосаги имели центральную территорию между Сангарием на западе и Галисом на востоке и где находился Пессинунт. Их главным центром была Анкира (в то время как Мемнон связывает Анкиру с трокмами). Наконец, трокмы обладали регионом, расположенным в изгибе Галиса и состоящим из плодородных земель, где находился Тавий (Табии у Мемнона/Фотия), главное поселение. Опять же, Мемнон отличается от Страбона, поскольку он приписывает основание Табий толистобогам.
Штробель считает, что процесс размещения галатов на уже существующих или на новых площадях, как сообщает Мемнон, должен был быть завершен в 260‑х годах. Мемнон ошибочно приписывает основания Анкиры, Пессинунта и Табий галатам. Аполлоний Афродисийский (FGrH 740 F 14) сообщает, что название города происходит от якорей, захваченных галатами, когда они разбили птолемеевский флот в Черном море в 260 году. Но здесь он ошибается, так как город уже носил это название во времена Александра Великого (Арриан, Анабасис, II, 4,1).
На самом деле эти города существовали еще до прихода галатов, но были древними фригийскими местностями, которые не были изменены греческой цивилизацией. Ростовцев считает, что, как и Пессинунт, в котором находился храм Кибелы, Анкира и Гордион также должны были быть заметными локализациями культа. Кроме того, эти поселения, а также Табии/Тавий, были важными центрами местной торговли и располагались на главных путях (см. Страбон, XII, 5, 2-3).
| Ὁ δὲ Νικομήδης εἰς λαμπρὰν εὐδαιμονίαν ἀρθεὶς πόλιν ἑαυτῷ ὁμώνυμον ἀνεγείρει ἀντικρὺ Ἀστακοῦ. | Никомед, достигши блестящего благополучия, воздвиг напротив Астака город, назвав его своим именем. |
По словам Страбона, Астак был уничтожен Лисимахом в 281 году, а затем его население ассимилировалось с Никомедией, которую Никомед основал на месте древнего Астака (Страбон, XII, 4, 2; Павсаний, V, 12, 7). Однако Павсаний уточняет, что «его первым основателем был Зипойт, фракиец по происхождению, по крайней мере, судя по его имени» (ср. F 12.5).
— Страбон, XII, 4, 2: «За Халкедонским побережьем следует так называемый Астакенский залив: это часть Пропонтиды, на чьих берегах была основана Никомедия, названная так по имени ее основателя, одного из царей Вифинии. В заливе до сих пор находится город Астак, основанный мегарянами и афинянами, а затем Дедалсом; именно от него залив берет свое название. Он был уничтожен Лисимахом, и его жители были переведены в Никомедию основателем последней».
— Pausanias, V, 12, 7: «там видны две статуи, поставленные на узких постаментах; одна из янтаря императора Августа, другая из слоновой кости Никомеда, царя Вифинии, который дал свое имя крупнейшему городу этого царства, потому что Никомедия ранее называлась Астаком. Считается, что его первым основателем был Зипойт, фракиец, насколько можно судить по его имени».
Кажется, что, несмотря на трудности, с которыми сталкиваются вифинские династы в приобретении Астака (ср. F 12.2-3), Никомеду удается захватить место древнего Астака, перед которым, по словам Мемнона, на берегу Астакенского залива он основал Никомедию в 264 году или «незадолго до 260 г.», согласно Витуччи. Дату основания трудно установить с точностью, поскольку она зафиксирована или в третий год 128‑й олимпиады (Chronichon Paschale I, p. 328 D; Eusebius, Chron. ed., J. Karst, 200), или в третий год 129‑й Олимпиады (Eusebe, Chron. Saint Jérôme, éd. R. Helm, p. 131).
Город, который теперь предоставлял Вифинии доступ к морю, с этой даты стал новой столицей царства. Поэтому Никомедия была основана перед Астаком, а не на старом месте Астака или даже не на месте древней Ольвии.
Здесь Мемнон начинает отступление о Вифинии, взяв в качестве отправной точки основание Астака, который, кажется, сыграл важную роль в создании царства, и составляет список первых династов Вифинии.
С этого момента повествование Мемнона отходит от хронологии событий, установленных в F 12.1, то есть со времени основания Никомедии. Мемнон начинает отступление о Вифинии и берет в качестве отправной точки основание Астака, которое, похоже, сыграло важную роль в создании царства и приводит список первых династов Вифинии
| Τὴν Ἀστακὸν δὲ Μεγαρέων ᾤκισαν ἄποικοι ὀλυμπιάδος ἱσταμένης ιζʹ, Ἀστακὸν ἐπίκλην κατὰ χρησμὸν θέμενοι ἀπό τινος τῶν λεγομένων Σπαρτῶν καὶ γηγενῶν ἀπογόνων τῶν ἐν Θήβαις, Ἀστακοῦ τὴν κλῆσιν, ἀνδρὸς γενναίου καὶ μεγαλόφρονος. | Астак был основан мегарскими поселенцами в начале семнадцатой Олимпиады и был назван по приказу оракула в честь одного из так называемых спартов и сыновей, рожденных фиванской землей; его звали Астак, он был благородным и великодушным героем. |
Я предлагаю изменить чтение Анри, который переводит: «они назвали его Астаком по приказу оракула в честь одного из потомков тех, кого в Фивах называли спартами и сыновьями Земли». Мне показалось, что этот отрывок требует нового перевода, так как текст говорит об Астаке как об одном из спартов, а не как об одном из их потомков.
τὴν Ἀστακὸν δὲ Μεγαρέων ᾤκισαν ἄποικοι ὀλυμπιάδος ἱσταμένης ιζʹ:
Мемнон, Страбон (XII, 4, 2) и Помпоний Мела (i, 100) сообщают, что Астак был основан Мегарой, в то время как Харон Лампсакский считает, что его основали поселенцы из Халкедона, другой мегарской колонии (FGrH 262 F 6). Однако вполне вероятно, что город был основан халкедонцами, и вторая волна мегарских поселенцев укрепила первый контингент.
Гераклейский историк помещает основание Астака в начале 17‑й Олимпиады, что соответствует 712/711 году, в то время как латинская версия Хроники Евсевия ставит его в 711/710 г. Однако эта датировка основания Астака, если признать, что это был результат экспедиции во главе с халкедонцами, слишком ранняя, так как дата основания самого Халкедона зафиксирована Евсевием в 685/684 г. Поэтому, как отмечали некоторые, было бы разумнее закрепить основание Астака во второй половине VII века.
Ἀστακὸν ἐπίκλην κατὰ χρησμὸν θέμενοι ἀπό τινος τῶν λεγομένων Σπαρτῶν καὶ γηγενῶν ἀπογόνων τῶν ἐν Θήβαις, Ἀστακοῦ τὴν κλῆσιν, ἀνδρὸς γενναίου καὶ μεγαλόφρονος:
Арриан, в своей «Вифиниаке» (FGrH 156 F 16 = Stephan Byz. s.v. Astakos), сделал Астака сыном Посейдона и нимфы Ольвии. В версии Мемнона название города было дано мегарянами, получившими приказ оракула, конечно же, из Дельф. Астак был потомком «спартов». Те, кого также называют «посеянными людьми», были задействованы в мифе о Кадме, основателе Фив. Рожденные от зубов дракона, убитого Кадмом на месте будущих Фив, они вышли из земли, и поэтому их назвали «детьми земли». После того как одни перебили друг друга, другие помогли Кадму построить Кадмею, цитадель Дельф.
Мое первое впечатление от прочтения этих двух традиций состояло в том, чтобы увидеть у Арриана местную, вифинскую традицию, в то время как предложенная Мемноном, которая в данном случае зависит от Нимфида, была, на мой взгляд, версией беотийского происхождения, переданной первыми мегарскими поселенцами. Однако, изучив анализ, проведенный Ашери, я признаю, что мое толкование было неверным.
В самом деле, Ашери посвятил исследование мифу об Астаке, чтобы определить происхождение этих двух традиций. Арриан был родом из Никомедии. Ханелл предположил, что миф о Посейдоне и Ольвии был мифическим символом синойкизма двух древних мест, Астака и Ольвии, посредством которого синойкизма Никомед основал свою новую столицу. Эта теория отвергается Ашери, поскольку генеалогия, представленная Аррианом, как правило, объясняет происхождение Астака, а не Никомедии, тем более, что этот мифический ряд древнее Никомедии, поскольку нимфа Ольвия изображена на монетах Астака, датируемых первой половиной V века.
Хотя можно было бы поверить, что миф об Астаке имеет мегарское происхождение, на самом деле традиция, связанная с Аррианом, имеет фиванские корни с некоторыми вифинскими аранжировками. Посейдон был главным божеством в Беотии, чего не было в Мегаре. Что касается Астака, то это героическая фигура Фив, потомок «спартов» и отец Меланиппа, миф о котором известен Геродоту (V, 67) и воспроизведен Эсхилом в «Семи против Фив» (V. 405-414), где Астак обозначается как «воин благородной расы, человек, верный закону долга и ненавидящий бесчестие: позор пугает его, и в нем никогда не живет трус. Меланипп — отпрыск этих воинов, рожденных из зубов монстра, которые уцелели в своей первой битве». Нимфид, от которого зависит Мемнон, предлагает по мнению Ашери местный вариант, так как он делает Астака не потомком спартов, а самим спартом, рожденным из земли Фив. Миф об Астаке известен в другой вифинской легенде, и в этих местных мифах Астак представлен как современник Кадма, а не как один из его потомков.
Ашери считает, что оба историка сообщают о двух вариантах генеалогии одного и того же героя, поскольку Астак Арриана и Астак Нимфида современны и оба являются названиями города. Он отвергает предположение о том, что эти два мифологических повествования будут указывать на двух разных персонажей.
После определения происхождения этих двух традиций Ашери предлагает интерпретировать пассаж Арриана, чтобы понять символику, которая скрывается за именем родителей Астака. Ольвия, мать Астака, также является именем древнего места, созданного на Астакенском заливе. Что касается Посейдона, Ашери идентифицирует его с мысом Диль Бурну с видом на Астакенский залив, на котором стоял город по имени Мегарикон (см. Плиний. V, 43, 148; Арриан FGrH 156 F 18). В заключение этого скрупулезного анализа источников Ашери интерпретирует предложенную Аррианом генеалогию как указание на гораздо более древний синойкизм, чем синойкизм Никомедии, имея в виду общину Ольвии и Мегарикона, создавшую город Астак.
| Αὕτη πολλὰς ἐπιθέσεις παρά τε τῶν ὁμορούντων ὑποστᾶσα καὶ πολέμοις πολλάκις ἐκτρυχωθεῖσα, Ἀθηναίων αὐτὴν μετὰ Μεγαρέας ἐπῳκηκότων ἔληξέ τε τῶν συμφορῶν καὶ ἐπὶ μέγα δόξης καὶ ἰσχύος ἐγένετο, Δυδαλσοῦ τηνικαῦτα τὴν Βιθυνῶν ἀρχὴν ἔχοντος· | Город часто подвергался набегам со стороны соседей и много воевал. Когда после мегарян в него выполи колонию афиняне, город освободился от несчастий и пребывал в большой славе и силе. В то время у вифинов находился у власти Дедалс. |
Αὕτη πολλὰς ἐπιθέσεις παρά τε τῶν ὁμορούντων ὑποστᾶσα καὶ πολέμοις πολλάκις ἐκτρυχωθεῖσα:
Упоминание о многочисленных войнах Астака относится к периоду, предшествовавшему правлению Дедалса, но Мемнон не сообщает об этом подробно, а параллельные источники не спасают. С другой стороны, если признать, что гераклейский историк ссылается на нападения, совершаемые на город с того времени, то представляется, что он был очень желанным, особенно для царей Вифинии, которые пытались захватить его несколько раз. Витуччи предполагает, что это отступление о Вифинии более подробно разъясняло обстоятельства, при которых вифины пытались захватить Астак, но Мемнон и Фотий уменьшили рассказ об этих битвах.
Пассаж довольно запутан. Мемнон, похоже, говорит, что беды Астака, связанные с многочисленными нападениями, которым он подвергался, закончились во времена правления Дедалса. Однако последующие события напротив, свидетельствуют о том, что нападения на город не прекратились. В 363 г. Клеарх, тиран Гераклеи, напрасно пытался осаждать город (Полиэн, II, 30, 3; ср. Мемнон F 1. 2). Второе наступление на город было произведено Зипойтом в 315 или 314 г. (Диодор, XIX, 60, 3) во время конфликта между Антигоном Одноглазым и другими диадохами. Однако царь Вифинии не смог завершить свои операции из–за вмешательства Полемея, племянника Антигона, который ввел вифинянина в союзную сеть своего дяди. Наконец, последнее нападение, о котором сообщают источники, стало для Астака катастрофическим, поскольку около 281 года Лисимах уничтожил город (Страбон, XII, 4, 2; ср. F 12.1).
Ἀθηναίων αὐτὴν μετὰ Μεγαρέας ἐπῳκηκότων:
Как и Мемнон, Страбон (XII, 4, 2) упоминает его как афинскую колонию. Интерес к Астаку обусловлен его стратегическим положением в качестве ворот в Черное море. Он входил в Делосский союз и неоднократно фигурировал в списках городов, которые платили дань между 454/3 и 444/3 гг. Пассаж из Диодора (XII, 34, 5), если принять поправку, внесенную Низе, предполагает, что афиняне заселили колонию в Астаке. В исходном тексте упоминается Λέτανον, но Низе предлагает исправить текст на Ἀστακόν. Афиняне, скорее всего, вывели в Астаке клерухию или даже отправили группу сограждан, которые, как утверждается, пришли в дополнение к первым поселенцам мегарского происхождения, что, кстати, предполагает мемнонов выражение «принял после». Кроме того, кажется, что Астак контролировался Афинами в контексте понтийской экспедиции, проведенной Периклом в 437/6 г. (?о и упомянутый Плутархом (Перикл, XX, 1-2), во время которой афиняне вывели клерухию в Синопе.
— Диодор, XII, 34, 5: «пока происходили эти события, афиняне основали в Пропонтиде город под названием Астак (Летанон).»
— Страбон, XII, 4, 2: «в заливе еще находится город Астак, основанный мегарянами и афинянами, а затем Дедалсом».
ἔληξέ τε τῶν συμφορῶν καὶ ἐπὶ μέγα δόξης καὶ ἰσχύος ἐγένετο, Δυδαλσοῦ τηνικαῦτα τὴν Βιθυνῶν ἀρχὴν ἔχοντος:
Период процветания Астака гераклейский историк связывает с приходом афинских поселенцев. Дата, которой назначена афинская колония, является 435/4 г., и, по словам Мемнона, похоже, это было примерно в то же время, когда правил династ Вифинии, Дедалс. С другой стороны, Мемнон ничего не говорит о контроле над городом со стороны Вифинии, о чем вкратце сообщает Страбон (XII, 4, 2). Из того же Страбона видно, что город принял вифинских поселенцев во время правления этого династа.
Конфронтация двух свидетельств, по–видимому, говорит о заинтересованности царей Вифинии в этом городе, который дал им выход на море и который они пытались подчинить, чтобы расширить свои территории. Однако, если, как свидетельствует Страбон, Астак контролировался Дедалсом, нет уверенности, что к тому времени, когда Астак был осажден Клеархом, он все еще был во владении царя Баса, который тогда правил Вифинией. Кроме того, было бы трудно понять, что Зипойт напал на город, если бы он был частью его царства. Получается, между правлением Дедалса и Баса Астак восстановил свою независимость.
| οὗ τελευτήσαντος ἄρχει Βοτείρας, ζήσας Ϛʹ καὶ οʹ ἔτη. Τοῦτον διαδέχεται Βᾶς ὁ υἱός, ὃς καὶ Κάλαν τὸν Ἀλεξάνδρου στρατηγόν, καίτοι γε λίαν παρεσκευασμένον πρὸς τὴν μάχην, κατηγωνίσατο, καὶ τῆς Βιθυνίας παρεσκεύασε τοὺς Μακεδόνας ἀποσχέσθαι. Τούτου βίος μὲν ἐγεγόνει ἐτῶν αʹ καὶ οʹ, ὧν ἐβασίλευσε νʹ. | После его смерти правит Ботир, живший 75 лет. Ему наследует его сын Бас, который одолел Калу, стратега Александра, хотя тот был хорошо подготовлен к битве, и подготовил то, что македоняне отказались от Вифинии. Жил он 71 год, из которых царствовал 50. |
οὗ τελευτήσαντος ἄρχει Βοτείρας, ζήσας Ϛʹ καὶ οʹ ἔτη:
Мемнон единственный, кто приводит Ботира, и он не уточняет, был ли он сыном Дедалса. Аппиан (Mithr. 2.3) насчитал 49 вифинских правителей до римского периода. Витуччи выразил сомнения по поводу свидетельств Мемнона и Аппиана, считая, что их списки вифинских царей содержат «псевдо–исторические» элементы. Вполне вероятно, что источники, от которых зависели эти два автора, отражают вифинскую традицию, цель которой состояла в том, чтобы как можно дальше проследить царскую власть в Вифинии, с тем чтобы, возможно, укрепить ее легитимность. Действительно, хотя признано, что Зипойт был первым, кто принял царское звание в 297/6 г. (ср. F 12.5), Витуччи отметил, что еще до этой даты, титул basileus уже принадлежал вифинским правителям, потому что в рассказе об осаде Астака и Халкедона в 315 или 314 г. Диодор (XIX, 60, 3) называет Зипойта βασιλεὺς τῶν Βιθυνῶν. Плутарх (Quaest. Graec. 49) также сообщает о Зипойте как к о царе. С другой стороны, Мемнон, говоря в F 6.3 о вторжении Зипойта в Гераклею после смерти Лисимаха в 281 г. представляет его как эпарха вифинов (ὁ Βιθυνῶν ἐπάρχων), а не как царя. Отказываясь дать ему титул басилея, гераклейский историк также отказывался признать власть слишком агрессивного правителя над его родным городом.
τοῦτον διαδέχεται Βᾶς ὁ υἱός, ὃς καὶ Κάλαν τὸν Ἀλεξάνδρου στρατηγόν, καίτοι γε λίαν παρεσκευασμένον πρὸς τὴν μάχην, κατηγωνίσατο, καὶ τῆς Βιθυνίας παρεσκεύασε τοὺς Μακεδόνας ἀποσχέσθαι:
Бас, предполагаемый сын Ботира, более известен. После распада персидской власти он изо всех сил старался сохранить свою автономию перед угрозой Каласа, македонского сатрапа Геллеспонтской Фригии. Ему удалось победить александрова генерала и отбить наступление. В то время в Вифинию входила территория, окруженная Черным морем и Астакенским заливом за исключением Боспорского побережья, и простирающаяся на восток до нижнего течения Сангария или, возможно, до Гипия (см. Страбон, XII, 4, 1-2; Псевдо–Скилак 91-92).
τούτου βίος μὲν ἐγεγόνει ἐτῶν αʹ καὶ οʹ, ὧν ἐβασίλευσε νʹ:
Согласно Мемнону, Бас правил в течение 50 лет, а Буше–Леклерк определяет царствование этого суверена между 377 и 327 годами. Однако эта датировка зависит от даты начала правления Никомеда I, которую этот ученый зафиксировал в 279 году, и она работает только если допустить, что цифра, представленная Мемноном, не учитывается включительно.
| Οὗ παῖς τῆς ἀρχῆς διάδοχος, Ζιποίτης, λαμπρὸς ἐν πολέμοις γεγονώς, καὶ τοὺς Λυσιμάχου στρατηγοὺς τὸν μὲν ἀνελών, τὸν δὲ ἐπὶ μήκιστον τῆς οἰκείας ἀπελάσας ἀρχῆς, ἀλλὰ καὶ αὐτοῦ Λυσιμάχου, εἶτα καὶ Ἀντιόχου τοῦ παιδὸς Σελεύκου ἐπικρατέστερος γεγονώς, τοῦ τε τῆς Ἀσίας βασιλεύοντος καὶ τοῦ Μακεδόνων, κτίζει πόλιν ὑπὸ τῷ Λυπερῷ ὄρει, τῇ αὑτοῦ κλήσει ἐπώνυμον. Οὗτος βιοὺς μὲν ἔτη Ϛʹ καὶ οʹ, κρατήσας δὲ τῆς ἀρχῆς ηʹ καὶ μʹ, καταλείπει παῖδας δʹ. | Его сын и наследник власти Зипойт прославился в войнах; одного из стратегов Лисимаха он убил, а другого далеко отогнал от родного царства. Побеждал он и самого Лисимаха и Антиоха, сына Селевка, царствовавшего над Азией и македонянами. Близ горы Липера он основывает город, названный по его имени. Прожил он семьдесят шесть лет, обладая властью из них сорок восемь. Он оставляет четырех детей. |
οὗ παῖς τῆς ἀρχῆς διάδοχος, Ζιποίτης, λαμπρὸς ἐν πολέμοις γεγονώς, καὶ τοὺς Λυσιμάχου στρατηγοὺς τὸν μὲν ἀνελών, τὸν δὲ ἐπὶ μήκιστον τῆς οἰκείας ἀπελάσας ἀρχῆς, ἀλλὰ καὶ αὐτοῦ Λυσιμάχου:
Его сын и преемник Зипойт, который прославился в войнах, убил одного из генералов Лисимаха и изгнал другого из своего царства и победил самого Лисимаха и в дальнейшем (победил) Антиоха, сына Селевка, который правил Азией и Македонией. Затем он основал у подножия горы Липер город, которому он дал свое имя. Этот правитель прожил семьдесят шесть лет, из которых сорок восемь лет правил; он оставил четырех детей.
Зипойт сменил отца в 327 году. Во время своего правления он пытался сохранить автономию своего царства, которому угрожали диадохи, и воспользовался войнами между преемниками Александра, чтобы расширить свою область. Его экспансионистская политика даже угрожала Гераклее, когда ею правил Клеарх II (ср. F 5.1; 6.3; 9.4 о расширении Зипойта за счет Гераклеи). Последний участвовал в кампаниях Лисимаха, который безуспешно пытался устранить угрозу, которую Зипойт представлял для его сферы влияния в конце 280‑х годов. Зипойт представлял опасность для Лисимаха, и особенно для городов Геллеспонтской Фригии, которая находилась под его контролем. Признав, что Зипойт был союзником Византия, Фракия все больше подвергалась угрозе и затрудняла Лисимаху использовать Боспор. Борьба между двумя правителями, возможно, разразилась после смерти Антигона, когда Лисимах возвратил прежние антигонидские владения. Действительно, как отмечали некоторые, именно по случаю победы над Лисимахом Зипойт принял царское звание в 297/6 году, когда современники условно начали вифинскую царскую эпоху.
Как отмечает Бурштейн, операции Лисимаха, направленные на то, чтобы положить конец вифинской угрозе, не отражены источниками. Тем не менее пассаж Мемнона, в котором упоминается победа Зипойта над генералами Лисимаха и самим царем, является свидетельством этой попытки царя Фракии остановить рост власти царя Вифинии. Из его краткого рассказа, вероятно, укороченного Фотием, следует, что царь Фракии несколько раз безуспешно пытался победить вифинянина. Вероятно, он отправил экспедиции против Зипойта, но первая закончилась смертью предводителя, возможно, в сражении, а вторая была отбита, что заставило самого Лисимаха вмешаться. Результат был катастрофическим, поскольку он был побежден (если верить Мемнону), и ему пришлось отказаться от попыток подчинить Вифинию. (Витуччи считает маловероятным, что Лисимах сам поставил себя во главе экспедиции против Вифинии и считает, что этот отрывок Мемнона относится к участию Зипойта в битве при Курупедионе, где был убит царь Фракии). Возможно, именно во время этой ожесточенной борьбы между двумя правителями Никея попала в сферу влияния Вифинии, и Лисимах уничтожил Астак. (Бурштейн считает, что Никея контролировалась Зипойтом, поскольку вифинянин по имени Менас, уроженец Никеи, воевал в лагере Селевка в Курупедионе).
Единственный способ Лисимаха предотвратить захват Астака Зипойтом и положить конец его экспансионистским амбициям — это уничтожить город из–за отсутствия возможности победить царя Вифинии оружием (Страбон, XII, 4, 2, ср. F 12.1). Город был предметом особого внимания со стороны царей Вифинии с момента правления Дедалса (см. 12.3), поскольку он являлся стратегическим местом в Пропонтиде. Зипойт сам пытался захватить его в то время, когда Антигон Одноглазый доминировал в Азии. Действительно, по словам Диодора (XIX, 60, 3), царь Вифинии напал на Астак и Халкедон, но его наступление было прервано вмешательством Полемея, племянника Антигона Одноглазого, в 315 или 314 г. (ср. F 12.2; F 4.6). Зипойт не отказался от своих планов на эти города, так как Плутарх (Quaest. Graec. 49) сообщает о нападении вифинянина на Пропонтиду, и, по его словам, халкедонцы продолжают заниматься своим спасением только при вмешательстве Византия, беспокоясь о том, что вифинская власть пригласит саму себя в их окрестности. Согласно Витуччи, эпизод, о котором говорил Плутарх, относится не к осаде города, упомянутой Диодором, а, вероятно, к операциям, проведенным Зипойтом после 315 г. В ходе первой попытки он попытался подчинить этот город, который давал ему выход к Пропонтиде.
Вероятно, то же самое было и с Астаком, потому что, по мнению Витуччи, Лисимах уничтожил его потому, что он стал крепостью в Вифинии. Поэтому следует признать, что в период между 315/4 г. и смертью Лисимаха в 281 году Зипойт совершил еще одно нападение на город и имел успех. Витуччи базируется здесь на пассаже Павсания (V, 12, 7), согласно которому Никомедия была основана Зипойтом: τὰ δὲ ἐξ ἀρχῆς αὐτῇ Ζυποίτης ἐγένετο οἰκιστής. Так, Павсаний указывает не на основание Никомедии Зипойтом после разрушения Астака, а на то, что царь Вифинии взял под свой контроль город и переименовал его, прежде чем он был окончательно уничтожен Лисимахом. Только позже его сын Никомед I основал город напротив старого места Астака, назвав его Никомедией.
εἶτα καὶ Ἀντιόχου τοῦ παιδὸς Σελεύκου ἐπικρατέστερος γεγονώς, τοῦ τε τῆς Ἀσίας βασιλεύοντος καὶ τοῦ Μακεδόνων:
Никто не считает, что Зипойт был союзником Селевка при Курупедионе. Конечно, единственное упоминание о вифинянине Менасе, которое предполагает, что Никея была в руках Зипойта, кажется слабым для утверждения, что Зипойт сражался вместе с Селевком при Курупедионе. Действительно, Менас, как и гераклеот Малакон, мог быть наемником и, Тем не менее не представлял официальную позицию своего правителя в этой войне диадохов. Тем не менее Витуччи считает, что слова Мемнона, согласно которым Зипойт победил самого Лисимаха, относятся к участию царя Вифинии в Курупедионе, а не к битве, в которой сражались бы два суверена в то время, когда Лисимах отправил своих генералов подчинить Вифинию. Витуччи считает маловероятным, что Лисимах сам вел экспедицию против Зипойта, тем более, что, по его словам, поражение его генералов побудило его отказаться от любых операций против царства Зипойта.
Если Зипойт был союзником Селевка, то из Мемнона видно, что соглашение было недолговечным. Действительно, гераклейский историк сообщает, что после Курупедиона Зипойт воевал с Гераклеей за Селевка (F 6.3), что предполагает, что его отношения с царем Селевкидов быстро ухудшились. Так союз между Селевком и Зипойтом лишь занял время, чтобы победить их общего врага, и быстро уступил место враждебности между двумя царствами. Мемнон упоминает здесь поражение, о котором он подробнее сообщает в F 9.2, говоря об экспедиции против Зипойта, отправленной Антиохом, когда его отец умер. Царь Вифинии победил сирийские войска, возглавляемые Гермогеном. С другой стороны, нельзя говорить о конфронтации между двумя правителями, поскольку в то время Антиох находился в Сирии.
Удивительно, что Мемнон указывает на царя Селевкидов как на правителя Македонии. Его замечание, безусловно, отражает притязания Антиоха на македонский престол, который он считал частью отцовского наследия и который был одной из причин его войны против Антигона Гоната (ср. F 10.1).
κτίζει πόλιν ὑπὸ τῷ Λυπερῷ ὄρει, τῇ αὑτοῦ κλήσει ἐπώνυμον:
Мемнон сообщает, что царь Вифинии основал город с его именем, Зипойтион (ср. 12.1). Следует ли идентифицировать это основание с основанием, упомянутым Павсанием (V, 12, 7), согласно которому первым основателем Никомедии был Зипойт? Автор явно не уточняет, что царь Вифинии дал имя Никомедии, а просто пишет, что он был основателем места. Поэтому следует признать, что город Зипойтион, основанный Зипойтом, заменил Астак. Однако Витуччи, по–видимому, не склонен полагать, что Зипойтион — это название, данное Зипойтом Астаку, и поэтому следует признать, что Мемнон ссылается на другое основание, чем упомянутое Павсанием. Его мнение особенно правдоподобно, если признать, что повествование о событиях у Мемнона следует хронологическому порядку, в котором они происходили. Следовательно, Мемнон заложил фундамент этого города после (εἶτα) своей победы над Антиохом. В результате следует признать, что Зипойтион был основан за некоторое время до его смерти, возможно, в 280 г. (см. F 9.2).
Витуччи подчеркивает, что трудность локализации этого основания, частично связанные с текстом Мемнона, указывающего на гору Липер, которую трудно идентифицировать, не позволяет определить причины этого фундамента. По его мнению, возможны различные гипотезы: поселение, военный лагерь или коммерческое предприятие. Однако выбор Зипойта аналогичен выбору эллинистического правителя, который застолбил подчиненную им территорию, основывая города и давая им свое имя. Как подчеркивает Витуччи, название города не является незначительным, поскольку оно закрепляло на территории фракийское происхождение имени, которое носил его основатель, как и имя предшествовавших ему вифинских правителей. И наоборот, его сын Никомед первым из династов носит греческое имя.
οὗτος βιοὺς μὲν ἔτη Ϛʹ καὶ οʹ, κρατήσας δὲ τῆς ἀρχῆς ηʹ καὶ μʹ:
Царствование Зипойта закончилось его смертью в 280 или 279 году.
καταλείπει παῖδας δʹ:
Из четырех детей Зипойта Мемнон называет только двоих: старшего сына Никомеда, который сменил его (ср. F 9.3; 12.6) и Зипойта «Вифинянина», который владел Тинийской Фракией и против которого его брат послал гераклеотов (F 9.5), а затем галатов (F 11.5).
| Τοῦτον ὁ πρεσβύτερος τῶν παίδων Νικομήδης διαδέχεται, τοῖς ἀδελφοῖς οὐκ ἀδελφὸς ἀλλὰ δήμιος γεγονώς. Ἐκρατύνατο μέντοι καὶ οὗτος τὴν Βιθυνῶν ἀρχήν, μάλιστά γε τοὺς Γαλάτας ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διαπεραιωθῆναι συναράμενος· καὶ πόλιν, ὡς προείρηται, τὴν αὑτοῦ προσηγορίαν ἀνέστησε φέρουσαν. | Ему наследует старший из детей Никомед, который был для своих братьев не братом, но палачом. Он также, конечно, укрепил царство вифинов, больше всего тем. что помог галатам переселиться в Азию. Как уже сказано, он построил город, носящий его имя. |
τοῦτον ὁ πρεσβύτερος τῶν παίδων Νικομήδης διαδέχεται, τοῖς ἀδελφοῖς οὐκ ἀδελφὸς ἀλλὰ δήμιος γεγονώς:
Зипойту наследовал его старший сын: это был Никомед, который был для своих братьев не братом, а палачом. Тем не менее он также укрепил царство Вифинии, в частности, путем содействия переходу галатов в Азию, и он основал город, который, как было сказано, носил его имя.
Замечание Мемнона свидетельствует о том, что Никомед вел себя агрессивно не только с Зипойтом «Вифинянином», но и с двумя другими братьями. Вполне вероятно, что два других брата присоединились к Зипойту, оспаривая наследие у старшего. Тем не менее один из его братьев, похоже, занял сторону победителя, поскольку Мемнон сообщает в F 14.2, что вдова Никомеда была замужем за братом покойного царя. Это предполагает, что Никомед уничтожил не всех своих братьев, и вполне вероятно, что он помирился с одним, поскольку вряд ли можно себе представить, что Никомед мог оставить в живых потенциального врага, который мог бы угрожать наследию его детей после его смерти.
ἐκρατύνατο μέντοι καὶ οὗτος τὴν Βιθυνῶν ἀρχήν, μάλιστά γε τοὺς Γαλάτας ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διαπεραιωθῆναι συναράμενος· καὶ πόλιν, ὡς προείρηται, τὴν αὑτοῦ προσηγορίαν ἀνέστησε φέρουσαν:
Это портрет Никомеда, безусловно, принадлежит Мемнону, если только не признать, что Нимфид был полностью беспристрастен. Действительно, несмотря на то, что дипломатическая деятельность Нимфида началась после смерти Никомеда (ср. F 16.3), он вернулся в Гераклею после Курупедиона (F 7.3) и жил в период, когда город вступил в союз с Никомедом (ср. 9.3). Тем не менее, несмотря на союз между его родным городом и вифинским царем, Нимфид, возможно, упрекал Никомеда за то, что тот пустил галатов в Азию, поскольку они несколько раз нападали на Гераклею. Сам Нимфид должен был использовать общественные резервы, чтобы избавиться от опасности, которую представляли собой галаты.
Эта группа фрагментов вызывает много вопросов относительно их датировки. В F 13 сообщается о войне между Каллатисом и Византием, F 14.1-14.3 посвящены войне за Вифинское наследство, F 15 упоминает об осаде Византия Антиохом, F 16.1-16.3 сообщают о вторжении галатов в Понтийское царство и Гераклею, а F 17 говорит о дарах, полученных гераклеотами от Птолемея. Логическая связь между этими разными отрывками довольна туманна, и единственной связующей точкой между ними остается Гераклея. Поэтому мы должны попытаться определить последовательность событий сообщаемых ниже Мемноном имея только весьма неточные элементы датировки, используемые гераклейским историком во фрагментах 13, 14.1 и 16.1.
| Οὐ πολλῷ δὲ ὕστερον χρόνῳ πόλεμος ἀνερράγη Βυζαντίοις πρὸς Καλατιανούς (ἄποικοι δὲ οὗτοι Ἡρακλεωτῶν ἦσαν) καὶ πρὸς Ἰστριανοὺς περὶ Τόμεως τοῦ ἐμπορίου, ὃ τοῖς Καλατιανοῖς ὅμορον ἦν, μονοπώλιον τοῦτο διανοουμένων κατασκευάσαι τῶν Καλατιανῶν. Διεπρεσβεύοντο οὖν πρὸς Ἡρακλεώτας ἐπὶ συμμαχίαν ἑκάτεροι. Οἱ δὲ πολεμικὴν μὲν ῥοπὴν οὐδετέρῳ ἔνεμον μέρει, διαλλακτηρίους δὲ ἄνδρας ἑκατέροις ἀπέστελλον, κἂν ἄπρακτος αὐτῶν ἡ σπουδὴ τότε γέγονε. Πολλὰ δὲ οἱ τῆς Καλατίδος ὑπὸ τῶν πολεμίων παθόντες, ὕστερον εἰς διαλύσεις ἦλθον, ἀπὸ ταύτης τῆς συμφορᾶς οὐκέτι σχεδὸν ἀναλαβεῖν αὑτοὺς δυνηθέντες. | Немного спустя вспыхнула война у византийцев с каллатийцами (это были колонисты гераклеотов) и истрийцами из–за эмпория Томы, который находился по соседству с каллатийцами. Каллатийцы замышляли утвердить здесь свою монополию. Итак, и то и другие послали к гераклеотам за помощью; те же не послали военной помощи ни той, ни другой стороне, но отправили к обеим сторонам посредников в целях примирения; однако их старания не привели тогда к желанному результату. Претерпев многое от врагов, жители Каллатиды впоследствии пришли к миру, но после этого несчастья почти никогда уже не могли восстановить свои силы. |
οὐ πολλῷ δὲ ὕστερον χρόνῳ:
Завершив экскурс о Вифинии, Мемнон возобновляет повествование с основания Никомедии Никомедом (F 12.1; F 12.6). Поэтому при условии, что Фотий не умолчал о событиях, о которых упоминал Мемнон в своем первоначальном тексте, следует признать, что эта война между Византием и Каллатисом началась после основания Никомедии, зафиксированного в 264 или 261 г. (ср. F 12.1). Однако его слова остаются весьма расплывчатыми и не позволяют точно определить, в какой момент эта война вспыхнула. Сочинение гераклейского историка, вероятно, более сжатое, чем история Нимфида, безусловно, суммировано Фотием, что сделало обстоятельства, которые окружают разногласия между двумя городами, весьма неясными.
Terminus ante quem начала этой войны вытекает из хронологии, установленной последовательностью фрагментов и предшествует в этом случае войне за наследование в Вифинии, о которой сообщается в F 14.1 с фразы «прошло некоторое время». Однако эта ссылка не позволяет более точно определить войну между двумя городами, поскольку смерть вифинского царя датируется между 255 и 250 гг. Однако эта гипотеза предполагает безоговорочное признание того, что повествование Мемнона соответствует хронологическому порядку событий.
Однако исследование FF 9.1 - 10.2 показывает, что это не всегда так, поскольку Мемнон сообщает о событиях в зависимости от главных действующих лиц, которых они касались, или даже от региона, в которых они происходили. А. Аврам также рассматривает возможность того, что война между Каллатисом и Византием вспыхнула после бегства Зиела в Армению, но до его возвращения на престол.
В этом случае введение в F 13 относится не к основанию Никомедии, а к началу вифинского кризиса, то есть к бегству Зиела в Армению. А. Аврам основывает свою интерпретацию на реорганизации фрагментов Мемнона. Он считает, что порядок, в котором Нимфид сообщал о событиях, был изменен Мемноном и что Фотий удалил некоторые элементы, сохранив лишь те, что были связанны с Византием, и стерев мимоходом контекст войны за Томы и осады Византия. Цель Нимфида состояла бы в том, чтобы посвятить свою историю борьбе Северной лиги против Селевкидов, сначала изложив контекст (война за правопреемство в Вифинии), а затем операции Антиоха против Лиги. Мемнон, со своей стороны, не следовал бы хронологии событий, а организовывал бы свое повествование по регионам. Эта интерпретация кажется мне более убедительной, тем более, что я попыталась продемонстрировать в F 9.1-10.2, что метод Мемнона следовал аналогичной схеме. А. Аврам предполагает, что выражение «вскоре после этого», которое вводит F 13, будет относиться к началу вифинского кризиса. С этой точки зрения война за эмпорий Том началась до прибытия Антиоха во Фракию и до осады Византия и закончилась бы только после интервенции гераклеотов в Византий и снятия осады.
Справедливо, что экскурс о Вифинии в F 12.2-12.6 объясняется больше в свете этой реконструкции. Следовательно, сообщив о правителях Вифинии и их вкладе в расширение царства, Нимфид хотел бы сообщить о том, как смерть Никомеда привела к династическому кризису, ослабившему борьбу с Селевкидами, и тем самым поставившему города — члены Северной лиги — в неудобное положение. Именно воспользовавшись вифинским кризисом, Антиох решил провести операции во Фракии, напав на Византий. Что касается войны за эмпорий Том, то она была рассказана Нимфидом, поскольку в ней участвовали два члена Северной Лиги и, в частности, Гераклея. Это событие показало трудности, с которыми столкнулись два члена антиселевкидской лиги, которые более или менее непосредственно участвовали в местной войне. В этом случае Гераклея предпочла сохранить хорошие отношения с Византием в ущерб своей колонии, отказавшись от участия в конфликте. Ситуация была особенно критической, поскольку их вифинский союзник столкнулся с кризисом в самом своем царстве.
Однако мне кажется, что Мемнону пришлось учитывать хронологические связи, которые, конечно, не являются точными, но не обязательно являются результатом работы его источника. Отсюда, я думаю, что нет необходимости видеть в его формуле «вскоре после этого» в F 13 указание на начало вифинского кризиса. Что касается введения F 14.1, «прошло некоторое время», она относится, по моему мнению, не к бегству Зиела в Армению, а к смерти Никомеда. На мой взгляд, изгнание сына вифинского царя является напоминанием о фактах, которые, возможно, имели место до начала войны за эмпорий Том. Мемнон упоминает об этом эпизоде, чтобы объяснить династический кризис, который начинается со смерти Никомеда, и чтобы установить контекст, который окружает назначение Гераклеи среди опекунов молодых наследников. Датирование этого события еще более осложняется тем, что оно зависит от дат основания Никомедии и смерти Никомеда, которые по–прежнему активно обсуждаются. Однако А. Аврам намерен поставить смерть вифинского правителя в 256/5 г.
πόλεμος ἀνερράγη Βυζαντίοις πρὸς Καλατιανούς (ἄποικοι δὲ οὗτοι Ἡρακλεωτῶν ἦσαν) καὶ πρὸς Ἰστριανοὺς περὶ Τόμεως τοῦ ἐμπορίου, ὃ τοῖς Καλατιανοῖς ὅμορον ἦν, μονοπώλιον τοῦτο διανοουμένων κατασκευάσαι τῶν Καλατιανῶν:
По словам Мемнона, Каллатис намеревался присваивать доходы от торговли, которая проходила через эмпорий Том, то есть, конечно, взимая таможенные пошлины и налоги на рынках. Внимание каллатийцев к Томам привело к войне с Византием. Однако этот конфликт является частью более широкого контекста, и, согласно А. Авраму, война за эмпорий Томы и осада Византия, о которых сообщалось в F 15, будет связана с экспедицией Антиоха II во Фракии (Полиэн, IV, 16).
Повествование Мемнона предполагает, что Византий атаковал Каллатис и истрийцев. Тем не менее Юрий Виноградов, о чьих выводах сообщает А. Аврам, считает, что война была между каллатийцами и истрийцами, в то время как участие Византия в конфликте преувеличено Фотием. Это предложение основано на отрывке из надписи в Каллатисе, в которой говорится о войне против истрийцев. В сочетании с корректировкой текста Мемнона, предложенной Виноградовым, следует сделать вывод о том, что Истр является союзником Византия. Аврам обосновал это и счел, что Томы первоначально были эмпорием Истра, что делает маловероятным тот факт, что истрийцы боролись вместе с Каллатисом, чтобы помочь ему захватить монополию на эмпорий, который они уже контролировали.
Однако тщательное изучение эпиграфических источников, которое Аврам провел в статье после опубликования его корпуса надписей Каллатиса, побудило его переосмыслить выводы Виноградова и предложить гипотезу, которая позволила бы принять информацию Мемнона, что Византий ведет войну с Каллатисом и Истром. Участие Истра в этом конфликте, как представляется, подтверждается операциями по спасению пленных, упомянутыми двумя надписями Истра. Тем самым, в документах будут выявлены военные операции в Томах, которые, следовательно, будут связаны с войной, упомянутой Мемноном. Но самая важная информация для нас касается участия в войне Истра вместе с Каллатисом, а не против него, как некоторые предложили.
Надпись (I. Callatis № 7), в которой упоминается война против истрийцев, не позволяет идентифицировать лиц, осуществивших наступление, и поэтому нет необходимости идентифицировать их с каллатийцами. В документе упоминается союз между Каллатисом и Аполлонией, которая в то же время была союзницей Истра. А. Аврам предполагает, что союз связывал города Каллатис, Истр, Аполлонию и Месамбрию. Получается, война на левом Понте, как сообщается, велась Византием против каллатийцев и истрийцев, которые, как утверждается, были наиболее вовлечены в конфликт, но в него были вовлечены и другие города региона. Поэтому А. Аврам считает, что между городами Каллатисом, Аполлонией, Месамбрией и Истром была заключена симмахия и что она поддерживалась Антиохом II. Царь Селевкидов, как сообщается, видел в этих городах путь, чтобы встать на ноги в этом районе и уравновесить влияние Вифинии и Северной Лиги. Эта гипотеза проливает свет на причины, по которым информация была передана Нимфидом и Мемноном как дополнение к причастности одной Гераклеи. Действительно, в борьбе с Селевкидами гераклейские историки показали еще один аспект этой войны: Нимфид, возможно, представил эпизод как пример трудностей, с которыми сталкивается Северная Лига, и в частности Византий и Гераклея, которые стояли перед новым вражеским фронтом. Что касается Мемнона, то он представил еще один театр военных действий в борьбе с Селевкидами.
Участие Византия в местной войне будет иметь смысл, если связать ее с участием Птолемея II в Черном море. Действительно, в ответ на операции, проведенные Антиохом II в Фракии, царь Египта, как сообщается, побудил Византий атаковать союзников Селевкида. Именно по этой причине Антиох выступил против Византия, чтобы облегчить давление, которое испытывали Каллатис и Истр.
διεπρεσβεύοντο οὖν πρὸς Ἡρακλεώτας ἐπὶ συμμαχίαν ἑκάτεροι. Οἱ δὲ πολεμικὴν μὲν ῥοπὴν οὐδετέρῳ ἔνεμον μέρει, διαλλακτηρίους δὲ ἄνδρας ἑκατέροις ἀπέστελλον, κἂν ἄπρακτος αὐτῶν ἡ σπουδὴ τότε γέγονε:
Мне кажется, что не следует исключать вмешательство Византия в войну за эмпорий Том, как предлагает Виноградов, поскольку причина, по которой Гераклея вмешивалась только на дипломатическом уровне, обоснована ее выбором не участвовать в военных действиях против византийцев. Выбирая между своей колонией Каллатисом и своим союзником в Северной Лиге Византием, Гераклея предпочла оставаться нейтральной.
πολλὰ δὲ οἱ τῆς Καλατίδος ὑπὸ τῶν πολεμίων παθόντες, ὕστερον εἰς διαλύσεις ἦλθον, ἀπὸ ταύτης τῆς συμφορᾶς οὐκέτι σχεδὸν ἀναλαβεῖν αὑτοὺς δυνηθέντες:
Возможно, Мемнон возобновил метод, который он использует в F 9.1 sqq. по поводу Гераклеи. Он сообщает в том же пассаже о начале войны за эмпорий Том и о ее последствиях для Каллатиса. Вполне вероятно, что слово «позже», которое вводит конец войны, относится к событию, которое произошло после части фактов, приведенных в следующем фрагменте (F 14.1). Другими словами, мне кажется, что война началась до смерти Никомеда, но она закончилась после исчезновения вифинского правителя. Следовательно, хронология, установленная последовательностью фрагментов, сохраняется только для части их содержания. Мемнон посвящает каждый из этих фрагментов (F 13; 15, 17) или группу фрагментов (F 14.1-14.3; 16.1-16.3) одному региону, что делает датирование фактов, о которых он сообщает, намного сложнее. Согласно А. Авраму мир, заключенный в 253 году между Антиохом II и Птолемеем II, является «максимальной конечной точкой этой Западно–понтийской войны». Мемнон сообщает, что каллатийцы пострадали от «вражеских действий»: здесь вероятно, следует увидеть поражение, нанесенное им Византием, который, если признать, что антиохова осада была снята в конце 255 или весной 254 года, освободился для проведения операций на левом Понте (см. F 15). Вполне вероятно, что операции Византия против Каллатиса заставили его отказаться от своих претензий на эмпорий Том и прекратить боевые действия, о чем говорит Мемнон. А. Аврам считает, что каллатийцы поручили аполлониату по имени Стратонакс вести переговоры о капитуляции перед врагами Каллатиса (I. Callatis, l. 9-15) и считает, что интервенция лагида в Византий, а затем в Вифинию против войск Зиела привело к поражению каллатийцев весной 254 года. Что касается Истра, он предполагает, что, согласно надписи в Каллатисе, он держался некоторое время, но вмешательство эллинистического царя (Птолемея II?) положило конец войне за эмпорий Том весной 254 года.
| Οὐ πολλοῦ δὲ πάνυ ῥυέντος χρόνου, ὁ τῶν Βιθυνῶν βασιλεὺς Νικομήδης, ἐπεὶ ὁ μὲν ἐκ προτέρων αὐτῷ γάμων γεγονὼς παῖς Ζηΐλας φυγὰς ἦν πρὸς τὸν τῶν Ἀρμενίων βασιλέα ταῖς τῆς μητρυιᾶς Ἐταζέτας μηχαναῖς ἐλαθείς, οἱ δὲ ἐκ ταύτης αὐτῷ γεγονότες ἐνηπίαζον, πρὸς τῷ τελευτᾶν γεγονώς, κληρονόμους μὲν τοὺς ἐκ τῆς δευτέρας γυναικὸς γράφει παῖδας, ἐπιτρόπους δὲ Πτολεμαῖον καὶ Ἀντίγονον καὶ τὸν δῆμον τῶν Βυζαντίων καὶ δὴ καὶ τῶν Ἡρακλεωτῶν καὶ τὸν τῶν Κιανῶν ἐφίστησιν. | Очень скоро после этого царь вифинов Никомед, умирая, записывает наследниками детей от второй жены, так как сын, родившийся у него от первого брака, Зиел бежал к царю армян, спасаясь от козней мачехи Этазеты, дети которой еще были малы. Опекунами наследников он назначает Птолемея, Антиоха, демос византийцев, а также демос гераклеотов и кианов. |
οὐ πολλοῦ δὲ πάνυ ῥυέντος χρόνου, ὁ τῶν Βιθυνῶν βασιλεὺς Νικομήδης, ἐπεὶ ὁ μὲν ἐκ προτέρων αὐτῷ γάμων γεγονὼς παῖς Ζηΐλας φυγὰς ἦν πρὸς τὸν τῶν Ἀρμενίων βασιλέα ταῖς τῆς μητρυιᾶς Ἐταζέτας μηχαναῖς ἐλαθείς:
Есть две возможности интерпретировать введение фрагмента словами «прошло некоторое время». Либо следует признать, что Мемнон воспроизводит текст Нимфида, который первоначально поместил этот эпизод после упоминания о Никомедии, и в этом случае следует понимать, что бегство Зиела и начало вифинского кризиса произошли после 264 или 261 г., либо — и это решение, которое я предпочел — следует признать, что выражение относится к началу войны за эмпорий Том. В этом случае мне кажется, что этот элемент датирования указывает не на бегство Зиела «некоторое время спустя после» начала войны, а скорее на смерть Никомеда. Я понимаю, что Зиел уже сбежал. Поэтому невозможно, как предполагает А. Аврам, что изгнание молодого вифинского принца предшествовало развязыванию войны между Каллатисом и Византием. Следовательно последовательность событий будет следующая:
1) Зиел бежал в Армению. Начало «вифинского кризиса» (F 14.1).
2) Основание Никомедии (F 12.1; F 12.6).
3) Начало войны за эмпорий Том «вскоре после» основания Никомедии (F 13).
4) Смерть Никомеда «некоторое время спустя» и начало войны за эмпорий Том (F 14.1).
Зиел родился от предыдущего брака с фригиянкой по имени Дитизела, как сообщает Цец (Арриан, FGH, II B 156 F 29), и новая жена Никомеда, Этазета, как и многие царицы эллинистической эпохи, обеспечивала будущее маленьких детей, которых она имела от царя. Мемнон подчеркивает роль Этазеты и приписывает изгнание молодого принца интригам своей мачехи.
οἱ δὲ ἐκ ταύτης αὐτῷ γεγονότες ἐνηπίαζον, πρὸς τῷ τελευτᾶν γεγονώς, κληρονόμους μὲν τοὺς ἐκ τῆς δευτέρας γυναικὸς γράφει παῖδας, ἐπιτρόπους δὲ Πτολεμαῖον καὶ Ἀντίγονον καὶ τὸν δῆμον τῶν Βυζαντίων καὶ δὴ καὶ τῶν Ἡρακλεωτῶν καὶ τὸν τῶν Κιανῶν ἐφίστησιν:
Дата смерти Никомеда оспаривается, но умер он между 260 и 250 гг. Я следую здесь А. Авраму, хронологическая реконструкция которого кажется мне наиболее убедительной и который помещает смерть царя около 254 г. Уход Никомеда приводит к новому кризису наследования.
Среди опекунов маленьких детей Никомеда были Гераклея и Византий, члены Северной Лиги. Антигон Гонат заключил мир с Антиохом, и предполагалось, что его участие было кратковременным. Тем не менее, не признавая, что он был официальным членом антиселевкидского альянса, он оставался другом вифинского царя. Что касается Птолемея, то речь идет о Птолемее II Филадельфе, флот которого действовал в Черном море в 255/254 годах, чтобы противостоять операциям Антиоха II (см. F. 13; F 15). Город Киос был также одним из союзников.
Выбор Никомеда был направлен на защиту его преемников и его царства от возможного нападения Антиоха II. Следовательно, он поручил противникам Селевкида позаботиться о своем наследии. Как отметила Биттнер, его завещание подчеркивает сбалансированное распределение опекунов. Он сделал выбор, чтобы доверить будущее своего царства двум наиболее влиятельным эллинистическим правителям, единственным, кто мог противостоять Селевкиду. Он связал их с тремя свободными городами, два из которых активно участвовали в борьбе с Селевкидом и занимали стратегическое положение в регионе. Так Никомед, выбрав дружественные державы, гарантировал, что Зиел не попытается подкупить ни одну из сторон.
| Ὁ μέντοι Ζηΐλας μετὰ δυνάμεως ἣν αὐτῷ τῶν Γαλατῶν οἱ Τολοστοβόγιοι θάρσους ἐπλήρουν, ἐπὶ τὴν βασιλείαν κατῄει. Βιθυνοὶ δὲ τὴν ἀρχὴν σῴζειν τοῖς νηπίοις σπουδάζοντες, τὴν μὲν τούτων μητέρα ἀδελφῷ συνοικίζουσι τῷ Νικομήδους, αὐτοὶ δὲ στράτευμα παρὰ τῶν εἰρημένων ἐπιτρόπων λαβόντες ὑπέμενον τὸν Ζηΐλαν. Συχναῖς δὲ μάχαις καὶ μεταβολαῖς ἑκάτεροι ἀποχρησάμενοι, τὸ τελευταῖον κατέστησαν εἰς διαλύσεις, Ἡρακλεωτῶν ἐν ταῖς μάχαις ἀριστευόντων κἀν ταῖς συμβάσεσι τὸ συμφέρον καταπραττόντων. | Между тем Зиел с войском, пополнивши его толистобогами из галатов, приходит в отцовское царство. Стараясь спасти власть для малолетних детей царя, вифины выдают мать их замуж за брата Никомеда, а сами, взяв войско названных выше опекунов, защищаются от Зиела. После многих битв и перемен счастья обе стороны, наконец, пришли к миру. В этих сражениях гераклеоты отличались и достигли выгод по договорам. |
ὁ μέντοι Ζηΐλας μετὰ δυνάμεως ἣν αὐτῷ τῶν Γαλατῶν οἱ Τολοστοβόγιοι θάρσους ἐπλήρουν, ἐπὶ τὴν βασιλείαν κατῄει:
Зиел, вероятно, пришел в Вифинию, узнав о смерти своего отца, и пришел, чтобы претендовать на престол, который, как он считал, должны были ему вернуть, потому что он был старшим из детей Никомеда. По примеру отца, который, пытаясь уничтожить своего брата Зипойта, нанял галатов–толистобогов, Зиел также прибегнул к услугам этого племени.
Βιθυνοὶ δὲ τὴν ἀρχὴν σῴζειν τοῖς νηπίοις σπουδάζοντες, τὴν μὲν τούτων μητέρα ἀδελφῷ συνοικίζουσι τῷ Νικομήδους, αὐτοὶ δὲ στράτευμα παρὰ τῶν εἰρημένων ἐπιτρόπων λαβόντες ὑπέμενον τὸν Ζηΐλαν:
Под вифинами, безусловно, следует понимать придворных, близких к царице, или, возможно, армию, которая служила под командованием покойного царя. Она вышла замуж за одного из трех братьев Никомеда, упомянутых в F 12.5-6. Как я уже говорила ранее, возможно, братья царя Вифинии боролись против него сообща с Зипойтом, но по крайней мере один из них помирился с Никомедом, что объяснило бы его присутствие при дворе.
Мемнон не уточнил, кто из опекунов кроме Гераклеи посылал войска. Вполне вероятно, что в своем первоначальном повествовании Мемнон, возможно даже Нимфид обошел молчанием эту информацию. Если бы историк упомянул Византий, Фотий, безусловно, сообщил бы об этом. Было отмечено, что Птолемей II и Антигон Гонат направили силы для поддержки дела молодых наследников. Византий, освободившись от осады весной 254 года, безусловно, участвовал в военных действиях.
συχναῖς δὲ μάχαις καὶ μεταβολαῖς ἑκάτεροι ἀποχρησάμενοι, τὸ τελευταῖον κατέστησαν εἰς διαλύσεις, Ἡρακλεωτῶν ἐν ταῖς μάχαις ἀριστευόντων κἀν ταῖς συμβάσεσι τὸ συμφέρον καταπραττόντων:
Зиел наконец вернулся на престол, но точная дата не известна. (Тарн считает, что смена на престоле произошла между 255 и 253 гг., в единственный период, по его мнению, когда Гонат и Птолемей II были в мире и, следовательно, только тогда они могли объединить свои силы для борьбы с Зиелом). Мемнон не говорит, какие преимущества гераклеоты получили от мирного договора или даже от юных принцев и царицы. Один из братьев Зиела, Тибойт (или Зибойт?), которому престол предназначался по воле его отца, бежал в Македонию после того, как Зиел был признан царем (Полибий, IV, 50, 1).
Вполне вероятно, что опекуны видели преимущество в поддержке сына Никомеда, отодвинутого его отцом от вифинского престола. Переговоры, возможно, привели к тому, что Зиел продолжил заключенный ранее союз своего отца и не присоединился к Антиоху II. В обмен на это опекуны маленьких детей взяли на себя обязательство уйти с вифинской территории и признать его власть. Дройзен считает, что присутствие Тибойта в Македонии свидетельствует о том, что опекуны наследников, назначенных Никомедом, возможно, разделились по этому вопросу. Антигон Гонат якобы выбрал того, кого он считал законным наследником. И наоборот, новый царь не мог быть признан без поддержки другой великой державы, Египта. Гераклея должна была встать на сторону Птолемея II, так же, как и Византий, который был связан с гераклеотами дружескими отношениями. Они должно быть считали, что лучше положить конец войне, которая в течение длительного времени могла ослабить регион и нанести ущерб их территориям, находящимся на границе пребывавшего в состоянии войны царства. Возможно, они извлекли из этого экономические выгоды.
Мемнон подчеркивает военную роль гераклеотов. Хотя македонские и лагидские войска участвовали в войне, вполне вероятно, что город предоставил наибольший контингент. С другой стороны, повествование Мемнона предполагает, что именно город возглавил переговоры. Однако, как отметил Витуччи, возможно, чрезмерно будет признать, что Гераклея играла главную роль в переговорах, тем более что повествование об этих событиях сообщается только в традиции, представленной Мемноном. Очевидно, что Нимфид/Мемнон еще раз подчеркнул посредническую роль родного города. Если Нимфид представил более подробную информацию об этих переговорах, вполне вероятно, что Мемнон определил лишь ту роль, которую играет его город.
| Διὸ Γαλάται ὡς ἐχθρὰν τὴν Ἡράκλειαν κατέδραμον ἕως Κάλλητος ποταμοῦ, καὶ πολλῆς κύριοι γεγονότες λείας, οἴκαδε ἀνεχώρησαν. | Поэтому галаты совершили набег на Гераклею до реки Каллета, как на враждебную страну, и, захватив большую добычу, вернулись домой. |
Причины нападения галатов на территорию Гераклеи на первый взгляд кажутся неясными. Однако галаты–толистобоги служили наемниками у Зиела, а гераклеоты занимались вифинской войной за наследование в лагере молодых наследников, назначенных Никомедом. Поэтому вполне вероятно, что будущий царь Вифинии отправил часть своих наемников, чтобы атаковать союзников своих противников. По словам Биттнер, это наступление позволило бы Зиелу сэкономить на платеже галатам, которые захватили большую добычу и в то же время ослабили соседний и вражеский город. Следовательно, этот рейд, возглавляемый толистобогами, следует рассматривать не как обычное нападение галатов на греческие города, а как карательную экспедицию, спонсируемую или, по крайней мере, поддерживаемую Зиелом. Галатам удалось захватить большую добычу, которой они, возможно, были лишены в Вифинии из–за войны, которая на их взгляд закончилась слишком быстро.
Однако Биттнер, похоже, признает, что нападение произошло после того, как Зиел был признан царем. Действительно, союз «поэтому» представляет набег как следствие того, что «гераклеоты отличились в боях и воспользовались преимуществами договора». А. Аврам считает, что разграбление гераклейской территории, безусловно, объясняется преждевременным отступлением солдат Филадельфа, которые до этого смогли сдержать напор галатских племен.
Однако я вижу здесь фазу войны за наследование. Замечания Биттнер по–прежнему остаются в силе, за исключением того, что тут должна быть военная стратегия Зиела, когда он еще был претендентом на трон, а не карательная операция, проводимая им, когда он уже пришел к власти. Следовательно, выражение «именно поэтому» в данном случае имело в виду участие гераклеотов в военных операциях, направленных на то, чтобы Зиел не стал царем, и последний пытался замедлить или нейтрализовать их.
| Βυζαντίους δὲ Ἀντιόχου πολεμοῦντος τριήρεσι συνεμάχησαν μʹ οἱ Ἡρακλεῶται, καὶ τὸν πόλεμον παρεσκεύασαν μέχρις ἀπειλῶν προκόψαι. | Когда Антиох воевал с византийцами, гераклеоты помогали им сорока триерами. Они достигли того, что война не пошла дальше угроз. |
Βυζαντίους δὲ Ἀντιόχου πολεμοῦντος:
Фрагмент не вводится каким–либо элементом, позволяющим поместить его в хронологию событий, и современные исследователи пытались определить, должен ли этот эпизод быть помещен в то же время, что и война за эмпорий Том (F 13), или ему место после войны в Вифинии (F 14.1-14.3).
Мемнон называет царя Антиоха, не уточняя, является ли он Антиохом I или его сыном и преемником Антиохом II. Последнее упоминание царя Селевкидов восходит к F 12.5, в котором Мемнон сообщает о победе царя Вифинии Зипойта над Антиохом, сыном Селевка. Это событие принадлежит экскурсу о Вифинии. Предполагая, что в F 12.6 Мемнон возобновил ход событий, как он оставил в F 12.1, последняя ссылка на Антиоха I в контексте «антиселевкидского альянса» находится в F 10.2, в котором говорится о войне между Селевкидом и Никомедом I Вифинским (278 г.?). Около двадцати лет отделяют два упоминания о царе, и, несмотря на это, Мемнон не уточняет, что он ссылается на преемника Антиоха I, тогда как можно было ожидать, что он представит Антиоха II как «Антиоха, сына Антиоха». Вполне вероятно, что в своем первоначальном виде повествование Мемнона было более точным в этом отношении и что Фотий, суммируя работу гераклейского историка, стер элементы, позволяющие ввести нового правителя. Это предположение могло бы объяснить отсутствие вводной формулы, позволяющей хронологически определять события. Итак, вполне вероятно, что пассаж Мемнона имел в виду не начало осады Византия, а текущие операции или даже конец селевкидского наступления, и поэтому, как предполагает А. Аврам, Антиох напал на город в то время, когда Вифиния была охвачена войной за наследование.
Однако с учетом интереса, проявляемого святейшим патриархом к Византию, было бы удивительно, что он кратко изложил события, связанные с этим городом. Несмотря на то, что, если признать, что Фотий не представил информацию, относящуюся к контексту этой войны, и в частности информацию о том, кто ввел в повествование нового правителя, мне кажется более вероятным, что рассказ Мемнона или даже Нимфида уже был весьма ограничен в своей первоначальной форме. Единственная причина, по которой говорится об осаде, — это тот факт, что Гераклее было предложено оказать помощь своему союзнику в «Северной Лиге» и, возможно, Нимфид сообщил только о последствиях этой войны, подчеркнув роль вмешательства Гераклеи и проигнорировав причины, побудившие царя Селевкидов вмешаться против Византия и принудившие его к прекращению своих операций (если только не признать, что только появления гераклейского флота было достаточно, чтобы обескуражить его).
Аврам предложил поместить этот эпизод в контексте экспедиции Антиоха II во Фракии. Выходит, операции царя против Византия были связаны с войной за эмпорий Том, в которой, по словам Мемнона, участвовали византийцы. Причины, по которым Антиох II столкнулся с Византией, неясны, а текст Мемнона не содержит каких–либо элементов, объясняющих цель царя Селевкидов. Кроме того, цель кампании во Фракии также неясна. Несколько предположений о причинах этих селевкидских операций на севере были сформулированы Уиллом и Буше–Леклерком, например, экспедиция во Фракию может быть истолкована как желание Антиоха претендовать на права на наследство Селевка I в этом районе и тем самым контролировать Пропонтиду и Евксинский Понт, или же, как ответ на просьбы о помощи со стороны греческих городов, которым, как и Аполлонии, угрожали фракийские племена. Антиох II, возможно, даже был призван фракийской знатью, чтобы отбить прорыв кельтов. Тем не менее Уилл исключает, что эта экспедиция была проведена в начале его правления и считает более вероятным, что война за территорию Том произошла после Второй Сирийской войны.
На мой взгляд, наиболее вероятной гипотезой по–прежнему остается желание царя встать на ноги во Фракии, и она подкрепляется выводами А. Аврама (F 13). Признавая, что Антиох II поощрял или, по крайней мере, поддерживал создание альянса между городами левого Понта, следует отметить, что здесь была разработана крупномасштабная стратегия, которая не ограничилась бы оказанием помощи греческим городам, находящимся под угрозой со стороны окружающих племен. Кроме того, А. Аврам считает, что задача фракийской кампании и создания этой дипломатической сети была не только буфером от влияния Северной Лиги, но и направлена на противодействие более опасному врагу в лице Птолемея II.
Эта экспедиция во Фракии представляет собой еще один театр военных действий между Лагидами и Селевкидами. Напротив, Белох предполагает, что эти операции были проведены после второй Сирийской войны, поскольку царь Селевкидов был занят борьбой с Птолемеем II и поэтому они были проведены Антиохом в последние годы его правления. Дройзен считает, что Антиох был заинтересован в том, чтобы вернуться в Фракию и, в частности, укрепить свое влияние на греческие города, чтобы противостоять растущему влиянию Лагидов в Малой Азии. Прео считает, что эта экспедиция во Фракию объясняется желанием Антиоха II вернуться в Малую Азию и интерпретирует нападение на Византий как средство для селевкидского царя уравновесить стратегическое положение вифинов, которые заняли нишу в регионе после основания Никомедии. По мнению Сапрыкина, сближение Птолемея II с Северной Лигой должно было произойти в начале 270‑х годов, когда цари Понта начали принимать сторону Селевкида.
Для этого фрагмента было предложено несколько толкований и дат. Например, Низе помещает этот эпизод в 255 г., в контексте экспедиции во Фракии. Он предлагает рассматривать этот конфликт как следствие войны Византия с Каллатисом, который был в хороших отношениях с Антиохом, и поэтому эту осаду следует интерпретировать как карательную операцию, проводимую царем, чтобы отомстить за поражение его каллатийских союзников.
Однако, как отметил А. Аврам, ничто не исключает того, что эта осада имела место во время войны за эмпорий Том, поскольку ничто в тексте не указывает на то, что Каллатис уже был побежден. Следовательно, можно увидеть вмешательство Антиоха как способ притормозить византийцев и облегчить каллатийцев, которые в этом случае должны были быть в хороших отношениях с Селевкидом. Другими словами, в отличие от Низе, А. Аврам считает, что «дело не в том, чтобы отомстить за поражение Каллатиса, а в том, чтобы помочь каллатийцам, атакованным Византием», и, следовательно, война за эмпорий Том все еще продолжается во время осады Византии.
Буше–Леклерк помещает осаду Византия не в контекст экспедиции во Фракию, а в период войны в Вифинии. По его мнению, поскольку некоторые опекуны законных наследников направляли войска для борьбы с Зиелом, он считает маловероятным, что Антиох может столкнуться с теми, кто уже был среди его противников. Он считает, что Антиох «осторожно ожидал победы Зиела, чтобы прийти ему на помощь, объявив войну византийцам». По словам этого ученого, эта хронология оправдывается тем, что»именно сразу после восстановления мира в Вифинии Мемнон упоминает агрессию Антиоха против Византия».
Аргументы Низе и Буше–Леклерка учитывают хронологию, установленную порядком фрагментов у Мемнона. Тем не менее А. Аврам, который видит экспедицию, проведенную в Фракии Антиохом II, как еще один театр военных операций, в котором он сталкивается с Птолемеем II, предлагает установить осаду до конца войны в Вифинии и до конца войны за эмпорий Том весной 254 года. Этот исследователь считает, что снятие осады Византия стала возможной во многом благодаря появлению лагидского флота, считая, что одного присутствия гераклейских кораблей не будет достаточно для того, чтобы подтолкнуть Антиоха отказаться от операций, вопреки тому, что сообщает Мемнон: «гераклеоты осуществляли симмахию сорока триерами и предотвратили угрожающую войну». Я полностью присоединяюсь к этому анализу, и неудивительно, что Нимфид и Мемнон выпячивали участие своей родины, преувеличивая роль, которую сыграл гераклейский флот.
В отрывке Дионисия Византийского говорится о пожертвованиях Птолемея II Византию в виде хоры (территории) в Азии, зерна, метательных снарядов и серебра (Anaplous Bospori 41 = GGM II 34). Датирование этих пожертвований было предметом различных предположений, среди которых Хабихт предлагает поместить их в контекст морской экспедиции лагида в 280/279 году в Черном море. Аврам считает, что первым из этих пожертвований была хора в Азии во время заключения договора между Никомедом и галатами в 279/278 году. Однако, признавая, что в тексте Дионисия Византийского говорится о череде пожертвований, сделанных Византию, а не о пожертвовании, сделанном в период 280/279 г., А. Аврам предполагает, что зерно, снаряды и деньги были предложены Птолемеем II Византию, когда город был осажден Антиохом II. К этой материальной помощи, которая принесла царю Египта обожествление в Византии, следует добавить присутствие лагидского флота в Черном море и, в частности, флагмана «Исида», присутствие которого подтверждается нимфейской фреской в Крыму. Вмешательство египетских судов вместе с гераклейским флотом положило конец операциям Антиоха II против Византия и проложило путь к лагидским подкреплениям, которые проникли в Вифинию для поддержки законных наследников Никомеда (см. F 14.2).
| Συνέβη δὲ μετ´ οὐ πολὺ ἐξ ἀνθρώπων Ἀριοβαρζάνην γενέσθαι, παῖδα Μιθριδάτην καταλιπόντα καὶ ἐν διαφορᾷ πρὸς τοὺς Γαλάτας γεγονότα· δι´ ἣν αἰτίαν καταφρονήσαντες τοῦ παιδὸς οὗτοι τὴν αὐτοῦ βασιλείαν ἐσίνοντο. | Случилось так, что немного спустя ушел от людей Ариобарзан, оставив сына Митридата и будучи во вражде с галатами. По этой причине они, презирая отрока, вредили его царству. |
Царь Понта, кажется, одно время состоял в союзе с галатами, чтобы справиться с египетским флотом на Черном море. По мнению Сапрыкина, Митридат проявлял агрессивность в отношении греческих городов южного побережья Черного моря с целью расширения своей власти на побережье. Он был призван Антиохом I, который рассматривал приглашение как хороший способ ослабить Северную Лигу. Похоже, он мог полагаться на помощь галатского племени, без сомнения, трокмов. По мнению Рейнаха, Ариобарзан, сын Митридата I, ставший царем Понта в 266 году, также поддерживал хорошие отношения с Филетером Пергамским и царем Селевкидов. Враждебность понтийской власти по отношению к членам Северной Лиги не ограничивалась одними городами, поскольку, по словам Аполлония Афродисийского (FGrH 740 F 14), Митридат и его сын Ариобарзан проводили операции против Птолемея II, и именно в этом случае галаты упоминаются со своей стороны. По сообщениям, совместные силы понтийцев и галатов отбросили лагидский флот в водах Понта.
Смерть Митридата зафиксирована в 266 году, что предполагает, что борьба между Селевкидами и Птолемеем II и альянс между Лагидом и Лигой Севера предшествовали экспедиции Антиоха II во Фракию около 255 г. Сравните F 13 и 15 о помощи Филадельфа Византию в 279 г. (?), когда город подвергался галатским вторжениям. Что касается эпизода, упомянутого Аполлонием Афродисийским, Мак–Гинг предлагает поставить его примерно в середине 270‑х годов, то есть во время первой Сирийской войны.
Однако, как представляется, союз между галатами и понтийской царской властью истек после смерти преемника Митридата, Ариобарзана. Когда последний умер, его младший сын Митридат II (в 250 г.?) сталкивается с вторжением галатов, которые воспользовались временным ослаблением понтийского царства в результате смены престола.
| Καὶ ἀπορίας αὐτοὺς καταλαβούσης, ἀνελάμβανον οἱ ἀπὸ τῆς Ἡρακλείας, σῖτον εἰς Ἄμισον πέμποντες, ἐξ ἧς ῥᾷον ἦν τοὺς τοῦ Μιθριδάτου σιτηγεῖν ἑαυτοῖς καὶ ἐξακεῖσθαι τὴν ἔνδειαν. Διὰ ταῦτα πάλιν οἱ Γαλάται εἰς τὴν Ἡρακλεῶτιν ἔπεμψαν στράτευμα, καὶ ταύτην κατέτρεχον, μέχρις ἂν οἱ Ἡρακλεῶται διεπρεσβεύσαντο πρὸς αὐτούς. | Когда жители его оказывались в нужде, они получали помощь от жителей Гераклеи, посылавших хлеб в Амис, благодаря чему людям Митридата легко было прокормиться и преодолеть нужду. Поэтому галаты снова послали войско на Гераклеотиду и совершали набеги на нее до тех пор, пока гераклеоты не отправили к ним послов. |
Гераклея объединилась в 281 году с царем Понта Митридатом I против селевкидской угрозы, но, похоже, согласие не продлилось в связи с конфликтом между гераклеотами и царем Понта в отношении Амастриды. Если царь был членом Северной лиги в 281 году, то тот факт, что он не упоминается в договоре между Никомедом и галатами, предполагает, что он больше не был членом Северной лиги в 279/278 году. Поэтому, как отметила Биттнер, помощь Амису не вписывается в рамки симмахии, тем более, что Мемнон упоминает не о военной помощи, а просто об отправке зерна Гераклеей в Амис.
Обоснование помощи, оказанной городу, который был частью понтийского царства, у Мемнона игнорируется. Существование альянса между двумя городами не подтверждается. Возможно, здесь налицо помощь одного понтийского города другому, а не поддержка Гераклеи понтийскому правителю, если только гераклеоты надеялись, что их благосклонность к Амису будет вознаграждена царем Понта, в частности, позволением выкупить Амастриду, чего, впрочем, не произошло.
| Νύμφις δὲ ἦν ὁ ἱστορικὸς ὁ κορυφαῖος τῶν πρέσβεων, ὃς τὸν μὲν στρατὸν ἐν τῷ κοινῷ χρυσοῖς πεντακισχιλίοις, τοὺς δὲ ἡγεμόνας ἰδίᾳ διακοσίοις ὑποθεραπεύσας τῆς χώρας ἀπαναστῆναι παρεσκεύασε. | Главой посольства был историк Нимфид, который, удовлетворив войско варваров в целом суммой в пять тысяч золотых и вождей отдельно двумястами каждого, добился того, что они ушли из страны. |
Дважды гераклеоты навлекали на себя злобу галатов, спасая своих вифинских и понтийских соседей, против которых варвары проводили военные операции. Если рейд, упомянутый в F 14.3, был инициирован Зиелом, то тот, который был проведен на территории гераклеотов около 250 г., соответствует обычной стратегии галатов. Действительно, город должен был заплатить захватчикам, чтобы они согласились эвакуировать его территорию, как это было в Византии в 278 г. (?) (F 11.1). На этот раз галаты не просто грабили земли, но требовали выплаты компенсации. Мемнон не уточняет, получала ли Гераклея от своих союзников помощь для финансирования выкупа. Нимфид был назначен для общения с галатами, и город дал 4000 золотых монет захватчикам, что на тысячу монет меньше, чем он дал Византии в 278 году и «еще двести каждому вождю». Удивительно, что в тексте не указано число галатских вождей. Это следует рассматривать как молчание Мемнона или Фотия, поскольку Нимфид, возможно, более подробно рассказал о переговорах, в которых он сам участвовал.
| Πτολεμαῖος δὲ ὁ τῆς Αἰγύπτου βασιλεὺς εἰς ἄκρον εὐδαιμονίας ἀναβάς, λαμπροτάταις μὲν δωρεαῖς εὐεργετεῖν τὰς πόλεις προήγετο, ἔπεμψε δὲ καὶ τοῖς Ἡρακλεώταις ἀρτάβας πυροῦ πεντακοσίας, καὶ νεὼν αὐτοῖς Προκοννησίας πέτρας ἐν τῇ ἀκροπόλει Ἡρακλέος ἀνεδείματο. | Птолемей, царь Египта, достигнув вершины благополучия, склонял блистательнейшими дарами города на свою сторону. И гераклеотам он послал пятьсот артаб пшеницы и построил у них на акрополе храм Геракла из проконнесского камня. |
Πτολεμαῖος δὲ ὁ τῆς Αἰγύπτου βασιλεὺς εἰς ἄκρον εὐδαιμονίας ἀναβάς:
Царь Египта, упомянутый здесь Мемноном, является Птолемеем II Филадельфом, хотя иногда он отождествлялся с Птолемеем III. Якоби предполагает, что это Птолемей III Евергет, который, объявив о предстоящем конфликте с Сирией, пытался заручиться поддержкой понтийских городов. Хотя логическая связь между ранее рассказанными событиями и этим фрагментом утрачена, царь Египта был ранее назван в F 14.1, в котором Мемнон сообщает, что он был назначен среди опекунов маленьких детей Никомеда вместе с другими членами Северной Лиги (F 14.1). Кроме того, в F 13 и 15 я говорила об участии Лагида в Черном море в 250‑х годах и, в частности, о помощи, которую он оказал Византию, осажденному тогда Антиохом II. Параллель со свидетельством Дионисия Византийского, упоминающего о пожертвованиях, сделанных Лагидом византийцам, только укрепляет теорию о том, что щедрость, о которой идет речь в этом фрагменте, принадлежит Филадельфу. Вместе с тем следует попытаться определить, когда именно Гераклее были предоставлены льготы царя Лагидов, и причины этой щедрости.
λαμπροτάταις μὲν δωρεαῖς εὐεργετεῖν τὰς πόλεις προήγετο, ἔπεμψε δὲ καὶ τοῖς Ἡρακλεώταις ἀρτάβας πυροῦ πεντακοσίας:
По словам Мемнона, великодушие Филадельфа коснулось не только Гераклеи, но и других городов. Сообщил ли гераклейский историк о других бенефициарах или только о родном городе? Если бы он упомянул Византий, то почти наверняка Фотий не пропустил бы эту информацию. Во всяком случае, вполне вероятно, что можно найти среди этих полисов и Византий, который в числе других получил зерно от правителя Египта (Anaplous Bospori 41= GGM II, 34). По–видимому, щедрость Филадельфа не ограничивалась городами Северной Лиги, но, безусловно, касалась еще городов Причерноморья. Действительно, еще об одном даре в виде пшеницы, на этот раз Синопе, сообщает Клемент Александрийский (Protrept. IV, 42).
Пожертвование Гераклее Хабихт датировал 280/279 годом, то есть в то же время, когда, по его мнению, Византий получил хору в Азии, зерно, оружие и деньги (Anaplous Bospori 41= GGM II 34). Однако А. Аврам считает, что пассаж Дионисия о помощи, которую царь Египта оказал Византию, относится примерно к 279 году, тогда как его дар городу, когда он был осажден Антиохом II, был сделан около 254 года. Так что вполне вероятно, что Гераклея получила пшеницу от царя тоже в 250‑е годы. По мнению А. Аврама, маловероятно, что Мемнон сообщил о событиях 279 года в F 17, а о событиях, которые произошли в 250‑х годах, упомянул в FF 13-16. С другой стороны, еще один аргумент, выдвинутый А. Аврамом, является гораздо более убедительным. Действительно, по словам этого исследователя, помощь, оказанная Гераклее в 279 году, кажется непонятной, поскольку город тогда был в состоянии предоставить Византию 4000 статеров. Напротив, пожертвование, вероятно, было более ценным после 254 г., когда территория Гераклеи была опустошена галатами (F 14.3). Следует также рассмотреть вопрос о том, что этот дар был получен по завершении рейда на гераклейские территории после того, как город отправил пшеницу в Амис, но, опять же, город, похоже, не нуждался в помощи, поскольку он смог заплатить галатам значительную сумму, чтобы согнать их со своих земель. Поэтому дата 254 г. кажется наиболее вероятной.
Остается пожертвование Синопе: Сапрыкин сравнивает его с даром Гераклее и считает, что эти два события могли произойти одновременно, в связи с общей политикой пожертвований Птолемея II. По словам этого ученого, подобные жесты в отношении свободных городов были направлены на то, чтобы относиться к ним как к союзникам против Антиоха и Гоната. Он помещает эти дары до конца Хремонидовой войны (262-261 гг.), основываясь на свидетельстве Феокрита (Idylle, XVII, 86-93). Однако стихотворение Феокрита появилось до 270 г. и, по словам А. Аврама, дар из статуи Сараписа, сделанный Синопой Филадельфу, чтобы поблагодарить его за зерно, которое он послал городу во время голода, датируется не позднее 278 г. Однако не исключено, что Мемнон, как и Дионисий Византийский, заявил о благожелательности правителя лагидов, не указав конкретного времени, и ничто не запрещает думать, что Нимфид, источник Мемнона, упомянул о дарах в другом месте повествования.
Наоборот, описание Филадельфа, вероятно, относится к тому времени, когда Гераклея получила это зерно и статую Геракла. Еще предстоит выяснить, что понимать под «вершиной счастья». Датирование лагидовых пожертвований Гераклее, предложенное Сапрыкином, основано на мысли о том, что в то время Филадельф доминировал на эгейских островах и на ионийском побережье Малой Азии. С другой стороны, он считает, что подобная щедрость была бы затруднительна после 260 г., поскольку, основываясь на выводах Бевана, военная власть Египта была серьезно ослаблена после Хремонидовой войны.
Относится ли тогда мемноново описание Филадельфа к 270‑м годам? Действительно, к этому периоду принадлежит, по мнению Уилла,«большое триумфальное шествие Птолемея», (Афиней, V, 196a-203b), который имел возможность отпраздновать победы Филадельфа над Антиохом во время Первой Сирийской войны (274-271?). Величие царя Лагидов, кстати, отмечается в похвале, которую ему посвящает Феокрит (Idylle, V.97 sqq). Мне кажется, что выражение «вершина счастья», которое на первый взгляд, представляет собой элемент датировки, не столь сильно связано с политическим положением Филадельфа в 270‑х годах, но больше зависит от того, как понтийские города и, в частности, Гераклея воспринимали присутствие лагида в Черном море. Деятельность египетского флота в этом районе в 254 году, несомненно, способствовала образу царя Египта, составленному Мемноном, и, безусловно, в этот период он проявил себя наиболее щедрым с греческими городами. Тем не менее 253 год, в котором был ратифицирован мир между Антиохом II и Птолемеем II, не является самым славным для Лагида, который теряет свои позиции в Эгейском и анатолийском побережьях, что, по моему мнению, свидетельствует о том, что «вершина счастья» у Нимфида/Мемнона указывает не на общее положение лагидской власти, но больше на то, насколько Гераклея почувствовал его доброту.
καὶ νεὼν αὐτοῖς Προκοννησίας πέτρας ἐν τῇ ἀκροπόλει Ἡρακλέος ἀνεδείματο:
Не в этом ли храме находилась статуя Геракла, которую Котта похитил во время третьей Митридатовой войны после осады города? В F 35. 8, Мемнон сообщает, что статуя, установленная на пирамиде, была расположена на агоре, в то время как храм, построенный Птолемеем, размещался на акрополе. Является ли разница в местоположении результатом ошибки Фотия или просто обнаруживает существование двух отдельных памятников?
По сравнению с 500 артабами пшеницы, которые представляют лишь минимальное количество зерна, строительство храма — щедрый дар от Филадельфа. Цель состояла не только в том, чтобы помочь городу в период голода, однако, по какой причине Филадельф предложил городу столь приметный памятник? Способ ли здесь поблагодарить и поощрить город за поддержку власти Птолемеев? По словам Сапрыкина, тесные отношения Птолемея с Северной Лигой и, в частности, с Гераклеей поддерживались теми благами, которые царь Египта предоставил городу для противодействия селевкидскому влиянию на Понте, а также по экономическим причинам, т. е. для обеспечения экспорта египетской продукции. Возможно, надо видеть в щедрости Птолемея связь с его женой и сестрой, Арсиноей II. Бывшая жена Лисимаха получила от своего старого мужа право контролировать город, а Гераклид из Кимы был назначен править городом от ее имени (F 5.4-5). Однако, предполагая, что Арсиноя была инициатором строительства храма, ее смерть, датированная 270 годом, представляет собой terminus ante quem, который приглашает предложить еще одну датировку лагидовых благ в отношении Гераклеи. Поэтому следует предположить, что гераклеоты дважды пользовались щедростью Птолемея. Датирование храма 270‑ми годами по–видимому, более совместимо с возможностями лагидовых финансов, чем в 253 году.
Прежде чем приступить к второй части текста Мемнона, я проведу обзор различных предположений, представленных в FF 13-17 относительно хронологии, которая может быть выведена из очередности этих различных фрагментов, которые, как и группа FF 9.1-10.2, остаются неясными. Мне кажется, что две эти группы больше освещают метод Мемнона, как я напомнила в F 10.2. Не всегда следует видеть в последовательности различных отрывков признак абсолютной хронологии, тем более, если мы признаем, следуя А. Авраму, что Мемнон изменил порядок повествования Нимфида, и реорганизовал его по регионам. Мне кажется, что цель гераклейского историка в представлении событий в FF 13-17, соответствует той же цели, что и в FF 9-10, а именно, борьбе с Селевкидом, с тем чтобы связать эти события с ролью, которую играет прямо или косвенно Гераклея.
В контексте борьбы с селевкидской властью, осуществляемой теперь Антиохом II, Мемнон интересовался различными действующими лицами, участвующими в этой конфронтации, рассказывая о произошедших событиях не в абсолютном порядке, в котором они происходили, а по большей степени в зависимости от региона, в котором начался конфликт. Борьба с Антиохом II увенчалась уходом одного из основных игроков в лице Никомеда, смерть которого привела к кризису наследования. Чтобы еще больше осветить ситуацию в Вифинии, Мемнон ввел ее в экскурс, в котором он упоминает чередующихся правителей и о том, как они пытались сохранить свою автономию, сражаясь с различными царями от Александра до Антиоха I. FF 13-17 выставляют нового союзника в борьбе против Селевкида, Птолемея II. Если допустить, что Нимфид изначально сообщил о вифинском династическом кризисе (F 14.1-14.3) после экскурса о Вифинии (F 12.2 - 12.6) и до войны за эмпорий Том (F 13), то следует, вероятно, представить, что там были показаны новые затруднения, возникшие в результате смерти Никомеда I, и роль Лагида. Следует отметить, что текст Мемнона, весьма сжатый Фотием, не объясняет, при каких обстоятельствах Птолемей II появляется вместе с членами Северной Лиги, и не вводит Антиоха II, который сменил своего отца, прежнего противника лиги с 281 г. (F 9.1).
Я также должна попытаться понять место F 16.1-16.3 в этой цепочке событий, поскольку галатские рейды, терзавшие царство Понта, похоже, не вписываются в контекст борьбы с Селевкидом. F 16.1, введенный словами «вскоре после», отображает вторжение галатов после борьбы с Антиохом. Мемнон интересуется также царем Понта и особенно Амисом. Единственная причина, по которой упоминается этот эпизод — это тот факт, что в нем участвует Гераклея. Верно, что царь Понта Митридат I был одно время союзником Северной Лиги. Но главный интерес в этом отрывке заключается в том, чтобы пролить свет на катастрофические последствия для города, который, вновь придя на помощь одному из своих соседей, оказывается под угрозой со стороны галатов. Как представляется, главная цель заключается в том, чтобы подчеркнуть роль города в регионе как в военной области, так и в качестве посредника, несмотря на связанные с этим риски. Является ли это способом для Мемнона подчеркнуть мужество своей родины, которая не колеблясь спасает своих соседей и которая иногда должна платить высокую цену? Возможно, Мемнон может показать, в каких условиях гераклеоты оказались в конфликте с галатами, чтобы определить происхождение конфронтации, о которой он сообщает в F 20. Я признаю, что это единственное объяснение, которое кажется мне удовлетворительным.
Под конец я хотела бы сделать последнее замечание по F 17. Как я уже отмечала в комментарии, мне кажется, что выводы А. Аврама оправдывают размещение этого отрывка в контексте присутствия Птолемея II во Фракии около 254 года. Однако, несмотря на то, что ранее проведенный анализ предложил датировать дар зерна в этом году, мне кажется, что не следует исключать более раннюю дату финансирования царем Египта храма, построенного в честь Геракла, то есть 270‑е годы. Если место этого фрагмента кажется странным на первый взгляд, так как событие происходит после упоминания рейда галатов на Понт и Гераклею, его можно сделать более понятным, признав, что этот пассаж является исключением. Разве не возможно, что Мемнон разместил этот эпизод на этом этапе своего рассказа, чтобы подчеркнуть помощь, полученную от столь заметного правителя, как Птолемей II? Так, историк подчеркнул бы привилегированные связи, поддерживаемые Гераклеей с великой державой своего времени. Напоминание о доброжелательности царя Египта к гераклеотам происходит после того, как Мемнон сообщил о различных случаях, когда Гераклея сама оказывала помощь своим терпящим бедствие соседям и союзникам.
F 18 инициирует новый метод, так как место Гераклеи в повествовании этой второй части, как мы увидим в комментарии, не так заметно, как в FF 1-17. Это новое представление событий, безусловно, повлияло на Мемнона, поскольку F 17 знаменует собой конец его зависимости от Нимфида и открывает, согласно предположениям Якоби, использование нового источника для его повествования FF 18 - 40 в лице Домиция Каллистрата. Смена источника, кстати, указывает на лакуну между 250 и 202 годами, из которого периода Мемнон не сообщает о каких–либо событиях.
Римляне и их вмешательство в греческие дела
Гераклея остается ядром истории Мемнона, но в повествовании о событиях она больше не занимает главного места. В отличие от части I, о ней очень мало данных. Зато большое место в повествовании занимают римляне. Возможно, сперва Мемнон собирался написать историю Гераклеи, но затем, по мере того, как город терял свою силу, он счел неуместным продолжать писать историю, сосредоточенную главным образом на Гераклее. Это изменение наблюдается и в «Элленике» Ксенофонта, поскольку по мере того, как Лакедемон становится менее важным в политическом плане, ему отводится меньше места в его рассказе. Однако, в отличие от Ксенофонта Мемнон не пишет о событиях, происходящих на его глазах. Основное различие между двумя частями текста Мемнона заключается в том, что Гераклея скорее только присутствует при событиях, нежели принимает в них участие.
Начиная с F 18, повествование меняет источник и вводит нового протагониста в лице Рима, хотя Гераклея остается центром работы Мемнона. Текст имеет пробел, так как Мемнон не сообщает о событиях, произошедших между второй половиной III века и началом II века.
| Μέχρι τούτου φθάσας ὁ συγγραφεὺς εἰς τὴν τῶν Ῥωμαίων ἐπικράτειαν τὴν ἐκβολὴν ποιεῖται, ὅθεν τε γένους ἔφυσαν, καὶ τίνα τρόπον τῆς Ἰταλίας ἐνταῦθα κατῴκησαν, ὅσα τε εἰς τὴν τῆς Ῥώμης κτίσιν προὔλαβέ τε καὶ ἐπράχθη, καὶ τῶν ἐπαρξάντων αὐτῶν ἐπιτρέχων, καὶ πρὸς οὓς πολέμοις διηγωνίσαντο, καὶ τήν τε τῶν βασιλέων κατάστασιν καὶ τὴν εἰς ὑπάτους τῆς μοναρχίας μεταβολήν· ὅπως τε ὑπὸ Γαλατῶν Ῥωμαῖοι ἡττήθησαν, καὶ ἥλω ἂν ἡ πόλις, εἰ μὴ Κάμιλλος ἐπιβοηθήσας τὴν πόλιν ἐρρύσατο. | Дойдя до этого, писатель делает экскурс относительно державы римлян: откуда они пошли родом, каким образом заселили здешние места Италии, а также все, что произошло и было совершено до основания Рима, упоминая и правивших ими, и с кем они боролись в войнах, и установление царской власти, и переход от монархии к консулам, и как римляне были побеждены галатами и город едва не был взят, если бы Камилл, придя на помощь, не спас город; |
Μέχρι τούτου φθάσας ὁ συγγραφεὺς εἰς τὴν τῶν Ῥωμαίων ἐπικράτειαν τὴν ἐκβολὴν ποιεῖται:
В этом отрывке Фотий суммирует в общих чертах отступление, которое Мемнон посвятил истокам Рима и формированию их власти. Возможно, первоначальное повествование было слишком длинным, так что Фотий посчитал целесообразным представить менее сокращенную версию, хотя его интерес к работе гераклейского историка основывался главным образом на истории событий, которые произошли в Азии. Я предлагаю употреблять фразу «господство римлян» вместо «империя римлян», как предлагает Анри, поскольку экскурс предлагает рассказать историю Рима от его происхождения до первых контактов между Римом и Гераклеей (ср. 19.6:). Однако на тот момент Рим не был империей, и мне кажется, что слово «господство» в этом случае более адекватно.
ὅσα τε εἰς τὴν τῆς῾Ρώμης κτίσιν προὔλαβέ τε καὶ ἐπράχθη, καὶ τῶν ἐπαρξάντων αὐτῶν ἐπιτρέχων, καὶ πρὸς οὓς πολέμοις διηγωνίσαντο, καὶ τήν τε τῶν βασιλέων κατάστασιν καὶ τὴν εἰς ὑπάτους τῆς μοναρχίας μεταβολήν:
Обобщение патриарха не позволяет определить, какой конкретно миф об основании сообщает Мемнон. Вероятно, гераклейский историк рассказал миф об Энее и Трое. Рождение Рима упоминается в легендарных рассказах, приведенных, среди прочих, Вергилием (Энеида, II-VII), Титом Ливием (I, 1-2) и Дионисием Галикарнасским (I, 45-59). В Энеиде Вергилий рассказывает о приключениях троянца Энея, сына Венеры. Он бежал из Трои, когда ее разграбили ахейцы, со своим сыном Асканием (или Юлом) и группой троянцев. После многих приключений он прибывает в Лаций, где основывает город Лавиний.
Затем, по словам Фотия, Мемнон упоминал различных вождей римлян до основания Рима, то есть вождей из рода Энея и его сына Аскания, альбанских царей (Tite–Live, I, 3), и миф о Ромуле и Реме (Tite–Live, I, 4 - 6, 2). Вполне вероятно, что фраза «рассматривает вождей, которых они имели, врагов, против которых они боролись, водворение царей, переход царской власти в консульство относится к основанию Рима в 753 г. до н. э. (Tite–Live, I, 6, 3-7), к различным войнам, которые вел Римом во время правления Ромула (Tite–Live, i, 10-15) и к череде различных царей до Тарквиния Гордого (I, 18-58). Наконец, он упомянул о переходе царской власти к республике в 509 г. до н. э., и определенно обозначает двух первых консулов, Луция Юния Брута и Луция Тарквиния Коллатина (Tite–Live, i, 59-60).
ὅπως τε ὑπὸ Γαλατῶν Ῥωμαῖοι ἡττήθησαν, καὶ ἥλω ἂν ἡ πόλις, εἰ μὴ Κάμιλλος ἐπιβοηθήσας τὴν πόλιν ἐρρύσατο;
Фотий суммирует рассказ Мемнона о разграблении Рима галлами в 390 году. Они одержали победу в битве при Аллии, и Рим был разорен. Марк Фурий Камилл прибыл в тот момент, когда римляне собирались выплатить огромное количество золота, требуемого галлами. Камилл, который был назначен диктатором, отказался от того, чтобы Рим был выкуплен и призвал римлян; ему удалось победить захватчиков, в 387 году по словам Анри (Tite–Live, V, 37-55; Plutarque, Camille, 37).
| Ὅπως τε ἐπὶ τὴν Ἀσίαν Ἀλεξάνδρῳ διαβαίνοντι, καὶ γράψαντι ἢ κρατεῖν, ἐὰν ἄρχειν δύνωνται, ἢ τοῖς κρείττοσιν ὑπείκειν, στέφανον χρυσοῦν ἀπὸ ἱκανῶν ταλάντων Ῥωμαῖοι ἐξέπεμψαν· καὶ ὡς πρὸς Ταραντίνους καὶ Πύρρον τὸν Ἠπειρώτην συμμαχοῦντα τούτοις ἐπολέμησαν, καὶ τὰ μὲν παθόντες τὰ δὲ κακῶς τοὺς πολεμίους διαθέμενοι Ταραντίνους μὲν ὑπηγάγοντο, Πύρρον δὲ τῶν τῆς Ἰταλίας ἀπήλασαν. | И как Александру, перешедшему в Азию и написавшему им письмо, в котором он предлагал им или победить, если они могут властвовать, или подчиняться более могущественным, римляне послали золотой венок, весивший много талантов; и как они воевали против тарентийцев и Пирра, бывшего их союзником, и, кое–что претерпев, а кое в чем повредив врагам, тарентийцев покорили, а Пирра изгнали из пределов Италии. |
ὅπως τε ἑπὶ τὴν Ἀσίαν Ἀλεξάνδρῳ διαβαίνοντι, καὶ γράψαντι ἢ κρατεῖν, ἐὰν ἄρχειν δύνωνται, ἢ τοῖς κρείττοσιν ὑπείκειν:
Арриан (Anabase, VII, 15, 4-6) также сообщает о контакте между Александром и римлянами. Однако его рассказ, вероятно, указывает на другую традицию, поскольку, по его мнению, именно римляне вступили в контакт с завоевателем, отправив посольство македонскому царю, когда он вернулся в Вавилон в 323 году после смерти Гефестиона. Арриан сообщает об этом посольстве в контексте делегаций, возглавляемых негреческими народами и прибывших с Запада, чтобы воздать должное новому владыке мира. В отличие от Мемнона, он не сообщает о воинственных высказываниях Александра в адрес римлян, а пишет, наоборот, что последний «предвещал их будущее величие». Арриан упомянул показания, которые он взял у Ариста из Саламина и Асклепиада. Тем не менее Арриан уточняет, что он считает этот анекдот маловероятным, так как–де у Рима нет оснований заискивать перед царем, которого он ни в коем случае не боялся. По его словам, ни один историк не упоминает об этом посольстве. Плиний же доводит до нашего сведения существование этой традиции у Клитарха. Последний упоминает только отправку посольства к Александру (Clitarque, FGrH 137 F 31 apud Pliny, NH. 3, 57). Тит Ливий сообщает о традиции, согласно которой римляне признали величие Александра, но он считает ее не заслуживающей доверия и явно антиримской (IX, 18, 6). Хумм отметил, что Ливий противоречит себе, когда утверждает, что римляне IV века не слышали об Александре, так как он упоминает некоего Л. Папирия Курсора, которого его современники назначили, чтобы противостоять Александру, если тот решит заняться Италией после подчинения Азии (Tite–Live, IX, 16, 19).
Пассаж Мемнона вторит Страбону, который упоминает о посольстве, отправленном Александром в Рим с жалобой на «жителей Антия, которые владели кораблями и занимались пиратством вместе с тирренами», в результате чего «римляне прекратили эту деятельность» (Strabon, V, 3, 5).
Янке считает, что слова Александра в версии Мемнона странно напоминают слова, которые приписываются ему псевдо-Каллисфеном в другом месте: «или будьте лучшими, или платите дань лучшим». Александр, прибывший в Африку, сказал так жителям, просившим его свергнуть римлян.
По мнению Янке, пассаж Мемнона является результатом путаницы между двумя событиями. Первое — это римское посольство, которое якобы было отправлено к Александру в 324-3 году. Версия гераклейского историка помещает это посольство в 334 году, то есть после перехода Александра в Азию, что Янке считает невозможным. Так что Мемнон перепутал контакты, установленные в 335-334 году с римлянами с целью остановить пиратство, с римским посольством, отправленным в Вавилон в 323 году.
στέφανον χρυσοῦν ἀπὸ ἱκανῶν ταλάντων Ῥωμαῖοι ἐξέπεμψαν:
В армянском варианте «Романа об Александре» упоминается дар золотого венка от римлян: «римские стратеги отправили своего представителя Марка Эммелия с венком Арамазда (Зевса) Капитолийского, сделанного из золота и жемчуга, чтобы сказать ему: «мы тоже, следуя обычаям Александра, венчаем тебя золотым венком стоимостью в 100 литр». Повествование Мемнона об этом контакте между Александром и римлянами не льстит последним. Действительно, по словам гераклейского историка, Александр предоставил им на выбор или победить его, если они считают, что они способны победить, или подчиниться более сильному, чем они. Поэтому тот факт, что римляне отправили македонскому царю золотой венок, представляется как акт подчинения, которым они признавали величие правителя. Так и в республиканские времена, как отмечает Ярроу, народы признавали силу Рима и посылали ему золотые дары, чтобы признать римское величие и сохранить свою автономию. Подробности, с которыми сообщается этот эпизод, свидетельствуют о том, что Фотий счел нужным не сокращать его, в отличие от других событий, упомянутых в этом отступлении о Риме.
По мнению Хумма, источники выделяют в римско–македонских отношениях две фазы. Первый контакт был инициирован Александром, который, когда он собирался вторгнуться в Азию, хотел успокоить Европу. Так, он просил римлян взять на себя ответственность за пиратство. Хумм считает, что первое римское посольство было отправлено в 334 году с поручением доставить Александру золотой венок, чтобы обозначить доброжелательность к нему и факт уничтожения антиатского флота. Другой контакт касается отправки римской делегации в то время, когда царь принимал западные посольства, вероятно, в 324 и 323 гг. Римляне должны были получить благосклонность нового азиатского владыки, который по слухам собирался вторгнуться в Европу. Со своей стороны, я считаю более вероятным разместить пожертвование венка во второе посольство.
Мемнон имеет много общего с различными версиями, представленными выше. Основываясь на сходстве между псевдо-Каллисфеном и Мемноном, А. Аусфельд предполагает, что оба автора, вероятно, черпали из одного источника, в то время как Р. Меркельбах считает, что Мемнон использовал «Роман об Александре». Это последнее предположение отвергается Кроллем и Янке. По мнению Мемнона, он вряд ли консультировался с другим источником помимо того, который он использует для своего отступления о Риме. Со своей стороны, мы не должны исключать возможности того, что для этой части истории Гераклеи Мемнон консультировался с вторичными источниками. Янке предполагает, что Мемнон был знаком с римской историей, написанной на греческом языке, и упоминает автора II века до н. э. Ацилия, который, как утверждается, способствовал построению римской историографии. Этот Г. Ацилий был затем переведен на латинский язык неким Клавдием Квадригарием и затем использована Титом Ливием (XXV, 39, 11; XXXV, 14, 1).
Янке не отвергает гипотезу, что Мемнон использовал враждебный Риму источник. Кстати, ее предпочитает Дьюк, который, учитывая нюансы между Аррианом и Мемноном и враждебные высказывания Тита Ливия, считает, что гераклейский историк должен был использовать для своего рассказа о римских делах греческий источник, но последний, по всей вероятности, зависел от предания, отличающегося от традиции, что именно Рим вступил в контакт с Александром.
Как справедливо отметил Фейлаттр, Мемнон, возможно, сообщает о традиции, на которую ссылались «греки», о которых, по его мнению, жестко судил Ливий. Здесь выдвигаются имена Тимагена Александрийского (FGrH 88 T 8 и 9) и Метродора Скепсийского. С другой стороны, предположение Хумма о том, что среди этих греков был Мемнон, не убеждает меня, поскольку мне кажется, что историк жил во II веке нашей эры.
Этот отрывок вызывает множество вопросов. Со своей стороны, на основе имеющихся в нашем распоряжении элементов трудно утверждать, что Мемнон использовал один из вышеупомянутых источников. На самом деле, его версия имеет сходство с различными параллельными источниками, но одной точки сравнения недостаточно, по моему мнению, для того, чтобы принять решение.
По мнению Янке, эти несогласующиеся источники только ослабляют ценность данных Мемнона в этом пассаже. Вполне вероятно, что часть его рассказа имеет доказанные элементы, но он также, по–видимому, в значительной степени зависит от антиримской пропаганды. Хумм прекрасно резюмирует молчание римских источников о существовании дипломатических контактов: «за молчанием или полусловами Тита Ливия и с ним всей римской анналистической традиции разве не стоит политическая и дипломатическая реальность, которую римская историография более или менее сознательно стремилась скрыть, чтобы сохранить национальную гордость Рима?» Иными словами, не оказались ли современные Александру римляне в политической или дипломатической ситуации неполноценности, подчиненности или страха перед македонской монархией, несовместимыми с величием римского народа с тех пор, как он стал владеть миром?
И наоборот, для историка вроде Мемнона, который, по моему мнению, стремится напомнить римлянам, что доминирующие державы не вечны, этот эпизод был возможностью напомнить им о прошлом могуществе греков. Правда, версия Мемнона в этом эпизоде объединяет все враждебные Риму элементы: агрессивное письмо Александра и подчинение римлян, которые, отправив венок, признавали его величие, но выражали страх перед этим завоевателем. Он подчеркивает подчинение римлян, поставив этот первый контакт в 334 году, то есть в то время, когда Александр еще не победил персов.
καὶ ὡς πρὸς Ταραντίνους καὶ Πύρρον τὸν Ἠπειρώτην συμμαχοῦντα τούτοις ἐπολέμησαν, καὶ τὰ μὲν παθόντες, τὰ δὲ κακῶς τοὺς πολεμίους διαθέμενοι Ταραντίνους μὲν ὑπηγάγοντο, Πύρρον δὲ τῶν τῆς Ἰταλίας ἀπήλασαν:
По мнению Ярроу, целью Мемнона не является восхваление власти Рима, поскольку он подчеркивает неудачи римлян во время войны с тарентинцами и Пирром. Однако очевидно, что эта местная история направлена больше на то, чтобы выпячивать Гераклею, а не Рим. Мемнон, который никогда не упускает возможности подчеркнуть храбрость гераклеотов, неоднократно упоминал о трудностях, с которыми сталкивались его соотечественники во время конфронтаций (см. 9.5; 32.2). В 281 году Рим угрожал тарентинцам, как и луканам и самнитам, и те попросили помощи у Пирра, царя Эпира. Последний перешел в Италию и дважды победил римлян: при Гераклее на Сирисе в мае 280 и при Аускуле в Апулии в 279 году (Плутарх, Пирр, 21). Между 278 и 276 гг. он завоевал часть Сицилии и вернулся в Италию осенью 276 г. Он был побежден при Беневенте консулом Манием Курием Дентатом (Плутарх, Пирр, 22-25) в 275 году. Как указывает Анри, у Мемнона сперва был подчинен Тарент, а затем Пирр изгнан из Италии. Однако, в действительности тарентинцы были подчинены после ухода Пирра в 272 году.
| Ὅσα τε πρὸς Καρχηδονίους καὶ Ἀννίβαν Ῥωμαίοις ἐπράχθη, καὶ ὅσα πρὸς Ἴβηρας ἄλλοις τε καὶ Σκιπίωνι κατωρθώθη, καὶ ὡς παρὰ τῶν Ἰβήρων βασιλεὺς ψηφισθεὶς οὐκ ἐδέξατο, ὅπως τε καταπολεμηθεὶς ἔφυγεν Ἀννίβας. | И все, что было совершено римлянами против карфагенян и Ганнибала, и все успехи в войнах против иберов и других полководцев и Сципиона, и как последний, избранный иберами царем, не принял царской власти; и как, встретив сильное сопротивление, Ганнибал вынужден был бежать. |
ὅσα τε πρὸς Καρχηδονίους καὶ Ἀννίβαν Ῥωμαίοις ἐπράχθη:
Фотий кратко резюмирует рассказ Мемнона о второй пунической войне (218-202 гг.), начатой по инициативе карфагенян, которые хотели взять реванш.
καὶ ὅσα πρὸς Ἴβηρας ἄλλοις τε καὶ Σκιπίωνι κατωρθώθη:
Сципион находился в Испании между 218 и 206 гг., когда он воевал с карфагенянами, возглавляемыми Гасдрубалом и Магоном, братьями Ганнибала. Как отмечает Янке, краткое повествование Мемнона о второй пунической войне сосредоточено на операциях в Испании, в то время как самая важная битва произошла в Африке. Янке считает, что эта часть вводила Сципиона, и вполне вероятно, что Фотий удалил события при Заме, сохранив только бегство Ганнибала. По мнению Янке, под римскими вождями Мемнон подразумевает отца Африкана, П. Корнелия Сципиона, с его старшим братом Сп. Корнелием Сципионом, которые нашли смерть в Испании в 211 году.
καὶ ὡς παρὰ τῶν Ἰβήρων βασιλεὺς ψηφισθεὶς οὐκ ἐδέξατο:
После смерти отца и дяди молодой Сципион прибыл в Испанию в 210 г. и два года спустя победил Гасдрубала в битве при Бекуле. По словам Тита Ливия (XXVII, 19, 3-5), Сципион освободил иберийцев и отправил их домой, за что они дали ему титул царя, но тот отказался, считая, что единственным титулом, действительным для римлян, был титул императора, получаемый в награду от солдат (см. Polybe, X, 40, 1-6; Dion Cassius, XVI, FR.57; Silius Italicus, XVI, 279-280). Янке считает, что для патриарха этот эпизод был интереснее битвы при Заме.
ὅπως τε καταπολεμηθεὶς ἔφυγεν Ἀννίβας:
Из текста можно понять, что Ганнибал бежал из Испании, хотя отрывок, безусловно, относится к поражению Ганнибала в битве при Заме в 202 году, в результате которого Ганнибал в конце концов бежал в Азию.
| Καὶ ὡς πέραν τοῦ Ἰονίου Ῥωμαῖοι διέβησαν· καὶ ὡς Περσεὺς ὁ Φιλίππου τὴν Μακεδόνων ἀρχὴν ἐκδεξάμενος, καὶ τὰς συνθήκας τὰς πρὸς τὸν αὐτοῦ πατέρα Ῥωμαίοις γεγενημένας νεότητι κινῶν, κατεπολεμήθη, Παύλου τὸ κατ´ αὐτὸν ἀναστήσαντος τρόπαιον. | И как римляне переправились за Ионийский залив; и как Персей, сын Филиппа, унаследовав царство македонян и, нарушив по молодости договоры, бывшие у римлян с его отцом, вынужден был воевать с ними, в результате чего Павел воздвиг за победу над ним трофей. |
Этот фрагмент относится к группе отрывков, которые представляют собой отступление об истории Рима. Мемнон впервые представляет события, которые способствовали превращению римлян в доминирующую силу на Западе, а затем, начиная с фрагмента 18.6, он интересуется их участием в делах Малой Азии.
καὶ ὡς πέραν τοῦ Ἰονίου Ῥωμαῖοι διέβησαν:
Если здесь не говорится о высадке римлян в Иллирии в 229 г., то несомненно, речь тут идет о 219 г., когда Рим окончательно обосновался в Иллирии, вытеснив Деметрия Фаросского (Полибий, IV, 37) в рамках войны союзников (которых собрал Антигон Досон, в том числе этолийцев). Иллирийцы были обвинены Римом в том, что они посылали пиратов против италийских торговцев. В следующем 228 году Рим лишил царицу Тевту почти всей Иллирии и наложил на нее дань (Полибий, II, 11-23).
καὶ ὡς Περσεὺς ὁ Φιλίππου τὴν Μακεδόνων ἀρχὴν ἐκδεξάμενος:
Филипп V, сын Досона, стал царем в 221 году (Полибий, II, 70). Македонский царь сражался с Римом во время двух войн. Первая (215-205) закончилась с миром, подписанным в 205 году в Фенике, в Эпире (Tite–Live, XXIX, 12), после чего римляне окончательно ступили в Иллирию. Вторая Македонская война (200 - 196 гг.) закончилась поражением Филиппа при Киноскефалах от Фламинина в июне 197 года (Polybe, XVIII, 18-27; Tite–Live, XXXIII, 6-10; Plutarque, Flam. 7-8). В конце концов, Филипп попросил мира, и сенат заставил царя очистить свои греческие владения как в Азии, так и в Европе (Polybe, XVIII, 33; 44; Tite–Live, XXXIII, 11-13; 24). На Истмийских играх в Коринфе Фламинин провозглашает свободу греков и их автономию (Polybe, XVIII, 46; ср. Tite–Live, XXXIII, 32-33).
καὶ τὰς συνθήκας τὰς πρὸς τὸν αὐτοῦ πατέρα Ῥωμαίοις γεγενημένας νεότητι κινῶν:
Персей сменил своего отца в 179 году и также вел борьбу против Рима во время третьей македонской войны 171-167 гг. Его действия и особенно его намерения осуждались Евменом II, который усмотрел в его действиях антиримский акт. Действительно, Персей расширил свое влияние на Грецию, заключил брачные союзы с Селевком IV и Прусием II, женившись на дочери первого и предложив сестру в жены вифинянину. Увеличивая свое влияние на Грецию и объединяясь с азиатскими правителями, которые были врагами Пергама, он мог лишь усилить беспокойство Рима, который видел в его действиях больше, чем нарушение договора, угрозу территориального порядка, который он создал и который мог быть расстроен ростом македонского влияния.
κατεπολεμήθη, Παύλου τὸ κατ’ αὐτὸν ἀναστήσαντος τρόπαιον:
Мемнон ссылается на битву при Пидне 22 июня 168 года (Tite–Live, XLIV, 41-42; Plutarque, Paul–Émile, 14-23), в ходе которой Персей был разбит консулом Павлом Эмилием, которому была доверена война в Македонии (Tite–Live, XLIV, 30).
| Ὅπως τε πρὸς ἀντίοχον τὸν συρίας καὶ κομαγήνης καὶ ἰουδαίας βασιλέα δυσὶ μάχαις νικήσαντες τῆς εὐρώπης ἐξέβαλον. | И как они, победив в двух битвах Антиоха, царя Сирии, Коммагены и Иудеи, изгнали его из Европы. |
ὅπως τε πρὸς Ἀντίοχον τὸν Συρίας καὶ Κομμαγηνῆς καὶ Ἰουδαίας βασιλέα δυσὶ μάχαις νικήσαντες τῆς Εὐρώπης ἐξέβαλον:
Мемнон перечисляет три региона, над которыми господствовал Антиох III. Селевкиды стали называться царями Сирии после Апамеи, когда Антиох III потерял свои малоазиатские владения. Удивительно, однако, что в F 10. 9 Мемнон не упоминает Сирию среди регионов, которыми до сих пор владел Антиох III, но вмешательство Фотия, вероятно, объясняет эту странность.
Ссылка на Иудею может быть понятна из восстаний, произошедших там во время правления Антиоха IV, и из репрессивного способа прекращения этих движений. Кстати, Антиох в еврейской традиции сильно осуждался. Упоминание о Коммагене требует большего внимания. Возможно, это связано с восстанием Птолемея, который в 162 году после смерти Антиоха V провозгласил себя царем. Поэтому с точки зрения Мемнона или его источника, возможно, было необходимо уточнить, что во время правления Антиоха IV Коммагена по–прежнему является частью селевкидского царства. По мнению Янке, упоминание этих двух стран, вероятно, подчеркивает интерес Мемнона или его источника. Он напоминает, что в I веке нашей эры произошло восстание евреев и осада Иерусалима в 70 году Титом и что через два года после того, как последний царь Коммагены из династии Оронтидов, Антиох IV Епифан был изгнан наместником Л. Цезеннием Петом, в результате чего страна будет интегрирована в провинцию Сирия. По мнению Янке, это, вероятно, может пролить свет на контекст Мемнона, даже если этот элемент не является определяющим для утверждения, что Мемнон жил в I веке н. э.
В F 18.6-10 представляются установление теплых отношений между Римом и Гераклеей, включая их «дружбу», дипломатическое вмешательство Гераклеи в конфликт между Римом и Антиохом, прекращение войны между последними и новая организация Малой Азии.
| Τὰ μὲν οὖν περὶ τῆς Ῥωμαϊκῆς ἀρχῆς μέχρι τοῦδε δίεισιν ὁ συγγραφεύς· ἀναλαβὼν δὲ γράφει ὅπως Ἡρακλεῶται διαπρεσβευσάμενοι πρὸς τοὺς τῶν Ῥωμαίων στρατηγοὺς ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διαβεβηκότας, ἀσμένως τε ἀπεδέχθησαν καὶ ἐπιστολῆς φιλοφρονούμενοι ἔτυχον, Ποπλίου Αἰμιλίου ταύτην ἀποστείλαντος, ἐν ᾗ φιλίαν τε πρὸς αὐτοὺς τῆς συγκλήτου βουλῆς ὑπισχνεῖτο, καὶ τὰ ἄλλα προνοίας τε καὶ ἐπιμελείας, ἐπειδάν τινος αὐτῶν δέοιντο, μηδεμιᾶς ὑστερεῖσθαι. | Это вот относительно Римской державы до сих пор излагает писатель. Вернувшись же к предмету повествования, он описывает, как гераклеоты, отправившиеся посольством к стратегам римлян, переправившимся в Азию, были хорошо приняты и получили письмо, которое послал Публий Эмилий и в котором он заверял их в дружественном отношении к ним сената, а также, что и «остальных делах они не будут лишены ни опеки, ни заботы, когда им что–либо понадобится. |
Τὰ μὲν οὖν περὶ τῆς Ῥωμαϊκῆς ἀρχῆς μέχρι τοῦδε δίεισιν ὁ συγγραφεύς· ἀναλαβὼν δὲ γράφει ὅπως Ἡρακλεῶται διαπρεσβευσάμενοι πρὸς τοὺς τῶν Ῥωμαίων στρατηγοὺς ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διαβεβηκότας:
Мемнон, безусловно, сообщает о переходе в Азию в 190 году римской армии под командованием консула Луция Корнелия Сципиона, в сопровождении своего брата, Африкана, для борьбы с Антиохом III (Tite–Live, XXXVII, 1-7; Polybe, XXI, 2-4; Justin, XXX, 7, 1-2). Однако это может быть переход римлян в Азию в 202 году в рамках второй македонской войны (Polybe, XVI, 24; Tite–Live, XXXI, 2).
ἀσμένως τε ἀπεδέχθησαν καὶ ἐπιστολῆς φιλοφρονούμενοι ἔτυχον, Ποπλίου † Αἰμιλίου ταύτην ἀποστείλαντος, ἐν ᾗ φιλίαν τε πρὸς αὐτοὺς τῆς συγκλήτου βουλῆς ὑπισχνεῖτο, καὶ τὰ ἄλλα προνοίας τε καὶ ἐπιμελείας, ἐπειδάν τινος αὐτῶν δέοιντο μηδεμιᾶς ὑστερεῖσθαι:
Ни в одном другом источнике нет персонажа по имени Публий Эмилий. Были Л. Эмилий Регилл, командующий римским флотом в Эгейском море в 190 г., и Л. Эмилий Скавр, офицер Регилла, стоявший с кораблями в Геллеспонте (Tite–Live, XXXVII, 31, 6). Также возможно, что Фотий смешал информацию о Павле Эмилии, который является частью Эмилиев и Публия Корнелия Сципиона. Однако F 18.4 упоминает победителя при Пидне только под когноменом Παύλου. Мэттингли предполагает, что Гераклея могла последовать примеру Колофона и обратилась сначала к Л. Эмилию Региллу, командующему римским флотом на Самосе, а затем после битвы при Мионнесе, обратилась затем к Сципионам (Tite–Live, XXXVII, 26, 5-11). Следовательно, Публий в этом фрагменте перепутан Мемноном или Фотием с Публием Сципионом, упомянутым в следующем фрагменте, чей преномен упоминается только в F 18.8.
Согласно Мэттингли, Мемнон сообщает о том, что Гераклея поддержала римлян в войне против Антиоха, а затем пыталась играть роль посредника между двумя сторонами до битвы при Магнесии. По мнению этих ученых, его заслуги были признаны в письме Публия Эмилия и в письмах двух Сципионов. Однако, на мой взгляд, этот анализ создает проблему, поскольку письмо этого (П.) Эмилия не связано с посредничеством Гераклеи между римлянами и Антиохом. Безусловно, этот фрагмент указывает на переправу римлян, интерпретируемую как произошедшую в 190 году, и предшествует рассказу о вмешательстве Гераклеи в переговоры с селевкидским царем. Но здесь Мемнон сообщает лишь: «его внимательная забота не подведет их, когда они будут в ней нуждаться». Слово «забота» подразумевает, на мой взгляд, что письмо не относится к предложению Гераклеи ходатайствовать за римлян перед Антиохом. Мне кажется, что гераклеоты оказались в критической ситуации, им угрожали враги, и они сообщили об этом генералам, которые успокоили город. Там нет упоминания о военной помощи, которая могла бы быть предоставлена городу, но упоминается только о «внимательной заботе».
Кто мог быть врагом гераклеотов в этот период? Прусия I, который захватил их территории в прошлом и окружил их? Антиох III, который одновременно угрожал Колофону, который искал заступничества у Л. Эмилия, чтобы предотвратить царские атаки (Tite–Live, XXXVII, 26, 5-11)? Это могли быть и галаты, которые, согласно Мемнону, пытались осадить город до прибытия римлян в Азию (F 20). Город, беспокоясь о возможном нападении, сообщил об этом римлянам, которые успокоили гераклеотов в этом письме П. Эмилия. Мы знаем, что в 189 году Манлий Вульсон был отправлен в Азию и провел кампанию против галатов. Следует ли пересмотреть весь этот отрывок и признать, что контакты с римскими генералами, упомянутыми здесь, не связаны с войной против Антиоха, но что речь идет о поручителях, сопровождающих Манлия Вульсона в Азии в 189 году. Однако в этом случае этот П. Эмилий становится еще более неясным, и Мэттингли отвергает эту интерпретацию. Но мы можем признать, что римляне еще в 190 году знали об этой кельтской угрозе. Возможно, они планировали вмешаться против галатов, когда война с Антиохом закончится, и они обещали сделать все возможное, чтобы защитить Гераклею и азиатские города от нового нападения кельтских племен.
Как бы ни толковался этот отрывок, я по–прежнему убеждена в том, что он не связан с посреднической ролью, которую Мемнон приписывает Гераклее в следующем фрагменте, но что он ссылается на первые контакты между Римом и Гераклеей, поскольку город потерял свое величие и пытается встать под защиту новой державы.
| Ὕστερον δὲ καὶ πρὸς Κορνήλιον Σκιπίωνα τὸν τὴν Λιβύην Ῥωμαίοις κτησάμενον, διαπέμπουσι πρεσβείαν, τὴν ὡμολογημένην φιλίαν ἐπικυροῦντες. | Впоследствии они отправляли посольство, чтобы подтвердить свою дружбу, о которой было соглашение, и к Корнелию Сципиону, который приобрел для римлян Ливию. |
Это Публий Корнелий Сципион Африканский. По мнению Уилла, брат консула уехал на время в Элею из–за плохого состояния здоровья и там он и принял посольство от гераклеотов. Тот факт, что город обратился к победителю при Заме, свидетельствует о том, что он превосходил известностью своего брата и консула Л. Корнелия Сципиона.
| Μετὰ ταῦτα δὲ πάλιν πρὸς τὸν αὐτὸν διαπρεσβεύονται, διαλλάττειν πρὸς Ῥωμαίους ἀξιοῦντες τὸν βασιλέα Ἀντίοχον· καὶ ψήφισμα πρὸς αὐτὸν ἔγραψαν, παραινοῦντες αὐτὸν τὴν πρὸς Ῥωμαίους διαλύσασθαι ἔχθραν. Ὁ δὲ Κορνήλιος Σκιπίων ἀντεπιστέλλων τοῖς Ἡρακλεώταις ἐπιγράφει οὕτω· «Σκιπίων στρατηγός, ἀνθύπατος Ῥωμαίων, Ἡρακλεωτῶν τῇ βουλῇ καὶ τῷ δήμῳ χαίρειν,» ἐν ταύτῃ τήν τε πρὸς αὐτοὺς εὔνοιαν ἐπιβεβαιῶν, καὶ ὡς διαλύσαιντο Ῥωμαῖοι τὴν πρὸς Ἀντίοχον μάχην. Τὰ αὐτὰ δὲ Λευκίῳ Πόπλιος Κορνήλιος Σκιπίων ὁ ἀδελφὸς καὶ στρατηγὸς τοῦ ναυτικοῦ τοῖς Ἡρακλεώταις διαπρεσβευσαμένοις ἀντέγραψε. | Затем снова отправляли к нему послов, стремясь расположить римлян к царю Антиоху; а к последнему написали псефисму, убеждая его прекратить вражду с римлянами. Отвечая гераклеотам, Корнелий Сципион пишет так: «Сципион, стратег–проконсул римлян, буле и демосу гераклеотов — привет». В этом письме он подтвердил расположение к ним и сообщил, каким образом римляне выиграли битву с Антиохом. То же самое, что и Луций, ответил гераклеотам, приславшим послов, Публий Корнелий Сципион, брат его и стратег флота. |
μετὰ ταῦτα δὲ πάλιν πρὸς τὸν αὐτὸν διαπρεσβεύονται:
Этот отрывок ошибочен и, несомненно, является результатом неудачного вмешательства Фотия в работу Мемнона, когда он до крайности сжимает эту часть повествования. На самом деле, понятно, что «ему же» относится к Публию Корнелию Сципиону, упомянутому в F 18.7. Но в следующем предложении кажется, что гераклеотам отвечает Луций Корнелий Сципион Азиатский, поскольку Мемнон пишет: «То же самое, что и Луций, ответил гераклеотам, приславшим послов, Публий Корнелий Сципион, брат его и стратег флота». Вполне вероятно, что именно Фотий, суммируя этот отрывок, перепутал двух Сципионов (потому что Луций не тот, кто победил карфагенян в Африке), или он удалил информацию, которая представила Луция Корнелия Сципиона, автора первого письма. Поэтому можно было бы представить, что Гераклея вступила в контакт с Публием Корнелием Сципионом, когда он был в Греции в 191 г., и что она впоследствии отправила ему посольство, когда он перешел в Азию со своим братом Луцием Корнелием Сципионом в 190 г. В то же время, или позже, Гераклея, как сообщается, направила делегацию к Луцию Корнелию Сципиону, консулу в 190 г., о которой Мемнон не упоминает. Луций, проконсул в 189 г. отвечает гераклеотам и вскоре следом его брат Публий формулирует идентичный ответ.
διαλλάττειν πρὸς Ῥωμαίους ἀξιοῦντες τὸν βασιλέα Ἀντίοχον:
Конфликт между Антиохом и Римом продолжается с 197 года, когда Фламинин победил Филиппа в Фессалии. Антиох III захватил Эфес и птолемеевские владения в Киликии и Памфилии. Смирна и Лампсак написали в сенат, испрашивая себе свободу. Антиох прогрессирует в Геллеспонте. Сенат приказал Антиоху отказаться от греческих городов Азии и не проникать в Европу (Polybe, XVIII, 47; 50-52; Tite–Live, XXXIII, 39-40), на что селевкидский царь ответил, что не благодаря римлянам, а только вследствие его великодушия города Азии сохранят свою свободу. Конфликт принял новый оборот, когда в конце 195 года Ганнибал бежал ко двору Антиоха III (Tite–Live, XXXIII, 45-49; XXXIV, 60). Подталкиваемый карфагенянином (Tite–Live, XXXV, 12-20), Антиох решил пересечь Эгейское море. В 191 году до нашей эры Антиох был побежден консулом Манием Ацилием Глабрионом при Фермопилах в Фессалии. Антиох вернулся в Азию (Tite–Live, XXXVI, 13-21; Polybe, XX, 8, 6).
καὶ ψήφισμα πρὸς αὐτὸν ἔγραψαν, παραινοῦντες αὐτὸν τὴν πρὸς Ῥωμαίους διαλύσασθαι ἔχθαν:
Описание добрых чувств римлян к Гераклее и теплый прием, который они оказали гераклейским послам, а также участие города в переговорах с Антиохом, безусловно, преувеличены. Этот отрывок, в котором упоминается псефисма, кажется подозрительным. Как бы гераклеоты вступили в контакт с Антиохом III, чьи предки, насколько известно, поддерживали враждебные отношения с Гераклеей? Можно подчеркнуть готовность Мемнона создать хороший имидж Гераклеи. Тем не менее, нельзя полностью отвергать рассказ Мемнона. Факт, что история Мемнона не подтверждается другими источниками, вовсе не позволяет игнорировать ее. Действительно, труд гераклейского историка и других краеведов в целом уже не будет иметь никакого значения.
По мнению Мэттингли, Гераклея на Понте не могла, учитывая ее географическое положение, представлять какой–либо интерес для Сципионов. С другой стороны, Корнелий Сципион в то время не был против посредничества в делах с Антиохом, потому что его сын был пленником селевкидского царя. Он увидел бы в демарше Гераклеи в лучшем случае положительный результат для своих интересов, а в худшем случае провал города не имел бы последствий.
ὁ δὲ Κορνήλιος Σκιπίων ἀντεπιστέλλων τοῖς Ἡρακλεώταις, ἐπιγράφει οὕτω· «Σκιπίων στρατηγός, ἀνθύπατος Ῥωμαίων, Ἡρακλεωτῶν τῇ βουλῇ καὶ τῷ δήμῳ χαίρειν»:
Луций Корнелий Сципион представляет себя «стратегом и проконсулом». Однако в 190 году он был консулом, и указание Мемнона помещает это письмо в 189 году. Дмитриев считает, что посольства в F 18. 7-8, вероятно, были приняты Сципионами одновременно с посольствами, направленными городами Малой Азии, в том числе Колофоном и Гераклеей на Латме в 190/189 году. Поэтому следует предположить, что многие посольства, упомянутые Мемноном, отправлялись в течение более длительного периода времени, чем кажется. Первые, возможно, вступили в контакт с Сципионами еще в 190 году, но Сципионы написали Гераклее только в 189 году.
Существование писем Сципионов Гераклее на Понте было поставлено под сомнение, поскольку этот документ подтвержден эпиграфией для Колофона и Гераклеи на Латме, а не для Гераклеи на Понте. Поэтому было заявлено, что Мемнон перепутал два одноименных города. Однако Сципионы вполне могли посылать различные письма этого рода, и факт, что город с тем же названием получил одно из них, не исключает, по моему мнению, что Гераклея на Понте также могла получить письмо от обоих братьев. Кроме того, римские генералы, возможно, не писали личное письмо каждому из этих городов и, конечно же, использовали обычные формулы, которые содержатся в двух письмах, отправленных соответственно в Гераклею на Латме и в Гераклею на Понте.
ἐν ταύτῃ τήν τε πρὸς αὐτοὺς εὔνοιαν ἐπιβεβαιῶν:
Мемнон воспроизводит здесь не письмо, а его содержание. В письме Гераклее на Латме фраза «благосклонно настроенные ко всем эллинам» звучит совсем как у Мемнона, за исключением того, что Гераклею на Латме они заверяют в «своей доброжелательности по отношению ко всем эллинов», а Гераклею на Понте оба брата убеждают в своей благосклонности к городу. Здесь у нас могут быть свидетельства того, что Мемнон или его источник изменили их содержание, чтобы подчеркнуть особые отношения Гераклеи с римскими генералами, не видя в этом доказательств того, что эти письма никогда не отправлялись.
Гераклея, возможно, так же как Гераклея на Латме и Колофон стремилась убедиться, что римляне после окончания войны признали бы ее свободу. В этой связи случай Гераклеи на Латме, изученный Бароновски и Феррари, должен привлечь наше внимание, поскольку письмо, направленное обоими Сципионами этому городу, либо представляет собой однотипное послание, адресованное Гераклее на Понте, либо выявляет путаницу Мемнона (или его источника, или Фотия?) с другим городом с тем же именем. По словам Бароновски, Гераклея на Латме стала подданной Антиоха в 191/190 году, возможно, даже в более ранние сроки. Свобода (ἐλευθερία) Гераклеи была гарантирована Сципионами, когда она сдалась им перед битвой при Магнесии. Бароновски принимает ту же хронологию, что и Феррари, и поэтому ставит капитуляцию Гераклеи до Магнесии. Возможно, там стоит увидеть параллель с Гераклеей на Понте, которая, согласно изложению Мемнона, связалась с двумя римскими генералами до окончания войны с Антиохом.
По мнению Бароновски, Апамейский мир регулирует статус региона, который ранее находился под властью Антиоха III, и в частности определяет статусы греческих городов. Большинство из них были переданы родосцам и пергамскому царю Евмену II, главным союзникам Рима на востоке. Из Тита Ливия (Tite–Live XXXVII, 56, 2-6) и Полибия (XXI, 24, 7-8 = Tite–Live XXXVII, 55, 56) Бароновски вывел, что Родос и Пергам получили под себя народы, которые были подчинены Антиоху III. Однако, согласно Ливию (XXXVII, 56, 2, 6), некоторые из них являются исключениями, поскольку они не входили в эти пожертвования. Эти города были «свободны» до битвы при Магнесии. Бароновски считает, что слово «свобода» подразумевает, что эти города независимы от Антиоха, и поэтому их не следует рассматривать как часть селевкидского царства. В отличие от этих городов, те, кто были подвластны царю до его поражения, попали в зависимость от Родоса или Евмена. Другой момент, обсуждаемый Бароновски, это упоминание у Полибия (XXI, 24, 8) и Ливия (XXXVII, 55, 6) городов, которые платили дань Антиоху. Согласно первому, «только в случае тех (NB: греческих городов), которые зависели от Антиоха, дань должна быть снята/отменена?, тогда как согласно Ливию «среди других городов Азии, которые были зависимы от Аттала, должны были платить дань Евмену, а те, которые были зависимы от Антиоха, стали бы свободными и независимыми. Бароновски удивлен, что ничего не говорится о свободе греческих городов, помимо вопроса о подати и о том, что «эти общины должны подпадать под общий ряд народов, которые были подчинены Антиоху до битвы при Магнесии». По мнению Бароновски, именно эти города, которые были освобождены от подчинения царю, отправили посольства проконсулу Гн. Манлию Вульсону в 188 г. (Polybe, XXI, 45, 1-2). В связи с постановлением сената, в соответствии с которым древние общины подчинялись Родосу и Пергаму, города должны были дождаться решения Вульсона и десяти уполномоченных на это лиц, которым было поручено решить вопрос об их статусе. Из пассажа Полибия и Тита Ливия (XXXVIII, 39, 7-17) следует, что автономные города, которые платили дань Антиоху до 190 года, но впоследствии провозгласившие себя за Рим, были освобождены от этого обязательства.
При прочтении этого анализа выясняется, что случай с Гераклеей несколько отличается от случая с Гераклеей на Латме, поскольку ничто у Мемнона не указывает на то, что город был подчинен Антиоху III или что он должен был платить ему дань. Он должен был попасть в рамки городов, которые были признаны независимыми и свободными. Кроме того, по словам Мемнона, город принял сторону римлян до поражения Антиоха и вступил в контакт с ними с момента их появления в Азии, что свидетельствует о том, что он был вознагражден освобождением от налогов. Действительно, как отметил Мэттингли, он получил права civitas libera atque immunis, которые, однако, у него отобрали во время третьей Митридатовой войны, когда Гераклею обвинили в присоединении к понтийскому делу, о чем ясно свидетельствует Мемнон в F 27.5.
καὶ ὡς διαλύσαιντο Ῥωμαῖοι τὴν πρὸς Ἀντίοχον μάχην:
Я упоминала ранее, что письмо первого Сципиона, в котором он назвал себя проконсулом, датируется 189 годом. При чтении ответа брата, кажется, что отношения, установленные гераклеотами со Сципионами, имели место во время первых переговоров между римлянами и Антиохом между сентябрем 190 и началом 189 года. Действительно, после двух поражений на море при Сиде в августе 190 г. (Tite–Live, XXXVII, 23-24) и у Мионнеса в сентябре 190 г. (Tite–Live, XXXVII, 26-32; ср. Polybe, XXI, 13), Антиох захотел вступить в переговоры. Он предлагал отдать города Эолиды, Ионии и Европы, Смирну, Александрию в Троаде и уплатить частичную компенсацию за войну. Луций Корнелий Сципион требовал эвакуации вплоть до Тавра, полной компенсации военных расходов Рима (Polybe, XXI, 13-15; Tite–Live, XXXVII, 34-36), на что Антиох не смог согласиться. Следовательно, письмо Сципиона должно было быть помещено в начале 189 года, до азиатской кампании, но в то время, когда он уже не был консулом.
τὰ αὐτὰ δὲ Λευκίῳ Πόπλιος Κορνήλιος Σκιπίων ὁ ἀδελφὸς καὶ στρατηγὸς τοῦ ναυτικοῦ τοῖς Ἡρακλεώταις διαπρεσβευσαμένοις ἀντέγραψε:
Я упоминала в F 18. 6, что Л. Эмилий, который, кажется, был автором первого письма Гераклее, командовал флотом. Путаница с Публием Корнелием кажется неясной из прочтения этого отрывка, где Мемнон представляет Корнелия в качестве командующего флотом. Фотий, безусловно, смешал двух людей, дав Эмилию преномен Сципиона, а Сципиону должность, которую занимал Эмилий.
В случае с Колофоном и Гераклеей на Латме оба брата являются соавторами письма, которое они направляют каждому из этих городов. Однако здесь Мемнон, похоже, упоминает два отдельных письма. Свидетельство ли это того, что эти письма действительно существовали? Несмотря на мои попытки восстановить рамки этого фрагмента, мне кажется, нужно признать, что рассказ Мемнона слишком искажен Фотием, чтобы точно определить хронологию дипломатических контактов между Гераклеей и римлянами. Я хотела бы сохранить важнейшую мысль этих отрывков и признать, что гераклеоты, как и другие греческие города, пытались наладить хорошие отношения с Римом, чью победу они должны были предвидеть. Антиох никогда не был среди друзей города, и Гераклея только выиграла бы, если бы как можно скорее присоединилась к римскому лагерю.
| Μετ´ οὐ πολὺ δὲ πάλιν εἰς μάχην Ἀντίοχος Ῥωμαίοις κατέστη, καὶ ἀνὰ κράτος ἡττηθεὶς ἐπὶ συνθήκαις διελύσατο τὴν ἔχθραν, αἳ καὶ τῆς Ἀσίας αὐτὸν ἁπάσης ἀπεῖργον καὶ τοὺς ἐλέφαντας καὶ τῶν νηῶν συναφῃροῦντο τὸν στόλον, τῆς Κομαγήνης αὐτῷ καὶ τῆς Ἰουδαίας εἰς ἀρχὴν ὑπολειπομένων. | Немного спустя Антиох снова вступил в битву с римлянами и, будучи побежден силой, по договору прекратил вражду; этот договор отнял у него всю Азию, лишил его слонов и флота. У него во власти остались Коммагена и Иудея. |
μετ’ οὐ πολὺ δὲ πάλιν εἰς μάχην Ἀντίοχος Ῥωμαίοις κατέστη, καὶ ἀνὰ κράτος ἡττηθεὶς:
Антиох был разбит Луцием Корнелием Сципионом при Магнесии на Сипиле в начале 189 года (Tite–Live XXXVII, 37-44). Апамейский договор был заключен между 189 и 188 гг. В Сардах, селевкидской столице в Малой Азии, Сципионы приняли царских представителей: Зевксида, главного стратега анатолийских сатрапий, и Антипатра, двоюродного брата Антиоха. Римские условия были теми же, как и те, которые были выдвинуты Антиоху до битвы при Магнесии (ср. 18.8).
ἐπὶ συνθήκαις διελύσατο τὴν ἔχθαν (…) ἀπεῖργον:
Сообщение Мемнона об условиях договора, безусловно, сокращено Фотием, который сохранил только две статьи. Он сообщает о заключительных статьях, а не о тех, которые обсуждались в Сардах в начале 189 года. Сначала мир был заключен в Риме, прежде чем он будет ратифицирован в Апамее в 188 году (Polybe, XXI, 24, 42-43 Livy, XXXVIII, 38). Полибий, которому следует Ливий, рассказывает историю переговоров в Риме и пишет, что «сенат одобрил соглашения, заключенные Сципионом в Азии, а через несколько дней после его ратификации народом был произведен обмен клятвами». В действительности, клаузулы, обсуждаемые в Сардах, были уточнены и доработаны, о чем свидетельствует Полибий, который транскрибировал текст договора по случаю его второй ратификации в 188 году в Апамее.
αἳ καὶ τῆς Ἀσίας αὐτὸν ἁπάσης:
Слово «Азия»относится к Малой Азии, то есть к областям, ограниченным Тавром, который теперь Антиоху было запрещено пересекать. Регионы Азии были разделены между Евменом II и Родосом (см. Titе–Livе XXXVII, 55, 5-6, XXXVIII, 39). С самого начала переговоров в Сардах от Антиоха потребовали очистить эти азиатские территории. Точно так же от него потребовали отозвать свои гарнизоны в Европе и не вмешиваться туда, о чем Мемнон не упоминает (Аппиан, Сир. 38, 198, Полибий, XXI, 17, 3, Диодор, XXIX, 10; Ливий, XXXVII, 45, 13-14). Отныне граница империи Селевкидов была установлена на Тавре (Полибий, XXI, 42, 4-5, Ливий, XXXVIII, 38, 2-5) и, по мнению Уилла, издатели Тита Ливия видят в реке Галис, хотя рукописи называют неизвестный в Малой Азии Танаис. Согласно Уиллу, исследования, проведенные по этому вопросу, предполагают, что это Каликадн. Действительно, Полибий (XXI, 42, 14), Аппиан (Сир. 39, 201) и Ливий (XXXVIII, 38, 2-5) сообщают, что два мыса, Каликадн и Сарпедон, использовались для обозначения границ селевкидского царства, за которые Антиох не мог зайти. Но Гуковский указывает, что ни у Полибия, ни у Диодора нет пограничной реки, будь то Галис или Танаис. Вопрос заслуживает того, чтобы его поднимали, но его нельзя обсуждать в контексте комментария к Мемнону, поскольку он не упоминает эти границы.
τῆς Κομμαγηνῆς αὐτῷ καὶ τῆς Ἰουδαίας εἰς ἀρχὴν ὑπολειπομένων:
Мемнон — единственный, кто уточнил, что Антиоху принадлежали отныне только Коммагена и Иудея. Но это не совсем так, поскольку, как сообщает Уилл, «недавнее завоевание Келесирии означает, что его центром притяжения является, как и прежде, Сирия в широком смысле этого слова с ее месопотамскими внутренними районами и, в течение некоторого времени, иранскими». Кажется удивительным, что Мемнон не упоминает Сирию, в то время как в F 18.5 он называет Антиоха IV «царем Сирии». Возможно, он считает, что это и так очевидно и что нет необходимости в разъяснениях. Иудея была завоевана в то же время, что и Келесирия, которая была отбита у Лагидов около 202-200 гг.
καὶ τοὺς ἐλέφαντας καὶ τῶν νηῶν συναφῃροῦντο τὸν στόλον:
Вторая клаузула, представленная Мемноном, касается военных аспектов. Антиох должен был вывести свои гарнизоны со всей захваченной у него территории и ограничить свои вооружения. Его флот больше не мог действовать западнее мысов Каликадн и Сарпедон, и любая война, кроме оборонительной, была ему запрещена.
Апамейский договор обязал Антиоха отдать всех своих слонов (Tite–Live, XXXVIII 38, 8-9), которые, согласно Полибию (XXI, 42, 12), были размещены в Апамее. Диодор (XXIX, 11) утверждает, что его слоны были переданы Евмену. Аппиан (Syr. 38, 198) и Диодор (XXIX, 10), в отличие от Полибия и Ливия, являются единственными, которые добавляют это положение о слонах и селевкидском флоте, которое содержится в окончательном договоре во время переговоров в Сардах. По мнению Уилла, либо оба автора ошибаются, либо их информация исходит из «неполибиева источника, возможно, анналиста, не используемого Ливием». По данным Гуковского, слова Аппиана (Сир. 38, 198) и Диодора (XXIX, 10) фактически относятся к слонам и кораблям, участвовавшим в битве против римлян и считавшимися в Сардах военными трофеями. Это были слоны, которые уцелели после битвы при Магнесии, и расквартированные в Апамее–Келенах были переданы Евмену, в то время как находящиеся в Апамее в Сирии отошли к римлянам.
Поэтому это замечание нюансирует высказывания Мемнона, который, кажется, слышал, что весь флот Антиоха был конфискован. Было бы преувеличением представить, что это положение относится к сардийским переговорам и что оно зависит от общего источника Аппиана и Диодора, конкретно одного из анналистов, упомянутых Уиллом? Если мы примем эту гипотезу, то мы должны признать, что Фотий, суммируя Мемнона, смешал два типа условий. Возможно, он первоначально сообщал о положениях, обсуждавшихся в Сардах, а затем принятых в окончательном договоре. Фотий тогда смешал бы переговоры и подписание мира и сообщил бы о военной клаузуле, обсуждаемой в Сардах, а не в Апамее. Это объясняет, почему Мемнон упоминает о конфискации антиохова флота. Из параллельных источников ясно, что царь Антиох сохранил часть своих кораблей. Однако тогда придется допустить, что Фотий не смешал два этапа заключения договора, а просто резюмировал положение, касающееся судов: вместо подробного изложения римских реквизиций он просто сообщает, что флот составлял часть конфискаций, в результате чего создается впечатление, что конфисковали весь военно–морской флот селевкидов, а не только часть.
Часть флота Антиоху пришлось доставить в Рим. По Полибию (Polybe, XXI, 42, 13; Tite–Live, XXXVIII 38, 38, 8-9), он должен был доставить свои длинные корабли и их оборудование, и в будущем ему запрещалось строить более десяти военных кораблей и владеть кораблями более чем с 30 рядами весел. Согласно Аппиану (Syr. 39, 201) антиохов флот был ограничен не десятью, а двенадцатью палубными кораблями и ему разрешалось использовать их в войне против него. Эти свидетельства подрывают высказывания Мемнона, который, кажется, подразумевает, что весь римлянами был захвачен весь селевкидский флот.
В дошедшем до нас описании Мемнона не упоминаются другие параграфы: доставление заложников, запрет на заключение альянсов на западе и на вербовку наемников на западе, возмещение за войну и обязательство снабжать римскую армию в Малой Азии.
| Ἡ δὲ τῶν Ἡρακλεωτῶν πόλις πρὸς τοὺς ἐκπεμπομένους παρὰ τῶν Ῥωμαίων τῶν στρατηγῶν διαδόχους τὰ αὐτά τε διεπρεσβεύετο, καὶ ταῖς ὁμοίαις ἀντεδεξιοῦτο εὐνοίαις καὶ φιλοφρονήσεσι. Καὶ τέλος συνθῆκαι προῆλθον Ῥωμαίοις τε καὶ Ἡρακλεώταις, μὴ φίλους εἶναι μόνον ἀλλὰ καὶ συμμάχους ἀλλήλοις, καθ´ ὧν τε καὶ ὑπὲρ ὧν δεηθεῖεν ἑκάτεροι. Καὶ χαλκοῖ πίνακες δύο τὰς ὁμολογίας ἴσους καὶ ὁμοίας ἔφερον· ὧν ὁ μὲν παρὰ Ῥωμαίοις ἐν τῷ κατὰ τὸ Καπητώλιον ἱερῷ τοῦ Διὸς καθηλώθη, ὁ δὲ κατὰ τὴν Ἡράκλειαν καὶ αὐτὸς ἐν τῷ τοῦ Διὸς ἱερῷ. | Подобным же образом город гераклеотов отправлял послов к высланным римлянами преемникам названных выше стратегов и пользовался прежними благосклонностью и расположением. Наконец, возник договор между римлянами и гераклеотами. согласно которому они становились между собой не только друзьями, но и союзниками, против кого и за кого обе стороны сочтут нужным. Текст этого договора, совершенно одинаковый, написан на двух медных досках. Из них одна хранится у римлян в храме Дия на Капитолии, другая же — в Гераклее, опять–таки в храме Дия. |
ἡ δὲ τῶν Ἡρακλεωτῶν πόλις πρὸς τοὺς ἐκπεμπομένους παρὰ τῶν Ῥωμαίων τῶν στρατηγῶν διαδόχους τὰ αὐτά τε διεσπρεσβεύετο, καὶ ταῖς ὁμοίαις ἀντεδεξιοῦντο εὐνοίαις καὶ φιλοφρονήσεσι:
Несомненно, гераклейские послы пришли к десяти уполномоченным и проконсулу Манлию Вульсону, которые сменили Сципионов в Азии. Им было поручено устроить Апамейский мир в 188 году, и было естественно, что города потянулись к ним, чтобы узнать судьбу, уготованную им Римом (ср. Tite–Live, XXXVII, 55, 7).
καὶ τέλος συνθῆκαι προῆλθον Ῥωμαίοις τε καὶ Ἡρακλεώταις, μὴ φίλους εἶναι μόνον ἀλλὰ καὶ συμμάχους ἀλλήλοις, καθ’ ὧν τε καὶ ὑπὲρ ὧν δεηθεῖεν ἑκάτεροι:
Описание Мемноном этого договора предполагает, что у двух договаривающихся сторон будут одни и те же друзья и одни и те же враги, и соглашение представляется равным. Этот договор на первый взгляд предполагает, что на основе этого соглашения Рим и Гераклея могут запросить друг у друга военную помощь.
По мнению Феррари, документы, касающиеся договоров, заключенных в условиях равенства между «двумя крайне неравными державами», то есть между всемогущим Римом и менее важным греческим городом, редки. Этот тип союза известен в случае договора между ахейцами и Римом. Но было показано, что, хотя договор, как представляется, был foedus aequum и предполагал взаимную помощь, на самом деле Рим был свободен отклонить призывы от своего союзника.
С другой стороны, надписи указывают на существование договоров, заключенных между Римом и греческими городами, в том числе с Маронеей, Мефимной, Кибирой, Каллатисом. Все эти договоры датируются после 167 года, то есть в то время, когда, по мнению Феррари, «они потеряли всякий смысл» и были скорее «актами доброты или вежливости». Феррари перечисляет различные положения, которые появляются в договоре с Маронеей, который я приведу ниже, чтобы сравнить с положениями, представленными Мемноном в случае Гераклеи:
1) Пункт, устанавливающий дружбу и союз и запрещающий войну между подписантами. 2) Два пункта о нейтралитете, согласно которым каждый из подписантов обязуется не допускать на свою территорию или на те, которые они контролируют, прохода врагов другого подписанта или его подданных и не оказывать им помощи в этой войне ни продовольствием, ни оружием, ни кораблями. 3) Два пункта об оборонительном союзе, в соответствии с которыми каждый из подписантов обязуется спасать другого «по мере необходимости». 4) Пункт, разрешающий любое добавление или исключение, согласованное обеими сторонами. 5) Пункт об опубликовании документа у обеих договаривающихся сторон.
По данным Феррари, в маронейском документе говорится о совершенно равном договоре. Мемнон не сообщает текст договора, но делает его резюме (или Фотий?) и упоминает только три пункта. Тот, который касается оборонительного союза, несколько отличается от маронейского документа, поскольку в нем предполагается, что обе стороны будут оказывать друг другу помощь не «по мере необходимости», а по просьбе соответствующей стороны. Поэтому представляется, что предполагаемый договор между Римом и Гераклеей был составлен на равноправной основе. Феррари считает, что маронейский текст похож на заключенный с ахейцами после Апамеи, но добавляет, что «римско–ахейский договор должен был быть, к сожалению, источником многих недоразумений: ахейцы действительно верили, что они рассчитались с римлянами за возвращение в их конфедерацию Коринфа и Аргоса, объявив войну Антиоху еще до того, как легионы были переведены в Грецию, и они увидели в заключении формально равного договора подтверждение исологии (равноправия) с ними (Polybe, XXIV, 10, 9). Последние вскоре осознали эту ошибку, но было уже поздно, и римско–ахейским отношениям был нанесен серьезный ущерб». Фактически, по мнению Грюна, когда ахейцы попросили поддержки Рима в противостоянии восстанию мессенцев в 183/2 году, в соответствии с ранее заключенным альянсом, они были отвергнуты. Поэтому договор был foedus aequum, предполагающим взаимную помощь. лишь на первый взгляд, но на самом деле Рим был свободен проигнорировать призывы со стороны союзника.
Случай с Маронеей иллюстрирует возрождение этой формы договора после 167 года, когда «время исологии прошло для греков, и казалось бесспорным, что все должны впредь повиноваться римлянам и подчиняться их воле» (Polybe, III, 4,3). По мнению Грюна, после Пидны Рим навязал свою волю востоку, и договоры, заключенные с городами, принявшими официальный союз и взаимную оборону с римлянами, стали бессмысленными. Эти соглашения носят символический характер и должны трактоваться как знаки благосклонности, доброжелательности, «которые не стоили Риму ничего, кроме цены медной скрижали». Грюн о договоре с Гераклеей Понтийской пишет: «Для Гераклеи здесь паблисити, в глазах Рима — простой обмен любезностями».
Дату договора между Римом и Гераклеей трудно определить. Входил ли город в число немногих городов, заключивших союз с Римом после Апамеи или, как в случае с Маронеей, после Пидны? Мемнон помещает его после заключения Апамейского мира, и в этом случае следует предположить, что он датируется тем же периодом, что и договор ахейцев с Римом. Дезидери считает, что договор был заключен после похода Манлия Вульсона в Азию, около 189/188 г. Однако подтвержденных случаев этих соглашений в период 190/188 гг. очень мало.
Грюн считает маловероятным, что этот договор мог быть принят после войны между Римом и Антиохом, и перечисляет различные этапы, которые, согласно Мемнону, привели к заключению этого соглашения. Гераклейский историк упоминает Апамейский мир (18.9), а затем гераклейские посольства к римским официалам в Азии (19. 10), затем он говорит о дружбе и, наконец, о союзе. По мнению Грюна, глагол «отправляли» явно подразумевает несколько посольств, и он считает, что значительный промежуток времени отделяет эти многочисленные обсуждения от заключения договора. Он считает, что это соглашение, вероятно, имело место позже во II веке.
Грюн ссылается на поддержку Гераклеей Рима против Персея в 171 году (Tite–Live, XLII, 56, 6), которая может быть следствием заключения договора о союзе. Согласно Фотию, Мемнон рассказывает историю римского владычества до войны против Персея. Цель этого отступления о Риме состояла в том, чтобы представить нового главного героя в азиатских делах. В этих отрывках у Мемнона соблюдается географическая логика: он сосредотачивается на делах Рима на западе, а затем проявляет интерес к их участию на Востоке. Но не исключено, что заметка о Персее была предназначена не только для того, чтобы выставить победу римлян в Греции. В F 12. 1 он упоминает основание Никомедии, затем делает экскурс о царях Вифинии и, наконец, снова сообщает об основании города Никомедом. Этот пример показывает, что Мемнон возвращается к отправной точке. Итак, возможно, первоначальная цель F 18.6 - 10 состояла в том, чтобы объяснить обстоятельства, при которых Гераклея связала себя с Римом, и причины ее присутствия на его стороне в войне против Персея. Это, конечно, остается чисто гипотетическим, но ясно, что FF 18 - 21 сильно обобщены Фотием, и отсутствие логических нитей между фрагментами, хотя, несомненно, отчасти связано с Мемноном, больше связано, на мой взгляд, с работой патриарха. Последний, похоже, не проявляет большого интереса к экскурсу о Риме, и вполне возможно, что события, описанные в книгах 13 и 14, были для него менее важны.
Несмотря на сформулированные им гипотезы, Грюн пришел к выводу, что нет никаких свидетельств о том, что эта военная помощь от Гераклеи в 171 году была результатом предыдущего союза и что существование договора с Гераклеей было «крайне неправдоподобным». По его мнению, греческие города направляли посольства в сенат или римским генералам, чтобы получить φιλία (amicitia) и συμμαχία (societas). Однако Грюн считает, что титул φίλος καὶ σύμμαχος (друг и союзник) никоим образом не доказывал существования договора, а был прежде всего почетным титулом для обозначения дружеских отношений или просто отсутствия враждебных отношений. Так возможно ли, что Мемнон знал об этих отношениях «друзей и союзников» и интерпретировал их как свидетельство существования договора? Или, проще говоря, он сознательно решил трансформировать историю Гераклеи, придав ей более официальный тон, чтобы подчеркнуть ее важность в международных делах?
καὶ χαλκοῖ πίνακες δύο τὰς ὁμολογίας ἴσους καὶ ὁμοίας ἔφερον· ὧν ὁ μὲν παρὰ Ῥωμαίοις ἐν τῷ κατὰ τὸ Καπιτώλιον ἱερῷ τοῦ Διὸς καθηλώθη, ὁ δὲ κατὰ τὴν Ἡράκλειαν καὶ αὐτὸς ἐν τῷ τοῦ Διὸς ἱερῷ:
Это положение об опубликовании договора соответствует формуле, которую можно найти в этом типе документа, поскольку в нем упоминается храм Зевса в Риме. С другой стороны, как отметил Мэттингли, удивительно, что речь идет о храме Зевса, а не о храме Геракла, боге–покровителе города, который неоднократно упоминается в тексте Мемнона (FF 7.1; 17; 35.8).
В заключение я хотела бы напомнить о различных возражениях, высказанных против существования договора с Гераклеей: 1) Прежде всего, порядок фрагментов считается запутанным, возможно, в результате работы Фотия и это не позволяет нам датировать договор должным образом, предполагая, что он существовал. 2) Упоминание о Публии Эмилии, неизвестном персонаже, свидетельствует о том, что наш историк излагает раздел истории своего города, о котором он знает, впрочем, очень мало. 3) Другой деликатный момент в этой части повествования Мемнона заключается в том, что вмешательство Гераклеи в переговоры между Антиохом и Римом считается более чем маловероятным, по крайней мере преувеличенным Мемноном. 4) Письмо Сципионов Гераклее на самом деле было бы путаницей Мемнона с тем, которое они послали его Гераклее на Латме.
После осады города Коттой гераклеот Бритагор пытался получить статус свободного города у Цезаря. Однако в тексте Мемнона не упоминается о каком–либо возобновлении предыдущего договора. Если бы это было так, я бы предположила, что Мемнон уточнил бы это. В F 40. 4, речь идет только о получении статуса, возможно, дарованного Гераклее после Апамеи и потерянного во время Митридатовой войны. Здесь виден подход любого побежденного города, чье признание libertas зависит только от доброй воли победителя, в данном случае Рима. Если ошибочная информация, переданная текстом Мемнона, является результатом путаницы, представляется более вероятным отнести ее к Фотию, поскольку гераклейский историк должен лучше знать реалии прошлых отношений между его городом и Римом.
Фрагменты 19, 20 и 21 показывают, как Фотий иногда чрезмерно суммирует Мемнона, так что логика повествования полностью теряется. Правда, обсуждение трех событий, о которых сообщалось в этих пассажах (осада города Прусием I, галатский набег на гераклейскую территорию и союзническая война в Италии), на первый взгляд, мало связано с повествованием предыдущих фрагментов. Прежде чем я начну комментировать эти отрывки, я попытаюсь интерпретировать их структуру.
В рамки событий в первой части мемнонова труда, источником которой определяется Нимфид, было бы заманчиво поместить факты, связанные с Вифинией и галатами, в виде продолжения F 17, хотя Якоби определил здесь источником Мемнона Домиция Каллистрата. Действительно, мне кажется, что Мемнон организует свое повествование по регионам или по личностям. В своей «первой части», начиная с F 9.1, Мемнон подчеркивает связи Гераклеи с Никомедом I Вифинским, на чьей стороне город сражался против Селевкидов до времени Антиоха II. Затем гераклейский историк сообщает о вифинском кризисе, который выдвигает Зиела, лишенного наследства сына Никомеда, против которого гераклеоты пытались бороться, чтобы сохранить царство за наследниками, назначенных покойным царем, прежде чем, наконец, прийти к соглашению, чтобы положить конец войне за престолонаследие. Затем Мемнон дважды упоминает о галатских нашествиях на территорию Гераклеи. Следовательно, мне кажется, что фрагменты 19 и 20 гармонируют с фактами, описанными в первой части.
Согласно Фотию, осада Гераклеи Прусием и рейд против нее галатов отражены в пятнадцатой книге Мемнона, в то время как отступление о Риме и антиохова война относятся к тринадцатой и четырнадцатой книгам. Однако мне кажется, что включение экскурса о Риме и войны с Антиохом между F 17 и F 19 объяснимо. В период между царствованием Зиела и Прусия на политическую сцену Малой Азии вышел новый главный герой — Рим. Мы знаем, что римляне вмешались против Прусия в войну между ним и Евменом II, союзником Рима, и против галатов. Не исключено, что война между пергамским и вифинским царями, а также экспедиция Манлия Вульсона были описаны Мемноном и что Фотий не сообщил о них. Поэтому, чтобы объяснить вмешательство Рима против двух главных врагов Гераклеи, Мемнон должен был изложить, каким образом римляне оказались вовлечены в дела Азии. Он сделал экскурс об истории римского господства на западе (F 18.1-18.5) и потом указал на причины их прибытия в Азию (F 18.6-9). Высказывания Мемнона о связях между Гераклеей и Римом, и о хороших отношениях, которые город поддерживал с генералами, назначенными вести войну против Антиоха, также может найти объяснение. Действительно, участие города в посредничестве между Римом и Антиохом (наверняка преувеличенное) было призвано показать, что борьба с Селевкидами, в которую гераклеоты были вовлечены после смерти Селевка, не закончилась с кончиной Никомеда, а продолжалась вместе с новым «союзником» — Римом.
F 18.4 упоминает войну между Персеем и Римом, которая произошла после антиоховой войны (F 18. 6 sqq.), но это не редкость, когда Мемнон «возвращается в прошлое» и не следует хронологическому порядку, а организует свое повествование по регионам. Поэтому F 18.1-18. 4 посвящены событиям, происходящим на западе, в которых участвуют римляне, затем в F 18.6 он снова интересуется событиями, которые происходили на Востоке, в Малой Азии.
В результате Мемнон не довольствуется написанием истории своего города, но пытается поместить свой рассказ в более широкий контекст войны против Селевкидов и вступления на сцену новых врагов (галатов и царя Вифинии). Поэтому я резюмирую соответствующие фрагменты следующим образом:
— F 9 - 11: Гераклея вместе с Никомедом в войне против Антиоха I.
— F 12: Экскурс об истории Вифинии.
— F 13; 15; 17: трудности, с которыми сталкивается «Северная Лига» в борьбе против Антиоха II и появление нового союзника в лице Птолемея II.
— F 14 и 16: печальные последствия смерти Никомеда: разрыв связей между Вифинией и Гераклеей и рейды галатов на территории города (смерть царя Вифинии сделала недействительным договор, ранее заключенный с галатами?).
— F 18.1-18.5: отступление о Риме, нового участника борьбы с Селевкидами.
— F 18.6-18.10: Гераклея вместе с Римом (новый «союзник»?) в войне против Антиоха III.
— F 19-20: конфликты Гераклеи с Прусием I и галатами, происхождение которых показаны во фрагментах 14 и 16. Новые враги города, против которых вмешиваются римляне в качестве новых союзников гераклеотов (но операции которых не упоминаются Мемноном, возможно, из–за вмешательства Фотия).
— F 21: помощь Гераклеи своим новым друзьям в Союзнической войне. Начиная с F 22 сообщается о Митридатовой войне. Соблюдается хронология между фрагментами 21 и 22.
| Ταῦτα διεξελθὼν ὁ συγγραφεὺς κατὰ τὸ ιγʹ καὶ ιδʹ τῆς ἱστορίας, εἰς τὴν ιεʹ εἰσβαλὼν διηγεῖται ὅπως Προυσίας ὁ Βιθυνῶν βασιλεύς, δραστήριος ὢν καὶ πολλὰ πράξας, μετὰ τῶν ἄλλων καὶ Κίερον πόλιν Ἡρακλεωτῶν οὖσαν ὑφ´ ἑαυτὸν ἔθετο τῷ πολέμῳ, ἀντὶ Κιέρου Προυσιάδα καλέσας· εἷλε δὲ καὶ τὴν Τῖον, καὶ αὐτὴν ὑπήκοον αὐτοῖς οὖσαν, ὥστε ἐκ θαλάττης εἰς θάλασσαν τὴν Ἡράκλειαν περιγράψαι. | Изложив это в XIII и XIV книгах истории, переходя к XV, писатель рассказывает, как царь вифинов Прусия, будучи чрезвычайно предприимчив и многое совершив, вместе с другими подчинил себе в результате войны и город Киерос, принадлежавший гераклеотам, назвав его вместо Киерос Прусиадой. Взял он и Тиос, также подвластный им, так что охватил Гераклею своими владениями от моря до моря. |
ὅπως Προυσίας ὁ τῶν Βιθυνῶν βασιλεὺς, δραστήριος ὢν καὶ πολλὰ πράξας:
По словам Биттнер, первым признаком амбиций Прусия I было его участие в торговой войне между Византием и Родосом около 220 года. Затем, когда царь разгромил галатов в 216 году в Абидосе, он распространил свое влияние на города Геллеспонта. Его интерес к городам этого региона сосредоточился затем на Киосе, ставшим Прусиадой Приморской, и на Мирлее.
μετὰ τῶν ἄλλων καὶ Κίερον πόλιν Ἡρακλεωτῶν οὖσαν ὑφ’ ἑαυτὸν ἔθετο τῷ πολέμῷ:
По словам Мемнона, в период правления Прусия I отношения между Гераклеей и Вифинией нарушились. Действительно, царь вифинов продолжил политику, которую проводил Зипойт I по отношению к Гераклее в 280‑х годах, и по примеру своего предка напал на гераклейские владения. Тиос и Киерос были завоеваны Зипойтом, но впоследствии его сын Никомед вернул два города Гераклее, с которой он заключил союз, в обмен на большую сумму денег.
Согласно Биттнер, трансформация отношений между двумя государствами объясняется внешней политикой Прусия, цели которой уже не совпадают с целями Никомеда. По мнению этой ученой, начиная с правления Зиела и далее под властью Прусия, вифинская политика приняла, чтобы расширить границы царства, более агрессивный оборот.
Экспансионистские устремления Вифинии обратились на гераклейские территории. Биттнер ставит завоевание Киероса и Тиоса между концом 3‑го и началом 2‑го века. Она не решается поставить завоевание либо в 202/01 году, во время пятой Сирийской войны, либо в 197 году во время Второй Македонской войны, которая, по ее мнению, является terminus ante quem завоевания Тиоса и Киероса Прусием I.
ἀντὶ Κιέρου Προυσιάδα καλέσας:
Киерос был переименован в Прусиаду и идентифицировался как Прусиада на Гипии, чтобы отличить его от Прусиады на Олимпе и Прусиады Приморской. Город Киерос был расположен к югу от Гераклеи, на реке Гипий, и его местоположение было идеальным, так как река соединяла город на севере с Черным морем, и он находился на одном из торговых путей на Восток.
εἷλε δὲ καὶ τὴν Τῖον, καὶ αὐτὴν ὑπήκοον αὐτοῖς οὖσαν:
Тиос был расположен к востоку от Гераклеи между нею и Амастридой. Этот прибрежный город представлял преимущество в том, что предлагал выход к Черному морю. Итак, Гераклея после потери Амастриды во время господства Лисимаха снова столкнулась с урезанием своей территории, когда Прусия захватил Тиос.
ὥστε ἐκ θαλάσσης εἰς θάλασσαν τὴν Ἡράκλειαν περιγράψαι:
По мнению Биттнер, это означает, что захват Киероса и Тиоса связал две оконечности региона, завоеванного Прусием, и что последний теперь контролировал территории между этими двумя городами. Как видно из приведенного ниже фрагмента, Гераклея оказалась во враждебном пространстве, поскольку Прусий попытался захватить ее во время неудачной осады (F 19.2).
| Ἐφ´ αἷς κἀκείνην κραταιῶς ἐπολιόρκει, καὶ πολλοὺς μὲν τῶν πολιορκουμένων ἀπέκτεινεν, ἐγγὺς δ´ ἂν καὶ ἡ πόλις τοῦ ἁλῶναι κατέστη εἰ μὴ ἐπὶ τῆς κλίμακος ἀναβαίνων Προυσίας λίθῳ βαλόντος ἑνὸς τῶν ἀπὸ τῆς ἐπάλξεως συνετρίβη τὸ σκέλος καὶ τὴν πολιορκίαν τὸ πάθος διέλυσε. | Затем он крепко осадил и ее и многих из осажденных убил. Город был бы уже близок от того, чтобы быть взятым, если бы Прусия не был ранен в голень камнем, брошенным кем–то из тех, кто находился на зубцах стен в то время, когда он взбирался по лестнице. Это несчастье заставило царя снять осаду. |
ἐφʼ αἷς κἀκείνην κραταιῶς ἐπολιόρκει, καὶ πολλοὺς μὲν τῶν πολιορκουμένων ἀπέκτεινεν, ἐγγὺς δʼ ἂν καὶ ἡ πόλις τοῦ ἁλῶναι κατέστη:
Датировка событий, связанных с F 19.1-19.3 и, в частности, осада Гераклеи Прусием, остается трудной для определения, так как Мемнон является единственным, кто упоминает о них, тогда как хронологические показатели его повествования немногочисленны и могут быть истолкованы по–разному.
В самом деле, F 20.1 начинается словами «когда римляне еще не переправились в Азию». Это предложение было истолковано многими современными учеными как указание на переход римлян в Азию в 190 году для ведения войны против селевкидского царя. По этой интерпретации осада Гераклеи помещается в 190‑е годы. Сторонники этой датировки считают, что фрагменты 19 и 20 не вписываются в континиум F 18.6-18.9. Мейер помещает осаду во время Второй македонской войны (200-197/5 гг.).
По мнению Биттнер, хронологический порядок следования фрагментов проблематичен, поскольку Мемнон сначала упоминает договор, заключенный между Римом и Гераклеей, а затем нападение Прусия. По мнению этой ученой, осада во главе с царем представляется маловероятной после 190 года, то есть после прибытия римских войск в Азию в 190 году, и еще меньше после Апамеи, поскольку Гераклея теперь была союзницей Рима. Биттнер базируется на анализе Якоби, что завоевания Прусия не вписываются в повествование Мемнона об отношениях между Гераклеей и Римом, и именно поэтому он упоминает их только после F 18.10, который говорит о том, что они имели место после Апамеи. Но Биттнер отвергает этот порядок фрагментов. Она считает, что последняя конфронтация между Гераклеей и Вифинией, по крайней мере та, о которой сообщает Мемнон, происходила примерно в то время, когда римляне перешли в Азию в 190 г. С его точки зрения, поскольку Гераклея была в контакте с ними с момента их прибытия и с учетом альянса, который, кажется, объединил их, не было новых конфликтов между городом и царством Вифинии. Его аргумент основан на принципе, что Рим действовал как защитник от потенциальных врагов Гераклеи и, в частности, от Прусия I. Следовательно, вмешательство римлян в дела Малой Азии изменило бы отношения между Гераклеей и Вифинией, которые перестали с этой даты противостоять друг другу благодаря осуществляемому Римом контролю, который был продемонстрирован, например, в 184 году, когда Прусий, воевавший с Евменом II, был вынужден вернуть свои завоевания в регионе Сангарий по требованию Рима.
Однако мне кажется, что в то время как Прусий смог напасть на Евмена, у которого были хорошие отношения с Римом, особенно после Апамеи, он также смог напасть на Гераклею, который был «другом» меньшей политической важности по сравнению с царем Пергама. Кроме того, есть довод в пользу тезиса о том, что Гераклея вновь подвергается нападению со стороны вифинского правителя в лице Прусия II. Полибий (XXXIII, 13, 4-8; см. Диодор, XXXI, 35) сообщает, что во время войны против Евмена II Прусий II опустошил территории Мефимны, Эгеи, Кимы и Гераклеи и что, когда мир был заключен, римляне заставили его заплатить этим четырем городам компенсацию, которая составила сто талантов. Однако следует отметить, что идентификация этой Гераклеи с Гераклеей на Понте не является единодушной.
На мой взгляд, с организацией фрагментов не все в порядке, потому что то же хронологическое указание, приведенное в F 20.1, найдено в F 18. 6 и вводит антиохову войну фразой «как гераклеоты пришли посольством к римским стратегам, которые прибыли в Азию». Фраза Мемнона предполагает, что первые контакты между римлянами и гераклеотами имели место после прибытия римлян в Азию, то есть после 190 года. F 18.9 сообщает об Апамейском мире в 189/188 г. Если мы согласны с порядком событий, вытекающим из организации фрагментов, мы должны предположить, что завоевание территорий Тиоса и Киероса и осада Прусием I имели место после Апамейского мира (F 19. 9).
Тем не менее, нет причин предпочитать датировку, предложенную F 21, а не ту, которая следует из F 18.9, только на том основании, что отрывки 19, 20 и 21 представляют собой отступление. Однако не исключено, что завоевания Тиоса и Киероса, упомянутые в F 19.1, имели место до Апамеи, тогда как прусиева осада (F 19.2-3) происходила после Апамеи, возможно, в контексте войны между Прусием I Евменом II. Что касается F 20, он посвящен другому «региону», Галатии, и, как я пыталась продемонстрировать в предыдущих отрывках, «региональная» логика, которая преобладает в методе Мемнона, не всегда соблюдает хронологию. Поэтому F 20 записывает события, которые произошли до тех, которые упомянуты в F 18.6 sq., то есть, до 190 г. Поэтому упоминание о переправе римлян не может служить хронологическим указателем для датировки F 19. 2.
Наконец, необходимо выделить еще один элемент датировки, упомянутый в F 19.3. По словам Мемнона, Прусий прожил всего несколько лет после окончания операции против Гераклеи, но указание, чтобы обозначить соответствующий элемент датирования, слишком неточно. Я понимаю так, что он прожил менее десяти лет. Дмитриев считает, что эта приблизительная хронологическая информация послужила основой для сторонников доапамейского датирования. Тем не менее, он отметил, что она может быть пригодной для тех, кто датирует осаду 190‑ми годами на основе даты смерти Прусия, помещенной на время 190 - 185 гг. Однако дата с тех пор была снижена и помещена в конце 180‑х годов, около 183-182 г. Поэтому, как отмечает Дмитриев, поместив осаду в 190‑е годы и смерть Прусия в конце 190‑х годов, замечание Мемнона «несколько лет» вряд ли можно отодвинуть во времени слишком далеко».
Следовательно, дата осады должна быть более поздней, и рамки войны между Евменом II и Прусием I 186 - 183 гг. или по Дмитриеву 184 - 183 гг. будут более уместными. Война была вызвана решением Рима назначить Евмену II после Апамеи кусок Мисии. Однако эта территория была завоевана Прусием у Аттала I, и Евмен намеревался взять оружием то, что он считал по праву своим. С другой стороны, эта причина войны поставлена под сомнение Дмитриевым, который считает, что нападение на Гераклею является предлогом для Евмена вмешаться против Вифинии, поскольку город был союзником Атталидов во время этой войны. Так, по мнению Дмитриева, Евмен II предложил Гераклее защиту после того, как Антиох III был вытеснен из Малой Азии.
Тем не менее Мемнон не упоминает Евмена в своем рассказе, и хотя я принимаю датировку осады Прусия, предложенную Дмитриевым, его аргументы кажутся мне немного преувеличенными. Участие города в лагере Евмена II, безусловно, свидетельствует о 179 годе, но этого не достаточно на мой взгляд, чтобы представить Евмена в качестве защитника Гераклеи после Апамеи. По словам Мемнона, союзником Гераклеи был Рим. В лучшем случае, я истолковываю вмешательство Евмена по просьбе римлян как имеющее цель не столько защитить Гераклею, сколько обуздать экспансионистские амбиции Прусия.
εἰ μὴ ἐπὶ τῆς κλίμακος ἀναβαίνων Προυσίας, λίθῳ βαλόντος ἐνὸς τῶν ἀπὸ τῆς ἐπάλξεως, συνετρίβη τὸ σκέλος, καὶ τὴν πολιορκίαν τὸ πάθος διέλυσε:
По словам Мемнона, осада была снята благодаря оборонительным действиям гераклеотов с крепостных стен. Рана царя положила конец его операциям. История напоминает случай с Митридатом во время осады Родоса (F 22.8), когда царь едва не был ранен в морском сражении и его операции против города закончились.
Мемнон представляет здесь типичную стратегию полиоркетики, которая постоянно встречается в рассказах об осадах. Ср. F 30.3 (Евпатория), 30.4 (Амис), 35.4 (Гераклея) и 37.8 (Синопа).
| Φοράδην γὰρ ὁ βληθείς, οὐκ ἄνευ ἀγῶνος ὑπὸ τῶν βιθυνῶν ἀνακομισθεὶς εἰς τὰ οἰκεῖα ἀνέστρεψε, κἀκεῖ βιοὺς ἔτη οὐ πολλά, καὶ χωλὸς καὶ ὢν καὶ καλούμενος τὸν βίον κατέστρεψεν. | С трудом он возвратился домой, несомый, раненый, вифинами на носилках. После этого он прожил немного лет и окончил жизнь, будучи хромым на деле и называемый таковым. |
Здесь складывается впечатление, что Мемнон преподносит это происшествие как причину смерти царя. Нередко персонаж, наносящий ущерб городу, тем или иным образом подвергается наказанию (ср. F 36 о шторме, который пережил Котта после того, как лишил город его богатств). Прозвище, данное Прусию, появляется только у Мемнона.
| Οἱ δὲ ὑπὲρ τὸν Πόντον Γαλάται, οὔπω τῶν Ῥωμαίων εἰς τὴν Ἀσίαν διαβεβηκότων, πόθον ἔχοντες πεῖραν λαβεῖν τῆς θαλάσσης προελεῖν ἐπεχείρουν τὴν Ἡράκλειαν, καὶ οὐ χαλεπὸν ἐνόμιζον· πολὺ γὰρ τῆς παλαιᾶς ῥώμης ὑφεῖτο καὶ πρὸς τὸ καταφρονούμενον ὑπέρρει. Στρατεύουσι δὴ κατ´ αὐτῆς ἁπάσαις ταῖς δυνάμεσιν, οὐδ´ αὐτῆς συμμάχων ἀμελούσης, ἀλλ´ εἰς ὅσα παρεῖχεν ὁ καιρὸς παρασκευαζομένης. | Жившие близ Понта галаты в то время, когда римляне еще не переправились в Азию, имея желание овладеть выходом к морю, пытались сперва захватить Гераклею, считая, что это не составит для них труда; ведь она многое утеряла из своей прежней мощи и пришла в пренебрежение у своих соседей. Варвары напали на нее всеми своими силами, но она, озаботившись о союзниках, приготовилась, насколько позволял момент. |
οἱ δὲ ὑπὲρ τὸν Πόντον Γαλάται, οὔπω τῶν Ῥωμαίων εἰς τὴν Ἀσίαν διαβεβηκότων, πόθον ἔχοντες πεῖραν λαβεῖν τῆς θαλάσσης:
Этот фрагмент не вписывается в хронологию фрагментов 19 и 21, как я пыталась показать в заключении к F 18. Большинство современных исследователей идут в этом направлении после анализа Якоби. Выражение «до перехода римлян в Азию» относится к прибытию Сципионов в 190 г. для ведения войны против Антиоха III, или к приходу консула Манлия Вульсона в 189 г. Последний, вместе с братьями Евмена II, Атталом и Афинеем, провел кампанию в Великой Фригии, которую галаты занимали веками. Вульсон боролся против толистобогов, тектосагов и трокмов, которых поддерживал Ариарат Каппадокийский (Polybe, XXI, 33-40; Tite–Live, XXXVIII, 12-27; Appien, Syr. 42, 219-223).
Однако в какое время произошла эта война против Гераклеи? за какое–то время до антиоховой войны? Это предположение объяснило бы готовность гераклеотов объединиться с римлянами, чтобы они защищали их от галатских вторжений. Митчелл ставит их атаки около 197 г. По его мнению, именно в это время лампсакцы писали массалиотам, другой фокейской колонии, о своих проблемах с толистобогами. По мнение Митчелла, желание галатов иметь доступ к морю, возможно, связано с их желанием установить контакты с кельтскими племенами, живущими на нижнем Дунае. По его словам, галаты, вероятно, беспокоили другие города Вифинии, Пафлагонии и Западного Понта, играя тем самым важную роль на севере Анатолии до вмешательства М. Вульсона.
προελεῖν ἐπεχείρουν τὴν Ἡράκλειαν, καὶ οὐ χαλεπὸν ἐνόμιζον· πολὺ γὰρ τῆς παλαιᾶς ῥώμης, ὑφεῖτο, καὶ πρὸς τὸ καταφρονούμενον ὑπέρρει:
Похоже, что это нападение необходимо поставить после захвата Тиоса и Киероса Прусием I. Именно в этом смысле нужно интерпретировать отрывок Мемнона об упадке Гераклеи. Следовательно, если согласиться с датировкой, предложенной Биттнер, между концом 3‑го и началом 2‑го века, то необходимо будет определить вторжение галатов в этот период и до 190 года. По мнению Биттнер, галаты, возможно, зашли на новые территории Прусия, который, не считая себя под ударом, должен был видеть в галатских операциях инструмент для дальнейшего ослабления Гераклеи. Возможно, нападение произошло до победы Прусия над галатами в 216 году. Или по другой гипотезе Прусий победил галатов при Абидосе, чтобы пойти на Тиос и Киерос, воспользовавшись ослаблением города от набегов.
ἁπάσαις δὴ στρατεύουσι κατ’ αὐτῆς ταῖς δυνάμεσιν, οὐδ’ αὐτῆς ἀμελούσης συμμάχων:
Мемнон не указывает, каких союзников Гераклея позвала на помощь. Возможно, был призван Византий ввиду неоднократной помощи от Гераклеи, когда ему самому угрожали галаты (F 11.1) и когда он была осажден Антиохом II (F 15). Несомненно, необходимо предположить, как и Биттнер, что на помощь были призваны гераклейские колонии, как это было во время третьей Митридатовой войны (ср. F 32.2; 34. 3). С другой стороны, похоже, Гераклея одержала победу без вмешательства союзников.
ἀλλ’ εἰς ὅσα παρεῖχεν ὁ καιρὸς παρασκευαζομένης:
В отличие от событий, описанных в F 14.3 и 16.2-3, Гераклея на этот раз была хорошо подготовлена.
| Ἐπολιορκεῖτο μὲν οὖν αὕτη, καὶ χρόνος ἐτρίβετο, ὃς τοὺς Γαλάτας εἰς ἔνδειαν τῶν ἀναγκαίων συνήλαυνε· θυμῷ γὰρ καὶ οὐ παρασκευῇ τῇ δεούσῃ Γαλάτης ἀνὴρ τὸν πόλεμον διαφέρειν οἶδε. Πρὸς οὖν συλλογὴν τῶν ἐπιτηδείων τὸ στρατόπεδον ἀπολελοιπότων, ἐκδραμόντες οἱ τῆς πόλεως καὶ ἀδοκήτοις ἐπιπεσόντες αὐτό τε εἷλον καὶ πολλοὺς ἀνεῖλον καὶ τοὺς ἐπὶ τῆς χώρας σκεδασθέντας οὐ χαλεπῶς συνελάμβανον, ὡς μηδὲ τὴν τρίτην μοῖραν τοῦ Γαλακτικοῦ στρατεύματος εἰς Γαλατίαν ἀναστρέψαι. | Итак она была осаждена. Шло время, и у галатов оказался недостаток в необходимом. Ведь муж–галат умеет вести войну лишь по настроению, а не с помощью необходимых приготовлений. Когда они [т. е. галаты] оставили свой лагерь для сбора продовольствия, те [т. е. гераклеоты] выбежали из города и, неожиданно напавши на лагерь, взяли его и многих убили. Они [т. е. гераклеоты] захватили без труда всех тех, которые разбрелись по стране в поисках продовольствия, так что даже третья часть галатского войска не вернулась в Галатию. |
Ἐπολιορκεῖτο μὲν οὖν αὕτη, καὶ χρόνος ἐτρίβετο, ὃς τοὺς Γαλάτας εἰς ἔνδειαν τῶν ἀναγκαίων συνήλαυνε· θυμῷ γὰρ καὶ οὐ παρασκευῇ τῇ δεούσῃ Γαλάτης ἀνὴρ τὸν πόλεμον διαφέρειν οἶδε. Πρὸς οὖν συλλογὴν τῶν ἐπιτηδείων τὸ στρατόπεδον ἀπολελοιπότων:
По словам Мемнона, победа города была обусловлена в большей степени тем, что галаты не подготовили должным образом свои операции и не обеспечили себя достаточным количеством продовольствия. Галаты обычно мародерствовали, но не имели никакого опыта в области полиоркетики.
ἐκδραμόντες οἱ τῆς πόλεως καὶ ἀδοκήτοις ἐπιπεσόντες αὐτό τε εἷλον καὶ πολλοὺς ἀνεῖλον, καὶ τοὺς ἐπὶ τῆς χώρας σκεδασθέντας οὐ χαλεπῶς συνελάμβανον:
Во время одного из выходов галатов для пополнения запасов гераклеоты напали на захватчиков, и они потерпели сокрушительное поражение. Опять же, Мемнон предлагает типичный эпизод войны. Однако, как правило, именно осажденные, пытающиеся выйти, чтобы добыть припасы, попадаются врагу.
ὡς μηδὲ τὴν τρίτην μοῖραν τοῦ Γαλατικοῦ στρατεύματος εἰς Γαλατίαν ἀναστρέψαι:
Для города, который потерял свою силу, кажется, что Гераклея боролась с энергией. Хотя я допускаю, что гераклеоты победили, мне кажется, что Мемнон преувеличивает потери в противоборствующем лагере. Однако без параллельных источников трудно судить о поражении галатов.
| Ἐκ δὲ τοῦ κατορθώματος πάλιν εἰς τὴν προτέραν εὔκλειαν καὶ εὐδαιμονίαν ἐλπίδας ἐλάμβανον ἀναβῆναι. | На основании случившегося граждане возымели надежды возвратиться к прежнему счастью и славе. |
Из этого отрывка ясно, что Гераклея не была региональной державой. Она усилила свое влияние в регионе благодаря территориальным завоеваниям своих тиранов, особенно Дионисия. Ее богатство привлекло к ней внимание диадохов, в том числе Антигона, но прежде всего Лисимаха. Затем наряду с Северной Лигой она зарекомендовала себя как город, с которым нужно считаться, особенно благодаря силе ее флота. Теперь же у нее была лишь небольшая территория, она утратила свои прежние владения, завоеванные Прусием, и ее положение на стороне римлян было несопоставимо с тем, которое она могла иметь при Никомеде.
Мемнон, в этой «второй части», пытается иногда подчеркивать позиции Гераклеи и ее участие в большом конфликте Митридатовых войн, однако город в его рассказе упоминается реже, за исключением рассказа о третьей войне между Римом и Митридатом, где Гераклея становится, несмотря на это, центром внимания автора, который подробно рассказывает о том, как город был осажден и как он потерял свое положение навсегда.
| Ῥωμαίοις δὲ πρὸς Μάρσους τε καὶ Πελιγνοὺς καὶ Μαρουκίνους (ἔθνη δέ εἰσι ταῦτα ὑπὲρ Λιβύης κατῳκημένα, Γαδείρων ὅμορα) δυσὶ τετρήρεσι καταφράκτοις Ἡρακλεῶται συνεμάχησαν, καὶ συγκατορθώσαντες τὸν πόλεμον καὶ πολλῶν ἀριστειῶν ἀξιωθέντες ιαʹ ἔτει πρὸς τὴν πατρίδα ἀνεκομίσθησαν. | Гераклеоты оказали военную помощь римлянам против марсов, пелигнов и маррукинов (народы же эти живут за Ливией, рядом с Гадейрами) двумя триерами–катафрактами. И, завершив счастливо войну вместе с союзниками и удостоенные многих наград, эти триеры на одиннадцатый год возвратились в отечество. |
Ῥωμαίοις δὲ πρὸς Μάρσους τε καὶ Πελιγνοὺς καὶ Μαρουκίνους (ἔθνη δέ εἰσι ταῦτα ὑπὲρ Λιβύης κατῳκημένα, ὅμορα Γαδείρων):
Мэттингли отвергает гипотезу, выдвинутую по этому отрывку Якоби, которую он считает неубедительной. По мнению издателя Мемнона, географическая ошибка, которая появляется в тексте Мемнона, будет путаницей Фотия между марсийской войной и войной с Югуртой, поскольку Мемнон размещает эти народы на юго–востоке Испании. Тем самым фотиев конденсат этих эпизодов создает ложное впечатление, что Мемнон не знал, где находятся марсы, пелигны и маррукины, которые являются италийскими народами. Как указывает Янке, маловероятно, что человек, живший в 1‑м или 2‑м веке нашей эры, мог так ошибиться.
Янке считает, что предположение Якоби о путанице между Югуртинской (112-105 гг.) и Союзнической войнами (91-88 гг.) уместно только частично, поскольку первая отстоит слишком далеко, и он считает маловероятным, что эти две информации могли быть смешаны. Мне кажется, что предположение Якоби не должно быть отвергнуто окончательно. Исходя из его гипотезы, мы должны были бы представить, что Мемнон первоначально упоминал войну с Югуртой и Союзническую войну, в которых Гераклея якобы участвовала, отправляя корабли. Поэтому он сначала сообщил об отправке кораблей римлянам в войне против марсов, пелигнов и маррукинов. Затем он упомянул о помощи, оказанной Гераклеей римлянам против народов, расположенных за пределами Ливии. Фотий, вероятно, понимал, что три народа, упомянутые Мемноном, были те же, как и те, о которых он упоминал в других местах и которые жили на юге Испании.
δυσί τε τριήρεσι καταφράκτοις Ἡρακλεῶται συνεμάχησαν:
Материально–техническая поддержка, оказываемая римлянам, представляется весьма незначительной по сравнению с помощью Гераклеи Птолемею Керавну против Антигона Гоната (F 8.5) или Никомеду I против Антиоха (F 10.2). Здесь, несомненно, признак упадка Гераклеи.
καὶ συγκατορθώσαντες τὸν πόλεμον καὶ πολλῶν ἀριστείων ἀξιωθέντες, ια’ ἔτει πρὸς τὴν πατρίδα ἀνεκομίσθησαν:
Мэттингли предполагает путаницу Мемнона с эпизодом, который не касается Гераклеи. По его мнению, этот эпизод напоминает о приключениях капитанов кораблей Клазомен, Милета и Кариста в Евбее. Они были отосланы с наградами в 78 году, после того как приняли участие в начале италийской войны. Если этот эпизод, идентифицированный Моммзеном, действительно является эпизодом Союзнической войны, как предполагает последний, они также отсутствовали бы дома дюжину лет. Поэтому Мэттингли предполагает, что Мемнон или его источник перепутали две истории. Этот исследователь считает, что большая часть FF 18.6 - 21 не заслуживает доверия. По его словам, именно в этом и заключается трудность, с которой сталкиваются местные историки, встретившись с неловким отсутствием информации и вызвав в своем повествовании хронологический пробел. Тем самым, по его мнению, не исключено, что Мемнон попытался заполнить прорехи независимыми от его основного источника исследованиями и попытался включить их в свою историю.
Мемнон объявляет новый сюжет своей истории, который занимает большую часть книг XV и XVI: митридатовы войны. Первая митридатова война (F 22.6-25) излагается от битвы при Амние (89 г. до н. э.) до Дарданского договора (85 г. до н. Э.). Вторая митридатова война является предметов нескольких отрывков (F 26.1-26.4). Наконец, третья митридатова война (F 27-38) излагается с гораздо большими подробностями и заканчивается посольством, отправленном к парфянскому царю в 69/8 г. до н. э. Мемнон не сообщает о завершении войны, однако он подробно рассказывает о длительной осаде Гераклеи римлянами, после чего город теряет независимость, и о суде над Коттой в Риме. Его рассказ завершается смертью Бритагора, видного гераклеота, который умер примерно в 47 г. до н. э. прежде чем смог выполнить свою миссию: вернуть городу свободу (F 39-40). Прежде чем давать основные моменты этих войн начиная с фрагмента 22.6, Мемнон начинает с представления ее причин (F 22.1-22.5).
| Μετὰ ταῦτα δὲ ὁ πρὸς Ῥωμαίους βαρὺς Μιθριδάτῃ τῷ Πόντου βασιλεῖ συνέστη πόλεμος, φαινομένην λαβὼν αἰτίαν τὴν τῆς Καππαδοκίας κατάληψιν· ταύτης γὰρ δι´ ἀπάτης καὶ ὅρκων συμβατηρίων τὸν ἀδελφιδοῦν Ἀράθην συλλαβὼν ὁ Μιθριδάτης, αὐτοχειρίᾳ ἀποσφάξας, ἐκράτησε· παῖς δὲ ὁ Ἀράθης ἐκ τῆς ἀδελφῆς τοῦ Μιθριδάτου Ἀριαράθῳ γεγένητο. | После этого началась тяжелая война с римлянами у Митридата, царя Понта, очевидной причиной которой было владение Каппадокией. Митридат покорил ее, хитростью заманив и собственноручно убив своего племянника Арата после клятв жить с ним в мире. Мальчик же Арат был рожден Ариаратом от сестры Митридата. |
φαινομένην λαβὼν αἰτίαν τὴν τῆς Καππαδοκίας κατάληψιν,
Этот отрывок показывает, что Мемнон различает кажущиеся и фактические причины первой митридатовой войны. Он начинает свой рассказ с оккупации Каппадокии (в 100/99 году), которую он ясно выставляет как предлог. Об этом событии также сообщает Юстин (XXXVIII, 1), который в отличие от Аппиана (Mithr. 10), кажется, ставит первое изгнание Ариобарзана в начале 94 года — после чего Митридат вновь оккупировал царство — что стало одной из причин войны между Римом и царем Понта. Тем не менее, событие, о котором здесь сообщает Мемнон, представляет собой первую оккупацию Каппадокии, и получается, что он проследил происхождение войны гораздо дальше назад во времени, чем Аппиан.
Вмешательство Митридата в дела Вифинии, как сообщает Мемнон в F 22.5, представлено им как еще один источник конфликта. Хотя Мемнон прямо не говорит о «первопричине» войны, его изложение фактов не оставляет сомнений в том, что конкретно он считает причиной этой войны. Следовательно, во фрагментах 22.2 и 22.3, хронологически предшествующих 22.1, он начинает составлять историю реальных причин. После того, как Мемнон представил оккупацию Каппадокии, он приводит краткое резюме о начале правления Митридата с целью выявить причины, которые привели к этому историческому факту.
Он подчеркивает два особых аспекта характера Евпатора: его склонность к убийствам, с которых началось его правление (F 22.2) и его гордость, которая выражалась в его стремлении увеличить свою власть (F 22.3). Теперь, представляя царя в этом ракурсе, Мемнон стремится продемонстрировать, что именно сам царь, по самой своей природе, является причиной войны с Римом, поскольку увеличение его власти вызывает озабоченность у римлян. Последние, конечно, выражали свои опасения через предписание царю вернуть царства правителям скифов (F 22: 4). Мемнон использует слово αἰτία (22. 5), что предполагает, что оккупация Митридатом Вифинии представляла новую угрозу для Рима и была еще одним свидетельством чрезмерных амбиций царя Понта. Поэтому, представляя оккупацию Каппадокии 100/99 г. как повод для войны, Мемнон делает ее ключевым событием того, что можно считать истоками войны, поскольку она представляет собой точку разрыва с римлянами.
Со своей стороны, Павсаний (I, 20, 4) как и Мемнон разделяет причины и предлог для войны, и хотя он не продвигает свои мысли дальше, можно предположить, что этим предлогом является римское вмешательство в дела Азии, которое, по мнению Мемнона, является лишь выражением страха римлян перед лицом серьезного усиления власти Митридата за пределами исконных границ его царства.
Уже Фукидид провел различие между реальной причиной противостояния между Афинами и Спартой, то есть страх Спарты перед усилением власти Афин (см. I, 88-117), и предлогами, на которые ссылаются обе стороны (дела Коркиры и Потидеи, см. I, 24-65), чтобы нарушить перемирие и объявить войну. Анализ Фукидидида показывает, что древние пытались понять причины великих конфликтов, и Мемнон не является исключением, поскольку он использует метод, сопоставимый с тем, который использовался в пятом веке Фукидидом.
παῖς δὲ ὁ Ἀράθης ἐκ τῆς ἀδελφῆς τοῦ Μιθριδάτου Ἀριαράθῳ γεγένητο
Форма Ἀράθης используется только Мемноном и Помпеем Трогом (prol. 38: Arathe); с другой стороны, у Юстина (XXXVIII, 1, 7) молодой каппадокийский правитель называется как и его отец, Ariarathe, и как родственник он тот же, что и у Мемнона (XXXVIII, 1, 1). Брак между Лаодикой, сестрой Митридата Евпатора, и молодым царем Ариаратом VI произошел после вторжения в Каппадокию Митридата V Евергета (Appian, Mithr. 10, 30), и ознаменовал конец военных действий между Понтом и Каппадокией, вероятно, между 128 и 126 годами до нашей эры. По мнению Мак–Гинга Евергет вторгся в Каппадокию, но, вспомнив о провале агрессивных действий, предпринятых его предшественником Фарнаком, он решил не оккупировать ее, а оставить Ариарата VI на престоле, выдав за него замуж свою дочь в надежде иметь контроль над Каппадокией косвенно. Хотя обстоятельства, связанные с браком, дают повод для различных интерпретаций, этот союз подчеркивает понтийские притязания на Каппадокию, в частности со стороны Митридата Евпатора: это ясно из слов Аппиана (Mithr. 12, 38-39), что Митридат Евпатор считал, что имеет определенные права на это царство, которыми в свою очередь обладали его предки.
После убийства Ариарата VI, которого Митридат убил руками Гордия (Justin, XXXVIII, 1, 1), Каппадокия возвращается его жене и сыну, тем самым оставаясь все еще под понтийским влиянием. Поэтому, когда в царство вторгся Никомед III Вифинский, Митридат, предполагая поддержку, которую он должен был оказать своей сестре, не стал медлить с отправкой армии, чтобы изгнать Никомеда. К его удивлению, Лаодика вышла замуж за захватчика, что, безусловно, могло только вызвать недовольство Евпатора, поскольку это угрожало не только его собственному царству, но и его претензиям на Каппадокию. Наконец, Митридату удалось изгнать нового мужа своей сестры и вернуть трон Каппадокии племяннику Ариарату VII (Justin, XXXVIII, 1, 2-5).
ταύτης γὰρ διʼ ἀπάτης καὶ ὅρκων συμβατηρίων τὸν ἀδελφιδοῦν Ἀράθην συλλαβὼν ὁ Μιθριδάτης, αὐτοχειρίᾳ ἀποσφάξας, ἐκράτησε,
Комментарии Юстина (XXXVIII, 1, 8-10) об обстоятельствах убийства юного Ариарата VII присоединяются к замечаниям Мемнона: «и скрыв этой шуткой обман, он отделил принца от свиты, словно для тайного разговора, и убивает его на виду двух армий». После восстановления молодого правителя в Каппадокии Митридат сделал вид, что позволил Гордию, убийце Ариарата VI, вернуться в царство: реакция Ариарата VII, который не одобрял возвращения убийцы своего отца (Justin XXXVIII, 1, 6-7), не замедлила вызвать войну между двумя царями. Поскольку царь Понта не был уверен в победе в военном плане, он пригласил племянника поговорить с ним наедине и по этому случаю убил его, вероятно, в 100 году до нашей эры. Оба автора четко устанавливают, что царь Понта убил Ариарата VII своими руками и взял под свой контроль царство Каппадокии. Это убийство привело к первой оккупации Каппадокии Митридатом, который посадил на трон своего восьмилетнего сына Ариарата IX Евсевия, регентом которого стал Гордий (Justin, XVIII, 1, 10).
| Φονικώτατος δ´ ἐκ παιδὸς ὁ Μιθριδάτης ἦν· τὴν γὰρ ἀρχὴν τρισκαιδεκαέτης παραλαβών, μετ´ οὐ πολὺ τὴν μητέρα, κοινωνὸν αὐτῷ παρὰ τοῦ πατρὸς τῆς βασιλείας καταλειφθεῖσαν, δεσμωτηρίῳ κατασχὼν βίᾳ καὶ χρόνῳ ἐξανάλωσε, καὶ τὸν ἀδελφὸν ἀπέκτεινε. | Митридат с детства был кровожаднейшим из людей. Захватив власть тринадцатилетним, он вскоре, бросив в тюрьму свою мать, оставленную ему отцом соправительницей царства, убил ее насилием и продолжительностью заключения. Он убил также своего брата. |
τὴν γὰρ ἀρχὴν τρισκαιδεκαέτης παραλαβών
Страбон (X, 4, 10) дает Митридату 11 лет на момент смерти отца. Прежде чем принять решение в пользу любого из этих двух авторов, необходимо сначала установить хронологию, которая позволит согласовать различные источники. С этой целью меня будут интересовать три даты юности Митридата: год его рождения, год смерти его отца, после которой он официально взошел на престол, и год, в который он принял фактическую власть.
Согласно Орозию (VI, 6, 1), Митридат умер в год консульства М. Туллия Цицерона и Г. Антония Гибриды, весной 63 г. до н. э. Относительно возраста Евпатора на момент его смерти, как правило, сохраняется информация, представленная Аппианом (Mithr. 112, 541), согласно которой, царь умер в возрасте 68 или 69 лет. Евтропий (VI, 12) и Орозий (VI, 5,7) приписывают оба Евпатору 72 года жизни; Кассий Дион (XXXVI, 9, 4) дает Митридату более 70 лет в конце 68 г. до н. э. и, согласно Саллюстию (Hist. 5, 5 М), Митридат прожил более 70 лет. Цифры, представленные этими четырьмя авторами, как правило, считаются не заслуживающими доверия и, тем более, отбрасываются из–за отсутствия точности или из–за преувеличения.
Следовательно, 68 или 69 лет Митридата к моменту его смерти в 63 г. до н. э. позволяют поместить год рождения Митридата между весной 132 и весной 131 г. до н. э. Можно проследить дату до весны 133 года на основе текста Юстина (XXXVII, 1, 2), который упоминает о появлении кометы в год зачатия Евпатора. Действительно, на основании одного этюда о кометах можно зафиксировать год рождения Митридата этой датой, так как это явление произошло бы в год его зачатия в 134 году.
Итак, если принять в качестве года рождения Евпатора дату 133 г., то можно согласовать многие источники. Прежде всего, она определяет год, в котором Евпатор наследует власть своего отца. Опять же, дату его официального воцарения трудно определить, но мы все еще можем поместить это событие между весной 121 и весной 119 г. на основе трех типов данных: тех, которые фиксируют его смерть весной 63 г., тех, которые представлены Аппианом (Mithr. 112, 541) и Плинием Старшим (Hist. nat. XXV, 6), согласно которым Митридат правил бы 57 лет для Аппиана или 56 лет для Плиния; и наконец, информацию о возрасте, в котором царь Понта пришел к власти после смерти своего отца, предоставили Мемнон и Страбон. Если большинство современных ученых предпочитают Страбона, я вместе с Мак–Гингом предпочитаю следовать Мемнону.
Действительно, сравнение различной информации, предоставленной источниками, с информацией, найденной у Мемнона и Страбона, как правило, дает большее доверие первой. Если принять 133 год как год рождения Митридата и, если ему было 13 лет согласно Мемнону на момент смерти отца, то его официальный приход к власти должен быть зафиксирован в 120 г. В то же время, мне кажется, предпочтительнее признать 57 лет правления, предложенные Аппианом, которые, добавленные к 13 годам Мемнона, приводят Митридата умереть в 63 г. С другой стороны, этот расклад не работает с возрастом, назначенным Митридату Страбоном во время смерти его отца.
κοινωνὸν αὐτῷ παρὰ τοῦ πατρὸς τῆς βασιλείας καταλειφθεῖσαν,
Страбон (X, 4, 10) утверждает, что после смерти Евергета наследование перешло к его жене и детям, но лишь один из них, Митридат, унаследовал трон, что подтверждается двумя делосскими надписями, в которых упоминаются два брата, но только Митридат носит царский титул, хотя согласно некоторым представляется сомнительным, что его брат не был также назван наследником, как и Евпатор. Что касается Юстина (XXXVII, 2, 4), он указывает на опекунов (tutores), которые, возможно, консультировали царицу–мать и обладали реальной властью.
На первый взгляд неясно, идет ли речь в завещании Евергета о совместной власти матери и сына, или же это просто регентство царицы до тех пор, пока Евпатор не станет достаточно взрослым, чтобы править самостоятельно. Однако я предпочла бы поддержать первую гипотезу из–за терминов, используемых Мемноном: «оставленную ему отцом соправительницей царства».
Я сделала сравнение между правопреемством Евергета и наследованием тиранов Гераклеи и Никомеда I. Синтаксис, используемый Мемноном в этих четырех случаях, явно не совпадает. Прежде всего, я приведу пример Сатира (F 2.1), брата Клеарха, тирана Гераклеи Понтийской: в его случае, Мемнон использует выражение, которое явно указывает на Сатира в качестве опекуна своих племянников: «затем он осуществлял регентство, а затем еще при жизни передал власть своим племянникам, когда они достигли соответствующего возраста, чтобы заниматься делами города». Другой пример, который я выбрала, касается Дионисия Гераклейского, сына Клеарха (F 4.8), наследование которого после его смерти переходит к его жене Амастриде и его детям. Здесь снова термины, используемые Мемноном, создают другую ситуацию: похоже, что Амастрида остается «абсолютным сувереном и опекуном своих детей». Различие между этими двумя функциями налицо. Наконец, Мемнон сообщает о наследовании Никомеда I (F 14.1) в следующих выражениях: «дети, которых царь имел от этой женщины, были в младенчестве; в момент своей смерти он в письменном виде назначил детей своей второй жены наследниками и дал им в качестве опекунов Птолемея, Антигона, народы Византия, Гераклеи и Киоса». В последнем примере Мемнон снова использует слово ἐπίτροποι для обозначения опекунов несовершеннолетних детей Никомеда I.
Эти примеры иллюстрируют четыре разных случая, и, на мой взгляд, Мемнон использовал бы ἐπίτροπος, если бы это было регентство, а не совместное правление. С этой точки зрения можно было бы считать, что царица–мать должна сначала осуществлять регентство от имени своего несовершеннолетнего сына, а когда последний достигнет надлежащего возраста для правления, она должна была разделить власть с Митридатом. Однако передачи или разделения власти не произошло, поскольку в результате государственного переворота, обстоятельства которого неизвестны, Митридат захватил власть, и начало его личного правления ознаменовалось убийством матери.
Рейнах указывает, что «подробности революции неизвестны, но, вероятно, Митридат воспользовался поддержкой народа и армии» (Ср. Justin, XXXVII, 3, 1, Salluste, Hist. 2, 75 M). Габелко отмечает, что Лаодика не входит в реестр правителей и что в целом царицы–регентши не включались в династические списки. И наоборот, в случае правящих цариц, их правление засчитывается в общую продолжительность царствования их династии.
μετ' οὐ πολὺ,
По словам Мемнона, смерть его матери произошла «немного погодя» после вступления Евпатора на престол. Этот хронологический указатель является не очень точным, тем более, что он связан с неверным контекстом: если мы согласны с тем, что Митридат избавился от своей матери в момент государственного переворота — или, по крайней мере, в период, близкий к его возвращению в Синопу — кажется, что гораздо более длительный интервал, чем это предполагает Мемнон, отделяет официальную интронизацию Митридата от его фактического воцарения. Так, по крайней мере, говорит Саллюстий (Hist. II, 75 M), который четко фиксирует, что Митридат в конце своего детства пришел к власти и убил свою мать.
Свидетельства о детстве Митридата сохранились у одного Юстина (XXXVII, 3, 4-8), согласно которому начало юного царя было трудным: он отправился в изгнание на семь лет из–за нависшей над ним угрозы, так как «его опекуны» несколько раз пытались его устранить. Однако этот текст вызвал значительные споры относительно того, являются ли содержащиеся в нем элементы преувеличенными или нет. Мак–Гинг считает, что факты, описанные Юстином, должны были переадресованы от своей истинной природы. По его словам, Юстин не понимает персидскую культуру, и здесь отражены основные элементы воспитания персидского дворянства, описанные Геродотом (I, 136, ср. Xenophon, Cyr. I, 2, 10; I, 4, 7-9; VIII, 1, 38). Что касается причин, приведенных Юстином для обоснования предполагаемого изгнания Митридата (Justin, XXXVII, 2, 7-8), то они также ставятся под сомнение в исследовании Г. Виденгрена. Последний свидетельствует, что обязанность молодого принца какое–то время оставаться в стороне от двора является частью иранских обычаев. Страбон (12.3.11) говорит, что Митридат родился и вырос в Синопе, но его слова не делают недействительным отрывок Юстина: Митридат вполне мог провести свое детство в Синопе, прежде чем дистанцироваться от двора — и от власти — на семь лет. Несмотря на различные возражения, высказанные против текста, кажется, что Юстин подчеркивал напряженность между Митридатом и его матерью, и это объясняет, почему Митридат избавился от нее, когда он вернулся из изгнания, то есть вскоре после фактического воцарения, а не, как предполагает Мемнон, вскоре после официального.
Для Рейнаха текст Юстина (XXXVII, 2, 4-5) иллюстрирует претензии царицы править в одиночку: с одной стороны, она «подталкивала опекунов устранить его», но этот отрывок явно не подразумевает царицу–мать. С другой стороны, он основывал свои аргументы на одном нумизматическом источнике. Но Де Каллатаи и Мак–Гинг считают, что монета, о которой идет речь, должна быть скорее отнесена к царице Лаодике, жене Митридата IV Филопатора.
Из двух надписей с Делоса, датированных 116/115 г., следует, что, в отличие от его матери, брат Евпатора оставался временно связанным с короной. Имя Митридата Хреста еще ассоциируется с именем его брата на этих двух делосских посвящениях, одно из которых чествует царя Митридата Евпатора и его брата Митридата Хреста и посвящена Зевсу Урию, что свидетельствует о том, что он был убит после его матери. Поскольку последняя не приводится вместе с сыновьями, эти посвящения относятся к временам, которые непосредственно следуют за его государственным переворотом. К сожалению, их датирование не может быть определено с уверенностью — и поэтому дата фактического воцарения Митридата остается предметом дискуссии. Предложение Де Каллатаи кажется мне удовлетворительным: в самом деле, этот последний помещает государственный переворот между осенью 113 и концом 112 г. на основе информации, содержащейся в пассаже Юстина (XXXVIII, 8, 1), что дает 23 года царствования Митридату, когда он разглагольствует перед своими солдатами в конце 89 г., то есть в начале первой митридатовой войны. Кроме того, добавив семь лет изгнания, упомянутых Юстином, к тринадцати годам Митридата в 120 году до н. э., в который он воцарился, мы приходим к тому же датированию. Наконец, этот расчет даст Митридату в 113/2 до н. э. возраст двадцати лет, который соответствует «концу детства», как у Саллюстия (Hist. II, 75 M).
μητέρα (…) δεσμωτηρίῳ κατασχὼν βίᾳ καὶ χρόνῳ ἐξανάλωσε, καὶ τὸν ἀδελφὸν ἀπέκτεινε,
Существуют разные версии смерти матери Митридата. У Мемнона Митридат несет ответственность за смерть своей матери, но только косвенно: она умирает в результате плохих условий тюремного заключения. С другой стороны, для Аппиана (Mithr. 112, 549), нет сомнения, что Митридат убил свою мать и брата. В версии Саллюстия (Hist. II 75 M), царица была отравлена. С другой стороны, что касается смерти Хреста, все источники дружно делают Митридата убийцей его брата (Appian, op. cit.; Salluste, Hist. II 76 M).
Сенека Старший (Controversiae, VII, 1, 15 и VII, 3, 4) дважды называет Митридата паррицидом, но это слово может относиться к его матери, а также его брату или даже к одной из его сестер. Кроме того, по словам Юстина (38.1.1), его первым паррицидом стало убийство его сестры и жены Лаодики (37.3.6-8): «Митридат открыл свои преступления убийством жены». Значит ли это, что убийство Хреста произошло после смерти его сестры? или что Юстин не считает смерть матери убийством? К сожалению, все это остается весьма гипотетическим, поскольку, кроме того, он не упоминает об убийстве брата или смерти матери, какими бы ни были обстоятельства и виновники.
Рейнах больше доверял версии Мемнона на основе пассажа Геродота (I, 137), в котором тот указывает на «необыкновенное уважение персидских царей к их матерям и ужас персов перед паррицидом». Я не думаю, что поведение персидских царей, как сообщал Геродот в свое время, исключает возможность того, что Митридат совершил это убийство. С другой стороны, можно предположить, что обвинение Митридата в матереубийце позволило авторам подчеркнуть его брутальный характер и способствовало очернению образа этого царя, представленного как самого убийственного из всех.
φονικώτατος δ'ἐκ παιδὸς ὁ Μιθριδάτης ἦν,
Все источники согласны в представлении Митридата как убийцы (например, Appien, Mithr. 112, 549):. Однако выражение «с детства», используемое Мемноном, кажется несколько преувеличенным, учитывая возраст, в котором он должен был организовать свое первое убийство, своего шурина Ариарата VI, который был убит Гордием (Justin, XXXVIII, 1, 1). Если датирование этого преступления, зафиксированного в 116/5 г., является точным, то молодому царю тогда было 17/18 лет, что делает его уже не ребенком, а подростком.
Понятно, что примерно через пятнадцать лет Митридат не стеснялся ликвидировать, или принуждать к суициду, членов своей семьи, которые, по его мнению, представляли угрозу или препятствие его личным амбициям, конкретно мать (?), брата, племянника, сестру и жену. Однако, поместив пассаж Мемнона в контексте, можно легко понять, почему используется выражение «с детства»: определяя смерть царицы и убийство Хреста «немного погодя» после восшествия Митридата на престол, Мемнон сделал его убийцей в возрасте чуть более 13 лет, когда он действительно был ребенком. Мемнон, если бы он считал, что Митридат был старше, вероятно, использовал бы более подходящий термин ἔφηβος для обозначения молодого человека, подростка, достигшего возраста 17-18 лет в соответствии с определением у Ксенофонта, (Cyr. I, 2, 4), где ἔφηβος используется для обозначения «молодых людей» при персидском дворе.
В следующей таблице я воспроизвела хронологию, касающуюся первых лет правления Митридата, которая представляется мне наиболее убедительной, поскольку она позволяет согласовать различные данные, предоставленные литературными источниками:
В этом отрывке Мемнон указывает на первые завоевания Митридата, датируемые началом его правления.
κατεστρέψατο δὲ πολέμῳ καὶ τοὺς περὶ τὸν Φᾶσιν βασιλεῖς,
Мемнон начинает свой рассказ о завоеваниях Митридата с подчинения Колхиды, но Юстин (XXXVII, 3, 1-3; XXXVIII, 7, 4) ставит подчинение скифов сразу (statim) после воцарения молодого царя, когда последний еще был неопытен. Именно это завоевание позволило ему увеличить свою мощь (Justin, XXXVII, 3, 3). Скифы были подчинены в рамках крымских экспедиций, возглавляемых Диофантом, понтийским генералом на службе Митридата Евпатора.
Современные ученые в подавляющем большинстве согласны с тем, что экспедиция в Крым, датирование которой остается предметом обсуждения, поскольку она зависит от даты фактического захвата власти Митридатом, еще до завоевания Колхиды и Малой Армении. С другой стороны, Шелов считает, что первыми регионами, завоеванными Митридатом, были Малая Армения, которая, как он утверждал, была покорена в 113 г., и Колхида. Это датирование подтвердило бы замечания Мемнона, тем более, что единственное свидетельство, опровергающее их, принадлежит Юстину. Однако, нет никаких оснований утверждать, что данные Юстина являются более приемлемыми, чем Мемнона, за исключением, возможно, слов Страбона (XI, 2, 18; XII, 3, 28), у которого говорится, что Митридат уже был силен, когда он захватил Малую Армению и Колхиду (ср. также Appien, Mithr. 15, 53, который предполагает, что царь Понта уже приобрел новые территории, и вполне вероятно, что Страбон имеет в виду Крым).
В отличие от Мемнона, который сообщает, что Колхида была покорена силой, Юстин (XXXVIII, 7, 10) указывает, что Митридат завладел этим регионом мирно, так как это было наследство. По данным Рейнаха, «мелкие династы, ослабленные своей изоляцией, оказали лишь краткое сопротивление; многие, даже привлеченные царскими щедротами, охотно отреклись от престола в его пользу». Что касается статуса Колхиды, то из Аппиана ясно, что ее жители считались подданными, а не просто союзниками в 89 г.(Mithr. 15, 53), предполагая, что район был неотъемлемой частью царства Понта. Кроме того, Страбоном (XI, 2, 18) говорится, что он по–прежнему управлялся одним из митридатовых родственников; после Дарданского договора, осенью 85 г., Митридат был вынужден отправить одного из своих сыновей, также Митридата (Филопатора Филадельфа) в качестве губернатора, чтобы успокоить мятежных жителей Колхиды(Appien, Mithr. 64, 265-266). Но Евпатор, опасаясь, что амбиции последнего побудят его провозгласить себя царем, заставил его умереть. Затем управление Колхидой было поручено другому из его сыновей, Махару, который уже был губернатором Боспора (см. Memnon F 37.4).
ἕως τῶν κλιμάτων τῶν ὑπὲρ τὸν Καύκασον,
Страбон рассказывает о завоевании Митридатом народов, проживающих между Фасисом и Кавказом (XI, 2, 13-14). Это подчинение позволяет Пелопиду, который был послан Митридатом к римским генералам в 89 году, провозгласить, что Митридат накануне первой митридатовой войны имел в своем распоряжении «все народы, граничащие с Танаисом, Истром и Меотийским озером» (Appien, Mithr. 15, 53). Однако отношения между Евпатором и этим регионом запутанны, особенно когда речь идет об определении связей между царем Понта и гениохами и ахейцами. Сам Аппиан противоречит себе, поскольку он представляет ахейцев иногда как врагов Митридата (Mithr. 67, 282: вскоре после второй войны; Mithr. 102, 470: во время третьей войны), иногда как союзников (Mithr. 69, 292: во время третьей войны). С другой стороны, для Страбона, ахейцы были друзьями, в отличие от зигов, которые были враждебны Евпатору (XI, 2, 13). В случае с гениохами, оба автора, похоже, согласны, чтобы сделать их союзниками царя Понта (Appien, Mithr. 69, 292; Strabo, XI, 2, 13). Эти разногласия, безусловно, показывают, что их подчинение не было окончательным, и демонстрируют, как трудно было Митридату заручиться их поддержкой. Юстин (XXXVIII, 3, 6) указывает, что царь Понта в своих планах войны против Рима стремился обеспечить союз варварских народов, награждая их различными благами.
τὴν ἀρχὴν ηὔξησε,
Расширение его царства, представленное Юстином (XXXVII, 3, 3) и Страбоном (XI, 2, 18; XII, 3, 28) как следствие завоевания скифских территорий, не ограничивалось только колхидским и кавказским регионами. Митридат также захватил Малую Армению, которая, согласно Страбону (XII, 3, 28), была передана Митридату его последним законным царем, Антипатром. До вторжения в Каппадокию (ср. F 22.1), Митридат уже сделался владыкой Галатии и части Пафлагонии (Justin, XXXVII, 3; XXXVIII, 7). Наконец, замечания Юстина о том, что Евпатор захватил Понт, перекликаются с замечаниями Страбона, который утверждает, что правая сторона Понта, территории между Колхидой и Гераклеей, находились под контролем царя (Страбон, XII, 3, 1-2).
καὶ ἐπὶ μέγα ἀλαζονείας ἐξώγκωτο,
Это замечание нетривиально, поскольку Мемнон, похоже, подразумевает, что Митридат хотел расширить свое царство и увеличить свою власть вследствие своей гордыни. Именно в этом месте повествования это выражение обретает полный смысл, поскольку оно позволяет установить связь между различными фрагментами. Его амбициозный характер объясняет, почему он распространил свою власть в Каппадокии (F 22.1) и тем самым вызвал беспокойство римлян, упомянутое в следующем фрагменте. Поэтому вполне возможно, что Мемнон будет считать царя Понта, из–за его характера, истинной причиной войны. Опять же, Мемнон обосновывает состояние дел характером ответственного за них человека. Аналогично и притязания Клеарха на божественность являются, по словам Мемнона, результатом его претенциозного характера (F 1.1). Однако следует отметить, что вмешательство Евпатора в Крым связано в первый раз с «приглашением» со стороны Херсонеса Таврического, который попросил царя Понта стать покровителем (простатом) города (Страбон, VII, 4, 3), который стал жертвой набегов варваров.
| Δι´ ἃ μᾶλλον Ῥωμαῖοι τὴν αὐτοῦ διάνοιαν ὕποπτον ποιούμενοι, τοῖς Σκυθῶν βασιλεῦσιν ἐψηφίσαντο τὰς πατρῴας αὐτὸν ἀρχὰς ἀποκαταστῆσαι. Ὁ δὲ μετρίως μὲν τοῖς προσταττομένοις ὑπήκουε, συμμάχους δὲ Πάρθους καὶ Μήδους καὶ Τιγράνην Ἀρμένιον καὶ τοὺς Φρυγῶν βασιλεῖς καὶ τὸν Ἴβηρα προσηταιρίζετο. | Благодаря этому римляне стали особенно подозрительно относиться к его замыслам и постановили, чтобы он возвратил царям скифов отцовские владения. Царь скромно внимал приказаниям, а между тем привлек в союз и парфян, и медов, и Тиграна Армянского, и скифских царей, и иберского. |
Этот отрывок особенно проблематичен, поскольку, с одной стороны, в нем подчеркивается любопытный повтор о скифских царях, создающее, на первый взгляд, впечатление, что Мемнон (или Фотий?) противоречит самому себе и, с другой стороны, двусмысленный характер его содержания привел к различным исправлениям со стороны издателей.
τοῖς Σκυθῶν βασιλεῦσιν ἐψηφίσαντο πατρῴας αὐτὸν τὰς ἀρχὰς ἀποκαταστῆναι,
Я решила воспроизвести текст в том виде, в каком он содержится в различных изданиях Беккера, Мюллера, Якоби и Анри, без каких–либо исправлений. Было сформулировано несколько толкований этого отрывка, и для некоторых из них возникла необходимость в исправлении текста Мемнона, в частности, для первой части отрывка.
Тот факт, что скифские цари были названы в числе союзников Митридата, когда Митридат должен был вернуть им их царства, показывает, на первый взгляд, что приказ, данный римлянами царю Понта, не был выполнен. Именно поэтому Орелли предположил, что в первом предложении отрывка вместо «скифским царям» мы должны читать «фригийским царям» на основе известного вмешательства римлян в дела Фригии. Орелли сделал поправку выведя ее из Аппиана (Mithr. 13, 45). В этом отрывке речь идет о приказе римлян Митридату оставить в покое Фригию. Вмешательство Рима, однако, заключалось в том, чтобы отделить Фригию от Понта и аннексировать ее, а не вернуть фригийским царям (ср. Appien, Mithr. 11, 34; 12, 39; 13, 45; 15,.51; 56, 228; Юстин, XXXVIII, 5, 3, помещает этот эпизод в детство Митридата). Фригия была частью Пергамского царства, завещанного его последним царем Атталом III Риму, а затем передана Римом Митридату V Евергету, и трудно понять, что это за фригийские цари, которым страна должна была быть возвращена. Поэтому я считаю нецелесообразным исправлять текст так, как предложил Орелли.
Скифы были покорены в первые годы правления Митридата. На самом деле, к недавно утвердившемуся царю Понта обратились с призывом о помощи крымские греки (Страбон, VII, 4, 3), которым угрожали скифские племена под водительством Скилура и его сыновей (Страбон, VII, и 3, 17; VII, 4, 3; VII, 4, 7). Именно потому, чтобы сохранить свою независимость, Херсонес Таврический и Боспор Киммерийский обратились к Митридату и искали его защиты, без сомнения, заранее не принимая никакой формы подчинения. Скифы были подчинены Диофантом, понтийским генералом на службе у Евпатора. Помимо некоторых отрывков из Страбона (VII, 4, 7; VII, 3, 17), этот эпизод в основном задокументирован надписью, которая сообщает об экспедиции под руководством Диофанта, направленной для спасения херсонесцов. По окончании этой кампании, которая длилась четыре года, Митридат добавляет к своему царству Крым (Appien, Mithr. 13, 43: ), территории его скифских врагов и Киммерийский Боспор, который его союзник, Спартокид Перисад ему уступил (Страбон, VII, 4, 4; VII, 4, 7). Затем влияние царя Понта распространилось до Ольвии.
Некоторые современные исследователи предположили, что скифы действительно ездили в Рим жаловаться на Митридата. По их мнению, если скифы упоминаются среди союзников Митридата во второй части мемнонова пассажа, то просто потому, что Митридат не вернул Скифию их царям. Именно это мнение Рейнаха предполагает, что скифские принцы, сыновья Скилура, пришли в сенат с осуждением узурпаций Митридата (см. Страбон VII, 3, 17; VII, 4, 3-4). Скифы не были в числе клиентов Рима, но завоевания царя Понта нарушили основополагающий принцип, установленный после разгрома Антиоха III при заключении Апамейского мира, согласно которому цари Азии должны были воздерживаться от любого вторжения на европейскую территорию. Именно на этот договор указывают вифинские послы, которые пришли с жалобой на царя Понта перед представителями Рима (Appien, Mithr. 13. 43). Эти сыновья Скилура, как сообщается, предшествовали пафлагонцам, которые после разделения Пафлагонии между Митридатом Евпатором и Никомедом III весной 104 г.(?), пошли жаловаться в Рим (Justin, XXXVII, 4).
Шервин–Уайт вслед за Рейнахом считает, что послушание Митридата не было полным, так как скифы всегда упоминаются среди союзников Митридата во время войны. Именно так надо понимать слова Мемнона, что он без спешки подчинялся приказам римлян».
Другое толкование этого отрывка сформулировано Янке, который оспаривает предложение Рейнаха, поскольку в источниках нет свидетельств того, что послы скифов посетили Рим, и никаких решений сената, которые приказывали Митридату вернуть царства правителям скифам, не упоминается параллельными источниками. Янке опровергает мысль о том, что римляне отдали подобный приказ, потому что, по его мнению, Мемнон показал, что римляне не проявляли никакого интереса к столь отдаленному району, каким был Крым. Он считает, что выражение «расширил свое царство» (F 22.3) относится к завоеваниям Митридата в Малой Азии, и Мемнон не упоминает о вмешательстве римлян в этом регионе. Поэтому он считает, что было бы странно, если бы Рим интересовался Крымом, а не Малой Азией. Наконец, другой проблематичный пассаж фрагмента касается послушания Митридата: «повиновался предписаниям». Янке считает, что Крым все еще находится под понтийским контролем в 65 г. до н. э. и поэтому он не может вернуть скифам их царства, тем более, что в параллельных источниках не упоминается о завоевании этих территорий Митридатом.
Столкнувшись с этими различными противоречиями, Янке пришел к выводу, что этот отрывок несет на себе отпечаток неудачного вмешательства Фотия в изначальную работу Мемнона. Фотий перепутал распоряжение сената Митридату об эвакуации его азиатских завоеваний с замечанием Мемнона о завоеваниях Митридата на севере. В результате, как видно из текста, получается приказ о возвращении Скифии ее правителям, приказ, которого не существовало.
Намек на подчинение скифов Митридатом должно быть первоначально принадлежал резюме Мемнона о первых завоеваниях Евпатора, и у нас есть пассаж, изученный в предыдущем фрагменте. Интерпретация Янке по этому вопросу кажется мне интересной, потому что, признав, что Фотий вмешался в исходный текст, резюме о первых завоеваниях Митридата, как оно появляется в предыдущем фрагменте, принимает другой аспект. Фактически, больше не нужно думать, что Мемнон считал Колхиду первым завоеванием Митридата, что сделало бы его противоречащим Страбону (XI, 2, 18 и XII, 3, 28) и Юстину (XXXVII, 3, 2-3), которые оба указывают, что Митридат аннексирует сперва ее. Очевидно, что наш автор не игнорировал подчинение скифов: просто его изложение, как оно пришло к нам, ничего не говорит об условиях, в которых они были подчинены.
Замечание Мемнона о предписании римлян Митридату также было изменено Фотием, поместившим его по мнению Янке в неверном контексте. Действительно, нет никаких свидетельств, что посольство скифов посетило Рим. С другой стороны, источники с точностью документируют римское вмешательство в Малой Азии и послушание Митридата, два элемента, о которых сообщает Мемнон, но в отношении Скифии.
По предположению Янке, этот эпизод должен быть помещен после оккупации Каппадокии в 100/99 году, о которой говорится в F 22.1 и завершает тем самым резюме о первых завоеваниях Митридата. Однако еще предстоит определить, на какой римский ультиматум указывал Мемнон в своей изначальной работе. Источники сообщают, что Рим дважды приказал Митридату эвакуировать Каппадокию. Прежде чем более подробно проанализировать этот отрывок, представляется необходимым кратко напомнить о различных митридатовых оккупациях Каппадокии, которые привели римлян к вторжению в Малую Азию.:
- 100/99 г.: после убийства Ариарата VII Митридат поместил своего сына, Ариарата IX, на троне Каппадокии, с Гордием как регентом (Memnon F 22.1; Justin, XXXVIII, 1, 6 -10; Trogue, prol. 38). Каппадокийцы вскоре выразили свое недовольство и снова призвали брата убитого молодого правителя, Ариарата VIII, который недолго оставался на троне, так как в конце 98 года он был быстро изгнан царем Понта. Смерть Ариарата VIII не уничтожила оппозицию Митридату. В самом деле, в то время как он занял Каппадокию во второй раз, поместив Ариарата IX на престол вторично, на царство вскоре претендует так называемый сын Ариарата VI, посланный Никомедом III Вифинским в Рим (Justin XXXVIII, 2, 1-5).
— Начало 97 г. самое раннее, конец 96 г. самое позднее: римляне, не одураченные истинными намерениями двух царей, приказали Митридату и Никомеду очистить Каппадокию и Пафлагонию соответственно (Justin, XXXVIII, 2, 6).
— 96/95 г.: Каппадокия объявляется римлянами свободной, а Ариобарзан с согласия Рима избирается каппадокийцами на престол Каппадокии (Justin, XXXVIII, 2, 7-8).
— 95 г.: Тигран всходит на престол Армении (Justin XXXVIII, 3, 1).
— Начало 94 г.: Митридат через Гордия толкает Тиграна на войну с Ариобарзаном, который бежал в Рим. Каппадокия снова контролируется Евпатором (Justin, XXXVIII, 3, 2-3).
— Конец 94 г. самое позднее: Сулла, посланный сенатом, изгоняет Гордия и восстанавливает Ариобарзана на троне Каппадокии (Plutarque, Sylla, 5, 6-7; Appien, Mithr. 10, 31).
διʼ ἃ μᾶλλον Ῥωμαῖοι τὴν αὐτοῦ διάνοιαν ὕποπτον ποιούμενοι
Если предположить, что мы находимся среди путаницы Фотия, я не буду следовать Янке по тому факту, что римский ультиматум, о котором мы говорим здесь, будет адресован Митридату и Никомеду. Рим приказал им вернуть домены царям Каппадокии и Пафлагонии, и Митридат из–за случая потерял завоевания последних двенадцати лет в Малой Азии.
Мемнон считает, что приказ об эвакуации завоеванной территории является прямым выражением римских подозрений в территориальной экспансии Понтийского царства за пределы его изначальных границ. Аппиан (Mithr. 10, 31) и Плутарх (Sylla, 5, 6) также говорят о недоверии римлян. Оба считают, что увеличение царства Митридата побудило сенат приказать ему уйти из Каппадокии и вернуть трон Ариобарзану. Однако, учитывая то, что Мемнон говорит в остальной части своего отрывка, здесь не может быть и речи о римском ультиматуме, о котором сообщили эти два автора. Действительно, согласно Мемнону, Митридат для вида повиновался римлянам. Правда, Аппиан и Плутарх свидетельствуют о том, что Митридат подчинился римскому решению, и первый уточняет (Mithr. 10, 32), что Митридат «снес это оскорбление». Однако, по словам Плутарха, римляне не просто отдали приказ Митридату уступить место Ариобарзану, но для восстановления царя Каппадокии был отправлен Сулла, а Гордий был изгнан лишь после военных действий к концу 94 года. И наоборот, у Мемнона не упоминается ни одной римской интервенции.
Мемнон уточняет, что при подчинении римлянам Митридат заручился альянсами с некоторыми державами и, в частности, с Тиграном. В результате этого союза между Митридатом и царем Армении Ариобарзан был изгнан из Каппадокии (Justin, XXXVIII, 3,1-3): в этих условиях мне кажется более уместным думать, что Мемнон, если признать, что нас путает Фотий, указал на приказ Митридата очистить Каппадокию в конце 97/конце 96 г. В отличие от рассказов Аппиана и Плутарха, ситуация, о которой говорил Юстин, по моему мнению, больше соответствует словам Мемнона. Действительно, по словам Юстина (XXXVIII, 2, 6-8), после того, как Митридат приказал очистить Каппадокию, римляне водворили Ариобарзан на троне, вероятно, в течение 96/95 года. Следовательно, это предполагает, что Митридат повиновался, по крайней мере, в течение некоторого времени, адресованному ему приказу. В тот же период, в 95 году, Тигран стал царем Армении, и Митридат сразу же стал стремиться сделать его союзником. Через Гордия Митридат побуждает его вторгнуться в Каппадокию: армянин вторгается, изгоняет Ариобарзана и восстанавливает сына Митридата. Союз между Арменией и Понтом (Appien, Mithr. 13, 44; 15, 54; Justin, XXXVIII, 3, 1-3; 3, 5) также скреплен браком между Тиграном и Клеопатрой, дочерью Евпатора.
В свете этих событий, выражение «подчинялся предписаниям без особого рвения» приобретет свой полный смысл. Для Шервин–Уайта это было свидетельством того, что приказ римлян отдать скифским царям их царства выполнялся не полностью. Однако, если признать, что римский приказ касается Каппадокии, подобное толкование больше не является необходимым. Митридат уступил этому ультиматуму (вернуть Каппадокию) в 97/6 г., ибо он знал, что в то время он не мог противостоять римлянам: перевод, предложенный Анри, «благоразумно уступая их предписаниям», хорошо иллюстрирует, что это послушание Евпатора было только показным и временным. Его подчинение дало ему время для создания альянсов, которые в свое время позволили бы ему реализовать его проекты: первый из них не заставил себя долго ждать, так как изгнание Ариобарзана его новым армянским союзником позволило ему восстановить контроль над Каппадокией. Но согласно Юстину (XXXVIII, 3, 1), этот союз имел гораздо большее предназначение, так как Митридат намеревался воевать с римлянами. Следовательно, подчинение Митридата будет скорее стратегией, чем просто предусмотрительностью.
Интерпретация Янке показалась мне очень интересной, и я проанализировала текст Мемнона, исходя из предположения, что распоряжение, данное Митридату сенатом, существовало. Однако высказывания Хайнена по поводу аргументации Янке открывают новый взгляд на этот фрагмент, поскольку, по его мнению, информация Мемнона о приказе, отправленном римлянами Митридату, приглашающем его вернуть царства скифским князьям, хотя и представляет собой единичное свидетельство, не должно быть полностью отвергнуто.
Хайнен попытался доказать, что возражения Янке против возможного интереса Рима к северу Евксинского Понта недействительны, так как отношения между этой частью Черного моря и римлянами были вполне устоявшимися, даже при упоминании надписи со ссылкой на договор, заключенный между Фарнаком I и Херсонесом в 179 году (IOSPE I² 402). По сути, этот договор, который скрепил союз между Понтийским царством и греческим городом, был основан на принципе не нарушения дружбы (amicitia) с Римом, что определенным образом свидетельствует о признании римской власти в этом регионе. Кроме того, по мнению Хайнена римляне вынуждены были обратить особое внимание на события, которые происходили на западном и северном побережьях Евксинского Понта, поскольку их зона влияния, Македония, была рядом. Скифы, распространившие свои царства на Дунайский край (Истр), отделялись от Македонии только Фракийским населением и греческими городами западного побережья Черного моря. Поэтому римляне были заинтересованы в том, чтобы с целью защиты провинции Македонии внимательно отслеживать участие скифов и прибрежного населения Черного моря в любом конфликте с азиатскими правителями.
Что касается замечания Янке о том, что Крым все еще находился в руках Митридата в 65 году, то и здесь Хайнен доказывает, что аргументация Янке ошибочна, так как в Крыму были не только царства скифов, но еще Херсонес и европейская граница Боспорского царства, которых не касалось постановление римского сената. Кроме того, в 65 году скифы были независимыми и, следовательно, не подчинялись Митридату вопреки тому, что сообщает Янке.
Конфронтация между этими различными аргументами оставляет место только для двух мнений. Во–первых, надо признать, следуя интерпретации Янке, что отрывок Мемнона — это всего лишь запутанное резюме Фотия. Во–вторых, я предполагаю, что этот отрывок Мемнона является уникальным свидетельством заинтересованности Рима в северной части Евксинского Понта. Митридат, чью экспансию Рим пытался подавить в Крыму, поддался этому приказу, считая себя еще в то время другом и союзником римлян. Однако эта трактовка поднимает еще один вопрос, открытый для обсуждения, а именно, действительно ли царь Понта подчинился римлянам и вернул царства скифским царям.
συμμάχους (…) καὶ τοὺς σκυθικοὺς βασιλεῖς,
Евпатор уже в первые годы своего правления подчинил скифов, которые, в ряде источников, появляются на стороне царя Понта в митридатовы войны. Однако природа связей между скифами и Митридатом неясна. После их подчинения скифы стали не союзниками, а подданными Митридата, который на самом деле, по словам Юстина (XXXVIII, 3, 7), имел право зачислить их в свою армию:. Напротив, они названы в числе союзников Митридата у Мемнона и у Аппиана (Mithr. 13, 44: перед первой войной); Аппиан дает им звание друзей во время первой войны (Mithr. 15, 53). Тем не менее, Мемнон говорит о союзе не со скифами, а с «царями скифов», и поэтому вполне возможно, что Митридат позволил некоторым коренным князьям управлять своими племенами со значительной независимостью. Поэтому, если одни скифские племена были непосредственно подчинены ему, то другие считались «союзниками». В конце своего правления, когда Митридат заподозрил, что его войска нелояльны, он послал своих дочерей в жены скифским князьям, чтобы получить их помощь (Appien, Mithr. 108, 516. Ср. также Justin, XXXVIII, 7, 3).
Хайнен считает, что Митридат не нарушил дружбу с Римом так резко. По его мнению, Митридат возвратил царства скифам и, завербовав их в союзники, распространил сферу своего влияния на север Черного моря. Именно так следует интерпретировать два отрывка, которые я приводила ранее: Митридат «благоразумно уступая приказам римлян», «добавил к этим махинациям другие источники конфликта». Царь Понта уступал предписаниям римлян, чтобы не нарушить дружбу, которая связывала его с Римом, но факт распространения его контроля над скифами посредством не завоеваний, а союзов, мог быть воспринят как обман. В конце 90 или 89 г., накануне начала первой митридатовой войны, послы Никомеда присоединились к римским правителям (Л. Кассию, губернатору Азии и Кв. Оппию, губернатору Памфилии–Киликии) и к членам сенатской комиссии (Аквилию и Манцину) в разоблачении воинственного внимания Митридата не только к царю Вифинии, но и к Риму (Appien, Mithr. 12. 38 - 14. 49). В свою очередь, Митридат послал жаловаться на вторжение Никомеда в его царство Пелопида. Понтийский посол высказал обеспокоенность и жалобы своего царя и обвинил не только Никомеда, но и римлян, которые не придерживались договора о дружбе и союзе между Римом и Митридатом Евпатором (Appien, Mithr. 12, 38-41).
Тем самым интерпретация Хайнена также предполагает, что Митридат, даже если бы у него было желание распространить свою власть на север Черного моря, стремился бы сохранить узы дружбы, которые связывали его с Римом.
συμμάχους δὲ Πάρθους καὶ Μήδους καὶ Τιγράνην Ἀρμένιον (…) καὶ τὸν Ἴβηρα προσηταιρίζετο,
Митридат, несомненно, пытался заключить союз с парфянами, которые представляли собой немалозначительную державу, чьи ресурсы и военная поддержка были бы выгодны царю Понта. Правда, Пелопид в 89 году называет парфянина Арсака другом Митридата. Однако, Аппиан использует термин «друг», а не «союзник» (Mithr. 15, 54). Согласно надписи с Делоса от 102/1 г., царь парфян Митридат II Арсак VII упоминается среди персонажей, почитаемых герооном Делоса, посвященным Евпатору. Кроме того, благодаря сопроводительной надписи были идентифицированы два бюста официальных представителей парфян. Наличие этих двух фигур при дворе Митридата VI и факт, что они были почтены в герооне Делоса, говорит о том, что у царя Понта и царства Арсакидов были особые отношения. Несмотря на стремление Митридата поддерживать дружеские связи с парфянским династом, последний, похоже, не оказал никакой существенной помощи царю Понта в военное время. Более того, во время третьей войны Митридат, похоже, упорствовал в своем желании вступить в союз с парфянами (Salluste, Hist. IV, 69 M; ср. Memnon F 38.8). В любом случае, дружба между Митридатом и Арсакидом не должна была волновать римлян, так как Сулла заключил договор с парфянами еще до первой войны, в период, когда его отправили в Азию восстанавливать Ариобарзана (96 г. до н. э.? Plutarque, Sylla 5, 8; Tite–Live, Per. 70; Velleius Paterculus, II, 24, 3).
В других источниках мидяне и иберы не упоминались среди союзников Митридата во время первой войны, но информация Мемнона не совсем ошибочна, поскольку эти два народа являются соседями Понта. Кроме того, возможно, что Аппиан может ссылаться на них, говоря о «других народах соседних государств» (Mithr. 13, 44). Под мидянами, вероятно, надо понимать династов Мидии Атропатены (Страбон, XI, 13, 1), области на границах Армении и Парфии, чьи цари, как говорят, заключали браки с семьями Армении, Сирии и Парфии. По мнению Ольбрихта, нередко мидяне упоминаются отдельно от парфян, хотя их территории входили в состав империи Арсакидов. По его словам, ссылка на мидян будет также применима к Великой Мидии, центром которой была Экбатана и которой управляли, как и Мидией Атропатеной, вассальные цари Арсакидов. В этом отношении замечание также относится к Тиграну, который, хотя и заключил союз с царством Понта, в начале своего правления все еще считался вассалом царя парфян. Иберы, безусловно, были зависимы от Армении (Страбон, XI, 14, 5) и, следовательно, также были вассалами парфян. Они приводятся Плутархом как поддерживающие Митридата против Помпея (Pompey, 34.6-8), около 65 г., однако, Аппиан (Mithr. 101.465-6) считает, что последние были враждебны Митридату.
Эти союзы были заключены вскоре после предписания римлян Митридату очистить Каппадокию. Это предполагало, что еще в 96/95 году царю Понта стало известно об угрозе, которую представляли римляне для его планов расширения, и что поэтому он предусмотрел необходимость дипломатической подготовки к войне против Рима. Источники подчеркивают многочисленные союзы, которыми Митридат мог воспользоваться на заре конфликта. Согласно Аппиану (Mithr. 13, 44), Митридат стремился подружиться с царями Сирии и Египта. Антиох VIII Сирийский также приводится в герооне Делоса. Однако эти монархи, похоже, не внесли вклада в Понтийскую войну. Плутарх ясно дал понять, что Птолемей оставался нейтральным во время первой войны (Lucullus, 3.1). С другой стороны, Митридат мог рассчитывать на поддержку многих народов, готовых сражаться вместе с ним: тавров (Appien, Mithr. 15, 53; 19, 71), бастарнов (Appian, op. cit.; Justin, XXXVIII, 3, 4-6), сарматов (Appian, op. cit.; Justin, op. cit.), кимвров (Justin, op. cit.), галло–греков (Justin, op. cit.) «и всех народов, граничащих с Танаисом, Истром и Меотийским озером» (Appian, op. cit.). С военной точки зрения Митридат, по–видимому, также готов к столкновению с римлянами, если верить исследованию нумизматических источников, проводимому Де Каллатаи, в то время, когда царь Понта заключает союз с Тиграном, поддерживаемый парфянами до изгнания Ариобарзана, произошедшего в начале 94 г.: по его словам, это соответствовало бы военным приготовлениям для интервенции в Каппадокию.
Представляется очевидным, что римский ультиматум 97/96 года представляет собой важный шаг в понтийской политике, поскольку Митридат предполагал начать войну с римлянами уже в 96/95 году, и он бы создал необходимые механизмы как дипломатически, так и в военном отношении. Однако его военные приготовления не отражали неминуемой перспективы длительной войны с Римом, для которой царь Понта собрал бы значительные силы в начале битвы при Амнии. В 96/95 году Митридат, безусловно, готовился к ограниченным военным действиям в Каппадокии.
| Προσετίθει δὲ καὶ ἑτέρας τοῦ πολέμου αἰτίας. Τῆς γὰρ ἐν τῇ Ῥώμῃ συγκλήτου Νικομήδην τὸν ἐκ Νικομήδους καὶ Νύσης βασιλέα Βιθυνίας καθιστώσης, Μιθριδάτης τὸν χρηστὸν ἐπικληθέντα Νικομήδην ἀντεκαθίστη· ἐπεκράτει δ´ ὅμως ἡ Ῥωμαίων κρίσις καὶ ἄκοντος Μιθριδάτου. | Он сделал так, что возникли и другие причины войны. Находящийся в Риме сенат утвердил царем Вифинии Никомеда, сына Никомеда и Нисы, а Митридат противопоставил Никомеду Сократа, по прозвищу Хреста. Однако против воли Митридата возымело силу решение римлян. |
προσετίθει δὲ καὶ ἑτέρας τοῦ πολέμου αἰτίας,
После восстановления Ариобарзана Суллой, вероятно, до конца 94 года, Митридат перенес свой интерес на Вифинию и тем самым спровоцировал новый источник конфликта с Римом. Когда Митридат был вынужден очистить Каппадокию в 97/96 г., он понял, что он был опасен для Рима, но, прежде всего, чтобы осуществить свои планы завоевания, он должен был изгнать римлян из Азии. Но царь Понта действует с осторожностью, не нападая непосредственно на Рим; его действия, по–видимому, направлены на царства Каппадокии и Вифинии, чьи соответствующие правители осуществляют свою власть с одобрения римского сената. Мемнон рассматривает оккупацию Каппадокии и вмешательство Митридата в дела Вифинии как источники конфликта, поскольку постоянные изгнания их правителей представляют собой реальные провокации в отношении римской власти. При этом Митридат, безусловно, осознавал последствия своих действий, которые Юстин считает объявлением войны (XXXVIII, 3, 6-7). Последний, как и Аппиан (Mithr. 13, 44), считает, что воинственные намерения Евпатора ясно демонстрируются его многочисленным вызовами римскому порядку, а также его интенсивной дипломатической и военной деятельностью.
Вифиния после смерти Никомеда III Евергета, погрузилась в кризис престолонаследия, потому что покойный царь не имел детей от своей последней жены Лаодики, а трон Вифинии был предметом спора между его двумя сыновьями, родившимися от предыдущих союзов, ни один из которых не имел характера законного брака.
Νικομήδην τὸν ἐκ Νικομήδους καὶ Νύσης,
То же отцовство у Аппиана (Mithr. 10, 32). С другой стороны, если Мемнон считает Нису матерью Никомеда IV, Граний Лициниан (29-30), напротив, говорит, что его мать была Аристоника, а Ниса, дочь Ариарата Каппадокийского, была его женой. Юстин не называет ее имени, а только говорит, что ее мать была танцовщицей (XXXVIII, 5, 10).
τῆς γὰρ ἐν τῇ Ῥώμῃ συγκλήτου Νικομήδην (…) βασιλέα Βιθυνίας καθιστώσης,
У Аппиана (Mithr. 10, 32): «получил Вифинию как отцовское наследство». Только Никомед, старший сын, был признан законным (Appien, Mithr. 13. 42) и взошел на престол как Никомед IV Филопатор. Вероятно, он начал царствовать летом 94 года с одобрения Рима.
Μιθριδάτης <Σωκράτην> τὸν Χρηστὸν ἐπικληθέντα Νικομήδει ἀντεκαθίστη,
У Мемнона стоит: Μιθριδάτης τὸν Χρηστὸν ἐπικληθέντα Νικομήδην ἀντεκαθίστη, «Митридат выдвинул со своей стороны Никомеда по прозвищу Хрест», но в других источниках Хрестом называется Сократ (Appien, Mithr. 10, 32; 13, 42; Justin, XXXVIII, 5, 8; Licinianus, 29-30).
Никомед, как и Сократ, был незаконнорожденным сыном Никомеда III. Сократ, младший, родился от греческой наложницы. По словам Грания Лициниана, Никомед III Евергет, чтобы отклонить претензии Сократа на престол Вифинии, якобы отослал его в Кизик. После смерти Никомеда III Евергета Сократ донес на жену своего сводного брата, которую он обвинил в заговоре против самого царя. Никомед IV дал ему прозвище Хреста в награду за его донос, и Сократ был отозван ко двору. Затем, последний тайно отправился в Рим, чтобы претендовать на вифинскую корону, в которой сенат ему отказал. По этой причине Сократ не решился вернуться ко двору брата и был принят Митридатом.
В отличие от Лициниана, который настаивает на намерении Сократа отстранить своего брата от престола, из текста Мемнона ясно, что именно Митридат подтолкнул Сократа изгнать своего брата с престола. Также в тексте Аппиана (Mithr. 13, 42) вифинские послы, присутствующие вместе с римскими генералами Л. Кассием и Г. Аппием и членами сенатской комиссии (Mithr. 12, 38) также настаивают на вине исключительно Митридата: согласно им, до интервенции царя Понта Хрест принял тот факт, что его брат Никомед IV осуществлял власть в Вифинии.
Митридат послал некоего Александра с заданием убить нового царя. Операция провалилась (Appian, Mithr. 57). Поэтому он горячо приветствовал Сократа Хреста, который не смог вернуться в Вифинию. Последний, вероятно, был для Митридата идеальным инструментом, чтобы избавиться от союзника римлян. В конце 93 или начале 92 года Сократ вступил в борьбу против Никомеда IV с военной помощью, оказанной царем Понта: Мемнон повторяет то же, что и Аппиан (Mithr. 10, 32): «Митридат послал против Никомеда его же брата, Сократа по прозвищу Хрест».
Согласно Аппиану (Mithr. 13, 42-46) нападение на Вифинию является скрытым действием, которое в действительности нацелено на Рим. Мак–Гинг, кажется, думает, что Митридат в начале конфликта с Вифинией вооружился, чтобы начать войну против Рима. Он считает, что значительное увеличение выпуска царских понтийских монет, наблюдаемое с 93/92 года, отражает военную подготовку Митридата к войне против римлян. A contrario, Де Каллатаи считает, что столь высокое монетное производство 93/92 г. «определенно не было мотивировано перспективой столкнуться с Римом, поскольку чеканка полностью раскрутилась только с апреля или мая 89 года, то есть до того, как войска вышли в поле». С другой стороны, этот денежный факт совпадает с отправкой понтийских войск в Вифинию для поддержки Сократа против Никомеда, о чем сообщалось в других литературных источниках.
ἐπεκράτει δ’ ὅμως ἡ Ῥωμαίων κρίσις καὶ ἄκοντος Μιθριδάτου,
С войском, предоставленным ему Митридатом, Сократ Хрест изгнал Никомеда и сел на трон Вифинии (Appien, Mithr. 10, 32; 13, 42). Юстин возложил всю вину на Митридата, так как по его словам именно он изгнал Никомеда (XXXVIII, 3, 4). Изгнание царя Вифинии должно датироваться не позднее лета 91 года, так как незадолго до сентября Никомед находился в Риме, где его защищал молодой Гортензий. Решение сената, обнародованное в 91 году, подтверждает права Никомеда (см. Tite–Live, Per. 72; Eutrope, V, 3, 1; Orose, V, 18, 8; Diodore, XXXXVII, 2, 2; Velleius Paterculus, II, 15).
Вердикт римлян восторжествовал не только в юридическом плане, так как сенат в последние месяцы 91 года принял решение отправить комиссию во главе с Манием Аквилием для восстановления Никомеда и еще Ариобарзана, который был изгнан из Каппадокии одновременно с Никомедом. Римские легаты, вероятно, прибыли в Эфес в первые месяцы 90 года. Согласно Де Каллатаи, «учитывая время, необходимое для сбора войск, маловероятно, что две реставрации состоялись ранее лета 90 года».
Так единственно ли Митридат виноват в войне согласно Мемнону?
Вмешательство Фотия в исходный текст этого фрагмента, хотя и заметное в некоторых местах, не полностью стирает исследование Мемнона о причинах первой митридатовой войны. Очевидно, что Мемнон проводит различие между основной причиной войны, то есть самим царем Митридатом и кажущимися причинами: оккупацией Каппадокии и вмешательством в дела Вифинии. Его рассказ подчеркивает неизбежность войны между Римом и Митридатом.
С другой стороны, текст Мемнона не касается событий, приведших, строго говоря, к возникновению вооруженного конфликта. Никаких упоминаний о миссии Аквилия и даже о рейде Никомеда IV на понтийскую территорию не имеется. Хотя действия и характер Митридата делают войну против Рима неизбежной, его ответственность за начало конфликта более нюансирована у некоторых авторов. После восстановления Ариобарзана и Никомеда IV на их тронах, Аквилий заставил их вторгнуться на понтийскую территорию, чтобы спровоцировать войну против Митридата (Appien, Mithr. 11, Justin XXXVIII, 5, 10). Никомед IV в конце концов согласился разграбить территорию Понта (Appien, op. cit.). Аквилий, безусловно, сомневался в провокации этого вторжения на территорию Понта. Аппиан (Mithr. 17, 59) подчеркивает, что Аквилий не представлял официальную политику сената. Что касается авторов, представляющих версию Ливия, они признают рейд, оправдывая римлян (Florus, I, 40, 3; Eutropius V, 5; Орозий, VI, 2, 1 не упоминает этот эпизод). В любом случае, по словам Аппиана, Митридату нужны были лучшие причины, чтобы начать столь важную войну и позволить Никомеду вторгнуться на его территорию. В свою очередь, Аппиан считает, что Митридат был готов вести войну. Однако, нумизматические источники, как уже подчеркивалось, не идут в этом направлении, и войска, похоже, были собраны лишь за короткое время до начала кампании.
С другой стороны все указывает на то, что Митридат ожидал, пока римляне спровоцируют войну, а Аквилий и Никомед собирались предоставить ему casus belli. Митридат отправил Пелопида жаловаться на Гая Кассия и Мания Аквилия осенью 90 г.; Аппиан (Mithr. 12-14) сообщает об этом посольстве, которое заканчивается отказом римлян дать выигрыш делу Митридата. Царь Понта решает отреагировать на это оскорбление, отправив своего сына Ариарата IX повторно изгнать Ариобарзана в конце 90 или начале 89 г. (Appian, Mithr. 15, 50). Пелопид был снова послан к римлянам для окончательного предложения арбитража Кассию и Аквилию: или Митридат, зная заранее, что римляне будут поддерживать свою позицию, проявляет себя до последнего момента как разумный человек. Его поведение является показательным, потому что, представляя себя обороняющейся стороной, а не агрессором, он может тем самым претендовать на то, чтобы стать жертвой римского гнета. Поэтому Аквилий предлагает Митридату возможность наконец начать против Рима войну, к которой он давно стремился, не начав ее сам, по крайней мере, внешне. Митридат был тем более заинтересован в этой возможности, поскольку Рим, вероятно, не был готов к предстоящей войне. Римляне в то время (весной 89 г.) были заняты Союзнической войной.
Глью не разделяет мнения некоторых современных ученых, которые, согласившись с замечаниями Юстина (XXXVIII, 3, 7), полагают, что Митридат давно решил воевать с римлянами. По его словам, царь Понта принял решение лишь незадолго до начала войны, и поэтому Рим был застигнут врасплох. Я думаю, что его замечания должны быть нюансированы, если мы проводим различие между неизбежностью войны и прямой угрозой. Конечно, Митридат хотел начать войну с римлянами, поскольку последние препятствовали его амбициям, вероятно, еще в 96/95 году; но его стратегия, безусловно, подразумевала, что именно римляне начали военные действия, поэтому его неформальное подчинение связано с различными провокациями. С тех пор военные приготовления, необходимые для начала долгой войны против Рима, вполне могли быть сделаны в последний момент, когда Аквилий предоставил ему casus belli, а не в тот момент, когда он понял, что война против Рима будет неизбежна. С одной стороны, армия потребовала бы значительных затрат, а с другой стороны, Митридат уже собрал войска и союзников, готовых сражаться вместе с ним.
Мысль, что Митридат планировал войну против Рима, предполагает, что царь Понта разработал настоящую стратегию, которая, прежде всего, требует благоразумия и терпения. Эта гипотеза кажется амбициозной, но не невозможной. В самом деле, деятельность Митридата в Малой Азии не является для него особенной, так как до него его дед и отец пытались подчинить Каппадокию и Вифинию. Но в отличие от своих предшественников Митридат действовал предусмотрительно. Он пытался удержать их под своим влиянием, через различных посредников, не присоединяя прямо к своему царству. Он воспринял идею предшественников, но по–другому: Каппадокия находилась под понтийским влиянием (вследствие брака его сестры и Ариарата VI), Вифиния была его союзницей: следовательно, потенциальная оппозиция Евпатору была не так велика. Ситуация была иной в Пафлагонии и Галатии, которые не были едиными царствами. Когда Никомед вторгся в Каппадокию и женился на Лаодике, Евпатор продолжал проводить политику косвенного контроля: он посадил на трон своего племянника. Хотя его намерения ясны, его благоразумие сыграло решающую роль. Тем не менее следует признать, что ответственность Аквилия за начало военных действий является делом случая, но счастливым совпадением для Евпатора.
Остается задаться вопросом, действительно ли римляне, хотя и беспокоились, осознавали опасность, представляемую Митридатом. В какой–то степени можно было бы предположить, что осознавали, учитывая слова Плутарха (Marius, 31), согласно которому, когда Марий отправлялся на Восток, уже считалось, что война неизбежна. Однако римляне, вероятно, не ожидали вести столь важную войну в то время, когда она началась, поскольку военные действия были начаты без согласия сената. Кроме того, кажущееся подчинение Митридата их приказам об эвакуации, и до восстановления двух царей Аквилием, должно было сделать понтийские намерения неясными. Следовательно, можно было бы подумать, что до 91 года с римской точки зрения война не была неизбежной, так как царь Понта трижды позволял приказывать сенату. Следующая последовательность событий раскрывает решающие этапы начала римско–понтийских военных действий:
— 97/96: римский приказ об эвакуации Каппадокии: Митридат понимает, что римляне препятствуют его амбициям.
— 96/95: Митридат начинает свою дипломатическую деятельность: он осознает неизбежность войны против Рима.
—- 94 — лето 90: различные действия Митридата в Каппадокии и Вифинии, которые представляют собой провокации по отношению к римлянам = Мемнон здесь заканчивает свой рассказ о причинах войны.
— Конец 90: Никомед совершил налет на Понт.
— Конец 90 — начало 89: новое изгнание Ариобарзана: осознание неизбежности войны.
— Весна 89: начало военной кампании (которая соответствует возобновлению чеканки на Понте в апреле или мае 89?).
Молчание хроники Мемнона о набеге Никомеда на понтийскую территорию можно рассматривать как следствие вмешательства Фотия, однако, на мой взгляд, можно рассмотреть и другую гипотезу. Действительно, Мемнон, конечно, считал, что этот период, как раз перед кампанией на Амнии, не был решающим, чтобы понять причины, по которым началась эта война. Он показал, насколько неизбежным стал конфликт ввиду действий Митридата. Для него было важно знать не когда и как началась война, а почему. Поэтому вполне вероятно, что Митридат был, с точки зрения Мемнона, — который изображает его как персонажа, чьи действия продиктованы его убийственным, гордым и амбициозным характером, — готов на все, чтобы осуществить свои планы завоеваний и, по этим причинам, должен был нести полную ответственность за войну против Рима.
Митридат, который не добился справедливости от римлян после набега Никомеда на Понт, послал войска в Каппадокию, чтобы изгнать Ариобарзана и поставить на трон своего сына Ариарата IX. Вооруженный конфликт в конце концов был вызван этим новым изгнанием Ариобарзана.
Датировка фактов, содержащихся во фрагментах 22.6-22.8, получила широкое обсуждение, но прежде я обсужу хронологию. В соответствующих отрывках, где Мемнон рассказывает о первых военных действиях, речь идет о следующем:
— 22.6: Битва при Амние.
— 22.7: Аквиллий разбит при Протон Пахион.
— 22.7: Кавалерия Никомеда терпит поражение на горе Скороба.
— 22.8: Митридат вторгается в Вифинию.
А. Датировка начала войны по Мемнону 22.6
Мемнон начинает изложение митридатовых войн с битвы при Амние, которая по его словам имела место в тот момент, когда в Риме разразилась гражданская война между Суллой и Марием, то есть в 88 г. Определено такая датировка стала предметом многих дискуссий и в более поздних исследованиях начало первой митридатовой войны приходится на весну 89 г., когда в Италии бушевала союзническая, а не гражданская война. Мы должны различать, с одной стороны, источники подобные Мемнону, относящие начало митридатовой войны на время гражданской войны в Риме, а с другой стороны, те, которые считают битву при Амние первым значительным событием с начала войны между Римом и царем Понта.
B. Источники, относящие начало войны на время гражданской войны в Риме
Источники Орозий, V, 19, 1-3 и Евтропий, V, 4, 1, 2 помещают гражданскую войну в 662 год после основания Рима, то есть на 92/91 г. Как отмечают издатели, Орозий и Евтропий совершают одну и ту же ошибку, поскольку на самом деле это 88 год, год консульства Суллы. Последний, как и Мемнон, начинает митридатову войну одновременно с гражданской войной, то есть 88 г., с той лишь разницей, что в отличие от Мемнона, они не упоминают битву при Амние. Более того, слова Орозия (V, 19, 2) показывают разницу во мнениях, существующую среди античных писателей о том, что они считают началом первой митридатовой войны.
Итак, понятно, что Орозий считает началом митридатовой войны не битву при Амние, а тот момент, когда Сенат официально передал главнокомандование в войне против Евпатора Сулле. Поэтому традиция, которой следуют Орозий и Евтропий, считает, что митридатова война началась в 88 г. в консульство Суллы: это соображение, возможно, связано с тем, что ни один римский военачальник не участвовал в битве при Амние и потому, что война была спровоцирована Аквиллием, который действовал без санкции Сената.
— Orose, V, 19, 1-3: «1) В 662 году от основания Рима, когда союзническая война еще не закончилась, разгорелась первая гражданская война в Риме и том же году началась война с Митридатом, не менее серьезная, хотя и менее постыдная (…) 2) Без сомнения, относительно продолжительности войны с Митридатом традиция расходится: началась ли она в этот момент, или когда узнали, что она разгорелась вовсю? Тем более, что некоторые сообщают, что она длилась тридцать лет, а другие — сорок. Однако разгорелись они одновременно в неразрывной цепи несчастий. 3) В то время консул Сулла по пути в Азию против Митридата остановился, однако, в Кампании из–за продолжающейся союзнической войны, а Марий имел притязания на седьмое консульство и ведение войны против Митридата, который захватил Азию и Ахайю (…)».
— Eutrope, V, 4, 1-2: «В Риме в 666 году началась первая гражданская война, и в том же году с Митридатом. Гражданская война была спровоцирована Г. Марием, консулом в шестой раз. Действительно, консул Сулла отправился на войну с Митридатом, который занял Азию и Ахайю (…)»
C. Источники, которые рассматривают Амний как первое сражение войны.
В отличие от Орозия и Евтропия Мемнон и Аппиан считают, что Митридатова война началась с битвы при Амние. Первый начинает свой обзор первой митридатовой войны с битвы при Амние. Второй еще более ясно говорит, что битва при Амние была первым сражением этой войны.
— Appien, Mithr. 19, 70 : Έργον δή τόδε πρώτον του Μιθριδατείου πολέμου «Это было первое сражение митридатовой войны».
Однако, их соответствующие датировки неверны, поскольку Мемнон ошибочно помещает сражение в 88 г., а Аппиан, Mithr. 18, 64 в 173 олимпиаду. Я думаю, что ошибка Мемнона вызвана путаницей между двумя типами источников:
1) Источники, которые считают битву при Амние первым этапом войны.
2) Источники, подобные Орозию и Евтропию, которые помещают войну на тот момент, когда в Риме разразилась гражданская война, в 88 г., не рассматривают битву при Амние в качестве первого этапа войны между Римом и Митридатом. Таким образом пассаж Мемнона 22.6 ошибочно помещает битву при Амние в 88 г. Такая датировка долгое время считалась правильной, пока поправки Рейнаха в хронологию не переместили начало войны на 89 г.
С другой стороны Янке полагает, что этот отрывок, несомненно, является результатом переработки Фотия, ибо Мемнон сделал бы небольшое отступление для событий, которые имели место в Риме в 88 г. Его резюме гражданской войны имело бы целью ввести нового персонажа, Суллу, который должен был вмешаться в войну с Митридатом, но не в тот момент когда началась война в Азии, но 87 г. когда театр военных действий переместился в Грецию.
A. Датировка битвы при Амние 88 г.
1. Презентация хронологической системы Рейнаха
Долгое время современные ученые, следуя Рейнаху, предпочитали для для Амнийской кампании весну 88 г. Такая датировка во многом основывалась на интерпретации текста Аппиана и на содержании периохов 77 и 78.
Хронология, установленная Рейнахом, такова:
— Битва при Амние
— Поражение Никомеда и римлян во Фригии
— Оккупация Вифинии
— Оккупация Азии
— Эфесская вечерня
— Осада Родоса
— Архелай пересекает Эгейское море и высаживается в континентальной Греции (Mithr. 23-27)
Рейнах размещает все эти события между весной и осенью 88 г., годом консульства Суллы, то есть время гражданской войны в Риме. Если такая система, как мы увидим, уязвима для критики, то она основывается на неверном истолковании источников. С одной стороны, чтение Рейнахом Аппиана (Mithr. 18, 64) и Тита Ливия с тех пор широко критиковалось, а с другой стороны, он не учитывает другие литературные источники, которые позволяют уточнить датировку и, в частности, отрывок из Митридатики Аппиана.
2. Хронология Рейнаха основанная на датировке Аппиана по олимпиадам
Appien, Mithr. 18, 64 помещает битву при Амние на 173 олимпиаду, которая соответствует 88 г.
— Appien, Mithr. 18, 64 : Τοσαύτη μεν ήν έκατέροις ή παρασκευή, οτε πρώτον ήεσαν ές άλλήλους 'Ρωμοιιοί τε και Μιθριδάτης, άμφί τας έκατον και έβδομήκοντα τρεις όλυμπιάδας: «Таковы были средства борьбы когда римляне и Митридат сражались первый раз в 170 олимпиаду. (Это было на обширной равнине, граничащей с рекой Амний, где Никомед и полководцы Митридата…)».
Конечно, это нужно делать с осторожностью, так как этот отрывок исправлен некоторыми издателями текста. Рейнах использует правленную версию текста (т. е. датировку битвы при Амние 173‑й олимпиадой) и считает, что все события, которые последовали за битвой при Амние (до вторжения понтийских войск в Ахайю), произошли в течение 88 г. Однако датировка 173‑ей олимпиадой у Аппиана остается неясной и хотя служит основой хронологии, Рейнах отмечает, что датировка Аппиана корректная при условии, что битва при Амние состоялась в январе первого года 173‑й олимпиады, как упомянуто Аппианом, то есть она состоялась в январе 88 г.
Некоторые современные ученые решили принять исправление текста Аппиана, не допуская датировку, предложенную автором. Это относится к Фр. Де Каллатаи, который, однако, считает, что начало 1‑го года 173 олимпиады соответствует лету 88 г, а не январю. С другой стороны, он не принимает этот элемент датировки, предложенной Аппианом, и считает, что при датировке битвы при Амние его не нужно учитывать. Поэтому, чтобы оправдать такую неправильную датировку Аппиана, он считает, что «более вероятно, что Аппиан хотел здесь обозначить в целом первую войну, а не точный момент ее начала».
Бэдиан также очень критично относится к интерпретации Рейнахом этого отрывка из Аппиана (Mithr. 17, 64) и указывает на причины, почему Аппиан предпочтительнее Тита Ливия, хотя отрывок из Митридатики предлагает датировку весьма расплывчатую. Действительно, Бэдиан подчеркивает, что «τρεις» в отрывке Аппиана (τας έκατον καί έβδομήκοντα τρεις όλυμπιάδας) на самом деле является дополнением, сделанным древними редакторами текста. Поэтому он не согласен ни с толкованием отрывка Аппиана, основанной на ошибочной поправке, ни с датировкой, предложенной Аппианом для битвы при Амние.
Как подчеркнул Бэдиан, в оригинальном тексте Аппиана упоминается 170 олимпиада. Если большинство современных ученых принимают исправление текста, то Гуковский решил воспроизвести его следующим образом: τάς έκατον και έβδομήκοντα ολυμπιάδας. По его словам, расположив битву при Амние в 170‑й олимпиаде, то есть между июлем 100 г. и июлем 96 г., Аппиан предлагает дату слишком древнюю для Амния, и именно поэтому она была исправлена. Однако Гуковский считает, что нет смысла исправлять текст Аппиана, и что он просто допустил ошибку: у него были смешанные источники, считавшие, считавшие, что митридатова война началась ДО битвы при Амние, и другие, которые определяли это сражение как первое крупное событие войны. Таким образом, такая интерпретация будет аналогичной той, которая была сделана выше в отношении Мемнона, с той лишь разницей, что Мемнон сверялся с источниками, которые относили начало войны на время ПОСЛЕ битвы.
Поэтому, если принять текст в его первоначальной форме или признать такое допущение, существует слишком большая неопределенность, чтобы принять этот отрывок Аппиана определенным образом.
3. Хронология Рейнаха, основанная на Тите Ливие
Другой текст, который вызывает много дискуссий — Тит Ливий. Датировка битвы при Амние 88 г. происходит от интерпретации Рейнахом периохов Тита Ливия 74 и 76, чьи соответствующие датировки он изменил путем перестановки. В приведенной ниже таблице показано:
* Краткая хронология событий, созданная по разным источникам.
* Периохи, с их соответствующими датами, как они появляются в тексте Ливия.
* Интерпретация и датировка текста Ливия после обработки Рейнаха.
|
Хронология событий |
Порядок периохов Тита Ливия |
Порядок периохов и их датировка по Рейнаху |
|
|
Изгнание царей: изгнание Никомеда Сократом 2‑е изгнание Ариобарзана Митрой и Багоем |
Не позднее лета 91 г. |
|
[f] Per. 76 : год 90 Изгнание двух царей (Ариобарзан во 2‑й раз) |
|
Восстановление Ариобарзана и Никомеда IV Аквиллием + набег на Понт |
лето 90 и позднее |
[g] Per. 74 : год 90 Восстановление двух царей, Никомеда, царя Вифинии, и Ариобарзана, царя Каппадокии, на отеческих тронах. |
[h] Per. 74 : год 89 Восстановление двух царей |
|
Митридат посылает Пелопида с жалобами к Гаю Кассию и Манию Аквиллию |
Осень 90? |
|
|
|
[a] 3‑я изгнание Ариобарзана |
Конец 90 или начало 89 |
[c] Per. 76 : год 89 Изгнание двух царей (Ариобарзана в 3‑й раз) Ариобарзан, царь Каппадокии, и Никомед, царь Вифинии изгоняются из своих государств Митридатом, царем Понта. |
[e] Per. 77 : год 88 Изгнание двух царей (Ариобарзана в 4‑й раз) |
|
Начало 1‑й Митридатовой войны: [b] Изгнание Никомеда из Вифинии после победы понтийцев в битве при Амние |
Весна 89 |
[d] Per. 77, § 9 : год 89 Изгнание двух царей (Ариобарзана в 3‑й раз) Митридат, царь Понта, оккупировал Вифинию и Каппадокию и изгнал легата Аквиллия. = следует однако помнить, что даже если они были изгнаны в течение одного года и через довольно краткий промежуток, их изгнание не было одновременным. |
|
Выдворение Ариобарзана и Никомеда, хотя и представленные Ливием в Per. 76 и в § 9 Per. 77, происходили не одновременно, а последовательно. Действительно, 3‑е изгнание Ариобарзана из Каппадокии ([a] в таблице) стало причиной войны и битвы при Амние. Что касается Никомеда, то победа армии Понта в этой битве вызвала его бегство из царства [b].
Эти два последовательных изгнания Рейнах датирует 88 г., поэтому он помещает битву при Амние в тот же год: но такая датировка основана на неверном истолковании текста Ливия, поскольку он изменяет порядок и датировку Периохов. Его ошибка в значительной степени связана с интерпретацией § 9 Per. 77, который долгое время датировался тем же годом, что и остальная часть Периохов, то есть 88 г. [e]. Рейнах, исходя из этой гипотезы считал:
1) Что изгнание, упомянутое в Per. 76, произошло до того, что упомянуто в Per. 77 [d]: поэтому он считал, что изгнание двух царей от 89 г., упомянутое в Per. 76 [c] было не тем, которое привело к вооруженному конфликту. Поэтому он определил изгнание в Per. 76 [f] как то, которое предшествовало восстановлению царей Аквиллием, о чем сообщалось в Per. 74 [g]: поэтому он считал, что Per. 76 упоминает об изгнании Никомеда Сократом и Ариобарзана Митрой и Багоем.
2) Такое толкование сделало порядок Периохов непоследовательным, поскольку в этот момент Тит Ливий, по его словам, упомянул о восстановлении царей (Per. 74 [g]) до их изгнания (Per. 76 [c]). Таким образом, изменив порядок Периохов, он также был вынужден изменить соответствующие датировки: он датирует изгнание в Per. 76 90 г. [f], вместо 89 [c], и ставит реставрацию из Per. 74 в 89 г. [h], вместо 90 г. [g])[20].
3) Наконец, учитывая, что выдворение двух царей, упомянутое в § 9 Per. 77 датируется 88 г. [e], как и вся остальная эпитома, таким образом отмечает начало войны и битву при Амние 88 г., поскольку, как говорилось ранее, с одной стороны, изгнание Ариобарзана было тем самым, которое вызвало вооруженный конфликт между Римом и Понтом, а с другой стороны, Никомед был изгнан из своего царства Митридатом после победы понтийцев в битве при Амние.
Но с тех пор его анализ был подвергнут сомнению: Бэдиан и А. Н. Шервин–Уайт в частности осудили манипуляции Рейнаха с Периохами для оправдания своей хронологии: такая интерпретация является следствием плохого знакомства с Периохами и событиями, которые там изложены. Эти двое сохраняют оригинальный порядок Периохов 74 [g] и 76 [c], а также их соответствующие датировки. Поэтому Per. 76 [c] упоминает о последовательном изгнании двух царей в 89 г. Следовательно, это изгнание произошло ПОСЛЕ реставрации двух царей Аквиллием в 90 г., упомянутой в Per. 74 [g], и не то, что заставило римлян вернуть их на трон. Таким образом здесь возникает вопрос о третьем изгнании Ариобарзана, которое произошло до Амния в конце 90 или в начале 89 г., а также Никомеда, которому пришлось бежать из Вифинии ПОСЛЕ победы понтийцев в битве весной 89 г. [b]. Наконец, параграф 9 Per. 77 [d] датируется 89 г. (независимо от остальной части отрывка, который относится к 88 г.), поскольку является напоминанием о событиях 89 г, то есть упомянутых в Per. 76 [c]. Поэтому, если допустить, что в Периохах 76 [c] и 77 [d] упомянуты те же два последовательных изгнания царей, датированных 89 г., мы должны признать, что битва при Амние имела место в 89 г.
Некоторые исследования, в том числе выполненные Бэдианом, А. Н. Шервин–Уайтом и Фр. де Каллатаи, убедительно показали, что битва при Амние должна датироваться летом 89 г., и следовательно, обесценивают доказательства Рейнаха. Новая интерпретация отрывков Тита Ливия и Аппиана не единственный элемент, который дает возможность предложить еще одну датировку битвы при Амние: чтение других источников, неучтенных Рейнахом, позволили подвергнуть сомнению его хронологию.
B. Датировка битвы при Амние 89 г.
А. Н. Шервин–Уайт настойчиво подчеркивает важность текста Аппиана и в основном полагается на датировку подробного рассказа, которую предлагает Митридатика для начала первой митридатовой войны.
1. Различие двух фаз
Аппиан в Митридатике четко отличает военный действия, которые происходили в 89 г. от тех, что происходили в 89, что ставит под сомнение хронологию Рейнаха, который помещает все события от битвы при Амние до осады Родоса в 88 г. Но одно отличие присутствует в тексте Аппиана Mithr. XVIII-XXI.
Обобщенная таблица двух этапов завоевания по Аппиану:
Эта таблица позволяет различить две фазы завоевания Малой Азии Митридатом. Я приведу ссылки на текст Аппиана, сопровождая кратким резюме содержания, согласованным с текстом Мемнона, и некоторой информацией, позволяющей локализовать театр военных действий.
|
Этапы завоевания Азии Митридатом (в 89 г.?) по Appien, Mithr. 17-21 : Аппиан (Mithr. 17-21) сообщает о крупных этапах завоевания Азии Митридатом, различая две фазы: |
|||
|
1‑я фаза (Mithr. 18, 64-19.74 = Mithr. 20, 76) 3 победы понтийцев: |
|||
|
1) битва при Амние |
|||
|
Следствие: |
Бегство Никомеда |
||
|
Источники: |
Appien, Mithr. 18, 64 à 18, 69 ; Memnon F 22.6 |
||
|
Локализация: |
Амний: левый приток Галиса. Его долина соединяет Понт и Пафлагонию |
||
|
2) Стычка у горы Скороба |
|||
|
Следствие: |
Поражение кавалерии Никомеда |
||
|
Источники: |
Appien, Mithr. 19, 71 ; Memnon F 22.7 |
||
|
Локализация: |
«Гора на границе Вифинии и Понтийского царства» (Appien, Mithr. 19, 71). Между Вифинией и Пафлагонией |
||
|
3) Битва у Протон Пахион |
|||
|
Следствие: |
Поражение Мания Аквиллия |
||
|
Источники: |
Appien, Mithr. 19, 71 ; Memnon F 22.7 |
||
|
Локализация: |
Неизвестна. После поражения Манлий отступил был отступить в Средний Сангарий, то есть на запад. В Пафлагонии? |
||
|
Последствия трех побед понтийцев |
|||
|
Судьба Мания Аквиллия |
|||
|
Контекст: |
Аквиллий покидает свой лагерь возле горы Скороба после поражения Никомеда, затем, побежденный у Протон Пахион, бежит. |
||
|
Последствия: |
— Бегство к реке Сангарий (Пафлагония) — форсирование реки Сангарий — отступление в Пергам (Мисия) |
Appien, Mithr. 19, 73Velleius |
|
|
— Потом из Пергама отступает в Митилену (Лесбос) |
Paterculus, II, 18, 3 Diodore, XXXVII, 27.1-2 ? |
||
|
Локализация: |
Пафлагония, Мисия, остров Лесбос (Мисийский берег) = движение на запад |
|
|
|
Судьба Кассия, Никомеда и «Римских послов» |
|
||
|
Контекст: |
после поражения у горы Скороба Никомед уходит в лагерь Кассия |
|
|
|
Последствия: |
Лагерь в Леонтон Кефале (фригийский городок) (Но фригийцы колеблются, поэтому римляне решают уйти) |
Appien, Mithr. 19, 74 |
|
|
= Кассий отступает в Апамею = Никомед отступает в Пергам |
Appien, Mithr. 19, 75 |
||
|
Обзор понтийских операций 1‑й фазы: |
|||
|
Вторжение в Вифинию |
|||
|
Источники: |
Appien, Mithr. 20, 76 резюмирует 1‑ю фазу: «Этим одним единственным выступлением Митридат овладел царством Никомеда, по которому он прошел переустраивая города» = Это первое выступление соответствует событиям, сообщенным в Mithr. 18, 64 - 20, 75 |
||
|
Memnon 22.8 Eutrope V, 5, 2 Orose, VI, 2, 2 |
|||
|
Вторжение в Пафлагонию? |
|||
|
Источники: |
Eutrope, V, 5, 2 одновременно сообщает о положении в Пафлагонии Orose, VI, 2, 2 |
Согласно Appien, Mithr. 21, 82 пафлагонцы летом 89 г. еще сопротивляются? И Митридат посылает полководцев. |
|
|
Вторжение в Фригию |
|||
|
Источники: |
Appien, Mithr. 20, 76 : «(Митридат) также вторгается в Фригию» По крайней мере часть Фригии: то есть в ту часть, которая соответствует древнему владению Понта, в центральной Фригии / в восточной? |
Tite–Live, Per. 77 : Римляне всегда считали Фригию провинцией римского народа Следовательно, первая фаза отмечает вступление Митридата в провинцию Азия, вступление в Фригию |
|
|
Стоянка Митридата: |
Appien, Mithr. 20, 76 : Митридат устраивает свои квартиры в караван–сарае Александра = символический шаг? зимние квартиры? |
||
|
Итог 1‑й фазы: вторжение в северные районы |
|||
|
2‑я фаза: (Mithr. 20, 77 - 21, 82) |
|||
|
Личные операции царя: ЗАПАД (Mithr. 20, 77) Начальная точка 2‑й фазы: Appien, Mithr. 20, 77 «из квартир в караван–сарае он делал набеги на остальную Фригию, Мисию и Азию, недавно приобретенную римлянами» |
|||
|
«Остальная часть Фригии» |
Mithr. 20, 77 Это Фригия Геллеспонтская, то есть, северо–западная? |
Tite–Live Per. 77 : Римляне всегда считали Фригию провинцией римского народа |
|
|
Мисия |
Appien, Mithr. 20, 77 |
|
|
|
Азия |
Appien, Mithr. 20, 77 |
См. Tite–Live Per. 78 См. ниже комментарий к Мемнон F 22.8 |
|
|
Подчинение регионов его полководцами? : ЮГ (Mithr. 20.77) |
|||
|
Appien, Mithr. 20.77: «Затем он послал эмиссаров в пограничные провинции и подчинил Ликию, Памфилию и все страну до Ионии». |
|||
|
Ликия |
Appien, Mithr. 20, 77 |
Ликийцы еще сопротивляются летом 89? отправка полководцев: Appien, Mithr. 21, 82 |
|
|
Памфилия |
Appien, Mithr. 20, 77 |
|
|
|
Вся страна до Ионии |
Appien, Mithr. 20, 77 |
|
|
|
= Южные регионы, похоже, не подчинились непосредственно царю. Несомненно, Митридат в это время был в западных областях. |
|||
|
Подчинение азиатских городов на ЗАПАДЕ (Mithr. 20, 77-21, 82 |
|||
|
Порядок в котором подчинялись города указан Аппианом: |
|||
|
Лаодикея в Лике: Сопротивление, затем город выдает римлянина Квинт Оппий в обмен на неприкосновенность |
Appien, Mithr. 20, 78 |
||
|
Пергам Пленный Маний казнен в Пергаме |
Appien, Mithr. 21, 80 |
||
|
Митридат назначает сатрапов в провинции Магнесия: открыла ворота Эфес: открыл ворота Митилена: открыла ворота Стратоникея (возвращаясь из Ионии) поставил гарнизон |
Appien, Mithr. 21, 81 |
||
|
Магнесия? Магнеты все еще сопротивляются в конце 89?: отправка полководцев |
Appien, Mithr. 21, 82 |
||
|
Сопротивление на ЮГЕ (Mithr. 21.82) |
|||
|
Пафлагония Ликия Магнеты |
|
|
|
|
Итог Аппиана «Положение Митридата» (Appien, Mithr. 22, 83-84) |
|||
|
После сообщения о действиях понтийцев, которые выглядят происходящими в два этапа, Аппиан делает обзор положения Митридата: «Так обстояли дела у Митридата» (Appien, Mithr. 22, 83). В этой фразе суммируются отрывки Аппиана, посвященные «началу его выступления и вторжения в провинцию». Но с чем это связано? Две возможности: Соответствует 1-фазе? (Mithr. 18, 64-19,74) Соответствует и 1‑й и 2‑й фазе? (излагается в Mithr. 18, 64 - 21, 82) |
|||
|
Хронология завоевания по отношению к внутренним событиям в Риме: |
|||
|
Эти две фразы стоят до того, как Аппиан сообщает о назначении консулов (Mithr. 22, 84). = Означает ли это, что события в обеих фазах произошли ДО события из внутренней политики в Риме? |
|||
Сводка из Аппиана выявляет две фазы наступления понтийцев:
1‑я фаза (Mithr 18, 64 - 20, 75) включает в себя следующие события:
* Битва при Амние (Appien, Mithr. 18, 64-18, 69 = Memnon F 22.6)
*Стычка на горе Скороба (Appien, Mithr. 19, 71 = Memnon F 22.7)
* Поражение Аквиллия при Протон Пахион (Appien, Mithr. 19, 72= Memnon F 22.7)
* Поражение в Фригии при Леонтон Кефале (Appien, Mithr. 19, 74)
Эти первые события, подробно изложенные в начальном периоде (Mithr. 18, 64 à 20, 75), он резюмирует следующим образом: «таким одним единственным выступлением Митридат заполучил царство Никомеда… Затем он вторгся во Фригию» (Mithr. 20, 76). Эта первая фаза наступления относится к вторжению в Вифинию и Фригию.
2‑я фаза (Mithr. 20, 77 à 21, 82) касается военных действий в остальной Азии: регионы запада Азии, города Азии и сопротивление на юге.
Таким образом эти две фазы соответствуют двум большим этапам наступления Митридата в Малой Азии, но обоснование отличий, которые по–видимому отражает текст Аппиан, еще предстоит определить. Итак, я попытаюсь определить, соответствуют ли эти две фазы двум годам или обе произошли в 89 г.
2. Датировка 1‑й фазы: битва при Амние и вторжение в Вифинию
a) до назначения консулов:
Отрывок Аппиана Mithr. 22, 83 имеет большое значение, поскольку содержит ценный элемент датирования для помещения битвы при Амние и вторжение в Вифинию в 89 г. По его словам первая фаза произошла до вступления консулов в должность. Фактически он сообщает, что римляне, узнав о вторжении в провинцию Азию, голосуют за отправку военной экспедиции против Митридата (Mithr. 22.83). Тот, кто получит консульскую провинцию Азию, тот получит главнокомандование в войне против Митридата. По словам Аппиана, Сулла, получивший по жребию провинцию Азия, в тоже время получил назначение на главнокомандование в войне против царя Понта (Mithr. 22.84).
— Appien, Mithr. 23, 84 : 'Ρωμαίοι δ' έξ ού της πρώτης αύτου ορμής τε και ές τήν Ασίαν έσβολης έπύθοντο, στρατεύειν έπ' αύτόν έψηφίσαντο: «Со своей стороны, римляне, как только узнали о начале его наступления и вторжении в провинцию Азия, проголосовали за войну против него».
— Appien, Mithr. 22, 84 : Κληρουμένων δε των ύπάτων, ελαχε μέν Κορνήλιος Σύλλας αρχειν της Ασίας και πολεμειν τω Μιθριδάτη : «Когда консулы бросили жребий, Корнелий Сулла получил в управление Азию и ведение войны против Митридата».
Другой отрывок из Аппиана B. C. I, 7, 55 имеет такой же смысл, поскольку сообщает, что Сулла получил провинцию Азия после того, как Митридат вторгся в Вифинию:
— Appien, B. C. I, 7, 55 : «Когда Митридат, царь Понта и некоторых других стран, вторгся в Вифинию, в Фригию, и в подвластные области Азии, то война против этого правителя выпала Сулле, который был консулом и все еще находился в Риме».
Остается рассмотреть, что Аппиан подразумевает под «началом его наступления и вторжения в провинцию Азию»: ссылается ли он на события, упомянутые ранее (Mithr. 18, 64 - 21, 82)? Или он ссылается на отрывок 20, 76: «единственным выступлением Митридат заполучил царство Никомеда… Затем он вторгся во Фригию», что сжатом виде соответствует событиям, которые он ранее сообщал в Mithr. 18, 64- 20, 75, а именно: битва при Амние, поражение Аквиллия в Протон Пахион и поражение во Фригии при Леонтон Кефале.
Именно эту последнюю гипотезу предпочитает Шервин–Уайт, согласно которой, известия о поражении римлян при Амние, вторжении в Вифинию и Фригию прибывают в Рим до конца 89 г., и следовательно, до жеребьевки консульских провинций.
Что касается § 9 Per. 77 Тита Ливия, в котором упоминается о вторжении в Вифинию, Каппадокию и Фригию, если мы примем интерпретацию о датировке его концом 89 г., то тогда он сообщает о событиях предшествующих тем, которые излагаются в первой части периоха, посвященного внутренним событиям в Риме, то есть гражданской войне в 88 г.
— Tite–Live, Per. 77 § 9 : последний сообщает, как «Митридат, царь Понта, захватил Вифинию и Каппадокию и, преследуя легата Аквиллия, вторгся с огромной армией во Фригию, провинцию, принадлежащую римскому народу».
Есть другие свидетельства, на этот раз нумизматические, в пользу датировки битвы при Амние 89 г. Ф. де Каллатаи, полагаясь на изучение монет, доказал, что, с одной стороны, что чеканка в Понте значительно увеличилась в апреле 89 г., а с другой стороны, в мае или июне 89 г. денежное производство «достигает уровня, которого никогда раньше не было»: Этот рост производства соответствовал моменту начала первой митридатовой войны.
При чтении Аппиана становится очевидно, что хронология Рейнаха представляет собой последовательность событий, которые с военной точки зрения невозможны (слишком много событий за короткое время) и непонятны политическом плане. Действительно, по словам Шервин–Уайта, датировка Рейнаха 88‑м годом невыполнима, потому что, по его мнению, непонятно как преторы, среди которых был Аквиллий, могли действовать весной 88 г., не принимая во внимание тот факт, что римский консул мог сменить их в любой момент, и поэтому, вместо того, чтобы ждать его прибытия, они организовали частные армии и вели открытую войну, даже не уведомив об этом сенат.
б) До гражданской войны
Такие доказательства опровергают всякую возможность того, что битва при Амние состоялась в то время, когда в Риме разразилась гражданская война, о чем сообщает Мемнон.
Разумеется, голосование по поводу главнокомандования в войне против царя Понта является следствием понтийского вторжения. Более того, именно это назначение, полученное Суллой, по сути своей и представляет предмет раздора между Суллой и Марием (Appien, B. C. I, 7, 55-6 ; Velleius Paterculus, II, 18, 4, Plutarque, Sylla, 6, 17-18 ; Diodore, XXXVII, 2, 10-12 ; Eutrope V, 4, 1-2 ; Orose, V, 19, 3, 3 ; Tite–Live, Per. 77). Получение таких прав привело к борьбе между ним и Суллой, к гражданской войне, которая продлилась более года, и которою Митридат смог воспользоваться, поскольку, согласно Аппиану, царь Понта воспользовался тем фактом, что в Риме разразилась гражданская война, чтобы начать строительство флота для нападения на Родос и отдать приказ городам Азии убивать римлян (22.85), события, которые произошли в 88 г.
Я уже указала, что Мемнон ошибся в определении начала войны одновременно с гражданской войной в Риме. Но для меня также важно отметить, что такое представление о начале войны сделало Митридата единственным ответственным за начало военных действий. Читая фрагмент 22.6, мы ложно приходим к пониманию того, что царь Понта воспользовался политическими беспорядками, потрясающими Рим, чтобы затеять войну. Если такое обвинение кажется правдоподобным в отношении нападения на Родос (см. Memnon F 22.8), то данном случае оно не оправдано. На самом деле Маний Аквиллий также несет большую ответственность за начало первой митридатовой войны, и именно в этот контекст надо ставить сбор и организацию Митридатом большой армии, а не в контекст гражданской войны в Риме. Следовательно, возможно что Мемнон запутался, упомянув одно раньше другого.
Действительно, некоторые источники ясно говорят, что союзническая война была в самом разгаре, когда разразилась война с Митридатом (что объясняет малое число римских войск). Однако, союзническая война только закончилась, когда в Риме разгорелась гражданская война: если бы эти две войны происходили одновременно, ошибка Мемнона, которая относится к гражданской войне, была бы менее очевидна (Appien, B. C. I, 7, 55 ; Diodore, XXXVII, 2, 10-12). Вполне возможно, что Мемнон перепутал две войны.
— Appien, B. C. I, 7, 55 : «Вот что привело и вот что послужило переходом к новому порядку вещей как только закончилась союзническая война».
— Diodore, XXXVII, 2, 10-12 : «Примерно в тоже самое время Метелл взял осадой Венузию в Апулии (…) италийцы послали к царю Митридату Понтийскому, чьи военные силы и средства были на тот момент на пике, прося его послать в Италию армию против римлян; ибо если бы они объединили силы, то могли бы с легкостью свергнуть Рим. Митритдат ответил, что отправит свою армию в Италию, когда приведет Азию под свое господство, так как он сейчас занят именно этим… Но теперь, поскольку Марсийская война была, в сущности, закончена, междоусобная борьба, которая ранее имела место в Риме, обрела новое дыхание…»
***
События, описанные во фрагментах 22.6 - 22.8 (битва при Амние, столкновение при Протон Пахион и вторжение в Вифинию) относятся к тому, что условно называется 1‑й фазой. Итак, мне кажется правильным поместить битву при Амние, бой при Протон Пахион и вторжение в Вифинию на лето 89 г.
| Ὕστερον δὲ Σύλλα καὶ Μαρίου περὶ τὴν Ῥωμαϊκὴν πολιτείαν ἀναρριπισάντων τὴν στάσιν, τέσσαρας μυριάδας πεζῶν καὶ μυρίους ἱππέας Ἀρχελάῳ τῷ στρατηγῷ παραδοὺς ὁ Μιθριδάτης κατὰ Βιθυνῶν ἐκέλευσε στρατεύειν. Καὶ κρατεῖ τῆς μάχης συμβαλὼν Ἀρχέλαος, φεύγει δὲ καὶ Νικομήδης μετ´ ὀλίγων. Ταῦτα μαθὼν Μιθριδάτης παραγεγονότος αὐτῷ καὶ τοῦ συμμαχικοῦ, ἄρας ἀπὸ τοῦ πρὸς τῇ Ἀμασείᾳ πεδίου διὰ τῆς Παφλαγονίας ᾔει, πεντεκαίδεκα μυριάδας στρατὸν ἐπαγόμενος. | Позднее в Римской республике вспыхнули раздоры между Суллой и Марием. Митридат передал стратегу Архелаю сорок тысяч пехоты и десять тысяч конницы, приказав ему предпринять поход против вифинов. Из завязавшегося сражения выходит победителем Архелай, а Никомед бежит с немногими приближенными. Митридат узнал об этом, и, когда к нему пришли союзные войска, он, двинувшись из равнины близ Амасии, пошел через Пафлагонию, ведя стопятидесятитысячное войско. |
I. Силы, задействованные в начале первой митридатовой войны
Приведенные Мемноном цифры касаются только понтийских армий. Он описал армию Архелая в битве на Амнии, а затем привел состав армии Митридата, когда последний отправился в путь, чтобы присоединиться к остальной части понтийской армии после битвы.
τέσσαρας μυριάδας πεζῶν καὶ μυρίους ἱππέας Ἀρχελάῳ τῷ στρατηγῷ παραδοὺς ὁ Μιθριδάτης,
Согласно Мемнону, в битве на Амнии, которая отмечает начало первой митридатовой войны встретились Архелай и Никомед в IV Вифинский. С другой стороны, Аппиан и Страбон приводят по крайней мере еще одного понтийского генерала: Аппиан (Mithr. 17, 62; 18, 64) наряду с Архелаем упоминает Неоптолема: по его словам, двое генералов были братьями (Appien, Mithr. 17, 62). То же самое сообщает и Страбон (XII, 3, 40), который не называет имен. К этим двум людям следует добавить Аркафия, сына Митридата, который привел из Армении кавалерийские войска и принял участие в борьбе против Никомеда вместе с Неоптолемом (Mithr. 17, 62; 18, 68). Вполне возможно, что Мемнон сохранил только имя главного генерала, возглавившего решающую атаку, Архелая, и проигнорировал имена офицеров, действовавших под его командованием.
— Appien, Mithr. 17, 62: «у него были стратегами Неоптолем и Архелай, два брата».
— Appien, Mithr. 18, 64: «на просторной равнине, окаймляющей реку Амний, Никомед и стратеги Митридата оказались в присутствии противника и выстроились для сражения».
— Appian, Mithr. 18, 64: «Неоптолем и Архелай имели только легкую пехоту, конницу Аркафия и несколько колесниц (фаланга, по сути, была еще в пути)».
— Strabo, XII, 3, 40: «именно там силы Никомеда Вифинского были полностью уничтожены Митридатом Евпатором или, по крайней мере, его стратегами, ибо сам он не участвовал в деле».
Что касается числа войска, вверенного Архелаю, то данные Мемнона подтверждены Аппианом: оба приводят одинаковое количество конницы (10 000 человек), и Аппиан уточняет, что они были приведены из Малой Армении Аркафием, сыном Митридата. Что касается пехотинцев, Мемнон считает, что их было 40 000. По этому моменту Аппиан не приводит никаких цифр, но уточняет, что у Архелая была только легкая пехота, и, похоже, какое–то число колесниц (Mithr. 17, 63; 18, 64).
— Appien, Mithr. 18, 64: «Неоптолем и Архелай имели только легкую пехоту, конницу Аркафия и несколько колесниц»
— Appien, Mithr. 17, 63: «у него также были вспомогательные войска; его собственный сын Аркафий привел ему 10 000 всадников из Малой Армении».
Таблица, обобщающая силы Архелая в битве при Амнии:
|
Memnon F 22.6 |
Appien, Mithr. 18 : |
|
- 10 000 всадников (Архелай) - 40 000 человек (Архелай) |
- 10 000 всадников (конница Архелая) — легкая пехота (Архелай и Неоптолем) — несколько колесниц |
κατὰ Βιθυνῶν ἐκέλευσε στρατεύειν
Слово «вифины» указывает на Никомеда IV и его армию и подразумевает, что римляне не участвовали в этой кампании, как об этом свидетельствуют другие источники (Appien, Mithr. 18; 19, 70; Strabon, XII, 3, 40), который фактически устанавливают, что только Никомед и его армия столкнулись с понтийскими войсками. Согласно Аппиану (Mithr. 17, 61), Никомед был во главе собственных сил из 50 000 пехотинцев и 6000 всадников. Данные, предоставленные литературными источниками подтверждаются нумизматическими находками, которые свидетельствуют о немалых размерах вифинской армии. Аппиан также указывает, что вифинов было больше (Mithr. 18, 65): «чтобы их не окружили гораздо более многочисленные вифины». Однако, несмотря на достоверность информации о пехотинцах (50 000 вифинских пехотинцев против 40 000 понтийских по Мемнону), понтийская конница, приведенная Аркафием и оцененная в 10 000 всадников по Аппиану и Мемнону, была более многочисленной, так как вифинов было всего 6000.
πεντεκαίδεκα μυριάδας στρατόν,
Затем Мемнон приводит состав армии Митридата в то время, когда последний находился в пути для присоединения к остальной части понтийской армии после битвы. По его словам, царь Понта был во главе общей армии в 200 000 человек, в которую вошли, с одной стороны, силы, вверенные Архелаю для сражения с Никомедом в битве на Амнии, то есть 40 000 пехотинцев и 10 000 всадников, и с другой стороны, 150 000 человек во главе с самим Митридатом, которые присоединились к остальным войскам после битвы. Оценки Аппиана (Mithr. 17, 62-63) едва превосходит мемноновы: он приписывает царю Понта 250 000 пехотинцев и 40 000 всадников «в начале лета 89 г.» Аппиан уточняет, что у царя Понта было 300 кораблей с крытой палубой и 100 бирем. В дополнение к этой «собственной армии», пишет Аппиан, Евпатор также имел вспомогательные войска из Азии, в которых насчитывалось 10 000 всадников (предоставленных его сыном Аркафием из Малой Армении), какое–то количество, по мнению Рейнаха, греческих наемников, приведенных Дорилаем и, возможно, участвовавших в Крымской войне, и 130 колесниц, доставленных Кратером (Appien, Mithr. 17).
Понтийская армия: сводная таблица
|
Memnon 22.6 : Царская армия |
- 10 000 всадников (Архелай) - 40 000 человек (Архелай) - 150 000 (Митридат) Всего: 190 000 человек и 10 000 всадников |
|
Appien, Mithr. 17 : Царская армия |
- 40 000 всадников - 250 000 человек (собственная армия Митридата - τὸ οἰκεῖον) - 300 палубные суда - 100 бирем Всего: 250 000 человек и 40 000 всадников |
|
Appien, Mithr. 17 : Азиатская ауксилария См. Strabon, VII,3,17. |
- 10 000 всадников (из Малой Армении: войска, собранные его сыном Аркафием). — фалангисты под командой Дорилая: несомненно греческие наемники. Согласно Страбону, греческая фаланга насчитывала 6000 человек во время кампаний Диофанта в Крыму). — Кратер привел 100? колесниц. |
|
Appien: Царская армия + ауксилария |
Всего армия + ауксилария: 250 000 человек + 50 000 всадников + фалангисты (6000?) |
ταῦτα μαθὼν Μιθριδάτης, παραγεγονότος αὐτῷ καὶ τοῦ συμμαχικοῦ,
Мемнон намекает на союзников Митридата, которые присоединились к царю Понта до его отъезда в Вифинию. Местом встречи, кажется, была долина Амния. Аппиан (Mithr. 17, 62) сообщает, что собственная армия царя (Μιθριδάτῃ δὲ τὸ μὲν οἰκεῖον) насчитывала 250 000 пеших и 40 000 всадников: он различает собственную армию царя и вспомогательные войска (συμμαχικά), состоящие из конницы, приведенной из Армении его сыном Аркафием, фалангистов под командованием Дорилая и колесниц Кратера (Mithr. 17, 63). Удивительно, что он делает различие между войсками, тем более что царь завоевал Малую Армению: считал ли Аппиан, что Малая Армения не подчинялась царю, а была союзницей? Или Аппиан проводит различие, потому что каждая из этих трех сил находилась под командованием определенного вождя? С другой стороны, весьма вероятно, что под выражением «собственная армия» Аппиан подразумевает не только контингенты, состоявшие из подданных Митридата, но и войска, посланные его союзниками: в этом случае его замечания были бы аналогичны замечаниям Мемнона в F 22.6 («узнав об этом, Митридат, к которому присоединились его союзники …»). В самом деле, наряду с подданными царя Понта, в понтийской армии было несколько союзных контингентов, поскольку Митридат заключил многочисленные союзы до начала конфликта. Кажется, трудно узнать, кто именно присоединился к царю Понта, когда он решил начать свой марш из Амасии. Действительно, источники указывают на народы и царей, которые фигурировали в числе союзников и друзей царя Понта. Среди них, однако, трудно узнать, кто на самом деле послал вооруженные контингенты Евпатору: источники сообщают об этих союзах или о попытках создания альянсов, когда Митридат готовился к войне против Рима, то есть до начала военных действий.
II. Развертывание боевых действий при Амнии
Мемнон не называет место сражения. Кроме того, локализация остается неясной, несмотря на указания Аппиана (Mithr. 18, 64) и Страбона (XII, 3, 40), которые оба упоминают реку Амний.
— Appien, Mithr. 18, 64: «это было на просторной равнине, окаймляющей реку Амний».
— Strabon, XII, 3, 40: «везде вокруг простирается очень плодородная земля, которая включает в себя Блаену и Доманитиду и орошается течением Амния. Именно там силы Никомеда Вифинского были полностью уничтожены Митридатом Евпатором или, по крайней мере, его стратегами, потому что сам он не участвовал в деле».
Понтийские силы, казалось, пришли из Амасии (F 22.6: «снял лагерь на равнине у Амасии»), которая находится на реке Ирис, в Понте. Никомед пришел из Вифинии и направлялся в царство Понта, поэтому встреча имела бы место «где–то между Пафлагонией и царством Понта», на равнине Амния. Что касается римских войск, то они в сражении не участвуют. Аппиан (Mithr. 17, 60) говорит о разделении римских войск: римские генералы М. Аквилий, Г. Оппий и Л. Кассий, по–видимому, заняли оборонительные позиции на трех главных дорогах Понта. Кассий занял опорную позицию на границе Вифинии и Галатии, Аквилий расположился на дороге, по которой Митридат должен был вторгнуться в Вифинию, а Оппий направился Каппадокию.
Мемнон (22.6) кратко говорит, что Архелай вступил в бой и одержал победу, но он сообщает только о последней стадии битвы и не упоминает о действиях Неоптолема и Аркафия, которые также участвовали в битве вместе с Архелаем. Вполне вероятно, что повествование Мемнона изначально было более подробным, но отрывок подчеркивает главную роль и решающие действия Архелая, которые привели понтийцев к победе. Битва намного подробнее изложена у Аппиана (Mithr. 488. 65-68). Последний также представляет Архелая как сделавшего все дело. Генерал атаковал противников в лоб, а Неоптолем и Аркафий напали на врагов сзади. Вифины были взяты в клещи и вскоре разгромлены (Mithr. 18, 68). Страбон (XII, 3, 40) также упоминает о полной победе понтийских генералов над силами Никомеда.
φεύγει δὲ καὶ Νικομήδης μετ’ ὀλίγων,
По словам Мемнона, битва закончилась бегством Никомеда, и он предположил, что Никомед понес много потерь. Тот же результат сообщается Аппианом (Mithr. 18, 68) и Страбоном (XII, 3, 40:), которые используют аналогичные содержащимся в тексте Мемнона выражения. У вифинов, атакованных с фронта и сзади, не было другого выбора, кроме как бежать. Что касается Юстина (XXXVIII, 3, 8), то последний упоминает лишь, что Митридат изгнал Никомеда, и не приводит подробностей сражения.
ταῦτα μαθὼν Μιθριδάτης, παραγεγονότος αὐτῷ καὶ τοῦ συμμαχικοῦ, ἄρας ἀπὸ τοῦ πρὸς τῇ Ἀμασείᾳ πεδίου διὰ τῆς Παφλαγονίας ᾔει,
По словам Мемнона, Митридат и его союзники не участвовали в битве, что подтверждают Аппиан (Mithr. 18, 68; ср. 18, 64) и Страбон (XII, 3, 40). По мнению этих трех авторов, кажется, что основная часть понтийских войск, а именно тяжелая пехота, прибыла с царем после битвы на Амнии.
— Appien, Mithr. 18, 64: «фаланга была еще в пути.
— Strabon, XII, 3, 40: «именно там силы Никомеда Вифинского были полностью уничтожены Митридатом Евпатором или, по крайней мере, его стратегами, ибо сам он не участвовал в деле.
— Appian, Mithr. 18, 68: «Никомед бежал в Пафлагонию еще до того, как фаланга Митридата вступила в бой».
По словам Мемнона, Митридат отправился из Амасии преследовать Никомеда, который бежал в Пафлагонию после своей неудачи на Амнии, о чем свидетельствует Аппиан (Mithr. 18, 68). Но царь Вифинии не задержался там, поскольку, согласно Орозию (VI, 2, 2), Митридат изгнал его с Пилеменом из Пафлагонии. Никомед, после того, как пересек Пафлагонию, остановился в районе лагеря Мания Аквилия (Appien, Mithr, 19, 71), который, по мнению Рейнаха, занял позиции в Биллейской долине, в целях защиты Вифинии. Что касается Митридата, то он в конце концов достиг горы Скоробы в Пафлагонии, на границах Вифинии и Понтийского царства.
| Μάνιος δὲ τῶν ἀμφὶ Νικομήδην συστρατευομένων αὐτῷ μόνῃ τῇ τοῦ Μιθριδάτου φήμῃ διασκεδασθέντων, μετὰ Ῥωμαίων ὀλίγων ἀντιπαρατάσσεται Μηνοφάνει τῷ Μιθριδάτου στρατηγῷ καὶ τραπεὶς φεύγει, πᾶσαν τὴν δύναμιν ἀποβαλών. | Маний же, когда сражавшиеся под его командой солдаты Никомеда рассеялись при одном известии о Митридате, выступает с немногими римлянами против Менофана, стратега Митридата, и, разбитый, бежит, бросив все силы. |
τῶν ἀμφὶ Νικομήδην συστρατευομένων αὐτῷ μόνῃ τῇ τοῦ Μιθριδάτου φήμῃ διασκεδασθέντων,
Пассаж Мемнона, кажется, сообщает о результате случайной встречи между понтийской и вифинской конницами на горе Скоробе, в Пафлагонии, когда царь Понта преследовал Никомеда (Appien, Mithr. 19, 71). Митридат послал 100 сарматских всадников в качестве разведчиков, и последние наткнулись на 800 всадников Никомеда. В этом случае Мемнон описал бы реакцию армии царя Вифинии: его войска, столкнувшись с пленением своих товарищей небольшим количеством вражеских всадников, испугались бы и предпочли бежать, а не сразиться с царем, который шел против них.
После схватки на горе Скоробе между кавалерией Никомеда и понтийскими силами, царь вифинов бежал к Кассию (Appien, Mithr. 19, 72). В конце концов изгнанный поочередно из Пафлагонии и Вифинии, Никомед укрылся в Италии (Strabon, XII, 3, 40).
Μάνιος δέ μετὰ Ῥωμαίων ὀλίγων ἀντιπαρατάσσεται Μηνοφάνει τῷ Μιθριδάτου στρατηγῷ,
Как и Мемнон, Аппиан сообщает о конфронтации между Манием и царскими войсками: речь идет о битве при Пахионе. После фиаско Никомеда и его войска Маний Аквилий был вынужден вступить в бой (Appien, Mithr. 19, 72). Тем не менее, оба автора сообщают о несколько разных эпизодах: их разногласие касается имен понтийских генералов, участвующих в противостоянии, и вовлеченных римских сил.
— Appien, Mithr. 19, 72: «Неоптолем и армянин Неман настигли его в районе Пахион, в седьмом часу, когда Никомед отступал к Кассию. Они заставили его сразиться, и хотя у него было еще 4000 всадников и в десять раз больше пехотинцев; они убили еще 10 000 человек и взяли около 300 пленных».
— Appien, Mithr. 19, 73: «когда их привели к нему, Митридат освободил их тем же образом, стремясь прибрести себе среди врагов популярность. Был также захвачен лагерь Мания. Тот бежал к реке Сангарий и с наступлением ночи пересек ее и благополучно добрался до Пергама».
a) Командиры
В отличие от Аппиана, который упоминает как участников битвы Неоптолема и Немана (Mithr. 19, 72), Мемнон единственный вводит в место действия Менофана. Ошибка ли здесь Мемнона или путаница, связанная с работой Фотия? О Немане свидетельствует одна надпись, где указан Ναιμάνης, а не, как у Аппиана, Νεμάνης.
В параллельных источниках с идентификацией Менофана обстоит сложнее. По словам Павсания (III, 23, 3-5), некий Менофан (Μηνοφάνης Μιθριδάτου στρατηγός) разорил остров Делос в 88 г., то есть в то время, когда Митридат перенес театр военных действий в Грецию. Это может быть тот же Менофан, что и упомянутый у Мемнона. К сожалению, слова Аппиана (Mithr. 28, 108) противоречат Павсанию. Действительно, по Аппиану, на остров Делос напал не Менофан, а Архелай. Не исключено, что Аппиан допустил ошибку, и что он сохранил только имя главнокомандующего, а не имя того, кто действовал под его командованием, в нашем случае Менофана. Страбон (X, 5, 4), который сообщает о событии, не приводит имени общего генерала.
Согласно Павсанию (III, 23, 5), Менофан был убит в открытом море уцелевшими в резне вскоре после своей интервенции. Под 64 г. у Аппиана приводится Μηνοφάνης (Mithr. 110, 524), который якобы пытался отговорить Митридата от убийства его сына Фарнака, обвиненного в заговоре против царя Понта. Но тот ли это Менофан, который принимал участие в первой митридатовой войне, или Аппиан имеет в виду другого персонажа с тем же именем? Рейнах считает, что имя, приводимое Павсанием, сомнительно, как и его рассказ, который, по его словам, является лишь воспроизведением «плохой делосской традиции». С одной стороны, он считает, что версия Павсания о смерти Менофана, убитого в море — версия, представленная как следствие божественного наказания — противоречит упоминанию Аппианом Менофана в 64 г. (Mithr. 110, 524). Однако, как я уже отметила, возможно, у нас есть два разных персонажа, но с тем же именем. С другой стороны, Рейнах предполагает, что версия Павсаний, возможно, была внушена произошедшим с другим понтийским генералом, Метрофаном, чье имя почти совпадает с Менофаном и который действовал в Греции в 87 г. (Appien, Mithr. 29). Этот последний увидел, как Бруттий потопил одно из его судов в морском бою и убил там всех людей Менофана. Вполне возможно, мы сталкиваемся с досадным вмешательством в мемнонов текст Фотия, но трудная идентификация этого Менофана не обязательно аннулирует информацию, переданную Мемноном, и мне кажется, что проблема может быть решена, если следовать постулату, что Аппиан и Мемнон не сообщают об одном и том же сражении.
— Pausanias, III, 23. 4: «Менофан пришел, чтобы обложить Делос своим флотом, и, найдя его без укреплений или стен, и жителей без оружия, без труда овладел им; он предал мечу всех способных сопротивляться мужчин, иностранцев и граждан, забрал их имущество, разграбил храм, сравнял с землей город и продал женщин и детей в рабство».
— Strabon, X, 5, 4: «но однажды полководцы Митридата с помощью тирана, поднявшего Делос против Афин, напали на этот несчастный остров, и все там было опустошено и разрушено сверху донизу».
— Appian, Mithr. 29, 113-114: «когда Бретий пришел из Македонии с небольшим войском, он сражался с ним в море и, потопив транспортный корабль и быстрый баркас, он убил всех пассажиров на глазах у Метрофана. Испугавшись, последний бежал, и из–за благоприятного для Метрофана ветра Бретий не смог его настигнуть».
b) Марк Аквиллий и силы римлян
Маний Аквилий упоминается здесь впервые. Можно удивляться, что этот персонаж появляется в повествовании Мемнона так поздно, когда известно, насколько важную роль он сыграл в развязывании первой митридатовой войны. Возможно, Мемнон первоначально упомянул Мания задолго до этого отрывка, и мы можем предположить, что Фотий в этом случае убрал из своего резюме отступление о римлянах. В то время как Мемнон упоминает только «горстку римлян», Аппиан напротив, утверждает, что силы Мания не так уж и малы (Mithr. 19, 72), говоря нам, что у него под командованием было «4000 всадников и в десять раз больше пехоты», то есть 40 000 человек. Цифры, приведенные здесь Аппианом, соответствуют тем, которые он привел перед делом на Амнии. По его словам, римляне, не участвовавшие в битве, были разделены на три группы, и «каждая имела 4000 всадников и около 40 000 пехотинцев». Поэтому Аппиан считает, что Маний еще имел то же количество пехотинцев, что и перед битвой при Амнии (Mithr. 17, 60).
— Appien, Mithr. 18, 60: «… Они разделили эту человеческую массу на несколько частей и расположились лагерем: Кассий на границах Вифинии и Галатии, Маний в том месте, где Митридат должен был пройти, чтобы добраться до Вифинии, Оппий, наконец, другой претор, в горах Каппадокии. Каждый из них имел 4000 всадников и около 40 000 пехотинцев».
Можно согласовать эти два источника, если следовать гипотезе, выдвинутой Д. Маджи, согласно которому Аппиан и Мемнон сообщают нам о двух кульминационных моментах битвы между Манием и понтийскими войсками. По мнению Д. Маджи, битва между Манием и Менофаном, упомянутая Мемноном, произошла до боя, упомянутого Аппианом (Mithr. 19, 72). Маний, разбитый Менофаном, якобы бежал, и именно в этот момент армянская конница Немана начала его преследовать. Теперь, если эта интерпретация привлекательна, возникает проблема логистики: действительно, Мемнон говорит, что у Мания было в распоряжении немного войск и что, побежденный, он бежал после того, как его армия была полностью уничтожена. Если это правда, то как он мог столкнуться с Неоптолемом и Неманом, если Аппиан сообщает, с другой стороны, что у Мания было много войск: 4000 всадников и 40 000 пехотинцев? Поэтому кажется разумнее поместить событие, о котором сообщает Мемнон, после схватки Мания с Неоптолемом и Неманом: это не противоречит словам Аппиана, и можно представить, что Мемнон опять сообщает об окончательном и решающем эпизоде битвы, как он ранее сообщил в своем рассказе о битве на Амнии.
καὶ τραπεὶς φεύγει, πᾶσαν τὴν δύναμιν ἀποβαλών,
По словам Мемнона, разбитый наголову Аквилий бежал после того, как потерял все свои войска. О поражении Аквилия сообщил также Аппиан, согласно которому два понтийских полководца, Неоптолем и Неман, убили 10 000 человек и взяли 300 пленных на римской стороне (Mithr. 19, 72). Он также сообщает, что лагерь Аквилия был захвачен, в результате чего Аквилий бежал к Сангарию (Mithr. 19, 73). Тем не менее он не уточняет, кто захватил лагерь, но можно подумать, что это был Менофан: в то время Маний уже потерял большую часть своих войск, и это будет соответствовать утверждению Мемнона о том, что Маний сражался, имея «горстку римлян». Битва между римлянами и Менофаном привела к полному уничтожению римских войск, и Аквилию удалось бежать. С этого момента бегство Мания, упомянутое Мемноном, будет тем, которое заставило его пересечь Сангарий (Mithr. 19, 73), а не то, которое последовало за разгромом конницы Никомеда на горе Скоробе.
Несмотря на эти различные предположения, римляне потерпели поражение от понтийцев в противостоянии у Пахиона. Победа понтийцев подтверждается Юстином (XXXVIII, 3, 8), согласно которому войска Митридата выиграли сражение без особого труда.
| Ἐμβαλὼν δὲ σὺν ἀδείᾳ Μιθριδάτης εἰς τὴν Βιθυνίαν τάς τε πόλεις καὶ τὴν χώραν ἀμαχεὶ κατέσχε· καὶ τῶν ἄλλων δὲ πόλεων τῶν κατὰ τὴν Ἀσίαν αἱ μὲν ἡλίσκοντο αἱ δὲ προσεχώρουν τῷ βασιλεῖ, καὶ μεταβολὴ τῶν ὅλων ἀθρόα καθίστατο, Ῥοδίων μόνων τὴν πρὸς Ῥωμαίους στεργόντων φιλίαν. Δι´ ἣν κατ´ αὐτῶν Μιθριδάτης καὶ κατὰ γῆν καὶ κατὰ θάλατταν ἐκίνει τὸν πόλεμον, εἰ καὶ τὸ πλέον Ῥόδιοι ἔσχον, ὡς καὶ αὐτὸν Μιθριδάτην ναυμαχοῦντα ἐγγὺς τοῦ ἁλῶναι ἐλθεῖν. | Вторгшись безнаказанно в Вифинию, Митридат без боя захватил города и страну. Из остальных городов Азии одни он захватил, другие сами перешли на сторону царя. И сразу произошло изменение обстановки. Только родосцы остались в дружбе с римлянами. Поэтому Митридат начинает против них войну на суше и на море. Однако родосцы обладали превосходством, так что в морском сражении Митридат сам едва не оказался взятым в плен. |
Итак, начало первой митридатовой войны ознаменовалось тремя победами понтийцев: при Амнии (Memnon F 22.6), на горе Скоробе, и у Пахиона (Memnon F 22.7).
После последнего успеха царских войск римляне рассредоточились и двинулись на запад. Маний Аквилий (который покинул свой лагерь недалеко от горы Скоробы, и затем был побежден у Пахиона) пробрался к реке Сангарий в Пафлагонии (Appien, Mithr. 19, 73), затем пересек Сангарий и вступил в Пергам (Appien, Mithr. 19, 73) перед окончательным возвращением в Митилену на Лесбосе (Velleius Paterculus, II, 18, 3; Diodore XXXVII, 27, 1-2). Аппиан (Mithr. 21, 80) пишет, что Маний был схвачен и убит в Пергаме: это не обязательно означает, что он противоречит версии Веллея Патеркула, который просто сообщает, что митиленцы доставили римлянина в цепях. Аппиан возможно, умолчал о предательстве Митилены. С другой стороны, эти две версии не соответствуют традиции, представленной Диодором, согласно которой Аквилий, который должен был быть выдан, покончил жизнь самоубийством.
Что касается Никомеда, то он после Амния присоседился к лагерю Мания (Appien, Mithr. 19, 71), прежде чем, наконец, присоединиться к Кассию после новой неудачи на горе Скоробе. Поражение Мания Аквилия у Пахиона привело к новому бегству врагов царя Понта. Луций Кассий и Никомед (и другие «римские послы») изначально разбили лагерь на Léontôn Kephalé, фригийском местечке (Appien, Mithr. 19, 74). Столкнувшись с сопротивлением фригийцев, римляне решили отступить и разделились: Луций Кассий удалился в Апамею (Appien, Mithr. 19, 75) во Фригии, затем пробрался на Родос (Appien, Mithr. 24, 94), а Никомед перед бегством в Рим (Strabon, XII, 3, 40) присоединился к Манию Аквилию в Пергаме (Appien, Mithr. 19, 75).
Серия побед открыла Митридату ворота Вифинии и остальной Азии. Различные азиатские регионы заняли сторону понтийцев добровольно или по принуждению.
I. Вторжение в Вифинию и провинцию Азию: конец 89 г.
Если Мемнон или, по крайней мере, резюме Фотия, четко не различают две фазы завоевания Азии, другие литературные источники более точны; тем не менее, иногда бывает трудно согласовать различные версии, чтобы прояснить соответствующую датировку этих разных завоеваний, а также путь, по которому следовал Митридат.
A. Вторжение в Вифинию: конец 89 г.
ἐμβαλὼν δὲ σὺν ἀδείᾳ Μιθριδάτης εἰς τὴν Βιθυνίαν, τάς τε πόλεις καὶ τὴν χώραν ἀμαχὶ κατέσχε,
Вторжение в Вифинию началось сразу после победы на Амнии, произошедшей, безусловно, в конце лета 89 г. Митридат, кажется, потратил на реорганизацию Вифинии весь остаток 89 г. (ср. Appien, Mithr. 21, 81). Высказывания Мемнона подтверждаются и другими источниками: когда Никомед бежал после захвата своего лагеря у горы Скоробы, Митридат легко и быстро захватил его отныне беззащитное царство (Tite–Live, Per. 76; Per. 77.9; Justin, XXXVIII, 3, 8). Аппиан, (Mithr. 20, 76) и Флор (I, 40, 6), говоря о стремительном натиске Митридата, определенно намекают на Амний и бегство Никомеда. По Страбону (XII, 3, 40), Никомед бежал из своего царства в Италию, наверное, через Пергам (Appien, Mithr. 18. 75), освободив тем самым место для царя Понта.
— Appien, Mithr. 20, 76: «одним махом Митридат овладел всем царством Никомеда, которое он обходил реорганизуя города».
— Strabon, XII, 3, 40: «убегая с немногими спутниками, Никомед смог благополучно вернуться в свою страну, откуда он отплыл в Италию, в то время как Митридат, преследуя его, взял Вифинию с первого захода».
— Tite–Live, Per. 76: «Ариобарзан был изгнан из царства Каппадокии, а Никомед из царства Вифинии Митридатом, царем Понта».
— Tite–Live, Per. 77.9: «Митридат, царь Понта, оккупировал Вифинию и Каппадокию и изгнал легата Аквилия».
— Florus, I, 40, 6: «с первого нападения он забрал Вифинию, затем Азия стала жертвой равного ужаса, и не колеблясь, города и народы, принадлежавшие нам, перешли на сторону царя. Он был там, оказывал давление, жестокость заменяла ему смелость».
— Justin, XXXVIII, 3, 8: «он изгнал их вместе с Никомедом и с энтузиазмом был встречен городами».
B. Вторжение в провинцию Азия
καὶ τῶν ἄλλων δὲ πόλεων τῶν κατὰ τὴν Ἀσίαν αἱ μὲν ἡλίσκοντο, αἱ δὲ προσεχώρουν τῷ βασιλεῖ, καὶ μεταβολὴ τῶν ὅλων ἀθρόα καθίστατο,
Митридат не удовольствовался Вифинией: кажется, он завладел и остальной Азией. Еще предстоит определить, что обозначает Мемнон под термином «Азия»: имеет ли он в виду всю провинцию Азию, или часть этой провинции, или регион побольше, чем римская провинция, как она определялась во времена Митридата? Мемнон, у которого упоминается только Ἀσία, гораздо менее точен в отличие от Ливия, Страбона и особенно Аппиана, которые более или менее точно называют азиатские регионы, затронутые понтийским наступлением. Более того, дата, когда произошло это вторжение, является весьма спорной: была ли Азия покорена в 89 году или вторжение в нее распространилось и на часть 88 г.? Сначала я попытаюсь определить районы, затронутые понтийским наступлением, чтобы предположить определение термина Ἀσία у Мемнона, затем предложу датировку вторжения Митридата в Азию.
1. Определение термина Ἀσία
Во–первых, необходимо составить список различных регионов, входящих в состав провинции Азии, с тем чтобы определить, следует ли понимать термин Ἀσία в смысле провинции или вообще как Малую Азию. Римская провинция Азия, которая была создана после войны против Аристоника, включала в себя большую часть прежнего царства Пергама: юго–западную часть Фригии, северо–западную часть Фригии, Геллеспонтскую Фригию, Мисию, Троаду, Лидию и, наконец, часть Карии. Геллеспонтская Фригия была дана отцу Евпатора и возвращена римлянами после смерти последнего; римляне и Митридат считали эту Фригию своим владением.
Некоторые источники, как и Мемнон, упоминают вторжение в Азию без дальнейших объяснений. Так, Веллей Патеркул (II, 18, 1), сообщает, что «Митридат захватил Азию». Флор (I, 40, 6) указывает, что Азия подчинилась царю Понта, и подчеркивает отпадение городов, которое привело к резне римлян. Их сообщения остаются очень расплывчатыми и не определяют точно значение, которое они придают термину Азия.
— Velleius Paterculus, II, 18, 1: «Примерно в это время (в 88 г., согласно порядку его рассказа), царь Понта Митридат (..) захватил Азию».
— Florus, I, 40, 66: «с первого нападения он забрал Вифинию, затем Азия подверглась аналогичному ужасу, и без колебаний города и народы, принадлежащие нам, перешли на сторону царя. Он был там, оказывая давление, жестокостью была его смелость».
— Cicéron, Flacc. XXV, 61: «и именно в это время вся Азия закрывала свои двери перед консулом Л. Флакком. Что касается Каппадокийца, то она приняла его в своих городах, она позвала его туда (..)»
Ливий (Per. 78) и Аппиан (Mithr. 22, 83) также сообщают об оккупации Азии. Однако, в отличие от Мемнона, Флора и Веллея Патеркула, которые ссылаются только на Азию, и Ливий и Аппиан указывают на различные азиатские регионы, затронутые понтийским наступлением. Более того, последние, похоже, уделяют особое внимание Фригии, которую они называют особо: следует ли поэтому понимать термин «Азия» в смысле «провинция», поскольку Фригия была частью провинции Азии?
Согласно Аппиану (Mithr. 20, 77) и Ливию (Per. 79) Фригия была частью провинции Азии: для Аппиана Фригия «недавнее приобретение», для Ливия «римское владение». Следовательно, была ли часть Фригии, в которую вторгся Митридат тою, которая была включена в римскую провинцию, или это та часть Фригии, которая была предложена отцу Митридата, перешла к Митридату в начале его правления и по мнению римлян принадлежала им? Кажется, что вслед за Вифинией была захвачена Фригия, прежнее пожертвование Понту. Отсюда Фригия, по–видимому, является особым вопросом для Митридата, потому что римляне отдали Фригию Понту, прежде чем отобрать ее при его при вступлении на престол, и для римлян, потому что они рассматривали этот регион как римскую провинцию.
Как я уже говорила ранее, оба автора четко указывают, что Фригия была римской собственностью, поэтому их различие не связано с необходимостью различать римская это провинция или нет; с другой стороны, вполне возможно, что Аппиан и Ливий отделяют Фригию от остальной Азии, чтобы подчеркнуть, что это был важный вопрос для обеих сторон. Поэтому для объяснения этого различия можно сформулировать другую гипотезу. В случае с Ливием различие между Азией и другими азиатскими регионами, захваченными Митридатом, вероятно, предназначено для установления нюанса хронологического порядка: в периохе 77 он сообщает об оккупации Вифинии, Каппадокии и Фригии, прежде чем упомянуть, в следующей периохе, о вторжении в Азию. Что касается Вифинии и Каппадокии, естественно, Ливий должен отличать их от Азии, так как они являются царствами друзей и союзников Рима и поэтому не были частью провинции. В случае Фригии, это различие может быть связано с тем, что Ливий дифференцирует регионы, подчиненные в 89 году от подчиненных в 88 г., что также является обоснованным аргументом в отношении двух ранее упомянутых царств. Так, по его словам, в 89 году были покорены только Вифиния, Каппадокия и Фригия, в 88 г. — остальная Азия.
Аппиан также упоминает вторжение во Фригию после вторжения в Вифинию (Mithr. 20, 76) и отделяет Фригию от остальных азиатских регионов (Appien, Mithr. 20, 77; Appian, B. C. I, 7, 55). В случае Аппиана можно было бы также привести аргумент о хронологическом различии, чтобы объяснить, почему Фригия отделяется от остальной Азии, если термин «Азия»следует понимать в смысле»римская провинция». В «Гражданских войнах» (I, 7, 55) он приводит резюме захваченных Евпатором регионов, перечисляя по очереди Вифинию, Фригию и соседние области: в этом случае, Аппиан очень кратко прокладывает маршрут, по которому идет Митридат (царь Понта проникает в Вифинию, Фригию и затем в другие азиатские регионы); можно также предположить, если мы согласны с тем, что понтийское вторжение необходимо разделить на две большие фазы, что Аппиан одновременно отделяет Вифинию и Фригию, которые были подчинены вскоре после понтийской победы на Амнии, от других регионов, которые были захвачены в ходе этого второго этапа, который я ранее представила.
— Appien, B. C. I, 7, 55: «вот что привело и послужило поводом к этому новому порядку вещей, как только закончилась Союзническая война. Когда Митридат, царь Понта и нескольких других стран, ворвался в Вифинию, Фригию и соседние регионы Азии (об этих событиях я рассказывал в предыдущей книге), командование Азией и войной против этого государя выпало по жребию Сулле».
С другой стороны, в случае с пассажем из «Митридатики» (Appien, Mithr. 20, 77) эта аргументация, основанная на различии хронологического порядка, применяется труднее: пассаж, который ссылается на " вторую фазу» понтийского вторжения, устанавливает различие между Фригией, Мисией и Азией: Аппиан указывает, что эти три региона являются «недавними римскими приобретениями»: почему тогда он отличает эти три региона, которые образовывали одну и ту же провинцию? В этом случае, термин «Азия» становится труднее определить и переводить его как «провинция Азии» кажется с тех пор менее очевидным.
— Appien, Mithr. 20, 77: «так он прошел через остальную часть Фригии, Мисию и Азию, по недавним приобретениям римлян».
В завершение скажу: мне кажется вероятным, что совместное использование двух терминов «Азия» и «Фригия» не исключает по необходимости возможности переводить Ἀσία как «провинция Азия»; тем не менее я только что объяснила причины, по которым это толкование является неправдоподобным. Что касается использования термина Ἀσία у Мемнона, то оно, безусловно, включает указание на Фригию. Остается тогда определить, что Аппиан и в широком смысле Мемнон подразумевают под «Азией».
Аппиан (B. C. I, 7, 55) упоминает вторжение Митридата «в регионы Азии», соседние с Фригией и Вифинией: эти регионы у него подробнее названы в «Митридатике» (Appien, Mithr. 20, 77), конкретно остальная часть Фригии, Мисия и Азия (Азия упомянута и Страбоном, XII, 3, 40). Эти первые три региона, кажется, были подчинены самим Митридатом. С другой стороны, кажется, царь послал своих полководцев подчинять непокорные области: Ликию (также упомянутую Страбоном XII, 3, 40), Памфилию и «всю страну до Ионии» (впрочем, Аппиан в Mithr. 21, 82 использует по поводу Митридата выражение «возвращаясь из Ионии»: не хочет ли он сказать в этом случае, что сам царь Понта действовал в Ионии?). К этим регионам надо добавить упомянутые другими источниками Каппадокию (Strabon, XII, 3, 40 и Tite–Live, Per. 77, 9), Карию (Strabon, XII, 3, 40) и Пафлагонию, которая была подчинена почти одновременно с Вифинией согласно традиции, переданной Евтропием (V, 5, 2) и Орозием (VI, 2, 2).
Теперь я должна попытаться определить термин «Азия». По устранении регионов, уже упомянутых Аппианом (Фригия и Мисия), остаются только три региона, которые не упомянуты Аппианом конкретно и которые принадлежали провинции Азии: Троада, Лидия и Кария. Поэтому я бы предположила, что наименованием Ἀσία Аппиан указывает на бывшее ядро Пергама, поскольку Аппиан считает, что на данный момент царь Понта вторгся во все регионы, которые составляли провинцию Азию. С другой стороны, мне кажется, что использование этого названия у Страбона не имеет того же значения, как у Аппиана: для Страбона Азия, кажется, является Малой Азии в целом, и он приводит Карию и Ликию только для определения южной границы. И Мемнон, безусловно, подразумевает под Ἀσία регионы Малой Азии, независимо от того, принадлежат ли они провинции Азии или нет.
2. Участь и поведение азиатских городов
Подчинение Азии, как сообщает Мемнон, происходило не везде одинаково: он различает те, которые покорились царю Понта, и те, которые ему сопротивлялись. В первом случае Мемнон просто пишет, что они «встали на сторону царя». Его показания не единичны: параллельные источники и, в частности, Аппиан, сообщают о городах, перешедших на сторону понтийцев сразу же после вторжения царя (еще в 89 г.?) и о тех, которые проявили преданность ему во время эфесской вечерни (начало 88 г.).
Кажется, что фригийцы (Appien, Mithr. 19, 74-75), и в частности Апамея, перешли в лагерь царя, вероятно, уже в конце 89 года. Апамея действительно, похоже, быстро встала на понтийскую сторону: если Аппиан не делает разъяснений по Апамее, Страбон (XII, 8, 18) упоминает предложение от Митридата 100 талантов городу, который пострадал от землетрясения. Царь Понта, безусловно, вознаградил город своей поддержкой, оказав ему помощь в его восстановлении. Ряд городов Мисии быстро перешел на царскую сторону, вероятно, как только Митридат вошел в Азию в конце 89 года. Аппиан приводит Пергам (Mithr. 21, 80), Магнесию, Эфес (Mithr. 21, 81; ср. Eutropius, V, 5, 2; Orose, VI, 2, 2) и Митилену: эти города, кажется, приветствовали царя Понта (Appien, Mithr. 21, 81). Если Эфес и Пергам подтвердят свою верность во время эфесской вечерни (Appien, Mithr. 23, 88), они не единственные, кто ответил на призыв Митридата. Города Карии, Адрамиттий, Кавн (Appien, Mithr. 23, 88-89) и Траллы (Mithr. 23, 90; Cicéron, Flacc. XV, 59) были явно на понтийской стороне ввиду их участия в бойне. Книд и Кос также не замедлили присоединиться к понтийцам. Кос приветствовал царя Понта после резни (Appien, Mithr. 23, 92). Лояльность некоторых азиатских городов, похоже, подтверждается нумизматическими источниками: так обстоит дело с Пергамом и Смирной. Однако в случае Эфеса, Эритреи, Милета и Тралл толкование этих монет должно быть нюансировано. Понятно, что большая часть Азии переходит на понтийскую сторону: вероятно, именно это обозначает Мемнон, когда он упоминает «внезапное и полное изменение ситуации». Переориентация Азии в пользу царя была быстрой, так как вторжение в Азию произошло до конца 89 года. Большинство источников свидетельствует о повороте Азии: по мнению Цицерона (Flac. XXV: 61), города Азии не только приняли царя, но и пригласили его. Это изображение азиатских греков можно найти у Юстина (XXXVIII, 3, 8), Диодора (XXXVII, 26), Флора (I, 40, 3). Аппиан (Mithr. 21, 81) подчеркивает прием, оказанный Митридату городами Магнесией, Эфесом и Митиленой при появлении царя (ср. Mithr. 23, 92 о Косе после вечерни). Выражение, используемое Аппианом (Mithr. 21, 81), гораздо более откровенно, чем у Мемнона («все приветствовали его с радостью»). Веллей Патеркул (II, 18, 3) указывает на «предательство» митиленцев, которые не только поменяли лагерь, но и выдали М. Аквилия царю. Этот акт измены является лишь одним из примеров, поскольку большинство источников действительно осуждает злополучные акты, совершенные городами, которые решили принять понтийскую сторону.
Частично причиной этого было поведение римлян с греками до начала войны. Митридат явился как спаситель, пришедший освободить греков от римского ига (Cicéron, Flacc. XXV, 60-61). Я процитирую де Каллатаи, который очень хорошо резюмирует, на мой взгляд, причины хорошего приема Митридата азиатскими городами: «Массированное продвижение понтийской армии встретило мало сопротивления. Города, слишком счастливые, чтобы освободиться от эксплуатации публиканов, поднялись в пользу царя Понта. Несомненно, злодеяния римских мытарей частично оправдали поведение городов Азии в 89 году. Однако главной мотивацией, похоже, тогда была насущная необходимость быть на стороне победителя».
— Florus, I, 40, 6: «с первого раза он взял Вифинию, затем Азия стала жертвой того же ужаса, и не задумываясь города и народы, принадлежавшие нам, перешли на сторону царя. Он был там, оказывал давление, жестокость была его смелостью.»
— Justin, XXXVIII, 3, 8: «Итак, он без особого труда победил Аквилия и Мальтина, которые имели только солдат из Азии. Он прогоняет их вместе с Никомедом, и города встречают его с энтузиазмом».
— Cicéron, Flacc. XXV, 60: «они дали Митридату имена Бога, Отца, Спасителя Азии, Евгия, Нисия, Бахуса, Либера».
— Cicéron, Flacc. XXV, 61: «и именно в это время вся Азия закрывала свои двери перед консулом Л. Флакком. Что касается каппадокийца, то она приняла его в своих городах, позвала туда».
Однако, в то время как большинство источников дает несколько неоднозначную картину, просто подчеркивая прием, оказанный царю городами Азии, Мемнон не скрывает, что ряд городов оказал определенное сопротивление: «что касается других городов Азии, некоторые из них были взяты». Хотя большинство азиатских регионов было покорено или сдалось царю Понта по собственной воле, в этих регионах наблюдается сопротивление. Источники приводят некоторые примеры этих городов или народов, которые пытались противостоять царю Понта, как только он прибыл в Азию: во Фригии, Лаодикея на Лике (Appien, Mithr. 20, 78-79), где после битвы на Амнии нашел убежище проконсульский претор Квинт Оппий, оказывала сопротивление, прежде чем окончательно сдать римлянина царю Понта. Страбон (XII, 8, 16) упоминает осаду города, который, безусловно, сперва сопротивлялся и был осажден.
В Карии Афродисий оказал помощь Г. Оппию, который находился в осажденной Лаодикее на Лике. Если источники не позволяют точно определить позицию Афродисия, то, как представляется, город в конечном итоге сдался царю, хотя он, по всей видимости, сохранил свое сочувствие к Риму. Стратоникея, которая встала на сторону Рима, была, наконец, взята силой и Митридат поставил там гарнизон (Appien, Mithr. 21, 82). После войны она была вознаграждена за верность Суллой, как и Табий. Сулла также наградил Илион и города в Мисии и Хиосе (Appien, Mithr, 61, 250), либо за военную помощь, либо чтобы компенсировать им за то, что они пострадали из–за своей лояльности к нему. Действительно, хотя корабли Хиоса помогали Митридату во время осады Родоса (Appien, Mithr. 25, 101), последний из подозрительности к Хиосу покарал город (Appien, Mithr. 47, 180-182; см. Memnon F 32).
Приведя регионы, которые были подчинены понтийской власти, Аппиан сообщает, что Митридат послал своих генералов подчинить непокорные народы (Mithr. 21, 82), особенно на юге Малой Азии, которые оказывали сильное сопротивление понтийской власти. Некоторые города, в том числе ликийские, хорошо иллюстрируют эти признаки сопротивления, которые замедлили продвижение понтийцев на юге Малой Азии, начиная с конца 89 года. Магнеты упоминаются среди народов, которые сопротивлялись приходу Митридата (Appien, Mithr. 21, 82). Кроме того, источники сообщают, что Магнесия остается верной римлянам (Appien, Mithr. 61, 250; Tite–Live, Per. 81). Согласно вышеуказанным выводам, это Магнесия на Сипиле сопротивлялась Архелаю, который был послан против города, чтобы искоренить сопротивление против царя. Город был окончательно побежден понтийским генералом (Pausanias, I, 20, 5), но позже был объявлен свободным римлянами (Strabon, XIII, 3, 5), вероятно, в вознаграждение за неудачную попытку противостоять понтийской власти.
— Tite–Live, Per. 81 (86 год): «Л. Сулла осаждает Афины (… ) Магнесия, единственный город в Азии, сохранивший верность, с большой энергией оборонялся от Митридата»
— Appien, Mithr. 61, 250: «уладив судьбу самой Азии, он даровал свободу, записав их в число друзей Рима, жителям Илиона и Хиоса, ликийцам, родосцам, жителям Магнесии и некоторым другим, либо в знак благодарности за их военную помощь, либо в качестве компенсации за то, что они пострадали из–за своего усердия в его пользу.
Митридат также послал своих генералов против ликийцев (Appien, Mithr. 21, 81). Возможно, в Ликии существовали повстанческие движения, хотя Аппиан (Mithr. 20, 77) и Страбон (XII, 3, 40) упоминают о подчинении этого региона. Ликийцы и, в частности, город Тельмес, похоже, помогали Родосу во время его осады (Appien, Mithr. 24, 94). Однако, Митридат, не сумев взять город, переключился на осаду Патары (Appien, Mithr. 27). Ликийцы были вознаграждены Суллой после Дарданского мира за свою лояльность (Appien, Mithr. 61, 250).
Наконец, пафлагонцы относятся к числу народов, которые, как представляется, оказали сильное сопротивление понтийской власти (Appien, Mithr. 21, 81). Пафлагония, которая была подчинена примерно в то же время, что и Вифиния, согласно Евтропию (V, 5, 2) и Орозию (VI, 2, 2), была, безусловно, в той же ситуации, что и Ликия, то есть в положении области, в сердце которой понтийцы быстро ворвались, но которая не была полностью подчинена власти Евпатора.
3. Датировка Митридатова вторжения в Азию
Датирование вторжения Митридата в Фригию и в остальную Азию, как и в битве на Амнии, также является предметом разногласий между современными учеными, и особенно из–за интерпретации периохи Ливия. О вторжении в Азию сообщается в 78‑й периохе, что соответствует 88 году. Рейнах следует периохе и считает, что с начала 88 года Митридату потребовалось шесть месяцев, чтобы стать хозяином всей Малой Азии (за исключением нескольких мест в Ликии и Пафлагонии), всех островов (за исключением Родоса) и всей материковой Греции (до Фессалии). Однако, с практической точки зрения его доказательство представляется невозможной.
Бэдиан и Шервин–Уайт согласились принять порядок периохи, как он изображен у Ливия, но они расходятся в интерпретации периохи 77. Оба согласны с тем, что изгнание двух царей упоминается в периохе 77 — это 89 год, о чем ранее упоминала периоха 77. С другой стороны, они не придерживаются одинакового мнения о датировании второй части предложения касательно вторжения во Фригию.
|
Хронология по периохам Тита Ливия |
|
|
Бэдиан |
Шервин–Уайт |
|
Per. 74 : 90 г. — Восстановление двух царей (Аквиллием) |
|
|
Per. 76 : 89 г. — Изгнание (последовательно) двух царей [b] |
|
|
Per. 77 :89/8 г. — Изгнание двух царей [a] + неудача Аквиллия: 89 — Вторжение во Фригию [c]: 88 |
Per. 77 : 89 г. — Изгнание двух царей [a] + неудача Аквиллия: 89 — Вторжение во Фригию [c]: 89 |
|
Per. 78 : 88 г. — Митридат занимает Азию |
Per. 78 : 88 г. — Митридат занимает Азию: 88? |
По словам Бэдиана, построение фразы в периохе 77 свидетельствует о том, что вторжение во Фригию относится к 88 году. Бэдиан считает, что периоха 77 обобщает события 89 г. («Митридат, царь Понта, занял Вифинию и Каппадокию и изгнал легата Аквилия»), прежде чем рассматривать вторжение во Фригию, которое, по его мнению, произошло только в 88 году («вторгается во Фригию, провинцию римского народа, с огромной армией»). По его мнению, эпитома 78 более подробно сообщает о событиях 88 г. — то есть о вторжении во Фригию — которую датировку он принимает для вторжения в Азию. Так, по мнению Бэдиана, Фригия и Азия были захвачены в 88 году, Фригия же, вероятно, в начале года.
С другой стороны, Шервин–Уайт считает, что упоминание о вторжении во Фригию относится к 89 году, и поэтому его не следует отличать от остальной части предложения, как предлагает Бэдиан. По его мнению, различие между двумя фазами у Аппиана перекликается с различием, обнаруженным у Ливия между, с одной стороны, упоминанием Фригии (пер. 77) и ссылкой на вторжение в Азию (пер. 78) с другой. Действительно, Фригия, или, по крайней мере, ее часть, относится к этой первой фазе, которая, согласно ранее сделанному анализу, должна быть расположена до конца 89 года.
|
|
Аппиан |
Тит Ливий |
|
Фригия |
1‑я фаза: 89 |
Per. 77 : 89 |
|
Остальная Фригия + Азия |
2‑я фаза: 89 *Mithr. 20, 77 = для регионов *Mithr. 20, 78 -21, 81 = для городов |
Per. 78 : 88 |
Шервин–Уайту следуют Мак–Гинг и де Каллатаи, которые также датируют вторжение во Фригию концом 89 г. С другой стороны, Мак–Гинг считает, что царь Понта провел остаток 89 г., организуя свою недавно установленную власть в Вифинии, и, вероятно, отправил войска в Фригию в течение этого периода. Поэтому он считает, что большая часть Малой Азии, помимо нескольких мест, и южные районы (магнеты, пафлагонцы и ликийцы), попали в руки Митридата в начале 88 года. Тем самым он приписывает 88 году события, происходящие после подчинения Лаодикеи на Лике Митридату.
Шервин–Уайт доверяет свидетельству Аппиана, что к концу первого года войны Митридат уже вторгся в Азию, и, следовательно, датирует вступление Митридата в остальную Азию (Appien, Mithr. 22; B. C. 1, 55) концом 89 г. Но следует ли воспринимать показания Аппиана буквально, особенно в отношении второго этапа? Другими словами, как насчет других регионов Азии (за исключением Вифинии и Фригии)? Были ли они захвачены в 89 г., или понтийские операции в этих районах проходили до 88 г.? Не является ли существование двух этапов в его рассказе свидетельством того, что Аппиан четко проводит различие между событиями, произошедшими в 89 году, и событиями, происходящими в 88 году?
Аппиан (Mithr. 22, 83) помещает выделение Азии консулу после оккупации Вифинии и Фригии Митридатом: следовательно, распределение консульских провинций, как представляется, произошло до того, как в Рим поступили известия об оккупации всей римской провинции. Но высказывания Аппиана не исключают возможности того, что вторжение в западную Азию или даже на юг (т. е. операции, относящиеся ко второму этапу), произошло в конце 89 года. Другими словами, новости о вторжении в остальную Азию были получены после выделения провинций.
Кроме того, представление, выбранное Аппианом, хотя и не являющееся неопровержимым элементом датировки, может обрести здесь смысл. Действительно, Аппиан подробно сообщает о различных азиатских регионах, подчиненных Митридатом, а затем упоминает процедуры, начатые в Риме в конце 89 г. для консульства на 88 год и, наконец, сообщает о событиях 88 г., а именно, об эфесской вечерне и о подготовке к осаде Родоса. Его представление похоже не используется им для обобщения вторжения в Вифинию и Фригию. Действительно, Аппиан вводит свой пассаж о событиях в Риме в конце 89 года кратким изложением понтийского наступления, сформулированным следующим образом: «вот как обстояли дела у Митридата» (Appien, Mithr. 22, 83). Ссылается ли он здесь на две фазы митридатовой атаки (Mithr. 18, 64 - 21, 82: от Амния до сопротивления на юге), или только на второй этап, тем не менее, форма его повествования очень четко помещает все понтийское наступление в Азии до вступления в должность консулов. Однако означает ли это, что фактически вторжение в Азию произошло до конца 89 года или, как можно предположить, операции по покорению всех этих регионов проходили зимой 89-88 г.?
Аппиан (B. C. 1, 7, 55) упоминает о вторжении в соседние с Фригией и Вифинией регионы в то время, когда Сулла получал Азию (следовательно в декабре 89/начале 88 г.?). С одной стороны, эти регионы, безусловно, относятся к второму этапу, который он выделяет в «Митридатике», а с другой стороны, это подтверждает ранее высказанное предположение о том, что, по–видимому, Аппиан считает, что вторжение в Азию произошло до конца 89 года, когда Азия была назначена по жребию Сулле в декабре 89 г., или, не позднее января 88 г., на момент вступления в должность.
Пассаж Аппиана (Mithr. 20, 76) служит посредником между так называемым первым этапом, обобщенным в том же месте ссылкой на «одно и единственное наступление» (которое относится к вторжению в Вифинию и к вторжению в часть Фригии), и вторым этапом, мимоходом рассмотренным в следующем пассаже (Mithr. 20, 77). Аппиан сообщает, что Митридат прошел по «остальной части Фригии, Мисии и Азии», о вторжении в которые Аппиан приводит более подробную информацию, сосредоточив внимание на судьбе некоторых городов. Сопротивление на юге (Mithr. 21, 82: сопротивление магнетов, пафлагонцев и ликийцев) удалось расширить на начало 88 года, хотя вторжение в Азию началось в конце 89 г. Действительно, кажется, что Азия перешла на понтийскую сторону до Эфесской вечерни, которая произошла в начале 88 года, и в течение которой большинство азиатских городов повиновались приказам Митридата. Следовательно, несмотря на признание того, что в 88 году все еще существовали сопротивления, более чем вероятно, что большая часть Азии уже была на понтийской стороне в конце 89 года.
Мне кажется, что очень трудно уточнить и точно датировать подчинение каждого из азиатских регионов. Возможны два варианта. Первый — следовать де Каллатаи, анализ которого, как правило, ставит, конечно, осторожно, вторжение во Фригию и Азию в начале осени 89 г., считая, что «сам тип деятельности, осуществляемой Митридатом после того, как он вступил во владение провинцией Азии, по–видимому, подразумевает зимний сезон». Либо следует признать, как Шервин–Уайт, что большая часть Азии была захвачена до конца 89 г., и согласиться с тем, что подчинение непокорных регионов проводилось поэтапно в первые месяцы 88 г. Мне кажется, что эта датировка звучит наиболее справедливо для чтения источников, которые свидетельствуют о бунтах некоторых городов наподобие Родоса, в ходе 88 года.
***
Мемнон в первой части фрагмента 22.8 различает города, которые встали на сторону царя, и города, которые были взяты силой. В следующем отрывке он представляет инцидент с Родосом, который, по его мнению, был единственным городом, который оставался верным Риму. Однако, несмотря на то, что Родос сопротивлялся царю и не был захвачен, другие города пытались сопротивляться; но в отличие от Родоса, они, наконец, должны были, волей–неволей встать на понтийскую сторону. Представление Мемнона очень интересно: оно дает пример для каждого поведения, которые он кратко описывает. В результате, он приводит Родос как пример города, который сопротивлялся, а затем сообщает о массовых убийствах, которые имели место во время эфесской вечерни (F 22. 9) в качестве примера благоприятного приема, оказанного царю и одновременно иллюстрирующего недовольство греков римлянами.
II. Осада Родоса (88?)
Аппиан, описав ситуацию в Риме, где вот–вот должна была начаться гражданская война, в конце 89 года (Mithr. 22, 83-84), четко устанавливает, что одновременно Митридат строил флот для нападения на Родос и посылал приказы в греческие города убивать италийцев. Его история начинается с эфесской вечерни, а затем с осады Родоса (Appien, Mithr. 22, 85; ср. Tite–Live, Per. 78; Florus, I, 40, 8). Аппиан ставит начало осады Родоса в тот момент, когда в Риме разразилась гражданская война между Марием и Суллой, и эта хронология тем более достоверна, что Митридату не пришлось опасаться, в ближайшем будущем, отправки консульской армии и он смог сконцентрировать свои усилия на Родосе и напасть на город. Операции начались после эфесской резни, вероятно, весной 88 года.
Ῥοδίων μόνον τὴν πρὸς Ῥωμαίους στεργόντων φιλίαν,
В отличие от Аппиана, Мемнон приводит причины этого разрыва между Родосом и Митридатом: город не желал ссориться с Римом. Без сомнения, царь был недоволен тем, что город принял беглецов, которые избежали резни в Эфесе, и, в частности, проконсула Гая Кассия (Appien, Mithr. 24, 94). Источники особо подчеркивают верность родосцев, возможно, потому, что они были единственными победителями, которые сопротивлялись понтийским атакам, а осада города Митридатом провалилась (Velleius Paterculus, II, 18, 3; Tite–Live, Per. 78; Florus, I, 40, 8). Тем не менее Аппиан (Mithr. 24, 94) упоминает некоторых родосских союзников, в числе которых он приводит «телмесцев и ликийцев».
— Velleius Paterculus, II, 18, 3: «В то время родосцы не имели равных за свое мужество против Митридата и их верность римлянам — эта верность контрастировала с коварством митиленцев, которые выдали Митридату М. Аквилия и других персонажей в цепях (..). Митридат также пугал Италию, которой он, казалось, угрожал, когда азиатская провинция выпала по жребию Сулле.»
— Tite–Live, Per. 78: «Митридат оккупировал Азию и заковал в цепи проконсула Q. Оппия и легата Аквилия, и по его приказу все римляне, находившиеся в Азии, были убиты в один день. Он напал на город Родос, единственный, который остался верен римскому народу и, потерпев поражения в нескольких морских сражениях, отступил».
— Florus, I, 40, 8 (после вечерни в I, 40, 7): «но ужас, царивший в Азии, также открыл царю дорогу в Европу. Поэтому в результате экспедиций, проведенных его генералами, Архелаем и Неоптолемом, все Киклады — за исключением Родоса, который благодаря более твердому сопротивлению остался в нашем лагере».
— Appien, Mithr. 24, 94: «тем временем родосцы укрепляли свои валы и гавани, размещая повсюду боевые машины. У них также были союзники — телмесцы и ликийцы. И все италийцы, которым удалось бежать из азиатской провинции, отправились на Родос: вместе с ними были Луций Кассий, проконсул Азии».
δι’ ἣν κατ’ αὐτῶν Μιθριδάτης καὶ κατὰ γὴν καὶ κατὰ θάλατταν ἐκίνει τὸν πόλεμον, εἰ καὶ τὸ πλέον Ῥόδιοι ἔσχον,
Повествование Мемнона об осаде Родоса очень кратко: здесь, несомненно, поработал Фотий. Опять же, стоит отметить, что автор обращается к сути вопроса и указывает на то, что царь Понта начинает осаду города Родос на суше и на море. Самое подробное сообщение — это история Аппиана (Mithr. 22, 94-27, 105). Последний подчеркивает, что осада продолжалась долгое время, и, как представляется, операции заняли всю весну и большую часть лета 88 г. Осада Родоса, по–видимому, также мобилизовала основную часть военно–морских и сухопутных сил царя (Cicéron, Verrines, II, 2, 159). О строительстве флота Митридатом для атаки на город сообщает Аппиан (Mithr., 22), и нумизматические источники, кажется, свидетельствуют об усиленном производстве понтийских тетрадрахм в это время.
ὡς καὶ αὐτὸν Μιθριδάτην ναυμαχοῦντα ἐγγὺς τοῦ ἁλῶναι ἐλθεῖν,
Аппиан (Mithr. 25, 99-100) и Ливий (Per. 78) подтверждают, что именно победа родосцев в морском сражении заставила Митридата отказаться от осады. Согласно Аппиану (Mithr. 25, 101; ср. Mithr. 46, 180) по лодке царя ударило хиосское судно. В конце концов из–за постоянных неудач царь Понта отказался от осады, которую он впоследствии перенес на Патары (Appien, Mithr. 27, 106).
— Appien, Mithr. 25, 101: «так закончился военно–морской бой между Митридатом и родосцами: его исход удивил как родосцев, учитывая небольшое количество их кораблей, так и Митридата при численном преимуществе, которое он имел. В ходе сражения, в то время как царь объезжая, возбуждал свои экипажи к бою, союзный корабль, предоставленный Хиосом, протаранил его корабль и навел панику. И даже не проведя расследования, царь покарал впоследствии кормчег и дозорного, и затаил злобу ко всем жителям Хиоса.
— Appien, Mithr. 46, 180: «питая злобу против хиосцев, так как один из их кораблей во время морского сражения в водах Родоса наехал на царский неф (…), он сперва конфисковал имущество жителей Хиоса, которые ушли к Сулле (…) и послал агентов разыскивать имущество римлян, которым те владели на Хиосе».
| Μετὰ δὲ ταῦτα μαθὼν Μιθριδάτης ὡς οἱ κατὰ τὰς πόλεις σποράδες Ῥωμαῖοι τῶν παρ´ αὐτοῦ διανοουμένων ἐμποδὼν ἵστανται, γράφει πρὸς πάσας ὑπὸ μίαν ἡμέραν τοὺς παρ´ αὐταῖς Ῥωμαίους φονεύειν· καὶ πολλοὶ πεισθέντες τοσοῦτον φόνον εἰργάσαντο, ὡς μυριάδας ὀκτὼ ἐν μιᾷ καὶ τῇ αὐτῇ ἡμέρᾳ τὸν διὰ ξίφους ὄλεθρον ὑποστῆναι. | После этого Митридат, поняв, что рассеянные по городам римляне служат помехой его замыслам, предписывает всем полисам, чтобы в один и тот же день были убиты все живущие там римляне. И многие, повиновавшиеся ему, совершили такое убийство, что в один и тот же день восемьдесят тысяч человек нашли гибель от меча. |
I. Датировка и проблемы хронологии
Мемнон — единственный, кто ошибочно помещает резню римлян после осады Родоса. Аппиан (Mithr. 22, 85-23) ставит ее в начале года консульства Суллы, перед экспедицией на Родос. После кампании на Амнии и вторжения Митридата в провинцию Азии Мемнон рассказывает о беспорядках, вызванных голосованием о командовании против Митридата в следующем году в Риме (Appien, Mithr. 22, 84-85). Затем Аппиан ясно дал понять, что в то же время, когда «Митридат строил еще больше кораблей для нападения на Родос … он направлял секретные указания всем сатрапам и правителям городов» (Mithr. 22, 85). После представления подробностей царских инструкций (Mithr. 22, 85), он приводит примеры городов, повиновавшихся царю Понта (Mithr. 23), который высадился на Косе после резни (Mithr. 23, 92). Наконец, он сообщает о событиях, которые составляют осаду Родоса (Appien, Mithr. 24-27).
Хотя хорошо известно, что так называемая «эфесская вечерня» произошла до начала военно–морских операций против Родоса, точная ее дата остается неизвестной. Действительно, как и многие вопросы, связанные с датированием, опять–таки существуют разногласия относительно даты резни. Де Каллатаи помещает вечерню в первые мгновения 88 года, в то время как Бэдиан ставит резню римлян до середины 88 года, опираясь на свидетельство Посидония (Athénée V 211 d), который сообщает о речи Афиниона в Афинах после его возвращения из Азии. Аристион не упоминает о кровавой расправе в Эфесе, и Бэдиан утверждает, что вечерня еще не состоялась. Шервин–Уайт склоняется датировать ее зимой 89-88 г., исходя из пассажа Цицерона (De Imp. Cn. Pompei. 7). Он произносит свою речь в 66 году и говорит, что Митридат правит 23‑й год со времени резни. Поэтому, по словам Шервина–Уайта, следует сделать вывод о том, что вечерня состоялась не позже, чем в начале 88 года. Но, как отметил Мак–Гинг, трудно с точностью определить, зачисляет ли Цицерон 23‑й год или не зачисляет, и пассаж, похоже, не исключает май или июнь 88 г. За последнюю дату выступает Гуковский (май–июнь 88?) основываясь на месте у Веллея Патеркула (II, 18, 2), который помещает осаду Родоса quo tempore («в это время»).
II. Причины, побуждающие Митридата издать такой приказ
μετὰ ταῦτα δὲ μαθὼν Μιθριδάτης ὡς οἱ κατὰ τὰς πόλεις σποράδες Ῥωμαῖοι τῶν παρ'αὐτοῦ διανοουμένων ἐμποδὼν ἵστανται,
Мемнон единственный из авторов дает объяснение этой бойни. По его словам, римляне были препятствием для понтийских интересов. С другой стороны, он не уточняет, как римляне мешали Митридату: в свете других литературных источников могут быть сформулированы две гипотезы. В самом деле, Валерий Максим (9.2 ext. 3) информирует нас о том, что убитые граждане поселились в городах Азии для занятия торговлей, и его показания перекликаются со словами Цицерона (Flacc. XXV, 61), что были убиты мирные граждане. Конечно, показания Цицерона не лишены предвзятости, и вполне возможно, что он использовал риторическую формулу, которая позволила ему подчеркнуть жестокость резни. Тем не менее он указывает на существование иных, помимо политических, причин. Были убиты не только магистраты или военные, поэтому возможно, что убитые римляне были умерщвлены отчасти по экономическим причинам.
— Valere Maxime, 9.2 ext. 3: «царь Митридат, который одним рескриптом перебил восемьдесят тысяч римских граждан, рассеянных по городам Азии для осуществления торговли».
— Cicéron, Flacc. XXV, 61: «ибо все, кого они могли схватить, носили мирные тоги, и они погубили их».
Однако тот же Цицерон (Flacc. XXV, 60) говорит не только о резне «мирных граждан», но и о судьбе римских магистратов, которых не убили, но доставили царю Понта или бросили в тюрьму. Возможно, именно на них намекает Мемнон: римляне, поселившиеся в Азии как представители римской власти, следовательно, могут причинить ущерб его влиянию. Поэтому вполне возможно, что причина этой резни была политической.
— Cicéron, Flacc. XXV, 60: «Я предложил бы вам вспомнить войну с Митридатом, вызвавшее чувство жалости жестокое истребление (miseram crudelemque caedem) всех римских граждан, происшедшее в одно и то же мгновение в стольких городах, выдачу наших преторов, наложение оков на легатов, чуть ли не уничтожение самой памяти об имени Рима и всяких следов нашей державы не только в тех местностях, где жили греки, но даже в их записях. Митридата же они называли богом, отцом, спасителем Азии, Евгием, Нисием, Вакхом, Либером».
Тем самым легко представить, какую опасность должна была представлять для Митридата многочисленная римская община в Азии. Среди них было большое количество торговцев или банкиров, влиятельных людей, не говоря уже об официальных представителях римской власти, которых следовало уничтожить в первую очередь. По словам Рейнаха, это население должно было восприниматься царем Понта как «армия шпионов, предателей и заговорщиков на службе врага». Мак–Гинг также придерживается этой точки зрения, так как он считает, что Митридат был заинтересован в убийстве римлян, потому что в то же время он подавлял большую часть противников или потенциальных смутьянов. Этот мотив правдоподобен, если предположить, что Родос, где проживали многие из уцелевших римлян, мог быть стратегическим пунктом и служить основой для сопротивления понтийской власти. Мак–Гинг считает, что у Митридата были экономические выгоды от этой резни: последовавшие за ней конфискации принесла ему много богатств (Appien, Mithr. 58, 237). Кроме того, он привлек к себе благосклонность греков, потому что, по словам Юстина (XXXVIII, 3, 9), благодаря этой новой добыче он смог освободить азиатские города от дани на пять лет и позволить городам и частным лицам погасить свои долги.
— Appien, Mithr. 58, 237: «как жестоко это поведение с твоей стороны, сколько нечестия и ненависти к нам! Более того, после того, как ты присвоил деньги всех этих людей, ты отправился в Европу с большими армиями».
— Justin, XXXVIII, 3, 9: «Он находит там (в Азии) много золота и денег, собранных с заботой прежними царями, и массу военного снаряжения. Завладев этими ресурсами, он простил городам их государственные и частные долги и освободил от налогов на пять лет».
Утверждение Мемнона о том, что эта резня была организована Митридатом с целью исключить риск вмешательства римлян в его дела, имеет смысл, если учесть, что царь Понта хотел избежать риска организованного сопротивления в азиатских городах в поддержку римской власти, и, в частности, устранить препятствия, которые они представляли в его завоевательных планах. Тем не менее экономические и политические аргументы не объясняют, почему дети, женщины и рабы также были устранены. Причины, по которым никто не был пощажен, трудно определить. Это, безусловно, символический акт, цель которого заключается не только в экономической и политической сфере, поэтому особое внимание следует уделять высказываниям Цицерона (Flacc. XXV, 60), которые, по–видимому, кажутся довольно экстремальными, но согласуются с мыслью, что царь Понта хотел передать послание римлянам, означающее, что они больше не приветствуются в Азии и, в частности, в греческих городах. Кроме того, если принять слова Аппиана, в которых подробно рассказывается о многочисленных кощунственных актах, совершаемых городами, и в частности в отношении женщин и детей италийского происхождения, то можно задаться вопросом, не было ли это массовое убийство символической целью, а именно ликвидировать все, что имело отношение к римской власти в Азии. Следовательно, этот символический акт в значительной степени состоял в том, чтобы уничтожить ее живых представителей.
— Cicéron, Flacc. XXV, 60: «наши преторы выданы врагу, легаты брошены в кандалы, и память о римском имени, с последним следом нашего господства, почти стерта не только из всех мест, где жили греки, но и из их записей»
III. Инструкции Митридата городам
γράφει πρὸς πάσας ὑπὸ μίαν ἡμέραν τοὺς παρ ' αὐταῖς Ῥωμαίους φονεύειν,
Что касается инструкций Митридата, то древние, как и Мемнон сообщают, что царь Понта приказал городам перебить римлян в один день (Appien, Mithr. 22, 85, Plutarque, Sylla, 24,7, Eutrope V, 5, 2 и Orose VI, 2, 2, которые, безусловно, зависят от Tite–Live, Per. 78) или, по Веллею Патеркулу (II, 18, 2) и Цицерону (Flacc. XXV, 60) даже одновременно; последние, конечно, преувеличивают, сообщая, что бойня произошла одновременно, и эта формула, безусловно, призвана подчеркнуть идею хорошо организованного заговора. Аппиан (Mithr. 22, 85; 22, 87) добавляет, что операция должна была проводиться в течение 30 дней между получением инструкций и массовыми убийствами, что, безусловно, оставляло царю время отправлять свои инструкции во все города Малой Азии, и особенно в самые отдаленные районы.
Выражения, используемые древними для сообщения о методах убийства римлян, варьируются от одного источника к другому. Тем не менее, все они имеют самые серьезные коннотации в том смысле, что они предвещают большую жестокость не только со стороны того, кто отдал столь чудовищный приказ, Митридата, но и со стороны тех, кто повиновался указаниям царя Понта. Использование этих различных формулировок не является незначительным и направлено на то, чтобы подчеркнуть жестокость, с которой жертвы были казнены. Варварский образ царя Понта приобретает свой полный смысл при чтении этих историй, поскольку некоторые авторы, как и Мемнон, сообщают не о результатах, а об отправной точке резни, то есть о приказе, отданном Митридатом. Следовательно, последний предложил городам совершить настоящую бойню. Действительно, Мемнон использует для нее два разных выражения. Во–первых, он употребляет глагол φονεύω (убивать), и, во–вторых, он указывает, как убивали римлян, в данном случае «предавали мечу». Другие авторы, говоря об убийствах, употребляют κατασφάζω (Плутарх, Сулла, 24, 7), φονεύω (Дион Кассий, XXXI, F. 101), interficio (Флор, I, 40, 7); trucido et necos (Цицерон, За Манилия, III, 7 ), trucido ( Ливий, Периохи, 78), miseram crudelemque caedem (Цицерон, Флакк, XXV, 60), occido (Евтропий V, 5, 2), ἐπιτίθημι (Аппиан, Митридатика. 22, 85), neco (Орозий VI, 2, 2, Веллей Патеркул, II, 18, 1), interimo (Валерий Максим, 9.2 ext. 3; Цицерон, Флакк, XXV, 61; Веллей Патеркул, II, 18, 2).
Источники, независимо от того, одновременны ли они событиям или появились намного позже, сообщают об этой резне в более или менее сильных выражениях, из которых все относятся к лексике в области насилия, что показывает, что вечерня запомнила намного. Что касается Аппиана, он дополняет детализацию инструкций, сформулированных царем Понта, тем, что должно было быть сделано с мертвыми и с их собственностью: нападавшие должны были бросать тела без погребения, делиться имуществом с Митридатом (Mithr. 22, 85), и им было запрещено скрывать или хоронить римлян (Mithr. 22, 86).
γράφει πρὸς πάσας,
Согласно Мемнону, Митридат написал во все города, что подтверждают Аппиан (Mithr. 22, 87) и Веллей Патеркул (II, 18, 2). Эти письма, без сомнения, были отправлены компетентным органам, как утверждает Аппиан, согласно которым инструкции были адресованы магистратам городов, а также сатрапам (Mithr 22, 85) и по всей Азии согласно Евтропию (V, 5, 2; ср. Florus I, 40, 7) и Орозию (VI, 2, 2), которые сообщают, что приказ был передан эдиктом. Цицерон (Pro Manilio, III, 7) упоминает об одном единственном послании и одном единственном уведомлении, а его замечания похожи на замечания Валерия Максима (9.2 ext. 3), который указывает на один единственный рескрипт. Все эти авторы подчеркивают, что инструкции, данные городам, были одинаковы для всех, а Аппиан (Митр 22, 87, 22, 85) называет инструкции Митридата «секретными», что не кажется удивительным для оркестровки крупномасштабной резни.
IV. Жертвы резни
ὡς μυριάδας ὀκτὼ ἐν μίᾳ καὶ τῇ αὐτῇ ἡμέρᾳ τὸν διὰ ξίφους ὄλεθρον ὑποστῆναι,
Цифры, представленные Мемноном, подтверждаются Валерием Максимом (9.2 ext. 3), поскольку обе оценки показывают, что число жертв составляет 80 000 смертей. С другой стороны, Валерий Максим более конкретно рассказывает о людях, которым угрожает массовое убийство, поскольку, по его словам, были убиты римские граждане, прибывшие в Азию для торговли, а Мемнон, который сообщает об инструкциях, данных царем, просто написал, что они были направлены против римлян, присутствовавших в городах. Плутарх (Sylla, 24, 7) считает, что жертв было почти в два раза больше, а число римских потерь — 150 000 человек. Эти цифры широко оспариваются современными учеными, которые считают их более чем преувеличенными и, в частности, выдвинутые Плутархом. Однако он использует мемуары Суллы, и вполне возможно, что римский проконсул не стеснялся преувеличивать масштабы резни, чтобы использовать его в своей борьбе с Митридатом. Возможно, что цифры Мемнона и Валерия Максима включают только убитых римских граждан, в то время как у Плутарха будет больше людей, в том числе италийцев. Такое предположение было бы основано на предположении, что Валерий Максим будет ссылаться на римских граждан, в то время как Плутарх будет говорить об италийцах.
— Plutarque, Sylla, 24, 7. «они сочли возмутительным видеть самого одиозного из царей, который за один день убил 150 000 римлян в Азии».
— Valère Maxime 9.2 ext. 3: «было убито восемьдесят тысяч римских граждан, рассеянных по городам Азии для торговли»
Другие литературные источники не приводят цифр, но предполагают, что число смертей было значительным; некоторые из них ограничиваются общими выражениями и говорят о массовых убийствах граждан (Tacite, Ann. 4, 14), римлян (Dion Cassius, XXXI, F 101, Posidonios = Athenaeus V, 213b), или еще о резне «множества римских граждан», как у Орозия (VI, 2, 3) и у Цицерона (Flacc. XXV, 61). Цицерон также упоминает особую судьбу, уготовленную для римских магистратов, которые либо были доставлены Митридату, либо заключены в тюрьму (Flacc. XXV, 60), в то время как Ливий (Пер. 78) и Веллей Патеркул (II, 18, 2) считают, что «все римские граждане», обнаруженные в азиатских городах, и в более широком смысле, в Азии, были убиты. Более того, многие латинские источники сообщают, что целью этой вечерни были «все римские граждане» (Eutrope, V, 5, 2, Cicero, Pro Manilio, III, 7, Velleius Paterculus, II, 18, 2, Orose, VI, 2, 2, Florus, I, 40, 7).
Что касается Аппиана (Mithr. 23, 91), он рисует еще более экстремальную картину, поскольку он сообщает, что все лица италийского происхождения подвергались жестокости греков. Они включают римских граждан, женщин, детей, а также вольноотпущенников и италийских рабов. Однако кажется, что неиталийские рабы были единственными, заинтересованными в награде свободы, обещанной им в обмен за смерть их хозяина. Пассаж в Mithr. 23, 91, следовательно, имеет небольшой нюанс по сравнению с Mithr. 22, 85, где италийские рабы не упоминаются среди лиц, на которых распространялись инструкции Митридата. Рейнах подчеркнул, что отсутствие различия между римлянами и италийцами во время резни выявили ошибку Митридата, поскольку она обрекала любые успешные дипломатические обмены с италийцами, которые все еще участвовали в Союзнической войне. Действительно, похоже, у Евпатора ничего не вышло с послами самнитов и луканов, посетившими Эфес накануне кровавой расправы, с тем чтобы заручиться его помощью и пригласить его вторгнуться в Италию (Diodore, XXXVII, 2, 11, Posidonios = Athenaeus, V, 213c).
Нюансы этих разных свидетельств показывают, что древние нарисовали образ безымянной резни, безусловно, вовлекшую не только римских граждан, но и большую часть населения италийского происхождения. Однако источники не обобщают вечерню как простые казни людей, но делают ее символическим событием, в течение которого греки, по наущению Митридата, пытались искоренить все, что могло быть каким–либо образом связано с римской властью. Цицерон (Flacc. XXV, 60-61) говорит о реальном искоренении не только людей, но и всего, что могло напомнить о римской власти. Он представляет это событие как настоящую охоту за римлянами, где все захваченные были уничтожены. Греки вычеркнули все следы римского господства из своих записей и также из общественных мест: вероятно, Цицерон подразумевает статуи, воздвигнутые в честь некоторых римлян.
Резня римлян была еще более жестокой, поскольку она сопровождалась кощунственными действиями. Флор (I, 40, 7) и Валерий Максим (9, 2 ext. 3) сообщают, что ни одно укрытие не было пощажено, не говоря уже о священных местах, которые, тем не менее, имели право убежища. Эти действия, конечно же, запятнали греков, которые должны были уважать свои религиозные традиции, теоретически запрещавшие атаковать любого, кто ищет защиты у своих собственных божеств. Аппиан (Mithr. 23) приводит примеры кощунственных актов, совершенных в Эфесе, Пергаме, Кавне и Траллах. Он указывает, что траллийцы истребляли италийцев руками иностранца, что предполагает, что сами они осознавали жестокость операции (ср. Dion Cassius, XXXI, F. 101). Для Адрамиттия Аппиан рисует портрет города, который не просто избавляется от римлян и не дает им бежать: он описал настоящую ярость жителей, даже против детей.
V. Причины повиновения городов
καὶ πολλοὶ πεισθέντες τοσοῦτον φόνον εἰργάσαντο,
Этот отрывок из Мемнона подразумевает пагубное влияние Митридата, но тем не менее освобождает греков от ответственности. Более того, Дион Кассий (XXXI, F 101) также настаивает на том, что приказ пришел от Митридата: все азиаты, по подстрекательству Митридата, уничтожили римлян. Та же мысль развивается Аппианом, согласно которому виновниками бойни являются как греки, так и Митридат. Он сообщает, что греки были вынуждены участвовать в вечерне отчасти из ненависти к римлянам (Appian, Mithr. 23, 91), тем более что Митридат обещал награды: рабы получат свободу, а должникам спишут половину долгов (Appian, Mithr. 22, 86, ср. Mithr. 58, 236). Тем не менее, Аппиан подчеркивает страх, который Митридат вселяет в греков (Mithr. 23, 91); царь угрожал тем, кто будет идти против его приказаний (Mithr. 22, 86). Поэтому Аппиан подчеркивает ответственность обеих сторон.
— Appian, Mithr. 22, 86: «Он также угрожал наказанием тем, кто похоронит их или будет укрывать».
— Appian, Mithr. 23, 91: «Стало ясно, что если Азия так свирепствовала против этих людей, это было меньше из–за страха перед Митридатом, чем из ненависти к римлянам».
— Appian, Mithr. 22, 86: «обещал награды информаторам и тем, кто убьет тех, кто скрывался; рабам, которые атакуют своих хозяев, он предлагал свободу; должникам, которые нападут на своих кредиторов, спишут половину их долга».
— Appian, Mithr. 58, 236: «После того, как ты овладели ею (Азией), как ты поступил с городами, которых ты оставил под контролем рабов и должников, освободив первых и списав долги вторым?»
Веллей Патеркул (II, 18, 2) со своей стороны, возлагает ответственность единственно на греков, которые согласились совершить резню, чтобы получить награды, обещанные Митридатом. Что касается Цицерона (Flacc. XXV, 61), он объясняет резню характером греков, которые проявляют легкомыслие и жестокость. Тот же Цицерон подчеркивает факт, что Митридат был принят как освободитель: разве греки в этом случае не были счастливы избавиться от римского захватчика? (ср. Dion Cassius, XXXI, F 109.9-10: о ненависти некоторых городов к Сулле).
— Cicéron, Flacc. XXV, 60: «Митридата же они называли богом, отцом, спасителем Азии, Евгием, Нисием, Вакхом, Либером».
— Cicéron, Flacc. XXV, 61: «Могу ли я пожаловаться на легкомыслие греков, если не на их жестокость: будут ли эти люди доверять тем, чьей гибели они желали?»
— Velleius Paterculus, II, 18, 2: «и там были убиты все римские граждане, и он разослал письма во все города, вместе с обещанием огромных вознаграждений, приказав убить их в тот же день и в то же время».
Орозий (VI, 2, 3) сообщает о традиции, которая пытается очистить греков от их действий.
— Orose, VI, 2, 3: «Никто не сможет ни объяснить, ни передать каким–либо образом с помощью слов, что убили множество римских граждан, что была печаль во многих провинциях, что была скорбь для тех, кого собирались убить, и для тех, кто убивал, в то время как каждый из них был вынужден либо выдать невинных чужеземцев, которые были его друзьями, либо навлечь на себя наказание, предназначенное для чужеземцев».
Мемнон сообщает, что многие из них позволили втянуть себя в бойню, не говоря особо о городах, которые участвовали в эфесской вечерне, но, возможно, мы имеем перед собой обобщенную форму его первоначального рассказа, и вполне вероятно, что Фотий сохранил только основную информацию: резню римлян. Аппиан (Mithr. 22, 87) резюмирует резню следующим образом: «Когда настал день, несчастье обрушилось на всю Азию, в различных формах, и вот несколько примеров». Аппиан дает названия некоторых городов, которые положительно отреагировали на указания царя, описывая, как они уничтожали римлян. Он приводит Эфес, Пергам, Адрамиттий, Кавн и Траллы (Appien, Mithr. 23, ср. Dion Cassius, XXXI, F 101 для Тралл). С другой стороны, в Косе (Tacitе, Ann. IV, 14), Магнесии–на–Меандре (Tacitе, Ann. III, 62, ср. Strabon, XIV, I, 40) и в Калимне (Pline, Hist. Nat. II, 209) право убежища соблюдалось, что не помешало римлянам бежать из этих городов.
От резни в Эфесе Мемнон сразу переходит к войне в Греции. Отсюда создается впечатление, что поход в Элладу состоялся после осады Родоса: но не были ли эти события одновременны? Мемнон, или, скорее Фотий, опускает причины, по которым Митридат перенес театр военных действий в Европу, и поэтому не упоминает о присоединении Афин к понтийскому делу. Наконец, у Мемнона нет упоминания о деятельности Архелая, который перед высадкой в материковой Греции сперва подчинил Киклады. Эти три вопроса необходимо рассмотреть в первую очередь с целью пролить свет на контекст, связанный с переносом понтийских операций в Грецию.
После провала у Родоса Митридат оставил Пелопида продолжать осаду Патары, в то время как сам он подготавливал войска (Appien, Mithr. 27, 107). В то же время он решил отправить Архелая во главе экспедиционного корпуса в Грецию для того, чтобы подчинить греческие города, осенью 88 г. (Appien, Mithr. 27, 106; ср. Tite–Live, Per. 78; Eutropius, V, 6, 1; Orose, VI, 2, 4). Янке считает, эту датировку сомнительной и, возможно, Аппиан и Мемнон упоминают греческую кампанию после Родоса только по композиционным причинам. Янке предполагает, что первые корабли были отправлены в Грецию до начала осады Родоса. Аппиан (Mithr. 17, 62) упоминал флот из 300 кораблей и 100 бирем в начале войны. В Боспоре также стояли корабли, которые были доставлены царю Понта во время его завоевания Азии. Все это предполагало у Митридата значительную морскую мощь: возможно ли, что она не использовалась во время осады Родоса, и это объяснило бы поражение понтийцев? Поэтому не исключено, что на Родосе были задействованы не все понтийские военно–морские силы: зачем тогда Митридат построил большое количество кораблей для осады Родоса (Appien Mithr. 22, 85), если он уже имел достаточно сил? Тем более что источники не говорят о кораблях, которые пострадали от штормов или были захвачены врагом. Поэтому объяснение этому строительству флота следует искать в другом месте: Митридату пришлось строить новые корабли, поскольку те, которые у него уже имелись, были заняты где–то еще и, возможно, в Греции, так как ни об одном другом предприятие в других источниках неизвестно.
Источники, как и Мемнон, не дают никаких объяснений причин, которые заставили Митридата вести войну в Греции. Некоторые современные ученые пытались их объяснить. Для этого необходимо напомнить, что Афины были в связи с Митридатом. Город находился в состоянии упадка, и Афинион был отправлен к Митридату в начале 88 г. искать финансовой помощи. Поэтому, поддерживая Афиниона, афинская элита выбрала сторону Митридата. Согласно Плутарху (Sylla, 12, 1) и Веллею Патеркулу (II, 23), Афины были вынуждены выступить за понтийцев. Мак–Гинг сравнивает интервенцию в Греции после посольства Афиниона к Митридату с началом войны в Крыму по просьбе Херсонеса. Преимущества, которые мог бы извлечь Митридат из войны в Греции, трудно определить; однако, я хотела бы подчеркнуть то, что выдвигает Мак–Гинг в качестве одного из возможных объяснений войны в Греции: «война в Греции, поэтому, возможно, была своего рода наступательной обороной, направленной на обеспечение безопасности Азии открытием фронта на некотором расстоянии от его новых территорий». К этому следует добавить тот факт, что Митридат был осведомлен о ситуации в Риме, где гражданская война между Суллой и Марием отсрочила войну против него.
Именно в этом контексте Архелай был отправлен на Киклады для подавления восстания островов, и в частности Делоса. Это восстание было обращено против Афин и, следовательно, против царя Митридата, нашедшего предлог, чтобы помочь городу, который выбрал его лагерь. В самом деле, царь не довольствовался тем, что залучил к себе Афины: посылка Архелая была направлена на то, чтобы завоевать остальную Грецию, если понадобится, силой. Он также послал другую армию во главе с Метрофаном (Appien, Mithr. 29, 113).
| Ἐρετρίας δὲ καὶ Χαλκίδος καὶ ὅλης Εὐβοίας τοῖς τοῦ Μιθριδάτου προσθεμένων, καὶ ἄλλων πόλεων αὐτῷ προσχωρούντων, καὶ μὴν καὶ Λακεδαιμονίων ἡττηθέντων, Σύλλαν ἐκπέμπουσιν οἱ Ῥωμαῖοι, ἱκανὴν αὐτῷ συνεκπέμψαντες στρατιάν. | Когда же Эретрея и Халкида, а затем и вся Евбея перешли к Митридату, когда присоединились к нему и другие города и даже лакедемоняне были побеждены, римляне отправили против него Суллу, послав с ним надлежащее войско. |
Ἐρετρίας δὲ καὶ Χαλκίδος καὶ ὅλης Εὐβοίας τοῖς τοῦ Μιθριδάτου προσθεμένων:
По Мемнону вся Евбея добровольно присоединилась к царю Понта. Его слова совпадают с высказываниями Посидония (Athénée, V, 15, 213c), что «все страны Европы передались на его сторону». Эти слова, которые Посидоний приписывает Афиниону, безусловно, не что иное, как риторика: действительно, афинский посол всячески старался изобразить положительную картину состояния Митридата, чтобы подтолкнуть свой город к переходу в понтийский лагерь. И наоборот, Аппиан (Mithr. 29, 113) сообщает, что Евбея была насильственно подчинена Метрофаном. Что касается Флора, то он просто сказал, что понтийцы удерживали Евбею, присоединившись здесь к Плутарху, который не уточняет, была ли Евбея взята силой или встала на понтийскую сторону добровольно. Тем не менее, Флор предполагает, что Евбея, как и Киклады, осталась на понтийской стороне отчасти благодаря экспедициям под руководством Архелая и Неоптолема. На данный момент мы знаем, что предприятие Архелая не обошлось без насилия: поэтому вполне возможно, что Неоптолему пришлось применить силу и в Евбее.
Мемнон не указывает имя понтийского генерала, который подчинил Евбею: Аппиан и Плутарх расходятся, поскольку у первого говорится, что Архелай действовал в Кикладах (Appien, Mithr. 27, 106; 28, 108-109), в то время как Митридат послал другую армию, во главе с Метрофаном, который «разорил Евбею, территорию Деметриады и землю магнетов — регионы, которые отказались поддерживать Митридата» (Mithr. 29, 113). По словам же Плутарха (Sylla, 11, 5) кажется, что именно Архелай держал Евбею, Фессалию и «все острова до мыса Малея». Что касается Флора (I, 40, 8), то он сообщает, что Митридат одновременно отправил Архелая и Неоптолема в Европу, однако без указания на их соответствующие миссии: «после экспедиции во главе с его полководцами, Архелаем и Неоптолемом, все Кикладские острова (кроме Родоса, который благодаря более твердому сопротивлению остался в нашем лагере), Делос, Евбея и жемчужина Греции, Афины, находились в его руках».
Датировка подчинения Евбеи проблематична. Аппиан помещает военные действия, проводимые Метрофаном в Евбее и Фессалии, «одновременно» (Mithr. 29, 113) с операциями в Пелопоннесе и в Беотии под командованием Архелая (Mithr. 29, 112). Однако, слова Аппиана не позволяют точно сказать, когда Метрофан захватил евбейские города, и в частности, Эретрею и Халкиду, которые упоминает Мемнон.
Еще один отрывок из «Митридатики» является, однако, элементом датировки, поскольку Аппиан сообщает о противостоянии между Кв. Бретием Сурой и Метрофаном, которое состоялось после того, как понтийский генерал подчинил Деметриаду, территорию Магнесии и Евбею. Пока он был занят разграблением территорий Евбеи, Метрофану пришлось сражаться на море с командой римлян во главе с Сурой. Последний прибыл из Македонии, где Гай Сентий Сатурнин, претор Македонии, поручил ему идти против понтийцев. Во время противостояния две их лодки потопили римляне, но Метрофану и его людям удалось спастись. После этого поражения римляне захватили остров Скиаф, который служил складом для добычи царских войск (Appien, Mithr. 29, 113; ср. Plutarque, Sylla, 11, 8).
Де Каллатаи помещает операции Архелая в материковой Греции в конце 88 — начале 87 г. Что касается противостояния между Сурой и Метрофаном, то оно относится к весне 87 года, когда Сулла высадился в Греции. Плутарх (Sylla, 11, 8) также сообщает, что Лукулл возвратил Суру в Македонию, чтобы последний оставил поле открытым для Суллы. Отсюда вполне вероятно, что Метрофан подчинил Евбею за некоторое время до его конфронтации с Сурой, что подтвердило бы высказывания Аппиана о том, что операции Метрофана проводились «в то же время», что и операции Архелая в Пелопоннесе, то есть в период с конца 88 года до начала 87 года. В заключение скажу, что я считаю, что датировка подчинения Евбеи между концом 88 года и весной 87 г. вполне возможна.
Тот факт, что Метрофан проводил операции параллельно с операциями Архелая, не означает, что оба генерала перешли в Европу в одно и то же время. Кстати, по словам Аппиана (Mithr. 29, 113), Метрофан был «послан Митридатом с другой армией». Но слова Аппиана не позволяют определить, был ли Метрофан отправлен в подкрепление Архелаю или в то же время с ним. Нюанс не лишен интереса, так как в первом случае это означало бы, что Архелай первым пересек Эгейское море, прежде чем высадиться в Пелопоннесе. Однако, если признать, что Метрофан и Архелай были отправлены в Грецию одновременно, синхронность, используемая Аппианом, была бы направлена на то, чтобы сообщить об операциях, которые имели место на двух фронтах. Эта гипотеза не позволяет установить точную дату вхождения Метрофана в Европу, однако предполагает, что он командовал отдельным вооруженным отрядом.
Замечания Аппиана позволяют предположить, что Метрофан имел сухопутные войска и флот (Appien, Mithr. 29, 113), что означало бы, что царь Понта послал три понтийские армии, которыми командовали соответственно Аркафий, Архелай и Метрофан. С другой стороны, странно, что Аппиан больше не упоминает Метрофана после его противостояния с Сурой. Он, похоже, не пришел на помощь Архелаю, воевавшему некоторое время спустя с Сурой, и он не упоминается среди подкреплений, которые пополнили войска Архелая (ср. F 22.13) и которые Аппиан перечисляет (Mithr. 41, 156). По словам Аппиана (Mithr. 31, 124), во время осады Пирея Архелай «послал за подкреплением с Халкиды и других островов и вооружил своих матросов, потому что считал себя в реальной опасности». Вполне возможно, что эти войска были сформированы из тех сил, которые составляли армию Митрофана, но тогда почему Аппиан не упомянул об этом явно, в то время как он назвал Дромихета, который привел подкрепление (Appien, Mithr. 41)? Молчание Аппиана в этом отношении может означать, что Метрофан был лишь подчиненным Архелая, а не главнокомандующим.
Мак–Гинг выдвинул предположение, что Метрофан входил в армию Аркафия, одного из сыновей Митридата (Appien, Mithr. 35, 41). Он отвергает свидетельство Аппиана (Mithr. 35), который, как представляется, утверждает, что армия Аркафия не вторгалась до осады Афин Суллой летом 87 года, как думает Шервин–Уайт. В самом деле, Мак–Гинг считает, что слова Аппиана противоречат Посидонию (Athénée V 213b-с), у которого Афинион в своем выступлении по возвращении из Азии сказал, что понтийская армия уже присутствовала летом 88 года во Фракии и Македонии. Что касается показания, на которое опирается А. Н. Шервин–Уайт, чтобы предложить эту датировку, оно тоже спорно: он опирается на отрывок из Плутарха (Sylla, 11, 8), но приводимые им свидетельства не исключают более раннюю дату: действительно, по мнению Мак–Гинга, Плутарх не говорит, что «проконсул Македонии, Сентий, весной 87 г. пока не угрожает понтийской атаке из Фракии», но он только упоминает, что Бретий Сура возвратился к Сентию по просьбе Лукулла, давшего Суре понять, что сейчас этот район принадлежал Сулле, который находился в пути и на которого была возложена задача вести войну с Митридатом. Так что, по мнению Мак–Гинга, вполне вероятно, что армия Аркафия уже присутствовала во Фракии и Македонии в 88 году, возможно даже до того, как Архелай пересек Эгейское море.
— Appien, Mithr. 35: 137: «в то же самое время сын Митридата, Аркафий, вторгся в Македонию с другим войском; и он смог одолеть горстку римлян, которые были там. И он подчинил себе всю Македонию и передал управление ею сатрапам. Сам он пошел против Суллы, но заболел в районе Тисея и умер».
— Plutarque, Sylla, 11, 8: «Лукулл приказывает Суре вернуться к Сентию, и поэтому он покидает Беотию».
— Posidonios (= Athénée, V, 15, 213b-c): «И любой полис, оказывая ему помощь как небожителю, взывает к богу–царю, а оракулы отовсюду предрекают его господство над ойкуменой. Поэтому он отправляет великие армии даже во Фракию и Македонию, и все части Европы передались на его сторону».
Предположение, что Метрофан входил в армию Аркафия, оспаривается де Каллатаи, который считает, что армия Аркафия отправилась в путь после весны 87 г., после конфронтации между Метрофаном и Сурой. Эта датировка основана на показаниях Аппиана (Mithr. 35), который якобы указывает, что армия Аркафия не прибыла до осады Афин Суллой летом 87 г. Однако, мне кажется, что синхроническое датирование исходя из пассажа Аппиана (Mithr. 35, 137) является слишком приблизительным, чтобы служить основанием для утверждения с уверенностью, что армия Аркафия не прибыла в Европу до осады Афин. Выражение «в то же время» позволяет ввести армию Аркафия, который действовал на другом участке операций. С другой стороны, Аппиан мог и не иметь в виду, что подчинение Македонии происходило одновременно с осадой Афин. Мне кажется вероятным, что Аппиан ставит смерть Аркафия в Тисее в то время, когда в Афинах свирепствовал голод. Но эта информация никоим образом не исключает того, что армия Аркафия вошла в Европу задолго до начала осады. Кроме того, пассаж представляется своего рода оценка операций, проводимых Аркафием, которые привели к подчинению Македонии. Поэтому я сохраню датировку, предложенную Мак–Гингом, который разместил армию Аркафия в Европе уже в конце 88 года.
Однако, де Каллатаи не обязательно ошибается, считая, что Метрофан не входил в армию Аркафия. Я бы добавила этому последнему предположению, что с логистической точки зрения кажется странным, что Митридат послал Метрофана покорить центральную Грецию через Македонию, тем более что последний имел в своем распоряжении флот: не прибыл ли он к Евбее из Азии по морю? Так что я думаю, вполне вероятно, что Метрофан отправился из того же места и в то же время, что и Архелай. В то время как последний подчинял Киклады, Метрофан занимался Евбеей. Затем, пока Архелай действовал в Пелопоннесе, Метрофан разорил Фессалию. Флор (I, 40, 8), однако, упоминает не Метрофана, а Неоптолема. Наконец, возможно, что Метрофан командовал собственным отрядом, но оставался под командованием Архелая, главного командира. Если предположить, что войска, расквартированные в Халкиде и вызванные как подкрепление Архелаем во время осады Пирея (Appien, Mithr. 31, 124) входили в состав метрофановой армии, это означало бы, что Архелай как главнокомандующий мог распоряжаться метрофановыми войсками в соответствии с собственными потребностями. Это предположение потом объяснило бы, почему Плутарх (Sylla, 11, 5) приписывает Архелаю победы понтийцев на острове Евбее, в Фессалии, и «на всех островах до мыса Малея»: Плутарх сохранил только имя главнокомандующего, Архелая, а не автора операций. Кроме того, удивительно, что Мемнон указывает на операции Метрофана, не упоминая о подчинении Киклад Архелаем, который был главнокомандующим в Греции и чья экспедиция знаменует собой начало войны в Европе.
καὶ μὴν καὶ Λακεδαιμονίων ἡττηθέντων,
Архелай, подчинив Киклады, отправляется в материковую Грецию, вероятно, в конце 88 — начале 87 г. По словам Аппиана (Mithr. 29, 112), Беотия, лаконцы и ахейцы добровольно подчиняются понтийскому генералу. Следовательно, из слов Аппиана об операциях в Пелопоннесе неясно, что это за поражение лакедемонян, на которое намекает Мемнон. Возможно, первоначальный текст был более подробным, и Фотий, резюмируя его, убрал обстоятельства. Противоречие между Мемноном и Аппианом в отношении подчинения лакедемонян очевидно. Тем не менее, Мемнон использует термин Λακεδαιμόνιοι, в то время как Аппиан говорит о Λάκωνες: означает ли это различие, что оба автора правы? что только лаконцы сдались царю, а Спарта сопротивлялась? К сожалению, ситуация в Лаконии во время войны остается неизвестной.
καὶ ἄλλων πόλεων αὐτῷ προσχωρούντων,
Вполне возможно, что здесь «поработал» Фотий. У Мемнона одни лакедемоняне сопротивляются понтийской силе. После того, как он упомянул города Евбеи, он намекнул на «другие города», которые добровольно перешли на понтийскую сторону. Мы должны, конечно, связать слова Мемнона с отрывком Аппиана (Mithr. 29, 112), в котором последний сообщает, что Беотия и ахейцы охотно подчинились понтийскому генералу. Однако, хотя Архелай, кажется, столкнулся с некоторыми трудностями у беотийцев, феспийцы, похоже, ему сопротивлялись, прежде чем их наконец–то осадили, а затем взяли силой (Appien, Mithr. 29, 112). С другой стороны, Фивы, по–видимому, не оказали никакого сопротивления (Pausanias, Beotia, 7, 4).
Другие источники подтверждают, что большая часть Греции быстро перешла в понтийский лагерь. Для Евтропия (V, 6, 1) подчинена «остальная Греция», согласно Посидонию (=Athénée, V, 15, 213c), «все страны Европы передались на его сторону» и, по словам Плутарха (Sylla, 11, 5), понтийский контроль распространился «до Фессалии». Однако, из примера лакедемонян, хотя замечания Мемнона на эту тему остаются спорными, и феспийцев (Appien, Mithr. 29, 112) становится очевидным, что Греция была покорена силой, когда пыталась сопротивляться. Более того, Орозий (VI, 2, 4) ссылается на применение силы там, где убеждения было недостаточно (ср. Tite–Live, Per. 78). Замечание также подходит к островам, которых Архелай завоевал силой в первую очередь (Appien, Mithr. 28, 108; ср. Florus, I, 40, 8).
Σύλλαν ἐκπέμπουσιν οἱ Ῥωμαῖοι, ἱκανὴν αὐτῷ συνεκπέμψαντες στρατιάν,
История Мемнона о прибытии Суллы в Грецию, без сомнения, была сокращена Фотием, который приводит упрощенные обстоятельства его отправки, сообщив просто, что «римляне послали Суллу». В кратком резюме Фотия не упоминается ситуация в Риме, которая была тогда гораздо сложнее, чем он предполагает. 88‑й год был занят борьбой между последователями Суллы и Мария. Хотя Сулла получил командование в войне против Митридата по жребию, ему пришлось избавиться от своих противников, прежде чем он смог отправиться в Грецию и вести войну против царя Понта. Следовательно, в начале 87 года, когда Греция перешла на понтийскую сторону добровольно или насильственно благодаря действиям понтийских генералов, в Риме ситуация изменилась. Сулла одержал победу в гражданской войне, и Марий был изгнан (Appien, B. C. I, 7, 60-61). По истечении срока своего консульства Сулла сохранил свое командование в войне против Митридата (Appien, B. C. I, 7, 63), и весной 87 года он отплыл в Азию (Appien, B. C. I, 8, 64). Что касается Митридата, то в свою очередь он вернулся в Пергам после неудачной осады Патары, продолжение которой он оставил Пелопиду (Appien, Mithr. 27, 10; 28, 108). По словам Плутарха (Sylla, 11, 1), он всегда оставался там, когда Сулла был отправлен в Грецию.
Мемнон описывает силы Суллы как «достаточные» и согласно Аппиану (Mithr. 30, 116), он взял с собой «пять легионов и несколько когорт и эскадронов», в общей сложности от 20 до 50 000 человек (Аппиан, B. C. I, 9, 79 подсчитал, что у Суллы было 6000 всадников). С учетом численности понтийских войск, предоставленной источниками, римские войска значительно уступали тем, которые мог выставить царь Понта, поскольку царские войска, собранные в Фермопилах незадолго до битвы при Херонее, достигали в общей сложности более или менее 120 000 человек. Это суждение о римских войсках предполагает, что Мемнон, или Фотий, полагал, что военные качества Суллы могут компенсировать очевидное несоответствие между двумя вражескими силами.
| Ὁ δὲ παραγεγονὼς τῶν πόλεων τὰς μὲν ἑκουσιότητι μεταβαλλομένας τὰς δὲ καὶ βίᾳ κατέσχεν, οὐκ ὀλίγον στράτευμα τῶν Ποντικῶν μάχῃ τρεψάμενος. Εἷλε δὲ καὶ τὰς Ἀθήνας· καὶ κατέσκαπτο ἂν ἡ πόλις, εἰ μὴ θᾶττον ἡ σύγκλητος Ῥωμαίων τὴν τοῦ Σύλλα γνώμην ἀνέκοψε. | Прибыв на место военных действий, он склонил часть городов к отпадению, а остальными овладел силой, обратив сражением в бегство немалое войско понтийцев. Он взял и Афины, и город был бы разрушен до основания, если бы сенат римлян не задержал поспешно намерения Суллы. |
ὁ δὲ παραγεγονὼς τῶν πόλεων τὰς μὲν ἑκουσιότητι μεταβαλλομένας, τὰς δὲ καὶ βίᾳ κατέσχεν,
Сулла покинул Брундизий и высадился весной 87 г. в Диррахии или в Аполлонии. По мнению Шервин–Уайта, он следовал по Эгнатиевой дороге в верхнюю Македонию, затем спустился в Фессалию через Галиакмонскую долину. Однако здесь у де Каллатаи есть оговорки: по его словам, Сулла скорее всего прошел через Эпир, который маршрут не только был короче, но и соответствовал бы словам Аппиана (Mithr. 30, 116), согласно которому он набрал союзные контингенты в Этолии (Южный Эпир) и Фессалии. Оттуда он взял бы путь в Аттику, где находился Архелай (Appien, Mithr. 30, 116).
Первые операции Сулла в Греции кратко обобщены Фотием. Он сообщает, что некоторые города были захвачены силой. Нельзя утверждать, привел ли Мемнон изначально конкретные примеры городов, или же просто упомянул, что некоторые города были взяты силой, о чем говорится в дошедшем до нас сообщении. Аппиан (Mithr. 30, 117) сообщает, что Беотия и, в частности, Фивы, сменили лагерь и присоединились к Сулле. Однако, не вдаваясь в подробности, Аппиан предполагает, что некоторые беотийские города пытались сопротивляться, что перекликается с замечаниями Мемнона. Несмотря на эти очаги сопротивлений, похоже, что Греция быстро сменила сторону, чего не скрывает и Мемнон. Плутарх (Sylla, 12, 1) идет дальше, так как, по его словам, греческие города посылали посольства к Сулле, что говорит о том, что они не ждали, когда Сулла прибудет к их воротам, а, наоборот, сигнализировали ему, что переходят на его сторону. Тем не менее из источников следует, что ситуация должно быть была относительно хрупкой, поскольку, пока Сулла продолжал двигаться вперед, в стратегических пунктах были размещены гарнизоны. Это относится, в частности, к Херонее или Орхомену, где весной 87/6 г. обосновался гарнизон под командованием некоего Аматока, вероятно, фракийского принца, посланного Садалой, царем одрисов, на помощь Сулле.
οὐκ ὀλίγον στράτευμα τῶν Ποντικῶν μάχῃ τρεψάμενος,
Сулла продолжал путь в Аттику, где Афины подавали пример сопротивления римской власти и оставались верными царю Понта (Plutarque, Sylla, 12, 1; Appien, Mithr. 30, 118). Мемнон единственный вместе с Павсанием намекает на бой между римлянами и понтийцами. Действительно, Павсаний (I, 20, 5) также сообщает о римской победе, в результате которой Аристион и Архелай были заперты в Афинах и Пирее (ср. Appien, Mithr. 30, 118). Павсаний явно ставит эту битву перед осадой города. Мак–Гинг считает странным, что ни Плутарх, ни Аппиан не упоминают эту победу Суллы, тем более что они, вероятно, использовали мемуары Суллы. Оба автора указывают на другое сражение. Поэтому мы можем спросить себя, не было ли путаницы у этих авторов между двумя вооруженными столкновениями, что привело бы к ошибке с римлянином (Сулла или Бретий), который заставил понтийцев запереться в Афинах? Аппиан (Mithr. 29, 114-115) сообщает о сражении, которое длилось три дня около Херонеи и в котором противостояли римляне под командованием Бретия, легата пропретора Македонии Г. Сентия, и войска, возглавляемые Архелаем, которого сопровождал Аристион. По словам Аппиана, Бретий отступил к Пирею, но был опережен Архелаем, который занял его прежде. Плутарх (Sylla, 11, 6-7) также упоминает об этой схватке, но его версия знает несколько вариантов, поскольку он не приводит Аристиона и уточняет, что Архелай бежал не в Пирей, а «к морю». По его словам, Лукулл, который командовал авангардом Суллы, приказал Бретию оставить Беотию, чтобы уступить место Сулле, и вернуться к Сентию в Македонию (Plutarque, Sylla, 11, 8). На первый взгляд, Аппиан и Плутарх рассказывают о битве, отличной от той, о которой сообщили Мемнон и Павсаний (I, 20, 5), поскольку они приписывают победу Суре, а не Сулле.
Однако Павсаний не приводит имени римского генерала, и его заключение о вооруженном противостоянии похоже на Аппиана, поскольку оно приводит к бегству Архелая в Пирей. Верно, что Павсаний упоминает в предыдущем отрывке имя Суллы (I, 20, 4) и сообщает, что последний взял Афины. Затем в I, 20, 6 он упоминает тот факт, что римляне осадили Афины, в то время как имя Суллы упоминается снова. Следовательно, возникает вопрос, относится ли отрывок, который нас здесь интересует (I, 20, 5), к деятельности Суллы или к сражениям римлян в более общем плане. В отсутствие явного упоминания его имени, возможно, Павсаний сослался на Суру в параграфе 5, и поэтому битва, о которой он упоминает, будет той, о которой идет речь у Аппиана и Плутарха. Что касается пассажа Мемнона, мне кажется, что Фотий, несомненно, перепутал экспедицию Суллы, которая пересекла Грецию в направлении Аттики, с битвой, в которой сражался Сура, что объяснило бы, почему он сделал Суллу победителем в битве против понтийцев.
εἷλε δὲ καὶ τὰς Ἀθήνας,
Вмешательство Фотия в текст Мемнона кажется очевидным, судя по очень скупому резюме операций. Римская атака города осуществлялась на двух фронтах: Аристион, засевший за стенами Афин, был осажден частью армии Суллы, пока сам Сулла проводил операции у Пирея, обороняемого Архелаем (Appien, Mithr. 30, 118, Плутарх, Сулла, 12, 1; Орозий, VI, 2.). Вопреки тому, что, по–видимому, подразумевается в этом мемноновом отрывке, захват Афин затянулся: начавшаяся летом 87 года осада города и его порта закончилась только 1 марта 86 года. Сулле не удалось покорить Пирей, который под охраной Архелая сопротивлялся некоторое время, и он бросил все свои усилия против города (Appien, Mithr. 37-38). Афины в конце концов были взяты приступом (Appien, Mithr. 38, 148), а спустя некоторое время Архелай покинул Пирей.
— Appian, Mithr. 37, 146: «поэтому Сулла полностью отказался от мысли начать новую атаку на Пирей и согласился на регулярную осаду с намерением принудить осажденных к сдаче голодом».
— Appian, Mithr. 38, 147: «осознав также, что голод удвоил свое воздействие на жителей города, (… ) Сулла приказал своей армии окружить город рвом».
— Appian, Mithr. 38, 148: «Стражники были тут же обращены в бегство, как и следовало ожидать вследствие их физического истощения, и римляне вторглись в город»
καὶ κατέσκαπτο ἃν ἡ πόλις, εἱ μὴ θᾶττον ἡ σύγκλητος Ῥωμαίων τὴν τοῦ Σύλλα γνώμην ἀνέκοψε,
Краткий пассаж Мемнона говорит, что город был избавлен от разрушения благодаря вмешательству сената. И наоборот, согласно Аппиану (Mithr. 38, 149), именно Сулла предотвратил пожар города, а не сенат. Плутарх (Lucullus, 19, 5) подтверждает слова Аппиана: хотя он упоминает пожар Амиса, который не мог предотвратить Лукулл, он сообщает о ситуации в Афинах, где, в отличие от Лукулла, Сулла смог помешать своим солдатам поджечь город. Вполне возможно, что Мемнон ссылается не на сенат Рима, а на римских сенаторов, которые бежали из Рима из–за гражданской войны и которые нашли убежище у Суллы в Греции 1629. 1627
Действительно, Плутарх (Sylla, 14, 9) говорит, что два изгнанных афинянина, Мидий и Каллифонт, и несколько сенаторов, которые служили в армии Суллы, удержали его от уничтожения города. Однако, хотя город не был сожжен, он был разграблен римскими солдатами (Appien, Mithr. 38, 149), как следует понимать из заявления Мемнона, что город не был разрушен: его заявление не исключает возможности того, что город мог быть разграблен римскими нападавшими.
Хотя разграбление города, как представляется, было известным фактом, источники вряд ли свидетельствуют об ущербе, причиненном зданиям. Плутарх (Sylla, 14, 5-10) упоминает о разрушении части вала, но не сообщает о каком–либо другом здании. Что касается Аппиана, который много места посвятил осаде города, то он не сообщает о каком–либо другом материальном ущербе этого рода: он упоминает только разрушение длинных стен и рощи Академии в начале осады с целью подготовить новое нападение на Пирей и построить осадные машины (Mithr. 30, 121; Plutarque, Sylla, 12, 4). Аппиан также сообщает о пожаре Одеона, но приписывает его Аристиону, который якобы поджег его, чтобы лишить римлян древесины (Mithr. 38, 149; Павсаний, I, 20, 4 ошибочно приписывает пожар Сулле).
Странно, однако, что Плутарх противоречит сам себе, поскольку он говорит в другой работе, что город Афины был почти полностью разрушен (Dе garrulitate, 505b: «и почти разрушил город, наполнив его убийствами и трупами»). Но это свидетельство Плутарха, которое является исключением, не может быть принято или, по крайней мере, кажется слишком неясным, чтобы утверждать, что Афины были уничтожены.
С другой стороны, в случае Пирея, и Аппиан (Mithr. 41, 157), и Плутарх (Sylla, 14, 13) описывают здания, разрушенные во время пожара, в то время как они не дают никаких разъяснений этого рода для Афин. Поэтому у меня возникает соблазн последовать предложению де Каллатаи, который считает, что аргумент a silentio может служить свидетельством отсутствия пожара в Афинах, тем более что археологические исследования не дали ничего убедительного и не позволяют доверять гипотезе о пожаре в Афинах в 86 году.
— Plutarque, Moralia, 7 (505b): «шпионы, которые слышали это, сообщили об этом Сулле. Он немедленно послал свои войска и совершил нападение посреди ночи. Город был почти полностью разрушен. Убийства и трупы заполнили его настолько, что Керамик капал кровью. Это еще не все. Гнев победителя был больше вызван речами афинян, чем их поступками. Они плохо отзывались о нем и его жене Метелле. Они поднимались на стены, чтобы оскорблять его, крича: «Сулла — всего лишь ежевика, покрытая мукой»; и они говорили тысячу других дерзостей».
— Appiеn, Mithr. 41, 157: «Сулла сжег Пирей, который доставил ему больше трудностей, чем город Афины, не пощадив ни арсенала, ни ангаров для триер, ни какого–либо знаменитого здания».
— Plutarque, Sylla, 14, 13: «вскоре после этого Сулла также взял Пирей, большую часть которого он сжег, в том числе гоплотеку Филона, которая была восхитительной работой»
Пассаж Мемнона замалчивает насилие, совершенное римлянами, которые, после вторжения в город, занялись разграблению города и резней его жителей, о чем сообщают параллельные источники (Appien, Mithr. 38, 148-150; Plutarque, Sylla, 14, 5-10; 23, 3; Licinianus, 24 Flemisch; Strabon, IX, 1, 20; Pausanias, I, 20, 6-7; IX, 33, 6). Вероятно, это молчание следует еще раз приписать Фотию, поскольку повествование Мемнона об осадах Гераклеи и Синопы (ср. F 32-37) не лишено этого рода деталей.
Де Каллатаи прослеживает главные этапы двойной осады Афин и Пирея. Источники: Appien, Mithr. 30-38; Plutarque, Sylla, 13, 3-5; 14, 1-10; Lucullus, 19, 5; Lysandre, 4, 4-5; Moralia, 505, a-b; Pausanias, I, 20, 4; Strabon, XIV, 2, 9; Frontin, Stratagèmes, I, 2, 20; I, 11, 20; Tite–Live, Per. 81; Ammien Marcellin, XVI, 12, 41; Aulu–Gelle, Nuits attiques, XV, 1, 6-7; Eutrope, V, 6, 1; Orose, VI, 2, 5; Florus I, 40, 10; Obsequens, Prodiges, 116, 55; Velleius Paterculus II, 23, 3.
| Συχνῶν δὲ παρατάξεων συνισταμένων, ἐν αἷς τὸ πλεῖον εἶχον οἱ Ποντικοί, καὶ συμμεταβαλλομένων τῶν πραγμάτων τοῖς κατορθουμένοις, ἔνδεια τοῖς βασιλικοῖς τῆς διαίτης ἐπέστη, ἀσώτως τε πρὸς ταύτην διακειμένοις καὶ ταμιεύειν τὰ κτηθέντα μὴ ἐπισταμένοις. Καὶ εἰς συμφορῶν ἂν ἐξέπεσον τὴν ἐσχάτην, εἰ μὴ Ταξίλλης Ἀμφίπολιν ἑλών, καὶ διὰ ταῦτα τῆς Μακεδονίας πρὸς αὐτὸν μεταβαλλομένης, ἐκεῖθεν τὴν ἀφθονίαν ἐχορήγησε τῶν ἐπιτηδείων. | После многократных схваток, в которых одерживали верх понтийцы, после того, как сменялись успехи сражавшихся, у царских войск оказалась нужда в продовольствии, потому что они беззаботно относились к этому и не умели правильно распределять продовольствие. Они впали бы в крайнюю нужду, если бы Таксил не взял Амфиполя, вследствие чего Македония перешла к нему. Оттуда он доставил большое количество необходимого. |
При чтении этого отрывка мне сначала показалось, что Фотий предложил лишь скудное резюме оригинальной работы Мемнона о захвате Афин и Пирея. Я была вынуждена полагать, что этот отрывок касается сражений между римлянами и понтийцами во время осады Афин и Пирея и голода, поразившего город. Тем не менее можно сделать другую интерпретацию этого текста, не подвергая сомнению теорию, согласно которой Фотий широко вмешался в текст Мемнона. Действительно, возможно, что этот фрагмент относится к действиям не царской армии Архелая, а армии, которой командовал Аркафий. Мемнон использовал два разных термина для обозначения войск Митридата: Ποντικοί и βασιλικοί, но ни разу не привел имени понтийского генерала или генералов. Поэтому в ходе работы над текстом я рассмотрю два толкования, которые можно дать этому отрывку.
συχνῶν δὲ παρατάξεων συνισταμένων, ἐν αἷς τὸ πλεῖον εἶχον οἱ Ποντικοί, καὶ συμμεταβαλλομένων τῶν πραγμάτων τοῖς κατορθουμένοις,
Отправной точкой моей первой интерпретации фрагмента, а именно, тот факт, что он сообщал о действиях царской армии Архелая, было указание на нехватку продовольствия, от которой начинали страдать царские войска («царские войска стали испытывать недостаток продовольствия»), что мне показалось намеком на осаду Пирея, а не Афин. Сделав это первое замечание, я почувствовала, что автор имел в виду схватки между силами Архелая и римлянами во время осады Пирея, о которых Мемнон явно не упоминал. В самом деле Сулла пытался захватить Пирей, где заперся Архелай, в то время как он послал часть своих войск, чтобы окружить город Афины (Mithr. 30, 118-119; Plutarch, Sylla, 12, 1). Исходя из этого предположения, из этого первого отрывка становится ясно, что понтийцы часто имели преимущество, чего, кстати, не скрывает рассказ Аппиана. Мемнон, в значительной степени обобщенный Фотием, сообщил в нескольких словах о стычках между понтийцами и римлянами до захвата Афин, упомянутых в предыдущем отрывке (F 22.11).
Рассказ Аппиана намного точнее, чем у Мемнона, так как он дает примеры сражений, выигранных либо понтийцами, либо римлянами. Поэтому, вероятно, Мемнон ссылается на победы, которые позволили царским силам отразить римские нападения, из которых вот некоторые примеры:
— Атаки Суллы против Пирея были отражены и заставили последнего отступить в Мегару и Элевсин (Mithr. 30, 120), где он начал подготовку к новому штурму (Mithr. 30, 121).
— Если Аппиан не скрывает, что некоторые вылазки понтийцев из Пирея были отбиты Суллой (Mithr. 31, 123), он также сообщает, что понтийцы одерживали победы, иногда добиваясь уничтожения римских осадных машин (Mithr. 31, 125)
— Несмотря на потери, нанесенные понтийцам в бою перед Пиреем благодаря вмешательству Мурены (Mithr. 32, 126-129), Сулла тем не менее решил устроить свой лагерь в Элевсине при приближении зимы (Mithr. 33, 130) и ежедневно имел стычки с понтийским врагом (Mithr. 33, 130)
— Сулла не смог возглавить успешное наступление на Пирей и несколько раз потерпел неудачу (Mithr. 34, 133-135). Опасаясь нового провала и тяжелых боев против понтийцев (Mithr. 36, 138; 37-146), он, наконец, решил отказаться от штурма Пирея и предпочел осадить его, чтобы морить голодом царские войска (Mithr. 37, 146).
— Сулла следовательно сосредоточил свои усилия на Афинах, где среди населения свирепствовал голод (ср. Mithr. 34, 132; 36, 138)
— Наконец, Сулла взял штурмом Афины (Mithr. 38, 148; 39, 152)
— Ворвавшись в Афины и захватив Акрополь, Сулла решил штурмовать Пирей, где все еще был заперт Архелай (Mithr. 40, 153-155)
— Архелай решил покинуть Пирей, и, укрывшись в Мунихии (укрепленном месте Пирея), отправился в Фессалию (Mithr. 41, 156; Plutarque, Sylla, 14, 13; 15, 1).
Это краткое изложение рассказа Аппиана, дополненное показаниями Плутарха о взятии Афин и Пирея, хорошо показывает, что римлянам и понтийцам удалось по очереди наносить ущерб своим противникам. С другой стороны, Мемнон молчит о римских победах, хотя именно римляне в конечном итоге захватили Афины и Пирей. Тем не менее, мой первый вывод заключался в том, что замечания Аппиана подтверждают замечания Мемнона, который, по моему мнению, предположил, что понтийцы сумели противостоять римлянам в течение длительного времени и успешно отбивали нападения на Пирей до того дня, когда Архелай, наконец, решил покинуть его и отправился в Фессалию.
Другой возможной интерпретацией этого фрагмента может быть то, что этот отрывок касается кампании царской северной армии во главе с Аркафием. Эта точка зрения Рейнаха разделяется Мак–Гингом и Янке. Последний также указал на то, как трудно, учитывая скудное резюме Фотия, узнать, о какой именно армии здесь идет речь. Поэтому вполне вероятно, что «многие успешные сражения», упомянутые Мемноном, связаны с действиями северной армии, на которой источники не акцентируют внимания. Древние авторы сохраняют в качестве основной информации подчинение Фракии и Македонии понтийцами. Аппиан сообщает, что Аркафий и его армия вторглись в Македонию и что «он без труда одержал победу над горсткой римлян, которые там были» (Mithr. 35, 137). По его словам, когда армия Аркафия, возглавляемая Таксилом, объединилась с войсками Архелая, она была полностью укомплектована» (Mithr. 41, 156). Эти два отрывка из Аппиана подтверждают утверждение Мемнона, что в боях понтийцы часто имели преимущество.
Однако Мемнон не скрывал, что царские войска столкнулись с трудностями. Поэтому его свидетельство предполагало, что с завоеванием Фракии и Македония было не такой просто, как говорит Аппиан. Фракийцы входили в понтийскую армию (Appien, Mithr. 41, 158; ср. Diodorе, XXXVI, 9, 3-4), и вторжения фракийцев в Македонию, без сомнения, были организованы Митридатом (Tite–Live, Per. 81; 82). Более того, как отметил Янке, вполне вероятно, что они подчинились Митридату по собственному желанию, по крайней мере, большая часть племен. Однако, некоторые крепости во Фракии, кажется, не подчинились так легко, поскольку в Абдере был поставлен понтийский гарнизон (Licinianus, 26: «царский гарнизон в Абдере рассеялся после захвата Филипп»). Что касается Тасоса, то он сопротивлялся, предпочитая оставаться верным римлянам. В Македонии Аркафию пришлось поручить администрацию сатрапам (Appien, Mithr. 35, 137), что говорит о том, что ситуация была нестабильной и хрупкой.
ἔνδεια τοῖς βασιλικοῖς τῆς διαίτης ἐπέστη, ἀσώτως τε πρὸς ταύτην διακειμένοις καὶ ταμιεύειν τὰ κτηθέντα μὴ ἐπισταμένοις,
Этот пассаж также возможно представлен в двух интерпретациях, так как рассказ Мемнона не позволяет с точностью определить, относится ли он к войскам Архелая или к армии Аркафия.
По словам Мемнона, царские войска страдали от нехватки продовольствия и на понтийцах начал сказываться голод. Предполагая, что здесь упоминается армия Архелая, этот отрывок находит отражение в рассказе Аппиана, в котором не раз упоминается бушевавший в Афинах голод (Mithr. 34, 132; 36, 138; 38, 147). На самом деле, Янке считает, что выражение «не имели никакого чувства меры в потреблении провианта» повторяют слова Плутарха (Sylla, 13, 3), который сообщает, что Аристион не знал чувства меры, так как он праздновал и пил чрезмерно, в то время как город умирал от голода. Рассказы же Аппиана и Плутарха несколько отличаются от рассказов Мемнона, так как, по их словам, именно жители Афин, осажденные и поэтому окопавшиеся за стенами своего города, больше всего страдали от недостатка пищи, а не царские войска.
Катастрофическое положение царских войск, упомянутое Мемноном, без сомнения, намекает на голод: «они бы попали в ситуацию более катастрофическую». Продолжение пассажа Мемнона сообщает, что продовольственные конвои, отправленные из Македонии царским войскам, позволили им избежать «катастрофы». Тем не менее, рассказы Аппиана и Плутарха, похоже, указывают, с другой стороны, на то, что афиняне начали серьезно страдать от голода (Mithr. 34, 132; 36, 138; Plutarque, Sylla, 13, 3). Версия этих двух авторов, тем не менее, согласуется с версией Мемнона, если учесть, что в отрывке Мемнона именно войска, окопавшиеся за Пиреем, постепенно спасаются от голода. Действительно, Аппиан указывает на подкрепления, полученные Архелаем, который из Пирея контролировал море, и, возможно, именно морским путем прибыли войска из Халкиды, Евбеи и других островов (Appien, Mithr. 31, 124), и те, которыми командовал Дромихет (Mithr. 32, 126). Поэтому легко представить, что понтийский генерал получил не только вооруженное подкрепление, но и снабжение. Следовательно, морские конвои из Македонии могли снабжать царские войска, высадившись у Пирея и не беспокоясь о римлянах, у которых не было флота, несмотря на попытки Суллы создать его (Mithr. 33, 131-13; 40, 155). С тех пор Архелай мог бы отправлять припасы в Афины (Mithr. 34, 132; 35, 136), где, в отличие от Пирея, ситуация стала катастрофической (Mithr. 38, 147). Согласно этой интерпретации, версия Мемнона будет дополнять версию Аппиана и Плутарха, а не противоречить ей. Моя интерпретация, однако, другая, чем предложенная Рейнахом, который считает, что царская армия, о которой идет речь здесь — это армия Аркафия. По его словам, она могла бы пострадать от голода, если бы Таксил не смог взять Амфиполь. В дополнение к объяснению, приведенному Мемноном, возможно, Понтийцам пришлось страдать от нехватки продовольствия из–за тактики сожженной земли, которую якобы использовали римляне Г. Сентий и Бретий Сура.
εἰ μὴ Ταξίλλης Ἀμφίπολιν ἑλών καὶ διὰ ταῦτα τῆς Μακεδονίας πρὸς αὐτὸν μεταβαλλομένης, ἐκεῖθεν τὴν ἀφθονίαν ἐχορήγησε τῶν ἐπιτηδείων,
Мемнон сообщает о взятии Амфиполя, а также о последующем подчинении Македонии, и приписывает этот успех Таксилу, который тем самым оказался в состоянии снабжать гарнизон в Пирее (или армию Аркафия?). По словам Мемнона Таксил командует понтийскими силами в Амфиполе. Плутарх, похоже, подтверждает замечания Мемнона, поскольку он говорит, что Таксил, к которому у Фермопил вскоре присоединился Архелай, спустился из Фракии и Македонии с огромной армией (Плутарх, Сулла, 15, 1). И наоборот, у Аппиана (Mithr. 35, 137), Митридат вверил своему сыну Аркафию войско, которое, переправившись через Фракию, вторглось в Македонию и подчинило ее. Однако эти различные данные не являются непримиримыми. На самом деле, Аркафий умер в Тисее в Фессалии (Appien, Mithr. 35, 137), и именно там Таксил взял на себя командование понтийскими войсками, прежде чем спуститься в Беотию, где вскоре к нему присоединился Архелай (Appien, Mithr. 41, 156). Это может объяснить, почему Плутарх (Sylla, 15, 1) сообщает, что Таксил спустился из Фракии и Македонии в Грецию, откуда он призвал Архелая. Слова Плутарха не являются ошибкой, так как понтийский генерал входил в армию Аркафия. Не исключено, что Плутарх упростил факты, сохранив лишь ту информацию, которая позволила ему ввести пассаж, касающийся соединения северных войск с войсками Архелая (ср. Memnon F 22.13).
Следовательно, вполне вероятно, что Таксил участвовал в подчинении Македонии и что он сам возглавлял операции в Амфиполе, но что он был сначала под командованием Аркафия, которому Митридат доверил армию. Таксил принял командование до смерти сына царя Понта. Это толкование не аннулировало бы высказывания Мемнона, поскольку Мемнон, как и Плутарх, сохранил бы только имя понтийского генерала в момент объединения двух царских армий у Фермопил, что, кстати, упомянуто в следующем фрагменте (F 22.13).
Широко обсуждается дата вторжения во Фракию и Македонию. Согласно Павсанию (I, 20, 6), казалось, понтийцы осаждали Элатею в Фокиде, когда они услышали о падении Афин, в марте 86 г. Основываясь на этом свидетельстве, де Каллатаи ставит вторжение в Фракию и Македонию в конце 87 или в начале 86 года. Рейнах датирует это событие весной 87 г. Шервин–Уайт ставит вторжение в Македонию летом 87 года. Со своей стороны, мне кажется вполне вероятным, что Аркафий присутствовал в Европе уже в начале 88 г., так как Мак–Гинг отметил, что даже если Амфиполь был взят Таксилом только в 87 г., это не означает, что понтийская армия под командованием Аркафия вторглась во Фракию и Македонию только в 87 г. Кроме того, свидетельство Плутарха (Sylla, 11, 4), по–видимому, помещает аркафиево вторжение во Фракию и Македонию в конце 88 года, в то время, когда Архелай действовал в Кикладах (Sylla, 11, 5). Однако Де Каллатаи считает, что было бы нереально предполагать, чтобы «мощное понтийское подкрепление оставалось в Македонии в течение целого года, совсем не пытаясь помочь Архелаю, и о них ничего не упоминалось бы». Но его точка зрения утратила свою актуальность, если признать, что Аркафию пришлось столкнуться с многими трудностями как с военной точки зрения (сопротивление), так и в логистическом плане (проблемы снабжения). Следовательно, все эти препятствия замедлили бы продвижение Аркафия во Фракию и Македонию и объяснили бы, почему молодой принц и его армия так долго добирались до Греции. Де Каллатаи считает, что Плутарх ошибочно упоминает Ариарата как командующего армией, которая покорила Фракию и Македонию. Автор перепутал бы имена двух сыновей Митридата. Вполне вероятно, что Аркафий и Ариарат один и тот же человек.
— Pausanias, I, 20, 6: «Когда римляне начали осаду Афин, Таксил, военачальник Митридата, который в это время осаждал Элатею в Фокиде, узнал о состоянии афинян от их посыльных и двинулся в Аттику со своими войсками. При этом известии римский полководец оставил часть своей армии перед Афинами для продолжения осады и отправился с большей частью своих войск навстречу Таксилу в Беотию. На третий день он получил известие о взятии Афин армией, которую он оставил, тогда как эта армия в тот же день узнала о разгроме Таксила при Херонее».
— Plutarque, Sylla, 11, 4-5: «Его другой сын, Ариарат, во главе мощной армии, покорил Фракию и Македонию. Его полководцы завоевывали другие страны. Самый выдающийся из всех, Архелай (…) подчинил Киклады и все острова, расположенные по эту сторону мыса Малеи».
Источники мало говорят об участии северной армии в крупных боях или о проблемах снабжения. Напротив, о многих примерах столкновений между Архелаем и римлянами во время осады Афин и Пирея сообщают Аппиан и Плутарх. Однако, этот пробел в параллельных источниках не исключает того, что Мемнон говорит об армии Аркафия. Более того, гипотеза о том, что этот отрывок относится к северной армии, является доказательной, если рассматривать хронологический порядок. В предыдущем фрагменте (F 22. 11) Мемнон сообщает о падении Афин. Зачем ему возвращаться к этому моменту повествования, чтобы сообщить о столкновениях и голоде, которые имели место во время осады? Однако, этот аргумент очень хрупкий и не поддерживается, учитывая хронологию, принятую Мемноном, поскольку взятие Амфиполя (F 22. 12) имело место, по сути, до взятия Афин (F 22. 11): но в повествовании Мемнона взятие Амфиполя упоминается после взятия Афин. Однако этот процесс написания не нов: очень часто авторы не рассказывают одновременно о событиях, происходящих параллельно на двух фронтах. Поэтому весьма вероятно, что Мемнон, поговорив об армии Архелая в битве с Суллой в Афинах (F 22.11), вернулся к операциям армии севера (F 22.12).
Наконец, возможно другое объяснение. Как я уже отмечала, единственными терминами, используемыми для идентификации войск Понта, являются Ποντικοί и βασιλικοί. Можно ли предположить, что это различие у Мемнона было призвано отличать армию севера от армии юга? Не исключено, что первая часть пассажа относится к операциям северной армии: в данном случае Ποντικοί означали бы армию Аркафия. Вторая часть фрагмента посвящена трудностям снабжения армии Архелая, обозначаемой термином βασιλικοί. Наконец, последний пассаж имел бы в виду, с одной стороны, северную армию, с указанием на взятие Амфиполя Таксилом, а с другой — армию Архелая, которая теперь может быть пополнена продовольствием, имеющимся в Македонии. Поэтому показания Мемнона будут иметь большое значение, поскольку они помогут восполнить пробелы в других источниках по этому вопросу. Вполне вероятно, что первоначально между этими двумя предложениями был пассаж или первоначальный текст содержал элементы, которые позволяли понять, о какой армии здесь шла речь, и что Фотий, преднамеренно или непреднамеренно опуская передачу этих данных, затем сделал этот отрывок запутанным, каким он является сегодня.
| Οὗτος δὲ καὶ Ἀρχέλαος συμμίξαντες τὰ στρατεύματα ὑπὲρ τὰς ἓξ μυριάδας τὸ πλῆθος ἦγον. Καὶ στρατοπεδεύονται κατὰ τὴν Φωκίδα χώραν, ὑπαντιάσοντες τῷ Σύλλᾳ. Ὁ δὲ καὶ Λούκιον Ὁρτήνσιον ὑπὲρ τὰς ἓξ χιλιάδας ἄγοντα ἐξ Ἰταλίας συμπαραλαβών, ἀπὸ συχνοῦ διαστήματος ἀντεστρατοπεδεύετο. Ἐπὶ σιτολογίαν δὲ παρὰ τὸ πρέπον τῶν περὶ τὸν Ἀρχέλαον τραπέντων, ἀπροόπτως Σύλλας ἐπιτίθεται τῷ τῶν πολεμίων στρατοπέδῳ, καὶ τοὺς μὲν εὐρώστους τῶν ἁλόντων αὐτίκα κτείνει, ἐξ ὧν δὲ φόβον ἐπιθέσεως οὐκ εἶχε, τούτους περιίστησι τῷ χωρίῳ καὶ πυρὰ κελεύει καίειν, ὡς τοὺς ἀπὸ τῆς σιτολογίας ἀφικνουμένους δέχοιντο, μηδεμίαν ὑπόνοιαν παρεχόμενοι τοῦ πάθους. Καὶ συνέβη ὡς ἐστρατηγήθη, καὶ λαμπρὰν τὴν νίκην ἔσχον οἱ περὶ τὸν Σύλλαν. | Соединив войска, он и Архелай имели войско в количестве более шестидесяти тысяч человек. Они расположили свой лагерь в Фокидской земле, выйдя навстречу Сулле. Тот же, соединившись с Луцием Гортензием, ведшим из Италии свыше шести тысяч, всегда располагался лагерем на постоянном расстоянии от него. Когда воины Архелая неорганизованно отправились на сбор продовольствия, Сулла неожиданно атакует вражеский лагерь. Наиболее сильных из захваченных он тотчас убивает, а тех, со стороны которых он не боялся нападения, ставит вокруг этого места и приказывает зажечь огни, чтобы у возвращающихся с фуражировки не было никакого сомнения относительно совершившегося. И все произошло, как было определено; таким образом воины Суллы одержали блестящую победу. |
οὗτος δὲ καὶ Ἀρχέλαος συμμίξαντες τὰ στρατεύματα ὑπὲρ τὰς ἑξ μυριάδας τὸ πλῆθος ἦγον,
В F 22.10 Мемнон сообщает о взятии Афин, но умалчивает о событиях, которые происходили в Пирее. После долгих месяцев сопротивлялся римским войскам Архелай в конце концов решил отказаться от Пирея. Окопавшись в укрепленном месте Мунихии, он в конечном итоге присоединился к Таксилу у Фермопил (Appien, Mithr. 40, 155-41, 156; Plutarque, Sylla, 15, 1). Архелай отправился бы из Мунихии в Фессалию через Беотию (Appien, Mithr. 41, 156): повествование Аппиана указывает на то, что понтийский генерал шел по суше. Но, скорее всего, Архелай покинул Пирей морем, прежде чем начать сухопутный поход; он отправился бы Халкиду по морю, а затем оттуда высадился в Беотии, прежде чем отправиться в Фессалию. У Фермопил Архелай объединил под его командованием все понтийские силы: как отметил Аппиан, «каждый контингент имел своего особого генерала, но верховное командование осуществлялось Архелаем» (Appien, Mithr. 41, 159). С другой стороны, у Павсания (IX, 40, 7) Таксил командовал понтийцами при Херонее: «есть в земле Херонее два трофея, которые Сулла и римляне воздвигли после победы над Таксилом и войсками Митридата». Мемнон сообщает здесь о месте встречи между армией Таксила и южной армией Архелая.
Царская армия состояла с одной стороны из сил, с которыми Архелай высадился в Греции (Appien, Mithr. 41, 156), дополненными силами Дромихета, посланными Митридатом в качестве подкрепления (Appien, Mithr. 32, 126). С другой стороны, царская армия включала войско во главе с Таксилом, который покорил Фракию и Македонию под командованием Аркафия (Appien, Mithr. 41, 156; Tite–Live, Per. 81). Наконец, помимо этих двух крупных армий, Митридат послал новые вооруженные силы (Appien, Mithr. 41, 156). По оценкам Аппиана, в целом царская армия состояла из 120 000 человек, включая союзников царя, которых он перечислил (Appien, Mithr. 41, 158). Евтропий (V, 6, 2) подтверждает эти цифры, вероятно, как и Орозий (VI, 2, 4), хотя последний говорит о том, что Архелай уже имел 120 000 пехотинцев и всадников на момент своего прибытия в Ахайю. Гуковский считает, что эта цифра является «преувеличением римских источников». Что касается Ливия (Per. 82), то он едва ли менее щедр, так как он говорит о 100 000 человек. Плутарх (Sylla, 15, 1), наконец, приписывает Таксилу 100 000 пехотинцев, 10 000 всадников и 90 колесниц с косами. Сопоставляя его цифры с цифрами Аппиана, можно заметить, что основная часть войск состояла в основном из сил, которые прибыли с севера с Таксилом, что предполагает, что Архелай понес много потерь. Более того, согласно Аппиану (Mithr. 41, 156) армия Таксила «не пострадала и была полностью укомплектована»: сейчас, на данный момент, я могу только согласиться с мнением Гуковского, который справедливо отмечал, что первоначальная армия, которая вторглась в Македонию, конечно порядком уменьшилась, когда она прибыла к Фермопилам, если учесть, что в недавно завоеванных местах были оставлены гарнизоны, например, в Абдере, и если признать, что царские войска столкнулись с римлянами, в частности, с войсками Бруттия Суры и претора Македонии. Следовательно, Мемнон, который насчитывает в понтийской армии в 60 000 человек, дает вероятно самую достоверную оценку.
καὶ στρατοπεδεύονται κατὰ τὴν Φωκίδα χώραν, ὑπαντιάσοντες τῷ Σύλλᾳ,
Мемнон сообщает, что понтийцы устроили свой лагерь в Фокиде, и мы находим те же указания у Аппиана (Mithr. 41, 158): «когда два соперника оказались в непосредственной близости друг от друга, царскому войску пришлось покинуть Фермопилы, чтобы переместиться в Фокиду». Следовательно, Таксил и Архелай, объединившись у Фермопил, направились в Фокиду, чтобы встретиться с Суллой. Последний со своей стороны после сожжения Пирея пересек Беотию в погоне за Архелаем (Appien, Mithr. 41, 157).
ὁ δὲ καὶ Λούκιον Ὁρτήνσιον ὑπὲρ τὰς ἓξ χιλιάδας ἄγοντα ἐξ Ἰταλίας συμπαραλαβών,
Мемнон единственный упоминает, что Гортензий привел подкрепления из Италии. Плутарх же (Sylla, 15, 4) приводит другую версию, так как по его словам Гортензий происходил из Фессалии. Из пассажа Аппиана (Mithr. 41, 149: «Сулла, со своей стороны, возглавлял италийцев, а также греков и македонян»), в котором приводится краткое описание римских сил, которыми располагал Сулла, вероятно, следует думать, что 6000 солдат, приведенных Гортензием, о которых идет речь у Мемнона, были выходцами из Италии, к которым следует добавить греческих и македонских союзников–бойцов, покинувших Архелая и присоединившихся к Сулле. Поэтому можно предположить, что Мемнон допустил ошибку, и следует понимать, что Гортензий пришел не из Италии, но его сопровождали италийцы, а не союзники греческого или македонского происхождения. Однако это предположение вызывает еще одну проблему, а именно, откуда пришел Гортензий.
Вполне возможно, что Гортензий входил в армию, посланную сенатом во главе с Флакком, часть которой, по утверждению Аппиана, присоединилась к Сулле (Mithr. 51, 206: «вся армия отвернулась от него, и один отряд, посланный вперед в Фессалию, присоединился к Сулле»). С хронологической точки зрения это проходит, так как Флакк назначен в начале 86 г. (январь/февраль) и консульская армия не покидала Италию до весны 86 года, задержавшись из–за непогоды и из–за понтийского флота. Флакк, должно быть, прибыл до Херонеи, и Сулла, безусловно, знал, что часть этих людей должна была присоединиться к нему. Для Рейнаха Гортензий покинул Италию с экспедиционным корпусом в 6000 человек и прошел через Фессалию прежде чем присоединиться к Сулле (Плутарх, Sylla, 15, 4). По его мнению, Гортензий сделал крюк в Фессалию, чтобы присоединиться к «остаткам македонского ополчения». Однако его мнение не разделяет Кромайер, по мнению которого Гортензий, вопреки тому, что говорит Мемнон, не был во главе вооруженных подкреплений с самого начала, ибо, по его словам, римские власти не могли их отправить, поскольку в начале 86 года Сулла был объявлен вне закона. Однако, Гортензий мог возглавлять легион, стоявший в Греции, который был верен Сулле. В этой связи Янке выражает удивление, что Гортензий прошел через Фессалию и не присоединился к Сулле непосредственно в Аттике, если только проигнорировать ситуацию, описанную Плутархом (Sylla, 15, 3-4): он пошел бы в Фессалию, чтобы иметь возможность блокировать дорогу понтийской армии севера. По дороге он присоединил бы к делу Суллы остатки армии Сентия, или солдат гарнизонов. Де Каллатаи, похоже, больше склонен следовать Мемнону, чем считать, что Гортензий привел с собой «остатки армии Сентия в Македонии или арьергард, оставленный Суллой в Фессалии летом 87 года». По его мнению, вполне вероятно, что весной 86 г. сторонники Суллы во главе с Гортензием отплыли в Грецию.
Что касается цифр, выдвинутых Мемноном, то они будут относиться не ко всем римским силам, а только к италийским контингентам. Фактически Плутарх (Sylla, 16, 2) приписал римлянам 15 000 пехотинцев и 1500 всадников. Что касается Аппиана (Mithr. 41, 159), он просто сказал, что римские войска составляли одну треть понтийского контингента, что составило бы около 40 000 (если в царской армии в общей сложности было 120 000). Следовательно, в эти 40 тысяч входят 6000 человек, приведенных Гортензием, собственные силы Суллы, к которым должны быть добавлены греческие и македонские подкрепления, покинувшие Архелая ради Суллы (Appien, Mithr. 41, 159). Впрочем, цифры, приведенные в источниках, различаются.
ἀπὸ συχνοῦ διαστήματος ἀντεστρατοπεδεύετο,
Пока понтийцы стояли лагерем в Фокиде, Сулла, придя из Беотии (Appien, Mithr. 41, 157), поставил свой лагерь на холме, на Элатейской равнине, на границе Беотии и Фокиды (Plutarque, Sylla, 16, 1-13). Слова Мемнона согласуются со словами Аппиана, согласно которому обе стороны заняли «позицию лицом к лицу» (Mithr. 42, 160).
— Appien, Mithr. 41, 158: «Когда два противника подошли вплотную друг к другу, царской армии пришлось покинуть Фермопилы и переместиться в Фокиду».
— Appien, Mithr. 41, 160: «Когда они встали лицом к лицу, Архелай выводил свою армию и провоцировал Суллу на бой; Сулла, с другой стороны, откладывал сражение, тщательно изучая местность и учитывая большое количество врагов».
Архелай выманивал менее многочисленных римлян на бой (Appien, Mithr. 42, 160; Plutarque, Sylla, 16, 3). Сулла, с другой стороны, решил не двигаться, осознавая свой численный недовес. Череда событий привела его к окончательной победе и выявила стратегические качества Суллы, который сумел использовать беспорядок, царивший в рядах противника и тем самым обратить ситуацию в свою пользу. Ему удалось захватить противоположный холм (Plutarque, Sylla, 16, 1-13). Затем Архелай решил отступить к Халкиде и остановился у Херонеи (Appien, Mithr. 42, 160-1). Сулла последовал за ним и занял обширные соседние равнины (Appien, Mithr. 42, 161). Плутарх, уроженец Херонеи, оставил подробный рассказ о битве при Херонее, возможно, опираясь на мемуары Сулла. (Plutarque, Sylla, 17, 1-19, 8).
Мемнон через резюме Фотия представляет битву при Херонее как победоносный результат двойной уловки Суллы. Первая из этих стратагем заключалась в том, чтобы внезапно напасть на лагерь понтийцев, воспользовавшись отсутствием некоторых войск, которые далеко удалились в поисках припасов. Сулла одержал победу с помощью второй хитрости: он разместил вокруг вражеского лагеря понтийских пленных, которым было приказано зажечь огни, чтобы сигнализировать продовольственной колонне, что путь был свободен: уловка Суллы удалась, поскольку римляне разгромили солдат конвоя и одержали блестящую победу.
Истории Аппиана и Плутарха дают другую и более подробную версию битвы при Херонее. Однако в их рассказах можно выделить три основных этапа, которые мы можем сравнить с двумя решающими этапами битвы, освещенными Мемноном. Первый, который можно было бы определить как прелюдию битвы, в основном сообщается Плутархом. На этом первом этапе Сулла укрепил свои позиции и смог занять более выгодное положение по сравнению с положением понтийцев. Второй этап конфликта состоит из традиционной битвы, в которой два противника занимают позицию, выстраивая свою армию в боевом порядке. Сражение выиграл Сулла, но его победа стала полной только после уничтожения позиций противника. Действительно, на последнем этапе сражения Сулла напал на понтийский лагерь, нанеся огромные потери в противоположном лагере и заставив выживших бежать. Эти три фазы, хотя и появляются у Аппиана и Плутарха, не представлены аналогичным образом у Мемнона, и сравнение историй трех авторов показывает заметные различия.
ἐπὶ σιτολογίαν δὲ παρὰ τὸ πρέπον τῶν περὶ τὸν Ἀρχέλαον τραπέντων, ἀπροόπτως Σύλλας ἐπιτίθεται τῷ τῶν πολεμίων στρατοπέδῳ,
Мемнон представляет первую уловку Суллы, который должен был воспользоваться уходом людей Архелая, чтобы напасть на лагерь понтийцев. Этих показаний нет ни у Аппиана, ни у Плутарха. С другой стороны, по словам Плутарха, Сулла воспользовался недисциплинированностью в понтийском лагере: когда царские войска покинули лагерь, чтобы разграбить окрестности, Сулла воспользовался возможностью захватить холм, весьма желанный, кажется, Архелаем (Plutarque, Sylla, 16, 6-13). Если обстоятельства разные, то предполагая, что Мемнон указывает на третью фазу сражения, а именно на захват понтийского лагеря, то общая мысль довольно схожа. Сулла воспользовался удаленностью некоторых военнослужащих, занятых грабежом окрестностей, чтобы захватить стратегическую позицию (Plutarque, Sylla, 16, 7: «большинство, поддавшись соблазну грабежа и добычи, расползлось в разных направлениях на многодневные марши»). Этот первый успех римлян, который не вызвал вооруженного противостояния между двумя силами, привел к краху Архелая, который поставил свой лагерь возле Херонеи на неблагоприятной местности (Appien, Mithr. 42, 161). Однако мне кажется, что эта первая стратагема Суллы, представленная Мемноном, более точно соответствует третьему этапу битвы при Херонее: захвату понтийского лагеря.
Вторая фаза противостояния понтийцев и римлян занимает поворотный момент и дала начало полноценному сражению: две армии столкнулись в боевом порядке. Аппиан (Mithr. 42-44) и Плутарх (Sylla, 17-19, 2) более или менее подробно рассказывают об основных событиях. Эта битва, похоже, не привлекла внимания Мемнона или, что более вероятно, Фотия. Эта битва была выиграна отчасти благодаря конфигурации местности. Понтийский лагерь был расположен на пересеченной местности, что было по мнению Аппиана ошибкой, потому что по его словам (Mithr. 42, 162) Архелай «небрежно раскинул свой лагерь». К этим логистическим трудностям следует добавить осложнения, с которыми столкнулось понтийское командование: действительно, Плутарх (Sylla, 18, 3) утверждает, что у понтийцев начался хаос, когда солдаты, изгнанные Муреной из Фурия, ворвались в их лагерь и посеяли там смятение. Именно в это время Сулла повел свои войска на расстроенную понтийскую армию (Sylla, 18, 4), зная о плохой конфигурацию лагеря, затруднявшей маневры для многочисленной армии, что, по его планам, позволило бы римлянам загнать понтийцев в овраги (Appien, Mithr. 42, 161-163).
Именно на третьем, заключительном, этапе сражения, наступлении на понтийский лагерь, завершившем победу римлян, имела место, на мой взгляд, стратагема Суллы, представленная Мемноном. Царская армия потерпела поражение на поле боя, но многие солдаты угодили в овраги во время бегства, как и планировал Сулла (Appien Mithr. 42, 161; 163; Plutarch, Sylla, 19, 7). Что касается выживших, они бросились в свой лагерь, и именно там Сулла определил судьбу царской армии. Фактически, в конце битвы понтийцы бежали, и Сулла завершил свою победу, войдя в понтийский лагерь. Победа римлян в понтийском лагере дополнила победу на поле боя. согласно Аппиану (Appien, Mithr. 44, 174; ср. Plutarque, Sylla, 19, 7-12). Именно этот последний пункт, безусловно, является предметом резюме у Мемнона («Сулла неожиданно напал на вражеский лагерь»), хотя его рассказ дает версию, отличную от той, которая находится у Аппиана (Mithr. 44; ср. Plutarque, Sylla, 19, 7). Аппиан сообщает, что армия Архелая, атакованная на всех фронтах, обратилась в паническое бегство. У него подчеркивается стратагема Суллы, целью которой было оттеснить беглецов либо в ущелья, либо к самому Сулле, либо, наконец, к понтийскому лагерю (Mithr. 44, 170). Аппиан (Mithr. 44, 170: «тогда с врагами случилось все, что планировал Сулла») и Мемнон («все прошло по плану») оба настаивают на том, что победа Суллы стала возможной благодаря разработанной последним стратагеме. Архелай закрыл лагерь для своих солдат, но столкнувшись с жалобами и оскорблениями последних, решил открыть им ворота. К сожалению, его решение было принято слишком поздно, потому что загнанные люди вошли в лагерь в беспорядке. Римляне, видя это, воспользовались возможностью последовать за беглецами и прорваться во вражеский лагерь, тогда как по словам Аппиана они благодаря этому «завершили свою победу», о чем говорит и Мемнон («и армия Суллы добилась блестящей победы»).
καὶ τοὺς μὲν εὐρώστους τῶν ἁλόντων αὐτίκα κτείνει, ἐξ ὧν δὲ φόβον ἐπιθέσεως οὐκ εἶχε, τούτους περιίστησι τῷ χωρίῳ καὶ πυρὰ κελεύει καίειν, ὡς τοὺς ἀπὸ τῆς σιτολογίας ἀφικνουμένους δέχοιντο μηδεμίαν ὑπόνοιαν παρεχόμενοι τοῦ πάθους,
К версии Мемнона присоединился Аппиан, согласно которому Сулла, проникнув в лагерь и убив пленных (Appien, Mithr. 44), разместил у входа, возможно, раненых солдат, которые не представляли угрозы. Последние должны были приманить отряды, которые не принимали участия в битве и отправились за припасами до начала боевых действий, или даже ушли на несколько дней (ср. Plutarque, Sylla, 16, 7), что объяснило бы, почему они не знали, что их лагерь теперь в руках римлян. По возвращении, вечером, они вошли в лагерь, обманутые огнями, зажженными их товарищами, и оказались в ловушке ожидавших их римлян.
Мемнон упоминает потери, понесенные понтийцами при захвате лагеря, не приводя никаких цифр. Параллельные источники указывают, что они были значительными, так как Аппиан (Mithr. 45, 174) и Плутарх (Sylla, 19, 7) считают, что осталось не более 10 000 из 120 000 в начале боя, и схожий подсчет может быть найден у Орозия (VI, 2, 5). Евтропий (V, 6, 2), Тит Ливий (Per. 82) насчитывают до 100 000 погибших. Эти оценки, безусловно, преувеличены, потому что согласно Аппиану римляне взяли множество пленных (Mithr. 45, 176: «овладел толпой пленных…»). О римских потерях Аппиан (Mithr. 45, 174) утверждает, что на римской стороне было только тринадцать убитых. Плутарх (Sylla, 19, 8) дает почти те же цифры: из четырнадцати пропавших без вести двое нашлись в тот же вечер, что свидетельствует о двенадцати погибших (ср. Eutrope, V, 6, 2; Ammien Marcellin, XVI, 12, 41; Frontin, Stratagèmes, 2, 3, 17). Что касается Архелая и тех, кому удалось бежать, они пошли для перегруппировки в Халкиду (Appien, Mithr. 45, 174) в начале лета 86 г.
Передача Мемнона, по–видимому, в значительной степени обобщена Фотием, но вполне возможно, что гераклейский историк консультировался с пропонтийскими источниками, которые низвели Херонейскую битву до двойной хитрости Суллы, предлагая менее славную историю, чем предлагаемую Аппианом и Плутархом. Действительно, кажется удивительным, что версия Мемнона не указывает на какую–либо битву, которая подчеркивает превосходство римлян на стратегическом и военном уровне. Даже если версия Аппиана и в частности Плутарха, в значительной степени вдохновленная мемуарами Суллы, преувеличивала его возможности и некоторые детали битвы, факт остается фактом, что сражение было настоящим. Резюме Мемнона в дошедшем до нас виде представляет битву при Херонее как римскую победу, основанную на хитрости, а не на военных качествах Суллы и римской армии.
Кампания в Греции, похоже, была сильно суммирована Фотием, и рассказ Мемнона в дошедшем до нас виде запутан во многих местах. В тексте имеются значительные пробелы, особенно в отношении участников крупных сражений, которых иногда трудно определить, так как текст не содержит конкретных указаний. Фотий безусловно умолчал о деяниях Суллы и Архелая после битвы при Херонее. Однако его резюме Мемнона, по–видимому, не касалось повествования о Хиосе, когда выступают новые протагонисты: город Хиос, понтийский генерал Дорилай, посланный самим Митридатом, чтобы покарать город, и гераклеоты, которые представлены как спасители хиосцев. Этот эпизод является возможностью для Мемнона снова упомянуть родной город и вновь выпятить свой патриотизм.
Случай с Хиосом следует рассматривать в более общем контексте, а именно как упадок царской власти. После поражения при Херонее Митридат отправил в Грецию новый вооруженный отряд под командованием Дорилая, который присоединился к Архелаю и к оставшимся в живых при Херонее. Все они сообща сразились с римлянами в Беотии, при Орхомене, где понтийцы были снова побеждены (Appien, Mithr. 49; Plutarch, Sylla, 21). В то же время в Азии неоднократные поражения царских сил, безусловно, усилили недовольство среди народов, ранее подчинившихся понтийской власти. Митридат скоро будет использовать репрессивные методы, чтобы покарать тех, кого он подозревал во враждебности к нему (Appien, Mithr. 46, 177): после галатов (Appien, Mithr. 46, 178-179) всю тяжесть митридатова гнева испытал на себе Хиос.
— Appien, Mithr. 46, 177: «узнав о масштабах катастрофы, Митридат сначала был подавлен, и его охватил страх, как это бывает после крупного поражения (…) с другой стороны ему пришло на ум, что из–за его неудач некоторые из его подданных не преминут напасть на него, (..), и он занялся составлением списка всех, кто был ему подозрителен, пока военная ситуация не стала еще более критической»
| Χίους δὲ ὡς Ῥοδίοις συμμαχήσαντας αἰτιασάμενος ὁ Μιθριδάτης, κατ´ αὐτῶν Δορύλαον ἐκπέμπει, ὃς εἰ καὶ πολλῷ πόνῳ τὴν πόλιν κατέσχε, καὶ τὴν μὲν χώραν κατένειμε τοῖς Ποντικοῖς, τοὺς δὲ πολίτας πλοίοις ἐμβαλὼν διέφερεν ἐπὶ τὸν Πόντον. | Митридат, обвинив хиосцев в том, что они являются союзниками родосцев, высылает против них Дорилая, который хотя и с большим трудом, взял город. Он разделил землю среди понтийнев. погрузил граждан на корабли и послал их в Понт. |
Χίους ὡς δὲ Ῥοδίοις συμμαχήσαντας αἰτιασάμενος ὁ Μιθριδάτης,
Слова Мемнона подтверждаются словами Аппиана, который сказал, что Митридат был обижен на хиосцев, так как в морской битвы у Родоса один из их кораблей ударил в его корабль (Mithr. 46, 180; ср. Memnon F 22.8 и F 25; Appian, Mithr. 101). Действительно, летом 88, когда Митридат поддерживал блокаду вокруг Родоса как на суше, так и на море, союзный царю корабль, предоставленный Хиосом, протаранил его флагман: несчастный случай был сразу истолкован Митридатом как нападение на его персону (Mithr. 47, 184) и с тех пор он стал подозревать город (Appian, Mithr. 25, 101, 46, 180; 47, 184).
Царь Понта обвинил хиосцев в сотрудничестве с римлянами: сперва он провел розыск принадлежавшего римлянам в Хиосе имущества, и конфисковал собственность бежавших к Сулле хиосцев (Mithr. 46, 180). Зная, что представители хиосской знати находились у Суллы, Митридат считал это обстоятельство официальным посольством города, а не изолированным и личным актом. Поэтому он пришел к выводу, что город враждебен ему официально (Appian, Mithr. 47, 183-184).
— Appian, Mithr. 25, 101: «так закончился морской бой между Митридатом и родосцами: его исход удивил как родосцев при малом количестве их кораблей, так и Митридата при его численном преимуществе. Во время этого боя, в то время как царь разъезжал, возбуждая свои экипажи к бою, союзный корабль, предоставленный Хиосом, поцарапал его корабль и вызвал хаос. И, даже не проведя расследования, царь впоследствии покарал кормчего и дозорного и затеял вражду по отношению ко всем жителям Хиоса». —
— Appian, Mithr. 47, 183-184: (письмо Митридата): «кроме того, во время морского сражения на Родосе ваша триера ударила и поколебала мой корабль. По своей воле я покарал только кормчих, чтобы вы почувствовали себя счастливыми, что спаслись. Но опять же вы тайно послали самых знатных из вас к Сулле, не преследуя и не осудив ни одного из них, как вы поступили бы в отношении людей, которые не действовали бы так в официальном качестве: так бы вы действовали, если бы не были с ними в сговоре! В этих условиях мои друзья хотели покарать смертью тех, кто строил заговоры против моего правления и даже против меня [NB: авария на Родосе воспринимается как заговор]. Но я приговариваю вас только к штрафу в 2000 талантов».
κατ' αὐτῶν Δορύλαον ἐκπέμπει,
По Аппиану (Mithr. 46, 181), Митридат послал против них Зенобия, и вполне вероятно, что понтийский генерал привел войска, предназначенные для прохождения через Грецию, в конце лета 86 г., в подкрепление армии, предводимой Дорилаем. Действительно, Аппиан (Mithr. 49, 194) уточняет, что к тому времени, когда Азия подвергалась карам со стороны Митридата, последний направил армию под командованием Дорилая в Грецию. Другое предположение, касающееся Зенобия, сделало бы его офицером Дорилая, отделенным от основной экспедиции, возглавляемой тем же Дорилаем, и отправленным в Хиос и в его окрестности, чтобы выяснить лояльность региона царю Понта. В обоих случаях Мемнон, безусловно, совершил ошибку: опять же, он сохранил бы имя главнокомандующего Дорилая, а не генерала Зенобия, который проводил операции.
ὅς εἰ καὶ πολλῷ πόνῳ τὴν πόλιν κατέσχε,
Аппиан сообщает подробности захвата Хиоса Зенобием. Последний действовал ночью и захватили крепостные стены и укрепленные места Хиоса, поставил стражу у ворот и созвал население (Appien, Mithr. 46, 181). Затем, сообщив хиосцам о подозрениях царя в отношении них, он реквизировал оружие местных жителей и взял в заложники детей из лучших семей, которых он послал в Эритрею (Appien, Mithr. 46, 181; 47, 185). Наконец, в Хиос пришло письмо Митридата, в котором царь изложил свои обвинения и уточнил, что он пощадил жизнь их жителей, но обязал их заплатить штраф в 2000 талантов (Mithr. 47, 183-184). Чтобы собрать требуемую царем Понта сумму, жители собрали драгоценности своих жен и имущество святилищ (Mithr. 47, 185). В отличие от Мемнона, Аппиан не сообщает о каких–либо трудностях для Зенобия в захвате города. Он даже намекает, что жители, видя свой город оккупированным, легко согласились на требования понтийцев (Mithr. 46, 184).
καὶ τὴν μὲν χώραν κατένειμε τοῖς Ποντικοῖς,
Мемнон говорит, что хиосцы были депортированы в Понт, а их земли розданы понтийцам, Аппиан же уточняет, что перед отправкой Зенобия Митридат «начал конфисковать имущество жителей Хиоса, укрывшихся у Суллы» (Mithr. 46, 180). Что касается причин депортации хиосцев, то они прямо не указаны источниками. Согласно де Каллатаи, «массовая депортация хиосцев, по–видимому, была основной целью обеспечить значительные потребности в рабочей силе, которые были созданы постоянными военными наборами на территориях царя». По мнению Мак–Гинга, депортация является радикальной мерой, направленной на устранение угрозы, которую представляет подозреваемое население, а также на вознаграждение или поощрение лояльности в этих регионах путем предоставления земли понтийским подданным.
τοὺς δὲ πολίτας πλοίοις ἐμβαλὼν διέφερεν ἑπὶ τὸν Πόντον,
Зенобий под предлогом недоплаты штрафа снова собрал всех жителей Хиоса, мужчин, женщин и детей, и отправил их на корабль, чтобы отвезти к Митридату, который решил депортировать их в Понт (Appien, Mithr. 47, 186; ср. Mithr. 55, 222). Если Аппиан (Mithr. 47, 186: τὸν Πόντον τὸν Εὔξεινον) и Мемнон (τὸν Πόντον) определенно указывают на царство Понта, Афиней, с другой стороны, упоминает Колхиду.
— Appien, Mithr. 47, 186: «оттуда их вывезли к Митридату, и они были посланы к Евксинскому Понту».
— Athenee, VI, 266 F: «Николай Перипатетик и Посидоний в своих Историях говорят, что граждане Хиоса, которые были обращены в рабство Митридатом Каппадокийским, были выданы в кандалах своим собственным рабам для поселения в Колхиде».
— Appien, Mithr. 55, 222: «если, кроме того, он освободит жителей Хиоса и всех, кого он депортировал в Понт».
| Ἡρακλεῶται δέ, ἐπεὶ φιλία αὐτοῖς πρὸς Χίους ἦν, ἐν τῷ παράπλῳ τὰς Ποντικὰς νῆας, αἳ τοὺς αἰχμαλώτους ἦγον, ἐφορμήσαντες αὐταῖς οὐδ´ ἀνθισταμέναις (οὐδὲ γὰρ ἐξήρκουν) κατῆγον ἐπὶ τὴν πόλιν. Καὶ παραυτίκα τὰ πρὸς τὴν χρείαν χορηγοῦντες ἀφθόνως τοῖς Χιώταις, τούτους ἀνελάμβανον, καὶ ὕστερον μεγαλοπρεπῶς δωρησάμενοι ἐν τῇ πατρίδι ἀποκατέστησαν. | Гераклеоты же, поскольку они были в дружбе с хиосцами, напали на понтийские корабли, которые везли пленных, при прохождении их мимо их города. Корабли не оказали сопротивления (ведь у них было недостаточно сил), и те отвели их в свой город. Приняв хиосцев, они тогда щедро снабдили их всем необходимым и впоследствии возвратили на родину богато одаренных. |
Ἡρακλεῶται δέ, ἐπεὶ φιλία αὐτοῖς πρὸς Χίους ἦν,
Параллельные источники не позволяют установить наличие предыдущих связей между Гераклеей и Хиосом. Возможно, между этими двумя городами существовали торговые связи, но я до сих пор не нашла в источниках, что могло бы привести к их возникновению.
ἐν τῷ παράπλῳ τὰς Ποντικὰς νῆας, αἳ τοὺς αἰχμαλώτους ἧγον, ἐφορμήσαντες αὐταῖς οὐδ' ἀνθισταμέναις,
Рассказ Мемнона, как и факт, что понтийцев было мало («враг не был силен»), вполне правдоподобен, так как вполне можно предположить, что депортация хиосцев была поручена небольшому отряду, который затем прошел через Эфес, где Зенобий умер (Appien, Mithr. 48, 188), в то время как остальные войска направлялись в Грецию. Другие источники не упоминают о вмешательстве Гераклеи в дела Хиоса. Еще раз мы видим, что Мемнон чувствителен к событиям, связанным с его родным городом.
τούτους ἀνελάμβανον, καὶ ὕστερον μεγαλοπρεπῶς δωρησάμενοι ἐν τῇ πατρίδι ἀπεκατέστησαν,
Мемнон один упоминает о приеме хиосцев в Гераклее и об их возвращении на родину с помощью жителей Гераклеи. Тем не менее можно согласовать слова Мемнона со словами Аппиана. Во время мирных переговоров Сулла потребовал, чтобы Митридат освободил жителей Хиоса и всех, кого он депортировал в Понт (Appien, Mithr. 55, 222). По словам Аппиана, хиосцы по–прежнему депортируются во время переговоров. Мемнон говорит, что гераклеоты вернули хиосцев в их страну «позже», поэтому обе информации не противоречат друг другу: вполне вероятно, что гераклеоты возвратили хиосцев в их город после Дарданского договора. Термин «позже» может означать несколько недель или месяцев.
κατῆγον ἐπὶ τὴν πόλιν καὶ παραυτίκα τὰ πρὸς τὴν χρείαν χορηγοῦντες ἀφθόνως τοῖς Χιώταις,
Означает ли глагол «освободить» у Аппиана (Mithr. 55, 222), что хиосцы находятся в руках Митридата как пленные? Это предположение противоречило бы утверждению Мемнона, что гераклеоты перехватили корабли, перевозившие жителей Хиоса в Понт, и привели их в Гераклею, тем самым оказав им гостеприимство. С другой стороны, обе версии могут быть согласованы, если учесть, что Аппиан подразумевает под «свободой» тот факт, что хиосцы не могли вернуться в свою страну. Следовательно, пассаж Мемнона будет иметь смысл: он означал бы, что хиосцы были лишены свободы вернуться домой. Поэтому пассаж Мемнона, интерпретируемый так, позволит дополнить аппианову версию, событий. Возможно, по некоторым аспектам Мемнон несколько приукрасил истину, чтобы повысить качества своих соотечественников, в частности, когда он сказал, что гераклеоты завалили хиосцев великолепными дарами: скорее, наоборот, было бы более понятным, если бы хиосцы отблагодарили гераклеотов за прием.
| Ἡ δὲ σύγκλητος Φλάκκον Οὐαλλέριον καὶ Φιμβρίαν πέμπει πολεμεῖν Μιθριδάτῃ, ἐπιτρέψασα καὶ Σύλλᾳ συλλαμβάνειν τοῦ πολέμου, ὅμοια φρονοῦντι τῇ συγκλήτῳ· εἰ δὲ μή, τὴν πρὸς αὐτὸν πρότερον συνάψαι μάχην. | Между тем сенат отправляет на войну с Митридатом Флакка Валерия и Фимбрию, предписав им действовать в войне совместно с Суллой, если тот окажется в согласии с сенатом; если же нет, то с ним первым вступить в борьбу. |
В начале 86 года, когда Сулла осаждал Афины и Пирей, в то же время в Риме враги Суллы готовились вмешаться в войну против Митридата. Действительно, консулы 86 года Корнелий Цинна и Гай Марий объявили его врагом Рима. Марий умер в январе и был заменен Л. Валерием Флакком, консулом суффектом (Appien, B. C., I, 8, 75 и Mithr. 51, 205; Velleius Paterculus, II, 23, 1-2; Plutarque, Marius, 46, 6; Sylla, 20, 1; Sertorius, 6, 1; Tite–Live, Per. 82-83). Вопреки тому, что говорит Мемнон, Флакк был послан в Азию не для того, чтобы помочь Сулле в борьбе против Митридата, а чтобы заменить его с целью вести войну против самого Митридата и править Азией.
Что касается Фимбрии, то его точные функции не очень хорошо известны и в источниках определяются по–разному. Аппиан сказал, что он был сенатором, который внушал доверие своими лидерскими качествами и что он пошел в поход в качестве волонтера, с Флакком, который совсем не нюхал пороха (Appien, Mithr. 51, 205). Мемнон говорит, что эти двое были посланы сенатом. Возможно, у него был доступ к тем же источникам, что и у Аппиана, и он неправильно истолковал или переписал информацию о том, что тот был членом сената, а не послан сенатом. Но вполне возможно, что эти две информации совместимы: Аппиан говорит, что оба мужа были отправлены Цинной, но это решение, хотя и навязанное консулом, обязательно было одобрено сенатом. Фимбрия описывается как префект конницы (praefectus equitum) у Веллея Патеркула (II, 24, 1) и как квестор у Страбона (XIII, 1, 27), а Дион Кассий (F 104.1), Орозий (VI, 2, 9) и Ливий (Per. 82) делают его легатом Флакка.
| Οὗτος κατ´ ἀρχὰς μὲν ποικίλαις ἐπάλαιε συμφοραῖς (λιμόν τε γὰρ καὶ τὰ ἀπὸ τῆς μάχης πταίσματα ἔσχε), κατώρθωσε μέντοι τὰ πλείω· διὰ δὲ Βυζαντίων ἐπὶ Βιθυνίαν διαβαλών, κακεῖθεν ἐπὶ Νίκαιαν, τῆς πορείας ἔστη. Ὡσαύτως δὲ καὶ Φιμβρίας ἅμα τοῖς σὺν αὐτῷ διεπεραιώθη. | Тот же сначала прошел через различные несчастья (ведь он претерпел и голод и поражения в битвах), однако больше имел успех. Переправившись через пределы византийцев в Вифинию, а оттуда перейдя к Никее, он остановился на пути. Так же переправился и Фимбрия вместе со своими. |
οὗτος κατ’ ἀρχὰς μὲν ποικίλαις ἐπάλαιε συμφοραῖς (λιμόν τε γὰρ καὶ τὰ ἀπὸ τῆς μάχης πταίσματα ἔσχε,
Текст Мемнона несколько запутан, поэтому нам нужно определить, кому конкретно довелось испытать превратности судьбы. Было бы логично, что тому, о ком сообщалось в предыдущем отрывке, то есть Фимбрии. Но тут надо быть осторожным, так как Фотий мог изменить текст. Следовательно, он мог бы указывать на Суллу, чье имя Мемнон упоминает в предыдущем отрывке, но эта гипотеза кажется маловероятной, поскольку последний только что одержал две победы подряд, при Херонее и Орхомене, а источники не указывают, что его войска страдали от голода. При чтении всего отрывка следует понимать, что οὗτος относится к Флакку, так как это Флакк перешел из Византия в Вифинию и кажется, что это он испытывал трудности, когда пересек море, покинув Брундизий (Appien, Mithr. 51, 206).
Предыдущее упоминание об Архелае и Сулле в повествовании Мемнона датируется летом 86 года, после битвы при Херонее (F 22.13). Архелай отправился в Халкиду и разорил окрестные берега, а Сулла подошел к Еврипу, не имея возможности преследовать Архелая из–за отсутствия флота (Appien, Mithr. 45, 174). В то же время консул Флакк, отплыв из Брундизия с двумя легионами, прибыл в Эпир. Но последний должен был противостоять шторму, который " рассеял большинство его кораблей, а авангард эскадры был сожжен новой морской армией, посланной Митридатом» (Appian, Mithr. 51, 205-6). По прибытии в Эпир Флакку пришлось столкнуться с новой угрозой: действительно, после своей победы при Херонее Сулла пошел в Фессалию, чтобы перехватить этого нового врага (Plutarque, Sylla, 20, 1; Appien, Mithr. 51, 203).
К проблемам маршрута и к угрозе, которую, казалось, представлял Сулла, мы должны добавить в значительной степени нелояльность его армии: согласно Аппиану (Mithr. 51, 206), его люди мало уважали своего вождя, особенно из–за его неуклюжести в применении дисциплинарных санкций. Он даже потерял свой авангард, посланный в Фессалию и присоединившийся к делу Суллы. С другой стороны, Мемнон единственный упоминает военные неудачи и голод. Не исключено, что римляне должны были страдать от нехватки продовольствия, что могло бы объяснить, почему они были вынуждены грабить территории своих союзников; в самом деле, консул Флакка, его два легиона и Фимбрия в середине лета 86, отказались спуститься в Фессалию и направились в Македонию (Диодор, XXXIX, 8.2), где римские войска занялись мародерством: Дион Кассий, Аппиан и, кажется, кажется, приписывают акты мародерства Флакку, чью жадность они подчеркивают, в отличие от Диодора, обвиняющего Фимбрию, который стремился привязать к себе солдат, позволив им опустошать территории македонян (Dion Cassius, F 104.2; Appien, Mithr. 51, 206; ср. Tite–Live, Per. 82). Еще одна причина разграбления появляется у Мемнона: римские солдаты, не имея провизии, должны были грабить регион, чтобы прокормиться. Вполне вероятно, что благодаря разрушениям территорий римляне смогли решить затруднения со снабжением, и именно на этот эпизод намекнет Мемнон, который пишет, что Флакк «преодолел большую часть трудностей», а не на эти морские проблемы.
διὰ δὲ Βυζαντίων ἐπὶ Βιθυνίαν διαβαλών, κἀκεῖθεν ἐπὶ Νίκαιαν, τὴς πορείας ἔστη. ὡσαύτως δὲ καὶ Φιμβρίας ἅμα τοῖς σὺν αὐτῷ διεπεραιώθη,
Мемнон различает две армии и, похоже, подразумевает, что Флакк и Фимбрия не шли вместе. Флакк и Фимбрия вместе покинули Македонию и достигли Византия зимой 86/5 года (Дион Кассий, F 104.3). По словам Диона Кассия, Флакк вошел в Византий один, оставив свое войско лагерем за пределами стен города. Ссора между Фимбрием и квестором вспыхнула, в то время как они стояли под Византием, и Флакк освободил Фимбрию от его обязанностей (Appien, Mithr. 52, 207-8; Dion Cassius, F. 104.4). Согласно рассказу Диона Кассия, разрыв, похоже, произошел в Византии (Dion Cassius, F 104.1: «Фимбрия, легат Флакка, восстал против своего начальника, когда тот достиг Византии»; ср. F 104.4). По словам Аппиана, Фимбрия подождал, пока Флакк отправится в Халкедон и поднял мятеж (Mithr. 52, 208). Надо понимать, что Фимбрия не последовал за Флакком и оставался в Византии, месте ссоры, в то время как последний направлялся в Малую Азию. Фимбрия сначала атаковал пропретора Ферма, которому Флакк поручил командование Фимбрия (Dion Cassius, F 104, 5; Appien, Mithr. 52, 209). Флакк, узнав об этих событиях, якобы пошел в сторону Византия, прежде чем его стал преследовать Фимбрия. Наконец, консул Флакк бежал в Халкедон, затем оттуда перешел в Никомедию, где он был убит (Appien, Mithr. 52, 208-9).
О причинах ссоры меду Фимбрией и Флакком смотрите следующий отрывок. Рейнах поставил место ссоры в Халкедоне и считал, что Фимбрия, после того, как был уволен Флакком, пересек в противоположном направлении Боспор и оказался Византии. Именно тогда Флакк узнал бы о мятеже армии и покинул Халкедон, чтобы отправиться к Византию. Наконец, преследуемый Фимбрией, он снова отправляется в Вифинию. Мне кажется, что это представить это трудно с точки зрения многочисленных возвратно–поступательных движений обоих протагонистов.
Итак, Мемнон прав, говоря, что двое мужчин не шли вместе, и Фимбрия преследовал консула в его бегстве. Последний перешел из Византия в Вифинию, точнее в Халкедон. Поэтому Аппиан и Мемнон считают, что Флакк и Фимбрия пересекли Боспор (ср. Диодор, XXXIX, 8, 2, у которого упоминается Геллеспонт). С другой стороны, он слегка ошибается, упоминая Никею, так как Аппиан и Орозий (VI, 2, 9) оба помещают место убийства Флакка в Никомедии, хотя на самом деле эти два города отстоят не так далеко друг от друга.
| Φλάκκου δὲ δυσχεραίνοντος ὅτι Φιμβρίαν μᾶλλον, ἅτε δὴ φιλανθρώπως ἄρχοντα, τὸ πλῆθος ἄρχειν ἠγάπα, καὶ διαλοιδορουμένου αὐτῷ τε καὶ τῶν στρατιωτῶν τοῖς ἐπιφανεστέροις, δύο τῶν ἄλλων πλέον εἰς ὀργὴν ἐξαφθέντες ἀποσφάττουσιν αὐτόν. Ἐφ´ οἷς ἡ σύγκλητος κατὰ Φιμβρίου ἠγανάκτησεν. Ὅμως οὖν τὴν ἀγανάκτησιν κρύπτουσα ὑπατείαν αὐτῷ ψηφισθῆναι διεπράξατο. Ὁ δὲ πάσης γεγονὼς ἡγεμὼν τῆς δυνάμεως, τὰς μὲν ἑκούσας τὰς δὲ καὶ βιαζόμενος τῶν πόλεων προσήγετο. | Флакк чувствовал досаду оттого, что Фимбрию, поскольку он командовал человечно, масса более любила, он ругал его и наиболее славных из его воинов. Двое из них, более других воспылав гневом, убили его. Сенат из–за этого негодовал на Фимбрию. Однако, скрыв свое негодование, он хлопотал об избрании его в консулы. Тот же, став предводителем всех сил, одни из полисов привлекает на свою сторону с их согласия, другие же подчиняет силой. |
Φλάκκου δὲ δυσχεραίνοντος ὅτι Φιμβρίαν μᾶλλον, ἅτε δὴ φιλανθρώπως ἄρχοντα,
Подобные замечания можно найти у Аппиана (Mithr. 51, 207), согласно которому войска Флакка предпочли ему Фимбрию: «Фимбрия, которого войска считали лучшим стратегом, чем Флакк, и более человечным, чем он …», тогда как его выражения в отношении Флакка довольно уничижительны (Mithr. 51, 206): Флакк воспринимался как «негодяй». Отсутствие популярности Флакка объяснялось отчасти тем, что войска вряд ли приветствовали его применение дисциплинарных взысканий, так и его жадностью, осуждаемой Аппианом, и особенно Дионом Кассием (F 104.2-3). Дион Кассий рисует нелицеприятный портрет Фимбрии (F 104, 1), которого он назвал амбициозным типом, стремящимся обеспечить себе любовь воинов утверждениями о своей неподкупности по сравнению с Флакком, которого Дион Кассий изображает также в нелестных выражениях: «Флакк был ненасытным сребролюбцем» (F 104, 2).
Враждебные действия спровоцировала, кажется, проблема с расквартированием (Appien, Mithr. 52, 207). Дион Кассий (F 104, 2-3) более точно по этому вопросу сообщает, что Флакк вошел в Византию один, оставив своих солдат лагерем под открытым небом: последние, несомненно, были недовольны тем, что их не разместили в домах жителей. По мнению Гуковского, возможно, консул пытался «пощадить союзников Рима, не заставляя их размещать у себя солдат, рискуя зато навлечь недовольство своих войск. С другой стороны, по словам Диодора (XXXIX, 8.1), Фимбрия разрешил грабить «союзников Рима» в Македонии (ср. Memnon F 24.2). Фимбрия воспользовался отсутствием Флакка, чтобы возбудить войска и осудить консула, который жил в роскоши, присваивая добычу и пищу, принадлежавшую солдатам, в то время как солдаты оказались в плохих погодных условиях (ср. Appien, Mithr. 51, 207). Отрывок Диона Кассия (F 104.2), по–видимому, указывает на отсутствие пищи, от чего страдали солдаты, и подтверждает заявление Мемнона, что Флакк «столкнулся с голодом и военными неудачами». Поэтому, возможно, из–за начала голода возникла или, по крайней мере, обострилась напряженность, которая вылилась в убийство Флакка.
τὸ πλῆθος ἄρχειν ἠγάπα, καὶ διαλοιδορουμένου αὐτῷ τε καὶ τῶν στρατιωτῶν τοῖς ἐπιφανεστέροις, δύο τῶν ἄλλων πλέον εἰς ὀργὴν ἐξαφθέντες ἀποσφάττουσιν αὐτόν,
Мемнон приписывает это убийство двум разгневанным солдатам, когда Флакк обвинял войска в проступках. Не исключено, что Флакк обвинял воинов в грабежах и насилиях над жителями Византия, союзниками Рима (Dion Cassius, F 104, 3). Последние пожаловались консулу, который приказал солдатам вернуть награбленное (Diodore, XXXIX, 8, 1).
Другие литературные источники отличаются от версии, предложенной Мемноном, так как они делают Фимбрию убийцей Флакка. По словам Аппиана, Флакка убил сам Фимбрия, отрубив ему голову и бросив в море без погребения (Appien, Mithr. 52, 209-210). Другие версии не так подробно описывают убийство Флакка, но заявляют, что Фимбрия убил Флакка лично: у Орозия (VI, 2, 9): «Фимбрия, самый смелый человек из всех, убил близ Никомедии консула Флакка, у которого он служил легатом», у Веллея Патеркула (II, 24, 1): «Г. Флавий Фимбрия, командующий конницей, убил, до прибытия Суллы, бывшего консула Валерия Флакка», и у Страбона (XIII, 1, 27): «затем, однажды в Вифинии, он поднял армию и убил консула, а затем захватил командование». Наконец, по словам Ливия (Per. 82), «консул Валерий Флакк, коллега Цинны, посланный на смену Сулле и став ненавистным своей армии из–за своей жадности, был убит Г. Фимбрией, легатом того же полководца, человеком чрезвычайной смелости, и командование было передано Фимбрии». Что касается Плутарха, то он предлагает две противоречивые традиции. В жизни Суллы он сказал, что Фимбрия убил своего начальника: «вот что привело [..] Фимбрию убить Флакка» (Sylla, 12, 13) и «Фимбрия, убивший Флакка…» (Sylla, 23, 11). С другой стороны, в биографии Лукулла (Lucullus, 7, 2) он, похоже, противоречит самому себе и сообщает версию, которая подтверждает версию Мемнона, поскольку он говорит: «именно они, в сговоре с Фимбрией убили консула Флакка, своего стратега». «Именно они» относятся к его предыдущему отрывку, где он упоминает фимбрийцев, то есть солдат Фимбрии. Аврелий Виктор (De viris illustribus urbis Romae, 70, 1) также пошел в этом направлении: «он поднял армию и велел убить ее полководца». Поэтому возможно, что некоторые версии, особенно те, которые были враждебны Фимбрии, сохранили имя спонсора убийства, и проигнорировали тот факт, что именно солдаты, подталкиваемые последним, держали оружие, которое забрало жизнь Флакка.
Что касается даты его смерти, то некоторые современные ученые относят ее к зиме 86/85 г. Если учесть, что на момент смерти Флакк был уже не консулом, а проконсулом, как отмечает Веллей Патеркул (II, 24, 1: «бывший консул Валерий Флакк»), то это означает его убийство в начале 85 года. Гуковский считает, что Флакк был консулом, когда он покинул Рим, но проконсулом в момент своей смерти. Янке считает маловероятной гипотезу, выдвинутую некоторыми, что Флакк был убит в 85 г., в то время когда он был проконсулом, поскольку его статус делал его в глазах его убийц менее неприкосновенным, чем если он был еще консулом. Мне кажется, что датирование концом 86 года должно быть предпочтительным по отношению к другим источникам, каждый из которых обозначает Флакка «консулом» (Orose, VI, 2, 9; Strabo, XIII, 1, 27; Tite–Live, Per. 82). Кроме того, из Аппиана (B. C. I, 8, 75) видно, что на замену Флакку Цинна взял в качестве коллеги Карбона. Поэтому возможно, что известие о смерти Флакка пришло до консульских выборов 85 года на следующий год.
ἐφ’ οἷς ἡ σύγκλητος κατὰ Φιμβρίου ἠγανάκτησεν. Ὅμως οὖν τὴν ἀγανάκτησιν κρύπτουσα, ὑπατείαν αὐτῷ ψηφισθῆναι διεπράξατο. Ὁ δὲ πάσης γεγονὼς ἡγεμὼν τῆς δυνάμεως,
Мемнон утверждает, что сенат узаконил узурпацию Фимбрии, предоставив ему консульство. Это решение маловероятно, тем более, что Аппиан (B. C. I, 8, 75) говорит, что Цинна вместо мертвого Флакка взял коллегой Карбона, а не Фимбрию. С другой стороны, Мемнон изначально должен был использовать термин ἀνθυπατεία вместо ὑπατεία: ошибка, безусловно, исходит от Фотия. В этом случае, он бы сообщил о том, что сенат даровал Фимбрии проконсульский империй, что позволило последнему взять на себя миссию, которая была возложена на Флакка. С тех пор сенат официально признал командование армией Фимбрией, что, без сомнения, обозначается у Ливия (Per. 82), который выражается расплывчато и просто говорит, что «командование было передано Фимбрии».
Из источников становится ясно, что Фимбрия был признан солдатами новым главнокомандующим. У Аппиана после убийства Флакка Фимбрия «провозгласил себя императором» (Appian, Mithr. 52, 210). Его слова подтверждаются словами Страбона (XIII, 1, 27), который сообщает, что бывший легат Флакка «захватил командование…». Веллей Патеркул (II, 24, 1) говорит, что именно армия провозгласила Фимбрию императором. Аврелий Виктор (de viris illustribus urbis Romae, 70, 2), идет дальше, говоря: «он принял знаки командования». Следовательно, Фимбрия, признанный армией новым командующим, несомненно, передал в сенат доклад, в котором он доводил до сведения властей ситуацию, которую он спровоцировал. После того, как эти новости достигли Рима, вполне возможно, что сенат должен был принять решение, чтобы формализовать фактическую ситуацию, которая, безусловно, длилась несколько недель. Поэтому, чтобы избежать усугубления и без того сложного положения (Сулла все еще не освобожден от своих обязанностей, а война против Митридата по–прежнему продолжается), сенат, конечно, предпочел не участвовать в карательных действиях против убийцы консула и предписал Фимбрии проконсульский империй. Сенат, в соответствии с римским правом, может расширить полномочия магистрата, и в частности консула, чтобы избежать прерывания командования во время военной кампании. Поэтому военная власть была назначена Фимбрии, хотя Фимбрия не был консулом. Это можно было бы отнести к претору, но функция Фимбрии неясна. Тем не менее ситуация в Риме была особенной: например, правило ежегодности консульских функций было упрощено, и Цинна избирался консулом с 87 по 84 г. подряд. Поэтому неудивительно, что правила, касающиеся других магистратур, были также приспособлены к ситуации, в которой оказался Фимбрия.
τὰς μὲν ἑκούσας, τὰς δὲ καὶ βιαζόμενος τῶν πόλεων προσήγετο,
Диодор (XXXIX, 8, 2) подтверждает замечания Мемнона, поскольку он сообщает, что Фимбрия, перешедший в Азию, осаждал города, которые не подчинялись, и оставлял их на разграбление своим солдатам. Первым городом, который пострадал от нападений Фимбрии, была, по его словам, Никомедия, где был убит Флакк. Та же участь постигла и Кизик (XXXIX, 8, 3): войдя в город в качестве друга, Фимбрия нападал на богатых горожан и, вселяя в город страх, тем самым заставлял горожан отдать ему свое богатство, чтобы последние могли спасти свою жизнь. Вопреки Аппиану (Mithr. 53, 210), который ставит подчинение азиатских городов Фимбрией после битвы при Риндаке (ср. Memnon F 24.5), Диодор не уточняет, когда были подчинены Никомедия и Кизик. Тем не менее, весьма вероятно, что после убийства Флакка он напал на некоторые города, и в частности на Никомедию, и что после борьбы с сыном Митридата он продолжил дело подчинения Азии.
| Ὁ δὲ τοῦ Μιθριδάτου υἱός, Ταξίλλην καὶ Διόφαντον καὶ Μένανδρον τοὺς ἀρίστους τῶν στρατηγῶν ἔχων μεθ´ ἑαυτοῦ καὶ πολλὴν ἄγων δύναμιν, τῷ Φιμβρίᾳ ὑπηντίαζε. Τὰ μὲν οὖν πρῶτα τὸ ἐπικρατέστερον οἱ βάρβαροι ἔφερον· Φιμβρίας δὲ ἀνασώσασθαι στρατηγήματι τὰς ἐκ παρατάξεως ἐλαττώσεις διανοούμενος (τὸ γὰρ πολέμιον ὑπερεῖχε πλήθει), ὡς ἐπί τινα ποταμὸν τῶν μαχομένων ἑκατέρα δύναμις ἧκε, καὶ μέσον ἀμφοῖν τοῦτον ἐποιήσαντο, ὄμβρου περὶ ὄρθρον ῥαγέντος ἀπροσδόκητος ὁ τῶν Ῥωμαίων στρατηγὸς διαβαίνει τὸν ποταμόν, καὶ ὕπνῳ τῶν πολεμίων ἐν ταῖς σκηναῖς κατεχομένων, ἐπιπεσὼν μηδ´ αἰσθανομένους κατέκτεινεν, ὀλίγων τῶν ἐν ἡγεμονίαις διαπεφευγότων τὸν ὄλεθρον καὶ τῶν ἱππέων, μεθ´ ὧν καὶ Μιθριδάτης ὁ Μιθριδάτου· καὶ πρὸς τὸ Πέργαμον πρὸς τὸν πατέρα Μιθριδάτην ἅμα τοῖς συνεξιππασαμένοις διασῴζεται. | Сын Митридата, имея с собой Таксила, Диофанта и Менандра, лучших стратегов, и ведя большое войско, кинулся навстречу Фимбрии. (3) Вначале побеждали: варвары. Фимбрия намеревался хитростью восполнить потери, понесенные в сражениях (вражеское войско имело превосходство в численности). Когда оба войска сражавшихся достигли какой–то реки, так что она оказалась посредине между ними, полководец римлян около рассвета, когда шел дождь, неожиданно переправился через поток и напал на врагов, объятых сном в палатках. Он перебил их прежде, чем они заметили нападение, и лишь немногие из офицеров и всадники избежали гибели. Среди них был также Митридат, сын Митридата, он спасается в Пергам к отцу Митридату вместе с теми, которые бежали с ним. |
ὁ δὲ τοῦ Μιθριδάτου υἱος, Ταξίλλην καὶ Διόφαντον καὶ Μένανδρον τοὺς ἀρίστους τῶν στρατηγῶν ἔχων μεθ’ ἑαυτοῦ, καὶ πολλὴν ἄγων δύναμιν, τῷ Φιμβρίᾳ ὑπηντίαζε,
Фрагмент Мемнона предлагает наиболее подробный рассказ об этой битве. Аппиан (Mithr. 52, 210), обычно более словоохотливый, лишь кратко намекает на эту битву, так как он пишет, что Фимбрия «не без доблести» сражался с сыном Митридата» (Mithr. 64, 266; 112, 545, где упоминается конфронтация между Фимбрией и Митридатом младшим). Столкнувшись с воинственными действиями Фимбрии, Митридат, поселившийся в Пергаме (Appien, Mithr. 52, 210), поручил своему сыну, Митридату, остановить Фимбрию. Только Мемнон дает имена генералов, которые сопровождают Митридата: «Таксил», «Диофант» и «Менандр». Их называют просто «стратегами Митридата» у Плутарха (Sylla, 23, 11) и «префектами Митридата» у Ливия (Per. 83). Иногда упоминается только сын Митридата, по–видимому, потому, что он был главнокомандующим, которому царь Понта поручил миссию идти против Фимбрии (Appien, Mithr. 52, 210; Frontin, Stratagèmes, III, 17, 5; Orose, VI, 2, 1, Velleius Paterculus, II, 24, 1). Казалось бы, это тот же Митридат, который был послан Митридатом Евпатором в Колхиду в качестве правителя после Дарданского договора осенью 85 года (Appien, Mithr. 64, 266). Возможно, что этот Митридат — это тот, который представлен на монетах под именем Митридата Филопатора Филадельфа. Молодого Митридата сопровождали опытные генералы, так как Таксил сражался в Греции и командовал северной армией сперва под командованием Аркафия, другого сына Митридата (см. Мемнон, 23.12 -13).
Что касается Диофанта, трудно идентифицировать его с уверенностью и утверждать, что именно он завоевал Крым (см. Strabon, VII.4.7). Рейнах полагает, что это тот же человек, основываясь на двух других отрывках Мемнона, в которых упоминается Диофант. Во фрагменте 27.2 упоминается некий «Диофант, сын Мифара». По мнению Рейнаха упоминание отчества во фрагменте 27.2 дает понять, что Мемнон говорит о другом персонаже, и поэтому он считает, что рассматриваемый Диофант здесь тот, кто руководил войнами в Крыму, поскольку мы знаем отчество победившего генерала благодаря надписи из Таврического Херсонеса (IOSPE I² 352). В этом указе в честь Диофанта генерал Митридата пишется как «Диофант, сын Асклапиодора из Синопы». Фукар, первый издатель надписи, выдвинул две гипотезы: либо Диофант сын Мифара у Мемнона — это не тот человек, что Диофант сын Асклапиодора из надписи, или Асклапиодор будет «греческим эквивалентом варварского имени Мифар». Мне кажется, что замечание Рейнаха правдоподобно, поскольку было бы странно, что Мемнон упомянул отчество в одном месте своего повествования, если только не для того, чтобы отличить этого Диофанта от другого генерала с тем же именем. Однако вмешательство Фотия в исходный текст не может быть полностью отвергнуто. Что касается Менандра, то резюме Фотия не упоминает о нем в другом месте.
τὰ μὲν οὖν πρῶτα τὸ ἐπικρατέστερον οἱ βάρβαροι ἔφερον,
Мемнон — единственный, кто упомянул о том, что первые встречи были благоприятны для понтийцев, другие источники сообщают только о финальной победе Фимбрии (Plutarque, Sylla, 23, 11; Tite–Live, Per. 83; Orose, VI, 2 , 1; Velleius Paterculus, II, 24, 1). Замечания Мемнона, хотя и изолированные, не находятся в полном противоречии с традициями, которым следуют другие источники. Действительно, в отрывке из аппиановой Митридатики (Mithr. 52, 210) упоминаются «несколько битв», проведенных Фимбрией против сына Митридата без указания того, был ли римлянин победителем в каждой встрече. Следовательно, вполне возможно, что войска Фимбрии и царские войска сталкивались несколько раз, и что у понтийцев было преимущество в первых сражениях, прежде чем они были окончательно побеждены Фимбрией в решающей битве. Более того, Аппиан делает краткий намек на победу Митридата Евпатора против Фимбрии: «Он также победил Фимбрию, Мурену, консула Котту, Фабия и Триария» (Appien, Mithr. 112, 545). Возможно, этот отрывок сообщает об одном из тех успехов, которые Мемнон приписывает царским войскам, но неточность сообщения Аппиана не позволяет нам с точностью определить битву, на которую он намекает.
Φιμβρίας δὲ ἀνασώσασθαι στρατηγήματι τὰς ἐκ παρατάξεως ἐλαττώσεις διανοούμενος (τὸ γὰρ πολέμιον ὑπερεῖχε πλήθει),
Военные качества Фимбрии, выявленные Мемноном, также замечены Аппианом, который выдвигает на первый план «лидерские навыки» Фимбрии (Mithr. 52, 206) и «его доблесть» в ходе нескольких схваток с сыном Митридата (Mithr. 52, 210). Фимбрия должен был продемонстрировать эффективный стратегический интеллект, чтобы компенсировать малочисленность своей армии. Источники молчат о составе этих двух вражеских сил, но у Фимбрии были только войска, которые сопровождали Флакка по его прибытию в Грецию и согласно Аппиану состояли из двух легионов (Mithr. 51, 205). Более чем вероятно, что римская армия была намного меньше, чем армия Митридата.
ὡς ἐπί τινα ποταμὸν τῶν μαχομένων ἑκατέρα δύναμις ἧκε, καὶ μέσον ἀμφοῖν τοῦτον ἐποιήσαντο, ὄμβρου περὶ ὄρθτον ῥαγέντος, ἀπροσδόκητος ὁ τῶν Ῥωμαίων στρατηγὸς διαβαίνει τὸν ποταμόν, καὶ ὕπνῳ τῶν πολεμίων ἐν ταῖς σκηναῖς κατεχομένων, ἐπιπεσὼν μήθʼ αἰσθανομένους κατέκτεινεν,
После первых стычек, имевших место по мнению Рейнаха в окрестностях Прусии и успешно выигранных понтийцами, две армии двинулись вперед, и бой произошел бы около реки Риндак в Мисии весной 85 г. Точное место боя неизвестно, так как в соответствии с Капитолийской летописью (= IG XIV 1297,14-16) лагерь Митридата был захвачен вблизи Кизика: в то время как традиция, о которой сообщает Орозий, упоминает Милетуполис в Мисии (Orose, VI, 2, 10). Тем не менее, две версии не исключают друг друга, если учесть, что произошло несколько боев. Это предположение оправдано в свете двух противоречивых описаний Фронтина и Мемнона, которые не сообщают об одном и том же сражении. Мне кажется более вероятным, что пассаж Мемнона относится к Кизику, поскольку эпиграфическое свидетельство указывает на то, что лагерь молодого принца был захвачен, в отличие от Орозия, у которого речь идет только о погоне за Митридатом Фимбрии. Более того, этот намек на преследование молодого принца Фимбрией, освещенный историей Мемнона, предполагает, что конфронтация между двумя вражескими силами не ограничивалась простой битвой, но была скорее похожа на череду сражений в виде стычек, где победитель преследовал проигравшего, подталкивая его изменить свою позицию до окончательной победы одной из двух сторон. Эта битва при Риндаке, как мне кажется, не должна восприниматься как битва, застывшая в одном месте, а, наоборот, как битва движения. Однако весьма вероятно, что эти два источника дают приблизительную позицию, принимая в качестве указания наиболее близкий к ним город, и в этом случае вполне возможно, что место встречи надо искать между Милетуполисом и Кизиком, на берегу реки Риндак.
Мне кажется, что события, о которых сообщает Фронтин, должны быть расположены до решающей римской победы. Фимбрия, разбитый понтийцами в первых сражениях, создал бы свой лагерь, который он укрепил с помощью рвов. Митридат бросил свою конницу против римских позиций, но Фимбрия напал на понтийцев и убил 6000 вражеских всадников (Frontin, Stratagemes, III, 17, 5). Именно после этого первого поражения сын царя Понта был отправлен на берег Риндака. Его лагерь вскоре стал объектом внезапного нападения, начатого Фимбрией. Описание этой победы Мемнона напоминает о том, как действовал Сулла во время битвы при Херонее (см. Memnon F 22.13): римляне застигли врасплох своих врагов на рассвете в их лагере, пока они еще спали. Фимбрия победил не на поле боя, продемонстрировав свои навыки воина, а благодаря хитрости. Источник Веллея Патеркула (II, 24) рисует похожую картину победы римлян, которая во многом была одержана случайно.
ὀλίγων τῶν ἐν ἡγεμονίαις διαπεφευγότων τὸν ὄλεθρον καὶ τῶν ἱππέων,
Согласно Мемнону, часть кавалерии избежала смерти, что свидетельствует о том, что, несмотря на гибель 6000 всадников во время первых столкновений (Frontin, Stratagèmes, III, 17, 5), вся понтийская конница не была побеждена Фимбрией.
μεθʼ ὧν καὶ Μιθριδάτης ὁ Μιθριδάτου· καὶ πρὸς τὸ Πέργαμον πρὸς τὸν πατέρα Μιθριδάτην ἅμα τοῖς συνεξιππασαμένοις διασώζεται,
Что касается Митридата, то признавая, что это действительно сын Евпатора, посланный в Колхиду после Дарданского договора (Appien, Mithr. 64, 266), ему удалось бежать в Пергам к отцу и объявить о поражении армии против войск Фимбрии. Царь начал переговоры с Суллой из Пергама, зная, что ему угрожает Фимбрия, который шел против него (Plutarque, Sylla, 23, 6-11, 20, 1, Appien, Mithr. 56). Евпатор, несомненно, видел в успехе Фимбрии противовес требованиям Суллы. Но царь Понта не остался надолго защищенным от угрозы, которую представлял для него Фимбрия, и ему пришлось бежать из своей резиденции в Пергаме (Plutarque, Lucullus, 3, 4, Appien, Mithr. 52, 210).
| Οὕτω δὲ βαρείας τῆς συμφορᾶς καὶ λαμπρᾶς τοῖς βασιλικοῖς συμπεσούσης, αἱ πλεῖσται τῶν πόλεων πρὸς τοὺς Ῥωμαίους μετέθεντο. | Когда, таким образом, с царскими войсками произошло это ужасное и выдающееся несчастье, большинство из городов перешло на сторону римлян. |
Мемнон отмечает, что поражение сына Митридата побудило многие города покинуть лагерь понтийцев. Однако он уже указывал ранее во фрагменте 24.3, что после перехода в Азию Фимбрия прежде чем сразиться с сыном Митридата силой или по согласию подчинил большое количество мест, среди них Никомедию и Кизик (Diodorе, XXXIX, 8, 2-3, ср. Memnon 24.3). Его преследование Митридата Евпатора привело его сначала к захвату Пергама (Orose, VI, 2, 10; Appien, Mithr. 52, 210; Tite–Live, Per. 83. ср. Plutarque, Sylla, 23, 11): царь не стал дожидаться прибытия Фимбрии и бежал в Питану в начале лета 85 г., где он был осажден римлянами (Orose, VI, 2, 10; Plutarque, Lucullus, 3, 4-6; Appien, Mithr. 52, 210).
Фимбрия не смог захватить царя, который бежал морем из Питаны в Митилену, и отказался от преследования Митридата из–за отсутствия флота, он путешествовал по Азии, «карая тех, кто был сторонником каппадокийцев, и разграбил территорию городов, которые его не приветствовали» (Appien, Mithr. 53, 210). Диодор (XXXIX, 8, 3) сообщает о насильственном вторжении Фимбрии и его войск во Фригию: «он разорил Фригию, опустошил все, с чем столкнулся, и разрушил целый город»). Аппиан приводит пример города Илион, который был разграблен и сожжен и жители которого были убиты (Mithr. 53, 211-214). Согласно Страбону (XIII, 1, 27), город был осажден и взят через десять дней (ср. Dion Cassius, F 104, 7, Tite–Live, Per. 83, Orose, VI, 2, 11; Obsequens, 116, 55: «Г. Фимбрия поджег город Илион, и огонь поглотил даже храм Минервы»). Аппиан (Mithr. 53, 214) обнаруживает захват Илиона в конце 173‑й Олимпиады: четвертый год 173‑й Олимпиады соответствует периоду между летом 85 и летом 84 г. Согласно Орозию (VI, 2, 10), Фимбрия в результате пересек провинцию Азии «до Милетуполиса», и большая часть Азии была вновь оккупирована фимбрийскими войсками (Tite–Live, Per. 83: Plutarque, Sertorius, 23, 6: «но провинцию, которую он отнял у римлян, имевших на нее больше прав, и которую он позже потерял на войне, побежденный Фимбрией»).
| Μαρίου δὲ ἀπὸ τῆς φυγῆς ἀνασωθέντος εἰς τὴν Ῥώμην, Σύλλας δεδιώς (τῶν ἀντιστασιωτῶν γὰρ ἦν ἐκεῖνος) μὴ τῇ ὁμοίᾳ φυγῇ τὴν εἰς αὐτὸν ὕβριν ἀποτίσῃ, πρὸς Μιθριδάτην διεπρεσβεύετο, συμβάσεις αὐτῷ τὰς πρὸς Ῥωμαίους ὑποβαλλόμενος. Τοῦ δὲ καὶ ταῖς συμβάσεσιν ἀσμενίσαντος, ἀφικέσθαι τε ἐπὶ ταύταις αἰτήσαντος, αὐτὸς προθύμως ἐστέλλετο. | Когда Марий вернулся из изгнания, Сулла боялся (поскольку он принадлежал к противной партии), как бы ему не пришлось поплатиться за насилие над ним подобным же изгнанием. Он отправил посольство к Митридату, предложив ему условия мира с римлянами. А тот, будучи доволен этими условиями и домогаясь встречи для заключения договора, сам охотно отправился в путь. |
Μαρίου δὲ ἀπὸ τῆς φυγῆς ἀνασωθέντος εἰς τὴν Ῥώμην,
Здесь не может быть речи о Марии, противнике Суллы и консуле 86 года вместе с Цинной, поскольку он умер в самом начале своего консульства, в январе 86 года (см. Memnon F 24.1), тогда как переговоров в Дардане проходили летом 85 года; скорее всего, здесь засветился его племянник и приемный сын, который носил то же имя и который был избран консулом в 82 году. По словам Плутарха и Тита Ливия, на момент переговоров по будущему Дарданскому договору заявленными противниками Суллы были Цинна и Карбон (Plutarque, Sylla, 22, 1-2; Tite–Live, Per. 83.4). Если предположить, что Мемнон намекает на Мария, консула 86 г., хронология событий, предложенная в этом фрагменте, больше не работает, поскольку Марий вернулся из изгнания не в момент переговоров в Дардане, но в то время, когда Сулла осаждал Архелая в Пирее, в конце 87 г. Поэтому следует учитывать, что в этом отрывке, в котором говорится о возвращении Мария из изгнания в то время, когда Сулла решил удовлетворить просьбу царя Понта начать мирные переговоры, скорее оплошал Фотий, нежели напутал Мемнон.
В случае, если все же ошибся Мемнон, мы должны внимательно обдумать тот факт, что его версия выглядит странно близкой к традиции, о которой сообщил Евтропий (V, 7, 3), также упоминающий Мария: «пока Сулла побеждал Митридата в Ахайе и Азии, Марий, который был обращен в бегство, и Корнелий Цинна, один из консулов, возобновили войну в Италии, и, войдя в город Рим, они убили…»). Источник Евтропия сообщает о ситуации в Риме, где Цинна и Марий по возвращении из изгнания насильственно восстановили контроль над городом, в то время как Сулла был занят ведением войны против Митридата. Однако, вопреки Мемнону, мне кажется, что рассказ Евтропия относится не к событиям, которые произошли в период мирных переговоров между Митридатом и Суллой в 85 году, а к фактам, которые имели место в 86 году. Действительно, Евтропий в предыдущем абзаце (V, 7, 2: «мир был урегулирован между ними так, чтобы Сулла, спеша на гражданскую войну, не подвергся опасности с тыла»), сообщает о мирных переговорах между Митридатом и Суллой, подчеркивая, что Сулла был вынужден вернуться в Рим как можно скорее. Он приводит причины срочности ситуации, сообщая, как его враги действовали против него в Риме (Eutrope, V, 7, 3), пока Сулла руководил операциями против понтийских сил в Греции, с начала 86 года. Хотя Марий умер в самом начале своего консульства, источник Евтропия подчеркивает роль, которую он играет рядом с консулом Цинной. С другой стороны, сообщение Евтропия объясняет, как консулы атаковали семью Суллы: по этому поводу его высказывания подкрепляются высказываниями Плутарха (Sylla, 22, 1-2), за исключением упоминания Карбона у последнего. Текст Евтропия представляет собой своего рода резюме операций противников Суллы в Риме между концом 87 и 85 годом.
Кроме того, возможно, что Мемнон консультировался с тем же источником, что и Евтропий, что объяснило бы упоминание Мария на этом этапе в повествовании гераклейского историка. Предполагая, что последний сделал краткое отступление о ситуации в Риме между концом 87 и 85 годом, которое охватывал действия противников Суллы от возвращения из изгнания Мария в консульство Цинны и Карбона, вполне вероятно, что Марий, упомянутый в этом мемноновом отрывке, действительно является консулом 86 года. Поэтому мне кажется более чем возможным то, что это Фотий сделал хронологию этого фрагмента неточной, упомянув о возвращении Мария из изгнания, датируемого концом 87 года, во время переговоров в Дардане в 85 г.
Σύλλας δεδιώς (τῶν ἀντιστασιωτῶν γὰρ ἦν ἐκεῖνος), μὴ τῇ ὁμοίαι φυγῇ τὴν εἰς αὐτὸν ὕβριν ἀποτίσῃ,
Мемнон не одинок в обосновании желания Суллы быстро закончить войну с царем Понта угрозой, исходящей от его противников в Риме. Сулла имел веские основания заключить мир с Митридатом: в Риме его враги, консулы 85 г. Цинна и Карбон, напали на его сторонников и, по словам Плутарха, его жена и дети вынуждены были бежать (Plutarque, Sylla, 22, 1-2; ср. Eutrope V, 7, 3; Titus–Live, Per. 83.4). Отсюда ему необходимо было срочно вернуться в Рим, чтобы сразиться со своими противниками, и в связи с этим ему пришлось заключить мир с царем Понта (Appien, B. C. I, 9, 76).
πρὸς Μιθριδάτην διεπρεσβεύετο, συμβάσεις αὐτῷ τὰς πρὸς Ῥωμαίους ὑποβαλλόμενος,
Мемнон сообщает здесь о зарождении мирного процесса в Дардане, но его представление мирных переговоров отличается от представления других авторов, поскольку он свидетельствует, что именно Сулла, обеспокоенный нависшими над ним угрозами, начинает переговоры и посылает посольство к царю. Хотя эта традиция не может быть получена из мемуаров Суллы, версия Мемнона не должна быть полностью отвергнута и не обязательно должна считаться испорченной Фотием. Аппиан (Mithr. 54, 215), напротив, сообщает, что инициатива исходила от Митридата. Последний, зная о своих трудностях, вызванных его военными неудачами и, в частности, поражением его войск под Орхоменом, приказал Архелаю приступить к диалогу. Традиция Евтропия (V, 7, 2) также делает Митридата инициатором встречи, в то время как Плутарх (Sylla, 23, 11) и Веллей Патеркул (II, 23, 6), которые упоминают свидание между Суллой и понтийским правителем, подчеркивают готовность Митридата быстро заключить соглашение с Суллой: Веллей рисует портрет — без сомнения, преувеличенный — царя, в отчаянии готового принять все. Судя по тому, что сообщает Плутарх, кажется очевидным, что царь Понта оказался в критической ситуации, так как, опасаясь нападения Фимбрии, он хотел получить дружбу Суллы как можно скорее. Тем не менее, из рассказов Плутарха (Sylla, 22, 1-3) и Евтропия (V, 7, 2-3) ясно, что Сулла попал под перекрестный огонь и был весьма заинтересован в прекращении войны в Азии, чтобы вернуться в Рим и разобраться со своими политическими противниками. Поэтому, весьма вероятно, что причины, приведенные Мемноном, совместимы с теми, которые приведены источниками, делающими Митридата лицом, у которого было все, чтобы получить выгоду от быстрого заключения мира. Поэтому я не считаю нужным обесценивать тот факт, что Сулла тоже спешил урегулировать эту войну, чтобы посвятить себя делам Рима.
Аппиан (Mithr. 54, 215) и Евтропий (V, 7, 2) также упоминают об отправке посольства, за исключением того, что у них именно Митридат отправил Архелая к Сулле, чтобы начать переговоры с ним, а не наоборот. Плутарх (Sylla, 22, 3), подтверждает эти две версии об отправке Архелая Митридатом, так как, по его словам, понтийский генерал передал царские требования купцу из Делия, тоже Архелаю, и именно последний тайно встретился с Суллой, чтобы сообщить ему о предложениях царя Понта.
— Appien, Mithr. 54, 215: «когда Митридат, помимо всего прочего, узнал о поражении при Орхомене, то учитывая огромные силы, которые он направил в Грецию с начала войны, а также скорость, с которой они постоянно таяли, он приказал Архелаю добиваться максимально благоприятных условий для мира»
— Eutrope, V, 6, 2: «Узнав об этом [о поражении при Орхомене], Митридат приказал вести мирные переговоры с Суллой»
— Plutarque, Sylla, 22, 3: «в этот момент он увидел, что к нему пришел купец из Делия [NB: в Беотии], по имени Архелай, который тайно принес ему надежды и предложения от другого Архелая, стратега царя».
— Eutrope, V, 7, 2: «но поскольку послы царя Митридата пришли просить мира, Сулла ответил, что он даст его только в том случае, если царь, покинув земли, которые он оккупировал, уйдет в свое царство».
— Velleius Paterculus, II, 23, 6:«Сулла перешел в Азию, где он обнаружил Митридата умоляющим и готовым принять любые условия».
τοῦ δὲ καὶ ταῖς συμβάσεσιν ἀσμενίσαντος, ἀφικέσθαι τε ἐπὶ ταύταις αἰτήσαντος, ἀτὸς προθύμως ἐστέλλετο,
И Мемнон, и Плутарх (Sylla, 22, 4) подчеркивают стремление обеих сторон, и в частности Митридата, начать переговоры, однако, с небольшим нюансом между этими двумя традициями, поскольку рассказ Мемнона предполагает, что Сулла собирается лично встретиться с царем, а у Плутарха переговоры с римлянами ведет Архелай. По словам Плутарха, Сулла и Архелай встретились около деревни Делий и святилища Аполлона, в то время как Лициниан разместил это свидание в Авлиде (Granius Licinianus, 26 Flemish).
— Plutarque, Sylla, 22, 4: «Сулла был настолько доволен этим шагом, что поспешил вступить в переговоры с самим Архелаем. Они встретились на берегу моря, в Делии, возле святилища Аполлона».
Однако, мне кажется, что версия Мемнона не совсем ошибочна, предполагая, что F 25.1 кратко рассказывает о различных этапах переговоров между двумя сторонами в целях достижения мира. Следовательно, более чем вероятно, что в этой последней части фрагмента больше не будут обсуждаться первые переговоры, и что этот эпизод должен быть связан со следующим отрывком (F 25.2), где Мемнон сообщает о встрече между Суллой и Митридатом, то есть о заключительной стадии этих переговоров, которые проходили в Дардане.
Между отправкой Архелая к Сулле (Memnon 25.1) и встречей в Дардане (25.2) было несколько свиданий между римлянами и понтийцами, чтобы обсудить условия мира, которые шаги не появляются в рассказе Мемнона. Здесь явный результат «работы» Фотия, который приводит лишь краткое резюме переговоров, проведенных Суллой и Митридатом. Именно эти различные встречи между римлянами и царскими послами привели к заключению договора в Дардане. Плутарх дает подробное описание этого периода, и выясняется, что переговоры были трудными: между Суллой и Архелаем в Делии было заключено первое соглашение (Plutarque, Sylla, 23, 1), условия которого, не устроившие царя, были предметом дальнейшего обсуждения, на этот раз между Суллой и понтийскими послами, посланными Митридатом (Plutarque, Sylla, 23, 6). Архелай должен был лично обратиться к царю, чтобы тот принял договор, который ранее заключал понтийский генерал (Plutarque, Sylla, 23, 9). И, наконец, Архелай присоединился к Сулле в Филиппах, и рассказал ему о желании Митридата встретиться с ним лично (Plutarque, Sylla, 23, 10; Appien, Mithr. 55, 224; 56, 225). Действительно, последний опасался нападения Фимбрии, поэтому хотел заполучить дружбу Суллы (Plutarque, Sylla, 23, 11).
| Οὕτω γοῦν τῶν ἀναμεταξὺ ἀλλήλων προεληλυθότων, Δάρδανον αὐτοὺς ἐπὶ ταῖς συνθήκαις ὑποδέχεται, καὶ τῶν περὶ αὐτοὺς ὑποχωρησάντων ὁμολογίαι γίνονται, Μιθριδάτην μὲν Ῥωμαίοις ἐκχωρεῖν τῆς Ἀσίας, καὶ Βιθυνῶν δὲ καὶ Καππαδοκίας ἄρχειν τοὺς ἐκ γένους βασιλέας, βεβαιωθῆναι δὲ Μιθριδάτῃ τοῦ Πόντου παντὸς τὴν βασιλείαν, παρασχεῖν δὲ ἰδίως Σύλλᾳ τριήρεις πʹ καὶ τάλαντα τρισχίλια πρὸς τὴν ἰδίαν ἐπὶ τὴν Ῥώμην κάθοδον, καὶ Ῥωμαίους μηδὲν ταῖς πόλεσι μνησικακῆσαι ἀνθ´ ὧν μετέβαλον εἰς Μιθριδάτην, εἰ καὶ μὴ κατὰ τὰς ὁμολογίας τοῦτο συνέβη πολλὰς γὰρ ὕστερον τῶν πόλεων ἐδουλώσαντο. | И когда оба достигли среднего пункта между своими силами, Дардан предоставляет им свое гостеприимство для ведения переговоров. Удалив спутников, они заключили соглашение. Условия были следующие: Митридат уступает римлянам Азию; вифины и Каппадокия должны управляться своими наследственными царями; за Митридатом закрепляется царство всего Понта. Он же должен выставить особо Сулле восемьдесят триер и выдать три тысячи талантов для возвращения его в Рим; римляне же не должны чинить никакого вреда городам за то, что те отложились к Митридату Однако это последнее произошло не по соглашению; ведь впоследствии римляне поработили многие из этих городов. |
οὕτω γοῦν τῶν ἀναμεταξὺ ἀλλήλων προεληλυθότων, Δάρδανον αὐτοὺς ἐπὶ ταῖς συνθήκαις ὑποδέχεται, καὶ τῶν περὶ αὐτοὺς ὑποχωρησάντων, ὁμολογίαι γίνονται,
Сулла и Митридат после переговоров через Архелая встретились лично в Дардане летом 85 года. Оставив Филиппы в Македонии (Plutarque, Sylla, 23, 10), Сулла пошел к Кипселе, вдоль фракийского побережья (Appien, Mithr. 56, 226). По прибытии в Халкедон к нему вскоре присоединился Лукулл с флотом и перевез Суллу и его армию в Азию. Пока Лукулл был заранее отправлен в Абидос (Appien, Mithr. 56, 226; Plutarque, Lucullus, 4, 1), Сулла направился в Дардан, между Абидосом и Илионом (см. Strabon, 13, 1, 28), где к нему присоединился Митридат (Appien, Mithr. 56, 227, Plutarque, Sylla, 24, 1; Granius Licinianus, 27 Flemish), который пришел из Пергама (Appien, Mithr. 56, 227). Митридат высадился в Троаде, имея 200 кораблей, около двадцати тысяч пехотинцев, 6000 всадников и большое количество колесниц, в то время как силы Суллы состояли только из 4 когорт и 200 всадников (Plutarque, Sylla. 24, 1-2). Сулла и Митридат двинулись навстречу друг другу в сопровождении нескольких человек. Мемнон и Аппиан (Mithr. 56, 227) оба указывают, что свиты царя и Суллы встали на расстоянии, чтобы позволить им двоим вести переговоры.
Резюме Фотия ничего не говорит об условиях переговоров, которые были начаты в Делии между Суллой и Архелаем, и молчит о том, что обсуждали понтийские послы при встрече с римским генералом в Филиппах. Он упоминает лишь заключительные статьи мирного договора, ратифицированного на свидании Митридата и Суллы в Дардане. Источники, говорящие о мирном договоре, в основном сообщают о требованиях Суллы в ходе его свидания с Архелаем, а затем с эмиссарами, посланными царем Понта, но гораздо меньше уделяют внимание соглашению между Суллой и Митридатом в Дардане, положившему конец первой митридатовой войне.
Μιθριδάτην μὲν Ῥωμαίοις ἐκχωρεῖν τῆς Ἀσίας,
Одно из положений Дарданского договора обязывало Митридата уйти из Азии. Я не думаю, что «Азия " здесь относится ко всем азиатским регионам, захваченным Митридатом во время войны, но касается лишь римской провинции Азии. Эта эвакуация, навязанная Митридату, широко приводится другими источниками, настаивающими, в частности, на том, что римляне намеревались восстановить контроль над районами, на которых они имели права (Velleius Paterculus, II, 23, 6; Tite–Live, Per. 83; Florus, I, 40, 12; Appien, B. C., I, 9, 76; Cicéron, Mur. 15, 32).
Как представляется, именно Архелай в ходе первых переговоров в Делии и от имени Митридата предложил Сулле оставить Азию и Понт царю и приступить к прекращению войны в Риме, в обмен на что Архелай предоставлял ему военные и финансовые средства для осуществления операций (Plutarque, Sylla, 22, 5). Однако важность азиатской провинции для Рима побудила Суллу сделать это положение непременным условием любого мирного соглашения: поэтому Архелаю пришлось принять это требование на его первой встрече с Суллой в Делии (Appien, Mithr. 55, 223; Plutarque, Sylla, 22, 9; Granius Licinianus, 26-27 Flemish), и понтийские послы, которые встретились с Суллой в Филиппах, подтвердили готовность царя Понта соблюсти этот пункт (Eutrope, V, 7, 3). У последнего не было иного выбора, кроме как согласиться с этими требованиями, но он, безусловно, надеялся как можно скорее вернуть себе Азию. Чтобы сделать это, он должен был избавиться от угрозы, исходящей от Фимбрии и добиться, чтобы Сулла покинул регион как можно скорее. Плутарх (Sertorius, 23. 7), который сообщает об обмене посольствами между Митридатом и Серторием, настаивает на том, что царь хотел получить помощь Сертория, чтобы вернуть Азию под понтийский контроль, но столкнулся с категорическим отказом, так как мятежный римлянин рассматривает азиатскую провинцию как легитимное владение Рима. Бесспорно, что Азия является проблемой как для Митридата, так и для Рима.
Мемнон, который приводит здесь статьи заключительного договора, подтверждающего мир, не упоминает Пафлагонию. Однако этот регион был предметом разногласий, так как с первых переговоров, которые проходили в Делии между Суллой и Архелаем, обсуждался вопрос о Пафлагонии. Сулла принял условия, предложенные Архелаем, которые предполагали, что Митридат уйдет из Пафлагонии (Plutarque, Sylla, 22, 9; Granius Licinianus, 26 - 27 Flemish). Однако, когда послы Митридата прибыли в Филиппы, чтобы обсудить договор, который Архелай заключил с Суллой, они сообщили Сулле, что царь Понта полностью не согласен с вопросом о Пафлагонии и отказался ее очистить (Appien, Mithr. 56, 225; Plutarque, Sylla, 23, 6). Молчание Мемнона по этому вопросу не является изолированным, так как никакой другой источник не упоминает Пафлагонию в пунктах окончательного договора, за исключением Лициниана (28 Flemish), согласно которому некий Курион, которому Сулла поручил восстановить царя в его царстве (Appien, Mithr. 60, 249), как сообщается, присоединил Пафлагонию к вифинскому престолу. Этот источник является единственным свидетельством возможной передачи части Пафлагонии Никомеду. Мемнон об этом не упоминает.
καὶ Βιθυνῶν δὲ καὶ Καππαδοκίας ἄρχειν τοὺς ἐκ γένους βασιλέας,
Никомед и Ариобарзан присутствовали в Дардане рядом с Суллой (Plutarque, Sylla, 24, 5) и получили заверения в том, что они будут восстановлены на своих тронах: поэтому Митридат должен был очистить Вифинию и Каппадокию, которую он занимал с начала войны (Tite–Live, Per. 83; Florus, I, 40, 12; Plutarque, Sylla, 22, 9; Granius Licinianus, 26-27, Flemish: для Вифинии). Соглашение было соблюдено, поскольку оба правителя быстро восстановили свои соответствующие царства (Appien, Mithr. 60, 249). И это, по–видимому, подтверждается монетами, так как де Каллатаи наблюдает возобновление их выпуска в Каппадокии в 85 или 85/4 г. и в Вифинии летом 85 г.
βεβαιωθῆναι δὲ Μιθριδάτῃ τοῦ Πόντου παντὸς τὴν βασιλείαν,
По этому соглашению Митридат потерял все регионы, завоеванные во время войны, и сохранил только свое первоначальное царство, Понт (Granius Licinianus 27 Flemish; Appien Mithr. 58, 240; Plutarque Sylla 24, 7; Velleius Paterculus II 23 6; Appien B. C. I, 9, 76; Plutarque, Lucullus 4; Strabon, XIII, 1, 27). После переговоров в Делии Сулла указал на свое желание увидеть, чтобы царь Понта эвакуировал все территории, которые он привел под свой контроль (Appien, Mithr., 55, 223; Plutarque, Sylla, 22, 5; Plutarque, Sylla, 22, 10; Plutarque, Sylla, 22, 10), и вновь обратился с просьбой к понтийским послам, прибывшим на встречу с ним в Филиппы (Eutrope, V, 7, 2).
παρασχεῖν δ’ ἰδίως Σύλλᾳ τριήρεις π′ καὶ τάλαντα τρισχίλια πρὸς τὴν ἰδίαν ἐπὶ τὴν Ῥώμην κάθοδον,
По словам Плутарха (Sylla, 22, 5), именно Архелай предложил Сулле, во время первых переговоров в Делии, предоставить ему деньги, триеры и войска, чтобы римляне покинули Азию и занялись своими врагами в Риме. Первое соглашение, заключенное между двумя мужами, предусматривало, что царь Понта доставит 70 обитых медью кораблей (Plutarque, Sylla, 22, 9). Эта цифра, несомненно, соответствует размерам флота, который тогда имел тогда Архелай, поскольку, согласно Аппиану (Mithr. 55, 222), Сулла, как сообщается, потребовал, чтобы Митридат доставил корабли понтийского генерала, в то время как понтийский флот насчитывал 200 кораблей в целом (Plutarque, Sylla, 24, 1). Митридат не согласился доставить свои корабли Сулле, и его послы, находившиеся в Филиппах, тщетно пытались заставить римлян понять это (Plutarque, Sylla, 23, 6-7).
Эти вторые переговоры были напрасны, так как, по словам Мемнона, Митридату пришлось доставить 80 триер. Граний Лициниан (27-27 Flemish) и Плутарх (Sylla, 24, 7) едва ли менее щедры, так как, по их мнению, царь Понта предоставил 70 «броненосцев», запрошенных Суллой в начале переговоров, и, кроме того, предоставит оборудование, необходимое для управления этим флотом, питание и плату экипажам, а также 500 лучников. Тем не менее, переговоры по этому положению привели к потере царем Понта лишь части его флота (Velleius Paterculus, II, 23, 6; ср. Appien, Mithr. 58, 240; Diodore, XXXVIII, 6, 1), а не всего, вопреки тому, что, кажется, говорит Аппиан (B. C. I, 9, 76).
Мемнон насчитывает штраф, наложенный на Митридата, в 3000 талантов, тогда как у Плутарха (Sylla, 22, 9) он составляет только 2000 талантов (ср. Velleius Paterculus, II, 23, 6). Плутарх сообщил сумму штрафа на переговорах в Делии, и вполне возможно, что он был увеличен в Дардане. По сути дела, Сулла наложил выплату компенсации для покрытия расходов, понесенных в ходе ведения войны против царя Понта, которого он считал виновным в начале военных действий. Понятно, что римлянам нужны были деньги для финансирования новой войны, на этот раз в Риме, против политических врагов, которые возвратили власть во время его отсутствия. Следовательно, Сулла получил от царя Понта то, что было предложено Архелаем, или, возможно, потребовано самим римлянином, а именно вооруженные войска, и в частности 500 лучников, деньги для пополнения военной казны и, наконец, часть понтийского флота, на котором он вернулся в Италию (Diodore, XXXVIII, 6, 1).
καὶ Ῥωμαίους μηδὲν ταῖς πόλεσι μνησικακῆσαι ἀνθ’ ὧν μετέβαλον εἰς Μιθριδάτην,
Мемнон — единственный, кто сообщил об этом пункте, который, кстати, долгое время не соблюдался Суллой. Он должен был заставить города Азии заплатить за их поддержку Митридата (ср. Appien, Mithr. 62, 255).
εἰ καὶ μὴ κατὰ τὰς ὁμολογίας τοῦτο συνέβη· πολλὰς γὰρ ὕστερον τῶν πόλεων ἐδουλώσαντο,
Слова Мемнона о судьбе городов, которые поддерживали Митридата во время войны, подтверждены примерами, приведенными источниками. Порабощение этих городов имело несколько форм. Сулла отправлял войска в разные города, которые были ему враждебны, и по словам Аппиана (Mithr. 61, 250), в экзекуции была вовлечена почти вся Азия. Плутарх идет дальше, сообщая, что жители были вынуждены селить, кормить и давать деньги каждому из солдат, которые были поставлены гарнизоном в их городе (Plutarque, Sylla, 25, 4-5). Тем же солдатам Сулла разрешил грабить населенные пункты, которые они занимали (Plutarque, Sylla, 25, 4; Appien, Mithr. 61, 251). Города Азии страдали от насилия, совершаемого солдатами, а также от беспорядков, вызванных решением Суллы, и, в частности, от возвращения рабов, которые были освобождены Митридатом, к их бывшим хозяевам (Appien, Mithr. 61, 251).
Устремления Суллы, помимо жестокости и беспорядков, которые они вызвали в греческих городах, нанесли серьезный удар по финансам этих городов, поскольку он наложил штраф на Азию, чтобы она заплатила римлянам стоимость войны (Plutarque, Sylla, 25, 4; Appien, Mithr. 62, 258-260). Старейшины городов собрались по просьбе Суллы в Эфесе (Mithr. 61, 252), где последний упрекнул города за поддержку царя Понта и за участие в резне римлян. По этой причине он приговорил провинцию к штрафу в размере пяти лет дани. Общая сумма составила 20 000 талантов, и Сулла поручил Лукуллу собрать ее (Plutarque, Sylla, 25, 4; Lucullus, 4, 1 и 20, 4; ср. Appien, Mithr. 63, 261). И наконец, еще один пример враждебности Суллы по отношению к городам был дан Аппианом, согласно которому Азии пришлось пострадать от морского вторжения пиратских судов, против которых Сулла не выступал, несмотря на свое присутствие. В результате, Самос, Иас, Клазомены и Самофракия были лишены своих богатств (Appien, Mithr. 62, 262-263; ср. Cicero, Flacc. 32; Plutarque, Lucullus, 20).
В этой неспокойной обстановке некоторые города восстали; возможно, они отказывались платить штраф, который Сулла наложил на них, или не хотели принимать войска, которые Сулла направил к ним. Репрессии не заставили себя ждать, и восставшие города были наказаны: их стены были разрушены, и сами они отданы на разграбление (Appien, Mithr. 61, 250; Granius Licinianus, 28 Flemish). Римские операции, направленные на подавление этого открытого восстания, продолжались некоторое время и, похоже, продолжались до зимы 85/4 г. С другой стороны, в резюме Фотия говорится о том, что небольшая часть Азии спаслась, поскольку, как представляется, города, которые оставались верными римской власти, были вознаграждены. Родос, Хиос, Магнесия, Табий, Стратоникея, Илион и ликийцы были объявлены Суллой друзьями Рима и получили свободу (Appien, Mithr. 61, 250; ср. Strabon, XIII, 1, 27: Илион; Strabon, XIII, 3, 5: Магнесия; Strabon, XIV, 2, 3: Родос).
Большинство статей Дарданского договора были согласованы на различных встречах между Суллой и понтийскими послами в Делии и Филиппах. С другой стороны, Мемнон приводит лишь окончательные условия мирного договора (ср. Cicero, Pro Murena, 15, 32 и Plutarque, Lucullus, 4, 1, которые делают краткий намек на этот договор). И фрагмент 25.2 более полон, чем большинство других литературных источников, связанных с Дарданским миром. Действительно, в подавляющем большинстве случаев статьи этого договора, заключенного между Суллой и царем Понта, упоминаются в рассказе участников переговоров в Делии и Филиппах.
Когда речь идет о том, чтобы указать на окончательные условия этого мира, большинство авторов дают только одну часть этого мира и просто напоминают, что ранее согласованные статьи, о которых они уже упоминали, были утверждены царем Понта и включены в условия мира, который он заключил с Суллой. Так, Аппиан делает вывод о Дарданском мире (Mithr. 58, 240) в следующих выражениях: «он согласился с конвенциями, согласованными через Архелая, и, предоставив корабли и все остальное, отступил в Понт, чтобы возвратиться в свое единственное родовое царство. Так закончилась первая война между Римом и Митридатом». Получается, Аппиан не приводит окончательных условий договора, а просто суммирует их словами «и все остальное», ссылаясь тем самым на статьи, обсуждавшиеся в ходе переговоров, о различных этапах которых он сообщал ранее. Аналогичным образом, Граний Лициниан (26-27 Flemish) перечисляет условия, согласованные Архелаем и Суллой, на которых Митридат мог надеяться получить мир, и одновременно представляет их как те, которые составили окончательное соглашение: следовательно, Лициниан не различает статьи, которые были предметом переговоров, от тех, которые были приняты Митридатом, тем самым заключившим мирное соглашение с Суллой. Кроме того, среди этих условий следует отметить обязательство Митридата возвратить римлянам ряд лиц. Помимо Веллея Патеркула (II, 23, 6), который сообщает, что Сулла потребовал вернуть пленных, только Аппиан (Mithr. 55, 222) упоминает это требование. Но поскольку эта просьба была сформулирована во время переговоров в Делии, вполне возможно, что Митридат не смог удовлетворить требования Суллы, передав ему генералов, послов, перебежчиков. В этой связи Мемнон остается молчаливым, если только Фотий не упомянул об этом положении.
Мир, заключенный с Митридатом, теперь оставил Сулле свободное поле, чтобы начать новую войну, на этот раз, на италийской земле, против своих врагов. По этой причине, несомненно, в ходе переговоров в Делии Сулла взял на себя обязательство предоставить Митридату статус союзника римлян (Plutarque, Sylla, 22, 10; ср. Diodore, XXXVIII, 6, 1).
| Σύλλας μὲν οὖν οὕτω λαμπρῶς εἰς τὴν Ἰταλίαν ἀφίκετο, καὶ Μάριος αὖθις τῆς πόλεως ὑπεχώρησε, καὶ Μιθριδάτης ἀνέστρεψεν οἴκαδε, πολλὰ τῶν διὰ τὴν ἐν ᾗ κατηνέχθη συμφορὰν ἀποστάντων ἐθνῶν, ἐξ ὑπαρχῆς χειρωσάμενος. | Таким образом, Сулла с честью возвратился в Италию, и Марий тотчас покинул город. А Митридат возвратился домой и взял в свои руки многие из народов, которые отложились от него вследствие постигших его неудач. |
Σύλλας μὲν οὖν οὕτω λαμπρῶς εἰς τὴν Ἰταλίαν ἀφίκετο
Если Митридат возвратился в свое царство после свидания с Суллой в Дардане, Сулла вопреки указанию в резюме Фотия пошел в Италию не сразу. Проведя зиму 85/4 г. в Азии, чтобы пополнить военную казну наложенными на перешедшие к Митридату во время войны города Азии штрафами, он вернулся в Грецию и высадился в Пирее (Plutarque, Sylla, 26, 1) весной или в начале лета 84 г., позаботившись после оставить там Мурену и Лукулла (ср. Memnon F 26.1). Он провел в Греции некоторое время (Appien Mithr. 63, 263), сначала в Афинах (Plutarque, Sylla, 26, 4; Cornelius Nepos, Atticus, 2, 2; Tite–Live, Per. 84), затем в Евбее (Strabon X, 1, 9). Наконец, он пересек Фессалию и направился в Македонию, и из Диррахия с войсками отправился в Брундизий весной 83 г. (Plutarque, Sylla, 27, 1).
Выражение «с блеском», безусловно, относится к составу армии Суллы, которая должна была впечатлить его врагов. В самом деле, Сулла высадился в Италии с большим войском и флотом: его сопровождали 400 000 человек на борту 1200 или 1600 кораблей (Appien, B. C. I, 9, 79; Plutarque, Sylla, 27, 1-2; Tite–Live, Per. 85; ср. Appien, B. C. I, 9, 76; Diodore, XXXVIII, 6, 1). Согласно этим цифрам, пребывание Суллы в Греции не было бесполезным, потому что теперь у него были средства для противостояния его врагам, Цинне и Карбону, и, следовательно, гражданская война в Риме возобновилась (Tite–Live, Per. 83.4, (Cf. Appien, B. C, I, 9, 80-10.87; Eutrope, V, 7, 2-4; Orose, V, 20-1; Plutarque, Sylla, 27-8; Pompée, 6-8 и Sertorius, 6; Tite- Live, Per. 85-6; Velleius Paterculus, II, 24-5).
— Diodore, XXXVIII, 6, 1 (флот Евпатора переходит к Сулле): «Сулла едва ускользнул от своих врагов; уничтожив в Беотии войска Митридата, он штурмовал Афины и сделал Митридата союзником, передавшим ему свой флот, с которым он вернулся в Италию». — -
— Plutarque, Sylla, 27, 6: «затем он сел на судно, чтобы оказаться перед лицом, как он сам сказал, пятнадцати вражеских стратегов, имевших 450 когорт».
— Appien, B. C. I, 9, 76: «Сулла, стремясь вернуться в Рим, чтобы уничтожить своих врагов, поспешил завершить войну с Митридатом. Менее чем за три года он истребил 160 000 человек; он объединил Грецию, Македонию, Ионию, Азию и многие другие регионы, которые Митридат ранее захватил у римской власти. Он отобрал у царя все его корабли и после стольких завоеваний запер его в прежних пределах его государства. Поэтому Сулла вернулся в Рим во главе преданной ему большой армии, которая должна привыкла к воинским трудам. (…). Под его командованием было много кораблей. У него были деньги и боеприпасы».
— Appien, B. C. I, 9, 79: «Сулла узнал об этих обстоятельствах и выступил во главе пяти легионов италийских войск … имея флот в 1600 кораблей, он прошел из Пирея в Патры, а из Патр в Брундизий».
καὶ Μάριος αὖθις τῆς πόλεως ὑπεχώρησε,
Речь здесь идет не о Марии, консуле 86 г., который был изгнан Суллой и вернулся в Рим в конце 87 года, а о его племяннике и приемном сыне Г. Марии, который был избран консулом на 82 год вместе с Карбоном (Appien, B. C. I, 10, 87). По возвращении в Рим Сулла внес младшего Мария в проскрипционные списки, и тот как изгнанник (Orose, V, 21, 3) укрылся в Пренесте (Orose, V, 21, 8; Tite–Live, Per., 87-88). В путанице, вероятно, виноват Фотий, который здесь, как и в F 25.1, смешивает двух Мариев.
καὶ Μιθριδάτης ἀνέστρεψεν οἴκαδε, πολλὰ τῶν διὰ τὴν ἐν ἧι κατενέχθη συμφορὰν ἀποστάντων ἐθνῶν ἐξ ὑπαρχῆς χειρωσάμενος,
После встречи с Суллой в Дардане Митридат поплыл в свое царство и по дороге атаковал жителей Колхиды и Боспора, восставших против его власти (Appien, Mithr. 63, 240; 64, 265; ср. Appian, Mithr. 67, 281 и Memnon F 26.4). Чтобы подавить восстание, Митридат построил флот и собрал большую армию; но его приготовления вскоре инициировали военные действия с Муреной, поскольку его бряцание оружием заставило римлян думать, что царь Понта готовится вести против них новую войну (Appien Mithr. 64, 267; ср. Memnon F 26.1).
| Παρὰ τῆς συγκλήτου δὲ Μουρήνας ἡγεμὼν πέμπεται, καὶ Μιθριδάτης διαπρεσβεύεται πρὸς αὐτόν, τὰς πρὸς Σύλλαν ὁμολογίας ἅμα τε προτείνων καὶ βεβαίους ἀξιῶν εἶναι. Ὁ δὲ μὴ θέμενος τῇ πρεσβείᾳ (καὶ γὰρ καὶ οἱ πρέσβεις, Ἕλληνες ὄντες καὶ τὸν βίον φιλόσοφοι, τὸν Μιθριδάτην μᾶλλον διέσυρον ἢ συνίστων) ὥρμητο ἐπὶ τὸν Μιθριδάτην. Καὶ τῷ τε Καππαδοκίας Ἀριοβαρζάνῃ τὴν ἀρχὴν βεβαιοτέραν ἐποίει, καὶ ἐπὶ ταῖς εἰσβολαῖς τῆς Μιθριδάτου βασιλείας κτίζει πόλιν Λικίνειαν. | Сенат отправляет военачальником Мурену. Митридат шлет к нему послов, предъявляя ему договор с Суллой и одновременно прося его утвердить. Но тот не принял посольства (а ведь послы, будучи эллинами по происхождению и философами по образу жизни, больше порицали, чем одобряли Митридата) и двинулся против Митридата; он утвердил власть Ариобарзана над Каппадокией, а на подступах к царству Митридата основал город Ликинею. |
παρὰ τῆς συγκλήτου δὲ Μουρήνας ἡγεμὼν πέμπεται,
Согласно Мемнону, сенат послал командовать в Азию Мурену, когда Сулла уехал в Италию. Итак, согласно Аппиану (Mithr. 64, 265), не сенат, а Сулла оставляет на месте во главе обоих фимбриевых легионов Луция Лициния Мурену, без сомнения в качестве пропретора провинции. Мурена, который служил под командованием Суллы в качестве легата, имел целью навести порядок в остальной Азии, в то время как Сулла направлялся в Италию весной или в начале лета 84 г. (Appien, Mithr. 64, 265). Версия Аппиана наиболее вероятна, так как сенат был в руках марианцев, которые не послали бы в Азию сторонника Суллы. Цицерон (Verrines, II, 1, 89-90) сообщает, что Мурена посвятил первые времена своего правления в Азии организации строительства флота в Милете для того, чтобы бороться против пиратов.
καὶ Μιθριδάτης διαπρεσβεύεται πρὸς αὐτόν, τὰς πρὸς Σύλλαν ὁμολογίας ἅμα τε προτείνων καὶ βεβαίους ἀξιῶν εἶναι,
В резюме Фотия игнорируются причины демарша Митридата к Мурене. Последний, по словам Аппиана, искал основания получить триумф (Mithr. 64, 265) и отъезд Суллы в Италию весной 83 г. оставлял ему свободное поле. Предлог для начала новой войны с царем Понта был предоставлен ему Архелаем. Понтийский генерал, который подозревался Митридатом в том, что перед Дарданом он вел переговоры с Суллой в ущерб ему, укрылся у Мурены, чтобы избежать судьбы подозреваемых в измене (Appien, Mithr. 64; ср. Orose, VI, 2, 12). Действительно, размах подготовительных мероприятий царя для подавления повстанцев в Боспоре (ср. Memnon 25.3) был истолкован как свидетельство того, что Митридат готовился к дальнейшим операциям против римлян. К этому следует также добавить, что царь Понта еще не выполнил все требования Суллы в Дардане, поскольку он по–прежнему занимал часть Каппадокии, в то время как он должен был восстановить Ариобарзана на его троне (Appien, Mithr. 64, 267; Cicéron, Pro lege Manilia, 4, 9). Архелай, опираясь на растущий слух о неминуемой войне, по Аппиану «обострил амбиции» Мурены, который стремился достичь триумфа, и именно поэтому римляне, в середине лета 83 г. (?), пересекли Каппадокию и напали на Команы, где были убиты понтийские всадники (Appien, Mithr. 64, 268-269). Именно тогда Митридат направил послов к Мурене, чтобы напомнить ему о заключении мира с Суллой. В этом случае Мемнон присоединяется к Аппиану, который во время нападения на Команы указывает на присутствие посла у Мурены.
— Appien, Mithr. 64, 267: «Против жителей Боспора он строил корабли и создавал многочисленную армию, поэтому масштабы его подготовки быстро породили мысль о том, что эти концентрации были направлены не на боспорцев, а на римлян».
— Cicéron, Pro lege Manilia, 4, 9: «Что касается Митридата, он употребил это время, не забывая о потерях первой войны, чтобы подготовить новую. После постройки и оснащения крупных флотов, сделав наборы среди всех народов, чьи бесчисленные армии он мог использовать, он притворился, что объявляет войну жителям Боспора, своим соседям».
— Appien, Mithr. 64, 268: «Осознавая это, Архелай был охвачен страхом и укрылся у Мурены, чьи амбиции он обострил, убедив его принять превентивные меры против Митридата»
ὁ δὲ μὴ θέμενος τῇ πρεσβείᾳ,
По словам Мемнона, Мурена решительно отверг просьбы понтийских послов прекратить все операции. Аппиан сообщает, что отказ Мурены основывался на его напоминании, что письменного соглашения не существовало (Mithr. 64, 269). Но тот же Аппиан в конце своего рассказа о второй митридатовой войне сообщает, что сам Сулла приказал прекратить войну из–за существования клятвенного соглашения между ним и царем (Appien, Mithr. 66, 279). Представляется более чем вероятным, что тот факт, что соглашение не было подписано в письменной форме, послужил предлогом для проведения операций против царя. Но в этом отношении ответственность единственно Мурены за развязывание войны по–прежнему остается предметом обсуждения у современных ученых.
— Appien, Mithr. 64, 269: «пересекши Каппадокию, Мурена сразу же атаковал Команы, очень большую деревню, зависимую от Митридата, с почитаемым и богатым святилищем. Он убил нескольких всадников Митридата, а его послам, которые напомнили ему о договорах, ответил, что он их не видел: ибо Сулла не сделал письменного обязательства, но ушел после того, как сдержал свое слово делами».
— Appien, Mithr. 66, 279: «Но так как Сулла считал, что нельзя вести войну с Митридатом, поскольку он был защищен клятвенным соглашением, был послан Авл Габиний, чтобы, с одной стороны, сказать Мурене, что он должен серьезно отнестись к запрету вести войну с Митридатом, а с другой — примирить Митридата с Ариобарзаном».
καὶ γὰρ καὶ οἱ πρέσβεις, Ἕλληνες ὄντες καὶ τὸν βίον φιλόσοφοι, τὸν Μιθριδάτην μᾶλλον διέσυρον ἢ συνίστων,
По мнению Гуковского, возможно, Мемнон консультировался с источником, который датировал этим временем предательство Метродора Скепсийского. Последний, философ, пошедший в политику, стал служить Митридату. Будучи послом, он попытался покинуть царя Понта во время миссии во дворе Тиграна в 72 году. Но Тигран, зять царя Понта, донес о предательстве грека Митридату, и Метродор был убит (Strabon, XIII, 1, 55; Plutarque, Lucullus, 22, 1-5). Не идя полностью в направлении, предложенном Гуковским, мне кажется вероятным, что источник Мемнона передал типичный портрет греческих послов, как они воспринимались при дворе царя Понта, портрет, основанный на конкретном опыте, портрет Метродора, который затем превратился в широко распространенную критику послов греческого происхождения. Кроме того, если бы это предательство было совершено греческими философами в 83 году, то по какой причине Митридат продолжал бы доверять персонажам вроде Метродора?
Другая гипотеза продвинута Янке: Мемнон или Фотий смешал бегство Архелая к Мурене с членами этого понтийского посольства, откуда взялась мысль, что греки предали царя: однако, если понтийский генерал тоже грек, как и послы, он только солдат, а не философ.
ὥρμητο ἑπὶ τὸν Μιθριδάτην,
По словам Аппиана (Mithr. 64, 269), Митридат посылает своих послов к Мурене, когда последний атаковал Команы. На первый взгляд, порядок событий у Мемнона, по крайней мере, как он передается Фотием, несколько отличается от аппианова. Действительно, здесь нападение Мурены, как представляется, происходит в результате отправки послов Митридатом. В переданном нам виде текст, не говоря уже о том, что Мурена спровоцировал войну, тем не менее, усиливает ответственность римлян в начале нового конфликта с царем Понта: действительно, игнорируя определенные события и, в частности, тот факт, что Митридат еще не восстановил Ариобарзана на престоле Каппадокии, Мемнон лишь добавляет тезис о том, что Мурена виновен во Второй Митридатовой войне.
Еще предстоит выяснить, на какое движение намекает этот отрывок. Если мы признаем, что понтийские послы направляются к Мурене в результате совершенного им нападения на Команы, то вполне вероятно, что Фотий сохранил лишь второе враждебное движение Мурены и промолчал о его первом нападении, на город Команы. Поэтому отрывок, безусловно, сообщает о грабежах Мурены после того, как он завернул понтийских послов, которые пришли с просьбой прекратить любые враждебные действия во имя договора, заключенного с Суллой в Дардане. По словам Аппиана (Mithr. 64, 270), Мурена продолжил свои операции на понтийской территории и провел зиму 83/2 г. в Каппадокии, куда он отправился на разграбление окрестностей, нападая даже на святилища. Как справедливо указал Гуковский, здесь можно говорить только о Понтийской Каппадокии, так как маловероятно, что Мурена напал на союзника Рима Ариобарзана.
καὶ τῷ τε Καππαδοκίας Ἀριοβαρζάνῃ τὴν ἀρχὴν βεβαιοτέραν ἐποίει,
Кажется, что зимой 83/2 г. Мурена восстановил Ариобарзана на его престоле, занимая зимние квартиры в Каппадокии. В этой связи следует ли понимать, что римляне обосновались на союзной территории, где царь Ариобарзан должен был их содержать, или Мурена поместил свой лагерь на вражеской территории?
καὶ ἐπὶ ταῖς εἰσβολαῖς τῆς Μιθριδάτου βασιλείας κτίζει πόλιν Λικίνειαν,
Конечно, в ту же зиму Мурена основал город Лицинию в Понтийской Каппадокии, так как этот регион расположен «на границах» с понтийским царством, о чем сообщает Мемнон. Название города остается спорным, так как Якоби, следуя исправлению Рейнаха, воспроизводит чтение Λικίνειαν, тогда как Анри предпочитает читать Ἐκίνειαν. Основание этого города в другом месте неизвестно, но оно хорошо отражает амбициозный характер Мурены, который, желая получить триумф, вполне мог захотеть отметить свой проход через Азию основанием города, носящего его имя. Поэтому эти первые римские операции, возглавляемые Муреной против позиций Понта, вызвали вторую митридатову войну.
| Ἐν τούτοις ὅ τε Μουρήνας καὶ ὁ Μιθριδάτης διαπρεσβεύονται πρὸς Ἡρακλεώτας, ἀνὰ μέρος ἑκάτερος κατὰ τοῦ ἑτέρου καλῶν ἐπὶ συμμαχίᾳ. Τῶν μὲν οὖν Ῥωμαίων τὴν ἰσχὺν φοβερὰν ἡγοῦντο, ὠρρώδουν δὲ καὶ τὴν γειτνίασιν τοῦ Μιθριδάτου. Διὸ ἀποκρίνονται τοῖς παρ´ αὐτῶν πρέσβεσιν, ὡς τοσούτων πολέμων ἀναρραγέντων μόλις ἂν τὴν ἰδίαν τηρεῖν δύνασθαι, μήτι γε ἑτέροις ἐπικουρεῖν. | В этих обстоятельствах и Мурена и Митридат отправляют послов к гераклеотам, призывая их каждый в свою очередь к союзу против другого. Но, в то время, как им представлялась страшной сила римлян, они боялись и соседства Митридата. Поэтому они отвечают прибывшим к ним послам, что при стольких разразившихся войнах можно едва лишь сохранить свою землю, не то что помогать другим. |
ἐν τούτοις ὅ τε Μουρήνας καὶ ὁ Μιθριδάτης διαπρεσβεύονται πρὸς Ἡρακλεώτας,
И снова Мемнон настаивает на роли своего родного города в дипломатической области, потому что он единственный, кто упомянул о посылке римских и понтийских послов в Гераклею. Аппиан (Mithr. 65, 270-273) сообщает, что Митридат отправил посольство в Рим и ждал, чтобы действовать. Он интерпретирует отсутствие ответа от римлян как готовность с их стороны вступить в войну с ним и, в свою очередь, намеревается начать враждебные действия. Возможно, требуется датировать эти дипломатические шаги зимой 83/2 г., когда Мурена оккупировал Каппадокию, а Митридат отправил посольства в Рим, чтобы жаловаться на Мурену.
ἀνὰ μέρος ἑκάτερος κατὰ τοῦ ἑτέρου καλῶν ἐπὶ συμμαχίᾳ,
Тот факт, что обе стороны предпринимают шаги для получения поддержки Гераклеи, несомненно, доказывает, что оба они, Мурена и Митридат, готовились к войне. Первый не собирался положить конец своим действиям против царя Понта, а второй подозревал или опасался, что его жалобы останутся в Риме без ответа.
Призыв Мурены к Гераклее понятен, поскольку город был объявлен другом и союзником Рима (ср. Memnon 18.10). Римляне, конечно же, желали, чтобы гераклеоты, подобно жителям Милета, участвовали в конфликте, снабжая их триерами или строя военные корабли (Cicéron, Verrines, II, 1, 89). Более того, милетцы были не единственными, кто помогал римлянам в войне с Митридатом: галатский принц Дейотар отправил войска Мурене (Cicéron, Philippique, XI, 33). Возможно также, что Родос и Приена приняли римскую сторону, поскольку, согласно эпиграфическим источникам, оба города отправили делегации Мурене и его квестору М. Силану. С другой стороны, призыв Митридата менее ясен, если бы не стратегическая позиция, занимаемая Гераклеей в Черном море, которая позволила бы царскому флоту иметь ценный доступ к водам Понта, и если бы демарш царя не был лишь средством удержать гераклеотов от участия в войне против Рима. В свете ответа города двум ходатаям представляется, что его стратегия оказала желаемое воздействие.
τῶν μὲν οὖν Ῥωμαίων τὴν ἰσχὺν φοβερὰν ἡγοῦντο (…) ὡς τοσούτων πολέμων ἀναρραγέντων μόλις ἂν τὴν ἰδίαν τηρεῖν δύνασθαι, μήτι γε ἑτέροις ἐπικουρεῖν,
Гераклея, несомненно, видела участь, которую Сулла после Дардана уготовил городам, стоявшим на понтийской стороне во время войны, и она спасала жителей Хиоса, которых Митридат изгнал из их города (ср. Memnon 23.1-2). Следовательно, гераклеоты, которые не были наказаны за помощь, которую они оказали хиосцам, наверняка подозревали, что царь не колеблясь заставит их заплатить за поддержку римским силам. Возможно, именно по этой причине они сочли предпочтительным не вмешиваться в новую войну между римскими армиями и силами Митридата. Желание оставаться нейтральными было против соглашения, заключенного с римлянами в прошлом: возможно, здесь следует увидеть своего рода пассивное сопротивление гераклеотов, которые, возможно, уже страдали от излишеств римских публиканов.
| Ἀλλὰ γὰρ Μουρήνᾳ μὲν συνεβούλευον οὐκ ὀλίγοι πρὸς τὴν Σινώπην ὁρμᾶν καὶ περὶ τοῦ βασιλείου κινεῖν τὸν πόλεμον, ὡς εἰ ταύτην ἕλοι, τῶν λοιπῶν κρατήσει ῥᾳδίως. Ὁ δὲ Μιθριδάτης πολλῇ δυνάμει κατασφαλισάμενος ταύτην εἰς αὐτοπρόσωπον πόλεμον καθειστήκει. | Многие советовали Мурене двинуться к Синопе и повести войну за царскую резиденцию, так как если бы он взял се, то легко овладел бы и остальным. Митридат, поручив ее значительному гарнизону, сам принялся за ведение войны. |
ἀλλὰ γὰρ Μουρήνᾳ μὲν συνεβούλευον οὐκ ὀλίγοι πρὸς τὴν Σινώπην ὁρμᾶν καὶ περὶ τοῦ βασιλείου κινεῖν τὸν πόλεμον, ὡς εἰ ταύτην ἕλοι, τῶν λοιπῶν κρατῆσαι ῥαιδίως,
Мурена, напав на Команы, вновь захватил понтийскую территорию и в конце зимы 83/82 г. разграбил 400 деревень, тогда как царь даже не двинулся, поскольку он все еще ждал возвращения своих послов, посланных ранее в Рим. Мурена, нагруженный огромной добычей, вернулся во Фригию и Галатию, где к нему присоединился Калидий, посланный Римом к Мурене, безусловно, в начале 82 года, после жалоб, поданных понтийскими послами. Этот Калидий, призванный напомнить Мурене, что царь был союзником Рима и что любая операция против него должна быть прекращена, тем не менее, высказался за войну, поскольку, по словам Аппиана, он пригласил Мурену продолжать наступление (Mithr. 65, 272-3).
Сообщение Мемнона о наступлении Мурены полностью отличается от повествования Аппиана (Mithr. 65, 270-273), поскольку он не упоминает Синопу, но только сообщает о нападении римлян на деревни.
— Appien, Mithr. 65, 272-273: «Затем Мурена, нагруженный огромной добычей, вернулся во Фригию и Галатию, где Калидий, посланный из Рима после жалоб Митридата, не вручил ему ни одного решения сената, а просто сказал во всеуслышание, что сенат призвал его спасти царя, который был союзником. После того, как он произнес эти слова, видели, как он беседовал с Муреной, и тот, не сдерживая уже своего стремления, снова напал на митридатову землю».
ὁ δὲ Μιθριδάτης πολλῇ δυνάμει κατασφαλισάμενος ταύτην, εἰς αὐτοπρόσωπον πόλεμον καθειστήκει,
После того, как Митридат стал жертвой римских вторжений и увидел в этих нападениях объявление войны, он решил отреагировать, и в начале года и даже весной 82 года отправил Гордия заняться римлянами, которые нападали на «деревни» (Appien, Mithr. 65, 273), в то время как сам он возглавил операции у Синопы. Чтобы согласовать версии Мемнона и Аппиана, следует признать, что понтийские силы действовали одновременно на двух фронтах, что никоим образом не является исключительной тактикой. С другой стороны, кажется странным, что Аппиан не сообщил об операциях против города. По словам Де Каллатаи, деревни были впервые атакованы зимой или в конце зимы 83/2 г. Затем по советам Калидия было начато новое нападение, и во время этого второго движения будет необходимо поместить наступление на Синопу.
| Καὶ πείραις μὲν ταῖς κατ´ ἀρχὰς ἐπικρατέστερα ἦν τὰ τοῦ βασιλέως· εἶτα εἰς ἀγχώμαλον ἡ μάχη συνεστράφη, καὶ εἰς ὄκνον ἡ μάχη τὸ πρόθυμον περιέστησε τῶν πολεμίων. Διὸ καὶ Μιθριδάτης μὲν εἰς τὰ περὶ τὸν Φᾶσιν καὶ τὸν Καύκασον ἐτράπετο, Μουρήνας δὲ ἀπῇρεν εἰς τὴν Ἀσίαν, καὶ τὰ οἰκεῖα ἕκαστος διετίθει. | В первых стычках войска царя побеждали. Затем успех в битвах стал почти равным, и, наконец, воинственный пыл врагов взаимно ослабел под влиянием битв. Поэтому Митридат отправился в области вокруг Фасиса и Кавказа, а Мурена отступил в Азию и каждый занялся своими делами. |
καὶ πείραις μὲν ταῖς κατʼ ἀρχὰς ἐπικρατέστερα ἦν τὰ τοῦ βασιλέως,
Аппиан также упоминает битву, но его история отличается от истории Мемнона. По словам Аппиана, битва происходила на берегу реки, но он не приводит ее названия (Appien, Mithr. 65, 274 -275). Возможно, это река Галис, которую ранее пересек Мурена, чтобы напасть на деревни Митридата (Appien, Mithr. 65, 271). Аппиан представляет битву как ответ царя на наступательные действия Мурены против деревень, которые находились в его сфере влияния. Столкнувшись с этими нападениями и увидев, что его жалобы, доведенные до Рима его послами, не положили конец действиям Мурены, он решил действовать и послал Гордия взять под контроль его позиции. Что касается самого царя, то он немедля явился на поле боя, приведя с собой большую часть своей армии (Appien, Mithr. 65, 274). Мемнон не дает точной информации о месте битвы, но тот факт, что о ней сообщается после упоминания о нападении на Синопу, свидетельствует о том, что это противостояние происходит вокруг Синопы на берегах Галиса.
εἶτα εἰς ἀγχώμαλον ἡ μάχη συνεστράφη, καὶ εἰς ὄκνον ἡ μάχη τὸ πρόθυμον περιέστησε τῶν πολεμίων,
Этот отрывок является еще одним моментом несогласия между версиями Мемнона и Аппиана и поддерживает гипотезу о том, что эти два автора не упоминают одну и ту же конфронтацию между царскими войсками и римской армией. Действительно, битва, как она описана у каждого из этих двух авторов, не имеет аналогичного результата: у Мемнона битва нерешительна, и она заканчивается отступлением Митридата и Мурены, каждый из которых уходит в противоположном направлении, в то время как у Аппиана (Mithr. 65, 275) царь сильно преобладает, и Мурена бежал в Фригию (конец 82 года), или согласно Мемнону в Азию. Более того, путь, которым следует царь Понта, не совпадает у двух авторов: у Мемнона Митридат направляется на восток к Фасису и Кавказу, а у Аппиана (Mithr. 65, 276) царь отправляется в Каппадокию, изгоняя один за другим гарнизоны, которые поставил там Мурена.
Учитывая эти точки несогласия между этими двумя рассказами, я не уверена, что абсолютно необходимо сопоставить обе версии, и вполне возможно, как это происходит очень часто у Мемнона, последний, или, скорее всего, Фотий сообщил о втором движении вооруженной конфронтации между понтийскими и римскими армиями. Однако трудно определить, произошло ли наступление, о котором сообщил Мемнон, до или после наступления, о котором сообщил Аппиан, тем более, что обе битвы завершились расхождением вражеских сил. Конечно, де Каллатаи указывает на нюансы, которые появляются в соответствующих рассказах Аппиана и Мемнона, и подчеркивает, что у последнего «Мурена был не так разбит, как у Аппиана». Однако этот ученый следует тем же рассуждениям, что и Рейнах, поскольку оба они считают битву одним и тем же сражением. Напротив Гуковский выдвигает гипотезу, согласно которой Мемнон смешал легата Суллы, который сражался с понтийскими войсками во время этой второй Митридатовой войны, и его сына, который сражался под Лукуллом.
καὶ τὰ οἰκεὶα ἕκαστος διετίθει,
Вывод Фотия о завершении второй митридатовой войне очень краток и умалчивает о том, что Сулла отправил в Азию Авла Габиния с сообщением для Мурены, что царь Понта не денонсировал договор, заключенный ими в 85 году, и, следовательно, было запрещено вести с ним войну (Appien, Mithr. 66, 279-80). Тем не менее, Митридат решил заключить мир с Ариобарзаном и скрепил брачный союз с царем Каппадокии. Ариобарзан был помолвлен с четырехлетним ребенком, и по этому соглашению Евпатор нашел предлог для сохранения части Каппадокии, которую он занимал с начала Первой митридатовой войны. Рейнах предполагает, что дочь Митридата, слишком юная, чтобы быть обещанной Ариобарзану, на самом деле была помолвлена с его сыном.
Именно этим соглашением Аппиан (Mithr. 67, 281) завершает свой рассказ о войне между Митридатом и Муреной, которая заканчивается почти через три года, весной 81 г. Оба мужа расстались, и, как указывает Мемнон, вернулись к своим заботам: Мурена возвращается в Италию, где он без отсрочки получил желанный триумф (Cicéron, Mur. 5, 11; 7.15; Pro lege Manilia, 3.8), в то время как Митридат старался навести порядок в своем царстве. Так, он положил конец восстаниям в Боспоре, где он возвел на престол своего собственного сына Махара (Appien, Mithr. 67, 281). С другой стороны, его операции против ахейцев к северу от Колхиды привели к провалу: потеряв по словам Аппиана две трети своей армии (Mithr. 67, 282), он вернулся в свое царство с конца 81 года до конца следующего года.
| Μετ´ οὐ πολὺν δὲ χρόνον Σύλλας ἐν Ῥώμῃ τελευτᾷ, καὶ πέμπουσιν ἡ σύγκλητος ἐπὶ μὲν τὴν Βιθυνίαν Αὐρήλιον Κότταν, ἐπὶ δὲ τὴν Ἀσίαν Λεύκιον Λεύκολλον, οἷς ἡ ἐντολὴ πολεμεῖν Μιθριδάτῃ. | Вскоре после этого Сулла умирает в Риме; сенат посылает в Вифинию Аврелия Котту, а в Азию Луция Лукулла с поручением вести войну с Митридатом. |
μετ’ οὐ πολὺν δὲ χρόνον Σύλλας ἐν Ῥώμῃ τελευτᾷ,
Резюме Фотия о третьей и последней митридатовой войне начинается с отправки Лукулла и Котты против Митридата. Фраза «вскоре после этого» довольно расплывчата, и создается впечатление, что смерть Суллы произошла вскоре после окончания Второй войны, и за ней последовала отправка Лукулла и Котты в Азию. Действительно, хронология шире, чем кажется, поскольку Сулла умер в 78 году, а римские войска, возглавляемые Лукуллом и Коттой, были отправлены в Азию только в 73 году.
Принадлежит ли этот пассаж, где нет перехода от смерти Суллы к прибытию консулов в Азию, Мемнону, или этот пятилетний хронологический разрыв обусловлен работой Фотия? Неудивительно, что Мемнон не сообщил о причинах этой войны, и в частности о деятельности царя Понта, которая, как представляется, спровоцировала военные действия, в то время как он посвятил краткое отступление причинам первой митридатовой войны. Точно так же он ничего не говорит о завещании Никомеда IV Вифинского или о соглашении с Серторием, к которому, однако, относятся фрагменты 28.3 и 29.5. Представляется более вероятным, что это Фотий, который, чрезмерно сократив первоначальное повествование Мемнона, не счел необходимым включить эти элементы в свое резюме. Действительно, патриарх имеет тенденцию сохранять только события.
Тем не менее, вполне возможно, что это хронологическое изложение не принадлежит одному Фотию. Действительно, история Мемнона перекликается со словами Плутарха (Lucullus, 5.1), у которого упоминаются назначения Лукулла и Котты «вскоре после смерти Суллы» и, в этом случае, возможно Мемнон и Плутарх консультировались с общим источником. Действительно, Плутарх ставит выборы двух консулов «во время сто семьдесят шестой Олимпиады» и предлагает очень неточную дату, поскольку в 176‑ю олимпиаду включены 76-73 гг. до нашей эры. Однако Сулла умер в 78 г., а Лукулл и Котта были избраны консулами в 74 г. Следовательно, если мы признаем, что Мемнон следовал той же традиции, что и Плутарх, вполне понятно, что его соответствующая хронология столь же неточна, и Мемнон упоминает не о выборах Лукулла и Котты, как Плутарх, а об отправке двух консулов вскоре после смерти Суллы.
Plutarque, Lucullus, 5, 1: «Вскоре после смерти Суллы он (NB: Lucullus) был избран консулом с Марком Коттой в сто семьдесят шестую Олимпиаду».
καὶ πέμπουσιν ἡ σύγκλητος ἐπὶ μὲν τὴν Βιθυνίαν Αὐρήλιον Κότταν, ἐπὶ δὲ τὴν Ἀσίαν Λεύκιον Λεύκολλον,
Луций Лициний Лукулл и Марк Аврелий Котта были избраны консулами на 74 год (Plutarque, Lucullus, 5, 1) и получили соответственно Азию и Вифинию в качестве проконсульских провинций на 73 год. Их пожелания были явно связаны с тем, что они намеревались сыграть активную роль в неизбежной войне против царя Понта. Деятельность Митридата в Азии дала понять, что он намерен вернуться на войну против римлян. Одной из главных причин этого нового вооруженного конфликта была смерть Никомеда, которая подпитывала давнюю алчность Митридата, поскольку последний не скрывал в течение долгого времени свое намерение поставить Вифинию под свой контроль.
По словам Аппиана (Mithr. 71, 299), Марк Аврелий Котта, обозначенный как «правитель», был уполномочен правительством Вифинии защитить ее от возможного нападения Митридата (Plutarque, Lucullus, 6, 6; ср. Cicéron, Mur. 15, 33).
— Plutarque, Lucullus, 6, 6: «Однако Котта, его коллега, по настоянию сената, был отправлен с флотом наблюдать за Пропонтидой и защищать Вифинию ".
— Cicéron, Mur. 15, 33: «Руководство этой войной было поручено двум консулам с заданием одному преследовать Митридата, а другому прикрывать Вифинию».
Вифиния была римской провинцией, так как Никомед IV Филопатор умер бездетным по и завещал свое царство Риму (Appien, Mithr. 71, 299; Tite–Live, Per. 93; Eutrope, VI, 6, 1). По словам Саллюстия, у Никомеда был сын от Нисы (Hist. IV, 69, 9 M), и вифины прибыли в Рим, чтобы оспорить законность этого сына (Hist. II, 71 M). По словам Каллатаи, Митридат попытался посадить его на трон, и эта схема царя Понта была предназначена для того, чтобы предотвратить получение Римом наследия Никомеда. Интерпретация Рейнахом этих двух фрагментов Саллюстия несколько отличается. По его мнению, у Никомеда было двое детей: Ниса, которая была его дочерью, а не его женой, и сына, тоже Никомеда, который был возведен на престол его сторонниками. Но молодой человек не царствовал, так как был признан незаконным, поскольку его мать была осуждена за прелюбодеяние несколько лет назад.
Саллюстий (Hist. IV, 69, 9 M) сообщает эпизод, странно похожий на эпизод, упомянутый Мемноном в F 25.5 накануне первой митридатовой войны, когда царь Понта попытался вмешаться в кризис престолонаследия, затрагивающий Вифинию. Он сообщает, что Никомед, сын Никомеда Епифана и Нисы, был поставлен на престол Вифинии сенатом. С другой стороны, при смерти Филопатора ситуация совсем иная, так как Рим, получивший в свое время вифинское царство, не намерен поддерживать молодого принца, чья незаконность скоро будет доказана.
С другой стороны, и Каллатаи, и Рейнах связывают предполагаемого сына Никомеда с римским решением о провинциализации Вифинии. Каллатаи, основываясь на свидетельстве монет, помещает смерть Никомеда IV Филопатора зимой 76/5 г. и считает, исходя из пассажа Веллея Патеркула (II, 42, 3), что провинциализация Вифинии должна быть датирована зимой 75/4 г. Веллей Патеркул (II, 42, 3) сообщает, что проконсул Юнк, что касается Вифинии, «управлял этой провинцией одновременно с Азией». По его словам, эта годичная задержка, которая отделяет смерть царя от решения сената, во многом объясняется интригами Митридата. Кроме того, царь Понта продемонстрировал бы признаки своего стремления захватить Вифинию после смерти Никомеда, если признать, что выпуск монет показал «резкий всплеск активности». Следовательно, после объявления о смерти Никомеда IV Митридат приступил к созданию большой армии, готовясь вторгнуться в Вифинию и столкнуться с реакцией Рима (ср. Memnon 27.2).
Однако, по мнению Рейнаха, именно аннексия римской Вифинии является определяющим элементом начала Третьей войны. Он считает, что решение сената было воспринято Митридатом как объявление войны, поскольку римское присутствие на его границах представляет реальную угрозу для его деятельности, тем более, что после смерти Суллы послы, которых он отправил в Рим, чтобы просить о разработке договора, заключенного в Дардане, были возвращены обратно (Appien, Mithr. 70, 296-7), и даже не приняты, и сенат не ратифицировал соглашение (Appien, Mithr. 67, 282-285).
Реакция Митридата на смерть Никомеда была еще более угрожающей, поскольку царь Понта заключил договор с Серторием. Последний признавал будущие завоевания Митридата, среди которых Вифиния занимала особое место (Tite–Live, Per. 93; Appien, Mithr. 68, 286-289; Plutarque, Sertorius, 23-24). Если следовать предположению Каллатаи, то, похоже, этот договор должен быть датирован зимой 75/74 г.
Следовательно, если Вифиния и была так желанна для Митридата, в сводке византийского патриарха об этом ничего не говорится. Он одинаково умолчал о событиях, которые сделали войну с Митридатом неизбежной. Ввиду многих отступлений, которые он посвятил Вифинии, кажется странным, что Мемнон не интересовался проблемой престолонаследия по поводу смерти Никомеда. Поэтому мне кажется, что этот пробел в тексте — это не работа Мемнона, а плод работы Фотия.
— Appien, Mithr. 71, 299: «Никомед умер недавно бездетным, оставив свое царство римлянам»
— Tite–Live, Per. 93: «Никомед, царь Вифинии, сделал римский народ своим наследником, и его царство было превращено в провинцию».
— Eutrope, VI, 6, 1: «В 676 году от основания города, в консульство Л. Лициния Лукулла и Аврелия Котты умер Никомед, царь Вифинии, в силу завещания которого римский народ стал его наследником».
— Velleius Paterculus, II, 42, 3: «он (Цезарь) отправился в Вифинию к проконсулу Юнку — последний управлял этой провинцией вместе с Азией»
— Salluste, Hist. IV, 69, 9 M: «наконец, после смерти Никомеда они овладели Вифинией, хотя Ниса, которую Никомед называл своей царицей, несомненно, имела сына».
— Salluste, Hist. II, 71 M: «Их противники были многочисленны и хотели вернуться в Вифинию, чтобы доказать, что сын был самозванцем»
Враждебная реакция Митридата на последствия смерти Никомеда, степень его военных приготовлений и его союз с Серторием сделали воинственные намерения Митридата очевидными (Plutarque, Lucullus, 5, 1; Tite–Live, Per. 93; Appien, Mithr. 68, 289; Eutrope, VI, 2), и это, кажется, начало 74 г. Именно по этой причине Лукулл взял на себя обязательство получить провинцию Азии и командование в войне против Митридата.
По словам Плутарха, Лукулл после нескольких шагов получил провинцию Киликия. Действительно, консул 74 получил сперва по жребию Цизальпинскую Галлию (Plutarque, Lucullus, 5, 2). Тем не менее, он желал Киликию, чей губернатор Октавий только что умер. Он думал, что если он получит правление в этой близкой к Каппадокии провинции, его отправят возглавить войну против Митридата, деятельность которого не оставляла никаких сомнений в его намерениях (Plutarque, Lucullus, 6, 1). Единственным препятствием для его желаний мог быть Помпей, но он уже участвовал в войне в Испании (Plutarque, Lucullus, 6, 5). По словам Гуковского, кажется, что Помпей был занят в Испании, и Лукулл надеялся провести войну против Митридата, которую он считал славной и легкой (Plutarque, Pompée, 20.2; Lucullus, 6.5). Поэтому Лукулл успешно работал (Plutarque, Lucullus, 6, 2-4), чтобы получить провинцию Киликии, и ему было доверено командование войной против царя Понта. Однако, согласно Мемнону и Веллею Патеркулу (II, 33, 1), Лукулл получил не Киликию, а провинцию Азии. Тем не менее, их замечания не противоречат Плутарху, поскольку, по мнению Шервина–Уайта, различие между Азией и Киликией исчезло в контексте войны, поскольку Лукулл нуждался в ресурсах и легионах Азии.
οἷς ἡ ἐντολὴ πολεμεῖν Μιθριδάτῃ,
По словам Аппиана, когда Лукулл получил провинцию Киликии, Рим отправил его возглавить войну против Митридата: с другой стороны, он не уточняет, была ли Котте поручена аналогичная миссия (Appien, Mithr. 68, 290; 72, 305). Цицерон (Mur. 15, 33) уточняет, что оба консула были ответственны за ведение войны, но он упоминает, что Лукулл должен был преследовать Митридата, в то время как Котта должен был защищать Вифинию.
| Μιθριδάτης δὲ ἄλλον τε στρατὸν συχνὸν παρεσκευάζετο, καὶ τριήρεις μὲν υʹ, τῶν δὲ μικροτέρων νηῶν πεντηκοντήρων τε καὶ κερκούρων ἀριθμὸς ἦν οὐκ ὀλίγος. Διοφάντῳ δὲ τῷ Μιθάρῳ δύναμιν δούς, πέμπει πρὸς τὴν Καππαδοκίαν φρουρὰς ταῖς πόλεσιν ἐγκαθιστάναι, εἰ δὲ Λεύκολλος εἰς τὸν Πόντον ἀφίκοιτο, ὑπαντιάζειν καὶ τῆς πρόσω πορείας ἀπείργειν. | А Митридат подготовлял новое многочисленное войско. У него было 400 триер и большое число меньших кораблей — пептекоптер и керкур. Дав войско Диофанту, сыну Мифара, он посылает его в Каппадокию расставить по городам гарнизоны; если же Лукулл придет в Понт, встретить его и помешать дальнейшему его продвижению. |
Μιθριδάτης δὲ ἄλλον τε στρατὸν συχνὸν παρεσκευάζετο,
Масштабы военных приготовлений Митридата подтверждаются как литературными, так и нумизматическими источниками. Из Аппиана видно, что Митридат посвятил «остаток лета и зиму» строительству судов, изготовлению оружия и хранению зерна (Mithr. 69, 291-292). Поэтому кажется, что летом 74 г. и зимой 74/3 г. царь Понта готовился к очередной войне против Рима (ср. Tite–live, Per. 93). Изучение монет подтверждает показания Аппиана, поскольку 74‑й год соответствует последней интенсивной фазе периода денежного производства. Но эти приготовления начались бы, по мнению Каллатаи, в конце зимы 76/5 г. в связи с внезапным возобновлением деятельности царской монетной мастерской, которая, по–видимому, связана со смертью Никомеда IV Филопатора Вифинского. Что касается периода с февраля 75 г. по декабрь 74 г., то он показал бы значительный объем денежной продукции, и Каллатаи считает, что «ее выпуск незадолго до начала последней митридатовой войны (весна 73 г.) представляется сомнительным включать эти усилия в число подготовительных мероприятий Евпатора в преддверии этой войны». Наконец, тщательное изучение нумизматических источников свидетельствует о существенной разнице по сравнению с первой митридатовой войной, поскольку, как представляется, царь Понта начал военные приготовления за два года до начала третьего и последнего конфликта с Римом.
καὶ τριήρεις μὲν υ′, τῶν δὲ μικροτέρων νηῶν πεντηκοντέρων τε καὶ κερκούρων ἀριθμὸς ἦν οὐκ ὀλίγος,
По словам Мемнона, Митридат вооружил многочисленную армию, численность которой подробно описана в следующем фрагменте (27.3). Мемнон и Страбон (XII, 8, 11) оба насчитывают количество триер до 400. Согласно Мемнону, этот огромный флот был передан Архелаю (27.5). Царь не просто построил большой флот, но, по словам Плутарха (Lucullus, 7, 4-6), он сделал его более эффективным, взяв в качестве моделей римские корабли, и, следовательно, он снял с них все роскошные украшения.
Διοφάντῳ δὲ τῷ † Μιθάρου δύναμιν δούς, πέμπει πρὸς τὴν Καππαδοκίαν φρουρὰς ταῖς πόλεσιν ἐγκαθιστάναι, εἰ δὲ Λεύκολλος εἰς τὸν Πόντον ἀφίκοιτο, ὑπαντιάζειν καὶ τῆς πρόσω πορείας ἀπείργειν,
Текст Мемнона проблематичен, так как рукописи не дают того же чтения имени отца Диофанта. Якоби указал, что текст был испорчен и, следуя Беккеру, воспроизводит Μιθάρῳ, тогда как Скалигер предложил читать Μιθάρεῳ. Что касается Мюллера, он воспроизводит Μιθάρου. Мне кажется, что мы должны помнить этот последнее чтение, так как сын Диофанта Мифар может быть упомянут в надписи, сопровождающей бюст Диофанта (I. Délos 1574): [Διόφαντον Μιθ]άρου.
Только Мемнон упоминает о посылке Диофанта сына Мифара в Каппадокии, но, как отметил Гуковский, вполне вероятно, что Митридат поручил эту миссию Диофанту, когда он узнал о присвоении Лукуллу провинции Киликии, соседней с Каппадокией.
Отрывок из Аппиана (Mithr.75, 326) относится к деятельности некоего Евмаха, другого генерала Митридата, который вторгся во Фригию, когда царь был занят осадой Кизика. По мнению Гуковского, этот отрывок из Мемнона будет относиться к деятельности в Киликии другого генерала Митридата, Диофанта. Хотя нет явного упоминания о Киликии, мне кажется, что слова Мемнона не должны быть отвергнуты, и возможно, что царь Понта послал нескольких генералов в стратегические районы, и в частности в Каппадокию, куда Диофант отправился на южный маршрут в Киликию, чтобы остановить продвижение Лукулла, которому недавно была доверена провинция.
— Appien, Mithr. 75, 326: «В то же время генерал Митридата Евмах вторгся во Фригию, где он убил многих римлян с женщинами и детьми, и подчинил Писидию, Исаврию и Киликию; однако тетрарх галатов Дейотар преследовал его, когда тот потерял осторожность и убил многих его людей».
Также возможно, что понтийские силы оказали помощь действовавшему в этом регионе Тиграну (ср. Appien, Syr. 48 и 69; по словам Шервина–Уайта, Митридат направил на юг два войска: под командованием Диофанта (Memnon 27.2) и Евмаха (Appien, Mithr. 75) для защиты южных дорог от проникновения Лукулла, которому была присвоена Киликия: Митридат действительно ожидал вторжения в его царство с юга, через Ликаонию и Каппадокию. По видимому, царь Понта на тот момент не знал, где именно находился Лукулл. Шервин–Уайт считает, что было два командира.
| Αὐτὸς δὲ μεθ´ ἑαυτοῦ πεζὸν μὲν στρατὸν ἦγε ιεʹ μυριάδας, ἱππεῖς δὲ δισχιλίους ἐπὶ τοῖς μυρίοις, ἅρματά τε δρεπανηφόρα συνεπῆγε κʹ καὶ ρʹ, καὶ πᾶσαν ἄλλην μηχανοποιὸν οὐκ ἐνδέουσαν πληθύν. Ἠπείγετο δὲ διὰ τῆς Τιμωνιτίδος Παφλαγονίας εἰς τὴν Γαλατίαν, καὶ ἐναταῖος εἰς τὴν Βιθυνίαν ἀφικνεῖται. | Сам же он вел с собой сто пятьдесят тысяч пешего войска, двенадцать тысяч конницы; у него имелось 120 серпоносных колесниц и не было недостатка во множестве всякого рода машин. Царь быстро прошел через Тимонитскую Пафлагонию в Галатию и на девятый день достиг Вифинии. |
αὐτὸς δὲ μεθʼ ἑαυτοῦ πεζὸν μὲν στρατὸν ἦγε ιε’ μυριάδας, ἱππεῖς δὲ δισχιλίους ἐπὶ τοῖς μυρίοις,
Согласно Мемнону, собственная армия царя состояла из 150 000 пехотинцев и 12 000 всадников. Цифры Аппиана (Mithr. 69, 294) несколько различаются, поскольку он приписывает царю 140 000 пехотинцев и 16 000 всадников. У Плутарха (Lucullus, 7, 5) Митридат имел 120 000 обученных по–римски пехотинцев и 16 000 всадников. Страбон (XII, 8, 11) с 150 000 человек и «многочисленной конницей» наиболее близок к Мемнону.
— Appien, Mithr. 69, 294: «И для своих воюющих сил он набрал среди всех этих народов ровно сто сорок тысяч пехотинцев и шестнадцать тысяч всадников».
— Plutarque, Lucullus, 7, 5: «У него было сто двадцать тысяч снаряженных по римскому образцу пехотинцев и шестнадцать тысяч всадников».
— Strabon, XII, 8, 11: «Действительно, царь неожиданно атаковал город (Кизик) со 150 000 человек и многочисленной конницей».
С другой стороны, в другом отрывке тот же Аппиан упоминает армию из 300 000 человек (Appien, Mithr. 72, 306), и эти цифры подтверждаются Орозием (VI, 2,19) и Плутархом (Lucullus, 11, 8) с той разницей, что они упоминают не всю царскую силу, а количество жертв, понесенных понтийским лагерем. Но если царская армия действительно достигала этих чисел, вряд ли Митридат потерял всю свою армию. Это очевидное противоречие у Аппиана может быть объяснено, если учесть, что цифры, которые он приводит в первую очередь (Mithr. 69, 294: 140 000 пехотинцев) относятся к собственной армии Митридата: что, кстати, уточняет Мемнон (27.3: «сам он имел в своем распоряжении»). Поэтому возможно, что когда Аппиан упоминает цифру в 300 000 пехотинцев (Mithr. 72, 306), он указывает на все понтийские войска, то есть на собственную армию царя и на ту, которую он поручил Диофанту (Memnon, 27.2), тем более, что, по словам Мемнона, царская армия была разделена пополам. В этом случае пассаж Аппиана будет означать соединение двух армий. Наконец, может быть выдвинуто еще одно предположение: эта армия из 300 000 человек состояла из собственных войск царя, а также из вспомогательных войск. Уже во время первой войны у Митридата были войска, набранные среди его союзников, и на этот раз, по словам Аппиана, Митридат собрал войска среди многих народов Азии и Европы (Mithr. 69, 292-294; 71, 304). И наоборот, Плутарх (Lucullus, 7, 5) пишет, что он избавился от варварских солдат и обучил свою армию по римским лекалам.
— Appien, Mithr. 69, 292-294: «в качестве союзников к нему присоединились, кроме прежних войск, халибы, армяне, скифы, тавры, ахейцы, гениохи, левкосуры и те, которые живут на землях так называемых амазонок около реки Термодонта. Вот какие силы присоединились к прежним его войскам из Азии, а когда он перешел в Европу, то присоединились из савроматов так называемые царские, язиги, кораллы, а из фракийцев те племена, которые живут по Истру, по горам Родопе и Гему, а также еще бастарны, самое сильное из них племя. Вот какие силы получил тогда Митридат из Европы».
Однако, как отмечали некоторые, эти цифры, безусловно, преувеличены, и возможно, что среди этих 300 000 человек мы должны учитывать не только бойцов, но и «сопровождающих» (ἀκόλουθοι), описанных Плутархом (Lucullus, 11, 8).
— Appien, Mithr. 72, 306: «Узнав через перебежчиков, что войско царя равняется приблизительно 300 000, а продовольствие или собирается солдатами, или получается с моря …»
— Plutarque, Lucullus, 11, 8: «Говорят, что в этой огромной толпе бойцов и обозных погибло в общей сложности не менее трехсот тысяч человек»
— Orose, VI, 2, 19: «действительно, говорят, что он потерял в этом месте (Кизике) более трехсот тысяч человек от голода и болезней».
ἅρματά τε δρεπανηφόρα συνεπῆγεν κ’ καὶ ρ’, καὶ πᾶσαν ἄλλην μηχανοποιὸν οὐκ ἐνδέουσαν πληθύν,
По данным Мемнона и Плутарха (Lucullus, 7, 5), царская армия также включала 120 серпоносных колесниц. Что касается упомянутых Мемноном инженерных войск, то речь здесь идет, несомненно, о проводниках, носильщиках, торговцах и фуражирах, упомянутых Аппианом (Mithr. 69, 294; 72, 306).
— Plutarque, Lucullus, 7, 5: «не говоря уже о квадригах, вооруженных косами, в количестве ста».
— Appien, Mithr. 69, 294: «но за ним также следовала большая толпа проводников, носильщиков и торговцев».
— Appien, Mithr. 72, 306: «у него не было других припасов, кроме собираемых фуражирами или получаемых с моря».
ἠπείγετο δὲ διὰ τῆς Τιμωνιτίδος Παφλαγονίας εἱς τὴν Γαλατίαν, καὶ ἐναταῖος εἰς τὴν Βιθυνίαν ἀφικνεῖται,
В начале весны 73 г. царская армия была разделена на две части: часть войск была передана Диофанту (Memnon 27.2) и пошла к Каппадокии, а большая часть армии, возглавляемая Таксилом и Гермократом, отправилась в Вифинию. Митридат, проведя смотр своему флоту и совершив обычные жертвы Зевсу Стратию и Аполлону, присоединился к своей армии, которая, по–видимому, начала свой марш без царя (Appien, Mithr. 70, 295). Рейнах, основываясь на текстах Аппиана и Мемнона, предположил, что войска двигались двумя колоннами, одна пересекала Пафлагонию, другая — Галатию. Каллатаи считает анализ Рейнаха «ни необходимым, ни наиболее вероятным», но это может объяснить тот факт, что Мемнон говорит о собственной армии Митридата, в то время как Аппиан говорит о своих генералах Таксиле и Гермократе и предполагает, что армия, вверенная двум генералам, начала свой марш без царя. Следовательно, Митридат после смотра своему флоту пересек Тимонитиду, регион Пафлагонии на границе с Вифинией, а его генералы, Таксил и Гермократ, шли по другому пути, возможно, по Галатии. Вероятно, на стыке двух его сил, где–то между Пафлагонией и Галатией, царь произнес своей армии речь (Mithr. 70, 296-298), прежде чем отправиться в Вифинию (Mithr. 71, 299). Вторжение Митридата в Вифинию весной 73 года ознаменовало начало Третьей митридатовой войны.
| Λεύκολλος δὲ Κότταν μὲν ἐφορμεῖν κελεύει τῷ Καλχηδονίων λιμένι παντὶ τῷ ναυτικῷ. | Между тем Лукулл приказывает Котте пристать со всем флотом в гавани халхедонцев. |
Согласно Плутарху (Lucullus, 6, 6), флот был поручен Котте, чтобы следить за Пропонтидой, но, похоже, по решению сената, а не по распоряжению Лукулла. С другой стороны, по словам Аппиана (Mithr. 71, 299), именно после того, как Митридат вторгся в Вифинию, Котта пошел по пути к Халкедону (ср. Salluste, Hist. IV, 69, 13 M).
| Τὸ δὲ Μιθριδάτου ναυτικὸν παραπλέον τὴν Ἡράκλειαν παρ´ αὐτῆς οὐκ ἐδέχθη, ἀλλ´ ἀγορὰν μὲν αἰτησαμένων παρέσχον. Οἷα δὲ εἰκὸς ἐπιμιξίας γενομένης, Ἀρχέλαος ὁ τοῦ ναυτικοῦ στρατηγὸς συνέλαβε Σιλῆνον καὶ Σάτυρον, ἐπιφανεῖς τῆς Ἡρακλείας ἄνδρας, καὶ οὐκ ἀνῆκεν ἕως ἂν ἔπεισε λαβεῖν πέντε τριήρεις συμμαχίδας εἰς τὸν κατὰ τῶν Ῥωμαίων πόλεμον. Καὶ ἀπὸ ταύτης τῆς πράξεως (ὅπερ καὶ Ἀρχέλαος ἐμηχανᾶτο) τὴν Ῥωμαίων ἀπέχθειαν ὁ Ἡρακλεώτης δῆμος ἐκτήσατο. Δημοσιωνίας δὲ τῶν Ῥωμαίων ἐν ταῖς ἄλλαις πόλεσι καθιστώντων, καὶ τὴν Ἡράκλειαν διὰ τὴν εἰρημένην αἰτίαν ταύταις ὑπέβαλλον. | Флот Митридата проплывал мимо Гераклеи. Она его не приняла, но предоставила просимое продовольствие. Как это обычно бывает, когда встреча произошла, Архелай, стратег флота, захватил двух знатных мужей из Гераклеи — Силена и Сатира и не отпускал их до тех пор, пока не убедил помочь ему в войне с римлянами пятью триерам. И когда это было исполнено, гераклейский народ (как и замыслил Архелай) приобрел себе вражду римлян. Когда в других городах были учреждены римлянами откупа, по указанной выше причине и Гераклея подверглась общей участи. В город пришли откупщики и против обычая политии стали требовать денег. |
Ἀρχέλαος ὁ τοῦ ναυτικοῦ στρατηγός,
Мемнон сообщает, что командование понтийским флотом было передано Архелаю, в то время как Плутарх упоминает в конце 73 года Аристоника (Lucullus, 11, 7). Во время Второй митридатовой войны Архелай перешел на римскую сторону (ср. Appien, Mithr. 64, 268) и возможно, что Мемнон спутал здесь первую митридатову войну, во время которой Архелай действовал как адмирал царя. Тем не менее мне кажется более вероятным, что Фотий случайно передал имя генерала Архелая вместо Аристоника.
— Plutarque, Lucullus, 11, 7: «Что касается Митридата, он решил бежать как можно скорее, но чтобы удержать Лукулла и замедлить преследование, он отправил в греческое море своего адмирала Аристоника ".
συνέλαβε Σιλῆνον καὶ Σάτυρον, ἐπιφανεῖς τῆς Ἡρακλείας ἄνδρας, καὶ οὐκ ἀνῆκεν ἕως ἂν ἔπεισε λαβεῖν πέντε τριήρεις συμμαχίδας εἰς τὸν κατὰ τῶν Ῥωμαίων πόλεμον,
Мемнон единственный, кто упомянул эту уловку Архелая/Аристоника. Царь Понта изменил свою тактику по сравнению со второй митридатовой войной, когда он попытался получить альянс Гераклеи против Мурены (Memnon 26.2). Действовал ли понтийский адмирал самостоятельно или по приказу царя? Невозможно с уверенностью сказать об этом, но, похоже, царь отказался от любого дипломатического подхода. Кажется странным то, что Архелай нуждался всего в пяти триерах, в то время как понтийский флот состоял из 400 военных кораблей: может он не имел в своем распоряжении весь флот?
Силен и Сатир в другом месте неизвестны. Мемнон сообщает, что город перешел на понтийскую сторону из–за участия — добровольного или нет — знатных людей, среди которых он позже приводит Ламаха (F 29.3) и Дамофела (F 35. 2). Мне кажется, что это звучит как осуждение «олигархической» партии, находившейся у власти в Гераклее и представленной как благосклонная к царю Понта, вопреки «демократической» тенденции, которая, кажется, выражается через другого аристократа, Бритагора (ср. 35. 2), которая кажется довольно враждебной понтийцам или, по крайней мере, недовольной последствиями наличия гарнизона в их городе. Действительно, поведение гераклейских правителей вызывало подозрения у римлян, которые заставили город заплатить за то, что они считали предательством, осаждая его в течение двух долгих лет (ср. F 32 sqq.).
καὶ ἀπὸ ταύτης τῆς πράξεως (ὅπερ καὶ Ἀρχέλαος ἐμηχανᾶτο) τῆν Ῥωμαίων ἀπέχθειαν ὁ Ἡρακλεώτης δῆμος ἐκτήσατο. δημοσιωνίας δὲ τῶν Ῥωμαίων ἐν ταῖς ἄλλαις πόλεσι καθιστώντων, καὶ τὴν Ἡράκλειαν διὰ τὴν εἰρημένην αἰτίαν ταύταις ὑπέβαλλον,
Мемнон считает, что уловка Архелая имела для Гераклеи ужасные последствия, поскольку римляне, полагая, что город перешел в понтийский лагерь, наложили на город налог. Историк четко устанавливает причинно–следственную связь («поэтому»). В этом отрывке четко указывается, что Гераклея после Апамейского мира была включена в список свободных городов, освобожденных от уплаты налогов.
С другой стороны, этот пассаж носит печать работы Фотия, поскольку Мемнон никогда бы не написал ὁ Ἡρακλεώτης δῆμος, но только ὁ Ἡρακλεωτῶν δῆμος («народ гераклеотов»). Именно это выражение используется в F 18.8, в котором Мемнон сообщает о содержании письма Сципиона, адресованного Гераклее.
| Οἱ δὲ δημοσιῶναι πρὸς τὴν πόλιν ἀφικόμενοι παρὰ τὰ ἔθη τῆς πολιτείας καὶ ἀργύριον ἀπαιτοῦντες τοὺς πολίτας ἐλύπουν, ἀρχήν τινα δουλείας τοῦτο νομίζοντας. Οἱ δέ, διαπρεσβεύσασθαι δέον πρὸς τὴν σύγκλητον ὥστε τῆς δημοσιωνίας ἀπολυθῆναι, ἀναπεισθέντες ὑπό τινος θρασυτάτου τῶν ἐν τῇ πόλει, τοὺς τελώνας ἀφανεῖς ἐποίησαν, ὡς καὶ τὸν θάνατον αὐτῶν ἀγνοεῖσθαι. | Чем повергли граждан в уныние, так как те сочли, что это — начало рабства. Последние, отправивши посольство к сенату с требованием отмены откупов, по призыву кого–то из храбрейших в городе тайно напали на откупщиков, так что об их гибели никто не узнал. |
οἱ δὲ δημοσιῶναι πρὸς τὴν πόλιν ἀφικόμενοι παρὰ τὰ ἔθη τῆς πολιτείας καὶ ἀργύριον ἀπαιτοῦντες τοὺς πολίτας ἐλύπουν, ἀρχήν τινα δουλείας τοῦτο νομίζοντας,
Гераклея, хотя и находилась в Вифинском царстве, была независимым городом. Граждане, вероятно, не платили налог римлянам, в то время как они, конечно, не платили дань и царю Вифинии. Именно это означает Мемнон, когда пишет «в нарушение обычаев государства». Гераклеоты вслед за Апамеей не были среди городов, обязанных платить дань иностранному царю (ср.F 18.10). Мемнон неоднократно настаивал на том, что народ Гераклеи прилагал все усилия для сохранения своей свободы (ср.F 7.1). Следовательно, уплата налога иностранной державе представляла собой посягательство на институты города.
Вероятно, следует признать, что публиканы присутствовали в Вифинии, по крайней мере, с начала весны 73 г. и что их деятельность уже была бременем для гераклеотов. Суровость публиканов вызвала недовольство населения, и Цицерон (De imp. Cn. Pomp. VI, 15-19) сообщает о его разочаровании, которое, как представляется, усиливается во время войны, поскольку они сворачивают производственные процессы при объявлении о прибытии вражеских армий и, следовательно, больше не в состоянии платить римлянам налоги. Плутарх (Lucullus, 7, 6; Sertorius, 24, 5) свидетельствует о недовольстве вифинских городов, которые подвергались злоупотреблениям со стороны публиканов.
— Cicéron, De imp. Cn. Pomp. VI, 15-16: «Ибо, когда вражеское войско находится невдалеке, то, даже если оно еще не совершило вторжения, люди все же оставляют пастбища, бросают свои поля, а торговое мореплавание прекращается. Так пропадают доходы и от пошлин в гаванях, и от десятины, и с пастбищ. Поэтому один лишь слух об опасности и один лишь страх перед войной не раз лишал нас доходов целого года. (16) Как же, по вашему мнению, должны быть настроены и наши плательщики податей и налогов и те, кто их берет на откуп и взимает, когда поблизости стоят два царя с многочисленными войсками, когда один набег конницы может в самое короткое время лишить их доходов целого года».
— Cicéron, De imp. Cn. Pomp. VI, 17: «в ту провинцию перенесли свои дела и средства откупщики, почтеннейшие и виднейшие люди, а их имущество и интересы уже сами по себе заслуживают вашего внимания».
— Plutarque, Lucullus, 7, 6: «Города снова встречали его с радостью, и не только в одной Вифинии: всю Малую Азию охватил приступ прежнего недуга, ибо то, что она терпела от римских ростовщиков и сборщиков податей, переносить было невозможно».
— Plutarque, Sertorius, 24, 5: «так что Азия, которая перед этим вновь испытала притеснения сборщиков податей, равно как и алчность и высокомерие размещенных в ней воинов, жила теперь новыми надеждами и жаждала предполагаемой перемены власти».
οἱ δὲ διαπρεσβεύσασθαι δέον πρὸς τὴν σύγκλητον ὥστε τῆς δημοσιωνίας ἀπολυθῆναι,
Гераклея воспользовалась ситуацией, так как Митридат, подчинив Вифинию, в то же время изгнал из региона и римскую власть. Фактически, большая часть римлян бежала в Халкедон (Appien, Mithr. 71, 300) к Котте, среди которых, безусловно, были публиканы. Следовательно, гераклеоты, должно быть, думали, что они рискуют не справиться с проблемой самостоятельно, что, похоже, подразумевается здесь Мемноном.
— Appien, Mithr. 71, 300: «Вифиния оказалась под пятой Митридата, в то время как римляне, где бы он ни встречались, бежали в Халкедон к Котте».
ἀναπεισθέντες ὑπό τινος θρασυτάτου τῶν ἐν τῇ πόλει, τοὺς τελώνας ἀφανεῖς ἐποίησαν,
Мемнон обвиняет своих соотечественников не в убийстве, или в резне, но в «исчезновении», даже если следствие приводится в конце пассажа («когда они умерли»). Он оправдал это прискорбное деяние несправедливым поведением мытарей и приписал его гражданину, который использовал свое влияние, чтобы побудить гераклеотов совершить это преступление. Следовательно, Мемнон пытается очистить гераклеотов от действия, которое может быть истолковано читателями как варварский акт. Для обозначения мытарей используются два разных термина: δημοσιώνης и τελώνης. Странно, что Мемнон меняет термин в одном и том же отрывке, если только по стилистическим причинам он не предпочел нюансировать свои высказывания. Я замечаю, что слово δημοσιώνης используется в предыдущем отрывке в том же предложении, которое носит знак работы Фотия. Однако сопоставление этих двух отрывков, по–моему, недостаточно для того, чтобы определить, является ли использование этих двух терминов особенным для Мемнона, или представляет собой новое свидетельство о вмешательстве патриарха в текст.
ὡς καὶ τὸν θάνατον αὐτῶν ἀγνοεῖσθαι,
Не исключено, что римляне, спасаясь бегством в Халкедон при объявлении о прибытии царя Понта в Вифинию (Appien, Mithr. 71, 300), боялись подвергнуться той же участи, что и в 88 году, во время эфесской вечерни, когда многие римляне были убиты по приказу Митридата. Мытари, оказавшиеся в Гераклее, по словам Мемнона, не успели скрыться до прибытия царя Понта: они были убиты гераклеотами.
| Πολέμου δὲ ναυτικοῦ κατὰ Καλχηδόνα πόλιν Ῥωμαίοις τε καὶ Ποντικοῖς συστάντος, καὶ πεζῆς δὲ δυνάμεως τῆς τε βασιλικῆς καὶ τῆς Ῥωμαϊκῆς εἰς μάχην ἀλλήλαις συρραγείσης (ἐστρατήγει δὲ τῆς μὲν Κόττας, τῆς δὲ Μιθριδάτης) τρέπουσιν οἱ Βαστέρναι κατὰ τὸ πεζὸν τοὺς Ἰταλούς, καὶ πολὺν αὐτῶν φόνον εἰργάσαντο. Τὰ αὐτὰ δὲ καὶ περὶ τὰς ναῦς ἐγένετο, καὶ ὑπὸ μίαν ἡμέραν γῆ τε καὶ θάλασσα τοῖς Ῥωμαίων διελελύμαστο σώμασι, διαφθαρέντων ἐν μὲν τῇ ναυμαχίᾳ ὀκτακισχιλίων, τετρακισχιλίων δὲ καὶ πεντακοσίων ἑαλωκότων· τοῦ δὲ πεζοῦ στρατεύματος Ἰταλοὶ μὲν τριακόσιοι καὶ πεντακισχίλιοι, τῶν δὲ Μιθριδατείων Βαστέρναι μὲν περὶ τριάκοντα, τοῦ δὲ λοιποῦ πλήθους ἑπτακόσιοι. | В то время как у города Халхедона произошла морская битва между римлянами и понтийцами, сошлись на битву друг с другом и сухопутные силы царские и римские (одними командовал Котта, другими — Митридат). В этом сражении бастарны обращают в бегство пехоту италийцев и учиняют великую резню среди них. Так же случилось и во флоте, и, таким образом, в один день и земля и море были опозорены трупами римлян. В морском сражении их пало восемь тысяч, четыре тысячи пятьсот были взяты в плен; из пешего войска италийцев пало пять тысяч триста. Из Митридатовых воинов пало около тридцати бастарнов, а из остальной массы — семьсот человек. |
πολέμου δὲ ναυτικοῦ κατὰ Καλκηδόνα πόλιν Ῥωμαίοις τε καὶ Ποντικοῖς συστάντος,
Резюме Фотия о битве при Халкедоне, которая проходит летом 73 г., умалчивает об инициаторе первого наступления. Источники противоречат друг другу. Аппиан (Mithr. 71, 300) настаивает на ответственности царя, сообщая, что взяв под контроль Вифинию, Митридат напал на Халкедон, а у Плутарха (Lucullus, 8, 1) конфликт спровоцировал Котта, чтобы увеличить свой престиж. В отличие от этого, Аппиан ничего не говорит о целях Митридата и о причинах, по которым царь Понта сначала отправился в этот город Пропонтиды.
— Plutarque, Lucullus, 8, 1: «Пока Лукулл был занят этими делами, Котта решил, что настал его счастливый час, и начал готовиться к битве с Митридатом. Приходили вести, что Лукулл подходит и уже остановился во Фригии, и вот Котта, воображая, что триумф почти что в его руках, и боясь, что придется делить славу с Лукуллом, поторопился со сражением ".
— Appien, Mithr. 71, 300: «Поскольку Митридат также атаковал Халкедон, Котта, парализованный бездействием, не встретил его»
καὶ πεζῆς δὲ δυνάμεως τῆς τε βασιλικῆς καὶ τῆς Ῥωμαϊκῆς εἰς μάχην ἀλλήλαις συρραγείσης (ἐστρατήγει δὲ τῆς μὲν Κόττας, τῆς δὲ Μιθριδάτης),
Рассказ Фотия о сухопутном бою возле Халкедона очень краток. Патриарх сводит его к простой конфронтации между двумя лагерями, одного под руководством Котты, другого — Митридата. По словам Аппиана (Mithr. 71, 300-302), римляне, которыми командовал Нуд, вождь флота, были изгнаны из плато, где они занимали стратегические места, и были преследуемы до валов Халкедона, возможно, пехотным отрядом бастарнов, упомянутым Мемноном: («в пехотном бою бастарны заставили италийцев бежать и произвели крупную резню»). Те, кто застрял перед стеной, погибли под вражескими стрелами. Что касается Котты, то, вопреки тому, что говорит Мемнон, он, безусловно, не встречался с Митридатом, когда тот появился у Халкедона, но оставался запертым внутри города. Вполне вероятно, что Мемнон консультировался с традицией, идентичной той, о которой сообщил Евтропий (VI, 6, 2), который упоминает поражение Котты во время правильной битвы. Но Аппиан описывает преследование, а не правильную битву. Опять же, очевидно, что Мемнон запомнил лишь имя главного генерала, замалчивая имя того, кто действительно столкнулся с понтийскими войсками, в данном случае Нуда.
Традиция, передаваемая Орозием (VI, 2, 13), несколько отличается, так как она упоминает, что царские силы под командованием Мария и Евмаха столкнулись у Халкедона с П. Рутилием, который был убит с большой частью его армии: можно идентифицировать этого П. Рутилия с Нудом у Аппиана, однако, оба автора по–прежнему не согласны, так как, по мнению Аппиана, Нуд выжил, в то время как у Орозия римлянин погиб в сухопутной битве. Евмах известен, кроме того, у Аппиана (Mithr. 75, 326: «в то же время стратег Митридата, Евмах, вторгся во Фригию, где он убил многих римлян»).
τὰ αὐτὰ δὲ καὶ περὶ τὰς ναῦς ἐγένετο,
Морской бой является вторым актом встречи между понтийцами и римлянами в Халкедоне, и в течение одного и того же дня римляне сражаются на суше, а затем в гавани Халкедона. Повествование Мемнона, безусловно, здесь тоже суммировано, и лишь упоминание о победе предполагает, что была встреча между двумя силами, но пассаж не сообщает об основных моментах битвы. Митридат, обратив в бегство Нуда у ворот Халкедона, вошел в гавань и разорвал бронзовые цепи, защищавшие гавань. Аппиан подчеркивает бездействие Котты и Нуда, которые были заперты внутри валов (Appien, Mithr. 71, 303). Вход царского флота в Халкедон привел к многочисленным потерям с римской стороны: Аппиан (Mithr. 71, 303) упоминает об уничтожении четырех судов и захвате царем 60 остальных. Плутарх (Lucullus, 8, 2) просто сообщает о потере 60 кораблей и их экипажей, что подтверждают цифры, выдвинутые Аппианом (см. Salluste, Hist. IV, 69, 13 M). Именно так летом 73 года силы Котты были разбиты царскими войсками на суше и на море (Plutarque, Lucullus, 8, 2; Tite–Live, Per. 93; Salluste, Hist. IV, 69, 13 M).
καὶ ὑπὸ μίαν ἡμέραν γῆ τε καὶ θάλασσα τοῖς Ῥωμαίων διελελύμαστο σώμασι,
Представление Мемнона создает впечатление сокрушительного поражения римлян. По его словам, в морском сражении погибло 8000 римлян и 4500 взяты в плен, а в сухопутном сражении было 5300 жертв. С другой стороны, потери на понтийской стороне были гораздо меньше, ограничившись 700 человек и 30 бастарнами. В результате, общее число погибших составило 13 300 убитых и 4500 пленных у римлян и 730 человек в лагере понтийцев. Цифры, приведенные Аппианом (Mithr. 71, 304) гораздо менее впечатляющи, так как погибло только 3000 римлян, включая одного сенатора, но автор не уточняет, были ли они жертвами морского или наземного боев. По оценкам Аппиана, понтийские потери ограничились двадцатью бастарнами. Оценка Плутарха ближе к оценке Аппиана, так как он упоминает 4000 убитых на римской стороне (Lucullus, 8, 2).
Следовательно, источники не согласны с количеством убитых, и цифры Мемнона значительно выше. Можно предположить, что Аппиан и Плутарх дают количество убитых в наземном бою, поскольку их цифры ближе к 5300 погибших у Мемнона, чем к 8000 убитых у него же в морском бою. Или, возможно, Мемнон не только дает количество умерших солдат римского происхождения, но и указывает на потери, понесенные римскими союзниками: Плутарх (Lucullus, 9, 1), который сообщает о прибытии Митридата в Кизик, подчеркивает, что люди в этом городе понесли многочисленные потери во время боя у Халкедона и потеряли 3000 человек и 10 кораблей. Отсюда можно лучше понять причины, по которым цифры, выдвинутые Мемноном, столь высоки.
Что касается военнопленных, то Мемнон говорит о 4500 человек. Каллатаи считает, что это были экипажи, которые были захвачены вместе с 60 кораблями (Plutarque, Lucullus, 8, 2). Если признать, что на каждом из этих судов насчитывалось около 75 человек, то количество пленных у Мемнона вполне соответствует реальности.
| Οὕτως ἀρθέντα τὰ Μιθριδάτου πάντων τὸ φρόνημα κατεδούλου. Λεύκολλος δὲ ἐπὶ τοῦ Σαγγαρίου ποταμοῦ στρατοπεδεύων, καὶ μαθὼν τὸ πάθος, λόγοις ἀνελάμβανεν ἀθυμήσαντας τοὺς στρατιώτας. | Так Митридатова удача поработила дух всех. Но Лукулл, расположившийся лагерем у реки Сангария, узнав о несчастье, поднимал речами павших духом воинов. |
οὕτως ἀρθέντα τὰ Μιθριδάτου πάντων τὸ φρόνημα κατεδούλου,
Плутарх (Lucullus, 7, 6) считает, что общее недовольство, которое преобладало среди вифинских городов из–за публиканов, оправдывает хороший прием, оказанный Митридату этими городами, как только он вошел в Вифинию, и подчеркивает, что приход Митридата вызвал большую надежду среди жителей (Sertorius, 24, 5). Аппиан (Mithr. 71, 300) настаивает на том, что подчинение Митридатом Вифинии вызвало бегство римлян к Котте в Халкедон, но он гораздо менее откровенен, чем Плутарх, поскольку он не говорит, было ли это бегство вызвано единственно страхом перед царем Понта, или жители городов открыто изгнали римлян, которые находились у них. Что касается Мемнона (27.6), то, сообщив об убийстве публиканов в Гераклее, он приводит пример реакции города, который, как представляется, страдает от злоупотреблений со стороны откупщиков, на объявление о прибытии Митридата в Вифинию, но, тем не менее в его рассказе деятельность публиканов и хороший прием, оказанный понтийскому царю, не так четко связаны, как у Плутарха. И наоборот, в этом отрывке (F 27.8) он ясно устанавливает, что битва при Халкедоне является причиной сплочения городов.
Тем не менее обе версии не являются несовместимыми: первое движение к сплочению могло ощущаться с приходом Митридата в Вифинию (Plutarque, Lucullus, 7, 6), и приобщение городов к понтийской партии только усилилось с победой у Халкедона, не ограничиваясь только вифинскими городами, но включая и другие города Азии: это, вероятно, то, что следует понимать под словом «все» (πάντων), используемым Мемноном, и это, вероятно, означает, что, кстати, также не скрывает Плутарх (Lucullus, 7, 6), согласно которому «то же самое было во всей Азии». С другой стороны, использование πάντων хотя и свидетельствует о резком перевороте отношений между римлянами и азиатскими городами, не запрещает воображать, что некоторые из них были вынуждены поддерживать свою верность в римском лагере. Действительно, Светоний (César, 4, 4) сообщает, что Цезарь, который тогда находился на Родосе, перешел в Азию и, собрав вспомогательные войска, изгнал из провинции легата царя и удержал подчинение римлянам колеблющихся городов. Этот тип свержения, безусловно, объясняется, отчасти, тем, что города предпочли перейти на сторону победителя, а не оставаться верными римской власти, поставленной под угрозу столь стремительно. На данный момент реакция греческих городов не нова: во время Первой митридатовой войны большая часть Азии перешла на понтийскую сторону с конца 89 года.
Еще один момент разделяет Плутарха и Мемнона, поскольку подчинение Вифинии Митридату более негативно воспринимается Мемноном: он говорит о «кабальном подчинении», и его замечания перекликаются с высказыванием Аппиана (Mithr 71, 300 ), согласно которому «Вифиния оказалась под пятой Митридата». В отличие от Плутарха, у этих двух авторов переход Вифинии на понтийскую сторону больше напоминает принуждение, чем подлинное добровольное присоединение (Plutarque, Lucullus, 7, 6).
Λεύκολλος δὲ ἐπὶ τοῦ Σαγγαρίου ποταμοῦ στρατοπεδεύων,
Кажется, что по прибытии в Азию незадолго до битвы при Халкедоне Лукулл, собрав войска, обосновался на берегах Сангария, во Фригии (Plutarque, Lucullus, 8, 1). Аппиан показал себя менее точным, так как он сказал, что Лукулл установил свой лагерь «недалеко от Кизика» (Mithr. 72, 305). Аппиан, скорее всего, указывает не на первый лагерь Лукулла во Фригии, а на лагерь, который он разместил рядом с позициями, занимаемыми Митридатом, в то время, когда последний готовился осаждать Кизик (см. Memnon 28.1).
καὶ μαθὼν τὸ πάθος, λόγοις ἀνελάμβανεν ἀθυμήσαντας τοὺς στρατιώτας,
По словам Мемнона, растерянность, которая, казалось, охватила войска Лукулла, была связано с известием о поражении римской армии Котты у Халкедона. Аппиан (Mithr. 72, 306) также упоминает речь Лукулла своим офицерам. Последний пытался воодушевить свои войска, которые, узнав, что у царя огромное войско, начали проявлять признаки уныния и сомневаться относительно своих шансов на победу. Лукулл утверждал, что Митридата легко победить, даже не столкнувшись с ним в бою. Версия Плутарха (Lucullus, 8, 3) немного отличается, поскольку он упоминает речь, но ничто в его сообщении не указывает на то, что армия показала признаки депрессии. Напротив, кажется, в лагере Лукулла царило скорее чувство гнева и, после поражения Котты у Халкедона, некоторые из окружения Лукулла побуждали его захватить царство Митридата.
| Τρεπομένου δὲ ἐπὶ Κύζικον σὺν μεγάλῳ φρονήματι Μιθριδάτου καὶ πολιορκεῖν τὴν πόλιν βουλομένου, Λεύκολλος ἐπακολουθήσας καὶ συμβαλὼν πολέμῳ νικᾷ τοὺς Ποντικοὺς ἀνὰ κράτος, βραχεῖ μὲν πλείους μυριάδος ἀνελών, τρισχιλίους δὲ καὶ μυρίους λαβὼν αἰχμαλώτους. | Когда же Митридат обратил свои гордые помыслы на Кизик и решил осадить город, Лукулл, преследуя его и завязав бой, побеждает в битве понтийцев, очень скоро более десяти тысяч их были убиты, а тринадцать тысяч взяты в плен. |
Фотий сделал краткое резюме первоначального рассказа Мемнона, и очень сложно уследить за потоком событий. Святейший патриарх молчит о передвижениях понтийских и лукулловых войск и просто сообщает о конфронтации между двумя армиями, не давая четкого определения места встречи. В предыдущем фрагменте Лукулл появился на сцене третьей митридатовой войны, и, по словам Мемнона, он разместил свой лагерь у Сангария, когда услышал о поражении римлян в Халкедоне. Если следовать Плутарху (Lucullus, 8, 3-4), Лукулл решил затем пойти на помощь римлянам, которые по–прежнему осаждались вместе с Коттой в Халкедоне, и это несмотря на советы Архелая, который сказал ему, что царство Митридата было пусто от всяких защитников. Не последовав мнению бывшего генерала Митридата, Лукулл пошел против Митридата. В то же время Марий, человек Сертория, был отправлен царем Понта со многими войсками навстречу Лукуллу. В конце концов, не произошло никаких столкновений и Лукулл, предпочитая избегать боя, стремился затруднить поставку пшеницы противнику, чтобы он голодал (Plutarque, Lucullus, 8, 6-8; Appien, Mithr. 72, 306). Митридат, со своей стороны, оставил осаду Халкедона и отправился к Кизику, чтобы осадить его (Plutarque, Lucullus, 9, 1): именно с этого момента возобновляется повествование Мемнона.
τρεπομένου δὲ ἐπὶ Κύζικον σὺν μεγάλῳ φρονήματι Μιθριδάτου καὶ πολιορκεῖν τὴν πόλιν βουλομένου,
Мемнон сказал, что Митридат решил напасть на Кизик из высокомерия. Но Митридат решил напасть на город врасплох по стратегическим причинам. Действительно, по словам Плутарха, Митридат хотел избежать внимания Лукулла, и отправился ночью при относительно плохих погодных условиях. Оба писателя уточнили, что царь Понта поставил свой лагерь напротив Кизика на вершинах горы Адраст (Strabon, 12, 8, 11; Plutarque, Lucullus, 9, 1).
Что касается основной причины осады этого города, Мемнон судит о причинах царя Понта с моральной точки зрения, так как, по его мнению, заносчивость Евпатора подвигла его напасть на Кизик. Напротив, у Цицерона (Mur. 15, 3), а затем у Евтропия (VI, 6, 3), Митридат мобилизовал все свои силы, чтобы атаковать Кизик, потому что он считал его воротами в Азию. Помимо прямого доступа в Азию, Митридат мог видеть в Кизике безопасный порт для размещения своего флота, тем более, что он, как представляется, уже захватил контроль над морями. Тем не менее, некоторые современные ученые отметили, что Кизик не является ключом, открывающим двери Азии, но что есть лучшие места, открывающие Восточную Азию. По словам Шервина–Уайта, непосредственная цель Митридата заключалась не в приобретении территорий, а в развязывании войны, и, по его словам, это подтверждается тем, что Ариобарзан не подвергался нападению и оставался изолированным в своем царстве, откуда он не мог нанести вред, в то время как южная армия Митридата продвигалась в поисках врага, в данном случае Лукулла. С другой стороны, Мак–Гинг выдвигает идею о том, что нападение царя Понта было частично связано с помощью, оказанной городом римлянам во время осады Халкедона (Plutarque, Lucullus, 9, 1; Appien, Mithr. 73, 315):
Следовательно, нападение на Кизик было бы актом мести со стороны Митридата, который хотел бы сделать из города пример, которому не надо было следовать, и если признать, что месть является актом гордыни, это толкование подтверждает слова Мемнона.
Λεύκολλος ἐπακολουθήσας καὶ συμβαλὼν πολέμῳ νικᾷ τοὺς Ποντικοὺς ἀνὰ κράτος,
Слова Мемнона «Лукулл последовал за ним», по крайней мере, как их сообщил Фотий, довольно расплывчаты, но из Плутарха (Lucullus, 9, 2) выяснилось, что Лукулл обнаружил, что царь Понта покинул Халкедон и начал погоню за ним. В резюме Фотия также игнорируются события, произошедшие между моментом, когда Лукулл решил следовать за Митридатом, и столкновением между двумя вражескими силами, о которых идет речь здесь. Читая этот отрывок, кажется, что Лукулл дал быструю битву понтийским войскам. Источники, которые сообщают об этих событиях, рассказывают совсем по–другому, поскольку, как представляется, Лукулл предпринял попытку помешать вражеским колоннам, и эта стратегия предполагала не быстрое наступление, а скорее тщательное и терпеливое наблюдение за понтийскими позициями.
По словам Аппиана (Mithr. 72, 305), после того, как он узнал, что Митридат покинул Халкедон и готовился осаждать Кизик, Лукулл покинул берега Сангария, чтобы установить свой лагерь недалеко от лагеря царя в районе Кизика в поселке под названием Фракия (Plutarque, Lucullus, 9, 2-3). Стратегическая ситуация в этом месте позволяла ему следить за передвижениями вражеских войск, которые должны были доставлять продовольствие. Действительно, лагерь Лукулла занял позицию на высотах, что позволило римлянам легко запасаться, а также отрезать коммуникации противника (Appien, Mithr. 72, 307; 310-311). Так бывший консул приступил к осуществлению стратегии, которая была задумана в начале его марша против врага: не допустить, чтобы войска Митридата запасались, с целью победить царя не оружием, а голодом (ср. Appien, Mithr. 72, 306). Пока Лукулл избегал боя этим стратегическим приемом, Митридат со своей стороны занимался осадой Кизика (Appien, Mithr. 73, 313).
Следовательно, события, о которых сообщают в основном Плутарх и Аппиан, уступают место гораздо более длительной хронологии, чем кажется в повествовании Мемнона. Признав хронологию, предложенную Каллатаи, кажется, что период в несколько месяцев отделяет начало осады Кизика, которая, безусловно, занимает место в конце лета 73 г., от битвы между римлянами и понтийцами, упомянутой Мемноном. Подробности, которые он привел первоначально, безусловно, были сокращены Фотием, что затруднило идентификацию этой битвы с теми, о которых упоминали другие источники.
Гуковский идентифицировал эту битву со схваткой, упомянутой Плутархом (Lucullus, 8, 4-5), которая произошло после поражения Котты в Халкедоне. Лукулл, расположившийся в лагере во Фригии возле Сангария, решил пойти против Митридата, но, удивленный значимостью понтийской армии, предпочел избежать боя и решил выбрать менее наступательную стратегию. Однако, он встретил по дороге силы во главе с римским генералом Марием, которого царь послал на встречу с ним, а сам Митридат все еще действовал около Халкедона (ср. Tite–Live, Per. 94; Salluste, Hist. III, 26 M). По словам Гуковского, «это, вероятно, битва, о которой говорил Мемнон здесь, и в которой понтийцы потеряли несколько десятков тысяч человек». Однако, согласно рассказу Плутарха, Лукулл одержал победу не сражаясь, и по этому поводу я не могу следовать мнению Гуковского, так как Мемнон четко устанавливает обратное: «сразился с войсками Понта и решительно разбил их».
Напротив, Аппиан (Mithr. 75, 325), Орозий (VI, 2, 15) и Плутарх (Lucullus, 11, 3-5) упоминают битву, которая произошла во время осады Кизика Митридатом и описание которой повторяет резюме Фотия (ср. Tite–Live, Per. 94, который просто упоминает несколько кавалерийских сражений, среди которых, несомненно, намекается на бой, о котором говорится в этом отрывке Мемнона). Митридат, занимающийся штурмом города, решает отвести свою кавалерию в Вифинию, поскольку последняя была бесполезна в осадных операциях. На пути к отступлению понтийские всадники перешли Риндак и пересекли путь римских войск (ср. Orose, VI, 2, 15; Plutarque, Lucullus, 11, 3-5).
βραχεῖ μὲν πλείους μυριάδος ἀνελών, τρισχιλίους δὲ καὶ μυρίους λαβὼν αἰχμαλώτους,
Элемент, который позволяет приблизить эти отрывки к Мемнону, является указанием трех авторов на понтийские потери и количество пленных. По словам Аппиана (Mithr.75, 325) и Плутарха (Lucullus, 11, 5), Лукулл убил большое количество царских солдат, взял 15 000 пленных и захватил 6000 лошадей. Источник Орозия называет более 15 000 жертв. Эти цифры не совсем совпадают с цифрами Мемнона, но они достаточно близки, чтобы признать, что битва, упомянутая гераклейским историком, была той, которая была на берегу реки, поскольку, по его словам, Лукулл «сделал» 10 000 жертв и 13 000 пленных.
По данным Плутарха (Lucullus, 11, 4), согласно которому Лукулл преодолевал «снег и погодные условия», похоже, что эта атака должна быть проведена зимой 73/72 г., т. е. более чем через шесть месяцев после начала осады Кизика, что подтверждает предположение о том, что резюме Фотия приводит слишком короткую хронологию событий: действительно, из пассажа Мемнона в том виде, в каком он дошел до нас, явствует, что Лукулл нападал на понтийские войска, возглавляемые Митридатом, когда тот направлялся к Кизику, чтобы осадить его. Однако оба эпизода не только не происходят в одно и то же время, но также представляется, что, вопреки тому, что говорит Мемнон, Митридата не было в царском конвое, атакованном Лукуллом.
| Τὸ δὲ Φιμβριανῶν στράτευμα ὑπόπτως ἔχον ὡς διὰ τὸ περὶ Φλάκκον τόλμημα οὐκ ἂν αὐτοὺς ἔτι νομίσειαν οἱ ἡγεμόνες εὔνους, ἔπεμπον κρύφα πρὸς Μιθριδάτην αὐτομολίαν ὑπισχνούμενοι. Ὁ δὲ ἕρμαιον τὴν πρόσκλησιν ἡγησάμενος, ὡς νὺξ ἐπέλαβεν, Ἀρχέλαον πέμπει βεβαιῶσαί τε τὰς ὁμολογίας καὶ τοὺς προσχωρήσαντας ἄγειν. Οἱ δὲ Φιμβριανοί, ἐπεὶ τούτοις Ἀρχέλαος παρεγένετο, αὐτὸν μὲν συνέλαβον, τοὺς δὲ σὺν αὐτῷ διεχειρίσαντο. | Войско фимбрианцев, находясь под подозрением, поскольку командиры из–за их поступка в отношении Флакка до сих пор не доверял и им, тайно послало к Митридату с обещанием перейти на его сторону. Последний, восхищенный неожиданной удачей, как только спустилась ночь, посылает к ним Архелая, чтобы тот утвердил условия перехода и привел перебежчиков. Но когда Архелай пришел к ним, фимбрианцы захватили сто, а тех, кто был с ним, убили. |
τὸ δὲ Φιμβριανῶν στράτευμα ὑπόπτως ἔχον, ὡς διὰ τὸ περὶ Φλάκκον τόλμημα οὐκ ἂν αὐτοὺς ἔτι νομίσειαν οἱ ἡγεμόνες εὔνους,
Лукулл по прибытии в Азию возглавил фимбрийские войска (Appien, Mithr. 72, 305; Plutarque, Lucullus, 7, 1), которые во время Первой митридатовой войны нарушили верность и участвовали в убийстве своего лидера, Флакка. Это тот эпизод, о котором упоминал Мемнон и подробности которого он сообщил во фрагменте 24.3. Бывший консул был убит своими собственными людьми, которые предпочли сторону Фимбрии, и последний заменил Флакка во главе армии. Плутарх (Lucullus, 7, 1-2) также подчеркивает отсутствие лояльности фимбрийцев и жребий, который они уготовили для своего вождя Флакка.
ἔπεμπον κρύφα πρὸς Μιθριδάτην αὐτομολίαν ὑπισχνούμενοι,
Во фрагменте 28.1 я напоминала, что Лукулл преследовал царя Понта, который двигался к Кизику, и разместил свой лагерь на высотах местечка Фракия (Appien, Mithr.72, 305-6; Plutarque, Lucullus, 9, 2-3). Но Лукулл не смог немедленно занять это стратегическое место, которое позволяло ему следить за снабжением понтийских войск. В самом деле, эта позиция, расположенная на горе, изначально хорошо охранялась Митридатом, как отмечает Аппиан: «поскольку был только узкий путь, ведущий к этой горе, Митридат поручил следить за ней Таксилу и другим военным вождям» (Mithr. 72, 307).
Лукулл занял это место после стратагемы (Appien, Mithr. 72, 308-309), и ставшей возможной благодаря предательству Луция Магия, человека Сертория, тайно пославшего к Лукуллу, с которым он заключил сделку. Он взял на себя задачу убедить Митридата, чтобы царь согласился отпустить римлян. С этой целью Магий утверждал, что два бывших легиона Фимбрии планировали дезертировать и что вскоре они придут в лагерь царя Понта. Он убеждает царя в том, что с этим отпадением царь может победить врага, не сражаясь. Версия Мемнона немного отличается, поскольку он не упоминает Магия и предполагает, что предательство произошло не из понтийского лагеря, к которому принадлежал Магий, но фимбрийские войска тайно контактировали с царем Понта без какого–либо посредника.
ὁ δὲ ἕρμαιον τὴν πρόσκλησιν ἡγησάμενος, ὡς νὺξ ἐπέλαβεν, Ἀρχέλαον πέμπει βεβαιῶσαί τε τὰς ὁμολογίας καὶ τοὺς προσχωρήσαντας ἄγειν,
По словам Мемнона, Архелаю было поручено привести римских перебежчиков в понтийский лагерь. Во фрагменте 27.5 упоминается Архелай, командир флота. Это тот же человек, и в этом случае Мемнон (или, вернее, Фотий?) повторяет ту же ошибку, что и во фрагменте 22.5, или же речь идет о другом Архелае, а не о том, который командовал во время Первой войны?
οἱ δὲ Φιμβριανοὶ ἐπεὶ τούτοις Ἀρχέλαος παρεγένετο, αὐτὸν μὲν συνέλαβον, τοὺς δὲ σὺν αὐτῷ διεχειρίσαντο,
Аппиан (Mithr. 72, 308-309) ничего не говорит о захвате Архелая или другого персонажа из понтийского лагеря в отличие от Плутарха, который сообщает, что Митридат отправил своего адмирала Аристоника, чтобы задержать преследование Лукулла. Однако эпизод Плутарха происходит прямо перед тем, как Митридат и его армия покинули осаду, и Аристоник, собираясь выйти в море с золотом, чтобы подкупить римскую армию, был предан и доставлен Лукуллу (Plutarque, Lucullus,11, 7). Хотя Плутарх, как и Мемнон, сообщает об эпизоде, в ходе которого понтийский генерал был предан и захвачен римлянами, условия, при которых был взят понтийский адмирал и период, в течение которого происходит это событие, слишком далеки от рассказа Мемнона, чтобы утверждать, что оба автора указывают на одно и то же событие. Тем не менее, если признать, что Мемнон (Фотий?) опять же допустив ошибку в наименовании понтийского наварха, упомянул Архелая вместо Аристоника (см. Memnon, 27.5), можно предположить, что Фотий перепутал оба эпизода, то есть стратагему Лукулла с целью создания своего лагеря и поимку Аристоника. Следовательно, его неверное резюме возникло бы из–за путаницы между этими двумя событиями. Также вполне вероятно, что фимбрийские легионы дважды участвовали в предательстве против Митридата. Действительно, если признать, что именно верность этих войск Аристоник планировал купить золотом, возможно, что фимбрийцы, которые намекали, что они готовы пойти в понтийский лагерь, привели понтийского адмирала прямо в ловушку (Plutarque, Lucullus, 11, 7).
| Ἐπὶ τούτῳ τῷ τοῦ βασιλέως ἀτυχήματι, καὶ λιμὸς ἐπιπίπτει αὐτοῦ τῇ στρατιᾷ, καὶ πολλοὺς ἀπώλλυε. Πλὴν οὕτω πολλοῖς παθήμασι κάμνων, Κυζίκου τῆς πολιορκίας τέως οὐκ ἀφίστατο· μετ´ ὀλίγον δὲ πολλὰ καὶ παθὼν καὶ πράξας, ὅμως ἀνάλωτον λιπὼν τὴν πόλιν ἀνεχώρησε, τοῦ μὲν πεζοῦ Ἑρμαῖον καὶ Μάριον ἡγεῖσθαι καταστησάμενος, στρατὸν ὑπὲρ τρισμυρίους ἄγοντας, αὐτὸς δὲ διὰ θαλάσσης ποιούμενος τὴν ἀνάζευξιν. Ἐπιβαίνοντος δὲ αὐτοῦ τῶν τριήρων πολλαὶ παθῶν ἰδέαι συνέπιπτον· οἱ γὰρ ἐμβαίνειν μέλλοντες εἰς αὐτάς, τὰς μὲν ἤδη πεπληρωμένας τὰς δὲ καὶ μελλούσας κατεῖχον ἐξαρτώμενοι, καὶ παρὰ τὸ πλῆθος τῶν τοῦτο δρώντων αἱ μὲν κατεδύοντο αἱ δὲ περιετρέποντο. | В дополнение к этому несчастью царя его войско поражает голод и многие гибнут. Претерпевая, кроме того, многочисленные несчастья, царь между тем не прекращал осады Кизика; однако вскоре, многое испытав и совершив, он отошел, оставив город невзятым. Поставив во главе пехоты Гермея и Мария, которые имели более тридцати тысяч войска, он сам решил возвратиться домой морем. Однако при посадке его на триеры произошло множество различных неприятностей. Желающие сесть на них привешивались к ним, а из кораблей одни уже были переполнены, другие же должны были вот–вот наполниться. Из–за множества людей одни корабли затонули, а другие перевернулись. |
ἐπὶ τούτῳ τῳ τοῦ βασιλέως ἀτυχήματι καὶ λιμὸς ἐπιπίπτει αὐτοῦ τῇ στρατιᾷ, καὶ πολλοὺς ἀπώλλυε,
Сообщение о неудаче царя довольно запутано, так как трудно понять, указывает ли Мемнон на предательство фимбрийских войск, которое привело к смерти Архелая, или, или упоминал ли он в своем первоначальном тексте другое событие, которое прошло через фильтр Фотия и исчезло из текста фрагмента 28.3. Резюме Фотия об осаде Кизика начинается с упоминания о голоде, который наступает в преддверии зимы 73/72 г., но все события, которые произошли между началом осады и этим голодом, неизвестны. Источники сообщают о катастрофических последствиях этого голода, который заставил солдат совершать акты каннибализма (Plutarque, Lucullus, 11, 1-2; Tite–Live, Per. 95; Eutrope VI, 6, 3). Согласно Аппиану (Mithr. 76, 327-8), который оправдывает действия солдат природой варваров, их трупы были брошены в обитель, что вскоре привело к эпидемии, которая только увеличила потери в понтийском лагере (Orose VI, 2, 19; Florus 1, 40, 17; ср. Salluste, Hist. IV, 69, 14 M; Memnon 22.4).
πλὴν οὕτω πολλοῖς παθήμασι κάμνων,
Угнетающие испытания, упомянутые Мемноном, безусловно, относятся к несчастным событиям, происходящим в понтийском лагере, т. е. голоду, эпидемии, антропофагии и неудачным операциям Митридата против Кизика.
Κυζίκου τῆς πολιορκίας τέως οὐκ ἀφίστατο,
Упрямство Митридата в продолжении осады несмотря на различные неудачи, понесенные его войсками, и в частности, несмотря на голод, который уничтожил его лагерь, также упоминается Аппианом (Mith. 76, 328): «Митридат, тем не менее, еще надеялся взять Кизик». Тем не менее, столкнувшись с сопротивлением кизикийцев, которые поджигали осадные машины и нападали на понтийцев, которые, как они знали, были ослаблены голодом, царь Понта принял решение отказаться от операций (Plutarque, Lucullus, 11, 7; Appien, Mithr. 76, 328).
μετʼ ὀλίγον δὲ πολλὰ καὶ παθὼν καὶ πράξας, ὅμως ἀνάλωτον λιπὼν τὴν πόλιν, ἀνεχώρησε,
Если признать, что Мемнон указывает здесь на события, произошедшие с начала операций в Кизике, а не с начала войны, кажется, что Митридат совершил мало подвигов, но испытал гораздо больше неудач. Это, по крайней мере, то, на что намекает гораздо более подробный рассказ Аппиана.
— Appien, Mithr. 73, 313-15: Митридат изолирует гавань двойным валом и остальную часть города окопом и устанавливает осадные машины.
— Appien, Mithr. 73, 315-16: царь использует кизикийских пленников с целью вступить в город.
— Appien, Mithr. 74, 317-18: Попытка понтийцев: люди подняты на валы (машиной, установленной на кораблях). Успех кизикийцев, которые отбрасывают противников и заставляют корабли отступить.
— Appien, Mithr. 74, 319-22: Новая попытка штурма на сухопутном фронте: укрепление частично разрушено, но ни один человек не поднимается на пылающие стены, и шторм разрушает машины царя.
— Appien, Mithr. 75, 325 (ср. Plutarque, Lucullus, 11, 3-5): Митридат отводит свою конницу, которая подвергается нападению Лукулла на берегах Риндака: многие убиты и взяты в плен.
Единственная настоящая победа понтийского лагеря во время осады — это успех, достигнутый понтийским генералом Евмахом в нескольких азиатских регионах: он вторгся во Фригию, покорил Писидию, Исаврию и Киликию (см. комментарий к F 27.2). Тем не менее, Евмах в конечном итоге изгнан из Фригии Дейотаром, царем галатов(Appien, Mithr. 75, 326).
τοῦ μὲν πεζοῦ Ἑρμαῖον καὶ Μάριον ἡγεῖσθαι καταστησάμενος, στρατὸν ὑπὲρ τρισμυρίους ἄγοντας,
По словам Мемнона, понтийское войско было разделено пополам: сухопутные войска были вверены двум генералам — Гермею и Марию, посланнику Сертория, а царь возглавил флот и покинул Кизик морем (ср. Plutarque, Lucullus, 11, 8; Orose, VI, 2, 19). Наземная армия должна была идти в Лампсак, когда царь бежал в Парос (Appien, Mithr. 76, 329). Мемнон приписывает 30 000 человек армии, которая уходит из Кизика, тогда как в начале войны она состояла из 150 000 пехоты и 12 000 всадников (Memnon, 27.3). Верно, что Митридат увел свою кавалерию во время осады (Appien, Mithr. 75, 325) и потерял 23 000 человек в Кизике (ср. Мемнон 28.1). Возможно, следует признать, что первоначально понтийская армия не сражалась в полном объеме в Кизике и что из этих 150 000 человек какая–то часть присоединилась к другим понтийским генералам, которые проводили операции в различных частях Азии, в том числе во Фригии, под командованием Евмаха (Appien, Mithr. 75, 326).
ἐπιβαίνοντος δὲ αὐτοῦ τῶν τριήρων, πολλαὶ παθῶν ἰδέαι συνέπιπτον· οἱ γὰρ ἐμβαίνειν μέλλοντες εἰς αὐτὰς τὰς μὲν ἤδη πεπληρωμένας, τὰς δὲ καὶ μελλούσας κατεῖχον ἐξαρτώμενοι, καὶ παρὰ τὸ πλῆθος τῶν τοῦτο δρῶντων αἱ μὲν κατεδύοντο, αἱ δὲ περιετρέποντο,
Пассаж Мемнона, безусловно, относится к посадке войск в Паросе. В нем рассказывается о трудностях, с которыми столкнулись понтийские войска, и освещается атмосфера паники, которая царила в понтийском лагере, тем более, что царь бежал ночью (Appien, Mithr. 76, 329). Очевидно, что отход не был подготовлен, что объясняет суматоху, которая окружает посадку войск на корабли. Это свидетельство является изолированным, возможно, из–за путаницы Фотия, который неправильно переписал текст Мемнона, если считать, что он изначально имел в виду шторм, в который попал понтийский флот, когда он плыл к Никомедии (Appien, Mithr. 76, 332; ср. Memnon 28.4). Тем не менее свидетельство Мемнона также может быть принято, поскольку вполне вероятно, что понтийский флот мог и испытать проблемы с посадкой в Паросе, и попасть в шторм.
| Τοῦτο Κυζικηνοὶ θεασάμενοι ὥρμησαν ἐπὶ τὰ τῶν Ποντικῶν στρατόπεδα, καὶ τοὺς ὑπολειφθέντας καματηροὺς διαφθείροντες, εἴ τι παρῆν ὑπολελειμμένον τῷ στρατοπέδῳ, διήρπαζον. Λεύκολλος δὲ διώξας ἐπὶ τὸν Αἴσηπον ποταμὸν τὸ πεζὸν ἀπροσδόκητος καταλαμβάνει, καὶ φόνον πολὺν τῶν πολεμίων ποιεῖται. Μιθριδάτης δὲ ἀναλαβὼν ἑαυτὸν ὡς ἠδύνατο, Πείρινθον ἐπολιόρκει, ταύτης δὲ διαμαρτὼν ἐπὶ Βιθυνίαν διαπεραιοῦται. | Заметив это, кизикийцы устремились на лагерь понтийцев и убили оставленных там больных, а помимо того, разграбили все, что было оставлено в лагере. Лукулл же, преследуя до реки Асопа пехоту, неожиданно нападает на нее и производит большое кровопролитие среди врагов. Оправившись, насколько это было возможно, Митридат осадил Перинф, но, претерпев неудачу и здесь, переправился в Вифинию. |
τοῦτο Κυζικηνοὶ θεασάμενοι, ὥρμησαν ἐπὶ τὰ τῶν Ποντικῶν στρατόπεδα, καὶ τοὺς ὑπολειφθέντας καματηροὺς διαφθείροντες, εἴ τι παρῆν ὑπολελειμμένον τῷ στρατοπέδῳ, διήρπαζον,
Этот эпизод не сообщается другими источниками. Вероятно, Мемнон намекает на лагерь Митридата напротив Кизика, который царь и сухопутная армия поспешно покинули ночью (Appien, Mithr. 76, 329). Аппиан утверждает, что во время осады кизикийцы неоднократно совершали нападения на понтийские позиции (Mithr. 76, 328) и Аппиан в своем обзоре осады города подчеркивает храбрость, проявленную кизикийцами в ходе этих операций (Mithr. 76, 330). Что касается больных, упомянутых Мемноном, то это, безусловно, жертвы голода и эпидемии, которые, слишком ослабленные, чтобы последовать за войсками, были брошены в лагере.
— Appien, Mithr. 76, 328: «Тем не менее Митридат упорно надеялся, что он все еще возьмет Кизик через подкопы с горы Диндим. Но кизикийцы подрывали их и сжигали машины, расположенные на вершине; и, узнав о голоде, они часто выходили и нападали на врага, крайне ослабевшего. Поэтому Митридат размышлял о бегстве».
— Appien, Mithr. 76, 329: «И он бежал ночью …»
— Appien, Mithr. 76, 330: Вот как кизикийцы уничтожили огромные приготовления царя: они сами сражались с храбростью, а Митридат был покорен голодом благодаря Лукуллу»
Λεύκολλος δὲ διώξας ἐπὶ τὸν Αἴσηπον ποταμὸν τὸ πεζὸν ἀπροσδόκητος καταλαμβάνει,
По словам Мемнона, пехота, которая была вверена Гермею и Марию (Memnon 28.3), была атакована Лукуллом на берегах Асопа, когда она направлялась в Лампсак (Appien, Mithr. 76, 329). Орозий (VI, 2, 20) упоминает поражение Мария. Локализация битвы подлежит обсуждению, так как, по словам Плутарха (Lucullus, 11.8), победа была одержана на берегах Граника, в то время как Флор (I, 40,7) объединяет обе традиции и упоминает двойную победу на берегах Граника и Асопа.
καὶ φόρον πολὺν τῶν πολεμίων ποιεῖται,
Мемнон сообщает, что среди понтийцев было много потерь, но не указал точное число. Плутарх (Lucullus, 11, 8) дает цифру 20 000 человек, а Орозий (VI, 2, 20) сообщает традицию, в которой говорится, что понтийских потерь было в два раза меньше; тем не менее, источник Орозия указывает, что эти 11 000 человек были солдатами, приведенными Марием. Если признать, что 20 000 убитых, о которых упоминал Плутарх (Lucullus, 11, 8), должны быть вычтены из 30 000 человек, входящих в состав отступающей армии, следует считать, что только 10 000 человек уцелели. Эта цифра особенно впечатляет, поскольку Аппиан, Мемнон и Плутарх свидетельствуют о том, что великая понтийская армия, вступившая в Вифинию весной 73 г., насчитывала от 120 до 150 000 человек, к которым следует добавить 12 или 16 000 всадников (см. Мемнон 27.3). Но, несомненно, выжило более 10 000 человек, так как цифры, выдвинутые Плутархом и Орозием, касаются только армии, вверенной Марию (и Гермею?), и источники не дают никакой точной информации о количестве людей, которые отправились с Митридатом в Парос. Кроме того, Аппиан упоминает о двух корпусах из 10 000 человек после отступления из Кизика (Mithr. 76, 332; Mithr. 78, 340). Следовательно, несмотря на то, что расхождения и преувеличения в данных источников могут показаться бессмысленными для точного определения числа уцелевших понтийских солдат, различные литературные свидетельства свидетельствуют о том, что после многочисленных потерь во время осады Кизика первоначальная царская армия была практически уничтожена во время своего ухода в Лампсак.
Μιθριδάτης δὲ ἀναλαβὼν ἑαυτὸν ὡς ἠδύνατο, Πέρινθον ἐπολιόρκει, ταύτης δὲ διαμαρτὼν ἐπὶ Βιθυνίαν διαπεραιοῦται,
Источники вряд ли сходятся в мнении о том, как продвигался Митридат во время своего бегства: Мемнон сообщает, что после сложной посадки (в Паросе?), царь осадил Перинф, в 72 г., но операция не увенчалась успехом, и он, наконец, решил идти в Вифинию. Аппиан (Mitr. 76, 330) не упоминает эту осаду и просто говорит, что царь Понта «приземлился» в Паросе, где он оставил элитную часть в 10 000 человек, посаженных на 50 военных кораблей под командованием Вария, Александра и Дионисия, прежде чем отправиться в Никомедию с большой частью своего флота. Во время своего путешествия он был захвачен большим штормом, который уничтожил многие его корабли (Mithr. 76, 332). Источник Орозия (VI, 2, 24) предлагает другую версию о бегстве Митридата, поскольку он сообщает, что Митридат планировал напасть на Византий, когда он был захвачен штормом, который уничтожил 80 его кораблей. Евтропий (VI, 6, 3) также кратко упоминает Византий, а Цицерон (De provinciis consularibus, 4, 6) сообщает об атаках Митридата против города (о сопротивлении Византия ср. Tacite, Annales, XII, 62 и XV, 33). Однако мне кажется, что пассаж Цицерона неточен, и поэтому трудно утверждать, что нападение на Византий произошло в этот самый момент третьей митридатовой войны. Что касается Плутарха (Lucullus, 13, 5), то он не упоминает ни Византий, ни Перинф, но упоминает разграбление святилища Артемиды в Приапе, который находится между Парионом и Кизиком. По словам Плутарха, этот святотатственный акт оправдывает бурю, поразившую понтийский флот, и изображается как проявление божественного гнева. Кажется, что Плутарх указывает не на этот первый шторм, а на тот, который чуть позже коснулся Митридата, когда последний бежал из Никомедии (Ср. F 29.2).
Эти разные традиции кажутся непримиримыми на первый взгляд, хотя у них много общего. Действительно, традиция, которой следует Орозий (VI, 2, 24), подобно Аппиану (Mithr. 76, 332), упоминает шторм, в течение которого митридатов флот, который направлялся в Византий, был частично разрушен. Событие также упоминается Флором (I, 40, 18-19). См. комментарий к F 29.2, в котором упоминается второй шторм; не обязательно, что буря, упомянутая Флором, является первой. Я предпочла бы упомянуть о втором шторме, так как Флор сразу после этого говорит об альянсе, заключенном царем со многими народами: по этому поводу слова Флора присоединяются к словам Аппиана и Мемнона. Тем не менее, вполне вероятно, что источник Орозия указывает на еще один шторм, тем более, что Ливий (Per. 95) сообщает, что понтийский флот весьма пострадал после нескольких крушений (ср. Memnon F 29.2). Более того, история Аппиана отличается от истории Орозия, поскольку последний сообщает, что царь Понта прибыл в Синопу, затем в Амис, тогда как согласно Аппиану Митридат сперва достиг Никомедии. С другой стороны, традиция Орозия больше приближается к традиции Мемнона, поскольку последний сообщает о шторме (29.2), после которого царь в конечном итоге прибыл в Синопу (29.4). Однако эта катастрофа, которая вновь затронула понтийский флот, как представляется, произошла не после бегства из Кизика, а в тот момент, когда царь покинул Никомедию. Однако можно примирить рассказы Орозия и Аппиана, если признать, что традиция Орозия проигнорировала маршрут Митридата в Вифинию и сохранила только его конечный пункт назначения, а именно царство Понта. Что касается упоминания о шторме, то трудно определить, является ли он тем, который произошел после бегства из Кизика в окрестностях Пароса или тем, который потрепал понтийский флот, когда Митридат покинул Никомедию (ср. Salluste, Hist. IV, 69, 14 M). Что касается операций, проводимых царем против Византия (Orose VI, 2, 24; Eutrope, VI, 6, 3; Cicéron, De provinciis consularibus, 4, 6), то трудно установить с уверенностью, что они имели место после посадки царя в Паросе. Однако, в свете этих свидетельств, казалось бы, что царь намеревался продолжать борьбу на море, и понтийские силы, как сообщается, действовали в Пропонтиде еще некоторое время после того, как осада Кизика была оставлена.
События, о которых сообщается во фрагментах 28.5-29.5, происходят после осады Кизика. В частности, начиная с фрагмента 28.5 рассказ Мемнона следует за каждым римским протагонистом, в то время как факты, упомянутые в этих отрывках, иногда происходят одновременно:
F 28.5: Барб и Триарий в Апамее.
F 28.6: Римляне (Триарий и Барб?) в Прусии на Олимпе.
F 28.7: Триарий в Прусиаде на море.
F 28.8- 28.11: Триарий в Никее.
F 29.1: Триарий и Котта в Никомедии.
Одновременно с отвоевыванием Вифинских городов римлянами, Лукулл вел морскую войну против Понтийских генералов за побережье, а Митридат пытался прорваться в Понт:
F 29.2: намек на морские победы Лукулла и бегство Митридата.
F 29.3-4: Митридат в Гераклее.
Действия понтийцев в Вифинии и, в частности, на море, в Пропонтиде, продолжались еще шесть месяцев после осады Кизика, вопреки мнения Де Каллатаи, Guerres mithridatiques, p. 351 и Рейнаха, Mithridate, p. 332.
В F 29.5 Римские войска соединяются в Никомедии, где они снова разделяются, чтобы выполнить порученные им миссии.
| Ἐπεὶ δὲ καὶ Βάρβας συχνοὺς Ἰταλῶν ἐπάγων ἧκε, καὶ μὴν καὶ Τριάριος ὁ Ῥωμαίων ἡγεμὼν ἀνασκευασάμενος τῇ Ἀπαμείᾳ πολιορκεῖν ἐπέστη, οἱ Ἀπαμεῖς ἀντίσχοντες ὅσα ἠδύναντο, τέλος ἀνοίξαντες τὰς πύλας τούτους εἰσεδέξαντο. | После того, как пришел Барба, приведя значительное количество италиков, а сверх того, и Триарий, полководец римлян, передвинувшись, осадил Апамею, апамейцы, насколько могли, сопротивлялись, но напоследок, открыв ворота, впустили осаждавших. |
ἐπεὶ δὲ καὶ Βάρβας συχνοὺς Ἰταλῶν ἐπάγων ἧκε,
Пассаж Мемнона довольно запутан, так как Барба упоминается у него в первый раз, и текст не уточняет, откуда он прибыл или какое место он занимал в римской армии. Тем не менее неясно, следует ли приписывать это отсутствие точности Фотию, поскольку Аппиан (Mithr. 77, 334) не дает о нем никакой дополнительной информации. По словам Аппиана, после провала осады Кизика и бегства Митридата Лукулл разделил свои войска (Appien, Mithr. 77, 333-334), и Барба был направлен против Прусиады. Аппиан и Мемнон не согласны касательно деятельности Барбы (ср. Memnon 28.6).
καὶ μὴν καὶ Τριάριος ὁ Ῥωμαίων ἡγεμὼν ἀνασκευασάμενος τῇ Ἀπαμείᾳ πολιορκεῖν ἐπέστη,
В то время как Барба отправился к Прусиаде, Г. Валерий Триарий, который был легатом, отправился с флотом в Апамею (Appien, Mithr. 77, 333). В отличие от Аппиана, источник Орозия (VI, 2, 23) не подтверждает слов Мемнона, поскольку он приписывает атаку на Апамею Лукуллу. Однако информация последнего рушится, поскольку Лукулл тогда сражался с флотом, возглавляемым Марием, в Лемносе, и он не мог находиться в одно и то же время в Апамее. Этот отрывок свидетельствует о том, что Барба присоединился к Триарию в Апамее и что оба мужа вместе совершили нападение. Тем не менее опять же, вполне вероятно, что Фотий суммировал текст Мемнона, который первоначально сообщал об операциях каждого из действующих лиц, и умолчал о маршруте, которым следовал Барба.
οἱ Ἀπαμεῖς ἀντισχόντες ὅσα ἠδύναντο, τέλος ἀνοίξαντες τὰς πύλας τούτους εἰσεδέξαντο,
Мемнон упоминает о сдаче Апамеи, но в отличие от Аппиана молчит об убийстве жителей людьми Триария (Appien, Mithr. 77, 333; ср. Orose, VI, 2, 23).
— Appien, Mithr. 77, 333: «Урегулировав ситуацию на сухопутном фронте (..) Лукулл собрал флот, состоящий из кораблей из провинции Азии, и разделил его между своими легатами. Триарий захватил Апамею и произвел большую резню апамейцев, хотя они бежали в святилища».
— Orose V, 2, 23: «В ходе той же атаки, по правде говоря, Лукулл разорил Апамею и уничтожил Прусию у подножия Олимпа, очень хорошо укрепленный город, который был взят штурмом».
| Εἷλον δὲ καὶ Προῦσαν τὴν πόλιν ἡ Ῥωμαίων δύναμις· ὑπὸ δὲ τὸν Ἀσιανὸν Ὄλυμπον διέκειτο αὕτη. | Войско римлян взяло также город Прусию. Он расположен у подножья Азиатского Олимпа. |
Мемнон упоминает о взятии Прусии у Олимпа (Προῦσα) «римской армией», не называя генерала, отвечающего за операцию. Тем не менее, представление следующего фрагмента, 28.7, предполагает, что в ней участвовал Триарий, поскольку отрывок начинается словом «оттуда» с указанием на Триария. Однако его слова не подтверждаются другими источниками, так как Аппиан (Mithr. 77, 334) приписывает атаки на Прусию у Олимпа (Προῦσα) и Прусиаду у моря (Προυσιάς) Барбе, в то время как традиция, представленная Орозием (VI, 2, 23) упоминает Лукулла. Тем не менее источник Орозия возможно называет главного командира, отвечающего за борьбу с Митридатом, предполагая, что нападения были совершены по его приказу.
Опять же, Фотий, возможно, замалчивал некоторые подробности, и вполне возможно, что в первоначальном тексте имя римского генерала, который подчинил город, уточнялось Мемноном. Что касается того, как был подчинен город, версия Орозия предлагает гораздо более жестокое повествование, поскольку она упоминает об уничтожении Прусии, в то время как Аппиан и Мемнон просто сообщают, что римляне захватили ее, не указывая на факт разграбления.
— Appien, Mithr. 77, 334: «Со своей стороны Барба захватил Прусиаду и Прусию (ту, которая находится рядом с горой) и овладел Никеей, из которой был изгнан гарнизон, поставленный Митридатом».
— Orose VI, 2, 23: «В ходе той же атаки, по правде говоря, Лукулл разорил Апамею и уничтожил Прусию у подножия Олимпа, очень хорошо укрепленный город, который был взят штурмом».
| Ἐκεῖθεν ὁ Τριάριος ἐπὶ Προυσιάδα τὴν ἐπιθαλάσσιον μετὰ τῆς δυνάμεως παραγίνεται· αὕτη δὲ Κίερος τὸ παλαιὸν ἐκαλεῖτο, ἐν ᾗ καὶ ἡ τῆς Ἀργοῦς ἄφιξις λέγεται καὶ ὁ τοῦ Ὕλα ἀφανισμὸς καὶ ἡ τοῦ Ἡρακλέος ἐπὶ τὴν τούτου ἀναζήτησιν πλάνη καὶ πολλὰ τοιαῦτα ἕτερα. Παραγεγονότα δὲ ῥᾳδίως οἱ Προυσαεῖς ἐδέξαντο, τοὺς Ποντικοὺς διωσάμενοι. | Оттуда Триарий переходит с войском в приморскую Прусиаду. Она в древности называлась Киеросом. Говорят, что сюда приставал «Арго», здесь произошли исчезновение Гила и блуждания Геракла в поисках его и многое другое такого же рода. Прусийцы легко приняли подошедшего, изгнав понтийцев. |
ἐκεῖθεν ὁ Τριάριος ἐπὶ Προυσιάδα τὴν ἐπιθαλάσσιον μετὰ τῆς δυνάμεως παραγίνεται,
Мемнон назначает взятие приморской Прусиады Триарию, а Аппиан (Mithr. 77, 334) сообщает, что город захватил Барба. Этот отрывок запутан, и резюме Фотия затрудняет понимание событий. Действительно, фрагмент начинается со слова «оттуда», но не указано, из какого города Триарий выступил, направившись к Прусиаде. Следует ли понимать, что Триарий ушел из Апамеи, осада которой упоминается во фрагменте 28.5 и которую Мемнон приписывает Триарию, или он выступил из Прусии у Олимпа, подчинение которой римлянами сообщается во фрагменте 28.6 без уточнения имени генерала, отвечающего за операцию? Поскольку имя Триария не упоминается при подчинении Прусии у Олимпа, мне кажется, что здесь нужно понимать, что он пришел из Апамеи.
Вполне возможно, что традиция Аппиана сделала Барбу римским генералом, который подчинил Апамею, Прусию у Олимпа и приморскую Прусиаду, в то время как Мемнон приписывал взятие Апамеи и Прусиады Триарию. Возможно, Триарий и Барба напали на Апамею и приморскую Прусиаду, действуя на двух фронтах, первый, у которого был флот, пришел бы поддержать войска, возглавляемые Барбой, который следовал по наземному пути. Следовательно, Аппиан и Мемнон, как утверждается, сохранили только имя того, кого они считали подлинным автором подчинения этих городов. Тем не менее, что касается Прусии у Олимпа, то, как представляется, следует следовать Аппиану и приписывать подчинение Барбе, если мы признаем, что Триарий действовал морским путем и нападал на города, граничащие с побережьем.
αὕτη δὲ Κίερος τὸ παλαιὸν ἐκαλεῖτο,
Фотий ошибается, так как древнее название приморской Прусиады по словам Страбона не Киерос, а Киос (Κίος) (XII, 4, 3).
Ошибка, по–видимому, не связана с Мемноном, так как последний во фрагментах 19.1 и 32.1 упоминает какую–то Прусиаду, которая, по его словам, была древним Киеросом. Эти отрывки относятся не к приморской Прусиаде, а к Прусиаде у Гипия (см. F 32.1). Возможно, Фотий спутал два города, обманутый сходством названий, тем более, что оба они были завоеваны Прусием I, царем Вифинии, который затем дал свое имя этим двум городам. Мемнон сообщает, что Киерос, владение Гераклеи, был завоеван царем Вифинии, который изменил название города, предоставив ему свое собственное имя (F 19.1-2, ср. F 9.4), и Страбон (XII, 4, 3 ) упоминает о взятии Киоса Прусием, который переименовал город, назвав его Прусиадой. Следовательно, это приморская Прусиада (древний Киос) была подчинена Триарием.
— Strabon, XII, 4, 3: «Филипп, сын Деметрия и отец Персея, разрушил Киос. Он отдал разрушенный город сыну Зелы Прусию, который вместе с ним разрушил этот город и соседнюю с ним Мирлею, находящуюся вблизи Прусии. Прусий восстановил оба города из развалин и назвал Киос от своего имени Прусиадой, а Мирлею по имени своей супруги — Апамеей».
— Memnon 19.1: «и назвал его Прусиадой вместо Киероса».
Страбон (XII, 4, 3) сообщает легенду об основании Киоса, который был назван в честь спутника Геракла, Киоса, плывшего на Арго.
ἐν ᾗ καὶ ἡ τῆς Ἀργοῦς ἄφιξις λέγεται καὶ ὁ τοῦ Ὕλα ἀφανισμὸς καὶ ἡ τοῦ Ἡρακλέος ἐπὶ τὴν τούτου ἀναζήτησιν πλάνη καὶ πολλὰ τοιαῦτα ἕτερα,
Ту же легенду сообщает Страбон (XII, 4, 3): «Над Прусиадой возвышается гора под названием Арганфоний. Здесь, как рассказывает миф, нимфы похитили Гила, одного из спутников Геракла, плывшего с ним вместе на корабле Арго, когда он вышел за водой на берег».
Феокрит (Idylle 13) и Аполлоний Родосский (I, 1177) также упоминают о прибытии Арго на берега Киоса, где Гилас, компаньон Геракла, был похищен нимфами, когда он ушел за водой. Геракл отправился искать пропавшего друга и пропустил отъезд Арго.
παραγεγονότα δὲ ῥαιδίως οἱ Προυσαεῖς ἐδέξαντο, τοὺς Ποντικοὺς διωσάμενοι, «когда Триарий прибыл туда, жители Прусиады изгнали понтийских солдат и охотно впустили его»
Этот отрывок кажется довольно запутанным, поскольку текст не указывает, Пруса ли у Олимпа или приморская Прусиада приветствует здесь римлян. Этноним, используемый Мемноном, возникает из–за неправильного написания или путаницы, потому что житель Прусии (Προῦσα) называется Προυσαεύς (ср. Stéphane Byzance s. v. Προῦσα), а этноним Prusias ad mare (Προυσιάς) есть Προυσιεύς (см. Страбон, XII, 4, 3). Второй вариант должен, как мне кажется, быть предпочтительным, поскольку этот фрагмент посвящен приходу Триария в Прусиаду, и Страбон (XII, 4, 3) подтверждает, что жители Прусиады, ранее Киоса, устроились на стороне римлян. Он уточняет, что город обретает свою автономию, в отличие от Апамеи, которая должна была принять римский гарнизон. Поэтому следует исправить текст Мемнона и заменить «Προυσαεῖς» на «Προυσιεῖς».
— Strabon, XII, 4, 3: «Так как прусийцы вели себя доброжелательно по отношению к римлянам, то получили свободу. Напротив, апамейцам пришлось принять римскую колонию».
| Ἐκεῖθεν ἐπὶ Νίκαιαν φρουρουμένην Μιθριδατείῳ φρουρᾷ παραγίνεται. Οἱ δὲ Ποντικοὶ τὸν νοῦν τῶν ἐν Νικαίᾳ συνιδόντες ἐπὶ Ῥωμαίους ἀποκλίνοντα διὰ νυκτὸς πρὸς Μιθριδάτην εἰς Νικομήδειαν ἀνεχώρησαν, καὶ Ῥωμαῖοι ἀταλαιπώρως κρατοῦσι τῆς πόλεως. | Оттуда он переходит в Никею, охраняемую митридатовым гарнизоном. Понимая, что жители Никеи склоняются в сторону римлян, понтийцы ночью ушли к Митридату в Никомедию, и римляне без труда овладели городом. |
ἐκεῖθεν ἐπὶ Νίκαιαν φρουρουμένην Μιθριδατείῳ φρουρᾷ παραγίνεται,
Не назвав его прямо, Мемнон, похоже, еще раз намекает на Триария, которого он приводит в предыдущем отрывке, но вполне вероятно, что Фотий, суммируя первоначальную работу Мемнона, удалил имя Барбы, приведенное во фрагменте 28.5. Действительно, по словам Аппиана (Mithr. 77, 334), это Барба овладел Никеей.
— Appien, Mithr. 77, 334: «Со своей стороны, Барба захватил Прусиаду Προυσιάδα[ [и Прусию — Προῦσαν] (ту, которая у горы) и овладел Никеей, откуда был изгнан гарнизон, поставленный Митридатом. Лукулл наконец захватил тринадцать вражеских военных кораблей в окрестностях порта ахейцев».
Прогресс римских войск в Вифинии у Мемнона аналогичен прогрессу, описанному Аппианом, поскольку в обоих случаях римляне подчиняют города с запада на восток: Апамею, Прусию на Олимпе, Прусиаду и Никею.
Οἱ δὲ Ποντικοὶ τὸν νοῦν τῶν ἐν Νικαίᾳ συνιδόντες ἐπὶ Ῥωμαίους ἀποκλίνοντα, διὰ νυκτὸς πρὸς Μιθριδάτην εἰς Νικομήδειαν ἀνεχώρησαν, καὶ Ῥωμαῖοι ἀταλαιπώρως κρατοῦσι τῆς πόλεως,
Рассказ Мемнона, вероятно, конспектированный Фотием, упоминает римлян вообще, не уточняя имени командующего, в то время как Аппиан приписывает взятие города Барбе (Mithr. 77, 334). С другой стороны, оба повествования предлагают другую версию событий, так как Аппиан говорит, что Барба изгнал понтийский гарнизон, в то время как у Мемнона гарнизон бежал посреди ночи. После неудачной осады Кизика Митридат отплыл в Никомедию, после остановки в Паросе (Appien, Mithr. 76, 332). Мемнон (28.3-4) также упоминает об уходе царя в Вифинию.
| Αὕτη δὲ ἡ πόλις ἡ Νίκαια τὴν μὲν κλῆσιν ἄγει ἀπὸ ναΐδος νύμφης, ὄνομα λαχούσης τὴν Νίκαιαν, ἔργον δὲ γεγονὸς Νικαέων τῶν μετὰ Ἀλεξάνδρου μὲν συστρατευσάντων, μετὰ δὲ τὸν ἐκείνου θάνατον κατὰ ζήτησιν πατρίδος ταύτην τε κτισάντων καὶ συνοικισαμένων. Ἡ μὲν οὖν ναῒς ἡ Νίκαια παῖς λέγεται φῦναι Σαγγαρίου τοῦ κατὰ τὴν χώραν δυνάστου καὶ Κυβέλης· παρθενίαν δὲ μᾶλλον ἢ τὴν πρὸς ἄνδρα ποθοῦσα ὁμιλίαν, ἐν ὄρεσι καὶ θήραις τὸν βίον ἔσχε. Ταύτης δὲ Διόνυσος μὲν ἤρα, ἐρῶν δὲ οὐκ ἐτύγχανε. Μὴ τυγχάνων δὲ μηχαναῖς τὸ λεῖπον τῇ γνώμῃ ἀναπληροῦν ἐπεχείρει. Πληροῖ τοίνυν τὴν κρήνην, ἀφ´ ἧς εἴωθεν ἡ Νίκαια πίνειν ἐπειδὰν ἀπὸ τῆς θήρας κοπωθείη, ἀντὶ τοῦ ὕδατος οἴνου. Ἡ δὲ μηδὲν συνειδυῖα καὶ τὸ εἰωθὸς ποιοῦσα, ἐμφορεῖταί τε τοῦ ἐπιβούλου νάματος, καὶ ὑπηρετεῖ καὶ ἄκουσα τῷ βουλήματι τοῦ ἐραστοῦ· μέθης γὰρ αὐτὴν καὶ ὕπνου λαβόντων ὅ τε Διόνυσος αὐτῇ ἐπιμίγνυται, καὶ παῖδας ἐξ αὐτῆς φύει Σάτυρόν τε καὶ ἑτέρους. | Сам же город Никея ведет свое название от наяды–нимфы, имевшей имя Никея. Город основали никейцы, воевавшие вместе с Александром и после его смерти в поисках отечества заложившие и населившие его. Рассказывают, что наяда Никея произошла от правившего в этой местности Сангария и Кибелы. Стремясь более к девственности, чем к браку, она проводила жизнь в горах на охоте. Ее полюбил, но безуспешно, Дионис. Испытав неудачу, тот попытался исполнить свое желание с помощью хитрости. Итак, тот источник, из которого Никея привыкла пить, когда бывала утомлена охотой, он наполняет вместо воды вином. Та же, ничего не подозревая и напившись, как обычно, насыщается коварной жидкостью и покоряется, хотя и невольно, желаниям влюбленного. Когда она, опьянев, уснула, Дионис соединяется с ней. Он имел от нее детей — Сатира и других. |
Αὕτη δὲ ἡ πόλις ἡ Νίκαια τὴν μὲν κλῆσιν ἄγει ἀπὸ ναΐδος νύμφης, ὄνομα λαχούσης τὴν Νίκαιαν,
Фотий приводит экскурс Мемнона об основании города (ср. 28.7). Пассаж является достаточно связным и, возможно, знаменует интерес Мемнона и его читателей к Никее. Янке отметил, что к середине II века н. э. Никея была одним из крупнейших городов Малой Азии, и именно к этому времени появились первые изображения нимфы на монетах города. Этот ученый считает, что этого хронологического элемента недостаточно для того, чтобы точно сделать вывод о том, что Мемнон написал свое произведение в это время, поскольку вполне вероятно, что эта легенда относится к эллинистической эпохе. Основным литературным источником мифологии Никеи у Мемнона является Нонн (Dionysiaca, XV, 169-XVI, 405), который сообщает, как Дионис, влюбленный в наяду по имени Никея, которая отвергла его, придумал хитрость, чтобы совокупиться с ней.
У Диона Хрисостома (Orat. XXXIX, 8) родоначальником города называется Дионис, но Геракл обозначается как κτίστης, то есть основатель Никеи. Напротив, у Нонна (Dionysiaca, XVI, 403-405) именно Дионис представлен как «строитель» города. Родство Диониса и Геракла отображено в надписи императорской эпохи, украшающей так называемые Восточные ворота Никеи: ἀπὸ Διονύσου καὶ Ἡρακλέου. Напротив, монеты представляют собой две традиции, о которых сообщают Дион и Нонн. Геракл изображен на некоторых никейских монетах, датируемых царствованиями Домициана, Антонина Пия и Марка Аврелия, которые имеют надпись: τὸν κτίστην Νικαιεῖς. Тем самым эти монеты повторяют традицию, сообщаемую Дионом Хрисостомом, которая делает основателем города Геракла. Тем не менее на некоторых императорских монетах (при Домициане, Антонине Пии, Луции Вере, Коммоде и Гордиане), Дионис называется τὸν κτίστην, что подтверждает версию Нонна.
Плутарх (Thésée, 26, 3-5) сообщает традицию войны с амазонками некоего Менекрата, который написал историю Никеи и согласно которой город основал Тесей. Последний, который оставался в Вифинии, потерял одного из своих спутников, Солоэнта, который, отвергнутый амазонкой Антиопой, положил конец своей жизни, бросившись в реку. Горе, которое почувствовал Тесей при смерти его спутника, напомнило ему о том, что оракул из Дельф приказал ему основать город на чужбине. И поэтому он основал город, будущую Никею, дав ему имя Пифополис в честь бога (Plutarque, Thésée, 26, 5). Тесей, как и Геракл и Дионис, также представлен на монетах Никеи, датируемых царствованием Коммода: Θησέα Νικαιεῖς.
Очевидно, что Мемнон, Нонн и Дион Хрисостом сообщают другую традицию, нежели Плутарх. Источник для первых троих, который сделал основателем города Геракла, вероятно, был дорийским, в то время как Плутарх, безусловно, зависит от ионийского источника, который, сделав основателем Никеи Тесея, вероятно, имел цель связать Афины с вифинским городом. Что касается Мемнона, то его версия, возвышающая Геракла, не удивляет, поскольку и его родной город назван в честь Геракла.
— Plutarque, Thésée, 26, 5 : Солоэнт, отчаявшись, бросился в какую–то реку и утонул, а Тесей, узнав о причине его гибели и о страсти юноши, был чрезвычайно огорчен, и это горе напомнило ему об одном пифийском оракуле, который он счел соответствующим тогдашним своим обстоятельствам. Пифия в Дельфах повелела ему, как скоро в чужих краях его охватит неизбывная скорбь и уныние, строить на том месте город и оставлять в нем правителями кого–нибудь из своих людей. Вот почему, основав город, он дал ему имя Пифополиса, в честь Аполлона.
ἡ μὲν οὖν ναὶς ἡ Νίκαια λέγεται φύναι Σαγγαρίου τοῦ κατὰ τὴν χώραν δυνάστου καὶ Κυβέλης:
Мемнон единственный, кто сообщает имена предков Никеи, которая, согласно мифа, изложенного писателем–гераклеотом, дочь Сангария, названого в честь реки, протекающей через город, и Кибелы, великой богини Малой Азии.
παρθενίαν δὲ μᾶλλον ἢ τὴν πρὸς ἄνδρα ποθοῦσα ὁμιλίαν, ἐν ὄρεσι καὶ θήραις τὸν βίον ἔσχε:
Ссылка на ее увлечение охотой напоминает фигуру Артемиды, которая напоминает Никею Нонна (XV, v. 169-173): В этих местах лесистых, уединения полных,// Средь подруг астакидских, выросшая вместе с ними,// Никайя расцветала, новая Артемида,// Страсти любовной чуждалась, не ведала Киферейи, // Только зверей стреляла да по ущельям скиталась,
ταύτης δὲ Διόνυσος μὲν ἤρα, ἐρῶν δὲ οὐκ ἐτύγχανε. Μὴ τυγχάνων δὲ μηχαναῖς τὸ λεῖπον τῇ γνώμῃ ἀναπληροῦν ἐπεχείρει:
Нонн, песнь XVI, в мельчайших подробностях сообщает эту историю любви Диониса к Никее и о том, что бог бросился в погоню на нимфой (XVI, 245- 249). Снова по скалам// Гнал Дионис, пылая страстью, резвую деву, // Нетерпеньем сгорая. А быстрая амазонка // На неприступные выси каменных гор взобралася, // Сбив умело со следа рыщущего Диониса.
πληροῖ τοίνυν τὴν κρήνην, ἀφʼ ἧς εἴωθεν ἡ Νίκαια πίνειν, ἐπειδὰν ἀπὸ τῆς θήρας κοπωθείη, ἀντὶ τοῦ ὕδατος οἴνου· Ἡ δὲ μηδὲν συνειδυῖα καὶ τὸ εἰωθὸς ποιοῦσα, ἐμφορεῖταί τε τοῦ ἐπιβούλου νάματος, καὶ ὑπηρετεῖ καὶ ἄκουσα τῷ βουλήματι τοῦ ἐραστοῦ :
В песне XVI, 250-254 Нонн также рассказывает о коварстве бога, превратившего родниковую воду в вино. Никея, изнывающая от жары, напилась родниковой воды, не обращая внимания на уловку Диониса, превратившим ее в вино. Знойный жар Фаэтонта, что тело бичует лучами, // Жаждою неукротимой уста иссушает юницы. // И, не ведая хитрость влюбленного бога Лиэя, // Видит златые воды она бурливого тока - // Пьет она сладкие струи как пили их смуглые инды…
μέθης γὰρ αὐτὴν καὶ ὕπνου λαβόντων, ὅ τε Διόνυσος αὐτῇ ἐπιμίγνυται, καὶ παῖδας ἐξ αὐτῆς φύει Σάτυρόν τε καὶ ἑτέρους:
Нонн (Деяния Диониса, XVI, 255- 269, 395-402) сообщает более подробную версию. Нимфа, опьяненная напитком Дионисия, заснула и досталась в руки отверженного любовника. Последний подкрался и овладел ею. По словам Мемнона от этого союза родился Сатир, тогда как Нонн упоминает от дочери Телете (XVI, 395-402). Однако историк Гераклеи не скрывает, что у этой пары были другие дети.
| Οἱ δὲ Νικαεῖς, οἳ τὴν πόλιν ἤγειραν καὶ συνῴκεσαν, Νίκαιαν εἶχον πατρίδα Φωκίδος γείτονα· πρὸς ἣν καὶ πολλάκις στασιάσαντες ὑπ´ αὐτῆς ἐκείνης ὕστερον τὴν πατρίδα ἀφῃρέθησαν, καταστροφὴν ταύτης καὶ ἀφανισμὸν τῶν ἐν τῇ Φωκίδι πολλῇ σπουδῇ καταπραξαμένων. | Никейцы, которые основали и заселили город, имели родиной Никею, соседнюю с Фокидой. Так как они часто враждовали с последней из–за этого самого города, они позднее лишились отечества, так как жители Фокиды приложили много стараний к тому, чтобы разрушить и уничтожить его. |
Мемнон проводит различие между мифом об основании Никеи, главные линии которого он сообщает во фрагменте 28.9, и фактическим основанием города, которое кратко упоминается в предыдущем отрывке. По его словам товарищи Александра основали город по имени города, из которого они были родом. По сообщениям, город был основан товарищами Александра, которые после его смерти начали возвращаться на родину. В этом отрывке он упоминает их родину, Никею, вероятно, расположенную рядом с Фермопилами. Вполне вероятно, что город был разрушен во время третьей священной войны против Филиппа II Македонского и фокейцев, и жители Никеи затем пошли на службу к сыну Филиппа. После смерти Александра они, как утверждается, основали город с тем же названием в Вифинии. Страбон (XII, 4, 7) и Стефан Византийский (s. v. Νίκαια) сообщают другую версию основания города, так как, по их мнению, Никея была основана Антигоном Одноглазым, а затем она получила имя Никеи от Лисимаха, который переименовал город в честь своей жены Никеи, дочери Антипатра. Действительно, после битвы при Ипсе в 301 году, в ходе которой Антигон нашел смерть, Малая Азия перешла к Лисимаху. Как отметил Л. Роберт, некоторые историки, как и Мемнон, не ссылаются на эту традицию, связанную с женой Лисимаха, и, по его мнению, «цари Вифинии — и сами жители города — не были заинтересованы сохранять память об этой бледной проходной исторической фигуре. Название оставалось (..) но было наполнено и оживлено мифологическими спекуляциями, связанными как с греческим пантеоном, так и с местными традициями».
По словам Стефана Византийского, город был колонизирован боттиеями, и его первоначальное название было бы Ἀγκώρη или Ἑλικώρη. По сообщениям, город был впоследствии разрушен мисийцами, прежде чем его восстановил Антигон, конечно, около 316 г. после его победы над Евменом, который назвал ее Антигонией. Расхождения между различными литературными источниками не позволяют точно определить, кто основал город первым. Тем не менее, я думаю, что версия Мемнона не совсем несовместима с версией Страбона и Стефана Византийского, если мы признаем, что ветераны Александра служили у диадохов и основали город, который менял название каждый раз, когда в Малой Азии менялся правитель.
| Ἀλλ´ ἡ μὲν Νίκαια οὕτω τε τὴν κλῆσιν καὶ τὴν οἰκοδομὴν ἔσχε, καὶ οὕτω προσεχώρησε Ῥωμαίοις. | Так вот Никея была названа и построена и присоединилась к римлянам. |
Это краткое сообщение о предыдущих фрагментах, посвященных легенде об основания города (F 28. 9-10) и взятию города римлянами (F 28.8), несомненно, является работой Фотия.
| Μιθριδάτης δὲ ἐν τῇ Νικομηδείᾳ διέτριβε. Κόττας δὲ βουλόμενός τι τῶν προδιημαρτημένων ἀναλαβεῖν ἧκεν ἀπὸ Καλχηδόνος ἐν ᾧ ἥττητο, πρὸς τὴν Νικομήδειαν, καὶ στρατοπεδεύει νʹ καὶ ρʹ σταδίων πόλεως ἄποθεν, τὴν συμβολὴν τῆς μάχης ὑπευλαβούμενος. Καταλαμβάνει δὲ Κότταν σπουδῇ πολλῇ αὐτόκλητος ὁ Τριάριος, καὶ Μιθριδάτου ὑποχωρήσαντος εἰς τὴν πόλιν ἑκατέρωθεν ταύτην πολιορκεῖν τὸ Ῥωμαϊκὸν παρεσκευάζετο στράτευμα. | Митридат находился в Никомедии. Котта, желая вернуть что–нибудь из ранее утерянного, перешел от Халкедона, где он потерпел поражение, к Никомедии и расположился лагерем в 150 стадиях от города, готовясь к решительному сражению. Триарий по собственной воле с большой поспешностью следует за Коттой, и, когда Митридат заперся в городе, римское войско стало готовиться осадить его с обоих сторон. |
Μιθριδάτης δὲ ἐν τῇ Νικομηδείᾳ διέτριβε,
Во фрагменте 28.4 Мемнон сообщил о неудачной попытке Митридата осадить Перинф. В конце концов царь Понта отказался от своих операций и поднял парус в Вифинию, в Никомедию, передав 10 000 человек и 50 военных кораблей Варию, Александру и Дионисию, которые должны были продолжать борьбу на море, чтобы задержать римлян, занимая их в битвах в Эгеиде (Appien, Mithr. 76, 332).
Κόττας δὲ βουλόμενός τι τῶν προδιημαρτημένων ἀναλαβεῖν, ἧκεν ἀπὸ Καλχηδόνος, ἐν ᾧ ἥττητο, πρὸς τὴν Νικομήδειαν, καὶ στρατοπεδεύει ν′ καὶ ρ′ σταδίων τῆς πόλεως ἄποθεν, τὴν συμβολὴν τῆς μάχης ὑπευλαβούμενος,
Котта на этот раз был более осторожен, потому что его противостояние с войсками царя Понта в Халкедоне окончилось провалом, как вспоминает здесь Мемнон. Кстати, по словам Плутарха (Lucullus, 8, 1), сам Котта спровоцировал бой с понтийцами в Халкедоне, чтобы повысить свой престиж.
καταλαμβάνει δὲ Κότταν σπουδῇ πολλῇ αὐτόκλητος ὁ Τριάριος, καὶ Μιθριδάτου ὑποχωρήσαντος εἰς τὴν πόλιν,
Мемнон сообщает, что Триарий присоединился к Котте в Никомедии. Триарий, если принять его рассказ, пришел из Никеи, которая подчинилась римлянам (F 28.8).
ἑκατέρωθεν ταύτην πολιορκεῖν τὸ Ῥωμαϊκὸν παρεσκευάζετο στράτευμα,
Другие источники не упоминают о клещах Котты и Триария. По словам Плутарха (Lucullus, 13, 1), Лукулл после осады Кизика поручил Воконию следить за Вифинией до его прибытия, поскольку сам он тогда был занят борьбой с понтийским флотом в Эгеиде (ср. Memnon 29.2). Воконий был послан с кораблями в Никомедию, чтобы препятствовать бегству царя, но римлянин совершил остановку в Самофракии для посвящения в таинства, и поэтому запоздал. Митридат воспользовался этим, чтобы вернуться в Понт до возвращения Лукулла (Lucullus, 13, 2).
Самое странное в этом пассаже — это тот факт, что он, похоже, не связан со следующим фрагментом, в котором Мемнон сообщает о бегстве Митридата. По его словам, царь Понта покинул Никомедию после того, как узнал о победах Лукулла в Эгеиде против понтийского флота, но Мемнон не связывает бегство царя с прибытием Котты и Триария в Никомедию. Вполне возможно, что молчание текста по этому вопросу связано с Фотием, который пренебрег элементами, позволяющими связать оба события, и поэтому следует признать, что Мемнон является единственным, кто сообщил о том, что Митридат бежал из клещей, созданных вокруг Никомедии Коттой и Триарием (F 29.1). Также возможно, и эта версия кажется мне наиболее убедительной, что Мемнон или, скорее всего, Фотий спутал эпизод, связанный с бегством Митридата, с более поздним событием, а именно, когда римские войска вошли в Никомедию, оставленную Митридатом, прежде чем начать преследование царя Понта (ср. Memnon 29.5).
| Ἐπεὶ δὲ ὁ βασιλεὺς ἐπυνθάνετο δυσὶ ναυμαχίαις, τῇ μὲν περὶ Τένεδον τῇ δὲ κατὰ τὸν Αἴγαιον, Λευκόλλου πολεμοῦντος τοὺς Ποντικοὺς νενικῆσθαι, καὶ οὐκ ἀξιόμαχον αὑτὸν πρὸς τὴν παροῦσαν δύναμιν Ῥωμαίων ἡγεῖτο, τὴν ἐπίβασιν τῷ στόλῳ εἰς τὸν ποταμὸν ἀνέπλει, καὶ σφοδρῷ χειμῶνι περιπεσών τινας μὲν τῶν τριήρων ἀποβάλλει, αὐτὸς δὲ μετὰ τῶν πλειόνων εἰς τὸν Ὕπιον ποταμὸν κατηνέχθη. | Когда же царь узнал, что в двух морских сражениях, одном у Тенедоса, другом — в Эгейском море, понтийцы оказались разбитыми Лукуллом, он счел, что не в состоянии бороться с настоящими силами римлян, и отплыл с флотом в Понт. Застигнутый суровой зимой, он теряет некоторые триеры, а сам с большинством кораблей удалился к реке Гипию. |
ἐπεὶ δὲ ὁ βασιλεὺς ἐπυνθάνετο δυσὶ ναυμαχίαις,
Лукулл после осады Кизика собрал флот (Plutarque, Lucullus, 12,1; Appien, Mithr. 77, 333) и отправился в Троаду для борьбы с понтийцами, посланными царем Понта. Эти события происходят одновременно с завоеванием римскими генералами вифинских городов Апамеи, Прусии, Прусиады и Никеи и постепенным бегством Митридата в его царство.
τῇ δὲ κατὰ τὸν Αἴγαιον, Λευκόλλου πολεμοῦντος τοὺς Ποντικοὺς νενικῆσθαι,
Первая римская победа, которая согласно Мемнону была одержана у берегов Тенедоса (τῇ μὲν περὶ Τένεδον), подтверждается Плутархом и Аппианом, которые помещают ее в окрестностях Ахейской гавани. В то время как Триарий и Барба подчиняли города Вифинии, Лукулл захватил понтийские военные корабли в окрестностях Ахейской гавани (περὶ τὸν Ἀχαιῶν λιμένα, Appien, Mithr. 77, 334). Об обстоятельствах этой римской победы сообщает Плутарх (Lucullus, 12, 2), согласно которому Лукулл после приземления в Троаде был предупрежден о том, что понтийская эскадра, состоящая из тринадцати квинкверем под командованием Исидора, была замечена в Ахейской гавани и что она шла к Лемносу. Лукулл тогда отправился навстречу врагу, захватил тринадцать кораблей и убил понтийского адмирала. Показания Страбона (XIII, 1, 31-32) подтверждают слова Мемнона, поскольку он расположил Ахейскую гавань на азиатском побережье, к югу от Сигея и немного к северу от Тенедоса, и он сообщает, что эта часть побережья принадлежала Тенедосу.
Вторая навмахия имела место в Эгейском море (τῇ δὲ κατὰ τὸν Αἴγαιον), и в ней генералы на службе у Митридата, среди которых был римлянин Варий/Марий, нашли свою смерть. Действительно, после первой победы над эскадрой Исидора Лукулл продолжил свой путь в направлении Лемноса, чтобы атаковать остальную часть понтийского флота (Plutarque, Lucullus, 12, 2). Это, безусловно, та эскадра, которую Митридат поручил трем генералам после провала у Кизика, в то время как сам он направился к Никомедии с остальной частью своего флота (Appien, Mithr.76, 332).
— Plutarque, Lucullus, 12, 2: (…) «потом он (Лукулл) атаковал остальной флот».
— Appien, Mithr. 76, 332: «Оставив Варию, которого Серторий послал ему в качестве генерала, а также пафлагонцу Александру и евнуху Дионисию десять тысяч отборных солдат, посаженных на пятьдесят военных кораблей, он поднял парус в Никомедию».
Как отметил Янке, удивительно, что Мемнон гораздо менее точен в локализации этой второй битвы, помещая ее в Эгейском море, поскольку эта вторая римская победа приводит к уничтожению понтийского флота и гибели вражеских генералов. В самом деле, тех, кому Митридат доверил флот, постигла печальная участь: Дионисий покончил с собой, Александр был захвачен, чтобы фигурировать во время триумфа, который Лукулл надеялся получить (Appien, Mithr. 77, 338), и Марий был убит (Plutarque, Lucullus, 12, 5; Orose, VI, 2, 21; Appien, Mithr. 77, 338). Следовательно, вполне вероятно, что весьма общее указание в тексте Мемнона на самом деле является краткой версией Фотия. Именно на эту вторую битву ссылается Цицерон(Cicéron, Mur. 15, 33; Cicéron, Pro Archia, 9, 21; Cicéron, De imp. Cn. Pomp. 8), которую он располагает у берегов Тенедоса, а не на одержанную римлянами в Ахейской гавани, поскольку установлено, что понтийский флот был полностью уничтожен. (Согласно Орозию, VI, 2, 21, понтийцы потеряли 32 корабля). По словам Аппиана и Плутарха, Лукулл застал врасплох понтийских генералов на пустынном острове в окрестностях Лемноса (Appien, Mithr. 77, 335-338; Plutarque, Lucullus, 12, 3-4; ср. Eutrope, VI, 8, 2 и Orose, VI, 2, 21).
Из различных источников видно, что сперва часть понтийского флота потерпела поражение в окрестностях Тенедоса в Ахейской гавани, а затем остальная часть флота была побеждена на морском пути, ведущем к Лемносу. Эти две битвы происходили в Эгейском море у берегов Тенедоса, и эта близость, вероятно, привела к тому, что Фотий провел различие между двумя римскими победами. Понтийские генералы, безусловно, были направлены с задачей замедлить римлян и помешать им преследовать царя, давая им битвы в Эгеиде. По этому вопросу Цицерон (De imp. Cn. Pomp. 8; Mur. 15, 33) по–разному интерпретирует цели понтийцев, так как, по его мнению, понтийский флот плавал в Италию, вероятно, угрожая римлянам на их территории. Кстати, Плутарх (Lucullus, 13, 4) сообщает, что сенат, опасаясь нападения на Италию планировал выделить Лукуллу 3000 талантов на строительство флота. Лукулл написал в сенат реляцию о своей победе над понтийским флотом у Тенедоса и просьбу отправлять ему 3000 талантов, поскольку он собирался изгнать Митридата с моря, используя только союзные корабли.
Нужно ли считать, что часть флота, побежденная в Ахейской гавани, должна была замедлить римлян, в то время как другая его часть, возглавляемая, в частности, Марием, посланником Сертория, побежденным у необитаемого острова, собиралась плыть в Италию? Мне кажется маловероятным, что понтийский флот был разделен пополам и что часть кораблей была отправлена с целью угрожать Италии, тем более, что в полном объеме она состояла лишь из пятидесяти судов (Mithr. 76, 332) — что–то маловато для наступательной экспедиции. Возможно, Цицерон указывал не на флот, отправленный Митридатом после провала у Кизика, а на корабли, которые согласно Мемнону (29.5; 33.1-2) возвращались из Крита и Испании.
Однако в этом отношении существует возражение, поскольку именно Триарий вел атаку на этот флот, в то время как Цицерон (De. imp. Cn. Pomp. 8; Pro Archia, 9, 21; Mur. 15, 33) называет Лукулла. Кроме того, высказывания Лукулла, о которых сообщил Плутарх (Lucullus, 13, 4), не указывают на то, что угроза со стороны понтийского флота для Италии была уже полностью ликвидирована, но победа, которую он одержал у Тенедоса, доказала свою ценность и способность победить понтийцев на море. Поэтому, возможно, Цицерон запутался между побежденным флотом у берегов Тенедоса, целью которого было задержать римлян в Эгеиде, чтобы Митридат мог достигнуть своего царства, и флотом, который отправился в Испанию и, возможно, был воспринят как угроза, открыто направленная против Италии. Также возможно, что цели побежденного у берегов Тенедоса флота были неверно истолкованы римлянами и они думали, что он едет в Италию.
καὶ οὐκ ἀξιόμαχον αὑτὸν πρὸς τὴν παροῦσαν δύναμιν Ῥωμαίων ἡγεῖτο,
Я напомнила в предыдущем отрывке (29.1), что Митридат покинул Никомедию до прибытия Лукулла (Appien, Mithr. 76, 332) и что он воспользовался промедлением Вокония, которому Лукулл поручил возглавить флот в Никомедии (Plutarque, Lucullus, 13, 1-2). Однако, здесь Мемнон связывает отъезд царя с приходом римлян и считает, что он сбежал из страха перед войсками, которые он считал слишком опасными.
τὴν ἐπίβασιν τῷ στόλῳ † εἰς τὸν ποταμὸν ἀνέπλει,
Янке, который следует Беккеру, предлагает заменить «к реке» на «в Понт», опираясь на Плутарха (Lucullus, 13, 2) и на Ливия (Per. 95), оба из которых сообщают, что царь пытался вернуться в царство Понта со своим флотом. Действительно, вполне вероятно, что Фотий совершил ошибку, перепутав эту первую часть предложения со следующей, где сообщается, что царь Понта был отнесен в реку Гипий. Следовательно, Митридат, покинувший Никомедию морем, прошел бы через проливы, поднявшись в Черное море вдоль побережья. Затем, во время шторма, он отклонился от своего пути, и его флот, как сообщается, был увлечен в устье реки Гипий.
καὶ σφοδρῷ χειμῶνι περιπεσὼν τινὰς μὲν τῶν τριήρων ἀποβάλλει, αὐτὸς δὲ μετὰ τῶν πλειόνων εἰς τὸν Ὕπιον ποταμὸν κατηνέχθη,
Во фрагменте 28.4 Мемнон сообщил, что Митридат после бегства из Кизика совершил остановку в Паросе, а затем попытался осадить Перинф, прежде чем, наконец, отказаться от операции, чтобы поднять парус в Вифинию. Понтийский флот, покинув берега Пароса, пострадал от многочисленных потерь после того, как испытал ужасный шторм (Orose VI, 2, 24, Appien, Mithr. 76, 332; Florus, I, 40, 18-19). Понтийцы по словам Тита Ливия (Per. 95) были жертвами кораблекрушений в различных случаях, и Мемнон сообщает здесь еще один пример невезения, которое, похоже, снова коснулось царского флота. Второй шторм настиг царя и его флот, когда он бежал из Никомедии, опасаясь предстоящего прибытия Лукулла, и пытается вернуться в свое царство(Plutarque, Lucullus, 13, 2; Tite–Live, Per. 95).
Митридат потерял 60 кораблей (Appien, Mithr. 78, 340; 80), а также 10 000 человек (Appien, Mithr. 78, 340). По этому поводу Мемнон рисует менее негативную картину, так как, по его словам, царь потерял лишь несколько триер, в то время как большая часть его флота пережила шторм. Плутарх (Lucullus, 13, 5) объясняет катастрофу гневом Артемиды, так как Митридат разрушил ее святилище в Приапе (Plutarque, Lucullus, 13, 5).
— Tite–Live, Per. 95: «В Кизике проконсул Л. Лукулл уничтожил голодом и мечом войско Митридата, изгнал из Вифинии царя, чьи силы были разбиты в результате различных катастроф на земле и кораблекрушений на море, и заставил его бежать в Понт».
— Plutarque, Lucullus, 13, 2: «Митридат отправился со своим флотом и поспешил достигнуть Понта до возвращения Лукулла, когда он был настигнут жестоким штормом, который рассеял часть своих кораблей и потопил другие. Весь берег в течение нескольких дней был покрыт выброшенными волнами обломками».
— Appien, Mithr. 78, 340: «В то время как флот Митридата вошел в воды Понта, во второй раз наступил шторм: около десяти тысяч человек и шестьдесят кораблей были уничтожены. Остальные были рассеяны в зависимости от того, куда их занес шторм».
— Florus, I, 40, 18-19: «Бегство морем не было более удачным, чем по суше. Буря в Понте разбила в щепки более ста кораблей, отягощенных военными припасами, уничтожив их, словно в морском сражении, так что и впрямь казалось, будто Лукулл, заключив своего рода союз с волнами и бурей, наслал на царя убийственный ветер. Теперь были истощены все силы могущественного царства. Но дух Митридата возвеличился бедами. Обратившись к соседним народам …»
Аппиан (Mithr. 78, 340) уточняет, что буря произошла «в водах Понта», в то время как Мемнон сообщает, что царь был отнесен к реке Гипий, возможно, в устье реки, поэтому недалеко от Гераклеи. Это объяснило бы, почему он упоминает о переходе царя в Гераклею после этого шторма (F 29.3-4). В этой связи его слова подтверждаются словами Плутарха (Lucullus, 13, 3), что Митридат сделал остановку в Гераклее, и словами Саллюстия (Hist, IV, 69, 14 M), у которого Митридат говорит, что его флот попал в два шторма, первый раз в Паросе, затем в окрестностях и Гераклее.
Аппиан (Mithr. 78, 341), Орозий (VI, 2, 24) и Плутарх (Lucullus, 13, 3) упоминают о помощи, оказанной царю Понта пиратами; однако ни Аппиан, ни Орозий не упоминают об остановке царя в Гераклее. У Аппиана, как сообщается, пираты перевезли царя в Синопу (Mithr. 78, 341), откуда он перебрался в Амис (Mithr. 78, 342). Если признать, что традиция, которой придерживается Орозий (VI, 2, 24), сообщает об этом втором шторме, а не о том, который настиг флот Понта в окрестностях Пароса, кажется, что она следует рассуждениям, аналогичным рассуждениям Аппиана, так как после того как он был спасен пиратами, Митридат «приземлился» в Синопе, а затем отправился в Амис. Однако их замечания не противоречат высказываниям Мемнона, поскольку последний, упоминая об остановке царя в Гераклее Понтийской (F 29.3), сообщает, что Митридат покинул этот город со своим флотом в направлении Синопы (F 29.4: «потом он поплыл в сторону Синопы»). Поэтому вероятно, что Аппиан и Орозий промолчали о прибытии Митридата в Гераклею и сохранили только вторую часть его путешествия, в сторону Синопы.
| Ἐκεῖ δὲ διὰ τὸν χειμῶνα διατρίβων Λάμαχον τὸν Ἡρακλεώτην, φιλίαν ἔχων πρὸς αὐτὸν παλαιάν, καὶ μαθὼν ἄρχειν τῆς πολιτείας, πολλαῖς ὑποσχέσεσιν εἷλκεν ὥστε παρασκευάσαι αὐτὸν ἐν τῇ πόλει παραδεχθῆναι. Ἔπεμπε δὲ καὶ χρήματα. Ὁ δὲ ἀντεδίδου τὴν αἴτησιν, καὶ δημοθοινίαν ἔξω τῆς πόλεως λαμπροτάτην παρασκευασάμενος τοῖς πολίταις, καὶ ταύτῃ μηδὲ τὰς πύλας ἔχειν παρεγγυησάμενος κεκλεισμένας, μεθύσας τε τὸν δῆμον, ἐκ συνθήματος κατὰ τὴν αὐτὴν ἡμέραν ἐφεστάναι λάθρᾳ προπαρασκευάζει τὸν Μιθριδάτην. Καὶ οὕτως ἡ πόλις, μηδὲ τὴν ἄφιξιν αἰσθομένων τῶν Ἡρακλεωτῶν, ὑπὸ χεῖρα Μιθριδάτῃ γίνεται. | Здесь царь перезимовал и узнал, что Ламах гераклеот, с которым он был связан старинной дружбой, правит государством. Многими обещаниями он привлек его, чтобы тот приготовил ему прием в городе; посылал он и деньги. Тот исполнил просьбу царя и, приготовив за городом роскошное пиршество для граждан и приказавши не закрывать под этим предлогом городские ворота, он напоил народ допьяна, по уговору предварительно тайно приготовив все к тому, чтобы Митридат явился в тот же самый день. Итак, город оказывается в руках Митридата, в то время как гераклеоты даже не подозревали о его приходе. |
ἐκεῖ δὲ διὰ τὸν χειμῶνα διατρίβων,
Мемнон единственный сообщает, при каких условиях Митридату удалось взять Гераклею, поскольку Плутарх (Lucullus, 13, 4) лишь сообщает, что пираты «благополучно доставили его к Гераклее на Понте». Кажется, что царь сначала прибыл в город, но не сразу был принят.
Λάμαχον τὸν Ἡρακλεώτην, φιλίαν ἔχων πρὸς αὐτὸν παλαιάν,
По словам Мемнона, именно благодаря помощи некоего Ламаха царь Понта вошел в город. Во фрагментах 27.5-6 он рассказывал о том, как Гераклея уже была вынуждена оказывать помощь понтийцам вопреки своей воле после того, как понтийский генерал Архелай захватил двух старейшин города. Он обменял этих двоих на пять триер. Мемнон сообщил об инициативе одиночки, которая привела к убийству публиканов. Приписывая это действие одному человеку, Мемнон, безусловно, стремился очистить свой родной город от любой ответственности за преступление, совершенное против римлян. Опять же, решение одного человека, Ламаха, позволяет царю Понта войти в город и взять его под свой контроль, и это без согласия граждан. Мемнон снова пытается обелить город от участия в помощи, которая была оказана Митридату, сваливая вину на одного человека, которого он изображает как лукавого и жадного персонажа. Мемнон упоминает довольно старую дружбу между Митридатом и Ламахом, но его слова не подтверждены каким–либо другим источником. Возможно, здесь следует понимать, что с начала Третьей митридатовой войны в городе противостояли друг другу две фракции — и это из–за Архелая, вызвавшего враждебность римлян по отношению к городу, который до сих пор соблюдал нейтралитет. Одна из этих фракций, вероятно, являлась промитридатовой и была представлена Ламахом.
καὶ μαθὼν ἄρχειν τῆς πολιτείας,
Эта информация свидетельствует о том, что город тогда возглавлял автократический режим, но это кажется маловероятным. Во фрагменте 6.2 Мемнон сообщил, что гераклеоты, избавившись от Гераклида, выбрали правителем города Фокрита, и город восстановил свою свободу и автономию. Как представляется, обязанности эпимелета наделяли его важными функциями и оказали большое влияние на политическое развитие города. Однако управление делами города, как представляется, возлагалось на одного из эпимелетов только в периоды крайней политической нестабильности и оставалось временной и проходной должностью.
Указывает ли Мемнон на Ламаха как на эпимелета, или возможно, что государственное устройство Гераклеи было в это время олигархическим, давая важные полномочия архонтам, среди которых Ламах был на переднем плане? Безусловно, ситуация в то время была опасной, так как Малая Азия была в центре конфликта между Митридатом и римлянами. Но второе предположение кажется наиболее вероятным, так как если бы Ламах был эпимелетом, Мемнон, безусловно, упомянул бы о его функции точно так же, как он сделал это для Фокрита. Более того, даже несмотря на то, что полномочия Ламаха были довольно обширны, он не должен был обладать всеми полномочиями, если обещания Митридата казались ему гораздо более привлекательными и интересными, чем то, что могла предложить ему его должность, какой бы она ни была в то время. Наконец, Мемнон упоминает о присутствии магистратов во фрагменте 29.4 и сообщает о созыве экклесии во фрагменте 35.3.
πολλαῖς ὑποσχέσεσιν εἷλκεν ὥστε παρασκευάσαι αὐτὸν ἐν τῇ πόλει παραδεχθῆναι· ἔπεμπε δὲ καὶ χρήματα,
Мемнон не уточняет содержание обещаний Митридата, но из фрагмента 35.1 видно, что Ламах был назначен фрурархом и что на этом посту его заменил Дамофел. Тем не менее во фрагменте 29.4 Мемнон сообщает, что Коннакорикс был оставлен как фрурарх с 4000 человек под его командованием. Следовательно, Коннакорикс и Ламах называются фрурархами, и возможно ли, что первый исполнял военные функции, а второй — гражданские, или возможно, функции архонта, стратега или, может быть, диойкета?
Отсюда вполне возможно, что по решению Митридата Ламах получил важную функцию в городе, возможно, командира понтийского гарнизона, который царь намеревался поставить в городе. Если бы Ламах увидел в обещаниях царя возможность получить больше полномочий, то, конечно, он должен был бы представить, что ранее он не занимал должности, наделяющей его большой властью, как это могло бы быть, если бы он был эпимелетом.
ὁ δὲ ἀντεδίδου τὴν αἴτησιν, καὶ δημοθοινίαν ἔξω τῆς πόλεως λαμπροτάτην παρασκευασάμενος τοῖς πολίταις, καὶ ταύτῃ μηδὲ τὰς πύλας ἔχειν παρεγγυησάμενος κεκλεισμένας,
Ламах должен был быть из зажиточного класса, чтобы финансировать питание для всего народа — по крайней мере, и, скорее всего, для всех граждан. Если признать, что государственное устройство является олигархическим, то Ламах исполнял магистратуру, для доступа к которой требовался необходимый имущественный ценз.
μεθύσας τε τὸν δῆμον, ἐκ συνθήματος κατὰ τὴν αὐτὴν ἡμέραν ἐφεστάναι λάθρᾳ προπαρασκευάζει τὸν Μιθριδάτην. Καὶ οὕτως ἡ πολις, μηδὲ τὴν ἄφιξιν αἰσθομένων τῶν Ἡρακλεωτῶν, ὑπὸ χεῖρα Μιθριδάτῃ γίνεται,
Параллельные источники не упоминают этот эпизод. Мемнон сообщает, что город попал в руки Митридата благодаря хитрости Ламаха, который устроил пир, чтобы напоить своих сограждан. Возможно, Мемнон немного преувеличил ситуацию, чтобы очистить своих соотечественников от вины в переходе города в понтийский лагерь.
| Τῇ ἐπαύριον δὲ συγκαλέσας τὸ πλῆθος ὁ βασιλεύς, καὶ φιλίοις δεξιωσάμενος λόγοις, καὶ τὴν εὔνοιαν πρὸς αὐτὸν παραινέσας σῴζειν, τετρακισχιλίους τε φρουροὺς ἐγκαταστήσας καὶ φρούραρχον Κοννακόρηκα, προφάσει τοῦ εἰ Ῥωμαῖοι βουληθεῖεν ἐπιβουλεύειν, τῆς πόλεως ἐκείνους ὑπερμαχεῖν καὶ σωτῆρας εἶναι τῶν ἐνοικούντων, εἶτα δὲ καὶ χρήματα διανείμας τοῖς ἐν αὐτῇ, μάλιστα δὲ τοῖς ἐν τέλει, ἐπὶ τῆς Σινώπης ἐξέπλευσε. | На следующий день, созвав народ, царь заискивал у него дружественными речами и уговаривал сохранить благосклонность к нему. Он оставил в городе четыре тысячи человек гарнизона и фрурарха Коннакорикса под предлогом того, что, если римляне вздумают напасть, они будут защищать город и охранять живущих в нем. Распределив затем среди жителей города, а особенно среди магистратов деньги, он отплыл в Синопу. |
τῇ ἐπαύριον δὲ συγκαλέσας τὸ πλῆθος ὁ βασιλεύς, καὶ φιλίοις δεξιωσάμενος λόγοις, καὶ τὴν εὔνοιαν πρὸς αὑτὸν παραινέσας σώζειν,
Для Митридата было важно, чтобы город находился под его стратегическим контролем, поскольку он мог быть базой для его флота.
τετρακισχιλίους τε φρουροὺς ἐγκαταστήσας καὶ φρούραρχον Κοννακόρηκα,
Водворение понтийского гарнизона в городе было свидетельством утраты его автономии, поскольку теперь город зависел от царя, особенно во внешней политике. Кроме того, Мемнон, который подробно сообщает об операциях, связанных с осадой Гераклеи, подчеркивает важную роль Коннакорикса, главы гарнизона, в переговорах с римлянами, и показывает, что понтийцы получили большое влияние в городе (ср. Memnon 35.1).
προφάσει τοῦ εἰ Ῥωμαῖοι βουληθεῖεν ἐπιιβουλεύειν, τῆς πόλεως ἐκείνους ὑπερμαχεῖν καὶ σωτῆρας εἷναι τῶν ἐνοικούντων,
Во фрагменте 35.1 Мемнон, однако, сообщает, что Коннакорикс без всяких колебаний предал город римлянам.
εἶτα δὲ καὶ χρήματα διανείμας τοῖς ἐν αὐτῇ, μάλιστα δὲ τοῖς ἐν τέλει: τοῖς ἐν τέλει,
Другой возможный перевод: «гражданам, которые занимали должности». Указание на магистратов подтверждает предположение о том, что государственное устройство Гераклеи является олигархическим и что архонты, безусловно, обладали значительными полномочиями.
ἐπὶ τῆς Σινώπης ἐξέπλευσεν,
Орозий (VI, 2, 24) и Аппиан (Mithr. 78, 341) также упоминают переход царя через Синопу, после шторма, который настиг его флот в водах Понта. Из Синопы он отправился в Амис к середине лета 72 г.
| Λεύκολλος δὲ καὶ Κόττας καὶ ὁ Τριάριος οἱ Ῥωμαίων αὐτοκράτορες στρατηγοί, ἐπὶ τῆς Νικομηδείας καθὲν γενόμενοι ὥρμηντο εἰς τὸν Πόντον ἐμβαλεῖν· ἐπεὶ δὲ αὐτοῖς ἡ τῆς Ἡρακλείας κατάληψις ἠγγέλθη, ἡ δὲ προδοσία οὐκ ἐγνώσθη, ἀλλὰ τῆς πόλεως ὅλης ἡ ἀπόστασις ἐνομίσθη, Λεύκολλον μὲν ἐδόκει μετὰ τῆς πλείστης δυνάμεως εἰς τὴν Καππαδοκίαν διὰ τῆς μεσογείου χωρεῖν ἐπί τε Μιθριδάτην καὶ τὴν πᾶσαν βασιλείαν, Κότταν δὲ ἐπὶ Ἡρακλείας, Τριάριον δὲ τὸ ναυτικὸν ἀναλαβόντα περὶ τὸν Ἑλλήσποντον καὶ τὴν Προποντίδα τὰς ἐπὶ Κρήτην καὶ Ἰβηρίαν ἀπεσταλμένας Μιθριδατείους ναῦς ὑποστρεφούσας λοχᾶν. | Лукулл, Котта и Триарий, стратеги–автократоры римлян, соединившись около Никомедии, стремились вторгнуться в Понт. Когда же им возвестили о взятии Гераклеи, предательство же еще не было известно, они сочли, что отпадение было вызвано желанием всего города. Было решено, что Лукулл пойдет с главными силами через внутренние области в Каппадокию против Митридата и всего его царства, Котта — против Гераклеи, а Триарий, собрав флот в Геллеспонте и Пропонтиде, будет перехватывать на возвратном пути митридатовы корабли, посланные на Крит и в Иберию. |
Λεύκολλος δὲ καὶ Κόττας καὶ ὁ Τριάριος, οἱ Ῥωμαίων αὐτοκράτορες στρατηγοί,
Как отметил Янке, Мемнон неточен в римских делах. Действительно, στρατηγὸς αὐτοκράτωρ может подходить для Лукулла, возможно, также для Котты, но, конечно, не для Триария, который был легатом. Вот почему я решила присоединиться к Анри, предложившего «командующих с полной властью». Аппиан лишь однажды использует это выражение относительно Помпея.
— Appien, Mithr. 94, 428: «римляне специальным законом выбрали бывшего тогда у них в величайшей славе Гнея Помпея на три года полномочным военачальником на всем море вплоть до Геракловых столбов и прибрежной земли на расстояние от моря на 400 стадий вглубь».
ἐπὶ τῆς Νικομηδείας καθʼ ἓν γενόμενοι, ὥρμηντο εἰς τὸν Πόντον ἐμβαλεῖν,
Мемнон является единственным, кто информирует нас об этой встрече проконсулов со своими легатами в Никомедии летом 72 г. Аппиан (Mithr. 77, 339), Плутарх, (Lucullus, 13, 1) и Евтропий (VI, 8, 2) сообщают только о том, что Лукулл отправился в погоню за царем и достиг Вифинии, не назвав Никомедию конкретно. Тем не менее, возможно, об этом совещании сообщает Плутарх (Lucullus, 14, 1). Разделение римских сил отражает решимость римлян, и в частности Лукулла, использовать свою победу над понтийской армией и вторгнуться в царство Понта, чтобы уничтожить царскую власть. Решение было принято без консультаций с сенатом, возможно, потому, что Лукулл считал, что командование и миссия «вести войну с царем», которая была поручена ему накануне его отъезда в Азию, означали, что он должен был преследовать царя до его полного уничтожения, в чем виделся единственный способ окончательно положить конец войне.
ἐπεὶ δὲ αὐτοῖς ἡ τῆς Ἡρακλείας κατάληψις ἠγγέλθη, ἡ δὲ προδοσία οὐκ ἐγνώσθη, ἀλλὰ τῆς πόλεως ὅλης ἡ ἀπόστασις ἐνομίσθη,
По словам Мемнона (25.3-4), предательство Ламаха поместило город под контроль Митридата, и римляне, не зная, при каких условиях был поставлен гарнизон в Гераклее, подумали, что город выбрал понтийский лагерь.
Λεύκολλον μὲν ἐδόκει μετὰ τῆς πλείστης δυνάμεως εἰς τὴν Καππαδοκίαν διὰ τῆς μεσογείου χωρεῖν ἐπί τε Μιθριδάτην καὶ τὴν πᾶσαν βασιλείαν,
Касательно маршрута, которому следует Лукулл, источники противоречат друг другу. По словам Плутарха (Lucullus, 14, 1) Лукулл пересек Вифинию через Галатию, чтобы вторгнуться в царство Понта, и взял с собой 3000 галатов, которые несли зерно. Евтропий (VI, 8, 2) направляет римлян не через Галатию, а через Пафлагонию. Ни один из них не упоминает о Каппадокии, и кажется маловероятным, что римляне обошли Каппадокию, на что, по–видимому, указывает Мемнон. Маршрут, предложенный версией Евтропия, Мэджи считает предпочтительным. Лукулл начал марш против царя через внутренние пути в конце лета 72 г.
Κότταν δὲ ἐπὶ Ἡρακλείας,
Котта должен был пройти по «побережью и захватить города, удерживаемые врагом» по словам Мемнона (32.1), который подробно описал длительную осаду Гераклеи (32.1 sqq.)
Τριάριον δὲ τὸ ναυτικὸν ἀναλαβόντα περὶ τὸν Ἑλλήσποντον καὶ τὴν Προποντίδα τὰς ἐπὶ Κρήτην καὶ Ἰβηρίαν ἀπεσταλμένας Μιθριδατείους ναῦς ὑποστρεφούσας λοχᾶν,
Триарий возглавил флот с миссией перехватывать возвращавшиеся из Испании корабли, которые были отправлены Митридатом Серторию. Плутарх (Sertorius, 24, 3) сообщает о союзе между Митридатом и Серторием, который, безусловно, был заключен около 75 г. и согласно которому царь Понта должен был передать ему 3000 человек и 40 кораблей. Невозможно с уверенностью сказать, были ли эти корабли в пассаже Мемнона на пути в Испанию или они плыли обратно. Однако мне кажется маловероятным, что эти корабли были отправлены после провала у Кизика в 72 году, как считают Мак–Гинг и Шервин–Уайт. Обязательно стоит рассмотреть тот факт, что обратный путь в Понт начался не позднее 72 года, то есть в момент смерти Сертория.
Мэджи считает, что пассаж Мемнона не относится к кораблям, обещанным Серторию, потому что римлянам были обещаны 40 (Plutarque, Sertorius, 24, 3), а не 80 кораблей (Memnon 33.1). Кроме того, он считает, что после неудачи у Кизика Митридату было бы трудно отправить столь значительный флот в Испанию в 72 году, то есть в то время, когда о его смерти уже было известно (Appien, Mithr. 72).
Я думаю, что единственное свидетельство Плутарха, который оценивает в 40 количество судов, обещанных Серторию, не позволяет исключить предположение о том, что корабли, упомянутые здесь Мемноном, не являются теми, которые возвращались из Испании, из–за смерти Сертория. Действительно, цифры, приведенные источниками, часто варьируются от одного автора к другому, и, возможно, из 80 уничтоженных римлянами понтийских судов Мемнон учитывает корабли, которые были отправлены на Крит. С другой стороны, я присоединяюсь к Мэджи по его второму аргументу о том, что отправка флота в Испанию после провала у Кизика была маловероятной, поскольку о смерти Сертория уже стало известно, в отличие от того, что, по моему мнению, корабли, обещанные Серторию, были, вероятно, отправлены до провала у Кизика, в начале лета 73 г., в момент его победы в Халкедоне, которая тогда открыла ему путь в Эгеиду (ср. Memnon 33.1-2, где о деятельности Триария сообщается более подробно).
С другой стороны, ни один другой источник не упоминает об экспедиции на Крит; по словам Аппиана (Sicilica, VI, 1), Крит поддержал Митридата и предоставил ему наемников в войне против Рима. Возможно, Митридат помогал критянам, которые подверглись нашествию М. Антония в 73/72 году, и что именно этот флот упоминается Мемноном как возвратившийся с Крита после оказания помощи критянам.
| Μιθριδάτης δὲ ταῦτα ἀκούων παρεσκευάζετο, καὶ διεπρεσβεύετο πρός τε τοὺς Σκυθῶν βασιλεῖς καὶ πρὸς τὸν Πάρθον καὶ πρὸς τὸν γαμβρὸν αὑτοῦ Τιγράνην τὸν Ἀρμένιον. Ἀλλ´ οἱ μὲν ἀπεῖπον, Τιγράνης δὲ ὑπὸ τῆς Μιθριδάτου θυγατρὸς πολλάκις ἐνοχληθεὶς καὶ ἀναβαλλόμενος, ὅμως ὑπέστη τὴν συμμαχίαν. | Митридат узнал обо всем этом и готовился. Он отправил посольства к царям скифов, к парфянину и к своему зятю Тиграну Армянскому. Но все остальные отказали, и лишь Тигран из–за частых просьб дочери Митридата обещал помочь союзнику. |
δὲ ταῦτα ἀκούων παρεσκευάζετο, καὶ διεπρεσβεύετο πρός τε τοὺς Σκυθῶν βασιλεῖς καὶ πρὸς τὸν Πάρθον καὶ πρὸς τὸν γαμβρὸν αὑτοῦ Τιγράνην τὸν Ἀρμένιον,
Во фрагменте 29.4 Мемнон сообщает, что Митридат, после размещения гарнизона в Гераклее, снова достиг Синопы, откуда он вернулся в Амис (Appien, Mithr. 78, 342, Orose, VI, 2, 24) вероятно в середине лета 72 г. Из Амиса царь готовился к предстоящему вторжению в свое царство, и первым шагом в его подготовке было воссоединение его союзников (Appien, Mithr..78, 342). Царь обратился за помощью к зятю Тиграну и к сыну Махару, царствовавшему на Боспоре. Он также послал некоего Диокла к скифским государям просить помощи за подарки и за золото (Mithr. 78, 342). Флор (I, 40, 21) приводит более пестрый список народов, которые были призваны на помощь царем Понта. По словам Плутарха (Lucullus, 22, 2-4), Митридат якобы направил к Тиграну Метродора Скепсийского, но грек пытался помешать армянину оказать помощь царю Понта, за что позже был казнен. Параллельные источники не сообщают о парфянах, но с первой митридатовой войны существовал союз между царем парфян Арсаком и Митридатом (ср. Memnon 22.4, Appien, Mithr. 15) и вполне вероятно, что царь Понта вновь обратился за помощью к парфянам, царем которых тогда был Синатрук.
ἀλλʼ οἱ μὲν ἀπεῖπον,
Диокл, которому Митридат поручил доставить золото и подарки скифам, перешел в лагерь Лукулла, и поэтому, кажется, последние не оказали помощи (Appien, Mithr. 78, 342-3).
Τιγράνης δὲ ὑπὸ τῆς Μιθριδάτου θυγατρὸς πολλάκις ἐνοχληθεὶς καὶ ἀναβαλλόμενος ὅμως ὑπέστη τὴν συμμαχίαν,
Тигран женился на Клеопатре, дочери Митридата в 95 году (Plutarque, Lucullus, 22, 5; Justin, XXXVIII, 3, 2). Мемнон единственный упомянул о том влиянии, которое, по–видимому, оказала жена царя Армении на его решение выступить на стороне Митридата. Всеобщее неприятие царя за исключением Тиграна, который, как представляется, руководствовался скорее обязательствами, нежели истинной дружбой, показывает, в какой атмосфере недоверия оказался царь, когда он вернулся в Понт. Страбон (XII, 3, 33) описывает обстановку враждебности, которая царила тогда, и приводит пример своего собственного деда по матери, который перешел на сторону римлян из ненависти к Митридату.
| Καὶ Μιθριδάτης διαφόρους πέμπων κατὰ Λευκόλλου στρατηγούς, καὶ τῆς συμπλοκῆς ἐπιγενομένης, πολύτροποι μὲν συνέβαινον αἱ μεταβολαί, ἐν τοῖς πλείστοις δὲ τὰ Ῥωμαίων ὅμως κατώρθου. | Против Лукулла Митридат послал различных стратегов. Когда произошло сражение, счастье было переменным, в большинстве, однако, преуспевали римляне. |
καὶ Μιθριδάτης διαφόρους πέμπων κατὰ Λευκόλλου στρατηγούς,
Этот пассаж приводит к нескольким возможным толкованиям. Либо Мемнон указывает на рассказы Аппиана и Плутарха о вступлении в царство Понта Лукулла, который, по их словам, энергично и быстро продвигался к Фемискире, грабя и подчиняя всех, кто находился на его пути (Appien, Mithr. 78, 343; Plutarque, Lucullus, 14, 1-3): в этом случае шествие через царство сопровождалось боями с понтийцами, которые, как полагает Мемнон, не раз были разбиты римлянами.
— Appien, Mithr. 78, 343: «Лукулл, смело продвигаясь вперед после своей победы, подчинял всех, кого он встречал на своем пути, и подвергал грабежу».
— Plutarque, Lucullus, 14, 1-2: «Но по мере того, как он продвигался вперед и становился хозяином всей страны (…), но так как Лукулл просто опустошал и разрушал страну, пройдя до Фемискиры и равнин Термодонта …»
Либо следует признать, что этот отрывок представляет собой вводное резюме к фрагментам 29.8 и 29.9. Третья гипотеза заключается в том, что Мемнон указывает на деятельность римлян в конце 72 г. Пока Лукулл осаждал прибрежные города Амис и Евпаторию, другая часть армии делала то же с Фемискирой (Appien, Mithr. 78, 343-347; Plutarque, Lucullus, 14, 2-4; 15, 1; Cicéron, Pro Archia, 9, 21; Strabon, XIII, 3, 14). Он следовательно сообщил бы о начале осады этих трех городов. Эта интерпретация кажется мне наиболее правдоподобной, поскольку слова Мемнона («Митридат посылал против Лукулла разных стратегов») повторяют слова Аппиана (Mithr. 78, 348: «Митридат посылал им в изобилии продовольствие, оружие и войска из Кабиры, где он испытывал нелегкие времена, набирая новую армию»). Хотя повествование Аппиана относительно расплывчато, он, тем не менее, сообщает о продовольствии, оружии и войсках, отправляемых Митридатом из Кабиры, чтобы помочь жителям осажденных городов (Амиса и Фемискиры?). Упомянутые Мемноном генералы («Митридат посылал против Лукулла разных стратегов»), могли командовать войсками, направленными Митридатом для спасения городов. Кстати, из высказываний Аппиана видно, что осады проходили в жестком режиме. Тем не менее, Плутарх (Lucullus, 15, 1) дает несколько иную картину осады Амиса Лукуллом, поскольку он сообщает: «в результате этих соображений Лукулл задержался перед Амисом, осаду которого он вел без усердия».
Плутарх (Lucullus, 17, 1-2) называет троих понтийских генералов: Менандра, Менемаха и Мирона. Контекст несколько отличается от контекста, в котором могли бы выступать генералы, упомянутые Мемноном, поскольку у Плутарха это генералы, посланные царем, чтобы мешать римлянам доставлять припасы (см. комментарий к 29.9). Но можно предположить, что эти генералы уже действовали до этого эпизода, и, возможно, это о них сообщает Мемнон, когда он говорит о «разных стратегах». Также вероятно, что гераклейский историк сообщает о προφυλακαί, упомянутых Аппианом (Mithr. 79, 349), которым было поручено замедлять продвижение Лукулла, который отправился в погоню за царем по горным тропам, ведущим в Кабиру. Этот сторожевой отряд по словам Аппиана, возглавлял Феникс, член царской семьи, назначенный самим царем. Однако ни Аппиан, ни Плутарх не упоминают конкретных сражений, выигранных римлянами в этот период, если только не считать, что наступление Лукулла и его войск против осажденных городов интерпретируется Мемноном как победы.
| Ἠθύμει μὲν ὁ βασιλεύς. Ἀθροίσας δ´ οὖν πεζῶν μὲν δʹ μυριάδας, ἱππεῖς δὲ ὀκτακισχιλίους ἐξέπεμψε Διόφαντον καὶ Ταξίλλην ἐπὶ τοῖς προαπεσταλμένοις. Τῶν δὲ τοῖς προλαβοῦσι συναφθέντων, κατ´ ἀρχὰς μὲν ἀκροβολισμοῖς ἀλλήλων οἱ πολέμιοι καθ´ ἑκάστην σχεδὸν ἀπεπειρῶντο, εἶτα ἱππομαχίαι συνέστησαν βʹ, ὧν τὴν μὲν ἐνίκων οἱ Ῥωμαῖοι, τὴν δευτέραν δὲ οἱ Ποντικοί. | Царь пал духом. Он собрал сорок тысяч пехоты и восемь тысяч конницы в добавление к посланным ранее и отправил Диофанта и Таксила. Когда те подошли к опередившим их частям, враги сначала почти беспрерывным обстрелом испытывали силы друг друга. Затем произошли два сражения конницы, в одном из которых победили римляне, а в другом — понтийцы. |
ἠθύμει μὲν ὁ βασιλεὺς,
Это замечание Мемнона на данном этапе истории, вероятно, означает, что уныние Митридата было вызвано неудачами его генералов, упомянутыми в предыдущем отрывке (29.7: «чаще всего успех шел к римскому оружию»). Мемнон не единственный подчеркивает уныние царя Понта из–за неудач его генералов. В несколько другом контексте Плутарх (Lucullus, 17, 3-5) также подчеркивает депрессию Евпатора: ὥστε δυσθυμίαν μὲν αὐτῷ. Аппиан (Mithr. 81, 362) говорит, что царь был потрясен. Однако это суждение о нравственном состоянии царя у Аппиана и Плутарха связано с поражением понтийцев (ср. Мемнон 28,9), и удрученный, Митридат решает покинуть свой лагерь возле Кабиры. Однако Янке отметил, что потери понтийцев в некоторых незначительных стычках, конечно же, не могли деморализовать царя, тем более что его главная армия еще не воевала с римскими войсками. Если признать, что Мемнон сообщает о деятельности генералов, отправленных в авангарде, ясно, что царская армия находилась еще в Кабире, где царь Понта собрал армию из 40 000 пехоты и 8000 всадников.
ἀθροίσας δʼ οὗν πεζῶν μὲν δ′ μυριάδας, ἱππεῖς δὲ ὀκτακισχιλίους,
Из Аппиана (Mithr 78, 348) видно, что Митридат основал свою штаб–квартиру в Кабире, где он собрал армию зимой 72/71 г., когда Лукулл атаковал прибрежные города Понта (ср. Strabon XII, 3, 30; Plutarque, Lucullus, 15, 1). Цифры, приведенные Мемноном в отношении сухопутной армии, подтверждаются Аппианом (Mithr. 78, 348) и Плутархом (Lucullus, 15, 1), которые также дают 40 000 пехотинцев, а вот всадников у них вдвое меньше, чем у Мемнона.
ἐξέπεμψε Διόφαντον καὶ Ταξίλλην ἐπὶ τοῖς προαπεσταλμένοις,
Мемнон указывает на генералов, отправленных против Лукулла, которых он упоминает во фрагменте 29. 7. С другой стороны, ни Аппиан, ни Плутарх не называют Диофанта и Таксила. Мемнон сказал, что царь все еще был в Кабире, и он снова послал генералов против Лукулла. Таксил из этого пассажа, несомненно, является тем же военным лидером, что и тот, который уже упоминался во фрагментах 22,12 и 24, 2. Что касается Диофанта, то Мемнон не приводит имени его отца, в отличие от пассажа 27.2. Это тот же самый генерал или опять же следует ли считать, что обоих мужей следует отличать (ср. 24)? Удивительно, что Мемнон неоднократно так путался, и вполне возможно, что он сообщает две разные традиции.
εἶτα ἱππομαχίαι συνέστησαν β′, ὧν τὴν μὲν ἐνίκων οἱ Ῥωμαῖοι, τὴν δευτέραν δὲ οἱ Ποντικοί,
Мне кажется, что события, о которых сообщалось на этом этапе фрагмента 29.8 (начиная с εἶτα ἱππομαχίαι συνέστησαν …) и в следующем отрывке (29.9) должны быть расположены после весны 71 г., то есть после того как Лукулл оставил Л. Лициния Мурену, чтобы продолжить осаду Амиса вместо себя, имея целью идти против царя, стоявшего тогда в Кабире (Appien, Mithr. 79, 349; Plutarque, Lucullus, 15, 1).
Этот отрывок остается расплывчатым, и трудно увязать эти высказывания с другими источниками, Аппианом и Плутархом, поскольку последние сообщают о многочисленных боях между понтийскими и римскими силами. Следовательно, существует несколько толкований. Возможно, Мемнон намекает на победу понтийцев, упомянутую Аппианом и Плутархом. Лукулл, который преследовал царя, прошел через Лик и подошел к Кабире. Первое конное сражение произошло на равнине, римляне бежали, а римский вождь был захвачен понтийцами (Appien, Mithr. 79, 350-351; Plutarque, Lucullus, 15, 2). Однако в этом контексте Мемнон был бы единственным, кто упомянул римскую победу, если не признавать, что и Саллюстий (Hist. IV, 69, 15 M) сообщает об этих боях, в ходе которых понтийцы могли быть побеждены; тем не менее, Саллюстий еще более расплывчат, чем Мемнон («в различных между мною и Лукуллом сражениях»).
— Plutarque, Lucullus, 15, 2: «Он (Митридат) пересек реку Лик и, продвигаясь по равнине, предложил битву римлянам. Произошло конное сражение, в котором римляне бежали. Помпоний, известный человек, был ранен и захвачен в плен».
— Appien, Mithr. 79, 350-351: «И Лукулл, который пересек горы уже без всякого страха, спустился к Кабире. Сразившись с Митридатом, он был побежден и поднялся на гору. Вождь его конницы. Помпей, был ранен и доставлен к Митридату».
— Salluste, Hist. IV, 69, 15 M: «Затем, когда я собрал новую армию в Кабире и сражался с Лукуллом с переменным успехом, нехватка припасов снова затронула нас обоих».
Может быть сформулировано другое предположение, согласно которому слова Мемнона перекликаются с отрывком Аппиана. Последний указывает на множество схваток (Mithr. 80, 358) между понтийцами и римлянами, доставлявшими припасы из Каппадокии в лагерь недалеко от Кабиры. Мемнон также сообщает об этих стычках: («когда они присоединились к предыдущим, вражеские стороны начали драться в схватках можно сказать, ежедневно»). Тем не менее, в повествовании Мемнона после этих ежедневных стычек были проведены две конные битвы, и поэтому он различает оба эпизода. Рассказы обоих авторов очень близки и имеют много общего, за исключением того, что Аппиан не говорит конкретно о коннице. Согласно ему (Mithr. 80, 358), во время этих стычек понтийцы были обращены в бегство, но под давлением Митридата царские солдаты, наконец, повернули назад, и их поворот распространил страх среди римлян, которые, в свою очередь, бежали. Пассаж Аппиана сообщает о двух этапах этого боя: сперва доминируют римляне, а вторую схватку выиграли понтийцы, и в этот момент возникает соблазн провести параллель со словами Мемнона, который также упоминает сначала о римской победе, а затем о победе понтийцев, даже если победа царских войск была достигнута скорее из–за бегства римлян, нежели оружием, строго говоря.
Наконец, я бы предложила последнее толкование, предполагающее, что этот отрывок сообщает о конном сражении, которое состоялось на равнине Кабиры и в которой победили понтийцы. Аппиан (Mithr. 79, 350-351) и Плутарх (Lucullus, 15, 2) сообщают о битве между понтийской кавалерией и римлянами, в которой люди царя вышли победителями. Что касается римской победы, упомянутой Мемноном, то здесь был бы намек на новое столкновение, на этот раз благоприятное для римлян (Appien, Mithr. 81, 360-361; Plutarque, Lucullus, 17, 2), которое окончилось бегством вражеских сил. Эта битва подробнее упоминается Мемноном во фрагменте 29.9. Признав эту третью интерпретацию, следует подчеркнуть, что Мемнон вмешивается в порядок побед, поскольку он приписывает первую победу не римлянам, а царским силам. Однако вторая интерпретация пассажа кажется мне наиболее вероятной, так как Мемнон находит две победы, римскую, а затем понтийскую, после того как враждебные силы начали прессинговать в стычках. Его рассказ в своем роде уравновешивает эти противостояния. Кроме того, во время этой встречи царь не участвует непосредственно в боях, что подтверждает Мемнон, в то время как в рассказах Аппиана (Mithr. 79, 350-351) и Плутарха (Lucullus, 15, 2) царь, похоже, принимал участие в бою.
| Τριβομένου δὲ τοῦ πολέμου, Λεύκολλος ἀγορὰν ἄξοντας εἰς Καππαδοκίαν ἐκπέμπει, καὶ μαθὼν Ταξίλλης καὶ Διόφαντος πεζοὺς ἐκπέμπουσι τετρακισχιλίους καὶ ἱππεῖς δισχιλίους, ἐφ´ ᾧ ἐπιθέμενοι ἀφαιρήσονται τοὺς ἀποκομίζοντας τὰς ἀγοράς. Καὶ συμβαλόντων ἀλλήλοις ἐπικρατέστεροι γεγόνασιν οἱ Ῥωμαῖοι· πέμψαντος δὲ Λευκόλλου βοήθειαν τοῖς οἰκείοις, τροπὴ γίνεται βαρβάρων περιφανής. Καὶ τῇ φυγῇ τούτων ἡ Ῥωμαίων δύναμις ὁδηγουμένη ἐπὶ τὸ στρατόπεδον τὸ περὶ Διόφαντον καὶ Ταξίλλην ἧκον, καὶ καρτερᾶς πρὸς αὐτοὺς τῆς μάχης γενομένης, ἐπ´ ὀλίγον μὲν ἀντέσχον οἱ Ποντικοί, εἶτα τῶν στρατηγῶν πρῶτον ἀποχωρούντων, πάντες ἐνέκλιναν, καὶ Μιθριδάτῃ τοῦ πταίσματος οἱ στρατηγοὶ αὐτάγγελοι παρεγένοντο, καὶ πολὺ πλῆθος τότε τῶν βαρβάρων ἀπώλετο. | И пока война велась таким образом, Лукулл высылает в Каппадокию людей, чтобы они доставили оттуда провиант. Таксил и Диофант узнают об этом и высылают четыре тысячи пехотинцев и две тысячи всадников, чтобы те устроили засады и отняли у возвращающихся провиант. В происшедшей схватке победили римляне. Лукулл послал помощь своим, и бегство варваров стало открытым. Идя по стопам бегущих врагов, войско римлян вышло к лагерю Диофанта и Таксила. Там началось сильное сражение, понтийцы сопротивлялись недолго. Едва стратеги первыми отступили, все войско дрогнуло. Стратеги сами пришли к Митридату с вестью о поражении; погибло тогда огромное количество варваров. |
τριβομένου δὲ τοῦ πολέμου,
После конной битвы, выигранной понтийскими войсками близ Кабиры (Appien Mithr. 79, 351; Plutarque, Lucullus, 15, 2; ср. Memnon 29.8), Лукулл не спускался на равнину из–за превосходства понтийской кавалерии (Appien, Mithr. 79, 352; Mithr. 80, 356-7; Plutarque, Lucullus, 15, 3). Он решил обойти позиции Митридата и создал свой лагерь «под защитой оврага с ручьем» вокруг Кабиры (Appien, Mithr. 80, 356-357), возможно, на укрепленной высоте с видом на город (Plutarque, Lucullus, 15, 3).
Мемнон сообщает, что операции затянулись, и его замечания подтверждаются Плутархом, согласно которому ни римляне, ни понтийцы, казалось, не хотели вступать в бой (Plutarque, Lucullus, 15, 5). Позиция Лукулла, которая господствовала над лагерем врагов, позволяла и ему отказываться от любой битвы (Plutarque, Lucullus, 15, 4).
Λεύκολλος ἀγορὰν ἄξοντας εἰς Καππαδοκίαν ἐκπέμπει,
Заняв позицию возле Кабиры, Лукулл начал испытывать нехватку в снабжении и решил послать за зерном в Каппадокию (Appien, Mithr. 80, 358).
καὶ μαθὼν Ταξίλλης καὶ Διόφαντος πεζοὺς ἐκπέμπουσι τετρακισχιλίους καὶ ἱππεῖς δισχιλίους, ἐφ’ ᾧ ἐπιθέμενοι ἀφαιρήσονται τοὺς ἀποκομίζοντας τὰς ἀγοράς,
По словам Мемнона Таксил и Диофант отправили 4000 пехотинцев и 2000 всадников, чтобы напасть на римлян, которым было поручено доставить продовольствие. Этот отрывок перекликается с Аппианом (Mithr. 80, 359), согласно которому после многочисленных стычек между его войсками и войсками Лукулла Митридат решил отправить большое кавалерийское войско, чтобы атаковать римские конвои.
— Appien, Mithr. 80, 359: «Большую часть своей конницы, при этом наиболее боеспособную, он велел поместить в засаде против тех, которые доставляли продовольствие Лукуллу из Каппадокии. Он надеялся, что у последнего не будет продовольствия».
Однако, по словам Мемнона значительные подкрепления для нападения на римские конвои посылал не царь, а его генералы. Возможно, здесь путаница Мемнона, и генералы были посланы по приказу царя. Тем самым можно примирить две истории, если признать, что Митридат принял решение направить войска под совместным командованием Таксила и Диофанта. Во фрагменте 29.8 Мемнон уже упоминал этих двух персонажей и сообщал, что они были отправлены по следам предшествовавших им генералов (ср. Memnon, 29.7).
Однако, я высказала предположение, что эти генералы, безусловно, должны быть идентифицированы с Менандром, Менемахом и Мироном, которых называет Плутарх (Lucullus, 17, 1). Поэтому мне кажется правдоподобным, что фрагмент 29.8 указывает на те же факты, что и здесь: Таксил и Диофант были посланы с большим отрядом кавалерии и пехоты, чтобы подкрепить силы, которые были направлены прежде на римские конвои с продовольствием из Каппадокии. Этими первыми царскими войсками командовали генералы, которых Мемнон просто называет «разными стратегами» (F 29.7).
καὶ συμβαλόντων ἀλλήλοις, ἐπικρατέστεροι γεγόνασιν οἱ Ῥωμαῖοι,
Признав, что фрагмент 29.8 частично указывает на те же события, что и фрагмент 29.9, следует предположить, что о конном бое, выигранном римлянами, Мемнон сообщает дважды: первый раз во фрагменте 29.8 («затем произошли два конных сражения, из которых римляне выиграли первое и понтийская конница второе») и второй раз здесь. Тем не менее нет необходимости стремиться к тому, чтобы все источники совпадали друг с другом, поскольку вполне возможно, что они связаны с разными традициями, и, на мой взгляд, вмешательство Фотия, возможно, и здесь искажало первоначальную работу Мемнона.
Аппиан и Плутарх также упоминают о столкновении между понтийцами и римлянами, ответственными за проведение конвоев, но у версий этих авторов есть некоторые отличия. Плутарх (Lucullus, 17, 1) сообщает о первой схватке, выигранной римлянами, в которой Сорнатий побеждает понтийского генерала Менандра. Однако Плутарх не указывает, является ли эта схватка конной. Затем, согласно ему (Lucullus, 17, 2), произошло второе столкновение, снова выигранное римскими войсками во главе с Адрианом против понтийских генералов Менемаха и Мирона во главе войск пехоты и кавалерии. Этот отрывок Плутарха перекликается с рассказом Аппиана (Mithr. 81, 360-361), который, не приводя имен генералов, представляет битву, почти идентичную версии Плутарха, поскольку оба связывают это поражение с решением Митридата покинуть свой лагерь возле Кабиры (ср. Tite–Live, Per 97, 5, у которого упоминается только успех Лукулла против царя Понта; Евтропий,VI, 8, 3, также сообщает о разгромном поражении).
Мемнон, безусловно, сообщает о той же битве, которую я представила во фрагменте 29.8. Хотя он называет Таксила и Диофанта, в его отрывке прямо не говорится, участвовали ли эти два генерала в битве. Кроме того, из Плутарха (Lucullus, 17, 3), видно, что Митридат считал, что поражение произошло из–за неопытности генералов: («Митридат пытался принизить бедствие, сказав, что не случилось ничего серьезного и что в провале виновны неопытные генералы»). Однако, Таксил и Диофант не кажутся офицерами, у которых нет опыта, совсем наоборот. Если этот Диофант тот же, кого Мемнон упоминает во фрагменте 27.2, то следует подчеркнуть тот факт, что царь достаточно ему доверял, чтобы отправить его с вооруженной силой на встречу с Лукуллом, когда тот прибыл в Азию. Таксил и Диофант, похоже, доверенные люди царя, и было бы удивительно, что царь называет их неопытными. С другой стороны, возможно, что они отправили в бой менее квалифицированных людей, чем они, возможно, упомянутых Плутархом Менемаха и Мирона (Lucullus, 17, 2). Эти офицеры обозначаются как στρατηγοί, что обычно переводится как «генералы», но они, безусловно, исполняли гораздо менее важные функции, чем Таксил и Диофант.
πέμψαντος δὲ Λευκόλλου βοήθειαν τοῖς οἰκείοις, τροπὴ γίνεται βαρβάρων περιφανής. Καὶ τῇ φυγῇ τούτων ἡ Ῥωμαίων δύναμις ὁδηγουμένη ἐπὶ τὸ στρατόπεδον τὸ περὶ Διόφαντον καὶ Ταξίλλην ἧκον, καὶ καρτερᾶς πρὸς αὐτοὺς τῆς μάχης γενομένης,
Мемнон изображает события по–другому, нежели Аппиан и Плутарх. По его словам, за понтийским поражением вскоре последовала еще одна сеча, и она проходила в лагере Диофанта и Таксила, кажется, в отсутствие царя. В версии Мемнона римляне преследовали солдат, которые бежали из битвы и затем достигли вражеского лагеря. Аппиан (Mithr. 82, 366) сообщает о событиях, которые в некоторых случаях имеют сходство с пассажем Мемнона, поскольку он сообщает, что Лукулл послал подкрепление в погоню за бегущими понтийцами. С другой стороны, его рассказ показывает значительные различия, так как, если бы битва состоялась, она имела место не в лагере, как говорит Мемнон, но после выхода из лагеря, из которого бежали понтийцы.
— Appien, Mithr. 82, 366: «Лукулл узнал об успехе в деле снабжения и видел разложение врагов. Он послал многочисленный отряд всадников преследовать тех, кто уже бежал из лагеря, и, окружив пехотой тех, кто все еще упаковывал багаж, приказал пока воздерживаться от грабежей, зато безжалостно убивать».
ἐπʼ ὀλίγον μὲν ἀντέσχον οἱ Ποντικοί, εἶτα τῶν στρατηγῶν πρῶτον ἀποχωρούντων, πάντες ἐνέκλιναν,
Эта вторая битва, которая, как утверждается, состоялась в лагере Таксила и Диофанта, заканчивается бегством понтийцев. Генералы отступили прежде солдат и пришли к царю, которому они объявили о своем поражении. Аппиан и Плутарх не сообщают об этом эпизоде. Они упоминают о бегстве из лагеря, но это, безусловно, не то же самое, о чем говорит Мемнон. Кстати, у последнего не возникает вопроса о бегстве при разгроме, как это описано Аппианом (Mithr. 81, 363-365) и Плутархом (Lucullus, 17, 4-5).
— Appien, Mithr. 81, 364: «Перед этим зрелище (друзей царя, которые упаковывали свои личные вещи), солдаты (..) были наполнены страхом, а также негодованием, так как они думали, что им ничего не было объявлено! Они бежали, и они убегали, как убегают с поля боя, в беспорядке, каждый куда мог, без какого–либо приказа со стороны стратега или командира.».
— Appien, Mithr. 81, 365: «Поняв, что отъезд происходит слишком поспешно и в беспорядке, Митридат выскочил из своей палатки ( … ) но так как никто больше ничего не слушал, то в давке он упал на землю, затем был посажен в седло и увезен в горы в сопровождении горстки людей».
— Plutarque, Lucullus, 17, 5: «Сам Митридат, брошенный слугами и оруженосцами, бежал из лагеря, смешавшись с толпой, даже не имея коня из царских конюшен. Было уже поздно, когда евнух Птолемей увидел, как его уносит в потоке разгрома, спрыгнул с лошади и дал ее ему».
καὶ Μιθριδάτῃ τοῦ πταίσματος οἱ στρατηγοὶ αὐτάγγελοι παρεγένοντο, καὶ πολὺ πλῆθος τότε τῶν βαρβάρων ἀπώλετο,
По словам Мемнона, царь находился не в том же лагере, что Таксил и Диофант, которые стали вестниками поражения. У Аппиана (Mithr. 81, 362) римляне отправились в лагерь царя и сообщили ему плохую новость: объявление о поражении заставило Митридата бежать из лагеря.
— Appien, Mithr. 81, 362: «горстка из них поскакала ночью в лагерь, утверждая, что они единственные выжившие, и распространила весть о тяжелом поражении, которое они перенесли. Со своей стороны Митридат, который узнал об этом раньше Лукулла и ожидал, что последний после резни царской конницы немедленно нападет на него, был ошеломлен и планировал бежать, и у себя в палатке немедленно открыл свой план своим друзьям».
Что касается Плутарха (Lucullus, 17, 3), то он привносит легкий нюанс: у него Митридат не теряется при объявлении о римской победе, однако его поведение изменилось, когда Адриан провел перед его лагерем повозки с трофеями, и это оскорбление заставило царя собрать чемоданы и бежать из лагеря. Мемнон приводит другую версию римской победы возле Кабиры и бегства понтийцев. Я предлагаю реконструировать хронологию событий следующим образом:
— Царь устроил свой лагерь у ворот Кабиры (Appien, Mithr. 79, 352), и сверху расположился Лукулл (Appien, Mithr. 81, 356-357; Plutarque, Lucullus, 15, 3-5).
— Из своего лагеря Митридат якобы отправил Таксила и Диофанта по следам римских конвоев, которые доставляли провиант из Каппадокии (Appien, Mithr. 80, 359, но он не упоминает Таксила и Диофанта). Как сообщается, два генерала, Таксил и Диофант, создали лагерь между Каппадокией и Кабирой, откуда они организовывали операции по нападению на римские конвои на обратном пути (Memnon 29.9).
— Стратеги, командующие конницей, посланные Таксилом и Диофантом, были побеждены римлянами, которые вели конвои (Memnon 29.9: четыре тысячи пехотинцев и две тысячи всадников; Appien, Mithr. 81, 360-361; Plutarque, Lucullus, 17, 2).
— Оставшиеся в живых вернулись в лагерь Таксила и Диофанта, и затем римляне снова вступили в бой (Memnon. 29.9).
— Понтийские генералы, за которыми последовали солдаты, решили бежать из лагеря (Memnon 29.9) и отправились в лагерь Митридата недалеко от Кабиры, где они информировали царя о своем поражении (Memnon 29.9; Appien, Mithr. 81, 362). Именно тогда Митридат решил покинуть свой лагерь и бежать в Армению (Appien, Mithr. 81, 363-82; 367; Plutarque, Lucullus, 17, 3-5).
— Воспользовавшись разложением в лагере понтийцев, Лукулл послал войска преследовать беглецов и окружил понтийский лагерь, где часть людей царя все еще складывала багаж (Appien, Mithr, 82, 366).
Версии Мемнона и Аппиана не совсем несовместимы, если вообразить, что пассаж Аппиана (Mithr. 82, 366), который сообщает о погоне за понтийцами и царем после того, как последний покинул царский лагерь, происходит после фактов, приведенных Мемноном. В этом случае следует признать, что было два лагеря: 1) Первый лагерь, лагерь Таксила и Диофанта, которые вели с собой 4000 пехотинцев и 2000 всадников, стал местом битвы, во время которой генералы бежали. Они пришли во второй лагерь, к царю, чтобы предупредить его о разгроме (Memnon, 29.9). 2) Второй лагерь, в котором находился царь и большая часть его войск, был установлен у ворот Кабиры. Именно в этом лагере Митридат решил обратиться в бегство, тогда как понтийцы, которые еще не сложили багаж, были окружены вражеской пехотой (Appien, Mithr. 82, 366). О преследовании царя на выходе из лагеря (Mithr. 82, 367) Мемнон сообщает во фрагментах 30.1-2.
| Οὕτω Μιθριδάτῃ τῶν πραγμάτων περιφανῶς ἀποκεκλιμένων τῶν τε βασιλίδων γυναικῶν ἡ ἀναίρεσις ἐπεποίητο, καὶ φεύγειν ἐκ τῶν Καβήρων αὐτῷ, ἐν οἷς διέτριβε, λάθρᾳ τῶν ἄλλων ὑπηκόων ὁρμὴ γέγονε. Καὶ ἥλω ἂν ἐν τῇ φυγῇ, τῶν Γαλατῶν ἐπιδιωκόντων, καίπερ τὸν φεύγοντα ἀγνοούντων, εἰ μὴ περιτυχόντες ἡμιόνῳ χρυσὸν καὶ ἄργυρον τῶν Μιθριδατείων χρημάτων φερούσῃ περὶ τὴν ἁρπαγὴν τούτων ἐσχόλασαν. Καὶ αὐτὸς εἰς Ἀρμενίαν διασῴζεται. | Таким образом, судьба Митридата явно склонилась к несчастью — жены царские были умерщвлены, а самому царю пришлось тайно от подданных бежать из Кабиры, где он находился. Он оказался бы в плену во время бегства, поскольку его преследовали галаты (хотя они и не знали бегущего в лицо), если бы, встретив мула, нагруженного золотом и серебром из Митридатовых сокровищ, они не задержались за их грабежом. А сам он ускользает в Армению. |
τῶν τε βασιλίδων γυναικῶν ἡ ἀναίρεσις ἐπεποίητο,
Из Мемнона видно, что прежде чем бежать, царь убил своих жен, а у Аппиана (Mithr. 82, 368-369) евнух Вакх был отправлен Митридатом разобраться с ними, кажется, из Армении. Плутарх задерживается на судьбе митридатова гарема (Lucullus, 18, 2-9) и рассказывает, что жены царя с протестами подчинились приказу царя, переданному евнухом Вакхидом.
Место, где находился гарем, не уточняется Мемноном, но при чтении пассажа кажется, что он расположен в Кабире, в то время как Плутарх говорит о Фарнакии. Аппиан, тем временем, упоминает только «столицу» его царства («в своей столице»). Это, безусловно, Евпатория, которую он называет «столицей» в другом пассаже (Mithr. 78, 345: «которую Митридат построил у Амиса, дав ей собственное имя и считая ее своей столицей»). Что касается фрагмента Мемнона, то, возможно, Фотий суммировал его первоначальную работу и не передал название города, в котором находился гарем Митридата, если Мемнон и указывал точное место».
— Plutarque, Lucullus, 18, 2; 5: «Действительно, другие сестры и жены царя, которые, казалось, пребывали вдали от всех опасностей в своем спокойном убежище в Фарнакии, погибли по приказу Митридата, который в своем бегстве послал им евнуха Вакхида. (…). Вакхид повелел женщинам умереть, выбрав тот вид смерти, который казался им самым легким и наименее болезненным».
— Appien, Mithr. 82, 368-369: «Именно тогда Митридат больше всего отчаянно пытался восстановить свое царство: он послал в свою столицу евнуха Вакха, чтобы тот любыми способами устранил его сестер, жен и наложниц. Они были убиты мечом, ядом и петлей, несмотря на возмущенные протесты».
καὶ φεύγειν ἐκ τῶν Καβήρων αὐτῷ, ἐν οἷς διέτριβε, λάθρᾳ τῶν ἄλλων ὑπηκόων ὁρμὴ γέγονε,
Царь, кажется, убегает из Кабиры и Мемнон не упоминает о бегстве из лагеря, в отличие от Аппиана и Плутарха (Appien, Mithr. 81, 362-365; Plutarque, Lucullus, 17, 5). Однако молчание Мемнона о бегстве из лагеря, возможно, связано с Фотием. Конечно, царь бежал из Кабиры, но кажется, что он стоял вне стен города. В этом отрывке говорится, что царь бежал без ведома своих подданных. Аппиан приводит несколько другую версию, так как, по его мнению, царь, когда он услышал о поражении своей конницы против сил Лукулла, в первую очередь предупреждает близкое окружение о своем решении снять лагерь. Солдаты, которые наблюдали за офицерами, складывавшими багаж, возмущались тем, что их не уведомили об отступлении официально (Appien, Mithr. 81, 362-365). Отсутствие приказа, вероятно, было истолковано солдатами Митридата как оставление их на произвол судьбы.
καὶ ἥλω ἂν ἐν τῇ φυγῇ, τῶν Γαλατῶν ἐπιδιωκόντων, καίπερ τὸν φεύγοντα ἀγνοούντων, εἰ μὴ περιτυχόντες ἡμιόνῳ χρυσὸν καὶ ἄργυρον τῶν Μιθριδατείων χρημάτων φερούσῃ περὶ τὴν ἁρπαγὴν τούτων ἐσχόλασαν,
Аппиан (Mithr. 82, 367) и Плутарх (Lucullus, 17, 6-7) также упоминают о захвате царского золота (ср. Cicéron, Pro lege Manilia, 9, 22; Polyen, Strat. VII, 29, 2). Однако у этих последних римские солдаты описываются как жадные люди, упустившие царя, которого они должны были пленить, при виде добычи, которую Митридат увозил с собой, в то время как согласно Мемнону, царь едва не был захвачен галатами. Его версия не должна быть полностью отвергнута, поскольку Плутарх (Lucullus, 14, 1) сообщает, что Лукулл, когда он предпринял попытку идти против царства Понт, взял с собой 3000 галатов, несущих зерно. Однако, последние, несомненно, сдали свои грузы в зимний лагерь римлян перед Амисом. Тем не менее галатские вспомогательные войска вполне могли быть завербованы перед экспедицией, и они появляются в армии Лукулла во время его кампании в Армении (Plutarque, Lucullus, 28, 2). Мемнон ничего не говорит об условиях, при которых царь едва не попал в плен. Из Аппиана же (Mithr. 81, 365) и Плутарха (Lucullus, 17, 5-7) видно, что он убежал из своего лагеря на лошади, когда его преследовали враги.
καὶ αὐτὸς εἰς Ἀρμενίαν διασώζεται,
Митридат убегает из Кабир к своему зятю Тиграну в Армению (Appien, Mithr. 82, 368; Plutarque, Lucullus, 19.1; Tite–Live, Per. 97; Salluste, Hist. IV.69.15M; Eutrope, VI.8.4).
| Λεύκολλος δὲ ἐπὶ μὲν τὸν Μιθριδάτην Μάρκον Πομπήϊον ἡγεμόνα ἐξέπεμψεν, αὐτὸς δὲ ἐπὶ Καβήρων μεθ´ ὅλης ἠπείγετο τῆς δυνάμεως, καὶ τὴν πόλιν περικαθισάμενος σφᾶς αὐτοὺς παραδεδωκότας τοὺς βαρβάρους ὑποσπόνδους ἔσχε καὶ τῶν τειχῶν ἐκυρίευσεν. | Лукулл выслал против Митридата полководцем Марка Помпея, а сам со всем войском пошел в Кабиры и, осадив город, принудил варваров сдаться по договору и овладел стенами. |
Λεύκολλος δὲ ἐπὶ μὲν τὸν Μιθριδάτην Μάρκον Πομπήϊον ἡγεμόνα ἐξέπεμψεν,
Мемнон сказал, что Лукулл поручил Марку Помпею преследовать царя, который бежал из Кабиры. Аппиан сообщает о подобном эпизоде, не называя точно офицера. Он, вероятно, командовал кавалерийским отрядом, который Лукулл отправил в погоню за понтийцами и Митридатом, когда они бежали из лагеря недалеко от Кабир (Appien, Mithr. 82, 266). Этот М. Помпей ранее упоминался Аппианом, когда он сообщает о противостоянии римлян с понтийской конницей, во время которого Помпей был ранен и пленным приведен к самому Митридату (Appien, Mithr. 79, 351; ср. Memnon 29.8). Царь не убил римлянина, и вполне возможно, что он освободил его в момент побега из лагеря, надеясь, что последний сможет устроить соглашение с Лукуллом. Помпей называется у Мемнона гегемоном, в то время как у Аппиана он является гиппархом (Mithr. 79, 351).
αὐτὸς δὲ ἐπὶ Καβήρων μεθʼ ὅλης ἠπείγετο τῆς δυνάμεως,
Лукулл взял Кабиру после бегства царя (Plutarque, Lucullus, 18, 1), который не пошел прямо к своему зятю, так как по Аппиану он прошел через Команы (Appien, Mithr. 82, 367), в то время как, по словам Плутарха (Lucullus, 19, 1), Лукулл преследовал Митридата до Талавры, но вскоре упустил царя, который уже три дня как покинул город. Вполне возможно, что Помпею было поручено преследовать царя, когда он покинул свой лагерь, но Лукулл, понимая, что Митридат не будет захвачен так быстро, как он думал, определенно предпочел сам взяться за дело. Однако, он узнал, что последний ускорил ход и добрался до Армении.
| Ἐκεῖθεν δὲ πρὸς τὴν Ἄμισον παραγεγονώς, καὶ λόγοις παραινῶν τοὺς ἐν αὐτῇ Ῥωμαίοις προσχωρεῖν, ἐπεὶ οὐκ ἔπειθε, ταύτην λιπὼν εἰς τὴν Εὐπατορίαν μεθίστη τὴν πολιορκίαν. Καὶ ῥᾳθύμως καταγωνίζεσθαι ταύτης προσεποιεῖτο, ὡς ἂν καὶ τοὺς πολεμίους εἰς ὅμοιον ῥᾳθυμίας ζῆλον ἐκκαλεσάμενος ἐξ αἰφνιδίου μεταβολῆς κατορθώσῃ τὸ μελετώμενον. Ὃ καὶ γέγονε, καὶ τὴν πόλιν οὕτως εἷλε τῷ στρατηγήματι· ἄφνω γὰρ κλίμακας ἁρπάσαι κελεύσας τοὺς στρατιώτας, τῶν φυλάκων οὐδὲν τοιοῦτον προσδεδοκηκότων, ἀλλ´ ἐν ὀλιγωρίᾳ διακειμένων, διὰ τῶν κλιμάκων τὸ τεῖχος ὑπερβαίνειν τοὺς στρατιώτας ἐπέτρεψε, καὶ οὕτως ἥλω Εὐπατορία, καὶ αὐτίκα κατέσκαπτο. | Отсюда он перешел к Амисе и уговаривал речами жителей сдаться римлянам. Когда он не убедил их оставив ее, он перенес осаду на Евпатораию. Он притворился, что осаждает ее небрежно, чтобы вызвать и врагов на такую же небрежность, а сам был готов в то же время внезапно возбудить в своих воинах воинственный пыл. (3) Это и произошло, и таким образом, благодаря хитрости, город был взят; в то время, как стража, ни о чем подобном не догадываясь, вела себя беззаботно, он приказал воинам взять лестницы и поручил им по лестницам взобраться на степы. Евпатория таким образом была взята и тотчас же разрушена. |
ἐκεῖθεν δὲ πρὸς τὴν Ἀμισὸν παραγεγονώς,
Мемнон сообщает, что Лукулл взял город Кабиру, а затем отправился в прибрежный город Амис, расположенный между устьем Галиса и Ирисом. Маршрут римлян представлен по–другому у Плутарха (Lucullus, 19, 1), согласно которому Лукулл преследовал царя до Талавры (Plutarque Lucullus, 19, 1), но не пошел в Армению, куда бежал Митридат. Он вернулся обратно и осаждал понтийские города (Plutarque Lucullus, 19, 1), в том числе Амис и Евпаторию, о которых упоминает Мемнон во фрагментах 30.3-4. Из Аппиана (Mithr. 78, 345) явствует, что Лукулл напал на Амис и Евпаторию через некоторое время после того, как он вошел в Понт, незадолго до зимы 72/71 г., после поражения понтийских генералов около Лемноса. По словам Плутарха, он отказался от осады Амиса (Plutarque Lucullus, 19, 1), чтобы преследовать царя до Кабиры (Plutarque, Lucullus, 15, 1, весной 71 г.?).
Следовательно, после бегства царя в Армению Лукулл сам берет на себя руководство операциями в Амисе (Plutarque, Lucullus, 19, 1). Из Плутарха (Lucullus, 33, 3) видно, что осада длилась два года, начиная с начала операций, упомянутых Аппианом (Mithr. 78, 345). Аппиан (Mithr. 82, 369) гораздо менее многословен. По его словам, Лукулл взял города Амастриду (ср. F 35.7; 36.1), Гераклею (ср. F 32.1-2; 33.1-2; 34.1-8; 35.1-8) «и другие» города, среди которых, безусловно, были Тиос, Амасия (F 37.9) и Синопа (F 37.1-8). Мемнон, который упоминает о захвате городов Амис и Евпатория во фрагментах 30.3-4, не сообщает о начале их осад, которые, по словам Плутарха и Аппиана, были начаты Лукуллом более чем год назад, прежде чем он решил отправиться в Кабиру.
καὶ λόγοις παραινῶν τοὺς ἐν αὐτῇ Ῥωμαίοις προσχωρεῖν, ἐπεὶ οὐκ ἔπειθε,
Сопротивление города упоминается также у Плутарха (Lucullus, 19, 2; ср. 32, 5), согласно которому оборону возглавлял генерал Каллимах.
ταύτην λιπὼν εἰς τὴν Εὐπατορίαν μεθίστη τὴν πολιορκίαν,
Если Аппиан (Mithr. 79, 345) упоминает о начале осады Амиса и Евпатории, он не указывает, как проходили операции в Евпатории и ничего не говорит о захвате города: Плутарх же (Lucullus, 19) упоминает только Амис. По словам Аппиана, Евпатория была построена недалеко от Амиса и считалась Митридатом его столицей. Мемнон не приводит никаких разъяснений относительно Евпатории; однако можно идентифицировать два города с этим названием. Евпатория, расположенная у слияния рек Ирис и Лик, была переименована Помпеем в Магнополис (Appien, Mithr. 115, 561; Strabon, XII, 3, 30). Вторая упоминается на периферии Амиса. Аппиан и Плиний делают ее своего рода городом–близнецом. По внешнему виду, это может быть Евпатория, упомянутая Страбоном (XII, 3, 30), расположенная в долине Лика, в центре дороги, которая вела от Амиса до Кабиры. Тем не менее тот же Страбон (XII, 3, 14) указывает, что Митридат «пристроил к Амису квартал» (προσέκτισε μέρος), что подтверждается словами Аппиана и Плиния. И кажется, что была вторая Евпатория, пригород Амиса. Эти два города позже были объединены Помпеем, который дал им имя Помпейополя (Appien, Mithr. 78, 345; Pline, Hist. Nat. VI, 2, 7; ср. Strabon, XII, 3, 40).
ῥᾳθύμως καταγωνίζεσθαι ταύτης προσεποιεῖτο (…) καὶ οὕτως ἥλω Εὐπατορία, καὶ αὐτίκα κατέσκαπτο,
Из Аппиана (Mithr. 115, 561) видно, что Евпатория на Лике была уничтожена Митридатом, потому что она добровольно присоединилась к римлянам. Поэтому представляется более вероятным, что Мемнон упоминает здесь Евпаторию, пригород Амиса, тем более что последний сообщает, что город был взят после длительной осады, начатой зимой 72/71 г. По словам Янке, это объяснило бы причину, по которой ни один источник не упоминает осаду Евпатории, за исключением Аппиана (Mithr. 78, 345), поскольку источники суммировали операции, сохранив только название главного города, Амис.
| Μετ´ ὀλίγον δὲ καὶ Ἀμισὸς ἑάλω, διὰ τῶν κλιμάκων καὶ αὐτῆς ὁμοίως τῶν πολεμίων ἐπιβάντων τοῖς τείχεσι. Καὶ κατ´ ἀρχὰς μὲν φόνος τῶν πολιτῶν οὐκ ὀλίγος γέγονεν, ὕστερον δὲ τὸν ὄλεθρον Λεύκολλος ἐπέσχε, καὶ τὴν πόλιν αὐτοῖς καὶ τὴν χώραν τοῖς διασωθεῖσιν ἀποκατέστησε, καὶ οἰκειότερον ἐχρῆτο. | Вскоре была взята Амиса благодаря тому, что враги опять–таки по лестницам взобрались на ее стены. Вначале происходило огромное убийство граждан, но потом Лукулл прекратил избиение и возвратил город и область тем, кто успел спастись, и обращался с ними милостиво. |
μετ’ ὀλίγον δὲ καὶ Ἀμισὸς ἑάλω, διὰ τῶν κλιμάκων καὶ αὐτῆς ὁμοίως τῶν πολεμίων ἐπιβάντων τοῖς τείχεσι,
Цицерон (De imp. Cn. Pomp. 21) и Евтропий (VI, 8, 2) кратко упоминают взятие Амиса, и второй ошибочно помещает это событие до битвы у Кабиры. Мемнон сообщает, что римляне взобрались на стены, используя лестницы. Саллюстий (Hist. IV, 14 M) также упоминает применение лестниц, но в его фрагменте не говорится о взятии Амиса. Плутарх (Lucullus, 19, 3-6) приводит несколько иное описание взятия Амиса. Он не отрицает, что сопротивление во главе с генералом Каллимахом причинило римлянам массу хлопот. Город был застигнут врасплох, потому что Лукулл изменил привычное поведение своих войск: в то время, когда они уходили на отдых, он отдал приказ атаковать стены (Lucullus, 19, 3). Здесь у Плутарха единственное совпадение с Мемноном: «он приказал своим солдатам внезапно схватить лестницы — в то время как гарнизон из–за своей халатности не ожидал ничего подобного — и велел им штурмовать стены». Из краткого отрывка Мемнона видно, что город был взят без боя, что, по–видимому, подтверждается пассажем Саллюстия (Hist. IV, 15 M).
καὶ κατʼ ἀρχὰς μὲν φόνος τῶν πολιτῶν οὐκ ὀλίγος γέγονεν,
Плутарх (Lucullus, 19, 3) говорит не о резни, а о пожаре, вызванном генералом Каллимахом и грабежом римских солдат.
ὕστερον δὲ τὸν ὄλεθρον Λεύκολλος ἐπέσχε,
По словам Плутарха, Лукулл не прекратил массовое убийство жителей, но «сжалившись над этим городом в процессе гибели, попытался спасти его от огня и увещевал своих солдат, но никто из них не обращал на него внимания». Так он позволил своим людям разграбить город и взять ту добычу, которую они просили, надеясь тем самым спасти город от пожара (Lucullus, 19, 4). Однако, его надежды были напрасны, потому что солдаты поджигали дома, которые они обследовали с факелами в поисках добычи (Lucullus, 19, 5; Salluste, Hist. IV, 15 M).
καὶ τὴν πόλιν αὐτοῖς καὶ τὴν χώραν τοῖς διασωθεῖσιν ἀπεκατέστησε,
Плутарх (Lucullus, 19, 6), как и Мемнон, рисует довольно позитивный портрет проконсула, подчеркивая его попытку восстановить город: сам он отстроил большую часть разрушенных домов. Слова Мемнона «он возвратил город и его территорию уцелевшим гражданам» подтверждаются данными Аппиана (Mithr. 83, 373) и Плутарха, согласно которому «он привечал тех из амисейцев, которые сначала бежали, разрешил проживание всем грекам, которые хотели там поселиться, и добавил к территории города пространство в сто двадцать стадий».
καὶ οἰκειότερον ἐχρῆτο.
Рассказ Плутарха подчеркивает поведение Лукулла, однако он, кажется, несколько преувеличивает, утверждая, что римлянин дал каждому оставшемуся в живых «прекрасную одежду и двести драхм» (Lucullus, 19, 8).
| Μιθριδάτης δὲ πρὸς τὸν γαμβρὸν παραγεγονώς, καὶ συνουσίας τυχεῖν ἀξιῶν, ταύτης μὲν οὐ τυγχάνει, φρουρὰν δὲ τοῦ σώματος παρ´ αὐτοῦ λαμβάνει καὶ τῆς ἄλλης δεξιώσεως μετεῖχεν. | Придя к зятю и желая побеседовать с ним, Митридат, однако, не достиг этого, но получил от него личную охрану и в остальном пользовался гостеприимством. |
Митридат, прибывший в Армению летом 71 года, не допускался к зятю, однако причин задержки Мемнон не уточняет. Согласно Аппиану (Mithr. 82, 368) и Плутарху (Lucullus, 22, 1) Тигран явно отказывался принять тестя, и Плутарх подчеркивает презрение царя Армении к Митридату. Цицерон (De imp. Cn. Pomp., 23) единственный думает, что Евпатор был принят царем Армении и что последний утешал его в несчастье. Аппиан присоединился к Мемнону в том, что Митридат тем не менее не был лишен отличий, положенных его званию. Он получил царскую охрану и мог вести царский образ жизни в одном из сельских поместий Тиграна. С другой стороны, Плутарх сообщает, что с Митридатом обращались без уважения, как с пленником, и что он ожидал приема в болотистом и нездоровом месте. Он также упоминает о присутствии охранников, но они должны были следить за ним, а не защищать.
Во фрагменте 38.1 Мемнон сообщает, что царь Понта был принят зятем после года и восьми месяцев ожидания. Вполне возможно, что это длительное ожидание, помимо ранее упомянутых причин, было связано с тем, что Тиграна не было в Армении в час прибытия Митридата (ср. Memnon 31.2).
— Appien, Mithr. 82, 368: «Оттуда он сбежал к Тиграну с двумя тысячами всадников. Последний не давал ему аудиенции, но приказал, чтобы ему обеспечили царский образ жизни в сельской местности».
— Plutarque, Lucullus, 22, 1: «До этого Тигран не соизволял увидеть Митридата или поговорить с ним. Хотя он был его родственником, и царство, из которого он был изгнан, было велико, он относился к нему с высокомерием и презрением, держа его вдали от себя, словно он был его узником, в болотистых и нездоровых местах».
— Cicéron, De imp. Cn. Pomp. 23: «Пока Митридат бежал в ужасе, Тигран, царь Армении, предложил ему убежище, успокоил его, когда он отчаялся в своем положении, избавил его от уныния, утешил в несчастье».
| Ἔπεμψε δὲ καὶ Λεύκολλος πρὸς Τιγράνην πρεσβευτὴν Ἄππιον Κλώδιον, Μιθριδάτην ἐξαιτῶν. Ὁ δὲ οὐκ ἔδωκε, φήσας τὴν ὑπὸ πάντων ἀνθρώπων, εἰ τῆς γαμετῆς πατέρα προδοίη, διευλαβεῖσθαι μομφήν· ἀλλὰ μοχθηρὸς μὲν ὡς εἴη Μιθριδάτης καὶ αὐτὸν εἰδέναι, δυσωπεῖσθαι δὲ τὴν ἐπικηδείαν. | Лукулл отправил к Тиграну послом Аппия Клодия, требуя выдачи Митридата. Тот же не выдал, заявивши, что он остерегается порицания от всех людей, если предаст отца своей жены. Он, конечно, сам знает, насколько плох Митридат, однако стыдится родни. |
ἔπεμψε δὲ καὶ Λεύκολλος πρὸς Τιγράνην πρεσβευτὴν Ἄπιον Κλώδιον, Μιθριδάτην ἐξαιτῶν,
Плутарх (Lucullus, 19, 1 и 21, 1) и Мемнон называют Аппия Клавдия. Он был послан Лукуллом, его зятем, чтобы требовать Митридата у царя Армении (Plutarque, Lucullus, 21, 6; Appien, Mithr. 83, 375: о требованиях римлян).
Пассаж Мемнона не указывает, когда был отправлен Аппий Клавдий Пульхр. Хотя он сообщает эту информацию после упоминания о взятии Амиса, хронология фрагментов не всегда соответствует хронологии событий, и его версия не подтверждает, что отправка Пульхра происходит после взятие Амиса. Возможно, что Мемнон сообщил о первой фазе подчинения городов Понта и что он предпринял сообщить в следующем отрывке, то есть здесь, во фрагменте 31.2, о событиях, которые протекали параллельно с упомянутыми во фрагментах 30.3-30.4. Вполне возможно, что делегация во главе с Пульхром была отправлена во время завоевания понтийских городов Амиса и Евпатории. Действительно, Плутарх (Lucullus, 19, 1) устанавливает, что отправка Клавдия к Тиграну произошла одновременно с возобновлением осады Амиса Лукуллом (Memnon 30.3 - 30.4). Плутарх (Lucullus, 21) подчеркивает ожидание Клавдия. Прибыв в Антиохию (Plutarque, Lucullus, 21, 1), вероятно, осенью 71 г., римлянин встретился с Тиграном лишь после возвращения последнего в Антиохию, зимой 71/0 г., примерно к тому времени, когда Лукулл реорганизует азиатскую провинцию (Plutarque, Lucullus, 20, 1). Действительно, армянин тогда был занят операциями в Финикии (Plutarque, Lucullus, 21, 2), особенно осадой Птолемаиды–Аки (Flavius Josèphe, A. J. XIII, 419). Кажется, что Клавдий покинул двор царя Армении только весной 70 г., чтобы сообщить о свидании с царем Лукуллу (Plutarque, Lucullus, 21, 8).
Наоборот Аппиан (Mithr. 83, 375) помещает посольство Аппия после захвата Синопы и Амиса и до отъезда Лукулла в Азию, что явно неточно. По мнению Янке, слова Плутарха (Lucullus, 21, 1) «Аппий Клавдий, который был отправлен к Тиграну» позволяют сделать вывод о том, что Пульхр пустился в путь ранее. Рейнах считает, что Клавдий Пульхр отправился сразу же после того, как Митридат бежал ко двору Тиграна.
ὁ δὲ οὐκ ἔδωκε, φήσας τὴν ὑπὸ πάντων ἀνθρώπων, εἰ τῆς γαμετῆς πατέρα προδοίη, διευλαβεῖσθαι μομφήν· ἀλλὰ μοχθηρὸς μὲν ὡς εἴη Μιθριδάτης καὶ αὐτὸν εἰδέναι, δυσωπεῖσθαι δὲ τῆν ἐπικηδείαν,
Слова Мемнона подтверждаются Плутархом (Lucullus, 21, 6-7, 22, 2) и Аппианом (Mithr. 84, 377), которые сообщают об отказе Пульхру. Тем не менее, Мемнон единственный, говорит об унизительных для Митридата словах Тиграна в присутствии Пульхра.
— Plutarque, Lucullus, 21, 6: «Однако Аппий не дал себя ни впечатлить, ни запугать этим спектаклем, и как только он получил аудиенцию, он прямо заявил, что он пришел, чтобы либо увезти Митридата для показа его в триумфе Лукулла, либо объявить Тиграну войну (…)»
— Plutarque, Lucullus, 21, 7: «Он сказал Аппию, что не выдаст Митридата, а если римляне начнут войну, он будет защищаться».
— Appien, Mithr. 84, 377: «После этих жертвоприношений он отправился с двумя отборными легионами и пятьюстами всадниками против Тиграна, который не выдал ему Митридата».
| Γράφει δὲ καὶ ἐπιστολὴν πρὸς Λεύκολλον τοὺς εἰρημένους λόγους ἔχουσαν, ἥτις παρώξυνε τὸν δεξάμενον· οὐ γὰρ ἐνέγραψεν αὐτὸν αὐτοκράτορα, ἐγκαλῶν ὅτι μηδὲ αὐτὸς ἐκεῖνον κατὰ τὰς ἐπιστολὰς βασιλέα βασιλέων προσηγόρευσεν. Ἐνταῦθα μὲν καὶ ἡ πεντεκαιδεκάτη καταλήγει ἱστορία. | Он пишет Лукуллу письмо, содержащее сказанные слова, которое раздражило последнего; ведь он не назвал его императором, упрекая за то, что тот не приветствовал его в письмах царем царей. Здесь кончается пятнадцатая книга «Истории». |
Плутарх также упоминает письмо с аналогичным содержанием: «он был раздражен против Лукулла, потому что тот в письме к нему назвал его просто царем, а не царем царей, и сам он, отвечая Лукуллу, отказал ему в титуле императора». Титул βασιλεύς βασιλέων подходил царю, который имел под собой многих вассалов, и Тиграну было разрешено носить этот титул. Следовательно, Лукулл совершил здесь серьезную дипломатическую ошибку, если это упущение не было преднамеренным. Возможно, Лукулл с самого начала предвидел неудачу миссии Пульхра, и он лишь стремился предоставить Тиграну предлог для вступления в войну против римлян.
События фрагментов 32.1-36 не входят в хронологическую последовательность, установленную предыдущими фрагментами. Действительно, Мемнон не излагает события в хронологическом порядке, который, кстати, очень сложно определить (см. Мемнон 30.3) — но по порядку сообщает о действиях Лукулла, Котты и Триария, которые действовали одновременно, но на разных театрах военных действий. Итак, сообщив о деятельности Лукулла в Понте (лето 72 — весна 71) во фрагментах 29.6-30.4, Мемнон посвящает фрагменты 32-36 действиям Котты и Триария от лета 72 до весны 70, а затем вновь интересуется Лукуллом и его действиями весной 70 г. (F 37).
Лукулл, Котта и Триарий провели военный совет в Никомедии летом 72 г. (Memnon 29.5), где римские войска были разделены между тремя полководцами, каждому из которых была поручена Миссия: Лукулл начал преследование Митридата, бежавшего в Кабиры, Котта получил задание напасть на Гераклею, а Триарий должен был возглавить флот и провести операции по перекрытию Геллеспонта и Пропонтиды.
После выхода из Пропонтиды летом 72 г. Лукулл сосредоточил свои действия на Понтийском царстве, где его войска противостояли силам понтийцев (Memnon F 29.6-29.8). Зимой 72/71 г. он проводит осаду Амиса и Евпатории (F 30.3-4), а в это время царь собирает армию в Кабире (F 29.8). Весной 71 г., после того как Котта возглавил операции в Амисе и Евпатории, которые еще сопротивлялись, Лукулл ведет свои войска к Кабирам, где укрылся Митридат (29.8-29.9). Последний, потерпев неудачу, в конце концов покинул город и бежал к в Армению своему зятю Тиграну, куда, по–видимому, он прибыл летом 71 г. (30.1). Лукулл один за другим берет Кабиры (30.2), Амис и Евпаторию (30.3-4) летом 71 г.
После того как Мемнон сообщает о превратностях Митридата в Армении и о переговорах, которые происходили зимой 71/70 г., между Тиграном и Аппием Клавдием, отправленном к царю Армении Лукуллом, Мемнон обрывает хронологическую последовательность. Действительно, фрагменты 32 и 33 представляют собой возврат в прошлое, поскольку они посвящены соответственно деятельности Котты и Триария, которые были оставлены во фрагменте F 29.5 в Никомедии летом 72 г. Котта, назначенный наказать Гераклею, подошел к городу и вел осаду в течение лета 72 г. События, о которых сообщается во фрагментах 32.1-2 посвящены первым операция Котты против Гераклеи, что, безусловно, соответствует концу 72 г. Затем во фрагменте 33 Мемнон рассказывает о битве при Тенедосе, в которой Триарий разбил понтийский флот в конце 72 или в начале 71 г. Фрагменты 34 и 35 посвящены долгой осаде Гераклеи, ежедневно находящейся под угрозой Котты, в которому вскоре присоединился Триарий с флотом. Римляне взяли город, вероятно, весной 70 г. (F 36).
Именно в это время Лукулл берет три города. Весной 70 г. возвращается Аппий и сообщает об отказе Тиграна выдать Митридата. Лукулл начинает осаду Синопы. Эти события излагаются Мемноном во фрагментах 37.1-37.8. Город капитулировал весной 70 г, а вскоре и Амасия (F 37.9).
Порядок, в котором римлянами были взяты города Амис, Евпатория, Гераклея, Амастрида, Тиос, Синопа и Амасия неясен, так как источники несогласны между собой. Если Мемнон и Плутарх следуют одному порядку, то Аппиан, однако, датирует взятие Амастриды до захвата Гераклеи (Mithr. 82, 369) и ошибочно помещает взятие Амиса после капитуляции Синопы (Mithr. 83, 373).
| Ἱστορία δὲ ἡ ἐφεξῆς τάδε ἀφηγεῖται. Ἀναλαβὼν Κόττας τὰ Ῥωμαϊκὰ στρατεύματα κατὰ τῆς Ἡρακλείας ἐχώρει, ἀλλὰ πρῶτον μὲν ἐπὶ Προυσιάδος ἦγεν (ἡ δὲ Προυσιὰς πρὶν μὲν ἀπὸ τοῦ παραρρέοντος αὐτὴν ποταμοῦ Κίερος ἐκαλεῖτο· ὁ δὲ τῆς Βιθυνίας βασιλεὺς τῶν Ἡρακλεωτῶν ταύτην ἀφελόμενος ἐξ ἑαυτοῦ μετωνόμασεν). Ἐντεῦθεν ἐπὶ τὴν Ποντικὴν κατῆλθε θάλασσαν, καὶ παρελθὼν τὴν παραλίαν τοῖς κατὰ κορυφὴν τείχεσι τὸ στράτευμα περιέστησεν. | Следующая книга «Истории» содержит вот что. Взяв римские войска, Котта двинулся против Гераклеи. Сначала он привел свое войско в Прусиаду (Прусиада же прежде называлась от протекающей мимо нее реки Киеросом, но царь Вифинии, отняв этот город у гераклеотов, переименовал его по своему имени). Оттуда он спустился к Понтийскому морю и, пройдя приморскую область, расположил свое войско вокруг стен, идущих вниз с вершины горы. |
ἀναλαβὼν Κόττας τὰ Ῥωμαϊκὰ στρατεύματα κατὰ τῆς Ἡρακλείας ἐχώρει,
Здесь Мемнон подробно рассказывает об одном из событий, упомянутых во фрагменте 29.5, в котором он говорит о разделении римских войск после совещания полководцев в Никомедии и миссии, порученной Котте: взять Гераклею. Хотя факты, описанные во фрагментах 31.1-31.3, были посвящены событиям 71/70 г. и касались операций Лукулла в Понте, фрагмент 32.1 посвящен первым мероприятиям Котты летом 72 г., когда он направился к Гераклее.
ἀλλὰ πρῶτος μὲν ἐπὶ Προυσιάδος ἦγεν,
Намекает ли Мемнон на захват Прусиады–на–море, и Фотий воспроизводит ту же ошибку, что и во фрагменте 28.7, поскольку древнее название этого города не Киерос, а Киос? Эта версия кажется мне маловероятной, поскольку Мемнон приписывал захват Прусиады Триарию, а не Котте. Поэтому мне кажется более вероятным, что речь здесь идет о Прусиаде–на–Гипии. Птолемей (5, 1, 13) и Плиний (Hist. Nat. 5, 42) оба упоминают город под названием Прусиада, расположенный на реке Гипий, в Вифинии, который следует отличать от Прусиады–на–море (она же древний Киос) и Прусии–на–Олимпе, расположенных на границе с Вифинией и Мисией. Было бы непонятно, если бы Котта, покинув Никомедию, вернулся через Прусиаду–на–море, которая уже была подчинена, вместо того, чтобы плыть по морю прямо к Гераклее, в то время как Прусиада–на–Гипии (она же древний Киерос) находился поблизости от Гераклеи: «этот город ранее назывался Киеросом по имени омывающей ее реки».
ὁ δὲ τῆς Βιθυνίας βασιλεὺς τῶν Ἡρακλεωτῶν ταύτην ἀφελόμενος ἐξ ἑαυτοῦ μετωνόμασεν,
Киерос, древнее владение Гераклеи, изменил свое название в правление Прусия I Вифинского (ср. Memnon F 9. 4; F 19.1-2).
| Ἐθάρρουν μὲν τῇ τοῦ χωρίου οἱ Ἡρακλεῶται ὀχυρότητι, καὶ καρτερῶς τοῦ Κόττα πολιορκοῦντος σὺν τοῖς φρουροῖς ἀντεμάχοντο· καὶ φόνος ἦν τοῦ Ῥωμαϊκοῦ πλήθους πλέον, τραύματα δὲ πολλὰ τῶν Ἡρακλεωτῶν ἐκ τῶν βελῶν. Κόττας οὖν ἀνακαλεῖται τῆς τειχομαχίας τὸ στράτευμα, καὶ μικρὸν στρατοπεδεύων ἄποθεν ὅλον ἔτρεπε τὸν σκοπὸν εἰς τὸ τὰς ἐπὶ ταῖς χρείαις ἐξόδους εἴργειν τῶν πολιορκουμένων. Σπανιζόντων δὲ τῇ πόλει τῶν ἐπιτηδείων πρεσβεία πρὸς τοὺς ἀποίκους ἐξεπέμπετο, τροφῆς δι´ ὠνῆς αἰτοῦσα χορηγίαν. Οἱ δὲ τῇ πρεσβείᾳ ἠσμένιζον. | Гераклеоты полагались на укрепленность места и, когда Котта стеснил город осадой, сражались вместе с гарнизоном. Из римского войска многие были убиты, а среди гераклеотов оказалось много раненных метательными орудиями. Поэтому Котта отозвал войско от штурма стен и, разбивши лагерь несколько дальше, обратил все внимание на закрытие для осажденных всех необходимых выходов. Жители города испытывали недостаток в необходимом продовольствии и отправили посольство к своим колонистам, прося продовольственной помощи путем продажи. Послы были хорошо приняты. |
καὶ καρτερῶς τοῦ Κόττα πολιορκοῦντος, σὺν τοῖς φρουροῖς ἀντεμάχοντο,
Речь идет о понтийском гарнизоне, водворенном при проходе понтийских войск после бегства Митридата из Никомедии и отданном под командование Коннакорикса (29.4).
καὶ φόνος ἦν τοῦ Ῥωμαϊκοῦ πλήθους πλέον, τραύματα δὲ πολλὰ τῶν Ἡρακλεωτῶν ἐκ τῶν βελῶν,
Без возможного сопоставления с параллельными источниками нельзя определить, рисует ли здесь Мемнон картину скорее благоприятную для гераклеотов, которые встречали лицом к лицу упорное римское наступление и сумели причинить вражескому лагерю значительные потери.
Κόττας οὖν ἀνακαλεῖται τῆς τειχομαχίας τὸ στράτευμα, καὶ μικρὸν στρατοπεδεύων ἄποθεν, ὅλον ἔτρεπε τὸν σκοπὸν εἰς τὸ τὰς ἐπὶ ταῖς χρείαις ἐξόδους εἴργειν τῶν πολιορκουμένων,
Котта использует при осаде города вполне обычную стратегию: когда жители заперлись за укреплениями, единственное средство ослаблять их состояло в том, чтобы морить их голодом. В первую войны эту тактику использовал при осаде Афин Сулла, так как он «устроился для осады как положено с намерением принудить осажденных к соглашению посредством голода» (Appien, Mithr. 36, 146).
σπανιζόντων δὲ τῇ πόλει τῶν ἐπιτηδείων, πρεσβεία πρὸς τοὺς ἀποίκους ἐξεπέμπετο, τροφῆς διʼ ὠνῆς αἰτοῦσα χορηγίαν. Οἱ δὲ τῇ πρεσβείᾳ ἠσμένιζον,
Здесь следует упомянуть две гераклейские колонии: Каллатиду, расположенную на западном побережье Черного моря, и Херсонес Таврический (см. Мемнон 13. 1). Однако, по мнению Янке, просьба к Каллатиде кажется маловероятной, поскольку у нее были плохие отношения с метрополией, так как она отказалась помочь ей в войне против Византия (см. F 13). Более того, похоже, что Каллатида была уже взята римлянами. Проконсул Македонии, М. Теренций Варрон Лукулл, который в начале 72 г. возглавил борьбу с вторжением фракийских племен, также напал на греческие города, расположенные на западном побережье Черного моря, за то, что они присоединились к Митридату (Eutrope, VI, 10). Так что в тот момент Каллатида была уже покорена римлянами, и, вероятно, здесь причина, по которой она не упоминается среди городов, помогавших Гераклее во фрагменте 34.3.
Что касается Херсонеса, то к нему обращались за помощью дважды (см. Memnon F 34, 3), и из Мемнона видно, что в первый раз они не просчитались: по мнению Сапрыкина, Херсонес, вероятно, отправил в свою метрополию еду, возможно, зерно и рыбу. Из фрагмента 34.3 явствует, что ранее обращались еще к городу Феодосии и к вождям Боспора. Однако посольство, упомянутое здесь Мемноном, похоже, было отправлено только в гераклейские колонии, но Феодосии была милетской колонией, расположенной в Крыму.
| Πρὸ βραχέος δὲ ὁ Τριάριος τὸν Ῥωμαϊκὸν στόλον ἔχων ὥρμησεν ἀπὸ Νικομηδείας ἐπὶ τὰς ποντικὰς τριήρεις, ἃς προεῖπεν ὁ λόγος περί τε Κρήτην καὶ Ἰβηρίαν ἐξαποσταλῆναι. Μαθὼν δὲ τὰς ὑπολοίπους ἐς τὸν Πόντον ἀνακεχωρηκέναι (πολλαὶ γὰρ αὐτῶν καὶ χειμῶνι καὶ ταῖς κατὰ μέρος ναυμαχίαις εἰς διαφθορὰν ἔδυσαν) καταλαμβάνει τε ταύτας, καὶ τὴν μάχην περὶ τὴν Τένεδον συγκροτεῖ, οʹ μὲν ἔχων τριήρεις αὐτός, τῶν δὲ Ποντικῶν ἀγόντων βραχὺ δεούσας τῶν πʹ. | Незадолго перед тем Триарий, командовавший римским флотом, напал из Никомедии на понтийские триеры, которые, как указывалось выше, были посланы на Крит и в Иберию. Зная, что остальные ушли в Понт (ибо многие из них пришли в негодность и из–за зимы, и, отчасти, из–за морских сражений), он нападает на них, завязывает битву у Тенедоса. У него было семьдесят триер, в то время как понтийцы привели немного меньше восьмидесяти. |
πρὸ βραχέως δὲ ὁ Τριάριος τὸν Ῥωμαϊκὸν στόλον ἔχων, ὥρμησεν ἀπὸ τῆς Νικομηδείας ἐπὶ τὰς Ποντικὰς τριήρεις,
Мемнон, сообщив о первых операциях Котты в Гераклее в 72 году, возобновил рассказ о событиях, затрагивающих Триария, которые он оставил во фрагменте 29.5 и о которых Фотий напоминает словами «как сказано ранее».
περί τε Κρήτην καὶ Ἰβηρίαν ἐξαποσταλῆναι,
Летом 72 г. Триарию было поручено перехватить понтийский флот, возвращавшийся из Испании и с Крита (F 29.5).
μαθὼν δὲ τὰς ὑπολοίπους ἐς τὸν Πόντον ἀνακεχωρηκέναι (πολλαὶ γὰρ αὐτῶν καὶ χειμῶνι καὶ ταῖς κατὰ μέρος ναυμαχίαις εἰς διαφθορὰν ἔδυσαν),
По мнению Янке, классический перфект «отступили» не может применяться в данном случае и так написал Фотий, поскольку у византийцев использование времен глаголов не воспринималось так точно.
Действительно, если бы понтийские корабли уже отступили в Понт летом 72 г., то после военного совета в Никомедии они не могли быть побеждены Триарием у берегов Тенедоса. Здесь, вероятно, следует понимать так, что понтийский флот направлялся к Евксинскому Понту и на обратном пути был перехвачен и побежден римлянами у берегов Тенедоса.
καταλαμβάνει τε ταύτας, καὶ τὴν μάχην περὶ τὴν Τένεδον συγκροτεῖ,
Цицерон (De imp. Cn. Pomp. 21, Pro Archia, 9, 21, Pro Murena, 33) упоминает битву у Тенедоса, но он, вероятно, указывает на сражение, выигранное Лукуллом (ср. Memnon 29.2), поскольку проконсул там фигурирует. Мемнон является единственным источником для этого второго морского сражения у берегов Тенедоса. Мэджи считает, что флот, побежденный Триарием, был не тот, который был отправлен Серторию (Ср. Memnon, F 29.2; 29.5).
ο′ μὲν ἔχων τριήρεις αὐτός, τῶν δὲ Ποντικῶν ἀγόντων βραχὺ δεούσας τῶν π′,
В эти 80 судов должно быть входили не только 40 судов, отправленных Серторию, которые возвращались из Испании (Plutarque, Sertorius, 24, 3), но и те, кто вернулся из Крита (ср. Memnon, 29.5). Вероятно, в понтийском флоте были и пиратские корабли. У пиратов были хорошие отношения с Митридатом.
| Ἐπεὶ δὲ συνέστη ὁ πόλεμος, κατ´ ἀρχὰς μὲν ἀντεῖχον οἱ τοῦ βασιλέως, ὕστερον δὲ τροπῆς αὐτῶν λαμπρᾶς γενομένης, τὸ Ῥωμαίων ἀνὰ κράτος ἐνίκησε στράτευμα, καὶ οὕτως ἅπας ὁ Μιθριδάτειος στόλος, ὅσος ἐπὶ τὴν Ἀσίαν αὐτῷ συνεξέπλευσεν, ἑάλω. | Когда началась битва, царские корабли сначала выдерживали натиск неприятеля, но затем произошло жестокое поражение их. Таким образом, весь Митридатов флот, который выплыл вместо с ним в Азию, был захвачен. |
καὶ οὕτως ἅπας ὁ Μιθριδάτειος στόλος, ὅσος ἐπὶ τὴν Ἀσίαν αὐτῷ συνεξέπλευσεν, ἑάλω,
Источники не позволяют точно датировать морскую победу у Тенедоса. Если совещание в Никомедии закончилось летом 72 г., победа может быть поставлена между второй половиной 72 г. и началом 71 г. Кажется удивительным, что Мемнон является единственным, кто упомянул об этой битве, остановившей Митридата на морях. Древние, как и Цицерон, похоже, сохранили только битву, выигранную Лукуллом, победившим понтийский флот, который по мнению римлян отправился в Италию.
Согласно Рейнаху, несмотря на то, что Мемнон сообщает об этой битве после бегства Митридата в Армению (лето 71 г.), контекст указывает, что она состоялась до первой зимы осады Гераклеи (72/71 г.). Другими словами, битва при Тенедосе должна быть поставлена в конце 72 г. и она, похоже, предшествовала поражению у Кабиры.
| Κόττας δὲ παρὰ τὴν Ἡράκλειαν στρατοπεδεύων ὅλῳ μὲν οὐ προσέβαλε τῇ πολιορκίᾳ τέως τῷ στρατῷ, κατὰ μέρος δὲ προσῆγεν, ἐνίους μὲν τῶν Ῥωμαίων, πολλοὺς δὲ προβαλλόμενος τῶν Βιθυνῶν· πολλῶν δὲ καὶ τιτρωσκομένων καὶ ἀναιρουμένων, μηχανὰς ἐπενόει, ὧν ἐδόκει τοῖς πολιορκουμένοις ἡ χελώνη φοβερωτέρα. Ἐπάγει γοῦν ταύτην ὅλην τὴν δύναμιν συγκινήσας πύργῳ τινὶ ὑπόπτως ἔχοντι πρὸς τὸ παθεῖν· ὡς δὲ ἅπαξ καὶ δεύτερον πληγεὶς οὐ μόνον παρὰ δόξαν διεκαρτέρει, ἀλλὰ καὶ ὁ κριὸς τῆς ἄλλης ἐμβολῆς προαπεκλάσθη, εὐθυμίαν μὲν τοῖς Ἡρακλεώταις, ἀγωνίαν δὲ παρέσχε Κόττᾳ διαταράττουσαν αὐτόν, ὡς οὐκ ἂν ἡ πόλις αἱρεθείη ποτέ. | Котта стоял лагерем у Гераклеи, он не осаждал ее пока еще всем войском, но подводил к стенам по частям некоторых из римлян, бросая вперед главным образом вифинов. Поскольку в его войске быт много раненых и убитых, он вознамерился применить машины, из которых осажденным казалась наиболее ужасной черепаха. Соединяв все свои силы, он подвел их к одной башне, которую, казалось, легко можно было разрушить. Когда же после первого и второго ударов башня не только против ожидания продолжала держаться, но у тарана от основного ствола отломилась головная часть, дух гераклеотов поднялся. Котту же это несчастье потрясло, он испугался, что ему никогда не удастся взять город. |
Κόττας δὲ παρὰ τὴν Ἡράκλειαν στρατοπεδεύων ὅλῳ μὲν οὐ προσέβαλε τῇ πολιορκίᾳ τέως τῷ στρατῷ, κατὰ μέρος δὲ προσῆγεν, ἐνίους μὲν τῶν Ῥωμαίων, πολλοὺς δὲ προβαλλόμενος τῶν Βιθυνῶν· πολλῶν δὲ καὶ τιτρωσκομένων καὶ ἀναιρουμένων,
Котта нес потери, и, как представляется, он хотел сохранить свои войска за счет более широкого использования вифинских контингентов, которые сражались в его рядах.
μηχανὰς ἐπενόει, ὧν ἐδόκει τοῖς πολιορκουμένοις ἡ χελώνη φοβερωτέρα,
Черепаха, χελώνη, была своего рода передвижным укреплением на колесах, которое защищало осаждающих и таран (κριός) посредством крыши и стен, обложенных землей и шкурами зверей. Эта машина получила свое название из–за медлительности ее перемещений и из–за движения назад и вперед головы тарана наподобие головы черепахи. У некоторых из этих машин было несколько этажей, и таран висел у потолка одного из них, или лежал на рулонах, скользящих по полу черепахи.
ἐπάγει γοῦν ταύτην ὅλην τὴν δύναμιν συγκινήσας πύργῳ τινὶ ὑπόπτως ἔχοντι πρὸς τὸ παθεῖν,
Эней Тактик, который сообщает о методах, используемых осажденными для отражения атаки врагов, упоминает использование башен (32, 1-2): «Если противник атакует либо с машинами, либо живой силой, следует обороняться посредством башен (πύργων), мачт (ἱστῶν) или других подобных средств». В Афинах например, во время первой Митридатовой войны понтийцы, запертые в Пирее, применили эту технику против римлян: «Архелай возвел еще одну большую башню на валу напротив римской» (Appien, Mithr. 34, 135).
ὡς δὲ ἄπαξ καὶ δεύτερον πληγεὶς οὐ μόνον παρὰ δόξαν διεκαρτέρει, ἀλλὰ καὶ ὁ κριὸς τῆς ἄλλης ἐμβολῆς προαπεκλάσθη,
Κριός использовался для разрушения стен или чтобы открыть пролом в укреплении. Он состоял из огромного деревянного бруса, имевшего наконечником тяжелый и плотный кусок литого железа. Возможно, осажденные сломали таран. Эней Тактик (32. 3) рекомендовал следующее: «Необходимо подготовить защитные средства против машин, предназначенных для атаки на стены, вроде тарана и т. п., например, висящие вдоль стен мешки с соломой, тюки с шерстью, надутые или заполненные чем–нибудь свежие шкуры и множество подобных материалов, и когда противник пытается проломить ворота или стену, следует поймать петлей выступающую часть снаряда, чтобы она не могла ударить снова». Осажденные паслись на стене в месте удара, стараясь накинуть петлю на брус и энергично встряхнуть его, чтобы сломать опору тарана.
| Τῇ ὑστεραίᾳ δ´ οὖν πάλιν ἐπαγαγὼν τὴν μηχανὴν καὶ μηδὲν ἀνύσας, κατακαίει μὲν τὸ μηχάνημα, ἀποτέμνει δὲ καὶ τὰς τῶν μηχανοποιῶν κεφαλάς, καὶ φρουρὰν τοῖς τείχεσι καταλιπών, μετὰ τοῦ λοιποῦ πλήθους εἰς τὸ καλούμενον πεδίον Λύκαιαν διέτριβεν, ἀφθονίαν ἔχοντος τῶν ἐπιτηδείων τοῦ χωρίου, κἀκεῖθεν τὴν περὶ τὴν Ἡράκλειαν χώραν ἅπασαν ἐδῄου, εἰς πολλὴν ἀμηχανίαν τοὺς πολίτας συνελαύνων. | На следующий день, опять подведя машину и ничего не достигнув, он сжигает приспособление, а делавшим машину отрубает головы. Оставив у стен отряд, он с остальным войском отправился на равнину, называемую Ликейской, так как это место изобиловало всем необходимым. Отсюда он опустошал всю местность вокруг Гераклеи, и граждане оказались в большом затруднении, |
μετὰ τοῦ λοιποῦ πλήθους εἰς τὸ καλούμενον πεδίον Λύκαιαν διέτριβεν, ἀφθονίαν ἔχοντος τῶν ἐπιτηδείων τοῦ χωρίου,
Здесь речь идет о равнине, которую пересекает река Лик, к западу от Гераклеи. По мнению Сапрыкина, дело касается сельской территории, которой владели гераклеоты с момента основания города в долине Лик и которая с VI века была разделена на клеры с фермами. Однако, между II и I веками их аграрная территория значительно сократилась, и Гераклея стала импортировать зерно, особенно из Херсонеса, что объясняет, почему во время осады к нему обратились за помощью (F 34.3).
| Διεπρεσβεύετο γοῦν πάλιν πρός τε τοὺς ἐν Σκυθίᾳ Χεροννησίτας καὶ Θεοδοσιανοὺς καὶ τοὺς περὶ τὸν Βόσπορον δυνάστας ὑπὲρ συμμαχίας· καὶ ἡ πρεσβεία ἀνέστρεφεν ἔμπρακτος. | Поэтому они снова отправили послов к херсонесцам и феодосийцам в Скифию и к династам Боспора, прося союза; и посольство возвратилось с успехом. |
καὶ Θεοδοσιανούς,
Похоже, Гераклея и Феодосия поддерживали хорошие отношения, так как, по словам Полиэна (V, 23), Гераклея на Понте оказала помощь городу, осажденному скифами, и отправила экспедиционный корпус, возглавляемый неким Тиннихом.
— Polyen, Strat. V, 23: «Феодосия, город Понта, был осажден соседними тиранами и оказался под угрозой захвата. Вот как Тинних снял осаду. Он отплыл из Гераклеи с круглым кораблем и галерой, на которую он погрузил столько солдат, сколько мог собрать (…) Осаждавшие подумали, что на помощь этому месту пришел значительный флот. Они постыдно бросили караулы, которые они расставили, и ушли. Тинних прибыл с двумя кораблями и прославился как освободитель Феодосии».
καὶ τοὺς περὶ τὸν Βόσπορον δυνάστας,
По словам Рейнаха, династы Боспора обращались к крымским скифам и к меотийцам.
| Τῶν δὲ πολεμίων ἐπικειμένων τῇ πόλει, οὐ πολὺ ἔλαττον αὐτῇ τὰ λυποῦντα ἔνδον ἐπετίθετο. Οὐ γὰρ ἠρκοῦντο οἱ φρουροὶ οἷς διέζη τὸ δημοτικόν, τύπτοντες δὲ τοὺς πολίτας χορηγεῖν ἃ μὴ ῥᾷον ἦν αὐτοῖς ἐξ ἀνάγκης ἐκέλευον. Καὶ τῶν φρουρῶν ἔτι μᾶλλον ἦν χαλεπώτερος ὁ ἐφεστηκὼς αὐτῶν Κοννακόρηξ, οὐκ ἀπείργων ἀλλ´ ἐπιτρέπων τοῖς ὑπὸ χεῖρα τὴν βίαν. | В то время, как враги теснили город, прибавились не многим меньшие внутренние потрясения. Ведь солдаты гарнизона не были довольны тем, чем жил народ, они произвели избиение граждан и заставили их снабжать их продовольствием, что было для тех нелегко. Значительно бесстыднее других солдат был начальствовавший над ними Коннакорикс, который не только не препятствовал, но попустительствовал своим подчиненным в совершении насилия. |
τῶν δὲ πολεμίων ἐπικειμένων τῆι πόλει, οὐ πολὺ ἔλαττον αὐτῇ τὰ λυποῦντα ἔνδον ἐπετίθετο,
Ситуация, возникшая тогда в Гераклее, напоминает обстановку, которая сложилась некоторое время спустя в Синопе и которую Страбон (XII, 3, 11) описывает так: «и второй раз город был взят Лукуллом при содействии его собственного тирана, который осаждал его внутри, пока Лукулл осаждал его снаружи». Оба автора подчеркивают царящую в этих двух осажденных городах атмосферу и злоупотребления солдат понтийского гарнизона в отношении жителей.
οὐ γὰρ ἠρκοῦντο οἱ φρουροὶ οἷς διέζη τὸ δημοτικόν,
Солдаты гарнизона, похоже, крали у жителей провизию, приходящую из городов северного побережья Евксинского Понта.
| Τεμὼν δὲ τὴν χώραν ὁ Κόττας πάλιν προσβάλλει τοῖς τείχεσιν· ἀθύμους δὲ τοὺς στρατιώτας πρὸς πολιορκίαν ὁρῶν ἀπάγει τῆς τειχομαχίας, καὶ πέμπει καλῶν Τριάριον τάχος ταῖς τριήρεσιν ἀφικνεῖσθαι καὶ κωλύειν τὸν διὰ τῆς θαλάσσης ἐπισιτισμὸν τῇ πόλει. | Опустошив всю страну, Котта снова подступает к стенам. Он видит, что его воины очень нерадивы к осаде, и, прекратив штурм, посылает за Триарием, чтобы как можно скорее тот прибыл с триерами и воспрепятствовал снабжению города с моря. |
καὶ πέμπει καλῶν Τριάριον τάχος ταῖς τριήρεσιν ἀφικνεῖσθαι καὶ κωλύειν τὸν διὰ τῆς θαλάσσης ἐπισιτισμὸν τῇ πόλει,
Окружение города с суши и с моря не оставляло никаких шансов для гераклеотов, у которых больше не было средств для доставки снабжения, необходимого для поддержания осады. Родос сумел противостоять Митридату во время Первой митридатовой войны, и именно морская победа над понтийцами побудила царя отказаться от операций против города (ср. Memnon, F 26. 8). Гераклее же не так повезло.
| Λαβὼν οὖν ἃς εἶχεν ὁ Τριάριος καὶ Ῥοδίους κʹ ναῦς, ὧν σύμπαν τὸ πλῆθος εἰς γʹ καὶ μʹ ἐτέλει, εἰς τὸν Πόντον διαβαίνει, καὶ μηνύει Κόττᾳ καὶ τὸν καιρὸν καὶ τὴν ἄφιξιν· ὑπὸ δὲ τὴν αὐτὴν ἡμέραν Κόττας τε τοῖς τείχεσι τὸν στρατὸν προσῆγε καὶ ὁ κατάπλους τῶν Τριαρίου νεῶν ἐπεφαίνετο. | Итак, взявши те корабли, которые были под его командованием, и двадцать родосских кораблей, так что в общей сложности получилось сорок три корабля, Триарий переходит в Понт, сообщив Котте о времени своего прибытия. В тот же день Котта подвел войско к стенам, и стало видно прибытие кораблей Триария. |
λαβὼν οὖν ἃς εἶχεν ὁ Τριάριος καὶ Ῥοδίους κ′ ναῦς, ὧν σύμπαν τὸ πλῆθος εἰς γ′ καὶ μ′ ἐτέλει,
При Тенедосе у Триария насчитывалось 70 судов, к которым следует добавить 80 отобранных у понтийцев (см. F 33,1). Однако, по словам Мемнона, когда он готовился атаковать Гераклею с моря, у него осталось всего 20 кораблей и еще 23 судна, поставленных Родосом, верным союзником Рима. Несмотря на то, что флот Триария, как сообщается, понес потери у Тенедоса, представляется маловероятным, что общее число судов возросло до 43, тем более что источники не упоминают об этом. Кажется более вероятным, что часть флота, воевавшая под командованием Триария у Тенедоса, состояла из кораблей, предоставленных азиатскими городами, союзниками римлян, которые были отосланы домой после победы над понтийским флотом.
| Συνταραχθέντες οὖν οἱ Ἡρακλεῶται πρὸς τὸ αἰφνίδιον τῆς τῶν νηῶν ἐφόδου, ναῦς μὲν ἐπὶ τὴν θάλασσαν λʹ καθεῖλκον, οὐδὲ ταύτας ἀκριβῶς πληροῦντες, τὸ δὲ λοιπὸν πρὸς τὴν πολιορκίαν ἐτρέποντο. Ἀνήγετο μὲν ὁ Ἡρακλεωτικὸς στόλος πρὸς τὰς ἐπιπλεούσας τῶν πολεμίων. Πρῶτοι γοῦν Ῥόδιοι (καὶ γὰρ ἐδόκουν ἐμπειρίᾳ τε καὶ ἀνδρείᾳ τῶν ἄλλων προέχειν) ἐνερράγησαν ταῖς ἐξ Ἡρακλείας, καὶ παραχρῆμα μὲν κατέδυσαν Ῥοδίων μὲν γʹ Ἡρακλεώτιδες δὲ εʹ. Ἐπιγενόμενοι δὲ τῇ ναυμαχίᾳ καὶ Ῥωμαῖοι, καὶ πολλὰ παθόντες καὶ ποιήσαντες τοῖς πολεμίοις, πλέον δὲ ὅμως κακώσαντες, ἐτρέψαντο τὰς ἐξ Ἡρακλείας καὶ φεύγειν ἠνάγκασαν πρὸς τὴν πόλιν, δʹ ἀποβαλούσας καὶ ιʹ. Αἱ τρεψάμεναι δὲ πρὸς τὸν μέγαν ἐνωρμίζοντο λιμένα. | Взволнованные внезапным появлением кораблей, гераклеоты вывели в море тридцать своих, не снабдив их как следует экипажем. Остальных людей они предназначили для защиты города. Гераклейский флот отправился против подплывающих вражеских кораблей. Родосцы первые произвели нападение на корабли из Гераклеи (ведь известно, что по опытности и по храбрости они превосходили остальных), и сейчас же потонули три родосский и пять гераклейских кораблей. Затем вступили в бой и римляне. Испытав много и многое причинив врагу, больше же все–таки принеся вред, они разбили корабли из Гераклеи и заставили их бежать к городу, разбив четырнадцать кораблей. Корабли–победители зашли в большую гавань. |
συνταραχθέντες οὖν οἱ Ἡρακλεῶται πρὸς τὸ αἰφνίδιον τῆν τῶν νεῶν ἐφόδου, ναῦς μὲν ἐπὶ τὴν θάλασσαν λ′ καθεῖλκον, οὐδὲ ταύτας ἀκριβῶς πληροῦντες,
Нехватка людей, безусловно, объясняется тем, что мариандийцы, служившие в гераклейском флоте и способствовавшие превращению города в морскую державу (ср. Aristote, Pol. VII, 5, 7, 1327b), в I веке уже не находились под контролем Гераклеи. Поэтому при отсутствии мариандийцев гераклеоты готовились противостоять римлянам, не имея возможности вести свои корабли в удовлетворительных условиях. Их силы были заняты на обоих фронтах, потому что необходимо было еще оборонять стены от войск Котты. Надо представить, что к обороне было привлечено все население города.
αἱ τρεψάμεναι δὲ πρὸς τὸν μέγαν ἐνωρμίζοντο λιμένα,
Из этого отрывка следует, что в Гераклее была большая гавань, что подтверждено Страбоном (XII, 3, 6: " Город Гераклея обладает превосходной гаванью»). Город пережил процветающий период ввиду богатых ресурсов своей территории. Развитие гераклейской торговли началось вскоре после основания Херсонеса, в 422/421 г. до н. э. Археологические данные, кажется, подтверждают замечания Мемнона. Мол закрывал бухту, северная часть которой все еще была видна, хотя частично покрыта морем. Размеры гавани были 600 метров в ширину и 300 в глубину.
| Ἀνίστη δ´ οὖν καὶ τὸ πεζὸν τῆς πολιορκίας ὁ Κόττας· οἱ δὲ περὶ Τριάριον ἀναγόμενοι καθ´ ἑκάστην ἀπὸ τοῦ λιμένος τοὺς σιτηγεῖν ὡρμημένους τοῖς πολιορκουμένοις ἀπεκώλυον, καὶ σπάνις χαλεπὴ τὴν πόλιν κατεῖχεν, ὡς πʹ Ἀττικῶν τὴν λεγομένην χοίνικα τοῦ σίτου προκόψαι. | Котта отозвал пехоту от осады. Корабли Триария по одному выходили из гавани и мешали тем, которые пытались доставить осажденным продовольствие. Город охватила великая нужда, так что цена так называемого хойника пшеницы достигла восьмидесяти аттических монет. |
καὶ σπάνις χαλεπὴ τὴν πόλιν κατεῖχεν, ὡς π′ Ἀττικῶν τὴν λεγομένην χοίνικα τοῦ σίτου προκόψαι,
Под Ἀττικῶν надо понимать δραχμῶν (см. Фукидид, VIII, 45, 2: δραχμῆς Ἀττικῆς). Аттический хойник был мерой емкости около 1,1 литра и включал меру зерна, которая человеку требовалась ежедневно. В Афинах после Солона, который ввел эти меры емкости, медимн делился на 48 хойников. Самые высокие цены были 300 драхм за медимн в 295/294 г. (Plutarque, Demetrios, 33, 4) и 1000 драхм за то же количество зерна в кампанию 87/86 г. (Plutarque, Sylla, 13, 2), в обоих случаях в Афинах. Голод был настолько велик, что люди были вынужден есть человеческую плоть, чтобы выжить (Appian, Mithr. 38); при этом цена на зерно была в три раза ниже, чем в Гераклее. Поэтому следует предположить, что преувеличение Мемноном цены на пшеницу в первую очередь призвано подчеркнуть отчаянное положение, в котором находилось тогда население Гераклеи.
| Ἐπὶ δὲ τοῖς ἄλλοις κακοῖς καὶ λοιμὸς αὐτοῖς ἐπιπεσών (εἴτε ἐκ τροπῆς ἀέρων εἴτε ἐκ τῆς ἀσυνήθους διαίτης) ποικίλην ἐπὶ ποικίλαις παθημάτων ἰδέαις τὴν φθορὰν ἀπειργάζετο· ἐν οἷς καὶ Λάμαχος πικροτέρῳ καὶ μακροτέρῳ τῶν ἄλλων ὀλέθρῳ διέφθαρτο. Ἥψατο δὲ μάλιστα καὶ τῶν φρουρῶν ἡ νόσος, ὡς ἀπὸ τρισχιλίων χιλίους ἀποθανεῖν. Τοὺς Ῥωμαίους δὲ τὸ πάθος οὐκ ἐλάνθανε. | А сверх других бедствий чума, напавшая на них (или вследствие изменения климата, или из–за необычного рациона пищи), приносила при различных формах страданий различную гибель гражданам. В этих условиях погиб и Ламах, более мучительной и медленной смертью, чем другие. Болезнь захватила в наибольшей степени гарнизон, так что из трех тысяч погибла тысяча. От римлян не скрылось это несчастье. |
ἐπὶ δὲ τοῖς ἄλλοις κακοῖς καὶ λοιμὸς αὐτοῖς ἐπιπεσών (εἴτε ἐκ τροπῆς ἀέρων εἴτε ἐκ τῆς ἀσυνήθους διαίτης) ποικίλην ἐπὶ ποικίλαις παθήματων ἰδέαις τὴν φθορὰν ἀπειργάζετο,
Вполне вероятно, что плохое питание, упомянутое Мемноном, не отличалось от рациона жителей Афин, когда они были осаждены Суллой. Аппиан (Mithr. 38, 147), говоря о голоде в Афинах в то время, сообщает, что жители «съели весь скот, варили шкуры и кожи и облизывали продукты этого приготовления (некоторые дошли до того, что пробовали плоть умерших)». Плутарх (Sylla, 13.3) также сообщает, что афиняне «питались степницей, которая растет на Акрополе, и варили сандалии и кожаные сосуды». Конечно, Мемнон не сообщает об актах антропофагии, но, похоже, гераклеоты питались необычными вещами, и, возможно, как и афинянам, им приходилось съедать все, что попадалось под руку.
ἐν οἷς καὶ Λάμαχος πικροτέρῳ καὶ μακροτέρῳ τῶν ἄλλων ὀλέθρῳ διέφθαρτο,
Ламаха постигла типичная участь «плохих» людей, как и первых гераклейских тиранов (ср. F 1.4; 2.4-5). Мемнон (F 29.3-4) изображает его единственным виновником перехода Гераклеи под понтийский контроль, чьи действия вызвали гнев римлян.
ἥψατο δὲ μάλιστα καὶ τῶν φρουρῶν ἡ νόσος,
Мемнон не говорит, кто из гераклеотов спасся, но подчеркивает смерть тех, кого он, возможно, считает ответственными за захват Гераклеи, и пишет, что «в наибольшей степени болезнь затронула войска гарнизона», словно они стали жертвами божественной мести.
ὡς ἀπὸ τρισχιλίων χιλίους ἀποθανεῖν,
Мемнон сообщает (29.4), что понтийский гарнизон изначально состоял из 4000 человек. По–видимому, 1000 из них погибла в течение первого года осады.
| Καὶ ὁ Κοννακόρηξ κακοπαθῶν ταῖς συμφοραῖς ἔγνω τοῖς Ῥωμαίοις προδιδόναι τὴν πόλιν καὶ τῇ τῶν Ἡρακλεωτῶν ἀπωλείᾳ τὴν ἰδίαν σωτηρίαν ἀλλάξασθαι. Συνελαμβάνετο δὲ αὐτῷ καὶ Ἡρακλεώτης ἀνήρ, ζηλωτὴς τῆς Λαμάχου προαιρέσεως, Δαμωφέλης ὄνομα, φρούραρχος καὶ αὐτὸς τῇ πόλει μετὰ τὴν Λαμάχου φθορὰν καταστάς. | Коннакорикс, утомленный несчастьями, решил предать город римлянам и гибелью гераклеотов обеспечить себе спасение. Ему способствовал в этом некий муж–гераклеот, ревнитель замыслов Ламаха, по имени Дамофел, ставший фрурархом в городе после гибели Ламаха. |
Кажется очевидным, что с начала третьей митридатовой войны город разделялся на две партии: одна во главе с Ламахом и затем Дамофелом поддерживала понтийцев, а другая, безусловно, была враждебна присутствию понтийского гарнизона (см. Memnon 29.3). Из выражения «также был фрурархом», Янке делает вывод, что Ламах и потом Дамофел был начальником гражданской гвардии, поскольку Коннакорикс командовал гарнизоном (ср. Memnon 29.4).
| Ὁ τοίνυν Κοννακόρηξ τὸν Κότταν μὲν ὡς βαρὺν τὸ ἦθος καὶ ἄπιστον ἐφυλάττετο, πρὸς Τριάριον δὲ συνετίθετο. Συνέτρεχε δὲ τούτοις καὶ Δαμωφελὴς οὐκ ἐνδεέστερον. Καὶ λαβόντες συνθήκας, αἷς εὐδαιμονήσειν αὐτοὶ ἤλπιζον, πρὸς τὴν προδοσίαν παρεσκευάζοντο. | Коннакорикс, правда, остерегался Котты, как человека с тяжелым характером и не внушающего доверия, но с Триарием он сговорился. Не менее быстро к ним присоединился и Дамофел. И, приняв условия, благодаря которым они надеялись обогатиться, они стали готовиться к совершению предательства. |
συνέτρεχε δὲ τούτοις καὶ Δαμωφέλης οὐκ ἐνδεέστερον,
Дамофел, как и его предшественник Ламах, представлен как предатель, из–за которого город попал в руки римлян.
| Ἐξ ἐπιπολῆς οὖν τὰ πραττόμενα τοῖς προδόταις διέπιπτεν εἰς τὸν δῆμον. Εἰς ἐκκλησίαν οὖν ἡ πόλις συνέδραμον καὶ τὸν φρούραρχον ἐκάλουν. Βριθαγόρας δὲ τῶν ἐν τῷ δήμῳ ἀνὴρ ἐπιφανὴς πρὸς Κοννακόρηκα παραγεγονὼς τά τε κατέχοντα τὴν Ἡράκλειαν διεξῄει, καὶ εἰ κἀκείνῳ δοκεῖ, ἐπὶ κοινῇ πάντων σωτηρίᾳ διελάμβανεν Τριαρίῳ διαλέξασθαι. Ταῦτα Βριθαγόρου μετὰ πολλῆς οἰκτισαμένου δεήσεως, διαναστὰς ὁ Κοννακόρηξ τοιαύτην μὲν συνθήκην ἀπεῖπε πράττεσθαι, ἔχεσθαι δὲ τῆς ἐλευθερίας καὶ τῶν κρειττόνων ὑπεκρίνατο ἐλπίδων· καὶ γὰρ καὶ τὸν βασιλέα μαθεῖν διὰ γραμμάτων ὑπὸ Τιγράνους τε τοῦ γαμβροῦ φιλοφρόνως δεδέχθαι, καὶ οὐκ εἰς μακρὰν ἐκεῖθεν προσδοκᾶν τὴν ἀποχρῶσαν βοήθειαν. Ἀλλ´ ἐκείνοις μὲν ταῦτα ὁ Κοννακόρηξ ἐσκηνικεύετο· οἱ δὲ Ἡρακλεῶται τούτοις τοῖς λόγοις ἐξηπατημένοι (ἀεὶ γὰρ αἱρετὸν τὸ ἐράσμιον) ὡς ἀληθέσι τοῖς τερατευθεῖσιν ἐπίστευον. | Окольным путем совершаемое предателями проникало в народ. Город сбежался на экклесию и призвал фрурарха. Прославленный в народе муж Бритагор. подойдя к Коннакориксу, рассказал ему, в каких обстоятельствах находятся Гераклея и что если ему покажется необходимым, то следует ради общего спасения всех вступить в переговоры с Триарием. В то время, как Бритагор сетовал таким образом на положение города, Коннакорикс, встав, отрицал, что нужно заключить подобный договор; он притворялся, что, напротив, имеются большие надежды на освобождение; что ему–де известно из писем, что царь хорошо принят своим зятем Тиграном и что в недалеком будущем оттуда надо ожидать значительную помощь. Такую комедию разыграл перед ними Коннакорикс. Гераклеоты же, убежденные этими речами (ведь всегда выбирают то, что больше нравится), поверили в этот обман, как в истину. |
ἐξ ἐπιπολῆς οὖν τὰ πραττόμενα τοῖς προδόταις διέπιπτεν εἰς τὸν δῆμον,
Народ, должно быть, слышал о переговорах с римлянами, но никакого соглашения еще не было достигнуто, иначе Коннакорикс не стремился бы успокоить граждан в собрании, чтобы потом ему было удобнее предать их.
εἰς ἐκκλησίαν οὖν ἡ πόλις συνέδραμον, καὶ τὸν φρούραρχον ἐκάλουν,
Упоминание об экклесии, вероятно, является еще одним свидетельством того, что государственное устройство было олигархическим. Если бы это был автократический режим, граждан не просили бы комментировать нынешнюю ситуацию. Похоже, что «демократическая» оппозиция дала о себе знать перед лицом критической ситуации, в которой оказался город.
Βριθαγόρας δὲ τῶν ἐν τῷ δήμῳ ἀνὴρ ἐπιφανὴς πρὸς Κοννακόρηκα παραγεγονὼς τά τε κατέχοντα τὴν Ἡράκλειαν διεξῄει,
Бритагор должно быть принадлежал к оппозиции, которая в отличие от Дамофела и Ламаха не стояла за царя. Он определенно был из того класса, который разбогател благодаря торговле. Блокирование города нанесло ущерб экономическим интересам некоторых граждан.
καὶ γὰρ καὶ τὸν βασιλέα μαθεῖν διὰ γραμμάτων ὑπὸ Τιγράνους τε τοῦ γαμβροῦ φιλοφρόνως δεδέχθαι, καὶ οὐκ εἰς μακρὰν ἐκεῖθεν προσδοκᾶν τὴν ἀποχρῶσαν βοήθειαν,
Если царь прибыл в Армению летом 71 г., то он был принят только в 69 г. Поэтому представляется маловероятным, что Коннакорикс, простой галатский командир отряда наемников, получал известия от царя, тем более, что Тигран не оказал поддержки понтийским силам. В самом деле, хотя зять Митридата приглашался участвовать в войне, источники ничего не говорят о направлении армянином вооруженных подкреплений (ср. F 29.6).
| Ὁ δὲ Κοννακόρηξ, ὡς ἠπατημένους ἔγνω, κατὰ μέσας νύκτας ἐπιβιβάσας ἡσύχως ταῖς τριήρεσι τὸ στράτευμα (αἱ γὰρ πρὸς Τριάριον συνθῆκαι κακῶν ἀπαθεῖς ἀπιέναι, καὶ εἴ τι κεκερδαγκότες εἴησαν, μεθ´ ἑαυτῶν ἄγειν ἐπέτρεπον), καὶ αὐτὸς τούτοις συνεξέπλευσε. Δαμωφελὴς δὲ τὰς πύλας ἀνοίξας εἰσχεόμενον τὸν ῥωμαϊκὸν στρατὸν καὶ τὸν Τριάριον εἰσεδέχετο, τοὺς μὲν διὰ τῆς πύλης, ἐνίους δὲ καὶ τὴν στεφάνην ὑπερβαίνοντας, | Зная, что теперь они обмануты, Коннакорикс около полуночи спокойно посадил свое войско на триеры (ведь согласно договору с Триарием отъезд должен был произойти в безопасности и, если кто что приобрел, разрешалось увезти с собой) и сам отплыл вместе с ними. Дамофел, открыв ворота, принял ворвавшееся в город римское войско и Триария. Одни из них врываются через ворота, некоторые же перелезают через стену. |
ὁ δὲ Κοννακόρηξ ὡς ἠπατημένους ἔγνω, κατὰ μέσας νύκτας ἐπιβιβάσας ἡσύχως ταῖς τριήρεσι τὸ στράτευμα,
Коннакорикс, как и командиры понтийского гарнизона в Синопе, бежал посреди ночи на своих кораблях (ср. Memnon F 37.7).
Δαμωφέλης δὲ τὰς πύλας ἀνοίξας, εἰσχεόμενον τὸν Ῥωμαϊκὸν στρατὸν καὶ τὸν Τριάριον εἰσεδέχετο, τοὺς μὲν διὰ τῆς πύλης, ἐνίους δὲ καὶ τὴν στεφάνην ὑπερβαίνοντας,
Дамофел предал свой город, как и Ламах до него (см. Memnon, 29. 3) который, напоив своих сограждан, впустил Митридата в город. Римляне использовали ту же стратегию, с помощью которой им удалось захватить Евпаторию, где они поднялись по стенам, используя лестницы (Memnon F 30. 3).
| Καὶ τότε τῆς προδοσίας οἱ ἡρακλεῶται ἐπῄσθοντο. Καὶ οἱ μὲν σφᾶς αὐτοὺς παρεδίδοσαν, οἱ δὲ ἐκτείνοντο, τά τε κειμήλια καὶ τὰ ἔπιπλα διηρπάζετο, καὶ πολλὴ τοὺς πολίτας ὠμότης ἐλάμβανε, μεμνημένων Ῥωμαίων ὅσα τε παρὰ τὴν ναυμαχίαν πάθοιεν καὶ ὅσα τεταλαιπωρηκότες ἐπὶ τῇ πολιορκίᾳ ὑπέστησαν. Οὐκ ἀπείχοντο γοῦν οὐδὲ τῶν ἐπὶ τοῖς ἱεροῖς πεφευγότων, ἀλλὰ παρά τε τοῖς βωμοῖς καὶ τοῖς ἀγάλμασιν αὐτοὺς ἔσφαττον. | И только теперь гераклеоты узнали о предательстве. Одни из граждан сдавались, другие гибли. Сокровища и имущество разграблялись. Дикая жестокость обрушилась на граждан, так как римляне помнили, сколько они перенесли во время морского сражения и какие беды испытали при осаде. Они не щадили тех, кто сбегался к храмам, но убивали их и у алтарей и у статуй. |
μεμνημένων Ῥωμαίων ὅσα τε παρὰ τὴν ναυμαχίαν πάθοιεν, καὶ ὅσα τεταλαιπωρηκότες ἐπὶ τῇ πολιορκίᾳ ὑπέστησαν,
Кажется удивительным, что Мемнон пытался оправдать расправу над своими соотечественниками, сообщая, насколько пострадали римляне в продолжение осады.
οὐκ ἀπείχοντο γοῦν οὐδὲ τῶν ἐπὶ τοῖς ἱεροῖς πεφευγότων, ἀλλὰ παρά τε τοῖς βωμοῖς καὶ τοῖς ἀγάλμασιν αὐτοὺς ἔσφαττον,
Этот кощунственные акты напоминают зверства, которые совершались в городах Азии во время эфесской вечерни, когда без колебаний убивали римлян, укрывавшихся в святилищах (ср.Memnon F 26.9). Была ли резня гераклеотов вызвана одной усталостью римских солдат или это была месть за то, что римляне пострадали во время резни 88 г., или, возможно, даже месть за убийство публиканов? (Memnon F 27.6)?
| Διὸ πολλοὶ διαπίπτοντες ἐκ τῶν τειχῶν φόβῳ τοῦ ἀφύκτου θανάτου κατὰ πᾶσαν ἐσκεδάννυντο χώραν· οἱ δὲ αὐτομολεῖν πρὸς τὸν Κότταν ἠναγκάζοντο. Ἐξ ὧν ἐκεῖνος τήν τε ἅλωσιν καὶ τὸν φθόρον τῶν ἀνθρώπων καὶ τὴν διαρπαγὴν τῶν χρημάτων πυθόμενος, ὀργῆς ἀνεπίμπλατο, καὶ διὰ ταχέων πρὸς τὴν πόλιν ἠπείγετο. Συνεχαλέπαινε δὲ καὶ τὸ στράτευμα, ὡς μὴ μόνον τὴν ἐπὶ τοῖς κατωρθωμένοις εὐδοξίαν ἀφῃρημένοι ἀλλὰ καὶ τῶν λυσιτελειῶν ἁπάσας παρὰ τῶν αὐτῶν διηρπασμένοι. Καὶ εἰς μάχην ἂν τοῖς ὁμοφύλοις κατέστησαν ἄσπονδον, καὶ κατεκόπησαν ἂν ὑπ´ ἀλλήλων, εἰ μὴ ὁ Τριάριος ἐπιγνοὺς τὴν ὁρμὴν αὐτῶν, πολλοῖς ἐκμειλίξας λόγοις τόν τε Κότταν καὶ τὸν στρατόν, καὶ εἰς τὸ κοινὸν τὰ κέρδη καταθεῖναι βεβαιωσάμενος, τὸν ἐμφύλιον ἀνεχαίτισε πόλεμον. | Поэтому из страха неизбежной смерти многие убегали из стен города и рассеивались по всей стране. Некоторые вынуждены были бежать к Котте. А тот, узнав от них о взятии города и гибели людей и о грабеже добра, воспламенился гневом и быстро пошел к городу. Вместе с ним было раздражено и войско, так как оно было не только лишено славы победы, но и у них теми же людьми были отняты все выгоды ограбления. И они бросились бы в непримиримую битву с соплеменниками и перебили бы друг друга, если бы Триарий не понял их намерения и не умолил и Котту и войско многими речами: доказав, что выгода приобретается в согласии, он воспрепятствовал междоусобной войне. |
ἐξ ὧν ἐκεῖνος τήν τε ἅλωσιν καὶ τὸν φθόρον τῶν ἀνθρώπων καὶ τὴν διαρπαγὴν τῶν χρημάτων πυθόμενος, ὀργῆς ἀνεπίμπλατο, καὶ διὰ ταχέων πρὸς τὴν πόλιν ἠπείγετο,
Котта все еще находился на равнине Лика, когда он узнал о вторжении войск Триария в город. Это свидетельствует о том, что эти два генерала действовали раздельно и не планировали координировать наступление. В то время как Котта был занят грабежом страны, Триарий и его войска успели забрать добычу, что вызвало гнев солдат, которые осаждали город в течение двух долгих лет.
| Ἐπεὶ δὲ ἐπυνθάνοντο τὸν Κοννακόρηκα κατειληφότα τὴν Τῖον καὶ τὴν Ἄμαστριν, αὐτίκα Κόττας Τριάριον ἐκπέμπει ἀφαιρησόμενον αὐτὸν τὰς πόλεις. Αὐτὸς δὲ τούς τε προσκεχωρηκότας ἄνδρας λαβὼν καὶ τοὺς ἐκ τῆς αἰχμαλωσίας ἀνθρώπους, τὰ λοιπὰ μετὰ πάσης διεῖπεν ὠμότητος. Χρήματα γοῦν διερευνώμενος οὐδὲ τῶν ἐν ἱεροῖς ἐφείδετο, ἀλλὰ τούς τε ἀνδρίαντας καὶ τὰ ἀγάλματα ἐκίνει, πολλὰ καὶ καλὰ ὄντα. | Когда стало известно, что Коннакорикс захватил Тиос и Амастриду, Котта сейчас же посылает Триария, чтобы тот отнял у него эти города. А сам, захватив тех, кто пришел к нему, и людей, взятых в плен, распорядился в остальном с крайней жестокостью. В поисках денег он даже не побоялся тронуть находящееся в святилищах, но сдвигал статуи и священные изображения, сколь многочисленные, столь и прекрасные в этом городе. |
ἐπεὶ δὲ ἐπυνθάνοντο τὸν Κοννακόρηκα κατειληφότα τὴν Τῖον καὶ τὴν Ἄμαστριν,
Мемнон не дает объяснений, почему командир гарнизона отправился в Тиос и Амастриду. Возможно, первоначальное повествование было более подробно. Однако очевидно, что историк пытается сообщить о событиях, связанных с двумя древними гераклейскими владениями.
αὐτὸς δὲ τούς τε προσκεχωρηκότας ἄνδρας λαβὼν καὶ τοὺς ἐκ τῆς αἰχμαλωσίας ἀνθρώπους, τὰ λοιπὰ μετὰ πάσης διεῖπεν ὠμότητος,
Мемнон подчеркивает жестокость Котты. Слово ὠμότητος не является безобидным, поскольку оно в основном используется Мемноном для описания тиранов Гераклеи.
χρήματα γοῦν διερευνώμενος οὐδὲ τῶν ἐν ἱεροῖς ἐφείδετο, ἀλλὰ τούς τε ἀνδριάντας καὶ τὰ ἀγάλματα ἐκίνει, πολλὰ καὶ καλὰ ὄντα,
Эпизод — это возможность представить Котту как святотатца, лишающего богов их богатства. Он сообщает нам, насколько сильно город почитал своих богов.
| Καὶ δὴ καὶ τὸν Ἡρακλέα τὸν ἐκ τῆς ἀγορᾶς ἀνῄρει, καὶ σκευὴν αὐτοῦ τὴν ἀπὸ τῆς πυραμίδος, πολυτελείας καὶ μεγέθους καὶ δὴ καὶ ῥυθμοῦ καὶ χάριτος καὶ τέχνης οὐδενὸς τῶν ἐπαινουμένων ἀπολειπομένην. Ἦν δὲ ῥόπαλον σφυρήλατον ἀπέφθου χρυσοῦ πεποιημένον, κατὰ δὲ αὐτοῦ λεοντῆ μεγάλη ἐκέχυτο, καὶ γωρυτὸς τῆς αὐτῆς μὲν ὕλης, βελῶν δὲ γέμων καὶ τόξου. Πολλὰ δὲ καὶ ἄλλα καλὰ καὶ θαυμαστὰ ἀναθήματα ἔκ τε τῶν ἱερῶν καὶ τῆς πόλεως ἀφελών, ταῖς ναυσὶν ἐγκατέθετο. Καὶ τὸ τελευταῖον πῦρ ἐνεῖναι τοῖς στρατιώταις κελεύσας τῇ πόλει, κατὰ πολλὰ ταύτην ὑπέπρησε μέρη. | Он взял с агоры статую Геракла и его вооружение с пирамиды, которое по роскоши, величию, стройности, изяществу и искусству, с каким оно было сделано, не уступало ничему, что хвалили. Там была булава, выкованная молотом, сделанная из чистого золота; на нем была надета большая львиная шкура и колчан из того же материала со стрелами и луком. Множество других прекрасных и удивительных посвящений были взяты из храмов и города и снесены на корабли. И, наконец, он приказал солдатам поджечь город, и он был зажжен во многих частях. |
καὶ δὴ καὶ τὸν Ἡρακλέα τὸν ἐκ τῆς ἀγορᾶς ἀνῄρει, καὶ σκευὴν αὐτοῦ τὴν ἀπὸ τῆς πυραμίδος,
Нет никаких археологических свидетельств о существовании пьедестала (пирамиды). Речь идет о храме из проконнесского мрамора в F 17. Он был подарен гераклеотам Птолемеем III. Я не думаю, что упомянутая статуя является статуей в храме (F 17), потому что, по словам Мемнона, он был построен на Акрополе: «и построил на цитадели храм Гераклу из проконнесского мрамора». Археологические исследования, возможно, позволили определить святилище, в котором находился храм Геракла, построенный Птолемеем и расположенный на Акрополе. Возможно, Фотий напутал, сообщая этот пассаж, и в изначальном тексте фигурировал другой храм. В этом случае следует признать, что великолепная статуя бога была помещена на Акрополе, в храме, подаренном в 260‑х или 250‑х годах городу.
καὶ τὸ τελευταῖον πῦρ ἐνεῖναι τοῖς στρατιώταις κελεύσας τῇ πόλει, κατὰ πολλὰ ταύτην ὑπέπρησε μέρη,
Сожжение города по приказу Котты только подчеркивает нелестный портрет проконсула, который по возвращении в Рим был обвинен Фразимедом, одним из пленных гераклеотов, в том, что он причинил много зла городу и, в частности, поджег его (ср. F 39.2).
В 34.2 Котта изображен как поступающий жестоко не только со своими врагами, но и с собственными солдатами: «на следующий день снова придвинул осадную машину, но безуспешно; поэтому он сжег снаряд и обезглавил его строителей»). Мемнон сообщает, что фрурарх Коннакорикс предпочел иметь дело с Триарием, потому что Котта был «суровым и неблагонадежным» (35.2).
Мемнон представляет его грабителем храмов (35.7). Наоборот, Лукулл представлен более приятным. Он описан как командир, который пытается успокоить своих солдат (F 38.5), в отличие от Котта, который обезглавил своих людей. Мемнон подчеркивает, что консул 74 г. старался спасать города, которые он осаждал. Он рассказывает о том, как Лукулл доброжелательно отнесся к жителям Амиса после того, как их город был подчинен (F 30.3), и подчеркивает жалость Лукулла к синопцам, которые убивали себя во время вторжения в их город (37. 8).
Однако Страбон (XII, 3, 11) сообщает, что Лукулл после штурма Синопы захватил статую Автолика, которого синопцы считали богом: «так она была взята. Лукулл оставил ей все другие ее памятники, но снял сферу Биллара и статую Автолика, шедевр Сфенида: известно, что они считают Автолика основателем своего города, и что они всегда почитали его наравне с богом». Удивительно, что Мемнон, который сообщает об осаде города (ср. F 37. 1-37.9), не упоминает об этом нечестивом акте.
| Ἑάλω δὲ ἡ πόλις ἐπὶ δύο ἔτη τῇ πολιορκίᾳ ἀντισχοῦσα. | Так был взят город, который в течение двух лет выдерживал осаду. |
Ἑάλω δὲ ἡ πόλις ἐπὶ δύο ἔτη τῇ πολιορκίᾳ ἀντισχοῦσα,
Начатая летом 72 г. осада закончилась весной 70 г. Гераклеоты изо всех сил боролись с римлянами, которые пытались осаждать их город, но безусловно, не ради защиты понтийской партии. Действительно, похоже жители боролись за свою свободу, потому что они знали, что римское господство в Малой Азии означало для греческих городов окончание независимости. Если Гераклея действительно попала в руки понтийцев из–за измены, гераклеоты могли бы в подходящий момент вернуться на римскую сторону. Однако, сражаясь против римских сил, они боролись против римского империализма.
| Ὁ δὲ Τριάριος παραγεγονὼς ἐν αἷς ἀπέσταλτο πόλεσι, Κοννακόρηκι (οὗτος γὰρ τὴν τῆς Ἡρακλείας προδοσίαν ἑτέρων κατασχέσει συγκαλύπτειν διενοεῖτο) δοὺς ἄδειαν τῆς ἀναχωρήσεως, καθ´ ὁμολογίαν λαμβάνει τὰς πόλεις. Ὁ δὲ Κόττας ἅπερ εἴρηται διαπραξάμενος, τὸ μὲν πεζὸν καὶ τοὺς ἱππεῖς ἐκπέμπει Λευκόλλῳ, καὶ τοὺς συμμάχους ἀφῆκεν ἐπὶ τῶν πατρίδων, αὐτὸς δ´ ἀνήγετο τῷ στόλῳ. Τῶν δὲ νεῶν αἳ τὰ τῆς πόλεως λάφυρα ἦγον, αἱ μὲν κατάφορτοι γενόμεναι μικρὸν ἄποθεν τῆς γῆς διελύθησαν, αἱ δὲ ἀπαρκτίου πνεύσαντος ἐξεβράσθησαν εἰς τὰ τενάγη, καὶ πολλὰ τῶν ἀγωγίμων ἀπεβάλοντο. | Триарий между тем прибывает в предназначенные ему города. Он дает Коннакориксу (ибо тот намеревался прикрыть предательство Гераклеи взятием других городов) возможность безнаказанного отступления и, согласно договору, овладевает этими городами. Совершив все, о чем сказано, Котта посылает пехоту и конницу к Лукуллу, а союзников отпускает на родину. Сам же он отплыл с флотом. Из кораблей те, которые везли добычу из этого города, одни, нагруженные сверх меры, погибли недалеко от берега, другие же, подгоняемые Апарктием, выброшены были на мель, и много из увезенного добра погибло. |
ὁ δὲ Τριάριος παραγεγονὼς ἐν αἷς ἀπέσταλτο πόλεσι, Κοννακόρηκι (οὗτος γὰρ τὴν τῆς Ἡρακλείας προδοσίαν ἑτέρων κατασχέσει συγκαλύπτειν διενοεῖτο) δοὺς ἄδειαν τῆς ἀναχωρήσεως, καθʼ ὁμολογίαν λαμβάνει τὰς πόλεις,
В этом отрывке говорится о городах Тиосе и Амастриде, которые захватил Коннакорикс после бегства из Гераклеи посреди ночи (ср. F 35.7). По словам Каллатаи, Амастрида, вероятно, была взята в 71 году, но, как показывает Мемнон, город был подчинен вскоре после или в то же время, как и Гераклея, весной 70 г. Взятие Амастриды упоминается Аппианом (Mithr. 82, 369), повествование которого весьма неполно. Он также указывает на «другие» прибрежные города, среди которых, безусловно, фигурирует Тиос.
— Appien, Mithr. 82, 369: «Лукулл уладил ситуацию <…> и, плывя со своим флотом вдоль побережья Понта, взял прибрежные города Амастриду, Гераклею и другие».
τῷν δὲ νεῶν, αἳ τὰ τῆς πόλεως λάφυρα ἦγον, αἱ μὲν κατάφορτοι γενόμεναι μικρὸν ἄποθεν τῆς γῆς διελύθησαν, αἱ δὲ ἀπαρκτίου πνεύσαντος ἐξεβράσθησαν εἰς τὰ τενάγη, καὶ πολλὰ τῶν ἀγωγίμων ἀπεβάλοντο,
Нередко лица, совершающие святотатство, становятся жертвами метеорологических катастроф. Поэтому Котта, который украл статую Геракла, потерял большую часть своей добычи. Мемнон, похоже, считает, что Котта подвергся божественному наказанию и, похоже, не учитывает тот факт, что корабли были перегружены и слишком тяжелы.
| Λεόνιππος δὲ ὁ σὺν Κλεοχάρει παρὰ Μιθριδάτου τὴν Σινώπην ἐπιτραπείς, ἀπεγνωκὼς τῶν πραγμάτων, πέμπει περὶ προδοσίας πρὸς Λεύκολλον. Ὁ δὲ Κλεοχάρης ἅμα Σελεύκῳ (καὶ γὰρ οὗτος τῶν Μιθριδάτου στρατηγὸς ἰσοστάσιος τῶν εἰρημένων ἦν) τὴν Λεονίππου μαθόντες προδοσίαν, ἐκκλησίαν ἀθροίσαντες κατηγόρουν αὐτοῦ. Οἱ δὲ οὐ προσίεντο· ἐδόκει γὰρ αὐτοῖς εἶναι χρηστός. Καὶ οἱ περὶ Κλεοχάρην δείσαντες τοῦ πλήθους τὴν εὔνοιαν ἐξ ἐνέδρας νυκτὸς ἀποσφάττουσι τὸν ἄνδρα. Καὶ τὸ μὲν δημοτικὸν ἤχθετο τῷ πάθει, οἱ δὲ περὶ Κλεοχάρην τῶν πραγμάτων κύριοι καταστάντες τυραννικῶς ἦρχον, ταύτῃ νομίζοντες διαφυγεῖν τῆς ἐπὶ Λεονίππῳ μιαιφονίας τὴν δίκην. | Леонипп, которому вместе с Клеохаром была поручена Митридатом Синопа, отчаявшись в ходе своих дел, посылает к Лукуллу относительно предательства. Клеохар и Селевк (это был стратег Митридата, равный по положению с упомянутыми выше), узнав о предательстве Леониппа, собрав экклесию, обвинили его. Граждане, однако, не поверили; он казался им честным. Сторонники Клеохара ночью из засады убили этого человека, опасаясь расположения к нему со стороны народа. Народ был охвачен гневом. А сторонники Клеохара, получивши власть, стали править тиранически, полагая таким путем избежать справедливого суда за убийство Леониппа. |
Λεόνιππος δὲ ὁ σὺν Κλεοχάρει παρὰ Μιθριδάτου τὴν Σινώπην ἐπιτραπείς, ἀπεγνωκὼς τῶν πραγμάτων, πέμπει περὶ προδοσίας πρὸς Λεύκολλον,
Митридат, пережив шторм, который причинил большой ущерб его флоту, укрылся в Гераклее, а затем присоединился к Синопе (Memnon 29.4), примерно в середине лета 72 г. Возможно, именно в это время он разместил гарнизон, потому что царь готовился к предстоящему вторжению в свое царство. По мнению Янке, осада города, вероятно, началась в конце осени 72 г. Так что Мемнон, возможно, указывает на ситуацию в городе во время прибытия Лукулла.
πέμπει περὶ προδοσίας πρὸς Λεύκολλον,
Мемнон упоминает о прибытии Лукулла в Синопу только во фрагменте 37.5. Так вот, по словам Плутарха (Lucullus, 23, 1), проконсул находился в Эфесе, когда Аппий пришел и объявил ему об отказе Тиграна выдать Митридата, и он вернулся в Понт только весной 70 г. Кроме того, осада города была начата до возвращения Лукулла, так как, по словам Аппиана (Mithr. 83, 370), город давно сопротивлялся римским атакам. Почему в этом случае Леонипп послал к Лукуллу, если он еще не прибыл, и город еще не оказался в критической ситуации, как это имело место наоборот, когда появляется Лукулл? Возможно, что Мемнон сообщает о ситуации в городе, когда Лукулл приходит к воротам города, хотя он упоминает об этом только во фрагменте 37.5. Ни Аппиан (Mithr. 83, 370-375), ни Плутарх (Lucullus, 23, 2-6) не приводят имен начальников гарнизона.
ὁ δὲ Κλεοχάρης ἅμα Σελεύκῳ (καὶ γὰρ οὗτος τῶν Μιθριδάτου στρατηγὸς ἰσοστάσιος τῶν εἰρημένων ἦν),
Этот пассаж запутан, вероятно, из–за вмешательства Фотия. Похоже, Леониппа поддерживал народ. По мнению Янке, он, возможно, имел ту же должность, что и Дамофел в Гераклее (35.1), т. е. был командующим гражданскими силами города. Клеохар должно быть был главой гарнизона, как Коннакорикс в Гераклее (ср. Memnon 35.1). Согласно оценкам Янке, он состоял из 10 000 киликийцев, поскольку по словам Плутарха (Lucullus, 23, 3-4) Лукулл убил 8000 киликийцев и преследовал «тех киликийцев, которые пытались убежать на море». Орозий (VI, 3, 2) называет Клеохара евнухом (spado), а у Страбона (XII, 3, 11) командир Синопы, обозначенный как фрурарх, назван Вакхидом. Однако, у Плутарха (Lucullus, 18, 2) так называется евнух, который убил жен Митридата в Фарнакии (евнух Вакхид). Возможно, здесь путаница. Упоминание у Страбона слова «фрурарх» укрепляет мысль о том, что командиром гарнизона был Клеохар. Наконец, Плутарх (Lucullus, 23, 2) сообщает, что во время прибытия Лукулла город держали киликийцы, и из рассказа Мемнона видно, что именно сторонники Клеохара после убийства Леониппа захватили власть и убили жителей (ср. 37.3). Что касается Селевка, то Орозий (VI, 3, 2) идентифицирует его как главного пирата, «архипирата». В другом пассаже Орозий (VI, 2, 24) также упоминает пирата по имени Селевк, который, по его словам, помог Митридату благополучно добраться до Синопы после того, как его флот потерпел неудачу вблизи Гераклеи из–за шторма. Несомненно, он имеет в виду одного и того же человека. Он был командиром флота (ср. Мемнон 37.2), потому что именно он возглавляет его в морской битве против римлян. Можно ли использовать слово στρατήγος в отношении Селевка?
καὶ τὸ μὲν δημοτικὸν ἤχθετο τῷ πάθει, οἱ δὲ περὶ Κλεοχάρην τῶν πραγμάτων κύριοι καταστάντες τυραννικῶς ἦρχον, ταύτῃ νομίζοντες διαφυγεῖν τῆς ἐπὶ Λεονίππῳ μιαιφονίας τὴν δίκην,
Мемнон пишет о людях Клеохара: «стали править как тираны». Его слова совпадают со словами Страбона (XII, 3, 11), который говорит о тиране города: «Синопа была взята дважды, первый раз Фарнаком, который внезапно напал на нее и неожиданно занял, и второй раз Лукуллом при содействии ее собственного тирана, который осаждал ее внутри, пока Лукулл осаждал ее снаружи». Похоже, Клеохар захватил власть в Синопе после смерти Леониппа и правил со своими сторонниками, возможно, гражданами города, как тиран.
| Ἐν τούτῳ Κηνσωρῖνος ναύαρχος Ῥωμαίων, τριήρεις ἄγων ιεʹ σῖτον ἀπὸ Βοσπόρου τῷ Ῥωμαίων κομιζούσας στρατοπέδῳ, πλησίον Σινώπης κατῆγε. Καὶ οἱ περὶ Κλεοχάρην καὶ Σέλευκον ἀνταναχθέντες σινωπικαῖς τριήρεσιν, ἡγουνένου Σελεύκου, καθίστανται εἰς ναυμαχίαν καὶ νικῶσι τοὺς Ἰταλούς, καὶ τὰς φορτηγοὺς ἐπὶ τῷ σφῶν ἀφαιροῦνται κέρδει. | В то же время Цензорин, наварх римлян, везя на пятнадцати триерах лагерю римлян хлеб с Боспора, пристал близ Синопы. Сторонники Клеохара и Селевка, выйдя навстречу неприятелю на синопских триерах под командованием Селевка, вступают в сражение. Они побеждают италийцев и отнимают у них себе в качестве добычи купеческие корабли. |
ἐν τούτῳ Κηνσωρῖνος ναύαρχος Ῥωμαίων,
Только Мемнон упоминает Цензорина.
τριήρεις ἄγων ιε′ σῖτον ἀπὸ Βοσπόρου τῷ Ῥωμαίων κομιζούσας στρατοπέδῳ,
Возможно, здесь речь идет о Боспоре Фракийском, а не о Боспоре Киммерийском, который все еще находился в руках Митридата. Лишь чуть позже Махар, сын царя Понта, предложил свою помощь Лукуллу (Memnon 37.6).
καθίστανται εἰς ναυμαχίαν· καὶ νικῶσι τοὺς Ἰταλούς, καὶ τὰς φορτηγοὺς ἐπὶ τῷ σφῶν ἀφαιροῦνται κέρδει,
Аппиан (Mithr. 83, 370) упоминает о морской победе Синопы: «Но Синопа все еще энергично сопротивлялась и дала прекрасное сражение на море».
| Ἐπήρθησαν οὖν οἱ περὶ Κλεοχάρην τῷ κατορθώματι, καὶ τυραννικώτερον ἔτι τῆς πόλεως ἦρχον, φόνους τε ἀκρίτους τῶν πολιτῶν ποιοῦντες καὶ τὰ ἄλλα τῇ ὠμότητι ἀποχρώμενοι. | Друзья Клеохара возгордились этим успехом и стали еще более тиранически править городом, производя убийства граждан без суда и в остальном будучи очень жестоки. |
Страбон (XII, 3, 11) также намекает на поведение тирана, которого он не называет. «второй раз Лукуллом при содействии ее собственного тирана, который осаждал ее внутри, пока Лукулл осаждал ее снаружи» Возможно, Страбон имеет в виду поведение сторонников Клеохара, которые были чрезвычайно жестоки по отношению к гражданам, и именно поэтому он отождествляет эту атмосферу с осадой изнутри. Кроме того, он упоминает о злоупотреблениях Клеохара: «горожане находились под контролем вечных подозрений Вакхида, губернатора/фрурарха, которого навязал им царь, угнетаемые притеснениями всякого рода, устрашаемые массовыми экзекуциями», которое заявление можно сравнить с высказыванием Мемнона «убивая граждан без разбора». Плутарх (Lucullus, 23, 2) сообщает о резне граждан киликийцами, которые держали город.
| Ἐγένετο δὲ καὶ στάσις πρὸς ἀλλήλους Κλεοχάρῃ καὶ Σελεύκῳ· τῷ μὲν γὰρ ἤρεσκε διακαρτερεῖν τῷ πολέμῳ, Σελεύκῳ δὲ πάντας Σινωπεῖς ἀναιρεῖν καὶ Ῥωμαίοις ἐπὶ δωρεαῖς μεγάλαις παρασχεῖν τὴν πόλιν. Πλὴν οὐδεμία τῶν γνωμῶν κρίσιν ἔσχε, τὰ δὲ ὑπάρχοντα λαθραίως ναυσὶ στρογγύλαις ἐνθέμενοι πρὸς Μαχάρην τὸν Μιθριδάτου υἱόν, ὃς κατ´ ἐκεῖνο καιροῦ περὶ τὴν Κολχίδα ἦν, ἐξέπεμπον. | Однако между Клеохаром и Селевком произошли раздоры: первый хотел продолжать войну, а Селевк предлагал уничтожить всех синопцев и предоставить город за большое вознаграждение римлянам. Но ни один из замыслов не получил осуществления, и тайно они отправляли свое имущество, нагрузив его на купеческие корабли, к Махару, сыну Митридата, который был в это время в Колхиде. |
τὰ δὲ ὑπάρχοντα λαθραίως ναυσὶ στρογγύλαις ἐνθέμενοι πρὸς Μαχάρην τὸν Μιθριδάτου υἱόν, ὃς κατʼ ἐκεῖνο καιροῦ περὶ τὴν Κολχίδα ἦν, ἐξέπεμπον,
Вероятно, начальники понтийского гарнизона еще не знали о предательстве Махара, который перешел на сторону римлян. По–видимому, этот отрывок сфабрикован Фотием, что затрудняет понимание повествования. Действительно, кажется, что Селевк и Клеохар, не согласны с тем, что они намеревались делать потом, и только Клеохар, похоже, хочет покинуть город. По–моему, этот отрывок, вероятно, сообщает о бегстве единственно сторонников Клеохара (F 37.6). Однако, Орозий (VI, 8, 2) сообщает, что Клеохар и Селевк покинули город после того, как они разграбили его.
| Ἐν τούτῳ δὲ Λεύκολλος ὁ τῶν Ῥωμαίων αὐτοκράτωρ παραγίνεται τῇ πόλει, καὶ κραταιῶς ἐπολιόρκει. | В это время Лукулл, полководец римлян, подошел к городу и крепко осадил его. |
Ἐν τούτῳ δὲ Λεύκολλος ὁ τῶν Ῥωμαίων αὐτοκράτωρ παραγίνεται τῆι πόλει, καὶ κραταιῶς ἐπολιόρκει,
Плутарх (Lucullus, 23, 2), Орозий (VI, 3, 2) и Аппиан (Mithr. 83, 370) упоминают осаду города Лукуллом. Мемнон ставит оставление города Клеохаром и Селевком в момент прибытия Лукулла. По словам Плутарха, гарнизон и вожди все еще находятся в городе, и именно перед приходом Лукулла они решили бросить Синопу.
| Ἐπρεσβεύετο δὲ καὶ Μαχάρης ὁ τοῦ Μιθριδάτου πρὸς Λεύκολλον περὶ φιλίας τε καὶ συμμαχίας. Ὁ δὲ ἀσμένως ἐδέχετο, εἰπὼν βεβαίους νομιεῖν τὰς συμβάσεις, εἰ μὴ καὶ τοῖς Σινωπεῦσιν ἀγορὰν διαπέμποι. Ὁ δὲ οὐ μόνον τὸ κελευόμενον ἔπραττεν, ἀλλὰ καὶ ἃ παρεσκεύαστο πέμπειν τοῖς Μιθριδατείοις, ἐξαπέστειλε Λευκόλλῳ. | Махар, сын Митридата, отправил к Лукуллу послов о дружбе и союзе. Последний милостиво принял послов, заявив, что он будет считать крепким договор, если тот не будет отправлять продовольствие синопцам. И он не только исполнил приказанное, но даже и то, что было приготовлено послать митридатовцам, отослал Лукуллу. |
ἐπρεσβεύετο δὲ καὶ Μαχάρης ὁ τοῦ Μιθριδάτου πρὸς Λεύκολλον περὶ φιλίας τε καὶ συμμαχίας,
Аппиан (Mithr. 83, 375), Плутарх (Lucullus, 24, 1) и Тит Ливий (Per. 98) также упоминают об альянсе между Махаром и Лукуллом. Однако Аппиан и Плутарх помещают этот альянс после завоевания Синопы, в то время как у Мемнона предательство принца привело к тому, что начальники понтийского гарнизона покинули город.
ὁ δὲ οὐ μόνον τὸ κελευόμενον ἔπραττεν, ἀλλὰ καὶ ἃ παρεσκεύαστο πέμπειν τοῖς Μιτρθιδατείοις ἐξαπέστειλε Λευκόλλῳ,
Из Мемнона 37.4 видно, что Махар находился в Колхиде, откуда он осуществлял поставки в Синопу. Лукулл не отказал ему в своей дружбе при условии, что он перестанет помогать Синопе. По словам Мемнона, Махар «отправил Лукуллу то, что он собирался передать людям Митридата». Речь идет, безусловно, о пшенице, которая не доходила до жителей и попадала к римским войскам.
| Ταῦτα οἱ περὶ Κλεοχάρην θεασάμενοι καὶ τέλεον ἀπογνόντες, πλοῦτον πολὺν ταῖς ναυσὶν ἐνθέμενοι καὶ τὴν πόλιν διαρπάσαι τοῖς στρατιώταις ἐφέντες, (ὑπὸ νύκτα δὲ ταῦτα ἐπράττετο) διὰ τῶν πλοίων ἔφευγον εἰς τὰ ἐσώτερα τοῦ Πόντου (Σάνηγας δὲ καὶ Λαζοὺς ἐποίκους εἶχον τὰ χωρία), ταῖς ὑπολειφθείσαις τῶν νεῶν πῦρ ἐνέντες. | Видя это и окончательно отчаявшись, сторонники Клеохара нагрузили корабли многочисленными богатствами и, отдав город на разграбление солдатам (все это делалось под покровом ночи), на судах бежали во внутренние области Понта (местности, где обитали саттеги и лазы), а оставшиеся корабли сожгли. |
Σάνηγας δὲ καὶ Λαζοὺς ἐποίκους εἶχον τὰ χωρία,
Мемнон не представил каких–либо дополнительных географических уточнений, которые могли бы дать некоторые разъяснения относительно миграции этих двух народов на северо–восточном побережье Черного моря. Арриан перечисляет народы, живущие в юго–восточном углу Евксинского Понта, между Трапезунтом и Диоскуриадой, среди которых им приводятся санны, лазы и саниги. Плиний, у которого также представлены народы, живущие в этом регионе, упоминает саннов, гениохов, лазов и санигов. Оба автора сообщают о миграции ветви гениохов с восточного побережья до юго–восточного угла Понта. Санеги или саниги у Арриана были гениохским племенем, живущим в области Диоскуриады (Arrien, Périple. 11, 3; Pline, Hist. Nat. VI, 14). Действительно, вследствие миграции, вызванной зилхами (Arrien, Périple. 18, 3: Ζιλκοί) или зигами (Strabon, XI, 2, 13: Ζυγοί), вероятно, в I веке до н. э., саниги были оттеснены в Колхиду, где их отделяла от зилхов река Ахеунт. Что касается лазов, то они были родом с восточного побережья Кавказа, где Арриан (Périple, 18, 4) обозначает «древнюю Лазику». Возможно, этот народ входил в состав кельтского племени керкетов, миграция которого датируется первой третью I в. до н. э. Следовательно, лазы поселились к югу от Акампсиса (Arrien, Periple. 11, 2; Pline, Hist. Nat. VI, 12), то есть к северу от Апсара (Pline, Hist. Nat. VI, 4; Appien, Mithr. 15, 101). Поэтому, как представляется, в I в. до н. э. лазы и саниги покинули свои родные территории примерно в одно и то же время, и оба эти народа поселились в южной части Колхиды, между Диоскуриадой и рекой Апсар, и, возможно, именно в эти районы бежали понтийские генералы.
| Αἰρομένης δὲ τῆς φλογός, ᾔσθετο Λεύκολλος τοῦ ἔργου, καὶ κλίμακας κελεύει προσάγειν τῷ τείχει· οἱ δὲ ὑπερέβαινον, καὶ φθόρος ἦν κατ´ ἀρχὰς οὐκ ὀλίγος, ἀλλὰ τὸ πάθος Λεύκολλος οἰκτείρας, τὴν σφαγὴν ἐπέσχεν. | Когда пламя разгорелось, Лукулл понял, в чем дело, и велел ставить к стене лестницы. Его солдаты стали перелезать через степы; и вначале была великая резня; но из чувства жалости Лукулл прекратил убийства. |
О пожаре Синопы сообщают Орозий (VI, 3, 2-3), Плутарх (Lucullus, 23, 263) и Аппиан (Mithr. 83, 370). Один Аппиан возлагает ответственность за пожар на жителей Синопы, поскольку остальные трое сообщают, что именно солдаты гарнизона подожгли здания, прежде чем бежать с богатствами, собранными от грабежей, по морю. Плутарх упоминает только киликийцев, в то время как Орозий приписывает катастрофу Клеохару и Селевку. Но здесь (см. Memnon 37.3), мне кажется, молчание Мемнона о пирате на самом деле связано с работой Фотия.
αἰρομένης δὲ τῆς φλογός, ᾔσθετο Λεύκολλος τοῦ ἔργου, καὶ κλίμακας κελεύει προσάγειν τῷ τείχει· οἱ δὲ ὑπερέβαινον, καὶ φθορὸς ἦν κατʼ ἀρχὰς οὐκ ὀλίγος,
Римляне поднимаются по стенам с помощью лестниц: этот способ уже использовался на осадах Евпатории, Амиса и Гераклеи (Plutarque, Lucullus, 1, 3; ср. Memnon 30.2; F 35.4).
ἀλλὰ τὸ πάθος Λεύκολλος οἰκτείρας, τὴν σφαγὴν ἐπέσχεν,
Источники согласны, что Лукулл проявил человечность. По словам Мемнона, Лукулл положил конец бойне, которая, кажется, является следствием противостояния между римлянами, которые взбирались на валы, чтобы потушить огонь, и защитниками города. Из его изложения ясно, что убивали синопцев, и что Лукулл сжалился над ними и приказал остановить убийство. Представление о снисхождении Лукулла отличается у Аппиана, рассказ которого об осаде Синопы весьма неполон: по словам этого автора, он предоставил свободу Синопе из–за сна, который он видел, несмотря на то, что жители покинули свой город. Плутарх также сообщает, что Лукуллу приснился сон, и именно поэтому он проявил доброту. Однако его замечания отличались от замечаний Мемнона, поскольку, по его словам, были перебиты не жители Синопы, а солдаты гарнизона, киликийцы, которые, похоже, не бежали со своим предводителем. Лукулл убил 8000 из них. Мне кажется, что Фотий, суммируя текст Мемнона, перепутал резню жителей, совершенную Клеохаром и его сторонниками, с резней солдат гарнизона римлянами.
| Οὕτω μὲν οὖν ἥλω καὶ ἡ Σινώπη. Ἔτι δὲ ἡ Ἀμάσεια ἀντεῖχεν, ἀλλ´ οὐ μετ´ οὐ πολὺ καὶ αὐτὴ προσεχώρησε Ῥωμαίοις. | Таким образом, была взята и Синопа; Амасия же еще сопротивлялась, но вскоре и она перешла на сторону римлян. |
ἔτι δὲ ἡ Ἀμάσεια ἀντεῖχεν, ἀλλὰ [οὐ] μετʼ οὐ πολὺ καὶ αὐτὴ προεχώρησε Ῥωμαίοις,
По мнению Рейнаха Амасия чеканила монету еще в 70 году, и этот город, вероятно, был завоеван только во второй половине того же года, возможно, осенью, что подтвердило бы слова Мемнона, который помещает сдачу Амасии после захвата Синопы, которая, вероятно, была взята весной 70 г.
| Μιθριδάτης δὲ ἐνιαυτὸν καὶ μῆνας ηʹ ἐν τοῖς μέρεσι τῆς Ἀρμενίας διατρίβων, οὔπω εἰς ὄψιν κατέστη Τιγράνου· ἐπεὶ δὲ Τιγράνης ἐδυσωπήθη εἰς θέαν αὐτὸν καταστῆσαι, μετὰ λαμπρᾶς τε τῆς πομπῆς ἀπήντα, καὶ βασιλικῶς ἐδεξιοῦτο. Ἐπὶ δὲ τρεῖς ἡμέρας ἀπορρήτως αὐτῷ ὁμιλήσας, ἔπειτα λαμπροτάταις ἑστιάσεσι φιλοφρονησάμενος, μυρίους δίδωσιν ἱππεῖς καὶ ἐπὶ τὸν Πόντον ἐκπέμπει. | Проведя год и восемь месяцев в пределах Армении, Митридат еще ни разу не был представлен Тиграну. Когда же Тигран, устыдившись, допустил его к себе, он встретил его с блестящей роскошью и принимал по–царски. В течение трех дней он тайно беседовал с ним, а затем, доказан свое расположение к нему блестящими пиршествами, дал десять тысяч конницы и отправил в Понт. |
Μιθριδάτης δὲ ἐνιαυτὸν καὶ μῆνας η′ ἐν τοῖς μέρεσι τῆς Ἀρμενίας διατρίβων,
Митридат прибыл в Армению летом 71 г. (ср. Memnon 31.1).
οὔπω εἰς ὄψιν κατέστη Τιγράνου,
Причина столь длительного ожидания, вероятно, лежит не только в отказе Тиграна принять Митридата. Действительно, царь Армении не был в своем царстве летом 71 г. Он был занят в Финикии (Plutarch, Lucullus, 21, 2) и зимой 71/0 г. находился в Антиохии. (ср.Memnon 31.2). Кажется, только весной 69 г. Тигран вернулся в Армению.
ἐπεὶ δὲ Τιγράνης ἐδυσωπήθη εἰς θέαν αὐτὸν καταστῆσαι (…) μυρίους δίδωσιν ἱππεῖς, καὶ ἐπὶ τὸν Πόντον ἐκπέμπει,
Плутарх (Lucullus, 22, 1-2) также упоминает о свидании между двумя царями и сообщает, что Митридат был принят со всеми почестями, положенными его званию. По его словам, их свидание было направлено на то, чтобы развеять любые недоразумения. Без сомнения, Тигран хотел успокоить своего тестя, которого он заставил ждать более полутора лет в Армении. Кажется, Метродор Скепсийский заплатил за это примирение своей жизнью (Lucullus, 22, 2-5). Действительно, Метродор был отправлен зимой 72/71 г. к Тиграну просить его помочь Митридату. Тогда посол посоветовал царю Армении отказать в помощи, о чем сам Тигран донес Митридату, который казнил того, кого считал предателем. Аппиан (Mithr. 85, 385-386) ошибочно помещает первую встречу между двумя царями во время осады Тигранокерты и сообщает, что Митридат посоветовал зятю не воевать с римлянами.
| Λεύκολλος δὲ εἰς τὴν Καππαδοκίαν ἐληλυθώς, καὶ φίλον ἔχων τὸν ἐπάρχοντα ταύτης Ἀριοβαρζάνην, διέβη τε παρὰ δόξαν πεζῇ τὸν Εὐφράτην, καὶ προσῆγε τὸν στρατὸν τῇ πόλει, ἐν ᾧ τάς τε Τιγράνου παλλακίδας φυλάττεσθαι μεμαθήκει καὶ πολλὰ τῶν σφόδρα τιμίων. Καταλελοίπει δὲ καὶ τοὺς Τιγρανόκερτα πολιορκήσοντας, καὶ στράτευμα ἄλλο ἐπὶ τῶν πολισμάτων τὰ σπουδαιότερα. | Лукулл вступил в Каппадокию и, будучи в дружбе с правившим ею Ариобарзаном, вопреки ожиданиям, перешел вброд Евфрат и подвел войско к городу, в котором, как он узнал, охранялись наложницы Тиграна и множество сокровищ. Одних он оставил для осады Тигранокерт, а другое войско направил для осады наиболее значительных пунктов. |
Рассказ Мемнона, возможно, вновь подвергся жесткому вмешательству Фотия, поскольку он не позволяет понять причины войны Лукулла в Армении. Аппиан (Mithr. 84, 377) сообщает, что Лукулл пошел против царя Тиграна и связал вторжение в Армению с отказом Тиграна выдать царя Понта. По словам Плутарха (Lucullus, 23, 7), слухи о том, что Тигран и Митридат собирались перейти в Киликию и Ликаонию, чтобы вторгнуться в Азию, циркулировали примерно в конце 70 года, и они заставили Лукулла идти против Армении. Учитывая высказывания Плутарха, оправдывающие вторжение Лукулла в царство Тиграна, многие современные ученые делают его агрессором.
Что делал Лукулл между захватом Амасии и отъездом в Армению, неясно. По словам Аппиана (Mithr. 83, 376), Лукулл возвратился в провинцию Азию. Однако пребывание Лукулла в Азии в этот период является спорным. Плутарх не говорит ничего подобного и датирует реорганизацию Азии Лукуллом до его отъезда в Понт весной 71 г. (Lucullus, 20). Рейнах помещает пребывание Лукулла в Эфесе зимой 71/70 г., т. е. до возвращения Аппия Клавдия, который сообщил ему об отказе Тиграна выдать Митридата (Plutarque, Lucullus, 23, 1-2), в то время как Ван Оотегем датирует его зимой 70/69 г. Однако, если взятие Амасии датируется осенью 70 г., мне кажется маловероятным, что Лукулл вернулся в Азию после ее захвата, чтобы затем снова возвращаться и идти против Армении.
Λεύκολλος δὲ εἰς τὴν Καππαδοκίαν ἐληλυθώς, καὶ φίλον ἔχων τὸν ἐπάρχοντα ταύτης Ἀριοβαρζάνην,
Пока Тигран принимал Митридата, Лукулл весной 69 г. пошел против Армении (Appien, Mithr. 84, 377). Переход через Каппадокию подтвержден Саллюстием (Hist. IV, 59 M): Лукулл двинулся форсированным маршем через территорию царя Ариобарзана Филоромея. По словам Страбона (XII, 2, 1) Лукулл чуть позже вознаградил гостеприимство царя, отдав ему Софену.
διέβη τε παρὰ δόξαν πεζῇ τὸν Εὐφράτην,
Лукулл, пройдя Каппадокию, сначала пересек Евфрат (Appien, Mithr. 84, 377; Orose, VI, 3, 6; Salluste, Hist. IV, 59 M). По словам Плутарха (Lucullus, 24, 2-4), ему удалось пересечь реку, которая за одну ночь обмелела и позволила Лукуллу пересечь ее пешком, без необходимости строить плоты для переправы. Саллюстий (Hist. IV, 59M), однако, сообщает, что Лукулл имел лодки, которые были построены зимой («хотя у него имелись тайно изготовленные плоты»). Однако пассаж Саллюстия неполон. Возможно, использование слова «хотя» предполагает, что Лукулл не нуждался в них, и в этом случае следует признать повествование Плутарха, у которого реку перешли пешком.
После того, как Лукуллу удалось пересечь реку без помех, он проник в Софену (Plutarque, Lucullus, 24, 6), где он захватил сильную крепость Томизы (Strabon, XI, 2, 1), а затем пересек Тигр и, наконец, пришел к Тигранокерте. Если оценка современными учеными расстояний между Евфратом Тигром верна, кажется, что потребовалось около недели, чтобы пройти по территории, отделяющей две реки.
καὶ προσῆγε τὸν στρατὸν τῇ πόλει,
Пассаж неясен. Термин πόλις (город) расплывчат и не дает определить, идет ли речь о Тигранокерте, или гарем и сокровища Тиграна находились в другом городе.
ἐν ᾗ τάς τε Τιγράνου παλλακίδας φυλάττεσθαι μεμαθήκει, καὶ πολλὰ τῶν σφόδρα τιμίων,
По словам Аппиана (Mithr. 84, 380), Тигран построил около Тигранокерты цитадель: «он также возвел вблизи города сильную крепость», и когда осада города началась, царь послал за находившимися в этой цитадели наложницами людей, «которые, проложив путь к цитадели через римские порядки, похитили наложниц царя и возвратились обратно» (Mithr. 85, 382). Так что вполне вероятно, что термин πόλις, используемый Мемноном, относится к этой цитадели (φρούριον), упомянутой Аппианом.
καταλελοίπει δὲ καὶ τοὺς Τιγρανόκερτα πολιορκήσοντας, καὶ στράτευμα ἄλλο ἐπὶ τῶν πολισμάτων τὰ σπουδαιότερα,
По словам Плутарха (Lucullus, 27, 2), при приближении Тиграна и его внушительной армии Лукулл оставил Мурену во главе 6000 человек для продолжения осады Тигранокерты, а сам пошел навстречу царю Армении. Однако этот эпизод происходит позже (см. Memnon 38.4-5). Что касается отправки другой армии, то повествование Мемнона не подтверждается другими источниками. Вполне вероятно, что и здесь Фотий вмешался в первоначальный текст, поэтому понять этот отрывок очень сложно. Возможно, он смешал несколько отрывков из Мемнона, которые, как утверждается, сообщали о деятельности Мурены и Секстилия. Действительно, после победы над армянским генералом Митробузаном Лукулл двинулся против Тигранокерты, которую Тигран бросил, чтобы отступить к Тавру, где он планировал собрать свою армию. В то же время он направил Мурену в погоню за царем и приказал ему перехватить войска, которые попытаются присоединиться к царю Армении. Он также поручил Секстилию перехватить войска арабов, которые также должны были присоединиться к Тиграну (Plutarque, Lucullus, 25, 5-6).
Ни Аппиан, ни Плутарх не упоминают осаду крепостей или городов в Армении несколькими римскими армиями; напротив, Лукулл сосредоточил все свои силы на осаде Тигранокерты. Пассаж Мемнона кажется тем более маловероятным, что он предположил бы, что Лукулл раздробил свои войска. Но сил, имеющихся в его распоряжении, вероятно, было недостаточно, чтобы разместить свои войска в нескольких местах одновременно (см. 38.4 об армии Лукулла). По мнению Янке, Фотий, возможно, был введен в заблуждение тем фактом, что перед отъездом в Армению Лукулл оставил армию под командованием Сорнатия для охраны Понта (Plutarque, Lucullus, 24, 1).
| Οὕτω δὲ τῆς Ἀρμενίας κατὰ πολλὰ μέρη πολιορκουμένης ἔπεμπε Τιγράνης ἀνακαλῶν Μιθριδάτην. Καὶ στρατὸν δὲ περὶ τὴν πόλιν, ἐν ᾧ τὰς παλλακίδας ἔθετο, διέπεμπεν, οἳ καὶ παραγεγονότες, καὶ τοξείᾳ τοῦ Ῥωμαίων στρατοπέδου τὰς ἐξόδους διακλείσαντες, τάς τε παλλακίδας καὶ τὰ τιμιώτατα τῶν κειμηλίων διὰ νυκτὸς προεξέπεμψαν. Ἡμέρας δὲ ἀνασχούσης, καὶ τῶν Ῥωμαίων ἅμα τῶν Θρᾳκῶν ἀνδρείως ἀγωνιζομένων, φόνος τε πολὺς τῶν Ἀρμενίων γίνεται, καὶ ζωγρίαι τῶν ἀνῃρημένων ἑάλωσαν οὐκ ἐλάττους· τὰ μέντοι γε προαποσταλέντα διεσῴζετο πρὸς Τιγράνην. | И когда, таким образом, во многих частях Армения подверглась нападению, Тигран послал к Митридату, призывая его, а войско свое отправил в город, в котором он поместил наложниц. Очутившись на месте, воины с помощью обстрела закрыли все выходы из лагеря римлян и в течение ночи отправили из города наложниц и наиболее ценные из сокровищ. Когда же наступил день и римляне вместе с фракийцами храбро бросились против врага, произошла большая резня армян и не меньшее число, чем было убитых, попало в плен. И только то, что было отослано вперед, благополучно прибыло к Тиграну. |
ἔπεμπε Τιγράνης ἀνακαλῶν Μιθριδάτην,
Мемнон сообщает, что Тигран отозвал Митридата, с которым он встретился до осады Тигранокерты и которого он отправил в его царство с конницей (Memnon 38.1). Аппиан (Mithr. 85, 385-386) сообщает, что они беседовали друг с другом, и Митридат напрасно советовал Тиграну не вступать в бой с римлянами. Однако, как я уже отмечала ранее, Аппиан ошибся, представив эту встречу как первую с тех пор, как Митридат прибыл в Армению. О присутствии Митридата у Тиграна ср. Memnon 38.7.
καὶ στρατὸν δὲ περὶ τὴν πόλιν, ἐν ᾧ τὰς παλλακίδας ἔθετο,
Во фрагменте 38.2 («где Тигран держал своих наложниц вместе с сокровищами»), Мемнон имел в виду πόλις, где содержался гарем царя. Здесь выражение «к городу» указывает на крепость около Тигранокерты. Именно в этой крепости по словам Аппиана (Mithr. 85, 382) находились жены Тиграна. Последний подтверждает слова Мемнона, поскольку он сообщает, что армянский царь, который не находился в Тигранокерте, послал 6000 человек, чтобы вернуть своих наложниц. По его словам, Тигран отправил Митробузана на бой с Лукуллом и поручил охрану своей столицы некоему Манкею, в то время как сам он собирал армию, обходя свое царство (Mithr. 84, 379-380). С другой стороны, версия Плутарха немного другая, так как, по его словам, поражение Митробузана заставляет царя отказаться от Тигранокерты и добраться до окрестностей Тавра, где он планировал собрать войска (Lucullus, 25, 6).
διέπεμπε, οἳ καὶ παραγεγονότες, καὶ τοξείᾳ τοῦ Ῥωμαίων στρατοπέδου τὰς ἐξόδους διακλείσαντες,
Аппиан (Mithr. 85, 382) единственный сказал, что войска Тиграна сумели преодолеть линии римлян.
τάς τε παλλακίδας καὶ τὰ τιμιώτατα τῶν κειμηλίων διὰ νυκτὸς προεξέπεμψαν,
Аппиан (Mithr. 85, 382) сообщает об успехе миссии: «забрав наложниц, возвратились обратно», не упоминая, однако, царских сокровищ. Были спасены одни женщины.
ἡμέρας δὲ ἀνασχούσης, καὶ τῶν Ῥωμαίων ἅμα τῶν Θρᾳκῶν ἀνδρείως ἀγωνιζομένων, φόνος τε πολὺς τῶν Ἀρμενίων γίνεται καὶ ζωγρίαι τῶν ἀνῃρημένων ἑάλωσαν οὐκ ἐλάττους,
По словам Мемнона, люди Тиграна использовали ночь, чтобы попасть в Тигранокерту, возможно, потому, что римляне не обеспечили полную безопасность всех окрестностей города. Тем не менее, они понесли потери, отступив на рассвете, о чем Аппиан не упоминает. Этот отрывок Мемнона перекликается с отрывком Плутарха (Lucullus, 25, 7), в котором говорится, что «многие армяне были убиты, и еще больше пленено». Однако Плутарх сообщает о другом столкновении, поскольку эти потери последовали за нападением Мурены, которого Лукулл направил против Тиграна. Царь и его войска были застигнуты врасплох, когда они пересекали узкий проход, но Тиграну удалось бежать. Тем не менее я замечаю, что оба эпизода происходят в одно и то же время, то есть после оставления Тиграном Тигранокерты. Мог ли Фотий спутать спасение царских наложниц с нападением Мурены?
| Δύναμιν δὲ οὗτος ἀθροίσας ὀκτὼ μυριάδας κατέβαινε, τήν τε Τιγρανόκερτα ἐξαιρησόμενος τῶν συνεχόντων καὶ ἀμυνούμενος τοὺς πολεμίους. Φθάσας δὲ καὶ ἰδὼν τὸ Ῥωμαίων ὀλίγον στρατόπεδον, ὑπεροπτικοὺς ἠφίει λόγους, ὡς εἰ μὲν πρεσβευταὶ παρεῖεν, πολλοὶ φάμενος, συνῆλθον, εἰ δὲ πολέμιοι, παντελῶς ὀλίγοι· καὶ ταῦτα εἰπὼν ἐστρατοπεδεύετο. | Последний, собрав восьмидесятитысячное войско, выступил с тем, чтобы вырвать Тигранокерту из охватывавших ее бедствий и отразить врагов. Поспешив и видя небольшой лагерь римлян, он обратился к ним со спесивыми речами, говоря что если они прибыли как послы, то их пришло слишком много; если же как враги — очень мало. И, сказав это, он разбил тут же свой лагерь. |
δύναμιν δὲ οὗτος ἀθροίσας ὀκτὼ μυριάδας κατέβαινε, τήν τε Τιγρανόκερταν ἐξαιρησόμενος τῶν συνεχόντων καὶ ἀμυνούμενος τοὺς πολεμίους,
Мемнон, согласно которому у Тиграна насчитывалось 80 000 человек, и Флегонт Тралльский (FGrH, 257 F 12), который оценивает армянские силы в 40 000 пехотинцев и 30 000 всадников, приводят самые низкие цифры. Действительно, Аппиан и Плутарх проявляют себя гораздо более щедрыми: первый откуда–то берет 250 000 пехотинцев и 50 000 всадников, без 6000 (всадников?), которых он отправил забрать своих наложниц (85, 382), а второй приписывает Тиграну 20 000 лучников и пращников, 55 000 всадников, включая 17 000 катафрактов, и 150 000 пехотинцев: в общей сложности 225 000 бойцов, не считая 35 000 рабочих, которые сопровождали армию (Lucullus, 26, 5-7). По словам Евтропия (VI, 9, 1) царь сам командовал 7500 клибанариев, которые были тяжеловооруженными и закованными в железо пехотинцами, а его армия состояла из 100 000 человек, включая пехоту и лучников. Эти цифры, как правило, считаются преувеличенными, и, как представляется, удивительно, что Тигран посчитал необходимым отозвать Митридата и 10 000 всадников, которые он передал царю Понта, в то время как у него, по оценкам Аппиана и Плутарха, была армия в 225 000 или 300 000 бойцов.
φθάσας δὲ καὶ ἰδὼν τὸ Ῥωμαίων ὀλίγον στρατόπεδον,
Тигран, перейдя Тавр, где он собрал свои войска после оставления Тигранокерты, появился на высотах у города, перед которым римляне установили свой лагерь. Лукулл, оставив Мурену с 6000 человек для продолжения осады, пошел навстречу царю и занял позицию «вдоль реки на обширной равнине» (Plutarque, Lucullus, 27, 1-3.)
ὑπεροπτικοὺς ἠφίει λόγους, ὡς «εἰ μὲν πρεσβευταὶ παρεῖεν, πολλοί» φάμενος «συνῆλθον, εἰ δὲ πολέμιοι, παντελῶς ὀλίγοι»· καὶ ταῦτα εἰπὼν ἐστρατοπεδεύετο,
Плутарх (Lucullus, 27, 3) сообщает тот же анекдот, так как, по его словам, войско Лукулла «выглядело ничтожным и предоставило царским льстецам материал для шуток», и когда Тигран заметил его, он произнес: «если они пришли как послы, их очень много, но если как солдаты, их очень мало». Аппиан (Mithr. 85, 384) сообщает ту же реакцию царя при взгляде на римскую армию: «если эти люди — послы, их много! Если они враги, их очень мало!». Что касается Диона Кассия (XXXVI, 1b), он пишет: «их слишком мало, если они хотят вести войну, и слишком много, если они пришли как посольство».
Кажется, что между двумя армиями была большая диспропорция, так как Лукулл при отъезде в Армению имел только 12 000 пехотинцев и 3000 всадников (Plutarque, Lucullus, 24, 1). К тому времени, когда он собирался сразиться с Тиграном, он оставил 6000 человек Мурене и взял с собой 24 когорты, в общей сложности 10 000 пехотинцев, всех своих всадников, которых было до 3000 до его отъезда в Армению, и 1000 пращников и лучников (Plutarque, Lucullus, 27, 3). Данные, представленные источниками, не согласуются. Плутарх сам приводит разные цифры: до его отъезда в Армению общее число составляло 15 000 человек (Lucullus, 24,1), а до битвы при Тигранокерте насчитывалось 20 000 человек (Lucullus, 27, 3, считая людей Мурены). Эта разница в 5000 между его отъездом в Армению и сражением против Тиграна может быть объяснена тем, что Лукулл набрал иностранные войска. Возможно, войска в его распоряжение предоставил Ариобарзан (см. Memnon 38.2). Кстати, Плутарх (Lucullus, 28, 2) упоминает галатских всадников и фракийцев в армии Лукулла (ср. Memnon 38.3 о фракийских всадниках вместе с римлянами). Фронтин (Stratagèmes, 2, 1, 14) считает общее число римских войск у Тигранокерты 15 000 человек. Евтропий (VI, 9, 1) назначает Лукуллу 18 000 человек. Что касается Аппиана (Mithr. 84, 377), то он упоминает 2 легиона и 500 всадников.
| Λεύκολλος δὲ τέχνῃ καὶ μελέτῃ πρὸς τὴν μάχην παραταξάμενος, καὶ θαρρύνας τοὺς ὑπ´ αὐτόν, τρέπει τε τὸ δεξιὸν εὐθὺς κέρας, εἶτα τούτῳ συναπέκλινε τὸ πλησίον, ἑξῆς δὲ σύμπαντες. Καὶ δεινή τις καὶ ἀνεπίσχετος τοὺς Ἀρμενίους ἐπέσχε τροπή, καὶ κατὰ λόγον ἡ τῶν ἀνθρώπων εἵπετο φθορά. Τιγράνης δὲ τὸ διάδημα καὶ τὰ παράσημα τῆς ἀρχῆς ἐπιθεὶς τῷ παιδὶ πρός τι τῶν ἐρυμάτων διαφεύγει. | Лукулл искусно и старательно подготовился к битве и, воодушевив своих подчиненных, тотчас обращает в бегство правый фланг, за ним дрогнули ближайшие ряды, а потом и вес остальные. Какая страшная и неудержимая паника охватила армян и соответственно этому произошла гибель многих людей. Возложив на сына диадему и знаки власти, Тигран бежит в одну из своих крепостей. |
Фотий без сомнения резюмировал работу Мемнона, так что сохранил только решительные действия Лукулла, которые привели римлян к победе, как это часто бывает в битвах между двумя врагами во время трех митридатовых войн.
Λεύκολλος δὲ τέχνῃ καὶ μελέτῃ πρὸς τὴν μάχην παραταξάμενος, καὶ θαρρύνας τοὺς ὑπʼ αὐτόν, τρέπει τε τὸ δεξιὸν εὐθὺς κέρας, εἶτα τούτῳ συναπέκλινε τὸ πλησίον, ἑξῆς δὲ σύμπαντες,
Сражение, точное местонахождение которого неизвестно, состоялось 6 октября 69 г. (Plutarch, Lucullus, 27, 9). По словам Мемнона, Лукулл успокоил своих людей перед битвой, несомненно, потому, что некоторые офицеры указали ему, что этот день был плохим днем, учитывая, что в эту дату, в 105 году Кв. Сервилий Цепион был побежден кимврами и тевтонами. Кроме того, вид тиграновой армии, хотя она и не достигала приписываемых ей источниками размеров, наверняка выглядела впечатляюще. Так Лукулл «убедил своих людей собраться с духом» и битва началась (Plutarque, Lucullus, 27, 8).
По словам Мемнона, именно атака правого крыла армян вызвала всеобщий разгром. Решительные действия, предпринимаемые Лукуллом, представлены другими авторами по–разному. Лукулл пересек реку и занял позицию в тылу у Тиграна, на холме (Appien, Mithr. 85, 385; Plutarque, Lucullus, 28, 1), у подножия которого были выстроены размещенные во главе армянской армии катафракты, панцирные всадники (Plutarque, Lucullus, 28.2) О катафрактах ср. Strabon, XI, 14, 9; Salluste, Hist. IV, 64; 66 M.
Пока он незаметно поднимался на холм с двумя когортами, он послал против армянской кавалерии фракийских и галатских всадников, чтобы преследовать их, а затем отступить, заманивая армян следовать за собой (Plutarque, Lucullus, 28, 2-3; Appien, Mithr. 85, 385).
Версии последующих событий у Аппиана и Плутарха показывают некоторые различия. По словам Аппиана, они должны были атаковать врага с фронта, в то время как у Плутарха всадники под Лукуллом должны были нападать с фланга (Appiеn, Mithr. 85, 385; Plutarque, Lucullus, 28, 2). Лукулл бросился с холма на армян: по словам Аппиана, армянские всадники тогда пустились в погоню за вражескими всадниками и рассеялись на небольшие группы (Mithr. 85, 386). С другой стороны, по словам Плутарха, нападение фракийских и галатских всадников уничтожило армянских всадников, которые «позорно бежали, испуская вопли» (Plutarque, Lucullus, 28, 4-5). Похоже, что версия Плутарха, которая, как правило, высмеивает армян, происходит из довольно благоприятного Лукуллу источника. Бегство армян стало невозможным, потому что за ними стояли Лукулл и его две когорты, перед ними стояла остальная часть римской пехоты, а на правом фланге их прижимали галатские и фракийские всадники. Конечно, в этом смысле, что нужно понимать слова Мемнона: «тут же обратил вспять правое крыло противника»: этот пассаж, без сомнения, указывает не на атаку, проведенную самим Лукуллом с холма, а на нападение всадников.
Армянским всадникам ничего не оставалось, как переместиться налево, что привело к гибели армянской армии. Фактически, по словам Плутарха, катафракты подтолкнули армянскую пехоту к бегству: «они и их лошади врезались всей тяжестью в ряды собственной пехоты» (Plutarch, Lucullus, 28, 4-5). Мемнон менее точен, когда пишет: «затем другие войска стали уступать, и так до тех пор, пока вся армия не оказалась в бегстве». Аппиан приводит несколько иную версию, так как по его словам, именно вьючные животные погнали ряды армии Тиграна: «вьючные животные сразу же пришли в большое смятение и навалились на пехотинцев, а те на всадников» (Mithr. 85, 386). Тем не менее версия Плутарха кажется наиболее достоверной, тем более, что она подтверждается версией Фронтина (Stratagemes 2, 2, 4): «он разгромил ее и в преследовании опрокинул на пехоту, чьи ряды были смяты».
Однако следует отметить сообщение Фронтина (2, 2, 4), что Лукулл, «собираясь противостоять Митридату и Тиграну в Великой Армении у Тигранокерты, поспешил занять с частью своих войск плато, венчающее соседний холм, откуда он бросился на врага, который находился ниже, и напал на его кавалерию», что свидетельствует о том, что, как и Мемнон, он приписывает атаку фланга Лукуллу, а не фракийским и галатским всадникам. Возможно, оба автора смешали два основных момента битвы, а именно: наступление всадников и нападение Лукулла с его холма, или же основная цель Лукулла заключалась в одновременном нападении на правое крыло, перед которым стояли катафракты. В то время как фракийские и галатские всадники нападали на закованных армянских всадников внизу холма, Лукулл, со своей стороны, кинулся на них с высоты. Так что, прижатые со всех сторон, катафракты не имели иного выбора, кроме как навалиться на своих товарищей из пехоты.
καὶ δεινή τις καὶ ἀνεπίσχετος τοῖς Ἀρμενίοις ἐπέσχε τροπή, καὶ κατὰ λόγον ἡ τῶν ἀνθρώπων εἵπετο φθορά,
Источники сообщают о полном разгроме армии Тиграна (cf. Tite–Live, Per. 98; Eutrope VI, 9, 1; Orose VI, 3, 6; Velleius Paterculus, II, 33, 1). По словам Плутарха (Lucullus, 28, 5-6), навалившись на царскую пехоту, армянская конница вызвала разгром «десятков тысяч людей». Армия пыталась бежать, но была остановлена и перебита, потому что люди запутались «в компактной и глубокой массе рядов своих товарищей по оружию». Аппиан (Mithr. 85, 386) также упоминает суматоху, которая царит во время общей давки и приводит к общему хаосу. Всадники, преследуемые римской кавалерией, давили своих товарищей и вызвали «гигантское избиение» (Mithr. 85, 387-388). Аппиан говорит лишь, что римляне учинили «великую бойню» (Mithr. 85, 388). По словам Плутарха (Lucullus, 28, 7), было убито более 100 000 пехотинцев, и только несколько всадников смогли убежать. Орозий сообщает о 20 000 убитых среди армян. Римские потери были значительно меньше, составив 100 раненых и 5 убитых (Plutarque, Lucullus, 28, 7). Опять же, Флегонт из Тралл (FGrH 257 F 12) дает гораздо менее впечатляющую оценку, чем другие источники, так как он оценивает количество погибших в армянском лагере в 5000 человек.
Τιγράνης δὲ τὸ διάδημα καὶ τὰ παράσημα τῆς ἀρχῆς ἐπιθεὶς τῶν παιδί, πρός τι τῶν ἐρυμάτων διαφεύγει,
Слова Мемнона подтверждены словами Плутарха (Lucullus, 28.7), согласно которому Тигран отдал свою диадему сыну. Молодой принц, не осмеливаясь носить ее, доверил ее одному из своих слуг, который позже был взят в плен римлянами, и диадема оказалась среди боевых трофеев, выставленных в триумфе Лукулла (Plutarque, Lucullus, 36, 6; cf. Dion Cassius XXXVI, 1 b 2). Источник Орозия (Orose IV, 3, 7), как и Мемнон, добавляет, что царь оставил свою диадему, а также тиару и уточняет, что он поступил так, чтобы его не узнали. Согласно Фронтину (2, 1, 14), Тигран и Митридат бросили свои царские знаки и бежали. Об участии Митридата в битве: ср. Мемнон 37.7. Знаки власти (τὰ παράσημα), упомянутые Мемноном, включали тиару, и, возможно, также скипетр. На монетах царь Армении изображен с этими атрибутами. Персонаж, стоящий справа, украшенный высокой тиарой и одетый в тунику до колен, прижимает скипетр правой рукой и держит орла левой.
| Ὁ δὲ Λεύκολλος ἐπὶ τὰ Τιγρανόκερτα ἀναστρέψας προθυμότερον ἐπολιόρκει. Οἱ δὲ κατὰ τὴν πόλιν Μιθριδάτου στρατηγοί, τῶν ὅλων ἀπεγνωκότες, ἐπὶ τῇ σφετέρᾳ σωτηρίᾳ Λευκόλλῳ παρέδοσαν τὴν πόλιν. | Лукулл же пошел к Тигранокертам и еще более решительно стал осаждать их. Находившиеся в городе стратеги Митридата, отчаявшись во всем, передали город Лукуллу ради своего спасения. |
ὁ δὲ Λεύκολλος ἐπὶ τὰ Τιγρανόκερτα ἀναστρέψας, προθυμότερον ἐπολιόρκει,
Лукулл оставил Мурену продолжать осаду Тигранокерты, начатую после победы над Митробузаном (Plutarque, Lucullus, 27, 1-2) в начале весны или летом 69 г.
οἱ δὲ κατὰ τὴν πόλιν Μιθριδάτου στρατηγοί, τῶν ὄλων ἀπεγνωκότες, ἐπὶ τῇ σφετέρᾳ σωτηρίᾳ Λευκόλλῳ παρέδοσαν τὴν πόλιν,
О понтийских генералах в Тигранокерте упоминаний нет. Только Плутарх (Lucullus, 26, 3) упоминает о присутствии Таксила, которого Митридат якобы послал к Тиграну и который объединил свои силы с силами армянского царя (ср. F 38.7). Мемнон, или Фотий, без сомнения, смешал две информации и понял так, что понтийский генерал был в Тигранокерте, когда он участвовал в битве у города. У Аппиана (Mithr. 84, 379) охрана города была поручена Тиграном Манкею, который был осажден Секстилием, в то время как царь собирал войско (Mithr. 84, 381). По его словам, город был захвачен греческими наемниками, которые служили под командованием Манкея и которые после Тигранокерты стали свидетелями разгрома армянской армии. Манкей пытался арестовать своих людей, которых он подозревал в предательстве, но не смог остановить их, и после драки между греческими наемниками и брошенными против них «вооруженными варварами», первые смогли призвать римлян, которые вскоре забрались на стену (Mithr. 86, 389-391). Плутарх (Lucullus, 29, 3) приводит аналогичное повествование, так как, по его словам, именно греки восстали против варваров и хотели сдать город римлянам. Лукулл извлек из этого выгоду и начал штурм города, который был быстро взят. Однако Плутарх ничего не говорит о «наемниках», а только о греках. Так вот, Дион Кассий (XXXVI, 2, 3) сообщил, что город был захвачен в результате раздора между армянами и иностранцами и сдан римлянам киликийцами. «Иностранцами», безусловно, были греки, депортированные из киликийских городов, разрушенных Тиграном, о которых, кстати, упоминает Плутарх (Lucullus, 26. 1).
| Ὁ μέντοι Μιθριδάτης πρὸς Τιγράνην παραγεγονὼς ἀνελάμβανέ τε αὐτὸν καὶ βασιλικὴν ἐσθῆτα περιετίθει τῆς συνήθους οὐκ ἐλαττουμένην, καὶ λαὸν ἀθροίζειν συνεβούλευεν, ἔχων καὶ αὐτὸς δύναμιν οὐκ ὀλίγην, ὡς πάλιν ἀναμαχούμενον τὴν νίκην. Ὁ δὲ πάντα τῷ Μιθριδάτῃ ἐπέτρεπεν, ἔν τε τῷ γενναίῳ καὶ συνετῷ τὸ πλέον νέμων αὐτῷ καὶ μᾶλλον ἀνέχειν εἰς τὸν πρὸς Ῥωμαίους πόλεμον δυνάμενον. | Придя к Тиграну, Митридат ободрял его. Он облачил его в царскую одежду, не хуже той, которую тот носил обычно, и советовал, имея и сам немалую силу, собрать народ, чтобы опять отвоевать победу. Тот же поручил все Митридату, признавая его превосходство в доблести и уме, как обладавшему большей силой в войне против римлян. |
ὁ μέντοι Μιθριδάτης πρὸς Τιγράνην παραγεγονώς, ἀνελάμβανέ τε αὐτὸν καὶ βασιλικὴν ἐσθῆτα περιετίθει τῆς συνήθους οὐκ ἐλαττουμένην,
Во фрагменте 38.3 Мемнон сообщает, что Тигран призвал Митридата, с которым он встречался перед осадой Тигранокерты и которого отправил обратно в свое царство со всадниками (Memnon 38.1). Здесь, кажется, говорится, что Митридат прибыл к Тиграну после битвы, что вполне правдоподобно, потому что, если Митридат был в Понте, ему нужно было время, чтобы вернуться в Армению. Некоторые источники (Frontin, Stratagems, 2, 1, 14; 2, 2, 4; Orosius, VI, 3, 6) упоминают о присутствии Митридата рядом с Тиграном в битве против Лукулла у Тигранокерты (см. Memnon F 38.5). Аппиан не говорит, что Митридат участвовал в битве, однако, он упоминает о присутствии царя Понта у зятя перед началом боя, и в беседе с ним он советовал ему не воевать с Лукуллом (Appien, Mithr. 85, 385-386). Однако версия Мемнона подтверждается версией Плутарха (Lucullus, 26, 3), согласно которой царь Понта пытался отговорить Тиграна от борьбы с Лукуллом и посоветовал ему другую тактику; его совет был дан не лично, а через посланников, что говорит о том, что Митридат не был у Тиграна. Он послал ему одного из своих генералов, Таксила, который повторил советы и объединился с царем Армении. Плутарх добавляет, что Тигран не дождался Митридата из его царства, опасаясь разделить славу победы с тестем (Plutarque, Lucullus, 26, 5), а последний не спешил, думая, что тактика Лукулла, которую он считал медленной, даст ему время успеть к Тиграну (Plutarque, Lucullus, 29, 1).
Царь Понта прибыл в момент разгрома и отправился в поисках армянина. Плутарх, как и Мемнон, сообщает, что он пытался поднять настроение своего зятя, которого он нашел «брошенным всеми и униженным». По словам Плутарха, Митридат «спустился с лошади, оплакал вместе с ним их общие несчастья, предоставил ему царский эскорт и воодушевлял надеждами на будущее» (Plutarque, Lucullus, 29, 2).
Плутарх и Мемнон сообщают о двух взаимодополняющих элементах: первый упоминает о царском эскорте, а второй сообщает о царском одеянии. Поражение царя отразилось и на его внешнем обличии, тогда как царь его величины должен был сопровождаться личной охраной и был обязан носить роскошную одежду, символизирующую его положение. Поэтому, без сомнения Митридат дал зятю свою наиболее богатую одежду, чтобы тот являл царскую представительность.
καὶ λαὸν ἀθροίζειν συνεβούλευεν, ἔχων καὶ αὐτὸς δύναμιν οὐκ ὀλίγην, ὡς πάλιν ἀναμαχούμενον τὴν νίκην,
По словам Плутарха и Аппиана, с конца битвы оба царя взялись «собирать другие армии» (Plutarque, Lucullus, 29, 2). Они обходили царство Тиграна, чтобы собрать силы (Appien, Mithr. 87, 392).
ὁ δὲ πάντα τῷ Μιθριδάτῃ ἐπέτρεπεν, ἔν τε τῶι γενναίῳ καὶ συνετῷ τὸ πλέον νέμων αὐτῷ, καὶ μᾶλλον ἀνέχειν εἰς τὸν πρὸς Ῥωμαίους πόλεμον δυνάμενον,
То же замечание сделано у Диона Кассия (XXXVI, 1, 1) и у Аппиана (Mithr. 87, 392: («чье командование было передано Митридату, ибо Тигран считал, что испытания послужили ему уроком»). Однако Аппиан больше подчеркивает уныние армянского царя, чем признание им превосходства Митридата. Пока Тигран пытался собрать союзников (Appien, Mithr. 87, 393), Митридат, со своей стороны, изготавливал оружие и собирал всех армян для пополнения большой армии (Appien, Mithr. 87, 394). Эта реорганизация армянских сил, как представляется, заняла зиму 69/68 г. до н. э. Два царя подняли на ноги армию из 70 000 пехотинцев и 35 000 всадников (Appien, Mithr. 87, 394), а Флегонт Тралльский (F 12.10) упоминает войско из 40 000 пехоты и 30 000 всадников.
— Appien, Mithr. 87, 392: «Со своей стороны, Тигран и Митридат обходили царство, собирая новую армию, командование которой было передано Митридату, потому что Тигран считал, что испытания послужили ему уроком».
— Appien, Mithr. 87, 394: «Митридат, тем временем, изготавливал оружие в каждом городе и призвал на службу почти всех армян».
— Dion Cassius XXXVI, 1, 1: «….Тигран возложил командование армией на Митридата; потому что тот испытал и счастье и несчастья: часто побежденный, не менее часто побеждавший, Митридат тем самым казался более умелым в искусстве войны. Поэтому они готовились, как будто началась война, и отправили послов к царям соседних стран и к парфянину Арсаку, хотя тот был в трениях с Тиграном из–за страны, за обладание которой они спорили».
| Αὐτὸς δὲ πρὸς τὸν Πάρθον Φραδάτην διεπρεσβεύετο παραχωρεῖν αὐτῷ τὴν Μεσοποταμίαν καὶ τὴν Ἀδιαβηνὴν καὶ τοὺς Μεγάλους Αὐλῶνας. Ἀφικομένων δὲ πρὸς τὸν Πάρθον καὶ παρὰ Λευκόλλου πρέσβεων, τοῖς μὲν Ῥωμαίοις ἰδίᾳ φίλος εἶναι ὑπεκρίνατο καὶ σύμμαχος, ἰδίᾳ δὲ τὰ αὐτὰ πρὸς τοὺς Ἀρμενίους διετίθετο. | Сам же он отправил послов к парфянину Фраату с тем, что он отдаст ему Месопотамию, Адиабену и Мегалы Авлоны. Когда же пришли к парфянину и послы от Лукулла, он, с одной стороны, прикинулся, что является другом и союзником римлян, сделав то же самое и в отношении армян. |
αὐτὸς δὲ πρὸς τὸν Πάρθον Φραάτην διεπρεσβεύετο,
По словам Мемнона, Тигран отправил посольство с целью просить альянса или, по крайней мере, нейтралитета у царя парфян. Его версия подтверждается Аппианом (Mithr. 87, 393) и Плутархом (Lucullus, 30, 1), который, как и Мемнон, называет царя Фраатом, в то время как у Диона Кассия (XXVI, 3, 2) и Саллюстия (Hist. IV, 69 M) он носит имя Арсак, которое являлось официальным титулом парфянских царей и происходило от имени основателя их династии. Фраат III Теос вновь поднялся на трон в 70-69 году, сменив своего отца Синатрука (Phlégon Tralles FGrH 257 F 12.7; Appien, Mithr. 104, 486).
Возможно, Тигран надеялся, что Фраат пойдет ему навстречу, несмотря на видимую враждебность между двумя царствами (см. Dion Cassius, XXXVI, 1, 1). Только у Аппиана (Mithr. 87, 393) и Диона Кассия (XXXVI, 1, 1, 3, 1) дипломатические переговоры ведутся совместно Тиграном и Митридатом. Из письма к царю парфян, авторство которого Саллюстий приписывает Митридату, кажется, что переговоры возглавляет царь Понта, и это тем более правдоподобно, что между Арсаком и Тиграном была напряженность из–за какой–то территории (Dion Cassius, XXXVI, 1, 1).
παραχωρεῖν αὐτῷ τὴν Μεσοποταμίαν καὶ τὴν Ἀδιαβηνὴν καὶ τοὺς Μεγάλους Αὐλῶνας,
Царь Армении обещал Фраату передать ему Месопотамию, Адиабену и «Великие Долины» в обмен на помощь. Кроме того, Дион Кассий (XXXVI, 1, 1) сообщает, что два царя относились друг к другу настороженно из–за территории, возможно, Месопотамии, которую по словам Плутарха якобы обещал Фраату Тигран (Lucullus, 30, 1). Действительно, Тигран отобрал Месопотамию, Адиабену и Великие Долины у предшественника Фраата (Страбон, XI, 14, 15). Великие Долины, упомянутых Мемнона соответствуют, вероятно, Семидесяти Долинам у Страбона (XI, 14, 15), которые находятся в Армении.
ἀφικομένων δὲ πρὸς τὸν Πάρθον καὶ παρὰ Λευκόλλου πρέσβεων, τοῖς μὲν Ῥωμαίοις ἰδίᾳ φίλος εἶναι ὑπεκρίνατο καὶ σύμμαχος, ἰδίᾳ δὲ τὰ αὐτὰ πρὸς τοὺς Ἀρμενίους διετίθετο,
По словам Мемнона, царь парфян пытался удовлетворить обе стороны, что подтверждают Дион Кассий (XXXVI, 3, 1-3), Аппиан (Mithr. 87, 393) и Плутарх (Lucullus, 30, 1), которые также говорят о двойной игре Фраата. Плутарх сообщает, что это царь парфян сделал первый шаг, отправив посольство к Лукуллу, чтобы заручиться его дружбой и союзом. Лукулл, в свою очередь, послал делегацию, возглавляемую неким Сицилием (Dion Cassius, XXXVI, 3, 2), но римляне узнали, что парфянин ведет переговоры и с армянами, которые находились в то же время при дворе (Plutarque, Lucullus, 30, 1). Что касается царя парфян, то он обнаружил, что Сицилий слишком внимательно изучал военную организацию его царства и заподозрил, что тот на самом деле занимается шпионажем (Dion Cassius, XXXVI, 3, 2); поэтому он заявил посланнику Лукулла в своем нейтралитете. Из Диона Кассия (XXXVI, 3, 3) видно, что парфянский царь не посылал сил ни Лукуллу, ни Тиграну.
Последние отрывки из Мемнона касаются событий, которые произошли в 71 и 47 гг. до н. э. Они посвящены судебному разбирательству над Коттой и попыткам некоторых гераклейских нотаблей добиться признания свободы и независимости для своего города.
| Ὁ δὲ δὴ Κόττας ὡς εἰς τὴν Ῥώμην ἀφίκετο, τιμῆς παρὰ τῆς συγκλήτου τυγχάνει Ποντικὸς αὐτοκράτωρ καλεῖσθαι, ὅτι ἕλοι τὴν Ἡράκλειαν. Διαβολῆς δὲ εἰς τὴν Ῥώμην ἀφικνουμένης ὡς οἰκείων κερδῶν ἕνεκα τηλικαύτην πόλιν ἐξαφανίσειε, μῖσός τε δημόσιον ἐλάμβανε, καὶ ὁ περὶ αὐτὸν τοσοῦτος πλοῦτος φθόνον ἀνεκίνει. Διὸ καὶ πολλὰ τῶν λαφύρων εἰς τὸ τῶν Ῥωμαίων εἰσεκόμιζε ταμιεῖον, τὸν ἐπὶ τῷ πλούτῳ φθόνον ἐκκρούων, εἰ καὶ μηδὲν αὐτοὺς πρᾳοτέρους ἀπειργάζετο, ἀπὸ πολλῶν ὀλίγα νέμειν ὑπολαμβάνοντας. Ἐψηφίσαντο δὲ αὐτίκα καὶ τοὺς αἰχμαλώτους τῆς Ἡρακλείας ἀφίεσθαι. | Котта, как только прибыл в Рим, был почтен сенатом именем понтийского императора за то, что он взял Гераклею. А когда в Рим пришла весть, что он ради собственных выгод уничтожил столь большой город. народ возненавидел его. К тому же он вызвал зависть столь громадным богатством. Из за этого он, стараясь отразить зависть к своему богатству, многое из добычи внес в казну римлян, однако этим нисколько не сделал их более мягкими, пока они не заставили его из многого оставить себе немногое. Сейчас же было постановлено и отпустить пленных из Гераклеи. |
ὁ δὲ δὴ Κόττας ὡς εἰς τὴν Ῥώμην ἀφίκετο,
Котта, лишив Гераклею ее богатств, сел на корабль и попал в шторм, в котором он потерял часть своей добычи (F 36). Вероятно, он прибыл в Рим в конце 71 года.
τιμῆς παρὰ τῆς συγκλήτου τυγχάνει Ποντικὸς αὐτοκράτωρ καλεῖσθαι,
Ни один другой источник не представляет решения римского сената, в соответствии с которым Котта был удостоен звания понтийского императора. Ярроу считает, что титул, вероятно, был присвоен Котте армией, поскольку по его мнению решение этого рода не входило в задачу сената.
| Θρασυμήδης δὲ τῶν ἐξ Ἡρακλείας εἷς κατηγόρησεν ἐπ´ ἐκκλησίας τοῦ Κόττα, τάς τε τῆς πόλεως εἰσηγούμενος πρὸς Ῥωμαίους εὐνοίας, καὶ εἴ τι ταύτης ἀποκλίνοιεν, οὐχὶ γνώμῃ τῆς πόλεως τοῦτο δρᾶν, ἀλλ´ ἤ τινος τῶν ἐφεστηκότων τοῖς πράγμασιν ἐξαπάτῃ ἢ καὶ βίᾳ τῶν ἐπιτιθεμένων. Ἀπῳκτίζετο δὲ τόν τε τῆς πόλεως ἐμπρησμόν, καὶ ὅσα τὸ πῦρ ἀφανίσοι, ὅπως τε τὰ ἀγάλματα Κόττας καθῄρει καὶ λείαν ἐποιεῖτο τούς τε ναοὺς κατέσπα, καὶ ὅσα ἄλλα δι´ ὠμότητος ἐλθὼν ἐπεπράγει, τόν τε χρυσὸν καὶ τὸν ἄργυρον τῆς πόλεως ἀναγράφων ἀναρίθμητον, καὶ τὴν ἄλλην τῆς Ἡρακλείας ἣν ἐσφετερίσατο εὐδαιμονίαν. | Один из жителей Гераклеи Фразимед обвинил Котту в комициях и рассказал о расположении города к римлянам, добавив, что если в чем–нибудь они отклонились от этого, то это произошло не по желанию города, но или из–за обмана кого–либо из правителей, или из–за насилия противников. Он оплакивал сожжение города и все, что уничтожил огонь. Говорил он и о том, как Котта захватил статуи и сделал их добычей, разграбил храмы и натворил многое другое, придя в ярость; описал он также неисчислимое количество золота и серебра, принадлежавшего городу, и другие богатства Гераклеи, которые тот присвоил. |
Θρασυμήδης δὲ τῶν ἐξ Ἡρακλείας εἷς κατηγόρησεν ἐπʼ ἐκκλησίας τοῦ Κόττα,
Дион Кассий (XXXVI, 40, 3-4) и Валерий Максим (5, 4, 4) намекают на процесс над Коттой, который, возможно, состоялся в начале 60‑х годов. Однако их рассказы не позволяют в полной мере подтвердить высказывания Мемнона, поскольку, как представляется, бывший консул был обвинен в обогащении себя в Вифинии, и у них не упоминается об обвинениях в захвате Гераклеи Коттой или о злоупотреблениях, совершенных его солдатами.
— Dion Cassius, XXXVI, 40, 3- 4: «Например, после того, как Марк Котта отослал квестора Публия Оппия из–за коррупции и подозрения в заговоре, в то время как он сам получал большую прибыль от Вифинии, они возвели его обвинителя Гая Карбона к консульским почестям, хотя он служил лишь трибуном».
— Valère Maxime, 5, 4, 4: «Подражатель этого сыновнего благочестия, М. Котта, в тот самый день, когда он надел мужское платье, подал в суд на Гн. Карбона, который осудил его отца, и в свою очередь заставил осудить его, и этим прекрасным поступком он освятил первые плоды своего таланта и юности.
Котта был привлечен к ответственности за peculatus или res repetundae (лихоимство), и обвинение было предъявлено Г. Папирием Карбоном, который также фигурирует у Мемнона (ср. 39.3). Вполне возможно, что гераклейский историк изменил фактические условия, в которых проходил суд. Его рассказ позволяет римлянам косвенно признать несправедливость, от которой пострадала Гераклея во время войны. В самом деле, вполне возможно, что Фразимед воспользовался иском против Котты, чтобы получить наилучший статус для своего города, настаивая на благосклонности Гераклеи к римлянам. Фразимед напоминает, что город перешел на понтийскую сторону из–за предательства его правителей. Здесь он явно намекает на уловку Ламаха, который напоил своих сограждан на пиршестве, чтобы открыть ворота города Митридату (ср. F 29.3).
ἀπῳκτίζετο δὲ τόν τε τῆς πόλεως ἐμπρησμόν καὶ ὅσα τὸ πῦρ ἀφανίσοι, ὅπως τε τὰ ἀγάλματα Κόττας καθῄρει καὶ λείαν ἐποιεῖτο τούς τε ναοὺς κατέσπα,
Мемнон подробно сообщает, как город был разграблен и сожжен войсками, во фрагментах 35.5-8.
| Τοιαῦτα τοῦ Θρασυμήδους μετ´ οἰμωγῆς καὶ δακρύων διεληλυθότος, καὶ τῶν ἡγεμόνων ἐπικλασθέντων τῷ πάθει (καὶ γὰρ παρῆλθε καὶ τὸ τῶν αἰχμαλώτων πλῆθος, ἄνδρες ὁμοῦ καὶ γυναῖκες μετὰ τέκνων ἐν πενθίμοις ἐσθήσεσι θαλλοὺς ἱκεσίους μετ´ ὀλοφυρμῶν προτείνοντες), ἀντιπαρελθὼν ὁ Κόττας βραχέα τῇ πατρίῳ διελέχθη γλώττῃ, εἶτα ἐκαθέσθη. Καὶ Κάρβων ἀναστάς·»Ἡμεῖς, ὦ Κόττα, φησί, πόλιν ἑλεῖν ἀλλ´ οὐχὶ καθελεῖν ἐπετρέψαμεν«. Μετ´ αὐτὸν δὲ καὶ ἄλλοι ὁμοίως Κότταν ᾐτιάσαντο. | Когда же Фразимед со стоном и слезами сказал это и вызвал сострадание к своему горю у гегемонов (ведь на собрание пришло множество пленных, мужи с женами и детьми, в траурных одеждах, протягивая с плачем молитвенные ветви), Котта, выйдя навстречу им, произнес несколько слов на родном языке, затем сел. Поднялся Карбон: «Мы, о, Котта, — сказал он, — поручили тебе взять город, а не разорить его». После него и другие таким же образом обвиняли Котту. |
καὶ Κάρβων ἀναστὰς,
Это тот же Карбон, о котором упоминал Дион Кассий, (XXXVI, 40, 3-4). Пассаж Мемнона предполагает, что главная жалоба против Котты касалась пожара и грабежа Гераклеи, но, как я уже отмечала ранее, мы, вероятно, присутствуем при воссоздания судебного процесса, который мог себе представить Мемнон. Обвинения в пожаре и грабеже возможно и выдвигались, однако их цель заключалась лишь в том, чтобы усилить факт, что Котта захватил большие богатства в Вифинии, и они, безусловно, не были предметом основного обвинения. Фразимед, вопреки тому, что пишет Мемнон, не предъявлял обвинений перед римским собранием, но он и его сограждане были призваны дать показания против Котты.
πόλιν ἑλεῖν ἀλλʼ οὐχὶ καθελεῖν ἐπετρέψαμεν,
Как отметил Дьюк, слова Карбона, переданные Мемноном в форме прямой речи, перекликаются с отрывком из Вергилия (Eneide, VI, 853): «щадить покоренных и укрощать гордых». Вероятно, Мемнон не сообщает о замечаниях, сделанных Карбоном, но передает концепцию римской власти, которая, как правило, осуждает неумолимость некоторых генералов в городах, побежденных оружием. Гераклейский автор подчеркивает поведение Котты, причинившего его родному городу страдания, которых можно было избежать. Гераклее пришлось пережить разграбление, разрушение и резню ее жителей, когда она уже прошла много испытаний во время осады. Однако в то время, когда город был захвачен римскими солдатами, у него не было ни сил, ни средств противостоять римской армии.
| Πολλοῖς μὲν οὖν ἄξιος ὁ Κόττας ἐδόκει φυγῆς· μετριάσαντες δ´ ὅμως ἀπεψηφίσαντο τὴν πλατύσημον αὐτοῦ, Ἡρακλεώταις δὲ τήν τε χώραν καὶ τὴν θάλασσαν καὶ τοὺς λιμένας ἀποκατέστησαν, καὶ μηδένα δουλεύειν ψῆφον ἔθεντο. | Многим казалось, что Котта достоин изгнания; однако, уморив свое негодование, они лишили его сенаторства. Гераклеотам же они возвратили их страну, море и гавани и вынесли закон, что никто из них не должен порабощаться. |
μετριάσαντες δʼ ὅμως ἀπεψηφίσαντο τὴν πλατύσημον αὐτοῦ,
М. Аврелий Котта был осужден за лихоимство и изгнан из сената. Дион Кассий (XXXVI, 40, 4) сообщает: «они возвысили Гая Карбона, его обвинителя, до консульских почестей, хотя он был всего лишь трибуном».
По словам этого автора, Г. Папирию Карбону, присудили консульские украшения за критику в адрес Котты, обвиненного в том, что он обогатился в Вифинии. Некоторые ученые полагают, что высказывания Мемнона совпадают с замечаниями Диона Кассия, и возможно, что Карбон получил крашения Котты и занял его место среди консуляров в сенате.
τήν τε χώραν καὶ τὴν θάλασσαν καὶ τοὺς λιμένας ἀποκατέστησαν καὶ μηδένα δουλεύειν ψῆφον ἔθεντο,
По мнению Джонса, возвратив свою территорию и гавани гераклеотам, римский сенат предоставил им «обычный провинциальный статус». Жители Гераклеи были объявлены свободными, однако, согласно отрывку 40.3, Гераклея не получила статуса союзного города, несмотря на обвинения Фразимеда на суде над Коттой. Это неудивительно, поскольку город рассматривался в соответствии с правом войны, согласно которому Рим мог распоряжаться городом, как ему было угодно (см. 40.2). Город, похоже, не получил статуса союзного города в свете показаний Страбона (XII, 3, 6).
| Ταῦτα Θρασυμήδους διαπραξαμένου, ἐπὶ τὴν πατρίδα μὲν τοὺς πολλοὺς ἐξέπεμψεν, αὐτὸς δὲ μετὰ Βριθαγόρου τε καὶ Προπύλου (παῖς δὲ ἦν ὁ Πρόπυλος Βριθαγόρου) κατὰ τοὺς ἑξῆς ἐπιμένων χρόνους τὰ λοιπὰ τῶν ἐπειγόντων καθίστατο. Καί τινων ἐτῶν ἀνυσθέντων τρισὶν ἐπακτρίσιν εἰς τὴν Ἡράκλειαν ἐπανάγεται. | Совершив это, Фразимед отправил большинство людей на родину; сам же вместе с Бритагором и Пропилом (Пропил же был сыном Бритагора), оставшись еще на некоторое время, устроил остальные неотложные дела. Через несколько лет он прибывает в Гераклею с тремя нагруженными кораблями. |
Βριθαγόρου τε καὶ Προπύλου (παῖς δʼ ἦν ὁ Πρόπυλος Βριθαγόρου),
Бритагор уже упоминался Мемноном во фрагменте 35.3, где он представлен как нотабль, который предлагает гераклейскому собранию вступить в переговоры с Триарием, чтобы договориться о капитуляции города. Однако его просьба была отклонена начальником понтийского гарнизона, Коннакориксом, который заставил граждан поверить, что царь Понта окажет им эффективную помощь и поэтому переговоры с римлянами были бесполезны. Пропил, сын Бритагора, в другом месте неизвестен.
| Ἀφικόμενος δὲ πάντα τρόπον ἐπενόει ἀνοικίζεσθαι τὴν πόλιν, καθάπερ εἰς παλιγγενεσίαν ἀνακαλούμενος· ἀλλὰ πάντα πράττων μόλις εἰς ὀκτακισχιλίους, ἅμα τοῖς οἰκετικοῖς σώμασι, συλλεγῆναι κατεπράξατο. | Возвратившись же, он всеми средствами пытался вновь заселить город, призывая к возрождению его. Однако, предпринимая все, он добился лишь того, что собрались едва восемь тысяч жителей вместо с челядью. |
Этот отрывок, по–видимому, сообщает об участии Фразимеда в восстановлении его города. Однако, он не появляется в следующем фрагменте, и именно Бритагор выглядит как заметная и влиятельная фигура города. Возможно, что Фразимед отошел от общественной жизни или умер. Из изложения Мемнона кажется, что ранее он объяснил причины исчезновения этого гераклеота с общественной сцены.
ἅμα τοῖς οἰκετικοῖς,
Под οἰκετικός подразумеваются домашние рабы. Мемнон стремится подчеркнуть катастрофические последствия осады города и драматическую ситуацию, в которой находились гераклеоты. Вероятно, цифра 8000 включает граждан, даже если Мемнон не использует термин πολίτας (граждане). Их корпус убавился от многочисленных потерь во время осадных операций. В F 34.7 Мемнон сообщает, что город страдал от недостатка мужского труда и во время морской битвы против флота Триария гераклеотов было недостаточно, чтобы заполнить корабли.
| Βριθαγόρας δέ, ἤδη τῆς πόλεως αὐξομένης, ἐλπίδας ἐποιήσατο πρὸς ἐλευθερίαν τὸν δῆμον ἀνενεγκεῖν, καὶ διαγεγονότων μὲν πολλῶν ἐτῶν, ἤδη δὲ τῆς Ῥωμαίων ἡγεμονίας εἰς ἕνα περιϊσταμένης ἄνδρα Γάϊον Ἰούλιον Καίσαρα, πρὸς τοῦτον ἠπείγετο. Συνεπρέσβευον δὲ αὐτῷ ἄλλοι τέ τινες τῶν ἐπιφανῶν καὶ ὁ υἱὸς Πρόπυλος. Γνωσθεὶς οὖν τῷ Καίσαρι Βριθαγόρας, καὶ διαπραξάμενος ἐγγυτέρω τῇ φιλίᾳ προσελθεῖν, δι´ ὑποσχέσεως ἐγένετο, οὐ μὴν ἐξ ἐφόδου γε λαβεῖν τὴν ἐλευθερίαν ἠδυνήθη, ἅτε δὴ οὐκ ἐν τῇ Ῥώμῃ ἀλλ´ ἐφ´ ἕτερα τοῦ Γαΐου περιτρέχοντος. Οὐκ ἀφίστατο μέντοι γε Βριθαγόρας, ἀλλὰ περὶ πᾶσαν τὴν οἰκουμένην αὐτός τε καὶ Πρόπυλος συμπεριαγόμενος τῷ Καίσαρι ἐβλέπετο παρ´ αὐτοῦ, ὡς ἐπισημειούμενον τὸν αὐτοκράτορα τῆς λιπαρήσεως αὐτὸν ἀποδέχεσθαι. | Бритагор, когда город уже возрос, возымел надежду возвратить народу свободу. Так как прошло много лет и власть у римлян уже сосредоточилась в руках одного человека — Гая Юлия Цезаря, он отправился к нему. Вместе с ним в качестве послов явились и некоторые другие из знати, в том числе и сын его Пропил. Узнанный Цезарем, а затем завязав с ним более близкую дружбу, Бритагор получил кое–какие обещания; однако на первый раз он не смог добиться возвращения свободы, так как Гай находился не в Риме, а в других местах. Однако Бритагор не прекратил своих попыток, но сам, и Пропил с ним, ездил с Цезарем по всему свету и старался быть у него на глазах, чтобы, заметив его упорство, император удовлетворил его просьбу. |
πρὸς ἐλευθερίαν τὸν δῆμον,
Цель Бритагора и его сына состояла в том, чтобы добиться свободы для своего города, то есть статуса civitas libera. Кажется, что гераклеоты уже получили свободу, но только как отдельные лица (F 39.3). Однако, несмотря на обещания Цезаря, город был аннексирован и интегрирован в провинцию Вифиния: «город входит в состав понтийской провинции, соединенной с Вифинией» (Strabon, XII, 3, 6).
ἤδη δὲ τῆς Ῥωμαίων ἡγεμονίας εἰς ἕνα περιϊσταμένης ἄνδρα Γάϊον Ἰούλιον Καίσαρα,
Как указал Янке, вероятно, что гераклейская делегация прибыла к Цезарю после битвы при Фарсале 9 августа 48 года, когда он победил своего противника Помпея.
ἅτε δὴ οὐκ ἐν τῇ Ῥώμῃ ἀλλʼ ἐφʼ ἕτερα τοῦ Γάϊου περιτρέχοντις,
Мемнон уточняет, что Цезаря не было в Риме, и следует предположить, что встреча между гераклейскими послами и Цезарем состоялась в Азии. Действительно, летом 47 г. тот победил у Зелы Фарнака II, царя Понта (Suetonius, Caesar, 35, Dion Cassius, XLII, 45-48). Несомненно, именно тогда, согласно Страбону (XII, 3, 6), Гераклея приняла римскую колонию: «Она также приняла в своих стенах римскую колонию, и ее жители должны были поделиться своими владениями и территориями».
| Δωδεκαετίας δὲ τὴν παρεδρίαν διαμετρούσης, καὶ περὶ τῆς εἰς Ῥώμην ἐπανόδου τοῦ Καίσαρος διανοουμένου, ὑπό τε τοῦ γήρους καὶ τῶν συνεχῶν πόνων κατατρυχωθεὶς Βριθαγόρας τελευτᾷ, μέγα πένθος τῇ πατρίδι καταλιπών. Εἰς τοιοῦτον μὲν τέλος καὶ ὁ ιϚʹ λόγος τῆς Μέμνονος ἱστορίας τελευτᾷ. | Двенадцать лет длилась эта близость, пока Цезарь не задумал возвратиться в Рим, а Бритагор не умер, изнуренный старостью и постоянными трудами, причинив великую скорбь отечеству. На этом кончается и XVI книга истории Мемнона. |
καὶ περὶ τῆς εἰς Ῥώμην ἐπανόδου τοῦ Καίσαρος διανοουμένου,
Цезарь возвратился в Рим только в 47 г. после победы над Фарнаком II (ср. Dion Cassius, XLII, 52-55, у которого Цезарь принял, среди прочих, солдат, дислоцированных в Кампании, которые начали показывать признаки восстания).
δωδεκαετίας δὲ τὴν παρεδρίαν διαμετρούσης,
Янке предполагает, что Фотий ошибается, так как, по его словам, Бритагор и его сограждане не могли следовать за Цезарем в течение двенадцати лет. Действительно, если признать, что первая встреча послов и диктатора состоялась в 48 г., это означало бы, что Бритагор умер в 36 г. Но к этому времени Цезарь не мог думать о своем возвращении в Рим, как говорится в тексте Мемнона, поскольку он уже восемь лет был мертв. Поэтому Янке предлагает исправить «двенадцать лет» на «двенадцать месяцев». Получается, Бритагор умер во второй половине 47 г., то есть через двенадцать месяцев после своей первой встречи с Цезарем летом 48 г.
История Гераклеи, написанная Мемноном и пересказанная Фотием, охватывает период в четыре столетия. Если сведения, относящиеся к фактам имевшим место во втором столетии, очень лаконичны, то к событиям I в. до н. э. относится половина текста. Первая часть рассказа в большей степени охватывает историю города со второй половины IV в. до 50‑х годов III в. Хроника Мемнона примечательна повторением определенных тем: патриотизм историка по отношению к родному городу, портреты монархов, и, конечно, война. Выдающиеся конфликты этого периода описываются в той мере, как они связаны с Гераклеей. Однако, обращает внимание, что вторая митридатова война присутствует в рассказе. Вероятно, что часть событий хроники Мемнона, в том виде как она дошла до нас, является отражением к ним интереса Фотия. Внимание патриарха к труду Мемнона имеет последствия не только для тематик, обозначенных в тексте, но и для самих сведений, сообщенных Мемноном.
Вмешательство Фотия в оригинальный труд историка Гераклеи не всегда четко идентифицируется и имеет два типа: первый из них я называю «умолчанием» Фотия. Это предполагаемые следствия его обработки оригинального сочинения Мемнона. В самом деле, отсутствие определенной информации свидетельствует о том, что она не вызвала интереса патриарха. Однако эти «умолчания» — всего лишь предположения современных ученых, излагающих то, что должно было бы содержаться в Истории Гераклеи, так, как это бы написал Мемнон. Итак, вслед за учеными, которые обращались к тексту историка–гераклеота, я полагаю, что из–за вмешательства Фотия, информация о внутренних событиях в Гераклее, которая должна была содержаться в оригинальной работе, утеряна. Можно идентифицировать второй тип неудачного вмешательства патриарха. Работа эпитоматора в этом случае имеет более серьезные последствия, поскольку искажает исходную информацию текста Мемнона. Эти ошибки главным образом обнаруживаются когда факты, содержащиеся в хронике, можно сличить с теми, которые присутствуют в параллельных источниках.
Меня прежде всего интересует умолчание Фотия. Читая название труда Мемнона, удивительно видеть, что История Гераклеи дает очень мало событий, связанных с внутренней жизнью города. Если первая часть посвящена Гераклее, то рассказ касается только элементов, связывающих город с международной политикой. Первые фрагменты, посвященные тиранам, очень стереотипны. Это, безусловно, труд Мемнона, но вполне вероятно, что Фотий сохранил только интересующую его информацию: портреты тиранов. В итоге текст практически не показывает функционирование институтов. От политической истории города Фотий ничего не оставил. Он только сообщил, что в 281 г., когда изгнанники получили разрешение вернуться в город, «гераклеоты вернули себе древнюю знать и политию» (F 7.4). Этот короткий отрывок может озадачить. Является ли он фразой Мемнона, который сделал вывод об установлении нового политического режима Гераклеи после падения тирании, что и переписал Фотий, или это результат резюмирования патриархом событий, которые он не счел нужными рассказать? У меня нет ответа на этот вопрос, потому что, как я уже указывала ранее, этот вопрос, порожденный текстом Мемнона, основан исключительно на предположении, что историк Гераклеи сообщал о события, которые, как предполагается, Фотий обошел молчанием.
События внутренней жизни города не единственные, которые не вызывают интереса у Фотия. Патриарх не обращает внимания на длительные отступления, особенно если они касаются начала Рима. Мемнон вводит римлян в повествование, посвящая им экскурс. Фотий дает лишь краткий обзор. В F 18.1 он сообщает основные темы, рассмотренные Мемноном в его отступлении о происхождении римского государства, но не дает содержания труда историка–гераклеота. Точно так же он резюмирует F 18.2-18.5 прежде чем написать в F 18.6 «τὰ μὲν οὖν περὶ τῆς Ῥωμαϊκῆς ἀρχῆς μέχρι τοῦδε δίεισιν ὁ συγγραφεύς». Однако, если он воспроизводит слова Мемнона из этого места в тексте, то нить повествования остается в значительной степени запутанной, особенно в отношении римлян, которые отправили письма гераклеотам. Первое из них, Публия Эмилия, ни где более не упоминается, и вполне возможно, что Фотий ошибся, сбитый с толку другим персонажем с таким же именем, которого историк–гераклеот мог упомянуть в своем тексте. Более того, вмешательство Фотия в этот отрывок, посвященный переписке между Гераклеей и Сципионами, спутало последовательность событий и трудно определить какой из двух братьев подразумевается в фактах, сообщаемых сокращенной версией патриарха. Кроме того кажется, что в F 25.1 путаница, связанная с упоминанием Мария в тексте, является результатом обработки Фотия, который спутал консула, умершего в 86 г., с его племянником того же имени.
Если здесь путаница в рассказе, по–видимому, является отличительным признаком работы Фотия, то в других случаях ненужные повторы предполагают вмешательство патриарха в текст. Действительно, в F 5.3 он пишет: «Лисимах, о котором мы уже говорили». Это выражение выглядит странным, потому что оно бросает вызов читателю, как бы напоминая ему, что эта персона уже была предметом нескольких обсуждений. В этом месте рассказа Лисимах упоминается несколькими строками выше, и вполне возможно, что Фотий снова воспроизвел слова Мемнона. В исходном тексте это выражение имело бы смысл, если бы историк, между двумя этими упоминаниями Лисимаха, поместил события, не имеющие отношения к диадоху. Поэтому, вновь обращаясь к этому персонажу, он счел бы полезным напомнить свои предыдущие комментарии и представить Лисимаха. Факты, изложенные в исходном тексте, вероятно, относились к внутренней жизни города и не привлекли внимания Фотия.
Мемнон очень часто упоминает персонажей, употребляя отчество. Так, Антиох I — сын Селевка, Антигон Гонат, сын Деметрия. Но в F 15 речь идет о войне между Византией и Антиохом. Это Антиох II, но нет никаких данных, позволяющих идентифицировать его как царя селевкидов. На мой взгляд возможно, что Фотий сохранил это событие только потому, что в нем идет речь об Византии, но он не сохранил отрывка, который вводил в действие этого нового монарха, допуская, что такая информация была предоставлена Мемноном. Со свой стороны я думаю, что гераклейский историк должен был хотя бы раз представить нового государя тем или иным способом, присутствующим в этой части рассказа: либо упомянув, что он «сын такого–то» (F 9.1), либо сообщив, что он «наследовал такому–то» (F 12.5), или даже, что был «царем таким–то» (9.3).
Вмешательство Фотия с точки зрения хронологии иногда вносит беспорядок в повествование, путаницу. В первой части я уже излагала идею, что Мемнон организовал свой рассказ по театрам действий. Оригинальный текст не следовал в точности хронологии событий. Делая сокращение труда гераклейского историка, то есть, сохраняя только то, что ему казалось важным, Фотий создал хронологические несоответствия. Группа фрагментов 13-17 — пример работы эпитоматора. Последовательность событий трудно определить, а связь между различными фрагментами не всегда присутствует. Фотий сохранил факты, имеющие отношение к Византию, которая являлась предметом особого интереса со стороны патриарха. Рассказ в этих отрывках, по всей видимости, очень запутан. Одного только текста Мемнона не достаточно для определения контекста сообщаемых фактов, и нужно использовать параллельные источники, чтобы установить связь между событиями, изложенных в этих отрывках. Очевидно, что Фотий не переписывал текст оригинала полностью и его вмешательство стерло информацию, нужную для понимания полного контекста войны между Каллатисом и Византием (F 13), войны за престолонаследие в Вифинии (F 14) и между Антиохом II и Византием (F 15).
Его вмешательство тем более неудачно, когда фрагмент находится в непрерывной связи с событиями, о которых сообщалось ранее. Иногда пассаж вводится ссылкой на ранее упомянутый персонаж, то есть на «οὗτος». Повествование становится путаным, когда указательное местоимение вводит фрагмент, содержащий события, не имеющие отношения к персонажу, упомянутому в предыдущем отрывке.
В разделе, посвященном митридатовым войнам, рассказ в основном касается военных событий. Метод Мемнона состоит в том, чтобы рассказать о различных событиях, следуя за протагонистами и/или за театром военных действий. Как представляется, в оригинале в F 22.12 гераклейский историк отслеживал действия двух понтийских армий в Европе: «северной», которая действовала в Македонии и Фракии, и «южной», которая действовала в Греции. В тексте, как он дошел до нас, кажется очевидным, что Фотий в одном отрывке излагал факты, подразумевающие обе эти армии, и трудно понять, какому войску следует приписать приведенные факты. Не столько вмешательство Фотия создает путаное повествование, сколько, как представляется, отсутствие интереса к деталям этих операций привело к тому, что выброшены факты об этих двух понтийских экспедиционных армиях — большая неудача для наших знаний об этом периоде первой митридатовой войны: современный историк лишен единственного источника о событиях, связанных с действиями понтийцев нам севере, которые не задокументированы альтернативными источниками.
Одновременно с этими нарушениями порядка повествования, наиболее катастрофическим последствиями вмешательства Фотия являются ошибки, вносимые в историю. Иногда возникает соблазн назначить Фотия человеком, ответственным за несоответствия в повествовании, и было бы слишком удобно приписать ему все ошибки, отмеченные в комментарии. Однако, некоторые из них явно не являются результатом его труда.
Первый тип ошибочной информации, которую я смогла идентифицировать — это географические несоответствия. В F 21, в котором обсуждается союзническая война, народы, воюющие против Рима представлены как «живущие за Африкой». Такая ошибка, несомненно, является результатом работы Фотия, который спутал сведения о союзнической войне с югуртинской. Даже если это последнее замечание остается гипотезой, тем не менее отрывок содержит ошибку, но вряд ли Мемнон, подданный Римской империи, мог ложно идентифицировать врагов доминирующей силы того времени, тем более что это была не внешняя война: Рим находился под угрозой внутри своих границ. Еще одна ошибка относится к Киеросу, бывшим владением гераклеотов. В тексте «Мемнон» сообщает, что Прусий I Вифинский переименовал город, назвав его Прусиадой, и этот город был расположен на море. Но есть путаница между Прусиадой и Гипием, ранее называвшимися Киеросом и Прусиадой–на–море. Оба города получили свои имена в честь вифинского царя Прусия и Фотий перепутал их. В сообщениях о событиях, связанных с Прусиадой–на–море он умышленно представил элементы из другой части рассказа, так как Мемнон упоминает, что вифины переименовали Киерос в Прусиаду. Ошибку идентификации невозможно отнести к историку–гераклеоту, который знал область и город, ранее связанные с его родным городом. Еще одна ошибка присутствует в F 5.6, в котором Птолемей Керавн представлен как убийца Агафокла, сына Лисимаха. Это больше похоже на результат обработки Фотия, чем на работу Мемнона. Однако этот пример показывает пределы интерпретации, которые могут проистекать из ошибочной информации в хронике Гераклеи. Действительно, как я сказала выше, мы должны проявлять осторожность и не всегда назначать Фотия единственным ответственным за ошибки в тексте. Итак, с уверенностью трудно установить, был ли этот отрывок с самого начала «ошибкой» Мемнона или его источника. Действительно, возможно, что гераклейский историк сообщал о другой традиции смерти Агафокла и в комментариях к этому отрывку я показала, что бесполезно стремиться определить, какая из версий наиболее просто объясняет эти события.
Тем не менее даже если Фотий причинил непоправимый урон некоторым частям текста, мы должны признать, что без его труда сочинение Мемнона было совершенно неизвестно нам сегодня. История Гераклеи богатый источник информации, освещающий события, о которых не всегда сообщают другие античные авторы. Кроме того, историк–гераклеот сообщает факты иногда отражающие альтернативную традицию, отличную от других источников, и не следует недооценивать достоверность ее информации.
Я вернусь к вышеупомянутому примеру, а именно к смерти сына Лисимаха (F 5.6). В первом случае историк сталкивается с несколькими источниками, сообщающими разные версии одного и того же события. Трудно решить, какая из них является правдивым рассказом, но в случае этого зловещего эпизода из жизни диадоха, исследования, проведенные современными учеными, показывают, что Мемнон, использующий Нимфида, представлял традицию «наименьшего из зол».
Два эпизода с Александром Великим привлекают мое внимание. Первый относится с смерти македонского царя и, по–видимому, Мемнон или его источник знали о различных традициях относительно смерти царя, и историк–гераклеот приводит их. Так, как кажется, он столкнулся с сомнениями, вызванными смертью Александра, поскольку сообщает, что тот умер либо от болезни, либо же от менее естественной причины (F 4.2). В F 18.2 в отступлении, посвященном Риму, Мемнон рассказывает о переписке Александра с римлянами. Информация в основном связана с греческими источниками, поскольку латинские/римские авторы, ссылаясь на этот эпизод отвергают его подлинность. Этот эпизод важен для изучения контактов между Римом и македонским царем. Было или нет это событие, в том виде как о нем сообщает Мемнон, вопрос трудный для разрешения. Однако этот рассказ очень важен, потому что он подчеркивает существование традиции, направленной на то, чтобы показать, что такая сила как Рим вынуждена была опасаться греков, когда те владели миром.
Мемнон — важный источник по истории митридатовых войн. Сражения, им упомянутые, в целом подтверждаются параллельными источниками, в частности, Аппианом и Плутархом. В его рассказе иногда не хватает подробностей, но вполне вероятно, что именно Фотий сохранил обстоятельства только крупных сражений. Однако в некоторых случаях его рассказ содержит различные события, отсутствующие в основных источниках. Например, это F 22. 7 et F 29.8. Нет необходимости отвергать показания Мемнона или его источника, который упоминает факты, отличные от других. Действительно, изучение этих фрагментов позволяет доказать, что гераклейский историк сообщает о других маневрах на поле боя, и в этом случае его рассказ является дополнительным источником информации, позволяющей узнать несколько больше о маневрах враждующих армий.
По цифрам, приведенных Мемноном относительно состава понтийских армий во время митридатовых войн, бесполезно пытаться с точностью определить кто прав, он или параллельные источники. Однако интересно отметить, что цифры, которые он дает, не фигурируют в самых высоких оценках, зачастую сильно преувеличенных, совсем наоборот.
С другой стороны его рассказ показывает некоторые ошибки, которые следовало бы приписать ему. В особенности это относится к датировке некоторых событий: первое относится к расчетной датировке правления Дионисия Гераклейского. Действительно, общее количество лет, которое дает он, отличается не только от того, что сообщает Диодор, но так же от сообщаемого его источником Нимфидом. Похоже, что в этом случае ошибка исходит от Мемнона, если только опять мы не хотим видеть неудачное вмешательство Фотия. Другой пример ошибочной датировки содержится в F 22.6. Мемнон пользуется синхронизмом, датируя битву при Амние и я попыталась в комментарии продемонстрировать, что историк (или его источник?) смешал два источника информации.
Мемнон также допускает некоторые ошибки, когда дело доходит до Рима. Действительно, он иногда ошибочно подразумевает римский сенат ответственным за некоторые решения, но параллельные источники, которые находятся с ним в противоречии, позволяют указать на его слабое понимание функционирования этого учреждения.
Тот факт, что информация, сообщаемая Мемноном, не всегда подтверждается другими источниками, не должен подталкивать нас к систематическому отклонению его рассказа. Действительно, интерес к его хронике заключается в том, что он сообщает о событиях, неизвестных в другом месте. Если мы ждем, что все события, сообщаемые двумя источниками, будут квалифицированы как достоверные, то в случае с Мемноном значительная часть его рассказа станет неинтересной! Трудность текста достигает полной степени, когда гераклейский историк является единственным источником, доступным для определенных событий, особенно когда они относятся к Гераклее, потому что необходимо определить, не привел ли скрытый патриотизм Мемнона к ревизии истории с более благоприятной точки зрения для его родного города.
Существование писем Сципионов к гераклеотам иногда ставится под сомнение некоторыми учеными под тем предлогом, что пример такого послания известен для Гераклеи Латмийской. Более того, информация Мемнона не подтверждается не только параллельными источниками, но также эпиграфическими. В этом случае, я думаю, не следует отказываться от единичных показаний Мемнона. С другой стороны, два факта, сообщаемых Гераклейским историком, считаются достаточно сомнительными. Во–первых, в F 18.10 упоминается договор о союзе между Римом и Гераклеей. Исследования римской дипломатии в греческом мире показывают, что такой документ маловероятен, и изучение текста Мемнона, на мой взгляд, следует в этом направлении. Действительно, события, сообщаемые в F 40, по всей видимости, показывают, что такой договор никогда не существовал, и в этом случае, вероятно, следует отвергнуть информацию, переданную Мемноном. С другой стороны, причина, по которой историк сообщает об ошибочном факте, остается неясной, а гипотезы, сформулированные по этому поводу, не позволяют определить причину ошибки. В этом конкретном случае вполне возможно, что Фотий непреднамеренно исказил исходный текст. Другой пример находится в F 21 и касается отправки Гераклеей военных подкреплений римлянам во время союзнической войны в Италии. Некоторые исследователи задаются вопросом и высказывают предположение, что Мемнон смешал два источника информации. Я не могу по этому вопросу принять решение, тем более что фрагмент в значительной степени испорчен Фотием.
С другой стороны показания Мемнона являются уникальным источником о некоторых событиях, особенно когда речь идет о Гераклее. Внутренняя жизнь города мало известна, конечно, из–за вмешательства Фотия в оригинальный труд Мемнона. Тем не менее рассказ предлагает ценную информацию о военных силах города. В плане политики пять фрагментов посвящены истории тирании. Мемнон рисует портреты, некоторые из них известны по параллельным источникам, в частности по Юстину. Однако он приводит уникальное описание смерти Сатира, правление которого лишь кратко упоминается Юстином. О политической жизни города в лаконичной манере сообщается несколько раз. Фотий привел только несколько деталей в той мере, в которой эти события касались международного контекста, что и вызвало его интерес. Так Мемнон сообщает как гераклеоты вернули себе свободу и избавились от Гераклида из Кимы, наместника Лисимаха, после смерти диадоха. Затем он упоминает о возвращении изгнанников, которые, похоже, провоцируют смену политического режима в городе. Фотий сохранил не только фразу, ни и еще упоминает происходившие в то время факты, когда Селевк и Зипойт, царь Вифинии, проявляли активность в этом регионе и угрожали городу. Наконец в контексте третьей митридатовой войны Мемнон сообщает, что Гераклеей управлял Ламах и дал кое–какие указания на институты, в частности, упоминается экклесия. Однако информация такого типа слишком скудна, чтобы делать выводы о политическом режиме и функционировании институтов.
Хроника Мемнона обращает внимание на военные и дипломатические возможности Гераклеи. Флот города в тексте всячески выделяется и историк преподносит ценные свидетельства о военно–морских способностях гераклеотов. Фрагмент 8.5 дает подробное и уникальное описание мощного корабля, который выделялся в Гераклейском флоте: Леонтофора. В рассказе также содержится много упоминаний о битвах, отсутствующих в других источниках, например, в F 9.5, где Мемнон сообщает о столкновении армий Зипойта, брата вифинского царя Никомеда, и Гераклеи. Но самые выдающиеся примеры фактов, сообщаемых только Мемноном, связаны с осадами городов. Действительно, хроника Мемнона является единственным источником, упоминающим осаду Гераклеи Прусием I и галатами. Что касается длительных военных действий римлян против города во время третьей митридатовой войны, Мемнон сообщает о них подробно, не забывая упомянуть о преступлениях понтийского гарнизона, установленного в городе. Его свидетельство тем более ценно, что оно не подтверждается другими источниками. В том же самом контексте Мемнон сообщает как Митридату удалось захватить Гераклею: в очередной раз его рассказ изобилует подробностями. Он показывает как иностранная держава могла взять под свой контроль город, полагаясь на своих сторонников, действующих изнутри.
Наконец, фрагмент 39 дает ценное свидетельство о суде над Коттой. Похоже, что эти сведения переданы через местную традицию, поскольку в рассказе присутствуют гераклеоты–пленники. Тем не менее я задаюсь вопросом о последствиях предвзятости Мемнона для его города и его рассказа. Нет сомнения, в этих отрывках находится личное внимание Мемнона к римлянам. Действительно ли Фразимед выступал на судебном процессе над разорителем Гераклеи или Мемнон выразил в своем рассказе недовольство города против римского полководца? Вопрос трудный для разрешения, но я могу только заметить, что в этом параграфе в нескольких строках рассказывается история связей Гераклеи и Рима, представленная во фрагментах 18.6-35. Следовательно, если процесс имел место, Котта, разумеется, не был осужден на основании простого обвинения в разграблении Гераклеи.
Фотий оставил потомству уникальное свидетельство Мемнона. К сожалению, историк Гераклеи остается неизвестным. Его происхождение выведено из того факта, что он написал местную историю, по всей вероятности, о своей родине. Кроме того, предвзятость к гераклеотам также свидетельствует о происхождении из Гераклеи. Исследование его метода и, в частности, повторяющихся тем в его сочинении, подсказывает мне, что его литературная деятельность датируется II в. н. э. Мемнон, на мой взгляд, историк добросовестный, патриотизм которого иногда дает повод сомневаться в некоторых событиях, имеющих отношение к дипломатическим связям его родного города с великим державами того времени. Дело не столько в существовании этих связей, а в том как Мемнон их преподносит. Гераклея, несомненно, играла важную роль в регионе и поддерживала дружеские отношения в определенные периоды свой истории с эллинистическими правителями, а затем с римлянами. Однако, он иногда преувеличивает реальные последствия вмешательства города в крупные конфликты. Что касается отношений между Римом и Гераклеей, Мемнон настаивает на благожелательности римлян к городу, чтобы ярче подчеркнуть то, как были нарушены отношения между двумя государствами. С моей точки зрения, хроника — это средство, позволяющее Мемнону вспомнить былое могущество родного города, а также великих правителей, которые господствовали в греческом мире и сменяли друг друга на протяжении веков. Его послание адресовано грекам, но также и римлянам. Будучи читателем его Истории Гераклеи, я бы сказала, что Мемнон бросает вызов власти Рима, который в его время безусловно доминирует над миром, но который является всего лишь наследником череды империй. Таким образом Мемнон дает ценное свидетельство о городе, который на периферии греческого мира на разных уровнях принимал участие в великих событиях, знаменовавших греческую историю, и который был свидетелем преемственности великих держав с IV по I до н. э.