Евмен из Кардии — замечательная фигура даже по стандартам своей эпохи. Он был царским секретарем, превратившимся в успешного военачальника, и греком из Кардии в период владычества природных македонян. Дошедшие до нас источники о первых годах после смерти Александра Великого отслеживают его карьеру более подробно, чем любого из других преемников Александра. Плутарх и Непот составили его биографию, игнорируя более знаменитых и, в конечном счете, более важных его современников. Кроме того, в целом источники рассматривают его весьма благоприятно. В большинстве случаев он представлен как блестящий военачальник, вступающий в борьбу и очень часто побеждающий тех, кто командовал войсками при Александре[1]. Он упоминается как один из последних верноподданных монархии, образец преданности семье Александра[2], а с его смертью теряется последняя надежда для династии Аргеадов (Nepos Eum. 13.3). Картина, нарисованная источниками, несомненно, весьма симпатичная. Тогда как часто успешный в сражении, блеск Евмена обречен на неудачу всепоглощающим предубеждением македонских офицеров и рядовых солдат, с которыми он сражался и служил[3]. Это очень притягательная история, но, тем не менее, вымышленная.
В конечном счете Евмен не был жертвой предубеждения. Новый век, возвещенный завоеваниями Александра, давал одинаковые возможности и грекам и македонянам. Тогда чувство македонского национализма, утвержденное Филиппом и Александром, не имело большого значения за пределами собственно Македонии и было даже более приглушенным, чем более типичное чувство в полисах южной Греции. С другой стороны, в Эллинистическом мире термин «македоняне» очень быстро стал обозначать стиль борьбы или политический статус, но не истинную этническую принадлежность. Кроме того, в Азии и Африке преобладала старая дихотомия греки/варвары, объединяя тех, кто происходил из Греции и Македонии, против азиатов и египтян. Величайшее изменение в этнической точке зрения, привнесенное в царствование Филиппа и Александра, состояло в том, что македоняне долгое время рассматриваемые, в лучшем случае, как полугреки, стали рассматриваться как братья греков теми, кто принял эллинизм[4].