Перехожу к наиполезнейшей части, то есть скромности, которая не допускает, чтоб мысли наши необузданным безрассудной дерзости насилием, от пути правого удалялись. От чего бывает, что мы избываем язвительных порицаний, а приобретаем хвалу изобильнейшую. И так действия оной в мужах славных рассмотрим.
1) А дабы начать от самого введения высокопочтенного достоинства. Как П. Валерию получившему проименование от почитания величества народа Попликолы, по изгнании Царей вся власть оных и знаки под титулом Консульства вручены были, то он завистный тот степень власти скромностью своею сделал сносным. Ибо от знаков чести отняв топоры, в собраниях народа подвергал власти оного. Притом половину только тех оставил у себя знаков, и принял добровольно себе в товарищи Сп. Лукреция, к которому как он был старее его летами, послал старее и знаки. Сверх сего в собраниях сотенных издал закон, чтоб никакая власть против апелляции к народу не могла наказывать телесно, тем меньше лишать жизни Римского гражданина. Таким образом, чтоб состояние республики сделать свободнее, помалу власть свою умалил. Что же еще? Приказал сломать дом свой для того, что он стоял по месту других выше, и казался иметь вид замка. И так сколько он своим домом ниже, столько славою других сделался выше.
2) Хотя и не хочется оставить Попликолу, но не неприятно объявить и о Фурие Камилле, которого столь скромен от крайнего бесчестия к высокопочтенной власти переход был, что как Галлы городом овладели, и граждане требовали от него помощи, когда он в Ардее находился в ссылке, то Камилл не прежде отправился в Вейи для принятия команды над войском, доколе не уведомился, что он избран Диктатором обыкновенным торжественным образом. Великолепен был триумф Камиллов Вейский, превосходная над Галлами победа, но то медление удивительнее далеко. Ибо гораздо труднее одолеть себя, нежели победишь неприятеля. И Камилле как несчастья освободиться не столь спешил скоро, так и за счастие не с неумеренною радостью хватался.
3) Равную Камиллу имел скромность Марций Рутилий Ценсорин. Ибо он вторично Ценсором избран будучи, собравшемуся народу строжайшею у сколько мог выговаривал речью за то, что он ту власть поручил ему вторично; которой предки, что она была велика, судили сократить время. Оба поступили справедливо, и Ценсорин и народе: ибо один дал наставление, чтоб умеренно давать чести, а другой хотел вверить себя умеренному.
4) Теперь увидим, как вел себя Л. Квинкций Цинциннат в Консульском достоинстве. Как Сенаторы оное продолжишь ему судили не только за превосходные дела его, но также и для того что народ тех же Трибунов и на следовавшей год хотел оставить; из чего ни одного законно сделать было не можно, Цинциннат остановил и то и другое, воспрепятствовав в намерении Сенату, и принудив Трибунов следовать своей стыдливости. Таким образом один сделал, чтоб высокопочтенное собрание и народ от нарекания несправедливого поступка были свободны.
5) Фабий же Максим видя, что он пять раз был Консулом, так же отец его, дед и прадед часто Консулами бывали, в собрании народа, которое все согласно сына его Консулом сделать хотело, сколько мог, стал твердо против народа, чтоб по меньшей мере на время освободить род от той чести. И то делал, не не доверяя силам своего сына, [ибо он весьма славен был между гражданами] но чтоб высокопочтенная власть та не всегда продолжалась в одном роде. Что сей скромности сильнее или действительнее, которая и отцовскую сильнейшую любовь преодолела.
6) Предки наши имея благодарные мысли не оставили без награждения заслуг старшего Сц. Африканского; и сколько оные были велики, то равные и почести воздать хотели. Они судили его поставить статую в собрании, где избираемы были власти, на ораторском месте, в Сенате, и наконец во внутренности храма самого В. Иовиша: хотели портрет его украсить торжественною одеждою и присоединить к Капитольским ложам. Положили ему во всю жизнь его быть Консулом, и дать бессменное Диктаторство. Но Сципион не мог стерпеть того, чтоб что–либо из оного или народным согласием или определением Сената было сделано, и почти столько же он употребил времени отказываяся от тех честей, сколько в заслуживании оных.
С такою же твердостью защитил Аннибала в Сенате, когда Карфагеняне чрез отправленных от себя депутатов на него доносили, что якобы он делает у них возмущения. Сверх того придал, что Римскому Сенату не должно вступаться в дела республики Карфагенской; и высочайшею своею скромностью одного соблюл жизнь, а другого сохранил достоинство, тем довольствуяся, что он до победы и тому и другому был неприятель.
7) М. же Марцелл, которой первой доказал самим делом, что и Аннибала победить и Сиракусами овладеть было можно, как во время его Консульства Сицилиане с жалобами на него в Рим приехали, сделал то, чтоб Сенате ни для какого дела не сбирался, потому что по случаю тогда товарищ его Валерий Левин в отсутствия находился, дабы для того Сицилиане в предложении своих жалоб боязни не показала. А как его товарищ возвратился, то он сам предложил, чтоб допустишь их, и жалобы оных слушал терпеливо, Потом, как Валерий Левин приказанием выйти, принудил, чтоб они были и при его оправдании. Наконец, когда с обеих сторон доказательства представлены были, и челоботчики вышли, то и он пошел в след за ними, чтоб тем свободнее Сенат мог положить свое мнение. И как жалобы их опровержены были, то они с униженностью просили Марцелла, чтоб он их принял в свое покровительство; что он и учинил снисходительно. Сверх сего он получив по жребию в правление себе Сицилию, уступил сию провинцию своему товарищу. Марцелла столько разнообразно хвалишь можно, сколько крат он употреблял новые опыты скромности против своих товарищей.
8) Сколько удивительным себя оказал и Ти. Грах. Ибо как он будучи Трибуном простого народа явную имел ссору со Сципионами Африканским и Асийским, и Сц. Асийский не в состоянии был заплатить такой суммы денег, на какую осужден был, и для того Консул приказал его отвести в темницу, тогда он требовал апелляции к собранию Трибунов, но и в оном никто не хотел заступить оного, Грах отделяся от товарищей своих сочинил определение. И никто не сомневался, чтоб он в нем не употребил слов раздраженного неприятеля, против Сц. Асийского. Но Грах, во–первых, клялся, что он со Сципионом никогда не мирился: потом читал определение такое. Как Л. Корнелий Сципион в день триумфа ведя пред колесницею своею вождей неприятельских, заключив их потом в темницу, то неприлично и несходно с величеством Римского народа видеть самого его в ту же ведома темницу. Чего ради не вделается, чтоб он снес то терпеливо. Тогда без всякого, негодования узнал народ римской, что он в мнении своем о Грахе обманулся, и его скромность похвалил по достоинству.
9) К. также Клавдия Нерона между прочиими отменной скромности примерами счесть можно. Он в поражении Асдрубала участие имел в славе с Ливием Салинатором: однако во время отправления им триумфа лучше хотел на лошади за ним ехать, нежели иметь триумф, когда и ему Сенат равно определил оной; потому что дело происходило в провинции, которою управлял Салинатор. И так он торжество отправлял без колесницы, но тем славнее, потому что Салинатора за победу только похваляли, а его сверх того и за скромносшь.
10) Не терпит и Сц. Африканский старший, чтоб я умолчал о нем. Как он. будучи Ценсором смотр делал, и в бываемом при таких случаях жертвоприношении писец из народных книг торжественные прошения стихи наперед читать стал, в коих молили богов бессмертных, чтоб они владение и состояние римского народа, первое пространнейшим, а другое совершеннейшим учиняли, сказал: Довольно одно обширно, а другое счастливо: и так молю, чтоб таковыми их сохранили на веки. И тогда же приказал в книгах исправишь стихи так, как он сказал. Сию Скромность и после Ценсоры при смотрах наблюдали. Ибо Сципион мнил весьма благоразумно, что тогда нужда была просить богов римскому народу о распространении владения, когда оной в семи от города милях искал триумфов. А когда уже он большею частью обладает света, то сколько ненасытен, ежели более что желает, столько счастлив много, ежели он ничего из того не утратит, что имеет. Такую же он оказал скромность, когда сидя в присутственном своем месте делал смотр коннице по сотням. Ибо как он увидел, что К. Лициний выкликнут будучи вышел на средину, то сказал: Он знает, что Лициний торжественным образом сделал клятвопреступление. Чего ради кто хочет просить на него, тот употреби его свидетелем. Но как никого такого не сыскалось и тогда Сципион сказал: Проводи лошадь, Лициний, и пользуйся Ценсорским наказанием, чтоб я в рассуждения тебя не представлял собою доносителя, свидетеля и судьи.
11) Сия скромность и в Кн. Скеволе превосходнейшем муже примечена. Ибо он позван будучи для свидетельства против одного обвиняемого, как сказал то, что для человека, которого жизнь в опасности находилась, весьма казалось быть вредно, то отходя придал: Что в таком случае его свидетельству верить должно, когда подтвердят и другие: потому что верить одного свидетельству был бы пример весьма худой, В следствие чего он не лишил и себя того, чтоб, как он сказал добросовестно, ему не верили, и для общей пользы подал совет здравой.
12) Я ведаю о каких гражданах и о каких их делах говорю кратко. Но как о великих делах, а притом многих к славе мужей превосходных говорить надобно, то речь бесконечным лиц и дел количеством обремененная не может обоего исправить по долгу. Чего ради и намерение мое не то было, чтоб превозносить все похвалами, но делать напоминание. В следствие чего пусть извинят меня оба Метелла Македонский и Нумидийский величайшие отечества украшения, что я представлю о них вкратце. Македонский крайне жил несогласно с Сципионом Африканским; и ссора между ими происходила от ревнования о добродетели, которая простиралась до вражды явной. Но как по народному крику Метелл узнал о убийстве Сципионовом, тогда вышед в народ сказал лицом печальным и смущенным голосом: Стекайтесь, стекайтесь граждане, стены нашего города пали! Ибо Сципион, которому надлежало быть внутрь отечества безопасным, убит злодейски. О республика! Сколько ты смертью Сципионовою несчастна, столько сострадательным и искренним плачем Метелловым благополучна! Потому что она в одно время и сколь великого гражданина лишилась, и какого имела, узнала. Он же приказал своим детям нести одр Сципионов на своих плечах, а притом и какую он честь выносу придал изустно, показывают его следующие слова: Не достанется вам дети впредь отправлять такой должности при погребении, кто б его был больше. Где девались те толь великие происходившие в ратуше между Метеллом и Сципионом ссоры? где толь многие бываемые на Ораторском месте распри? где тех величайших полководцев и граждан толиких внутрь отечества словесные сражения? Все то отменного почтения достойная уничтожила скромность.
13) Метелл же Нумидийский народным возмущением из отечества изгнан будучи в Асию удалился: где находясь, как в одно время смотрел Триллские игры, тогда ему письмо отдано было, в котором изображалось, что единодушно Сенат и народ возвратиться ему в отечество дозволяют. Однако он не прежде сошел с театра, как представление окончилось: и возле себя сидевшим не показал ни мало своего веселия, но безмерную радость скрыл внутрь себя. Объявляют, что он имел вид такой же, когда был в ссылке, и по своем возвращении: и помощью скромности в благополучии и несчастий по твердости своего духа наблюдал средину.
14) Исчислив столько фамилий одинаковую похвалу заслуживших, могу ли умолчать о имени Порциевом как бы лишенном славы. Катон младший не дозволяет мне того сделать предъявляя не малый знак величайшей своей скромности. Он с крайним рачением и сохранностью привез в Рим казну Кипрскую: за которую его услугу Сенат приказал отложить считать его до времени, дабы в собрании для избрания Преторов сверх очереди, сделать за то честь ему. Но он не хотел допустить того сделать, утверждая быть несправедливо, чтоб миновав всех других он Претором был сделан. И чтоб в рассуждении его ничего нового не воспоследовало, рассудил лучше узнать народное мнение, нежели пользоваться благодеянием Сената.
15) Когда я хочу перейти к примерам посторонним, то М. Бибулк, муж и высокого достоинства и имевшей чины великие понуждает меня несколько от того удержаться. Он живучи в Сирии услышал, что два его сына хороших качеств, от Габиниевых воинов были убиты. Которых убийц Царица Клепатра к нему послала, Чтоб он за толь несносной для него урон наказал их по своему произволению. Но Бибулк по учинении себе от Клеопатры такого одолжения, какого более находившемуся ему в печали оказать было не можно, скорбь свою принудил уступить скромности, и убийц детей своих приказал немедленно отвезти к Клеопатре говоря: Что власть мстить за сие не ему принадлежит, но Сенату.
Внешние
1) Архит Тарентинец предавшись со всем в Метапонте учению Пифагорову с великим трудом и в продолжительное время окончал оное. Потом как он в отечество свое возвратился, и вознамерился осмотреть свои деревни, то увидел, что оные нерадением его приказчика крайне в худое пришли состояние; и смотря на виновного, сказал: Я бы наказал тебя, ежели б сердит на тебя не был. Ибо он лучше хотел его оставить без наказания, нежели по случаю сердца наказать больше, как он заслуживал.
2) Архит надмеру снисходителен был своею скромностью, а Платов не столько. Ибо как он за некоторой проступок на слугу своего крайне осердился, то опасался превзойти меру в наказании поручил оного для наказания Спевсиппу своему другу, почитая, что то будет для него бесчестно, когда он сделает, чтоб и вина слуги его, и его наказание равное заслужили порицание. По чему тем меньше я удивляюсь, что он в рассуждения Ксенократа ученика своего столь твердо наблюдал свою скромность. Он слыша, что Ксенократ о нем говорит весьма дурно, говоренных себе слов в его обвинение тогда ж не принял, А как сказавшей ему о том настоял уверительным видом, и требовал причины для чего б он ему не верил, Платон придал: Не вероятно, чтоб кого он столько любит, тот не любил его взаимно. Напоследок как тот желая по злобе своей их поссорить, в истине сказанного собою клялся, то Платон, чтоб не говорить более о его клятвопреступлении подтвердил: Что никогда бы Ксенократ не сказал того, ежели бы он не счел то для него полезным. Подумал бы каждый, что не в смертном теле, но в небесном граде притом ополченной дух его препровождал краткое время жизни; когда он устремления человеческих пороков отвращал от себя столь мужественно, и хранил совершенную добродетель содержащуюся в недрах высочайшей премудрости.
3) Дион Сиракусец не может никак равняться славою учения Платону. Однако, что принадлежит до его скромности, то гораздо сильнее его оказал опыт собою. Он Дионисием Тираном из отечества своего изгнан будучи удалился в Мегару: где находясь, как в одно, время хотел с Феодором начальником того города видеться в его доме, и был не допускаем, то долго у дверей стоя сказал своему товарищу; Терпеливо сие сносить должно. Может быть я мы в чести будучи тоже делали. Которым спокойным рассуждением сам себе состояние ссылки сделал сноснее.
4) Надобно поместите здесь и Фрасивула. Он народ Афинский, которой от лютости тридцати тиранов принужден был оставить свои жилища, и рассеявшись переходя с места на место вести жизнь наибеднейшую, ополчив как духом, так и оружием возвратил в отечество. Сию знаменитую возвращением вольности победу потом учинил он похвалою скромности еще славнее. Ибо он употребил народное согласное определение, чтоб не помнить обид прежних. Сие забвение, которое Греки амнистиею называют, возмущенному и упадающему состоянию республики прежней возвратило образ.
5) Не меньшего и то удивления достойно. Стасипп Тегеец, как приятели его ему советовали, чтоб несносного себе в правлении республики товарища, а впрочем доброго и честного мужа, или убил или удалил от себя, сказал на то: что он того не сделает, чтоб которое в соблюдении отечества добрый гражданин имеет место, оное худой в нечестной занял. И желал лучше, чтоб его жесточайший противник беспокоил, нежели отечество лишить изрядного попечителя.
6) Питтак также имел сердце исполненное скромности: ибо он Алкею стихотворцу [которой имел к нему жесточайшую ненависть, и все силы разума употреблял против оного] по восприятии предложенной себе от граждан тирании дал знать только, что как–то он удобно его погубить может.
7) Упомянув о сем муже за долг почитаю представить вообще о скромности семи мудрецов. В стране Милесской, некто у рыболовов, которые невод из воды тащили, откупил тоню. А как в оную попал великий из золота сделанный стол Дельфский, то произошел спор: рыболовы утверждали, что они продавали одну только рыбу, а откупившей тоню говорил, что он покупал все, что ни попадется на счастье. Чего ради, как по необыкновенности случая и по великости цены вещи дело дошло до собрания всего народа того гражданства, то положено было требовать наставление от Аполлона Дельфского: кому стол отдать было должно. Аполлон ответствовал: что тому отдать надлежит, кто премудрее прочих, сими словами.
Ὄς σοφίη πάντων, πρῶτων, τόυτῳ τρίποδ᾿ ἄν δῶ.
то есть
Кто премудростью от всех есть первый, тому треног присуждаю.
Тогда Милесцы отдали стол Фалесу: он уступил Виасу, Виас Питтаку, а тот другому, и наконец обошед тот стол кругом всех семерых мудрецов достался Солону. Которой как титул превосходной премудрости, так и награждение отдал самому Аполлону.
8) А чтоб не оставишь без свидетельства и скромности Феопомпа Царя Спартанского. Как он первой установил быть Ефорам в Лакедемоне, чтоб оные так противоположены были Царской власти, как в Риме Консульской Трибуны простого народа; и как ему жена в одно время сказала, что он то сделал, дабы оставить по себе сыновьям меньше власти. На то Феопомп: Хотя я оставлю власть и меньше, но прочнее. И подлинно он ответствовал весьма справедливо. Ибо то могущество безопасно, когда мы силам полагаем меру. Чего ради Феопомп власть Царскую обязав законными узами, чем более удалил от своевольства, тем ближе привел в любовь гражданства.
9) Антиох из границ владения своего от Л. Сципиона, будучи за гору Тавр выгнан, и лишась провинции Асийской, как и ближних к ней народов, за долг почел благодарить народ Римский, он освободясь надмеру великого смотрения, малым своим владением был доволен. И поистине нет ничего толь славного и толь знаменитого, где б не требовалось скромности.
А как я скромность многими примерами славных писателей объяснил довольно, то перейду к препохвальной человеческого сердца склонности, которая приводит нас в любовь от ненависти, и представлю ее в приятном виде. Ибо ежели мы на воспоследовавшую после бури тишину на море, и на ясное небо после мрачной погоды с веселием взираем, и ежели война на мир переменившаяся великую нам причиняет радость, то равномерно и о оставленной жестокости обид с веселием объявить должно.
1) М. Емилий Лепид, которой был двоекратно Консулом, притом В. первосвященником, и высоким своим достоинствам соответствовал строгостью жизни, имел долговременные и великие ссоры с Фулвием Ффлакком, который так же имел чины высокие. А как они оба объявлены были Ценсорами, то Лепид на месте избрания оные оставил, думая, что не должно иметь тем ссор приватных, которые соединены величайшею властью в правлении народа. Сие рассуждение Лепидово и наш век похваляет, и древние летописатели прославляя подобные в великих мужах поступки нам предали.
2) Равномерно оставили для ведения потомству и об отменном благоразумии Ливия Салинатора в пресечении тайной ненависти. Ибо хотя он былая ею к Нерону, поехал в ссылку, потому что он своим свидетельством вверг его в несчастье; однако как по возвращении оного из ссылки граждане сделали его товарищем оному в Консульстве, то он имея, впрочем, сильную врожденную себе склонность к гневу, принудил себя забыть, нанесенную себе жесточайшую от него обиду. Потому что ежели бы он хотел в ссоре быть сообщником власти, то бы показывая себя врагом непримиримым худо мог исправить звание Консула. Таковая преклонность мыслей к примирению в трудных и нужных обстоятельствах времени весьма много пользовала нашему гражданству и всей Италии: потому что они равным стремлением добродетели между собою споря, страшные Пунические стерли силы.
3) Славный так же пример пресечения вражды видеть можно в Сц. Африканском старшем и Ти. Грахе. Ибо к которому столу жертвенному пришли они будучи в ссоре, от того самого пошли, сделавшись друзьями и сродниками. Потому что Сципион тем не довольствуйся, что посредством Сената в торжественном Пире Иовишевом в Капитолии с Грахом помирился, сверх того тогда же и тут же обручал за него дочь свою Корнелию.
4) Но сего рода миролюбие особливо усматривается в М. Цицером. Ибо он А. Габиния приличившагося во взятках с крайним защитил старанием, которой прежде во время своего Консульства изгнал его из города. Он же за П. Ватиния, который всегдашний ему был недоброжелатель, заступил в двух судах народных, как без всякого нарекания малодушие, так напротив того с некоторою своею похвалою. Потому что нередко обиды лучше побеждаются благодеяниями, нежели продолжением взаимной ненависти платятся.
5) Цицеронов поступок столько казался быть похвален, что последовать ему хотел в том и крайней его недруг П. Пулхер: который из доносивших на себя в кровосмешении трех Лентулов, одного защитил своим покровительством, в случае, когда его судили, что якобы он недозволенными средствами домогался власти. И принял намерение взирая на судью, Претора и храм Весты сделаться Лентулу другом; в котором он прежде доносом в скверном беззаконии, погубить его желая, неприятельским поступал против его образом.
6) Каниний же Галл представлял собою и ответчика и равно удивительного доносителя. Ибо К. Антония осужденного собою имел после дочь в супружестве, а М. Колония, от которого сам осужден был опекуном своего имения.
7) Целия же Руфа сколько жизнь была бесчестна, столько оказанное сожаление к Кв. Помпею похвально. Как Помпей от него в народном следствии осужден был, а в то же время Корнелия мать Грахов порученных себе в смотрение его отчин отдать ему не хотела, и Помпей письмом просил Руфа, чтоб он в том случае вспомоществовал ему, тогда Руф заочно за него сильно вступился. Читал и письмо его, как знак крайней нужды, которым и опроверг скверную Корнелии жадность к богатству. Сей поступок по отменному человеколюбию, хотя он и Целием учинен был, презирать однако ж не должно.
С великим старанием и отменным рачением о том объявить должно, как–то славные мужи, похоти и сребролюбия, бешенству подобные стремления благоразумно от себя отвращали. Потому что тот дом, то гражданство и то государство удобно в надлежащем своем состоянии всегда пребыть может, в котором желание любви и богатства весьма малую имеет силу. Ибо где сии известнейшие рода человеческого язвы окажутся, там обида владычествует и бесславие пылает. Которые оставив далеко, о противных сим лютым порокам нравах предложить имею.
1) Как Сципион будучи на двадцать четвертом году от рождения, по взятии в Испании Карфагены счастливое получил начало к завоеванию и древней Карфагены, и захватил многих аманатов, которых Пены в том городе содержали, а между оными и одну отменной красоты девицу а притом взрослую, то будучи, впрочем, молод, холост и победитель, как сведал, что она. была Целтиберянка, знатного рода, и сговорена за Индибила знатного ж человека того народа, призвав её родителей возвратил им и жениху ее в чистоте всякой. Притом и деньги, которые принесены были для её выкупа приложил к приданому девицы. Которым благодеянием и щедростью Индибил обязан будучи, соглашением Целтиберян к стороне римлян достойную Сципиоца за его одолжение оказал благодарность.
2) Но как свидетелем сего воздержания была Испания, так Катонова Епир, Ахаия, Кикладские острова, приморская часть Асии и Кипрская провинция. Из которых мест как надобно ему было везти множество денег, то сколько он имел отвращения от похоти, столько от сребролюбия и находясь в чрезмерном изобилии и того и другого, от обоего воздержался. Ибо и царские сокровища имел в руках своих, и великое множество городов прекрасных изобиловавших всеми забав родами, к которым по необходимости пути морского ему приставать надобно было. О сем Минуций Руф бывший Катону в походе Кипрском неотлучный спутник в письмах своих упоминает, которого однако ж я свидетельства не приемлю. Ибо сия похвала на собственном утверждается доказательстве, потому что из той же естества утробы произошел и Катон и воздержание.
3) Известно также было, что и Друс Германский превосходная слава Клавдиева рода, и отечества отменное украшение; а что всего более, качеством дел и долговременностью жизни отчиму равно и брату своему Августам, двум божественным республики зракам удивительно соответствовавшей, удовольствие любви единственно заключал в Своей супруге. Но и супруга его Антония превзошедшая похвалами мужчин своего рода славу, любовь супруга верностью со своей стороны наградила. Которая по смерти его оставшись в цветущем состоянии красоты и лет своих, покой своей свекрови вместо нового замужества имела; и на одном ложе одна из жен Друсовых в цветущих летах скончалась, а другая во вдовстве состарилась. Сей покой пусть будет окончанием таких опытов воздержания.
4) Напоследок рассмотрим тех, которые во всю свою жизнь никогда не помышляли копить деньги. Как Кн. Марций происходившей от Сенаторского рода, молодой человек, знатный, потомок Царя Анка Марция, получивший проименование от взятого Вольского города Кориола, оказал дела отменной храбрости, и Консул Посфумий Коминий нарочитою речью говоренною к войску, приписав ему похвалы довольные предложил дары, какие только служащие на войне получают, притом сто десятин земли, на отбор десять пленников и столько ж лошадей в уборе, сто волов и серебра столько, сколько он поднять мог, ничего не хотел взять, кроме одного знакомого пленника и той лошади, которая во время сражения под ним была. Такою примерною умеренностью он то сделал, что знать было не можно, с большею ли он похвалою заслужил награждения или отринул.
5) М. же Курий весьма достаточное правило Римлян умеренности в содержании себя и совершеннейшей образец добродетели, дал себя видеть послам Самнитским в таком виде, как он на деревянной скамейке близ огня сидя ел из деревянной чашки, а какое кушанье, самой прибор показывает довольно. Ибо он презирал Самнитян богатство, а Самнитяне удивлялись бедному его содержанию. Потому что как они принесли к нему именем народа в великом количестве золота, прося его покорно принять оное, тогда Курий рассмеявшись сказал им: Излишнего, не говорю, непристойного посольства исполнители, скажите Самнитянам, что Ма. Курий лучше хочет повелевать богатыми, нежели сам таким сделаться, и отнесите обратно сей подарок сколько драгоценный, столько на погибель людей изобретенный; а притом знайте, что меня ни в сражении победить, ни деньгами обольстить вам не можно.
Он же выгнав Царя Пиррга из Италии, добычи Царской, которою войско и город обогатились не коснулся ни мало. Также из определенных Сенатом каждому из народа по семи десятин, а ему пятидесяти взял себе не больше прочих; почитая за негодного республики гражданина такого, которой бывает тем не доволен, что другие получают.
6) То же думал и Фабриций Лусцин, которой всех более был граждан в свое время честью и властью, а имением равен самому бедному. Он от Самнитян, которые все находились под его покровительством, получив десять ливр меди и пять серебра и столько же рабов к себе присланных, отослал назад к оным; и будучи доволен малым, без денег весьма богат был, и не употребляя слуг много, имел при себе людей довольно. Потому что богатым его делало, не владеть многим, но желать малого. Следовательно, как в доме его не было ни серебра, ни меди, ни невольников Самнитских, так от презрения тех исполнен был славы. Соответственны были отказу подарков и желания Фабрициевы. Ибо он отправясь в лице посла к Пирргу, и при нем находясь, как в одно время услыша от Кинея Фессалийца, которой говорил, что некоторой афинянин, человеке весьма мудрый советовал то единственно делать людям, только служить к удовольствию их сладострастия, то Фабриций почел сии слова за чудовище, и желал такой же премудрости Пирргу и Самнитянам. Хотя Афины учением своим тогда и славны были, однако муж благоразумный лучше последовал Фабрицию в омерзении от роскоши, нежели наставлениям Епикуровым, что и самое следствие показало. Ибо который город обращался в роскоши, тот весьма великой своей лишился власти, а который в трудах полагал свое увеселение, тот присвоил себе оную; и первой не силен был защитить своей вольности, а последней мог давать другим оную.
7) Кв. Елия Туберона прозванного Каптом, каждой справедливо назовет учеником Куриевым и Фабрициевым. Как во время его Консульства Етолийской народ всякого рода серебряные сосуды великого веса и отменной работы прислал к нему со своими депутатами, которые прежде приезжая к нему с поздравлением, видели на столе у него глиняную посуду, то Туберон, дав знать им, чтоб они не думали в умеренном содержании помогать так, как в бедности, приказал им со своими ношами домой возвратиться. Сколь хорошо он домашнее предпочитал Етолийскому, ежели бы примеру его умеренности в содержании себя хотело последовать потомство! Ныне же до чего дошло? Едва надеяться можно, чтоб рабы не погнушались таким прибором, какой тогда не стыдился употреблять Консул.
8) По побеждении Царя Персея Павел Македонскими сокровищами древнюю и наследственную бедность нашего гражданства до того удовольствовав, что в первые тогда народ римской тяжести подушного сбора освободился, свой дом ничем сделал не богаче; почитая себя довольно счастливым, что от той победы другие деньги, а он получил славу.
9) С сим его мнением согласны были Кв. Фабий Гургес и Кн. Фабий Пиктор, также Кв. Огульний, которые депутатами отправлены будучи к Царю Птоломею, и получив от него себе дары отдали в казну оные, не писав еще ничего в Сенат об исправлении порученного себе дела; рассуждая, что от народной службы, ничего кроме похвалы за хорошее её исправление никому получать не должно. Следующей же Сената поступок был знаком его удовольствия и рачительного наблюдения предков. Ибо помянутым депутатам отданы были внесенные ими в казну подарки, не только определением Сената, но согласием всего народа, которые Квесторы без всякого замедления каждому из них выдали. Таким образом в тех же дарах и Птолемеева щедрость, и послов воздержание, и справедливость римского народа надлежащее в рассуждении похвального дела участие имели.
10) Что Калпурний Писон воздержания Фабиев и Огульния в подобном похвалы роде был подражателем, доказывает самой случай. Он будучи Консулом по освобождении Сицилии от жестокой войны с беглыми дарил по обычаю главнокомандовавших всех, которые отменные свои заслуги в той войне оказали; между же сими был и сын его, которой во многих местах сражался храбро, и которого он на словах только объявил быть достойным венца златого весом в три ливры: говоря, что не должно главному начальнику из казны брать, чтоб вошло в дом его. И обещал столько же весом золота сыну своему отказать в своей духовной, дабы он честь, как от предводителя Всенародно, а награждение как от отца получил домовно.
11) Не сочтут ли ныне за удивительного человека, которой бы будучи, впрочем, знатен, вместо постели употреблял козьи кожи, и имея при себе только трех слуг управлял Испаниею, с пятьюстами ассов в заморскую отправился провинцию, и одинаковою с матросами довольствовался пищею, как и вином тем же. Однако то сносил старший Катон без нужды: потому что приятная к умеренному содержанию себя привычка в таком роде жизни с крайним удовольствием его удерживала.
12) Весьма отдален был временем от древнего воздержания Катон младший, потому что он жил уже в то время, когда гражданство было во всем изобильно и любило пышность. Однако он будучи в войне междоусобной и с сыном, не более имел при себе двенадцати слуг, числом правда больше, нежели старший, но в рассуждении обыкновения того времени весьма мало.
13) Радуется дух напоминанием мужей великих. Сципион Емилиан по двоекратном своем славном Консульстве и толиких же отменно знаменитых триумфах имея семь только слуг при себе отправлял посла должность. И думаю, что он из добыч Карфагенских и Нумантинских мог бы иметь больше, ежели бы не желал лучше, чтоб слава дел его к нему, а добычи к отечеству доходили. Чего ради как он проезжал союзников и, посторонних земли, то не слуг при нем находившихся, но победы его тамошние жители считали, и не на то смотрели, сколько, они серебра и золота вез с собою, но сколько имел в себе чести и славы.
14) Часто видимо было воздержание и в простом народе: но довольно будет из времен весьма пространных предложить два примера. Как Пиррг ужасом нападения своего не успел ни мало, и Епирские воины ослабевать начинали, тогда он желая благосклонность римского народа снискать куплею, потому что храбрости оного не мог умалить, почти весь прибор Царской ввез в наш город. Впрочем, хотя и великой цены и разных родов от посланных его, служащие к употреблению мужей и жен дары мимо домов по улицам носимы были, однако все на оные из домов только своих смотрели без жадности, И Пиррг будучи больше смелый нежели сильный защитник своевольства Тарентинцов, с большею ли славою нравами сего города, нежели оружием был прогнан, не знаю? Равномерно и в то смутное республики время, которого причиною были К. Марий и Л. Цинна удивительное в римском народе воздержание усмотрено было. Как они от себя домы назначенных в ссылки отдали на разграбление народу, то ни одного не нашлось, кто бы из падения граждан хотел корысть получишь себе. Ибо каждой от того воздерживался столько, как бы от священных храмов. Которое, впрочем, от жалости происходившее воздержание народное служило тайным порицанием жестокосердым победителям.
Внешние
1) А чтоб не лишить похвалы того же рода, умалчивая о посторонних Перикл начальник Афинский будучи вместе Претором с Софоклом сочинителем Трагическим, как Софокл обращался купно с оным в звании народном, в одно время мимошедшего мальчика пригожего хвалил излишне, то Перикл укоряя его за невоздержность, сказал: Претору не только должно иметь чистые руки от мздоимства, но и глаза от страстного воззрения удерживать надлежит.
2) Софокл же будучи уже в старости, как некто спросил его, еще ли он обращается в делах любовных, сказал: Прощу, чтоб боги к лучшему меня направляли: ибо я от оных как бы от некоей лютой власти желал освободиться.
3) Сказывают, что и Ксенократ в старости столь же был воздержен, в котором мнении утвердить нас может довольно следующая повесть. Фрине бывшая славная в Афинах непотребная женщина с ним пьяным всю ночь пролежала, ударясь об заклад с некоторыми молодцами, что может ли она поколебать его воздержность. Ксенократ допустил себя обнимать ей, и говорить сколько ей хотелось: при всем том она в своей надежде обманулась. Поступок воздержной исполненного премудрости духа, но и оказанное непотребною тою женщиною весьма забавно. Ибо как молодые люди ей смеялись, что она будучи столь прекрасна, и так убрана, не могла пьяного старика своими прелестями тронуть, и требовали от нее тех денег, о чем об заклад бились, то ответствовала: что о человеке, а не о истукане с ними об заклад билась, Может ли кто сие Ксенократово воздержание доказать справедливее и ближе, как сама та непотребная женщина изъяснилась? Фрине красотою своею ни по которой части не могла его весьма твердой воздержности опровергнуть.
Что же Царь Александр? мог ли его прельстить и богатством? Подумал бы кто, что и он искушал истукана, и равно тщетно. Он к нему отправил нарочных с несколькими талантами, которых Ксенократ приведши в Академию, обыкновенным, то есть весьма небогатым столом своим угостил их. На другой день, как посланные спрашивали, кому он прикажет принять от них деньги? сказал: Разве вы из вчерашнего стола не могли видеть, что я в них нужды не имею. Таким образом Царь старался купить дружбу у Философа, а Философ не хотел продать Царю ее.
4) Александр же получив имя непобедимого, не мог однако ж победить воздержания Диогена Киника. Ибо как он подошед к нему сидевшему тогда против солнца, спрашивал его, чтоб он изъяснился, что от него получить желает: Диоген же сидел на земли низко, и хотя гнусное имел прозвание, но отменную крепость духа, то сказал: О прочем нужном я скажу тотчас: а между тем не застеняй мне солнца. Из которых слов вышла следующая поговорка: Александр Диогена богатством оставить предприятую жизнь принудить хочет; однако скорее Дария оружием к тому привести может. Он же будучи в Сиракусах, как обмывал овощи огородные, и Аристипп сказал ему: Ежели бы ты хотел ласкательствовать Дионисию, конечно бы не ел того; на оборот ответствовал: А ежели бы ты хотел есть их, то бы не угождал и ты Дионисию.
Что дети знатным женам служат украшением отменным, у Помпония Руфа в собранных повествованиях читаем пак. «Корнелия мать Грахов, как некоторая Кампанская знатная женщина будучи в гостях у нее показывала ей свои уборы, которые тогда за превосходнейшие почитались удержала разговором своим до того времени, как дети её пришли домой из школы. А вот, сказала тогда Корнелия, мои украшения“. Изъявляя тем, что все тот имеет, кто больше не желает, а притом тем надежнее нежели кто все имеет. Потому что имение часто погибает; употребление же здравого смысла не подвержено нападению противной фортуны. Чего ради не следует ни богатство почитать за первую счастья степень, ни нищету за последнюю несчастья; когда и оного веселый вид многими внутрь печалями наполнен, и сея гнусное лице изобилует целыми и неотъемлемыми сокровищами. Что самое лучше в лицах нежели в словах представится.
1) По отменении Царской власти для безмерной гордости Тарквиниевой первым был Консулом Валерий Попликола с Юнием Брутом. Он же и после был троекратно Консулом с крайним удовольствием народа: и учинив весьма многие, а притом важные дела, умножил титул своего рода. Умер же тот столп Фастов в такой бедности, то нечем было похоронить его. Чего ради из народной суммы сделано было ему погребение; Нет нужды далее исследовать бедность толь великого мужа. Ибо довольно видно сколь он богат был в жизни, что по смерти не мог иметь ни гроба, ни сруба.
2) В каком почтении, думать надобно был Менений Агриппа, которого Сенат и простой народ избрал для примирения между собою? То есть сколь великому быть надлежало посредственнику общенародного благосостояния. Но ежели бы народ положив на каждого по секстансу не похоронил его, то он так умер беден, что нечем бы было погребсти его. Но для того то гражданство, по случаю пагубного раздора разделившееся, хотело им соединено быть во едино: потому что в нем усмотрело, что он при всей своей бедности не корыстолюбив был. У которого как в жизни нечего было описывать, так и по смерти доныне величайшее его наследственное имение состоит единственно в согласии Римском.
3) Что в доме К. Фабриция и Кв. Емилия Папа начальных людей своего века серебро было, признаться должно. Ибо и тот и другой имели по блюдцу священному и по солонице. Но Фабриций тем был богатее, что блюдце его на роговой утверждено было ножке. Да и Пап как те вещи получил по наследству, для того то и не хотел их лишиться.
4) Подобно и те избыточествовавшие богатством душевным поступали, которые от сохи призываемы будучи для принятия Консульского достоинства, вместо забавы неплодную и на весьма знойных местах лежащую Пупинианскую пахали землю: и не зная других увеселений огромные глыбы с великим потом разбивали. Сказать еще лучше: которых Республика в опасных своих обстоятельствах повелителями войск избирала, те по недостатку своему [по что я в правде имена их умалчиваю] принуждены были делаться волопасами.
5) Атилия же посланные от Сената звать его для принятия правления республики застали, что он семена сеет. Однако те сельскою работою истертые руки благоденствие народное утвердили: великие неприятельские войска низложили. И которые пред тем сохою орющих волов управляли, те самые торжественных колесниц держали вожжи. Им и не стыдно было оставив жезл сделанной из слоновой кости за сошник по–прежнему приниматься. Может бедных утешать Атилий, но тем самим подашь наставление и богатым, как то не нужно желающим истинной славы безмерно заботиться о снискании богатства.
6) Как того же имени и той же крови Атилий Регул, первой Пунической войны слава и урон для неприятеля наичувствительнейшей, в Африке частыми победами прегордых Карфагенян сокрушил силы, я сведал, что за хорошее его отправление дел, на следующей год оставлен он при прежней команде, то писал Консулам: Что в его поместье в Пупинии лежавшем, которого было семь десятин, приказчик умер, и наемной работник получив от того случай с деревенскою сбруей ушел оттуда. Чего ради он чтоб на его место другой был прислан: дабы по запустении земли жена его и дети без пропитания не остались. А как Сенат от Консулов о том услышал, то немедленно приказал нанять работников для делания земли Атилиевой; давать пристойное содержание жене его и детям, и искупить из общенародной суммы вещи, которых он лишился. Того–то нашей казне стоял пример Атилиевой храбрости, которым Римляне во все время хвалиться будут.
6) Столь же велики были дачи Л. Квинкция Цинцинната: ибо и он семь десятин имел так же. Из сих три десятины заложив в казну одного своего приятеля, за штраф их лишился. Из дохода, так же толь малого поля платил штраф за своего сына, что он к суду не явился. Однако он имея пашни четыре десятины не только содержал себя и дом свой пристойно, но притом Диктатором был избран. Ныне другой почитает дом свой тесным, которой равняется обширностью поместью Цинциннатову,
8) Что же род Елиев, сколько богат был? Шестнадцать человек в одно время Елиев было, которые все жили в одном домике стоявшем на том месте, где ныне находятся Мариевы монументы: и одно имели поместье на Веийском поле, для пахания которого гораздо меньше требовалось работников, нежели сколько было помещиков; так же в Максимовом и Фламиниевом круге для смотрения игр места: которые даны им были от народа за храбрость.
9) В сем же доме не было прежде серебра вовсе, доколе Павел победив Царя Персея, из добыч не подарил пяти ливр К. Елию Туберону своему зятю. Я не говорю о том, что первый гражданин дочь сваю за него выдал, зная, что дом был весьма скуден: потому что он и сам умер так беден, что ежели бы не продано было оставшееся по нем одно поместье, то бы жене его не откуда было возвратить приданаго. В гражданстве нашем тогда как мужья, так и жены изобиловали душевным богатством, и по достатку оного достоинство во всех случаях ценимо было. Оно чины доставляло, сродством соединяло; оно на площади, в Сенате и домах приватных великую имело силу. Ибо каждой прежде о умножении пользы отечества, нежели собственной старался: и лучше хотел бедным в богатом, нежели богатым в бедном жить гражданстве. И сие толь похвальное намерение тем награждалось, что ничего такого, что давалось за заслуги, за деньги достать было не можно; а в случае бедности мужей знаменитых делана, была помощь из народной суммы.
11) В следствие чего, как Кн. Сципион во время второй войны Пунической писал в Сенат, прося его, чтоб он на место его другого, потому что он имел дочь девицу уже взрослую, а без него ей некому приданого исправить; тогда Сенат, чтоб республика не лишилась хорошего полководца, принял на себя должность родителя: и с советом жены Сципионовой а притом сродников распорядив приданое, деньги на оное из казны выдал, и девицу отдал замуж. Приданого было на одиннадцать тысяч ливр меди. Из чего не только благоприятство Сенаторов, но и состояние древних наследных имений познать можно. Ибо оные весьма были не велики, так, что Тация дочь Цесониева, имевшая приданого на десять тысяч ливр меди, казалась тогда весьма богатою невестою: и Мегуллия, что пятьдесят тысяч ливр меди принесла с собою, прозвана была Дотатою [великое приданое имеющею]. Для того Сенат дочерей Фабриция Лусцина и Сципионову по щедрости своей не хотел без приданого выдать, потому что нечего б было им получить из отцовского имения, кроме достаточной славы.
11) М. же Скавр, сколь малое после отца своего получил наследство., сам в первой из тех книг, которые напирал о своей жизни, объявляет. Ибо он говорит, что ему только десять слуг и всего имения на тридцать пять тысяч нуммов осталось. В таком недостатке имевшей учиниться начальником Сената был воспитан.
И так на сии примеры взирать, и ими утешаться нам должно, которые непрестанно жалуемся на свою бедность. Видим мы, что некоторые или ничего, или весьма мало серебра имели; другие малое число слуг; иные по семи десятин земли на сухих местах; некоторые не имея чем похорониться, другие же не в состоянии будучи дочерей своих снабдить приданым, при всем том были хорошие Консулы, преизрядные Диктаторы и бесчисленные отправляли триумфы. Для чего ж мы посредственное наше состояние, как бы отменное зло человеческого рода клянем непрестанно? из которого произошли ежели не богатые, то вместо того верные граждане. Попликолы, Емилии, Фабриции, Курии, Сципионы, Скавры и сим равные в добродетелях великие мужи. И так пробудимся лучше духом, и воспоминанием древних времен подкрепим душевные наши силы, ослабевшие взирая на богатство. Ибо клянусь я. хижиною Ромуловою, простою древнею Капитолиею и вечными Весты огнями довольствующимися и доныне глиняными сосудами, что никакого богатства бедности мужей толиких предпочесть не Можно.
От нищеты похвальной благовременно кажется перейти можем к стыдливости. Ибо она–то наисправедливейшим мужам заповедала не столько стараться о умножении собственного богатства, сколько общественных имений. Достойна, что бы ей как небесному божеству воздвигнуты были храмы и посвящены жертвенники: потому что она есть мать всех честных предприятий, предохранительница народных званий, наставница невинности, любима ближним и приятна посторонним; притом во всяком месте и во всякое время показывает вид благоприятный.
1) А чтоб от похвал её приступить к самым действиям. От построения Рима даже до Сц. Африканского и Ти. Лонга Консулов Сенаш на позорищах представляемых игр наравне с другими имел место: однако из простых никто не осмелился став на переди Сенаторов смотреть на театре. Весьма осмотрительны были наши граждане в рассуждении стыдливости. Они не ложное того доказательство и в самой тот день показали, как Л. Фламиний стал на конце театра. Потому что он М. Катоном и Л. Флакком Ценсорами исключен был из Сената, быв уже Консулом; а притом был брат, Т. Фламиния, победителя Македонии и Филиппа. Ибо все бывшие тогда на театре убедили его занять место достоинству его должное.
2) Правда, что Теренций Варрон безрассудным вступлением в сражение происходившее при Каннах привел республику в упадок: однако он поднесенное себе Диктаторское достоинство от всего Сената и народа принять отрекшись, стыдом своим вину величайшего поражения загладил. И сделал тем, что урон тот гневу богов, а стыдливость его нравам приписаны были. И так к вящей ему чести служить может положенная подпись на его портрете, что он Диктаторства не принял, нежели что другие оное имели.
3) Я же к больше славнейшему стыдливости перейду делу. С великою завистью фортуна в собрание назначенное для избрания Претора, Сц. Африканского старшего сына Кн. Сципиона и писца Цицерея вывела на Марсово поле; и за безмерную её дерзость народ упрекал, что кровь толь славного мужа от Клиента его пред собранием народа в споре не отличила. Однако преступление её Цицерей обратил в похвалу свою. Ибо как он видел, что все сотни его предпочитали Сципиону, то вышед из собрания, и сложив с себя белую одежду сотребователя своего держать сторону начал: а именно, чтоб Преторское достоинство наипаче уступить Сципиону за милость и честь отца его, нежели самому получить оное. Не малую же он за свою учтивость получил и награду. Ибо Сципион тогда сделан был Претором, а Цицерея все более хвалили.
4) Не оставлю, еще собрания. Как Л. Крассу, которой искал Консульского достоинства, по обычаю всех Кандидатов надобно было обходя площадь просишь народ о том, то не могли его никогда к тому принудишь, чтоб он в присутствии К. Скеволы весьма почтенного и премудрого мужа своего тестя то сделал. И так он просил его, чтоб когда он то делать будет, его тут не было: и имел более стыдливость в рассуждении его достоинства, нежели почитал Кандидатскую свою одежду.,
5) Как Помпей великий по побеждена своем от Цесаря в Фарсальском сражении на другой день приехал в Лариссу, и все жители того города вышли ему на встречу, тогда он сказал им: Подите, и сию честь победителю отдайте. Сказал бы я, что он недостоин был побежден быть, ежели бы побежден был не от Цесаря. Подлинно он наблюдал и в несчастье благопристойность. Ибо когда уже он не мог употребишь своего достоинства, то употребил стыдливость.
6) Что же и К. Цесарь отменно сохранял стыдливость, то не только в других случаях часто видеть было можно, но показал то и в последний день своей жизни. Ибо он многими от отцеубийц кинжалами изранен будучи, между тем самим времен, как божественной дух его разлучался с телом, полученные, впрочем, им двадцать три раны не воспрепятствовали ему оказать стыдливости. Потому что обеими руками опустил верхнюю свою одежду, чтоб упасть с закрытою нижнею частью тела. Таким образом не люди умирают, но бессмертные боги в свои селения преходят.
Внешние
1) Следующе примере я вмещу между внешними, потому что то происходило прежде, нежели Етрурия получила право римского гражданства. Превосходной красоты той страны юноша, именем Спурина, как удивительным благообразием своим многих жен знатных пленял очи, и узнав, что он тем как мужьям, так и родителям их подозрителен казался, красоту лица своего нарочно ранами обезобразил, желая лучше иметь безобразие невинности своей знаком, нежели красоту к возбуждению в других похоти.
2) Как некто в Афинах весьма стар будучи, пришел на театр игр смотреть, и никто из граждан не хотел уступить ему, чтоб сесть, места, то он прошел по случаю к послам Лакедемонским. Которые тронуты будучи его старостью, из почтения к сединам его, встав пред ним, дали между собою первейшее место. Народ увидев то, с превеликим плеском похвалил стыдливость чужого гражданства. Сказывают, что тогда сказал один из Лакедемонян: И так Афиняне, что есть справедливость, знают, но не хотят наблюдать оной.
От тихой склонности поступлю к равно честной, но несколько жарчайшей и сильнейшей; и законной любви как бы некоторые изображения представлю читателя взору; чтоб он с великим почтением смотрел на оные, проходя дела постоянной верности супругов: которые хотя к подражанию трудны, впрочем, к знанию полезны. Потому что кто читает дела превосходнейшие, тому должно стыдиться, что он не делает и посредственных.
1) Ти, Грах поймав в доме своем двух ужей, самца и самку, и услышав от прорицателя, что ежели он самца пустит и, то его супруге, а ежели самку, то ему самому вскоре умереть будет надобно, спасительную для супруги, нежели для себя прорицания избрал долю, приказав пустить самку; и согласился убийством при себе самца сам лишиться жизни. И так я не знаю, счастливейшею ли назвать Корнелию, что она такого имела супруга, или несчастнейшею, что его лишилась. О ты Адмет Царь Фессалийский жестокосердой, за преступление свирепого твоего поступка от великого судий осужденный! который допустил умереть вместо себе своей супруге, и после добровольной её для соблюдения тебя смерти мог еще на свет смотреть. И подлинно прежде ты искушал любовь к тебе твоих родителей, а сам малодушнее женщины нашелся.
2) Меньшею пред Грахом был жертвою неправедной фортуны, хотя и Сенаторского чина М. Плавций Нумидянин, но в подобной любви пример равный. Ибо он услышав о кончине своей супруги, и не могши преодолеть печали пронзил мечом в грудь себя. Потом от домашних воспрепятствовав будучи в совершении своего предприятия и обвязан, как улучил только время, то оторвав обвязку, и отворив рану нетрепетною рукою дух с жестоким смешенной плачем из самого сердца и внутренностей восхитил. Толь насильственною смертью он свидетельствовал, коликое пламя любви супружней в том заключалось сердце.
3) Одинаковое имя и одинаковую любовь имел М. Плавций. Ибо как он по повелению Сената флот союзников из шестидесяти кораблей состоявшей вел в Асию и пристал к Таренту, случилось, что его супруга Орестилла, которая за ним следовала, от болезни скончалась. По отправлении ей погребения и по возложении её на сруб Плавций во время её помазания и целования на обнаженной свой меч повергся, которого приятели так, как он был, в платье и обуви подле тела его супруги, на сруб положили, и подложив огонь обоих сожгли вместе. Им устроенная в Таренте гробница видима доселе, которая называется τῶν Φιλούτων, то есть двух любовью сопряженным. И я не сомневаюсь, чтоб, ежели умершие имеют чувствование, Плавций и Орестилла не с веселым видом, что умерли вместе, сошли к преисподним. Поистине в которых великая и честная любовь бывает, тем несколько лучше смертью быть соединенным, нежели жизнью разлученным.
4) Подобная любовь примечена и в Юлие, дочери К. Цесаря, которая увидев, что платье Помпея В. её супруга из собрания бывшего для избрания Едилов принесено было обрызгано кровью, испугавшись того, что он не убит ли, мертвая пала на землю, и плод, который она имела в своем чреве, от нечаянного возмущения духа и от жестокой болезни тела выкинуть принуждена была, а потом сама скончалась к великому несчастью всего света: которого бы спокойствие наижесточайшею лютостью оказанною в толь многих войнах междоусобных, не подпало возмущению, ежели бы согласие между Помпеем и Цесарем сопряженное союзом общей крови, продолжилось.
5) Твоей так же невиннейшей любви Порция дщерь М. Катона все веки по достоинству удивляться будут. Ибо ты услышав, что Брут супруг твой при городе Филиппах побежден и убит был, и не имея оружия, которым бы могла лишить себя жизни, горячие уголья ртом хватала, последуя женским духом мужественной смерти отца твоего. Но не знаю, не мужественнее ли ты и его поступила, потому что он не необыкновенным, а ты новым родом смерти лишила себя жизни.
Внешние
1) Находятся и у посторонних примеры любви справедливой известные свету, из которых несколько представить довольно будет. Артемисия супруга Мавсола Царя Карийского лишась оного сколь много его любила, легко тем доказать можно, что она изыскивала ему отдать всякого рода почести и соорудила гробницу столь великолепную, что оная между семью чудесами почитается света. Но стоит ли чего или исчислять оные, или говорить о славной той гробнице пред тем, что она сама хотела Мавсоловым живым и дыхание имеющим сделаться гробом, по свидетельству тех, которые объявляют, что она кости умершего своего супруга истолокши в питье принимала.
2) Ификратия так же Царица Мифридата своего супруга бесконечно любила: для которого отменную красоту свою превратить в вид мужеской почла за удовольствие. Ибо она остригши себе волосы к верховой езде и оружию себя приобучала, чтоб тем удобнее быть во всех трудах его и опасностях с ним неразлучно. Но того недовольно. Как он побежден будучи от Кн. Помпея ежал чрез варварские народы, то и она неутомленным духом и телом за ним же следовала. Которой толикая верность в трудных и несчастных обстоятельствах Мифридату превеликим утешением и наиприятнейшим облегчением служила. Ибо он видя ее при себе, почитал, что со всем своим домом странствует.
3) Но что я Асию, неизмеримые варварские степи, и ущелья Понтийского исследываю пролива, когда славнейшее украшение всей Греции Лакедемон, отменной образец верности жен взору нашему представляет, которой удивлением своим премногие и превеликие похвалы отечеству своему доставляет.
Народ Минии. влекущие свое начало от славных союзников Леоновых, жителей острова Лемна, чрез несколько веков обитали на одном месте. Потом от Пеласгов изгнаны будучи, и не имея от стороны никакой помощи, испросили позволение на хребтах Тайгетских гор поселиться. Которых Спартанское гражданство приняло из почтения к Тиндаридам. Ибо в тот славный Аргонавтов поход и назначенные в созвездие два брата были. И отведши им те места сделало участниками в своих законах и выгодах. Но Минии за толикое благодеяние, обидою городу Спарте, которым они одолжены много, желая овладеть оным, заплатить вознамерились. Чего ради забраны под караул будучи, содержались на казнь смертную. А как оным по древнему установлению Лакедемонян ночью казненным быть надлежало, то жены их, бывшие из знатных фамилий Лакедемонских, желая как бы поговорить с назначенными к смерти своими мужьями, истребовав позволение от стражей, вошли в темницу, и обменявшись с ними платьем, также под видом печали обернув им головы и закрыв лица вместо себя выпустили оных. К сему что придать больше, как что они достойны быть мужьями Миниев.
Теперь рассмотрим союз дружбы сильной и крепкой, и ни по которой части свойства не ниже. Которой притом тем известнее и изведаннее, что союз свойства рождения жребий, как случайное дело нам доставляет, а в сей каждой здравым рассудом и непринужденною волею вступает. Чего ради легче можно без нарекания свойственника оставить, нежели друга. Потому что разрыв в первом случае есть знак несправедливости, а в последнем легкомыслия. Ибо ежели человеку не имеющему защиты дружбы бедную жизнь препровождать надобно, то толь нужную оборону с рассуждением избирать должно: а избрав надлежащим образом однажды, оставлять непристойно. Истинно же верные друзья в несчастье узнаются: в котором все, что ни делается, от непоколебимого усердия происходит. Почтение же отдаемое счастью, по большей части от ласкательства, а не от усердия проистекает; и бывает подлинно подозрительно, равно, как бы оно больше всегда требовало, нежели само издерживало. К сему приложить и то должно, что люди в несчастье находящиеся ищут друзей старания в рассуждении помощи или утешения. Ибо в веселых и благополучных обстоятельствах, как оные особенно свыше подкрепляются, люди человеческой помощи не требуют. По чему крепче в памяти потомства соблюдаются имена тех, которые в несчастье друзей своих не оставляли, нежели которые в счастье были с ними неотлучно. Ни кто не упоминает о ближних Сарданапала: напротив того Орест почти более Пиладом другом, нежели Агамемноном отцом своим известен. Потому что тех дружба в сообществе забав и роскоши истлела, а сих последних будучи в трудных и несчастных случаях утешением, опытом самих бедствий прославилась. Но что я касаюсь примеров посторонних, когда прежде домашние представить можно.
1) Ти. Грах за неприятеля отечества был признан, да и справедливо, потому что власть свою предпочитал благополучию оного. Однако сколь твердой верности и в сем толь зловредном предприятии имел он другом К. Блосия Куманянина, знать полезно. Грах сочтен будучи за неприятеля отечества, казнен и лишен погребения чести, при всем том его усердия к себе не лишился. Ибо как Сенат приказал Рупилию и Ленату Консулам по обыкновению предков наказать и тех, которые с Грахом в согласии были; и к Лелию, которого совет в сем случае Консулы особливо принимали, пришел Блосий просить за себя, извинялся бывшим с Грахом знакомством, тогда он спросил его: Что, ежели бы Грах приказал тебе зажечь храм В. Иовиша, послушался ли бы ты его по тому знакомству, которым ты хвастаешь? Никогда бы того, ответствовал Блосий, не приказал Грах. Довольно и сего, или лучше с лишком. Потому что осмелился осужденного всем Сенатом защищать нравы. Но следующее еще отважнее и опаснее больше. Ибо как Лелий твердил вопрошая его то же, то и Блосий понуждаем, впрочем, будучи стоял в сказанном прежде собою твердо, а наконец выговорился: что бы он и то, ежели бы Грах был согласен, сделал. Кто б почел его за преступника, ежели б молчал он; и кто б также не счел за благоразумного, когда бы он говорил соображаясь с трудными обстоятельствами времени? Однако Блосий ни честным молчанием, ни благоразумными словами не хотел защищать своей жизни, дабы по которой либо части несчастная дружба из памяти его не вышла.
2) В том же доме равно сильные примеры твердого дружества представляются. Ибо по разрушении и падении намерений и дел К. Граха, как сообщников оного выискивали повсюду, то лишенного его всякой помощи, два только друга Помпоний и Леторий от опасных стремящихся на него ударов отовсюду, противопоставляя себя оным, защитили. Из которых Помпоний, чтоб тем удобнее высвободить оного, бежавших в след за ним в великом множестве остановив в Тройничных воротах, несколько времени не выпустил их из оных, сопротивлялся им наижесточайше. И как живого его прогнать было не можно, то уже весьма изранен будучи чрез труп свой [думаю что и мертвой принужденно] пройти допустил их. Леторий на мосту Сублицком остановился, и оной пока перешел Грах, оградил жаром своего духа; и уже силою многолюдства сдавлен будучи, обратив на себя меч свой соскочил в Тибр немедленно: и какую на том мосту Гораций Коклес оказал любовь ко всему отечеству, такую сей одному другу, лишась притом добровольно и своей жизни. Сколь добрых воинов Грахи, ежели бы они похотели подражать или отцу или деду своему по матери в жизни, иметь могли! Ибо с каким стремлением, или с какою твердостью духа Блосий, Помпоний и Леторий вспомоществовали бы им в получении трофеев и триумфов, будучи толь храбрыми сотоварищами в предприятии безумном! Хотя они и несчастливую для себя свели с Грахом дружбу, при всем том чем несчастнее они были, тем несомненнее содержанной твердо дружбы примеры собою показали.
3) Л. же Регин, ежели судить его по должной верности народной службе, то поношение заслуживает от потомства, а ежели разбирать союз верной дружбы, то за похвальную свою чувствительность должен быть от оного свободен. Ибо он будучи Трибуном простого народа, Цепиона содержавшегося в темнице, которого винили в том, что наше войско от Цимбров и Тевтонов на голову побито было, помня старую свою крайнюю с ним дружбу освободил из под народной стражи. Но и тем не довольствуясь, желая доказать ему более свою дружбу и в побеге оному был товарищем. О великого и непобедимого божества твоего дружество! когда с одной стороны республика заключила в темницу, с другой твоя извела десница, и первая требовала быть наивернейшим, а ты объявила ссылку. Весьма лестно ты власть свою употребляешь, так, что он казнь предпочел своей чести.
4) Удивительно сие твое дело, а следующее несколько похвальнее. Ибо рассмотри, до которых пор ты возвела твердую любовь Волумния к своему другу без всякой обиды обществу: которой будучи рожден в Кавалерском чине, и узнав, что М. Лукулла, с коим он жил дружелюбно, М. Антоний, что он пристал к стороне Брута и Кассия, лишил жизни, имея удобный случай удалиться, был однако ж при бездыханном его теле неотлучно. И до тех пор проливал о нем слезы и испускал воздыхания, что безмерною к нему любовью достал смерть себе. Потому что. он по причине неумеренного и непрестанного плача к Антонию приведен был; и как предстал пред оного, то сказал: Прикажи и меня Повелитель отвести к Лукуллову телу и при нем умертвить скорее. Ибо, когда он умер, в живых остаться не должен: потому что я советовал ему вступить в войну для него несчастную. Что сем искренности вернее? смерть друга своего облегчить хотел ненавистью неприятеля, а собственную жизнь преступлением данного ему совета подвергал оной: и чем более старался его сделать сожаления достойный, тем учинил себя ненавистнее. И не трудно было ему испросить того от Антония. Чего ради отведен будучи туда, куда желал, целовал с жадностью Лукуллову руку, так же и отрубленную его голову подняв с земли приложил к своему сердцу, а потом протянул свою шею под меч победителя. Теперь пусть возносит Греция Фесея, который сожалея о Пирифое, неистовою любовью палимом, сошел для него к преисподним. Пустое о том писать, а глупо верить. Видеть же смешавшуюся кровь друзей, соединенные раны умирающих вместе, то–то неложные знаки римского дружества. Напротив того первое есть ложь невозможная, выдуманная от народа к басням приобыкшего.
5) Л. так же Петроний в сей Самой похвале по справедливости участие имеет. Ибо в равном славном дружеском великодушном предприятии, равную и славу отдавать должно. Он будучи весьма низкого происхождения благодеянием К. Целия принят был в конницу и служил в войске. И как он ему в счастливом его состоянии возблагодарить за то не имел случая, то в несчастье с великою верностью исправил. Целию от Октавия Консула в главное смотрение препоручена была Плаценция;, а как оною Циннино овладело войско, то он будучи уже весьма и стар и дряхл, чтоб не достаться неприятелям в руки просил Петрония умертвить себя. И как Петроний отвести его от твердого предприятия старался тщетно, то по неотступному прошению лишил оного жизни, а к его убийству приложил и самого себя: дабы, когда тот умер, которого благодеянием он получил все степени достоинства, и самому в живых не остаться. Таким образом одного смерти мужество, а другого искренность причиною были.
6) С Петронием и Сер. Теренция вместе поставить должно, хотя ему, как он хотел, за друга умереть и не удалось. Ибо на доброе намерение, а не на удачу смотреть должно. Потому что, сколько от него зависело, то и он умер, и Д. Брут избыл опасности смерти. Которой бегучи от Мантинеи, как известился, что посланные от Антония убить его конные приехали, то старался сохранить жизнь свою от должного наказания в некотором темном месте. А как посланные и то сыскали место, то Теренций, особливо что к тому способствовала и самая темнота места, желая соблюсти своего друга притворился Брутом и предал себя на смерть воинам. Но узнан будучи Фурием, которому поручено было умертвить Брута, преданием, впрочем, себя на смерть, не мог избавить своего друга от казни. Таким образом по принуждению фортуны сверх хотения своего жив остался.
7) От сего ужасного и печального вида твердой дружбы перейдем к веселому и приятному, и вызвав оную из тех мест, которые наполнены были слезами, воздыханием и убийством, введем в достойнейшее её счастия жилище, блистающую милостью, честью и изобильнейшими богатствами. И так предстаньте нам из того селения, которое почитается быть посвящено святым теням с одной стороны Децим Делий, а с другой М. Агриппа, получивший один из мужей, а другой из богов надлежащим выбором к будущему благополучию жизни другов себе великих: и все множество тех, которые под вашим счастливым начальством за подвиг искренней верности изобильные хвалы и награды получили, с собою к нам введите. Ибо на ваши непоколебимые духи, ваши взаимные искренние услуги, вашу непреодолимую молчаливость, и о чести как и жизни друзей ваших всегдашнее бдение, известное всем доброжелательство и от сих произросшие изобильнейшие плоды позднее взирая потомство, о почитании права дружбы, сколь охотнее, тем ревностнее стараться будет.
Внешние
1) Не могу я оставить домашних примеров, однако независтливость римского народа и о чужих хороших делах объявить советует. Дамон и Пифий последователи Пифагоровой мудрости столь сходную между собою свели дружбу, что как одного из них Дионисий Тиран Сиракусский лишить хотел жизни, и он испросил несколько временя, чтоб позволено ему было прежде смерти домой съездить и сделать там последние распоряжения в рассуждении своего имения, то другой не усомнился дать себя порукою Тирану в его возвращении. Освободился тот опасности смерти, которому только что умерщвлену быть надлежало, а вместо его другой подвергнул себя оной, которому жить свободно было можно. Чего ради все, а особливо Дионисий на следствие нового и сомнительного случая смотрели. И как уже определенной день приближался, а отпущенной не являлся, то каждой видел глупость безрассудного поручителя. А он со своей стороны говорил: Что ни малой не имеет опасности в рассуждении постоянства своею друга. И в тот самой час или лучше минуту, назначенную Дионисием, предстал пред него домой уволенной. Тиран удивясь обоих великодушию за такую верность освободил осужденного от казни; а притом просил их, чтоб они его третьего приняли в сообщество дружбы. Таковые суть по истине силы дружества, которые вселить презрение к смерти, погасишь приятность жизни, умягчить лютость, ненависть превратить в любовь и наказание могли обратить на благодеяние. Которым почти столько же достоит почтения, сколько церемониям богов бессмертных. Ибо в сих общенародное благополучие, а в тех частное заключается: и как те в священных пребывают храмах, так сии в сердцах человеческих исполненных как бы неким святым духом.
2) Сие за истинно признал и Александр по взятии Дариева лагеря, в котором все ближние его находились, к коим он под единственным охранением наиприятнейшего себе друга Ефестиона пришел для утешения. Ибо как от его прихода мать Дариева пришед в себя подняла от земли свою голову и Ефестиона, потому что он, и казистее был видом и пригоже лицом Александра, по обычаю Персов лаская поздравила вместо Александра, а потом узнав о своей ошибке с крайним трепетом извинить себя старалась, тогда Александр сказал ей: Нет ничего, не беспокойся о сей ошибке; потому что и он Александр. Кого мы из них назовем счастливее, которой то сказать хотел, или которому услышать случилось? Ибо Царь будучи толь великого духа, а притом весь свет или победами, или надеждою объявшей в толь не многих словах разделил себя со своим товарищем неотлучным. О дара преславного гласа для дающего равно и взимающего великолепного! Которой я внутренне по достоинству почитаю, чувствуя и сам к себе преславного и красноречивейшего мужа крайне доброхотную милость. И не опасаюсь, чтоб неприлично мне было уподобить моего Помпея Александру, когда тот своего Ефестиона почитал за другого Александра. И я бы наивеличайшее преступление сделал, когда бы предлагая примеры твердого и благоприятного дружества умолчал о нем, в которого мысли, как бы в сердце дражайших родителей в счастье был я тверд, а в несчастье утешаем. От которого я все приращения в счастье получил без всяких заслуг моих: по нем я безопасен был в случаях несчастья: которой своим руководством и присмотром сделал, что в науках я яснее и охотнее обращался. Чего ради я опасался по некоторых зависти лишиться толь превосходного друга особливо что пользуйся его любовью их тем мучил, хотя не показывал к тому причины собою. Ибо делил его ту ко мне милость, какова она им была велика, с теми, которые ею пользоваться хотели. Впрочем, никакое счастье бывает столь умеренно, которое бы могло избегнуть угрызения злобы. Но куда бы ты ни скрылся и какими бы услугами укротить ее ни старался, не сделаешь однако ж, чтоб другие чужим несчастьем как бы своим благополучием не веселились и не радовались. Богатыми себя считают других падением, счастливыми бедствиями и бессмертными смертью. Но как они еще сами не искусясь чужим несчастьям смеются, то изрядною мстительницею такового их своевольства перемена состояния человеческого бывает.
Как я от усердия моего оставив порядок к собственному чувствованию удалился, то теперь опять обратиться к оному должно, и представить примеры щедрости. Оной суть два особенно доказательные источника, а именно: справедливое рассуждение, и честное доброжелательство. Ибо когда она от сих проистекает, то тогда бывает причина ей известна. Милость же являемую в самом даре, сколько собственная его великость, но действительнее несколько благоприятствующей случай доставляет.
1) Потому что умножает цену вещи неоцененное случая время, которой Кв. Фабия Максима, употребившего не большую за столько веков сумму денег, доселе еще делает похвалы достойным. Он возвратил от Аннибала пленных римлян, обещав за них дать выкуп, на что как не мог истребовать денег от Сената, то послав в Город своего сына продал свое поместье, которое одно имел только, и взятые за оное деньги немедленно отослал к Аннибалу. Ежели считать ту сумму, то она была весьма не велика, потому что он продал только семь десятин и то в Пупинии лежавших; а ежели смотреть на намерение ее употребившего, то всякой суммы покажется больше. Ибо он лучше хотел вотчины лишиться, нежели отечество сделать лживым тем с большею похвалою, чем более усматривается знак его доброхотства предпринимать выше сил своих, нежели от достатка нечувствительную иметь трату. Потому что один из таковых дает то, что может, а другой больше, нежели в силах.
3) Чего ради бывшая в то же время в стране Апулийской пребогатая женщина, именем Буса, или по Ливию, Павла, по достоинству щедрою названа быть может, ежели только она великим своим имением не будет равняться с недостатками Фабиев. Ибо хотя она целые десять тысяч нашего войска оставшиеся после воспоследовавшего поражения при Каннах, в городе Канусие пищею снабжала, однако с нечувствительною почти для себя тратою щедрою оказала себя римскому народу. Напротив того Фабий за честь отечества бедность свою в нищету пременил охотно.
3) В Кв. так же Конфидие сколько для других служащая полезнейшим примером, как и для него самого не бесплодная примечается щедрость. Ибо он, как от лютых поступков Катилининых республика в такое пришла замешательство, что и богатые люди по причине уменьшения цены имений по случаю бывшего тогда смятения не в состоянии были платишь долгов своих заимодавцам, полтораста тысяч сестерциев имея в процентах, не хотел ни в собственных своих деньгах, тем меньше в процентах должников своих на суд требовать. И сколько в нем было силы, горесть общего смятения облегчал со своей стороны спокойствием, доказав ко времени и к общему всех удивлению, что он процент берет со своих денег, а не от крови гражданской платежа ищет, Теперь, которые сим промыслом пользуются, узнают, когда они домой приносят окропленные кровью должников своих деньги, сколько то беззаконно они о том радуются, ежели то определение Сената, которым он благодарность свою свидетельствует Конфидию, прочесть со вниманием на труд себе не сочтут.
4) Кажется, что уже давно народ Римский, неудовольствие свое оказывает, что я говоря о щедрости лиц единственных, о его молчу так долго. Ибо к величайшей его хвале служил, знать, как он поступал с Царями, городами и целыми народами: потому что всякого знаменитого дела слава частым воспоминанием сама в себе обновляется. Он по завоевании Асии уступил ее Атталу вместо подарка, почитая, что тем больше и славнее будет власть нашего гражданства, ежели он пребогатою и превеселою частью света благодетельствует другого, нежели сам пользоваться тем будет. Дар счастливее самого завоевания! Потому что иметь много подвержено зависти, а подарить так много остаться без славы не может.
5) Той же римлян щедрости небесного благодеяния, ни чье перо по достоинству похвалить не возможет. Ибо по побеждении Филиппа Царя Македонского, как на Исфмическое позорище вся Греция стеклась, Т. Квинкций Фламиний дав знак трубою к молчанию, приказал Герольду своему в слух всем сказать следующие слова: Сенат, Народ Римский и Главнокомандующий Т. Квинкций всем городам Греческим, находившимся во владении Филипповом повелевают быть впредь вольным и свободным от податей. Услышав сие народ, и безмерною, а притом неожиданною радостью восхитясь, как бы не доверяя себе в том, что он слышал, молчал прежде. Л как те же самые слова от Герольда повторены были, то благодарным восклицанием своим наполнил весь воздух, столько, что как подлинно известно, летевшие чрез то место птицы испугавшись, от страха попадали на землю. Довольно б великодушным оказал себя народ Римский, когда бы такое число людей освободил от неволи, коликим он городам презнатным и пребогатым дал вольность. К его Величеству принадлежит упомянуть как о том, что он другим дарил доброхотно, так и о том, что другие чувствовали его щедрость. Ибо как в первом случае благодеяние похвалу заслуживает, так в последнем приятие оную усугубляет.
Внешние
1) Иерон Царь Сиракусский, услышав о поражении римлян, которое они претерпели близ озера Фрасименского, триста тысяч мер пшеницы, двести тысяч ячменю и двести одиннадцать ливр золота прислал в дар нашему гражданству. А как он знал, чтоб предки наши, почет себе за стыд, назад не отослали, то из золота сделал статую Победы, дабы богослужением по меньшей мере принудить их к принятию дара. И прежде доброхотством своим в посылке, а потом осторожностью, чтоб не отослано назад было, оказал себя щедрым сугубо.
2) После Иерона поставлю Гиллия Агригентянина, который сколько известно, представлял в себе почти самую щедрость. Он имел превосходное богатство, но гораздо богатее был духом, нежели достатком, и всегда упражнялся в раздаянии наипаче, нежели собрании денег, так, что дом его как бы некоторым торжищем щедрости почитался. Ибо из оного строены были дома способные для общего жилища, приятные народу зрелища представлялись, великолепные столы приготовлялись, и в случае дороговизны хлеба облегчение чинилось. И сие для всех вообще делаемо было; часто же бедные питаемы, девицы снабдеваемы приданым и несчастные получали в нем себе утешение. Пришельцы так же, как в городе в его доме, так и по деревням оного весьма благоприятно приемлемы, и с различными дарами отпускаемы были. В некоторое же время вдруг пятьсот человек Гелинской конницы, которых погодою занесло к его деревням, довольствовал пищею и одеждою. Что более? его не смертным, но тихим приятелищем благоприятной фортуны назвать можно. И так имение Гиллиево было как бы всем наследственное. Откуда о сохранении оного и умножении благ его как Агригентское гражданство, так и окрестные страны непрестанно богов просили. Поставь с противной стороны сундуки накрепко запертые, которые ни на какое прошение не открываются: не превосходнее ли несколько почтет таковое Гиллиево расточение, нежели сие сбережение.