Трактат «О пользе от врагов» был импровизированным выступлением, которое впоследствии было сокращено при записи. Остались однако некоторые следы его импровизационного характера, в виде случайных асиндетонов или анаколуфов, в немногочисленных повторах или в таких случайных обмолвках, как перестановка местами Домиция и Скавра (91d). Но мелочи такого рода не могут бросить тень на высокое качество трактата в целом, который содержит массу превосходных советов, множество полезных истин и полон здравого смысла. Приведём в качестве примера утверждение (91b), что есть много вещей на войне необходимых, но при иных условиях дурных, получивших санкцию закона и обычая и не могущих быть с лёгкостью отменёнными, даже хотя б народ и страдал от них, могущее получить одобрение всякого, кроме закоренелого милитариста. Трактат был написан некоторое время спустя после трактата «Наставление в государственных делах», который может быть помещён ко временам вскоре после смерти Домициана (96 г. н. э).
Трактат этот, одни из тех «моральных» трактатов Плутарха, которые так впечатлили христиан, был переведён на сирийский в VI илиVII веках. Перевод этот является скорее переделкой, многие детали опущены как несущественные, но даже в этом виде он проливает свет на некоторые места греческого текста. Сирийский перевод опубликован в StudiaSinaitica, No 4 (London, 1894).
I. Замечаю, дорогой Корнелий Пульхр [1], что ты предпочитаешь самые умеренные формы государственного управления и в них ты, сколько то возможно, усерден к интересам общественным, одновременно выказывая себя частным образом весьма благожелательным к тем, кто домогается с тобою встречи. В самом деле, может быть и можно отыскать страну, где бы не было диких животных, как то сообщается о Крите [2], но правительства, которому не пришлось бы вынести зависти, ревнивого соперничества или же раздоров — страстей, более всего порождающих вражду — до сего дня не существует. Ведь и наша собственная дружба, как ничто иное, вовлекает нас в вражду. Это то и имел в виду мудрец Хилон, когда спросил того, кто похвалялся перед ним, что у него вовсе нет врагов, есть ли у него друзья [3].Потому–то мне и кажется, что государственный деятель должен не только тщательно рассмотреть вопрос о вражде в целом, но и так же, читая Ксенофонта, уделить, и не только мимоходом, внимание его замечанию о том, что свойство человека мудрого — получать пользу даже от врагов [4]. Потому–то кой–какие мысли по этому вопросу, которые я недавно имел случай высказать публично, я обобщил в тех же самых выражениях и теперь посылаю их тебе, опустив, сколько–то возможно, то что я уже изложил в моих «Наставлениях в государственных делах» [5], так как я заметил, что ты часто имел эту книгу под руками.
II. Первобытные люди были бы вполне довольны, если бы могли избегать бед, причиняемых чуждыми им и свирепыми животными и именно такова была конечная цель их борьбы с дикими зверями; но потомки их, узнав как зверями можно пользоваться, извлекают из них теперь для себя выгоду, потребляя их мясо в пищу, шерсть — для одежды, желчь и молозиво — для лечения, шкуры — для защиты, так что есть веская причина опасаться, что если люди всех диких животных истребят, то их жизнь станет скотской, беззащитной и нецивилизованной [6]. Потому для большинства людей было бы вполне достаточно, если бы они могли избегать страданий от дурного обращения в руках своих врагов, но поскольку Ксенофонт [7] утверждает, что мудрец в состоянии извлечь выгоду даже из тех, кто во вражде с ним, то и мы не должны отказать его словам в доверии, но скорее постараться отыскать путь и способ, с помощью которого мы могли получать пользу даже и от тех, кто жить не может без вражды.
Земледелец не в состоянии облагородить любое дерево, охотник не может приручить всякое животное; но они знают способы, которыми они могут извлекать пользу и из неплодоносных деревьев, и из диких животных. Воды моря непригодны для питья и вредны в употреблении, но, однако, рыбы в них процветают, а люди по ним могут отправляться в самые разные места и перевозить свои товары. Сатир, впервые увидав огонь, захотел поцеловать и обнять его, но Прометей сказал ему:
Поплачешься, козёл, о бороде своей,[8]
ведь огонь обжигает того, кто касается его, но он даёт свет и тепло и он орудие всякого ремесла для тех, кто умеет пользоваться им. Так же следует смотреть и на всякого врага и примечать нельзя ли, несмотря на то, что он во многих отношениях опасен и неукротим, тем или иным путём завладеть им и использовать его так, как ты не сможешь использовать больше никого и так он смог бы стать тебе полезен. Многие жизненные обстоятельства суровы, отвратительны и отталкивающи для тех, кто с ними сталкивается; но, однако, ты ведь замечал, что телесные недуги многие используют в качестве досуга, а испытания, выпадающие им на долю укрепляют и закаляют их. Некоторые также пользуются изгнанием и утратой собственности для досуга и занятий философией, как Диоген [9] и Кратет [10]. И Зенон [11], узнав что корабль, который вёз его товары, потерпел крушение, воскликнул: «Благодарю тебя Фортуна за то, что ты приобщила меня к числу носящих паллий» [12]! Ведь как те животные, что обладают крепчайшими и здоровейшими желудками, могут поедать и переваривать змей и скорпионов, а некоторые даже извлекать пищу из камней и раковин (ведь они преобразуют их с помощью своей энергии и внутреннего жара), а иные привередливые и болезненные люди испытывают тошноту, если им приходится довольствоваться хлебом и вином, так и люди мудрые извлекают пользу даже из своих врагов, а глупцы разрушают и губят даже и свою дружбу.
III. Итак, во–первых, мне представляется, что самый опасный элемент вражды может стать наиболее полезным для того, кто будет осторожен. Как же это так? Враг твой, будучи всегда начеку, постоянно стремится воспользоваться любым твоим поступком и тщась заполучить над тобою власть, следит за всей твоей жизнью; ведь не только взгляд его, словно взгляд Линкея, пронизает сквозь дубы, камни, крыши домов, но и с помощью всякого твоего друга, слуги и любого, кто хоть сколько–нибудь с тобой знаком он старается разузнать обо всех твоих поступках, докопаться до всех твоих планов и вообще обшарить всё вдоль и поперёк. Часто мы не знаем или узнаём слишком поздно о болезни или смерти наших друзей, так беспечны мы и невнимательны; но наше любопытство относительно врагов побуждает нас проникать в их мечты и сны; болезни, долги, ссоры меж супругами с большей вероятностью могут остаться неизвестными тем, кого они непосредственно касаются, чем их врагам. И особенно они стараются ухватиться за проступки и вынюхивают их. И как стервятники чуют по запаху разложившиеся трупы, но не в силах находить те тела, которые чисты и здоровы, так и наши пороки, несовершенства, жизненные неудачи придают энергии врагам и они злорадно нападают, хватают и уносят прочь куски. Что ж тогда для нас полезно? Несомненно, вести жизнь осторожную, заботиться только о себе самом, не говорить и не делать ничего легкомысленно или опрометчиво, но всегда вести жизнь безупречную, подчинённую строгому порядку. Осторожность, подавляя страсти и удерживая разум в подобающих пределах, даёт опыт и цель жить такой жизнью, которая является справедливой и свободной от какого–либо порицания. Ведь как государства, принуждённые вести постоянные пограничные войны и совершать военные походы, постепенно научаются хорошим законам и благоразумному правлению, так и люди, принуждённые из–за вражды вести здравый образ жизни, воздерживаясь от праздности и высокомерия и позволяя добрым намерениям внушать каждый свой поступок, бессознательно, силой привычки приходят к тому, чтоб не допускать ошибок и спокойно остаются при хорошем поведении, даже если разум им мало в этом помогает. Ведь когда человек держит всегда в уме мысль, что
возликует Приам и Приамовы гордые чада[13]
то это ободряет его и отвращает делать то, что даёт его врагам удобный случай для его порицания и осмеяния. Кроме того, мы замечаем, что на Дионисиях актёры — гистрионы [14] и певцы, часто играют свои роли, когда они одни, сами по себе, равнодушно и неверно; но когда они состязаются и соперничают с кем–нибудь другим, то не только к себе самим, но и к инструментам прилагают более внимания, пробуют струны и подтягивают их и играют на своих флейтах, соблюдая гармонию точнее. Так же люди сознающие, что их враг — это их соперник в жизни, более тщательно относятся к самим себе, более внимательны к своим поступкам и стараются привести свою жизнь в более полную гармонию. Ведь это явный признак порочности, что мы более стыдимся наших проступков перед нашими врагами, чем перед нашими друзьями. Это послужило поводом к тому, чтобы Назика, когда кто–то счёл, что власть римлян в полной уже мере в безопасности теперь, когда Карфаген уничтожен, а ахейцы покорились, заметил: «Нет, ведь теперь наше положение стало даже более опасным, так как мы не оставили себе никого, кого бы мы могли бояться или же стыдиться».
IV. Кроме того, это можно дополнить с помощью высказывания Диогена, абсолютно философского и достойного государственного деятеля: «Как мне защититься от моих врагов?» — «Выказав себя честным и порядочным»[15]. Люди очень огорчаются, видя как побеждают на скачках кони их врагов или как хвалят их собак, а завидев их хорошо возделанное поле или же цветущий сад тяжело вздыхают. Каково же будет, как ты думаешь, состояние их духа, если ты, их враг, выкажешь себя честным и благоразумным человеком и полезным гражданином, скромным в речах, добродетельным в поступках, последовательным в жизни:
Не показное — подлинное мужество
Впровидце этом, чья душа глубокая
Разумные решенья, как плоды растит [16].
А Пиндар говорит:
Кто попран безмолвием,
Тому и на ближнего своего страшно поднять глаза[17]
не всем однако, но лишь только тем, кто осознал, что враги превзошли их в трудолюбии, справедливости, великодушии, человечности, благодеяниях. Это то что, как сказал Демосфен «отнимает дерзость, связывает язык, замыкает губы, душит, заставляет молчать» [18].
Из них вольна ты исключеньем быть [19].
Если ты хочешь огорчить того, кто ненавидит тебя, то не оскорбляй его, именуя распутным, женоподобным, распущенным, грубым, невоспитанным, но будь сам человеком, выкажи самообладание будь правдив, доброжелателен и справедлив с теми, кто с тобой имеет дело. Если ж ты всё ж решился кого–то порицать, то будь сам сколь возможно далёк от того, за что ты порицаешь другого. Загляни в свою собственную душу, осмотрись нет ли в ней чего–нибудь испорченного, не затаился ли где–нибудь внутри какой–нибудь порок и не нашёптывает ли он тебе слова трагедии:
Хочешь исцелять других, весь ты сам сплошная язва?[20]
Если ты назвал своего врага невеждой, постарайся развить в себе любовь к знаниям и трудолюбие, если трусом — возбуди в сколько можешь уверенность в себе и мужество, если ж непристойным и распущенным — вытрави из своей души всякие следы тяги к наслаждениям, что могут там скрываться незамеченными. Нет ведь ничего более позорного или тягостного, чем злословие, ударяющее рикошетом по его автору. Как отражённый свет кажется более мучительным для плохого зрения, так и злословие, отразившись от истины, ударит по тому, кто за него в ответе. Ведь как северо–восточный ветер приносит тучи [21], так дурная жизнь — порицания.
V. Платон, оказавшись в кампании людей, поведение которых было недостойным, всякий раз спрашивал себя: «Правда ли, что я подобен им» [22]? Но если человек порицающий чужую жизнь, в то же время тщательно следит за своей собственной и перенастраивает её по мере надобности, направляя и поворачивая ее в противоположном направлении, то он конечно извлечёт пользу из такого порицания, ведь в противном случае оно не только кажется бесполезным и бессмысленным, но и в самом деле таково. Люди ведь смеются если лысый или же горбатый порицает других за то же самое; очень ведь смешно порицать в другом и насмехаться над тем, относительно чего он может ответить тебе, в свою очередь, порицанием и насмешкой. Так например, Лев Византийский, будучи порицаем горбуном за слабость зрения, отвечал: «Ты бранишь меня за то, что могло б случиться с каждым, между тем как сам носишь знак божьего гнева на спине»! Потому не стоит порицать других за прелюбодеяние, если сам пылаешь противоестественной страстью к детям, или же за расточительность, если сам ты скряга. Алкмеон злорадно поносил Адраста:
Тебе сестрою та, что мужа погубила.
Что ж на это возразил Адраст? Он попрекнул говорящего бесчестным деянием, которое совершил не кто–либо иной, но сам Алкмеон:
Но ты ведь сам убийца той, кто дал тебе рожденье [23].
Домиций [24] заметил Крассу: «Говорят, ты оплакал смерть мурены, что держал в садке» [25]? На что тот ответил: «А ты схоронил трёх жён и не пролил ни слезинки». Тому кто хочет позволять себе порицать других следует быть не громкоголосым, не насмешливым, не дерзким, но безукоризненным и безупречным. Ведь никому иному, кажется, бог так не предписывает пользоваться правилом «Познай самого себя» [26], как тому, кто вознамерился порицать другого, с тем, чтобы ему не пришлось бы выслушать то, чего он не хотел бы про себя услышать. Ведь именноо такого типа людях и сказал Софокл:
Обильно льётся слов поток безумных,
И неохотно речи он услышит,
Что так охотно разводил тогда [27].
VI. Итак, может быть немало выгодного и полезного, в том, чтоб порицать своих врагов; но не меньше пользы может заключаться в противоположном: быть самому порицаемым и выслушивать дурные отзывы врагов. Так Антисфен [28] был совершенно прав, сказав, что для самосохранения надо иметь или истинных друзей или страстных врагов; первые увещанием, а вторые порицанием, отвращают нас от заблуждений. Но поскольку голос дружбы, если надо говорить откровенно, ныне стал слаб и тонок, а увещание вообще умолкло, в то время как похвала многословна, то мы можем, чтоб услышать правду, опереться только на врагов. Ведь как Телеф, будучи не в состоянии найти подходящего врача вверил свою рану копью своего врага, так и те кто лишены доброжелательного увещания, должны терпеливо покориться замечаниям злоязычного врага, если он разоблачает и порицает их пороки и должны принимать во внимание только факты, а не то, что у хулителя на уме. Однажды некто, вознамерившись убить фессалийца Ясона (которого прозвали Прометеем), ударил последнего мечом по опухоли, которая у того была и она вскрылась так, что жизнь его была спасена; так же иногда порицание, порождённое гневом или же враждой исцеляет в душе зло, которое прежде или не было распознано или же его просто оставляли без внимания. Но однако ж большинство людей, претерпев от другого порицание, не задумывается над тем по заслугам ли они его претерпели, но стараются придумать как бы приложить самого порицателя в ответ и как борцы не стирают со своих тел пыль, так и эти не стараются стереть с себя порицания, но марают и чернят друг друга и встают перепачканными и покрытыми грязью, словно бы они и впрямь боролись. Потому–то много более настоятельно необходимо, чтобы человек, о котором дурно отозвался враг, стремился очиститься от того, что ему приписано скорее, чем от пятна на одежде, к которому привлечено всё его внимание. И если даже что–либо из упомянутого вам в действительности вовсе и не свойственно, всё равно вы должны постараться разузнать причину, по которой возникли эти клеветнические измышления и проявить бдительность из опасения, что мы нечаянно можем впасть в ошибку по близости или по случайному сходству с упомянутым. Так против аргосского царя Лакида [29] выдвинуто было обвинение (разумеется необоснованное) в женоподобии и изнеженности из–за его причёски и жеманной поступи и Помпей точно так же пострадал из–за привычки почёсывать одним пальцем голову, хоть он и был весьма далёк от изнеженности и распущенности. Красс навлёк на себя обвинение в слишком тесной близости с одной из весталок, когда он только лишь хотел купить её имение и по этой причине многократно беседовал с ней и вообще уделял ей много внимания [30]. Так же и весталка Постумия, оттого что имела привычку громко смеяться и вести слишком смелые разговоры в мужском обществе угодила под несправедливое подозрение в распутстве, так что даже была обвинена в суде. И хотя её и признали невиновной, но по оправдании её, великий понтифик Спурий Минуций ей заметил, что слова, которые она употребляет обязаны заключать в себе не менее достоинства, чем её образ жизни. Так же и Павсаний невольно навлёк на Фемистокла, который не сделал ничего дурного, подозрение в измене, так как был ему другом, постоянно писал ему и посылал к нему вестников.
VII. Следовательно, если о тебе скажут что–либо подобное, ты не должен этим ни пренебрегать, ни игнорировать оттого, что это ложно, но скорее рассмотреть какие же твои слова или же поступки, какие из твоих занятий или связей дали повод для подобной клеветы и тогда ты будешь тщательно готов к тому, чтобы избежать её. Ведь если другие, будучи вовлечены в нежелательные ситуации, извлекают для себя полезный урок, как Меропа сказала о себе, что
…….отняла судьба,
что мне всего дороже, а взамен того
прибавила мне хитрости ….[31]
что ж тогда мешает нам смотреть на своих врагов как на учителей и притом бесплатных и таким образом извлекать пользу, узнавая то, о чём мы и не подозревали. Есть ведь много такого, что враг чувствует острей чем друг (любящий ведь слеп по отношению к любимому, как сказал Платон) [32], ибо ненависть, вместе с любопытством, прибавляет и словоохотливости. Так один из врагов порицал Гиерона [33] за запах изо рта; и когда тот пришёл домой, то спросил свою жену: «Что всё это значит? Почему ты никогда не говорила мне об этом?». Но она была добродетельна и невинно заявила: «Я думала, что все мужчины так дурно пахнут». Таким то образом, всё что ощутимо, материально и для всех в мире очевидно, можно узнать скорее от врагов, чем от наших друзей и близких родственников.
VIII. Но и независимо от этого, контролировать свою речь добродетель немалая, так как невозможно ведь всегда держать свой разум в подчинении и покорности, если, благодаря воспитанию, навыку и рвению, не уметь обуздать наихудшие из своих страстей, такие, например, как гнев. Ведь выражения:
речи какие из уст у тебя излетают
и
слово какое, властитель, из уст у тебя излетело
и
странное, дочь моя, слово из уст у тебя излетело[34]
все являются свидетельством натур совершенно невоспитанных, неустойчивых и вечно колеблющихся, так что речи эти — признак слабости воли, упрямства и безрассудного образа жизни. Ведь слова, будучи легчайшей в мире вещью, все ж заслуживают, как считал божественный Платон, тяжелейшей кары от богов и от людей [35]. Но молчание ни при каких обстоятельствах не может быть призвано к ответу, ведь от него не только жажда не появится, как сказал Гиппократ, но оно, посреди порицания и брани, обладает достоинством сократовским или же скорей геракловским, если верно, что Геракл
На слова вражды вниманья обращал не больше, чем на мух [36].
И в самом деле, нет ведь ничего более достойного и благородного, чем сохранять спокойствие, когда враг тебя бранит
Мимо проходя насмешек
Как пловцы мимо отвесных скал[37]
и в практической, обыденной жизни навык этот очень важен. Если ты приобрёл привычку выносить в молчании брань врага, ты легко вынесешь и нападение жены, когда она тебя бранит и безо всякого волнения терпеливо выслушаешь самые горькие слова друга или брата; а когда тебя постигнут удары от рук отца или матери, ты не выкажешь признаков страсти или гнева. Так Сократ терпел Ксантиппу, хоть она и была раздражительной и желчной; он ведь полагал, что ему легко будет иметь дело с другими, и если он приучит сам себя терпеливо выносить её, то много лучше защищённый этой подготовкой от грубых, яростных, глумливых и оскорбительных нападений врагов и чужаков, сможет таким образом приучить себя быть невозмутимым и неподвластным раздражению посреди брани и упрёков [38].
IX. Таким–то способом нам возможно будет выказать кротость, снисходительность, а так же прямоту, великодушие и доброту по отношению к врагам даже лучше, чем к друзьям. Ведь не столь достойно сделать другу добро, чем бесчестно не сделать, когда он в том нуждается; но отказаться от мести врагу, когда он сам даёт к тому возможность — это много благороднее. А когда кто–либо выказывает сострадание к сокрушённому врагу и протягивает ему руку помощи, когда приходит к нему в нужде, проявляя какую–либо заботу и усердие в отношении его детей и его домашних дел, то скажу, что тот, кто не ощутит расположения к такому человеку за его добросердечие или не одобрит его великодушия, то
сердце у того
чёрное,
из железа или стали[39]
Когда Цезарь приказал, чтобы статуи Помпея, сброшенные с пьедесталов, были восстановлены, Цицерон сказал ему: «Ты, восстановив статуи Помпея, утвердил свои собственные». Потому не следует скупиться на одобрение врагу или же на то, чтоб воздать ему честь, если он справедливо обладает хорошей репутацией. Ведь такой образ действий снискивает наибольшее доверие к тому, кто его выказывает и порождает доверие, когда позже человек этот сетует, что сделал то–то не потому, что ненавидел своего врага, но потому, что не одобрял и осуждал его поступки. Но лучшее изо всего этого и превосходнейшее то, что когда человек обретает привычку хвалить собственных врагов и не чувствовать ни мук, ни терзаний, ни какой–либо зависти, когда они процветают, это значит, что он более всего далёк от зависти к удаче собственных друзей или же успеху родственников. Ведь какое другое упражнение более полезно для души или лучшим образом на нас воздействует, чем то, что изгоняет из нас всю нашу ревность и всю нашу склонность к зависти? Ведь как многое из того, что необходимо на войне, но дурно при других условиях, будучи однажды одобрено законом и обычаем, не может с лёгкостью быть отменено народом, даже хотя б народ от этого страдал, так и враждебность, порождённая завистью и ненавистью и вскормленная ревностью, радуется несчастиям других, мстительно храня в памяти обиды. Более того, плутовство, обман и козни, не выглядя дурными или же несправедливыми по отношению к врагу, коль уже однажды найдут себе в душе пристанище, то потребуют себе постоянного владения и изгнать их будет трудно и если не воздерживаться от того, чтобы применять их против врагов, то впоследствии, в силу привычки, ты станешь пользоваться ими против собственных друзей. И если Пифагор был прав, когда пытаясь приучить людей воздерживаться от жестокости и жадности в отношении немых и безответных животных, то умолял птицеловов, то выкупал пойманную рыбу, приказывая им, чтоб они её отпустили, то запрещал убивать домашних животных, то еще более успешен в добродетели тот, кто в противоречии с человеческой натурой и в раздоре с ней, проявляет себя великодушным, справедливым и искренним к врагу, подавляет свои дурные, низменные, подлые наклонности, так чтоб и в своих отношениях с друзьями он бы мог всегда быть постоянным и удерживать себя от дурных поступков. Скавр [40] был врагом Домиция и обвинителем его на суде. И вот незадолго до суда к Скавру явился вдруг слуга Домиция и заявил, что знает кое–что из того, что от Скавра ускользнуло, но Скавр не позволил ему говорить и приказал схватить этого человека и вернуть его назад господину. Когда Катон [41] обвинил Мурену в том, что тот с помощью подкупа достиг должности и стал собирать доказательства для обвинительной речи, тогда в согласии с обычаем того времени, за ним стал следовать человек Мурены, наблюдая за тем, что он будет делать. Но очень часто он спрашивал Катона, будет ли он сегодня собирать данные для обвинения или заниматься чем–либо ещё, связанным с делом, и если тот отвечал «нет», он ему верил и уходил прочь. Эти факты — величайшее доказательство доброй славы Катона; но еще более прекрасно то, что если мы приобретём привычку быть порядочными даже с нашими врагами, то уже никогда не будем подлыми и непорядочными с нашими родичами и друзьями.
X. Но поскольку
всякий жаворонок должен быть хохлат [42],
как сказал Симонид и со всякой человеческой природы можно собрать свой урожай раздоров, ревности и зависти, а
Зависть,
Подруга пустых душ[43]
как сказал Пиндар, то людям было бы полезно изливать, в меру, эти свои чувства на врагов и если можно так выразиться, направлять истечение таких клоак, как можно дальше от друзей и родственников [44]. Это, кажется, понимал государственный деятель по имени Ономадем [45]. Оказавшись победителем гражданской смуты на Хиосе, он посоветовал своим сторонникам не изгонять всех противников, но иных из них оставить, «дабы», как он выразился, «за недостатком врагов не начать ссориться с друзьями». Так и в нашем случае, если такого рода чувства изливать на врагов, то они будут вызывать меньше раздражения у друзей. Ведь гончар не должен «зависть питать к гончару», а «певец к певцу», как сказал Гесиод и не должно быть соперничества меж соседями, родичами или братьями, если кто–то из них «к богатству сердцем стремится» [46] и достигает процветания. Но если уж нет иного способа избавиться от их попрёков, зависти и ссор, то приучи себя испытывать уколы возмущения, когда твои враги наслаждаются счастьем и здоровьем и направь свою тягу к резко брошенным остротам на последних. Ведь как искусные садовники полагают, что они улучшают розы и фиалки, высаживая вместе с ними чеснок и лук (так как каковы бы ни были резкость и зловоние в том, чем растения питаются, всё в себя втягивают овощи), точно так же и твои враги, отвлекая на себя всю твою злобу и ревность, сделают тебя добрее и приятнее для твоих друзей в их процветании. Потому–то именно с нашими врагами мы должны соперничать за уважение, должности или честно заработанные деньги, не только чувствуя уколы возмущения, если они нас превосходят, но и тщательно следя за всеми средствами, которыми они получают преимущество и стараясь превзойти их в кропотливости, усердии, самоконтроле и самокритике, уподобившись Фемистоклу, который сказал, что победа Мильтиада при Марафоне лишила его сна [47]. Ведь тот, кто думает, что это просто везение, если враг превосходит его в общественных делах, в судебных прениях, в управлении государством или в отношениях с друзьями и людьми выдающимися и из деятельности и соперничества погружается в состояние крайней ревности и уныния, поселяет в себе зависть, которая бездеятельна и бесплодна. Если, однако, человек не слеп в том, что касается предмета его ненависти, но становится добросовестным наблюдателем жизни, нрава, слов и поступков другого, то он замечает, что большинство удач, которые возбуждают зависть у других, приходят к тем, кто добился их в результате усердия, предусмотрительности и благовидных поступков и таким то образом, направляя всю свою энергию в этом направлении, он осуществит свои собственные замыслы и высокие стремления и искоренит собственные равнодушие и лень.
XI. Но даже если ваши враги, пустив в ход лесть, плутовство, взятки и услуги наймитов, всё таки добьются своего с помощью бесчестного и грязного влияния на суд или же на власти, это не должно нас огорчать, но скорее доставлять удовольствие, когда мы сравним с их нравами собственную нашу свободу, простоту нашей жизни и невосприимчивость к грубым их нападкам. Ведь ни всё золото мира на земле и под землёй не стоят добродетели, как сказал Платон [48] (тут мы держим ещё всегда в уме изречение Солона
У дурных не возьмём мы их сокровищ в обмен на добродетель),[49]
ни аплодисменты зрителей, что на играх угощались за наш счёт, ни почести, такие как возможность восседать среди царских евнухов, наложниц и сатрапов, ибо ничего завидного или превосходного вырасти из бесчестия не может. Но так как «любящий слеп по отношению к любимому», как опять–таки сказал Платон [50] и скорее наши враги, нежели друзья, недостойным своим поведением дают нам удобный случай бросить взгляд на самих себя, то ни наша радость от их неудач, ни наша скорбь от их успехов не должны пропадать бесплодно, но мы должны принимать в расчет их провалы и успехи в том смысле, чтоб остерегаясь первых мы могли бы становиться лучше чем они, подражая же вторым — не хуже.