Грамматики и метрики
Велики заслуги грамматиков в сохранении непрерывности в античном и средневековом образовании. Потому на их занятия следует обратить внимание и историку литературы. Известные ученые IV-VI вв., ставшие столпами школьной традиции, стоят на плечах многочисленных предшественников, в свою очередь продолжающих дело ученых эпохи ранней Империи и поздней республики.
Л. Цезеллий Виндекс - вероятно, в правление Адриана - занимается древней латынью; из его Antiquae lectiones (произведения, композиционно выстроенного по буквам) до нас дошли выдержки у Кассиодора.
Кв. Теренций Скавр - самый авторитетный грамматик в правление Адриана. Среди прочего он комментирует Горация. К сожалению, сохранились только два малых трактата De orthographia. Скавр испытал варроновское влияние, Утрачена его полемика с Цезеллием.
От Велия Лонга до нас дошла работа об орфографии.
Г. Сульпиций Аполлинарий из Карфагена - наставник Гел-лия; его ученые труды в эпистолярной форме погибли; сохранились Periochae к Теренцию.
К концу II в. нужно приурочить творчество грамматиков, которых не упоминает Геллий, но позднее их цитируют с уважением:
Эмилий Аспр (возможно, ок. конца II в.) написал комментарии (утраченные) к Теренцию, Саллюстию и Вергилию. Приписываемые ему Artes неподлинны. Его высоко ценили Донат, Авзоний и Августин.
К той же эпохе относится творчество Флавия Капра; произведения, известные под его именем, в этой форме, по-видимому, не были им написаны. Это мост между Пробом и использовавшим его Юлием Романом. Еще Присциан ценит его высоко.
В конце II в. жил, вероятно, и Статилий Максим, который исправил речи Цицерона и отметил для него (и для Катона) лишь один раз встречающиеся слова (singularia).
Геления Акрона (возможно, ок. 200 г.) используют Юлий Роман и Порфирион. Утрачены его комментарии к Теренцию (Ad.; Eun.) и Горацию. Сохранившиеся псевдоакроновские схолии к Горацию Порфирион дополняет по Светонию и другим источникам, в том числе и по Акрону.
Помпоний Порфирион (вероятно, начало III в.) - автор дошедшего для нас в сокращенном виде школьного комментария к Горацию. Для комментатора важны не столько реалии, сколько манера, грамматические конструкции и поэтическая красота; комментарий дает представление и об античном школьном литературоведении.
Г. Юлий Роман (примерно III в.) - источник Харисия; утраченные Ἀφορμαί были посвящены частям речи, падежам и орфографии. В каждом конкретном случае изложение общего правила сопровождалось алфавитными списками слов с подтверждающими толкование цитатами. Харисий, который во Многом обязан ему своей ученостью, был единственным, надо полагать, кто его использовал.
Сацердот (конец III в.) в сохранившихся текстах рассматривает вопросы грамматики и метрики, он, похоже, внес свой вклад в краткую форму изложения этих предметов в поздней античности[1]; произведение Юбы о метрике (самое раннее конца II в.) до нас не дошло.
Ученик Сацердота - Коминиан[2], который обогащает схему школьной грамматики (что-то вроде извлечений из Скавра) элементами, заимствованными у Реммия Палемона, чтобы дать нечто новое и начинающим, и уже сделавшим определенный прогресс. Произведение Коминиана растворяется в труде Харисия, оказавшего влияние на средневековую науку под именем Коминиана.
Ноний Марцелл
Африканец Ноний Марцелл живет после II и до V в.: он использует Апулея и Геллия; Присциан упоминает Нония.
Его (очевидно, незаконченный, и, наверное, изданный посмертно) суммарный труд De compendiosa doctrina в 20 книгах[3] или "главах", не одинаковых по объему, подразделяется на более длинную языковую (кн. 1-12) и более короткую предметную часть (13-20). 16-я книга (об обуви) утрачена.
В первой части особенно велика четвертая книга (она одна занимает средний том тойбнеровского трехтомника). Ее тема - многозначность слов, которые расположены в алфавитном порядке (per litteras). Тот же самый композиционный принцип господствует в книгах 2 и 3.
Во второй части автор отдал предпочтение композиции по тематическим областям: корабли (кн. 13), одежда (14) и ее цвета (17), посуда (15), пища и питье (18), оружие (19), обозначения родства (20); эта книга - самая короткая - занимает полстраницы.
Предмет словарной статьи, как правило, определяется или объясняется синонимом; затем идут (кроме 20-й книги) подтверждающие цитаты из древнелатинских авторов (их список внушает уважение)[4]; также привлекается склонный к архаизации Вергилий, но не "новомодный" Катулл. Даже если иногда Ноний работает неряшливо, мы обязаны ему бесценными цитатами, прежде всего из Луцилия, Варрона и драматических поэтов; к сожалению, отрывки из произведений - в соответствии с лексическим характером труда - по большей части очень коротки. Как промежуточный источник свою роль сыграл Гелл ий.
У пресловутой глупости Нония[5] есть своя хорошая сторона: в последовательности цитирования авторов проявляется удивительная закономерность. Точное исследование достаточно последовательно соблюдаемой методы извлечений у Нония[6] даст точки привязки приведенных отрывков в оригинальном контексте. Сначала в каждой главе Ноний следует специальным грамматическим сочинениям и заимствует оттуда леммы и отдельные примеры. Затем он дополняет леммы по 41 изданию римских авторов, среди которых есть и грамматики.
Произведение предназначалось для сына писателя в качестве руководства и таким образом вписывается в древнеримскую традицию. Уже сам выбор примеров показывает, что Ноний относится к числу архаистов.
Атилий Фортунациан
Метрика Атилия Фортунациана[7] - компендиум для некоего образованного молодого человека, который хочет стать оратором. Автор черпает свой материал из Цезия Басса.
Марий Викторин
Г. Марию Викторину в силу большой значимости его творчества (в том числе для богословия и философии) будет посвящена отдельная глава (стр. 1755-1766).
Элий Донат
Элий Донат[8] (Рим, середина IV в.) - вероятно, самый знаменитый римский грамматик. Он стал наставником Европы и благодаря своему ученику Иерониму, которому он успешно привил бациллу классического образования.
Первая книга Ars Donati (так называемая Ars minor) - элементарный курс о восьми частях речи (разновидностях слов) в форме вопросов и ответов. Остальные три книги (кн. 2-4: Ars maior) подробнее: в них рассматривается учение о звуках, частях речи (здесь есть отличия от Ars minor), а также неправильностях и красотах речи.
Совпадения с Диомедом и Харисием указывают на общие источники.
Ars, латинский учебник для поздней античности и средневековья, обязана своим успехом прежде всего формальному совершенству[9]. Здесь нет ни одного случайного слова. Язык свободен от свойственной эпохе напыщенности. Краткость сочетается с пониманием главного. Присциан, Кассиодор и Исидор входят в благодарную аудиторию Доната. Комментарии пишут Сервий, Кледоний, Помпей, Юлиан Толедский (VII в.) и автор Commenta Einsidlensia (IX или X в.).
Другое образцовое произведение Доната (сохранившееся в рамках двух различных корпусов неодинаковой ценности) - комментарий к Теренцию (отсутствует только Haut), Он опирается на лучшие источники (Проб, Аспр), дает нужные сведения об исполнении и постановке и сопоставляет текст с оригиналами.
От комментария к Вергилию мы располагаем посвящением, жизнеописанием Вергилия и введением к Эклогам[10]; материал из него, кажется, вошел в Scholia Danielina[11]. Иероним сообщает остроумную реплику великого грамматика: Pereant, qui ante nos nostra dixerunt ("пусть пропадают пропадом те,, кто сказал наше раньше, чем мы", Hier. in eccles. 1, 9).
Харисий
Флавий Сосипатр Харисий[12] пишет, вероятно, во второй половине IV в. в Константинополе. Он посвящает обильный сведениями труд своему сыну, чтобы привить ему хорошую латынь, несмотря на очевидно неримское происхождение.
Из пяти книг его грамматики полностью сохранились вторая и третья, первая и четвертая - в испорченном виде. Традиционный дидактический материал (как мы видели уже у Коминиана) обогащается за счет дополнительных источников. Харисий включает стилистику и метрику в грамматику; книга 5 (Idiomata) в зачаточном виде содержит сравнение латинского и греческого синтаксиса.
Харисий открыто называет свои источники, из которых ой заимствует очень широко: Юлий Роман и в особенности Коминиан; есть среди них и Палемон. Своим обращением с источниками Харисий до некоторой степени дает "геологический срез" латинской грамматической традиции. В эпоху средневековья его цитируют по большей части под именем "Коминиан".
Диомед
Диомед живет позже Харисия и также пишет для читателей римского Востока. Его влиятельная грамматика (вероятно, ок. 370-380 г.) включает три книги: 1-я - восемь частей речи (разновидностей слов), 2-я - основные понятия, грамматику и стилистику[13], 3-я - метрику и поэтику. В отличие от Харисия, Диомед стремится к внутренней цельности, что затрудняет исследование источников.
Диомед цитирует Скавра, Проба и Светония; он использует также Харисия и Доната. Капр дает ему, вероятно, ученые цитаты в первой книге.
Абзац De poematibus - по наметкам Харисия с его метрическим приложением - представляет собой самую обширную жанровую систематизацию со времен Квинтилиана (inst. кн. до). В качестве источников предполагают Светония и Варрона[14].
Наряду с полным вариантом на позднейшие поколения оказывает воздействие краткая редакция (кн. i) под именем Валерия Проба.
Сервий
Сервий - видный римский грамматик; Макробий выводит его в ученом диалоге, действие которого разыгрывается в 385 г.
Его комментарий к Вергилию, использующий мощную и долговременную традицию, на первом плане рассматривает грамматические и риторические вопросы, что иногда сужает перспективу; однако голос Сервия заслуживает внимание в вопросах интерпретации чаще, чем мы ожидали бы. Убежденность в том, что Вергилиево знание мира и вещей всеобъемлюще, Сервий разделяет с Макробием. Ученый материал из других источников (среди которых и Донат) добавляется в так называемые Scholia Danielis.
Сервий комментирует также Ars minor и maior Доната. Подлинность метрических произведений и собрания глосс под вопросом.
Фульгенций
Фабий Планциад Фульгенций, чей родной язык - ливийский, живет позднее Макробия. Тождество с епископом Руспийским († 532 г.), уважаемым богословом, оспаривается на основании того, что для последнего нигде не засвидетельствовано имя Планциад, а также потому, что мифограф располагал лишь весьма скромными интеллектуальными ресурсами.
В нашем распоряжении четыре произведения: аллегорические истолкования мифов в трех книгах Mythologiae и Expositio Vergilianae continentiae secundum philosophos moralis. Фульгенций оказывает влияние на ватиканских мифографов; в особенности актуальным в эпоху средневековья и Ренессанса окажется сравнение Энеиды с человеческой жизнью. Древние слова объясняет Expositio sermonum antiquorum[15]. Произведение De aetatibus mundi et hominis подразделяет всеобщую историю по 23 буквам на 23 эпохи, причем каждый раз автор избегает соответствующей буквы в посвященном этой эпохе тексте[16]. Аллегореза Фиваиды Стация неподлинна.
Присциан
Присциан из Кесарии в Мавретании преподает латинский язык в Византии при цезаре Анастасии (491-518). Он поддерживает связи с римской аристократией, в том числе и Аврелием Симмахом. Свой главный труд, Institutiones grammaticae в 18 книгах, он посвящает консулу Юлиану.
Эта самая крупная и значимая латинская грамматика включает (редкость и в Новое время) также и синтаксис[17]. Здесь можно обнаружить (поскольку круг читателей - греки) и сравнительное языкознание в зачаточном виде. Обильны ценные примеры из латинской литературы до Ювенала. Присциан сам говорит, что он пользуется учением Геродиана и Аполлония, и дополняет его из специальной латинской литературы. Незаменимый материал восходит среди прочего и к Капру. Присциан обладает силой суждения и относительной независимостью мысли[18]. Его произведение с полным правом стало основополагающим[19].
Риторы
Аквила Роман[20] (вторая половина III в.) пишет сухой компендиум учения о фигурах. Определениями он обязан греческим теоретикам (Аквила называет Аристотеля, но использует Александра Нумения). Примеры по большей части он черпает из Цицерона. Позднее Аквила послужит источником для Марциана Капеллы.
Арузиан Мессий[21], аристократ, к концу IV в. готовит для риторических занятий сборник грамматических конструкций из великих авторов. Избранные цитаты обогащают наши знания об утраченных произведениях, например, Истории Саллюстия.
Хирий Фортунациан (вероятно, IV в.) сочиняет риторический катехизис[22], который позднее использует Кассиодор. Сульпиций Виктор[23] и Юлий Виктор[24] пишут компендиумы.
Гриллий, которого цитирует Присциан, - автор комментария к De inventione Цицерона. Фавоний Евлогий (в 385 г. мы застаем его в Африке) комментирует Сои Сципиона, уделяя внимание теории чисел и музыки. О риторике пишут также Юлий Севериан и Эмпорий.
Писатели-антиквары
Геллию в силу его значимости будет посвящена отдельная глава (стр. 1612-1619).
О дне рождения (De die natali) пишет Цензорин (238 г. по Р. Х.). Ученый трактат содержит ценный материал, по большей части из вторых рук.
Музыка
Вместе с текстом Цензорина до нас дошел так называемый Fragmentum Censoring вероятно, относящийся ко II в. Здесь в сжатой энциклопедической форме речь идет о космологии, геометрии, ритмике и метрике (старейший сохранившийся документ). Он поучителен и для истории музыки. См. также ниже: Августин, стр.1834; Боэций, стр.1869.
Сельское хозяйство и медицина
Из произведения Кв. Гаргилия Марциала (вторая половина III в.) о сельском хозяйстве сохранились извлечения в Medicina Plinii (см. ниже).
По всей видимости, к IV в. относится книга о хозяйстве vir inlustris Palladius[25] Рутилия Тавра Эмилиана. В противоположность Колумелле автор отказывается от риторических украшений. За введением (книга об основных элементах сельского хозяйства - воздухе, воде, земле и усердии[26]) идут еще двенадцать: предписания и рецепты распределены по месяцам. Не только риторика, но и теоретическая систематичность предшественников отданы в жертву практичности и привязке к месту и времени[27]. Как и у Колумеллы, есть и дополнительная книга в стихах. Палладий рассуждает об облагораживании деревьев в элегических дистихах - не слишком подходящей для предмета форме. Он часто цитирует Колумеллу, возможно, из вторых рук; основной источник, - вероятно, Гаргилий Марциал и - для сельскохозяйственных построек - извлечение из Витрувия, сделанное М. Цетием Фавентином. Это близкое к реальной практике произведение часто читают и копируют в эпоху средневековья.
Точно так же к IV в. относится творчество ветеринарного писателя Пелагония[28], источника Вегеция.
Medicina Plinii[29] - фармацевтическое извлечение из Плиния (вероятно, IV В.); от произведений врача Виндициана[30], которого упоминает Августин, мы располагаем только фрагментами.
Флавий Вегеций Ренат, vir illustris (примерно 383-450 гг.) - автор Digestorum artis mulomedicinae librv[31]. Из источников он ценит Колумеллу и Пел агония; у Хирона и Апсирта он не обнаружил ни ума, ни стиля, что никак нельзя поставить ему в вину.
Теодор Присциан (видимо, африканец, ок. 400 г.) пишет Euporista; галл Марцелл, magister officiorum, начальник императорских канцелярий при Феодосии, - автор De medicamentis, С. Плацит De medicamentis ex animalibus, врач Кассий Феликс (447 г.) - De medicina.
Важнейший латинский медицинский писатель позднеантичной эпохи Целий Аврелиан[32] живет до Кассиодора, предположительно, в V в. Сохранились три книги De passionibus celeribus vel acutis и пять книг De passionibus tardis sive chronicis. Источник - значительный автор Соран, которого Целий называет methodicorum princeps, "первым из знатоков метода". Латинский писатель в основном переводит и иногда вставляет цитаты из Цицерона и Вергилия. Композиция отличается ясностью; описания симптомов и диагнозов точны. Автор говорит о лекарствах, но не называет дозировку. Он подвергает критике методы и учения ранних врачей. Целий уделяет внимание латинскому воспроизведению терминологии; его словарь и за пределами профессионального языка богат новообразованиями. В эпоху средневековья его труд имел практическое применение.
Остальные позднеантичные переводчики медицинской литературы иногда известны по имени (Мустион), иногда анонимны (переводы из Гиппократа, Галена, Диоскорида, Орибасия).
Землемерное и военное искусство
Позднеантичные громатики - Агенний Урбик, Иннокентий и Эпафродит.
От Вегеция (см. выше) дошло также 4 книги о военном искусстве[33]. Он сам не специалист в предмете и черпает свои сведения из Катона Старшего, Цельса, Фронтина и военного юриста Патерна. Его личный вклад ограничивается сопоставлением и формулировкой. Евтропий (консул, 450 г.) осуществляет сверку его произведения; оно было весьма распространено в эпоху средневековья.
Относится к поздней античности и анонимный трактат De rebus bellicis[34]. Автор, вовсе не обладающий военным опытом, владеет зато прозаическим ритмом и применяет свою устрашающе современную фантазию к изобретению жутких военных машин.
География
Collectanea rerum memorabilium Г. Юлия Солина (середина III в.) начинаются с Рима и его древней истории. За трактатом о человеке идет описание Земли (Европа с Востока на Запад, затем Африка и Азия). Источники - Плиний, Мела и, вероятно, Светоний. Солин стремится, чтобы его описания доставляли удовольствие. В эпоху поздней античности и средневековья его много читали.
Кулинарное искусство
Кулинарное искусство представлено так называемым Апицием (IV-V в. до Р. Х.).
Библ.: см. выше разд. Римская специальная литература, т. I, стр.624- 635.
Жизнь, датировка
Авл Геллий[1], родившийся ок. 130 г., получает хорошее грамматическое и риторическое образование в Риме. Его учителя - Сульпиций Аполлинарий, Антоний Юлиан и Т. Кастриций. Он также слушает знаменитого софиста Фаворина Арльского. В Риме его избирают судьей. По крайней мере 165-167 гг. он проводит в Афинах[2], встречается с Кальвизием Тавром, главой платоновской Академии, и приобретает дружбу великого мецената Ирода Аттика. Там он принимает решение написать свой труд. К числу его друзей относится Фронтон[3]; установлены точки пересечения с Лукианом и Апулеем.
Около 170 г. выходит в свет сборник Noctes Atticae[4]. Название дали длинные зимние ночи в сельской мастерской недалеко от Афин, где он был начат. Эта научно-популярная, поучительная и развлекательная книга отражает атмосферу литературного салона II в., - времени, когда культура стала последовательно двуязычной.
Источники, образцы, жанры
Геллий приводит выдержки из почти 275 авторов. Больше всего он цитирует Катона, Варрона и Цицерона. Часто Цицерон дает цитаты из древнеримских авторов или побуждает нашего автора искать дополнительные справки. Многие сведения - при всей оживленной инсценировке - восходят к промежуточным источникам (например, 9, 4 из Plin. nat. 7, 9-12). Однако следует поверить Геллию, что кроме вторичных текстов он штудировал и оригинальные. При всем при том ему мы обязаны самыми красноречивыми фрагментами из Катона, Цецилия Стация, Клавдия Квадригария и многих других.
К числу оригиналов относятся в исторической области анналисты, Варрон, Непот, Гигин, Светоний. Юридический материал он черпает из Лабеона, Капитона, Масурия, Целия Сабина. Естественнонаучные сведения ему дают Аристотель, Плиний, Плутарх, лингвистические и литературные - Варрон, Нигидий, Веррий, Проб, Корнут, Гигин. Современным писателям он охотнее предоставляет слово, чем цитирует их книги.
Noctes Atticae можно причислить к популярному тогда жанру пестрой смеси. Геллий состязается среди прочего и с утраченной Разнообразной историей (Παντοδαπὴ ἱστορία) Фаворина Арльского[5]. Как чтение для собственных детей Noctes Atticae принадлежат к жанру ad filium. Однако это не систематический учебник, а одновременно и развлекательная, и поучительная книга, чья открытая форма в некоторых отношениях напоминает стоико-киническую диатрибу[6]. Это делает Noctes Atticae предтечей современной эссеистики, а также таких произведений, как Schatzkastlein И. П. Гебеля. Прежде всего речь идет о "литературе, которая хочет быть литературным вождем"[7], то есть рассчитана на публику, жаждущую, при наличии библиотек, образования.
Литературная техника
Мы имеем дело не с энциклопедией[8], а с miscellanea, собранием кратких эссе. Пестрота и беспорядочность - программа. Однако дидактические намерения следует воспринимать серьезно. Ориентиры для читателя - как названия глав и содержание - становятся общепринятыми благодаря Геллию[9]. Характерно и относящееся к способу рецепции предисловие. Автор каждый раз кратко представляет своего персонажа читателю. Литературные портреты - прежде всего учителя Геллия, Фаворина - написаны сколь искусно, столь же захватывающе. Колебание между прямой и косвенной речью оживляет реферат. Геллий - в отличие от большинства античных авторов - стремится к точному цитированию, причем он не чуждается труда искать в библиотеках старые рукописи для проверки. В соответствии с духом современной двуязычной культуры он приводит длинные греческие тексты в оригинале.
Геллий в состоянии сочинять краткие занимательные новеллы[10] и обрамлять их лаконичным прологом и заключительной "моралью". Его литературная техника в некоторых отношениях предвосхищает эмблематику (см. разд. Влияние на позднейшие эпохи)[11].
Сообщаемые сведения он искусно привязывает к определенным четко описанным ситуациям и лицам, чрезмерной же основательности сознательно избегает. Приемы инсценировки превращают учебу в "опыт" и дают нам одновременно представление о жизни тогдашней литературной элиты.
Язык и стиль
Геллий заботится о точности своей речи. При этом архаизмы он использует как ориентиры. Двуязычность культуры его времени отражается в многочисленности греческих цитат. Если более пристально читать его на первый взгляд простые тексты, можно ясно увидеть стремление к филигранной стилистике, создавая которую автор тщательно учитывает звучание и значение каждого слова и достигает общего яркого впечатления.
Образ мыслей I. Литературные размышления[12]
Геллий хочет дать своим детям подобающее его рангу общее образование. Основная черта его книги - дидактическая. Образованному человеку, как его себе представляет Геллий, подобает знать римские обычаи, установления, право, но прежде всего - латинский язык. Обращение с языком должно быть основано на моральной и интеллектуальной добросовестности. Поиск источников хорошей латыни объясняет (и ограничивает) архаические предпочтения автора[13]. Эти последние в свою очередь служат критерием его литературных суждений.
Однако двуязычность культуры той эпохи предохраняет Геллия от слепого преклонения перед Римом: при всей симпатии - скажем - к Цецилию Стацию наш автор открыто признает превосходство Менандра.
Образ мыслей II
Noctes Atticae- зеркало тогдашнего знания и любознательности. Правда, автор разделяет мнение Гераклита, что многознание уму не научает (praef. 12); поэтому он особенно стремится подчеркнуть важное. При этом он не отказывается и черпать в отдаленных источниках.
Обсуждаемые темы[14] включают общество, конфликты долга, проблему поколений, диалектику игры и действительности, право, язык, литературу, технику. Все вновь и вновь поднимается вопрос о сопоставлении греческой и римской культуры. В этом отношении Геллий занимает промежуточное положение между Плутархом (другом его учителя Фаворина) и Макробием.
Традиция[15]
Традиция книг 1-7 основывается на превосходном, но сегодня с трудом читаемом палимпсесте (A) Palatinus Vatican us 24 (A; V-VI в.: для отрывков из книг 1-4), с другой стороны - на Vaticanus 3452 (V; XIII в.), Parisinus 5765 (Р; XII-XIII в.) и Leidensis Gronovianus 21, olim Rottendorfianus (R; XII в.).
Восьмая книга утрачена. Традиция книг 9-20 распадается на три класса. Первый (F) представляет недавно открытый очень хороший Franequeranus Leouardensis, Prov. Bibl. van Friesland 55 (F; начала IX в.).
Второй класс (γ) представлен Vaticanus Reginensis (Danielinus) 597, (O; IX в.) и независимыми от O рукописями: Leidensis Vossianus ("minor") F. 112 (X; X в.; начинается с 10 кн.), Vaticanus Reginensis 1646 (Petavianus; П; XII в.), Florentinus Bibl. Nat. J. 4. 26, olim Magliabechianus 329 (N; XV в.).
Третий класс (δ) образуют: Parisinus 8664 (Q; XIII в.), Leidensis Vossianus ("maior") F. 7 (Z; XIV в.) и Fragmentum Bemense 404 (B; XII в.[16]) с продолжением в Leidensis B. P. L. 1925.
Издатели Геллия считают F, γ и δ равноправными и в сомнительных случаях всегда придерживаются чтения большинства.
Более молодые рукописи, которые содержат все книги, кроме утраченной восьмой, интерполированы. В первых семи книгах они идут рука об руку с VPR, в позднейших с у, только Gottingensis Cod. Ms. Philol. 161, XV в. относится к δ. Тем не менее этим поздним спискам мы обязаны заголовками глав к 8-й книге и последними сохранившимися параграфами 20-й книги. Начало предисловия и конец последней книги утрачены. Лакуна в начале 7-й книги восстанавливается по Лактанцию (epit. 24). Полезны для восстановления текста и ранние читатели - Макробий, Ноний и Иоанн из Солсбери[17].
Влияние на позднейшие эпохи
Лактанций заимствует у Геллия мысли о сущности провидения, Августин - целую главу о стоическом учении об аффектах (civ. 9, 4; Gell. 19,1) и хвалит Геллия как vir elegantissimi eloquii et multae ас facundae scientiae, "мужа с изящнейшей манерой письма, даром слова и обильными сведениями". В Historia Augusta (жизнеописание Проба) реплика Катона о греческом и римском почитании героев сообщена Геллием. Аммиан Марцеллин (IV в.) основательно изучил нашего автора и заимствовал не только отдельные выражения, но и целые главы и структурные модели. Макробий сочиняет родственный Геллию труд, но в систематическом порядке, средневековье любит Геллия. Иоанн из Солсбери († 1180 г.) знаком с его творчеством. Геллий утоляет свойственное XV--XVII столетиям стремление к фактам так же, как и их моральный интерес. Полициано († 1494 г.) со своими Miscellanea (1489 г.), пролагающими путь филологии, явно пишет в традиции литературной смеси. Бальдассарре Кастильоне († 1529 г.) начинает третий раздел своего Cortegiano - как Геллий Noctes Atticae - вычислением размеров тела Геркулеса (Gell. 1,1). Гартманн Шедель прославляет нашего автора в своей Weltchronik (1494 г.). Эразм († 1536 г.) выписывает в Epistola nuncupatoria к Apophthegmata (1531 г.) главу из Геллия (13, 19), не называя источник, - распространенное отношение использовавших текст, что осложняет исследование рецепции. В другом месте Эразм дает недвусмысленно высокую оценку нашему автору (Adagiorum Chiliasi, 4, 37). Геллий есть и в списке прочитанных книг Мишеля де Монтеня († 1592 г.), мастера эссе. То, как Геллий излагает энниеву басню о хохлатом жаворонке (Gell. 2, 29), предвосхищает эмблематическую литературу: крылатое слово - образный рассказ - мораль. Фрэнсис Бэкон († 1626 г.) развивает мысль, что авторитет мешает человеку самостоятельно знакомиться с вещами, приняв ее из рук Геллия (12, 11, 7), который один только и сохранил изречение Veritas Temporis filia, "Истина, дочь Времени" (Novum Organumi, 84). В первый адвент 1641 г. в Лейпциге был основан Collegium Gellianum (ср. 18, 2), где каждое воскресение после службы в церкви обсуждались филологические вопросы[18].
Геллий сохранил ценные остатки древнелатинской литературы и изысканные подробности из литературоведения и языкознания, философии, истории и правоведения. К радости часто примешивается изумление геллиевым что и как. Поэтому потомки с неблагодарностью, свойственной молодым, назвали его pecus aurei velleris, "бараном с золотым руном". Однако его влияние не ограничивается деталями: ему, например, мы обязаны понятием "классического" (19, 8, 15; ср. 6, 13) и объяснением таких плодотворных в будущем слов, как proletarius[19] (16,10) и humanitas (13,17). "Геллиево в Геллии"[20] - возможно, та ловкость, с которой он подводит читателя к ключевым местам оригинала и в конечном итоге заставляет забыть посредника, человека второго ряда (mea mediocritas 14, 2, 25)[21], который, как хороший педагог, делает себя ненужным.
Жизнь, датировка
Амвросий Макробий Феодосий живет в начале V в. Тождество с Макробиями, известными из других источников, остается под вопросом; вероятно, он был praefectus Italiae430 г. (cod. Theod. 12, 6, 33). Авиан посвящает ему свои басни. Сам он адресует свой грамматический трактат некоему Симмаху, может быть, сыну оратора.
Обзор творчества
Нужно назвать три произведения: на первом месте - Saturnalia в 7 книгах, литературный симпосий; затем комментарий к цицероновскому Somnium Scipionis, трактат, вместе с которым до нас дошел текст Цицерона; наконец, грамматический трактат, известный только по извлечениям: De differentiis et societatibus Graeci Latinique verbi. Он отвечает потребностям культуры, чья двуязычность ведет не к усреднению, но к усложнению.
Источники, образцы, жанры
Источники Saturnalia, где переработано немало ученых сведений, наряду с антикварами и толкователями Вергилия - прежде всего Геллий и Плутарх, которых он, однако, не упоминает. Иногда он поправляет Геллия; проблема источников сложна. Не следует ни переоценивать, ни недооценивать начитанность Макробия. По содержанию произведение относится к жанру литературной смеси. Эстетический образец среди прочего - Пир Платона; эта форма уже, правда, давно служит оболочкой для ученого содержания[1]. Комментарий на Сон Сципиона пропитан неоплатонической философией. Макробий ссылается на Порфирия и Плотина, которого он - наряду с Платоном - относит к числу корифеев философии. De differentiis наводит на мысль о Ῥηματιϰόν Аполлония, а также о Геллии, о каком-либо труде, родственном Капру, и о глоссариях.
Литературная техника
Литературная техника Сатурналий выдержана в духе философского диалога. Оболочка напоминает платоновскую: разговор пересказывает человек, который слышал его от свидетеля. Действие начинается накануне Сатурналий и продолжается вплоть до третьего дня праздника, причем каждый день разговор ведется в доме одного из его участников. В главной части, где речь идет о Вергилии, как и в диалогах Цицерона, темы распределяются по собеседникам и обсуждаются в длинных связных речах. Что касается вступления и его технических приемов, то посвящение сыну со времен Катона и De officiis Цицерона стало прочной римской традицией. Как и в риторических трактатах последнего, участие в диалоге видных римлян лишает обсуждение специфически школьного характера и придает ему общечеловеческую значимость; наряду со знаменитым Симмахом здесь фигурирует, напр., и представитель Никомахов. Сервий - единственный специалист, и его присутствие делает уместным рассмотрение подробностей.
Язык и стиль
Макробий намеревается по возможности переносить в свой текст оригиналы в неискаженном виде[2]. Многочисленны греческие цитаты. Автор относится к числу того незначительного меньшинства образованного класса на Западе, которое еще знает греческий язык.
Образ мыслей I. Литературные размышления
Литературные размышления затрагивают прежде всего собственное творчество: по сравнению с другими источниками Макробий хочет не блистать красноречием, а давать знания (praesens opus non eloquentiae ostentationem sed noscendomm congeriem pollicetur, praef. 4). Таким образом, он следует традиции, знакомой нам по римской специальной литературе[3]. При этом сведения должны сообщаться не в беспорядке, а как органическое целое (in ordinem instar membromm cohaerentia, ibid. 3). Это касается как формы, так и содержания его произведения.
Второй - и более весомый аспект - понимание Вергилия. Поэт предстает знатоком всех областей науки[4], он сравнивается с творящей природой и обладает свойствами, присущими, в иных случаях, только богам. В таких репликах важны, с одной стороны, шаги к пониманию человеческого творчества, предвосхищающие концепции Нового времени, с другой - высокая оценка дидактической ценности литературных произведений. Во всех деталях слову поэта приписывается способность открывать сущность вещей. Таким образом Макробий доводит до логического конца подход, лежащий в основе De lingua Latina Варрона. Если последний представил латинский язык как инструмент энциклопедического познания действительности, то у Макробия изучение Вергилия - введение не только в греческую и римскую литературу, но и во все области знания. При этом мы имеем дело не со смехотворным культом Вергилия, но с тем, что лежит в основе всякого воспитания. Латинский язык должен изучаться не в произвольном виде, но в той благороднейшей форме, которую ему придал великий поэт. Его произведения обеспечивают питомцу и доступ ко всем областям знания. Энциклопедическое образование обретает таким способом и ранг, и человечески-творческую сердцевину[5].
Образ мыслей II
Макробий комментирует Сон Сципиона, чтобы ввести своего читателя в философию. Интерес перемещается из политической сферы в философскую. Неоплатонизм в это время - основа человеческой мысли; многие из его посылок признают как христиане, так и язычники. Макробий сочетает интерпретацию текста с философскими и энциклопедическими элементами. Таким образом, он использует классический цицероновский текст в целях открытия мира и научной пропедевтики.
Прежде всего Макробия интересует отношение Цицерона к Платону, затем он рассматривает сущность сна и допустимость мифологической оболочки в обсуждении философских проблем. Текст Цицерона дает повод к рассуждениям о числах (к rep. 6,12), о добродетели души (к 13), об астрономии и музыке, а также к изображению земли и ее поясов и годового цикла[6]. В заключительном отрывке о самостоятельном движении души и ее бессмертии на первый план выступает силлогистика. Таким образом, комментарий затрагивает в тексте Цицерона все три философские области: физику, этику и логику.
Самостоятельное движение и бессмертие души формулируется как стержневая тема, очень близкая римскому мироощущению. Уже Цицерон, который придавал таким представлениям политическую окраску, заканчивает платоновскими словами об этом свой диалог. Дальнейшая философская работа с проблемой человеческой личности осуществляется только в эпоху поздней античности, причем под знаком неоплатонизма. В творчестве Макробия пересекается литературно оформленный римский опыт и греческая мысль в этой области.
Традиция
Sat.: Традиция состоит из трех групп рукописей. Лучшая, которая содержит все греческие цитаты, в основном представлена следующими кодексами: Neapolitanus VB 10 (N; начало IX в.: содержит Sat. 1,1- 7, 5, 2); Bodleianus Auct. T II 27 (D; конца IX в.; содержит Sat. 1, 1-3, 4, 9, комментарий на Сон Сципиона и текст Цицерона); Parisinus 6371 (P; XI в.; содержит и Сатурналии, и комментарий полностью). N был написан невежественным, но точным переписчиком, поэтому он ценен. Совпадения ND дают хороший текст. P - выдающаяся рукопись; ее недостаток в том, что переписчик знал латынь и применял иногда синонимы.
Ко второй группе, которая сегодня считается менее ценной, относится переоцененные Эйссенгардтом Bambergenses B (к Sat. 1, 1-3, 19, 5: M. L. V. 5 n. 9, IX в.; к комментарию - M. IV15. F n. 4, XI в.).
Есть еще и третий класс; и на самом деле он является третьестепенным по своему значению; сегодня вторую и третью группы считают подгруппами одного и того же семейства.
Somn.: необычайно богатая традиция делает рецензию практически невозможной. Наряду с P, B и D (см. выше) предпочтение отдается еще трем рукописям: Parisinus 6370 (S; IX в.) содержит комментарий без цицероновского оригинала; Parisinus n. a. 16 677 (E; начала IX в.) - комментарий и часть текста Цицерона; Gottonianus Faustin. C. I Mus. Brit. (C) охватывает комментарий и весь Somnium.
Влияние на позднейшие эпохи
Макробия (как Марциана, Боэция, Халкидия и Исидора) в эпоху средневековья основательно штудируют и ревностно используют. Часто из него делают дословные выписки, как он сам поступал со своими оригиналами. Комментарий на сон Сципиона служит источником античной науки, в первую очередь астрономии и учения о числах[7]. Сатурналии дают научный материал[8] и этимологии, иногда - анекдоты и остроты[9]. Макробий вносит свой вклад в средневековое понимание Вергилия[10].
Годфрид из Бретеля (XII в.) в своем Fons philosophiae наряду с другими великими умами выводит и Макробия[11] и заставляет его присутствовать при споре номиналистов и реалистов. Это может быть отзвук той мысли, что его комментарий способствовал распространению платоновской философии. Когда победил Аристотель, звезда Макробия начинает закатываться.
Жизнь, датировка
Марциан Капелла[1] (автор, вероятно, V в.[2]) - родом из Карфагена[3].
Обзор творчества
Он посвящает своему сыну энциклопедию под заглавием De nuptiis Philologiae et Mercurii. Первые две книги рассказывают аллегорическую историю брака Меркурия и ученой Филологии. В качестве свадебного подарка она получает семь служанок Меркурия: свободные искусства[4]. В следующих книгах (3-9) каждая из них излагает перед собранием богов свои учения.
Источники, образцы, жанры
В качестве источника предполагают Варрона (кн. 4 - диалектика; 7 - арифметика; 8 - астрономия), Аквилу и Фортунациана (кн. 5 - риторика), Плиния и Солина (кн. 6 - геометрия), Аристида Квинтилиана (кн. 9-музыка). Что касается намеков на мистериальные религии в рамочном рассказе, то здесь нет единого источника: мы имеем дело с попурри[5].
Литературная техника
Автор прибегает к техническим приемам менипповой сатиры. В особенности в первых двух книгах сказывается вкус эпохи: аллегорический рассказ весьма подробен. Книги с 3 по 9 обрамлены аллегорическими сценами[6]. Разговоры между Сатирой и Марцианом, как и действия, подготавливающие свадьбу Меркурия и Филологии, - постоянные вкрапления в ход изложения. В отличие от того, как потом будет писать Фуль-генций, рамочная инсценировка распространяется на весь труд. Сказочная тональность иногда напоминает великого земляка Марциана, Апулея; правда, наш автор не умеет быть столь обаятельным. Композиция строго научных пассажей отличается ясностью; резюме и указания следующей темы облегчают ориентацию.
Язык и стиль
Изощренный характер прозы, часто патетически-насыщенный, сочетается со стихотворными вставками в самых различных размерах - часто это гекзаметр, элегический дистих или ямбический сенарий.
Образ мыслей I. Литературные размышления
Самоидентификация автора сознательно и последовательно связана с сатирой[7]. Поскольку artes у него выступают не только во всей красоте, но и в богатом уборе (omatissima 2, 218), нам становятся ясны его высокие литературные притязания. Типична для жанра самоирония (напр., вроде реплики о старческой болтливости); не следует воспринимать ее слишком дословно. Достойно внимания то, что апофеоз Филологии служит обоснованием энциклопедической образованности.
Образ мыслей II
Мировоззрение автора коренится не только в характерной для римской литературы энциклопедичности (ср. выше наши замечания о римской специальной литературе, т. I, стр.623 сл.), но и в позднеантичной космологии, лежащей в основе пространного аллегорического рассказа первых двух книг. Здесь под тонким мифическим покрывалом Марциан намекает, что за науки выступят у него под конец (арифметика, астрономия, музыка). Композиция отдаленно напоминает архитектонику Метаморфоз Овидия, где в завершении также наука превосходит мифологию.
Традиция
Все многочисленные рукописи восходят к одному архетипу. Важнейшие - в Бамберге (M. L V 16. 8.; X в.), Карлсруэ (73; X-XI в.), Дармштадте (193; X-XI в.); эти три имеют в конце первой книги подпись - 534 г. Корректор Феликс известен нам и по Горацию ("рецензия Мавортия").
Влияние на позднейшие эпохи
Наряду с Кассиодором, который во второй книге Institutiones дает в высшей степени лаконичный очерк свободных искусств, Марциан - единственный автор, рассматривающий все septem artes liberates и чье произведение дошло до нас. Аналогичные замыслы Августина и Боэция осуществились лишь частично[8]. Для римской геометрии Марциан - наш единственный источник, из римской литературы по арифметике сохранился только выполненный Боэцием перевод Никомаха Герасского, и астрономический трактат сообщает данные, более не сохранившиеся нигде в античной традиции[9]. Произведение используется в качестве учебника; по нему средневековье знакомится со свободными искусствами. Комментарии к нему пишут Иоганн Скотт (IX в.), ирландец Дунхад (IX в.) и Ремигий из Оксерры († ок. 908 г.). Ноткер († 1022 г.) переводит первые две книги на древневерхненемецкий язык. Коперник хвалит Марциана, поскольку тот пишет об обращении Меркурия и Венеры вокруг Солнца и таким образом подхватывает начатки гелиоцентрической теории, выдвинутые в IV в. до Р. Х. Гераклидом Понтийским. Уже в шестнадцатилетнем возрасте Гуго Гроций († 1645 г.) издает нашего автора.
Жизнь, датировка
Флавий Магн Аврелий Кассиодор Сенатор родился в знатной семье. С 507 г. он был квестором при остготском дворе и в 514 г. стал ординарным консулом, в 523 г. - magister officiomm и в 533-м - префектом претория. Совместный с папой Агапетом план основать в Риме университет проваливается (536- 537 гг.). Во второй половине своей жизни он все больше посвящает себя монастырю Виварий, который он основывает в своих владениях в нижней Италии с тем, чтобы им руководили аббаты. Туда он удаляется на покой после поездки в Константинополь (вероятно, не ранее 554 г.). Кассиодор умирает в глубокой старости (ок. 583 г.).
Обзор творчества
Активно занимаясь политической деятельностью (в период примерно до 540 г.), Кассиодор написал следующие произведения:
Chronica (519 г.), хронологическая таблица от Адама до Евтариха с особым вниманием к готам.
12 книг Historia Gothica (утрачены): 526-533 или 519 г.; сохранилось извлечение Иордана De origine actibusque Getarum (551 г.).
12 книг Variae, собрание написанных Кассиодором рескриптов, задуманное как стилистический образец (537 г.).
De anima.
Ordo generis Cassiodororum (фрагментарно сохранились: о Симмахе, Боэции, Кассиодоре).
Речи (частично сохранились без имени автора).
В монастыре были написаны:
Экзегетические произведения Expositiones in Psalmos.
Complexiones in epistolas et acta apostolorum et apocalypsin (лишь это стоящее особняком произведение не оказало влияния).
Энциклопедические произведения
Institutiones, состоящие из De institutione divinarum litterarum (в 33 главах) и De artibus ac disciplinis liberalium litterarum.
De orthographia: поздний труд Кассиодора, где во введении автор делает обзор всего своего творчества (GL 7, р. 144).
Historia ecclesiastica tripartita: подборка отрывков из Теодорета, Созомена и Сократа (посредственный перевод Епифания, который Кассиодор инициировал, но не относил к числу своих сочинений.
Источники, образцы, жанры
Кассиодор называет свои источники и часто просто делает подборку из заимствованных отрывков в неизменном виде. Chronica следуют за Евсевием, Иеронимом, пасхальными таблицами Виктория; они черпают сведения и из Авфидия Басса и содержат ценный Ливиев материал. В Historia Gothica были переработаны генеалогические предания готов и собственный опыт. Трактат De anima опирался прежде всего на Августина и Клавдиана Мамерта. Комментарий к псалмам исходит среди прочего и из Августина, который, как и Кассиан, определяет и воспитательные цели Institutiones. De orthographia содержит эксцерпты из Корнута, Велия Лонга, Курция Валериана, Папириана, Адаманция, Евтиха, Цезеллия Виндекса и Присциана. О Historia ecclesiastica уже шла речь.
Литературная техника
Удивительно количество литературного декора в прикладных работах. Даты и многие имена опущены - публикация не преследует исторических целей, автор хочет создать стилистический образец. Однако в расположении документов обращается внимание на ранг адресата - мы уже знакомы с подобным подходом в римской литературе.
Общие соображения, даже ученые экскурсы вмонтированы в документы. Аналогичным образом Кассиодор иногда украшает Institutiones изящными описаниями своего монастыря (inst. 29).
Язык и стиль
В Variae пересекаются (западноримский) канцелярский язык и эпистолярная литературная традиция. Фразеология искусственна вплоть до непонятности, даже в рескриптах. Однако Кассиодор никоим образом не пытается создать единую манеру; он в большей степени стремится овладеть, как и некоторые латинские стилисты до него, большим регистром промежуточных тонов.
Образ мыслей I. Литературные размышления
В Кассиодор рассуждает о многообразии выразительных средств; пишущему надлежит учитывать особенности тех лиц, для которых он творит, чтобы выбрать правильные.
Кассиодор рассматривает светскую науку как необходимое дополнение духовной. Чтобы построить библиотеку, он собирает рукописи и устанавливает задание для монахов: делать копии. Он называет это contra diaboli subreptiones illicitas calamo atramentoque pugnare ("сражаться против гнусных поползновений диавольских тростинкой и чернилами", inst. 1, 30). Точно так же он побуждает к переводу греческих книг. Его Institutiones иногда напоминают хороший путеводитель по библиотеке. Прежде всего он дает руководство для изучения Библии, а также характеристики христианским писателям Ил арию, Киприану, Амвросию, Иерониму и Августину[1]. Но затем, во второй части своих Institutiones, он рассматривает в семи главах artes liberales. Его интересы и в самом деле энциклопедичны, они включают и литературу по уходу за больными и естествознанию. Братьям, которые не могут проникнуть в научные глубины, он рекомендует заняться разведением садов.
Кассиодор систематически прибегает к герменевтике. Для Истолкования псалмов действует такая схема: объяснение заглавия, членение, краткое содержание. Собственно экзегеза, примыкающая к ней, исходит из личности говорящего как исторического центра и из Христа как духовного центра. Религиозный, исторический и мистический смысл не тождественны друг другу, моральный затрагивается только иногда. В конце всегда - краткое обобщение. Мало того, что основная модель текстовой медитации имеет риторический отпечаток: риторические элементы псалмов выделяются и детально[2]: псалмы - красноречие в полном смысле слова. Таким образом комментарий к ним способствует одновременно знакомству с вероучением и науками. Последние развивают то, что изначально заложено в библейском тексте.
Образ мыслей II
Мысли Кассиодора в начале его карьеры обращены к persona его владык; его собственный духовный облик остается в тени. Милостивая судьба дарит ему целую половину жизни, когда его собственные идеи могут выйти на свет Божий.
Его историческая концепция обусловлена положением при готском дворе. Он объединяет готов с гетами и скифами, чтобы вывести отсюда их роль в мировой истории; особенно тщательно он должен отнестись к генеалогии правящей династии Амалов. Зато он отыгрывается на собственной генеалогии, которой он посвящает отдельное произведение, особенно выделяя своих духовных предков. Сочинив похвальную речь Теодориху, сын римского сенатора приобрел сомнительную честь стать литературным слугою варварских князей и разделять в качестве высокого должностного лица их добрые и злые поступки. Борьбу против варварства он может вести только при закрытых дверях и лишь духовным оружием; здесь он выказывает недюжинную силу сопротивления, от которой приходится отрекаться при дневном свете. Публикацией Variae он дает будущим магистратам образец хорошей латыни в служебных документах (и заодно - пищу для образования). Упадок державы становится для Кассиодора шансом получить свободу, и он им воспользовался. Он основывает вертоград духовный. Издревле укоренившаяся в Риме страсть к педагогике и энциклопедизму находит новую опору в христианстве, обретает более глубокие основания и наполняется практическим смыслом.
Влияние на позднейшие эпохи
Заведения Кассиодора - монастырь и библиотека - просуществовали недолго, но это ничего не меняет в их символическом значении для позднейших поколений. Благодаря своей практической жилке произведения нашего автора ревностно изучались в эпоху средневековья. Variae выполняют свою задачу и служат школьным образцом канцелярского стиля. Institutiones вносят существенный вклад в настроение западного монашества, которое не удовлетворяется религиозным созерцанием, но переписывает и изучает классические тексты, превращаясь таким образом в ту среду, где сохраняется гуманистическое и энциклопедическое образование. Кассиодор - один из великих воспитателей Европы.