Жизнь, датировка
М. Корнелий Фронтон из Цирты в Африке стяжал себе блистательную репутацию как адвокат, оратор и писатель. Будучи уже при Адриане призван в сенат, при Антонине Пие он становится консулом (143 г.) и воспитателем наследников престола Марка и Вера, которые потом докажут свою привязанность к нему. Из-за слабого здоровья он не мог вступить в проконсульскую должность, на которую его прочили. Фронтон переживает свою жену, пять дочерей и внука.
Обзор творчества
Корпус писем состоит из различных групп текстов и приложений. В центре - переписка с цезарями Марком, Вером и Антонином. К этому примыкают несколько писем к друзьям. Трогательна самохарактеристика при описании смерти внука (235). Тщательно отделанные письма посвящены риторическим вопросам (135 V. D. H.) и истории (De bello Parthico 220 V. D. H.). Побочный продукт литературной деятельности - например, Principia historiae (202 V. D. H.) и забавы вроде Laudes fumi etpulveris (215 V. D. H.), Laudes neglegentiae (218 V. D. H), обработки сказания об Арионе (241 V. D. H.), басни о сотворении сна (231 V. D. H.). Некоторые послания написаны по-гречески.
Из утраченных речей важнейшая была направлена против христиан.
Источники, образцы, жанры
В то время и учителя, и ученики шли в библиотеки, чтобы разыскивать и читать произведения Катона Старшего; также идет работа с тетрадями, куда заносятся фразы из древнелатинских авторов (34; 253). Пересказы могут опираться на греческие источники (так, Геродот дал материал об Арионе).
Литературная техника
Культура слова становится стилем жизни и мысли. Школьные понятия вроде prooemium и narratio для увлеченного и увлекательного учителя обретают собственную ценность, личное содержание (какое разочарование, когда ученики позднее вырастают из детской обуви риторики!). Различные стилистические регистры и литературные формы культивируются играя, со вкусом и с удовольствием. Фронтон пишет образно, задушевно и наглядно. Каждый технический прием нужно рассматривать на фоне соответствующих теоретических положений, которые Фронтон усвоил себе вплоть до кончиков ногтей. Его творчество - живое воплощение его учения.
Язык и стиль
Архаизм Фронтона - явление, параллельное тогдашнему греческому аттицизму[1]. И на самом деле наш автор, когда он пишет по-гречески, делает это как аттицист.
Многообразие стилистических регистров, которыми владеет Фронтон, определяется принципом уместности: в судебных речах манера отличается простотой, в эпидейктических - помпезностью; для историографии образцом служит Саллюстий (207-210 V. D. H.).
Образ мыслей I. Литературные размышления
"Враждебность философии" и "архаизм" - лозунги, которые скорее скрывают, нежели обнаруживают жизненный нерв педагогики Фронтона.
Его римский вкус к изысканной форме объясняет непонимание философского обращения его царственного ученика[2]. Здесь чувствуется не только старый спор между философией и риторикой, но и, по-видимому, тихий протест латинского менталитета с его сознательной культурой поверхностности против наступающего века абстракций.
Фронтон рекомендует colorem vetusculum appingere ("использовать в своей живописи краски под старину", 150 V. D. H.), замечает у Цицерона недостаток древнеримских слов (57 V. D. H.) и считает, что от модерниста Сенеки толку мало (153 V. D. H.). Эти стороны мышления нашего автора признаны более чем достаточно. Иногда их гротескно утрируют.
Менее известно следующее: Фронтон хвалит своего питомца за то, что тот в политической речи не употребил ни одного древнелатинского слова. Этим он доказывает свой вкус и должное понимание людей. Архаизация - не причина, а следствие: важнее общий принцип delectus verborum[3]. Он владеет тончайшими семантическими нюансами (например, 260-261 V. D. H.). Фронтон особенно высоко ценит Цицероновы письма к Аттику за чистоту их языка. В конечном счете для него важно слово, наиболее точное в данном случае (verba propria 159 V. D. H.). Это почтенный представитель умеренного аттицизма.
Образ мыслей II
Несмотря на частые насмешки в своих писаниях, он серьезен в оценке риторики как образовательного пути и считает именно ораторское искусство (171 V. D. H.) достойной человека формой пайдейи; философии же охотно предоставляется право быть и оставаться "божественной". Ему непонятна бескомпромиссная серьезность, с которой его питомец Марк Аврелий обращается к философии; можно вспомнить переписку Авзония с ревностным монахом Паулином.
Здесь сталкиваются два мира: Фронтон стремится к действительности в недогматической форме литературно отделанного языка, а не философского понятийного аппарата, как Марк. Мастер красивых слов все еще безраздельно стоит на античной почве. Цезарь Марк - предвестник новой эпохи, которая с большей решимостью поставит истину выше красоты.
Традиция
Остатки трактатов и писем Фронтона были открыты в 1815 г. кардиналом А. Маи. Речь идет о том же самом палимпсесте VI в., который содержит и фрагменты De republica Цицерона (см. выше). Листы его находятся в Милане и Ватикане.
Влияние на позднейшие эпохи
Фронтона необычайно высоко ценили современники и потомки. Это не в последнюю очередь объясняется свойственным ему педагогическим порывом. В их мнении он оказывается вторым после Цицерона, причем равен ему как alter, non secundus, "второй по времени, а не по достоинству" (paneg. 8 (= V) 14, 2). Правда, имя Фронтона в стихотворном примере у Диомеда не обязательно указывает на прямое использование[4].
В первой части Octavius Минуция Феликса, вероятно, таится немало сведений из речи Фронтона против христиан - единственного произведения такого рода на латинском языке, о котором нам известно.
Датировка
Для столетнего промежутка 289-389 гг., но прежде всего для 289-321 гг. мы располагаем в виде Panegyrici Latini значимым историческим свидетельством, которое, не обладая преимуществом достоверности, по крайней мере верно духу времени, хотя сборник как таковой и был составлен позднее (см. ниже). Авторы - высокопоставленные чиновники и риторически образованные литераторы; риторы близки ко двору и имеют доступ к таким должностям, как magister memoriae. Однако (мы часто можем наблюдать подобное, например, в Галлии) они сохраняют верность своим школам, не забывают о них и одаривают их.
Обзор творчества
Как самый ранний представитель, роль протагониста исполняет знатный сенатор Плиний (со своей знаменитой речью к Траяну). За ним следуют (в обратной хронологической последовательности) Пакат (Феодосию: 389 г.), Мамертин (Юлиану: 362 г.), Назарий (Константину: 321 г.).
Затем (со своей нумерацией) идут более короткие панегирики без указаний на авторство; этот второй сборник, должно быть, был добавлен в эпоху поздней античности. Порядок также обратный хронологический (311-289 гг.); географически цикл относится в основном к Галлии (Отен и Трир).
Источники, образцы, жанры
Авторы опираются - кроме Плиния Младшего, классика панегирического жанра - на Цицерона, а также на Фронтона. Жанр определяется принципами λόγος βασιλιϰός.
Литературная техника
Inventio в панегириках основывается на категориях, содержащихся в античной "царской речи". Родина, образование, деяния в молодости, добродетели государя - такая рубрикация напоминает жизнеописание, которое, правда, как жанр моложе и наряду с добродетелями упоминает и пороки. Некоторые из этих программных пунктов могут быть обойдены в форме praeteritio. Исторические и мифологические примеры составляют весомую часть литературного декора.
Эстетическая ценность панегириков сегодня оценивается сравнительно высоко; без этих предшественников не могли бы возникнуть гениальные поэтические панегирики Клавдиана, однако разница уровня остается значительной. Тем не менее мы в лице Panegyrici Latini имеем дело с важным литературно-историческим явлением в точке пересечения поэзии и прозы.
Язык и стиль
Латинский язык панегириков изящен. Характерны повышения и понижения тона в характеристиках лиц: maiestas tua, mediocritas mea ("твое величество", "моя посредственность", например, paneg. 6 (VII) 1, 1): свидетельство того, что наша витиеватая титулатура восходит к формам придворной жизни. Поэтические элементы под знаком аффектированной риторики все больше и больше проникают в прозу; следующий шаг приведет к панегирику в стихах. Техника клаузул отработана до совершенства.
Образ мыслей I. Литературные размышления
Намерение создать сборник образцовых речей сквозит во всем корпусе, особенно в начальном-положении речи Плиния к Траяну. Декларируемая цель опубликованного панегирика - не только похвала государю, но и внушение государственнического умонастроения на риторических занятиях. Что касается пропагандистского характера текстов, то и без этого указания они никого не введут в заблуждение.
Речь Евмения (9, V; 298 г. по Р. Х.) свидетельствует о самовосприятии оратора и осознании его культурной задачи: сделав успешную карьеру при дворе и будучи призван в свою риторическую школу в Отене в качестве руководителя, он просит о том, чтобы его теперь удвоенное жалованье могло быть потрачено на восстановление школы. В заключительной части речи возрождение школы связывается с возрождением государства. Значение образовательных учреждений Галлии можно оценить по их влиянию на латинскую литературу этой эпохи. Косвенно школы эксплуатируют стремление императора окружить себя литераторами.
Образ мыслей II
Моральное и эстетическое осуждение придворной лести и лживости словесных украшений многих панегириков напрашивается само собой. Однако необходимо справедливо отнестись к этим текстам как историческим источникам и произведениям риторического искусства. Речь может признать и идеализировать сложившуюся ситуацию; она, однако, может и намекнуть на ожидания подданных будучи зерцалом государей. Тщательное исследование, почему именно та или иная добродетель властителя оценивается именно здесь выше всего, будет вознаграждено. Языковые штампы могут отражать намерения цезаря, религиозную легитимацию его власти, демонизацию его соперника, идею Рима, образ варварского мира, великую тему conservatio rei publicae, "сохранения государства", и вообще все, к чему стремится конкретная эпоха; речи также позволяют взглянуть на ситуацию в Галлии. Тем не менее более чем понятно отсутствие у потомков интереса к этим эфемерным и не всегда привлекательным продуктам литературной деятельности, относящихся к сфере политических интриг.
Традиция
Три независимых друг от друга класса восходят к одному архетипу[1].
Влияние на позднейшие эпохи
Панегирики мало копируют в эпоху средневековья. Когда начинается Возрождение, их оттесняет на второй план блистательный Клавдиан.
Жизнь, датировка
Кв. Аврелий Симмах (ок. 345-402) происходит из зажиточного и знатного рода и получает в Галлии блестящее риторическое образование. Он занимает высокие должности[1] и как самый значительный оратор своего времени становится поборником по большей части языческого римского сената против христианских императоров. В 382 г. цезарь Грациан изгоняет его из Рима, поскольку он выражал протест против удаления алтаря Победы из Юлиевой курии[2]. Внезапная смерть этого ханжеского и жестокого государя во время неурожая и вызванного им голода (383 г.) ободряет еще сильную языческую оппозицию. Так, в 384 г. Симмах (rel. 3) просит императора Валентиниана II вернуть алтарь и восстановить привилегии языческих жрецов. Но он недооценивает влиятельность епископа Амвросия. Симмах выступает на стороне узурпатора Максима; после его смерти (388 г.) он спасает свою жизнь панегириком императору Феодосию и в 391 г. получает консульство.
Он обменивается мыслями с Авзонием, который посвящает ему стихотворение Griphus temarii numeri.
Обзор творчества
Речи: у нас есть отрывки восьми речей, из которых две - к цезарю Валентиниану I и одна - к молодому Грациану.
Epistulae: 9 книг.
Relationes: донесения городского префекта императору; их можно с полным правом считать десятой книгой писем (ср. корпус Плиния).
Источники[3], образцы, жанры
Симмах лишь в ограниченном объеме знаком с греческой литературой; что касается римлян, он опирается прежде всего на школьных авторов - Теренция, Вергилия, Саллюстия, Цицерона; меньще - на Горация и Лукана. Исторические сведения наш автор черпает по большей части из Валерия Максима, реже - из Цицерона, Ливия[4] и Плиния Старшего. Кроме того, он знаком с творчеством Овидия, Силия, Ювенала, а также Тацита, Фронтона и, вероятно, Геллия. Не следует недооценивать влияние Плиния Младшего, который задает тон не только для панегирического жанра, но и для сборника писем - вплоть до числа книг (9 +1).
Литературная техника
В письмах Симмах придерживается принципа краткости; рассуждения и длинные рассказы отсутствуют. Стилистическая отделка очень тщательна. Автор упражняется в ненавязчивых и элегантных вариациях топосов поздравления, утешения и благодарности. Таким образом его письма менее красочны и индивидуальны, чем, скажем, у Цицерона или Плиния. Благополучие дочери и карьера сына - темы, которые сравнительно с другими более интересуют нашего автора в его переписке. Тем не менее вполне осмысленно угадывать за изысканной вежливостью его писем и более чем осторожным отношением к фактам тонкую сеть человеческих и политических взаимоотношений.
Письма сгруппированы не по хронологическому принципу, их композиция в книгах 1-7 осуществляется по большей части по адресатам.
В Relatio литературная отделка достигает высокой торжественности. Просьба олицетворенного Рима о терпимости дышит вневременным величием: "То, что почитают все, должно быть одним. Мы смотрим на одни и те же звезды, у нас одно небо, один и тот же мир окружает нас. Что до того, на каком пути каждый ищет истину? Тайна слишком велика, чтобы к ней мог вести лишь один путь[5].
Язык и стиль
Словарь писем строго ограничен; несмотря на архаические и современные элементы, чувствуется забота о классичности. Хотя иногда автор показывается в более удобной домашней одежде, письма отделаны очень тщательно.
Стиль оратора Симмаха больше стремится к яркости. Макробий характеризует его манеру как pingue et floridum, "пышную и цветистую", и сравнивает его с Плинием Младшим (Sat. 5.1.7).
Образ мыслей I. Литературные размышления
Симмах признается, что слова в письмах служат общению даже тогда, когда нечего сообщать[6]: о "словах без содержания" не следовало бы говорить. В своих теоретических высказываниях он открыт и модной риторике, и архаизмам. Он дает своему сыну точное наставление - отличать домашнюю одежду писем от риторического облачения речей на публику: там царит maturum aliquid et comicum, "нечто зрелое и комическое", и некоторая neglegentia, "небрежность", а здесь - aculei orationis, "ораторские жала", и arma facundiae, "оружие красноречия", (epist. 7, 9). Нужно признать, что стилистическое различие между письмами и речами основано на сознательном выборе[7].
Образ мыслей II
Поле зрения Симмаха показывает и величие, и ограниченность сенатора: в центре для него - проблемы города и своего сословия; он переоценивает роль Рима и сената в мировой политике. Сословным интересам соответствует и недоверие к новой чиновной и придворной знати и мужественное сопротивление проведению новой цензуры. Нельзя исключить, что в защите старой религии имелись в виду и материальные интересы жречества, однако финансовое значение языческих культов в те времена было столь невысоким, что с этой стороны не удастся бросить тень на характер Симмаха. В противоположность ясной и единой позиции христиан в сенате языческая группа, по-видимому, не отличалась внутренней сплоченностью, даже и с учетом того, что между приверженцами древнеримский религии и сторонниками восточных культов в то время невозможно было провести четкую границу. Тактические соображения заставляют городского префекта - в соответствии со сложившейся ситуацией - искать лишь самую незначительную общую платформу для многообразия существующих мнений. Не стоит удивляться, что принципиальный характер спора за алтарь Победы Симмах скорее стушевывает. Поскольку дело для него не в конфронтации как таковой, он меньше подчеркивает конфликт между старой и новой религией.
Наряду с древнеримскими традициями - такими как идеал свободы и убежденность в ценности римской истории - роль возможной основы согласия могут сыграть и неоплатонические идеи. Константин первым успешно актуализировал присущую этому учению толерантность, проявив терпимость по отношению к христианству. Теперь Симмах со своей стороны взывает о защите древнего культа, тщетно ссылаясь на неоплатоническое представление о многообразии духовных путей: Uno itinere non potest perueniri ad tam grande secretum ("одним путем невозможно дойти до постижения столь великого таинства", ret. 3, 10). Правда, это еще не делает Симмаха философом: он обрывает мысль по-древнеримски: sed haec otiosorum disputatio est, "это досужие рассуждения" (10).
Традиция
Orationes: остатки речей содержатся в том самом Bobiensis rescriptus (VI в.), которому мы обязаны De republica Цицерона и Фронтоном. 27 листов, отведенных Симмаху, находятся в Милане (Ambrosianus Е147 inf.) и Риме (Vaticanus Lat. 5750).
Epistulae: только Parisinus 8623 (IX в.) сохраняет полные заголовки и подразделение на книги. Среди других рукописей выделяется Vaticanus Palatinus 1576 (XI в.). Кроме того, есть флорилегии.
Relationes: основа традиции - три свидетельства: Tegurinus Monacensis 18787 (XI в.), Mettensis 500 (XI в.) и - замена одной из утраченных рукописей - издание С. Геления, Basileae 1549. Третья Relatio, кроме того, дошла до нас в рукописях Амвросия.
Влияние на позднейшие эпохи[8]
Известность третьей Relatio обусловлена прежде всего подробным возражением Амвросия, к которому была приложена речь Симмаха.
Прославленный оратор, чьи письма при жизни читатели вырывали друг у друга из рук, встречает признание и со стороны христианских писателей - например, у своего позднейшего поэтического противника Пруденция и у Сидония, который подражает письмам Симмаха[9].