Варрон

Жизнь, датировка
M. Теренций Варрон, величайший римский ученый, родился в 116 г. до Р. Х.[1]; по его имениям в сабинской Реате его называют Реатинским. Его жизнь охватывает обширный промежуток римской истории: он на десять лет старше Цицерона и, однако, начало августовского принципата застает его еще в живых. С историко-литературной точки зрения его жизнь - мост между двумя эпохами: тот человек, который юношей посвятил свое произведение Акцию, доживает до Georgica Вергилия и Monobiblos Проперция. Строгое римское воспитание накладывает на него отпечаток на всю жизнь; одновременно его учителя - крупные ученые - прокладывают для него пути в различных направлениях. Первый великий латинский грамматик и антикварий, Л. Элий Стилон († ок. 70 г. до Р. Х.), вводит его в стоическую научную традицию. С помощью Антиоха Аскалонского, к числу слушателей которого относился и Цицерон, он в Афинах (ок. 84-82 гг.) знакомится с платонизмом, восходящим к Древней Академии, в некоторых отношениях близким к учению Стои. К этому добавляется киническая и пифагорейская философия. Даже в военном лагере, но в особенности в годы добровольного досуга, проведенного в своих имениях, примерно с 59 по 50 г., и во время своей благословенной старости Варрон предается научным занятиям.
Однако для римлянина главное - политика. Около 86 г. он становится квестором, ок. 70 г. - народным трибуном, примерно в 68 г. претором, в 59-м - вместе с Помпеем - членом комиссии двадцати мужей для проведения в жизнь аграрного закона Цезаря. Уже с 78/77 г. он делает карьеру как друг и вскоре как легат Помпея, который был моложе его на десять лет; как офицер высокого ранга он проходит службу в Испании в 77-71 гг., в 67 г. с блестящим успехом участвует в войне против пиратов и в 49 г. снова оказывается в Испании, на сей раз не проявив особого героизма (Caes. civ. 2,17-20). Победоносный Цезарь щадит Варрона и дает ему - правильно оценивая значимость его фигуры для духовной жизни Рима - поручение собрать все доступные греческие и латинские книги для будущей обширной публичной библиотеки и привести их в порядок (47/46 г. до Р. Х.; Suet. Iul. 44, 2). Варрон видит, что его страсть к книгам получила статус государственного дела; ученость и римскость более не противостоят друг другу. То, что план Цезаря не достиг осуществления, не столь важно. Импульс был задан.
Ничтожный наследник великого человека отнесся к Варрону иначе: Антоний включает имя крупнопоместного ученого в проскрипционный список (43 г.); его вилла в Казине вместе с бесценным частным книжным собранием погибает, но один из друзей, Кв. Фуфий Кален, спасает ему жизнь. Через несколько лет (38 г.) в первой публичной библиотеке - Г. Азиния Поллиона - ему единственному из живущих ставят в честь статую (Plin. nat. 7, 115). Благодаря своему другу Аттику он, предположительно, пользуется благорасположением того, кто позднее станет Августом. Будучи уже в весьма преклонных летах, он умирает в 27 г. до Р. Х.
К ранним трудам Варрона относятся две книги De antiquitate litterarum. Они посвящены Акцию († ок. 86 г.) еще при его жизни.
В Menippeae сейчас различают ранний - с конца 80-х гг. (Κοσμοτύνη) до периода вскоре после 67 г. (Ὄνος λύρας) - и поздний слой. Сохранивший нам фрагменты Ноний черпает их из трех источников: первый включает сатиры по большей части с двойными заглавиями, второй и третий - с простыми. Геллий знаком лишь с сатирами из первой группы. Только она называется Saturae Menippeae; здесь на первом плане - пословицы, обороты речи, философско-кинические элементы и - что видно по второй половине заглавия - намеренное увещевание и поучение. Эта первая группа сегодня считается позднейшей[2].
Основания[3] в пользу ранней датировки Menippeae связаны с другой частью произведения, где господствует критика своей эпохи. Против такого - внутренне убедительного - распределения Menippeae по времени можно возразить то, что сатиры без критики своей эпохи a priori не могут быть временными вехами, так что отсутствие этого признака такой вехой и не является. Опасность порочного круга очевидна.
Помпею Варрон адресует в 77 г. Ephemeris navalis ad Pompeium. Εἰσαγωγιϰός с советами Помпею к его будущему консульству написан в 71 г. Брошюра Τριϰάρανος (59 г. до Р. Х.) связана с триумвиратом; затем следуют десять лет досуга, которые Варрон посвящает своим поместьям и своим занятиям; из произведений, известных нам, этим временем можно попытаться датировать Legationum libri. Antiquitates rerum humanarum созданы (примерно с 55 г.?) до Antiquitates rerum divinarum, которые были завершены осенью 47 г. De Pompeio - возможно, некролог († 48 г.).
После гражданской войны Варрон пишет много значительных произведений: видно, что поручение Цезаря воодушевило его. Трактат De lingua Latina сочинен между 47 и 45 гг. и опубликован еще при жизни Цицерона, которому он по большей части и посвящен. После 45 г. выходят в свет философские труды, в которых Варрон примыкает к традиции Древней Академии (De philosophia и De forma philosophiae).
De vita populi Romani посвящена Аттику, т. е. закончена до его смерти (32 г.); там упомянуты бегство Помпея из Италии (49 г.) и испанская война Цезаря. Тематическая связь с De gentepopuli Romani, трактатом, упоминающим консульство Гирция и Пансы (43 г.), заставляет думать о почти одновременном появлении обоих произведений.
Что касается logistorici, они были опубликованы во всяком случае после 54/53 г., но, вероятно, только в 40-м. В 39 г. выходят в свет Hebdomades, в которых Варрон сообщает, что он написал до сих пор 490 книг.
В з7 г. восьмидесятилетний писатель сочиняет Rerum rusticarum libri, а, вероятно, в 34-33 гг. Disciplinae (если связь с Plin. not. 29, 65 действительно существует), а еще позднее - автобиографию[4].
Обзор творчества
Сохранились De re rustica и большие части De lingua Latina. Другие важные труды утрачены; мы знаем о следующих произведениях[5]:
1. Энциклопедические работы
Disciplinae: энциклопедия artes liberates, "свободных искусств". Варрон последовательно излагает: грамматику (кн. 1), диалектику (2), риторику (3), геометрию (4), арифметику (5), астрономию (6), музыку (7), медицину (8), архитектуру (9). Вероятно, здесь впервые закладывается - численно и по составу - канон свободных искусств, однако девятке не суждено закрепиться. Дело заключается не в том, чтобы громоздить предметы один на другой, но в том, чтобы от видимого вести ученика к невидимому; поэтому Варрон преодолевает практическое направление римского воспитания и становится одним из рупоров греческой образованности; правда, о влиянии Disciplinae в эпоху поздней античности нельзя сказать ничего достоверного. Из девяти варроновских искусств позднее, - вероятно, под влиянием неоплатонизма - остается семь[6]; медицину и архитектуру опускают, напр., Августин и Марциан Капелла.
2. Грамматические работы
De lingua Latina, 25 книг, из которых с лакунами дошли книги 5-10. Произведение целиком - или в основном - посвящено Цицерону. После общего введения (кн. 1) Варрон обсуждал аргументы за и против этимологии как науки (кн. 2 и 3) и, наконец, forma etymologiae (кн. 4). Сохранившиеся книги 5-7 этимологически распределяют латинский словарный запас по предметным группам, причем принципы классификации - во многом стоические. Композиция, характерная для книг 2-4, применяется и к книгам 8-ю, которые также дошли до нас: против аналогии, против аномалии и, наконец, Desimilitudinum forma. Утраченные остальные книги, вероятно, разрабатывали по тому же принципу учение о формах (11-13) и предложениях (14- 25). Мы знаем также и о других работах Варрона о латинском языке[7].
3. Историко-литературные произведения
Из историко-литературных произведений[8] важнейшим, вероятно, был трактат De comoediis Plautinis (Gell. 3, 3, 2-9). Варрон устанавливает 21 подлинную комедию нашей традиции. Кроме того, он называет пьесы, которые не были общепризнанно подлинными, но которые он сам считал таковыми.
Парные произведения De poematis и De poetis дополняют друг друга, как Πολιτεία и Πολιτιϰός. De poematis - диалог в 3 книгах о жанрах римской поэзии с учетом размеров и тематики. В De poetis Варрон, вероятно, переносит принципы александрийской научной биографии на почву римской литературы. Это главный источник для De poetis Светония.
15 книг Hebdomades vel De imaginibus с 700 портретами прославленных (в культурной и политической сфере) греков и римлян были первой римской книгой с иллюстрациями, о которой мы знаем. К каждому портрету прилагалась эпиграмма и краткая биография.
4. Антикварно-исторические и географические работы[9]
Оказавшие громадное влияние Antiquitates rerum humanarum et divinarum, 25+16 книг, главное произведение Варрона, были написаны в форме не последовательно излагающего свою тему культурно-исторического трактата, а справочника, разделенного на словарные статьи. За вводной книгой в res humanae следовало четыре шестикнижия: de hominibus (кн. 2-7), de locis (кн. 8-13), de temporibus (кн. 14-19), de rebus (кн. 20-25). Книгам Res divinae, которые Варрон посвящает великому понтифику Цезарю, также предпослана вводная книга (26). За ней следуют пять трехкнижий: в аналогичной последовательности автор рассказывает о людях, местностях, временах и деяниях, т. е. жрецах (27-29), культовых местах (30-32), празднествах (33-35), обрядах (36-38) и богах (39-41). В Antiquitates Варрон имел дело вообще только с римским материалом.
De gente populi Romani[10], 4 книги о происхождении римского народа. Начиная с отдаленного мифического прошлого (ср. Aug. civ. 18), произведение дает предысторию к De vita populi Romani.
De vita populi Romani, 4 книги к Аттику. Первая книга охватывала события вплоть до изгнания царей, вторая, вероятно, до начала первой Пунической войны, третья - до 133 г. до Р. Х., четвертая по крайней мере до гражданской войны между Цезарем и Помпеем. Варрон описывает культурно-историческое развитие, критикует настоящее и поучает.
5. Менее значимы риторические[11] и
6. Юридические произведения[12].
7. Философские произведения
Liber de philosophia (ср. Aug. civ. 19, 1-3). С теоретической точки зрения возможно существование 288 различных философских школ, в зависимости от того, как соотносить с добродетелью следующие четыре цели: наслаждение, покой, оба вместе, или же природные блага (напр., здоровье, таланты). Для любой из этих целей есть три возможности: к ней стремятся ради добродетели, либо к добродетели ради них, либо и к тому и к другому ради них самих. Так возникают двенадцать возможных учений. Это число удваивается, если различать: стремиться ли к указанным целям ради себя или ради другого человека. Из этих 24 учений возникает 48, в зависимости от того, солидаризироваться ли с соответствующей доктриной, поскольку ее можно считать истинной либо - в духе скептиков из Академии - лишь правдоподобной. Это число удваивается, поскольку все эти учения можно представлять в кинической трактовке либо в трактовке, свойственной всем остальным философским школам. 96 вариантов следует умножить на 3, поскольку каждая школа допускает возможность деятельного, созерцательного или смешанного образа жизни. Так получаются 288 мыслимых позиций.
Но это число в свою очередь сокращается, поскольку непосредственно к высшему благу относятся только первые двенадцать учений. Из названных вначале целей нужно устранить наслаждение, покой и их сочетание, поскольку они уже содержатся в природных благах, Итак, остается три направления: стремление к природным благам ради добродетели, или к добродетели ради этих благ, или же и к тому, и к другому ради них самих. Варрон высказывается в пользу Древней Академии, т. е. своего учителя Антиоха: поскольку человек состоит из души и тела, и к добродетели, и к природным благам следует стремиться ради них самих. Однако при этом высшее благо - добродетель; она определяет правильное пользование остальными благами. Добродетели достаточно для vita beata, "блаженной жизни"; если к этому добавляются другие блага, достигается vita beatior, "блаженнейшая жизнь"; если не упущено ни одно благо души или тела, это - vita beatissima, "наиблаженнейшая жизнь". Vita beata желает блага друзьям; так она воздействует на человеческие сообщества (дом, община, мир); жизненная форма должна быть смешанной, деятельно-созерцательной. Не должно сомневаться в сущности добродетели; на этом основании отклоняется академический скепсис[13].
В 9 книгах Deprincipiis numerorum Варрон рассматривает пифагорейское учение о числах - область, особенно для него привлекательную.
Logistorici в 76 книгах задают нам загадку. Заголовком служили двойные названия типа Catus de liberis educandis. Названные при этом лица - современники Варрона; они персонально связаны с обсуждаемой темой (напр., Sisenna de historia). Речь идет о популярно-философском изложении, будь это в виде связного рассуждения или диалога по образцу Гераклида Понтийского.
8. Сохранились 3 книги De re rustica. В первой идет речь о земледелии, во второй - о скотоводстве, в третьей (по указанию Варрона, это новшество) - о содержании мелких животных (напр., птиц, пчел, рыб).
9. Поэтические произведения
Главное литературное произведение Варрона, Saturae Menippeae в 150 книгах, служит увещевательным целям в занимательном виде[14].
Источники, образцы, жанры
Как компилятор большого стиля и книжный ученый по призванию Варрон пытается использовать в своих целях, по-видимому, всю литературу, которую тогда можно было достать. Он прибегает к методам эллинистической науки, но применяет их частично для нового материала. В его творчестве проявляется отчетливое стремление к систематизации. Кроме того, он изучал и официальные документы, как, напр., для своей работы Depoetis и трактатов об истории театра.
Варрон - совершеннейшее воплощение энциклопедических склонностей, характерных для многих римлян. Его греческая родословная может быть прослежена вплоть до софистики[15]; для Disciplinae, возможно, посредником был Посидоний.
Варрон заимствует то, что ему кажется ценным, у всех философских школ; в Menippeae, народном, распространенном также и на Востоке жанре, введенном в художественную литературу киником Мениппом из Гадары (первая половина III в. до Р. Х.), он среди прочего прибегает и к киническому философскому наследию; в историко-литературных работах он следует за учеными из школы перипатетиков; к стоицизму восходят некоторые его излюбленные способы членения материала; религиозные тона его мировоззрения напоминают неопифагореизм и Посидония.
Своему учителю, грамматику-стоику Л. Элию Стилону, Варрон многим обязан в De lingua Latina. Наш автор воспринимает стоическую философию языка и применяет ее в сочетании с александрийским и перипатетическим историко-литературным методом к латинскому языку. Другой важный предшественник - Акций.
Платоника Антиоха Аскалонского Варрон слушает, по-видимому, между 84 и 82 гг. до Р. Х. Только в поздних произведениях - особенно De philosophia - платоновское учение явно выступает на первый план. Может быть, влияние Академии - правда, скорее филоновской, - проявляется в композиции De lingua Latina. Варрон перенимает академический прием disputare in utramque partem для грамматики: сначала он возражает против приемлемости этимологии, затем обосновывает ее, сначала высказывается в пользу аномалии, потом - аналогии. В каждом случае третья книга содержит - подобно Цицерону, также прошедшему академическую школу, - собственное мнение, склоняющееся к середине.
В De re rustica Варрон опирается на греческих авторов, прежде всего на греческий перевод трактата пунийца Магона, предположительно переработанный Кассием и сокращенный некоим Диофаном. Латинские источники - Катон и Тремелий Скрофа; вместе с последним Варрон насмехается над соответствующими трудами Сазернов. Кроме письменных источников, следует считаться с устной традицией и - хотя и в незначительной степени - с собственным опытом.
Для De gentepopuli Romani главный источник - Кастор Родосский, который в шести книгах своих Χρονιϰά в виде параллельной хронологической таблицы изложил восточную, греческую и римскую историю (до 61-60 г. до Р. Х.). Общее между Кастором и Варроном - ранний исходный пункт; этим Варрон отличается от своих римских предшественников Непота и Аттика.
Βίος Ἑλλάδος Дикеарха, судя по заглавию, - возможный источник для De vita populi Romani.
Литературная техника
В De re rustica Варрон стремится поучать; он кладет в основу продуманные композиционные схемы[16], от которых изложение отличается лишь в незначительных деталях. Он в большей степени, чем Катон, опирается на книжные знания. Благодаря разговорной форме ему удается изложить свой материал живо, иногда даже в комедийном ключе, но не порывая с систематичностью.
В De re rustica каждая книга получает предисловие - этот технический прием мы знаем по диалогам Цицерона и Лукрецию. Варрон призывает - как и Вергилий - богов, ответственных за сельское хозяйство (rust. 1,1). Здесь литературная техника научного трактата сближается с техникой дидактической поэзии. Варрон делает еще один шаг вперед: он согласует имена участников разговора с обсуждаемой темой.
Поучение - уникальная черта в сельскохозяйственной литературе - в платоновском стиле оформлено как реферат диалога. Но, в отличие от греческого философа, Варрон сам принимает участие в диалоге. В традиции философского диалога в духе Аристотеля и Дикеарха на первом плане - последовательные изложения тематических разделов соответствующей доктрины. Однако по сравнению с Цицероном оболочка отличается пестротой: количество участников больше, они чаще прерывают докладчика вопросами или приглашают его высказаться на определенную тему, давая знак, что предстоит переход к новому пункту. С другой стороны, полемика между партнерами отсутствует; Варрон в De re rustica не знает disputatio in utramque partem[17]. Он только критикует своих предшественников, писавших о сельском хозяйстве[18].
В основе Menippeae - смесь прозы и поэзии[19]. В этом заключается его преимущество по сравнению с Луцилием, чьи стихи иногда производят впечатление прозы. Характерна фантазия в заголовках: часты двойные названия, иногда на двух языках, иногда только на греческом. Кроме того, наглядно изложение темы, обильно использование цитат, пословиц, греческих слов (см. раздел Язык и стиль).
Богатство воображения сказывается и на литературной оболочке. В Marcipor- который следует за Icaromenippos Мениппа - путешествие по воздуху заканчивается внезапным падением (frg. 272 B.). В Eumenides за поступками людей наблюдают с возвышенного места (ср. Lucr. 2, 1-13). Другие формы - περὶδειπνον ("тризна", в Ταφὴ Μεϝίππου) и симпосий (в Agatho, Papiapapae, Quinquartus).
Отличие от драмы заключается в том, что, при всей оживленности действия, оно является не главным элементом, но лишь поводом к поучению и сатире.
В отличие от Луцилия, полемика носит не личный, но общий характер.
"Позднейшие" из Menippeae под формой двойного заголовка, задающего во второй части недвусмысленную популярнофилософскую тему (напр., Tithonus περὶ γήρως), ведут к прозаическим диалогам в Logistorici (напр., Catus de liberis educandis); сатира, кажется, сближается с прозаическим трактатом[20]: достаточно вспомнить о цицероновском Cato maior.
Представление о композиции отдельной пьесы мы получаем по изложению одной из вароновских Menippeae у Геллия и из Apocolocyntosis Сенеки. Философско-риторическую структуру можно распознать в единственном отрывке из Menippeae, который дает нам связный контекст: homo, locus, tempus, res ("человек, место, время, дело", 335 B.). Этот структурный принцип, возникший под влиянием стоицизма, употребляется Варроном также в De lingua Latina и Antiquitates.
Введение в Hebdomades, с которым мы знакомы довольно точно благодаря Геллию (3, 10), также свидетельствует о структуре, предопределенной философскими соображениями и ведущей от макрокосма через микрокосм - человека - к произведениям искусства и автобиографическим наблюдениям, подобно тому как в De lingua Latina 9, 23-30 власть аналогии сначала рассматривается в мировом, а затем в человеческом масштабе.
Язык и стиль
Стиль De lingua Latina прост, можно было бы даже сказать - лишен отделки, что бросается в глаза в трактате о латинском языке, посвященном Цицерону[21]; однако это можно объяснить жанровыми традициями грамматического учебника. Потому сравнение с великим оратором здесь неуместно. Тем не менее антитетический стиль в трактате поощряется большой долей определений. Ясности служат также риторические вопросы и образы. В предисловиях, экскурсах и сравнениях манера более изысканна, чем в изложении как таковом.
De re rustica и Menippeae стилистически отточенны. В предисловиях можно обнаружить, напр., ритмические клаузулы, как в rust. 1,1: esse properandum; - ciscar e vita. Однако лаконичная отрывистость в конце предложения напоминает Катона: si est homo bulla, eo magis senex, "если человек - шарик, то тем более старик" (1, 1). Основная черта - римская brevitas. Как и у Катона, в дидактических пассажах лаконичные предложения не связываются друг с другом (стиль заметок); иногда, по примеру разговорного языка, возникает анаколуф. Однако отделка не вовсе отсутствует. Напрасно искать периодов: Варрон говорит в манере древней латыни и - примыкая к Hegesiaegenus ("жанр Гегесия", ср. Cic. Att. 12, 6, 1)[22] - со строго параллельными, зеркально соответствующими друг другу колонами и антитезами, благоприятными для афористической речи. Эта стилистическая тенденция - сочетание древней латыни и азианизма.
В Menippeae Варрон стремится к выразительности. Здесь он также избегает периодов и сочетает древнелатинские и азианические тенденции. Часто употребление греческих и латинских пословиц. Игра слов соответствует стилю кинической диатрибы - достаточно услышать характеристику коррумпированного римского магистрата: sociis es hostis, hostibus socius; bellum ita geris, ut bella (= pulchra) omnia domum auferas ("ты враг союзникам, врагам союзник; ты воюешь так, что все хорошее оказывается у тебя дома"[23], fig. 64B.).
Примесь греческих элементов соответствует особенностям разговорного языка той эпохи.
Язык и стиль Menippeae отличаются от классических; нужно отметить наличие архаических и простонародных элементов (не выводя отсюда, впрочем, стилистической закономерности). Характерен отказ от классического delectus verborum. Образный язык в Menippeae восходит к стилю диатрибы: "Миска, предложенная голодному, поспорит с неаполитанским рыбным прудом" (fig 160 B.). Menippeae пользуются традициями сатиры и комедии. Но и в остальных своих произведениях Варрон охотно прибегает к метафорам и поговоркам.
Он олицетворяет понятия: Infamia ("Бесчестье", fig. 123 B.), cana Veritas, Atticaephilosophiae alumna ("седая Истина, питомица аттической философии", frg. 141 B.). Мы можем встретиться с этими же техническими приемами и в варроновской характеристике его собственных сатир (см. раздел Образ мыслей I.).
Значительное метрическое разнообразие отличает Menippeae Варрона, скажем, от Apocolocyntosis Сенеки: что касается одиннадцатисложника и галлиамба, наш автор становится предшественником Катулла.
Образ мыслей I, Размышления о литературе и языке
Во всех произведениях Варрон прежде всего имеет в виду Рим и пользу римлян. Когда в De lingua Latina он исследует значение древних слов, он хочет не только их понять, но и пустить в дело. Если он пишет об аналогии, это для него не только теория, но и ориентир в обращении с языком. Стоическая и александрийская теория языка - лишь средство для определенной цели. В его этимологической работе свободно сочетаются стоический, пифагорейский, александрийский подходы - с оглядкой на местную традицию, напр., в образе "сабинского" оттенка. Этимология, которой он занимается как grammaticus, а не как философ, связана в его глазах с историей культуры его народа; она становится необходимым орудием антиквария - поэтому он благосклонен к ней не только в De lingua Latina, но и в De re rustica. Из всех известных нам античных авторов Варрон придает этимологии самый ясный метод и четко определенную функцию в рамках общей исследовательской задачи. Что касается истоков латинского языка, то сначала Варрон вместе с другими исходит из "эолийской" версии; позднее он будет подчеркивать своеобразие латыни и ее постепенное обогащение заимствованиями у соседних языков. Варрон также основатель науки о латинском синтаксисе[24].
В споре между "аналогистами", ссылавшимися на языковые законы, не знающие исключений, и "аномалистами", которые апеллировали к обычной речи, - конфликте, который Варрон, конечно, не выдумал, - он занимает среднюю позицию, различая declinatio naturalis ("естественное склонение", аналогию) и declinatio voluntaria ("произвольное склонение", аномалию) и включая и ту, и другую в единый список, который должен позволить установить latinitas выражения[25]. В этом сопоставлении можно усмотреть пифагоризирующее стремление к симметрии и гармонии. В начале Варрон обосновывает возможность исследования латинского языка, которое должно считаться со своеобразием своего предмета как в синхроническом, так и в диахроническом аспекте.
В менипповой сатире Парменон, или о подражании Варрон дает определение poema, poesis и poetice ("поэтического произведения", "поэтическогоого творчества" и "поэтическогоого искусства", frg. 398 В.). Он хвалит латинских комических поэтов за различные заслуги: Цецилия за действие, Теренция за лепку характеров, Плавта за диалог (frg. 399 В.). Когда он замечает, что предмет его подражания Менипп был столь изыскан, что его чтения могли удовлетворить вкус даже и высокообразованных людей {frg. 517 В.), видно, в чем заключается его амбиция.
В Menippeae традиция Мениппа, как показывает самое заглавие, - литературная программа. Варрон романизирует содержание: он "подражает" Мениппу, не переводит его, как метко говорит Варрон у Цицерона (acad. 1,8 - Menippum imitati, non interpretati, "подражая Мениппу, а не переводя его"). Геллий (2, 18, 7) будет говорить об aemulari, "состязании".
Юмористическая оболочка, смесь серьезного и смешного (σπουδογέλοιον) получает у Цицерона обоснование, напоминающее лукрециево сравнение с медом по краям чаши[26]. Выражения, которые Цицерон вкладывает в уста нашему автору, в этом случае отображают собственные взгляды Варрона.
Варрон называет свои книги собственными детьми (frg. 542 сл. B.): зависть (φιλοφθονία) родила их ему, мениппова секта вскормила; опекунами он назначает "тех римлян, которые намереваются преумножить могущество Рима и честь Лация" (по Enn. ann. 466). Этот текст - одновременно и пример критического юмора Варрона, и того факта, что он рассматривал свои труды как дар римскому народу.
Образ мыслей II
Варрон в неслыханной степени обладает той типично римской чертой - ревностным желанием учить и учиться, - которую Цицерон приписывал Катону Старшему. Важен и плодотворен педагогический и энциклопедический почин Варрона. В Disciplinae он устанавливает канон свободных искусств и создает образец их изложения, в Antiquitates охватывает римскую культурную жизнь во всем ее объеме. Энциклопедизм ощущается ив De lingua Latina: описание латинских слов и их происхождения подразделяется на предметные группы, т. е. задумано как своего рода мироописание. Последовательно излагаются следующие темы: небо, земля и их содержимое. Независимо от того, являются ли этимологии истинными или ложными с лингвистической точки зрения, это единственное в своем роде произведение как предметно сориентированное наглядное занятие латинским языком. Мы из первых рук узнаем, что значат для образованного римлянина слова его родного языка - а через посредство слов и мир.
Как исследователь, Варрон склонен к практичности и национальной тематике - оба аспекта в этом смысле негреческие. Материал - римский; для переноса методов на новую почву потребовалось собственное творческое усилие. В отличие от большинства авторов специальной литературы, на каждом шагу составлявших рефераты чужих сведений, Варрон применяет греческие познавательные методы к римскому материалу, т. е. в этом отношении он относительно "оригинален".
В то время как греки по большей части сосредоточивались на Гомере, для Варрона образцом является древний Рим во всей совокупности. И он хочет повлиять на события: доброе старое время должно остаться достоянием настоящего. Варрон, который и в иных случаях порицает своих сограждан, создает себе инструмент критики римского общества в виде менипповой сатиры. В доброе старое время плохо выбритые отцы (frg. 186 B.), от которых пахло луком и чесноком, были, однако, optime animati ("одушевленными самым наилучшим образом", frg 63 B.), а молодые девушки не должны были вовсе слышать vocabula veneria ("любовных речей", frg. 11 B.). После тридцатилетних странствий на военной службе Варрон как "Одиссей с половиной" (Sesculixes) возвращается на родину и не узнает ее. В Sexagesis то же самое происходит с античным Рип ван Винклем.
В менипповых сатирах группа, признаваемая более поздней, выходит за рамки типичных сатирических тем (жадность, тщеславие), обращаясь, напр., к топике утешения (Тифон о старости) и философской доксографии (Περὶπλους - Περὶ φιλοσοφίας. Λογομαχία - Περὶ αἱρέσεων); в глазах Цицерона эти труды - предшественники его собственных философских трактатов (acad. 1,9).
Римлянин Варрон чувствует, что для него чем-то привлекателен гражданин мира Менипп; он - cynicus Romanus, "римский киник". Прежде всего ему близка критика современности и ее ложных воззрений, проповедь простой жизни (Περὶ ἐδεσμάτων) и насмешка над школьной догматикой. При этом он характеризует спор стоиков и эпикурейцев о высшем благе как препирательство о словах (Λογομαχία, frg. 243 B.). Правда, основа его критики - иная, чем у Мениппа. Тот вообще отвергает высшее образование, а римлянин - только то, что не нужно для жизни. Человеческая природа для него важнее, чем природа внешняя: одна из сатир называется Γνῶθι σεαυτόν. Доблесть не свалится с неба без человеческих усилий и духовной работы: и лошади дается magister для воспитания, и флейтист, прежде чем выйти со своим инструментом на публику, должен долгое время тренироваться дома (frg. 559 и 561 B.). В то время как Менипп подчеркивает отрицательные черты, Варрон желает воспитать и сделать лучше своих товарищей, чтобы помочь Риму возродиться.
Романизация особенно отчетливо видна в религиозной сфере. Менипп и Лукиан презирают веру в богов. Варрон благочестив в римском смысле слова. Bonus civis, "добропорядочный гражданин" должен почитать закон и богов (frg. 265 B., ср. 537 B.). Критически смотрит он на импортные культы, как, напр., празднество в честь Аттиса (frg. 149 слл. B.) и хорошо оплаченные чудесные исцеления Сераписа (frg. 152 и 128 B.). Одновременно он принимает рационалистическое учение - по-видимому, стоическое, - согласно которому из трех частей "теологии" только философской присуще научное содержание; миф и государственная религия остаются на своих местах, но в лучшем случае это частичные истины. Римских богов в духе Евгемера он воспринимает как обожествленных людей (De gente populi Romani), отказывая в доверии непристойным мифам.
Как и в теологии, в философии истории Варрон наполняет греческую схему римским содержанием: он включает римлян в контекст общей истории культуры, ищет истоки римского племени в самом отдаленном прошлом человечества - типично римский творческий акт по отношению к истории.
Эллинистическая черта - разделение истории на первоначальную эпоху - до огигиева потопа - мифологическое и историческое время. Это последнее начинается с первой олимпиадой[27].
На доброе старое время автор взирает с романтическими чувствами; как и в своих позднейших научных произведениях, в Menippeae он также преследует педагогические цели. В Sexagesis (frg. 491 B.) человек, проспавший пятьдесят лет, возвращается в Рим и обнаруживает, что там все изменилось. В De vita populi Romani речь идет о старении Рима (frg 2, 66 Riposati). Может быть, De vita populi Romani повлияла на философское сравнение исторических эпох с человеческими возрастами у Флора. Можно усмотреть и духовное родство с Саллюстием, хотя, как представляется, вехой падения нравов для Варрона служит не 146-й, а 133 год. Мысль об упадке контрастирует с оптимистическим изображением культурного прогресса в предисловиях De re rustica, опирающихся на Дикеарха.
Критик современности Варрон говорит без обиняков: теперь спят в постелях из слоновой кости (frg 434 B.), однако большинство людей - свиньи, и форум превратился в свиной хлев (frg 435 B.); яркий образ должен, по-видимому, e contrario апеллировать к чувству humanitas. О браке наш моралист, в отличие от Луцилия, высказывается положительно (frg. 167 B.; 482 B.); естественно, его шокируют смелые охотничьи костюмы, в которых недавно стали появляться римские дамы (frg. 301 B.).
Принцип уместности (aptum) Варрону знаком, вероятно, из Панэтия, однако свою роль играют и риторика, и условности римского общества. Это с большим блеском проявляется в пересказанной Геллием Menippea (frg. 333-341 B.). Неизвестно, что принесет поздний вечер: здесь идет речь о подходящих темах для разговора, должных предметах чтения и необходимом числе гостей: от трех (число Граций) до девяти (число Камен). Описания указывают на греческий фон. Стоический парадокс о том, что все непонятливые - т. е. все, кроме мудрецов, - сумасшедшие, Варрон обсуждает в Eumenides (frg. 117-165 B.).
Пифагореизм, к которому склонен Варрон, - и похоронить себя он велит по пифагорейскому обычаю, - дает ему, однако, и повод к шуткам. Так, он замечает о переселении душ: "Как! Вы сомневаетесь, мартышки ли вы или змеи?" (frg. 127 В.).
В De philosophia Варрон объявляет себя сторонником этики и системы ценностей антиоховой Древней Академии: эта школа сочетает напоминающую стоицизм догматическую строгость с реалистическим признанием земных благ; и то, и другое близко римлянину Варрону - скепсис какого-нибудь Филона или Цицерона ему чужд. То, что критическая проницательность не всегда бывает адекватна изобилию материала, в случае с таким полигистором само собой разумеется. Однако Варрону нельзя отказать в определенной систематичности и в педагогическом стремлении к отбору важного для римского читателя.
Традиция
Общая традиция сохранившихся отрывков из De lingua Latina основана на Laurentianus LI 10, XI в. (F). Остальные рукописи зависят от него; мы используем их там (5, 118 - 6, 61), где из F выпала "тетрадь" (= quaternio). Для этого отрывка мюнхенский экземпляр editio princeps также имеет ценность рукописи, поскольку содержит старые сопоставления с F. Однако в F с самого начала много ошибок; лакуны и перестановки во многих случаях восходят к уже утраченному оригиналу этой рукописи.
Отрывок о монетах (5, 168 extr. - 5, 174) выписан из Присциана и также сохранен в этом кодексе в виде дополнения; важнейшая рукопись - Parisinus 7496, IX в. (см. GL 3, 410-411).
Трактат De re rustica дошел до нас вместе с Катоном (см. соотв. главу). Традиция основана на утраченном Marcianus. В парижском экземпляре editio princeps Scriptores rei rusticae, Venetiis 1472, чтения Marcianus внес Полициано. Викторий (Lyon 1541) также привлекает Marcianus; поэтому его издание весьма ценно для нас. Старейшая рукопись - Parisinus 6842 А, XII-XIII в,, чью самостоятельную ценность установил Heurgon (см. Издания); стоит отметить также Laurentianus 51, 4, XIV-XV в.
Из 150 книг Saturarum Menippearum дошло около до названий и 600 фрагментов, в основном у лексикографа Нония.
Он же в основном сохранил и De vita populi Romani. Что касается Antiquitates - наряду с Дионисием Галикарнасским, Вергилием, Веррием, Плинием, Светонием, Геллием, Фестом, Макробием, Нонием, Цензорином, грамматиками и комментаторами надо назвать Отцов Церкви, в особенности Августина (напр., 4, 6 и 7 книги De civitate Dei), которые являются важными свидетелями.
Из сочинения Disciplinae, как представляется, части De geometria сохранились до Средних веков в трактатах землемеров[28].
Влияние на позднейшие эпохи
Варрон авторитетно устанавливает образ римской культурной истории - достаточно вспомнить об основополагающих для Светония биографиях в De poetis и каноне 21 плавтовской комедии; он служит источником для позднейших грамматиков.
Также для римлян Варрон - творец этимологического метода. Современник Августа Веррий Флакк упорядочивает систематически представленный Варроном языковой и предметный материал с лексической точки зрения; поэтапно сокращенные варианты его работы сочиняют во II в. Фест, а в каролингскую эпоху - Павел Диакон.
Цицерон создает памятник Варрону в Academica posteriora (1, 8-9). Благодаря своему исследованию mores maiorum Варрон становится предшественником августовской реставрации. Вергилий и Овидий черпают из его трудов сведения о ранней истории Рима. На него опираются также и греки - Дионисий Галикарнасский и Плутарх.
У Варрона-антиквария нет равноценного ученого-преемника. Он - начало и конец римской науки о древностях, для потомков он doctissimus Romanorum, "образованнейший из римлян", хоть они и не признают за его творчеством стилистических достоинств[29].
Как язычники Светоний и Геллий[30], так и христиане - Тертуллиан, Лактанций, Августин[31] - опираются на него. Он равным образом служит для них авторитетом в римской религии и мишенью для критики.
Disciplinae - самый плодотворный труд Варрона. Его значение для римской специальной литературы трудно переоценить; учебник Витрувия De architectura также испытал влияние Варрона.
Влияние De re rustica по сравнению с антикварными трактатами не столь велико. Тот факт, что это произведение сохранилось, сбивает читателя со следа. Вергилий в Georgica частично опирается на Варрона; Колумелла и геопоники, несмотря на множество совпадений с Варроном, восходят к Кассию или же Диофану. В Средние века Петр из Кресценций (ок. 1305 г.) ревностнее всех пользовался De re rustica.
Сенека и Петроний прибегают к форме менипповой сатиры. Автора Menippeae Тертуллиан называет Romanus cynicus (apol 14, 9), Romani stili Diogenes ("Диоген в римском стиле", nat. 1, 10, 43). Марциан Капелла и Боэций завещали эту дидактически эффектную форму Средним векам. В литературе Нового времени форма менипповой сатиры - прежде всего для англосаксонских стран - обладает большой важностью. Но предком современного жанра следует считать не Варрона, а Лукиана. Мотив Sexagesis - многолетний сон - возобновлен в Рип ван Винкле Вашингтона Ирвинга († 1859 г.).
Своим многосторонним творчеством Варрон внес неоценимый вклад в становление римского самосознания, включая образ отечественной истории. Несмотря на утрату его важнейших работ, его влияние заметно до сих пор. Петрарка († 1374 г.) называет его - наряду с Цицероном и Вергилием - terzo gran lume Romano ("третий великий римский светоч", Triumphus Fame 3, 38); конечно, это преувеличение, но оно более справедливо, чем стена молчания, окружающая этого автора, которого охотнее использовали как источник, чем цитировали.


[1] Августин утверждает, что в Риме (civ. 4, 1).
[2] P. L. Schmidt 1979.
[3] Cichorius, Studien 207—226, особенно 207—214.
[4] De vita sua libri III ad Libonem.
[5] Мы располагаем объемным, хотя и неполным перечнем сочинений Варрона: F. Ritschl, Die Schriftstellerei des M. Terentius Varro und die des Origenes, nach dem undruckten Katalogdes Hieronymus, RhM 6, 1848, 481—560 (=Opusc. 3, 419—505). По разумным оценкам наследие Варрона включало около 74 произведений в приблизительно 620 книгах.
[6] I. Hadot, Arts liberaux et philosophic dans la pensee antique, Paris 1984, особенно 57 сл.; 156—190 со справедливой критикой прежних попыток реконструкции.
[7] Epitome de lingua Latina, 9 книг, вероятно, вводная книга и затем 8 книг, каждая из которых кратко излагала три книги большого труда. De antiquitate litterarum, по крайней мере 2 книги к Акцию. De origine linguae Latinae, 3 книги к Помпею (ср. ling. 5). Περὶ χαραϰτήρων, по крайней мере 3 книги о genera dicendi. Quaestiones Plautinae, 5 книг с объяснениями редких слов у Плавта. De similitudine verborum, 3 книги о регулярности (аналогии) при образовании форм и слов (ср. ling. 9). De utilitate sermonis, по крайней мере 4 книги об аномалии (ср. ling. 8). De sermone Latino, по крайней мере 5 книг к Марцеллу, о чистой латинской речи (в традиции александрийских критериев Ἐλληνισμός: natura, ratio, consuetude, auctoritas), как и об орфографии и стихотворных размерах.
[8] Другие историко–литературные произведения: De bibliothecis, три книги (ср. Plin. nat. 13, 68—70; Gell. 7, 17). De lectionibus, 3 книги. De proprietate scriptorum (ср., возможно, Gell. 6, 14, 6). De compositione saturarum. К истории римского театра относятся: Descaenicis originibus. De actionibus scaenicis, 3 книги. Depersonis, 3 книги. Quaestionum Plautinarum libri V: произведение посвящено труднопонимаемым словам у Плавта, т. е. относится, собственно, к грамматическим произведениям. De descriptionibus, 3 книги (об ἔϰφρασις, «выразительности»). Epistolicae quaestiones и Epistolae. От Hebdomades имелась Epitome в 4 книгах.
[9] Исторический интерес имели также Aetia, Tribuum liber, Rerum urbanarum libri III, Annalium libri III, De Pompeio, Εἰσαγωγιϰός ad Pompeium. Автобиографические произведения — Legationum libri и De sua vita. Географические данные, кроме вышеупомянутых, содержали De ora maritima, De litoralibus. Сведения по метеорологии были в Liber de aestuariis и Ephemeris navalis ad Pompeium. Цитируется также и громатический трактат De mensuris.
[10] De familiis Troianis образует дополнение к De gente.
[11] Называют Orationum libri XII, Suasionum libri III (рекомендации по законодательным предложениям) и риторический’трактат по крайней мере в 3 книгах.
[12] De iure civili, 15 книг; Libri de gradibus, о степенях родства.
[13] О другом произведении, De forma philosophiae, мы не знаем ничего определенного.
[14] Утрачены 6 книг pseudotragoediarum, 10 книг poematum, 4 книги saturarum (возможно, их следует отличать от Menippeae) и, возможно, произведение De rerum natura.
[15] Ps. — Plat. Hipp. mat 285 D; Cic. de oral. 3, 127.
[16] Как и в De lingua Latina, а именно в стоической манере по locus, corpus, actio и tempus («месту, сущности, действию и времени»).
[17] В отличие от De lingua Latina, работы, не оформленной как диалог.
[18] См. особенно 1,2.
[19] Ср. Lucian., Bis. accus. 33; Quint, inst. 10, 1, 95; Проб к Verg. eel 6, 31.
[20] P. L. Schmidt 1979.
[21] Norden, Kunstprosa 1, 195.
[22] Гегесий из Магнезии Лидийской (сер. III в. до Р. Х.) — важнейший представитель древнейшего азианизма.
[23] Каламбур: bellum — войнам bellum — прекрасное (прим, перев.).
[24] M. Baratin, La naissance de la syntaxe a Rome, Paris 1989.
[25] Depravata consuetude, «порочная привычка», может быть исправлена с помощью «правильной привычки», recta consuetude: это — результат целительного воздействия аналогии. Аналогические языковые новшества тем самым становятся допустимыми; они означают и возвращение древнего, не погибшего языкового достояния: W. Ax, Aristophanes von Byzanz als Analogist. Zu frg. 3, 7, 4 Slater (= Varro, ling. 9, 12) Glotta 68, 1990, 4—18.
[26] Quae… quadam hilaritate conspersimus, multa admixta ex intimaphilosophia, multa dicta dialectice, quae quo facilius minus docti intellegerent, iucunditate quadam ad legendum invitati («мы окропили это некоторой долей веселости, добавив многое из самых потаенных глубин философии, много сказали диалектически, а чтобы не слишком разбирающиеся в предмете люди легче это поняли, мы в качестве приманки для чтения сделали все привлекательнее», Cic. acad. 1,8).
[27] De gente populi Romani, frg. 3 P. у Цензорина 21, 1; происхождение фрагмента из De gente не вполне достоверно.
[28] C. Thulin, Die Handschriften des Corpus agrimensorum Romanorum, Abh. Ak. Wiss. Berlin 1911, phil. — hist. Kl., Anhang, Abh. 2, 16, 41.
[29] Dion. Hal. ant. 2, 21; Sen. Helv. 8, 3; Quint, inst. 10, 1, 95; 12, 11, 24; Apul. apol. 42; Gell. 4, 16, 1; Aug. civ. 6, 2; Terent. Maur., GL 6, 409.
[30] Кроме того, напр., Веррий Флакк, Плиний Старший, Макробий, Цензорин, Сервий.
[31] А также Исидор Севильский.