Изложение Либания
Речь эта· оказана в защиту Диопейѳеса от обвинений, какие возводились на него среди аѳинян. Херсонес, что прилегает к Ѳракии, составлял издавна владение аѳинян; они послали туда своих клерухов и во времена Филиппа. С давних пор было в обычае у аѳинян высылать на жительство в свои города, лежавшие за пределами Аттики, всех бедняков и безземельных, снабжая их вооружением и путевым продовольствием из государственной казны. Так было и теперь: они отправили поселенцев на Херсонес и в вожди дали им Диопейѳеса. Все почти херсонесцы приняли пришельцев, допустили их к совместному пользованию жилищами и полями; не приняли их только кардии, ссылаясь на то, что владеют своей областью, а не аѳинской. Из-за этого Диопейѳес начал войну с кардиями. Кардии прибегли за помощью к Филиппу, который и обратился к аѳинянам с письменным требованием не притеснять кардиев, как народ ему близкий, или, если считают себя обиженными, решить распрю судом. Когда аѳиняне отказались подчиниться этому требованию, Филипп послал кардиям вспомогательный отряд. Диопейѳес вознегодовал и, пока Филипп был занят войною с одрисским царем во внутренних частях верхней Ѳракии, он совершил набег на прибрежную Ѳракию, подвластную македонскому царю, и опустошил ее, а затем внезапно, до возвращения царя из похода удалился на Херсонес и был в безопасности. Вот почему, не будучи в состоянии отмстить Диопейѳесу вооруженной силой, Филипп послал аѳинянам письмо, в котором обвинял военачальника их в явном нарушении мира. Сочувствовавшие Филиппу ораторы также нападали на Диопейѳеса и требовали ему кары. Этим-то ораторам возражает Демосѳен и защищает Диопейѳеса на двояком основании, отрицая незаконность его действий. Так как, говорил он, Филипп гораздо раньше нарушал мир и причинял вред аѳинскому государству, то с полным правом и Диопейѳес совершает свои неприязненные действия против него: кроме того, для аѳинян невыгодно покарать своего военачальника и распустить его войско, которое теперь преграждает Филиппу доступ к Херсонесу. В общем Демосѳен призывает аѳинян к войне и настойчиво обвиняет Филиппа в нечестности, в нарушении мира и в злоумышлении против аѳинян и эллинов.
По мнению некоторых, настоящая речь относится к судебному виду красноречия, потому что в ней содержится защита Диопейѳеса и обвинение против Филиппа. С другой стороны. Епифаний Мастер относит ее к совещательному виду, так как в ней содержится, говорит он, скорее совет, нежели обвинение. Правильнее было бы рассуждать так: если бы присутствовали обвиняемый и обвинитель, правильно было бы отнести эту речь в судебному виду, потому что тогда и обвиняемый, и обвинитель присутствовали бы в судилище и на судебном разбирательстве. Но так как судилища не было, и так как ни Диопейѳес, ни Филипп не присутствовали, а оратор имел в виду не защиту Диопейѳеса и не обвинение Филиппа, но благо государства, то эту речь мы по справедливости относим к совещательному виду.
Речь
(1) Ни один из наших ораторов, граждане аѳинские, не должен был произносить ни единого слова из вражды или ради лести; каждому из них следовало высказывать мнение, какое по совести он считал полезнейшим для вас, тем более, что вы обсуждаете столь важные, государственные дела. Но тогда как иных ораторов побуждает выступать с речью соперничество и разные другие причины, вам, граждане аѳинские, как народу[1], надлежит, откинувши все прочее в сторону, постановлять и приводить в исполнение меры, полезные нашему государству. (2) Так, по существу предмет нынешнего совещания составляют положение дел на Херсонесе и военный поход, которым вот уже больше десяти месяцев занят Филипп во Ѳракии[2]; между тем большинство наших речей вращается около действий Диопейѳеса и его намерений. На мой взгляд, разбирательство всех жалоб на любого из граждан, которых вы, согласно нашим законам, в праве карать, когда только вам вздумается, должно быть предоставлено вам, а теперь ли угодно разбирать их, или спустя некоторое время, здесь ни мне, никому другому вовсе нет нужды настаивать. (3) Наоборот, о том, что несомненный враг[3] нашего государства, с огромным войском находящийся вблизи Геллеспонта, торопится захватить многие земли, которые к тому же мы утратим безвозвратно, раз только опоздаем, - об этом я считаю полезным как можно скорее прийти к решению, приготовиться к войне, не давая отвлечь себя от этой задачи смятением[4] и жалобами по какому бы то ни было иному поводу.[5]
(4) Часто я удивляюсь тому, что говорится среди вас, но больше всего удивило меня предложение некоего оратора, недавно еще сделанное в сенате[6], именно, что советник ваш обязан предлагать без дальних разговоров одно: или вести открытую войну, или соблюдать мир[7]. (5) Это правда, если Филипп пребывает в покое, если никаких наших владений вопреки мирному договору он не имеет в своих руках, не стягивает и не подстрекает всех народов против нас; тогда нечего больше рассуждать, и нужно без всяких разговоров соблюдать мир, к чему с вашей стороны я вижу полную готовность. Что касается клятвы, данной нами и Филиппом, и условий, на которых между нами заключен мир, то каждый может видеть их: они начертаны и выставлены[8]. (6) Между тем Филипп без всякого повода, прежде чем вышли в море Диопейѳес и наши клерухи[9], которых теперь обвиняют в возбуждении войны, на глазах у всех беззаконно захватил многие из наших владений, о чем гласят вот эти ваши же определения, полные жалоб; все время он пе перестает привлекать на свою сторону силы прочих эллинов и инородцев, стягивать их и настраивать против вас. Что же после этого значат слова ораторов: нужно или вести войну, или соблюдать мир? (7) В самом деле, выбирать нам не из чего, хотя то, что остается в нашей власти, представляет собою меру высшей справедливости и вместе крайней необходимости, но эти ораторы намеренно обходят молчанием. Что же именно? Отражать врага, который первый пошел на нас. "Верно", говорят ораторы, "но ведь Филипп не причиняет ущерба нашему государству и не воюет с ним, пока не касается Аттики и Пирея"[10]. (8) Если для них такова мера правоты Филиппа, если этим они ограничивают обязательства мирного договора, то, полагаю, всем без исключения ясно, что в словах их нет ни правды, ни чести, ни вашей неприкосновенности, не говоря уже о том, что эти самые слова, как видите, противоречат обвинениям, (9) которые они предъявляют к Диопейѳесу. Почему в самом деле мы станем дозволять Филиппу все предприятия, лишь бы он не касался Аттики, а Диопейѳес не будет в праве даже помогать ѳракиянам, или же мы скажем, что он поднимает войну?[11] (10) Правда, спорить против этого противники наши не могут, но наемное войско, говорят они, совершает возмутительные насилия, опустошая побережье Геллеспонта, и Диопейѳес беззаконно захватывает торговые суда, чего никак нельзя дозволять. Пускай так, - допустим; я не возражаю. Однако, если ораторы подают такой совет искренно, во имя строгой справедливости, я нахожу нужным предложить следующее: стараясь лишить наше государство того войска, которое у него есть, и обвиняя перед вами человека, который доставляет своим воинам деньги, они обязаны доказать, что войско Филиппа точно так же будет распущено, как только вы последуете их совету. Если этого не будет, то смотрите, чего единственно достигают они: они навязывают снова нашему государству то самое поведение, благодаря которому все дела наши пришли в столь жалкое состояние[12]. (11) Вы конечно знаете, что Филипп приобрел перевес над нами больше всего тем, что берется за дело раньше нас. Так, имея постоянное войско всегда при себе и заранее зная, что ему нужно сделать, он внезапно предстает перед народом, который себе наметил; мы, наоборот, тогда только поднимаем суету и начинаем вооружаться, когда прослышим, что случилась какая беда[13]. (12) Отсюда, по-моему, само собою и выходит, что он безмятежно владеет своими завоеваниями, а мы являемся на место слишком поздно, и все наши издержки-только напрасная трата денег, да кроме того, выказывая всю нашу враждебность и наше желание противодействовать врагу, но, принимаясь чересчур поздно за дело, мы только срамим себя.[14] (13) Поймите же, граждане аѳинские, что теперь[15] все, что говорится, - одни россказни и увертки, а в действительности искусная работа ведется к тому, как бы дать возможность Филиппу устроить все по своему желанию без малейшей помехи, пока вы сидите у себя дома, и пока за пределами нашего государства нет никакого войска. (14) В самом деле, поглядите прежде всего, что творится. Именно теперь Филипп безвыходно проживает во Ѳракии во главе сильного войска[16] и вызывает большие подкрепления из Македонии и Ѳессалии, как сообщают тамошние жители[17]. И вот, когда, выждавши пассатов[18], он подойдет к Византии[19] и станет осаждать ее, прежде всего полагаете ли вы, что византийцы и тогда будут упорствовать в своем безрассудстве, как теперь, и что они не обратятся к вам и не попросят у вас помощи? Я этого не думаю. (15) Напротив: если есть народ, которому они доверяют меньше еще, нежели нам, то, по-моему, они охотнее примут его в свои стены, нежели передадут город Филиппу, если только он не успеет овладеть им заблаговременно. Так как мы не сможем в то время выйти в море от наших берегов[20], и так как в тех местах у нас не будет в наличности вспомогательного войска, то гибель византийцев неизбежна[21]. Скажут, и по заслугам[22], потому что народ этот одержим безумием, что безрассудство его не знает меры. Это верно, и все-таки он должен уцелеть: (16) того требуют выгоды нашего государства. Далее[23], мы не уверены также, - и это важнее, - что враг не пойдет на Херсонес. Наоборот: если судить по письму, которое вы от него получили, он угрожает мщением херсонесцам[24]. Поэтому, если есть там готовое войско, оно и страну эту сможет защитить, и сумеет тревожить владения Филиппа. (17) С другой стороны, что мы станем делать, раз только тамошнее войско будет распущено, и он пойдет на Херсонес, "Да ведь мы будем судить Диопейѳеса!" Но какая от того польза государству? "Мы могли бы отсюда подать помощь". А если мы этого не сможем по причине ветров? "Да наверное он и не пойдет на Херсонес". Кто же поручится за это?[25] (18) Неужели, граждане аѳинские, вы не знаете и не принимаете в соображение поры года, до наступления которой иные ораторы находят нужным удалить вас от Геллеспонта и предоставить его Филиппу?[26] А что, если, возвратившись из Ѳракии, не нападая ни на Херсонес, ни на Византию, он обрушится, - подумайте и об этом, - на Халкиду[27] и Мегару, как недавно еще он напал на Орей, выгоднее ли для вас обороняться против него поблизости отсюда и дать войне подойти к Аттике, или же создавать ему затруднения в тех местах?[28] По-моему, выгоднее последнее.
(19) Так как все вы знаете это и понимаете, то, разумеется, не только не должны порочить и распускать войско, которое Диопейѳес старается содержать для нашего государства, но должны собрать еще другое войско, из самих граждан, а равно помогать Дионейѳесу в приискании денег и во всем прочем дружески ему содействовать.[29] (20) В самом деле, пускай кто-нибудь спросил бы Филиппа: "Что тебе желательнее: чтобы у воинов, находящихся теперь под начальством Диопейѳеса, - каковы они ни есть, я не защищаю их[30], - было всего вдоволь, они пользовались бы доброй славой у аѳинян и при участии государства увеличивались в числе, или чтобы это войско, по вине каких-нибудь клеветников и обличителей, рассеялось и исчезло?" Полагаю, он выбрал бы второе. Значит, то самое, о чем Филипп готов был бы молить богов, некоторые из нас уготовляют ему здесь? И вы еще доискиваетесь, откуда нынешнее бедственное положение нашего государства решительно во всем!
(21) Теперь я намерен со всею откровенностью потребовать у вас отчета в настоящем положении государства и рассмотреть, что мы делаем сами[31], и как мы относимся к нашим делам. Мы не желаем ни облагать военною данью наши имущества[32], ни нести самолично военную службу; мы не в силах отказаться от государственных денег[33], не даем Диопейѳесу из сборов с союзников[34]; мы, наконец, не одобряем и того, что Диопейѳсе сам для себя добывает средства; (22) напротив, мы порочим его и доискиваемся, на какие средства и что он намерен делать, и тому подобное. Благодаря такому настроению, мы не имеем в себе решимости исполнять лежащий на нас долг. Правда, на словах мы превозносим ораторов, речи которых отвечают достоинству государства, а в действительности оказываем поддержку их противникам[35]. (23) Так, каждого оратора, который только выступает с речью, вы обыкновенно спрашиваете: "Что же нам делать?" А я вас спрошу: "Что нам предлагать? Если вы не решитесь ни облагать ваши имущества данью, ни самолично нести военную службу, ни отказаться от государственных денег, ни давать из сборов с союзников, не дозволите ему самому добывать для себя средства, не решитесь исполнять лежащий на вас долг, - я не знаю, что предлагать". В самом деле, что можно бы предложить, когда вы даете полнейший простор ораторам, склонным к обвинениям и клевете, когда вы оказываете даже внимание преждевременным жалобам ораторов на то, что, но словам их, Диопейѳсе намерен еще предпринять?
(24) Что может получиться от такого образа действий[36], кое-кому из вас[37] следует узнать это, и я скажу откровенно, да говорить иначе я и не сумел бы. Все военачальники, какие только от вас выходят в море, берут деньги с хиосцев, ериѳриян[38] и других народов, с кого кто может: я разумею народы Азии, - и если говорю неправду, готов назначить себе какое угодно наказание[39]; (25) который из военачальников располагает одним··двумя кораблями, тот берет меньше денег, при большем числе кораблей-больше. Но мало ли дают дающие или много, они дают не даром; не настолько же они глупы. Ценою подачек они покупают свободу плавания для своих купцов, неприкосновенность их грузов, охрану своих торговых судов проводниками и тому подобные выгоды. При этом говорится, что они дают из расположения[40]: (26) так эти поборы и называются. Теперь до очевидности ясно, что все эти народы будут давать деньги и Диопейѳесу, раз у него есть войско, Из какого же иного источника вы предлагаете добывать средства па содержание войска военачальнику, который от вас ничего не получает па уплату жалованья воинам? Не с неба ли? Нет, конечно. Он влачит свое существование на то, что собирает подаянием, выпрашиванием и займами[41]. (27) Чем же занимаются среди вас обличители? Они всем и каждому твердят только, что не следует ничего давать Диопейѳесу, так как он должен понести наказание[42], если не за насилие или любостяжение, то за намерение учинить то или другое. Вот к чему сводятся их россказни: "Он собирается осаждать эллинов, отдать их на жертву своим солдатам". Наверное, любой из обличителей скорбит душою об азиатских эллинах?.. Однако они могли бы быть хорошими радетелями за всех, только не за свое отечество...[43] (28) Россказни эти сводятся также к требованию отправить в Геллеспонт другого военачальника[44]. Между тем, если Диопейѳес совершает насилия, грабит торговые суда, то все это, граждане аѳинские, может быть приостановлено крошечной дощечкой[45], и наши законы повелевают привлекать виновных в том к ответственности перед государством[46], а вовсе уж не устраивать дорого стоящий надзор за нами самими при помощи столь многочисленных триер: это было бы верхом безумия. (29) Против тех врагов, которых невозможно подчинить действию законов, необходимо и должно содержать войско, отправлять триеры, собирать дань с наших имуществ, а против нас самих требуются народное определение, жалобы народному собранию, парал[47]. Так и поступали бы люди благомыслящие, а то, что делают теперь наши ораторы, прилично злостным[48] губителям государства. (30) Возмутительно, конечно, что среди обличителей есть такие люди[49], но еще более возмутительно ваше нынешнее настроение, то, что вы, наши слушатели, тотчас соглашаетесь и шумно выражаете ваше одобрение, как только кто из ораторов скажет, что виновник наших бед Диопейѳес или Харет, или Аристофонт[50], или вообще кто-либо из наших сограждан. (31) Наоборот, когда кто-нибудь из ораторов выступит с правдивым словом и скажет: "Вы говорите вздор, аѳиняне: Филипп - виновник всех наших бед и нынешних затруднений, потому что, соблюдай он мир, наше государство не имело бы никаких забот". Вы будете не в состоянии опровергнуть справедливое заявление, но, как мне кажется, станете роптать и как бы ощущать потерю чего-то. (32) Вот и источник такого отношения, - именем богов, простите меня за откровенность, когда я ратую за высшее благо государства: некоторые из руководителей ваших сделали вас грозными и непреклонными в народных собраниях, малодушными и жалкими в сборах к войне. Поэтому, если кто назовет виновным человека, которого вы наверное можете схватить среди вас, вы соглашаетесь и готовы наказать его; но если виновным назовут такого человека, покарать которого вы можете только победою над ним в войне, вы, как я вижу, не знаете, что делать, и, когда изобличают вашу беспомощность, ропщете. (33) На самом деле, граждане аѳинские, всем решительно нашим руководителям следовало бы поступать обратно тому, как они поступают теперь: приучать вас к уступчивости и великодушию в народных собраниях, потому что здесь идет речь о правах ваших собственных и ваших союзников; зато в сборах к войне они обязаны были бы научить вас быть грозными и непреклонными, потому что борьба с оружием в руках ведется против врагов и соперников.[51] (34) Между тем в настоящее время угодничеством вождей и их непомерною льстивостью вы так избалованы, что в народных собраниях бываете заносчивы, поддаетесь лести, потому что желаете слушать только приятное, а перед действительными затруднениями, перед лицом событий откладываете борьбу до последней крайности. Допустим, в самом деле, что эллины потребуют от вас отчета в тех упущениях, какие до сих пор сделаны вами по нерадивости, и скажут вам: (35) "Граждане аѳинские, вы каждый раз досылаете к нам послов, твердите, что Филипп злоумышляет на вас и всех эллинов[52], что необходимо принимать меры предосторожности против этого человека, я тому подобное", и мы действительно так поступаем, и, разумеется само собою, оставалось бы только подтвердить такое обращение и согласиться с ним. "И в то же время, пока человек этот в течение десяти месяцев[53] был связан по рукам и по ногам болезнью, зимней стужей и войнами, так что не имел бы возможности вернуться домой, вы, малодушнейший из народов, не освободили Евбеи[54], и из ваших собственных владений не возвратили себе ничего. (36) Он, же, пока вы сидели дома, пользовались досугом, наслаждались здоровьем, - если можно назвать здоровыми людей, ведущих себя подобным образом, - посадил на Евбее двух самовластных правителей[55], при чем один из них угрожает противолежащей Аттике, (37) а другой Скиаѳу, и вы не избавили себя даже от этой обузы, если уже не желали сделать ничего больше[56], и оставались равнодушны. Очевидно, вы ему уступили ваше место[57] и показали, что не шевельнетесь больше, умри он хоть десять раз[58]. Зачем же вы посылаете посольства, жалуетесь, беспокоите нас?" На такую речь, если она будет, что мы скажем? Что можем возразить, граждане аѳинские? По-моему, ничего.
(38) Есть, впрочем, граждане аѳинские, люди, рассчитывающие смутить оратора вопросом: "Что же делать?"[59] Им дам я ответ вполне заслуженный и точный: не делать того, что теперь. Однако не ограничусь этим и разъясню подробно и тщательно; только пускай вопрошающие действуют столь же отважно, как задают вопрос. (39) Прежде всего, граждане аѳинские, вы должны твердо убедиться, что Филипп ведет войну с нашим государством, и что мир им нарушен, - перестаньте обвинять в этом друг друга, - далее, что он ненавистник и враг всего нашего государства до самого его основания[60], (40) прибавлю-враг и всех жителей нашего государства, пе исключая тех, кто воображает, что пользуется величайшим его расположением: пускай только вспомнят они об олинѳянах Евѳикрате и Ласѳене, которые тоже считали себя его нежнейшими друзьями, и когда предали свой город, позорнейше сгинули[61]. Однако ему ненавистны больше всего наши свободные учреждения, и нет ни единого предмета в государстве, который с такою страстностью он желал бы уничтожить, как наши учреждения[62]. (41) И, говоря правду, он в этом отношении действует последовательно. Ему ведь прекрасно известно, что, покори он своей власти все народы, прочно владеть чем-либо он не будет до тех пор, пока у вас существует народное управление, но что при первой же неудаче, - а неудачи часто постигают человека, - все, насильственно им скованное, обратится к вам, у вас будет искать убежища[63].
(42) В самом деле, вам от природы присуще благородное стремление не к завоеваниям и господству, но к удержанию всякого другого от захватов и к отторжению сделанных завоеваний, тоже учиненных кем-либо; вообще вы склонны обуздать жаждущих господства и всем народам возвратить свободу. Вот почему ему не желательно, и весьма не желательно, чтобы царящая у вас свобода подстерегала его неудачи, и он рассуждает правильно и здраво. (43) Итак, необходимо прежде всего[64] признать в нем непримиримого врага народного управления, потому что, пока вы не проникнетесь этой мыслью, у вас не будет решимости заняться ревностно военным делом. Потом, вы должны сознать ясно, что все, что он теперь затевает и над чем работает, подготовляется против нашего государства, и всякий, кто где бы то ни было борется против него, борется здесь, за нас[65]. (44) По крайней мере, нет такого глупца, чтобы поверить, будто предметом вожделений Филиппа служат злосчастные местности Ѳракии, - иначе нельзя назвать Дронгил, Кабилу, Мастейру[66] и те местности, которые он теперь забирает и приспособляет[67], - будто он из-за обладания ими переносит труды, стужу[68] и подвергает себя величайшим опасностям, (45) будто его не соблазняют аѳинские гавани, верфи, триеры, серебряные рудники и обильные доходы, но оставляя все это в ваших руках, он проводит зиму в пропасти[69] будто бы из-за проса и полбы, что хранятся в ѳракийских ямах[70]. Нет, наоборот: ради обладания нашими сокровищами он совершает и завоевания, упомянутые выше, и все другие.
(46) Как же надлежит вам действовать, если вы народ рассудительный? Зная это и понимая, вы должны совлечь с себя нынешнюю беспечность необычайную и беспримерную, вносить деньги на военные нужды и приглашать к тому же союзников, заботиться о сохранении в целости существующего постоянного войска[71] и принимать меры к тому, чтобы у вас было и собственное войско, готовое охранять неприкосновенность всех эллинов и помогать им подобно тому, как ваш противник держит наготове войска для угнетения и порабощения всех эллинов. (47) Действительно, располагая вспомогательными отрядами, нельзя никогда ничего сделать путного; необходимо снарядить правильное войско[72], доставить ему продовольствие, дать казнохранителей и государственных рабов, и вообще, принявши все меры самого бережливого расходования сумм, от распорядителей требовать отчетности в деньгах, а от полководца - в военных действиях. Раз только вы поступите таким образом и уже тогда решите соблюдать, как следует, справедливый мир, вы или принудите Филиппа оставаться в пределах собственных его владений, что было бы всего лучше, или будете вести войну с ним в одинаковых условиях.
(48) Если кому-либо кажется, что это потребует огромных затрат, большего напряжения сил и хлопот, то он ничуть не ошибается; но взвесивши последствия, угрожающие нашему государству в случае отречения от такого образа действий, он найдет, что нам выгодно по собственному почину сделать, что следует. (49) Если кто из богов, - не из людей, потому что ни один человек не может быть надежным поручителем в столь важном деле, - поручится за то, что Филипп не кончит нападением на вас самих, при вашем бездействии и безучастном отношении ко всему, клянусь Зевсом и всеми богами, постыдно, не достойно вас, не достойно славы государства в настоящем и подвигов наших предков обречь всех эллинов на порабощение нашей нерадивостью, - и я скорее бы умер, чем дал такой совет. Но если кто другой предлагает это и вы разделяете его мнение, пускай так: не защищайтесь, предоставьте все на волю судьбы... (50) Конечно, думы ваши не таковы; нет, все мы заранее знаем, что чем больше он захватит в свои руки, тем более упорного и могущественного врага мы будем иметь в нем. Но зачем мы уклоняемся от борьбы?[73] Почему медлим? Когда, граждане аѳинские, мы решимся исполнять наш долг? Скажут, наверное, когда будет нужно. (51) Но то, что называется нуждою народа свободного, не только уже настало, но и давно прошло, а об отвращении от нас нужды рабов следует молиться богам. Нем же отличается одна нужда от другой? Тем, что для человека свободного крайняя нужда - это стыд за то, что творится кругом, и более тяжкой нужды я и назвать не могу, а для раба - побои и телесные истязания: даже упоминать о такой нужде не пристойно[74].
(52) В другое время[75] я бы охотно рассказал и выяснил все способы действия, какими иные граждане ведут наше государство к гибели, но остановлюсь на одном: чуть только речь коснется наших отношений к Филиппу, как тотчас поднимается кто-либо с места и говорит: "Какое благо жить в мире, и как тяжело содержать большое войско", или: "Иным желательно расхищать нашу казну"[76], и тому подобные речи, с помощью которых они замедляют ваши действия, а ему дают возможность спокойно делать, что он хочет.[77] (53) Отсюда получается для вас сладостный досуг и полное бездействие в настоящем, за каковые блага, боюсь я, вы когда-нибудь дорого поплатитесь, а для ораторов за это самое ваше благоволение получается еще и денежная награда. По-моему, не вас нужно склонять к миру, потому что вы и без того сидите смирнехонько, но того, кто занят военными предприятиями: пускай бы только он склонился к этому, а вы уже готовы. (54) Потом, тягостными нужно считать не затраты, какие бы нам ни пришлось сделать ради нашего благополучия, по те бедствия, какие на нас обрушатся, если мы откажемся от затрат. Наконец, против возможного расхищения казны следует предложить надежные меры охраны, а не жертвовать государственным благом. (55) Впрочем, граждане аѳинские, меня приводит в негодование, когда тот или другой из вас смущается при одной мысли о расхищении нашей казны в будущем, хотя в вашей власти и предупредить расхищение, и наказать виновных в нем[78], и в то же время не смущается, когда Филипп при нынешних условиях грабительски забирает себе кусок за куском всю Элладу, и этим грабежом прокладывает себе дорогу к нам.
(56) Откуда происходит, граждане аѳинские, что до сих пор ни один из этих ораторов не назвал виновником войны человека, который столь явно совершает походы, насилия, завладевает городами, напротив, в возбуждении войны они обвиняют тех, кто советует не допускать до этого и не оставаться безучастными? (57) Я объясню. Они рассчитывают обратить ваш гнев, который наверное последует в случае недовольства войною, на ораторов, предлагающих вам благодетельнейшие меры[79]. Они делают это с целью занять вас судом над обвиняемыми ораторами и отвлечь от борьбы с Филиппом, чтобы самим выступить обвинителями во избежание собственной ответственности перед судом за нынешний образ действий. Таков смысл их речей, будто несколько человек желают навязать вам войну, и такова цель настоящего препирательства[80]. (58) Между тем мне известно в точности, что никто из аѳинян еще и не предлагал войны, когда Филипп имел в своих руках многие владения нашего государства[81], а теперь отправил вспомогательный отряд в Кардию. Конечно, если мы желаем скрывать, что он ведет войну с нами, то было бы величайшим безумием стараться убедить нас в этом. (59) Но что мы скажем тогда, когда он пойдет войною на нас самих?[82]
Ведь он и тогда будет утверждать, что не ведет войны, как он говорил это орейцам, хотя его войско находилось на их земле, а раньше фереянам, хотя брал приступом их стены, еще раньше олинѳянам[83], пока не появился с войском на их собственной земле[84]. Неужели и тогда мы будем говорить, что поднимают войну ораторы, предлагающие самооборону? Нет, остается идти в рабство, потому что нет середины между отречением от самозащиты и невозможностью жить в мире. (60) Кроме того, нам угрожает опасность[85], неодинаковая с прочими эллинами, потому что намерение Филиппа не подчинить своей власти наше государство, но уничтожить его бесповоротно. Он твердо убежден, что пребывать в рабстве вы не согласитесь, а если бы и согласились, то не сумеете быть рабами, так как привыкли быть господами[86], но будете в состоянии больше всякого другого народа причинить ему затруднения.
(61) Итак, вы должны понять, что борьба идет как бы за самое существование наше, а потому людей, продавших себя врагу, вы должны преследовать ненавистью и засечь палками на смерть[87].
Действительно, невозможно, никак невозможно одолеть внешних врагов, пока не понесут от вас кары враги, обретающиеся в недрах самого государства. (62) Почему, думаете вы, он теперь издевается над вами?[88] По-моему, именно, издевается, и только. Почему прочие народы он по крайней мере старается обманывать благодеяниями, а вам только угрожает? Например, ѳессалийцев он завел в нынешнее рабское состояние при помощи обильных даров[89]; потом, нельзя было бы и перечислить всех обманов его по отношению к жалким олинѳянам, (63) когда он задобрил их Потидеей и многим другим[90]; теперь он соблазняет ѳивян передачею им Беотии[91] и избавлением их от продолжительной тягостной войны. Таким образом, каждый из названных народов извлек для себя кое-какие выгоды и за то или уже терпит бедствия, всем известные, или испытает их когда-нибудь в будущем. Между тем, что касается вас, сколько обманов было допущено им при самом заключении настоящего мира, сколько при этом было у вас отнято, не говоря о том, что отнималось раньше! (64) Разве он не лишил вас фокидян, Пил, Ѳракийского побережья, Дориска, Серрия,[92] самого Керсоблепта[93]? Разве он теперь не держит в своей власти город кардиев, не отрицая этого сам? Почему же он обращается с вами не так, как с прочими народами? Потому что из всех государств только в вашем дозволяется безнаказанно выступать на защиту ваших врагов[94], потому что у вас человек подкупленный может без всякой опасности для себя говорить перед вами, хотя бы у вас отняли вашу собственность[95]. (65) В Олинѳе было бы не безопасно отстаивать дело Филиппа, если бы олинѳский народ не получил Потидеи в пользование и тем самым не принял участия в подачках[96]. Было бы не безопасно отстаивать дело Филиппа в Ѳессалии, если бы и ѳессалийский народ не получил доли благ, когда Филипп изгнал ферских владык и возвратил им пилийское собрание[97]. (66) Не безопасно это было и в Ѳивах раньше передачи ѳивянам Беотии и уничтожения фокидян[98]. Единственно в Аѳинах безопасно держать речь в пользу Филиппа, хотя он не только отнял у вас Амфиполь и кардийскую область, но Евбею обратил в твердыню против вас, а теперь собирается идти на Византию[99]. Зато иные из этих ораторов превращаются быстро из бедняков в богачей, из темных и безвестных людей в почетные знаменитости[100], а вы, наоборот, из народа славного превращаетесь в бесславный, из богатого в бедный: государственным богатством, на мой, по крайней мере, взгляд, следует считать союзников, доверие, благорасположение, а всего этого вам недостает. (67) Благодаря вашему равнодушию к этим благам и вашему безучастию к тому, что делается, противник ваш счастлив, могуществен, страшен для всех эллинов и инородцев, вы же одиноки и унижены, блистаете изобилием товара, а средствами к войне бедны до смешного[101].
Я вижу, что некоторые из наших ораторов имеют одни советы для вас и другие для себя. Так, вам они предлагают оставаться в покое, хотя бы вас оскорбляли, а сами не могут вблизи вас оставаться без дела, хотя бы их никто не оскорблял. (68) И вот иной из них, выступивши в собрании, говорит: "Да ты не решаешься входить с предложением, подвергать себя опасности; ты робок и труслив"[102]. Правда, я не дерзок, не нагл, не бесстыден и не желаю быть таким; тем не менее считаю себя более мужественным, нежели многие из вождей, со слепою отвагой ведущие ваши государственные дела. (69) Всякий, граждане аѳинские, кто выгодами государства пренебрегает, занимается привлечениями к суду, отбирает в казну имущества, раздает государственные деньги[103], возбуждает обвинения и поступает так не из мужества, но потому, что угодничеством (70) перед вами в речах и поступках обеспечил себе неприкосновенность, - всякий такой человек нагл безнаказанно[104]; наоборот, кто во имя общественного блага часто идет наперекор вашему настроению, никогда не говорит из лести, в своих речах неизменно преследует общественное благо и предпочитает такие планы государственной деятельности, где расчет значит меньше, нежели удача[105], но в обоих случаях принимает на себя ответственность перед вами, - этот-то человек и есть мужественный; полезен подобный гражданин, а вовсе не тот, кто ради скоропреходящей милости жертвует высшим благом государства. Я так мало завидую подобным людям и считаю их столь мало достойными нашего государства, что, если бы спросили меня: "Ну, что полезного сделал ты нашему государству", - я, имея возможность назвать снаряжение триер и хоров, денежные взносы на военное дело, освобождение пленных[106] и другие подобные услуги, (71) не назвал бы ничего этого, но ответил бы, что в моей государственной деятельности нет ничего похожего на их образ действий, что, напротив, хотя я и сумел бы подобно другим возбуждать обвинения, угодничать, забирать в казну состояния и вообще вести себя так, как эти ораторы, однако никогда не брался ни за одно из подобных занятий, никогда не поддавался ни корысти, ни честолюбию, но не перестаю выступать с такими советами, которые обрекают меня на более скромное положение у вас, нежели многих других, но которые способны были бы приумножить ваше значение, (72) если б вы им следовали. Полагаю, я мог бы сказать это без хвастовства, и мне кажется, честному гражданину не подобает изыскивать такие способы ведения государственных дел, которые сразу поставили бы меня превыше всех, а вас низвели бы ниже всех прочих народов. Нет, образ действий граждан достойных должен увеличивать и благополучие государства, и все мы обязаны предлагать меры благодетельнейшие, а не удобнейшие: эти последние внушаются самой природой, а первые обязан разъяснить и к принятию их побудить слушателей достойный гражданин.
(73) Кое от кого я слышал уже упрек в таком роде, будто я говорю всегда прекрасно, но что кроме слов вы ничего другого от меня не имеете, тогда как государству нужны дела и подвиги. Мнение свое по этому поводу я выскажу откровенно. По-моему, дело - советчика сводится не к чему иному, как только к подаче полезнейшего совета. Что это действительно так, я надеюсь без труда доказать.
(74) Вы конечно помните, как известный всем Тимоѳей говорил некогда в собрания, что необходимо помочь евбеянам и спасти их, когда ѳивяне посягали на их свободу, и сказал приблизительно следующее: "Когда ѳивяне занимают остров, вы еще совещаетесь, как поступить, и что делать? И вы, граждане аѳинские, не покроете моря триерами? Вы не подниметесь тотчас с ваших мест и не устремитесь в Пирей? (75) Не спустите кораблей на море?" Так сказал Тимоѳей, а вы привели слова его в действие; последствием того и другого была победа. Предположим однако, что Тимоѳей сделал бы великолепное предложение, каким оно и было на самом деле, но вы бы по малодушию остались глухи к его внушению, разве получились бы для нашего государства такие последствия, как тогда? Нет, конечно. Так и в настоящем случае: подвигов требуйте от себя самих, а от оратора умения предложить полезнейший совет.
(76) Собираясь подвести итог моим советам и сойти с возвышения, я советую вам облагать имущества данью, существующее войско держать в сборе, устранить недочеты, какие вы находите, не распуская всего войска из-за жалоб на какие бы то ни было частности, отправлять всюду посольства для уведомления, увещания, для переговоров. Но прежде всего карайте людей, которые дают подкупать себя и делам нашим сообщают ложное направление; повсюду преследуйте их вашим негодованием; пускай все видят, что граждане добрые и честно себя ведущие избрали благую часть как для себя, так и для остальных граждан. (77) Раз только вы так поведете ваши дела, откинете ваше безучастие ко всему, то, быть может, и теперь еще наступит поворот к лучшему. Но если будете сидеть сложа руки и проявлять вашу ревность только в шумном выражении сочувствия н похвалы и, наоборот, будете прятаться от борьбы, когда необходимо действовать, то я не знаю, какая речь в состоянии будет спасти наше государство, если не будете делать того, что следует.