Изложение Либания.
В этой речи оратор старается убедить аѳинян, что Филиппа следует остерегаться и в мир не верить, что необходимо с неослабным вниманием наблюдать за ходом событий и готовиться к войне, потому что, доказывает оратор, Филипп злоумышляет против аѳинян и всех эллинов, что, по словам оратора, и подтверждается его поступками. Так как аѳиняне не знали, какой ответ дать некиим людям, явившимся к ним послами, то оратор предлагает, что он сам ответит. Откуда прибыли послы и с каким поручением, из речи не видно; но это можно узнать из истории Филиппа: в это время Филипп отправил к аѳинянам посольство с укоризною, что они понапрасну клевещут на него пред эллинами, будто он надавал им много щедрых обещаний и потом обманул; никаких обещаний он - де не давал им, не обманывал их, и требовал представить доказательства. Вместе с Филиппом прислали в Аѳины своих послов аргивняне и мессенцы. Они тоже обвиняли аѳинский народ в том, что он сочувствует лакедемонянам в порабощении Пелопоннеса и рукоплещет этому, а им противодействует в войне за свободу. Итак, аѳиняне затруднялись ответом и Филиппу, и названным выше государствам: государствам, - что лакедемонянам они сочувствуют, а соглашение аргивнян и мессенян с Филиппом им ненавистно и подозрительно, но конечно не решаются открыто заявит что лакедемоняне поступают правильно. Что касается Филиппа, то они говорили, что обманулись в своих ожиданиях, но что его самого они не считают обманщиком, так как Филипп никаких обещаний не вносил в свои письма и не передавал чрез собственных послов, но что кое - кто из аѳинян внушил народу надежду, будто Филипп не тронет фокидян и сокрушит наглость ѳивян. Вот почему Демосѳен, упомянувши об ответах, обещает дать их поспал, но тут же говорит, что по всей справедливости следует позвать к ответу тех ораторов, которые создали нынешние затруднения и открыли Пилы Филиппу. Б этих словах он делает намек на Эсхина, подготовляя, как говорят, обвинение его в нечестном исполнении посольских обязанностей, с каковым он выступил впоследствии, и заранее изобличая его перед аѳинянами.
Речь
(1) Всякий раз, граждане аѳинские, как только заговорят о поведении Филиппа, что он попирает мирный договор, вы, я знаю, находите в речах и правду, и великодушие на нашей стороне; при этом вам кажется, что все обвинители, Филиппа говорят то, что нужно, хотя из того, что нужно и ради чего стоило бы произносить эти речи, вы как я вижу, не делаете почти ничего. (2) И что же? Государство наше дошло до того, что, чем больше и убедительнее изобличается Филипп в нарушении мира с нами и в кознях против всех эллинов, тем тягостнее становится давать совет, как вам действовать. (3) Происходит это оттого, граждане аѳинские, что, во-первых, все мы, ораторы, из страха прогневить вас, не предлагаем больше и не советуем обуздывать любостяжателя делами и поступками, а не словами, и тут же распространяемся об его искусных действиях всякого рода. Далее, вы, слушатели наши, больше Филиппа изощрились в умении и произнести благородную речь, и понять ее, когда говорит другой, за то совершенно не делаете никаких усилий, чтобы оказать ему противодействие в том, что он совершает теперь. (4) И вот последствие этого, полагаю, неизбежное, какого и нужно было ожидать: в чем каждый из нас упражняется больше и усерднее, тем он и сильнее: он делами, вы - словами. (5) И сейчас оратору легко, даже совсем легко говорить, если вы не требуете ничего больше, как хвалебного слова вашему благородству. Наоборот, раз только требуется выяснить, какими средствами исправить нынешнее положение, чтобы все дела наши незаметно для нас не ухудшались еще больше, чтобы предотвратить наступление на нас огромной военной силы, противустать которой мы будем не в состоянии, тогда совещание наше должно носить совершенно другой характер, нежели какой имело до сих пор, именно: все ораторы и слушатели обязаны отдать предпочтение предложениям наиболее полезным и благодетельным, а не легчайшим и приятнейшим.
(6) Удивляюсь прежде всего тем из вас, граждане аѳинские, кто без смущения смотрит, на какой высоте находится уже Филипп, и как велики его владения, кто не ждет от него для нашего государства никакой опасности и не думает, что все это готовится против вас, и желаю обратиться ко всем с одинаковой с просьбой[1]: выслушать мои соображения, изложенные в немногих словах, о том, почему будущее представляется мне в совершенно ином свете, и почему я считаю Филиппа нашим врагом. Если вы найдете, что я вернее других постигаю будущее, следуйте за мною, или же примыкайте к ораторам, беззаботным и доверяющим ему, если большую проницательность признаете за ними. (7) Вот мои соображения, граждане аѳинские: чем прежде всего завладел Филипп по заключении мира? Пилами и Фокидой. Почему и как он воспользовался этими приобретениями? Он предпочел действовать так, как того требуют выгоды ѳивян[2], а не нашего государства. Почему? Потому что в своих расчетах он руководствуется любостяжанием и жаждою покорить все своей власти, а вовсе не соблюдением мира, спокойствия, не уважением к правде[3]. (8) Он верно понял, что нашему государству, при нашем характере он не мог бы дать таких обещаний, не мог бы оказать таких услуг, которыми вы прельстились бы, и ради которых из-за собственной выгоды принесли бы в жертву какой-либо из эллинских народов; что, напротив, из любви к правде, из страха перед позором, покрывающим подобный проступок, равно как и по вашей предусмотрительности[4] вы будете противодействовать всякому его посягательству, так, как если бы вы находились в войне с ним. (9) Что касается ѳивян, то он рассчитывал, и расчеты его оправдались, что в вознаграждение за предоставленные им выгоды, они дозволят ему в дальнейшем действовать, как он пожелает, и не только не станут ему сопротивляться или препятствовать, но еще будут, если он того потребует, помогать ему своими войсками. В той же надежде он теперь оказывает услуги мессенцам и аргивянам. (10) Но такое поведение его служит вместе с тем к величайшему прославлению вас, граждане аѳинские. В самом деле, в этих поступках выражается его убеждение, что вы одни ни за какую корысть не поступитесь общими правами эллинов[5], ни за какие милости или выгоды не измените вашему участию к ним. И он прав, когда думает так о в".с и совершенно иначе об аргивянах и ѳивянах, не только в виду настоящего, но и на-основании прошлого! (11) Он читает[6] конечно и слышит, как ваши предки могли бы сделаться господами всех эллинов под условием собственного подчинения царю; как они не только отвергли это предложение, когда к ним явился в. звания глашатая Александр[7], предок этих царей, но предпочли покинуть родную страну[8] и перенести всевозможные лишения; вслед за сим[9] они совершили те подвиги, о которых любят говорить все, при каждом случае[10], но сказать о которых достойное слово никому не под силу; потому и я считаю долгом обойти их молчанием; те подвиги ваших предков превыше всякой похвалы. Между тем предки ѳивян и аргивян[11] или воевали вместе с инородцем, или оставались в стороне от борьбы. (12) И он понял, что оба эти народа удовольствуются собственными выгодами и не позаботятся об общем благе эллинов. Вот почему он догадался, что, избравши в друзья вас, он приобретет дружбу под условием соблюдения правды, а соединившись с названными выше народами, будет иметь в них пособников в своих непомерных притязаниях. По этому-то и раньше, и теперь он предпочтительно перед вами обратился к тем народам, не потому же, в самом деле, чтобы он нашел у них больше триер, нежели у вас, и не потому, чтобы он открыл ка-кую бы то ни было державу внутри материка и отказался бы от господства на море и от гаваней; наконец, он не забыл и тех переговоров и обещаний[12], с помощью которых приобрел нынешний мир.
(13) Однако, быть может, кто либо в своем всеведении возразит мне, что в то время Филипп поступил таким образом не из любостяжания и не по тем побуждениям, какие я вменяю ему в вину, но потому что признал требования ѳивян более справедливыми. Именно об этом-то побуждении ему и не пристало говорить теперь. В самом деле: предлагая лакедемонянам отказаться от Мессены, а в то же время отдавая Орхомен и Коронею ѳивянам[13], как он может уверять, что поступил таким образом потому, что считал ѳивян правыми?[14] (14) Может быть, также, - единственное возможное еще оправдание, - он был к тому. вынужден против собственного желания, и согласился на это потому, он был стеснен с двух сторон ѳессаллийской конницей и ѳивской тяжелой пехотой[15]. Пускай так. И вот, они утверждают, что Филипп не замедлит проявить свое недоверие к ѳивянам, а кое-кто из наших сплетников[16] уже разносит молву, что он собирается укрепить Елатею[17]. (15) Да, он собирается и, я думаю, долго будет собираться, а поборать за мессенян и аргивян против лакедемонян он уже не собирается, но посылает им своих наемников, доставляет деньги, да и сам обещает явиться с бѳлыцим войском. Потом, если он разрушает могущество лакедемонян, существующих врагов ѳивян, неужели он станет теперь восстановлять фокидян, которых сам раньше уничтожил?[18] (16) Да и кто доверит этому? Я думаю, что, хотя бы в начале[19] он и поступил так по принуждению, вопреки своему желанию, хотя бы он теперь и переменил свое мнение о ѳивянах, он все-таки не перестанет враждовать с врагами ѳивян[20]. Впрочем теперешнее его поведение изобличает преднамеренность в его тогдашних действиях, равно как из всех его предприятий явствует, что все, что он делает, направлено против нашего государства: (17) нужно только правильно понимать его действия. Теперь[21] это совершается как было роковой необходимости. Сообрабразите только: он стремится к господству и в вас одних находит себе противников. С давнего уже времени он обирает вас, сам прекрасно это сознавая, потому что тем достоянием, которое отнял у вас, он обеспечивает себе спокойное обладание всем остальным. Так, отступись он от Амфиполя и Потидеи[22], ему нельзя было бы оставаться в безопасности даже у себя дома. (18) Он одинаково сознает как то, что злоумышляет против вас, так равно и то, что вы его понимаете; считая вас народом умным, он уверен, что вы по заслугам питаете ненависть к нему, и он злится в ожидании, что при удобных обстоятельствах вы нанесете ему удар, если только он не предупредит вас. Поэтому он неусыпно стоит на страже, старается привлечь к себе кое-кого в нашем государстве, а также ѳивян и единомышленных с ними пелопоннесцев; (19) они из жадности[23] удовольствуются, по его мнению, настоящим, или по своей тупости не способны предусмотреть последствия. Между тем люди мало-мальски рассудительные могут иметь перед собою яркие примеры таких последствий; мне довелось называть эти примеры в беседах с мессенцами и аргивянами[24]; быть может, и для вас не бесполезно будет узнать их.
(20) Я сказал тогда следующее: "С какого не охотой, думается вам, граждане мессенские, слушали олинѳяне обвинения против Филиппа в те времена, когда он предоставлял им Анѳемунт[25], для всех прежних царей Македонии столь желанный город, когда он отдавал им Потидею, изгоняя из неё аѳинских поселенцев[26], сам поднимал против себя вражду нашу, и предоставлял им потидейские поля в пользование? Ожидали ли они, по вашему мнению, что на них обрушатся такие бедствия? Поверили ли бы они, если б кто-нибудь их предсказывал? (21) Тем не менее"·, говорил я, "олинѳяне после кратковременного пользования чужой землей надолго[27] лишены им их собственной земли, с позором изгнаны, не только как побежденные, но как продавшие друг друга и проданные в рабство[28]: для государств свободных пагубны столь тесные связи с владыками[29]. (22) Далее, о ѳессалийцах. Верите ли вы", сказал я, "что, когда Филипп изгонял владык их и отдавал им обратно Никею и Магнесию, они ожидали для себя нынешнего правления девяти владык[30]? Или, что, возвративши им заведывание Пилийским собранием[31], он присвоит себе их собственные доходы[32]? Нечто невозможное, однако все это совершилось, на глазах у всех. (23) Глядите, продолжал я, на Филиппа с его подачками и обещаниями и молитесь о том, если вы действительно благоразумны, чтобы не увидеть в нем обманщика и плута. У государств, вы знаете, существуют всевозможные средства защиты и спасения, каковы: валы, стены, канавы и всякого рода ограждения. Но все они - дело рук человеческих и обходятся дорого, а есть единственная общая охрана у народов рассудительных, данная самой природой, благотворная и спасительная для всех, в особенности для народных общин против владык. Что это за охрана? Недоверие. Берегите ее, не теряйте, с нею не бойтесь никакой напасти. (25) "Чего вы добиваетесь?" спросил я. "Свободы". Но разве вы не видите, что Филипп злейший враг её, хотя бы по своему имени[33]? Ведь всякий решительно царь и владыка[34] - ненавистник свободы и законов. "Неужели вы не боитесь", заключил я, "что, стараясь избежать войны, вы обретете себе властителя?"
(26) По окончании этой речи, они шумно выразили мне свое сочувствие; выслушали они от послов еще много речей иного содержания[35], частью в моем присутствии, частью после моего удаления. И тем не менее, следует ожидать, они соблазнятся дружбой с Филиппом и его обещаниями. Правда, и то, ничего нет удивительного, если мессенцы и какие-нибудь иные пелопоннесцы поступят противно собственному пониманию своих выгод[36]. (27) Но нельзя не удивляться, если вы, народ сообразительный сами по себе, осведомленный нами, ораторами, об его кознях, о замыкающих вас со всех сторон укреплениях, вашим не прерывающимся бездействием слепо допустите, как мне кажется, обрушиться на вас всем бедствиям[37]. Так-то кратковременные радости и удобства настоящего имеют перевес над благами будущего.
(28) Благоразумие требует, чтобы о мерах, какие следует вам принять, вы совещались потом, одни[38], а сейчас я хочу предложить ответ[39], какой вы должны дать и утвердить вашим голосованием.
Конечно, было бы справедливо, граждане аѳинские, привлечь к ответу тех лиц, которые принесли к вам хорошо известные обещания[40], и тем побудили вас заключить нынешний мир. (29) Сам я никогда бы не согласился идти послом[41], и вы ни за что не отказались бы продолжать войну, если бы предвидели, что Филипп, по заключении мира, позволит себе подобный образ действий: между этими действиями и тогдашними словами слишком мало общего.
Следовало бы также привлечь к ответу и других лиц[42]. Кого же? А вот кого. Когда мир был уже принят, я по возвращении из вторичного посольства, которое ходило за клятвенным подтверждением, понял, что государство наше обмануто, поэтому говорил пред вами, доказывал, (30) убеждал вас не поступаться ни Пилами, ни фокидянами, а эти люди обзывали меня, как человека пьющего воду[43], несносным брюзгою, и уверяли, что Филипп, как скоро пройдет через Пилы, исполнит ваши желания: укрепит Ѳеспии и Платеи[44], смирит наглость ѳивян, на свои собственные средства пересечет каналом Херсонес[45], вам передаст Евбею и Ороп взамен Амфиполя. Что все это было сказано здесь, на этом возвышении, вы конечно помните, хотя и склонны к забывчивости относительно ваших обидчиков[46]. (31) Но всего постыднее, что, увлекшись одними надеждами, вы распространили этот самый мир в своем постановлении и на потомство Филиппа:[47] до такой степени вас обошли. Зачем же я теперь[48] это говорю и предлагаю позвать тех людей к ответу? Да будут свидетелями боги, я поведаю перед вами правду без всякого стеснения и ничего не скрою. (32) Не для того, чтобы пуститься в ругательства и на равных правах с другими[49] занимать вас моею речью, а старым врагам моим доставить новый предлог[50] к получению подачки от Филиппа, и не ради пустой болтовни. Но я опасаюсь, что образ действий Филиппа готовит вам в будущем более тяжкие заботы, чем до сих пор. (33) В самом деле, я вижу, опасность надвигается, и хотя не желал бы, чтобы догадки мои оправдались, боюсь, что опасность уже слишком близка. Когда нельзя уже будет вам относиться к событиям безучастно[51], когда вы узнаете о грозящем вам бедствии не с моих слов и не со слов кого другого, но сами все увидите ее своими глазами, тогда, я знаю, вы придете в ярость и будете неистовствовать. (34) Так как послы ваши[52] умалчивают о тех услугах, за которые они дали подкупить себя, то я опасаюсь, как бы гнев ваш не обрушился на людей, которые пытаются хоть сколько нибудь поправить причиненное ими зло. Мне известно, как часто многие люди обращают свой гнев не на виновного, но на первого попавшегося им под руку[53]. (35) Вот почему, пока гроза еще собирается и не наступила, пока мы можем понять друг друга, я решил восстановить в памяти каждого из вас, хотя вы и сами хорошо знаете, что за человек, склонивший вас пожертвовать фокидянами и Пилами и вступивший в обладание ими, который открыл себе свободный путь на Аттику и в Пелопоннес и заставил вас держать совет не о том, на чьей стороне правда, и не о внешних делах, но о судьбе нашей собственной страны, о войне, надвигающейся на Аттику; горе принесет она с собою каждому из вас, но она началась в тот еще роковой день[54]. (36) И в самом деле, не будь вы тогда обмануты, государство наше было бы вне всякой опасности: Филипп, слабый морскими силами, ни за что не подошел бы к Аттике с флотом, не проник бы он и по суше через Пилы и землю фокидян, и потому должен был бы или уважать наши права и, соблюдая мир, пребывать в покое, или немедленно очутился бы в такой же войне, какая раньше вынудила его искать мира.
(37) Сказанного пока достаточно, чтобы оживить ваши воспоминания. Но да хранят нас все боги, чтобы слова мои оправдались со всею точностью. Я не желал бы ценою общего бедствия подвергать кого-либо даже заслуженному наказанию, будь он даже достоин казни[55].