T 1 Dionysios of Halikarnassos, De Thucydide 16
Кратипп, который жил в одно время с ним и собрал в своем сочинении то, что Фукидид обошел молчанием, так и пишет.
T 2 Plutarch, De gloria Atheniensium 1, p. 345 C-E
И это он верно говорил пришедшим ему на смену стратегам, которым он, изгнав Варвара и освободив Элладу, открыл путь к дальнейшим свершениям. И то же будет верно сказано и о тех, кто гордится литературой, ибо, если уберешь тех, кто свершает деяния, не станет и тех, кто [o них] пишет. Убери государственную деятельность Перикла и морские трофеи Формиона у Рия, подвиги Никия на Киферах, у Мегар и Коринфа и подвиги Демосфена в Пилосе, Клеоновых четыреста пленных и плывущего вокруг Пелопоннеса Толмида, Миронида, побеждающего беотян у Энофит, — и ты вычеркнешь Фукидида. Убери дерзкие свершения Алкивиада у Геллеспонта, а Фрасилла — на Лесбосе, свержение олигархии Фераменом и восстающих против спартанской гегемонии Фрасибула, Архина и «семьдесят из Филы», Конона, вновь выводящего Афины в море, — и Кратипп исчезнет. Ибо Ксенофонт сам стал себе историей, описав свое военное командование и подвиги и приписав эти сочинения сиракузянину Фемистогену, предоставив другому славу сочинений, дабы ему, рассказывающему о себе в третьем лице, было больше веры. Но все прочие историки — все эти Клинодемы и Диилы, Филохор и Филарх — стали для чужих подвигов как бы актерами в драме, рассказывали о деяниях полководцев и царей и погружались в предания о них, дабы разделить с ними блеск и сияние. На пишущих ведь падает отражение творящих дела, и в них вспыхивает отражение чужой славы, и события, словно в зеркале, проявляются в их рассказах.
F 1 Dionysios of Halikarnassos, De Thucydide 16
Много можно найти в его истории и других отлично разработанных мест, к которым нечего ни прибавить, ни убавить. Но много и таких, где он пишет вскользь, не обнаруживая и следа своего мастерства. Особенно это касается речей, диалогов и вообще риторики. Кажется, что из–за них он бросил свою историю неоконченной. Кратипп, который жил в одно время с ним и собрал в своем сочинении то, что Фукидид обошел молчанием, так и пишет. Он говорит, что эти речи не только заслоняют собой дела, но и докучают слушателям, и что Фукидид, осознав это, не включил никаких речей в конец своей истории, хотя и в Афинах и в Ионии было немало событий, сопровождавшихся большим количеством диалогов и речей. Если сопоставить первую и восьмую книги, покажется, что они отличны и по отбору материала, и по силе изложения. Ведь в первой дела описаны немногие и малые, зато она полна риторики, в то время как восьмая повествует о многих и важных делах, а речей в ней нет.
F 2 Markellinos, Vita Thucydidis 31-33
Вернувшись, однако, [Фукидид] подвергся насильственной смерти и был похоронен среди памятников Кимонии. Но [Дидим] обвиняет в простоте тех, кто верит, что он встретил свой конец за границей и еще, был похоронен на аттической земле. Ибо тогда [они будут придерживаться, что тело Фукидида] либо не было положено в памятник семьи, или было тайно в нее положено, и будет шанс иметь ни колонны, ни надписи. Но памятник на могиле указывает имя сочинителя [Фукидида]. Но ясно, что изгнанникам было разрешено вернуться, как говорит Филохор, а также Деметрий в своих "Архонтах". (33)
Я сам считаю, Зопир глуп, когда он говорит, что он встретил свой конец в Фракии, даже если Кратипп считает, что он говорит правильно. Но то, что Тимей и другие говорят–что он был похоронен в Италии–это чрезвычайно смешно.
F 3 Плутарх, Vita X oratorum 2, р. 834 CD
Но с течением времени он был обвинен в некоторых печально известных актах безбожия, так как он был из числа тех, кто обезобразил статуи Гермеса и разгласил священные мистерии Деметры. И притом он был до этого времени диким и безудержным и однажды во время ночной попойки был замечен в разрушении статуй Гермеса; и когда на суде он отказался привести на допрос своего раба, которого назвали обвинители, он не только остался под этим позором, но и на этот счет также очень сильно подозревался в виновности в другом преступлении. Позднее это деяние было положено ему в обвинение вскоре после посылки афинянами морской экспедиции в Сицилию. Ибо, как Кратипп сообщает нам, когда коринфяне послали леонтинцев и эгестян к афинянам, которые не решались оказать им помощь, они ночью испортили и сломали все статуи Гермеса, которые были установлены на рынке. К этому преступлению Андокид добавил еще разглашение таинств Деметры. Он был доставлен в суд, но был оправдан при условии, что укажет тех, кто были его соучастниками в этом преступлении.