§ 1. Утверждение Вифинского царства на международной арене при Никомеде I и Зиэле

*[1]
Начальный период правления Никомеда I (280 - ок. 255) был временем чрезвычайно опасной для Вифинии внутренней и внешней нестабильности. Резко обострились ее отношения с Селевкидами: сын Селевка Никатора Антиох I, упрочив внутренние и внешние позиции своего царства, решил выступить против Вифинии, дабы отомстить за гибель разгромленной Зипойтом экспедиции Гермогена (Memn., F. 9, 1-3). Антиох прилагал усилия к тому, чтобы восстановить свое господство в западной части Малой Азии, а также претендовал на захват Фракии и Македонии. Не менее опасной по возможным последствиям была и внутридинастическая распря между Никомедом и его братом Зипойтом Вифином (F. 9, 5; 12, 6), угрожавшая территориальной целостности страны и усугубившая внешнеполитический кризис.
Ситуация требовала от Никомеда быстрых и решительных действий, и они были предприняты. Дальнейший ход событий показал, что политика Никомеда сохранила прежнюю направленность на выживание Вифинского государства, однако осуществляемые им меры, в отличие от деятельности его предшественников, основывались на умелом комбинировании военных и дипломатических методов.
Это отчасти могло быть вызвано общим воздействием меняющейся международной обстановки. Дипломатия приобретает особенно большое значение после 280 г. - в период определенной стабилизации контактов между молодыми эллинистическими государствами[2]. В это время в политике независимых греческих полисов наблюдается стремление к сближению, что проявляется в заключении многосторонних договоров, оформлении союзов, оказании взаимной помощи и т. д.[3] В свою очередь, малые эллинистические монархии Анатолии - Вифиния, Понт, Пергам - нередко присоединялись к такого рода коалициям, преследуя, однако, собственные цели в отношении своих союзников. В данных условиях возрастает значимость хозяйственных факторов, оказывающих воздействие на межгосударственные отношения: создание политических союзов, как правило, либо уже имело под собой определенную торгово-экономическую основу, либо вело к активизации подобных связей между участниками договора. Деятельность Никомеда четко вписывается в эту канву.
События 280-276 гг. - один из наиболее сложных и неясных эпизодов в истории Вифинского царства. Основной (точнее, практически единственный) источник, Мемнон, к сожалению, излагает их противоречиво и запутанно[4], что затрудняет выявление всех нюансов сложившейся ситуации. Тем не менее представляется возможным по-новому осветить некоторые моменты политической истории Вифинии этого времени, связанные прежде всего с ее участием в совместной с греческими полисами Понта и Пропонтиды борьбе против селевкидской экспансии.
Инициатором формирования коалиции свободных эллинских полисов и эллинистических монархов для противодействия сирийским царям, получившей в историографии название "Северная лига"[5], выступили гераклеоты, опасавшиеся начала войны с Селевком. В 280 г. они отправили послов к византийцам, калхедонянам и Митридату, царю Понта (Memn., F. 7, 2). Вифиния по очевидным причинам в числе их потенциальных союзников не значилась: ведь там еще правил последовательный противник эллинов Зипойт. После смерти Зипойта его старший сын и наследник Никомед, видимо, сам предпринял первые шаги к примирению с греками, отправив в Гераклею послов с целью заключения союза (F. 9, 3)[6]. Гераклеоты, несмотря на кратковременное улучшение отношений с Антиохом, все же не могли считать свою безопасность гарантированной от его притязаний, особенно в случае неминуемого поражения Вифинии, остававшейся один на один с грозным врагом[7]. Таким образом, Вифиния тоже была принята в лигу.
Главным фактором, приведшим в эту симмахию столь разнородные политические силы (греческие полисы, вифинского царя, на короткое время - Птолемея Керавна, Антигона Гоната и Митридата Понтийского)[8], была необходимость борьбы с агрессивными притязаниями Селевкидов. Именно эта угроза могла привлечь к участию в коалиции и тех малоазийских правителей, чья позиция обычно расценивается современными исследователями как не вполне ясная. Так, интересен вопрос об отношении к лиге со стороны Ариарамна Каппадокийского[9]. Те исследователи, которые при отсутствии информации источников высказывают предположения о возможном участии Ариарамна в конфликте, считают его, как и Филетера Пергамского, союзником сирийского царя[10] - вероятно, на основании фразы Мемнона о том, что Антиоха поддерживали "многие другие" (F. 10, 1).
Между тем против этого может свидетельствовать сообщение о поражении в Каппадокии стратега Селевка Диодора (Trog., Proleg., 17: Ut Seleucus amissis in Cappadocia cum Diodoro copiis interfectus est ab Ptolomaeo). Современные историки практически едины во мнении, что здесь подразумевается победа, которую одержал над селевкидским полководцем Митридат Ктист[11]. Кажется довольно странным, что никто до сих пор не пытался рассмотреть, не мог ли оказаться этим победителем Ариарат II Каппадокийский или его сын и наследник Ариарамн, если он к тому времени уже взошел на престол. Доподлинно известно, что Ариарат II с помощью армянского царя одержал победу над стратегом Селевка Аминтой, изгнав македонян из страны (Diod., XXXI, 19, 5) - как показал М. Шоттки, ок. 281 г.[12] и поход Диодора мог быть попыткой Никатора вернуть утраченное. Поскольку Трог помещает экспедицию Диодора после гибели Лисимаха, то победа Ариарата над Аминтой предшествовала ей. Поэтому сложно представить, как Селевк сумел бы предпринять военную акцию в Понте, уже лишившись хотя бы относительно надежного плацдарма в Великой Каппадокии[13]. Наконец, локализации сражения в Понтийской Каппадокии препятствует то, что ни Юстин, ни эпитоматор Трога ни разу не употребляют название "Каппадокия" применительно к Понту. Если эти предположения обоснованны, то столь резкая смена курса Ариарамна на проселевкидский спустя очень короткое время после двух побед каппадокийцев над войсками Селевка выглядит крайне странно.
Не исключено также, что каппадокийский правитель поддерживал какие-то отношения с вифинским царем. Известны стилистически близкие типы бронзовых монет Никомеда и Ариарамна: один - с изображением скачущего вправо всадника с копьем, а другие - с обращенной вправо скачущей, спокойно идущей или стоящей лошадью[14]. Высказанное, видимо, исходя из общих соображений мнение, что символы этих монет (прежде всего, с конником) могли быть восприняты под македонским влиянием[15] едва ли убедительно. Во-первых, в первые десятилетия III в. малоазийские монархи еще не имели весомых политико-правовых обоснований для сопоставления себя с македонскими властителями - скорее, наоборот, они должны были противопоставлять себя им. Во-вторых, символика македонских монет с изображением всадника, как было убедительно доказано, отражает в основном реалии повседневной жизни македонской аристократии - в большинстве своем офицеров-кавалеристов[16] - и потому не несет какой-то особой смысловой нагрузки политического плана. Сходные монеты Никомеда и Ариарамна могли быть выпущены примерно в одно время - именно в начале 270-х гг. На это, в частности, указывают буквы ΣΩ (ΣΩΤΗΡΙΑ?) на монетах Никомеда со всадником, обозначающие избавление от какой-то опасности, а иных значительных военных конфликтов, кроме анализируемого здесь, за длительное правление Никомеда не зафиксировано[17]. Ариарат же, вероятно, чеканил подобные монеты на всем протяжении своего долгого правления. Следовательно, Вифиния и Каппадокия могли поддерживать дружественные отношения и в начале 270-х гг., хотя невозможно сказать, как именно они могли проявиться в борьбе против Антиоха I.
Что же касается участия в симмахии Никомеда, то он имел собственные планы, определявшиеся спецификой его положения: использовать военно-морской потенциал Византия и Гераклеи[18], а также заручиться помощью союзников в возможной борьбе со своим младшим братом Зипойтом II, закрепившимся в Финийской Фракии[19], в чем были кровно заинтересованы и сами гераклеоты.
Заключив договор с Никомедом (279 г.), гераклеоты вернули себе Тиос, Киер и Финийскую область, истратив на это много денег (Memn., F. 9, 4). Вероятно, возвращение за выкуп отнятых Зипойтом I у Гераклеи территорий было одним из принципиальных условий дальнейших согласованных действий[20]. Вследствие этого совместные предприятия Вифинии и гераклеотов оказались под угрозой из-за вполне предсказуемого, но от этого не менее опасного происшествия - мятежа Зипойта Вифина. Связанные с ним события в основном анализируются историками во внешнеполитическом аспекте, без каких-либо попыток вскрыть их подоплеку, связанную с особенностями внутренней ситуации в стране. Данные источников, кажется, все же позволяют выдвинуть гипотезы, увязывающие воедино ход внутридинастической борьбы в Вифинии с ее международной политикой в 280-276 гг. Наиболее существенными элементами последней представляются связи Никомеда с другими членами Северной лиги и галатами, позволившие ему успешно отразить нападение Антиоха.
Выступление Зипойта, добивавшегося или создания собственного княжества в пределах Финийской области[21] или даже царской власти во всей Вифинии[22] было поддержано тем населением, которое не желало переходить в подчинение гераклеотам по условиям договора. Это и привело к столкновению Зипойта с греками: сначала ему удалось взять в нем верх, но после того как к его противникам подошла союзная помощь (συμμαχίδος δὲ δυνάμεως τοῖς Ἡρακλεώταις ἐπελτούσης)[23], мятежный вифинский принц был разбит, а граждане Гераклеи стали господами всего того, из-за чего шла война (Memn., F. 9, 5), т. е. Финийской Фракии.
Поскольку о возвращении Киера, Тиоса и Финийской области говорится как о единовременном действии (ὑπὸ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους), следует предположить, что между юридическим (F. 9, 4) и фактическим (F. 9, 5) установлением власти гераклеотов над спорными территориями прошло не слишком много времени. Нанесенное Зипойту поражение можно датировать тем же 279 или началом 278 г.[24], а связывать его с окончательным разгромом правителя Финийской Фракии и его гибелью после перехода галатов в Азию (278/7 г.)[25] невозможно ввиду неустранимых хронологических несообразностей[26].
Что же касается Киера и Тиоса, то относительно их статуса у исследователей нет единой точки зрения. Одни историки полагают, что их присоединение к Гераклее состоялось не в 279 г., а позже - уже после смерти Зипойта Вифина[27]. По мнению других ученых, эти города сумели воспользоваться царившей в Вифинии неразберихой и вошли в симмахию как равноправные участники, связанные с Гераклеей договором о союзе, на что указывает их упоминание в соглашении Никомеда с галатами; лишь позднее власть гераклеотов над Киером и Тиосом упрочилась[28]. Наконец, существует предположение, что Киер и Тиос были действительно выкуплены гераклеотами у Никомеда и оставались подчиненными им[29]. На мой взгляд, наиболее вероятным является последний вариант реконструкции событий, но с учетом корректив, которые будут внесены ниже.
Возвращаясь к рассмотрению династической смуты в Вифинии, уместно привести высказывание Х. Хабихта о том, что конфликт Никомеда и Зипойта был многоаспектным явлением. Его нужно рассматривать и как проявление соперничества за вифинский престол, и в связи с территориальными притязаниями Гераклеи, а также как отголосок борьбы эллинистических держав между собой[30]. Несомненна также его увязка с формированием основ филэллинской политики Никомеда. Для достижения своих целей вифинский царь пошел на заключение обязывающих соглашений с эллинами, отказавшись от прежней вражды и, насколько можно судить по данным источников, прилагая все силы для соблюдения интересов партнеров. Именно такие действия помогли ему одержать победу над соперником. Но в 279 г. кризис не разрешился окончательно: как можно заключить из контекста рассказа Мемнона и сообщения Ливия (Liv., XXXVIII, 2, 19), после потери Финийской Фракии Зипойт продолжал борьбу[31], и его поддерживала немалая часть населения Вифинии, против которой Никомед и направил вскоре первый удар галатов (Memn., F. 11, 5). Указание на то, что Никомед даже был изгнан из Вифинии Зипойтом[32], воспринимается как крайность, но не подлежит сомнению тот остающийся не вполне понятным факт, что Никомед I - законный царь, старший из сыновей Зипойта I, энергичный воин и дипломат, явно чем-то настроил против себя значительную часть своих подданных. Каковы могут быть причины этого?
В источниках не содержится прямого ответа на данный вопрос, но наиболее обоснованным кажется следующее объяснение. Взятый Никомедом курс на союз с греками, поддерживаемый даже ценой компромиссов и территориальных уступок, был крайне непопулярен среди вифинцев, не приемлющих филэллинской ориентации своего царя[33]. Действия Никомеда явно противоречили общественному мнению вифинцев, издавна отличавшихся враждебностью к эллинам и воспитанных на победах Зипойта I. В сложных обстоятельствах начала 70-х it. III в. естественным продолжателем дела первого вифинского царя населению страны (особенно Финийской области) казался вовсе не Никомед, а его младший брат[34]. To, что вифинское общество столь болезненно восприняло резкий поворот в политике своего царя, поставило государство на грань краха в условиях продолжающейся войны с Антиохом.
Первые столкновения вифинцев с сирийским царем произошли, видимо, уже в 279 г., еще до того, как Антиох выступил непосредственно против союзника Никомеда Антиоха Гоната (Memn., F. 10)[35]. Боевые действия велись как на море, так и на суше[36]; о ходе последних ничего не известно, однако трудно предположить, чтобы ослабленная внутренними раздорами Вифиния могла в течение долгого времени успешно противостоять натиску превосходящих сил противника. Декрет из Илиона в честь Антиоха I (OGIS 219)[37] подчеркивает достижения Селевкида: ...τὰ πράγματα καὶ τὴμ βασιλβὶαν εἰς μείζω καί λαμπροτέραν διάθεσιν ἀγήγοχε (сткк. 14- 15), и за этой фразой с равным основанием можно видеть успехи Антиоха как против Антигона, так и против его вифинского партнера[38]. Положение Никомеда особенно осложнилось после заключения мира между Гонатом и сирийским царем (первая половина 278 г.): этот договор лишил Северную лигу могущественного союзника[39], а сам вифинский царь и его греческие партнеры не были включены в соглашение[40].
Чрезвычайно важным источником, отчасти проливающим свет на внутриполитическую ситуацию в Вифинии в этот критический момент ее истории, является так называемый "оракул Фаэннис", содержание которого передано позднеримским историком Зосимом (II, 36-37). Поскольку содержащаяся в нем информация совсем не часто становилась объектом специального исследования (которого она, безусловно, заслуживает), имеет смысл остановиться на этом интереснейшем сообщении отдельно.
В науке уже давно высказывалось мнение, что это "пророчество" представляет собой типичный пример vaticinatio post eventum и иносказательно повествует о событиях, связанных с переходом в Азию галатов[41]. Замечание Зосима о том, что оракул будто бы получил Никомед, когда он начал войну против своего отца Прусия по совету Аттала (II, 36, 2), очевидно, является результатом путаницы с событиями 149 г. до н. э., когда наследник вифинского престола Никомед поднял мятеж против Прусия II, видимо, получив благоприятное предсказание от святилища Аполлона Дидимского (подробнее см. с. 330 и прим. 114)[42]. В действительности же "пророчество Фаэннис"[43], как убедительно показал британский ученый X. В. Парк, было дано Никомеду I калхедонским святилищем Аполлона Хрестерия[44] "по горячим следам" событий 278/277 г. и в целом весьма достоверно[45] (хотя, разумеется, эзоповым языком - в полном соответствии с "законами жанра") передает детали сложившейся в Вифинии ситуации.
Основное содержание оракула определяется описанием бедствий, которые постигнут Вифинию после прихода туда вначале "льва", а затем "волка" (II, 37, 1), то есть, очевидно, галатских вождей Леоннория и Лутария, возглавлявших кельтов (Liv., XXXVIII, 16, 2; Memn., F. 11, 3; Strabo, XII, 5, 1). Между двумя этими событиями помещено совершенно недвусмысленное указание на потерю трона "фракийским царем", которому адресовано вещание (т. е. Никомедом I): ἐκ δὲ θρόνων πεσέειν. Следует ли это понимать, как предлагает X. В. Парк, что оракул калхедонского святилища не одобрял замысла Никомеда по привлечению на помощь кельтов?[46] Такой вариант не исключен, но все же более вероятным кажется иное решение: в пророчестве отражено вполне реальное положение вещей, выразившееся в том, что большая часть вифинцев склонилась на сторону мятежника Зипойта, и Никомед остался фактически лишенным власти.
Тем не менее вифинский царь, проявив недюжинные решительность и предприимчивость, не побоялся нарушить "волю божества" и решил использовать в своих интересах галатов, опустошивших уже к тому времени Македонию, часть Греции и Фракии и подошедших к Боспору Фракийскому. Переход галатов в Азию и его последствия - тема, которая никогда не перестанет интересовать антиковедов. Для цели данного исследования важно рассмотреть две стороны этого события: во-первых, уточнить детали организации и проведения переселения кельтов в Анатолию, характеризующие их взаимоотношения с Никомедом и его греческими союзниками; во-вторых, выяснить сказавшиеся на Вифинии результаты этого мероприятия, в оценке которого расходятся как древние, так и современные историки.
Переправа галлов в Азию представляет собой яркий пример хорошего взаимодействия всех членов Северной лиги. Первым из них с нашествием варваров столкнулся Византий. Его владения были опустошены, а сам город осажден. Галаты неоднократно пытались переправиться в Азию, но византийцы всякий раз препятствовали этому (Memn., F. 11, 2), вероятно, заботясь о безопасности союзников[47]. Те, в свою очередь, оказали им действенную помощь; в частности, гераклеоты направили осажденным деньги - вероятно, чтобы те могли откупиться от кельтов (F. 11, 1). План Никомеда переправить варваров через Боспор был наиболее радикальным решением проблемы: с Византия была снята осада, а Северная лига получила в свои руки мощное оружие для войны как с Антиохом, так и с Зипойтом[48].
Переход кельтов под руководством Леоннория (к которым вскоре присоединились и отряды Лутурия, переправившегося через Геллеспонт самостоятельно и подошедшего затем в Вифинию) в Азию состоялся осенью 278/7 г. (Paus., X, 23, 14; Liv., XXXVIII, 16, 4-7; Just., XXV, 2, 8; Suid., s. v. Γαλάται)[49]. Благодаря Мемнону нам известен текст договора Никомеда с галатами: "Никомеду и его потомкам дружески относиться (φίλα φρονεῖν) к варварам, а они без воли Никомеда ни с кем не должны вступать в союз, если кто-либо пошлет к ним послов, но быть друзьями его друзьям и врагами его недругам (εἶναι φίλους μὲν τοῖς φιλοῖς, πολεμίους δὲ τοῖς οὐ φιλοῦσι); быть в союзе (συμμάχεῖν) с византийцами, если когда-либо в этом окажется необходимость, а также с тианийцами, гераклеотами, калхедонянами, киерянами и некоторыми другими, которые управляют какими-либо народами" (F. 11, 2) (пер. В. П. Дзагуровой с уточнениями)[50]. Значение этого сообщения трудно переоценить, поскольку оно является единственным свидетельством о взаимоотношениях Никомеда и его партнеров с кельтами. Но насколько полной и адекватной является передача всех пунктов договора?
На этот вопрос в науке еще не дано убедительного ответа. В специально посвященной анализу договора статье Т. А. Моисеева высказывается весьма противоречиво. По ее мнению, Мемнон мог лично видеть высеченный на камне текст соглашения либо же он почерпнул его из труда Нимфида или из какого-нибудь другого малоазийского источника. Переданное Мемноном содержание договора является, по мнению исследовательницы, если не прямой цитатой, то весьма близким к оригиналу изложением содержания документа, однако при этом она указывает на далеко не полную передачу текста[51]. Другие авторы считают, что для Мемнона источником служил Нимфид, возможный очевидец или даже участник событий, но о достоверности изложения они ничего не говорят[52].
Мне кажется, что многие детали договора были опущены или искажены как самим Мемноном, так и при сокращении его хроники Фотием[53]. На это указывает, в частности, анализ терминологии: отношение Никомеда (бесспорно, центральной фигуры в тексте соглашения[54]) с галатами весьма неопределенно описаны как φίλα φρονεῖν - формулой, которая более не встречается в текстах международных договоров греческого мира до 200 г.[55]; в то же время в отношении греческих полисов, выступающих только в роли foederi adscript!, употреблено практически являющееся terminus technicus слово συμμαχεῖν[56]. Ничего не сказано об обязательствах Никомеда перед галатами, хотя таковые, очевидно, существовали и были выполнены[57]. Порядок, в котором перечислены греческие полисы, лишен всякой логики и не соответствует ни их географическому расположению, ни величине и значению[58].
Такая трактовка приведенного Мемноном документа - более критическая, чем обычно - позволяет по-иному оценить некоторые аспекты политики Никомеда по отношению к союзным полисам и, в частности, обосновать тезис о подчинении Киера и Тиоса гераклеотам на момент заключения договора с галатами. Вифинский царь был заинтересован в сохранении и укреплении партнерства с греками - с гераклеотами, вероятно, в первую очередь[59]; поэтому он, с одной стороны, стремился обеспечить безопасность греков от возможного нападения галатов[60], а с другой - был вынужден расставить приоритеты в своей политике сообразно с военным и экономическим потенциалом каждого из своих эллинских союзников. Исходя из этого, он должен был включить в договор Киер и Тиос как города, которые входили в непосредственную сферу действий галатов и не должны были терпеть от них никакого ущерба. В то же время для выполнения обязательств перед гераклеотами Никомеду было необходимо содействовать им в сохранении контроля над этими городами. Поэтому кажется вероятным, что Киер и Тиос могли быть включены в соглашение с особыми оговорками, которые отражали их подчинение гераклеотам при сохранении формальной автономии, но были утеряны вследствие неполной передачи текста договора[61].
Еще один важный вопрос касается участия в Северной лиге Киоса. Некоторые исследователи говорят о том, что этот город - колония милетян у Кианийского залива - в это время тоже присоединился к симмахии[62]. Однако отсутствие кианийцев в числе тех, к кому гераклеоты обращались за помощью в 281 г. (Memn., F. 7, 2) и особенно в договоре с галатами, заставляет усомниться в этом предположении. Киос, не связанный общим происхождением с мегарскими колониями, поддерживающими между собой более тесные контакты, скорее всего, оказался в сфере филэллинской политики царя Вифинии несколько позднее, когда чисто военная роль лиги отошла на второй план. Пока же он мог входить в круг городов, сочувствовавших лиге[63].
Вмешательство галатов позволило Никомеду покончить с Зипойтом и полностью подчинить всю территорию страны (Memn., F. 11, 5; Liv., XXXVIII, 2, 19). Рассказ Мемнона тем не менее оставляет возможность для различных интерпретаций. Некоторые ученые считают, что за фразой источника: Νικομήδης δὲ κατὰ Βιθυνῶν πρῶτον... τοὺς βαρβάρους ἐξοπλίσας, τῆς τε χώρας ἐκράτησε καὶ τοὺς ἐνοικοῦντας κατέκοψε, стоит указание на какие-то боевые действия в Финийской области[64], но она, кажется, к этому времени уже была полностью подчинена гераклеотами[65]. По мнению П. Моро, удар галатов был направлен против населения тех районов Вифинии, которые были захвачены Антиохом[66], однако в этом случае остается непонятным упоминание об истреблении жителей этих областей (а предполагать массовый переход вифинцев на сторону Селевкида едва ли возможно). Более вероятным выглядит следующий вариант развития событий: после поражения, понесенного в Финийской Фракии, Зипойт бежал в коренные вифинские земли (долину Сангария?), где получил поддержку недовольного Никомедом населения, тогда как царь использовал в качестве опорных пунктов западные районы страны, где он мог в полной мере пользоваться помощью партнеров по Северной лиге. Эта вторая стадия гражданской войны в Вифинии отличалась, судя по всему, особым ожесточением, коль скоро Никомеду пришлось прибегнуть к суровым репрессиям против своих подданных[67]. Исход ее в течение долгого времени оставался, очевидно, совершенно неясным[68]. Вероятно, именно в ходе этих событий Никомед и был фактически лишен трона, что и заставило его обратиться к калхедонскому святилищу с запросом о своей будущей судьбе. Борьба с Зипойтом завершилась, скорее всего, в 277 г.[69]
Участие галатов в боевых действиях против Антиоха позволило Никомеду склонить чашу весов в борьбе с сирийским царем на свою сторону. Кельты продвигались по Малой Азии, опустошая и грабя все на своем пути, и Антиох был вынужден бросить на борьбу с ними значительные силы[70]. Можно предположить, что к 276 г. военные действия на вифинско-селевкидском фронте сошли на нет, хотя более или менее достоверная информация об этом отсутствует.
Исход войны следует признать благоприятным для Северной лиги, отстоявшей свою независимость от притязаний сирийского царя. Более сложен вопрос, удалось ли Никомеду с помощью галатов добиться расширения своих владений. В. Тарн обоснованно отмечает, что вифинский царь (а также Митридат, которого исследователь считает союзником лиги) имел основания проявлять большую агрессивность, нежели его греческие союзники[71], что, на мой взгляд, могло найти конкретное проявление в переходе под власть Никомеда Никеи[72]. Предположение о более масштабном увеличении вифинских территорий в направлении юго-востока, до Фригии Эпиктет включительно[73], недостаточно обосновано; фраза Юстина: Itaque in auxilium a Bithyniae vocavit regnum cum victoria diviserunt, eamque regionem Gallograeciam cognominaverunt (Just., XXV, 2, 11) слишком неясна для того, чтобы на ее основании можно было строить подобные выводы[74].
Каковы же были итоги предпринятого Никомедом перевода галатов в Азию для Вифинии и анатолийских эллинов не в плане сиюминутной политической выгоды, а в более широком историческом контексте? Можно говорить о существовании двух направлений в античной традиции, по-разному отвечающих на этот вопрос.
Первое из них представлено произведениями историков, являвшихся гражданами полисов - членов Северной лиги[75]. До нас дошло только произведение Мемнона, несущее в себе четкие отпечатки воззрений его предшественника Нимфида на галатскую проблему. Гераклейский историк полагает, что переселение галатов в конечном итоге оказалось выгодно жителям тех городов, демократическому устройству которых угрожали цари (Селевкиды. - О. Г.), так как варвары отвлекали последних от посягательств на свободу полисов (F. 11, 3). Оценка роли перехода кельтов для Вифинии тоже однозначна: этим мероприятием Никомед усилил свою державу (F. 12, 6). Другой взгляд выражает "общеэллинскую" точку зрения, согласно которой галатское нашествие в Азию принесло ее жителям неисчислимые страдания и бедствия[76], хотя нужно отметить, что никто из древних историков прямо не ставит это в вину Никомеду.
Что же касается Вифинии, то удается обнаружить лишь три свидетельства источников, в которых упоминаются какие-то ее конфликты с кельтами (Strabo, XII, 5,1; Trog. Proleg., 23; Zosim., II, 37, 1-2)[77], и все они совершенно очевидно связаны с борьбой против Зипойта II - драматическим, но запланированным и контролируемым Никомедом событием[78]. Тем более странными выглядят высказывания некоторых исследователей относительно угрозы, которую якобы представляли для Вифинии галаты как в 278/7 г., так и в последующем, что заставляет их расценивать перевод кельтов в Азию Никомедом как непродуманный шаг[79]. Древние авторы неоднократно прямо указывают, что в III-II вв. вифинские цари не раз прибегали к помощи галатов в борьбе с внешними противниками. Что же касается Никомеда, то он, скорее всего, был причастен не только к военным акциям кельтов против Антиоха вскоре после их переправы через Боспор, но и к расселению их в центральной Анатолии[80] - видимо, в конце 260-х гг.[81] Действия Никомеда, таким образом, являются примером рискованной, но тщательно спланированной и хорошо обеспеченной военно-политической акции, принесшей его стране гораздо больше выгоды, чем вреда.
Более сложна другая сторона проблемы: насколько перевод галатов в Анатолию сочетался с проводимой вифинским царем филэллинской политикой? Некоторые современные исследователи оценивают его действия в этом ракурсе весьма критически: Никомед якобы проявил себя "не как друг эллинства"[82]. В подобных высказываниях содержится больше эмоций, нежели стремления проникнуть в суть политики Никомеда. Вифинский царь, трезвый и расчетливый государственный деятель, при обращении к галлам руководствовался в первую очередь насущными потребностями: необходимостью сохранить власть и отстоять независимость Вифинии. Его филэллинский курс, возникший и формировавшийся первоначально именно во внешнеполитической сфере, ограничивался еще довольно узкими географическими пределами - регионом северо-западной Анатолии. Это вполне объяснимо: Никомед не имел никаких оснований заботиться об интересах удаленных от него полисов Малой Азии, с которыми его не связывали ни политические, ни тем более экономические узы. Некоторые из греческих городов даже оказывали помощь Антиоху, и их ослабление шло на пользу Вифинии[83]. В отношении же своих союзников по Северной лиге Никомед проводил вполне последовательную политику, направленную на поддержание взаимовыгодных партнерских связей.
Дальнейшая судьба лиги не вполне ясна. В. Тарн полагает, что она прекратила свое существование в 276 г. с окончанием войны против Антиоха[84], тогда как, согласно точке зрения С. Ю. Сапрыкина, ее фактический распад произошел только после смерти Никомеда I (сер. 250-х гг.)[85]. Второе мнение кажется более обоснованным: тесные дружеские связи между членами симмахии сохранялись в течение долгого времени, однако их характер постепенно менялся. Поскольку угроза со стороны Селевкидов не была уже столь серьезной, военно-политический аспект греко-вифинского сотрудничества должен был уступить место торговым отношениям. Можно считать, что с этого времени роль торговли в экономике Вифинского царства начинает неуклонно возрастать, о чем свидетельствует и появление первых вифинских монет из серебра и бронзы с именем Никомеда[86].
Важнейшим рубежом в истории страны стало основание в 264 г. города Никомедии, ставшего новой столицей царства (Euseb. Chron. II. P. 120. Ed. Schoene; Memn., F. 12, 1; 6; Steph. Byz., s. v. Νικομηδεία). Никомедия располагалась на берегу Астакского залива, возможно, на месте старого поселения Ольвии (Steph. Byz., s. ν. Ὀλβία), напротив Астака, жители которого были переселены во вновь основанный город (Strabo, XII, 4, 2). Столица Вифинии стала впоследствии одним из крупнейших экономических и культурных центров эллинистического мира и важным торговым портом. Ее создание позволило перевести хорошие отношения с Гераклеей и Византием в плоскость экономических связей, что, вероятно, давало Вифинии возможность сделать первые шаги в приобщении к понтийской торговле[87]. В число торговых партнеров Вифинского царства входили также крупные независимые полисы Эгеиды, проходившие через период активизации своей политической и торговой деятельности под главенством Родоса[88]; вероятно, именно это географическое направление стало для вифинской экономики приоритетным[89]. Благоприятным для сохранения политических позиций вифинского царства и развития его хозяйственной структуры был и расклад сил на международной арене, в особенности поддержание дружественных отношений с Птолемеем II, проявлявшим заинтересованность в усилении своего влияния на берегах Понта и Пропонтиды[90].
Через новую столицу в страну активно проникала греческая культура; она усваивалась в первую очередь правящей верхушкой, хотя, видимо, и в ограниченных масштабах[91]. Культурно-религиозный аспект политики Никомеда в таких условиях становился важным средством, позволявшим ему приобрести авторитет в греческом мире. Так, в одном из недавних исследований была предпринята попытка связать сообщения Плиния Старшего о желании некоего "царя Никомеда" приобрести статую Афродиты Книдской в обмен на погашение всех долгов книдцев (Plin. NH., VIII, 12; XXXVI, 21) именно с деятельностью Никомеда I, а не кого-то из его одноименных потомков[92].
Судя по всему, в Никомедии при царском дворе работал известный скульптор Дидалс - автор знаменитой статуи Афродиты и Зевса Стратия, находившейся в никомедийском храме (Eustath. ad Dionys. 793, p. 355, 44 = Arr., Bithyn., F. 20 Roos).
Это повлекло за собой многократное расширение географических рамок филэллинской деятельности вифинского царя, охватывающей уже острова Эгеиды и материковую Грецию. Ему была посвящена статуя из слоновой кости в Олимпии (Paus., V, 12, 7); как следует из письма его сына Зиэла гражданам Коса, Никомед имел какие-то связи с этим островом (Νικομήδης, πατὴρ ἡμῶν εὐνόως διέκει/το τῶι δημῶι - Syll.³ № 456 = RC 25, сткк. 9-11) - политические, экономические или культовые, а не исключено, что и все вместе. Наконец, в пользу существования активных связей Никомеда I с миром греческой культуры может свидетельствовать интересное предположение итальянского искусствоведа П. Морено, отождествившего бронзовый бюст из Национального археологического музея Неаполя с портретом этого царя, исходя из его сходства с изображением на монетах Никомеда[93].
Активное филэллинство Никомеда стало, на мой взгляд, основным средством, позволившим ему в короткое время ликвидировать тяжелые последствия многолетних войн и выдвинуть свое царство в число бурно развивающихся государств эллинистического мира. В Вифинии, как и в других странах, избежавших подчинения греко-македонским завоевателям (в отличие от древних центров цивилизации в Месопотамии и Египте), происходило активное, но избирательное усвоение элементов греческой цивилизации - языка, культуры, хозяйственных отношений[94]. Представляет интерес вопрос о сходстве и различиях филэллинской политики вифинского царя с аналогичной деятельностью других правителей эллинистического мира[95]. Наиболее уместно провести параллель с действиями малоазийских царей, которые решали примерно такие же проблемы, какие стояли перед Никомедом. Самый показательный материал предоставляет ранняя история Понта.
В историографии существуют интересные сравнения Понтийского и Вифинского царств в общеисторическом и внешнеполитическом аспектах[96]. Однако М. И. Ростовцев, выдвигая тезис о почти полной тождественности политики правителей Вифинии и Понта[97], как кажется, не уделяет должного внимания имеющимся различиям. В 270-е гг., когда Никомед ориентировался на Византий и Гераклею, в действиях Митридата I уже проявилось тщательно маскируемое стремление поставить греческие города южного побережья Черного моря под свой контроль, как произошло с Амисом[98], или даже добиться их непосредственного подчинения (эпизод с Амастрией) (Memn., F. 9, 4). Анатолийские полисы, и прежде всего Гераклея Понтийская, продолжали поддерживать с царями Понта дружественные отношения (F. 16, 2), однако отождествлять более или менее лояльную внешнюю политику понтийских царей в отношении греков с филэллинизмом - значительно более сложным и многоплановым явлением - вряд ли правомерно. Говорить о филэллинской ориентации понтийской династии можно только со времени правления Фарнака I после его поражения в войне 183- 179 гт.[99] Филэллинизм Никомеда, напротив, находил проявление в целом комплексе внешнеполитических, экономических, религиозно-культурных мероприятий, осуществление которых показывало, что вифинский царь отнюдь не воспринимал следование филэллинским идеалам как банальный пропагандистский прием[100].
Такая политика привела к тому, что при Никомеде Вифиния стала эллинистическим государством со всеми специфически присущими ему чертами в плане государственных институтов, экономики, культуры[101]. Сочетание греческих и местных фрако-анатолийских элементов при этом имело здесь своеобразный характер: "удельный вес" и роль последних в общественной жизни Вифинии были более значительны, чем в государствах, созданных диадохами и их преемниками, а отношения между греческим и собственно вифинским населением страны не строились по жесткой схеме "завоеватели-покоренные"[102]. Это сближает Вифинию с другими подобными государственными объединениями, прежде всего - с соседними Понтийским и Каппадокийским царствами, где в это время также проходили процессы консолидации центральной власти и формирования новых социально-экономических структур. Именно внутриполитическая деятельность Никомеда I во многом способствовала преобразованиям, подготовившим Вифинию к осуществлению продуктивного синтеза местных и греческих начал[103] и тем самым привела к ускоренному прогрессивному развитию страны. Период его правления положил начало глубоким изменеииям, происходящим в социальной и этнической среде вифинского общества: наряду со старой землевладельческой аристократией местного фрако-анатолийского происхождения усиливаются позиции греческих торгово-ремесленных слоев[104].
Источники единодушны в положительных оценках Никомеда (Strabo, XII, 4, 2; Steph. Byz., s. v. Νικομηδεία). Мемнон, подводя итог его деятельности, отмечает, что Никомед достиг "блестящего благополучия" (λαμπρὰν εὐδαιμονίαν - F. 12, 1). Современные историки полностью разделяют воззрения античных авторов на результаты царствования Никомеда, видя их в укреплении Вифинского царства и достижении признания со стороны эллинов[105].
Смерть Никомеда (ок. 255 г.)[106] вновь вовлекла страну в тяжелую гражданскую войну, о причинах и ходе которой мы знаем только из сочинения Мемнона. В начале конфликта сыграли свою роль противоречия между обычной практикой передачи престола старшему из сыновей и правом царя назначать наследника по завещанию; они были усугублены дворцовыми интригами, выросшими на почве некоторой неустойчивости традиций престолонаследия в Вифинии[107], а также, видимо, сложной ситуацией, сложившейся при вифинском дворе. Мемнон сообщает: "...царь вифинцев Никомед, умирая, записывает наследниками детей от второй жены (κληρονόμους μἐν ἐκ τῆς δευτέρας γυναικὸς γράφει παῖδας), так как его сын, родившийся у него от первого брака[108], Зиэл, бежал к царю армениев, спасаясь от козней мачехи Этазеты[109], дети которой были еще малы. Опекунами наследников он назначает Птолемея и Антигона, демос византийцев, а также демос гераклеотов и кианийцев" (τὸν δῆμον τῶν Βυζαντίων καὶ δὴ καἱ τῶν Ἡρακλεωτῶν καὶ τὸν τῶν Κιανῶν - Memn., F. 14,1. Пер. В. П. Дзагуровой). Особый интерес здесь представляет сам факт "внешнего опекунства", по терминологии Д. Браунда[110], свидетельствующий о наличии у вифинского царя обширных международных контактов[111].
Обычно считается, что главным фактором, учитываемым Никомедом при назначении опекунов, была их враждебность к Селевкидам[112]. Этому условию в основном отвечали все перечисленные в его завещании цари и города, с которыми вифинский монарх установил хорошие отношения еще во время войны с Антиохом I и поддерживал их на протяжении всего своего правления. Привлекает внимание некоторое изменение в составе городов, входивших в Северную лигу: если отсутствие среди опекунов Тиоса и Киера свидетельствует об их подчинении на данный момент гераклеотам[113], то тот факт, что в их числе не значится Калхедон, требует объяснения.
Предположение X. В. Парка, будто отношения между Никомедом и калхедонянами могли испортиться еще в ходе вифинской междоусобицы 279-277 гг. (см. выше, прим. 46) едва ли может послужить основой для заключения о сохранении этой напряженности к моменту смерти Никомеда. Мы не располагаем никакими сведениями о трениях между калхедонянами и Вифинией (что, скорее всего, повлекло бы за собой и напряженность в отношениях Калхедона с другими городами - членами Северной лиги), тем более о таких, которые сохранялись бы более 20 лет. Поэтому отсутствие Калхедона в списке назначенных Никомедом опекунов может быть истолковано как косвенное указание на относительную слабость этого города и его неспособность выполнить возложенные на него обязательства, хотя сложно предположить, чем могло быть вызвано такое ухудшение положения Калхедона[114]. Гарантами прав противников Зиэла в борьбе за престол (нам доподлинно известно имя лишь одного из них - Зипойт, или Тибойт, как называет его Полибий - IV, 50, 9-10; 51, 7)[115] были, таким образом, процветающие полисы северо-западной Анатолии, находившиеся в непосредственной близости с Вифинией, и два из трех наиболее могущественных правителей эллинистического мира. Что мог им противопоставить лишенный престола вифинский принц?
Как следует из сообщения Мемнона, Зиэл покинул Вифинию еще при жизни Никомеда. Выбор Армении (точнее - Малой Армении, Софены) как страны, куда он отправился в поисках поддержки, не может не вызвать удивления: единственный раз в истории вифинской внешней политики в ее орбиту оказались вовлеченным государство, расположенное столь далеко на востоке. Очевидно, Зиэл не нашел помощи ни в Понте, ни в Каппадокии. Нам ничего не известно о взаимоотношениях правителей этих государств с Никомедом; едва ли они были настолько дружественными, что их характер помешал бы каппадокийскому и понтийскому царям нарушить его посмертную волю[116]. Скорее всего, Ариобарзан II Понтийский и Ариармн I Каппадокийский решили не вмешиваться в вифинские дела, опасаясь быть втянутыми в широкомасштабную конфронтацию, опасности от участия в которой были бы очевидны, а выгоды - сомнительны. Армянские же цари в это время проводили довольно активную внешнюю политику и были заинтересованы в усилении своего влияния на западе[117].
После смерти Никомеда Зиэл, навербовав войско из галатов толистобогиев (Memn., F. 14, 2), вторгся в Вифинию. В этой ситуации кельты не без оснований могли полагать, что смерть Никомеда освобождает их от данных ему обязательств[118]. Против Зиэла выступили сторонники детей Этазеты[119], поддержанные войсками "названных выше опекунов" (Ibid.). о деталях последующих событий Мемнон не сообщает ничего определенного; по его словам "...испытав многие битвы и перемены, обе стороны, наконец, пришли к миру" (συχναῖς δὲ μάχαις καὶ μεταβολαῖς ἑκάτεροι ἀποχρεσάμενοι, τὸ τελευταῖον κατέστησαν εἰς διαλύσεις - Ibid.). Необходимо выяснить, что может стоять за этими фразами.
Во-первых, существует некоторая неясность относительно состава и действий выступившей против Зиэла коалиции. Наиболее вероятным кажется самое активное участие в конфликте граждан Византия, Киоса и Гераклеи, что отчасти подтверждено Мемноном (Ηρακλεωτῶν ἐν ταῖς μάχαις ἀριστευόντων - Ibid.): ведь именно для них было наиболее важным сохранение лояльности со стороны Вифинии. Относительно того, что в вифинском конфликге были задействованы крупные силы великих держав, а тем более, их правители лично[120], существуют обоснованные сомнения[121]; однако совершенно ясно, что после завершения этой войны Македония осталась верна посмертной воле Никомеда, так как именно туда отправился изгнанный Зипойт (III), тогда как с Египтом Зиэл установил дружественные отношения (см. далее, с. 212). Причину этого следует искать в политике Птолемея II, который, как кажется, сумел воспользоваться неопределенностью сложившейся в Вифинии ситуации для усиления своего влияния и, отказавшись от прежних обязательств, стал оказывать поддержку нуждающемуся в помощи Зиэлу, возможно, даже непосредственно в ходе военных действий[122].
Основными же исполнителями замысла Зиэла выступили галаты толистобогии, и в этом отношении его деятельность служит одним из самых убедительных подтверждений пассажа Юстина: "Ни один восточный царь не вел ни одной войны без галатских наемников, а тот, кто лишился престола, ни у кого не искал убежища, кроме как у галатов" (Just., XXV, 2, 19). Использование галатов Зиэлом во многом напоминает обращение к ним Никомеда почти тридцатью годами ранее[123], и, возможно, аналогия эта имеет под собой определенные основания. Зиэл на правах старшего сына Никомеда мог участвовать в переговорах его отца с галатами в 278/7 г.[124], о чем свидетельствует упоминание в тексте договора потомков Никомеда. На некоторых монетах Зиэла изображено галатское вооружение, что отражает его прочные контакты с кельтами[125]. Финансовые средства для содержания наемников (а возможно, и какую-то военную помощь) ему мог предоставить армянский царь. Наконец, не исключена вероятность того, что Зиэл мог воспользоваться содействием Антиоха II, играя на традиционных вифинско-селевкидских противоречиях[126], тем более что и впоследствии он поддерживал определенные связи с сирийскими царями.
Действия Зиэла шли вразрез со сложившейся на тот момент системой международно-правовых связей и наверняка внесли в обстановку в Малой Азии неразбериху, о масштабах которой мы можем лишь догадываться. Ближайшим следствием ее стало ухудшение отношений между Вифинией и Понтийским царством, встревоженным активностью Зиэла и царя Армении. Именно в гаком контексте должны быть восприняты сообщения Мемнона о нападении галатов (возможно, союзных Зиэлу) на Понт после смерти царя Ариобарзана, о помощи гераклеотов понтийцам и о повторных набегах кельтов на Гераклеотиду уже после окончания войны за вифинское наследство (F. 16, 1-2)[127].
Война за вифинское наследство оказалась лишь одним из звеньев в цепи бурных событий, захлестнувших Эгеиду и Причерноморье в середине III в. - прежде всего, со Второй Сирийской войной. В надписи из Каллатиса, с новой трактовкой которой меня ознакомил Ю. Г. Виноградов[128], к сожалению, не успевший ее полностью опубликовать, можно видеть упоминание о посольстве вифинцев[129], совместно с милетянами (?) просивших Антигона Гоната об урегулировании конфликта между эллинскими городами западнопонтийского побережья - Каллатисом и Истрией. Исследователь находит также отражение событий в Вифинии на обнаруженных в Нимфее фресках, на которых изображен визит египетского корабля "Исида" на Боспор[130], но это кажется менее вероятным.
Обстоятельства, при которых было заключено соглашение между враждующими сторонами, остаются практически неизвестными. Окончание войны можно датировать приблизительно 254 или 253 г.[131] Высказывание Мемнона о заключении договоров подразумевает, что обоюдные интересы были при этом каким-то образом соблюдены, а это говорит в пользу предположения о временном разделении страны между Зиэлом и его противниками (Зипойтом?)[132]. Противоположное мнение, основанное на отсутствии монет, выпускавшихся от имени возможных "соправителей" Зиэла[133], не подкреплено убедительной аргументацией, так как довольно длительный период единовластного правления Зиэла засвидетельствован нумизматически весьма невыразительно - что же говорить о нескольких годах предполагаемого "многоцарствия"?[134] Видимо, через какое-то время после прекращения междоусобицы и оформления на территории Вифинии двух или даже более самостоятельных доменов Зиэлу удалось изгнать своих противников и объединить всю страну под своей властью[135].
Более или менее достоверную информацию о том, как повлияло прекращение вифинской смуты на других ее участников, мы имеем только в отношении Гераклеи. Мемнон сообщает, что гераклеоты "достигли выгод по договорам" (τοῖς συμβάσεσι τὸ συμφέρον καταπραττόντων) (F. 14, 2). Этот пассаж, видимо, следует понимать буквально: хотя остается неясным, какие именно достижения гераклеотов Мемнон имеет в виду[136], данная фраза едва ли может быть истолкована как указание на какую-то посредническую роль гераклеотов или на их первоочередную инициативу в заключении мира, как считают многие исследователи[137]: ведь Мемнон там же подчеркивает, что граждане Гераклеи активно участвовали в войне (Ibid.). Выполнение посреднической миссии должно было бы привести к некоторому сближению между гераклеотами и Зиэлом, чего в действительности не произошло: последовавший вскоре после окончания войны набег галатов на территорию Гераклеи (Memn., F. 14, 3) был явно инспирирован Зиэлом[138].
Анализ источников позволяет заключить, что Гераклея оказалась отнюдь не единственным участником антизиэловской коалиции, отношения которого с новым вифинским царем вполне закономерно резко ухудшились. В договоре об исополитии кианийцев с милетянами содержится упоминание о том, что земли Киоса были опустошены войнами: τοὺς πολέμους τοὺς κατασχόντας τὰς αὐτῶν τὴν χώραν (сткк. 10-II)[139]. Исследователи видят в этом указание на конфликт кианийцев с галатами и, основываясь отчасти на данных просопографии (списке милетских должностных лиц), датируют надпись периодом около 228 г., связывая возможность борьбы граждан Киоса против кельтов с набегами варваров на соседние с Вифинией области после убийства ими Зиэла[140]. Более обоснованной, однако, кажется попытка связать упоминаемые в надписи события с ходом каких-то предшествующих конфликтов Киоса и Вифинии. Зиэл незадолго до своей гибели находился в другом районе Малой Азии[141], и к тому же упоминания о лишениях кианийцев создают впечатление о длительных и многочисленных конфликтах (войны - во множ. числе), которые уместнее отождествить с систематическим давлением соседей-вифинцев, нежели с набегом галатов, чье пребывание в округе Киоса вряд ли могло быть длительным.
Наконец, косвенные данные указывают и на разрыв Зиэла с Византием. Мемнон непосредственно за рассказом о событиях в Вифинии помещает пассаж о войне Антиоха II Теоса против Византия, в которую вмешались гераклеоты: предоставив византийцам сорок триер, они достигли того, что война не пошла дальше угроз (Memn., F. 15)[142]. о позиции Вифинии в ходе этого события ничего неизвестно. В историографии уже давно выдвигались предположения о какой-то связи этого эпизода с бурными перипетиями в вифинских делах[143]. Трудно представить, что Антиох имел бы свободу действий в юго-восточной Фракии и в районе Проливов, если бы усилению селевкидского влияния здесь противодействовала Вифиния; но, исходя из тезиса о возможной нормализации вифинско-селевкидских взаимоотношений в начале правления Зиэла, допустимо заключить, что вифинский царь если прямо и не помогал Антиоху, то придерживался нейтралитета, объективно выгодного ему. Таким образом, действия (или, точнее, бездействие) Зиэла опять-таки были направлены против Гераклеи и Византия.
Выявление такого поворота во взаимоотношениях Вифинии с полисами - бывшими членами Северной лиги заставляет пересмотреть мнение об отсутствии враждебности (по крайней мере, открытой) между Зиэлом и городами северо-западной Анатолии[144]. Это влечет за собой необходимость если не полностью отвергнуть, то, во всяком случае, пересмотреть и уточнить ставшую уже общепринятой точку зрения, согласно которой Зиэл был последовательным продолжателем дела своего отца и стал едва ли не самым "выдающимся филэллином" во всей истории вифинской династии[145]. Разрыв с полисами северо-западной Малой Азии исключил из числа возможных объектов приложения филэллинской политики вифинского царя ряд важных торговых и политических ценров греческого мира и вынудил его переориентироваться на другие государства, способные стать его союзниками и экономическими партнерами[146]. Ярким свидетельством этого стало письмо Зиэла "совету и народу Коса", обнаруженное в архиве косского храма Асклепия (Syll.³ 456 = RC 25 = Rigsby 11)[147].
Данный памятник уже подвергался в науке глубокому изучению и с точки зрения чистой эпиграфики, и в общеисторическом плане[148], поэтому тщательный анализ его здесь представляется излишним. Необходимо остановиться лишь на некоторых его особенностях, проясняющих наиболее существенные черты политического курса Зиэла.
Во-первых, исследование стиля письма выявляет в нем некоторые довольно существенные стилистические погрешности[149], которые могут быть отнесены на счет поверхностной эллинизацин вифинского царского двора и недостаточно глубокого знакомства царского секретаря с нормами греческого языка и ведения официальной дипломатической корреспонденции[150]. При этом исследователи все же считают возможным констатировать не слишком существенные различия между письмом Зиэла и обычными образцами дипломатической переписки современных ему монархов, что дает вифинскому царю все основания выступать в качестве полноправного представителя эллинистической династии[151]. Эти претензии признавались косцами вполне справедливыми, иначе бы они не обратились к Зиэлу с просьбой подтвердить неприкосновенность святилища Асклепия.
Во-вторых, акцентирование в тексте письма дружеских связей Зиэла с Птолемеем III Эвергетом (стк. 23) свидетельствуют об изменении положения Вифинии в структуре межгосударственных связей эллинистического мира. После смерти Антиоха II (247/6 г.) и начала глубокого кризиса в государстве Селевкидов Зиэл окончательно переориентировался на Египет, чьи позиции на международной арене значительно упрочились[152] .
Далее, интерес вызывают цели, которые преследовал Зиэл своим обращением к гражданам Коса, и определяемое ими своеобразие характера письма. Означенный документ можно отнести к категории "экономических договоров"[153], являющихся отражением типичного для эллинистической эпохи переплетения экономических и политических интересов государства с деятельностью частных лиц - торговцев[154]. Стремление Зиэла развивать торговлю с греками проявилось прежде всего в его обещании предоставить гарантии безопасности эллинским купцам - как прибывшим в Вифинию по торговым делам, так и потерпевшим кораблекрушение у ее берегов (сткк. 29-44). Этот факт может быть расценен как свидетельство существования в Вифинии консервативных элементов, по-прежнему занимавшихся пиратством на берегах Черного и Мраморного морей[155]. He исключена и другая трактовка данного пассажа: Зиэл стремился доказать косцам, что последствия тяжелой гражданской войны, естественным образом пагубно сказавшейся на развитии торговых связей вифинцев с греками, уже были преодолены[156]. Следы той же пропагандистской активности вифинских царей, возможно, несет в себе сообщение Николая Дамасского о вифинской φιλοξενία (проявляемой, впрочем, весьма своеобразно) (FGrH, 90, F. 113)[157].
Подводя итог характеристике послания Зиэла косцам, необходимо поставить вопрос: насколько адекватно оно отображает филэллинские устремления вифинского царя и его желание развивать экономические сношения с греческим миром? Имела ли линия, выраженная в этом "лучшем памятнике филэллинской политики вифинской династии"[158], какие-то практические результаты? Анализ источниковой базы, документирующей правление Зиэла, заставляет воздержаться пока от однозначных оценок филэллинизма вифинского царя. Дело в том, что внутренняя и внешняя политика Зиэла, как кажется, могут получить принципиально новое освещение благодаря реинтрепретации документа, который долгое время считался не имеющим к истории Вифинии никакого отношения. Речь идет еще об одном из царских посланий, обнаруженном в косском архиве и опубликованном в 1952 г. (SEG XII № 370 = Rigsby 12)[159]. Имя автора документа, как и все начало письма, до нас не дошло, поэтому надпись обычно фигурирует в историографии как "письмо неизвестного царя".
Детальный анализ этого интереснейшего памятника будет проведен в специальной работе; здесь же достаточно привести основные аргументы в пользу его новой трактовки.
Исходя из плохо сохранившегося текста надписи, о правителе - ее авторе можно извлечь следующую информацию (в порядке ее приведения в тексте).
1. В 242 г. или несколько ранее этот царь испытывал какие-то трудности, помешавшие ему отправить священное посольство на Кос (сткк. 17-19).
2. Под сестрой царя, упоминающейся в стк. 20, должна пониматься его сестра-супруга, чему существует целый ряд аналогий[160].
3. Автор письма говорит о своих "согражданах" (ὁι ἡμέτεροι ττολῖται - стк. 21); эта клаузула не имеет аналогий в других царских письмах эллинистического времени и, при всей ее загадочности, может бьггь понята как указание на жителей столицы царства.
4. Составитель рескрипта акцентирует свое родство (συγγένεια) с косцами (сткк. 23, 32) и некоторыми другими эллинами (стк. 29).
5. Это родство доказал его отец, поддерживавший связи с Косом ранее (сткк. 25-28).
Так как на оборотной стороне той же стелы был высечен декрет Гелы, первоиздатель надписи Р. Херцог посчитал, что этот рескрипт принадлежит Гиерону II Сиракузскому, а Г. Клаффенбах, по его собственному признанию, рискнул предположить, что отправителем письма был сын Гиерона Гелон[161]. Новое направление дискуссии придал выдающийся французский эпиграфист Л. Робер, обративший внимание на то, что настойчивое подчеркивание родства с косцами должно свидетельствовать о варварском происхождении царя-отправителя. Это позволило Л. Роберу задать риторический вопрос: "Можно ли себе представить Гиерона или Гелона, ищущих доказательств для подтверждения их родства с греками? Принимая во внимание, что царь, автор этого письма говорит о συγγένεια, что предполагает некий город, находившийся в определенных отношениях с царем (ни один Лагид, Селевкид, Атталид не говорил о "наших согражданах"), мы считаем, что речь должна идти о царе Боспора Киммерийского"[162]. Точка зрения Л. Робера получила широкое распространение[163] и была, в частности, воспринята Ю. Г. Виноградовым, использовавшим данные рескрипта для реконструкции политической истории Боспора во второй половине III в.[164]
Однако анализ информации, относящейся к положению боспорских Спартокидов в греческом мире, позволяет считать, что эта династия, несмотря на свое изначальное (вероятнее всего, фракийское) происхождение, к середине III в. уже давно не воспринималась эллинами как варварская. Соответственно никаких оснований добиваться признания родства с косцами у отправителя письма не было и быть не могло. Кроме того, ни "сицилийская", ни "боспорская" гипотезы не могут объяснить всех пяти указанных выше моментов, характеризующих личность "неизвестного царя", что неожиданно окажется вполне возможным, если отождествить его с Зиэлом. Обратимся к аргументации этого предположения.
1. Препятствия в отправке посольства на игры в честь Асклепия, проводившиеся в 242 г., могли быть вызваны тем, что только к этому времени Зиэл (возможно, в результате нового "тура" гражданской войны) наконец-то полностью установил свой контроль над всей Вифинией и стал ее единственным царем. Как уже было отмечено, хотя в более раннем полностью сохранившемся письме Зиэл именует себя "царем вифинцев", на территории страны существовали какие-то области, неподвластные ему[165], - там-то, очевидно, и продолжал/и править его сводный/е брат/ья.
2. Женитьба на собственной сестре Лисандре была бы для Зиэла вполне логичным шагом в условиях войны за престол, когда его противники, "вифины", как называет их Мемнон, выдали мать противников Зиэла Этазету замуж за его дядю, брата Никомеда I (F. 14, 1-2). С помощью такого нестандартного шага изгнанный принц мог рассчитывать на повышение своего авторитета внутри страны и тем самым увеличить шансы в борьбе за престол.
3. "Согражданами" царя следует считать никомедийцев, на которых он мог опереться в ходе войны (в противовес вифинской аристократии, поддержавшей его противников). За услуги, оказанные Зиэлу населением вифинской столицы в ходе войны, никомедийцы могли получить от него весьма значительные привилегии - реальный полисный статус и право асилии (подробнее см. гл.V, § 2).
4. Родство царя с косцами имело в качестве формального предлога, с одной стороны, вновь выстроенные "особые отношения" царя (или даже вифинской династии в целом) с его "согражданами" - никомедийцами, с другой - общее дорийское происхождение косцев и жителей мегарской колонии Астака, преемником которого считалась Никомедия (подробнее см. об этом также гл.V, § 2). Почти во всех документах косского архива, где идет речь о родстве с Косом полисов, от лица граждан которых составлены соответствующие письма, термин συγγένεια обозначает именно связи между дорийскими общинами[166], и нет никаких оснований полагать, как это делает О. Курти[167], что анализируемый здесь документ дает пример какого-то иного рода.
5. То, что дружественные отношения с косцами поддерживал отец Зиэла Никомед I, следует из сткк. 9 и 18 проанализированного выше его письма косцам. Памятуя о том, что Никомед был покровителем греческого искусства и культуры, мы можем допустить, что "родство" по линии Кос - Астак - Никомедия - вифинская династия было "вычислено" и обосновано придворными историографами этого монарха, чем и вызвано замечание о том, что оно было установлено им самим.
Разумеется, возникает вопрос, почему косцы дважды отправляли послов к Зиэлу на протяжении нескольких лет, тем более что К. Ригсби говорит о том, что признание асилии проводилось одной династией (не говоря уже о ее конкретном представителе) эллинистических правителей только один раз[168]. Однако необходимо учитывать, что в случае с Зиэлом мы имеем дело с довольно нестандартной ситуацией, поскольку и фактический и, видимо, юридический статусы Зиэла за прошедшие годы после утверждения его единоличного правления изменились. Подтверждение неприкосновенности косского святилища и для него, и для косцев отнюдь не было лишним (тем более что оно совпало по времени с проведением общеэллинского фестиваля).
Нельзя отрицать того, что многие положения предложенной здесь реконструкции сугубо гипотетичны и не могут быть подтверждены иными данными. Тем не менее она в целом хорошо сочетается с основными очертаниями политики Зиэла, одной из главных характеристик которой следует считать значительную противоречивость и непоследовательность (что, впрочем, во многом было вызвано чрезвычайно сложными и необычными обстоятельствами начального этапа его политической карьеры). Так, выясняется, что Зиэл, вначале сделав в борьбе за престол ставку на галатов, в дальнейшем отчасти переориентировался на греческое население Вифинии (прежде всего, никомедийцев). Однако на внешнеполитической арене это проявление его филэллинизма не получило сколько-нибудь конструктивного развития - кроме разве что признания асилии косского храма Асклепия.
Два письма косцам являются единственным указанием на существование дружественных связей Зиэла с греческими полисами, хотя, конечно, можно допустить, что другие свидетельства подобного рода до нас просто не дошли[169]. Эти документы представляют собой всего лишь "протокол о намерениях", осуществлению которых, как следует из его текста, мешали серьезные препятствия. Экономическая политика Зиэла, видимо, не стала целостным комплексом мероприятий; чеканка монет в его правление была незначительна, а без активной финансовой политики добиться создания интенсивных коммерческих связей с эллинским миром было очень трудно, если вообще возможно. Наконец, практически все сообщения о деятельности Зиэла указывают на приоритет, явно отдаваемый им военным, а не экономическим мерам; в ходе его войн интересам греков мог быть нанесен ощутимый ущерб[170].
Что же касается достижений Зиэла в расширении территории Вифинского царства, то они, видимо, были весьма значительными. При всей отрывочности сообщений источников все же можно констатировать, что внешняя политика Зиэла имела два географических направления: восточное (некоторые исследователи считают его главным[171]) и южное. В ходе экспансии Вифинии в сопредельные области, сопровождавшейся многочисленными конфликтами с соседними государствами, за вифинским царем закрепилась репутация храброго и воинственного правителя, по праву носящего львиную шкуру, подобно Гераклу в древности (Arr., Bithyn., F. 64 Roos)[172].
Прямых упоминаний о войнах Зиэла за обладание территориями к востоку от Вифинии в источниках не существует. Сообщения Стефана Византийского (Steph. Byz., s. w. Ζῆλα, Κρῆσσα) и Плиния Старшего (Plin., ΝН, VI, 3, 10) указывают на военное присутствие вифинского царя в Пафлагонии и Каппадокии. Точная локализация захваченного Зиэлом пафлагонского города Крессы и основанной им в Каппадокии колонии неизвестна, и многие исследователи воспринимают информацию Стефана скептически[173]. Тем не менее агрессивные притязания вифинского царя на земли соседней Пафлагонии - страны, слабой в военном и политическом отношении - кажутся вполне возможными. Предполагать наличие вифинских владений в гораздо более удаленной Каппадокии едва ли целесообразно, однако не исключено, что Зиэл основал там город во время одного из своих походов - либо во время своих скитаний по Малой Азии еще до воцарения, либо, что кажется более вероятным, значительно позднее. В любом случае, сообщения Стефана достаточно убедительно намечают основные объекты стратегических интересов Зиэла на востоке.
Проводимая им политика неизбежно должна была привести Вифинию к столкновению с другой малоазийской державой, стремящейся к расширению своих территорий - Понтийским царством. Отношения между Понтом и Вифинией были натянутыми еще со времени борьбы Зиэла за престол; в дальнейшем эта вражда получала все новые и новые импульсы и могла вылиться в значительный конфликт[174], о котором, к сожалению, нам ничего не известно. Вероятность такого развития событий довольно велика; Зиэл, скорее всего, использовал своих традиционных партнеров - галатов[175]. Об исходе этого конфликта нельзя сказать ничего определенного[176].
Основой для реконструкции действий Зиэла на южном направлении в течение долгого времени оставалось крайне запутанное сообщение Юстина: interea rex Bithyniae Eumenes sparsis consumptisque fratribus (Селевка II и Антиоха Гиеракса. - О. Г.) bello intestinae discordiae quasi vacantem Asiae possesionen invasurus victorem Antiochum Gallosque adgreditur (XXVII, 3, 1). Еще Эд. Мейер показал, что в этом пассаже за личностью rex Bithyniae Eumenes следует видеть по меньшей мере трех реальных лиц: пергамских правителей Эвмена I и Аттала I, а также Зиэла[177]. Кажется все же сомнительной возможность сделать на основе столь противоречивого указания вывод о завоевании вифинским царем Фригии Эпиктет[178]. Однако недавно были получены доказательства проникновения вифинцев в область Абреттену, расположенную к юго-западу от Мизийского Олимпа. В надписи с алтаря, посвященного Деметре и императору Адриану, обнаруженной в современном селении Сарисипахилер, содержится указание на проживание в этом районе представителей "рода Зиэла" (ὦν ἀγωνάρχαισι κτιστικῷ γένευς τῷ Ζηλιανῷ)[179]. По мнению комментаторов надписи, форма Ζηλιανῷ могла быть образована от имени вифинского царя, известного в различных вариантах[180]. Если это предположение верно, то данное свидетельство следует понимать как указание на достаточно длительное и прочное господство вифинцев над областью Абреттеной: даже во II в. н. э. здесь проводились игры в честь Зевса Пандемоса, учрежденные, возможно, самим Зиэлом[181], а принадлежность к потомкам вифинского царского дома в это время продолжала считаться престижной в среде местной знати.
Расширение территории Вифинского царства до земель к югу от Мизийского Олимпа было чревато обострением отношений между Вифинией и Пергамом[182]. Если в период правления Никомеда I впервые обозначились противоречия в политике двух молодых анатолийских монархий, то при Зиэле, по мере дальнейшего укрепления положения и возрастания амбиций Атталидов и вифинских царей, их интересы могли прийти в непосредственное столкновение. Дальнейшие события еще более углубили вифинско-пергамскую конфронтацию и придали ей характер основной коллизии, определившей политику обоих государств во внутрианатолийских делах на много десятилетий вперед. Благодатную почву для развития этих противоречий создали тяжелые и продолжительные смуты 240-230-х гг. в царстве Селевкидов, известные как "война Лаодики" и "война братьев", и последующая борьба Антиоха Гиеракса с Атталом I[183].
Позиция Зиэла в ходе всех этих событий остается во многом неясной. Судя по всему, в "войне братьев" он прямого участия не принимал[184]. Достоверно известно лишь о том, что в какой-то момент вифинский монарх решил сделать ставку на Антиоха Гиеракса и закрепил союз с ним посредством выдачи своей дочери замуж за сирийского принца (Euseb., Chron., I. P. 251 Ed. Schone = Porphyr., FGrH, 260 F. 32, 8)[185]. В дальнейшем Зиэл воевал с Атталом I, выступившим противником Гиеракса. Именно в этих обстоятельствах Зиэл мог закрепить контроль над Абреттеной, воспользовавшись тем, что Аттал концентрировал свои силы главным образом против Антиоха. Бурные перипетии политической карьеры Гиеракса и, в частности, отпадение первоначально состоявших в союзе с ним царей Понта и Каппадокии должны были породить дополнительные противоречия между этими государствами и Вифинией, добивавшейся распространения своего господства на центральные области Малой Азии - в том числе, во Фригии, которая всегда входила в сферу интересов понтийских монархов.
Не исключено, что конфликт между Зиэлом и Понтийским царггвом произошел именно в это время[186].
Союзниками вифинского царя и его зятя выступали галаты, от рук которых и тот и другой нашли впоследствии свою смерть. Гибель Зиэла (ок. 230/229 г.) засвидетельствована двумя источниками: Трогом (utque Galli Pergamo victi ab Attalo Ziaelam Bithymim occiderunt) (Trog., Proleg., 17) и Филархом в передаче Афинея (FGrH, 81, F. 50). Контекст сообщения недвусмысленно ставит действия Зиэла в какую-то связь с войной Антиоха и галатов против Аттала. Хотя участие вифинцев в неудачной для Гиеракса битве при Афродисии близ Пергама не зафиксировано (OGIS 275), кажется наиболее вероятным, что вифинский царь каким-то образом координировал свои действия с враждебными правителю Пергама предприятиями Антиоха[187]. Вероятно, поход Зиэла сопровождался какими-то неудачами. Помимо чисто военных проблем положение вифинского царя усугублялось, как кажется, трудностями с предоставлением оплаты галатским наемникам[188], с чем сталкивался и Антиох (Just., XXVII, 2-3; Euseb., Chron. I, P. 251. Ed. Schoene). Стремясь избавиться от этих затруднений, он намеревался убить галатских вождей на пиру, но сам пал их жертвой (καλέσας τοὺς τῶν Γαλατῶν ἡγεμόνας ἐπιβουλβύσας αὐτοῖς, καὶ αὐτὸς διηφθάρη - Phylarch. FGrH, 81 F. 50 = Athen., II, 51)[189].
Результаты государственной деятельности Зиэла представляются далеко не столь однозначными, какими они кажутся большинству современных историков. Зиэл, безусловно, был способным и энергичным правителем, но нельзя не заметить проходящую через весь период его правления присущую ему склонность к явно рискованным и даже авантюрным акциям. Именно так можно расценить и развязанную Зиэлом войну за наследство Никомеда, завершившуюся для него успешно, и действия на последнем этапе его царствования, приведшие его к гибели. Ориентация Зиэла на галатов - наиболее нестабильный и "взрывоопасный" элемент политической структуры Малой Азии - накладывала на положение Вифинии отпечаток неустойчивости, еще более усугубляемый общей неопределенностью и хаосом в межгосударственных связях Анатолии в 40-30-х гг. III в. Основные достижения Зиэла, как я попытался доказать выше, не следует связывать с проводимой им филэллинской политикой: последняя вряд ли представляла собой существенное звено его политической деятельности, и даже отношения с Косом, как кажется, имели лишь ограниченное значение: они нужны были Зиэлу для повышения его авторитета непосредственно по воцарении, а затем отошли на второй план. Если Никомед I заложил основы таких отношений с греками, какие могли бы превратить Вифинию в серьезного конкурента Пергама по части покровительства полисным свободам и эллинской культуре, то Зиэл сделал ставку на иные методы и цели[190]. Его действия были подобны политике других частично эллинизированных азиатских правителей (в первую очередь, представителей понтийской династии) и сочетали в себе как дружественные, так и враждебные грекам акции. Свое дальнейшее логическое развитие эта линия нашла уже в период правления сына Зиэла Прусия I.
Проводимая третьим вифинским царем агрессивная политика в отношении соседних анатолийских государств принесла свои плоды в виде расширения территории Вифинии и роста ее авторитета в международных делах, что признается всеми исследователями. Но едва ли можно безоговорочно согласиться с тем, что в ходе этих завоеваний Зиэл сумел благополучно выпутаться из осложнений в малоазийских делах[191]. Лакуна в сведениях о начальных годах правления Прусия I не позволяет проследить, произошли ли в начале 20-х гг. III в. какие-либо столкновения Вифинии с галатами, Селевком II или Атталом I, но в пользу такой возможности косвенно свидетельствует проведение Прусием празднества Сотерий (Polyb., IV, 49, 3), которые могли знаменовать избавление от какой-то значительной опасности[192].
Несмотря на некоторую противоречивость итогов правления Зиэла, можно все же признать, что в целом ему удалось закрепить и в чем-то даже углубить достижения его отца. Продолжавшееся около шестидесяти лет царствование Никомеда I и Зиэла привело к окончательному утверждению Вифинского царства как эллинистической монархии, занимающей свое далеко не последнее место в системе международно-правовых и политических связей эллинистического мира. Отстояв независимость страны от притязаний более крупных держав, эти цари создали прочную основу для проведения самостоятельной многоплановой политики.
Некоторые изменения были произведены ими и в экономической сфере. Основание новых городов - прежде всего, Никомедии - и стремление развивать торговлю с другими государствами отражали понимание Никомедом и Зиэлом насущных задач хозяйственного развития страны. Трудно сказать, были ли ими достигнуты существенные результаты в этой области[193]. По крайней мере, Никомед и Зиэл предпринимали (или хотя бы пытались предпринимать) меры, вполне соответствующие требованиям того времени и являвшиеся очевидным шагом вперед по сравнению с действиями Зипойта. To же можно сказать и о филэллинской политике второго и третьего вифинских царей - хотя, как кажется, действия Зиэла в этом отношении были более противоречивыми. При всей неоднозначности оценок филэллинизма этих представителей вифинской династии их опыт оказался полезным в дальнейшем.
Можно констатировать, что определенная стабилизация внутри-и внешнеполитического положения Вифинии, достигнутая Никомедом I и Зиэлом, позволила перейти к резкой активизации экспансии в отношении малоазийских соседей, яркие примеры чего дало царствование Прусия I.


[1] Часть раздела о правлении Зиэла написана совместно с А. С. Балахманцевым.
[2] Жигунин В. Д. Международная политика… С. 130.
[3] Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 124—125.
[4] Искажения текста могли быть допущены при сокращении хроники патриархом Фотием. Наиболее серьезное из них — дублирование изложения событий во фрагментах 9, 3 и 10, 1—2.
[5] Наиболее подробно о сущности этого объединения См.: Bittner A. Gesellschaft und Wirtschaft… S. 63—65.
[6] Никакие трения между гераклеотами и Никомедом (Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 75; Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 130) в источниках не прослеживаются: кажется наиболее вероятным, что последний решил нормализовать отношения с греками сразу же по воцарении. Это вполне согласуется с утвердившимся в эллинистическом мире принципом международного права: после смерти какого–либо царя все заключенные им договоры и условия межгосударственного status quo должны были быть или подтверждены, или пересмотрены его преемником (Тарн В. Эллинистическая цивилизация. М., 1949. С. 71). Некоторые исследователи по непонятным причинам считают, что Вифиния присоединилась к Северной лиге еще при Зипойте (Максимова М. И. Античные города… С. 175; Пальцева Л. А. Херсонес и понтийские цари // Античный полис. Л., 1979. С. 73; Молев Е. А. Властитель Понта. С. 10).
[7] Schneiderwirth H. Das Pontische Herakleia. S. 6—7; Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 130.
[8] С. Ю. Сапрыкин аргументирует мнение, что Митридат I входил в состав лиги, но совсем недолго (Понтийское царство. С. 44—48). Существует лишь единственное свидетельство даже не о совместных, а об однонаправленных действиях Понта и участников симмахии: разгром птолемеевского морского десанта совместными силами Митридата и Ариобарзана Понтийских и галатов (Steph. Byz., s. v. Ἄγκυρα = Apoll. Aphr., FGrH, 740, F. 14). Традиционная датировка его — ок. 274—271 гг. (Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 254—256), попытка С. Ю. Сапрыкина отнести данный эпизод ко времени после 250 г. (Понтийское царство. С. 54—59) совершенно неубедительна.
[9] Когда именно Ариарамн сменил на каппадокийском престоле своего отца Ариарата II, остается неясным. Обычно период его правления отсчитывают от ок. 280 до ок. 230 г. (Simonetta B. The Coins of the Cappadocian Kings. P. 16).
[10] Niese B. Geschichte… Bd. II. S. 76; Жигунин В. Д. Международные отношения… С. 60; Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 205.
[11] Magic D. Op. cit. Vol. II. P. 1087. Note 6; Heinen H. Untersuchungen zur hellenistischen Geschichte des 3. Jahrhundert v. Chr. Wiesbaden, 1972. S. 38-40; MehlA. Seleukos Nikator… S. 294. Anm. 27; S. 309310; Bittner A. Gesellschaft und Wirtschaft… S. 66; Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 209—210. Б. Макгинг допускает теоретическую возможность того, что эту победу мог одержать Зипойт (McCing B. The Foreign Policy… P. 17. Note 27), а И. Кобес приписывает ее Северной лиге в целом (Kobes J. «Kleіne Konige». S. 170).
[12] Schottky M. Media Atropatena und Gross—Amenien in hellenistischer Zeit. Bonn, 1989. S. 93—94. Раньше считалось, что это произошло в 260е гг. (Beloch K. J. Griechische Geschichte… Bd. IV1. S. 671; Bengtson H. Die Strategic in der Hellinistischen Zeit. Ein Beitrag zum antiken Staatscrecht. München, 1943. Bd. II. S. 77); почему–то к этой точке зрения вернулся К. Штробель (Die Galater. Geschichte… S. 210).
[13] При жизни Селевка для его войск был бы проблематичным доступ к владениям понтийского царя и через территории, подвластные гераклеотам (прежде всего, Мариандинию), ввиду того, что отношения с ними оставались неурегулированными. Селевкидские войска могли получить свободу действия в этом регионе после заключения союза с Гераклеей, заключенного Гермогеном (Memn., F. 9, 1—2).
[14] Reinach Th. Numismatique ancienne… № 4, 4b; P. 230-231 = Recueil. № 5 — 7; Simonetta B. The Coins of the Cappadocian Kings. P. 16—17. к сожалению, качество их исполнения и степень сохранности оставляют желать много лучшего.
[15] Сапрыкин С. Ю. [Рец.]: Молев Е. А. Боспор в период эллиниэма. Н. Новгород, 1994 // ВДИ. 1996. № 4. С. 220.
[16] Picard O. Numismatique et iconographie: le cavalier macedonien // BCH. Suppl. XIV. Iconographie classique et identites regionales. Paris, 1986. P. 67-76.
[17] Кажется закономерным, что в начале своего правления Никомед мог чеканить только бронзу, а затем, уже после укрепления политических и экономических позиций царства, он наладил и выпуск серебряных тетрадрахм. См. прим. 86 данной главы об изображениях Ареса и Бендиды на монетах Никомеда как «военных символах»; тем не менее фигура всадника в отличие от них могла отождествляться с конкретным событием — войной против Антиоха.
[18] Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 28. Предоставленные гераклеотами Никомеду тринадцать триер помогли ему избежать опасности, исходившей от флота Антиоха (Memn., F. 10, 2). Ho Вифиния, видимо, уже имела и свой флот: корабли гераклеотов царь присоединил к «остальным» (λοιπόν) (Ibid.), а вскоре он сумел переправить через Боспор галатов (хотя здесь могли быть задействованы корабли союзников). Оказанную Вифинии помощь не следует преувеличивать: Мемнон явно отступает от объективности, подчеркивая значение боевых действий на море, в которых активно участвовали граждане Гераклеи (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 24—25; Жигунин В. Д. Международная политика… С. 24). Поддержка, оказанная гераклеотами Птолемею Керавну в борьбе против Антигона Гоната (Memn., F. 8, 4—6), а в дальнейшем — византийцам (Memn., F. 15), была гораздо более весомой.
[19] Скорее всего, Зипойт был правителем этой области (Schneiderwirth H. Das Pontische Herakleia. S. 5; Habicht Ch. Zipoites (1). Sp. 456; Cauger J. D. Bithynien // Kleines Worterbuch des Hellenismus / Hrsg v. H. H. Schmitt und E. Vogt. Wiesbaden, 1988. S. 102) и, возможно, был назначен на эту должность отцом (Kobes J. «Kleіne Konige». S. 117—118) на правах, сходных со статусом фракийских парадинастов; см. аргументацию и обзор мнений: Габелко О. Л. Некоторые особенности царской власти в Вифинии (К проблеме взаимодействия фракийских и общеэллинистических традиций) // ВДИ. 1995. № 3. С. 165. Не исключено, что еще один брат Никомеда по имени Мукапорис имел какие–то владения в районе Боспора (Dion. Byz., 46); См.: Габелко О. Л. Дионисий Византийский… С. 37—38. Какие–то раздоры между Никомедом и Зипойтом II, возможно, уже имели место (Habicht Ch. Loc. cit.), но открытый разрыв, вылившийся в вооруженный конфликт, произошел несколько позже — вследствие отказа правителя Финийской области выполнить распоряжение царя о передаче его владений гераклеотам.
[20] SVA III. № 465. Мнение о том, что Киер и Тиос до перехода к Гераклее не принадлежали Вифинии, а были подвластны каким–то местным правителям, подобным Эвмену в Амастрии (Corradi С. Studi ellenistici. Torino, 1927. P. 112; Burstein S. M. Outpost of Hellenism. P. 144. Note 58), не подтверждается сообщениями источников.
[21] Мемнон характеризует вифинского принца как ὃς τῆς Θυνιακῆς ἐπῆρχη Θραικῆς (F. 9, 5), ничего не говоря о его господстве над Киером и Тиосом. На этом основании выглядит неприемлемым мнение о включении указанных городов в состав владений Зипойта (Ceyer F. Nikomedes (3) // RE. 1936. Bd. XVII. Sp. 493; Дзагурова В. П. Мемнон. о Гераклее. Комментарии. С. 109—110; Асви Е. И. Гераклея Понтийская. С. 92; Моисеева Т. А. Переселение кельтов… С. 75), которые в таком случае охватывали бы почти всю территорию царства. Столь же неточно локализовать домен Зипойта поблизости от Боспора (Stahelin F. Geschichte… S. 13; Tarn W. W. The New Hellenistic Kingdoms // CAH¹. Vol. VIII. 1928. P. 100): Никомед, как станет видно в дальнейшем, пользовался в районе пролива достаточной свободой действий.
[22] Habicht Ch. Zipoites (1). Sp. 456.
[23] Это могли быть как контингенты союзных полисов, так и войска самого Никомеда (Леви Е. И. Гераклея Понтийская. С. 88; Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 131. Прим. 14).
[24] Habicht Ch. Zipoites (2) // RE. 1972. Bd. 10a. Sp. 457.
[25] Nolte E. De rebus gestis… P. 27; Дзагурова Β. Π. Мемнон. о Гераклее. Комментарии. С. 297. Прим. 1; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 51; Strobel K. Die Galater im hellenistischen Klenasien. S. 117 (К. Штробель в дальнейшем пересмотрел свою точку зрения; см. прим. 63); Kobes /. «Kleіne Konige». S. 84.
[26] Действительно, в этом случае было бы необходимо признать, что Мемнон (или, что более вероятно, Фотий при сокращении его текста) допустил дублирование изложения событий не только во фрагментах 9, 3 и 10, 1—2, но также и во фрагментах 9, 5 и 11, 5. Однако если в первом случае это практически не нарушает логики повествования (Никомед заключает союз с гераклеотами, возвращает им за выкуп их прежние владения и использует их флот), то во втором дело обстоит иначе. Переправа галатов через Боспор и начало их борьбы с Зипойтом должны почти совпасть по времени с передачей Гераклее ее бывших владений и, таким образом, оказываются практически синхронными началу войны между Антигоном Гонатом и Антиохом I, которое, по общему мнению, датируется концом 280 — началом 279 г. (Will £. Histoire politique… T. I. P. 142-143; Buraselis K. Das Hellenistische Makedonien… S. 110-112, 152-154; Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 205. Anm. 202), что явно нереально.
[27] Jones A. H. M. The Cities… P. 419-420. Note 6; Дзагурова В. П. Гераклея Понтийская… С. 109—110; Она же. Мемнон. о Гераклее. Комментарии. С. 297. Прим. 1.
[28] Ruge O. Tieion. Sp. 858; Dorner F. K. Prusias (Stadt) // RE. 1957. Bd. XXIII. 1. Sp. 1135; Burstein S. Outpost of Hellenism. P. 143. Note 35; P. 144. Note 58; Robert L. A travers I’Asie Mineure. P. 61; Сапрыкин С. Ю. Северная лига: международные отношения в южном Причерноморье в период раннего эллинизма // ПЭЭ. С. 53; Он же. Понтийское царство. С. 51; Die Inschriften von Prusias ad Hypium / IK. Bd. 27. Hrsg. v. W. Ameling. Bonn, 1985. S. 3.
[29] Беккер П. Опыт объяснения неизданной монеты, относящейся к вифинскому городу Тию. Одесса, 1852. С. 12; Дройзсн. И. Г. История эллинизма. Τ. III. С. 99; Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 75; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 22; Habicht Ch. Zipoites (2). Sp. 456; Bittner A. Gesellschaft und Wirtschaft… S 80.
[30] Habicht Ch. Zipoites (2). Sp. 458. о возможности союза между Зипойтом II и Антиохом: Дройзен И. Г. История эллинизма. Т. II. С. 374; Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 76; Corradi C. Studi ellenistici. P. 114; Жигунин В. Д. Международные отношения… С. 60; Strobel K. Die Galater im hellenistischen Klenasien. S. 115; Idem. Die Galater. Geschichte… S. 213; Ellis P. B. Celt and Greek. P. 113; более сдержанно: Grainger J. D. Seleukos Nikator. P. 103; против: Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 22. Если верна предлагаемая далее интерпретация событий, согласно которой после первого поражения Зипойт бежал на восток, в долину Сангария, тогда как Никомед вел наступление со стороны Боспора (см. далее, с. 185), то появляются дополнительные аргументы в пользу последней точки зрения. Антиох продвигался на Вифинию с юга и юго–востока, но, судя по всему, не оказал Зипойту никакой поддержки; очевидно, союза между ними не существовало.
[31] Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 76. Возможно, гражданская война в Вифинии продолжалась в течение всего 278 г. (Launey M. Etudes d’histoire hellenistique. I. Un episode oublie de Tinvasion galate en Asie Mineure (278/7 av. J. — C.) // REA. T. XLVI. 1944. № 3-4. P. 232).
[32] Bouche—Leclercq A. Histoire des Seleucides (323—64 avant J. — C.). Paris, 1913. T. I. P. 62.
[33] Габелко О. Л. Этнический и социальный аспекты психологии вифинского общества в эллинистическую эпоху (Попытка реконструкции) / / Социальные структуры и социальная психология античного мира. Доклады конференции. М., 1993. С. 62.
[34] Ср. с удачным замечанием Дж. Витуччи: Зипойт Вифин «…заботился только о том, чтобы расширить свои владения за счет Гераклеи» (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 21-22).
[35] Анализ крайне запутанных сообщений о войне Антигона и Антиоха см. в работе: Buraselis K. Das Hellenistische Makedonien… S. 110—119.
[36] Corradi G. Studi ellenistici. P. 117-118; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 24—25; Сапрыкин С. Ю. Северная лига. С. 53.
[37] См. также: Die Inschriften von Ilion. № 34. Относительно датировки илионского декрета существуют различные мнения (Habicht Ch. Gottmenschentum und Griechische Stadte. S. 84; Orth W. Koniglicher Machtanspruch… S. 61—70), но в качестве хронологических реперов наиболее вероятным кажется период 278—274 гг.; См.: Jones C. P. The Decree of Ilion in Honor of a King Antiochus // GRBS. Vol. 34. 1993. № 1. P. 92. Следует отметить, что появление в Азии галатов, дотоле малоизвестных грекам врагов, заслуживало бы отдельного упоминания; коль скоро оно не было сделано, то возможно датировать документ временем до перехода кельтов в Азию. Дж. Ма считает более вероятным отнесение декрета ко времени правления Антиоха III, но подчеркивает, что полной уверенности в этом быть не может (Ma J. Antiochos III and the Cities of Western Asia Minor. Oxford, 1999. P. 254-259).
[38] Buraselis K. Das Hellenistische Makedonien… S. 113.
[39] Заключение мира между Антигоном и Антиохом положило предел всем амбициям Гоната в Азии (Ibid. S. 119).
[40] Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 77; Ceyer F. Nikomedes (2). Sp. 493.
[41] Впервые эта замечательная догадка была высказана комментатором текста Зосима Л. Мендельсоном: Zosimi, comitis et exadvocati fisci Historia nova / Ed. Ludovicus Mendelssohn. Lipsiae, 1887. P. 93.
[42] Habicht Ch. Prusias (2). Sp. 1123-1124.
[43] Об этой эпирской пророчице сообщает Павсаний (X, 12, 10), приписывая ей пророчество о переходе галатов в Азию (X, 15, 2—3), которое Х. В. Парк также считает сделанным задним числом (Parke H. W. Sibyls and Sibylline Prophecy in Classical Antiquity / Ed. by B. C. McGing. London; New York, 1988. P. 126). Возможно, данное пророчество связано с пергамской пропагандой, где борьба с кельтами занимала одно из ведущих мест (Strobel K. Keltensieg und Galatersieg // AMS. Bd. XII. Forschungen in Galatien / Hrsg. v. E. Schwertheim. Bonn, 1994. S. 86— 87). Общая тематика двух прорицаний может отчасти объяснить, почему Зосим (или его источник) объединили их в одно.
[44] Parke H. W. The Attribution of the Oracles in Zosimus, New History 2. 37 // CQ. Vol. 32. 1982. P. 443-444. См. нарративные и эпиграфические свидетельства об этом святилище: Dion. Byz., 67; Lucian., Alex. 10; SEG IV № 720; SEG XXIV № 1091; Syll.³ 550; См. также: Parke H. W. The Oracles of Apollo in Asia Minor. London; Sydney; Dover, 1985. P. 179—180 и более подробно: Rigsby K. Asylia. Territorial Inviolability in the Hellenistic World. Berkeley; Los Angeles; London, 1996. P. 164—166. о большом значении оракула Аполлона Хрестерия для Калхедона говорят изображения омфала и треножника на монетах города и важная роль профета среди его магистратов (Robert L. A travers I’Asie Mineure. P. 395. Note 6).
[45] См., например: Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 240. Anm. 388. Впрочем, немецкий исследователь неоправданно, на мой взгляд, пытается найти в тексте следы «вторичного использования» оракула во время конфликта между Прусием II и его сыном.
[46] Parke H. W. The Attribution of the Oracles… P. 444. По мнению историка, граждане Калхедона были встревожены планами вифинского монарха привлечь в Малую Азию кельтов, что могло поставить город под удар варваров. По этой причине калхедонский оракул стремился предостеречь Никомеда от столь рискованных действий и нарисовал мрачную картину его будущего. X. В. Парк не исключает даже того, что в ходе междоусобной войны в Вифинии калхедоняне склонились к поддержке мятежника Зипойта.
[47] MorauxP. L’etablissement des Galates en Asie Mineure // IstMitt. Bd. VII. 1957. P. 69. Note 37.
[48] Ibid. P. 69; Моисеева Т. А. Переселение кельтов… C. 76; Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 131.
[49] Наиболее тщательный анализ событий: Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 236-252.
[50] Понимание последнего пункта договора затруднительно. Х. Шмитт полагает, что здесь может идти речь о пафлагонских династах (SVA III. S. 112). Эта идея была развита К. Штробелем, считающим, что тут подразумеваются пафлагонские династы Гангры, поддерживавшие отношения с кельтами и позднее (Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 213—214). Большинство историков считает возможным говорить о Митридате I Понтийском (Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 78. Anm. 1; Meyer Em. Die Grenzen… S. 116; Tarn W. W. The New Hellenistic Kingdoms. P. 104; McGing B. C. The Foreign Policy… P. 18). о двойственной политике понтийского царя в отношении лиги см.: Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 133-134.
[51] Моисеева Т. А. Переселение кельтов… С. 72—73.
[52] Laqueur R. Lokalchronik. Sp. 1099-1100; Desideri P. Studi di storiografia eracleota. I. P. 404; Strobel K. Die Galater im hellenistischen Kleinasien. S. 17.
[53] Ср. с мнением С. Митчелла: текст договора был значительно сокращен за счет вводных и заключительных статей, а на использование Мемноном неоригинального источника указывает применяемое им к галатам обозначение βαρβάροι, невозможное в тексте официального документа (Mitchell S. Anatolia. P. 16. Note 34).
[54] Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 25.
[55] Противопоставление φίλοι — ἐχθροί было достаточно широко распространено в международно–правовом лексиконе греков (см. терминологические указатели в работах: SVA II; SVA III).
[56] Различные формы этого глагола встречаются в 13 договорах (Там же).
[57] Вифинский царь вооружил галатов и предоставил им всю добычу с усмиренных земель своей страны (Memn., F. 11, 5).
[58] Беккер П. Опыт объяснения… С. 12—13.
[59] Гераклеоты совместно с Никомедом и галатами принимали участие в завершающих военных операциях против Зипойта (Memn. Loc. cit.). По справедливому замечанию А. Биттнер, заключением договора с кельтами вифинский царь преследовал сразу три цели: получить оружие для борьбы с Зипойтом Вифином, отстоять независимость своей страны от Антиоха I и упрочить отношения с наиболее влиятельными греческими полисами региона (Bittner A. Gesellschaft und Wirtschaft… S. 81).
[60] SVA III. S. 117. По крайней мере один эксцесс между членами Северной лиги и галатами после заключения договора все же произошел: кельтами было разграблено святилище Зевса Урия на азиатском берегу Боспора (Dion. Byz., 92). См.: Габелко О. Л. Дионисий Византийский… С. 35—36. К. Штробель считает, что это произошло во время войны Родоса и Вифинии против Византия в 220 г., а под галатами здесь имеются в виду кельтские наемники Прусия I (об участии которых в этом конфликте, впрочем, в источниках вообще не упоминается) (Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 235. Anm. 363); однако контекст сообщения Дионисия — «Galatae populati sunt ut alia pleraque Asiae» — заставляет связывать это событие со временем первых походов кельтов в Анатолии. Сомнения исследователя в аутентичности латинского перевода данного пассажа текста Дионисия П. Жиллиусом малообоснованны: насколько можно судить по переводу в целом, он вполне надежен. Очевидно, именно для предотвращения подобных инцидентов Никомед особо оговорил в договоре с галатскими вождями пункт о безопасности своих греческих союзников (и калхедонян в том числе).
[61] Беккер П. Опыт объяснения… С. 12—13; Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 75. Можно, конечно, допустить, что Мемнон умолчал об отпадении от Гераклеи Киера и Тиос после их возвращения Никомедом, но в тогдашней ситуации ни одна из действующих в Вифинии сил не была заинтересована в предоставлении киерянам и тианийцам реальной автономии — ни Гераклея, ни Никомед, ни тем более Зипойт. Монеты Тиоса с легендой ΕΛΕϒΘΕΡΙΑ О. Руге относит к периоду после 279 г. (Ruge O. Tieion. Sp. 858), но более обоснованной кажется датировка 282— 281 гг., накануне или сразу после гибели Лисимаха (Recueil. P. 615—616, № 4; Burstein S. M. Outpost of Hellenism. P. 144. Note 58), тем более что тианийцы еще в период правления Амастрии в Гераклее проявляли сепаратистские устремления (Strabo, XII, 3, 10). К. Штробель удачно именует Киер и Тиос «die Poleis der herakleotischen hegemoniale Symmachie» (Strobel K. Die Galater im hellenistischen Kleinasien. S. 117).
[62] Tarn W. W. The New Hellenistic Kingdoms. P. 98; однако здесь допущена фактическая ошибка (Will E. Histoire politique… Τ. 2. P. 139). Такой же вывод делается на основании упоминания кианийцев в завещании Никомеда (Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 130, 138).
[63] Высказывалось мнение, что прямо или косвенно поддерживать Северную лигу могли полисы, которые продолжали чеканить статеры лисимаховского типа после гибели фракийского царя. Помимо участников симмахии Калхедона и Виэантия наряду с Киосом в их число входили Кизик, Парион, Энос, Лисимахия (Mehl A. Seleukos Nikator… S. 310—311). Однако эта мера могла быть вызвана соображениями не политического, а экономического порядка. Кизик же почти наверняка поддерживал Антиоха (см. подробнее прим. 83).
[64] Stahelin F. Die Geschichte… S. 6; Strobel K. Die Galater im hellenistischen Kleinasien. S. 117.
[65] К. Штробель, скорректировав свою прежнюю точку зрения (см. предыдущее прим.), предположил, что война между гераклеотами и Зипойтом ранее велась лишь за восточную часть Финийской Фракии, до р. Калет, якобы принадлежавшую гераклеотам ранее (Die Galater. Geschcichte… S. 194. Anm. 152; S. 213, 243), но это не подтверждается источниками. Крайне сомнительно, чтобы борьба за совсем небольшую область заняла часть 279, весь 278 и, возможно, часть 277 г.
[66] Moraux P. L’ctablissement… P. 71.
[67] Возможно, что под упоминаемыми здесь Мемноном Βιθυνοί следует понимать не подчинившихся Никомеду представителей знати, противопоставивших его власти какие–то архаичные племенные институты, на которые мог опираться Зипойт Вифин. См. об этом: Габелко О. Л. Статус Вифинии в составе державы Митридата VI в 88—85 гг. до н. э. // Античность: события и исследователи. Межвузовский сборник. Казань, 1999. С. 93.
[68] Если дословно следовать тексту прорицания, то можно заключить, что сил Леоннория оказалось явно недостаточно для победы над мятежниками: Никомед «пал с трона» уже после прибытия «льва» в Вифинию.
[69] Habicht Ch. Zipoites (2). Sp. 456; Ellis P. B. Celt and Greek. P. 114. Вместе c Зипойтом был уничтожен еще один из младших братьев Никомеда (Memn., F. 12, 6), видимо, поддержавший мятежника. М. Лоней считает, что гражданская война в Вифинии длилась до 276 г. (Launey M. Etudes d’histoire hellenistique. P. 233), но его попытка увязать вифинские события с борьбой Кизика против галатов выглядит искусственной. К. Штробель полагает, что события, описанные в сткк. 18—23 надписи OGIS 748, должны быть отнесены к 270—268 гг. (Strobel K. Galater. Geschichte… S. 249-250).
[70] См. наиболее обстоятельные работы о походах кельтов в Анатолии: Worrle M. Antiochos I, Achaios der Altere und die Galater: Eine neue Inschrift in Denizli // Chiron. Bd. V. 1975. S. 59-87; Mitchells. Anatolia. P. 16—19; Strobel K. Die Galater im hellenistischen Kleinasien. S. 118-124; Idem. Die Galater. Geschichte… S. 236-252; Arslan M. Galatlar… C. 72-81.
[71] Tarn W. W. The First Syrian War // JHS. 1926. Vol. 46. № 2. P. 156.
[72] См., например: Jones A. H. M. The Cities… P. 151.
[73] Ibid.; CeyerF. Nikomedes (2). S. 493; Wilson D. R. The Historical Geography… P. 454; Meyer Ern. Die Grenzen… S. 14; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 27.
[74] В последнее время к точке зрения о завоевании Никомедом с помощью галатов Фригии Эпиктет вернулся К. Штробель (Strobel K. Die Galater im hellenistischen Kleinasien. S. 119. Anm. 131; Idem. Galatien… S. 35—40; Idem. Die Galaten. Geschichte… S. 262—263; в последней работе говорится также о расширении вифинских владений на восток). Однако его попытка найти отражение этого факта в традиции о разделении вифинских владений между Никомедом и кельтами малообоснованна, а о действиях галатов против Антиоха I в 278—275/74 гг. и о возможном участии в них вифинцев мы не имеем достоверной информации. При наличии ограниченного круга источников данная версия остается не более чем гипотезой.
[75] Историк Деметрий из Византия создал труд из 13 книг «Γαλατῶν διάβασις ἐξ Ἐυρώπης εἰς Ἀσίαν» (Diog. Laert., V, 83), которым, возможно, пользовался Полибии (Stahelin F. Geschichte… S. 7. Anm. 1). Ничего определенного об общем содержании этого произведения сказать нельзя, но не подлежит сомнению, что граждане Византия оказались в наибольшем выигрыше в результате переправы Леоннория в Азию, и эго определенным образом могло быть отражено Деметрием.
[76] См. подборку и анализ нарративных и эпиграфических источников: Mitchell S. Anatolia. P. 16-19.
[77] Фраза Зосима о φόρων βαρύτητα, возложенной на Вифинию в результате галатского нашествия (II, 37, 2), скорее всего, представляет собой эвфемизм, подразумевающий многочисленные бедствия, связанные с войной против Зипойта Вифина.
[78] Strobel K. Galatien… S. 37. Anm. 74; S. 38.
[79] Allen R. A. The Attalid Kingdom. P. 141; Всемирная история. T. 2. Μ., 1956. С. 256; Griffith C. The Mercenaries… P. 184; особенно: Данов Хр. Древна Тракия. С. 410. Гораздо более взвешенные оценки: Tarn W. W. The New HeUenistic Kingdoms. P. 104-105; Cary M. A History… P. 98; SEHHW. VoL I. P. 568; Mitchell S. Anatolia. P. 16. Археологические материалы, свидетельствующие о галатском влиянии на северо–восточную Вифинию (район древнего Вифиниума — современного Болу) (Mitchell S. Anatolia. P. 57), могут указывать не на вторжения кельтов в Вифинию, а на их постепенную инфильтрацию в эти земли, может быть, даже регулируемую вифинскими царями, использовавшими галатов в качестве наемников (cp.: Jones A. H. M. The Cities… P. 151). о галатских антропонимах на территории Вифинии См.: Duridanov /. Die thrakischen Personennamen Bithyniens. S. 34—38; Sergent B. Les premiers celtes d’Anatolie // REA. 1988. T. XC. № 3-4. P. 352-355; Masson O. Thraces et celtes… P. 1—2 (анализируемая в последней работе надпись интересна тем, что происходит из района, где было много военных поселений, основанных, вероятно, именно вифинскими царями. Подробнее о них см. в гл.IV, § 2). Интерпретация приводимых Б. Сержаном имен как кельтских может оказаться верной, но он исходит из явно недоказуемого предположения об очень раннем появлении кельтов в Малой Азии.
[80] Moraux P. L’etablissement… P. 74; Mitchell S. Anatolia. P. 19; наиболее подробно: Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 254—257, 260— 261. Данные источников по этому вопросу (Paus., I, 4, 5; Strabo, XII, 5, 1; Liv., XXXVIII, 11-13; Just., XXV, 2, 1; Memn., F. 11, 6-7; Zon., IX, 20) заставляют ограничиться только предположениями. Сюда же можно отнести сообщение Стефана Византийского о переселении галатского племени толистобиоев (= толистобогиев) из Кельтогалатии в Вифинию (s. v. Τολιστόβιοι); в основе этой информации, вероятно, лежит либо факт причастности Никомеда к организации расселения кельтов, либо проникновение толистобогиев в Вифинию.
[81] Darbyshire C., Mitchell S., Levent V. The Galatian Settlement in Asia Minor // AS. 2000. Vol. 50. P. 78.
[82] Magic D. Roman Rule… Vol. I. P. 311; cp.: Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 26.
[83] Это относится прежде всего к Кизику. На основании надписи OGIS 748, в которой отражена борьба кизикенцев, поддержанных Филетером Пергамским, против галатов, а до того (279/8 г.) — против какого–то неназванного противника (Вифинии и ее союзников?) был сделан вывод о враждебности граждан Кизика к Северной лиге (Smith C., de Rustafjaell R. Inscriptions from Cyzicus // JHS. 1902. Vol. XXII. P. 199; The Hellenistic World from Alexander to the Roman Conquest / Ed. and transl. by M. M. Austin. Cambridge, 1981. N° 194; Strobel K. Die Galater. Geschichte… S. 254; 258), но в отдельных работах это мнение оспаривается (McShane R. B. The Foreign Policy… P. 37; Grainger J. D. Seleukos Nikator… P. 195). Так, Р. Макшейн указывает, что Филетер едва ли стал бы враждовать с коалицией вольных городов, куда входил и его родной полис, Тиос; но если Тиос в это время был лишен независимости гераклеотами, то этот аргумент теряет свою ценность. Пергамский правитель был объективно заинтересован в поддержке Антиоха (Hansen E. The Attalids… P. 18), а Кизик, возможно, подталкивало к этому еще и соперничество с Византием, членом Северной лиги. См.: Reinach Α. Les mercenaires et les colonies militaires de Pergame // RA. Ser. 4. 1908. T. XII. P. 183—184; Jouguet P. L’imperialisme macedonien… P. 221.
[84] Tarn W. W. The Struggle of Egypt against Syria and Macedonia // CAH¹. Vol. VIII. 1928. P. 701.
[85] Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… C. 170.
[86] Recueil. P. 218—219. № 1—7. О. Меркхольм высказал замечание, что чеканка монеты Никомедом началась только после основания им Никомедии (Morkholm O. Early Hellenistic Coinage. From the Accession of Alexander to the Peace of Apamea (336—188 B. C.) / Ed. by Ph. Grierson and U. Westermark. Cambridge etc., 1991. P. 30), что, очевидно, противоречит высказанному выше предположению о выпуске первых вифинских монет во время войны с Антиохом или, скорее, непосредственно после нее. Однако отнюдь не исключено, что Никомед начал чеканку в Никее, включенной в состав царства в 270е гг., где, возможно, в течение очень короткого времени выпускалась собственная монета (Recueil. P. 397. № 1). Датский исследователь (Loc. cit.) также подчеркивает «военную» составляющую чекана Никомеда: на реверсе драхм помещено изображение Ареса, на тетрадархмах — фракийской богини Бендиды с двумя копьями, щитом и мечом (ср.: Попов Д. Бендида / / КЕТД. С. 35). Видимо, здесь отражен факт осуществленных царем территориальных захватов.
[87] SEHHW. Vol. I. P. 569. Конкретные данные о ней, впрочем, отсутствуют. Необходимо, однако, подчеркнуть, что именно с Никомедом I следует связать упоминание Афинея о пребывании одного из вифинских царей, носивших это имя, в Скифии (Athen., I, 7, d—f), поскольку греческий писатель воспроизводит здесь цитату из комедии афинского драматурга Эвфрона, жившего в середине III в. Этот пассаж, при всей его анекдотичности — единственное прямое свидетельство письменных источников о контактах Вифинии с Северным Причерноморьем. Случайно ли, что они имели место именно тогда, когда Вифиния поддерживала добрые отношения с Гераклеей Понтийской, Византием и другими городами, входившими в Северную лигу? См. о возможных связях Вифинии и Боспора в первой пол. III в.: Габелко О. Л., Завойкин А. А. Еще раз о вифинско–понтийско–боспорской эре. С. 79.
[88] McShane R. B. The Foreign Policy… P. 47-52.
[89] См. мнение, что после основания Никомедии Вифиния «как бы обратилась лицом к Мраморному и Эгейскому, а не к Черному морю, почему она оказала значительно меньшее влияние на судьбу припонтийских греческих колоний, чем ее восточный сосед и постоянный соперник — Понтийское царство Митридатов» (Максимова М. И. Античные города… С. 172).
[90] Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 135—137. Показателем активного птолемеевского проникновения в полисы Пропонтиды могут служить посвящения Изиде из Калхедона (Die Inschriften von Kalchedon. S. 99), Изиде и Серапису из Киоса (Die Inschriften von Kios № 21—23), датируемые, возможно, эллинистическим временем. Не исключено., что культы египетских богов при посредстве политики Птолемея II распространялись и в Вифинии: в этом случае сооружение храма Изиды в Никомедии (Plin. Sec., Epist., Χ, 33, 1) можно связать именно со временем Никомеда I (ср.: Sherwin—White A. N. The Letters of Pliny. A Historical Commentary. Oxford, 1966. P. 607, где это событие более широко датируется эпохой эллинизма). См. о действиях Птолемея II по активному насаждению культов египетских богов, нередко связанных с его внешней политикой: Виноградов Ю. Г., Золотарев М. И. Божественная египетская триада в Херсонесе Таврическом / / ΣΥΣΣΙΤΙΑ. Памяти Юрия Викторовича Андреева. СПб., 2000. С. 284—294. См. илл.на с. 194 наст. изд.
[91] Beloch K. J. Griechische Geschichte. Bd. IV¹. S. 671. Эллинская культура прочно привилась в Никомедии и других вифинских городах: именно они вместе с расположенным относительно недалеко Кизиком стали центром своеобразного художественного стиля — так называемого «эллинистического рококо», образцами которого являются многочисленные надгробные стелы. См.: Hanfmann G. M. A. From Croesus to Constantine. The Cities of Western Asia Minor and Their Arts in Greek and Roman Times. Ann Arbor, 1975. P. 62.
[92] Corso A. Nicomede I, Dedalsa e le Afroditi nude al bagno // Numismatica e Antichita classiche. Quaderni ticinesi. 1990. Vol. XIX. P. 135—160. Данные свидетельства ценны и как указание на активную финансовую деятельность Никомеда в Эгеиде.
[93] Moreno P. Scultura ellenistica. Roma, 1994. Vol. I. P. 216-219; fig. 280—282 (P. 216). Ранее этот портрет считали изображением сирийского царя Антиоха IV Эпифана; см., например: Хафнер Г. Выдающиеся портреты античности. 337 портретов в образе и слове. М., 1984. С. 50—51.
[94] Саркисян Г. Х. Эллинизм в Вавилонии и Армении // Второй Всесоюзный симпозиум по проблемам эллинистической культуры на Востоке. М., 1994. С. 60-62.
[95] По данному вопросу высказался М. И. Ростовцев: «Его (Никомеда I. — О. Г.) политика по отношению к греческим городам и собственно Греции была точно такой же, как у его современников» (SEHHW. Vol. I. P. 568). Это мнение выглядит чересчур упрощенным.
[96] Rostovtzeff M. I., Ormerod H. A. Pontus and its Neighbours: The I irst Mithridatic War // CAH¹. Vol. IX. 1932. P. 234 — сравнение политики двух династий в их историческом развитии, McCing B. C. The Foreign Policy… P. 67—68; Ballesteros Pastor L. Mitridate Eupator… P. 417—422 — широкомасштабное сопоставление особенностей положения Вифинии и Понта в эллинистическом мире.
[97] SEHHW. Vol. I. P. 577.
[98] Максимова М. И. Античные города… С. 176—177; Ломоури Н. Ю. к истории… С. 35—36.
[99] Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 84—86.
[100] Вполне оправданным выглядит проведение параллелей между филэллинской политикой Никомеда и первых пергамских правителей (Will Е. Histoire politique… T. I. P. 247). Впоследствии, однако, различия в этом аспекте государственной деятельности Атталидов и вифинской династии проявились весьма рельефно.
[101] Интересным кажется мнение тех исследователей, которые считают не Зипойта I, а именно Никомеда «истинным основателем Вифинского царства» (Дройзен И. Г. История эллинизма. Τ. III. С. 376; ср.: Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 226; Wroth W. Catalog of Greek Coins. P. XXXVII; Бокщанин А. Г. Парфия и Рим. Μ., 1966. Ч.ІІ. С. 128).
[102] См., например, подтверждающие это данные: Корстен Т. Фракийские личные имена и военные поселения в районе Инегель (Вифиния) // Μνῆμα. Сборник научных трудов, посвященный памяти профессора Владимира Даниловича Жигунина. Казань, 2002. С. 226—232.
[103] Бахматов С. В. Проблема неравномерности исторического развития эллинистических государств в советской историографии // Социальная структура и идеология античности и раннего средневековья. Барнаул, 1989. С. 53.
[104] Габелко О. Л. Этнический и социальный аспекты… С. 63.
[105] Ceyer F. Nikomedes (2). Sp. 493-494; Magic D. Roman Rule… Vol. I. P. 312; SEHHW. Vol. I. P. 568; Davis N., Kraay C. M. The Hellenistic Kingdoms. P. 258; Harris B. F. Bithynia: Roman Sovereignty… P. 861; Hannestad L. «This Contributes in No Small Way…». P. 76.
[106] Эта дата определена В. Тарном, показавшим, что только в 255— 253 гг. Птолемей II и Антигон Гонат, к которым обратился Никомед, находились в мирных отношениях (Tarn W. W. Antigonos Gonatas. Oxford, 1969. P. 327. Note 38; cp.: Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 390). Попытка оспорить эту датировку методом «от противного» — указанием на возможную враждебность между Антигоном и Птолемеем, что якобы могло сыграть на руку Вифинии (Roger C. The Date of the Battle of Cos // AJAH. Vol. 10. 1985. № 2. P. 165) выглядит неубедительной. Недавно смерть Никомеда была датирована с еще большей точностью — именно 255 г. (Vinogradov Ju. G. Der Staatsbesuch… S. 286).
[107] Габелко О. Л. Некоторые особенности… С. 166—169.
[108] Первая жена Никомеда, фригийка по имени Дитизела (cp. с именем Διντιζίλα — Die Inschriften von Prusa. T. I № 80) или Консингис (Plin., NH, VIII, 144) была растерзана собакой. В этом браке родилась еще и дочь Лисандра (Tzetz., Chil., III, 950-984 = Arr., Bithyn., F. 63 Roos).
[109] Об этом имени См.: Tomaschck W. Die alten Thraker. Bd. II. S. 8.
[110] Braund D. C. Rome and the Frienly King: the Character of Client Kingship. London; Canberra; New York, 1984. P. 146.
[111] Следует отметить, что эти связи сложились, скорее всего, не с самого начала правления Никомеда и развивались постепенно. Так, предположение о том, что уже в 275 г. Пирр Эпирский обращался за помощью к Никомеду в числе других царей Азии (Hammond N. /. L. Which Ptolemy (lave Troops and Stood as Protector of Pyrrhus’ Kingdom? // Historia. Bd. XXXVII. Ht. 4. 1988. P. 411) кажется слишком смелым: едва ли дипломатические связи вифинского царя были уже в это время столь разветвленными. См. критику: Казаров С. С. Царь Пирр и Эпирское государство в эллинистическом мире. Ростов–на–Дону, 2004. С. 230—231, 236.
[112] Will E. Histoire politique… T. I. P. 246-247.
[113] Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… C. 130—131.
[114] Против — Solch J. Bithynische Stadte… S. 146—147: Калхедон был сильным, энергичным и имел значительные земельные владения.
[115] Не исключено, что одного из них звали Мукапорис; это имя «одного из вифинских царей» сообщает Дионисий Византийский (Dion. Byz., 46). Такое имя встречается в царской династии одрисов (см.: Сапрыкин С. Ю. Фракия… С. 257) — племени, родство с которым подчеркивалось в «официальной» мифологии вифинов (см. гл.I, § 2). Этот «царь», ближе неизвестный, может быть также отождествлен с третьим или четвертым братьями Никомеда I. См. аргументацию: Габелко О. Л. Дионисий Византийский… С. 37—38; Он же. к династической истории… С. 210—211, а также гл.V, § 1 данной работы.
[116] Понтийское царство в это время переориентировалось на Селевкидов (Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 59—62), а Каппадокия, хотя и обрела независимость от сирийских царей, также не порвала окончательно с прежними сюзеренами. Ок. 260 г. был заключен брачно–династический союз между Ариаратидами и Селевкидами (Diod., XXXI, 19, 6).
[117] Об истории Армянского царства в конце IV — первой половине III в. См.: Schottky M. Media Atropatena… S. 88—100. Исследователь, в частности, указал, что бегство Зиэла в Армению произошло не в период правления Ардоата (такого мнения придерживается Х. Хабихт, синхронизирующий вмешательство Ардоата в каппадокийские дела (Diod., XXI, 19, 4—5) с началом войны за вифинский престол (Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 379)), а только при его преемнике Самосе, начавшем царствовать приблизительно в 275 г. (Schottky M. Media Atropatena… S. 99-100).
[118] Ellis P. B. Celt and Greek. P. 152.
[119] Х. Хабихт полагает, что за употребленным Мемноном этнонимом οἱ Βιθυνοί следует видеть дворцовую партию, обладающую какими–то правами в управлении государством, а не все население Вифинии (Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 391). Анализ употребления гераклейским историком итого этнонима в ряде других случаев подтверждает это предположение. Действительно, Зиэлу вряд ли удалось бы закрепить за собой власть, если бы его не поддерживала хотя бы какая–то часть населения страны.
[120] Жигунин В. Д. Международные отношения… С. 120.
[121] Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 31. Note 1; Tarn W. W. Antigonos Gonatas. P. 326; Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 390.
[122] Tarn W. W. Antigonos Gonatas. P. 357; McShane R. B. The Foreign Policy… P. 46.
[123] Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 30; Magic D. Roman Rule… Vol. I. P. 312.
[124] Strobel K. Die Galater im Hellenistischen Kleinasien. S. 125. Anm. 160.
[125] Sevrugian E. ΒΑΣΙΛΕϒΤΣ ΒΙΘΤΝΩΝ ΖΙΑΗΛΑΣ. S. 35.
[126] Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 137; Jouguet P. L’imperialisme macedonien et l’hellenisation de l’Orient. Paris, 1937. P. 412; Жигунин В. Д. Международные отношения… С. 113; Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 177.
[127] Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 53, 58.
[128] Kalinka E. Antike Denkmaler in Bulgarien / Schriften der Balkankomission. Abt. IV. Wien, 1906. № 94. Ctk. 10 надписи обычно восстанавливалась и читалась следующем образом: …ἀ]ξι[ωθ]έντος ὑπὸ Ἀσαβιθ… «(царь) был упрошен Асабифом» (см., например: Блаватская Т. В. Западнопонтийские города… С. 257). Однако Ю. Г. Виноградов справедливо заметил, что ЛИ «Асабиф» более нигде не встречается и выглядит крайне странно, не имея параллелей ни в какой этнической среде; кроме того, на прориси текста видно, что Μ в этом слове расположена относигельно строки под значительным углом и скорее напоминает косо поставленную Σ (хотя подобный lapsus manus, как кажется, является уникальным явлением в греческой эпиграфике). Таким образом, выглядит правомерным восстановление: ὑπὸ ἅμα Βίθ[υνῶν και / Μιλασί]ων — несохранившиеся шесть букв в начале стк. 11 могут быть заполнены именно этим полисонимом, хотя не исключены, возможно, и другие варианты. Что же касается предыдущей строки, то лакуна в ее начале, по мнению 10. Г. Виноградова, рассчитавшего количество несохранившихся букв, могла содержать только имя Антигона. См. краткое изложение: Виноградов Ю. Г. Военные конфликты на Понте… С. 218—219.
[129] Поскольку вместо имени вифинского царя в надписи употреблен этноним Βιθυνοί, можно заключить, что время ее создания предшествовало воцарению Зиэла. Весьма показательно, что вифинцы — видимо, все та же враждебная Зиэлу «дворцовая партия» — обратились за помощью именно к Антигону, продолжавшему выполнять данные Никомеду обязательства.
[130] См. публикацию памятника: Грач Н. Л. Открытие нового исторического источника в Нимфее // ВДИ. 1984. № 1. С. 81—88’. Об интерпретации отдельных сюжетов на фресках См.: Vinogradov Ju. С. Der Staatsbesuch von «Isis»… S. 284, 288. Все же едва ли изображения копытных животных — могут быть восприняты как аллегорическое отображение каких–либо политических событий и конкретно войны между Зиэлом и его сводными братьями. Можно оспорить и еще один тезис Ю. Г. Виноградова: по его мнению, изображенные на борту «Изиды» галатские (?) щиты — это трофеи, захваченные птолемеевскими войсками у толистобогиев — наемников Зиэла (Loc. cit.). Однако мне неизвестны другие примеры существования в греческом мире практики вывешивать трофейное оружие на борту корабля, что заставляет внимательнее рассмотреть точку зрения М. Айхберга. Он полагает, что эти щиты могут служить своего рода «эмблемой» Птолемеев (Eichberg M. Scutum. S. 142). О помещении изображения кельтского щита на монетах Птолемея II см. гл.II, прим. 204.
[131] Vinogradov Ju. C. Der Staatsbesuch von «Isis»… S. 286.
[132] Это мнение, далеко не общепризнанное, выражено в работах: Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 232; Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 390; cp. Ellis P. B. Celt and Greek. P. 132; Souza Ph. de. Piracy in the Graeco—Roman World. Cambridge, 1999. P. 56. Ср. с мнением Ю. Г. Вииоградова, который не сомневается в том, что Зиэл пришел к власти «на определенных облигаторных условиях», продиктованных, вероятно, македонским и египетским царями. Он полагает, что право на престол было закреплено за Зиэлом в обмен на предоставление им гарантий безопасности владениям византийцев на Мизийском полуострове, которые в ходе войны попали под удар Зиэла и его галатских союзников; именно эти земли и были «подарены» — т. е., по сути, возвращены — Птолемеем Византию по окончании войны (Vinogradov Ju. C. Der Staatsbesuch… S. 291—292). В этом случае, однако, возникают следующие вопросы: 1) как и когда византийцы приобрели область Триглии; 2) почему Дионисий, прекрасно знающий историю родного полиса, допустил некоторую смысловую неясность, употребив слово δωρεῖται для обозначения возврата византийцам их прежних владений. Кроме того, остается неясным, как Зиэл сумел противостоять мощной коалиции своих противников, если в ней на протяжении всей войны сохранялось единство (т. е. Птолемей исполнял все свои обязательства перед союзниками). Все это, пожалуй, заставляет склониться к той версии событий, связанных с образованием владений Византия в Азии, которая была изложена в § 1 главы II данной книги.
[133] Sevrugian Ε. ΒΑΣΙΛΕΥΣ ΒΙΘΥΝΩΝ ΖΙΑΗΛΑΣ. S. 38.
[134] До нас дошло только пять бронзовых монет Зиэла, причем весьма невысокого качества (Lambros P. Ziaelas, Konig von Bithynien / / Zeit—Kchrift fur Numismatik. Bd. 3. 1876. S. 220-222; Recueil. P. 219. № 8; Sevrugian Ε. ΒΑΣΙΛΕΥΣ ΒΙΘΥΝΩΝ ΖΙΑΗΛΑΣ. S. 33-36; Schonert—Geiss Ε. Bithynien. S. 690). Возможно, упадок монетного дела Вифинии при Зиэле был вызван тяжелыми последствиями гражданской войны. Ю. Г. Виноградов в 1998 г. в устной беседе со мной высказал мнение, что этот аргумент не является достаточно показательным и сослался на пример Понтийского царства, где в правление Митридата V, когда государство переживало период экономического и политического подъема, отсутствовала регулярная чеканка царских монет. Однако этот монарх все–таки бил серебряную монету (чего мы не наблюдаем в правление Зиэла); внутренние же потребности Понтийского царства покрывались тогда за счет медных и бронзовых монет Синопы и Амиса (Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 103—104).
[135] На это может указывать необычная форма титулатуры Зиэла в его письме косцам: βασιλεύς Βιθυνῶν Ζιαήλας (См.: Errington R. M. Macedonian «Royal Style» and Its Historical Significanse // JHS. 1974. Vol. 94. P. 20—37. P. 21. Note 7; Габелко О. Л. Некоторые особенности… С. 167-168).
[136] Вряд ли гераклеоты отошли от активного сотрудничества с бывшими членами Северной лиги и стали действовать, сообразуясь исключительно с собственными интересами (Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 171): в этом случае Мемнон употребил бы глагол καταττράττω в среднем залоге. Никакого ухудшения отношений Гераклеи с прежними союзниками не произошло: в скором времени гераклеоты оказали действенную помощь византийцам против Антиоха II (Memn., F. 15). Вероятно, под «выгодами» можно подразумевать закрепление гераклеотами прав на спорные с Вифинией владения: Киер, Тиос, Финийскую Фракию.
[137] Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 136; Stahelin F. Die Geschichte… S. 25; Tarn W. W. Antigonos Gonatas. P. 326; RC. P. 120; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 30; Braund D. C. Rome and the Frienly King. P. 145; Mitchell S. Anatolia. P. 19; Ellis P. B. Celt and Greek. P. 132.
[138] Schneiderwirth H. Das Pontische Herakleia. S. 9 — 10; Дзагурова В. П. Мемнон. о Гераклее. Комментарии. С. 299. Прим. 1; Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 170.
[139] Kawerau C., Rehm A. Das Delphinion in Milet. Berlin, 1914. № 141 - Die Inschriften von Kios. Ep. test. № 3.
[140] Ibid. S. 246; 314; Die Inschriften von Kios. S. 35, 178. Издатели иадписи связывают сделанное в надписи упоминание об опустошении каким–то противником милетской хоры (сткк. 25—26) с карийской экспедицией Антигона Досона (228 г.?), что позволяет им датировать памятник временем после гибели Зиэла. Однако современные ученые склоняются к мнению, что в ходе малоазийской кампании Досона под его удар попали только селевкидские владения, а Милет в это время был зависим от Птолемея III (Bengtson H. Die Inschriften von Labranda und die Politik des Antigonos Doson. München, 1971. S. 26—28; Le Bohec S. Antigone Doson, roi de Macedonie. Nancy, 1993. P. 327-361, особ. P. 347-348; Beyer—Rothoff B. Untersuchungen zur Aussenpolitik Ptolemaios’ III. Bonn, 1993. S. 84). Более вероятно, что в данном пассаже идет речь о каких–то других событиях.
[141] По сообщению Трога, Зиэл был убит галатами после их поражения от Аттала при Пергаме (Proleg., 27). С этим коррелирует указание Филарха, что Зиэл погиб, пребывая на чужбине (ἐπὶ ξενίας) (Athen. II. 58c = Phylarch. FGrH, 81 F. 50), а Киос в это время, скорее всего, уже был окружен вифинскими владениями.
[142] О войне Антиоха II в регионе Проливов и во Фракии: Роіуаеп., IV, 16; IGB I² 388. Крушение селевкидского господства во Фракии отражено в надписи OGIS 54. Ряд исследователей датирует эти события рубежом 260х и 250х гг. (Niese B. Die Geschichte… Bd. II. S. 137; Miller J. Byzantion. Sp. 1137; Kabakciev J. La Thrace et la politique des grandes monarchies hellenistiques au III-e siecle av. n.t. // BHR. 1985 Vol. 13. № 3. P. 55; Туровский Е. Я. к вопросу о внешней политике греческих государств Северного Причерноморья в III в. до н. э. // АПМНП. С. 165), но то обстоятельство, что Мемнон помещает фрагмент о вражде Антиоха с византийцами после рассказа о гражданской войне в Вифинии, заставляет отодвинуть предприятия Селевкида примерно на вторую половину 250х гг., что отчасти подтверждается и данными нумизматики, в частности^активизацией поступления селевкидских монет во Фракию (Юрукова Й. Политическата обстановка в Югоизточна Тракия около средата на III в. пр. н. е. (по нумизматични данни) // Археология. 1982. № 2. С. 1—8; Драганов Д. Монетосеченето на Кабиле. София, 1993. С. 64). Возможно, экспедиция Антиоха против византийцев имела место в 254 г. в ходе Второй Сирийской войны (Vinogradov Ju. G. Der Staatsbesuch… S. 288—289. Anm. 45). Разрозненные сообщения источников создают впечатление об эфемерности селевкидских завоеваний в районе Проливов. Тем не менее Дионисий Византийский (92) и Полибий (IV, 50, 3) не подтверждают этого, так как сообщаемые ими сведения указывают на сохранение контроля Селевкидов над святилищем Зевса Урия при выходе из Боспора еще при Селевке II (до 225 г.). Утверждение сирийского господства в этом пункте наиболее оправданно связать как раз с фракийской кампанией Антиоха. Отсюда следует, что его действия против византийцев — постоянных претендентов на обладание Гиером (Dion. Byz., 92) — не были безрезультатными.
[143] Можно присоединиться к мнению, что воцарение Зиэла предоставило Антиоху шанс выступить против Византия (Bouche—Lcclercq A. Histoire des Seleucides. P. 83—84; cp.: Jouguet P. L’imperialisme mace–donirn… P. 412; Will Е. Histoire politique… T. I. P. 247.
[144] Jones A. H. M. The Cities… P. 151-152; Дзагурова В. П. Мемнон. О Гераклее. Комментарии. С. 299. Прим. 1.
[145] RC. Р. 122; SEHHW. Vol. I. P. 569-570; Magie D. Roman Rulr… Vol. I. P. 312; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 31-32; Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 392; Harris B. F. Bithynia: Roman Sovereignty… P. 861.
[146] В пользу этого может свидетельствовать постепенный отход гераклеотов от ориентации на Птолемеев, союзников Зиэла (Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская… С. 171).
[147] Представляется уместным привести русский перевод надписи: «Царь вифинцев Зиэл приветствует совет и народ Коса. Диогитон, Аристолох и Теудот, прибывшие от вас, просили признать неприкосновенным святилище Асклепия, воздвигнутое у вас, и в остальном человеколюбиво относиться к <вашему> полису, точно так же, как Никомед, наш отец, был благосклонно расположен к народу <косцев>. Мы же преуспеваем в оказании заботы всем эллинам, прибывающим к нам, будучи убеждены, что это содействует немалой <нашей> славе. Более всего из друзей нашего отца мы продолжаем почитать и вас, поскольку наш отец был знаком с вашим народом, и поскольку царь Птолемей, наш друг и союзник, дружески относится к вам. Кроме того, отправленные <вами> послы с глубоким почтением выразили расположение, которое вы испытываете к нам; а в остальном, о чем вы нас просите, мы будем пытаться, насколько сможем, благосклонно относиться к вам — и к каждому по отдельности, и ко всем вместе. Что же касается плывущих по морю, то тем из вас, кто прибудет в местности, которыми мы управляем, мы постараемся обеспечить безопасность. Точно так же и относительно тех, кому случится из–за какого–либо несчастья во время плавания оказаться на нашей <земле>, будет со всем старанием сделано так, чтобы с одним из них не поступили несправедливо. И мы признаем неприкосновенным святилище, как, по вашему мнению, это должно быть, а Диогитону, Аристолоху и Теудоту об этом и о другом, чего мы желаем, поручаем сообщить вам» (Габелко О. Л. Монархии, полисы, племена: международные отношения в эллинистической Малой Азии // Межгосударственные отношения и дипломатия в античности. Учебно–методический комплекс. Ч. 2. Хрестоматия. Казань, 2002. С. 160—161).
[148] Herzog R. Ein Brief des Konigs Ziaelas von Bithynien an die Koer // AM. Bd. XXX. 1905. S. 173-182; Idem. Griechische Konigsbriefe // Hermes. Bd. LXV. Ht. 4. 1930. S. 455-471; RC 25, Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 31-32; Boffo L. I re ellenistici… P. 207-209; Rigsby K. Asylia. № 11. P. 118—121. В последней работе предлагается уточнение датировки надписи: вместо прежней (246—242 гг.) предлагается строго 242 г., т. к. эти же косские послы в этом году нанесли визит Селевку II (Ibid. № 10) (впрочем, определение личности царя — автора этого письма остается проблематичным). Однако данное мнение можно оспорить. Во–первых, из послов, упомянутых в этих двух надписях, известно имя только одного — Диогитона, который мог совершать посольские миссии несколько раз. Весьма показательно, что в том же 242 г. соседний с Вифинией Киос посетили совсем другие косские послы (Rigsby K. J. Asylia. № 32). Во–вторых, Зиэл в тексте своего рескрипта нигде не называет косских посланников феорами и не упоминает проведения празднеств в честь Асклепия, имевших место в 242 г. Все это заставляет вернуться к мнению, что письмо Зиэла косцам следует датировать несколькими годами ранее.
[149] Herzog R. Ein Brief… S. 176-177; TAM IV 1. № 1; Rigsby K. J. Asylia. P. 108, 120.
[150] Herzog R. Ein Brief… S. 177; RC. P. 121—122. Текст послания вообще чрезвычайно напыщен и витиеват.
[151] Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 392.
[152] Herzog R. Griechische Konigsbriefe. S. 468; Cauger J. D. Bithynien. S. 103.
[153] Жигунин В. Д. Международная политика… С. 108.
[154] Едва ли правомерно сравнение политики Зиэла в отношении Коса и фракийского династа Садала — в отношении Месембрии (IGB I2 307) (Данов Хр. Към историята на Тракия и Западното Черноморие от втората половина на III век до средната на I век преди н. е. София, б. г. С. 132). Болгарский исследователь исходит из примерно одинакового уровня социально–экономического развития и этнической близости вифинцев и фракийцев Садала, но упускает из виду, что Месембрия, видимо, признала верховенство над собой фракийского династа (SVA III. S. 334) и последний мог диктовать гражданам свои условия, в то время как Кос не подвергался никакому давлению со стороны Зиэла.
[155] RC. P. 123; Hannestad L. «This Contributes in No Small Way…». P. 78; Souza Ph. de. Piracy… P. 55-56.
[156] Между тем строки 36—37 декрета (τοῖς τόποις ὧν ἡμεῖς κρατοῦμεν) дают основания считать, что какая–то часть страны Зиэлу могла не принадлежать. К. Ригсби считает возможным говорить даже о сохранении различной лояльности вифинских городов по отношению к Зиэлу и на момент составления документа (Rigsby K. Asylia. P. 121). Видимо, дело примерно так и обстояло, несмотря на использование Зиэлом титулатуры, подчеркивающей установление его господства над всей Вифинией.
[157] SEHHW. Vol. I. P. 560-570; против — Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 32. Note 2. Вряд ли можно сделать какие–либо выводы на основании сопоставления фраэы Николая о том, что фины «тех из чужеземцев, кто оказывался у них не по своей воле (из–за кораблекрушения? — О. Г.), весьма почитали, а тех, кто прибывал добровольно, наказывали» (τῶν βὲ ξένων τοὺς μὲν ἀκουσίως έλθόντας σφόδρα τιμόσιν, τοὺς· δ’ ἐκουσίως κολάζουσιν) с тем обстоятельством, что в тексте письма Зиэла отсутствует упоминание о предоставлении грекам права торговли в Вифинии (Walbank F. W. A Historical Commentary… Vol. III. P. 674).
[158] RC. P. 122.
[159] См. наиболее подробный комментарий c предшествующей литературой: Rigsby K. J. Asylia. P. 121-124. № 12.
[160] Rigsby K. J. Asylia. P. 124. В частности, упоминание «сестры» содержится в стк. 5 надписи косского архива, атрибутируемой кому–то из представителей династии Птолемеев (RC 21 = Rigsby K. J. Asylia. № 13).
[161] Herzog R., Klaffenbach G. Asylieurkunden aus Kos. Berlin, 1952. S. 9-10, 30.
[162] Robert J., Robert L. // Bulletin Epigraphique. 1953. P. 157.
[163] Sherwin—White S. M. Ancient Cos: An Historical Study from the Dorian Settlement to the Imperial Period. Gottingen, 1978. P. 112-113. Note 153; Curty O. Les parentes legendaires entre cites grecques. Geneve, 1995. P. 48; Rigsby K. /. Asylia. P. 123. Note 43.
[164] Толстиков В. П., Виноградов Ю. Г. Декрет Спартокидов из дворцового храма на Акрополе Пантикапея // Евразийские древности. 100 лет Б. Н. Гракову: архивные материалы, публикации, статьи. М., 1999. С. 294-296.
[165] См. описательное определение владений Зиэла в сткк. 36—37. Вывод К. Ригсби о том, что династические смуты в Вифинии продолжались и в 240х гг. (то есть более 10 лет!) (Rigsby K. Asylia. P. 121), кажется весьма перспективным, но не получил в его работе дальнейшего развития.
[166] Упоминание συγγένεια встречается в документах косского Асклепийона пять раз: Rigsby K. J. Asylia. № 15 (Мессена); 20 (Мегара?); 21 (имя города не сохранилось, но его дорийское происхождение не исключено; возможно, это Гераклея Трахинская); 46 (Неаполь); 48 (Камарина); 49 (Гела).
[167] Curty O. Les parentes legendaries… P. 51—52.
[168] Rigsby K. J. Asylia. P. 117.
[169] Высказывалось мнение, что за счет предоставленных Зиэлом средств на Косе велось храмовое строительство (Schenkungen. № 424. S. 486-487).
[170] Р. Макшейн обоснованно считает, что непоследовательная в отношении греков политика Зиэла (а также действия правителей Понта и Каппадокии) к началу войны Селевка II и Антиоха Гиеракса представляла собой серьезную угрозу для анатолийских эллинов (McShane R. B. The Foreign Policy… P. 59).
[171] Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 34; Heinen H. The Syrian—Egyptian Wars… P. 425.
[172] Т. Рейнак характеризует монеты Зиэла как «monnaіe de combat» (Reinach Th. Essai sur la numismatique… P. 223).
[173] См.: Magic D. Roman Rule… Vol. II. P. 1195. Note 35; Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 33—34; Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 393-394. Сомнения в достоверности известия о нахождении Крессы в Пафлагонии (в этом случае она якобы была изолирована от Вифинии) беспочвенны: западная Пафлагония ничем не отделялась от территории Вифинского царства.
[174] Meyer Ed. Geschichte des Konigreichs Pontos. S. 50; Ломоури Н. Ю. к истории… С. 39; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. С. 60.
[175] Meyer Ed. Geschichte des Konigreichs Pontos. S. 50.
[176] Эд. Мейер (Loc. cit.) предполагает, что этот конфликт оказался неудачным для Вифинии; однако обоснование этого тезиса путем проведения связи между понтийским походом Зиэла и его гибелью (Ломоури Н. Ю. к истории… С. 39) не выдерживает критики, так как эти события разделены промежутком по меньшей мере в несколько лет.
[177] Meyer Ed. Loc. cit.
[178] Ibid.; RC. P. 120; Meyer Em. Die Grenzen… P. 112, Magic D. Roman Rule… Vol. II. P. 1195. Note 35.
[179] Die Inschriften von Hadrianoi… № 132.
[180] См.: Detschew D. Die Thrakische Sprachreste. S. 186. Имя Ζηίλας встречается также в надписи II в. н. э. из этой же местности (Die Inschriften von Hadrianoi… № 2). Возможно, о проникновении вифинцев в эту область говорилось в «Вифиниаке» Арриана (Steph. Byz., s. ν. Ἀβρεττηνή = Arr., Bithyn., F. 12 Roos), где, как отмечалось, нашла свое отражение государственная деятельность Зиэла.
[181] Die Inschriften von Hadrianoi… S. 152. о культе Зевса Абреттенского говорит также Страбон (XII, 8, 9).
[182] Die Inschriften von Hadrianoi… Loc. cit.
[183] Исчерпывающий по глубине анализ данных источников и существующих в науке мнений относительно последних лет жиэни Зиэла и, в частности, отношения его к многочисленным конфликтам в Малой Азии (Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 394—397) делает излишним всестороннее рассмотрение этих проблем в рамках данного исследования. Ввиду недостатка конкретной информации все предположения, однако, остаются сугубо гипотетичными.
[184] Ibid. Sp. 394; Cauger J. D. Bithynien. S. 101.
[185] Заключение этого брачно–династического союза обычно датируют временем после неудачной для Селевка II битвы при Анкире, но до заключения мира между братьями (ок. 236 г.) (Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 394). He исключено, впрочем, что брак дочери Зиэла с Гиераксом был заключен в 235 г., что отражено Георгием Синкеллом, приводящим данные о продолжительности правления вифинских царей (Р. 333, 17—18; Р. 378, 30—32. Ed. Mosschammer). Этот сюжет подробно рассмотрен мною в отдельной работе, находящейся в печати.
См. о политическом значении данного брака: Seibert J. Historische Beitrage zu den Dynastischen Verbindungen in hellenistischer Zeit. Weisbaden, 1967. S. 116. Установлением этого альянса Зиэл поставил себя на один уровень с правителями Понта и Каппадокии, породнившимися с Селевкидами ранее. Дружеские связи Зиэла с армянскими Оронтидами должны были оказаться полезными для Гиеракса при установлении его союза с царем Арсамом (Schottky M. Media Atropatena… S. 103). Наконец, нельзя исключать вероятности того, что именно хорошие отношения между вифинским монархом и Птолемеем III способствовали оказанию помощи египетским царем терпящему неудачи Антиоху (Mannі Е. Roma е l’Italia nel Mediterraneo antico. Torino, 1973. P. 252; Beyer—Rothoff B. Untersuchungen… S. 75).
[186] Возможна обратная взаимообусловленность событий: сближение Антиоха с Зиэлом, противником Митридата III, привело последнего к разрыву с сирийским принцем (Bouche—Leclercq A. Histoire des Seleucides. T. I. P. 111. Note 3).
[187] Мнение о том, что Антиох после поражения от Аттала отступил в Вифинию, где пребывал вплоть до убийства своего тестя (Hansen E. The Attalids… P. 35; Magie D. Roman Rule… Vol. II. P. 738-739. Note 69) не вполне убедительно: сообщение Филарха, судя по всему, хорошо знакомого с обстоятельствами гибели Зиэла, явно связывает ее с походом на чужую территорию. Впрочем, необходимо отметить, что Гиеракс, к тому времени окончательно разругавшийся с галатами, едва ли мог быть для Зиэла партнером в его отношениях с кельтами.
[188] Дройзен И. Г. История эллинизма. Т. III. С. 235.
[189] Предположение о возможной причастности Птолемея III к убийству Зиэла (Жигунин В. Д. Международные отношения… С. 138) ничем не подкреплено.
[190] Л. Ханнестад считает филэллинскую политику Зиэла не очень активной, но при этом едва ли обоснованно видит в ней «пассивное продолжение политики предшественника» (Hannestad L. «This Contributes in No Small Way…». P. 78).
[191] Habicht Ch. Ziaelas. Sp. 397.
[192] Х. Хабихт полагает, что Сотерии ознаменовали победу Прусия над тектосагами и толистобогиями, с которыми он, несомненно, должен был враждовать после гибели Зиэла (Habicht Ch. Prusias. Sp. 1087—1088). Дж. Витуччи (Vitucci G. Il regno di Bitinia. P. 38. Note 4) возражает против этого предположения, не приводя никаких аргументов.
[193] Находки монет Никомеда I и Зиэла очень малочисленны.